Ричард Сапир, Уоррен Мерфи. В объятиях Кали Дестроер "The Arms of Kali", перевод В. Бернацкой Глава первая Он доставил ее домой из аэропорта и отказался от вознаграждения. И от куска глазированного торта тоже, и от чашки чая, которую любезно предложила ему пожилая женщина. Он хотел только одного - поскорее накинуть ей на шею бледно-желтый платок, и вот тут уж не стерпел бы отказа. А накинув, поспешил затянуть до предела. Чикагская полиция обнаружила труп утром. Чемоданы не были распакованы. Следователю по криминальным делам показалось, что он уже сталкивался с подобным преступлением, ему также припомнилось, что он вроде бы читал о похожем случае в Омахе: там тоже задушили авиапассажира, не успевшего даже распаковать вещи. Следователь позвонил в Вашингтон и попросил соединить его с отделом справок ФБР, чтобы выяснить, не прослеживается ли тут некая закономерность. - Убитая летела самолетом авиакомпании Джаст Фолкс? - задал вопрос сотрудник ФБР. - Да. - Может, познакомилась с кем-нибудь в самолете? С молодым интересным мужчиной, к примеру? - Этого мы пока не знаем, - ответил следователь. - Ничего, скоро узнаете, - пообещал человек из ФБР. - Ага, значит это не первый случай? - воскликнул следователь. - Прослеживается почерк убийцы? - Вы попали в самую точку, - признал сотрудник ФБР. - А масштаб преступлений? Локальный? Или национальный? - Национальный. Ваша жертва - уже сто третья. - Как? Убиты сто три человека? - ужаснулся следователь. Перед его глазами все еще стояла задушенная старая женщина. Разграбленная квартира, раскрытая сумочка, перевернутая мебель. И еще более сотни людей вот так же встретили свой конец? Не может быть, подумал он. - Но ее ограбили, - сказал вслух следователь. - Все сто три человека ограблены, - заявил сотрудник ФБР. Сто четвертый. Альберт Бирнбаум был на седьмом небе. Он встретил человека, который не просто из вежливости слушал его рассуждения о розничной продаже скобяных изделий, но буквально ловил каждое слово. Его покойная жена Этель, упокой Господи ее душу, часто говорила: Эл, никому не интересно слушать о нарезках на шурупах в три четверти дюйма. - Однако благодаря этим шурупам ты каждый год зимой проводишь две недели в Майами-Бич, и... - ...имею ранчо в Гарфилд-Хайтс, и кругленькую сумму в банке, и могу дать образование детям. Я это слышала много раз, но другим это слушать неинтересно. Даже один раз. Альберт, солнышко мое, любимый, в разговоре о шурупах - даже в три четверти дюйма - нет шика. К сожалению, она не дожила до дня, когда ей пришлось бы отказаться от своих слов. Ведь Альберт Бирнбаум встретил молодую женщину, розовощекую красотку, белокурую, с невинным взором голубых глаз и небольшим вздернутым носиком, которая восторженно внимала его рассказам о торговле скобяными изделиями. Ее интерес был неподдельным. Альберт подумал было, что, возможно, он ее заинтересовал как мужчина. Однако он знал себе цену и не мог долго заблуждаться на этот счет: чтобы его заполучить, ни одна столь хорошенькая девушка, как эта, не стала бы выслушивать рассказы о розничной торговле скобяными изделиями. Она летела в Даллас тем же самолетом компании Джаст Фолкс, что и он, их места оказались рядом. Удобно ли ему в этом кресле? - спросила женщина. Да, ответил он, удобно, насколько возможно, если летишь не первым классом. Но, учитывая значительно более низкую стоимость билета, полет просто великолепен. Ее ведь не стошнило от сэндвича и шоколадки, которые разносили в пути. А ведь говорят: Купи дешевый билет, и тебе принесут дешевую пищу, которая вывернет тебя наизнанку. - Вы всегда такой? - спросила она. - Настоящий философ. Даже из обычного авиарейса вы умудряетесь извлечь и преподать полезный урок. - Не надо громких слов, - сказал он, - Жизнь - это жизнь, не так ли? - Прекрасно сказано, мистер Бирнбаум. Именно это я и имела в виду. Жизнь - это жизнь. В ней есть величие. Она громко заявляет о себе. - Вы мне льстите, - сказал Эл Бирнбаум. Ему было тесно в кресле, жало в боках. Но он относился к этому философски: в его возрасте не тесно только в креслах первого класса. Но платить лишние пятьсот долларов он не собирался - лучше потерпеть. Однако вслух свои мысли он не высказал, девушка могла не заметить - во всяком случае в сидячем положении - его округлившейся за последние годы талии, так зачем же торопить события? Когда встречаешь такую хорошенькую девушку, можно позволить несколько приукрасить свой взгляд на жизнь. Но только заговорив о скобяных Товарах, Эл Бирнбаум понял, что встретил наконец человека, который не притворяется, а действительно заинтересован в этом, столь важном для него, предмете. Вы бы видели, как она слушала! Огромные голубые глаза взирали на него с неподдельным интересом, слова ее были столь же искренними. - Вы хотите сказать, что основную прибыль скобяным лавкам приносит торговля этими маленькими Шурупами в три четверти дюйма? Я всегда беру их всего несколько штук и каждый раз прошу у продавца извинение, что побеспокоила его из-за такой малости. Неужели именно эти шурупы? - Шурупы, гвозди, шайбы, - сказал Эл Бирнбаум: - На них держится скобяная торговля. Шестьдесят, нет, все шестьдесят пять процентов продаж составляют они, и нет нужды беспокоиться, что на следующий год они выйдут из моды или вместо них изобретут что-то другое. А цена-то обязательно вырастет! Шурупы и гвозди - основа скобяной торговли. - Ане разные крупные приспособления? Не