начинают толкать друг друга. Один хватается за левую ручку, другой одновременно за правую. Не входят, а "лезут". Штурмуют пустой вагон. Зачем? Что такое? Явление это уже изучено. Атавизм. Память о тех временах, когда не стояли, а висели. Когда ездили мешки с людьми. Теперь подите повисните! Попробуйте с пятипудовым мешком у Ярославского вокзала сунуться в вагон. - Граждане, нельзя с вещами. - Да что вы... маленький узелочек... - Гражданин! Нельзя!!! Как вы понятия не имеете!! Звонок. Стоп. Выметайтесь. И: - Граждане, получайте билеты. Граждане, продвигайтесь вперед. Граждане продвигаются, граждане получают. Во что попало одеты граждане. Блузы, рубахи, френчи, пиджаки. Больше всего френчей - омерзительного наряда, оставшегося на память о войне. Кепки, фуражки. Куртки кожаные. На ногах большей частью подозрительная стоптанная рвань с кривыми каблуками. Но попадается уже лак. Советские сокращенные барышни в белых туфлях. Катит пестрый маскарад в трамвае. На трамвайных остановках гвалт, гомон. Чревовещательные сиплые альты поют: - Сиводнишняя "Известия-а"... Патриарха Тихххх-аа-ана... Эсеры... "Накану-у-не"... Из Бирлина только што па-а-алучена... Несется трамвай среди говора, гомона, гудков. В Центр. Летит мимо Московской улицы. Вывеска на вывеске. В аршин. В сажень. Свежая краска бьет в глаза. И чего-чего на них нет. Все есть, кроме твердых знаков и ятей. Цупвоз. Цустран. Моссельпром. Отгадывание мыслей. Мосдревотдел. Виноторг. Старо-Рыковский трактир. Воскрес трактир, но твердый знак потерял. Трактир "Спорт". Театр трудящихся. Правильно. Кто трудится, тому надо отдохнуть в театре. Производство "сандаль". Вероятно, сандалий. Обувь дамская, детская и "мальчиковая". Врывсельпромгвиу. Униторг, Мосторг и Главлесторг. Центробумтрест. И в пестром месиве слов, букв на черном фоне белая фигура - скелет руки к небу тянет. Помоги! Г о л о д. В терновом венце, в обрамлении косм, смертными тенями покрытое лицо девочки и выгоревшие в голодной пытке глаза. На фотографиях распухшие дети, скелеты взрослых, обтянутые кожей, валяются на земле. Всмотришься, п р е д с т а в и ш ь себе и день в глазах посереет. Впрочем, кто все время ел, тому непонятно. Бегут нувориши мимо стен, не оглядываются... До поздней ночи улица шумит. Мальчишки - красные купцы - торгуют. К двум ползут стрелки на огненных круглых часах, а Тверская все дышит, ворочается, выкрикивает. Взвизгивают скрипки в кафе "Куку". Но все тише, реже. Гаснут окна в переулках... Спит Москва после пестрого будня перед красным праздником... ...Ночью спец, укладываясь, Неизвестному Богу молится: - Ну что тебе стоит? Пошли назавтра ливень. С градом. Ведь идет же где-то град в два фунта. Хоть в полтора. И мечтает: - Вот выйдут, вот плакатики вынесут, а сверху как ахнет... И дождик идет, и порядочный. Из перержавевших водосточных труб хлещет. Но идет-то он в несуразное, никому не нужное время - ночью. А наутро на небе ни пылинки! И баба бабе у ворот говорит: - На небе-то, видно, за большевиков стоят... - Видно, так, милая... В десять по Тверской прокатывается оглушительный марш. Мимо ослепших витрин, мимо стен, покрытых вылинявшими пятнами красных флагов, в новых гимнастерках с красными, синими, оранжевыми клапанами на груди, с красными шевронами, в шлемах, один к одному, под лязг тарелок, под рев труб рота за ротой идет красная пехота. С двухцветными эскадронными значками - разномастная кавалерия на рысях. Броневики лезут. Вечером на бульварах толчея. Александр Сергеевич Пушкин, наклонив голову, внимательно смотрит на гудящий у его ног Тверской бульвар. О чем он думает - никому не известно... Ночью транспаранты горят. Звезды... ...И опять засыпает Москва. На огненных часах три. В тишине по всей Москве каждую четверть часа разносится таинственный нежный перезвон со старой башни, у подножия которой, не угасая всю ночь, горит лампа и стоит бессонный часовой. Каждую четверть часа несется с кремлевских стен перезвон. И спит перед новым буднем улица в невиданном, неслыханном красноторговом Китай-городе.  * Михаил Булгаков. Торговый ренессанс Москва в начале 1922-го года ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Для того, кто видел Москву всего каких-нибудь полгода назад, теперь она неузнаваема, настолько резко успела изменить ее новая экономическая политика (нэпо, по сокращению, уже получившему права гражданства у москвичей). Началось это постепенно... понемногу... То тут, то там стали отваливаться деревянные щиты, и из-под них глянули на свет после долгого перерыва запыленные и тусклые магазинные витрины. В глубине запущенных помещений загорелись лампочки, и при свете их зашевелилась жизнь: стали приколачивать, прибивать, чинить, распаковывать ящики и коробки с товарами. Вымытые витрины засияли. Вспыхнули сильные круглые лампы над выставками или узкие ослепительные трубки по бокам окон. Трудно понять, из каких таинственных недр обнищавшая Москва ухитрилась извлечь товар, но она достала его и щедрой рукой вытряхнула за зеркальные витрины и разложила на полках. Зашевелились Кузнецкий, Петровка, Неглинный, Лубянка, Мясницкая, Тверская, Арбат. Магазины стали расти как грибы, окропленные живым дождем нэпо... Государственные, кооперативные, артельные, частные... За кондитерскими, которые первые повсюду загорелись огнями, пошли галантерейные, гастрономические, писчебумажные, шляпные, парикмахерские, книжные, технические и, наконец, огромные универсальные. На оголенные стены цветной волной полезли вывески, с каждым днем новые, с каждым днем все больших размеров. Кое-где они сделаны на скорую руку, иногда просто написаны на полотне, но рядом с ними появились постоянные, по новому правописанию, с яркими аршинными буквами. И прибиты они огромными, прочными костылями. Надолго, значит. И старые погнувшиеся и облупленные железные листы среди них как будто подтягиваются и оживают, хилые твердые знаки так странно режут глаз. Дальше больше, шире... Не узнать Москвы. Москва торгует... На Кузнецком целый день кипит на обледеневших тротуарах толчея пешеходов, извозчики едут вереницей и автомобили летят, хрипят сигналы. За сотенными цельными стеклами буйная гамма ярких красок: улыбаются раскрашенными ликами фигурки-игрушки артелей кустарей. Выше, в бывшем магазине Шанкса, из огромных витрин тучей глядят дамские шляпы, чулки, ботинки, меха. Это один из универсальных магазинов. Моск. потр. общ. Оно открыло восемь таких магазинов по всей Москве. На Петровке в сумеречные часы дня из окон на черные от народа тротуары льется непрерывный электрический свет. Блестят окна конфексионов. Сотни флаконов с лучшими заграничными духами граненых, молочно-белых, желтых, разных причудливых форм и фасонов. Волны материй, груды галстухов, кружева, ряды коробок с пудрой. А вон безжизненно-томно сияют раскрашенные лица манекенов, и на плечи их наброшены бесценные по нынешним временам палантины. Ожили пассажи. Громада "Мюр и Мерилиза" еще безмолвно и пусто чернеет своими огромными стеклами, но уже в нижнем этаже исчезли из витрины гигантские раскрашенные карикатуры на Нуланса и По, а из дверей выметают сор. И Москва знает уже, что в феврале здесь откроют универсальный магазин Мосторга с 25 отделениями и прежние директора Мюра войдут в его правление. Кондитерские на каждом шагу. И целые дни и до закрытия они полны народу. Полки завалены белым хлебом, калачами, французскими булками. Пирожные бесчисленными рядами устилают прилавки. Все это чудовищных цен. Но цены в Москве давно уже никого не пугают, и сказочные, астрономические цифры миллионов (этого слова уже давно нет в Москве, оно окончательно вытеснено словом "лимон") пропускают за день блестящие, неустанно щелкающие кассы. В бывшей булочной Филиппова на Тверской, до потолка заваленной белым хлебом, тортами, пирожными, сухарями и баранками, стоят непрерывные хвосты. Выставки гастрономических магазинов поражают своей роскошью. В них горы коробок с консервами, черная икра, семга, балык, копченая рыба, апельсины. И всегда у окон этих магазинов как зачарованные стоят прохожие и смотрят не отрываясь на деликатесы... Все 34 гастрономических магазина М.П.О. и частные уже оповестили в объявлениях о том, что у них есть и русское и заграничное вино, и москвичи берут его нарасхват. В конце ноября "Известия" в первый раз вышли с объявлениями, и теперь ими пестрят страницы всех газет и торговых бюллетеней. А самолеты авиационной группы "Воздушный флот" уже сделали первый опыт разброски объявлений над Москвой, и теперь открыт прием объявлений "С аэроплана". Строка такого объявления стоит 15 руб. на новые дензнаки. Движение на улицах возрастает с каждым днем. Идут трамваи по маршрутам 3, 6, 7, 16, 17, А и Б, и извозчики во все стороны везут москвичей и бойко торгуются с ними: - Пожалуйте, господин! Рублик без лишнего (100 тыс.)! Со мной ездили! У "Метрополя", у Воскресенских ворот, у Страстного монастыря, - всюду на перекрестках воздух звенит от гомона бесчисленных торговцев газетами, папиросами, тянучками, булками. У Ильинских ворот стоят женщины с пирожками в две шеренги. А на Ильинке с серого здания с колоннами исчезла надпись "Горный совет" и повисла другая, с огромными буквами: "Биржа", и в нем идут биржевые собрания и проходят через маклеров миллиардные сделки. До поздней ночи движется, покупает, продает, толчется в магазинах московский люд. Но и поздним вечером, когда стрелки на освещенных уличных часах неуклонно ползут к полночи, когда уже закрыты все магазины, все еще живет неугомонная Тверская. И режут воздух крики мальчишек: - "Ира" рассыпная! "Ява"! "Мурсал"! Окна бесчисленных кафе освещены, и из них глухо слышится взвизгивание скрипок. До поздней ночи шевелится, покупает и продает, ест и пьет за столиками народ, живущий в не виданном еще никогда торгово-красном Китай-городе.  * Михаил Булгаков. "Ревизор" с вышибанием Новая постановка ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- У нас в клубе член правления за шиворот ухватил члена клуба и выбросил его из фойе. Письмо рабкора с одной из станций Донецкой дор. