ким  плоским
свертком. Брент спрятал его во внутренний карман тужурки. Дэйл  взяла  его
за обе руки и устремила на него свои  изумрудные  глаза,  ярко  отражавшие
свет люстры.
   - Так ты считаешь, от сентября до мая - недалеко?
   - Рукой подать, - улыбнулся Брент. - А осень - самое  прекрасное  время
года.  Деревья  надевают  свой  великолепный  наряд,  а  солнце  и  облака
устраивают в небе ни с чем не сравнимые действа.
   Она жадно припала к его губам.
   - Это - тоже ни с чем не сравнимое действо... - хрипловато  сказал  он,
когда они наконец оторвались друг от друга.
   Дэйл  взяла  его  за  руку  и  повела  к  дверям.  В  коридоре  к   ним
присоединился старшина первой статьи Куросу.


   И в заполненном людьми лифте, и потом, входя бок  о  бок  с  Брентом  в
новый  французский  ресторан  на  первом  этаже,  Дэйл  чувствовала   себя
по-настоящему счастливой: в лифте она держала его за руку  обеими  руками,
ловя завистливые взгляды других женщин. Впрочем, с не  меньшим  вниманием,
смешанным с опасливым любопытством, смотрели люди  и  на  Куросу,  который
свирепым взглядом встречал каждого, кто входил в лифт.
   - Я еще ни разу тут не была, но, по слухам, кухня великолепная. Кормят,
как в Париже у "Максима", и вся обстановка - как там.
   Они вошли  в  просторный  зал,  пышно  украшенный  шелковыми  обоями  и
бархатными драпировками им в тон, освещенный тремя огромными  хрустальными
люстрами. Затянутый в  смокинг  метрдотель  -  высокий  сухопарый  пожилой
француз, державшийся прямо, как Наполеон  на  смотру,  и  по-наполеоновски
отдававший распоряжения официантам, повел Дэйл и Брента к столику в центре
зала возле самой площадки для танцев.
   К удивлению Дэйл, ее спутник отказался и потребовал, чтобы их  посадили
за другой стол - угловой, обращенный к единственной двери. Перед  ним  шел
изогнутый кожаный  диванчик,  на  котором  могли  вплотную  друг  к  другу
усесться только два человека.  Дэйл  оценила  всю  прелесть  этого  места,
оказавшись бок о бок с Брентом. Она понимала, что сегодняшний вечер  может
оказаться последним, и больше они не увидятся никогда.  Ей  хотелось  быть
как можно ближе к нему, и  пальцы  ее  вздрогнули,  коснувшись  его  руки,
лежавшей на сиденье диванчика.
   Мэтр  сделал  быстрое  повелительное  движение,  и  к  столику   плавно
скользнул маленький изящный человек лет тридцати.
   - Мадам, мсье лейтенант, это ваш официант Марсель Плюбо,  -  представил
его мэтр и удалился, явно раздосадованный тем, что клиенты проявили  такую
разборчивость в выборе стола.
   Тут  он  заметил  приближающегося  с  винтовкой  на  плече   Куросу   и
остановился, словно человек, не заметивший стеклянную дверь  и  с  размаху
треснувшийся о нее лбом.
   - Этот... человек с вами, мсье лейтенант? - неприязненно обернулся он к
Бренту.
   Плюбо хранил молчание, держа в руках меню.
   - Oui, monsieur, - копируя его величавую манеру, ответил Брент.
   - Тысяча извинений, мсье, но он не может находиться  в  зале  со  своим
рю...ружьем.
   Брент, улыбаясь, приказал  Куросу  стать  у  дверей.  Старшина  ответил
"есть", вытянулся, четко  повернулся  через  левое  плечо  и,  провожаемый
сотней недоуменных глаз, строевым шагом,  грохоча  тяжелыми  ботинками  по
дубовому паркету, направился на  свой  пост.  В  мертвой  тишине  слышался
только этот отчетливый грохот, подобный винтовочным выстрелам.
   - Я с авианосца "Йонага",  -  объяснил  Брент.  -  Ему  приказано  меня
сопровождать и охранять. Он - моряк дисциплинированный, порядок знает и не
доставит вам ни малейших неприятностей или неудобств.
   Упоминание "Йонаги" произвело на мэтра магическое действие - он  сделал
легкий полупоклон и улыбнулся, хотя, по наблюдениям Дэйл,  не  совсем  еще
оправился от потрясения. Знает этот моряк порядок  или  не  знает,  но  он
торчит в дверях зала и глазеет  на  обедающих,  а  некоторые  из  них  уже
поспешили расплатиться и уйти. Другие собирались последовать их примеру.
   - Служба безопасности отеля будет возражать, мсье, - с легкой дрожью  в
голосе сказал он.
   - Пусть попробует, - ответил Брент. - Дайте нам, пожалуйста, меню.
   Уязвленный мэтр повернулся на каблуках и отошел.
   Однако отдельные охранники почему-то не проявили к старшине с винтовкой
никакого интереса - их вообще не было видно, как  будто  они  сделали  для
себя выводы из скандала, который устроил здесь вчера матрос Накаяма. То ли
они  были  безнадежно  некомпетентны  в  своем  деле,  то  ли  решили   не
связываться ни с кем из личного  состава  "Йонаги",  но  вероятнее  всего,
кто-то, наделенный властью и силой, предупредил их, чтобы оставили в покое
моряков. Дэйл подозревала, что этот "доброжелатель" был либо  сам  адмирал
Фудзита, либо тот, кто действовал по его приказу.
   Тем временем Марсель Плюбо  в  безупречном  смокинге,  перекинув  через
левую  руку  белую  салфетку,  склонился  к  ней  так  близко,   что   она
почувствовала  сильный  и   сладкий   запах   его   одеколона,   отдаленно
напоминавший аромат "Шанель N_5". "Странно, - подумала она. - Мужчины  так
не душатся". Она стала наблюдать поверх меню за официантом, с  поклоном  и
улыбкой вручавшим Бренту вторую увесистую книжицу в кожаном переплете. Его
длинные темно-каштановые волосы были тщательно зачесаны набок и спускались
на левое плечо, открывая большую брильянтовую сережку в мочке правого уха,
длинные пушистые ресницы загибались  кверху,  бросая,  казалось,  тени  на
щеки. Улыбаясь, он звонким и  по-девичьи  чистым  голосом  без  намека  на
акцент осведомлялся, что мсье лейтенант будет пить в  качестве  аперитива,
какие именно сорта шампанского и вин он предпочитает. Марсель Плюбо вызвал
у Дэйл сильнейшую неприязнь.
   - Сохраню верность скотчу. Подайте "Хейг энд Хейг".
   Дэйл тоже заказала виски с содовой.
   Официант поспешил к бару, а Брент взял в свои ладони руку Дэйл.
   - Мне кажется, ты сразил мсье Плюбо наповал, - сказала она, приникнув к
нему и вздрогнув от прикосновения твердого бедра к ее бедру.
   Брент удивленно поднял брови и обернулся  к  бару,  откуда  уже  спешил
официант.
   - От него так одуряюще пахнет... Он надушился в твою честь.
   Плюбо поставил на стол виски и замер в выжидательной позе.
   - Ты выбрала?
   Дэйл покачала головой, и Брент сказал:
   - Я позову вас, когда мы решим. - Потом озадаченно  повернул  голову  к
Дэйл: - Скажи-ка мне лучше, как это такая красавица... м-м-м... одинока  и
свободна?
   Окинув взглядом ее тело, он сунул руку  под  стол  и  стал  скользящими
прикосновениями поглаживать  ее  бедро  вверх-вниз.  Дэйл  вспыхнула,  как
пятнадцатилетняя  девочка  на  первом  свидании,  заерзала  в  смущении  и
остановила его руку молящим:
   - Не надо, Брент... Не здесь...
   - А где?
   - Не  знаю,  -  беспомощно  пролепетала  она.  -  Ну  пожалуйста,  будь
умницей...
   - Ладно. Но ответь на мой вопрос.
   Она вздохнула:
   - Я десять лет была замужем за Джонатаном Макинтайром.
   - Вы развелись?
   - Развелись.
   - А дети?
   - Детей нет.
   - А почему вы расстались?
   - Джон упорно не хотел взрослеть. Он опоздал к  сексуальной  революции,
как опаздывают на поезд, а потом пустился вдогонку. Он был на  десять  лет
меня старше и, вообрази, - в  сорок  два  года  человек  покупает  красный
"Корветт", заламывает набекрень зеленый берет, на  нос  цепляет  солнечные
очки, втискивается в джинсы  "Келвин  Клейне"  и  в  таком  виде  начинает
колесить по всем барам для холостых и незамужних, ища приключений.
   - Боже! Какие еще приключения, когда под боком у тебя  такая  женщина?!
Он рехнулся, вот и все, - Брент крепче стиснул ее руку.
   - Спасибо, Брент, ты такой милый...
   Дэйл поцеловала его в щеку, отпила еще виски  и  стала  рассказывать  о
себе. Она была единственным ребенком в семье крупного биржевика и дамы  из
высшего света. Родилась она на Лонг-Айленде  и  отца,  рослого  сумрачного
мужчину, мало интересовавшегося дочкой,  почти  не  видела:  он  дневал  и
ночевал в своей конторе на Нижнем Манхэттене.
   Она окончила закрытую частную школу, а потом университет  Брин  Моур  с
высшими баллами по математике. Мать, занятую главным образом игрой в бридж
в своем клубе и частой сменой юных любовников,  она  совсем  не  знала  и,
вернувшись домой, очень  скоро  поняла,  что  никому  там  не  нужна.  Она
поступила в концерн Ай-Би-Эм программисткой, а потом вышла замуж,  бросила
служба и была вполне  счастлива,  пока  у  Джонатана  не  начался  "кризис
сорокалетнего".
   После развода Дэйл как специалиста по компьютерам пригласили в ЦРУ. Она
быстро  овладевала  новейшей  технологией  и  стала  заниматься  кодами  и
шифрами. Она работала в Вашингтоне, Сиэтле, Нью-Йорке и на Гавайях и  были
чрезвычайно увлечена тем, что делала.
   - Но, наверно, в твоей жизни были другие мужчины?
   - Были, - эхом откликнулась она.
   - А замуж больше не собираешься?
   - Нет. Это не для меня, - не без горечи ответила Дэйл и  отпила  виски,
глядя на Брента поверх ободка стакана. - Ну  а  ты,  Брент?  Каким  ветром
занесло тебя на "Йонагу"? Что за цепь обстоятельств  предшествовала  нашей
встрече?
   Лейтенант, улыбнувшись, в свою очередь рассказал ей о своем детстве, об
академии в Аннаполисе, о службе в разведуправлении ВМС, прикомандировавшем
его к штабу адмирала Фудзиты.
   - Ну вот  и  все.  Я  осуществляю  взаимодействие  между  Пентагоном  и
"Йонагой" и не оставлю корабль, пока Фудзита меня не выгонит!
   - Как знать, как знать... - загадочным тоном произнесла она.
   - Адмирал тоже сегодня туманно намекал на что-то.  Может,  ты  все-таки
скажешь, в чем дело? - Он раздраженно подозвал Марселя,  показав  на  свой
пустой стакан.
   - Тайны тут никакой нет, и завтра утром ты все равно бы это узнал. Могу
сказать сейчас. Тебя назначили на "Блэкфин".
   - И что дальше?
   Она  замолчала,  потому  что  подошедший  к  столику  Марсель,  бормоча
извинения, ставил перед каждым новые порции виски: чистого - для Брента, с
содовой - для Дейл.
   - Командовать лодкой будет адмирал Аллен, и он...
   - И он вытребовал меня, - закончил за нее Брент.
   - Верно. Вот и все, что мне известно.
   - А Фудзита знал это, но, наверно, еще не решил, отпустить ли меня.
   -  Решил,  Брент,  решил.  Отпустит.  ЦРУ  предоставляет  лодку  в  его
распоряжение, но с одним условием - нужен грамотный командир и офицеры.
   - Да я понятия не имею, где у этих старых посудин нос, а где корма.
   Пришел черед Дэйл пожать плечами.
   - Как сказал бы наш Марсель: "C'est la guerre..." [на то и война (фр.)]
   Брент в раздумье покачал головой, уставившись поверх стакана туда,  где
с винтовкой у ноги стоял Куросу. Ресторан опустел, и только в дальнем углу
еще сидела парочка.
   - Боюсь, что Аллен добился своего, - сказал он почти про себя.
   - Брент, тут есть одна тонкость... В Женеве пришли к соглашению.  Лодки
типа "Зулус" и "Виски", которые  русские  поставляют  своим  союзникам,  и
"Гато", которые мы передаем Японии...
   - ...не подлежат модернизации и перевооружению. Так?
   -  Так.  За  исключением  средств  связи  -  они  могут   быть   самыми
наисовременными. Это сообщение пришло из Женевы час назад.
   Брент хлопнул по столу ладонью:
   - Ну ясно! Это его работа! Это расстарался адмирал Аллен. -  Он  сделал
большой  глоток,  но  тут  под  воздействием  пришедшей  в  голову   мысли
настроение его изменилось:  -  Постой...  "Блэкфин"  стоит  на  Гудзоне  в
нью-йоркской гавани, да? А ты живешь в Нью-Йорке?
   - Глупо было бы отрицать такой очевидный факт, - рассмеялась она.
   - И завтра ты летишь домой?
   Она кивнула:
   - У меня дела в нашей нью-йоркской конторе.
   - И я смогу тебя увидеть? - Он  поднял  руки  ладонями  вверх  каким-то
молящим движением. - Если меня и вправду пошлют туда?
   - Увидишь, если захочешь, - Дэйл достала из сумочки  чековую  книжку  и
оторвала корешок. - Здесь мой адрес и телефон. Я живу на Нижнем Манхэттене
в "холодильнике"...
   - Где-где?
   - Не думай, пожалуйста, что так у нас называют бордель,  -  рассмеялась
она журчащим, словно горный ручей по камням, смехом. - Лет девяносто назад
там была мясохладобойня. Дом огромный и мне нравится.
   - И мы там будем совсем одни?.. Ты и я? Вдвоем? - его рука снова  легла
на ее колено.
   - Да, мы будем там одни.
   Рука поползла выше. Дэйл не противилась, чувствуя, что тонет  в  жарких
синих глубинах его глаз.
   - Pardon,  monsieur  et  madame...  Кухня  скоро  закроется,  -  сказал
Марсель, словно соткавшийся из воздуха у столика.
   - Надо заказать что-нибудь, - сказала Дэйл.
   - А где оркестр? - раздраженно воскликнул Брент. - Я желаю танцевать!
   - Оркестр, мсье, играет только в субботу и воскресенье.
   - Ну хорошо, - Брент отхлебнул виски и взглянул на официанта. - Чем  вы
нас порадуете, Марсель?
