шой коробки вынул пачку сигарет. - Держи! - крикнул он и швырнул пачку часовому. - О'кей, - поблагодарил Фицере, осклабившись, и подхватил сигареты на лету. Он уже хотел направиться в дом, но в этот момент в дверях показался тощий блондинчик - поэт-парикмахер Хельчик в капитанской форме и с приветливой улыбкой на бледном лице. Хельчик представился, осмотрел машину, Кальмана, Домбаи и, наконец, особенно пристально девушку. Домбаи сказал "капитану", что мистер Уистон попросил командование "национальной гвардии" предоставить ему возможность заснять на пленку самую боевую группу гвардейцев, чтобы потом познакомить с подвигами лучших венгерских патриотов миллионы английских телезрителей. Пока Юдит переводила Кальману слова Домбаи на английский, Хельчик все время разглядывал ее. - Командование гвардии решило, - продолжал Домбаи, - что отряд Янковича больше всех заслуживает чести быть заснятым на пленку. - Что ж, все правильно, - подтвердил Хельчик. - Однако пойдемте в штаб, там куда приятнее разговаривать. Тем временем Фицере созвал и остальных членов отряда. Хельчик стал представлять их. - Виктор Балмуда - сидел восемь лет, Чаба Чомош - шесть лет, Янош Тумург - три с половиной года, Пети Фицере - ну, этот у нас еще зеленый, сидел только один год. На столе появилось вино. Кальман сказал что-то по-английски. Юдит перевела. - Господин Уистон хотел бы угостить вас настоящим шотландским виски. Он просит господина майора принести из машины несколько бутылок. Домбаи, кивнув, вышел и вскоре вернулся с четырьмя бутылками. Наполнили бокалы, выпили. Кальман говорил тихо, с достоинством. - Господин Уистон, - переводила Юдит, - говорит, что он очень счастлив лично побеседовать с легендарными борцами графа и надеется, что за время своего пребывания в Будапеште еще будет иметь возможность встретиться с ним. Господин Уистон считает, что вы удивительные борцы. Ваши героические подвиги не имеют себе равных... Вдруг Домбаи вскочил, перебив "переводчицу": - Черт побери, я, видно, чем-то испортил себе желудок. - Этого, девушка, не переводите! - воскликнул Хельчик, и все расхохотались. - Ребята, а где здесь сортир? - спросил Домбаи. - В конце коридора, - сказал Фицере. Домбаи исчез, а Кальман принялся говорить с еще большим жаром, одновременно накачивая "борцов" виски. Юдит переводила: - Вы, господа, пейте, пейте. А я тем временем накручу пару сценок. Назову их: "В перерыве между боями". Только попрошу вас, ребята, ведите себя как можно естественнее, разговаривайте непринужденно, как будто нас здесь и нет вовсе. Он встал, замерил расстояние и начал "работать". - А нам нельзя будет посмотреть ваши снимки? - спросил Хельчик. - Разумеется, - улыбнувшись, перевела ответ Кальмана Юдит. - А сейчас, пожалуйста, сядьте поближе друг к другу: господин Уистон хочет сделать групповой снимок... Командир - в центре. Минут через пятнадцать снова появился Домбаи, на ходу одергивая плащ. - Черт бы побрал проклятый желудок. Наследие фронта, - пояснил он. Он пил, чокался со всеми и даже произнес тост. "Борцы" Хельчика были веселы и предупредительны. - Барышня, - повернувшись к Юдит, попросил перевести Домбаи, - скажите, пожалуйста, господину Уистону, что в полпервого нам нужно быть у господина замминистра. Кальман взглянул на часы и кивнул. Машина медленно тронулась. "Борцы" Хельчика горделиво стояли в подъезде и махали вслед удаляющемуся "джипу". Лишь полчаса спустя они были неприятно поражены, не найдя в подвале ни одного арестованного. 4 - Хорошо долетели? - спросил полковник Олдиес, жестом приглашая Бостона садиться. - Спасибо, сэр. Долетели хорошо, только над каналом машину немного поболтало. - Он вглядывался в усталое, иссеченное морщинами лицо полковника и думал, почему его досрочно вызвали из отпуска. - Скажите, Бостон, говорил я когда-нибудь вам о деле Кальмана Борши? - Нет, сэр. Полковник оперся рукой на лежавшую на столе папку. - Как только мы закончим наш разговор, внимательнейшим образом изучите дело. Обе папки - вот эту и есть еще одна - досье на Отто Дюрфильгера. А теперь слушайте внимательно. Значит, Кальман Борши - секретный сотрудник "Интеллидженс сервис". В пятьдесят первом году он с отличием окончил Будапештский политехнический институт и поступил в аспирантуру. В пятьдесят восьмом стал кандидатом технических наук и был назначен руководителем опытной лаборатории на заводе электроизмерительных приборов. Последние два года он научный сотрудник Объединенного института ядерных исследований в Дубне. По самым свежим данным, в мае этого года собирается защитить докторскую диссертацию, а на июль наметил свою свадьбу. - Полковник помахал рукой перед лицом, отгоняя дым. - И еще одна интересная деталь для полноты портрета: его лучший друг Шандор Домбаи - майор венгерского министерства внутренних дел. Сейчас Борши вот уже целую неделю находится в Вене на конференции физиков-атомников. Сегодня они заканчивают свою работу и, по-видимому, послезавтра, то есть двенадцатого марта, отправятся к себе домой, в Венгрию. - Ясно, сэр. - Отлично, Бостон. - Открыв папку, полковник полистал дело, вынул из него одно донесение и, протянув майору Бостону, сказал: - Вот, прочитайте. Сегодняшнее утреннее донесение от Висконти. Майор погасил сигарету, поправил очки и принялся читать. "Майор Клод Рельнат вчера утром неожиданно прибыл в Вену. С 9:30 до 12:30 вел переговоры с Отто Дюрфильгером. Мне стало известно, что в Будапеште на заводе электроизмерительных приборов на основе советской документации ведется опытное изготовление весьма важной в военном отношении аппаратуры. На прошлой неделе Дюрфильгер трижды ужинал с Кальманом Борши, одним из членов венгерской делегации. Донесение об этом изобретении находится уже в сейфе Дюрфильгера. Прошу личной встречи. Висконти." Майор снял очки, протер их кусочком замши. - Очень интересно, сэр, - проговорил он, возвращая донесение полковнику. - Жду ваших распоряжений. Полковник посмотрел на часы. - Сейчас пять минут двенадцатого. Сколько времени вам понадобится на изучение материала? - Одного часа вполне достаточно, сэр. Я читаю быстро. - Очень хорошо, Бостон. Возьмите с собой Монти и вечером отправляйтесь в Вену. Я выеду вслед за вами утром. Но мы еще поговорим перед вашим отъездом. Майор поудобнее уселся в кресле и принялся читать досье на Отто Дюрфильгера. Первая часть документа содержала данные анкетного характера. Из нее Бостон узнал, что настоящая фамилия Дюрфильгера - Шалго. Родился в Будапеште, холост. Затем следовала подробная биография Дюрфильгера, содержавшая точные сведения о его карьере и заканчивавшаяся так: "Оскар Шалго 18 марта 1944 года был арестован гестапо. Однако несколько недель спустя бежал из-под стражи вместе с Кальманом Борши. (Борши с октября 1939 года является секретным сотрудником "Интеллидженс сервис". Учетно-архивный номер Х-00-17, кличка "Внук".) После побега они оба присоединились к вооруженной группе Сопротивления, возглавлявшейся Эрне Карой, Оскар Шалго установил связь с разведкой Красной "Армии и передавал ей ценные сведения, полученные из нацистских и нилашистских штабов. После войны Кара взял его к себе на службу в военную контрразведку, где Шалго занимался организационными вопросами и подготовкой кадров. С его помощью было ликвидировано несколько американских и английских разведывательных групп. Весной 1946 года Шалго стало известно, что венгерская политическая полиция занялась им самим. Предвидя арест, 10 апреля того же года Шалго бежал на Запад. Прибыв в Вену, во французскую зону оккупации, Шалго попросил политического убежища. Два месяца он просидел в следственной камере, после чего был освобожден, получил французское гражданство и чин майора французской армии. Документы его составлены на имя Отто Дюрфильгера. Затем след его на время исчезает. Два года спустя он вынырнул в Бразилии в качестве представителя торговой фирмы "Сигма" в Рио-де-Жанейро. Здесь он занимался разведывательной деятельностью. С 1960 года постоянно живет в Париже. Примерно год назад находился на излечении по поводу тромбофлебита. С мая 1962 года является представителем все той же фирмы "Сигма" в Вене. На самом же деле Шалго является сотрудником французской контрразведки и ведет работу по противодействию английской и американской разведкам. Характеристику смотри в приложении N_2". Бостон положил досье на стол и принялся разглядывать фотографию Шалго. У него было такое чувство, что где-то он уже встречался с этим лысоватым человеком с сонными глазами и добродушным лицом. Может быть, в Париже? Возможно. Во всяком случае, странный тип, подумал он и взял второе досье. В материалах на Кальмана Борши он не нашел ничего нового для себя. Тучное тело Шалго словно расплылось в просторном кресле. На его лице нельзя было заметить признаков старости, оно было таким же гладким, без единой морщинки, как и много лет назад, только брови заметно поседели. Майор Рельнат стоял возле окна и с неприязнью посматривал на толстяка. - Когда же вы уезжаете, дорогой майор? - спросил Шалго и неуклюже зашевелился в кресле. Он взял с низенького столика коробку с сигарами, поставил ее себе на колени, выбрал одну сигару, помял ее - очень осторожно, чтобы не повредить, затем поднес к носу, понюхал; одновременно он пристально разглядывал из-под тяжелых век тощего, долговязого француза. - Я вообще не еду, - ответил майор. - Сегодня ночью получено указание из Парижа. Центр запретил мою поездку. Попыхивая сигарой, Шалго спросил: - Что же, они решили вовсе не проводить операции? Майор прошелся по комнате от окна до письменного стола. - Операция не отменяется. Документы нужно достать, но я для этого в Будапешт не поеду. Вместо меня поедет кто-то другой. Центр считает, что документацию может достать и Доктор. - Возможно. Хотя я еще не знаю его способностей. Но даже если он и заполучит документы, как он их переправит сюда? - Шалго с любопытством посмотрел на шефа, ожидая его ответа, но майор ничего не сказал. - Связь с посольством я нахожу опасной. - Уж не считаете ли вы меня дураком, Дюрфильгер? - раздраженно бросил майор. - Прошу прощения, господин майор. Вы излишне чувствительны. - К Доктору мы пошлем курьера. Этот курьер и доставит нам добытый материал. - Однако это означает, что курьер должен пробыть в Будапеште по меньшей мере три недели, - возразил Шалго. - Вы подумали о явочной квартире для него? - Дюрфильгер, вы задумали любой ценой вывести меня из терпения? Неужели вы думаете, что я могу послать человека невесть куда? - И кого же вы собираетесь отправить в Будапешт? - спросил Шалго, пропустив мимо ушей оскорбительный тон Рельната. - Еще не знаю. Трудная задача. Ведь если курьер допустит хоть малейшую ошибку, он не только попадется сам, но и провалит Доктора. А того и вся эта документация, я полагаю, все же не стоит. - Жаль, что едете не вы, майор, - с искренним сожалением проговорил Шалго. - Что же я могу поделать? - Майор снова прошелся по комнате, постоял у окна, посмотрел на тихую улицу Моцарта. - Будьте добры, дайте мне материал. Шалго тяжело поднялся с кресла, неторопливо прошлепал к стальному сейфу, где долго возился с шифром замка. Наконец дверца сейфа бесшумно распахнулась. В этот самый момент в комнату вошла секретарша Шалго Анна - яркая блондинка с карими глазами. Легким шагом Анна приблизилась к столу и ловким движением поставила на него поднос с двумя чашками и кофейником. Когда девушка закрыла за собой дверь, Рельнат еще раз пробежал донесение и возвратил его Шалго. - Скажите, Дюрфильгер, а вы сами не хотели бы поехать в Будапешт? Шалго с улыбкой окинул себя взглядом. - С таким-то брюхом? Поехать, конечно, можно, но я боюсь, что очнусь уже только в пересыльной тюрьме. На вашем месте я послал бы туда кого-нибудь, кто знает язык и местную обстановку. Вам должно быть известно, что я знаком с одним из их руководителей, неким полковником Карой. Опасный противник. После войны был одним из руководителей венгерской военной контрразведки, несколько лет учился в Советском Союзе, а затем еще несколько лет отсидел в тюрьме. После подавления пресловутого мятежа вернулся на работу в министерство внутренних дел. Рельнат усмехнулся. - Запугиваете, дорогой Дюрфильгер? Так знайте - я