на них, выходит, делают деньги? - Да пропади они все пропадом! - в сердцах произнес Эл Бирнбаум. - Вы предлагаете, к примеру, какую-нибудь штуковину ценою шестьсот долларов, на ней видят царапину и отказываются брать. Товар бракуется. Вы прощаетесь с ним - выставляете как образец на витрину или продаете как утиль. А потом подводите итоги. Вы ведь не можете конкурировать с магазинами, где торгуют по так называемым сниженным ценам. Я видел как-то в одном из них сушильную печь, которая продавалась на пятьдесят семь центов дороже, чем я покупал оптом. - О, боже, - изумилась девушка, прижав руки к груди. - На пятьдесят семь центов, - повторил Эл Бирнбаум. - Наценка на вещь, стоимость которой сто пятьдесят долларов. Девушка чуть не расплакалась при этих словах. Да, Эл Бирнбаум встретил сокровище, и вся беда была в том, что он не мог представить себе достойного ее мужчину. Именно это он ей и сказал. - О, мистер Бирнбаум, вы так любезны. - Дело не в этом. Вы необыкновенная девушка. Жаль, что я не молод. - Мистер Бирнбаум, вы самый милый из всех мужчин, которых я знаю. - Да что уж, - смущенно произнес Эл Бирнбаум. - Не говорите так. Но ему было приятно. Позже, уже на земле, когда у девушки возникли трудности с багажом, Эл Бирнбаум вызвался ей помочь. Эл Бирнбаум никогда не оставил бы приличную молодую девушку в затруднительном положении одну. Он не бросил бы в беде даже неприятного ему человека, так почему не помочь милой юной девушке, которая не знала, как добраться до Далласа, где жил ее жених? Бирнбаум нашел ей такси. Поехал с ней вместе. И даже сказал, что охотно познакомится с ее женихом. - Мне бы тоже хотелось этого. Уверена, он вам понравится, мистер Бирнбаум. Он тоже подумывает заняться скобяным бизнесом, и ему будет полезно посоветоваться с опытным человеком. - Передайте ему от моего имени, что дело это тяжелое, но честное. - Вы сами все скажете. Никто не знает столько, сколько вы. - Он должен быть очень осторожен при покупке товара. Корея и Тайвань обгоняют нас, американцев. - Ни слова больше. Сами расскажете. Такие знания, как у вас, не купишь ни за какие деньги. - Купить можно все, - ответил Эл Бирнбаум. - Но толку от этого не будет. Ему понравился собственный ответ. Жених девушки жил в одном из самых захудалых районов города, а в квартире практически отсутствовала мебель. Эл Бирнбаум прикинул, удобно ли предложить молодым людям помощь в поисках более пристойного жилища. Но тут нужно быть осторожным. Милую юную пару можно легко оскорбить тем, что с квартирной платой он поможет. Он уселся на деревянный ящик, в глаза ему бил не смягченный абажуром резкий свет электрической лампочки, в воздухе стоял застарелый запах кофе и еще пахло плесенью; казалось, квартиру не убирали год или даже два. Он вспомнил, что в дверях не было ключа. Значит, это брошенная квартира. Им негде жить. Он решил, что обязательно им поможет. Сзади послышались шаги. Обернувшись, Эл Бирнбаум увидел незнакомого чисто выбритого юношу с желтым платком в руках. Растянув платок между руками, он скручивал его в веревку. - Простите, - сказал молодой человек, - можно накинуть его вам на шею? - Что... - начал было Эл Бирнбаум и тут же почувствовал, как чьи-то руки обхватили его колени, стаскивая с ящика, в то время как другие ухватили его за правое запястье. Эти руки принадлежали девушке. Она всем телом навалилась на правую руку, а левую ему заломили назад, и светло-желтый, скрученный в веревку платок обвил его шею. Платок затягивался все туже. Сначала появилось неприятное, болезненно-режущее ощущение - и он подумал: ну, ничего, с этим я еще справлюсь. Он пробовал крутить головой, но они не отпускали его. В отчаянной попытке глотнуть хоть немного воздуха - обреченной на неудачу попытке - он сделал глубокий вдох, и поняв, что воздух не поступает в легкие, почувствовал мучительное, страстное желание ощутить последний раз вкус кислорода. Ради Бога, только один глоток! Выполните мою просьбу, и я сделаю все, что хотите. А эти люди пели. Он умирал, а они пели. До него доносились странные, неведомые ему созвучия. Они пели не на английском языке. Может, он уже не различает слов? Неужели ему так плохо? По комнате расползался мрак, он закрадывался и в его сознание, окутывал бьющееся в конвульсиях и мучительно жаждущее глотка воздуха тело. И тут он услышал первую фразу на английском языке. - Теперь Она довольна. А потом, уже в полной темноте, глубоком мраке, у него - вот странно-то - отпала потребность дышать, в душе воцарились покой и свет, и тогда-то он и увидел Этель, она ждала его, и ему вдруг стало ясно, что теперь никогда он не сможет наскучить ей разговорами о скобяных товарах. Никогда больше она не заскучает - столь велика ее радость от встречи. Где-то в отдалении послышался голос, он словно обещал: Им не сойдет это с рук, этим безумцам, заигрывающим с богами смерти. Но Бирнбаума уже не волновали земные проблемы: так хорошо было ему в этом царстве света. Не хотелось даже говорить о скобяной торговле. Он был полностью счастлив, и счастье это обещало длиться целую вечность. Глава вторая Его звали Римо, и ему дали неисправное оборудование для погружения под воду. Его хотели убить. Он понял это еще до того, как катер спустили на воду недалеко от отеля Фламинго на Бонэре - равнинном острове, жемчужине Антильских островов. Зимой американцы и европейцы стекались сюда в поисках тепла, чтобы поплескаться в бирюзовой