це  было  готово  лопнуть.
Боль терзала здоровую руку и правую  половину  лица.  Будто  кто-то  пилил
плечо ржавой пилой. Боль пульсировала,  проникая  внутрь  и  натягивая  на
глаза темный саван.
   Ванесса закашлялась и выхаркнула ком крови.
   Собрав все силы,  она  попыталась  разглядеть  хоть  что-нибудь,  кроме
грязного пола лимузина. От сильного удара  двери  автомобиля  распахнулись
настежь. На спинке переднего сиденья виднелась безжизненная рука, покрытая
старческими пятнами, скрюченная окоченевшая кисть наполовину высунулась  в
переднюю дверь.
   Шофер погиб в столкновении.
   Жалкий старый дурак.
   Ванессе удалось повернуть голову к заднему сиденью.  Перед  нею,  возле
самого  подбородка,  лежало  оскверненное  распятие.   Зачерненные   глаза
смотрели прямо на Ванессу.
   Закрыв глаза, она стала молиться.  Молиться  своим  темным  богам.  Она
молила их превратить ее ненависть в черный прилив,  который  прокатится  и
захлестнет это шоссе дураков. Молила их принести огонь.
   С неумолимостью змеи прокатилось  по  ней  изменение.  Тело  задрожало,
будто кто-то натягивал ее кости и жилы в гигантский лук. Дрожь усиливалась
и нарастала, как диссонирующая гармония.
   Она  открыла  глаза.  Чаша  с  отрезанными  пальцами   опрокинулась   в
столкновении, и высушенные  белые  кончики  выстроились  вокруг  нее,  как
опилки возле магнита.
   Все они указывали на нее.
   Она еще успела заметить кубок  с  нечестивой  жидкостью.  Он  тоже  был
опрокинут, но в отличие от других ящичков и чаш  остался  лежать  на  краю
подлокотника. И яд медленно, как патока,  сочился  на  пол  рядом  с  ней.
Ванесса смотрела и думала, как  принести  смертельные  видения  всем  этим
мерзким псам.
   "Приносящий боль... приносящий видения... Да  увидит  любой...  человек
или зверь... видение мое... да примет его... да от  него  погибнет...  ибо
видения суть боль...
   Ибо я есть видение..."
   И Ванесса весь остаток жизненных сил  потратила,  передвигая  лицо  под
кубок, чтобы последние капли яда поцеловали ее дрожащие губы.


   Первым на месте катастрофы  появился  Эрл  Кунц,  ветеран  Колумбийской
службы  скорой  помощи  с  семнадцатилетним  стажем.  Его  напарник  Барри
Стрейтерн провел машину по битому стеклу и обломкам и юзом  затормозил  на
обочине.
   Они оба выпрыгнули из машины.
   Обстановка напоминала Бейрут после урагана. Из рваной дыры в  бензобаке
огромного  грузовика  сочилось  топливо.  На  шасси   прицепа   намоталась
патрульная машина. Через край обочины перевесился старинный лимузин, а  на
дороге рядом с ним горела цепочка огоньков, уходящая к обочине и дальше  в
глубь соседнего кукурузного поля.
   Огоньки были похожи на следы ног.
   Схватив свой чемоданчик первой помощи,  Эрл  поспешил  к  обгорелому  и
окровавленному Эрни Парришу, лежавшему рядом  с  прицепом.  Барри  побежал
проверять кабину.
   Опустившись на колени рядом с телом,  Эрл  раскрыл  чемоданчик  и  стал
искать нужные ампулы. Маленький и плотный,  с  толстыми  линзами  очков  и
редеющими волосами цвета старой бронзы, Эрл Кунц был одет в обычный  белый
фельдшерский халат На шее под стетоскопом у  него  был  аккуратно  повязан
красный галстук-бабочка.  Кое-кто  из  его  коллег  подшучивал  над  такой
утонченностью, некоторые даже подозревали его в гомосексуализме, но  Кунцу
было наплевать. Он верил в порядок на корабле.
   Кунц прижал пальцы к шее Эрни. Пульса не было. Тело холодное  как  лед.
Эрни уже готовил дефибриллятор,  когда  его  внимание  неожиданно  привлек
раздавшийся за спиной звук.
   Какое-то движение в антикварном лимузине.
   Задняя дверца распахнулась. Петли  оторвались,  и  покореженная  дверца
упала, как сухой лист. Из лимузина возникла фигура. Будто  на  проволочных
кривых ногах, двигаясь с паучьей сноровкой, она направилась к водительской
двери.
   - Эй! - Эрл встал и повернулся к фигуре. - Вы не ранены?
   Существо остановилось, развернулось и уставилось на фельдшера.
   Эрл почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.
   - Мэм? Вы не ранены?
   Старуха была вся залита кровью. Но что-то было  в  ней  неестественное.
Она стояла так, словно вместо позвоночника у нее был железный стержень. Ее
ноги походили на скрюченные спирали окровавленной плоти.  Седые  волосы  с
тусклым  металлическим  блеском  клочьями  торчали  вокруг  головы.  Глаза
светились, словно вместо зрачков в них были вставлены жучки-светляки.
   Старуха неожиданно улыбнулась, и зубы ее были чернее головешек.
   - Кунц!
   Голос исходил от старухи, но этого не могло быть. Сиплый мужской голос,
в котором явственно звучала похоть, был Эрлу смутно знаком. А клички  этой
Эрл не слышал уже со школьных лет.
   - Малыш Кунци... - Ведьма двинулась к нему на своих паучьих ножках.
   Эрл Кунц наложил в штаны. Он  пытался  присмотреться,  пытался  понять,
разобраться, что видит. Но лишь смотрел  кроличьим  взглядом  и  беззвучно
разевал рот, глядя, как лицо ведьмы обретает знакомые черты.
   Черты садиста-физкультурника, изнасиловавшего Эрла в шестом классе.
   - Хочешь отсосать? Тебе же понравилось брать в рот, а?
   Механический голос окатил Эрла  волной,  а  старуха  приближалась.  Как
марионетка, и голос - точная копия голоса насильника. Эрл сел на  землю  и
зарыдал. Это был плач горя  и  стыда,  плач  маленького  мальчика.  Тонкие
ниточки, удерживавшие психику Эрла, оборвались.
   Он рухнул наземь и зарылся носом в битое стекло.


   О, как сладостно... сверкающие осколки...  капли  крови,  отливающие  в
свете натриевых ламп... жалкая масса у ее ног...
   Ванесса постояла еще немного, глядя  на  дрожавшего  фельдшера.  Шивший
внутри нее дух  теперь  расцвел,  будто  черная  бабочка  сбросила  кокон,
взмахнула крыльями и наполнила пустую оболочку Ванессы  энергией  и  новым
чудесным даром... даром вбирать боль... превращать страхи в видения...
   Она повернулась и широким шагом пошла назад, к лимузину.
   Ощущение  было  такое,   будто   она   повелевает   кораблем-призраком.
Проснувшаяся сила дергала за ниточки ее разрушенные  ноги,  руки,  пальцы.
Она стала невесомой. Мощной, как молния. Куда более смертоносной.
   И это было восхитительно.
   Она подошла к лимузину Водительская дверца  была  заклинена  остывающим
трупом шофера. Ванесса обхватила его  голову  руками  и  стала  крутить  и
дергать,  пытаясь  вытащить  светловолосого  гиганта,  но  широкие   плечи
намертво застряли в хаосе скрученного металла.  Она  потянула  сильнее,  и
вдруг голова Эрика оторвалась от шеи, словно спелая тыква  от  стебля.  Из
разорванных артерий и яремной  вены  лениво  запенилась  кровь.  Но  кровь
оказалась  отличной  смазкой  для  застрявшего  тела,  и  Ванесса  смогла,
вытолкнув останки наружу, сесть за руль.
   Она приготовилась ехать. В своей  смертной  жизни  Ванессе  никогда  не
приходилось управлять автомобилем, но теперь в ней был дар, и  теперь  она
прекрасно умела водить машину.
   Она завела побитый лимузин и отправилась завершать начатое.




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МАЛЬСТРЕМ

                                        И будут выходить, и  увидят  трупы
                                     людей, отступивших от Меня; ибо червь
                                     их не умрет, и огонь их не угаснет; и
                                     будут они мерзостью для всякой плоти.
                                                              Исаия, 66:24


        22. В ПОЛИЦЕЙСКОМ ДЖИПЕ

   - Поищи...
   - Лукас, нужно...
   - ...аптечку!
   - Где?
   - Поищи...
   - Черт побери...
   - Под сиденьями!
   Слова с шипением выходили  из  обожженного  горла  Лукаса.  Голова  шла
кругом от обезболивающих таблеток и животного  страха.  Все  тело  гудело.
Хотя они мчались на большой  скорости  по  левой  полосе  и  это  помогло,
глубокие повреждения тканей не проходили.
   Оглядывая салон джипа, Лукас мысленно составлял представление  о  своем
новом железном коне.  Это  был  серийный  "форд  таурус"  с  форсированным
двигателем, поисковыми фарами  и  отличным  комплектом  радиооборудования.
Хотя корпус сильно пострадал, салон и усиленные шасси практически остались
неповрежденными. Лукас приписал  это  знаменитому  американскому  качеству
вкупе со слепым везением.  На  скобах  приборной  панели  было  закреплено
помповое ружье двенадцатого калибра. В кромешной тьме огоньки на приборной
панели придавали машине какой-то праздничный вид.  В  салоне  до  сих  пор
стоял запах шерифа - стылого кофе и помады для волос.
   Что хуже всего, Лукас потерял свою  любимую  "Черную  Марию".  Все  его
детские мечты, вся грязная и тяжелая работа, обучение на права класса "А",
часы за рулем чужих грузовиков, работа по выходным,  экономия  на  покупку
нового двигательного узла, все годы труда владельца-водителя,  почти  пять
миллионов миль на черной красавице - все коту под хвост!  Как  из  колодца
накатывали ошеломление, горе, слезы, но времени плакать не было.
   В данный момент были более срочные дела.
   Найдя нужный тумблер, Лукас выключил мигалку на крыше. Внезапно все его
тело снова пронзила острая боль.
   - Посмотри, не откидываются ли задние сиденья? - прохрипел Лукас назад,
в темноту. - Может, найдешь что-нибудь в багажнике.
   - Лукас, нам надо к врачу!  -  всхлипнула  позади  него  Софи,  пытаясь
поднять сиденье. Анхел, свернувшись у окна в позе эмбриона, тихо стонал  и
часто дышал. На его лице застыла гримаса боли и горя из-за гибели дяди.
   Софи наконец нашла опускающееся сиденье и  открыла  за  ним  ящик.  Там
обнаружилась пластиковая коробка. Порывшись в аптечке, Софи  достала  пару
тюбиков мази, один из них бросила Анхелу и  полезла  на  переднее  сиденье
помочь Лукасу.
   - Сначала себя! - прошипел Лукас, мотнув головой в ее сторону. -  Смажь
себе руки!
   Софи принялась  за  работу.  Выдавив  на  ладонь  пригоршню  мази,  она
наложила ее толстым слоем на  обожженную  кожу  рук,  лица  и  шеи.  Потом
бережно покрыла мазью волдыри на щеках Лукаса, его шею, подбородок,  губы.
Из ноздрей Лукаса расходилась полоска сажи, Софи ее стерла.
   Лукас хрипел, подавляя стон. Сначала мазь жалила, как миллион термитов,
потом уколы сменились медленным жжением. Порывшись в  кармане,  он  достал
оттуда пару таблеток демерола и бензедрина, сунул их в  рот  и  скривился.
Вкус, как у гуталина.
   Лукас глубоко вздохнул и стиснул руки на руле.
   Самое главное теперь - не заснуть.
   Если они собираются выжить, спать нельзя. Но за  последние  часы  Лукас
потерял счет принятым таблеткам.  Четыре  таблетки  болеутоляющего  и  две
бензедрина? Или шесть демерола и четыре бензедрина? А что может  натворить
такой коктейль?  Может,  не  стоило  принимать  болеутоляющих,  сама  боль
помешала бы заснуть.
   - О Господи, Лукас! - задыхаясь, прошептала Софи. Сдавленный, хрипящий,
перепуганный голос, как будто за милю отсюда.
   - Ну-ну, детка, успокойся, - пробормотал Лукас, стараясь не отвлекаться
от вождения. Странно было сидеть в четырехколесной машине. Годы  прошли  с
тех пор, как он последний раз сидел в легковушке.
   - Лукас, те копы... они...
   - Успокойся, Софи.
   - Боже, в каком же дерьме мы оказались!
   Оглянувшись через плечо, Софи увидела скорчившегося на  заднем  сиденье
Анхела. Вроде бы он в порядке. Физически по крайней мере.
   Еще несколько минут прошло в молчании. Потом Софи повернулась к Лукасу:
   - Дай мне отчет о повреждениях.
   - Машина в полном порядке.
   - Я имею в виду тебя.
   - Никогда еще не чувствовал себя лучше, - соврал Лукас.
   - Ври больше!
   - Все в норме.
   Софи смахнула с глаз слезы.
   - Сколько у нас бензина?
   Лукас взглянул на приборную панель. Спасибо тебе, шериф Баум, где бы ты
ни был!
   - Полный бак.
   - Ведешь нормально?
   - Да.
   - Как ты думаешь, не стоит ли свернуть с шоссе?
   Лукас задумался. В этом  был  смысл.  Вертолет  может  снова  прочесать
местность. На сельских дорогах у них было гораздо больше  шансов  укрыться
от властей.
   - Пожалуй, ты права. Посмотри, нет  ли  у  шерифа  в  бардачке  местных
дорожных карт.
   Софи порылась в отделении для перчаток  и  нашла  несколько  полупустых
коробок с сигарами, старую замасленную инструкцию к джипу,  пару  жестянок
жевательного табака, пачку бланков штрафных квитанций и карманный фонарик.
   - Карт нет, - сокрушенно произнесла она.
   - Мать его!
   - Подожди. - Софи показала пальцем в окно. - Там какой-то указатель.
   Повернувшись, Лукас увидел в свете фар зеленоватый дорожный  указатель:
"ШОССЕ 15 - 2,5 МИЛИ".
   Пятнадцатое шоссе... Снова повезло!
   Несколько лет назад Лукас и Софи по заказу "Метрик  инкорпорейтед"  шли
рейсом от побережья до побережья, везя  полтонны  печатных  плат.  Пунктом
назначения был город Трентон в штате Нью-Джерси. На  середине  пути  Лукас
решил срезать путь вокруг Канзас-Сити. Софи сомневалась, но  Лукас  уверил
ее, что это сэкономит им целый час времени.  А  иначе  по  расписанию  они
проедут Канзас-Сити как раз в час пик. К  сожалению,  самые  лучшие  планы
Лукаса Хайда часто выходили боком. На объездном пути им пришлось семьдесят
пять миль трястись по пустынному  проселку,  бесконечно  петлявшему  среди
полей. Конечно, там не было ни  заправочных  станций,  ни  закусочных,  ни
объездов, ни освещения... Даже отражающего слоя по краям дороги не было. И
была эта дорога такой узкой и извилистой,  что  десяток  раз  их  чуть  не
сложило пополам.
   Но сейчас это было именно то, что нужно.
   Лукас даже прищелкнул пальцами.
   - На пятнадцатом шоссе мы на время укроемся, - сказал он.
   Софи наморщила лоб.
   - О Боже! Мы уже в Канзасе!
   - Нет, Тотошка, вряд ли  мы  в  Канзасе,  -  ответил  Лукас  фразой  из
"Волшебника страны Оз".
   Софи слишком страдала от боли, чтобы улыбнуться его шутке.
   Через минуту они свернули на пустынную дорогу с гудронным покрытием,  а
еще через пять минут пересекли границу штата  Канзас.  Ландшафт  изменился
сразу.  Зеленые  пятна  холмов  утонули  в  море  желто-коричневых  полей.
Кукуруза, озимая пшеница, сорго, ячмень.  Через  зазубренные  дыры  стекол
доносился густой аромат влажной земли и навоза.
   - Лукас, что же нам теперь делать? - нарушила молчание Софи.
   Лукас поежился. Он не знал, что ответить.  Тошнота  сменилась  глубоким
урчанием где-то в кишках, но оно ощущалось четко.  Проклятие  затаилось  в
нем, как вялотекущая инфекция. Взглянув  в  зеркало  заднего  вида,  Лукас
увидел за собой пустынное шоссе.  Полиции  нет.  Вообще  нет  машин.  Даже
местные не возвращаются с ночной смены. Он почти ждал, что с небес в любую
минуту вынырнет вертолет, который способен прикончить их в  одну  секунду.
Всего одна очередь из крупнокалиберного скорострельного пулемета - и  бах!
Игра окончена.
   - Хотел бы сказать, что у меня есть план, - выдавил наконец Лукас. - На
самом деле я ни хрена не знаю, что нам делать.
   В салоне джипа воцарилось угрюмое молчание.
   Каждый думал...


