зывалась "рождественская елка", - добавил он с улыбкой.
   - Она и сейчас так называется, - сказал Уильямс  и  по  знаку  адмирала
повел гостей дальше.
   Миновав  склоненных  над  приборами  матросов,  они   оказались   перед
гальюном, подобно которому Брент еще не видел. Задняя стена этой  стальной
каморки повторяла изгиб корпуса и была буквально усеяна россыпью кранов  и
вентилей. Заметив, как Бернштейн в недоумении широко раскрыл  глаза,  негр
улыбнулся:
   - Да, у нас так. Повернете не то колесико - и дерьмо зальет  и  верхнюю
переборку, и палубу, и все вокруг ярдов на десять.
   - Позвольте,  а  зачем  здесь  огнетушитель?  -  воскликнул  Бернштейн,
разглядывая висевший на переборке у  гальюна  красный  цилиндр  с  обычным
воронкоообразным наконечником и черными  буквами  "Двуокись  углерода"  на
боку.
   - Видите ли, полковник, наш кок иногда готовит мексиканские блюда, а от
них кое у кого, сами понимаете...  -  очень  серьезно  принялся  объяснять
Уильямс.
   Общий смех не дал  ему  договорить,  Бернштейн,  покраснев,  растерянно
оглянулся по сторонам и наконец тоже рассмеялся, хотя Брент не был уверен,
что он оценил и понял смысл шутки.
   Шагнув через высокий комингс водонепроницаемой переборки, они оказались
в коридоре, стены которого  поблескивали  нержавеющей  сталью,  а  по  обе
стороны тянулись ряды задернутых портьерами дверей. На  официальном  языке
этот осек назывался "жилым помещением офицерского состава".
   - Я не  вижу  аккумуляторных  батарей,  -  не  унимался  любознательный
Бернштейн.
   - Вы проходите над ними, - объяснил Уильямс. - Носовые батареи как  раз
в этом месте под палубой.
   - Если память мне не изменяет, сто двадцать шесть элементов на  носу  и
столько же в кормовых батареях? - уточнил Аллен.
   - У вас отличная память, сэр,  -  кивнул  Уильямс.  -  Шесть  рядов  по
двадцати одному элементу в каждом. Ширина - двадцать один  дюйм,  длина  -
пятнадцать, высота - сорок пять. Каждый весит  тысячу  шестьсот  пятьдесят
фунтов.
   - Однако! - присвистнул Бернштейн.
   - Да, полковник, - сказал Аллен. - Лодка - вещь увесистая.
   Уильямс,  подойдя  к  двери,  отдернул  портьеру,   и   они   вошли   в
кают-компанию  -  небольшое,  футов  десять  на  двенадцать,  помещение  с
привинченным посередине столом, окруженным -  ради  экономии  места  -  не
стульями, а  скамейками  и  встроенным  в  стальную  стену  над  раковиной
умывальника маленьким холодильником. Задернутый  портьерой  выход  вел  на
камбуз. Над умывальником висели  два  шкафа,  и  на  маленьком  письменном
столике лежало несколько экземпляров  "Спорте  Иллюстрейтед".  На  верхней
переборке,  как  всегда  расчерченной  на  сектора  проводами,   кабелями,
трубами, висели динамик, бездействующий вентилятор и две лампы.
   Вытянувшись, их появления ожидали два офицера. Первый,  среднего  роста
старший лейтенант лет тридцати, шагнул  вперед.  Его  отливающие  серебром
белокурые волосы напомнили Бренту  морской  песок  под  утренним  солнцем,
сине-зеленые глаза смотрели умно и приветливо.
   - Старший  механик  Брукс  Данлэп,  -  представился  он  и  ответил  на
рукопожатие адмирала.
   Дошла очередь до  Брента,  и  он,  пожимая  крепкую  загрубелую  ладонь
механика,  увидел,  что  рукав  его  робы  вымазан  маслом.  Когда  Данлэп
улыбался, от углов рта и глаз  по  лицу,  в  которое  навсегда,  казалось,
въелись копоть и сажа, разбегались длинные светлые морщинки, и становилось
видно, что он старше, чем выглядит. Он  весь  пропах  дизельным  топливом,
металлом и растворителем, и ногти у  него  были  черные.  Брент  почему-то
сразу почувствовал к нему доверие: весь вид этого человека говорил о  том,
что он настоящий мастер своего дела, привязанный к  машинам  и  механизмам
сильнее, чем к людям.
   Второму офицеру - длинному и гибкому, как хлыст, лейтенанту -  было  на
вид чуть за двадцать. Сразу бросался  в  глаза  длинный  крючковатый  нос,
казавшийся  еще  больше  на  узком  лице  со  впалыми  щеками   и   острым
подбородком. Пожимая ему руку - сильную, хоть и состоящую словно из  одних
костей, - Брент взглянул в его темно-карие живые глаза.
   - Лейтенант Чарли Каденбах, - произнес он высоким и тонким  голосом.  -
Штурман.
   По знаку адмирала все разместились за столом.
   - Скажите, джентльмены, - сказал он, окинув взглядом старожилов  лодки,
- есть ли у вас какое-либо представление о "Блэкфине"?
   За всех троих ответил старший помощник:
   - Мы все прошли курс переподготовки на "Файфере".
   - "Файфер" - того же класса? "Гато"?
   - Так точно. Прошли полный курс - и  живучесть,  и  вооружение,  и  все
прочее знаем назубок.
   - И в море выходили?
   - А как же! Все, кто сейчас на борту, участвовали в ходовых испытаниях.
   - Отлично, - с явным облегчением произнес адмирал.
   - Для нас большая честь, сэр, служить вместе с вами, - сказал Данлэп. -
Мы наслышаны о подвигах "Йонаги", который сражается за всех нас.
   Аллен в знак благодарности учтиво наклонил голову.
   - И про вас наслышаны, мистер Росс, - продолжал механик. -  Знаем,  что
вас называют "янки-самурай".
   - Он и в футбол играет - залюбуешься, - чуть сощурясь, сказал Уильямс.
   Бренту почудилась тень насмешки в этих словах.
   - Играл, было дело. Многих защитников проутюжил: на  заду,  наверно,  и
сейчас еще видны отметины от моих бутсов, - сказал он, бросив взгляд прямо
на чернокожего лейтенанта.
   Тот выпрямился так резко, словно его кольнули в шею.
   Аллен не дал ссоре разгореться:
   - Сколько у вас людей?
   Уильямс медленно, словно нехотя, перевел глаза с Брента на адмирала:
   - Тридцать два, сэр.
   - Ну и мы привезли сюда команду из тридцати одного опытного подводника.
Правда, на лодках этого класса никто из них не плавал. Нужно  еще  человек
десять - пятнадцать. И нас, офицеров, всего пятеро. -  Он  побарабанил  по
столу. - Еще бы четверых, самое малое.
   - Завтра прибудут десять добровольцев, отобранных  для  службы  у  нас.
Среди них - трое офицеров.
   - Всего трое?
   - Да, сэр, к сожалению, всего трое.
   - Что ж, делать нечего. Но хоть опытные, по крайней мере?
   - Не знаю, сэр. ЦРУ сообщило мне только цифры.
   Аллен взглянул на старшего механика:
   - Ну, а в каком состоянии машинное отделение?
   - Мы,  господин  адмирал,  четырежды  проводили  швартовные  испытания.
Машины - в полном порядке.  -  Данлэп  для  пущей  выразительности  сложил
большой и указательный пальцы  колечком.  -  Энергию  нам  пока  подают  с
берега,  вспомогательные  механизмы  -  в  рабочем  режиме.  Люди  у  меня
отличные, но не хватает рук для обслуживания трех силовых установок.
   - Да-да, - нетерпеливо перебил адмирал. - Мы вам  доставили  двенадцать
машинистов. - Он обернулся  к  Уильямсу.  -  Через  недельку  хотелось  бы
провести ходовые испытания.
   Тот в раздумье поскреб подбородок:
   - Постараемся, сэр... Вопрос в людях.
   - Судостроители вам помогали?
   - Не то слово, сэр! Четверо инженеров на всякий  случай  остались  пока
здесь. Живут в отеле.  Двое  из  них  -  давно  на  пенсии,  они  когда-то
конструировали и  строили  эту  самую  лодку.  Бесценные  люди!  Настоящие
профессионалы.
   - Славно. - Адмирал потер руки. - Ну-с, как с вооружением и боезапасом?
   - Торпеды и снаряды сложили пока в пакгауз в  конце  пирса,  -  ответил
Каденбах. - Лодка сейчас без вооружения, если не считать пулеметов.
   - Славно, - повторил Аллен и  глянул  в  сторону  камбуза.  -  Ну,  как
грузили продовольствие, я видел.
   - Камбуз действует, сэр, - сказал Уильямс и сейчас  же  спохватился:  -
Виноват, я вам ничего не предложил! Может быть, кто-нибудь хочет  сэндвич?
Кофе, джентльмены? - Он указал на шкаф. - Чего-нибудь покрепче? К примеру,
хайболл? [виски с содовой и льдом]
   - У вас есть спиртное?  -  со  зловещими  огоньками  в  глазах  спросил
адмирал.
   - Ну да. Конечно, - Уильямс явно не понимал, чем вызвана такая перемена
тона.
   - Вылить за борт! Все! Немедленно!
   - Пабло! - позвал Уильямс. - Пабло Фортуно!
   Раздвижная дверь на  камбуз  отъехала  в  сторону,  и  в  кают-компании
появился приземистый смуглый человек с широкими приплюснутыми  ноздрями  и
толстыми   вывороченными    губами,    выдававшими    в    нем    уроженца
южнотихоокеанских островов. Волосы у него были  черными,  как  тушь,  лицо
побито оспой, а над ремнем белых брюк нависало, как у  большинства  коков,
солидное брюхо. На лице у него  застыло  тревожно-смущенное  выражение,  а
руки он заламывал не хуже домохозяйки, которую муж уличает  в  неверности.
Было ясно, что он подслушивал под дверью.
   - Весь запас спиртного - за борт! - сказал Уильямс.
   - Все до последней капли, - добавил Аллен. - Если я найду хоть каплю  -
пойдете под трибунал.
   - Есть, сэр!
   Фортуно отпер шкаф и со звоном сгреб в охапку полдюжины бутылок.  Брент
заметил среди них "Джонни Уолкера" с черной этикеткой и невольно  сглотнул
слюну. Кок сложил бутылки в сумку и вышел.
   - Отныне и впредь на "Блэкфине", находится ли лодка в порту или в море,
я  устанавливаю  "сухой  закон".  -  Аллен  быстрыми  резкими   движениями
перемещал глаза с одного офицера на другого. - Ясно?
   - Есть, ясно, господин адмирал! - в один голос ответили они.
   Брент был удивлен: адмирал Аллен открывался ему с неожиданной стороны.
   Пальцы адмирала принялись чертить по столу замысловатый узор: гнев  его
улетучился так же стремительно, как и возник.
   - Теперь к делу. Послезавтра, во вторник, в десять утра лейтенант Брент
Росс, полковник Ирвинг Бернштейн и я должны быть в ООН, где нам  предстоит
встреча с представителями некоторых ближневосточных организаций. -  Пальцы
замерли и сжались в кулак. -  Лейтенант  Уильямс,  вы  -  старший  офицер.
Обдумайте и изложите, как и с чего именно целесообразней  начать  обучение
новичков. Завтра в восемь ноль-ноль  надо  приступать.  Будем  тренировать
"погружение  -  всплытие",  пока  не  доведем  их  действия   до   полного
автоматизма. - Он пристукнул по столу для пущей выразительности.  -  Чтобы
ночью разбуди - знали, что крутить и в какую сторону.  Может  быть,  через
неделю удастся попробовать первый выход.
   - Есть, сэр, - сказал Уильямс, радуясь, что гроза миновала.
   - Вопросы?
   Наступила тишина, нарушаемая только жужжанием вентилятора над головой.
   Бернштейн, кивнув на целую мозаику разноцветных флажков на переборке за
спиной Данлэпа, спросил:
   - Что это за выставка?
   - Это? Это вклад "Блэкфина" в победу  над  врагом  во  Второй  мировой.
Тридцать восемь потопленных транспортов. А эти  кормовые  флаги  означают,
что лодка пустила на дно пять боевых кораблей.
   - А что это за мультдельфинчик, пускающий из-под плавника торпеду?
   - То поколение выросло на Диснее, - улыбнулся Данлэп. - Эмблема  нашего
корабля.
   - Паровоз... Кран... Грузовики... Звездочки... - не унимался полковник.
- Объясните, пожалуйста. И еще вот этот флаг и  этот  вымпел  -  вон  там,
наверху.
   - Восемь звездочек означают, что лодка восемь  раз  выходила  в  боевое
патрулирование. Сине-красно-желтый вымпел  дается  тем  кораблям,  которые
удостоились благодарности президента. Флажками с белой серединой  отмечены
поврежденные, но оставшиеся на плаву суда. Ну, а паровоз, кран и грузовики
лодка уничтожила, когда  ворвалась  в  гавань  Минами-Дайто  и  обстреляла
город.
   - Господи Боже, - сказал израильтянин. - "Обстреляла город". Так. Ну, а
это что такое? Вроде бы французский флаг?
   - Совершенно верно. Французский. "Блэкфин" потопил  вишистский  эсминец
недалеко от берегов Индокитая.
   - Вы все помните, хоть и не воевали.
   Данлэп и Уильямс рассмеялись.
   - "Блэкфин" воевал.
   - Историческое судно, - без улыбки сказал Бернштейн.
   Уильямс кивнул в знак согласия:
   - "Блэкфин" был спущен на воду в ноябре сорок первого  года  -  вовремя
подгадал, правда? Патрулировал в Японском море. Общий  тоннаж  потопленных
судов - сто пятьдесят тысяч тонн. Благодарность президента  была  вынесена
за рейд на Митами-Дайтио. В  сорок  седьмом  лодку  исключили  из  боевого
состава  флота  и  определили  в  резервную   группу,   базировавшуюся   в
Нью-Лондоне. - Он улыбнулся. - Однако пришел пятьдесят первый год,  принес
с собой корейскую войну, и наша красавица,  хоть  и  была  уже  не  первой
свежести,  опять  стала  нарасхват.  Высаживала  "коммандос"  в   тылу   у
северокорейцев.  В  пятьдесят  четвертом  опять  списали  в  резерв,  а  в
шестидесятом ее перевели в Сиэтл и превратили в учебное судно резерва ВМС.
Ну, а потом ее решено было отправить на переплавку.
   - Не может быть! - воскликнул Бернштейн.
   - Да-да. Решили, что старушка никуда уже не годится, и прямая дорога ей
- под автоген, а потом  -  в  печь,  а  потом  из  гордости  нашего  флота
понаделали бы шпилек и бритвенных лезвий.
