то девушка уже прибыла. Тогда было решено не упускать момент, взяться за Шурика. Психология друга для аналитика давно не была потемками. Что полезет в игру, пользуясь моим отсутствием, сомнений не было. Так и получилось. Но надо было нейтрализовать Наталию. В новом плане место на пляже ей не предусматривалось. Сначала сам математик предложил ей заманчивый гонорар за то, что та привезет какую-то особую колоду, с поселка Котовского. Он оплачивал проезд на такси в оба конца. Давил на то, что коллекционирует колоды и получил сообщение о редком образце. Сам отлучиться не имел возможности: назначил здесь важную встречу. - Зачем мне ваши деньги, у меня у самой здесь важная встреча, - ответствовала девушка. Ее упрямство было очень некстати. Вступили грузчики. Сыграли пьяниц-ловеласов. Не помогло. Отвергла. Тогда украдкой пригрозили. Постарались нагнать ужаса. И вроде бы нагнали... Шурик поведал, что присутствие Наталии и его смущало. И он порадовался, когда она, собрав вещи, направилась с пляжа. Конечно, если бы обратилась к нему за помощью, поставил бы ловеласишек на место. Но она не обратилась: знала, что Шурик ее не жалует. Просто отыграла уход и вернулась, подойдя со стороны берега, вдоль моря. Устроилась неподалеку, скрытая крайним рядом топчанов. Выигрывая, Шурик свой успех объяснял отсутствием Наталии, сантехник и компания объяснений не имели. Игра-то была с полулохом Шуриком. Ставился под сомнение авторитет аналитика-главаря. Когда в конце концов прояснилось, что решающий фактор оказал-таки свое влияние, авторитет кандидата взмыл, но он, просчитывающий и излишние варианты, заподозрил, что кладовщик вступил с нами в сговор. После случившегося пошел на сближение с нами, чтобы проверить догадку. Догадка не подтвердилась, но это уже не имело значения. Банда, подорванная неудачей и недоверием, распалась. Кандидат примкнул к нам. И надо признать, для нас это было удачное приобретение. - Как же можно было так опоздать!? - в сердцах, беззлобно вопрошал бывший противник-интриган. - Пришел бы вовремя - теория бы подтвердилась. - На вашу теорию мы припасли свою, - ответил я и поведал ему и Шурику о выручившем нас пиковом тузе. Потом, заранее зная ответ, но желая получить удовольствие от его озвучивания, спросил у Наталии: - Чего ж ты не ушла с пляжа? Просили же люди... - Еще не хватало, чтобы я их слушалась... Мы же договорились. Как можно было так проспать? Такой сон обычно у тех, кого не мучает совесть... Глава 16 О БЛАГОРОДСТВЕ В каждом из нас, даже в самом подлянистом, смирившемся с подлостью, живет потребность в благородных поступках. Своих, конечно. Другое дело, что возможность эти поступки совершать весьма ограниченна. Ни денег, ни ситуаций подходящих, ни публики благодарной. Нормальному гражданину, вздумавшему проявить себя на поприще благородства, не развернуться. Шулера - везунчики. Их поле деятельности - благодатная почва для реализации этой человеческой слабости. Потому и пестрят произведения о шулерах эпизодами, полными благородства. И писатель реализует скрытые фантазии, и читателю - бальзам на душу. Не хочется и мне своего читателя огорчать. Да и незачем. Все правильно. Не доводилось встречать ни одного шулера, который бы не выкинул, хотя бы самый махонький, самый завалящий благородный фортель. Другое дело, что каждый из них, шулеров, будучи совершенно не против того, чтобы поступок стал широко известен, чаще всего о нем помалкивает. Наверняка с тоской. Этими фортелями не принято задаваться. Репутация благородного жулика весьма актуальна и для тех, у кого совесть, как удачная жена - не скандальна и ко всему привычна, кто отличился на поприще бессовестности. Так сказать: "Обойдусь без необходимого, но не обойдусь без лишнего". В чем отличие благородного поступка от поступка нормального, совершенного просто по совести? Думаю, только в необязательности. Благородный поступок имеешь право и не совершать; претензий со стороны морали не будет. Конечно, со стороны своей морали. Так что каждый раз, когда наработавшийся, утомленный "катала" прощает фраеру хоть часть проигрыша - он поступает благородно. Каждый раз, когда "катала" по какой-либо уникальной причине отказывается играть с фраером, уже готовым к употреблению, - он поступает сверхблагородно. Каждый раз, когда "катала" по какой-либо уж совсем фантастической причине решается фраеру проиграть, - он поступает... Этот поступок названия не имеет. (В последнем случае - насчет "каждого раза" - погорячился. Поступки, не имеющие названия, встречаются крайне редко.) Возможности проявить себя ограничиваются не только "выигрышами-проигрышами". И в окрестностях мира игры предостаточно поводов... Регулярно в Одессу наведывался николаевский бизнесмен. Интеллигентный, горбоносый еврейчик. Мелкий торговец книгами. Нахальный такой торговец. Нахальный и настойчивый. Нахальный потому, что в каждый свой приезд непременно отмечался на пляже. Безрассудно лез в игру. Проигрывал, впрочем, с оглядкой, не все до копейки. Такая традиция у него сложилась: оставлять навар одесским пляжникам. Почему настойчивый?.. Потому что настойчиво заявлялся на пляж с тяжеленной сумкой, полной книг. С пляжа возвращался не только без денег, но и без сумки. Сумку у него непременно крали. Не помню ни одного случая, чтобы он явился без сумки, и не вспомню, чтобы ушел с ней. Вот такая преданность привычке. Теперь - о том, кто крал. Витька Барин - жилистый, белесый, пожилой жулик с лицом несколько надменным, изможденным глубокими морщинами, ироничным. Витька был из тех, к кому я относился с симпатией, на кого, без сомнения, мог положиться. Несмотря на внушительное тюремное прошлое (восемь "строгого"), Витька успешно освоился с уставом вольной игры. Был вполне уважаемым "каталой". Но время от времени подрабатывал и по своей побочной специальности. По случаю приворовывал. Дались ему эти сумки... Может, тоже настойчивость демонстрировал? Во всяком случае крал усердно. Даже другие дела откладывал по случаю визита николаевского. И ведь после второй попытки мог уже успокоиться. В сумках оказывались только книги, и то такие, которые на лотках не брали. Какая-то мистика, философия... Сбрасывал сумки в сарай (жил в частном доме) и в следующий приезд снова шел на дело. Нравился мне этот момент... когда бизнесмен игру заканчивал. Расплачивался, аккуратно, деловито пересчитывал оставшиеся деньги, прятал бумажник... И начинал шарить рукой под топчаном. Потом усаживался на корточки, заглядывал под топчан, сокрушенно произносил: - Ну вот. Опять. После этого вежливо пожимал партнерам руки и налегке направлялся к лестнице. Хрупкий, интеллигентный, сосредоточенный. Однажды бизнесмен забыл бумажник в сумке. (Говорю же: нахальный.) Барин привычно сумку спер. И обнаружил в бумажнике стопку пригласительных. На свадьбу бизнесмена. На ближайшую субботу. (Дело было в пятницу.) Когда в этот раз интеллигент сунул руку под топчан, он с удивлением наткнулся на сумку. И с удивлением обнаружил вокруг топчана и за ним целый штабель пропавших сумок. Наполненных книгами. Рассчитаться в этот день ему было чем, потому что деньги оказались на месте, в бумажнике. Понравился мне и этот момент. Несмотря на то что всем нам пришлось помогать. Сумки до такси тащить... Не знаю, этот пример из разряда благородных или - курьезов?.. Следующий - точно показатель благородства... Еще и потому, что исходил от Маэстро... Освободился из нашей, одесской тюрьмы знатный авторитет. Карточный авторитет. Я его и не знал по молодости. (Сел до моего карточного совершеннолетия.) Слышал, правда, о нем, но слухи не были такими уж поражающими. Появляется на пляже... Коротко стриженный, с запавшими глазами, злобный. На топчане сидит рационально, по-тюремному, скрестив ноги и опустив плечи. Картами шелестит. С ним женщина. Под стать ему, из тех, которые ждут не слишком преданно, но дожидаются. Может быть, потому, что больше никому не нужны. Из тех, кто в жизни во всем подражают милому. Оба - подпитые, бутылка початая - между ними, на топчане. Авторитет что-то брезгливое сквозь зубы цедит, женщина с готовностью подхихикивает. Омерзительная картинка. Помаленьку фразы наливаются громкостью и слышно, как милый поносит окружающих. И их "фраерское счастье". Тут появляется Маэстро. Они, конечно, знакомы, здороваются за руки, общаются. Явно есть что вспомнить. Общее. И Маэстро выпил. Дальше обнаруживается, что этот злобный уже поносит Маэстро. Снисходительно похлопывает учителя по плечу, громко, чтобы мы все слышали, поучительно излагает: - Фраер - он и есть фраер!.. Это тут, среди них ты - крупный фуцын, а на зоне... На зоне - игра серьезная. Не мне тебя учить... И бабенка его хмельная, знай себе хихикает. Маэстро кивает, пресс денег достает. - Бабки тебе не помешают, - говорит. И жертвенно соглашается: - Ладно, выигрывай. ...Как эта баба причитала, в ноги Маэстро бросалась. После того, как он нефраера на нереальные сотни тысяч нагрузил. Как умоляла не губить. Тот, надо отдать должное, сидел в той же позе и так же зыркал глазами. Только теперь уже по поводу фраеров и фуцынов не высказывался. Молчал. Только с зоны, понимал: "фуфлыжник" - хуже опущенного. Маэстро долго не реагировал. Сидел, тоже по-турецки скрестив ноги, тасовал колоду и со снисходительной нежностью взирал на лысого. Потом встал, молча одним движением разорвал несколько карт. И стало ясно: долг прощен. Направился к нам. Подойдя, заговорил в своей ернической, игривой манере. О чем-то несущественном, о том, как вчера отмазывали у ментов Душмана, помочившегося на колесо милицейского "бобика". И больше не смотрел в сторону разом стихшей, засобиравшейся женщины и спасенного ею авторитета... Как не вспомнить историю с Сашей? Впервые увидел Сашу на пляже. Коляску его катил молодой парень, вида шустрого и преданного, рядом преданно тоже семенила маленькая рыжая дворняжка с, загнутым кверху хвостом. И первое, что подумал, это то, что когда-нибудь Саша на коляске с пацаном этим и дворняжкой преданными и будет мне вспоминаться, как символ времени. Сашу любили. Пальцы его, тонкие, нервные, в перстнях; зрачки - огромные, проникающие, не смирившиеся - завораживали. Так вот, когда один из вполне матерых игроков попытался отказаться от своего проигрыша, оставшись должен Саше, такая бригада неожиданно даже для Саши встала против матерого, что... Я за своих гордостью проникся. Ведь и те встали, кто всегда отсиживался, кто славился скользкостью. Хочется и о себе что-нибудь вспомнить. Пофорсить. Дело было не в Одессе - в приодесской курортной зоне. Побережье тревожили две юные особы, эротического, журнального типа. Особы эти прибились на время к нашей компании, но чего-то поотвергали всех. Чем-то или кем-то, похоже, напуганы были. Отмалчивались. На следующий день после их неприживания подбегает на пляже одна, нервно просит помощи. Надо сказать, что побережье было возбуждено и еще одной парой: уголовничков щварценеггеровского типа. Парочки пересеклись: уголовнички нагнали жути на журнальных. Отказать было противно, не уснул бы потом. Подхожу к их подстилке, на которой по-хозяйски восседают эти типы. Один сразу жужжать начал, "на дух" брать. Другой работал под своего парня. - Ну что ты, - говорит приятелю. - Может, ниче парень, - про меня, - может, в карты играет. Банальный трюк склонить жертву к игре. - Чего ж, - говорю, - нет! - Почем играем? - сразу потеплели оба. - На нее. Что оставалось делать? Хотя и не был уверен, что получу выигрыш. Крепко озадачены были хлопцы. Приятно было отвести особ к пансионату, в кавалеры больше не набиваясь. И их, неприступных вчера, озадачить. Благородство не в том, что выручил (что оставалось делать?) - в том, что в кавалеры не подался. Шансы, думаю, были. ...