Это глупо. Но есть еще, к примеру, одинаковые ментальные параметры. Редко, но бывают такие совпадения. - Да, - согласился Аркадий. - Один на миллион или меньше. Не проходит. Ты прекрасно понимаешь, что мне известны параметры биополя собственной жены. А параметры Метальникова я знаю с тех пор, как вел дело Гремина. Ничего общего. Ничего. Ничего! Он понял, что кричит, и взял себя в руки. Виктор смотрел на него смущенно, ему все равно казалось, что Аркадий преувеличивает, и все в его семейной жизни образуется. Доказательств измены никаких. Да если бы и так? Господи, сколько раз женщины изменяли Виктору, и сколько раз он изменял им сам! Проще нужно относиться к таким вещам. - В любом случае, - сказал Виктор, - ты должен быть в форме. Если завалишь дело Подольского... - Я пошел, - прервал Аркадий Виктора, - и нечего читать мне нотации. - Возьми мою машину! - крикнул вслед Виктор. - Я сегодня ночую у Светланы. Это распоряжение осталось невыполненным. Аркадий не торопился, ему нужно было подумать, и потому не стоило вообще забираться в воздушные коридоры, по земле дольше, но спокойнее. Он спустился в гараж, где его двухместная "сибирь" стояла на зарядке, отключил двигатель от генераторов, забрался внутрь (в кабине было жарковато из-за перекачки энергии, и он включил кондиционер) и вывел машину по пандусу на уличную развязку. Аркадий заложил в автопилот движение по кольцу и расслабился. Когда не нужно торопиться, езда - самый замечательный способ продувания мозгов. Тихий шелест колес, мелькание машин и перекрестков, легкое подрагивание на стыках электромагнитных дорожных кабелей... Именно то, что нужно. Аркадий читал в одном детективе - то ли Гарднера, то ли Леонова, в общем, что-то из прошлого века, - как герой любил ездить в автобусе, хотя имел свою машину. В автобусе его везли, он мог расслабиться и размышлять, зная, что в запасе у него точно отмеренное количество времени. Нет, наверное, это не Гарднер, адвокат Мейсон в автобусах не ездил. А может, и ездил, все забывается, сегодня читаешь детектив, а завтра не помнишь ничего, кроме одного или двух удачно найденных героем следственных аргументов. Со следственными аргументами сейчас особенно худо. То, что оказалось записано на клипе Раскиной, к смерти Подольского относиться не могло. Это были медленно и внятно надиктованные мужским голосом (самого Подольского?) описания экспериментов в области биоинформационных пространств (что-то, связанное с переносом ментальных матриц в транстемпоральных туннелях - м-да...), из которых ни Аркадий, ни Виктор почти ничего не поняли. Слова вроде были в основе своей русские, но смысл ускользал. Чтобы разобраться, нужен был эксперт, а кто мог стать экспертом в этой области, кроме самой же Раскиной? В самом конце был, впрочем, момент, когда мужчина неожиданно перестал насиловать свои голосовые связки и перешел на нормальную речь. - А после этой процедуры, - сказал он, - я бы предпочел горячую ванну, но не для тела, а для мозгов. С температурой точки Кюри. А? И голос Раскиной ответил: - Любопытная идея. Только не делай этого сам. А лучше - вообще не делай. Мужчина что-то пробормотал, и запись кончилась. Аркадий с Виктором прослушали эту часть раз десять, но только цифровая обработка позволила понять, что мужчина сказал: "Что я, идиот по-твоему?" Почему Раскина не хотела, чтобы именно этот клип попал в руки следователя, занимающегося смертью Подольского? На Самотечной площади во второй линии - со стороны Неглинной - возникла пробка, настолько плотная, что никто из водителей не мог развернуть крыльев и подняться над землей. Полиции видно не было - повидимому, в районе Цветного бульвара произошла авария, и патрульные с площади направились к месту происшествия. Аркадий, который вел машину на небольшой скорости, успел затормозить, прежде чем подошел к шедшему впереди "транзиту" на расстояние, запрещающие взлет. Он посмотрел в зеркало - машина, шедшая позади, повторила его маневр, там, видимо, сидел достаточно опытный водитель, и теперь между "сибирью" Аркадия и "транзитом" оказался достаточный зазор - можно было взлететь, что Аркадий и сделал. Он взял на себя управление и вывел машину из потока в третий эшелон. Осмотрелся - он летел над домами Юго-Запада, огибая по широкой дуге Воробьевы горы. Если свернуть к развилке над метромостом, легко попасть в больницу Второго управления, в морге которой находилось сейчас тело Подольского. Телефон тренькнул, когда Аркадий выполнял маневр разворота под бдительным взором патрульного из вертолета дорожной полиции. Руки у Аркадия были заняты, он не успел переключить аппарат на звуковое управление, и теперь приходилось ждать, пока он завершит маневр, сделает левый нижний разворот и ляжет на новый курс. Номер вызывавшего абонента был Аркадию не знаком. После пятого гудка включился автоответчик, и Аркадий услышал женский голос: - Это Раскина. Вы хотели пригласить меня на какой-то вечер. Если не передумали, перезвоните мне на работу. Аркадий вывернул на курс, включил автопилот и освободил руки, но Раскина уже закончила сообщение и отключила связь. Надо было поспорить с Виктором, - подумал Аркадий. Не так уж плохо он знает людей, как кажется начальству. Перезвонить сейчас или подождать? Потом у него может не оказаться свободного времени - мало ли какой сюрприз ожидает его в больнице? Он надавил кнопку возврата разговора. - Слушаю, - сказала Раскина после первого же гудка. - Это Винокур, - сообщил Аркадий. - Семь часов вас устроят? - Вы можете включить видеоканал? - спросила Раскина, помолчав. - Я в воздухе, - объяснил Аркадий, - и в кабине у меня тесно, вдвоем с вашим изображением мы не поместимся. - Зато у меня просторно... Ну хорошо. Да, семь часов меня устроят. Где? - Ресторан "Тамилла", если вы не против. - Никогда не была в "Тамилле", - голос женщины стал почему-то напряженным. - Хорошо. Она прервала связь, не попрощавшись, и Аркадий, выждав несколько секунд, переключил аппарат на анализатор. На приборной панели высветились параметры, определенные полиграфом по модуляциям голоса Раскиной во время этого краткого разговора. Аркадий не ждал откровений, на слух он и сам определил, что Раскина взволнована. Числа, однако, его поразили: Раскина умудрилась солгать дважды - когда сказала, что у нее просторно, и когда заявила, что никогда не была в "Тамилле". Значит, говорила она не из лаборатории. Откуда? Раскина понимала, что ему ничего не стоит это выяснить - он знал номер телефона. Но все же солгала - может, чисто механически? Может, она имела в виду вовсе не физическое пространство, а пространство мысли или что-то еще? Анализировать это не имело смысла, да и к делу оговорка Раскиной, скорее всего, отношения не имела. Впереди появился по курсу двадцатитрехэтажный корпус больницы Второго управления. Машина провалилась на эшелон вниз, Аркадия едва не вынесло из кресла, автоматика посадочной площадки в больнице была, скорее всего, не настроена на прием личного транспорта. Он перехватил управление и посадил свою "сибирь" в боксе приемного покоя. Отогнал на стоянку, вышел и запер дверцу. Отделение патологоанатомии, вотчина эксперта Селунина, располагалось в глубине больничного парка и с посадочного бокса не просматривалось. Аркадий подумал, что следовало бы предупредить о своем приезде - Селунин очень не любил, когда его отрывали от занятий. Занятия могли быть любыми - например, созерцание бабочек в больничном дворе. Аркадий сказал в микрофон: - Диспетчерская, дайте Селунина, бокс четыре один три. Врач отозвался сразу и энергично: - Я тебя ждал, Аркадий! - Ждали? - изумился Аркадий. - Вы сказали, что не раньше вечера... - И ты отправился меня уламывать, - рассмеялся Селунин, который был, судя по голосу, чем-то очень доволен. - Я хотел тебя вызвонить, но обнаружил по карте, что ты движешься в сторону больницы и, надеюсь, правильно понял твои намерения. Иди-ка сюда, я в кабинете у главврача, это в нижнем коридоре. - Знаю, - буркнул Аркадий. Он спустился на второй этаж, в холле перед кабинетом главного было пусто, только голографическое изображение трехметрового человеческого скелета вращалось на круглой подставке, и огромный череп скалился в ехидной улыбке. Говорили, что скелет был подарен больнице неким Андреем Осокиным, известным в двадцатые годы бандитом, возглавлявшим воронежскую группировку, наводившую ужас на жителей нечерноземной полосы. Муровский спецназ в те годы находился еще в зачаточном состоянии, а государственные структуры вообще пребывали в хаосе реорганизации, да и Кодекс только начинал разрабатываться, как и вся страховая система правосудия. Результатом был, естественно, беспредел - причем криминальный не в большей степени, чем правоохранительный. Осокин пользовался этим умело и осторожно - во всяком случае, никто и никогда не мог обвинить его в каких-либо противосистемных действиях - ни система частного в те годы рэкета, ни система государственной все еще в те годы охраны правопорядка. А умер Осокин случайно: неподалеку от Воронежа его автомобиль наскочил на давно уже запрещенную международными конвенциями противотанковую мину, оставшуюся, видимо, еще после разборок первых лет века. Машину разнесло, а Осокин - вот удивительное везение! - отделался разрывом селезенки и осколками в легких. Ранение было не очень тяжелым, и Осокин мог выжить, но судьба распорядилась иначе: его пристрелил врач "скорой" по дороге в больницу - стрелял точно в сердце, чтобы не повредить скелета, давно уже по пьянке подаренного Осокиным местным органам здравоохранения. - Заходи, не стой столбом, - услышал Аркадий голос Селунина, и ему показалось, что череп подмигнул пустой глазницей. Аркадий сделал ручкой контрольной телекамере, помещенной в глазнице, и прошел в кабинет. Патологоанатом сидел в кресле главного врача перед пультом компьютера, а сам главный устроился у круглого стола в углу комнаты. - Экспертное заключение, - сказал Селунин без преамбулы, - я отослал по твоему адресу, ты его потом почитаешь. Виктору скажи, что за ним должок. А случай замечательный. Клиент ваш умер от острой сердечной недостаточности между тремя и половиной четвертого ночи. - Другие повреждения... - начал Аркадий. - Не торопись! - поднял руку Селунин. - Если бы не твой Виктор, я бы этим заключением и ограничился, поскольку никакой иной аномалии не обнаружил. Но Хрусталев сказал, что могло иметь место лучевое воздействие. Не знаю, что он имел в виду, но никаких следов такого воздействия я не обнаружил. Подольский мирно лежал в своей постели, у него начался сердечный приступ, он испугался - естественно! - попытался встать, не удержался на ногах, упал и умер. В любом другом случае я бы этим ограничился. Но Виктора я знаю не первый год: если он утверждает, что могло быть лучевое воздействие, значит, у него есть основания для того, чтобы так говорить, и мне нужно дать обоснованное отрицание... Короче говоря, я решил провести посмертное ментоскопирование. - Но это... - сказал Аркадий и осекся. Посмертное ментоскопирование введено было в криминологию несколько лет назад и стоило очень дорого, а потому стандартной страховкой не предусматривалось. Эксперт не имел права начинать такое исследование, не получив согласие страховой компании, наследников умершего и следственного отдела МУРа. - Да-да, - нетерпеливо сказал Селунин, - я это лучше тебя знаю. Я связался с Виктором и выяснил, что соответствующей страховки у Подольского нет. На мой взгляд, вопрос был исчерпан, но несколько минут спустя Виктор позвонил и сказал, что переслал мне распоряжение Прокурора Москвы. Такое распоряжение действительно поступило, и я провел ментоскопирование немедленно, поскольку время уже поджимало - после смерти прошло больше двенадцати часов. И кто же, черт возьми, за все это будет платить? - подумал Аркадий. Ясно, что не страховая компания. Кого смог задействовать Виктор и почему, собственно, он так засуетился? Неужели узнал что-то, пока Аркадий был в институте и вытягивал информацию из Пастухова с Раскиной? Если так, то почему ничего не сказал? - Это я к тому, - сказал Селунин, потирая подбородок, - что результат экспертизы может быть