   Полицейские вертолеты всегда напоминали Лукасу восточный  Лос-Анджелес.
В негритянских районах это был ежедневный  символ  угнетающей  полувоенной
силы.  Дальнобойщики  называли  их  "глаза  с  небес".  Местная  шпана   -
"пугалами". Народ в Инглвуде и Торрансе - просто "садистами говенными" или
еще покрепче. Летом девяносто первого, после бунтов в  Лос-Анджелесе,  они
вошли для Лукаса в кошмары.
   Когда это случилось, он был у себя дома,  в  Санта-Монике,  возился  со
своим мотоциклом. Из переносного телевизора  в  треске  помех  послышалось
сообщение.  Печально  знаменитое  дело  о  четырех  полицейских,  забивших
насмерть черного водителя и  заснятых  при  этом  случайным  любителем  на
видеокамеру, кончилось оправдательным вердиктом! Оправдали, мать их так!
   Лукас помнил, как запустил в окно гаечным ключом.
   Час спустя он отправился в Сими-Вэлли, где состоялся судебный  процесс.
Добравшись до здания суда, Лукас увидел огромную  многонациональную  толпу
протестующих. Они размахивали самодельными плакатами и выкрикивали гневные
слова против абсурдного вердикта. Лукас смешался с толпой и кричал  вместе
с другими, пока не охрип. Странное дело, но ему стало как-то спокойнее  на
душе - по крайней мере хоть кто-то протестовал.
   В тот вечер по дороге домой Лукас, проезжая по фривею Сан-Диего, увидел
крохотные оранжевые точки, расходившиеся  вдоль  горизонта.  Так  начались
апокалиптические бунты, охватившие южный и центральный Лос-Анджелес,  весь
Торранс, Комптон и Инглвуд. И чувства, которые при этом  охватили  Лукаса,
были  странными,  радостными  и  какими-то  противоречивыми.   Будто   его
собственный гнев  на  слегка  завуалированный,  но  глубоко  укоренившийся
расизм этой страны взорвался неисчислимыми  оранжевыми  огоньками  там,  в
Лос-Анджелесе, городе его детства.  Злость  нашла  выражение.  Гнев  обрел
твердость. Его детство пожирало само себя.
   А потом он увидел вертолеты. Десятки их летели с востока, как наводящие
ужас  валькирии,  снижаясь  над  южной  и  центральной  частями  города  в
смертельной пляске собственных прожекторов. И в этот страшный миг познания
истины Лукас понял, что настоящая убийственная сила всегда будет  с  Белым
Хозяином. Его братья могут вспыхнуть огнем в минуту гнева, но контроль над
истинной огневой мощью всегда будет у сучьего Белого Хозяина и его  верной
армии  штурмовиков.  И  Лукас  по  пути  домой  на  подержанном  "харлее",
подставив лицо ветру, не мог удержаться от слез. Он плакал всю  дорогу,  и
слезы высыхали на его щеках под ветром нескончаемого движения.
   Как-то странно вышло так, что с тех пор Лукас непрестанно  находился  в
движении, в дороге.
   - Это Эмпория, штат Канзас?
   Голос Софи прервал молчание. Мимо  джипа  мелькнул  еще  один  дорожный
указатель. Убрав дрожащей рукой прядь волос,  упавшую  ей  на  лицо,  Софи
сказала:
   - Был у меня дядя, который жил в Эмпории.
   - Может, он знает что-нибудь о колдовских проклятиях? - спросил  Лукас,
не отрываясь от дороги.
   - Он умер, когда мне было двенадцать лет.
   - Мои соболезнования.
   Софи молча кивнула. У нее  кружилась  голова  от  принятых  таблеток  и
нескончаемого ужаса. Она сунула руку в карман в  поисках  сигарет,  и  тут
позвоночник пронзила острая боль, словно  ей  прижгли  копчик  раскаленной
кочергой. У нее перехватило дыхание, и она подалась назад, тяжело  дыша  и
пытаясь понять, что случилось. Должно быть, повредила себе  позвоночник  в
катастрофе.
   - Софи? - Лукас заметил, как она дернулась от боли.
   - Ничего страшного, все в порядке. - Софи откинулась на спинку  сиденья
и ждала, пока боль отпустит.
   Задумчиво посмотрев на нее еще раз, Лукас достал из  кармана  несколько
таблеток и протянул их Софи:
   - Вот, прими дарвон и полтаблетки бензедрина.
   Софи  посмотрела  на  таблетки.  Она  больше  не  хотела  глушить  боль
наркотиками. Это - как сидеть на спасательном плоту,  а  под  ним  плавает
акула. Софи знала, что раны никуда не денутся. Как бы ни удалось  замутить
и успокоить разум, все равно рано или поздно боль  вернется.  Отрицательно
покачав головой,  она  засунула  таблетки  в  карман  джинсов  и  сказала,
обращаясь к Анхелу:
   - А как ты? Живой, парнишка?
   Анхел оперся локтями о спинку переднего сиденья и молча  кивнул.  Слезы
на его глазах уже высыхали. Хотя он не так страдал, как  Лукас  и  Софи  -
слава Богу, его болезнь находилась еще в ранней стадии, - он был ошеломлен
горем и потрясением.
   Достав из кармана пачку "Мальборо",  Софи  принялась  искать  сигарету.
Почти все они были смяты и сломаны во  время  катастрофы,  но  ей  все  же
удалось найти одну уцелевшую и закурить. Руки ее сильно дрожали.
   - Полицейский джип - машина заметная, - пробормотала она.
   - Сам знаю, - проворчал в ответ Лукас.
   - Нам нужна помощь, Лукас. Нужно избавиться от  этой  чертовой  машины,
пока нас не нашли.
   Лукас горько рассмеялся:
   - А кто нам, на хрен, поможет? Ты сама подумай, детка, кто?!
   - Надо что-то придумать.
   - Да нам никто ни на мизинец не поверит!
   - Ты кого-нибудь знаешь в Канзас-Сити?
   Лукас отрицательно покачал головой.
   - А в Лоренсе? Может, в  университете  найдется  кто-нибудь  достаточно
сумасшедший?
   - Что ты имеешь в виду?
   Софи сделала глубокую затяжку и сказала:
   - Ну, какой-нибудь психованный  преподаватель  фольклора  или  студент,
изучающий оккультизм, религию, философию или что-то там еще,  -  в  общем,
кто не станет  смеяться  над  этим  невероятным  кошмаром,  в  который  мы
влипли...
   - И чем он сможет нам помочь?
   Софи сделала еще одну глубокую затяжку.
   - Ну, не знаю... Может, найдут какое-нибудь там контрзаклинание.
   - Ой, вот только этого не надо! - раздраженно простонал Лукас.
   - Надо же что-то делать! - заорала Софи, почти срываясь на визг. -  Эта
чертова болезнь крепнет!
   - Мы движемся, и в данный момент этого для меня достаточно!
   - Класс!!! Просто класс!!! - Софи орала не сдерживаясь. - А что  будет,
когда у нас кончится бензин?! Что тогда, Лукас?!
   - Загорать будем, мать твою так и этак!!!
   - ХВАТИТ! - донеслось с заднего сиденья.
   Голос Анхела подействовал на Софи и Лукаса словно ушат холодной воды.
   - Мы долзны дерзаться вместе... ссора ницем не помозет!
   Наступила напряженная тишина. Софи и Лукас обменялись взглядами.  Потом
Софи обернулась к пареньку и убрала прядь волос с его глаз.
   - Вот тут ты прав... В чем прав - в том прав.
   Анхел со вздохом откинулся на спинку сиденья и едва слышно проговорил:
   - Дядя Флако говорил, цто мы долзны иметь веру... быть стойкими в своей
вере.
   Софи на несколько секунд задумалась. И даже не заметила, что  тихо-тихо
повторяет:
   - ...стойкими в своей вере.
   Она  оглядела  приборную  панель,  служебную  рацию,  помповое   ружье,
отделение для перчаток... и заметила телефон. Маленький  сотовый  телефон,
задвинутый в гнездо под рацией.
   На его базе мигал зеленый светодиод.
   - ...в вере...
   Она сняла трубку и набрала номер.
   - Что ты делаешь? - покосился на нее Лукас.
   - Звоню одному другу.
   После серии щелчков и гудков в трубке раздался голос:
   - Справочное бюро - какой вам город?
   - Пожалуйста, Беркли, телефон Мило Клейна.
   Это было так очевидно, что Софи не могла  понять,  как  она  раньше  не
сообразила.  Единственный  человек  на  свете,  который   поверит   в   ту
смертельную петлю, что стянулась вокруг нее и ее друзей.
   Мило родился в Праге, учился в Израиле и в  Нью-Йорке  и  был  фонтаном
эзотерических познаний. Именно он  впервые  познакомил  Софи  с  иудейским
мистицизмом  и  загадочными  преданиями  Каббалы.  Древние   спиритические
системы иудаизма. Незримые силы космоса. Никогда прежде это  не  было  для
Софи так значимо.
   Телефонистка попросила Софи назвать нужное имя по буквам. Софи назвала.
Телефонистка сообщила номер. Софи выслушала и набрала его.
   Телефон  ответил  после  пяти  гудков.  Хриплый,  сонный  и   несколько
недоумевающий голос произнес:
   - Алло?
   - Мило? Это Софи, Софи Коэн!
   После нескольких секунд недоуменного молчания голос произнес:
   - Только не говори, что попала в беду.
   - Ты угадал, Мило, я в таком дерьме... А как ты догадался?
   - Люди не звонят в такой час  и  таким  голосом,  чтобы  узнать  рецепт
вегетарианских блинчиков.
   - Точно в цель.
   После долгой неловкой паузы Мило спросил:
   - Что-то сверхъестественное?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я же ясно спрашиваю - тут замешано что-то сверхъестественное?
   - Определи понятие "сверхъестественное".
   - Ну хорошо, что-то странное, необычное, необъяснимое...
   Софи не могла удержаться от кривой улыбки:
   - Да, Мило. Можно сказать, именно так.
   Долгая минута мертвого шипения спутниковой связи. Потом после  тяжелого
вздоха вернулся голос раввина:
   - Я знал, что это случится.
   - Что значит знал? - задержала дыхание Софи.
   Ответ последовал незамедлительно:
   - У тебя всегда был вид как у девицы, которая  наверняка  вляпается  во
что-то сверхъестественное.
   Некоторое время Софи молча глядела на дорогу невидящим взглядом,  потом
улыбнулась и покачала головой:
   - Все тот же Мило...
   - И ты все та же Софи Коэн.
   И Софи стала излагать рабби события последних суток.



