ня сразу вырвет. - Мы с тобой уже давно ничего не ели, - возразил Лукас, окидывая взглядом вагон. Соскользнув со своего стула, он подошел к стойке бара, за которой виднелся небольшой холодильник. Внутри не оказалось ничего существенного, кроме нескольких бутылок сока, сваренных вкрутую яиц и упакованных в фольгу пончиков. Но и этого для Лукаса и Софи было вполне достаточно. - Ух, как есть хочется, - пробормотал Лукас, откусывая вкусный пончик и запивая его холодным молоком - полпакета его он тоже обнаружил в холодильнике. Вкуса молока он не почувствовал, зато прохлада приятно обволакивала обожженный желудок. Потом он открыл пластиковую бутылку с апельсиновым соком и сунул ее в руки Софи. - Терпеть не могу апельсиновый сок, - заметила Софи, сделав несколько глотков из бутылки. Изобразив на лице гримасу, она поставила бутылку на стойку и глубоко затянулась табачным дымом. Дрожь в руках никак не унималась. - Скажи, Лукас, что ты задумал, - попросила она. - Я же чувствую, что в твоей хитрой голове созрел какой-то план. Отставив пустой пакет из-под молока, Лукас провел рукой по своим волосам, чувствуя каждый обнаженный нерв на кончиках пальцев. - Ничего в этой голове нет, кроме боли. - Ну, не ты один страдаешь от боли. - Но я говорю о другой боли. Софи взглянула на Лукаса и недоуменно пожала плечами: - О другой боли? Лукас утвердительно кивнул. Он никак не мог подобрать слова для описания чувства, которое все нарастало в нем после атаки темно-зеленого лимузина. Это была раковая опухоль. Черное пламя, пожиравшее мозг изнутри. Но каким-то странным вывертом оно было полезно. Оно было как магнит, выстраивавший в линию все фибры его существа, направлявший его в нужную сторону. Еще раз жадно затянувшись, Софи спросила: - Так о какой боли ты говоришь? Лукас посмотрел ей в глаза: - Та штука на дороге... - Лимузин? - Да, лимузин. - И что? При чем тут лимузин? - Хмыри, что были в нем... - Ну да, они пытались нас остановить. Софи вздрогнула и еще раз жадно затянулась. - Правильно, - кивнул Лукас. - Они пытались нас остановить. Кто бы - или что бы - там ни было, оно пыталось нас остановить. Именно так. - Ты что, думаешь, проклятие исходило от них? Лукас ответил не сразу. Он молча отошел к окну, его ноги болезненно отзывались на постоянную вибрацию пола. Сейчас он находился в транспорте, которым управлял не он сам, а кто-то другой. Это наводило на мысль о том, что в любой момент вагон может остановиться, и тогда все трое вспыхнут живыми факелами и погибнут мучительной смертью. И он уже ничего не сможет сделать. Глядя в окно на ночные пейзажи, Лукас в который раз обдумывал свой план. Он чувствовал, что находится на волоске от гибели. Потом повернулся к Софи и сказал: - Да, я думаю, от них. Глаза Софи внезапно наполнились слезами. - Их больше нет, Лукас. Их нет, а мы все еще в заднице! - Подожди, не кипятись! Не все так просто... Когда тот лимузин шел за нами... - Ну да, ты слышал по рации какую-то ерунду... - Да, какую-то ерунду. - Лукас взвешивал слова. Он не знал, что видела или слышала Софи на семьдесят девятом шоссе. - Ерунду, которую не может знать никто на свете. Это было из моего детства. Из давней жизни в Лос-Анджелесе. Эта ерунда шла точно в мою проклятую центральную нервную систему - понимаешь? Мерзкая и болезненная ерунда, которая никогда не уйдет... - О чем ты говоришь? - Я говорю, что, похоже, ни один из нас до конца не понимает, с чем мы имеем дело. - А как ты думаешь, с чем? - Не знаю. - Что это было, по-твоему? - Не знаю. - Брось, Лукас! Ты что, считаешь, это как-то связано с тем, о чем говорил дядя Флако? Это был Зверь? Лукас покачал головой: - Нет, нет, нет... Послушай, это уже не имеет значения, потому что лимузина больше нет. Я просто хочу сказать, что мне тогда было очень больно. - Лукас, что ты задумал? Он уже хотел было во всем ей признаться, но сдержался и долгую минуту смотрел на хрупкую маленькую фигурку. Он всегда гордился тем, что их с Софи взаимоотношения были построены на полной честности. Они ничего не скрывали друг от друга. Ничего. И от этого, казалось, их дружба только выигрывала. Но теперь, впервые за все время их знакомства, Лукас решил соврать, и крупно. - Мой план, - ответил он, - состоит в том, чтобы оставаться в поезде до тех пор, пока это сучье проклятие не ослабеет. Софи погасила окурок о стальной прилавок. На ее лице отразилась нараставшая тревога, щеки вспыхнули. - Это и есть твой план? - Да, это и есть мой план. - Лапшу мне на уши вешаешь? - Никак нет, мэм. - Лукас, мы в этом поезде считай что покойники. Не говоря уже о прочем, топливо кончится раньше проклятия - если проклятие вообще кончится. Лукас посмотрел ей в глаза. - У этих тепловозов топливные баки на тонны. - Нас рано или поздно остановят, Лукас. Лукас молчал, рассеянно прислушиваясь к ровному перестуку колес. Софи была абсолютно права. На теперешней скорости к рассвету они доберутся до города Пуэбло в штате Колорадо. Но кто знает, что сейчас делается на сортировочной станции, откуда самовольно уехал этот поезд? Мало ли что сказал им старый машинист! Возможно, руководство компании "Амтрак" уже поставило на уши дорожную полицию на всех станциях по маршруту сбежавшего поезда! Возможно, уже сейчас устанавливаются многочисленные автоматические ловушки, блокираторы рельсов, переводятся дорожные стрелки. Пусть старик машинист стал их почти добровольным соучастником, поезд так или иначе сумеют остановить. Именно поэтому Лукасу было необходимо как можно скорее начать действовать. Элемент внезапности был для его плана критичным. Но теперь он не мог придумать ничего лучшего, кроме как сказать: - Я ж тебе говорил, что мы из этой задницы вылезем. Софи не могла справиться с дрожью. - Нам надо просто сдаться. Давай попробуем попасть в больницу. Лукас решительно покачал головой: - Не выйдет. - Лукас, может, они смогут остановить болезнь. - Ни хрена не выйдет. Мы зажаримся еще до дверей приемного покоя. Кроме того, если ты помнишь, мы убегаем и от закона. Ты думаешь, нас сначала повезут в больницу, а не в полицейский участок?! Воцарилось напряженное молчание. Стучали колеса внизу. Лукас снова почувствовал подступавшую к горлу волну горячей дурноты. Съеденные пончики лежали в желудке мотком проволоки. Наконец он обернулся к Софи и сказал: - Девочка, ты просто должна иметь веру. Должна вспомнить, что сказал твой друг Мило насчет... И тут Лукас остановился на полуслове. Он увидел, что Софи низко опустила голову и уже его не слушает. - Софи! Она подняла глаза. Лукас увидел, что она плачет. - Софи? Слезы струились по ее щекам, и она не сразу смогла ответить ему: - Знаешь, мне всегда казалось... понимаешь, я никогда особо не верила... Лукас ощутил в душе знакомую боль. Тупую сладковато-горькую боль. И она была непреодолима. Не сама боль, а желание, необходимость утешить, успокоить Софи. Он обошел стол, сел рядом с ней и сказал: - Ничего, девонька, не переживай. И не зная, что сказать лучшего, добавил: - Скоро все это кончится. Анхел Фигероа сидел на сосновой крышке ящика в вагоне-кухне. Глаза щипало, наворачивались слезы. Ружье он поставил между худыми коленями. Он глядел в забранное решеткой окошко и вспоминал дядю Флако и как старик любил этот волшебный час. Тот рассветный час, когда мир становится таинственным, загадочным. Когда еще не окрасился горизонт, еще не начали гаснуть звезды, еще не запели птицы. Небо еще темно-лиловое. Тени отливают лавандовым оттенком. Воздух так неподвижен, что малейший