Джеймс Хэдли Чейз. Ева ---------------------------------------------------------------------- Чейз Дж.X. Собрание сочинений. Т. 9. Лапа в бутылке: Детектив. романы. - Мн.: Эридан, 1994. - 560 с. Перевод Н.Яроша, 1992 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 30 октября 2003 года ---------------------------------------------------------------------- "Ева", "Предоставьте это мне" и "Лапа в бутылке" - три романа с наиболее захватывающими детективными загадками. 1 Прежде чем я приступлю к истории о моих отношениях с Евой, я должен вкратце рассказать кое-что о себе и обстоятельствах, при которых состоялась наша первая встреча. Если бы в то время не произошла коренная перемена в моей жизни и я продолжал бы работать незаметным клерком на рыбоконсервном заводе, я никогда не встретил бы Еву и не стал бы участником событий, которые испортили всю мою жизнь. С тех пор, как я последний раз видел Еву, прошло уже два года, но стоит мне только вспомнить о ней, как меня охватывают самые противоречивые чувства: желание, злоба от того, что мои надежды рухнули и что она, словно цепью, приковала меня к себе как раз в тот период моей жизни, когда вся моя энергия и силы должны были быть отданы труду. Неважно, чем я занимаюсь теперь. Никто никогда не слышал обо мне в городке, расположенном на берегу Тихого океана, куда я переехал около двух лет назад, осознав, какую никчемную и опустошавшую душу жизнь я вел до сих пор. Я убежден: важно не настоящее и не будущее. Значительно только прошлое. И мне поэтому не терпится поскорее начать повесть о Еве. Но прежде, как я уже пообещал, будет рассказ о себе. Меня зовут Клив Фарстон. Возможно, вы слышали обо мне. Считают, что я - автор нашумевшей пьесы "Остановка во время дождя". Я не писал этой пьесы, но я автор трех романов, которые тоже пользуются известностью. До того как поставили эту пьесу, я был, как и теперь, ничем. Я жил в Лонг-Бич и снимал комнатушку в большом, многоквартирном доме, расположенном недалеко от рыбоконсервного завода, на котором работал клерком. Пока в нашем доме не поселился Джон Коулсон, я вел тоскливо-бесцельное существование. Такую жизнь ведут сотни тысяч юношей, у которых нет никаких перспектив в будущем, которые и через двадцать лет будут влачить такую же унылую жизнь. Моя представлялась мне особенно однообразной и одинокой, но я принимал ее с равнодушной покорностью, так как не видел выхода из этой рутины: вставал, шел на работу, питался самой дешевой пищей и всякий раз вынужден был производить расчеты, могу ли я позволить себе купить какую-то вещь, которая мне понравилась, и хватит ли у меня денег, чтобы провести время с женщиной. Жизнь моя переменилась только тогда, когда я познакомился с Джоном Коулсоном, вернее, когда он умер, так как только после его смерти у меня появился шанс изменить бытие к лучшему. Я не упустил этого шанса. Джон Коулсон знал, что он скоро умрет. Целых три года он боролся с туберкулезом, но настало время, когда у него уже не осталось сил для борьбы. Подобно умирающему животному, которое перед смертью забивается в нору, Коулсон порвал со всеми своими знакомыми и поселился в комнатушке старого дома в Лонг-Бич. Я симпатизировал этому человеку, да и он ничего не имел против нашего знакомства. Возможно, мы сблизились потому, что Джон был писателем, а я всегда мечтал стать им. Правда, стоило мне только задуматься о том, какой это тяжелый труд, как это желание у меня тут же пропадало. Я верил, что у меня есть талант и что если бы только я нашел в себе силу воли и заставил бы себя писать, то этот скрытый талант принес бы мне славу и богатство. На свете очень много людей, которые считают себя талантливыми, но, подобно большинству из них, я не мог заставить себя начать. Джон Коулсон сказал мне, что написал пьесу и считает ее лучшей из всех им созданных. Я с интересом слушал его, узнавая удивительно полезные сведения о технике писания пьес и о том, что достаточно одной хорошей пьесы, чтобы заработать огромные деньги. За два дня да смерти он попросил меня отослать эту пьесу в издательство: Коулсон был прикован к постели и не в состоянии был сделать этого сам. - Я уже не увижу ее на сцене, - в предчувствии близкого конца грустно говорил он, устремив невидящий взгляд в окно. - Бог знает, кто получит за меня гонорар. Этот вопрос решит мой издатель. Просто удивительно, Фарстон, но у меня нет ни одного наследника. Как бы я теперь хотел иметь детей. Если бы у меня они были, я знал бы, что трудился не напрасно. Я ненароком спросил Джона, ожидают ли в издательстве пьесу, и он покачал головой. - Кроме тебя, никто не знает, что я написал ее, - уточнил писатель. На следующий день, в субботу, в Аламитос-Бей должен был состояться карнавал водного спорта. Я спустился на берег, чтобы вместе с тысячами других любопытных посмотреть соревнования яхт. Я терпеть не мог толпу и толкотню, но было ясно, что Коулсон умирает, и я не мог побороть стремления уйти из дома, желания вырваться из царящей там атмосферы ожидания смерти. Я приехал в порт как раз в тот момент, когда яхты готовили к самому важному соревнованию дня. Призом служил золотой кубок - и состязания обещали быть очень интересными. Мое внимание привлекла одна из яхт: великолепная яхта под красным парусом, форма которой должна была обеспечить ей хорошую скорость. На судне суетились два человека. На одного я посмотрел мельком, так как это был простой рыбак из местных жителей. Другой был шикарно одет и, очевидно, являлся владельцем яхты. На нем был белый спортивный костюм, ботинки из оленьей кожи. На запястье красовался тяжелый золотой браслет. На толстом лице мужчины было надменное выражение, присущее только тем, кто обладает богатством и властью. Он стоял у румпеля с сигаретой в зубах, следя за последними приготовлениями своего помощника. "Интересно, кто он?" - подумал я и решил, что этот человек - директор кинофабрики или нефтяной король. Понаблюдав еще несколько минут за этим денди, я пошел прочь, но тут же повернул обратно, услышав звук тяжелого падения и встревоженные крики. Оказалось: рыбак упал с яхты в воду. Я увидел его уже лежащим на пристани, и у него была сломана нога. Именно этот несчастный случай был причиной того, что моя судьба в корне изменилась. Имея некоторый опыт в управлении яхтами, я добровольно вызвался занять место рыбака. Результат соревнований для меня был неожиданным и ошеломляющим: победителями стали я и владелец яхты с красным парусом. Мы завоевали золотой кубок. И только после того, как состязания были закончены, хозяин яхты представился мне. Когда он назвал свое имя, я сразу даже не понял, какое мне привалило счастье. Роберт Ровен был в то время одним из самых влиятельных людей театральной гильдии. Он был владельцем восьми или девяти театров и поставил целый ряд нашумевших спектаклей. Завоевав кубок в состязании яхт, он радовался, как ребенок, и горячо благодарил меня на прощанье за помощь. Он дал мне свою визитную карточку и торжественно обещал сделать для меня все, что в его силах. Судьба делала мне подарок, и оставалось только решить: принять его или отказаться. Она послала мне того, кто мог сделать меня счастливым и богатым. Ровен мог осуществить постановку пьесы Коулсона. Искушение присвоить труд умирающего Джона появилось после расставания с Ровеном и не отпускало меня до самого возвращения домой. А дома я нашел Коулсона в бессознательном состоянии. На следующий день он умер. Его пьеса, готовая к отправке издателю, лежала на моем столе. Я больше не колебался. Коулсон сам признался мне, что у него нет наследников, значит, не грех было ему подумать обо мне. Пал последний останавливающий меня аргумент - и с угрызениями совести было покончено. Я распечатал пакет и прочитал пьесу. Несмотря на то, что я совсем не разбирался в пьесах, прочитав эту пьесу, я понял, что она просто великолепна. Это привело меня в некоторое замешательство, пришли раздумья над тем, не обвинят ли меня в плагиате, но в конце концов я решил, что это мне не угрожает. Перед тем как лечь спать, я отпечатал новую титульную страницу и новую обложку. Вместо названия "Бумеранг" Джона Коулсона на титульной странице и обложке было отпечатано: "Остановка во время дождя" Клива Фарстона. На следующий день я отослал пьесу Ровену. Приблизительно через год пьеса была поставлена. За это время она претерпела множество изменений по сравнению с оригиналом. Ровен тоже ввел в нее свои поправки, чтобы фигурировало и его имя, производившее всегда нужный эффект. Роберт Ровен прибегал к этому в тех случаях, когда финансировал какую-нибудь театральную премьеру. Достаточно было одного его имени, чтобы постановке был обеспечен успех. К этому времени я уже привык к мысли о том, что пьеса написана мной, и, когда она с большим успехом прошла в театрах и стала сенсационным событием, я искренне гордился этим. Как было приятно входить в заполненную людьми комнату и видеть во время церемонии представления на всех лицах изумление и восторг. Для меня это было равносильно признанию. Еще больше я возгордился, когда стал получать крупные суммы, в то время как раньше я с трудом зарабатывал сорок долларов в неделю. Меня убедили, что пьеса не сойдет с театральных подмостков еще несколько лет, и я переехал из Нью-Йорка в Голливуд. Я чувствовал, что с моей теперешней репутацией на меня будет большой спрос и что теперь я могу стать во главе группы ведущих драматургов. Еженедельный гонорар в сумме две тысячи долларов позволил мне без всяких колебаний снять шикарную квартиру в ультрасовременном особняке на Сансет-стрит. Поселившись там, я решил основательно обдумать сюжет и начать работать над новой вещью - романом. В романе была описана история человека, который был ранен на войне и не мог жить с любимой девушкой. Мне был известен подобный случай в жизни, и я знал дальнейшую судьбу одной такой девушки. В свое время эта история произвела на меня большое впечатление. Каким-то чудом мне удалось очень живо отобразить переживания двоих в своей книге. Безусловно, помогло и то, что мое имя уже пользовалось достаточной популярностью. Но я склонен думать, что если бы даже оно не было известно, то книга все равно имела бы успех. Было распродано 97 тысяч экземпляров и книга все еще находила спрос, когда на книжном рынке появился мой второй роман. Он не был таким удачным, как первый, но шел неплохо. В моем третьем романе рассказывалось об одной супружеской паре, о которой я знал в реальной жизни много подробностей. Эта семья окончила разводом из-за возмутительного и прямо-таки скандального поведения супруги. Мне не пришлось поэтому ломать голову над сюжетом. Я просто сидел за пишущей машинкой и мечтал. Книга написалась сама собой. И когда ее опубликовали, она стала пользоваться большим успехом. После этого я уверовал в свой талант и сказал себе, что мог бы достичь признания и без пьесы Джона Коулсона. Я поражался своей глупости и ругал себя за то, что столько лет протирал штаны в заводской конторе, тогда как я должен был давным-давно начать писать и зарабатывать большие деньги. Через несколько месяцев я решил написать пьесу. Первую пьесу уже не ставили на Бродвее, и она совершала театральное турне за границей. Она все еще приносила мне большие доходы, но я знал, что пройдет немного времени и авторский гонорар уменьшится, а у меня не было ни малейшего желания снижать свой жизненный уровень. Кроме того, мои друзья беспрестанно спрашивали, когда же я, наконец, напишу новую пьесу, и эти вопросы действовали мне на нервы. Приступив к пьесе, я обнаружил, что не могу найти подходящего сюжета. В поисках его я разговаривал с людьми из театрального мира, но в Голливуде никто своими идеями не делится. Я ломал голову, нервничал, но все было напрасно. В конце концов я послал эту пьесу к черту и решил написать роман. Я сел за пишущую машинку и написал еще один роман. Я печатал его не отрываясь, пока не закончил последнюю страницу, и тут же отправил его издателю. Через две недели он пригласил меня на завтрак и откровенно и недвусмысленно