ать, и если бы я не намерен был отдохнуть, я бы прошелся своим кнутом для собак по твоим плечам за то, что ты дерзнул так безобразно орать. Пораженный этой невоспитанностью и не решаясь ответить подобающим образом в присутствии дамы, Аллейн стоял в нерешительности, держась за ручку двери; как раз в эту минуту сэр Найджел и его спутники сошли с коней. При звуках этих новых голосов и языка, на котором они говорили, незнакомец швырнул на пол блюдо с орехами и принялся сам призывать хозяина, так что весь дом наполнился его ревом. Позеленев от страха, хозяин в белом фартуке прибежал на его зов; руки хозяина дрожали, и даже волосы стали дыбом от испуга. - Ради господа, - прошептал он, проходя мимо приезжих, - будьте с ним любезны и не раздражайте его! Ради матери божьей, обращайтесь с ним мягко. - Да кто же он такой? - спросил сэр Найджел. Аллейн хотел было объяснить, однако незнакомец, снова взревев, прервал его. - Ты, хозяин, мерзавец, - заорал он, - разве я не спросил тебя, когда привез сюда мою супругу, чисто ли у тебя в гостинице? - Спрашивали, сэр. - Не спрашивал ли я особенно насчет паразитов? - Спрашивали, сэр. - И что ты мне ответил? - Что их нет, сэр. - А не прошло и часу с моего приезда, как англичане уже ползают тут! Когда мы наконец освободимся от этой отвратительной нации? Неужели француз на французской земле во французской гостинице вынужден слушать щелканье этого гнусного английского языка? Пошли их ко всем чертям, хозяин, не то худо будет и им и тебе. - Сейчас, сэр, сейчас! - крикнул перепуганный хозяин и ринулся прочь из комнаты, а в наступившей тишине зазвучал мягкий, успокаивающий голос женщины у очага, увещевавшей своего супруга. - В самом деле, джентльмены, лучше вам уехать, - подавленно сказал хозяин. - До Вильфранша всего шесть миль, и там очень хорошая гостиница под вывеской "Красный лев". - Ну нет, - заявил сэр Найджел, - я не могу уехать пока не узнаю более подробно, кто это, ибо он кажется мне человеком, от которого можно ожидать много интересного. Назовите его имя и титул... - Я не смею произнести его имя, пока он сам не пожелает. Но я прошу и умоляю вас, джентльмены, уходите из этого дома, ибо я даже боюсь подумать, чем это может кончиться, если он поддастся гневу. - Клянусь апостолом, - прошепелявил сэр Найджел, - это, бесспорно, такой человек, ради которого стоило приехать издалека, чтобы узнать его. Пойдите передайте ему, что скромный английский рыцарь очень бы желал познакомиться с ним поближе - не по причине самонадеянности, гордыни или злого умысла, но ради чести рыцарства и славы наших дам. Передайте ему приветствие от сэра Найджела Лоринга и скажите, что перчатка, которую я ношу на берете, принадлежит самой несравненной и прелестной представительнице женского пола, и я готов это утверждать и отстаивать, если он пожелает заявить то же самое относительно своей дамы. Хозяин еще колебался, передавать ли ему подобное поручение или нет, но дверь зала вдруг распахнулась, и незнакомец метнулся оттуда, словно пантера из своего логова; его волосы стояли дыбом, лицо было искажено судорогой ярости. - Вы еще здесь?! - прорычал он. - Что же вас, английские собаки, хлыстом выгонять отсюда? Тифен, мой меч! Он повернулся, чтобы схватить оружие, но в этот миг его взгляд упал на щит с гербом сэра Найджела, он оцепенел, потом его странные зеленоватые глаза смягчились, и он в конце концов лукаво и весело подмигнул англичанину. - Mort Dieu! - воскликнул он. - Это же мой маленький рыцарь из Бордо! Как же мне не вспомнить этот герб, ведь я всего три дня назад смотрел на него во время турнира на берегу Гаронны! Ах, сэр Найджел! Сэр Найджел! Вы мой должник вот за это. И он указал на свое правое плечо, которое было перевязано пропущенным под мышку шелковым платком. Однако удивление незнакомца при виде сэра Найджела нельзя было даже сравнить с радостью и изумлением рыцаря из Хампшира, когда он посмотрел на странное лицо француза. Дважды открывал он рот и дважды останавливался, словно проверяя, действительно ли зрение не обмануло его, не сыграло с ним злую шутку. - Бертран! - произнес он наконец, задыхаясь от неожиданности. - Бертран Дюгесклен! - Клянусь святым Ивом, - заорал французский воин, хрипло и громко расхохотавшись, - хорошо, что я езжу, опустив забрало, ибо тому, кто один раз увидел мое лицо, уже незачем запоминать мое имя! Это действительно я, сэр Найджел, и вот вам моя рука! Даю вам слово, что есть для меня на этом свете только три англичанина, которых я не хотел бы коснуться острым лезвием своего меча: во-первых, Принц, во-вторых, Чандос и, в-третьих, вы; ибо я слышал о вас много лестного. - Я уже старею и поизносился в битвах, - заметил сэр Найджел, - но теперь я могу спокойно отложить мой меч, ибо имел счастье сразиться с тем, у кого самое честное сердце и самая сильная рука во всем великом французском королевстве. Я жаждал этой встречи, я мечтал о ней, и теперь я едва в силах поверить, что мне действительно выпала на долю эта великая честь. - Клянусь пресвятой девой Реннской, мне вы дали основания быть в этом уверенным! - воскликнул Дюгесклен, сверкнув широкой белозубой улыбкой. - И, быть может, глубокочтимый сэр, вы снизойдете до продолжения нашего поединка? Богу известно, что я не достоин такой чести, но все же я могу показать свои шестьдесят четыре геральдических знака, и за последние двадцать лет я участвовал в кое-каких схватках и боях! - Ваша слава мне отлично известна, и я попрошу мою супругу занести ваше имя на мои таблички, - сказал сэр Бертран. - Очень многие хотят сразиться со мной и ждут своей очереди, ибо я никому не отказываю в подобной просьбе. В данное время это невозможно, ибо рука моя не сгибается в результате этой легкой раны, а мне хотелось бы, когда мы снова скрестим мечи, быть вам достойным противником. Войдите вместе со мной в дом, пусть ваши оруженосцы тоже войдут, чтобы моя любимая супруга, леди Тифен, могла сказать: и она видела столь прославленного и любезного рыцаря. Когда они вернулись в комнату, между ними царили полный мир и согласие. Леди Тифен сидела возле очага, словно королева на престоле, и каждый был по очереди ей представлен. Следует отметить, что мужественный сэр Найджел, который отнюдь не был потрясен львиной яростью ее супруга, несколько смутился при виде бесстрастия и холодности этой представительной дамы, ибо после двадцати лет лагерной жизни он чувствовал себя более непринужденно на турнире, чем в дамском будуаре. Он вспомнил также, глядя на ее решительный рот и глубоко посаженные вопрошающие глаза, что слышал странные рассказы об этой самой леди Тифен Дюгесклен. Разве не про нее ходили слухи, будто она возлагает руки на больных и те встают с постели, когда лекари уже считали их безнадежными? И не она ли предсказывает будущее и временами в уединении своей комнаты ведет разговор с каким-то существом, которого никогда не видели очи смертных, с каким-то загадочным знакомцем, входящим через запертые двери и высоко поднятые над землею окна? Сэр Найджел опустил глаза и перекрестил свою ногу, когда приветствовал эту опасную даму; однако не прошло и пяти минут, как он был покорен ею, и не он один, но и оба его молодых оруженосца. Они обо всем забыли и только внимали словам, сходившим с ее губ, словам, вызывавшим в них особый трепет и будоражившим, как зов военной трубы. Не раз потом, в последующие мирные годы, вспоминал Аллейн эту гостиницу в Оверни, у большой дороги. Вечер уже наступил, и в углах длинного, низкого, обшитого деревом покоя сгущался мрак. Дрова, трещавшие на очаге, бросали круг дрожащего багрового света на маленькую группу путников, и на их лицах выделялась каждая черта и каждая тень. Сэр Найджел сидел, опершись локтями о колени, положив на руку подбородок, мушка все еще прикрывала один глаз, но другой сверкал, как звезда, и в резком свете поблескивала лысая голова. Форд пристроился слева от него, его губы были полуоткрыты, глаза смотрели перед собой, на щеках горели пятна яркого румянца, тело было неподвижно, словно оцепенело. По другую сторону сидел, откинувшись в своем кресле, знаменитый французский воин, на его коленях лежала груда ореховой скорлупы, огромная голова наполовину утонула в подушке, а весело искрившийся взгляд переходил с его супруги на не сводившего с нее глаз, завороженного англичанина. И надо всем этим - ее бледное лицо с тонкими чертами, чистый, сладостный голос и возвышенные, волнующие речи о бессмертии славы, о дикой пустыне жизни, о страданиях, сопутствующих постыдным радостям, и о радости, скрытой во всех страданиях, ведущих к достойной кончине. Тени становились все глубже, а она продолжала говорить о доблести и добродетели, о верности, чести и славе, они же все сидели недвижно, впивая ее слова; дрова догорали, и угли наконец обратились в серый пепел. - Клянусь святым Ивом! - наконец воскликнул Дюгесклен. - Пора обсудить, что нам делать этой ночью, едва ли в придорожной гостинице найдутся подходящие комнаты для почтенных людей. Сэр Найджел глубоко вздохнул, вынужденный расстаться со своими мечтами о рыцарской отваге и смелости, которые в нем снова пробудила эта странная женщина. - Мне все равно, где спать, - отозвался он, - но для этой прекрасной дамы здешние комнаты мало подходят. - Чем удовольствуется мой супруг, тем удовольствуюсь и я, - отозвалась она. - А вы, сэр Найджел, как видно, дали обет, - добавила она, взглянув на его залепленный глаз. - Да, я хочу попытаться совершить маленький подвиг, - ответил он. - А эта перчатка вашей дамы? - Да, моей любимой жены. - Которая, без сомнения, гордится вами. - Скажите лучше - я ею, - поспешил заявить он. - Бог знает, что я не достоин быть даже ее смиренным слугой. Легко мужчине мчаться вперед среди бела дня и выполнять свой devoir* на глазах у всех. Но в сердце женщины живет сила верности, которой не нужны восхваления, и она ведома лишь тому, кому принадлежит это сокровище. ______________ * Долг, обязанность (франц.). Леди Тифен издали улыбнулась мужу. - Вы не раз говорили мне, Бертран, что среди англичан есть великодушные рыцари, - сказала она. - Ну да, ну да, - сердито согласился он. - Но сядемте-ка в седла, вы, сэр Найджел, и ваши спутники, и мы поищем замок Тристрама де Рошфора, он по эту сторону Вильфранша, в двух милях от города. Хозяин - оверньский сенешал и мой старый боевой товарищ. - Конечно, он с охотою примет вас, - отозвался сэр Найджел, - но он может отнестись подозрительно к человеку, который перешел без разрешения французскую границу. - Пресвятая Дева! Когда он узнает, что вы намерены увести отсюда этих мошенников из Отряда и ради этого явились, он будет очень рад увидеть вас. Хозяин, здесь десять золотых монет. Что останется сверх моих издержек, пусть пойдет на оплату счета какого-нибудь другого рыцаря, который будет испытывать нужду в деньгах. Пора, уже поздно, лошади выведены на большую дорогу и бьют копытом от нетерпения. Леди Тифен и ее супруг вскочили в седла, не коснувшись стремян, и все поехали рысью по белой от лунного света дороге - сэр Найджел чуть позади леди Тифен, а Форд - отстав на длину меча. Аллейн задержался в коридоре, и в эту минуту из какой-то комнаты слева раздался отчаянный крик, оттуда выбежали Эйлвард и Джон, заливаясь смехом, точно два набедокуривших школьника. Увидев Аллейна, они поспешно прошли мимо него с несколько пристыженным видом, затем вскочили на коней и поскакали догонять остальных. Однако возня в комнате не стихла, наоборот, даже как будто усилилась, и оттуда донеслись вопли: - A moi, mes amis! A moi, camarades! A moi, l'honorable champion de l'Eveque de Montauban! A la recouse de l'eglise Sainte*. ______________ * Ко мне, друзья! Ко мне, товарищи! Ко мне, достойному защитнику епископа Монтобанского! На помощь святой церкви! (франц.) Столь пронзительны были эти крики, что и хозяин гостиницы, и Аллейн, и все услышавшие их слуги бросились в комнату, чтобы узнать причину. Их глазам предстала поистине странная картина. Комната была длинная, высокая и пустая, с каменным полом, в