занятие в наш-то век? - Вот я о том и говорю,- пробормотала Ландовска.- Я не смогла сказать Лучано ничего утешительного. Ничего. А Фарамон уже третий раз просит Швейцера принять его и получает отказ. Швейцеру, видите ли, не до шарлатанов. - Кто такой Фарамон? - спросил я.- И при чем здесь Швейцер? Татьяна, успевшая привести в порядок свое лицо (даже следа былой истерики, тонко подведенные брови, четко обрисованные губы, русская красавица на все времена), вернулась на свое место и ответила мне вместо Ландовской: - Фарамон - председатель Астрологической лиги Альцины. А Швейцер здесь действительно ни при чем, и напрасно Фараман так стремится встретиться с этим чиновником. - Нельзя ли получить горячего кофе, я больше не могу пить эту бурду,- заявил я, и Ландовска, забрав кофейник, отправилась за новой порцией напитка. Когда Ванда вышла, я сказал: - Таня, вы же видите, что я ничего не понимаю. Вы же видите, что я не желаю зла ни вам, ни Лучано. Неужели нельзя говорить прямо? - Каммерер... Простите, как ваше имя? - Максим,- сказал я, ощутив желание вскочить на ноги и расшаркаться. - Максим, Ванда все время говорит прямо, и я тоже. А если вы не понимаете, то ведь вы и не слушаете. Вы слышите не нас, а себя, вы слышите свои вопросы, но не воспринимаете ответы. - Пока я не слышал ответов,- сухо сказал я.- Одни обвинения. - Но это и есть ответы,- заявила Ландовска, появляясь с подносом.- Простите, Каммерер... Максим?.. простите, Максим, но для того, чтобы во всем разобраться, вам нужно понять одну простую вещь, которая вам кажется нелепой: все, что произошло, не имеет ни малейшего отношения к этому вашему КОМКОНу или как он там называется. Ни малейшего отношения к безопасности чего бы то ни было. - Вот в этом я и хотел бы убедиться, с вашего разрешения... И я даже задал немало конкретных вопросов. - Я помню все ваши вопросы,- сказала Ландовска.- Напоминаю свой: доверяете ли вы астрологическим прогнозам? Мы действительно говорили на разных языках. Мы - представители одной цивилизации, но мне показалось в тот момент, что мои беседы со Щекном, в которых недоговорок было куда больше, чем осмысленного текста, являлись образцом диалога и ясности по сравнению с тем, что говорилось в этой комнате на протяжении уже почти часа. - Я не верю астрологическим прогнозам,- четко произнес я.- Вот четкий ответ на вопрос. Очередь за вами. - Татьяна не знает, где сейчас Лучано. Лучано не имел никакой возможности предупредить экипаж "Альгамбры" об опасности. Лучано понятия не имел, почему он покинул Альцину. Вот четкие ответы на ваши вопросы. А если хотите подробнее... - Вы спрашиваете! - Тогда я приглашу Фарамона, и он придет, хотя и без энтузиазма, потому что сейчас считает самым важным объясниться со Швейцером. - Приглашайте,- сказал я, поглядев на часы. Через полтора часа меня опять вызовет Экселенц, за это время я вполне успею выслушать еще одного астролога и еще одну порцию чепухи, произнесенной уверенным голосом. Лучано Грапетти, между тем, находится сейчас неизвестно где и делает неизвестно что. И хотел бы я знать, для чего эти две женщины стараются представить себя более безумными, чем на самом деле. Или они обе, действительно, подобно экзальтированным девицам девятнадцатого или какого-то иного века, не только верят всей этой доморощенной чепухе, но и воображают, что сумеют задурить мне голову? Ландовска назвала тихим голосом несколько цифр в микрофон интерфейса, вшитый в воротник ее платья. Подождав ответа, она сказала так, чтобы я мог услышать: - Фарри, я жду вас у себя. Дело очень важное и срочное. Послушав, что сказал собеседник, она добавила: - Хорошо. - Давайте пить кофе,- сказала она, обращаясь ко мне,- и молчать, потому что слова, сказанные без смысла, увеличивают пропасть. Хорошо сказано и, главное, к месту. x x x Фарамон оказался уроженцем Альцины - карлик с руками, достававшими почти до пола, и носом, который был такой же длины, как нос Сирано де Бержерака, не реального Сирано, а такого, каким его изображают в спектаклях не очень опытные актеры. И еще у Фарамона была шевелюра, волнами спадавшая до пояса, и цвет волос был почти таким же черным, как цвет лишенного звезд пространства в пылевом облаке Ориона. Как бы я ни стремился найти точные слова для описания внешности этого существа, все равно это было "почти", и какой-то малости недоставало. Возможно, потому, что и человеком Фарамон был с той же приставкой "почти" - на Альцине цивилизация находилась на той примерно стадии, на которой были мои земные предки во времена фараонов или даже еще раньше - шумеров и ханаанцев. Обычно цивилизации подобного уровня (а их не так уж мало в исследованном космосе) не способны воспринять здраво и, главное, правильно явление с неба богоподобных пришельцев. Поэтому исследователи из Института экспериментальной истории предпочитают в таких случях пассивные наблюдения, не предпринимая никаких прогрессорских попыток. Единственная такая попытка на планете Галаха (система ЕН 2201) привела к гибели всей группы, состоявшей из пяти человек, - высококлассных специалистов по истории развития ранних культур. Тогда же КОМКОН засекретил эту информацию, опасаясь нежелательной для себя реакции со стороны общества и разных институций, имевших в Мировом Совете влияние и способных заблокировать принятие бюджета, необходимого для развернутых исследований на планетах типа Саракша, Гиганды или Надежды. Нам в КОМКОНе-2 эта информация была, естественно, доступна в полном объеме, и когда, вернувшись с Саракша и начав работать с Экселенцем, я ознакомился с подробностями той давней операции, то, помню, пришел в негодование. Как? Почему? Нарушен закон об информации, причем самым варварским образом - КОМКОН решал свои внутренние проблемы, а историки оказались отрезанными от источников важнейших сведений, необходимых для структурного и перекрестного анализа гуманоидных цивилизаций раннего периода. Экселенц остудил мое возмущение, задав единственный встречный вопрос: "Скажи-ка, мой мальчик, чем бы сейчас занимался ИЭИ и все твои друзья-прогрессоры, если бы информация о провале на Галахе стала доступна каждому?" "Да их бы закрыли и потом сто лет разбирались бы, нужно ли открывать опять!"- воскликнул я прежде, чем осознал собственный ответ. "Ну вот,- удовлетворенно сказал тогда Экселенц.- Прогрессорство не могло зависеть от мнения членов Совета. Да, согласен, это был поступок, наверняка не очень красивый с точки зрения морали. Да и закон нельзя нарушать безнаказанно. Но есть высшие интересы человечества, иногда они приходят в противоречие с моралью и законом, и приходится выбирать. В истории не раз возникали подобные ситуации, и, как бы ни оценивали их историки много лет спустя, разрешались эти ситуации всегда одинаково: мораль и закон приносились в жертву. История - наука. А наука вне морали." Тезис сей мне показался спорным, но мои соображения Экселенца не волновали ни в малейшей степени. Я знал, что мои соображения не волнуют его и сейчас. Он прислушивается к моему мнению, включает его в свои расчеты в качестве одного из множества параметров, и не более того... Цивилизация на Альцине, обнаруженная самим Сидоровым, который тридцать два года назад вознамерился поставить в системе ЕН 200244 станцию для исследования мировых постоянных, принадлежала к классическому типу Броксона-Эйве и находилась, как я уже упоминал, на уровне близком, если вообще в данном случае можно пользоваться аналогиями, ко времени фараонов или вавилонских царей. Но странным образом ни один из местных народов (а всего их экспедиции КОМКОНа насчитали на сегодняшний день около двухсот) не прошел в своем развитии ни эпохи рабовладения, ни даже эпохи абсолютизма. Пожалуй, ближе всего местное самоуправление приближалось к первобытному коммунизму землян. Тому были свои причины, в частности, изначально здесь не существовало проблемы огня - трава, покрывающая долины Альцины, воспламенялась при малейшем трении и столь же быстро затухала, но на возвышенностях росли деревья, которые можно было таким образом поджечь, а потом поддерживать огонь неограниченно долгое время. Равно не было здесь проблемы с изобретением колеса, да и другие технические идеи, на осуществление которых у людей ушли тысячелетия, возникали здесь со скоростью смены листков календаря и быстро распространялись по планете - похоже, что аборигены обладали достаточно мощной третьей сигнальной системой, которой пользовались в случае необходимости. Общение с аборигенами Альцины вовсе не входило в мои планы, тем более что сами планы возникли за полчаса до вылета. Поэтому и знания мои о местных жителях были по меньшей мере отрывочными. Неудивительно, что Фарамон произвел на меня не меньшее впечатление, чем в свое время первый увиденный мною голован. - Фарамон к вашим услугам. Дорогой мастер. И уважаемый гость,- сказало это существо странным голосом, в котором верхний регистр был подобен трелям соловья, а нижний звучал, будто гул из глубокого колодца. Обоими регистрами Фарамон пользовался мастерски, и речь его производила впечатление пения дуэтом - бас соревновался с контратенором. Сев в кресло, Фарамон стал похож на яркую детскую куклу. - Сагаль Фарамон,- сообщила Ландовска,- является главой астрологической лиги, объединяющей все народы Альцины. Лига насчитывает одиннадцать тысяч членов, это очень мощная организация. - У вас не получится. Ничего, ничего,- неожиданно заявил Фарамон, ткнув тоненьким длинным пальчиком в мою сторону.- Ничего, ничего. Пока вы будете врагом самому себе. Ничего. - Что вы имеете в виду? - спросил я, стараясь не улыбнуться. Фарамон повернулся к Ландовской и заговорил так быстро, что слова начали сливаться для моего слуха в одну беспрерывную и очень прихотливую мелодию. Татьяна, безучастно сидевшая до того в углу дивана, вытянула шею, нахмурилась - она старалась не пропустить ни слова, но, судя по всему, ей это не очень удавалось, в отличие от Ландовской, которая кивала головой, а когда Фарамон, наконец, закончил свою речь-песню, сказала коротко: - Так я это и имела в виду. Она повернулась ко мне: - Послушайте, Максим, Фарамон вовсе не расположен был с вами общаться, но я уговорила. Поэтому очень прошу, не делайте резких движений. Задавайте вопросы, но прежде семь раз обдумайте, что вы хотите спросить. И учтите, что Фарамон не просто астролог. Он - пророк. - Если вы думаете, что у меня есть что спросить у местного астролога-пророка, то вы ошибаетесь,- произнес я по-польски, очень надеясь, что Ландовска знает этот язык.- А если ему действительно что-то известно о поступках Грапетти и о том, где тот сейчас находится, то почему не спросить прямо и не покончить с этой проблемой? - Спрашивайте,- пожала плечами Ландовска. - Вам легче с ним общаться,- сказал я.- Спросите сами. Если вы не спрашивали раньше. А если спрашивали, то зачем нужна эта комедия? - Я спрашивала, конечно, но это было вчера, а положение светил меняется, как вы понимаете, и в оценки, к тому же, вторглись две кометы, выпавшие из местного облака Оорта. Ну, хорошо... Она, конечно, говорила на языке Фарамона куда хуже, чем астролог-пророк, речь Ландовской напоминала фальшивое пение провинциального сопрано, но карлик понял и пропел в ответ песню сирены. - Когда вы родились, Каммерер? - спросила Ландовска.- Точное время и место. - Двенадцатое сентября тридцать седьмого года,- чувствуя себя полным идиотом, сообщил я.- В городе Симеизе, Крым, Российский департамент Восточно-Европейского округа. На Земле, как вы понимаете. Все эти сведения были перепеты Фарамону, который, по-моему, понял меня и без посредничества Ландовской. Астролог-пророк пожевал губами, поглядел мне в глаза, разве что пассов не произвел и не вызвал из воздуха духа какого-нибудь местного святого. - Грапетти,- сказал он.