   Тот придвинулся ближе, держа наготове блокнот и карандашик:
   - Сегодня у нас дивные  "эскарго  а  ля  Бургиньон",  -  сложив  пальцы
щепотью, он поднес их к пухлым губам, причмокнул и сделал в воздухе  жест,
означавший высшую степень совершенства.
   - Что? Улитки? Нет, спасибо.
   Тучка разочарования  омрачила  чистое  чело  официанта,  но  он  быстро
справился с собой:
   - Цыплята?
   - Вот! Это другое дело! - Брент вопросительно взглянул на Дэйл,  и  она
кивнула.
   Марсель,  мечтательно  уставившись  поверх   лейтенантовой   головы   в
неведомую даль, выразительным шепотом произнес:
   - Наш шеф приготовит для вас нечто исключительное  -  "сюпрем  де-воляй
Россини"...
   - Куриные грудки с паштетом, - пояснила Дэйл.
   - Да, мадам! Вы совершенно правы! Pate de foi gras - паштет из  куриной
печенки, - сказал Марсель замирающим голосом человека,  собирающегося  сию
минуту предаться любви.  -  Снятые  с  костей  куриные  грудки  с  постной
ветчиной,  петрушкой  и  мясом  в  соусе  "мадера"...  -  Он  взглянул  на
лейтенанта  и  придвинулся  еще  ближе.  -   Возьму   на   себя   смелость
рекомендовать  "суп  альбигуаз",  салат  из  помидоров...   -   Лицо   его
порозовело,  дыхание  пресеклось,  и   он   прочистил   горло   деликатным
покашливанием.
   - Отлично. Отлично. Действуйте, Марсель. Всецело полагаюсь на вас.
   Официант выпрямился:
   - Вино, мсье? Poulet exige du vin blanc  [курица  требует  белого  вина
(фр.)].
   - Какое у вас самое лучшее из белых?
   - Разумеется, "пуи-фюиссэ"!
   - Раз... "разумеется" - тащите, - нетерпеливо сказал Брент.
   Плюбо с застывшим на лице восторженным выражением  быстро  засеменил  в
сторону дверей, ведущих на кухню.
   - Да, он знает толк в кулинарии и любит ее, - заметила Дэйл.
   - "Любит" - не то слово. Я боялся, что еще  минута  -  и  он  достигнет
оргазма.
   - Боже мой, Брент, что вы такое говорите! -  в  притворном  стародевьем
ужасе вскричала Дэйл. - Гадкий!
   Вскоре Марсель подал суп, а второй официант разлил по бокалам "пуи".
   - За мясохладобойню на Манхэттене! - провозгласил Брент.
   Дэйл чокнулась с ним и выпила. За салатом нежнейшего вкуса  последовали
закуски и новая бутылка вина. Они ели и пили, хмелея от  вина  и  друг  от
друга, пока Марсель со своим помощником постоянно  вился  вокруг,  принося
новые и новые блюда и следя, чтобы бокалы ни на миг не оставались пустыми.
   Дэйл, маленькими глотками отпивая вино, водя пальцами по ножке  бокала,
поймала себя на том, что не сводит глаз с Брента -  с  его  прямого  носа,
квадратного подбородка, мощной  шеи.  Широченные  плечи  распирали  тонкое
синее сукно флотской тужурки, а дотрагиваясь до его руки, женщина  ощущала
рельеф стальных мышц. Близость этого могучего тела, созданного,  казалось,
резцом античного скульптора, волновала ее, и жаркие  волны  подхлестнутого
алкоголем желания одна за другой накатывали на нее, одновременно  будоража
и мучая.
   Они отказались от десерта и, когда  официант  исчез,  сели  неподвижно,
глядя друг на друга. Дэйл  вновь  почувствовала,  как  его  рука  медленно
крадется под юбку.
   - Брент, перестань...
   От вина и от вожделения лицо его рдело, как закатное небо.
   - Мы же тут почти одни, - сказал он.
   Пока они обедали, появились еще две пары,  тоже  выбравшие  укромные  и
слабо освещенные уголки зала. Марсель и его помощник скрылись на кухне,  и
Дэйл от всей души мечтала,  чтобы  они  оставались  там  подольше.  Фигура
старшины Куросу терялась в полумгле.
   Жадные горячие пальцы уже перебрались за край чулок  и  задвигались  по
голому телу. "Перестань..." - повторила Дэйл,  пытаясь  удержать  его,  но
руки ее ослабели и не в силах были справиться с его рукой, которая древним
как  мир  кругообразным  движением  ползла  к  сокровенным   глубинам   ее
пульсирующей плоти.
   - Когда-нибудь... когда-нибудь я увижу все это... - раздался  у  самого
ее уха хрипловатый шепот.
   Жар, от которого, казалось, плавятся кости, распространялся по ее  телу
- Брент нащупал резинку трусиков и, резко оттянув ее, проник внутрь.  Дэйл
откинулась к стене. Сердце  ее  колотилось  так,  словно  там,  под  левой
грудью, сидел ополоумевший барабанщик, кровь зашумела в ушах и  прихлынула
к щекам.
   - Брент... Нет... Ты мучаешь меня.
   Дэйл остатками угасающего сознания понимала, что уже не владеет  собой,
что сама готова накинуться на Брента и отдаться ему  сию  минуту  и  прямо
тут, на ресторанном диванчике, наплевав на стыд  и  все  приличия.  Слабый
скрип открывающейся двери заставил ее поднять глаза. Раздались шаги. Брент
тоже вскинул голову, и пальцы его замерли у самой цели.
   К ним приближался  новый  официант  -  рослый  широкоплечий  человек  с
салфеткой, переброшенной через руку. Дэйл услышала,  как  Брент  сдавленно
охнул, словно его  ткнули  кулаком  в  солнечное  сплетение.  В  следующее
мгновение он одной рукой  схватил  ее  за  плечо  и  мощным  стремительным
движением отбросил в угол, а другую сунул за борт тужурки.
   - Брент! - успела вскрикнуть она.
   - Лежать!
   Он был уже на ногах. Зазвенели и глухо ударились о толстый ковер посуда
и приборы с перевернутого стола. Новый официант уже пересек  площадку  для
танцев и был совсем  рядом:  из-под  белоснежной  полотняной  салфетки  он
вытянул длинный, зловеще посверкивающий клинок.  Дэйл  почувствовала,  как
страх,  словно  вязкое  холодное  масло,  растекается  по   желудку.   Она
скорчилась на полу, втянула голову в плечи.
   - Во имя Аллаха! Саббах! Саббах! - крикнул он, бросаясь на американца и
занося нож.
   Брент рвал из кобуры пистолет, но Дэйл знала: он  не  попадет.  Слишком
много было выпито. Слишком сильно она разожгла его. Убийцы все это приняли
в расчет.
   Рослый широкоплечий человек с безумными  глазами,  с  черными  длинными
волосами, похожими на распрямленные пружины,  был  подобен  подкараулившей
добычу голодной гиене. Он легко и упруго перескочил через стол, поднял для
удара нож, ярко сверкнувший  даже  в  полутьме  ресторана.  Брент  наконец
выхватил "Оцу".
   - Смерть неверным! Смерть собакам-янки! Саббах! Саббах!
   Клинок пошел вниз.
   В этот миг  оглушительно,  как  будто  ударила  пушка,  и  слитно,  как
автоматная очередь, прогремели один за  другим  три  выстрела.  Из  широко
раскрытого рта убийцы хлестнула струя крови: пуля вошла ему  в  затылок  и
вышла изо рта, выбив зубы. Вторая попала между глаз: осколки лобной кости,
растекшийся  белок,  желтовато-серые  сгустки   мозга   забрызгали   Дэйл,
вскрикнувшую от ужаса и омерзения.  Тело  его  конвульсивно  содрогнулось,
согнувшись вдвое,  и  грозная,  могучая  машина  смерти  вышла  из  строя,
лишилась способности двигаться, действовать, убивать.
   Дэйл попыталась отползти в сторону, но не успела: труп араба рухнул  на
нее всей тяжестью, придавив к полу всем  своим  центнером  мертвой  плоти.
Простреленная голова стукнулась  о  ее  голову,  поток  крови,  блевотины,
ошметков размолотых пулей десен и языка, выбитых зубов хлынул ей на грудь,
насквозь вымочив зеленый шелк и полотно лифчика. Пробита  была  и  яремная
вена, и останавливающееся сердце последними  толчками  выбрасывало  густую
темную кровь, залившую волосы Дэйл. Она дико закричала.
   Ей бывало страшно, но еще ни разу  в  жизни  не  захлестывал  ее  такой
утробный, животный ужас, заставивший ее отчаянно ворочаться  и  извиваться
на полу, пытаясь выбраться из-под изуродованного грузного тела,  подобного
материализовавшемуся  кошмару.  Напрягая  все  силы,   она   сумела   чуть
повернуться на  бок,  и  труп  скатился  по  мокрому  от  крови  и  рвоты,
скользкому шелку, ударился головой об пол, словно тряпичная кукла.
   Рыдая и всхлипывая, она поднялась на ноги - в горле першило  от  рвоты,
ноздри щипало от едкого порохового дыма. В нескольких  футах  от  нее,  на
"пятачке" танцплощадки стоял, все еще приникнув  щекой  к  ложу  винтовки,
Куросу, и из дула его "Арисаки" струился синий  дымок.  Официанты  куда-то
попрятались. Брент с пистолетом стоял между ножками перевернутого стола.
   - А-а, убийцы... - бормотал он и  вдруг  в  ужасе  крикнул:  -  Куросу!
Сзади!..
   Двое смуглых мужчин с короткоствольными пистолетами в руках появились в
дверном проеме, с ходу открыв огонь. Передний был длинноног  и  тощ,  тот,
кто стоял у него за спиной - плечист и приземист, как  горилла.  Отрывисто
тявкнул "Оцу". Куросу развернулся в сторону нападавших, выстрелил в них  -
раз и другой, но уже не так быстро, как раньше. Весь зал ходил ходуном  от
пальбы, в воздухе стлался синий пороховой дым.
   Первый из ворвавшихся вдруг резко, словно налетев на стену, остановился
и упал  навзничь.  Второй,  выскочив  вперед  несколько  раз  выстрелил  в
старшину - тот выронил винтовку, схватился за живот и упал.
   - Нет! - крикнул Брент.
   Пули из его "Оцу" попали нападавшему в шею и грудь, он закинул  голову,
захлебываясь потоком крови изо рта, ноги у него подкосились, и  он  мягко,
словно костей у него не было вовсе, осел на пол. Выпавший из руки пистолет
звонко ударился о паркет танцплощадки.
   Воцарилась мертвая тишина, которую тотчас  нарушили  крики  прятавшихся
под столами посетителей. Потом  в  дверях  появился  еще  один  человек  -
высокий мужчина в строгом  вечернем  костюме.  В  руке  у  него  тоже  был
пистолет. Брент выстрелил навскидку, и тот покатился по полу.
   Откуда-то из темного угла донесся вопль мэтра:
   - Это же охранник! Вы убили охранника!
   - Плевать мне, кто он! Нечего было врываться сюда с пистолетом! - Брент
быстрым движением вытащил из рукоятки "Оцу" пустую  обойму  и,  нашарив  в
кармане снаряженную, ладонью  вогнал  ее  на  место  до  щелчка  и  закрыл
магазин.
   В дверях послышались голоса, замелькали чьи-то фигуры, и Брент, миновав
труп первого из нападавших, взял дверь на прицел:
   - Застрелю каждого, кто войдет сюда с оружием!
   Проем очистился. Брент склонился над распростертым на полу Куросу.
   Из вестибюля долетел испуганный голос:
   - Я начальник службы безопасности отеля "Империал"! Меня зовут Хиромицу
Якуна. Бросьте оружие! Полиция уже направляется сюда!
   Брент опустился на колени рядом со старшиной:
   - И не подумаю! Хотите жить -  не  суйтесь  ко  мне!  Здесь  женщина  и
раненый. Подгоните к подъезду машину. Водитель пусть выйдет.
   Он стал что-то шептать Куросу, и тот, слабо простонав  в  ответ,  вдруг
мертвенно побледнел. Дэйл показалось, что  Брент  коротко  всхлипнул.  Она
медленно поднялась - лицо было  покрыто  слоем  запекшейся  крови,  волосы
спутаны, платье перепачкано блевотиной, - несколько раз глубоко вздохнула,
пытаясь  сбросить  с  себя  оцепенение   ужаса,   и   почувствовала,   что
самообладание возвращается к ней. Салфеткой стерла с лица сгустки крови  и
подошла к Бренту, все  еще  склоненному  над  телом  старшины.  Плечи  его
тряслись. Дэйл взглянула вниз и увидела  спокойное  меловое  лицо:  Куросу
пустился в последнее плавание.
   Снова донесся из фойе звенящий от напряжения голос Якумы:
   - Через три минуты у главного входа будет стоять "Мерседес".
   Брент медленно поднялся на ноги:
   - Пришлите сюда двух человек! Руки пусть держат на затылке.
   - С какой стати я должен  выполнять  ваши  требования?  В  ресторане  -
четверо убитых...
   - Пятеро.
   - Может быть, вы хотите взять моих людей в заложники!
   Брент оглянулся по сторонам и взмахом пистолета подозвал к себе мэтра и
официанта, скорчившихся в углу.
   - Сюда! Сюда! Подойти! - Они медленно  пересекли  зал  и  приблизились.
Брент показал на тело старшины: - Берись! Один за руки, второй за ноги.
   - Он мертв, - сказал официант.
   - Он возвращается домой, -  тихо  сказал  Брент  и  двинул  стволом  из
стороны в сторону: - Берись! Поднимай! - Мэтр и официант подняли Куросу  и
двинулись к выходу. - Стой! - приказал он и крикнул в  двери:  -  Очистить
вестибюль! Чтоб не было ни полиции, ни охраны! Ясно?
   - Ясно, - послышалось оттуда, потом раздались звуки торопливых шагов. -
В вестибюле никого! Я один!
   - А на тротуаре?
   - Никого! Машина у бровки.
   - Водителя - вон!
   - Сейчас прибудет полиция.
   - Пусть держится подальше, иначе я возьму с собой мэтра и официанта.
   - Ладно! Все будет сделано!  Выходите!  -  почти  с  отчаянием  крикнул
начальник службы безопасности.
   Мэтр держал бездыханного старшину за плечи, официант - за ноги.  Следом
шел Брент, и замыкала шествие Дэйл. Хиромицу не солгал: ни в холле, ни  на
тротуаре не было ни души, а у обочины стоял "Мерседес SEL-560" с ключами в
замке зажигания. Дэйл оглядела улицу в оба конца:  там  и  тут  вспыхивали
"мигалки" полицейских машин, перекрывших движение. Брент приказал положить
Куросу на заднее сиденье и тоже глянул в конец улицы.