воде и поглазеть на рыб у карибских рифов, давая возможность рыбам в свою очередь поглазеть на них. Туризм был основной статьей дохода островитян, но кто-то всегда недоволен и хочет большего. Поэтому довольно скоро Бонэр стал промежуточным лагерем на кокаиновом пути в Соединенные Штаты; на острове скопилось много денег, и появились люди, готовые убивать - только бы не потерять свои капиталы. Местная полиция вдруг вся исчезла, исчезли и детективы из Амстердама, но когда пропали и все американские представители на острове, США заявили, что дело это так не оставят. На этом все вроде бы и закончилось. На остров не высадилась следственная комиссия, и не прибыли представители разведки. Никто в самой Америке толком не понял, что же посулила американская сторона. Помнили только, что дела так не оставят. Один высокопоставленный американец высказал в беседе с губернатором Бонэра, своим другом, следующее соображение: - Помнится, раньше тоже такое случалось. Иногда тут было замешано ЦРУ, иногда ФБР или секретные службы. Казалось, все - ситуация вышла из-под контроля. И тогда кто-нибудь говорил: Хватит, забудем об этом. Теперь за дело возьмутся другие. - И что же? - спросил губернатор Бонэра с непередаваемым акцентом жителя острова, в котором слились звуки голландского и английского языков, а также африканских диалектов. - Ситуация выправлялась. - Благодаря кому? - Понятие не имею. - Секретным агентам? - Право, не знаю. - Но что-то должно быть, - упорствовал губернатор. - Вряд ли нечто обычное, о чем мы имеем представление. - Тогда что же? - настаивал губернатор. - Я слышал про одного человека, который предположил, что бы это могло быть, - сказал высокопоставленный американец. - Так что? - торопил его губернатор. - Больше ничего, - ответил американец. - То есть как? Вы слышали о ком-то, кто предположительно знал, каким образом Америка вышла из тупиковой ситуации, и больше ничего? Кто он был? - Не знаю точно. Слышал - вот и все, - отнекивался американец. - Но почему вы не выяснили все до конца? - спросил губернатор. - Мне сказали, что большой палец этого человека нашли на одном континенте, а указательный - на другом. - Только потому, что он знал? - спросил губернатор. - Думаю - хотя не уверен в этом - он только пытался узнать, что это такое и кто с этим связан. - Вы даже не уверены? - спросил губернатор раздраженно: американец слишком мало знал о предмете разговора. - Вы не знаете, кто занимается всем этим. Вы не знаете, что эти неизвестные делают. Так что же вы, простите, знаете? - Только одно: если Америка заявляет, что ваши проблемы будут решены, так оно и будет. - И больше ничего? - Скоро повалятся трупы. - Но у нас здесь нет высоких мест. - Все равно смотрите под ноги. Время шло, но ничего необычного не происходило. Съезжались все те же туристы на обычный летний отдых, и никто не обращал внимания на еще одного незагорелого человека, примерно шести футов росту, широкоскулого, с черными, как уголь, глазами и широкими запястьями. А они могли бы заметить, что за проведенные на острове три дня он ел лишь однажды: то была миска риса - непривычная для летнего сезона еда. Кто-то обратил внимание, что приезжий не пользуется лосьоном для загара. Не было никакого сомнения: он попадет в больницу, его привезут туда красного, как рак. Но сколько бы он не проводил времени на солнце, он не обгорал и даже не темнел, и тогда все дружно решили, что у приезжего есть особый, не пропускающий ультрафиолетовые лучи лосьон, - правда, никто не видел, чтобы он его втирал. Лосьон, видимо, был бесцветный. Одна служанка, исповедующая религию предков и поклоняющаяся древним африканским богам столь же пылко, как и Иисусу Христу, решила-таки выяснить, каков на самом деле этот лосьон, что не блестит на солнце и не похож на кольдкрем, который накладывается толстым слоем на кожу. Она хотела коснуться незнакомца пальцем и узнать наконец, что предохраняет его от загара. Позже она клялась, что у нее так ничего и не получилось. Как только она приближала к приезжему палец, кожа его начинала шевелиться и плоть отодвигалась, не давая коснуться себя. Служанка знала заклятья вуду, умела провидеть будущее и предупредила всех, кто прислушивался к ее словам: если не делать белокожему человеку зла, бояться нечего. И еще она сказала, что он всемогущ. Но она была всего лишь служанкой в гостинице, и потому те, кто побогаче и познатнее, пропустили ее слова мимо ушей. Они дружно решили, что этот человек - американский агент или что-то вроде того. Не зря он посетил хижины с наветренной стороны острова, где прежде жили рабы, пытаясь заключить сделку, - слишком крупную, чтобы в нее можно было поверить. И задавал вопросы, какие обычно дельцы не задают. Он прямо-таки напрашивался на пулю. Люди, которые делают по миллиону долларов в неделю, не обращают внимания на глупые слова какой-то служанки. Не причинять ему зла? Как бы не так! Как раз это они и собирались сделать. А когда он записался на морскую экскурсию, включающую и плавание с аквалангом, стало ясно, каким образом его легче всего убрать. Облокотившись на борт катера, Римо бросил взгляд на ярко-желтые баллоны с кислородом, похожие на огромные винные бутылки в плетенках. Один из них должен принести ему смерть. Римо не знал, как именно это должно случиться, и даже попытайся кто-нибудь объяснить ему механическую сторону задуманного убийства, он вряд ли понял бы. Вечно с этой