в желудке. К тому же в  кабине  был
еще десяток пассажиров, чьи узкие черные глаза  с  таким  характерным  для
заинтересованных японцев вопросительным  выражением  всматривались  в  его
разбитое лицо. Брент чувствовал себя беглым каторжником  и  с  облегчением
вздохнул, когда двери лифта открылись.
   Маюми отворила ему дверь и оказалась  еще  красивей,  чем  он  ее  себе
представлял.  Европейского  фасона  брючный  костюм  из   желтого   атласа
обнаруживал то, что скрывало кимоно, - плавные очертания  ее  великолепной
фигуры. Рассыпавшиеся по  плечам  иссиня-черные  волосы  лучились  тем  же
мягким блеском, что и глаза.  Свежая,  безупречно  гладкая  кожа  и  нежно
рдеющие, чуть полуоткрытые губы не  нуждались  ни  в  каких  косметических
ухищрениях и говорили о превосходном  здоровье  и  о  том,  какая  молодая
горячая кровь струится в  ее  жилах.  Но  глаза  расширились  в  испуге  и
растерянное выражение проступило на  этом  прекрасном  лице,  когда  Маюми
получше разглядела Брента.
   Однако она быстро совладала с собой.
   - Брент, Брент, я очень рада вас видеть, - сказала  она,  беря  его  за
руку, но он невольно сморщился от боли, когда нежные пальцы прикоснулись к
ссадинам на костяшках. - Ох, простите, - она отпустила его и  показала  на
кресло в углу возле широкого окна, из которого открывалась панорама Токио.
   После его тесной каюты эта комната, обставленная и убранная в  западном
духе, показалась Бренту  огромной.  В  ней  стояли  диван,  резной  низкий
мраморный стол, а пол был покрыт не татами, а ковром. Маюми села в  кресло
напротив. Однако дань  традиции  отдавали  изображение  синто-буддистского
храма и старинный пейзаж, сделанный цветной  тушью,  а  за  спиной  Брента
стоял маленький вишневого дерева столик с красиво подобранными  цветами  в
вазе, фарфоровой статуэткой шестирукого божества Ниорин  Кваннон,  золотой
фигуркой Будды и жадеитовым тигром. К  этой  комнате  примыкала  маленькая
кухня, больше похожая на просторную нишу, а в полуоткрытой двери в дальнем
углу Брент увидел короткий коридор.
   Заметив его взгляд, Маюми пояснила:
   - Там ванная и спальня. Тесновато, но много ли студентке надо?
   Брент кивнул удивляясь про себя. Йоси сказал ему, что Маюми принадлежит
к  очень  богатой  семье,  многие  поколения  которой  успешно  занимались
экспортом, и отец купил ей квартиру за  четыре  миллиона  долларов.  Брент
слышал, что в Токио цены на жилье очень высоки, а  теперь  он  понял,  что
высота эта космическая.
   - Скажите, - сказала она, не сводя глаз с его разбитого лица. -  А  те,
другие... Те, с кем вы дрались, сильно пострадали?
   - Другие? - Брент засмеялся, стараясь, чтобы это было не очень  больно.
- Не другие, а другой. Капитан Кеннет Розенкранц.
   - Этот американец? Напарник убийцы Фрисснера?
   - Ведомый. Его "Мессершмитт" сбили над Гинзой, а самого взяли в плен. В
газетах было.
   - И вы с ним подрались?
   - Подрался.
   - Он, наверно, очень сильный?
   - Он в приличной форме.
   - А вы?
   Брент побарабанил по мрамору ссаженными костяшками пальцев.
   - Думаю, он меня надолго запомнит.
   - Может быть, нам сегодня не ходить в храм Ясукуни?
   - Здравая мысль. Пойдем в пятницу.
   - Но это же... Это еще так нескоро... Йоси сказал мне, что вы стоите на
вахте через день... Ой, простите, я, кажется, слишком навязчива.
   Брент улыбнулся, что нелегко ему далось:
   -  Маюми,  если  вы  подумали,  что  я  несвободен,  связан  с   кем-то
обязательствами или, скажем, влюблен, то не ошиблись. -  На  лице  девушки
отразилось такое забавное уныние, что он не удержался от смеха. - И  зовут
мою возлюбленную - "Йонага". В ближайшие четыре дня она меня  от  себя  не
отпустит.
   Маюми улыбнулась:
   - Какая у вас требовательная возлюбленная! -  Она  подалась  вперед.  -
Йоси говорил: вы занимаетесь связью?
   - Да. Связью и радиоэлектронной борьбой - РЭБ.
   - И вы сейчас монтируете новый компьютерный радар?
   - Маюми, то, о чем вы меня спрашиваете, называется "военная  тайна",  -
немного смутившись от ее настойчивости, ответил Брент.
   -  Ах,  простите!  -  она  мгновенно  стала  прежней,  застенчивой  как
школьница. - Хотите чаю, Брент? Или, может быть, сакэ?
   - Последнее предпочтительнее.
   Она легко поднялась и пошла на кухню, упруго и ритмично колеблясь  всем
телом, словно двигалась под музыку. Прямо не девушка, а соната  Бетховена,
подумал про себя Брент. Она тут  же  вернулась,  разлила  теплое  сакэ  по
чашечкам и медленно, словно нехотя, шагнула к  своему  креслу.  Сумеречный
предвечерний свет, лившийся  из  окна,  пронизал  желтый  атлас,  рельефно
обрисовав ее тело - холмики твердых  грудей  с  проступившими  под  тонкой
тканью сосками,  бедра  и  ягодицы,  словно  изваянные  скульптором  эпохи
Возрождения.  У  Брента  перехватило  дыхание  и  пересохло  в  горле.  Он
торопливо сделал глоток. Ароматная жидкость  обожгла  ему  разбитые  губы,
прикушенный язык, но он выпил до дна, чувствуя, как горячая волна прошла в
желудок.
   Маюми села и подняла свою чашечку:
   - За "Йонагу"!
   - За "Йонагу"! - откликнулся Брент.
   От сакэ напряжение, столько часов не  отпускавшее  его,  наконец  ушло.
Маюми вновь наполнила его чашечку.
   - Наверно, это очень мощный корабль, если ему все  нипочем,  -  сказала
она.
   Брент выпил, и очертания комнаты потеряли свою прежнюю четкость.
   - Да. Он был выстроен на основе  самого  крупного  из  всех  когда-либо
существовавших линкоров класса "Ямато", - он снова выпил,  и  чашечка  его
немедленно была наполнена вновь. Он опрокинул и ее, и слова вдруг легко  и
гладко пошли с языка.  -  Всего  было  несколько  кораблей  этого  класса:
"Ямато" и "Мусаси" - линкоры водоизмещением  семьдесят  две  тысячи  тонн,
девять   орудий   калибром   восемнадцать    и    две    десятых    дюйма,
шестнадцатидюймовая броня, тысяча двести отсеков и кают. Двигатели,  котлы
и  артиллерийские  погреба   были   защищены   восьмидюймовыми   стальными
коробками. Третий корабль, "Синана", превратили в авианосец.
   - А-а, значит, они с  "Йонагой"  -  однотипные  суда?  Как  это  у  вас
называется? "Систер-шипс", да?
   - Не совсем. "Йонагу"  удлинили,  вместо  двенадцати  котлов  поставили
шестнадцать, а водоизмещение увеличили до восьмидесяти четырех тысяч тонн.
   - А что же с остальными?
   - Все затонули во время второй мировой войны. "Ямато" и "Мусаси"  -  от
бомб, а "Синану" потопила подводная лодка.  -  Брент  снова  выпил.  -  Но
сначала они доказали свою беспримерную эффективность.
   - Я знаю об этом из газет и  телепередач,  -  сказала  Маюми,  наполняя
сакэдзуки. - Много говорилось об этом классе судов. А  теперь  "Йонага"  -
музей вроде "Микасы"? - улыбнулась она.
   Брент потряс головой, потому что лицо Маюми стало слегка расплываться у
него перед глазами.
   - "Микаса" - это тот древний крейсер времен русско-японской войны?
   - Да.
   Брент засмеялся и словно со стороны услышал свой смех - слишком громкий
и не в меру раскатистый. Он покраснел от смущения и сказал:
   - Верно. Это очень удобно.
   - В каком смысле?
   - В самом прямом.  "Йонага"  как  музей-заповедник  не  имеет  никакого
отношения к вооруженным силам, столь жестко ограниченным  девятой  статьей
японской Конституции. Памятник старины, реликвия - что с нее  взять?!  Она
внесена в национальный реестр охраняемых  достопримечательностей.  Кстати,
ее командир, адмирал Фудзита, начинал службу на "Микасе".
   В наступившей тишине слышался только шум машин далеко внизу.
   - Как это может быть? - наконец произнесла Маюми.
   Брент расхохотался так, что расплескал сакэ.  Маюми  вытерла  салфеткой
лужицу на мраморном столе. Комната стала плавно  крутиться  перед  глазами
лейтенанта, но  он,  подзадоренный  недоверчивостью  девушки,  пустился  в
объяснения:
   - В  девятьсот  четвертом  он  вышел  из  училища  мичманом  и  получил
назначение на "Микасу". Тут как  раз  началась  русско-японская  война.  В
Цусимском бою он был командиром орудийной башни. Тогда они потопили  целую
эскадру, чем он до сих пор гордится.
   - Но так не бывает! Что же, он родился в эпоху династии Мэйдзи? Это как
если бы в эту комнату  вошел  сейчас,  размахивая  своими  шестью  руками,
Ниорин Кваннон! Сколько же лет вашему адмиралу? Сто?
   Брент фыркнул, вовремя успев отвести чашечку подальше:
   - Именно. Сто. А  сейчас  я  вас  удивлю  еще  больше,  -  он  выдержал
драматическую паузу. - Фудзита учился в УЮКе!
   - Что это такое?
   - Университет Южной Калифорнии. Поступил после первой мировой.
   - Да, я слышала, - кивнула Маюми, - что многие наши офицеры  продолжили
образование в Америке и в Англии.
   - Англичане вообще построили ваш флот. И форму, и ритуалы, и даже  язык
вы получили от них. На "Йонаге" команды до сих пор отдаются  по-английски,
и, разумеется, весь экипаж обязан говорить на этом языке.
   - А семья у вашего адмирала есть?
   Брент отпил еще глоток и покачал головой:
   - Нет. Все близкие погибли в Хиросиме. Никого, кроме "Йонаги",  у  него
нет. - Он допил сакэ, и сейчас же его чашка была наполнена  вновь.  Теперь
уже комната плавно кружилась как на карусели. Брент  со  вздохом  отставил
чашечку. - Все-таки очень странный этот  ваш  обычай  пить  -  и  довольно
крепко - на пустой желудок. Никогда я к этому не привыкну.
   - Ах, извините, - вскочила Маюми. - Одну минуту.
   - Я вовсе не это имел в виду, - в ужасе от  своей  бестактности  сказал
Брент и сделал еще глоток.
   Маюми засмеялась:
   - Но я же готовила в расчете на ваши американские вкусы!
   Через минуту она вернулась с подносом, заставленным тарелками с сыром и
нарезанным  мясом,  огурцами,  оливками,  булочками,  горчицей  и  другими
приправами. Посреди подноса дымилась большая кружка черного кофе.
   - Вот что мне нужно в первую очередь! - воскликнул Брент, потянувшись к
кружке. Потом он приготовил себе многоэтажный сандвич.
   Маюми, улыбнувшись, положила на  кусочек  белого  хлеба  два  тоненьких
ломтика мяса.
   Брент отхлебнул кофе, и комната перестала вращаться.
   - Где вы учитесь, Маюми?
   - В Токийском женском университете. Я уже скоро его кончаю.
   Брент вгляделся в ее юное лицо: очевидно, девушка старше, чем кажется.
   - И чему же вас там учат? - он отставил сакэ  подальше  и  глотнул  еще
кофе.
   - Языкам. Английскому, русскому, немецкому и французскому.
   Брент поднял брови:
   - Вы собираетесь в стюардессы?
   - Нет, я собираюсь работать в фирме моего отца. Он занимается экспортом
и импортом.
   Лейтенант кивнул, и тут же новая тяжкая дума омрачила его чело:
   - Маюми... А вы что, обручены, помолвлены... что-то в этом роде?
   Она засмеялась, как умеют смеяться только японки - словно чистый горный
ручеек прожурчал по камням.
   - Да, что-то в этом роде.
   Сандвич застрял на полпути ко рту:
   - Неужели?
   - Меня при рождении обручили с моим троюродным братом Дэнко Юноямой.
   - И вы выйдете за него замуж?
   - Раньше этот обычай соблюдался неукоснительно, но в наши дни - нет. Да
и Дэнко обзавелся любовницей.
   - С мужчинами это иногда случается. Одно другому не мешает.
   - Да, в старину считалось так. Но времена теперь  другие:  после  войны
благодаря вам, американцам, все  очень  изменилось.  -  Она  устремила  на
Брента долгий, ласковый взгляд. - Прежнего не вернешь.
   - А как относится к этим переменам ваша семья?
   - Отец принял их и смирился с тем, что  я  не  выйду  за  Дэнко.  -  Он
почувствовал прикосновение ее бархатистой ручки. - Я  сама  буду  выбирать
себе мужа, Брент-сан.
   Это прикосновение, подкрепленное ласковым обращением  "сан",  заставило
его выронить сандвич и утонуть в ее бездонных черных глазах.
   - Итак, Маюми-сан, мы идем в храм Ясукуни?
   - Да. В пятницу.
   - Мне нравится, как твердо это прозвучало.
   - Я редко говорю "да".
   - И все же не исключили этого слова из своего лексикона?
   Она засмеялась низким грудным смехом.
   - Смотря из какого. Я, как вам известно, говорю на четырех языках.
   Брент невольно подхватил ее смех, но случайно брошенный на часы  взгляд
напомнил ему, что пора уходить.
   - Маюми, мне надо идти. В полночь я заступаю на вахту.
   Он поднялся, и Маюми тоже встала на ноги.
   -  Ваша  "нареченная"  не  менее  требовательна,  чем   подруга   моего
несостоявшегося жениха Дэнко.
   - Куда более.
   - Почему?
   - Потому что она владеет моей жизнью.
   - И может в любую  минуту  потребовать  ее,  -  с  неожиданной  печалью
произнесла девушка.
   Они вместе подошли к дверям. Маюми, стоя рядом, подняла к нему  голову,
осторожно, чтобы не задеть ссадины, взяла его за обе руки.
   - Пятница будет еще так нескоро... Целых четыре дня, Брент-сан.
   - Да... Очень долго ждать, целую вечность.
   Глаза ее скользнули по его разбитым губам,  по  забинтованной  шее,  по
кровоподтекам и синякам на лбу и под глазами. Маюми привстала на  цыпочки,
а  Брент  нагнулся,  обхватив  ее  хрупкие  плечики   широкими   ладонями.
Бархатистые губы прикоснулись к его щеке.
   - Тут не больно, Брент-сан?
   - Наоборот, это лучшее в мире лечебное средство, - Брент крепче стиснул
ее плечи. - Так, значит, вы сами выбираете?..
   Она мягко приникла щекой к его щеке.
   - Да, Брент-сан, сама.
   Его руки скользнули вдоль плеч ниже, опустились на талию,  прикоснулись
к изгибу бедра,  и  упругое  тело  затрепетало  под  его  пальцами.  Брент
почувствовал, как бешено заколотилось у него сердце.
   Ему физически  больно  и  трудно  было  оторваться  от  нее,  но  он  с
неимоверным усилием повернулся и вышел в холл, чувствуя затылком и  спиной
ее взгляд. Лишь после того, как он вошел в кабину лифта, щелкнул  замок  в
двери ее квартиры.


