о своим лицом, своей методологией и тематикой. Рождение и своеобразие английского постструктурализма Наши взгляды на общую хронологию становления пост- структурализма приводят нас к выводу, что, очевидно, нельзя обойтись без выделения опреде- ленного предпостструктуралистского периода, переходного этапа между собственно структурализмом и постструктурализмом. Раньше и скорее всего он протекал во Франции, особенно интен- сивно с середины до конца 60-х -- начала 70-х годов, более 41 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ замедленно в США -- в течение всех 70-х годов, достигнув своей кульминации в 1979 г. в Иельском манифесте, после чего он оформился как деконструктивизм, отчетливо противопостав- ленный всем остальным литературно-критическим направлениям Америки. В Англии предпостструктуралистский период начался, если не считать некоторых исключений, в самом конце 60-х и продолжался до середины 70-х годов. Энтони Истхоуп считает, что с 1974 г. уже можно говорить об известной перемене ориен- тации внутри постструктуралистской доктрины. Вне зависимости от того, принимать или не принимать на веру доказательства Истхоупа, несомненно одно: с середины 70-х годов английский постструктурализм начинает утрачивать свою изначально сугубо социологизированную окраску, больше приближаясь к мировым стандартным представлениям о постструктурализме. Неомаркси- стская проблематика с ее обостренным вниманием к вопросу о взаимоотношении базиса и надстройки и места и роли структур сознания, связанного с альтюссеровской концепцией "относительной автономности", теряет свою прежнюю актуаль- ность для английских исследователей, и хотя они не отходят от социологизма и своеобразно толкуемого историзма, тем не менее в их общетеоретической ориентации наблюдаются ослабление аль- тюссеровского детерминизма (можно сказать, даже сверхдетер- минизма) и переход к релятивизму в духе Фуко. Заметнее всего критика альтюссерианства проявилась в английских работах конца 70-х годов, и к началу 80-х основная масса постструктуралистов Англии перешли на другие позиции (за исключением, как ни странно, той части шекспироведов, которые остались верными духу вульгарного социологизма). Типичным примером сдвига интересов от структурализма к постструктурализму может служить книга Р. Барта "C/Z" (11), появившаяся в 1970 г. Другим таким примером является в опре- деленной степени вся позиция Альтюссера, о котором, в частно- сти, Истхоуп пишет: "Его работы с сегодняшней точки зрения лучше всего могут быть охарактеризованы как структурализм, переходящий в постструктурализм" (130, с. 21). Аналогично анг- лийский исследователь определяет и ситуацию в своей стране, где "с 1974 г. наблюдается сдвиг в проблематике от структурализма (воздействие текста) к постструктурализму (определение позиции читающего субъекта)" (там же, с. 51). Таким образом, и в бри- танском варианте этого течения выделяется предварительный предпостструктуралистский период. Еще раз необходимо повто- рить: речь идет об общей тенденции, а не об отдельных явлениях. 42 ГЛАВА I Отказ от человека как "объяснительного принципа" у Альтюссера и концепция теоретического антигуманизма Значение Альтюссера для начальной стадии эволюции пост- структурализма. или, если быть более точным, на стадии превра- щения структурализма в пост- структурализм, существенно по многим параметрам, и не в по- следнюю очередь благодаря тому вкладу, который он внес в кон- цепцию "теоретического антигу- манизма" являющейся одной из главных констант общей доктрины постструктурализма. Для Аль- тюссера эта концепция заключается прежде всего в утверждении, что человек -- как феномен во всей сложности своих проявлений и связей с миром -- в силу того, что он уже есть результат тео- ретической рефлексии, а не ее исходный пункт, не может быть объяснительным принципом при исследовании какого -либо "социального целого". Это -- общая позиция, характерная для всего постструкту- ралистского образа мышления, но в данном случае ее важность определяется тем, что она была подкреплена марксистской по своей терминологии аргументацией и на несколько лет вперед создала благоприятные условия для весьма тесных контактов ме- жду постструктуралистской и марксистской теоретической мыс- лью, равно как и наметила то общее поле интересов, ту общую проблематику, к которой апеллировал и на которую опирался в поисках своих доводов социологизированный вариант постструк- турализма в лице левого деконструктивизма и левого английского постструктурализма. В самых общих чертах концепция теоретического антигума- низма заключается в признании того факта, что независимо от сознания и воли индивида через него, поверх его и помимо его проявляются силы, явления и процессы, над которыми он не вла- стен или в отношении которых его власть более чем относительна и эфемерна. В этот круг явлений, в зависимости от индивидуаль- ной позиции исследователя, как правило, входят мистифицирован- ные в виде слепой безличной силы социальные процессы, язык и те сферы духовной деятельности, которые он обслуживает, об- ласть бессознательного желания как проекция в сферу общест- венных отношений коллективных бессознательных импульсов чис- то психологического или сексуально-психологического характера, и т. д. и т. п. 43 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ Эта концепция необъяснима вне контекста постоянного воз- действия того представления, против которого она направлена и влияние которого она стремится преодолеть: представления о су- веренном, независимом, самодостаточном и равном своему созна- нию индивиде как основе всего буржуазного образа мышления, предопределившего, по мнению теоретиков постструктурализма, интеллектуальную эволюцию Запада за последние два столетия. Литературоведческий постструктурализм в своем классиче- ском виде сформировался в США в результате деятельности так называемой Йельской школы деконструктивизма, и тот факт, что философско-теоретическая база деконструктивизма гораздо уже более широкого научного горизонта постструктурализма, отмеча- ется многими исследователями. Наиболее отчетливо это заметно на примере английского постструктурализма. Его специфика как раз в том и состоит, что в нем очень трудно выделить собственно литературоведческие концепции из общеискусствоведческих, фило- софских. Фактически впервые постструктуралистские представле- ния в Британии наиболее полно были разработаны в теории кино и уже потом перенесены на теорию литературы. Любая литера- турная сноска, любое теоретическое рассуждение в литератур- но-критической работе тут же сопровождается не только фило- софско-лингвистическими ссылками (как обычно это бывает в американском деконструктивизме), но и почти обязательно вклю- чается в широкий социологически-культурный, социаль- но-исторический, а иногда (особенно на первоначальном этапе) политический контекст. Соотношение деконструктивизма и постструктурализма В частности, Лейч, говоря о запутанных отношениях между постструктурализмом и деконст- руктивизмом, признает, что, не- смотря на иногда синонимическое употребление этих терминов, по- нятие деконструктивизм чаще применяется для обозначения "части более широкого движения, называемого "постструктурализмом", который берет свое начало не только от Дерриды, но и от Лакана и Фуко. Другие влиятельные француз- ские ученые Космического Века также часто включались в список ведущих постструктуралистов, как, например, Луи Альтюссер, Ролан Барт, Жиль Делез, Феликс Гваттари, Юлия Кристева и Жан-Франсуа Лиотар" (213, с. 290). Эта точка зрения в основном распространена среди англий- ских постструктуралистов, хотя ее придерживаются также и автор 44 ГЛАВА I влиятельной антологии "Текстуальные стратегии: Перспективы в постструктуралистской критике" (1979) (276) Джозуэ Харари и другие американские литературоведы, критически настроенные к Йельской школе. Еще один американский критик, Филип Льюис, в статье "Постструктуралистский удел" (1982) высказавшийся за применение термина "критический структурализм" вместо "постструктурализм", утверждает, что деконструктивизм является частью "критического структурализма" (217, с. 8). Естественно, не всегда бывает легко разграничить эти два явления, тем более что критика самого термина "деконструктивизм" или выражение неприятия понятия "постструктурализм" в конечном счете мало показательны, по- скольку в эти два слова нередко вкладывается совершенно раз- ный смысл. Фактически постструктурализм как таковой -- это огромное силовое поле определенных представлений и концепций, внутри которого имеются различные конкурирующие точки зрения и школы, существующие в атмосфере постоянной полемики, дос- тигающей временами весьма высокого уровня накала. В силу обзорного по необходимости характера данной рабо- ты в ее задачи не входит подробное обсуждение специфики этих расхождений во взглядах -- это можно решить только в отдель- ном исследовании, -- они приводятся здесь лишь в той мере и постольку, поскольку без них была бы неясна общая картина постструктурализма как широкого и неоднородного, а чаще всего и довольно противоречивого по своим основным ориентациям движения. В качестве примера стоит привести высказывание на этот счет Лейча: "Многие левые интеллектуалы были враждебны к деконструктивизму, как, например, Джералд Графф, Пол Лау- тер и Фрэнк Лентриккия в Соединенных Штатах и Перри Ан- дерсон, Терри Иглтон и Ремонд Уильямс в Англии. Однако другие левые критики, вроде американцев Фредрика Джеймсона и Эдварда Сеида и британцев Розалинды Кауард и Джона Эл- лиса, использовали отдельные открытия деконструктивизма, в то же время сохраняя критическое отношение к его аполитической ориентации" (213, с. 392). Здесь сразу выявляется ограниченность понимания Лейчем деконструктивизма, который он произвольно отрывает от пост- структурализма, потому что если и можно согласиться с тезисом о неприятии деконструктивизма Граффом и Лаутером, то в отноше- нии Лентриккии будет верным лишь то, что он критикует декон- структивизм в его йельском варианте и выступает как открытый сторонник постструктурализма, являясь пропагандистом идей Фу- 45 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ко. Говорить же о применении термина "деконструктивизм" к английским постструктуралистам очень трудно, так как в Велико- британии "чистых деконструктивистов", кроме К. Норриса, прак- тически не существует. Возможно, Перри Андерсона и нельзя назвать деконструктивистом, однако и Терри Иглтона, и Рей- монда Уильямса также невозможно полностью отлучить от прак- тики деконструктивистского анализа, в частности при всей враж- дебности Иглтона к Иельской школе. "Левая деконструкция" Пожалуй, в этом вопросе гораздо более предпочтительна позиция Истхоупа, который не- сомненно ближе к истине, когда утверждает "Одно главное на- правление британского постструктуралистского мышления, пред- ставленное работами МакКейба и Белси, проповедует анализ текстов в терминах той позиции, которую они предлагают их чи- тателю. Однако другая влиятельная версия приняла форму поста- новки под вопрос дискурсивной практики и институционального модуса академического англита (Englit -- сокращенно от "английская литература" -- излюбленный объект критики бри- танских постструктуралистов, под которым они понимают тради- ционную и консервативную, по их мнению, систему преподавания английской литературы в высших учебных заведениях Великобри- тании. -- И. И.), деконструируя присвоенную им самим приви- легию (например, по отношению к изучению популярной культу- ры) и выявляя процесс ее порождения. Заслуживая того, чтобы быть названной левой деконструкцией, она стремится во многом разделить с американским деконструктивизмом тенденцию к от- рицанию за текстом любой материальной идентичности или по- тенциальной эффективности и утверждает, что текст существует только как акт интерпретации. В этом отношении левая деконст- рукция является постструктуралистской в этом акте заключения в скобки материальной реальности текста" (130, с. 153) 4. В частности, тот же Иглтон при всей своей первоначальной критике Дерриды (кстати, довольно распространенное явление, первая встреча с работами французского ученого, как правило, вызывает резко негативную, если не сказать агрессивную, реак- цию отторжения и неприятия) впоследствии был вынужден при- знать важную, с его точки зрения, политически подрывную функ- цию его учения (насколько прав сам Иглтон, придавая Дерриде ____________ 4 О различных видах деконструкции см.: Постструктурализм. Деконструкти- визм. Постмодернизм. С. 177-180. 