- Живой. Но вы не сможете. Найти. Пока сам. Вам рекомендую. На Землю. Вернуться. Там будете знать. Здесь нет. Безопасно. Там. - А здесь, значит, опасно? - хмуро сказал я. Если эта троица собиралась таким образом выжить меня из города, то акция их была задумана и осуществлена весьма неумело. На что они, собственно, рассчитывали? - Почему опасно? - удивился Фарамон. - Безопасно. Там. - Я спрашиваю - здесь? - пришлось и мне перейти на телеграфный стиль. - Здесь. Безопасно. Для вас. На Земле. Для Грапетти. И всех. Ему надоело подыскивать отдельные слова, и он опять запел, а Татьяна придвинулась ко мне и прошептала на ухо: - Пожалуйста, Максим, если вы действительно хотите что-то узнать, не смотрите на него, как на привидение. Фарамон пророк, может быть, единственный в этой части Вселенной, вы понимаете, а пророкам нужно или верить, или... - Или побивать камнями и распинать на кресте,- закончил я. - Вот поэтому я и не могу вам объяснить...- Татьяна отодвинулась.- Вы не слышите, не понимаете, вы... чужой. Теряем время,- подумал я. Глупо теряем время. И почему это я решил, что общение с Ландовской приблизит меня к решению проблемы? Она такой же шарлатан, как все прочие представители ее древнейшей професии. На Земле этот лежалый товар перестали покупать еще в прошлом веке - после странного бума века двадцатого земная астрология умерла постепенно и почила незаметно. На Альцине другой век, другие нравы, но при чем здесь я? - Спасибо за угощение,- сказал я, вставая.- Было очень мило. Передайте уважаемому Фарамону, что я весьма благодарен за сообщенные им сведения. Татьяна смотрела на меня растерянным взглядом, Ландовска - удивленным, а сам гадатель оставался спокоен, и во взгляде его мне почудилась насмешка. Естественно, это была игра воображения - что я мог понять во взгляде существа, с которым встречался в первый и, надо полагать, в последний раз? Я обернулся на пороге. - Таня,- сказал я,- мне непонятна роль госпожи Ландовской, но вы-то знаете о своем муже гораздо больше, чем сказали. Я буду признателен, если вы захотите этими сведениями поделиться. В конце концов, не думаю, чтобы безопасность Лучано была вам менее дорога, чем мне. И вышел. Никто не бежал мне вслед. Никто даже не пошевелился. x x x В гостинцу я отправился по нуль-т, обнаружив кабинку в десяти метрах от дома Ландовской. Зачем нужно пользоваться махолетом, имея под боком современное транспортное средство? - с недоумением подумал я, входя в кабину. Возможно, я неправильно набрал код. Возможно, код отеля был изменен за то время, что я отсутствовал. Может быть, нуль-т сеть оказалась неисправной. Не исключено, что была иная причина. Как бы то ни было, я вышел не в коридор гостиницы, а в огромных размеров ангар, абсолютно пустой и гулкий настолько, что даже дыхание отзывалось под высоким потолком странным многократным эхом. Свод был прозрачным, и видно было небо - сине-зеленое, с серо-золотистыми облаками. - Черт! - сказал я и шагнул назад. На этот раз, набирая номер, я сверил его с записью в моем блокноте. Все было правильно, но, открыв дверцу после зеленого сигнала, я обнаружил, что все еще нахожусь в том же ангаре, а возможно, в каком-то очень похожем - индексатор нуль-т показывал, что переход произошел согласно набранным координатам. Значит, номер, который я записал и запомнил, был неверен. Досадно, конечно, но не смертельно. Я набрал номер операторской, и в воздухе возникло стереоизображение молодой женщины. Легкое подрагивание плеч показывало, что женщина не настоящая - конструкт-информатор. - Прошу нуль-т-координаты гостиницы "Аква",- сказал я ровным голосом во избежание ошибки. Девица улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы и назвала номер, записанный в блокноте и дважды приводивший меня в ангар, расположенный неизвестно где. - В таком случае,- сказал я,- прошу номер кабинки нуль-т, в которой я нахожусь в настоящее время. Улыбка показалась мне еще более загадочной, но номер, тем не менее, был все тот же. Может быть, у них на Альцине все пункты нуль-т имеют с некоторых пор одинаковые номера? Неважно. Мне нужно было отсюда выбраться. - Номер нуль-т космопорта,- потребовал я. Все тот же номер был завернут девицей все в ту же улыбку, которая, по третьему разу, показалась мне ехидной. Мое идиотское предположение, похоже, сбывалось. - Номер приемной Президента. - Номер аэровокзала. - Номер квартиры Шабановой Татьяны, Альцина-центр... Все то же самое. - Ну, хорошо,- сдался я.- Мне нужно совершить нуль-т-переход в любую другую точку Альцины, исключая ту, в которой я нахожусь. - Назовите пункт прибытия. - Пультовая космопорта, первый блок. - Пожалуйста, наберите номер... Номер был тот же. - Могу я попасть куда бы то ни было, не набирая номер? Вы можете подать нужную команду централизованно? Показалось мне, или улыбка стала растерянной? - Вопрос вне компетенции. - Могу я поговорить с главным оператором? Есть проблема. Стандартный вызов, который должен быть понят любым автоматом, если его заранее не запрограммировали на приступ идиотизма. - Вопрос вне компетенции. Если эта троица решила меня изолировать, то сделано это было весьма умело. Даже слишком умело. Вряд ли у кого-то из них есть нужные познания в нуль-т-системах, и вряд ли у них есть доступ к кодировочным файлам. Я вышел из кабинки и пошел вдоль стены ангара в поисках двери или любого отверстия, через которое можно было бы выйти наружу. Стены были гладкими - обычная керамитовая поверхность, никаких отверстий. Не исключено, что проникнуть внутрь ангара можно было только через нуль-т. Неясно, кому пришло в голову строить подобное сооружение, но, раз уж оно существовало, то спрятать сюда человека, от которого нужно избавиться на время или навсегда, - блестящая идея. Я попробовал покричать, но крик вернулся ко мне, многократно усиленный, с множеством реверберированных модуляций, и долго еще, отражаясь от углов, метался, затихая. Минут за десять я обошел ангар по периметру. Периметр оказался равен двумстам тридцати метрам, и это была единственная полезная информация. Пустой ангар и нуль-кабинка. Здесь можно было умереть от голода, и я не был уверен, что местные бактерии позволят моему будущему трупу нормально разложиться, чтобы археологов грядущего века встретил злой оскал моего черепа. К тому же, голод давал о себе знать, не говоря о жажде и кое-каких иных человеческих потребностях. Спрашивать об этом квазидевушку-оператора было бессмысленно, я и не пытался. Вернулся в кабинку и попробовал разобраться в устройстве пульта. В конце концов, принципы нуль-т я изучал в школе и впоследствии, более детально, в институте - кое-что я еще помнил. К примеру, я знал, что, какой бы разветвленной ни была местная сеть, должен существовать аварийный канал, автоматически срабатывающий при возникновении нештатной ситуации - например, при изменении конфигурации внешних магнитных полей или при резком изменении напряжения в кабелях энергопитания. Работать пальцами было очень неудобно, я потратил не меньше получаса только для того, чтобы снять верхнюю плату. Внутри была обычная симфония микрочипов и плотного биокристаллического раствора. Если я не ошибался, нажимать нужно было сюда вот, справа, где в темном кубике пересекались десятки тысяч линий-волокон. А если ошибался... Подумать об этом я не успел, потому что по изменению освещения в кабинке понял, что нуль-переход совершен. Оставалось недеяться, что аппаратура сработала штатно, и я, как и положено, оказался в базовом накопителе сети. Я поставил плату на место и выглянул из кабинки. Мог и не выглядывать. Ангар был в точности таким же, а может, и тем же самым. Нет, тем же он быть, конечно, не мог, потому что небо оказалось темным, почти черным, с каким-то звездным узором - я не настолько знал конфигурацию созвездий в небе Альцины, чтобы утверждать с уверенностью, что нахожусь именно на этой планете. Если на Альцине, то на ее ночной стороне, в десяти тысячах километров от космопорта и моих гостеприимных хозяев - Шабановой, Ландовской и этого клоуна Фарамона. Проводить контрольный эксперимент я не хотел. В кабинке было единственное сидение для пассажира. Я присел на скамеечку и задумался. x x x Как сказал бы Экселенц, "произведенное действие является следствием преступного намерения". Нелепо было предполагать, что все произошедшее со мной являлось игрой случая. Не то, чтобы я считал, что в нуль-т системе никогда не происходят сбои - на моей памяти бывали случаи и куда трагичнее: в 59-м году, к примеру, когда из-за внезапно возникшей неисправности в контурной задержке одного из микрочипов оказалась отрезанной от сети группа туристов на отдаленном горном перевале в марсианской Фарсиде. Люди погибли от удушья и переохлаждения, прежде чем до них успели добраться спасатели. Естественно, больше подобное не повторялось. К моему случаю это отношения не имело. Троица - Шабанова, Ландовска и Фарамон - хотела от меня избавиться и сделала это наиболее эффективным образом. Сейчас я полностью зависел от их доброй воли - захотят, выпустят. Я был уверен, что выпустят - в конце концов, вряд ли в их планы входило отправить меня к праотцам, могли бы, в таком случае, избрать менее изощренный способ. Поскольку здесь нет ни воды, ни пищи, то, не желая уморить меня, они будут вынуждены открыть нуль-т линию хотя бы через неделю. К тому же, они должны быть уверены, что за эту неделю никто не наведается в этот ангар - случайно или в силу необходимости. Вывод: ангар (точнее - оба ангара) расположен в достаточно удаленной от людей местности и, к тому же, не используется никем и ни для каких целей. Если бы я был лучше знаком с планетографией Альцины или с ее научно-промышленной системой, я, возможно, даже сумел бы ограничить зоны, в которых мог находиться. Вряд ли это что-то мне дало бы, но - кто знает? Почему меня нужно было изолировать? Это ясно: троица причастна к исчезновению Лучано Грапетти, они знают, что и где он делает сейчас, и не хотят, чтобы я помешал. Надо полагать, не я лично - вряд ли они успели проникнуться ко мне столь лютой ненавистью,- но КОМКОН-2. Следовательно, наиболее вероятный пункт назначения Лучано Грапетти - все-таки Земля. А наиболее вероятное действие - новая попытка воссоединения подкидыша с его детонатором. Грапетти знал о том, чем закончилась миссия Абалкина, и свои действия наверняка готовил куда тщательнее. Лев поступал, как велела интуиция, он попросту не понимал многого из того, что стало потом известно Грапетти и другим подкидышам. Бедняга Лев действительно мучился, не понимая ни собственных устремлений, ни влекущей его силы. В случае с Грапетти все обстояло иначе. И потому, в отличие от Абалкина, миссия которого могла закончиться успехом разве что по чистой случайности, сейчас Лучано имел значительную фору и мог не позволить Экселенцу опередить себя. Впрочем, что он может сделать? Экселенц тоже не лыком шит, трагедия научила его осторожности. Повторись сейчас история, аналогичная абалкинской, он не стал бы ждать последнего момента и "взял" бы Льва либо в своем кабинете, когда Абалкин явился выяснять отношения, либо сразу при выходе из помещения. А сейчас Музей внеземных культур наверняка не просто закрыт на ремонт, но и оцеплен плотным кольцом сотрудников КОМКОНа-2, роботов-наблюдателей, роботов-полицейских и даже роботов-убийц, хотя использование в земных условиях этого оружия было давно запрещено Конвенцией Одиннадцати. Экселенц пошел бы на нарушение любого писаного закона, если бы речь шла о явной опасности для человечества. Сейчас, даже по моему мнению, возник именно такой случай. И потому у Грапетти не было шансов проникнуть незамеченным в Музей. Чего он, собственно, добился, совершив столь экстравагантный поступок? Он действительно полагал, что его сочтут погибшим на "Альгамбре"? Если да, то мог бы проинструктировать собственную жену - Татьяне следовало куда более правдиво изображать горе. Да что там - правдиво! Она должна была хотя бы просто изображать, но Татьяна даже этого не делала, я ведь с первого взгляда понял, что никакой скорби эта женщина не испытывает. И разве она это скрывала? Значит, либо тактика Грапетти в этом пункте дала сбой, что маловероятно, ибо наверняка Лучано продумал все на много ходов вперед и не мог допустить такого прокола в самом начале, либо... Либо он вовсе не собирался убеждать кого бы то ни было в собственной гибели. Но тогда провисала логика его поступков. Если у КОМКОНа-2 возникали сомнения в гибели Грапетти, то КОМКОН-2 обязан был (и Грапетти