   Хотя последовавшие за этим четыре дня были до отказа заполнены делами и
службой,  тянулись  они  для  Брента  бесконечно  долго.  Поступили  новые
авиационные двигатели, и ликующий Йоси Мацухара  торопился  оснастить  все
свои истребители 1900-сильными моторами "Накадзима". В помощь механикам  и
техникам привлекли всех свободных от  вахты  и  караулов  матросов,  и  на
летной  и  ангарной  палубах  кипела  работа.  В   среду   прибыло   новое
радиолокационное оборудование, а в четверг его начали монтировать.
   Брент бок о  бок  с  адмиралом  Алленом  и  полковником  Бернштейном  в
переполненном отсеке БИЦ [боевой информационный центр] - просторном  тихом
полутемном помещении - смотрел на компьютер, за которым  сидел  опытнейший
электронщик и блестящий шифровальщик Алан Пирсон, присланный сюда РУ  ВМС.
Преждевременно поредевшие  светлые  волосы  и  очки  с  толстыми  стеклами
придавали этому совсем молодому человеку вид книжного червя. Он и  вправду
успевал перелопачивать  горы  научной  литературы  и  великолепно  знал  и
американские, и русские достижения в своей области, за что  и  пользовался
уважением  всех  офицеров  авианосца.  В  его   картотеке   были   собраны
характеристики радиолокационных полей по всем известным русским и арабским
кораблям, и флотские остряки уверяли, будто Пирсон может не только засечь,
что за 2000 миль от него кто-то  пукнул,  но  и  установить,  был  ли  это
Каддафи или кто-нибудь другой.
   - Самый лучший, - проговорил адмирал Аллен, глядя на мерцающий  зеленый
экран. - SLQ-32.
   - Ну, и что он умеет? - осведомился Бернштейн.
   - Он не передает, а только  принимает,  -  сказал  адмирал.  -  Пирсон,
просветите нас, если нетрудно.
   Явно польщенный молодой инженер, не отрывая глаз от дисплея, произнес:
   - На десять порядков превосходит все, что  у  нас  было  раньше.  -  Он
ласково похлопал  по  консоли.  -  Это  компьютер  UYK-19,  совмещенный  с
системой РЭР. Память - 80 килобайт. Я уже  заложил  в  нее  характеристики
всех известных нам типов кораблей противника. Как только  станция  засечет
сигнал, я нажатием клавиши мгновенно идентифицирую судно.
   - А саму эту штуковину засечь невозможно? - спросил Бернштейн.
   - Абсолютно невозможно. Эта красотка же  не  подает  никаких  сигналов,
зато сама антеннами по правому и левому борту, покрывая триста  шестьдесят
градусов,  беспрерывно  фиксирует  любые  поступающие  извне  колебания  и
оповещает о них.
   - И как же вы их читаете? - не унимался Бернштейн.
   - От оператора она многого не  требует.  Сама  принимает  излучения  до
пятисот  тысяч  импульсов  в  секунду  в  диапазонах  от  D  до  J,   сама
автоматически  сравнивает   их   с   заложенными   в   память   частотными
характеристиками противника. Всего их у нее больше двух тысяч единиц.  Ну,
а потом на каждую замеченную угрозу вспыхивает огонек и раздается  сигнал.
Оператору  остается  только  классифицировать  возможного   противника   и
определить степень опасности.
   - Это тоже автоматизировано?
   - Разумеется, сэр. На дисплее автоматически  появляются  двадцать  пять
"угроз", а в случае  надобности  можно  вызвать  еще  сто  двадцать  пять,
заложенных в память и распределенных по нисходящей. Адмирал,  -  обратился
он к Аллену, - скоро, кажется, нам доставят и РЛС системы РЭП?
   - Радиоэлектронного подавления, - пояснил Аллен израильскому разведчику
и ответил Пирсону: - Сегодня она должна быть на месте.  Это  периферийное,
дополнительное устройство "А-33".
   - Хорошая машина, сэр.
   - "Глушилка"? - спросил Бернштейн.
   - Точно так. Базовая модель "А-32" способна подавлять  все  электронные
импульсы противника и в широком диапазоне и "точечно".
   - Но ее-то можно засечь? - сказал Бернштейн, поглаживая бороду.
   - Вопрос уместный, - вступил в разговор Аллен.  -  Она  подает  сигнал,
который может быть перехвачен.
   -  Иногда  лучшая  защита  от  радара  -  отсутствие   радара.   Полное
радиомолчание. Все стрелки - на ноль. Мы  этому  научились  в  пустыне,  -
сказал Бернштейн.
   Аллен кивнул:
   - Ирвинг, вы правы: у боевых действий на море и в пустыне  очень  много
общего. Иногда в самом деле лучше обойтись без всего этого, -  он  широким
жестом обвел ряды компьютеров и радарных станций  слежения  за  воздушным,
надводным и подводным  пространством.  -  Затаиться.  -  Он  повернулся  к
Бренту: -  Что  вы  сегодня  такой  тихий,  лейтенант?  -  Он  внимательно
вгляделся в еще покрытое кровоподтеками и синяками лицо.  -  Как  ты  себя
чувствуешь, Брент?
   - Спасибо, сэр, хорошо.
   - Завтра идешь в увольнение?
   Брент залился краской.
   - Завтра.
   - Понятно, - протянул адмирал так многозначительно, что все улыбнулись.


   Храм Ясукуни, находившийся в парке Китаномару справа от  императорского
дворца, представлял собой ничем не примечательную постройку  в  стиле  XIX
века, о назначении которой говорил лишь шелковый тент с вытканными на  нем
хризантемами. Когда Брент и Маюми  вошли  в  парк,  переполненный,  словно
ярмарочная площадь, веселящимися людьми, лейтенанту показалось на миг, что
он снова попал в Диснейленд. Маюми, ослепительная в белой шелковой  блузке
и черной юбочке до колен, открывавшей крепкие стройные ноги, повернулась к
нему и пояснила:
   - Наше отношение к смерти не то что  удивляет,  а  ошеломляет  людей  с
Запада.
   Брент улыбнулся, благо теперь это не  причиняло  ему  боли  -  все  его
увечья, за исключением укуса на шее, почти совсем зажили:  губы  приобрели
обычный размер и форму, опухоль вокруг глаза спала.
   - Я знаком с этим  отношением.  Не  забудь,  Маюми,  -  ему  доставляло
удовольствие обращаться к девушке на "ты", - что здесь покоится прах  моих
товарищей с "Йонаги". Они верили в это, сражались за это и отдали  за  это
жизнь.
   Они стали молча пробираться сквозь  оживленную  толпу.  Почти  все  шли
парами, взявшись за руки.  Девушки  были  одеты  либо  по-европейски,  как
Маюми, либо в яркие кимоно-юката. Брент с волнением ощутил, как  маленькая
ручка Маюми скользнула в его ладонь. Совсем рядом он чувствовал ее тело.
   К храму вела широкая аллея, по  обе  стороны  которой  стояли  деревья,
украшенные бесчисленными бумажными фонариками, слышались музыка  и  пение.
Подойдя к дверям, на которых красовались резные  изображения  все  тех  же
хризантем, они остановились рядом  с  сотнями  других  паломников  -  одни
по-военному вытягивались в струнку, другие хлопали  в  ладоши,  чтобы,  по
древнему обычаю, привлечь внимание богов, третьи бросали монетки в  особый
ящик, укрепленный у входа.
   -  Сюда  приходят  целыми  семьями,  -  сказал  Брент,  оглянувшись  по
сторонам.
   - Да, у нас принято совершать такие паломничества всем вместе - внукам,
родителям, бабушкам и дедушкам. - Показав на открытый  павильон,  где  под
звуки оркестра танцевало не меньше шестидесяти человек, Маюми пояснила:  -
Этот обряд называется "бон-одори". Праздник смерти.
   - Знаешь, Маюми, мне это очень трудно понять, - сказал Брент, в  памяти
которого всплыли сотни изувеченных трупов - моряков с "Йонаги".
   - Конечно, - кивнула она. - Ты же христианин. Для тебя смерть - ворота,
через которые ты пойдешь на Страшный Суд. - Она крепче стиснула его руку и
шепнула в самое ухо: - Ворота захлопываются, отсекая прошлое, и начинается
новая, потусторонняя жизнь.
   - Верно, - сказал Брент.
   - А нас - синтоистов и буддистов - смерть не пугает.
   - Особенно самураев.
   - Никого не пугает,  Брент,  никого.  Наша  вера  исполнена  оптимизма.
Буддизм обещает возрождение в другом качестве,  а  синтоизм  обещает,  что
жизнь будет  продолжаться  вечно  в  мире  "ками",  где  боги  и  смертные
смешиваются или, вернее, сплавляются воедино.
   - И если ты принял смерть, достойную самурая, тебе гарантирована вечная
загробная жизнь вместе с другими героями.
   - Точно, - она показала на храм. - Все их души - здесь.
   - Да, я знаю.
   Она поглядела на него с состраданием:
   - Брент, я вижу, тебя все это угнетает.
   - Но ведь это я потащил тебя сюда, - улыбнулся он.
   - Ты должен был это увидеть.
   - Неодолимое желание.
   - А сейчас у меня неодолимое желание поесть чего-нибудь.
   - Я знаю несколько отличных ресторанчиков.
   - В ресторан мы пойдем в следующий раз. А сегодня поедим у меня.
   - У тебя? - переспросил Брент, как зачарованный глядя ей в глаза.
   - Да.
   Они двинулись к выходу.