46 ГЛАВА I подобного рода политическое измерение, вопрос иной и вряд ли к нему возможно отнестись без вполне понятного скепсиса). Фран- ция, считает английский критик, представляет собой общество, господствующие идеологии которого откровенно соблазнялись метафизическим рационализмом, воплощенным в жестко иерархи- ческой, авторитарной природе его академических институтов, по- этому в данном контексте "дерридеанский проект демонтажа би- нарной оппозиции и подрыва трансцендентального означающего имел потенциально радикальное значение" (128, с. 98). Британский постструктурализм, как можно судить по эволю- ции взглядов его представителей, за время своего существования с рубежа 60-70-х годов и по 80-е годы испытал значительную трансформацию своих исходных посылок и принципов. В извест- ной мере с самого начала он стал развиваться в русле прежде всего неомарксистского комплекса идей. Именно среди англий- ских новых левых, с их традиционно сильным троцкистским кон- текстом, новые веяния в виде тех общетеоретических проблем, которые впоследствии получили название постструктурализма, и нашли наиболее благоприятную почву. Лишь только со второй половины 80-х годов британские постструктуралисты начали от- казываться от социологизированных идеологом в их прямолиней- ном преломлении, столь типичных для леворадикального фило- софского утопизма, и переходить на менее политизированные культурологические позиции. Как следует из этого беглого обзора хронологической карти- ны формирования постструктуралистской доктрины, она пред- ставляется довольно пестрой и вряд ли способной претендовать на строго систематизированное единство своих постулатов. Неда- ром некоторые исследователи постструктурализма предпочитают говорить о нем во множественном числе как о "постструктурализмах". Впрочем, подобный плюрализм стал своеобразной приметой современного мировосприятия и мышле- ния: воспитанная самим постструктуралистским взглядом на мир фрагментарность видения, дающая, как фасеточный глаз насеко- мого, только мозаичное изображение, побуждает во всем разли- чать лишь детали и множественности, с трудом сводимые в сум- марное целое. Поэтому если и есть что общее у разных концеп- ций постструктурализма, так это определение его как критики, понимаемой в самом широком смысле слова: и как выявление духа общего неприятия действительности и ее теоретического ос- мысления предшествующим постструктурализму состоянием наук, 47 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ так и в более узком смысле -- как критика несостоятельности различных теоретических представлений. Определения постструктурализма как "парадигмы критик": Харари, Янг, Саруп Наиболее систематические попытки в этой области были сделаны Дж. Харари, Р. Янгом и М. Сарупом. Каждый из них дал свою "парадигму критик", стремясь выявить основные на- правления, по которым шла эта критика традиционных понятий гуманитарного знания (традиционных, разумеется, в том смысле, в каком они сложились к середине XX столетия под влиянием структурно-семиотических ориентаций). Для Харари -- это структурность, знаковость. коммуникативность, для Янга -- ме- тафизика, знак и целостность субъекта, для Сарупа -- субъект, историзм, смысл, философия. При этом следует иметь в виду, что и сами эти понятия интерпретируются весьма расширительно, да и воспринимаются лишь в качестве основных, но далеко не единст- венных. Три признака постструктурализма по Янгу Английский исследователь Роберт Янг пишет в своем пре- дисловии к антологии "Развязывая текст: Постструкту- ралистский читатель" (1981): " Постструктурализм, следова - тельно, предполагает перенос акцента со смысла на игровое дей- ствие, или с обозначаемого на означающее. Он может рассматри- ваться с точки зрения того, как предпосылки постструктурализма отвергают любое однозначное или "истинное" его определение. В самом общем виде он предполагает критику метафизики (понятий причинности, личности, субъекта и истины), теории знака и при- знание психоаналитических модусов мышления. Короче, можно сказать, что постструктурализм расщепляет благостное единство стабильного знака и целостного субъекта. В этом отношении тео- ретическими источниками теоретических ссылок постструктура- лизма лучше всего могут быть работы Фуко, Лакана и Дерриды, которые разными путями довели структурализм до его пределов" (295, с. 8). 48 ГЛАВА 1 Критика метафизики как очередная метафизика Как следует из всех этих определений, весьма, надо при- знать, осторожных, главными существенными признаками пост- структурализма были основные "три критики": критика понятий структуры, знака и суверенности целостной личности. С этим тесно связана также критика всего предыдущего образа мышле- ния, т. е. рационализма, как метафизического, и обращение к неофрейдизму в его преимущественно лакановской версии. Эта характеристика постструктурализма сразу выдает ее анг- ло-американскую специфику, поскольку рисует облик традицион- ного структурализма с точки зрения его сциентистского пафоса. Но за исключением пересмотра структуралистских представлений о структуре и знаке она во всем остальном не совсем точна. Дело в том, что само понятие личности уже в структурализме было сильно редуцировано и лишено абсолютной суверенности (нападки на эту суверенность независимой, самодостаточной лич- ности велись на протяжении всего XX в., и даже своеволие эк- зистенциалистской личности было заранее запрограммировано жестким набором обязательных параметров); и метафизичность структурализма как сугубо позитивистского способа мышления была весьма относительна и выступала лишь в виде гипотетиче- ского предположения, что законы мира устроены по аналогии с законами грамматики. В этом плане нигилистическая метафизика постструктурализма также лингвистически ориентирована и столь же по своей сути метафизична, так как исходит из предпосылки о существовании "культурного текста" (или "текста культуры"), вне которого, как утверждается, либо ничего нет, либо его связь с действительностью настолько туманна и ненадежна, что не дает оснований судить о ней с достаточной степенью уверенности. Не чуждались никогда структуралисты и фрейдистских идей. Еще раз повторю. Дело не в том, что неверно перечислены признаки постструктурализма, они как раз намечены совершенно правильно, а в том, что дается слишком упрощенная картина структурализма, который был гораздо более сложным и неодно- родным явлением, причем явлением, развивающимся во времени. Поэтому так трудно с предельной точностью определить, когда структурализм кончил свое существование и зародился постструк- турализм (кстати, кончился структурализм лишь для тех, кто пе- решел на другие позиции; на Западе, как, впрочем, и в России, осталось немало его приверженцев, успешно развивающих его 49 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ отдельные постулаты и положения). При всей неизбежной услов- ности той даты, которая приводится в данной работе -- 1968 г. -- год выхода коллективного сборника статей "Теория ансамбля" (277), она может быть принята в качестве отправного пункта, той исходной временной точки отсчета, когда постструктурализм осознал себя как течение, собравшее в себе разрозненные усилия многих ученых в некое более или менее единое целое, объединен- ное определенным корпусом общих представлений. До этого по- степенно накапливавшиеся признаки нового явления вполне без- болезненно укладывались в естественный ход развития структура- лизма, и 60-е годы во Франции воспринимались (да и сейчас оцениваются так же) как пора расцвета этого движения, несмотря на критику Дерриды или "семиотическую ревизию структурализ- ма" Юлией Кристевой. Четыре направления критики структурализма по Сарупу Можно, пожалуй, во многом согласиться с Маданом Сарупом в его общей характеристике структурализма и постструктура- лизма -- для него они прежде всего выражение пафоса критики, критического отношения. Таких основных "критик", как уже отмечалось, он насчитывает четыре. Это "критика человеческого субъекта", "критика историзма", "критика смысла" и "критика философии". Практически по всем этим пунктам Саруп отмечает в постструктурализме радикализацию и углубление критического пафоса структурализма. В частности, если структурализм видит истину "за" текстом или "внутри" него, то постструктурализм подчеркивает взаимодействие читателя и текста, порождающее своеобразную силу "продуктивности смысла" (тезис, наиболее основательно разработанный Ю. Кристевой). Чтение как "перформация"; критика стабильного знака Таким образом, чтение ут- ратило в глазах постструктурали- стов свой статус пассивного по- требления продукта (т. е. произ- ведения) и стало перформацией, актом деятельности. "Пост- структурализм весьма критичен по отношению к идее единства стабильного знака (точка зрения Соссюра). Новое движение подразумевает сдвиг от означаемого к означающему: поэтому постоянно возникает проблема 50 ГЛАВА I окольной дороги по пути к истине, которая утратила какой-либо статус определенности и конечности. Постструктуралисты сделали предметом своей критики декартовскую "классическую концеп- цию" целостного субъекта -- субъекта/автора как источника сознания, как авторитета для смысла и истины. Утверждается, что человеческий субъект не обладает целостным сознанием, а структурирован как язык. Короче говоря, постструктурализм оз- начает критику метафизики, концепций каузальности, идентично- сти, субъекта и истины" (261, с. 4). Таким образом, суммируя все вышесказанное, можно утвер- ждать, что критика структурализма велась по четырем основным направлениям, которые, хотя и тесно между собой взаимосвязаны и не мыслимы один без другого, тем не менее для достижения большей ясности общей картины нуждаются в детальном и, сле- довательно, раздельном объяснении. Эти четыре направления сводятся к проблемам структурности, знаковости, коммуникатив- ности и целостности структуры. Именно против традиционно сложившихся и связываемых со структурализмом представлений в этих областях и была направлена критика постструктуралистов. Основные критики этих концепций -- Деррида, Фуко, Барт, Кристева, Делез в первую очередь, к которым следует также добавить Соллерса, Лиотара, Жирара и Женетта, -- с разных сторон и в различных областях знания приступили к штурму единого комплекса, составляющего бастион структурализ- ма. Каждый из них вырабатывал свою систему взглядов и свою методику анализа как в подходе к общей проблематике, так и в трактовке ее отдельных элементов. Поэтому далеко не всегда и не во всем их можно свести к единому знаменателю. Тем не ме- нее при всем разнообразии их субъективных позиций и точек зрения объективно все они, условно говоря, работали на одну сверхзадачу -- на ниспровержение структуралистской догмы и на утверждение нового принципа мышления, что и получило впо- следствии название постструктурализма. Влияние и вес каждого из упомянутого исследователей, ра- зумеется, неравноценны, но без любого из них общая картина данного течения оказалась бы неполной. К тому же за уже до- вольно почтенный период существования постструктурализма -- при всей приблизительности даты его рождения он насчитывает по меньшей мере уже 30 лет -- воздействие каждого из них оценивалось по-разному и испытывало существенные колебания, которые особенно усилились в связи с определенной их переоцен- кой в результате активного формирования теории постмодерниз- 51 РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПЦИИ ма. Постоянный интерес сохраняется к трем фигурам: Дерриде, Фуко и Барту, хотя и их значение не всегда котируется в виде неизменных величин. Необходимость анализа постструктуралистских концепций по четырем указанным направлениям важна еще и потому, что, как и любое большое течение, захватившее многих мыслителей, оно характеризуется существенным теоретическим разнообразием, многочисленными переходными состояниями, такими своими об- разцами и моделями, где наиболее разработанными выступают лишь только одни какие-нибудь аспекты общего комплекса пост- структурализма, в то время как его остальные существенные мо- менты либо затрагиваются крайне поверхностно, либо вообще упускаются из виду. Особое место в этих "четырех критиках" занимает проблема целостности субъекта. Здесь, пожалуй, как ни в чем другом, ис- ходные концепции структурализма и постструктурализма были общими, и позднейшая эволюция теоретической мысли лишь ра- дикализировала заложенные в структурализме потенции. И К. Леви-Стросс, и А.