не из пугливых. Допускаю, что ваш полковник действительно гениальный, малый, но ведь и мы тоже кое-чему учились. А вообще, могу вас успокоить, что все необходимые меры я уже принял. Осталось только подобрать курьера. - У вас уже есть определенная кандидатура? - Есть, даже несколько. Но я все еще не решил, на ком остановиться. - Можете располагать мною, майор, я всегда к вашим услугам. Рельнат подчеркнуто учтиво поклонился. Машина остановилась. Бостон, Монти и Анна подъехали к километровому столбу с цифрой пятьдесят. - Поворачивать назад? - спросил лейтенант Монти. Бостон кивнул. Но им пришлось немного подождать, потому что на автостраде царило оживление. Со второй попытки Монти все же удалось сделать разворот. - Итак, - сказал Бостон, подводя итог, - Рельнат не едет в Будапешт, а посылает своего агента. Причины изменения первоначального плана мы не знаем. Рельнат хочет, чтобы ты, Анна, стала его любовницей. Ты соглашаешься и пытаешься выведать у него имя курьера и его задание. Если он предложит тебе поехать в Будапешт, ты соглашаешься. Ты убедилась в том, что донесение по данному делу находится в сейфе Дюрфильгера. В сейфе Дюрфильгера лежит также архивный материал на агента по кличке "Доктор". Это очень важный материал. Значит, нам нужно обязательно проникнуть в сейф. - Верно, - подтвердила Анна. - Но это не так просто сделать. - Конечно, не просто, - согласился Бостон. - Однако мы справлялись с делами и потруднее. - О, я забыла тебе сказать, - хотя это в общем и не относится к делу, но знать тебе об этом все-таки следует, - что сегодня утром Дюрфильгера посетил некий доктор Тибор Молнар. Он обменял у Шалго пятнадцать тысяч форинтов на двадцать пять тысяч шиллингов. - Так высоко стоит курс форинта? - Ну, что ты! - возразила Анна. - Обычно за сто форинтов платят пятьдесят - шестьдесят шиллингов. Это-то и интересно, что Дюрфильгер переплатил так много. Доктор Молнар дал ему расписку только на десять тысяч шиллингов. - О, это и в самом деле интересно, - задумчиво повторил Бостон. Сославшись на усталость, Кальман отказался принять участие в товарищеском ужине. Он простился с Акошем и всей его компанией и пошел прогуляться по бойкой Мариахильферштрассе, глазея на витрины, на публику и обдумывая по дороге, как ему получше истратить деньги. Наконец Кальман остановился перед освещенной витриной книжного магазина. Сначала он поискал глазами книги по технике, но, не найдя ни одной, принялся рассматривать художественную литературу и альбомы по истории искусств, красовавшиеся на изящно оформленном стенде. На другом конце витрины он заметил большой альбом Браке. На суперобложке книги был помещен натюрморт художника, исполненный в одной плоскости. Неожиданно он уронил взгляд на зеркальное отражение улицы в стекле витрины, и тотчас же узнал стоявшего за его спиной мужчину в темно-синем плаще. Нет, он не ошибся: это был тот же самый мужчина, который попросил у него в холле конференц-зала прикурить. Вначале Кальман подумал, что это лишь случайное совпадение, однако мужчина все еще стоял у тумбы, изучая наклеенные на нее афиши. Это показалось ему уже странным. Кальман сделал движение головой, будто собираясь обернуться, на самом же деле продолжал следить за отражением улицы в витрине. И тут он ясно увидел, как человек в темно-синем плаще сначала было рванулся в сторону, а затем поспешно спрятался за тумбу. Кальман недоумевал: кто бы мог быть этот неизвестный и чего ему от него нужно? Вероятнее всего, предположил он, этот тип из австрийской полиции. Однако, поразмыслив, он тут же убедился в несостоятельности своего предположения. Почему, собственно, австрийской полиции вести за ним слежку? Кальман пожал плечами и отправился дальше, решив, что вернется сюда завтра утром и купит альбом Браке. На молодого же человека в синем плаще он решил вообще не обращать больше внимания: пускай себе, коли у него нет другого занятия, следит; ему, Кальману Борши, нечего скрывать. За все время своего пребывания в Вене он ни с кем, кроме Шалго, не встречался, да и эта встреча состоялась не по его инициативе, что он может без труда доказать, если такая необходимость возникнет. Просто Шалго, узнав, что он, Кальман, в Вене, сам навестил его в отеле. Кальману не хотелось больше думать о неизвестном в синем плаще, но, как он ни силился, ему так и не удалось освободиться от мысли, что за ним следят. Вероятно, это и явилось причиной, что один раз он совершенно инстинктивно завернул в какую-то маленькую улочку. Когда Кальман возвратился к себе в номер, он уже не сомневался, что за ним ведут слежку. Причем не один человек, а целая бригада из нескольких часто сменяющих друг друга сыщиков. Понятно, что следить за ним особой трудности не представляло, потому что он и не пытался уйти от преследователей. Только один раз он подумал было, не скрыться ли, но тут же отбросил эту мысль. Вернувшись к себе в номер, он сразу же заметил, что его чемодан и платье за время его отсутствия подверглись тщательному осмотру. Это уже разозлило его. Но все же он сказал себе: не нужно нервничать по пустякам. Зевота, сами собой закрывающиеся глаза упрямо напоминали об усталости. Он раздумывал, стоит ли ему идти ужинать, как вдруг затрезвонил телефон. Звонил Шалго. Он находился в холле отеля и выражал желание провести вместе вечер, и не только потому, что для него, Шалго, побыть с Кальманом - это праздник, но и потому, что он не знает, доведется ли им встретиться когда-нибудь еще. - Хорошо, - согласился Кальман. - Через несколько минут я буду внизу. Но мы никуда не пойдем, поужинаем здесь, в ресторане, потому что я очень устал. Десять минут спустя они уже сидели за столиком у окна. Еще при первой встрече у Шалго Кальман спросил его, справедливы ли обвинения, которые были выдвинуты против него, Шалго, после его бегства из Венгрии. Шалго поспешил заверить Кальмана, "что обвинения эти не соответствуют действительности. Правдой является только то, что он в свое время уже говорил Кальману, когда они вместе сидели в гестаповском застенке. С первого же дня перехода к русским он честно сотрудничал с ними. И бежал он из Венгрии только потому, что не хотел невиновным угодить в тюрьму, - иного выхода у него тогда не было. Принесли ужин, и Кальман подумал, что его воспоминания чем-то похожи на пар, что плывет над их тарелками с яствами. Нет, он не хотел ничего вспоминать. Поэтому ужин прошел в молчании. К тому же Кальману и есть-то не хотелось. Единственно, что пришлось ему по вкусу, это рейнское. Выпили по чашечке кофе. Потом закурили: Шалго - неизменную сигару, Кальман - сигарету. - Не люблю я вспоминать, - словно объясняя свое молчание, сказал Кальман. - Прошлое человека - его горб. Горб, Борши, от которого мы не можем избавиться по гроб жизни. Когда вы читали в последний раз венгерскую газету? - Перед отъездом сюда. - А я сегодня. Прочел один очень интересный репортаж. В нем, между прочим, шла речь о Марианне Калди. - С вами эта газета? - У меня дома. Мария Агаи, врач, - впрочем, может быть, вы теперь уже и не помните ее, - дала корреспонденту газеты интервью. Вот видите, Борши, прошлое нежданно-негаданно для нас взяло да само постучалось в нашу дверь. Когда вы возвращаетесь домой? - Во вторник утром, - ответил Кальман, а сам тщетно попытался воскресить в памяти, кто такая Мария Агаи. Нет, он не помнил этого имени. - Скажите, Шалго, почему вы не хотите послушаться моего совета? Поверьте мне, сейчас вы могли бы возвратиться в Венгрию, не опасаясь ничего. Толстяк ухмыльнулся. - А что я стану там делать? - спросил он. - Я уже состарился, Борши. С тем, что я исковеркал себе жизнь, я уже смирился и сейчас только расплачиваюсь за грехи юности. По вечерам я делаю себе теплую ножную ванну и мечтаю. Но если вы мне докажете, что на кладбище в Ракошкерестуре или в Фаркашрете могильные черви будут точить меня с большей учтивостью, чем на каком-нибудь из погостов около Вены, клянусь, я возвращусь на родину. - Не паясничайте, Шалго! Вы же отлично понимаете, что речь идет совсем не об этом. - Так о чем же? Впрочем, не тщитесь, Борши, не утруждайте себя ответом, - неожиданно оживился толстяк. - Скажите, а вы с тех пор так больше ничего и не слышали о своем дяде? - Знаю, что он научный сотрудник какого-то исследовательского института и живет в Лондоне, - ответил Кальман. - Да, слышал еще, что после пятьдесят шестого года раза два или три он приезжал в Будапешт. Шалго закрыл глаза и откинулся назад. - Вы знаете, - сказал он, - что смерти я не боюсь. И все же я хотел бы еще пожить, хотя бы ради того, чтобы еще раз повстречаться со Шликкеном. У меня такое предчувствие, что он жив, и оно-то, это предчувствие, не дает мне покоя. Кальман снова закурил. - Ваши слова заставляют меня задуматься кое о чем: вы знаете, за мной кто-то все время ведет слежку! Сегодня ходили по пятам несколько часов кряду. Перерыли в номере все мои вещи. Вопреки обыкновению Шалго посмотрел на Кальмана, широко раскрыв глаза, отчего сделался удивительно похож на большого пухленького поросенка. Положив на стол сигару, он, взволнованный только что услышанным, наклонился вперед. - Вы не шутите, Борши? - Я говорю совершенно серьезно. Разумеется, мне не составило бы труда удрать от них, потому что делают они все это удивительно откровенно. Шалго все больше овладевало беспокойство, и это не ускользнуло от внимания Кальмана. Осушив свой бокал с рейнским до дна, Шалго отер губы салфеткой и сказал: - Борши, я не хотел бы, чтобы вы неправильно поняли меня, но я хочу задать вам один вопрос... - Спрашивайте. - Правильно ли я информирован, что вы работаете сейчас в лаборатории завода электроизмерительных приборов? - Откуда у вас такие сведения? - В Вену приезжает очень много людей из Венгрии, - возразил Шалго. - И много болтают. От одного из таких болтунов я и слышал это. Теперь другой вопрос: производят на вашем заводе такие приборы, которые могли бы заинтересовать, скажем... французов или англичан? - Какие глупости вы спрашиваете, Шалго! Ну откуда я знаю, что их интересует? И вообще, вот уже много месяцев, как я не бываю на заводе. Я же говорил вам, что работал в Дубне. Но почему это вдруг так взволновало вас? - А Домбаи и его люди знают, какого рода связи у вас в свое время были с англичанами? - Не думаю, если, конечно, вы не рассказали им об этом. - А почему бы вам по собственной инициативе не явиться к ним и не рассказать? - Вы же сами в свое время посоветовали мне молчать об этом! А теперь, я думаю, и смысла нет ворошить прошлое. Столько там всяких требующих пояснения вещей, что я просто сомневаюсь, поверят ли мне после долгих лет молчания. Разве только один Шани поверит: он давно меня знает. А все остальные, кто мог бы доказать мою невиновность, исчезли из Венгрии. Осталась одна Илонка, но ее показания были бы против меня, а не в мою пользу. - А что сталось с Илонкой? - поинтересовался Шалго. - Кажется, играет в театре "Модерн". В последний раз я видел ее в каком-то фильме. Слышал, вышла замуж. Муж у нее не то врач, не то инженер. Он-то и помог ей выпутаться из всех ее историй. - А я считаю, что ее, собственно, и не за что было бы наказывать. - Как это не за что? - воскликнул Кальман, и лицо его побагровело. - Марианну и меня, в конце концов, выдала она! - Верно! Но зато сколько она после дала нам ценной информации! Или вы уже забыли об этом, Борши? Жизнь - очень сложная штука. Илонка работала на хортистскую контрразведку не из каких-то там политических убеждений, а просто потому, что я, Шалго, принудил ее к этому. Она была маленькая актриса. А вот я - настоящий виновник всего. Провалилась группа Марианны. До сего дня никому не известно, кто ее выдал. Может быть, еще коньячку выпьем? - Нет, с меня хватит, - сказал Кальман и зевнул. - Иначе я не засну! - Он посмотрел на часы. - Да и поздно уже. Домбаи не хотите ничего передать? - А что мне ему передавать? Впрочем, передайте привет. - Может, мне все-таки поговорить с ним о вас? Спрошу, какие у вас шансы на возвращение домой! - Нет, на родину я не вернусь, - отрезал Шалго. - По крайней мере в ближайшее время. А вот с вами перед вашим отъездом я хотел бы еще разок встретиться. Если, конечно, это вам не в тягость. - Почему же? А