и свободное место, куда поставить ногу, чтобы до стола добраться... Приходилось перескакивать. Только узенькая дорожка между фолиантами пролегала к двери в соседнюю комнату -- комнату Ахматовой -- длинную и полутем-ную, с единственным, часто задернутым серо-палевыми штора-ми окном на Марсово Поле. Вдоль левой глухой стены распо-ложилась старая деревянная кровать с крошечным ночным столиком. В ногах кровати -- высокое трюмо. В головах, за кроватью -- гардеробный шкаф; дальше -- прислоненное наис-кось к стене -- второе зеркало; в углу -- стол с книгами. К нему, у торцовой стены, примыкало бюрцо красного дерева, тоже с книгами и еще рукописями, памятными вещицами и письмами к Ахматовой. Посередине, примыкая к окну, стоял письменный стол, окруженный тремя классической ветхости креслами. Маленькая этажерка в углу у другой стены; высокий комод с наставленным на нее фарфором; чуть дальше -- между двумя креслами -- круглый туалетный столик с овальными венециан-скими зеркалами, доставшимися, по словам Ахматовой, от ее прабабушки. Угол занимала круглая, обитая железом печь. Еще ломберный столик между печью и дверью в столовую -- он завершал сборную меблировку. В этой сырой комнате всегда, даже летом, было холодно. И тем не менее Ахматова, по словам Лукницкого, пользовалась столовой редко. Обычно она пила чай, крепкий и почти всегда остывший, за ломберным столиком -- реже одна, чаще -- с заходившими гостями. Иногда пили белое сухое вино из хрустальных бокалов. Настольная лампа с длинным шнуром перемещалась по необходимости: на письменный стол, на ночной или на бюрцо. Для экономии электроэнергии администрация включала свет во всем доме поздно вечером... "Мраморный дворец, квартира No 12"... В ней не было ни туалета, ни даже водопровода. Умывальник в комнате Шилейко был декоративным украшением. За водой -- и не только -- надо было ходить в даль межквартирного коридора. Ленинград жил еще послевоенной жизнью. Ахматова де-лила с городом трудную и скудную ту жизнь и почти не писала тогда стихов. Тем не менее в доме она умела своей жизнетвор-ческой натурой создать атмосферу остроумия, легкости сужде-ний, непринужденности, владея непревзойденной, часто ци-татного "арт-эффектного" происхождения, виртуозной па-мятью -- наперекор глубоко спрятанным, таимым, высказывае-мым Лукницкому только в минуты полной, как ему казалось, ее откровенности, печалям, неуверенностью и даже трепетом. Не было вопроса, какой он не мог бы ей задать, но суть в том, что он никогда не задал ей ни одного вопроса и, благодаря так ценимому Ахматовой такту Лукницкого, он никогда ни в чем не подвел ее. Что касается сложности быта Ахматовой, Лукницкий был готов облегчать его всей энергией юного, здорового человека. С его родителями Ахматова стала поддерживать доброе зна-комство. И когда она подолгу лежала в постели, Евгения Пав-ловна1 посылала ей обеды. Павел Николаевич отвозил их на велосипеде, разогревал на примусе. Он доставал ей лекарства; ездил по разным делам к ее друзьям; получал по доверенности ее пенсию в ЦКУБУ, также и зарплату Шилейко в Академии, когда тот бывал в Москве; писал за Ахматову письма, телеграм-мы -- иногда под ее диктовку, а то и просто по ее поручениям. Ей всегда нужен был человек, с которым она могла бы делиться некоторыми трудностями своих отношений с людьми в ее сугу-бо личной жизни. Лукницкий выполнял все ее поручения. Выполнял охотно, столь же охотно Ахматова возлагала их на него, сохраняя абсо-лютную веру в человека, услугами которого она пользовалась. Создателями этой формы отношений были они оба, потому что если б не его -- и природные, и воспитанные им самим -- качества, так Ахматову устраивающие, то дружба вряд ли бы состоялась. И ты меня не упрекнешь Ни в чем -- ни сердцем, ни мечтою, Ты знаешь, что не может ложь, Лечь меж мною и тобою. Ее дом, посещаемый в действительности очень-очень не-многими, может быть, всего десятком людей, казался всегда оживленным: в нем можно было "встретить" Данте и Ми-келанджело, Растрелли и Дела Мора, Байрона, Шелли, Шенье и самого... Пушкина и "пребывать" в их благотворной, возвы-шающей среде. Зато посторонним ее интересам людям она представля- лась замкнутой и высокомерной, надменной и недостижимой. Случайные люди -- почитатели -- иногда подолгу добивались встречи с Ахматовой -- она их откровенно не любила, с трудом их переносила, и часто заставляла людей замолкать, цепенеть, страдать. Зимою Ахматова частенько ходила с Лукницким на лы- жах -- он обучил ее этому искусству. Они спускались иногда на снега заледенелой Невы. Порою прогуливались до набереж-ной Фонтанки, 2, где она еще до жизни в Мраморном прожи-вала с Судейкиной и Лурье. В середине 1926-го после развода с Шилейко и переезда на Фонтанку, 34, в просторную квартиру Пунина, обстановка для нее изменилась: она вынуждена была подчиниться распорядку быта пунинской семьи. Тем не менее круг близких ей людей оставался почти прежним: Замятины, Рыбаковы, Мандель-штамы, Данько, Гуковские, тот же Шилейко, с которым Ахма-това отношений после развода не прервала. Лукницкий рисует Шилейко язвительным, остроумным, погруженным в свои тысячелетия, в черепки, клинописи, пожелтевшие страницы Плиния, Геродота, в древние эпосы и в остатки древних материальных культур. Ахматова говорила Лукницкому: "Он -- "не от мира сего", и надо хорошо его понимать, чтобы уживаться с его тяжелым характером". Из дневника 24.12.1924 ...На столе -- сыр, масло, хлеб и сахар, Тап1 у стола, АА много говорит о нем, хвалит его: "Только он меня не очень любит. Он встре-чает меня, когда я прихожу, равнодушно. Вот когда Володя приходит, он очень радуется -- прыгает, лижет его. Он очень скучает по Володе. Он, наверное, думает, что я его купила, и поэтому равнодушен ко мне". Я: Вы любите Тапа? АА отвечает серьезно, как-то задумчиво: "Люблю... Он умный, хороший..." 1.01.1925 АА за чаем о Тапе... "Я навещала его, возила ему кашу... Он совсем на меня обижен. Даже не здоровался, не разговаривал со мной. Сидит в своей клетке, унылый. Когда я подошла к нему, он долго смотрел на меня... Он так мучался, бедный -- он спрашивал меня -- скоро ли его выпустят? Потом начал плакать -- так жалобно, что я сама не удержалась... У меня тоже были слезы... По-моему, это ужасно: или ты будь человеком, или совсем живот-ным... А так -- понимать все, как Тап, -- и не уметь рассказать, чтоб его поняли!.." 24.01.1925 1918 (?) Ездила в Москву с В. К. Шилейко. У него был мандат, выданный отделом охраны памятников старины, подписанный Н. Троцкой, удостоверяющий, что ему и его жене (АА) предостав-ляется право осматривать различные предметы, имеющие художест-венную ценность, и накладывать на них печати. 28.02.1925 М.д. ...В. К. Шилейко в Москве сделал какое-то открытие мировой важности (из области изучения клинописей). "А мне в письмах пишет всякие пустяки -- как здоровье Тапа, например. Он такой". Об этом открытии АА узнала не от него. 27.02.1925 ...Шилейко заставлял ее сжигать, не распечатывая, все получае-мые ею письма. Запирал ее дома, чтобы она не могла никуда выхо-дить... 2 и 3.03.1925 ...О том, каким милым был В. К. Шилейко, пока она не переехала в Мр. дв., а когда переехала, стал опять свою власть проявлять... ...АА... поступила на службу в библиотеку Агрономического инсти-тута, получила казенную квартиру на Сергиевской, 7, и жила там 20-й и 21-й годы (Поправка АА от 29.III.1925). АА: "Когда В. К. Шилейко выпустили из больницы, он плакался: "Неужели бросишь?.. Я бедный, больной..." Ответила: "Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне". Володе это очень не понравилось, но переехал. Но тут уж совсем другое дело было: дрова мои, комната моя, все мое... Совсем другое положение. Всю зиму про-жил. Унылым, мрачным был..." 2 и 3.03.1925 О браке с В. К. Шилейко. АА: "К нему я сама пошла... Чувствовала себя такой черной, думала, очищение будет"... Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю. Шилейко мучил АА -- держал ее, как в тюрьме, взаперти, никуда не выпускал. АА намекнула, что многое могла бы еще рассказать об его обращении с нею (тут у АА, если заметил верно, на губах дрожало слово "sadiste", но она не произнесла его. А говоря про себя, все-таки упомянула имя Мазоха...) 20.03.1925 В тяжелые годы, когда АА жила с В. К. Шилейко, АА проводила лето в городе. Шилейко переводил клинописи (диктуя АА прямо "с листа", -- даже стихи), АА писала под его диктовку. АА по 6 часов подряд запи-сывала. Во "Всемирной литературе" должна быть целая кипа пере-водов В. К. Ш. Ассирийского эпоса, переписанных рукой АА. И АА переписывала точно, каллиграфическим почерком, так, чтоб ни одной ошибки не было. И это при отвращении АА к процессу писа-ния!.. Если попадалась ошибка, В. К. страшно ругал АА. Они выходили на улицу на час, гуляли, потом возвращались -- и до 4-х часов ночи работали. И все только для того, чтоб на следующий день купить фунт хлеба и 4 фунта картошки! В. К. халтурил, конечно. Все халтурили -- нельзя было иначе. 2.04.1925 ...Шилейко ставил в Москве самовар рукописью "Подорожника" (со злости, конечно). Многие стихи АА диктовала прямо приходив-шим из редакций журналов. Рукописей и черновиков, таким образом, почти не осталось. 17. 04.1925 ... Летом (в августе 1920) было критическое положение: Шилейко во "Всем. лит." ничего не получал; "Всем. лит." совсем перестала кормить. Не было абсолютно ничего. Жалованья за месяц Шилейке хватало на 1/2 дня (по расчету). В этот критический момент неожидан-но явилась Н. Павлович с мешком риса от Л. Р.1, приехавшей из Баку. ...Л. Р. была поражена увиденным -- и этой кастрюлькой супа, и видом АА, и видом квартиры, и Шилейкой, у которого был ишиас и который был в очень скверном состоянии. Ушла. А ночью, приблизи-тельно в половине двенадцатого, пришла снова с корзинкой всяких продуктов... А Шилейко она предложила устроить в больницу, и дейст-вительно -- за ним приехал автомобиль, санитары, и его поместили в больницу. 19. 04.1925 В 1918 году Николай Степанович вернулся2, остановился в меб-лиров. комнатах "Ира". Была там до утра. Ушла к Срезневским. Потом, когда Николай Степанович пришел к Срезневским, АА прове-ла его в отдельную комнату и сказала: "Дай мне развод..." Он страшно побледнел и сказал: "Пожалуйста...". Не просил остаться, не расспра-шивал даже... Спросил только: "Ты выйдешь замуж? Ты любишь?" АА ответила: "Да". -- "Кто же он?" -- "Шилейко". Николай Степа-нович не поверил: "Не может быть. Ты скрываешь, я не верю, что это Шилейко"... 21.06.1925 ...Когда АА ездила с Шилейко в Москву (в первый раз), он повел ее к своей "девушке-геологу". АА не знала об их отношениях тогда, но могла видеть экзальтированность и увлеченность Шилейкой. Гово-рит, что нисколько не удивилась бы, услышав об отношениях В. К. Ш. и тех женщин, письма которых читала вчера. Но одно письмо, которое АА прочла, было подписано совершенно неизвестной АА фамилией, о которой АА ничего не слышала. (Все романы В. К. Ш. были до Анны Андреевны. Это пишу, чтоб не забыть и не напутать в будущем.) Про Оболенскую АА не думает, чтоб у В. К. Ш. был с ней роман, до этого не дошло, по-видимому. А письмо от неизвестной АА адресатки -- очень энергичное, злое и настойчивое, "раскрывающее все мраки, какие только могут быть в отношениях между мужчиной и женщиной". 29.10.1925 В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить. Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управ-дома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в уни-верситете. И вот, вместо того чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод -- почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит... ... Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е. Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..." 1.11.1925 ...