я стала это отмечать, раньше я везде была самая молодая. -- Будем вам очень признательны, -- сказала я. Асфальтированная дорожка оказалась довольно узкой. Вдвоем по ней можно было идти, но втроем никак не уместиться, поэтому соседка пошла впереди, а мы сзади. Я не могла не отметить хорошей фигуры женщины. Крепкие ягодицы, едва прикрытые материей, перемещались справа налево и снова направо при каждом шаге, наверное, это было очень эротично, потому что, когда я посмотрела на Игоря, он этого даже не заметил, смотрел на этот танец ягодиц. -- Когда так смотрят, -- тихо сказала я ему, -- женщины это чувствуют. -- Это не я смотрю, это мои глаза смотрят, -- ответил Игорь. -- И твои глаза уже не видят твою жену Марину и твоих дочерей Наташу и Машу? -- Сейчас сосредоточусь... Нет, не видят, -- вздохнул Игорь. -- Она сейчас оглянется, -- предупредила я Игоря. -- Ничего не могу с собой поделать, -- ответил Игорь. -- попробуй перекрыть ее, но тогда я буду смотреть на твою попку, когда это так близко, мужчина не может контролировать свое зрение. -- Пошляк! -- Это не пошлость, это радость жизни. Мы прошли мимо лодочной станции, свернули направо и увидели десятка три мужчин и женщин с детьми. Наша сопровождающая обернулась, показала на купающихся, сбросив полотенце, бросилась в реку и довольно быстро поплыла к противоположному берегу. Я его увидела сразу. Он стоял по грудь в воде, а рядом плавал мальчик. Мальчик попытался отплыть от него, но он развернул его в сторону берега и шел рядом, пока мальчик не нащупал дно. Теперь я могла определить: мальчику было не больше семи лет. Они вышли на берег. Он растер мальчика полотенцем, они сели на землю, и он открыл банку пива для себя и банку кока-колы для сына. Мы стояли рядом. Мальчик рассматривал нас, и он тоже не мог не заметить нас, но он не замечал. Тогда я села рядом и сказала мальчику: -- Здравствуй. Меня зовут тетей Верой. -- У нас не принято называть взрослых тетями и дядями, -- ответил за мальчика он. -- Вера или Вера Ивановна. -- Лучше Вера, -- сказал мальчик. -- А я Александр. -- А как тебя зовет папа? -- Сан Саныч. -- Тогда и я тебя буду звать Сан Саныч? -- Что вы хотите -- пива или кока-колы? -- спросил Сан Саныч. -- Мне пива. -- Мне кока-колы, -- сказал Игорь. Сан Саныч достал из пакета банки с пивом и кока-колой. -- У вас всегда такой большой запас? -- спросила я. И снова за Сан Саныча ответил он: -- Всегда. На случай непредвиденных гостей. -- Извините за вторжение, но пришел факс. Вопрос о тендере будет решаться в понедельник утром. Я приехала спросить: что мне делать? Он молчал. -- Пошли. Обсудим, -- наконец сказал он и, положив в пакет полотенца, пошел в сторону лодочной станции. -- Игорь, объясни ему, что мы успели сделать, -- попросила я. Игорь догнал его. Я с Сан Санычем пошли за ним. -- Если судить по поведению отца, у него неприятности. Это так? -- спросил Сан Саныч. -- А как ты это определяешь? -- спросила я. -- Когда у него неприятности, он молчит, потом быстро собирается и уезжает. Он уедет? -- Еще не знаю, -- ответила я. -- Я могу дать вам совет, -- предложил Сан Саныч. -- Давай. -- У нас в садике работает дворник дядя Федя. Он всегда говорит: клин надо выбивать клином. -- Спасибо. Замечательный совет, -- поблагодарила я Сан Саныча. -- Только я не знаю, что такое клин. А вы знаете? -- Не очень хорошо, -- ответила я. Мне не очень хотелось объяснять мальчику про клин, к тому же этот самый клин я в жизни никогда не видела. Когда мы подошли к даче, он сказал Игорю: -- Постарайтесь найти аналитика. А мы с Верой Ивановной подъедем к указанному времени. Игорь посмотрел на меня. А что мне оставалось делать? Я хотела остаться с ним. -- Пусть будет так, -- сказала я. Игорь уехал, и мы остались вдвоем. Вернее, вначале втроем, но он сказал Сан Санычу: -- Можешь погулять. -- Мне не хочется, -- ответил Сан Саныч. -- Тебе хочется. -- Ты уедешь в Москву сегодня? -- спросил Сан Саныч. -- Да. -- Других вариантов нет? -- Нет. Ты переночуешь у Валерия и Люды, а я завтра приеду. Сан Саныч посмотрел на часы, кивнул и, не торопясь, вышел. Он шел, как отец, развернув плечи, чуть наклонив голову. -- Кофе, чай или что-нибудь плотнее? -- предложил он. -- Чай. Он приготовил бутерброды, заварил чай. На участке перед домом росли большие ели. Если их посадили в конце тридцатых, им было больше пятидесяти лет. Кроме елей на участке ничего не росло: ни цветов, ни ягодных кустов. -- Я не знала, что у тебя есть сын. -- Теперь знаешь. -- Я еще ничего не знаю. -- Могу рассказать. О чем? -- О твоей жене. -- Моя жена вышла замуж за моего партнера по бизнесу и живет в Гамбурге. -- И тебе оставила сына? -- Да. -- А с кем он живет на даче? -- С нянькой. -- А сколько лет няньке? -- Ты хочешь спросить, сплю ли я с ней? Не сплю. -- А где сейчас нянька? -- На субботу и воскресенье она уезжает в Москву. -- А зимою? -- Дача зимняя. Сан Саныч здесь живет уже два года. Осенью он пойдет в школу. Но для решения этой проблемы у меня есть еще два месяца. -- Но ты знаешь, как решить эту проблему? -- Знаю. -- А как решить проблему с тендером? -- Не знаю. Ситуация складывается не в нашу пользу. Виноват в этом и я. Я не предусмотрел, что Шахов может добиться переноса сроков тендера. Нам нужны деньги, чтобы продолжить строительство судов. Эти деньги может дать только государство. -- Но у нас есть партнер, который вложил тоже деньги. Пусть он добавит, пока ты не поправишь свое финансовое положение. -- Он не вложит денег. Риск должен быть обоюдным. Он узнает, что мы не кредитоспособны, что мы проиграли тендер, и будет ждать. Если нас перекупит более удачливый конкурент, он будет работать с ним. -- А почему мы должны проиграть? Ведь мы строим суда. Это новые российские суда, государство должно нас поддерживать. -- Государство -- это чиновники. Чиновник соблюдает государственный интерес, когда он совпадает с его личным интересом. То, что Шахов перенес сроки тендера, означает, что он купил мнение чиновников. -- Мы это можем доказать? -- Нет. У чиновников есть замечательное объяснение, почему не надо поддерживать нашу компанию. -- Почему? -- Потому что в последние два года мы больше теряли, чем приобретали. Глава компании женился на "мисс Россия" и вкладывал деньги в модельный бизнес, и тоже не очень успешно. Наконец, пьяный попал в автокатастрофу и практически не дееспособен. Если бы Иван Кириллович въехал бы, даже на коляске, он, может быть, нашел бы аргументы, почему государство должно поддерживать нас, а не Шахова. Шахов нас перехитрил, теперь я это точно понимаю. Твое появление в компании на меня подействовало, как красная тряпка на быка. Мне бы не обижаться... -- Обижал в основном ты, я защищалась, -- напомнила я. -- Сейчас это не имеет значения, кто кого обижал. -- Почему же -- имеет! -- не согласилась я. -- Тебе надо обижаться на Шахова. Он вам с Настей подбросил крючок, и вы его заглотили. Что меня удивляет, Настя ведь гебешница и должна была бы отрабатывать сразу несколько вариантов и версий. Шахову мешал Бурцев здесь, даже в инвалидной коляске. Я иногда думаю, может быть, все это Настя подстроила... -- Тогда и Гузман, и Малый Иван, и я. -- Вы -- нет. -- Почему? -- Потому что вы дебютанты в этих играх. -- А ты? -- Я, как оказалось, тоже не очень крутой. -- Какие будут последствия, если Шахов выиграет? -- спросила я. -- Твоему отцу придется продать большую часть акций Шахову или людям, которые будут представлять интересы Шахова. Компания будет ликвидирована или сольется с компанией Шахова. -- Я вернусь работать в школу, а ты перейдешь работать в компанию а. -- Я не перейду. Он мошенник и бандит. Я дорожу своей репутацией. -- Если у вас нет другого выхода, нам надо побеждать Шахова, -- сказала я. -- Конечно, надо сделать все возможное, -- согласился он. -- И невозможное. Кто от нас будет участвовать в тендере -- ты или Адмирал. -- Я думаю, лучше Адмирал. Я не умею скандалить. Адмирал может наорать, это иногда в России еще действует. -- Хорошо, -- согласилась я, -- я пойду вместе с Адмиралом. -- Этого делать не надо, -- не согласился он. -- Шахов имеет информацию от Бессонова, что ты не дура, находчива, напориста, когда надо, но многого не понимаешь в профессиональной терминологии. Он задаст тебе один-два вопроса и высмеет тебя. А это страшно, когда высмеивают. Он выиграет в первом же раунде. Солнце зашло за кромку леса. Начало темнеть. Мы сидели на веранде, пили чай и со стороны, наверное, казались молодой и счастливой парой. Сидят себе вдвоем, и никто им не нужен. Я не знаю, о чем он думал, а я вдруг представила, что следующим летом ранним утром я буду сидеть на этой веранде и кормить грудью маленького мальчика, может быть, девочку, нет, все-таки мальчика. Анюта, Сан Саныч и он будут еще спать. Потом я уложу мальчика, поставлю варить овсянку, разбужу всех, и они побегут на речку купаться, а я заварю чай, поджарю хлеб. А трое детей -- совсем не плохо. -- Нам надо ехать, -- сказал он. В машине я уснула и проснулась, когда он поворачивал к офису. На стоянке уже стояла "восьмерка" Насти, "Волга" Адмирала и "Мерседес" Игоря. Малого Ивана привезли из Рязани только утром. Мы трое: я, Настя, и Малый Иван сидели у меня в кабинете, ожидая возвращения Заместителя и Адмирала. -- Все, -- сказала Настя, посмотрев на часы, -- они закончили уже минут тридцать назад. Если не позвонили, значит, результат отрицательный. -- Я пойду к себе, -- сказал Малый Иван. Настя тоже вышла. Я осталась одна. Попыталась читать -- не получилось, не могла сосредоточиться. Откинула спинку кресла, положила ноги на стол, закрыла глаза и тут же уснула. Проснулась от голоса Адмирала в приемной. -- Настя, -- сказал он, -- дай выпить. Я успела убрать ноги, поправить волосы. Они вошли, сели. Настя принесла коньяк, нарезанный лимон и рюмки. Адмирал налил себе, выпил, налил еще, и так четыре раза. -- Шах всех купил, -- наконец сказал он. -- Расскажите, как шел тендер, -- попросила я. -- Он все записал, -- Адмирал кивнул на Заместителя. Заместитель достал небольшой диктофон и включил его. Конкурс проектов шел, как и предполагал Заместитель. Я выслушала речи о легкомыслии отца в ведении дел, о модельном бизнесе, о том, что компания практически частная, и поэтому он назначил исполнять обязанности президента свою дочь, учительницу средней школы. -- У нее нет среднего образования? -- спросил кто-то, кто не понял или не расслышал. -- Она учительница в средней школе. Я узнала голос Шахова. -- Ее кто-нибудь видел? -- Я видел на презентации "Гросбанка". Симпатичная женщина. Платьице от Нино Риччи за тысячу долларов, часы "Картье" за тысячу пятьсот, сумочка за восемьсот... -- Послушайте! Вы обсуждаете не наш проект, а личность президента компании. Вы наш конкурент, и это нарушение деловой этики -- переводить деловое обсуждение в личностное и высказывать субъективное мнение. Я узнала голос Заместителя. И тут же прозвучало возражение Шахова: -- То, что она симпатична, конечно, мое субъективное мнение. Но стоимость ее нарядов абсолютно объективна: учительница с зарплатой в четыреста тысяч уже купила себе часики, на которые она должна работать год в школе. Женщина с размахом. И я вдруг поняла, как буду действовать. План сложился сразу. -- Спасибо, достаточно, -- сказала я. -- Суть ясна. На досуге я дослушаю кассету. Сейчас я бы хотела услышать ваши предложения в связи с изменившейся ситуацией. -- Когда мы уходили, к нам подошел Шахов и сказал, что хотел бы предложить условия нашего дальнейшего сотрудничества. Я ответил, что подобного рода переговоры может вести только президент компании, -- сказал Заместитель. -- И сто же он ответил? -- спросила я. -- Он ответил, что позвонит вам и договорится о встрече. -- Его предложения я еще услышу. Сейчас я хочу услышать ваши предложения. Но все молчали. -- Предложение может быть единственным. Компании нужен кредит, -- сказал Малый Иван. -- Как можно больший, как можно скорее и на льготный условиях. Конкретно, где его взять, я