техникой что-нибудь случается, а за последнее время она работает все хуже и хуже. Но то, что один из баллонов несет смерть, Римо знал наверняка. Он понял это по тому, как обращался со смертоносным баллоном инструктор по подводному плаванию. Римо учили распознавать приближающуюся опасность, и знание так глубоко проникло в его существо, что, казалось, он умел это всегда. Инструктор обращался с этим тяжелым баллоном точно так же, как и с остальными пятнадцатью. Ноги согнуты в коленях, руки прижаты к телу - он несет его и - бум - опускает металлический баллон на деревянную палубу. Так как же Римо понял? Как узнал он, что в третьем справа баллоне поселилась смерть? А как узнал, что без умолку болтавший спортсмен из Индианы, утверждавший, что он член клуба подводного плавания и потрясавший допьем для охоты под водой, никогда не держал прежде этого оружия? Может, мужчина слишком много рассказывал о том, как вырваться из объятий осьминога? Значит, быстрый громкий треп подсказал Римо что к чему? Может, так? Нет. Другие тоже громко говорили, не уступая спортсмену из Индианы, но про них Римо знал, что они умеют обращаться с подводным оружием и уже применяли его в деле. Здесь, на катере, под знойным карибским солнцем, Римо задался вопросом, каким образом он узнает такие вещи, и был вынужден признать, что уже не знает. Так высок был класс обучения. А если бы дела обстояли не так, если бы знание приходило к нему после обдумывания, возможно, его давно уже не было в живых. Те, которым предстояло его убить, находились сейчас на противоположных концах катера - один - на носу, рядом с капитаном, другой - на корме, откуда происходило погружение, он перешучивался с молодой женщиной, которая намеревалась его соблазнить. Они плыли около двадцати минут, пока не достигли островка, такого же плоского, как и тот, откуда они прибыли. - Мы находимся на маленьком Бонэре, здесь лучшая в мире подводная охота. Потрясающее разнообразие морской фауны, - трещал инструктор. Он упомянул также о паре живущих тут гигантских морских ангелов, которые берут у туристов пищу из рук. И предостерег от крупных мурен. Он видел их здесь много раз, одну даже прозвали Джозефом. - Но она на кличку не отзывается, - прибавил со смехом инструктор. Римо тоже засмеялся. И посмотрел на мужчину, стоявшего на корме. Тот тоже смеялся, показывая золотой зуб, торчащий у него во рту на самом виду, и в упор глядел на Римо. Инструктор, напротив, смотрел совсем в другую сторону. Интересно, подумал Римо, как люди по-разному проявляют внимание к своей жертве. Инструктор, конечно же, вручил Римо третий баллон. Римо позволил инструктору закрепить баллон на своем теле и выслушал рекомендации, как увеличивать и уменьшать подачу кислорода. Римо поспешил заверить инструктора, что он не новичок в этом деле, и это было правдой, только он давно не опускался под воду и все позабыл. Впрочем, это было неважно. С баллоном на спине и ластами на ногах, Римо взял в рот кислородную трубку и прыгнул в кристально-чистые воды Карибского моря. Он заставил себя погрузиться сначала на обычную для человека глубину, прибавил немного, потом еще. И, наконец, резко пошел вниз. Оказавшись на глубине десятиэтажного дома, он, перерезав шланг, выпустил из баллона газ - небольшими порциями, имитируя человеческое дыхание. Пузыри, словно белые воздушные шары, медленно поплыли вверх, к раскинувшейся над Римо огромной серебристой крыше. Последовавшие за ним ныряльщики вели себя более осторожно, проверяли, как подогнано снаряжение, уравновешивали давление воздуха в легких и давление воды, больше полагаясь, в отличие от Римо, на датчики и приборы, чем на собственные ощущения. А ведь люди вышли в свое время из моря, и их кровь в основе своей - морская вода. Приспособившись к новым условиям, ощущая в своем худощавом теле, оказавшемся на глубине ста футов под водой, гармоническое единство с водной стихией, Римо почувствовал, как пульс его все более замедляется. Замерев, как акула в пещере, он не просто пребывал в море, а стал его частью. Две желтые рыбы подплыли к этому странному существу, которое вело себя так, словно всегда обитало в море, и, видимо, признав в нем своего, мирно продолжили свой путь. Римо видел, как задрожали их спинки, когда они проплывали сквозь все еще идущие из баллона пузыри воздуха. Они бешено заметались из стороны в сторону, затем затихли, словно оглушенные, и всплыли на поверхность. Значит, в баллоне был ядовитый газ, смекнул он. Раз вдохнув его, он был бы уже мертв. И тогда Римо раскинул безвольно руки, открыл рот, выпустив трубку, и начал медленно всплывать, подобно трупу - так только что всплыли две желтые рыбы. Двое убийц перехватили его по пути, удержав за запястье, и повлекли за собой вниз - одиннадцать этажей, тринадцать, шестнадцать, они опустились почти на двести футов, где сама мысль о том, что где-то есть солнечный свет, казалась невозможной. Они втянули его за собой в темную вулканическую пещеру через отверстие шириной в дверь и высотой в собачью будку. Убедившись, что тело не застряло и прошло в пещеру, убийцы повлекли его вверх в полной темноте, прорезаемой лишь светом фонариков. Римо услышал всплеск и тут же почувствовал, что вода стекает с его тела. Видимо, они находились в подводной пещере с независимым источником воздуха, решил он. Мужчины свалили тело на скалистый выступ, не выпуская изо рта кислородные трубки. К этому времени Римо