опротестован в суде. Во-первых, потому что экспертиза проведена в обход страховой компании и, во-вторых, потому что доверительный интервал результата не превышает двух сигма, то есть гарантировать достоверность я могу не больше, чем на шестьдесят три процента. Ясно? - Ясно, - пожал плечами Аркадий. - Теперь слушай внимательно, - сказал Селунин и почему-то покосился на главврача, сидевшего с отсутствующим видом. - Я начал анализ с лобных долей, но признаки аномалии обнаружил только в височной части. Опущу подробности. Вот хронометраж личных ощущений Подольского за десять минут, предшествовавших смерти. Даю обратный отсчет. Десятая минута: состояние стабильного беспокойства сменяется состоянием усиливающегося страха... - Он не спал? - прервал Аркадий патологоанатома. - Время ведь было позднее, если он умер в три часа. - Не спал. Скорее всего, он проснулся посреди ночи и лежал. Этого в ментозаписи нет, но я сужу по физическим результатам - в момент, когда начался приступ, тело находилось в горизонтальном положении. За девять минут до смерти у Подольского возникло ощущение, что он в комнате не один. - Зрительные впечатления... - Очень неопределенные, расшифровке не поддаются. - Понимаю, - с сожалением сказал Аркадий. - Восьмая минута до смерти, - продолжал Селунин. - Подольский пытается встать, но не может. Физически он полностью в норме, заметь. Но не в состоянии пошевелиться. О мышечном или церебральном параличе и речи нет. Страх усиливается. В комнате темно - это, впрочем, не объективный показатель, а субъективное ощущение Подольского, и в темноте приближается нечто ужасное. Возникла мысль, которую даже удалось прочитать, поскольку она повторялась до самого конца. Мысль вот какая: "Не нарушать закон я пришел, но исполнить его". - Это же из Библии, - недоуменно сказал Аркадий. - Да, - согласился патологоанатом. - Мысль имела от шести до двенадцати обертонов, по которым, возможно, удалось бы даже установить истинный смысл, но... В отличие от потенциальных физических впечатлений, допустим, зрительных, ход мысли теряется сразу после прочтения. Та запись, что идет в память компьютера, обертонов не содержит. - Знаю, - поморщился Аркадий. Сама мысль, вертевшаяся в голове Подольского, скорее всего, смысла не имела - смысл имели лепестковые частоты, всего лишь обернутые в эту, возможно, чисто ассоциативную оболочку. - Две минуты до смерти, - сказал Селунин, еще раз бросив взгляд на застывшего в кресле главного врача. - Подольский получает возможность двигаться, точнее - может пошевелить рукой и ногой. Он делает попытку встать и не может. Ему кажется, что перед ним стена, о которую он бьется лбом. Он действительно начинает биться лбом о преграду, которой в комнате, естественно, нет. При этом ему кажется, что тот, второй, кто пришел к нему, протянул руку... Этот образ протянутой руки вместе со словами "Не нарушать закон я пришел" сохранился до самой смерти, включая некробиотический сигнал, чрезвычайно мощный, но узко направленный. - Вот как? - заинтересованно сказал Аркадий. - Вы можете указать направление? - Терпение. За десять секунд до смерти Подольский начал контролировать свои передвижения. Именно тогда он попытался встать с кровати. Но когда он спустил на пол ноги... Пять секунд до смерти - он ощущает невыносимый жар, ему кажется, что на его лицо опускается раскаленная ладонь. Он падает на колени. Две секунды до смерти - сердце не выдерживает напряжения, происходит разрыв аорты (длиной шесть сантиметров, как показало вскрытие). Сердце останавливается одновременно с потерей сознания. Проходит некробиотический сигнал. Угасание функций мозга в стандартном режиме, кроме одной особенности - состояние клинической смерти продолжается не семь-восемь минут, как обычно, а всего двадцать четыре секунды. То есть Подольский был необратимо мертв, как только прошел некробиотический сигнал... Все. - Раскаленная ладонь... - сказал Аркадий. - Вы видели оперативную запись номер один? - Да, мне ее показали после того, как я представил свои соображения, - кивнул патологоанатом. - Именно это обстоятельство делает данный случай уникальным. Несомненно, что Подольский получил сильнейший ожоговый удар, ставший катализатором сердечной атаки. Однако лицо трупа следов такого удара не содержит. Абсолютно чистая кожа. - Если бы не видеосъемка муровского оперативника, - медленно сказал Аркадий, - можно было бы сделать вывод о том, что лучевое поражение было ощущением субъективным, верно? Безотчетный страх, обычно предшествующий сердечному приступу. - Ерунда, - резко сказал Селунин. - Страх является следствием начавшегося уже процесса, просто больной еще не осознает происходящих физических изменений. В случае Подольского этого не было - сердечный приступ начался за пять секунд до смерти, а ощущение страха возникло много раньше. - И как вы это объясняете? Селунин повернулся в сторону главврача, и тот впервые подал голос: - Коллега никак это не объясняет. Точнее, объяснение выходит за рамки его компетенции. Именно в связи с этим я счел необходимым изъять из экспертного заключения его результативную часть, оставив только описательную. Прошу считать это моим официальным решением и не предпринимать по этому поводу никаких апелляционных действий. Видите ли, - добавил он нормальным голосом с каким-то даже извиняющимися интонациями, - лично Валентин Сергеевич может сказать вам что угодно, но официально я вынужден... Вы уж не обижайтесь... А то, знаете, некоторые ваши коллеги, если недовольны экспертизой, начинают жаловаться в инстанции. Я хочу предупредить - если вы это сделаете, дело у вас попросту заберут. - Вот как, - пробормотал Аркадий. Интересно, к какому выводу пришел Селунин. Впрочем, догадаться можно: он обвинил оперативника МУРа в фальсификации осмотра - что другое он мог сказать, хотя и это было, вообще говоря, глупо: в таком случае оперативник должен был знать о предсмертном ужасе Подольского. И следовательно... Ага, понятно: патологоанатом решил, что именно действия оперативного отдела... Гм, но тогда МУР ни за что не выпустил бы дело из своих рук, не передал частной детективной фирме, это ясно. Или неясно? В МУРе почему-то хотели от смерти Подольского отмежеваться и полагали, что до экспертизы второй степени дело не дойдет, но не подозревали, что Виктор сумеет по своим каналам... Слишком сложно. Аркадий обнаружил, что держит в руке дискету с официальной печаткой отдела судебно-медицинской экспертизы, Селунин о чем-то задумался и не смотрит в его сторону, а главврач (как же его зовут, черт возьми?) стоит уже у двери и произносит: - Всего вам хорошего, и надеюсь, что это недоразумение улажено. Когда дверь за главным закрылась, Селунин поднял на Аркадия усталый взгляд и сказал, желая предупредить возможные вопросы: - Не спрашивай, что я там написал, все равно не скажу. - Да что там... - усмехнулся Аркадий. - Я тоже могу сложить два и два. Мне другое интересно - как Виктору удалось добиться повышения уровня экспертизы. Ему должны были отказать, вам не кажется? Патологоанатом пожал плечами. - Дорогой мой, - сказал он, - при том уровне бардака... - Вы думаете? - усомнился Аркадий. - Впрочем, это уже домыслы. Всего хорошего. Глава седьмая Пообедал Аркадий на заправке, куда свернул с Кутузовского, увидев рекламу пиццерии "Милано". Он уже убедился в том, что за ним следят - конечно, это был всего лишь контроль-автомат дорожной полиции, станут они ради какого-то частного детектива использовать службу наружного наблюдения! Аркадий знал, что такие малогабаритные контролеры очень эффективны в простых отслеживаниях перемещений - в крайнем случае, если объект взбунтуется и попробует напасть на аппарат слежения, тот, не вступая в пререкания, отступит, а слежку продолжит аппаратура более высокого уровня, которую не отследит даже куда более опытный в таких делах человек, нежели Аркадий. Уходить тоже смысла не имело - на дорогах у МУРа достаточно глаз. Значит, придется работать под колпаком. Вопрос теперь в том, на какой стадии следственных действий муровцы решат, что пора вмешаться. У Аркадия было объяснение тому, что происходило, и оно ему не нравилось. Некто, к кому он пока не подобрался, придумал новую технологию убийства и испытал ее на Подольском. Мотив преступления, скорее всего, уголовный, и потому формально МУР в расследовании не заинтересован. Но, поскольку использована новинка, оперативники МУРа, естественно, заинтересовались. Именно поэтому и позволили Виктору увеличить степень экспертной оценки. Именно поэтому за Аркадием установили слежку. Ждут результата. Если нужно будет, вмешаются и заберут дело. В результате никаких денег агентство не получит, и жаловаться на произвол государственной правоохранительной структуры будет, конечно, некому. Работать на дядю из МУРа у Аркадия не было никакого желания. Проглотив последний кусок пиццы и выбросив пустую бутылку из-под пива в мусоропровод, Аркадий выехал на проспект и задумался. До встречи с Раскиной оставалось три часа двенадцать минут. Дома Аркадия, скорее всего, никто не ждал: если бы дочь хотела его видеть, то оставила бы, как обычно, записку на пейджере. А говорить сейчас с Аленой он не хотел сам. Аркадий вывернул руль и свернул вправо. Подумал: прежде, чем являться в синагогу, нужно бы сначала поинтересоваться, на месте ли раввин Чухновский. Он притормозил у платной стоянки - до синагоги оставалось два квартала, но, скорее всего, там негде было бы поставить машину. Аркадий заплатил за час стоянки кредитной карточкой и пошел вдоль витрин. Скосил глаза - контролер, конечно, висел сзади, он и не собирался скрываться, зачем муровцам конспирация, они прекрасно знают, что уйти он не только не сможет, но и не подумает. Себе дороже. Аркадий вошел во двор синагоги и направился к большим резным воротам, чуть приоткрытым, чтобы пройти мог один человек, да и то боком. Во дворе стояло несколько евреев, и Аркадий отметил, что никто из них не был похож на тех религиозных, которых он видел недавно на израильской выставке в Новых Сокольниках. Нормальные москвичи и москвички собрались будто перед входом в театр и обсуждали последние сплетни из мира богемы. Он протиснулся в дверь и оказался в небольшом коридорчике, который вел в длинный и высокий молельный зал - сюда без проблем могло поместиться до тысячи человек. - Вы кого-то ищете, господин? - к Аркадию быстрым шагом подошел молодой человек в черном костюме, на голове его была ермолка, только это отличило бы его в толпе москвичей, спешивших на работу. Наверняка на улице он свой головной убор снимал и прятал в портфель или карман. Интересно, как относится еврейский Бог к таким странным проявлениям религиозности? Или Богу все равно - главное, как говорится, не форма, а содержание? - Вы знаете раввина Чухновского? - спросил Аркадий и взял протянутую ему картонную шапочку. - Это нужно надеть? - Конечно, - твердо сказал еврей. - Вы в синагоге. Сказано это было примерно таким же тоном, каким портье в пятизведочном отеле говорит: "Вы куда, господин хороший? Здесь у нас иностранцы!" Аркадий приладил ермолку на макушку и понял, что ее придется придерживать рукой, иначе картонка будут ежеминутся падать. - Мне нужен раввин Чухновский, - повторил он. - Вы... - сказал молодой человек с вопросительной интонацией. - А вы... - сказал с такой же интонацией Аркадий. - Что делаю здесь я, мне известно, - неожиданно резко заявил еврей, - а что собираетесь делать вы, я не знаю. Во всяком случае, не молиться. - Это точно, - пробормотал Аркадий. - Хорошо, я понял, что вы из охраны. Я частный детектив, агентство "Феникс". Вот мой идентификатор. - Идемте, я вас провожу, - сказал охранник. - Зачем вам Пинхас Рувимович, если не секрет? - У вас когда-нибудь бывает так, чтобы не хватало мест? - сказал Аркадий, игнорируя вопрос. - Подождите до семи часов и увидите, - усмехнулся охранник. - Вот сюда, идите за мной. Пройдя по коридору, освещенному почему-то не панельными светильниками, а старыми лампами накаливания, они подошли к двери, на которой Аркадий увидел нечитаемую надпись. На идиш или на иврите - этого он, конечно, сказать не мог. Дверь открылась, на