Но подмывает рассказать другую историю. Подмывает, но не расскажу. Чтобы не повторяться. Я уже вставил ее в главу об аферистах-картежниках в прошлой книге. В "Одессе-Маме". Сейчас даже несколько жалею об этом. Там бы сгодилась и любая другая история о нравах "катал". Зато тему благородства в этом опусе лучше, чем тем эпизодом, не проиллюстрируешь. Напомню хотя бы, о чем там была речь. Я не был свидетелем происшедшего, передам с чужих слов. Историю мне поведал друг пятидесятипятилетний актер, который был безукоризненным в амплуа добрых министров сказочных капризных королей. Немного о нем. Когда-то в Одессе О. П. Табаков пытался организовать театральную студию. Предполагалось, что другой артист будет преподавать в ней мастерство актерское. Ничего путного из затеи не вышло, но Валерий Иванович (этот самый артист) из поступавших ребят создал студию свою. И совсем уже случайно в ней оказался я. Сначала была принята девушка, к которой я имел некоторое отношение, и однажды мне, дожидавшемуся ее после репетиции, было предложено попробовать себя в роли. Много позже, когда мы с Валерием стали друзьями, выяснилось: почему мне была предложена роль. Как-то другу-режиссеру пришлось возвращаться из Мурманска. С гастролей. Настоящих, театральных. Он выехал на два дня позже труппы; задержался на съемках эпизода фильма... В общем, вот она, история, рассказанная им и уже пересказанная мной. Вот она в законспектированном виде... Возвращаясь поездом из Мурманска в Одессу, мой пожилой друг стал свидетелем и даже участником некоторых картежных перипетий. Волей судьбы он оказался попутчиком двух шулеров, промышляющих в поездах. Зная, что вмешиваться в их взаимоотношения с лохами бестактно, он наблюдал за событиями со стороны, со своей полки. Вмешиваться-то он права не имел, но кто мог отнять у него право иметь свое отношение к происходящему?.. А отношение оказалось весьма переменчиво. Сначала жулики "хлопнули" молодого умника, направлявшегося в Одессу прокучивать средства папаши - лауреата премии. В данном случае процесс облапошивания показался артисту педагогически оправданным. Следующей жертвой аферистов стал молодой конопатый парень, подводник. Этот наивный пацан вызвал у артиста, оказавшегося в данный момент в роли зрителя, сочувствие. Зритель даже попытался горемыку предупредить. Проку, впрочем, от его предупреждения оказалось немного. Конопатый, растроганный участием, пооткровенничал, что без денег вернуться не имеет права, так как из-за них он и шастал по глубинам в течение двух лет. "Растроганный" продолжил играть. Пока его не обобрали подчистую. На роль третьей жертвы поездных ловкачей с самого начала своего появления в купе стал претендовать новый их попутчик, подсевший в Петрозаводске. Это был еще тот тип. Здоровенный, нахальный, корчащий из себя умника. Конопатого добивали у него на глазах, и это его не то чтобы не тронуло, а как будто даже привело в отличное расположение духа. Артист возненавидел новичка с самого начала. Тот производил на него примерно такое же впечатление, какое производил бы "клоун на похоронах". Когда обобранный морской волк с грацией зомби покинул купе, Кеша, новый попутчик, принялся умничать перед дружками-мошенниками и даже пообещал преподать им пару уроков игры. А мой приятель артист, человек не просто добрый, а какой-то даже всепрощающий, вдруг страстно возжелал, чтобы этого хама проучили. Выиграли у того все, до копейки. (Хам уже успел пофорсить, что везет с собой с лесозаготовок двенадцать тысяч. Это в восемьдесят втором году.) И уже по ходу игры желал этого все больше и больше, пока не понял, что Кеша не подарок. Кеша аферистов обыграл. И, издеваясь, преподал обещанные уроки. К концу игры артист уже был на его стороне. Слишком неожиданным оказалась для него метаморфоза. Превращение пустозвона-хама в матерого шулера. Артист даже рискнул предупредить Кешу, когда горе-мошенники попытались отбить свои кровные боем. Риск привел к нокауту и к тому, что Кеша одарил пожилого попутчика своим расположением. На ночь глядя Кеша даже поведал своему спасителю душещипательную историю своей семейной жизни. Пооткровенничал, что пять лет вкалывал на лесосеке, чтобы заткнуть рот теще и доказать, что он способен добывать деньги не только игрой. Позже Кеша похвастал перед артистом и снимком, на котором были запечатлены его жена и сын. Беззубый мальчуган и молодая красивая женщина с удивленным и несколько утомленным жизнью лицом. Кеша вообще обнаружил предрасположенность к сентиментальности. Он, похоже, спал и видел, как швырнет родне пресловутые тыщи, как войдет в детскую, как сын, который "весь в него", подаст ему руку. Но отношению артиста к тому, что он слышал и наблюдал, предстояло меняться еще не раз. Когда на следующий день, конопатый подводник заявился в купе, ведомый надеждой отыграться, (вспомнил, дуралей, что у него есть кольцо, которое везет любимой)... Так вот, когда артист увидел его физию, возникшую в проеме двери, он, артист, озарился наивной идеей: уговорить Кешу проиграть мореходу две тыщи. Те, которые транзитом через карманы шельмецов попали к Кеше. Кешу идея, конечно, рассмешила. Он, впрочем, идя навстречу просьбе, согласился на игру. И, конечно, пацана добил. Да еще в присутствии зазнобы, которую успел подцепить в вагоне. Красуясь перед ней, он изъявил готовность прикупить и лежащее на столе опустевшее портмоне подводника, и фотографию, уголок которой торчал из него. Но фотографию, бестактно вытащенную на свет божий, Кеша так и не прикупил. Она оказалась тем самым снимком, который он давеча показывал артисту. С женой и сыном. Только теперь уже непонятно чьими. Кеша, нарвавшийся на такой сюрприз, сымитировал приступ кашля и покинул купе. В его отсутствие артист выведал некоторые подробности у конопатого лоха. Тот, оказывается, за время отсутствия Кеши увел у него и жену и сына. Вот тебе и недотепа... Разбираться в своих ощущениях, которые вызвала у него пикантная ситуация, артисту не довелось. Потому, что ситуация стала еще пикантней. Кеша сентиментально проиграл удачливому сопернику не только навар, которым разжился в поезде, но и свои пресловутые двенадцать тысяч. Обставить эту проделку убедительно, труда для него не составило. Шулер все-таки. Зато каких трудов стоило артисту переварить происходящее. Последний, рассказанный им эпизод этой истории, обнаружил явное несварение... "...В Одессе мы были в два часа дня. Поезд уже стоял у платформы, но Кеша выходить не собирался. Спешить ему теперь было некуда. Когда наконец все вышли, Кеша криво усмехнулся, поднял чемодан, но вдруг медленно опустился на сиденье. Я проследил за его взглядом и догадался. Напротив нашего окна, держа за руку беззубого мальчугана, стояла молодая красивая женщина с удивленным и несколько утомленным жизнью лицом. Малыш что-то восторженно сообщил ей. Я увидел, как конопатый парень, часто бывавший у нас в купе, подошел к ней и смущенно поцеловал в губы. Я видел, как малыш совсем по-взрослому протянул ему руку, и она утонула в ладони конопатого. Я перевел взгляд на Кешу и заметил, как цепко пальцы его сжали край нижней полки. - Ну и погода, - услышал его голос. - Думал позагораю. Не фарт. И он стал ощупывать замки на чемодане..." Вот такую историю поведал мне когда-то пятидесятипятилетний друг-актер, играющий добрых министров глупых сказочных королей. Заинтересовался, предложил роль, потому что узнал: карты - моя профессия. (Дамочка выболтала.) Под впечатлением этой самой истории и заинтересовался. Признался, что атмосфера мира карт манит его. Потому что это... Театр... Театр жизни. И он завидует тем, кому довелось играть в этом театре. Судя по описанию, героя рассказа я знал. Знал за нормального, звезд не хватавшего игрока. Середнячка. Знал раньше. С некоторых пор он перестал появляться среди нас. И в этот момент я пожалел об этом. С удовольствием при встрече порадовал бы его тем, что происшедшее наконец вскрылось. Вот, изложил на скорую руку историка которая подтверждает: игра в благородство - одна из самых популярных в среде "катал". Изложил и вспомнил еще одну. Подобную. Привести, что ли, и ее? ". Это история скорее из житейской, чем игровой биографии Людвига. Людвига я знал давно, еще тогда, когда у него была кличка Гном. До карьеры картежника он тоже был спортсменом. Начинали мы примерно в одно время. Но ремесло "каталы" давалось ему медленнее. Мы не то чтобы дружили, просто были в приятельских отношениях. Не раз на пару приударяли за пляжными подружками. Но в глубине души я относился к ровеснику снисходительно. До тех пор, пока не узнал об одном из его любовных похождений. Узнал от самого Людвига-Гнома. Он рассказал мне эту историю, посмеиваясь, как курьез. Но я тогда представил ее до деталей. И вспомнил сейчас... У Гнома затянулась тогда полоса неудач. И игровых, и житейских. Все было ни к черту. Прибыльных встреч не случалось все лето. Приличных фраеров перехватывали другие, более опытные ловцы-коллеги, которые по причине неурожайного сезона не желали делиться с молодняком. Дважды ввязавшись в крупную игру. Гном нарвался на гастролера-исполнителя. Особо не пострадал, но понервничал прилично. В этот же период его отец, известный в Одессе аферист (протестующий против того, чтобы сын шел по его стопам), прокололся на комбинации. Терпилы, оказавшиеся московскими авторитетами-уголовниками, наехали на кинувшего их родителя Гнома. Чтобы остаться хотя бы при жизни, и своей и родных, глава семьи вынужден был продать все, включая квартиру. Родители арендовали дом на Фонтане, Гном, отделившись от них, снял однокомнатную квартиру в городе. За полгода до этого напарник Гнома, взяв у него деньги на раскрутку, подался в Якутию. Обещал выслать деньги из первых же заработков. Но за полгода даже ни разу не дал о себе знать. Кто-то из игроков, вернувшихся с отработок, привез новость: напарник спился. Пометавшись, как зафлаженный, по черной полосе жизни. Гном избрал выход, достойный уважения и сочувствия. Решил завязать. Вбил себе в голову, что для нормальной жизни в первую очередь нужна квартира, и поставил задачу: заработать на собственное жилье. Заработать без игры. Миленькая задачка во времена, когда инженеры получали сто, а однокомнатные квартиры стоили восемь-десять тысяч. Непосильная задачка для молодого человека, относящегося, к ста рублям, как к ставке при перетемнении в покере. Гном подался в грузчики. Почему-то решил, что в Одессе это самое прибыльное времяпрепровождение. Поддался влиянию расхожих слухов. Впрочем, в то время, возможно, так