звук, кажется, разобьет его с хрустальным звоном. Много раз Анхел встречал вместе с дядей Флако этот час. На ранней рыбалке, на охоте на лягушек с острогой вдоль ручья за домом дяди Флако, просто на долгих предрассветных прогулках по окрестностям. Теннессийские холмы, поросшие красными соснами, светятся в темноте, и гулять там просто здорово. На этих прогулках старый Флако и Анхел говорили обо всем, что есть под солнцем. Они говорили о легендах детства Флако, о мексиканских преданиях, о мифах индейцев майя - обо всем чудесном и таинственном. В памяти Анхела каждое такое утро осталось на всю жизнь. И в самый этот предрассветный час Анхел вдруг разглядел на рельсах позади вагона какой-то странный предмет. Сначала он увидел расплывчатое пятно примерно в четверти мили от поезда, на фоне темноты еще темнее. Анхел решил, что это тень большого кактуса или пустынные колючки. Однако, приглядевшись, он понял, что пятно движется. Оно щелкало в свете луны по рельсам, поднимая искры и пыль. Анхел протер глаза. Это было похоже на искореженный кусок металла, гудящий вдоль по рельсам, и притом довольно быстро - сорок, а то и все пятьдесят миль в час. За штуковиной тянулся хвост черного дыма, с боков то и дело отлетали, поблескивая, стеклянные и металлические осколки. Какое-то мгновение Анхел думал, что это какая-то железнодорожная машина - одноместная дрезина или ремонтная тележка. Но интерес тут же сменился диким страхом - Анхел понял, что это такое. От желудка поднялась волна животной паники. Будто его окатили ледяной водой. Он должен был понять, что что-нибудь в этом роде обязательно произойдет! Должен был понять - после всех последних событий. К несчастью, в глубине его души оставался еще клочок надежды, что все это - какая-то космических масштабов ошибка. Он был хорошим человеком. Дядя Флако был хорошим. Хорошими людьми были и Софи с Лукасом. Никто из них не заслужил такого. Это все была ошибка! Просто Бог ошибся. Как бы не так. Анхел сорвался с ящика, схватил ружье и высунул голову в боковое окно, чтобы посмотреть получше. Порыв ветра растрепал его волосы, заставил заслезиться глаза. Прохладный ночной воздух нес запах сосны. Анхел поморгал, стараясь разглядеть непонятное чудище, столь неожиданно появившееся позади поезда. - Не мозет быть... Ветер поглотил его шепот. Лимузин был всего в двух сотнях ярдов от хвостового вагона и нагонял. Он мчался между рельсами, как изуродованный стальной краб, и подпрыгивал на шпалах. Казалось, его движет какая-то скрытая внутренняя сила. Анхел отодвинулся в глубь кухни. Сердце отбивало индейские ритмы. Волосы стояли дыбом, по коже бежали мурашки. Но Анхел заставил себя побороть страх и начать думать ясно, ради Лукаса и Софи, даже ради дяди Флако. Он взвел курок. Руки задрожали мелкой дрожью. Анхел никогда в жизни не стрелял из ружья. Долгие годы в автобусе дяди Флако на стене висела старая мелкокалиберка для охоты на белок, и Анхел брал ее иногда для игры в ковбоев и индейцев. Но никто даже не помнил, когда это ружье стреляло. У него уже двадцать лет не было бойка, а механизм изъела ржавчина. А теперь он держал в руках настоящее полицейское оружие и собирался из него стрелять, потому что игра в ковбоев и индейцев пошла взаправду. В бледнеющей тьме искореженный "роллс-ройс" нагонял поезд. Теперь он был уже в сотне ярдов от вагона. На таком расстоянии Анхел с трудом мог разглядеть потрескавшееся ветровое стекло и силуэт кого-то - или чего-то - внутри. Хлопала по ветру оторванная в катастрофе и державшаяся на честном слове крыша. Бока вдавились внутрь, как у старой консервной банки. Фары все еще светили. - Похоже, я действительно веду себя словно кисейная барышня, - всхлипнула Софи, первой нарушив длившееся почти пять минут мрачное молчание. Все это время Лукас неподвижно сидел рядом с ней. В конце концов ей удалось справиться со слезами, но теперь ее сковал отчаянный страх. Вытирая со щек последние слезинки, она сказала: - Знаешь, я сейчас вспомнила, как однажды в штате Юта вела грузовик по обледеневшему шоссе и понятия не имела, где же этот чертов выход на нужную дорогу. Протянув руку, Лукас вытер влагу с ее щеки: - Я тогда орал на тебя, пока не охрип. Прошло еще несколько секунд в полном молчании. - Сукин ты сын, - внезапно произнесла Софи, сжимая ладонь Лукаса в своей руке и заглядывая ему прямо в душу. Лукас тяжело сглотнул. Как-то слишком тихо стало в стучащем вагоне-ресторане. И как-то слишком близко. Он заметил, что отодвигается от женщины. Не сильно - всего на несколько дюймов. - Опять. - Софи сжала его руку, так что даже стало больно. Лукас высвободился. - Ты это о чем? - Отодвигаешься от меня подальше! - Софи оттолкнула его. Лукас сбил пакет с молоком, и из него во все стороны брызнула белая жидкость. - Даже сейчас, когда мы на краю гибели, ты все еще боишься прикоснуться ко мне! - Что?! - ошеломленно спросил Лукас. - Так твою мать, Лукас! После всего, что с нами стряслось, ты не можешь даже прикоснуться ко мне?! - Софи, не надо... - Хватит, я устала! И ты и я знаем, что друг в друга втрескались, но сохраняем платонику, да? Дело важнее всего, да? Ничего личного на трассе, да? Но теперь мы вместе гибнем к хренам собачьим, а ты не можешь до меня дотронуться?! Из ее глаз снова полились горячие слезы, отдались болью в груди, но от них ее злость только разгорелась, как от бензина. - В чем дело, Лукас?! Что с нами?! Зачем тебе эта стена между нами? - Софи, давай не будем сейчас... Софи с размаху ударила кулачком по буфетной стойке. - В чем дело, Лукас? Что это за кирпичная стена между нами?! - Софи, перестань! - Эту гадскую мертвую руку ты не побоялся тронуть! И всех нас к черту заразил! Это ведь ты! Какого же хрена ты сейчас боишься? Боишься оказаться слишком близко от своей еврейской суки-напарницы?! Какого хрена? Чего ты так испугался?! - Перестань! - Лукас схватил ее за плечи и встряхнул. - Прекрати немедленно! Лицо Софи заливали слезы ярости, она уже не могла остановиться. Теперь она холодно и решительно смотрела Лукасу прямо в глаза. - Значит, в этом дело, да? В том, что я еврейка! Вот оно что! Я еврейка, а это для черных братцев западло! Правда? Выходит, старина Лукас такой же сдвинутый, как гады-расисты, которых он так ненави... - ЗАТКНИСЬ!!! Лукас с силой отшвырнул ее через весь вагон. Упав на пол, она ударилась спиной о перегородку, отделявшую один столик от другого. Вскрикнула - замолчала, ошеломленная, оглушенная болью. Лукас оцепенел. В ушах гудела кровь. Сердце колотилось о ребра. Но хуже всего было то, что слова Софи пронзили его словно отравленное жало скорпиона. В конечном счете Софи была права. Вся эта умственная фигня насчет не заводить романы на работе была именно тем, чем была, - фигней. Просто он боялся. Боялся любить белую женщину. После всех этих лет праведного гнева он оказался одним из тех, кого сам ненавидел. Это заставило его понять, что план его тем более правилен. - Прости, я не хотел! - Он бросился к ней и встал рядом на колени. Взяв в обе ладони ее голову, он мягко произнес: - Прости меня, Софи. Прости ради Бога - никак не хотел делать тебе больно. Как ты себя чувствуешь, деточка? Софи молча глядела на него. Ее глаза были полны слез, зрачки расширились, взгляд блуждал. - Нормально, - ответила она. - Голова только слегка кружится. Лукас ласково погладил ее по щеке, по волосам: - Прошу тебя, прости. - Кажется, я тебя задела за живое. - Софи слабо улыбнулась. Лукас кивнул: - Можно сказать и так. И еще можно сказать, что ты чертовски