-Ж. Греймас, не говоря уже о Л. Альтюссере и их позднейших последователях, собственно и заложили ту мыслительную традицию, которая потом получила терминологическое определение "теоретического антигуманизма". И здесь линия преемственности, неразрывно связывающая струк- турализм с постструктурализмом, проявляется особенно наглядно и убедительно. Поэтому мне не представляются достаточно обоснованным рассуждения Автономовой о специфике постструктуралистского понимания природы субъекта: "На место экзистенциалистского индивидуального субъекта и структуралистского субъекта как точки пересечения речевых практик постструктурализм ставит коллективное Я (Мы), малую группу единомышленников. Она бессильна против "демонизма власти", не способна и не пытается ее захватить, но ставит целью повсеместное изобличение и описа- ние очагов власти, фиксацию ее стратегий. Такая позиция позво- ляет группе сохранить человеческое, жертвуя индивидуальным" (2, с. 243). Невозможность индивидуального сознания Возможно, у некоторых фи- лософов постмодернистской ори- ентации, типа Ж. Делеза (подробнее см. раздел "Эра не- обарокко") проскальзывает по- добного рода надежда на корпо- 52 ГЛАВА I ративный дух солидарности взаимодействия внутри малых групп, но ни у Дерриды, ни у Фуко, ни у их последователей по пост- структурализму, тем более в его деконструктавистском варианте, трудно встретить сколь-либо ощутимую апологию "коллективного Мы", каким бы численно ограниченным и элитарным оно ни представлялось. При всей сомнительности поисков у постструкту- ралистов позитивной гуманистической программы можно, конеч- но, привести в качестве, казалось бы, противоположного примера концепцию "идеального интеллектуала" Фуко и "шизофреника в высшем смысле" Делеза, но при ближайшем рассмотрении сразу становится очевидной малая обоснованность подобного противо- поставления. Вся позитивность программы этих идеалов человече- ской деятельности сводится лишь к противостоянию власти госу- дарственных и общественных структур, к их идеологическому разоблачению и теоретическому ниспровержению. Но в любом случае их деятельность мыслится как бунт одиночек, и какой-либо программы коллективного действия "малых групп" -- единомыш- ленников теории Фуко и Делеза не предлагают. Столь же далеки от каких-либо коллективных представлений и Деррида и его йельские последователи. Да и весь пафос постструктуралистской мысли был направлен, как уже неоднократно говорилось, на до- казательство невозможности независимого индивидуального соз- нания, на то, что индивид постоянно и, главным образом, бессоз- нательно обусловливается в процессе своего мышления языковы- ми структурами, детерминирующими его мыслительные структу- ры. Разумеется, в той мере, в какой индивиду удается осознать этот фактор своей зависимости и его критически отрефлексиро- вать, перед ним открывается путь к относительной независимости, и в этом плане постструктуралистская теория субъекта стремится к его эмансипации, но сама она возможна лишь при условии при- знания индивидом своей исконной ущербности и мыслится как постоянная борьба, как непрерывный, вечный процесс преодоле- ния самого себя, происходящий глубоко внутри в сознании чело- века, интериоризированный до уровня рефлексии о своем подсоз- нании. Фактически теория индивида лежит вне пределов постструк- туралистской проблематики, последняя знает лишь только фраг- ментированного индивида с расщепленным сознанием и без ка- кой-либо положительной перспективы обретения гипотетической цельности, если не вообще самого себя.
ГЛАВА II. ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
"Смерть шуму!". Пауль Клее ПРОБЛЕМА ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ У ЖАКА ЛАКАНА И ЕГО ПРОДОЛЖАТЕЛЕЙ Проблема лингвистического обоснования человеческого соз- нания имеет в XX в., если даже оставаться только в рамках об- щеструктуралистской (т.е. включающей в себя и ее дальнейшее развитие в виде постструктурализма) мысли, довольно длитель- ную историю. Loquor ergo sum В пределах структурной лингвистики постулат о тождест- ве языкового оформления созна- ния с самим сознанием стал об- щим местом уже в 1950-х гг., если не раньше. Разумеется, мож- но много спорить о том, насколько человек как личность адеква- тен своему сознанию -- как свидетельствуют современные фило- софы, психологи, лингвисты, культурологи и литературоведы, ско- рее всего нет. Но никто до сих пор не привел серьезных доказа- тельств в опровержении тезиса, что наиболее доступным и ин- формационно насыщенным способом постижения сознания дру- гого человека является информация, которую носитель исследуе- мого сознания передал при помощи самого распространенного и древнего средства коммуникации -- обыкновенного языка. Как заметил психолог Дж. Марсия, "если хотите что-нибудь узнать о человеке, спросите его. Может быть, он вам что-нибудь и рас- скажет" (234, с. 54). Иными словами, снова и снова возникает вопрос, терзающий теоретическое сознание XX века: действи- тельно ли верен тезис "loquor ergo sum" -- "говорю, значит, су- ществую"? 55 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ Гутенбергова цивилизация текста Дальнейшей ступенью в развитии концепции языкового сознания было отождествление его уже не с устной речью, а с письменным текстом как якобы единственным возможным средством его фиксации более или ме- нее достоверным способом. Рассматривая мир исключительно через призму сознания, как феномен письменной культуры, как порождение Гутенберговой цивилизации, постструктуралисты уподобляют самосознание личности некой сумме текстов в той массе текстов различного характера, которая, по их мнению, и составляет мир культуры. Поскольку, как не устает повторять основной теоретик постструктурализма Ж. Деррида, "ничего не существует вне текста" (112, с. 158), то и любой индивид в та- ком случае неизбежно находится "внутри текста", т.е. в рамках определенного исторического сознания, насколько оно нам дос- тупно в имеющихся текстах. Весь мир в конечном счете воспри- нимается Дерридой как бесконечный, безграничный текст, как "космическая библиотека", по определению Винсента Лейча, или как "словарь" и "энциклопедия", по характеристике Умберто Эко. Специфика новейшей, постмодернистской трактовки языко- вого сознания состоит уже не столько в его текстуализации, сколько в его нарративизации, т. е. в способности человека опи- сать себя и свой жизненный опыт в виде связного повествования, выстроенного по законам жанровой организации художественного текста. Таким образом, здесь выявляются две тесно связанные друг с другом проблемы: языкового характера личности и повест- вовательного модуса человеческой жизни как специфической для человеческого сознания модели оформления жизненного опыта. В данном случае эта специфичность, отстаиваемая теоретиками лингвистики, литературоведения, социологии, истории, психологии и т. д., в ходе своего обоснования приобретает все черты роковой неизбежности, наглухо замуровывающей человека в неприступном склепе словесной повествовательности наподобие гробницы про- рока Мухаммеда, вынужденного вечно парить без точки опоры в тесных пределах своего узилища без права переписки с внешним миром. Существенную роль в теоретическом обосновании текстуали- зации сознания и сыграл Жак Лакан, выдвинувший идею тек- стуализации бессознательного, которое традиционно связывалось прежде всего со сновидением. Это было очень важным моментом 56 ГЛАВА II в оформлении нового представления о сознании человека, по- скольку к тому времени уже было ясно, что своим рационально аргументированным дискурсивным полем оно не исчерпывается. Поэтому и получил такое распространение тезис Лакана, подхва- ченный затем постструктуралистами и постмодернистами, что сновидение структурировано как текст, более того, "сон уже есть текст". Почему Лакан -- один из общепризнанных "отцов структу- рализма" оказался в центре внимания теоретиков постструктура - лизма? Если обратиться к его работам, собранным в "Сочинениях" (1966) (206) и "Семинарах" (1973-1981) (208, 209), к его интерпретаторам, последователям и критикам, таким как Ж. Лапланш и Ж. Б. Понталис (211), С. Леклер (212), М. Маннони (233), Ю. Кристева (199), Б. Бенвенуто и Р. Кеннеди (68), Дж. Ф. Макканнелл (231), Э. Райт (293), С. Шнейдерман (262), С. Тэркл (279), Дж. Митчелл (240), А. Лемер (215), Д. Арчард (45) и др., не говоря уже о посто- янных и практически обязательных ссылках на него любых со- временных исследований философского и литературоведческого характера, претендующих на теоретичность, то нельзя не увидеть той громадной роли французского ученого, которую он сыграл в заложении основ постструктурализма. За исключением лишь йельцев (да и то воздействие идей Лакана можно обнаружить и у них, правда, в косвенной, имплицитной форме) практически вся постструктуралистская мысль развивалась под его интенсивным влиянием, в условиях либо безоговорочного, либо критического восприятия его идей. Лакан в перспективе постструктурализма Очевидно, что основное на- правление мысли Лакана шло в русле постструктуралистских представлений; он был одним из первых, выступивших с критикой соссюровской модели знака и общей, лингвистической по своей природе, теории коммуникации, которые обе составляли основу традиционного структурализма, "деструктурировал" фрейдовскую структуру личности, тем самым одновременно поставив под во- прос и саму идею структуры, а также предложил "трансференциальную" методику интерпретации, существенно повлиявшую на специфику деконструктивистского анализа, глав- ным образом в его феминистском варианте. Несколько особое положение Лакана в общей перспективе постструктуралистской доктрины объясняется прежде всего тем, 57 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ что его роль как одного из основоположников этого течения яви- лась результатом позднейшего переосмысления его концепций в свете уже сложившихся представлений постструктуралистского характера. Здесь важно отметить, что воздействие идей Лакана на разных этапах формирования, а потом и развития постструкту- рализма было и непостоянным, и неодинаковым