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Городничий. Земляника - попечитель богоугодных заведений. Ляпкин-Тяпкин - судья. Хлопов - смотритель училищ. Член правления клуба. Член клуба. Суфлер. Публика. Голоса. Сцена представляет клуб при станции N Донецких железных дорог. Занавес закрыт. Публика. Вре-мя. Времечко!.. (Топает ногами, гаснет свет, за сценой слышны глухие голоса безбилетных, сражающихся с контролем. Занавес открывается. На освещенной сцене комната в доме городничего.) Голос (с галереи). Ти-ша! Городничий. Я пригласил вас, господа... Суфлер (из будки сиплым шепотом). С тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие. Городничий. С тем, чтоб сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор! Ляпкин-Тяпкин. Как ревизор? Земляника. Как ревизор? Суфлер. Мур-мур-мур... Городничий. Ревизор из Петербурга инкогнито и еще с секретным предписанием. Ляпкин-Тяпкин. Вот те на! Земляника. Вот не было заботы, так подай! Хлопов. Господи боже, еще и с секретным предписанием. Городничий. Я как будто предчувство... (За сценой страшный гвалт. Дверь на сцену распахивается, и вылетает член клуба. Он во френче с разорванным воротом. Волосы его взъерошены.) Член клуба. Вы не имеете права пхаться! Я член клуба. (На сцене смятение.) Публика. Ах! Суфлер (змеиным шепотом). Выплюнься со сцены. Что ты, сдурел? Городничий (в остолбенении). Что вы, товарищ, с ума сошли? Публика. Ги-ги-ги-ги... Городничий (хочет продолжать роль). Сегодня мне всю ночь снились... Выкинься со сцены, Христом-богом тебя прошу... Какие-то две необыкновенные крысы... В дверь уходи, в дверь, говорю!.. Ну, сукин сын, погубил спектакль... Земляника (шепотом). В дверь налево... В декорацию лезешь, сволочь. Член клуба мечется по сцене, не находя выхода. Публика (постепенно веселея). Бис, Горюшкин! Браво, френч! Городничий (теряясь). Право, этаких я никогда не видел... Вот мерзавец! Суфлер (рычит). Черные, неестественной величины... Пошел ты к чертовой матери!.. Хоть от будки отойди... Публика. Га-га-га-га-га... Городничий. Я прочту вам письмо... Вот что он пишет. (За сценой шум и голос члена правления: "Где этот негодяй?" Дверь раскрывается, и появляется член правления на сцене. Он в пиджаке и в красном галстуке.) Член правления (грозно). Ты тут, каналья? Публика (в восторге). Браво, Хватаев!.. (Слышен пронзительный свист с галереи.) Бей его!!! Член клуба. Вы не имеете права. Я - член! Член правления. Я те покажу, какой ты член. Я тебе покажу, как без билета лазить!!! Земляника. Товарищ Хватаев! Вы не имеете права применять физическую силу при советской власти. Городничий. Я прекращаю спектакль. (Снимает баки и парик.) Голос (с галереи, в восхищении). Ванька, он молодой, глянь! (Свист.) Член правления (в экстазе). Я те покажу!!! (Хватает за шиворот члена клуба, взмахивает им, как тряпкой, и швыряет им в публику.) Член клуба. Караул!!! (С глухим воплем падает в оркестр.) Городничий. Пахом, давай занавес! Земляника. Занавес! Занавес! Публика. Милицию!!! Милицию!!! Занавес закрывается.  * Михаил Булгаков. При исполнении святых обязанностей ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Бумага, адресованная ВЧ-25. Со ст. Алатырь Казанской дор. Фельдшерицы Поденке. Довожу до вашего сведения, что в мое дежурство 15-го июня с. г. в 7 час. вечера в больницу явился в нетрезвом виде представитель учстрахкассы А. К. Сергиевский, без моего ведома вломился в родильное отделение, а оттуда прошел в гинекологическую палату, где начал осматривать белье у женщин, говоря, что оно грязное, кричал, перепугал больных, назвал дежурную фельдшерицу свиньей, а одну из больных проходимкой. Подпись фельдшерицы. Подпись сиделки. Подпись больных. Подпись рабкора э 994. Хорошо и тихо было в железнодорожной больнице. Вечер. Поправляющиеся больные занимались чтением газет и разных полезных книг. Около тяжелобольных суетились сиделки и фельдшерицы. Из родильного отделения доносились временами стоны. Там - рожали. Словом, все как полагается в приличном месте. И вот... раздались громкие шаги, затем негромкое икание, и в больнице появился гражданин Сильнейший запах пива появился вслед за гражданином и смешался с запахом иода и хлороформа. - Позвольте... э .. узнать, где у вас тут... э... родильное отделение? - спросил гражданин, загадочно улыбаясь. - А вам зачем? - удивленно осведомилась фельдшерица. - Я родить желаю, - пояснил гражданин. - Как - родить? Вы - мужчина, - ответила фельдшерица, не веря своим ушам. - А п-почем вы знаете? Хи-хи! Впрочем, я пошутил. Я .. пошутил, м-моя цыпочка, - молвил гражданин и сделал попытку взять фельдшерицу за подбородок, но промахнулся. - Я вам не цыпочка, - неуверенно ответила фельдшерица, пораженная уверенными действиями посетителя, - а кто вы такой? - Я, м-моя м-милая, представитель учстрахкассы, - объяснил дорогой гость. - Что же вам угодно? - А вот сейчас узнаете, - зловеще молвил гость. Тут он очень ловко открыл дверь в родильное и появился там во всей своей красоте. Пораженные ею родильницы встретили посетителя легким визгом. - Я в-вам помешал? - обиженно спросил гость. - Гражданин, уйдите, что вы! - в ужасе сказала фельдшерица. - Довольно странно, гм... как же это я уйду? Только что пришел и сейчас же уйду?.. Нет-с, я сейчас белье буду осматривать. С этими словами посетитель сделал пять косых шагов к крайней койке. В родильном завыли. Несколько ошеломленный, посетитель покачался, как маятник, и заметил: - Ну, л-ладно. Если вы такие пугливые... я... зайду па-па-зн-е-е. И вышел, и пошел в гинекологическое, и направился к крайней койке, и взялся за одеяло. Фельдшерица набралась храбрости. - Прошу прекратить этот осмотр, вы беспокоите больных. - Что-о?! - спросил посетитель, и ярость начала выступать на его малиновом лице, - как ты сказала? Я беспокою? Я?! Я?! Я?!! (Головы сиделок появились в дверях.) Я?!! Член учстрахкассы, беспокою больных! Да ты знаешь, кто ты такая после всех твоих замечаний? - Кто? - спросила бледная фельдшерица. - Свинья ты, вот ты кто! Фельдшерица вынула носовой платок и заплакала в него. - Вон! - гаркнул вдруг посетитель на сиделок таким голосом, что те мгновенно провалились сквозь землю. Уничтожив таким образом низший персонал, алкогольный ревизор вновь обратился к среднему персоналу, именно к той же фельдшерице. - Ты знаешь, что я с тобой могу сделать? Ты у меня в 24 минуты вылетишь на улицу... и на этой улице сгниешь под забором... Ты у меня пятки будешь лизать и просить прощения. Н-но. Я т-тебя не прощу!.. Пойми, несознательная личность, что это моя святая обязанность - осмотр больных и выявление их нужд. Может быть, они на что-нибудь жалуются? - Гражданин, - взмолился женский голос из-под одеяла, - уйдите вы отсюда... - Под каким одеялом это сказали?! - грозно осведомился гость. - Под этим, с полосками?! Молчи, проходимка!! Под одеялом с полосками заплакали. Потом заплакали под другим одеялом. Ревизор покачался на месте и сказал: - Хорошо-с, очень хорошо вы меня приняли. Так и запишем. Будете вы помнить, как оскорблять представителя страхкассы при исполнении им своих обязанностей. Я вам покажу .. кузькину мать .. И с этими словами "высокий" посетитель под дружный женский плач отбыл из больницы... Куда - мне неизвестно. Но, во всяком случае, да послужит ему мой фельетон на дальнейшем его пути фонарем.  * Михаил Булгаков. Самогонное озеро (Повествование) ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- В десять часов вечера под Светлое Воскресенье утих наш проклятый коридор. В блаженной тишине родилась у меня жгучая мысль о том, что исполнилось мое мечтанье и бабка Павловна, торгующая папиросами, умерла. Решил это я потому, что из комнаты Павловны не доносилось криков истязуемого ее сына Шурки. Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твена. О, миг блаженный, светлый час!.. ...И в десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух. Петух - ничего особенного. Ведь жил же у Павловны полгода поросенок в комнате. Вообще Москва не Берлин, это раз, а во-вторых, человека, живущего полтора года в коридоре э 50, не удивишь ничем. Не факт неожиданного появления петуха испугал меня, а то обстоятельство, что петух пел в десять часов вечера. Петух - не соловей и в довоенное время пел на рассвете. - Неужели эти мерзавцы напоили петуха? - спросил я, оторвавшись от Твена, у моей несчастной жены. Но та не успела ответить. Вслед за вступительной петушиной фанфарой начался непрерывный вопль петуха. Затем завыл мужской голос. Но как! Это был непрерывный басовой вой в до-диез, вой душевной боли и отчаяния, предсмертный тяжкий вой. Захлопали все двери, загремели шаги. Твена я бросил и кинулся в коридор. В коридоре под лампочкой, в тесном кольце изумленных жителей знаменитого коридора, стоял неизвестный мне гражданин. Ноги его были растопырены, как ижица, он покачивался и, не закрывая рта, испускал этот самый исступленный вой, испугавший меня. В коридоре я расслышал, что нечленораздельная длинная нота (фермато) сменилась речитативом. - Так-то, - хрипло давился и завывал неизвестный гражданин, обливаясь крупными слезами, - Христос Воскресе! Очень хорошо поступаете! Так не доставайся же никому!! А-а-а-а!! И с этими словами он драл пучками перья из хвоста у петуха, который бился у него в руках. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что петух совершенно трезв. Но на лице у петуха была написана нечеловеческая мука. Глаза его вылезали из орбит, он хлопал крыльями и выдирался из цепких рук неизвестного. Павловна, Шурка, шофер, Аннушка, Аннушкин Миша, Дуськин муж и обе Дуськи стояли кольцом в совершенном молчании и неподвижно, как вколоченные в пол. На сей раз я их не виню. Даже они лишились дара слова. Сцену обдирания живого петуха они видели, как и я, впервые. Квартхоз квартиры э 50 Василий Иванович криво и отчаянно улыбался, хватая петуха то за неуловимое крыло, то за ноги, пытался вырвать его у неизвестного гражданина. - Иван Гаврилович! Побойся бога! - вскрикивал он, трезвея на моих глазах. - Никто твоего петуха не берет, будь он трижды проклят! Не мучай птицу под Светлое Христово Воскресение! Иван Гаврилович, приди в себя! Я опомнился первым и вдохновенным вольтом выбил петуха из рук гражданина. Петух взметнулся, ударился грузно о лампочку, затем снизился и исчез за поворотом, там, где Павловнина кладовка. И гражданин мгновенно стих. Случай был экстраординарный, как хотите, и лишь поэтому он кончился для меня благополучно. Квартхоз не говорил мне, что я, если мне не нравится эта квартира, могу подыскать себе особняк. Павловна не говорила, что я жгу лампочку до пяти часов, занимаясь "неизвестно какими делами", и что я вообще совершенно напрасно затесался туда, где проживает она. Шурку она имеет право бить, потому что это ее Шурка. И пусть я заведу себе "своих Шурок" и ем их с кашей. "Я, Павловна, если вы еще раз ударите Шурку по голове, подам на вас в суд, и вы будете сидеть год за истязание ребенка", - помогало плохо. Павловна грозилась, что она подаст "заявку" в правление, чтобы меня выселили. "Ежели кому не нравится, пусть идет туда, где образованные". Словом, на сей раз ничего не было. В гробовом молчании разошлись все обитатели самой знаменитой квартиры в Москве. Неизвестного гражданина квартхоз и Катерина Ивановна под руки вывели на лестницу. Неизвестный шел багровый, дрожа и покачиваясь, молча и выкатив убойные, угасающие глаза. Он был похож на отравленного беленой (atropa belladonna). Обессилевшего петуха Павловна и Шурка поймали под кадушкой и тоже унесли. Катерина Ивановна, вернувшись, рассказала: - Пошел мой сукин сын (читай "квартхоз" - муж Катерины Ивановны), как добрый, за покупками. Купил-таки у Сидоровны четверть. Гаврилыча пригласил - идем, говорит, попробуем. Все люди как люди, а они налакались, прости, господи, мое согрешение, еще поп в церкви не звякнул. Ума не приложу, что с Гаврилычем сделалось. Выпили они, мой ему и говорит: чем тебе, Гаврилыч, с петухом в уборную иттить, дай я его подержу. А тот возьми и взбеленись. А, говорит, ты, говорит, петуха моего хочешь присвоить? И начал выть. Что ему почудилось, господь его ведает!.. В два часа ночи квартхоз, разговевшись, выбил все стекла, избил жену - и свой поступок объяснил тем, что она заела ему жизнь. Я в это время был с женою у заутрени, и скандал шел без моего участия, Население квартиры дрогнуло и вызвало председателя правления. Председатель правления явился немедленно. С блестящими глазами и красный, как флаг, посмотрел на посиневшую Катерину Ивановну и сказал: - Удивляюсь я тебе, Василь Иваныч. Глава дома - и не можешь с бабой совладать. Это был первый случай в жизни нашего председателя, когда он не обрадовался своим словам. Ему лично, шоферу и Дуськину мужу пришлось обезоруживать Василь Иваныча, причем он порезал себе руку (Василь Иваныч, после слов председателя, вооружился кухонным ножом, чтобы резать Катерину Ивановну. "Так я ж ей покажу"). Председатель, заперев Катерину Ивановну в кладовке Павловны, внушал Иванычу, что Катерина Ивановна убежала, и Василь Иваныч заснул со словами: - Ладно. Я ее завтра зарежу. Она моих рук не избежит. Председатель ушел со словами: - Ну и самогон у Сидоровны. Зверь самогон. В три часа ночи явился Иван Сидорыч. Публично заявляю: если бы я был мужчина, а не тряпка, я, конечно, выкинул бы Ивана Сидорыча вон из своей комнаты. Но я его боюсь. Он самое сильное лицо в правлении после председателя. Может быть, выселить ему и не удастся (а может, и удастся, черт его знает!), но отравить мне существование он может совершенно свободно. Для меня же это самое ужасное. Если мне отравят существование, я не могу писать фельетоны, а если я не буду писать фельетоны, то произойдет финансовый крах. - Драсс... гражданин журн...