дальнем ее конце пылал очаг, где кипел большой котел. Посреди комнаты стоял длинный сосновый стол, на нем - деревянный кувшин с вином и двумя роговыми кружками. Поодаль они увидели другой стол, поменьше, с одним стаканом и разбитой винной бутылкой. В тяжелые балки потолка были рядами вбиты крюки, на них висели свиные туши, куски копченого мяса и связки лука, запасенного на зиму, а посреди всего этого на самом большом крюке висел жирный краснолицый человек с огромными усами, он неистово брыкался, хватаясь за балки, окорока и за все, до чего мог дотянуться. Конец огромного стального крюка был проткнут через воротник его кожаной куртки, и вот человек висел, как рыба на леске, извиваясь, крутясь и вопя, но никак не мог освободиться из странного положения, в которое попал. И лишь когда Аллейн и хозяин взобрались на стол, они сняли его, и он, задыхаясь от ярости, упал в кресло и стал озираться по сторонам. - Он ушел? - спросил толстяк. - Ушел? Кто? - Рыжий, великан! - Да, - ответил Аллейн. - Ушел. - И он не вернется? - Нет. - Тем лучше для него! - крикнул человек, испустив долгий вздох облегчения. - Mon Dieu! Что? Разве я не защитник епископа Монтобанского? Ах, если бы я мог слезть, если бы я мог сойти, пока он не убежал! Тогда вы бы увидели! Вы кое-что запомнили бы на всю жизнь! Тогда одним негодяем на земле стало бы меньше. - Добрый Пелиньи, - сказал хозяин, - эти джентльмены едут не очень быстро, у меня в конюшне есть лошадь, она в вашем распоряжении, ибо мне хотелось бы, чтобы вы совершали ваши кровавые деяния не в стенах моей гостиницы. - Я ушиб ногу и не могу ехать верхом, - заявил защитник епископа, - я растянул себе сухожилие в тот день, когда убил троих в Кастельно. - Спаси вас бог, господин Пелиньи! - воскликнул хозяин. - Наверно, очень тяжело иметь на совести столько пролитой крови. Все же я не хочу, чтобы такого храброго человека обижали, поэтому я сам из чистой дружбы поеду за англичанином. - Нет, не поедете, - крикнул защитник, судорожно вцепившись в хозяина, - я люблю вас, Гастон, и не хотел бы навлечь на эту гостиницу дурную славу и нанести ущерб вашему дому и имуществу, что произойдет неминуемо, если здесь столкнуться такие люди, как я и этот англичанин. - Нет, не заботьтесь обо мне! - ответил хозяин. - Что такое мой дом в сравнении с честью Франсуа Пелиньи, служителя христианской любви и защитника епископа Монтобанского? Андре, коня! - Заклинаю вас всеми святыми, не надо! Гастон, я этого не допущу. Вы сказали правду: испытываешь страх и трепет, имея на совести столь тягостные деяния. Я всего лишь суровый солдат, но у меня есть душа. Mon Dieu! Я размышляю, оцениваю, взвешиваю. Разве я еще не встречусь с этим человеком? Разве не узнаю его по огромным лапам и рыжей копне? Ma foi, конечно! - А смею я осведомиться, сэр, - спросил Аллейн, - почему вы именуете себя защитником епископа Монтобанского? - Ты мог бы также спросить: подобает ли мне отвечать тебе? Епископу нужен защитник потому, что, если бы пришлось разрешать какой-либо спор поединком, ему при его сане едва ли пристало появляться на турнире одетым в кожу, со щитом и палицей и обмениваться ударами с противниками. Поэтому он ищет подходящего, испытанного воина, какого-нибудь честного рубаку, который способен нанести и выдержать удар. Не мне судить, удачен ли его выбор, но тот, кто думает, что он имеет дело только с епископом Монтобанским, окажется лицом к лицу с Франсуа Пелиньи, служителем христианской любви. Тут на дороге послышался топот копыт, и слуга, стоявший у входа, возвестил, что один из англичан возвращается. Защитник епископа в страхе стал озираться, ища, куда бы спрятаться, а снаружи раздался голос Форда - он призывал Аллейна поторопиться, иначе он не будет знать, куда ехать. Поэтому тот попрощался с хозяином и защитником епископа, пустил лошадь во весь опор и вскоре догнал обоих лучников. - Хорош, нечего сказать, - обратился он к Джону. - Да ты святую церковь против себя восстановишь, если будешь подвешивать ее защитников на железных крюках в кухнях гостиниц. - Увы, я сделал это не подумав, - виновато ответил Джон, а Эйлвард звонко расхохотался. - Клянусь эфесом, mon petit, - сказал он, - ты бы тоже хохотал, если бы все видел. Этот человек до того напыжился от гордости, что не захотел ни выпить с нами, ни сидеть за одним столом, ни даже отвечать на вопросы, а все время обращался к слуге и уверял, что, слава богу, наконец-то наступил мир и что он перебил больше англичан, чем у него петель на камзоле. У нашего доброго старика Джона не хватило французских слов, чтобы ответить ему, поэтому он взял его своей ручищей и осторожненько поместил туда, где ты его и застал. Однако нам пора ехать, топот лошадей на дороге уже чуть слышен. - Мне кажется, я все еще вижу их, - заявил Форд, вглядываясь в уходившую вдаль, освещенную луной дорогу. - Pardieu, да! Вот они выехали из тени. А вон та черная груда камней - это замок Вильфранш. En avant, camarades! Иначе сэр Найджел подъедет к воротам раньше нас. - Тише, mes amis, а это что такое? В лесах справа хрипло затрубил рог. Ему ответил другой, слева, и тут же протрубили еще два, позади. - Это рога свинопасов, - пояснил Форд. Всадники пришпорили коней и вскоре оказались перед замком Вильфранш, где по просьбе Дюгесклена подъемный мост уже был опущен, а опускные решетки подняты. Глава XXIX КАК НАСТУПИЛ ДЛЯ ЛЕДИ ТИФЕН БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ЧАС ПРОЗРЕНИЯ Сэр Тристрам де Рошфор, сенешал Оверни и владелец Вильфранша, был суровым и прославленным воином, поседевшим в войнах с англичанами. Так как его владения находились возле границы и он являлся стражем постоянно угрожаемых местностей, он не знал покоя даже во времена мира и всю жизнь провел в облавах и нападениях на проходивших через его провинцию брабантцев, отставших солдат, мародеров, вольных стрелков и занимавшихся разбоем лучников. Порой он возвращался победителем, и с десяток повешенных покачивалось на верхушке его башни. В других случаях его походы не бывали столь удачными, и он и его отряд спешили, пришпорив коней, проскочить подъемный мост, ибо слышали настигающий их топот копыт и свист стрел. Лют был Рошфор на руку, и лютым было его сердце, враги ненавидели его, но не любили и те, кого он защищал, - дважды его брали в плен, и дважды выкуп за него выжимали избиениями и пытками из умирающих от голода крестьян и разоренных фермеров. Трудно сказать, кого следует больше бояться овцам - волков или сторожевых собак. Замок Вильфранш был суров и угрюм, как и его владелец. Широкий ров, высокая наружная стена с башенками по углам и главной башней, грузной и черной, вздымавшейся над всеми постройками, - вот каким он предстал в лунных лучах нашим путникам. При свете двух факелов, вставленных в узкие бойницы по бокам тяжелых ворот, они уловили блеск чьих-то свирепых глаз и беглые отсветы на оружии стражи. Однако двуголовый орел Дюгескленов служил пропуском в любую французскую крепость, и едва они миновали ворота, как увидели старого рыцаря, стража границ; он бежал им навстречу, протянув руки и приветствуя своего прославленного соотечественника. Не менее обрадовался он и сэру Найджелу, когда ему объяснили, по какому делу приехал англичанин, ибо эти лучники из Белого отряда были для него хуже ножа - они разгромили две экспедиции, которые он послал против них. Для него, заявил оверньский сенешал, будет праздником, когда он узнает, что последний лучник перешел границу. В эти дни в домах крестьян царила острая нужда, но в замке всегда имелось в избытке все необходимое для пиршества. Уже через час гости сидели вокруг стола, ломившегося от огромных пирогов и кусков мяса, а среди них стояли более изысканные блюда, которыми славятся французы: тушенные в пряностях орталаны и винноягодники с трюфелями. Леди Рошфор, жизнерадостная дама, любящая посмеяться, сидела слева от своего воинственного супруга, а леди Тифен - справа. На другом конце поместились Дюгесклен, сэр Найджел, сэр Амори Монтикур из ордена госпитальеров и сэр Отто Харнит, странствующий рыцарь из королевства Богемии. Если прибавить к этому Аллейна и Форда, четырех французских оруженосцев и замкового капеллана, то это и была компания, собравшаяся в тот вечер и весело пировавшая в замке Вильфранш. Дрова трещали на огромном очаге, соколы в шапочках спали на своих нашестах, свирепые шотландские борзые в ожидании подачки теснились на изразцовом полу; возле гостей стояли щеголеватые, одетые в лиловое маленькие пажи; все смеялись и обменивались шутками, за столом царило дружелюбие и спокойствие. Присутствующие и думать забыли о бедняках, которые сидели в шалашах вдоль всей опушки и, ежась под своими лохмотьями, смотрели безумными голодными глазами на яркий теплый свет, падавший золотыми полосами из сводчатых окон замка. Когда ужин был окончен, словно по волшебству, исчезли раздвижные столы, и слуги расставили скамьи перед очагом, ибо в воздухе ощущался резкий холод. Леди Тифен откинулась на спинку мягкого кресла, и ее длинные ресницы низко опустились над блестевшими глазами. Аллейн, смотревший на нее, заметил, что дыхание у нее стало коротким и отрывистым, а щеки - бледнее лилий. Дюгесклен время от времени внимательно поглядывал на нее и проводил широкой смуглой рукой по курчавым черным волосам с видом человека, чем-то сильно озадаченного. - Местные жители, - сказал богемский рыцарь, - как видно, не слишком хорошо питаются. - Ах, эти канальи! - воскликнул лорд Вильфранш. - Вы не поверите, но когда меня взяли в плен при Пуатье, голод был единственным средством, каким моей жене и молочному брату удалось из них выжать деньги на выкуп. Эти злые псы предпочли бы, чтобы их трижды подтянули на дыбе или целый час раздавливали им большие пальцы, чем расстаться хотя бы с одним денье ради их отца и законного господина. А вместе с тем не у одного имеется старый чулок, набитый золотыми монетами, - он его припрятал в потайной уголок. - А почему же они тогда не покупают себе пищу? - спросил сэр Найджел. - Клянусь апостолом, мне показалось, их кости вот-вот проткнут кожу. - Это они от злости и зависти худые. У нас тут есть такая поговорка: "Побей мужика - он тебя погладит, погладь мужика - он тебя побьет". Не сомневаюсь, что так же дело обстоит и у вас в Англии. - Ma foi, нет, - отозвался сэр Найджел. - Среди моих спутников есть двое из того же сословия, и я не сомневаюсь, что они в эту минуту полны вина, как бочки в вашем подвале. Если кто их изобьет, они его так "погладят", что он век не забудет. - Мне это непонятно, - ответил сенешал. - Сколько я ни встречал английской знати и рыцарей, никто бы не стерпел дерзости от черни. - Может быть, милорд, в Англии бедняки добрее и сдержаннее, - рассмеялась леди Рошфор. - Боже мой, вы даже представить себе не можете, насколько мужичье безобразно! Плешивые, беззубые, скрюченные, сутулые; что до меня, то я не постигаю, как, будучи благ, господь бог мог создать таких людей. Я просто не выношу их вида, поэтому мой верный Рауль обычно идет впереди меня с дубинкой и прогоняет их с моего пути. - А все-таки и у них есть душа, достойная госпожа, и у них есть душа! - пробормотал капеллан, седой старик с усталым, терпеливым лицом. - Да, я слышал, как вы им это твердили, - заметил владелец замка, - и что касается меня, отец, хотя я верный сын нашей святой церкви, но полагаю, что полезнее было бы вам совершать церковное служение и учить детей моих воинов, чем ходить по деревням и внушать этим людям мысли, которые у них без вас никогда бы не возникли. Я слышал, как вы объясняли им, что их души ничем не хуже наших и будут пребывать на том свете наравне с усопшими из древнейших оверньских родов. Я же лично уверен в одном: на небесах много храбрых рыцарей и доблестных джентльменов, которые отлично знают, как получше устроиться, потому нам нечего бояться, что мы окажемся в одной толпе со всякими мужиками и свинопасами! Перебирайте свои четки, отец, читайте свою псалтырь, но не встревайте между мной и теми, кого король отдал мне. - Бог