права. Софи старалась остановить на нем блуждающий взгляд. - Нам придется что-то с этим делать. - Сделаем. - Послушай, Лукас... - Софи облизала губы, речь ее стала чуть невнятной. - Как-то мне вдруг не по себе. Перед глазами плывет, и во рту пересохло. Лукас смахнул слезы с ее щек. - Помнишь тот марафон, когда мы везли яблоки в марте? Когда возвращались? Софи медленно сказала: - Мы оба тогда держались на декседрине. - Вот именно. - Ты мне дал потом что-то, чтобы снять действие стимулятора. Лукас снова кивнул: - Это был далмен. У меня осталось немного в заначке, и я положил парочку в апельсиновый сок. На мгновение глаза Софи расширились от ужаса, она попыталась ухватиться за его рубашку, но ослабевшие пальцы уже не слушались ее. С огромным усилием она выдавила: - Лукас... что ты собираешься... Лукас? - Ты поспи, девочка, - нежным голосом произнес Лукас. - А когда проснешься, все уже будет позади. Обещаю. - Лукас... что... ты... Невнятная речь сменилась тихим бормотанием. Лукас осторожно отвел прядь волос с ее влажного лба. Он знал, что она выпила недостаточно сока, чтобы полностью отключиться, но все же барбитурат на какое-то время задержит ее. Лукасу хватит времени. - Поспи, детка. Он встал и направился к вагону-кухне. 28. АНХЕЛ ЗА СТЕКЛОМ Словно завороженный, Анхел глядел на прыгавший по рельсам вслед за поездом лимузин, разваливавшийся буквально на ходу. Сначала отвалилось левое колесо, потом сломалась передняя ось. Багажник высоко подскочил в воздух, и вся машина тут же рассыпалась на части. - О Бозе! Анхел зажал ладонью рот. Он изо всех сил боролся со страхом. Было ясно, что лимузин влечет что-то очень страшное и столь же мощное. Будто его гнал по рельсам электрический ток. Тащило скрытое магнитное поле. В горячечное мгновение из подсознания Анхела всплыл похороненный там образ. Из давнего прошлого, что так беспокоило его когда-то, мучило во сне, семнадцать лет отравляло память. Теперь он зазвучал в мозгу, как адский патефон. Это был образ крылатого жука, который удрал из рук жестокого мальчишки. Его панцирь был пронзен прямой иглой. Жука гнала боль. Дервишем вертелся он по поверхности стола, неостановимый в своей агонии, как игрушка с перекрученной пружиной. Неостановимый. Анхел снова выглянул в окно и увидел, как развалился древний автомобиль. Передним бампером он ткнулся в шпалу и взлетел в воздух ветряной мельницей. С глухим взрывным звуком он упал в бурьян крышей вниз. Вокруг закипела пылевая туча. У Анхела начался приступ нервного, почти истерического смеха. - Так тебе и надо, сука! Так тебе и надо! Поезд быстро удалялся. Анхел не сводил глаз с искореженных останков. Ему казалось, что внутри груды помятого металла что-то шевелится, пытаясь выбраться наружу. Улыбка Анхела исчезла. В тусклом свете из скрученного металла возникло что-то и поползло от разбитого автомобиля, как рак-отшельник. Сначала оно было похоже на животное - кривые конечности, обвислые складки кожи, какая-то странная черепашья походка. Но тут на него упал свет отраженной крышей лимузина луны. Старая дама. Насаженный на иголку жук. Всклокоченные седые волосы развевались на ветру, светившиеся изнутри глаза измеряли расстояние. Старуха взобралась на рельсы и помчалась за поездом. Складки кожи болтались из стороны в сторону, хрустели старческие кости. Тускло посверкивала металлическая шина на левой ноге. Как поршни, ходили туда-сюда деформированные бедра. Это была древняя машина. По телу Анхела прокатилась ледяная волна ужаса. Он принялся лихорадочно оглядываться, ища способ оповестить остальных. Над головой покачивались забранные в мелкую металлическую сетку электрические лампочки без колпаков. В дальнем углу громоздились пустые ящики. Этот вагон, отхваченный десятилетия тому назад от товарного поезда, служил в основном кладовой. У Анхела зашевелились волосы на голове и на шее. Утирая с глаз пот, он снова бросился к окну. В предрассветных сумерках хорошо была видна приближавшаяся Ванесса. Она была уже в пятидесяти ярдах и догоняла. На каждом шаге болталась обвисшая кожа, руки и ноги дергались, как зубья сломанной передачи. С такого расстояния нельзя было сказать, что на ее лице - гримаса или ухмылка. Но что-то брызгало и отлетало хлопьями с ее рук и ног - то ли кровь, то ли плоть, кусочки костей, обрывки одежды или все вместе. Анхел не стал разглядывать подробнее. Он бросился к двери. Пока Лукас добирался до двери последнего вагона, он продумал свои действия до последней секунды. Он двигался быстро, мускулы напряглись, как в старые футбольные дни. Его коронный косой проход нападающего-камикадзе. В узком проходе не поманеврируешь. То и дело он натыкался ногой на подлокотник или обдирал подбородок. Но он пробирался к кухне, стиснув зубы, шел, отвоевывая каждый дюйм, пробиваясь к линии гола. Подойдя, Лукас увидел Анхела с другой стороны задней двери. - Лукас!!! Заглушенный стеклом голос был полон страха. Он стоял на сцепке между кухней и вагоном-рестораном. Шириной меньше трех футов и скользкая от смазки, сцепка была опасной, ходить по таким рекомендуется лишь опытным железнодорожникам. Но судя по испуганному лицу парнишки, еле видному в рассветном сумраке, не безопасная позиция интересовала его в первую очередь. - Л-л-лу... Лукас! Распахнув дверь, он ввалился внутрь и пытался что-то сказать заикаясь. - Спокойно, парень! - Лукас крепко схватил его за руку. Анхел держал помповое ружье и трясся как осиновый лист. Несколько секунд Лукас крепко сжимал его худенькое плечо. - Остынь. - Там... там... - Что? Анхел ловил ртом воздух. - Лукас! Там кто-то... цто-то... по рельсам... за нами! Лукас легонько встряхнул его. - Успокойся, Анхел. Тебе мерещится - ты просто очень устал... - Нет! Нет, Лукас! Нет! - Сынок, послушай, - сказал Лукас как можно мягче и убедительнее, словно успокаивая испуганное животное. Он не хотел, чтобы парень испортил ему всю игру. - Я просто пришел тебя сменить. Ты устал. Тебе нужно немного поспать. Анхел пытался перевести дыхание, а глаза его горели ужасом. - Но они идут за нами, вот сейцас! - Кто идет? - Старуха! - Кто-кто? - Та старуха из лимузина! Лукас не сразу понял, что так напугало Анхела. - Сынок, лимузин разбился в лепешку, - наконец сказал он. - Ты сам это видел. - Это она, Лукас! - с трудом переводя дыхание, выкрикнул Анхел. - Успокойся, Анхел. Какое-то мгновение Лукас вглядывался в взволнованное лицо юноши. Спутанные волосы в полном беспорядке падали на расширенные от ужаса глаза. Изуродованные губы дрожали. С чего это он впал в истерику? Нет, на него это вовсе не похоже... Лукас внезапно почувствовал звон в ушах и мелкую дрожь в коленях. Эта тварь из лимузина, чем бы она ни была, могла вернуться. Может быть... Чем дальше, тем веселее. Тем лучше для плана, который задумал Лукас. Он вгляделся в полумрак кухни и сказал: - Дай-ка мне ружье! Анхел протянул ружье Лукасу. - Цто ты собираесся делать? - Сменить тебя. Анхел замер на месте. - Тебе нельзя туда одному! - Все будет в порядке! - Туда зе нельзя! Лукас отстранил Анхела и открыл дверь. Ветер хлопнул его по лицу, в нос ударил острый запах металла, скребущего по металлу. Анхел схватил Лукаса сзади за ремень и потянул обратно, крича: - Лукас! Просу тебя! Позалуйста! Лукас резко обернулся и отшвырнул от себя Анхела. Ударившись о скамью, тот упал на пол. - Извини, сынок, - сказал Лукас, - но я должен сделать это сам. И перед тем, как повернуться к ветру и шуму, он кивнул Анхелу: - Как сказал твой дядя, надо быть твердым в своей