лист, - сказал Иван Сидорыч, качаясь, как былинка под ветром. - Я к вам. - Очень приятно. - Я насчет эсперанто... - Заметку бы написа... статью... Желаю открыть общество... Так и написать. Иван Сидорыч, эсперантист, желает, мол... И вдруг Сидорыч заговорил на эсперанто (кстати: удивительно противный язык). Не знаю, что прочел эсперантист в моих глазах, но только он вдруг съежился, странные кургузые слова, похожие на помесь латинско-русских слов, стали обрываться, и Иван Сидорыч перешел на общедоступный язык. - Впрочем... извин...с... я завтра. - Милости просим, - ласково ответил я, подводя Ивана Сидорыча к двери (он почему-то хотел выйти через стену). - Его нельзя выгнать? - спросила по уходе жена. - Нет, детка, нельзя. Утром в девять праздник начался матлотом, исполненным Василием Ивановичем на гармонике (плясала Катерина Ивановна), и речью вдребезги пьяного Аннушкиного Миши, обращенной ко мне. Миша от своего лица и от лица неизвестных мне граждан выразил мне свое уважение. В 10 пришел младший дворник (выпивший слегка), в 10 ч. 20 м. старший (мертво пьяный), в 10 ч. 25 м. истопник (в страшном состоянии). Молчал и молча ушел. 5 миллионов, данные мною, потерял тут же в коридоре. В полдень Сидоровна нахально не долила на три пальца четверть Василию Ивановичу. Тот тогда, взяв пустую четверть, отправился куда следует и заявил: - Самогоном торгуют. Желаю арестовать. - А ты не путаешь? - мрачно спросили его где следует. - По нашим сведениям, самогону в вашем квартале нету. - Нету? - горько усмехнулся Василий Иванович. - Очень даже замечательны ваши слова. - Так вот и нету. И как ты оказался трезвый, ежели у вас самогон? Иди-ка лучше проспись. Завтра подашь заявление, которые с самогоном. - Тэк-с... понимаем, - сказал, ошеломленно улыбаясь, Василий Иваныч. - Стало быть, управы на их нету? Пущай не доливают. А что касается, какой я трезвый, понюхайте четверть. Четверть оказалась с "явно выраженным запахом сивушных масел". - Веди! - сказали тогда Василию Ивановичу. И он привел. Когда Василий Иванович проснулся, он сказал Катерине Ивановне: - Сбегай к Сидоровне за четвертью. - Очнись, окаянная душа, - ответила Катерина Ивановна, - Сидоровну закрыли. - Как? Как же они пронюхали? - удивился Василий Иванович. Я ликовал. Но ненадолго. Через полчаса Катерина Ивановна явилась с полной четвертью. Оказалось, что забил свеженький источник у Макеича через два дома от Сидоровны. В 7 час. вечера я вырвал Наташу из рук ее супруга, пекаря Володи ("Не сметь бить!!", "Моя жена" и т. д.). В 8 час. вечера, когда грянул лихой матлот и заплясала Аннушка, жена встала с дивана и сказала: - Больше я не могу. Сделай что хочешь, но мы должны уехать отсюда. - Детка, - ответил я в отчаянии. - Что я могу сделать? Я не могу достать комнату. Она стоит 20 миллиардов, я получаю четыре. Пока я не допишу романа, мы не можем ни на что надеяться. Терпи. - Я не о себе, - ответила жена. - Но ты никогда не допишешь романа. Никогда. Жизнь безнадежна. Я приму морфий. При этих словах я почувствовал, что я стал железным. Я ответил, и голос мой был полон металла: - Морфию ты не примешь, потому что я тебе этого не позволю. А роман я допишу, и, смею уверить, это будет такой роман, что от него небу станет жарко. Затем я помог жене одеться, запер дверь на ключ и замок, попросил Дусю первую (не пьет ничего, кроме портвейна) смотреть, чтоб замок никто не ломал, и увез жену на три дня праздника на Никитскую к сестре. ЗАКЛЮЧЕНИЕ У меня есть проект. В течение двух месяцев я берусь произвести осушение Москвы если не полностью, то на 90%. Условия: во главе стану я. Штат помощников подберу я сам из студентов. Жалованье им нужно положить очень высокое (рублей 400 золотом. Дело оправдает). 100 человек. Мне - квартиру в три комнаты с кухней и единовременно 1000 рублей золотом. Пенсию жене, в случае если меня убьют. Полномочия неограниченные. По моему ордеру брать немедля. Судебное разбирательство в течение 24 часов, и никаких замен штрафом. Я произведу разгром всех Сидоровн и Макеичей и отраженный попутный разгром "Уголков", "Цветков Грузии "Замков Тамары" и т. под. мест. Москва станет как Сахара, и в оазисах под электрическими вывесками "Торговля до 12 час. ночи" будет только легкое красное и белое вино.  * Михаил Булгаков. Сапоги-невидимки Рассказ ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем? Из Гоголя Поди ты в болото, кум! Ничем я их не смазываю, потому что у меня их нету! Из меня ВО СНЕ Восхитительный сон приснился сцепщику в Киеве-товарном Хикину Петру. Будто бы явился к Хикину неизвестный гражданин с золотой цепкой на животе и сказал: - Ты, Хикин, говорят, сапожный кризис переживаешь? - Какой там кризис, - ответил Хикин, - просто сапоги, к чертям, развалились. Не в чем выйти. - Ай, яй, яй, - молвил, улыбаясь, неизвестный. - какой скандал. Такой симпатичный, как ты, и вдруг выйти не может. Не сидеть же тебе целый день дома. Тем более что от этого служба может пострадать. Так ли я говорю? - Рассуждение ваше правильное, - согласился босой спящий Хикин, - а дома сидеть нам невозможно. Потому что жена меня грызет. - Ведьма? - спросил неизвестный. - Форменная, - признался Хикин. - Ну, вот что, Хикин. Ты знаешь, кто я такой? - Откуда же нам знать, - храпел во сне Хикин. - Волшебник я, Хикин, вот в чем штука. И за твои добродетели дарю я тебе сапоги. - Покорнейше благодарим, - свистел во сне Хикин. - Только, брат, имей в виду, что сапоги эти не простые, а волшебные. Невидимки сапоги. - Ну? - Вот тебе и "ну"!.. Сонная мгла расступилась, и оказались перед Хикиным изумительной красоты сапоги. И немедленно сцарапал их Хикин, натянул и, хрипя и чмокая во сне, отправился к законной жене своей Марье. Накоптила трехлинейная лампа керосином, наглотался тяжкого смрада сцепщик, и пошел он криво и косо, боком, превратился в кошмар. Вынырнуло личико законной Марии, и спросил ее голосок: - Чего ты лазишь в одних подштанниках, идол? - Ты глянь, Манюша, какие сапоги мне волшебник выдал, - мягко пискнул Хикин. - Волшебник?! - вскричала супруга. - Горе мое, допился до волшебников. Ты же босой, алкоголик несчастный, как насекомое. Глянь на себя в лужу! - Ответишь ты мне, Маня, за это слово, - дрожащим голосом молвил Хикин, обидевшись на "насекомое", - пойми в своей голове: сапоги-невидимки. - Невидимки?! Головушка горькая, глядите, добрые люди, на папашу огромного семейства! Добрался до белой горячки. И завыли дети на печке, и начался ад кромешный в сцепщиковом семействе. Стрельнул во сне Хикин с Товарного-Киева на Крещатик, людную улицу, и погиб. Будто бы шла толпа граждан в лакированных ботинках за Хикиным, улюлюкнула и выла: - Го... го!.. Улю-лю! Смотрите, гражданчики, на сцепщика! Пропил сапоги. Ура! Бей его, сукина сына! И милиционеры свистали. А один подскочил к Хикину, откозырял и доложил: - Позор, гражданин Хикин. Попрошу удалиться с главной улицы и не портить пейзаж. - Отойди от меня, снегирь! - взревел во сне Хикин. - Что ты, ослеп? Сапоги невидимые. - А, невидимые, - спросил милиционер, - тогда пожалуйте, мосье Хикин, в отделенье, там вам докажут, кто тут невидимый. И засвистал, как соловей. И от этого свиста Хикин проснулся в поту. И ничего: ни волшебника, ни сапог. НАЯВУ Вышел Хикин на станцию и увидал замечательное объявление: Рабочий кредит никому не вредит. ОТПО предлагает своим многоуважаемым покупателям безграничный кредит. А по кредиту все дешево и сердито. - Сон в руку! - обрадовался Хикин и устремился в лавку. В лавке творилось неописуемое. Лезли стеной, сапоги требовали. Потребовал и Хикин, требуемые получил, напялил и только осведомился: - А почему у вас на 3 целковых дороже, чем на базаре? - Да вы же гляньте, сударь, какие это сапоги, - ответил приказчик, улыбаясь как ангел, - это же сапоги любительские. Что надо! Из собственного материалу. Надел Хикин любительские сапоги и отправился к исполнению служебных обязанностей - сцеплять вагоны. И грянул во время обязанностей любительский дождик что надо, и через пять минут был Хикин без сапог. Ошалел Хикин, снял Хикин с ног любительские остатки и явился босой в ТПО. - Из собственного материалу? - грозно спросил он у уполномоченного. - Да, - нагло, развязно ответил уполномоченный. - Да ведь это же картонки?! - А я тебе разве обещал за 15 целковых из железа сапоги? Побагровел тут Хикин, взмахнул раскисшими сапогами и сказал уполномоченному такие слова, которые напечатать здесь нельзя. Потому что это были непечатные слова.  * Михаил Булгаков. Московские сцены На передовых позициях ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- - Ну-с, господа, прошу вас, - любезно сказал хозяин и царственным жестом указал на стол. Мы, не заставив себя просить вторично, уселись и развернули стоящие дыбом крахмальные салфетки. Село нас четверо: хозяин - бывший присяжный поверенный, кузен его - бывший присяжный поверенный же, кузина, бывшая вдова действительного статского советника, впоследствии служащая в Совнархозе, а ныне просто Зинаида Ивановна, и гость - я - бывший... впрочем, это все равно... ныне человек с занятиями, называемыми неопределенными. Первоапрельское солнце ударило в окно и заиграло в рюмках. - Вот и весна, слава богу; измучились с этой зимой, - сказал хозяин и нежно взялся за горлышко графинчика. - И не говорите! - воскликнул я и, вытащив из коробки кильку, вмиг ободрал с нее шкуру, затем намазал на кусок батона сливочного масла, прикрыл его килечным растерзанным телом и, любезно оскалив зубы в сторону Зинаиды Ивановны, добавил: - Ваше здоровье! И затем мы глотнули. - Не слабо ли... кхм... разбавил? - заботливо осведомился хозяин. - Самый раз, - ответил я, переводя дух. - Немножко как будто слабовато, - отозвалась Зинаида Ивановна. Мужчины хором запротестовали, и мы выпили по второй. Горничная внесла миску с супом. После второй рюмки божественная теплота разлилась у меня внутри и благодушие приняло меня в свои объятия. Я мгновенно полюбил хозяина, его кузена и нашел, что Зинаида Ивановна, несмотря на свои 38 лет, еще очень и очень недурна и борода Карла Маркса, помещавшегося прямо против меня рядом с картой железных дорог на стене, вовсе не так уж огромна, как это принято думать. История появления Карла Маркса в квартире поверенного, ненавидящего его всей душой, - такова. Хозяин мой - один из самых сообразительных людей в Москве, если не самый сообразительный. Он едва ли не первый почувствовал, что происходящее - шутка серьезная и долгая, и поэтому окопался в своей квартире не кое-как, кустарным способом, а основательно. Первым долгом он призвал Терентия, и Терентий изгадил ему всю квартиру, соорудив в столовой нечто вроде глиняного гроба. Тот же Терентий проковырял во всех стенах громадные дыры, сквозь которые просунул толстые черные трубы. После этого хозяин, полюбовавшись работой Терентия, сказал: - Могут не топить парового, бандиты, - и поехал на Плющиху. С Плющихи он привез Зинаиду Ивановну и поселил ее в бывшей спальне, комнате на солнечной стороне. Кузен приехал через три дня из Минска. Он кузена охотно и быстро приютил в бывшей приемной (из передней направо) и поставил ему черную печечку. Затем пятнадцать пудов муки он всунул в библиотеку (прямо по коридору), запер дверь на ключ, повесил на дверь ковер, к ковру приставил этажерку, на этажерку пустые бутылки и какие-то старые газеты, и библиотека словно сгинула - сам черт не нашел бы в нее хода. Таким образом, из шести комнат осталось три. В одной он поселился сам, с удостоверением, что у него порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет) снял двери, превратив их в странное двойное помещение. Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить в них как в двух было невозможно, тем более что в первой (гостиной) непосредственно под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и, призвав из кухни Сашу, сказал ей: - Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь. Саша заговорщически усмехнулась и ответила: - Хорошо, барин. Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что ему, юрисконсульту такого-то учреждения, полагается "добавочная площадь". На добавочной площади он устроил такие баррикады из двух полок с книгами, старого велосипеда без шин и стульев с гвоздями и трех карнизов, что даже я, отлично знакомый с его квартирой, в первый же визит после приведения квартиры в боевой вид разбил себе оба колена, лицо и руки и разорвал сзади и спереди пиджак по живому месту. На пианино он налепил удостоверение, что Зинаида Ивановна - учительница музыки, на двери ее комнаты удостоверение, что она служит в Совнархозе, на двери кузена, что тот секретарь. Двери он стал отворять сам после 3-го звонка, а Саша в это время лежала на кровати возле пианино. Три года люди в серых шинелях и черных пальто, объеденных молью, и девицы с портфелями и в дождевых брезентовых плащах рвались в квартиру, как пехота на проволочные заграждения, и ни черта не добились. Вернувшись через три года в Москву, из которой я легкомысленно уехал, я застал все на прежнем месте. Хозяин только немного похудел и жаловался, что его совершенно замучили Тогда же он и купил четыре портрета Луначарского он пристроил в гостиной на самом видном месте, так что нарком стал виден решительно со всех точек в комнате. В столовой он повесил портрет Маркса, а в комнате кузена над великолепным зеркальным желтым шкафом кнопками прикрепил Л. Троцкого. Троцкий был изображен анфас в пенсне, как полагается, и с достаточно благодушной улыбкой на губах. Но лишь хозяин впился четырьмя кнопками в фотографию, мне показалось, что председатель реввоенсовета нахмурился. Так хмурым он и остался. Затем хозяин вынул из папки Карла Либкнехта и направился в комнату кузины. Та встретила его на пороге и, ударив себя по бедрам, обтянутым полосатой юбкой, вскричала: - Эт-того недоставало! Пока я жива, Александр Палыч, никаких Маратов и Дантонов в моей комнате не будет! - Зин... при чем здесь Мара... - начал было хозяин, но энергичная женщина повернула его за плечи и выпихнула вон. Хозяин задумчиво повертел в руках цветную фотографию и сдал ее в архив. Ровно через полчаса последовала очередная атака. После третьего звонка и стука кулаками в цветные волнистые стекла парадной двери хозяин, накинув вместо пиджака измызганный френч, впустил трех. Двое были в сером, один в черном, с рыжим портфелем. - У вас тут комнаты... - начал первый серый и ошеломленно окинул переднюю взором. Хозяин предусмотрительно не зажег электричества, и зеркала, вешалки, дорогие кожаные стулья и оленьи рога расплылись во мгле. - Что вы, товарищи!! - ахнул хозяин и всплеснул руками, - какие тут комнаты?! Верите ли, шесть комиссий до вас было на этой неделе. Хоть и не смотрите! Не только лишней комнаты нет, но еще мне не хватает. Извольте видеть, - хозяин вытащил из кармана бумажку, - мне полагается 16 аршин добавочных, а у меня 13 1/2. Да-с. Где я, спрашивается, возьму 2 1/2 аршина? - Ну, мы посмотрим, - мрачно сказал второй серый. - П-пожалуйста, товарищи!.. И тотчас перед нами предстал А.В. Луначарский. Трое, открыв рты, посмотрели на наркомпроса. - Тут кто? - спросил первый серый, указывая на кровать. - Товарищ Епишина, Александра Ивановна. - Она кто? - Техническая работница, - сладко улыбаясь, ответил хозяин, - стиркой занимается. - А не прислуга она у вас? - подозрительно спросил черный. В ответ хозяин судорожно засмеялся: - Да что вы, товарищ! Что я, буржуй какой-нибудь, чтобы прислугу держать! Тут на еду не хватает, а вы: "прислуга"! Хи-хи! - Тут? - лаконически спросил черный, указывая на дыру в кабинет. - Добавочная, 13 1/2, под конторой моего учреждения, - скороговоркой ответил хозяин. Черный немедленно шагнул в полутемный кабинет. Через секунду в кабинете с грохотом рухнул таз, и я слышал, как черный, падая, ударился головой о велосипедную цепь. - Вот видите, товарищи, - зловеще сказал хозяин, - я предупреждал: чертова теснота. Черный выбрался из волчьей ямы с искаженным лицом. Оба колена у него были разорваны. - Не ушиблись ли вы? - испуганно спросил хозяин. - А... бу... бу... ту... ту... ма... - невнятно пробурчал что-то черный. - Тут товарищ Настурцина, - водил и показывал хозяин, - тут я, - и хозяин широко показал на Карла Маркса. Изумление нарастало на лицах трех. - А тут товарищ Щербовский, - и торжественно он махнул рукой на Л.Д. Троцкого. Трое в ужасе глядели на портрет. - Да он что, партийный, что ли? - спросил второй серый. - Он не партийный, - сладко ухмыльнулся хозяин, - но он сочувствующий. Коммунист в душе. Как и я сам. Тут у нас все ответственные работники живут, товарищи. - Ответственные, сочувствующие, - хмуро забубнил черный, потирая колено, - а шкафы зеркальные. Предметы роскоши. - Рос-ко-ши?! - укоризненно ахнул хозяин, - что вы, товарищ!! Белье тут лежит последнее, рваное. Белье, товарищ, предмет необходимости. - Тут хозяин полез в карман за ключом и мгновенно остановился, побледнев, потому что вспомнил, что как раз вчера шесть серебряных подстаканников заложил между рваными наволочками. - Белье, товарищи, - предмет чистоты. И наши дорогие вожди, - хозяин обеими руками указал на портреты, - все время указывают пролетариату на необходимость держать себя в чистоте. Эпидемические заболевания... тиф, чума и холера, все оттого, что мы, товарищи, еще недостаточно осознали, что единственным спасением, товарищи, является содержание себя в чистоте. Наш вождь... Тут мне совершенно явственно показалось, что судорога прошла по лицу фотографического Троцкого и губы его расклеились, как будто он что-то хотел сказать. То же самое, вероятно, почудилось и хозяину, потому что он смолк внезапно и быстро перевел речь: - Тут, товарищи, уборная, тут ванна, но, конечно, испорченная, видите, в ней ящик с тряпками лежит, не до ванн теперь, вот кухня - холодная. Не до кухонь теперь. На примусе готовим. Александра Ивановна, вы чего здесь, в кухне? Там вам письмо есть в вашей комнате. Вот, товарищи, и все! Я думаю просить себе еще дополнительную комнату, а то, знаете, каждый день себе коленки разбивать - эт-то, знаете ли, слишком накладно. Куда это надо обратиться, чтобы мне дали еще одну комнату в этом доме? Под контору. - Идем, Степан, - безнадежно махнув рукой, сказал первый серый, и все трое направились, стуча сапогами, в переднюю. Когда шаги смолкли на лестнице, хозяин рухнул на стул. - Вот, любуйтесь, - вскричал он, - и это каждый божий день! Честное вам даю слово, что они меня доконают. - Ну, знаете ли, - ответил я, - это неизвестно, кто кого доконает! - Хи-хи! - хихикнул хозяин и весело грянул: - Саша! давай самовар!.. Такова была история портретов, и в частности Маркса. Но возвращаюсь к рассказу. ...После супа мы съели бефстроганов, выпили по стаканчику белого "Айданиля" винделправления, и Саша внесла кофе. И тут в кабинете грянул рассыпчатый телефонный звонок. - Маргарита Михална, наверно, - приятно улыбнулся хозяин и полетел в кабинет. - Да... да... - послышалось из кабинета, но через три мгновения донесся вопль: - Как? Глухо заквакала трубка, и опять вопль: - Владимир Иванович! Я же просил! Все служащие! Как же так?! - А-а! - ахнула кузина, - уж не обложили ли его?! Загремела с размаху трубка, и хозяин появился в дверях. - Обложили? - крикнула кузина. - Поздравляю, - бешено ответил хозяин, - обложили вас, дорогая! - Как?! - кузина встала, вся в пятнах, - они не имеют права! Я же говорила, что в то время я служила! - "Говорила", "говорила"! - передразнил хозяин, - не говорить нужно было, а самой посмотреть, что этот мерзавец домовой в списке пишет! А все ты, - повернулся он к кузену, - просил ведь, сходи, сходи! А теперь не угодно ли: он нас всех трех пометил! - Ду-рак ты, - ответил кузен, наливаясь кровью, - при чем здесь я? Я два раза говорил этой каналье, чтоб отметил как служащих! Ты сам виноват! Он твой знакомый. Сам бы и просил! - Сволочь он, а не знакомый! - загремел хозяин, - называется приятель! Трус несчастный. Ему лишь бы с себя ответственность снять. - На сколько? - крикнула кузина. - На пять-с! - А почему только меня? - спросила кузина. - Не беспокойся! - саркастически ответил хозяин, - дойдет и до меня и до него. Буква, видно, не дошла. Но только если тебя на пять, то на сколько же меня шарахнут?! Ну, вот что - рассиживаться тут нечего. Одевайтесь, поезжайте к районному инспектору - объясните, что ошибка. Я тоже поеду... Живо, живо! Кузина полетела из комнаты. - Что ж это такое? - горестно завопил хозяин, - ведь это ни отдыху ни сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! От реквизиций отбрились, теперь налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?! Он взвел глаза на Карла Маркса, но тот сидел неподвижно и безмолвно. Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать: - Это меня не касается! Край его бороды золотило апрельское солнце.  * Михаил Булгаков. Круглая печать ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- На ст. Валдай рабочий службы пути остался без продуктов, потому что в вагоне-лавке не выдали продуктов без круглой печати. А пока жена рабочего искала печать, лавка уехала. Рабкор. Глава 1-я Вагон-лавка приехала на некую станцию. Глава 2-я Жена рабочего службы пути Ферапонта Родионова, законная Секлетея, явилась в лавку с заверенной на пять рублей книжкой. Глава 3-я Приказчик порхал как бабочка, вешал, мерил, сыпал, резал, заворачивал, упаковывал. Отвесив, отмерив, отсыпав, отрезав, завернув и упаковав, взял книжку Секлетеи, поглядел в нее, распаковал, развернул, обратно ссыпал и сказал: Глава 4-я - Не могу-с! Глава 5-я - Почему? - спросила пораженная Секлетея. Глава 6-я - Круглой печати у вас нету. Глава 7-я - Где ж они потеряли свои бесстыжие глаза? - спросила Секлетея, неизвестно на кого намекая - не то на помощника начальника участка, подписывавшего книжку, не то на артельного старосту-ротозея. Глава 8-я - Дуй, тетка, в местком или к другому помощнику начальника участка или начальнику станции, - посоветовал приказчик. Глава 9-я Тетка дунула, все время ворча что-то про сукиных сынов... Глава 10-я - Приложите мне круглую печать, да поскорее, - попросила она в месткоме. - С удовольствием бы, тетка, и печать у нас есть, да не имеем права, - ответили ей местком и начальник станции. Глава 11-я - А я имею право, я бы и приложил тебе, тетка, но у меня печати нет, - ответил ей другой помощник начальника участка. Глава 12-я Тетка взвыла и кинулась в лавку. Глава 13-я А та взяла и уехала. Глава 14-я А контора, составляя списки на жалованье, вычла с Ферапонта Родионова пять рублей за якобы взятые продукты. Глава 15-я А Ферапонт Родионов ругался скверными словами, узнав про это. И был совершенно прав. Глава последняя В общем и целом, безобразники и волокитчики сидят на некоей станции и в ее окрестностях.  * Михаил Булгаков. Тайны мадридского двора ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- В комнате, освещенной керосиновой лампой, сидел конторщик 2-й восстановительной организации Угрюмый и говорил своему гостю, конторщику Петухову: - Хорошо вам, чертям! Живете в Киеве. Там у вас древности всякие, святыни, монастыри, театры и кабаре... а в этом паршивом Полоцке ничего нет, кроме грязи и свиней. Правда, что у вас эти самые... купола обновляются? - Врут, - басом ответил Петухов, - ходил я смотреть на сенной базар. Купол как купол. Это бабы выдумали. - Плохо! - вздохнул Угрюмый. - Храмы разваливаются, а бог и ухом не ведет... Вон Спасский монастырь... Совершенно рассыпался. Совзнаков нету на небе, вот главная беда. Угрюмый вздохнул, поболтал ложечкой в мутном чае и продолжал: - Кстати о совзнаках. Нету, нету, а то бывает - бац! - и свалятся они тебе на голову. У нас, например, изумительная история с этими знаками произошла. Сделали мы заявку на май на четыре миллиона двести одна тысяча с копейками из расчета на две тысячи семьсот рабочих, а центр возьми да и дай четыре миллиона семьсот тридцать тысяч на фактически бывшие 817 человек. - Вре!! - крикнул Петухов. - Вот тебе и "вре"! - ответил Угрюмый. - Чтоб я с этого места не сошел! - Так это, стало быть, остаток получается? - А как же. Но тут, понимаешь ли, задача в том, чтобы денежки эти без остатка в расход запихнуть. - Это как же? - изумился Петухов. Угрюмый оглянулся, прислушался и таинственно зашептал: - А на манер нашего начальника механических мастерских. У него, понимаешь ли, такой обычай - выпишет материалов на заказ в пять раз больше, чем нужно, и все в расход и загонит! Ему уж говорили: смотрите, как бы вам по шапке не попало. Ну да, говорит, по шапке... Руки коротки! У меня уважительная причина - кладовой нет. Способный парень! - А не сядет? - восторженно спросил Петухов. - Обязательно сядет. Вспомни мое слово. И сядет из-за мастерских. Не клеится у него с мастерскими, хоть ты плачь. Дрова вручную пилит, потому что приводная пила бездействует, а 30-сильный двигатель качает один вентилятор для четырех кузнечных горнов! Петухов захохотал и подавился. - Тише ты! - зашептал Угрюмый, - это что?.. А вот потеха была недавно с заклепками (Угрюмый хихикнул), - зачем, говорит, нам закупать заклепки, когда у нас своя мастерская есть? Я, говорит, на всю Россию заклепок наворочаю! Ну, и наворочал... 308 пудов. Красивые замечательно: кривые, с утолщением и пережженные. Сто двадцать восемь пудов пришлось в переработку пустить, а остальные и до сих пор на складе стоят. - Ну, дела! - ахнул Петухов. - Это что! - оживился Угрюмый, - ты послушай, что у нас с отчетностью творится. У тебя волосы дыбом станут. Есть у нас в механической мастерской Эр-ка-ка, и есть инструментальщик Белявский, - сипел Угрюмый, - он же и член Эр-ка-ка. Так он, представь себе, все заказы себе забрал. Сам расценивает, сам же исполняет и сам деньги получает. Инженер Гейнеман в целях упрощения всяких формальностей по счетно-финансовой части завел такой порядок. Смотрю я однажды и вижу: счет э 91 на сдельные работы, исполненные сдельщиком Кузнецовым Михаилом с товарищами, на сумму 42 475 р. Выдал артельщик такой-то, получил Кузнецов. И больше ничего! - Постой, - перебил Петухов, - а может, у него товарищей никаких не было? - Вот то-то и есть! - Да и как же это? - Наивный ты парень, - вздохнул Угрюмый, - у него ж, у Гейнемана этого, весь штат в конторе состоит из родственников. Заведующий Гейнеман, производитель работ - зять его, Марков, техник - его родная сестра Эмма Маркова, конторщица - его дочь родная Гейнеман, табельщик - племянник Гейнеман, машинистка - Шульман, племянница родной жены! - Внуков у Гейнемана нету? - спросил ошеломленный Петухов. - Внуков нету, к сожалению. Петухов глотнул чаю и спросил: - Позволь, друг, а куда ж Эр-ка-и смотрит? Угрюмый свистнул и зашептал: - Чудак! Эр-ка-и! У нас Эр-ка-и - Якутович Тимофей. Славный парнишка, свой человек. Ему что ни дай - все подпишет. - Добродушный? - спросил Петухов. - Ни черта не добродушный, а болтают у нас (Угрюмый наклонился к растопыренному уху Петухова), будто получил он десять возов дров из материалов мостов Западной Двины, 4 1/2 пуда муки и 43 аршина мануфактуры. Дай тебе мануфактуры, и ты будешь добродушный, - Тайны мадридского двора! - восхищенно воскликнул Петухов. - Да уж это тайны, - согласился Угрюмый, - только, понимаешь ли, вышли у нас с этими тайнами уже явные неприятности. Приезжают в один прекрасный день два каких-то фрукта. Невзрачные по виду, брючишки обтрепанные, и говорят: "Позвольте ваши книги". Ну, дали мы. И началась тут потеха. По-нашему, если отчетность на год отстала - пустяки! А по-ихнему - преступление. По-нашему - кассовые книги заверять и шнуровать не надо, а по-ихнему - надо! По-нашему - нарезать болты вручную продуктивно, а по-ихнему - нужно механически! Клепку мостовой фермы на мосту, по-нашему, нужно вручную производить, а по-ихнему - это преступно! Так и не столковались. Уехали, а у нас с тех пор никакого спокойствия нет. Не наделали б чего-нибудь эти самые визитеры? Вот и ходим кислые. - М-да, это неприятности... - согласился Петухов. Оба замолчали. Зеленый абажур окрашивал лица в зеленый цвет, и оба конторщика походили на таинственных гномов. Лампа зловеще гудела.  * Михаил Булгаков. Под стеклянным небом ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Жулябия в серых полосатых брюках и шапке, обитой вытертым мехом, с небольшим мешочком в руках. Физиономия словно пчелами искусанная, и между толстыми губами жеваная папироска. Мимо блестящего швейцара просунулась фигурка. В серой шинели и в фуражке с треснувшим пополам козырьком. На лице беспокойство, растерянность. Самогонный нос. Несомненно, курьер из какого-нибудь учреждения. Жулябия, метнув глазами, зашаркала резиновыми галошами и подсунулась к курьеру. - Что продаешь? - Облигацию... - ответил курьер и разжал кулак. Из него выглянула сизая облигация. - Почем? - Жулябины глаза ввинтились в облигацию. - Сто десять бы... - квакнул, заикнувшись, курьер. Боевые искры сверкнули в глазах на распухшем лице. - Симпатичное лицо у тебя, вот что я тебе скажу, - заговорила жулябия, - за лицо тебе предлагаю: девяносто рубликов. Желаешь? Другому бы не дала. Но ты мне понравился. У курьера рот от изумления стал круглым под мочальными усами. Он машинально повернулся к зеркальному окну магазина, ища в нем своего отражения. Веселые огни заиграли в жулябиных глазах. Курьер отразился в зеркале во всем очаровании своего симпатичного лица под перебитым козырьком. - По рукам? - стремительно произвела второй натиск жулябия. - Да как же... Господи, ведь давали-то нам по 125... - Чудак! Давали! Дать и я тебе дам за 125. Хоть сию минуту. Ты, брат, не забывай, что давать - это одно, а брать - совсем другое. - Да ведь они в мае 200 будут... - Это резонно! - победно рявкнула жулябия, - так вот даю тебе совет: держи ее до мая! И тут жулябия круто вильнула на 180o и сделала вид, что уходит. Но на курьера уже наплывали двое новых ловцов. Бронзовый лик юго-восточного человека и расплывчатый бритый московский блин. Поэтому жулябия круто сыграла назад. - Вот последнее мое слово. Чтобы не ходил ты тут и не страдал, даю тебе еще два рублика. Мой трамвай. Исключительно потому, что ты - хороший человек. - Давайте! - пискнул в каком-то отчаянии курьер и двинул фуражку на затылок. x x x В бесконечных продолговатых стеклянных крышах торговых рядов - бледный весенний свет. На балконе над фонтаном медный оркестр играет то нудные вальсы, то какую-то музыкальную гнусность - "попурри из русских песен", от которой вянут уши. Вокруг фонтана непрерывное шарканье и шелест. Ни выкриков, ни громкого говора. Но то и дело проходящие фигуры начинают бормотать: - Куплю доллары, продам доллары. - Куплю займ, банкноты куплю. И чаще всего, таинственнее, настороженнее: - Куплю золото. Продам золото... - Золото... золото... золото... золото... Золота не видно, золота не слышно, но золото чувствуется в воздухе. Незримое золото где-то тут бьется в крови. Выныривает в куцей куртке валютчик и начинает волчьим шагом уходить по проходу вбок от фонтана. За ним тащится другая фигура. В укромном пустом углу у дверей, ведущих к памятнику Минина и Пожарского, остановка. Из недр куцего пальто словно волшебством выскакивает золотой диск. Вот оно, золото. Фигура вертит в руках, озираясь, золотушку с царским портретом. - А она, тово... хорошая? Куцее пальто презрительно фыркает: - Здесь не Сухаревка. Я их сам не делаю. Фигура боязливо озирается, наклоняется и легонько бросает монетку на пол. Мгновенный, ясный золотой звон. Золото! Монетка исчезает в кармане пальто. Куцее пальто мнет и пересчитывает дензнаки. Быстро расходятся. И снова беспрерывное кружение у фонтана. И шепот, шепот... Золото... золо... зо... x x x Один из коридоров рядов загорожен. У загородки сидит загадочно улыбающийся гражданин с билетной книжкой в руках. Угодно идти совершать операции на бирже, пожалуйте билет за 40 лимонов. Вне огороженного пространства операции не поощряются ни в коей мере. Но ведь нельзя же людям запретить гулять в рядах возле фонтана! А если люди бормочут, словно во сне? Опять-таки никакого криминала в этом обнаружить нельзя. Идет гражданин и шепчет, даже ни к кому не обращаясь: - Куплю мелкое серебро... куплю мелкое серебро... Мало ли оригиналов!.. Среди сомнамбулических джентльменов появляются дамы салопного вида с тревожными глазами. Жены чиновников - случайные валютчицы. Или пришли продать золотушки, что на черный день хранились в штопаных носках в комоде, или, обуреваемые жадностью, пришли купить одну-две монеты. Нажужжали знакомые в уши, что десятка растет, растет... растет... Золото... золото... - Золото, Марь Иванна, надо купить. Это дело верное. Марь Иванна жмется в темный угол в рядах. Марь Иванна звякнет монеткой об пол. - А она не обтертая? - Вы, мадам... - обижается валютчик, - довольно странно с вашей стороны, мадам! - Ну, ну, вы не обижайтесь! Да вот царь тут какой-то странный. Выражение лица у него... - Я, мадам, ему выражения лица не делал. Обыкновенное выражение. Марь Иванна торопливо вытаскивает из сумочки скомканные бумажки. Монетка исчезает на дне сумочки. В толпе профессионалов мелькают случайные фуражки