   - В машину! Оба! Быстро!
   - Позвольте, monsieur lieutenant!..
   - Не позволю. Лезьте! - он шевельнул пистолетом.
   Мэтр и официант, оплакивая  по-французски  свою  судьбу,  повиновались.
Брент повернулся к Дэйл:
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Ничего.
   - Руль удержишь?
   Его глаза горели так, словно в каждый было  вставлено  по  лампочке,  и
этот немигающий взгляд на все готового человека пугал и завораживал. Точно
так же он глядел на нее во время драки у парковки,  когда  она  попыталась
оттащить его от араба, а он чуть не ударил ее. Дэйл с трудом отвела  глаза
и сумела твердо выговорить:
   - Удержу.
   Он жестом показал ей: "Садись в машину".



        6

   Огненный солнечный диск только наполовину вылез из-за линии  горизонта,
когда лейтенанту Россу передали, что его вторично требует к  себе  адмирал
Фудзита. В салоне, как всегда, по правую руку от адмирала  сидел  Хакусеки
Кацубе, а Мацухара, Марк Аллен и Дэйл Макинтайр  стояли  чуть  поодаль.  К
удивлению Брента, находился здесь и капитан полиции Камагасу Кудо,  но  на
этот раз он занимал не центр композиции перед письменным столом, а скромно
притулился в уголке. По обе стороны двери стояли  часовые,  над  тумбой  с
телефонами сидел вахтенный.
   Брент еще не пришел в себя после всех потрясений этой бессонной ночи  и
едва стоял на ногах. В первый раз его вызвали к адмиралу,  как  только  он
поднялся на борт: Фудзита выслушал его подробный рапорт  о  случившемся  в
"Империале" и отпустил. Затем в салон вошла Дэйл Макинтайр.
   Чтобы полиция не увезла ее для  допроса,  ей  выделили  каюту,  и  Дэйл
прежде всего приняла обжигающе-горячий душ,  затем  облачилась  в  зеленую
холщовую робу и штаны, которую  выдали  ей  по  приказу  адмирала.  Платье
унесли  в  корабельную  прачечную.   Вытравить   из   памяти   трагические
происшествия оказалось много трудней, чем соскрести с лица, тела  и  волос
чужую кровь и следы собственной рвоты.
   Брент, встретившийся с нею на пороге салона, был  поражен  затравленным
выражением ее осунувшегося лица: синие круги залегли под широко раскрытыми
глазами, заметней сделались морщины и взгляд стал мертвенно -  неподвижным
и тяжелым, словно воды мифического Стикса. Так смотрят люди, побывавшие  в
аду и вернувшиеся оттуда. Она молча прошла в сантиметре от Брента, даже не
повернув головы в его сторону, и провела наедине  с  Фудзитой  целый  час.
Брент тем временем отвечал на бесчисленные вопросы адмирала  Аллена,  Йоси
Мацухары и Ирвинга Бернштейна.
   И  сейчас,  вновь  стоя  перед  Фудзитой,  Брент  чувствовал  в  голове
полнейший туман: мысли путались, словно с тяжкого похмелья,  но  постоянно
возвращались к кровавым событиям прошлой ночи, как будто  кто-то  снова  и
снова прокручивал перед глазами один и  тот  же  опостылевший  ролик.  Вот
убийца, перегнувшись через опрокинутый стол, заносит нож, вот  гремят  три
слитных винтовочных выстрела, вот  появляются  в  дверном  проеме  двое  с
пистолетами, и в руке его вздрагивает от отдачи "Оцу"...  Он  до  сих  пор
чувствовал  в  ноздрях  едкий  запах  пороха,  слышал  грохот   пальбы   и
пронзительные крики Дэйл, помнил, как навскидку выстрелил в охранника, как
оцепенел над распростертым на полу телом старшины, как они возвращались на
"Йонагу" вместе с мэтром и официантом, которые мысленно уже распрощались с
жизнью, а на почтительном расстоянии за "Мерседесом", завывая  сиренами  и
слепя  огнями  "мигалок",  неслись  полдюжины   полицейских   машин,   как
караульные у проходной бережно вытащили с  заднего  сиденья  труп  Куросу.
Старший фельдшер Эйити Хорикоси бегло осмотрел положенный на палубу труп и
распорядился  нести  его  в  судовой  крематорий  -  в  седьмое  котельное
отделение - а потом язвительно произнес: "Еще один, мистер Росс. По  вашей
милости кочегары без работы не останутся".
   Брент, и так во всем винивший  только  себя,  был  слишком  подавлен  и
угнетен, чтобы отвечать, - он молча повернулся и пошел прочь. Но  сомнения
не отпускали его от себя  ни  на  шаг:  неужели  он  проявил  беспечность?
Неужели вожделение, от которого мутилось в голове, заставило его  позабыть
о бдительности? Неужели старшина Куросу принял смерть из-за того, что  он,
Брент, как мальчишка, щупал крутые бедра американки?! Отвращение к себе  и
позднее раскаяние томили не только душу - он ощущал физическую тошноту.
   Голос адмирала, прозвучавший  с  необычной  для  старика  сердечностью,
вернул его к действительности.
   - Капитан Кудо, мы все с нетерпением  ждем,  что  вы  сообщите  нам  по
поводу происшествия в отеле.
   - Форменная бойня,  господин  адмирал,  -  сдавленным  голосом  ответил
полицейский. - Шестеро убитых.
   - Как "шестеро"? - растерянно спросил  Брент,  с  усилием  выплывая  из
одури. - А кто шестой?
   - Как его зовут... как звали, не знаю, лейтенант. Это молодой  официант
- волосы длинные, темно-каштановые, в правом ухе сережка. Был обнаружен на
кухне с перерезанным горлом.
   - Боже мой... - услышал Брент сорвавшийся голос Дэйл.
   - Главарь банды - некий  Исмаил  абу  Хемейд.  О  его  группе  известно
немногое - она состоит из безжалостных, хладнокровных убийц, действующих в
высшей степени профессионально.
   - Это - отборные головорезы Каддафи, -  с  горечью  произнес  полковник
Бернштейн. - Мы, израильтяне, знаем их очень хорошо. Члены секты  "Саббах"
- последователи "старца  с  гор",  Гасана  ибн  аль-Саббаха.  Начали  свою
деятельность несколько столетий назад в Персии  -  теперешнем  Иране  -  и
просуществовали до наших дней, когда их пригрели ливийцы. Они дают им все,
что те пожелают: любые деликатесы, спиртное, женщин  -  или  мальчиков,  -
любое оружие, тиры, тренажеры и прочее. Но предпочтение  они  до  сих  пор
отдают ножу. Поголовно курят гашиш и по приказу зарежут кого угодно. Ну и,
разумеется, считают, что погибший в бою отправляется  прямиком  в  объятия
гурий в райских кущах.
   Кудо благодарно кивнул и продолжал:
   - Двое других - Муджамиль Сиддики и  Аммар  Абдулхамид  -  были  наняты
Хемейдом специально  для  этой  акции.  До  этого  промышляли  грабежом  в
припортовых кварталах Триполи.
   - Охранник погиб? - вдруг перебил его адмирал.
   Кудо скорбно поджал губы:
   - Да. Киотаки Кавагути  получил  четыре  пули  и  скончался  на  месте.
Мгновенная смерть, - он взглянул на Брента Росса, и  в  салоне  воцарилась
плотная вязкая тишина.
   - Это я его застрелил, - сказал Брент.
   - Он появился в самый разгар перестрелки, через секунду после того, как
старшина Куросу получил смертельное ранение, - сказала Дэйл. - Брент же не
мог знать, кто он... - Пальцем она поочередно  показала  на  каждого,  кто
находился в салоне. - Вы все поступили бы точно так же.  И  я  -  тоже,  -
голос ее дрогнул. - И вы, и  вы,  и  вы!..  -  Она  едва  удерживалась  от
истерического крика.
   - Миссис Макинтайр, успокойтесь, прошу вас... - с  необычной  мягкостью
произнес  адмирал.  -  Я  все  понимаю.  Охранник  поплатился  жизнью   за
собственную глупость. И на месте лейтенанта Росса мог оказаться  любой  из
нас. Я бы тоже в таких обстоятельствах открыл огонь без предупреждения.
   - Он убит, господин адмирал, все прочее роли не играет, - сказал Кудо.
   - Лейтенанта Росса я вам не отдам.
   - Я был прислан на "Йонагу" вовсе не для  того,  чтобы  арестовывать  и
допрашивать его.
   - Да? А для чего ж тогда?
   - Мне поручено предупредить, что на  берегу  любому  из  ваших  моряков
грозит смертельная опасность, - вздохнул капитан.
   - Да неужели? Быть того не может! - иронически воскликнул Фудзита. -  А
что еще новенького расскажете?
   Кудо замялся. Свисавшие на тугой воротник крахмальной  сорочки  дряблые
щеки и двойной подбородок залились краской.
   - Вы должны, господин  адмирал,  резко  сократить  или  вовсе  отменить
увольнения на берег. Большинство наших граждан - на вашей стороне, но... в
ближайшее время следует ждать новых актов террора.
   - Да! - вскричал Фудзита. - "Саббах" пытался протаранить нас  груженным
динамитом  катером,  бомбил  нас   с   "Дугласа",   замаскированного   под
пассажирский лайнер. Одного из старшин убили  в  пакгаузе,  двое  матросов
погибли, отражая атаку грузовика с пластиковой взрывчаткой в  кузове.  Две
драки у проходной дока. Засада в парке Уэно, в результате которой  погибла
женщина. Еще двое из членов экипажа не вернулись из увольнения, и их семьи
никогда больше не увидят их - Он  уперся  жестким  немигающим  взглядом  в
тучного полицейского. - А теперь от их  рук  пал  старшина  первой  статьи
Ацума Куросу, которого вы,  помнится,  собирались  допрашивать  по  поводу
гибели одного из этих псов. Нам ли не знать, что за трусливая сволочь  эти
террористы!
   - И все же,  господин  адмирал,  пусть  ваша  команда  как  можно  реже
появляется в городе.
   Черные глаза адмирала задвигались по  капитану,  как  стволы  спаренной
зенитной установки, "ведущие" самолет противника: скользнули по  массивной
и круглой, как тыква, голове  вниз  к  рыхлым,  оттопыренным  щекам  цвета
лимонного заварного крема, свисавшим ниже  пухлого  подбородка,  задев  по
дороге обрамленную ярко-красными губами щелочку рта, и спустились ниже - к
широко расставленным для равновесия ногам, с трудом удерживавшим  живот  -
огромный, как у женщины на девятом  месяце.  Капитан  явно  позволял  себе
лишнее.
   - Это мне решать, - сказал адмирал ледяным тоном.
   - Разумеется, господин адмирал, - поспешил согласиться Кудо и  взмахнул
руками, словно обороняясь от кого-то. - Я лишь высказал пожелание.
   Фудзита кивнул в сторону своего дряхлого письмоводителя:
   - Я и так уже отменил все увольнения. По моему приказу никто  не  имеет
права сходить на берег без вооруженной охраны из числа свободных от  вахты
матросов.
   - Полиция окажет вам всемерное содействие. Мы поставили патрули на всех
магистралях и  будем  задерживать  всякого,  у  кого  при  досмотре  будет
обнаружено оружие.
   - Давным-давно надо было это  сделать,  -  без  тени  одобрения  сказал
Фудзита.
   - В деловой части Токио за порядком будут  следить  военнослужащие  Сил
самообороны, а освободившихся полицейских перебросим в порт и к доку.
   Костлявый кулачок Фудзиты с размаху опустился на стол:
   - Я не допущу, чтобы гибли мои люди! Вчера мы потеряли одного из  самых
лучших на "Йонаге"! Больше таких бессмысленных потерь не будет!
   Эти слова хлестнули Брента, словно бичом: копившееся в нем чувство вины
снежной лавиной покатилось вниз, и у  него  не  было  сил  удержать  ее  -
слишком дорого стоила ему минувшая бессонная ночь. И снова  перед  глазами
замелькали мучительные картины: вот он водит ладонью по бедру Дэйл, словно
школьник, которому не терпится расстаться с  опостылевшей  невинностью  на
заднем сиденье  автомобиля...  Обливающийся  кровью,  стонущий  Куросу  на
полу... Устремленные на него глаза и слетающие с губ  вместе  с  кровавыми
пузырями тихие слова: "Виноват, мистер Росс... Проморгал". И вот  его  уже
нет: он умер, тихо, словно уснул, как ребенок. И  почему-то  в  утомленном
мозгу,  словно  мухи  над  падалью,  стали  роиться  другие  воспоминания:
склоненная шея лейтенанта Коноэ, жилистая старческая шея Такии...  Тяжесть
меча в руках, сверкающая гудящая дуга, обрывающаяся тупым ударом и  струей
крови... Чем стал он, Брент Росс?
   Он сделал шаг вперед:
   - Господин адмирал! - громко прозвучал его голос, и все повернулись  на
него. - Прошу разрешения совершить харакири.
   Раздался общий задавленный  вздох.  Фудзита  выпрямился,  шире  раскрыл
глаза. Послышались два голоса:
   - Он не в себе, - сказал Марк Аллен. - Нужен доктор...
   - Брент, - сказал Йоси Мацухара. - Ты сам не знаешь что говоришь.
   Бернштейн мягко взял американца за руку:
   - Брент, вам надо отдохнуть... Вы пережили сильнейшее потрясение...
   Дэйл шагнула вперед, и по мере того, как смысл слов Брента  доходил  до
нее, в глазах у нее все отчетливей проступал ужас:
   - Ты... Ты хочешь покончить с собой? Я не понимаю тебя.
   Кудо, округлив глаза, шепнул ему на ухо:
   - Молодой человек, не беспокойтесь:  мы  вас  тревожить  не  будем.  Вы
действовали в пределах необходимой самообороны.
   И наконец Фудзита, резким взмахом руки установив тишину, произнес:
   - Объясните причину, Брент-сан.
   Брент вытянулся как струна:
   - Я виноват в гибели старшины Куросу.
   - Да нет же! -  Дэйл  обеими  руками  вцепилась  в  него  и  попыталась
притянуть к себе. - Это не так!
   - Почему вы обвиняете себя в его  смерти?  -  осведомился  адмирал,  не
обращая на нее никакого внимания.
   - Я слишком много пил в тот вечер и слишком... слишком  много  внимания
уделял миссис Макинтайр, тогда как должен был быть настороже и  не  терять
бдительности. - Он обвел  всех  повлажневшими  синими  глазами.  -  Я  был
беспечен, и меня захватили врасплох.