вере. Лукас повернулся и шагнул на сцепку. Смазанное железо колыхалось под ногами. Бешено визжали внизу колеса. Как ножи на точильном круге. Он захлопнул за собой дверь и ударил по ней прикладом, заклинивая замок. Оставшийся в вагоне Анхел кинулся обратно к двери. Попробовал открыть - заклинена. Он завопил, но крик утонул в грохоте поезда. Лукас повернулся и пошел вдоль сцепки. Дверь в кухню была еще открыта. Лукас обернулся и за стеклянным окошком двери вагона увидел искаженное ужасом лицо Анхела. Парень колотил кулаками в толстое стекло, кричал, умолял, просил... Благослови его Господь! Лукас взвел курок. На глаза неожиданно навернулись слезы. Он подавил жгучее желание завопить, закричать, обращаясь к небесам. Ему самому казалось, что сейчас он забьется в истерике. О Господи, как он хотел надеяться, что поступает правильно! Слезы текли по его щекам, ветер срывал их и уносил прочь. Душевная боль была невыносима, казалось, она бросит его на пол и задушит. Но ярость дала ему силы идти дальше. Ярость и страх и любовь к друзьям, оказавшимся с ним в поезде. Прицелившись в рычаг автосцепки, Лукас выстрелил. Из-за сильной отдачи он чуть не упал. Выстрел оторвал от рычага шестидюймовый кусок маслянистого железа, но сцепка держалась. Древний, изъеденный временем рычаг был приварен к раме вагона и рассчитан на десятилетия вибрации. С яростным криком Лукас выстрелил снова. Рычаг сработал. С громким хлопком и шипением разорвались шланги. Кухня отделилась от поезда. Дальше все происходило одновременно. В вагоне-кухне погасли все огни, перестук колес стал заметно реже, вагон будто ощутил собственную тяжесть. Лукас молча наблюдал, как уходит вперед поезд. Однако это происходило не так быстро, как он ожидал. Лицо плачущего Анхела за стеклом двери, как камея в раме, стояло перед ним в нескольких дюймах бесконечно долгие мгновения. Потом просвет стал расширяться. Лукас повернулся и вошел в останавливающийся вагон. Жертва... В темноте вагона это слово вспыхнуло в его голове с новой силой. Слово, сказанное раввином в телефонном разговоре с Софи, крепко засело в его памяти. Раввин сказал, что противодействие проклятию всегда связано с приношением жертвы - будь то животное, девственница или еще что-то. Лукас не был девственницей, но все же казался самому себе отличным кандидатом на роль жертвы. Ради своих друзей, оставшихся в поезде. Ради Софи. Ради своей собственной семьи. Ради себя самого. Он бежал всю жизнь. Настало время остановиться и рассчитаться. Бледный рассвет начинал проникать в вагон сквозь зарешеченные окна крыши. Сквозь щели в стенах заструился неясный пока еще свет утреннего солнца. Пахло отсыревшими картонными коробками. Колеса все еще стучали по стыкам. По его расчетам, вагон должен был остановиться минут через десять, не больше. Тогда он и увидит, сработал ли план. И тут до его слуха донесся снаружи странный звук. Из-за задней двери. Сначала звук напоминал лошадиное фырканье. И будто бы вместе с ним стук копыт. Потом исчез за стуком колес. Лукас проверил ружье. Автоматическое действие - принятие желаемого за действительное. Теперь двенадцатизарядное помповое ружье было совершенно бесполезным. Что бы ни происходило, решать будет не оружие. К тому же, когда Лукас открыл казенную часть, она была пуста, как церковная касса. Отбросив ружье в угол, Лукас выдвинул на середину вагона пустой ящик и уселся на него в ожидании приступа боли. - Софи! Анхел почти обезумел от ужаса. Он нашел Софи на полу вагона-ресторана в луже рвоты. Ее тело безвольно повисло на руках Анхела, который тряс ее изо всех сил, хлопал ладонями по щекам и отчаянно кричал, пытаясь привести в чувство. - Софи! Оцнись зе! Надо спасать Лукаса! Похоже, она стала понемногу приходить в себя. Вяло ткнув пальцем в сторону лужи на полу, она едва слышно произнесла: - Он... хотел... заставить... меня... уснуть, но... я... справилась. Сунула палец в горло... а потом нашла в кармане бензедрин... - Софи, послусай! Ее глаза все еще были мутными. - На бензедрине машину вести проще... - Софи! Лукас отцепил кухню от поезда! Ее глаза прояснились, в них снова засветилась жизнь. - Он - что сделал?! - Он отцепил кухню. И там остался! - О Боже! - пробормотала Софи, пытаясь подняться на ноги. - Анхел, помоги! У нее тут же закружилась голова, и ее отбросило к стене. Ноги дрожали и подгибались, к горлу подступала отвратительная дурнота. Анхел помог ей встать, и они вдвоем направились к двери, но Софи внезапно остановилась. В замутненном еще мозгу прозвучало какое-то предостережение. За многие годы у нее развилось шестое чувство - чувство времени. Оно возникло из постоянной борьбы за график. Битвы с часами. На каждой автозаправке, весовой станции или в закусочной Софи всегда интуитивно чувствовала, сколько они могут потратить времени. Сейчас ее внутренний будильник трезвонил не смолкая. Она знала, что осталось всего несколько минут, чтобы вытащить Лукаса из ловушки. Крепко ухватившись за рубашку Анхела, она спросила: - Подожди... подожди минуточку. Ты сказал, он отцепился от поезда? Анхел быстро кивнул. - Тогда нам остается только одно. Софи потащила Анхела в другую сторону. К голове поезда. К тепловозу. 29. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД Лукас ожидал приступа жара и боли, но происходило что-то другое. Ему вспомнилось, как он однажды на разгрузке говяжьих полутуш случайно запер себя внутри рефрижераторного фургона. Ничего особенно страшного не произошло. Через несколько секунд бригадир заметил и выпустил его наружу. Но те мгновения дикого страха, когда Лукас случайно толкнул дверь и услышал, как лязгнул автоматический запор, занимали теперь почетное место в его кошмарах. Внезапный ужас, усиленный морозным воздухом. И сердце будто схватили ледяными пальцами. И вот теперь тот же холодный ужас охватывал его в этом катящемся по инерции вагоне. Онемение началось с кистей рук, как от уколов новокаина. Оно усиливалось. Суставы захрустели, как храповики. Пальцы заныли от холода. Лукас взглянул на стены вагона - они покрывались инеем. Бледный свет сочился сквозь щели, и Лукасу стал виден пар от его собственного дыхания. Вскочив на ноги, он отбросил в сторону пустой ящик, на котором сидел. Он попробовал сделать глубокий вдох, но холод сдавил ему горло. Он закашлялся. Тоненькая струйка крови брызнула ему на грудь. Ноги сводило, будто стянутые ледяными тросами. Он перестал чувствовать собственную спину. Тогда он начал бегать по вагону, стараясь согреться в убийственном холоде, и истертые доски прогибались под его башмаками. Вагон продолжал замедлять ход. Лукас стал молиться. Он никогда не был особо верующим. Детство, проведенное на грязных задворках Лос-Анджелеса, почти убило в нем веру в Господа Всемогущего и Милосердного. Он просто не мог понять, почему этот Большой Босс Наверху обращается с хорошими людьми как с дерьмом. Со всем почтением к верующей матушке Лукасу было наплевать на Бога, поскольку и Богу было наплевать на Лукаса. Даже после всех невероятных событий последних суток, со всем бредом старого Флако насчет Апокалипсиса и скороговоркой Мило о потустороннем мире, до него еще не совсем дошло, что он может черпать силы в своей вере. Но в нем циркулировал могучий ток. Текучий и неизменный, он исходил из глубин его души. Это была сущность Лукаса. Источник его духа. Та не имеющая названия внутренняя область, где он более всего был человеком. Его собственный вид магии. "Я готов встать с тобой, зараза, лицом к лицу, потому что