в разных стра- нах, и далеко не всегда непосредственным. Если во Франции концепции Лакана были, да и сейчас остаются неослабной и не- посредственной константой теоретической мысли, источником ее постоянного обращения, то в Англии, хотя его идеи и были ус- воены еще на раннем этапе становления британского постструк- турализма, в период, так сказать, пред постструктурализма, одна- ко в форме, сильно опосредованной социологическими теориями Альтюссера и Машере, Грамши и Лукача. Что же касается США, то йельский вариант деконструктивизма характеризовался более чем умеренным интересом к Лакану, он возник позднее, в других школах деконструктивизма -- у представителей левого деконструктивизма и феминистской критики; у первых -- под влиянием британского постструктурализма, у вторых -- под воз- действием французской "женской критики". Лакан и Деррида Другой и весьма немало- важной стороной проблемы "Ла- кан и постструктурализм" явля- ется то обстоятельство, что в значительной степени авторитет французского психолога для последователей этого учения основы- вался на существенном сходстве его идей с идеями Дерриды, на самом факте содержательного параллелизма их мышления. Иными словами, авторитет Лакана подкреплялся авторитетом Дерриды. Однако здесь сразу следует оговориться, что при всей несомнен- ной близости их научных подходов нельзя не учитывать и опре- деленного скептицизма Дерриды по отношению к Лакану, той теоретической дистанции, существующей между их позициями, которая и дала основания Дерриде выступить с критикой концеп- ций Лакана. Сама доктрина постструктурализма отнюдь не пред- ставляет собой некое монолитное целое, и все ее главные теорети- ки нередко вступали в споры: достаточно вспомнить весьма оживленную полемику между Дерридой и Фуко. Но в случае критики Лакана Дерридой дело обстоит несколько иначе. Про- блема тут прежде всего в том, что теоретические представления Лакана сложились в 30-50-е годы и несли на себе заметный от- печаток допостструктуралистских научных установок. В этом 58 ГЛАВА II плане и шла критика Дерриды, выступавшего с позиций более последовательного постструктурализма. При этом всегда важно не забывать, что критика Дерриды не носила характера категори- ческого отрицания, а, как и в случае с Фрейдом, претендовала на дальнейшее развитие ранее высказанных идей этих мыслителей, по отношению к которым Деррида в известном смысле выступал в роли последователя. В связи с тем фактом, что в постструктурализме учение Ла- кана воспринималось не целиком, а в виде отдельных идей, при- обретавших к тому же существенно их видоизменявшую интер- претацию (в принципе сама мысль о наличии целостной и непро- тиворечивой системы воззрений Лакана или, если иначе это вы- разить, об их системности, не получила единого мнения среди исследователей его научного наследия), с точки зрения общей эволюции постструктуралистской доктрины наибольший интерес вызывают даже не столько концепции французского психоанали- тика, сколько их переосмысление и те основные линии, по кото- рым шел этот процесс в ходе формирования постструктурализма. Поэтому в разделе о Лакане и уделяется столько внимания ре- цепции его идей и теоретических положений как в различных ва- риантах постструктурализма и деконструктивизма, так и у разных их представителей. Необходимо всегда помнить, что если в общетеоретическом плане решающее воздействие идей Лакана на становление пост- структурализма не вызывает никаких сомнений, то в тоже время говорить о нем как о последовательном теоретике этого учения было бы большой натяжкой прежде всего потому, что он не был создателем целостной концепции постструктурализма, каким явил- ся Деррида, он предложил лишь ряд разрозненных идей, каждая из которых получила специфическое развитие и интерпретацию в зависимости от научной ориентации и исследовательских интере- сов обращавшихся к ней литературных критиков, лингвистов, фи- лософов и культурологов. Лакан и фрейдизм При всех своих разнообраз- ных интересах и увлечениях Ла- кан прежде всего был, если можно так сказать, профессио- нальным фрейдистом. И необходимость освещения основных принципов специфики лакановского подхода к фрейдизму вызва- на именно тем, что он заложил основы постструктуралистского варианта неофрейдизма, без учета которого вообще невозможно понять, что из себя представляет сам постструктурализм. С Ла- 59 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ каном спорили, не соглашались или дальше развивали его посту- латы, но именно он предложил тот путь, по которому структура- лизм стал превращаться в постструктурализм в первую очередь во Франции, а затем и в других странах. Особую роль в этом сыграл тот фактор, что Лакан сочетал до сих пор нерасторжимым браком психоанализ и лингвистику, создав тот лингвоориентированный вариант неофрейдизма, кото- рый и поныне властвует над умами западных гуманитариев. При всех взлетах и падениях интереса к Лакану сформулированная им проблематика динамического взаимодействия "воображаемого" и "символического" по-прежнему привлекает к себе внимание тео- ретиков литературы и искусства. Но основной вклад Лакана в создание общей теории постструктурализма -- это его переос- мысление соссюровской концеп- ции знака. Интерпретация семиотики позднего Соссюра В традиционном структура- лизме в его французском вариан- те (приобретшем, кстати, репута- цию модели классического харак- тера, подобно тому, как несколь- ко веков тому назад французский вариант классицизма завоевал международный авторитет в качестве неоспоримого образца для подражания и единственно верной модели, на которую следовало ориентироваться остальным национальным литературам), утвер- дилась соссюровская схема структуры знака, где означающее хотя и носило произвольный характер, но тем не менее было крепко и непосредственно связано со своим обозначаемым; т. е. способ- ность знака (в естественных языках -- слова) непосредственно, четко и определенно обозначать свой объект (предмет, явление, понятие) не ставилась под сомнение. Правда, при этом Соссюр оговаривался, подчеркивая: "Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ" (39, с. 99). Имен- но от Соссюра и пошла традиция неразрывности связи означаю- щего и означаемого, подхваченная и развитая структуралистами. Однако если обратиться к позднему наследию Соссюра, в частности к его "Анаграммам", то можно убедиться, что дело не обстояло так просто и произвольность означающего стала тракто- ваться им все более расширенно, особенно применительно к язы- ку поэзии: "Анаграмму" не следует определять как преднамерен- ную путаницу, лишенную полноты смысла, а как неопределяемую множественность, радикальную неразрешимость, разрушающую все коды" (цит. по: 223, с. 112). 60 ГЛАВА II Речь идет об особом, систематическим образом организован- ном коде (своде четких правил), который Соссюр пытался обна- ружить в анаграммах, коде, который был бы ответственен за по- рождение поэтического смысла. Как считает Лейч, Соссюр хотел "создать новый тип чтения, двигаясь от самого знака к изолиро- ванному слову" (214, с. 9-10). Сама подобная интерпретация соссюровских усилий свиде- тельствует уже скорее о постструктуралистском понимании вопро- са. Соссюру несомненно удалось нащупать некоторые закономер- ности древнеевропейского стихосложения, ориентированные на анаграмматический принцип построения, когда передача имени бога или героя в отдельных слогах или фонемах слов, отмечает В. В. Иванов, "напоминающая способ загадывания слова в ша- радах, определяла звуковой состав многих отрывков из гомеров- ских поэм и ведийских гимнов". И далее: "Теперь уже нельзя сомневаться в существовании общеиндоевропейской поэтической традиции, связанной с анализом состава слова и тем самым под- готовившей и развитие науки о языке, в частности в Индии... Следы сходной традиции в последнее время обнаружены и в ир- ландских текстах, что представляется особенно важным потому, что существуют и другие черты сходства между индийским и ир- ландским, которые удостоверяют древность целого ряда явлений индоевропейской духовной культуры" (39, с. 635, 636). Однако эти во многом весьма плодотворные поиски и дали тот побочный результат, которым воспользовались теоретики постструктурализма, увидев в приведенном выше высказывании Соссюра указание на специфический характер анаграмматической коннотации, нарушающей естественный ход обозначения и, что самое главное, ставящей под сомнение нерасторжимость и четкую определенность связи означающего с означаемым. Трудно ска- зать, насколько эту мысль можно однозначно вывести из доволь- но хаотических записей "Анаграмм", не систематизированных в единое целое, но тем не менее, очевидно, некоторые основания для этого были. Бессознательное как структура языка Лакана потому и можно считать предшественником пост- структурализма, что он развил некоторые потенции, имманентно присущие самой теории произ- вольности знака, сформулированной Соссюром, и ведущие как раз к отрыву означающего от означаемого. Кардинально пере- смотрев традиционную теорию фрейдизма с позиций лингвистики 61 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ и семиотики, Лакан отождествил бессознательное со структурой языка: "бессознательное является целостной структурой языка", а "работа сновидений следует законам означающего" (207, с. 147, 161). "Сон есть текст" В этом и заключается один из основополагающих постулатов Лакана, подхваченный затем постструктуралистами, -- его тезис о том, что сновидение структурировано как текст, более того, "сон уже есть текст": "Сновидение подобно игре в шарады, в которой зрителям предполагается догадаться о значении слова или выражения на основе разыгрываемой немой сцены. То, что этот сон не всегда использует речь, не имеет значения, поскольку бессознательное является всего лишь одним из нескольких эле- ментов репрезентации. Именно тот факт, что и игра, и сон дейст- вуют в условиях таксемического материала для репрезентации таких логических способов артикуляции, как каузальность, проти- воречие, гипотеза и т. д., и доказывает, что они являются скорее формой письма, нежели панто- мимы" (207, с. 161). Процессы внутри сна: конденсация и замещение В сновидениях Лакан вслед за Фрейдом выделяет два основ- Процессы внутри ных процесса: конденсацию и замещение. Реинтерпретируя традиционные понятия психоана- лиза, подразумевающие под первым совмещение в одном образе, слове, мысли, симптоме или акте несколько бессознательных же- ланий или объектов, а под вторым -- сдвиг ментальной энергии с одного явления в мозгу на другое. Лакан переосмыслил их в язы- ковом плане. Для него при конденсации происходит наложение одних означающих на другие, полем чего служит метафора. В результате даже самый простой образ приобретает различные значения. Замещение же трактуется им как другое средство, ис- пользуемое бессознательным для обмана психологической само- цензуры, и ассоциируется им с метонимией. "Замещение" в трактовке Кристевой и Дерриды Впоследствии эти два тер- мина стали ключевыми для тео- ретической основы постструкту- ралистской риторики. Кристева, например, в своем исследовании "Революция поэтического языка" (1974) (203) анализирует ран- 62 ГЛАВА II неавангардистскую поэзию, используя их как базисные, исходные постулаты. Практически в методологический принцип превратил "замещение" Деррида, передав "по наследству" проблематику замещения всей постструктуралистской и постмодернистской мыс- ли (см. работу "Замещение: Деррида и после него" (1983) (124), где подробно рассматривается практика применения этого термина как опорного понятия при деконструкции текстов самого разного характера в работах Поля де Мана, Майкла Рьяна, Г. Ч. Спивак и пр.). Согласно Лакану, формула:
означающее S
означаемое s
устанавливает "исконное положение означающего и означаемого как отдельных рядов, изначально разделенных барьером, сопро- тивляющимся обозначению" (207, с. 149), т. е. сигнификации, понимаемой как процесс, связывающий эти два понятия. При этом Лакан прямо призывал "не поддаваться иллюзии, что озна- чающее отвечает функции репрезентации означаемого, или, лучше сказать, что означающее должно отвечать за его существование во имя какой-либо сигнификации" (там же, с. 150). Скользящее и плавающее означающее Тем самым Лакан фактиче- ски раскрепостил означающее, освободив его от зависимости от означаемого, и ввел в употребле- ние понятие "скользящего", или "плавающего означающего". Следует отметить, что впервые он высказал эту мысль еще в работе 1957 г. "Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда " (33), где он, в частности, постулирует тезис о "непрекращающемся ускользании означающего под озна- чающее", что фактически в любом тексте предполагает лишь взаимодействие, игру одних означающих в их отрыве от означае- мого. Значительно позднее эту мысль французского психоанали- тика подхватила Ю. Кристева, создав подробно обоснованный телькелевский вариант, однако, что более существенно, на этом же постулате построена и теория "следа" Дерриды. Интерпретация как "изоляция в субъекте ядра" С этой же мыслью о воз- можности разрыва самой струк- туры знака связана и проблема интерпретации смысла. Посколь- 63 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ ку при таком подходе процедура интерпретации сильно усложня- ется, и, по мнению Лакана, "было бы ошибкой утверждать, как это высказывалось раньше, что интерпретация открыта всем смыслам под предлогом, что это вопрос только связи означаю- щего с означаемым, и следовательно неконтролируемой связи. Интерпретация не открыта любому смыслу", -- подчеркивает исследователь, -- и "эффект интерпретации заключается в том, чтобы изолировать в субъекте ядро. Кет, используя собственный термин Фрейда, или бессмысленность, что, однако, не означает, что интерпретация сама по себе является бессмыслицей" (207, с. 249-250). Синтия Чейз пишет об этом: "Формальный анализ Лакана сна-текста привел к интерпретации Бессознательного скорее как означающего процесса, чем смысла, и к концепции знания как знания бессознательного, достигаемого посредством работы пси- хоанализа, как эффекта Бессознательного" (80, с. 213). Иными словами, само знание как таковое есть не что иное, как ощуще- ние работы бессознательного, его эффект, и, кроме того, будучи скорее означающим процессом, нежели смыслом, оно в себе ни- какого смысла, кроме того, что оно является бессознательным, не несет. "Перенос" или "трансфер" Другой тесно связанной с предьадущей проблемой, разрабо- танной Лаканом и подхваченной поструктуралистскими теоретика- ми, была проблема "переноса", или "трансфера". Согласно психоаналитической точке зрения на перенос и контрперенос, структуры бессознательного обнаружи- ваются не благодаря интерпретативным высказываниям металин- гвистического дискурса исследователя, а посредством тех эффек- тов, которые проявляются в виде ролей, разыгрываемых во время разговора психоаналитика с пациентом: "Трансфер -- это вступ- ление в действие реальности бессознательного"? (209, с. 133). Иными словами. Лакан рассматривает перенос как вовлеченность в единый процесс двух желаний: "Перенос является феноменом, в который включены оба -- и субъект и аналист. Разделение его в терминах переноса и контрпереноса... никогда не будет не чем иным, как способом уйти от того, что, собственно, и происходит" (там же, с. 210). Смысл этих заявлений заключается в том, что, по убежде- нию Лакана, истина бессознательного проявляется в переносе и контрпереносе, когда аналист вольно, а чаще невольно оказывает - 64 ГЛАВА II ся втянутым в своеобразную игру с пациентом и начинает повто- рять ключевые структуры бессознательного своего пациента, что- бы их понять и проинтерпретировать. Учитывая, что пациент пси- хоаналитического сеанса, как и любой человек, по представлениям постструктуралистов, ничего не может произнести, кроме текста (да и само его сознание, а следовательно, и он сам как личность, рассматриваются как текст), в этих условиях дискурс больного легко мог быть отождествлен с дискурсом любого литературного текста, что и было сделано Лаканом, в частности, в его анализе рассказа Эдгара По "Похищенное письмо", а затем и многими его последователями из числа постструктуралистов. Мысль Лакана о трансфере-переносе как о структуре повто- ра, связывающей аналитика и анализируемый дискурс, была, в свою очередь, спроецирована на механизм интерпретации, где интерпретатор разыгрывает структуру текста, поскольку чтение воспринимается как смещенный, вытесненный повтор структуры, которую оно пытается проанализировать. Эта теория довольно широко распространена в современной критике именно постструк- туралистского толка, но нагляднее всего она проявилась в его феминистской ветви. Символ как "убийство вещи" Специфика психологиче- ски-эмоциональной трактовки Лаканом природы знака заклю- чается еще и в том, что для него символ проявляется как "убийство вещи", которую он замещает (207, с. 104). Таким образом, знак как целостное явление, т. е. как "полный знак", предусматривает все элементы своей структуры, в которой озна- чающее прикреплено к означаемому смыслу, представляет собой "наличие, сотворенное из отсутствия" (там же, с. 65). Из этого следует, что сама идея знака, сам смысл его применения, или, вернее, возникающая в ходе развития цивилизации необходимость его использования, заключается в потребности заменять, заме- щать каким-либо условным способом обозначения то, что в дан- ный конкретный момент коммуникации (устной или письменной) не присутствует в своей наглядной осязательности, и в теоретиче- ском плане проявляется как необходимость зафиксировать сам принцип "наличия отсутствия" реального объекта или явления. 65 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ Знак как отсутствие объекта":Лакан, Деррида, Кристева Это очень влиятельная идея Лакана, получившая потом до- вольно широкое распространение в мире постструктурализма и впоследствии разработанная Дерридой и Кристевой. Общий смысл ее заключается в акценти- ровании утверждения, что знак есть прежде всего отсутствие объекта.' Мысль Лакана о замеще- нии предмета или явления знаком, связанная с постулатом о яко- бы неизбежной при этом необходимости отсутствия этого предме- та или явления, стала краеугольным камнем всей знаковой теории постструктурализма. Она разрабатывалась целым поколением постструктуралистов, в том числе весьма подробно Кристевой, однако приоритет здесь несомненно принадлежит Дерриде. Именно в его трактовке она приняла характер неоспоримой дог- мы (по крайней мере для тех, кто оказался вовлеченным в сило- вое поле влияния постструктуралистско- постмодернистских идей). Для Лакана эта проблема тесно связана с процессом станов- ления субъекта прежде всего в семиотическом плане: когда ребе- нок, превращаясь в говорящего субъекта, начинает говорить, сама потребность в этом объясняется желанием восполнить недостаток отсутствующего объекта посредством его называния, т. е. наделе- нием его именем: "Само отсутствие и порождает имя в момент своего происхождения" (207, с. 65). "Нужда" и "желание" Это вплотную подводит нас к едва ли не центральной про- блеме лакановского наследия в постструктурализме -- к тому комплексу его идей, концепций и теоретических положений, которые способствовали формированию постструктуралистского представления о личности. Но прежде еще раз необходимо вернуться к лакановской теории знака. Предлагаемая им концепция личности связана с ней именно по- тому, что Лакан саму личность понимал как знаковое, языковое сознание, структуру же знака психологизировал, рассматривая ее с точки зрения психологической ориентации индивида, т. е. в его понимании, с позиции проявления в ней действия бессознатель- ного, реализующегося в сложной диалектике взаимоотношения "нужды" (или "потребности", как переводит Г. Косиков) и "желания" (desir). "Лакан, -- пишет Саруп, -- проводит раз- граничение между нуждой (чисто органической энергией) и же- 66 ГЛАВА II ланием, активным принципом физических процессов. Желание всегда лежит за и до требования. Сказать, что желание находится за пределами требования, означает, что оно превосходит его, что оно вечно, потому что его невозможно удовлетворить. Оно наве- ки неудовлетворимо, поскольку постоянно отсылает к невырази- мому, к бессознательному желанию и абсолютному недостатку, которые оно скрывает. Любое человеческое действие, даже самое альтруистическое, возникает из желания быть признанным Дру- гим, из жажды самопризнания в той или иной форме. Желание - это желание ради желания, это желание Другого" (261, с. 153-154). "Любовь -- форма самоубийства" Как и во всех теориях пост- структурализма, при любой по- пытке добраться до истоков пер- вопричин и изначальных импуль- сов этого течения мы всегда и неизбежно сталкиваемся с исконным иррационализмом его пред- посылок, какие бы опосредственные формы они ни принимали и как бы рационально ни аргументировались. Исходя в своем опре- делении желания во многом из А. Кожева, Лакан подчеркивает его символический характер, отмечая, что удовлетворение желания может осуществиться лишь только в результате его снятия -- разрушения или трансформации желаемого объекта: например, для того, чтобы удовлетворить голод, необходимо "уничтожить" пищу. В свете такого подхода, явно максималистского, по край- ней мере в своем теоретическом посыле, становится понятным и другое не менее знаменитое высказывание Лакана: "Мы, конеч- но, все согласны, что любовь является формой самоубийства" (208, с. 172). За этой трактовкой любви, с ее явно экзистенциа- листскими обертонами, в которых несомненно просматривается специфическое влияние Сартра, кроется лакановская проблемати- ка взаимоотношений воображаемого, символического и реального -- трех основных понятий его доктрины. Критика стабильного эго Как уже отмечалось, особый смысл в контексте лакановского учения приобретает его критика теорий Эриха Фромма и Карен Хорни о существовании "стабильного эго", что, по Лакану, чис- тейшая иллюзия -- для него человек не имеет фиксированного ряда характеристик. Следуя во многом за экзистенциалистской концепцией личности в ее сартровском толковании, Лакан утвер- 67 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ ждает, что человек никогда не тождествен какому-либо своему атрибуту, его "Я" никогда не может быть определимо, поскольку оно всегда в поисках самого себя и способно быть репрезентиро- вано только через Другого, через свои отношения с другими людьми. Однако при этом никто не может полностью познать ни самого себя, ни другого, т. е. не способен полностью войти в соз- нание другого человека. "Бессознательное -- дискурс Другого" Это происходит прежде всего потому, что в основе чело- веческой психики, поведения че- ловека, по Лакану, как уже не- однократно отмечалось, лежит бессознательное. В одном из его наиболее цитируемых высказы- ваний он утверждает: "Бессознательное -- это дискурс Друго- го", это "то место, исходя из которого ему (субъекту. -- И. И.) и может быть задан вопрос о его существовании" (206, с. 549). И хотя у Лакана часто наблюдается характерный сдвиг понятий, которыми он оперирует, вследствие чего результирующий смысл его аргументации приобретает мерцательное свойство логической непрозрачности, дискурсивность этого Другого как основопола- гающий ее признак остается вне сомнения. Эту доминирующую характеристику Другого впоследствии активно разрабатывал