уже знал, почему они так поступали. Он кожей чувствовал, что воздух тут отдавал смертью. Здесь пахло тленом, здесь, в подводной пещере, гнили трупы людей. Римо по-прежнему удерживал дыхание. Так вот где находились останки исчезнувших с Бонэра людей! Именно сюда доставляли их торговцы наркотиками. Фонарик выхватил из темноты кипу тюков в темно-синей пластиковой упаковке. Наркотики. Здесь, на этом подводном кладбище, находился и склад наркотиков. Оставив тело Римо лежать на каменном выступе на радость рыбам, ожидающим свежей пищи, мужчины потянули было один из синих тюков, но тут же отпустили его, потому что их крепко ухватили за руки. Римо держал их мертвой хваткой. Прежде чем они успели нырнуть под воду и уйти, они услышали голос Римо: - Мне очень жаль, ребята. Но вам придется задержаться. Пораженный до глубины души человек с золотым зубом раскрыл от изумления рот. Кислородная трубка выпала, а он, машинально продолжая дышать, набрал полные легкие ядовитого настоя. Он поперхнулся, его начало рвать, он потянулся, чтобы вытащить из воды свою трубку, но Римо дал ему хорошего пинка, и тот ушел под воду. Пузыри, забулькавшие на поверхности воды, поведали, что трубку он не нашел. Скоро прекратилось и бульканье. Глядя прямо в расширившиеся от страха глаза инструктора - это было видно даже под маской - Римо отчетливо произнес: - У нас с вами есть о чем поговорить. Вы согласны? Маска услужливо закивала, тем более поспешно, что Римо продолжал сжимать запястье инструктора. - Видите ли, если я задержусь здесь, мне грозит разве что скуки, - сказал Римо, отбрасывая ненужный уже баллон, в котором прежде был ядовитый газ. - У вас положение несколько иное. Вам в этом случае смерти не избежать. Инструктор снова согласно закивал. Внезапно в его руке блеснул нож. Римо с легкостью перехватил кинжал в воздухе и бросил на камни, дабы беседа более не прерывалась. - Так как же мы справимся с нашими проблемами? Что мне делать с моей скукой и вашей жизнью? Инструктор скорбно покачал головой, показывая, что не знает, как быть. Он шумно заглатывал кислород через трубку. - Я, пожалуй, знаю, что делать, - сказал Римо, подняв для выразительности указательный палец. - Скажи мне, кто твой хозяин. На глаза инструктора навернулись слезы. Его дыхание стало еще более шумным. - Боишься, что он убьет тебя? Мужчина кивнул. - Я уничтожу его, и он не сможет убить тебя. Инструктор сделал неопределенное движение рукой, оно могло означать все, что угодно. - Один слог или два? - спросил Римо. - Звучит как?.. Инструктор сделал еще один отчаянный жест. - Расскажешь мне все на берегу? Инструктор кивнул. - И о друзьях своего, считай уже покойного, хозяина? Инструктор кивнул снова. - Тогда давай выбираться отсюда. Ничего здесь хорошего нет. Даже на острове получше. На катере все решили, что Римо потерял свой баллон, а инструктор спас его, передавая тому время от времени свою кислородную трубку. Римо, естественно, никого не разубеждал. Сойдя на берег, они с инструктором уединились на пляже, где неплохо поговорили. Хозяин инструктора жил на Кюрасао, соседнем острове, принадлежащем Голландии, - маленький кусочек хитроумной северной страны в теплых лазурных водах. Римо отправился на остров и посетил там четырех важных дельцов, недавно вдруг сказочно разбогатевших. Во-первых, Римо имел честь лично сообщить им, насколько ненадежны их заборы и охрана, во-вторых, что их коммерческая карьера на острове закончилась из-за того, что они связались с наркомафией и, в-третьих, что подходят к концу и их жизни - ведь они виновны в гибели американских агентов и прочих представителей закона. Он доходчиво объяснил дельцам, что им вряд ли теперь понадобятся глотки, поэтому он вырвет их из тел и отдаст на съедение рыбам. Так он и поступил, и с дельцами было покончено. Перед отъездом Римо еще раз встретился с инструктором, направившим его к четырем мафиози, чтобы оказать тому последнюю услугу. - Мы Знакомы только один день, и однако мне кажется, что мы стали друзьями, - сказал ему Римо. Инструктор помнил, как этот человек, обходящийся без кислорода, удерживал его силой на глубине двести футов, знал, что он с легкостью сокрушил мощные заграждения и прошел радарные лучи, а потом вырвал глотки у самых могущественных людей острова - так, походя, как собака щелкает на себе блох, и потому с радостью согласился на вечную дружбу. - Я прошу только одного, - сказал Римо, - что бы ни случилось, никому не говори обо мне. И о том, что видел и почему согласился стать свидетелем на будущем суде. - Обещаю! Ведь мы братья, - почти рыдал инструктор. Римо счел уместным процитировать строчку из рекламного плаката, предлагающего провести отдых на островах Карибского моря: Вы встретите здесь замечательных друзей: Но почти сразу же улыбка погасла на его лице, и он произнес ледяным голосом: Но если обманешь, мы обязательно встретимся еще раз. Сразу же после этого разговора Римо вылетел на самолете компании Принэр в Майами, а оттуда - в Бостон, один из отелей которого он последний месяц считал своим домом. У него не было настоящего пристанища, родного очага, он был человеком вселенной, а у такового вряд ли бывает постоянная крыша над головой. Внутри пентхауза отеля Риц-Карлтон, окна которого выходили на Бостон-Коммон, весь, пол был завален плакатами с надписями на английском и корейском языках. На всех было одно и то же: Стоп! - или - Стой! На небольшом столике у