Говорил о нездоровье АА, а она о том, что эти все -- обычные для нее болезни происходят теперь из-за "Шилея", который мучит и изводит ее, который -- злой, и еще более потому, что -- нездоров... 5.11.1925 ...Шилейко сейчас будет зарабатывать много -- к зиме рублей до 200 в месяц. Так что он будет совершенно обеспечен. "Вы понимаете, что одинокому человеку, который тратит только на себя, это должно хватать..." И совсем тихо, как бы про себя, АА промолвила: "Я ведь у него денег не беру". Сейчас же, как бы спохва-тившись в том, что она проговорилась, АА быстро заговорила о дру-гом... Да, АА денег у Шилейко не берет. И не только не берет... Я не помню, записано ли это у меня в дневнике, -- я знаю, что АА сама посылала весной Шилейке в Москву (я читал письмо Шилейко, где он благодарит АА за материальную помощь). 5.11.1925 К теме о злоязычии Шилейко... Его злоязычие доходит до того, что "намекает" АА по поводу полученного ею письма с адресом: "Марсово Поле", что АА находится в могилах жертв революции. Потому что какое же еще жилище есть на Марсовом Поле?.. ...Шилейко всегда старается унизить АА в ее собственных глазах, показать ей, что она неспособная, умалить ее всячески... Это -- вообще. А в частности, даже он принужден был признать правильность ее мнений, касающихся влияний Бодлера на Николая Степановича... -- именно в рассуждении черновика "Канцоны" ("И совсем не в мире мы, а где-то...") 6.11.1925. Пятница ...АА сказала о Шилейко -- к нему можно прийти, "когда он будет пить чай", а чай он пьет обычно в десять -- половине одиннадцатого... ...Из Союза поэтов я вышел с Полонской. Она -- домой, а я -- к Шилейко. Сидел за бумагами. Скоро дописал "до точки". Вылез ко мне -- в столовую. Зажег примус, наливал крепкий зеленый чай... Хо-дил по комнате, диктовал... В таком занятии мы досидели до 12 часов ночи1. Я собрался уходить, но Шилейко предложил остаться еще, так как с минуты на минуту должна прийти "Анечка". Через несколько минут она действительно пришла, открыв незапертую дверь. Вошла в столовую. Поздоровалась с В. К. Шилейко -- он поцеловал ей руку, а она прикоснулась губами к его лбу. Медленным, дребезжащим голо-сом Шилейко произнес: "Может быть, ты вернешься назад?!" -- и показал глазами на Тапа. АА, еще не отдышавшаяся от ходьбы и подъема по лестнице, взяла Тапа и вышла. Через 10 минут вернулась. Села к столу против меня. Шубу сначала сняла, потом опять накинула на плечи (в комнате, хоть и топленой, холодно)... Шилейко налил всем чаю... 23.11.1925 ...Говорили о Шилейко. Я передал АА суждения Валерии Сергеев-ны о Шилейко -- очень неблагоприятные. АА задумчиво и неохотно заговорила о том, что "да, он тяжелый в общении с другими человек", что у него "темперамент ученого, все его интересы в науке, и в жизни он может быть тягостным для других. Но у него есть и достоинства -- он веселый, он остроумный... И он не плохой человек"... 27.11.1925 ...Открыл мне дверь Шилейко. АА лежала на своей постели -- узком диване -- в черном платье, но под одеялом и зимнем пальто. Чувствует себя очень плохо... Я сел к дивану, Шилейко, занимавшийся тут же за столом и дымивший, как фабричная труба, взял со стола свои фолианты и ушел в другую комнату -- топить печку; воротился наконец, закрыл двери, громко сказал: "мяу" и стал заниматься. 28.11.1925. Суббота В 6 1/2 час. мне позвонила АА и сказала, что она сейчас идет домой. У Мр. дв. Через 1/2 часа я ее встретил и зашел к ней через несколько минут. Дверь открыла АА и попросила меня купить Шилейке билет в Москву, но когда у Шилейко стал выяснять день отъезда, оказалось, что он еще его не знает... 30.11.1925. Понедельник В 12 1/2 зашел к Шилейке, застал у него какого-то рыжего верзи-лу. Шилейко просит купить билет, но чтобы место было: "На нижней полке" в вагоне для курящих, и в вагоне подальше от паровоза". Я засмеялся: "Так больше качает..." Но Шилейко ответствовал, что питает нерасположение к паровозу. Бедный, боится крушения!.. 2.12.1925 В час дня я пошел в Мр. дв. Впустила меня Маня. Шилейко мы оставили в его комнате, и я остался сидеть у постели. Плохо чувствует себя и лежит. Но ей необходимо встать сегодня, чтобы провожать Шилейко... ...Мне позвонила АА и просила зайти взять доверенность, напи-санную Шилейко на мое имя, чтобы после его отъезда я мог получить в университете его жалованье за месяц, которое он оставит частично АА. В 7 часов... я поехал к АА. Застал в квартире полный разгром: Шилейко снаряжался в путь. Топилась плита, развешано было белье, раскиданы книги, платья, вещи... АА в кухне, одетая в белый свитер, хлопотала и возилась с едой, с бельем, с вещами. Предложила мне чаю. Шилейко налил крепкий чай в 3 чашки, мы пили, сидя за столом, а он -- разгуливая по комнатам, дико острил, возился с Тапом, причем начал эту возню, неожиданно бросившись бегать вокруг стола. Тап с диким протяжным воем бросился за ним... Говорили о разных литературных вещах -- о Кузмине; Шилейко острит, будто про него говорили: "Послушайте, Кони -- это не вы?" -- так он дряхл был и стар в 14 году, после своих "лирических" похожде-ний. Дразнил Тапа. АА смеялась и сказала: "Попробуйте взять Воло-дину шинель... Тап не даст..." Я обманул Тапа и взял шинель, пообещав ему, что пойду с ним гулять. А когда я сделал попытку не пойти, Тап обиделся. Чтобы он не разочаровался во мне, я позвал его гулять. И Тап, всегда охотно и долго гуляющий, сегодня страшно спешил и опрометью бросился домой, не дав мне даже дойти до угла и купить папирос. Когда я попытался его увезти силой, он уперся всеми лапами и жалобно завыл. "Он боялся, что Володю увезут без него", -- сказала АА, когда я вернулся. "Откуда он знает?" Я попрощался с В. К. Шилейкой, пожелал ему счастливого пути, попрощался с АА и пошел домой. АА после провожала Шилейку на Николаевский вокзал. 22.01.1926. Пятница В девять часов вечера АА позвонила мне и сказала, что через пол-часа придет. Пришла. В руках пакетик -- сыр и батон: ужин Владимиру Казимировичу, который она ему отнесет на обратном пути. Снял ей шубу. Провел в свою комнату. Белая фуфайка. АА расстегнула ворот и заложила его внутрь, открыв шею. На ногах топочущие боты. "У Вас по-новому?" -- взглянула на мой приставной стол для работы. На столе навалом бумага -- работа по биографии1. Села к столу. Зеленый свет лампы залил лицо -- глаза нездоровые, плохо выглядят, лицо усталое, но разговаривает в веселом тоне. Стала рассказывать о том, как вчера показывала Шилейке свою работу. Шилейко долго не хотел смотреть, чтобы не отрываться от своей работы. Наконец согласился. Внимательно выслушал и "выгля-дел" все, что АА показывала ему. ..."Когда Вам пришлют горностаевую мантию из Оксфордского университета, помяните меня в своих молитвах!" -- смеясь заявил, когда АА показала ему все. Согласился со всем, пробовал возражать против деталей, но АА привела новые доказательства, и он принял их. АА перечислила мне эти детали и свои доказательства. Шилейко, слушая их, делал свои замечания, приводил соответст-вующие сравнения из древней литературы -- углубляясь до вавилонян и до народной словесности. При этом и сам указал на связь стихотворе-ния Николая Степановича "Еще один ненужный день..." с одним из стихотворений Анненского. АА, передавая мне свой разговор с Шилейкой, поражалась его памятью. Какова же у него должна быть память, если ей удивляется АА -- сама обладающая совершенно исключительной памятью!.. ...От разговора как-то оторвались, вспомнив что-то о Лозинском... "Позвоните ему. Скажите, что я хочу с ним говорить..." АА сидела в кресле у зеркального шкафа и смотрела на меня, пока я звонил... Лозинский подошел. Она громко и весело заговорила. Сказала, что она и В. К. Шилейко хотят видеть его у себя и просят назначить день. Лозинский сразу назначил... АА говорила о Шилейке, что он идет к Котовым, что у него все привязанности в Москве, что его московская привязанность -- совсем другое дело: это женщина его лет и гораздо более подходящая... Он все рассказал АА, просил ее даже зайти в Москве к ней, и АА зайдет... "Володя по утрам меня чаем поит -- в постель приносит". И вчера утром заговорил о Москве, о том, что у него там комната осталась... И АА вчера утром подумала о том, почему ей не поехать в Москву ненадолго... Говорила об этом с Шилейко, тот поддержал ее мысль... И АА решила ехать...Поедут с Пуниным, в Москве у нее есть что смотреть -- коллекции, музеи... АА шла к Шилейко в Мраморный дворец, чтобы отнести ему ужин: хлеб и сыр. Шилейко никогда сам не позаботится. Маню он считает принципиально прислугой АА и не дает ей никаких поруче-ний. В. К. Шилейко занимается сейчас изучением связи Гомера с Гиль-гамешем. А АА -- Гомера с Гумилевым и Анненским. Интересно было бы, если бы треугольник замкнулся. 23.01.1926 ...Пришел. В столовой друг против друга сидели АА и Шилей- ко -- пили чай. (Это было в час дня.) АА -- в шубе, Шилейко -- в пиджаке; минут пятнадцать я побыл у них. О разных мелочах говорили. Можно не любить Шилейко, но нельзя не удивляться его исключительному остроумию. И если б я не боялся исказить, я бы записал несколько его фраз. 29. 01.1926. Пятница ...Пунин просил АА узнать, где и когда появились первые музеи. АА спрашивала Шилейко, и тот прочел ей целую главу из Плиния (Старшего). Читал по-латыни и тут же переводил... Днем (в 11/2 я забегал к АА в Мраморный дворец) застал ее си-дящей в шубе за столом в полутемной, холодной "столовой". Она переводила Сезанна. В большой комнате за письменным столом через открытые двери виднелся Шилейко. 9.02.1926 ...АА сказала, что Шилейко разводиться будет с нею теперь, что все его привязанности в Москве, что он совершенно запутался... 15. 02.1926 ...Шилейко дал понять АА, что ему неприятно будет видеть завтра ее гостей, потому что они мешают ему работать. Говорил, конечно, в шуточном тоне... Но это не меняет дела... 19. 02.1926 ...Вчера В. К. Шилейко случайно купил "Слово о полку Игореве" в том издании, какое было в руках у Пушкина. АА очень любит его; когда, полушутя, она попросила В. К. подарить его ей, он напустился на нее со злоязычием. А потом, через четыре часа, пришел к ней и плакался... 2.03.1926 ...Шилейко, по-видимому, не поставлен в известность о том, что АА едет в Москву с Пуниным. АА при мне говорила Пунину о том, что Шилейко, заботясь о ее поездке, рассуждал так: здесь ее в вагон усадит Лукницкий, в Москве -- встретит кто-то, а в поезде -- недолго, всего одна ночь... ...Шилейко ушел из дому в час, в вернулся в 31/2 дня (АА была дома). Просил АА передать какие-то письма в Москву, давал разные поручения... Шилейко острил: он не жалеет, что не видел падения Трои и тому подобных вещей, потому что видит сборы АА в Москву. Перед самым уходом я пошел нанимать извозчика. Спросил АА: "Погулять с Тапом?" Шилейко услышал: "Да, да, обязательно, пожа-луйста". АА, побоявшись опоздать на вокзал, просила меня сначала нанять извозчика, а потом уже гулять с Тапом. Извозчика я нанял и вернулся назад. Мне расхотелось идти с Тапом, да и ехать пора уже было. АА взмолилась робко: "Володя, можно сегодня не гулять Та-пу?" -- голос был робкий, и "Володя" милостиво ответил, что хорошо, сегодня уже он сам погуляет с Тапом. Прощаясь с ним, АА поцеловала его в лоб, а он поцеловал ей руку. АА оставляла ему пять рублей, чтоб он купил ей дрова. Он не соглашался, говоря, что после Москвы АА даст ему. Сказала: "Но ведь это все равно не хватит тебе?" -- "Да", АА помолчала секунду. "Ну, тогда я тебе десять оставлю". От десяти В. К. уже не отказывался, но заметил: "Ты дай их Мане!" 19. 03.1926 АА с "торжеством" рассказала мне: она сказала В. К. Шилейко, что была бы вполне удовлетворена, если б знала английский язык настолько, чтобы могла читать по-английски так же, как она читает по-итальянски Данте: "А по-итальянски я ведь сама выучилась чи-тать -- меня никто не учил!" Шилейко с тягучим пафосом ответил ей: "Да если собаку учили столько, сколько учили тебя, она давно была бы директором цирка!"