ли это не знать?) принять все меры. Вплоть до... Возможно ли, что рефлексии Грапетти погружались на куда более глубокий уровень, и он, просчитав реакцию КОМКОНа-2 с учетом возникающих подозрений, придумал некое действие, о сути которого я сейчас не догадываюсь? Скажем, убедить Экселенца в том, что Грапетти жив, что он на Земле, заставить Экселенца организовать охрану Музея, а самому в это время... что? Если цель Грапетти - вовсе не Музей... Возможно, что целью все-таки является Музей, но Грапетти играет роль подставки и вовсе не собирается проникать в отдел внеземных культур? Кто-то другой, пока все внимание привлечено к личности Грапетти... Не проходит. Если Экселенц закрывает Музей, то - наглухо и от всего, что может двигаться и хотя бы отдаленно напоминает человека. Разве что... В Музее сейчас находятся лишь мои сотрудники, люди самого Экселенца и жестко запрограммированные роботы. Только они имеют сейчас доступ... Может, так и было задумано? Но из этого следует, что в моем отделе есть человек, который не просто в курсе ситуации, но который эту ситуацию и спровоцировал! Человек, "обыгравший" и меня (что трудно, но выполнимо), и самого Экселенца (что представляется практически невероятным, учитывая с какой придирчивостью, граничившей с параноидальным синдромом, Экселенц отбирал сотрудников). Враг в КОМКОНе-2? Еще один автомат Странников? Или человек, когда-то общавшийся с кем-то из подкидышей, ущученный им, обработанный и посланный на Землю... Вообще говоря, эта идея была близка к бреду, но, когда сидишь в одиночной камере, даже если она размером со стартовую панель звездолета, мысль не склонна придерживаться стереотипной логики. А сознание не склонно сдерживать мысль. Возможно, это к лучшему - в нормальном состоянии идея о диверсанте в рядах КОМКОНа-2 мне бы и в голову не пришла. Кто? Кто это мог бы быть, рассуждая чисто теоретически? Мне ничего не оставалось сейчас, как рассуждать чисто теоретически и надеяться на то, что Экселенц, не получив от меня вызова в контрольное время, не просто насторожится, но начнет думать в том же направлении, что и я. Биографии собственных сотрудников я знал, начиная от дней рождения. Мне и вспоминать не нужно было: никто из них ни разу не был в контакте ни с одним из подкидышей. И нужно еще учесть, что, если права Татьяна, то и сами подкидыши лишь после трагедии с Абалкиным достаточно полно осознали собственные возможности. Значит, нужно выделить последние два года. А за последние два года в моем, к примеру, отделе не появился ни один новый сотрудник. И никто из старых не покидал Землю, кроме как для выполнения достаточно кратких по времени заданий. Да, в том числе и на планетах, где жили подкидыши - Горелов, к примеру, полгода пробыл на Тагоре, но, насколько я мог судить, с Гансом Фихтером не встречался ни разу. Если, конечно, в донесениях Горелова не зияли лакуны, которые я не смог определить. Горелов? Или Авелиди, который еще до гибели Абалкина бывал на Марсе и мог, в принципе, встречаться с Мелией Глоссоп, номер третий? И женщина так охмурила беднягу, что тот забыл, на каком свете живет? А я, старый дурак, после возвращения Авелиди не заметил ни малейшего изменения в его поведении? Пожалуй, параноидальный синдром, в который я впал, сидя на стуле в кабине нуль-т, перешел в неуправляемую стадию. Но разве не бывало в истории криминалистики, что именно бредовые умозаключения приводили к однозначно правильному выводу? Помнится, какой-то классик в темные еще времена говаривал: "если все возможные варианты оказываются неверными, берите вариант невозможный - он-то и будет истинным". Что самое невероятное в данной ситуации? То, что кто-то из моих ближайших помощников сейчас входит в помещение отдела внеземных культур, открывает стеклянную витрину, берет в руки зеленый ящик... Стоп. Любой из моих помощников мог это сделать в куда менее экстремальной ситуации - за последние годы у каждого из них было множество возможностей, ибо вовсе не от сотрудников КОМКОНа-2 нужно было охранять детонаторы! Но, может быть, раньше в том не было необходимости? Может быть, раньше никто из подкидышей не был готов к действиям? Что я, в конце-то концов, знал о ситуации, сложившейся в отношениях между подкидышами в последние два года? Я и о самих отношениях узнал от Татьяны лишь вчера вечером. Кстати, почему именно вчера? Почему Татьяна, изображая наивное неведение, рассказала мне о событиях, о которых мы с Экселенцем не догадывались? И не догадались бы, если бы Татьяна не изволила исповедаться. Почему? С ведома Грапетти, надо полагать. Грапетти нужно было, чтобы наше с Экселенцем неведение закончилось. Грапетти нужно было, чтобы мы узнали то, что не могли бы узнать даже при тщательном наблюдении за поведенческими реакциями подкидышей. Во всех этих достаточно сложных действиях был какой-то простой смысл, очевидная цель. Я пока не видел ни цели, ни смысла - кроме все той же попытки нового овладения детонаторами. Синдром Сикорски в чистом виде. И синдром этот, избавляться от которого в данном конкретном случае я не видел необходимости, побуждал меня к действию, а не к рефлексии, которой я вынужден был предаваться. В конце концов, и есть хотелось все сильнее. Я совершил еще один обход своей тюрьмы - на этот раз шел медленно, вглядываясь в каждую выпуклость, в каждую возможную щель: может, это дверь, открыв которую я смогу выбраться на белый свет, а точнее, применительно к обстоятельствам,- в темную ночь? Любопытно было, вне зависимости от способа моего пленения: кому и зачем пришло в голову строить на Альцине подобие ангаров (в количестве не менее двух), попасть в которые можно только с помощью нуль-т кабинок? Не ответив ни на один из вопросов, я вернулся в свой карцер, мысли мои за это время тоже, видимо, совершили полный оборот, и, усаживаясь все на тот же стульчик, я понял, что обдумываю в точности ту же мысль, которую обдумывал час назад: что намерен предпринять Лучано Грапетти для воссоединения с детонаторами и (или) с братьями и сестрами-близнецами. Поскольку этот путь рассуждений я уже проходил и не пришел ни к какому выводу, то задал себе для разнообразия иной вопрос: почему я вообще уверен, что побег Грапетти на самом деле является побегом? Почему я уверен в том, что Грапетти, как и Абалкин, стал автоматом Странников? Могла ли у него быть иная цель, не имевшая никакого отношения ни к "тайне личности" - тайне, для него несущественной, ни к проблеме Странников - проблеме, которая не интересовала его, судя по его поступкам, всю предшествовавшую жизнь? Сбежал от надоевшей жены, допустим. А Татьяне не хочется в этом признаваться. А Ландовска попросту покрывает подругу. Что до астролога-аборигена, то его привлекли и вовсе для отвода глаз. Чтобы увести следствие с пути его. Но почему, если так, женщинам нужно вообще бояться какого бы то ни было следствия? Ну, сбежал, со всеми бывает. Я в свое время тоже сбежал и вовсе не собирался по этому поводу держать отчет перед Экселенцем. С Аленой мы прожили почти три года - тысячу дней с небольшим. Алена была замечательной женщиной, и даже на сеансе суггестивного психоанализа я не сумел бы найти в ее характере существенных отрицательных черт. Но через сотню дней совместной жизни я ощущал глухое раздражение от ее бархатного голоса, через триста - не мог видеть, как она суетится, перебегая из комнаты в комнату в поисках какой-нибудь никому не нужной безделушки. Через пятьсот дней я уже понимал, что долго так продолжаться не может. На семисотый мы попробовали крупно объясниться, и закончилось это слезами (не моими) и объяснениями в любви (на этот раз - двусторонними). На восьмисотый день я ощущал то же, что и на сотый, и переходить на второй круг Ада не видел ни основания, ни смысла. На тысяча восемнадцатый день мы расстались - и оба испытали облегчение. Алена говорила потом: "Это потому, Максим, что у нас не было детей". "Конечно,- думал я,- только детей нам недоставало". А вслух не говорил ничего: молча соглашался. Рассуждая сам с собой о возможном побеге Грапетти от любимой женщины, я понимал, конечно, что просто тяну время. Логически версия не выдерживала критики. Даже если Лучано решил уйти от Татьяны, неужели для этого нужно было неожиданно мчаться в порт, добираться на челноке до звездолета, и, к тому же, эта версия никак не могла объяснить странное, если не сказать больше, поведение Грапетти - его второй побег, на этот раз с борта "Альгамбры" за полминуты до катастрофы. Как он мог знать о том, о чем не знали даже сверхчувствительные приборы экспресс-звездолета? Конечно, будучи автоматом Странников, Грапетти - не исключено! - мог обладать талантом предвидеть маловероятные события. Допустим. Странники могли наделить свой автомат повышенной способностью к выживанию. Допустим и это. Трагедия Абалкина этому выводу противоречит, но не могли ли определенные изменения в программе последовать уже после гибели автомата номер семь - как реакция на его уничтожение? Допустим, допустим. Но это означает, что мне, хочешь-не хочешь, придется вернуться к первоначальной идее и возродить синдром Сикорски на новом витке параноидальной спирали. По моим часам я просиживал штаны в этом ангаре уже сто восемьдесят минут. За это время с планеты могли исчезнуть и Татьяна с Ландовской - если женщины связаны с Грапетти и подчиняются его желаниям. За это время Экселенц просто обязан был объявить розыск пропавшего сотрудника и поднять на ноги весь КОМКОН-2. А я не продвинулся ни на шаг в решении загадки. Что если,- подумал я,- что, если я был неправ с самого начала? Что, если женщины устроили мне этот нечаянный отдых вовсе не из желания отстранить от расследования, а напротив - чтобы дать мне возможность заняться единственным делом, каким я мог здесь заняться - сесть и подумать? Сначала Татьяна, потом Ландовска старались меня в чем-то убедить - путанно, неубедительно, но старались. Я вбил себе в голову, что они скрывают за словами нечто, чего мне не нужно, с их точки зрения, знать. Я хотел действий, и ничто иное меня просто не могло заинтересовать. А им было нужно, чтобы я посмотрел на ситуацию иначе. Совсем иначе. Они хотели, чтобы я сел и подумал. Никакие действия не нужны, потому что решение проблемы лежит совершенно в иной плоскости. Возможно это? Нет, но допустим. Допустим, что возможно. Допустим, что именно этого они и добивались. Я посидел и подумал. Я не пришел ни к каким выводам, только разозлил себя, настроив против женщин и против Грапетти, и против всех подкидышей, вместе взятых. Ну хорошо, поскольку делать все равно нечего, попробую пройти по этому пути - что же сначала Татьяна, а потом Ванда хотели мне внушить? Первое. Татьяна не скрывала своего знания о природе подкидышей. Татьяна была убеждена в том, что ее любимый Лучано не замышляет ничего дурного. Ландовска пыталась мне доказать, что астрология - это наука, способная предсказать будущее с точностью до минуты. И эту идею я должен принять за основу своего рассуждения? Да, был еще Фарамон - местный шаман. Его роль в этой пьесе выглядела и вовсе ненужной. Старик Оккам перевернулся бы в гробу, услышав о таком рассуждении. Что-то было здесь очевидно лишним, и, возможно, если я догадаюсь, что именно, то увижу всю картину. Может быть, она даже окажется красивой... Небо над ангаром начало светлеть, по нему медленно проплыли зеленоватые волны рассвета, будто начался океанский прилив. Я знал об этой особенности атмосферы Альцины - на высоте около сорока километров здесь располагался слой легких газов, и в момент, когда лучи ЕН 200244 касались этого местного аналога ионосферы, происходила взрывная ионизация, фронт которой перемещался по небу вслед за линией терминатора. Вечером, с заходом светила, процесс шел в обратном направлении,- атомы рекомбинировали, выделяя энергию, и в течение примерно часа после захода местного солнца небо озаряли сполохи полярного сияния. Я знал, что это должно быть удивительно красиво, но прошлым вечером мне было не до небесных красот. Сейчас они меня тоже не очень интересовали, волны скорее даже действовали на нервы, и я решил переселиться в ангар номер один - там, по