        23. ОТМЫЧКИ

   Дон Бишофф сидел в своем "шевроле" с  распахнутыми  настежь  дверьми  в
ожидании хоть  какой-нибудь  случайно  оказавшейся  на  пятнадцатом  шоссе
машины. Полчаса назад он проколол правую заднюю шину, и пока  что  доброго
самаритянина  видно  не  было.  Даже  промчавшийся  мимо  джип  шерифа  не
остановился.
   Он в десятый раз взглянул на часы, и его сердце тоскливо сжалось. Синди
уже должны были уложить спать, а значит, Дон  уже  второй  год  подряд  не
попадал на ее день рождения.
   - И зачем я только отдал свою единственную запаску Бертону?  -  задавал
он сам себе риторический вопрос. - Ну зачем?
   На прошлой неделе Дон одолжил своему шурину запасное колесо и теперь ел
себя за это поедом.
   Он порылся в кармане в поисках еще  одной  сигаретки.  Крупный  молодой
мужчина, широкоплечий, с  открытым  лицом,  Дон  вовсе  не  был  похож  на
банкира. В своей клетчатой фланелевой рубашке, потертых джинсах и  тяжелых
рабочих башмаках он больше всего  напоминал  фермерского  сына.  Но  такая
теперь была мода. Из-за нескончаемого спада и бесчисленного разорения ферм
в этих краях  популярность  банковского  дела  тоже  упала  на  несколько,
делений по шкале.
   Поднявшийся ветерок донес с полей запах удобрений. Несмотря на довольно
теплую ночь, Дон  поежился.  Наверное,  он  еще  не  совсем  оправился  от
недавней простуды. И тут он услышал отдаленный шум двигателя  -  с  запада
приближался автомобиль.
   - Даст Бог, это она и есть - последняя добрая душа во  всем  округе,  -
пробормотал Дон себе под нос.
   Закурив еще одну сигарету, он подумал о  своей  маленькой  Синди.  Этот
день рождения был для нее так важен! Она вступала в возраст пятого класса,
возраст косметики, мальчиков, подработок нянькой по вечерам. Дон так хотел
оказаться с ней в этот день! Синди  была  его  единственной  дочерью,  его
принцессой. И огорчать ее Дону было хуже всего на свете.
   Ребенок стал дорог ему вдвойне после того, как  два  года  назад  Синди
чуть не утонула. Она купалась в пруду  Бемини,  и  нога  ее  застряла  под
корягой. Слава Богу, Дон оказался рядом и успел ее  вытащить.  Она  только
глотнула пару галлонов стоячей воды, а так ничего  у  нее  не  пострадало,
кроме самолюбия. И все равно Дон никак не мог избавиться от кошмара.  Даже
теперь он не реже раза в  месяц  просыпался  в  холодном  поту,  с  воплем
вырываясь с заросшего дна пруда.
   Фары приближались. Дон потушил окурок и, подойдя к самому краю обочины,
приготовился голосовать.
   Приближавшиеся фары  почему-то  показались  Дону  несколько  странными.
Ярко-желтые, близко поставленные, они были уже почти в миле от него. С  их
приближением все труднее было  для  Дона  определить,  с  какой  скоростью
двигался  автомобиль.  Поначалу  ему  показалось,   что   машина   мчалась
невероятно быстро. Может быть, глаза его подвели, но когда фары  виднелись
уже в полумиле, ему показалось, что автомобиль едва ползет.
   Дону стало как-то не по себе. Отчего-то он начинал  нервничать.  Волосы
на затылке  зашевелились.  Желудок  подскочил  к  горлу,  изнутри  накатил
безотчетный страх.
   Фары приближались.
   - Эй, пого...
   И тут Дон услышал какой-то звук, примешивавшийся к шуму  автомобиля.  К
рокоту цилиндров и вою шин. Тоненький, булькающий, смутно  знакомый  звук.
Автомобиль подъехал ближе, и Дон учуял  болотную  вонь,  ощутил  скользкую
текстуру воздуха, холод и сумрак  глубины,  услышал  захлебывающийся  крик
дочери...
   - Синди?!
   Старый лимузин проплыл мимо него медленно, как проявляется отпечаток на
фотокарточке.  Дон  зашатался,  голова  у  него  пошла  кругом.  Внезапная
слабость потянула вниз, на гравий обочины, но  он  еще  не  успел  упасть,
когда взгляд его остановился на окне водителя  обугленного  лимузина.  Там
сидела его дочь, окруженная зеленым ореолом болотной воды.
   На него смотрел распухший трупик.
   - Нет! Господи, нет!
   Дон сорвал с себя шапку и вцепился руками в волосы. Он  стоял  лицом  к
лицу со своим кошмаром.
   Когда лимузин проехал, призрак Синди неожиданно показал  Дону  багровый
распухший язык.
   Крик Дона утонул в  реве  мотора  "роллса",  устремлявшегося  за  более
крупной дичью.


   - Значит, вы считаете, что случайно во все это вляпались?
   - В общем, можно сказать именно так.
   - И вы не можете остановиться,  словно  кто-то  наложил  на  вас  такое
проклятие?
   - Я знаю, что это звучит нелепо...
   - Разве я так сказал?
   - Нет, но...
   - Разве я хоть раз произнес слово "нелепо"?
   - Нет, но...
   - Разве я сказал, что ваше положение  хоть  в  малейшей  степени  можно
назвать нелепым?
   Софи не удержалась от улыбки.  Она  переключила  разговор  на  динамик,
чтобы и Лукас, и Анхел могли слышать энергичную скороговорку раввина. Звук
его  голоса  вернул  ее  к  беззаботным  дням   студенческих   кофеен   на
Бейкер-стрит. Но тепло воспоминаний не могло пробиться сквозь ужас и боль,
не отпускавшие ее в настоящем. Софи загасила окурок и перестала улыбаться.
   - Ну, для меня  это  звучит  нелепо,  хотя  это  именно  у  меня  брюхо
поджарено.
   Голос Мило вернулся:
   - Без разницы, как это звучит. Вы видели ужасы, и погибали люди. Вот из
чего и будем исходить.
   - И какой ты делаешь вывод, Мило? - затаив дыхание, спросила Софи.
   - Вполне возможно, что это самый настоящий дьяволизм.
   - Дьяволизм?
   - Простонародное название черной магии. Честно  говоря,  в  наше  время
никто не знает, как ее теперь называть. Очень многие  религии  включают  в
себя элементы черной магии - сантерия, ифа, вуду, викканизм. Как  правило,
это вполне порядочные люди пытаются друг другу помочь. Но дьяволисты - это
совсем другое. Просто чан ядовитых отбросов.
   Софи жадно затянулась. Сидевший  рядом  Лукас  внимательно  слушал,  не
выпуская  руль  из  забинтованных  рук.  Ночь   была   безлунной,   только
зеленоватое  мерцание  приборной  доски  да  светившиеся  кнопки  сотового
телефона слабо освещали их бледные лица.
   - Допустим, ты прав, - сказала Софи, - и это дьяволизм или как там  его
ни назови. Что нам тогда с ним делать?
   После короткой паузы раввин задумчиво произнес:
   - Интересный вопрос.
   Софи закусила губу.
   - Спасибо за комплимент, я сама его придумала.
   - Самой большой проблемой для вас  является  сама  борьба,  -  медленно
проговорил голос. - Она теперь в ваших головах. Семя посеяно.
   - Что вы хотите этим сказать? - вмешался в разговор Лукас.  -  Нам  вся
эта чертовщина только мерещится, что ли?
   - Можно сказать и так. Дьяволисты без участия разума жертвы не могут  и
комара прихлопнуть. Может быть, вы в самом начале случайно влезли куда  не
надо, сунули ножку в бяку, но сейчас против вас работают ваши мозги.
   Ошарашенный Лукас потряс головой.
   - Слушай, мужик, ты чего? Ты мне хочешь сказать, что  все  эти  волдыри
существуют только у меня в воображении?
   -  Нет,  Лукас,  слушайте  внимательнее!   Я   не   говорю,   что   это
психосоматические явления. Я говорю, что ваши мозги служат сейчас  кабелем
для заклинаний, черной магии и прочей мерзости.
   - Что значит "кабелем"? - спросила Софи.
   - Мозг - проводник. Медиум. Каким-то образом вся  отрицательная  магия,
особенно  вот  такие  противочеловеческие  заклинания,  как  это,  -   все
вынашиваются в мозгу. Они там растут.
   - Так каков же ответ, Мило?
   - Вы должны биться на единственно важном поле боя. Это - мозг.  Растите
там то, что не даст вырасти злу!
   Задумавшись на несколько секунд, Лукас сказал:
   - Извините, рабби, я никого не хочу обидеть... но ведь это  все  как-то
не бар-мицва [еврейский обряд совершеннолетия], если вы понимаете,  что  я
имею в виду... то есть откуда вы все это знаете?
   - Я же раввин, а не неуч.
   - А раввинов этому учат?
   Ответ прозвучал так, будто говоривший тщательно взвешивает слова:
   -  Лукас,  очень  многие  люди  не  понимают,  что  в  иудаизме   масса
мистических уровней. Еврейский фольклор полон привидений  и  демонов.  Это
есть в Каббале, в древних книгах. В раввинистической литературе упоминания
о чернокнижии есть на каждом шагу...
   - Я вовсе не хотел... - попытался перебить его Лукас.
   - Известно ли вам, что в колдовстве часто используется  так  называемая
Соломонова Печать?
   - Соломонова Печать?
   - Ну да, Звезда Давида. В колдовстве она используется,  чтобы  прогнать
злых духов и отвратить несчастье.
   Лукас мотнул головой:
   - Эх, мне бы сейчас одну такую!
   -  Посмотрите,  что  происходило  в  Европе  в  четырнадцатом  веке,  -
продолжал голос, явно оседлав любимого конька. - Во времена черной  смерти
евреев обвиняли в  том,  что  они  разносят  эту  смертельную  заразу  для
истребления христиан. Сотни тысяч евреев были перебиты.  За  то,  что  они
поддерживали в гетто такую чистоту, их обвиняли в колдовстве и  сжигали  у
столбов.  Да,  мистер  Хайд,  много  было  неожиданных  точек  пересечения
иудаизма и колдовства...
   Голос заговорил дальше:
   - Что следует помнить - это то, что разум и Космос  взаимосвязаны.  Так
говорит Каббала, так говорят  древние  книги,  а  сегодня  то  же  говорит
квантовая физика: душа и физические миры - одно.
   Софи глядела на мигающий огонек телефона. Потом спросила:
   - Ты говоришь, мы должны бороться с этой штукой внутри своего разума...
   - Именно.
   - Как, молитвами?
   В ответ донеслось:
   - Царь Давид говорил: "Откройте мне глаза, дабы я мог созерцать  чудеса
моей Торы".
   Выбросив в окно окурок, Софи сказала:
   - Мило, должна признаться тебе: много лет прошло, как я  последний  раз
читала Тору. К тому же все мы тут принадлежим к разным культурам, ты  меня
понимаешь? Ноев ковчег или варьете Гейнца на Пятьдесят седьмой улице.
   - Не важно, - ответил голос. - В том мире, который сильно отличается от
нашего, все религии едины. Каббала говорит, что наш  долг  -  развенчивать
иллюзии тьмы. Вот так просто. И ты в правильной команде, Софи. Вы и есть в
этой игре хорошие парни.
   - Со всем уважением, рабби, - не  унимался  Лукас,  -  должно  же  быть
что-то еще, что мы можем сделать. Что-то осязаемое. Плюнуть на восток, или
бросить соль через левое плечо, или еще что-нибудь...
   После короткой шипящей паузы голос в телефоне произнес:
   - Заклинаний, заговоров, контрзаговоров, проклятий  на  свете  столько,
что голова может пойти кругом.
   - Приведите пример.
   - Ну... не знаю... например, лестница ведьмы. Чтобы кого-то  проклясть,
делается веревка с узлами и куда-нибудь прячется. Если несчастный шмендрик
не сможет ее найти и развязать, он будет умирать медленной смертью.
   Лукас тяжело сглотнул.
   - Очаровательно. А что насчет этой черной руки? Как вы ее назвали? Рука
Славы?
   - Считается, что Рука Славы делается из правой кисти убийцы, отрезанной
во  время  лунного  затмения  и  засушенной.  Ее  используют   во   многих
заговорах... так считается... но я вообще-то не думаю, что...
   - А какие есть контрзаклинания? - прервал его  Лукас.  -  Каковы  общие
принципы борьбы с проклятиями и порчей? Как вообще люди поступают  с  этой
чертовщиной?
   Повисла напряженная пауза.
   - Я вообще-то не...
   - Давайте, рабби Клейн, говорите. Как  обычно  люди  борются  с  такими
штуками?
   Снова  пауза.  Потом  зазвучал  голос,  и  в  нем  ощущалась   какая-то
неловкость:
   - В конце концов я всего лишь раввин,  а  не  какой-нибудь  сумасшедший
чернокнижник. Но могу сказать вот что - обычно требуется какая-то жертва.
   Лукас взглянул на Софи и переспросил:
   - Жертва?
   - Именно так. Жертвоприношение того или иного рода.
   Вновь воцарилась напряженная тишина.
   Софи медленно  провела  рукой  по  волосам  и  посмотрела  на  стрелку,
указывавшую уровень бензина. Оставалась половина бака.
   -  Извини,  Мило,  -  проговорила  она,  -  у  нас   девственницы   для
жертвоприношения только что кончились.
   - Полагайтесь на себя, на силу своего духа,  -  говорил  голос.  -  Это
единственный путь борьбы с такими вещами.
   Софи глядела на мигающий огонек телефона.
   - Значит, полагаться на силу своего духа?
   - Да.
   - А твой дух что тебе говорит?
   Никакого ответа. Только шипение мертвого эфира.
   - Мило? Ты слышишь меня?
   После долгой паузы голос спросил:
   - Где вы сейчас находитесь?
   - Подъезжаем к Вичите, штат Канзас, - ответил Лукас.
   - Я могу приехать туда экспрессом к шести утра.
   Софи покачала головой:
   - Брось, Мило. Тебе нас не найти.
   - Софи Коэн, ты всегда была дикаркой, - вдруг сказал голос.
   Софи печально улыбнулась:
   - Ты меня научил всему, что я знаю.
   - Софи, чем я могу помочь?
   Софи смотрела на телефон.
   - Я тебе позже перезвоню, Мило.
   - Послушай, экспресс в Канзас отходит меньше чем через пять часов.
   - Нам надо будет обсудить твое предложение.
   - Я буду в Канзасе уже ранним утром.
   - Нет, мы должны справиться сами.
   - Софи, не вешай трубку, я хочу помочь тебе...
   - Ты уже помог, Мило.
   - Перезвони мне, когда вы что-нибудь решите.
   Софи обещала, что перезвонит. Они попрощались, и разговор кончился.
   Софи положила трубку, протерла глаза и едва слышно прошептала:
   - Чистое безумие.
   Лукас снова смотрел в лежащую впереди темноту и думал.
   - А в одном он был прав, Софи.
   - Да? В чем? - спросила Софи, рассеянно глядя через лобовое  стекло  на
бегущую белую разметку.
   - Нам следует полагаться в этом деле на себя.
   Софи повернулась к Лукасу. Он определенно что-то задумал.
   - Что у тебя на уме, Лукас?
   Облизывая обожженные губы, он тихо сказал:
   - Кое-что, что даст нам выиграть кучу времени.
   - Слушаю тебя внимательно, - сказала Софи, глядя на него.
   Лукас кивнул в набегающую тьму:
   - Спорим на сотню баксов, что я найду обратную дорогу в Вичиту.
   - И что?
   - Мы сейчас поедем в Парк-Сити.
   - Зачем? - Софи чувствовала, как  пульсирует  ее  мозг,  взбудораженный
неясными словами Мило, от которых только туже затянулся узел мыслей.  -  К
чему нам сейчас ехать в населенные места?
   - Помнишь, мы когда-то везли в Тулзу груз компании "Птичий глаз"?
   - Ага. Кошмарный рейс туда-обратно.
   - А помнишь почему?
   - Потому что тебе в голову пришла  блестящая  идея  поехать  по  хайвею
"Пони экспресс" через...
   - Вот именно! - Лукас ткнул в ее сторону забинтованным пальцем. -  Этот
гадский хайвей обвел нас вокруг северной окраины Вичиты - помнишь?
   - Мы тогда целые часы прождали...
   Тут Софи поняла, к чему он клонит, и просто застыла. По  коже  побежали
мурашки. Не может быть, чтобы он серьезно... Просто не может быть.
   - ...из-за этих проклятых поездов! - закончил ее предложение  Лукас.  -
Рядом  с  Парк-Сити  большая  сортировочная  станция,  обслуживающая  весь
регион!
   В зеленом свете кабины глаза Лукаса горели лихорадочным огнем.
   - Лукас, у тебя крыша, на  фиг,  съехала,  если  ты  думаешь,  что  нам
удастся на ходу запрыгнуть в вагон.
   - Если все  правильно  рассчитать,  можно  сесть  в  пригородный  поезд
компании "Амтрак".
   - Эти штуки там лупят по сотне миль в час.
   - Только не через сортировку.
   - И останавливаются у каждого столба отсюда до Вегаса.
   - Тогда нам придется прыгнуть на товарный поезд.
   - Что?!
   - Нам придется прямо на ходу выбраться из джипа и перепрыгнуть в  вагон
товарного поезда.
   - "Мы теперь подадимся в железнодорожные бродяги?
   Лукас ударил по рулю замотанным кулаком:
   - Черт возьми, Софи, должен быть способ! Это единственная вещь, имеющая
смысл, значит, должен быть хоть один, на фиг, способ ее сделать!
   - Мы мозем это сделать, - послышался  слабый  голос  Анхела  с  заднего
сиденья.
   Софи резко обернулась:
   - Что ты сказал, амиго?
   - Я знаю способ.
   - Способ для чего?
   Анхел наклонился вперед и  сплел  руки  на  спинке  переднего  сиденья,
зеленоватый отсвет упал на его обезображенное лицо.
   - Я знаю, как нам перебраться на поезд.