самой двери лежала петиция, под которой стояли три подписи, одна, в корейском написании, стояла первой. За ней следовали подписи горничной и коридорного. - Нас становится все больше! - послышался визгливый голос из глубины номера. Римо ступил в комнату. Старик в ярко-желтом, полуденном, кимоно, украшенном вышивкой с изображением кротких драконов жизни, расписывал очередной плакат. Клоки седой бороды и пергаментно-желтая кожа. Его карие глаза лучились радостью. - Ты ведь еще не подписал петицию? - спросил старик. - Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь ее подписывать. Не могу. - Теперь я это знаю. И еще знаю, что благодарность имеет свои пределы. Лучшие годы жизни прожиты впустую, все, что, отрывая от сердца, вложил я в это белокожее существо, пошло прахом. Ну, что ж, значит, я того стою. - Папочка, - обратился Римо к единственному человеку в мире, которого мог назвать другом, - Чиуну, Мастеру Синанджу, последнему великому наемному убийце из Дома Синанджу, хранителю многовековой мудрости этого Дома, перешедшей теперь и к Римо, - не могу я подписать этот документ. Так я и сказал тебе еще до моего отъезда. И объяснил почему. - Признаю, сказал, - согласился Чиун. - Но тогда под петицией стояла только моя подпись. Теперь же есть и другие. Наши ряды ширятся. Этот город, а потом и вся нация станут пионерами грандиозного начинания, вернув миру здравомыслие, а человечеству - справедливость. - Что ты имеешь в виду, говоря о справедливости? - спросил Римо. - Родоначальники нового движения всегда рассуждают о справедливости. Какое же это движение без призыва к справедливости? - Но в данном-то случае разве речь идет о справедливости? - настаивал Римо. - Вне всякого сомнения, - важно произнес Чиун. Его английский язык был безукоризненный, голос звучал пронзительно. - Именно о справедливости. А также об общественном благе, о безопасности и вечной свободе. - Какая еще безопасность? Какая свобода? - недоумевал Римо. - А вот читай. Чиун с гордостью вручил своему ученику черновой вариант сочиненного им плаката. Английские буквы, казалось, начертила курица лапой, зато корейские иероглифы были выписаны поистине художественно, их каллиграфическая четкость достигала высокого артистизма. Римо никогда не был особенно силен в иностранных языках, но за те годы, что мастерство Синанджу входило в его плоть и кровь, он сумел изучить корейский. И поэтому прочел: Прекратите безответственные убийства! - говорилось в плакате. - Убийцы-любители обагряют ваши улицы кровью, заваливают ваши дворцы трупами и разрушают жизненно важную часть экономики. Верните чувство собственного достоинства вашей стране. Надо покончить с беззаконием убийц-любителей, которые убивают не за плату, и часто не имея на то даже причин. Нанимайте для ваших нужд только профессионалов! Римо печально покачал головой. - Чего ты хочешь этим добиться, папочка? Убивать считается в Америке противозаконным делом. - Ну, конечно. А знаешь, почему? Кто этим занимается? Убийцы-любители, обыкновенные бандиты, политические убийцы и искатели острых ощущений, которые наплевать на профессиональное мастерство. Ясно, что такое не может поддерживаться законом. Я сам назвал бы такое безобразие противозаконным. - Чиун, пойми, убийство - это всегда убийство, - сказал Римо, стоя у окна и глядя на городскую недвижимость - акры бостонских лужаек, и садов, которые нет когда добрые горожане использовали как общее пастбище, и поэтому теперь они именовались Бостон-Коммон. В те давние годы горожане сообща владели этой землей, а теперь она перешла к их потомкам. Издольщик из Джорджии мог переехать в район Роксбери и тоже стать совладельцем земли. Или житель Португалии мог задумать сюда перебраться и тоже был бы принят в общину. А вот Римо нигде не пустил корней, у него не было и не будет дома. - Даже самое совершенное убийство - всего лишь убийство, - снова заговорил Римо, поворачиваясь к старику. - Так было всегда, и хотя древние императоры боялись Синанджу и хорошо им, платили, однако никогда не приглашали их к завтраку, не просили принять участие в каком-нибудь развлечении или, посетить прием. - На то они и императоры. Особая статья. У каждого великого императора был свой великий наемный убийца, - сказал Чиун. Оправив кимоно, он напустил на себя важный вид, полный достоинства и величия, точно такую же позу, наверное, много веков, назад принимал другой мастер Синанджу, общаясь с правителями династии Мин. - Их принимают без свидетелей, - настаивал Римо. - Нет, при свидетелях. Прилюдно, - голос, Чиуна, и без того писклявый, от негодования стал до того пронзительный, что напоминал свист кипящего чайника. - Здесь скрывать нечего. Только в этой стране честное ремесло - позорная вещь. Римо ничего не ответил. Сотни, тысячи раз пытался он объяснить корейцу, что они работают на тщательно законспирированную организацию. Двадцать лет назад люди, стоявшие во главе Соединенных Штатов, осознали, что страна не сможет пережить эти бурные годы, если они станут придерживаться рамок конституции. Поэтому они создали организацию, которая вроде бы и не существовала, во всяком случае, формально она не была узаконена, и признать ее существование означало бы, что основа американского законодательства - конституция - не соблюдается. Организацию нарекли КЮРЕ, и она действовала вне закона, хотя ее задачей было охранять закон и нацию. Естественно, на ком-то должна была лежать