сегодня предложить не могу. -- Может ли Иван Кириллович в ближайшее время вернуться в страну? -- спросил Заместитель. -- Профессор Гузман обещал дать ответ сегодня. -- Не может. Врачи настаивают на том, что ему необходимо провести в клинике еще не меньше двух недель, -- сказала я и подумала, что Заместитель при всей своей уверенности еще не чувствует себя старшим, который берет на себя ответственность принимать решения. Может быть, в его жизни не было таких крутых поворотов, а если и были, то всегда рядом оказывались более опытные. И у меня в жизнь тоже не было таких крупных катастроф, но зато я постоянно имела проблемы: мало денег до зарплаты, еще зимой надо откладывать деньги на лето, каждая покупка выбивает из только что налаженной системы, бунтует класс, на тебя жалуются родители, с тобой не продлевают контракт, и все-таки я обычно решала все проблемы сама. -- Тогда будем действовать так, -- сказала я. -- Сейчас собираем совет директоров, увольняем Бессонова и объявляем войну Шахову. -- Не получится войны, -- Адмирал грустно улыбнулся. -- В нашей компании наибольший опыт ведения войны у меня. И я вижу, что не получится войны. У него полный перевес. И я стар, а они слишком молоды, -- Адмирал кивнул в сторону Малого Ивана и Заместителя. -- Вы забыли про меня, -- напомнила я. -- А ты -- женщина. -- Я не женщина, я президент компании в данный момент, а президент -- мужского рода. Настя, собирай совет! Директора после выходных дней были оживлены, здоровались со мною почти приветливо. Никто из них еще не знал о катастрофе. Когда все расселись, я сказала: -- Начну с неприятных сообщений. Директора вдруг сразу притихли. Они смотрели не на меня, а на Заместителя, они уже привыкли, что совет директоров вел он. -- Мы не выиграли тендер. Победила компания Шахова. Выиграть его помогла информация о деятельности нашей компании, которую ему регулярно сообщал член совета директоров Бессонов. Бессонов снял очки. Я подумала, что это движение у него было инстинктивным. Очки снимают перед дракой и во время падения самолета, чтобы уберечь глаза. -- Александр Петрович, -- он повернулся к Заместителю, -- может быть, вы объясните Вере Ивановне, что женская интуиция и факты -- две большие разницы, как говорят в Одессе. -- К сожалению, они на этот раз совпали, -- ответил Заместитель, и я увидела, как у него краснеет шея. Я впервые в жизни видела мужчину, у которого накапливается ярость. Я раньше видела только собак в таком состоянии преддраки: ощеренная пасть и шерсть, вставшая дыбом на загривке. -- Пошел вон, стукач, -- Заместитель начал приподниматься. -- И не вздумай мне больше попадаться. -- А если попадусь? -- спросил Бессонов. Он встал и отодвинул стул, на котором сидел. Через стол Заместитель его вряд ли бы достал. -- Прибью, -- уже спокойно ответил Заместитель. -- Как ты пытался прибить меня. Бессонов взял свой компьютер и вышел. Директора, не очень понимая, что произошло, молчали. -- Может быть, вы объясните, что произошло? -- спросил Нехорошев. -- Вам объяснит наш новый начальник службы безопасности, -- ответил Заместитель. Я почти не слушала объяснений Игоря. И уже знала, что вряд ли директора найдут нестандартное решение. Им еще все это надо переварить, перенастроиться. Когда от директоров действительно не поступило ни одного конкретного предложения, я свернула Большой совет и оставила Малый совет. Настя вопросительно посмотрела на меня: оставаться ей или уйти в приемную? -- Конечно, оставайся, -- сказала я. Настя достала блокнот для стенографирования. -- Без стенограммы, -- предупредила я и продолжала. -- Мне необходимо полной досье на Шахова: за что его выгнали из ЦК комсомола, за что из министерства. -- Это все знают, -- заметил Адмирал. -- Этим сейчас никого не удивишь. Теперь любой мошенник проходит как диссидент и борец с коммунизмом. -- Если мне поможет Адмирал, -- сказал Игорь, досье на Шахова у вас будет завтра. -- Необходимо, чтобы у меня взяли интервью для программы "Деньги" или "Деловая Россия". И как можно быстрее. Как это делается? -- За деньги, -- ответила Настя. -- В "Деньгах" две корреспондентки. Одна -- сучонка, готовая хватануть при любой промашке, другая работает под наивную. Какая вам нужна? -- Сучонка. -- Сегодня к вечеру я дам ответ. Малый Иван кивнул, он понял мой замысел. Адмирал и Заместитель молчали, каждый из них просчитывал, наверное, свой вариант, но что-то у них не сходилось, и они ничего не предлагали. Зазвонил мой персональный мобильный телефон системы "Билайн". Его подключили только сегодня утром, и это был первый звонок. Я немного удивилась: номер этого телефона знала только Настя. -- Вера Ивановна, -- услышала я, -- это Шахов. Я звоню из машины. Я здесь недалеко и мог бы подъехать. У меня есть предложения, я готов их изложить. Принимать или не принимать -- это уже на ваше усмотрение. -- Приезжайте, -- сказала я и пояснила присутствующим: -- Это Шахов. Звонит из машины. Он где-то рядом. Я разрешила ему заехать с предложениями. Мы готовы? -- Да, -- ответила Настя. Малый Иван кивнул. -- Дай мне еще рюмку, -- попросил Адмирал. -- Я уже все равно за руль не сяду. Настя налила Адмиралу коньяку. -- Бессонов доложил Шахову, что уволен, -- предположил Заместитель, -- и Шахов тут же выехал не рекогносцировку. И позвонил он, уже подъезжая. И будто в подтверждение его слов все мы через открытое окно услышали, как хлопнула дверца машины. Настя подошла к окну. -- Уже идет, -- сообщила она. Шахов вошел, улыбнулся. И я ему улыбнулась. Сейчас он изложит свои предложения и попытается получить как можно больше информации о наших намерениях и действиях. Шахов сел в торец стола заседаний, как раз напротив меня. Он молчал, хорошо понимая роль паузы. В таких ситуациях кто первый начинает, тот и проигрывает первый пас, потому что начинающий сразу раскрывает свои намерения. Я опасалась, что первым не выдержит Адмирал, но первым начал Заместитель. -- Вам Бессонов уже позвонил? -- Конечно, -- улыбнулся Шахов. -- Тут же. -- Мы готовы выслушать ваши предложения, -- сказала я. Мне надо было прервать намечающуюся потасовку. -- Если вы не возражаете, то лучше сузить круг лиц, обсуждающих, хотя бы до трех. Так быстрее мы придем к положительному или отрицательному результату, -- предложил Шахов. -- Очень сожалею, -- ответила я, -- но обычно мы принимаем решение в этом составе. -- Я знаю. Это называется у вас Малый Совет. Шахов еще раз продемонстрировал свою осведомленность. И снова повисла пауза. -- Учитывая, что я должен сообщить конфиденциальную информацию, -- начал Шахов. Настя молча встала и вышла, за нею вышел Малый Иван. Боже мой, подумала я тогда, как замечательно работать со все понимающими людьми. Они уже знали, что я не отступлю, а разговор с Шаховым нам был нужен больше, чем ему, Настя и Малый Иван мгновенно просчитали это и вышли. -- Пожалуйста, -- сказала я, -- вы убедились, что мы готовы пойти вам навстречу, если ваши предложения заинтересуют нашу компанию. -- Тогда приступим, -- ответил Шахов. -- Вы проиграли в тендере -- это нормальное, а не экстраординарное событие. В рыночной экономике ежеминутно кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Сегодня больше повезло мне. Я надеюсь, что вы проинформируете Ивана Кирилловича о сложившейся ситуации и передадите ему мои предложения. -- Непременно, -- пообещала я. -- Я считаю, что нам следует объединить наши возможности. Двум не очень крупным конкурирующим компаниям выжить трудно, одна, но крупная компания может быть более конкурентноспособной на внутреннем и международном рынках. -- И кто же будет руководить компанией? -- спросил Заместитель. -- Объединенное собрание акционеров выберет новый совет директоров. Я говорил с учредителями-акционерами вашей компании, они готовы мне продать свои акции. Значит, старики заложили отца. -- Я думаю, что Ивану Кирилловичу тоже есть смысл уступить мне часть своих акций, потому что у меня все равно образуется контрольный пакет акций. -- Насколько я понял, ты становишься президентом новой компании? -- спросил Адмирал. -- Так уж получается. Мне показалось, что Шахов это произнес с явным сожалением. -- Но Иван Кириллович, конечно, будет в совете директоров. Александр Петрович, вам я предлагаю место первого заместителя, то есть -- вице-президента, господин Адмирал, конечно же, войдет в состав совета директоров. Это поднимает авторитет компании. Американцы это давно поняли. У них почти в каждой компании генерал или адмирал в отставке. -- Я твой авторитет поднимать не буду, -- прервал Шахова Адмирал. -- Так что из своего списка ты меня вычеркни. -- Я надеюсь, что вы еще передумаете, во всяком случае, мы вас будем упрашивать до конца. -- Чьего? -- спросил Адмирал. -- Твоего или моего? -- Не будем отвлекаться, -- попросила я. -- Адмирал и Александр Петрович получили предложения, а какое место вы предлагаете мне? -- Пока болен Иван Кириллович, вы, естественно, будете замещать его в совете директоров. Если вам не по душе заниматься судоходством и судостроением, то в вашем районе мы собираемся открыть лицей с углубленным изучением экономики и морского права. Это может быть частный лицей, а вы станете его директором. -- Чей частный? -- спросила я. -- Ваш, -- ответил Шахов. Изложив свой замысел, он покупал уже в открытую. -- Не очень понятно, -- сказал Заместитель. -- Наша компания на грани банкротства. Зачем вам объединяться с банкротом? Все это вы можете получить и без объединения, если нам придется ликвидировать компанию. -- Я думаю, придется, -- подтвердил Шахов. -- Но я не хочу быть капиталистической акулой. У вас есть замечательный партнер в Англии -- сэр Идкинд. У Ивана Кирилловича давние дружеские отношения с сэром Идкиндом. Я думаю, с ним надо сотрудничать и дальше, -- и Шахов замолчал, вероятно, поняв, что сказал больше, чем собирался сказать. А я поняла, что у меня как раз есть звено той цепи, которой я могу опутать Шахова, если все получится по моему раскладу. Шахов выиграл тендер на условиях, что он получит государственные деньги только в том случае, если такую же сумму вложит зарубежный инвестор. Идкинд, наш давний партнер, узнав о неудаче, которая постигла нашу компанию, может не захотеть вложить деньги в компанию Шахова. Объединив две компании, Шахов с большей вероятностью может ожидать деньги от Идкинда. А потом он нас выбросит. -- А если мы не согласимся? -- спросила я. -- Тогда война, борьба, называйте, как хотите. Мне ничего не останется, как открыть стрельбу на поражение, как говорят военные. -- Пока у вас это не очень получалось, -- сказала я. -- Просто не было поставлено такой цели, -- улыбнулся Шахов. Мне бы, конечно, ответить, что мы подумаем, взвесим все "за" и "против", и начать осуществлять свой план. В любой операции неожиданность -- это треть, как минимум, успеха. Но бить, не предупреждая, -- это значит уподобиться Шахову. И я не сдержалась и сказала: -- Считайте, что мы приняли вашу ноту об объявлении нам войны. -- И что же дальше? -- спросил Шахов. -- Как говорят мои ученики в школе: на каждую вашу плюху мы ответим своей плюхой. -- Жаль, -- Шахов встал. -- Жаль, что вы не подумали о последствиях. Я вам намекал, предупреждал. Нельзя же быть такими непонятливыми! -- Зачем же так плохо думать о нас? И намеки ваши, и предупреждения мы поняли не сегодня. Но и наше терпение кончилось, так что с этой минуты мы находимся в состоянии войны. Шахов пожал плечами и молча вышел. -- То, что вы его предупредили о начале войны -- перебор, -- сказал Заместитель. -- Сегодня предупреждают только те, кто имеет явный перевес сил. Это могли позволить себе только американцы в Персидском заливе. -- А какое нервное напряжение было у Ирака, -- не согласилась я. -- Ждать и не знать, когда и где будет нанесен первый удар. -- Нам нечем его наносить, -- сказал Заместитель. -- Лично мне нужно срочно проконсультироваться с Иваном Кирилловичем. Скажите Насте, чтобы она заказала билеты на Женеву. -- Билеты будут