пороге стоял старик - седая борода, морщины, лысый череп, покрытый черной ермолкой, сутулость, свойственная возрасту. На вид - лет семьдесят пять, не меньше. Это было странно, Аркадий помнил биографические данные Чухновского, ему недавно исполнилось пятьдесят шесть. - Пинхас Рувимович, - сказал охранник, - это частный детектив, он хочет с вами поговорить. Скорее всего о смерти Генриха Натановича. Аркадий посмотрел на охранника с новым интересом. Он знал о том, что случилось в "Рябине"? Интересно - откуда? - Вы знали Подольского? - спросил Аркадий. - Я не знал Подольского, - спокойно сказал охранник. - Сюда приходят тысячи человек, я не могу знать всех. - Но вы только что назвали... - Я вам все объясню, входите, - сказал Чухновский неожиданно сильным и звонким голосом. Такой голос физически не мог принадлежать согбенному старику. Контраст был настолько разительным, что Аркадий попытался заглянуть Чухновскому за спину - может быть, там стоит настоящий раввин, а старик только его секретарь? Нет, Чухновский был в комнате один. - Садитесь, - густым баритоном, отражавшимся от стен, сказал Чухновский и показал на большое кресло, стоявшее у книжного стеллажа: три полки книг, скорее всего религиозных, в тисненных переплетах с еврейскими надписями. - Садитесь и скажите на милость, почему страховая компания не разрешает похоронить Генриха Натановича. - Разве? - вяло удивился Аркадий. Естественно, страховая компания не могла дать такого разрешения до окончания расследования. - Представьте себе, - сказал Чухновский. - У нас положено хоронить в день после смерти до захода солнца. - У кого это - у нас? - Поскольку вы пришли именно сюда, - сухо сказал Чухновский, - то прекрасно понимаете, что я имею в виду. - Интересно, - заявил Аркадий, - почему российские евреи так не любят называть себя евреями? "У нас", "пришли сюда"... Скажите прямо: иудаизм требует. Я пойму. - Конечно, поймете, - пробормотал Чухновский. - Вам прекрасно известно, что, согласно закону тридцать третьего года, в России запрещено упоминание национальности человека в официальных документах. - Так я же не о национальности - я о религиозной идентификации, - удивился Аркадий. - А Подольский, насколько мне известно, религиозным человеком не был, хотя и ходил в синагогу. - В синагогу, - вздохнул Чухновский, - приходят евреи, поскольку иудей и еврей - одно и то же. - Нет, - сказал Аркадий, - этого я никогда не пойму. Я русский атеист. То, есть, если уж нарушать закон тридцать третьего года... Отец у меня был евреем, мать - русская. Я могу при желании назвать себя евреем, но иудеем - ни в коем случае. Хотя Ветхий завет я кое-как знаю. Мы его проходили в школе. - Могу себе представить! - Тем не менее, - улыбнулся Аркадий, - по Закону Божьему я всегда получал девяносто. А Генрих Натанович, - это я в его документах видел, - никогда не имел больше шестидесяти. Религией не интересовался. Но сюда приходил регулярно - правда, не во время молитв. - Он приходил ко мне, и вы прекрасно это знаете, - Чухновский выставил вперед бороду и стал похож на Энгельса, каким его изображали в прошлом веке на известных барельефах. - Вчера, кстати говоря, мы договаривались с ним на девять вечера, и он не пришел. - Вот как? - заинтересованно спросил Аркадий и тронул воротничок рубашки, где находился микрофон, проверяя, идет ли запись. Чухновский заметил этот жест и усмехнулся. - Что вы хотели обсудить? - Собирались, как делали всегда, выпить чаю и порассуждать о жизни. Генрих был очень одиноким человеком, вы даже не представляете себе, каким одиноким. - Почему же? У него был друг - вы. Он играл в шрайк с коллегами, и они к нему хорошо относились. У него была работа, наконец. У многих сейчас нет и этого. Похоже, что была и женщина... - Друг... - пробормотал Чухновский. - Хороший знакомый - пожалуй. А друг... Друзей у него не было. Мы знакомы с Генрихом больше десяти лет... Я просто предвижу вас вопрос и потому отвечаю заранее. Да, больше десяти. Точнее, одиннадцать лет и семь месяцев. И с тех пор время от времени беседуем на философские темы. - Интересный контраст, - усмехнулся Аркадий. - Доктор наук в области самой современной бионетики беседует на философские темы с раввином. - Вам это кажется странным? Он хотел понять, особенно в последнее время, как можно соотнести материальное с духовным в нашем мире. О материальном он знал почти все. А я знаю Тору и Каббалу, я учился Каббале у раввина Шойхата. Впрочем, это имя вам ни о чем не говорит, я прав? Аркадий кивнул. - Мы спорили, - продолжал Чухновский. - Нам было очень интересно друг с другом, вот что я вам скажу... Когда мы с Генрихом познакомились, он жил в институтском общежитии, это был еще тот проходной двор. А я вообще не имел в Москве своего угла. И дочь тогда жила на Ближнем Востоке... - В Израиле? - На Ближнем Востоке, - повторил Чухновский. - В Палестине, если быть точным. Впрочем, это неважно, я все время забываю, что вас не интересуют старые дела. - Почему? - удивился Аркадий. - Это очень интересно. Лишний раз убеждаешься, что все, казалось бы, самые странные поступки имеют обычно очень простое объяснение. - Все действительно очень просто в этом мире, - сказал Чухновский. - Сложности придумываем мы сами. Генрих Натанович умер. А вы создаете из этого очередную сложность только потому, что никто не видел, как именно это происходило. - Никто, - согласился Аркадий, - вот потому я и хотел спросить у вас: когда Подольский не пришел на встречу, вы поинтересовались, что произошло? - Я? Нет, он позвонил сам. Это было... м-м... я понимаю, вы хотите знать точное время... Так вот, когда он позвонил, было девять часов тридцать четыре минуты. Я ждал его, читал сидур... - Что читали, простите? - Сидур. Молитвенник. Потом отложил книгу и посмотрел на часы. И тут как раз позвонил Генрих. - Очень удачно, - сказал Аркадий. - Часто вы смотрите на часы и даже запоминаете время? - Нет, это произошло случайно, - сухо ответил Чухновский. - Подольский объяснил причину своего отсутствия? - Нет, почему он должен был что-то объяснять? Просто извинился и сказал, что прийти не может, дела. Мы договорились, что он придет сегодня в обычное время. - Он был взволнован? - Нет. Выглядел как всегда. - Он говорил из дома? - Не думаю. Я помню обстановку в его комнате в "Рябине", он часто мне оттуда звонил. Это был другой интерьер. - Какой? - Пожалуй, он звонил из... гм... Кафе? Нет, какая-то комната. Стена, на фоне которой... Больше ничего. - А обычно, - сказал Аркадий, - Подольский приходил на ваши встречи вовремя? Я имею в виду, вы с ним договаривались заранее или он являлся, когда ему хотелось? - Наши беседы не были регулярными, - раввин бросил на Аркадия задумчивый взгляд. - Генрих Натанович приходил после работы, и у нас были час-полтора до начала молитвы. - Он оставался молиться? - Иногда оставался, иногда нет. Вы задаете нелепые вопросы, молодой человек. Какое все это имеет отношение к смерти Генриха Натановича? - Никакого, - согласился Аркадий. - С вашей точки зрения. - А с вашей может иметь? - удивился Чухновский. - Ну... - Аркадий говорил медленно, растягивая слова, и внимательно следил за реакцией собеседника. - Например... Вы говорили о Боге и разуме, о жизни и смерти, о религии и науке... Подольского волновали какие-то принципиально важные вопросы, связанные с мирозданием и человеком, иначе он пошел бы в библиотеку, а не в синагогу. Он что-то хотел решить для себя - с вашей помощью. И если он, скажем, задумал покончить с собой... - Любая религия отрицательно относится к самоубийству. - сухо сказал Чухновский. - Чего же он хотел от вас? - Конкретно? - раввин задумался, стараясь дать наиболее точную формулировку. - Его интересовало, например, отношение религии к возмездию. - Интересно! - вскинулся Аркадий. - Он хотел кому-то мстить? Или кто-то хотел мстить ему? - Что это вы так взволновались? - раввин покачал головой. - Мы говорили о религиозном аспекте возмездия. И только. - Религиозный аспект возмездия? - нахмурился Аркадий. - Не понимаю. - Объясняю на примере. Некто в прошлом совершил богопротивный поступок. Поступок при жизни остался не наказанным. Вопрос: можно ли сейчас вознести к Творцу молитиву и просить Его наказать душу этого человека, где бы она ни пребывала? - Вы это серьезно? - удивился Аркадий. - Посмертное наказание души? И вы хотите сказать, что Подольский обсуждал эту... э... как реальную проблему? - Именно как реальную, - сухо сказал раввин. - Молитва суть обращение к Творцу, все остальное - Его воля. Кто может знать, каким будет Его решение? - Только не я, - буркнул Аркадий. - Оставим теологию. Если Подольского интересовали проблемы возмездия, значит, у него были враги, так ведь? - К чему вы клоните? - подозрительно сощурился Чухновский. - Вы думаете, Генриха кто-то довел до приступа и смерти? Так я вам скажу сразу, что это нелепая идея. Он был человеком очень уравновешенным. Да он даже с нашими хамами-чиновниками разговаривал таким тоном, что беситься начинали они, а он оставался спокойным. - И при этом мог кипеть внутри, - возразил Аркадий. - А накопление внутреннего напряжения... - Нет-нет, он действительно был спокоен! По-моему, встречаясь с хамством, он включал в себе какой-то автопилот... Думал о другом, а с хамом разговаривал как бы на уровне подкорки. Согласитесь, что в большинстве случаев этого бывает достаточно, все это вполне примитивно... Правда, я так не могу, - заключил Чухновский, - сразу начинаю нервничать. Если кто и умрет от хамства, так это я. - Что вы думаете о Наталье Леонидовне Раскиной? - спросил Аркадий, решив резко изменить тему. Чухновский, видимо, не умел сразу перестраиваться с одной темы на другую - он застыл, раскачиваясь, будто получил подножку. Подумал. - Раскина? - переспросил он. - Слышал об этой женщине. Она работает с Генрихом Натановичем. Никогда ее не видел, но помню, что Генрих отзывался о ней, как о хорошем работнике. - А о других своих коллегах - Пастухове, например, - Подольский тоже рассказывал? - Он мало говорил со мной о своих проблемах на работе, - покачал головой Чухновский. - Мы все больше о духовном... Послушайте, я понимаю, почему вы во всем этом копаетесь. Страховая компания хочет сохранить деньги, вот и ищет, как бы не заплатить, но, уверяю вас, к Генриху Натановичу это никакого отношения иметь не может. - О чем вы? - удивился Аркадий. - Какая страховая компания? - Но это же очевидно! Наверняка Генрих Натанович застраховал свою жизнь на случай тех или иных видов смерти. В том числе и от смерти в результате сердечного приступа. А теперь страховая компания наняла вас, чтобы доказать: смерть наступила из-за причины, которая не входит в страховой полис. Я прав? Не вижу, какая иная причина могла бы заставить похоронное управление отказать в погребении по еврейским обычаям. Аркадий решил не спорить. - А что вам говорят фамилии Хойзингера и Азизова? - спросил он, давая Чухновскому понять, что он, может быть, и прав в своем предположении о вмешательстве страховой компании. Хотя, конечно, если бы раввин дал себе труд подумать, то вспомнил бы, что частные детективные агентства не занимаются расследованием страховых дел, у компаний есть собственные следственные отделы. - Об Азизове знаю только то, что он играл с Генрихом Натановичем в шрайк, - сухо сказал Чухновский. - Я лично эту игру не одобряю, но у всех есть свои слабости... А фамилию Хойзингера слышу впервые. Еще есть вопросы? Он демонстративно посмотрел на часы. Аркадий встал - он и сам собирался уже уходить, разговор навел его на кое-какие мысли, хотя, конечно, дал куда меньше информации, чем он ожидал. - Вы сами, - сказал он, - может, вспомните, с кем еще встречался в свободное время Генрих Натанович? Были ли у него родственники? Уверяю вас, это очень важно. И не для каких-то там страховых компаний. Для истины. Это прозвучало фальшиво, и Аркадий увидел, как поморщился Чухновский. - Родственники, - пренебрежительно отмахнулся раввин. - Был один... Лев его зовут. То ли кузен, то ли еще дальше. В свое время он... Впрочем, это неважно. Генрих не встречался с кузеном и, по-моему, даже не знал, где тот