сом: ведь если не принять эту должность - значит отказаться от такой экспедиции вообще. Но разве можно отказаться от поездки на Памир? Не уловив растерянности, Горбунов продолжал: - Если вы принимаете предложение, то сегодня же свяжитесь с Юдиным и выезжайте в Москву для переговоров. Мы разыскивали вас целую неделю. - Завтра буду, Николай Петрович. В 12 часов следующего дня встреча с Горбуновым в Москве. Высокий человек в очках с грустными глазами пригласил в кабинет и тихо сказал, улыбаясь: - Здравствуйте, Павел Николаевич, я вас узнал, проходите, пожалуйста, располагайтесь удобно, работать придется очень много. В кабинете, увешанном фотографиями и картами Памира, Горбунов, без всяких предисловий, как будто прервал разговор полчаса назад, предложил тут же начать составление плана организации экспедиции. Он говорил так спокойно, так располагал к себе, был так уверен в успехе работы, в правоте задуманного, что, кажется, мог превратить в оптимиста любого скептика. Позже пришел геолог Д. И. Щербаков, и обсуждение пошло совсем споро. Наметил группы экспедиции: гляциологическую, геологическую, топографическую и другие. Начальник Таджикской комплексной экспедиции (ТКЭ) - Н. П. Горбунов. Цель экспедиции - выявление и изучение всех основных ресурсов производительных сил Таджикистана для составления плана второй пятилетки. - Ваша ближайшая задача, Павел Николаевич, - организовать снабжение групп экспедиции всем необходимым. В тот день в квартиру Горбунова приходило с десяток человек, он всем представлял своего нового помощника и добавлял, что по всем организационным и хозяйственным вопросам теперь обращаться к нему. Заседание продолжалось до семи вечера. А на следующий день были уже более конкретно намечены секторы и отряды и соответственно запланированы в их состав лучшие научные работники. Бльшая часть дел, связанных с подготовкой, оказалась сконцентрированной в Ленинграде. Поэтому Павел Николаевич пробыл в Москве всего несколько дней, однако успел сдать очерк "Памир" в "Правду". Договорился с издательством ЛОКАФ, что будет собирать материал по истории гражданской войны на Памире. Горбунов считал это дело нужным. Как делаются чудеса Вернувшись в Ленинград, Павел Николаевич вплотную занялся экспедицией, в первую очередь привлечением ученых - будущих участников. С каждым отдельным разговор, выяснение потребностей, возможностей у Щербакова, у Наливкина, в Горном институте, уточнение планов по секторам, в Гидрологическом институте, в Тресте русских самоцветов и т. д. Он так хорошо - слаженно, оперативно, точно - работал, что уже 26 ноября состоялось зачисление его в штат экспедиции на должность ученого секретаря. А всего несколько дней спустя в Ленинграде, по случаю организации ТКЭ, собрались на встречу академики и доктора наук, Специалисты и члены правительства. ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 1.12.1931 В "Европейской" гостинице, в большом 11-м номере - Н.П. Горбунов, Н. И. Вавилов, А. Е. Ферсман, Н. М. Губкин, Д. И. Щербаков и многие другие... Меня, как именинника, посадили между Щербаковым и Ферсманом. И вот в разговоре Ферсман предложил мне вскорости ехать с ним за Полярный круг - в Мончетундру. - Я знаю, Павел Николаевич, что вы заняты большим и нужным делом - организацией Таджикской комплексной экспедиции. Я поддерживаю выбор Николая Петровича Горбунова и желаю вам успешно справиться с этой главной задачей, поставленной всем нам правительством и Академией наук. Но я предлагаю вам, сделав небольшой перерыв, съездить со мной за Полярный круг. Экспедиция у меня на этот раз комплектуется маленькая, но дело будет большое... Будем выходить за пределы Хибин. Поедем в Мончу... Полярная природа вас поразит - она необычна, своеобразна и рельефом, и растительным и животным миром. Вам будет что описывать. Он помолчал секунду, улыбнулся и добавил: - Выезжать надо через неделю. Как? Согласны? Под нашим знаменем, помните? "Вперед за камнем!" А? - Я рад, но можно ли оторваться от работы - той, организационной, по Памирской экспедиции? Ферсман, как волшебник, все знал наперед. Потому он у Горбунова заранее исхлопотал Лукницкого на короткий срок. И все-таки Павел Николаевич не верил. В дневнике у него записано: "Я не думал, что Александр Евгеньевич всерьез приглашает меня, но вскоре о моей поездке стали напоминать мне Щербаков и Соседко. Выезд назначили на 13 - 14-е, Ферсман уехал на горную станцию Академии наук в Хибины 7-го и ждет там". Началась беготня с Соседко и без него по городу в поисках валенок, тулупов, свитеров, рукавиц, теплых шапок и шарфов. Несмотря на все бумажки, поиски безуспешны - Ленснаб не желал давать, ибо у Академии наук "нет фондов". После многих нажимов и многой беготни с кучей формальностей они добыли 4 пары валенок, 2 свитера, 3 шарфа и 3 теплые шапки. Телеграмма от Ферсмана, чтоб 15-го они были в Хибинах. Билеты не удалось достать в один поезд для всех. Пришлось Павлу Николаевичу ехать одному, скорым. Продуктов и прочего не взял - надеялся на горную станцию в Хибинах. Не было также рукавиц и тулупа. Ехал в жидколягой шубе. Но зато с книгой Ферсмана и материалами о ней. Государственное издательство юношеской и детской литературы МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ Ленинградское отделение 13 декабря 1931 г. УДОСТОВЕРЕНИЕ Дано сие члену ВССП и ЛОКАФ тов. ЛУКНИЦКОМУ Павлу Николаевичу в том, что он направляется через Хибиногорск за Полярный круг для собирания литературного материала и прикрепления к Полярной экспедиции академика А. Е. Ферсмана. Просьба оказывать т. Лукницкому всемерное содействие в выполнении возложенного на него поручения. Зав. изд-вом Гисин Отв. секретарь Телешов Круглая Печать ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 14.12.1931, Поезд Ленинград - Апатиты ...Читаю Ферсмана "Промышленный центр за Полярным кругом". В эту ночь много интересного предстояло узнать Павлу Николаевичу. Например, подробности того, как в 1920 году научная комиссия во главе с президентом Российской Академии наук А. П. Карпинским, А. Е. Ферсманом, только что ставшим академиком, и представителем Геологического комитета И. П. Герасимовым специальным поездом добралась до станции Имандра. Дальше поезд не двинулся - то ли потому, что сломался паровоз, то ли шпалы прогнили. В общем, чинили часа полтора... Из всех трех вагончиков этого "научного" поезда вышли люди поразмяться. И они увидели в сумраке чернеющий гребень горы Манетпахи. Геологи, находившиеся в составе комиссии, поднялись на склон и отбили несколько кусков породы. И были поражены. И не только геологи. Никто никогда еще не видел такого минерала. Даже сам Ферсман, великий знаток камня, не смог определить тогда, что это за порода. Находка, однако, многое определила в будущем хозяйстве страны. С этого момента горные хребты Расвумчорр, Куккисвумчорр, Юкспор, Тахтарвумчорр, Айкуайвенчорр, Поачвумчорр уже не могли скрывать свои богатства от людей. Неизвестный минерал оказался апатитом; в геологическом словаре он значится как "обманщик". До революции в России не было и десятой доли тех удобрений, какие нужны для хороших урожаев. А здесь, в Хибинах, в этой самой апатитовой руде - неиссякаемое количество фосфорных удобрений, которые могут повысить урожаи от Кубани и Поволжья до Сибири и Дальнего Востока. И когда это произойдет, апатит получит название "камень плодородия"... Хибинское месторождение апатитов - самое большое в СССР и самое качественное. Это открытие оказалось мощнейшим фактором для пересмотра всех планов организации хозяйства в стране. В 1929 году было решено построить в Хибинах город, начать добычу руды, переработку и вывоз апатитовых удобрений. А пока первую тысячу тонн вывезли на санях трактором, дорогу которому расчищало местное население. А населения в этой тундре было тогда около двухсот человек... ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 15.12.1931 Дорога тряская, валкая, частые остановки, снег с леском, серая туманная жижа за окном. В ней тонут дали и всякое воодушевленье. Читаю. На станциях - маленьких, деревянных, без газет и буфетов и без всякого оживления - выхожу. Кемь. Сияющий огнями в жухлом окне Нивстрой. В соседнем купе - звон разбитых бутылок... В вагоне-ресторане - разный люд, от грузчиков до военных. Ресторан на станциях превращается в лавочку - со станции, дыша морозом, воняя валенками, вваливаются мгновенно все углы забивающие очередью местные жители. Расхватывают сухари, пряники - все, что есть. В Апатиты поезд приходит в три с минутами ночи. Поэтому спать не ложусь, там - пересадка на Хибиногорскую ветку, до ст. Вудъявр, где меня будет ждать лошадь со станции Академии наук. Поезд - без опоздания. Тащу барахлишко на станцию, бегу к кассе, но... унылый говор расходящейся по тесному "залу" станции толпы: поезд на Вудъявр отменен... с 15 декабря. Почтовый ленинградский будет ходить до Вудъявра - пойдет 16-го в 7 вечера, то есть не хотите ли дожидаться с 3 ночи до 7 вечера (плюс час обычного опоздания) в смрадном духе станции, да еще на своем барахле, ибо камеры хранения нет? Впрочем, можно и на морозе. ...Но мне везет: в одном вагоне со мной ехал инспектор движения. Я взмаливаюсь ему, кажу ему свои документы, и он устраивает меня на товарный поезд, выходящий на Вудъявр в 6.30 утра. ...Светает - чуть розовеет над горизонтом небо, но горизонт внезапно срезан надвинувшейся снежной, дикой, великолепной горой. Подножье ее - в ельнике, выше - обрывисто и скалисто. Подъезжаем. Хибиногорск. Выскакиваю на мороз. Белесый сумрак, горы, столпотворенье вагонов и - то горе - деревянных, стандартных домов. Среди них несколько трехэтажных, каменных. Все новенькое, свежее. Какой-то бородач - вместо носильщика. Барак, прикинувшийся станцией. Камеры хранения и толку нет. Ищу обещанную мне со станции Академии наук лошадь. Ее тоже нет. Пять минут мотанья. Спешу с бородачом к кооперативу: тут, говорят, автобусы. "Автобус" - грузовик со скамейками, открытыми небесам и морозным ветрам, - подходит. Стремительно взбираюсь и тогда только спрашиваю, куда он идет. На 25-й километр. Но этой цифири я еще не знаю. Добиваюсь, впрочем, что Горная станция - где-то не в ту сторону и надо слезть у конной базы. Раз "конная", значит, достану там лошадей, и в плечо острая стрела ветра - сквозь шубу и свитер. На глазах - лед. Конная база - в барачном и палаточном городке, палатки заметены снегом, в них будут жить всю зиму. В базе тепло и бухгалтерно. "Лошадь? В Академию наук? Можно, только за наличный расчет". Звонки по телефону. "Будет". Звоню в Академию. "Через два часа поедет наша лошадь, захватит вас". - "Спасибо, я уже устроился. Когда выезжает Ферсман в тундру?" - "Двадцатого". Та-ак! Значит, четыре дня я сижу на станции Академии наук! Переодеваюсь в валенки. Старик-возчик, отличный конь, финские санки. Едем. Отсюда - 8 верст. Назад по дороге, на боковую - через озеро - все между горами - по глубокому снегу, ныряя в сугробы. Возчик рассказал, что у озера живет один-единственный саам с семьей... С озера - на морену, обросшую лесом, узкой дорожкой, с увала на увал, иногда круто. На морене свалены части стандартного дома - будет строиться еще одна база. Спуск лесом, колдобинами, в каменную тундру. За ней и за озером Малый Вудъявр видны домики. Там горная станция. "Тиетта" - так назвали домик люди Ферсмана, чтобы саам, живущий у озера, и такие, как он, живущие еще дальше в тундре, правильно поняли людей, приехавших преобразить их край. "Тиетта" - слово саамское, и вбирает оно в себя сразу три русских слова: "знание", "наука", "школа". "Тиетта" - дом Ферсмана, который по частям перевозили двести оленей. В 1930 году этот дом поставили как базу горной научной станции Академии наук СССР. 19. 