   - Но до этого не дошло?
   - К счастью, вступились  старые  подводники,  скинулись,  помогла  Лига
ветеранов ВМС, лодку выкупили и отправили на вечную стоянку в нью-йоркскую
гавань. "Блэкфин" стал мемориалом.
   - Вот это карьера! - сказал Бернштейн, поглаживая бородку.
   - Да, джентльмены, мы с вами служим на славном боевом корабле и  должны
быть достойны его, - с неожиданным пафосом произнес адмирал.
   - Верно! Верно! - вскричали все хором, а Брент подумал: "Фудзита  номер
два".
   - Тут у нас возникает одна сложность, господин  адмирал,  -  помявшись,
сказал Уильямс. - Офицерские каюты, не готовы и  еще  несколько  дней  для
житья годиться не будут: проводку меняем и всякое такое... - Он показал на
своих офицеров. -  Мы  со  штурманом  и  механиком  ночуем  в  старшинском
кубрике.
   - Нам заказали  номера  в  гостинице  неподалеку,  -  сказал  Аллен.  -
"Оукмонт".
   Трое  старожилов  многозначительно  переглянулись,  а   потом   механик
осторожно сказал:
   - Виноват, сэр, но хочу предупредить: это далеко не "Уолдорф-Астория".
   - Знаю. Но она близко, а прочее неважно. - Задумчиво подергав  себя  за
ухо, адмирал повернулся  к  Уильямсу:  -  Как  командир,  я  бы  предпочел
остаться на борту. Вы бы не согласились со мной поменяться?
   - Но, сэр... старшинский кубрик... сами понимаете, это не очень удобное
место...
   - Мистер  Уильямс,  -  прервал  его  Аллен.  -  Я  вас  прошу  со  мной
поменяться.
   - Есть поменяться, - уступил тот. - Пойду соберу свое барахло.
   - Вот и  отлично.  С  этим  покончено.  Теперь,  джентльмены,  совершим
небольшую экскурсию. - Он обвел глазами  старшего  помощника,  штурмана  и
механика. - Осмотрим все - от перископа до днища.
   - Есть, сэр! - все трое поднялись.
   Во главе с Уильямсом они двинулись к носовому торпедному  отсеку.  Люки
всех шести торпедных аппаратов, сгруппированных по три,  были  открыты,  и
видно  было  их  поблескивающее  полированным  металлом  нутро   диаметром
двадцать  один  дюйм,  над  которым  росли  настоящие  джунгли   проводов,
клапанов,  рычагов,  пружин,  тумблеров,  регуляторов  и  стоперов.   Трое
матросов-торпедистов, надраивавших нержавеющую сталь молдингов, оторвались
от своего занятия и стали "смирно".
   - Вольно! Продолжать! - скомандовал Аллен, и матросы, заметно  смущаясь
присутствием начальства, снова взялись за дело.
   Адмирал показал Бернштейну на стальные ролики,  шедшие  вдоль  зарядных
желобов под стеллажами, приваренными к обоим бортам лодки.
   - Вот здесь они, торпеды, и хранятся, а в аппараты их заряжают  вручную
с помощью этих роликов, а потом досылают прибойниками.
   Полковник долго разглядывал аппараты:
   - И как же происходит залп?
   Аллен кивнул  Уильямсу,  и  тот  показал  на  укрепленный  между  двумя
стеллажами пульт с шестью стеклянными окошечками и шестью тумблерами:
   - Управление стрельбой идет  с  командного  поста.  Видите,  это  пульт
управления пуском. Точно  такой  же  -  на  КП.  Если  электрическая  цепь
разомкнута - а это иногда случается - торпедист производит  пуск  вручную,
отжимая вот этот  соленоид  и  открывая  вот  эти  клапаны  -  они  так  и
называются: "боевые клапаны системы стрельбы".
   Аллен покивал:
   - На "Гроупере", где я плавал, было немного не так.
   - Разумеется, сэр. В пятьдесят первом на нашей лодке  установили  новые
цепи управления огнем. Вы сами знаете: нет двух одинаковых кораблей.
   - Верно,  верно,  -  сказал  Аллен  и  повернулся  к  механику:  -  Ну,
показывайте ваши владения, мистер Данлэп.
   - Есть, сэр, - Данлэп направился в корму, а трое торпедистов  вздохнули
с облегчением.
   Следом за механиком  через  водонепроницаемые  двери  они  вернулись  в
центральный пост, а оттуда прошли в пост энергетики, где при их  появлении
члены экипажа, склоненные над приборами и панелями, вытянулись. Марк Аллен
улыбался, приветственно кивал, повторяя: "Вольно, вольно, продолжать".
   Уильямс, став посередине отсека, указал на приборную панель  не  меньше
восьми футов длиной:
   - Пульт управления. А это два  машинных  телеграфа  для,  так  сказать,
выносного, дистанционного управления двигателями.
   Снова водонепроницаемая переборка - и они  прошли  через  радиорубку  и
камбуз, который по размерам был не больше стенного шкафа: там хлопотал над
сандвичами и кофе Пабло Фортуно. Брент Росс в очередной раз удивился тому,
как продуманно все размещено здесь: ни один  квадратный  дюйм  площади  не
пропадает впустую. Они миновали матросский кубрик  с  подвесными  койками,
убранными и  пристегнутыми  к  стенам,  так  что  центр  отсека  оставался
свободным, и вошли в носовое машинное отделение.  Два  огромных  двигателя
"Фэрбенкс-Морзе" оставляли узкий проход посередине,  на  покрытом  листами
гофрированной стали полу лежали инструменты, и четверо машинистов возились
над шестнадцатицилиндровым двигателем.  Процедура  "смирно!  -  вольно!  -
продолжать" повторилась.
   - ПЛАРБ по сравнению с этим - просто стадион, - пробормотал Брент.
   Брукс Данлэп показал в сторону кормы:
   - Каждый из двигателей подключен к  генератору,  по  правому  и  левому
борту одинаковые установки, а там, на носу, -  видите  решетчатый  люк?  -
один из дополнительных дизелей, подключенных к еще одному генератору, он у
вас под ногами, - механик притопнул  подошвой.  -  Под  правым  двигателем
стоят два компрессорных опреснителя. Да, мистер Росс, по комфорту  нам  за
"Лафайеттами" не угнаться: душ - не чаще раза в неделю.  Так  что  скажите
спасибо, если ваша вахта на мостике совпадет с хорошим ливнем.
   - А там что? - осведомился Бернштейн, показывая на корму.
   - Кормовое машинное отделение и  кормовой  торпедный  отсек.  Прошу  за
мной.
   - Нет. Пока прервем нашу  экскурсию,  -  сказал  адмирал.  -  Полковник
Бернштейн, Росс, Уильямс, вам пора в гостиницу. Но вас, - обратился  он  к
негру, - я задержу еще на пять минут.
   - Есть, сэр.
   Офицеры тронулись в обратный путь в кают-компанию.
   Брент, заметив у ворот дока будку телефона, ринулся туда,  а  Бернштейн
тактично остался в отдалении ждать Уильямса. Брент набрал  номер  Дэйл,  и
она сняла трубку в ту же минуту.
   - О Брент, как приятно слышать твой голос.
   - А мне - твой, - сказал он и принялся  объяснять,  что  уже  прибыл  к
новому месту службы, совсем забыв, что Дэйл  имеет  к  его  назначению  на
"Блэкфин" самое прямое отношение.
   - Да я знаю, знаю!  Я  ждала  твоего  звонка.  Скажи  лучше,  когда  мы
увидимся.
   - Мы "без берега".
   - Вот, тебе на!
   - Поселили нас в "Оукмонте".
   - В этом клоповнике?
   - Твое ЦРУ расщедрилось.
   - Ну, я тут ни при чем. Я знаю, где этот, с позволения сказать,  отель.
Недалеко от Шестьдесят восьмой улицы.
   - Мне это ни о чем не говорит.
   - На углу Двадцать третьей и Вест. Это за пределами базы.  Так  что  ты
уже на "берегу". Почему же мы не можем увидеться?
   От звука ее голоса, от мысли, что  она  сейчас  одна,  Брента  опахнуло
жаром, и он ощутил такое знакомое  желание,  но  стиснул  зубы  и  покачал
головой, словно Дэйл могла это видеть:
   - Извини,  Дэйл...  Это  было  бы  непорядочно  по  отношению  ко  всем
детальным: они-то заперты на лодке или в бараках на базе.  Я  не  чувствую
себя вправе...
   - Я - сотрудник ЦРУ!
   - Знаю. И тем не менее...
   - Но как же нам тогда встретиться? - с печалью и тревогой спросила она.
   - Не знаю, -  изменившимся  от  досады  голосом  сказал  Брент.  Он  на
мгновение задумался: - Завтра стою вахту, а в четверг  мы  должны  быть  в
ООН.
   - В четверг? Черт, в четверг я - в Лэнгли, у  начальства.  А  что  тебе
понадобилось в ООН?
   - Люди из  Организации  Освобождения  Палестины  желают  встретиться  с
представителями адмирала Фудзиты.
   - Убийцы! Кровавые подонки! Только они будут?
   - Не знаю, Дэйл, - он саданул кулаком по монетоприемнику. -  В  пятницу
вечером, а? Постараюсь выцарапать увольнительную. Как насчет пятницы?
   - Хорошо! Хорошо,  Брент!  Приходи  ко  мне,  я  что-нибудь  приготовлю
повкуснее, поужинаем вдвоем...
   Снова  Брент  стал  переминаться  с  ноги  на  ногу,  охваченный  зудом
нетерпения.
   - В "холодильник"?
   Она рассмеялась.
   - Вот именно.  Адрес  у  тебя  есть.  Это  недалеко  от  твоей  мерзкой
гостиницы. Знаешь, - сказала она, чуть понизив голос, словно бы для  того,
чтобы тон соответствовал зловещему смыслу слов, - ходят  слухи,  что  твой
друг Кеннет - тоже здесь.
   Брент почувствовал, как чаще забилось  у  него  сердце,  запульсировала
жилка на шее:
   - Розенкранц? - Дэйл Макинтайр, похоже, знала все.
   - Да. Он вербует летчиков-наемников. Кроме того,  Каддафи  поручил  ему
встретиться без лишней огласки с иранскими и иракскими дипломатами.
   - Ты, пожалуйста, держи меня в курсе, Дэйл. У  меня  с  этим  человеком
свои счеты.
   - Знаю. Хорошо. А про аятоллу ты не  слышал?  -  Брент  молчал.  -  Про
Хомейни? Стало известно - опять же, это  слухи,  -  будто  бы  он  намерен
прекратить войну с Ираком и примкнуть к джихаду против Израиля и "Йонаги".
   - Боже, сто миллионов фанатичных мусульман!..
   - Я думаю, этим и объясняется появление  Розенкранца  в  Нью-Йорке:  он
будет встречаться с представителями Садата и Хомейни в ООН.
   - Чушь какая-то.
   - Нет, это не чушь: разве ты не знаешь арабов? Они ни за что не  поедут
на переговоры в столицу враждебного государства. И персы -  тоже.  А  если
устроить встречу здесь или где-нибудь в Женеве, можно сохранить лицо.
   - Да нет, я говорю "чушь" потому, что Розенкранц - летчик, истребитель,
убийца... Из него дипломат - как из меня балерина.
   - Ты его недооцениваешь, Брент. Он принял  ислам  и  стал  чуть  ли  не
первым человеком у Каддафи. На нем замыкается вся истребительная  авиация.
Каддафи доверяет ему больше, чем своим генералам.
   Брент в сердцах стукнул кулаком по аппарату так, что тот звякнул.
   - Эй! Алло! Ты здесь?
   - Да! Я здесь и я очень хочу тебя видеть.
   - В пятницу вечером, Брент.
   - Если не будет складываться, я позвоню.
   - Сделай так, чтобы сложилось.
   - Сделаю. Постараюсь. -  Брент  видел,  что  к  нему  уже  приближаются
Уильямс и Бернштейн. - Мне пора идти.
   - Я соскучилась, Брент. Я все время о тебе думаю.
   - А я - о тебе.
   - В пятницу.
   - В пятницу, даже если мне придется удрать с лодки. К  черту  войну,  и
ООН - туда же.
   Они одновременно и неохотно повесили трубки.


   Отель "Оукмонт", судя по всему, был построен на рубеже веков и тогда же
забыт: казалось, в него с тех самых пор не ступала нога маляра,  плотника,
паркетчика  и  -  как  Брент  убедился  чуть   позже   -   водопроводчика.
Семнадцатиэтажное здание было  сложено  из  необожженного  кирпича  и  так
просело, что засохшая полоска раствора между  рядами  кладки  представляла
собой волнообразную линию, будто Нью-Йорк стоит в сейсмоопасной зоне.
   - О Господи! - сказал Брент, входя в обшарпанный холл.  -  Какая  седая
старина! Не удивлюсь, когда выяснится,  что  здесь  останавливался  Джордж
Вашингтон.
   - Вэлли-Форж показался бы дворцом рядом с этим, - фыркнул Уильямс.
   Они прошли мимо нескольких ветхих и колченогих кожаных диванов, два  из
которых были заняты  крепко  спавшими  личностями  весьма  подозрительного
вида.  К  вытянутой  ноге  одной  личности  была  привязана   тележка   из
супермаркета, наполненная разнообразным старым хламом.
   - У нас такого нет, - сказал потрясенный Бернштейн.
   - Неустанно твердим самим себе и всему миру: "Мы - богатейшая  страна",
а таких бродяг - тысячи в одном Нью-Йорке, -  с  горечью  сказал  Уильямс,
направляясь к стойке портье. - Никакой сегрегации, - саркастически добавил
он, заметив, что один из спящих оборванцев - негр.
   Стали  искать  ночного  портье,  и  Брент  наконец  обнаружил  его   за
допотопным   коммутатором   -   он   рассматривал    замусоленный    номер
иллюстрированного журнала и потягивал вино. Бутылка дешевого  бургундского
стояла перед ним на столе. Уильямс хлопнул ладонью по стойке, и  портье  -
плешивый и истощенный старик, заменивший,  похоже,  все  нужные  организму
питательные вещества одной винной глюкозой, - поднял голову, вскочил  и  с
заискивающей улыбкой поспешил на  зов.  У  него  было  нездорово  бледное,
словно измятое,  лицо  в  морщинах,  воспаленные  белки  глаз  в  кровяных
прожилках, сутулая спина.
   - Добрый вечер, джентльмены, - дохнув густым  винным  перегаром,  сипло
произнес он с неожиданно интеллигентной интонацией. -  Вы  решили  почтить
наш отель своим вниманием?