заказаны, -- пообещала я, -- но мне надо еще несколько дней. Вера, мы в одной упряжке. Давайте договоримся, что вы ничего не будете предпринимать, не проинформировав меня. Я не прошу согласовывать, но хотя бы информируйте! Сегодня каждый шаг может быть шагом к пропасти. -- Очень образно, -- сказала я. -- Буду информировать, советоваться, просить помощи. Все буду делать, чтобы не упасть в пропасть. x x x Телевизионная группа приехала на следующий день, вернее, вечер. Так договорилась Настя: чтобы об интервью знало как можно меньше людей. Интервью должно было пойти в эфир на следующий день. То, что телеведущая так быстро согласилась взять интервью и поставить его в ближайшее время, подтверждало, что материал для нее интересный. Но пришлось заплатить дополнительно за срочность. Теперь надо было ждать подвохов. Ведущая -- моложе меня лет на семь, значит, университет закончила три года назад. Я ее видела на экране телевизора уже два года, карьера стремительная, или из телевизионной семьи: родители знали, в какую редакцию направить и в какой передаче пробиваться. Семья явно обеспеченная, судя по одежде, теперь я уже могла определить стоимость ее узких шелковых брюк, туфель, деловой сумки и блузки. Все модели хороших домов. Часы по цене не уступали моим "Картье". Может быть, правда, вышла замуж за богатого. Она быстро протянула мне руку. -- Марина. -- Вера. Хотя вы хорошо заплатили за интервью, я работаю не только на вас, но и на свою телекомпанию, и на зрителей, которых мы обязаны информировать, -- начала она. -- Я буду задавать вопросы, вы -- отвечать. Я могу сократить повторы и вырезать один кусок из ваших ответов. Только один. Я вам покажу запись сразу после интервью. Это уступка для тех, кто платит. Дублей не будет. Вы не можете мне ответить: остановитесь или давайте я это скажу по-другому. Условия принимаются? -- Принимаются, -- сказала я. Ей вряд ли приходилось брать интервью у учительниц, реакция у большинства из нас мгновенная. -- Готовы? -- спросила ведущая у оператора и осветителя. -- Готовы, -- ответил оператор, полный, по-видимому, очень сильный физически, если судить по покатым плечам и рукам молотобойца. Камеру оператор установил на штативе, но, наверное, если ее потаскать несколько часов, не надо никаких занятий на тренажерах. -- Начали, -- сказала ведущая. На камере зажглась красная лампочка, и она задала первый вопрос. -- Кому труднее заниматься бизнесом в России -- мужчинам или женщинам? -- В России -- мужчинам, -- ответила я. -- Почему? -- Бизнес -- это, в первую очередь, предвидение: чего можешь, чего не можешь, а если можешь, то когда и в каком месте? Советские мужчины не зарабатывали деньги, а получали получку и отдавали деньги женам. И моя бабушка распоряжалась деньгами, и моя мать, и я тоже. Только гений сегодня сможет прокормить семью на пятьсот тысяч. А наши женщины справляются, потому что умеют считать и комбинировать возможное с невозможным. Женщина всегда знает, сколько у нее макарон, гречки, подсолнечного масла. Она знает, где продукты дешевле, знает, где покупать продукты оптом, а где в розницу. Бизнес -- это всегда здравый смысл и расчет . Казалось бы, президент судоходной компании и учительница математики в средней школе -- что тут может быть общего? Все то же -- здравый смысл и расчет. Я знаю, где наши суда в данный момент, куда идут, что везут, где и чем будут загружаться, когда у них ремонт, сколько денег на счету компании. Я увидела, что оператор начал поворачивать ручку на объективе. Наезжает трансфокатором, догадалась я, переходит или на меня, или на нее. Я на всякий случай улыбнулась лучшей из своих улыбок. -- Это замечательно, -- сказала ведущая. -- Замечательно, что вы так много помните и знаете. А знаете ли вы, сколько у вас денег в кошельке? Первая подсечка, подумала я тогда, но ответила мгновенно: -- А вы? -- Обычно задаю вопросы я, -- ведущая мило улыбнулась. Я улыбнулась ей в ответ. -- В кино так отвечает следователь, который ведет допрос, -- я выиграла несколько секунд. -- Н я не подозреваемая, а вы не следователь. Я предлагаю вам пари. Если я, назвав количество денег в своем кошельке, ошибусь на тысячу, все мои деньги -- ваши. Я вам даю фору. Вы можете ошибиться на пять тысяч. Но если вы ошибетесь на большую сумму, все ваши деньги -- мои. По едва заметной усмешке оператора я поняла, что он не дружит с ведущей. -- Согласна, сказала ведущая. Она задумалась ровно на столько, сколько телеоператору нужно было, чтобы дать ее крупный план. -- Перед выходом из дома у меня было пятьсот двадцать пять тысяч. Я выпила кофе с бутербродом, купила пачку сигарет. Значит, у меня пятьсот пять -- пятьсот семь тысяч? А у вас? -- У меня триста тысяч пятьдесят пять рублей. -- Деньги на стол, -- сказала ведущая. Она вытряхнула деньги из своего кошелька, я вынула из своего. Ведущая начала считать мои деньги, она считала так, чтобы их увидели будущие зрители. -- Поразительно! -- восхитилась ведущая. -- Ровно триста тысяч пятьдесят пять рублей. Я пересчитала деньги ведущей и сообщила ей: -- У вас не хватает двухсот пяти тысяч. -- Вы ошиблись, -- сказала ведущая очень уверенно. -- Считайте, -- я пододвинула ей кредитки. Ведущая пересчитала деньги и задумалась. -- Может быть, вы кому-то одалживали? -- Ну, конечно! Одолжить двести тысяч и забыть про это? Я таких женщин не встречала. -- Сорок тысяч на день рождения режиссера, -- вспомнила ведущая, -- еще я купила журнал... все равно не сходится... Я проиграла... Сдаюсь, -- и ведущая подняла руки и придвинула свои деньги к моим. Оператор укрупнил деньги трансфокатором. -- Спасибо, -- сказала я. -- Я, конечно, знаю, сколько у меня денег в кошельке, но не настолько точно. Но я открою вам секрет. Я готовилась к интервью. Своими ответами я подталкивала вас к вашему вопросу. Это прием, которым мы, педагоги, в школе очень часть пользуемся, чтобы подтолкнуть вопросами ученика к правильному ответу. Я явно хвасталась своими достоинствами и, зная по передачам, что вы часто своими вопросами загоняете собеседника в тупик, предположила, что вы можете задать и этот вопрос, поэтому, на всякий случай, пересчитала свою наличность. Помните, когда вы задали директрисе швейной фабрики, которая очень хвасталась новыми моделями, почему же она их не носит сама? Я, по сути, вас просто спровоцировала. -- Мне нравится ваша откровенность. Но будете ли вы столь откровенны, если я вам задам очень неприятный вопрос? Я выдержала паузу, понимая, что сейчас оператор снимает мой крупный план, и пообещала: -- Буду. -- Насколько я знаю, вы не получили государственной поддержки на строительство сухогрузов. Тендер выиграл давний конкурент вашей компании Шахов. Учитывая, что дела вашей компании последний год шли не блестяще, вас в ближайшее время могут объявить банкротом. Я права? Я ее явно недооценила. Меньше, чем за сутки она собрала довольно много информации. А если она связана с Шаховым? Через мужа, родителей, знакомых и перед интервью с ними консультировалась? И Шахов заплатил ей намного больше, чем заплатили мы? Этого я не предусмотрела. По-видимому, я затягивала паузу. Она повторила: -- Я права? -- Нет, вы не правы, -- я уже просчитала все последствия своего ответа. -- Шахов получил государственную поддержку с условием, что в его проект вложат средства иностранные инвесторы. Но эти средства он вряд ли получит. У него плохая репутация. Он еще в советские времена был уличен в сбыте контрабанды и даже исключен из партии. -- Сегодня это может расцениваться скорее как достоинство. Значит, он еще тогда отстаивал принципы рыночной экономики. -- Нарушение законов не входит в принципы никакой экономики. В свое время Шахов работал в ЦК комсомола. И поставлял девочек своим более старшим партийным товарищам. Но одна девушка не выдержала позора и повесилась. Шахова убрали из ЦК комсомола и задвинули в министерство на не очень большую должность, но и здесь он поддерживал отношения с криминальными структурами, как, впрочем, и сейчас тоже. -- А вы не боитесь, что ваш конкурент подаст в суд и потребует с вас сотни миллионов за упущенную выгоду и оскорбление его чести и достоинства? -- В суд он не подаст. На судебном разбирательстве могут всплыть многие невыгодные для него факты. -- Своим ответом вы его провоцируете и подталкиваете к суду. -- Пусть подает, -- я попыталась это сказать как можно небрежно. -- Тогда мы подадим встречный иск. У нас достаточно законов, чтобы потребовать с него сотни миллионов за упущенную выгоду и нанесения оскорбления моей чести и достоинству. Ведущая не дала мне передышки и сразу же задала следующий вопрос: -- А как вы относитесь к слухам, что после автомобильной аварии ваш отец потерял рассудок, и вы его держите в частной клинике для душевнобольных? Его уже два месяца никто не видел и никто не знает, где он находится. -- Никакого секрета нет. Отец в Швейцарии, ему сделали операцию. И очень скоро он вернется к управлению компанией. -- И вы снова станете обыкновенной учительницей? -- Я не обыкновенная учительница, я хорошая учительница. Но в школу я вряд ли вернусь. Мне понравилось заниматься бизнесом, и для меня найдется место в компании. -- Меня восхищает ваша уверенность. Но этим интервью вы сделали из Шахова непримиримого противника. Согласно условию, я могу сделать одну вырезку наиболее резких ваших выражений и закончу интервью на оптимистической ноте: "Я не обыкновенная, я хорошая учительница. Мне понравилось заниматься бизнесом, и для меня найдется место в компании". -- Не надо ничего вырезать. Ш -- давний конкурент нашей компании, а с недавнего времени даже противник, который действует бандитскими методами. Так что считайте эти высказывания не моим просчетом, а моим ему предупреждением. Красная лампочка горела на камере, значит съемка не прекращалась. Оператор укрупнял план, наверное, ведущая и оператор заранее договорились, как будет заканчиваться интервью. И я улыбнулась своей лучшей улыбкой. Коля отвез меня домой. Теперь меня всегда сопровождал один из тех охранников, которые заменили парней, набранных Викуловым. Он шел впереди меня, заходил со мною в квартиру и только после этого уходил. Весь тот вечер, как, впрочем, и предыдущий, я ничего не могла делать. Я ждала, что позвонит он. Но он не звонил. Я решила раньше лечь спать, но не смогла уснуть и сидела перед телевизором, переключая программы. Утром я приехала в офис и позвонила в клинику Женевы. Трубку снял отец. Я решила ничего ему не сообщать о проигранном тендере. Отец отвечал вяло, я его разбудила, забыв, что в Швейцарии раннее утро, а отец поздно ложился и поздно вставал. Телеведущая позвонила, что интервью будет показано завтра. Программа "Деньги" выходила в середине дня, когда все деловые люди были в своих офисах. По данным телекомпании, это было наиболее подходящее время. Вечером люди, принимающие решение, были на деловых встречах, ужинах, переговорах, в ночных клубах. Заместитель и Малый Иван перебирали варианты выхода из катастрофы и принимали оперативные решения. Старый эсминец, который наша компания купила и продала Японии на металлолом, во время шторма оторвался от буксира и стал неуправляемым. Юрист, Малый Иван и Заместитель просчитывали, какие штрафные санкции могут быть применены к нашей компании, связавшись с лондонской адвокатской конторой, которая вела наши международные дела. Я слушала, многое понимала, а чаще не понимала. В конце дня он зашел ко мне, сказал, что будет в офисе завтра во время телевизионной передачи, но не спросил, как я надеялась, что я делаю вечером. Я ничего не делала. Мужчина может пойти в ресторан, в клуб и один. Я не могла пойти одна. Это могло быть расценено, как будто я ищу приключений. Я не была членом ни одного из клубов деловых людей, у меня не было ни одного знакомого мужчины, который бы мог сопроводить меня. Вечерние клубы в своей рекламе сообщали, что девушки в клубы проходят бесплатно. Но эти правила были для девушек с определенной специализацией, моя