оно и было. Во всяком случае, один из сомнительных знакомых Гнома, специалист по различным житейским услугам, сумел устроить его в элитную бригаду портовых грузчиков. И кроме этого, время от времени подбрасывал отщепенцу-"катале" внеурочные, в виде судна, пришедшего в Ильичевск. Этот же специалист познакомил Гнома с женщиной, которая, по его уверению, никак не должна была сказаться на бюджете накопителя. Для Гнома, привыкшего сорить деньгами, особенно в процессе обольщения, это было немаловажно. Гном с женщиной сразу нашли хоть и циничный, но общий язык. Друг от друга им нужно было одно и то же: пару раз в неделю отводить душу и все остальное. Причем слово "душа" в последнем предложении можно было бы и выправить. Они встречались дважды в неделю. Гнома поначалу такая манера взаимоотношений сбивала с толку. До сих пор его любовные похождения не обходились без романтических выкрутасов. Но почти сразу же романтик-ловелас признал и удобство такой манеры. Закончился этот его бездушный роман весьма огорчительно. В одно из свиданий барышня проговорилась, что тоже копит деньги. Подрабатывая прачкой по частным заказам. Впрочем, проговорившись, спохватилась. Особо распространяться на эту тему не стала. От приятеля-устроителя Гном узнал, что его зазноба одержима идеей выйти замуж за какого-то лоха-военного, ради которого готова уехать из Одессы. Уверяла, что любит того. Может, и не врала, но чувство ее к фраеру-милитаристу произросло явно от безысходности. Одесские женихи имеют обыкновение перебирать харчами. Присматривать себе суженых среди барышень с приличной репутацией. Для переезда и замужества нареченной служивого требовались тысячи три приданого. Делясь со мной подробностями этой досадной истории, Гном и сам не мог уразуметь, чего вдруг его понесло в непроходимые романтические дебри. Он всучил все накопленные деньги этой сомнительной особе. И как всучил... Добыл через дружка адреса ее клиентов-грязнуль, и за две недели те порциями выплатили прачке якобы от себя переданные Гномом премиальные. Три тысячи рублей. И все же одной из версий: зачем ему это было нужно. Гном со мной поделился. Оказалось, он вздумал проверить, так ли уж цинично относилась к нему эта искушенная штучка. Должно быть, перечитавши О. Генри, просчитывал невероятное продолжение: что она изыщет способ всучить деньги ему. Даже запоминал номера передаваемых ей купюр. Но память засорял зря. Барышня оказалась вполне искренней. И именно такой, какой, не маскируясь, представила себя с самого начала. Циничной, а не сентиментальной. Заполучив жертвоприношение Гнома, потерялась. Позже Гном несколько раз встречал ее в городе, но только однажды в обществе военного. Американского моряка с пришедшего в порт корабля. После того как еще не ставший Людвигом Гном, посмеиваясь, рассказал мне эту курьезную историю, я его не то чтобы зауважал... Но с тех пор, если случалось на пару обхаживать пляжниц, я невольно косился мыслями на Гнома. Опасался промельтешить в его глазах. Испортить о себе мнение. Мне оно стало важно... А вот всплыла в памяти еще одна история... Рассказ поведу от лица барышни-курортницы, которая в это приключение влипла. "...По узкому проходу между пансионатами выходим к морю. Справа от прохода, у самой воды, наша вчерашняя компания. Эпицентром в ней мой давешний несостоявшийся поклонник. Держит в руках газету. Взгляд вроде только-только оторвал от нее. Нарываюсь на этот до угрюмости серьезный взгляд. Киваю. И он кивает угрюмо-серьезно. Странное лицо у него. Без единой округлости. Все резко, терто. В лице есть все для того, чтобы его боялись. Но почему-то не страшно. Угрюмая, задумчивая усмешливость в нем. Задумчивость и усмешливость не опасны. Компания у них пестрая. Вчера днем один из них (сказал, что врач, хотя для врача ущербный больно) зацепился с Зойкой. С подругой. Та клюнула на "врача". Потащились вечером на дачу к ним. Сидели у лимана, у костра. Гитара была, вино известковое. Зойка набралась. Врач анекдоты гадливые рассказывал. Девки две еще были, пошлые. Хохотали. И Зойка хохотала, напившись. Приятно изумляло, что никто не лез, не ухаживал. Только этот, заостренный и угрюмый, насмешливо глядел. Но даже в бликах от костра лицо его не пугало. Потом отчего-то (оттого, наверное, что трезвая была) потянуло на причал. Погодя немного, он подошел. Закутанный, как в мантию, в одеяло. Благодетель: - Набрось. Не парит... Я сразу почувствовала, наслышан он о нас. По побережью-то почти с самого нашего приезда шел слух, что мы шлюхи. Слухами воодушевленный, явился. Все они уже прознали. Хотя и не лезут пока. Хамить не хотелось. Вода, как зеркало. Звезды в ней. Хохот и костер далеко на берегу. - Не холодно. - Набрось. - Он накинул мне на плечи часть мантии. Надо было бы увернуться. Не увернулась. Освобождая его руку, перехватила угол одеяла. Свою руку он убрал. Роста почти моего. Удобно было стоять. Молчали все время. Хотя и наслышан был о нас. Так и не поняла я: почему не лез. Понравился даже. За то, что не спугнул причал. И звезды в зеркале, и тишину. Он один и проводил нас. Врач обиделся на Зойку за то, что та не захотела с ним спать. Этот проводил. И так и не сделал ко мне ни шагу. Как к шлюхе. Я подумала было, что это - так, трюк. Что интригует. А тут по взгляду поняла: не трюк. Ему до нас не было дела. И не будет. Мы пошли влево. Подальше от всех, кто наслышан о нас. Подальше от пансионатных. Проку от этого никакого. Взгляды те же. И мужские, и женские. Только расстелились, легли - тут же окружил ястребом один юный, бритозатылочный. Незатейливо окружил: - В карты играете, девчонки? Я даже голову не подняла. Столько их поперебывало у нашей подстилки, суперменистых, юных, карточных. Покосилась только. И Зойка отмолчалась. - Хотите фокус? - растерянно, жалковато уже попросил соблазнитель. - Давай, - смилостивилась Зойка. Фокусов, слава богу, тоже насмотрелись. Зойка, хоть и вредничает, на контакт идет. Ее не задевает, что клеются чаще ко мне. Надеюсь, не задевает. Тем более что от меня как от стенки горохом и рикошетом к ней. Как рык, тяжкий мерзкий, раздалось над нами: - Брысь отсюда! Я вздрогнула, оторвала голову от подстилки. Села. Что это?! Если Шварценеггера ненадолго установить под работающий механический молот... Вот такой укороченный, пришибленный, ущербный Шварценеггер висел у нас над душой. Короткие, бугристые кривые ноги. Глыбы мышц с кривыми змейками вен на них. И лицо... Если не считать торчащих сломанных ушей и короткого уголовного ежика, в лице было все для того, чтобы считать его красивым. Но оно было мерзким. Это было лицо питекантропа. Оно могло только рычать. И оно рычало. Сразу стало жутко. И не только мне. Зойка вся подобралась, съежилась. Почуяла настоящую опасность. Декоративный фокусник тоже съежился, пошел пятнами. Рык адресовался ему. Уточняя адресата, короткая кривая нога пнула сидящего на подстилке парня в плечо. Сразу стало еще жутче, унизительнее. - Чтобы я тебя, козла, близко не видал... Парень, изо всех сил невинно глазея на питекантропа, прыгая на попе, выскочил на песок. Зойка инстинктивно ухватилась за его руку. Пытаясь сохранить остатки достоинства, парень остался рядом, на песке. Отнявшийся язык его забормотал Зойке: - Да ничего они не... Они тут вечно... Так, чутьчуть... Люди вокруг... Лопоухая морда озлобилась: - Ты меня понял" "гребень"? Пшел отсюда! - Да ладно, Котя... Ниче паренек. Че ты пристал? - раздался сбоку еще один слащавый, и сразу ощутилось: опасный слащавостью голосок. Мы обернулись. Метрах в пяти стоял еще один. Если Шварценеггера долго варить и после малость покоптить, а потом (для придачи нужного выражения лица) обработать все же молотом, получился бы этот, второй. Тоже накачанный, но более рослый, с более вытянутыми мышцами. Тоже лопоухий, стриженый и жуткий. В огромных руках его ловко кувыркалась казавшаяся малюсенькой колода. И этот фокусник. - Ниче парень, - повторил долговязый, подходя. - В карты играет... И уточнил у парня: - Играешь? Парень торопливо кивнул. - Че ссориться... - сладко заулыбался бугай. - В "сечку" сыграем? Парень снова кивнул. - Сядем в сторонке, чтоб не мешали. Пошлепаем картишками. - И он пошел в сторонку. Отойдя метров на десять, сел прямо на песок, по-турецки поджав ноги. Не сомневался, что парень пойдет за ним. Правильно не сомневался. Тот шел. Обрадованный шел. - На спички? - донеслось уже издали. И снова кивок. Я перевела взгляд на Котю. Тот оскалился в улыбке, присел на корточки. - Что, курочка, затосковала? - Он положил огромную короткопалую лапу мне на колено. Я дернула ногой. Лапа не соскочила. - Ну-ну, не брыкайся. - Он нахально, не выпуская моего колена и опираясь на него, переместился, уселся на подстилку рядом. И тут взорвалась, взвилась от страха Зойка: - Что за хамство?! Где вы воспитывались?! Молодой человек! Зойка никогда прежде не обращалась к пристающим на "вы". Я испугалась за нее. С надеждой глянула по сторонам: может, хоть визг ее обратит на нас внимание отдыхающих... Дурочка. Нас давно старались не замечать. Стало одиноко и совсем страшно. - Да на х... ты кому нужна, - прошипел Котя. И добавил: - Доска. - И еще: - Пшла отсюда... Зойка вскочила, как ужаленная, попятилась. Я не взглянула ей вслед. Чем она могла помочь?.. Питекантроп повернулся ко мне и вдруг потерся своей небритой мордой о мое плечо. Гадко, жутко. Днем, на пляже, среди людей чувствовать себя беспомощной, чувствовать себя никем и не видеть никакого выхода. О таких историях я была наслышана. Но истории всегда казались нереальными. - Теперь ты будешь только со мной, - пообещал Котя. Неожиданно даже для себя я попыталась встать. Но не смогла: за что-то зацепилась. Глянула вниз. Его короткий, гадкий палец, просунутый под тесемкой плавок на бедре, под узелком, удерживал меня. - Ну-ну-ну" - оскалился в усмешке этот гад. - Сиди камушком, не рыпайся. Минут десять потерпи еще. Фраера твоего Пиня "нагрузит" коробок на тыщу, и - пойдем. Спички нынче по полтиннику. - Он противно засмеялся и объяснил еще: - Больше с него не получишь. Босота... Я оглянулась. Зойку не обнаружила. Горько стало. Могла бы хоть не отходить далеко. Одной страшней. Я все так же молча, рывком попыталась вытолкнуть его палец, вскочить. Безуспешно. Только услышала еще, как пощечину получила: - Хочешь, вы... бу прямо здесь? Страх смешался со стыдом. А этот повторил еще: - Хочешь? - Нет. Стало противно, мерзко за себя. За это "нет". И тут кто-то плюхнулся на подстилку рядом со мной. С другой стороны. И обнял меня за плечо. И я услышала безмятежный, откуда-то знакомый голос: - Ну ты даешь, Лерка! Весь день тебя ищу. Что за манера уходить к черту на кулички?.. Не веря своим ушам, глазам, а только ощущая что-то, очень похожее на счастье, я обнаружила рядом с собой усмешливую физиономию вчерашнего кавалера. Он вроде только теперь заметил Шварценеггера. Приветливо, невероятно приветливо улыбнулся тому и глупо спросил: - Отдыхаете? - И очень непосредственно протянул бугаю пятерню. Бугай очень озадачился, извлек палец из-под тесемки, пожал поданную руку. Тут же спохватился. Челюсть его отвисла. Он исподлобья, но