        24. ГЛУПЫЙ РЕБЕНОК

   Она ехала в полной тишине.  Поскрипывали  хрупкие  искривленные  кости.
Бледная до прозрачности кожа туго обтягивала череп.  Рулевое  колесо  было
крепко зажато в кривых пальцах, дрожавших от злобного  возбуждения.  В  ее
жилах вместо живой крови текла, казалось, черная расплавленная  ненависть,
вызывающая болезненные воспоминания...
   Сухие прошлогодние травинки и листочки... стая синих гусей в  небе  над
плантацией ее отца... яркие голубые просветы между серыми облаками...
   Весеннее равноденствие.
   В  тот  вечер,  почти  семьдесят  лет  назад,  Ванесса  подкатила  свое
инвалидное кресло к самому краю веранды, чтобы  получше  разглядеть  птиц,
пролетавших высоко в весеннем небе.
   - Почему они каждый год возвращаются на север? -  спросила  она  своего
отца.
   - Глупый ребенок! - сказал он из затененного угла веранды. В те дни  он
особенно походил на снедаемое глубочайшей скорбью привидение. -  Разве  ты
не знаешь, что в них от рождения заложена тяга вернуться к родным гнездам?
   - Тяга?
   - Ну да! Она у них в крови!


   Теперь это было у нее внутри - тяга. И дар. Они пробивали  и  пробивали
среди морщин ее лица  одну  новую,  пока  не  появилось  какое-то  подобие
оскаленной улыбки.
   Черной как дно колодца.



        25. ВЫЛЕТАЮЩИЕ ИЗ АДА

   Еще со дня их знакомства Софи кое-что от  Лукаса  скрывала.  Кое-что  о
тайном страхе, преследовавшем ее с раннего  детства.  В  отличие  от  всех
фобий, перечисленных в диагностических справочниках, он был присущ  только
Софи. А если учесть, чем она зарабатывала себе на жизнь, в этом  была  еще
какая-то ирония судьбы.
   Все началось много лет назад, во время  трагического  случая  на  шоссе
между Парадиз-Вэлли и Фресно.
   Ее семья проводила  отпуск  в  Гранд-Каньоне.  Это  была  одна  из  тех
туристических поездок, в программу которой входило  шестидневное  плавание
на плотах по горным рекам, жизнь в лесу и пешая экскурсия по  каньону  под
руководством проводника-натуралиста. Все было здорово, но к  концу  недели
Софи и ее родители выдохлись. Обратный путь оказался чудовищным.
   У Харри  Коэна  был  старый  "додж"  без  кондиционера.  От  жары  люди
срывались по пустякам, обнаженные руки  прилипали  к  виниловым  сиденьям.
Софи так сильно укачало, что пришлось трижды останавливаться.
   К тому времени, когда они пересекли  границу  Калифорнии  и  въехали  в
Долину Смерти, Коэны уже не разговаривали друг с другом.
   Кровь появилась ниоткуда.
   Первой ее увидела Софи, глядевшая в окно  на  дорогу.  Кровь  появилась
посреди шоссе, пятнышко... мазок...  тонкая  струйка...  и  куча  кровавых
кишок, ползущих к...
   Бойня! Потроха большеротого барана были  разбросаны  возле  центральной
линии, и автомобиль Харри двигался на слишком большой скорости, чтобы уйти
в сторону. У Харри не было выбора, только пропахать через эту  кучу.  Шины
проглиссировали по крови и внутренностям, как поплавки гидроплана.  Эвелин
Коэн издала звук, будто ее вырвало. Машину повело, но  Харри,  ругаясь  на
чем свет стоит, сумел удержать ее.
   Спустя несколько минут все вернулось на  свои  места.  Харри  и  Эвелин
продолжали склоку, о неприятном инциденте никто уже не  вспоминал.  Никто,
кроме маленькой Софи.
   Когда автомобиль был посередине лужи, кровь брызнула на заднее  боковое
стекло. Софи это видела и уже не могла отвести взгляд от крови. Высыхая на
ветру, растекаясь струйками по стеклу, кровь не уходила. Софи смотрела  на
нее долгие часы, пока они  не  приехали  в  Сан-Франциско.  Кровь  застыла
густой алой паутиной. Вечное напоминание о мимолетной бойне на шоссе.
   По многим причинам эти пятна крови на стекле запомнились  Софи  на  всю
жизнь. Они зримо присутствовали в ее снах, в моментальных вспышках  страха
на обледенелых дорогах, в ее параноидальных домыслах. Казалось, эта  кровь
алым штампом легла на всю ее жизнь. Кровь жертвенного агнца на ее машине.
   Иногда Софи  вполне  трезво  оценивала  все  безумие  этих  бесконечных
воспоминаний. Она считала это типичным неврозом девушки  среднего  класса.
Комплекс вины. Вины в том,  что  она  пренебрегла  образованием  в  пользу
рабочей профессии, несмотря на  протест  родителей.  Вины,  что  предпочла
свободу обязательствам. Вины, что жила так,  как  ей  хотелось.  Проклятая
вина. Софи так устала от нее, что готова была плакать.
   Со временем воспоминание о  крови  стало  проявляться  по-другому.  Год
назад Софи все сильнее стали преследовать сны. Сны, мучившие ее по ночам и
преследовавшие  днем.  Сначала  она  приписывала  их  стрессу.   Заработки
уменьшились, количество неоплаченных счетов росло. И не покидало ощущение,
что Лукас словно возвел между ними стену.  Чем  больше  преследовало  Софи
видение той крови, тем больше она понимала, что для нее это  обрело  новое
значение.
   Теперь, когда их нашло проклятие, образ крови ехал с ней рядом миля  за
милей. Поворот за поворотом. И  пробивалась  к  сознанию  мысль,  что  это
повторится. Что не всегда виденная кровь будет бараньей.
   Скоро это может оказаться ее кровь.


   Самой короткой дорогой, которая  вела  к  сортировочной  станции,  было
старое семьдесят девятое шоссе возле города Ньютона в штате Канзас. Меньше
чем через пятнадцать  минут  Лукас  выехал  на  него.  К  своему  немалому
удивлению, он до сих пор помнил каждую выбоину, каждый ухаб,  каждую  милю
этого пустынного двухполосного шоссе.  Старое  семьдесят  девятое  огибало
залив озера Рейнкиллер и пригороды Тованды, Уайтвотера и  Ферли.  В  такое
позднее время на нем не  было  видно  ни  единой  машины.  Пусто,  как  на
кладбище.
   - Анхел, ты можешь погибнуть.
   Софи снова закусила нижнюю губу, обернувшись через плечо к Анхелу.
   - Софи, я знаю, цто делаю.
   - Да?
   - Да, мэм.
   В голосе паренька звучала странная смесь решимости и злости.
   Обернувшись, Лукас поглядел на  Анхела.  Слабо  освещенный  зеленоватым
светом приборов, он сейчас был чем-то неуловимо похож на  персонаж  фильма
ужасов сороковых годов.
   Эта неожиданная ассоциация перенесла Лукаса  во  времена  его  детства,
когда он  любил  ходить  в  кино.  Он  вспомнил  красавца  Рондо  Хаттона,
игравшего  почти  все  главные  роли  в  фильмах  тех  лет.   Он   заболел
акромегалией  -  неизлечимой  болезнью,   которая   обезображивает   лицо.
Обреченный  на  роли  убийц  и  уродов  во  второразрядных  фильмах  вроде
"Грубияна", Хаттон старался играть как можно лучше до самой своей смерти в
конце сороковых. В детстве Лукас подозревал,  что  на  самом  деле  старый
Рондо - хороший. Даже вышло так, что Лукас вырос, болея за плохих  парней,
- не из-за собственных антиобщественных порывов, а потому, что  в  фильмах
чужаков   рисовали   дьяволами.   Чудаков,    иностранцев,    сумасшедших,
представителей иных национальностей - а это и были люди, с которыми  Лукас
себя отождествлял. И целая жизнь ему понадобилась,  чтобы,  стряхнув  горы
лжи, понять, что часто именно  такие  люди  совершали  великие  подвиги  и
меняли этот мир.
   Несколько секунд Лукас всматривался  в  возбужденные  глаза  Анхела,  а
потом спросил:
   - Тебе когда-нибудь раньше доводилось целиться в человека?
   - Нет.
   - Ты понимаешь, это вовсе не похоже на то, как бывает в кино...
   - Понимаю.
   - Это самое страшное и тяжелое дело. Чуть ли  не  труднее,  чем  самому
стоять под дулом. А знаешь почему?
   - Нет, сэр.
   - Потому что этот хмырь, в которого ты целишься,  может  оказаться  как
раз тем, кто заставит тебя спустить курок.
   После секундной паузы Анхел сказал:
   - Я готов к этому, Лукас.
   Софи лишь покачала головой и пробормотала:
   - Да поможет нам Господь...
   Лукас взглянул на часы - было  почти  три  часа  ночи.  Он  внимательно
оглядел шоссе, которое явно  знавало  лучшие  времена.  Потрескавшийся  от
времени  асфальт,  испещренный  тормозными  следами  шин,  выглядел  почти
сюрреалистически  в  мощном  свете  фар  полицейского  джипа.  Он   чем-то
напоминал поверхность иной планеты.  По  обеим  сторонам  дороги  тянулись
усыпанные гравием и утыканные старыми  автомобильными  покрышками  широкие
обочины. Повсюду проблескивали осколки стекла. Да, на этой дороге запросто
можно было затеряться.
   Главная проблема состояла в том,  что  Лукас  не  знал,  хватит  ли  им
бензина до  железной  дороги.  Уже  сейчас  бензобак  опустел  больше  чем
наполовину. По его расчетам выходило, что у них в запасе около часа.
   План Анхела был довольно прост. Поскольку его болезнь была еще в  самой
начальной стадии, решено было, что именно он выпрыгнет из джипа неподалеку
от сортировочной станции и проникнет на ее  территорию  пешком.  Затем  он
захватит пригородный поезд, наставив на машиниста пистолет, и заставит его
двинуться к ближайшему переезду, где их будут ждать Лукас и  Софи.  Нельзя
сказать, чтобы в плане не было дырок, но Лукас готов был поспорить, что  у
этого маленького мексиканца хватит духу его выполнить.
   - Насколько мы близко?  -  Голос  Софи  звучал  как  пропущенный  через
мясорубку.
   Лукас глянул на горизонт:
   - Думаю, милях в двадцати от Вичиты.
   - Бензина хватит?
   - Несомненно.
   Софи закусила нижнюю губу.
   - И ты уверен, что это самый лучший план?
   Лукас метнул на нее быстрый взгляд:
   - Я знаю, о чем ты думаешь...
   - Лукас, я просто хочу...
   - Послушай...  я  знаю,  что  сейчас  мы  просто  выигрываем  время  по
кусочкам, но поезд даст нам время подумать как следует.
   Софи ничего не ответила. Лукас снова глянул на ее сведенное напряжением
лицо. Софи грызла ногти. Странно, как она еще не  сгрызла  их  до  корней.
Неподвижный взгляд сфокусировался за стеклом  джипа,  как  солнечный  луч,
прошедший  сквозь  линзу.  Волосы  свалялись,  торчали  рыжими   крысиными
хвостами, как у обколотой наркоманки из группы "Маленькие  негодяйки".  На
окровавленном ухе не было половины  сережек.  Футболка  вся  промокла  под
мышками. На нее  страшно  было  смотреть,  но  почему-то  у  Лукаса  вдруг
забилось сердце просто от взгляда на нее.
   Во многих смыслах Софи была для него  единственным  близким  человеком.
Родители  умерли,  с  сестрами  он  совсем  потерял  связь.  А  нормальные
дружеские отношения любого рода при такой жизни,  когда  мотаешь  милю  за
милей во сне и наяву, поддерживать практически невозможно. Все, что у него
осталось, - это Софи. Его лучший друг, его сестра,  его  напарник,  его...
_любовница_? Это он хотел сказать? Его _женщина_? Чем ему так не  нравится
эта мысль? В каком-то смысле они уже  женаты.  Черт  побери,  что  же  его
пугает в Софи? Сейчас он был бы готов ради нее на все...
   В голове молнией вспыхнул неизбежный вопрос: положит  ли  он  жизнь  за
Софи? Вопрос путал. Тем более в таких обстоятельствах. А хуже всего  было,
что в самой глубине своего сердца Лукас не знал ответа.
   - И что-нибудь придумаем, - неуклюже добавил он.
   Софи метнула на него сердитый взгляд:
   - Очень хочется тебе доверить.
   - Если вдуматься, нам нужно только...
   Внезапно  Лукас  прервался  на  полуслове.  В  зеркале   заднего   вида
неожиданно появилась пара фар. Сзади быстро приближался автомобиль.  Лукас
взглянул на спидометр - стрелка показывала шестьдесят восемь миль  в  час.
Разрешенная скорость тут была пятьдесят. Догоняющий  автомобиль  шел  куда
быстрее, летел, как из ада. Не меньше девяноста.
   - Что случилось? - спросила Софи, оглядываясь через плечо.
   - Позади нас фары...
   - Черт, а если это...
   - Не волнуйся. Наверное, какой-то лихач решил  проветриться  по  ночной
дороге.
   - Да, но когда он увидит полицейский джип...
   - Тут же затормозит на фиг, - закончил Лукас.
   Фары приближались. У Лукаса  по  плечам  побежали  мурашки.  Волосы  на
голове зашевелились. Фары были мутно-желтые.  Близко  посаженные.  Слишком
близко для современного автомобиля.
   - Подожди-ка, - пробормотала Софи, оглядываясь через плечо.  -  Это  не
лихач.
   - То есть?
   - Похоже на старый "форд" модели "Т" или что-то в этом роде.
   - Модели "Т"?
   Лукас тоже оглянулся через плечо.  Заднее  стекло  джипа  было  разбито
вдребезги, дыра зияла, как неровная зубастая пасть. Сквозь нее были  видны
надвигающиеся фары. Они были уже менее  чем  в  четверти  мили,  и  разрыв
постоянно  сокращался.  Вырисовывался  корпус.  Контуры  крыльев,   обводы
крыши...
   - Разрази меня гром...
   Узнавание обдало Лукаса ледяной волной.
   - Что это?! Что ты там увидел?! - в ужасе закричала Софи.
   - Тот самый гадский лимузин!
   Только теперь до  Лукаса  вдруг  дошло,  что  на  протяжении  последних
двадцати  четырех  часов  поблизости   все   время   появлялся   старинный
"роллс-ройс", самый что ни на есть настоящий - от  маленького  винтика  до
громоздкого кузова, только Лукас не обращал  внимания.  Он  точно  не  мог
сказать, но, кажется, увидел его в  первый  раз  у  Раунд-Ноб,  где  погиб
Мелвил Бенуа. Зато точно этот лимузин стоял перед лавкой ростовщика. Лукас
мог поручиться, что  видел  этот  лимузин  в  свалке  битых  машин,  когда
сложилась пополам "Черная Мария". Теперь до Лукаса дошло, что этот гад  их
преследует.
   - Лимузин? - переспросила Софи.
   Лицо ее было освещено приближающимися фарами.
   - Ага... Ты же знаешь, как я их терпеть не  могу,  -  проворчал  Лукас,
прибавляя скорость.  Семьдесят,  семьдесят  пять  миль  в  час.  Старинный
лимузин продолжал догонять. Неумолимо, как ураган в Санта-Ане.
   Софи повернулась к нему:
   - Он тебе знаком?
   - Можно сказать, да.
   - Как это?
   - Видел его пару раз. Думаю, он специально едет за нами.
   Лукас взглянул в зеркало заднего вида,  и  у  него  сперло  дыхание  от
страха.
   Очертания старинного лимузина вдруг начали на глазах расплываться...