с вытертыми околышами. Все по тому же случайному золотому делу. Мелькают подкрашенные и бледные ночные бабочки-женщины. Обыкновенные прохожие, что сквозным током идут через галереи с Николаевской на Ильинку, покупатели в бесчисленные магазины ГУМа в рядах. Они смешиваются, сталкиваются, растворяются в гуще валютчиков, вертящихся у фонтана и в галереях. Среди них профессионалы всех типов и видов. Московские в шапках с наушниками с мрачной думой в глазах, с неряшливыми небритыми лицами, темные восточные, западные и южные люди. Вытертые, ветром подбитые пальто и дорогие бобровые воротники. Сухаревские ботинки-лепешки и изящная лаковая обувь. Седые и безусые. Наглые и вежливые. Медлительные и неуловимые, как ртуть. Профессионалы. Ничем не занимаются, ничем не интересуются, кроме золота, золота, золота. Часами бродят у фонтана. Выглядывают, высматривают, выклевывают. x x x В пять часов дня. Когда в куполах еще полный серо-матовый, дневной, весенний, стеклянный свет, в галереях светло, гулко. В окнах магазинов горят лампы. На углу у фонтана в витринах играют золотые искры на портсигарах, кубках, подстаканниках, на камнях-самоцветах. Из кафе пахнет жареным. Лотереи-аллегри с полу бутылочками кислого вина и миниатюрными коробками конфет бойко торгуют. Но вот сверлит свисток. Конец черной бирже на сегодняшний день. Из-за загородки сыпят биржевики. Конец и фонтанной чернейшей бирже, что торгует шепотом и озираясь. Еще шелестит торопливо: - Золото... золото. Еще ловят быстрыми взглядами покупателей. Десятка прыгнула на 15 лимонов вверх. Но уже редеет толпа. Расползаются к выходам черные шубы, серые пальто. Пустеют коридоры. Звонко стучат шаги. Ближе весенний вечер, и в стеклянном продолговатом, мелко переплетенном небе нежно и медленно разливается вечерняя заря.  * Михаил Булгаков. Спектакль в петушках ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- I ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ТЕАТР Он был в теплой кацавейке на вате, в штанах и сапогах. Обыкновенные усы, бородка, нос средний. Особая примета у этого человека, впрочем, имелась - человек ненавидел театр. Ненависть его питалась каждый день и выросла в конце концов в злобную фурию, слопавшую человека без остатка, - он начал подозрительно кашлять, и на щеках у него появился пятнистый румянец. Театр стоял тут же, в двух шагах, на ст. Петушки, где человек служил в качестве ПЗП (говорю "служил", потому что, может быть, сейчас его уже убили). II ЗЛОВЕЩАЯ БУМАГА Однажды человек получил таинственную бумагу и уткнулся в нее носом. Дочитав ее, он стал багровый от радости. Глаза его засияли, как звезды. - Ладно... ладно... ладно, - забормотал он, - ладно... я тебя отгорожу. Я тебя отгорожу! Я тебя так отгорожу... - Тут он набрал воздуху в истощенную грудь и гаркнул: - Эй!! И перед человеком появились рабочие. Не известно никому, какие распоряжения он дал честным труженикам (они не виноваты, повторяю это тысячу раз). Известно, что к вечеру вокруг театра появились, как свечка, вколоченные столбы. Многие видели эти столбы, но так как никому и в голову не могли прийти подозрения насчет адского плана человека, то на столбы особенного внимания никто и не обратил. - Опять наш ПЗП какую-то ерунду придумал, - сказали некоторые и разошлись. III КОЛЮЧАЯ ПРОВОЛОКА ПРИЕХАЛА К сожалению, никто не видел, как она появилась, потому что все были, как полагается, на работе. Честные труженики натаскали громадные круги колючей проволоки, размотали их, а затем наглухо затянули по столбам весь театр кругом. Вы думаете, что это было сделано как-нибудь наспех? Паршиво? Ошибаетесь. Это было мощное проволочное окопного типа заграждение, о которое могли бы разбиться лучшие железные полки. Был оставлен только один лаз, и этот лаз был шириной в одну сажень... IV СПЕКТАКЛЬ В ПЕТУШКАХ И вот, дорогие граждане, вечером был назначен спектакль. О спектакле знали все, а о колючей проволоке вокруг спектакля никто не знал. И в сумерки со всех концов к театру потекли весело улыбающиеся железнодорожники со своими семьями. Вой стоял над Петушками! Стон и скрежет зубовный!! Лучшая и самая прочная материя, купленная по рабочему кредиту, рвалась, как папиросная бумага. Одного прикосновения к проклятому заграждению было достаточно, чтобы штаны превратить в клочья. Железнодорожная рать легла на проволочных заграждениях вся до последнего человека и оставила на них юбки, кофты, лоскутья пальто и жирные куски ваты из подкладки. Рваная рать лезла в театр, роняя капли крови, и крыла ПЗП такими словами, что их в газете напечатать нельзя... - ...!! - ...!!! V ПОЖАР!! Скажем теоретически: может быть в петушковском театре пожар? Ответьте прямо: может или нет? - Может. От этого не застрахован ни один театр. - Ну-с, представляете себе, что произойдет в театре, который снаружи закутан наглухо колючей проволокой? Вот то-то. ТЕЛЕГРАММА ПЗП В ПЕТУШКИ: Уберите проволоку, к чертям.  * Михаил Булгаков. Спиритический сеанс Рассказ ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Не стоит вызывать его! Не стоит вызывать его! Речитатив Мефистофеля I Дура Ксюшка доложила: - Там к тебе мужик пришел... Madame Лузина вспыхнула: - Во-первых, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты мне "ты" не говорила! Какой такой мужик? И выплыла в переднюю. В передней вешал фуражку на олений рог Ксаверий Антонович Лисиневич и кисло улыбался. Он слышал Ксюшкин доклад. Madame Лузина вспыхнула вторично. - Ах, боже! Извините, Ксаверий Антоныч! Эта деревенская дура!.. Она всех так... Здравствуйте! - О, помилуйте!.. - светски растопырил руки Лисиневич. - Добрый вечер, Зинаида Ивановна! - он свел ноги в третью позицию, склонил голову и поднес руку madame Лузиной к губам. Но только что он собрался бросить на madame долгий и липкий взгляд, как из двери выполз муж Павел Петрович. И взгляд угас. - Да-а... - немедленно начал волынку Павел Петрович, - "мужик"... хе-хе! Ди-ка-ри! Форменные дикари. Я вот думаю: свобода там... Коммунизм. Помилуйте! Как можно мечтать о коммунизме, когда кругом такие Ксюши! Мужик... Хе-хе! Вы уж извините, ради бога! Муж... "А дурак!" - подумала madame Лузина и перебила: - Да что ж мы в передней?.. Пожалуйте в столовую... - Да, милости просим в столовую, - скрепил Павел Петрович, - прошу! Вся компания, согнувшись, пролезла под черной трубой и вышла в столовую. - Я и говорю, - продолжал Павел Петрович, обнимая за талию гостя, - коммунизм... Спору нет: Ленин человек гениальный, но... да, вот не угодно ли пайковую... хе-хе! Сегодня получил... Но коммунизм - это такая вещь, что она, так сказать, по своему существу .. Ах, разорванная? Возьмите другую, вот с краю... По своей сути требует известного развития... Ах, подмоченная? Ну и папиросы! Вот, пожалуйста, эту... По своему содержанию... Погодите, разгорится... Ну и спички! Тоже пайковые... Известного сознания... - Погоди, Поль! Ксаверий Антонович, чай до или после? - Я думаю... э-э, до, - ответил Ксаверий Антонович. - Ксюшка! Примус! Сейчас все придут! Все страшно заинтересованы! Страшно?! Я пригласила и Софью Ильиничну... - А столик? - Достали! Достали! Но только... Он с гвоздями. Но ведь, я думаю, ничего? - Гм... Конечно, это нехорошо... Но как-нибудь обойдемся... Ксаверий Антонович окинул взглядом трехногий столик с инкрустацией, и пальцы у него сами собой шевельнулись. Павел Петрович заговорил: - Я, признаться, не верю. Не верю, как хотите. Хотя, правда, в природе... - Ах, что ты говоришь! Это безумно интересно! Но предупреждаю: я буду бояться! Madame Лузина оживленно блестела глазами, затем выбежала в переднюю, поправила наскоро прическу у зеркала и впорхнула в кухню. Оттуда донесся рев примуса и хлопанье Ксюшкиных пяток. - Я думаю, - начал Павел Петрович, но не кончил. В передней постучали. Первая явилась Леночка, затем квартирант. Не заставила себя ждать и Софья Ильинична, учительница II-ой ступени. А тотчас же за ней явился и Боборицкий с невестой Ниночкой. Столовая наполнилась хохотом и табачным дымом. - Давно, давно нужно было устроить! - Я, признаться... - Ксаверий Антонович! Вы будете медиум! Ведь да? Да? - Господа, - кокетничал Ксаверий Антонович, - я ведь, в сущности, такой же непосвященный... Хотя... - Э-э, нет! У вас столик на воздух поднимался! - Я, признаться... - Уверяю тебя, Маня собственными глазами видела зеленоватый свет!.. - Какой ужас! Я не хочу! - При свете! При свете! Иначе я не согласна! - кричала крепко сколоченная, материальная Софья Ильинична, - иначе я не поверю! - Позвольте... Дадим честное слово... - Нет! Нет! В темноте! Когда Юлий Цезор выстучал нам смерть... - Ах, я не могу! О смерти не спрашивать! - кричала невеста Боборицкого, а Боборицкий томно шептал: - В темноте! В темноте! Ксюшка, с открытым от изумленья ртом, внесла чайник. Madame Лузина загремела чашками. - Скорее, господа, не будем терять времени!.. И сели за чай... ...Шалью, по указанию Ксаверия Антоновича, наглухо закрыли окно. В передней потушили свет, и Ксюшке приказали сидеть на кухне и не топать пятками. Сели, и стала темь... II Ксюшка заскучала и встревожилась сразу. Какая-то чертовщина... Всюду темень. Заперлись. Сперва тишина, потом тихое, мерное постукивание. Услыхав его, Ксюшка застыла. Страшно стало. Опять тишина. Потом неясный голос... - Господи?.. Ксюшка шевельнулась на замасленном табурете и стала прислушиваться... Тук... Тук... Тук... Будто голос гостьи (чистая тунба, прости господи!) забубнил: - А, га, га, га... Тук... Тук .. Ксюшка на табурете, как маятник, качалась от страха к любопытству... То черт с рогами мерещился за черным окном, то тянуло в переднюю... Наконец не выдержала. Прикрыла дверь в освещенную кухню и шмыгнула в переднюю. Тыча руками, наткнулась на сундуки. Протиснулась дальше, пошарила, разглядела дверь и приникла к скважине... Но в скважине была адова тьма, из которой доносились голоса... III - Ду-ух, кто ты? - А, бе, ве, ге, де, е, же, зе, и... Тук! - И! - вздохнули голоса. - А, бе, ве, ге... - Им! Тук тук,, тук... - Им-пе-ра!.. О-о! Господа... - Император На-по... Тук .. Тук... - На-по-ле-он!!. Боже, как интересно!.. - Тише!.. Спросите! Спрашивайте! - Что?.. Да, спрашивайте!.. Ну, кто хочет?.. - Дух императора, - прерывисто и взволнованно спросила Леночка, - скажи, стоит ли мне переходить из Главхима в Желеском? Или нет?.. Тук... Тук... Тук... - Ду-у... Ду-ра! - отчетливо ответил император Наполеон. - Ги-и! - гигикнул дерзкий квартирант. Смешок пробежал по цепи. Софья Ильинична сердито шепнула: - Разве можно спрашивать ерунду! Уши Леночки горели во тьме. - Не сердись, добрый дух! - взмолилась она, - если не сердишься, стукни один раз! Наполеон, повинуясь рукам Ксаверия Антоновича, ухитрившегося делать сразу два дела - щекотать губами шею madame Лузиной и вертеть стол, взмахнул ножкой и впился ею в мозоль Павла Петровича. - Сс-с! - болезненно прошипел Павел Петрович. - Тише!.. Спрашивайте! - У вас никого посторонних нет в квартире? - спросил осторожный Боборицкий. - Нет! Нет! Говорите смело! - Дух императора, скажи, сколько времени еще будут у власти большевики? - А-а!.. Это интересно! Тише!.. Считайте!.. Та-ак, та-ак, - застучал Наполеон, припадая на одну ножку. - Те... эр... и... три... ме-ся-ца! - А-а!! - Слава богу! - вскричала невеста. - Я их так ненавижу! - Тсс! Что вы?! - Да никого нет! - Кто их свергнет? Дух, скажи!.. Дыхание затаили... Та-ак, та-ак .. ...