и растерянно еще переводил взгляд с подсевшего общительного интеллигента на меня. Подсевший не умолкал: - Мы с хлопцами ищем тебя весь день. Предупредила бы хоть... Почему без Зойки? - Ты с ними со всеми трахалась? - жестко вставил питекантроп. Опять стало страшно. Вчерашний кавалер сразу осекся. Очень серьезно, интеллигентно серьезно, не усмешливо посмотрел на Котю. - Я вас не понял. - И словно надеясь получить разъяснения, перевел взгляд на меня. Разъяснений не получил. Вернул взгляд на бугая: - Вы о чем? - И поделился с ним: - Это моя невеста. - Как его зовут? - не замечая интеллигентности и все так же вперив взгляд в пришельца, четко спросил меня бугай. "Господи, как же его зовут..." - испугалась я. Как-то не пришло в голову, что сгодится любое имя. Он возражать не будет. Но стыдно было ошибиться. И я вспомнила: вчера у костра все звали его Николой или Миколой. Я еще удивилась: имя Коля, одутловатое, сытое имя, никак не шло ему. - Коля, - сообщила я. Бугай вопросительным кивком потребовал подтверждения у жениха. Тот пожал плечами. Отозвался: - Были сомнения? - Это моя женщина, - воинственно, очень жестко, почти по слогам, заявил питекантроп. - Ну? - изумился Никола. Изумленно уставился на меня. Я качнула головой. - Не понял, - сказал тогда Никола. - Иди отсюда, хлопец, - посоветовал Котя. Никола очень серьезно и очень долго разглядывал песок под собой. Думал, как быть. "Не уходи!" - молила я про себя. - Хотя стой, - спохватился Котя. Голос его сразу стал сладким, опасно сладким. Как в начале у его дружка, - ты не обижайся. Можем в картишки сыграть. - Он собрал рассыпанную забытую колоду бритозатылочного фокусника. - Сыграем? Никола поднял сощуренные, недобро сощуренные глаза: - Чего ж нет? - На спички? - как лучшему другу предложил бугай. Никола помолчал, не отводя суженного взгляда от подобревшего бугая. Недобро покачал головой: нет. - Ну, просто так только бабы и фраера играют, - зауговаривал бугай. И тут Никола выдал под тот же взгляд: - На нее. - Как?.. - аж растерялся бугай. И тоже замолк. До него дошло. Вдруг знакомо оскалил зубы в улыбке: - Во что? - Деберц, - четко, внятно сказал Никола. - Это дело, - сразу согласился Котя. Тыльной стороной лапы похлопал меня по плечу: отодвинься. Я отодвинулась. Сказал мне: - Сиди не рыпайся. Я как-то сразу захмелела. Это было нереально. Но самое невероятное заключалось в том, что я была спокойна. Я не сомневалась, что выиграет Никола. Я знала, что невозможно выиграть у этих драных, наглых... выиграть у бандитов. Но я была почти спокойна. Слушала незнакомые слова: "белла", "терц", "манела" и думала о своем женихе Вадике, которого оставила дома. При нем бы всего этого не произошло. Но что бы он смог?.. Его юная драчливость была бы слишком незначительным препятствием для этой мрази. А Никола взрослый. Не мог он так просто взвалить на себя такое. Я верила в него. Рядом с этим Шварцснеггером-Котей он выглядел цыпленком. Поджарый, худощавый, невысокий... Со своей усмешливой физиономией. Но если даже он выиграет... Что будет дальше? Я не знала. Но верила в него. Я не могла, не способна была думать о том, что будет, если выиграет не он, Я глянула в сторону. Наш первоначальный кавалер продолжал проигрывать спички. Тут я вспомнила. Эти амбалы жили в огромной палатке у станции. Дикарями. Они явились откуда-то с лесозаготовок. Человек десять-двенадцать. От их стойбища вечно доносились угрозы, мат, звон бьющихся бутылок. Побережье знало их и опасалось. И мы слышали рассказы о том, что кого-то унижали, кого-то насиловали или пытались изнасиловать... И в эти слухи не верилось. Они уже не играли. - Прошу пардона... - усмешливо сказал Никола. Встал. Развел руками. Одними зрачками украдкой приказал мне: вставай. Теперь уже питекантроп зло, сосредоточенно глядел в песок, в подстилку у себя между ногами. Молча тасовал засаленную колоду. Никола склонился, ухватил за угол подстилку, повторил: - Прошу пардона. Питекантроп не поднял глаз. Подровнял карты. И вдруг одним движением разорвал колоду пополам. И, отбросив на подстилку обрывки, встал. Глянул куда-то мимо меня, прошипел громко: - Быстро бегаешь, коза. Прутики повыдергиваю. Я обернулась. За спиной, метрах в пяти, стояла перепуганная Зойка. Никола не спеша вытряхнул подстилку, аккуратно сложил ее. Сказал обещающе глядящему на нас Коте: - Пока. - И, положив руку мне на плечо, пошел с пляжа. Я шла рядом, чувствовала на обгоревшем плече его руку, но мне не было больно. Я была хмельной и счастливой, и меня слегка трясло. К нам, с моей стороны, пристроилась Зойка. Мы ни разу не оглянулись. Все молчали. Уже недалеко от прохода Никола непривычно, по-чужому задумчиво сказал: - На вашем месте я бы уехал. Я покорно, блаженно покорно кивнула. - Когда? - спросила послушная Зойка. - Сейчас. Он вдруг провел ладонью по моим волосам, приласкал, как маленькую, зря наказанную девочку, по головке. Усмехнулся: - Счастливенько. - И, оставив нас у прохода, пошел к своим... Или еще история... Но хватит. Только начни вспоминать, и не остановишься... Глава 17 О ТОМ, КАК СЕБЯ ВЕСТИ Как правильно себя вести, если судьба свела с шулером? Правильных поведений всего два: либо не играть, либо платить. Глава 18 О КУРЬЕЗАХ Этого добра в жизни шулера - с лихвой. Каждый день хоть что-нибудь занятное, необычное да происходит. Иногда - веселое, иногда - грустное. Впрочем, это, наверное, читатель заметил. Из того, что уже написано. Какие тут могут быть обобщения?.. Обойдемся примерами. Вот история, приключившаяся со Студентом. Когда он и впрямь был студентом, во время сессии прилип к профессору, чтобы тот досрочно принял экзамен. Мотивировал тем, что жена рожает в другом городе и билет на самолет - уже в кармане. Профессор упирался. Его ждал ученый совет. Студент таки уболтал и, конечно, - сразу на пляж. Там двое соигроков, из солидных, при орденах, ветеранов, пригласили его в компанию, но предупредили: надо обождать, ждут еще одного своего. Запаздывает чего-то. Через минуту-другую прибыл и опоздавший, тот самый профессор. Студента, испуганного, поначалу не признал, а когда вспомнил, не обиделся. Потом они в одной компании и в институте играли... Любви к картам все возрасты покорны. ...Валик Кеннеди, известный одесско-израильский шахматист. Его рейтинг печатался (и печатается) в мировых шахматных изданиях. Известный еще и компьютерной способностью просчитывать расклады, но больно уж неуравновешенный. Автор полюбившейся всему пляжу фразы... Кеннеди славился феноменальной невезучестью. Все к ней, к невезучести, привыкли. Никак не мог привыкнуть только сам Валик. Проявлялась у него еще одна, неприятная в первую очередь для него самого особенность. Являясь на пляж, сразу предупреждал: - Так, скоренько... Времени - в обрез, часовой покерок, и - разбежались. Страховался. На тот случай, если выиграет. Потому как, если проигрывал, все дела откладывались, обнаруживалась бездна времени, и Кеннеди уверенно летел в эту бездну. До самого дна. До астрономических долгов. Которые потом, капризничая, отдавал. Если же покерок оказывался удачным (что случалось чрезвычайно редко). Валик, получив скудный выигрыш, немедля покидал пляж. Шахматиста дружески журили, объясняли невезучесть именно неумением выжимать все из удачных дней. И однажды Кеннеди решился. Выиграв первую партию, продолжил игру. Со скрипом, с насилием над собой. Он играл в одной компании с Терапевтом, преданным членом пляжного клуба, над которым частенько подтрунивали за то, что он "себе на уме". Терапевт, несмотря на насмешки, был деликатно-ироничен, замкнут и явно знал себе цену. Кеннеди же относился к нему с оттенком презрения, как, впрочем, и ко всему остальному человечеству, когда был эмоционально растревожен. Так вот, и в этой, следующей за счастливой партии все шло хорошо. Для Валентина. Он становился все более приветлив, интеллигентен и даже, кажется, начинал уважать Терапевта. Нет, игру продолжил не зря... Пребывая в этом блаженном состоянии, неожиданно нарвался "фулем" на "цвет". Когда это обнаружилось, нервно встал с топчана и обиженно выдал ни в чем не виноватому, смирному Терапевту ту самую фразу, почему-то перейдя на "вы": - Терапевт, вы негодяй, дурак и педераст. Я кончил. И, швырнув карты о топчан, не расплатившись, ушел с пляжа. Терапевт только пожал плечами и вроде как кивнул, дескать, как скажете... Ситуация из трудовой биографии Маэстро. Не карточный, но - курьез. Работа на выезде в Москве. Несколько афер, ломка валюты, "кукольные" финансовые операции. В последнем жанре недоразумение и вышло. Что такое "кукла", думаю, подробно разжевывать не стоит. На всякий случай - кратко. Заранее заготовлена пачка ценных бумаг. Правда, ценных бумаг в ней обычно - не больше двух. Одна - сверху, вторая - снизу. Вот такая пачка в результате некоего денежного обмена достается лоху. Предстояла покупка партии валюты. Рубли были заранее сложены в "дипломате". После того, как клиент пересчитал деньги, убедился, что его, слава богу, на этот раз не "кидают", "дипломат" подменили. На "кукольный". Маэстро получил валюту и, конечно, поспешил удалиться. Очень удивился, обнаружив, что и полученный "дипломат" - бумажно-"кукольный". Кстати, добытая истинная валюта, по курсу, как раз соответствовала отданным в качестве маскировки рублям. Или другой эпизод, связанный с Маэстро. Взяли его на каком-то "кидняке" в Ильичевске, под Одессой. Он исхитрился так "развести" отличившихся милиционеров, что они отправили пойманного афериста в Одессу не в "воронке", а с сопровождающим сотрудником. В Одессе Маэстро "развел" и сотрудника. Что навешал тому, бедному, по каким точкам в Одессе водил - неизвестно. Но ближе к вечеру нетрезвый, шатающийся представитель власти одиноко стоял на углу Большой Арнаутской и Французского бульвара. Мутным взглядом глядел на тротуар, себе под ноги. Терпеливо дожидался, когда придет аферист Маэстро и сообщит, где они будут ночевать. Появляться у своих в таком виде и вечером было неудобно. Заночевали у Рыжего. Кстати, о Рыжем... Как-то забрел к нему, на хате - атмосфера траура. Общаковая касса - пуста, каждый из гостей - пуст. Пропито - все. Вот уж горе так горе... Отдал им, что при себе обнаружил. (Наша, корпоративная касса, хранилась у математика-кандидата.) Со взносом управились быстро. Опять грустят. С тоской на дверь поглядывают, слоняются по квартире понурые, молчаливые. На приятелей денежных, шляющихся неизвестно где, злые. И вдруг Рыжему показалось, что у Ведьмы под ногой что-то звякнуло. В маленькой комнате под половой доской... Тут же вспомнилось, что в этой квартире до войны жил еврей-валютчик. Жил с сестрой, с которой был в вечной ссоре. Перед приходом немцев не эвакуировался, рассчитывал откупиться. Но повесили его. На воротах дома. В хате обязан быть спрятан клад. Разумеется, в этой комнате. В большой - обитала сестра. Участок застолбили и стали разрабатывать. Разрабатывал я. Стамеской. Конечно, не верящий в успех, но восхищенный этими жаждущими детьми. Дети стояли полукругом в застывших выжидательных позах. С надеждой в отекших глазах. Только Рыжий суетился. То ли в шутку, то ли