   - Да. Решили почтить. У нас заказаны три номера на фамилию "Аллен".
   Портье принялся водить пальцем по строчкам регистрационной книги:
   - Вот, нашел! Для мистера Марка Аллена... Вот... "Профайл  Боут  Уоркс"
забронировало два номера.
   - Три, - сказал Уильямс.
   Старик испуганно поглядел на него:
   - Заказаны один двухместный номер и один одноместный рядом, - голос его
дрожал. - Простите,  сэр.  Больше  свободных  мест  у  нас  нет.  Еще  раз
простите. Мне очень, очень жаль, что вышло такое недоразумение.
   Уильямс взглянул на Брента:
   - Что ж, делать  нечего:  полковник,  как  старший  по  званию,  займет
одиночный, а тебе уж придется терпеть мое общество. Согласен?
   Бернштейн и Брент кивнули, подхватили свои ранцы и следом за  Уильямсом
направились к лифту, выглядевшему точь-в-точь  как  клетка  для  канарейки
футов шести ростом.
   - "Свободных мест нет", - передразнил израильтянин.
   - Можно подумать, весь бомонд сюда слетелся, - поддержал его Брент.
   - Почище "Хилтона", -  сказал  Уильямс,  открывая  стальную  решетчатую
дверь.
   Все молча вошли в лифт.


   В просторном номере с двумя  большими  окнами  стояли  две  застеленные
кровати и прикроватный столик  красного  дерева  с  массивной  лампой  под
гигантским абажуром, похожим на дамскую шляпу,  модную  в  весенний  сезон
1909 года. Выключатели были круглые и  не  нажимались,  а  поворачивались.
Широкие шашки дубового паркета посередине комнаты  были  закрыты  истертым
ковров. В большой ванной комнате стояли умывальник  с  двумя  облупленными
кранами и ванна викторианской эпохи - исполинских размеров  и  на  четырех
чугунных ногах. Бачок унитаза - чудо  инженерной  мысли  прошлого  века  -
находился вверху, и от него спускалась цепочка с массивной  ручкой.  Когда
Брент дернул за нее, поток воды хлынул с таким напором, что стены  уборной
заходили  ходуном.  Незамедлительно  выяснилось,  что  дверь   ванной   не
запирается, и все  вообще  было  покореженное,  изношенное,  покосившееся,
шаткое - ни одного прямого угла.
   - Наконец-то мы дома, - сказал Уильямс, швыряя на  кровать  свой  тощий
ранец.
   - Видали мы дома и получше, - мрачно отозвался Брент.
   - Ты есть хочешь?
   - Вроде бы нет. В самолете кормили, а  вернее  -  недотравили  какой-то
гадостью.
   Уильямс кивнул:
   - Я тоже успел перекусить как раз перед вашим появлением. - Он полез  в
ранец и выудил оттуда полдюжины сандвичей. -  Пабло  Фортуне  позаботился.
Думаю, это лучше, чем искать какую-нибудь забегаловку  по  соседству.  Тем
более что адмирал перевел нас, можно сказать, на казарменное положение.
   Эти слова болезненно напомнили Бренту недавний разговор с Дэйл.
   - Но я припас кое-что, чтобы было не так скучно, - плутовато  улыбнулся
негр и достал бутылку "Хейг энд Хейг",  а  когда  Брент  удивленно  поднял
брови, пояснил: - Адмирал велел вылить все спиртное за борт?
   - Я его понял именно в этом смысле, - рассмеялся Брент.
   - Но он, конечно, имел в виду все, что имелось в кают-компании. А это -
из моего холодильника.
   Смеясь, они подошли к окну, перед которым стоял стол с графином и двумя
стаканами. Наполнив их до половины, Уильямс сказал:
   - Схожу позову полковника, - и в голосе его прозвучала  сердечность,  о
которой Брент даже не подозревал.
   Но он покачал головой:
   - Не стоит. Он сказал, что валится с ног от усталости и сейчас же ляжет
спать.
   - Ладно. За "Блэкфин"! Зови меня Реджи.
   - За "Блэкфин"! - он поднял свой стакан и выпил. -  Я  совсем  не  знаю
этот тип - "эскадренная лодка".
   - Ты специалист по связи, кажется?
   - Считаюсь.
   - А в курсе насчет переговоров в духе "гласности"?
   Брент пожал плечами:
   - Только то, что доходило до "Йонаги".
   Уильямс допил и сейчас же налил еще:
   - Но про новую русскую игрушку ты слышал  -  бомбомет,  который  кидает
глубинные бомбы на шесть тысяч метров?
   - Слышал, - кивнул Брент. -  Шестиствольная  пусковая  установка,  бьет
трехсотмиллиметровыми на шесть тысяч метров перед кораблем.
   - Верно. Форменная зверюга: автоматическое перезаряжение, каждая  бомба
- по четыреста фунтов. Не знаешь, нам придется иметь с ней дело?
   - Нет, Реджи. В Женеве договорились исключить все  русские  бомбометные
системы, так же как и самонаводящуюся торпеду "533".
   Уильямс вздохнул, выпил, покатал по дну стакана кубик льда:
   - Это хорошо. У "Блэкфина" не  было  бы  шансов  увернуться  от  нее  -
активное  и  пассивное  самонаведение  плюс  провода...  -  Он  пристукнул
стаканом о стол и допил виски.
   Брент последовал его примеру, удивляясь, куда это он так гонит:
   - Гидролокатор и шестисотфунтовые глубинные бомбы  с  гидростатическими
взрывателями - вот и все, Реджи, что нам грозит по Женевским соглашениям.
   - И этого хватит: одна бомба в четырнадцати  футах  от  нас  -  и  все!
Капут! - Он развел руками, подняв ладони кверху. Брент  почувствовал,  как
побежали по спине мурашки, и сделал большой глоток.  -  Как  ты  считаешь,
будут "иваны" соблюдать договоренности?
   - По части выполнения обещаний они  слабоваты.  Но  штука  в  том,  что
русские очень неохотно дают свои новейшие разработки кому бы то  ни  было.
Обожглись во время  "шестидневной  войны",  когда  израильтянам  достались
сотни целехоньких танков, целые дивизионы ракет "земля - воздух" и системы
управления огнем,  которые  русские  поставили  египтянам.  Большая  часть
электроники прямиком пошла в Пентагон. Такой ошибки они решили  впредь  не
повторять.
   Он снова наполнил стаканы. Брент почувствовал, как  плавно  закружились
стены комнаты. Тряхнул головой и сделал еще  глоток.  Наконец-то  он  смог
выпить и расслабиться,  сбросить  напряжение,  не  отпускавшее  его  целую
неделю. А Реджи Уильямс оказался отличным малым, и напрасно ему мерещилась
какая-то враждебность с его стороны. Все  смылось  "Хейгом".  Брент  выпил
еще, хотя понимал, что и так перебрал, и снова все поплыло перед  глазами.
Он резко поднялся, допил то, что оставалось в стакане, сказал:
   - Устал чего-то... Брошу кости, - и, неверными шагами дойдя до кровати,
рухнул на спину.
   Уильямс продолжал пить и говорил без  умолку,  хотя  язык  у  него  уже
заплетался.
   - Надо будет нам с тобой как-нибудь сыграть...
   - Сыграем, Реджи. Наберем две команды из экипажа "Блэкфина" и сыграем.
   Уильямс одобрительно замычал, опрокинул стакан, но  не  удержал  его  в
руке - тот со звоном покатился по столу, упал  на  пол  и  разбился.  Негр
тяжело поднялся, пошатываясь, дошел до кровати и повалился на нее.
   - Слушай, ты  как...  насчет  того,  что  ночуешь  в  одной  комнате  с
черномазым, а?
   Брент рассмеялся:
   - Долго же ты крепился, старина.
   - Хочешь сказать - это избитая тема?
   - Еще бы.
   - Тогда ответь, кто я, по-твоему, такой?
   - Ты - старший помощник командира ПЛ  "Блэкфин",  мой  непосредственный
начальник и, как выясняется, порядочная зануда.
   Уильямс фыркнул:
   - Ага, учтем. Ну, а ты, Брент Росс, - самодовольная скотина  и  слишком
много о себе понимаешь.
   Брент,  пребывавший  от  выпитого  в  необыкновенно  умиротворенном   и
благодушном настроении и уже уплывавший в дремоту, нашел, что  определение
это очень забавно. Он расхохотался так, что затряслась кровать.
   - Тебе, значит, смешно то, что я говорю?
   - Ну чего  ты  привязался  ко  мне,  Реджи?  Видишь,  человек  выпил  и
отдыхает. Проспимся - выясним отношения.
   - "Привязался"! Рассказать тебе, как привязываются  по-настоящему  -  в
том квартале Лос-Анджелеса, откуда я родом?
   - Вряд ли я услышу что-нибудь новенькое. Но если тебе  так  неймется  -
давай. Что с тобой делать?!
   Уильямс, пропустив мимо ушей иронию, начал рассказывать.  Брент  слушал
его с улыбкой, время от времени засыпал и даже довольно  крепко,  а  потом
вновь просыпался от звука его голоса.
   - Я родился в Уоттсе - это юг Лос-Анджелеса...
   - Знаю... - сонно ответил Брент. - Бывал я там.
   - Да неужели? Отчаянный малый.
   - Хотел осмотреть достопримечательности, вот и  пошел.  Никто  меня  не
тронул.
   - Вырос большой, потому и не тронули.
   - Большим, конечно, легче.
   Уильямс продолжал, обращаясь к растрескавшемуся потолку:
   - Кто был мой отец - не знаю. А мать звали Латанья Уильямс, она никогда
не была замужем...
   Брент хотел было что-то сказать, но язык не ворочался  во  рту  и  губы
отказывались выговаривать слова,  все  тело  налилось  приятной  тяжестью,
мышцы расслабились, и даже жесткий матрас показался упругим и ласкал  его,
словно нежная рука Дэйл. Он молча лежал и слушал.
   Уильямс напряженным, запинающимся  голосом  рассказывал  свою  историю.
Маленькая,  тесная  квартирка,  жизнь  на  пособие,  день  и  ночь  орущий
телевизор, вечная нехватка еды, заплаты на  локтях  и  коленях...  Старшие
братья, Кларенс и Родни, подросли, бросили  школу,  связались  с  уличными
хулиганами... Большие деньги, неизвестно откуда взявшиеся... Слезы матери,
ее вечная тревога... Потом, когда Реджи исполнилось  двенадцать,  Кларенса
убили - изрешетили пулями. "Поговаривали,  что  это  из-за  наркотиков:  с
кем-то не поделился".
   Больше он ничего не знал. Наркотики - и все.  Даже  в  приготовительных
классах его сверстники говорили о героине, крэке,  кокаине,  а  кое-кто  и
пробовал. В шестнадцать лет арестовали  Родни  -  "по  обвинению  в  сбыте
наркотиков" - и увезли куда-то. Мать была  в  отчаянии.  Все  надежды  она
связывала теперь со своим младшим. Реджи к  тринадцати  годам  вымахал  на
шесть футов, отлично учился, был многообещающим спортсменом.
   Через год вернулся из колонии Родни, а еще через год  -  ему  уже  было
восемнадцать - сел во "взрослую"  тюрьму.  "Расквитался  за  Кларенса",  -
объяснил он убитой горем матери.
   А у нее теперь был один свет в окошке -  Реджи.  Он  сторонился  дурных
компаний, не водился с хулиганьем, не курил и  не  пил,  не  говоря  уж  о
наркотиках, одну за другой завоевывал награды и был даже  признан  "Лучшим
игроком года". Окончив школу, он выбрал Калифорнийский  университет  из-за
его репутации и близости к дому.
   Море. Он всегда любил его, но до тринадцати лет в глаза не видел,  хотя
жил в каких-то двадцати милях от побережья. Откуда же  взялась  эта  тяга?
Подействовали старые ленты Эррола Флинна, которые крутили  по  телевизору?
Может быть.  Широкое,  бескрайнее,  свободное,  играющее  яркими  красками
цветной пленки - море, где паренек из трущоб сможет дышать полной грудью и
почувствовать себя человеком.
   И вот появилась возможность  плавать.  Через  полгода  после  получения
диплома инженера-электрика он поступил на флот и получил первое офицерское
звание... Служба, высокое  жалованье,  дом,  который  он  купил  матери  в
западной части Лос-Анджелеса - на Болдуин Хиллз.
   Брент вдруг очнулся, выплыл из дремотного полузабытья... Что-то тут  не
сходилось... Минуту он раздумывал, поигрывая желваками  на  скулах,  потом
заговорил:
   - Ты хотел получить  море,  свободу,  простор,  свежий  воздух...  -  И
захохотал так, что заныли брюшные мышцы: - И ты... ты пошел в подплав?! На
"Блэкфин"? Ой, не  могу!..  Ха-ха-ха!  Реджи,  ты  меня  уморишь!  Морской
свежести ему захотелось - а получил смесь  дизельного  масла,  пота,  а  в
погруженном состоянии еще и дерьмом из гальюна несет. Ну, ты даешь!
   - Смешно тебе?
   - Конечно, смешно!
   - Ты - белый, тебе никогда этого не понять.
   - Да брось ты!
   - Дерьмо меня не пугает - думаешь, мало меня им  поливали  из-за  того,
что я - черный?
   - Думаю мало. В тебе шесть футов росту, двести двадцать фунтов  весу  -
люди вежливы с теми, у кого такие габариты.
   - Не шесть, а шесть и один, и не двести двадцать, а двести тридцать.
   - Тем более. Так что не надо: ты сам распорядился своей жизнью.
   Уильямс лег на бок и окинул Брента недобрым взглядом:
   - Ладно. Когда-нибудь мы еще потолкуем, кто там чем распорядился.
   - За мной дело не станет.
   Брент знал, что чернокожий моряк собирался выяснить с ним  отношения  с
первой минуты. Хмель и дремоту как  рукой  сняло:  мышцы  его  напряглись,
сердце забилось учащенно. Но Уильямс снова улегся на спину,  закинул  руки
за голову.
   Так они лежали и молчали, глядя в потолок, еще довольно долго.  Сон  не
шел к ним.



        8

   Следующий день выдался тяжким. На  лодке  было  не  повернуться  -  все
шестьдесят три члена экипажа и пять офицеров были  на  борту,  привезли  и
устанавливали  на  надстройке  новые  автоматические  пушки,   монтировали
оборудование, грузили продовольствие, километры проводов опутывали мидель:
негде было приткнуться, чтобы обсудить создавшееся  положение.  А  оно  не
радовало: каждому японцу выделили "дядьку"-американца,  который  и  должен
был ввести своего подопечного в курс дела и показать ему лодку. Ничего  из
этого не вышло: люди мешали друг другу, давились  в  тесноте  центрального
поста, где, помимо всего прочего, четверо  инженеров  пытались  установить
новые приборы и объяснить их действие.  На  посту  погружения  и  всплытия
дошло до драки, и  тогда  доведенный  почти  до  отчаяния  адмирал  разбил
новичков на две вахты: одну оставил на лодке, а вторую  вместе  с  энсином
Хассе и двумя старшинами отправил в бараки для теоретических занятий.  Это
немедленно дало эффект: стало просторно и дело сдвинулось с мертвой точки.