специализация -- одинокая молодая женщина, учительница, с дочерью и матерью, проживающая в двухкомнатной малогабаритной "хрущобе", временно исполняющая обязанности президента компании, зиц-председатель, которая очень скоро может снова на остаток летних каникул встать за прилавок палатки с овощами. В этот вечер я снова была одна у себя в квартире. В предыдущие вечера я уже позвонила всем подругам, знакомым и родственникам, кому не звонила месяцами. И я решила нарушить запрет Игоря выходить из квартиры одной, без охраны. Я открыла свою старую записную книжку. Во мне проснулась женщина. Я решила переспать с любым из знакомых мужчин, которые мне симпатизировали, предлагали, намекали или когда-то добивались меня. Я это сделаю назло тебе, сказала я, хотя никакого зла на него не держала. Я просто хотела, чтобы он позвонил, приехал бы ко мне, или отвез меня к себе. Мне стало вдруг жарко. И, впервые в жизни я вдруг поняла, что если мужчина чувствует то, что чувствовала я сейчас, он готов к насилию. Но мужчина может насиловать, женщине даже этого не дано. Я перелистывала записную книжку -- букву за буквой -- по алфавиту. Женат, женат, женат... В больнице, за рубежом, в отпуске. Все. Ни одного, кому я могла бы позвонить и сказать: мне грустно, приезжай. Я больше не могла оставаться одна и набрала телефон Риммы. Хотя бы поговорить, обсудить. Мужчины, наверное, в таком состоянии напиваются. Римма не сразу сняла трубку. И когда я услышала ее голос и с трудом сдерживаемое дыхание, будто ее остановили во время марафона, я все поняла. -- Иван у тебя? -- Да, -- ответила Римма, вздохнула и добавила, -- на мне. -- Удачи на дорогах, -- почему-то сказала я и поняла, почему сказала: в этот момент на экране телевизора выступал инспектор ГАИ -- и положила трубку. Ночью я плохо спала, просыпалась, встала рано. Хотела сделать пробежку, вспомнила запрет Игоря выходить из дома одной, снова легла. В офис я приехала с ватной головой, читала газеты и ждала. В кабинет вошла Настя, включила телевизор и сказала: -- Адмирал и Будильник хотят посмотреть передачу у тебя в кабинете. Здесь самый хороший телевизор. -- Ладно, -- вяло согласилась я. -- Что с тобою? -- обеспокоенно спросила Настя. -- Тоска зеленая. -- Есть один проверенный способ отвлечения, -- посоветовала Настя. = Когда все противно, вспомнить, чего тебе недавно хотелось, поехать в магазин и купить. -- Ничего не хочу покупать. Все, о чем мечтала, уже куплено. -- Но чего-то ты хочешь? -- Мужика хочу, -- я ответила, как ответила бы Римма. -- Конкретного или вообще? -- Уже вообще. -- Нет проблем, -- сказала Настя. -- Уже есть фирмы, которые поставляют трахальщиков. -- Ты пользовалась услугами этих фирм? -- Нет. Мне уже не платят, но, правда, еще и не берут денег. -- Странное ощущение. Два года ничего такого не чувствовала. -- Так бывает, -- успокоила Настя, -- когда развяжешь, трудно остановиться. Три минуты осталось, я зову их, а потом обсудим. Как ты могла заметить, я женщина деликатная, ни о чем тебя не расспрашивала. -- Я тебе благодарна за это. Настя вышла, и почти тут же вошли в кабинет Адмирал и Заместитель. Пошли, как обычно, оперативные сообщения о биржевом курсе доллара, зарубежная информация и, наконец, интервью. Не знаю, где они нашли фотографии отца и Полины, но вначале было рассказано об их браке, об автомобильной катастрофе. После улыбающейся молодой Полины я показалась себе совсем взрослой женщиной, немного скованной, говорящей медленно, с паузами. Но с каждым следующим своим ответом я все больше нравилась себе, я была симпатичной, даже красивой, раскованной. Я посмотрела на него и Адмирала. Мне хотелось увидеть радость на их лицах, но Адмирал хмурился, а он, как мне показалось, даже не смотрел на экран, вернее, он больше слушал, чем смотрел. Ведущая почти ничего не вырезала: ни наше пари и пересчет денег, ни моих последних слов о предупреждении Шахову, и заканчивалось интервью моей улыбкой. Как только закончилось интервью, Настя внесла для нас кофе. Он и Адмирал молчали. Я не выдержала и спросила: -- Я вам не понравилась? -- Ну почему же? Красивая и глупая, -- сказал Адмирал. -- За красивую -- спасибо, а по поводу глупости объясните, -- попросила я. -- Сильные не угрожают и не дразнят зверя. -- Согласна, зверя не дразнят, его уничтожают, если он нападает. Ваши предложения по уничтожению? А! У вас нет предложений? А у меня есть. -- Давай, поучи старого дурака, -- сказал Адмирал. -- Я заказала билеты на Лондон. Завтра вылетаем к этому сэру Идкинду вместе с Александром Петровичем и попробуем убедить. Не вылетим завтра мы -- послезавтра там будет Шахов. -- Сэра Идкинда надо вначале предупредить и получить его согласие, -- сказал Заместитель. -- Я вчера предупредила. -- И что? -- Ответили, что он может нас принять в связи с занятостью и просит отложит время приезда. Ничего, подождем, когда он освободится, но ждать будем там, в Лондоне. -- Вера, если бизнесмен сообщает, что не может принять, это означает, что он принял решение пока не иметь с нами дела или не решил еще, стоит ли иметь дело в данный момент. Я думаю, его представитель здесь, в Москве, посмотрев эту передачу, уже звонит в Лондон и рассказывает о вашем интервью. Как поступает бизнесмен, узнав о скандале, в который он может быть втянут? Дистанционируется. Пусть они там разберутся между собою, а я подожду и соберу дополнительную информацию. А информацию он получит негативную. Мы не сообщили ему об автомобильной аварии и об операции Ивана Кирилловича. Сейчас он это узнает. И о проигранном нами тендере узнает. -- Но если мы проиграем, он проиграет вместе с нами, -- сказала я. -- Он не проиграет. Согласно договору, в случае банкротства или ликвидации нашей компании, в первую очередь выплачиваются деньги иностранному инвестору. Он не выиграет, но и не проиграет. Я понимаю быстро. Оказывается, здравый смысл помогает не всегда. И, наверно, у англичан другой здравый смысл, чем у русских, а у бизнесменов не такой, как даже у самых умных учительниц, если бы было так, то все учительницы занимались бы бизнесом и были, если не счастливыми, то хотя бы богатыми. -- Я пойду к Насте. Мне надо выпить, -- сказал Адмирал. Мне надо было остаться одной, но Заместитель не уходил. Тогда я встала и подошла к окну. В сквере напротив стояли две юные женщины с колясками, что-то обсуждали и безмятежно смеялись. Им не надо принимать решений, за них решают их мужчины. Мне стало себя жалко. Ну почему везет другим женщинам, а не мне? Я пыталась сдержаться, но все-таки заплакала. Теперь я пыталась не всхлипнуть и не шмыгать носом, я не знаю почему, но слезы всегда вызывают у меня легкий насморк. Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Я почувствовала, что он стоит рядом. -- Перестань, -- сказал он и обнял меня за плечи. -- Я найду выход. Я люблю тебя. Он говорил тихо. Я ждала, что он повторит последние слова, но он не повторил, может быть, мне показалось? Наверное, все-таки показалось -- я просто хотела услышать эти слова. В кабинет вошел Адмирал и сказал: -- Чего мы, собственно, боимся? Хуже не будет. -- Мне нужен список фамилий директоров военных судостроительных заводов, -- сказал Заместитель. -- На военных заводах нет директоров, а есть начальники заводов. -- Пусть будут начальники, -- согласился Заместитель. -- У вас он есть? -- Конечно, ответил Адмирал. -- Эти двадцать фамилий я держу в голове. Раньше я помнил до семи тысяч фамилий. Наверное, на этот раз Настя налила Адмиралу больше, чем он принимал за один раз. Но разговорчивость Адмирала дала мне возможность воспользоваться платком. Я села за свой стол. Адмирал писал фамилии начальников военно-морских заводов. -- А теперь объясняю свой план, -- сказал Заместитель. -- Сэр Идкинд получил заказ из Южной Африки на строительство катеров береговой охраны. В прошлый свой приезд в Россию он пытался разместить заказ на военных заводах. Но адмиралы из Министерства обороны будто с цепи сорвались. Только по мировым ценам. Мы обещали ему помочь, но не смогли. Адмирал, это ваша епархия. Нужен завод, который построит катера на треть дешевле, чем заводы Европы и Азии. И построит добротно и в срок. -- Нет таких заводов в России, -- ответил Адмирал. -- Себе в убыток никто работать не будет. -- Нужен умный директор... -- Начальник, -- поправил Адмирал. -- Начальник, -- поправился Заместитель, -- который может понять, что можно и надо сработать себе в убыток, чтобы завоевать потенциальный рынок, надо пойти сегодня на убытки, чтобы завтра получить прибыль. Вы знаете всех руководителей морского военно-промышленного комплекса. Нужен умный начальник. Если вы его не найдете, не найдет никто. Адмирал, подумав, вставил в свой список еще несколько фамилий. -- Садись ближе, -- сказал Адмирал Заместителю. -- Ты многих знаешь. Они сели рядом. Адмирал подчеркивал очередную фамилию и давал характеристики. -- Капитан первого ранга. Под пятьдесят. На заводе десять лет. Служака. Примерный. Только по приказу. Завалил завод. На риск не пойдет. Капитан первого ранга. Шестьдесят два года. Болеет. Должен уйти на пенсию. Рисковать не будет. Вице-адмирал. Крупняк. Я знаю, что он скажет: "Я не блядь, чтобы продаваться так дешево". Контр-адмирал. Из подводников. Начнет переговоры, съездит в Лондон со своей любовницей, потом все спустит на тормозах. Капитан первого ранга. Специалист по судам на подводных крыльях. Умный, четкий, обеспечил завод заказами под завязку. В новых заказах не нуждается. Этот дурак, осторожный. А вот, кажется есть. Назначен недавно. Умен. Рисковый. Пытается сохранить кадры. Надо к нему подъехать. -- Он где? -- спросила я. -- В Петербурге. Я вызвала Настю и попросила заказать билеты на самолет в Петербург. С этого момента у меня образовались провалы в памяти. Похожее со мною случалось, когда я забеременела и ждала рождение Анюты. Я запомнила только свои ощущения и забыла все остальное, что происходило в моей жизни эти несколько месяцев. В Петербурге нас встретил молодой морской офицер с погонами капитана третьего ранга, одна звездочка на погонах. Он был в белых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, молодой, почти мой ровесник. Как только я его увидела, я сразу поняла: мы договоримся. Я уже привыкла, что со старшими, как с детьми, приходится в разговоре все упрощать, адаптировать. Я привыкла, что со старшими надо казаться глупее, чем они, надо выбирать выражения, чтобы не раздражать. А сейчас передо мною стоял молодой мужчина, загорелый, с мощными руками. -- Ну и ручища! -- не сдержалась я. -- Культурист? -- Гребля. На восьмерке. По тому, как он смотрел на меня во время переговоров, я поняла, что понравилась ему, но романа у меня с ним не будет. Слишком озабочен. Все просчитывает. Моряк довольно быстро понял, что заказ Идкинда даст возможность продержаться почти год. Корабелы будут получать зарплату, он даже сможет вернуть наиболее квалифицированных судовых сборщиков, которые ушли с завода и перебивались случайными заработками. -- У меня заложено несколько торпедных катеров, которые мы должны демонтировать на металлолом. Если заказчик согласен получить самые быстроходные суда береговой охраны, мне даже не потребуется переналадки. Первое судно мы могли бы сделать уже через три месяца. Потом, как мне сказали -- по морской традиции, собрались в кают-компании на обед, потом нам готовили данные по судам и, наконец, последним вечерним самолетом мы вылетели из Петербурга в Москву. Утром в Лондон ушел факс с нашими предложениями по заказу Идкинда. Через два часа пришел ответ от Идкинда. Он благодарит нас за оказанное содействие и сообщит нам в ближайшее время, когда он сможет прилететь в Москву. -- Придется ждать, -- сказал Заместитель. -- Нет. Может быть, я была излишне категоричной. Но если Идкинд прилетит в Москву, он будет решать свои проблемы. И, собрав достаточно информации, обязательно встретится с Шаховым. Шахов сам добьется этой встречи. Шахову надо совсем немного: чтобы Идкинд подписал