сейчас находится. - В свое время... Что - в свое время? - Лев - врач. В пятьдесят шестом он определил у родителей Генриха СПИД-б. Если бы не этот диагноз, они, возможно, были бы живы и сейчас. - Не понял, - поднял брови Аркадий. Конечно же, он знал, что имел в виду Чухновский, но хотел, чтобы тот высказался более определенно. Мнение о том, что СПИД-б - болезнь скорее психическая, нежели физическая, было достаточно распространено, особенно почему-то в среде интеллигенции. Конечно, все знали о существовании вируса, с этим никто не спорил. Но в ходу была идея о том, что на самом деле вирус СПИДа-б разрушает имунную систему не организма, а мозга, ослабляя его способности к анализу окружающего мира, заставляя без всякой критики воспринимать чужое влияние. И тогда достаточно было человеку сказать, что он заражен страшной болезнью, как у него действительно - при полном физическом здоровье! - появлялись все типичные симптомы иммунодефицита. Если врач не успевал разобраться в том, что симптомы эти фантомны, человек погибал, и только вскрытие показывало, что умирал он практически здоровым. Идея эта, имевшая широкое хождение, на самом деле была вздорной и очень мешала медикам бороться с эпидемией. Но ведь вздорные идеи часто бывают убедительнее реальных. - Прекрасно вы все поняли, - с досадой сказал Чухновский. - Извините, мне пора, в шесть начинается вечерняя молитва. - Спасибо за разговор, - откланялся Аркадий. - Постойте, - сказал Чухновский, когда Аркадий уже собирался закрывать за собой дверь. - Вы думаете, что Генрих умер, как его родители - от этой болезни? Но ведь эпидемия закончилась десять лет назад! - Всего хорошего, - улыбнулся Аркадий и закрыл дверь. Господи, что за фантазии! Ну да ладно, пусть остается при этом мнении. Кстати, идея не такая нелепая, какой выглядит на первый взгляд. Подольскому кто-то говорит о том, что вирус СПИДа-б в его организме на протяжении всех этих лет сохранялся в латентной фазе, а теперь начал себя проявлять. Он понимает, что ему осталось недолго - помнит, как умирали родители... Глупости. Идея хорошо только с точки зрения Чухновского - если принять на самом деле, что вирус разрушает имунную систему мозга, чего на самом деле нет и никогда не было. Подольский, будучи профессионалом в области бионетики, не мог этого не знать - в отличие от Чухновского, который был специалистом лишь в области теологии. Выйдя из синагоги, Аркадий остановился на верхней ступени лестницы, которая вела к проезжей части улицы. Начало темнеть, западные башни застили свет солнца, и потому казалось, что сейчас намного позднее, чем было на самом деле. Шесть часов восемь минут. Потерянный день. Ничего он не узнал, если не считать невнятных рассуждений раввина о смысле жизни, а впереди еще вечер с Раскиной, который, скорее всего, тоже даст нуль информации. Аркадий спустился к стоянке, сел в водительское кресло и проверил записи на автоответчике. Звонил Виктор, сообщал, что сматывается по делу об аварии на Электрокомпе (это еще что за дело? - удивился Аркадий. - Поступило в течение дня, наверное). Звонила Алена, ничего не сказала, только подышала в трубку, но аппарат зафиксировал номер. Б еще одно сообщение, которого Аркадий не ждал. Высокий мужской голос - чуть ли не контратенор, сначала Аркадий подумал, что говорит женщина, - сказал напряженно: - Это Подольский Лев Николаевич. Я узнал, что вы занимаетесь делом о смерти брата. Мне нужно с вами поговорить. Очень срочно. Желательно до того, как вы будете общаться с неким Чухновским. Если вы, конечно, вообще собираетесь с ним общаться. Так. Откуда Льву Николаевичу стало известно о том, что смертью Генриха занимается агентство "Феникс"? И откуда он узнал номер телефона Аркадия? И почему, наконец, нужно было связываться с Подольским до разговора с раввином? Впрочем, можно было предположить, что Лев по каким-то причинам не любил Чухновского, а тот платил взаимностью, достаточно вспомнить идею о психическом СПИДе. Судя по номеру, Лев Николаевич звонил из Москвы, район Юго-Востока, Кунцево. Что он здесь делает, если, как сказано в его досье, работает в Туле, а живет в Протвино? С Львом нужно, конечно, пообщаться. Разговор с Раскиной не перенести, а значит... Почему, собственно, и нет? Иногда такой ход выявляет совершенно неожиданные обстоятельства, можно попробовать. Аркадий набрал номер, запуская одновременно двигатель и перестраиваясь в нижний эшелон. Лев Подольский не отвечал. После пятого гудка автоответчик предложил оставить сообщение, и Аркадий сказал: - Это детектив Винокур из агентства "Феникс". Я буду занят весь вечер, но, если хотите, приходите к восьми часам в ресторан "Тамилла". Если вы не знаете, то это на проспекте Китаева за Пушкинским. Спросите обо мне у метрдотеля. Глава восьмая В аварию Аркадий попал не по своей вине, но зато по собственной глупости потерял полчаса и появился в зале "Тамиллы" лишь в четверть девятого. Если у Раскиной было чувство собственного достоинства, ждать она, конечно, не стала. Минут через пять после вылета со стоянки у синагоги Аркадий перестраивался в верхний эшелон при полном зеленом наборе на всех уровнях, когда грузовик "мандиаль" пересек ему траекторию. Такое не могло случиться даже теоретически, это любой водитель намертво усваивал еще в школе вождения, и потому навыков на подобные случаи в обучении не предусматривалось. Оставалось положиться на интуицию, мгновенно просчитавшую варианты и пришедшую к выводу, что лучше всего бросить руль и попрощаться с жизнью. Именно так Аркадий и поступил, совершенно не помня, что делает, потому что единственным его ощущением в тот момент было ощущение незаслуженного конца. "О Господи! - билась не мысль даже, а какой-то ее замученный осколок. - О Господи! Неужели все?" Машина Аркадия врезалась в бок грузовика на крейсерской скорости в сто тридцать километров в час. Должен был последовать чудовищный удар, дробящий кости и выбивающий мозги, а потом, может, и взрыв. Но ничего не происходило, даже боли в раздавленном теле Аркадий не ощутил. Он открыл глаза, которые зажмурил в последний момент перед ударом, и понял, во-первых, что жив, и во-вторых, что даже не ранен. Невероятность столкновения совпала с другой невероятностью: передний бампер машины Аркадия с ювелирной точностью вошел в жерло бортового воздухозаборника грузовика и, естественно, прошил его насквозь. "Сибирь" Аркадия вывалилась с противоположной стороны и остановилась лишь потому, что жвалы воздухозаборника растянулись, подобно резиновым нитям системы безопасности. Машина висела в этом своеобразном коконе, а грузовик, потеряв летучесть, планировал на закрылках и должен был шмякнуться о землю в районе площади Гагарина. Хорошо, если о землю, а если удар придется по крыше здания? Машины, шедшие в нижних эшелонах, бросались врассыпную, как тараканы. Должно быть, произошло немало скользящих столкновений, и хорошо, если без серьезных последствий. Сделать Аркадий ничего не мог, но и водитель грузовика, судя по полному отсутствию разумных движений, находился в ступоре или вовсе в отключке. Осталось одно - сгруппироваться и принять удар, как учили в колледже. Авось, сломает только ноги. А может, и вовсе пронесет, если... Пронесло. "Мондиаль" упал на зеленый газон между площадью и Москвой-рекой, пропахал метров десять, взрыхлив мягкую почву, и застыл. Все это время "сибирь" тащилась за грузовиком, зажатая коконом воздухозаборника, да так и осталась висеть в нитях на высоте двух с половиной метров от земли. Нити пружинили, и машина дрожала как в лихорадке, Аркадию казалось, что он скачет на дикой лошади, которая сейчас выбросит его из седла на потеху возбужденной публике. Вой сирен раздался почти сразу - дорожная полиция свое дело знала, патрульные всегда появлялись раньше авиеток "скорой помощи". Через минуту, когда приехавшие патрульные ходили вокруг, соображая, как им добраться до водителей обоих транспортных средств, Аркадий пришел в себя настолько, чтобы вспомнить устройство бортовых воздухозаборников, устанавливаемых на грузовиках международного класса. Амортизаторы там, конечно, были мощными, почти такими же, как на межпланетных лайнерах, один из таких амортизаторов типа "паук" спас сейчас Аркадию жизнь. Убить такой амортизатор было достаточно легко - это предусматривалось его конструкцией, поскольку после аварии в межпланетном пространстве первое, что должен был сделать оказавшийся в беде навигатор, - это схлопнуть сети, иначе из одной беды он немедленно попал бы в другую, оказавшись в критический момент лишенным свободы движений. Аркадий переключил бортовой излучатель на стандартную волну - одну из тех, что в школе водителей вдалбливают в подсознание вместе с основными правилами дорожного движения, - и державшие машину нити начали медленно сворачиваться. В полуметре от почвы нити наконец не выдержали тяжести, и автомобиль упал на колеса, ударив хозяина по пяткам. Не больно и не страшно. Господи, пронесло... Следующие полчаса Аркадий провел в салоне "транзита" дорожной полиции, не столько отвечая на вопросы, сколько дожидаясь результата медицинского экспресс-анализа. Майор-автоинспектор не скрывал изумления - авария не привела к жертвам. В грузовике водителя не оказалось, это был автоматический перегонщик, опустившийся в нижний эшелон по причине, которую предстояло выяснить представителям власти. Аркадий предъявил свое служебное удостоверение и сказал: - Ребята, нельзя ли побыстрее? Я при исполнении, у меня в восемь встреча с информатором. - У тебя своя работа, у нас своя, - бросил майор, не отрывая взгляда от экрана ноутбука. - Тебя можно в цирке показывать, парень. Такой случай бывает раз в тысячу лет - умудриться попасть точно в центр воздухозаборника... А то бы тебя сейчас со стенок соскабливали. Аркадий содрогнулся, представив эту картину. - А как, черт возьми, - возмутился он, - эта сволочь, да еще автомат, могла оказаться перед моим носом? - Разберемся, - философски обронил майор. - Хотя что тут разбираться, между нами говоря. Скорее всего, сбой в диспетчере на Пресне. Раз в тысячу лет случается всякое... - Ну знаешь, - сказал Аркадий, потирая шею, которую он едва не свернул, когда пытался, вылезая из машины, заглянуть под днище, чтобы не свалиться в густоту сети, - раз в тысячу лет взбрыкнул компьютер, раз в тысячу лет машина врезалась в воздухозаборник на полном ходу... Слишком много редчайших случайностей на душу населения. - Душа населения - это, конечно, ты, - констатировал майор, переписав на биодискету протокол осмотра и протянув коробочку Аркадию. - А случайности всегда с кем-нибудь случаются. Поставь в церкви свечку. - Вы что, - спросил Аркадий, - не будете возбуждать дело? - Против кого? - удивился майор. - Против компьютера-регулировщика? Естественно, его подвергнут профилактике. А ты поставь свечку, говорю тебе. - Послушайте, майор, - заявил Аркадий, чувствуя, что сейчас взорвется, и тогда будет потерян не только вечер, - вам не кажется, что здесь мог иметь место саботаж? Мысль эта в голову майора, ясное дело, не приходила. Он испытующе посмотрел на Аркадия и, судя по жесту, собрался было покрутить пальцем у виска. - Вы намерены подать апелляцию? - неприязненно спросил он. - Нет, - буркнул Аркадий. Он намерен был как можно скорее покинуть район аварии и надеялся, что в его машине нет повреждений, которые могли бы помешать этому. - Ну и правильно, - облегченно вздохнул майор. - Скажу тебе как коллеге: каждая пятнадцатая авария случается из-за сбоев в компьютерных сетях, и никто за это не отвечает. Многим везет куда меньше, чем тебе. Сегодня в тринадцать сорок на Пригородном столкнулись две "мазды" - меняли эшелоны, и сеть направила их на встречные линии. Можешь себе представить. Оба водителя - в блин... Впрочем, если хочешь, давай по всем правилам: поедем сейчас в Склиф, сделаем тебе полное обследование на три дня, компьютеры - в резервный режим, трое суток бардака на линиях, потому что городской резерв на этот случай минимальный, а тебя еще потом и по судам инспекция затаскает, потому что юридическое и физическое лицо в данном случае... - Да понял я, понял, успокойся, - с