всерьез умолял долбить осторожней. Чтобы, не дай бог, не повредить пробу. Куда-то отлучился сосредоточенный Ведьма, из двери заглядывала поддавшаяся общей вере скептикБородавка... Я все долбил. Стамеска оказалось тупой, вообще странно, что она случилась в этом доме. К тому моменту, когда доска была наконец оторвана, среди заждавшихся обнаружился ювелир. Изумленный, доставленный Ведьмой, интеллигентный старик. Клада не оказалось. Но, что удивительно, под доской была обнаружена старая зеленая монета - румынский лей. Окружающие огорчились до слез. Действительно, как дети. К счастью, у знакомого ювелира удалось получить бессрочный кредит... Вернемся к картам... Когда на пляже вскрывали новую, запечатанную колоду, приятели просили бросить шестерки. Что это значит? Есть такая игра: кто дальше зашвырнет карту. Я в ней не специализировался. Лучший результат - сорок пять метров. Один из наших, мной уважаемых, из плеяды отходящей, швырял на семьдесят. Но шестерки ненужные, лишние в традиционных играх, вручали почему-то мне. Швырял. При этом наивные воспитанные отдыхающие то и дело срывались со своих подстилок и гнались за картой. Подобрав, направлялись к нам и с вежливой фразой: - Вы уронили, - протягивали кому-либо из нас. Мы благодарили. Погодя, я швырял вновь. И все повторялось. Случалось по многу раз... ... Как-то Боксер был пойман на "лишаке". Играли на квартире у Розы. Как принято на ее хате, в "храп". Публика престарелая, лоховитая. Боксер - из профессионалов, но затесаться - умудрился. Без напряжения, не мудрствуя, доит их на лишней карте. Но захотелось ему пива. Дал знак - подали бутылку. (У Розы для гостей всегда пиво было, не бесплатно, конечно.) Открытую уже. Этот нахалюга бутылку взял, приложился к горлышку. А в руке - луз. В той самой, которой бутылку держит. Через мутное стекло ясно виден. Роза так и обомлела. Рот разинула, пальцем на бутылку, как на чудо, тычет. Звуки гортанные издает. Отказала, в общем. Боксеру от дома... Ленгард рассказывал, как жену вычислил. Поехала отдыхать в Трускавец. Отдыхала месяц почти, звонила часто, жаловалась на скуку, на тоску по супругу милому. Возвращается, жалуется на четырехнедельную скукотищу. Ленгард вдруг ей полную раскладку дает: как звали ее "хахаля", как выглядел, какими текстами прибалтывал, даже какие цветы при первом свидании подарил... Та растерянна, напуганна... В слезы. Повинилась, куда деваться? Все сходится... Вычислить было несложно. По возвращении обнаружилась среди ее вещей колода. Супруга утверждала, что в киоске купила, чтобы с соседками по санаторию время убивать. Не так по дому скучать... Ленгард по колоде "хахаля" и вычислил. Крапленой оказалась колода. По знакомой системе. По той самой, которой Ленгард с напарником - "каталой" много лет назад пользовались, гастролируя. Напарник - бабник был редкий. Секретами очарования имел обыкновение хвастать. Но мужик, как утверждал Ленгард, был порядочный. Наверняка не знал, за чьей женой в Трускавце волочился. ...Как не вспомнить вечный фокус Семеныча?.. Генерал в отставке, ветеран войны, в картах - не такой уж подарок. Невероятно сморщенный, невероятно сухой старичок с неизменными орденскими планками и воинской выправкой. Сколько его помню, приставал ко всем с одним и тем же карточным фокусом. По многу раз к одним и тем же людям. Ко мне, например, раз семь подходил. Я каждый раз не мешал ему доводить выступление до конца... Семеныч, строгий при этой своей выправке, направляется ко мне, только что спустившемуся на пляж. Протягивает колоду, командует: - Тяни карту. Послушно тяну. Требует: - Запомни. Запоминаю. Семеныч отворачивается и старчески-строевым шагом уходит. Полный ожидания. Ожидание я оправдываю, интересуюсь: - Что с картой-то делать? - Засунь себе в задницу! - оборачивается радостный Семеныч. И начинает вдохновенно хохотать. Засунуть карту всем из нас он предлагал почти при каждой встрече... Никто не обижался. Даже радовались за него: веселый человек, чего уж тут... ...А пронырливость того самого тихони Терапевта... Играем в преферанс. Я, Терапевт, Ленька Ришелье и Буржуй. У меня "пуля" складывается удачно, у Терапевта с Ленькой - так себе. У Буржуя, возрастного, опытного профессионала, - не идет. Это его раздражает. Потому как мы с ним - жулики, оставшиеся двое сильных любителей, обязаны, по его разумению, быть жертвами. Буржуй - не из моих партнеров. Как-то не случалось быть соучастниками. Вижу, бесит его, что приходится этим "закатывать". И вдруг - на тебе, начинает хамить. Хамит именно мне, может быть, как самому молодому. Терплю, но - сколько же можно. - Еще вякнешь, - предупреждаю, - отлуплю. Не успокаивается. Конечно, все - свои, позволительно и не сдержать слово, но этот, вроде как специально, провоцирует. Этак и репутацию потерять недолго. Не выдерживаю. - Пошли, - говорю, - настучу по мордяке. Надо же!.. Вскакивает, и к моему, и ко всеобщему изумлению. Нервно так, порывисто подталкивает. Понятное дело: отойти надо. Не тут же, при людях взрослого человека лупить? Отошли в сторонку. Оглядывается: нет ли кого поблизости. Принимает подобие стойки. Тут же получает в глаз. Почему в глаз - я и сам не понял. Не лучшая точка приложения, некорректная. Как-то бездумно, раздраженно буцнул. Буржуй мгновенно успокаивается. - Все, - сообщает. И, как оценку выставляет: - Очень хорошо. - Тут же деловито ко мне, демонстрируя потерпевшее око: - Ну как? Заметно? - Не очень... - отвечаю растерянно. - Ну, все-все, тебе дай волю... Пока играли, осенила его идея: давно нам пора сотрудничать. Почему бы не начать прямо сейчас?.. Ну и нашел способ уединиться. Договор заключили. Рассмешил меня этот этюд. Может, поэтому и уступил, пошел на сделку, что развеселился. А может, Буржуй как раз на это рассчитывал, хитрюга. Предполагал, что мне его поддержка нужна, как "двойки" в преферансе. И что же?! Терапевт неладное заподозрил. Несмотря на то, что к концу игры фингал у Буржуя сиял вовсю, как маяк в ясную ночь. Несмотря на то, что я для пущей достоверности, время от времени порыкивал на побитого. Терапевт то и дело произносил тихие, ворчливые фразы: - Ну да, нашли время драться. И с чего бы это угадывать стали, со "старшей" ходить?.. Ришелье - не насторожился, слишком невероятным показалось предположение Терапевта. Я понимал, что веса оно не имеет: можно не обращать внимания. Но раздражение испытывал. Смешанное с восхищением. Впрочем, всегда относился к Терапевту с уважением. Или вот - курьез. В чистом виде. Дело было в том самом N. Еще в период, когда обхаживал, лелеял Борьку. Довелось познакомиться с Мусиком, шулером-союзником. Он Борьку тоже маленько пощипал. Столкнулись мы с ним в игре. На Борькиной территории. Ничего не вышло. Ни у него, ни у меня. Но я вроде как из молодых. А он только-только из Киева, с ристалища. В принципиальной игре шестьдесят "штук" нажил. У профессионала. Озадачился он, предложил сотрудничество. Я обещал подумать. Не нравится мне, когда жулики друг друга обыгрывают. Что, фраеров мало? Конечно, можно посостязаться, но шестьдесят со своего?.. Мне показалось - многовато. В общем, уважительно расстались. Проходит время. Я - уже не у Борьки. Имею сообщника, местного игрока, несколько приблатненного, тоже известного, но в кругах более узких. Тренирую помаленьку, он мне фраеров поставляет. Нагрянул однажды с сообщением, что есть два клиента. Лезут в крупную игру. Не то слово - крупную. В нахальную. Идем на игру, на нейтральную хату. С прикрытием, как положено. И - на тебе, в виде клиента, одного из двух, оказывается Мусик. Начинает смеяться. Оказывается, когда посредник сообщил ему, что клиенты, то есть мы, готовы принять нахальные условия и играть крупно, Мусик передал через наших, что ему в N нужен я. Для игры в пару. Я намечался в соперники самому себе... ...Сколько их, курьезов - грустных и смешных - случалось и случается с картежниками... От такого, например, где не способного рассчитаться должника обязали в течение года по утрам приносить молоко выигравшему, устроили молочником, до мрачного, когда подруга по-шпионски раскусила милого в постели. Милый в гуцульском регионе крепко нажился. Разнеженный страстью, признался. Залог успеха - перстень с шипом. Крапил колоды в ходе игры. По утру повесили разомлевшего. В лесистой гуцульской местности. Много курьезов. Но нанизываешь их один за другим, и занятность вроде сглаживается, привыкаешь, что ли, к ней? Так и в работе шулера: когда регулярно - перестаешь замечать. А оглянешься - действительно есть, что вспомнить... Глава 19 О ТОМ, ЧЕМ ЗАКАНЧИВАЮТ Самая печальная глава. Не знаю ни одного "каталу", который закончил бы благополучно. Шулер - это не профессия, мировоззрение это, образ жизни. Попробуй откажись от мировоззрения, от привычного, единственно знакомого образа жизни. Попробуй не откажись. На старости лет, когда не те глаза, не те руки, не те нервы. Лучше всего устраиваются те, кто съезжает, эмигрирует. Образ жизни волей-неволей меняется. Хотя все, кто избрал это продолжение, от карт не отказались. Насколько знаю, ни один. Все три сообщника по корпорации - за границей. Шурик с Шахматистом - в Сан-Франциско. Математик - в Израиле. Если бы только они... Забредешь на пляж, окинешь взором, памятью, оставшихся... И поделиться не с кем. Все оставшиеся при тоске. Но и те, кто никогда не выберет самоизгнание, большей частью не веселят. Если ты и дожил до почтенного возраста, если не споткнулся на тернистом пути о чью-то месть, о свой непрощенный проигрыш, о статью закона, которую на тебя таки отыскали... Какие шансы пожить беспечно при любящей супруге, вышедших в люди детях, карапузах внуках? При здоровье, достатке и уважительном отношении соседей? Слабенькие шансы. Угнетающе большие нажить язву от ресторанных харчей, болезни - от ресторанных девочек и множество врагов. Примеры даже приводить не хочется. Тошно. Одна картинка совсем подкосила... Осенний вечер, улица Пушкинская, усыпанная листьями и экскрементами ворон. Контейнер с мусором, и занырнувший в него нестарый еще человек. Рослый, с очень мужским, изможденным лицом. Тот самый Кеша. Попутчик артиста-режиссера, благородно проигравший удачливому сопернику уйму тысяч. Конечно, не обстоятельства вынудили, скорее с психикой - нелады. Но разве ж это утешит?.. Примеров благополучного исхода тоже много не приведу. Правда, по другой причине. Отец Шурика, в молодости проигравший огромные деньги и завербовавшийся в Якутию. Для отработки. Так в Сибири и остался, бригадиром монтажников стал, орден Ленина получил. "Правда" о нем писала. Вадик Богатырь - уважаемый игрок, бывший партнер Ленгарда. В бизнес ударился - от карт отошел. Когда-никогда на Ланжерон забредет, удовольствия ради дешевую "пульку" распишет. Без всяких трюков. Валера Рыжий... Не тот - другой. Удивительное совпадение имен. Этот закончил профессионально играть еще накануне моего карточного младенчества. О его прошлой деятельности легенды ходили. А он, живая легенда, на пляже шлепал себе картишками. С полными фраерами. Вызывающе честно. И всегда при нем, душу отводящем, находилась жена Ирина, которая, как говорили, помогла "соскочить". Уважали их. Обоих. Валеру еще и за то, что классным рихтовщиком стал. И, кстати, о цепкости мафии... Крестный отец о жизненном пути отщепенца с одобрением высказывался... Можно и еще примеры отыскать. Удачного исхода. В основном среди тех, кто учуял новое время, угадал с бизнесом. Однажды коллеги увидели Маэстро, выступающего по телевизору. В передаче "Тень". Он сидел спиной к камере, рассказывал о своей жизни. В конце беседы прочел четверостишие, которое написал незадолго до этого: Наш мир устроен так, дружище, Что каждый в жизни ищет брод, Но часто только пепелище В конце пути своем найдет. И добавил: - Так что, видите, сапожник - без сапог, портной - без костюма. А я, аферист, - без денег... Была зима, ветреный одесский декабрь. Маэстро с его женой Светкой я встретил на Привозе. И обеспокоился: учитель был в легонькой, потрепанной осенней курточке. Я не удержался от подначки: - Звездой экрана стал. Теперь вот в "моржи" подался. Для гармонии в кружок бального танца запишись. - Если будут платить - запишусь, - усмехнулся он. - Совсем игры нет? - Ни игры, ни бабок. - У Крестного был? Маэстро снова усмехнулся. - Кому он, кроме меня, нужен? - встряла Светка. - Будет работа - не забудь, - увлекаемый за рукав супругой, заметил он. Как мог я забыть?.. Через неделю навестил, сделал презент: пуховую китайскую куртку. Сказал, что привез из-за границы, хотя купил на нашем "толчке". Маэстро не поверил, но виду не подал. Он уже не был подавлен, собирался в Москву. Столичные соратники подготавливали гастроли одесской звезды. О том, что Маэстро умер, я узнал через месяц. От случайно встреченного Витьки Барина узнал... Подробности потом передали другие, в основном взрослая дочь Учителя, Людмила. Маэстро вернулся домой рано, часа в четыре. Выслушал укоры матери. Она, правильная, мягкосердечная женщина, очень страдала оттого, что вырастила непутевого сына. И он всегда имел что безропотно послушать. Дальше дочь Людмила рассказала так: - Папа успокаивал бабушку. Сказал, что все образуется, что у него есть ученик Толик, тот, что привез из-за границы куртку. Что ученик обещал помочь с работой. Парень порядочный, не подведет. Скоро все изменится... Папа сказал, что пойдет в комнату, приляжет, опять прихватило сердце. Бабушка его отговоркам уже не верила, проворчала, как всегда, что "лучше бы он маленьким..." Когда она через полчаса вошла в комнату, папа уже умер. Насчет того, что муж никому не нужен, жена Светка сказала в сердцах, сгоряча. На похоронах была тьма народу. Самого разного народу, от милицейских полковников до наркоманов, бросавших в яму шприцы. Маэстро так и не смогли закрепить на груди руки, не держались. Пришлось связать ниткой. Он лежал в гробу, спокойный, серьезный, незнакомый. Слушая рассказ, вспоминал я Учителя, уснувшего однажды на пляже, на топчане. Глядя тогда на него спящего, видя совершенно расслабленное незнакомое лицо его, думал: "Как же он, должно быть, устал..." Во время рассказа о похоронах не к месту подумал о том, что теперь так и не узнаю, как бросать монету, чтобы выпадала одна сторона. Может быть, кто-то и знает секрет, но, даже нарвавшись на знатока, никогда не посмею спросить. Единственный человек, к которому не считал зазорным приставать с расспросами, был Учитель. И еще вспомнил почему-то себя, начинающего. Было мне тогда двадцать лет. Жизнь представлялась приключенческим фильмом, в котором разрешалось сыграть самые необычные, самые интересные роли. Причем, как у всякого фильма такого жанра, у этого предполагался хороший конец... Маэстро облачили в костюм, единственный в доме. Во внутренний карман положили колоду, приготовленную для игры в Москве. Когда поднесли крышку гроба, начали устанавливать... нитка, держащая сцепленными кисти, неожиданно порвалась. Руки Маэстро свободно распались в разные стороны... Послесловие В первом, трехгодичной давности варианте "Записок" этой главы не было. Некоторые книги при переиздании снабжаются предупреждением: "Издание такое-то, дополненное". Книги эти - обычно научного жанра или справочники. "Записки" не претендуют на уровень исследовательского труда. Повторяю: они - всего лишь свободные воспоминания о конкретных историях и конкретных людях. О людях в первую очередь. Но несмотря на то, что опус этот - не учебник и не справочник, мне приспичило подправить его и дополнить. Чего вдруг?.. За три года после первого издания кое-что в этой жизни напроисходило. Времечко нынешнее навыкидывало фортелей. Как было не отразить это?.. Я так поначалу и предполагал: брать поочередно главы и дополнять их. Скажем, в главе "о том, где играют", попытаться описать страсти, кипящие в казино. Взялся уже, но понял: не потяну. Нет в душе созвучия казиношным страстям. Тот, кто взращен на живой музыке, кто сам играл на живых инструментах, сразу распознает фальшь синтезатора. А какое может быть дополнение к главам "О репутации", "О совести", "О благородстве"? Нынешним игрокам, тем, кто в будущем засядет за мемуары, эти разделы придется опустить. За недостатком иллюстраций. Главу "О том, как себя вести" пришлось бы переделать подчистую. Выправленная, она начиналась бы примерно так: "Собираясь на игру с малознакомым партнером, не забудьте дослать патрон в патронник..." Зато сколько можно было бы дописать к главе "О том, как заканчивают". Шурика с Шахматистом не без гордости помянуть. Не помянуть - вспомнить. Не пускают их нынче в казино Лас-Вегаса. Доигрались. Впрочем, это единственное, радующее душу дополнение. Остальные - банально-тосксливые. Опять же: кого-то застрелили, кто-то спился, кто-то остался без крова. Зачем об этом лишний раз писать? Идея дополнения каждой из глав провалилась. И все же право на "Исправление и дополнение" я добыл. Очень уж мне хотелось вставить в новый вариант "Записок" один эпизод. Случившийся недавно, два года назад. Собственно, это не совсем эпизод. В полном виде история тянет на сюжет для отдельной книги. Но книга... Это, возможно, потом. А пока что... Тогда у меня была странная, несколько нервная полоса. Полоса предложений. Они были двух видов. Отдельные граждане предлагали себя в качестве учеников. Отдельные издатели предлагали взяться за "Одессу бандитскую" или "Бандитскую Украину". (Был бум бандитских книжных серий). Ни то ни другое меня не занимало. Я только-только выбрался не без потрясений из одной из многих своих репортерских историй. Переводя дух, с удовольствием ушел с головой в работу над новой книгой. А тут визитеры, как сговорились: "Давай - учи". Или: "Не выпендривайся, подписывай контракт". Это уже и не предложения были. Требования. Накануне того самого эпизода у меня как раз состоялся вполне бесцеремонный разговор с одним дядечкой из Киева. Дядечка заявился ко мне домой и битый час настаивал на моем участии в проекте "Украина бандитская". Невнятно втолковывал, зачем ему нужен именно я. Хотя бы в качестве сборщика материала. Самым удивительным было то, что я все-таки в эту история влез. Конечно, не благодаря дядечкиным втолковываниям, и несколько позже. Но все-таки... И влез благодаря тому самому эпизоду. До того как я (и не только я) оказался по ноздри втянутым в трясину злосчастного проекта, произошла та встреча. Я многим обязан ей. Без нее вряд ли бы выбрался из топи, но, правда, и вряд ли бы подался в совсем уж гиблые места... Не могу удержаться, чтобы не начать с немудреной банальной сентенции: все знакомства, встречи в этой жизни обязательно что-то дают нам, что-то открывают. Только большинство встреч мы не считаем открытиями. Из-за их незначительности. Эта встреча оказалась открытием незаурядным. Впрочем, как оно обычно и бывает, сначала, в момент самой встречи, я этого как следует не понял... Если бы между этим эпизодом-встречей и визитом дяди-киевлянина прошло больше времени, я, может, и не связал бы их воедино. Но их разделяли всего два дня. Очередной дядя обнаружился возле меня, когда я собирался усесться в свою машину на стоянке. Неожиданно обнаружился, пока я открывал дверцу. Внезапно возник рядышком, словно прятался на корточках за соседним джипом. По облику его трудно было представить сидящим на корточках. Этот дядя выглядел куда респектабельней предыдущего. Импозантный, сухой гражданин лет пятидесяти с большущим стильным носом и в очках. Но сразу же и ощутилось: эта импозантность - всего лишь маска знающего себе цену закройщика престижного ателье. Он окликнул меня по отчеству и, когда я обернулся, поприветствовал с закройщицкой улыбкой. - Доброе утро, - и пояснил свое возникновение: - Не мог дозвониться. Дай, думаю, подъеду. - Он извиняющимся жестом указал на стоящий за его спиной джип. То ли указал, то ли приглашал сесть в него. Я сразу решил: "Опять..." Изобразив воспитанную улыбку, кивнул, здороваясь. Закройщик улыбке обрадовался. С достоинством расцвел. Представился: - Иннокентий Львович. - И поведал, вроде как оправдываясь: - Оказавшись в Одессе, обидно было упустить случай пообщаться с автором. Я учтиво исполнил застенчивость. Поинтересовался: - Вы, простите, откуда? - Из Москвы. Я не поверил. Был уверен, что он и недавний киевлянин из одной шайки. Должно быть, ательешный этикет требовал теперь моей реплики, потому что собеседник затих, подержал паузу. Я молчал. Тогда подал реплику он: - У нас к вам серьезное предложение. Может, подъедем в гостиницу? Там и поговорим. Я глянул на часы. Для приличия. Спешить мне было некуда. После утренней отсидки за компьютером решил податься на пляж Десятой улицы Большого Фонтана. Рассчитывал отвлечься. Постоять за спинами уцелевших могикан-преферансистов. Подпитаться энергией, которую в юности беспечно рассеивал именно в этом месте. Но и ознакомление с предложением закройщика обещало отвлечь от утренней работы-медитации. В любом случае, каждое предложение стоит выслушивать. Иди знай, как и что в этой жизни обернется. Я присмотрелся. За тонированным стеклом автомобиля просматривался силуэт водителя. - Час у меня есть... - С головой, - заверил собеседник. - Езжайте. Я - за вами. По дворцовой лестнице гостиницы "Красная" мы с закройщиком поднимались вдвоем. Водитель остался в джипе. Вахтер, когда проходили мимо, подобрался. Разве что только честь не отдал. На меня пялился испуганно. Не знаю, кем для него был постоялец, но то, что тот уважительно пропустил меня вперед, потрясло старика. Номер, к которому вел меня Иннокентий, оказался на втором этаже. Я вспомнил его еще до того, как мы вошли, у двери. Лучший номер гостиницы. Апартаменты. В нем много лет назад обыгрывали директора ленинградского универмага. Вспомнилось, что директор все не мог успокоиться, огорчался тому, что ему пришлось ждать, когда из номера выселится принц. И мы огорчались. Тому, что не "хлопнули" работника торговли до переселения сюда. Столько, можно сказать, наших денег пустил на ветер, обитая в этой роскоши. Роскошь с тех пор уцелела. Кажется, ее даже прибыло. К антикварной обстановке: озолоченной гнутой мебели, зеркалам, коврам добавилось несколько огромных картин. В номере был только один человек. Если интеллигентно-импозантный Иннокентий Львович производил впечатление закройщика престижного