что, если бы я сейчас проводил вас до дому, смогли бы вы дать мне ту статью? - Охотно. Молча они шагали по улице: Шалго - тяжело ступая, Кальман - своей легкой походкой. Пока они шли, Шалго несколько раз оборачивался, наконец признался Кальману, что устал, и поднял руку, увидев такси. Через десять минут они вышли из машины на улице Моцарта. Пока Шалго расплачивался, Кальман рассматривал ультрасовременное здание фирмы "Д'Олрион", выставленные в ярко освещенных витринах счетно-электронные машины, разные приборы. Разумеется, он и не подозревал, что фирма "Д'Олрион" - только для видимости центральная контора компании по экспорту и импорту электротехнического оборудования. На самом деле она со всеми ее демонстрационными залами, лабораториями и сервисом была собственностью французского Второго бюро, и именно здесь находилась замаскированная под невинный секретарский диктофон рация, с помощью которой Шалго поддерживал прямую связь с Парижем. Для того чтобы связаться с Центром, ему достаточно было назвать в диктофон нужный номер, и в соседнем здании автоматически включалась линия связи. Таким образом, в помещении самой фирмы не было ни одного компрометирующего предмета, устройства или аппарата, если не считать сейфа, закрытого на замок с цифровым шифром. В этом сейфе он держал секретные документы Второго бюро, материалы по структуре эмигрантских организаций, сведения, которые можно было использовать для компрометации непокорной агентуры, и другую документацию, необходимую для деятельности подобного рода учреждений. Но всего этого не знала даже Анна, потому что Шалго весьма ревностно оберегал свой тайник от всех без исключения. Стальной сейф Шалго отличался от других подобных шкафов не только тем, что был оборудован надежным замком, это был вообще уникальный экземпляр, секреты которого знал только он один. Так, например, в случае опасности достаточно было набрать на шифровом кольце сейфа номер 313, как в действие вступало устройство, создающее в сейфе такую температуру, что в течение нескольких мгновений его содержимое обращалось в пепел. Правда, до сих пор к этой мере предосторожности Шалго еще не приходилось прибегать. Шалго собственным ключом открыл парадную дверь. Они поднялись на шестой этаж. На табличке, укрепленной на двери, стояло: "Отто Дюрфильгер, представитель торговой фирмы "Сигма". Шалго пригласил Кальмана в кабинет, усадил в кресло и достал из небольшого бара коньяк. Разумеется, на сей раз он не стал включать своего сигнально-подслушивающего устройства, поскольку совсем не хотел, чтобы их разговор был услышан "там", в Центре. - Эрне Кару, - начал Шалго, - я всегда очень уважал. Несмотря на то, что он ненавидит и презирает меня. Знаю, он никак мне не может простить, что тогда, в сорок шестом, я бежал из Венгрии, вместо того чтобы отдать себя в руки следователей. Ваше здоровье, Борши. - Они чокнулись. - Где статья? - спросил Кальман. - Оставим прошлое в покое. - Он взглянул на часы. - Уже поздно. Закажите мне такси, дайте статью, и я поехал. Я смертельно устал. Шалго поднялся. Вразвалку прошел в спальню и немного погодя возвратился с газетой в руке. - Вот она, - сказал Шалго. - Можете оставить ее себе. Скажите, а что везете вы в подарок своей невесте? - Пока еще ничего. Завтра отправлюсь покупать. Сегодня приглядел для нее хороший альбом Браке. В этот момент раздался звонок за дверью. - Минутку, - сказал Шалго и подошел к письменному столу, секунду постоял в раздумье, затем нажал синюю кнопку диктофона. Кальман ничего этого не заметил. Он тоже поднялся. - Я вас провожу, - сказал Шалго. - Так мы еще увидимся? Звонок повторился. В дежурном помещении фирмы "Д'Олрион" служащий отложил книгу в сторону. А магнитофон записал на пленку следующий разговор: - Завтра вечером я позвоню вам. Сюда, пожалуйста... Сейчас... (Это голос майора Дюрфильгера, определил дежурный.) Ну, а если мы все же не встретимся, Борши, желаю вам удачи! - И я вам. И подумайте о возвращении домой. (Кто бы это мог быть? Насколько я понимаю, говорят они по-венгерски.) - Кто там? (Это опять голос Дюрфильгера. Значит, он все еще не открыл дверь.) - Привратница. Тут из полиции пришли. Желают видеть господина Дюрфильгера. Скрип открывающейся двери, шаги. - Прошу вас. Добрый вечер. Я Дюрфильгер. (Пожалуй, нужно бы уведомить господина Дарре. А впрочем, еще успею.) - Добрый вечер. Советник полиции Гюнтер. Минуточку, а вы кто такой? - Я Кальман Борши. - Можно взглянуть на ваш паспорт? Длинная пауза. (По-видимому, советник рассматривает паспорт. Я угадал. Борши - венгерская фамилия. Чего же хочет этот Гюнтер от Дюрфильгера?) - Спасибо. Пожалуйста, возьмите ваш паспорт, господин Борши. - Я могу идти? - Сержант, вызовите лифт. (Ага, значит, Гюнтер не один. Нет, все-таки нужно известить Дарре, решил дежурный и позвонил.) - Спасибо. Я предпочитаю ходить пешком. - Как вам будет угодно, господин. Спокойной ночи. - Пока, Кальман. - До свидания, Оскар. - Спокойной ночи. (Почему Борши называет Дюрфильгера Оскаром? Ведь его зовут Отто?) Шаги удаляются. - Входите. Дверь закрывается. Снова шаги. - Прошу вас, господин советник. - Вот мое удостоверение. Сударыня, присядьте. - Как, я должна здесь оставаться? - Да, сударыня. Мы ненадолго вас задержим. Прошу извинить нас, господин Дюрфильгер, за беспокойство. Известен ли вам венгерский гражданин доктор Тибор Молнар? - Нет, не известен. - Не может быть. Как показал арестованный Молнар, вчера утром он передал вам пятнадцать тысяч форинтов. Вы же, господин Дюрфильгер, дали ему взамен двадцать пять тысяч шиллингов. На десять тысяч шиллингов Молнар выдал вам расписку. - Вы ошибаетесь, сударь. - Согласно показаниям доктора Молнара, и валюта в форинтах и квитанция находятся у вас. - Я повторяю, господин советник, что вы ошибаетесь. - У меня есть ордер на обыск. - Я протестую. - Пожалуйста, вот ордер на обыск. - Кто разрешил обыск? - Господин Пфейфер, районный прокурор. Прошу вас открыть сейф. - Нет, сейф я не открою. Я хочу прежде сам поговорить с прокурором господином Пфейфером, тем более что я знаю господина прокурора лично. - Я не могу вам разрешить этот разговор. Прошу вас, выполняйте приказ. - Я отказываюсь вам подчиниться, господин советник. Домашний обыск в ночное время противоречит австрийской конституции. - Вы правы, сударь, но органы государственной безопасности наделены особыми полномочиями. - Я настаиваю на разговоре с прокурором господином Пфейфером. Дежурный смотрел на магнитофон и раздумывал, как же ему поступить. Связываться с представителями органов австрийской госбезопасности он, вероятно, не может. А пока он раздумывал, Дюрфильгер уже перешел на французский: - Дежурный! Дежурный тотчас же узнал голос Дюрфильгера и действовал уже автоматически. Переключив аппарат на микрофон, он отозвался: - Дежурный слушает. Все находившиеся в комнате Шалго слышали чистый, без искажения, голос дежурного настолько отчетливо, что им даже показалось, не стоит ли он где-то совсем рядом, чуть ли не между этим вот лысым толстяком и господином советником. Однако поскольку французский язык знал один только советник Гюнтер, ни привратница, госпожа Хартман, ни двое полицейских ничего из этого разговора не поняли. - Дежурный, - по-французски повторил Шалго, не спуская глаз с лица советника. - Полагаю, вы уже оцепили здание? - Конечно, мосье. Сразу же по сигналу опасности я отдал необходимые распоряжения. - Вам хорошо видно все, что здесь происходит? - Да, мосье. - Спасибо. Ждите сигнала. Шалго выключил систему подслушивания и по-французски сказал советнику: - Дом, как вы слышали, оцеплен. Отошлите, господин советник, ваших людей и привратницу. Советник Гюнтер закурил сигарету. Он подошел к столу, опустил спичку в пепельницу, одновременно обшарив взглядом стол, на несколько мгновений задержался на кнопке диктофона, затем повернулся и сказал, обращаясь к полицейским: - Сержант, можете идти. И вы тоже, сударыня. Благодарю за помощь. Шалго проводил полицейских и привратницу и запер за ними дверь; возвратившись в кабинет, он остановился возле низкого шкафчика и предложил: - Не хотите ли коньяку, господин советник? - Очень любезно с вашей стороны, но не могу. На службе не употребляю. Шалго кивнул и налил коньяку только себе. Если позволите, я выпью за ваше здоровье, дорогой Клайв Бостон. Он опрокинул содержимое рюмки в рот, платком вытер губы, сел к столу и закурил сигарету. - Как вы догадались, кто я? - спросил Бостон, все еще не оправившийся от изумления и лишь большим напряжением воли заставивший себя обрести спокойствие. - О, это было совсем нетрудно, - заверил его Шалго. - Как-нибудь я открою вам секрет. А пока скажите мне, Бостон, как же вы представляли себе данную операцию? Неужели вы всерьез думали, что я распахну перед вами сейф, если там в самом деле находятся хоть какие-то компрометирующие меня материалы? Ведь шифр к замку знаю один только я. Представим себе, что я испугался, не заметил вашего милого обмана, поверил, что вы действительно советник Гюнтер, и назвал бы вам цифры шифра. Откуда у вас гарантия, что это были бы правильные цифры? Вы набираете названные мною цифры - и вас ударяет током. - Он явно наслаждался замешательством английского майора. - А о том вы, милейший, не подумали, выйдете ли вы вообще отсюда живым? Здесь же следят за каждым вашим движением. Не я - другие! И стоит вам сделать какой-либо угрожающий или подозрительный жест, как вам конец, мой дорогой! Нет, я определенно разочаровался в вас, милый Бостон. Очень разочаровался... - Вы все еще не сказали мне, как вы догадались, кто я. Шалго усмехнулся. - Вы слишком любопытны, дорогой. Для начала должен предупредить вас: во-первых, как только докурите сигарету, бросьте ее на пол и не шевелитесь. Не вздумайте даже случайно сунуть руку в карман. Вставать будете только по моему разрешению. - Что вы от меня хотите? - спросил Бостон, окончательно растерявшись. - Это вы организовали слежку за Кальманом Борши? - Я. - Так я и думал. Почему же вас интересует Кальман Борши? Бостон затянулся, роняя пепел на пол. Несколько мгновений он лихорадочно обдумывал, как бы получше соврать. Наконец сказал: - Мы получили сообщение из Будапешта, что Кальман Борши - агент венгерской разведки. - Но ведь Борши с тридцать девятого года находится у вас на службе! - Теоретически да. Но мы точно знаем, что он перешел в противоположный лагерь. Только в результате этого он и попал в Дубну. - А откуда вам это известно? - спросил Шалго, и только теперь ему многое стало понятно в поведении Кальмана. - Вы же отлично информированы. Так неужели вы не слышали о "деле Уистона"? Во время восстания он открыто сражался против нас. Тогда-то он и примкнул к противоположному лагерю. Будь Кальман Борши нашим сотрудником, я бы сидел сейчас не у вас в кабинете, а у него. - А что вы знаете о майоре Генрихе фон Шликкене? - Ничего. - Не спешите с ответом. Дело в том, что это единственный пункт, который создает в данный момент возможность наших дальнейших переговоров. - Я думаю, вы должны не хуже меня знать, что с ним. Шалго скривил в усмешке свои толстые, мясистые губы. - Это еще как сказать. Так отвечайте, Бостон: жив Шликкен или нет? - Насколько мне известно, жив. Больше я ничего о нем не знаю. Года два-три назад я встречал его в Греции. - А доктора Шавоша вы знаете? - Нет, не знаю. Шалго задумчиво посмотрел в лицо Бостону. - Скажите, не замышляете ли вы покушения на Борши? - Таких указаний я не получал. - Хочу предупредить вас: и не пробуйте. Борши находится под моей личной защитой. И не потому совсем, что я очень люблю его, просто у меня есть на него виды. И я не терплю, когда мне становятся поперек дороги. Пообещайте, что до тех пор, пока Борши находится в Вене, с ним ничего не случится. - Обещаю. - Дайте мне слово, Бостон. - Даю слово. Надеюсь, больше у вас нет ко мне вопросов? - Нет. - Тогда скажите все же, как вы догадались о том, кто я? - У меня очень хорошие связи с миссионерами англиканской церкви, хоть я и не очень высокого мнения о патере Краммере. Надеюсь, вы меня понимаете? Да и Анна мне нравится не так сильно, как вам. Она милое существо, но у нее плохие руководители. Как только вы произнесли имя Тибора Молнара, для меня сразу