идее, сейчас должна была наступить вторая половина дня. Я отстучал на клавиатуре какой-то немыслимый номер, количество цифр в котором по крайней мере вдвое превышало нормальное количество цифр в нуль-т наборе. Какая, собственно, разница - что набирать, если результат от этого не зависит? И действительно, стало светло. Свет был, впрочем, странным - скорее искусственное освещение, а не мягкий, обволакивающий свет красного карлика. Я секунду помедлил, прежде чем открыть дверцу кабины. Мелькнула мысль: что, если на этот раз меня забросили в какую-нибудь всеми забытую даль? Я шагнул в прохладный коридор гостиницы "Аква" - именно туда, где намерен был оказаться пять часов семнадцать минут назад. x x x Комиссия по расследованию причин катастрофы запустила в сеть файл с предварительными результатами своей работы. Как и предполагалось, непосредственной причиной гибели звездолета стал неконтролируемый распад нейтрон-кваркового субстрата с огромным выделением энергии. В свою очередь, реактор пошел вразнос в результате нештатного выхода на запредельный режим. А это произошло потому, что, находясь уже в стартовом режиме, за четыре миллисекунды до т-броска, "Альгамбра" столкнулась с метеором, масса которого оценивалась в одну седьмую грамма. В отчете содержались и сведения о погибших. Масс-структурный анализ вспышки еще не закончили, но уже было ясно, что все семеро - члены экипажа "Альгамбры". Масс-спектра Лучано Грапетти на эхограмме не обнаружили - даже следов! - из чего следовало, что в момент катастрофы пассажира на борту не было. Собственно, ничего принципиально нового я из прочитанного не узнал. Наверняка этот же материал лежал и на столе Экселенца - докладывать мне было нечего, разве что сообщить о своей отсидке по решению неизвестного мне трибунала. Делиться с шефом своими соображениями я пока не собирался. Я переключил канал и попросил номера видеофонов госпожи Ландовской, госпожи Шабановой-Грапетти и господина Фарамона. Два числа мгновенно высветились в плоскости экрана, а на месте третьего канала повисла надпись - "в списках не значится". Фарамон, будучи существом по-своему принципиальным, предпочитал, видимо, обходиться без современных средств связи. Ну, еще бы, будучи пророком по специальности, он мог... Да. Именно. Будучи пророком. И связь ему, значит, ни к чему. У Тани аппарат не отвечал, а в доме Ландовской отозвались сразу. - Где вы пропадаете?! - нервно воскликнула госпожа астролог. В руке она держала ароматизированную палочку и, похоже, курила ее перед моим звонком: от палочки тянулся вверх сизый дымок, завиваясь в причудливое кольцо. Я не мог видеть, что находится за ее спиной, лицо Ландовской заняло весь экран, но был уверен, что и Татьяна, и Фарамон ожидали моего звонка с неменьшим нетерпением. - В очень интересном месте,- добродушно сказал я.- Видимо, были какие-то неполадки в нуль-канале. Меня выбросило в какой-то совершенно пустой ангар, представляете, и я просидел там больше пяти часов, пока неполадки не устранили. - О чем вы говорите, Каммерер? - воскликнула Ландовска.- Не было никаких неполадок! - Ну, значит, кому-то сильно хотелось от меня на время избавиться,- перешел я на мрачный тон. - Кстати,- продолжал я,- у меня за это время не было во рту даже росинки, не говоря уж о маковом зернышке. - Поняла,- сказала Ландовска.- Если вы не против, я угощу вас и тем, и другим. Она отключила связь, так и не дозволив мне увидеть, что находится за ее спиной. x x x Честно говоря, у меня мелькнула мысль, что, войдя в комнату, я увижу Лучано Грапетти собственной персоной, после чего мне будет разъяснено, что все случившееся - розыгрыш с целью проверки боевой готовности службы безопасности. Разумеется, мысль была нелепой. Ландовска сидела за журнальным столиком, на котором были разложены, насколько я мог судить, карты звездного неба, видимого с Альцины. Татьяна стояла у окна, выходившего на поле, запаханное и чем-то, скорее всего, засеянное. А красавец пророк Фарамон, по-моему, спал, развалившись на диване. Во всяком случае, на мое появление он не отреагировал и продолжал мирно посапывать, уставив в потолок неподвижный взгляд. Еда ждала меня на круглом столике у дивана - ломтики прожаренного мяса, яйца, кофе в высоком кофейнике. Завтрак джентльмена. Обильный купеческий обед оказался бы более ко времени. Я сел и принялся за еду. Ландовска, не обращая на меня внимания, раскладывала свой астрологический пасьянс, Татьяна рассматривала пейзаж, а Фарамона можно было не принимать в расчет. Я допил кофе, и тогда Ландовска сказала: - О'Генри писал, что нельзя говорить с мужчиной, если он голоден. - И еще он писал,- добавил я,- что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Вопрос: через какие дебри лежит путь к его разуму? - У вас было пять часов на размышления,- похоже, Ландовска была на этот раз настроена серьезно.- К какому выводу вы пришли? - Интересно,- сказал я,- как вам удалось это организовать? - Очень просто,- отмахнулась Ландовска.- Если вы нашли правильный ответ на первый вопрос, то должны были понять и это. Итак? Я оглянулся на Татьяну. Она смотрела на меня так, будто от моего ответа зависела жизнь или смерть ее мужа. - Я не смогу убедить собственное начальство,- медленно сказал я.- У Рудольфа Сикорски свой взгляд на проблему. И он не провел пять часов в пустом ангаре. Кстати, где это сооружение находится, и почему в него можно попасть только с помощью нуль-т? - Понятия не имею,- заявила Ландовска.- Я просто задала общий поиск, и система решила, что лучшего храма для уединенного размышления не придумаешь... Система, как же. Приняла задачу к выполнению, отправила человека неизвестно куда и даже не сообщила "заказчице" координаты. Я уселся поудобнее, но так, чтобы, если будет нужно, не теряя ни мгновения, приступить к решительным действиям. Впрочем, я вовсе не был уверен, что мне будет дозволено приступить не только к решительным действиям, но хотя бы к каким-нибудь. У меня - особенно после возвращения из вынужденной отсидки - создалось впечатление, что от моего желания вообще ничего не зависит, и понимание проблемы придет тогда, когда Ландовска решит, что для этого настало время. Почему - Ландовска? Я не мог бы ответить. Интуиция. Экселенц в таких случаях говорил "подкорка контрразведчика". У меня с этим всегда были проблемы, я предпочитал ясно видимую логику фактов, в таком случае меньше опасность ошибиться. Но сейчас все было настолько зыбко, туманно и ненадежно, что оставалось положиться тольку на эту самую подкорку, а точнее - на предположение о том, что, в отличие от меня, Ландовска, а может и Татьяна с Фарамоном, в достаточной степени контролируют ситуацию или хотя бы знают, что происходит в каждый момент времени с досточтимым и неуловимым Лучано Грапетти. - Ванда,- сказал я,- понятно, что на прямой вопрос "где Лучано?" вы не ответите (Ландовска пожала плечами, Татьяна шумно вздохнула). В таком случае, я расскажу вам, какой вижу эту ситуацию сам. Женщины молчали, и я продолжил: - Лучано Грапетти - один из тринадцати близнецов. Полагаю, что эта часть жизни Лучано вам, Ванда, известна со слов Татьяны. - Поправка,- спокойно сказала Ландовска.- Эта часть жизни Лучано известна Татьяне с моих слов. - Не понял,- озадаченно сказал я.- Тятьяна утверждала, что Лучано рассказывал ей свою историю еще до... - Лучано,- перебила Татьяна,- рассказывал мне только то, что понимал сам. Господи, Максим, я вам все четко изложила, а вы понияли по-своему... Лучано начал полностью контролировать связь с братьями после... ну... - После гибели Абалкина, да, продолжайте, Таня. - Вот... Он знал о яйцах, которые, как кощеева смерть, хранятся где-то на Земле. Но как это все появилось и где... Откуда было ему знать, если этого не знал никто из... То есть, Абалкин... Лева, да?.. Лева догадался первым, и... Но его... - Хорошо,- сказал я, помогая Татьяне выбраться из лабиринта недосказанных предложений,- хорошо, допустим, Ванда вам рассказала о происхождении этих, как выражался Лучано, яиц. Вы-то, Ванда, откуда о них узнали? - Дорогой Каммерер,- устало произнесла Ландовска.- Из астрологических изысканий, конечно. Естественно, откуда еще? - Ваших собственных? - спросил я и, кажется, на этот раз попал в точку. - Нет,- коротко сказала Ландовска.- Мне рассказал Фарамон. Я вас уже познакомила, но эта личность не произвела на вас ни малейшего впечатления. - Почему же? - удивился я.- Очень колоритная личность. Пророк, как вы его представили. Почему бы пророку не напророчествовать будущее Лучано Грапетти? В том числе и его побег. А может, даже и то, что произошло на "Альгамбре"? - Конечно,- кивнула Ландовска.- Вы делаете успехи, Каммерер. Именно это мы пытаемся вам внушить уже вторые сутки, и наконец, вы начали понимать. Я начал понимать, что мне здесь морочат голову. Вполне вероятно, что в разыгрываемой комбинации Фарамон играл не последнюю роль. Но не ту, конечно, в которой его пытались изобразить. Пожалуй, теперь этим милым женщинам нужно было дать время подумать. - Отлично,- сказал я, вставая.- Приму к сведению ваши слова. Если не возражаете, я зайду попозже. Кофе у вас прелестный. Никто не пошевелился, когда я выходил. Только Татьяна в очередной раз вздохнула. x x x Я попросил информ представить мне карту аэрокосмических объектов Альцины и получил ее на стерео. Ангары, предназначенные для ремонта звездолетов класса "призрак", были обозначены странными значками, похожими на перевернутую русскую букву "д". Всего таких ангаров было три, и я посмотрел на них изнутри и снаружи. Ничего похожего. Нормальные промышленные объекты - аппараты, люди, гомон, движение. В общем, дело. Спутников у Альцины не было, и я не думал, что обычный планетный нуль-т способен перебрасывать объекты даже в пределах ближних орбит - не те энергетические возможности. Ландовска понимала, конечно, что я заинтересуюсь расположением ангаров. Ее это не волновало. Значит, скорее всего, я просто не там ищу. Я задал более широкий поиск - всех сооружений, превышающих определенный размер. Список оказался довольно внушительным, но даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: моей временной тюрьмы нет и здесь. Если целью Ландовской было задать мне еще одну задачу, она этого с успехом добилась. Вот только боюсь, что решение новой задачи увело бы меня в совершенно ненужную сторону. Подумав, я связался с инфоцентром и попросил дать мне нуль-канал с Тагорой. - Какого порядка приоритет? - спросил оператор, судя по выражению лица, сконструированный еще при мультисистемном подходе. - Первого,- сказал я.- Приоритет КОМКОНа. - Наберите свой личный код, пожалуйста. Я быстро отстучал одиннадцатизначную комбинацию цифр. - Принято,- подтвердил оператор.- Связь в течение пятнадцати минут. Чтобы настроить систему, нужно было от силы минуты три. Значит, у них сейчас идут каналы с нулевым приоритетом. Скорее всего, информация, передаваемая комиссией по расследованию. На экране появилась таблица линий связи Тагоры, я должен был выбрать нужную и набрать номер абонента. Еще через полминуты я услышал мягкий высокий голос, который с равной вероятностью мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Изображение, впрочем, не появилось, абонент желал знать, с кем имеет дело. Его право. - Слушаю вас,- сказал голос.- Представьтесь, пожалуйста, я вас не вижу. Моя камера была включена, на пульте горел зеленый глазок. Возможны были помехи на линии, а может, Фихтер не желал говорить, показывая себя. Я пожал плечами - почему, однако, любое действие, которое могло быть следствием десятка независимых причин, немедленно вызывало у меня подозрения? - Максим Каммерер,- представился я.- Сотрудник Комиссии по Контролю. Если можно, прошу Ганса Фихтера. Срочно, приоритет один. - Фихтера? - мне показалось, что человек на той стороне линии пожевал губами.- Видите ли, Ганса нет на планете. - Давно? - насторожился я. Экселенц не сказал мне ни слова о том, что один из подкидышей произвел непредусмотренное действие. - Полчаса...