   - Что за ерунда! - закричал адмирал Аллен.  -  Это  могло  случиться  с
каждым из нас! Да, стряслось несчастье - но не  выпускать  же  себе  из-за
этого кишки?!
   Фудзита протянул к нему руку и поводил пальцами из стороны  в  сторону,
словно веером, а затем кивнул Дэйл.
   - Конечно, нас взяли врасплох, - заговорила она. - Убийца  появился  из
дверей кухни. - Не выпуская  руки  Брента,  она  впилась  в  него  молящим
взглядом: - Но ты отреагировал с такой стремительностью,  что  я  даже  не
поняла, что происходит, пока он не упал прямо на меня.
   - Куросу убит, - мертвым, лишенным интонаций голосом  сказал  Брент.  -
Убит, потому что я видел и слышал только тебя.
   - Но это же совершенно естественно! - воскликнул Йоси. - Когда сидишь с
дамой в ресторане, ты занимаешься ею! Зато ты уложил двоих убийц, а миссис
Макинтайр не получила даже царапины.
   - Какое право имеешь говорить мне это ты - ты, винивший себя  в  гибели
Кимио  и  сам  просивший  разрешения  на  харакири?   -   взгляд   Брента,
устремленный на друга, был прям и тверд.
   - Ты не японец.
   - Я много раз слышал от тебя, что я больше японец,  чем  многие  жители
этой страны.
   - Зачем же понимать меня так  буквально?  Ты  -  человек  другой  расы,
другой породы и вовсе не обязан следовать...
   Брент нетерпеливо оборвал его:
   - Совершающие харакири делятся на две группы: одни отрицают свою  вину,
другие сами заявляют о  ней.  Я  себя  считаю  виновным.  Ты  будешь  моим
кайсяку?
   - Нет, он просто обезумел! - воскликнул Аллен.
   - Довольно! Всем замолчать! -  Фудзита  хлопнул  ладонью  по  столу.  -
Почему лучшие из моих офицеров так стремятся сами лишить себя жизни?! - Он
поочередно взглянул на Йоси и Брента. - Наши враги предоставят вам  тысячу
возможностей перейти  в  бесконечность.  -  Рука  его  привычно  легла  на
переплет "Хага-куре". - Есть время жить, и есть время  умирать.  Так  вот,
для вас, Брент-сан, оно еще не настало. Харакири запрещаю!  -  Он  перевел
взгляд на Аллена, потом на Мацухару и с вызовом произнес: -  Подполковник,
Брент Росс завоевал и многократно доказал свое право считаться самураем, и
вы это знаете лучше, чем  кто-либо  иной.  Вы  тоже  родились  в  Америке,
приехали сюда таким же юношей, как лейтенант Росс. Тем не  менее  себя  вы
причисляете к самураям, ибо исполняете кодекс чести  бусидо.  К  какой  бы
расе он ни принадлежал, меч лейтенанта Коноэ достался ему по  праву,  и  в
наших рядах он сражался  доблестно,  как  истинный  самурай.  -  Он  снова
хлопнул по столу. - Попрошу вас впредь воздерживаться от подобных реплик.
   -  Есть  воздерживаться,  -  выдавил  из  себя  сквозь  стиснутые  зубы
Мацухара. - Я никак не хотел тебя обидеть, Брент-сан. -  Он  повернулся  к
адмиралу: - Таково было мое мнение. Я высказал его и остаюсь при нем.
   - Оставайтесь, только чтобы на корабле, которым я командую,  его  никто
не слышал. - Он поднял глаза, прижал костлявые пальцы ко впалой  груди.  -
Древний  мудрец  Ману  сказал:  "Тело,  язык,  разум  свершают  деяния,  а
соединенная с  телом  душа  подразделяет  их  на  деяния  добрые,  злые  и
безразличные к добру  и  злу".  Так  вот,  Брент-сан,  -  он  устремил  на
американца взгляд, в котором была почти нежность.  -  Никто  не  осмелится
сказать, что ваши деяния были во зло или безразличны добру и злу.
   Брент глубоко вздохнул и шумно выпустил воздух:
   - Благодарю вас, господин адмирал. Однако ответственность за то, как  я
вел себя вчера вечером, несу я один. А действия мои  не  соответствуют  ни
моим понятиям о достойном поведении, ни кодексу бусидо.
   - Ради всего святого, Брент! - почти завопил Аллен. - Да уймись же  ты!
Приди в себя!
   Фудзита спросил его:
   - Адмирал, Брент Росс понадобится вам на лодке?
   - Разумеется! Я  уже  получил  разрешение  в  разведуправлении  на  его
перевод. Дело за вами, сэр.
   - Добро.  Лейтенант,  вы  назначаетесь  на  подводную  лодку  "Блэкфин"
командиром БЧ связи. Послезавтра вам надлежит быть в Нью-Йорке. Примете  и
проверите аппаратуру. Мы будем ждать от вас сообщений.
   - Есть, сэр, - ответил Брент почти машинально, потому что раздумывал  в
это время над словами Фудзиты: "истинный самурай". Что же - старый адмирал
засомневался в этом? Согласен с Алленом в том, что у Брента - не все дома?
Может  быть,  Фудзита  отсылает  его  на  лодку,  чтобы  уберечь  от  пули
террористов? А вдруг он и вправду сходит с ума? Это  вполне  вероятно:  не
всякий рассудок  мог  выдержать  испытания,  которым  подверглась  команда
"Йонаги". Несколько лет почти непрерывных  боевых  действий  и  опасностей
философско-психологического плана, которые,  пожалуй,  будут  еще  похлеще
огня, смерти и насилия. Разве может без ущерба  для  душевного  равновесия
он, американец по крови и  рождению,  рациональное  западное  существо,  с
колыбели затвердившее, что человек создан по образу и  подобию  Божьему  и
заключает в себе всю вселенную, воспринять восточную философию, по которой
все на свете лишь частицы бесконечного целого, плывущие по  реке  жизни  -
реке, у которой нет ни истока, ни устья? Можно ли совместить два  полярных
понятия в одной душе, не расщепив ее? А расщепление это  иначе  называется
шизофренией, так что адмирал Аллен, вероятно, недалек от истины.
   Слова Фудзиты, обращенные к Дэйл  Макинтайр,  остановили  этот  водопад
мыслей.
   - Миссис Макинтайр, вы  улетаете  сегодня  в  семнадцать  по  нулям  из
Токийского международного аэропорта?
   - Да, адмирал.
   - Вас проводит наряд, - пальцы его выбили дробь по  дубовому  столу.  -
Пишите, Хакусеки: приказ старшему офицеру. Выделить для  миссис  Макинтайр
штабной  автомобиль  с  водителем  и  двумя  охранниками.   Сопровождение:
двенадцать человек на двух боевых  машинах  с  двумя  пулеметами  "Намбу".
Двигаться  колонной,  имея   в   середине   штабной   "Мицубиси",   и   не
останавливаться ни при каких обстоятельствах. Кто бы ни требовал - полиция
ли, или Силы самообороны.
   Кацубе,  кивая,  споро  выводил   иероглифы,   потом   передал   листок
вахтенному, который вернулся к своим  телефонам  в  углу  и,  сняв  трубку
одного из них, стал передавать приказ.
   - Адмирал... - сказала Дэйл. - Мне сначала надо заехать в отель.
   - Отставить! - сказал Фудзита связисту.
   Дэйл, одолевая смущение, взглянула на него:
   - Разрешите мне поговорить с лейтенантом Россом... наедине?
   - Да, пожалуйста. По правому борту - пустая каюта.
   - А потом и я бы хотел задать несколько  вопросов  миссис  Макинтайр  и
лейтенанту, - сказал Кудо, доставая свой блокнот. - Можно?
   Адмирал кивнул, устало обвел присутствующих глазами и объявил:
   - Все свободны!
   ...Дэйл сидела рядом с Брентом,  а  капитан  Кудо  устроился  напротив,
держа наготове блокнот и ручку.
   - Мне не хочется  бередить  ваши  раны,  но  ваши  показания  я  обязан
зафиксировать, - негромко, мягко и участливо заговорил он.
   Брент кивнул и коротко, не вдаваясь в подробности -  особенно  те,  что
касались Дэйл, - рассказал о том, как развивались события  вчера  вечером.
Потом пришел черед Дэйл: она уже обрела прежнее самообладание, и голос  ее
не дрожал. Полицейский все записал, поблагодарил и ушел.
   Дэйл с тревогой взглянула на Брента.  Ее  пугала  его  необычная  вялая
покорность и уступчивость, особенно странные для  человека,  который  умел
так стремительно  нападать  и  отбивать  нападения,  так  жестоко  бить  и
беспощадно убивать. Необъятные плечи ссутулились, а в синих глазах  вместо
прежнего живого света, притягивавшего ее и обещавшего  так  много,  застыл
тусклый и безжизненный холод. Она была уверена, что не смерть  Куросу  так
опустошающе подействовала на него - это сказалось многодневное напряжение,
которое испытывал каждый из команды "Йонаги". А  Брент  был  все-таки  еще
совсем молод. И потом, он американец. "Янки-самурай",  -  вспомнилось  ей.
Разве это возможно? Разве такие вещи совместимы?
   - "Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут..."
- приблизив губы почти к самому его уху, прочла она строчку Киплинга.
   Он повернул голову и улыбнулся - впервые за все это время:
   - "...пока не предстанут небо с землей на Страшный  Господень  Суд",  -
продолжил он и взглянул ей в глаза: - Что ты хотела мне сказать?
   - Лучше меня и еще сто лет назад это сказал Киплинг.
   - Ты думаешь, я... как бы это выразить?.. у меня срыв?
   Дэйл на мгновение помедлила с ответом, но все же решилась:
   - Мысль о самоубийстве не может прийти в  голову  совершенно  здорового
человека.
   - Тебе этого не понять.
   - Да, это понимают японцы, но ведь они ненормальные! Нормальный человек
не может быть последователем бусидо.
   - Все зависит от  точки  зрения,  Дэйл.  Они  считают,  что  ритуальное
самоубийство - абсолютно логичный шаг.
   - В том случае, если запятнана честь?
   - Да. И западные люди поступают так же, и ты это знаешь.
   - Но когда западный человек решает покончить с  собой,  он,  во-первых,
всегда  волен  передумать,  во-вторых,   не   обставляет   суицид   такими
церемониями... И все считают это помрачением рассудка либо отклонением  от
нормы. Пойми, Брент, - голос ее зазвенел от еле сдерживаемого волнения,  -
нельзя быть единым в двух лицах. Японцы  сделаны  из  другого  теста.  Они
просто сотканы из противоречий, они упиваются ими...
   - Я погубил старшину трюмных  машинистов  Ацуму  Куросу.  Не  вижу  тут
никакого противоречия.
   - Я уже говорила тебе десять минут назад у адмирала: ты среагировал  на
скрип двери, на движение руки под салфеткой. У тебя  реакция  леопарда!  Я
никогда в жизни не видела ничего  подобного!  Промедли  ты  хоть  на  долю
секунды, нас с тобой уже на свете не было  бы.  Ты  ничем  не  мог  помочь
Куросу.
   Наконец-то в синих глубинах замерцали какие-то живые искорки.
   - Ты в самом деле так думаешь?
   - Конечно. Ты и сам знаешь, что я права.
   - Дэйл, ты - потрясающая... - он потянулся к ней и тут же  отпрянул.  -
Что  толку  вести  эти  пустые  разговоры.  Адмирал  Фудзита  не  разрешил
харакири.
   - И правильно сделал. Он мудрец и прагматик. Ты  ему  нужен,  и  он  не
может позволить себе такой роскоши - выбросить тебя  за  ненадобностью.  А
скажи мне... этот летчик-подполковник...
   - Йоси Мацухара.
   - Да-да! Он что - тоже хотел совершить харакири?
   - Да. В перестрелке погибла его невеста. Он винил в этом себя.
   - Господи мой Боже, в голове не укладывается! - она поглядела на  него,
явно стараясь подавить рвущуюся на поверхность досаду. - Почему  же  нужно
подвергать свою  мужественность  испытанию  смертью?!  Почему  ты  боишься
проверить себя - женщиной?  Разве  проще  пустить  себе  пулю  в  лоб  или
вспороть живот, чем... любить, любить женщину?! Меня любить?  -  последние
слова вырвались словно противнее воли.
   Брент взглянул на нее почти с благоговением.
   - Ты  потрясающая  женщина,  Дэйл,  и  слова  твои  вонзаются  не  хуже
скальпеля. Подобные мысли мне никогда не приходили  в  голову.  "Испытание
смертью..." - повторил он, словно хотел запомнить эти  слова  навсегда,  и
улыбка смягчила каменные очертания квадратного подбородка. - Любить  тебя?
Такую умницу, такую красавицу? Нет, это проще и легче, чем по доброй  воле
отправиться на тот свет.
   - Вот и люби.
   По выражению его глаз Дэйл видела, что он возвращается из  своей  дали,
но все еще отчужден.
   - Когда-нибудь, - сказал он, обведя вокруг себя рукой. -  Когда-нибудь,
когда все это кончится.
   Новая мысль осенила ее:
   - Думаю, не зря тебя переводят на лодку.  Это  будет  полезно  во  всех
смыслах.
   - Фудзита согласится с тобой.
   - "Блэкфин" стоит на Гудзоне - в нескольких  минутах  ходьбы  от  моего
дома.
   Брент молчал.
   - Мы увидимся с тобой?
   Он медленно перевел на нее глаза - отстраненные и непроницаемые, как  у
медитирующего монаха.
   - Да. Увидимся.
   Но голос его не убедил Дэйл.
   В дверь постучали, и в каюту, не дожидаясь разрешения, заглянул  Митаке
Араи.
   - Миссис Макинтайр, я за вами: сопровождение готово и ждет, - глаза его
с сочувствием и любопытством скользнули по лицу Брента.
   - И я готова. - Дэйл поднялась.
   Брент остался сидеть, глядя, как она направляется к двери.
   - Постой! - вдруг крикнул он. Дэйл замерла. - Провожу тебя до сходней.
   - Польщена, - рассмеялась она.
   Следом за Араи они вышли в коридор.


   Через  два  дня,  за  семь  часов  до  того,  как   колеса   чартерного
"Констеллейшн", на  борту  которого  находился  будущий  экипаж  подводной
лодки, оторвались от взлетной полосы в Цутиуре,  Брента,  Марка  Аллена  и
Ирвинга  Бернштейна  вызвал  к  себе  адмирал.  Брент  успел  отдохнуть  и
выспаться, подавленность сменилась его обычной энергией,  голова  работала
четко и  ясно,  и  мучительные  мысли  не  преследовали  его  больше,  как
неотвязные голодные демоны. Нет, он не забыл трагедии в отеле "Империал" и
несколько раз, увидев во сне убитого Куросу, просыпался в  холодном  поту.