сказал, что роман никуда не годится. Я и сам это знал, знал в тот самый момент, когда поставил в конце своего создания точку. Я попросил издателя забыть о существовании моего нового романа и объяснил свою неудачу тем, что не успел как следует обдумать сюжет, так как меня постоянно отвлекали. К концу месяца я обещал принести новый роман. Я стал искать место, где бы мог работать спокойно и не отвлекаться. И я убедил себя в том, что если бы я скрылся от своих многочисленных друзей, отнимающих у меня массу времени и внимания, поселился бы в каком-нибудь тихом и красивом местечке и привел бы в порядок свои нервы, то снова написал бы бестселлер или хорошую пьесу. Я был так уверен в себе, что не сомневался в том, что если осуществлю свой план, то напишу действительно хорошую книгу. Совершенно случайно я нашел место, которое мне показалось просто идеальным для работы над моим детищем. Фри-Пойнт был одноэтажным домом, расположенным в нескольких ярдах от дороги в Биг-Биэ-Лейк. С широкой террасы открывался великолепный вид на горы. Дом был меблирован со всевозможной роскошью и имел все современные средства автоматизации, чтобы живущий в нем человек тратил на свое обслуживание минимум труда и времени. В доме даже имелась маленькая, но довольно мощная установка кондиционирования воздуха. Я с радостью снял дом на все лето. Я надеялся, что Фри-Пойнт будет для меня спасением. Но этого не произошло. Я вставал около девяти часов и устраивался на террасе, поставив перед собой кофейник крепкого кофе и пишущую машинку. Любуясь открывающимся моему взору красивым видом, я предавался мечтам и созерцанию, но не сочинял. Необходимость писать мучила меня. Я беспрерывно курил и, хоть мысли не шли и ворочались в голове с трудом, я заставлял себя напечатать несколько страниц, но, недовольный написанным, рвал готовые листы в клочья. Днем я имел обыкновение уезжать в Лос-Анджелес и разгуливать по аллеям парка, беседуя с авторами киносценариев и наблюдая за кинозвездами. К вечеру я возвращался во Фри-Пойнт, снова безуспешно пытался работать, злился и, так ничего и не сделав, ложился спать. Именно во время кризиса в моей литературной карьере, когда на успех или провал влияет малейшее нервное расстройство, в мою жизнь вошла Ева. Она притягивала меня с такой силой, с какой гигантский магнит притягивает гвоздь. Она никогда не знала, что ее власть надо мной так велика, впрочем, даже если бы Еве стало это известно, на нее это не произвело бы ни малейшего впечатления. Высокомерное безразличие было самой тяжелой чертой ее характера, но мне приходилось мириться с ним. Когда я находился рядом с этой женщиной, у меня появилось огромное желание подчинить ее себе, заставить выдать тайну ее необъяснимой власти надо мной. Борьба между нами стала для меня навязчивой идеей. На этом я заканчиваю разговор о себе. Все, что я хотел сказать, сказано, и теперь я могу начать рассказ о Еве. Я давно хотел написать о ней. Я даже пробовал доверить бумаге свою жизнь и в ней Еву, но мне это не удавалось. Возможно, мне повезет на этот раз. Если эта книга когда-нибудь будет опубликована, может, она попадется на глаза Еве. Я вижу, как она лежит на кровати, зажав в пальцах сигарету, и читает эту книгу. Я знаю, что через жизнь Евы Марлоу прошло такое множество мужчин, похожих друг на друга как две капли воды, что она забыла большинство из них, если не всех. Она с таким же успехом могла забыть и меня и то, как мы проводили с ней время. А может быть, она вспомнит меня, и ей будет интересно снова пережить прошлое, и, может быть, она снова почувствует свою власть надо мной, и это скрасит ее одиночество. Прочитав книгу до конца, Ева узнает, что я до сих пор связан с ней всеми фибрами своей души, связан с ней гораздо глубже, чем она когда-либо предполагала, и поймет, что, срывая покровы с нее, я срываю их и с самого себя. Вот она дочитывает последнюю страницу: и лицо ее застывает в презрительной гримасе, которую мне так часто приходилось видеть. Потом книга безразлично отбрасывается в сторону... 2 На заправочной станции в Сан-Бернардино мне сказали, что надвигается торнадо. Парень, обслуживающий станцию, одетый в белоснежную спецодежду с красным треугольником на груди, посоветовал мне переночевать в Сан-Бернардино. Но я не послушался его. Когда я оказался в горах, поднялся сильный ветер. Я проехал еще милю. Внезапно звезды затянуло тучами и начался ливень, скрывавший сплошным черным занавесом, как стеной, все обозримое до этого пространство земли и неба. Дворники с трудом справлялись отбрасывать потоки воды с ветрового стекла. Я видел перед собой лишь несколько футов блестящей от дождя черной дороги, вырываемой из тьмы светом фар. Шум ветра и ливень, хлеставший по машине, вызывали у меня такое ощущение, словно меня засунули внутрь гигантского барабана, по которому какой-то сумасшедший изо всех сил колотит не предназначенными для этого палочками, а поленьями. Хрустели, ломаясь, ветки деревьев, и падали камни, но все это заглушалось шумом воды, ударяющей в колеса автомобиля. Потоки воды стекали с боковых стекол. В ближайшем от себя я увидел мое отраженное лицо. Освещенное желтоватым светом приборного щитка, оно было ужасным. Не различая дороги, я вел машину практически вслепую, результатом было то, что машина едва не сорвалась в пропасть, которая оказалась справа от меня. Слева нависали скалы, а далеко внизу виднелась долина. Сердце мое сжалось от страха. Я вцепился в рулевое колесо и дал газ, но ветер был таким свирепым, что машина не прибавила скорости. Стрелка спидометра колебалась между 10 и 15 милями в час, и это была максимальная скорость, которую я мог выжать из машины. Притормозив на повороте, я увидел, что посередине дороги стоят два человека в черных макинтошах, блестящих от капель под светом фонарей, которые путники держали в руках. Машина почти остановилась. Один из путников подошел. - Неужели это вы, мистер Фарстон?! - воскликнул он, приблизив лицо в проем опущенного мной бокового стекла. С полей его шляпы на мои руки потекли потоки воды. - Вы едете во Фри-Пойнт? Я тоже узнал застигнутого ливнем в дороге мужчину. - Привет, Том! - сказал я. - Смогу я прорваться? - Думаю, что да. - Его лицо было от дождя и ветра цвета свежего мяса. - Дорога трудная. Будет лучше, если вы вернетесь. Я включил зажигание. - Я попробую прорваться. Дорогу не завалило? - Два часа назад проехал большой "паккард". Обратно он не возвращался. Может быть, с ним все в порядке. Будьте очень внимательны и осторожны. Ветер на вершине просто дьявольский! - Если проехал "паккард", я тоже проеду, - сказал я и, подняв ветровое стекло, тронулся. Я сделал еще один крутой поворот, стараясь держаться как можно ближе к скале. Через несколько минут я очутился на узкой горной дороге, ведущей к Биг-Биэ-Лейк. Внезапно лес отступил назад, и, если бы не несколько валунов, вся остальная дорога к Биг-Биэ-Лейк была бы голой и открытой ветру. Как только я выехал из-под укрытия деревьев, на машину обрушился ветер. Я почувствовал, как ее встряхнуло. Задние колеса приподнялись на несколько дюймов над землей, потом снова опустились на дорогу. Я выругался. Если бы это произошло во время поворота, я наверняка сорвался бы в пропасть. Включив первую передачу, я снизил скорость. Дважды машина останавливалась под яростными порывами встречного ветра. И каждый раз глох мотор, и я должен был мгновенно принимать меры, чтобы не скатиться вниз. Нервы мои совершенно сдали. Дождь заливал ветровое стекло, и я должен был вплотную прижиматься к стеклу, чтобы разглядеть, где я нахожусь. Оказалось, что я подъехал к гребню горы. Ширина дороги была не более 20 футов, и следующий поворот мне удалось совершить каким-то чудом, потому что ветер бросал машину из стороны в сторону, встряхивал ее и отрывал колеса от земли. После того как я сделал поворот, появилось какое-то укрытие и ветер стал ощущаться меньше. И, несмотря на то, что по крыше машины продолжал колотить дождь, у меня отлегло от сердца: я знал, что теперь дорога пойдет вниз и ветер будет мне не страшен. До Фри-Пойнта оставалось уже несколько миль, и, хотя я знал, что самая тяжелая часть моего путешествия закончена, я продолжал ехать очень осторожно. И не зря. Неожиданно фары моей машины осветили какой-то автомобиль. Я едва успел вовремя нажать на тормоза. Машину занесло, и в какое-то мгновение появилось неприятное чувство тошнота от мысли и ощущения, что машина соскользнет с дороги. Но пронесло и на этот раз, я только врезался бампером в багажник второй машины, и меня с силой бросило на рулевое колесо. Проклиная идиота, который оставил машину посредине дороги без сигнальных огней, я стоял на подножке своей машины, пытаясь рукой нащупать фонарь. Сверху на мою голову лились потоки воды. Прежде чем ступить на землю, я направил луч фонаря вниз, чтобы посмотреть, куда поставить ноги. Вода поднималась до колпаков колес, и, осветив стоящую на дороге машину лучем фонаря, я тут же понял, почему ее бросили здесь. Передние колеса были в воде, и, скорее всего, вода попала в карбюратор. Вместо дороги, которую я так хорошо знал, я увидел перед собой огромное озеро, протянувшееся на несколько миль. Я осторожно спустился с подножки машины - и мои ноги до колен погрузились в воду. Липкая грязь засосала ботинки, и я, разбрызгивая ее во все стороны, направился к брошенной машине. Дождь превратил мою шляпу в бесформенный гриб. Я с отвращением сорвал ее с головы и бросил в грязь. Добравшись до машины, я приник к ее стеклу. Машина была пуста, я влез на подножку, потом на капот, чтобы рассмотреть дорогу. При свете фонаря я увидел, что дороги больше не существует. Обломки деревьев, валуны и грязь совершенно скрыли ее из вида, образовав что-то вроде плотины. Машина оказалась "паккардом", и я решил, что именно о ней мне говорил Том. И вот я тоже оказался в таком положении, когда должен был оставить машину, так как дальше ехать не было никакой возможности. Мне оставалось только одно: идти пешком. Я вернулся к своей машине и вытащил рюкзак. Заперев дверцы машины, я прошел мимо "паккарда" и, шлепая по воде, потащился по джунглям из валунов и деревьев, которыми была завалена дорога. Как только я выбрался из воды, идти стало гораздо легче. Вскоре я поднялся на вершину горы и, посмотрев вниз на дорогу, обнаружил, что впереди препятствий больше нет. Спускаться вниз было гораздо труднее, и я едва не упал. Бросив рюкзак, я вцепился в корни деревьев, чтобы не скатиться вниз. Потом долго искал рюкзак. В конце концов я все-таки выбрался на дорогу. Теперь я неуклонно шел вперед и через десять минут стоял перед белыми воротами Фри-Пойнта. Идя по дорожке, ведущей к дому, я вдруг увидел, что в гостиной горит свет. Решив, что в доме у меня устроился водитель "паккарда", я ужасно разозлился. Как он пробрался в чужой дом? Осторожно приблизившись к дому и стараясь посмотреть на незваного гостя прежде, чем он увидит меня, я взошел на крыльцо, поставил на пол рюкзак, стянул с себя насквозь промокший плащ и швырнул его на деревянную скамейку. Потом я бесшумно подошел к окну и заглянул в освещенную комнату. Незнакомец разжег камин, и отсветы пламени веселыми бликами отражались на стенах. Комната была пуста. Но пока я стоял, раздумывая, входить или нет, из кухни вышел мужчина, в руках у которого была моя собственная бутылка виски, два стакана и сифон. Я с интересом посмотрел на гостя. Он был маленького роста, но с мощными плечами и широкой грудью. У него были холодные голубые глаза и самые длинные руки, которые мне приходилось когда-либо видеть у существа более цивилизованного, чем орангутанг. С первого же взгляда я возненавидел этого мужчину. Стоя перед камином, он наливал в стакан виски. Один стакан поставил на камин, другой поднес ко рту и с видом знатока, словно сомневаясь в его качестве, попробовал виски. Я наблюдал, как он полоскал напитком рот, задумчиво наклонив голову и прищурив глаза. Потом он кивнул головой, вероятно, удовлетворенный качеством виски, и залпом проглотил все, что осталось в