Ксюшку распирало от любопытства... Наконец она не вытерпела. Отшатнувшись от собственного отражения, мелькнувшего во мгле зеркала, она протиснулась между сундуками обратно в кухню. Захватила платок, шмыгнула обратно в переднюю, поколебалась немного перед ключом. Потом решилась, тихонько прикрыла дверь и, дав волю пяткам, понеслась к Маше нижней. IV Маша нижняя нашлась на парадной лестнице у лифта внизу вместе с Дуськой из пятого этажа. В кармане у нижней Маши было на 100 тысяч семечек. Ксюшка излилась. - Заперлись они, девоньки... Записывают про императора и про большевиков... Темно в квартире, страсть!.. Жилец, барин, барыня, хахаль ейный, учительша... - Ну!! - изумлялась нижняя и Дуська, а мозаичный пол покрывался липкой шелухой... Дверь в квартире э 3 хлопнула, и по лестнице двинулся вниз бравый в необыкновенных штанах. Дуська, и Ксюшка, и нижняя Маша скосили глаза. Штаны до колен были как штаны из хорошей диагонали, но от колен расширялись, расширялись и становились как колокола. Квадратная бронзовая грудь распирала фуфайку, а на бедре тускло и мрачно глядело из кожаной штуки востроносое дуло. Бравый, лихо закинув голову с золотыми буквами на лбу, легко перебирая ногами, отчего колокола мотались, спустился к лифту и, обжегши мимолетным взглядом всех троих, двинулся к выходу... - Лампы потушили, чтобы я, значит, не видела... Хи-хи!.. и записывают... большевикам, говорят, крышка... Инпиратор... Хи! Хи! С бравым что-то произошло. Лакированные ботинки вдруг стали прилипать к полу. Шаг его замедлился. Бравый вдруг остановился, пошарил в кармане, как будто что-то забыл, потом зевнул и вдруг, очевидно раздумав, вместо того чтобы выйти в парадное, повернулся и сел на скамью, скрывшись из Ксюшкиного поля зрения за стеклянным выступом с надписью "швейцар". Заинтересовал его, по-видимому, рыжий потрескавшийся купидон на стене. В купидона он впился и стал его изучать... ...Облегчив душу, Ксюшка затопотала обратно. Бравый уныло зевнул, глянул на браслет-часы, пожал плечами и, видимо соскучившись ждать кого-то из квартиры э 3, поднялся и, развинченно помахивая колоколами, пошел на расстоянии одного марша за Ксюшкой... Когда Ксюшка скрылась, стараясь не хлопнуть дверью, в квартире, в темноте на площадке вспыхнула спичка у белого номерка - "24". Бравый уже не прилипал и не позевывал. - Двадцать четыре, - сосредоточенно сказал он самому себе и, бодрый и оживленный, стрелой понесся вниз через все шесть этажей. V В дымной тьме Сократ, сменивший Наполеона, творил чудеса. Он плясал, как сумасшедший, предрекая большевикам близкую гибель. Потная Софья Ильинична, не переставая, читала азбуку. Руки онемели у всех, кроме Ксаверия Антоновича. Мутные, беловатые силуэты мелькали во мгле. Когда же нервы напряглись до предела, стол с сидящим в нем мудрым греком колыхнулся и поплыл вверх. - Ах!.. Довольно!.. Я боюсь!.. Нет! Пусть! Милый! Дух! Выше!.. Никто не трогает, ногами?.. Да нет же!.. Тсс!.. Дух! Если ты есть, возьми 1а на пианино! - Грек оборвался сверху и грянул всеми ножками в пол. Что-то с треском лопнуло в нем. Затем он забарахтался и, наступая на ноги взвизгивающим дамам, стал рваться к пианино... Спириты, сталкиваясь лбами, понеслись за ним... Ксюшка вскочила как встрепанная с ситцевого одеяла в кухне. Ее писка: "Кто такой?" - очумевшие спириты не слыхали. Какой-то новый, злобный и страшный, дух вселился в стол, выкинув покойного грека. Он страшно гремел ножками, как из пулемета, кидался из стороны в сторону и нес какую-то околесину: - Дра-ту-ма... бы... ы... ы. - Миленький! дух! - стонали спириты. - Что ты хочешь?! - Дверь! - наконец вырвалось у бешеного духа. - А-а!.. Дверь! Слышите! В дверь хочет бежать! Пустите его! Трык, трак, тук, - заковылял стул к двери. - Стойте! - крикнул вдруг Боборицкий, - вы видите, какая в нем сила! Пусть, не доходя, стукнет в дверь! - Дух! Стукни! И дух превзошел ожидания. Снаружи в дверь он грянул как будто сразу тремя кулаками. - Ай!! - визгнули в комнате три голоса. А дух действительно был полон силы. Он забарабанил так, что у спиритов волосы стали дыбом. Вмиг замерло дыхание, стала тишина. Дрожащим голосом выкрикнул Павел Петрович: - Дух! Кто ты? И из-за двери гробовой голос ответил: - Чрезвычайная комиссия. ...Дух испарился из стола позорно - в одно мгновенье. Стол, припав на поврежденную ножку, стал неподвижно. Спириты окаменели. Затем madame Лузина простонала: "Бо-о-же!" - и тихо сникла в неподдельном обмороке на грудь Ксаверию Антоновичу, прошипевшему: - О, черт бы взял идиотскую затею! Трясущиеся руки Павла Петровича открыли дверь. Вмиг вспыхнули лампы, и дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней. Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель, еще шинель... Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал: - Ваши документы, товарищи... ЭПИЛОГ Боборицкий сидел неделю, квартирант и Ксаверий Антонович - 13 дней, а Павел Петрович - полтора месяца.  * Михаил Булгаков. Площадь на колесах Дневник гениального гражданина Полосухина ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- 21 ноября. Ну и город Москва, я вам доложу. Квартир нету. Нету, горе мое! Жене дал телеграмму - пущай пока повременит, не выезжает. У Карабуева три ночи ночевал в ванне. Удобно, только капает. И две ночи у Щуевского на газовой плите. Говорили в Елабуге у нас - удобная штука, какой черт! - винтики какие-то впиваются, и кухарка недовольна. 23 ноября. Сил никаких моих нету. Наменял на штрафы мелочи и поехал на "А", шесть кругов проездил - кондукторша пристала: "Куда вы, гражданин, едете?" - "К чертовой матери, - говорю, - еду". В сам деле, куды еду? Никуды. В половину первого в парк поехали. В парке и ночевал. Холодина. 24 ноября. Бутерброды с собой взял, поехал. В трамвае тепло - надышали. Закусывал с кондукторами на Арбате. Сочувствовали. 27 ноября. Пристал как банный лист - почему с примусом в трамвае? Параграфа, говорю, такого нету. Чтобы не петь, есть параграф, я и не пою. Напоил его чаем - отцепился. 2 декабря. Пятеро нас ночует. Симпатичные. Одеяла расстелили - как в первом классе. 7 декабря. Пурцман с семейством устроился. Завесили одну половину - дамское - некурящее. Рамы все замазали. Электричество - не платить. Утром так и сделали: как кондукторша пришла - купили у нее всю книжку. Сперва ошалела от ужаса, потом ничего. И ездим. Кондукторша на остановках кричит: "Местов нету!" Контролер влез - ужаснулся. Говорю, извините, никакого правонарушения нету. Заплочено, и ездим. Завтракал с нами у храма Спасителя, кофе пили на Арбате, а потом поехали к Страстному монастырю. 8 декабря. Жена приехала с детишками. Пурцман отделился в 27 номер. Мне, говорит, это направление больше нравится. Он на широкую ногу устроился. Ковры постелил, картины известных художников. Мы попроще. Одну печку поставил вагоновожатому - симпатичный парнишка попался, как родной в семье. Петю учит править. Другую в вагоне, третью кондукторше - симпатичная - свой человек - на задней площадке. Плиту поставил. Ездим, дай бог каждому такую квартиру! 11 декабря. Батюшки! Пример-то что значит. Приезжаем сегодня к Пушкину, выглянул я на площадку - умываться, смотрю - в 6 номере с Тверской поворачивает Щуевский!.. Его, оказывается, уплотнили с квартирой, то он и кричит - наплевать. И переехал. Ему в 6-м номере удобно. Служба на Мясницкой. 12 декабря. Что в Москве делается, уму непостижимо. На трамвайных остановках - вой стоит. Сегодня, как ехали к Чистым прудам, читал в газете про себя, называют - гениальный человек. Уборную устроили. Просто, а хорошо, в полу дыру провертели. Да и без уборной великолепно. Хочешь - на Арбате, хочешь - у Страстного. 20 декабря. Елку будем устраивать. Тесновато нам стало. Целюсь переехать в 4 номер двойной. Да, нету квартир. В американских газетах мой портрет помещен. 21 декабря. Все к черту! Вот тебе и елка! Центральная жилищная комиссия явилась. Ахнули. А мы-то, говорит, всю Москву изрыли, искали жилищную площадь. А она тут... Всех выпирают. Учреждения всаживают. Дали 3-дневный срок. В моем вагоне участок милиции поместится. К Пурцману школа I ступени имени Луначарского. 23 декабря. Уезжаю обратно в Елабугу...  * Михаил Булгаков. Тайна несгораемого шкафа Маленький уголовный роман ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- 1. ТРОЕ И ХОХОЛКОВ Дверь открылась с особенно неприятным визгом, и вошли трое. Первый был весь в кожаных штанах и с портфелем, второй - в пенсне и с портфелем, третий - с повышенной температурой и тоже с портфелем. - Ревизионная комиссия, - отрекомендовались трое и добавили: - позвольте нам члена месткома товарища Хохолкова. Красивый блондин Хохолков привстал со стула, пожелтел и сказал: - Я - Хохолков, а что? - Желательно посмотреть профсоюзные суммы, - ответила комиссия, радостно улыбнувшись. - Ах, суммы? - сказал Хохолков и подавился слюной. - Сейчас, сейчас. Тут Хохолков полез в карман, достал ключ и сунул его в замочную скважину несгораемого шкафа. Ключ ничего не открыл. - Это не тот ключ, - сказал Хохолков, - до чего я стал рассеянным под влиянием перегрузки работой, дорогие товарищи! Ведь это ключ от моей комнаты! Хохолков сунул второй ключ, но и от того пользы было не больше, чем от первого. - Я прямо кретин и неврастеник, - заметил Хохолков, - сую, черт знает что сую! Ведь это ключ от сундука от моего. Болезненно усмехаясь, Хохолков сунул третий ключ. - Мигрень у меня... Это от ворот ключ, - бормотал Хохолков. После этого он вынул малюсенький золотой ключик, но даже и всовывать не стал его, а просто сухо плюнул: - От часов ключик... - В штанах посмотри, - посоветовала ревизионная комиссия, беспокойно переминаясь на месте, как тройки, рвущаяся вскачь. - Да не в штанах он. Помню даже, где я его посеял. Утром сегодня, чай когда наливал, наклонился, он и выпал. Сейчас! Тут Хохолков проворно надел кепку и вышел, повторяя: - Посидите, товарищи, я сию минуту .. 2. ЗАПИСКА ОТ ТРУПА Товарищи посидели возле шкафа 23 часа. - Вот черт! Засунул же куда-то! - говорила недоуменно ревизионная комиссия, - ну уж, долго ждали, подождем еще, сейчас придет. Но он не пришел. Вместо него пришла записка такого содержания: "Дорогие товарищи! В припадке меланхолии решил покончить жизнь самоубийством. Не ждите меня, мы больше не увидимся, так как загробной жизни не существует, а тело, т. е. то, что некогда было членом месткома Хохолковым, вы найдете на дне местной реки, как сказал поэт: Безобразен труп ужасный, Посинел и весь распух, Горемыка ли несчастный Испустил свой грешный дух Ваш уважающий труп Хохолкова". 