Ничего не кончилось - и не кончится никогда. И Дэйл не было  рядом  -  она
уже улетела в Нью-Йорк... Пустота и уныние царили в душе лейтенанта.
   На столе адмирала он сразу увидел только утром расшифрованное им  самим
донесение. Пальцы Фудзиты выбивали по нему замысловатую дробь.
   -  Под  эгидой  ООН  в  Нью-Йорке   намечается   провести   встречу   -
неофициальную,  конечно,   -   представителей   Организации   Освобождения
Палестины и еще кое-каких арабских группировок с американцами, англичанами
и израильтянами. Японию не приглашали.
   Трое офицеров молча кивнули. Они расшифровывали депешу и были знакомы с
ее содержанием.
   - ООП не является членом ООН, господин адмирал, - напомнил Брент.
   -  Тем  не  менее  их  представитель  сидит  в  Нью-Йорке,  -  возразил
Бернштейн.
   - В донесении ничего не  говорится  о  египтянах,  сирийцах,  ливийцах,
иорданцах и всех прочих, - сказал Аллен.
   -  Что-то  затевается.  Я  хочу,  чтобы  вы  приняли  участие  в   этих
переговорах и представили мне подробный доклад.
   - Это будет очень и очень непросто, - сказал Бернштейн.
   - Знаю. Вы, полковник, осведомлены о нравах этих  негодяев  лучше,  чем
кто-либо. Я поручаю это вам. Полетите в Нью-Йорк.
   - Сэр... Адмирал Аллен и лейтенант Росс тоже покидают "Йонагу", меня вы
отправляете вместе с  ними.  Кто  будет  заниматься  декодированием?  Наши
шифровальщики Рид и Пирсон - отличные ребята и знают  свое  дело,  но  тут
нужны кое-какие специальные навыки.
   - Я затребовал офицеров, которые вас заменят, и они  должны  прибыть  с
минуты на минуту. - Как всегда, в раздумье он принялся крутить  и  дергать
седой волос на подбородке. - Я вот что решил: вы - все трое - будете моими
официальными представителями  на  этом  сборище,  какой  бы  бессмысленной
говорильней оно ни оказалось. И главное - возвращение "Блэкфина"  в  строй
должно быть тайной для всех.
   - С вашего позволения, адмирал, - сказал Аллен. - Это невозможно. Лодка
стоит на Гудзоне, ее видят сотни тысяч  глаз.  Мы  отправляем  в  Нью-Йорк
новый экипаж - тридцать одного  человека,  а  город  кишит  шпионами:  все
сотрудники советской миссии при ООН работают на  КГБ.  То  же  самое  и  у
арабов. Нас засекут, как только мы приземлился в аэропорту Кеннеди.
   -  Все  это  мне  известно,  -  сказал  Фудзита.  -  И  все-таки   надо
постараться.
   - По "легенде" ВМС США передает лодку в дар  Департаменту  национальных
парков Японии как музейный экспонат. Так?
   -  Так.  И  это  не  какая-нибудь  действующая  модель,  а   подлинная,
всамделишная субмарина времен Второй мировой, причем  способная  двигаться
своим ходом и сохранившая боеспособность. Это образец  того,  с  чем  имел
дело императорский флот на Тихом океане.  -  Все  молча  слушали  адмирала
Аллена, который демонстрировал блестящую память. - Часть сил, уничтоживших
более двухсот боевых кораблей и почти шесть миллионов тонн груза.
   - Да-да, - не без досады сказал адмирал Фудзита.
   Брент и Аллен многозначительно переглянулись, а Бернштейн продолжал:
   - Насчет ООН - не знаю, сэр, право же, не знаю...  Добра  от  этого  не
жду,  арабы  моментально  заподозрят  подвох...  В  этой   затее   столько
противоречий, что...
   Костяшки сухого кулачка стукнули о стол.
   - Мне вам нечего возразить, Ирвинг-сан, но и выбора у нас нет. ВМС  США
требует, чтобы мы забрали лодку в нью-йоркской гавани или же  не  забирали
ее вовсе. - Он скупо улыбнулся.  -  Что  касается  противоречий...  Вы  же
знаете: мы, японцы, обожаем их, мы и сами -  ходячее  противоречие.  -  Он
невесело рассмеялся, задвигал по  столу  пальцами,  похожими  на  высохшие
корешки. - Попробуйте, полковник. Вы можете, как говорится, наводить  тень
на ясный день: тогда,  глядишь,  и  обнаружится  истинная  подоплека  этих
переговоров. Вот и все мои напутствия.
   В дверь постучали, и по знаку адмирала часовой отворил ее. Вошли  двое.
Первый  был  в  американской  военно-морской  форме  со  знаками  различия
коммандера. Второй - в защитном комбинезоне израильской армии.
   - Вот вам и замена, - сказал Фудзита.
   - Каррино! Джозеф Каррино! -  воскликнул  Аллен,  крепко  пожимая  руку
невысокому смуглому человеку, в облике  которого  безошибочно  угадывались
явные черты латинской  расы.  -  Ну,  о  таком  специалисте  можно  только
мечтать: мой выученик! - Он с энтузиазмом похлопал коммандера по плечу.
   Бернштейн тоже узнал во вновь прибывшем старого знакомого:
   - Маршалл Кац, рад вас видеть! Шалом!
   - Шалом!  -  ответил  израильтянин,  худощавый,  седеющий  человек  лет
шестидесяти, прокаленный солнцем  и  горячими  ветрами  пустыни  до  такой
степени, что под морщинистой задубелой кожей не осталось,  как  у  вяленой
рыбы, ни капли влаги. У него оказался  сильный  звучный  голос  и  крепкое
рукопожатие.
   Адмирал легким покашливанием заставил всех вытянуться.
   - Вот мое предписание, сэр,  -  Каррино  протянул  ему  длинный  желтый
конверт.
   То же самое сделал Кац.
   Адмирал, воздев на нос маленькие очки в круглой железной оправе, быстро
проглядел документы и, очевидно, остался доволен:
   - Приветствую вас, господа, на борту авианосца "Йонага".
   - Для нас большая честь  служить  под  вашим  началом,  сэр,  -  сказал
коммандер.
   - Мы - союзники, господин адмирал,  и  Израиль  склоняет  голову  перед
жертвами, которые понесли ваши моряки, защищая наше государство и  свободу
всего мира от терроризма, - торжественно произнес Кац.
   Адмирал поблагодарил его учтивым  кивком  и  медленно,  словно  суставы
совсем износились за сто лет службы, поднялся со стула:
   - Ознакомлю вас с последними данными разведки. - Он показал на висевшую
на переборке карту.  -  Мы  получили  радиосообщения  нашей  агентуры:  на
Сайпане и Тиниане идет беспощадная резня местного населения. На аэродромах
кипит работа: арабы расширяют и ремонтируют их.
   - А все необходимое им, очевидно, доставляют подводные лодки, - добавил
Аллен.
   - Да. Поскольку самолетов не замечено. - Он ткнул в нижнюю часть карты.
- "Маджестик" отстаивается в сухом доке в Сурабае. Это дело еще нескольких
месяцев. - Указка скользнула в сторону Каролинских островов. -  Второй  АВ
"Принсипе де Астуриас", два  крейсера  и  не  меньше  двенадцати  эсминцев
находятся на атолле Томонуто. Там же были  замечены  две  плавбазы  и  два
танкера. У нас есть время - время  для  того,  чтобы  потренировать  наших
летчиков и выйти для решающего удара. Нам нужен "Блэкфин" - арабы не  ждут
появления лодки. - Он выразительно глянул на Аллена. - Если мы  утопим  их
авианосец, когда он снимется с Томонуто нам наперехват...
   - Да-а, - протянул тот. - Кое-какие перспективы это открывает. Надо  бы
не прозевать.
   - Обстановка ясна? - спросил Фудзита у вновь прибывших.
   - Ясна, господин адмирал! -  ответили  они  в  один  голос,  а  Каррино
продолжил:
   - По моему мнению, сэр, их присутствие на Марианах  ставит  под  угрозу
весь наш  замысел.  Им  нужны  лишь  несколько  бомбардировщиков  дальнего
действия...
   - Вы проницательны, коммандер, - сказал Фудзита. - Есть такая старинная
арабская поговорка: "Если дать верблюду однажды просунуть в шатер  голову,
он скоро влезет туда целиком".  Мы  готовим  десантную  операцию,  обучаем
людей и вышвырнем "верблюда из шатра".
   Послышался  общий  смех.  Брент  едва  удержался,  чтобы  не   крикнуть
"Банзай!".
   Старик перевел на него глаза.
   - Вас, лейтенант, и вас, господа, - он взглянул на Аллена и Бернштейна,
- попрошу познакомить наших новых офицеров с  оборудованием,  аппаратурой,
представить им личный состав БЧ, после чего собираться в  путь.  На  новом
месте глядите  в  оба:  нью-йорские  лихачи  опаснее  арабских  пикирующих
бомбардировщиков.
   Все  снова  рассмеялись.  Адмирал  повернулся  к  резному   деревянному
изображению пагоды. Все стали "смирно". Фудзита дважды хлопнул в ладоши.
   - Проведи нас по всем восьми виткам пути, проложенным Осиянным, не  дав
уклониться ни к соблазнам, ни к аскетизму, приобщи нас к Четырем  Истинам,
даруй силы возобладать над врагами и перебить их как  собак.  -  Он  снова
хлопнул в ладоши, показывая, что молитва не кончена. - Враги многочисленны
и могущественны и летят на нас, подобно тайфуну на  экваторе.  Но  крепкое
дерево лишь гнется, но не ломается, сколько бы снега ни  пригибало  его  к
земле. В 1946 году, когда отчаяние владело Японией, наш  император  сказал
так: "Под гнетом снега ветви  сосен  склоняются  до  самой  земли,  но  не
ломаются". - Он обернулся и обвел  глазами  лица  офицеров,  словно  хотел
вдохнуть в них свою силу и решимость. - Пусть осенит нас образ Сына Небес,
когда мы, отстаивая справедливость и честь, пойдем в бой. - Он замолчал на
минуту и потом обычным тоном закончил: - Все свободны.
   В коридоре Брента ждал Йоси  Мацухара.  Он  повел  американца  к  себе,
объясняя на ходу:
   - Приехал с аэродрома узнать,  прибыли  ли  новые  двигатели,  и  хотел
повидать тебя перед отлетом.
   Закрыв дверь в свою по-спартански скромную каюту,  летчик  поставил  на
стол бутылку виски "Джонни Уолкер"  с  черной  этикеткой  и  наполнил  два
стакана.
   - Хватит, хватит, - остановил его Брент. - Сегодня еще много дел.
   - За "Блэкфин"! - провозгласил Йоси, и они выпили.
   - Ну, как твои новички?
   - Осваиваются понемногу. Есть очень способные парни.  Но  "Зеро"  после
того, как на него поставили новый мотор, стал  очень  коварной  машиной  -
ничего не прощает. - Он вздохнул. - Вчера один разбился. Не сумел выйти из
"мертвой  петли".  Сегодня  обещали  привезти  новые   двигатели   и   для
бомбардировщиков, поэтому я здесь.
   - Для бомбардировщиков?
   - Да. Осчастливим Миуру и Эндо. -  Он  двинул  стаканом  взад-вперед  и
сказал, не поднимая глаз: - Знаешь, наверно, ты был  прав  тогда...  После
смерти Кимио... Когда я просил адмирала разрешить мне харакири.
   - Иными словами, ты даешь мне понять, что я вел себя глупо?
   - Нет, не глупо. Это был вопрос чести. - Он пристукнул дном  стакана  о
стол, отчего виски чуть не вылилось через край. - Не глупо,  но  поспешно,
под влиянием минуты, когда ты был, что называется, не в себе.
   - А ты?
   - И со мной тогда было то же самое, - летчик выпил  и  взглянул  Бренту
прямо в глаза: - Мы с тобой нужны "Йонаге". Сейчас и впрямь не  время  для
харакири.
   - И потому Фудзита не дал разрешения ни тебе, ни мне?
   - Нет, не потому. Он  хочет,  чтобы  подобные  решения  принимались  не
сгоряча и не в боевой обстановке. Дает нам время успокоиться.
   - Едва ли это время наступит, Йоси-сан, - Брент устремил взгляд  поверх
головы друга, и мысли его  были  где-то  далеко.  -  А  вот  ответь,  как,
по-твоему, мы - все мы вместе - можем воздействовать на  ход  истории,  на
то, что творится на этой планете?
   - Ну и вопросы вас волнуют, молодой человек, - фыркнул Мацухара.
   - Нет, ты скажи! Скажи! - нетерпеливо допытывался Брент.
   Лицо летчика стало серьезным.
   - Ты хочешь знать, кто вертит колесо истории - слепая  случайность  или
человек? - Он отпил виски и прежде, чем ответить,  подержал  его  во  рту,
наслаждаясь вкусом. - Человек бессилен и беспомощен, не он творит историю,
а она - его. События не зависят от нашей воли, мы  ими  не  управляем.  Мы
плывем, подхваченные ими, как бурным течением.
   - Чувствуется, подполковник,  хорошее  знакомство  с  творчеством  Льва
Николаевича Толстого.
   Мацухара рассмеялся:
   - Если граф согласен со мной, тем лучше для графа.
   - Но ведь человек принимает решения, от которых зависят  судьбы  других
людей. Полководец посылает своих солдат в бой...
   - Да, конечно. Но и он - щепка, которую несет  поток.  Кафка  при  всем
своем безумии видел  мир  правильно  -  он  понимал,  что  это  враждебная
человеку, непокорная ему среда, где все мы под  властью  могущественных  и
бесконечно далеких от нас властителей, зараженных общим сумасшествием.  Но
и им не под силу вертеть колесо истории.
   - Но тогда  к  чему  все  то,  что  мы  делаем?!  -  воскликнул  Брент,
захваченный этой мыслью. - Мы уничтожаем  людей  и  предметы,  как  пьяные
игроки, сбрасывающие со стола кости! Пустим на  дно  еще  один  авианосец,
возьмем вот ту высоту, ворвемся в следующую траншею - и так без конца!  Мы
ничего не достигнем!
   - Не согласен. Мы остановили Каддафи.
   - Но колесо сделает еще оборот, и война продолжится. За этим боем будет
другой, а мы так и будем идти, не зная, куда и во имя чего мы  идем.  Наши
победы создают иллюзию движения, а на самом деле ничего не меняется, и  мы
только глубже увязаем в этой трясине. - Он отхлебнул виски. - Не  Каддафи,
так Гитлер, а не он, как Аттила,  Чингисхан,  Иди  Амин  или  какой-нибудь
аятолла.