   Брент сидел за стойкой в маленькой кухне Маюми на высоком табурете,  но
все равно ноги его упирались в пол.
   - Еда в западном стиле, - сказала Маюми, ставя  на  стойку  тарелки.  -
Стейк, печеный картофель, капуста-брокколи, фасоль и на десерт -  лимонные
меренги.
   - О Боже! - Брент взял на изготовку нож и вилку. - Я целый год не видел
ничего подобного!
   - Мы, японцы, умеем чтить и чужие традиции.
   - Это очень отрадно, - сказал он и отрезал первый кусок стейка.
   Минут через двадцать его тарелка была пуста, а сам он  переместился  на
длинный диван, стоявший у мраморного стола. Маюми принесла ему чашку  кофе
и присела рядом.
   - Я рада, что все твои болячки зажили, - она взяла его большую  руку  и
повернула ее к свету, - быстро, как на собаке. - Она опустила его руку, но
продолжала держать ее в своей и внимательно осматривала  его  лицо.  -  Вы
обрели прежнюю красоту, лейтенант Росс.
   - Ты хочешь сказать, что в прошлый раз она несколько потускнела?
   Ее смех зажурчал как шампанское, льющееся в хрустальный бокал.
   - Еще бы не потускнеть при  свете  таких  ослепительных  "фонарей"  под
глазами!
   Брент, засмеявшись, обхватил ее узкие плечи, а когда она  взглянула  на
него, притянул ее к  себе  или  сам  был  притянут  к  магниту  ее  губ  -
полуоткрытых, мягких,  горячих,  жаждущих,  прячущих  проворную  скользкую
змейку языка. Руки ее обвили его шею, и совсем  рядом  он  ощутил  бешеный
стук ее сердца. Груди ее прижимались к его груди,  и  Брент  почувствовал,
как запульсировала в венах горячая кровь. Но в  эту  минуту  она  случайно
задела закрытую бинтом рану у него на шее, и от острой боли, пробившей все
его тело, подобно электрическому разряду, он дернулся и отпрянул.
   - Ох, Брент-сан, извини... Твоя рана...
   - Черт с ней, не обращай внимания!
   Но она уже отодвинулась.
   - Уже поздно, Брент-сан, а мне завтра рано вставать... У  меня  с  утра
лекция... - Поднявшись, она  потянула  его  за  руки.  -  Ну,  пожалуйста,
вставай...
   Брент  неохотно  подчинился.  По-прежнему  не  выпуская  его  рук,  она
попятилась к двери, прислонилась к ней спиной.
   - В воскресенье, Брент-сан.
   Он приник к ней всем телом и прошептал, щекоча ей губами ухо:
   - Так, значит, ты сама решаешь?..
   - Сама, - шепнула она в ответ.
   - И что же ты решила?
   Она коротко, нервно рассмеялась.
   - Может быть, в воскресенье решу...
   - Я знаю один потрясающий ресторан...
   Она не  дала  ему  договорить,  губами  зажав  ему  рот.  Теперь  Брент
чувствовал все  ее  длинное,  гибкое,  упругое  тело,  которое,  казалось,
сплавляется воедино  с  его  телом.  Потеряв  голову,  он  в  самозабвении
лихорадочно водил ладонями вдоль ее спины, бедер, зада, тронул напрягшиеся
груди.
   - Нет, пожалуйста, не надо... - задыхаясь, шепнула она.
   - Это не лучший способ выпроводить  меня,  -  пробормотал  не  в  силах
скрыть досаду Брент.
   Она развернула его к двери, поменявшись с ним местами.
   - Прошу тебя, Брент... Не сегодня. В воскресенье.
   Дверь открылась.
   - Ладно, - хриплым от еще неулегшегося возбуждения голосом сказал он. -
В воскресенье.
   За спиной у него щелкнул замок.
   ...Суббота тянулась бесконечно. Что бы он ни делал в этот  день,  образ
Маюми неотступно стоял  у  него  перед  ним,  глаза  смотрели  со  страниц
технических справочников, вкус ее губ он ощущал на своих  губах,  а  руки,
казалось, помнили прикосновения к ее телу.  Это  было  восхитительно.  Это
было мучительно.
   Утро он провел в БИЦ вместе с Аланом Пирсоном и единственным, не считая
Брента,  американцем,  внесенным  в  судовую  роль  "Йонаги",  -   штатным
шифровальщиком Дэнни Мэнефи. Втроем они осваивали новое оборудование, то и
дело заглядывая в справочники и руководства. Мучительным усилием  воли  он
пытался отвлечься от мыслей о Маюми, но образ ее вновь и вновь  представал
перед ним. Около полудня лазерный принтер вдруг ожил и с бешеной скоростью
за несколько секунд покрыл бумагу двумя тысячами знаков. Мэнефи оторвал от
рулона сообщение, сложил его, спрятал в конверт и протянул Бренту:
   - Это для адмирала Аллена.
   Брент надписал конверт и отдал его вестовому. Тот поклонился и исчез.
   Через несколько минут загудел телефон, Мэнефи передал трубку Бренту,  и
лейтенант услышал голос старшего офицера Митаке Араи, который приказал ему
срочно прибыть на совещание к командиру корабля.
   Вскоре  Брент  уже  входил  в  адмиральский  салон.  Из  всех  летчиков
присутствовал только подполковник Окума - Мацухара, Исикава и Даизо  Сайки
проводили тренировки экипажей и учебные полеты в  Токийском  международном
аэропорту. Джейсон Кинг был в американском посольстве,  но  все  остальные
сидели на своих обычных местах. Брент, как всегда,  занял  место  в  конце
стола напротив полковника Бернштейна рядом с необычно бледным и удрученным
адмиралом Алленом.
   Адмирал Фудзита, заметно волнуясь, резким голосом скорее приказал,  чем
предложил Аллену начать.
   Старый американец медленно, словно нехотя,  поднялся,  опустив  голову,
как будто не хотел ни с кем встречаться взглядом и прятал свои  водянистые
зеленовато-серые глаза.  Взяв  распечатку,  он  тихо,  трудно,  с  горечью
выговорил:
   - Из-за катастрофической ситуации с  горючим  американские  вооруженные
силы оставляют  все  свои  тихоокеанские  военные  базы.  Кроме  Гавайских
островов.
   - Как? И  Филиппины  тоже?  -  перекрикивая  общий  возмущенный  ропот,
воскликнул Окума.
   - Да, - еле слышно отвечал Аллен.
   Окума, привстав с места, оперся о стол и метнул  на  Брента  взгляд,  в
котором,  кроме  застарелой  и  привычной  неприязни,  читалось  теперь  и
умерявшее его уважение. Атаки, которой ждал Брент, не последовало,  летчик
сдержался и сказал:
   - Теперь мы остались без прикрытия с  обоих  флангов.  Особенно  велика
угроза с юга. - Он показал на карту Тихого океана. - Там сотни островов, и
на любой могут высадиться арабы, превратив его в непотопляемый авианосец.
   Фудзита, уже овладев собой, подошел к карте и  проговорил  задумчиво  и
негромко:
   - У них есть шпионы.
   Взгляд его скользнул по лицу Бернштейна.
   - Разумеется, сэр, - сказал израильтянин.  -  Ими  кишат  все  арабские
посольства в Вашингтоне. Да и КГБ собирает для них информацию.
   - Стало быть, им уже известно о  намерениях  американцев,  и  десантные
операции приобретают зримые и угрожающие очертания. - Он ткнул в карту.  -
Вот здесь! Здесь, на  западе  Тихого  океана,  образуется  вакуум!  Брешь!
Прорыв! У Каддафи - вся нефть  стран  ОПЕК,  у  Каддафи  -  сто  миллионов
фанатиков, готовых ринуться на священную войну с  неверными.  Да,  высадка
более чем вероятна... Возможно одновременное десантирование на Яп,  Палау,
Каролинские и  Марианские  острова...  -  Он  помолчал,  словно  обдумывая
сказанное, и, пожевав губами, добавил: - И даже на Окинаву.
   - Прошу прощения, - сказал Бернштейн и, когда адмирал кивнул, поднялся:
- Несколько недель назад мы  получили  сообщение,  что  арабы  приобретают
БДД...
   - Что? Что они приобретают? - привскочил  с  неожиданной  для  его  лет
живостью капитан третьего ранга Кацубе.
   - Простите. Приобретают бомбардировщики дальнего  действия,  -  пояснил
Бернштейн. - Мы предполагали - для использования на Ближнем Востоке.
   - Мы знаем, что у них есть многомоторные самолеты, - сказал Кацубе.
   - DC-шестые, "Констеллейшн", - поддержал его Окума.
   - Все так. Но я веду речь о стратегических бомбардировщиках. И  теперь,
после ухода США...
   В салоне стало очень тихо, словно всех присутствующих с головой накрыла
холодная волна.
   - Поясните свою мысль, - сказал Фудзита. - Что вы имеете в виду?
   -   Стратегические   бомбардировщики.   Нам   известно,    что    арабы
модернизировали и перевооружили не  меньше  двадцати  FW200.  -  В  полной
тишине он открыл папку и мельком  проглядел  документ.  -  Базовая  модель
создана во время второй  мировой  войны:  четыре  тысячесильных  двигателя
"Юнкерс-Юмо", которые  позволяют  развивать  крейсерскую  скорость  в  сто
пятьдесят узлов. Дальность - две четыреста. Вооружен, что  называется,  до
зубов - на хвостовой турели пулемет калибра 7,9 мм,  на  корме  -  пулемет
калибра 13 мм, по 20-миллиметровому орудию  на  каждом  крыле.  По  центру
спереди - пулемет калибра 7,9 мм и 9,9  мм  сзади.  Бомбовой  груз  -  две
тонны.
   - Но это все было до модернизации, - сказал Фудзита.
   - Да, - Бернштейн извлек из своей папки другой листок. - Наши источники
сообщают, что арабы и их немецкие наставники поставили  новые  моторы  БМВ
805-Е, по две тысячи семьсот "лошадей". Дальность и бомбовая нагрузка пока
неизвестны.  Однако  есть  все   основания   предполагать,   что   потолок
значительно повышен.
   - На сколько? Хотя бы примерно, полковник.
   - Ну,  принимая  в  расчет  мощность  двигателей,  запас  топлива...  -
Бернштейн  погладил  кончик  бороды.  -  Я  думаю,  адмирал,  тысяч   пять
километров, то есть три тысячи миль.
   - Великий Будда! - Фудзита повернулся  к  карте.  -  Но  они  же  могут
совершить налет на Токио с любой из этих баз,  -  широким  полукругом  его
палец отчеркнул весь запад Тихого океана.
   - Совершенно верно. - Полковник достал третий листок. - Перед  тем  как
идти сюда, я расшифровал еще  одно  донесение.  Говорят,  арабы  приобрели
несколько B-29.
   - Да этого быть не может! - воскликнул Марк Аллен. -  "Энола"  стоит  в
Смитсоновском музее, а других в природе не существует.
   - Существует, адмирал. В сорок четвертом сотни  самолетов  оказались  в
Харагпуре, это северо-восток Индии, и в Ченто, на юге центрального  Китая.
Многие были разбиты или брошены. У нас были сведения  о  том,  что  агенты
Каддафи рыскали в тех местах.
   Послышался  стук.  Брент,  как  младший  по  званию,  повинуясь   кивку
адмирала, подошел к двери и впустил Джейсона  Кинга.  Его  обычно  бледное
лицо раскраснелось, на рыхлых мучнистых щеках проступили красные жилки,  в
бороздах глубоких морщин на лбу  поблескивали  капельки  пота,  он  тяжело
дышал и Отдувался.
   - Господин адмирал, - переводя дух, обратился он к Фудзите.  -  Срочное
сообщение. - Он показал на висевшую на переборке карту мира.
   - Доложите, - ответил Фудзита.
   Кинг взял указку и ее резиновым наконечником очертил круг.
   - Только что передана информация от одной из наших субмарин: эскадра  в
составе по крайней мере двух авианосцев, двух крейсеров и  многочисленного
сопровождения обнаружена вот здесь,  в  трехстах  милях  к  юго-западу  от
острова Сокотра.
   Послышались недоуменно-гневные восклицания.
   - Курс? Скорость?
   - Лодка успела сообщить, что замечена и подвергается  атаке  глубинными
бомбами, после чего прекратила передачу и больше на связь не выходила.
   Фудзита устремил взгляд на Бернштейна:
   - Израильской разведке ничего об этом не известно?
   Кинг торжествующе хмыкнул, а Бернштейн чуть смутился:
   - Нет. Хотя  наша  разведывательная  авиация  задействована  полностью,
арабская  эскадра  могла  покинуть  Аденский  залив  ночью  и  на  большой
скорости.
   - Ну, а что насчет их десантных средств? - не отставал от него адмирал.
- Вчера вы мне сказали, что они ходят где-то в Индийском океане?
   - Именно так, сэр, - ответил Бернштейн, к которому повернулись  все.  -
Таковы наши последние расчеты.
   - То есть догадки?
   - Совершенно верно.
   Фудзита подошел к представителю ЦРУ вплотную и показал на карту мира:
   - Нас, похоже, собираются взять в клещи. Двойной охват, - он улыбнулся,
чем вызвал  смятение  своего  штаба.  -  Мы  в  роли  римлян,  а  арабы  -
карфагенян, разыграем современный вариант битвы при Каннах.
   Никого не удивило, что адмирал ссылается на знаменитое сражение  времен
Пунических войн, в котором Ганнибал в 216 году до н.э. наголову  разгромил
римлян, - Фудзита был настоящим кладезем знаний по военной истории.
   - И вы, - волнуясь, спросил Кинг, - не откажетесь от  своего  намерения
атаковать "Мабрук" и "Эль-Хамру" на выходе из Владивостока?
   Адмирал горделиво выпрямился во весь свой карликовый рост:
   - Моя самурайская честь требует, чтобы я отомстил.
   - Банзай! - хором воскликнули его офицеры.
   - Но, адмирал, - вступил в разговор Аллен, - согласитесь, что  мы  сами
лезем в расставленную нам западню...
   - Пусть арабы считают, что мы спим. Пусть думают, что можно прошмыгнуть
у самой пасти  спящей  лисы.  Мы  тем  временем  навострим  зубы  и  будем
настороже.
   - Сэр... - настаивал Аллен. - Но ведь это же просто  авантюра  -  лезть
через Корейский пролив в Японское море, имея на хвосте вражескую эскадру!
   Адмирал смерил Аллена непреклонным взглядом.
   - Сэр, я отдаю себе в этом отчет. - Он дернул свой волос на подбородке.
- Пусть арабы поверят, что мы именно это и намерены сделать.
   - Но ведь мы идем на огромный риск:  акватория  ограниченная,  рядом  -
авиабазы противника... Вспомните, какая участь постигла "Рипалс" и "Принца
Уэльского".
   - Помню! И ценю ваш совет. За этим я вас всех и собрал. Тем не менее мы
все же пойдем на перехват, а другим глазом будем зорко посматривать на юг,
поджидая, когда арабы нападут. Тогда "Йонага" ответит!
   Салон снова огласился криками "банзай!".
   - Неделю назад израильская разведка сообщила, что два арабских  эсминца
класса  "Джиринг"  на  большой  скорости  вышли  из  Суэцкого  залива,   -
повернулся он к Бернштейну.
   - Совершенно верно.
   - И тогда мы предполагали, что  двинутся  они  курсом  на  Владивосток.
Теперь вероятнее, что они будут сопровождать десантные суда - то,  что  их
заменяет у арабов. - Фудзита снова перевел взгляд на Аллена: - Ну,  а  что
слышно от вашей лодки? Что поделывают транспорты во Владивостоке?
   - Грузятся. По-прежнему стоят у причальной стенки.
   - Вот и отлично. Полетная палуба у нас уже приведена в порядок,  а  без
кормового ПУАЗО мы как-нибудь обойдемся. Можем сниматься с якоря.  Старший
механик! - обратился он к Тацуя Йосиде.  -  Вы  доложили  мне,  что  котлы
отремонтированы? Так?
   - Так точно, господин адмирал. С часовой готовностью можно  будет  дать
давление в среднем по шестьсот фунтов на котел.
   - А максимум?
   - По семьсот пятьдесят во всех котлах, кроме третьего и восьмого. В них
давление не должно превышать шестисот фунтов.
   - Не должно так не должно. Тридцать один узел можем дать?
   - Так точно, господин адмирал.
   - Господин адмирал, - озабоченно спросил старший офицер Митаке Араи,  -
полагаю, все увольнения в город следует отменить?
   У Брента заколотилось сердце и похолодело  под  ложечкой,  но  адмирал,
окинув долгим взглядом карту мира, задумчиво произнес:
   - Если Каддафи двинулся, у нас есть в запасе семнадцать  дней.  Нет,  -
повернулся он к Араи. - Часть команды сорок лет  была  "без  берега".  Еще
неделю разрешаю увольнение по вахтам через день. Но  из  Токио  никому  не
отлучаться.
   - Есть никому не отлучаться!
   Брент с таким шумом перевел дух, что сидевший рядом Аллен усмехнулся.
   Фудзита, сморщившись, заговорил каким-то утробным голосом:
   - Мы должны помнить, что угрозы нашей стране  исходят  с  самых  глубин
низости человеческой. Стараться  образумить  безумца  -  не  то  ли,  что,
размахивая петушьим перышком, остудить солнце? - Его черные глаза прошлись
по лицам присутствующих, подолгу задержавшись на каждом. - Нет, мы  должны
быть в любую минуту готовы сорвать его планы. - Крики  "банзай!"  прервали
его речь, но адмирал вскинул руку, и крики словно отсекло бритвенно-острым
лезвием ритуального меча. Повернувшись  к  изображению  храма,  он  дважды
хлопнул в ладоши. Все поднялись, японские офицеры повторили этот жест. - О
великий Будда! Дай нам  сил  преодолеть  препоны  предрассудков  и  химер,
отрешиться от иллюзий и укажи путь к истине. Дай нам читать в душах врагов
наших, открой нам их сокровенные помыслы - так мы уничтожим их.
   Опять по салону разнеслось хоровое "банзай".
   Адмирал, почтительно сложив руки на  груди,  поднял  глаза  к  портрету
микадо.
   - Завтра  император  дает  мне  аудиенцию.  Дух  кокутай  осеняет  нас,
божественный Хирохито ведет нас в бой, и мы не можем потерпеть  поражение.
- Блестящие, как антрацит, глаза прошлись по  лицам  в  последний  раз,  и
прозвучали слова: - Все свободны.
   От дружного крика "Да здравствует  император!"  у  Брента  зазвенело  в
ушах.