Дер- рида, в частности, в своей работе "Психея: Изобретение другого" (1987) (118). Психические инстанции: Воображаемое, Символическое, Реальное Специфика лакановского понимания языкового сознания прежде всего состоит в том, что она вытекает из его представле- ния о структуре человеческой психики как сфере сложного и противоречивого взаимодействия трех составляющих: Воображае- мого, Символического и Реального. Эти "инстанции", "порядки" или "регистры" первоначально трактовались Лаканом как про- цесс лингвистического становления ребенка и лишь впоследствии были им переосмыслены как "перспективы" или "планы", как основные "изменения", в которых человек существует независимо от своего возраста. В самом общем плане Воображаемое -- это тот комплекс иллюзорных представлений, который человек созда- ет сам о себе и который играет важную роль его психической защиты, или, вернее, самозащиты. Символическое, -- сфера соци- альных и культурных норм и представлений, которые индивид 68 ГЛАВА II усваивает в основном бессознательно, чтобы иметь возможность нормально существовать в данном ему обществе. Наконец, Ре- альное -- самая проблематичная категория Лакана -- это та сфера биологически порождаемых и психически сублимируемых потребностей и импульсов, которые не даны сознанию индивида в сколь-либо доступной для него рационализированной форме. Это всего лишь схема в ее первом приближении, поскольку каждая из этих инстанций рассматривается Лаканом в двух ас- пектах: во-первых, как уже говорилось, как одна из ступеней развития самосознания ребенка; и во-вторых, как специфическая сфера функционирования психики взрослого человека. В резуль- тате Лакану не всегда удается избежать противоречия между фактом обоснования этих инстанций из специфики детской психи- ки и их применением в качестве всеобщих объяснительных прин- ципов поведенческих установок человека как такового. Собствен- но лакановская версия взаимоотношений этих трех инстанций бьхла подробно проанализирована Энтони Уилденом (290), Мал- колмом Бауи (70) и Гари Хандверком (172), самую же убедив тельную при всей ее краткости характеристику в отечественной литературе дал, на мой взгляд, Г. К. Косиков (9, с. 588-591). Однако мне хотелось бы здесь еще раз подчеркнуть одно немаловажное обстоятельство: в данном случае (т. е. с точки зре- ния общей перспективы эволюции постструктурализма, а не с точки зрения анализа истинной позиции Лакана, работы которого лишь недавно стали полностью доступны для читателя) не столь существенно, каков был первоначальный смысл (или, вернее, смыслы), который французский ученый придавал понятиям "воображаемое", "символическое" и "реальное" в том или ином контексте своих рассуждений (а то, что они у него носили неод- нозначный, вибрирующий характер и могли весьма заметно ме- няться от работы к работе, отмечают практически все исследова- тели его творчества). Более важным является тот факт, что суще- ствует более или менее единый консенсус о лингвосоциальной детерминированности этих инстанций, установившийся среди со- временных ученых постструктуралистской ориентации. Воображаемое -- сознание на до-эдиповой стадии Если обратиться к лаканов- скому представлению о характере языкового становления субъекта. то "порядок Воображаемого" характеризует до - эдиповскую стадию развития сознания. Здесь "Я" жаждет слиться с тем, кто 69 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ воспринимается как Другой. При этом ребенок путает других со своим собственным зеркальным отражением. "Я", основанное на подобной путанице, на данном этапе своего становления естест- венно не может быть целостной личностью, по самому характеру своей природы оно испытывает глубинную разорванность -- весьма характерная черта представления Лакана о человеческой психике вообще, внутреннюю связь которого с экзистенциалист- скими идеями впоследствии отмечали многие исследователи. Ла- кан подчеркивает, что первое желание ребенка -- слиться с ма- терью -- и знаменует собой стремление быть тем, что желает сама мать. Как пишет Косиков, Воображаемое -- "это тот образ самого себя, которым располагает каждый индивид, его личная самотождественность, его "Я" (Moi). Формирование "воображаемого" происходит у ребенка в возрасте от 6 до 18 месяцев -- на стадии, которую Лакан назвал "стадией зеркала": именно в этот период ребенок, ранее воспринимавший собствен- ное отражение как другое живое существо... начинает отождеств- лять себя с ним..." (9, с. 589). Символическое -- стадия Другого Если в "порядке Вообра- жаемого" отношения ребенка с матерью характеризуются слитно- стью, дуальностью и непосредст- венностью, то когда он вступает в царство Символического, там он обретает в виде отца с его именем и запретами тот "третий терм" первичных, базовых чело- веческих взаимоотношений, того Другого, который знаменует для него встречу с культурой как социальным, языковым институтом человеческого существования. По мнению Сарупа, "в Символиче- ском больше не существует однозначно-прямолинейного отноше- ния между вещами и тем, как они именуются, -- символ апелли- рует к открытой, лишенной замкнутости и конечности системе смысла. Символический процесс означивания носит социальный, а не нарциссический характер. Именно эдипов комплекс и отмечает вхождение ребенка в мир символического. Законы языка и обще- ства начинают укореняться внутри ребенка по мере того, как он принимает отцовское имя и отцовское "нет" (261, с. 30). Здесь важно еще раз подчеркнуть, что эта "стадия вообра- жаемого" с ее "зеркальным Я" формируется, по Лакану, на доя- зыковом уровне, до того, как "чистый субъект" встретится с це- лостностью человеческого мира опосредованного знания и опыта. При этом, как неоднократно отмечалось, этот мир выступает как мир означающих. В то же время это "воображаемое Я", 70 ГЛАВА II "идеал-Я" или "фиктивное эго" детского сознания никогда не исчезает совсем, оставаясь с человеком на протяжении всей его жизни. Зеркальная стадия Лакановская "зеркальная стадия" впервые была им пред- ложена в 1936 г. и наиболее подробно им разработана в ста- тье 1949 года "Зеркальная стадия как форматор функции "Я" (206, с. 93-100). Позднее он неоднократно возвращался к этой проблеме, уточняя это понятие в своих семинарах 1954-1955 гг. (Семинар II) и в семинарах 1960-1961 гг. (О переносе). Не углубляясь в саму историю возникновения терминов французского ученого, отметим, что в принципе зеркальная ста- дия Лакана (и по времени своего появления, и по многим своим содержательным характеристикам) явно связана с теорией "зеркального "Я" (looking glass self theory), как она была сис- тематизирована социологом и социальным психологом Дж. Мидом в его известной работе "Разум, Я и общество" (1934) (235), и фактически представляет ее фрейдистски редуци- рованный вариант. Дело не в заимствовании, а в содержательном параллелизме хода мышления и общих фрейдистских корнях, bo- лее всего их сближает определение "Я" через "Другого", пони- мание социального как символического и одновременно ограни- ченность этого социального пределами сознания. Совпадения ме- жду концепциями наблюдается даже на уровне процесса форми- рования "Я" как ряда "стадий". Общим было и стремление дать социальную интерпретацию, дебиологизировав фрейдовскую структуру личности (более непосредственно проявившееся у Мида и более "сдвинутое" в сферу "языка" у Лакана). В определенном смысле, если попытаться придать учению Лакана в общем-то чуждый ему дух систематичности, "зеркальная стадия" уже есть начало перехода от Воображае- мого к Символическому. С точки зрения Сьюзан С. Фридман, "восприятие себя в зеркале как унитарного целого выводит ре- бенка (мужского пола) из пред-эдиповского Воображаемого в линеарный процесс трансформации, проходящий через эдиповскую стадию в Символический порядок отца. Развитие эго из ложного или фиктивного imago в зеркальной стадии означает для Лакана, что это Я формируется в условиях фундаментального отчужде- ния" (156, с. 168). По этому поводу одна из наиболее последовательных и вер- ных учеников Лакана Мод Маннони замечает: "Давайте вспом- 71 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ ним, что в то время, когда впервые устанавливается структура (сознания. -- И. И.), она связывается Лаканом с "зеркальной стадией"... Именно здесь может быть понято то, что распределя- ется между Воображаемым и Символическим. Именно в этот момент, по Лакану, у эго в инстанции Воображаемого выявляется Я, и ученый исследует отношения, поддерживаемые этим Я с его образом, находящимся вне его. То, что принадлежит эго, является идентификациями Воображаемого. Я конституирует себя по от- ношению к истине Символического порядка; и Лакан показывает, как зеркальная идентификация (отсутствующая при психозе) фак- тически происходит только в том случае, если слово (une parole) уже предложило субъекту возможность узнать свой образ" (т. е. отождествить свое отражение в зеркале с самим собой, пользуясь "словесной", "речевой" подсказкой родителей. -- И. И.) (233, с. 33-34). Реальное -- то, что "сопротивляется символизации" Наконец, последняя инстан- ция, Реальное, -- самая пробле- матичная категория Лакана, так как она, с точки зрения француз- ского психоаналитика, находится за пределами языка. Иными сло- вами, Реальное не может быть испытано, т. е. непосредственно дано в опыте, поскольку под опытом Лакан понимал только язы- ковое опосредование, в результате чего Реальное для него "абсолютно сопротивляется символизации". Косиков, воспроизво- дя аргументацию ученого, исходившего в своих попытках рекон- струировать параметры душевной жизни индивида прежде всего из своих наблюдений о младенческой психологии и, следователь- но, с позиции ребенка, отмечает: "По Лакану, "мир" для ребенка в первую очередь отождествляется с телом Матери и персонифи- цируется в нем, а потому выделение из этого мира (отделение от материнского тела), образование субъективного "Я", противопос- тавляемого объективируемому "не-Я", оказывается своего рода нарушением исходного равновесия и тем самым -- источником психической "драмы" индивида, который, ощущая свою отторгну- тость от мира, стремится вновь слиться с ним (как бы вернуться в защищенное материнское лоно). Таким образом, первичной движущей силой человеческой психики оказывается нехватка (la manque-a-etre), "зазор", который индивид стремится заполнить. Это стремление Лакан обозначил термином потребность (le besoin). Сфера недифференцированной "потребности", настоя- 72 ГЛАВА II тельно нуждающейся в удовлетворении, но никогда не могущей быть удовлетворенной до конца, и есть реальное (выделено авто- ром. -- И. И.) (9, с. 589). Теоретическая непроясненность понятия Реального у Ла- кана, невнятность его определения, отмечаемая всеми его иссле- дователями, и вообще несомненное нежелание ученого особенно распространяться на эту тему не могли не породить многочислен- ные и зачастую весьма полярные по отношению друг к другу интерпретации этого термина, тем более что сам Лакан, как со- вершенно верно отметил Косиков, выводит "реальное" за преде- лы научного исследования" (9, с. 589). Однако такое положение вещей не могло удовлетворить тех теоретиков, которые стремились последовательно применять его идеи к сфере литературы. Как только "Царство Реального" на- чинало рассматриваться не в чисто биологическом плане, т. е. не только в узких рамках лакановской схемы поэтапного становления человеческого сознания, а переносилось на проблематику литера- туры и, неизбежно, ее взаимоотношения с действительностью (иными словами, лакановское Реальное начинало переосмысли- ваться как социальное реальное, т. е. как реальность), это сразу порождало массу теоретических трудностей. Особое мнение Джеймсона:"Реальное -- просто история" Правда, далеко не все кри- тики с готовностью восприняли на веру утверждения Лакана о принципиальной неопределенно- сти данного термина; например, Ф. Джеймсон считает, что не так уж и трудно понять, что имел в виду французский ученый под этим таинственным реальным: по его мнению, это "просто сама история" (188, с. 391). Справед- ливости ради следует отметить, что подобная интерпретация лака- новского Реального вытекает скорее из собственного понимания реального самим Джеймсом: "История -- это не текст, не пове- ствование, господствующее или какое другое, но... как отсутст- вующая причина она недоступна нам, кроме как в форме текста... и наш подход к ней и самому Реальному по необходимости про- ходит через ее предварительную текстуализацию, ее нарративиза- цию в политическом бессознательном" (там же, с. 395). Тем не менее сам факт, что Реальное Лакана подверглось такому истол- кованию, весьма примечателен и как раз свидетельствует об об- щей тенденции, нежели об отдельном случае. 