ответственность за исполнение наказания, которое не мог вынести суд. Этим человеком стал Римо Уильямс, бывший полицейский, приговоренный за убийство, которого не совершал, к смерти на электрическом стуле и избежавший ее. Все это случилось давным-давно в штате, который когда-то Римо считал своей родиной. Тогда, много лет назад, у него еще был дом. Потом вся его жизнь свелась к постоянной тренировке, методической учебе. Из него делали профессионального, высококвалифицированного убийцу-ассасина, и руководил подготовкой Чиун, последний Мастер Синанджу, взявшийся за это дело, потому что видел в Римо единственного, кто мог сменить его на этом почетном посту. КЮРЕ расплачивалось за подготовку Римо золотом. Его руководители не понимали, что труд Чиуна, его занятия с Римо бесценны. Чиун так рьяно занимался с Римо, потому что не нашел никого в Синанджу - деревушке на скалистом, открытом всем ветрам берегу Северной Кореи, кто мог бы стать его преемником - следующим Мастером в длинной, непрерывающейся цепи наемных убийц из Синанджу. Чиун никогда не говорил с Римо подробно на эту тему. О таких вещах он вообще не говорил с белыми. Существовала и другая причина. В древних манускриптах Дома Синанджу говорилось, что белый человек, чудом избежавший смерти и ставший после многих лет упорной работы Мастером Синанджу, войдет в историю как самый великий Мастер, потому что он больше, чем человек: он земное воплощение Шивы-Дестроера, бога Разрушения, Чиун верил, что Римо именно тот человек. Сам Римо считал это несусветной чушью, но ничего не говорил Чиуну, не желая огорчать старика. Римо продолжал молчать, и тогда Чиун сказал: - Надуться и молчать - проще простого, но это не ответ. - Я могу повторить еще раз то, что уже сказал, но ты не хочешь слушать. - Лучшие годы жизни, самые духовно просветленные годы я положил на то, чтобы вдохнуть мастерство Синанджу в твою душу, а теперь ты стыдишься его! - Я не стыжусь. - Тогда как же ты можешь называть ремесло Синанджу убийством? Простым убийством. Автомобиль может убить. Можно разбиться при падении. Можно отравиться грибами. Вот это все убийства. А мы не убиваем. - А что же мы тогда делаем? - спросил Римо. - В английском языке нет подходящего слова. В том, какое есть, отсутствует величие. - Нет, оно самое подходящее, - упрямо заявил Римо. - Вот уж нет, - Чиун даже сплюнул. - Я отказываюсь играть роль гриба. Может, ты гриб, а я нет и никогда им не стану. Я согласился учить тебя, несмотря на то, что ты белый. И никогда не стыдился этого. - Ты постоянно напоминаешь об этом, папочка. - Ты сам начал этот разговор. Так вот: не придавая никакого значения тому, что ты белый, я передал тебе все свое знание, я поделился с тобой всеми секретами Синанджу. - Ты просто не нашел в Синанджу более подходящей кандидатуры. Вот почему связался со мной. Поначалу ты собирался научить меня паре приемов, заработать на этом мешок золота и укатить домой. Но ты задержался, и я знаю почему. Ты увидел, что я именно тот человек, который может постичь ваше ремесло. Человек из нашего времени. Не из эпохи Мин или Фу или любой другой династии - от Персии до великих японских правителей. Человек сегодняшнего дня. Я. Единственный, кого ты нашел. - Всегда старался не думать о том, что имею дело с неблагодарным белым. Я передал тебе то, что даровано от века одному только Дому Синанджу, - торжественно проговорил Чиун. - И я прилежно учился и все постиг. - Так как же тогда ты можешь называть наше ремесло... таким словом? - Убийством? - спросил Римо. - Но ведь мы убиваем. Чиун в отчаянии прижал руки к груди, Римо произнес-таки это мерзкое слово. Кореец отвернулся от взбунтовавшегося ученика. - Убиваем, - повторил Римо. - Неблагодарный, - сказал Чиун. - Убиваем. - Тогда почему ты это делаешь? - спросил Чиун. - Делаю, вот и все, - ответил Римо. Чиун всплеснул руками - очень изящными, с длинными ногтями. - Понятно. Действие без всякого смысла. И как мне бедному теперь считать - ты что, делаешь это для Дома Синанджу или для меня? - Прости, но... Римо не дано было закончить фразу: Чиун заткнул уши. Пришло время оскорбиться по-настоящему, и Чиун так и поступил. Перед тем, как отойти к окну, из которого открывался прекрасный вид, на фоне которого его обида была бы еще заметнее, он произнес только одну фразу: - Никогда больше не употребляй этого слова в моем присутствии. Чиун уселся перед окном в позе лотоса, спиной к Римо и к самой комнате, голова в полном равновесии с безупречным позвоночником, на лице - сосредоточенное выражение безмятежного спокойствия, полный уход в себя. Да, это было величественное проявление обиды. Но в конце концов он Мастер Синанджу. И только услышав, как захлопнулась дверь номера, Чиун вспомнил, что шеф КЮРЕ просил кое-что передать Римо. - Я заеду в гостиницу, мне нужно повидаться с ним, - сказал Смит. - С восхищением будем ожидать вашего появления, о, император, - пропел Чиун. - Передайте Римо, чтобы он подождал меня. - Ваши слова навечно запечатлятся в моем сердце, - пообещал Чиун. - Могу я надеяться, что вы передадите ему мои слова? - С той же точностью, с какой солнце возвещает весенним цветам о своем приходе, - заверил его Чиун. - Это означает да? - поинтересовался Смит. - Разве солнце восходит утром, а луна - ночью, о, император? - спросил в свою очередь Чиун. Римо частенько поправлял корейца, говоря, что доктор Харолд Смит вовсе не император и сроду им не был. Он