- с сомнением произнес голос. Похоже, что он и сам (сама?) не знал точно, когда покинул Тагору Ганс Фихтер. - Куда он направился, не скажете ли? - вежливо поинтересовался я. - На Альцину,- радостно сообщил голос. Или радость в голосе собеседника мне лишь послышалась? Разговор был похож на растягивание резины - паузы составляли около десяти секунд, и я не мог понять: то ли это было естественное запаздывание сигнала при передаче с одного ретранслятора на другой, то ли собеседник намеренно затягивал паузы, обдумывая ответы. Трудно говорить, не видя лица. - На каком корабле, не скажете ли? - спросил я. Это я мог узнать и в порту, на самом деле меня интересовало совсем иное. - Простите,- сказал голос. Судя по быстроте реакции, он еще не слышал моего вопроса.- Простите, я тороплюсь. Извините... Зеленый сигнал связи погас. Фихтер будет на Альцине завтра - быстрее не успеет никакой корабль. Это была важная информация, я обязан был сообщить о ней Экселенцу. Вполне возможно, даже наверняка, он уже знает. Вполне возможно, даже наверняка, он знает гораздо больше - как обычно, держит в руках нити и хочет сам делать выводы, предоставляя сотрудникам оперативный простор для решения тактических задач. Я набрал номер Экселенца, но канал был занят, мне было сказано, что абонент ведет разговор по более приоритетной линии, и, как только она освободится... Ожидая, я произвел эксперимент - попросил канал связи с Гигандой. Я не собирался разговаривать с Яшмаа, хотел лишь удостовериться, что ризничий Герцога Алайского не производит лишних движений. Для этого достаточно было задать вопрос нашему наблюдателю Нату Широверу, официальному представителю Земли, второму секретарю посольства при дворе Герцога. С Шировером мы были знакомы давно, но не коротко. Это был веселый толстенький человечек не более метра семидесяти ростом, Герцогу Алайскому он и до плеча не доставал, не говоря уж о своем подопечном Корнее Яшмаа. Я не знал, что думает Корней о постоянном наблюдении за его персоной, я бы реагировал весьма бурно. Но Яшмаа, узнав о тайне своего происхождения, согласился проходить в нужное время все необходимые проверки, включая полное ментоскопирование, которое, впрочем, еще ни разу не дало сколько-нибудь ценной информации. Яшмаа даже дружил одно время с Шировером, потом они рассорились, но вовсе не потому, что Корнею было неприятно иметь дело со стукачом, причина была сугубо личной - так сказал Экселенц, и я мог только строить предположения о том, в чем эта причина заключалась. Второй секретарь был на обеденном приеме по случаю рождения второго сына у третьей жены Герцога. "Соединять?" - спросил оператор в посольстве. Я представил себе, как Шировера вызывают из-за стола при большом стечении народа, и сам Герцог хмурит бровь, недовольный нарушением этикета... - Не нужно,- сказал я,- но, если возможно, я хотел бы получить информацию о Корнее Яшмаа, личном ризничьем Его высочества... - Корней Яшмаа,- расцвел второй секретарь, довольный тем, что может оказаться кому-то полезным.- Я лично отвез его час назад в космопорт "Яранга". - Зачем? - Проблемы с транспортом. Завтра Яшмаа отправляется с Его высочеством на охоту в Тебринские пустоши, нужно простучать системы. - Так...- протянул я.- Скажите, сегодня есть внешние рейсы? - Внешние? - оператор не был готов ответить, ему пришлось бросить взгляд на расписание, которое висело, судя по брошенному им взгляду, где-то справа и выше передающей камеры. - Есть. "Раменда" только что стартовала. "Фуга" уходит вечером... э... я хочу сказать, через шесть часов. - Куда направляется "Раменда"? Это был, насколько я помнил, пассажирский корабль класса "заря". - Рейс Гиганда-Альцина-Прометей. И обратно. - Спасибо,- сказал я. x x x У Экселенца было, наконец, свободно, и я задал вопрос в лоб. Точнее, в лысину, поскольку Экселенц, кажется, не изменил позы с нашего последнего разговора. - Двое близнецов,- сказал я,- покинули свои планеты и в настоящий момент находятся на пути к Альцине. Не кажется ли вам, Экселенц, что вовсе не Земля является в данном случае объектом интереса Странников? Через десять долгих секунд Экселенц изволил поднять на меня взгдяд - удивления во взгляде не было, только уверенность. - Зачем тебе остальные близнецы? - спросил он в свою очередь.- Я поручил тебе разобраться в деле Грапетти. Ты не выходил с докладом почти девять часов. Я слушаю. Очень коротко я пересказал события, которым стал свидетелем. Описание моего пустопорожнего сидения в ангаре заняло полминуты. - Похоже,- заключил я,- меня хотели временно изолировать, чтобы беспрепятственно совершить некие действия. - Ну и как? - заинтересованно спросил Экселенц.- Совершили? - Похоже, что нет,- признался я.- Во всяком случае, мне такие действия неизвестны. Очевидно, что Шабанова с Ландовской причастны не только к бегству Грапетти с Альцины, но и к катастрофе "Альгамбры". Лысина Экселенца опять заняла весь экран, и потому слова его прозвучали глухо, будто из подземелья: - Объясни. Ты обнаружил связь? - Экселенц, Грапетти наверняка находился на борту модуля, когда произошло столкновение. Между тем, после его прибытия на борт "Альгамбры" прошло всего десять минут. По всем правилам, Грапетти должен был пройти без промедления в пассажирский отсек и занять место в амортизаторе. Капитан Завадский или его помощник должны были это действие проконтролировать. В случае, если пассажир не занял положенного места, стартовые операции должны были быть прекращены. Ничего этого не произошло. Вывод: командир полагал, что Грапетти нет на борту. Вопрос: для чего же он в таком случае направлялся на "Альгамбру"? Вывод: чтобы привести в действие некое устройство, которое можно было активировать, находясь в непосредственной близости от него. Какую систему корабля можно было активировать только таким образом? Ответ: систему безопасности. Но система безопасности была уже активирована в связи с предстартовыми операциями. Следовательно, действием, для совершения которого Грапетти направлялся к "Альгамбре", было отключение системы. Этим я объясняю как поведение самого Грапетти, так и действия капитана, а также тот факт, что защита звездолета не отреагировала на приближение метеора. Я замолчал, сложил руки на груди и принялся ждать реакции Экселенца. Реакции не последовало, лысина продолжала освещать тусклым отраженным светом половину комнаты. Видимо, мои рассуждения не показались Экселенцу завершенными, да так оно и было. Я вздохнул и продолжил: - Учтите неожиданное желание по крайней мере двух близнецов явиться на Альцину. Об остальных у меня нет сведений, но не исключаю, что и они тоже находятся сейчас на пути сюда. Поскольку никто из них не собирался на Землю, нашим наблюдателям не было нужды чинить им препятствия. На Землю отправлялась лишь "Альгамбра". Она и была уничтожена. Вывод: на звездолете находилось нечто, смертельно опасное для близнецов и подлежавшее обязательному уничтожению любым пригодным способом. В данном случае, единственным способом было, видимо, уничтожение звездолета. Для придания этому действию видимости естественной катастрофы было имитировано столкновение с метеором в момент перехода в т-режим. Поскольку опасность для близнецов, возможно, не была окончательно устранена, они впервые решили провести прямую встречу и принять какие-то меры... Надеюсь, вы не забыли, Экселенц, что близнецы уже в течение двух лет поддерживают друг с другом некое подобие мысленного контакта? - Не забыл,- буркнул Экселенц через десять секунд.- Послушай, мой мальчик,- продолжал он,- ты так и не ответил на мой вопрос. Я поручал тебе дело Грапетти и ничье больше, верно? Ты можешь мне сказать, где сейчас номер четвертый? - Не могу,- я пожал плечами, надеясь, что Экселенц даже лысиной сумеет уловить это мое движение.- Но из сказанного мной следует, что Грапетти должен быть на Альцине или в ее окрестностях, поскольку встреча близнецов... - Встреча близнецов,- перебил меня Экселенц так, будто находился в соседней комнате и не было никакого запаздывания сигнала: очевидно, что говорить он начал, не дожидаясь моего ответа.- Встреча близнецов не имеет к твоей миссии никакого отношения. - Вы думаете, Экселенц? Именно в месте проведения встречи я и должен искать близнеца номер четыре. Экселенц молчал, лысина его то приближалась к экрану, то удалялась от него, похоже, что шеф раскачивался на стуле или молился, будто правоверный еврей возле Стены плача в Иерусалиме. - К сожалению,- добавил я,- мне не удалось получить информацию у Шабановой. Уверен, что ей известно, где находится ее муж. - Ну, конечно,- буркнул Экселенц.- Применить бы к ней сейчас допрос третьей степени... Максим, послушай меня внимательно. Мне уже приходили в голову идеи, которые ты сейчас излагал. Наши эксперты этот вариант развития событий проанализировали и не сумели исключить полностью. Все это возможно. Тем не менее, ни на Альцине, и нигде в системе ЕН 200244 челнок, на котором находился Грапетти, из т-режима не выходил. Если поведение Грапетти связано с предстоящей встречей близнецов, то место этой встречи находится не в системе Альцины. Ты понимаешь, что сейчас самая важная задача - найти Грапетти? Ты понимаешь это, сынок? Честно скажу, у меня мурашки побежали по коже. Экселенц поднял на меня глаза, произнеся последнюю фразу, и, в сочетании с заданным вопросом, взгляд поразил меня какой-то потаенной беспомощностью. Мне пришло в голову, что, по сути, Экселенц оказался сейчас куда в худшем положении, чем два года назад. Тогда на Землю прибыл автомат Странников - так полагал Экселенц. Абалкин был один. Сейчас, судя по всему, девять оставшихся в живых близнецов намерены были устроить свою конференцию. Неизвестно где и неизвестно с какой целью. О том, что эта цель сопряжена с опасностью для человечества, можно было судить по тому, что близнецам пришлось уже пойти на совершенно немыслимое действие - уничтожение звездолета с экипажем. Место встречи - неизвестно. Что, если каждый из близнецов устроит небольшой фейерверк вроде того, что натворил Грапетти? Что предпринять? Экселенц мог следовать за Абалкиным со своим верным "Магнумом". А сейчас? Черт возьми, если разобраться, то именно на мою долю пришлась сейчас эта миссия - найти и предотвратить. Кого найти - ясно. Но - что предотвратить? И почему, если именно мне решать и определять главные действия, Экселенц по-прежнему не намерен сообщать мне полной информации - о поведении всех близнецов, в частности? - Да, вот еще что,- сказал Экселенц, не опуская головы, но глядя куда-то в сторону.- Если тебе это поможет... Корней Яшмаа не далее, как неделю назад, отказался от очередного сеанса ментоскопирования. Наблюдатель сообщил об этом в информатеку КОМКОНа-2, но этому поступку сначала не было придано значения. Это мой прокол...- Экселенц пожевал губами, продолжая смотреть на какую-то точку справа от камеры.- Дело в том, что подошло время обычного контроля, но оно оказалось на редкость неудачным - Яшмаа готовился к поездке со свитой Герцога и дорожил каждой секундой... Сегодня мне доставили полную запись разговора Яшмаа с Шировером. На предложение пройти сеанс, Яшмаа ответил, что не станет этого делать, потому что хочет еще пожить. Экселенц замолчал, и я, опасаясь, что он, сказав все, что хотел, отключит связь, поспешил задать последний вопрос: - Я бы, тем не менее, хотел знать, Экселенц, все ли близнецы покинули свои планеты, и сколько из них направляется к Альцине. Экселенц посмотрел мне в глаза и произнес только одно слово: - Все. x x x Ясно, почему он не хотел говорить мне этого. Он боялся. Боялся, что, осознав ответственность, я не смогу думать без оглядки на последствия своих поступков. Одно дело - принимать решение по частной, пусть и важной, проблеме. Совсем иное - решать, зная, что от твоего решения может зависеть не больше, не меньше, как судьба человечества. Допрос третьей степени, сказал он. Естественно, Экселенц иронизировал. Он полагал - надеялся или действительно был уверен? - что я сумею найти подход к Татьяне (или Ландовской, поскольку она наверняка была в курсе всего). Он ошибался - ни с Татьяной, ни, тем более, с Ландовской у меня уже не было такого контакта, как в первые минуты знакомства. Холод ощущался на протяжении всей нашей последней беседы. Я не понимал причину. Догадки меня сейчас не устраивали. Но иного пути - во всяком случае, для меня лично - просто не существовало. Я надеялся только, что женщины не разбежались куда-нибудь по своим делам, и мне не придется вылавливать каждую по информационным сетям Альцины. x x x Естественно, оправдались мои худшие предположения. В холле у Ландовской сидел на диване, странно, будто раненый кузнечик, подогнув ноги, господин астролог-пророк Фарамон, смотревший на меня пронзительным взглядом филина. Возможно, Ландовска была где-то в другой комнате - ответить на этот вопрос Фарамон затруднился. Он вообще затруднялся давать точные ответы, даже если мог обойтись любимыми им простыми предложениями. - Так могу я поговорить с госпожой Ландовский или нет? - спросил я в третий раз. - Да,- твердо повторил Фарамон и добавил, как и прежде: - Но нет. Отсутствует. - Она в доме? - В доме? - опять затруднился пророк.