73 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ Трактовка Морриса: "Реальное -- водораздел между языком и миром вещей" Суммируя различные интер- претации лакановского Реально- го, У. Моррис, в частности, от- мечает: "Реальное определяется проблематикой отношений между Символическим и Воображае- мым, т. е. Реальное -- это во- дораздел между Языком как системой различий и эмпирическим миром образов вещей. Реаль- ное, конечно, не описывает атомистическую связь между отдель- ными означающими и означаемыми, между именами и отдельны- ми предметами. Это не наивная теория реализма как картины действительности. Реальное лучше всего осмысляется как то, что Витгенштейн называл положениями вещей, как аранжировки образов вещей, которые определяют горизонт нашего знакового окружения. Эта состояния в основном бессознательны, они даны, подобно тем культурным мифам, которые Леви-Стросс реконструирует на ос- нове ритуалов поведения, тем мифам, которые неосознанно для нас проникают в наше сознание. Или они подобны тем операци- онным дискурсивным системам, которые мы называем знанием, иногда даже Истиной -- тому, что Мишель Фуко дал имя эпи- стем. Реальное опосредует наш опыт, устанавливает порядок и осмысленность среди людей в их человеческом мире. Возможно, мы должны понимать это проблематическое Реальное в духе сартровской ситуации или в хайдеггеровском смысле историче- ского бытия -- здесь, или, наконец, как это было сформулирова- но Эдвардом Сеидом в его "Ориентализме". Лакан утверждает, что Язык как Символический Порядок имеет только асимптома- тическое отношение к материальной реальности; совершенно вер- но, но он не может освободиться от этой основы" (243, с. 123). Фактически Моррис наметил здесь все те основные направ- ления в трактовке Реального, которые оно получило на поздней стадии эволюции постструктурализма, начиная со второй полови- ны 70-х годов, и нельзя не заметить, что при подобной постанов- ке вопроса такое истолкование Реального приводило к его теоре- тическому вторжению в сферу действия Символического, в ре- зультате чего происходила неизбежная деконструкция всей систе- мы Лакана, если не полное ее обессмысливание. Можно сказать, что отношение к проблеме лакановского Реального, пожалуй, существеннее всего выявляет водораздел между теми его последо- вателями, кто стремится теоретически уничтожить референт, и 74 ГЛАВА II теми. для кого подобная постановка вопроса кажется неприемле- мой. Развитие учения Лакана Парижской школой фрейдизма Как явствует из выше изло- женного, лакановская трактовка психического аппарата человека как трех инстанций в основном сводилась, при всех своих социо- культурных импликациях и лите- ратурных экскурсах, к проблематике психоанализа. Именно эта сторона учения Лакана и была развита в работах его учеников и последователей по Парижской школе фрейдизма Сержа Леклера (212) и Мод Маннони (233). В качестве примера более или ме- нее буквального переноса собственно лакановских представлений на сферу художественной литературы можно привести исследова- ние Даниэла Ганна "Психоанализ и литература: Исследование границы между литературным и психоаналитическим" (168). В частности, он пишет: "Рискуя все сильно упростить, можно ска- зать, что там, где Символическое в дефиците, там Реальное, главным местом пребывания которого является тело, призывает Воображаемое (третий терм в трехсоставной реальности), чтобы восполнить этот дефицит. "Я" является решающей инстанцией Символического Порядка, как предполагал Лакан с того времени, когда он разработал свою теперь известную теорию "зеркальной стадии" (1949). Функция "Я" неизбежно связана с потребно- стью движения за пределы фрагментированного тела чисто ин- фантильных ощущений через "ликующее освоение своего зер- кального облика" к обобщенному рефлексивному видению (206, с. 94). "Я", которое возникает из напряженно опасного отноше- ния к отчуждающей идентификации со своим обобщенным обра- зом (или идеал-эго), воспринимается как отражение в зеркале. Это "Я" обеспечивает (допускает) идентификацию с тем образом или лицом, которым субъект в данном контексте способен обла- дать на более поздней стадии своей эволюции. Для невротиче- ского или истерического ребенка подобная идентификация часто достигается неадекватно. Для ребенка, страдающего аутизмом или психозом, она полностью блокируется (в терминах Лакана -- "заранее исключена"). Если это происходит, то ребенок неспосо- бен стать телом даже на фундаментальном уровне. В результате он страдает внутри тела или через него, поскольку тело, в той мере, в какой человек его знает, может быть равнозначным обра- зу этого тела. Однако насколько реальным оно бы ни было, тело неизбежно будет реализовано изнутри как нечто внешнее и иное 75 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ по отношению к самому себе. Символическое с его аватарой "Я" и является этим необходимым другим, как утверждает Лакан, когда говорит, что "фактом является то, что у нас нет никакого средства постичь реальность -- на всех уровнях, а не только на уровне познания -- иначе как через посредническую роль Сим- волического (206,с. 122)" (168,с. 78-79). Однако при том, что существует немало ученых, заявляющих о своей верности духу Лакана и пытающихся напрямую спроеци- ровать его психоаналитические концепции на литературу и без всякой корректировки применять для анализа художественных произведений аналитический инструментарий, предназначенный для исследования человеческой психики и лечебных целей, таких правоверных лаканистов типа Д. Ганна все-таки относительно мало. Тому есть несколько причин. Во-первых, сам Лакан в своих хотя и немногочисленных, но весьма показательных литературо- ведческих анализах проявил себя достаточно гибким практиком своей теории, продемонстрировав незаурядное мастерство небук- вального понимания и толкования предлагаемого им понятийного аппарата. Во-вторых, лакановские концепции Реального, Вооб- ражаемого и Символического в общественном сознании с самого начала налагались на сетку представлений об этих понятиях, фор- мировавшихся широким спектром разнообразных гуманитарных наук, и хотя они выступали в качестве обобщающего объясни- тельного принципа, тем не менее они сразу получили четко обо- значившуюся расширенную интерпретацию. Дуглас Келнер пишет: "В работах Лакана такие лингвистические категории, как симво- лическое, воображаемое и субъект, слались вместе с фрейдист- скими концепциями во впечатляющий и влиятельный синтез лин- гвистики и психоанализа. В свою очередь, лакановское прочтение Фрейда было подхвачено лингвистами и литературоведами, куль- турологами и социологами" (195, с. 125). Символическое в контексте философской традиции Например, Уэсли Моррис рассматривает сам факт появле- ния лакановского понятия Сим- волического как проявление од- ной из граней широкого теорети- ческого контекста европейской философской традиции: "Лакановская концепция Символического многим обязана тради- ции, широко распространенной в европейской философии; напри- мер, это стадия экзистенциалистской заброшенности, описанной 76 ГЛАВА II Хайдеггером и Сартром; она также напоминает гегелевскую фазу несчастного сознания, и, следовательно, она характеризует реф- лексирующее эго и его желание невозможного Идеала. Символи- ческое Лакана воплощает и сартровское ощущение утраты эго, и то измерение социальной принадлежности, которое дают мифиче- ские глубинные структуры Леви-Стросса. Наконец, оно описыва- ет фундаментальную драму фрейдистского вытеснения, представ- ляющую для Делеза и Гваттари сцену политического угнетения" (243, с. 120-121). Заключая этот обзор лакановских психических инстанций, необходимо сразу сказать, что заранее обречены на неудачу все попытки представить структуру человеческой психики, предло- женную французским ученым, как стройную систему с четкими, исчерпывающими определениями. Все его дефиниции крайне те- кучи и изменчивы, они обладают поразительным свойством до неузнаваемости преображаться, как с течением времени, так и в зависимости от контекста своего упоминания и применения. Не говоря уже, разумеется, о той радикальной трансформации, кото- рую они претерпевают у исследователей, работающих в сфере иных, не медико-психоаналитических научных дисциплин, где масштабы интерпретаторского своеволия гораздо кардинальнее, чтобы не сказать большего, и уж во всяком случае разнообраз- нее, если не просто фантастичнее. Непосредственным откликом на эту концепцию психического аппарата человека Лакана, можно сказать, его своеобразньхм продолжением являются теории Делеза Гваттари и Кристевой. По-разному интерпретируя и оценивая эти инстанции -- прежде всего превращая их из ступеней становления человека в особые культурно-психические состояния, а иногда и просто гипостазируя их в надличные сущности (особенно это заметно у Кристевой в постулированной ей борьбе двух начал: семиотического и симво- лического), все они в качестве основы своих дальнейших спеку- ляций брали схему Лакана. Концепция человека - "индивид" или "дивид"? Однако самым главным в наследии французского ученого можно считать два положения: это критика лингвистической тео- рии знака и концепция децентри- рованного субъекта. Именно по- следняя стала тем побудительным стимулом, который сначала еще в рамках структурализма, а затем уже и постструктурализма пре- вратился в одну из наиболее влиятельных моделей представления 77 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ о человеке не как об "индивиде", т. е. о целостном, нераздели- мом субъекте, а как о "дивиде" -- фрагментированном, разо- рванном, смятенном, лишенном целостности человеке Новейшего времени. Естественно, Лакан не был здесь первым, но в сфере психоанализа его формула стала той рабочей гипотезой, которая активно содействовала развитию западной мысли в этом направ- лении. В современном представлении человек перестал восприни- маться как нечто тождественное самому себе, своему сознанию, само понятие личности оказалось под вопросом, социологи и пси- хологи (и это стало общим местом) предпочитают оперировать понятиями "персональной" и "социальной идентичности", с кар- динальным и неизбежным несовпадением социальных, "персональных" и биологических функций и ролевых стереотипов поведения человека. И не последнюю роль в формировании этого представления сыграл Лакан. Переосмысление лакановских инстанции в английском постструктурализме Наиболее кардинально ла- кановские инстанции были пере- работаны в трудах английских постструктуралистов в конце 70-х -- первой половине 80-х годов, когда произошла переори- ентация научных интересов с Л. Альтюссера и П. Машера на М. Фуко, связанная в основном с именами К. Белей, К. МакКейба, Т. Иглтона и Э. Истхоупа. Именно на этот пери- од приходится и окончательное переосмысление лакановской схе- мы психических инстанций как различных форм дискурсивного субъекта, зафиксированное четче всего у МакКейба и Истхоупа. "Я лгу" -- не парадокс Восходящее к Р. Якобсону разграничение между "актом высказывания" и "высказыва- нием-результатом" (в последнее время под влиянием теории ре- чевых актов переводимые соответственно как "речевой акт" и "сообщаемое событие") в свое время привлекло Лакана, заме- тившего, что рассматриваемое в философии как абсурдный пара- докс известное высказывание "Я лгу" с лингвопсихологической точки зрения таковым не является: "Я лгу", несмотря на свою парадоксальность, совершенно правомочно... поскольку "Я" акта высказывания не является тем же самым, что "Я" высказыва- ния-результата" (207, с.139). 