же стала ясна роль Анны, а также и то, что вся эта история - блеф, потому что Тибор Молнар тоже был блефом. Просто я хотел проверить Анну, куда она передает добытую информацию... Ну так вот, дорогой, поскольку Тибор Молнар на самом деле не существует, то, естественно, его не могла и задержать австрийская полиция. Поэтому я слушал вас, одновременно наблюдая за вами, за выражением вашего лица. Оно мне показалось очень знакомым. Но когда вы в течение пяти минут трижды поправили очки, я сразу же догадался, что вы Бостон. Налейте себе коньяку и выпейте. Бостон не заставил себя упрашивать. - Такого со мной еще никогда не случалось, - признался он откровенно. - Поздравляю вас. - Послушайте, - продолжал Шалго, - со мной можно вести переговоры в определенных разумных рамках, но шантажировать себя я не позволяю. Что вас интересует? Документация? Бостон понял, что пришла пора играть с открытыми картами. - Да, документация. - Во сколько вы ее оцениваете? - На это я не могу вам дать ответ сейчас. Но думаю, что высоко. - Тогда поезжайте сейчас домой. Свяжитесь со своими шефами. Завтра вечером в семь часов я ужинаю в ресторане Хуберта. Можете меня найти там. - Он тяжело встал. - А впредь получше обдумывайте такого рода операции. Бостон поклонился. - Бостон, - сказал Шалго, - хотите, я вам дам один совет? - Если полезный - безусловно. - Отвыкайте от своей привычки протирать очки. О, эти проклятые привычки! - Вы правы. - Да, еще вот что. Передайте патеру Краммеру, что прокурора Пфейфера две недели назад уволили за взятку. Такие вещи следует знать даже в проповеднических обществах. Спокойной ночи. 5 - Донесение получил, - сказал Домбаи. - Все в порядке, Миклош. Узнай, вернулся ли Кальман Борши из Вены. Когда Миклош Чете вышел, Домбаи принялся изучать донесение. В частности, и такую запись: "Рихард Даницкий, инженер-механик, родился 24 февраля 1910 года в Будапеште. Мать - урожденная Матильда Фукс, отец - Рихард Даницкий. Родители погибли 4 июля 1944 года во время бомбежки. Рихард Даницкий окончил Будапештский университет в 1932 году и, получив диплом инженера-механика, в том же году поступил конструктором на завод фирмы "Броун-Бовери" в Будапеште. На этом предприятии проработал без перерыва до 10 ноября 1944 года. Трижды (в 1935, 1936 и 1937 годах) направлялся фирмой в командировки во Францию, по нескольку месяцев каждая. С 1941 по 1943 год находился на действительной военной службе. Воинское звание: лейтенант запаса, старший инженер. В 1940 году женился. Жена - Каталина Тимар, хирург. В настоящее время проживает по адресу: город Печ, ул. Витез, 3. Работает ассистентом. Развелась с мужем в 1946 году. Даницкий связи с бывшей женой не поддерживает. Во время войны Даницкий находился на службе в Институте военной техники, несколько раз выезжал в Германию. Во время боев в Будапеште пропал без вести. Согласно личному листку, был взят в плен советскими войсками. Возвратившись на родину летом 1946 года, устроился на Первый венгерский машиностроительный завод инженером-конструктором. Вступил в ряды Венгерской коммунистической партии. После национализации завода был назначен главным инженером. По заявлению самого Даницкого, с женой развелся по соображениям морального характера. До 1956 года неоднократно награждался правительственными наградами. Внес очень много рационализаторских предложений и имеет немало патентов. Конструктивный склад ума. Во время контрреволюционного мятежа стал секретарем рабочего совета. После подавления мятежа вел антиправительственную пропаганду, печатал листовки. Был осужден на шесть лет тюремного заключения. Находясь в тюрьме, раскаялся в содеянном, разработал проект насосного мотора, который был впоследствии запатентован во многих странах мира. В апреле 1959 года был амнистирован. С этого времени работает в качестве инженера-конструктора на заводе общего машиностроения. По выходе на свободу получил обратно свою квартиру по адресу: улица Ашо, 4, II район. В 1960 году за свой патент получил 350 тысяч форинтов (патент был приобретен Голландией, Данией, Англией). В 1961 году купил автомашину марки "опель рекорд" у футболиста сборной Венгрии Ференца Худака. Машина стоит в гараже под виллой спортсмена. Даницкий ведет замкнутый образ жизни, друзей не имеет. В субботу обычно выезжает на автомобильную прогулку и возвращается в воскресенье вечером. Ни с кем за границей не переписывается". Такие сведения содержались в донесении. Инженер Даницкий был взят под наблюдение по указанию полковника Кары весной шестьдесят второго года. Отдавая приказ установить слежку за Даницким, полковник одновременно передал майору Домбаи один документ. В нем очень кратко упоминалось о том, что во время войны Даницкий поддерживал связь с майором Генрихом фон Шликкеном и что его фамилия значится в картотеке БНД [разведслужба ФРГ], в разделе "активизированная агентура". Кара не сказал Домбаи, от кого получено это донесение, Домбаи же, разумеется, не стал его спрашивать в соответствии со старым правилом: не проявляй излишнего любопытства. В то время группа Домбаи вела одновременно несколько разработок. И во многих донесениях и секретных материалах неоднократно упоминался иностранный агент по кличке "Доктор". Согласно материалам, речь шла об одном из руководителей французской агентурной сети в Венгрии. Но не было даже известно, женщина или мужчина скрывается под этой кличкой: французы не включали Доктора ни в одну из групп своей агентурной сети. Около трех недель назад венгерская контрразведка перехватила шифрованную радиограмму и довольно быстро расшифровала ее. В ней говорилось: "Дядюшка нуждается в лечении против запоя, лечащий врач рекомендует метод CF-17". Кара по этому поводу долго совещался с Домбаи, и они пришли к выводу, что радиограмма имеет какое-то отношение к давно разыскиваемому Доктору. Разумеется, они оба понимали, что это всего лишь предположение и что оно останется таковым, пока не будет подтверждено фактами. Домбаи позвонил Каре и сказал, что после обеда хотел бы повидаться с ним. А полчаса спустя Домбаи уже сидел в кабинете подполковника Тимара. Тимар, коренастый черноволосый весельчак, славился среди товарищей по работе удивительно крепкими нервами. - Скажите, Шандор, что с вами происходит? - сказал с некоторым укором Тимар. - Вот уже целый год мы не получаем от вас ни одного заслуживающего внимания дела. - Некие западные державы пронюхали, что я принял руководство отделом, - отшутился Домбаи, - и, обсудив этот вопрос на заседании НАТО, пришли к выводу, что в создавшейся новой обстановке ведение шпионажа в Венгрии - дело совершенно безнадежное! Секретарша принесла кофе. Перебрасываясь шуточками, они выпили кофе. Затем Тимар поинтересовался, читал ли Домбаи интервью журналиста Белы Жиндея, полученное им у доктора Марии Агаи. Поскольку Домбаи не читал этого интервью, он с большим интересом выслушал его в пересказе Тимара. По словам Агаи, обстоятельства провала группы Татара и по сей день покрыты мраком. Ясно только одно, что здесь имело место предательство. Мишкольцевских товарищей выдал провокатор по кличке "Ворчун", внедрившийся в их ряды. А вот какова была его настоящая фамилия - это мог бы сказать один только Клич, пропавший во время войны без вести и, по слухам, погибший в немецких застенках. Неизвестно до сих пор и то, кто предал самого товарища Татара, расстрелянного затем фашистами. Одно время в этом подозревали ее, Марию Агаи, и у нее иногда бывает такое ощущение, что кое-кто до сих пор не верит в то, что она невиновна. Поэтому было бы очень важно установить личность настоящего предателя. - Но ведь такое подозрение - явная чушь! - не удержался от возгласа Домбаи. - Агаи действительно ни в чем не виновата! Она и не могла знать, где скрывался Татар. Ты просмотрел материалы следствия? - Ничего мы не нашли. Следственные дела по группе Татара, Буши и Марианны Калди исчезли во время мятежа. А то, что уцелело, не внушает никакого доверия. Документы подобраны по той версии, что их арест - дело рук контрразведчика по фамилии Шалго. В свое время в это дело впутали еще и полковника Кару. - Не может быть! - удивленно воскликнул Домбаи. - Так Кару за это тогда осудили? - Согласно обвинительному заключению, Шалго еще до войны завербовал Эрне Кару и с его помощью провалил и Татара и Марианну Калди, а после войны они оба, то есть Шалго и Кара, пролезли в контрразведку. - Что за чертовщина! Да ведь Кара даже и не знал Марианну Калди! - Ошибаешься! Знал. Марианна была тогда невестой Харасти. А Харасти был другом Кары. Но это и в самом деле уже неинтересно. Товарищи попросили меня разобраться во всей этой истории. Вот скажи мне: что за человек Кальман Борши? 6 Ночь Кальман провел плохо, спал беспокойно. Возвратившись в отель, он первым делом прочитал интервью. Воспоминания доктора Марии Агаи растревожили его душу, вызвали старые, с таким трудом изгнанные из памяти воспоминания, разбередили чуть зажившие раны, воскресили думы о Марианне, и это было болезненнее всего. Он не знал ни доктора Агаи, ни Татара - одну только Марианну, о которой доктор говорила с удивительной теплотой. Как сказала Мария Агаи, она жизнью была обязана этой смелой девушке. Кальман лег в постель, но долго не мог заснуть: в голову то и дело лезли какие-то дурацкие мысли, а когда он наконец задремал, начали сниться сны, один фантастичнее другого. Проснувшись поутру, Кальман решил не дожидаться следующего дня, а заплатить по счету и поскорее уехать домой. Думал, что рядом с Юдит он наверняка быстро придет в себя, успокоится. Кальман умылся холодной водой, подставив голову прямо под кран, затем наспех, кое-как оделся и торопливо сбежал вниз, в холл, где заявил портье о своем отъезде и попросил составить счет. Разговаривая с портье, Кальман почувствовал, что за ним следят, и от этого ощущения не мог освободиться весь день. Помчался в книжный магазин, купил альбом Браке. Проследил, чтобы получше запаковали покупку. А на душе у него становилось с каждой минутой все тяжелее. В довершение всего пошел дождь, и это еще усугубило его и без того плохое настроение. Подходя к гостинице, Кальман был уже так взвинчен, что решил ни минуты больше не оставаться в Вене, а поскорее собрать вещи, позвонить в венгерское посольство и сказать, что со вчерашнего дня какие-то неизвестные люди следят за ним, что он просит защитить его, приехать за ним на дипломатической машине или на чем угодно и организовать его отъезд домой. Кальман заплатил по счету, поднялся к себе в номер и принялся лихорадочно упаковывать вещи. В дверь постучали. Не оборачиваясь, Кальман крикнул: - Herein! [Войдите! (нем.)] Он услышал, как отворилась дверь, подождал, пока вошедший скажет что-нибудь. Но за спиной царило молчание, и он медленно повернул голову. Возле стола стоял доктор Игнац Шавош. Доктор улыбался спокойно и самоуверенно, а Кальман буквально окаменел. В голове мелькнула мысль: что делать? Нужно было что-то сказать, а язык словно прирос к небу. Прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя и смог выговорить: - Ты жив? В ответ Шавош рассмеялся и сказал: - А отчего же мне не жить? Он подошел к Кальману, обнял его, а Кальман даже не нашел в себе силы отстраниться. - Приди же в себя, мой мальчик. Я жив, как ты видишь, здоров, но, признаться, на такой недружелюбный прием не рассчитывал. Наконец Кальман взял себя в руки. - Откуда ты узнал, что я в Вене? Шавош закурил сигару, затем достал из внутреннего кармана газету и развернул ее. - Открытие Аннабеллы! - со смехом ответил он. - Сидим мы с ней, попиваем чай, вдруг она как закричит: "Смотри, Кальман!" Коротенькое сообщение, что кандидат физико-математических наук Кальман Борши выступил на венском конгрессе. А поскольку мне все равно нужно было ехать сюда, я и решил, дай, думаю, навещу. - Почему ты за столько лет ни разу не дал знать о себе? Мне говорили, что ты бывал в Будапеште. А поскольку ты не навещал меня, я уже начал сомневаться в этом, и грешным делом, подумал, уж не умер ли ты. - Может быть, ты оплакал меня и мысленно похоронил? - спросил Шавош с легкой иронией. Кальман смутился. Он взял со стола спичечный коробок и принялся вертеть его в пальцах, не зная, что сказать в