... 23.03.1926 Перед моим приходом в Мраморный дворец сегодня АА читала книжку Вагинова вслух, Шилейко слушал и очень зло, в прах раскри-тиковал ее, и АА к его мнению присоединяется, потому что он приво-дил совершенно справедливые и неоспоримые доводы... ...АА передала мне расчетную книжку и доверенность Шилейко на получение для него денег в университете. Я получил 119 р. 20 к. Принес в Шереметевский дом. Шилейко все взял себе, и когда АА стала просить, чтоб он дал часть ей, потому что она хочет купить ему панталоны, а иначе он все растратит и сам не купит, Шилейко все же забрал все. АА говорила со мной о Шилейко, и по поводу моей фразы о его нестеснительности сказала, что Шилейко "может стилизовать гру-бость", но что в действительности, в глубине, он очень деликатный человек. 16. 04.1926 О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа. "Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко -- он их читает, а потом такой доклад, открытие делает..." 27. 04.1926 ...Шилейко уехал в Москву к невесте, и поэтому уехал охотно. АА в глубине довольна его отъездом, хотя и старается не показывать этого. 2.05.1926 Днем к АА при мне приходила мать Владимира Казимировича Шилейко -- думала застать его, и очень огорчилась. Владимир Казими-рович за три месяца пребывания -- ни разу не зашел к матери, не зашел перед отъездом. Дикий человек. 20.05.1926 ...День был жаркий -- первый такой хороший. АА, отдохнув, встала с постели. Сидела на краешке стола, у окна... Потом -- у стола в кресле сидела и разбирала тот ящик стола, в котором В. К. Шилейко хранит все ее записки, письма, книги... Пока-зала мне свои фотографии -- детских лет. Читала свои письма к Ши-лейке и некоторые фразы прочитывала вслух мне. "Очень мне хочется, чтоб все это хранилось..." Письма, записки -- написаны на клочках бумаги -- серой, скверной бумаги, относятся к лету 21 года, и от их внешнего вида веет голодом, нищетой, годами первых лет революции. Говорила о них, говорила, что все ее письма к Шилейко -- пока она была с ним -- холодны, сдержанны, во всех -- какой-то натянутый тон... И наоборот -- после расхождения с ним письма становятся гораздо дружественнее, лучше, проще... 8.06.1926 ...АА сказала мне, что скоро -- как только выяснится все с разводом и с больным зубом, -- она уедет в Бежецк. Уедет, чтобы присмотреть там комнату для себя, потому что собирается следующую зиму про-вести в Бежецке. Почему? "У меня нет средств, чтобы жить здесь . -- И, секунду помолчав. -- А кроме того, есть и другие причины..." Меня это известие расстроило. Даже для здоровья АА жить в Бежецке не лучше, чем здесь: весной, осенью грязь там непролазная. Кроме того, там нет если не комфорта и удобств, то необходимых воз-можностей, какие все-таки есть здесь. О Бежецке первый раз АА заговорила вчера вечером. "Сегодня развод, -- задумчиво сказала АА... Помолчала. -- Прият-ное чувство... Мне приятно разводиться...", -- добавила АА. Но была молчалива. Сегодня все же -- пусть и формально -- заканчивается опре-деленный период ее жизни. Дело разбирается в суде в час дня, то есть в тот момент, когда здесь я разговаривал с АА в Мраморном дворце. Сегодня полтора года со дня моего знакомства с АА. Я помню это. А на душе как-то тяжело, тяжко. Грустно. ...Сквозь многие, даже ранние записи в дневнике Лук-ницкого проскальзывает ощущение, что ахматовское окруже-ние он вынужден был принять, но оно тяготило его. Ему было больно за Ахматову, он жалел ее. Во многих стихах Павла Нико-лаевича есть строки, связанные с этим чувством -- ... И быть свободнее лани хочешь, Только напрасно о том мечтаешь ..... Все-то друзья у тебя -- драконы... Все не позволят искать свободу... ..... Какое надо напряжение воли, Чтоб так работой муку врачевать... Многолетний период вращения по "чужому кругу", естест-венно, тяготил Лукницкого, но записывать Ахматову он считал необходимым, да и оберегать ее по-возможности считал нуж-ным. Пока, в силу сложившихся обстоятельств. Пока Ахматова была, как ему казалось, не устроена. Этот период был не его судьбой. "Чужой круг" -- это был только один из этапов жизни Лукницкого. Его судьбу решала не Ахматова. Ее решала жизнь... Он, преданно служа чужой судьбе, понимал, что должен продолжать с в о ю... прерванную встречей с Ахматовой, а вернее, с Гумилевым... Из дневника 12-16.06.1926 Шилейко. О Рейнбот (жена Цибульского) АА не знала. Роман с абортом и проч. ...Мука и пытки. Для чего? (А первая жена -- "так жил!". "Я этому поверила" -- старая, хромая, безобразная -- Соф. Андр.). АА жила только потому, что безумный, больной? Теперь плачется -- хорошая, добрая, пожалела, простила... ...Шилейко. Ложь, ложь -- потоки лжи. Сначала жили незареги-стрированными. (Удостоверение, что муж и жена, АА прописана как Шилейко.) Потом -- Ильинский, принес книгу (был с женой)... АА расписалась. (А с С. А.1 Шилейко не хотел разводиться. Говорил -- церковный брак не признаю, и он недействителен). Зла не имеет. Люблю(?) и жалеет2. Заботливо старается не подвести и охранить его. Всю зиму (эту) говорит1, что хочет развестись с С. А. и остаться с АА и жениться на В. К. Андреевой. АА категорически не согласилась. Ильинский все говорил В. К. Ш., чтоб взял брачное свидетельство (а теперь нет!) ...Неправильно: "Ахматова" (а не Горенко); Литейный район (а не Василеостровский); не разведен с С. А.; недействителен был брак с А. А. (а развод есть). Дата. Женился. (Алименты не платит.) 14 -15. 06.1926 Утром 15 июня принимала валерьянку, бром и пр.: мысли о том, что Шилейко влип в скверную историю, не сходят с ее ума, и мысли о лжи Шилейко вообще -- ужасают ее. АА старается разговорами о посторонних вещах, об искусстве и т.д., чтением -- отвлечься от тягостных дум о Шилейко. Однако они пересиливают, и АА -- шуткой ли, высказыванием ли какого лишь опасения и пр. -- все время возвращается к волнующей ее теме. АА находит в себе силы для самоиронии. "Какое слово мне теперь впишут в паспорт? У меня теперь даже фамилии нет -- этого уж, кажет-ся, и у тягчайших преступников не отнимают..." ...Шилейко был лютеранином. В 1918 году сказал АА, что он пере-шел в 1917 году в православие и что документ об этом у матери его ("В дар АА свое православие принес"). АА не видела документа никогда. Шилейко никогда не говорил при АА с матерью о нем, и мать никогда не упоминала о нем. АА убеж-дена, что православие Шилейко -- вранье. А вообще Шилейко -- атеист. 18.06.1926 ...В. К. Ш. вчера (?) женился (утром Л. Н. Замятина сказала)... От Шилейко нет известий (он не пишет ни мне, ни АА, ни Ильин-скому). ...К спору: Шилейко, который видит традиции всех поэтов (Блока, например, и т.п.), не видит традиций АА. Не может их назвать... 11. 03.1927 ...АА по поводу сегодняшних нападок на нее Шилейко (из-за пустяков, к тому же не имеющих к ней никакого отношения) говорила о Шилейко, о тяжести его характера, о манере его надуваться и изво-дить ее несправедливыми и продолжительными упреками по всяким значительным, малозначительным и вовсе незначительным поводам. Когда Шилейко впадает в неудовольствие, с ним немыслимо продол-жать разговор, немыслимо ни до чего договориться. Он надувается и очень зло изводит АА. Чрезвычайно неуживчив и тяжел в общении... 3.04.1927 ? ...Дрова АА колола три года подряд -- у Шилейко был ишиас, и он избавлял себя от этой работы... ...Мы не азиаты, конечно. Шилейко утверждает, что скифы не бы-ли азиатами, а были именно европейцами. Блок не прав со своей стро-кой -- "Да, скифы мы, да, азиаты мы". 5.08.1927 ...Пока видела, что Шилейко безумен -- не уходила от него -- не могла уйти. В первый же день, как увидела, что он может быть без нее -- ушла от него. Уйдя от него, еще год прожила с ним в одной комнате -- на Сер-гиевской, 7, куда пустила его, потому что он был бесприютен. И этот год -- ни разу не была близка с ним. Очень тяжелая жизнь была. Потом он переехал в Мраморный дворец. Начало октября 1927 ...6 октября 1927 В. К. Шилейко приехал из Москвы и поселился в Мраморном дворце. Утром АА была у него, а днем он приходил к ней. 6 октября 1927 я отвел Тапа в больницу и оставил его там. 30.10.1927 ...Шилейко вернулся из Москвы совсем больной: у него ежедневно поднимается до 38 температура. У него, по-видимому, туберкулез, но лечиться не думает и доктору не показывался. АА очень обеспокоена состоянием его здоровья. 3.11.1927 ...В. К. Шилейко получил из-за границы письмо от одного из своих приятелей, с которым не виделся лет десять-двенадцать. Тот пишет ему, что несмотря на то, что их разделяют горы, моря, пустыни, многие страны, годы и т.д., -- до него дошел слух о его романе с А. Ахматовой. Запоздалый слух! Тема для хорошего юмористического рассказа... 6.12.1927 В. К. Шилейко поездом в 9.15 вечера уехал в Москву. Оставил мне ключ от квартиры и расчетную книжку -- просил получать за него по доверенности в университете... 8.12.1927 ...В 12 1/2 пришел к АА (перед этим она мне звонила)... В 11/2 взяли корзинку и пошли пешком мимо Инженерного замка в Мраморный дворец. Мягкая зимняя погода, но серо. В Мраморном дворце собира-ли чайную посуду и фарфор, я уложил все в корзинку. Потом АА стала разбирать бумаги, чтобы вырезать марки, а я занялся разборкой книг. Случайно в одной из книг обнаружил фотографию Николая Степа-новича 1914 г., которую АА считала потерянной. Очень обрадовались оба. Разобрав книги и бумаги, с нагруженной корзинкой пошли домой... ...В девять часов я пришел, принес ей полного английского Шекс-пира в подарок -- сегодня трехлетие со дня нашего знакомства, принес груш и маслин -- она их любит. Пробыл у нее до 121/2 -- дома никого: Пунин играет у брата в шахматы, а А. Е. Пунина на ночном дежурстве. Сначала АА, сидя на полу, разбирала свой архив, показывала мне разные бумаги и письма, некоторые подарила мне. Дала мне прочесть вслух статью Пунина о Николае Гумилеве и царскоселах. Утром сегодня подарила мне "автоскульптуру" -- свою голову, которую лепила из пластилина. В числе бумаг, подаренных мне, -- стихи Марины Цветаевой (автограф) и тетрадь с переводами стихо-творений АА на немецкий язык (пятьдесят стихотворений -- перевод В. Гельмерсена). 20.12.1927 В два часа зашел за АА, и вместе пошли в Мраморный дворец. Там разбирали книги и бумаги; в книгах В. К. Шилейко я нашел порт-рет АА (1914 г., работы Бушэна) и "Письмо о русской поэзии" Н. Гуми-лева -- оттиск из "Аполлона" с надписью Н. Гумилева В. К. Шилейке. На портрете АА сделала помету карандашом (Думала -- поставить твердый знак или не ставить -- Поставила). Оттиск подарила мне... АХМАТОВА -- ШИЛЕЙКО Москва, Владимиру Казимировичу Шилейко Музей изящных искусств Волхонка, 12 25 мая 1926 Милый Володя, Я не совсем поняла Ваше письмо. Володя, милый, Акума очень больна, все еще лежит, и ей не лучше. И некому лечить Таптана, подумай, как плохо. Открытка: [Штемпель -- Ленинград 20.ХII.24., Москва 22.