   Реджиналд Уильямс, который с утра был сумрачен и угрюм и за завтраком в
гостинице не проронил ни слова, придя  на  лодку,  постепенно  просветлел,
вновь  обрел  свой  деловито-властный  стиль  старшего  помощника,  а   по
отношению к Бренту вошел в роль всезнающего инструктора.
   Он привел  его  в  отсек,  служивший  одновременно  и,  радиорубкой,  и
шифрпостом. Двое старшин, колдовавших над какими-то приборами,  вытянулись
при их появлении.
   - Вольно, - сказал им Уильямс. - Это лейтенант Росс, наш новый командир
БЧ связи. Симпсон, введите-ка его в курс дела, покажите нашу новую машину.
   - "Старшего помощника срочно на мостик!" -  грянуло  в  эту  минуту  из
динамика.
   Уильямс, не договорив, метнулся к трапу.
   - Шифровальщик, старшина первой  статьи  Дон  Симпсон,  -  представился
белокурый молодой человек с умным открытым лицом, которое не портил крутой
подбородок.
   Его напарник был  смугл,  коренаст,  широкогруд  и  с  такими  длинными
руками, что массивные ладони болтались  где-то  у  самых  колен.  Лоб  был
низкий - не лоб, а узкая полоска кожи между  косматыми  черными  волосами,
падавшими  сзади  на  воротник  его  робы,  и  густыми  бровями,  которые,
казалось, жили своей собственной  жизнью,  шевелясь,  как  толстые  черные
гусеницы. Из-под тяжелых надбровий смотрели маленькие, глубоко  посаженные
глаза.
   - Это Пит... виноват, Тони Ромеро, радист, - сказал Симпсон.
   - Так Пит или Тони?
   Ромеро улыбнулся:
   - Пит - сокращенно от "питекантроп", сэр. - Он  шутливо  замахнулся  на
товарища. - Эта кличка  прилипла  ко  мне  еще  в  экипаже.  Когда  вконец
достают, даю по шее.
   Поглядев на его могучие плечи, Брент поверил,  что  это  действие  дает
эффект.
   - Но вообще-то, я уже привык, - широко улыбаясь, продолжал радист, -  и
вы можете так меня называть. Тем более что по боевому расписанию во  время
атаки мы в рубке рядом. Я еще и акустик, и моя ГАС стоит бок о бок с вашим
КУТом.  -  И,  заметив  растерянность  Брента,  пояснил:   -   Компьютером
управления торпедами.
   -  Ясно,  Пит,  -  сказал  Брент,  удрученный  своим   невежеством.   -
Показывайте дальше.
   Ромеро, явно польщенный возможностью блеснуть познаниями, продолжал:
   - Оборудования, работающего на крайне низкой частоте, у нас нет.
   - Стало быть, при погружении мы становимся глухонемыми?
   - Ну почему же,  сэр?!  Имеется  дюжина  BRT-1,  радиогидроакустических
буев.
   Брент слышал о таких, но  ни  разу  не  видел.  Лодка  сбрасывала  буи,
оборудованные  радиопередатчиком  и   магнитофоном,   которые   передавали
сообщение не сразу, а через какое-то заданное  время,  позволяя  лодке  до
начала сеанса связи покинуть опасную зону.
   - Да? И сколько же времени они нам дают?
   - От пятнадцати минут до часа.
   Брент обвел прибор глазами:
   - Он действует, только когда лодка в надводном положении.
   -  Именно  так,  сэр.  Надо  подвсплыть,  чтобы  принять  или  передать
сообщение. Отличная штука, - он любовно похлопал прибор по боку. - ICS-2.
   - Интегральная система связи. Я с этим знаком: на "Йонаге" стоит другая
модель, ICS-11.
   Радист кивнул:
   - Она, конечно, не в пример мощнее и современнее, но и наша  дело  свое
знает. Она маленькая, компактная - то,  что  нужно  для  подводной  лодки.
Осуществляет все виды связи:  "корабль  -  корабль",  "берег  -  корабль",
"самолет - корабль".
   Дон Симпсон переводил живые умные глаза  с  одного  на  другого,  молча
слушая их разговор и не вмешиваясь.
   - Работает на очень низких, средних, высоких  частотах?  -  осведомился
Брент.
   - А также на очень высоких и ультравысоких. Пока были  спутники,  брала
сигналы даже от них.
   - Ну и какой у нее диапазон частот?
   -  От  десяти  килогерц  до  тридцати  мегагерц.  Воспринимает   голос,
телетайп, телеграфный код...
   - Черт побери! - восхитился Брент. - Какая разносторонняя  одаренность!
Не уступит одиннадцатой модели.
   - Нет, у нее мощность поменьше, - скромно заметил радист. - Варьируется
в зависимости от диапазона, но не более пятисот ватт.
   Брент  остался  доволен  не  только  приемопередающей  станцией,  но  и
симпатичным старшиной второй статьи, так похожим  на  пещерного  человека.
Офицеру очень важно иметь под рукой грамотного и толкового специалиста,  а
Пит Ромеро был именно таков.
   - Ну Дон, - Брент  окинул  испытующим  взглядом  шифровальщика,  -  вам
известно, что мы будем работать "пакетно"?
   - Так точно, сэр. Аппаратура имеется, -  с  уверенной  улыбкой  ответил
Симпсон.
   Ромеро растерянно поглядывал то на одного, то на другого и  пребывал  в
явном   замешательстве.   Шифровальщик,   очень   довольный    тем,    что
предоставилась возможность блеснуть своими познаниями, стал объяснять:
   - Это новая система передачи совершенно секретной информации.  Документ
раздробляется на несколько тысяч  мелких  фрагментов,  каждый  из  которых
снабжен   закодированным   адресом   получателя.   Передающий    компьютер
автоматически направляет фрагменты в любую из свободных директорий.  -  Он
показал на компьютер, подсоединенный к одному из передатчиков. - ТВС-22, а
это - шифратор. Ниже -  наш  компьютер  и  включенный  принтер.  Мы  можем
расшифровывать - то есть собирать из этих кусочков -  передачи  и  ЦРУ,  и
командования ВМФ.
   - Понимаю, - сказал, потирая свой узенький лобик, Ромеро, - но  лишь  в
том случае, если ты знаешь код?
   - Верно, Ромеро,  -  поощрительно  улыбнулся  ему  Брент.  -  Вам  тоже
придется этим заниматься: у нас недокомплект личного состава, а  потому  у
каждого  будет  две-три  специальности.  В  случае  необходимости   будете
подменять друг друга. Это и вас касается, Симпсон.
   - Есть, сэр, - ответили шифровальщик и радист в один голос.
   По  трапу  простучали  чьи-то  шаги,  и  через  радиорубку  прошли  три
незнакомых Бренту офицера. В ту же минуту из динамика донеслось:
   - Мистер Уильямс, мистер Росс,  мистер  Каденбах,  мистер  Данлэп  -  в
кают-компанию!
   Брент, пробираясь мимо мокрых от пота  подводников,  перешагивая  через
разбросанные на палубе инструменты, направился в кают-компанию. Там  перед
адмиралом Алленом уже стояли навытяжку трое офицеров -  лейтенант  и  двое
энсинов, - а вскоре появились старпом, механик и штурман. Аллен представил
новичков, начав, как всегда со старшего по званию.
   - Лейтенант Бернард  Питтмэн,  -  произнес  он,  указывая  на  высокого
худощавого   голубоглазого    человека    лет    тридцати    с    каким-то
растерянно-боязливым выражением лица. - Энсин Роберт Оуэн,  энсин  Герберт
Бэттл.
   Оуэн оказался коренастым крепышом с  дружелюбной  улыбкой,  а  Бэттл  -
невысоким  худеньким  юношей,  блестящие   светло-карие   глаза   которого
беспокойно и беспрерывно бегали по  лицам  и  предметам,  окружавшим  его.
После рукопожатий все по знаку адмирала разместились за столом. Кок  Пабло
Фортуне внес и поставил кофе и блюдо с печеньем.
   Выяснилось,  что  все   трое   служили   на   атомных   лодках,   а   о
дизель-электрических представление  имеют  весьма  слабое.  Затем  адмирал
кратко сообщил им о степени готовности "Блэкфина" к "бою  и  походу"  и  о
том, какую задачу предстоит решать. Брент заметил, что в  глазах  Питтмэна
мелькнула такая тревога, что ему стало неловко за него.
   - Сэр... - начал Бэттл. - Вы сказали:  через  неделю  проведем  ходовые
испытания... Но я ничего не знаю об этом типе лодок - совсем не  знаком  с
ним.
   Его товарищи закивали.
   - Это мне известно, - ответил адмирал. -  Четверо  из  нас  плавали  на
дизельных лодках,  а  остальные  научатся  премудростям  управления  очень
быстро. Иначе... Иначе наше первое погружение  станет  последним.  Старпом
познакомит вас  с  лодкой,  проведет,  так  сказать,  обзорную  экскурсию.
Разместитесь вы в гостинице "Оукмонт", ваши каюты будут готовы только  дня
через четыре.
   Потом он  быстро  перечислил  командный  состав  "Блэкфина":  лейтенант
Реджинальд Уильямс - старший офицер, лейтенант Фредерик Хассе  -  командир
торпедной БЧ, лейтенант Брент Росс, отвечающий за  связь  и  радиолокацию,
лейтенант Чарли Каденбах -  штурман,  лейтенант  Брукс  Данлэп  -  старший
механик,  лейтенант  Бернард  Питтмэн  -  акустик,  энсин  Роберт  Оуэн  -
снабжение, энсин Герберт Бэттл - командир поста погружения и всплытия.
   - Вопросы? - сказал Аллен, обведя всех взглядом.
   - Сэр, - вскинул руку Питтмэн, едва не  смахнув  на  пол  чашку.  -  Вы
назначили меня  акустиком,  то  есть  начальником  ГАС.  Но  оборудование,
которое я здесь видел, - безнадежное старье. Я, господин  адмирал,  плавал
на "Джоне Адамсе", имел там дело с SQS-26-м, и на  "Лос-Анджелесе"  -  там
стоял BQQ-5. У обоих было по  пятьсот  семьдесят  шесть  гидроакустических
преобразователей носового расположения, обе системы предоставляли  искомые
данные с учетом температуры воды, солености, искажений звуковых волн...  И
еще десятков других факторов! Это лучшие активные ГАСы на свете, сэр! - Он
беспомощно развел руками. - Но как обращаться с этой рухлядью, я не  знаю,
сэр! Понятия не имею!
   Адмирал побарабанил пальцами по столу.
   - Вот что,  лейтенант,  я  кое-что  в  современной  технике  понимаю  и
как-нибудь обойдусь без ваших лекций! - Питтмэн заморгал глазами  и  густо
покраснел. Брент с трудом скрыл  усмешку.  -  Мне  известно,  -  продолжал
адмирал, показывая свою осведомленность, -  что  вы  привыкли  работать  с
комплексной боевой системой, куда входит активная  ГАС,  шумопеленгатор  с
буксируемой антенной и БИУС - боевая информационная  управляющая  система,
выдающая решения по управлению огнем. - Он  подпер  подбородок  кулаком  и
уставился на Питтмэна. - Нам обещали новую ГАС. Но я  решил  обойтись  без
нее. Поставим только новые преобразователи, более надежные цепи и  на  том
модернизацию "Блэкфина" будем считать завершенной.
   -  Как?  И  все?  А  остальное?  Неужели  придется   работать   с   тем
оборудованием, что я видел в рубке и на ЦП? Но ведь это  все  относится  к
временам Второй мировой?!
   -   К   вашему   сведению,   лейтенант,   гидролокатор   не   претерпел
принципиальных изменений  с  семнадцатого  года,  хотя,  конечно,  гораздо
приятнее сидеть за обтекаемыми пультами  с  цветными  дисплеями,  нажимать
кнопки мощных  современных  компьютеров,  смотреть,  как  загораются  ряды
разноцветных огоньков.  Я  вас  отлично  понимаю!  Но  принцип-то  остался
прежним! Активный гидролокатор, что ты с ним ни делай, умеет только одно -
посылать  импульс  к  цели,  а   потом   по   эхосигналу   определять   ее
местоположение и дальность. Эффект Допплера! Вот  и  все!  -  Для  большей
убедительности он пристукнул ладонью по столу. - И не важно, где он  стоит
- на  "Джоне  Адамсе",  на  "Лос-Анджелесе"  или  на  "Блэкфине".  Разницы
никакой!
   Питтмэн тяжело вздохнул, примиряясь с неизбежным:
   - Стало быть, никаких комплексных систем не будет?  Работать  предстоит
на базовом, времен войны, оборудовании?
   - Да. "Марк-IV", в активном и пассивном режимах.  Никаких  компьютерных
обработок.
   - А пассивный - что? Шумопеленгаторы?
   - Да.
   - Образца шестнадцатого года?
   - Не я устанавливаю  правила,  лейтенант,  -  подводя  итог  разговору,
отрезал Аллен.
   - Разрешите спросить, сэр? - подал голос  Герберт  Бэттл.  -  Поскольку
автоматического выбора мы будем лишены и каталога "угроз" нет, как  нет  и
компьютера,  можно   ли,   по   крайней   мере,   использовать   материалы
информационной системы НАТО, ее каталог шумов, донных постов наблюдения  и
радиоперехвата?  Службы   НАТО   смогут   определить   местонахождение   и
идентифицировать лодки, которые будут охотиться за нами.
   Аллен тяжело вздохнул:
   - Ход ваших мыслей верен,  мистер  Бэттл.  Шумопеленгаторы  противника,
работающие в западной и северной частях Тихого океана, засекут даже акулу.
Что уж говорить про нас! Но, по  Женевским  соглашениям,  эти  системы  ни
НАТО, ни русские использовать не могут. - За столом  пронесся  недовольный
ропот. - Джентльмены, повторяю: мы не будем располагать данными ВМС США  и
НАТО. Не будем! Помощь от  Центра  по  исследованию  акустики,  Центра  по
борьбе с подводными лодками нам получать запрещено! Все поняли? Запрещено!
Но и ливийцы  не  получат  технического  содействия  от  русских  и  стран
Варшавского Договора. И мы и они будем предоставлены самим себе.
   - Простите, сэр... А вы верите в эту "гласность"?  -  напрямик  спросил
Оуэн.