готов умереть за свою семью, за своих друзей, и мне не жаль отдать за них свою жалкую жизнь, потому что я и так слишком долго убегал..." Снаружи загрохотало. Лукас разлепил глаза. Кто-то бешено выламывал ржавый запор двери. Сквозь крошечное окошко Лукас видел лишь впившуюся в металл неясную тень. Дверь тряслась и ходила ходуном, петли скрипели и гнулись. Потом последовал первый удар. Громкий, как удар тарана. Дверь выгнулась, словно консервная банка, чуть не вырвав петли. После второго удара от двери отскочил тяжелый навесной замок, но она все еще держалась на массивной задвижке. От третьего удара затрясся весь вагон. Снаружи раздался яростный вой, словно у вагона собралась целая стая голодных бешеных псов. Лукас задрожал от накатившей яростной волны холода. Стиснув зубы, он отшатнулся в глубь вагона и закрыл уши ладонями. Вой был невыносим. Режущий, металлический, безжалостный. Миллион остервенелых баньши. Окна под потолком вылетели от резонанса. К этому времени вагон двигался уже со скоростью не больше двадцати пяти миль в час. Лукас лихорадочно молился. "Если тебе нужен жертвенный агнец, гадюка, то я здесь, и я готов умереть, потому что больше не буду убегать..." Будто подстегнутое его молитвой, ужасное существо принялось громить вагон. Вспрыгнув на крышу, дико шатаясь, оно искало отверстие. Брешь. Дорогу внутрь. Потолок трещал и прогибался под ударами, сквозь образовавшиеся щели сочился бледный рассвет. Воздух стал таким леденящим, что казался хрустальным. ...ее взгляд упал на чернокожего мужчину... память всколыхнулась... память о другом молодом парне... Такие же непокорные глаза... сильный подбородок, широкие плечи... Томас... ...это слово было ядом на ее губах... запах яда из прошлого... роса на траве... аромат цветущих магнолий... запах его пота... сладкий и густой, словно персиковый ликер... ...усиливающий ее магию... - ЗАЧЕ-Е-ЕМ? - зашипел безумный голос за спиной Лукаса. С трудом повернувшись, он увидел в дверном проеме своего врага. Он был похож на глубокую старуху. Лукас попытался отойти от нее. И ушел недалеко. Неловко зацепившись ногой за ногу, он повалился на пол. Прополз чуть вперед и оглянулся через плечо. Она выла, стоя в дверях, широко открыв страшный беззубый рот, из которого валили клубы пара. Трясущиеся контуры перекрывали свет. Одетая в заляпанную засохшей кровью пелерину с оборками, она была похожа на окровавленную тряпичную куклу, сделанную из сломанных палок. Внутри нее, свободно перекатываясь, лязгали кости. Охваченный безотчетным ужасом, Лукас судорожно думал лишь об одном: как бы ему убежать, уползти, скрыться от этого чудовища. Он попытался встать на ноги. Старуха метнулась к нему, схватила за лодыжку и снова сбила на пол. Страшная боль, пронзившая ногу, лишила его способности мыслить. Скрюченные пальцы с длиннющими когтями вонзились в лодыжку. Как слесарные тиски. Старуха согнулась и стала похожей на чудовищную уродливую обезьяну. Глаза ее полыхнули яростным огнем, губы растягивались в безобразной улыбке. Ее правая рука почернела. Сморщенная и обезображенная старостью, она теперь была точно такой, как высохшая рука ее покойного отца, рука Славы. Светящаяся внутренним антисветом. Корень всей жестокости, боли, насилия и зла! Внезапно Лукас понял, что это за старуха. Проклятая старая ведьма! Ванесса Дега! Сука, что все это устроила. Сделала при помощи своей магии, при помощи отцовской руки! Сморщенная ведьма пронзительно завопила: - _Ты не предашь меня более, Томас!_ - Отстань от меня, чертова ведьма!!! - крикнул в ответ Лукас, пытаясь вырваться из ее цепких рук. Но старуха только еще сильнее сжала его ногу. Невыносимая боль пронзила Лукаса. - _Отмщение, говорит Господь!_ И ударила. От удара у Лукаса перехватило дыхание. Внезапно его мозг наполнился странными ощущениями... вонь застарелой мочи... приглушенный звон церковных колоколов... желтые пятна тяжелой болезни на больничных простынях... Он хотел закричать, но голосовые связки не слушались его. Кожа покрылась уродливыми пятнами псориаза и болезненно натянулась. Икры сводила судорога. Большие пальцы на ногах скрючились и окостенели. - ОТМЩЕНИЕ!!! И снова опустилась ее рука. Острая боль вспыхнула в его мозгу миллионами обжигающих искр. По всему телу пробежали судороги. На худых, изможденных ногах выступили варикозно расширенные, синюшные вены, ногти на пальцах почернели и отвалились... Глаза Лукаса наполнились слезами. Теперь он был наполовину парализован и лежал неподвижно, словно каменная глыба. Странные ощущения продолжали волновать его мозг, запах пролежней, прикрытых льняными бинтами... Вагон замедлялся. Ванесса ударила в третий раз. Пораженные сильнейшим артритом суставы не позволяли ему двигаться. Теперь он мог только повернуть голову так, чтобы увидеть ужасные превращения, происшедшее с его когда-то сильным телом. Руки высохли и скрючились, беспомощно тряслись от слабости. Ставшие в одночасье косолапыми ноги бессильно подогнулись, неестественно вывернувшись в распухших коленных суставах. Почти полностью парализованный, Лукас валялся на грязном полу вагона. Ванесса хохотала. Ее омерзительный смех был похож на громыхание костей в металлической коробке. Вагон еще полз, не быстрее пятнадцати миль в час. Лукас закрыл глаза и подумал: "Ты, сука, я готов пожертвовать собственной жизнью ради людей, которых я люблю, так что давай, убей меня убей убей убей меня ПРЯМО СЕЙЧАС!!!" Следующий удар лишил его зрения. Он ударился лицом об пол. В голове вспыхнул фейерверк, воздух загустел. Свет померк. Лукас стал падать в бесконечную угольно-черную пропасть. Свет погас. И не стало ничего. Он очнулся в кромешной тьме. Сколько времени он был без сознания? Минуту? Час? Мгновение? А вагон? Он еще движется? Лукас потерял всякое чувство направления, как сломанный гироскоп. Не понимал, где верх, а где низ. Со всех сторон его окружала непроглядная холодная тьма, запах могилы, и еще чего-то - непонятного, пугающего. Лукас попробовал пошевелиться. Ноги, казалось, были намертво скованы льдом, руки - тяжелые как свинец. Где-то в темноте совсем рядом он чувствовал чье-то присутствие, но никак не мог распознать, чье именно. Ему почудилось какое-то движение. Инстинкт самосохранения заставил вглядеться во тьму. Глаза невыносимо болели и слезились, и ему никак не удавалось сфокусировать взгляд. Внезапно сверху на него упал слабый луч света, посеребривший его парализованное уродливое тело. Свет был не дневной, но и не искусственный. Лунный свет. Ее огромный желтый диск во всем блеске полнолуния медленно появился в большой дыре с рваными краями на потолке. С трудом ворочая шеей, Лукас огляделся. Он был в сарае. Над ним старые деревянные балки сходились в остроугольный конек крыши. Углы сарая были густо оплетены паутиной и покрыты многолетней пылью. В воздухе стоял характерный запах гниющего дерева и заброшенной конюшни. Повсюду валялись сломанные колеса от повозок и телег, рваная лошадиная упряжь, кузнечные инструменты, подковы. Угол, где лежал Лукас, был завален заплесневелым сеном. Опять что-то зашевелилось позади. Ухо Лукаса уловило еле слышное затрудненное дыхание. Выгнув шею, он оглянулся через плечо, вглядываясь в тени за спиной. Внезапно из темноты возникла худая рука и обвилась вокруг шеи. - Томасссс! Кривые когти впились в ключицу. Будто на шею надели железные колодки. Теперь голос Ванессы изменился. Он стал выше, пронзительнее. - Ты предал меня! Он с трудом перевел дыхание. Из темноты возникло страшное лицо