ХII.24.] Чернильный карандаш Адрес: Москва, Пречистенка, 21 Владимиру Казимировичу Шилейко Дорогой Володя, Тапа очень болен, и завтра утром в субботу я отвезу его в лечебницу для животных на В. О. Думаю, что в таком виде его трудно отправить в Москву, напиши как быть. Он очень тихий, кроткий, но с тех пор как ты уехал, заскучал, и на спине у него что-то вроде чесотки. Не огорчайся очень, может быть, все будет хорошо. Спасибо за письма. У меня все по-старому, жалования в Академии еще не получала. Сегодня ко мне зайдет Бороздин. Целую. Твоя сестра Акума На отрезном купоне денежного перевода, лил. чернилами Милый Володя, в канцелярии У-та висит объявление, требующее от всех профессоров факультета представление сведений о днях и часах их лекций. Срок представления 15 авг. Благодарю за деньги. Тапа в порядке. Напиши, увез ли ты в Москву Лафара-Шолье, чтобы мне зря не искать. Спасибо за Бальмонта, Анненского. Ты совершенно прав. Струве занес тебе книгу -- не переслать ли ее. Целую, Акум. [Приписка]: Привет Вере Константиновне Ахматова, А. А. Ул. Халтурина, 5 кв. 12 На клочке бумаги записка (или черновик письма?) химичес. карандашом: Спешной почтой Наш сын, посылаю тебе, милая радость, 2 повестки. Одна из них мне очень не нравится. Если тебе не дадут в январе жалованье в Университете, я вышлю тебе академические деньги. Не унывай, не пей вино, нас помни. Поздравляем с праздником (сегодня Православ-ный Сочельник). Собака в порядке. Акума и Т На полулистке писчей бумаги, химич. карандашом: Милый Володя, Что же ты ничего мне не пишешь? Я чувствую себя немного лучше, хожу, даже гуляю. Мне надо бы уехать на дачу, очень жаль, если мы разъедемся. Жду письма или телеграммы. Будь здоров! Тапа очень ждет тебя. Анна Открытка. Штемпель: Ленинград, 17.I.25., Москва 19.I.25 Черн. чернила Адрес: Москва, Владимиру Казимировичу Шилейко, Пречистенка, 21 Дорогой Володя, Тапа дома, я продолжаю натирать его мазью, но совсем вылечить можно будет весной, когда не опасно остричь. Мне его очень жалко, он кроткий и трогательный. Напиши мне, как тебе живется, здоров ли ты? Пока в доме меня никто не обижает, квартирой я довольна. Скоро выйдут мои книги, уже была вторая корректура. Обещают наводнение, но мы с Тапой не боимся. Целую тебя. Не забывай. Акума На клочке бумаги, черн. чернилами 18 мая 25 СПБ Володя, милый, Что ты нас забываешь? Я уже несколько дней дома -- застала все в порядке. Вчера Тапу остригла, и он очень стыдится своей наготы. Здоровье мое все в том же положении. На той неделе, когда кончится какой-то медицинский съезд, лягу в больницу. Как твоя работа и планы на зиму? После Царского я задыхаюсь в городе. Целую тебя -- Господь с тобой. Твоя Анна Открытка. Черн. чернила Штемпель: Ленинград -- 13.VI.25; Москва -- 15.VI.25 Адрес: Москва, Владимиру Казимировичу Шилейко Волхонка, Музей изящных искусств Володя, милый, ко мне заходил Стрелков, очень меня огорчил, рассказав, что ты себя дурно чувствуешь. Пожалуйста, выписывай себе июньские деньги и приезжай. После больницы я заметно пободрела, но все еще слаба. Таптан ждет тебя. Принимайся за сборы, не хандри, очень ты в Москве загостился. Целую тебя. Будь здоров. Ваша Акума Приписка черн. карандашом: О дне приезда предупреди открыткой. На конверте -- Спешное - лиловые чернила Штемпель: Детское Село, 23. IХ.26 Адрес: Москва, Пречистенка, 21 Владимиру Казимировичу Шилейко От Ахматовой Полуциркуль Большого Дворца, кв. 1 Дорогой Володя, я приехала в Царское Село на несколько дней, живу в пустой квартире Рыбаковых. Очень беспокоюсь, чтобы не вышло путаницы с твоим возвращением в Город. Пожалуйста извести меня заблаговременно, чтобы тебе не пришлось к великому соблазну соседей ломать замки своего собственного дома. Мой адрес: Детское Село, Полуциркуль Большого Дворца, кв. 1, Рыбаковы. Тапуся в порядке. Все находят, что он поправился. Говорить о себе нет силушки. Прости. Привет В. К. Приезжай. Твоя Ахматова 30 янв. 1927 Наш Букан, Я больна, лежу, находят что-то вроде бронхита. Пожалуйста, бере-ги себя и собаку. Не ленись топить, кушай по-человечески, по возмож-ности не выходи -- холод жестокий. Что Плиний, что Маня? Целую. Ваша Акум Тел. 212-40 6.VII. 27 Дорогой Володя, Вчера я была в твоей мраморной резиденции и прочла под воро-тами грозное распоряжение Управдома вносить квартплату немедлен-но и, кроме того, приказ переустроить электр. освещение до 15 окт. на свой счет, а не то электроток закроет свет. Пожалуйста, сообщи как мне быть? -- ты мне доверенности на сентябрь не прислал, у меня денежек нет, чтобы внести квартирную плату, переустроить электри-чество и содержать Тушина1. Собака милая здорова. До свидания. Жду вестей. Привет В. К. Твоя Ахматова 8 августа 1928 г. Милый друг, вот твое первое изображение. Надеюсь, ты разре-шишь мне подарить его твоему сыну. С Тапой большая беда. У него рак. Сегодня операция. Я возилась с ним все лето, но ему становилось хуже. Теперь он уже неделю в больнице, сказали, что надо резать. Содер-жание -- 1 рубль в день, операция бесплатно. За лекарство я уже за-платила. У меня больше нет твоей доверенности. Когда ты приедешь? Очень жаль собаку, она все понимает. Привет В. К., поцелуй маленького. Твоя Ахматова ШИЛЕЙКО -- ЛУКНИЦКОМУ На листке бумаги, карандашом: 01 июля 26 Многоуважаемый Павел Николаевич! Вот нужная доверенность. Из денег, по ней следуемых, очень про-шу отдать 35 руб. в книжный магазин Губ Ира (Невский, 72) Сергею Григорьевичу Гусеву. Сердечно Вам преданный. Подпись В. Шилейко Дорогой Павел Николаевич! Слышал о "приключении странном и весьма для Вас неприят-ном". Вот доверенности на июнь и июль (если Вы до августа не уез-жаете отдыхать), хотел бы (да боюсь Вас затруднит) просить прислать мне книги с черного дивана (еврейские грамматику, словарь и биб-лию). Адрес: Москва, Зубовский бульвар, 15, кв. 24 Сердечно Вам преданный. Подпись В. Шилейко ЛУКНИЦКИЙ -- ШИЛЕЙКО [Письмо написано 6. VII.26, прочитано А. А. вечером 6. VII.26, отправлено 7.VII.26 -- вечером]. Многоув. В. К. К моему большому сожалению, я не сумел быть точным исполни-телем Вашего желания: Вы просили меня передать 35 руб. в магазин Губ Ира Гусеву. Мне однако пришлось 21 руб. отдать Управдому (квартплата за май) в виду его настойчивых требований и письма, которое прилагаю при сем. Осталось 19 руб. и я хотел их отдать Гусеву. Но и это не уда-лось: здоровье Тапа настолько ухудшилось, что его пришлось неотла-гательно поместить в лечебницу. Врач определил, что у него воспале-ние среднего уха, чесотка и болезнь глаз (конъюктивит). У А. А. денег для уплаты за лечение Тапа не было. Очень не хотелось отдавать Ва-ши деньги не туда, куда Вы их предполагали, но другого выхода не было, п.ч. лечебница отказалась держать в кредит, и я решился внести 19 руб. туда. Не осуждайте меня за такое самоуправство. 12 июля я уезжаю в Новосибирск, где пробуду, вероятно, до сен-тября. Поэтому я лишен возможности получить Ваше жалованье. Вчера я справлялся в У-те, но выяснил, что не имею права ни дать передоверенности А. А-не, ни получить деньги авансом. Поэтому, не откажите написать доверенность на получение (кроме лекарств) Ва-шего содержания по У-ту , за июль и за август, на имя А. А. Ахматовой и выслать их непосредственно ей. Я буду проездом в Москве и очень хотел бы повидать Вас, чтобы подробней обо всем переговорить. Если поезд будет стоять достаточно долго, разрешите мне зайти к Вам. Искренне уважающий Вас Павел Лукницкий В бюро записей Актов Гражданского состояния Заявление Гр. Анны Андреевны Ахматовой -- Шилейко Будучи разведена с мужем моим В. К. Шилейко и -- согласно сви-детельству Нарсуда, оставив за собой фамилию А. Ахматова, прошу Отд. ЗАГС а внести в мою трудовую книжку соответствующие исправ-ления. При сем прилагаю: 1. Мою трудовую книжку за No 17/6650 2. Свидетельство Нарсуда No 221010 Подпись: Анна Ахматова (Шилейко) 19. II.1927 г. Адрес: Фонтанка, 34, кв. 44 Доверенность Настоящим доверяю П. Н. Лукницкому в виду моей продол-жительной болезни произвести оформление моих документов в Отд. ЗАГСа согласно подаваемому мною в ЗАГС заявлению. Анна Ахматова (Шилейко) 19. II.1927 г. Доверенность Настоящим доверяю Павлу Николаевичу Лукницкому получить в почтовом отделении высланное мне Центр. Комиссией по улучше-нию быта ученых при С. Н. К. (Москва, Кропоткина, 16) обеспечение в размере 59 р. 50 к. согласно извещению 0190- 645 от 2/ ХI. 1928 Анна Андреевна Ахм 9/ ХI. 1928 Собственноручную подпись руки Анны Андреевны Ахматовой удостоверяю Секретарь л/о Всероссийского Союза Поэтов Подпись Лукницкого Надписи на книгах Ахматовой, фотографиях, открытках, сделанные ею самою, сохраненные Лукницким 1. На тит. листе "Четок" (вырван из книги) -- [ черн. чернила] Моему милому другу Владимиру Казимировичу Шилейко весной 1917 Анна Ахматова 24 марта [слово следует, но зачеркнуто] 2. Надпись на "Вечере" (черн. чернила): Моему тихому Голубю Чтобы он обо мне не скучал Аня 3. 1917 28 декабря Петербургъ [На обороте тит. листа написано]: Как юный орел темноглазый, Я словно в цветке предосеннем Походкою легкой вошла Там были последние розы И месяц прозрачный качался На серых густых облаках Ахматова 1918 Январь Петербургъ 4. На открытке с изображением портрета Альтмана, на обороте чернилами Здравствуй*, Володя! Анька 11 мая 1918 5. Надпись на "Подорожнике": Моему Володе Память наших Светлых и горьких Лет Аня 6. На Anno Domini, 1-е изд., чер. чернила Милому другу от его Ани 7. На Anno Domini, 1-е изд.,чер. чернила на 1-й странице: Моему Вольдемару С просьбой беречь нашу дружбу на 2-й странице: Как мог ты, сильный и свободный, Забыть у ласковых колен, Что грех карают первородный Уничтожение и тлен. Зачем ты дал ей на забаву Всю тайну чудотворных дней, -- Она твою развеет славу Рукою хищною своей. Стыдись! И творческой печали Не у земной жены моли Таких в монастыри ссылали И на кострах высоких жгли. 24 декабря 1921 Петербург Мраморный дворец 8. На "У сам. синего моря" Алкопост", П., 1921 Моему тихому и светлому Другу в четвертую годовщину Нашего дня 1 декабря 1921 Петербург Анна 9. На "Бел. Стае" Алкопост", П., 1922, Владимиру Казимировичу Шилейко С любовью 1922. Осень "В Петербурге мы сойдемся снова" Анна Ахматова 10. На "Четках", Алконост", Петербург, 1922 Все те же Четки тому же Букану от той же Акумы С условием написать статью 1922 На оборотной стороне любительская фотография (АА и Тап в летнем саду): Надпись: 13 мая 1925 г. Летн. Сад Таптан и я Нашему милому Хозяину и Другу, чтобы нас помнил "А" В архиве Павла Николаевича Лукницкого хранится сбро-шюрованный том собранных им стихотворений Николая Гуми-лева в 20-е годы, либо списанных от руки, либо перепечатанных на пишущей машинке, либо вырезанных из периодической печати в прижизненных изданиях. Переплетен этот том 15 мая 1961 года с надписью: "Эти стихотворения Н. Гумилева собраны мною в годы 1923 -- 1929 (а некоторые и позже). П. Лукницкий". К каждому стихотворению имеется пояснение, откуда оно взято: с автографа, с копии автографа, когда и кем представ-лено, кому посвящено, какие имеются опечатки или особен-ности. Если это автограф, то как он написан, какими чернилами или карандашами, на скольких и на каких страницах, с какой стороны поля, формат, качество и вид бумаги (в линейку, в клеточку, гладкая). Если слово, строчка, строфа вычеркнуты или заменены, то как и чем и т.