   - А если и не верю - что это меняет?
   - "Наше дело - не рассуждать, дело делать и  умирать",  -  процитировал
знаменитую строчку Теннисона лейтенант Питтмэн.
   - Да. Вам за это платят жалованье, - неожиданно сказал Брент.
   В наступившей тишине они молча уставились друг на друга.
   - Итак, после "экскурсии" вас, джентльмены, - адмирал поочередно глянул
на троих новичков, - и вас, лейтенант Росс, прошу еще раз зайти ко мне.  Я
хочу,  чтобы  вы  как  можно  скорее  освоились  на   лодке,   досконально
проштудировали все инструкции, руководства  и  наставления,  изучили  свое
место по боевому расписанию и своих  подчиненных.  Время  не  ждет,  время
поджимает, а нам не хватает еще десяти человек экипажа. Скорее  всего,  мы
их так и не получим, и каждому придется работать за двоих.  -  Он  хлопнул
ладонью по столу. - Изучите лодку - вы должны стать мастерами на все  руки
и уметь все! Вы все четверо будете стоять вахты - вахтенными  начальниками
и помощниками дежурного по кораблю.
   Новички переглянулись:  чувство  неуверенности,  владевшее  ими,  почти
физически ощущалось в кают-компании. Естественно, его заметил и адмирал:
   - Знаю-знаю, сейчас вы сбиты с толку и растерянны. Это  естественно,  и
винить вам себя не в чем. Вы все - не первый день на флоте и,  гарантирую,
быстро освоитесь. Вся разница между нашим "Блэкфином" и ПЛАРБом в том, что
у нас нет компьютеров, а значит, и визуального отображения на  дисплеях  и
мониторах всего, что делается на посту погружения  и  вплытия,  в  ГАС,  в
машинном отделении, в торпедных отсеках. Тем не менее  "Блэкфин"  -  лодка
как лодка со всеми  присущими  лодке  свойствами  и  характеристиками:  не
очень-то проворна, медленно погружается... Она - дочка старой "Голландии",
а вы имели дело с внучками, вот и все. Зато она  может  лежать  на  грунте
беззвучно, как мертвая, а эти современные красотки - самые шумные из  всех
обитателей моря, и грому от них больше, чем при извержении вулкана. -  Его
серо-зеленые глаза устало оглядели сидящих за столом. - Чудес на свете  не
бывает, я их и не жду, но на усердие, трудолюбие, желание  овладеть  новой
для вас техникой рассчитывать могу  и  должен.  -  Он  чуть  сощурился,  и
продолжал, отделяя слово от слова как бы ударами топора: -  Рассчитываю  и
на то, что не дрогнете  в  минуту  опасности,  при  встрече  с  врагом.  И
помните, джентльмены, "Блэкфину"  предстоит  дальний  поход  до  зоны  его
боевого патрулирования, и, поверьте старику, к  этому  времени  вы  будете
знать лодку лучше, чем своих жен или... - он коротко глянул на  Брента,  -
возлюбленных. - Прошелестевший в кают-компании смешок разрядил напряжение.
- Все свободны.
   Следующие два часа Брент провел в радиорубке с  Доном  Симпсоном,  Тони
Ромеро и двумя немолодыми японцами, отданными ему  под  начало,  -  Гороку
Кумано и Сиро Мацуокой. Первый, коренастый, с начинающими редеть волосами,
восемь лет прослужил в торговом флоте и еще десять - в Силах  самообороны.
Его товарищ, потомственный рыбак, можно сказать, вырос в  море,  проплавав
восемнадцать  лет  на  кораблях  японского  флота.  Оба  были  смышлеными,
схватывали на лету и буквально глотали наставления, как  будто  английский
был  для  них  родным.  Они  сменили  зеленые  робы  на  "синее   рабочее"
обмундирование американских моряков - синие шапочки с  длинным  козырьком,
синие рубашки чертовой кожи, черные носки, брюки из грубого сукна.  Теперь
весь экипаж лодки был одет одинаково. "Все они члены одной  команды  и  не
должны отличаться друг от друга, даже если мне придется у всех на  заднице
отпечатать слово "Блэкфин", - как выразился Реджинальд Уильямс.
   Брент вскоре убедился, что четверо  его  подчиненных  блестяще  владеют
телеграфным кодом, флажными сигналами по международному своду и знают  все
существующие на свете флаги и вымпелы. Все это должно было им пригодиться:
когда лодка пойдет в надводном  положении,  они  будут  стоять  сигнальные
вахты, одновременно выполняя  обязанности  впередсмотрящих.  Бренту  нужны
были еще люди, но он знал, что  может  рассчитывать  всего  лишь  на  двух
матросов. Но матросы эти никак не могут считаться классными специалистами,
они еще очень мало знают и умеют - их придется всему учить, а  делать  это
опять же придется ему и  его  старшинам...  Он  только  собрался  зайти  в
ходовую рубку посмотреть на компьютер управления торпедной стрельбой,  как
по принудительной трансляции его срочно вызвали в кают-компанию.
   Там он с Питтмэном, Оуэном и Бэттлом погрузился в  изучение  руководств
по средствам связи.  Сам  он  листал  тоненькие,  помеченные  1942  годом,
брошюрки - наставления  по  эксплуатации  компьютера  торпедной  стрельбы.
"Компьютер... - хмыкнул он. - Значит, уже тогда были компьютеры?"
   Еще через несколько часов, когда все уже выдохлись, а у Брента заболели
глаза, в кают-компанию вошел адмирал. Он по-стариковски  грузно  и  устало
опустился в кресло, сообщив троим новичкам, что старший механик ждет их  в
машинном отделении. Когда они вышли, он повернулся к Бренту:
   - Новый  радар  и  РЛС  радиоэлектронной  разведки  смонтируют  завтра.
Получаем SPS-10, РЛС обнаружения надводных и воздушных целей.
   - О Господи! "Десятке" - лет тридцать!
   - "Вестингауз" слегка модернизировал ее. Новая катодная трубка.
   - Ну а РЭР чем нас порадует?
   Аллен медленно раздвинул губы в улыбке:
   -  С  радиоэлектронной  разведкой   дела   обстоят   получше,   чем   с
гидропеленгатором. Нам дают WLR-8.
   - Мощная штука, - просиял Брент.
   - К тому же модернизирован.
   - Неужели?
   Аллен рассмеялся:
   - У нас на лодке места не хватит для всей системы.
   - Для компьютеров? Их два, а без них - это просто груда железа.
   - Обойдемся одним. Нам дают "Сильванию" PSP-300.
   - Отлично. Это уже режим автоматического захвата и сопровождения  цели.
Немало.
   - Немало, Брент.  И  измерение  направления  сигнала,  анализ  частоты,
модуляции и ширины импульса.
   - Но каталога первостепенных "угроз" нет?
   - Нет. - Кончиками пальцев адмирал провел по отросшей седой  щетине  на
подбородке. - В  ходовой  рубке  места  для  него  не  хватит.  Я  прикажу
поставить его  в  ЦП  у  поста  погружения  и  всплытия.  Так  или  иначе,
использовать его мы будем перед всплытием и на поверхности.
   - Правильно, сэр.
   Взгляд адмирала стал озабоченным:
   - Вот какое дело, Брент... Я не смогу завтра пойти с вами в ООН.  -  Он
беспомощно развел руками. - Ты сам видишь, что творится на лодке:  миллион
проблем и все надо решить  одновременно.  Если  останусь  здесь,  проку  и
пользы будет больше. Итак, пойдете вы с Бернштейном,  а  мою  особу  будет
представлять старпом.
   - Я уверен, что все это будет впустую, сэр.
   - У нас приказ - никуда не денешься.
   - Разумеется, сэр.
   Адмирал пробежал пальцами по столу, как по клавишам рояля.
   - Есть один маленький, едва заметный шансик на  то,  что  будет  сделан
первый шаг ко взаимопониманию.
   - С палестинцами? Но ведь в этой игре они пешки. Тяжелые фигуры  -  это
Каддафи, Хафез Асад, Саддам Хуссейн, Валид Джумблат...
   - Знаю, знаю, Брент. Но Арафат пользуется большим влиянием  в  арабских
кругах.
   - Теперь в игру вступает еще и Хомейни.
   - Откуда такие сведения, Брент?
   Лейтенант передал ему свой разговор с Дэйл Макинтайр.
   - Скверно, - выслушав его, покачал головой Аллен, но  уже  в  следующее
мгновение плутоватая улыбка заиграла на  его  лице:  -  Кстати,  лейтенант
Росс, в пятницу вечером идете в увольнение. Надеюсь, вы используете его  с
толком.
   Брент покраснел, как школьник.
   - Постараюсь, сэр.


   До штаб-квартиры Организации Объединенных  Наций  было  недалеко  -  по
диагонали до Ист-Ривер и  Сорок  Второй  улицы,  -  однако  поймать  такси
оказалось очень сложно: количество их сильно  сократилось  из-за  нехватки
бензина. А к "делегации адмирала Фудзиты" в  последний  момент  прибавился
еще один член - старшина торпедистов Масайори  Фудзивара.  Аллен  отправил
его с Брентом в качестве, как он сказал, "советника и телохранителя":  "Он
будет прикрывать тебе спину - от арабов можно ждать чего угодно".
   Брент не возражал: Фудзивара и вправду  был  надежнейшим  из  надежных.
Пистолет остался на  лодке,  а  без  него  Брент  чувствовал  себя  словно
раздетым.  Но  пронести  "Оцу"  через  установленные  при  входе   в   ООН
рамы-детекторы было невозможно.
   Три такси промчались мимо, и тогда старшина  стал  посреди  Вест-авеню,
так что четвертому волей-неволей пришлось затормозить. Водитель  выругался
и закричал, что машина заказана. Фудзивара, хлестнув своим  кожаным  витым
жгутом по ветровому стеклу, схватил его за шиворот. Тотчас выяснилось, что
заказ может и подождать. Брент, Бернштейн и  Уильямс,  не  теряя  времени,
залезли на заднее сиденье, Фудзивара  сел  впереди.  Рядом  с  элегантными
моряками в "синем повседневном" полковник в  своем  песочном  бесформенном
комбинезоне смотрелся несколько странно и выпадал из ансамбля. Однако  все
уже не раз слышали от него: "Пока моя страна воюет, я в штатском ходить не
буду".
   Тридцатидевятиэтажная башня Секретариата  ООН,  сотворенная  из  белого
мрамора, зеленого стекла и алюминия, выделялась своим величавым изяществом
даже в этом мире великолепных небоскребов, окружавших ее.
   Они  вылезли  из   такси   на   Первой   авеню   и   подошли   к   семи
бронзово-никелевым дверям главного входа в здание  Генеральной  Ассамблеи.
По дороге Уильямс прочел надпись на постаменте бронзовой фигуры:
   - "Перекуем мечи на орала"...
   -  ...и  поглубже  запашем  Каддафи,  -  под  общий  смех  презрительно
усмехнулся Бернштейн.
   У  дверей  охранник  проверил  их  документы  и  пропуска,  заглянул  в
регистрационную книгу и вежливо сообщил,  что  встреча  состоится  в  зале
номер два, что арабская делегация  уже  прибыла  и  ожидает  их  вместе  с
британским посредником. Он показал на широкий коридор, уходящий  из  холла
влево. Миновав справочную,  бронзовую  фигуру  Посейдона  и  бронзовую  же
модель первого спутника, они оказались у цели.
   Через массивные дубовые двери  офицеры  и  Фудзивара  вошли  в  длинную
комнату с полированным столом посередине, за которым сидело шесть человек:
пятеро - в щегольских, но строгих костюмах,  а  шестой  -  в  великолепном
шелковом бурнусе. Трое курили - в комнате стоял характерный  душный  запах
египетского табака.
   При появлении делегации со своего места во главе стола поднялся высокий
сухощавый господин средних лет и, показывая зубы в улыбке, претендующей на
сердечность,   заговорил    нежнейшим    голосом    актера    Королевского
шекспировского театра:
   - Меня зовут Невилл Хэтсуэй, я помощник британского  представителя  при
ООН, генеральный секретарь попросил меня тут посидеть,  посмотреть  что  к
чему. Он сам ужасно хочет, чтобы дело пошло, ну, и всякое такое.
   Брент,  разглядывая  англичанина,  с  трудом  подавил   усмешку:   этот
облаченный в превосходно сшитый твидовый  костюм  сухопарый  джентльмен  с
редкими седеющими волосами, прилизанными на прямой  пробор,  с  тоненькими
усиками под аристократически горбатым крупным носом  и  не  менее  крупным
кадыком, казалось, сошел со страниц журнала "Панч".  Для  того  чтобы  еще
полнее соответствовать представлению о совершенном британце, на переносице
у него ненадежно сидело золотое пенсне.
   Но вот взгляд его упал на человека, сидевшего рядом, и он узнал Кеннета
Розенкранца -  американца,  изменившего  своей  стране.  Это  был  рослый,
мучнисто-бледный человек лет тридцати с львиной головой, увенчанной гривой
густых  светло-русых,  почти  соломенных  волос,  бесцветными   губами   и
восковыми, как у покойника, щеками. Серо-синие глаза  вонзились  в  Брента
двумя лазерными лучами,  и  в  них  появилось  такое  удовлетворение,  что
казалось: Кеннет сидит не за столом, а в кабине своего истребителя,  долго
ловил и вот наконец поймал Брента в прицел видоискателя.
   При появлении представителей адмирала Фудзиты никто из арабов не встал.
   - Рад до смерти,  что  опять  пришлось  свидеться,  мистер  Росс,  -  с
сарказмом произнес Розенкранц.
   - Оу, вы знакомы? - сказал Хэтсуэй. - Добрый знак.
   Брент, гладя на Розенкранца, чувствовал,  как  давняя  ненависть  снова
вселяется в его душу, затопляя ее. Да, он знал этого человека - он слишком
хорошо его знал. Он вспомнил, как год назад в лазарете  "Йонаги"  едва  не
прикончил его в жестокой кулачной драке. А  Кеннет,  поменяйся  они  тогда
местами, не упустил  бы  такого  случая.  Ничего  удивительного:  это  был
прирожденный убийца, убийца по профессии и по душевному складу,  убивавший
из-за  денег,  но  не  только  поэтому.  Брент  был  уверен,  что,  лишись
Розенкранц своего миллионного жалованья и пятидесяти тысяч долларов в виде
премии за каждый сбитый самолет, он все равно продолжал  бы  убивать,  ибо
это доставляло ему наслаждение. Ходили слухи, что на фюзеляже  его  Me-109
изображено семьдесят звездочек - по числу сбитых японских самолетов.