ответ. - Думаю, - проговорил он наконец, - что я не стал бы тебя оплакивать. - Он вздернул брови и пристально посмотрел на дядю. - Да, собственно, это было бы и ни к чему. Ты жив, здоров, в отличном настроении. В лучшем, чем когда-то. Одним словом, мог бы и написать. Шавош поправил галстук и посмотрел испытующе на продолговатое, худощавое лицо Кальмана. - Не хотел причинять тебе неприятности. Ты ведь и сам хорошо знаешь, что события в Венгрии завершились не так, как мы рассчитывали в свое время... Шавош осмотрелся в комнате, остановил взгляд на открытом чемодане, на разбросанных вещах. - Когда ты уезжаешь? - Сегодня вечером. - Разве не завтра утром? - Собирался, - подтвердил Кальман, а про себя подумал: "Откуда ему это известно?" Догадка уже начинала шевелиться у него в мозгу, но он ничего не спросил. - Хочу поскорее быть дома. - Останься еще на денек. Погости у меня. - Нет. Я мог бы, конечно, остаться, но не останусь. Достаточно было этих десяти дней. Если хочешь, мы можем выпить чего-нибудь. Столько денег, чтобы угостить тебя, у меня еще осталось. Шавош захохотал. - Как я вижу, ты сделался настоящим социалистическим барином. Отец твой тоже был барином, но не социалистическим. Просто демократически мыслящим венгерским аристократом. - Жизнь не стоит на месте, а идет, дядя Игнац, и, хотим мы того или нет, нам нужно идти с нею в ногу - развиваться, изменяться. Я попробовал не считаться с тем, что мир меняется. Заперся в четырех стенах, окружил себя научными теориями, учеными трудами. Но из этого ничего не получилось. Жизнь сама ворвалась ко мне. - В данном случае жизнь, если я не ошибаюсь, олицетворяют для тебя Юдит Форбат и товарищ майор Домбаи? Кальман ничему больше не удивлялся. Теперь он уже понимал, что Шавош не "случайно" приехал в Вену и что о его, Кальмана, пребывании в Вене узнал он не из "открытия" Аннабеллы. - Ты очень хорошо информирован, - сказал он хрипловатым голосом и покашлял, словно у него запершило в горле. - Я внимательно следил за всем происходящим там. Кальман закрыл окно, повернулся и устремил взгляд на доктора. Неожиданно мелькнула мысль: а что, если бы он сейчас ударил Шавоша, разбил ему голову или даже удушил его? Разве не было бы это гуманным поступком? Такие волки, как Игнац Шавош, живут вне закона. - Видимо, - сказал он вслух, - ты навестил меня не только для того, чтобы выразить мне свои родственные чувства. Шавош, не моргнув глазом, выдержал взгляд Кальмана. - Не только для этого, - признался он. - Я давно уже хотел с тобой повидаться. Хотел похвалить тебя. И не только я, но и мои шефы. Кальман остался совершенно спокоен. Теперь, когда он узнал истинную причину неожиданного визита дяди Игнаца, смятение его прошло, и он уже отчетливо представлял себе, что ему надо делать. - Да что ты? - воскликнул он. - Чем это я заслужил вашу похвалу? - Своей деятельностью, мой мальчик. Ты отлично все это время работал. Я бы сказал - гениально! Ты внедрился в дубненский атомный центр. Ведь одно это своего рода подвиг! И дело Уистона во время боев в Будапеште ты тоже отлично провел. - Вы ошибаетесь, дядя Игнац. Как мне ни жаль, но я вынужден вывести вас из заблуждения. Я никуда не внедрялся. И с тех пор, как наша связь оборвалась... - Нашу связь, мой мальчик, оборвет одна только смерть, - перебил его Шавош. - Тогда одному из нас придется умереть! - заключил Кальман. - Жаль нас обоих, - спокойно заметил Шавош, подавив зевок. - Тебя - потому что ты стоишь на пороге свадьбы и делаешь еще только первые серьезные шаги на своей научной стезе, меня - потому что моя смерть отнюдь не решила бы твоей проблемы. Ну, убьешь ты сейчас меня, а завтра или послезавтра какой-то новый "доктор" постучится в твою дверь. - Не надо так изощряться, дядя Игнац, - сказал Кальман. - Знаю я, чего ты хочешь, вернее, чего бы ты хотел. Но я не боюсь ни тебя, ни твоих угроз. Так что к чему эти разговоры? Что было, то прошло, и мы оба за это время сильно изменились. Как с родственником я согласен продолжить беседу с тобой, но если ты намерен вести со мной переговоры в каком-то ином качестве, я вынужден буду сказать тебе: сэр, закройте дверь с обратной стороны. - Ты что ж, коммунистом заделался? - спросил Шавош, переменив тон и согнав с лица улыбку. - Нет, я не коммунист. Но думаю, что Домбаи и его товарищи ближе мне, чем, скажем, ты и твои шефы или та политика, какую вы проводите. - Даже Оскар Шалго ближе тебе, чем я? - Даже Шалго. - Он подошел к Шавошу. - Послушай, дядя Игнац. Когда-то я очень уважал тебя. Больше родного отца. Был в моей жизни такой период, когда ты был для меня идеалом. Но потом идеал этот померк, оказался, так сказать, подмоченным. Есть предел ошибкам, заблуждениям. Перейди человек этот предел, и ошибки становятся преступлениями, а сам человек - подлецом. Ты совершил подлость. Ты выдал нацистам своих друзей, и этого ты не сможешь оправдать никакими политическими убеждениями, никакими "высокими" интересами. Домбаи и его люди никогда не предавали своих товарищей. Такого не сделал даже Шалго, хотя на его совести много грязных дел... Однако монолог Кальмана не произвел на Шавоша ровно никакого впечатления. Он молча слушал его, не защищаясь, не возражая. Он делал для себя выводы. И сделав их, сказал: - Итак, в душе ты уже коммунист! Тебя перекупили, и ты собираешься нарушить данную тобой присягу. - Я давал присягу, что буду бороться против фашизма. Шавош остановил его, подняв руку. - Хорошо. В сущности, я рассчитывал на такой оборот дела. Перед отъездом я разговаривал с моими шефами. Меня спросили, как я поступлю в том случае, если Кальман Борши, числящийся по нашему учету под номером Х-00-17, за это время стал коммунистом? Я успокоил их: "Кальман Борши никогда нам не изменит, никогда не станет предателем!" Кальман знал, что последует за этими словами. - Ты хочешь принудить меня? - Я хочу помешать тебе совершить измену. Кальман сдержался. Он сел, закурил сигарету, подавил раздражение. - Дядя Игнац, ведь ты еще и мой родственник. Я очень прошу тебя, оставьте меня в покое. Скоро я женюсь, начну новую жизнь. Наконец я обрел цель в жизни, подругу. Почему так важно, чтобы именно я работал на вас? Учти и то, что я изменился, и если ты когда-нибудь любил меня... - Я действительно любил тебя, мой мальчик, и сейчас люблю, - перебил его Шавош. - Я даже не скажу, что не понимаю тебя. Но пойми и ты меня. Ты должен знать, что превыше всяких родственных чувств для меня идея, которой я служу, как черный солдат, вот уже более тридцати лет. Этой идее я готов принести в жертву не только Калди, Мэрера или тебя, но даже самого себя! Пока Шавош говорил, Кальман раздумывал над вопросом, чем они могли бы принудить его к сотрудничеству, если он все же скажет "нет". - У тебя нет ничего, чем бы ты мог меня шантажировать, - решительно сказал он. - Я не выполню ни одного вашего задания. И готов к любым последствиям. - Кальман, не спеши. - Завтра утром, сразу же по приезде, я отправлюсь к Домбаи. Я расскажу ему все. Максимум, что я получу, это несколько лет заключения. Шавош постучал указательным пальцем по колену. - Несколько лет? - переспросил он. Шавош провел рукой по лбу, не спеша поднялся, взял со стола портфель с застежкой "молния" и снова опустился в кресло. - В ходе войны, - сказал он, - Красная Армия захватила очень много секретных документов. Но и англичане тоже не зевали. Так, например, восточноевропейский архив гестапо попал в наши руки. На сегодня я располагаю относительно богатой звукодокументацией. Не знаю, помнишь ли ты еще майора Генриха фон Шликкена. Шликкен был прозорливым человеком. Он боготворил технику и принадлежал к числу смелых искателей. В своей работе он применял звукозаписывающую технику на высоком уровне и с большим знанием дела. Нам удалось спасти удивительнейшую коллекцию его звукозаписей. - А сам Шликкен жив? - В отличнейшей форме. Работает, и работе его нет цены. Кальман был потрясен. - Трудно поверить, что ты мог так низко пасть. Убийца тысяч людей Шликкен и гуманист Шавош, английский джентльмен, спелись! - В голосе Кальмана звучало презрение. - Ничего не скажешь, принципиальный союз! - Боремся против общего врага, мой мальчик. Шликкен - ветеран борьбы против коммунизма. Однако не будем уклоняться от темы. Для того чтобы сделать тебя более покладистым, я захватил с собой несколько звукозаписей из коллекции Шликкена и хотел бы, чтобы ты спокойно прослушал их. - Он открыл портфель. Кальман сразу же узнал транзисторный магнитофон АК-8 завода "Виктория". - Эта звукозапись есть у нас, разумеется, в нескольких экземплярах, - предупредил Шавош и включил аппарат. Кассета завертелась, и Кальман, к своему удивлению, узнал свой собственный голос. Другой голос принадлежал, по-видимому, Шликкену, потому что он обращался к нему по имени Шуба... "Я ненавижу коммунистов, - услышал Кальман свой собственный голос. - Я не знал, что Марианна коммунистка. За что вы мучаете меня? - В течение некоторого времени были слышны всхлипывания, затем: - Если Марианна коммунистка, я... я отрекаюсь от нее, я не хочу быть изменником. Господин майор, я хочу жить". - Ну так как? Ты узнаешь свой голос? Кальман молчал, а Шавош продолжал: - Негодовать ты еще успеешь. А пока слушай внимательно. "Господин майор, прошу вас, поместите меня в одну камеру с моей невестой. От нее я узнаю все: она раскроет мне свои связи, назовет имена коммунистов. Спасите меня, господин майор. Дайте мне возможность доказать свою верность". Кальман побледнел. С расстояния в девятнадцать лет страшно было слышать эти слова. "...Ну-с, Шуба... Так вы узнали что-нибудь?" Да, это голос Шликкена. "Оружие в котельной". - "В котельной на вилле?" - "Да". - "Великолепно! Замечательно, Шуба!" - "Она назвала два имени. Вероятно, оба - клички: Резге и Кубиш. Третьего имени она уже не смогла произнести. Умерла". "Какой ужас!" - думал Кальман, а голос его все звучал, и он должен был и дальше слушать его. "...Фекете попросил меня навестить человека по имени Виола. Адрес: Ракошхедь, улица Капталан, восемь, и передать ему следующее: "Пилот прыгнул с высоты семьсот пятьдесят метров. Парашют не раскрылся. Надо использовать запасной..." И еще: "Волос попал в суп, но я не выплюнул". Шавош выключил магнитофон и вопросительно посмотрел на Кальмана. - Все правильно, - сохраняя самообладание, заметил Кальман. - А теперь я хотел бы прослушать ту часть, где записан мой последний разговор с Марианной. - Эта часть, мой мальчик, никого не интересует. Теперь уже нет такой силы, которая могла бы доказать, что Кальман Борши не предатель, разыскиваемый органами госбезопасности с сорок пятого года. Коммунисты могут простить многое, только не измену. Может быть, они и простили бы еще тебе смерть Марианны, но выдачу Виолы - никогда! - Никакого Виолы на самом деле не существовало! Шликкен просто провоцировал меня. - В то время Виола еще существовал и был схвачен немцами в ту самую ночь в Ракошхеде в доме номер восемь по улице Капталан. А две недели спустя в тюрьме на проспекте Маргит его казнили. У Кальмана потемнело в глазах. Когда Шалго рассказал Рельнату обо всем происшедшем ночью, майор забеспокоился. Хотя Шалго ни словом не обмолвился ни о том, что Анна - агент англичан, ни о том, что за беседа была у него с Бостоном. - Вы доложили об этом в Центр? - Ну что вы, майор? Я не привык греть руки на чужом несчастье. Вам я рассказал, а чтобы капитан Дарре не мог передать дальше, я вовремя выключил всю аппаратуру подслушивания. Думаю, что сделал это в нужный момент. Потому что, пока я беседовал с нашим другом Бостоном, он успел упомянуть ряд интереснейших вещей, таких, которым не обрадовались бы ни вы, ни Центр. Побледневший Рельнат испуганно взглянул на толстяка. Он не посмел даже спросить, что именно "упомянул" Бостон. - Спасибо, Дюрфильгер. - Разрешите, майор, дать вам еще один добрый совет. Присмотритесь получше к своему окружению. Уж больно хорошо осведомлены обо всем англичане. Разумеется, все это я говорю только вам. И еще одно: после всего происшедшего я уже не верю в успех нашего предприятия и решил окончательно выйти из вашей фирмы. В основном потому, что, как я узнал от англичан, вы мне не доверяете... - Мой дорогой Дюрфильгер! Заклинаю