ателье, то человек в апартаментах мог быть клиентом этого ателье. При всей своей внешней беспородности. Когда мы вошли (сначала, постучав, заглянул мой провожатый, потом пригласил жестом меня), он восседал в кресле, похожем на трон. Разговаривал по телефону. Никак не отреагировал на наш приход. Еще несколько минут говорил, вернее слушал. Потом произнес в трубку только одно слово: - Да. - И положил трубку. Я к этому моменту уже устроился на мягком уголке. Уже успел разглядеть его. Внешность у обитателя этих королевско-директорских хором, повторюсь, была вполне беспородной. Затруднительно даже выделить, что было самой впечатляющей деталью его физиономии. Изъеденная то ли оспой, то ли угрями кожа, махонькие, как пуговки, глубоко посаженные глаза и похожий на скрученную наспех дулю нос. И все это при выцветших бровях и плешивости. Вряд ли безукоризненность костюма могла исправить впечатление. Выправило его другое. Я сразу понял: породы в этом уродце на десяток принцев, не говоря уже о завмагах. Она угадывалась с первого взгляда. Во властности, исходящей от него. Во флюидах уверенности, что все в этой жизни происходит так, как хочет он. Причем такое положение дел его даже не радовало. Принималось как норма. И все же он мне улыбнулся. Улыбки таких субъектов обычно не предвещают ничего хорошего. В них не больше искренности, чем в оскале проголодавшейся гюрзы. - Приветствую самого уважаемого мной преферансиста, - издал он хрипло. Выбравшись из-за стола, хозяин апартаментов обнаружил рост намного ниже среднего и широченный торс. Направился ко мне. - Добрый день, - улыбнулся и я. Насколько мог, искренне. Прежде чем присесть рядом со мной на диван, он протянул широченную морщинистую кисть. Представился: - Сева. С отсутствием отчества я спорить не стал. Иннокентий по-прежнему пребывал на ногах поодаль от нас. Как ввел меня, усадил, так сразу и самоустранился. По-видимому, этого требовал этикет. Наблюдать церемониал было занятно. - Правильно, - одобрил молчание хозяин. - Не против, если я перейду сразу к делу? Привычка не размазывать. Я взглядом одобрил привычку. Он кивнул и выдал: - Как вы понимаете, кроме желания, как говорят у вас в Одессе, поговорить за жизнь, нас привело и дело... Это я понимал. - У меня к вам предложение. Думаю, оно не покажется вам неожиданным... "Еще бы", - мелькнуло у меня. - Я хочу предложить вам... - Он сделал паузу. "Ну, что ты тянешь, - подумал я, доброжелательно улыбаясь. - Обещал же не размазывать". - Организовать у нас в Москве школу игроков. Я почувствовал, как по-дурацки стала стекать с меня маска-улыбка. Спохватился, поправил ее. Только спросил: - В каком смысле? - Буду с вами откровенен. Заурядная игра меня не интересует. Из уже готовых игроков вы будете делать профессионалов. - Вы серьезно? - спросил я. Искренне. Он улыбнулся с укоризной: как я мог заподозрить его в несерьезности. Пояснил: - В "Записках" вы многого недоговорили. Но чувствуется... - Многозначительным взглядом он дал понять, что кое-что разглядел между строк. А я все пытался собраться с мыслями. Сосчитать его. Поймать на том, что нужно ему совсем другое. Но зацепиться мне было не за что. Если он - по издательским делам, то... Эта легенда, насчет школы шулеров ничего ему не дает. Может, действительно... - Нет, - взял и бухнул я. Он не удивился. Кивнул. - Я так и думал. И вас не интересует, как я себе это вижу? - Как? - после паузы спросил я. Моя благоразумная заинтересованность вызвала в нем одобрение. Он принялся излагать: - Вы будете жить на дачной окраине Москвы. Особняк построен по европроекту. В вашем распоряжении автомобиль с шофером. - Он улыбнулся, пояснил: - В Москве так удобнее. Свободы перемещения - никакой. Зарплата... - Он осекся. - Скажем, тысяч пять в месяц. Ну и процент со всех будущих выигрышей ваших подопечных. Вы же сами все знаете... - Он давал понять, что главу "Об учениках" читал внимательно. Черт возьми!.. Когда-то такое предложение показалось бы... - Нет, - сказал я. - Я так и думал. И вас не интересует, кто ученики? - Кто? - вновь после паузы спросил я. - Вот, - подчеркнуто заметил он. Дескать, в этом-то все и дело. - Учеников вы будете выбирать сами. Есть очень интересные кандидатуры. Я смотрел на него с сочувствием. Жалко стало обескураживать его, всемогущего. Дело было даже не в том, что я не соглашусь. Пусть за обучение возьмусь не я - кто-то другой. Его ошибка в том, что он полагает: ученики не проблема. Даже ему с его властными замашками не под силу снабдить перспективных игроков генами шулерства. Я-то за свой предыдущий опыт усвоил, что без них, без генов, все учение - псу под хвост. - Нет, - в третий раз повторил я. - Почему? - спросил он. Я решил растолковать. В конце концов, за всю свою суету он вправе был получить хотя бы разъяснения. - Во-первых, я уже при деле. Во-вторых... Ваша идея - утопия. Шулером сделать невозможно. Или почти невозможно. Кандидаты, о которых вы говорите, могут быть очень неплохими игроками, но этого недостаточно. Нужен божий дар. - Вы сказали, почти невозможно, - попробовал он поймать меня на слове. - Оговорился. Мы помолчали. - Хотите, скажу, что по этому поводу думаю? Прямо скажу. Как привык? - спросил он. Я не ответил. Смотрел на него полуравнодушнополуожидающе. - Думаю, в "Записках", как бы это выразиться... все несколько преувеличено. Я не спорил. Постарался придать взгляду исключительное безразличие. - Я, как человек, готовый вложить в это дело серьезные деньги, обязан был это предусмотреть. Если бы даже вы согласились, вам бы пришлось пройти экзамен... Я хмыкнул. Посчитал, что уже имею право на некоторое хамство. - Неужели отказались бы сыграть с начинающим игроком? С кандидатом? - спросил он. - Я дал обет. - Вы дали обет не играть на деньги. Но в виде поединка... Я смотрел на него снисходительно. Уже случалось нарываться на жаждущих доказательств. Сейчас не сомневался: игрок, которого припас для экзамена этот уродец, не подарок. Но не собирался играть не по причине сомнения в исходе. Этот распорядитель чужими поступками действовал на нервы. - Я бы посоветовал вам взять другого учителя, - заметил я. - Кого? - тут же спросил он. Деловито спросил. С истинным интересом. Я вдруг задумался. Кто из наших подошел бы для его проекта. И растерялся. Все, хоть что-то из себя представляющие, либо съехали, либо спились, либо... Не о кого споткнуться, вспоминая. Надо же... - Вы написали, что мечтали найти достойного ученика, передать ему секреты, - проговорил он. - Это время прошло. - Вдруг кандидат вас заинтересует. - Это невозможно. - Я встал. - Одну минуту, - изрек Сева и бросил взгляд на Иннокентия. Тот немедля вышел. - У вас в Москве есть приличные исполнители, - уже миролюбиво заговорил я. - Зачем искать людей на стороне? - Как их найдешь? - поддержал тему он. Я подумал, что если бы меня действительно заинтересовал проект и я хотел бы помочь собеседнику, то добыл бы для него координаты Мопса, диспетчера столичных "катал" и гастролеров, снабжающего их игрой. Мопс знает все и всех. Насколько я слышал, он до сих пор при деле. Крестный отец одесских исполнителей при недавней встрече сетовал, что Мопс неплохо устроился, а коллег-провинциалов забыл. - Да и зачем все это? - спросил я. - Ну, натаскаете вы людей. Где брать лохов? Нынче все по казино. Попробуй их оттуда смани. - Я усмехнулся. Так и застыл с усмешкой, превратившейся в растерянность. Дверь в номер открылась, и в проеме ее возникла девчонка-подросток лет пятнадцати, одетая в джинсы и футболку. Она смиренно шагнула в комнату. За ней вошел Иннокентий. Прикрыл дверь. Я, не отрываясь, смотрел на вошедшую. Изумленно разглядывал ее скуластое восточное лицо с раскосыми глазами и смуглой кожей. Не понимал, что происходит. Потом перевел взгляд на всемогущего Севу. - Проходи, - заметил тот девчонке. - Карты с тобой? - И мне, указав на стол: - Милости прошу. Я растерянно сглотнул и не тронулся с места. Но не из вредности. Что тут было вредничать... Это оказалось возможным. Кандидат меня заинтересовал. Девчонка приблизилась к столу. Вопросительно взглянула на Севу. Тот кивнул, и она села. Аккуратно положила нераспечатанную колоду на стол. Сева не стал открыто наслаждаться моим замешательством. Демонстрировал деловитость. - Попробуете? - спросил меня. Я шагнул к столу. - Девочка, как тебя зовут? - елейным голосом, как ребенка, спросил кандидатку. Девчонка посмотрела на меня непонимающим взглядом. Перевела его на дедушку-наставника. - На хера? - спросил Сева. Грубость из его уст, особенно в присутствии малолетки, прозвучала вразрез с вежливой до сих пор манерой разговора. Но не особо и удивила. То, что он способен на нее, было очевидно с самого начала. - Как-то же должен я обращаться к сопернику, - пояснил я. - На хера? - повторил Сева. - Оно мне действительно не надо. Но... - Я взял поучительный тон, - прежде чем играть, приличные люди знакомятся. - Ее зовут Мо-хи-ра, - по слогам, как слабоумному, повторил Сева. - А-а... - сказал я. - Красивое имя. И во что... - я не рискнул произнести красивое имя вслух, - девочка, ты хочешь поиграть? В "дурачка"? - В покер, - спокойно выдал дедушка Сева. - Ну? - удивился я, - Это такая игра, где сдают по пять карт. Знаешь? - Я обращался только к ребенку. Сева принял мою ерничащую манеру. Отошел, уселся на диван. Дал возможность пообщаться нам тет-а-тет. Издалека, с любопытством, но и снисходительно слушал и следил за происходящим. Снисходительность его не особо меня обеспокоила. Точнее, я уже был достаточно обеспокоен и без нее. Понимал: эта экзотическая малолетка - сюрприз. Иначе для чего весь спектакль. Но и как вести себя в такой ситуации, не знал. Не было у меня такого опыта. Опыт воспитания детей кое-какой был, а опыта профессиональной игры с ними в покер - ни малейшего. Вот я и ерничал. Вариант отказа от игры мелькнул и отошел. Вопервых, после того как я лоханулся с двусмысленным имечком, отказ выглядел бы уже совершеннейшей насмешкой. Во-вторых, не мог я позволить себе не выяснить: что за всем этим кроется. Неужели это дитя и впрямь что-то может. Дитя могло. На вопрос об игре в покер, в которой сдают по пять карт, ответило серьезно и без акцента: - Знаю. - И осведомилось кротко: - Почем? Я ошалело посмотрел на Севу. Тот улыбнулся мне. - На "Сникерс", - спохватился я. - Сдавай. - Карты проверять будете? - вежливо спросило дитя-соперница. Это уже было черт-те что. - Распечатывай, - сказал я. Девчонка послушно распаковала колоду. Спросила кротко: - С семерок? И после моего кивка убрала лишнюю мелочь. И принялась лихо врезать карты. То продольной, то поперечной врезкой. Такого я еще не видел... Такой безупречной техники врезки. Или видел очень редко. При том, что девчонка не глядела на карты. И на меня не смотрела. Отрешенный взгляд ее был направлен вниз, в сторону, в никуда. Она словно опасалась нарваться взглядом на что-либо конкретное. Конечно, в игре врезка мало что значит. Так... Полувыпендреж, полуудобство тасовки. Хотя некоторые сложные приемы "чеса" основаны именно на качественной врезке один в один. Исполнение ее требует долгой тренировки. И не всем