хотя бы протокол о намерениях, который Идкинда ни к чему не обязывает, но Шахову дает возможность получить первые деньги из российского Министерства финансов. -- Нет, -- повторила я, -- ждать не будем. Пока мы действовали совершенно правильно. Мы договорились о выполнении заказа, сообщили этому Идкинду о примерной стоимости заказа. Он получает прибыль, на которую не рассчитывал. Как говорит моя мама: прежде чем взять, надо дать. Заместитель и Адмирал переглянулись. -- Как -- как ты сказала? Прежде чем взять, надо дать? И только тогда я поняла смысл, который вкладывал Адмирал в мои слова. -- Я же не в женском смысле этого слова, -- я начала краснеть. -- Мы так и поняли, -- успокоил меня Адмирал. -- Дать -- это значит лечь под кого-то не в буквальном смысле, а в фигуральном. -- Вот именно, -- подтвердила я. -- Мы сделали сэру Идкинду подарок, значит, мы можем рассчитывать на взаимность. В конце концов, в Лондоне у нас могут быть и другие дела, кроме дел с сэром Идкиндом. -- Но, прилетев в Лондон, мы заставим этого сэра говорить с нами. -- Предположим, он согласится встретиться с нами. Поблагодарит еще раз за оказанную услугу, но пока, до выяснения наших финансовых возможностей, воздержится вкладывать деньги в наш проект. Тогда что? -- спросил Заместитель. -- Тогда мы можем предложить свои услуги этим африканцам по постройке судов. И сами получим не очень большую, но все-таки прибыль. -- И навсегда потеряем сэра Идкинда как партнера. В серьезном бизнесе такие бандитские методы не прощают. Мы испортим свою репутацию. -- А у нас нет другого выхода, -- ответила я. -- Если партнер не приходит на помощь в трудной ситуации, такого партнера все равно надо менять. -- А как насчет репутации? -- спросил Заместитель. -- А никак, -- ответила я. -- Если это угрожает жизни моей дочери, матери, отцу или очень близкому человеку, мне плевать на собственную репутацию. Но это на самый крайний случай. Но почему мы все время берем только самый неблагоприятный для себя вариант? Может быть, сэр Идкинд поймет нас. В конце концов, ему выбирать: иметь ли дело с бандитом Шаховым... -- Или с нами, -- вставил Заместитель, -- которые еще не стали бандитами, но готовы ими стать. -- Я не бандитка. Я честная, я очень честная женщина. Но на меня напали. Что мне делать? ВЫ -- мужчины, помогите мне, спасите. Меня обижают, оскорбляют, со мною пытаются расправиться даже физически. Скажите, что мне делать? -- Летим в Лондон, -- сказал Заместитель. -- Как это ни противно, но пока у нас нет другого выхода. x x x В Лондон мы летели на "Боинге". Я с Анютой летала на наших ТУ-134 в Сочи и Евпаторию. В детстве она часто простужалась, и врачи рекомендовали свозить ее на юг. Я, маленькая, и то испытывала неудобства в узких креслах, зажатая с двух сторон пассажирами. По времени до Сочи лететь столько же, сколько и до Лондона. Я, может быть, впервые в жизни поняла, какой комфорт дают деньги. Широкие кресла, замечательная еда. Заместитель пил виски, я джин с тоником, и в Лондон мы прилетели в приподнятом настроении. Взяли такси и приехали в гостиницу, номера в которой заказали еще в Москве. В этой гостинице Заместителя знали, они с отцом всегда останавливались здесь. Гостиница на одной из тихих улиц, почти в центре Лондона, трехзвездочная, как объяснил Заместитель, но пятизвездочные отели я видела только в кино, поэтому сравнивать не могла. Мне понравился номер с широкой кроватью, с телевизором, холодильником и даже встроенным в нише электрическим чайником. Я зашла к Заместителю, у него был точно такой же номер с точно такой же кроватью. Впереди был целый вечер. В Лондоне было так же жарко, как и в Москве. Он хорошо знал город, мы ходили по улицам и площадям, о которых я читала в книгах Диккенса и Голсуорси. Англичане не меняют названий улиц, в отличие от нас. Устав, мы зашли в паб и пили пиво. В пабе были не только англичане, слышалась и немецкая речь. Вокруг было много негров, мне даже показалось, что их больше, чем белых. Со мною пытались заговорить, но я не понимала, и меня не понимали с моим школьным английским. Но Заместитель, вероятно, говорил хорошо и бегло, и я успокоилась и подчинилась. Единственное, чего я боялась -- это потерять его в толпе, поэтому все время держалась за его руку. Без него я, пожалуй, смогла бы добраться только до гостиницы и только на такси, карточку с названием гостиницы я сразу же положила в сумочку, как советовала мне Римма. У нее был опыт путешествий по другим странам, три года она была любовницей какого-то чиновника, и он, выезжая, всегда брал ее, а его жена была занята с внуками. Мы посидели в небольшом ресторанчике, и я попробовала английский бифштекс, который оказался огромным. Я с облегчением сбросила новые туфли. Мне о многом хотелось его расспросить, но я помнила, зачем мы сюда приехали. -- Расскажи мне о сэре Идкинде, -- попросила я. -- Еврей, -- начал он. -- А что, евреи тоже бывают сэры? -- спросила я, правда, тут же поняла, что сказала глупость. -- Здесь все сэры, -- рассмеялся он. -- Ты путаешь с пэром и лордом. -- Извини. -- Идкинд -- это от женского имени Идка. У евреев очень часты фамилии от женских имен: Фридка, Малка. Отсюда -- Фридкины, Малкины, Идкины. Прадед Идкинда эмигрировал из белорусского местечка Шклов в конце прошлого века. А брат прадеда Идкинда остался в России, взял фамилию по названию Шклова и стал Шкловским. -- Значит, представитель его фирмы в Москве Шкловский -- его родственник? -- Ты быстро соображаешь. -- Ты доходчиво объясняешь. А что представляет из себя сэр Идкинд? -- Ему чуть больше семидесяти, воевал с немцами. -- Он очень богатый? -- Думаю, да. Но если об американцах почти всегда известно, сколько миллионов они стоят, то англичане свое состояние не рекламируют. -- Он рисковый? -- Да. Иначе он не был бы богатым, потому что его отец владел аптекой, а у него два десятка судов. Хватит о сэре Идкинде. Эту проблему мы будем решать завтра, а сегодня расслабься и получай удовольствие. Ты -- в Лондоне, величайшем городе мира. -- Я должна многое посмотреть, -- согласилась я и протянула ему список музеев, который составила мне Римма. Он посмотрел список и сказал: -- Очень напряженная программа. -- Я справлюсь, -- заверила я его. После ресторанчика мы гуляли по Лондону. Он рассказывал мне об английских королях и королевах. Я, конечно, старалась запомнить, но меня больше интересовали ярко освещенные витрина и цены. Я тут же переводила фунты стерлингов в рубли, сравнивала московские и лондонские цены. Сравнение было не в пользу Москвы. Мы вернулись в гостиницу после полуночи. Он остался у меня. Последнее, что я запомнила, это рассвет и тишину. Проснулась я при ярком солнце, которое било в окна. Он сидел за столом с бумагами. -- С добрым утром, -- он поцеловал меня, снял телефонную трубку и заказал завтрак в номер. Женщин, завтракающих в постели, я видела только в кино. Если честно, мне завтракать в постели не очень понравилось. Хотя столик был удобный, я все время боялась опрокинуть кофе. -- Начнем, -- сказал он и сразу преобразился. В разговоре по телефону он был бодрым и напористым. Я пыталась определить по выражению лица, что именно ему отвечают, но не могла ничего определить. Он улыбался, так же улыбаясь, положил телефонную трубку и сразу же помрачнел. -- Сэра Идкинда нет в офисе. Как только он появится, нам позвонят. -- С кем ты говорил? -- С его помощником... Мы сидели в номере и ждали звонка из офиса Идкинда. Наконец, позвонил помощник и сообщил, что сэр Идкинд улетает в Сингапур и будет в Лондоне через десять дней. -- Идкинд выжидает и вряд ли примет нас сейчас. -- У тебя есть знакомые в офисе Идкинда, к которым ты мог бы зайти просто так? Поздороваться? -- У меня есть такие знакомые, но просто так, без дела в офис не приходят. Если бы ко мне в Москве зашел бы просто так англичанин, заранее не оговорив время своего визита, я бы подумал, что у него поехала крыша. Здесь подумают точно так же. -- Но мы не можем сидеть в Лондоне десять дней и ждать, когда он вернется из Сингапура! -- Не можем... Я предлагаю пройтись, на ходу думается лучше. Сколько тебе нужно времени на сборы? -- Пятнадцать минут. -- Встречаемся в холле через пятнадцать минут. Я приняла душ, надела деловой костюм и спустилась в холл гостиницы. Он уже ждал меня в холле в костюме и в галстуке. Мы вышли из гостиницы. В офисах, по-видимому, был обеденный перерыв. На улицах как-то сразу появилось много молодых людей и девушек в костюмах, несмотря на жару. Молодые люди при галстуках, девушки в галстучках. Мы не выделялись среди них. Мы были похожи одеждой, сумками и, может быть, отличались только озабоченными лицами. Все кафе и стулья на тротуарах возле ресторанчиков сразу оказались занятыми. И так же сразу, минут через сорок, стали свободными. -- Кажется, у меня есть идея, -- сказал он. -- В компании Идкинда работает американец, он женился на англичанке. В прошлый мой приезд он пригласил меня на ужин. В этот раз я могу пригласить его. От него мы можем получить кое-какую информацию, правда, он занимается не Россией, а Южной Америкой, но интересуется российскими делами. Мы вернулись в гостиницу, и он позвонил своему знакомому американцу, оказалось, что у того этот вечер занят, и они договорились встретиться завтра вечером. -- Прости, -- сказал он мне. -- Я не в форме. Ты можешь погулять одна часа два. Я немного посплю и снова буду готов к труду и обороне, как говорил Адмирал. Я его поцеловала и пошла гулять. Я боялась заблудиться, поэтому, выйдя из гостиницы на улицу, заметила табачный киоск на углу, повернула направо и пошла, никуда не сворачивая. Я заходила в небольшие магазинчики, цены на обувь и одежду в них были чуть ли не вдвое ниже, чем в центре, правда, и качество ниже. Два часа пролетели незаметно. Я вернулась в гостиницу и постучала в его номер. Он лежал на постели со стаканом виски, рядом стояли две бутылки виски, одна уже пустая, другая начатая. -- Не понимаю, -- сказала я. -- Извини, -- ответил он. -- Мне необходимо было снять напряжение. -- Почему только русские снимают напряжение водкой? -- спросила я. -- Это не водка, а виски, между прочим, очень хороший, и, поверь, так снимают напряжение все: американцы, немцы, шведы, китайцы. -- И как часто ты это делаешь? -- По мере накопления напряжения. -- Но завтра ты будешь уже со снятым напряжением, или у тебя этот цикл длится несколько дней? -- У тебя в семье были алкоголики? Откуда такие познания? -- От жизни. У половины моих подруг мужья пьют. -- Я сочувствую твоим подругам. Я не алкоголик, и завтра утром у меня будет абсолютно ясная голова. -- И все-таки я не понимаю. Стоило ли приезжать в Лондон, чтобы напиться. Это можно было сделать и в Москве. -- Вера, я в Лондоне двадцать первый раз. В Москве работа, а здесь непредусмотренная передышка, и я эту передышку разумно использую. Прости меня, но сегодня я не смогу сопровождать тебя в музеи и картинные галереи. Кстати, ты знаешь, что, когда наши за рубежом говорят: мы пошли по музеям, это значит, что они пошли по магазинам. Воспользуйся передышкой и пройдись по магазинам. -- У меня все есть. -- Всего никогда не бывает. Он налил себе виски, выпил, спохватился и спросил: -- Прости. Что ты выпьешь? Может быть, холодного пива? -- Может быть... Он налил мне пива из холодильника-бара. Говорят, сны человеку снятся при пробуждении. Все действие, на которое в реальной жизни надо затратить часы, мозг выдает за доли секунды. Не знаю, сколько мне потребовалось времени, но, наверное, не больше нескольких секунд, чтобы просчитать все последствия случившегося. Завтрашня встреча с американцем вряд ли сможет чем-то нам помочь. Решение принимает Идкинд, и вряд ли он с кем-то будет советоваться, как поступить с русскими, дела у которых идут, мягко говоря, не блестяще. Решить может только Идкинд, и поэтому нужна встреча только с ним. -- Завтра, -- сказала я, мы должны быть у офиса сэра Идкинда еще до того, как он приедет на работу. -- Сэр