- В доме, да. Не в этом. Так, уже кое-что. - А в каком? - Дом? - Фарамон задумался на несколько секунд.- Да. Дом Эстарба, вторая позиция, возвратное движение. Дом Эстарба - это где? Ну, да неважно. Расспрашивая, потеряю больше времени. Информ подскажет. Я мысленно проклял Фарамона - похоже, что и сам я начал думать односложными предложениями. - Спасибо,- сказал я и на всякий случай поинтересовался: - А Татьяна Шабанова? Ее тоже нет? - Нет? - удивился Фарамон.- Есть. Не здесь. - Тоже в доме Эстарба? - спросил я наобум. - Нет! Нет! - испуг пророка был столь очевиден, что я подумал было, что дом этого неизвестного мне Эстарба представляет собой пыточную камеру для женщин определенного рода занятий. - А где? - если Фарамон знает, где Татьяны нет, то почему бы ему не знать, где она есть? Или будет - пророк он, в конце концов, или не пророк? - Где, где...- запричитал неожиданно Фарамон.- Неопределимо! Нет ответа! Лучано Грапетти! Полный веер! На весь круг! Он затряс головой и умолк. Надо ли было понимать это так, что Таня находится сейчас там же, где ее муж, а где сейчас находится ее муж, Фарамон сказать затрудняется? Полный веер - лучше не скажешь. Впрочем, я бы выразился иначе, было такое старинное ругательство, но у меня сейчас совершенно вылетело из головы, какая часть тела использовалась в нем в качестве существительного. Спрашивать для того лишь, чтобы получать нелепые ответы, было бессмысленно, и я отключил связь, не попрощавшись. В конце концов, я и не знал, принято ли прощаться в обществе местных пророков. На вопрос о том, где расположен дом Эстарба, информ ответил прямо и честно: нет такого дома в схеме жилого фонда, а равно в списках нежилых помещений или иных конструкций. Похоже, что либо я опять не понял того, что имел в виду Фарамон, либо пророк пользовался какими-то местными названиями, не вошедшими в реестр, составленный земной администрацией на Альцине. Я задал информу общий поиск по вектору связи госпожи Ландовской и госпожи Шабановой и немедленно получил ответ: обе женщины отключили свои личные информы, но медицинские браслеты показывают, что и Ванда, и Татьяна находятся в полном здравии. В полном здравии - где? Где, где...- как сказал господин пророк Фарамон. Я все делал не так с самого начала. Нужно было не изображать из себя то журналиста, то идеалиста-комконовца, а сразу связываться с местным отделением КОМКОНа-2, приставлять наблюдателей сначала к Татьяне, а потом и к Ванде, и следить за каждым их шагом. Тогда я сейчас не находился бы в глупейшем положении. Нет, не мог я этого сделать. Я приехал на Альцину, имея определенные инструкции Экселенца, которые он, кстати, до сих пор не отменил. Я не имел права выходить ни на кого из моих коллег. Я должен был действовать сам. Все это было глупо. Я не мог исключить даже, что Экселенц по иным каналам давно уже поставил наблюдение за моими подопечными и сейчас лучше меня знает, где они находятся и что делают. Но не говорит. У него своя стратегия и своя тактика, которую я порой абсолютно не понимаю. Не понимаю даже тогда, когда проблема оказывается решенной. Экселенц обычно отделывается фразой "Так было нужно, сынок", и мне не остается ничего иного, как, поджав хвост, отправляться в свой кабинет и на досуге обдумывать, какое из моих личных действий помогло решению задачи и помогло ли вообще, и почему отсутствие полной информации не всегда вредно для дела, а иногда очень даже полезно. В сложившейся ситуации я мог сделать три вещи: во-первых, отправиться к Ландовской лично и в обществе Фарамона ждать ее возвращения; во-вторых, отправиться к Шабановой-Грапетти и ждать ее возвращения на скамеечке перед домом; и в-третьих, отправиться искать женщин куда глаза глядят. Я выбрал вариант номер один по трем причинам. Во-первых, в дом Ландовской, в отличие от дома Татьяны, я мог войти. Во-вторых, Ландовска, по моим впечатлениям, играла в этой истории роль, существенно большую, нежели бедная Таня, беспокоившаяся о судьбе мужа. И в-третьих, если Фарамон не покинул гостеприимный дом, я смогу, коротая время, задать ему еще несколько вопросов. x x x Я отправился на "стрекозе", как и в первый раз. Мне хотелось подумать. Собственно, последние сутки я, в основном, занимался только тем, что думал. Но мне казалось сейчас, что все мои предшествовавшие мыслительные конструкции были скроены на скорую руку и представляли собой набор штампов. Синдром Каммерера. Синдром Сикорски. Штамп КОМКОНА-2. Штамп современного обывателя. Штамп специалиста по научной криминалистике. Обычно этих штампов бывает достаточно для того, чтобы сделать нужные (и правильные!) выводы - в конце концов, в подавляющем большинстве случаев наша жизнь состоит из набора блоков, которые варьируются подобно сюжетным конструкциям беллетристики. Я читал, что лет двести назад было обнаружено, что все сюжетное многообразие мировой литературы состоит примерно из тридцати или сорока (не помню точно) блоков. И не более того. Миллионы произведений, в том числе и гениальных, - и сорок камней, из которых все это многообразие сложено. Между тем, литература лишь отражает жизнь. Отсюда следует, что и жизнь наша, как бы она ни была сложна и удивительна, складывается все из тех же блоков-сюжетов, и, как бы мы ни тщились доказать обратное, тот, кто следит за нами оттуда, сверху, будь то Высший разум, Странники или иная сверхцивилизация, с усмешкой отмечает наши потуги, втискивая уникальные переживания личности в стандартный блок номер семнадцать. Или двадцать четыре. Сейчас я, скорее всего, рассуждал, следуя сюжетному блоку номер тридцать девять. Что-нибудь, наверняка близкое к концу списка. И дальше - пустота. Так мне казалось, когда я подходил к дому Ландовской и, надо полагать, заблуждение мое было столь же велико, сколь велика была уверенность в том, что для решения проблемы мне непременно нужно выйти за рамки сорока сюжетов и придумать свой, сорок первый. Которого вовсе и нет в природе. Фарамон сидел на диване в той же позе, в какой я видел его полчаса назад во время телевизита. В мою сторону он даже головы не повернул, сказал в пустоту: - Кофе. Чай. Сами. Будете ждать. Первые три предложения не нуждались в интерпретациях. В последнем я засомневался: имел ли в виду Фарамон вопросительную интонацию или просто констатировал факт? Поскольку он был пророком, то, вполне вероятно, предвидел, что мне придется-таки сидеть здесь в его обществе, и потому мог и не задавать ненужного вопроса. - Вы будете пить чай или предпочитаете кофе? - я взял на себя роль хозяина. - Нет,- отозвался пророк.- Не пью жидкости. Опасно. Я пожал плечами. Вполне возможно, что питье чего бы то ни было отрицательно сказывалось на метаболизме местной фауны, включая ее разумных представителей. Хотя и сомнительно. Я приготовил себе чай и, пригубив, понял, что совершил ошибку - это был настой из местных трав и высушенных листьев, обрывки которых плавали в чашке, будто мусор в сточной канаве. Вкус был соответствующим. Но, поскольку Фарамон прервал медитацию и принялся разглядывать меня с бесцеремонной откровенностью исследователя-натуралиста, я надел на лицо маску удовольствия и пил эту бурду, будто нектар с полей Леониды. - Почему опасно пить жидкости? - спросил я, осушив чашку до дна. - Мешает. Не могу. Только завтра. Что - завтра? Завтра можно будет пить? Может, у него пост? Какой-то ритуальный праздник? - Скажите, уважаемый Фарамон, вы можете мне сказать как можно более односложно, знаете ли вы, что произошло с Лучано Грапетти? - Да,- не замедлил с ответом пророк. И добавил, чуть подумав: - Но нет. Ответ, достойный Нострадамуса. Масса интерпретаций, и все верные. - Почему "да"? - спросил я.- И почему "нет"? - Да - что. Нет - где. И почему. - А еще есть "когда", - подсказал я. - Когда? - с подозрением переспросил Фарамон.- Не ответ. И не вопрос. Истина. Так. Попробую интерпретировать. Он знает, что произошло. Не знает, где произошло то, что произошло. А когда - вообще нет смысла спрашивать, это и так известно. Если, конечно, я правильно понял. По-видимому, лучше всего задавать Фарамону такие вопросы, на которые он мог бы отвечать "да" или "нет". Причем без возможности свернуть на "да, но нет". - Лучано Грапетти,- сказал я,- покинул планету по своей воле? - Да,- пожал плечами Фарамон и посмотрел на меня, как на ребенка, который неожиданно для взрослых наделал в штанишки. - Он знал о том, что звездолету "Альгамбра" угрожает опасность? - Да. Но нет. Ну вот, опять... Как же мне разделить этот вопрос на два, чтобы получить два разных ответа? На мой взгляд, вопрос был подобен элементарной частице, разделить которую можно, только уничтожив ее свойства. Попробую иначе. - Звездолету угрожала опасность? - Да,- Фарамону казалось, что это очевидно. - А Грапетти? - Да. Но нет. Еще один полный оборот. - Кто-нибудь,- задал я вопрос, абсолютно риторический,- знает, что происходит на этой планете? - Да,- ответствовал Фарамон. - Таки да? - тупо спросил я. - Да,- Фарамон ответил, будто одним ударом забил в доску гвоздь. Я решил, что исчерпал вопросы типа "кто знает?" и "знает ли?", и перешел к другой группе. - Грапетти жив? - Да. - Его жизни угрожает опасность? - Да. Но нет. - Если опасность есть, она исходит от человека? - Да. О, это уже нечто конкретное! - Вы можете назвать имя? - Да. Но нет. - Однако вы его знаете? - Нет. Не знает, но может назвать. Правда, и не может тоже. Чушь. Или я опять задал вопрос не по существу? - Послушайте,- сказал я, решив идти напролом,- может, вы думаете, что опасность для жизни Грапетти исходит от меня лично? - Нет,- сказал Фарамон с откровенным изумлением в голосе. - Тогда - от Тани? - Нет! - От Ванды Ландовской? - Нет! Что мне теперь, перечислять все население Земли и исследованного Космоса? Стоп, есть ведь люди, с которыми... - От Корнея Яшмаа? - Нет! - Рахмана Аджеми? Мелии Глоссоп? Алекса Лурье? Татьяны Додиной? Матильды Геворкян? Ганса Фихтера? Корнея Яшмаа? Джорджа Полански? Восемь раз Фарамон сказал "нет!" и, по-моему, окончательно подорвал свое здоровье. Откинувшись на спинку дивана, он закрыл глаза и отрешился от мира. - От Рудольфа Сикорски? - спросил я по инерции, почти уверенный в том, что уж теперь-то услышу "да". Фарамон не реагировал. Дышал он ровно, возможно, спал. Я встал и подошел к домашнему терминалу Ландовской. То, что я собирался сделать, было, вообще говоря, нарушением закона, и, если бы Ванде захотелось доставить мне неприятности, она бы легко это сделала. Но у меня просто не было иного выхода. Я разблокировал систему и ввел свой личный код, поставив гриф "0" для получения информации. Меня интересовали две вещи: профессиональные файлы госпожи Ландовской (они должны были присутствовать наверняка) и ее личные записи (мне почему-то казалось, что женщины подобного типа не могут жить, не записывая в дневник свои соображения, жизненно важные для человечества). Уровень, куда Ландовска запрятала то и другое, располагался, по-моему, где-то в центре компьютерного мироздания. Во всяком случае, моя программа сначала провалилась в киберпространство общепланетной сети и долго (минуты три - и это при полной загрузке!) шарила в ней прежде, чем натолкнулась, наконец, на подобие колодца, на дне которого и находились личные файлы госпожи