   - Пойми, Брент, то, что не мы вертим ручки этого штурвала, не означает,
будто на свете нет понятия "добро" и "зло". И каждое поколение  определяет
их для себя само. Я не думаю, что мы заняты зряшной суетой, нет! Мы  воюем
не напрасно. Конечно, я бы предпочел посвятить себя  строительству  нового
мира, внести свой крошечный вклад в создание царства мудрости  и  красоты.
Но так уж устроен человек, что он сражается с тех  пор,  как  появился  на
земле. Вот и мы деремся. Что же нам еще остается?
   Брент минуту раздумывал над этим стройным силлогизмом, который  казался
убедительным, - но - лишь на первый взгляд.
   - Ты меня потряс, Йоси.
   - Чем это, интересно?
   - Умом. Даром убеждения. Начитанностью. Боже, ты читал все на свете!
   - Спасибо на добром слове, Брент-сан. Не забудь, однако, что я вырос  в
Америке, а потом у меня было сорок два года  для  пополнения  образования.
Льды, знаешь ли, очень располагают к чтению.
   Оба рассмеялись, но Брент вдруг помрачнел:
   - Ты не станешь искать смерти, Йоси? Там, - он показал вверх.
   - Нет, - покачал головой летчик. - Я буду делать все, что могу и  умею,
но добровольно с жизнью не  расстанусь.  -  Он  звякнул  кубиками  льда  в
стакане. - А ты?
   - То же самое. Баш на баш. Моя жизнь против твоей.
   - Ну, а что... эта женщина? - спросил летчик, застенчиво отводя глаза.
   - А что - женщина?
   - Она очень хороша.
   - Ни одна женщина еще не вызывала у меня такого желания.
   - Ты ее любишь?
   - Не знаю, - честно ответил Брент. - Мы так мало знакомы...
   - На войне время сжимается. Ты будешь в  Нью-Йорке...  Вы  увидитесь  с
ней?
   - Может быть.
   Мацухара издал глубокий вздох:
   - Каждому из нас нужна своя женщина.
   Брент знал, что его друг думает сейчас о Кимио и о том,  какая  пустота
образовалась после ее гибели.  Он  молчал,  понимая,  что  словами  ничего
нельзя выразить, а потом кивнул и стиснул челюсти.
   Они поднялись как по команде и крепко пожали друг другу руки.



        7

   С  посадками  для  дозаправки  на  острове  Мидуэй  и  в  Лос-Анджелесе
чартерный рейс "Дугласа DC-6", продолжался двадцать пять томительно-унылых
часов.  В  салоне  самолета,  где  в   задней   части   были   установлены
дополнительные емкости для горючего, разместились адмирал Аллен, полковник
Бернштейн, Брент и еще тридцать один  моряк  с  "Йонаги"  -  новый  экипаж
подводной лодки. Двенадцать мест оставались  свободными.  Брент,  которому
никак не удавалось удобно устроиться в сотрясающемся  от  вибрации  старом
самолете, не знал, куда девать свои длинные ноги, маялся и ерзал в кресле.
   - Ей-Богу, за хвостовой турелью и то удобней, -  в  сердцах  сказал  он
адмиралу, когда "Дуглас" футов на пятьсот провалился в воздушную яму.
   Тот улыбнулся:
   -  У  вас  с  президентом  Трумэном  схожие  вкусы:  он   тоже   выбрал
бомбардировщик своим личным самолетом. Назывался "Индепенденс": я  однажды
летал на нем.
   - Теперь понятно, отчего у Гарри был такой несносный характер, - сказал
Брент.
   Аллен рассмеялся.
   Покуда четыре громоздких двигателя "Пратт - Уитни" несли  содрогающийся
от вибрации самолет через океан, Брент мог без помехи поразмышлять.  Никто
не считает его виноватым в гибели старшины  Куросу  -  никто,  кроме  него
самого... Хотя он бросился к нему на выручку, попытался спасти его, сделал
что мог - застрелил двоих террористов... Какой странный договор  заключили
они с Йоси Мацухарой, который так тревожился за  него,  -  постараться  не
погибнуть. Смех, если вдуматься. Но у  него,  Брента,  шансов  остаться  в
живых побольше, чем у летчика-истребителя... А адмирал Аллен  пребывает  в
превосходном настроении... Еще бы: добился своего - все-таки убрал  его  с
"Йонаги", подальше от Фудзиты, который, как он считает, вредно  влияет  на
Брента... А Фудзита, между прочим, всерьез опасался, что  "Красная  Армия"
во что бы то ни стало попытается свести с ним счеты.
   Адмирал Фудзита... Загадочная личность,  Фудзияма  воли,  человек,  над
которым  не  властно  время,  кладезь  познаний,   ходячая   энциклопедия,
доверенный собеседник королей и  президентов,  лично  знававший  тех,  кто
определил облик XX века: обоих Рузвельтов - и Тэдди, и Франклина, Делано -
Вудро Вильсона и Джона Першинга, Ллойд-Джорджа, Дугласа  Хейга,  Черчилля,
Гитлера  и  еще  многих-многих  других  лидеров  со  всех  концов   света.
Фудзита... Стратег и тактик, вместе с Исоруку  Ямамото  создавший  морскую
авиацию Японии, вместе с Камето Куросимой и  Минору  Гендой  разработавший
план  нападения  на  Перл-Харбор.  Прошло  столько  лет,  и  вот  Фудзита,
неколебимый как гранитный утес, перегородил путь арабскому терроризму.
   Англичане создали  целую  библиотеку,  посвященную  Уинстону  Черчиллю,
который со своим "бульдожьим" упорством почти в одиночку вывел свой  народ
из бездны поражения на вершину триумфа. Фудзита - человек того же калибра.
Из  немощных  формирований  ослабленной  Японии,  которая  даже  в  случае
нападения отказывалась давать  отпор  врагу,  он  сумел  сколотить  кулак,
нанесший страшный  удар  арабам.  С  каким  поразительным  мастерством  он
управлял своим кораблем! Можно было подумать, что исполинский авианосец  -
часть его существа, покорная его разуму и воле. Он,  будто  хищная  птица,
наносил разящий удар только в том случае, если преимущество  было  на  его
стороне, и  тотчас  исчезал,  растворялся,  как  призрак,  оставляя  врага
исходить  кровью  и  бессильным  бешенством.  Его  подчиненные  не  просто
выполняли  приказы  адмирала  и  не  просто  покорялись  его  воле  -  они
становились ее одушевленными сгустками.
   И какие странные у него глаза... Черные, пронизывающие,  живущие  своей
жизнью, излучающие сверхчеловеческую энергию и  властность,  противостоять
которым не в силах  никто...  Брент  с  первой  минуты  почувствовал,  что
адмирал относится к нему как-то по-особенному. Да, он знал  и  уважал  его
отца, но дело было не только в Теде Россе: Фудзита был покорен тем, как он
сражается, тем,  как  неукоснительно  исполняет  все  предписания  кодекса
бусидо, постепенно проникаясь самим духом самурайства... Ну, и конечно,  -
остротой его зрения, твердостью его руки, меткостью стрельбы. "Не человек,
а радар", - часто говорил про него адмирал. Он,  несомненно,  стал  близок
ему: Фудзита испытывал к нему отцовские чувства, если им вообще находилось
место в его душе. Йоси Мацухара сказал ему однажды: "Знаешь,  у  него  был
сын... Он погиб в Хиросиме. Сильный, умный, красивый парень... Если бы  ты
был японцем, вас с ним принимали бы за близнецов".
   Может быть, он и вправду напоминал Фудзите  сына?  Может  быть,  старый
адмирал понимал, что Брент, чтобы  сохранить  разум,  срочно  нуждается  в
перемене обстановки? Налицо были грозные и несомненные признаки того,  что
он на грани нервного  срыва.  Неужели  Фудзита  считал,  что  "Блэкфин"  и
Нью-Йорк менее опасны, чем "Йонага" и Токио, и отослал Брента, спасая  ему
жизнь? Вряд ли. Авианосец был такой же неотъемлемой частью  адмирала,  как
печень, легкие или кровеносные сосуды, и после императора стоял на  первом
месте. Потом уже с огромным отрывом  шло  все  остальное  -  он  сам,  его
команда, его семья, Брент Росс.
   Человек на войне дешев, жизнь его  подобна  мелкой  медной  монетке,  а
командир, который думает иначе, не имеет права  командовать.  Сколько  уже
было  принесено  в  жертву  ярких,  даровитых,  отважных  людей  -  и   не
поодиночке, а целыми полками и экипажами?! И  никто  не  знает,  где  тебя
подстережет смерть - на войне нет безопасных мест. Служба на лодке  далеко
не санаторий, а задача, поставленная перед "Блэкфином", связана с огромным
риском. Тем не менее оба адмирала решили, что перемена  обстановки  пойдет
ему на пользу.
   Он заерзал в жестком кресле, пытаясь устроиться поудобней,  взглянул  с
высоты двадцати четырех тысяч  футов  вниз,  на  бесконечное  пространство
Тихого океана. Пухлые комья низких облаков, похожих на куски  раскатанного
и забытого беспечным пекарем  теста,  отражаясь  в  воде,  казались  более
плоскими и темными, а  в  отдалении  слипались  в  единое,  серовато-белое
полотно, тянувшееся до самого горизонта. Раскаленный добела шар стоящего в
зените солнца висел в посверкивающей ослепительной пустоте, резавшей глаза
своим блеском, от которого края облаков были  словно  покрыты  декабрьским
инеем. Красиво. Не удивительно, что Йоси  Мацухара  и  другие  пилоты  так
любят летать и даже умереть мечтают в небе, "поближе к богам".
   Мысли его по странной ассоциации перескочили на  Дэйл,  -  впрочем,  он
думал о ней постоянно. Они должны увидеться в Нью-Йорке - у него  есть  ее
адрес и телефон. Знакомое  волнение  охватило  его.  Он  снова  беспокойно
задвигался в кресле. Будет ли продолжение у романа, начавшегося так  бурно
и стремительно? Йоси, как всегда, ухватил самую суть, когда сказал: "Время
на войне сжимается".
   С тех пор как китайцы  вывели  на  орбиту  свою  систему,  в  мире  шла
непрекращающаяся война,  унесшая  тысячи  жизней,  и  постоянная  близость
смерти обостряла все ощущения и придавала каждой  прожитой  минуте  особый
вес и ценность.  Церемонии,  ритуалы,  условности  полетели  за  борт  как
ненужный хлам, и следом за ними понятия "флирт", "ухаживание", "поклонник"
стали безнадежными анахронизмами, роскошью, годной только  для  неспешного
течения мирного времени. Брент понял и испытал это с другими женщинами уже
давно - четыре года назад, как только началась  война  с  терроризмом.  Да
возможно ли вообще на войне то, что понимают под словом "любовь"?  Мужчины
и женщины вожделеют друг к другу, хотят друг друга и берут  друг  у  друга
все, что возможно, не заботясь о морали, не теряя времени  на  условности,
не обременяя себя взаимными обязательствами. Так ли будет у него  с  Дэйл?
Конечно, близость смерти подстегивала и подхлестывала его тягу к  ней,  но
было что-то и помимо этой тяги или, по крайней мере, должно было быть.  Он
усмехнулся, вспомнив, как два года назад, после изнурительной ночи  любви,
капитан  израильской  разведслужбы   Сара   Арансон   заметила   почти   с
благоговением, но не без яда: "Брент, в тебе  нет  ничего,  кроме  двухсот
двадцати фунтов кипящей спермы, ты вырос большой, а ума не  нажил".  Может
быть, так оно и есть и будет всегда... В смятении и растерянности он снова
заерзал в кресле, глядя на проплывающие внизу воды Тихого океана.
   После  заправки  в  Лос-Анджелесе  лететь  стало   повеселей.   Самолет
пересекал континент из конца в конец,  и  Брент  не  уставал  разглядывать
раскинувшуюся  на  все  стороны  света  гигантскую  страну.   Подробнейшая
рельефная карта Соединенных Штатов постепенно  разворачивалась  перед  его
глазами, как свиток пергамента, только ни на какой карте не увидеть такого
разнообразия приглушенных цветов, такой игры света и тени.  За  скалистыми
горами,  подобными  исполинским  грудям  с  заснеженными  сосками  вершин,
потянулся Средний Запад, где малые и большие города  в  идеальном  порядке
выстраивались в безупречно правильные геометрические фигуры,  столь  милые
сердцу картографов. По серым и  черным  лентам  автомагистралей  катились,
посверкивая на солнце, редкие машины, разбегались  паутинной  сетью  узкие
колеи железной дороги,  осколками  разбитого  зеркала  блестели  озера,  и
лоснились извилистые полосы рек, темные  леса  со  всех  сторон  врезались
зелеными   клиньями   в   темно-коричневые   неправильные   прямоугольники
распаханных полей, неподалеку от которых всегда находились домики ферм  и,
обведенные безупречно ровным - точно какой-то великан вычертил их циркулем
- кругом свежей зелени,  стояли  дождевальные  машины.  Когда  же  самолет
приблизился к восточному  побережью,  на  горизонте  заклубился  туман,  в
разрывах которого то исчезали, то  с  особенной  отчетливостью  появлялись
куски ландшафта. Мало кому удается увидеть всего за несколько часов полета
огромную страну во всем ее великолепии, ощутить ее бескрайние  просторы  и
не плениться ею, как прекрасной женщиной. Это была его страна, а он был ее
частью. Быть может, в  этом  ощущении  и  заключается  патриотизм?  Моторы
"Дугласа" заревели на другой ноте, и Брент отвлекся от своих размышлений.
   Самолет шел на посадку. Вспыхнули буквы "НЕ КУРИТЬ! ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ!"
Низкие облака, не отстававшие от них в течение всего пути через континент,
вдруг раздвинулись, и далеко внизу  Брент  увидел  Большой  Нью-Йорк.  Они
зашли с юга, со стороны Атлантики,  и  теперь  разворачивались  курсом  на
запад, к аэропорту Кеннеди. На северо-западе Брент увидел  Стэйтен-Айленд,
Нью-Джерси, Ньюарк, на севере - Гудзон, где поджидала их  подводная  лодка
"Блэкфин", и  частый  лес  небоскребов  Манхэттена,  на  северо-востоке  -
Ист-Ривер, Бронкс и Куинс. И на востоке  врезался  в  Атлантический  океан
зеленый клин Лонг-Айленда.
   Самолет заложил вираж, снижаясь над Стэйтен-Айлендом и  Бруклином,  над
бесконечными ровными - как солдаты на параде - рядами игрушечных  домиков,
между которыми время от времени возникала зеленая прогалина -  Гринвудское
кладбище, кладбище "Холи Кросс",  Вашингтонское,  Троицы,  Национальное...
Брент показал на них адмиралу Аллену:
   - Отдохнуть можно только на кладбище.