да поможет им! - воскликнул старик священник. - Более высокий властитель, чем ваш, дал их мне, и я заявляю вам здесь, в вашем собственном замке, сэр Тристрам де Рошфор, что вы совершаете тяжелый грех в отношении этих несчастных и что придет час - может быть, он уже близок, - когда рука господня тяжело покарает вас за ваши деяния. Сказав это, священник встал и медленно вышел. - Чума его забери! - воскликнул французский рыцарь. - Но скажите мне, сэр Бертран, что можно сделать со священником? Ведь с ним нельзя биться, как с мужчиной, и его нельзя уговаривать, как женщину! - О, сэр Бертран знает, хитрец! - заявила леди Рошфор. - Разве мы все не слышали, как он в Авиньоне выжал из папы пятьдесят тысяч крон? - Ma foi, - заметил сэр Найджел, глядя на Дюгесклена с ужасом и с восхищением, - разве у вас сердце не екнуло? Вас не охватил страх? Разве не почувствовали вы на себе проклятие? - Я не обратил внимания, - небрежно отозвался француз. - Но клянусь святым Ивом! Этот ваш капеллан, Тристрам, показался мне очень достойным человеком, и вам следовало бы прислушаться к его словам! Хоть я и не придаю значения проклятию плохого попа, я бы очень огорчился, не получив благословения от хорошего. - Послушайте, дорогой супруг! - воскликнула леди Рошфор. - Берегитесь, прошу вас, я вовсе не желаю ни быть обреченной на гибель, ни получить паралич. Я помню, как вы однажды разгневали отца Стефана, и моя камеристка сказала, что у меня за неделю больше выпало волос, чем за целый месяц. - Если это признак греха, то, клянусь апостолом, у меня на душе, наверное, очень много грехов, - заметил сэр Найджел, и все рассмеялись. - Но если я смею дать вам совет, сэр Тристрам, помиритесь вы с этим добрым стариком. - Получит четыре серебряных подсвечника, - сердито ответил сенешал. - И все-таки мне хотелось бы, чтобы он не вмешивался в жизнь этих людей. Вы даже представить не можете, какие они безмозглые и упрямые. Рядом с ними мулы и свиньи кажутся высокоразумными существами. Бог знает, насколько я был терпелив с ними. Всего на прошлой неделе, когда мне понадобились деньги, я позвал в замок Жана Губера, у которого, как всем известно, есть целая шкатулка, полная золотых монет, и она спрятана в каком-то дупле. И даю вам слово, я только стегнул по спине этого болвана. А потом объяснил, насколько мне эти деньги нужны. Я посадил его на ночь в мою темницу, чтобы он там обдумал мои слова. И что же этот пес сделал? Утром мы обнаружили, что он разорвал на полосы свою кожаную куртку, связал их и повесился на оконной решетке. - Что до меня, то я не могу понять такой низости! - воскликнула супруга сенешала. - А еще была такая Гертруда ле Беф, красотка, каких мало, но гадкая и озлобленная, подобно им всем. Когда во время последнего праздника урожая здесь был молодой Амори де Валанс, ему девушка приглянулась, и он даже намеревался взять ее в услужение. Что же делают она и ее негодяй отец? Они связывают себя вместе и бросаются в озеро, где глубина в пять мечей. Даю слово, что Амори был ужасно огорчен, и прошло много дней, прежде чем он оказался в силах забыть о ней. Ну как можно служить людям, которые так безрассудны и неблагодарны? Пока сенешал Вильфранша рассказывал подробности о злых кознях своих подвластных, Аллейн не мог отвести глаз от лица леди Тифен. Она откинулась на спинку кресла, ресницы ее опустились, лицо стало бескровным, и он сначала решил, что путешествие, вероятно, утомило ее и что силы ее покинули. Но затем вдруг наступила перемена, ее щеки вспыхнули, она медленно подняла веки, а в глазах появился такой блеск, какого он до сих пор никогда в человеческих глазах не видел, причем устремлены они были не на присутствующих, а на темный гобелен, закрывавший стену. Так изменилось выражение ее лица и таким оно стало неземным, что Аллейн даже в самых своих отрешенных грезах об архангелах и серафимах никогда не рисовал себе столь сладостных, женственных и вместе с тем мудрых лиц. Взглянув на Дюгесклена, Аллейн заметил, что и тот пристально наблюдает за женой, и, судя по тому, как дрогнули его черты и на кирпичного цвета лбу выступили капли пота, было видно, что он глубоко взволнован замеченной им переменой. - Вы себя плохо чувствуете, госпожа моя? - спросил он с трепетом в голосе. Она не отрывала пристального взгляда от стены и лишь после долгого молчания ответила. Ее голос, звучавший до сих пор чисто и ясно, был тих и глух, словно доносился издалека. - Я чувствую себя очень хорошо, Бертран, - сказала она. - Благословенный час прозрения снова наступил для меня. - Я заметил, как он приближался, да, я заметил! - воскликнул он, проводя рукой по волосам с тем же ошеломленным видом. - Это нечто очень странное, сэр Тристрам, - проговорил он потом. - И я, право же, не знаю, какими словами объяснить это вам, вашей достойной супруге, сэру Найджелу и остальным чужеземным рыцарям. Мой язык скорее способен произносить слова приказов, чем объяснять подобные явления, которые я и сам-то не вполне понимаю. Одно могу сказать: моя жена из очень благочестивого рода, господь бог в своей великой премудрости наделил ее чудодейственными силами, и Тифен Ракнель была известна во всей Бретани еще до того, как я впервые увидел ее в Динане. Эти силы всегда служат добру, они дар господа, а не дьявола, в чем и заключается разница между белой и черной магией. - Может быть, следовало бы послать за отцом Стефаном? - предложил сэр Тристрам. - Было бы лучше, если бы он присутствовал! - воскликнул госпитальер. - И захватил с собой флягу святой воды, - добавил богемский рыцарь. - Нет, джентльмены, - ответил сэр Бертран. - Приглашать сюда священника нет нужды, мне кажется, что своей просьбой об этом вы как бы набрасываете тень или кладете пятно на доброе имя моей жены, будто все еще можно сомневаться, откуда идет ее сила - сверху или снизу. Если у вас действительно есть сомнения, прошу вас, выскажите их, чтобы мы могли все это обсудить подобающим образом. - Если речь идет обо мне, - заявил сэр Найджел, - то я слышал из уст вашей супруги такие слова, которые убедили меня, что по красоте и доброте с ней никто не может сравниться, кроме одной женщины. Если кто-либо из джентльменов другого мнения, я сочту для себя большой честью слегка схватиться с ним или поспорить на этот счет тем способом, какой ему будет угоден. - Не следует мне бросать тень на даму, которая и моя гостья и жена моего боевого товарища, - сказал сенешал Вильфранша. - Вдобавок я заметил на ее плаще серебряный крест, а этот знак подтверждает, что в тех странных силах, какими она, по вашим словам, обладает, нет зла. Эти доводы решительно повлияли и на богемца и на госпитальера, и они заявили, что все их возражения окончательно исчезли, и даже леди Рошфор, которая до того сидела, дрожа и крестясь, перестала поглядывать на дверь, а ее страх сменился любопытством. - Среди способностей, которыми наделена моя жена, - сказал Дюгесклен, - есть удивительный дар провидеть будущее; однако эта сила находит на нее очень редко и быстро исчезает, ибо ею нельзя управлять. Благословенный час прозрения, как она называет его, наступал всего лишь дважды с тех пор, как я знаю ее, но я могу поклясться, что все предсказанное ею действительно сбылось. Накануне сражения под Орейем она сообщила, что это будет несчастный день и для меня и для Карла Блуасского. Еще солнце не село, а он уже был мертв, я же стал пленником сэра Джона Чандоса. Она не на все вопросы может дать ответ, а только на те... - Бертран, Бертран, - воскликнула леди Дюгесклен тем же далеким голосом, - благословенный час проходит. Воспользуйся им, Бертран, пока можно! - Сейчас, любимая. Скажи тогда, какая судьба меня ожидает. - Опасность, Бертран, неотвратимая смертельная опасность, она подползает к тебе, а ты и не знаешь. Французский воин оглушительно расхохотался, и его зеленые глаза весело заблестели. - В какую минуту за все двадцать лет это бы не было правдой? - воскликнул он. - Опасность - в самом воздухе, которым я дышу. Но разве она уже так близка, Тифен? - Здесь... сейчас... совсем рядом с тобой, - запинаясь, произнесла она, и лицо ее свела судорога, точно она смотрела на что-то ужасное, от чего слова стынут на губах. Дюгесклен обвел взглядом затянутую гобеленами комнату, щиты, столы, столик с изображениями святых, буфет с серебряными подносами и сидевших полукругом изумленных друзей. Стояла глубокая тишина, в которой слышалось только учащенное дыхание леди Тифен и легкое посвистывание ветра за стеной, вдруг донесшего до них далекий звук пастушьего рога. - Опасность пусть подождет, - заявил он, пожав широкими плечами. - А теперь, Тифен, скажи нам, чем кончится война в Испании. - Я вижу смутно, - ответила она, с усилием во что-то вглядываясь и хмуря лоб, словно была вынуждена напрягать зрение. - Передо мной горы, высохшие равнины, блеск оружия, воинственные клики. Но кто-то шепчет мне, что неудача принесет вам победу. - Ха, сэр Найджел, как это вам нравится? - удивился Бертран, покачав головой. - Точно мед с уксусом - полусладко и полукисло. А вы ни о чем не хотели бы спросить мою жену? - Конечно, хотел бы. Я желал бы узнать, достойная госпожа, как обстоят дела в замке Туинхэм и, главное, что делает моя дорогая супруга. - Отвечая на этот вопрос, я должна коснуться рукою того, чьи мысли с силой устремлены к названному вами замку. Да, сэр Лоринг, кто-то шепчет мне, что здесь есть другой человек, он более глубоко вопрошает, чем вы. - Упорнее меня думает о моем собственном доме? - воскликнул сэр Найджел. - Боюсь, госпожа, что в этом деле вы все же ошибаетесь. - Нет, сэр Найджел. Подойдите сюда, молодой английский оруженосец с серыми глазами. А теперь дайте мне вашу руку и положите вот сюда, мне на лоб, чтобы я могла увидеть то, что видели вы. Какая картина встает передо мной? Туман, туман, клубы тумана, и среди них высится квадратная черная башня. Вот он тает, утончается, поднимается кверху, и я вижу замок на зеленой поляне, неподалеку берег моря, а на расстоянии выстрела из лука большая церковь. По лугам протекают две речки, между ними стоят палатки осаждающих. - Осаждающих? - воскликнули в один голос Аллейн, Форд и сэр Найджел. - Да, это так, и они ведут упорную атаку на замок, ибо их огромное множество и они полны отваги. Смотрите, как они с яростью штурмуют ворота, хотя у них всего несколько лестниц, а остальные ряд за рядом осыпают стены своими стрелами. Среди них много вожаков, они кричат и машут, а один рослый человек с белокурой бородой стоит перед воротами, топает ногой и натравливает толпу, как доезжачий собак. Я вижу женщину, нет, двух, они стоят на стене, они подбадривают лучников. Те пускают вниз тучи стрел, мечут копья, швыряют камни. А! Высокий вожак упал, остальные отступили. Но туман снова густеет, я больше ничего не вижу. - Клянусь апостолом, - сказал сэр Найджел, - я не допускаю мысли, чтобы в Крайстчерче могли разыграться такие события, и я совершенно спокоен за главную башню, пока моя любимая супруга вешает ключ от наружного двора в изголовье своей постели. Но не отрицаю, что вы описали замок не хуже, чем мог бы сделать я сам, и я глубоко поражен всем, что видел и слышал. - Мне хотелось бы, леди Тифен, - заявила леди Рошфор, - чтобы вы, воспользовавшись своими особыми способностями, сказали мне, куда делся мой золотой браслет: когда я охотилась с соколом на второе воскресенье рождественского поста, он исчез без следа. - Нет-нет, - запротестовал Дюгесклен, - не подобает растрачивать столь великую и дивную силу ради удовлетворения любопытства или на розыски в угоду даже столь прекрасной даме, как хозяйка Вильфранша. Задайте достойный вопрос, и с помощью божьей вы получите достойный ответ. - Тогда я спрошу, - воскликнул один из французских оруженосцев, - в этой войне между англичанами и нами на чью победу можно надеяться? - Победят обе стороны, и каждая останется при своем, - ответила леди Тифен. - Значит, мы по-прежнему будем владеть Гасконью и Гиенью? - воскликнул сэр Найджел. Леди Тифен покачала головой. - Французская