Идкинд не ездит на работу. Он ходит пешком. Ровно двадцать минут от дома до офиса вот уже тридцать пять лет. -- Тем лучше. Мы случайно окажемся рядом. -- В Лондоне случайно рядом не оказываются. Мы не рояль, который случайно оказывается в кустах. И мы не нищие и не просители, которые караулят у дома или офиса. -- Мы нищие и просители. -- Нет. Мы партнеры. У нас реальные деловые предложения. Мы должны сохранять лицо. -- И сколько времени мы будем сохранять это лицо? -- Сколько потребуется! -- Поспи, -- сказала я ему. -- Ты хотел поспать и тебе надо выспаться. Я вернулась в свой номер, достала старую записную книжку, в которой сохранился московский телефон моего бывшего жениха Бориса Рапопорта. К этому телефону я вчера, еще в Москве, приписала его лондонский телефон. Я предусмотрительная. Подруги удивлялись, но я никогда не занимала деньги. У меня всегда был неприкосновенный запас, о котором не знала даже мать. Он уменьшался, иногда тратился полностью, но всегда пополнялся. Перед отъездом из Москвы я узнала лондонский телефон Бориса и его двоюродного брата. Я записала телефон посольского сотрудника, знакомого Риммы, еще у меня был телефон представителя Аэрофлота, он был отцом одного из моих учеников, который закончил школу год назад, я его встретила недавно, когда он только что прилетел из Лондона. Перед отлетом я вспомнила всех своих знакомых, которые были связаны с Англией. Вряд ли Борис мог мне помочь, но в данный момент мне надо было с кем-то поговорить. Конечно, он мог быть не в Лондоне, я не особенно и надеялась его застать. Кто же днем сидит дома? Я услышала женский голос. -- Алло! -- Добрый день, -- сказала я. -- Попросите, пожалуйста Бориса. В трубке молчали. Меня, наверное, не понимали. Я начала подбирать свои немногочисленные английские слова и не могла вспомнить, как по-английски "просить", сообразила, что можно сказать "плииз", но женщина уже спросила почти по-русски: -- Это Москва? -- Нет. Я из Лондона. Я услышала, как женщина сказала: -- Борис, рашн леди. Я ждала. -- Слушаю, -- сказал Борис. Голос у него был более низкий, чем я помнила, но я не слышала его уже тринадцать лет. -- Борис, -- сказала я, -- это Вера Бурцева. -- Вера! -- обрадовался Борис. -- Ты из Москвы? -- Я из Лондона. Я в гостинице. Сейчас скажу, как она называется. -- Никакой гостиницы. Я хочу тебя видеть! -- Я тоже. -- Одну минуту, -- сказал он совсем по-московски. -- Вечером у меня переговоры по гастролям в Австралию. Значит, у меня есть три свободных часа. -- Мы можем встретиться завтра, -- сказала я. -- Завтра с утра у меня репетиция, потом обед с американским продюсером. Как я рад, что ты застала меня! Диктуй адрес гостиницы, я за тобой заеду. Я достала карточку гостиницы: -- Улица Хаф Мун, по-моему, гостиница "Стар". -- Знаю, -- сказал Борис, -- это рядом с площадью Пикадилли, -- он задумался. -- Мне до твоей гостиницы ехать минут сорок, потом мы с тобою поедем в мой клуб пообедать. Нет, это не рационально. Дорога у меня займет почти два часа. Лучше ты доедешь на метро, это близко, а из клуба я тебя отвезу. Ты лондонское метро знаешь? -- Я поеду на такси. -- Русские на такси не ездят, у русских мало денег. -- Такие русские, как я, сейчас, как и раньше, ездят на такси, и у русских много денег. -- Не заводись, -- рассмеялся Борис. -- Ты совсем не изменилась. Записывай. Только английскими буквами. Отдашь этот листок шоферу такси и не забудь у него взять чек. -- Диктуй. Борис назвал адрес клуба и начал диктовать его по буквам. -- Я записала. Ты, наверное, забыл, что я изучала английский в школе и в институте. -- Проверяй по буквам, -- потребовал Борис. -- Я тоже учил английский в школе и в Консерватории, здесь я переучивался несколько лет. Борис продиктовал по буквам. В десяти словах я сделала четыре ошибки. Шофер такси привез меня по адресу, который я записала. Почти квадратные английские такси сразу выделялись из потока машин. Мода их не коснулась, и в этом, наверное, была разумная консервативность. Клуб располагался в старинном четырехэтажном особняке, судя по форме окон и простоте архитектурных решений, это была постройка конца шестнадцатого -- начала семнадцатого веков. Перед отлетом в Лондон я взяла у Риммы несколько справочников и альбомов по Лондону. Она всегда говорила: -- От мужиков ничего не остается. Вещи, которые они дарят, снашиваются. От путешествий остаются хотя бы справочники и альбомы. На доме не было никаких вывесок. Я нажала на медную кнопку звонка. Дверь открыл средних лет джентльмен в темном костюме. -- Миссис Бурцева? -- спросил он, заглянув в лист бумаги на пюпитре.-- Есс, -- ответила я почти по-английски. Я поднялась с ним на второй этаж, он открыл массивную темную дверь, и я оказалась в небольшом зале. Слева была стойка бара, над которой возвышался джентльмен в точно таком же костюме и галстуке, как и встретивший меня. Шторы на окнах были полузадернуты, и мне показалось, что уже поздний вечер, тем более, что на тех столиках, за которыми сидели мужчины, горели свечи. Ни одной женщины, отметила я. Если бы я встретила Бориса на улице, то никогда бы не узнала его. Полный рыжеволосый мужчина с короткой стрижкой в льняном пиджаке, больше похожем на плащ, чем на пиджак, шел мне навстречу. Наверное, мне надо было протянуть руку, но я обняла его и поцеловала. Сидящий за ближайшим столиком джентльмен пил кофе и читал газету. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на нас. Мы сели за столик. -- Я заказал то, что ты любила раньше, -- сказал Борис, -- но сейчас подумал, может быть, твои вкусы переменились? -- Вкусы не переменились, -- заверила я. -- Я заказал беф-строганов. Но я могу переменить заказ. Вот карта. Выбирай. -- Пусть останется то, что ты заказал. -- Ты совсем не переменилась. Только прическа. -- Прическа совсем недавно. -- Она тебе идет. Ты стала совсем не похожа на русскую. Костюм от Версачи. -- Ты стал разбираться в моде? -- Не только в моде. Рассказывай. Я хочу услышать обо всем. Я знаю, что ты замужем, у тебя дочь. -- У меня дочь, но не замужем. Я разведена. Это для тебя плохо или хорошо? -- Это для меня хорошо. -- А ты женат? -- Да. -- Она из эмигранток? -- Нет. Она англичанка. Еврейка. -- Она не из семейства Идкиндов? -- спросила я. -- Почему Идкиндов? -- удивился Борис. -- Потому что в Лондоне я знаю одного англичанина -- еврея, Идкинда, больше никого не знаю. -- Нет, она из Блюменфельдов. Это немецкие евреи. Ее дед эмигрировал из Германии в 1933 году, как только Гитлер пришел к власти. Она родилась в Англии. -- А кто она по профессии? -- Она, -- Борис задумался, -- она жена. Я с нею познакомился в Израиле. Мои родители живут в Хайфе. Она была студенткой медицинского колледжа. Она фармацевт, как и ее дед и отец, но после того, как вышла за меня замуж, она стала женой. Участвует в разных благотворительных фондах. Ее отец имеет несколько заводов по производству лекарств в Англии, в Израиле, в Бостоне в Америке. -- Твой тесть -- богатый человек. -- Я тоже достаточно богатый, потому что вкладываю деньги, которые зарабатываю музыкой, в производство лекарств. Люди всегда будут болеть, и им всегда будут нужны лекарства. А ты -- работаешь учительницей или уже стала директором школы? -- Нет. Я президент судоходной компании. -- В своей школе? -- не понял Борис. -- Нет. Суда моей компании ходят по всем морям и океанам. Я впервые назвала компанию своей. Наверное, потому что, в том, как он предположил, что я стала, как максимум, директором школы, было явное снисхождение. -- Я не очень понял, -- сказал Борис. -- Я помню, что твой отец работал в морском министерстве, значит, ты перешла на службу в морское ведомство? -- Нет, отец создал частную судоходную компанию, она акционерная, но семьдесят процентов акцию у отца. -- Ты новая русская! -- обрадовался Борис. -- Я много слышал о новых русских, но ни с одним из них не знаком. Из России в основном приезжают музыканты, которым я помогаю найти работу в оркестрах. Я думал, ты в Лондоне с туристической группой. Когда я увидел тебя, такую модную, уверенную, я подумал, что ты удачно вышла замуж. Но ты и без замужества счастлива и успешна. Может быть, ты и права, что не согласилась выйти за меня замуж. -- Как это не согласилась? -- возмутилась я. -- Это ты не женился на мне! Я вспомнила наши бесконечные разговоры, когда он убеждал меня выйти за него замуж и уехать, а я убеждала его остаться. Я вспомнила, как со мною не разговаривала моя мать, поставив ультиматум: если выйдешь замуж за еврея, чьи родители в Израиле, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мое замужество грозило отцу служебными неприятностями, а его как раз должны были утвердить в должности заместителя министра морского и речного флота. И я не могла представить, как уеду из страны, в которой выросла. Я ведь русская, а уезжали в основном евреи. Когда уехал Борис, я внушила себе, что он бросил меня, я даже не думала, что он может думать точно так же про меня. -- Наверное, я была не во всем права, -- согласилась я. -- Но я же была девчонкой. Ты был старше, умнее. А после того, как уехал, от тебя ни одного письма. -- Ты же жила с родителями, -- возразил Борис. -- Письма из-за границы фиксировались КГБ. Я не хотел доставлять неприятности твоему отцу и тебе. Я уже выкинула из памяти тот страх, который заложили в меня чуть ли не с рождения. Когда я познакомилась со шведскими студентами, и они пригласили меня с подругами в Швецию, отец сказал: -- Нет. Не надо светиться. -- Сейчас все изменилось, -- сказала я Борису. -- Значит, ты в Лондоне по своим делам? -- спросил он и попросил: -- Расскажи. Очень подробно. И я рассказала об автомобильной аварии, в которую попал отец, как я стала президентом компании, о Шахове, о проигранном тендере, об Идкинде. Я рассказывала Борису, как рассказывала бы врачу. Я закончила рассказывать, и Борис спросил меня: -- Чем я тебе могу помочь? -- Советом. -- Здесь нужен профессиональный совет. Такие советы дают адвокаты. У тебя есть в Лондоне адвокат? -- Мы прибегаем к помощи адвокатской фирмы. Они представляют наши интересы в тяжбах со страховыми компаниями. Здесь нужен не адвокатский совет, а человеческий. Как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте? -- Не знаю, -- Борис задумался. -- Я бы обратился к своему адвокату. Это ведь англичане первыми сказали: мой дом -- моя крепость. И моя Англия -- моя крепость. Они в этом абсолютно убеждены. Я позвоню своему адвокату. Борис достал из своего балахона мобильный телефон, набрал номер и заговорил на непонятном мне языке, это был не английский, по-английски он сказал только адрес клуба. -- Извини, -- сказал Борис, -- мой адвокат считает, что я плохо говорю на иврите и требует, чтобы я с ним говорил только на иврите. -- Разве адвокат может требовать? -- удивилась я. -- Он может только предлагать, а ты -- соглашаться или не соглашаться. -- Я согласился, -- Борис вздохнул. -- Моя жена говорит на иврите, мои дети говорят, один я такой тупой. -- И ты с ним будешь говорить на иврите и переводить мне? -- Мы будем говорить по-русски. Он вырос в Ленинграде, извини, вы теперь говорите "в Санкт-Петербурге". Он живет недалеко и будет здесь через десять минут. Адвокат оказался грузным, пятидесятилетним мужиком в джинсах, кедах и майке с какой-то надписью, которую я перевести не могла. Борис представил его, и мне пришлось в укороченном варианте пересказать ему то, что я рассказала Борису. -- Тебе нужны эти мафиозные разборки? -- спросил адвокат Бориса. -- Мы должны помочь Вере, -- ответил Борис. -- Мы ей ничего не должны. Еще вчера ты о ней ничего не знал. Можешь не знать и сегодня. У нас разный бизнес. Боюсь, что мы ничем ей помочь не сможем. Меня всегда раздражает, когда обо мне при мне говорят в третьем лице. -- А вы не бойтесь! -- сказала я адвокату. -- Если бы вы приехали в Москву и попросили меня помочь, да я бы все с ног на голову поставила. -- Вы, русские, только это и делаете. -- Мы, русские, разные, как