   - Да, мистер Хэтсуэй, - ровным голосом сказал Брент. - Мы  -  старинные
приятели. - Он не отрывал глаз от Кеннета. - Давно мы с вами не  виделись,
капитан. Помнится, у нас оставались кое-какие нерешенные вопросы.
   Бесцветные губы дрогнули:
   - Как же, как же. Не думай, что я об этом забыл.
   - Хорошо. А то я  готов  освежить  вам  память  -  где  скажете,  когда
скажете.
   - Скажу, не сомневайся. Встретимся, будь спокоен.
   - Прошу садиться, джентльмены, - сказал британец, - и приступим к делу.
   Бернштейн кивнул и придвинул стул.  Брент  и  Уильямс  последовали  его
примеру. Хэтсуэй представил первых трех членов арабской делегации -  худых
смуглых людей с ярко  выраженными  чертами  своей  расы.  Иман  Юнис,  так
живописно драпировавшийся в свой бурнус, был личным  представителем  Ясира
Арафата. Сириец Джаи Ахмед - Хафеза Асада, Али Сабах - аятоллы Хомейни.
   Брент и Бернштейн обменялись в  эту  минуту  быстрым  многозначительным
взглядом.
   Розенкранц, прервав британца, представил пятого и последнего  участника
переговоров  -  тучного  седого  человека   за   пятьдесят,   с   толстыми
чувственными губами и неподвижными глазами кобры.
   - Это капитан Вольфганг Ватц, больше  известный  по  прозвищу  "Зебра",
один из моих лучших истребителей. За ним числятся десять япошек.
   Фудзивара гневно вскинулся, но Брент положил ему руку на плечо.
   Ватц кивнул и скривил пухлые яркие губы в самодовольной усмешке.
   Брент никогда не видел его, но, разумеется, был о нем наслышан. Этот ас
еще в шестнадцать лет  стал  офицером  Люфтваффе  и  воевал  в  эскадрилье
знаменитого Адольфа Галланда. Теперь он служил Каддафи, был одним из самых
высокооплачиваемых  пилотов  и   летал   ведомым   Розенкранца   на   ярко
размалеванном, полосатом - отсюда и  его  прозвище  -  "Мессершмитте".  Он
пользовался  славой  безжалостного  убийцы,  расстреливавшего  в   воздухе
спускавшихся на парашютах летчиков и в  воде  -  моряков  на  спасательном
плоту.
   Фудзивара тем временем все же высвободился  и  встал.  Брент,  загремев
стульями, схватил его и почти силой усадил обратно.  Британец  так  широко
раскрыл глаза, что пенсне чуть не соскочило  у  него  с  носа,  и  голосом
школьного учителя, урезонивающего шалунов, сказал:
   - А ну-ка, тихо! У нас важные дела!
   Брент чувствовал, что старшина чуть  обмяк  под  его  рукой,  но  дышал
по-прежнему коротко и прерывисто, а лицо его от прилива  крови  потемнело.
Хэтсуэй кивнул Бернштейну как старшему в чине:
   - Представьте, полковник, своих коллег, и приступим без канители.
   Бернштейн поднялся и назвал фамилии  представителей  адмирала  Фудзиты.
Участники переговоров смотрели друг на друга с откровенной  и  неприкрытой
ненавистью. Рукопожатий не было. Брент не  ждал  от  этой  встречи  ничего
хорошего. Что это - в самом деле первый шаг к  примирению  или  хитроумная
интрига?
   Британец постучал о стол оправой пенсне:
   - Как все вы знаете, наша встреча проводится при участии  ООН  и  имеет
целью  попытку  достичь  взаимопонимания.  Попытаться  найти   почву   для
переговоров,  которые  позволили  бы  прийти  к  соглашению  и  прекратить
кровавый...  э-э...  конфликт,  тянущийся  уже  почти  четыре  года  и  не
принесший пока победы ни одной из сторон.
   Розенкранц поднял руку. Хэтсуэй кивнул.
   - Да, мы просили об  этой  встрече  именно  потому,  что  те,  кто  нас
уполномочил, руководствуются стремлением положить конец войне.
   - Браво! - воскликнул британец. - Отрадно слышать.
   Брент удивился: Розенкранц казался искренним.
   - Мы выдвигаем несколько первоначальных условий, - продолжал летчик.  -
Во-первый, "Йонага" обязуется никогда больше не появляться  в  Средиземном
море, оттуда выводится и "Микаса", Израиль освобождает Западный берег реки
Иордан и Голанские высоты. - Брент услышал прерывистый вздох Бернштейна. -
Адмирал Фудзита приносит свои  извинения  за  поврежденный  над  Токийским
заливом самолет DC-3. С этого инцидента и началось развитие конфликта.
   - Это произошло больше четырех лет назад! - перебил его Брент.
   - Да. И при этом пострадали невинные люди.
   - А в чем заключалась  вина  тех  тысячи  двухсот  японских  граждан  -
пассажиров и команды "Маеда Мару", - которых вы удавили в Триполи?
   - Справедливое возмездие.
   -  Джентльмены,  -  снова  постучал  Хэтсуэй  ободком  пенсне.   -   Мы
отвлекаемся от сути вопроса. Давайте...
   Никто уже не слышал и не слушал его. Иранец Али Сабах вскочил на ноги и
заговорил высоким, пронзительным, как расстроенная скрипка, голосом:
   - Я уполномочен лично аятоллой Хомейни сообщить вам, что,  если  вы  не
прекратите враждебных действий против свободных сынов Аллаха,  мы  во  имя
его  примкнем  к  джихаду,  который  ведут  доблестные  войска  полковника
Каддафи. И тогда нас уже не остановит никто! Мы сотрем вас с  лица  земли,
избавим мир от зла! - Он ткнул пальцем в сторону Бернштейна. - А начнем  с
евреев!
   - Верно! Верно! - вскричал Ватц. - Мы покончим с ними! Доделаем то, что
не успел сделать фюрер! - Он показал на татуировку, синевшую на предплечье
израильтянина. - Я вижу, ты один из недобитых!
   Бернштейн тоже резко поднялся:
   - Да, сволочь! Я был в Освенциме! И выжил!
   Брент сзади ухватил полковника за ворот комбинезона.
   - Джентльмены, да что же это такое! - повторял британец. -  Да  придите
же  в  себя,  опомнитесь!  Соглашения  достичь  нелегко,  но   отнюдь   не
невозможно...
   Брент продолжал удерживать Бернштейна:
   - Одну минуту, полковник, я вас прошу! Ответьте, - крикнул он арабам  в
наступившей тишине, -  в  этом  случае  вы  очистите  Марианские  острова?
Выведете свои войска  из  Индонезии?  Снизите  цены  на  нефть?  Разрешите
свободно торговать на Ближнем Востоке  и  во  всей  зоне  Средиземноморья?
Дадите свободный проход по Персидскому заливу всем судам?
   - Вот! - сказал  арабам  Хэтсуэй.  -  Вот  вам  встречное  предложение!
Ответьте-ка! Это честно, это по правилам.
   Однако это был глас вопиющего в пустыне.
   Розенкранц громко расхохотался:
   - Да ты  опупел,  малый?!  Головку  напекло?  А  бесплатный  билетик  в
Диснейленд тебе не дать?
   - Нехорошо так выражаться, сэр! -  воздел  руки  британец.  -  Полагаю,
такой  тон  на  переговорах  совершенно  недопустим.  Никуда  не  годится!
Полагаю, вам следует держаться в рамках.
   -  И  вам  следует  пойти  куда  подальше,  -  сказал  ему  Розенкранц,
передразнивая его британский выговор.
   - Балаган какой-то, - негромко сказал Бренту Уильямс. - Они требуют  от
нас невозможного, а сами на уступки не идут.
   Розенкранц через стол взглянул на  представителей  "Йонаги"  и  крикнул
Бренту:
   - В отличную компанию ты попал! Жид, черножопый, макака да и сам  ты  -
полуяпошка!
   Уильямс сорвался с места:
   - Заткни глотку, сволочь!
   Фудзивара тоже уже был на ногах.
   - Сам заткнись, грязный ниггер! - крикнул Розенкранц. - Не  твоего  это
ума дело! На переговоры он явился, видали? Лезь обратно на свою пальму!
   Уильямс кинулся  на  него,  но  Брент  успел  перехватить  моряка.  Все
вскочили, гремя стульями, и началась общая ожесточенная перебранка.
   - Джентльмены, - тщетно вопил Хэтсуэй. - Призываю  вас  к  порядку.  Мы
должны договориться о мире!
   - О мире? - взвился Розенкранц. - Сначала уберите отсюда этого ублюдка!
Я с черножопыми вообще не разговариваю!
   Брент уже не мог удерживать Уильямса,  которого  Фудзивара  схватил  за
другую руку.
   - Реджи, не надо! - крикнул он. - Брось! Я обещал адмиралу Фудзите, что
не будет никаких эксцессов!
   - Не знаю я, кому ты что обещал, и Фудзиту твоего в глаза не видел! - с
этими словами Уильямс вырвался и бросился на летчика.
   Хэтсуэй надавил на кнопку звонка.  Розенкранц,  нырком  уйдя  от  удара
Уильямса, встретил его прямым по корпусу, а Ватц  одновременно  набросился
на него сзади.
   - Ну ладно, делать нечего, - и с этими словами  Брент  ударил  немца  в
правую скулу, отбросив его в сторону.
   Арабы уже успели вскочить и тоже кинулись в драку, норовя зайти в тыл к
морякам. Бернштейн и Фудзивара с грохотом и звоном перевернули стол вместе
с графином и десятком стаканов, перегородив арабам путь.
   - Банзай! Банзай! - услышал Брент крик старшины и свистящее гудение его
кожаного жгута, тут же заглушенное криками боли.
   - Банзай! - подхватил Брент.
   Розенкранц и Уильямс обменивались  ударами.  Ватц,  налетев  на  Брента
сзади, оттолкнул его и ударил в голову.  Разноцветные  огни  замелькали  у
него перед глазами, во рту стало солоно, по спинному хребту словно  прошел
разряд тока. Но он устоял на ногах и, развернувшись, провел серию,  разбив
Ватцу нос, выбив зубы и до крови рассадив себе костяшки  пальцев.  "Зебра"
рухнул как подкошенный.
   В эту минуту свалился и Уильямс:  араб  в  бурнусе  оглушил  его  сзади
тяжелой ножкой сломанного стула. Розенкранц, схватив за горлышко  разбитый
графин, занес над ним это зубчатое стеклянное лезвие:
   - Сейчас, тварь черномазая, я тебе красоту наведу! - зарычал он.
   Брент успел перехватить его руку  и  выкрутить  ее  назад.  Розенкранц,
вскрикнув от боли, выронил графин, вывернулся и ударил противника в грудь.
Бренту казалось, что  в  него  вонзился  раскаленный  нож,  и  он  на  миг
задохнулся. Он пошатнулся, однако справился с  дыханием  и  дважды  ударил
Кеннета левой рукой в челюсть, а  потом  нанес  апперкот  правой  с  такой
силой, что у него что-то хрустнуло в плече, и с уже  рассеченных  костяшек
пальцев еще сильнее закапала  кровь.  Глаза  Розенкранца  остекленели,  он
зашатался.
   - Банзай! Банзай! - в один голос крикнули Брент и Фудзивара.
   В эту минуту  в  зал  заседаний  ворвалась  целая  толпа  охранников  с
дубинками,   растащивших   участников   переговоров    -    окровавленных,
задыхающихся, но продолжающих выкрикивать брань и угрозы.
   - Немедленно очистить помещение! - крикнул старший. - Иначе  все  будут
арестованы! Вон! Все вон отсюда!
   Хэтсуэй собирал по столу кусочки разбитого пенсне и приговаривал:
   - Нет, джентльмены, благодарю вас, больше я в посредники не пойду, хоть
озолотите.
   Брент помог Уильямсу подняться и, поддерживая за плечи, повел к дверям,
куда угрюмо потянулись и другие.
   - Погоди, погоди, наше дело не кончено, - шипел сквозь зубы Розенкранц.
Метнув на Брента искаженный ненавистью взгляд, он выкрикнул ему в лицо:  -
Я тебе вколочу твой "банзай" в задний проход, понял?
   - Я убью  тебя,  -  спокойно  отвечал  тот.  -  Ни  в  какой  Ливии  не
спрячешься.
   - Приезжай, приезжай, подпевала японская,  визу  я  тебе  выхлопочу!  -
ухмыльнулся летчик.
   - Верное решение, джентльмены, единственно правильное. Рвите друг друга
на части. Улю-лю! - со смехом заверещал британец, точно  науськивал  собак
на лисьей травле.
   Брент, в окружении охранников выходя  в  холл,  услышал,  как  Уильямс,
которого он вел под руку, вдруг, сказал:
   - Я ошибся.
   - Насчет чего?
   - Насчет того, что ты слишком много о себе понимаешь. Пожалуй, ты  себя
недооцениваешь.


   Адмирал Аллен мрачно слушал доклад о "переговорах".
   - С самого начала стало ясно, сэр,  что  они  не  пойдут  ни  на  какие
уступки, - сказал Уильямс.
   - А Розенкранц намеренно сорвал встречу, - добавил Брент.
   - Они явно зашевелились: блокируются, втягивают в коалицию новых членов
и готовят свой кровавый джихад, - сказал Бернштейн.
   - Что-то во всем этом было странное: словно арабы пришли на  переговоры
с явным намерением сорвать их. Действовали  как  по  сценарию,  -  добавил
Брент. - Он задумчиво провел пальцами по виску. - И вот что еще любопытно:
иракцев там не было.
   - А египтян и иорданцев?
   - Тоже. Но они уже примкнули к коалиции.
   - Мне показалось, что Розенкранц  действовал  с  намерением  произвести
впечатление на представителя  Хомейни,  -  устремив  глаза  вверх,  сказал
Брент.
   - Верно, - поддержал его Уильямс.  -  Он  хотел  спровоцировать  нас  и
показать иранцу: вот, мол, разве можно иметь с такими дикарями, с нами  то
есть, дело?
   - Да, конечно, это была провокация, - сказал Бернштейн.
   - И она удалась, - продолжал Брент. - Иран подцепили на крючок. Каддафи
может теперь смело рассчитывать на аятоллу.
   - Согласен, - сказал Бернштейн. - С вашего разрешения,  адмирал,  пойду
писать донесение в наше посольство. Они  попросили  представить  подробный
отчет об этой встрече.
   - Вы получите новое назначение, полковник? - спросил Аллен.
   - Нет, я вернусь на "Йонагу" и сменю  Маршалла  Каца.  Адмирал  Фудзита
попросил мое начальство прислать меня в его распоряжение.