старухи, слабо освещенное лунным светом. Мертвенно-бледным, словно снятое молоко. Волосы потемнели и стали гуще, глаза сверкали молодым блеском. Даже одеяние ее изменилось - теперь она была в нарядном платье из яркого набивного ситца. Кричащая пародия на юность. - НЕТ! Лукас вывернулся из тисков, повернулся, пополз по грязи, цепляясь ногтями, к зазубренной дыре. Там, за дырой, лежала темная пустота. И он пополз к ней, прочь от этого безумного кошмара, прочь от сумасшедших обвинений старухи... "Трус! ТРУС!!!" Он стал протискиваться через рваную дыру. Окаменевшие ноги безвольно тащились по земле. Острые края досок рвали рубашку, ржавые гвозди впивались в тело, но запахи свободы звали вперед, к волшебному пейзажу за стенами сарая. Там, снаружи, ночь сгустилась в туннель, будто смотришь в перевернутую подзорную трубу. Темнота улетала вдаль. Открылся новый ландшафт. Пустынный луг, залитый светом и тенью. Силуэты деревьев за ним. Южные сосны. Их запах вывел Лукаса из паралича. Вскочив на ноги, он стряхнул с себя боль. И помчался в этот невероятный новый мир. Ночной воздух приятно холодил. Ботинки куда-то пропали, и покрытые волдырями подошвы жалила жесткая трава. Но он бежал. Черт побери, он бежал сквозь этот кошмар, он был жив, он был свободен! Позади летел отчаянный вой старухи: - ТОМАС! Он продолжал бежать, и в голове у него проносились обрывки мыслей: "Этого не может быть... на самом, деле этой старухи нет... ее просто не может быть... это обман... она приняла меня за Томаса... за какого Томаса?.. кто тот чертов Томас?!. Не может быть... я не отвечаю за какого-то хмыря... которого не было... это не я!" Лукас вбежал в лес. Прохладная тьма поглотила его. В голове мутилось от страха и недоумения. С обеих сторон блестели под луной линии воображаемых деревьев, как бархатные полоски в книжке-игрушке. Мерцали в темноте ночи далекие огоньки. Его окружали запахи болота и жирного чернозема, усиливая страх, обостряя ощущение, что там, позади, происходит что-то очень важное и ужасное. - ТОМММММММАААААААСССССС!!!! Лукас остановился на темной поляне. Стараясь перевести дыхание, прислушался к отчаянным крикам из темноты. Температура упала круто. Режущий холод. Куда сильнее, чем раньше. Обернувшись, сквозь деревья он увидел позади, в двадцати ярдах, сарай, в стене зияла зазубренная дыра. Через дыру виднелась распростертая на грязном полу старуха с искаженным от боли лицом. Ее скрюченные руки были воздеты к небу. Из тени за ней вдруг что-то возникло. Сначала Лукас принял это за столб дыма, будто затлело сено. Но дым задвигался, и Лукас понял, что это призрак. Высокий мужчина. Поднявший дымные руки. Призывающий какого-то безымянного бога. Откачнувшийся назад, как кобра перед броском. И он ударил. От крика Ванессы содрогнулась земля. Лукас в лесу задрожал. Оцепенев, он смотрел, как призрак бьет старуху. Каждая клеточка его тела жаждала сейчас одного - повернуться и бежать, бежать в самую чащу сонного леса. Бежать от старухи и человека из дыма. Но что-то держало его на месте. Какие-то остатки разума, погребенные под лавиной страха. Проблеск понимания. То, что человек был из дыма - это ключ. Как черная рука. Как ненависть старухи. Как проклятие. Источником всего был этот дымный человек. Призрак снова ударил. Ее вопль наполнил воздух, как звук рога. У Лукаса волосы встали дыбом. Не от громкости, не от резкости самого вопля, не от того, как он рассек тишину леса. А - от тона. Безнадежный, агонизирующий тон. Он дошел до Лукаса, добрался до самых корней его нервной системы. Такого горя Лукас не слышал никогда. Он должен это остановить. Несколько робких шагов из рощи, обратно к сараю. На полпути он увидел перемену. В тени за спиной Ванессы дьявол менял облик. Темные дымовые щупальца удлинялись, обретая новую форму и цвет, как хамелеон. Неоновая игра светотени. Мундир. Темно-синие погоны. Газета под мышкой. И глаза, как серебряные монеты. Зеркальные очки. - Эй, парень! - проскрипел металлический голос. - Полегче с этим драндулетом! Лукас застыл, не дойдя каких-нибудь двадцати футов до сарая. Тело отказывалось повиноваться ему. Трава стала вязкой, как смола, и ноги его прилипли. Руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Колотилось сердце - сердце ребенка. В горле застряли льдинки, они душили его. В сознании всплывало слово "извините", но он не хотел его произносить. - Твой папаша - хороший ниггер, - прошипел человек из дыма и снова принялся избивать старуху. С каждым ударом глаза монстра вспыхивали все ярче. Зеркальные очки переливались магниевым блеском. Наглым, радужным блеском. У ног призрака рыдала Ванесса, морщинистое лицо искажали ярость и боль. - Хороший ниггер - мертвый ниггер! Поскольку твой папаша мертвее мертвого, значит, он очень хороший ниггер! На глаза Лукаса навернулись слезы. Отчаяние сдавило грудь. Этот скрипучий голос воскресил боль, которую он испытал на похоронах отца. Парализующую боль. Боль, отнимавшую слова. Боль, которая заставляла его знать свое место. Боль, которая заставляла его бежать, бежать всю его взрослую жизнь. Но теперь пришло время остановиться. - Хватит! - сказал Лукас. Голос его донесся из дальней дали. Человек с серебряными глазами лишь насмешливо дернул головой и продолжал избивать женщину. Лукас прошел оставшиеся футы. По мере его приближения призрак, казалось, увеличивался в размерах. Раздувшись от ярости и разинув невероятно огромный рот, он свирепо расхохотался, обнажив черные и острые как бритва зубы, высунув змеиный извивающийся язык. Добро пожаловать в ад! Лукас застыл как вкопанный, ощущая на лице гнилой ветер, черный холод, исходящий от дымного человека. Из сарая вырывались щупальца дыма, и они пахли могилой. Они обвивались вокруг Лукаса и обдавали его волной ужаса, еще более холодного, чем ненависть. Лукас глянул прямо в лицо Дьяволу и вновь обрел голос: - Я СКАЗАЛ, ХВАТИТ!!! Откуда-то снизу до его слуха донеслись какие-то странные звуки. Взглянув себе под ноги, он увидел, что старуха смотрит на него полными слез глазами. Ярость ее сменилась благоговением. Казалось, она не верила, что он вернется. - Томас... ты вернулся... От страха у Лукаса подгибались колени, но он продолжал смотреть на старуху, не в силах вымолвить ни слова, не в силах сдвинуться с места. Ему казалось, что сейчас он потеряет сознание, но он не отрывал глаз от старухи. Что-то в ее страдающем голосе... - Ты вернулся... И тут с Лукасом что-то произошло. Он задрожал. Все вокруг замерло, как на экране остановленного видеомагнитофона. Потом его словно ударило током. Лукас снова взглянул в мутные глаза и понял, что это. Жалость! Вместо ненависти он испытывал сейчас к этому искалеченному существу жалость. И тут он понял: весь ужас, страх, видения, призраки - все это исходило от этой искалеченной старухи! Источником была она. Лукас посмотрел вверх. Человек из дыма исчез, исчез и сарай. Остался только сгусток теней, медленно смыкающийся, как гигантский черный ирис. Стягивающийся. Пока не осталась только старуха, обрамленная черной спиралью, и глаза ее сверлили Лукаса. Они ждали. Ждали ответа. - Ты вернулся... И тут он заметил еще что-то в лице старухи. И это что-то пронзило его сердце. Внезапно перед его глазами предстала совсем другая женщина - рассерженная, обиженная, одинокая. Раненная не силой черной магии, а самим Лукасом. Его страхами и предубеждениями. Это была Софи. Лет через двадцать, мучимая горькими воспоминаниями, Софи тоже превратится в старую деву, оставленную чернокожим, которого она всегда любила. Теперь он знал, что делать. - Да, - мягко произнес он. По его щекам текли слезы. - Я вернулся. И он протянул руку. ...