стакане. Наполнив стакан снова, он сел в кресло, придвинул его поближе к камину и поставил бутылку с виски перед собой. На вид мужчине было лет сорок с лишним. Он не был похож на владельца "паккарда". У него был немного поношенный костюм и безвкусный галстук, и какого-то грязного цвета рубашка. Мне была смертельна сама мысль о том, что придется провести ночь под одной крышей с этим человеком. Стакан виски, стоящий на камине, навел меня на размышления. По-видимому, у незваного гостя был, к тому же, еще и компаньон! У меня появилось большое желание остаться на крыльце и посмотреть, кто же этот второй, но ветер и промокшая одежда заставили меня действовать решительнее. Нет, я не намерен был оставаться здесь больше ни минуты. Подняв рюкзак, я подошел к двери. Она была заперта. Вытащив из кармана ключи, я бесшумно открыл дверь и вошел в прихожую, бросил рюкзак на пол и остановился, раздумывая, куда мне идти: в гостиную, чтобы познакомиться с незваным гостем, или вначале пройти б ванную. В эту минуту мужчина показался на пороге, с удивлением уставился на меня и крикнул: - Какого черта вам здесь нужно?! Голос у него был грубый и неприятный. Я оглядел его с головы до ног. - Добрый вечер. Надеюсь, я никому не помешал в своем собственном доме? Я ожидал, что спесь выйдет из него, как воздух из лопнувшего мяча, но не тут-то было: он стал еще агрессивнее. Его маленькие глазки сверкали и сверлили меня, как буравчики, вены на висках вздулись. - Уж не хотите ли вы сказать, что это жилище принадлежит вам? Я кивнул. - Именно так, но пусть это вас не смущает. Лучше выпейте виски. Оно на кухне, а я пойду приму ванну и скоро вернусь. Он тупо посмотрел мне вслед. Я вошел в спальню, закрыл за собой дверь. Вид спальни окончательно меня взбесил. От двери до кровати, как камни, положенные, чтобы перейти речку в виде мостика, валялись различные предметы женского туалета: черное шелковое платье, белье, чулки. Перед дверью в ванную лежали черные замшевые туфли, густо облепленные грязью. На кровати лежал открытый чемодан из свиной кожи, из которого высовывалось разноцветное женское белье. На стуле перед электрокамином валялся голубой халатик с короткими рукавами. Я стоял, уставясь на весь этот беспорядок, не находя слов от бешенства. Но прежде чем я успел что-либо предпринять, - а я готов был уже ворваться в ванную и высказать свое мнение о такой наглости, - дверь открылась и в спальне появился мужчина. Я резко повернулся к нему. - Что все это означает? - спросил я, махнув рукой в сторону разбросанных на полу вещей и чемодана. - Или вы приняли мой дом за отель? Мужчина нервно поправил галстук. - Не надо волноваться! Дом был пустой!.. - Хорошо, хорошо, - выпалил я, стараясь сдержать раздражение. Скандалить было бесполезно. Этой парочке не повезло, что я вернулся, когда они совсем не ожидали этого. - Вы, конечно, сумеете устроиться здесь не хуже, чем дома, - продолжал я. - Не обращайте на меня внимания. Я промок и поэтому раздражен. Дьявольская погода, не правда ли? Извините меня, я воспользуюсь второй ванной. Я проскочил мимо него и спустился вниз по коридору в комнату для гостей. - Я приготовлю вам что-нибудь выпить, - крикнул мужчина мне вслед. "Неплохо, - подумал я. - Незваный гость угощает меня моим же собственным виски". Захлопнув за собой дверь спальни, я снял промокшую одежду. После того как я принял горячую ванну, мне стало немного лучше. Побрившись, я почувствовал себя достаточно мужчиной, чтобы подумать о том, какова женщина, которая расположилась в моей спальне. Но, вспомнив о ее спутнике, я снова почувствовал неприязнь к нему. Если она похожа на него, мне предстоит провести кошмарную ночь. Я натянул на голову сетку, пригладил волосы и посмотрел на себя в зеркало. Я казался значительно моложе своих сорока лет. Большинство людей давало мне тридцать с небольшим. Это мне льстило... В конце концов, я такой же человек, как и все другие: все мы любим, когда нам говорят приятные вещи. Я посмотрел на свое скуластое лицо, квадратную челюсть и ямочку на подбородке. То, что я увидел, меня вполне удовлетворило. Я высокий и худощавый. Костюмы всегда сидят на мне великолепно. Даже не зная газетного ярлыка, пришпиленного ко мне, внешне меня вполне можно принять за известного драматурга или автора нашумевшего романа. Перед тем как войти в гостиную, я остановился и прислушался. До меня доносился голос мужчины, но слов я разобрать не мог. Расправив плечи и придав лицу безразличное выражение, которое у меня было отработано для встреч с представителями прессы, я повернул ручку и вошел в комнату. 3 И тогда я впервые увидел эту женщину. Худенькая и темноволосая, она сидела на корточках перед камином. На ней был голубой халат с короткими рукавами, который до этого валялся у меня в спальне на стуле. Несмотря на то, что она слышала, как я вошел, она не обернулась. Когда она протянула руки к огню, на ее пальце сверкнуло обручальное кольцо. Кроме того, я успел заметить, что ее плечи были немного шире бедер. Мне всегда нравились женщины с такими фигурами. Я не возражал против того, что гостья не обернулась на мое появление, и против ее обручального кольца. Меня возмутило только то, что она в халате. Халат - самая не выигрышная одежда для женщины. Даже если незнакомке невдомек, кто я такой, она все равно могла бы поприличнее одеться. Мне и в голову тогда не пришло, что ей абсолютно безразлично, как она выглядит. Я подходил к ней с теми же стандартами, что и ко всем остальным моим знакомым женщинам. Все они предпочли бы, чтобы я скорее увидел их обнаженными, чем в халате. С моей репутацией, деньгами и внешностью я привык к тому, что женщины баловали меня. Вначале их внимание льстило мне, потом я понял, что большинство из них относится ко мне, как к любому другому холостяку в Голливуде: ты холост, значит, тебя можно заполучить. Им нужны были мои деньги, мое имя, вечеринки, которые я устраивал - все что угодно, только не я. Большинство женщин, если в них была какая-то изюминка, интересовали меня. Хорошенькие, со вкусом одетые женщины были неотделимой частью моего существования, стимулом жизни и средством оставаться молодым. Я любил, чтобы меня окружали женщины, как некоторые люди любят, чтобы их окружали хорошие картины. Но в последнее время женщины стали мне надоедать. Я обнаружил, что мои отношения с ними сводятся к серии стратегических маневров, при которых дамы стараются получить максимальное удовольствие, подарки, знаки внимания, а я получаю только несколько часов восторга, лишенного всяких иллюзий. Кэрол была исключением. Только к ней я относился иначе, чем к другим. Мы познакомились с ней в Нью-Йорке, когда я ожидал постановки пьесы "Остановка во время дождя". В это время девушка была личной секретаршей Роберта Ровена. Я понравился ей, и - что действительно странно - мне понравилась она. Именно она посоветовала мне переехать в Голливуд, где работала в фирме "Интернэшнл Пикчез" в должности секретарши и надеялась получить еще должность сценаристки. Я не способен долго любить одну и ту же женщину. Мне кажется, что в этом отношении меня можно даже пожалеть. У тех мужчин, которые, придерживаясь старомодных традиций, до конца своих дней живут с одной и той же женщиной, вероятно, есть много преимуществ перед такими, как я. Ведь если бы в этом не было преимуществ, то вряд ли большинство мужчин стремились бы к тому, чтобы обзавестись женами. Когда я задумываюсь на этот счет, у меня появляется чувство, что судьба в чем-то обошла меня, и мне становится жаль себя оттого, что я не похож на всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться. До приезда в Голливуд было время, когда я серьезно подумывал о женитьбе на Кэрол. Я с удовольствием проводил с ней время и считал, что она гораздо умнее всех моих приятельниц. Но Кэрол была слишком занята на киностудии, и виделись мы урывками. У меня было множество других женщин, которые отнимали время не только днем, но и ночью. Кэрол часто подшучивала надо мной из-за них, и я стал считать, что ей безразличны мои похождения с другими. И только однажды вечером, когда я выпил и сказал ей, что люблю ее, девушка выдала свои истинные чувства ко мне. Возможно, она это сделала потому, что тоже была пьяна. Недели две все во мне переворачивалось, когда я встречался с другими женщинами. Потом угрызения совести стали тревожить меня все меньше и меньше, я привык к мысли, что Кэрол любит меня так же легко, как и я ее. Так я относился ко всему, что длилось достаточно долго. Даже если мои приятельницы надоедали мне, я никогда не давал им это почувствовать, придерживаясь в этом отношении самых высоких моральных правил. Я считал себя обязанным радушно принять каждую из навещавших меня и окружить ее всевозможной роскошью и знаками внимания. Я никогда не скупился на приемы и подарки. Все мои приятельницы одевались по последней моде и со вкусом. Явившись передо мной в халате, Ева как бы нанесла мне личное оскорбление. Пока я разглядывал ее, мужчина, который смешивал виски с содовой, стоя у буфета, подошел ко мне и подал полный стакан. Гость был немного пьян, и теперь, когда я посмотрел на него при ярком электрическом свете, я заметил, что мужчина не брит. - Я - Бероу, - сказал он, выдыхая пары виски мне прямо в лицо, - Херви Бероу. Я неловко себя чувствую и приношу извинения, что ворвался к вам в дом, но иного выхода у меня не было. Он стоял вплотную ко мне, втиснув свое толстое тело между мной и женщиной у камина. Этот Херви нисколько не интересовал меня. Даже если бы он замертво свалился у моих ног, я не заметил бы этого. Я сделал несколько шагов назад, чтобы видеть женщину. Она продолжала неподвижно сидеть у камина, словно не зная, что я нахожусь в комнате, и, как ни странно, ее полное и намеренное безразличие вызвало у меня какое-то приятное волнение. Бероу постучал пальцами по моему рукаву. Я отвернулся от женщины и внимательно посмотрел на мужчину. Он снова начал извиняться, что ворвался ко мне самым бесцеремонным образом, но я оборвал извинения Херви, сказав, что он поступил совершенно правильно и что, будь я на его месте, я поступил бы точно так же. Затем, словно невзначай, я шепотом представился ему, стараясь, чтобы женщина не расслышала моих слов. Если она все же захочет произвести на меня впечатление, я буду скрывать свое имя до самого последнего момента, а назвав его, я буду полностью удовлетворен, увидев в ее глазах замешательство и испуг, который она наверняка почувствует, осознав, кем она пренебрегла. Я повторил свое имя дважды, прежде чем мужчина разобрал его, но и расслышанное, оно было для него пустым звуком. Фактически я даже помог ему понять, кто я, добавив слово "писатель". Но я обнаружил, что мое имя ему неизвестно. Он был самым обыкновенным невеждой, который не разбирается ни в литературе, ни в искусстве. С той же минуты, как я это понял, гость перестал для меня существовать. - Рад познакомиться с вами, - торжественно сказал Бероу, пожимая мою руку. - Хорошо, что вы не сердитесь на меня. Другой бы дал мне пинок в мягкое место и вышвырнул бы меня вон. Я поступил бы так с величайшим удовольствием, но я солгал, сказав: - Все в порядке! - И оглянулся на женщину. - А что с вашей женой? Она приросла к полу? Она глухонемая или просто стесняется? Херви проследил за моим взглядом, его грубое, красное лицо вытянулось. - Я влип, словно муха в варенье, старик, - прошептал мне доверительно на ухо мужчина. - Во-первых, она мне не жена, а во-вторых, она просто сумасшедшая. Она промокла, а дамочки, подобные ей, не любят мокнуть под дождем. От этого у них портится настроение, и они капризничают. - Понятно, - сказал я и внезапно почувствовал отвращение. - Не обращайте внимания на капризы. Я хочу познакомиться с ней. Я подошел к камину и остановился рядом с гостьей. Она повернула голову, посмотрела на мои ноги и тут же взглянула мне прямо в лицо. Я улыбнулся и сказал: - Привет! - Привет, - ответила она и, отвернувшись, снова уставилась на огонь. Я бросил только один мимолетный взгляд на ее лицо, отметил