досадой сказал Аркадий, взял дискету, сунул в карман и поднялся. Ноги еще дрожали. - Пока, майор. - Если твой мотор не в порядке, - предложил патрульный, - я скажу, тебя доставят. - Сейчас проверю, - пробормотал Аркадий, выбираясь ногами вперед из салона "транзита". У его машины стояли двое полицейских в форме экспертов-дорожников и рассматривали вмятины в переднем бампере. - Господин Винокур, - официальным тоном сказал один из экспертов, - машина в рабочем состоянии, но для дальнейшего расследования ДТП вам надлежит явиться в дорожный парк Института Эминова завтра в девять ноль-ноль. Машина будет подвергнута экспертизе. Аркадий опустился в водительское кресло и бегло осмотрел пульт - приборы показывали полную готовность. Аркадий захлопнул дверцу и рванул сразу во второй эшелон. Бред собачий. Конечно, это было подстроено. Конечно, они врут все - майор, эксперты, а завтра будут врать даже генералы. Он никогда не был везунчиком, ни разу не выиграл в лотерею. Если им так нравится, пусть добавят еще одно совпадение: почему столкновение произошло именно сейчас, когда он направлялся на свидание со свидетелем по делу Подольского? Значит, МУР заинтересован в том, чтобы дело раскрыто не было. Но и это нелепо. Для чего тогда расследование отдали в частные руки? Сами бы и прикрыли, как они умеют. Или, может, сначала предполагалось, что в смерти Подольского действительно ничего нет, а потом, когда дело было уже у "Феникса"... Скорее всего, так и есть. И что? Нужно было гробить дорогую технику, устраивая показательные игрища только для того, чтобы напугать его до смерти? Да они бы поступили гораздо проще - звонок Виктору, и тот немедленно отозвал бы своего работника и приказал ему молчать в тряпочку. Нет, что-то здесь не клеится. А если это все-таки не МУР? Если это - убийцы? Истинные убийцы Подольского? Те, кто сумели на расстоянии сжечь ему лицо и - опять же на расстоянии - восстановить уничтоженную кожу? Если они умеют такое, то почему бы и это ДТП не могло быть делом их рук? Господи, какие сложности... И для чего? Кто он такой, в конце концов, - этот Подольский Генрих Натанович? Судя по сведениям, которые удалось получить, - середнячок, не успевший или не сумевший сделать ничего путного ни в науке, ни в жизни. Врагов нет, связей с официальной мафией нет. А может... Аркадий знал, конечно, о случаях внезапного самовозгорания людей. В детстве он любил эту рубрику в электронной версии "Тайн века". Став взрослее, а особенно после того, как начал работать и получил доступ к архивной документации, он понял, что истины в этих будораживших фантазию сообщениях было ровно на полтора гроша. Грош - цена собственно информации и еще полгроша - интуитивное ощущение того, что нечто подобное, в принципе, возможно, поскольку не противоречит известным (кому? Аркадию?) законам природы. Запомнился ему почему-то один такой случай, описанный, видимо, с особой авторской дотошностью. Некто Х. ехал домой в своем автомобиле, вдруг машину занесло, и автопилот, естественно, немедленно вывел машину из потока и остановил на обочине. Через минуту подоспел патруль, и полицейские не поверили своим глазам: на месте водителя сидел обуглившийся труп. Самое странное, что всегда отличало подобные случаи, - костюм не пострадал совершенно, будто и не было никакого жара, сжегшего тело человека. А ведь это очень непросто. Некоторое время спустя Аркадий узнал о том, как сложно сжечь тело мертвеца в крематории, какие нужны температуры, и как не хочет гореть плоть. Никто, впрочем, не писал о том, что сгоревшее в пламени странного внутреннего пожара тело способно восстанавливаться до прежней кондиции. Почему я вспомнил о сгоревших трупах именно сейчас? - подумал Аркадий. - Эта идиотская авария навела на подобную мысль? Нелепость громоздится на нелепость, здравый смысл отказывает, верный признак того, что я удаляюсь от истины. Не громоздить версии нужно, а отбрасывать. На подлете к веерной части Москвы движение в воздушных эшелонах, казалось, застопорилось окончательно. Занято было и сверху, и снизу, Аркадий начал с беспокойством посматривать на часы - оставалось пятнадцать минут до назначенного времени, авария украла у него почти час. Он начал пологое планирование, перешел, заметив просвет и опередив шедшую ниже "хонду", в первый эшелон, а потом и вовсе опустился на бетонку улицы Копелева метрах в тридцати до съезда в туннель. Под землей, возможно, просторнее. А возможно, и нет - проверить можно только на практике. Один из выходов транспортной туннельной сети находился в пределах стоянки ресторана "Тамилла" - имело смысл рискнуть. Ездить в туннеле на ручном управлении было запрещено категорически, и Аркадий задал координаты, предоставив автопилоту свободу маневра. Свет перекрытий слился в дрожащее пятно, и Аркадий привычно вцепился пальцами в подлокотники - не то, чтобы он страдал клаустрофобией, но все же езда на скорости сто пятьдесят километров в час в туннеле шириной в семь метров была не тем видом спорта, к каким он испытывал пристрастие. Аркадий склонился над пультом, чтобы не видеть мелькания опор, и вызвал адрес муровского архива неопознанных и неклассифицированных случаев. По кодовому слову "самовозгорание" не удалось найти ничего. Аркадий немного изменил позицию и попросил данные о "расплавлении живой ткани в результате высоких температур после смерти или непосредственно перед ней". Должно быть, формулировка оказалась слишком сложной, и компьютер потребовал уточнений. Аркадий уточнил, сославшись на читанные в юности статьи. Тогда компьютер пожелал, чтобы Аркадий представил свой допуск. Пришлось набрать еще один десятизначный номер и приложить к опознавателю большой палец. После этого на экране возникло сообщение, заставившее Аркадия истерично захохотать. Естественно, он тут же оборвал смех, даже наедине с собой Аркадий не хотел выглядеть идиотом. Сообщение гласило: "Зафиксированное количество случаев: 1. Классификация: вызванное пользователем. Идентификация: Подольский Генрих Натанович. Время: 17 октября 2074 года". Смерть Подольского оказалась единственной в своем роде. Размышляя о природе уникальности и ее отличии от природы просто очень редких явлений - вроде "удачного" столкновения "сибири" с грузовиком-автоматом, - Аркадий пропустил момент, когда нужно было переключить автопилот на подлетную трассу ресторана "Тамилла". Конечно, его занесло в очередной туннель кольцевой трассы, проходившей под Москвой на уровне бывшего Бульварного кольца. Это был один из самых старых туннелей в городе, автоматика здесь не то чтобы оставляла желать лучшего, но соответствовала своими возможностями второму десятилетию ХХI века. Реконструировать трассу собирались еще два десятилетия назад, но так и не собрались - у муниципалитета всегда находились более насущные проекты. В результате крейсерская скорость в туннеле была самой низкой в Москве, перестроения из ряда в ряд отнимали массу времени и вызывали у водителей приступы раздражительности, переходившие в эпизоды неоправднной агрессии. Никто не любил проходить по туннелю больше одного сегмента, а тот, кто по каким-то причинам вынужден был обойти кольцо целиком, мог считать себя кандидатом на занесение в "Российского Гиннесса". Между тем Аркадию предстояло либо действительно сделать полный оборот - сорок минут кружения, способного вызвать приступ клаустрофобии! - либо развернуться на первом же сечении и все равно потерять почти полчаса времени на пробки, которые, казалось, возникли у каждого такого перекрестка еще в первый день пуска туннеля, да так до сих пор и не рассосались. Аркадий предпочел постоять в пробке и развернуть машину. Расслабившись в кресле, он заглянул в ноутбук, нашел там идентификаторы дорожного инспектора, с которым говорил полчаса назад, и сделал вызов. Майор ответил мгновенно и сразу узнал недавнего "клиента". - Проблемы? - спросил он. - Процедура, - сказал Аркадий, - для страховой компании. Данные грузовика у меня есть, но на мой запрос компьютер фирмы не ответит, я не дорожник. Хочу знать фамилию программиста, выпускавшего машину, данные о заказе груза... - Эй, - прервал патрульный, помахав перед носом Аркадия толстым пальцем, - ты слишком многого хочешь. - Фамилия программиста - это много? - удивился Аркадий. - Это много. Это тянет на... - Дача взятки при исполнении, - хмыкнул Аркадий. - Я не о тебе говорю, а о себе. При исполнении я, и мне это с рук не сойдет. - Так, да? - прищурился патрульный. - Ну, как знаешь. Ты в розыске не первый год, верно? Правила знаешь. Звони. Он потянулся к поясу, и Аркадий сказал быстро: - Ну хорошо, ваши правила, вам и играть. Сколько? - По стандарту. Один круглый. Сотня, значит. И Виктор ни за что не захочет платить, потому что страховой компании этот "взнос" никаким образом не объяснить. Своей сотни у Аркадия не было, а если бы и была, в конце концов, ему что, больше Виктора нужно в этом деле? - Нет, - с сожалением сказал Аркадий. - Извини. Патрульный пожал плечами и отключил линию. Машина за время разговора успела, наконец, выехать на противоположную сторону трассы и понеслась ко входному зеву туннеля. Оставив на время посторонние мысли, Аркадий сосредоточился на том, чтобы не пропустить момент очередного переключения, и на этот раз сделал все ювелирно - выкатился на стоянку перед "Тамиллой" с такой точностью, что ведущему-дрифтеру оставалось только загнать машину в бокс и налепить электронную фишку. Аркадий опаздывал на четверть часа и надеялся на то, что Раскина опоздает еще больше. Поднимаясь в лифте на сороковой этаж, где располагался ресторан, Аркадий думал о том, что в действиях дорожного программиста инспекторы, несомненно, обнаружили либо криминал, либо, как минимум, служебную оплошность. Иначе майор потребовал бы за сведения не больше десятки. Он же сказал - стандарт. А сотенный стандарт - это серьезно. И если кто-то намеренно занимался перепрограммированием грузового компьютера, то... Нет, чепуха. Замена одной исчезающей вероятности на другую, еще более нелепую. Кто мог, программируя трассу автомата, с точностью до миллиметра (!) предвидеть пересечение траекторий грузовика с "сибирью"? Ведь любое смещение - бортовое или по оси - привело бы к последствиям, которые... Аркадий на мгновение представил себе: сплющенная в блин "сибирь", собственное тело, в котором не осталось ни одной нераздробленной кости, и мозг, серыми каплями разлетевшийся по задней стенке салона... У него опять начали дрожать ноги, и в зал ресторана Аркадий вошел, ощущая себя настолько уставшим и постаревшим (а может - родившимся заново?), что опустился на стул за ближайшим к двери столиком, пережидая слабость. За столиком уже сидел клиент, поднявший на Аркадия недоуменный взгляд - вообще говоря, в приличных заведениях принято спрашивать разрешения. - Простите, - сказал Аркадий. - Я не буду вам мешать, просто ноги... Сейчас я уйду... - Да, конечно, - кивнул мужчина, продолжая рассматривать меню-голограмму и пальцем меняя угол расположения граней. К столу уже спешил один из метрдотелей, заметив непорядок. Это был Лукьяненко, работавший в "Тамилле" четверть века и знавший всех, кто приходил в этот зал больше трех раз. Аркадий одно время бывал здесь довольно часто с Аленой, когда в их отношениях еще не было трещин. - Добрый вечер, Аркадий, - сладким голосом сказал метрдотель, - вы заказывали столик, и я подготовил вам у окна, как вы хотели. - Спасибо, - улыбнулся Аркадий, поднимаясь. - Что-то у меня в ногу стрельнуло, вот и... - Что-нибудь не в порядке? - мгновенно обеспокоился Лукьяненко, изобразив на лице готовность к самопожертвованию ради блага клиента. - Нет, все уже хорошо, - сказал Аркадий, двигаясь за метрдотелем в сторону огромного, во всю стену, окна с видом на вечернюю Москву. - Женщина, которую вы пригласили, еще не появилась, - сообщил Лукьяненно, не оборачиваясь. - Ее немедленно проведут к вашему столику, если, конечно... Он начал отодвигать для Аркадия стул, не закончив фразу. - Если, конечно... - повторил Аркадий. - Что-то неверно в заказе? - Нет, - торопливо сказал метр. - В заказе все в порядке... Вашу гостью зовут Наталья Раскина? - Вам