   - Ну, значит, это дело решенное: адмирал не привык к отказам, -  сказал
Аллен, и сдержанный  смешок  прошел  по  кают-компании,  немного  разрядив
тягостно-напряженную атмосферу. - Ну  а  нам,  грешным,  надо  форсировать
подготовку лодки. Уже не вызывает сомнения,  что  придется  иметь  дело  с
могучей  коалицией.  Мистер  Уильямс,  "Блэкфин"  не  упоминался  на  этой
встрече?
   - Нет, сэр, но, может быть, эта тема обсуждалась, пока я был в нокауте.
   Все рассмеялись.
   - Нет, сэр, ни единого слова о лодке сказано не было, - сказал Брент.
   - Вот и отлично.
   Брент решился задать вопрос, тревоживший всех:
   - Сэр, мы пойдем через Панамский канал?
   - Конечно. У нас слишком мало времени, чтобы огибать мыс Горн.
   - За нами будут следить, сэр, - с сомнением качнул головой Брент. - Они
знают, что мы двинемся отсюда, войдем в канал и из него - в Тихий океан.
   - Ну и пусть следят. Я надеюсь, они купятся на историю лодки-экспоната,
которую перегоняют в японский музей. А не купятся - плевать! - Он  хлопнул
ладонью по столу. - Тех, кто попытается задержать нас, будем топить!
   Поднялся общий одобрительный шум. Брент с трудом  удержался,  чтобы  не
крикнуть "Банзай!". Несомненно, Аллен многому научился у адмирала  Фудзиты
- таким вот, например, энергичным концовкам.
   - Завтра, - продолжал Марк Аллен, - проведем  учения.  Походная  вахта,
посты по боевому расписанию, артиллерийская тревога, уход от столкновения,
отработка срочного погружения,  атака  в  погруженном  состоянии  и,  если
успеем, - в надводном. Напоминаю, хотя  вы  вряд  ли  это  забыли:  завтра
вечером "вахта левого борта" увольняется на берег. Только офицеры. "Правый
борт" - в воскресенье. А команду - опять же повахтенно - отпустим в  город
на будущей неделе. - Раздался одобрительный шум. - Если вопросов нет,  все
свободны.
   Офицеры потянулись к двери.
   - ...Кэддингтон, сто шестьдесят, - назвал адрес Брент,  откидываясь  на
сиденье.
   Таксист кивнул  и  рванул  машину  с  места:  ею  точно  выстрелили  из
катапульты, и она понеслась по Вестсайдскому хайвею к югу.
   - Это Гринвич Вилледж?
   - Нет, лейтенант: сейчас это место называется "треугольник  у  канала".
Это к югу от "маленькой Италии".
   Брент, которому это ничего не говорило, только  пожал  плечами  и  сжал
зубы: таксист на бешеной скорости  пронесся  по  Вестсайд-хайвей  и  через
несколько секунд уже сворачивал с магистрали на  Кэнел-стрит.  Потом  взял
южнее, и  они  оказались  в  квартале,  густо  застроенном  очень  старыми
кирпичными домами.
   - Боже, мы приехали в прошлый век, - вырвалось у Брента.
   Таксист рассмеялся, не снижая  скорости,  объехал  загораживавший  путь
автобус и свернул на Вэйрик-стрит, по обе стороны  которой  тоже  тянулись
ряды темных и угрюмых домов.
   - Бери выше, лейтенант: кое-кому из этих стариков - за  двести  лет,  -
показал на них таксист. - Когда-то здесь была сосредоточена  вся  торговля
мясом - и оптовые рынки, и хладобойня, и просто мясные лавки. Вон, видишь,
- он ткнул пальцем в сторону высокого дома с окнами только  на  последнем,
восьмом этаже, - там и сейчас какая-то продуктовая фирма. Всякому понятно:
раз окна не пробили во всем доме, - значит, так и остался домик офисом или
складом.
   - Но вон в тех вроде люди живут?
   - Там-то? Там - да. Здоровенные квартирки, идут по миллиону и больше, -
не прикасаясь к тормозам, он  с  ревом  и  визгом  покрышек  срезал  угол,
выровнял машину и понесся дальше.
   Брент почувствовал, как из желудка к стиснутым зубам поднимается кислая
волна тошноты:
   - Слушай, чего ты несешься как угорелый? Я никуда  не  спешу.  Дай  еще
пожить немножко.
   - Извини, лейтенант, поедем, если хочешь,  помедленнее.  Но  разве  это
называется "несешься"? Тут не разгонишься - на каждом углу "коп" стоит.
   - Тебе-то чего их бояться: они тебя не то что остановить -  увидеть  не
смогут. Тебя ловить - все равно что снаряд фугасный, разницы никакой.
   Таксист засмеялся и сбавил скорость. Брент, разглядывая старинные дома,
сохранившие широкие въезды для погрузки  и  разгрузки  и  массивные  двери
холодильных камер-ледников, сказал:
   - Так, говоришь, по миллиону и больше?
   - Этот квартал - не из дешевых, - снова засмеялся таксист.  Он  яростно
выкрутил  руль,  притирая   автомобиль   к   обочине   напротив   мрачного
шестиэтажного кирпичного дома, вдавил педаль тормоза в  пол  и  еще  футов
двадцать шел юзом. - Приехали! Кэддингтон, сто шестьдесят!
   Вылезая из машины, Брент мысленно вознес  хвалу  Господу  Богу,  богине
Аматэрасу и всем ками, какие только вспомнились ему в эту минуту.


   Дэйл услышала, как пронзительно, словно подвергшаяся нападению женщина,
завизжали за окном тормоза. Она выглянула с шестого этажа и увидела  внизу
рослую фигуру Брента,  выпрыгивавшего  из  такси.  "Ему  не  терпится",  -
сказала она сама себе.
   Она торопливо подошла к  большому  зеркалу  в  гостиной  и,  переставив
поближе торшер, стала пытливо  всматриваться  в  свое  отражение,  окинула
взглядом затянутую в тугие атласные брючки и белую блузку фигуру, быстрыми
движениями поправила длинные золотистые волосы,  придвинулась  вплотную  к
стеклу. Нет, даже в этом беспощадно ярком свете не заметны были складки на
шее, не отвисали ни щеки, ни груди. И все же видно было - видно ей,  видно
всем и каждому, - сколько ей лет: "гусиные  лапки"  протянулись  от  углов
глаз. Она чуть натянула кожу, но морщинки  не  исчезли,  а  лишь  изменили
расположение. Как  и  всем  красивым  женщинам,  годы  внушали  ужас  Дэйл
Макинтайр. Она убавила свет до предела - и морщины стали не  так  заметны.
"Так-то лучше", - пробормотала она.
   Отступив на шаг, она провела ладонями по груди,  спускаясь  к  талии  и
бедрам.  Фигурой  своей  она  была   довольна   больше,   чем   лицом:   и
просвечивающие сквозь атлас  ягодицы,  и  тугие  бедра  -  все  твердое  и
упругое, как в восемнадцать лет, и  так  соблазнительно  покачиваются  при
каждом  движении.  Хороши  и   крепкие,   пышные,   остроконечные   груди,
распиравшие блузку. Ей самой нравилось, как проступают сквозь тонкую ткань
тугие соски - для того и был надет этот прозрачный кружевной  лифчик.  Она
провела руками по скользкому  шелковистому  атласу,  прикрывавшему  впалый
мускулистый живот. "Ах ты, тварь бесстыжая... -  пробормотала  она.  -  На
молоденького потянуло... - И невольно бросила взгляд на дверь спальни, где
виднелась ее кровать. - Ну уж нет,  туда  я  его  не  пущу...  Он  в  моей
девичьей постельке не поместится".
   Когда  Брент  позвонил  ей  сегодня  утром,  она  чувствовала,  что  он
счастлив, бодр и сгорает от желания видеть ее - и  следа  не  осталось  от
подавленного, неотступно думающего о  самоубийстве  человека,  которым  он
стал после той чудовищной бойни в отеле "Империал". Дэйл знала, что  тогда
ему срочно нужно было сменить обстановку, увидеть  новых  людей,  заняться
новым делом и, самое главное,  освободиться  от  мучительного  раздвоения.
Перевод в Нью-Йорк, на  лодку,  -  это  как  говорится,  "то,  что  доктор
прописал". Слишком часто гибли люди на  "Йонаге",  слишком  многих  друзей
потерял  он  там.  Дэйл  видела,  что  между  ним  и  моряками   авианосца
установилась неразрывная связь -  каким  потерянным,  угнетенным  взглядом
после гибели старшины Куросу смотрел он на мир, на  адмирала  Фудзиту,  на
Йоси Мацухару, на других своих сослуживцев. Очевидно, война создает особое
мужское братство. Конечно,  женщины  тоже  дружат,  создают  свои  лиги  и
ассоциации, играют в бридж... Но они не спасают подруг  ценой  собственной
жизни. А она видела, что какая-то  часть  души  Брента  умерла  вместе  со
старшиной Куросу. А сколько было таких смертей... Ей вдруг стало  холодно,
и она зябко обхватила себя за локти.
   Внизу гулко хлопнула входная дверь, загудел, подымаясь,  лифт,  и  Дэйл
чуть было не бросилась открывать - с самого утра, как только он  позвонил,
она уже была сама не  своя  и  мечтала  поскорее  увидеть  Брента.  Однако
усилием воли она удержала свой порыв, заставила себя не  торопиться  и  не
показывать свое радостное волнение.
   И вот раздался звонок. Потом второй и третий. Дэйл  стояла  неподвижно,
хотя ей хотелось со всех  ног  кинуться  и  отпереть  дверь.  Наконец  она
взялась  за  ручку,  и  на  пороге  появился  Брент   Росс   -   огромный,
широкоплечий, неотразимо элегантный в  своей  синей  форме,  великолепный,
улыбающийся. И очень молодой. Дэйл застыла не в силах вымолвить ни  слова.
Она  молча  смотрела  на  него  и  чувствовала,  как  неудержимая  радость
переполняет все ее существо. Потом отступила на  шаг,  давая  ему  пройти,
закрыла за ним дверь и поцеловала в губы - крепким, долгим, влажным от уже
проснувшейся страсти поцелуем. Он обхватил ее  и  прижал  к  себе,  провел
пальцами вдоль спинного хребта по позвонкам, как по бусинам  четок,  потом
опустил ладони на тугие полушария зада, еще крепче приник к ней, целуя  ее
шею и ухо.
   - Я соскучилась по тебе, Брент, - прерывающимся голосом прошептала она.
   - Господи, Дэйл, как давно мы не виделись!
   Она с трудом заставила себя вырваться из кольца его рук и повела Брента
в гостиную, стены  которой  были  обшиты  дубовыми  панелями  от  пола  до
потолка, усадила на мягкий раскидистый диван, обитый красным бархатом.  На
маленьком мраморном  столике  стояла  бутылка  "Джонни  Уокера"  с  черным
ярлыком.
   - Как всегда?
   - Да.
   Она налила ему чистого виски, а себе  добавила  содовой.  Пригубив,  он
показал стаканом на могучие стропила под потолком, на огромные, не  меньше
двенадцати футов  высотой,  окна,  на  толстые  шашки  наборного  дубового
паркета и роскошную мебель:
   - В жизни такого не видал. Здесь можно осаду  выдержать.  Какие  балки!
Двадцать на двадцать, не меньше.
   - Этому дому больше ста лет. Раньше в нем помещалась хладобойня. Ну, не
в этой комнате, конечно: здесь были кабинеты, конторы.
   - От тесноты эти клерки не страдали.
   - Три тысячи квадратных футов.
   Она говорила, а  он  гладил  шелковистые  пряди,  сплошной  глянцевитой
массой, блестящей как мокрый атлас, падавшие ей на  плечи  и  вспыхивавшие
при каждом движении головы, - чуть подергивал их  большим  и  указательным
пальцами, перебирал, как драгоценные ожерелья.
   - Золотое руно, - сказал он восхищенно. - Язону  и  его  аргонавтам  не
надо было плавать за ним так далеко.
   Поставив на стол стакан, Дэйл снова поцеловала его - еще более  крепким
и долгим поцелуем, чем при встрече. Могучие руки обхватили ее и прижали  к
мускулистой груди. Знакомый жар охватил ее, сердце  заколотилось,  но  она
оттолкнула Брента:
   - Ты неисправим... - Он  засмеялся.  Поднявшись,  она  потянула  его  с
дивана. - Пошли, пошли! Я наготовила столько, что хватит  всему  "Арго"  и
еще останется богам с Олимпа.
   Брент попытался снова усадить ее рядом,  но  она  гибко  высвободилась,
выскользнула из его объятий.
   - Поедим здесь... И вообще, я не голоден.
   - Идем-идем! Мальчик растет и должен питаться как следует.
   Брент, не слушая Дэйл, притягивал ее к себе все ближе, водя ладонями по
ее груди, талии, бедрам, и она почувствовала, что тает и плавится  от  его
прикосновений, как лед под июльским солнцем. Но, собрав остатки решимости,
поднялась и повела его в столовую.
   Угощение и в самом деле было первоклассным: в  меру  прожаренный  стейк
по-нью-йоркски с печеным картофелем и спаржей под  соусом  оландэз,  а  на
десерт - шоколадный мусс.  Брент  уплетал  за  обе  щеки,  радуя  Дэйл:  у
человека с таким аппетитом мыслей о самоубийстве обычно не возникает.
   После обеда они  вновь  переместились  на  диван,  потягивая  бренди  и
бенедиктин. Брент рассказал ей о "Блэкфине", о мордобое в стенах  ООН,  об
англичанине-посреднике и арабах.
   - Затея была обречена на  провал  с  самого  начала.  Эти  высокомерные
наглецы понимают только язык силы.
   - Ну разумеется. Так всегда было и будет.
   - Да, - согласился он, в раздумье почесав подбородок. - Самый старинный
и самый убедительный  аргумент  -  кулак.  Я  -  представитель  древнейшей
профессии.
   - Неужели? Несколько тысяч женщин, стоящих  сейчас  по  всему  Бродвею,
удивились бы, услышав тебя. - Играя своей рюмкой, она сказала: - Знаешь, в
моей конторе прошла информация: арабам известно о том, что ты  служишь  на
"Блэкфине". Будь осторожен.
   - Да? Выходит, мы никого не обманули?
   Дэйл покачала головой, допила свою рюмку.
   - Похоже, что никого.
   Брент, проглотив остававшийся в рюмке бренди,  скользнул  рукой  по  ее
бедру. Она не отстранилась и не остановила его.
   - Почему мы тратим время на такой вздор, как политика? - сказал он.
   - Почему? Должно  быть,  потому,  что  люди  на  другом  конце  планеты
предписывают, как нам жить и жить ли вообще.
   - Ты чувствуешь...
   - Бессилие? Да! И довольно часто.
   - Ну и черт с ними со всеми, - сказал он решительно.