   Анхел смотрел на приближавшийся лимузин сквозь дыру в заднем стекле.
   Машина подошла к ним на двадцать ярдов и там зависла. Желтые пятна  фар
бежали по зернистой мостовой, как две луны по черной воде  порогов.  Анхел
ощутил, как лимузин вынюхивает их след. Завис и вынюхивает. Водителя  было
не разглядеть - просто бледное пятно за ветровым стеклом.
   Потом лимузин приблизился, и  вдруг  сквозь  его  крышу  наружу  что-то
выпрыгнуло.
   У Анхела перехватило дыхание.
   Это было воплощение его страха.
   Когда ему было всего шесть  лет  и  его  мать-алкоголичку  отправили  в
местную клинику, он попал под социальную опеку властей штата. Отец  слинял
из города еще год  назад,  дядя  Флако  был  в  Мексике,  и  чиновники  из
департамента попечения не нашли другого  варианта,  как  отдать  Анхела  в
приемную семью в Мемфис. Дом Макаллистеров оказался далеко не  из  лучших.
Кормить троих приемышей - кожа да кости - на приходящей в упадок  ферме  -
дело нелегкое, а в условиях сельскохозяйственного кризиса восьмидесятых  -
почти  невозможное.  Мэри  и  Бен  Макаллистеры  были   честными   людьми,
вынужденными работать в поле от зари до  зари,  стараясь  свести  концы  с
концами. Слишком часто Анхел оставался один.
   В одну особенно бурную ночь  Анхел  лежал  запертый  в  своей  спальне,
совсем один. Снаружи бушевала  гроза,  на  фоне  окон  все  чаще  сверкали
молнии. Анхел то задремывал, то просыпался. Одеяло  сбилось  к  шее,  было
неудобно. В три часа его разбудил  раскат  грома.  Он  заплакал  и  плакал
непрестанно, но никто не приходил.
   Наконец он выбрался из постели и в темноте стал  ощупью  пробираться  к
двери. Он попытался выйти, но дверь была заперта. Повернувшись к  постели,
он зацепил что-то ногой. Сверкнула молния, раздался  злорадный  смешок.  В
свете вспышки из тени что-то прыгнуло! Маленький Анхел  завопил,  зовя  на
помощь, припал к запертой двери, визжал и всхлипывал, зажимая сам себе рот
одеялом. Никогда в жизни он не был так напуган. Палящий  ужас,  пронзивший
все его шестилетнее тельце, изменил Анхела раз и навсегда.
   "Джек из коробочки".
   Он случайно задел ногой валявшуюся на полу игрушку, и из нее  выпрыгнул
человечек на пружинке. Это совпало с  ударом  молнии,  и  к  лицу  ребенка
прыгнула размалеванная рожица. Механический смех показался  оглушительным.
И лицо. Белое, как у призрака. Огромные желтые глаза.  И  улыбка  -  оскал
красной пасти.
   Всего лишь "Джек из коробочки".
   И вот тринадцать лет спустя такой же клоун вдруг выпрыгнул сквозь крышу
лимузина. Выскочил на пружине сквозь  разбитый  люк,  разбрызгивая  крошки
металла и капли света. Как на проявляющейся фотографии,  материализовалось
лицо клоуна.
   К Анхелу вернулся голос.
   От его крика встрепенулись Софи и Лукас.
   - Что там?!! - резко обернулась Софи.
   Анхел кричал, тыча рукой в разбитое заднее стекло.  Чудовищная  игрушка
наклонялась к зазубренной дыре, покачивалась  на  ветру  огромная  голова,
горели янтарем  желтые  глаза,  и  все  шире  становился  кровавый  оскал.
Немыслимо, но с ее губ стекала  пена,  будто  деревянный  предмет  выделял
слюну. Анхел более не сомневался: эта штука собирается его проглотить.
   - Этого не мозет быть! - Анхел разрыдался - Так  не  бывает...  Так  не
бывает!
   Страх сдавил ему горло, яички втянулись внутрь, он  съежился  на  полу.
Ему снова было шесть лет, и он снова умирал от страха.
   - Анхел! - продолжала кричать Софи, словно не понимая, чего он  боится.
- Что с тобой?! Что стряслось?!
   - Она... она приблиз-з-з-зается!
   Анхел  пытался   ей   объяснить.   Чудовищная   игрушка   приближалась,
механический смех перекрывал ветер и шум. Будто  в  длинном  металлическом
туннеле живьем обдирали кошку.
   - Анхел!!!
   - Дзек... Это Дзек!!
   - Не понимаю, что ты говоришь!
   Напряженное лицо Софи сияло в желтом отсвете.
   Сквозь волну страха Анхел  понял,  что  Софи  действительно  ничего  не
видит. Вообще не видит Джека. И не понимает, о чем он говорит.
   Значит, это чудовище только для него.
   Для него одного.
   Анхел обернулся  и  увидел,  как  приближается  огромное  лицо,  словно
неимоверно большой астероид, зависший в зазубренном проеме стекла, красный
оскал раскрывается, голодные, голодные, голодные ряды  изъеденных  червями
клыков...
   Анхел закрыл лицо руками, заранее чувствуя, как смыкаются  вокруг  него
эти челюсти.


   Софи увидела, как упал Анхел. Обхватив голову руками.  Зажмурив  глаза.
Молится? Без сознания? Или горе наконец его достало?
   - Анхел?!
   Софи наклонилась над ним и осторожно тронула за плечо.  Худенькое  тело
Анхела била крупная дрожь.
   - Анхел, да что с тобой?
   И тут Софи услышала странный звук.
   Капля.
   Резко обернувшись, она увидела первую каплю. Капля щелкнула по стеклу и
растеклась не шире четвертьдолларовой монеты. Ветер разогнал ее струйками.
Вторая  капля  упала  чуть  пониже  первой.  Большая  жирная  капля.   Она
растекалась под ветром, рябя...
   - Что это - грязевой дождь, что ли? - обернулась  она  к  Лукасу  и  по
глазам увидела, что с ним что-то неладно. Он вскинул голову, скосил  глаза
- как собака, услышавшая свист. - Лукас, что с тобой?!
   Лукас крепко держал руль и почему-то пристально  смотрел  на  молчавшую
рацию.
   - Пошел ты к черту! - неожиданно закричал он неизвестно кому, и губы  у
него задрожали. - Пошли вы все к чертям собачьим!
   - Лукас?! Что происходит?!
   Дождь усиливался.
   Софи посмотрела на ветровое стекло, и сердце подскочило к горлу.
   Дождь был ярко-алый. Усилившись до ровной мороси, он заливал  стекло  и
скатывался рябящими под ветром струйками. Он шел из тьмы сверху. Из  теней
снизу. От бегущей мостовой под колесами. Шлепаясь о радиатор  и  смывая  с
него грязь. Густая артериальная кровь.
   - О Господи! - выдавила Софи, зажав рукой рот.
   По капоту и лобовому стеклу  джипа  хлестали  потоки  крови.  По  крыше
гудела стекающая кровь,  брызги  залетали  в  салон  через  вентиляционные
отверстия. Часть крови засасывалась потоком  воздуха  в  разбитое  боковое
стекло. Щеки Софи стали покрываться влагой. Густой, с медным запахом.
   Она узнала этот запах. Так пахло на пустынной горной дороге  много  лет
назад.
   Кровь агнца.
   Она лихорадочно завозила ладонями по  лицу,  стирая  галлюцинацию,  как
будто отскребая едкую кислоту. На лице ничего не  было,  но  это  было  не
важно. Она же ощущала кровь. Чуяла ее запах. Ощущала, как она проникает  в
поры.
   Ее стало колотить от непередаваемого ужаса.  Она  теряла  контроль  над
собой. Ее били судороги, она колотилась о сиденье, из горла  шел  дрожащий
прерывистый звук:
   - Н-Н-НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ-Т!!
   Кровь хлестала ливнем. Кровь перекатывалась через козырек и  барабанила
по  крыше.  Заливала  треснутые  стекла.  Густая,   непрозрачная,   веером
разлеталась из-под колес. Постепенно на стеклах стали проявляться размытые
ветром узоры из запекшейся крови. Кружевная паутина кровавого письма.
   У Софи перехватило дыхание. Как в кляксах Роршаха, увидела она  в  этих
узорах свои самые глубокие страхи.
   Внезапно Софи разрыдалась в голос, как ребенок. Джип стал  глиссировать
по лужам крови, корму занесло. Софи  инстинктивно  схватилась  за  руль  и
попыталась удержать машину.
   Лукас оттолкнул ее.
   Его глаза горели ужасом. Ясно было, что он тоже ведет  свою,  отдельную
от всех, войну.