   - Ты и сам не понимаешь, какое ты сделал глубокое и верное  наблюдение,
- рассмеялся тот.
   В иллюминатор Брент увидел,  как  поднялись  закрылки,  замедляя  полет
"Дугласа" и направляя его носом вниз. Самолет тряхнуло - вышло шасси.  Они
были так низко, что Брент мог различить лица людей внизу.  На  скорости  в
сто двадцать миль они пронеслись над шоссе, всего в нескольких  футах  над
крышей автобуса.
   - Эх, надо было перескочить! - под смех  Бернштейна  и  Аллена  пошутил
Брент.
   Самолет задрожал - это пилот сбросил скорость до предела и изменил  шаг
винта всех четырех пропеллеров. Последовал толчок, колеса, гася  скорость,
завизжали резиной о бетон, самолет тряхнуло, он задрожал и  остановился  -
пилот нажал на тормоз.
   - Нью-Йорк! - объявил Марк Аллен. - Вылезай, приехали.


   Путь к манхэттенским докам был недолог,  тем  более  что  смугло-желтый
шофер  присланного  за  ними  разболтанного  автобуса  оказался  настоящим
безумцем, до  глубины  души  презирающим  правила  уличного  движения.  Он
промчался по бульвару  Линден  через  самый  центр  Бруклина  к  проспекту
Экспресс-уэй, нырнул в тоннель, без умолку объясняя в микрофон на  ломаном
бруклинском наречии с пуэрториканским  акцентом,  где  именно  они  сейчас
едут, и лишь то обстоятельство, что из-за нехватки бензина машин на  улице
было не очень много, спасло многих его потенциальных жертв.
   Картина  из  окон  автобуса  открывалась  безрадостная.  Вдоль  обочины
тянулись унылые обшарпанные жилые  дома,  изредка  разбавленные  не  менее
унылыми фабричными корпусами. Многие здания грозили вот-вот рухнуть,  а  к
северу от  Гринвудского  кладбища  пошли  кварталы,  казалось  только  что
перенесшие   массированный   авианалет.   Стены   были   сплошь    покрыты
непристойными надписями и похабными рисунками.
   - Нью-йоркская шпана оставила свои визитные карточки, - заметил как  бы
про себя адмирал Аллен.
   -  Куда  же  смотрят  городские  власти?  -  спросил  явно  потрясенный
Бернштейн.
   - Банда взяточников! Им ни до чего нет дела! - сердито ответил Аллен.
   Брент повернул  голову  назад,  где  молча  сидели  будущие  подводники
"Блэкфина". Все были опытные моряки, служили в  Силах  самообороны,  бегло
говорили по-английски - на языке, который им предстояло слышать  ближайшие
полгода, если, конечно, они эти полгода проживут.  Четверо  самых  старших
успели еще застать краешек Второй мировой войны и служили на императорском
флоте пятнадцатилетними юнгами. Они остались в живых потому, что уже не на
чем было выйти в море, где всех их, без сомнения,  ждала  гибель.  Старшим
команды был назначен торпедист Масайори Фудзивара, коренастый крепыш, весь
точно сложенный из каменных глыб разной величины. После недолгой службы на
императорском флоте он попал в Силы самообороны, а перед самым увольнением
в запас пришел, несмотря на  уговоры  жены  и  родичей,  на  авианосец,  к
адмиралу Фудзите. Человек он был  дельный  и  надежный,  отличался  крутым
нравом, и приказы его звучали как свист кнута. Впрочем, он и в самом  деле
не расставался если не с кнутом, то с коротким  кожаным  жгутом  и  считал
вовсе не лишним подкрепить слова хлестким ударом по заднице, если  матрос,
по его мнению, шевелился недостаточно проворно. В крайних  случаях,  когда
должного воодушевления достичь не удавалось и этой мерой, Фудзивара, чтобы
сделать приказ максимально доходчивым, без колебаний пускал в ход  кулаки.
Брент при взгляде на него всегда  вспоминал  флотское  присловье:  "Офицер
держит руль, а колеса крутит старшина" - и был уверен, что если  Фудзиваре
будет приказано привести самого дьявола из преисподней, он это сделает.
   Прогрохотав по  длинному,  нависавшему,  казалось,  над  самой  головой
тоннелю, автобус вынырнул на залитый солнцем Нижний Манхэттен и свернул  к
северу, на Бродвей, запруженный, как всегда, автобусами и такси  -  личных
машин заметно поубавилось. Толпившиеся  на  тротуарах  пешеходы  удивленно
рассматривали драндулет и оживленно делились впечатлениями, а  моряки  под
строгим взглядом Фудзивары поглядывали на них молча.
   Автобус миновал Уолл-стрит, где фасады банков и  финансовых  корпораций
соперничали своим невыразительно-бесстрастным видом с физиономиями клерков
в костюмах от "Братьев Брукс", и Брент, увидев слева  вонзающийся  в  небо
костлявый  палец  церкви  св.Троицы,  хмыкнул,  вспомнив,  что  покойники,
похороненные  на  примыкающем  к  ней  кладбище,  лежат  в  земле,  каждый
квадратный дюйм которой стоит теперь  сотни  тысяч  долларов.  Послышались
восторженные  охи  и  ахи  -  это  они  проехали   мимо   стодесятиэтажных
небоскребов-близнецов  Центра   мировой   торговли,   на   четверть   мили
взметнувшихся в поднебесье.
   Автобус резко свернул на 14-ю улицу, покатил вдоль Гудзона, а потом  на
23-й водитель резко, так что  дряхлая  машина  застонала,  снова  повернул
налево и, крича что-то невразумительное, подкатил к воротам на  стоянку  у
самого уреза  воды.  Десятифутовая  ограда  с  натянутой  поверху  колючей
проволокой окружала ее, а единственный  въезд  был  перегорожен  полосатым
шлагбаумом, у которого стояли двое морских  пехотинцев  в  камуфляже  и  с
автоматическими винтовками М-16 у ноги.
   Марк  Аллен,  высунувшись  из  окна,  предъявил  им  свои  документы  и
предписание, кивнул, когда  они  взяли  "на  караул".  Шлагбаум  поднялся.
Заскрежетала коробка передач, из глушителя вырвался черный дым - и автобус
подъехал к шеренге ветхих бараков в глубине площадки. Вдоль реки  тянулись
пакгаузы и верфи и, как всегда, вытягивали шеи портальные краны,  согнутые
как  старые  ревматики.  С  ревом  проползали  окутанные  дымом  тягачи  и
грузовики - их, как видно, ограничения горючего не касались.  Водители  во
флотских робах с любопытством поглядывали на вновь прибывших.
   - О Боже милостивый, - пробормотал Аллен, вглядываясь в полуразрушенные
бараки. - Похоже, их строили во время гражданской войны.
   - ЦРУ решило сэкономить, - ответил Брент.
   - Подожди, посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь, в какой  гостинице
нас разместили.
   Автобус наконец остановился и  со  свистом  сжатого  воздуха  распахнул
двери. Трое офицеров, сами неся свои вещи, упакованные в десантные  ранцы,
вылезли наружу. Затем последовала отрывистая команда старшины Фудзивары, и
матросы с вещмешками один за другим стали спрыгивать наземь. У каждого  на
груди висел еще и фотоаппарат. Они быстро выстроились в две  шеренги,  без
приказа взяли "равнение на середину" и уставились на  Аллена,  Бернштейна,
Росса и своего старшину, в ряд стоявших перед ними. Затем каждый,  начиная
с правофлангового, громко выкрикнул свое  имя  и  воинскую  специальность.
Автобус взревел и уехал. У штабного барака собралась уже порядочная группа
американских моряков, глазевших на японцев. Брент  не  заметил  ни  одного
штатского вокруг.
   - Господин адмирал, по вашему приказанию команда  построена,  -  сделав
четкий полуоборот, доложил Фудзивара. - Налицо тридцать один человек.
   - Добро.
   Брент  испытал  чувство  гордости  за  моряков   "Йонаги".   "Настоящие
профессионалы", - мелькнуло у него в голове.
   Фудзивара, которого адмирал долго инструктировал в самолете, повернулся
лицом к строю и голосом столь  пронзительным,  что  он  мог  бы  заполнить
стадион "Янки", сообщил, что увольнений в город не  будет,  что  завтра  в
8:00 они заступают на первые вахты на борту субмарины  "Блэкфин",  но  что
она пока принять всех не готова, а потому временно  их  разместят  в  этих
бараках. Окончив, он снова отшагнул в сторону и взял под козырек.
   - Я хочу кое-что сказать вашим людям, старшина, - проговорил, оглядывая
замерший строй, адмирал. - Сегодня днем двое подводников проведут с  вами,
ребята, предварительный инструктаж,  раздадут  вам  документы  и  бирки  с
личным  номером.  Думаю,  они  принесут   видеомагнитофон,   для   большей
наглядности покажут вам кое-какие картинки и постараются ответить  на  все
ваши вопросы. Перед вами  две  задачи  -  освоить  в  самые  сжатые  сроки
материальную часть и соблюдать  строжайшую  тайну.  Поэтому  увольнений  в
город пока не будет. Потом посмотрим, но все равно - на  вольготную  жизнь
рассчитывать не советую. Я сам служил здесь когда-то, - он махнул рукой на
юг, - на старой Бруклинской верфи. Вон там -  столовая,  -  он  показал  в
сторону одного из бараков. - Когда  разложите  вещи  и  оборудование,  вас
покормят. За пределы расположения не выходить. И фотоаппараты ваши советую
спрятать подальше - снимать  лодку  запрещено.  Пока  все.  Ведите  людей,
старшина.
   - Равняйсь! Смирно! Левое плечо вперед - шаго-ом... марш!
   Вскинув на плечо мешки, матросы  во  главе  с  Фудзиварой  двинулись  в
сторону бараков.
   - Ну, джентльмены, - сказал Аллен Бернштейну и Бренту.  -  Пора  и  нам
познакомиться с нашим новым домом. "Блэкфин" стоит у  четвертого  причала,
вон за тем пакгаузом.
   В эту минуту как  раз  оттуда,  куда  он  показывал,  лихо  вывернул  и
затормозил в двух шагах от них джип. Сидевший за рулем чернокожий офицер с
двумя золотыми  полосками  старшего  лейтенанта  на  воротнике  и  золотым
дельфином на груди - эмблемой подводных сил американского флота - спрыгнул
на землю и вскинул ладонь к виску. Он был чуть пониже Брента, но такой  же
широкоплечий,  и  при  каждом  движении  под  тонкой   тканью   играли   и
перекатывались рельефные мышцы. Тонкая талия была  туго  схвачена  поясом.
Видневшиеся из-под фуражки волосы блестели, как мокрый  антрацит,  а  кожа
была такой черной, что под яркими лучами солнца отливала синевой.  У  него
было четко  очерченное  лицо  с  высоким  лбом  мыслителя  и  приплюснутым
сломанным носом уличного забияки, а черные  глаза  блестели  умом,  силой,
гордостью и готовностью к немедленному отпору - это выражение не  исчезало
и от широкой, белозубой,  однако  не  очень  искренней  улыбки,  силящейся
выразить дружелюбие, но лишенной тепла.
   - Старший лейтенант Реджинальд Уильямс, временно  исполняю  обязанности
командира подводной лодки "Блэкфин", - сказал  он  густым  басом,  пожимая
руку Аллену. - Много слышал  о  вас,  сэр.  Рад  буду  служить  под  вашим
началом.
   - Спасибо. Принимаю командование. Вот,  ознакомьтесь,  -  он  предъявил
Уильямсу предписание.
   Тот мельком проглядел его и снова отдал честь:
   - Командование лодкой сдал.
   Адмирал с улыбкой поднес руку к козырьку и спрятал документ в карман:
   - Я первый в мировой истории  адмирал,  командующий  одной-единственной
лодкой.
   -   Полковник   Ирвинг   Бернштейн,   разведслужба,   -    представился
израильтянин.
   Слегка озадаченный Уильямс пожал ему руку.
   - Полковник Бернштейн прикомандирован  к  нам  для  выполнения  особого
задания и будет обеспечивать нашу безопасность. У него допуск к совершенно
секретным материалам, - пояснил Аллен.
   Негр так же быстро ознакомился  с  предписанием  полковника  и  кивнул,
показывая, что все в порядке. Потом повернулся и протянул руку Бренту: тот
почувствовал массивную квадратную ладонь и сильные пальцы, обхватившие его
руку в крепком пожатии. Он мучительно вспоминал, отчего  ему  так  знакомо
это лицо.
   - Лейтенант Брент Росс. Скажите, мы раньше с вами не встречались?
   - Да чуть было не встретились, мистер Росс.
   - То есть?
   - Я играл среднего защитника за Калифорнийский университет, когда  ваша
академия вышла в финал и взяла кубок. - Он оглядел Брента с головы до ног,
и в голосе его прозвучало искреннее сожаление и нескрываемый вызов.  -  Не
встретились,  потому  что  мы  вас  проморгали.  А  встреча   могла   быть
захватывающе интересной.
   Брент рассмеялся:
   - Да уж!..
   Аллен и Бернштейн молча и с интересом прислушивались к этому диалогу.
   - Здоров  ты,  однако,  даже  для  защитника...  -  Уильямс  оценивающе
разглядывал Брента.
   - Когда играл, весил двести сорок.
   - Тебя, наверно, придерживали  и  валили,  а  такого  дылду  надо  было
сносить.
   - И сносить пытались.
   - Но не я.
   - Эти сносы часто кончались носилками.
   - Джентльмены, - с улыбкой вмешался адмирал, - поверьте, я  никогда  бы
не позволил себе прервать ваш  вечер  воспоминаний,  но  у  нас  тут  одна
маленькая неприятность - война, знаете ли.
   Уильямс помог Аллену и Бернштейну закинуть ранцы в джип,  усадил  их  и
Брента, сел за руль и выехал к докам.
   "Блэкфин" отрылся Бренту издали - когда негр, обогнув пакгауз,  покатил
по пирсу не меньше мили длиной. Лодка стояла в одиночестве:  ближе  тысячи
ярдов других судов пришвартовано не было. Работал подъемный кран,  матросы
в синих робах грузили ящики с консервами и оборудование. Повсюду виднелись
морские  пехотинцы-часовые.  Аллен  тронул  Уильямса  за  плечо,   и   тот
затормозил у носа лодки. Все вылезли на пирс и медленно пошли вдоль  борта
"Блэкфина".
   - Построена "Электрик Боут Компани"  в  Гротоне,  штат  Коннектикут,  -
сказал Аллен.
   - Точно так, - удивился Уильямс. - Откуда вы знаете, сэр?
   - Видите, какие низкие зализанные обводы рубки? "Манитовок  Шипбилдинг"
и на верфях Портсмута - а больше лодки  этого  типа  нигде  не  строили  -
сделали бы по-другому.