12.1931 Путь на оленях от озера Малый Вудъявр в Хибиногорск и в Апатиты - 35 км. Ночь у рыбаков. Не спится. Полная тьма. Какая сегодня погода? За окном - ясь. Значит, оттепель. Встаю с Пораделовым (подрывником. - В. Л.). Сборы в дорогу. Все необходимое из кладовой - чайники, кружки, спальные мешки, хлеб и пр. В валенках сегодня ехать нельзя - промокнут, мне дают сапоги... Около 11.30 подъезжают олени. Выезжаем... Туман, полусумрак, тяжелый снег. Распластываются ноги оленей. Олень правый, боясь отвеса, жмется к среднему. Быстрый бег. У "Могилы туриста" сворачиваем с дороги на целину - едем тундрой, медленней. Густой туман - рога передних оленей ветвисты и странны в тумане. Ногам в сапогах холодно... Река, лед и скользь саней по льду. В тумане только кустарник тайги - голые ветки. Вода на льду. Держусь крепко. Слева выплывает гора. По подножью горы - бледные фонари автомобиля без лучей. Выезжаем на дорогу мимо палаток и домов Хибиногорска, остановка у кооператива No 4. Сразу толпа любопытных. Просто осада. Сгрудились - никогда не видали оленей. Вопросы - что едят, много ли мяса, сколько весят, почему такие откормленные, издалека ли мы, что мы продаем и пр. Ждем Пораделова, который должен получить продовольствие по наряду. Ждем около часа. Приходит. Надо получать в кооперативе No 8. Едем - толпа бежит сзади, галдя, пугая оленей, олени путаются в упряжке. Один зацепился ногами за телеграфную проволоку, сам - на пень, выволокли, ругаем толпу, олени выскакивают полным ходом, и толпа остается сзади. Вверх по улице. Чуть где остановка - сразу толпа. Встречные водовозы, опять толпа, порваны тяжи, скрепляем их - дальше. Уже темно. На снегу у кооператива останавливаемся. Подъезжает лопарка Анна на своей упряжке. Вместе поедем в Апатиты. Кооператив. Потухшее электричество. Агент, проверяющий списки пайщиков. Получение продовольствия. Толпа меня принимает за лопаря В 4.30 выезжаем в Апатиты. Темная дорога, туман, снег, фонари встречного автомобиля - мы съезжаем с дороги, пропускаем его, - опять толпа, галдящая и бегущая сзади. Анна бежит сбоку и вскакивает на ходу. Быстрый бег... Если рога луны кверху - будет мороз. В тучах прорвалась луна. Рога кверху. Гоним оленей. Холодно. Разговоры о ягеле. Мерзнут руки и ноги. Ночь синеет, вдали огни - это Апатиты. Горы кончились, едем леском по ровной дороге - очень быстро. Переезжаем жел. дорогу, вдоль нее. Навстречу - легковой автомобиль. Туман развеялся - слепят фары. Съехали с дороги. Но автомобиль слепит оленей, они заметались перед ним, он сбил их, стучат рогами, кучей тормошатся. Я держал белого за рога, меня сбило в круг оленей, сдавило, Зацепив сани, автомобиль поволок их. И сразу - отцепились, автомобиль остановился. Осматриваемся - все целы. Кричу: "Давай вперед" - и автомобиль уходит, а мы мчимся дальше. Проезжаем станцию, поселок, опять лес - едем ночевать к местным. Леском. Засияла глубоким светом луна, красиво очень, выезжаем к берегу Имандры, здесь на берегу парусно-моторные боты. Несколько барачных домов, заезжаем за один из них. Приехали. Нас окружают, здороваются, ведут в барак. Длинный коридор барака, справа и слева - клети. Именно - клети: два шага в ширину, пять в длину. Все остальное пространство занято "двухэтажными" нарами. Семья: 8 человек. Один из них на верхней наре лежит в крупозном воспалении легких. Ребятишки, один грудной. У окна - стол. Громадная балка поперек дощатого потолка, словно давит всех. Под потолком - два весла. Весла, стойки нар, нары, стены, всюду набитые полки, обвешаны барахлом - одеждой, кожами, кусками шкур, бельем, веревками; к потолку привешены гармонь, в углу лыжи, тулупы. Под нижними нарами мешки, корзинки - барахло. Эта клеть ничем, кроме холстинной занавески, не отгорожена от других - таких же. Весь барак - в голосах, в плаче детей, как теплушка 1918 года. Максимальные стремления хозяев сохранить чистоту. Паразитов нет. Стол вымыт, одеяла. Подушки чистые. Но обстановка ужасающая... 20.12.1931 ...Часов в 12 пришли олени, мы позавтракали ухой, соленой ужасно, и такой же соленой рыбой, выпили чай. Старик подстругал, докончил новые сани. Мы выехали - 6 саней, 14 оленей, нас трое: на передних санях - Сергей, на вторых - я, третьи - под грузом, на 4-х - Пораделов, а на 5-х навалены шестые сани, запасные. ...Легкий морозец, снег хорош, олени бегут легко. Но дышат они, как паровозы, высунув на бок языки... Дальше - по озеру. Тьма, розовое - небесное, оранжевое, нездешнее озеро - трудно поверить, что это полоса зари на западе неба. Над ней облако - острое, как горный хребет, над ним - зеленое, но не от луны небо. Это расходится и начинается справа луна. Снега на озере почти нет, розовое пространство, быстрый бег оленей, справа великолепные горные хребты, снежные, с цирками, залитые луной, то ныряющей в облака, то парящей над миром. Я полон радости, мы все поем, я горланю стихи, я стою на санях, я счастлив и весел - давно не было так. Я смотрю на оленей, на их ветвистые рога, на лунный снег, на чудесные горы... Виден берег озера, а вдалеке - снеговые горы, Там Мончетундра. Огни Имандры - мы правильно ехали... ...Зимой 1931года, полярной ночью за полярным кругом, четверо исследователей, составлявших полярную геохимическую экспедицию, мчались по ледяным озерам, по снежным горам - "варакам", по глухой, не ведающей людей тундре на оленьих нартах. Это были Александр Евгеньевич Ферсман, геохимик Александр Федорович Соседко, Коля Пораделов и Павел Николаевич Лукницкий. Мончетундра была тогда еще не исследована, и пользовались они составленной Ферсманом картой на кальке. Исследователи направились в Мончетундру, где не было ни единой избушки и вообще никаких признаков жизни, нашли горный хребет Нюдуайвенч, заложили в скалу динамит, и Коля взорвал его. Ферсман мял в руках, нюхал, пытал кислотой зеленоватую породу и вдруг весело и лукаво воскликнул: - Здесь будет город! Всем стало смешно: какой город, даже птиц нет. В этой замерзшей пустыне - город? Прямо в оледенелых озерах - город? Или в этих снежных горах?.. - Да, да, - повторил уверенно Александр Евгеньевич и тоже засмеялся. Только он смеялся особым смехом - хитрым и мудрым. - Будет город! В теннис будут играть! Яхт-клуб будет! Павел Николаевич рассказывал, что Ферсман обладал талантом заражать своими блистательными идеями всех, кто находился вокруг него, и был он при этом так легок, так прост в общении, что ему можно было простить все, даже утопические фантазии. Так они в тот раз, слушая, и воспринимали его, улыбаясь, даже чуть снисходительно, быть может, тщательно пряча эту снисходительность в работу. Академик прекрасно заметил и иронию, и "усердную работу", - он всегда все замечал, но, не подав и вида, продолжал "рисовать" картину воображаемого города. А работа их в тот момент заключалась в строительстве пока первого в Мончетундре жилья - шалаша из корья. В шалаш они поставили печку-"буржуйку", которую привезли с собой, раскалили ее докрасна. Горячий дух потянулся вверх. Бывают же чудеса! Вот ведь сверкает город в глазах кудесника. Поводит он рукой в сторону промерзших чернеющих гор - и нет полярной ночи, и аллеи цветущие, и парки раскинулись... Поводит другой рукой - и вместо мертвых озер яркие фонари горят, автомобили катятся по асфальту, люди нарядные спешат в магазины, в кино, на свидания... Четыре одержимых человека сидят в шалаше, греются у печки-"буржуйки", мечтают о свершении чуда, которое они своим присутствием в этой полярной ночи породили... Экспедиция возвращалась с победой. На нартах лежало несколько пудов породы для первых лабораторных исследований... А через несколько лет, в 1937-м, Павел Николаевич снова оказался в Заполярье. Он рассказывал, как однажды на автодрезине он подъехал к подножию Нюдуайвенча и увидел молодой Мончегорск, город-парк. Широкие ровные улицы, проложенные среди чудесного таежного леса. Одни дома были уже построены, на других участках стояли столбики с табличками или просто с номерами будущих домов. Повсюду слышался стук топоров, сбивавших стены, перила, лестницы, киоски для книг; типография выпускала газету "В бой за никель". Прямо на улице - спасибо полярной тьме - демонстрировался кинофильм... В 1955 году Кольский филиал Академии наук СССР устраивал торжества по случаю своего 25-летия. Павел Николаевич, как пионер исследований, был почетным гостем и в Кировске, и в Оленегорске, и в Апатитах. Пользуясь случаем, он взял меня с собою. Было прекрасно, но почему-то везде Павлу Николаевичу задавали один и тот же вопрос: видел ли он Мончегорск? Может быть потому, что он был одним из основателей этого города?. - Да, - отвечал он, - видел... Мончетундру, где не было и живой души, видел. И как начал строиться город - видел. - А посмотрите его сейчас, Павел Николаевич! Он мог представить себе город, ведь он видел, как его строили. Ну, наверное, город осовременился, и комбинат, должно быть, расширился. Но гадать не стал - поехал. "Победа" вкатила нас на проспект-бульвар с двумя рядами боковых аллей, тротуарами, с громадами великолепных архитектурных ансамблей, освещенных в три ряда двойными электрическими "лунами". Гостиницы и кинотеатры, больничный городок и металлургический техникум, музыкальная школа и массивы огромного комбината, рестораны, яхт-клуб, теннисная площадка... Все выстроено гармонично, с учетом природных особенностей красивого края Мончи. А в черном небе - зеленохвостое и розоватое северное сияние, как замерзший над городом праздничный фейерверк... Если вот так вся история города укладывается в пределы одной человеческой жизни, если человек в красивой и удобной гостинице, лежа в ванне, наполненной горячей водой из того озера, по которому всего два десятилетия назад он двигался на оленях, будто по снежной бескрайней пустыне, сейчас не фантазирует, а только вспоминает болотистые лесные чащи, склоны диких снеговых гор, безлюдную суровую тайгу, которая вот так вдруг превратилась в мощный промышленный центр, в прекрасный реальный город, - то это действительно чудо... И еще один временной скачок. Еще на двадцать лет. В центре городской площади - высокий изящный обелиск. С девятого этажа гостиницы туристического комплекса "Лапландия", где я остановилась, будучи в командировке, хорошо видны освещенные прорвавшимся сквозь полугодовую тьму и потому особенно ярким солнцем Дом техники и Дом Советов, санаторий и Дворец спорта, универсамы и Дворец культуры. А вдали, справа, - та самая гора Нюдуайвенч, к которой подъехали в 1931 году полярной ночью четыре человека... Низкое солнце окатывает гору и круглые снежные сопки вокруг, как будто перебирает в своих лучах-пальцах гигантское перламутровое ожерелье. А по улицам, по площади к гостинице движутся люди - группами и поодиночке, в ярких костюмах, разноцветных шапочках, с лыжами, рюкзаками. Это туристы, приезжающие сюда со всех концов страны поглядеть на "Жемчужину Заполярья", как называют теперь Мончегорск. Ту "современную" гостиницу, которая так гостеприимно приютила одного из основателей города в 1955 году, найти не удается - она затерялась среди многоэтажных комплексных строений на трехкилометровой магистрали центрального проспекта. Быстро темнеет - еще не наступил полярный день, и весь город уже светится тысячами огней, но сегодня зажжен главный "Голубой огонек" во Дворце культуры. Зажжен в честь сорокалетия основания города. На "Огоньке" ветераны-строители, ветераны-защитники, ветераны-металлурги, ветераны-воспитатели и, конечно, новое, молодое поколение горожан-мончегорцев. Они делятся воспоминаниями, радуются успехам и свершениям, поют, танцуют, смеются... а в огромные окна виден взлетающий в небо изящный обелиск. И генеральный директор по науке, ветеран комбината "Североникель", ветеран города Мончегорска В. Я. Поздняков, показывая в окно на обелиск, говорит: "На вершине этого гранитного столба будет стоять каменный человек с молотком. В честь первых геологов в Монче..." "Монча" в переводе с саамского значит "красивый". Только саамы, живя среди этой красоты, не могли представить, что могут прийти люди и так умножить ее... Правильно был назван первый домик Ферсмана "Тиеттой". Только Тиетта - это теперь все тундры: и Монча, и Ловозерская, и Хибинская. И не только тундры - весь Кольский полуостров люди превратили в счастливый край. Полярная экспедиция дала богатый материал Лукницкому для работы. Кроме того, он здесь собрал еще одну уникальную коллекцию - саамских сказок и легенд. Нет, никогда не оторвусь я от той тропы Возвратившись из Заполярья и не