   "Лукас, сынок, ты слышишь меня?"
   Это был новый голос.
   До этого момента Лукас слышал доносившиеся по рации  голоса  из  своего
прошлого: пронзительные вопли Мигеля Торреса,  местного  хулигана-испанца,
который много раз  бил  Лукаса  в  детстве,  сочный  баритон  полицейского
сержанта Симмонса по кличке "Бык", отъявленного расиста, завсегдатая бара,
расположенного рядом с домом Лукаса. Он слышал даже  обрывки  фраз  времен
своего срока в колонии. Все эти звуки и голоса непрерывным потоком  лились
из молчавшей на самом деле рации, как злые угрозы,  произнесенные,  но  не
услышанные, как всплески эхо, исчезающего в пустой комнате.
   Кусочки и обрывки кошмаров Лукаса.
   Но этот новый голос был совсем другим.
   "Ты слышишь меня, сынок?"
   Голос Чарльза Хайда всегда обладал особенным тембром.
   Хотя он был всего лишь управляющим маленького бакалейного  магазинчика,
у   него   был   необычайно   красивый,   звучный   голос   диктора    или
радиокомментатора. И еще  его  голос  обычно  был  окрашен  какой-то  едва
уловимой глубокой печалью - качество, благодаря которому он сделался самым
знаменитым дьяконом приходской  баптистской  церкви.  Он  всегда  принимал
участие во всех рождественских службах и  воскресных  проповедях.  Иногда,
когда  его  удавалось  раззадорить,  он  вел  сольную  партию  в   хоровом
песнопении.
   И сейчас Лукас слышал именно  этот  сочный,  богатый  оттенками  голос.
Голос покойного отца, который доносился из молчавшей все это время рации.
   "Лукас, я же просил тебя вернуться домой сразу же после  того,  как  ты
доставишь яйца Винсенту, а  ты  где-то  шляешься.  Потом  приходишь  домой
ночью, будишь маму... Иди сюда, сынок... ты же у меня умница. Я же знаю, я
же тебя правильно воспитал!"
   Лукаса переполняли  давно  забытые  чувства,  горло  сдавило,  из  глаз
потекли слезы. Усилием воли  оторвав  взгляд  от  рации,  он  посмотрел  в
зеркало заднего вида. Машина была теперь в сотне ярдов  от  джипа,  горели
фары, блестел в лунном свете корпус.
   Это был... но Лукас знал, что это невозможно.
   Ехавший  за  ними  катафалк  был  точной   копией   того   "кадиллака".
Увеличенный, с низкой подвеской, со всем, что полагается.  Кузов  "ландо",
маленькие  задние  боковые  окна  и  угловатый  срез  сзади.  В   темноте,
охватившей рамой сияние фар, он был как поблескивающая дикая пантера.
   Уставившись на рацию, Лукас хрипло пробормотал:
   - Нет, ты не мой отец! Ты - ничто! Ты - никто!
   "Сынок, запомни, что я тебе сейчас скамей. Будь мужественным...  теперь
тебе придется заботиться о маме и сестрах. Ты понимаешь  меня?  Теперь  ты
единственный мужчина в доме. Ты хороший мальчик, и я уверен,  что  ты  все
сделаешь правильно, тогда я смогу гордиться тобой..."
   Слова, доносившиеся по  рации,  произносились  ослабленным  и  каким-то
металлическим голосом. Это были последние слова Чарльза Хайда, которые  он
успел  сказать  своему  единственному  сыну.  От  них  у   Лукаса   сейчас
разрывалось сердце.
   "Ты хороший мальчик, и я уверен, что ты все сделаешь правильно, тогда я
смогу гордиться тобой".
   Лукас вскрикнул.
   Это был резкий, рыдающий крик, разрезавший воздух как острый нож.
   Сидевшая рядом Софи подпрыгнула. Ее глаза были расширены от ужаса.
   - Лукас! Это не настоящее! Это...
   Лукас  мгновенным  усилием  стряхнул  с  себя   наваждение   и   вдавил
акселератор в пол. Джип рванулся вперед. В зеркале заднего  вида  катафалк
держался за ним как приклеенный. Зловещий, ядовитый, горящий желтым светом
фар.
   Лукас снова и снова ударял обожженными ладонями по рулю, повторяя:
   - Это трюк, это гадский трюк!
   Вдруг через радиопомехи пробился еще один голос:
   -  ффффф...  шшшшш...   хххххшшшшший   ниггеррррр...   мммеррррртвый...
нигггерррррр!..
   Лукас ударил кулаком по рации. Ее лицевая  панель  раскололась  надвое.
Резкая боль пронзила руку, но он едва заметил ее. Сейчас его питала только
ярость.
   Казалось, катафалк поглощает эту боль и ярость как  губка.  Он  подошел
вплотную, рокоча и чуть не касаясь багажника джипа.
   - Возьми руль! - прошипел Лукас Софи сквозь зубы.
   - Что ты собираешься делать?! - завопила Софи, стараясь перекричать рев
двигателя и хватаясь за рулевое колесо.
   Лукас выхватил помповое ружье из скоб на приборной  панели  и  проверил
патронник. Ружье оказалось заряжено до упора, не  меньше  шести  патронов.
Очевидно, шериф Баум позаботился, когда выехал на операцию.
   Ненавистный Лукасу голос звучал теперь  со  всех  сторон,  просачиваясь
сквозь вентилятор, сквозь радиатор, сквозь  щели  в  дверях,  нарастающий,
диссонирующий, неистовый.
   Лукас взвел курок, резко повернулся назад и крикнул:
   - Анхел, пригнись!
   И выстрелил поверх головы Анхела в темноту за разбитым задним  стеклом.
Выстрел  вспыхнул,  как  блиц  фотографа.  Воздушная   волна   ударила   в
зазубренные остатки заднего стекла и в наружный воздух.
   Голос смолк.
   Звук выстрела еще звенел в ушах Лукаса, когда он бросил помповое  ружье
к ногам, взялся за руль и подчинил себе машину.
   - Кажется, достал я гадов,  -  пробормотал  он,  чувствуя,  как  бешено
колотится в груди сердце. - Точно достал.
   Внезапно джип окатило волной света сверху и слева.  Катафалк  вышел  на
полосу обгона и обходил Лукаса. В боковом зеркале  он  был  хорошо  виден.
Картечь  проделала  в  радиаторе  рваную  дыру.  Мигала  фара.  За   рулем
вырисовывался силуэт водителя.
   И на лице у него были зеркальные солнцезащитные очки.
   - Нет, о Господи, нет!!!
   Катафалк с ревом промчался мимо джипа и вновь перестроился  на  прежнюю
полосу. Теперь он мчался точно перед джипом.  Лукас  узнал  катафалк  того
страшного дня. Дня, когда увезли отца. Овальные задние сигнальные огни. Та
же хромированная облицовка. Окно в верхней трети.
   И сквозь окно был виден гроб отца.
   - Этого нн... не... - с ужасом выдохнул Лукас.
   Внезапно крышка гроба откинулась в сторону.
   - ...не мож-ж-ж-жет... не может быть...
   Труп Чарльза Хайда сел и помахал рукой. Лицо его  было  цвета  мастики,
зубы обуглились, глаз не было.
   - Этого не может быть!!! - завопил Лукас.
   И в этот момент вспыхнули стоп-сигналы катафалка.
   Крик Софи был резок как удар по лицу. Лукас действовал по инстинкту. Он
ударил по тормозам и вильнул. Перегрузка прижала Софи и Анхела  к  дальней
двери.
   В последний момент Лукас зацепил хвост катафалка и с креном вылетел  на
обочину.
   Машина попала на гравий со  скоростью  чуть  меньше  семидесяти.  Людей
сорвало с мест, когда джип перевалил через  обочину  на  кукурузное  поле.
Колеса  вдавило  в  дерн.  Взревел  мотор,  и  машина,  словно  бульдозер,
двинулась напролом  сквозь  высокие  кукурузные  стебли.  Рулевое  колесо,
словно ожив, вырывалось из рук, причиняя каждым толчком невыносимую  боль.
Джип вскидывал задом, как норовистый конь.
   Было видно, как позади желтые фары въезжают в кукурузу.
   - А, чтоб твою мать! - завопил Лукас, перекрывая хаос.
   Он заставил себя  сосредоточить  все  внимание  на  кромешной  тьме  за
лобовым стеклом. Фары джипа беспомощно упирались в сплошную зеленую стену.
Машина безжалостно давила кукурузные стебли, словно обезумевший  уборочный
комбайн. Лукас совершенно потерял ориентацию.  Единственное,  что  он  еще
мог, так это направлять джип по прямой в надежде, что они  ни  на  что  не
напорются.
   - Оно едет за нами!
   Анхел мотался по заднему сиденью, стараясь не упустить из  виду  желтые
фары.
   Лукас и сам видел их в зеркало. Позади джипа  неуклонно  двигались  два
снопа желтого ядовитого света, шурша как степной пожар.
   - Черт бы тебя побрал!
   - Лукас!
   Софи цеплялась за приборную панель, словно  утопающий  за  спасательный
плот.
   Они шли вслепую. Свет фар тонул в безграничной зеленой  массе.  Влажная
земля, веером разлетавшаяся из-под колес, сыпалась на  крышу,  залетала  в
разбитые окна.
   Желтые фары нагоняли. Словно акула, почуявшая добычу, рвалась  схватить
ее острыми зубами и сожрать живьем. Сердце колотилось в груди  Лукаса  как
молот по наковальне. Руль вырывался, легким не хватало воздуха. Он  вдавил
педаль газа в пол, но машина лишь глубже зарывалась в грязь.
   - Дзек! Он нас сейцас... - кричал Анхел.
   Позади взорвался сноп желтого света.
   - Берегись!
   Первый удар Лукас ощутил скорее сознанием, чем телом,  хотя  он  и  был
страшным. Казалось, джип сотрясся до основания, завертелся в  туче  мокрой
земли и волос  кукурузы,  и  звук  удара  был  неописуем.  Низкая  влажная
органная дрожь сейсмических вибраций прошла по раме и сиденьям.
   Насекомых первым заметил Анхел. Они лавиной  вливались  из  темноты  за
задним сиденьем.
   Неисчислимые орды жуков, тараканов, муравьев, тлей  сплошным  блестящим
ковром накрыли  тьму.  Блестящие,  тусклые,  отсвечивающие,  с  шуршанием,
подобным треску огня, пожирающего сучья, они покрыли Анхела,  зарываясь  в
кожу миллионами колючих лапок.
   Анхел заорал.
   Лукас дернул головой как раз вовремя,  чтобы  заметить  нахлынувшую  на
сиденья волну. Это была туча жужжащей костистой  тьмы,  размахивающей  над
ним острыми жвалами. Софи завизжала. Обернувшись к ней, Лукас крикнул:
   - Это же не взаправду, черт тебя побери! Эти гадские гады не настоящие!
   Нажав на педаль газа,  Лукас  резко  вывернул  руль.  Джип  рванулся  в
сторону от катафалка и влетел на нетронутый участок кукурузного поля.
   - НЕ ВЗАПРАВДУ!!!
   Насекомые кишели вокруг Лукаса,  накрыв  его  голову,  тревожно  жужжа.
Потом обратились в дым. Потом испарились.
   Просто исчезли.
   Это  произошло  так  внезапно,  что   Лукас   ощутил   громкий   хлопок
сомкнувшегося воздуха. Перед джипом неохотно  расступалась  зеленая  стена
кукурузы. Треск стеблей. Бесконечное  зеленое  море.  Лукас  кожей  ощущал
испуганный взгляд сидящей рядом Софи, ее  глаза  застыли  в  жарком  ужасе
человека, застрявшего в кошмаре. На заднем сиденье Анхел все еще  отчаянно
сбивал с себя невидимых насекомых.
   И тут последовал второй  удар.  Катафалк  снова  задел  джип,  раздался
судорожный звук металла о металл, и джип бешено завилял по грязи.
   Сзади в салон  ввалилась  взявшаяся  ниоткуда  лавина  саранчи,  цикад,
стрекоз, богомолов и даже каких-то гигантских, давно вымерших  кузнечиков.
Вылезая  из  каждого  угла  и  щели,  они  сердито  стрекотали  и  гудели,
скрежетали жесткими крыльями.
   Лукас открыл рот, чтобы закричать, и тут же вдохнул целый рой  ос.  Это
было как проглотить пригоршню острых  иголок.  Лукас  пытался  продохнуть,
отплевывался, хрипел. Машина снова потеряла управление. Она виляла по всей
обочине, раскидывая гравий, скребя по рельсу ограждения. Скрежетал металл,
во все стороны летели искры.
   И опять насекомые  закружились  вокруг  Лукаса  плотным  столбом  дыма.
Невыносимый  гул  поднялся  до  такой  визжащей  ноты,  что   Лукас   стал
выкрикивать неразборчивые слова ярости, гнева, страха, только  бы  слышать
собственный голос, пока...
   ...с сухим электрическим треском рой исчез.
   Лукас с трудом дышал. Голова шла кругом, он  отчаянно  искал  выход  из
моря кукурузы. Двигатель начинал сбоить и стучать. Мозг Лукаса  охватывало
клубящееся забытье, грозящее обмороком. Рядом  слышалось  тяжелое  дыхание
Софи.
   На заднем  сиденье  корчился  Анхел,  яростно  размахивая  вокруг  себя
руками. Он хотел что-то сказать, но его вырвало. Желудок его был пуст, изо
рта потекла лишь слюна и желчь.
   - Сынок! - закричал ему Лукас. - Как ты... - Слова застряли  у  него  в
горле.
   Они  находились  на  заднем   дворе   какой-то   фермы.   Без   всякого
предупреждения машина выскочила  к  ней  из  стены  кукурузы  и  попала  к
фермерскому дому. В тридцати ярдах перед ними  возникли  двухэтажный  дом,
белая изгородь металлических столбиков и гараж.
   Лукас резко вывернул руль.
   Джип пропахал ограду, как танк. Металлические столбики полетели, словно
спички, простучав по кузову  и  разбив  правую  фару.  Лукас  снова  резко
повернул, и машина закрутилась на месте.
   Центробежная сила прижала Софи и Анхела к  дверям,  машина  практически
перестала слушаться руля. Натриевые фонари фермы и желтый свет хищных  фар
слились в одно страшное гало. В этот миг безумного ужаса в сознании Лукаса
всплыла старая  расистская  сказочка  про  маленького  черного  Самбо,  за
которым гнались тигры по кругу, по кругу, по кругу...
   Борясь за жизнь, Лукас вцепился в руль и вытащил машину из вращения.
   В фермерском доме стали зажигаться огни, его обитатели  просыпались  от
шума.  Над  крыльцом   загорелся   фонарь,   осветивший   асфальтированную
подъездную дорожку с противоположной стороны дома. Лукас провел джип между
старым сараем и ржавым колодцем, потом направил его в сторону дорожки,  до
упора нажав педаль газа. Через мгновение машина выскочила на нее, зарылась
в гравий и загрохотала в  сторону  подъездной  дороги,  ведущей  к  шоссе.
Желтые фары не отставали.
   Отросток дороги оказался  асфальтированной  змеей.  Разбитой  колесами,
размытой дождями. Минное поле ухабов и выбоин. Лукас добрался до  него  за
пять секунд. Со скрежетом взобрался на крутой въезд с  гравийной  аллеи  и
перевалил на дорогу. Джип зашелестел шинами по асфальту.
   Спустя несколько секунд Лукас заставил себя обернуться.
   Сквозь зазубренную пасть  заднего  стекла  отчетливо  виднелись  желтые
огни. От всех принятых наркотиков у Лукаса болезненно трепетало сердце, во
рту было сухо как в каменной пустыне. Душу,  казалось,  раздирают  изнутри
зубы бешеного зверя. Перед глазами стояло мертвое  лицо  отца.  Боль  была
невыносима. И впервые за всю ночь мысль  о  сдаче  мелькнула  среди  хаоса
мыслей, как мелькают первые струйки воды,  просочившиеся  в  течь  корпуса
корабля...
   Лукас застыл.
   Перед ним материализовалась еще пара огней.
   - ТАК ТВОЮ РАСТАК!
   На них летел грузовик.
   Он только что вывернул из-за  поворота  на  расстоянии  меньше  мили  и
летел, сияя огнями, как рождественская елка, ревя  клаксоном.  Если  Лукас
немедленно что-нибудь не сделает, они столкнутся, и в сегодняшней летописи
будет поставлена точка.
   Лукас вывернул руль до упора вправо.
   Джип тут же выбросило на усыпанную гравием обочину и повело юзом,  чуть
не вбив в полосу придорожных берез. От задних колес поднялся вихрь пыли  и
гравия. Лукас рванул руль обратно, перегрузка прижала Софи к нему,  Анхела
- к дальней двери. Грузовик с грохотом и воем промчался мимо.
   Темноту ночи разорвал глухой мощный удар, ярость  скрежета  металла  по
металлу. Грузовик с катафалком столкнулись лоб в лоб.
   Воздушная волна взрыва подбросила джип и будто высосала из ночи воздух.
Лукас мигнул, стараясь отогнать застрявшую на сетчатке глаз  картину.  Это
было похоже на брачный ритуал обезумевших зверей. Грузовик подмял  лимузин
под себя и высился над ним застывшим в спазме вздыбленным металлом.
   Лукас вывернул руль влево. Джип завилял по  грязи  и  гравию,  чуть  не
остановился, но тут же перевалил на дорогу, и Лукас  прибавил  газ.  Мотор
взревел и завыл, джип застонал, вопя и дергаясь, и понесся  по  подъездной
дороге вдаль.
   К хайвею.


   Кабина превратилась в пылающую печь. От горящих обломков внизу вставали
языки пламени, охватывая двери и окна. Сквозь вентиляцию  валил  дым.  Еще
пара секунд, и все взорвется к чертям собачьим! К сожалению,  Шон  Сноуден
двигался медленно.  Он,  грузный  татуированный  мужик,  при  столкновении
заработал трещину в черепе и теперь дрейфовал на грани сознания.
   Усилием воли он  все  же  заставил  себя  сесть.  Футболка  с  надписью
"Погуди, если хочешь потрахаться" была залита кровью. Кровь стекала по шее
со слипшейся шапки волос. Шон не знал, насколько сильно ему досталось.  На
самом деле в этот момент ему было бы трудно даже вспомнить, как его зовут.
   Шон распахнул дверь.
   В нос ему тут же ударила вонь  разлитого  дизельного  топлива,  а  тело
обдало жаром разгоравшегося  пламени.  Где-то  в  неповрежденных  глубинах
сознания звучал голос: "Уноси ноги, быстрее давай, пока все не взлетело на
воздух!"
   Но Шон был порядочный парень и  хотел  сначала  проверить,  что  там  с
машиной под его грузовиком. Надежда была хилая, но Шон  слыхал  истории  о
чудесах, когда людей вырезали из смятых обломков и те даже потом могли  об
этом рассказать.
   С трудом спустившись из кабины, Шон ступил  на  землю.  Собрав  остатки
сил, он встал на колени и заглянул под  грузовик.  По  мостовой  стелилось
низкое пламя, выбрасывая клубы густого черного дыма. Шон моргнул. Сознание
поплыло, и он заставил себя не отключаться. Черт побери, этого  просто  не
может быть! Воображение, галлюцинация, как оно там называется...
   Искореженного лимузина не было.