   На следующий день ровно в десять утра, вытянувшись на шканцах  рядом  с
Алленом и Бернштейном, Брент  наблюдал,  как  приближается  к  их  шеренге
крошечная фигурка Фудзиты. Адмирал сходил на берег. Всякий другой  человек
его роста и возраста производил  бы,  наверно,  комичное  впечатление,  но
адмирал в парадной форме, сшитой не меньше четырех  десятилетий  назад,  -
однобортной синей тужурке с широкими золотыми шевронами на рукавах и тремя
вышитыми золотом цветками вишни  на  обеих  сторонах  стоячего  воротника,
брюках, заправленных в блестящие черные сапоги, фуражке с  тремя  золотыми
галунами вдоль околыша и якорем на приподнятой тулье - выглядел  настоящим
воплощением нерушимых флотских традиций. Левой рукой,  затянутой  в  белую
перчатку, он придерживал меч.
   Под звуки горнов и  барабанную  дробь  пятьдесят  матросов  корабельной
полиции, блеснув в воздухе штыками карабинов "Арисака", взяли "на караул".
Когда адмирал в сопровождении старших офицеров прошел вдоль строя, главный
боцман  "Йонаги"  Нориаки   Докен,   прижав   к   губам   дудку,   залился
горделиво-ликующей трелью - сыграл "захождение".
   Помедлив  на  верхней  площадке   трапа,   адмирал   четко   повернулся
вполоборота и отдал честь корабельному флагу. В ту же минуту из  динамиков
принудительной трансляции грянуло: "Команде для  проводов  выстроиться  по
правому  борту!"  Стальная  палуба  затряслась  и  загремела   от   топота
нескольких тысяч ног - матросы в синих форменках ринулись на правый борт и
застыли вдоль лееров, у орудийных башен, на ангарной и  полетной  палубах,
смотровых галереях, на фор-марсе.
   Адмирал без посторонней помощи начал спускаться по  длинному  трапу  на
пирс. Брент знал, что будет дальше, и  не  ошибся.  Тот  же  металлический
голос рявкнул в динамиках: "Команде - гимн!"
   Три тысячи глоток затянули старинный,  полузабытый  и  отмененный  гимн
императорской Японии:

   Трупы плывут в морских пучинах,
   Трупы гниют на горных лугах.
   Мы умрем,
   Мы умрем за императора.
   Умрем без оглядки.

   Адмирал, дойдя до нижней  площадки  трапа,  повернулся  и  отвесил  три
поклона "Йонаге" - корме, средней части  корабля  и  наконец  носу.  Брент
бессознательно согнулся в ответном поклоне. Аллен и Бернштейн  стояли  как
прежде.
   - Правоверный иудей кланяется только Богу, - пробормотал израильтянин.
   - Чем наш старичок не Бог? - еще тише ответил Аллен.
   -   Троекратное   "банзай"   адмиралу!   -   загремело   в    динамиках
общекорабельной трансляции, и над причальной стенкой дока прокатились  три
многоголосых волны.
   Брент видел, как матрос усадил Фудзиту  в  маленький  электрокар  вроде
тех, что используются на площадках для гольфа, и, лавируя между  бетонными
надолбами, торчавшими как драконьи зубы, повез его за ворота. Там  адмирал
пересел в стоявший наготове лимузин и в сопровождении полицейской машины с
красной мигалкой на крыше отбыл. Впереди и сзади шли два бронетранспортера
с двенадцатью матросами  в  каждом  и  шевелящимися  в  бойницах  стволами
крупнокалиберных "Намбу".
   - Вольно! Разойдись! - в последний раз рявкнули динамики,  но  матросы,
глядя  вслед  удаляющемуся  кортежу,  продолжали  восторженно  кричать   и
размахивать бескозырками.
   Брент, Марк Аллен и Ирвинг  Бернштейн  медленно  повернулись  спиной  к
фальшборту. Брент следом за ними шел к трапу, а в голове  у  него  стучала
одна и та же мысль: "До встречи с Маюми еще семь часов. Целых семь  часов.
Я не доживу".



        8

   На Маюми была белая шелковая блузка с присобранными у манжет рукавами и
короткая узкая юбка, туго  схваченная  поясом  по  неправдоподобно  тонкой
талии. Бутылочка кока-колы, подумал Брент, усаживая девушку в автомобиль.
   Тронувшись и чуть отъехав, он повернулся к ней:
   - Я знаю место, где потрясающе кормят. Называется "Шардоннэ".
   - Французский ресторан? Я вижу, Брент-сан, ты не в  восторге  от  нашей
кулинарии?
   - Нет, отчего же, - пробормотал он.
   - Но я же видела, с  каким  подозрением  ты  взирал  на  то,  чем  тебя
потчевала Кимио.
   Брент притормозил перед светофором и побарабанил по рулю:
   - Но это вовсе не значит, что мне не  нравятся  блюда  японской  кухни.
Просто я не все в ней понимаю...
   Маюми засмеялась и, явно поддразнивая его, сказала:
   - Есть одно кушанье, для которого тебе потребуется собрать все душевные
силы. Решишься?
   - Уже решился.
   - И не пожалеешь?
   - Нет!
   - Тогда на первом  перекрестке  сверни  направо,  это  на  Мэйдзи-Дори.
Называется   "Хасимари-йа",   -   и   добавила   с    насторожившей    его
значительностью: - Это блюдо для самураев. Тебе должно понравиться.
   "Хасимари" найти было нетрудно: большой бамбуковый фонарь  с  бумажными
стенками, покрытыми иероглифами, указывал направление. Пройдя за ворота  в
высокой бамбуковой ограде, Маюми и Брент оказались в небольшом  саду,  где
росли  карликовые  сосны,  аккуратно  подстриженные  кусты,  а  выложенная
каменными плитами дорожка вела к шести хижинам, разбросанным  как  попало.
Шумный мир остался за воротами, а здесь  бумага  и  дерево  заглушали  все
звуки современного города: слышалось только журчание ручья, через  который
были перекинуты ажурные мостики.
   - Прямо Диснейленд какой-то, - восхитился Брент.
   Маюми подозвала официантку, и улыбающаяся  молодая  женщина  в  строгом
кимоно поспешила к ним навстречу:
   - Добро пожаловать, госпожа Хатия. - Она  поклонилась  Бренту.  -  Меня
зовут Фукико Хиронами, господин лейтенант. Сюда, пожалуйста. - Она указала
на один из домиков. - Все уже готово.
   - Ах, вот как! - сказал Брент Маюми. -  Ты  и  не  сомневалась,  что  я
соглашусь.
   В ответ она только засмеялась.
   Хижина  была  обставлена  так,  чтобы  можно   было   удовлетворить   и
традиционные, и западные вкусы:  там  стояли  диван,  стол  и  стулья  для
долговязых американцев, но пол был устлан татами, а в  углу  Брент  увидел
низенький столик.
   Когда они сняли обувь, официантка вопросительно поглядела на Брента,  а
он ответил со вздохом:
   - Будем следовать традициям, - и, согнувшись,  с  трудом  уместил  свои
длинные ноги под низеньким столиком.
   Обе женщины рассмеялись, и Маюми села напротив.
   - Ты, наверно, знаешь, Брент, - сказала она, - что  в  каждом  японском
ресторане существует одно-два фирменных блюда. Но здесь выбор  шире  -  ты
можешь заказать и западную еду.
   -  Но  мы  же  решили  следовать  традициям!  На  чем  специализируется
"Хасимари"?
   - На фугу, - после мгновенного колебания ответила девушка.
   Официантка подняла брови, и лицо ее дрогнуло.
   - Это необыкновенно вкусно, а здешний повар - настоящий  мастер  своего
дела.
   - Но в таком  случае  почему  мне  понадобятся  все  душевные  силы?  -
осведомился Брент. - Будем есть вашу фугу.
   -  Брент...  -  осторожно  сказала  она.  -  Сначала  позволь,  я  тебе
объясню...
   - Слушаю.
   Маюми побарабанила пальцами по столу. Вздохнула.
   - Фугу - изумительная рыба, но  требует  особых  правил  приготовления.
Дело в том, что... - она подалась вперед. - Некоторые ее части ядовиты.
   - Ага, не обед, а нечто вроде русской рулетки: неизвестно,  не  вынесут
ли тебя из-за стола ногами вперед.
   - Она в триста раз более ядовита, чем цианистый калий.
   Брент поперхнулся.
   - Как же вы ее едите?
   - Для нас это не просто еда. Это... как бы тебе объяснить?..  маленькая
модель нашего земного существования.
   - Маюми, при всем моем к тебе... Страшно хотелось бы посуществовать еще
немного.
   - Шеф-повар - волшебник, - засмеялась она.  -  Здесь  почти  не  бывает
отравлений.
   - "Почти" звучит очень обнадеживающе.
   - Ну, в прошлом году один посетитель потребовал, чтобы  ему  непременно
подали печенку.
   - А повар не рекомендовал?
   - Ну разумеется, нет.
   - Видишь ли, Маюми, у меня были кое-какие виды на тебя...  Нечто  вроде
десерта, о котором мы с тобой  оба  думаем.  Ты  ведь  сказала,  что  сама
принимаешь решения, сама делаешь выбор.
   - Брент, я еще пока не знаю, выбрала ли... Не хочу  причинить  боли  ни
тебе, ни себе.
   - Но ты сказала, что этого обеда мы можем не пережить.
   - Сказала. Так устроена жизнь.
   - Вот жизнь я и выбираю. А твой выбор может быть -  смерть.  Отчего  ты
боишься разделить мой выбор со мной?!
   Она подалась вперед, и в глазах  ее  появилась  жестокость,  о  которой
Брент даже не подозревал.
   - Сначала пообедаем, - сказала она, беря его за руку,  -  а  там  видно
будет. - Ее пальцы сильно стиснули его ладонь,  прошлись  по  ссадинам  на
косточках.
   Брент, на которого сильно подействовало ее  возбуждение,  повернулся  к
официантке:
   - Фугу, - и поспешно добавил: - И сакэ, разумеется.
   Рыба  появилась  в  сопровождении  шеф-повара  -  краснощекого   седого
человечка средних лет с улыбкой столь  же  необъятно-широкой,  как  и  его
талия. Он был похож на японского Санта-Клауса.
   - Фугу! - объявил  он,  водружая  на  стол  поднос  с  большой  толстой
коричневато-белой рыбой. - Я дипломированный специалист  по  приготовлению
этого чуда природы, зовут меня Иназо Нитобе, и мне  всегда  очень  приятно
видеть истинных ценителей и знатоков.
   Брент взял поданную ему чашечку с сакэ и выпил ее залпом.
   - Опасная у вас специальность, - усмехнулся он. Мелькнула рука в  ярком
рукаве кимоно - и чашечка наполнилась вновь.
   - Пустой сосуд следует наполнить, а полный - осушить, - напомнила Маюми
японскую поговорку.
   Они выпили, глядя друг другу в глаза.
   Вооружась длинным ножом с тонким, наточенным как бритва лезвием,  Иназо
приступил к делу. Он молниеносно отрезал плавники и голову, вспорол  брюхо
и извлек внутренности, причем язык его работал с той же скоростью,  что  и
руки.
   - Перед вами самая крупная разновидность фугу -  тигровая,  -  он  снял
кожу и  вытряхнул  потроха  в  специальный  сосуд  с  крышкой.  -  Правила
предписывают тридцать этапов приготовления рыбы. Видите, я удалил ядовитые
части - кишки, печенку, яичники, почки, глаза  и  большую  часть  кожи.  -
Блеснул нож, отделяя от туши длинный тонкий ломтик, и Нитобе, причмокивая,
в мгновение ока превратил его в десяток крошечных многогранных кубиков,  а
их тщательно промыл под струей воды. - Вот, теперь мы смыли яд.
   Брент выпил третью порцию сакэ.
   - Гениально, - проговорил он, чувствуя, что  сомнения  вновь  одолевают
его. - Жду не дождусь.
   - Брент, может быть, ты все-таки закажешь что-нибудь другое? - спросила
Маюми.
   - Но ты же будешь есть фугу! - он взмахнул рукой,  расплескав  на  стол
ароматный сакэ.
   - Буду.
   - Ты говоришь ей "да".
   - Прошу тебя, Брент.
   - Извини, - рука его вновь описала круг. - Кругом фугу, сплошное фугу.
   Повар засмеялся, пальцы его  с  непостижимым  проворством  порхали  над
блюдом.
   - И таких кусочков у нас будет больше сотни, - сказал он.
   - Черт возьми! - воскликнул Брент. - Птица!
   - Журавль в полете! - пояснил повар.
   Каждый кусочек становился пером, две  горошины  перца  заменили  глаза,
искусно разложенная кожа стала хвостом - и  на  блюде  как  по  волшебству
возникла  расправившая  крылья,  вытянувшая  шею  птица.   Кусочки   рыбы,
составлявшие "тело" журавля, были  нарезаны  так  тонко,  что  сквозь  них
просвечивали яркие цветы, которыми было расписано фарфоровое блюдо.
   - Журавль означает долгую  жизнь,  господин  лейтенант!  -  и  с  этими
словами повар наконец поставил блюдо перед Брентом.
   Брент и Маюми, взяв палочками-хаши по кусочку, обмакнули их  в  горячий
соевый соус с редисом и красным перцем и медленно стали  есть,  поглядывая
друг на друга. Американец забыл о  своих  опасениях,  но  они  не  исчезли
бесследно, а, смешавшись с волнением, подобным тому, которое испытывал  он
перед боем или любовным свиданием, словно  тончайшая  приправа,  придавали
особый вкус кушанью. Маюми не  сводила  с  него  глаз,  как-то  по-особому
сиявших и вселявших в него смутное и радостное беспокойство.  В  них  было
обещание.
   Нежнейшая рыба таяла  у  него  в  рту  и  по  вкусу  больше  напоминала
цыпленка.
   - Замечательно! - сказал он.
   - Я же говорила, Брент, что тебе понравится, - Маюми взяла еще кусочек.
- Будем надеяться, что останемся живы.
   Повар и официантка учтиво рассмеялись.
   За "журавлем" последовали тончайшие ломтики копченого угря, разложенные
на белом рисе в квадратных лакированных мисочках, суп из  той  же  фугу  -
большие куски были сварены с грибами,  капустой,  морскими  водорослями  и
луком-пореем. Наконец обед подошел к концу, повар и официантка,  убрав  со
стола, ушли, деликатно прикрыв за собой  дверь.  Брент  сидел  неподвижно,
перекатывая в пальцах пустую чашку и время от времени поглядывая  на  свою
обворожительную сотрапезницу.
   - Брент, - сказала она, продолжая о  чем-то  напряженно  размышлять.  -
Только "Йонага" стоит между Японией и ее врагами, - и эти слова, как  удар
топора,  разрубили  воздушно-тонкий  флер  предвкушения,  окутавший   душу
лейтенанта.
   Его неприятно поразила эта резкая смена темы и  настроения,  прогнавшая
блаженную истому, в которую он погрузился. Но  он  знал,  что  тревога  за
страну снедает душу каждого гражданина Японии, и вместо  бодрых  заверений
ответил как подобало честному профессионалу:
   - На вооружении у ваших сил  самообороны  самолеты,  которые  не  могут
летать, и корабли, которым не из чего и нечем стрелять. Зато есть  девятая
статья Конституции, и Красная Армия, и пацифисты, - он  безнадежно  махнул
рукой.
   - Но адмирал Фудзита подчиняется только микадо, - продолжала девушка.
   - Это всем известно.
   - А Хирохито больше не бог.
   - Для Фудзиты и его экипажа он остался прежним священным символом.
   -  Не  понимаю,  как  ты,  американец,  можешь  верить  в  божественное
происхождение Хирохито.
   Потаенная, подсознательная досада наконец нашла себе выход, и Брент, не
скрывая раздражения, подался вперед:
   - А почему бы и нет? - заговорил он с горькой иронией. - Я  из  страны,
где по телевизору показывают, как проповедники по утрам общаются с  Богом,
а  днем  сообщают  о  результатах  этого  общения  своим   прихожанам.   И
заколачивают они по миллиарду  в  год,  и  разъезжают  на  "Мерседесах"  и
"Роллс-Ройсах", и живут в миллионных особняках, вокруг, которых устраивают
личные парки с аттракционами. Лгут, суесловят, развлекаются  с  продажными
девками,  берут  у  голодных  людей  чеки  социального  страхования.   Ваш
император-бог - ничто по сравнению с ними, - сердясь на Маюми за  то,  что
разрушила послеобеденную негу, и на себя за  то,  что  поддержал  перемену
темы, он неуклюже заерзал, перебирая длинными ногами, не умещавшимися  под
столом.
   - Глупостей хватает и у вас, и у нас, -  улыбнулась  Маюми.  -  Пойдем.
Расплети свои "бесконечности", - в  глазах  у  нее  вновь  засиял  прежний
теплый свет.
   Она поднялась, и Брент последовал ее примеру. Но через минуту они снова
оказались бок о бок на мягком диване, и пальцы их переплелись. Маюми  была
так близко, что Брент чувствовал тепло ее тела и вдыхал пряный  аромат  ее
духов, вызвавших у него сердцебиение.
   - Ты снова со мной, - пробормотал он, притягивая ее еще ближе.
   - Извини меня, Брент, я завела этот разговор...  Война,  политика...  -
Она поцеловала его в щеку. - Не сегодня.
   - Что "не сегодня"?
   Она усмехнулась:
   - Сегодня война и политика ни к чему...
   - Ты решила?
   - Да.
   - Что же ты решила?
   - Увидишь.
   - Мне ужасно нравится, как ты говоришь "да".
   Вместо ответа она обвила его шею руками и подняла к  нему  запрокинутое
лицо, подставив губы - горячие, влажные, жаждущие. Брент мягко пригибал ее
к дивану, пока под тяжестью его тела она не вытянулась на подушках во весь
рост. Руки его, путаясь в петлях, расстегивали многочисленные пуговицы  на
ее блузке и, справившись наконец с этим нелегким делом, стянули ее с  плеч
и отшвырнули на пол. Первый рубеж обороны был взят. За блузкой  последовал
лифчик, открывший глазам Брента  тугие  холмы  полных  грудей,  увенчанных
розовеющими вершинами крупных напрягшихся сосков.
   Брент начал покрывать жадными поцелуями ее подбородок, бьющуюся на  шее
жилку, ложбинку между грудей, одновременно целуя один сосок и  перекатывая
между пальцами другой. Запрокинув голову с  рассыпавшимися  волосами,  она
застонала и крепко стиснула его голову ладонями. Рука Брента опустилась на
ее узкую талию, нащупала "молнию" и яростно атаковала  ее,  потом  стянула
юбку, обнажив вздрагивающий живот, принялась гладить бедро  и  его  нежную
внутреннюю поверхность. Палец его проворной ящерицей пробирался все выше и
выше, к самому сокровенному.  Брент  комкал  и  стягивал  покрывавший  его
нейлон.
   - Нет! Нет! Брент, не надо! - вскрикнула Маюми, отталкивая его.
   - Не надо? - переспросил он. - Я думал, ты решила. Ты сказала мне "да".
Так нечестно.
   - Нечестно было бы продолжать, - ответила она,  одной  рукой  натягивая
юбку, а другой упираясь в плечо Брента и заставляя его сесть прямо.
   - Не верю, - с тоскливой досадой сказал он.
   Маюми, подобрав с пола лифчик и блузку, торопливо одевалась.
   - Пожалуйста, отвези  меня  домой,  -  дрожащим  голосом  сказала  она,
застегивая блузку. - Пожалуйста, Брент.
   Он сердито вскочил с дивана, подошел к столу и залпом выпил сакэ.
   - Поехали, - бросил он, поворачиваясь, чтобы идти к двери. - Ради Бога,
поехали поскорей!
   Следом за ним она вышла в холодную ночь.