вас!.. - Господин майор, - с ленивой улыбкой остановил его Шалго, - я не отличаюсь красотой, изяществом фигуры, не пользуюсь успехом у женщин, но в нашем деле, поверьте, понимаю по крайней мере не меньше вас. Многое я сносил: ваши замечания, ужимки, презрительные ухмылки, но, увы, я горд, и моя гордость восстает, когда меня считают дураком, балбесом... Рельнат стоял у окна и вслушивался в перестук дождевых капель. В душе он понимал Шалго. Действительно, в его, Рельната, поведении было очень много оскорбительного. - Чем бы все кончилось, если бы, уступая насилию, я открыл сейф? Ведь мог я так поступить? Дарре спал. Мне по меньшей мере четверть часа пришлось бороться с Бостоном, а на помощь мне так никто и не пришел... - Я думаю, вы правы, Дюрфильгер, - согласился Рельнат и отошел от окна. - Вы отлично справились с делом. - Он уселся в кресло, выставив далеко вперед свои длинные ноги. Лицо Шалго показалось ему глубоко опечаленным. - Так что же вы предлагаете? Говорите, и я приму любой ваш совет! - Ничего я не предлагаю, майор. Напротив, я одобряю ваше решение не ехать в Будапешт. Вдруг англичане расставили там для вас ловушку?! Хотя есть у меня один совет. Примете вы его или нет - дело ваше, но я все равно скажу. - Да, конечно, дорогой Дюрфильгер. - Когда будете инструктировать курьера, то ведите с ним переговоры здесь. На сегодня это единственное помещение, где вы можете разговаривать без опаски. А я позабочусь о том, чтобы вам никто не помешал. Систему звукозаписи тоже не включайте. По крайней мере до тех пор, пока ее не обследуют наши инженеры. - Пожалуй, вы правы, - согласился Рельнат. - Однако я настаиваю на том, чтобы при этом инструктаже присутствовали и вы. - Нет таких сокровищ, майор, за которые я согласился бы принять участие в ваших с ним переговорах. Сегодня я устраиваю внеочередной день отдыха и через час уже буду посиживать на берегу Дуная и удить рыбку. Тщетно пытался майор Рельнат уговорить Шалго остаться, толстяк был непоколебим. Шалго показал Рельнату, как действует защитное устройство, обратив его особое внимание на сигнализацию при угрозе опасности. В случае необходимости, сказал он ему, достаточно нажать на диктофоне кнопку "X", и тотчас же в действие вступит капитан Дарре. - Мне хотелось бы, господин майор, посоветовать вам быть в высшей степени осторожным. Рельнат кивнул. - А вот эту кнопку с цифрой "два", - продолжал пояснять Шалго, - нажмите обязательно. Тогда вам нечего опасаться, майор, потому что вы будете слышать все, что происходит за дверями комнаты. Рельнат поблагодарил Шалго и снова заверил его в своей дружбе. - Когда мне можно вернуться, майор? Рельнат взглянул на часы и задумался. - Сейчас я тоже уйду. Мне еще нужно пообедать... Я думаю к пяти часам закончить. Но вы мне не помешаете, можете возвратиться, когда вам будет угодно. - Тогда я вернусь в шесть. Вот ключи от конторы. Можете взять их с собой, майор. А свой кабинет, если позволите, я закрою сам. - Рельнат кивнул. - Нужно вам что-нибудь из сейфа? - Нет, ничего. Скажите, Дюрфильгер, считаете вы возможным, что англичане помешают нашей операции в Будапеште? Шалго закурил. - Я допускаю любую возможность. Даже ту, что они знают, кто такой Доктор. - Не шутите! - Я говорю совершенно серьезно. Могли бы вы ответить мне на один вопрос? Майор закашлялся и сделался красный как рак. - Да, пожалуйста! - Он налил в хрустальный бокал воды и жадными большими глотками выпил. - Вы провели ночь с Анной, майор. Я понимаю вас: хорошенькая женщина, отличные формы. Рельнат поставил бокал на стол и глуповато осклабился. - Не говорили ли вы случайно с Анной о предстоящей операции? - Почему вы спрашиваете об этом? - Прошу вас ответить мне. - Говорил, но только в общих чертах. Шалго вздернул свои лохматые брови. - Вот уже десять лет, как Анна на службе у англичан, - сказал он. - Все, о чем вы говорили с ней ночью, уже известно англичанам. - Не может этого быть! - похолодев, вскричал майор. - Это только вам так кажется. Так вот, майор, проводите будапештскую операцию с учетом всего этого. Наступила длинная, томительная пауза. - На месте англичан, - опять заговорил Шалго, - я постарался бы выключить из игры вашего Доктора и выпустил бы на сцену своего человека. Курьер, которого вы посылаете в Будапешт, он-то по крайней мере знает Доктора в лицо? - Нет. - А как же он убедится в том, действительно ли он говорит с Доктором? Пароль и отзыв англичане могли узнать. Рельнат начал как-то странно улыбаться. - Признаю, - сказал он, - что мы совершили несколько ошибок. В ту ночь мне и самому показалось, что с Анной что-то неладно. Однако, Шалго, я тоже кое-что смыслю в нашем деле. И потому всю эту операцию решил провести так, чтобы Доктора не подвергать риску. А потому мой курьер явится не к Доктору, а совсем к другому человеку, который, кстати, Доктора знает в лицо. Он-то и отведет к нему моего курьера. Шалго одобрительно кивнул и сказал, что теперь он спокоен. С этим он удалился. Разумеется, майор и не подумал идти обедать. Тщательно обследовав квартиру, он сходил к капитану Дарре. Прослушал магнитофонную запись ночного разговора, оттуда же позвонил курьеру и попросил его немедленно явиться в контору Дюрфильгера. Час спустя курьер уже сидел перед ним. Дождь давно перестал, выглянуло солнце. Ворвавшись в окно, его яркие лучи осветили черные, как вороново крыло, волосы собеседника Рельната. - Имя? - начал опрос гостя Рельнат. - Балаж Пете. - Лет? - Тридцать три. Мужчина безупречно говорил по-французски. - Когда бежали из Венгрии? - Весной пятьдесят второго. - Занятие? - Без определенных занятий. До побега окончил три семестра Политехнического института. - Родственники живы? - Мать жива. - Чем занимается? - Учительница. - Вы знаете, что не имеете права встречаться с нею? - Знаю, господин майор. - Откуда вам известно, что я майор? - Слушал ваши лекции в разведшколе. Рельнат кивнул. - Которая у вас это ходка? - Шестая, господин майор. - Документы? - Все готово - жду задания. Рельнат, заложив руки за спину, прошел к окну, остановился, несколько секунд всматривался в лицо Пете, затем взглянул в окно на тихую улочку Моцарта и только после этого отошел от окна. - Не страшно? - спросил он. Курьер пожал плечами. - Привык. Страшно, конечно, но я стараюсь не думать об этом. Майор подошел к нему поближе. Ему определенно не нравилось безразличие Пете. - Сейчас я вам задам еще один вопрос, но попрошу ответить на него не штампованными фразами. - Постараюсь ответить откровенно, господин майор. - Испытываете вы еще тоску по родине? - Тоска по родине, господин майор, возрастает прямо пропорционально количеству лет, проведенных на чужбине. - И вам ни разу не приходило в голову во время одной из ваших забросок на родину явиться с повинной к властям? - Была у меня однажды такая мысль, господин майор. - Почему же вы не явились? - Потому что нет у меня уже больше выбора. - возразил Пете. - Шесть курьерских ходок за плечами. - Вам сказали, в чем будет состоять ваше задание? - Сказали, что нужно поехать в Венгрию. А перед этим явиться к вам, господин майор, получить инструкции. - Все правильно. Тогда попрошу вас выслушать меня внимательно. - Слушаю, господин майор. Шалго был опытным разведчиком, много повидавшим на своем веку и привыкшим не удивляться всяким неожиданностям. Он хорошо ориентировался в происходящем, и у него по любому поводу было свое мнение, даже если он и не торопился высказать его вслух. Но сейчас Шалго был удивлен. Он никак не мог взять в толк, зачем понадобилось доктору Шавошу скрывать от него свое истинное имя. Теперь Шавош - полковник Олдиес. Доктор ведет двойную жизнь. Странно. И как старательно подчеркнул он свой чин! В камине ярко вспыхнули языки пламени. Шалго озяб, однако он не захотел сесть ближе к камину, хотя от его внимания не ускользнули ни приглашающий жест Шавоша, ни удобные, низкие кресла возле круглого столика. И только микрофона под столиком он не разглядел, хоть и знал, что он должен обязательно находиться где-то там. Поэтому, хотя Шалго и продрог, сесть он все равно предпочел у окна, в плетеное тростниковое кресло, и про себя подумал, как зло он посмеялся над Шавошем. И поделом ему - хотя бы за то, что доктор почитал его за дурака. Обернувшись, Шавош увидел, что Шалго устроился в кресле у окна. - Почему же там, дорогой Дюрфильгер? Они говорили по-французски. - Мне больше нравится здесь, у окна. - Как вам будет угодно, - согласился Шавош, подкатил поближе к гостю столик и возвратился за креслом для себя. Шавош налил в бокалы виски и содовой. Постукивание кусочков льда о стекло заставило Шалго отвлечься от своих мыслей и взглянуть на Шавоша. - Как далеко от Вены этот ваш замок, полковник? - Километров восемьдесят с небольшим. - Он поднял бокал. - Будьте здоровы, за нашу встречу. Шалго отпил несколько глотков, поставил бокал на стол и закурил сигару. - Это ваш собственный замок, полковник? - Нет, одного моего друга. - Надо сказать, что ваш друг не отличается хорошим вкусом, - заметил Шалго и еще раз окинул взглядом комнату. - В таких построенных из дерева охотничьих замках стены, как правило, не оклеивают обоями. Если только... - Он снова поднял бокал, но едва пригубил напиток. Он испытывал Шавоша, который не мог скрыть своего любопытства. - Если только?.. - спросил Шавош. - Если только за обоями не желают что-то спрятать. Шавош негромко рассмеялся. - Друг мой, барон Хольштейн - человек со странностями. Однако я не думаю, чтобы у него имелось нечто такое, что ему нужно было бы прятать... за обоями. Неужели вам и в самом деле не нравятся эти зеленые, под цвет мха, обои? Приятно ласкают и успокаивают глаз. Шалго еще раз посмотрел на стену и вдруг сказал: - Полковник, вы отвратно говорите по-французски. Не желаете ли перейти на какой-нибудь другой язык? - И он небрежно пустил вверх колечко дыма. - Какой же вы предлагаете? - Испанский. - О, не подходит. Может быть, немецкий, если ваше ухо так коробит от моего скрипучего французского? Замечу, однако, что фамилия Шалго тоже не говорит о вашем французском происхождении. - Я никогда не утверждал, что мои родители были французы. Но я овладел языком тех, кто дает мне хлеб. Что касается немецкого, то по возможности исключим его из нашего обихода. По-немецки я говорю, только когда это нужно до зарезу. Предлагаю венгерский. - Почему именно его? - А вдруг нам придется заговорить о таких вещах, которые касаются только нас двоих? - по-венгерски ответил Шалго. - О, я понимаю все, что вы говорите, - продолжал Шавош по-французски. - Но почему вы решили, что я знаю венгерский? Шалго скромно улыбнулся. - Собственно говоря, было бы разумно, чтобы люди, занимающиеся венгерскими делами, не только понимали, но и говорили на этом языке. - Он отпил из бокала, повертел его в руке и подумал: "А что, если я ошибаюсь? Может быть, Олдиес все-таки не имеет ничего общего с Шавошем?" - Вы отлично выглядите, дорогой полковник. - Я спортсмен. Шалго снова огляделся. Ему отнюдь не хотелось, чтобы их разговор был записан на пленку, но он понимал, что не может этому помешать. Однако предусмотрительный толстяк тоже подготовился к этой встрече. Он достал из кармана небольшой, вполне умещавшийся на ладони транзисторный приемник, улыбнулся Шавошу и включил его. - Уж не собираетесь ли вы слушать музыку? - спросил с плохо скрываемым неудовольствием Шавош. - Обожаю музыку, - возразил Шалго. - У меня был один приятель, по фамилии Шликкен. Он-то и привил мне любовь к музыке. - Шалго перебрал множество станций, пока наконец не остановился на какой-то английской. - Не раздражает? - Мне пришлось бы сказать неправду, если бы я стал уверять вас, что этот гам меня не раздражает. - Мне он тоже мешает, - сознался Шалго, - но ведь если бы я попытался уговорить вас выключить систему подслушивания, вы все равно не вняли бы моей просьбе. Между тем деловые переговоры положено вести при равных условиях. Не так ли? К тому же и музыка довольно приятная. - Слишком громкая, - возразил Шавош, - и ничего в ней нет приятного. - Хорошо, назовем ее просто полезной. Скажите, сударь, - Шалго перешел на венгерский, - вы действительно не имеете желания поболтать по-венгерски? Мне, к примеру, совсем не по