   - Никто не ранен? - спросила Софи, с трудом переводя дух  и  приходя  в
себя.
   Она оглядела машину. Анхел скрючился  в  углу  заднего  сиденья,  Лукас
молча вел машину. Взгляд его изменился.  Что-то  в  нем  появилось  новое.
Боль. И еще кое-что. Такой взгляд, будто Лукас что-то решил.
   Несколько минут все  молчали,  не  в  силах  заговорить.  Наконец  Софи
сказала:
   - Ребята, живые?
   - Вполне, - пробормотал Лукас, стараясь дышать ровно.
   Софи не понравился его голос.
   - Со мной все нормально, Софи.
   Анхел давил в себе страх.
   Еще какое-то время ехали молча. Софи взглянула в боковое зеркало. Место
катастрофы было уже в двух милях позади них и  отчетливо  виднелось  яркой
пламенеющей точкой на фоне кромешной ночной тьмы.
   - На этих боковых дорогах можно ехать полгода и ни  разу  грузовика  не
увидеть.
   Лукас кивнул.
   - Нам повезло, что попался этот бедняга.
   Софи покачала головой. Когда она заговорила, во рту ее уксусом и желчью
отдавался вкус страха.
   - Лукас, что же это за чертова фигня, с которой мы связались?
   Лукас не ответил.
   Софи только покачала головой. Никто из них не  хотел  вслух  произнести
худшее. Никто из них не признал бы этого в  открытую.  Но  в  душе  каждый
знал, что худшее во всей истории проявилось несколько секунд назад. Кто бы
ни был или что бы ни было - в том лимузине, это было связано с проклятием.
После неразберихи,  когда  лимузин  столкнулся  с  грузовиком,  в  краткие
мгновения после разрушения лимузина, джип почти остановился.
   И в этот момент страха они все ощутили болезнь.
   Которая их не покинула.
   В свете разбитых фар промелькнул дорожный  указатель:  "ПАРК-СИТИ  -  5
МИЛЬ".
   Это было хорошей новостью, потому что двигатель джипа  начинал  зловеще
покашливать. И непонятно было, то ли раньше кончится бензин, то ли  машина
просто отдаст Богу душу.
   Софи еще раз взглянула в зеркало:
   - Что бы это ни было, теперь его уже нет.
   - Ага, - вполголоса согласился Лукас,  и  Софи  поняла,  что  он  хотел
сказать еще что-то.
   Но не сказал.
   Просто вел машину дальше.



        26. ЗАПАХ ГОРЯЩЕГО МЕТАЛЛА

   Машинист Барни Холлис обожал читать  юмористические  журналы.  Особенно
ему нравился "Битл Бейли", который напоминал  о  далеких  годах  службы  в
Пятой армии во  время  второй  мировой  войны,  о  прекрасных  сицилийских
закатах и о роскошных  смуглых  красотках.  Барни  перевернул  страницу  и
слегка поерзал на своем сиденье. Задница чесалась немилосердно.  Проклятый
геморрой! Проклятие железнодорожников - геморрой, плохой кофе  и  ожидание
на этих чертовых сортировках.
   - Нормальная ситуация, - буркнул  Барни  себе  под  нос,  переворачивая
страницу. - Полный бардак.
   Барни ждал звонка  диспетчера  уже  больше  пятнадцати  минут.  Средней
оживленности ночь на сортировочной станции Парк-Сити  -  в  очереди  перед
Барни стояло несколько товарных поездов. Вот так всегда! Хотел бы он  хоть
разок в жизни проделать ночной маршрут вовремя!  Он  взглянул  на  часы  -
третий час ночи. При таком темпе раньше трех тридцати, а то и четырех  его
не выпустят. Черт побери! Похоже, он становится слишком стар для  подобной
нервотрепки.
   "Это все из-за этих молоденьких  головастиков  в  конторе  станции!"  -
раздраженно подумал он, отправляя в  рот  остатки  чуть  теплого  кофе  из
термоса.
   Тощий, одетый в замасленную робу, Барни сидел, скрестив ноги,  в  своем
высоком кресле, словно большой старый аист на гнезде. У  него  была  очень
белая кожа, редкие седые волосы и  лицо,  изборожденное  морщинами.  Барни
давно перевалил за официальный пенсионный возраст, но руководство компании
позволило ему работать на полставки. Один-два рейса  в  неделю  на  старой
пригородной электричке давали Барни  возможность  оставаться  при  деле  и
отвлекаться от домашних забот.
   О поездах Барни узнал во время войны. Служа интендантским  писарем,  он
больше наблюдал события войны в борделях Мессины, чем на фронтах  Сицилии.
Однако один-два раза в месяц он бывал на местных  сортировочных  станциях,
привозя заявки на новые поставки, а от нечего делать интересовался всякими
мелочами - что такое автоматическая сцепка, электрическое реле,  аварийные
тормоза и сигнальные системы  со  взаимной  блокировкой.  Перед  отправкой
домой он уже был готов к карьере железнодорожника.
   Сначала  он  работал  ремонтником  на   линиях   "Нортен   Пасифик"   и
"Берлингтон". Потом водил большие товарные поезда из Вашингтона и Орегона,
пройдя путь от смазчика до машиниста. Он женился, завел троих детей и  был
доволен жизнью. Но всегда у него была мечта  водить  большой  пассажирский
поезд класса "люкс", вроде "Вождя сиу" или "Зефира Калифорнии", в  шике  и
комфорте возить тысячи людей через  просторы  Америки.  Вот  это  была  бы
настоящая жизнь.
   И вот в 1971 году Барни выпал счастливый случай. Из-за  государственных
субсидий железным дорогам много региональных маршрутов отошло к "Амтраку",
и Барни был поставлен на новый пригородный маршрут Додж-Сити - Ньютон.
   Машинист Барни и думать не думал, что будет неделю  за  неделей  водить
поезда по одному и тому же маршруту всю свою жизнь. Но недели складывались
в месяцы, месяцы в годы, годы в десятилетия. Стопятидесятимильный  перегон
между Вичитой и Додж-Сити стал частью его самого. Он  знал  каждый  уклон,
каждый поворот, каждый светофор,  каждую  стрелку,  чуть  не  каждый  стык
рельсов...
   Барни оторвался от журнала.
   За высоким окном  тепловоза  ему  послышался  какой-то  странный  звук,
приглушенный и неясный, но  вроде  бы  кто-то  копается  в  гравии  позади
поезда. Как далеко - сказать трудно, но Барни  после  тридцати  лет  стажа
работы автоматически улавливал любой подозрительный шум что в машине,  что
вне ее.
   Подойдя к окну, он  открыл  его  и  высунулся  наружу.  В  непроглядной
темноте он увидел лишь хвост темных вагонов  позади  локомотива.  Их  было
всего шесть. Поезд Барни был одним из самых коротких на этом маршруте,  но
ведь и Парк-Сити тоже не Главная Центральная. Барни потянул носом  воздух.
Пахло машинным маслом, гарью и пылью.
   Он снова обвел взглядом территорию сортировочной станции.  То  там,  то
сям позвякивали железные сцепки вагонов, мигали  сигнальные  огни,  тускло
светились газовые фонари. Клубы густого дыма поднимались над крышей  поста
у маневровой горки.
   - Первис, это ты?  -  крикнул  Барни,  стараясь  перекрыть  низкий  гул
дизелей, работавших на холостом ходу. Звуки  торопливых  шагов  по  гравию
насыпи стали отчетливее. Барни решил, что это идет его помощник. - Первис?
Это ты?
   Ответа не было.
   - Что за чертовщина! -  пробормотал  Барни,  возвращаясь  к  термосу  и
журналу. Подумав, он решительно убрал их в  свою  корзинку  для  завтрака.
Внезапно его охватило дурное предчувствие. Как правило, если к  локомотиву
подходил кто-то из конторы станции, особенно во время долгой стоянки,  это
могло означать лишь одно - плохие новости. То ли  на  стрелках  аппаратура
барахлит, то ли заторы на линии.
   Барни нажал кнопку интеркома:
   - Грейнджер? Ты на месте?
   Грейнджер  Толлифсон  был  у  Барни  проводником.  Приятной   внешности
коротышка  лет  шестидесяти,  он  служил  на  этой  линии  еще  со  времен
президентства Джимми Картера. Только сейчас его почему-то было не найти.
   - Грейнджер! Где ты?
   Опять никакого ответа.
   Внезапно дверь в кабину распахнулась настежь.
   - Какого... - начал было Барни, но  тут  же  осекся,  увидев  в  проеме
молоденького парнишку, державшего в руках помповое ружье. Он тяжело  дышал
и весь дрожал словно осиновый лист. У парня были волосы, как у девчонки, а
лицо - как вытянутая тыква. Судя по тому, как он держал ружье,  шутить  он
не собирался.
   Слабое   сердце   Барни   учащенно   заколотилось.    За    всю    свою
двадцатидвухлетнюю  службу  машинистом  он  ни   разу   не   был   жертвой
преступления или серьезного инцидента. В этом смысле Барни вообще  никогда
не видел ничего, выходящего за рамки обычного.
   Похоже, его удача готова перемениться.


   - А ну, подними руки так, чтобы я их видел! - закричал  Анхел.  У  него
было ощущение, что по  телу  бегают  скорпионы.  От  лихорадки  начинались
галлюцинации. Но он старался сохранять спокойствие и избегать шипящих.  Он
хотел, чтобы машинист понимал каждое слово с первого раза.  -  Подними  их
вверх!
   Старик неохотно поднял вымазанные машинным маслом руки.
   Анхел ткнул дулом ружья в щиток управления и сказал:
   - Давай трогай!
   - Подумай, сынок, - сказал старик. - Ты кучу бед себе наживешь!
   - Я сказал, трогай свою развалину! Поехали!
   - Что ты сделал с Грейнджером?
   - Цего?!
   Старик махнул рукой в сторону поста у горки и пояснил:
   - Мой проводник.  Он  должен  вернуться  с  минуты  на  минуту.  Парень
вооружен и свиреп как бык.
   Это была ложь. Анхел это знал, и старик понял, что он знает. Прежде чем
ворваться в  кабину,  он  силой  затолкал  проводника  в  инструментальную
кладовую неподалеку от поезда. В поезде были только Анхел и машинист, и  у
обоих кончалось время. Подойдя ближе и поводя стволом перед носом старика,
Анхел сказал:
   - Даю тебе две секунды, цтобы тронуться с места! Ты слышал?!
   - Не могу!  -  Старик  завороженно  глядел  в  дуло.  Вид  у  него  был
перепуганный. И растерянный. - Стрелки еще не освободились!
   Анхел ткнул дулом ружья чуть ли не в нос старику и заорал:
   - Последний раз говорю! Трогайся с места! Поехали!
   - Сынок, не дело это!
   Анхел взвел курок. Услышав громкий щелчок, старик замер на месте.
   - Поехали! Или я стреляю! - заорал Анхел.
   - Сынок, я же говорю тебе...
   - ПОЕХАЛИ!!! - Анхел прижал дуло к виску машиниста.
   Старик медленно повернулся и склонился над щитком. Отпустив тормоза, он
взялся за ручку управления. Дизеля локомотива тут же ожили.
   - На восток все равно нельзя, сынок! Там куча вагонов на всех путях!
   - Ницего... - Анхела скрутила боль в животе, он пошатнулся, стараясь не
отводить ствол. Желудок сводило судорогой. Началась отрыжка. Горло горело,
будто туда сунули факел... - Я хоцю на запад! Понимаесь? Едем на запад...
   Старик оказался занудой.
   - Еще раз скажи, сынок. Я не понял, что ты сказал.
   Анхел показал в сторону вагонов:
   - Д-дд-давай н-на з-запад.
   - На запад? - Машинист дрожал. Когда он увидел, что  Анхел  рыгает,  то
уже не знал, чего ждать от этого психа.
   - ДА, ЦЕРТ ПОБЕРИ!!! НА ЗАПАД!!!
   - Не могу, сынок!
   - ДВИГАЙ!!! СЕЙЦАС ЗЕ!!!
   Внутри у Анхела все горело. Ему  казалось,  что  сейчас  у  него  глаза
вылезут из орбит.
   Старик на мгновение высунулся из окна и сказал:
   - На пути стоит ремонтный вагон!
   - ПРОТАРАНЬ ЕГО!!!
   Старик нервно облизнул губы, взялся  за  ручку,  в  глазах  его  застыл
непритворный ужас.
   - Нельзя, сынок...
   Анхел упал на колени. Нестерпимый жар  охватил  его  легкие,  спину  Он
начал терять сознание, ружье почти вываливалось из рук.
   - ...тарань... - едва слышно прошипел он.
   Старик внимательно посмотрел на  парня,  раздумывая,  не  выхватить  ли
ружье. Но что-то остановило его. Не риск, что  ружье  стрельнет.  Даже  не
перспектива погибнуть в драке. Скорее что-то такое было в этом  искаженном
болью несчастном лице.
   Анхел взглянул на старика помутившимся взором и едва  слышно  прошептал
сквозь стиснутые от боли зубы:
   - Просу...
   Поразмыслив еще секунду, старик сказал:
   - Придется объезжать.
   Анхел кивнул.
   Взяв ручку управления, машинист тронул поезд в сторону  западных  ворот
сортировочной станции.