же это известно, - удивился Аркадий. - Да... Просто сейчас уточняют... - Что? - резко спросил Аркадий, опускаясь на стул и чувствуя, как новая волна слабости проходит от ног к затылку. - Вы поднимались сюда от главного входа? - спросил Лукьяненко. - Нет, на лифте со стоянки нижнего уровня. - Ага... - задумчиво сказал метр, хмурясь. - Понимаете, там сбили женщину... несколько минут назад... Я имею в виду - перед главным входом. Сейчас уточняют личность, при ней был только членский билет "гольф-клуба". Но похоже... Телефон в его нагрудном кармане пискнул два раза, и Лукьяненко ловким движением поднес аппарат к уху. Слушал он недолго и, вернув телефон на место, сказал Аркадию с профессиональным участием: - Это действительно Раскина Наталья Леонидовна. К сожалению, она умерла. Аркадий вскочил, едва не опрокинув стол. Первым желанием было - немедленно вниз, нужно увидеть, нужно осмотреть место происшествия. Аркадий взял себя в руки: на месте происшествия ему делать было сейчас решительно нечего. Более того, появление частного детектива будет воспринято официальным оперативником МУРа, как попытка влезть в чужую епархию, и отмечено в рапорте, а потом иди знай, как отреагирует муровское начальство... Если оперативник решит, что убийство Раскиной (убийство, что же еще!) не связано с делом Подольского, то Аркадий информации не получит никогда. Конечно, ясно даже без очков, что Раскину убил тот же, кто убил Подольского и покушался на Аркадия, но это ясно ему, а что подумает оперативник, для которого женщина, сбитая машиной, всего лишь объект съемки и не более того? - Из окон второго этажа виден подъезд? - спросил Аркадий метрдотеля. - Я имею в виду, могу ли я... - Лучше не нужно, - сказал над ухом чей-то голос, и Аркадий обернулся. Это был мужчина, за столик которого Аркадий опустился, когда вошел в зал ресторана. Теперь он рассмотрел внимательнее: около пятидесяти лет, выше среднего роста, пышная черная шевелюра, но с двумя залысинами, глаза синие, нос горбинкой... на кого он был похож? Ну конечно, если бы Аркадий сразу обратил внимание на этого посетителя... Непростительная небрежность, за такое Виктор обычно увольняет агента-филера сразу и без выходного пособия. - Я Подольский Лев Николаевич, - неприятно высоким голосом сказал мужчина, протягивая Аркадию руку. - Простите, что не представился сразу, но я не знал, что это были именно вы. Я слышал, как господин... - он скосил глаза в сторону Лукьяненко. Он прав, - подумал Аркадий. - Пока работает МУР, лучше не появляться даже в окне второго этажа. - Садитесь, Лев Николаевич, - предложил Аркадий. Метрдотель спросил у Подольского, нужно ли перенести его столовый прибор, и получив согласие, включил меню-голограмму и удалился. Аркадий отодвинул свое меню в сторону, чтобы видеть сидевшего напротив Льва Николаевича, и сказал: - Учтите, все, о чем мы будем с вами говорить, является частью проводимого мной расследования по делу о смерти вашего родственника, Генриха Натановича Подольского. Эта фраза была необходима для того, чтобы разговор имел официальный статус и при необходимости мог быть приобщен к делу в качестве улики, доказательства или свидетельского показания. Подольский тоже сдвинул меню и сказал: - Понимаю. Вопросы будете задавать вы, или я тоже могу спрашивать? - Смотря о чем, - пожал плечами Аркадий. - Естественно, мы не в прокуратуре и не в суде... - Надеюсь, вы еще не говорили с раввином Чухновским? - Подольский наклонился вперед, наполовину погрузившись в меню, будто в большую ватную подушку. - Говорил, - сухо сказал Аркадий. - Почему вас это волнует? - Черт, - пробормотал Подольский. - Я же вас предупреждал по телефону. - А яснее нельзя? - потребовал Аркадий. - Давайте сначала. Как вы узнали о том, что я веду дело о смерти вашего родственника? - Ага, - задумчиво сказал Подольский, вылезая из меню, - значит, мне отвечать. А может, сначала закажем? Не знаю, как вы, а я с утра не ел. - Вы живете в Туле, - сказал Аркадий, глядя, как Подольский, изучая меню, сразу показывает позиции блюд. - Я живу в Туле, - согласился Подольский, не прерывая занятия. - О смерти Генриха узнал в половине четвертого ночи. - Как? - воскликнул Аркадий. - Вы приняли некробиот и не сообщили об этом? Подольский закончил, наконец, выбор и затолкал меню в столешницу, из скатерти остался торчать лишь верхний кончик. Лев Николаевич повертел головой, удивляясь тому, что заказанное до сих пор не несут, и лишь убедившись, что от кухни к столику движется тележка, накрытая колпаком, на котором стоял номер заказа, обернулся к Аркадию и сказал: - Я принял некробиот, верно. А почему я должен был кому-то сообщать? Насколько мне известно, дело это, можно сказать, интимное, я даже на официальном следствии не обязан... поэтому цените, что я... Интимное, верно, он прав. Вот и Алена так интимно... Стоп, - подумал Аркадий. - Извините, - сказал он, - вы правы, если имела место естественная смерть. Вы ведь должны были это понять - как он умер... - Конечно, - пропищал Подольский. - У него схватило сердце, я это ощутил и успел классифицировать, пока шла агония. Острая сердечная недостаточность на фоне неоправданного страха, типичного для таких приступов. Экспертиза это показала? - Да, - подтвердил Аркадий. - Но было кое-что еще... - Еще? Нет, ничего больше. - Послушайте, Лев Николаевич, - медленно сказал Аркадий. - Давайте начистоту. Вы сами напросились на разговор. Если только для того, чтобы убедить меня в том, чего не было на самом деле, то не будем терять времени. Поедем в агентство, я посажу вас под полиграф и задам вопросы, которые имею право задать. Хорошо? Подъехала тележка, и на стол перед Подольским выкатились заказанные блюда - тарелки с салатами, харчо, накрытая крышкой посуда со вторым... Подольский придвинул салат, отослал механизм подачи и ответил: - Хорошо, вы правы. Если бы Генриха свалил приступ, я не стал бы ехать в Москву. Не очень-то мы друг друга любили. Послушайте, Аркадий Валериевич, я действительно с утра не ел. Потом я объясню причину, а пока... Кстати, почему вы не заказали? Поняв, что от голодного Подольского толка не добьешся, Аркадий тоже сделал заказ, удовлетворившись рагу из баранины по-сыртански. Он никогда не ел этого блюда, но и голодным себя не чувствовал, поэтому можно было рискнуть - если не понравится, можно оставить на тарелке. Баранина оказалась со специями, и это было, пожалуй, ее единственное отличие от нормального земного продукта. Не так плохо, как Аркадий ожидал. Он принялся есть, изредка поднимая взгляд на Подольского. Тот тоже время от времени поглядывал на Аркадия, и когда их взгляды встречались, Аркадию казалось, что Подольский хочет внушить ему какую-то мысль - всверлить ее в чужой мозг, - но это ему никак не удавалось, взгляд Аркадия отталкивал чужое, и если бы в зале находился какой-нибудь сильный импат, он, возможно, даже увидел бы, как сталкиваются, стараясь проникнуть друг в друга, две ауры... - Кофе? - спросил Аркадий. - Без кофе, согласитесь, обед не полон. - Согласен, - кивнул Подольский. Кофе в ресторане почему-то во все времена располагал к более непринужденной беседе, нежели, скажем, вино или более крепкие напитки. Впрочем, судить Аркадий мог только по себе, возможно, на других расслабляюще действовала именно водка. Подольский однако принадлежал к той же категории любителей кофе, что и Аркадий, - он поднес чашечку к носу, вдохнул аромат и произнес, полузакрыв глаза: - Хороший кофе, не ожидал. В забегаловках обычно дают растворимый. Жаль, что Лукьяненко не слышал, как его вотчину обозвали забегаловкой, - подумал Аркадий, - могла бы получиться прелестная сцена. Кофе действительно был неплох, хотя месяц назад, когда Аркадий разговаривал здесь с Мухой (дело о контрольном пакете), кофе был, пожалуй, лучше. - Давайте будем откровенны друг с другом, - сказал Аркадий. - Начну первый: смерть вашего родственника не могла быть естественной. Более того, никто не смог ее объяснить. И второе: на мой взгляд, о многом могла рассказать Наталья Леонидовна Раскина, которую полчаса назад сбила машина. Вы знаете нечто о Раскиной, поскольку предостерегали меня от того, чтобы я спустился вниз и посмотрел, что происходит. Для свидетеля вы знаете слишком много. - Вы думаете, что это я и убил Генриха? - спросил Лев Николаевич, когда Аркадий замолчал. - Если вы способны к пирокинезу, находясь на расстоянии двухсот километров от жертвы... - пожал плечами Аркадий. - Пирокинезу? - искренне удивился Подольский. - О чем вы? Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Аркадий нашел в своем блокноте нужную метку и передал аппарат Подольскому. Тот положил его перед собой и наклонился, чтобы изображение не просматривалось с соседних столиков. Рапорт муровского оперативника Аркадий сократил, просмотр занял не больше минуты. Подольский поднял на Аркадия глаза, ставшие вдруг по-детски беззащитными. Ужаса, который ожидал увидеть Аркадий, в них не было - только безграничное удивление. - Господи, - сказал Подольский таким высоким фальцетом, что, казалось, достиг области ультразвука. - Господи! Творец всесильный! - Вы знали своего родственника, - сказал Аркадий. - И знали его окружение. Кто хотел его смерти - такой смерти? И кто имел физическую возможность это сделать? Этот кто-то достаточно опытен, чтобы убить Раскину, которая, видимо, что-то знала, и попытаться убить меня. - Вас? - прищурился Подольский. - А что... Ну да, значит, вас тоже... Нет, врагов у Генриха не было. В том смысле, который вы имеете в виду. А бедная Наташа вообще ни при чем. Действительно... Хотя... Нет, пожалуй, ни при чем. - Лев Николаевич, сейчас мы поедем с вами в офис и закончим разговор там, - решительно сказал Аркадий, придя к выводу, что вежливое обращение расслабляет умственные способности Льва Николаевича. Кофе он выпил, момент искренности миновал, не начавшись, можно теперь и власть употребить. - Я... - сказал Подольский, - лучше здесь, хотя... А если не здесь и не в офисе? Лучше всего, если мы поедем в "Рябину", у вас наверняка есть ключ от комнаты Генриха? Идея была, пожалуй, неплоха. Правда, нужно сначала найти Виктора и заручиться его согласием - прогулка с важным свидетелем на место преступления становится следственным действием, пригодным для судебного доказательства, и это нужно оформить официально. - Минуту, - сказал Аркадий, - мне нужно получить разрешение. Он вытащил телефон и вызвонил Виктора по всем его номерам, понятия не имея о том, где Хрусталев может сейчас находиться. Ответил полевой номер - не мобильного аппарата, а компьютерного ввода. Аркадий сказал пароль, подождал несколько секунд, не дождался ответа и назвал кодовое слово экстренной связи, которое Виктор просил не использовать вообще, поскольку в этом случае он вынужден будет ответить, даже если находится в ванне или, того хуже, в постели с любовницей, а это даже при крайней важности дела не очень соответствует правилам хорошего тона... Ничего, перебьется. - Ну! - сказал Виктор. - Аркадий, это ты? Судя по голосу, Хрусталев вовсе не нежился в постели. Возникло лицо шефа, промелькнуло перед экраном на мгновение для того только, чтобы прошел сигнал распознавания образа, но и этого мгновения для профессионального взгляда Аркадия оказалось достаточно, чтобы узнать интерьер. - Это я, - сказал Аркадий, продолжая обдумывать информацию. - Если ты останешься на месте еще полчаса, то мы с Львом Николаевичем Подольским присоединимся к тебе. Есть о чем поговорить. - Присоединитесь ко мне... - Виктор, не будем пререкаться, - раздраженно сказал Аркадий. - Лев Николаевич слушает... Ты знаешь, что погибла Раскина? - Да, - мгновенно ответил Виктор и добавил после небольшой паузы: - Тебе удалось что-нибудь узнать? - В технических деталях я не разбирался, - сказал Аркадий. - А в мотивах... Думаю, да. Виктор хмыкнул. - Приезжайте, - разрешил он и отключил линию. - Поехали, - сказал Аркадий Льву Николаевичу и сделал знак, чтобы принесли счет. Через несколько минут они спускались на стоянку, в лифте никого, кроме них, не было, Подольский смотрел куда-то поверх головы Аркадия и думал о чем-то - вполне вероятно, о