земля, французская кровь, французская речь. Это французские земли, и Франция их получит. - Но не Бордо же? - взволнованно спросил сэр Найджел. - Бордо тоже часть Франции. - Ну, а Кале? - И Кале тоже. - Пусть я тогда буду проклят, и пропади они пропадом, эти предсказания! Если от нас уйдут Бордо и Кале, что же останется Англии? - В самом деле, кажется, вашу страну ждут плохие времена, - заметил Дюгесклен. - При самых смелых наших планах мы не помышляли о Бордо. Клянусь святым Ивом, эта новость согрела мое сердце. Значит, наша дорогая родина действительно станет в будущем великой, да, Тифен? - Великой, богатой и прекрасной! - воскликнула она. - Еще вижу, как в далеком грядущем она ведет народы, своенравная королева среди других стран, великая на полях сражений, но еще более великая в дни мира, быстро мыслящая и искусно действующая, чей единственный государь - суверенная воля ее народа от песков Кале до синих южных морей. - Ха! - воскликнул Дюгесклен, и его глаза вспыхнули торжеством. - Вы слышите, что она говорит, сэр Найджел? А она никогда не произнесла до сих пор ни слова неправды. Английский рыцарь угрюмо покачал головой. - А что же будет с моей бедной страной? - спросил он. - Боюсь, что возвещенное вами сулит ей мало хорошего. Леди Тифен сидела, приоткрыв губы, тяжело дыша. - Боже мой! - воскликнула она. - Как понять то, что мне открывается? Откуда они, эти народы, эти горделивые нации, эти мощные государства, что встают предо мной? Я смотрю на них, а за ними возникают другие, и еще, еще до самых дальних вод. Они движутся, они толпятся! Весь мир отдан им, полон стуком их молотов и звоном их колоколов. Они называются разными именами и управляются по-разному, но все они англичане, ибо я слышу голоса одного народа. Я переношусь за моря, куда человек еще никогда не плавал, и я вижу огромную страну под другими звездами и чужое небо, и все-таки это Англия. Где только ее сыны не побывали! Чего только они не совершали! Ее флаг вмерз в лед. Ее флаг обожжен солнцем. Она лежит за другими землями, и ее тень осеняет моря. Бертран! Бертран! Мы погибли, ибо побеги от ее побегов не уступают нашим изысканнейшим цветам. Ее голос перешел в отчаянный вопль, она воздела руки и снова опустилась в глубокое дубовое кресло, бледная и обессилевшая. - Кончилось, - с досадой сказал Дюгесклен, приподняв сильной смуглой рукой ее поникшую голову. - Принесите вина для дамы, оруженосец! Благословенный час прозрения миновал. Глава XXX КАК МУЖИКИ ИЗ ЛЕСА ПРОНИКЛИ В ЗАМОК ВИЛЬФРАНШ Было уже поздно, когда Аллейн Эдриксон, подав сэру Найджелу кубок вина с пряностями, который тот имел обыкновение выпивать перед отходом ко сну, после завивки волос, наконец вернулся к себе. Его комната, выложенная каменными плитами, была на втором этаже. Аллейну отвели кровать в алькове, а рядом стояли две походные койки, и на них уже сладко храпели Эйлвард и Хордл Джон. Юноша только успел стать на колени, чтобы прочесть вечерние молитвы, как вдруг кто-то тихо постучал, и в покой вошел Форд, неся светильник. Лицо его было смертельно-бледным, а рука так сильно дрожала, что по стене запрыгали тени. - Что случилось, Форд? - спросил Аллейн, вскочив на ноги. - И сам не знаю, - ответил Форд, присаживаясь на край постели и опустив голову на руку, - не знаю, что сказать и что подумать! - Значит, с тобой что-то случилось? - Да, хотя, быть может, это лишь игра моего воображения. Одно только могу сказать, я очень взволнован и весь напряжен, ну как тетива. Выслушай меня, Аллейн! Ты, вероятно, не забыл малютку Титу в Бордо, дочь живописца по стеклу? - Я ее отлично помню. - Так вот, Аллейн, мы с ней разломили пополам монетку - на счастье, и она носит мое кольцо на пальце. "Caro mio*, - молвила она мне на прощание, - я буду всегда рядом с тобой в боях, и твои опасности будут моими!" Аллейн, вот истинная правда, говорю, как перед богом, моим защитником, когда я поднимался по лестнице, я увидел ее: она стояла передо мной, лицо ее было залито слезами, а руки протянуты вперед, словно она предостерегала меня. Я видел ее, Аллейн, так же ясно, как вижу вот этих двух лучников. Казалось, кончики наших пальцев вот-вот соприкоснутся, но вдруг ее образ начал бледнеть и растаял, как утренняя дымка в лучах солнца. ______________ * Любимый (итал.). - Я бы не стал придавать этому такого значения, - принялся успокаивать товарища Аллейн. - Наши чувства часто обманывают нас, и, по-видимому, слова леди Тифен Дюгесклен нас потрясли, подействовали на наше воображение. Форд задумчиво покачал головой. - Нет, она стояла передо мной, как живая. Ну точно мы снова встретились с ней в Бордо на улице Апостолов. Однако час уже поздний, пора ложиться. - А где твоя комната? - Как раз над твоей. Да хранят нас святые угодники! Поднявшись с постели, он вышел из комнаты, и Аллейн слышал его шаги по винтовой лестнице. Юноша подошел к окну и залюбовался озаренным луной пейзажем, но из головы у него не выходила леди Тифен и ее странные слова о событиях в Туинхэмском замке. Облокотясь о каменный подоконник, он погрузился в глубокое раздумье; внезапно нечто странное привлекло его внимание и вернуло к окружающей действительности. Окно, у которого он стоял, находилось неподалеку от главной башни. Замок был опоясан крепостным рвом, в воде которого плавала луна, то ясная и круглая, то продолговатая, когда от ветерка вода подергивалась рябью. За рвом лежала равнина, полого спускавшаяся к густому лесу, а поодаль, слева, другой лес стеной заслонял горизонт. Между ними тянулась прогалина, посеребренная луной, а на нижнем ее конце поблескивал изгиб ручья. Глядя на открывшуюся перед ним картину, Аллейн вдруг заметил, что из дальнего леса на прогалину вышел какой-то человек; он крался, втянув голову в плечи, пригнувшись к земле, как видно, стараясь, чтобы его не заметили. Подойдя к опушке второго леса, он огляделся по сторонам, помахал кому-то рукой, присел и уполз в заросли дрока. Следом за ним из дальнего леса вышел другой человек, затем третий, четвертый, пятый - и все они, также крадучись, быстро пересекали освещенную луной луговину, затем скрывались в чаще кустарника. Аллейн насчитал семьдесят девять темных фигур, мелькнувших в свете луны. Многие из них несли на спине большие тюки, однако за дальностью расстояния Аллейн не мог определить, что именно это было. Так они и переходили один к другому, стараясь остаться незамеченными, из дальнего леса в ближний, пока черная щетина кустарника не поглотила последнего из них. Юноша еще с минуту постоял у окна, глядя на безмолвный лес и недоумевая, кто же они, эти ночные ходоки, как вдруг ему пришло на ум поделиться своими опасениями с Эйлвардом, который, разумеется, лучше его разберется во всем этом. Едва он прикоснулся к плечу товарища, как тот мгновенно вскочил и схватился за меч. - Qui va*? Hola, mon petit! Клянусь эфесом, я подумал, что на нас напали среди ночи! Что случилось, mon gar? ______________ * Кто идет? (франц.) - Подойдите к окну, Эйлвард, - попросил Аллейн, - я видел только что, как из дальнего леса вышли восемьдесят человек с тюками на спине и пересекли прогалину. Кто они, как вы думаете? - Да тут нечего и думать, дружок! Здесь, во Франции, столько же бездомных бродяг, сколько у нас кроликов на Кодри-Даун. Большинство этих людей отваживается вылезать из своих убежищ только ночью, а покажись они средь бела дня, так сразу же заплясали бы на виселице! На границах Франции бродят целые шайки разбойников, грабителей, воров и взломщиков, вот и эти вернее всего из них. Меня удивляет только одно - как они осмелились подойти так близко к замку сенешала. Впрочем, никого уже не видно, сейчас все спокойно, - добавил он, внимательно окидывая взором окрестность. - Они укрылись в чаще, - заметил Аллейн. - Ну, пусть там и остаются. А мы с тобой ляжем спать, клянусь эфесом, теперь каждому дню - своя забота. Разумеется, не мешает, если находишься в незнакомом месте, запереть дверь на засов. Вот так! Воин бросился на койку и через минуту уже крепко спал. Было около трех часов утра, когда Аллейн, забывшийся тревожным сном, внезапно проснулся от негромкого вскрика или восклицания. Он прислушался, однако звук не повторился, и, решив, что это была всего лишь перекличка часовых на стенах замка, он успокоился и задремал; но несколько минут спустя его сон снова был нарушен: у двери послышался легкий скрип, кто-то, казалось, осторожно налегает на нее, пробуя открыть. Затем юноша услышал тихий звук шагов на лестнице, кто-то поднимался наверх, и вдруг раздался смутный шум и сдавленный стон. Аллейн сел на постели в полном смятении, теряясь в догадках и спрашивая себя: что же происходит? Может быть, просто занемог лучник и к нему позвали лекаря, а может быть, здесь разыгрываются какие-то зловещие события? Но какая опасность угрожает им в этом укрепленном замке, охраняемом прославленными воинами, окруженном высокими, стенами и широким рвом? Да и кому нужно причинять им вред? Юноша было убедил себя, что эти страхи совершенно необоснованны, как вдруг глаза его увидели нечто такое, от чего кровь застыла в жилах и перехватило дыхание, а руки судорожно вцепились в одеяло. Прямо перед ним было окно, и в него лились потоки лунного света, но внезапно что-то на миг заслонило свет, и, приглядевшись, Аллейн увидел, что снаружи медленно качается из стороны в сторону, как бы подскакивая, голова человека, чье лицо обращено к нему. Даже при неясном свете в этом окровавленном, изуродованном, искаженном лице нельзя было не узнать его юного товарища-оруженосца, еще недавно сидевшего у него на постели. С криком ужаса Аллейн бросился к окну, а разбуженные этим криком лучники тоже вскочили с коек и в полной растерянности озирались вокруг. Да, юноша убедился, что опасения его были не напрасны. Его зверски убитый, жестоко изувеченный несчастный друг был выброшен из верхнего окна на веревке, стянувшей ему шею, и тело его, которое теперь мерно раскачивал ветер, ударялось о стену, а изуродованное лицо словно заглядывало в окно. - Боже мой! - воскликнул Аллейн, дрожа всем телом. - Что это за ужас? Кто совершил это злодеяние? - Я вижу, удары нанесены камнем и сталью, - бесстрастно сказал Джон. - Давай сюда лампу, Эйлвард! Этот лунный свет слишком размягчает сердце человека. Широко раскройте глаза, данные вам богом, и смотрите! - Клянусь эфесом! - воскликнул Эйлвард, когда колеблющийся свет пламени упал на окно. - Это и вправду наш молодой господин Форд! И сдается мне, что тут поработал сенешал, подлый негодяй, он не осмеливается напасть на нас днем, а ночью подкрадывается и убивает своих гостей во сне. Клянусь тетивой! Не быть мне Сэмкином Эйлвардом из Белого отряда, если я не проткну его сердце своей стрелой. - Нет, Эйлвард, вернее, что сенешал здесь ни при чем, - вмешался Аллейн, - вспомните о ночных бродягах, которых я видел, может быть, кое-кто из их шайки проник в замок. Я должен, пока не поздно, предупредить сэра Найджела о грозящей нам опасности. Отпустите меня, Эйлвард, мое место возле него! - Подождите минутку, mon gar, нацепи этот шлем на конец моего лука. Вот так! Приотвори дверь, мы сперва просунем в нее шлем: выходить в полной темноте, когда не знаешь, что тебя ждет за дверью, отнюдь не безопасно. Ну, друзья, мечи из ножен и стойте наготове! Hola! Клянусь эфесом! Настало время действовать! Едва он произнес эти слова, как в замке поднялась невообразимая суматоха, раздался истошный женский крик, топот ног, затем послышался резкий лязг оружия и рев, подобный реву разъяренного льва: - Богоматерь Дюгескленская, святой Ив, святой Ив! Отдернув засов, лучник просунул в дверь шлем, надетый на лук. Тотчас же раздался сильный удар, и шлем со звоном покатился по полу; но прежде чем стоявший за дверью успел снова занести руку, его тело было насквозь пронзено мечом Эйлварда. - Скорей, camarades, скорей! - крикнул он и, отшвырнув двоих, преградивших ему путь, побежал по коридору, в, ту сторону, откуда доносился крик и шум. Сделав два крутых поворота, они очутились на площадке невысокой лестницы