тонкие, плотно сжатые губы, острый, упрямый подбородок, беспокойные глаза, но этого было достаточно. Внезапно у меня перехватило дух. Такое чувство появляется, когда, добравшись до вершины горы, внезапно посмотришь вниз, в пропасть под ногами. Я хорошо знал, что обозначает это чувство. Незнакомку нельзя было назвать хорошенькой. Лицо ее было довольно простым, но присутствовал в нем какой-то магнетизм, который вызывал во мне необъяснимое волнение. Может быть, магнетизм не то слово. Инстинкт говорил мне, что за ее маской было что-то примитивное, порочное, животное, и вместе с тем достаточно было одного взгляда на нее, чтобы по телу прошел электрический ток. Я решил, что вечер может неожиданно оказаться удачным. Скорее всего, он будет чрезвычайно интересным. - Не хотите ли вы выпить? - спросил я, надеясь, что женщина снова посмотрит на меня. Но этого не случилось. Она нагнулась к ковру и села, поджав под себя ноги. - Спасибо, мне уже налили, - она махнула рукой в сторону стоящего на камине стакана. Подошел Бероу. - Это - Ева. Ева... - он смутился, лицо его покраснело. - Марлоу, - подсказала женщина, опустив на колени сжатые в кулаки руки. - Именно так, - проговорил Бероу. - Я совсем не запоминаю фамилий. Он посмотрел на меня, и я понял, что и мое имя он уже успел позабыть. У меня не было ни малейшего желания вторично представляться ему. Если этот подонок не помнит имени своей любовницы, пусть он идет ко всем чертям. - Значит, вы промокли? - обратился я к гостье и рассмеялся. Она посмотрела на меня. Я не верю первым впечатлениям, но на этот раз я не сомневался в их правильности. Я определил, что по натуре Ева - мятежница и что у нее отвратительный характер: вспыльчивый, бешеный, своенравный. Несмотря на то, что она была изящной и хрупкой, выражение ее глаз, манера держать себя создавали впечатление силы. На переносице у женщины были две глубокие морщинки. Они-то и придавали характерное выражение ее лицу, свидетельствуя о том, что их появление - результат перенесенных жизненных невзгод и неприятностей. У меня появилось огромное желание разузнать о ней как можно больше. - Я действительно промокла, - сказала она и тоже засмеялась. Ее смех поразил меня. Он был мелодичным и заразительным. Когда она засмеялась и посмотрела на меня, выражение ее лица совершенно переменилось. Женщина сразу помолодела. Жесткие линии ее лица смягчились. Трудно было определить ее возраст: около тридцати, возможно, 28, возможно, 33. Но когда она смеялась, ей можно было дать 25 лет. Бероу занервничал и подозрительно посмотрел на нас. У него была причина на это. Если бы он слушал внимательно и имел способность наблюдать, то понял бы, что Ева волнует меня. - Я тоже промок, - сказал я и, придвинув к ней кресло, сел. - Если бы я знал, что разразится торнадо, я бы провел ночь в Сан-Бернардино. Теперь я рад, что вернулся сюда. Они оба посмотрели на меня: мужчина с нарастающей тревогой, женщина, как мне показалось, - оценивающе. - Вы издалека приехали? - спросил я на правах хозяина и с целью втянуть в разговор гостью. Наступило молчание. Ева смотрела на огонь. Бероу вертел стакан толстыми пальцами, и я почувствовал, что у Херви нет желания отвечать на мой вопрос. - Из Лос-Анджелеса, - наконец выдавил он. - Я довольно часто бываю в Лос-Анджелесе, - сказал я Еве. - Почему же я никогда не встречал вас раньше? Она холодно и безучастно посмотрела на меня и тут же отвернулась, ответив с недовольством: - Не знаю. Обычно, когда я имею дело с женщинами, я нахожу в их глазах немедленный отклик. На этот раз все было иначе. Но это меня не остановило. Я решил продолжать расспросы, отметив про себя, что, если бы женщина узнала, кто я такой, она, наверное, отнеслась бы ко мне с большим интересом. Я подумал, что следует назвать себя, что настало время представиться, чтоб увеличить свои шансы в начавшемся поединке по завоеванию расположения женщины. Но на этот раз меня совсем непредвиденно опередил Бероу. Он, видно, почувствовал или разгадал мои намерения, потому что в следующий момент Херви уже осушал свой стакан и очень решительно и откровенно заявлял свои права на Еву, похлопывая ее по плечу. - Ложитесь спать, - повелительным тоном сказал он женщине. "Если я правильно разгадал ее характер, - подумал я, - она пошлет его к черту". Но Ева против ожидания этого не сделала. - Хорошо, - ответила она безразлично и встала на колени. - Не уходите, - попросил я. - Вы, наверное, оба проголодались. У меня кое-что есть в холодильнике. Может быть, поужинаем? - Мы пообедали в Глендоре, по пути сюда. Пусть идет спать, она устала. Я посмотрел на Херви и рассмеялся, но он промолчал, тупо уставясь на свой пустой стакан. Только на лбу у него вздулись вены, что выдавало сдерживаемое напряжение Бероу. Ева встала. Она была меньше ростом и изящнее, чем я предположил вначале. Ее голова не доставала мне до плеча. - Где я буду спать? - спросила женщина, гладя куда-то поверх моего плеча. - Вы можете занять спальню, а я устроюсь в комнате для гостей. Но если все же не хотите спать, буду рад продолжить с вами разговор. - Я хочу спать, - сказала Ева, направляясь к двери. Когда женщина ушла, я сказал: - Пойду взгляну, есть ли у нее все необходимое. - Я вышел вслед за ней прежде, чем Бероу сделал хотя бы шаг. Ева стояла в спальне у камина, заложив руки за голову. Потянулась, зевнула, не замечая меня, но когда увидела стоящего в дверях, ее губы сжались и в глазах появилось уже однажды отмеченное мною оценивающее выражение. - Есть ли у вас все необходимое? - улыбнувшись, спросил я. - Вы уверены, что не хотите есть? Она рассмеялась. Я решил, что она издевается надо мной, так как прекрасно понимает, чем продиктована моя забота о ее комфорте. Такое понимание женщины меня устраивало: не надо было тратить лишнее время на предварительное ухаживание. - Мне ничего не нужно... Благодарю вас. - Если вы так уверены... Я хочу, чтобы вы чувствовали себя как дома. У меня сегодня праздник: впервые в мой дом вошла женщина. Как только я произнес эти слова, я сразу понял, что совершил ошибку. Улыбка в глазах женщины тут же сменилась холодным недоверием. - Да? - спросила она и, подойдя к кровати, вынула из сумки розовый шелковый пеньюар и небрежно бросила его на стул. Ева знала, что я соврал, и изменившееся выражение ее лица не скрывало того, что она считает меня лжецом. Я разозлился. - Этому трудно поверить? - спросил я, делая шаг вперед. Она собрала разбросанное по кровати белье, засунула его в сумку и поставила ее на пол. - Чему трудно поверить? - спросила Ева, подойдя к трюмо. - А тому, что у меня не бывает женщин. - А мне-то какое дело до того, бывают они здесь или нет? Она, безусловно, была права, но меня задело ее безразличие. - Да, безусловно, это должно быть вам безразлично, - сказал я, чувствуя себя униженным. Женщина сосредоточенно занялась собой: она стала причесывать волосы, внимательно глядя на себя в зеркало. Уход в себя произошел у Евы мгновенно. Я почувствовал, что она забыла о моем присутствии в комнате. - Дайте мне вашу промокшую одежду, - предложил я, напомнив о себе, - ее следует повесить в кухне просушить. - Я сама могу позаботиться об этом, - слова прозвучали резко и даже надменно. При этом Ева повернулась ко мне и плотнее запахнула халат. Две морщинки на переносице обозначились отчетливее и придали лицу хмурое выражение, которое совершенно опростило женщину. Но, несмотря на такое невыгодное для нее преображение - а женщина выглядела совсем простушкой, когда на ее лице появлялась зачастую странная, делающая лицо деревянным, маска - гостья по-прежнему продолжала меня интересовать. Ева посмотрела на дверь, потом на меня, еще раз повторила это движение глаз, и я понял, что мне отдается приказ уходить. Для меня это было в новинку и пришлось мне не по вкусу. - Я хочу лечь спать... если вы не возражаете, - сказала женщина и отвернулась от меня. Ни благодарности, ни единого доброго слова, ни извинения, что она выгнала меня из моей собственной комнаты, только холодность и упрямое желание остаться одной. - Доброй ночи! - сказал я, удивляясь тому, что чувствую себя как-то смущенно и неуверенно. Я колебался, не зная, уходить мне или подождать, но Ева снова ушла в себя и забыла обо мне, как и прежде. Ее больше волновало, как уложить волосы для сна, чем я. Мне оставалось только одно: выйти из комнаты. Когда я вернулся в гостиную, Бероу приготавливал себе виски с содовой. Он, шатаясь, подошел к креслу, сел и уставился на меня тяжелым взглядом. Словно для того, чтобы лучше разглядеть, протер глаза, не спуская их с меня. А начатый им разговор выдал те мысли, что не давали мужчине покоя в мое отсутствие. - Выбросьте все мыслишки на этот счет, - сказал Херви, ударяя кулаком по ручке кресла, - держитесь от нее подальше. Ясно? Я в упор посмотрел на порядком надоевшего мне гостя. - Как вы смеете так со мной разговаривать? - спросил я, взбешенный его наглостью. Красное лицо Херви вытянулось. - Оставьте ее в покое, - пробормотал он. - Сегодня она моя. Я знаю, что вы затеяли, но хочу сказать вам пару слов. - Он наклонился вперед и наставил толстый палец в мою сторону. Его рот кривился. - Я купил ее. Она стоила мне сотню баксов! Вы слышите? Я купил ее! Она моя! Прочь руки. Я не поверил ему. - Вы не могли купить ее. Кто угодно, но только не такая трухлявая гнилушка, как вы. Он расплескал виски на ковер. - Что вы сказали? - слезящиеся злые глаза Херви уперлись мне в переносицу. - Я сказал, что вы не могли купить эту женщину, потому что вы - трухлявая гнилушка. - Вы еще пожалеете, что оскорбили меня, - заявил мужчина, не скрывая кипевшей в нем злости. - Как только я увидел вас, я сразу понял, что вы заварите кашу. Вы хотите отнять ее у меня. Я усмехнулся: - А почему бы и нет? Чем вы можете мне помешать, хотел бы я знать? - Но я же купил ее, черт вас побери! - воскликнул он, колотя кулаком по ручке кресла. - Вы что, не понимаете, что это значит? Сегодня она моя! Неужели вы не можете вести себя как джентльмен?! Я все еще не верил пьяному бреду Херви. - Позовите ее сюда, - смеясь ему в лицо, сказал я. - В конце концов сотня долларов не такая уж большая сумма. Я готов предложить больше. Бероу пытался встать с кресла. Он был пьян, но у него были мощные плечи. Если он набросится на меня и застанет врасплох, он сможет изувечить меня. Я отскочил назад. - Не волнуйтесь, - сказал я, продолжая отступать. Он надвигался на меня. - Можно решить этот вопрос без драки. Позовите ее. - Она получила от меня сотню баксов, - прохрипел он яростным голосом. - Восемь недель я ждал этого дня. Я просил Еву уехать со мной, и она соглашалась. Но когда я приезжал за ней, проклятая служанка заявляла, что хозяйки нет дома. Четыре раза сыграли со мной такую шутку, и каждый раз я знал, что Ева дома, что она смотрит на меня из окна и смеется надо мной. Но я хотел ее, я, простачок, понимаете? Я набавлял цену всякий раз, как приходил. И женщина поехала со мной, когда я сказал, что дам ей сотню баксов. Все было хорошо, пока не появились вы. Теперь ни вы, ни какая-нибудь человекообразная обезьяна не остановит меня. Меня тошнило от этого типа. Я не вполне еще поверил ему, но определенно знал, что не потерплю его больше в своем доме. Он должен уйти. Я вытащил бумажник и бросил к ногам Бероу стодолларовый билет. Туда же полетело еще десять долларов. - Убирайся! - сказал я. - Вот твои деньги с процентами. Убирайся из моего дома. Бероу уставился на деньги. Кровь отлила от его лица. Из горла у него вырывались какие-то странные, квакающие звуки. Потом он поднял голову, и я понял, что придется применить силу. Я не хотел драться, но если он предпочитает пустить в ход кулаки, пусть пеняет на себя. Херви бросился на меня, вытянув свои длинные руки, словно собирался самым решительным образом разделаться со мной, и схватил меня за лацканы пиджака. Я не отстранился, я даже шагнул навстречу и, опередив его, с размаху ударил своего гостя кулаком по лицу. Большое кольцо-печатка, которое я носил на мизинце, врезалось ему в щеку, оставив