отдохнув ни дня, Павел Николаевич отправился в Москву и занялся подготовкой ТКЭ. Он поселился в квартире у начальника экспедиции Горбунова в Леонтьевском переулке. Квартира превратилась в штаб. В ней с утра до ночи толпились ученые, хозяйственники, альпинисты, финансисты, топографы. Горячие споры возникали по множеству поводов. На московских заводах и фабриках по специальным заказам экспедиции впервые производились разные виды снаряжения для высокогорных зон и особого климата, метеорологические и геофизические приборы, автоматическая станция, инструменты для энергетиков, гидрологов, альпинистов, геофизиков, гравиметристов, гляциологов, сейсмологов, паразитологов, этнографов, геохимиков, автомобилистов... Подлежала всестороннему и основательному изучению территория в десятки тысяч квадратных километров, в том числе и та ее часть, на которую никогда еще не ступала нога человека. Карта экспедиции была разделена на квадраты, как перед предстоящей битвой. Заранее было определено расположение баз фуража, горючего, продовольствия; медпункты. На Тянь-Шане закупили тысячу лошадей. Восемь месяцев длилась подготовка, ибо успех всякой экспедиции обеспечивается прежде всего хорошей организацией и правильным подбором кадров. Было создано семьдесят два отряда по научным специальностям. "Только в 1932 году, - напишет позже Лукницкий, - за шесть месяцев полевых работ, от открытия до закрытия перевалов, - экспедиция, если вытянуть в ниточку все маршруты, прошла сто тысяч километров и исследовала на территории Таджикистана площадь в сто тысяч квадратных километров". Исключая период, когда Павел Николаевич находился в Заполярье, все остальное время он, живя в штаб-квартире Горбунова и обсуждая с учеными планы создаваемых отрядов, погружался в суть научных идей, приобретал множество знаний и был преисполнен вдохновения. Комаров, Губкин, Ольденбург, Павловский, Прянишников, Никифоров, Ферсман, Наливкин, Щербаков, Марков, Колесник, Караулов, Федченко, Овчинников, Андреев и многие, многие другие - академики, профессора, выдающиеся специалисты - раскрывались как люди интереснейшие, своеобразные, с необычными характерами. Встречи с ними обогатили Павла Николаевича на всю жизнь. Участник семи памирских экспедиций, известный топограф, сделавший в 1928 году, через пятьдесят лет после первого открытия В. Ф. Ошаниным, "второе открытие ледника Федченко", И. Г. Дорофеев вспоминает, как ранней весной 1932 года в Москве произошло его знакомство с Лукницким в той же штаб-квартире Таджикской комплексной экспедиции. "До этого я не был с ним знаком, - рассказывал Дорофеев, - и потому я сначала отнесся к нему скептически, думая, что где ему до этой должности, ведь он новичок в экспедиционных делах. Но в первый же день моего знакомства я должен был изменить свое мнение в корне... Во всех вопросах организации экспедиции Лукницкий оказался эрудированным. Я был удивлен. В тот же день я познакомился с ним поближе. При знакомстве Лукницкий с крепким рукопожатием радостно сообщил мне : "А я Вас знаю; правда, пока заочно - из газет и отчетов экспедиции Академии наук ". Наблюдая, в подготовительном периоде, почти ежедневно Павла Николаевича, я удивлялся его работоспособности, рассудительности, умелому подходу к людям ". Ох, как трудно было ему быть выдержанным с некоторыми строптивыми руководителями отрядов и групп, пытавшимися с наскоку решать большие вопросы! В экспедиции только научных сотрудников было двести девяносто семь, а вместе с обслуживающим персоналом в ней принимало участие более семисот человек. Работы очень много, притом ответственной. Она по плечу только сведущему человеку, знающему экспедиционные условия работы, характер климата и гор. Таким именно и оказался ученый секретарь. Он уже провел две сложные экспедиции на Памир в 1930 - 1931 годах, побывал в лапах басмачей и только чудом уцелел. Да, Лукницкий был полезным для экспедиции человеком. Да иначе и не могло быть - ведь подбирал его на эту работу сам начальник экспедиции, знаменитый Николай Петрович Горбунов". ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ 13.02.1932 ...Все дни по-прежнему в яростной, но увлекательной работе... Живу у Горбунова отлично - один в прекрасной небольшой комнате. К моим услугам газовая плита, пишущая машинка (а с завтрашнего дня и машинистка), телефоны и все прочее, вплоть до электрического пылесоса. Но девиз - ни одного часа не на дело, иначе не успеть, поэтому не был в Москве решительно ни у кого. Участвую во всех совещаниях, во всех переговорах Горбунова - вплотную связан с ним по работе. Чувствую себя с ним отлично. У него изумительные книги по Памиру, вчера просматривал их. ...На днях, а может быть, и через неделю - все-таки приедем. В Ленинграде пробуду с неделю или дней десять. Решено, что я еду на Памир с группой самого Горбунова, и из Оша выезжаем в июне. Дела экспедиции идут хорошо, у нас во Фрунзе есть уже 300 лошадей, а в разных городах для нас готовы чудеснейшие консервы (шпинаты и прочие деликатесы), полушубки, ботинки, седла и т. д. Я выписываю Егора Маслова, он будет у нас поваром. Вообще я распоряжаюсь вовсю, но не важничаю. Важничать - некогда... 21.03.1932 ...Думаю быть в Ленинграде 24 марта, во всяком случае - не позднее 25-го. Приезжаем для участия в пленуме экспедиции. Пробудем дня 2 - 3. Возможно, Горбунов остановится у меня... 17.04.1932 ...Страшно завален работой и поэтому не успеваю писать писем. В "Новом мире" " напечатан мой очерк о ляпис-лазури... Заключаю договор с "Молодой гвардией" на книгу об экспедиции... ИЗВЕСТИЯ Москва, 15 апреля 1932 г. РЕДАКЦИЯ телефон No 2-52-53 No 370 УДОСТОВЕРЕНИЕ Выдано тов. ЛУКНИЦКОМУ Павлу Николаевичу в том, что он является специальным корреспондентом "Известий ЦИК Союза ССР и ВЦИК" по Таджикской ССР. Просьба ко всем организациям и учреждениям оказывать тов. ЛУКНИЦКОМУ П. Н. свое содействие. ОТВ. СЕКРЕТАРЬ СЕЛИХ ЗАВ. ОРГ. МАС. ОТДЕЛОМ ПОЛИКАШИН Круглая печать В мае Лукницкий вылетел в Ташкент, а затем в Душанбе, чтобы доложить правительству Таджикистана о том, что уже сделано, что делается и что должно быть сделано и какого содействия они ждут от таджикского народа, от партийных организаций республики и от ее правительства. Кроме всех выполняемых в экспедиции обязанностей Лукницкий, как географ-исследователь, получил еще одно важное задание - определить в совершаемых им маршрутах возможность укрепления пограничных районов Памира. ИЗ ПИСЬМА РОДИТЕЛЯМ 2. 06. 1932 ...Вчера вечером приехал Горбунов. А завтра, на рассвете, улетаю с ним в Сталинабад - на девятиместном трехмоторном самолете. В Сталинабаде пробуду, самое большее, два дня, потом прилечу в Ташкент и уеду в Ош. Из Оша собираемся выходить 15 июня... ИЗ СТАТЬИ В РЕСПУБЛИКАНСКОЙ ГАЗЕТЕ (5.06.1932, Сталинабад) ...Начальник ТКЭ т. Горбунов и ученый секретарь т. Лукницкий, вылетев 3-го из Ташкента, спустились в Сталинабаде, перелетев снеговые вершины Гиссарского хребта. На аэродроме они были встречены представителями правительства и научных организаций. Вместе с председателем Совнаркома Таджикистана т. Ходжибаевым, поехав на машине по течению реки Варзоб (30 км от Сталинабада), в кишлаках Варзоб-Кале, Регар получили достоверные сведения и ценные образцы ряда месторождений сурьмы и свинца. На основании полученных данных будет пущен специальный геохимический отряд по реке Варзоб и по южным склонам Гиссарского хребта; отряд будет вести инструктивную работу среди населения. Между ТКЭ и Киргизской комплексной экспедицией заключен договор о социалистическом соревновании на успешное выполнение работ. Между отрядами заключаются локальные договоры. 7-го тт. Горбунов и Лукницкий вылетели в Ташкент, откуда отправятся в Ош. "Этот чудесный город Ош, - как написал Павел Николаевич, - находится у подножия Алайского хребта. Незабываем великолепный вид на горную цепь с высоченными, увенчанными снежными шапками пиками, с извивающимися, анакондоподобными, сверкающими под яркими солнечными лучами ледниками, с изумрудной прозрачной зеленью предгорной части. Город расположен на высоте более девятисот метров над уровнем моря - чудесный, бодрящий, благоуханный воздух. И в городе, и рядом с ним скалистые вершины с захватывающими дух обрывами, с бездонными пещерами. Город-сад, город-цветник. На базарах черешня, урюк, инжир, виноград, гранаты, арбузы, сахарные дыни и еще, и еще. И все это не в граммах и килограммах, а огромными навалами и все отборнейшего качества. Летом и до поздней осени, даже зимы - зимы в нашем понятии в городе вообще нет - город окаймлен, буквально как невеста, нежно-белой фатой зреющего хлопчатника. Гостеприимные, радушные люди: киргизы, узбеки, таджики, казахи, русские. Отсюда начнется "Большой поход"". АКАДЕМИЯ НАУК СОЮЗА ССР НАЧАЛЬНИК ТАДЖИКСКОЙ КОМПЛЕКСНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ Н. П. ГОРБУНОВ Москва, Леонтьевский переулок, No 9, кв. 7. Телефоны: дом. 4-79-03, служ. 3-18-49. 27 июня 1932 г. УДОСТОВЕРЕНИЕ Настоящим удостоверяется, что предъявитель сего тов. ЛУКНИЦКИЙ Павел Николаевич является начальником Объединенной колонны Центральной группы, Фототеодолитной группы и Лазуритового отряда ТКЭ. Начальник ТКЭ АН СССР и особоуполномоченный ОГПУ Н. П. ГОРБУНОВ Круглая печать СССР АКАДЕМИЯ НАУК СОВЕТ ПО ИЗУЧЕНИЮ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ ТАДЖИКСКАЯ КОМПЛЕКСНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 16/V 1932 г. No 703 Место отправления: Москва, Леонтьевский пер., 9, кв. 7 УДОСТОВЕРЕНИЕ Выдано тов. ЛУКНИЦКОМУ П. Н.- Ученому секретарю Таджикской комплексной экспедиции Академии наук СССР - в том, что ему предоставляется право иметь при себе огнестрельное оружие, именно револьвер системы "НАГАН" за No 27125. ОСНОВАНИЕ: Распоряжение ОГПУ о предоставлении нач. экспедиции права выдачи разрешения на ношение оружия. Начальник таджикской комплексной экспедиции Академии наук СССР Н. П. ГОРБУНОВ ...Наконец все семьдесят два отряда экспедиции двинулись по своим маршрутам: Душанбе, Ходжент, Ош. Лукницкий возглавил выходящую из Оша Центральную объединенную колонну, в ее составе было несколько отрядов, караван грузов и подразделение пограничников под командованием И. Н. Мутерко. И. Г. Дорофеев вспоминает: "Большинство отрядов экспедиции собрались на исходной базе экспедиции в г. Оше. Тут было настоящее столпотворение: прибывали по железной дороге тонны различного груза, началось формирование каравана, а это значит покупка вьючных и верховых животных, седел вьючных кавалерийских, наем опытных караванщиков и рабочих, покупка продовольствия. И по всем этим делам люди шли за разрешением спорных с хозяйственниками вопросов к Лукницкому. И он их решал, прямо сказать, довольно оперативно и умно ". В редкие свободные минуты Павел Николаевич кропотливо работал со своей походной записной книжкой - вел подробный дневник, фотографировал, проводил беседы об условиях работы на Памире. Из города Ош П. Н. Лукницкий возглавил автоколонну экспедиции и повел ее по только что построенной автомагистрали. Ош - озеро Каракуль. Это была нелегкая поездка: тут и труднопроходимые места, опасные переезды по ненадежным мостам через горные и бурные реки и форсирование их вброд. От начальника автоколонны, прокладывающей первый след на Памир, требовалось знание дела, смелость, находчивость и умение ладить с шоферами. Кончился автотракт. Груз надо было везти караванами за сотни километров по дороге, изобилующей очень опасными участками; провести караван по немыслимо трудным оврингам возможно только человеку, знающему характер такой дороги и обладающему незаурядной смелостью и умением. И Павел Николаевич Лукницкий провел караван без потерь". ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ 9.07.1932 Пишу подробное письмо - копию моего дневника - пошлю вам на днях... Вчера привел колонну в Бордобу. Здесь большой лагерь экспедиции, и здесь Горбунов. Завтра выходим из Бордобы на Пост Памирский. 