и вы, евреи. -- Вы антисемитка? -- Нет, -- поспешил ответить Борис. -- Она хотела за меня выйти замуж. -- Когда хотят выйти, то выходят, -- заметил адвокат. -- И надо было это сделать. Сейчас бы жили в Лондоне и не имели бы никаких проблем. А почему вы обратились ко мне? В Лондоне полно русских. Есть новые русские, есть старые, есть богатые, есть умные. Правда, умных мало. Когда вам, русским, плохо, вы всегда обращаетесь за помощью к евреям. Мы вам помогли сделать революцию. Мы вам помогли выкрасть у американцев секрет атомной бомбы, мы вам сейчас налаживаем финансовую систему. Мы готовы помочь вам глобально, но вы уже дергаете нас по мелочам. Я вам помогу, если вы честно ответите на мой вопрос. -- У вас нет оснований сомневаться в моей честности, -- ответила я. -- Что вам мешало выйти замуж за Бориса? -- Отец. Борис собирался эмигрировать, отец боялся, что, если я выйду замуж за Бориса и уеду с ним, то его не утвердят в должности заместителя министра. -- Что и требовалось доказать! -- торжественно провозгласил адвокат. -- Все говорят, что евреи расчетливые, а у русских душа нараспашку, что русские бескорыстны. Когда надо, вы, русские, считаете так же, как и евреи. А загадочная русская душа -- это миф. И вы, девочка, все хорошо просчитали. Конечно, вы проиграли тендер, но это еще не окончательный проигрыш. Вы идете верной дорогой, как сказал бы нам с вами общий вождь и учитель. Но чтобы выиграть, надо знать сильные и слабые стороны не только своего противника, но и союзника тоже. Будет ли вам помогать сэр Идкинд? Будет, если вы его убедите. -- Чтобы убедить, надо с ним встретиться, а я этого не могу сделать. -- Не вы не можете, а он не хочет! -- уточнил адвокат. -- Да, -- согласилась я. -- И правильно делает. Зачем ему ваша головная боль? И никто, никто его заставить встретиться с вами не может. Почему? Потому что он всю жизнь поступает так, как он считает нужным, а не как считают другие. Вы знаете, что он мальчишкой воевал с немцами? -- Знаю. -- А вы знаете, что он участвовал в двух войнах против арабов на стороне Израиля? Он всегда на стороне слабого. -- Вы с ним знакомы? -- спросила я. -- Если это можно назвать знакомством. Мы с ним ходили в одну синагогу. Я вам устрою с ним встречу. Сможете его убедить -- выиграете, не сможете -- проиграете. Оставьте номер телефона вашей гостиницы, я вам позвоню сегодня вечером от девяти до десяти. Борис отвез меня в гостиницу. Впереди у меня был целый вечер. Но день оказался для меня слишком напряженным, я прилегла и тут же уснула. Разбудил меня телефонный звонок. -- Слушайте меня внимательно, -- сказал адвокат. -- Сэр Идкинд примет вас завтра в двенадцать часов по Гринвичу. Записали? Запомните, что англичане не любят, когда опаздывают. Здесь русские объяснения, что вы попали в автомобильную пробку, не проходят. Теперь все будет зависеть от вас. -- Спасибо, -- поблагодарила я, не одержалась и спросила, -- как вам этого удалось добиться? -- Я позвонил раввину и рассказал ему жалостливую историю о том, как русская девушка была влюблена в еврейского юношу, но отец-антисемит не разрешил им пожениться. -- И он расчувствовался? -- Нет. Он сказал, что слава Богу, что вы не поженились. От смешанных браков в общине всегда проблемы, но согласился помочь мужественной русской девушке. Он позвонил сэру Идкинду, и тот назначил вам встречу. -- Но мой отец не антисемит. Так тогда складывались обстоятельства. Мой отец -- партнер сэра Идкинда, я не хочу, чтобы от отце сложилось превратное мнение. -- Вы хотите встретиться с Идкиндом? -- спросил адвокат. -- Да. -- Я вам это устроил, -- и адвокат положил трубку. Теперь передо мной возникла еще одна проблема. Но я ее не могла решить сейчас и легла спать, подумав, что утро нисколько не мудрее вечера, потому что все накопившиеся вечерние проблемы только прибавляются к утренним. Но все-таки какое-то успокоение наступило. Утром я встала бодрой, решила даже сделать пробежку, шорты я захватила из Москвы, но в этот момент в дверь постучал Заместитель. -- Вера, доброе утро! -- сказал он. -- Вы пойдете завтракать? -- Пойду. Мы спустились в цокольное помещение. Я по московской привычке позавтракала плотно, потому что в школе у меня иногда было до пять уроков подряд, и обедать домой я приходила часов через шесть после завтрака. Заместитель был тоже бодр и свеж. -- День мы используем на вашу культурную программу, -- предложил он. -- Мы сходим в Тейт Галери, потом в Музей восковых фигур мадам Тюссо, а потом пойдем на Бейкер-стрит, в Музей Шерлока Холмса. Вечером поужинаем с американцем, получим от него дополнительную информацию. -- Нам нужна не информация, а встреча с Идкиндом, -- сказала я и подумала, что поступаю, как мстительная жена. Могла бы сразу сообщить, что встреча с Идкиндом состоится, тем самым снять с него напряжение. Нет, пусть помучается за свои грехи. Хотя, какой грех? Ну, выпил один раз. Заместитель помрачнел. Я своей цели достигла. -- Извини, -- сказала я. -- За что? -- спросил он. -- Что злюсь за вчерашнее. Сегодня мы в двенадцать встречаемся с Идкиндом. -- Мы пока не можем с ним встретиться. -- К сожалению, мы не можем отказаться от этой встречи, -- я вздохнула. -- Он сам нам назначил это встречу. Но если ты не можешь, то надо позвонить сэру Идкинду и отказаться. -- Рассказывай, темнила! -- потребовал Заместитель. Я ему рассказала о своей встрече с Борисом и его адвокатом. -- Значит, ты еще в Москве решила использовать связи своего бывшего жениха? -- спросил он. Его вопрос меня разозлил. -- Что значит -- использовать? Я хотела его увидеть. Конечно, я подумала, что, если возникнет такая необходимость и мне потребуется помощь... Он у меня единственный знакомый в Лондоне. А если бы ты меня бросил? -- Судя по всему, не я тебя брошу, а ты меня и, наверное, очень скоро. Зачем, собственно, я тебе нужен? Ты сама находишь выход из любого положения. -- Если бы... Ты мне скажи, как мне быть со своим отцом-антисемитом? Идкинд ведь спросит об этом. -- Не спросит. Его интересует только дело. -- А если по делу, то давай обсудим стратегию. Ведь придется тебе вести этот разговор. Я по-английски могу только здороваться, поблагодарить за беседу и попрощаться. -- Давай обсудим, -- согласился он. Мы вышли на улицу, сели в небольшом скверике и обговорили, кажется, все повороты, какие могут возникнуть, но все-таки так и не угадали, как повернулась эта самая трудная в моей жизни беседа. x x x Офис сэра Идкинда оказался на берегу Темзы, как мне показалось вначале, в старом складе. Это было большое деревянное двухэтажное здание. Стены внутри были обшиты темными от старости досками. В большом зале за стеклянными перегородками находилось десятка два женщин. Работали факсы, принимая и отправляя информацию, светились экраны компьютеров. Нас встретила молодая стройная женщина, я не могла определить, сколько ей лет: то ли двадцать пять, то ли сорок пять, только когда она улыбнулась, я поняла, что она старше меня. Вверх, на второй этаж вела довольно крутая лестница, я подумала, что если женщина будет подниматься первой, будут видны ее трусики, но первым стал подниматься Заместитель, за ним шла я, а наша сопровождающая умудрилась на узкой лестнице идти не впереди, не сзади, а почти рядом со мною. Кабинет сэра Идкинда оказался точно таким же залом, как и внизу, но не казался большим, потому что был заставлен шкафами с книгами, диванами, столом для заседаний, за которым, как у нас в компании, могло поместиться двенадцать человек. В кабинете была еще электрическая плита, два больших холодильника, круглый стол с тремя креслами. Это все я рассмотрела потом, вначале меня поразила стена из стекла, через которую просматривалась Темза с парусниками на противоположном берегу, кирпичными складами, со стрелами подъемных кранов и баржами. Бесшумное плавное движение кранов завораживало, напоминая танец. Из-за стола поднялся высокий, худой старик в темном пиджаке и серых полосатых брюках. Он был похож на джентльмена из кинофильма. Это был мой первый выезд за границу, но меня не оставляло ощущение, что все это я раньше видела: и лондонские улицы, и магазины, и гостиничные номера, и таких джентльменов, как сэр Идкинд. И я действительно все это видела в кино и по телевизору. Я была уверена, что сэр Идкинд поцелует мне руку, в кино джентльмены всегда целовали руку даме, но он пожал мою руку. Его ладонь оказалась очень широкой и прохладной, как у всех стариков, про которых говорят, что их уже кровь не греет. В нашем микрорайоне таких стариков почти не было. Они не доживали: их или убили на войне молодыми, или они спивались и умирали, едва перевалив за шестьдесят. -- Кофе, чай? -- спросил Идкинд. -- Кофе, -- сказала я. И пока мы усаживались за столом, женщина, которая нас встречала, уже поставила на стол кофейник, сливки, бисквиты и вазочку с очень мелкими кусочками сахара. Мы пили кофе, Идкинд молчал, полуприкрыв глаза. Заместитель представил меня и заговорил по-английски, но Идкинд прервал его. -- Говорите по-русски. Заместитель меня предупредил, что, хотя Идкинд всегда говорит по-английски, он понимает русский. Уловив некоторое замешательство Заместителя, Идкинд пояснил: -- В Москве я говорю по-английски, потому что это удобно при переговорах. Пока переводчик говорит, можно обдумать, передумать, осмыслить, внести поправки. У Идкинда был акцент, как у поляков, хорошо говорящих по-русски. Заместитель замолчал. Мы распределили роли. Он должен был говорить, я только уточнять. -- Передайте Борису, что я очень ценю его, как музыканта, и всегда бываю на его новых программах, -- обращаясь ко мне, сказал Идкинд. -- Непременно, -- пообещала я, не уверенная, что еще раз увижусь в этот приезд с Борисом, и вообще, буду ли еще в Лондоне в ближайшее десятилетие. Зарплаты школьной учительницы хватало только на поездку в ближайшие города: во Владимир, Ярославль, Суздаль, не больше двухсот километров от Москвы. Идкинд совсем закрыл глаза, и мне показалось, что он уснул. А что, может быть и уснул, его попросили, он нас принял, но его вряд ли волновали наши проблемы, он ничего не терял, как бы ни переменилась ситуация, и российский рынок для него не главный. -- Жаль, -- сказал Идкинд, -- что Россия теряет таких музыкантов, как Борис. -- Борис уехал пятнадцать лет назад, -- ответила я. -- Сейчас уезжают меньше. -- Сейчас уезжают больше, -- не согласился Идкинд. -- Раньше уезжали только евреи, сейчас уезжают и русские. Он не хочет говорить о делах, подумала я и тоже закрыла глаза. Со мною такое бывает. Когда я чувствую, что человеку не интересно говорить со мною, я замыкаюсь. Но Идкинд снова открыл глаза и спросил: -- Зачем вы нападали на Шахова в своем интервью на телевидении? Зачем выносить сор из избы, как говорят русские. Бизнес -- не помойка. Я ни разу в жизни не имел дело с газетами и телевидением. -- Но вы, наверное, не попадали в такую ситуацию, в какой оказалась я? -- Я попадал в разные ситуации. -- Он не коллега, он -- гангстер, -- уточнила я. -- Очень интересно. Расскажите. -- Вы знаете, что наш флот стареет. Нам нужно строить новые суда, чтоб стать конкурентноспособными. Наконец, выступил и Заместитель. Я получила передышку. -- Шахов покупает и использует старые суда, уже опасные в эксплуатации. Он выжимает прибыль. -- Это нормально, -- вставил Идкинд. -- Это не нормально, потому что эксплуатация таких судов угрожает жизни команды, а в случае аварии -- это почти всегда экологическая катастрофа. Шахов не вкладывал деньги в строительство новых судов, как наша компания, он выжидал и скупал по дешевке недостроенные суда компаний, которые завалились из-за финансовых трудностей. Он обогащался, разоряя других. -- Это тоже нормально, -- заметил Идкинд. -- Я поступаю точно так же. Я очень внимательно, иногда не один год, присматриваюсь к компаниям, которые начинают заваливаться, и когда они становятся банкротами, покупаю таких по дешевке. Идкинд говорил по-русски еще лучше, чем мне показалось вначале. И