глубокую кровоточащую царапину. И тут же второй рукой я нанес Херви сильнейший удар по голове. Бероу качнулся, хватая воздух ртом. Мой следующий удар пришелся мужчине в переносицу, от него Херви упал на четвереньки. Тогда я подошел к нему и, тщательно прицелясь, стукнул его ногой в подбородок. От удара голова Бероу запрокинулась, и он растянулся на ковре. С Бероу было покончено, причем он даже пальцем не прикоснулся ко мне. Ева стояла в дверях и наблюдала за дракой. Ее глаза были широко открыты от удивления. Я улыбнулся ей. - Все в порядке, - сказал я и подул на кулаки. - Ложитесь в кровать. Он сейчас уйдет. - Вы не имели права бить его ногами, - холодно сказала женщина. - Правильно. - Мне понравилось, что глаза ее горели гневом. - Я не должен был делать этого. Я, наверное, сошел с ума. А теперь я хочу, чтобы вы ушли. Ева ушла, и я услышал, как закрылась дверь спальни. Бероу, сломленный и неприятно дрожащий, приподнялся и приложил руки к лицу. Кровь стекала между пальцами и заливала манжеты рубашки. Он удивленно посмотрел на кровь и дотронулся до горла. Присев на край стола, я наблюдал за Херви. - До Биг-Биэ-Лейка две мили хода. С дорога вы не собьетесь. Идите прямо по направлению к горе. Недалеко от озера имеется отель. Они пустят вас. А теперь убирайтесь! Внезапно Херви закрыл лицо руками и заплакал. Да, с ним действительно было покончено. - Вставайте и уходите, - с отвращением сказал я. - Меня тошнит от одного вашего вида. Бероу встал, подошел к двери, закрыл глаза ладонью и снова заплакал, как обиженный ребенок. Я поднял деньги и сунул их в карман его пиджака. При этом он даже поблагодарил меня. Этот тип оказался еще и трусом. Я подвел его к двери, подал ему чемодан, который стоял в прихожей, и выпихнул его за дверь, в непогодь, из которой Бероу и появился у меня в доме. - Я не люблю таких слюнтяев, как вы, - сказал я. - Держитесь от меня подальше. Он спустился по ступенькам - и тут же ветер, дождь и темнота поглотили его. Я запер дверь и постоял в прихожей. Мне ужасно хотелось выпить, но прежде всего следовало кое-что выяснить. Выпивка подождет. Я подошел к спальне и открыл дверь. Ева стояла у трюмо, сложив руки на груди. Мой приход не удивил женщину. Она спокойно смотрела на меня. - Он ушел, - сказал я, останавливаясь в дверях, - я отдал ему сто долларов, которые вы от него получили, и он горячо поблагодарил меня. Выражение ее лица не изменилось. Ева молчала и была похожа на опасное, готовое наброситься на свою жертву животное. Я посмотрел на нее и спросил: - Вам не жаль его? Ее губы презрительно сжались. - С какой стати я буду жалеть мужчину? - прозвучало в ответ. Когда были произнесены эти слова, я понял, кто она. Сомнений не осталось. Значит, Бероу не лгал. Слишком гладко он рассказал, как купил ее, и слишком точно назвал цену. Если раньше я и надеялся, что Херви наговаривает на Еву, чтоб быть с ней и обезопасить таким образом меня как соперника, то теперь знал, что он говорил правду. Да, Ева была одной из тех, кто принадлежит всем, кому это захочется. Никто не подумал бы этого при взгляде на нее. И она, эта женщина, на которую в обществе смотрели, как на отброс, смела игнорировать меня, она имела наглость пренебрегать мною. Внезапно у меня появилось желание унизить ее, причинить ей боль. Раньше я никогда не испытывал такого желания ни к одной из женщин. - Он сказал мне, что купил вас, - сказал я, закрыв за собой дверь и пройдя в глубь комнаты. - Ваша внешность обманчива. Знаете, а мне и в голову не приходило, что вы - продажная женщина. Ваша такса сто долларов, не так ли? Я перекупил вас у изгнанного мной из дома Бероу. Только не воображайте, что я заплачу больше. Я не добавлю ни цента. На мой взгляд, ваша красная цена - сто долларов. Ева не сделала ни единого движения. Лицо ее хранило знакомое уже мне деревянное выражение, только потемнели глаза и побелели ноздри. Она наклонилась над трюмо. Ее маленькая, белая рука поглаживала тяжелую медную пепельницу. Я подошел к Еве. - Незачем бросать на меня такие свирепые взгляды. Я не из трусливого десятка. Пойдем, покажи мне, на что ты способна. Когда я протянул к ней руку, женщина внезапно схватила пепельницу и ударила меня по голове. 4 Большинство мужчин ведет двойную жизнь: явную и тайную. Люди судят о нас, о наших характерах только по фактам явной жизни. Однако если мужчина допускает ошибку и скрываемые им пороки становятся достоянием многих или всех, его осуждают, хотя никаких перемен в мужчине ни в лучшую, ни в худшую сторону не произошло, он остался тем же самым человеком, который совсем недавно пользовался благосклонностью общества. Но теперь вторая, тайная суть мужчины раскрыта, и отношение к нему резко меняется. Большинству мужчин, по крайней мере, многим удается дурачить общество, и оно принимает их за людей достойных и приятных только потому, что никто не знает их постыдных тайн, которые держатся в секрете. Я абсолютно откровенен с вами. Возможно, из-за этого вы пришли к заключению, что я чрезвычайно неприятный человек: бесчестный, тщеславный и недостойный любви. Такой вывод вам удалось сделать благодаря тому, что я сам разоблачил себя, изобразив себя без всяких прикрас. Но если бы вы встретили меня в обществе и мы стали бы друзьями, вы сказали бы, что я милейший человек: ведь я был бы с вами не до конца откровенным; осторожничал в словах и поступках и старался бы казаться лучше, чем я есть на самом деле. И теперь, когда я откровенно написал о невыгодных для меня, а в общем-то, о понятных, известных и элементарных вещах, у вас может возникнуть вопрос, за что же меня полюбила такая хорошая девушка, как Кэрол. Прошло много лет, но я до сих пор вспоминаю ее с чувством глубокой привязанности. Какой она была сердечной, терпеливой и доброй! Кэрол знала обо мне только то, что я открывал ей сам о себе. Когда настало время разрыва, обстановка настолько обострилась, что я был уже не в состоянии скрыть свои недостатки. Но до этого я обманывал ее так же успешно, как некоторые из вас обманывают тех, кто любит вас. Кэрол всегда понимала меня, всегда была очень дружелюбной, именно поэтому на четвертый день после того, как я встретил Еву, я отправился в Голливуд повидаться с Кэрол. Работники станции обслуживания в Сан-Бернардино позаботились о моей машине и "паккарде". Когда я спустился по горной дороге из Биг-Биэ-Лейка, я увидел группу мужчин, занятых расчисткой дороги. Несмотря на то, что их работа близилась к концу, проехать все равно было трудно. Руководитель работ был моим знакомым, поэтому он приказал положить на размытую дождем землю доски. Несколько человек практически перенесли машину на руках и опустили ее на сухом месте. Я приехал к Кэрол на Сансет-стрит около семи часов вечера. Франческа, горничная Кэрол, сказала, что мисс только что вернулась со студии и переодевается. - Входите, мистер Фарстон, - улыбаясь, проговорила горничная, - подождите немного. Я последовал за пышными формами Франчески в гостиную. Это была красивая, современная и уютная комната со скрытым освещением. Пока горничная готовила мне виски с содовой, я ходил взад и вперед по комнате. Когда я бывал в этом доме, Франческа всегда начинала суетиться, стараясь услужить мне, и Кэрол как-то, смеясь, сказала мне, что служанка считает меня самым почетным ее, мисс Рай, гостем. Я сел к с восхищением осмотрелся. Обстановка была предельно простой. Кресла и большая кушетка были обиты серой замшей и прекрасно гармонировали с винно-красными портьерами. - Каждый раз, когда я прихожу в эту комнату, - сказал я, взяв из рук девушки виски с содовой, - она нравится мне все больше. Мне нужно проконсультироваться с мисс Рай, как обставить свой дом, чтоб в нем было так же уютно и мило, как здесь. В это время в гостиную вошла Кэрол в прозрачном пеньюаре, перехваченном в талии широким красным поясом. Волосы ее были распущены и лежали на плечах. Выглядела она прекрасно, хотя ее нельзя было назвать красавицей согласно штампованным стандартам Голливуда. Когда она вошла, я подумал, что она очень похожа на Одри Хепберн: такая же изящная фигурка, бледное, без единой морщинки лицо и очень яркие губы. Но самым красивым у Кэрол были глаза: большие, живые и умные. - Здравствуй, Клив! - весело сказала она. В руках у нее была сигарета в 18-дюймовом мундштуке. Он был единственной манерной чертой в ее облике, так как этот длинный мундштук выгодно подчеркивал изящество рук и запястий его обладательницы. - Где это ты пропадал три последних дня? - спросила она и замолчала, вопросительно посматривая на мой поцарапанный лоб. Я взял красивые руки Кэрол в свои. - Боролся с дикаркой, - улыбнулся я ей. - Я так и подумала, - продолжала хозяйка дома, взглянув на костяшки моих пальцев, с которых была содрана кожа при расправе над Бероу. - Судя по твоему виду, она действительно дикарка. - Да, - подтвердил я, подводя Кэрол к кушетке. - Это самая дикая женщина во всей Калифорнии. Я специально приехал сюда из Фри-Пойнта, чтобы рассказать тебе о ней. Кэрол устроилась в углу кушетки, поджав под себя ноги. - Пожалуй, я тоже выпью виски с содовой, - обратилась мисс Рай к Франческе. А затем, устремив на меня погрустневшие глаза, продолжала: - У меня предчувствие, что рассказ мистера Фарстона расстроит меня. - Вздор! - сказал я. - Мне хочется, Кэрол, развеселить тебя. - Я сел рядом с ней и взял ее руку. - Судя по синякам под глазами, у тебя сегодня был трудный день. Синяки, конечно, идут тебе, но откуда они? Ты плакала? Устала? А может быть, ты, наконец, стала вести распутный образ жизни? Кэрол вздохнула. - Я работала. У меня нет времени на распутство. И вообще я на это не способна. Я никогда не занимаюсь тем, что меня не интересует. - Она взяла у Франчески виски с содовой и взглядом поблагодарила ее. - А теперь, - продолжала Кэрол, - расскажи мне об этой дикарке. Ты влюбился в нее? Я мельком посмотрел на Кэрол. - С какой стати я должен влюбляться в первую попавшуюся женщину? Ты же знаешь, что я влюблен в тебя. - Да, это мне известно. - Она погладила меня по руке. - Мне следовало помнить об этом, но после того как я не видела тебя три дня подряд, я уже было решила, что ты меня бросил. Значит, ты не влюблен в нее? - Не будь такой скучной, Кэрол, - сказал я. Мне не нравилось ее сегодняшнее настроение. - Могу сказать абсолютно точно: я не влюблен в нее. - И, откинувшись на подушку, я рассказал Кэрол о шторме, о Бероу и о Еве. Конечно, о некоторых деталях я благоразумно умолчал. - Почему ты замолчал? Продолжай, - поторопила меня Кэрол, когда я остановился, чтобы потереть пальцем ссадину на лбу. - Что предприняла женщина после того, как ты упал на пол? Облила тебя водой? Убежала с твоим бумажником? - Она убежала без бумажника и не взяла ни одной вещи. Поведение ее было отличным от тех шаблонов, которыми привыкли мерить поступки женщин подобного сорта. Нужно отдать должное, Кэрол, - и ты в этом со мной можешь согласиться, - что Ева не обычная потаскушка. - Потаскушки редко бывают обычными, - пробормотала Кэрол и улыбнулась. Замечание мисс Рай я принял без возражений. Немного помолчав, я продолжал: - Пока я был без сознания, Ева, вероятно, собрала свои вещи и ушла в шторм. Можно предположить, что она храбрая женщина. Ведь ветер завывал неистово и дождь лил как из ведра. Кэрол внимательно смотрела на меня и сказала то, что могла сказать именно она: - И у проституток есть своя гордость, Клив. Ты отвратительно вел себя с ней. Она правильно сделала, что ударила тебя. Нельзя быть таким самодовольным. А тебе известно, кто был тот мужчина - Бероу? - Понятия не имею. Он похож на коммивояжера. Такие, как он, не пользуются успехом у женщин и поэтому вынуждены покупать их. - Не у всех же такое громкое имя, великолепная внешность и обаяние, как у тебя, Клив, - сказала Кэрол, и в глазах у нее промелькнула досада. - Возможно, и одна девушка не захотела утешить этого беднягу. А твоя дикарка решила быть доброй и сжалилась над ним. - Не думаю, чтобы она была доброй, - пробормотал я, - нет, она не добрая. - А может быть, ты сам не