17.07.1932 Завтра начинаем подъем на Пост Памирский. Навстречу должна попасться наша автоколонна, и вот пишу краткое письмо, пока вьючится мой караван, - передам с автоколонной... Командование мое колонной пока успешно; караван, лошади, люди - все в порядке. Трудно бывает только с несколькими - бузотерами и не подчиняющимися дисциплине. У них отобрал оружие в наказание и дам им дисциплинарные взыскания, хоть и очень не хочу этого делать... 21.07.1932 ...Приехали на Пост Памирский, расположились на другой стороне реки Мургаб, живем здесь в ожидании проезда из Маркансу Горбунова, который остался сделать маршрут на Корумды... Сегодня из моей колонны выделился отряд по лазуриту, ушедший только что в Хорог... Работы для себя, чисто литературной, никакой вести не могу - некогда. Сейчас, надеюсь, это изменится: Горбунов обещал дать мне возможность поработать по моей специальности - после Поста Памирского. Надеюсь, приедет - выполнит обещание. Сегодня ночью была большая учебная тревога на Посту Памирском, и мой взвод получил благодарность, потому что через 11 минут после тревоги (три выстрела) связные - всадники из моего лагеря через глубокую реку вброд и через рукав с плохим мостом домчались два километра до крепости. Вскочив со сна, заседлать пасущихся коней и в полной боевой готовности через 11 минут быть в двух километрах - это очень неплохо! В конце письма Павел Николаевич сообщает, что Памир в 1932 году совершенно спокоен. Сообщает с удовлетворением. Что ж! Прошлогодний его вклад в сегодняшний день Памира, а значит, в общее дело был, таким образом, безусловно нужным, полезным. ИЗ ПИСЬМА РОДИТЕЛЯМ 28.07.1932 ...24-го июля с Горбуновым и другими выехал с Поста Памирского в Рангкуль. Ехали ночью и при переезде вброд реки застряли в воде - так крепко, что не могли вытащить автомобиля 1,5 суток. Вода утром спала, но машину засосало в грунт. По этому поводу сделана масса снимков и рисунков. Наконец машину вытащили вызванные с Поста Памирского красноармейцы, и мы двинулись дальше в Рангкуль... Завтра-послезавтра с Горбуновым еду в Хорог, пробуду там с неделю, вернусь в Сасыккуль, отсюда верхом - к Зоркулю, потом по реке Памир и по Пянджу - в Лянгар, Ишкашим и снова в Хорог... 5 августа, проделав путь Сасыккуль - озеро Харгуш, в час дня центральная группа - Горбунов, Лукницкий, доктор Розенцвейг, Майский, Староносов, Покровский, Дейкин, Лебедев, Лукашин - с несколькими караванщиками выехали по направлению Лянгар - Ишкашим - Хорог. Другому бы хватило на этот раз и трудностей и результатов. Но Павел Николаевич оставался одержимым, неугомонным, точным и не признающим компромиссов даже с самим собой. И, оказавшись наконец в верховьях реки Пянджа, на реке Памир, он осуществил свой заветный план: оторвался от всех и пошел по открытым им в прежних экспедициях маршрутам. Через перевалы, ледники, по истокам рек Лукницкий проник в самое сердце неведомых гор и завершил личное исследование "белого пятна" на Южном Памире открытием узлового пика. ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ 24.08.1932 ...Дождавшись каравана, мы с Горбуновым верхом двинулись через Харгуш к реке Памир и вниз по этой реке на Лянгар, дошли до кишлака Шитхарв и здесь разделились: караван с частью сотрудников центральной группы двинулись дальше на Ишкашим и Хорог, а Горбунов, Майский, доктор и я, вчетвером, взяв шесть носильщиков, отправились через перевал Шитхарв, пешком к реке Шахдаре. Шли через перевал 4 дня, перевал оказался высотою 5500 метров, т. е. почти равным высоте Эльбруса, ночевали на ледниках, любовались ими и вечными снегами, и все чувствовали себя отлично. Горбунов делал топографическую съемку пути. А я занимался геологией. Десятиверстная карта оказалась совершенно не соответствующей действительности. Не доходя до Шахдары, на Бадомдаре, мы еще раз разделились: Горбунов, Майский и доктор полезли к месторождению ляпис-лазури, а я, не захотев в третий раз лезть на месторождение, отпросился у Горбунова в отдельный маршрут и, дойдя до кишлака Барвоз на Шахдаре, нанял двух охотников-шугнанцев в качестве носильщиков и отправился искать неизвестный перевал с Шахдары на Гармчашму, от кишлака Вяз, по руслу Вяздары, где не ходил ни один европеец. Подниматься пришлось до ледников и на ледники, и мне повезло: достигнув водораздельного гребня хребта на высоте 5440 метров, я нашел перевал в Гармчашму. Я пробыл на перевале 3 часа, сделал зарисовки и съемку, а потом благополучнейшим образом спустился с перевала в верховье реки Гармчашма, в уже знакомые мне по прошлому места. Оттуда спустился вниз, купался в горячих источниках Гармчашмы и, выйдя на Пяндж, нанял лошадь и в один день доехал до Хорога. Все мое одинокое путешествие заняло пять дней, и результат его - топографическая съемка и описание мест, до сих пор не нанесенных на карту и никому не известных. Я дал премии моим носильщикам, а все сотрудники экспедиции, бывшие в Хороге, приветствовали мое удачное предприятие. В Хороге я снова появился 22-го августа, а сегодня 24-е, и дальнейшие планы у нас таковы: послезавтра Горбунов и с ним 4 сотрудника уезжают из Хорога в сторону Сасыккуля, оттуда через Лошадиный перевал едут на реку Кутару и дальше - пешком - выходят на ледник Федченко (выше верховьев рек Бартанг, Язгулем и Ванч). Там обследуют работу по перестройке метеорологической станции и к концу сентября выходят к верховьям реки Ванч. Я с караваном дожидаюсь в Хороге группы зоологов и ботаников, которая придет сюда, вероятно, к 10 сентября, и опять в качестве начальника колонны двигаюсь вниз по Пянджу до Ванча, поднимаюсь в Верховья Ванча и встречаюсь здесь с Горбуновым (в конце сентября). Дальше двигаемся вместе на Калай-Хумб, затем проделаем несколько маршрутов по Таджикистану. В Хороге занимаюсь собиранием экономического и бытового материала и вообще действую до конца октября по моему усмотрению. Другие группы и отряды экспедиции разбросаны по всему Памиру и Таджикистану, мы постоянно встречаемся то с одним, то с другим отрядом... ...О работе всей экспедиции еще нельзя ничего сказать, еще не известно положение с работой большинства отрядов и групп. Знаю, что Жерденко на реке Кударе нашел бериллий. Другими отрядами тоже проделана большая работа. Найдено золото, большие пространства покрыты фототеодолитной съемкой и т. д., но обо всем этом сейчас говорить рано. 8.09.1932 ... Отсюда, из Хорога, еду вниз по Пянджу уже знакомой мне дорогой до реки Ванч. Затем поднимусь к ее верховьям, чтобы встретиться с Горбуновым, который сейчас на леднике Федченко. Затем вместе поедем в Центральный Таджикистан (Бальджуан, Ховалинг), с тем чтобы к концу октября приехать в Сталинабад, где будет конференция... К своей группе Павел Николаевич, как и намечал, присоединился в Хороге и отправился с ней вниз по Пянджу, в третий раз преодолевая зыбкие и опасные овринги - висячие карнизы, вышел на реку Ванч, поднялся к ее истокам и по леднику Географического общества, а затем по ледопаду Кашалаяк совершил восхождение к леднику Федченко. Встретился там с Горбуновым, чтобы определить место строительства высочайшей в мире гидрогляциометеорологической обсерватории (обсерватория в следующем году была построена), а функционирует и поныне, принимая каждую осень новую смену зимовщиков). Вместе с Горбуновым спустился к Калай-Хумбу и далее к кишлаку Роноу, оттуда через два перевала они вышли в Муминабад, потом в Куляб и оттуда прямо в Сталинабад. Н. П. ГОРБУНОВ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГЕ П. Н. ЛУКНИЦКОГО "РАЗОБЛАЧЕННЫЙ ПАМИР" (1936) ...Павел Лукницкий - сам исследователь. Помню, как он на южном Памире неожиданно для нас всех потребовал изменить маршрут, чтобы подняться в верховья Ляджуардары, Вяздары, Тусияндары и Биджуардары и исследовать водораздел бассейнов Шахдары и Гармчашмы. Ему была предоставлена соответствующая возможность, и он отправился в малоизвестные области. В результате Лукницкий открывает четыре новых неизвестных ледника и высокую - 6500 метров - горную вершину, которой, по предложению Лукницкого, присваивается имя Владимира Маяковского... И не может писатель, описывающий нашу страну, не быть сам исследователем, - описание у него получится не живым, не захватывающим, он подойдет к нему со стороны, не как участник исследовательской работы, а как посторонний ей человек. Только переживая все тяготы работы, все радости ее и невзгоды, сможет он дать по-настоящему захватывающее описание. Замечательная страна Памир! Поднятая на громадную высоту силами земли, покрытая наполовину снегами и льдами, она еще долго будет притягивать к себе исследователей. А к востоку от Памира лежит еще много интересных стран - северные склоны Гималаев, легендарного Куньлуня и величайшей пустыни Такла-Макан... Союз Советских Социалистических Республик Народный комиссариат по просвещению РСФСР Государственное Географическое общество Ленинград Ленинград Демидов пер., 8-а Марта 1933 г. тел. 555-86 No 385 П. Н. ЛУКНИЦКОМУ Уважаемый товарищ! Государственное Географическое общество, желая пользоваться участием Вашим в трудах своих, избрало Вас 28 февраля с. г. своим Действительным Членом, о чем и уведомляет Вас. Ученый секретарь Подпись Теперь это общество называется Географическим обществом СССР*. Действительным и активным членом его Павел Николаевич был до конца жизни. ___________________________ *Русское Географическое Общество было переименовано в Географическое общество СССР О Памире, о взаимоотношениях с ним Павла Николаевича Лукницкого по его дневникам можно рассказывать еще много, но главное рассказано в его книгах. Н. П. ГОРБУНОВ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГЕ "РАЗОБЛАЧЕННЫЙ ПАМИР" (1936) Перед нами книга о Памире писателя Павла Николаевича Лукницкого, моего спутника по памирским путешествиям. Это не сюжетный роман и не научная книга. Это - увлекательное описание большой научной работы по исследованию еще недавно дикой, заброшенной и почти легендарной страны. Лукницкий рассказывает о природе и людях Памира, о борьбе с остатками царского охвостья, пытавшимися использовать неприступные местности Памира, чтобы создать себе какой-то последний плацдарм для борьбы с Советской властью, рассказывает о советских людях, которые пришли на Памир для открытия и изучения неизведанного, о социалистическом развитии Памира и покорении его природы человеком. У Лукницкого большое влечение к научно-популярной литературе, к описанию наших республик, описанию научной экспедиционной работы. Ему, как писателю, положено заниматься созданием чисто художественных произведений. Но он "отравлен" природой Памира, природой всей Средней Азии. И это хорошо. Пусть побольше наших писателей описывает нашу страну и участвует вместе с учеными в ее изучении. Больше того, пусть наши писатели, как делает это Лукницкий, поднимают до художественной высоты нашу научно-популярную литературу. Это неимоверно трудно, но это необходимо. Массы наши стремятся к знанию. Художники слова должны помочь им в этом стремлении... Пусть книга Лукницкого воодушевит сердца нашей молодежи на дальнейшее исследование природы для овладения ею. ...