д. Если слово в текстах неясно или нечитаемо, или отсутствует без замены, то приводятся множественные предположения. К каждому стихотворению, опубликованному, перепечатанному, рукописному, даются пространные комментарии и примечания. Словом, Лукницким была проделана колоссальная научно-исследовательская работа по стихосложению Николая Гуми-лева, которая пока еще находится в домашнем архиве и в недалеком будущем переместится в Пушкинский Дом, где найдет достойное пристанище в основном фонде Павла Лук-ницкого с терпеливым ожиданием своих профессиональных исследователей. А сейчас пока -- несколько слов о рукописных сборниках Н. Гумилева в составе этого тома. Копия рукописного сборника Н. Гумилева "Стружки". "Н. Гумилев "Стружки". Рисунок. Следующая страница -- еще рисунок. Следующая страница -- тоже рисунок. Следующая страница -- оглавление "Предисловие". Следующая -- снова рисунок. Затем текст Гумилева: "Стружками" я называю стихи, не входящие по разным причинам в мои сборники. Названье это принад-лежит Иннокентию Анненскому, однако он его ни разу не употреблял печатно. Стихи эти как бы незаконные дети музы, однако отцовское сердце любит их и отводит им ограниченную область жизни в этом сборнике". Следующая страница -- "Оглавление" и под ним рисунок. Дальше -- "Предисловие" и семь текстов стихотворений на семи страницах: Если встретишь меня, не узнаешь... Скоро полночь... Измучен огненной жарой... Я молчу -- во взорах видно горе... Вот гиацинты под блеском... Да, мир хорошь1... Когда вступала в спальню Дездемона... Ниже -- рисунок. В конце, на последней странице: "Примечания к "Струж-кам" Н. Гумилева. "Рукопись "Стружки" представляет собою переписанный начисто (как бы изданный) экземпляр, предназначенный для продажи в книжной лавке Petropolis/а. "Стружки" предостав-лены мне для снятия копии инженером-архитектором Дм. Мих. Ганьковским (строителем здания горной станции Ак. Наук, в Хибинах) в декабре 1931 года1. По сообщению Ганьковского, рукопись была куплена им в книжной лавке Petropolis/а и подарена своей жене Якобзон...2 Адрес Ганьковского и Якобзон ул. Халтурина, 10, кв...) "Стружки" написаны черными чернилами, чрезвычайно тщательно и аккуратно, на одной стороне листов писчей бумаги (1/4 листа), сложенных в тетрадку, не сшитых и не нумеро-ванных, по старой орфографии. Рисунки сделаны тушью черной и красной. Первые буквы каждого стихотворения написаны красной тушью. Прилагаемые копии рисунков скалькированы мною 30 января 1932 г., а текст тщательно сверен с рукописью. Все знаки препинания -- как в рукописи. Рукопись возвращена Ганьковскому. П. Лукницкий". Копия рукописного сборника Н. Гумилева -- "Канцоны". Заголовок выполнен на фоне рисунка. Рисунки и стихи. Текст Н. Гумилева на странице перед рисунками и стихами: "Мои канцоны не имеют ничего общего со сложной формой итальянских канцон. Я взял это названье в его прямом смысле -- песни. Однако известные формальные особенности, объединяющие мои канцоны, все-таки созданы мною. Каждая моя канцона состоит из пяти строф. Первые три строфы посвящены экспозиции какого-нибудь образа или мысли. В двух последних строфах обращенье к даме, род envoi французских баллад, или просто упоминание о даме в связи с предидущем3. Эта двучлен-ность моей канцоны роднит ее с сонетом. Мне кажется, что созданье нового типа стихов по внутренним признакам должно заменить исканье новых строф и даже воскрешенья старых, которым упорно занимались поэты предшествовавшего поколенья. -- 18 января 1921". Следующая страница -- предисловiе1 с двумя рисунками сверху и снизу. Далее тексты семи канцон на фоне рисунков. Канцона первая: И совсем не в мире мы, а где-то... Канцона вторая: Храм Твой, Господи, в небесах... Канцона третья: В скольких земных океанах я плыл... Канцона четвертая: Закричал громогласно... Канцона пятая: Словно ветер в стране счастливой... Канцона шестая: Об Адонисе с лунной красотой... Канцона седьмая: Как тихо стало в природе... На предпоследней странице рисованное оглавление, а на последней -- слово "Оглавление" с рисунком переправлено на "предисловье". На следующей последней странице этого сборника текст Н. Гумилева: "Книга эта переписана от руки автором в одном экземпляре и повторена не будет. В ней имеются разночтения с печатным текстом. Рисунки сделаны автором же. Н. Гумилев 18 января 1921". Копия рукописного сборника: "О тебе, моя Африка!" "Н. Гумилев "О тебе, моя Африка. Стихи". Рисованная страница, внизу рисунок. На следующей странице текст Гумилева: "Книга эта переписана в единственном экземпляре автором и снабжена его собственноручными рисунками и подписью Н. Гумилев. Ноябрь 1920". Следующая страница -- рисованная: "О Тебе, моя Африка". Далее тексты стихов без рисунков на пяти страницах. Посвящение Птица Готтентотская космогония Сомали Галла Абиссиния На последней странице оглавление рисованное в кудрявой рамочке, внизу рисунок. Ниже заметка П. Лукницкого: "Подпись без твердого знака". Следующая последняя страница -- повторный рассказ Лукницкого о сборниках Н. Гумилева и подпись П. Лукниц-кого. Дата: 30 января 1932 г. "P.S. В моих копиях все линии недостаточно уверены и иногда дрожат. Этого нет в подлинных рисунках"1. Приложение: скалькированные П. Лукницким с трех руко-писных сборников рисунки Н. Гумилева. СЮЖЕТ ЧЕТВЕРТЫЙ. ПИСЬМА ЛEВЫ ГУМИЛEВА Сын Николая Степановича и Анны Андреевны -- Лева -- потянулся к Павлу Николаевичу вначале из-за поэтического авторитета Лукницкого. Мальчик восторженно относился к стихотворениям маминого друга и неизменно обращался по поводу собственных сочинений именно к Лукницкому с надеждой получить и достойную оценку, и нужную критику. В общении с Лукницким у Левы стало проявляться и иро-ничное отношение к своим творениям, и упорство в достиже-нии лучших результатов. Такая самокритика и такая настойчи-вость весьма импонировали Лукницкому. Фантазия Левы была безгранична, он был полон творческих начинаний. Павел Нико-лаевич старался потратить на Леву все свое свободное время, когда тот приезжал с бабушкой из провинциального Бежецка: он возил Леву за город, они посещали кинематограф, театры, музеи, были в зверинце и даже в кафе, когда бродили по городу. Бывал Лева и в доме Лукницкого, у его родителей. Мальчик был искренне привязан к Лукницкому. Может быть, в благодарность за внимание, которого по разным при-чинам ему не доставало в Ленинграде? А столь пристальное внимание к Леве самого Павла Николаевича было продикто-вано не только просьбой Ахматовой "повоспитывать" и не только искавшим дружбы с ним самого мальчика, но усилива-лось это пристальное внимание тем, что Лева -- сын "его" Поэта. Где-то все близко, рядом... кусочек ускользнувшего во времени живого кумира... Это случилось в 1980-х -- бум имен-понятий: Гумилев --Ахматова -- Серебряный век. Все вместе всплыло, вынырнуло "из глубины покинутых времен". Я тоже поддалась соблазну, бросив мою журналистскую и литературную работу, понимая, что то, что я смогу сейчас, сразу, пусть даже немногое, издать, напечатать из домашнего архива семьи Лукницких, станет стартом, отправной точкой, за которой двинется лавина публикаций, статей, выступлений, книг, диссертаций, антологий, библиографий, воспоминаний. Потому что Лукницкий был первым не "вспоминателем", а "записывателем". Позабудется или опустится "отправная точка -- Лукницкий", и два десятилетия вперед ученые и "не ученые" литературоведы, историки литературы, культуры и не историки будут наперебой, впопыхах наверстывать упущенное за 70 лет чужое богатство, переписывая друг у друга, а то и пе-ределывая факты, события, ситуации, о которых ранее имели смутно-туманное представление, или не имели представления вообще. "Отправная точка -- Лукницкий" -- это -- данность. Это -- явление. Есть люди. Они живут так. Они уже рождаются с ощуще-нием такого определенного гражданского долга. Они обладают шестым чувством. Их шестое чувство -- идея передачи Знания будущим людям. Как Несторы своего времени. Они, как вооб-ражаемые "Атланты с Тибета", фиксировали сиюминутную жизнь -- целый срез эпохи, оставив ее следующим людям. И так до бесконечности. Не ждали они ни благодарности, ни признания. Сиюминутная запись... Документ времени... Фотография -- смерть (или жизнь?) мгновения... Что может быть ценнее? Человечество пока не придумало заходы в прошлое иным путем. И "Атланты" пока почему-то молчат... Никакая выдуманная биография, никакой творческий портрет не в состоянии воссоздать многогранных движений души человека, его раздумий, мечтаний, поисков. Когда-нибудь хроника Лукницкого станет доступной том за томом. В днев-нике Лукницкого Ахматова предрекла ему "через сто лет". Осталось подождать совсем немного. Лев Николаевич жил в неуютной комнате коммунальной квартиры, когда я пришла к нему в первый раз, изучив к тому времени, то есть за сорок лет, вдоль и поперек всю ту часть жизни Лукницкого, которую он связал в свое время с именами Гумилева и Ахматовой; пропитавшаяся насквозь стихами двух Поэтов; однажды невольной хозяйкой принимавшая Ахматову, материализовавшуюся из записей Лукницкого, из мифов о ней и ее стихов, на даче в Переделкино, на ул. Довженко, 9; через какое-то время записавшая ее голос на рвущуюся от неземного его звучания примитивную ленту неуклюже громоздкого пра-дедушки -- магнитофона; невольная свидетельница ужасающей схватки -- борьбы за литературно-материальное наследство Ахматовой между сыном и семьей с фамилией Пунина. И, нако-нец, вычитав в предсмертной дневниковой записи Лукницкого о его глубоком огорчении не из-за приближения небытия, а из-за того, что не успел написать лучших своих книг, в том числе о своем отце, о Гумилеве, об Ахматовой, которые мог на-писать только он: "Правду! Только правду!" Тут и сработала окончательно "печать" Павла Николаевича на мне: "хорошая вдова"... "Правду!". "Только правду!" Я и робела, и все же потянулась, особенно после множест-венных встреч с семьею Пуниных -- Ириной и Аней, бывших раньше семьею Ахматовой, особенно участившихся после смерти Лукницкого, как в моем, так и в их доме. Потянулась, как к магниту, опять же из-за преданности Павлу Николаевичу, как "псина на команду", на слово "Гумилев". Живой сын. Придумала, наконец, такой несерьезный, непрочный, нарочный предлог для этого свидания -- детские его стихи и письма. Лев Николаевич был один. Он любезно распахнул дверь, даже радостно встретил, был приветлив в своей скудной, но теплой обстановке, как-то интимно-разговорчив, чего я, много наслушавшись о нем, не ожидала. Я была удивлена, смущалась, но мне повезло. Я не смогла заговорить, я только смотрела, улыбалась, хотела дотронуться до него, чтобы передать потом мое ощущение туда, в небо -- Лукницкому, Гумилеву, Ахматовой... Он выручил, сам стал рассказывать, вспоминать Павла Николаевича того времени, и совсем уж я растерялась, когда он дошел до слов о его маме, о том, как он жил тогда... Тут -- голос его дрогнул, заглох, я увидела внутреннее рыдание, только тихо услышала уже мне известное: "меня укладывали спать на сундуке в коридоре". Но, но -- мгновенье, -- я быстро-быстро, как отличница на экза-менах, стала рассказывать, что привезла показать ему его письма к Павлу Николаевичу и его детские стихи 1925 --1928-х годов, что мечтаю их в будущем видеть напечатанными. А пока опуб-ликовала некоторые материалы к биографии его папы и соста-вила большой и самый первый том -- сборник всех стихотворе-ний Николая Гумилева, включая стихи из периодических изданий и даже еще не публиковавшиеся; что буду работать и дальше с архивом, сколько хватит жизни и сил. А сейчас готов-лю к изданию маленькую книжечку о его маме, папе и о нем самом. Лев Николаевич перебил, не дал попросить его поддержки, одобрения, не дал договорить, сразу сказал сам: "Издавайте все. Все, что записывал Павел Николаевич, его архив -- все правда. Надо печатать все!" А на стихи свои взглянул: "Все привез-ли?" Я ответила, что точно не знаю, -- архив громадный, но знаю, что где-то в архиве, кажется, хранится драма в стихах, могу, если найду, привезти. "Непременно привезите в другой раз, -- и еще раз, гром- че, -- непременно". Потом сел и надписал книги "Хунны в Китае": "Дорогой Вере Константиновне -- хранительнице Гумилевианы". И вторую "Древняя Русь и Великая Степь": "Дорогой Вере Константиновне и Сергею Павловичу Лукниц-ким в память о годах Ахматовой и Гумилева и с наилучшими пожеланиями в Новом году". Другой раз случился не скоро. Зимним вечером 1991 г. на звонок мне открыл человек, молча показал рукой на дверь комнаты, куда мне войти, и исчез. Я постучалась, вошла. Лев Николаевич тяжело сидел за обеденным столом -- он немного наклонился вперед к столу, и было видно, что он нездоров. В стороне от него на столе стояли чашки, печенье в вазе, сахарница, а перед ним лежала его книга "Этногенез и биосфера земли". За его спиной смотрел на меня со стены его молодой отец. Я сразу же попросила разрешения его сфотографировать -- он разрешил -- и сделала два снимка: стену с портретом и его самого за столом. Потом осторожно вынула из сумки аккуратно упакованную в целлофан еще в Москве, чтобы не помялась