был добрым в тот вечер? - Ты имеешь в виду Бероу? Он смертельно надоел мне. Я хотел избавиться от него, а он напился и полез в драку. Я скрыл от Кэрол, что дал ему сто десять долларов. Этот поступок был бы ей непонятен. - Надеюсь, ты избавился от него не для того, чтобы поговорить со своей гостьей о сердечных делах? Внезапно я почувствовал раздражение: моя проницательная собеседница слишком быстро добралась до истины. - Послушай, Кэрол! - резко сказал я. - Я не люблю женщин такого типа. Тебе не кажется, что ты просто смешна со своими подозрениями? - Извини, - сказала хозяйка дома и подошла к окну. - Питер Теннет обещал зайти ко мне. Может быть, ты поужинаешь с нами? Услышав о Питере, я пожалел, что пооткровенничал с мисс Рай и рассказал ей о Еве. - Нет, сегодня я занят. Он заедет за тобой? Я не был занят, но у меня появилась одна идея, и я решил развязать себе руки. - Да, но ты же знаешь Питера... Он, как всегда, запаздывает. Я хорошо знал Питера Теннета. Он был единственным из друзей Кэрол, в присутствии которого у меня возникало чувство неполноценности. Вместе с тем, это был великолепный парень. У нас с ним были очень хорошие отношения, но я завидовал ему: он был разносторонне талантливым человеком, режиссером, сценаристом и техническим консультантом по съемкам. Все, что он предпринимал до настоящего времени, было удивительно удачным. Можно было подумать, что он обладатель волшебной палочки: во всем ему сопутствовал успех. На киностудии Питера считали человеком номер один. Я с завистью думал о том, как много он достиг за один год. - Ты действительно не сможешь поехать? - погрустнев, спросила Кэрол. - Тебе надо почаще встречаться с Питером. Он может быть тебе полезен. В последнее время Кэрол постоянно предлагала мне поддерживать дружбу с различными людьми, которые могли бы быть мне полезными. Ее опека и тревога, что я нуждаюсь в помощи, раздражали меня. - Он может оказаться мне полезным? - удивился я, пытаясь улыбнуться. - Интересно, что же он может сделать для меня? Послушай, Кэрол, мои дела идут прекрасно... Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи. - Извини меня еще раз и не сердись, - попросила Кэрол, отвернувшись к окну. - Кажется, я сегодня говорю невпопад. - Дело не в тебе, - сказал я, подходя к ней. - У меня чертовски болит голова, и я очень раздражен сегодня. Она обернулась. - А чем ты занят, Клив? - Чем занят? Я приглашен на обед. Моими... издателями... - Я не об этом. Над чем ты работаешь? Уже два месяца ты живешь во Фри-Пойнте. Что происходит? Именно об этом я не хотел говорить с Кэрол. - Пишу роман, - беспечно сказал я. - Разрабатываю сюжет. На следующей неделе я возьмусь за работу. Не тревожься. - Я попытался улыбнуться. Обмануть Кэрол было очень трудно: она чувствовала фальшь. Чтобы не попасть впросак, мне следовало быть осторожным. - Я рада, что ты пишешь роман, но было бы лучше, если бы ты написал пьесу. Ведь за роман ты получишь несравненно меньше, не правда ли, Клив? Я вопросительно посмотрел на нее. - Я не знаю... Получу за право издания. За право издания серии... Может быть, роман возьмет Колинер. Его фирма заплатила Ингрему 50 тысяч долларов за право издания серии. - Ингрем написал отличную пьесу. - А я напишу великолепную книгу, - заверил я. Но мои слова прозвучали как-то неубедительно. - А после романа я напишу пьесу. Сейчас у меня есть хорошая фабула для романа, значит, надо ковать железо, пока оно горячо. Я подумал, что Кэрол начнет расспрашивать о содержании романа, и мне стало не по себе. Если бы это произошло, я попал бы в глупейшее положение. Но в эту минуту вошел Питер, и я почувствовал облегчение оттого, что опасный для меня разговор был прерван. Питер был одним из самых удачливых англичан в Голливуде. Все его костюмы были сшиты в Лондоне на Секвилл-стрит, и их покрой удивительно шел к чисто английской фигуре Теннета, широкой в плечах и узкой в бедрах. Его загорелое, умное лицо просияло при виде Кэрол. - Ты не успела одеться? - спросил он, поздоровавшись с ней за руку. - Ты очаровательна, Кэрол. Надеюсь, ты не очень устала и мы поедем куда-нибудь поужинать? - Конечно, поедем, - улыбаясь, ответила Кэрол и посмотрела на меня. - Как ты поживаешь, дорогой? - Мы пожали друг другу руки. - Кэрол все хорошеет. Правда? Я кивнул головой. Теннет вопросительно посмотрел на мой исцарапанный лоб. - Приготовь Питеру виски, Клив, пока я оденусь, - сказала Кэрол. - Я мигом. - И, посмотрев на режиссера, добавила: - Клив сегодня такой обидчивый... Не хочет ужинать с нами... - Ты обязательно должен поехать... Такое событие надо отпраздновать, не правда ли, Кэрол? Кэрол беспомощно покачала головой. - Клив обедает со своими издателями... Я не верю этому, но мне ничего не остается, как быть тактичной и делать вид, что так оно и есть. Ты только посмотри на его лоб. Он боролся с дикаркой. - Мисс Рай, смеясь, обернулась ко мне. - Расскажи о ней Питеру, Клив... Питер проводил даму до двери и напутствовал словами: - Не торопись. У меня сегодня много свободного времени. - Но я голодна, - запротестовала Кэрол и выбежала из комнаты. Питер подошел к маленькому бару, где я приготавливал ему виски. - Так, значит, ты боролся? - спросил он. - Какие глубокие царапины! - Пустяки! - сказал я. - Что будешь пить? - Выпью немного виски. - Теннет наклонился к бару и вынул сигарету из тяжелого золотого портсигара. - Кэрол рассказала тебе последние новости? Я протянул молодому режиссеру сифон с минеральной водой. - Нет... Что за новости? Питер с недоумением посмотрел на меня. - Странный ребенок... Почему она скрыла это от тебя? - Он закурил сигарету. Внезапно мне стало не по себе. - Какие новости? - повторил я, не отрывая от Питера глаз. - Ей поручили написать сценарий по лучшему роману года. Это решено сегодня утром... сценарий по роману Ингрема. Я поставил стакан с виски на полированный бар. Меня охватило чувство горечи. Я не смог бы отработать этот роман. Для меня он был слишком объемным, и все же то, что его передали такому ребенку, как Кэрол, было для меня настоящим ударом. - Это просто замечательно! - сказал я, стараясь казаться обрадованным. - Я читал этот роман. Он действительно великолепен. А кто будет ставить фильм? Ты? Питер ответил с большой охотой: - Да. Этот фильм должен быть многоплановым. Я всегда мечтал поставить такой фильм и всегда настаивал на том, чтобы работу над сценарием поручили Кэрол. Правда, я сомневался, что Голд согласится на это. Пока я раздумывал, с какой стороны подойти к нему и как уговорить его, Голд Рекс вызвал меня сам и объявил, что писать сценарий будет Кэрол. Взяв стакан, я подошел к кушетке, обрадовавшись возможности сесть. - Что она выиграет от этого? - спросил я заинтересованно. Питер помедлил с ответом и, как бы еще раздумывая, сказал: - Пока судить трудно. Будет заключен контракт. Она станет больше получать... Кинофирма предоставит ей кредит... И, если она оправдает надежды и сценарий получится хорошим, будет обеспечено ее будущее. - Теннет отпил глоток виски. - А сценарий обязательно получится хорошим! Кэрол талантлива! Я подумал о том, что все замешанные в этой игре люди, за исключением меня, наделены талантом. Питер подошел и сел в кресло рядом с кушеткой. Кажется, он понял, что сообщенная им новость расстроила меня. - Над чем работаешь сейчас ты, Клив? Мне стало надоедать это: все, буквально все интересуются моей работой. - Я думаю, что мои сюжеты тебя не смогут привлечь. - Жаль. Я хотел бы поставить фильм по твоему роману. - Режиссер вытянул длинные ноги. - Я уже давно хотел поговорить с тобой. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы работать на Голда? Я мог бы представить тебя ему. У меня появилось подозрение, что за меня хлопотала Кэрол. - К чему, Питер? Ты же знаешь меня. Я не могу работать на заказчика. Кэрол часто говорила мне, что работа на студии - сущий ад. - Да. Но и большие деньги, - сказал Питер, взяв протянутый мной стакан с виски. - Подумай об этом, но не слишком затягивай с ответом. Память у публики очень короткая, а у голливудской тем более. - Теннет не смотрел на меня, но у меня появилось ощущение, что это не просто случайный разговор. Это было предупреждением. Я закурил сигарету и глубоко задумался. Есть такие вещи, о которых невозможно признаться тем, кто пишет или ставит фильмы для Голливуда. Им не признаешься, что у тебя нет творческих планов, что ты исписался. Они и сами очень скоро поймут это. Я знал, что, если я снова вернусь во Фри-Пойнт, случится то, что происходило со мной последние два дня. Я снова начну неотступно думать о Еве. Она вошла в мои мысли с того самого момента, как, придя в себя, я обнаружил, что лежу на полу в полном одиночестве и что сквозь портьеру в комнату проникает солнечный луч. Я старался выбросить из головы эту оказавшуюся случайно в моем доме женщину, но ничего не получалось. Она преследовала меня: приходила в мою спальню, садилась рядом со мной на крыльцо, мешая мне сосредоточиться над сюжетом книги, смотрела на меня с чистого листа бумаги, заправленного в пишущую машинку. В конце концов мысли о падшей женщине так измучили меня, что появилось желание поговорить с кем-нибудь о ней. Именно поэтому я приехал в Голливуд к Кэрол. Но, когда я стал рассказывать ей о Еве, я обнаружил, что не могу раскрыть ей того, что больше всего беспокоит меня. Питеру я тоже не мог поведать об этом. Они решили бы, что я сошел с ума. Может быть, все так: я, действительно, сошел с ума. Я мог выбрать любую из двадцати самых шикарных и привлекательных актрис Голливуда. У меня была Кэрол, которая любила меня и очень много значила для меня. Но мне этого было недостаточно. Меня свела с ума проститутка. Пожалуй, слова "свела с ума" выбраны неудачно. Прошлую ночь я провел, сидя на террасе перед бутылкой шотландского виски и пытаясь понять, почему это произошло, почему я не могу выбросить из головы падшую женщину. Ева затронула мою гордость. Ее холодное безразличие прозвучало как вызов. Я почувствовал, что эта продажная женщина живет в своем особом мире, который является для нее каменной крепостью, куда нет хода любовникам. Сделав такое заключение, я поставил себе целью предпринять атаку и разбить стены этой крепости. К тому времени, когда я пришел к этому решению, я был изрядно пьян и твердо решил, что завоюю Еву. Все женщины, с которыми я флиртовал в прошлом, были слишком легкой добычей. Я хотел встретить такую женщину, которую нужно было бы отнимать не только руками, но вырывать зубами, за которую стоило бы драться всеми доступными, известными и немыслимыми способами. Ева была именно такой женщиной. Она легко не сдастся! Даже сами мысли о предстоящей схватке будоражили меня. Я предвидел, что будет борьба не на жизнь, а на смерть. Ведь эта проститутка не маленькая глупышка, которую можно без труда обвести вокруг пальца. Она, сама того не зная, бросила мне вызов, и я готов принять его. У меня не было сомнений в том, каков будет финал. Только я старался не думать о том, что произойдет, когда я одержу победу над Евой, завладев ею всецело. Об этом можно будет позаботиться в свое время. Вошла Кэрол, и я тут же отключился от мыслей о Еве. Мисс Рай выглядела великолепно. На ней было серебристо-голубое вечернее платье и накидка из горностая. - Почему ты не рассказала мне? - вскочив с кресла, спросил я. - Я ужасно рад и горд за тебя, Кэрол. Она испытующе посмотрела на меня. - Приятно, не правда ли? Клив, может быть, теперь ты пойдешь с нами... нужно отпраздновать... Я хотел пойти, но у меня было более важное дело. Если бы мы отправлялись с ней вдвоем, то я бы пошел, но с Питером мне идти не хотелось. - Если я смогу вырваться, я присоединюсь к вам, - заверил я. - Где состоится торжественный ужин? - На Вейн-стрит в "Браун-Дерби", - ответил Питер. - Когда приблизительно ждать тебя? - Все зависит от обстоятельств, - сказал я. - Если мне не удастся открутиться, то после ужина встретимся здесь... не возражаете? Кэрол подала мне руку. - Ты должен прийти. Клив, ты сделаешь все возможное, чтобы быть с