Хоть я и помню: людей и вестей Хотелось так иногда, - Что боль излучалась от мертвых камней, Что скрежетала в падучей вода, Что кости из тела ломились на ветер, Который людей через месяцы встретит... В 1934 году в составе продолжавшихся экспедиций Лукницкий совершил новое путешествие с Горбуновым и Щербаковым, на этот раз по северным районам республики (Искандеркуль, Сох, Исфара, Карамазарский район), а перед тем был консультантом при съемках "Ленфильмом" на Зеравшане, Фандарье и в районе Искандеркуля кинокартины "Лунный камень". Экспедиции на Памир сыграли огромную, решающую роль в зарождении и развитии всей науки в Таджикистане. До 1930 года в республике не было научных учреждений, кроме Тропического института. Экспедиция положила начало воспитанию кадров научных работников местных национальностей и заложила основы научных учреждений в Таджикистане. Наука в "седьмой союзной" стала быстро развиваться. В 1932 году силами ТПЭ в Душанбе была создана база Академии наук СССР; восемь академиков участвовали в ее открытии. В 1941 году уже был создан ТФАН - Таджикский филиал Академии наук СССР. ТФАН, который возглавлял академик Е. П. Павловский, был преобразован в Академию наук в 1954 году. Президентом академии стал классик таджикской литературы Садриддин Айни. К этому времени в республике существовали десятки научных учреждений, институтов, научная жизнь кипела, энергично работали сотни научных работников-таджиков и десятки крупных ученых, которые были избраны академиками и членами-корреспондентами Академии наук Таджикской ССР. Сейчас почти все научные учреждения Таджикской ССР возглавляют ученые таджикской национальности. На "точках" месторождений, которые были открыты сотрудниками ТКЭ, выросли комбинаты, заводы, фабрики, города. Поднялись и ГЭС, самая крупная гидроэлектростанция семидесятых годов в Средней Азии - Нурекская, в восьмидесятых - Рогунская. В 1933 году, когда Павел Николаевич шел по горам, обрамлявшим долину Явана, он узнал, что там намечается проект орошения долины Вахша. К этому времени относятся записи в его дневнике: "Не понимаю, как можно пронзить их туннелем... Туннель через толщу поднятых на полтора километра над долиной горных хребтов представляется мне немыслимым..." "Вокруг земля от любого зноя в камень спекается, от жажды, как перезрелая тыква, лопается, люди кровавым потом поливают жалкие посевы, А он бежит, как верблюд, боится хоть каплю воды уронить, скалами от людей отгородился..." "...Узкое ущелье, сдавливающее ярящуюся, дикую, недоступную в глубине пропасти реку. Надо во что бы то ни стало переправиться через нее с конем. И есть только один мостик, тоненький, ветхий и качающийся так, что кажется, он состоит из двух спичек, положенных поперек ядовитой змеи. Скалы обступают его, похожие на мертвый фантастический город. Там, где скалы чуть отступили, на узкой полоске берега, - несколько жалких глиняных лачуг. Это кишлак Норак, что в переводе значит - огонек". Переправившись по этим двум "спичкам", Павел Николаевич уже в который раз, как и Ферсман, произнесет: "Ведь здесь когда-нибудь будет живой, настоящий город!" В 1967 году Павел Николаевич приехал на строительство самой высокой плотины в мире. Гидростанция в 2,7 млн киловатт. Водохранилище в 10,5 млрд куб.метров. Оно оросило более млн гектаров земли. Приехал в сказочно красивый город Нурек, поселился в упрятанной в листве тополей гостинице, ходил по пронизавшим монолитные скалы туннелям, плавал на катерах по Нурекскому морю. Приехав еще раз туда в 1972 году, он опубликовал в газете "Правда" очерк "Сотворение мира" о людях сорока семи национальностей, работавших тогда на стройке, об их жизни, энергии, дружбе - словом, о сотворении ими нового мира. Опубликовал его ровно через сорок лет после появления в той же "Правде" "своего "Памира". В 1952 году, уже известный далеко за пределами СССР своей "таджикско-памирской темой", писатель повторил многие свои маршруты тридцатых годов по западному, юго-западному и южному Памиру. Там, где в оврингах срывались и погибали лошади, люди теперь ездили в комфортабельных автомобилях. Нашел он в горах своих старых друзей. Был почетным гостем у плотника Марода-Али Сафаева - героя его повестей "Дивана" и "Безумец Марод-Али". Состоялось много интересных встреч. Был Лукницкий и на Бартанге, был в Ишкашиме, Горане, Вахане, был на реке, верховья которой когда-то в самом начале исследований наносил на карту. Купался в синих озерах, образованных горячими источниками той самой Гармчашмы. Теперь, кстати, там создан прекрасный санаторий с целебными, чудодейственными водами. Пробирался он и по каналам, проложенным в скалах над Хорогом, Калй-Вамаром, обеспечивающим воду высокогорным кишлакам. В том же году объездил горы Кухистана, посетил Искандеркуль, Зеравшан и Фандарью, где некогда пробирался на ишаках. Теперь вдоль реки вьется асфальтированное шоссе, по которому идут автомашины в четыре ряда. ИЗ ПИСЬМА к В. К. ЛУКНИЦКОЙ 1952 г,Хорог Тебе даже трудно понять, как может человек так увлечься какой-нибудь одной областью, что относится к ней не как к географическому понятию, а как - ну что ли - к родному существу! Памир для меня - моя молодость, мой творческий путь, мое собственное лицо. Здесь, в труднейших в ту пору странствиях, учился я мужеству, выдержке, воле, всему, что так помогало мне жить впоследствии. Перед этой поездкой сюда я много думал: как я буду воспринимать Памир теперь, через 20 лет, когда сам я уже пожилой человек, когда отношусь ко всему без романтической восторженности, трезво, спокойно, перевидав за свою жизнь множество городов, стран, переполнивших меня массою впечатлений, насытившись, кажется, всяческими странствиями? Как? Может быть, теперь и эта страна, страна моей "Земли молодости", моей "Ниссо" покажется мне скучной и неинтересной?.. И вот я счастлив, что вся прелесть прежних впечатлений вновь нахлынула, вновь пленяет меня! Как мальчик, радуюсь я всему, что вижу вокруг... Много было лишений, трудностей и даже опасностей, не говоря уже о том, что для моего возраста и сердца памирские высоты были очень трудны моментами... А ведь мне пришлось ездить самыми отчаянными способами: и на разбитых грузовиках по дорогам, на которых кузов машины нависает над полукилометровыми пропастями, а повороты закрыты скалистыми отвесами, и разъехаться невозможно, и дороги эти загромождены камнями, или сносятся осыпями и обвалами, или бомбардируются камнепадами... Малейшая неточность в управлении, лопнувшая на ходу шина, вылетевшая из-за поворота встречная машина, зацепившийся за скалу борт, слабый тормоз, не вовремя переключенная передача - катастрофа неизбежна!.. Есть участки, где нужно обладать очень крепкими нервами, чтоб не соскочить с машины (если есть, куда соскакивать) и не пойти пешком. И все-таки сотни машин - идут, идут, потому что в те короткие полтора-два месяца, что дороги эти открыты нужно обеспечить весь Памир продовольствием, товарами, топливом, фуражом... Но я всегда был доволен своей судьбой, жаден ко всему, что видел, что узнавал, опьянен впечатлениями, и мне всегда не хватало времени, чтоб все подметить, все записать. Лазил много и пешком... Я счастлив, что побывал на Памире, что, как с добрым другом, распрощался по-хорошему с ним, ибо, конечно, это мое последнее путешествие на Памир, я это знал, отправляясь туда, это и теперь знаю, больше побывать мне на нем никогда не придется, потому что никто не вставит в мою грудь новое сердце. Но я спокоен - я выполнил свой долг перед Памиром, как выполняют его перед дедом, которого не увидишь больше никогда, попрощавшись с ним... Пожалуй, однако, дед не Памир, а я - потому что Памир молод, молоды его люди, это самое главное; самое ценное, что переменилось в нем за 20 лет моей разлуки с Памиром, - люди стали иными, совсем иными, они переросли свои горы, им тесно в этих горах, они учатся так, как, пожалуй, нигде больше люди не учатся - с такой жадностью. Потому что только в этом - их выход из диких гор, которых не раздвинешь плечом, которых не одолеть человеку, каких бы дорог ни настроил он в них. Здесь, на Памире, люди закалены и духом и телом, здесь никто не считается с трудностями, а иногда и опасностями, никто не жалуется на отдаленность, на географическую труднодоступность этих мест. Конечно, теперь жизнь здесь не та, что была в те годы, когда не было ни автомобильных дорог, ни радио, ни электричества, ни газет, ни хорошего питания... В Хороге теперь растет отличная картошка, здесь есть огурцы, помидоры; в библиотеках есть книги, журналы - Хорог живет полной жизнью, такой же, как любой советский город. Но ведь горы-то здесь все те же! Климат тот же, высота - та же! И однако этими горами советский человек уже владеет вполне, не горы хозяева здесь теперь, а человек, и это чувствуется во всем... И материал, собранный мною для книги, - богат и прекрасен, и мне трудно будет, но очень нужно будет достойно обо всем написать. И я это буду делать... Я уверен, что книга моя о Памире, которую буду писать, - получится, и, значит, путешествие мое сюда оправдано не только в силу личного стремления моего, но и потому, что я дал много полезного моим читателям. После путешествия 1952 года Павел Лукницкий написал большую книгу "Путешествия по Памиру". В ней он сравнивал Памир тридцатых годов с Памиром, вновь увиденным в пятидесятые годы. Жаль, что Николай Петрович Горбунов не прочел эту книгу... Мне казалось, что я знала Памир. Кроме прочитанных дневников и книг, помимо тысяч фотографий меня всегда окружали в доме изделия памирских мастеров прикладного искусства. Памира не видела, но любила его, как любят родного, далеко живущего человека... И вот встреча с "живым" Памиром, в 1976 году. Я сравнивала свои сегодняшние впечатления с впечатлениями Павла Николаевича пятидесятых годов. ИЗ ПИСЬМА К В. К. ЛУКНИЦКОЙ 1952 г, Хорог Изумительным по красоте был перелет сюда через цепи снеговых гор, освещенных солнцем. Словно застывший в разгар шторма океан, вздымались вокруг недвижные пики, снежные цирки, впадины ледниковых каров, иззубренные хребты с провалами глубочайших ущелий и узких долин, по которым вились реки, видимые мною от истоков до устья. Грозные, острые, никогда еще не посещенные ни человеком, ни зверем пики толпились вокруг, насколько хватал глаз, а видимость была в каждую сторону на 100 - 150 километров, и ряд за рядом вставали вдали снеговые цепи с высочайшими вершинами - белыми, призрачными, и этот рельеф неописуем, потому что невозможно передать словами его красоту. Многие пики и все хребты я узнавал, - знал их названия, знал строение этих хитросплетенных бесконечных массивов. Местами крыло самолета проходило в полусотне метров от отвесных скалистых зубцов, самолет прижимался к ним вплотную. В самолете был кислородный прибор, но он мне оказался совершенно не нужным, я чувствовал себя отлично, и воздуха мне хватало, и я испытывал душевный подъем и радость от всего, что вижу. Мы великолепно прошли весь путь, я все узнавал внизу: и Ванч, и Бартанг, и Пяндж, и даже отдельные кишлаки. И когда мы опускались в Хороге, мне показалось, что не 20 лет, а всего несколько дней назад я видел его, - повеяло чем-то родным, бесконечно знакомым. Все было, как прежде. И все-таки все было иным... Жизнь внесла столько нового, что я жадно ловил его взглядом, и мне все интересно вокруг, все хочется рассмотреть, узнать, сравнить с прежним... Это было похоже на то, что ощутила и я в 1976 году. Только в какой-то момент смалодушничала немножко, хотя этого и не было видно...Лечу на современном самолете из Душанбе в Хорог - над вершинами Каратегина, Калай-Хумба, над ущельями Бартанга, Ванча, Пянджа. Спрессованное время, спрессованное расстояние: сорок минут - и я на Памире. Самолет небольшой, он полностью загружен картинами современных таджикских художников, посвященными воинам Советской Армии, стендами передвижной вы ставки из республиканского краеведческого музея... Ничто не изменилось на воздушной трассе, все, как описывал Павел Николаевич, но мне показалось, что крыло самолета, летящего на высоте пять тысяч метров, гораздо ближе к каменной отвесной скале, чем полусотня метров, как в его письме. Все время так и хотелось взять палку, просунуть в иллюминатор и оттолкнуться от скалы. Да и бортмеханик говорит, что до нее метров двадцать - тридцать... но, может быть, он преуменьшил для большего эффекта! Острые гребни, бесснежные пики, отвесные стены стоят выше нас. И вот оно, самое опасное место - "Рушанское окно", выемка в узком ущелье между скалами. Самолет пролетает над выемкой в нескольких метрах... И закрутились мыслишки. Одна такая: "Ну, разобьемся, ну и что?.. Если разобьемся, значит - судьба. Такое испытание прекрасно. Я вижу и ощущаю то, что недоступно многим. Я богаче познанным". Другая мысль - а чем, собственно, я богаче и богаче кого? Тех памирцев, таджиков, русских, что летают, обращая на такой перелет внимания ровно столько, сколько на утренний туалет. Они не задумываются и потому даже не знают, что они рискуют. Они просто заняты каждый своим будничным делом, летят домой, из дома... Для них проблема - дождаться рейса, который возможен исключительно в том случае, если ни одного облачка, даже крошечного, невинного, не приближается к "Рушанскому окну". А я ловлю себя, глядя на пассажиров, еще на одной невысокой мысли: "Какая же ты все-таки "великодушно доверчивая", доверила свою жизнь - и кому? Летчику! Виртуозу! Ведь он, летчик, конечно, необыкновенный, лучший летчик из всех, что летают на этой трассе. Разве обыкновенный взялся бы?.." Все во мне сконцентрировано на моей собственной персоне. И машина надежная, даже если зацепится за скалу... А кислородный прибор и мне не нужен...