в дороге, обещанную "драму" и протянула Льву Николаевичу. Он до нее не дотронулся, но по-звал: "Костя (или я перепутала имя -- "Миша"?), возьми это и брось в огонь!" "Брось в огонь" звучало громко, почти криком. Появился молодой человек, тот, что открывал дверь новой, отдельной квартиры Льва Николаевича, молча взял из моих рук пакет и, не распаковывая, удалился. Я растерялась, встала и заторопилась. Не знала, как повести себя. Лев Николаевич, не объяснив мне этого действа, ласково и печально улыбнулся, усадил меня, приблизил свою книгу и надписал: "Дорогой Вере Константиновне Лукницкой от автора Л. Н. Гумилева, январь 1991 г." И, как будто не было мгновения неловкости, любезно предложил мне чаю. Я поблагодарила за книгу, за приглашение к чаю, и над-писала ему свою "Николай Гумилев. Жизнь поэта по материа-лам домашнего архива семьи Лукницких". От чая, смущенная его странным поведением, отказалась, сославшись на дела в городе. Лев Николаевич трудно встал, сам проводил меня к выходу. С. Б. Лавров -- президент Русского Географического общест-ва -- в те годы был заведующим кафедрой социальной и физиче-ской географии Ленинградского университета, он стал одним из ближайших друзей профессора Института географии при ЛГУ Льва Николаевича Гумилева. Я рассказала Сергею Борисовичу историю с "драмой". -- Лев Николаевич, вообще говоря, явление непредска-зуемое, -- смущенно засмеялся Сергей Борисович, однако по-обещал при случае деликатно "разведать", как он выразился, ситуацию. Я думаю, он и сам побаивался ученого-фантаста. Уж больно долго тянулось "разведывание"... Обещание он исполнить не успел, я сама докопалась, еще раз проштудировав дневник Лукницкого того периода. Все в дневнике описано. Оказалось, что поэма была "исправлена" и переписана ру-кою его сводной по отцу сестрой Н. С. Гумилева, которая само-вольно влезла в детское творчество Левы Гумилева. От этого унижения профессор и хотел избавиться... Из дневника 21.12.1927 ...Сверчкова привезла из Бежецка драму в стихах, написанную Левой и посвященную мне. К сожалению, драма переписана начисто А. С. Сверчковой, а не самим Левой. На нереализованную любезность Лаврова я постаралась все же ответить тем, что предоставила материалы из детства Льва Гумилева, когда Лавров, уже смертельно больной, взялся писать книгу о фантастическом ученом. Несколько страниц записей из "Акумианы" предваряют сохранившиеся письма Льва Гумилева к Лукницкому; не-сколько писем его бабушки к его маме и некоторые его детские стихи. Из дневника 8.04.1926 ...Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и пятнадцать рублей... чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по математике). Обеспокоена. 16. 06.1926 ...Сидел у АА в Мраморном дворце -- двенадцать часов дня. Стук в дверь -- неожиданно Лева и А. И. Гумилева (приехали сегодня из Бежецка, остановились у Кузьминых-Караваевых). АА удивилась, обрадовалась -- усадила. Я через пять минут ушел с Левой, чтоб пойти с ним в музей. Музей закрыт. Сидел у меня. Я дал ему книжки (Стивенсона "Странная история", Джека Лондона "Сумасшедшие янки", Лавренева "Крушение республики Итль" и др.) У Левы в Бежецке библиотека -- беллетристика -- семьдесят книг и другие (пять книг Ж. Верна, Уэллс, Хаггард и прочие). Лева сдал все экзамены и потому А. И.1 с ним приехала сюда. Лева перешел в седьмой класс. 17. 06. 1926 Страшно стеснителен. Я хотел переодеться. Лева сказал: " Я пойду на лестницу пережду, чтобы вас не стеснять". Катал его на велосипеде. Пришел с ним в 2 1/2 часа к АА. Он обнял ее и попросил разре-шения покататься со мной на лодке. АА дико восстала -- каждый день столько тонет -- вы сумасшедший... Стала громко доказывать, что катанье на лодке -- недопустимо, что каждый день вылавливают трупы. А. И. Гумилева улыбнулась и тихо и спокойно сказала: "Ну что ж -- завтра еще два трупа вытащат -- что ты волнуешься, Аня!" 18. 06.1926 Жалуется и печалится -- вредное влияние А. С. Сверчковой на Леву. "Стародевья стыдливость" -- заставляет Леву наглухо застеги-вать воротник и рукава. Сверчкова хочет Леву в Педагогический техникум в Бежецке. АА опечалена. АА хочет -- в университет (но не на литературное отделе-ние, а на какое-нибудь другое -- юридическое, этнографическое и т.д.) Лева в Бежецке купается по три раза в день. АА очень расстроилась этим. "Это при здоровье (туберкулез -- склонность) -- губительно..." ...Лева знает Шиллера, Шекспира, Жуковского, Лермонтова, Пуш-кина, Гумилева (Лермонтова не любит. Любит Пушкина и "Шатер" и "Жемчуга" Гумилева). Стихов АА с о в с е м не читал. Читал только "Колыбельную". А. С. Сверчкова, конечно, не позволяет. ...Спросила меня: не знаю ли я, когда уезжает А. И. и Лева. Я ответил: "Двадцать четвертого". АА: "Ну, значит, Лева все успеет посмотреть". ...О Леве. АА: "Не читал Пушкина... Когда стала объяснять вели-чину Пушкина, спросил: "А он лучше писал, чем даже папа?"... ...Леве в музее понравился волк и тарантул. Сегодня с Левой в Царском Селе. С АА целый день не виделись совершенно. 20. 06. 1926 ...У Кузьминых-Караваевых с А. И. и К. Ф.1 говорили об Анне Николаевне Энгельгардт, а я -- с Левой отдельно: Лева рассказывал мне планы своих рассказов: Телемах (Атлантида и пр.), о путеше-ствиях в страну цифр и др. Лева говорил о журнале, который хочет издавать, не может при-думать названия. Хочет: "Одиссея приключений" (АА: "Не по-русски это"), просит меня придумать. Подвернулась "Звериная толпа". Ему понравилось. ...В тринадцатилетнем возрасте -- так уметь переделывать и чувст-вовать стихи, как это делает Лева, -- необыкновенно. ...АА не считает Леву обыкновенным мальчиком. Как Лева пишет стихотворение... Лева очень хочет прочесть Данте и Гомера. Говорил это мне и АА. Лева в Бежецке стал читать "Гондлу". А. С. Сверчкова увидела, отняла и заперла "Гондлу" в шкаф. По-видимому, считает, что это Леве не следует читать, потому что там -- о любви. АА советует мне дать Леве прочесть "Гондлу" -- Леве будут полезны взгляды Николая Степановича на войну, на кровопролитие, которые он высказывает в "Гондле"(антивоенные взгляды). ...Разговор об университете. А педагогический техникум в Бежец-ке -- чушь. Сегодня Лева был в первый раз в Эрмитаже (сегодня -- со мной и АА была). ...Лева написал сегодня стихотворение о Гаральде. История -- Негера. ...Долгий разговор о Леве. У меня читала его стихотворение (о Гаральде). Сказала ему... В Мраморном дворце с АА долгий разговор о Леве. Я доказывал, что он талантлив и необычен. АА слушала -- спорить было нечего: я приводил такие примеры из моих разговоров с Левой, что против нельзя было возражать. АА раздумывала, потом: "Неужели будет поэт?" -- задумчиво. Лева настолько в мире фантазии, что предмет увлечений в натуре (тот, о котором он мечтал) уже неинтересный ему... Полное сходство Левы и Николая Степановича -- в характерах, во всем... ...Леве трудней писать прозу, чем стихи, хотя он думает наоборот. АА хотелось бы, чтобы Лева нашел бы достойным своей фантазии предметы, его окружающие, и Россию. Чтобы не пираты, не древние греки фантастическими образами приходили к нему. Чтоб он мог найти фантастику в плакучей иве, в березе... 26. 06.1926 ...Лева говорил АА о том, что война -- в теперешнем понимании -- ему очень неинтересна. АА говорит: "Не стилизует ли он?"... 21.12.1927 ...Сегодня в связи с приездом Сверчковой и всеми ее разговорами АА расстроена. Ей грустно, что такой эгоистичный и с такими мещан-скими взглядами на жизнь человек, как А. С. Сверчкова, воспитывает Леву. АА опасается, что влияние Сверчковой на Леву может ему по-вредить. Сегодня неожиданно приехала и остановилась у Кузьминых-Кара-ваевых А. С. Сверчкова. Сказала, что приехала повеселиться -- хочет побывать в театрах, на Липковской и пр., осмотреть комнату, где убили Распутина в Юсуповском особняке (!), побывать на юбилее М. Горь-кого (!!!) в Доме ученых и т.п. Утром пришла к АА в Шереметевский дом и после первых же слов заявила, что написала к октябрьским дням революционную детскую пьесу и хочет прочесть ее АА. АА попробо-вала отложить чтение, но А. С. Сверчкова настойчиво попросила ее слушать сейчас же и стала читать. АА вызвала меня по телефону. Мой приход прервал чтение. Сверчкова хочет обязательно побывать в Театре юных зрителей, несомненно -- с целью устроить эту пьесу в Театр. Какое пустое и неприятное честолюбие! Около четырех часов дня я вместе со Сверчковой вышел из Шере-метевского дома и проводил Сверчкову до Литейного. Здесь она по секрету (!) сказала мне, что хочет усыновить Леву (!!), якобы для того, чтоб ему легче было поступить в вуз. Сказала, что все и так считают Леву ее сыном ("Ведь это же так и есть: я его с шестилетнего возраста воспитывала"). Когда заговорили о жизни -- "Так трудно: ведь мы же все живем только на мое жалованье -- на 62 рубля, которые я полу-чаю..." (а тех 25 рублей, которые АА ежемесячно посылает, Сверчкова не хочет и считать? АА посылает деньги в Бежецк с 1921года непре-рывно -- до сих пор). Все это Сверчкова говорила и АА. АА резонно ответила ей, что если Леве нужно будет менять фамилию, то он может стать Ахмато-вым, а не Сверчковым. Записи 1928 года ...Сегодня утром я уехал из Токсово. Приехав в город, сразу же пошел к АА. У них все по-прежнему. А. И. Гумилева с Левой приехали, оказывается, еще в субботу (в тот день, когда АА была у меня в Токсове). АА узнала об их приезде только в воскресенье и очень досадовала. Телефонограмму мне послали сразу, но по понедельникам в Токсове почта закрыта, поэтому и получилось, что телефонограмму я прочел только вчера, во вторник. Пошли с АА к Кузьминым-Караваевым, где остановились А. И. и Лева, там их не застали -- они ушли в магазин Сойкина1. Поехал с АА им навстречу, и на Владимирском встретились с ними. Весь день провел с Левой. Он очень вырос -- едва не выше меня ростом, но все еще такой же ребенок. Увлекается приключенческой литературой, мыслит наивно, далек от жизни и от понимания жизни. У него пытливо блуждающее воображение, сильно развитая фантазия. И все же он развивается быстро: он спрашивает, он вступает в период первой переоценки ценностей. Он с безграничным доверием относит-ся ко мне, он понимает, что я хочу разрушить его детские представле-ния, именно потому что они -- детские, но мир этих представлений еще владеет им, и он не может собственным пониманием преодолеть его. Поэтому он верит мне на слово -- только на слово. И хорошо -- пусть хоть так (пока). Важно заронить в его юный ум сомнения, важно вызвать борьбу противоречий. Надо, чтоб он захотел смотреть в себя и вокруг себя. Захочет смотреть -- значит, увидит. Время и рост помо-гут ему разобраться во всем самому. Надо только незаметно направ-лять его на правильную дорогу. Это было бы легко -- живи он здесь... К сожалению, глухая провин-ция, Бежецк -- неблагоприятная для быстрого и правильного умствен-ного развития обстановка. Благодатно влияние Анны Ивановны -- высокого духа, благостного и благородного человека. Увы -- совсем не такова А. С. Сверчкова: лживая, лицемерная, тщеславная, глупая и корыстная женщина. Ее влияние, несомненно, исключительно вред-но. Лева -- прекрасный мальчик -- доверчивый, честный, прямой, доб-рый, талантливый... И врожденные хорошие качества -- очень сильное противоядие против всяких трудных влияний. И по некоторым осо-бенностям разговоров об А. С. Сверчковой я знаю, что Леве многое отрицательное в ней понятно, и он очень критически (да, здесь он уже достаточно взрослый) относится к ней. И все же страшно и больно, что такой человек, как А. С. Сверчкова, находится в непосредственной смежности с Левушкой и старается на него влиять. Лева -- робкий и тихий. Ему надо стать более мужественным, более внутренне самостоятельным, -- иначе ему трудно будет бороться со всяким злом. Весь день сегодня провел с Левой, вечером хотел с ним пойти в театр, но всюду идет дрянь; пошли в кинематограф. Левка остался доволен. Проводив его домой, зашел к АА. Часа полтора говорил с нею о Леве; она очень тревожится за его судьбу, болеет душой за него и негодует на приемы А. С. Сверчковой. ...