вкусу подобные опереточные приемчики уже хотя бы потому, что на меня ни декорации, ни заранее подготовленные трюки не производят никакого впечатления. Кроме того, я страшно не люблю, когда мои партнеры считают меня дураком. Бостон вам ничего не говорил об этом? - Он наклонился к радиоприемнику. - Правда, мне с вами довелось беседовать только единственный раз, да и то очень давно, так что, может быть, вы меня уже и не помните. Зато я очень хорошо помню вас. Вы и тогда точно так же, как и сейчас, потирали большой палец левой руки. - Шавош посмотрел на свою руку и опустил ее. - И тогда вы точно так же нервничали, как и сейчас. Глупые привычки прилипчивы. Между прочим, я всегда стараюсь подмечать именно эти особенности у людей. Они неизменны, так же как отпечатки пальцев. Ваш Бостон, например, в течение пяти минут трижды поправляет очки и всегда левой рукой, заметьте, правой - никогда. Каждые десять минут он снимает их и протирает. А вы, доктор, когда кого-то внимательно слушаете, всегда потираете большой палец левой руки. Простите, что я обращаю ваше внимание на вашу же столь неприятную для работы особенность, но мой союзнический долг обязывает меня к этому. Если вы чего-то не поняли из моих слов, я, как ни прискорбно, могу повторить все это еще раз по-английски. Шавош тоже закурил сигару. Он покачал головой и через силу улыбнулся. - Только сделайте потише по крайней мере вашу музыку, - сказал он по-венгерски. - Вот так-то лучше! - воскликнул Шалго. - До чего же красив наш язык, не правда ли, доктор? - Разве что для нас с вами. Шалго осмотрел свой костюм, неряшливо обсыпанный пеплом. - А тоска по родине? Как вы справляетесь с тоской по родине? - спросил он. - Переживаете? - Считаю ее чепухой. На мой взгляд, тоска по родине есть признак человеческой слабости, сентиментальности, вредная чувствительность. - Как мне ни стыдно, доктор, но признаюсь: это моя слабость! - заметил Шалго. - Согласно вашей теории, я очень слабый человек. Сегодня вечером, когда небо немного разведрилось, я погулял с часок по набережной Дуная. И вспомнились мне и наш Цепной мост, и гора Геллерт, и Западный вокзал. Скажите, бывали вы когда-нибудь у "Илковича"? - Нет, не бывал. Если память мне не изменяет, кабак такой был? - Да, что-то в этом роде... - Шалго махнул рукой. - Вы правы. Будем мужчинами. Сколько выдадите мне за эту документацию? - Я хотел бы прежде поближе ознакомиться с товаром. Шалго посмотрел на часы. - Сейчас четверть десятого, доктор. В полночь человек майора Рельната отправляется в Венгрию. Поскольку вы совершенно точно знаете, о чем идет речь, а я сделал все возможное для того, чтобы Анна получила полную информацию о существе дела и доложила вам, не будем терять времени. Если дело вас интересует всерьез, нужно действовать - и к тому же быстро. Шавош налил в стакан холодной содовой и с жадностью выпил. Спокойствие Шалго не очень-то нравилось ему. - Скажите, почему, собственно, вы решили изменить своим шефам? Мы знаем вас как человека, которого материальная сторона не интересует. - Плохо знаете. Человек должен думать о своей старости. Итак? - Вы мне не совсем понятны, господин Шалго. - Не удивляюсь. - Шалго преспокойно попыхивал сигарой. - Чтобы успокоить вас, открою вам еще кое-какие секреты. Кроме того, что я хочу обеспечить себе спокойную старость, мой приход сюда имел под собой еще и кое-какую принципиальную основу. Интересующая вас документация должна быть добыта для Запада. Но мне небезразлично, какая именно из западных держав получит ее. Думаю, что у вас она будет в надежных руках. Не знаю, достаточно ли ясно я изъясняюсь. Успеваете вы следить за ходом моих мыслей? Более того, я могу поставить вопрос так: сколько вы готовы дать за Отто Дюрфильгера - майора Второго бюро? Шавош колебался, не зная, как далеко он может зайти в этом торге. Правда, Шалго перечеркнул все его расчеты - записать разговор с ним на пленку не удалось, но сейчас это уже не имело значения. Дюрфильгер стоит больших денег. Если бы удалось договориться с ним, нынешний день можно было бы считать удачным. После Кальмана Борши еще и Дюрфильгер! - Чек на десять тысяч фунтов стерлингов сейчас и пятьсот фунтов ежемесячно! Шалго рассмеялся. - Вы шутите, полковник. Вчера я читал, что футбольная команда "Арсенал" купила за двадцать тысяч фунтов стерлингов футболиста Петруччо, Неужели разведчик Оскар Шалго стоит меньше футболиста? - Двадцать пять тысяч фунтов, но в пять сроков. - Хорошо, полковник, я согласен. 7 Квартира встретила его приятным теплом, но Кальману было все равно холодно. И одиноко. Бросив пальто на стул, он принялся искать чего-нибудь согревающего и, найдя бутылку абрикосовой палинки, наполнил рюмку. Затем позвонил Форбатам и попросил Юдит поскорее приехать. Судя по голосу, Юдит встревожилась, но, ни о чем не спрашивая, поспешно сказала: "Выхожу". Полчаса спустя Кальман уже сжимал Юдит в объятиях. Юдит заметила, что вид у Кальмана был какой-то нездоровый, лицо серого, землистого цвета, взгляд беспокойный. - Что-нибудь случилось, Кальман? - спросила она и, взяв его руку, прижалась щекой к его ладони. - Я не хочу потерять тебя, - прошептал Кальман. - А иногда мне кажется, что я тебя теряю. Юдит пыталась заглянуть ему в глаза, но Кальман сидел, опустив голову. - На прошлой неделе тебе звонили, - сказала она вдруг. Кальман вздрогнул от неожиданности. - Кто? - спросил он. - Подполковник Тимар из министерства внутренних дел. Я записала его номер: он просил позвонить. - Не сказал, что ему от меня нужно? - Нет, не сказал. Но я догадываюсь, - ответила Юдит. - Недавно дядю тоже допрашивали. Все по старым делам. Да, третьего пути нет. Или работать на англичан и, значит, предавать свою родину, или пойти в полицию и рассказать все о своем прошлом. Оба пути означали риск, связанный, может быть, с полным моральным уничтожением. Нужно решать. Кальман ненавидел дядю и в то же время понимал, что никакие слова, ни даже физическое устранение Шавоша не смогут ничего изменить. Ну что из того, что он убьет Шавоша? Этим он лишь вычеркнет одно имя из списков сотрудников секретной службы, разорвет одну учетную карточку, а уже на другой день новый человек постучится в дверь его квартиры. Шавошу Кальман сможет сказать "нет" только тогда, когда совершенно покончит со своим прошлым, со всеми ошибками, грехами, промахами, когда докажет свою честность и чистоту помыслов. Причем риск велик: ведь для того, чтобы ему не поверили, не нужно даже ничьей злой воли. Кальман присел на край кровати и стал наблюдать за Юдит: она перекладывала из чемодана его вещи в шкаф. Лицо у нее было слегка огорченное, как у обиженного ребенка. Кальман спросил ее, в чем дело. - Видно, ты не очень-то думал обо мне все это время, раз не привез мне в подарок даже спичечной коробки с какой-нибудь красивой этикеткой! - А ну, подойди ко мне, - протягивая к ней руки, улыбнулся Кальман. Он погладил и поцеловал ее волосы, Юдит нежно приникла к нему. - Я-то думал, что сам буду вполне достойным подарком для тебя, - пошутил Кальман. - Хотя, признаться, очень много думал о тебе и потому подарок все же привез. - Где же он? - Разве ты не заметила в чемодане плоский пакет, перевязанный голубой шелковой ленточкой? Юдит подбежала к столу, схватила пакет и счастливо заулыбалась, сразу сбросив с лица всю печаль. Вернувшись к Кальману, она села рядом и поцеловала его. - Спасибо. И что же в нем? Кальман ласково потрепал ее по подбородку. - Альбом Браке с шестьюдесятью цветными иллюстрациями. - Кальман! - Юдит была так счастлива, словно никогда в жизни не получала подарков. Она поспешно развернула пакет, сорвала заклеенную бумажную обертку. В руках она держала альбом "История народа майя". Юдит была явно разочарована, а Кальман удивленно уставился на цветную суперобложку, с которой на них глядело странное лицо чужеземного бога. - Перепутали! - воскликнул неприятно пораженный Кальман. - Странно, они же при мне упаковывали. - Наверно, очень интересно, - поспешила заверить девушка, изображая на лице удовольствие. - Все равно, я рада и этому подарку. Искусство народа майя - это же удивительно! Только бы не по-испански был написан текст. - Она открыла альбом и побледнела. Взгляд ее вопросительно устремился на Кальмана. - Это же совсем не мне предназначено! - Она протянула альбом Кальману. Тот, ничего не понимая, сначала посмотрел на девушку, затем на шмуцтитул альбома, где тушью, печатными буквами, было написано: "Эрне Каре. В свободное время советую заняться историей народа майя. Имеет смысл. С почтением. Один из тех, кто исследует культуру народа майя". В альбоме он нашел записку, адресованную уже ему самому: "Милый Кальман Борши! Не сердитесь, что я поменял альбомы. Но у меня не было иного выхода. Обещаю переслать вам Браке в самое ближайшее время. Издатель сделал эту работу на редкость плохо. Очень неудачно подобраны иллюстрации. Извините, пожалуйста". Кальман поднялся и в сердцах швырнул альбом на кровать, а сам принялся молча расхаживать по комнате, и тщетно Юдит допытывалась, что случилось, что его огорчает. Он чувствовал себя подобно человеку, которому предстоит пробраться через непроходимый темный лес, а там, за лесом, еще неизвестно, что его ожидает. Кальман тут же хотел переговорить по телефону с Карой, но ни его, ни Домбаи дома не оказалось. Молчал он и когда они уже улеглись спать. Молчал и курил одну сигарету за другой, хотя во рту уже было противно от никотина. - Юдит, - наконец прервал он молчание, - скажи, ты веришь мне? - Я люблю тебя, Кальман. Они проговорили до трех часов ночи. Кальман откровенно рассказал Юдит обо всем, начиная со дня, когда он дал согласие работать на англичан, до вчерашнего появления в его номере Шавоша. - Если я откажусь выполнить просьбу дяди Игнаца, он донесет на меня, и я буду арестован и осужден. Потому что против такого свидетеля, как магнитофонная лента, я не смогу защищаться. Они придумали эту провокацию до того ловко, что я бессилен что-либо предпринять. Но если я останусь на свободе, согласившись выполнить их просьбу, то буду уничтожен морально и уже никогда не смогу вырваться из их пут. Третьего пути у меня нет. Юдит была совершенно сражена услышанным. Какое-то время она лежала молча, затем расплакалась. Кальман стал успокаивать ее, объяснил, что он обстоятельно все продумал. И если Юдит, несмотря ни на что, верит ему, он не сдастся, примет бой с Шавошем и попытается победить. Кальман встал, прошел в кабинет, зажег свет и, положив на стол перед собой альбом, принялся его листать. На некоторых страницах он подолгу задерживался, что-то выписывая на лист бумаги. Когда уже под утро к нему в кабинет вошла Юдит и, сев на низенькую скамеечку у его ног, положила ему на колени голову, лист бумаги был почти весь испещрен цифрами и какими-то уравнениями. Кальману удалось в конце концов разгадать сначала шифр, а затем прочитать и текст сообщения. Он долго сидел в раздумье. Наутро он попросил Юдит отнести альбом полковнику Каре, предупредив ее, однако, что она "ничего не знает", даже того, что находится в пакете. На следующей же станции после Вены Балажа Пете, молодого мужчину с лицом, похожим на морду борзой, арестовали "представители австрийской службы госбезопасности". Пете не сопротивлялся и покорно последовал за двумя сыщиками. И только когда автомашина вкатилась через решетчатые ворота во двор миссии "Благословение" и, обогнув двухэтажный особнячок, остановилась на заднем дворе перед дверью черного хода, он несколько удивленно посмотрел на сопровождавших его людей. Принял молодого человека патер Краммер. Святой отец выразил надежду, что после соответствующего "упражнения духа" Пете милостью божьей вскоре, вероятно, снова сможет продолжить свой путь за "железный занавес". "Упражнение духа" длилось всего один день, потому что Пете уже после первых часов "обработки" дал согласие на "обращение в другую веру". Исповедал "неофита" сам Игнац Шавош, и очень скоро Пете излил ему свою душу. Рассказал о цели путешествия, передал микропленку и дал подписку о добровольном "переходе в новую веру". - Придет время, когда мы вернемся на родину, - сказал Шавош, - и тогда нам нужны будут уже не курьеры, а образованные специалисты. Майор Рельнат думает только о своей Франции, а я - о будущем Венгрии! Все это было приятно слышать, и Балаж Пете поверил обещаниям Шавоша. Кара взял со стола лист бумаги и начал читать вслух: - "Балаж Пете, год и место рождения... - и т.