   Притянув ее к себе, он впился поцелуем в  ее  полуоткрытый  рот,  сразу
отыскав трепещущую острую стрелку ее  языка.  Дэйл  почувствовала,  как  в
груди, на шее, во всем теле запульсировала кровь, посылая жаркую волну  за
волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент,  целуя  ее  нос,  щеки,
глаза, что-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его  поползла  с
живота Дэйл вниз - туда, где так бешено стучала кровь.
   - Зачем на тебе эти чертовы штаны?  -  Он  уже  расстегнул  пуговицу  и
теперь занимался молнией.
   - Брент...
   Опрокинув Дэйл на диван,  он  всей  своей  тяжестью  навалился  сверху,
вжимая ее в подушки и не отрываясь от ее губ. Она выгнулась всем  телом  и
застонала,  бессознательным  движением  разомкнула  колени.  Руки   Брента
продолжали гладить и  сжимать  ее  груди,  талию,  бедра,  потянув  вверх,
сорвали блузку и следом - лифчик. Язык  его  пробежал  вокруг  напрягшихся
сосков, пальцы с силой сжали ягодицы.
   Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ  его
нетерпению нарастает  мучительное  до  боли  желание  в  ней  самой,  Дэйл
целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам.
   - Нет... Нет, Брент, - проговорила она словно в забытьи.
   - Ты с ума сошла...
   - Нет, не здесь, - Дэйл мягко отстранила его,  поднялась,  потянула  за
руку, ведя за собой в спальню.
   Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у  него  не  было
такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог  спальни,
она сбросила то немногое, что на ней  еще  оставалось,  и  Брент,  как  ни
велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых
восхищенных  глаз.  Ее  тело  было  истинным  произведением  искусства   -
совершенным творением великого мастера.
   Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней  -  в
нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на
кресте блаженства.
   На этот раз она не останавливала его, не  противилась  ему.  Далеко  за
полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули  объятия,  Брент,
соскользнув с кровати, потянулся за своей  одеждой,  раскиданной  по  всей
комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе:
   - Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь... А  утром
я хочу приготовить тебе завтрак...
   - Дэйл, такси сейчас не поймать... Я опоздаю на лодку.
   - Я тебя отвезу.
   Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела,  рождая  в  нем  новое
вожделение, и слова замерли у него на устах.  С  глухим  стоном  он  опять
припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок,  проснувшийся
в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу.
   ...Но сейчас пришло время расставаться.  Брент  стоял  перед  зеркалом,
натягивая тужурку. Дэйл была  уже  одета,  и  из  кухни  доносился  аромат
свежесваренного кофе.
   - Брент! - услышал он ее голос. - Иди завтракать!
   - Ты в самом деле отвезешь меня?
   - Разумеется. - Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно  по  мерке
ее тела. Они поцеловались. - А ты придешь ко мне еще?
   - Попробуй-ка не пустить меня.
   Дэйл рассмеялась - весело прожурчал по камням чистый ручеек.



        9

   В течение следующей недели творившееся на "Блэкфине" форменное  безумие
стало  постепенно  сменяться  каким-то  порядком:  через  четыре  дня  был
назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую
аппаратуру, включая  и  скромный  компьютер  радиоэлектронной  разведки  с
небольшим каталогом  "угроз".  Инспектора  из  ВМС  США  при  этом  дружно
смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили "берег". Команду
разбили на четверки - двое японцев, двое американцев-"дядек", -  тщательно
проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни  опозданий
из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем.
   Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры - она
сделалась их святилищем и убежищем от всего  остального  мира:  здесь  они
принадлежали  только  друг  другу.  Каждое   мгновение   казалось   Бренту
неповторимым и единственным в своем  роде,  и  то,  как  предавалась  Дэйл
любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их  близости
звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал  в  них,  рос,  креп  и
ширился, пока наконец из многих тем  не  возникало  гармоничное  единство,
которое возносилось на небывалую высоту  и  завершалось  могущественной  и
бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался  рядом  со
своей возлюбленной.
   А вот ее что-то угнетало: Брент видел это по ее  глазам,  улавливал  по
интонациям. Однажды после  бурной  ночи  она  проснулась  на  рассвете  от
собственного крика - ей приснилось что-то страшное.
   Брент крепко держал ее в своих объятиях, а она всхлипывала, прильнув  к
его щеке своей, мокрой от слез.
   - Что с тобой, милая? Что случилось? - допытывался Брент.
   Голос изменил ей, и она ответила не сразу:
   - А нам?.. Что - нам?..
   - О чем ты?
   - Что  нам  делать...  в  этом  мире,  которым  правит  орава  кровавых
маньяков?..
   Брент, хоть вопрос и удивил его, тем более спросонья, после задумчивого
минутного молчания ответил:
   - Если мы дрогнем, они нас уничтожат.
   - Через несколько дней тебя разлучат со мной, оторвут от меня...
   - Да.
   Минуту она лежала, уставившись в потолок, потом сказала:
   - Ну, может быть, это и к лучшему.
   Брент, пораженный этими словами, повернулся на  бок,  чтобы  видеть  ее
лицо:
   - Что ты говоришь?
   Она провела пальцем по его щеке, по шее, нащупала на груди длинный шрам
- след от ножа - и ответила тихо и печально:
   - Брент, когда тебе будет столько лет, сколько мне  сейчас,  мне  будет
пятьдесят два года...
   - Разве это имеет значение?
   - Ого, еще какое.
   - Почему?
   - Ты ведь, наверно, хочешь каких-то прочных и длительных  отношений  со
мной, а?
   - Ничего нет в этом мире длительного и прочного, Дэйл.
   - Ты хочешь сказать, есть только  настоящая  минута?  Миг,  который  мы
проживаем сейчас?
   - Японцы считают,  что  жизнь  -  это  череда  мгновений:  каждое  надо
использовать как можно полней и ни о чем больше не заботиться.
   Она со вздохом опустила голову. Поцеловала его.
   - Твои японцы мудры, Брент. Да, лучше не загадывать наперед, ни  о  чем
не думать... Извини меня.
   Когда красноватый диск солнца с размытыми утренней  дымкой  очертаниями
осветил комнату, Дэйл, выгнув стан, прижалась к Бренту  бедрами,  рука  ее
ласкающе скользнула по его животу к межножью. Обхватив ладонями  полушария
ее зада, Брент с силой притянул ее к себе. Часто и прерывисто задышав, она
перевернулась на спину, развела колени, впуская его  в  себя.  И  Дэйл,  и
Брент знали, что любят друг друга в последний раз.


   Стальное тело лодки сотрясалось  вибрацией  -  работали  четыре  мощных
двигателя "Фэрбенкс-Морзе", и едкое облачко отработанных  газов  висело  в
туманной утренней дымке. Брент, стоявший  на  мостике  рядом  с  адмиралом
Алленом и старшиной второй статьи Гарольдом Сторджисом,  опытным  рулевым,
испытывал смешанное чувство радости  и  волнения  -  адмирал  назначил  на
сегодня первый пробный выход "Блэкфина" в море. Двигатели  были  прогреты,
аккумуляторные батареи заряжены, назначена "специальная вахта" для  выхода
из базы. Двойные швартовы по команде уже были заменены одиночными, четверо
матросов готовились к отходу от  причальной  стенки.  Список  всех  членов
экипажа - имена, фамилии, адреса и данные о ближайших родственниках -  уже
был передан инженерам из "Электрик Боут", час назад сошедшим на берег.
   На площадке, приваренной к перископной шахте, стояли  с  биноклями  два
впередсмотрящих. Рядом с адмиралом находился на  мостике  и  кэптен  Дэвид
Джордан. Этот кругленький,  тучный  лысоватый  человек  лет  пятидесяти  с
херувимским личиком, отдав подплаву  двадцать  семь  лет  жизни,  вышел  в
отставку.  Он  отличался  независимостью  характера  и  суждений,  которые
облекал,    распаляясь,    в    формы    столь     энергично-соленые     и
красочно-непристойные, что ими в завистливом восхищении заслушивались даже
главные  боцмана  -  признанные  мастера   "большого   морского   загиба".
Поговаривали, что именно невоздержанность на язык стоила ему адмиральского
звания, хотя он был известен на флоте как редкий знаток лодок  и  один  из
лучших американских подводников. На "Блэкфин" он  попал  довольно  сложным
путем: Джордан консультировал работавшую  на  ЦРУ  судостроительную  фирму
"Профайл Боут  Уоркс":  та  заключила  контракт  с  Департаментом  парков,
который и нанял его на неопределенный срок  и  в  неопределенном  качестве
"инструктора и советника".
   - Сэр, - сказал он, обернувшись к  Аллену.  -  Сейчас  начнется  отлив,
течение будет очень сильным.
   - Да, я вижу, - ответил тот.  -  Вон  как  ходят  буйки,  и  у  свай  -
форменный  водоворот.  -  И  с  юношеской  энергией,  о  которой  даже  не
подозревал Брент, скомандовал: - Сходни убрать!
   Боцман отрепетовал команду, и двое матросов вытащили трап на пирс.
   Аллен кивнул Бренту и ткнул пальцем вниз. Склонившись  над  люком,  тот
прокричал в ходовую рубку:
   - Передать в машинное отделение: по местам стоять, к выходу!
   - Второй и третий швартовы - принять! - крикнул Аллен.
   Два  средних  причальных  троса  были  сейчас  же  сняты  с  кнехтов  и
переброшены ожидавшим на палубе матросам, которые  свернули  их  бухтой  и
уложили во вьюшки надстройки.
   - Четвертый швартов - принять!
   Теперь лодку удерживал у пирса один лишь носовой швартов, и течение уже
начало разворачивать корму "Блэкфина". Адмирал все рассчитал правильно  и,
когда корма отошла от причала, приказал:
   - Первый швартов потравить! - и Сторджису: - Самый малый назад!
   Старшина со звоном двинул ручку  машинного  телеграфа,  и  глубоко  под
ногами  у  стоявших  на  мостике   взревели   дизеля.   Слабина   швартова
уменьшилась. Аллен повернулся к матросам на палубе:
   - Выбрать слабину! Первый швартов принять! - И  когда  гибкий  стальной
трос лег на палубу, приказал рулевому: - Лево руля.
   - Есть лево руля! -  повторил  Сторджис,  глянув  на  аксиометр  [часть
рулевого устройства, указатель угла отклонения пера  руля  при  перекладке
руля].
   - Здесь повнимательней, сэр... - произнес Джордан,  увидев,  как  лодка
подалась кормой от причала.
   Он еще не успел договорить, как  сильное  течение  подхватило  и  стало
разворачивать "Блэкфин".
   - Правый табань! Лево  руля!  Малый  вперед!  -  скомандовал  Аллен,  с
тревогой оглядываясь из-за ветрозащитного экрана на корму.
   Снизу раздались  звонки  машинного  телеграфа  и  крики.  Корпус  лодки
задрожал и затрясся, под винтами вспенилась, словно вскипая, вода, но  вот
корма остановилась, а потом медленно,  одолевая  течение,  пошла  ближе  к
пирсу.
   - Стоп машина! - удовлетворенно крикнул Аллен. - Самый малый назад!
   Лодка обогнула причальную стенку, не задев ее, и задним ходом выбралась
на середину фарватера.
   Внезапно Брент заметил, как из  клубящегося  впереди  тумана  вынырнула
черная тень.
   - По правому борту буксир с баржей, пеленг один-шесть-пять, дальность -
тысяча! - крикнул он, и в ту же минуту последовал доклад сигнальщика.
   - Отлично, - ответил адмирал, бросив быстрый взгляд на баржу.
   - "Медовоз", сэр, - сказал Джордан и пояснил: - Ассенизационная  баржа.
На ней говна столько, что можно бы Каддафи целый год кормить.
   - Вижу, вижу. Мы с ней разминемся, - сказал Аллен и крикнул стоявшим на
полубаке людям: - Боцман, специальную вахту - вниз!
   В ту же секунду палубная команда исчезла в носовом люке и задраила  его
за собой.
   Джордан,  не   перестававший   беспокойно   вертеть   головой,   сказал
вполголоса:
   - В этой луже, мать ее так, копошится больше судов, чем  на  Бродвее  -
проституток!
   Когда лодка оставила за кормой док, а впереди в тумане появился пролив,
Аллен крикнул:
   - Стоп машина!
   Вибрация сразу прекратилась, лодка замедлила ход и слегка закачалась  с
боку на бок, выпускные газы затрещали в воздухе и забулькали в воде.
   - Малый вперед! Право руля. - Аллен взглянув на гирорепитер: - На руле!
Держать один-девять-ноль.  Впередсмотрящие!  Повнимательней!  Судов  -  до
дьявола, а видимость почти нулевая, - он крикнул в люк у себя под  ногами:
- Акустик, не слышу доклада о буксире с баржей по правому борту!
   - Запеленговали, сэр, - смущенно промямлили оттуда. - Держим.
   - Ну, молодцы, раз держите. Поживей только надо соображать.
   - Сильные помехи, сэр, - донеслось снизу.
   - Ладно, ладно, не зевайте там! А то мы здесь,  как  в  молоке  плывем,
видимости никакой.
   - Курс один-девять-ноль, скорость восемь, - доложил рулевой.
   - Так держать.
   - Города, сэр, - сказал Джордан, обводя рукой тонущий в тумане берег: -
Эллис-Айленд, Либерти-Айленд,  Губернаторский  остров  и  статуя  Свободы.
Радары просто вязнут в помехах.
   - Знаю, - ответил Аллен и крикнул в переговорное устройство: - Штурман!
Место!
   -  Начал  прокладывать  линии  положения,   сэр,   -   раздался   снизу
металлический тенорок Каденбаха. - Считываю показания РЛС. Расчислить курс
для прохода узкостей?
   - Нет, отставить. Мы сами сориентируемся. - Аллен показал  на  редеющий
туман. - Ну-ка, Брент, дай-ка  мне  курс  в  створ  между  Эллис-Айленд  и
Губернаторским островом.
   Брент, склонившись над гирорепитером, взглянув на визир дальномера:
   - Один-восемь-пять, сэр.
   - Отлично. Лево руля на один-восемь-пять.
   Брент отрепетовал команду о перемене курса Каденбаху.
   - Сэр, - донеслось из рубки. - На радаре - судно, пеленг ноль-три-ноль,
дальность две тысячи.
   - Вижу танкер!  -  крикнул  впередсмотрящий.  -  Пеленг  ноль-три-ноль,
дальность две тысячи.
   - Он идет постоянным курсом?
   - Никак нет, сэр.
   Брент,  вскинув  к  глазам  бинокль,  уставился  на  огромный   танкер,
пересекавший им путь.
   - Вижу