и посмотрели вниз - туда, где шла схватка. Они увидели квадратную прихожую с дубовым полом, в которую выходили двери парадных комнат для гостей. В этой прихожей было светло, как днем, ибо факелы горели во всех настенных подфакельниках; украшавшие их клыкастые или рогатые головы отбрасывали призрачные тени. В двух шагах от лестницы, на пороге открытой двери в спальню, лежали сенешал и его супруга; у нее была отрублена голова, мужа проткнули насквозь острым колом, который торчал из его тела с двух сторон. Здесь же лежали трупы трех слуг сенешала - истерзанные, покрытые грязью. Как будто их волочила по земле стая волков. Против двери в главную комнату для гостей - полуодетые, без доспехов - стояли Дюгесклен и сэр Найджел, и глаза их сверкали неистовой жаждой боя. Их головы были откинуты назад, губы сжаты, левая нога выставлена вперед, окровавленные мечи подняты к правому плечу. На полу перед рыцарями лежали три убитых ими врага, а четвертый истекал кровью и корчился в предсмертных муках. Чуть поодаль сбились в кучу, точно листья на ветру, какие-то одичавшие существа - босые, с голыми до плеч руками, худые заросшие, их свирепые, озверевшие лица и ввалившиеся глаза выражали лютую ненависть. Слыша их вопли, глядя на их всклокоченные волосы, сверкающие зубы, нелепые, судорожные движения, Аллейн решил, что они скорее похожи на духов ада, чем на людей из плоти и крови. С хриплым воем они бросались на двух стоявших у двери рыцарей, налетая с размаху на выставленные острия их мечей; не обращая внимания на раны, они исступленно вцеплялись в противников, царапали их, кусали, одержимые одним желанием - повалить их наземь. И действительно, они сбили с ног сэра Найджела, а сэр Бертран, издав свой оглушительный воинственный клич, все еще стоял, размахивая тяжелым мечом и заслоняя рыцаря, чтобы тот мог встать. Вдруг в воздухе просвистели две длинных английских стрелы, по лестнице ринулись вниз оруженосец и два лучника, и это сразу изменило ход схватки. Нападающие отступили, рыцари бросились вперед, и прихожая быстро была очищена от врагов; Хордл Джон сбросил последнего с крутой лестницы, которая вела из прихожей вниз. - Стойте! - воскликнул Дюгесклен. - Мы погибли, если разделимся! Я лично не дорожу своей жизнью - хоть и обидно погибнуть от рук этого сброда, - но со мною здесь моя дорогая супруга, а ее жизнь я не могу подвергать опасности. У нас есть теперь возможность немного передохнуть, подумаем, сэр Найджел, как нам выпутаться из беды. - Клянусь апостолом, - отозвался сэр Найджел, - я никак не возьму в толк, что тут произошло; меня разбудил ваш клич, я вскочил и попал в самый разгар этого маленького сражения. Бедная леди, бедный сенешал! Кто они, эти псы, совершившие такое черное дело? - Какое-то мужичье из лесной чащи. Они завладели замком, хотя, как им это удалось, не знаю. Посмотрите в окно. - Силы небесные! - воскликнул сэр Найджел. - От факелов светло, как днем! Ворота отворены, и во дворе собралось не меньше трех тысяч человек. Они мечутся, орут, чем-то размахивают! Они что-то проталкивают через боковую дверь! Господи, да ведь это ратник, они рвут его на части, как собаки волка! Убили еще одного! Еще! Замок в их руках, они уже ворвались, я вижу в окнах их лица. Смотрите, некоторые несут на спинах огромные тюки. - Это хворост из леса. Они складывают его у стен и поджигают. А кто этот человек, который пытается их остановить? Клянусь святым Ивом, это наш добрый священник, он и ходатайствовал за них! Вот он опустился на колени, он молится, упрашивает? Что? Негодяи, неужели вы не пощадите того, кто был вам другом! О, палач ударил его! Он упал! Они топчут его ногами! Сорвали рясу и размахивают ею! Смотрите, языки пламени уже лижут стены! Разве не осталось никого, кто помог бы нам? Да, с сотней воинов мы, вероятно, выстояли бы. - Если бы здесь был мой отряд! - воскликнул сэр Найджел. - А где же Форд, Аллейн? - Его зверски убили, милорд! - Царство ему небесное! Мир праху его! Но вот идут те, кто мог бы дать полезный совет, - отсюда опасно двинуться без провожатого. Оруженосец-француз и богемский рыцарь сбежали по лестнице, у рыцаря текла кровь из раны на лбу. - Все пропало! - крикнул богемец. - Сенешал убит, замок в огне, мы уже ничего не можем сделать. - Наоборот, - отозвался сэр Найджел, - можно еще многое сделать, ведь перед нами почетная задача - здесь прекрасная дама, за которую надо отдать жизнь. Есть разные пути к смерти, но этот самый достойный. - Не можете ли вы объяснить нам, Годфруа, - обратился Дюгесклен к оруженосцу-французу, - каким образом эти люди проникли в замок и есть ли у нас надежда на спасение. Клянусь святым Ивом, если мы будем медлить и не примем какого-нибудь решения, нас изжарят, как птенцов в гнезде под крышей. Оруженосец, крепкий, загорелый юноша, заговорил решительно и уверенно, как человек, привыкший действовать быстро. - Тут есть подземный ход, - ответил он, - несколько мужиков прошли по нему в замок и отворили ворота для остальных. У них был сговор с кем-то из здешних слуг, а ратники напились. Очевидно, эти дьяволы незаметно прокрались из комнаты в комнату и перерезали им горло своими ножами. Госпитальера сэра Амори, который выскочил из своей спальни раньше нас, зарубили топором. Наверное, только мы и остались в живых. - Что же вы посоветовали бы? - Пробраться в главную башню. Ею пользуются только в военное время, а ключ висит на поясе лорда, моего несчастного господина. - Здесь два ключа. - Надо взять больший. Когда мы попадем в башню, можно будет надеяться, что мы удержим узкую лестницу; во всяком случае, в башне стены толще и спалить их не так легко. Если нам удастся пронести леди через двор, может быть, мы и спасемся от гибели. - Обо мне не беспокойтесь, леди имеет кой-какой опыт в войне, - сказала Тифен, выйдя вперед, бледная, серьезная и такая же невозмутимая, как обычно. - Я не буду вам обузой, дорогой мой муж и доблестный друг. Можете не сомневаться. А на худой конец у меня есть вот это, - заявила она и вытащила из-за пазухи небольшой кинжал с серебряной рукояткой, - и мне не страшны эти низкие кровожадные негодяи. - Тифен! - воскликнул Дюгесклен. - Я всегда горячо любил вас, а сейчас, клянусь святой девой Реннской, сейчас люблю сильнее, чем когда-либо! Если бы я не знал, что ваша рука столь же крепка, как ваши слова, я бы сам убил вас, чтобы вы не попали в руки негодяям. Ведите нас Годфруа! И еще одна золотая дароносица засияет в Динанском соборе, если мы выберемся отсюда целы и невредимы. Бунтовщики, позабыв о своих врагах, оставшихся в живых, увлеклись грабежом; их возгласы и радостное гиканье разносились по всему замку, когда они тащили оттуда богатые тканые ковры, серебряные фляги, дорогую мебель с резьбой. Полуодетые бедняки, руки и ноги которых были измазаны кровью, расхаживали внизу во дворе, напялив на головы шлемы с плюмажем, а за ними по земле волочились пояса от шелковых платьев леди Рошфор, которыми они обвязывали себя вокруг бедер. Выкатив из погребов бочонки изысканных вин, умирающие от голода крестьяне, присев на корточки, глотали кружка за кружкой выдержанные напитки, которые де Рошфор припас для особо именитых гостей и лиц королевского дома. Иные, нацепив на пики свинину или куски вяленого мяса, совали их в огонь или жадно рвали зубами. Однако нельзя было сказать, чтоб они вовсе не сохраняли порядок, ибо сотни крестьян, снаряженных получше, стояли, опершись на свое незамысловатое оружие, и молча смотрели на пламя, которое уже целиком охватило одну стену замка. Едкий дым от горящего дерева клубился в накаленном воздухе, и Аллейн слышал теперь треск и рев огня. Глава XXXI КАК ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК УДЕРЖАЛИ ЗАМОК ВИЛЬФРАНШ Оруженосец-француз провел небольшой отряд через два узких коридора. Первый был пуст, доступ во второй преграждал часовой-крестьянин, который при виде смельчаков отпрянул в испуге, пронзительным воплем сзывая товарищей. - Заткни ему глотку, не то нам конец! - крикнул Дюгесклен, бросаясь вперед, и тут, словно струна арфы, прозвенела тетива Эйлварда, и страж упал лицом вниз, судорожно дергая ногами и стискивая пальцы рук. В нескольких шагах от него была узкая, боковая калитка во двор замка. Со двора доносилось такое улюлюканье и гиканье, такие свирепые проклятия и не менее свирепый смех, что даже очень смелый человек не рискнул бы перешагнуть через ненадежный барьер, отделявший их от толпы. Однако Дюгесклен шепотом сурово и властно приказал: - Оба лучника идут впереди, дама - между двумя оруженосцами, а мы, трое рыцарей, будем защищать их с тыла и отбивать нападающих сзади. Все! Теперь отворяйте калитку, и да хранит нас бог! Сначала казалось, что они беспрепятственно достигнут цели, так быстро и бесшумно они шли. Они пересекли уже половину двора, когда кричавшие во весь голос крестьяне сделали попытку их остановить. Несколько человек, преградивших им путь, были уничтожены или отброшены, а преследователей отбили своим оружием три доблестных воина; здравые и невредимые, они добрались до входа в башню, повернулись лицом к толпе, и оруженосец сунул громадный ключ в замок. - Боже мой, не тот ключ! - воскликнул он. - Не тот ключ? - Олух, болван я! Это ключ от ворот замка; башню открывает другой. Я принесу его! Он повернулся и готов был в своем безрассудстве отправиться за ключом, но в этот миг громадный камень, брошенный дюжим крестьянином, ударил его по уху, и он без чувств упал наземь. - Вот такой ключ мне и нужен! - воскликнул Хордл Джон, поднял камень и со всего размаха кинул в дверь. Замок разбился, дерево раскололось, камень разлетелся на несколько кусков, но железные скобы удержали дверь на месте. Хордл Джон наклонился, сунул свои гигантские пальцы под дверь и, натужась, снял с петель эту громаду из дерева и железа. Несколько мгновений она качалась, потом рухнула, похоронив его под обломками, а товарищи ринулись в темный сводчатый проход, который вел к спасению. - Вверх по лестнице, Тифен! - крикнул Дюгесклен. - А теперь, друзья, повернем и отбросим их назад. Толпа крестьян ринулась за ними, но два самых надежных клинка в Европе сверкнули на этой лестнице, и четверо преследователей упали у порога. Остальные отошли и столпились полукругом у открытой двери, скрежеща зубами и грозя кулаками защитникам крепости. Крестьяне оттащили тело француза и изрубили его на части. Трое или четверо извлекли Джона из-под обломков, он тут же вскочил на ноги и, схватив каждой рукой по человеку, с такой силой столкнул их лбами, что они замертво повалились друг на друга. Пинками и затрещинами он отбился от вцепившихся в него двух других и через минуту стоял уже в проходе вместе со своими товарищами. И все же положение защитников было почти безнадежным. Жажда мести привела сюда крестьян из далеких и близких мест, и теперь уже за стенами и внутри замка Вильфранш собралось не менее шести тысяч человек. Плохо вооруженные, голодные и измученные, эти люди, которых больше не пугала никакая опасность, сражались отчаянно: лучше умереть, чем цепляться за такую безрадостную жизнь! Они захватили замок, и ревущее пламя пожара вырывалось из окон и полыхало в небе над башенками, высившимися по двум сторонам четырехугольного двора. Они бежали из комнаты в комнату, из бастиона в бастион, устремляясь к главной башне. Шестеро мужчин и одна женщина оказались в кольце огня, перед целой армией; однако иные из этих мужчин были столь многоопытны в военном искусстве и так привычны к опасностям, что предстоящая схватка не была столь неравной, как можно было предположить. Многочисленным врагам и их ярости противостояли бесстрашие и изобретательность. Картину гибели зловеще освещали огромные оранжевые полотнища бушующего огня. - Больше чем двоим на ступеньке с оружием не встать, - сказал Дюгесклен. - Становитесь со мною на нижнюю, Найджел. Нынешней ночью Франция и Англия сражаются бок о бок. А вас, сэр Отто, прошу занять позицию позади нас, рядом с молодым оруженосцем. Лучники пусть поднимутся еще выше и стреляют через головы