в кончиках пальцев закололо... покалывание перешло выше по ее рукам... заполнило собой ее вены... ее сотрясала противоположная магнетическая сила... в ней проснулось давно забытое... спавшее почти полвека... ...нежность... И в тот момент, когда Лукас нежно взял Ванессу за руку, магия внезапно лопнула по швам. Лукаса чуть не сбило с ног. Мимо него со свистом полетели обрывки одежды, костей, тканей... Галлюцинация охлопывалась как карточный домик, слезали тени, открывая старые раны. Уходил, извиваясь, столб дыма, уносимый шквалом голосов, бесплотных заклинаний, шепотов... - ТЫ ВЕРНУЛСЯ... Изо рта старухи вырвались первые языки пламени, закружились во тьме, вылизывая воздух, всасывая в свой водоворот весь черный дым и магию. Лукаса отбросило назад. Ноги у него подкосились, он тяжело ударился о пол и задохнулся. Запахло машинной смазкой и дизельным топливом. Сквозь разбитое окно на крыше сочился бледный рассвет. В проеме сорванной с петель двери виднелся самый обычный утренний пейзаж Колорадо. Лукас понял, что снова оказался в вагоне. Каким-то образом все видения - вся схватка - заняли в реальном мире считанные секунды. А что важнее, вагон останавливался. Ванесса вспыхнула ярким пламенем. Из ее головы вырвался огненный столб. Шатаясь на кривых, тонких ногах, она поднялась с пола. Она воздела к небесам скрюченные руки, открыла рот, и вверх взметнулся огненный факел, лизнул потолок и зазмеился по крыше. В вагон хлынул дневной свет. Старуха, вскинув скрюченные руки, с раскрытыми в экстазе горящими глазами, купалась в огне. От глаз ее исходили желтые лучи, как от старинных фар. Изодранная одежда чернела на глазах. Рот раскрылся в предсмертном вопле. Воздух содрогнулся. Лукас закрыл лицо руками. По всему вагону поползли языки пламени. Пугающие и красивые, они пожирали темноту. Лукас хотел, пытался остановить взгляд на фигуре в огненном нимбе, но пламя поглотило все. Глаза опалило жаром. Дыхание обжигало легкие. В желудке возобновился пожар. Он поднялся на ноги. Суставы кричали от боли, жилы звенели от напряжения. Все тело было будто обварено кипятком. Но он еще мог двигаться. С трудом, но мог. В нескольких футах от него Ванесса обратилась в чистое пламя. Вагон был готов развалиться. Пламя ревело, словно ураган. Лукас понял, что надо действовать. Обе двери пылали. Пол проваливался. И тут он заметил участок стены, где еще не горело. Набрав в легкие побольше воздуха, он наклонил голову и как камикадзе ринулся на стену 30. ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ Пригородный поезд компании "Амтрак" был в трехстах ярдах, когда отцепленный вагон загорелся. - Господи! Смотрите! - закричал Анхел, высунувшись из окна локомотива и глядя вдоль всего поезда на загоревшийся вагон, отцепленный Лукасом. Поезд теперь двигался задним ходом - впереди вагоны, за ними тепловоз. - Я вижу его! - крикнула Софи. Она тоже изо всех сил высовывалась из окна, чтобы получше разглядеть страшный пожар. Всего несколько минут назад ей удалось уговорить Барни остановить поезд и двинуться обратным ходом. Конечно, в тот момент, когда локомотив остановился, Софи ожидала, что придется глотать огонь. Каким-то чудесным образом этого не случилось. Кажется, они с Анхелом каким-то образом исцелились. - Сейцас мы вреземся в него! - снова закричал Анхел. - Помедленнее, Барни! - крикнула Софи, перекрывая шум. Слезы застилали ей глаза. Вдруг из объятого пламенем вагона вырвался кто-то в горящей одежде, упал на железнодорожную насыпь и откатился на несколько футов. - Великий Боже! - воскликнул Барни, глядя в зеркало, как поезд приближался к горевшему вагону. - Кто это, черт возьми?! Софи изо всех сил вглядывалась в неясный силуэт, лежавший на насыпи, пытаясь определить, кто это. - Подожди-ка! - Кто это? - тревогой отозвался стоявший рядом с ней Анхел. Софи усмехнулась: - Да это Лукас! - Лукас! - крикнул Анхел. - Слава Богу! - прошептала Софи. Теперь она ясно видела, что это действительно Лукас, скатившийся в дренажную канаву. Его одежда частично горела, но он уже почти сбил пламя. Похоже, он практически не пострадал. - Боже милосердный, кто это?! Барни глядел на горящий вагон. Улыбка Софи исчезла. - Прибавь скорости, Барни! - приказала она. - Как это - "прибавь скорости"? - Быстрее! - То есть... - Прибавь скорости!!! Барни повиновался. Тридцать, тридцать пять, сорок миль в час. Теперь пылавший вагон был уже всего в сотне ярдов от приближавшегося к нему поезда. Вдруг на его провалившейся посередине крыше появилось нечто, объятое пламенем. - А это еще что такое? - воскликнул Барни. - Ты можешь ехать быстрее? - вместо ответа спросила Софи. - Да, мэм. - Барни прибавил скорость. Теперь они уже были в пятидесяти ярдах от вагона. В тридцати, двадцати пяти, двадцати... Барни весь напрягся перед неминуемым столкновением и завопил: - Черт побери, что же это там такое? Софи обхватила себя руками. - Это? Чертова падаль. Сторонний наблюдатель этого не заметил бы. Но Лукас в краткий миг, предшествовавший столкновению вагона с поездом, разглядел в самом сердце этого кромешного ада то, что навсегда осталось в его памяти. Оно появилось на крыше сквозь огромный пролом, словно убегающая с тонущего корабля крыса. Объятое пламенем существо, в котором с трудом можно было узнать старуху Ванессу, выпрямилось во весь рост на подгибавшихся кривых ногах. Потом оно сделало несколько движений, от которых у Лукаса перехватило дыхание. Скрюченная нога скользнула вперед. Тело плавно повернулось. Локоть был поднят. Ванесса танцевала. Пожираемая пламенем, шипя и съеживаясь, словно вязанка сухого хвороста, Ванесса танцевала. Танцевала старинный вальс с невидимым партнером, которого она на самом деле никогда не знала. Поезд ударил. Вагон взлетел на воздух. Земля затряслась, и Лукас зарылся лицом в грязь, чувствуя, как взрывная волна пытается оторвать ему голову. С неба обрушился град пепла и горящих обломков. Над землей прокатилась волна испепеляющего жара, опалившая волосы. Мгновение спустя Лукас поднял глаза. Вглядевшись, он увидел сквозь густой дым поезд, медленно идущий среди дымящихся куч, которые были когда-то вагоном. Лукас с трудом поднялся на ноги. Странное дело, ему стало даже весело! Впервые за последние двое суток он вновь почувствовал себя здоровым и сильным, хотя и очень измученным. Взглянув на свою рубашку, он увидел, что она превратилась в истлевшие лохмотья. Потом он перевел взгляд на обожженные руки и с удивлением понял, что раны под грязными бинтами стали понемногу заживать. Лукас чувствовал себя как-то странно. В ушах стоял звон, голова слегка кружилась... Внезапно он понял, что именно ему показалось странным - он стоял на месте! Он не двигался! Раздалось громкое шипение поездных тормозов. Отъехав на сотню ярдов, локомотив остановился. Дверь кабины распахнулась, и первым из нее выпрыгнул Анхел, За ним - Барни Холлис. Шатаясь, Лукас побрел к поезду. Голова кружилась, сердце учащенно билось. Он искал взглядом одного-единственного человека. Софи появилась последней. Спрыгнув на насыпь, она не пошла и даже не побежала, она понеслась навстречу Лукасу. Мгновение - и они очутились в объятиях друг друга. Это было первое их объятие. Их тела очень подошли друг другу - как рука и перчатка. - Господи, Лукас... ну зачем?.. - тихо прошептала Софи, вся дрожа от нервного напряжения. - Зачем ты... - Не