Ландовской. Не став дожидаться, пока программа опустится до нужного мне уровня по лестницам декодирующих подпрограмм, я вытащил из-под панели терминала шарики биодатчиков, налепил их себе на мочки ушей и вошел в киберспейс, оказавшись практически без привычного модального перехода на краю пропасти. Пространство вокруг было черным, как мироздание в момент акта творения - ну, это естественно, я ведь отрубил все каналы, по которым файловая система Ландовской связывалась с виртуальным окружением. Пропасть, в которую мне предстояло опуститься, выглядела жерлом действующего вулкана, из нее несло жаром, пахло паленым, но свет, который шел изнутри, был не красным, как следовало бы ожидать, но сине-зеленым, будто на дне плескался океан, а не кипела лава. Моя программа уже опустилась на несколько уровней и проложила для меня дорогу в виде прорубленных в вертикальной стене ступеней. Ждать у меня не было времени, хозяйка могла вернуться, и я бросился с обрыва вниз, рассчитывая, что ведущей программе ничего не останется, как ринуться следом, а точнее - чуть впереди меня, опережая на одну раскодировочную подпрограмму. Это было опасно - если возникнет сбой (вполне возможный при столь варварском обращении с многоярусным киберспейсом), то мое сознание просто вывалится на поверхность, в самой же системе могут возникнуть необратимые изменения: я больше не смогу получить никакой информации - любой компьютер будет воспринимать меня как чужака. Ну и ладно. Вернусь на Землю и восстановлю допуск, сейчас нужно плавно опуститься и... Плавно не получилось. Один подпрограммный уровень - не та подушка, на которую имеет смысл падать с высоты десятого этажа. Мозг будто стянуло обручем, боль была страшная, но и прошла быстро. Я увидел себя стоявшим на дне колодца. Стены были гладкими и синими - значит, я не нарушил ни системы кодов, ни содержания базы данных. В обе стороны вели два тоннеля, вход в которые был закрыт заглушками. Заглушки можно было открыть, подобрав ключи, но у я не хотел терять время. Я ударил кулаком, брызнули осколки, и проход открылся. Несколько шагов, и я оказался в просторном кабинете, стены которого представляли собой панно с изображением эклиптического круга Альцины. Профессиональная мастерская астролога. Не то, что мне нужно в данный момент. Я отступил и ударил по другой заглушке. Второй коридор оказался чуть длиннее, и... Когда бьют по голове, это всегда болезненно. Даже, если находишься в виртуальном мире. x x x Открыв глаза, я обнаружил, что сижу под тенистым деревом. Было тепло, даже жарко. Голубое небо бесконечной высоты. Густая тень - черная, как вечность. Я поднял руку, чтобы пощупать затылок (мне казалось, что там должна быть рваная рана), и неожиданно обнаружил, что совершенно обнажен. Более того, тело было не моим. Мне, Максиму Каммереру, руководителю Отдела чрезвычайных происшествий Комиссии по Контролю, месяц назад исполнилось 43 года. Мне, сидевшему под деревом, было от силы двадцать. - На, поешь, очень вкусно! - сказал тоненький, но одновременно глубокий, как Марианская впадина, женский голос, и я увидел гибкую руку, появившуюся из-за моей спины. На изумительно красивой ладони женщины лежало яблоко, форма которого и цвет наводили на мысль о том, что, если и вкус будет столь же совершенным, то существует лишь одна возможность достичь вечного блаженства - съесть этот плод. Я обернулся. Улыбка, возникшая на моем лице, была, несомненно, улыбкой идиота. Могло ли быть иначе? Рядом сидела обнаженная женщина. Она была совершенна. Точнее, она была совершенна ровно настолько, чтобы соответствовать моим представлениям о женской красоте. Черные волосы до плеч. Карие глаза. Ямочка на подбородке. Крепкая грудь, будто две церковные маковки. - На, поешь,- повторила женщина и улыбнулась. Из-за ствола дерева на мгновение появилась и тут же исчезла хитрая мордочка, и я сразу пришел в себя. Модельный мир. Ситуация выбора в компьютерной игре, куда меня вовлекли против воли. Почему именно эта игра оказалась запечатанной и помещенной на дно блокированной памяти в виртуальной системе госпожи Ландовской, мне еще предстояло выяснить, хотя я был почти уверен в том, что к решению иоей проблемы именно эта ситуация отношения не имела. Но, не отреагировав должным образом на приглашение Евы, я, Адам, вряд ли мог сделать хотя бы один шаг - и даже мой личный код-допуск не смог бы помочь по той простой причине, что все, что могло быть этим кодом взломано, было уже взломано, и дальнейшее зависело не от мощности системы, а от моей личной сообразительности и понимания ситуации. Я мог протянуть руку и взять яблоко из руки Евы, но мог и отказаться. Мог, к примеру, встать, обойти дерево, за которым ждал результата своего эксперимента Змей-искуситель, и прямо спросить у этого нахального пресмыкающегося, зачем ему нужен этот искус. Нет, "зачем" - это понятно. Нужно спросить, что произойдет, если я откажусь от яблока, поскольку вообще не ем фруктов. Ева смотрела на меня требовательно и, в то же время, лукаво. Она не спрашивала, хочу ли я надкусить поганый плод. Она сказала "на, ешь" и ждала, что я исполню ее желание. По сути, выбор мой состоял вовсе не в том, чтобы съесть или не съесть яблоко и - совершить или не совершить грехопадение. Грехопадение уже было совершено, на кожуре ясно видны были следы Евиных зубов. От моего поступка ровно ничего не зависело. Я мог взять яблоко и съесть - и Творец прогнал бы нас с Евой из Рая за нарушение Его воли. Я мог ударить Еву по прекрасной руке, и яблоко покатилось бы в сочную зеленую траву, доставшись тем, кому и было изначально предназначено, - червям. Но Ева была бы все равно изгнана из Рая за нарушение Его воли, и мне ничего не оставалось бы, как последовать за ней. Точнее - пойти с высоко поднятой головой впереди своей половины. Потому что я отвечал за поступки Евы перед Творцом. Из моей сути была создана мне женщина. И именно мое, а не собствнное, невысказанное и даже непродуманное, желание Ева выполнила, сорвав плод. Единственное, что я мог сделать сейчас во искупление греха, это - убить Еву. Хотя бы вон тем кривым поленом, которое валялось неподалеку, будто специально созданное для убийства и оставленное Творцом на видном месте. Я убил бы не Еву, не первую женщину. Я убил бы ту свою суть, которая изначально была греховной. Ту суть, которую Творец намеренно отделил от меня и немедленно поставил эксперимент, желая проверить, действительно ли я, Адам, первочеловек, лишился всего греховного, что было во мне. Действительно ли, удалив женское начало, Творец получил во мне самое совершенное свое создание. Чтобы доказать свою верность Ему, я просто обязан был лишить Еву жизни. Уничтожить грех в самом его зародыше. Любое другое решение было половинчатым и потому решением проблемы считаться не могло. Оставив Еву жить, я, даже отобрав яблоко, даже ударив жену свою, даже прочитав ей дюжину проповедей о пользе воздержания, все равно стал бы соучастником греха, ибо сама суть греховности, выделенная из меня, - Ева, жена моя,- продолжала бы существовать, и не сегодня, так завтра нашла бы повод для новой провокации. Ситуации выбора в действительности не существовало. Выбора не было - я обязан был убить. Но убить я не мог. Нет, не потому, что заповедь "не убий" тоже была Его указанием - прямым и точным. Заповедь эта стала нравственным императивом гораздо позднее, а сейчас, в Раю, отягощенном одним-единственным грехом, убийство не могло быть оценено Им как грех. По очень простой причине: убивая Еву, я не убил бы человека. Не убил бы женщину. Пока между нами еще не существовало никаких человеческих отношений (кроме единственного обращения "на, ешь!"), Ева была не женщиной еще, но лишь формой женщины. Содержание же, суть Евы, были моими. Тем, что Творец извлек из меня и что еще не успело измениться, живя собственной жизнью. Убив Еву, я убил бы свою суть. Убив Еву, я убил бы себя, поскольку, лишенный сути, не мог бы жить. Творец создал меня - человека,- потратив целый день. Он сказал "и вот хорошо весьма". И я, самое совершенное Его создание, сразу же покончил бы с собой, доказав Создателю, что труд его был напрасен. Я протянул руку и взял яблоко. Я улыбнулся Еве - моему отражению-антиподу - кислой улыбкой, куда более кислой, чем оказался вкус плода, когда я вонзил в него зубы. Змей-искуситель захихикал за деревом. Ему казалось, что он унизил Творца. Бедняга. Он выполнил Его волю, сам о том не подозревая, - только и всего. Яблоко хрустело на зубах, мягкая рука Евы перебирала мне волосы, и я не ощущал ничего, кроме тихого бешенства. Я терпеть не могу ситуации, в которых выбор предопределен. Особенно ситуации, когда предопределенность выбора становится понятной лишь в тот момент, когда ты собираешься совершить действие, изначально запрещенное и неосуществимое. Если Ландовска играла в эти игры со своими клиентами, я не хотел бы стать ее клиентом. Если она играла в эти игры сама с собой, мне было ее жаль - нелепо играть в игру, в которой от игрока ничего не зависит. Я доел яблоко, встал и, не глядя на Еву, пошел искать выход из Рая. Я знал, что Ева, моя суть, последует за мной, потому что выбора не было и у нее. Мягкая трава щекотала пятки. - Эй,- сказал я вслух, обращаясь то ли к госпоже Ландовской, то ли непосредственно к компьютерной программе,- нет ли чего-нибудь поинтереснее? И желательно без теологических экскурсов! x x x Меня поняли буквально. Я стал Вселенной. Я был сжат в математическую точку. Для меня не существовало времени, потому что никакие процессы не происходили. Для меня не существовало пространства, потому что математическая точка не обладает измерениями. Что при этом могло означать самое понятие "существования" я не в силах был определить, поскольку для описания понятия пришлось бы выйти за его пределы, а это было невозможно. Я был, и меня не было. Нормальное противоречие, для решения которого изначально существует лишь одна альтернатива, один выбор. Быть или не быть. Да? На самом деле выбора не было. Я не мог выбрать "не быть" по очень простой причине: тогда некому было бы разбираться в последующих альтернативах, игра потеряла бы смысл - главный игрок признал бы свое поражение, не сделав даже первого хода. Значит - быть. И стало так. Кокон взорвался, возникло пространство, события понеслись, последовательность их стала временем. И ничего в этом процессе от моего выбора не зависело тоже. Все было предопределено начальными и граничными условиями в момент взрыва, и состоянием вещества, и состоянием полей, и даже принцип неопределенности, возникший одновременно с Мирозданием, не мог повлиять на выбор пути развития Вселенной. - Эй,- сказал я, обращаясь к компьютеру, будто к партнеру в шахматы, который с самого начала принялся жульничать, оставив противнику для игры только одну пешку и окружив ее со всех сторон своими тяжелыми фигурами, создав ситуацию цугцванга.