стоящих впереди. Жаль, что мы без доспехов, Найджел! - Дорогой сэр, Джон Чандос сколько раз говорил мне, что рыцарь не должен с ними расставаться даже тогда, когда отправляется в гости. Но больше чести, если мы обойдемся без доспехов. У нас есть преимущество - на врагов падает свет, тогда как нас едва видно. Кажется, они готовятся к атаке. - Хорошо бы, атака была не слишком серьезной, - сказал богемец, - потому что огонь может вызвать к нам подмогу, если только найдется кому помогать. - Вспомните, достойный лорд, - обратился Аллейн к сэру Найджелу, - мы никогда не причиняли вреда этим людям, и у нас нет причин для раздоров с ними. Может, нам, хотя бы ради спасения госпожи, честно поговорить с ними и выяснить, нельзя ли на почетных условиях заключить мир. - Ни за что, клянусь апостолом! - воскликнул сэр Найджел. - Я не унижу своего достоинства и никогда не дам повода для толков, будто я, английский рыцарь, вступил в переговоры с людьми, которые убили благородную даму и благочестивого священника. - Это все равно, что вести переговоры со стаей свирепых волков, - подхватил французский воин. - Богоматерь Дюгескленская! Святой Ив! Святой Ив! Как только прогремел его боевой клич, люди, столпившиеся у темной арки возле двери, с неудержимой силой устремились вперед, чтобы овладеть лестницей. Их вожаками были невысокий смуглый мужчина с бородой, заплетенной в две косички, и другой, покрупнее, очень сутулый, который держал в руке здоровенную, утыканную острыми гвоздями дубинку. Первый не сделал и трех шагов, как стрела, пущенная Эйлвардом, вонзилась ему в грудь, и он, кашляя и брызгая слюной, свалился у порога. Второй вырвался вперед, втиснулся между Дюгескленом и сэром Найджелом и одним ударом своего увесистого оружия размозжил голову богемцу. Крестьянин не остановился, он рвался вперед, хотя его прокололи уже тремя мечами; все же смерть настигла его на лестнице. Следом за ними хлынула сотня разъяренных мятежников, которые с неудержимым упорством все вновь и вновь бросались на пять отбивавших их мечей. Клинки вонзались, разили, прокалывали с быстротой молнии, так что глаз едва успевал следить за ними. Вход был завален, телами, каменный пол стал скользким от крови. Низкий голос Дюгесклена, тяжелое, свистящее дыхание наседающей толпы, звон стали, падение тел, крики раненых - весь этот хаос звуков еще много лет спустя нарушал порой сон Аллейна. Наконец нехотя, угрюмо крестьяне отступили, свирепо оглядываясь, оставив одиннадцать трупов, лежавших кучей перед лестницей, которой так и не удалось завладеть. - Псы получили по заслугам! - воскликнул Дюгесклен. - Клянусь апостолом, среди них, видно, есть весьма достойные и мужественные люди! - заметил сэр Найджел. - Будь они более знатного рода, они достигли бы немалых успехов и почестей. Но, кто бы они ни были, встреча с ними доставила мне большое удовольствие. Однако что они тащат? - Я этого и боялся! - прорычал Дюгесклен. - Они хотят выкурить нас отсюда огнем, если не удалось прорваться. Ни одной промашки, лучники! Клянусь святым Ивом, от наших добрых мечей теперь мало толку! Человек десять - двенадцать ринулись вперед, каждый заслонясь огромной охапкой валежника. Свалив в кучу свой груз у дверей, они бросили на нее горящие факелы. Дрова были политы маслом и мгновенно вспыхнули; длинные, шипящие языки желтого пламени взвились над головами защитников крепости, вынудив их отойти на второй этаж. Но едва они туда добрались, как оказалось, что деревянные балки и доски настила уже горят. Упав на высохший, источенный червями пол, искра превращалась в тлеющий огонек, а тлеющий огонек - в жаркое пламя. Воздух наполнился едким дымом, и пятеро смельчаков с трудом пробились к лестнице, которая вела на самый верх квадратной башни. Удивительная картина открылась им с этой высоты. Куда ни глянь, до самого горизонта раскинулся мирный край; волнистые долины, дремучие леса - все вокруг было мягко и нежно посеребрено луной. Не видно было ни огонька, ни какого-либо движения, никаких признаков возможной человеческой помощи, только где-то далеко в холодном воздухе то слабее, то громче гудели удары тяжелого колокола. Внизу полыхало огромное яркое пламя, бушевавшее вокруг замка со всех сторон; две угловые башенки с оглушительным треском рухнули на их глазах, а сам замок казался теперь какой-то бесформенной грудой: из каждого его окна, из каждой амбразуры выбивался огонь и валил дым. Среди этого моря огня, словно последний островок, высилась черная, массивная башня, на которой они стояли, но зловещий рев и свист пламени внизу показывали, что скоро и от нее останутся только руины. У самого основания лежал квадратный замковый двор, набитый кричащими и пляшущими крестьянами; опьяненные пролитой кровью и жаждой мести, они подняли свирепые лица и угрожающе размахивали кулаками. Когда они увидели своих последних врагов, которые еще остались в живых и смотрят на них с высоты башни, раздался неистовый взрыв брани, криков и злобного смеха. Они продолжали обкладывать основание башни валежником и, взявшись за руки начали плясать вокруг пылающего костра, выкрикивая бессмысленные слова, которые в течение долгого времени служили призывным кличем жакерии: Перестаньте, ратники и стражники, Обирать мужика-простака! Жан-простак с давних времен Зовется он. Их высокие, пронзительные голоса заглушали рев пламени и треск кирпичной кладки, казалось, это воют волки, которые видят перед собой добычу и знают, что теперь уже скоро ее настигнут. - Клянусь эфесом, - сказал Эйлвард Джону, - сдается мне, что не видать нам Испании в этом походе. Я очень рад, что свою перину и ценные вещи пристроил у достойной женщины в Линдхерсте, пусть они ей и достанутся. Но у меня все-таки есть еще тринадцать стрел, и клянусь тетивой, если хоть одна пролетит мимо цели, я заслужил свою гибель! Первую - в того, кто размахивает шелковым платьем миледи. Попал, слава тебе, господи, хоть и на ладонь ниже, чем метил. Теперь в того негодяя - на пике у него отрубленная голова. Ага! Прямо в точку, Джон. Да и ты не зеваешь, Джон! Негодяй свалился прямо в огонь! Но прошу тебя, Джон, пускай стрелу мягко и отучись дергать тетиву, такая привычка пошла не впрок многим хорошим стрелкам. Пока оба лучника без промаха стреляли в толпу, Дюгесклен, его жена и сэр Найджел совещались о том, как избежать уготованной им страшной участи. - Странный конец для человека, который уцелел в стольких жарких боях, - сказал французский воин. - Мне-то все равно, какой смертью умереть, но сердце разрывается, как подумаю, что ее должна разделить моя дорогая супруга! - Что ты, Бертран, ведь и я не боюсь смерти. Мое единственное желание - умереть вместе с тобой! - Достойный ответ, прекрасная дама! - воскликнул сэр Найджел. - Я уверен, что и моя жена ответила бы так же. Мне по крайней мере выпало счастье жить в такие времена, когда можно завоевать немалую славу и встретиться со многими доблестными рыцарями и джентльменами. Но что случилось, почему ты дергаешь меня за рукав, Аллейн? - Простите, достойный лорд, но вон в том углу две огромные железные трубы и много тяжелых шаров, видно, это те самые бомбарды, про которые я слышал. - Клянусь святым Ивом, ты прав! - воскликнул сэр Бертран, шагнув в нишу, где стояли неуклюжие машины. - Это действительно бомбарды, к тому же внушительных размеров. Мы можем выстрелить вниз. - Это из них-то стрелять? - откликнулся Эйлвард с презрением, ибо неминуемая опасность уничтожает все сословные различия. - Как же целиться из этих дурацких игрушек, и разве они могут причинить вред? - Я покажу вам, как, - ответил сэр Найджел, - ведь тут еще большой ящик с порохом, и если ты, Джон, поднимешь его, я покажу, что надо делать. Иди сюда, вон там вокруг огня собралась самая густая толпа. А теперь, Эйлвард, наклони голову и посмотри на то, что люди считали бабушкиными сказками, когда мы только принялись за военную науку. Сними крышку, Джон, и бросай ящик прямо в огонь! Раздался оглушительный грохот, вспыхнуло голубоватое пламя, огромная четырехугольная башня дрогнула и затряслась до самого основания, раскачиваясь, как тростник на ветру. Защитники крепости, ошеломленные, оглушенные, вцепились, чтобы не сорваться, в треснувший парапет и смотрели на летевшие мимо них огромные камни, горящие балки, искалеченные тела. Когда они наконец стали на ноги, то обнаружили, что башня покосилась, а сами они с трудом удерживают равновесие на покатой площадке. Поглядев вниз, они увидели, какие ужасные разрушения причинил взрыв. Земля у ворот на протяжении сорока ярдов была черна от корчившихся в предсмертных муках, вопящих людей, которые судорожными усилиями пытались подняться, но падали снова, метались, обожженные и ослепленные, в горящей, изодранной одежде. Их товарищи, находившиеся за этим кольцом смерти, потрясенные и сбитые с толку, согнувшись, отступали от черной башни и от непобедимых людей наверху, оказавшихся наиболее опасными, когда они меньше всего могли надеяться на спасение. - На вылазку, Дюгесклен, на вылазку! - крикнул сэр Найджел. - Клянусь апостолом, они не знают, на что решиться, и какой-нибудь смельчак может заставить их повернуть обратно. С этими словами он выхватил меч из ножен и стал спускаться по витой лестнице, а за ним и четверо остальных. Но, дойдя до второго этажа, он остановился, воздев руки. - Mon Dieu! - воскликнул он. - Мы погибли! - Что там еще? - спросили шедшие следом. - Стена рухнула, лестницу завалило, а внизу все еще бушует огонь. Клянусь апостолом, мы доблестно сражались, друзья, и можем без ложной скромности сказать, что с честью выполнили свой долг, а теперь вернемся к леди Тифен и прочитаем молитвы, ибо мы сыграли свою роль в этом мире и время готовиться к переходу в мир иной. Узкий проход был загроможден глыбами камней, беспорядочно наваленных одна на другую, а из щелей между ними поднимался удушливый сизый дым. Взрыв разрушил стену и отрезал их от единственной лестницы, по которой можно было спуститься. Защитники крепости были заперты на высоте сотни футов над землей. Под ними, словно в раскаленном горниле, металось пламя, а вокруг неистовствовала толпа, жаждавшая их крови, - казалось, из такого положения нет и не может быть выхода. Медленно возвращались они наверх, а когда пришли, леди Тифен бросилась к мужу и схватила его за руку. - Бертран, - сказала она, - подожди! Я слышала голоса людей, они пели хором на незнакомом языке. Все стояли молча, затаив дыхание, но, кроме рева пламени и крика врагов, не доносилось ни звука. - Этого не могло быть, дорогая, - сказал Дюгесклен, - сегодняшняя ночь измучила тебя, и это обман чувств. Откуда взяться в этих краях людям, которые пели бы на незнакомом языке? - Hola! - воскликнул Эйлвард и вдруг подскочил с радостным выражением лица, размахивая руками. - Мне почудились голоса еще до того, как мы спустились, а теперь я слышу их ясно. Мы спасены, друзья! Клянусь моими десятью пальцами, мы спасены. Это боевая песня Белого отряда. Тише! Подняв указательный палец и склонив голову, он весь превратился в слух. Откуда-то из темноты, все нарастая, долетели густые звуки бодрой хоровой песни. Никогда самые нежные и прелестные мелодии Прованса или Лангедока так не ласкали слух этих шестерых людей, как грубая сакская песня, которую они слушали на башне горящей крепости, ловя каждое слово: Пью от души теперь я За гусиные серые перья И за родину серых гусей. - Эй, клянусь эфесом, - заорал Эйлвард, - да ведь это старая, славная песня лучников Белого отряда! Сюда идут две сотни молодцов, лучших из всех, кто когда-либо пускал стрелу! Слушайте, как лихо поют эти черти! Все ближе и громче звучал в ночи веселый походный марш: Так что ж сказать о луке? Он в Англии сработан, лук. Искуснейшие руки Из тиса выгнули его. Поэтому сердцем чистым Мы любим наш тис смолистый, И землю тиса своего... А что сказать о людях? Мы в доброй Англии росли, Мы нашу землю любим. Мы лучники, и нрав наш крут... Так пусть же наполнятся чаши - Мы выпьем за родину нашу, За край, где лучники живут! - Они поют