нами, правда? Питер встал. - Идемте. Тебе по пути с нами? - Я обещал быть у издателя в восемь, - объяснил я. На часах было 7.30. - Кэрол, ты не будешь возражать, если я на несколько минут задержусь здесь? Я допью свое виски и позвоню по телефону. - Не буду заставлять тебя, мистер Фарстон, искать телефон где-то в другом месте. Пойдем, Питер, мы не должны мешать деловым разговорам. - Кэрол помахала мне рукой. - Значит, мы увидимся? Ты намерен сегодня возвратиться во Фри-Пойнт? - Да, если, конечно, не задержусь здесь слишком долго. Я хотел бы начать работу завтра утром. Когда они ушли, я снова налил себе виски и взял телефонный справочник. В нем я нашел целый список людей по фамилии Марлоу. Потом я увидел ее имя, и меня охватило волнение. Она жила на Лаурел-Каньон-Драйв. Я не имел ни малейшего представления о том, где находится эта улица. Немного поколебавшись, я поднял телефонную трубку и набрал нужный мне номер. Я прислушивался к гудкам. Когда трубку на том конце сняли, кровь бросилась мне в голову. Какая-то женщина, не Ева, спросила: - Кто говорит? - Мисс Марлоу? - Кто говорит? - снова послышался осторожный голос. Я усмехнулся и ответил: - Мое имя ей ничего не скажет. Оно ей неизвестно. Воцарилось молчание, потом женщина сказала: - Мисс Марлоу просила узнать, что вам нужно. - Попросите мисс Марлоу подойти к телефону, - сказал я. - Мне посоветовали позвонить ей. Снова длительная пауза, а потом прозвучал голос Евы: - Слушаю! - Могу ли я повидаться с вами? - Я изменил голос, чтобы она не узнала меня. - Когда? - Через полчаса. - Полагаю, что да. - В голосе ее была какая-то нерешительность. - Я знаю вас? - Скоро узнаете, - сказал я и рассмеялся. Она тоже рассмеялась, и ее смех прозвучал как музыка. - Тогда приезжайте, - разрешила Ева и повесила трубку. Как же все оказалось легко и просто! 5 Я остановился на углу улиц Санта-Моника и Мелроз и спросил полицейского, как проехать на Лаурел-Каньон-Драйв. Поставив ногу на подножку машины и сдвинув шляпу на затылок, полисмен сказал, что это не улица, а переулок, находившийся между Голливудской улицей и Сансет-стрит. И самым подробным образом объяснил мне дорогу. Проехав мимо бесчисленных магазинов, таверн, бунгало и многоэтажных домов, я наконец-то нашел то, что искал. Лаурел-Каньон-Драйв оказался узеньким переулком с типовыми домиками, спрятанными за живыми изгородями и пышными клумбами. Я ехал медленно, чтобы заметить и не пропустить нужный мне дом. Увидев написанный на калитке номер, я остановился и вылез из машины. Ева жила в этом доме. Улица была пустынная, дом казался необитаемым. Как только я вошел в калитку, высокий забор скрыл меня от взоров тех, кто мог бы в это время находиться в переулке. Кругом царила тишина, и у меня появилось ощущение, что я попал в сонное царство. Тропинка вывела меня к двери, которая была скрыта встроенным крыльцом. С обеих сторон от двери были окна, прикрытые кремовыми муслиновыми шторами. Поднявшись на крыльцо, я остановился. Прежде чем постучать, я внимательно рассмотрел дверной молоток в виде железного кольца, насаженного на обнаженную женскую фигуру. Эта незначительная деталь дома Евы хоть и казалась остроумной, напомнила мне снова, к кому я пришел. Однако назад дороги не было. Я постучал и стал ждать какого-нибудь признака жизни в этом доме. Ожидание привело меня в волнение, с которым я справлялся с трудом. Наконец я услышал, как щелкнул выключатель, и вскоре после этого дверь открылась. Загородив своим телом весь проход, на пороге стояла высокая, почти такого же роста, как я, угловатая женщина. Я почувствовал, что ее глаза впились в меня, потом, словно удовлетворенная моим видом, она посторонилась и пропустила меня. - Добрый вечер, сэр! Вас ожидают? - Добрый вечер, - ответил я. - Мисс Марлоу дома? - Обойдя женщину, я вошел в прихожую. Чувствовал я себя неловко, и это злило меня. Мне было мерзко оттого, что эта женщина с худым, красным лицом, остреньким носиком и маленькими, горящими глазами оценивающе разглядывает меня, и оттого, что она великолепно знает, для чего я явился в этот убогий, скрытый от любопытного взгляда домик. - Не пройдете ли вы за мной, сэр? - женщина прошла по коридору и открыла дверь. Во рту у меня пересохло, в висках от волнения пульсировала кровь. Я вошел в комнату. Она была небольшой. Прямо напротив двери я увидел трюмо, перед ним лежал белый толстый ковер, на котором стояли изящные стеклянные фигурки животных. В глубине комнаты справа стоял дешевый платяной шкаф. Широкий диван-кровать, покрытый розовым покрывалом, занимал все остальное пространство. Ева стояла перед потухшим камином, рядом находилось уютное кресло и прикроватный столик с настольной лампой. На столике лежало несколько книг. На Еве - знакомый мне голубой халат с короткими рукавами. Ее грубо загримированное лицо хранило застывшее деревянное выражение. Мы посмотрели друг на друга. - Хэлло, - широко улыбаясь, проговорил я. - Хэлло. - Выражение ее лица не изменилось, она не сделала ни единого движения. В ее приветствии были подозрительность и безразличие. Я стоял и смотрел на Еву, немного обескураженный тем, что она не выказала ни малейшего удивления при виде меня, и раздраженный, что она предстала передо мной в халате. Но несмотря на мое раздражение, кровь горячей волной разлилась по моим жилам при первом же взгляде на эту маленькую женщину. - Вот мы и встретились, - слегка заикаясь, проговорил я. - Вы не удивились моему появлению? Она, наклонив голову, ответила слишком уверенно и буднично: - Нет... я узнала ваш голос. - Бьюсь об заклад, что это не так, - сказал я. - Вы шутите. Ева поджала губы, недовольная высказанным мной сомнением. - Я узнала вас... Кроме того, я ожидала, что вы придете. Увидев выражение крайнего изумления на моем лице, она внезапно рассмеялась. Напряжение тут же спало. - Вы ждали меня? - спросил я. - Почему? Женщина сделала такое движение, словно хотела отмахнуться от прозвучавшего вопроса, и без особого желания, как будто через силу, промолвила: - Это не имеет значения. - Для меня имеет, - настаивал я. Без приглашения я прошел к креслу и расположился в нем. Вынул портсигар, открыл его и протянул женщине. Она немного помедлила, но сигарету все же взяла. - Благодарю вас, - промолвила Ева и, постояв в нерешительности, села на кровать, стоящую рядом с креслом. Я тоже взял сигарету, вынул зажигалку и, когда Ева наклонилась, чтобы прикурить, спросил опять: - Ответьте, почему вы ждали меня? Она заявила, покачав головой: - И не подумаю. По тому, как Ева нервничала, я понял, что она чувствует себя неуверенно и скрывает свое истинное состояние за маской холодности и равнодушия. Но я решил, что сорву эту маску и загляну в душу Евы. Я изучающе смотрел на нее и видел, что она внутренне приготовилась к любой неожиданности с моей стороны. Как только Ева ощутила на себе мой взгляд, она подняла глаза и глянула мне прямо в лицо. - Ну? - резко спросила она. - Зря вы так грубо наложили грим. Это вам не идет. Ева встала и посмотрела в зеркало, висящее над камином. - Почему? - спросила она, внимательно разглядывая свое лицо. - Разве я плохо выгляжу? - Хорошо, но вы выглядели бы гораздо лучше без этой маски на лице. Вам это ни к чему. Женщина продолжала изучать себя в зеркале. - Я была бы просто ужасной без грима, - сказала она, словно разговаривая сама с собой, потом обернулась и, нахмурившись, взглянула на меня. - Вам кто-нибудь говорил, что вы интересная женщина, - спросил я, не давая ей возможности заговорить. - В вас чувствуется характер, а этим может похвастаться далеко не каждая женщина. Заметно было, что Ева не знает, как отнестись к моим словам. Поэтому ответ последовал не сразу. Женщина молча вернулась к кровати, села, раздумывая над услышанным. Вид хозяйки дома можно было назвать озадаченным. Но только на одну минуту мне удалось сбить Еву с толку, на лице ее тут же появилось знакомое мне деревянное выражение. - Неужели вы пришли сюда только затем, чтобы сказать мне, что я интересная женщина? Я улыбнулся и спокойно заверил: - Почему бы и нет? Если никто до меня не говорил вам этого, то я рад быть первым: женщинам надо отдавать должное! Она помешала угли в камине. Движения у нее были нервными и порывистыми, и я видел, что Ева не знает, как вести себя со мной. Пока я могу держать ее в таком состоянии, инициатива всегда будет в моих руках. - Нет ли у вас желания извиниться передо мной за это? - спросил я, дотрагиваясь до ссадины на лбу. Последовал именно такой ответ, как я и ожидал: - А почему я должна извиняться? Вы это заслужили. - Вы правы, - сказал я и рассмеялся. - В следующий раз придется быть осторожнее. Я люблю женщин с характером. Поверьте, сожалею о своем плохом поведении, но мне ужасно хотелось проверить, какова будет ваша реакция. - И со смехом закончил лестным для женщины признанием: - Затеяв вам испытание, не ожидал, что мне так крепко повезет: я не только увидел, но и почувствовал вашу реакцию. Ева недоверчиво посмотрела на меня, улыбнулась и ответила: - Иногда я, действительно, превращаюсь в дикого зверя... но вы заслужили то, что получили. - Вы всегда так обращаетесь с мужчинами? Она старалась увильнуть от ответа: - Как? - Бьете их по голове, если они вас раздражают? С каким-то довольным смешком проговорила: - Иногда случается. - А вам их не жалко? - Нет, ничуть. Я наблюдал за ней. Женщина сидела наклонившись, и ее опущенные, худенькие плечи округлились. Почувствовав, что я не спускаю с нее глаз, Ева снова резко подняла голову и посмотрела на меня. - Незачем вам сидеть здесь и разглядывать меня, - раздраженно сказала она. - Зачем вы пришли сюда? - Мне нравится смотреть на вас, - возразил я, откидываясь в кресле и устраиваясь с полным комфортом. - Неужели я не могу поговорить с вами? Это кажется вам странным? Женщина нахмурилась. Она не знала, что делать, и спрашивала себя, пришел ли я к ней без всякой цели, или пришел из-за ее профессии. Она тщетно пыталась скрыть свое нетерпение разгадать причину моего прихода. - Вы пришли сюда только затем, чтобы поговорить со мной? - спросила она и, бросив на меня мимолетный взгляд, отвернулась. - И вам не жаль напрасно терять время? - Я не считаю это время потерянным. Вы интересуете меня, и, кроме всего прочего, я очень люблю беседовать с интересными женщинами. Она подчеркнуто вызывающе метнула в меня злобную молнию и тут же отвела глаза в сторону. - Все так говорят, - нетерпеливо бросила она. Эти слова рассердили меня больше всего. - Если вы не против, я предпочел бы, чтобы вы не смешивали меня с другими и не применяли этого анонимного слова "все", - ледяным голосом проговорил я. Она удивилась: - Вы отличного мнения о самом себе, не правда ли? - А почему бы и нет? - спросил я, в свою очередь проявляя нетерпение. - В конце концов, кто же поверит в меня, если я сам в себя не верю? Ее лицо помрачнело. - Я не люблю самоуверенных людей. - Вы ведь тоже неплохого мнения о себе? Она покачала головой: - С чего бы это? - Надеюсь, что вы не относитесь к женщинам, страдающим комплексом неполноценности? - Вы знаете многих таких женщин? - Многих. Так страдаете вы от этого или нет? Она уставилась в холодный камин, лицо ее внезапно стало угрюмым. - Полагаю, что да. - Подозрительно посмотрев на меня, она спросила: - Вам это кажется смешным? - Нет, почему же? Я даже нахожу это трогательным, тем более что у вас нет причины испытывать чувство неполноценности. Она вопросительно посмотрела на меня. - Почему? И тогда я вполне реально ощутил, что Ева действительно не уверена в себе и что ее интересует мое мнение о ней. - Вы сами должны ответить на этот вопрос, если не боитесь смотреть правде в глаза. Мое первое впечатление о вас... Впрочем, это не имеет значения, и я лучше умолчу об этом. - Нет, я хочу знать, - сказала она. - Каково же ваше первое впечатление обо мне? Я принялся изучать ее лицо, словно оценивая его достоинства. Она, не отрываясь, смотрела на меня и, нахмурившись и смущаясь, ждала ответа. Я так много передумал о ней за последние два дня, что давным-давно забыл о