дается. Я не глянул на Севу не из вредности. Ошалело взирал на исполнительницу. Потом спохватился. Постарался придать взгляду одобрение, смешанное с умилением. Так смотрят взрослые на детвору, без запинки читающую стишки на новогоднем утреннике. Но думал: что же это творится?.. И все же... Манера тасовать колоду, особенно при поединке шулеров, - это некий ритуал, выражение своей уверенности, демонстрация духа. Здесь никакого ритуала не было. Да и какой дух могла продемонстрировать эта девочка? Движения ее рук были точны, но кротки. Она словно не колоду тасовала, а привычно полоскала белье у себя в горном озере. И при этом без радости, но и без особого огорчения, думала о том, что ей на сегодня еще предстоит печь, убирать, доить... Наконец сдала карты. Заурядно, даже не попытавшись что-то "протолкнуть". И в следующую свою раздачу не попыталась. И в дальнейших. Я тоже не торопился с исполнением. Удивлять-то собирались меня. Пусть удивляют. Конечно, сам образ претендентки и врезка произвели впечатление. Но не рассчитывает же продюсер, что я клюну на эти побрякушки. Он должен был припасти наживку поубедительней. Минут десять игра шла впустую. Мы с раскосой в четыре руки полоскали белье. Я с некоторым даже разочарованием вынужден был признать: ни черта они не припасли. В очередной раз сданные мне карты я не поднял, с сочувствием глянул на Севу. Встал. - Что? - не понял тот. - Умничка, - улыбнулся я девчонке, поднявшей на меня растерянные щелки. - Пять с плюсом. - И заметил Севе: - Идея хороша. Если выгорит, буду рад за вас. - Вы не выиграли, - заметил Сева недоуменно. - Играли на равных. Я усмехнулся. Не хватало того, чтобы я вздумал подтверждать свою репутацию на этом детеныше. - Мы друг друга не поняли, - сообщил мне тогда продюсер. Глянул на подопечную, произнес: - Ма, не жди. Эта короткая реплика открыла мне две новости. Во-первых, краткое имя азиатки - Ма, во-вторых, оказывается, она чего-то ждала. Ма послушно собрала уже розданные карты и принялась начесывать колоду. Вполне профессионально затасовывать нужный расклад. Потом чистенько исполнила вольт со стола. Это уже было любопытно. Я вновь сел. В следующие минут десять мне был предложен приличный арсенал трюков. Стандартный боекомплект шулера средней руки. Несколько вариаций на тему "лишаков", четыре разновидности вольта, "гнутка", "кладка", "чес" врезкой и счетом. Девчонка усердно, невзирая на регулярное обезвреживание с моей стороны, выискивала хоть что-то, что я бы проглотил. Конечно, я был изумлен. И тому, что наблюдаю, и настырности Севы. Зачем я им нужен? Ведь кто-то же экипировал девчонку. Пусть этот кто-то и продолжает в том же духе. Неужели у Севы хватает матерости понять: этого недостаточно. Но для того, чтобы понять это, надо быть самому игроком. И игроком с немалым стажем. Или иметь знающего подсказчика. Во времена, когда я вынашивал идею об ученике, эту Ма воспринял бы как подарок судьбы. Но... даже тогда понял бы, она - не попадание в десятку. И сейчас наблюдал несвоевременно предложенную ученицу с унынием. Вся эта демонстрация трюков всего лишь и была демонстрацией. Холодной, выставочно-декоративной. Не было главного. Души. Того самого божьего дара, о котором я говорил давеча Севе. Явно не было генов. Через десять минут я вновь встал. Пооткровенничал с Севой: - Я вам не нужен. Мое откровение-похвала не произвело впечатления. Он даже не вдумался в него. Его волновало только то, что я все-таки не клюнул. - Вы не выиграли, - напомнил он. С дивана. Я хмыкнул. Не возвращаясь на стул, собрал карты. Если уж он так хочет... Хаотично врезал колоду несколько раз, дал девчонке срезать. Я менял три карты. Девчонка одну. То, что итоговая ее комбинация будет "фул" дам, я знал еще до того, как начал тасовать. Как и то, что моя будет "фул макс". Еще я знал, что ей это будет неведомо. Трюк, который я использовал, не мог быть ей знаком. - Слово? - спросил я, равнодушно глядя в раскосые глаза партнерши. - Пас, - кротко сказала та после некоторой паузы. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы, собирая карты, не попытаться выяснить: неужто просчитался, сдал ей пустую карту? При следующей сдаче ошибки точно быть не могло. Она паснула на "каре" валетов при моих королях. Я ненавязчиво экспресс-методом проверил колоду на крап. И ничего не обнаружил. При очередной сдаче блефанул. Дал плюс на мелкой "паре". Соперница переплюсовала. Причем несколько раз. До тех пор, пока я не спасовал. Пацанка точно знала мои карты. Либо колоду подготовили профессионально, либо рубашка читалась по рисунку без всякого крапа. Определить это на ходу было невозможно. Когда столько лет не играешь, нет смысла заранее изучать особенности печатных валиков действующих полиграфкомбинатов. - Другая колода есть? - спросил я у Севы. - Мы вам подарим эту, - предложил тот со слышимой усмешкой. Я обеспокоился. Значит, дело не в колоде. Но карты-то мои этой юной прачке известны. Остается два варианта. Из реальных. Либо я попал под научнотехническую новинку вроде изотопных карт (о таких слухи ходили), либо девчонка получает "маяки". Новинка вряд ли имеет место. Зачем бы я был им тогда нужен. "Маяки"... Когда-то фокусника Акопяна-старшего обыграли на "маяках" в этой самой "Красной". Нахально просверлили дыры в стенах и сигналили из соседнего номера. В любом случае... Черт возьми, мне приходилось напрягаться, чтобы вычислить, на чем меня "имеет" этот детеныш. "Случайно" уронив карту, нагнулся за ней и украдкой глянул себе за спину. Дверь во вторую комнату номера была прикрыта не плотно, и темная щель вызвала подозрение. Я стал собранней, поднимая карты со стола, теперь располагал их в руке так, как этого требовал бы поединок с профессионалом. Второй рукой делал окошко и даже сам видел их только под определенным углом и только одним глазом. Это не помогло. Девчонка по-прежнему знала мои карты. Но она не могла их знать... На столе не было ни одного отражающего предмета. И полировки не было. И главное... Надежный метод определения того, что соперник пользуется крапленой колодой (отслеживание, куда направлен взгляд), ничего не дал. Соперник, словно издеваясь, пялился исключительно либо в свои карты, либо мне в глаза. Ни на "рубашку" в момент сдачи, ни мне за спину. Только в глаза. Как я ни напрягался... Напряжение ничего не дало. Реального объяснения происходящему не находил. Оставалась мистика. Как всякий шулер, к потусторонним толкованиям я всегда относился уважительно. Прошлый опыт научил уважению. Черт его знает. С таким разрезом глаз... Может, в этом весь фокус? Вот тебе и отсутствие генов. Если так... Остается только взгрустнуть о том, что эту юную колдунью не отдали мне на стажировку лет десять назад. Хотя сколько ей тогда было: годков пять?.. Шахматисты начинают и раньше. Я спохватился, отмахнулся от мысли-наваждения. Ясновидение соперницы явно имело более внятное объяснение. Может, и впрямь изотопы? Как бы там ни было, мне приходилось признать себя... пусть и не проигравшим, но и не выигравшим. И странно, но я не считал себя задетым, облажавшимся. Против меня явно использовали трюк весомый. И я понял, что он имеет место. К тому же вышел из ситуации с достоинством. Отбросив карты, заметил не девчонке - Севе: - Молодцы. Но... И Сева, и Ма, и даже Иннокентий были само внимание. - Это может не пройти. Если вычислят, подстрахуются, смогут помешать. Что она тогда будет делать?.. Сева несколько секунд вдумчиво смотрел на меня. Потом вдруг кивнул: - Поэтому я и обратился к вам. Если бы к этому добавить нюансы... Теперь кивнул я. Снисходительно: - Хорошо бы. Погоняла бы нашего брата-афериста. - Беретесь? - Нет. Возникла долгая пауза. В течение нее я разглядывал девчонку. То ли покорное, то ли виноватое выражение на ее лице. Думал: "Где вас, ребятки, носило раньше". В нынешней моей жизни для предложенной экзотики места не было. Я знал это точно. И чувствовал примерно то же, что алкоголик, который вечером "зашился", а наутро обнаружил, что из его кухонного крана течет чистый "Абсолют". От ностальгии отвлек меня Сева. Я перевел на него взгляд и встряхнулся. Изумился. Этот хозяин жизни пребывал явно не в своей тарелке. Кажется, даже покусывал щеку изнутри. - Я так понимаю, дело не в оплате? - понял он. Я улыбнулся. Он спросил: - Есть конкретная причина? - Да не нужен я вам, - попытался утешить его я. - Ма - умница. Готовый игрок. Я же ее не обыграл. - Ты ее сосчитал, - вдруг перейдя на "ты", сказал Сева. - Значит, может сосчитать и другой. Нужна - гарантия. Я развел руками: ничем не могу помочь. Он вновь покусал щеку. Смотрел на меня исподлобья, не враждебно. Похоже, прикидывал, чем может взять меня. Зачем-то ему был нужен именно я. Или он просто закапризничал. Решил заполучить меня, как, должно быть, получал все в этой жизни. Мне его стало почти жаль. И я не сомневался, что отвязаться от него будет непросто. Но я ошибся. Сева вдруг взглянул на девчонку. Ненадолго, но пристально. И тут же что-то изменилось в нем. Он тут же сдался. Словно четко понял, что заполучить меня не удастся. Улыбнулся улыбкой гюрзы. Достал визитку. Отдавая ее, сообщил: - Если надумаете, позвоните. Это телефон моего представителя в Киеве. - И тут же протянул руку, давая понять, что и так спалил на меня уйму драгоценного времени. - Пока, - сказал я сосредоточенно разглядывающей меня девчонке. Кивнул и Иннокентию. И вышел. Выходя из гостиницы, нес в душе осадок неудовлетворенности. То ли от собственного поведения, то ли от поведения людей, которые, предлагая мне соучастие в сомнительном проекте, открыли явно меньше, чем я хотел бы. С другой стороны: чего ради им было открывать мне все? До моего согласия. Но я не сомневался, и в случае согласия ни черта бы мне не открыли. Разве что прожиточный минимум информации. Неприятное чувство, когда тебя держат за "болванчика" в преферансе. С ним, с этим неприятным чувством, я сел в машину, с ним отъехал от гостиницы. Ведомый им, сделав круг, вернулся, припарковал свою "БМВ" за углом здания, расположенного напротив "Красной". Через проходной угловой двор прошел к нужному мне подъезду. Поднялся на второй этаж. Аккуратно вынул осколок разбитого камнем запыленного стекла из рамы лестничного пролета. Сквозь отверстие выискал взглядом окна апартаментов. В зале шторы были попрежнему разведены. Что, кого рассчитывал увидеть? Вряд ли и сам я смог бы ответить на этот вопрос. Но увидел... Сначала долго наблюдал вышагивающего от окна в глубь номера и обратно хозяина Севу. Похоже, он что-то излагал в движении. Кому - видно не было. Понятно, что или Иннокентию, или девчонке. Или им обоим. У меня уже прилично устали глаза от напряжения. От опасения хотя бы моргнуть, пропустить нечто важное. Я уже собирался ненадолго отвлечься, передохнуть, когда... увидел человека, вошедшего в поле зрения в сумеречной глубине номера. Я узнал его не сразу. Еще бы, столько лет не видел. Да и видел-то всего два раза, когда гастролировал в Москве. Но все же узнал. Этим человеком был Мопс... ...Перечитал описание этого эпизода и спохватился. Что это, послесловие к написанной книге? Или предисловие к следующей?..