Вон мальчик, лет шести, он непослушный, даже бегает по салону, зацепил старушку, а той хоть бы что - продолжает похрапывать. А вообще, что такое сорок минут? А Гагарин? А Павел Николаевич? А все живущие на Памире, когда ущелье в тумане облаков, а перевалы перекрыты снежными заносами и каменными дождями? И ползет тепло стыда, проявляющегося улыбкой. Ведь пока все эти глупости потешались надо мной, ущелье осталось позади. После Бартанга начинаем спуск, перед нами долина, нас встречает яркий, сочный город. Не видны километры над уровнем моря. Даже наоборот: вокруг горы, а ты вроде совсем где-то внизу. Празднично и торжественно, и скорее не от облика города, а от сознания, что прилет самолета в Хорог все же, конечно, событие, даже если погода неделю подряд хороша. Современные трехэтажные дома, новый мост через бурлящую реку Гунт, цветущие сады по левую сторону Гунта, тополиные аллеи, автобусы, такси, грузовые и легковые автомобили, группы девушек в пестрых крепдешиновых платьях у остановок на центральной улице, киоски со свежими газетами, сувенирами, мороженым, бетонно-пластико-стеклянные здания, новенькие телевизионные антенны на домах... Город как город. Разместился только он в узком ущелье... Павел Николаевич так советует представить Хорог: "Пусть любой житель российской равнины, украинских или казахских степей взглянет на белое кучевое облако, плывущее в небесах над его головой. И от окраинного дома своего села мысленно воздвигнет до этого облака наклонную сухую каменистую стену. И обведет ею все село, оставив только с двух сторон узкие проходы в этой стене. И вообразит, что в один из проходов врывается большая бурная река, а в другой, пройдя сквозь селение, глубоко врезавшись в берега, уходит..." Памир семидесятых также отличается от Памира пятидесятых, как тот от Памира, впервые увиденного Лукницким. Если в первые два десятилетия после революции Памир поднимался к современному уровню жизни, то с пятидесятых годов Горно-Бадахшанская автономная область живет и трудится в ритме всей страны. Задачей Лукницкого было поведать обо всем этом людям мира. О Памире, о "взаимоотношениях" с ним Лукницкого можно рассказывать много, но лучше обратиться к его книгам. Как мы теперь среди гранитов Вот она, связь времен и поколений... Прошлое и настоящее. Академик и стратег, дипломат и политик Н. П. Горбунов мечтал назвать какую-нибудь открываемую точку на Памире именем Павла Лукницкого. Мечта его сбылась. Он был бы рад узнать, что совсем недалеко от пика Маяковского высится теперь открытый советскими альпинистами и нанесенный на карты пик Лукницкого. Слева - нависшая скала, справа - пропасть, а там внизу - бурная Шахдара. Продолжается дорога, вырубленная в камне, - памятник человеческому трудолюбию и упорству. Наконец ущелье расширяется. Директор крупнейшей на Памире школы-интерната имени Павла Лукницкого показывает на противоположный берег и говорит, что месторождение синего камня - ляджуара - находится именно на той горе и сейчас там как раз ведутся разработки. Дальше ущелье сужается снова, вмещая только реку и дорогу, и председатель сельсовета рассказывает, что Рошткала - "Красная крепость" - называется так из-за той лазуритовой древней кровавой легенды... Подъезжаем к месту, откуда виден пик. "ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА"(19.05.1976) "ПИК ПАВЛА ЛУКНИЦКОГО" В редакцию "ЛГ" пришло сообщение о том, что один из недавно открытых и покоренных нашими альпинистами памирских пиков назван в честь советского писателя, исследователя этой горной области П. Лукницкого. На вопросы корреспондента "ЛГ" отвечает сегодня руководитель группы восхождения В. П. Некрасов. - Почему вы выбрали для своих восхождений именно Памир? - Дорогу на Памир указали книги Павла Лукницкого "У подножия смерти", "Всадники и пешеходы", "Путешествия по Памиру", "За синим камнем", "Ниссо" и многие другие. - Как был открыт пик, ныне носящий имя писателя? - Полтора года назад наша группа изучала пик Карла Маркса. Мы продвинулись через ущелье Шабой вниз по реке Шахдаре, и вдруг в одном из узких каньонов блеснула белая стена. На обратном пути мы прошли через каньон. Огромная белая стена уходила, казалось, в небо. На картах она не значилась. Мы поняли, что это неизвестный пик, и решили вернуться сюда через год, чтобы совершить восхождение в честь Павла Лукницкого. Всесоюзная федерация альпинизма одобрила наше решение. В августе прошлого года вершина была покорена. На высоте 5800 метров над уровнем моря мы сложили тур из камней и опустили в него капсулу с запиской: "Пик П. Н. Лукницкого", поставили дату... Так пик писателя начал свою жизнь... "ВЕЧЕРНЯЯ ОДЕССА"(5.12.1977) К "БРОНЗОВОЙ ВЕРШИНЕ" 1977 год, год 50-летия альпинизма на Украине, принес успех представителям одесского "Авангарда": Вадим Свириденко, Евгений Кондаков, Александр Власенко и Алексей Ставницер удостоены бронзовых медалей чемпионата СССР. В смешанной команде с четырьмя московскими спартаковцами, возглавляемой опытным мастером спорта международного класса Владимиром Кавуненко, они впервые достигли пика Лукницкого (5800 м) в горах Юго-Западного Памира по северной стороне. Мне остается добавить, что одесситы, как и полагается по правилам, взойдя на пик, достали из тура капсулу, вытащили из нее некрасовскую записку, вложили свою, поместили капсулу в тур. А первую они привезли в штаб Всесоюзной федерации альпинизма, откуда она попала в домашний архив. Это все мне рассказали в федерации, когда торжественно вручали необычный редкий подарок вместе с дипломом Лукницкого- первооткрывателя лазурита. На первой страничке: За нашу Советскую Родину! Изображение пятиконечной звезды Сбор альпинистов Вооруженных Сил СССР Светлой памяти П. Н. Лукницкого посвящаем наше первовосхождение 1975 г. На второй страничке: 30 августа 15 ч. 45 мин. Группа сборов альпинистов Вооруженных Сил СССР в составе: 1. Некрасов В. П. 2. Матюшин Л. М. 3. Старлычанов В. Д. 4. Федоров О. К. 5. Власов Б. А. совершила восхождение впервые на вершину пик Лукницкого. 3-я и 4-я странички заполнены маршрутом, временем, категорией трудности, метеоусловиями, замечаниями и подписью руководителя В. Некрасова. На картах нашей Родины нет больше "белых пятен". Но бывает еще иногда, хотя и очень редко, - находится безымянная вершина. А эта, как выяснилось, была даже не безымянной. В ущелье, на высоте 4,5 тысячи метров, прилепился к горе кишлачок из нескольких кибиток. Горец Яхшибек Ниезов, председатель Сеждского Совета, встретил нас и повел на возвышение, так как вершина закрыта скалами. Нелегок подъем на "смотровую площадку". Но чем выше поднимаемся, тем шире раскрывается панорама. Ущелье как бы сдвигается в сторону. Яхшибек поднимается первым. Старый человек сдерживает привычный шаг горца, поджидает, помогает. - Вот он, Чибуд. Смотри! По-прежнему на переднем плане бурые резные стены узкого ущелья. За ними темнеющие пики гор в дымке расстояния. Еще чуть выше - и вдали, над ними, белая искрящаяся стена в форме усеченного конуса, врезавшегося в небо, со сверкающей снежной шапкой! - Чибуд... - Как вы сказали, Яхшибек? - Я сказал - Чибуд. Так раньше называли эту белую гору. "Чибуд" - по шугнански "голубь", это значит - чистый...Не самая высокая гора на Памире - пять тысяч восемьсот. Но все же... не у каждого есть свой земной пик. Да и название, можно считать, не изменилось. Павел, я знал его, сам был как голубь - чистый человек. ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ (14. 03.1953, Москва) ...К познанию и более широкому охвату моей темы я шел всем многообразием путей - был географом и геологом, пограничником и историком, караванщиком и этнографом, администратором и хозяйственником. В этом, требовавшем личного трудового участия, процессе овладения большой темой я и сам развивался как писатель. ...Я рад, что на картах Таджикистана есть маленький уголок, который скупыми штрихами напоминает мне о днях, полных азарта и уверенности в своих силах. Мне хотелось бы, чтобы молодые альпинисты почаще заглядывали в этот уголок, в котором есть еще много вершин и ледников, до сих пор не получивших названия. Грозные, величественные горы так красивы, что любой человек, пришедший в эти столь редко посещаемые места, будет щедро вознагражден самими картинами природы за те трудности, какие ему придется испытать при восхождении на гребни водораздельных хребтов и ледяных вершин". Нет, никогда не оторвусь я От той тропы Те каменные захолустья Не знаешь ты. Как горы нам врагами были И как хребты Мы тем горам переломили Не знаешь ты. Как мы теперь среди гранитов Растим цветы, Как выше льдов мы сеем жито, Не знаешь ты. И, не увидев там на деле Мои мечты, Как самого меня доселе Не знаешь ты!.. Жесткая честная дружба с пространством земли Ненасытный в познании мира, Павел Николаевич, он опять в поисках новых дорог, новых трудностей, новых стремлений. Председателю правительственной комиссии по спасению челюскинцев тов. Куйбышеву 14.03. 1934 Уважаемый тов. Куйбышев! Считая, что каждая страница героической эпопеи экспедиции "Челюскина" и спасения челюскинцев должна стать известной широчайшим массам Советского Союза, я, по совету Р. Л. Самойловича, обращаюсь к Вам с предложением включить меня в число участников похода "Красина", который выходит из Ленинграда в ближайшее время. Я - ленинградский писатель с десятилетним стажем работы. Участвовал в трех экспедициях на Памир (1930, 1931, 1932 гг.). В 1932 году был ученым секретарем Таджикско-Памирской экспедиции Академии наук (возглавлявшейся тов. Н. П. Горбуновым). Участвовал в полярной экспедиции ак. А. Е. Ферсмана в Мончетундру. До этого - в годы 1926 - 1929 - совершил ряд многомесячных плаваний на каботажных судах в Черном и Каспийском морях. В те же годы совершил ряд туристических походов по Кавказу, Туркмении и др. Вообще - привычен к экспедиционным условиям жизни. Эти путешествия отражены в моих книгах: роман "Мойра" - на морском материале, две книги стихотворений, книга очерков о туркменских моряках, повесть "У подножия смерти" - о моем пребывании в басмаческом плену в 1930 г. и о работе наших погранчастей по ликвидации банд (книга переведена на украинский язык), книга рассказов, стихотворений и очерков "Всадники и пешеходы" - о социалистической перестройке Памира и героической работе пограничников. Критика мои произведения оценивает весьма благоприятно. Пишу роман о научно-исследовательской работе в Ср. Азии. Активно участвую в общественной жизни, работе ленингр. оргкомитета писателей и оборонной комиссии. Холост. Мне - 31 год. Я - здоров. Постоянно сотрудничаю во всех ленинградских лит. худ. журналах и в некоторых московских. Мне кажется, своим участием в походе "Красина" я мог бы принести практическую пользу делу закрепления в истории героических эпизодов спасения челюскинцев. Президиум и комфракция ленинградского оргкомитета, всемерно одобряя мое желание участвовать в походе "Красина", могут дать обо мне необходимые рекомендации, если в них будет нужда. Конечно, материально я никак не заинтересован. Мне важно только пропитание на время похода. На "Красине", безусловно, согласен выполнять любую работу, какая была бы мне поручена. Имею хороший фотоаппарат (полископ Цейсса, светос. 4,5), а потому при условии снабжения меня фотопластинками (6х10,7), которых в обычной продаже нет, мог бы обеспечить также серию стереоскопических снимков... С "Челюскиным" - не вышло. Снаряжалась очередная экспедиция в Таджикистан, и отказаться от нее значило бы предать дело, людей и себя. И он снова в походах по окраинным местам нашей Родины. Весь 1934 год - по Таджикистану, с экспедицией. ...