Сегодня Лева рассказывал, что А. С. Сверчкова учила его лгать, доказывая, что "не обманешь -- не продашь, не соврешь -- не прожи-вешь". Мне больно было смотреть в светлые, правдивые, широко открытые миру глаза Левы, когда он (29 марта) рассказывал это... Опять весь день -- с Левой. В Эрмитаже осматривали залы рыцарей и оружие, Египет, древности. Показал камеи и геммы. Он никогда их не видел и был доволен, увидев. После Эрмитажа повел Леву к А. Н. Гумилевой, -- чтобы он пови-дался с Леной, с которой не виделся с 1921 года. (Последний раз Лева видел Лену в Бежецке в 1921г., когда за А. Н. и Леной приехал Н. С.) Лена не узнала брата, но когда ей сказали -- очень обрадовалась. Трога-тельно болтала с ним в течение часа, показывала ему книжки, игрушки. Я разговаривал с Анной Николаевной, отвлекал ее, чтоб дети хоро-шенько поговорили друг с другом, и А. Н. подарила мне портфель Н. С. -- faux-gothtigue1. У Левы было поручение Анны Ивановны -- привести Лену к Кузьминым-Караваевым; но Анна Ивановна ни за что не хотела видеть Анны Николаевны. Лева здесь сказал Лене, что бабушка очень хочет ее видеть и просит прийти. Анна Николаевна вмешалась в разговор: "А меня Анна Ивановна хочет видеть или не хочет?" Пришлось ска-зать, что хочет. Решено было, что Анна Николаевна с Леной сегодня же вечером придут к Кузьминым-Караваевым. После этого я с Левой ушел. Привел его к себе, обедать. Перед обедом заговорил с Левой о его стихах. Левка пыжился, пыжился, да наконец прямо выложил мне, что тетя Шура вмешивается в его твор-чество, исправляет ему стихи против его желания, пишет сама за него стихи и заставляет его переписывать их его рукой, подписываться и выдавать за свои. И когда Левка в таких случаях противится, она грозит ему и устраивает скандалы; Левка жаловался бабушке, но бабушка не в силах что-либо сделать. Левка жалобно говорил мне: "Павел Николаевич, с ней (с А. С. Сверчковой) ничего нельзя поделать, если б вы пожили у нас, вы б точно тоже ничего не могли поделать, она очень нехорошая..." В заключение Лева указал мне построчно во всех своих стихах, которые у меня имеются, те места, которые написаны Сверчковой, а не им. Я ему объяснил значение всего этого, да он и сам понимал его хорошо. Леве надо много мужества и уменья, чтоб постоянно преодолевать влияние этой стервы. Вечером у Кузьминых-Караваевых была Анна Николаевна с Леной. А. И. и А. Н. не виделись также с весны 21 года. Внешность в сегодняшних разговорах была соблюдена -- никаких эксцессов не было. Но А. И. с большим напряжением сохраняла спо-койствие. Лена играла с Левой. Я вышел вместе с А. Н. и Леной. Здесь А. Н. дала волю своему языку и без единой паузы всю дорогу осуждала А. И. и весь род Гуми-левых. Я не слушал и не возражал... 30 марта Утром с Левой в Александровском рынке, у букинистов1. В 5 часов А. И. с Левой уехали в Бежецк, я вместе с А. А. Лампе и А. Д. Кузьми-ным-Караваевым провожал их. АА на вокзал не поехала, а прощалась с Левой и А. И. у Кузьминых-Караваевых (АА плохо чувствует себя сегодня, после всех этих разговоров о Сверчковой). Вечером -- был у АА -- говорили о Леве. ПИСЬМА Лева -- Ахматовой Моя милая мама, это письмо передаст тебе Александр Михайлович Переслегин, это мой самый лучший друг. Для меня праздник, когда он приходит, мы говорим об истории и о пиратах. Я здоров, но так как я не люблю арифметику, она очень неинтересная, то ко мне ходит учительница, мы делаем задачи. Мы с товарищами устраиваем торго-вую компанию, главным образом марками, если у тебя найдутся марки, то, пожалуйста, пришли мне. Но торговля только подсобное занятие ферме и музею; ферма пока еще только в проекте, но музей на деле, я заведую музеем, у нас музей естествознания, мы собираем камни, насекомых, скелеты рыб и листья. Я увлекаюсь индейцами, и у нас создалось племя из четырех человек, в котором я состою колдуном, я вылечил вождя и тетю Шуру. Мы устраиваем индейскую войну солдатиками, которых делаем сами. Я ем через каждые два часа, как велел доктор. Пожалуйста, приезжай на Пасху. Твой Лева Христос Воскрес, милая мамочка, Александр Михайлович еще не уехал, и я поздравляю тебя. А. И. Гумилева -- Ахматовой Аничка, дорогая моя! Хочу написать тебе хотя немного, чтобы ты приняла и оказала внимание подателю этого письма, А. М. Переслегину. Это очень хоро-ший знакомый, а Лева так считает его своим другом, старшим товари-щем. Он пишет стихи, и ему ужасно хочется прочесть их тебе, чтобы узнать о них твое мнение. Но он стесняется и боится тебя беспокоить. Так ты будь такая милая, и сама в разговоре предложи ему прочесть тебе свои стихи. Надеюсь, что это наша общая просьба не будет для тебя обременительна... ...Лева эту зиму много хворал, около двух месяцев не ходил в школу; у него был бронхит очень сильный, который его сильно исто-щил, и теперь он принимает капли железа с мышьяком, а когда будет теплая погода, то доктор будет ему делать подкожное вспрыскивание мышьяка... ...Крепко, крепко тебя целую, моя дорогая, горячо любящая тебя мама А. Гумилева Примечание. Письмо отправлено из Бежецка 21.IV.1924 по адресу: Ленинград, Казанская, 3, кв. 4. Анне Андреевне Ахматовой от Ан. Ив. Гумилевой и от Левы Гумилева. А. И. Гумилева -- Ахматовой 5-го июля 1924 Дорогая Аничка! Сегодня Лева пошел в школу за своим свидетельством об окон-чании 4 класса: переводе его в следующий класс, то еть теперь уже во вторую ступень. Но ему никакого свидетельства не выдали, а потребо-вали, чтобы он принес метрическое свидетельство. Он, бедняга, очень огорчился, когда узнал, что у меня нет его, и я сама пошла с ним в школу выяснить это дело. И мне тоже сказали, что нынче очень строго требуются документы и без метрики во вторую ступень не примут ни за что. Так что, голубчик, уже как хочешь и добывай сыну метрику и как можно скорее, чтобы Шура могла привезти ее с собою. А без нее он совсем пропадет, никуда его не примут. А когда будешь получать бумагу, то обрати внимание, чтобы, если он записан сын дворянина, то похлопочи, попроси, чтобы заменили и написали сын гражданина или студента, иначе и в будущем это закроет ему двери в высшее заве-дение... Любящая тебя мама. Примечание. Послано 4.VII.1924. Лева -- Лукницкому Дорогой Павел Николаевич, очень я был рад получить Ваше инте-ресное письмо, с рассказом "На Дельфинчике" и с большим удо-вольствием прочитал его. Как бы я хотел быть там вместе с Вами. Как я завидую Вам! Лето я провел довольно хорошо, много купался и научился нырять в длину 2-3 сажени, а в глубину 1-2 с., немножко пожарился на солнце и немного загорел. Я ходил купаться с одним учителем, очень милым молодым чело-веком, и с его братом студентом. Очень приятно проводили время: купались, жарили шашлык. Он большой поклонник папиных стихов и читает наизусть отрывки из "Гондлы". Он дал нам книгу Родзянко "Крушение империи", мы читали ее вслух. Наконец я дождался осени и мы с бабушкой отправились в Петроград, к маме. Я так мечтал увидеть Вас, Павел Николаевич, мечтал погулять с Вами, но был очень огорчен, узнав о Вашем отъезде. Мы с мамой много гуляли, были в кино и в музее, и время шло у меня незаметно. Теперь я жду не дождусь поехать опять в Петроград и на этот раз, наверно, встречу Вас и прочитаю Вам мои рассказы. Теперь я пишу повесть в Хаггардовском стиле и пытаюсь написать нечто вроде драмы в стихах, из рыцарских времен в Бретани. Мелких стихотворений у меня нет, за исключением "Битвы при Люцене", которую я не посылаю Вам. Я знаю, что оно очень несовер-шенно, но не хочу его переделывать, лучше написать новые. Дорогой Павел Николаевич, мне очень совестно пользоваться Вашим любезным предложением насчет книг, но все-таки, если Вас не затруднит, пришлите мне народного героического эпоса, например, "Песнь о Роланде", "Песнь о Нибелунгах", "Поэму о Сиде", "Оссиа-на" и т.п. Теперь я наслаждаюсь "Словом о полку Игоря". Теперь напишу Вам о своем здоровье. Я сильно заболел, у меня была желтуха, и у меня 4 раза был доктор, он посадил меня на строгую диету и заставил пить противный боржоми и еще более противную микстуру. Но вот я стал поправляться и вдруг опять заболел. Доктор велел везти меня на просвечивание и даже предсказывал операцию. Тетя Шура и бабушка очень испугались, а мне было очень интересно, но, кажется, все прошло. Я чувствую себя хорошо и хожу в школу. Теперь я изучаю стихосложения и довольно хорошо разбираюсь в хореях и ямбах. Надеюсь достать у знакомого учителя монтекристо и поучиться стрелять, я умею обходиться с монтекристом. В кино я хожу 1 раз в месяц, чтобы это не мешало моим школьным занятиям, скоро у нас пойдет американская картина в 3 сериях, я пойду на нее и тогда не буду ходить 3 месяца. Бабушка и тетя Шура передают Вам свой привет. Когда увидите маму, поцелуйте ей за меня ручку. Ваш Лева P. S. Почему А. К. Толстой считается плохим поэтом? Лева ..................... 19.VI.1925 Дорогой Павел Николаевич, я был очень рад получить Ваше письмо. Я потому не ответил Вам скоро, что собирался приехать сам, но я не могу этого сделать, ибо тетя Шура заболела. Мы все трое написали маме письмо на Ваш адрес, но ответа еще нет, и мы ужасно беспокоимся о том, как ее здоровье, что ей сказали в больнице, не уехала ли она из Петрограда? Павел Николаевич, напишите нам о ней хоть несколько слов. Когда я прочел Ваше письмо, мне так захотелось посмотреть на гонки и на прыжки в воду. Вы спрашиваете, какую мне прислать книгу? Большое спасибо, но лучше выберите сами, потому что я хочу, чтобы Вы руководили мною. Я перешел в шестой класс, здоров, гуляю, играю в футбол и напи-сал одно шуточное стихотворение по поводу свирепствующей здесь моды. Лучшая речь Камилла Демулена Камилл Демулен Около стен, Стоя в кафе, Говорил: "Галифе Лучшая мода Для народа". Восхвалим тут же в этом кафе Имя героя de Галифе! Я хочу Вас спросить: можно ли в начале стихотворение писать одним размером, а в конце другим; и еще: каким размером написано у меня стихотворение? Я придумал еще одно стихотворение. В Китае Поднялись в Китае кули И создали Гоминдан. Иностранцев злые пули Нанесли им много ран. Желтолицые, косые, В гневе сжавши кулаки, Кули грязные, босые Собираются в полки. Нет пощады, нет прощенья, Не спасется ни один. Трепещи пред взрывом мщения, Злополучный мандарин. Ты родился в безвременье, И китайская земля Примет труп, как удобренье, На забытые поля. Нет учености, величья, Все рассеялось во прах Даже шарики отличия Все срывают впопыхах. Дамы знатные и нежные, Как восточные цветы, Вас сорвут рукой небрежною, Бросят в омут нищеты. От рожденья искалечены И, не ведая труда, Вы самой судьбой отмечены, Чтоб исчезнуть навсегда. Понемногу разрушается Вымирает старый мир И на смену возвышается Новоявленный кумир. Поднятые речью властною, Кули встали ото сна... Скоро будет ало-красною Поднебесная страна. Бабушка и тетя Шура шлют Вам привет. Как Ваши экзамены? Ответ Вы можете прислать с тетей Котей Караваевой, мы ждем их к 1-му июля. Лева Примечание. Из Бежецка письмо послано 20.VI.1925 по адресу: Ленинград, ул. 3 июля (Садовая), д. 8, кв. 6. Павлу Николаевичу. А. И. Гумилева -- Ахматовой Дорогая моя Анечка! Вот, наконец, кажется, мне с Левой удастся поехать в Петроград. Шура выписала нам билеты, вероятно, их вышлют в первых числах сентября, а занятия в школе начинаются 15-го, мы и хотим воспользо-ваться этим временем. Мне бы очень хотелось раньше получить от тебя хотя бы несколько слов, ездила ли ты в Харьков. Приехал ли В. К.1 и где ты живешь? День своего приезда я назвать не могу, но во всяком случае в тот же день приду к тебе. Все мы тебя крепко целуем. Горячо любящая тебя мама. Примечание. Из Бежецка письмо послано 30.VIII.1925 (адрес: Ленинград, ул. Халтурина, 5, кв. 12. Анне Андреевне Шилейко). Получено 31.VIII.1925. Лева -- Лукницкому Дорогой Павел Николаевич, Благодарю Вас за книги и прошу прощения, что так долго не писал. Заниматься начали мы поздно и пришлось нагонять другие школы. Ваши книги прекрасны, особенно "Пират королевы Елизаветы", я буквально проглотил ее. Занятия в школе у меня благополучны, сделаны важные работы по обществоведению и литературе и надеюсь, что также сойдет математика. Я очень жалел, что не мог увидать Вас в Петрограде, мне так Вас не хватало! Мама мне не писала с моего приезда, верно, я что-нибудь сболтнул, и она во мне разочаровалась. Приезжайте к нам зимой, мы будем ходить на лыжах, а если Вы любите кататься с горы на санках, гора у нас очень крутая. Из стихотворений я написал только 1 стихо-творение: "В Марокко", но оно не сделано и я не могу его послать. Мне очень хочется приехать к Вам в Петроград, но я не знаю, удастся ли мне это. Поздравляю Вас с окончанием университета и крепко жму Вашу руку. Бабушка и тетя шлют Вам привет. Лева P. S. Не знаете ли Вы, как здоровье мамы? Примечание. Из Бежецка письмо отправлено 22.