   - А как мы узнаем, что это он? -  спросила  Софи,  прижавшись  носом  к
боковому стеклу джипа. - Сейчас нам только не хватало перепутать поезда...
   Она приняла еще полтаблетки болеутоляющего, и боль понемногу утихла. Но
пульсирующий лихорадочный узел страха не рассасывался. Окружающий ландшафт
казался  ей  сюрреалистическим,  как   пурпурная   страна   папье-маше   с
мелькавшими  в  свете  рассветной  луны   силосными   башнями,   амбарами,
соломенными чучелами...
   - Ищи мигающий прожектор, - пробормотал Лукас, но  его  голос  заглушил
рев двигателя. Он неотрывно глядел в  зеркало  заднего  вида,  высматривая
поезд.
   - А если у Анхела ничего не вышло? - спросила  Софи.  В  голове  у  нее
шумело.
   - Вышло. Парнишка крепче стали.
   - А если его скрутила боль?
   - Хватит, Софи.
   - А если...
   - Хватит! - Лукас потряс головой и добавил: - Лучше  помоги  мне  найти
место, где подъехать к рельсам.
   Они мчались по сельской подъездной дороге между Маунт-Хоуп  и  Ковичем.
Она много миль шла параллельно рельсам. Им было  известно,  что  небольшой
пригородный поезд компании "Амтрак" проходит по этому участку пути  каждое
утро. Лукас узнал это еще в том злополучном рейсе для "Птичьего глаза".
   Если повезет, на тепловозе хватит топлива, чтобы доехать  до  Колорадо,
минуя Додж-Сити.
   - Смотри! Переезд!
   Лукас мотнул головой в сторону приближавшегося переезда.
   Он слегка притормозил и  свернул  с  дороги.  Переехав  железнодорожное
полотно, он внимательно осмотрел землю по обе стороны от рельсов. С каждой
стороны шла довольно широкая гравийная отсыпка, поросшая редкими кустиками
сорняков, достаточно широкая для полицейского джипа.
   - Лукас! Осторожнее!
   Лукас как  раз  разворачивался,  когда  из  темноты  внезапно  вынырнул
грузовик. Отчаянно сигналя, он промчался буквально в дюйме от джипа. Лукас
вывернул на дорогу, удержал машину и завершил разворот.
   - Подожди-ка! - Софи чуть не по пояс высунулась  из  окна,  вглядываясь
вдоль полотна. - Поезд идет.
   - Огни мигают?
   - Ага.
   Лукас снова переехал через рельсы и круто повернул. Из-под колес веером
посыпался гравий. На какую-то долю секунды джип зарылся в гравий  и  почти
остановился. Голова Софи тут же наполнилась болью, горло перехватил спазм.
Но тут автомобиль рванул вперед по обочине,  рядом  с  рельсами,  взметнув
тучи пыли к индиговому небу.
   Тридцать  пять  миль  в  час,  сорок...  Машина  завибрировала,   грозя
рассыпаться на части.
   Софи глянула через  плечо.  В  зазубренной  дыре  заднего  стекла  были
отчетливо видны мигавшие огни приближавшегося поезда. Теперь он был уже  в
сотне ярдов от них. Он  шел  примерно  тридцать  миль  в  час.  Яркий  луч
лобового прожектора резал темноту как волшебная коса.
   - Давай, Софи! Выбирайся! - закричал Лукас, глядя в боковое зеркало.
   - Подожди! - У нее кружилась голова. Смесь таблеток и страха заварилась
в ядовитое зелье. - Подожди секунд очку!
   - Поторопись! - закричал  Лукас,  не  отрывая  взгляда  от  зеркала,  в
котором был виден поезд.
   Разум Софи  замер  как  заклиненные  часы.  На  заднем  плане  сознания
мелькнуло видение - размахивая руками  и  ногами,  она  летит  вниз,  зубы
ударяются о рельсы и уходят в череп. Потом изнутри взрыв  заливающего  все
пламени. Конец. Видение пронеслось в долю мгновения.
   - Лукас! - Софи пыталась подобрать слова. - Может, нам надо...
   - Скорее, Софи! Черт побери, скорее!!!
   Железный зверь надвигался. Дрожала земля, воздух  наполнился  лязгом  и
грохотом.
   - Лукас, послушай, я...
   - СОФИ! Давай, черт побери!
   Она посмотрела в его удивительно хладнокровные глаза. В них не осталось
ни смятения, ни страха - одно  лишь  спокойствие.  Отвага  Лукаса  тут  же
передалась ей словно спасительный глоток воздуха.
   - А, мать его! - выкрикнула Софи и стала выбираться наружу  через  окно
джипа, чувствуя на своих ягодицах  сильные  мужские  руки,  помогавшие  ей
удержать  равновесие.  Оказавшись  снаружи,  она  была  тут  же   оглушена
невероятным грохотом и лязгом. В рот ей набилась гарь,  голова  гудела  от
избытка адреналина. Обернувшись на секунду к  Лукасу,  она  коснулась  его
потной щеки и крикнула, пересиливая ветер:
   - Поосторожнее!
   И с этими словами исчезла в окне.


   - Дерзы скорость! - прокричал  Анхел,  стоя  в  дверном  проеме  кабины
тепловоза.  Одной  рукой  он  ухватился  за  поручень,  в  другой   сжимал
нацеленное на машиниста ружье.
   Барни держал скромные тридцать пять миль в час,  высматривая  необычные
сигналы или препятствия на рельсах.  Он  все  еще  был  здорово  напряжен.
Десять минут  назад  его  локомотив  с  грохотом  выехал  с  сортировочной
станции, игнорируя яростные крики диспетчеров по рации. Теперь он катил  в
сторону Додж-Сити. К виску Барни было приставлено ружейное дуло, с  минуты
на минуту на поезд должны были забраться еще Бог знает какие бандиты...
   Странное дело,  старик  уже  не  чувствовал  страха.  В  нем  искрилось
какое-то  электричество.  Барни  ощущал  его  как  жаркий  запах  горящего
металла. Хоть раз в жизни на этом Богом забытом поезде что-то  интересное.
И как бы там ни было, а он тоже стал участником чего-то  серьезного.  Черт
возьми, ведь почти все  его  приятели  либо  на  кладбище,  либо  в  домах
призрения. Эх, видели бы его сейчас ребята с "Берлингтон Нортен"...
   Рядом с локомотивом появился полицейский джип, из-под капота его  валил
густой черный дым. Двигатель выл как обезумевшая  ведьма.  Барни  подумал,
что до взрыва уже недалеко.
   Потом в проеме показалась женщина.
   Парень помог ей взобраться в кабину. Тяжело дыша, чуть  не  плача,  вся
красная, Софи попыталась что-то сказать, но не смогла. Она просто отползла
в дальний угол и прислонилась к стене, пытаясь прийти в себя.
   Барни посмотрел на женщину и кивнул.
   Софи все еще не  могла  говорить.  Барни  показалось,  что  ей  уже  за
тридцать, мужская стрижка, никакого макияжа, насквозь пропитавшаяся  потом
и грязью одежда... Ей явно было очень плохо, но  глаза  еще  горели  живым
любопытством. Она чем-то напомнила Барни его собственную дочь.  Интересно,
что же натворили эти люди? Барни догадался, что они бегут  от  закона,  но
что же надо было натворить, чтобы бежать в таком отчаянии?
   Потом появился чернокожий мужчина. Очевидно, он чем-то заклинил руль  и
прижал педаль газа  свернутым  ковриком,  чтобы  выбраться.  Ввалившись  в
кабину, он устало отполз к стене и замер, переводя дыхание.  Тем  временем
джип вильнул в сторону в придорожные заросли кустарника и скрылся в облаке
дыма и пыли.
   Еще мгновение - и тяжелый взрыв заглушил стук колес поезда.
   У Барни участился пульс. Он вспомнил криминальные передачи, которые его
жена  любила  смотреть  по  телевизору,  -  похищения  людей,   ограбление
ювелирных магазинов, мошенничество со  страховкой...  Боже  мой,  сюда  бы
сейчас этих ребят с телевидения!
   - Добрый вечер, - сказал наконец Барни, обращаясь к чернокожему. - Рады
приветствовать вас на нашем поезде!
   Лукас оглядывался вокруг, словно испуганное цирковое животное, внезапно
выпущенное из привычной клетки. Его глаза тревожно блестели,  одежда  была
насквозь пропитана потом и  кровью.  Барни  показалось,  что  он  серьезно
болен, если не сказать больше. Вид у него был такой, будто  он  побывал  в
гигантской фритюрнице. Кожа  была  покрыта  многочисленными  волдырями  от
ожогов.
   Парень с ружьем рванулся к своим друзьям.  Несколько  минут  они  молча
сидели вместе, осматривая свои  раны.  Паренек  что-то  шепнул  им  насчет
Барни,  показывая  на  него  рукой  и,   очевидно,   рассказывая   о   его
покладистости и полном миролюбии.
   Наконец к машинисту подошел Лукас и заговорил с  ним,  все  еще  тяжело
дыша:
   - Держите разумную скорость -  ничего  сверх  нормы  -  и  постарайтесь
экономить топливо. Главное, держите поезд в движении.
   - Могу я задать один вопрос?
   - Давайте.
   - От кого вы так бежите, люди?
   Лукас вытер губы тыльной стороной ладони и тяжело вздохнул.  Похоже,  у
него была горячка.
   - Это сложно... - начал  он  и  вдруг  улыбнулся  болезненной,  усталой
улыбкой.
   - Чего это вы? - поинтересовался старик.
   - Да ничего, - ответил  Лукас.  -  Просто  вспомнил,  что  сказал  один
покойник по рации. Мелвил его звали. Он тоже думал, что все это  чертовски
сложно.



        27. ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

   Они еще с  полчаса  сидели  в  кабине  локомотива,  приходя  в  себя  и
присматривая за стариком. Периодически они молча поглядывали на мелькавшие
за окнами широкие луга штата Колорадо, сменившие холмы Канзаса, на  озера,
в темных водах которых отражались черно-синие тучи. Все  это  время  Лукас
размышлял над следующим шагом.
   Впервые за весь этот долгий кошмар Лукас  точно  знал,  что  он  должен
делать. Взяв помповое ружье, он подошел к машинисту.
   - Можно задать вам очень простой вопрос?
   Барни удивленно приподнял одну бровь и приготовился слушать.
   - Могу я доверять вам? - спросил Лукас.
   - Ну, это зависит...
   - От чего?
   - От того, в чем вы мне хотите довериться.
   Теребя мочку уха, Лукас сказал:
   - Хорошо, могу я быть уверенным в том, что вы  продолжите  движение  по
маршруту, пока мы будем находиться в хвостовом вагоне?
   Обернувшись к Лукасу, Барни серьезно посмотрел на него:
   - Да, сэр, в этом вы мне можете довериться.
   Еще  несколько  секунд  Лукас  продолжал  смотреть  в   глаза   старого
машиниста. Было в нем что-то трогательно детское. Своим  необычным  мягким
выражением глаз он напомнил Лукасу его дядюшку Вилли. Почти пятьдесят  лет
он прожил на ранчо неподалеку от Хьюстона, занимаясь разведением  лошадей.
Лукас частенько  навещал  дядю,  всякий  раз  восхищаясь  его  беззаветной
любовью к лошадям. Вплоть до последнего дня в своей жизни он весь светился
от счастья, когда расчесывал гриву одному из  своих  любимых  жеребцов.  И
теперь Лукас был почему-то уверен, что и Барни относился к  своему  поезду
точно так же, как дядюшка Вилли к лошадям. В его глазах читался интерес  к
жизни, не исчезнувший с годами тяжелого, порой изнурительного труда.
   И Лукас решил, что этому старику можно доверять.
   - Хорошо! Тогда вот что, - сказал наконец Лукас.  -  Мне  нужно,  чтобы
поезд двигался с постоянной, но не слишком высокой скоростью.
   - Понял вас, сэр.
   - И не останавливайтесь ни  при  каких  обстоятельствах!  Вы  понимаете
меня?
   - Понимаю.
   Лукас махнул рукой куда-то вперед и спросил:
   -  Есть  тут  шанс  напороться  на  копов  или  железнодорожные  власти
ближайшую сотню миль?
   Сидевшие в дальнем углу Софи  и  Анхел  напряженно  вслушивались  в  их
разговор. Они оба уже немного пришли в себя, но все равно выглядели просто
ужасно. Особенно измученной казалась Софи.  В  ее  лихорадочно  блестевших
глазах отражался безмерный ужас.
   Немного помолчав, Барни ответил Лукасу:
   -  Сегодня  на  всем  маршруте  должно  быть  спокойно.  Насколько  мне
известно, никаких проверок не предполагалось.  Диспетчер,  который  видел,
как мы удирали с сортировочной станции, вряд ли поднимет сильный шум. Если
у нас и будут неприятности, то где-нибудь в районе станции.
   - И часто нам придется ехать мимо станций?
   Старик чуть искоса взглянул на Лукаса и проговорил:
   - Ну, не очень часто, если знать, как их объехать.
   Лукас понимающе кивнул. Он был искренне рад тому, что старому машинисту
можно доверять - иного выбора у них просто  не  было!  Согласие  машиниста
полностью выполнять все просьбы Лукаса было одним из самых важных моментов
в его плане дальнейших действий.  Поезд  должен  был  продолжать  движение
любой ценой, несмотря ни на  что!  Чтобы  еще  больше  убедить  старика  в
важности  именно  этого  момента,  Лукас  взял  его  руку  и   как   можно
значительнее произнес:
   - Обещайте, что не станете геройствовать и вызывать полицию.
   Барни поглядел на Софи и Анхела и проворчал:
   - А кому они нужны?
   - У вас будет способ известить нас в  случае  чего?  -  спросил  Лукас,
указав рукой на приборную панель.
   Задумавшись на несколько секунд, старик ответил:
   - Да, сэр. Я могу помигать огнями.
   - А где рация?
   Барни молча указал на небольшой аппарат, висевший  слева  от  приборной
панели.
   Лукас изо всех сил ударил прикладом  ружья  по  служебной  рации,  и  в
воздух полетели осколки металла и пластика. Старый машинист  посмотрел  на
разбитый аппарат и тихо произнес:
   - Вас понял.
   Обернувшись к Анхелу, Лукас сунул ему в руки помповое ружье и сказал:
   - Анхел, тебе нести первую смену караула. Если  что,  сначала  стреляй,
потом спрашивай.
   Анхел понимающе кивнул.  Но  тут  Софи  взмахнула  дрожащими  руками  и
сказала:
   - Подожди! Подожди минутку, Лукас! Что это за шоу в стиле Дьюка Уэйна?
   - А что?
   - Что ты задумал? Какой у тебя план?
   После минутного колебания Лукас ответил:
   - Давай потолкуем об этом в последнем вагоне.


   Чтобы добраться до вагона-ресторана, им пришлось через  запасный  выход
из  кабины  локомотива  вылезти  на  массивную   стальную   сцепку   между
локомотивом и вагонами. Прохладный ночной ветер ударил им в лицо. Стальная
сцепка ходила  под  ногами  ходуном.  Стараясь  не  обращать  внимания  на
головокружение, Лукас помог Софи и Анхелу перебраться в соседний  вагон  и
двинуться дальше.
   Вагон-ресторан был слабо освещен. Длиной в двадцать семь футов, он весь
насквозь пропах кухонными ароматами и застарелым сигаретным  дымом.  Вагон
был из добрых старых пятидесятых  годов.  В  нем  даже  сохранились  самые
настоящие столики и перегородки между  ними.  Светильники  тоже  были  тех
времен.  Пол  вагона  был  истерт  за  десятилетия  бесчисленными   ногами
пассажиров. Найдя небольшой туалет в самом дальнем конце  вагона,  Софи  и
Лукас по очереди  опорожнили  свои  давно  переполненные  мочевые  пузыри.
Спустя минуту они уселись рядышком возле пустого буфетного прилавка.
   - Что ты задумал, Лукас? - спросила Софи, закуривая "Мальборо". Руки ее
неудержимо дрожали, когда она распечатывала свежую пачку,  обнаруженную  в
сигаретном автомате рядом с туалетом.
   Внимательно поглядев на свою напарницу, Лукас мягко сказал:
   - Софи, тебе бы надо что-нибудь съесть.
   - Ни за что! Ме