том, какую часть информации лучше утаить от детектива, воображающего, будто он разобрался в причине смерти Генриха Натановича. - Вы верите в Бога? - неожиданно спросил Аркадий. - Что? - не сразу сообразил Подольский и почему-то испугался. - В Бога? Н-не очень. А при чем здесь... - Это к слову, - улыбнулся Аркадий. - В Бога я тоже не верю, поэтому и задачу эту решил не сразу. Почти целый день понадобился, и вот... смерть Раскиной. Если бы я был умнее, она осталась бы жива. - Нет, - вздохнул Подольский. - Не осталась бы. После того, как умер Генрих... Что-нибудь все равно бы случилось. Не это, так другое. Они вышли на стоянку, и Подольский направился к своей машине - неуклюжему "ареану". Аркадий последовал за ним, думая о том, что за своей машиной ему придется либо возвращаться на такси, либо просить знакомых из полиции, чтобы перегнали транспорт на домашнюю стоянку, либо... Нет, на метро он из-за этого ездить не станет. Подольский молча вывел "ареан" из гаража и сразу рванул в третий эшелон, не собираясь передавать управление автопилоту. - Как вы догадались? - нервно спросил он, не оборачиваясь к Аркадию. Голос его от напряжения стал ломким, как солома, казалось, что Подольский то ли сейчас заплачет, то ли сорвет голос на следующей фразе. Аркадий вопрос проигнорировал - он смотрел в правое окно на проносившиеся во встречном потоке грузовики. Здесь, в верхнем эшелоне, личных машин практически не было, и, по идее, автоинспекция должна была засечь "ареан" и примерно наказать водителя. Подольский хочет сэкономить время, так он его потеряет. Никто, однако, их не остановил до самого поворота к Юго-Западу, а здесь идти поверху смысла уже не было, и Подольский нырнул, пересекая по глиссаде все окружные трассы. Вот тогда-то и запищали сразу несколько предупредительных сигналов, а на штрафном дисплее замелькали, увеличиваясь, числа. Доведя сумму штрафа до тысячи рублей, Подольский вывел наконец машину в положенный эшелон и начал тормозить - "Рябина" возвышалась впереди, и над крышей хостеля, будто белая "тарелка" телеразделителя, висел тонкий серп Луны. - Круто, - сказал Аркадий, расслабляясь. - Дешевле было взять такси. - Да? - удивился Подольский. - Ваш хозяин заплатит или договорится... - С чего это он должен оплачивать ваши штрафы? - поинтересовался Аркадий, выбираясь из кабины. - С того, - объяснил Подольский, - что по его вине мы мчались, как на пожар. Не нужно было ему самому входить в комнату Генриха. - Откуда вы... - начал Аркадий, но, посмотрев в глаза Подольскому, оборвал фразу. Лев Николаевич знал, что в "Рябине" их ждет Виктор. Возможно, понял по выражению лица Аркадия, когда тот разговаривал с Хрусталевым. Возможно, высчитал. Возможно... Скорее всего, именно последнее, хотя обозначить это последнее каким-то привычным словом Аркадий не смог бы. Не интуиция. Не расчет. Просто знание. В холле "Рябины" было многолюдно - похоже, что все обитатели хостеля именно сейчас возвращались то ли с работы, то ли с вечерних увеселений. Все лифты оказались заняты, и Подольский нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он готов был побежать вверх по лестнице, но Аркадий не собирался заниматься физическими упражнениями. Подошел крайний лифт, Аркадий с Подольским втиснулись в кабину последними, и их прижали к двери два грузных старика, громко споривших о достоинствах метода Шварцера по сравнению с методом реверсивных реформаций. На тринадцатом Аркадий и Лев Николаевич вывалились в коридор, и старики выкатились из лифта вслед за ними. - Пусть они уйдут, - почему-то трагическим шепотом сказал Подольский, и Аркадию пришлось ждать, пока два жестикулировавших спорщика скрылись за углом коридора. На двери комнаты Генриха Подольского висела табличка: "Не звонить. Не стучать. Не входить". Аркадий толкнул дверь и вошел, не постучав и не позвонив. Виктор сидел в кресле напротив двери и держал в правой руке направленный на Аркадия пистолет. Лев Николаевич взвизгнул за спиной Аркадия и, видимо, нырнул в сторону. - Господи, Виктор, - сказал Аркадий. - Что за дешевые эффекты? Виктор опустил оружие и сказал: - Посмотрел бы я на тебя... Входи. И Подольского позови, пусть не прячется. - Здравствуйте, Аркадий Валериевич, - произнес густой бас, и Аркадий увидел выходившего из-за книжного шкафа господина Чухновского, раввина хоральной синагоги. - Здравствуйте, - кивнул Аркадий. - С вашей стороны было нехорошо скрыть информацию от меня и побежать к моему шефу. Теперь я лишусь премии. Подольский, услышав знакомый голос, вошел в комнату и остановился между дверью и креслом, в котором сидел Виктор. Что-то будто мешало ему пройти дальше, Лев Николаевич напоминал дьявола, оказавшегося внутри пентаграммы и способного лишь на мелкие движения внутри отведенного ему пространства. Он делал шаг, наталкивался на невидимую преграду, отступал, делал шаг в сторону, отдергивал ногу и снова пытался пройти куда-то. Чухновский, остановившийся за спиной у Виктора, сказал: - Да ладно, Лева, ты-то здесь при чем? И только после этих слов Подольский решился наконец преодолеть пространство между дверью и столом. Лев Николаевич опустился на стул, издав странный вздох облегчения. - Виктор, - сказал Аркадий, - ну что, в самом деле, я же веду это... Виктор потер пальцами виски и вздохнул: - Если ты думаешь, что мне очень хотелось влезать, - сказал он, - то ты ошибаешься. Не знаю, как ты, но я объяснениям господина Чухновского не поверил ни на грош. Вздор все это. - Наталья Леонидовна умерла! - сказал Чухновский. - И вы не верите? - Аркадий, на минуту, - бросил Виктор, поднялся и прошел в угол комнаты, за книжный шкаф, к западному окну. Аркадий последовал за ним. - Вот что, - тихо сказал Виктор, чтобы не слышали Чухновский с Подольским, наблюдая в то же время за их передвижениями по комнате. Впрочем, оба стояли молча и смотрели друг на друга. - Вот что. На лице Раскиной, когда ее подобрали, была та же маска, что на лице Подольского. Сожженная кожа, будто след ладони. - Сожженная... - Да. Она шла вдоль края тротуара, и вдруг закричала - это показывают все свидетели, - а потом бросилась на проезжую часть, где ее и сбила машина. Водитель не виноват. Дело передали нам, поскольку в МУРе, естественно, сложили два и два... - Где она сейчас? Я имею в виду тело. - У Селунина. Но это было уже потом, кодопсис от Бадаева я получил на блокнот, когда ехал сюда, так что больше ничего не знаю. - А сюда ты почему направился? - с подозрением спросил Аркадий. - В восемнадцать тридцать две мне позвонил этот раввин... - Как только я от него вышел, значит, - пробормотал Аркадий. - Именно. Он сказал, что ответил на все твои вопросы, но ты ничего не понял. - Почему же? Я все понял, но в тот момент не сопоставил кое-каких фактов... - Не перебивай. Он заявил, что дело не терпит отлагательств, процесс вышел из-под контроля, и ему нужно срочно быть в квартире Подольского, чтобы проверить кое-какие соображения. Какие именно соображения - отвечать отказался, но заявил, что все расскажет, как только посмотрит на то место, где лежал Подольский. Ему повезло, что он застал меня в офисе. Мы приехали, он посмотрел - только посмотрел со стороны, не более того, - после чего мы сели, и он мне выложил историю с молитвой. Если ты, как утверждаешь, все понял, то пересказывать не буду. Бред, ты согласен? - М-м... - протянул Аркадий. - Не знаю. Может, и не бред. Давай послушаем Подольского. И обоих вместе. И все запишем. Не забывай: Раскина погибла, и это дело, видимо, распутывать тоже нам. - Да, - согласился Виктор. - Надеюсь, у нее страховка побольше, чем у Подольского. - Господа, - подал голос Чухновский, - не лучше ли нам сесть? Я должен наконец убедить вас в том, во что вы не хотите верить. - В том, что вы не убивали Подольского? - спросил Аркадий, ожидая, какой будет ответная реплика. - В том, что Творец наказывает исключительно по воле своей! - отрезал Чухновский, а Подольский кивнул, подтверждая сказанное. Глава десятая - Надеюсь, вы поняли, что смерть Генриха - расплата за его так называемую научную деятельность, - полуутвердительно сказал раввин, когда все четверо расселись вокруг стола, сдвинутого по просьбе Подольского в угол комнаты. Кровать отсюда была не видна. Вероятно, этого Подольский и добивался. - Это вы так утверждаете, - пожал плечами Виктор. - Вам нужны пояснения, - вступил в разговор Лев Николаевич, - или... - Я забрал из компьютера института рабочую тетрадь Раскиной, - сказал Аркадий, кашлянув. - Я даже прочитал ее по дороге. - Могу представить, что вы в ней поняли, - пробормотал Подольский. - Значит, Раскина погибла по вашей вине, - вскинулся Чухновский. - Если бы вы сказали мне об этой тетради, я бы просто не выпустил вас из своей комнаты. - Привязали бы к стулу? - поднял брови Аркадий. - Или опять обратились к высшим силам? - Что вы знаете о высших силах? - вздохнул раввин. - Только то, - сказал Аркадий, - что их не существует. Люди в течение тысяч лет убивают друг друга, и до сих пор ни одно преступление не было объяснено с помощью потусторонних сил. Все преступления реальны. - Так ли? - усомнился Чухновский. - Я, знаете ли, не специалист, но что вы скажете о рабби Гидеоне Залмане Шнейдере, убитом никем иным, как ангелом, в 1866 году в Гоштадте? Об этом есть запись в... - Ерунда, - отмел Аркадий. - Наверняка вашего раввина убил кто-нибудь из прихожан и был достаточно ловок, чтобы скрыть следы. - А смерть Иоханана Зайделя в прошлом году? Я имею в виду дело Английского душителя. Вы же не станете спорить, что убийцу так и не нашли, а показания свидетелей... - Свидетелям в таких случаях никто не верит, - сказал Аркадий. - Ночь, гроза, нулевая видимость, что-то появляется, что-то исчезает... Чепуха. - Тогда, - раввин наклонился к Аркадию через стол, - объясните мне, почему вы позволили Леве привести вас сюда. - Видимо по той же причине, по какой вы привели сюда Виктора Николаевича, - вежливо сказал Аркадий. - Вы хотели что-то увидеть на месте преступления. И я тоже. Может, мы даже хотели увидеть один и тот же предмет. Но к этому мы вернемся. Сначала я хочу выслушать рассказ Льва Николаевича о сути работы его шурина. Только не говорите, уважаемый Лев Николаевич, что вы ничего об этом не знаете. - Да... - растерянно проговорил Подольский. Похоже, что его больше всего смущало присутствие раввина. Лев Николаевич вертелся на стуле, стараясь расположиться таким образом, чтобы от прямого взгляда Чухновского его скрывала голова Аркадия. - Ну хорошо, - сказал Виктор, - вы этак долго будете препираться. Давайте начну я. Все, что обнаружил следователь Винокур, мне известно, поскольку наши блокноты составляют сеть. Кое-что я узнал и сам. В нескольких словах так: Подольский и Раскина работали над так называемыми уринсоновскими генераторами. В открытой печати это - системы для усиления давления биополя. Второе применение генераторов - биополевое усиление мозговых трансмутаций. Как я понял, это означает, что Подольский с Раскиной занимались, попросту говоря, попытками определить, действительно ли человеческое "я" включает опыт не только, так сказать, носителя данного разума, но и всех прочих его родственников не знаю уж до какого колена. - Память предков, - подсказал Подольский, заметно приободрившись. - Память предков, - с некоторым сомнением повторил Виктор. - Опыты проходили довольно успешно, на мозг то Раскиной, то самого Подольского действовали с помощью генераторов Уринсона, усиливавших биополя, способные, видимо, активизировать генную память... А потом Генрих Натанович почему-то шел в синагогу и разговаривал с господином Чухновским на философские и религиозные темы. Почти каждый день. Несколько лет. Теперь посмотрите сюда... Хрусталев вытащил проектор блокнота, и над столом возникло изображение небольшой комнаты - снимок был сделан во время беседы Аркадия с раввином несколько часов назад, Чухновского видно не было, Аркадий специально встал так, чтобы загородить глазок камеры, в кадр попало окно, из которого лился розовый предвечерний свет. - Узнаете? - спросил Чухновского Виктор. Раввин кивнул и нахмурился, не понимая. - Это комната в синагоге, где