так весело, - сказал Дюгесклен, - будто идут на пир. - Такой у них обычай, когда предстоит бой. - Клянусь апостолом, это они! - воскликнул сэр Найджел. - Но, кажется, они опоздали, ибо я ума не приложу, как нам спуститься с этой башни. - Смотрите, вот они, золотые ребятки! - крикнул Эйлвард. - Они выходят из тени. Пересекли луг. Теперь подошли ко рву. Hola, друзья, Hola! Джонстон, Эклс, Кук, Харвард, Блай! Неужели вы допустите, чтобы прекрасная дама и два храбрых рыцаря погибли гнусной смертью? - Кто там? - раздался басовитый голос снизу. - Кто здесь говорит на английском языке? - Это я, дружище. Я, Сэм Эйлвард из Белого отряда! Здесь и ваш командир, сэр Найджел Лоринг, и еще четверо, всех нас положили на рашпер, чтобы поджарить, как истерлингскую селедку. - Разрази меня гром, такая манера выражаться только у старины Сэмкина Эйлварда, - произнес человек внизу среди жужжания остальных голосов. - Где стычка, там Сэмми - главный участник. Но кто эти мордачи, которые загородили дорогу? Прочь в свои конуры, негодяи! Как? Вы еще смеете глядеть нам в глаза? Хватай мечи, ребята, и бей их плашмя. Не тратьте стрел на этих бунтовщиков и мошенников. Но крестьяне еще не опомнились после взрыва и были подавлены своими потерями, а появление регулярного отряда лучников вконец лишило их мужества. Через несколько минут они во весь опор мчались к себе в заросли. Между тем солнце уже всходило над черными, залитыми кровью развалинами, где еще накануне вечером стоял величественный замок сенешала Оверни. На небосклоне занималась утренняя заря, когда лучники собрались у подножия крепости, чтобы решить, как спасти ее защитников, оставшихся в живых. - С этой стороны пока нет огня, - сказал Аллейн, - и будь у нас веревка, мы могли бы спуститься по стене. - Но где достать веревку? - Есть такой фокус, - отозвался Эйлвард. - Hola Джонстон! Брось-ка мне веревку, как тогда при осаде Мопертюи. Седой лучник, к которому он обратился, собрал у своих товарищей куски веревки разной длины и, крепко связав их вместе, растянул на земле по длинной тени, которая падала от зловещей башни, озаренной лучами восходящего солнца. Потом он воткнул в землю конец тисового стержня своего лука у конца тени и измерил длину тонкой черной полоски, которая обозначилась на земле. - Шестифутовый стержень отбрасывает тень в двенадцать футов, - пробормотал он. - Тень от башни - шестьдесят шагов. Значит, веревки в тридцать шагов хватит за глаза. Еще кусок, Уоткин, для большей верности. Подвяжи к концу. Теперь готово. - А как они до нее дотянутся? - спросил молодой стрелок, стоявший позади. - Раскрой глаза и увидишь, дурья твоя голова, - прорычал старый лучник. Он вынул из своей сумки тонкую бечеву и привязал ее к стреле. - Ты готов, Сэмкин? - Готов, дружище. - Тогда пускаю. Лучник легонько натянул тетиву, стрела мягко вспорхнула и упала на каменный пол у ног Эйлварда. Другой конец бечевки привязали к веревке, и через минуту надежный канат висел на единственной уцелевшей стене горящей башни. Леди Тифен спустили с помощью петли, затянутой под мышками, за ней пятеро остальных быстро соскользнули на землю, где спасители встретили их, радостно приветствуя и поздравляя. Глава XXXII КАК ОТРЯД ДЕРЖАЛ СОВЕТ ВОКРУГ ПОВАЛЕННОГО ДЕРЕВА - А где сэр Клод Латур? - спросил сэр Найджел, как только его ноги коснулись земли. - Он в лагере, неподалеку от Монпеза, достойный лорд, - ответил начальник лучников, седовласый стрелок Джонстон. - Туда мы и двинемся, чтобы вовремя вернуться в Дакс и занять свое место в головном отряде Принца. - Милорд! - радостно воскликнул Аллейн. - Я вижу на поле наших боевых коней, а среди награбленного добра, которое не успели унести эти негодяи, и ваши доспехи. - Клянусь святым Ивом, ты говоришь истинную правду, юный оруженосец, - отозвался Дюгесклен. - Тут и мой конь, а также испанская лошадка моей супруги. Мошенники вывели их из конюшен, а сами бросились наутек. Скажу вам, Найджел, на мою долю выпало большое счастье - встретиться с человеком, про которого я слышал так много хорошего. Но нам придется покинуть вас, ибо я должен быть при короле Испании, прежде чем ваша армия перевалит через горы. - А я полагаю, что вы находитесь в Испании вместе с доблестным Генрихом Трастамарским. - Так оно и было, но во Францию я прибыл, чтоб набрать подкрепление. Я вернусь обратно, Найджел, и приведу с собой четыре тысячи отборных французских копейщиков, так что перед вашим Принцем, быть может, предстанет достойный его противник. Господь да будет с вами, друг мой, и до встречи в лучшие времена! - Вряд ли во всем христианском мире найдется еще такой бесстрашный человек и такая милая, прелестная дама, - сказал сэр Найджел стоящему рядом Аллейну, глядя вслед французскому рыцарю и его супруге. - Но ты бледен, Аллейн, и лицо твое печально. Уж не ранили ли тебя в этой схватке? - Нет, достойный лорд, я думаю о своем друге Форде и как он еще вчера сидел на моей кровати. Сэр Найджел сокрушенно покачал головой. - Двух храбрых оруженосцев я потерял. Не знаю, почему погибли молодые побеги, а старый негодный сорняк остался невредим, но, видно, есть причина, раз все это в руках господних. Ты заметил, Аллейн, что вчера вечером леди Тифен дала нам знать о грозящей опасности? - Да, заметил. - Клянусь апостолом, душа моя чует, что в Туинхэмском замке на самом деле беда. Не представляю, однако, как могут высадиться на берег морские разбойники, скотты или французы, в таком количестве, чтобы осадить крепость. Созывайте людей, Эйлвард, нам пора двигаться. Стыд и позор, если мы не будем в Даксе в назначенный день. Лучники разбрелись среди развалин, но по сигналу трубы быстро собрались вместе; они набили добычей все карманы, а что не поместилось - взвалили на плечи. Когда они выстроились и каждый молча занял свое место, сэр Найджел окинул их пытливым взглядом, и на лице его заиграла довольная улыбка. Высокие, загорелые и мускулистые, с ясным и суровым взглядом, ловкие, подтянутые, эти испытанные в боях люди были отменными солдатами для любого командира. Среди них попадались ветераны, сражавшиеся с французами, седые, поджарые, с морщинистыми свирепыми лицами и косматыми, нависшими бровями. Однако большинство составляли молодые, франтоватые лучники - цветущие лица, бороды расчесаны, из-под плотно прилегающих стальных шлемов выбиваются волосы, в ушах сверкают золотые или украшенные драгоценными каменьями серьги. Расшитые золотом перевязи, шелковые пояса, дорогие цепи, которые многие из них носили на крепкой, загорелой шее, свидетельствовали о том, что этим вольным лучникам жилось недурно. У каждого за плечами висел лук с тисовым или ореховым стержнем, простой и прочный - у людей постарше, расписанный яркими красками и с резьбой на обоих концах - у молодых. Кольчуги, белые куртки с красным львом святого Георгия, меч или боевой топор у пояса довершали снаряжение; у иных поперек лука висела еще смертоносная секира или пятифутовый деревянный молоток, прикрепленный к кожаной перевязи. Сердце сэра Найджела радостно забилось, когда он взглянул на бесстрашные лица воинов и увидел, как непринужденно они держатся. Больше двух часов Отряд шел через лесную и болотистую местность вдоль левого берега реки Аверон; сэр Найджел следовал верхом, по правую руку ехал Аллейн, у левого стремени шагал испытанный лучник, старик Джонстон. К концу этого перехода рыцарь знал уже все, что ему хотелось узнать о своих людях, об их делах и намерениях. В пути лучники однажды увидели на противоположном берегу речки вооруженных всадников - это были французы, мчавшиеся в сторону Вильфранша. - Это сенешал Тулузы со своими солдатами, - сказал Джонстон, из-под ладони разглядывая всадников. - Будь он на этом берегу, он, может быть, попытался бы атаковать нас. - А почему бы нам не перейти реку? - заметил сэр Найджел. - Обидно разочаровывать этого достойного сенешала, если ему хочется помериться с нами силами. - Нельзя, - сказал старый лучник, - брода нет до самого Турвиля. Сенешал направляется в Вильфранш, и с теми, кто попадет ему в руки, быстро покончат: у этого человека разговор короткий. Это они с сенешалом Бокера повесели Питера Уилкинса из нашего Отряда в день святого Петра, за что, клянусь черным распятием Уолтема, они сами будут болтаться на веревке, когда мы до них доберемся. Но вот и лагерь и наши товарищи. Лесная тропа, по которой они шли, вывела их на прогалину, отлого спускавшуюся к реке. С трех сторон ее окружали высокие нагие деревья с густым подлеском падуба меж стволов. На дальнем конце этой лесной прогалины стояло четыре-пять десятков хижин, аккуратно сложенных из дерева и обмазанных глиной; над крышами вился синеватый дымок. Рядом, на привязи, паслись лошади и мулы, тут же слонялись лучники; одни стреляли по мишеням, другие разводили костры и вешали над ними котлы. Увидев возвращавшихся товарищей, они шумно приветствовали их, а всадник, объезжавший за лагерем своего коня, поскакал навстречу. Это был веселый подвижный человек, богато одетый, с круглым, гладко выбритым лицом и черными, как уголь, сверкающими, живыми глазами. - Сэр Найджел! - воскликнул он. - Сэр Найджел Лоринг, наконец-то! Клянусь честью, мы ждем вас целый месяц! Добро пожаловать, сэр Найджел! Надеюсь, вы получили мое письмо? - Оно-то и привело меня сюда, - ответил сэр Найджел. - Но право, сэр Клод Латур, меня удивляет, почему вы сами не ведете этих стрелков, поистине лучшего военачальника им не найти. - О нет, клянусь святой девой Эспаррской! - возразил с гасконским акцентом сэр Латур. - Кому, как не вам, знать характер ваших островитян, сэр Найджел? Они пойдут только за своим соотечественником. Их не переубедишь. Даже я, Клод Латур, сеньор Моншато, владеющий полномочиями высокого, среднего и низшего суда, не мог добиться их расположения. Две сотни дуралеев собираются и держат совет, потом приходят их представители - этот Эйлвард еще с кем-то - и заявляют что разойдутся по домам, если ими не будет командовать именитый англичанин. Многие из них, как я понимаю, явились сюда из какой-то лесной местности, не то Хампи, не то Хампти - язык не выговорит такого слова. Вы живете в тех краях, вот они и решили, что вы должны быть их командиром. Однако мы рассчитывали, что вы приведете сотню воинов. - Мы соединимся с ними в Даксе - они уже там, - ответил сэр Найджел. - Но не будем мешать людям: они намерены нарушить свой пост, поговорим о наших делах потом. - Пойдем в мою хибару, - сказал сэр Клод. - Пища у меня тут очень скромная - молоко, сыр, вино, свинина, - надеюсь, ваш оруженосец и вы не обессудите на угощение. Вот и мой дом, тот, где возле двери развевается знамя, - невидная резиденция для лорда Моншато. Сэр Найджел сидел за трапезой молчаливый и рассеянный, тогда как Аллейн внимал болтовне гасконца, рассказам о великолепии его собственных владений, о его успехах у женщин, о его победах на войне. - Вас ждут славные дела, раз уж вы тут, сэр Найджел, - сказал он наконец. - Я слышал, что Монпеза слабо укреплен, а в том замке двести тысяч крон. В Кастельно я подкупил башмачника, и темной ночью он спустит нам веревку из своего дома у городской стены, как только я ему прикажу. Обещаю вам, что вы загребете груды доброго серебра в одну из первых же ночей: тут кругом сколько душе угодно богатой добычи, отличных вин и хорошеньких женщин. - У меня другие планы, - сурово ответил сэр Найджел, - я пришел сюда, чтобы повести лучников на помощь Принцу, нашему государю, которому без них не обойтись, когда он будет снова сажать Педро на испанский престол. И я намерен сегодня же двинуться в Дакс-на-Адуре, где он теперь стоит лагерем. Лицо гасконца омрачилось, глаза злобно блеснули. - Мне до этой войны дела нет, - сказал он, - я вполне доволен своей теперешней веселой и приятной жизнью. Я не поеду в Дакс! - Подумайте еще раз, сэр Клод, - мягко сказал сэр Найджел. - Ведь вас всегда считали истинным, верным рыцарем. Неужели вы отступитесь теперь, когда наш государь в вас нуждается? - Я не поеду в Дакс! - крикнул гасконец. - Но ведь вы