своем первом впечатлении. - Если вам это, действительно, интересно, - начал я с видимой неохотой, - то я скажу, но боюсь, что вы не поверите мне. - Говорите же! - нетерпеливо воскликнула она. - Хорошо. Вы женщина с сильным характером, независимая, темпераментная и обладающая огромной волей, вы чрезвычайно привлекательны для мужчин и, как ни странно, очень чувствительны. Ева с недовольным и недоверчивым видом вглядывалась в мое лицо. - Интересно, скольким женщинам вы говорили эти слова? - спросила она, но я заметил, что, услышав о себе такое мнение, она пытается скрыть удовольствие, которое ей доставила моя похвала. - Не многим... вообще. Никому, если хотите знать. Я до сих пор не встретил ни одной женщины, которая обладала бы такими качествами, как вы. Но вообще-то я ведь совсем вас не знаю, разве не так? Я могу и ошибиться... ведь это только первое впечатление. - И вы считаете меня привлекательной? - она поинтересовалась моим мнением совершенно серьезно. - Я не пришел бы сюда, если бы не находил вас именно такой. Вы очень привлекательны. - Почему? Я же некрасивая! - Ева встала и снова подошла к зеркалу. - Я ужасно выгляжу. - Ничего подобного. У вас есть характер и индивидуальность. Это гораздо ценнее обычной, пресной привлекательности. В вас есть что-то необычное. Какой-то магнетизм. Женщина скрестила руки на худенькой, плоской груди. - Какой же вы врун! - вскрикнула она, и глаза ее вспыхнули гневом. - Неужели вы думаете, что я поверю всей этой чепухе? Что вам нужно? Зачем вы пришли сюда? Сюда приходят не для разговоров. Я рассмеялся ей в лицо. - Не сердитесь. Вы же знаете, что мне жаль вас: налицо, безусловно, большой комплекс неполноценности. Сейчас вы этого не замечаете, но наступит день, и вы убедитесь, что я прав. Я наклонился вперед и посмотрел на книги, лежащие на ночном столике: "Детективные рассказы", роман Хемингуэя "Иметь и не иметь" и роман Торна Смифа "Ночная жизнь богов". Я нашел этот ассортимент довольно странным. - Вы много читаете? - поинтересовался я, намеренно перейдя к другой теме. - Я читаю, когда мне попадается хорошая книга, - ответила Ева. - Читали ли вы "Ангелы в трауре"? - спросил я, назвав свою первую книгу. Женщина встала и подошла к трюмо. - Да... Мне не понравился этот роман. - Она взяла пуховку и напудрила нос. - Не понравился? - Я был разочарован. - Почему? Сначала мне ответом было небрежное движение плечом, а затем прозвучали сухо и безапелляционно слова: - Не понравился - и все. Ева положила пуховку в пудреницу, посмотрела на себя в зеркало и снова подошла к камину. Наш разговор вызывал у нее скуку и раздражение. - Почему же все-таки эта книга вам не понравилась? Она вам показалась скучной? - Не помню. Я быстро читаю и тут же забываю все, что прочла. - Понятно... И все-таки у вас сохранилось впечатление, что книга вам не понравилась. Меня раздражало, что женщина не помнит моей книги, не выделила ее из ряда других прочитанных. А мне хотелось поговорить с Евой и узнать мнение, даже в том случае, если книга ей не понравилась. Я начал понимать, что нормально разговаривать с этой женщиной невозможно. Пока мы не узнаем друг друга - а я намерен продолжать наше знакомство - темы разговоров будут очень ограничены. И в настоящее время нам говорить было не о чем. У нас не было ничего общего. Ева вопросительно посмотрела на меня и снова села на кровать. - Ну? - спросила она. - Что еще? - Расскажите мне о себе. Она пожала плечами, лицо ее исказилось гримасой. - Нечего рассказывать. - Найдется что рассказать, - сказал я и, наклонившись вперед, взял Еву за руку. - Вы замужем или носите кольцо для вида? - Я покрутил обручальное кольцо на ее пальце. - Я замужем. Я был немного удивлен. - Он симпатичный парень? Она отвернулась и промямлила что-то неразборчивое. - Очень симпатичный? - переспросил я. Она вырвала руку. - Да... Очень симпатичный. - И где же он? Ева резко отвернулась и выпалила, словно выстрелила: - Это вас не касается. Я засмеялся. - Ну, ладно, хватит злиться. Правда, должен признаться, что, когда вы злитесь, вы выглядите очень впечатляюще. Откуда у вас появились эти две морщинки на переносице? Женщина тут же встала и посмотрела на себя в зеркало. - Они портят меня, да? - спросила она, стараясь кончиком пальцев разгладить их. Я посмотрел на часы, стоящие на камине. Я провел здесь уже 15 минут. - Не надо так часто хмуриться. Будьте повеселее, - посоветовал я, вставая, чтобы попрощаться и уйти. Я сделал шаг по направлению к Еве и увидел, что ее озабоченный и беспокойный взгляд стал доверчивым и полным удовлетворения, которое она пыталась скрыть. Она развязала тесемку халата, и ее тоненькие пальчики передвинулись к шелковой петле, накинутой на единственную пуговицу, удерживающую полы халата запахнутыми. - Мне пора уходить, - посмотрев на часы, заявил я. Доверчивого взгляда как ни бывало. Руки женщины опустились. Я был доволен, что решил действовать так, как мне хочется, не принимая в расчет ее намерений. Пока инициатива будет в моих руках, пока я буду вести себя иначе, чем ее обычные клиенты, Ева будет заинтригована и будет обращать на меня внимание хотя бы из любопытства. - Когда у вас будет время, я хотел бы поговорить с вами, - попросил я разрешения, не ожидая на него ответа. - Возможно, я смогу излечить вас от комплекса неполноценности, - бросил я обещание и, проходя мимо комода, сунул двадцать долларов между стеклянными фигурками животных. Одна из фигурок, изображавшая диснеевского Бемби, упав, разбилась. Ева мельком взглянула на деньги, тут же отвернулась. Лица ее оживилось. - Как вы думаете, удастся мне увидеть вас в чем-нибудь приличнее этого халата? - спросил я, подходя к двери. - Удастся, - ответила хозяйка дома, который я оставлял ненадолго. - Я ношу не только халат. - Как-нибудь на днях вы должны принять меня. И не забудьте, когда я приду в следующий раз, снять грим. Вам он не идет. До свидания. - Я открыл дверь. Ева подошла ко мне. - Благодарю вас за подарок, - тихо прозвучало из уст женщины, и она улыбнулась. Как разительно менялось ее лицо, когда она улыбалась! - Не за что. Между прочим, меня зовут Клив. Могу ли я снова позвонить вам? - Клив? У меня уже есть два знакомых Клива. В последние пятнадцать минут я совершенно забыл о том, что она проститутка, и ее замечание покоробило меня. - Очень жаль. Но ничего не поделаешь: мое имя Клив. Какое имя предпочли бы вы? Ева почувствовала мое раздражение, и лицо ее стало замкнутым. - Должна же я знать, кто из Кливов звонит мне. - Ну, еще бы! - язвительно сказал я. - А что, если я назовусь Кларсеном, Ланселотом или, например, Арчибальдом? Она пожала плечами и внимательно посмотрела на меня. - Имя не имеет значения, я узнаю вас по голосу. До свидания, Клив. - Желаю всего наилучшего. Скоро мы снова увидимся. - Марта... - позвала она. Из соседней комнаты вышла угловатая, высокая женщина. Она выжидающе остановилась, сложив руки на животе с едва заметной усмешкой в глазах. - Я скоро позвоню, - напомнил я и вслед за Марти вышел в коридор. - До свидания, сэр, - вежливо попрощалась со мной служанка. Я кивнул и спустился по тропинке к белой деревянной калитке. Подойдя к машине, я остановился и оглянулся на дом. Света в окнах не было. В сумерках этот домик ничем не отличался от любого другого, расположенного в узких переулках Голливуда. Я завел мотор и подъехал к бару на Вайя-стрит, расположенному напротив ресторана "Браун-Дерби". Внезапно я почувствовал себя так, словно из меня выпустили воздух, я захотел выпить. Негр-бармен весело улыбнулся мне, зубы его сверкали, как клавиши пианино при свете электрических ламп. - Добрый вечер, сэр, - сказал он, положив на стойку бара свои огромные руки. - Что вам подать сегодня? Я заказал неразбавленное шотландское виски и отнес его в сторону. Посетителей в баре было мало, и я никого из них не знал. Я откинулся на спинку удобного кресла, отпил немного виски и закурил сигарету. Обдумав все, я решил, что пятнадцать минут, которые я провел у Евы, прошли неплохо, хотя и обошлись мне довольно дорого. Первый и, полагаю, результативный ход в этой игре. Ева, естественно, озадачена и наверняка заинтересована. Весьма занимательно было бы послушать, что она сказала обо мне Марта после моего ухода. Ева достаточно умна, чтобы понять, что я веду какую-то игру, но я ни малейшим намеком не раскрыл ей своих карт. Ее терзает любопытство: я говорил о ней, а не о себе, это ей в новинку. Те мужчины, с которыми проводила время падшая Ева Марлоу, говорили только о себе. Меня занимал ее комплекс неполноценности. Может быть, он продиктован страхом за будущее? Ева ждала, что я успокою ее. Она зарабатывала деньги тем, что продавала себя, поэтому больше всего другого ее тревожила мысль о том, как она выглядит. Ева была уже не молода. Ее, конечно, нельзя было назвать и старой, но даже если ей тридцать три - а я полагал, что она старше, - все равно в этом возрасте, особенно учитывая ее профессию, женщина, естественно, испытывает тревогу за будущее. Я допил виски и снова закурил сигарету. Цепь моих мыслей прервалась, и я почти против воли стал вести примиренческий разговор с собственной совестью. По-видимому, во мне произошел какой-то перелом. Несколько дней назад сама мысль о связи с проституткой была бы для меня неприемлемой. Я всегда презирал мужчин, которые ходили к подобным женщинам. Мне это было противно. И все же я провел пятнадцать минут с проституткой и обращался с ней так, как привык вести себя со своими приятельницами. Я оставил у ее дома свою машину, которую в округе знали очень хорошо и которую мог легко узнать любой из тех, кому я известен. Я заплатил за привилегию поговорить с продажной женщиной о ничего не значащих пустяках двадцать долларов. Теперь, когда я находился вдалеке от Евы, моя поездка к ней казалась мне настолько бессмысленной, что я был вынужден защищать свое чувство самоуважения. Я говорил себе, что эта женщина совершенно не похожа на тех проституток, которых я видел. Внешний вид ее был совершенно иным: она не была крикливой, грубой, жадной и лживой, как большинство проституток. Правда, она не шла ни в какое сравнение ни по внешнему виду, ни по культуре с моими приятельницами. Я старался найти оправдание своим поступкам. Я убеждал себя, что Ева заинтересовала меня только потому, что принадлежала к отверженному слою общества. Но мое любопытство не было достаточно убедительной причиной для того, чтобы ради одного него рисковать своим положением. Нет, все было гораздо сложнее. Причиной того, что меня повлекло к Еве, было сознание собственной неполноценности. Несмотря на то, что мне везло в жизни, я знал, что в конце концов меня ожидает крах. Я исписался. Я никому бы не признался в этом, я с трудом признавался в этом даже самому себе. Гнетущее чувство неминуемого провала действовало на мое воображение все сильнее и сильнее, пока не наступил такой момент, когда чувство собственной неполноценности охватило меня с такой силой, что я, наконец, признался себе в том, что я ничего не стою. Мое несчастье усугублялось еще тем, что по роду работы я имел дело с самыми блестящими и талантливыми людьми Голливуда. По сравнению с ними я был ничтожеством. Еве было неведомо, что такое успех. Она была бесталанной, была отбросом общества и единственной из встреченных мной женщин, кого я мог бы опекать, к которой мог бы относиться свысока, которой мог бы покровительствовать. Несмотря на ее власть над мужчинами, ее силу воли и холодное безразличие, Ева продавала себя. Пока у меня есть деньги, я ее господин. Мне необходимо, чтобы она была рядом, именно она, потому что она морально унижена и находится на еще более низкой ступени в глазах общества, чем я. Вот по какой причине меня влекло к Еве Марлоу. Именно такая женщина, как Ева, даст мне возможность поверить в себя. Чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что мне придется уехать из Фри-Пойнта. Уехав оттуда, я смогу чаще встречаться с Евой. Если я буду жить вдали от нее, то это исключено. Я твердо решил уехать из Фри-Пойнта. Загасив