После путешествия по Казахстану в 1935 году Лукницкий, собрав обширный материал, сел за роман о... Таджикистане. И так будет происходить с ним не раз. Никогда не мог он отступиться от большой таджикской темы. Только война перебила ее... Он написал роман "Земля молодости" и в 1937 году отправился в Заполярье плавать по Северным морям. И это отдельная тема. Весь 1938 год - снова Таджикистан. Там узнал, что соратник его по памирским путешествиям Г. Л. Юдин возглавляет экспедицию в Восточную Сибирь и занят организацией ее и подбором кадров для будущего лета. И Лукницкий, вернувшись из Средней Азии, решил двинуться в Сибирь... ФОТОТЕЛЕГРАММА ЮДИНУ(16.05.1939) А что, если б, дорогой Георгий Лазаревич, Ваш бывший коллектор Павел Лукницкий спросил Вас: не хотите ли Вы взять его с собой в Бодайбо или в любое хорошее место на должность, скажем, хотя бы "обвевателя комаров" или "чинильщика карандашей"? Писательский уют оставил бы в Ленинграде, а сам, вооруженный "лейкой" и вечным пером, с удовольствием превратился бы в Ливингстона. Если это действительно возможно, телеграфьте сначала - принципиальное "да", а все остальное - в письмах - потом. Привет Над. Серг. Крепко жму руку. Ваш П. Лукницкий. ТЕЛЕГРАММА : ЮДИН - ЛУКНИЦКОМУ (19.05.1939) Приглашаем старшим коллектором оклад 350 рублей выезд конце мая необходима организационная помощь. Юдин. КАТКОВА1 - ЛУКНИЦКОМУ (весна 1939) Устройство Вас в нашу партию и изобретение вакансии - дело моих рук. Мне даже пришлось преодолеть некоторое сопротивление Г. Л., который вообразил, что Вы теперь настолько зазнались, что думаете о каких-то особых условиях и не сможете удовлетвориться обычной скромной партией, тем более в места, не нашумевшие экзотической известностью. Вместе с тем Ленско-Витимский р-он (Патомское нагорье) имеет свою прелесть и красоту, а также экзотичность. Золото и тайга чего стоят! Отвечаем на Ваши вопросы. Скорее отвечайте, т. к. надо знать скорее Ваше решение (претендент на Ваше место был уже в дверях, когда я Вашей телеграммой выбила его обратно). Привет. Надеюсь, что поедем вместе. Н. Каткова. Приписка: Надеюсь, что Ваша столь известная положительность не расстроит наших надежд на Ваше участие в работах. Все девушки считают Вас уже нашим. Но, вообще, последнее время Вы выкидываете трюки. Возможно, это будет Вам полезно. Говорят, что все к лучшему. Зная Ваш характер, убежден, что любой случай к лучшему, не упустите. Г. Юдин. Развитие индустрии в стране требовало беспрестанных вкладов. Нужны были новые и новые ресурсы. Чтобы шире развернуть добычу их, Геолком ВСНХ направлял геолого-разведывательные партии на поиски золота. Трест "Лензолото" был организован еще в 1921 году. В 1923-м СНК РСФСР издал декрет, который расширял льготы для золотопромышленников. Открывались месторождения, строились золотоизвлекательные фабрики. На приисках в отдаленных районах страны строились дома для рабочих и инженерно-технических работников, культурно-бытовые учреждения... ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО В вагоне поезда... ...Таинственная, ярко-зеленая, несущая в ветре ароматы трав, цветов, леса - тайга; долины, лощины с болотцами, нагроможденные по холмам ярусы девственных лесов, еще более величественных в дождливый день. И везде просторы, просторы - благодатный край для переселенцев, до сих пор еще не освоенные просторы, которые зовут к себе людей, людей, людей, чтоб возникли неисчислимые отары скота, бескрайние пастбища и посевы. Все это-в будущем. Сибирь еще только начинает рождаться. Поезд с заключенными около Нижнеудинска. Поезда с автомобилями, тракторами, многими грузами. Все - на Восток! Хозяйственные, продовольственные, промышленные, оборонные грузы. Все - на Восток! О попутчике Комсомолец, лет двадцати семи. В армии три года, артиллерист. В Хасанских боях участвовал непосредственно. До армии - лет восемь работал в глухих районах Сибири (в Нарымском крае). "...Командирован в район - значит, несколько месяцев. А иной уедет в район весной, возвращается через год, осенью: пока доберется!" "..."Остров смерти" (Александров) - 50 000 перебитых из пулеметов "Охотников за черепами". Судили". "...Никому неведомые поселки в глухой тайге - осевшие со времен гражданской войны белогвардейцы. Те, что поюжнее, - занимались и хлебопашеством..." "...Восстание 1932 года - 20 тысяч. Шли к Томску, из Сархата (?). Ликвидировано". "...В период до 1934 - 1935 гг. законности часто не было". "...Разбежался "рецидив" (термин для ссыльнопоселенцев). В Томске ловили всех беспаспортных. Приятель (рассказчика) сидел на завалинке, милуясь с девушкой. "Документы?" - "Не взял с собой, дома". Не разбираясь, забрали и его и ее. Получил ссылки два года. Через два года вернулся в Томск. Было много всякого..." "...В Нарымском крае многие комсомольцы переженились на "бывших графинях" (молодых девушках). За это их исключали (низовые организации) пачками. В одной - до 250 человек. Дело дошло до Москвы. Москва велела восстановить, после тщательной индивидуальной проверки, в зависимости от нынешнего лица жены и самого исключенного. Вышедшая замуж за комсомольца, спецпоселенка восстанавливалась в правах. Поэтому все женщины набивались замуж, удавалось это чаще всего самым красивым". Шесть книжек-дневников, то есть не менее двух тысяч страниц, заполненных убористым мелким почерком. На корешке первой от начала поездки: "Ленинград, Москва, Иркутск - июль 1939"; второй: "Иркутск, Ангара, Лена, Бодайбо, Тайга - июнь - июль 1939"; третьей: "Патомское нагорье, Тайга - август 1939"; четвертой: "Патомское нагорье, Тайга - август 1939"; пятой: "Бодайбо, Лена - сентябрь 1939"; шестой: "Ангара, Иркутск, Москва, 1939". Все они снабжены в начале, иногда в середине или конце адресом владельца и просьбой к нашедшему, в случае утери, вернуть. По ходу записей встречаются рисунки, финансовые отчеты, схемы, засушенные цветы и травы тех мест, где велась запись. В книжках - ежедневные записи экспедиции Кадаликанского отряда Ленской геолого-геоморфологической партии; поставленные задачи и результаты работы; труд и быт участников; характеры работавших в партии людей; описание богатейшей природы; картинки жизни и быта пришельцев и местных жителей; их рассказы об истории края, об участии в сложном процессе преобразования Сибири. Огромное количество фотоиллюстраций... Короткие отрывки из дневника не могут дать полного представления об обстоятельствах, с которыми пришлось столкнуться участникам экспедиции. Во всех записных книжках этого периода ощущается недовольство и даже ругань в адрес Г. Л. Юдина. Либо он изменил своим принципам, либо ему помешали неизвестные обстоятельства. Безответственность его и равнодушие по отношению к людям, которых он отправил, к делу, которое ему было поручено, казались необъяснимыми... ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО 15.06.1939, Иркутск Поезд пришел с опозданием на час. Вокзал, носильщики, извозчичья бричка. 20 рублей до гостиницы и 5 - на чай. Добродушный парень-извозчик, услужлив и разговорчив. Гостиница "Горняк", номер забронирован по телеграмме. Здесь люди ждут по несколько дней, живут на вокзале. Две койки. Белье чистое. Ночью клопы. Везде в городе множество огромных крылатых тараканов. Ванны нет, общая уборная и умывальная. В дежурке - горячая вода, кипятильник. Гостиница треста "Лензолото" - все "свои". Поиски ресторана. Улицы мощеные: главная - Большая - деревянной шашкой. Много новых 4-этажных каменных домов. Деревянные - все со ставнями - старые. Несколько переполненных гостиниц. Магазины всякие, те же, что и в любом городе СССР. Город - большой, кино, театры, зверинец. В городе нет масла. Туговато с мясом, рыбой. Объясняется все неликвидированным последствием вредительства. Базар. Огурцы 16 рублей килограмм, морковь - три рубля десяток. Вокзал на левом берегу Ангары, город на правом. Широкий, отличный, с полкилометра мост. Ангара совершенно прозрачна, глубока, широка, быстра. Рассказывают ее особенность: замерзать начинает от дна, в отличие от всех других рек. Поверх льда - и зимой - вода. Дальше - подробная запись, которую кратко передаю своими словами. На следующий день, взяв на себя инициативу по добыче билетов на пароход, Павел Николаевич отправился в Управление Лензолотофлота, говорил с начальником эксплуатации Б. А. Нитовым. Тот рассказал, что флот с перевозками не справляется, но это можно было не рассказывать - люди месяцами ждали очереди на пароход. Сказал, что Управление пароходства само признается в беззаконии: пароходы четырехсотместные, а забирают по восемьсот пассажиров, да еще на буксире тащат сразу по нескольку барж, которые, хотя и предназначены для багажа, наполняются людьми...Сказал, что сообщил об этом в Москву, наркому, чтобы снять с себя ответственность. Сказал, что на Лене вообще способы транспортировки грузов - доисторические. 16.06.1939 Дом различных управлений Лензолота; в нем - магазин "Старательный". Давно не виданные мною полные полки - мануфактура, обувь - все по "золотым купонам"... 17.06.1939 ...Обещают каюту на "Ульянове". Вышел из Заярска 14-го, ожидается 18-го, к вечеру. ...Ночь - я на полу, на матраце, бессонница и клопы; Юра - на полу на спальном мешке; Соня и Лида - на кроватях. Комната завалена пожитками, хаос. На веревке над нами сушится белье Надежды Сергеевны1. Разговоры о Бодайбо: нет картошки, нет папирос, нет одеколона. Одеколон, очевидно, пьют. ...На мне все хлопоты по добыче билетов. Если б не мои писательские наскоки, пришлось бы сидеть тут неделю-две, а потом ехать в трюме. Но удалось "обговорить" начальника политотдела пароходства, парторга и начальника пристани. 19.06.1939 С утра спешу на пристань. Начальника нет: он на совещании диспетчеров. Касса открывается в 12, надо обязательно получить билеты до открытия. Сижу у парторга. На улице огромная толпа, чающая билетов. Очереди, переклички. Тут же пропагандист с семьей, едущий в Якутск по путевке ЦК, и представитель агитбригады водников (артистов), коих 13 человек и кои едут обслуживать различные пункты Севморпути по маршруту: Москва - Иркутск - Якутск - Диксон - Тикси. Сев. мор. путь - Москва. И пропагандист, и бригада ждут, как и я. Наконец ведут сначала в комнату матери и ребенка (везде и всюду через такие комнаты женщинам с детьми продают билеты в первую очередь), кассирша выдает мне 4. Жесткая каюта 2 класса. За стеной гул ожидающей толпы. Так же, как и я, получает билеты пропагандист. "Бригаде" предложены билеты 3 кл. Они отказываются, шумят. На грузотакси, заказанном мною накануне, приехали с вещами мои спутники. 16 мест в камеру хранения не принимают. Вещи сгружены на улице. ...В 5 посадка. До этого хочу сдать груз в багаж. Грузчики дерут за переноску. Грузоприемщик предупреждает: "Принять в багаж могу, но с этим пароходом он не пойдет". В три приема под проливным дождем, надвинувшимся внезапно и скоро ушедшим, водружаемся в каюту. Очухиваемся. Пароход отходит без четверти 7. Палуба 1 и 2 классов забита пассажирами, не доставшими кают. В 3 классе, внизу, давка, вонь, грязь. "Ульянову" полагается 150 пассажиров. Погружено больше 300. Пароход колесный, но колесо у него - одно, за кормой. Поэтому и машинное отделение занимает его кормовую часть. Вода высока и мутна после сильных дождей. На левом берегу - аэродром, стоят несколько бывших бомбовозов, ныне - почтово-пассажирских самолетов - и новенькие амфибии, на которых сейчас совершаются рейсы в Бодайбо, Якутск и в другие места. Тянутся заводы и предприятия. Берега высоки, лесисты, зелень везде яркая. Солнце медленно склоняется, расцвечивая быструю воду...Закат... Через 4 часа - Усолье. Огни, огни и густо дымящиеся фабричные трубы с отражением в воде. Усолье - спичечная фабрика, соляной завод. Говорят, соль выпаривают, получают превосходную мелкокристаллическую, которую даже не надо молоть. 21.06.1939 ...Плывем по Ангаре. Берега низки, сплошь - в зелени, вчера было много островков и протоков, сегодня их мало. Ярко-зеленые сочные луга, цветы, березы - места благодатные. За лугами и березовыми рощами низин синеют высокие, мягкие горы в темно-зеленом, хвойном лесу. Попадаются деревни, ничем от обычных русских деревень не отличающиеся. 