78 ГЛАВА II Практически ту же аргументацию приводит и Р. Барт: "В процессе коммуникации "Я" демонстрирует свою неоднородность. Например, когда я использую "Я", то тем самым я ссылаюсь на самого себя, поскольку утверждаю: здесь имеет место акт, кото- рый всегда происходит заново, даже если он повторяется, акт, смысл которого всегда иной. Однако доходя до своего адресата, этот знак воспринимается моим собеседником как стабильный знак, как порождение полного кода, содержание которого рекур- рентно. Иными словами, "Я" того, кто пишет "Я", -- это не то же самое "Я", что прочитывается тобою. Эта фундаментальная диссиметрия языка, лингвистически объясняемая Есперсеном и затем Якобсоном в терминах "шифтера" или частичного совпаде- ния сообщения и кода, кажется в конце концов вызвала озабо- ченность и у литературы, показав ей, что интерсубъективность, или, скорей, интерлокуция, не может быть достигнута одним же- ланием, а только глубоким, терпеливым и часто всего лишь кос- венным погружением в лабиринты смыслам (58, с. 163). Расщепление субъекта по инстанциям О различии этих двух "Я" неоднократно писали Ю. Крис- тева, Цв. Тодоров и многие другие постструктуралисты, од- нако именно МакКейб попытался напрямую связать их с лака- новскими инстанциями (230, с. 34-35). В результате каждой отдельной сфере стал приписываться свой субъект: Реальному -- говорящий субъект, Воображаемому -- субъект высказывания. Символическому -- субъект акта высказывания. Таким образом, языковый субъект для того, чтобы быть реализованным, неиз- бежно должен быть расщепленным, фрагментированным на свои различные ипостаси. Как пишет МакКейб, в "царстве Вообра- жаемого" язык понимается "в терминах практически однознач- ного отношения между словом и смыслом" (230, с. 65), в то время как в "царстве Символического" язык истолковывается в терминах синтагматических и парадигматических цепей, посредст- вом которых означающее делает возможным сам смысл, т. е. на- деляет слова и фразы соответствующими значениями. В результа- те, подчеркивает исследователь, "мы как говорящие субъекты постоянно колеблемся между Символическим и Воображаемым, постоянно воображая, что наделяем употребляемые нами слова неким полнозначным смыслом, и постоянно удивляемся, обнару- живая, что они определяются отношениями, находящимися вне нашего контроля" (там же). Аналогичного мнения придерживает- 79 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ ся и Стивен Хит, утверждая, что "Воображаемое ... является той последовательностью образов, которая воссоздается субъектом, чтобы заполнить лакуну; Символическое же состоит из провалов, разрывов и их последствий, что "порождает" субъекта в этой расщепленности" (178, с. 55). Таким образом, постулируется, что индивид может стать говорящим субъектом только при условии вхождения в дискурс, но это он способен лишь в расщепленном состоянии между двумя позициями (строго говоря, между пози- цией фиксированности и процессом, следствием которого является эта фиксированность). Разумеется, личность, сконструированная подобным образом, не может претендовать на истинность, на тождественность поро- дившему ее сознанию, она неизбежно двоится, рассыпаясь на фрагменты, разрываясь между антагонистическими сферами Ре- ального, Воображаемого и Символического. Истхоуп откровенно в этом признается: "Даже когда я говорю о себе... я могу делать это, только фигурируя в качестве характера, воспроизведенного в связности моего собственного дискурса и посредством этой связ- ности. Однако это ложно узнанная идентичность, поскольку я могу только идентифицировать себя там, откуда я говорю, еще в процессе дискурса, как субъект акта высказывания" (130, с. 137). Подытоживая разработку концепции субъекта теоретиками английского постструктурализма, Истхоуп делает три вывода Во-первых, субъект "не существует вне и до дискурса, но кон- ституируется как результат внутри дискурса посредством специ- фической операции наложения швов или сшивания Воображае- мого и Символического" (там же, с. 42). Во-вторых, поскольку не может быть означаемого без означающего, то из этого делает- ся заключение, что субъект не может обладать "воображаемой когерентностью", т. е. логической цельностью и связностью, не- расщепленностью своей личности без той операции, которую осу- ществляет означающее в сфере Символического, чтобы воссоздать искомую связь. И, наконец, в-третьих, уже касательно теории литературы: такой "текстуальный институт, как классический реа- лизм", по своей природе направлен на дезавуирование означаю- щего, создавая таким образом для читателя "позицию воображае- мой когерентности при помощи различных стратегий, посредством которых происходит дискредитация означающего" (там же). 80 ГЛАВА II Языковое сознание в постструктуралистской интерпретации Последнее заслуживает осо- бого внимания. Языковое созна- ние в современной постструкту- ралистской интерпретации пони- мается как принципиально неста- бильное, динамически подвижное образование, способное существенно видоизменяться в зависимо- сти от того языкового материала, с которым оно сталкивается и который в той или иной мере, но обязательно при этом принимает участие в его конституировании. Иными словами, каждый текст (при общей текстуализации мира текстом может быть и новая жизненная ситуация, прочитывая которую, индивид может счесть для себя необходимым сменить форму ролевого поведения, чтобы вписаться в другие условия -- нормы существования) предлагает воспринимающему сознанию определенную речевую позицию, тем или иным образом конституирующую его воображаемую связ- ность и целостность. Именно из этого исходил Истхоуп, предлагая свое объясне- ние отличия модернистского романа от реалистического: "Роман по мере того, как он выстраивает нечто связно воспроизведенное -- характер, рассказ или "то, что происходит", -- обеспечивает позицию для говорящего субъекта (теперь уже читателя) как субъекта высказывания; по мере того, как он участвует в процес- се конструирования -- через язык, стилистические эффекты с целью создать ощущение характера, через повествование, -- он порождает читателя как субъекта акта высказывания. Решающим является тот факт, что в классическом реалистическом романе, где высказывание выдвигается на первый план за счет акта высказы- вания, читателю предлагается позиция субъекта высказывания, в то время как позиция субъекта акта высказывания отвергается. Модернистский же текст, нацеленный на демонстрацию процесса своего собственного акта высказывания, разрушает стабильность читателя как субъекта высказывания-результата" (130, с. 137). Нельзя утверждать, что Лакан предложил целостную про- грамму теоретической аннигиляции понятия субъекта -- в этом отношении, как мы видели, он был лишь одним из первых, кто пошел по этому пути, -- более молодые поколения постструкту- ралистов были гораздо решительнее в этом вопросе. Специфика позиции Лакана заключается в том, что он выступил еще на фоне экзистенциалистской парадигмы мышления с ее постулатами нравственного выбора и индивидуальной ответственности челове- ка, парадигмы, которая в своей основе оставалась в рамках 81 ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ (следуя французской культурной традиции) картезианского пред- ставления о субъекте и его "Я" (например, "психоаналитический экзистенциализм" Сартра). Эта традиция рассматривала индиви- да как рационально и сознательно действующее лицо, как автора своих поступков, способного понять причину своего действия. Таким образом, она была твердо укоренена в философии авто- номности существования индивида и рациональности выбора. Дебиологизация фрейдизма Для Лакана же собственно не существует грани между "Я" и обществом, поскольку, с его точки зрения, люди становятся социальными существами лишь с усвоением языка, так как имен- но язык якобы и конституирует нас как субъектов. В отличие от Фрейда, хотя и исходя из него, Лакан пытался дебиологизиро- вать человеческое сознание, утверждая, что биология всегда ин- терпретируется субъектом, будучи преломленной через язык, по- этому для французского ученого не существует тела до и прежде языка. В этом отношении он четко демонстрирует свою исходную панъязыковую установку, характерную для структурализма и постструктурализма. Как пишет по этому поводу Саруп, "можно было бы сказать, что, сместив все определения с биоло- го-анатомического уровня на символический, он (Лакан. -- И. И.) показал, как культура накладывает свой смысл на анато- мию" (261, с. 8). Несомненно, что Лакан в известной степени дебиологизиро- вал учение Фрейда, переведя его в символический план, который он рассматривал как проявление культуры; однако, на мой взгляд, не следует и преувеличивать значение и кардинальность этой тенденции, здесь он развивался в русле широкого неофрей- дистского течения, был одним из самых ярких его представителей, и пусть в ослабленной форме, но все равно за пределы общей пансексуальной направленности современной западной мысли он не вышел, а как раз наоборот, в значительной степени способст- вовал своим авторитетом укреплению и распространению этой столь влиятельной тенденции. И дело не в том, что он резко отрицательно относился не только к бихевиористским психологам, к которым он относил также и И. Павлова и Б. Ф. Скиннера и американских эгопси- хологов Э. Фромма и К. Хорни, а в том, что он критиковал, особенно двух последних, за непонимание истинного смысла Фрейда, за то, что они якобы разбавили и смягчили его идеи о 82 ГЛАВА II бессознательном и детской сексуальности. Лакан всегда был и оставался верным сторонником фрейдизма, использовал его кон- цепции и терминологию, хотя, разумеется, и кардинально их пере- осмысливая. Как это, впрочем, делают и все современные неоф- рейдисты, стремящиеся уйти от жесткого детерминизма позитиви- стского пафоса Фрейда, характерного для познавательной пара- дигмы начала XX в. И главное отличие Лакана от Фрейда со- стоит в том, что он его переосмыслил с позиций лингвистического подхода ко всем явлениям культуры, с той позиции лингвистиче- ского мышления, которая и составляет самую характерную черту социальных (и прежде всего гуманитарных) наук второй полови- ны XX в., придавшую специфический оттенок современному за- падному сознанию. И панъязыковость позиции Лакана, разумеется, резко отли- чает его от Фрейда. Здесь Саруп несомненно прав, когда пишет: "Его теория языка такова, что он не смог бы возвратиться к Фрейду: тексты не могут иметь недвусмысленного, изначально девственного смысла. С его точки зрения, аналисты должны не- посредственно обращаться к бессознательному, и это означает, что они должны быть практиками языка бессознательного _ языка поэзии, каламбура, внутренних рифм. В игре слов причин- ные связи распадаются и изобилуют ассоциации" (261, с. 9). Последние заявления Сарупа к