- Эй, нельзя ли играть без форы? Я тоже хотел бы сделать ход! Сказал и только тогда понял, что компьютер вовсе не создавал для меня обычных игровых ситуаций. Не стала бы Ландовска запечатывать на дне колодца, будто смерть Кощея, некую игру, в которую играла на досуге. Она имела, что сказать, и сказала то, что имела. Теперь это было очевидно. В начальных ситуациях создания Мира - в материалистической и идеалистической их трактовках - проблемы выбора не было. Задана была не только начальная ситуация, но и вектор развития. Единственный и не зависящий от человеческой воли. Похоже, что компьютер следил за ходом моих мыслей, и для общения с ним мне не нужно было кричать. Едва я сделал свой вывод, игровая ситуация резко изменилась. Ощущение было болезненным, а мир, в который меня ввергла программа по воле Ландовской или, возможно, вопреки ей, оказался ужасен. x x x Я стоял перед большим плоским камнем и в правой руке сжимал нож. Хороший нож, из обсидиана, обточенный до той степени остроты, когда уже не нужно думать, удастся ли совершить этим ножом то, для чего он был предназначен. Я стоял перед большим плоским камнем, а на камне лежал лицом вверх юноша лет семнадцати. Юноша смотрел мне в глаза, он ждал. В глазах не было ни страха, ни покорности, ни ненависти, - только любовь. Мой сын Ицхак любил меня, отца своего Аврама. Он готов был принять смерть от моей руки, поскольку выбора у него не было. Я не предоставил собственному сыну права выбора. Право это было только у меня. Творец потребовал, чтобы я принес ему в жертву сына своего Ицхака. Я мог исполнить требование, но мог и отказаться. Он не сказал об этом прямо, но я знал, что Творец испытывает меня. Он хочет знать, насколько я верен Ему, насколько люблю Его, насколько покорен Его воле. Я мог выбрать. Принести сына моего в жертву, как требовал Творец, - доказав свою безусловную верность. Или отказать Ему в этой жертве, возвысив свою гордыню до предела, далее которого путь мой в этом мире стал бы непредсказуем, ибо никто не смог бы предвидеть всех последствий Его гнева. Отдать сына и следовать дальше по пути ясному, предсказуемому на многие века - пути верности Ему, единения с Ним. Только на этом пути смогут существовать Пророки. Или нарушить Его волю, сохранив Ицхаку жизнь, лишиться Его поддержки, - и путь мой, и путь всех потомков моих станет неясным, скрытым во тьме времен. Я мог выбрать между Смыслом и его отсутствием. Правда, выбор этот означал и другое - рабство или свободу. Стать Ему рабом и видеть дорогу впереди. Или стать свободным, но погрузить будущее рода в туман неведения. По сути, выбора не было и здесь. Я мог рыдать, я мог рвать на себе остатки волос, я мог проклинать Его, зная, что вопли мои, достигнув Его уха, никак не смогут изменить Его решения подвергнуть меня этому испытанию. Я занес над Ицхаком нож и, опуская лезвие, проклял Его самым страшным проклятием. И в это мгновение я прозрел. Нож опускался медленно-медленно, рука моя будто лежала на мягкой пуховой подушке и продавливала ее, а память ринулась вверх, и я увидел, что произойдет со мной в следующее мгновение, и через год, и через десять лет, и что случится с сыном моим Ицхаком, и с именем моим, которое мне предстоит изменить, добавив к нему всего одну букву, и с племенем моим, и со всеми людьми, к моему племени не принадлежащими, - через год, сто, тысячу лет, и еще позже; я увидел города, страны, корабли, ракеты и бомбы, я увидел все, что, как мне казалось, видел и раньше, но, все же, никогда не видел, потому что ничего еще не произошло, все только предстоит, и все будет именно так, как я увидел, потому что решения определяют путь. Это было не мое решение, но выполнить предстояло - мне. Твердая рука перехватила мою ладонь, когда острый кончик лезвия коснулся груди сына моего Ицхака там, где сквозь кожу видна была слабая пульсация сердца. Он. Он остановил меня. Он не позволил мне. Он испытал меня, и я выдержал. Я был покорен Ему. И Он позволил мне увидеть будущее. Будущее, о котором я никому не смогу рассказать... Нож выпал из моей руки, и я заплакал. x x x Виртуальная реальность оказалась выполнена настолько профессионально, что я ощутил вкус соли на губах. Я слизнул собственные слезы и подумал, что Ландовска слишком увлекается историей религий. Наверняка на самом деле все происходило иначе, и, если кто-то из древнееврейских пророков когда-то стоял перед дилеммой Аврама, то причиной наверняка было не испытание, предложенное Творцом. Причина была сугубо земная. Должно быть, компьютер ощутил мое сопротивление. Что-то переключилось, мир сначала вспыхнул белым, а потом излился черным, и в смешении этих двух цветов возникла комната. Келья. Высокий потолок. Большой дубовый стол, заваленный листами пергамента. Перо в моей руке. И мне опять предстояло выбрать. В игре явно просматривалась система. Программа ставила передо мной ситуации выбора, взятые из истории человечества и Вселенной. Более того, программа убеждала меня, что в предложенных ситуациях выбор был чрезвычайно прост, поскольку его не существовало вовсе. Программа желала, чтобы я сделал ход, но не предоставляла мне такой возможности, лишая игру смысла. Чего она хотела от меня сейчас? Мое имя было - Мишель де Нострадам. Я сидел, откинувшись на высокую спинку жесткого стула, и прозревал будущее. Я наблюдал. Я не вмешивался в ход событий (да и как бы я мог это сделать?), но от моего дыхания что-то непрерывно менялось в этих картинках, и я никак не мог ухватить суть. Я не понимал того, что видел. Я должен был это описать, но у меня не было нужных слов. Я должен был назвать даты, сроки, страны, но все это ускользало, расплавлялось в намеки, сползавшие с кончика пера на пергамент и оставлявшие свой след в форме странных четверостиший, возникавших, будто отражения виденных мной картин. Отражения получались кривыми, и иными быть не могли. Я увидел, как ровно через двести тридцать лет в Париже поведут на эшафот французского короля, я заглянул в его расширенные от ужаса глаза, но, когда я обмакнул перо в чернила и занес руку над пергаментом, видение расплылось, оставив в мозгу нечеткий отпечаток, а в памяти - затухавший след. И я сумел только вывести: "Ночью через Королевские вороты в путь отправится она, Королева, белый драгоценный камень, и Король, весь в сером, Путь через Варенн - неверный путь, и выбор Капетинга Приведет к огню и буре, крови и ножу..." Перечитав написанное, я и сам не понял, что означали эти слова на самом деле. Варенн? Почему - Варенн? Со злостью на себя я отбросил перо и, шепча какие-то странные слова, которые всегда приходили мне на ум в такие мгновения, погрузил свой взор в такую даль времен, в какую мне прежде пробиться не удавалось. Я хотел испытать себя. Я мог умереть от такого испытания. Но я должен был понять свой предел. В тысяча девятьсот девяносто девятом году от рождества Христова я узрел страшную войну между мусульманами и христианским миром. Я видел десятки странных металлических птиц, взлетавших в воздух на огненных хвостах. Я видел, как плавятся камни в моем родном Париже, и как проваливается сквозь землю прекраснейшее здание собора Святого Петра в Вечном городе, и как птицы, взлетевшие, чтобы поразить хищников, плюют огнем на мечети Багдада, и как корчатся люди в этом всесжигающем пламени, но, когда я поднял перо, мозг мой опустошился, и только слабый намек на грядущие события перетек на пергамент, оставив трудно объяснимый след: "Объявится в Испании король, король великий, И покорит он Юг своею силой, И полумесяц скроется в тумане, И люди Пятницы сдадут свои знамена..." Господи, - крикнул я, - почему ты так поступаешь со мной? Почему я, Мишель де Нострадам, зная все, ничего не могу сказать? Не первый и даже не сотый раз я задавал Господу этот вопрос, но отвечал всегда сам - с тех пор, как ответ впервые пришел мне на ум. Я неоднократно хотел занести на пергамент и мой вопрос, и мой же ответ, но странная сила удерживала меня от этого. Послушай, - сказал я себе, - а здесь-то где выбор? Этот вопрос был новым. Мне даже показалось, что его задал не я, а голос во мне, не зависевший от моей воли. Что,- переспросил я,- что ты сказал о выборе? Ты прозреваешь будущее,- терпеливо объяснил голос. - Ты пророк. Это - ситуация. Игровая ситуация, в которой ты должен сделать ход. Но правила игры тебе не известны. Прежние правила, по которым ты пытался играть, требовали: сделай выбор. Ты пробовал. Выбор был прост, потому что не существовало альтернативы. Но сейчас нет и ситуации выбора, не так ли? Ты смотришь. Ты видишь. Ты прозреваешь. Ты пишешь. Что выбирать? Ну, как же,- удивился я. Этот выбор был передо мной всегда. Почему, скажи на милость, сегодня я вижу будущее не так ясно, как видел его в юности? Почему прежние пророки были куда сильнее меня, Мишеля де Нострадама? Почему еврейский праотец Авраам прозревал будущее человечества на десятки тысяч лет? Почему пророк Моисей прозревал будущее на тысячелетия? Почему я, Мишель де Нострадам, будучи сильнее их (я знал это, был в этом убежден), неспособен видеть дальше какой-то жалкой половины тысячелетия? Где же здесь ситуация выбора? - спросил голос. Ну, как же? - удивился я. Выбор был всегда, но разве выбирать путь должен был только я, Мишель де Нострадам? Выбирают люди. Все, сразу и всегда. Вода, вытекающая из узкой трещины в скале, не выбирает себе пути. Но, оказавшись в долине, поток растекается рекой и впадает в океан, и где же в океане - выбор? Выбора не было в скале. Но равно его нет и в океане. Просто потому, что... Боль обручем охватила голову и швырнула меня в красную пустоту прежде, чем я успел додумать мысль. Я даже не смог ухватить ее и нырнуть в боль вместе с ней. - Каммерер! - позвал глас Господень. x x x - Каммерер! - сказал голос.- Вам не кажется, что вы превысили полномочия? Я поднял руки и потер пальцами пылавшие уши. Нащупал два прохладных шарика и сдернул их. Возвращение из виртуального мира мне всегда давалось не без усилий, особенно если, как сейчас, меня выдергивали без предупреждения. Я положил чипы подключения на их место под панелью терминала и лишь после этого обернулся. Ландовска стояла, уперев руки в бока, Фарамон мирно спал на диване, а Татьяна прислонилась к дверному косяку, переводя взгляд с меня на Ванду. - Вовсе нет,- сказал я спокойно.- Я всего лишь пытался понять то, что вы от меня скрывали. - Вы до сих пор уверены, что мы от вас что-то скрывали? - удивилась Ландовска. Я промолчал, боль в висках продолжала пульсировать, хотя и с гораздо меньшей амплитудой. Я закрыл глаза, сжал виски указательными пальцами и, надавив в точках Чанга, мысленно произнес обезболивающий пароль. Пульсация прекратилась сразу, будто выключили. Подождав секунду, я открыл глаза и обнаружил, что Фарамон, проснувшись, сидит прямо и смотрит на мои манипуляции, а Ванда с Татьяной расположились за столом напротив меня и, очевидно, ожидали, когда я изложу свои обвинения. Или оправдания - это уж как смотреть. - Хотелось бы выпить,- сказал я.- После погружения у меня всегда такая сухость во рту, будто в пустыне... Удивительно, но в кухню отправился Фарамон, женщины продолжали сидеть неподвижно и смотреть на меня. Сел и я. Мы молча подождали, пока астролог-пророк принесет поднос с чашками, я отпил глоток - это оказался чуть подсахаренный сок какого-то растения, наверняка из местных, вкусом чуть похожий на сок манго, но менее мясистый и куда более приятный. Я уже успел уложить на полочках в своем сознании все, что мне показал компьютер в освобожденных файлах, успел придти к определенным выводам - тем более, что, как мне казалось, именно к таким выводам меня подталкивала и госпожа астролог. Я надеялся, что подсознание мое, обычно куда более раскованное, не пришло к иному, противоположному, заключению, и что, начав говорить, я не почувствую нелепицы своих рассуждений. - У вас мощная фантазия,- с уважением сказал я, и Ландовска сделала знак рукой, давая понять, чтобы я обходился без комплиментов, а сразу перешел к делу. - Возможно, вы и правы. Возможно, действительно, мир, Вселенная, человечество в прежние времена имели куда меньше степеней свободы, куда меньше возможностей выбора, и потому предопределенность событий была значительно более высокой, чем сейчас. Возможно. Но я не понял, какое отношение эта ваша философская идея-фикс имеет к исчезновению Лучано Грапетти, гибели "Альгамбры" и проблеме близнецов в целом. - Правильно заданный вопрос, Максим,- сказала Ландовска,- это уже половина ответа. - Тривиально,- заявил я.- Вы хотите сказать, что сейчас я задал вопрос правильно? - Почти. Вы ведь все равно не делаете различия между мной и Фарамоном. Для вас мы оба - просто жулики, паразитирующие на потребностях наименее развитой части населения. - Какие слова! - воскликнул я.- И какой пафос! Послушайте, Ванда, я ничего подобного не думал с самого начала. Меня попросту не интересовали ваши профессиональные достоинства. Я занимался и занимаюсь иной проблемой... - Не иной, Максим. Той же самой. - Лучано исчез потому, что это было ему предсказано? - Не потому что... Как по-вашему, Максим, кто из нас двоих лучше умеет предвидеть будущее - я или Фарамон? - Фарамон,- ответил я, потому что Ландовска ждала именно такого ответа. - Конечно,- согласилась она.- Цивилизация на Альцине находится на гораздо более примитивном уровне развития, чем человечество. Именно поэтому здешний пророк способен