   Выйдя из лифта у дверей квартиры Маюми, Брент  старательно  избегал  ее
взгляда и чувствовал внутри только какую-то злобную пустоту.
   - Ты ничего не понял, да?
   - Зачем ты меня дразнила? Знаешь, как называются такие женщины?
   - Не знаю и знать не хочу. Я и не думала тебя дразнить, -  голос  Маюми
звучал глухо, и вся она сжалась и нахохлилась как подраненный воробушек. -
Может быть, мне еще хуже, чем тебе.
   - Очень сомневаюсь.
   Он почувствовал на ладони ее руку.
   - Брент, я не могу быть игрушкой, забавой для моряка,  которых  у  него
десятки в каждом порту.
   - О Господи! Не может быть, чтобы ты в самом деле  так  считала!  -  на
место тоскливой пустоты нахлынула злость.
   - Брент, пожалуйста, постарайся понять  меня,  -  громко,  со  всхлипом
вздохнув, сказала она. - Нет женщины, которая хотела бы стать подружкой на
одну ночь.
   - Я никогда даже не думал о тебе так!
   - Нет? Тогда докажи!
   - Как?
   - Не торопи меня. Пусть все будет в свое время.
   Брент в сердцах саданул кулаком по стене:
   - Чего ты хочешь?  Хочешь  услышать,  что  я  люблю  тебя?  Тебе  нужны
красивые слова?
   Она прикусила губу:
   - У меня нет... нет уверенности. Должна  возникнуть  какая-то  надежная
связь между нами. Одного секса мало, - и, помолчав, твердо добавила: - И я
не из тех, кого можно по-скорому трахнуть в подворотне! Я не животное!
   - Маюми, опомнись, что ты говоришь?!
   Она взяла его за обе руки и подняла к нему черные, влажно  заблестевшие
глаза, от подступивших слез ставшие еще чернее.
   - Брент, я не хотела тебя обидеть, - она искала его взгляд.  -  Мы  еще
увидимся с тобой?
   Носком башмака Брент слегка ударил по плинтусу.
   - Если захочешь, - он высвободился и сам взял  в  свои  широкие  ладони
маленькие руки Маюми. - Ты очень много значишь для меня.  Будь  по-твоему:
если тебе так лучше, не стану торопить тебя. - Впервые почти за целый час"
он улыбнулся. - Поползем как улитки.
   Лицо ее осветилось радостью.
   - Знаешь, Брент, Кимио послезавтра,  во  вторник,  вместе  с  Мацухарой
собирается в парк Уэно.
   - Йоси никогда в жизни не бросит свои самолеты.
   - Кимио говорит, он обещал.
   - Хорошо, - кивнул лейтенант, - послезавтра я свободен.
   - Как я счастлива, Брент!  -  она  закинула  руки  ему  за  шею,  и  он
склонился к ней, ища ее губы, крепко прижал к себе и поцеловал, но это был
уже совсем не тот поцелуй, что в ресторане.
   Брент на мгновение отодвинулся, потом снова привлек ее  к  себе.  Маюми
поцеловала его в щеку и шею.
   - Эй, поосторожней, не заводи меня!
   Она рассмеялась, - снова зажурчало шампанское.
   - Хорошо, буду осторожна, как будто гуляю у самого жерла вулкана.
   - Значит, до вторника, - он выпустил ее руки и сделал шаг к  лифту,  но
сдавленный голос, в котором чувствовалось  огромное  напряжение,  окликнул
его, и Брент обернулся.
   - Ты, наверно, решишь, что я сошла с ума...
   - О чем ты, Маюми?
   - Я не могу видеть, как ты уходишь, не могу отпустить тебя так...
   - Ты хочешь... Хочешь, чтобы я... остался?
   - Да, - она, словно умоляя о чем-то, простерла  руки.  -  Я  больше  не
боюсь вулкана.
   Брент шагнул к ней, снова взял ее руки  и  утонул  во  влажных  безднах
глаз.
   - Ты уверена?
   - Да.
   - Лава может обжечь.
   - Знаю. Я не боюсь.
   Кольцо ее рук снова сомкнулось у него на шее, и  от  прикосновения  губ
Маюми Брента вновь охватила яростная тяга к этому горячему, трепетавшему и
словно плавившемуся в его объятиях телу, так плотно прильнувшему  к  нему.
Он крепко обхватил ее ягодицы, и она,  выгнув  стан,  медленно  закачалась
вперед-назад в  древнем  и  вечном  ритме,  которому  от  сотворения  мира
послушны охваченные страстью женщины. Сердце Брента уже не  колотилось,  а
диким зверем билось о решетку ребер, покалывающие  волны  одна  за  другой
ползли по спинному хребту, и жар охватывал его.
   - Больше не будет "нет"? - выдохнул он.
   - Да, милый. Я говорю тебе "да".
   - Когда ты произносишь это слово,  солнце  на  небе  замирает  и  ветер
прислушивается к нему...
   Откинув голову, она рассмеялась:
   - Милый, ты, оказывается поэт! - И, потянув его за  собой  в  квартиру,
закрыла дверь.


   Он уехал от нее рано утром и, разгоняясь в сторону верфи по  скоростной
магистрали Хигаси-Дори, скользкой от пролившегося ночью ливня с  громом  и
молниями, всем своим  существом  все  еще  слышал,  ощущал,  обонял  ее  -
чувствовал, как впиваются в его  губы  ее  ненасытный  рот,  как  ритмично
вскидывается навстречу его движениям горячее тело, как звучат  ее  вздохи,
стоны и крики - древние как сам род человеческий и неизменные  как  звезды
над головой.
   Сердитый гудок обогнавшей его "Тойоты" отвлек его  от  этих  сладостных
воспоминаний: оказалось, что его машину занесло на другую полосу.  Очнись,
сказал он себе и выровнял автомобиль, чувствуя, как  скользят  по  мокрому
бетону колеса, гробанешься - больше не увидишь  ее.  Он  улыбнулся,  вновь
обретя власть над своим "Мицубиси" и с ревом  проносясь  мимо  "Тойоты"  в
смерче мельчайшей водяной пыли, оседавшей на  ее  ветровом  стекле,  из-за
которого в ярости грозил ему кулаком маленький лысый человечек. В душе  я,
конечно, камикадзе, подумал Брент и расхохотался.
   Через несколько секунд он уже въезжал на территорию верфи и,  выруливая
к воротам, ведущим в док В-2, заметил, что водонапорная башня сдвинута  со
своих массивных опор  и  почернела  как  от  разрыва  бомбы  или  снаряда.
Странно, подумал Брент, заворачивая на парковку, взорвалась она, что ли?
   ...Во вторник  ровно  в  десять  утра  Брент  постучал  в  дверь  каюты
Мацухары.  Улыбающийся  подполковник,  поправляя  перед  зеркалом   черный
форменный галстук, сказал:
   - Решил испытать судьбу, Брент-сан?
   - То есть?
   - Я слышал, тебе понравилась фугу?
   Брент рассказал о своем гастрономическом испытании  Аллену:  ясно,  что
адмирал обсудил его с летчиком.
   - Еще как понравилась! Впечатление останется на всю жизнь.
   - Об этой рыбе и о способах насладиться ею у нас  складывают  стихи,  -
рассмеялся Мацухара и, глядя в зеркало, продекламировал в  напевном  ритме
хайку:

   Вчера вечером мы с ним ели фугу,
   Сегодня иду за его гробом.

   Оба расхохотались, а летчик продолжал:
   - А вот еще - это об отвергнутом вздыхателе:

   Я не увижу ее сегодня,
   Она предпочла мне другого,
   Что ж, буду есть фугу.