3. УМНЫЙ СЛЕСАРЬ - Попробуй, - сказали слесарю. Слесарь наложил почерневшие пальцы на лакированную поверхность, горько усмехнулся и заметил: - Разве мыслимо? У нас и инструмента такого нету. Местную пожарную команду надо приглашать, да и та не откроет, да и занята она: ловит баграми Хохолкова. - Как же нам теперича быть? - спросила ревизионная комиссия. - Специалиста надо вызывать, - посоветовал слесарь. - Скудова же тут специалист? - изумилась комиссия. - Из тюремного замку, - ответил слесарь, ибо он был умен. 4. МЕСЬЕ МАЙОРЧИК - Ромуальд Майорчик, - представился молодой, бритый, необыкновенного изящества человек, явившийся в сопровождении потертого человека в серой шинели и с пистолетом, - чем могу быть полезен? - Очень приятно, - неуверенно отозвалась комиссия, - видите ли, вот касса, а труп потонул в меланхолии, вместе с ключом. - Которая касса? - спросил Майорчик. - Как которая? Вот она. - Ах, вы это называете кассой? Извиняюсь, - отозвался Майорчик, с презрительной усмешкой, - это - старая коробка, в которой следует пуговицы держать от штанов. Касса, дорогие товарищи, - заговорил месье Майорчик, заложив лакированный башмак за башмак и опершись на кассу, - действительно хорошая была в Металлотресте в Одессе, американской фирмы "Робинзон и Кo", с 22 отделениями и внутренним ящиком для векселей, рассчитанная на пожар с температурой до 1200 градусов. Так эту кассу, дорогие товарищи, мы с Владиславом Скрибунским, по кличке Золотая Фомка, вскрыли в семь минут от простого 120-вольтного провода. Векселя мы оставили Металлотресту на память, и он по этим векселям не получил ни шиша, а мы взяли две с половиной тысячи червей. - А где же теперь Золотая Фомка? - спросила комиссия, побледнев. - В Москве, - ответил месье Майорчик и вздохнул, - ему еще два месяца осталось. Ничего, здоров, потолстел даже, говорят. Он этим летом в Батум поедет на гастроль. Там в морагентстве интересную систему прислали. Германская, с двойной бронировкою стен. Комиссия открыла рты, а Майорчик продолжал: - Трудные кассы английские, дорогие товарищи, с тройным шрифтом на замке и электрической сигнализацией. Изящная штучка. В Ленинграде Бостанжогло, он же графчик Карапет, резал ее 27 минут. Рекорд. - Ну и что? - спросила потрясенная комиссия. - Векселя! - грустно ответил Майорчик. - Пищетрест. Они потом гнилые консервы поставили... Ну, что ж с них получишь по векселям? Ровно ничего! Нет, дорогие товарищи, бывают такие кассы, что вы, прежде чем к ней подойти, любуетесь ею полчаса. И как возьмете в руки инструмент, у вас холодок в животе. Приятно. А это что же? - И Майорчик презрительно похлопал по кассе. - Калоша. В ней и деньги-то неприлично держать, да их там, наверно, и нет. - Как это - нету? - сказала потрясенная комиссия. - И быть этого не может. Восемь тысяч четыреста рублей должно быть в кассе. - Сомневаюсь, - заметил Майорчик, - не такой у нее вид, чтобы - в ней было восемь тысяч четыреста. - Как это по виду вы можете говорить? Майорчик обиделся. - Касса, в которой деньги, она не такую внешность имеет. Это касса какая-то задумчивая. Позвольте мне головную дамскую шпильку обыкновенного размера. Головную дамскую шпильку обыкновенного размера достали у машинистки в месткоме. Майорчик вооружился ею, закатал рукава, подошел к кассе, провел по шву пальцами, затем согнул шпильку и превратил ее в какую-то закорючку, затем сунул ее в скважину, и дверь открылась мягко и беззвучно. - Восемь тысяч четыреста, - иронически усмехался Майорчик, уводимый человеком с пистолетом, - держи шире карман, в ей восемь рублей нельзя держать, а вы - восемь тысяч четыреста! 5. ЗАГАДОЧНЫЙ ДОКУМЕНТ Действительно, никаких восьми тысяч четырехсот там не было. Потрясенная комиссия вертела в руках документ, представлявший собою угол, оторванный от бумаги. На означенном углу были написаны загадочные и неоконченные слова: "Map... золот... 1400 р..." - Позвать эксперта, - распорядилась комиссия. Эксперт явился и расшифровал документ таким образом: "Марта - (такого-то числа...) золотой валютой... 1400 рублей". - Где же остальные семь тысяч? - стонала комиссия. 6. ТАЙНА ДОКУМЕНТА РАЗГАДАНА У Хохолкова на квартире в старых брюках нашли вторую половину разорванного документа, и было на ней написано следующее: "...уся, милая, бесценная, ...ая, целую вас ...аз и непременно приду сегодня вечером. Ваш Хохолков". Сложили обе половины. И тогда комиссия взвыла: - Где же все восемь тысяч четыреста? Поганец труп, куда ж он задевал профсоюзные деньги?! И куда он сам девался, и почему пожарная команда не может откопать его на дне местной реки?! 7. СТРАШНОЕ ЯВЛЕНИЕ И вот в одну прекрасную ночь ревизионная комиссия, возвращаясь с очередной ревизии, столкнулась в переулке с человеком. - С нами крестная сила! - воскликнула комиссия и стала пятиться. И было отчего пятиться. Стоял перед комиссией человек, как две капли воды похожий на покойного Хохолкова. Вовсе он не был посиневший и не распух... - Позвольте, да ведь это Хохолков! - Ей-богу, это не я! Я просто похож, - ответил незнакомец, - тот Хохолков потонул, вы про него и забудьте. Моя же фамилия - Иванов, я недавно приехал. Оставьте меня в покое! - Нет, позволь, позволь, - сказала комиссия, держа Хохолкова за фалду, - ты все-таки объясни: и у тебя родинка на правой щеке, у тебя глаза бегают и у Хохолкова бегают. И пиджак тот самый, и брови те же самые, только кепка другая, ну, так ведь кепка же не приклеенная к голове. Объясни, где восемь тысяч четыреста?! - Не погубите, товарищи, - вдруг сказал незнакомец хохолковским голосом и стал на колени, - я вовсе не тонул, просто бежал, мучимый угрызениями совести, и вот ключ от кассы, а восьми тысяч четырехсот не ищите, дорогие товарищи. Их уже нет. Пожрала их гадина Маруська, местная артистка, которая через день делает себе маникюр. Оторвался я от массы, дорогие товарищи, но, принимая во внимание мое происхождение... - Ах ты, поросенок, поросенок, - сказала ревизионная комиссия, и Хохолкова повели. 8. БЛАГОПОЛУЧНЫЙ КОНЕЦ И привели в суд. И судили, и приговорили, и посадили в одну камеру с Майорчиком. И так ему и надо. Пусть не тратит профсоюзных денег, доверенных ему массою, на чем и назидательному уголовному роману конец. Точка.  * Михаил Булгаков. Человек с градусником ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- У нас на станции рабочий в летучке заболел, врач к нему приехал, поставил градусник да и забыл про него, уехал на дрезине, а больной так, с градусником, и остался. Рабкор 1212 I Врач завинтился совершенно. Приехал на станцию, осмотрел пять человек с катаром желудка. Одному выписал соду три раза в день по чайной ложке, другому соду три раза в день по пол чайной ложки, третьему - один раз в день по 1/4 чайной ложки, четвертому и пятому для разнообразия через день по ложке, шестой ногу сломал, двое страдали ревматизмом, 1 - запором, жена стрелочника жаловалась, что видит во сне покойников, двум не выдали пособия по болезни, дорожная мастерша неожиданно родила... Одним словом, когда нужно было садиться на дрезину, в голове у врача было только одно: "Ко щам пора, дьявольски устал..." И тут прибежали и сказали, что в летучке один заболел. Врач только тихо крякнул и полетел к больному. - Тэк-с. Язык покажите, голубчик. Паршивый язык! Когда заболел? 13-го? 15-го?.. Ах, 16-го... Хорошо, то бишь плохо... Сколько тебе лет? То есть я хотел спросить: живот болит? Ах, не болит?.. Болит?.. Тут болит? - Ой-о... - Постой, постой, не кричи. А тут?.. - Ого-го... - Постой, не кричите. - Дрезина готова, - послышалось за дверью. - Сейчас, одну минуту... Голова болит?.. Когда заболела? То есть я хотел спросить: поясницу ломит?.. Ага! А коленки?.. Покажи коленку. Сапог-то стащи! - У меня в прошлом году... - А в этом?.. Так... А в будущем?.. Фу, черт, я хотел спросить: в позапрошлом?.. Селедки не ешь! Расстегни рубашку. Вот те градусник. Да не раздави смотри. Казенный. - Дрезина дожидается! - Счас, счас, счас!.. Рецепт напишу только. У тебя инфлуенца, дядя. Отпуск тебе напишу на три дня. Как твоя фамилия? То есть я хотел спросить: ты женатый? Холостой? Какого ты полу?.. Фу, черт, то есть я хотел спросить: ты застрахованный? - Дрезина ждет! - Счас! Вот тебе рецепт. Порошки будешь принимать. По одному порошку. Селедки не ешь! Ну, до свиданья. - Покорнейше вас благодарю! - Дрезина... - Да, да, да... Еду, еду, еду... II Через три дня в квартире доктора. - Маня, ты не видела, куда я градусник дел? - На письменном столе. - Это мой. А где казенный, с черной шапочкой? Черт его знает, очевидно, потерял! Потерял, а шут его знает - где. Придется покупать. III Через пять дней на станции сидел человек в куртке с бугром под левой мышкой и рассказывал: - Замечательный врач. Прямо скажу, выдающий врач! Ну до чего быстрый, как молния! Порх, порх... Сейчас, говорит, язык покажи, пальцем в живот ткнул, я свету не взвидел, все выспросил, когда да как... Из кассы 4 с полтиной выписал. - Ну, что ж, вылечил? Капли, наверно, давал. У него капли есть замечательные... - Да, понимаешь, не каплями. Градусником. Вот тебе, грит, градусник, носи, говорит, его на здоровье, только не раздави - казенный. - Даром? - Ни копейки не взяли за градусник. Страхкассовый градусник. - У нас хорошо. Зуб Петюкову вставили фарфоровый тоже даром. - И помогает градусник? - Говорю тебе, как рукой сняло. Спины не мог разогнуть. А на другой день после градусника полегчало. Опять же и голова две недели болела: как вечер, так и сверлит темя, сверлит... А теперь, с градусником, хоть бы ты что! - До чего наука доходит! - Только неудобство чрезвычайное при работе. Да я уж приловчился. Бинтом его привязал под мышку, он и сидит там, сукин сын. - Дай мне поносить. - Ишь ты, хитрый!  * Михаил Булгаков. Паршивый тип ---------------------------------------------------------------------------- Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992. OCR Гуцев В.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Если верить статистике, сочиненной недавно неким гражданином (я сам ее читал) и гласящей, что на каждую тысячу людей приходится 2 гения и два идиота, нужно признать, что слесарь Пузырев был, несомненно, одним из двух гениев. Явился этот гений Пузырев домой и сказал своей жене: - Итак, Марья, жизненные мои ресурсы в общем и целом иссякли. - Все-то ты пропиваешь, негодяй, - ответила ему Марья. - Что ж мы с тобой будем жрать теперь? - Не беспокойся, дорогая жена, - торжественно ответил Пузырев, - мы будем с тобой жрать! С этими словами Пузырев укусил свою нижнюю губу верхними зубами так, что из нее полилась ручьем кровь. Затем гениальный кровопийца эту кровь стал слизывать и глотать, пока не насосался ею, как клещ. Затем слесарь накрылся шапкой, губу зализал и направился в больницу на прием к доктору Порошкову. x x x - Что с вами, голубчик? - спросил у Пузырева Порошков. - По...мираю, гражданин доктор, - ответил Пузырев и ухватился за косяк. - Да что вы? - удивился доктор. - Вид у вас превосходный. - Пре...вос...ходный? Суди вас бог за такие слова, - ответил угасающим голосом Пузырев и стал клониться набок, как стебелек. - Что ж вы чувствуете? - Ут...ром... седни... кровью рвать стало... Ну, думаю, прощай... Пу...зырев... До приятного свидания на том свете... Будешь ты в раю, Пузырев... Прощай, говорю, Марья, жена моя... Не поминай лихом Пузырева! - Кровью? - недоверчиво спросил врач и ухватился за живот Пузырева. - Кровью? Гм... Кровью, вы говорите? Тут болит? - О! - ответил Пузырев и завел глаза, - завещание-то... успею написать? - Товарищ Фенацетинов, - крикнул Порошков лекпому, - давайте желудочный зонд, исследование сока будем делать. - Что за дьявольщина! - бормотал недоумевающий Порошков, глядя в сосуд, - кровь! Ей-богу, кровь. Первый раз вижу. При таком прекрасном внешнем состоянии... - Прощай, белый свет, - говорил Пузырев, лежа на диване, - не стоять мне более у станка, не участвовать мне в заседаниях, не выносить мне более резолюций... - Не унывайте, голубчик, - утешал его сердобольный Порошков. - Что же это за болезнь такая, ядовитая?! - спросил угасающий Пузырев. - Да круглая язва желудка у вас. Но это ничего, можно поправиться, - во-первых