   - Черт возьми! - с восхищением воскликнул Уильямс.
   Брент обменялся с Бернштейном понимающей  улыбкой:  они-то  знали,  что
адмирал обладал феноменальной эрудицией.
   Даже теперь, когда подводный корабль  неподвижно  стоял  у  причала,  в
очертаниях его обтекаемого  корпуса  чувствовалась  скрытая  стремительная
мощь.  Рубка  была  сдвинута  к  носу,  чтобы  дать  место  двум  машинным
отделениям  с  четырьмя  мощными  дизель-электрическими   установками,   и
скорострельная палубная пушка находилась почти на середине палубы, но  все
же ближе к корме, где были смонтированы еще два 20-мм орудия. Рубка своими
округленными обводами напоминала классический автомобиль тридцатых  годов.
В центре ее находилась стальная шахта, из которой торчали  два  перископа,
напоминавшие молоденькие саженцы. На палубе и надстройке виднелись  фигуры
матросов, сдиравших  ржавчину  и  оставлявших  на  корпусе  красные  пятна
сурика.
   - О Боже мой! -  сказал  адмирал.  -  Ни  одного  нового  винтика,  все
"родное".
   - Соблюдаем соглашение с Департаментом  парков  Японии,  -  ухмыльнулся
Уильямс.
   - А вы считаетесь их сотрудником?
   - Да, сэр. Вышел в запас и поступил на службу в ЦРУ. А потом меня нанял
этот самый Департамент. Тут мы все и встретились, - он показал  в  сторону
своих матросов. - Чем не служба? Платят вполне прилично и рису дают  -  от
пуза.
   Все рассмеялись, вступая на сходни.
   - Лодки этого класса называются "эскадренные"  и  по  своим  скоростным
данным и дальности радиуса предназначались сначала для действий в  составе
флота. Но, конечно, в этом качестве их мало использовали, и славу они себе
стяжали как рейдеры, топившие в  основном  транспорты.  Лейтенант,  будьте
добры, напомните мне ее основные характеристики - склероз, знаете ли...  -
скокетничал он.
   Заметно польщенный Уильямс стал со скоростью компьютера сыпать данными,
которые помнил наизусть:
   -  Длина  -  триста  двенадцать  футов,   ширина   -   двадцать   семь,
водоизмещение в погруженном состоянии - две двадцать четыре, в надводном -
тысяча  пятьсот  двадцать  шесть   тонн.   Старые   шестнадцатицилиндровые
двигатели "Винтон" заменены новыми  "Фэрбенкс-Морзе"  мощностью  по  шесть
тысяч лошадиных сил каждый, что позволяет дать  ход  до  двадцати  четырех
узлов на поверхности и девять - в  погруженном  состоянии.  Аккумуляторные
батареи - новые и заряжены полностью. Вооружение: одна  пятидюймовка,  две
по двадцать, и в ближайшее время установим в "курилке", -  он  показал  на
участок палубы от рубки до кормы, - еще две по полсотни. А  там,  -  палец
его ткнул туда, где к передней части рубки уже  была  приварена  небольшая
площадка, - еще две по пятьдесят  и  одну  двадцатку.  Цельнометаллический
корпус, оперативная глубина погружения -  триста  футов.  По  сравнению  с
ПЛАРБами  [атомные  подводные   лодки,   вооруженные   межконтинентальными
баллистическими ракетами] - немного, конечно.
   - Она может действовать и на шестистах, - заметил Аллен.
   - Не только может, но должна и будет!
   - Радиус действия?
   - Девятнадцать тысяч миль.
   - Это при скорости хода десять узлов и в надводном положении?
   - Так точно, сэр.
   - А вы не преувеличиваете насчет дальности?
   -  Новые  двигатели,  сэр,  я  же  докладывал,  -   ответил   негр.   -
"Фэрбенкс-Морзе".
   - В море выходили? - осведомился Брент.
   - Нет. Провели швартовные испытания, запускали силовые установки -  все
прекрасно. "Прочнисты" с завода-изготовителя смотрели корпус - как  новый.
Но к выходу в море готова не будет, пока не поставим главный  индукционный
клапан, аппаратуру связи и РЛС РЭБ. Не хватает больше половины экипажа,  а
тех, что есть, тоже нельзя назвать высокими специалистами. -  Он  взглянул
на адмирала. - Их еще учить  и  учить,  отрабатывать  навыки  и  торпедной
стрельбы, и погружения, и многое чего еще.
   - И  помимо  всего  прочего,  сколотить  боеспособный  экипаж,  который
наполовину японский, наполовину американский.
   - Сколько у нее торпедных аппаратов? - спросил Бернштейн.
   - Шесть носовых, четыре кормовых.
   - Торпеды на борту?
   - Нет пока. Вечером погрузим новые "сорок восьмые".
   - Без проводов, без систем наведения на конечном участке?
   - Верно. Ни того, ни другого. Соблюдаем Женевские соглашения.
   Бернштейн обвел лодку долгим печальным взглядом:
   - Сколько таких затонуло во время войны?
   Наступила долгая пауза, и наконец адмирал Аллен ответил:
   - Пятьдесят две.
   -  Боже,  сколько  же  людей  ушло  с  ними  на  дно?!  -   пробормотал
израильтянин.
   Брент  молча  смотрел  на  это   длиннотелое   обтекаемое   "существо",
придуманное и  построенное  только  для  уничтожения  людей,  и  последняя
реплика израильтянина навела его на мысль, приводившую в трепет  несколько
поколений моряков: лодка может стать и его могилой, его стальным  склепом.
Тысячи  моряков  навеки  ушли  в  пучину  во  чреве  своих  субмарин.   Он
почувствовал холод под  ложечкой:  новый  риск,  новый  способ  погибнуть.
Попадание серии глубинных  бомб  -  и  чудовищная,  мучительная  смерть  в
сплющенном металлическом гробу: раскаленный резчайшим  перепадом  давления
воздух выжигает людям легкие, и они  мечутся  в  кромешной  тьме,  подобно
крысам.  Снова  обуяло  его  это  чувство,  знакомое  ему  по  полетам  на
бомбардировщике - гнетущий страх от полной невозможности самому определять
свою судьбу, самому распоряжаться своей жизнью. Он пешка в руках неведомых
людей, сидящих где-то на Ближнем Востоке, в Женеве,  Токио,  Вашингтоне  и
даже не подозревающих о его существовании.
   Следом за Алленом офицеры по сходням прошли мимо часового, взявшего "на
караул", и поднялись на палубу, где при их появлении молоденький  энсин  и
вахтенный матрос - оба с нарукавными повязками и кольтами 45-го калибра  в
кобуре - вытянулись и отдали честь. Откозыряв в ответ,  все  четверо  мимо
столика с телефоном и раскрытым  вахтенным  журналом  ступили  на  длинную
стальную платформу  палубы,  наращенную  на  приплюснутый  корпус  и  чуть
приподнятую наподобие конька крыши для того,  чтобы  вода  стекала  с  нее
скорее.
   - Энсин Фредерик Хассе, командир торпедной БЧ, - представил  вахтенного
офицера Уильямс. - С этой минуты лодкой командует адмирал Аллен.
   Вахтенный  матрос  немедленно  проговорил   в   телефон,   и   динамики
принудительной трансляции гулко разнесли его слова по судну:
   - Командир на борту. Командир на борту.
   Хассе, всего год назад окончивший академию, невысокий стройный  молодой
человек с темно-каштановыми волосами, челкой падавшими на густые брови,  и
острыми карими глазами, был заметно смущен и, здороваясь с новоприбывшими,
заикался.
   - Главный механик -  в  машинном  отделении,  лейтенант  Каденбах  -  в
носовом торпедном отсеке, - ответил он на вопрос Уильямса.
   - Срочно вызовите их в кают-компанию, - приказал Аллен.
   - Есть  вызвать,  сэр!  -  Он  повернулся  к  вахтенному:  -  Передать:
лейтенант Данлэп, лейтенант Каденбах, срочно в кают-компанию!
   Матрос торопливо повторил приказ в телефон.
   По знаку Аллена Уильямс пошел  вперед,  указывая  дорогу:  поднялся  на
надстройку, а с нее  ступил  на  ходовой  мостик  -  изогнутую  платформу,
прикрытую стальным ветрозащитным экраном. Брент увидел  штурвал,  машинный
телеграф, указатель угла атаки и подставку для тяжелого  бинокля.  Уильямс
показал на открытый люк:
   - Когда лодка в море, попасть внутрь  можно  только  через  него,  -  и
первым проскользнул в круглое отверстие с откинутой на шарнирах крышкой  -
она была сделана выпуклой, чтобы выдерживать давление  воды,  задраивалась
герметически и была обвязана вокруг деревянной ручки  на  внешней  стороне
коротким тросом. Здесь все было рассчитано  по  секундам,  и  секунды  эти
стоили дорого.
   Следом за Уильямсом они оказались в рубке  -  стальном  цилиндре  футов
восьми в диаметре и около шестнадцати в длину,  -  заполненной  множеством
приборов, о назначении которых Брент имел самое смутное  представление.  В
академии он дважды совершал учебные  плавания  на  атомной  лодке  "Джордж
К.Полк", вооруженной  шестнадцатью  ракетами  "Трайдент",  -  огромном  по
сравнению с "Блэкфином", полностью компьютеризованном судне. Здесь он  не,
видел ничего,  хотя  бы  отдаленно  напоминавшего  компьютер,  и  все  это
оборудование относилось  к  началу  сороковых  годов.  Брент  почувствовал
растерянность и всерьез засомневался в своих силах, однако промолчал.
   Уильямс показал на два перископа, установленных посередине рубки:
   - Вы находитесь, джентльмены, на главном командном посту лодки.  Именно
отсюда командир руководит торпедной атакой. - Он взглянул на Бернштейна  и
голосом гида продолжал: - Прямо под нами  так  называемый  прочный  корпус
лодки, а вернее, рубка - нечто вроде его продолжения. У нас под  ногами  -
центральный пост, и командир может отдавать приказы прямо вот в этот люк.
   Аллен оглядел приборы,  в  продуманной  тесноте  заполнявшие  маленький
отсек:
   - Все как было, все как раньше... Видите,  вот  командирский  перископ,
это  -  пульт  управления  погружением  и  всплытием,  а  это  глубиномер,
тахометр, показывающий число оборотов гребного  винта,  панель  управления
двигателем, указатель скорости, телефон, гидролокатор, радар,  штурвал.  -
Глаза его увлажнились от волнения. - Господи, столько лет прошло, а  здесь
все как прежде...
   - Ну, не совсем... - сказал Уильямс. - Скоро получим новый ГАС и радар.
Даже РЭБ у нас будет.
   - И с Женевой согласовано?
   - Все согласовано, сэр, все улажено.
   - Ну, раз об этом шла речь на переговорах, - заметил  Бернштейн,  -  то
русские узнают, каково истинное назначение  "Блэкфина".  А  когда  узнают,
ТАСС, "Правда" и "Известия" раструбят об этом  на  весь  мир.  Это  я  вам
гарантирую.
   - Вы не совсем правы, полковник, - ответил Уильямс. - ВМС США привели в
порядок и поставили в  строй  еще  шесть  таких  лодок  -  шесть  музейных
экспонатов. Спутники все уничтожены, самолетов  АВАКС  катастрофически  не
хватает, а флот не может без разведки. Эти динозавры вполне способны вести
патрулирование и обходятся несравненно дешевле,  чем  ПЛАРБы,  из  которых
каждый тянет на миллиард. Вот и договорились, что старые  субмарины  можно
будет оборудовать новейшими гидролокаторами и радиопеленгаторами.  Русские
делают то же самое со своими "Виски"  и  "Зулусами".  Баш  на  баш.  -  Он
сверкнул белыми зубами. - Под  этим  соусом  наш  "Блэкфин"  и  проскочит.
Русские ничего не заподозрят.
   Адмирал, пребывавший в приподнятом настроении, одобрительно хмыкнул, но
Брента монолог Уильямса не убедил, да и Бернштейн, хоть и  промолчал,  был
настроен явно скептически.
   Через люк четверо офицеров по вертикальному трапу  стали  спускаться  в
центральный пост, и запах,  слабо  угадывавшийся  в  рубке,  здесь  ударил
Бренту  в  ноздри,  заставив  сморщиться.   Смесь   дизельного   масла   и
человеческого  пота  -  густой  и  малоприятный  аромат,   присущий   всем
дизель-электрическим лодкам. То ли еще будет, когда лодка выйдет  в  море,
когда урежут суточный рацион воды, когда начнутся дальний поход и  срочные
погружения?!
   Сойдя с последней ступеньки, он оказался в отсеке, который был примерно
вдвое больше ГКП. Помимо тех же приборов, что и наверху,  здесь  было  еще
больше панелей и пультов, а  по  верхней  переборке  шли,  перекрещиваясь,
трубы. Четверо матросов, склоненных над экранами, вытянулись при появлении
офицеров.
   - Вольно! Продолжать,  -  сказал  Аллен,  и  вахта  вернулась  к  своим
занятиям.
   Количество  ярко  надраенных  переключателей,  тумблеров,  рычажков   и
рукояток ошеломило Брента. Если ГКП был мозгом "Блэкфина", то здесь билось
его сердце. Он увидел пульты управления энергетической установкой, подачей
топлива, ряды вольтметров, омметров, тахометров, рычагов, кранов, колес на
кривошипах и почувствовал, что голова у него идет кругом. По  сравнению  с
атомными ракетоносцами типа "Лафайетт", на которых он проходил  мореходную
практику, это был другой мир.
   Полковник Бернштейн испытывал,  казалось,  еще  большую  растерянность,
разглядывая два больших колеса  с  рукоятками,  установленных  под  рядами
лампочек и манометров.
   - Это пост погружения и всплытия, -  пришел  ему  на  помощь  Аллен.  -
Офицер, отвечающий за эти операции, стоит там, где сейчас  находитесь  вы.
Два этих штурвала управляют носовыми и кормовыми  горизонтальными  рулями.
При  погружении  носовые   рули   преодолевают   то,   что   мы   называем
"положительной плавучестью", и лодка уходит  под  воду.  -  Он  взялся  за
лакированную деревянную ручку на штурвале. - Оператор по  приборам  следит
за глубиной погружения и рулями удерживает лодку на нужной глубине.
   - Как в самолете, - заметил Бернштейн.
   - Вот именно: тот же принцип. - Аллен взялся за  второй  штурвал.  -  А
рулевой-горизонтальщик на кормовых рулях  следит  за  креном:  его  задача
держать ровный киль. - Он показал на ряды лампочек.  -  А  это  индикаторы
поступления забортной воды, видите - красные и зеленые. В наше  время  эта
система на