Х.25 по адресу: Ленинград, ул. 3 июля (Б. Садовая), д. 8, кв. 6. Павлу Николаевичу Лукницкому. Получено 5 янв. 1926 (в письме к А. А.). Лева -- Лукницкому Дорогой Павел Николаевич, Поздравляю Вас с наступающим Новым Годом и желаю Вам всего лучшего. У меня наступают каникулы, и наши девочки уезжают в деревню. Как было бы хорошо, если бы Вы с мамой приехали к нам на Рожде-ство, у нас превосходные горы и равнины для лыж. Теперь я увлекаюсь путешествиями по снегам на своих скоро-ходных лыжах. Стихов я уже давно не писал, нет настроения, ведь это Вы вдохно-вили меня тогда, я написал несколько стихотворений, которые посы-лаю Вам. Мне как начинающему особенно было интересно узнать, какого мнения о них мама, но из ее слов я понял, что из меня ничего хорошего не выйдет. Видя, что в поэты я не гожусь, я решил со стихами подождать, я сам понимаю, что я должен писать или хорошо или ничего. А без писа-ния скучно. На праздниках я собираюсь писать рассказ "Приключе-ния Коли в стране математики". У меня есть много тем для романов: "Атлантида", "Подземное царство", "Новый астероид". Еще не знаю, на чем я остановлюсь. Я очень рад, что у меня благополучно кончились зачеты, прихо-дилось много работать. В награду за это тетя Шура позволила мне выбрать любую книгу из своей библиотеки. Я в большем затруднении: хорошую книгу взять стыдно, а худую не хочется. Я очень часто вспоминаю Вас и жалею, что мы живем так далеко друг от друга. Как подвигается Ваша работа? Много ли удалось Вам собрать новых сведений для биографии? Крепко жму Вашу руку Искренне любящий Вас Лева P. S. Бабушка и тетя шлют Вам привет и поздравления. Примечание. Вложено в письмо к А. А., получено во вторник 5.I.1926. Передано Павлу Николаевичу в тот же день. А. И. Гумилева -- Ахматовой 11 марта 1926 года Аничка, дорогая моя! Сердечно благодарю тебя за присланные деньги и прошу извинить меня, что раньше не сделала этого. Всякий день все собиралась писать тебе и никак не могла собраться. Утро в работе по хозяйству, а после обеда лягу отдохнуть да и просплю до чаю. Ужасно, какое тяжелое время стоит! Все хворают. Головная боль, насморк и кашель. Лева с неделю не ходил из-за этого в школу. А у меня при этой пустяшной болезни еще и сильная слабость была. Но теперь опять все налажи-вается, Лева ходит в школу, я бодрее исполняю свою работу, а Шура хотя и чувствовала себя неважно, но все-таки не переставала ходить на занятия. Теперь самое худшее у нас время! Снегу масса, он начинает таять, и в валенках ходить нельзя, а в кожаных сапогах так скользко, что все падают. У Левы теперь идут зачеты и часты классные работы, 1-го апреля -- конец трети. Он очень боится за математику, ни я, ни Шура не можем ему помочь, а наша соседка, которая ему раньше помогала, теперь хворает сама, и ее маленький болен, так что Леве приходится самостоятельно справляться с Алгеброй и Геометрией. Ему обещано, если по всем предметам в эту треть будет благополучно, то поехать к Вам в Петроград во время весенних каникул. Только еще неизвестно, когда начнутся каникулы, раньше говорили, что они будут с 1 апреля на две недели, а уже сегодня сказали, что отпустят только на 10 дней с 24 апреля, значит Страстная и три дня Пасхи! Уже это совсем плохо! Вряд ли удастся наша поездка, а так хотелось бы пови-дать Вас, моя дорогая, тебя и Котю. Ты как-то написала в Левином письме, что хлопочешь о моем деле, а не написала, о каком: о доме или Колиных книгах? Может, вздумаешь нам написать, так напиши, пожалуйста, об этом. Я рада, что ты поправилась, моя родная, чтобы не простудиться, весенняя простуда самая худшая! Шура и Лева тебя крепко целуют, сейчас они уже спят, уже двенадцатый час ночи. Крепко, крепко тебя целую и еще раз благодарю за память и заботу. Горячо и неизменно любящая тебя Мама. Лева -- Лукницкому Дорогой Павел Николаевич, Мама написала мне, что Вы уже вернулись. Будьте добры передать маме, что мы просим написать новый адрес, мы уже послали ей два письма, а она пишет, что давно не имеет от нас известий. Я написал 3 стихотворения, из 2-х первых и "Битва при Гастингсе" составил трилогию и теперь пишу Вам стихи. 1. Битва при Йорке Много войска сходилось на Йоркской равнине, На просторных английских полях И гремело в устах их Гаральдово имя, И блестели лучи; на их крепких мечах... ...Под шатром расписным, под богатой палаткой Сам Гардрада, Гаральд вместе с Тости сидит Они мыслят: "Гаральда Саксонского... Стала власть, уж ему и нормандец вредит" Но саксонец Гаральд собирает войска И готовит им жаркую встречу. Говорит он: "Затея у них высока, Пусть узнают саксонскую сечу". И напал он на них, как орел на овец, И посыпались искры от стали Пусть и Тости-изменник погиб наконец: Варяги колоть не устали Отважные бьются в последнем бою За Англии славной державу... Сражаются саксы за волю свою; Варяги за громкую славу Но вот выступает саксонец Освальд И ясеневый лук свой сгибает, Стрела пролетела... и рухнул Гаральд... Варяжский герой умирает... 2. Сражение при Гастингсе, которое я не пишу Вам, так как Вы его знаете1. Битва при Гастингсе Англо-саксы за холмами В укреплениях сидят. Блещут войско знаменами, Стрелы меткие летят Сам Гаральд, саксонец смелый, На опасность лезет он. Вкруг него летают стрелы, Правый глаз уж поврежден. Но саксонцы победили, Все бежало перед ним. Поднимались тучи пыли, Бег врага неиздержим. ...Англо-саксы побежали, Точно зайцы от орлов, Славу громкую стяжали Про норманских храбрецов. Эти страшные норманы Окружили короля. Быстро он упал от раны, Покраснела вкруг земля. Поле трупами покрылось, Англо-саксов больше нет. Вот уже и солнце скрылось, И погас последний свет... 3. Старый замок Замок стоит над скалою, Замок, забытый давно. Было в нем время; рекою Пиво лилось и вино. Гости сидят за столами, Очи их ярко горят, Их услаждают стихами Скальды, построившись в ряд... ...Долго они осаждали, Долго сражались они. Приступы мы отражали, И проходили так дни. Напишите, пожалуйста, о том, как Вы провели лето и мнение о моих стихах. Как поживают Ваши родные и Николай Николаевич с семьей, пожалуйста, передайте им мой привет. Теперь я жду от Вас письма. Ваш Лева. P. S. В следующем письме я напишу Вам другие стихи. Примечание. Письмо отправлено из Бежецка 26.Х.26 по адресу: Ленинград, ул. 3 июля (Б. Садовая), д. 8, кв. 6. Павлу Николаевичу Лукницкому. Получено 27.Х.26. Лева -- Лукницкому Дорогой Павел Николаевич! Не браните меня очень, хотя я достоин всякого осуждения за такое долгое молчание. Я получил Ваше письмо и книгу, но отложил ответ до того времени, когда буду свободен от занятий. Вчера нас распустили, и сегодня же пишу Вам. Дела мои по школе вовсе не блестящие: у меня два незачета, по геометрии и по физике, но я надеюсь исправить это за время каникул и сдать в начале новой трети. Признаюсь, поленился и жестоко наказан. Ваша книга "Волчец" нам всем очень понравилась. Я не говорю уже о посвящении и о надписи, что очень ценно для меня, я буду хра-нить эту книгу и всегда помнить Вашу любовь ко мне и внимание. Стихи прекрасны, особенно мне понравились: "Водолаз", "День- коренник" и "Камни". "День-коренник" очень нравится тете Шуре. Они очень красочны и образны, и в них "много динамического", как сказал Александр Михайлович Переслегин. Вы его видели у нас. Еще раз благодарю Вас за дорогой подарок. Я за это время не писал стихов и почти не исправлял, было некогда. Теперь меня интересует проза, и я пишу в нашу школьную газету "Прогресс", которая упорно регрес-сирует, так как никто не хочет писать. Для поддержки газеты "ШУС" назначил литературный конкурс: тому, кто напишет наибольшее коли-чество наилучших рассказов за весь год, тот получит какую-то денеж-ную премию. Редактор этой газеты попросил меня, и я дал свой рассказ "Тайна морской глубины"! И он оказался наилучшим. Теперь у меня готов другой рассказ "Ужас лунной ночи". Из стихов у меня только одно "Река Молога", напишите, пожалуйста, мне мнение и об нем. Река Молога Прекрасна ты, река Молога, С твоею тихою водой, На Волгу-матушку дорога В дни старины еще седой. Ты ведала иное время Здесь лося бил из лука финн, Не сеял здесь ржаное семя Лесов дремучих властелин. Бывало, из варяг в хазары К далеким чуждым городам Купцы везли свои товары По разливным твоим водам... ...Но вот пришли сюда славяне И привезли свои суда, Потребовали с финнов дани И стали строить города... Пропали финны и хазары, Настала новая пора, Пришли из Азии татары И стала "ханина гора". Монголы дикие сокрылись, Как исчезает ночи тень, И в нашем крае появились Дрюцково, Бежецы, Узмень. Мы долго сеяли, пахали, Наш край прославился давно В Москву мы рыбу отправляли, В Новгород крупное зерно. Молога дружна с Остречиной Как сестры нежные живут А Бежецк новый, горделивый, Второй Украиной зовут. Прощайте, дорогой Павел Николаевич Жду от Вас ответа. Ваш Лева Примечание. Письмо отправлено из Бежецка 20.ХII.26 по адресу: Ленинград, ул. 3 июля д. 8, кв. 6. Павлу Николаевичу Лукницкому. Получено 22.ХII.26. Лева -- Лукницкому Письмо без даты Дорогой Павел Николаевич, Я был очень рад получить от Вас письмо, которое меня успокоило насчет моей драмы. Вы знаете ее ведь хорошо, понимаю все ее недо-статки, но мне хотелось бы слышать Ваше мнение, которым я очень дорожу. Я все ждал от Вас письма, тетя Шура мне сказала, что Вы хотели вскоре мне написать. Конечно, я сам должен был написать, но так случилось, что все это время у меня было очень много дела, особенно когда заболела бабушка. Тут я запустил уроки, и нужно было догонять, делать доклады, писать сочинения и себе, и товарищам, кото-рые объясняли мне пропущенные. Я не знаю, как, но у меня никогда нет свободного времени: с утра работаю по хозяйству, пришлось много возиться с дровами; потом учу уроки, в 12 ч. иду в школу, а возвра-щаюсь около 7 часов. Теперь даже в кино некогда пойти. Мне сказали, что у Вас есть новые стихи, и обещали дать газету, потом куда-то ее затеряли. Если Вам не трудно, пришлите мне не-сколько Ваших стихотворений. Очень Вам благодарен, дорогой Павел Николаевич, за Ваш подарок. Теперь буду ждать обещанного свида-ния. Простите, что долго не отвечал, сознаюсь, что поступил невеж-ливо, но всему виной зачеты. Бабушка просит передать Вам привет Ваш Лева P. S. Посылаю Вам мое только написанное стихотворение "Шахматная партия (атака)" Лева Шахматная партия (атака) Благословенная Каисса, Меня спасает твой приход: Я на доске, хитрей Улисса, Себе выискиваю ход. Я грозно пешек надвигаю, Оплот надежный им слоны. Конем умелым упреждаю Атаку с правой стороны. Не помогает рокировк