д. и т.п., это все неинтересно, - агент французской разведки, вечером 12 февраля прибудет в Венгрию с фальшивым паспортом. В Будапеште он позвонит по телефону инженеру Рихарду Даницкому и спросит: "Это 402-913?" Если Даницкий отправится на явку на автомашине, он ответит, что вы набрали на семнадцать номеров больше..." Я не стану продолжать. Теперь ты понял? - Засмеявшись, он положил лист на стол и посмотрел на пораженного Домбаи. - Между прочим, - продолжал он уже совершенно серьезно, - мы его сцапали бы и без этого донесения моего закордонного агента, потому что группа Чете уже давно ведет наблюдение за Даницким. - А кто такой Пете? - спросил Домбаи. - Эмигрант образца пятьдесят второго года, - пояснил Кара. - До побега за границу - студент Политехнического института, один из секретарей институтского комитета Венгерского демократического союза молодежи. Парень вдруг чего-то испугался и со страху сбежал; и бежал не останавливаясь до самого Парижа. Мать его учительствует в Ниратаде, член Венгерской социалистической рабочей партии, всеми уважаемый педагог. Других материалов на него нет. - А что сообщает твой источник? - спросил Домбаи. - Мой источник сообщает, что Пете - прошедший спецподготовку агент французской разведки. После мятежа несколько раз наведывался в Венгрию. - Кара встал и прошелся по кабинету. - Дело это намного серьезнее, чем можно было предположить. У нас уже есть ордер, выданный прокурором, на предварительное задержание всей компании, но я считаю, что пока этого делать не следует. А Домбаи слушал и ломал голову, от кого Кара мог получить такую исчерпывающую информацию. На рассвете, около трех часов, Миклош Чете и двое его людей арестовали Балажа Пете. Юдит сообщила Кальману, что была у Кары и вручила ему альбом. - Эрне просил, чтобы ты позвонил ему. - Это он когда просил? - Полчаса назад. Кальман, в самом деле, может быть, тебе лучше переговорить с Эрне? - Пока нет. В моем деле ни Эрне, ни Шандор ничего не решают. Они могут только дать показания - в мою пользу или против меня. Но решать будут другие. - Он взял Юдит за плечи и привлек к себе. - Надеюсь, ты не проговорилась ему? - Нет. Все сделала, как ты велел. Но... - Юдит, не должно быть никаких "но". - Он усадил девушку, сам опустился рядом с нею на колени. - Юдит, если я не сумею доказать свою честность, будет уже все равно, что случится со мной. Ты можешь беспокоиться за меня, но пока слушайся и верь мне. - Тебе звонил Тимар, - вспомнила Юдит. - Завтра я ему позвоню. Юдит, я хочу счастья и сейчас борюсь за него. Помоги мне в этом. 8 Беседа Кальмана с Тимаром длилась почти два часа. От подполковника Кальман ушел не в очень-то хорошем настроении: прощаясь, подполковник сказал, что, возможно, им придется встретиться еще раз. - Я и тогда не смогу добавить ничего нового, - сказал Кальман, беря отмеченный пропуск. - А вдруг на досуге и вспомните что-нибудь, - возразил подполковник. Нет, Кальман не сердился на следователя, понимая, что тот во многом прав, что его подозрения в общем-то небезосновательны; на его месте он вел бы себя, вероятно, точно так же. - Скажите, товарищ подполковник, почему вы не верите мне? Я действительно не знаю ни доктора Марию Агаи, ни товарища Татара. Даже имени такого не слыхал. Тимар ничего не ответил - наверно, не захотел открывать свои карты. А Кальмана именно эта его замкнутость и подозрительность раздражала больше всего. Выйдя из здания, он позвонил Каре. - Зайди ко мне, - предложил полковник. - Я сейчас же закажу тебе пропуск. Приветливый тон Кары несколько успокоил Кальмана. Они обнялись, как всегда. Кара попросил секретаршу сварить кофе. - Если появится товарищ Домбаи, - сказал он девушке, - пусть заходит. Садись, Кальман, - обратился он к приятелю. Кальман сел и, тяжело вздохнув, откинулся в кресле Кара достал из сейфа альбом. - Вот, получил, - сказал он и принялся листать его. - Кто это тебе вручил? Юдит что-то объясняла мне, но из ее объяснений я ровным счетом ничего не понял. Кальман рассказал Каре историю с альбомом: пока он с профессором Акошем обедал в ресторане, кто-то подменил альбом. - Ключ от комнаты был при мне, - пояснил он. - И вообще все эти дни за мной кто-то неотступно следил. - Странно, - удивился Кара, листая альбом. - Ты-то как думаешь, почему подменили альбом? Кальман неторопливо поправил складки брюк, потом только поднял глаза на полковника. - Какой-то твой агент, вероятно, послал тебе это, - предположил он. - У меня нет агентов в Вене. - Ну, кадровый разведчик. - Я контрразведчик, у меня нет закордонных информаторов. Ну, а теперь расскажи поподробнее, каким образом этот альбом попал к тебе. - Пожалуйста, - сказал Кальман. - По этому поводу ты мне и звонил? - И по этому тоже... - Ты знаешь, с кем я встречался в Вене? - Понятия не имею. - С Оскаром Шалго. - Да не может быть! - И не раз. Представь себе; Шалго - французский гражданин, сменил фамилию. - На Отто Дюрфильгера? - Ты это знаешь? - И стал майором французского Второго бюро? - продолжал Кара. Кальман оторопел. - Ты это серьезно? - Вполне. И не очень рад тому, что ты с ним встречался. - А я даже был у него в конторе. - Знаю. Ты хотел уговорить его, чтобы он вернулся на родину. - Тебе и это известно? - удивился Кальман. - Жаль, что тебе не удалось вытащить его сюда, - продолжал Кара, уклоняясь от ответа. - Шалго много о чем мог бы порассказать. Побродяжничал он немало. Хорошо бы, если бы ты вместе с историей об альбоме написал также, когда и где ты встречался с Шалго. Они замолчали, потому что вошла секретарша с кофе. Она что-то тихо сказала Каре. Кальман пил кофе и раздумывал над только что услышанным. Он убедился в том, что Кара не откровенен с ним, но решил пока не говорить ему о своем предположении. Когда секретарша вышла, Кальман поставил чашку на стол и, словно Шалго вообще не интересовал его, стал говорить о другом. Рассказал, как его допрашивал подполковник Тимар и что расстался он с ним не в наилучшем настроении. Понятно, что Мария Агаи хочет докопаться до истины. Но чего хотят от него, Кальмана Борши? Кара допил свой кофе. - Разве Тимар не сказал тебе? - У меня было такое ощущение, что он не верит мне ни на йоту. Скажи, Эрне, ты знал когда-нибудь коммуниста по имени Виола? - Знал. - Этот человек жив? - К сожалению, нет. Шликкен и его палачи убили Виолу. Между прочим, знала его и Марианна. Одно время она была его связной. - Я никогда не слышал от нее этого имени, - сказал Кальман. - Когда случился его провал? - Я думаю, в первые дни мая. - И вам известно, кто его выдал? - Именно это и хочет выяснить Тимар. - Он не называл мне этого имени, - задумчиво проговорил Кальман. - Он все расспрашивал меня о Татаре. - Товарищ Татар в подполье работал под фамилией Виола. Кальман, пораженный, не смея поверить в то, что услышал, посмотрел на полковника. - Татар и Виола?.. - Одно и то же лицо! Он скрывался в Ракошхеди, оттуда руководил работой северных ячеек. Но провокатору удалось узнать пароль и выдать его немцам. Где ты слышал имя Виолы? - Мне назвал его Шалго, - вырвалось у Кальмана. Теперь наступила очередь Кары удивляться. - Шалго? - Да, мы припоминали с ним старое, и он назвал это имя. - Странно, - задумчиво проговорил Кара. - Очень странно. Вошел Домбаи и остановился у двери. Кара показал ему на кресло. Домбаи не хотел мешать их разговору и сказал, что лучше зайдет попозже, тем более что у него масса дел. Кальман поднялся и пошел ему навстречу. - Да садитесь же вы! - прикрикнул на них Кара. У Домбаи был такой кислый вид, что Кальман сразу же почувствовал недоброе. - А ну, расскажи Шандору, с кем ты встречался в Вене. - С Шалго, - сказал Кальман. - Только не заставляй меня повторять все сначала, да еще со всеми подробностями. Охотнее всего Кальман сбежал бы сейчас домой. Слова Кары о Виоле встревожили его не на шутку. Нет, он не ошибся. Фекете был провокатором. Вот что он должен доказать! - Что с тобой? - спрашивал его Домбаи, дергая за рукав. - Ты что, оглох? Кальман пробормотал что-то об усталости, что ему очень много пришлось работать в последние месяцы и что он хотел бы поехать отдохнуть. - А о чем ты спрашивал? - Что с Шалго? - Не знаю. Вернее, все, что узнал, я уже рассказал Эрне. Как Маргит? - Хорошо. - Домбаи встал. - Я сейчас вернусь, - сказал он Каре. - Мне нужно отдать кое-какие распоряжения, а затем я хотел бы все же доложить тебе. Кальман поднялся. - Подожди, пойдем вместе, - сказал он. - Нет, ты не уходи, - остановил его Кара. - Мне еще надо с тобой поговорить. - Кальман сел опять в кресло. Он казался самому себе жалким и смешным. Закурив, он вопросительно посмотрел на полковника. - Я хотел попросить тебя об одной любезности, - пояснил Кара. - О какой? - Но прежде я должен тебя предупредить: все, что я тебе сейчас скажу, - государственная тайна. - Тогда не говори. Хочу жить без тайн. - Увы, я должен тебе сказать об этом. В течение двух лет ты был руководителем лаборатории "В". Ты хорошо знаешь работающих там инженеров и техников, лучше меня знаешь документацию приборов ВН... - Почему ты подозреваешь в чем-то инженеров и техников? - перебил его Кальман. - На основании одной лишь схемы включения ВН-00-7 можно без труда додуматься до устройства прибора. А схема включения побывала в руках и монтажников, и мастеров, обслуживающих контрольно-измерительную аппаратуру. Реплика Кальмана смутила Кару. - Откуда ты знаешь, что речь идет о приборе 00-7? - спросил он удивленно. - Агента вы хоть захватили? - вместо ответа спросил уже совершенно спокойно Кальман, сделав вид, будто он не слышал вопроса полковника. Но Кара не ответил Кальману, а недоуменно уставился на него. - Я говорю о Балаже Пете и об инженере. - Откуда ты их знаешь? - Я тоже немножко полистал твой альбом, - сказал Кальман. - Истратил на это полночи. - Ты расшифровал телеграмму? - Частично. Или, может быть, фамилия курьера не Пете? - Значит, ты все знаешь? - Только то, что удалось расшифровать. А о дальнейшем догадываюсь. Вы перевербовали Пете и послали на явку. А затем упекли в тюрьму Даницкого. - Нет, не "упекли", - возразил Кара, - а англичанин не вышел на явку. Но, как я понимаю, ты знаешь и то, кто послал мне этот альбом? - Этого я не знаю, но думаю, что скоро узнаю. Мне просто нужно хорошенько поразмыслить над всем происшедшим. Кое-что я уже подозреваю. Кальман подошел к Каре. - Эрне, - сказал он, дотронувшись до его рукава. - Может быть, я и в самом деле веду себя странно, но ты пойми меня правильно, у меня есть на то причина. Если бы ты был в состоянии помочь мне, я рассказал бы тебе все откровенно. Но, увы, ты не можешь мне помочь, а я не хочу понапрасну обременять тебя своими заботами. - Можешь совершенно спокойно рассказать мне все. - Пока еще нет. Может быть, когда-нибудь позже. Но прошу тебя, верь мне. - Да в чем дело? Почему ты говоришь какими-то загадками? - Вы расшифровали текст, изъятый у этого Пете? - Пока еще нет, - сказал Кара. - Но это вопрос времени. - А по-моему, его шифровка - набор случайных цифр, чтобы ввести вас в заблуждение. - Почему ты так думаешь? - с интересом спросил полковник. - Я попытался представить себе ход мысли моего дяди, - сказал Кальман. - А поскольку я знаю его лучше, чем вы, мне кажется, я разгадал его замысел. Шалго, по сведениям, полученным от французского агента, продался англичанам. - Точно. - Но из донесения, если я правильно расшифровал текст, явствует, что Шалго не знает имени инженера, согласившегося на сотрудничество с иностранной разведкой. Теперь слушай меня внимательно, потому что в этом - существо вопроса. Вполне вероятно, что эти важные сведения майор Рельнат не сообщил даже своему курьеру, хотя, впрочем, ты знаешь это лучше меня. - Правильно, не сообщил! - Откровенно говоря, это и так ясно. Имя агента - в шифровке. Если агент даже провалится, он не сможет выдать самого главного... - Кальман немного задумался, прошелся по кабинету. - Все, есть! - воскликнул он вдруг. - Вот, представь себе: я - Игнац Шавош, и в