   - Подожди еще минутку, Брент, я сейчас буду готов. - Он  полез  в  свой
маленький шкаф, достал  автоматический  "Оцу",  надел  и  застегнул  ремни
плечевой кобуры, потом с привычной  дотошностью  летчика-истребителя,  чья
жизнь зависит от исправности оружия, ладонью  вогнал  в  рукоятку  круглую
девятизарядную обойму,  оттянул  ствол,  убедился,  что  патрон  дослан  в
патронник, и с громким  металлическим  щелчком  позволил  пружине  затвора
стать на место. Потом он поставил оружие на предохранитель, спрятал его  в
кобуру под мышкой и надел синюю  тужурку,  сунув  в  карман  три  запасных
обоймы. - Знаешь, Брент-сан, - чуть смущенно сказал он. -  Наверно,  мы  с
Кимио скоро поженимся.
   - Я очень рад за тебя, Йоси-сан. Кимио так красива, умна и  талантлива.
Ты будешь с нею счастлив.
   Летчик, неловко отведя глаза, сказал:
   - Я знаю, вы, американцы, не верите в предзнаменования...
   - Не верим, - отвечал Брент, сбитый с толку странным тоном друга.
   - И ты, конечно, сочтешь меня суевером,  но...  В  воскресенье  вечером
случилось... что-то странное.
   - Ну-ну, говори же!
   - Как тебе известно, я люблю читать...
   Брент  улыбнулся.  Еще  во  время  ледового  плена   команда   "Йонаги"
пристрастилась к  чтению.  Однако  в  этом  никто  не  мог  соперничать  с
адмиралом Фудзитой и подполковником Мацухарой, но  если  первый  буквально
глотал книги по истории второй мировой войны, то Йоси, с юности полюбивший
американскую литературу, отдавал предпочтение  Герману  Мелвиллу,  Стивену
Крейну, Ричарду Генри Дану, Фолкнеру, Хемингуэю, Скотту Фицджеральду.
   - Известно, - подтвердил  он,  показав  глазами  на  книги,  занимавшие
каждый свободный дюйм пространства.
   Летчик сел напротив Брента.
   - Ты читал "Прощай, оружие"?
   - Читал. Это Хемингуэй. Дело происходит, кажется,  в  Италии  во  время
первой мировой. Там что-то про любовь.
   Йоси улыбнулся, и напряжение, в котором он находился, как-то ослабело.
   - Верно. Раненый американский  волонтер  попадает  в  госпиталь  и  там
влюбляется в сестру.
   - Ну, я помню, помню! Его зовут, кажется, Фред Генри, а ее... э-э...
   - А ее - Кэтрин Беркли.
   - Ну да! Такая чистая и трагическая любовь...
   Летчик подался вперед и заговорил торопливо и взволнованно:
   - В воскресенье ночью я дочитывал последние страницы и  дошел  до  того
"Места, когда Генри целует мертвую  Кэтрин.  В  эту  самую  минуту  молния
ударила в водонапорную башню. Это было  как  прямое  попадание  полутонной
бомбы - я никогда не видел ничего подобного...
   Он замолчал,  постукивая  себя  сжатым  кулаком  по  колену.  В  тишине
слышалось только ровное гудение корабельной вентиляции.
   - Но я не понимаю, к чему  это  предзнаменование,  -  произнес  наконец
Брент.
   - Эту молнию послали боги.  Может  быть,  сам  О-Куни-Нуси,  повелитель
мертвых... Это предупреждение мне.
   При других обстоятельствах Брент, наверно, просто расхохотался  бы  над
таким выводом, но Йоси был столь явно угнетен и подавлен,  что  американец
понял: он нуждается в помощи. Но как  ему  помочь?  Брент,  дитя  западной
цивилизации, был бесконечно далек  от  тонкостей  японской  мистики,  чужд
предрассудкам, тогда как каждый матрос авианосца  ежедневно  имел  дело  с
целым сонмом божеств, и его отношения с  ними  были  недоступны  пониманию
человека, воспитанного в христианско-иудейской традиции единобожия. Однако
он все же решил попытаться:
   - Видишь ли, Йоси, примета сама по себе ничего не значит:  все  зависит
от того, как ее толковать, и от настроения и обстоятельств толкующего.
   - Ну разумеется, Брент-сан! Однако после этого происшествия  у  меня  в
душе образовалась какая-то странная пустота. Нет сомнения,  что  это  было
небесное знамение - каждый японец с детства умеет разбираться в этом.
   - Йоси-сан, молния, конечно, может крушить и разрушать, но вспомни, что
она сваривает и припаивает крепче любого аппарата или горелки.
   - То есть ты хочешь сказать, что мне было дано доброе предзнаменование?
- Йоси наконец-то улыбнулся. - Ты смышлен не по годам, Брент-сан. Мудрость
тысячелетий осеняет тебя.
   - Как же иначе? Адмирал дал мне "Хага-куре".
   - И правильно сделал. Каждая строка в ней исполнена глубочайшего смысла
и обращена к разуму и сердцу самурая.
   - Раз уж ты заговорил о "Хага-куре", вспомни: там сказано, что  границы
ума человеческого раздвигаются в беседах с другими людьми. А  мы  с  тобой
все утро только тем и занимаемся.
   - Твоя правда, Брент-сан, - со вздохом согласился летчик. - Может, ты и
прав, а может, мы оба с тобой ошибаемся.  -  Он  улыбнулся  и  показал  на
дверь. - Не забудь, нас с тобой ждут две очаровательные дамы.
   - И это самое лучшее предзнаменование! - поднимаясь, сказал Брент.
   Рассмеявшись, они вышли в коридор.
   Но на парковке автомобилей за проходной им стало не до смеха. Там снова
появились пикетчики Красной Армии, выкрикивающие лозунги  и  размахивающие
самодельными плакатами. Число  манифестантов  увеличилось  до  пятидесяти.
Вонь грязных тел и заношенной одежды ударила Бренту в нос, и  лейтенант  с
омерзением скривился:
   - Почему этот сброд так не любит мыться?
   -  Это  мешает  чистоте  классового  самосознания,  -  мрачно   сострил
Мацухара.
   Они сделали всего несколько шагов, когда от толпы японцев, словно вожак
от стаи бродячих псов, отделился единственный белый  -  рослый  оборванный
длинноволосый человек с перебитым носом и дыркой на месте передних  зубов.
В руках он держал плакат "Смерть американским империалистам!"  Это  с  ним
подрался Брент, когда они с Мацухарой собирались в гости к Кимио:  губы  у
него до сих пор еще были разбиты и распухли, а нос и часть  щеки  заклеены
пластырем. Тем не менее  он  снова  заступил  дорогу  лейтенанту  и  издал
несколько  гнусаво-утробных  звуков,  в  которых  с  трудом   можно   было
распознать  пресловутое  "Янки,  убирайтесь  домой!"  Остальные  пикетчики
остановились и молча принялись наблюдать за тем, что последует.
   - Дай пройти, сволочь террористская! - не замедляя шагов,  крикнул  ему
Брент.
   Бусинки круглых птичьих глаз сверкнули  безумием,  и  пикетчик  ответил
залпом грязной брани.
   - Ты что ж это один выперся? - сжимая кулаки,  спросил  Брент.  -  Иди,
спрячься за женские спины, прикройся  сопляками-подростками:  это  ж  ваше
красноармейское правило. Ну? Уберешься отсюда или опять полечить тебе зубы
без наркоза?
   Пикетчик шагнул в сторону, но когда Брент проходил мимо - плюнул ему  в
лицо. Американец ответил так стремительно, что длинноволосый не  успел  ни
отшатнуться, ни прикрыться, ни уклониться от тяжелой оплеухи,  пришедшейся
на этот раз по уху. Завопив от боли, он обеими руками схватился  за  него,
выронив плакат. В толпе послышались гневные голоса,  но  она  раздалась  в
стороны, очистив проход.
   - Я убью тебя! - крикнул пикетчик. - Попомнишь  меня,  лейтенант!  Меня
зовут Юджин Ниб, и я тебя убью, лейтенант Брент Росс!
   - Он знает, как тебя зовут. Ты прославился, - сказал Мацухара.
   - Угу. И затмил самого Боба Хоупа.


   208  акров  парка  Уэно,  окруженных  монорельсовой  железной  дорогой,
находятся в северной части японской столицы в районе Юракуто-Гинза. В этом
самом крупном токийском парке  есть  зверинец,  картинная  галерея,  музей
науки и естествознания, храмы, пагоды и молельни. Сияющие Маюми  и  Кимио,
обе в легких и ярких летних платьях, с какими-то  таинственными  свертками
под мышкой, шли впереди, то и  дело  заливаясь  счастливым  и  беззаботным
смехом.
   Был  будний  день  -  вторник,  и  навстречу  лишь  изредка  попадались
посетители. Брент сжал локоть Йоси, показав ему глазами на очень  древнего
старика  с  палкой,  за  которым,  отставая  ровно  на  пять  футов,   шла
сгорбленная старушка.
   - Видишь? - сказал Брент. - Традиции живы. Оба-сан не смеет идти  рядом
с одзи-сан.
   - Значит, не все еще  потеряно,  -  добродушно  ответил  тот,  проводив
взглядом удаляющуюся чету, неукоснительно выдерживавшую дистанцию.
   - Идите сюда! - обернувшись, помахала им Кимио.
   - Храм Тосогу!  -  крикнул  в  ответ  летчик,  показывая  на  старинную
деревянную пятиярусную пагоду.
   - Успеется с храмом! Догоняйте! - обе женщины расхохотались и  ускорили
шаги.
   - Интересно, что это у них за свертки такие? - сказал Брент.
   - Кто знает; что придет в голову женщинам, - ответил Йоси.
   Они  миновали  современный  комплекс   зданий   Токийского   аквариума,
расположившегося по берегу пруда  Синобадзу,  гладь  которого  была  почти
сплошь покрыта цветущим  лотосом  и  водяными  лилиями.  Изящный  каменный
мостик был переброшен на  островок,  где  высился  старинный  синтоистский
храм. Вход в него охраняли два чугунных журавля с вытянутыми в небо шеями.
   - Это храм Бентен - она покровительствует искусствам и  красноречию,  -
объяснил Йоси.
   - А сама-то она разговаривает? - поинтересовался Брент.
   - О да, она очень болтлива.
   Они поднялись выше, и Брент увидел бетонно-стальные  небоскребы  Токио,
словно специально поставленные служить фоном для поросшего  кленами  холма
за храмом и  прудом.  Перед  Брентом  предстали  два  лика  Японии:  храм,
воплощавший незыблемость древних верований, был как бы вписан  в  панораму
суперсовременных башен, над  которыми  полыхали  неоновые  огни  реклам  и
торчали телевизионные антенны. Подумать только - мирно уживаются рядом.
   - Смотри, - раздался рядом голос Мацухары. -  Это  дерево  посадил  ваш
президент Улисс Симпсон Грант, -  летчик  показывал  на  старую,  согнутую
годами сосну.
   - Вы подумайте!
   Женщины повели их вниз  по  тропинке,  извивавшейся  между  деревьев  и
кустов, и справа появился маленький храм.
   - Семнадцатый век, - сказал Йоси. - Храм Киюмидзу.
   Из-за крыши храма поднимался дымок. Они увидели во дворе группу  женщин
и девушек, толпившихся вокруг железной жаровни,  на  которой  священник  и
двое служек что-то сжигали.  Маюми  и  Кимио  устремились  туда,  на  ходу
разворачивая свои свертки, а Йоси, взяв Брента за локоть, остановил его.
   - Тебе туда нельзя, - сказал он, улыбаясь.
   - Это почему еще?
   - В церемонии принимают  участие  только  женщины.  Они  сжигают  своих
кукол.
   Женщины с поклонами протянули  кукол  священнослужителю,  а  тот  после
короткой молитвы бросил их в огонь. Потом, смеясь и переводя дыхание,  они
вернулись к своим спутникам.
   Маюми разрумянилась, сияла глазами, совсем по-детски  хохотала  и  была
еще привлекательней, чем всегда. Брент едва одолевал желание обнять ее  и,
наконец не выдержав, в нарушение всех японских традиций, взял ее за  руки,
притянул к  себе,  заглядывая  в  самую  глубину  черных  бархатных  глаз,
видевших,  казалось,  только  его.  Показавшуюся  бесконечной  минуту  они
стояли, прижавшись друг к другу, испытывая чувство той  близости,  которое
изредка обретают мужчина и женщина, невредимыми вышедшие  из  губительного
огня животной страсти.
   - Что за куклы? - спросил Брент для того лишь,  чтобы  хоть  что-нибудь
сказать.
   Маюми медленно высвободилась, не отрывая от него глаз:
   -  Этот  храм  посвящен  Бодисатва  Каннон,  богине   милосердия.   Она
покровительствует женщинам.  Эта  небожительница  отказалась  от  нирваны,
чтобы даровать другим благодать и просветление.
   - Но куклы-то при чем?
   - Бесплодная женщина жертвует свою куклу и молится о том, чтобы  зачать
и выносить ребенка, а девушка - о том, чтобы встретить суженого.
   - Готов сузиться, - заявил под общий смех Брент.  -  Ну,  а  вы-то  обе
зачем бросили своих кукол в огонь?
   - Понимаете, Брент-сан, - стала объяснять Кимио, - кукла для японки  не
просто игрушка, которую забывают, когда вырастают. Мы  привязаны  к  нашим
куклам на протяжении  всей  жизни,  мы  относимся  к  ним  с  нежностью  и
уважением и даже верим, что у них есть душа. Вы никогда не  увидите  куклу
на помойке. Ее жизнь оканчивается обрядом очищения.
   - То есть в огне?
   - Да, Брент-сан, мы их сжигаем.
   - Ну, теперь пойдем посмотрим на храм Тосогу, - сказал Мацухара. -  Это
великолепное сооружение, оно тебе понравится.
   - А потом - музеи! - воскликнула Маюми.
   Все четверо двинулись обратно, и когда  почти  добрались  до  невысокой
вершины, порыв ветра зашевелил листья на деревьях и кустах, росших по  обе
стороны тропинки, и Брент вдруг ощутил знакомый ненавистный запах немытого
человеческого тела. На секунду почудилось, что щека его  стала  влажной  и
комочек желтой слизи скатывается по ней к  подбородку.  Он  оглянулся,  не
заметил ничего  подозрительного  и  выбранил  себя  мысленно  за  излишнюю
мнительность.
   На самом верху холма, среди валунов, Маюми вдруг споткнулась  о  камень
и, вскрикнув от боли, упала во весь рост. Брент и Йоси подскочили к ней.
   - Маюми! - вскрикнула и Кимио. - Ты...
   Но слова ее заглушил частый отрывистый треск - словно, рвали  парусину,
- и Брент безошибочно узнал "голос" автомата АК-47.
   - Ложись! Ложись! - крикнул он, одной рукой выхватывая из  кобуры  свой
"Оцу", а  другой  оттаскивая  Маюми  за  прикрытие  валунов.  Над  головой
раздалось шипение, как будто они разворошили целое змеиное гнездо, а потом
характерные шлепки разрывающих человеческую плоть  пуль  сменились  долгим
пронзительным воплем Кимио - этот вопль  боли  и  ужаса  наотмашь  бил  по
нервам, парализовывал волю и обращал  мышцы  в  студенистую  массу.  Вопль
перешел в захлебывающееся бульканье, и Брент почувствовал на  лице  теплые
брызги крови. Кимио, у которой изо рта и шести пулевых отверстий на  груди
толчками выхлестывались кровавые струи, широко открыв остекленевшие глаза,
медленно оседала наземь, съеживаясь как проколотая автомобильная шина.
   - Нет! Нет! - закричал Йоси, тоже выхватив пистолет.
   Маюми попыталась подняться, но Брент грубо пригнул ей голову к земле  -
и вовремя: снизу и с противоположной стороны тропинки  хлопнули  несколько
выстрелов. Пули с визгом отскочили от камней, рассыпая искры и  мельчайшую
каменную пыль.
   - Лежать! - прохрипел Брент. - Лежать, не шевелиться! Поняла?
   Всхлипывая,  девушка  кивнула  и  плотнее  приникла  к  камням.   Брент
повернулся к летчику. Тот склонился над бездыханным телом Кимио, гладя  ее
по волосам, заглядывая в открытые неподвижные глаза. Брент окликнул его по
имени. Тот не отзывался.
   - Йоси! - громче повторил он и дернул его за руку. - Йоси, очнись!  Без
тебя мы пропали.
   Подполковник медленно повернул голову. Слезы текли у него по щекам,  но
голос был тверд:
   - Сейчас я их перестреляю.
   - Только попробуй  привстать,  я  сломаю  тебе  челюсть.  Обойдемся  на
сегодня без камикадзе. Им же только того и надо. Понимаешь? -  Он  показал
на Кимио. - Сам погибнешь, а ее не вернешь. - Удерживая Йоси взглядом,  он
вспомнил  священное  для  самурая  понятие.  -  Надо  отомстить  за   нее.
Отомстить.
   - Да-да, отомстить, как мстили врагу сорок семь  самураев.  -  Мацухара
потряс головой. - Я готов, Брент-сан...
   Брент осознал, что ему придется взять командование на себя.  Ему  много
раз бывало страшно: он испытывал ужас, когда слышал - а однажды и видел  -
залп главного калибра и восьмидюймовые снаряды неслись к нему  роем  синих
пчел, когда серия авиабомб падала, казалось, прямо ему  на  голову,  когда
торпеды, оставляя меловой след в волнах, готовы  были  ввинтиться  в  борт
"Йонаги". Но тогда все это было безлично - смертью ему  и  не  только  ему
грозили не люди, а машины. Теперь убийцы были всего в нескольких шагах  от
него, и охота шла именно  за  ним,  за  Брентом  Россом.  Ощущая  знакомое
посасывание в желудке  и  холодок  под  ложечкой,  словно  там  свернулась
отвратительная  змея,  он  несколько  раз  сглотнул,  стиснул  челюсти   и
заговорил  со  спокойствием  биржевого  маклера,  знакомящего  клиента   с
котировками ценных бумаг:
   - У них три-четыре автоматических пистолета и АК-47.
   - Откуда ты знаешь, что это "Калашников"?
   - Нас учили различать все стволы на слух. АК ни с чем  не  спутаешь.  -
Брент показал налево и направо. - Нас окружили. Ни вперед, ни назад. Держи
левую сторону и тыл, а я возьму правый  фланг  и  фронт.  Займем  круговую
оборону. Они не могут к нам подобраться, не обнаружив себя. - Оба офицера,
двумя руками сжимая пистолеты, распластались на земле. - Маюми,  лежи,  не
поднимай головы. Мы их сейчас выманим.
   Маюми испуганно и покорно кивнула.
   В зарослях кустарника ярдах в сорока внизу стукнуло несколько  коротких
очередей, и раздался знакомый голос, шепеляво  -  из-за  выбитых  зубов  -
крикнувший:
   - Ты, свинья американская, я Юджин Ниб! Получай!
   Опять прозвучала очередь, и пули 7,62 мм вспороли  воздух  над  головой
Брента, ударив в валуны и осыпав его каменной крошкой. Плотнее вжимаясь  в
землю, он успел все же заметить синий дымок, струившийся из кустов. Слева,
спереди и сзади раздались пистолетные выстрелы, и снова на него посыпались
грязь и мельчайшие осколки камней. Брент трижды выстрелил по кустам.
   - Промазал, сука, - донеслось оттуда. -  Сейчас  я  тебе,  Брент  Росс,
хозяйство-то отстрелю, и на кой ты тогда японочке своей нужен  будешь?!  -
Грянул смех, и простучала еще очередь.
   Ярость смыла  остатки  страха,  и  Брент  с  трудом  поборол  искушение
вскочить и заткнуть грязную пасть  террориста  пулями.  Однако  он  осадил
себя:
   - Им только того и надо, - и в полный голос крикнул: -  Эй,  Ниб,  чего
залег? Высуни-ка то, что у тебя осталось от носа! Боишься?
   В это  время  затопали  тяжелые  башмаки,  и  Брент  увидел  не  дальше
шестидесяти ярдов от себя бегущего по дорожке вверх полицейского.
   - Назад! Назад! - крикнул он ему, но тот либо не слышал, либо не понял,
и вскоре пожилой полицейский с редкими седеющими усами, тяжело  отдуваясь,
стал виден как на ладони. Он был безоружен.
   "Калашников" выпустил примерно половину  рожка,  и  одновременно  Брент
увидел метнувшуюся из-за сосны фигуру с пистолетом. Полицейский  наткнулся
на автоматную очередь, как на стену, вскрикнул от боли и  неожиданности  и
рухнул навзничь, как подкошенный, несколько раз дернулся  и  замер.  Брент
уже держал фигуру на мушке и,  не  снимая  пальца  со  спускового  крючка,
всадил в нее шесть пуль.
   Террорист, ужаленный остроконечными стальными пчелами калибра  6,5  мм,
сбившими его ребра, легкие  и  сердце  в  один  кровавый  ком,  вскрикнул,
подскочил на месте, захлебываясь кровью, и умер еще до того, как его  тело
тяжело грянулось на землю.
   Послышались вопли ярости, и следом в валуны ударили новые пули.
   - Осталось трое, - сказал Мацухара.
   Брент,  перезаряжая  пистолет,  слышал,  как  завывают   внизу   сирены
полицейских машин.
   - Время работает на нас, Йоси, - сказал он. - Им  надо  или  прикончить
нас немедленно, или сматываться.
   - Это же люди из  Красной  Армии,  Брент,  они  не  сдаются.  -  Летчик
привстал, опираясь на локти. - Вон они.
   Впереди мелькнули два  силуэта.  Летчик  выпустил  в  них  всю  обойму.
Послышался вскрик, затрещали ветки, подмятые тяжелым  телом,  покатившимся
по  склону.  Пока  он  вставлял  новую  обойму,  дико  вопящая  женщина  в
разорванном кимоно выскочила из зарослей и кинулась к  нему,  стреляя  без
перерыва из большого автоматического пистолета.
   - Брент! - крикнул летчик, еще не успевший  вогнать  в  рукоятку  "Оцу"
магазин.
   Брент, крутанувшись на месте, увидел саму смерть в смерче свистящих над
головой пуль.  Не  колеблясь,  он  поймал  на  мушку  грудь,  прыгавшую  в
лохмотьях кимоно, и выстрелил шесть раз подряд. Все пули  попали  в  цель.
Женщина,  словно  споткнувшись  о  невидимую  преграду,  полетела  головой
вперед, перекатилась на спину, завывая,  закатив  глаза,  скребя  пальцами
землю и исходя кровавой рвотой.
   Ниб, короткими очередями поливая валуны, скатился вниз.
   - Ты убил мою женщину, Росс! - крикнул он. - А  я  вобью  твоей  японке
ствол между ног - посмотрим, как ей понравится товарищ "Калашников"!
   Хлестнувшая над головой очередь заставила Брента пригнуться.
   - Йоси, - шепнул он. - Обойди валун. Спрячься за этой бабой  и  прикрой
меня огнем.
   Летчик кивнул  и  пополз  в  обход  каменной  гряды,  миновав  все  еще
конвульсивно подергивавшееся тело. Когда он открыл огонь,  Брент  привстал
на локтях, выставив пистолет. Ниб  дал  еще  очередь,  но  теперь  уже  по
Мацухаре. Брент выстрелил трижды, пока звонко не щелкнул  вхолостую  боек.
Правой рукой он торопливо открыл защелку  и  вытянул  из  рукоятки  пустую
обойму, а левой шарил по карманам в поисках снаряженной.  Но  "Калашников"
смолк, а справа из-за кустов раздались стоны.
   Брент и Йоси осторожно приподнялись, Маюми встала на колени.
   - Побудь с ней, - сказал американец тихо.
   Медленно он стал продвигаться туда, откуда доносились стоны,  и  вскоре
увидел Ниба. Тот полусидел, привалясь спиной к валуну,  поддерживая  левой
рукой перебитое предплечье правой. Из задетой  плечевой  артерии  фонтаном
била кровь. В крови был и левый бок. От боли он раскачивался из стороны  в
сторону и стонал. Брент  посмотрел  на  неподвижное  тело  Кимио,  перевел
взгляд на террориста. Он не испытывал никаких чувств, кроме ярости.
   - Разрывными, сука,  бьешь,  -  простонал  Ниб.  Тонкая  струйка  крови
стекала с угла его губ. - Это подло...
   Брент чуть не расхохотался в ответ на этот упрек и поднял пистолет.
   - Ты что?.. - с побелевшим, искаженным от ужаса лицом спросил Ниб. - Ты
что задумал?..
   - Бешеную собаку хочу пристрелить.
   - Нет! - Ниб вскинул руку, словно загораживаясь от пуль. - Я не собака,
я человек!..
   - Ничего общего с человеком, - Брент навел пистолет точно  на  середину
его лба. - Ни малейшего сходства.
   - Не убивай! Пощади! - Ниб отполз от валуна  и  опрокинулся  на  спину,
дергаясь и извиваясь на земле.
   Но в душе Брента не  было  ни  капли  жалости  и  не  осталось  никаких
человеческих чувств. Одно  лишь  желание  уничтожить  этого  зверя,  этого
выродка.
   - А ее ты пощадил? - он кивнул туда, где лежала Кимио.
   Он нажал на спуск. Маленькая синяя дырочка появилась между  расширенных
ужасом глаз. Расплющенная пуля вышла у него из затылка, развалив  черепную
коробку и выпустив наружу желтоватый студень мозга. Руки и ноги  Ниба  еще
несколько раз дернулись, а потом он затих навсегда.
   Брент плюнул в мертвое лицо, повернулся и зашагал  вверх  по  склону  -
туда, где истерически рыдала Маюми. Йоси сидел  у  камня,  положив  голову
Кимио себе на колени,  чуть  покачивая  ее  и  напевая,  словно  убаюкивал
захворавшего ребенка.