присягали, вы давали клятву верности. - Я сказал, что не поеду. - В таком случае, сэр Клод, я поведу Отряд без вас. - Если только лучники пойдут за вами! - насмешливо бросил гасконец. - Это вам не рабы, а вольные стрелки, и против их желания вам ничего с ними не сделать. Поистине, любезный лорд Лоринг, не такие это люди, чтобы с ними шутки шутить, - легче вырвать кость из горла голодного медведя, чем увести лучника из края изобилия и удовольствий. - Что ж, тогда соберите их, - ответил сэр Найджел, - и я скажу им, какие у меня намерения: если их командир я, они должны отправиться в Дакс, а если не я - тогда мне нечего делать в Оверни. Оседлай моего коня, Аллейн, ибо, клянусь апостолом, мне надо быть на пути домой еще до полудня. Повинуясь призыву рога, лучники собрались на совет и небольшими кучками и группами столпились вокруг поваленного дерева, лежавшего поперек поляны. Сэр Найджел легко вскочил на ствол. Твердо сжав губы и щурясь, он окинул взором круг поднятых к нему мужественных лиц. - Лучники, - начал он, - говорят, будто бы вы так прельстились беззаботной жизнью и мародерством, что вас не вытащить из этого веселого края. Однако, клянусь апостолом, я этому не верю, ибо вижу, что вы все до одного храбрецы и почтете для себя унизительным жить в праздности в такое время, когда вашему Принцу предстоит выполнить столь трудную задачу. Вы избрали меня своим командиром, и командиром вашим я буду, если вы отправитесь со мною в Испанию. Клянусь вам, пусть только бог сохранит мне жизнь и силы, мое рыцарское знамя с пятью розами всегда будет там, где можно своими подвигами снискать великую славу. Но если вы желаете валять дурака и лодырничать, предпочитая славе и чести презренное золото и награбленную добычу, то ищите себе другого командира, я же привык доблестно жить и надеюсь доблестно умереть. Если есть среди вас лесники из Хампшира или тамошние жители, пусть скажут, пойдут ли они за знаменем Лоринга. - С вами пойдет малый из Ромсея! - крикнул молодой лучник с веткой молодила на шлеме. - И парень из Олресфорда! - крикнул другой. - И из Милтона! - И из Берли! - И из Лимингтона! - И малый из Брокенхерста! - заорал верзила, разлегшийся под деревом. - Клянусь эфесом, ребята, - заявил Эйлвард, вскочив на поваленное дерево, - я думаю, нам стыдно будет смотреть в глаза своим девушкам, если Принц перевалит через горы, а мы не натянем тетиву, чтоб очистить ему дорогу. Наша теперешняя жизнь очень даже хороша в мирное время, но когда развеваются боевые знамена, наше место на поле боя; клянусь моими десятью пальцами, коли сэр Найджел пойдет даже совсем один, старый Сэмкин Эйлвард будет маршировать с ним рядом. Слова Эйлварда, пользовавшегося большим почетом у лучников, разрешили сомнения многих колеблющихся, и раздался хор одобрительных возгласов. - Не пристало мне, - вкрадчиво начал сэр Клод Латур, - настраивать вас против этого достойного лучника или же против сэра Найджела Лоринга, однако мы вместе участвовали не в одном опасном походе, так что я позволю себе высказать свое мнение. - Тише, не мешайте крошке-гасконцу! - закричали лучники. - Пусть каждый скажет свое слово. Бей прямо в цель, парень, пусть каждый играет честно. - Не забудьте, что вы соглашаетесь на тяжелые условия, - сказал сэр Клод, - вы потеряете свободу и лишитесь удовольствий - а чего ради? Шесть пенсов в день и все; тогда как теперь перед вами вся округа - протяни руку и бери, что твоей душе любо. Вспомните рассказы про ваших товарищей, которые ушли с сэром Джоном Хоуквудом в Италию! За одну только ночь они требуют выкупа у шестисот богатых дворян Мантуи. Они разбивают лагерь возле большого города, устрашенные жители выносят им ключи от ворот, и они всласть грабят; а если им больше нравится полюбовное соглашение, они увозят на конях тюки с серебром. Так они переходят из края в край - богатые, независимые, и все боятся их. Разве не такой должна быть жизнь солдата? - Это жизнь мародера! - заорал Хордл Джон своим громовым голосом. - И все-таки в словах гасконца есть смысл, - заметил смуглый парень в поношенной куртке, - что касается меня, то я предпочитаю благоденствия в Италии голодухе в Испании. - Ты всегда был трусом и предателем, Марк Шоу! - зарычал Эйлвард. - Клянусь эфесом, если ты выйдешь против меня и мы скрестим мечи, не видать тебе ни той, ни другой страны! - Нет, Эйлвард, - сказал сэр Найджел, - нельзя решать этот вопрос криком. А вам, сэр Клод, ваши слова не делают чести, но если сказанное мною задело вас, я всегда готов дать вам удовлетворение. Вы возьмете столько людей, сколько пойдет за вами, и отправитесь туда, куда вам заблагорассудится, - нам с вами не по пути. Кто за Принца, за свою родину, оставайтесь на месте, а те, кто гонится за набитой мошной, пусть отойдут в сторону. Марк Шоу и еще тринадцать лучников, понуро опустив голову, вышли вперед и стали за спиной сэра Клода. Под свист и насмешки остальных они проследовали в хижину гасконца, а подавляющее большинство весело принялось укладывать свои пожитки, чистить оружие, готовиться к походу. За Тарн и Гаронну, через Арманьякские трясины, минуя быстротечную Лоссу, по длинной долине Адура еще немало лиг предстояло пройти Отряду, прежде чем влиться в мрачную рать, словно грозовая туча, медленно двигавшуюся на юг, к цепям снежных вершин, по ту сторону которых никогда еще не видели английских знамен. Глава XXXIII КАК АРМИЯ СОВЕРШИЛА ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ РОНСЕВАЛЬ Раскинувшаяся на огромном пространстве равнина Гаскони и Лангедока зимой безводна и бесплодна, кроме тех мест, где быстротечный Адур и его напоенные снегом притоки - Лу, Олорон и По - бегут к Бискайскому заливу. К югу от Адура зубчатая линия гор, выступающая на горизонте, спускается в низины длинными гранитными выступами, разрезающими местность на "желоба", или узкие долины. За пригорками следуют холмы, за холмами - горы, каждый кряж возвышается над соседним, и наконец вырисовывается гигантская горная цепь, возносящая свои ослепительные, недоступные пики в пепельно-голубое зимнее небо. Это спокойная страна, где медлительный баск в плоском берете, подпоясанный красным кушаком, обрабатывает свой жалкий участок земли или пасет своих тощих овец на склонах холмов. Страна волка и серны, бурого медведя и горного козла, страна голых скал и водопадов. И все же именно здесь волей прославленного Принца сосредоточилась доблестная армия; всю местность от Адура до перевалов Наварры заполнили ратники, бесплодные долины и обдуваемые ветрами пустоши огласились громкими приказами и ржанием коней. Ибо снова реяли на ветру боевые знамена, и через сверкающие белизной вершины лежал путь, который указала людям Слава в ту эпоху, когда они избрали ее своим вождем. Все было готово для военных действий. От Дакса до Сен-Жан-Пье-де-Порта земля была усеяна белыми палатками гасконцев, аквитанцев и англичан - и всем им не терпелось двинуться вперед. Со всех сторон в рать вливались вольные стрелки, и вот уже у границ Наварры скопилось не менее двенадцати тысяч солдат-ветеранов. Из Англии прибыл брат Принца, герцог Ланкастерский, со свитой в четыреста рыцарей и сильным отрядом лучников; кроме всего прочего, супруга Принца благополучно разрешилась от бремени в Бордо, и Принц мог спокойно с нею расстаться, ибо мать и дитя пребывали в добром здравии. Горные проходы все еще находились в руках бесчестного, изворотливого Карла Наваррского, который торговался и заключал сделки и с Англией и с Испанией, брал деньги у одной стороны, чтобы держать эти проходы открытыми, а у другой - чтобы никого через них не пропускать. Однако крепкая рука Эдуарда вдребезги разбила все планы и злые замыслы интригана. Английский принц не унизился ни до просьб, ни до льстивых увещеваний, но сэр Хью Калверли со своим отрядом неслышно перешел границу, и пылающие стены двух городов - Миранды и Пуэнта-делла-Рейна - явились для вероломного монарха предупреждением, что существуют металлы и помимо золота и что он имеет дело с человеком, которого обманывать опасно. Назначенная цена была заплачена, претензии удовлетворены, и перед завоевателями открылся доступ к горным проходам. Со дня праздника Богоявления начались сборы, смотры, и наконец в первую неделю февраля - через три дня после того, как Белый отряд влился в армию, - был дан приказ всей рати пройти через ущелье Ронсеваль. Холодным зимним утром, в пять часов, затрубили рога в деревне Сен-Жан-Пье-де-Порт, а в шесть отряд сэра Найджела численностью в триста человек был уже на пути к ущелью и в тусклом свете утра быстро продвигался вперед по крутой, извилистой дороге, ибо по приказу Принца они должны были первыми выйти на другую сторону и там ждать, пока не пройдет вся армия. На востоке уже разгоралась заря, и вершины грозных пиков заалели, хотя в долинах все еще лежала тень, когда воины подошли к длинному тесному проходу между отвесными скалами. Сэр Найджел на своем вороном боевом коне, во всех доспехах, ехал впереди лучников, позади следовал с его знаменем Черный Саймон, а по левую руку Аллейн вез его щит с гербом и остро отточенное стальное копье с ясеневым древком. Горд и счастлив был сейчас рыцарь и то и дело оглядывался на длинную колонну ратников, мерным и быстрым шагом двигавшихся за ним. - Клянусь апостолом, Аллейн, - сказал сэр Найджел, - этот проход - весьма опасное место, и мне хотелось бы, чтобы король Наварры преградил нам путь, ибо, отбив у него проход, мы совершили бы весьма почетное дело. Я слышал песню менестреля про некоего сэра Роланда, которого именно в этих местах убили неверные. - Если вам угодно, достойный лорд, - сказал Черный Саймон, - я могу рассказать кое-что про эти места, ведь я отслужил два срока у короля Наварры. Тут есть монастырская гостиница, - вон виднеется крыша между деревьями, - там-то и убили сэра Роланда. Слева деревня Орбайсета, и я знаю дом, где продается отличное жюрансонское вино, если бы вы пожелали с утра опрокинуть кружечку. - Я вижу дымок справа. - Это деревня Лес-Альдудес, тут тоже есть харчевня, где вина наилучших сортов. Говорят, хозяин зарыл клад, и я нисколько не сомневаюсь, что если ваша милость позволит мне отлучиться, я бы убедил хозяина показать мне, где он его припрятал. - Нет, нет, Саймон, - коротко ответил сэр Найджел, - забудьте проделки вольных стрелков. Ха! Эдриксон, я вижу, ты с удивлением смотришь вокруг, ведь эти горы должны действительно казаться чудом тому, кто не видел ничего, кроме Батсерских и Портсдаунских холмов. Ухабистая, неровная дорога вилась по гребням невысоких холмов, по обе стороны тянулись лесистые кряжи, из-за них выступали более высокие горы, а дальше виднелись Южный Пик и громада Альтабиски, отбрасывавшая слева направо черную тень на долину. Из того места, где остановился Отряд, открывался вид на бесконечные буковые леса и пустынные склоны, заваленные камнями, все было бело от снега, до самого входа в ущелье, начинавшееся за этим нагорьем. Позади все еще были видны серые долины Гаскони, и в солнечных лучах, словно витки серебра, поблескивали ее реки. Куда ни глянь, за скалами в чаще сосновых лесов, сверкала, мелькая, сталь, меж тем как налетавший ветер доносил воинственную музыку могучей рати, стремившейся по всем дорогам и тропам к узкому горному проходу Ронсеваля. На уступах скал по обе стороны дороги также можно было заметить блеск оружия, развевающиеся знамена и воинов Наварры, смотревших вниз на чужеземную армию, проходившую по их территории. - Клянусь апостолом! - воскликнул сэр Найджел, который, прищурясь, посмотрел на них. - Мы можем еще надеяться, что эти кавалеры не пропустят нас без боя, столько их скопилось на наших флангах. Прикажите ратникам приготовить луки, Эйлвард, - я не сомневаюсь, что там наверху найдутся достойные джентльмены, которые предоставят нам возможность добиться успехов. - Я слышал, что Принц держит короля Наварры как заложника, - заметил Аллейн, - и говорят, что Принц поклялся лишить его жизни, если на нас нападут. - Да, по-другому велись войны, когда славный корол