надо, ничего не говори. - Как всегда, хочешь быть героем? - Это точно. - Лукас еще крепче прижал ее к себе, с наслаждением вдыхая пряный аромат ее волос и медленно проводя рукой по гибкой спине. - Никогда не был особенно умным. Софи взглянула ему в глаза и тихо сказала: - Лукас, вот мы с тобой стоим неподвижно... и не горим... - Ну надо же! - улыбнулся Лукас. Она закрыла глаза, и по щекам заструились слезы. Лукас хотел было утешить ее, но увидел стоявших на почтительном расстоянии Анхела и Барни. Старый машинист нервно поглядывал в сторону железнодорожного полотна, словно ожидая появления другого поезда. В глазах Анхела можно было прочесть сотни вопросов. Лукасу не терпелось все рассказать, но для этого у них еще будет уйма времени. А сейчас важно было сказать совсем иное. - Я хочу тебе кое-что сказать, Софи, - неуклюже начал он. - Да? - Я хочу сказать... знаешь, ты была права насчет меня... то есть я хочу сказать, что я действительно... Софи внимательно поглядела на него. - Что ты хочешь мне сказать, Лукас? Ты хочешь сказать, что любишь меня? Или еще что-то? Несколько секунд Лукас молча всматривался в ее выразительные глаза. Ему все еще было не по себе от пережитой боли и ужаса. - Ну да, похоже на то, - наконец улыбнулся он. Софи нежно коснулась щекой его щеки и прошептала: - Знаешь, это чувство взаимно... Лукас поцеловал ее в лоб. - Идем, - Софи взяла его за руку. - Надо уходить отсюда. Но Лукаса уже не держали ноги, и он потерял сознание. Земля показалась ему нежной и чудесно прохладной. ЭПИЛОГ. ЗАСТЫВШЕЕ ВРЕМЯ В тот день многие горожане устремились к реке, потому что наступила самая жаркая неделя в году. И многие потом свидетельствовали о том, что из воды внезапно показалась черная рука размером со ствол дерева, сжалась в кулак, а потом раздался страшный вопль: "Нет здесь того, что принадлежит мне!" Говард Шварц, "Пещера Лилит" Было семь часов утра. За окном звучали два голоса. Один высокий и звонкий, обладатель другого голоса не выговаривал шипящие. Лукас прикрыл глаза и с наслаждением потянулся. Ему совсем не хотелось вставать, не хотелось покидать нежное тепло постели. Рано еще. Подтянув к шее одеяло, он тесно прижался к теплому телу Софи. Она еще спала. От нее пахло сосновой хвоей и лимонами. Накануне она до темноты работала в своем крошечном садике, выдирая вездесущие сорняки и устанавливая бордюрные камни. Этот садик был ее любимым детищем. Были у нее грандиозные планы организовать продажу лимонов в магазинчике при автозаправочной станции. Лимонный сок, лимонные леденцы, лимонное мороженое, лимонное желе, лимонное вино... Ему тоже нравилась эта идея. И лимоны ему нравились. Софи тихо застонала во сне. Она тоже слышала голоса за окном - значит, пора вставать, умываться, начинать новый день. Плотно зажмурившись, она повернулась на другой бок и тесно прижалась к большому телу Лукаса. Забавно. Просто удивительно, как подходили друг к другу их тела. Вот и теперь ее круглый зад устроился между его полусогнутыми коленями и животом. Ее плечо удобно нырнуло ему под мышку, ноги переплелись. Он почувствовал исходящее от нее тепло. Его большие руки ласково коснулись ее тела. На ней была тоненькая ночная рубашка - короткая, без рукавов. Нащупав ее маленькие груди, Лукас с наслаждением накрыл их большими ладонями и слегка сжал. Она вздрогнула, что-то сонно прошептала, потом ласковым движением сдвинула его руки вниз, к ложбинке между ног... - Доброе утро, маленькая школьница, - прошептал он, чувствуя, как по его позвоночнику пробежало тепло. Софи накануне позабыла надеть трусики, и теперь он явственно чувствовал ее горячую влажную плоть. - Возьми меня, - пробормотала она и потянула его в себя. Лукас повиновался. Их небольшая медная кровать заскрипела в тишине задней комнаты, и это было как ритм барабана в любимой мелодии Лукаса. В римейке "Ежедневные люди", сделанном группой "Арестед дивелопмент". Ежедневные люди. Именно такими стали теперь Лукас и Софи. Ежедневные люди. Ежедневная любовь. Ежедневно они заставляли останавливаться время в задней комнате автозаправки "Оазис Амоко". Голоса за окном не унимались. - О Господи, - пробормотал Лукас, осторожно отстраняясь от ее разгоряченного жаркими ласками тела и перекатываясь на спину. - Вопят, как в клубе потерянных детей. - Ага. - Ты сам ими займешься, или мне заняться? Лукас уже натягивал штаны. - Я займусь, - сказал он, наклоняясь и целуя ее в нос. - Вот уже почти два года они были женаты и каждую минуту бодрствования все так же хотели друг друга. - Я сейчас вернусь, ты не глуши мотор, - подмигнул он Софи. Выйдя из комнаты, он направился по коридору к главному офису. "Оазис Амоко" был самой обычной автозаправкой в пустыне Невады возле Герлаха. Анхел жил в трейлере и работал с заправочными колонками на две машины. Помимо его царства бензина и дизельного топлива, на станции был маленький офис и магазинчик. Насчет этого магазинчика у Софи были грандиозные планы, но туго было с деньгами. Большая часть их сбережений ушла на адвокатов и судебные издержки, когда они почти четыре года назад сдались колорадской полиции. В историю с проклятием никто, конечно, не верил. Призывали судебных психиатров. В согласованном признании вины [принятая в американском судопроизводстве договоренность между судом и подсудимым, когда подсудимый добровольно признается в менее тяжком преступлении, а суд не рассматривает обвинение в более тяжком преступлении] всю эту сверхъестественную чушь пришлось бросить. Теперь, спустя четыре года, они и сами уже в это не верили. Все, в чем они теперь нуждались, - это друг в друге. Дойдя до офиса, Лукас распахнул входную дверь и вышел на залитую солнцем станцию. Анхел возился с маленьким пластмассовым самокатом, пытаясь починить его. Рядом с ним маленький мальчик в штанишках на бретельках подпрыгивал, сердито кричал и сжимал крохотные кулачки. Он явно был недоволен тем, что Анхел чинит самокат недостаточно быстро. - Пусть едет! - пищал трехлетний малыш. - Пусть колесо едет! Приблизившись к ним, Лукас грозно рявкнул: - Парни! Семь часов утра! Люди хотят спать! - Извини, Лукас, - сказал Анхел. - У Флако небольсая поломка. Он вытер выступивший на лбу пот. Анхел был одет в рабочий комбинезон, на груди была надпись: "АНХЕЛ". Достав из кармана небольшую отвертку, он продолжал возиться с задним колесом самоката. Малыш рванулся навстречу Лукасу. - Папа! Пусть колесо поедет! - Осади, ковбой! - Лукас подхватил на руки побежавшего к нему малыша. У маленького Флако была густая копна черных курчавых волос, кожа цвета кофе со сливками, материнские томные глаза и отцовский широкий рот. - Папа! Пусть едет! - не унимался малыш, дрыгая ногами. Лукас поцеловал сына в лоб и сказал: - Спокойнее, ты же мужчина! - Пусть колесо едет! Лукас осторожно поставил сына на землю, придержал его за плечи и сказал спокойным, но твердым голосом: - Успокойся, Флако. Твой самокат будет готов, когда будет готов... - Тут Лукас взглянул на Анхела и добавил: - А к тому же никто не любит людей, которые не могут остановиться хоть на жалкие пять минут. Анхел усмехнулся. Малыш нетерпеливо подбежал к своему сломанному самокату. Встряхнув головой, Лукас направился к офису. На полпути он увидел, что за стеклянной дверью стоит Софи и ждет его, потягивая утренний кофе. Она уже была одета в свой рабочий комбинезон, и Лукас не мог сдержать улыбки. Никогда она не была так довольна. Довольна тем, что может оставаться на месте. Шагая к двери, Лукас испытывал точно такое же чувство.