сегодня беседовали Винокур и Чухновский, - пояснил Виктор Подольскому. - Если смотреть в окно, то виден отражатель полицейского локатора, висящего на втором эшелоне Загородного шоссе. Видите? - Ну, - сказал Лев Николаевич. - А теперь взгляните в это окно, за моей спиной. - Ну... - протянул Лев Николаевич, бросив в окно взгляд и тут же отвернувшись, - это отражатель дорожного локатора, если вы имеете в виду именно его. Там еще дома, линия эстакады, ретранслятор... - У вас прекрасная зрительная память, - восхитился Виктор. - Один взгляд, а столько подробностей. Или вы уже были здесь и смотрели в это окно? - Я... Был когда-то, несколько лет назад, что тут такого? - Ничего! Отражатель дорожного локатора, да-да, тот самый, который виден и из окна синагоги. А также из лаборатории, где Подольский работал. Такое вот совпадение. Если провести луч из этой комнаты, то, отразившись от поверхности локатора, он попадет в комнату раввина Чухновского. И наоборот - если кто-то направит луч оттуда... - Какой луч, о чем вы говорите? - вскинулся Подольский. - Господа детективы - материалисты, - улыбнулся Чухновский. - Даже увидев то, что они увидели, они не поняли того, что должны были понять. - Заковыристая фраза, - хмыкнул Виктор. - Но моя мысль, надеюсь, достаточно понятна. - Понятна, понятна, - закивал раввин. - Бедного Генриха убили лучом. Из синагоги. Вообще-то это чепуха, но для вашего сведения: вчера я в это время был... - Знаю я, где вы были, - поморщился Виктор. - И где был Лев Николаевич знаю тоже. И где была Раскина. - Я пришел сюда, - сказал Чухновский, - чтобы объяснить вам, как я понимаю смерть Генриха. А вы, вместо того, чтобы выслушать, рассказываете мне о каких-то геометрических конструкциях, которые к смерти Подольского не имеют никакого отношения. - Да? - Виктор наклонился и посмотрел раввину в глаза. - Тогда слушаю вас. Вы хотите сделать признание? - В чем? В убийстве? Вы же знаете, что нет! - Тогда в чем? - Виктор, - сказал Аркадий, - видишь ли, господин Чухновский все-таки духовное лицо. С его точки зрения он прав. Генрих Натанович Подольский занимался, по его мнению, деятельностью, которая могла нанести непоправимый вред еврейской нации. Он сам мне это сказал. И ты это знаешь, потому что видел мои записи. У него лично не было никаких причин ненавидеть Подольского. Но деятельность Генриха Натановича следовало прекратить. Какой единственный способ мог использовать для этого раввин? - Такой же, как все и всегда, - бросил Виктор. - Да, такой же, как все духовные деятели, - согласился Аркадий, - только говорим мы о разных вещах. Он молился. - Ну и что? - спросил Виктор. - Истинно так! - сказал Чухновский. - Истинно так. А что мне оставалось делать? - Вам - ничего, - кивнул Аркадий и пояснил Виктору. - Видишь ли, по его мнению, ему не нужен был какой-то там луч. Он попросту обратился к Богу с просьбой наказать этого... э... нечестивца. Я уж не знаю, в каких выражениях... - И Бог, естественно, наказал, - насмешливо сказал Виктор. - С помощью теплового луча, направленного из комнаты в синагоге. - Тепловой луч мог сжечь кожу, - согласился Аркадий. - Но восстановить ее? И еще - как ты тогда объяснишь предсмертные ощущения Подольского? Геометрия - да, но физика? В лаборатории попросту нет никаких генераторов, способных... - Это нужно было проверить, - резко сказал Виктор, - и я надеялся, что ты это сделал, как только обнаружил зеркало. - Естественно, я это сделал, - обиженно сказал Аркадий. - Ничего там нет. И не было. Послушай, Виктор, ты сам привел сюда Чухновского, так пусть он скажет то, что хочет, а потом сделаем свои выводы. - Свой вывод я уже сделал, - пожал плечами Виктор. - С тобой, Аркадий, мы все обсудим в офисе... Ну хорошо, давайте послушаем. Раввин бросил на Аркадия благодарный взгляд, а Подольский чуть отодвинулся на своем стуле. Чухновский закрыл глаза и начал, раскачиваясь, произносить какие-то слова. "Барух ата адонай, - услышал Аркадий, - элохейну мелех аолам"... - Господи, - вздохнул Виктор, но Аркадий сделал предупреждающий жест, и Хрусталев лишь возвел очи горе и сложил руки на груди. Чухновский молился около минуты, произнес "амен", перестал раскачиваться и сказал: - Запишите: Подольский заслуживал наказания, потому что посягнул на прерогативу Творца. - Так и запишем, - любезно согласился Виктор, и Аркадий недовольно поморщился. Лучше бы Виктору помолчать, иногда он - из лучших побуждений, конечно, - всеми силами мешает расследованию. У Аркадия была своя версия, и молитва Чухновского ее не нарушала, не нужно Виктору суетиться, но ведь начальству не прикажешь, можно только посмотреть осуждающе... - Я уже говорил вот... Аркадию Валентиновичу, что Подольский начал ходить в синагогу семь лет назад, - продолжал раввин. - Как-то он подошел ко мне и сказал, что хочет посоветоваться. Я не мог отказать, это очевидно. Он сказал, что разговор должен остаться между нами. Я ответил, что умею хранить молчание. И тогда Генрих Натанович рассказал о целях своей научной деятельности. Это был странный разговор. Я понял, что в глубине души Подольский оставался атеистом, его вера была лишь попыткой что-то понять в собственной душе. Творец для него - лишь некий символ, обращаясь к которому он пытался углубить свои сугубо атеистические представления о человеке и его сути. Вы понимаете? - Нет, - сказал Виктор, и Аркадий опять ощутил глухое раздражение. Если Хрусталев своими репликами заставит Чухновского замолчать - а это вполне может произойти, - тайну смерти Подольского они никогда не раскроют. - Нет? Ну... - Продолжайте, - кивнул Аркадий. - О чем вы говорили с Подольским тогда и о чем - впоследствии? - И тогда, и впоследствии - об одном и том же. О душе человеческой. О том, сколько у каждого человека может быть духовных сущностей. Его интересовало, как религия - ясно, речь шла только об иудаизме - относится к возможности замены души у конкретного человека. Сначала речь шла о... как бы это сказать... спонтанном явлении, что ли. Вдруг вы теряете свою душу и приобретаете чужую. Становитесь другим человеком? Или остаетесь собой, но только изменяете прежним целям и принципам? - В христианстве, - пояснил Подольский, впервые перебив раввина, - это называется одержимостью дьяволом. Но в иудаизме нет такого понятия - Дьявола не существует по определению. - Совершенно верно, - сказал Чухновский. - Сначала я не понимал истинной цели таких разговоров. Я думал, что Генрих Натанович искренне хочет приобщиться к вечным ценностям... Я рассказывал ему о ТАНАХе, о Синайском откровении, показывал отрывки, где Творец говорит с Моисеем именно о том, что интересовало Подольского... Я подарил ему Тору - двуязычную, на русском и иврите, в наши дни это редкость, сейчас вообще мало книг на бумаге, а мы не признаем компьютерных версий... Потом я начал понимать, что Генрих Натанович... нет, не то чтобы он обманывал меня, он был искренним, когда интересовался религией, но интерес был сугубо научным. Его почему-то интересовало, что произойдет с человеком, если вынуть из него одну душу и заменить другой. - Электронное клонирование? - спросил Виктор. - Что тут нового? Страшнов занимался этим полвека назад. - Нет-нет, - сказал Подольский. - Это совсем другое. - Совсем другое, - повторил Чухновский. - Генрих Натанович как-то признался мне, что намерен провести опыт по проверке основных положений монотеизма. Потому и интересуется всеми этими деталями. Я сначала не понял, что он имел в виду. Он пояснил. Он хотел проверить, действительно ли существуют ангелы и архангелы. Действительно ли есть демоны и наконец... Чухновский замолчал, Аркадию показалось, что его передернуло от воспоминания. - Ну? - спросил Виктор. - Действительно ли есть Бог, - торжественно, но с легкой иронией в голосе, произнес Подольский. - Он и ко мне приезжал с этой идеей. Чухновский опять дернулся, но промолчал и теперь, ожидая, видимо, наводящих вопросов. - М-да, - сказал Виктор. - Ну и что? Есть Бог, нет Бога - теологические диспуты меня не интересуют. Мне нужен мотив. - Мотив... чего? - пробормотал Чухновский. - Мотив преступления, - отрезал Виктор. - Поймите, уважаемый Пинхас Рувимович, у нашего агентства есть достаточное количество улик для того, чтобы я подписал решение о вашем временном задержании. Конечно, в деле много неясного, но это технические детали. - Задержании? Меня? - удивился Чухновский. - Я прихожу сюда, я говорю вам то, что мог бы и не говорить, я хочу, чтобы вы правильно поняли, что сделал я, что сделал он, и что сделал Творец, а вы опять все сводите к каким-то техническим деталям, о которых я не имею никакого представления. - Виктор, - не выдержал Аркадий, - давай дослушаем. - Что дослушаем? - взорвался Чухновский. - Зачем дослушаем, если можно арестовать? И зачем я все это буду... Если все равно вы не верите ни одному слову! Виктор удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку стула. Аркадий понял, что Хрусталев намеренно выводил раввина из себя. Надеялся, что тот скажет лишнее? Нужно было раньше, до начала беседы продумать и обговорить общую линию разговора, теперь же получалось, что Виктор действовал по одному ему понятному сценарию, а Аркадий этого сценария не знал. Неужели Виктор воображает, что раввин держит в синагоге какое-то новейшее оборудование по сожжению живой материи на расстоянии? Чухновский встал и принялся ходить по комнате от окна до двери и обратно. Он старался не проходить мимо кровати, и потому путь его напоминал дугу, будто грузное и массивное светило двигалось по небу от горизонта до горизонта. - А меня вы тоже хотите арестовать? - спросил Лев Николаевич. - Учтите, если у вас есть такое намерение, вы должны сказать об этом сразу, чтобы я мог вызвать своего адвоката. У меня есть дополнительная юридическая страховка, предусматривающая... - Знаю, - бросил Виктор. - Кстати, зачем вы ее оформили? Предполагали, что она может понадобиться? Вы ведь сделали это совсем недавно... - он бросил взгляд на экран блокнота, - семнадцатого июля, всего три месяца назад. - Имею право, - сказал Подольский и отвернулся от Виктора. Он предпочитал смотреть на Аркадия, хотя тот вряд ли смог бы помочь в случае, если Хрусталев действительно решит сейчас провести задержание. - Послушайте, - сказал Чухновский. - Время идет, вы не желаете ничего понимать, вас все время сносит на частности. - Меня не снист на частности, - возразил Виктор. - Аркадий Винокур собрал достаточно материала для того, чтобы я ответил на главный вопрос: кому это нужно? Смерть Подольского и смерть Раскиной. - Кому же? - равнодушно спросил раввин. - Только вам, дорогой, только вам. Вы слишком самоуверенны. Вы считаете себя чуть ли не наместником вашего Бога в пределах Московского кольца. Вы фанатик, а религиозный фанатизм часто становился причиной криминальных действий, в том числе и убийств. Подольский по наивности рассказывал вам о своих исследованиях, полагая, видимо, что может услышать от вас дельные идеи, не знаю уж, какие именно. Вы наверняка сделали все возможное, чтобы отговорить его от экспериментов. Вы вступались за Бога! И не сумев предотвратить опыты, - убили. Мы еще разберемся, как вы это сделали. И Раскину вы убили тоже, потому что узнали, что она для вас опасна. Она хотела встретиться с Аркадием, а он, не продумав последствий, сообщил об этом вам, и в результате Раскина не доехала до места встречи. - Вы полагаете, что это я ее сбил? - удивленно спросил Чухновский. - Нет, конечно! Но духовное лицо, которое держит в психологической блокаде десятки, если не сотни своих прихожан ("В синагоге нет прихожан, - вставил раввин, - это вам не церковь"), ну неважно, называйте как хотите... Вы попросту "заказали" этих людей! И знаете почему МУР позволил нам заняться этими убийствами, несмотря на то, что они не носят бытового характера? - Виктор наклонился к раввину через стол. - Им и в голову не пришло, что имел место "заказ", исходивший от духовного лица. - А вам, значит, это пришло в голову, - задумчиво сказал раввин. - Знаете, уважаемый Виктор Николаевич, вы даже не подозреваете, насколько близко подошли к разгадке и насколько в то же