        9

   На похороны,  состоявшиеся  в  четверг  в  одном  из  токийских  храмов
приехали сын Кимио Садамори и ее дочь Симикико с мужем. Брент и Йоси  были
в "белом парадном", как и все участники  погребальной  церемонии.  Адмирал
Аллен и полковник Бернштейн,  сменивший  свой  камуфляжный  комбинезон  на
одолженные у Нобомицу Ацуми белые тужурку и брюки, тоже были  здесь,  хоть
лично и не знали покойную. Маюми сидела рядом с Брентом,  сжимая  ледяными
дрожащими пальцами его руку.
   Маленький  иссохший  буддийский  священник  в  деревянных  лакированных
сандалиях, мешковатых синих штанах и коричневом  балахоне  вел  церемонию.
Ему помогали двое служек: они, рассыпая  искры,  окуривали  ореховый  гроб
благовониями, покуда священнослужитель на негнущихся  ревматических  ногах
обходил его, вознося молитвы. Брент смутно разбирал слова, но одна  фраза,
повторявшаяся под  каменными  сводами  маленького  храма  вновь  и  вновь,
врезалась ему  в  память:  "Тело  и  дух  ее  соединились  со  вселенной".
Мацухара, казалось, ничего не слышал и не видел.  Незадолго  до  окончания
службы Маюми разрыдалась.
   Брент обрадовался, когда тяжкий и  горестный  обряд  подошел  к  концу.
Офицеры вернулись на "Йонагу", а он на такси повез Маюми домой.
   - ...Какая бессмыслица, - проговорила Маюми, сделав глоток сакэ.
   - Жизнь не бывает бессмысленной.
   - Я - о смерти. Из-за чего она погибла?
   Брент залпом выпил свою порцию.
   - Они хотели убить тебя, - продолжала Маюми.
   - Да.
   - Этот маньяк знал тебя.
   - Знал, - Брент налил себе из фарфорового кувшина еще и с  увлажненными
глазами повернулся к Маюми: - Я любил ее. Видит Бог,  мне  легче  было  бы
умереть самому.
   Но Маюми продолжала, словно не слыша:
   - Ты застрелил их - и ту женщину тоже...
   - Маюми, что мне, целоваться было с ними?
   - Не знаю, не знаю, - и она опять расплакалась.
   Брент обхватил ее сотрясающиеся плечи, пытаясь успокоить.
   Но вот она постепенно взяла себя в руки и сказала:
   - Я знаю, у тебя не было выбора: они убили бы нас всех... Но в том, что
в мире так много ненависти и злобы, повинны и мы. Мир устроен неправильно.
   Брент, нежно гладя ее волосы, прошептал ей на ухо:
   - Мир таков от своего сотворения и пребудет таким до скончания веков. -
Он поглядел в широкое окно, откуда открывалась панорама  Токио.  -  И  мы,
несовершенные, испорченные,  обреченные  уничтожать  себе  подобных  люди,
движемся, быть может,  к  какому-то  вселенскому  харакири,  -  Брент  сам
удивился, как вырвалось у него это неожиданное откровение.
   - И в этом мире всегда были Каддафи...
   - Да, только в  разные  века  они  назывались  по-разному  -  Калигула,
Чингисхан, Аттила, Наполеон, Гитлер, Сталин...
   - Но с ними боролись...
   - ...здравомыслящие люди.
   - Но те, кто приходил на смену этим монстрам, тоже считали себя  людьми
разумными и здравомыслящими.
   Брент выпрямился на диване.
   - Да.
   - И люди, которых ты застрелил во вторник, ни за что бы не  согласились
считать себя исчадиями ада.
   - Разумеется, нет.
   -  У  них  были  убеждения...  Были  причины  поступать  так,  как  они
поступали?
   - Наверно.
   - Люди  всегда  находят  себе  оправдание...  -  голос  ее  истерически
зазвенел.
   Брент попытался привлечь ее к себе.
   - Маюми, послушай меня...
   - Нет. Уходи, Брент.
   - Маюми! - ошеломленно воскликнул он.
   - Уходи, - голос ее  вдруг  стал  низким,  и  его  небывалая  суровость
поразила Брента. Она порывисто отстранилась от него.
   Он допил сакэ и ушел.


   Когда такси остановилось у проходной, и Брент увидел полетную палубу  и
надстройку авианосца, возвышавшиеся над доком, подобно гигантской стальной
скале, пустота в его душе, образовавшаяся после того, как он  покинул  дом
Маюми,  уступила  место  странному  непривычному  ощущению,  которого  он,
пожалуй, не испытывал после смерти матери ни разу: Брент почувствовал себя
в безопасности и под надежной защитой. Он сознавал, что чувство это  -  не
просто ласковая привязанность каждого моряка к  своему  кораблю,  а  нечто
другое и большее... Это адмирал Фудзита - это могучая аура  его  личности,
проникающая везде и всюду, всасывающаяся в кровь,  лепящая  людей  по  его
образу и подобию,  заставляющая  их  действовать  только  по  его  воле  и
разумению. Может быть, он  один  из  богов-ками,  пришедший  на  землю  во
всеоружии своей нематериальной силы и подчиняющий себе  людей?  Как  иначе
объяснить то, как фанатично предана ему команда "Йонаги"? Брент знал,  что
власть адмирала распространяется и на него тоже.
   - Я вернулся домой, - сказал он, вылезая из такси, и в  первый  раз  за
эти двое суток улыбнулся.