еще и тогда подумала, что Шахов успел связаться с Идкиндом, и теперь уже не мы, а он -- партнер Идкинда по бизнесу. И, может быть, Шахов сейчас тоже в Лондоне, только в другой гостинице, более фешенебельной, и теперь ждет конца нашей беседы. После слов Идкинда Заместитель замолчал, обдумывая сказанное. Значит, пришла очередь вступить мне. -- А вы убиваете владельцев вначале, прежде чем купить компанию, или потом, после покупки? -- спросила я. -- У вас есть доказательства, что автомобильная авария, в которую попал Большой Иван, подстроена Шаховым? -- спросил Идкинд. Было ясно, что Идкинд хорошо информирован. Он даже знал, как называют отца его друзья и сослуживцы, а мы вряд ли когда-нибудь узнаем, как называют между собой Идкинда служащие его компании. -- Доказательств пока нет, -- ответила я, -- но у нас есть и другие факты. Сразу после аварии на меня напали в собственном доме, пытались похитить мою дочь, стреляли в моего отца в подмосковном санатории. Шахов сделал все, чтобы мы увезли отца из России, потому что он не хотел, чтобы отец присутствовал, когда решался вопрос о тендере. На меня и на него, -- я кивнула в сторону Заместителя, -- напали, когда мы ехали в машине. Нас вытащили из машины и начали убивать. Я вынуждена была стрелять. -- Как стрелять? -- не понял Идкинд. -- Обыкновенно. Из пистолета. -- У вас есть пистолет? -- А вот это не корректный вопрос. -- Извините, -- сказал Идкинд и встал. Он прошелся по кабинету и спросил: -- Вы хотите отомстить Шахову? -- Нет, -- ответила я. -- Просто я не хочу, чтобы в моей стране восторжествовали гангстерские методы в деловом мире. Шахов -- гангстер и мошенник, который не соблюдает законы. Он работал с моим отцом еще при советской власти, отец помогал ему, когда он начал заниматься бизнесом. Как только компания отца стала испытывать трудности, он начал делать все, чтобы уничтожить ее. Если вы считаете это нормальным, можете с ним сотрудничать. Но я не удивлюсь, если однажды прочту в газетах, что в автомобильную аварию в Москве или Сингапуре попал известный английский бизнесмен сэр Идкинд. Если раньше в гангстерских разборках погибали в основном члены криминальных группировок, то сегодня уже отстреливают или взрывают иностранных бизнесменов тоже. -- И вы решили объявить крестовый поход против русских гангстеров? -- спросил сэр Идкинд. -- Нет. Я буду сопротивляться. -- Могу ли я поговорить с Большим Иваном? -- спросил сэр Идкинд. -- И лучше не по телефону. -- Да, конечно. Ему лучше, он скоро вернется в Россию. -- Я могу завтра вылететь в Женеву. И я поняла, что если и не выиграла, то хотя бы не проиграла. -- Замечательно, -- сказала я. -- Я собираюсь навестить отца, мы можем вылететь вместе. Сэр Идкинд прошел к своему столу, снял телефонную трубку, и даже я поняла, что он заказал четыре билета на самолет до Женевы на первый утренний рейс. Он вернулся, сел в кресло и спросил: -- Скажите, могут ли коммунисты снова придти к власти? Пауза, вероятно, затягивалась, пока я обдумывала, что сказать. Если честно, я не знала, что ответить. Еще студентами на последнем курсе мы радовались переменам. Я читала все газеты, смотрела ночные передачи о прениях на съездах. После путча мы все были против коммунистов. Но сегодня в школе почти все учителя вспоминали, как хорошо было раньше: зарплату, хоть и небольшую, платили без задержек, в магазинах ничего не было, но как-то крутились, доставали одежду и продукты. Как это все объяснить? Сэр Идкинд не дождался ответа и повторил вопрос. -- Коммунисты могут придти, -- ответил Заместитель, и я стала его слушать с интересом, мы с ним никогда не говорили о политике. -- Татарское иго было в России триста лет. Но как только выросло поколение, у которого не было страха перед татарами, русские вышли на Куликово поле и победили. Сейчас такое поколение уже сформировалось. У них нет страха, а при коммунистах почти все держалось на страхе. -- Это поколение -- вы? -- спросил сэр Идкинд. -- Мы, -- подтвердил Заместитель. Зазвонил телефон. Сэр Идкинд, выслушав, сказал нам: -- Завтра вылетаем в восемь по Гринвичу. Я поняла, что мне надо вылететь раньше, чтобы хотя бы рассказать отцу о всех событиях, которые произошли без него. Я с благодарностью вспомнила Настю, которая сразу после отлета отца сделала мне открытую визу в Швейцарию. От сэра Идкинда мы направились в аэропорт. Билетов на Женеву на ближайшие рейсы е было. Я позвонила представителю Аэрофлота в Лондоне, отцу своего ученика. Он созвонился с представителем Аэрофлота в Париже, который в Париже посадил меня на самолет "Люфтганзы", летевший из Парижа в Женеву. Всего через четыре часа после разговора с сэром Идкиндом я разговаривала с отцом. Он уже ходил, толкая перед собой коляску, что мне тут же и продемонстрировал. Жил он в маленькой гостинице на первом этаже. -- Я не обедал, ожидая тебя, -- сказал отец и заказал обед в номер. Я с удовольствием отметила, что он заказал еду по-французски. Я думала, что он знает только английский. Я рассказывала, иногда он прерывал меня. Оказывается, Настя его уже довольно подробно информировала. Отец похудел, костюм сидел на нем мешковато. Наголо остриженный, с марлевой нашлепкой на голове, он казался не похожим на себя, но под насупленными бровями светились холодным блеском его черные глаза, они казались еще чернее на бледном лице. -- Ты молодец, -- сказал отец, дослушав все до конца. И я обрадовалась, как радовалась в детстве, когда он меня хвалил, хотя хвалил он не часто. -- И какой выход? -- спросила я. -- Вход один, а выходов всегда несколько, -- ответил отец. -- Будем считать варианты. Я собиралась выйти из гостиницы и походить по улицам Женевы, но мы засиделись с отцом до полуночи, а учитывая разницу во времени, до двух ночи по-московски. Утром меня разбудил стук в дверь. -- Шура! -- обрадовалась я. -- Почему Шура? -- удивился он. -- У моей матери есть брат Александр. Его все зовут Шура. Мне очень нравится это имя. -- Меня никто так не называл. -- Извините, Александр Петрович. -- Шура, -- повторил он, -- Шура! Что ж, называй меня так, а то ты меня вообще никак не называешь. -- Я тебя называю "Первый Заместитель". -- Тогда зови просто "первый", -- рассмеялся он. -- Как скажешь, так и буду называть. Мы еще о чем-то говорили, я сейчас уже не помню, о чем, я запомнила его взгляд. Каждая женщина, наверное, чувствует этот особый мужской взгляд. Я его о чем-то спрашивала, он отвечал, не вдумываясь в ответы. Мужчины в эти моменты становятся почти дебилами. Он хотел меня. Если бы он молча лег рядом, я обняла бы его. И не надо никаких слов. Но он оказался не таким уж знатоком психологии женщины. И опять пришлось решать мне. -- Во сколько мы собираемся? -- спросила я. -- Через два часа. Сэру Идкинду нужен час, чтобы передохнуть, потом он и Большой Иван хотят поговорить наедине. -- Тогда раздевайся, -- сказала я. И он, обычно суховатый, сдержанный, даже надменный, как мальчишка, послушно и даже суетливо, разбрасывая ботинки, галстук, рубашку, брюки, бросился в ванную. Я услышала, как он включил душ, как вскрикнул, пустив сразу или очень холодную, или слишком горячую воду, и уже бежал обратно, вытираясь на ходу. У меня, наверное, была сексуальная аномалия. Мне не требовались никакие любовные прелюдии, если я хотела, то хотела, чтобы это произошло сразу. И опять я нарушала еще одну рекомендацию сексологов. Они советовали любовными играми заниматься вечером, чтобы отдохнуть потом и встать бодрой утром. Я всегда хотела утром и я не уставала, наоборот, сразу вставала бодрой. Секс по утрам был для меня лучшей разминкой. Я подумала, что замечательно, если он тоже любит эти утренние минуты. Он, как и в Лондоне, заказал завтрак в номер. Я подумала, что основными моими воспоминаниями от Лондона и Женевы будут номера в гостиницах и замечательные мгновения с ним в постелях. Когда мы вошли в номер отца, сэр Идкинд внимательно посмотрел на меня, потом на него и, по-моему, сразу понял. Отец не обратил на нас никакого внимания. И во вчерашних разговорах он даже не спросил меня, что я думаю о его Заместителе, о Насте, может быть, он считал, я думаю так же, как думает он, или, во всяком случае, должна так думать. В номере отца был еще один мужчина, моложе Идкинда лет на десять, но тоже уже в старшей возрастной категории. Он сказал: -- Доброе утро! Как спалось на новом месте? Русский язык был для него явно родным. Я потом спросила Шуру: -- Кто такой? -- Юрист Идкинда. Работал в Юридическом управлении Совета министров. Первую половину дня мы работали над составлением договоров. Идкинд вкладывал денег больше, чем мы надеялись. Как ни странно, мне понравилось участвовать в этом совсем не скучном деле, потому что в договоре учитывались все возможные ситуации, в какие могла попасть компания. Потом мы обедали в ресторане гостиницы, заранее заказав, чтобы не терять времени. К Идкинду подошли двое мужчин среднего возраста и заговорили на иврите. Идкинд извинился и отошел. Мы смотрели на них -- оживленных, громкоголосых, уверенных. Идкинд отбросил свою сдержанность, смеялся. Все трое вспоминали то, что их объединяло. -- Если бы мы были такими спаянными, как вы! -- сказал с грустью отец, обращаясь к юристу. -- Скоро будете, -- ответил юрист. -- Сегодня вас, русских, как нас, евреев, гонят со всех ваших бывших союзных республик. Нация должна пережить гонения, неудачи, может быть, даже позор, чтобы сплотиться и не давать в обиду ни одного своего. Идкинд, возвратясь за стол, вдруг сказал: -- Иван, а я не знал, что ты антисемит! -- Конечно, -- улыбнулся отец, -- антисемит. Поэтому столько лет с тобою работаю. -- Работаешь, потому что выгодно. А вот своей дочери не разрешил выйти замуж за Рапопорта. -- Не знаю, что ты запрещал или разрешал своим дочерям, -- ответил отец, -- но прослеживается явная закономерность: все пять твоих дочек вышли замуж за евреев. -- Иначе и не могло быть. Так я их воспитал. Но они сами решали, за кого выходить замуж. -- Я тоже эти проблемы решаю сама, -- сказала я. Идкинд внимательно посмотрел на меня. Я ему улыбнулась своей лучшей улыбкой. Мы должны были вылететь в Петербург, чтобы помочь Идкинду разместить заказы на постройку кораблей береговой охраны на судостроительном заводе. Получалось, что я вернусь домой с пустыми руками. Никто же не поверит, что в Лондоне и в Париже я ничего не успела купить. Работа над договором продолжалась. ДО выезда из гостиницы оставалось чуть больше часа. Я извинилась и вышла из гостиницы. На заход в два магазина я потратила больше получаса, потому что ни на чем не могла остановиться, к тому же в Женеве все оказалось дороже, чем в Лондоне. Я поняла, что у меня не остается времени, и стала быстро покупать, по привычке выбирая из двух похожих косынок ту, которая подешевле. Когда Заместитель увидел вываленные из сумки на постель десяток зажигалок, шариковых ручек, салфеток, брелоков, платков, поясов, на его лице появилось недоумение и растерянность. -- Это сувениры, -- пояснила я. -- Я понял, -- ответил он. -- Но президенты компаний не дарят дешевых сувениров. Или не дарят совсем, или очень продуманно. Сувенир от президента -- это особый знак внимания. Это поощрение, почти награда. -- А эти сувениры не от президента компании, а пока еще от учительницы математики. -- А почему такое количество? Ведь дарится всего один сувенир каждому человеку. -- У меня этих каждых очень много. Это девочкам в школу, это девочкам в поликлинику, где работает мать, это подругам моей дочери, это родственникам, это слесарю, это парикмахерше. Я подсчитала: мне нужно привезти сорок восемь сувениров, а еще лучше пятьдесят два. И все очень продуманно и недорого. И знаешь, как все будут радоваться. Он посмотрел на меня, и я поняла, что он принял какое-то решение. Учительницы умеют читать по лицам, я этому научилась за пять лет работы в школе. Из нашей школы две учительницы ушли в таможню и за год стали лучшими таможенниками. Их, наверное, научили каким-то профессион