22.06.1939 Рано утром "Ульянов" пришел в Заярск. Гора, лес. Деревянное село, широкий - дугою - автотракт к самой пристани с горы; на пристани толпы - тысяча человек, ждущих очереди на автомобили в Усть-Кут. Выскакиваю первым на берег и спешу в гору, где, говорят, "Автотранспортные учреждения". ...Мои документы действуют: "Об отдельной машине не может быть и речи. У нас план - 14 000 тонн груза, машины только трехтонки. А отправить вас - отправим, сегодня же, по одному, в кабинах шоферов, разделив ваш багаж поровну на 4 машины". Ожидания. Мучительные. Ибо - жара, жажда, голод (ничего не ели с утра), мошкара. Уйти нельзя - ждем машин, их в гараже десятки. Но... диспетчер ссорится с шоферами не хочет, а они не хотят брать "казенных" пассажиров, предпочитая заработать "с левой стороны"... ...И этот путь на машине продолжался 13 часов. Отличное шоссе, впрочем - узкое. Щебенка. Сразу - тайга, густой лес, шофер гонит на полном газе - она мчится, как тяжелый снаряд. Тракт Заярск - Усть-Кут - 270 км. Начал строиться в 1935 году, пролег примерно вдоль пешеходной тропы, которой когда-то ходили золотоискатели, стремившиеся к Лене, сдан в этом году, кроме нескольких десятков километров, где работа ведется еще и сейчас. Тракт взбирается на холмы, спускается, вьется. На высоких местах тайга в холмах, синяя, видна далеко. Деревня Каймоково. Глухая. И в ее плетнях, высоких, в ее многоячейных, оплетненных дворах есть нечто, отличающее ее от всех знакомых деревень. Шофер рассказывает, что жители этой деревни в прошлом жили грабежом и убийствами заходивших к ним и принимавших их "гостеприимство" искателей. Перед самым Усть-Кутом огромный цыганский табор - тенты, телеги, подобья палаток. В самом Уть-Куте цыганки бродят по улицам, предлагая гаданье. На высоте в километр, незаметной глазу, перевалочный пункт - поселок Хребтовых. Подъезжаем в 11 вечера. Здесь для всех машин Золототранса смена шоферов... Столовая для шоферов, кормят только их. Для пассажиров продуктов нет. Билет ССП помогает: кормят... Ночь, свет фар, тракт петлит в горах. Ходу от Хребтовых до Усть-Кута полагается 6 часов. Приехали раньше времени: "всыпят!" За мостом останавливаемся, выключаем мотор и мгновенно засыпаем, сидя и уронив головы к стенкам кабины. И желание спать до того томительно и непреодолимо, что, засыпая, испытываю состояние абсолютного блаженства. Через 1,5 часа одновременно просыпаемся... Все оттенки зари. Красота редкая. Из туманов вырастают "древние терема" стройучастков; усталость играет фантазией, ухожу вглубь тысячелетий, вхожу в какую-то сказку о древлянах, лесовиках, о диких племенах славянских лесов, будто присутствую при рождении древней Руси... И машина моя представляется мне машиною времени... Но вот тракт перестает быть трактом. Он - перерванная кочкообразными участками целина. Раскрывается широкая, просторная долина, река делает излук, огибая поселок, прикрытый тонкой оболочкой тумана, пропитанной встающим солнцем. Здесь дом отдыха для усть-кутцев. Еще немного пути - и горы раздвигаются иначе, поперечный простор - это Усть-Кут, занимающий большую территорию по обе стороны реки Кут вдоль берега Лены и по склонам ее холмов. Въезжаем в улицу, подъезжаем к самой пристани, где бивуак многих спящих людей... В Усть-Куте народ ждет счастья попасть на пароход неделями, раскинувшись гигантским станом, укрывшись кто чем, живя на берегу, под заборами, в амбарах, на пристани, на крышах недостроенных домов, проживаясь, полуголодая, ибо продуктов не хватает, и голодая, - многие прожились чуть не до последних штанов. Нам повезло. В Бодайбо пойдет пароход ЛУРПа1. Он обычно ходит по Якутской линии. Сыскал концы, обещали 4-местную каюту 2 класса. Удалось устроить и "комнату приезжающих" в Золотофлоте, на краю Усть-Кута, километра за 2 от пристани. Сдал вещи в багаж на дебаркадер. Солнце печет, состояние отвратительное, пить по-прежнему нечего, в городе ни квасу, ни воды. А ведь пить хотят тысячи людей, живущих на улице. Трудно рассчитывать, что они не станут пить воду из Лены, а это грозит дизентерией. Позже и я пил эту воду, - что сделаешь! Вода, впрочем, чистая! У меня нет денег на билеты, надо разменять аккредитив, - пошел в сберкассу. Закрыта! Зашел с черного хода. Повезло: служащие парни и девицы пили чай и кокетничали. Опять помог билет ССП, уважили, выдали деньги. ...Пароход должен уйти в час дня, все, кроме Надежды Сергеевны, собрались. А если она не приедет до отхода? Когда-то будет следующий пароход? Я-то не имею ничего против того, чтоб застрять здесь, отоспаться, а затем заняться литературным изучением Усть-Кута... Но если появится малейшая возможность, надо уехать - работа не ждет. Приехала, наконец, измученная Надежда Сергеевна, но тоже не жалуется. Ехать, ехать дальше... Мы "атакуем" Уть-Кут, добиваясь, где б пообедать, как бы утолить жажду. Столовых здесь 2 или 3 на тысячи ожидающих отправки людей. Они, как саранча, забивают все входы и выходы, уничтожают все, что можно съесть. И все же обедаем, простояв в очереди в столовой, что подальше и меньше заметна. В каком-то клубе полусонное собрание, с заднего двора поят теплым и скверным квасом. Очередь... Выпили. Уйти нельзя: надо не прозевать билеты и пароход. Блужданье по территории пристани. Сесть негде - в речном вокзале все забито подолгу живущим людом. На втором этаже нахожу скамейку на террасе, случайно, на минуту освободившуюся. Садимся все. Я мгновенно засыпаю. Сплю полчаса. К дебаркадеру подошел пароход. Последняя двухчасовая атака на билеты. Начальник дебаркадера ставит меня, с помощью стрелка, к кассе, но кассир забыл книжку классных билетов у себя "на квартире" и не может продать, пока не пропустит всю очередь и не закроет кассу. Началась посадка. Перед сходнями - тысячная толпа с вещами. Стрелки тщетно пытаются сдержать напор получивших билеты, оттесняют их все выше и выше. Сходни грозят рухнуть. Пассажиры лезут уже прямо по воде, как крысы. По живот в воде протаскивают пожитки наиболее ловкие. Все это - лавою на дебаркадер, на пароход. Касса, наконец, закрыта, шагая через людей и вещи вместе с кассиром, пробираюсь в его "квартиру" на дебаркадере. Покупаю 4 билета - каюта 2 класса. И прошу еще два - палубных, для геодезиста с женой, которые ехали со мной в поезде, и всюду не могут устроиться, и я всюду им помогаю. Последние усилия, багаж, грузчики, вваливаемся, когда с парохода снимают трап. Пароход стоит еще несколько часов метрах в десяти от дебаркадера... Выходим из Усть-Кута, таща на буксире 9 барж. В последнюю минуту санитарный надзор запретил взять 10-ю баржу, уже переполненную пассажирами, купившими билеты. Ночь. Лена тиха, благостна, тепла... 28.06.1939 ...Обошел весь пароход, ища укромного местечка, чтобы писать дневник. Везде груды сонных и полусонных тел - грязных и измотанных пассажиров 3 класса и палубных. Буксиро-пассажирский пароход ЛУРПа рассчитан на 170 пассажиров, а нас 300. Да еще около 600 пассажиров на баржах, которые мы тянем за собой, и груз. Пассажиров 1 и 2 классов стали кормить обедами. Этот обед мы сегодня пробовали - есть его невозможно, не лезет в рот даже после многодневной "диеты": щи - вода с капустой, котлеты полусъедобные, творог, скисший, и компот, который, как и творог, все выбрасывают за борт. На баржах и того нет, и, если б не случайные вынужденные стоянки, народ в буквальном смысле голодал бы. И нельзя сказать, чтоб по берегам Лены было голодно. Ничуть. Продуктов по деревням избыток (ниже запишу о моем посещении деревни Марково). Дело в исключительной бесхозяйственности пароходства. Колхозы по берегам Лены страдают от неорганизованности сбыта своих продуктов. Вот что рассказал мне колхозник, заведующий факторией заготпушнины, - бывалый моряк, мужик из деревни Верхнее Марково: "Колхозники получали в прошлом году по 4 кг зерна на трудодень. Семья в среднем выработала в прошлом году по 1000 трудодней. В переводе на деньги это количество зерна стоит примерно 5000 рублей, да 1000 рублей выдавали деньгами. 1 рубль на трудодень. Кроме того, большинство крестьянских семей имеет скот - корову, поросят, птицу и обязаны сдавать государству только масло. Молока избыток. Кормим поросят молоком и картошкой, капусту - излишек - просто выбрасываем... Местные жители к тому же часто охотники: фактории заготпушнины раскиданы вдоль всего берега. Очень много медведей; черно-бурая лиса бывает, но редко; есть лось, лисица, горностай; волка почти нет. Несколько лет назад в деревню завезли 20 штук ондатр и три года не разрешали их бить. Сейчас развелось - черт ее побери - видимо-невидимо, - и рыбу в сетях съест, и сети съест! А шкурку снимать с нее прямо-таки противно: крыса и крыса!" Шкуру ондатры фактория принимает по 6 рублей. Он сам осенью за полтора месяца охоты заработал тысячи полторы. Вот так... Грязь на пароходе исключительная: в уборных - их 3 очка - нет света, а перед ними всегда очередь. Перед тремя умывальниками такая же очередь. Но в каютах 1 и 2 классов чисто. Клопов нет, и никаких насекомых. Берега гористы, горы - в сплошном лесу, Лена течет спокойно. Между Усть-Кутом и Киренском - 3 км, между Киренском и Витимом - 4 км в час. Опять подходим к берегу, к лесному складу - опять дрова грузить. Крик капитана в рубку: - Баркасы не давайте под пассажиров, пароход будет стоять один час всего, уйдут - останутся! ...Трапы, однако, спущены, и пассажиры барж высыпают на берег с посудой. Костры, варка пищи, купанье, стирка... При погрузке дров с баржи увидели утопленника, связанного веревкой. Плыл по течению. Составили акт... ...По телеграфу приказ: "Оставив баржи здесь, пароходу пойти обратно вверх до встречи с пароходом, посланным вдогонку с той баржей, которую оставили в Усть-Куте, привести ее сюда, присоединить к каравану и после этого двигаться дальше". Узнали об этом после нескольких часов стоянки - чинили лопнувшую пароходную трубу. Мы голодали весь день, и я решил использовать время. Подговорив Юру и взяв спальные мешки, плащи и рюкзаки, мы сошли на берег. Пассажиры, как оказалось, уже облазали всю деревню в поисках продовольствия. А мы, взяв лодку, переправились на другой берег. Юра остался ловить рыбу, а я побрел выклянчивать продукты. После долгих поисков вернулся с 4 яйцами, кружкой сметаны и половиной чайника молока. 10 вечера. Пароход гудит, уходит. Баржи остались. Ночь в моем распоряжении. Оставив Юру с вещами, отправляюсь вдоль берега за 3 км в деревню. Темнеет, идти одиноко. Деревня Верхнее Марково. Первые попытки найти продукты безуспешны. Фактория Заготпушнины. На завалинке крестьяне - двое с велосипедами. Заговариваю с шутками и прибаутками. Здесь это любят. Языки развязались. Егор Ч. - в прошлом солдат, затем - партизан, охотник. ...Ведро картошки - 5 рублей. Это считается здесь втридорога, но я не торгуюсь. Ведет в хату, с готовностью продает мне яйца, молоко, сметану. Нет хлеба: "Не печем, сами закупаем в кооперативе, на том берегу". Дело кончается покупкой 3-х кур живых (!) - по 15 рублей. В действительности они здесь стоят 7 - 8 рублей. Егор соглашается за десятку сплавить меня к нашим баржам. Лодчонка. Плывем по течению Лены. Ночь, туманы, великолепная тишина, обаяние могучей реки... Егор заговорил об "Угрюм-реке". Эту книгу здесь знают все. Подтвердил точность описанных событий, назвал прототипа Громова. Рассказал, что сам в это время работал на призывном пункте в Киренске, отсюда отправилась рота солдат. После расстрела вернулись обвешанные барахлом, награбленным у расстрелянных рабочих1. Свободно высказывался о "Тихом Доне", о "Поднятой целине", о Новикове-Прибое. Говорит, что читает очень много, выписывает книги сам через книгоцентр. Жалуется, что деревня хоть и живет материально хорошо, но культурных потребностей удовлетворить нечем. Переживает, что здесь до сих пор нет МТС. Ю. На берегу. Окликаю его, появляется в тумане. Забираем его, переправляемся на левый берег, к баржам. Все спят. Раскладываем костер. Егор, ярый охотник, долго сидит с нами на бревне, рассказывает об охоте на медведей и на другое зверье. Уезжает, толкая лодку шестом против течения. Ночью - еще одно происшествие: с баржи человек упал. Будто бы п