   В ту минуту, когда он поднялся по трапу и ступил  на  шканцы  "Йонаги",
ему стало ясно: что-то произошло.
   - Господин лейтенант, вас  просят  немедленно  явиться  во  флагманскую
рубку, - отдавая честь, сообщил ему помощник вахтенного начальника.
   Брент торопливо вошел в кабину лифта, поднявшего его на  две  палубы  в
островную надстройку. Две минуты спустя  он  уже  занимал  свое  место  за
столом, где кроме сердито  насупленного  адмирала  Фудзиты  сидели  только
Аллен, Бернштейн  и  Йоси  Мацухара.  При  появлении  лейтенанта  в  рубке
установилась внезапная тишина.
   - Лейтенант, - сказал Фудзита. - Подполковник Мацухара подробно доложил
мне о перестрелке в парке Уэно, а полковник Бернштейн сейчас ознакомит нас
с  только  что  полученными  от   "Моссад"   сведениями,   -   он   кивнул
израильтянину.
   Тот поднялся и заглянул в распечатку.
   - Только что расшифровал,  -  пояснил  он,  помахивая  листком.  -  Тут
выдержки из досье на вашего, с позволения  сказать,  "друга",  безвременно
усопшего Юджина Ниба, - он взглянул на Брента,  а  потом  на  Мацухару.  -
Итак: родился в Аркадии, штат Калифорния, в 52-м году. Отец -  удалившийся
от дел промышленник, бывший владелец "Нибко Валв Компани" и  коннозаводчик
Томас Ниб. Фирма процветала, у Ниба-младшего были отличные перспективы. По
окончании  частной  школы  поступил  в  Калифорнийский  университет,   где
сблизился с леваками. Принимал участие  в  демонстрациях  протеста  против
войны во Вьетнаме, подозревался в том, что забросал гранатами  полицейский
участок. В 72-м убил профессора Кристофера Олтона, читавшего ему  один  из
курсов  по  экономике.   Ниб   неоднократно   называл   его   фашистом   и
капиталистической свиньей. После убийства исчез и выплыл спустя  некоторое
время в Париже, где его взял под свое покровительство Карлос-Шакал...  Это
прозвище человека по имени Ильич Рамирес Санчес.
   -  О-о,  -  сказал  адмирал  Аллен,  -  любимое   дитя   международного
терроризма?
   - Оно самое - единственное и неповторимое, -  подтвердил  Бернштейн.  -
После  того  как  он  прикончил  своего  ближайшего   приспешника   Мишеля
Мукарбаля, его место занял Ниб, к тому времени вступивший  во  Французскую
компартию и уверовавший в Карла Маркса, как в бога. Карлос  и  Ниб  вместе
учились в  Университете  дружбы  народов  имени  Патриса  Лумумбы...  Чему
учились? Стрельбе из всех  видов  оружия,  подрывному  делу,  нелегальному
переходу границы, вербовке, рукопашному бою, тайнописи, устройству  засад,
похищению людей и  прочим  премудростям  терроризма.  Особых  успехов  Ниб
достиг в стрельбе из АК-47, отдавая предпочтение десантному варианту. - Он
на мгновение поднял глаза, а потом  вновь  углубился  в  текст.  -  Прошел
подготовку в тренировочных лагерях в Адене и Ливии, стал членом НФОП...  -
простите, Народного Фронта Освобождения Палестины и близким  другом  Ясира
Арафата. В 75-м приступил наконец к политическим убийствам - в Лондоне  из
9-миллиметрового "Вальтера" с глушителем застрелил сотрудника голландского
посольства. В 76-м вместе с  Карлосом  забросал  редакции  трех  парижских
газет американскими гранатами, причем одиннадцать человек  погибло.  Потом
он перешел в прямое подчинение Каддафи и переехал в Испанию, где гранатами
из все  той  же  похищенной  партии  помог  баскам  уничтожить  возможного
преемника каудильо - адмирала  Каррера  Бланко.  Потом  в  Цюрихе  взорвал
представительство "Джапан Эрлайнз". На некоторое время мы потеряли его  из
виду, покуда он не всплыл в качестве инструктора в  тренировочном  центре,
расположенном неподалеку от ливийского города Бенгази. Там у него  начался
бурный роман с одной из  самых  даровитых  его  учениц,  входивших  в  так
называемую Японскую Красную Армию. Звали ее Кэтрин Судзуки.
   Брент, широко раскрыв глаза, резко выпрямился:
   - Так вот, значит, что...
   - Это вы ее убили?
   Прежде чем Брент успел открыть рот, адмирал Аллен произнес:
   - Он. И в той же манере, что и Ниба: пулю меж глаз.
   - Оба тысячу раз заслужили это. Я могу упрекнуть лейтенанта лишь в том,
что он дал им возможность умереть слишком быстрой и легкой смертью.  Лучше
бы - помедленней и поизысканней, - сказал Фудзита и добавил: - В  будущем,
лейтенант Росс, прошу иметь это в виду.
   Аллен,  покраснев,  хотел  было  что-то  возразить,  но  Бернштейн  уже
продолжал читать свою справку:
   - В 81-м Ниб был направлен в  Японию,  где  организовывал  студенческие
беспорядки. Подозревается также в  причастности  к  налетам  на  токийское
представительство израильской авиакомпании и на пять полицейских участков.
Тот же почерк - гранаты.
   - Неужели пять? - удивился Брент.
   - Тщеславный был человек. Затем опять как в воду  канул  и  обнаружился
лишь во вторник...
   - Нет, мы еще  за  неделю  до  этого  видели  его  среди  пикетчиков  у
проходной, - сказал Брент.  -  Подполковник  Мацухара  может  подтвердить.
Йоси! - окликнул он летчика. - Ты помнишь?
   Йоси вздрогнул, словно очнулся, и, не отвечая ему, негромко и  деловито
произнес, обращаясь к Фудзите:
   - Господин адмирал, прошу разрешения на харакири.
   Рубка  погрузилась  в  вязкую  и   плотную   тишину:   слышалось   лишь
приглушенное гудение вентиляции, и Бренту почудился в нем  шелест  крыльев
ангела смерти.
   Фудзита долго смотрел на летчика и наконец спросил:
   - Вы себя вините в гибели вашей невесты?
   - Так точно, господин адмирал. Мне накануне  было  послано  знамение  -
ярчайшая молния. Я ему не внял.
   - Да нет же! - с мукой произнес Брент. - Мы  же  с  тобой  говорили  об
этом... Кимио погибла из-за меня, и я, а не ты должен сделать харакири.
   - Брент! - закричал Аллен, схватив его за руку. - Ты в своем уме?!  Что
за околесицу ты несешь?!
   - Для меня вопрос предельно ясен. Моя небрежность и  беспечность  стали
причиной гибели беззащитной женщины.
   - Нет. Это я... - сказал Мацухара, но адмирал Аллен перебил его криком:
   - Не могу поверить, что вы всерьез!..
   - Довольно, - сказал Фудзита, и все смолкло в рубке.  -  Если  искупить
вашу вину вы можете  только  смертью,  то  в  самое  ближайшее  время  вам
предоставится возможность погибнуть. А пока  в  вас  нуждается  император,
нирвана может подождать. - Черные глаза взглянули на Мацухару.  -  Неужели
вы забыли, подполковник, как сорок семь самураев целый  год  ждали  случая
отомстить за своего сюзерена?
   - Забыть это человек не может, господин адмирал. Но мы уже отомстили  -
все четыре террориста погибли в ими же устроенной засаде.
   - И вы полагаете, Йоси-сан, что этого достаточно? Вы удовлетворены?  Вы
считаете возможным оставить своего  императора,  свой  корабль,  своих  не
имеющих боевого опыта летчиков  в  час,  когда  Японии  грозят  величайшие
испытания? - Адмирал положил ладонь на  переплет  "Хага-куре".  -  В  этой
книге сказано, что самурай, не обагривший свой меч кровью отмщения,  будет
отринут богами и Буддой.
   Мацухара, до хруста стиснув переплетенные пальцы, спросил, не  поднимая
глаз:
   - А когда мы уничтожим врагов микадо, вы позволите  мне  исполнить  мой
долг по отношению к самому себе?
   - Да черт тебя возьми! - взорвался Брент. - Это же моя...
   Адмирал Аллен привстал с кресла:
   - Брент, ты на самом деле рехнулся?!
   Снова голос Фудзиты, как ледяной клинок, пресек спор:
   - Прекратить! Вы обещаете мне - вы оба?! Поклянитесь на "Хага-куре"!
   Мацухара положил ладонь на книгу, и Брент  после  секундного  колебания
сделал то же.
   - Нет... Нет... - почти простонал Аллен.
   - Клянусь! - в один голос сказали Брент и Мацухара.
   Адмирал  улыбнулся  и,  опершись  ладонями  о  стол,  поднялся.  Следом
вскочили и вытянулись все остальные.
   - Все свободны, - бросил он.
   Брент неожиданно для себя низко поклонился ему на японский манер.  Лицо
Аллена было искажено гневом и удивлением.


   - Нет, я прошу объяснить, что с тобой творится!
   Брент знал, что адмирал вне  себя  и  всячески  пытался  уклониться  от
разговора. Однако Аллен схватил его за руку и почти силой потащил к себе в
каюту, усадил в кресло, а сам заметался в узком пространстве между  столом
и койкой.
   - Я очень встревожен, Брент!..
   - Знаю, сэр... Мы уже говорили об этом раньше.
   Адмирал перестал метаться, остановился и очень жестким тоном произнес:
   - Раньше ты не собирался вспороть себе живот!
   - Я несу ответственность...
   - Ты несешь чушь! Американцы отвечают за свои ошибки, не выпуская  себе
потроха.
   - Мы в Японии.
   - Но ты-то не японец!
   - Я служу вместе с людьми, ежеминутно готовыми сделать себе харакири.
   - Это из серии "с волками жить - по-волчьи выть", да?
   - Здесь это правильно.
   - Это нигде не правильно.
   - Адмирал, вы не понимаете... - с тоской произнес Брент.
   - Не понимаю, так объясни.
   - Я сам завел в ловушку Кимио, Йоси и Маюми... Я нюхом  чуял,  что  там
что-то не то, и все-таки не остановил их... А потом на мгновение нагнулся,
и очередь, предназначавшаяся мне, досталась Кимио.
   - Лучше было бы, если бы попали в тебя?
   - Лучше. Я не ощущал бы чувства такой мучительной вины.
   - Ты бы вообще ничего уже не ощущал. А раз не застрелили, - с сарказмом
продолжал Аллен, - то теперь сам Бог велит зарезаться.
   - Адмирал Фудзита запретил самоубийство.
   - Не запретил, а отложил до полной победы.
   Брент, уставившись себе под ноги, стиснул пальцами виски.
   - Я исполню свой долг и... и если  придется  все  же  принять  решение,
скажу вам.
   - Ты обещаешь мне, Брент?
   - Да.
   - Поклянись памятью отца.
   Брент поднял голову:
   - Да, сэр. Клянусь памятью отца,  -  он  хотел  подняться,  но  адмирал
жестом остановил его.
   - Защищаясь, ты убил двоих...
   - Троих, сэр.
   - Нет, Юджина Ниба ты казнил - так же, как Кэтрин Судзуки.
   Брент почувствовал обиду и гнев.
   - Сэр! Что я должен был, по-вашему, сделать? Оба -  террористы,  оба  -
убийцы. Ниб изрешетил Кимио из "Калашникова". Я...
   - Ты тоже совершил убийство.
   - Нет, - низким твердым голосом, идущим словно  из  самой  глубины  его
существа, ответил Брент. - Нет. Это не убийство.
   - А что?
   - Кара. Воздаяние. Очищение.
   - Вот как?
   - Да. Это то же, что задавить выскочившую из сточной канавы крысу.
   - Ну, а кроме того, это поведение в стиле мстителей-самураев. - Адмирал
пнул носком башмака ножку койки. - Ты стрелял разрывными.
   - Нет, это не "дум-дум", просто у них  смещен  центр  тяжести,  и  они,
попадая в тело, начинают как бы кувыркаться в нем...
   - "Попадая в тело"... Какое варварство.
   - Это штатные боевые патроны, они стоят  на  вооружении  императорского
военно-морского флота, - Брент чувствовал, как все сильнее вскипает в  нем
гнев. - А есть вообще гуманные способы  убийства,  сэр?  Может  быть,  мне
следовало бы сделать Нибу усыпляющий укол?
   - Ты мог арестовать его, вот и все.
   -  Да?  Арестовать  и  передать  токийской  полиции?  Через  месяц   он
разгуливал бы на свободе и убивал невинных людей.
   Адмирал побагровел, на щеках заметнее проступили склеротические жилки:
   - Откуда ты знаешь? - закричал он в полный голос. - Нет, Брент,  просто
тебе нравится убивать!..
   Раздавшийся в эту минуту из динамика  принудительной  трансляции  голос
Фудзиты прервал его:
   -  Команда  авианосца  "Йонага"!  Враги  нашего  императора   совершили
беспримерное злодеяние... - Адмирал осекся от  волнения,  но  справился  с
собой и заговорил еще более напористо и убежденно. - Арабские террористы и
их  приспешники  из  так  называемой  Красной  Армии  похитили  наследника
престола принца Акихито, когда он молился в храме Сенсокдзи. Его  охранник
был застрелен на месте, а сам наследник увезен в неизвестном  направлении.
Я только что был во дворце, куда  позвонили  злоумышленники.  Одновременно
другое гнусное преступление было  совершено  в  Токийском  аэропорту:  там
несколько вооруженных людей, захватив DC-6 нашей авиакомпании,  удерживают
экипаж и пассажиров в качестве заложников, но пока не  предъявили  никаких
требований.  "Дуглас",  находящийся  у  седьмого   терминала,   блокирован
полицией. Я буду сообщать вам  о  развитии  событий  по  мере  поступления
сведений. И поверьте слову самурая - этим собакам не уйти от возмездия,  -
в динамике щелкнуло, и голос Фудзиты смолк.
   - Разрешите идти, сэр? - вставая, спросил Брент.
   - Идите, лейтенант, - бросил, Аллен сердито, а когда Брент  уже  взялся
за ручку двери, совсем другим тоном воскликнул: - Брент! Тебе надо уйти  с
"Йонаги". Подумай хорошенько о переводе в РУ ВМС. Прошу тебя, подумай!
   Брент медленно обернулся:
   - Сэр, я подумал и готов перевестись в Вашингтон, как только террористы
будут остановлены, то есть - уничтожены.
   - Ладно, - сказал старый адмирал, смиряясь с неизбежностью. - Принято к
сведению.


   Через четыре часа их обоих вызвали к  Фудзите.  Перед  адмиралом  стоял
Кеннет Розенкранц с двумя конвоирами по бокам.
   - А-а-а! Кого я вижу?! Это  же  мой  задушевный  дружок,  стопроцентный
американец Брент Росс! - глумливо пропел он при виде лейтенанта.
   - Как там шприцы-то у тебя в заднице - прижились? - спросил Брент.
   - Ты о своей лучше позаботься! - Кеннет рванулся к нему,  но  конвоиры,
перехватив его, заломили ему руки за спину.
   - Капитан, вам  известно  о  похищении  наследного  принца  Акихито?  -
спросил адмирал.
   - Какого еще Хуихито? Что мне за дело до ваших вонючих  принцев?  -  не
поднимая расширенных бешенством зеленых глаз, огрызнулся летчик.
   - Принц Акихито  -  единственный  сын  императора  Хирохито,  наследник
престола. Ему пятьдесят пять лет,  он  сто  двадцать  пятый  представитель
династии по прямой и непрерывной линии.
   - А-а, старичок, как я понимаю, прямая линия вот-вот загнется и принц -
вместе с ней, - вызывающе расхохотался Кеннет.
   Лицо Фудзиты потемнело от гнева, но он сдержанно ответил:
   - Этого  не  произойдет.  -  Воцарилась  выжидательная  тишина.  -  Его
предлагают обменять.
   Летчик еще больше расширил глаза.
   - Ну да? И на кого же?
   - На вас, - с таким отвращением, словно  у  этих  двух  слов  был  вкус
тухлятины, произнес адмирал.
   - Не может быть! - в один голос воскликнули Аллен и Брент.