только возглавляет КЮРЕ. Смита и назначили на эту должность, объяснял Римо, потому что он не придавал значения званиям и никогда не стал бы использовать мощь своей нелегальной организации для самовозвышения. Слушая Римо, Чиун снисходительно улыбался, думая про себя, что со временем Римо повзрослеет и станет лучше понимать людей. Нельзя же всему научиться в один день. - Значит, вы передадите ему мою просьбу сразу же, как только он придет? - осторожно осведомился Смит. - Он услышит вашу просьбу прежде, чем увидит мое лицо, - пообещал Чиун и, повесив трубку, вернулся к более важным, с его точки зрения вещам, а именно - плакатам, клеймящим убийц-любителей. И вот теперь, когда за Римо захлопнулась дверь, он вспомнил о поручении Смита. Но всем это было не так уж важно. Золото за службу регулярно доставлялось водным путем в Синанджу, и из-за непереданных поручений поток его не прекратится. Кроме того, Чиун всегда найдет, как оправдаться перед Смитом. Надо уметь ладить с императорами. Когда-нибудь и Римо научится этому. Харолд В. Смит прилетел в Бостон, и в аэропорту ему стало плохо с сердцем. Во время Второй мировой войны его сбросили ночью на парашюте над Лиможем, и даже тогда он не ощущал себя столь беспомощным, как сейчас, держа в руках Бостонскую газету. Покупая ее, он вовсе не стремился ознакомиться с новостями, зная их раньше журналистов, он просто хотел посмотреть спортивную рубрику, чтобы узнать, как сыграла футбольный матч команда Дартмута. Его худощавое с желтым отливом лицо разом побелело, и даже шофер заметил это. - Все в порядке? - спросил он. - Да, да. Конечно, - поторопился ответить Смит. Он поправил серый жилет своего серого костюма. Всю свою жизнь он имел дело с чрезвычайными ситуациями. Поэтому-то его и выбрали для этой работы. Но такого он не ожидал. Тем более - в газете. Только тремя днями раньше Смит был в Белом доме и, говоря с Президентом, заверил его, что КЮРЕ - надежно законспирированная организация. - Не сомневаюсь, вам известно, какой вой поднимет пресса, разнюхав что-нибудь про вас? - сказал Президент. - Особенно в мое правление. Им не важно, что не я заварил кашу. - Безопасность, сэр, - для нас важнее всего, - заверил его Смит. - Знаете ли вы, как мы изначально обезопасили себя, выбрав исполнителя? - Нет. - Мы взяли обреченного человека. Его подставили не без нашей помощи и приговорили к смерти за преступление, которого он не совершал. Тут мы вмешались и устроили так, что он остался жив, и тогда уже занялись его подготовкой. И вот теперь человек, который нигде не значится живым, работает на организацию, которая тоже официально не существует. - Но если его подставили, почему он не затаил на вас обиду? - Затаил. - И почему же тогда не порвал с вами? - Такой уж он человек, - сказал Смит. - Поэтому на нем и остановились. Он патриот, сэр, и ничего не может с этим поделать. - А старик? Тот, о котором вы говорили, что ему далеко за восемьдесят? Президент не смог сдержать улыбки. - Он, конечно, не патриот, - ответил Смит. - Во всяком случае, судьба нашей страны ему глубоко безразлична. Думаю, он и пальцем бы для нас не пошевелил, если бы золотой дождь иссяк. Но он привязался к ученику. Тот тоже любит его, как отца. Они всегда вместе. - Тот, что постарше, лучше как профессионал? - спросил Президент, широко улыбаясь. - Не уверен. - Уверен - лучше, - сказал Президент. - Сомневаюсь. Они сами, конечно, знают, кто из них чего стоит, но мне трудно ответить, - сдержанно проговорил Смит. - Значит, нет никакой опасности, что они могут засветиться? - спросил Президент. - Кто может за что-нибудь ручаться в этом мире? Но думаю, вы можете положиться на нас. Наша сила - в полной конспирации. - Спасибо, Смит. И еще спасибо за то, что вы выполняете свою трудную работу без всякой поддержки, в одиночку. Вижу, что мои предшественники были правы. Эту лямку у нас тянут лучшие. - Можно попросить вас об одной вещи? - спросил Смит. - Конечно. - Естественно, что я всегда явлюсь по вашему первому зову. Но предупреждаю, что каждая встреча, пусть даже тайная, - большой риск. - Понимаю, - сказал Президент. - Если так, сэр, - холодно произнес Смит, - то, пожалуйста, в дальнейшем воздержитесь от ненужных контактов, когда вы всего лишь хотите выяснить, все ли в порядке, а затем сделать мне пару комплиментов. Случись какая беда, вы сразу же узнаете о ней, потому что группа тут же перестанет существовать. Я сразу же, как и было задумано, распущу ее. - Мне просто хотелось сказать вам, как высоко я ценю вашу работу. - Всем нам чего-нибудь хочется, сэр, но когда несешь ответственность за чужие жизни, приходится контролировать себя, - произнес Смит. Предшественники Президента правильно оценили и еще одно качество Смита. Они называли его самым сухим и расчетливым тайным агентом, которого когда-либо носила земля. Президент вымученно улыбнулся. У Смита осталась в памяти эта улыбка, за которой Президент пытался скрыть обиду. Смит не хотел ранить его самолюбие, но конспирация - превыше всего. Если группу разоблачат, это будет фиаско во всех отношениях, так как будет означать, что Америка не может существовать, не нарушая собственные законы. Строгая секретность. Это главное. И вот теперь Смит в Бостоне, раскрыв газету, видит рядом со спортивной хроникой в разделе частных объявлений знакомое лицо - раскосые глаза, клочковатая борода. Чиун! Он публично призывал покончить с убийцами-любителями. Лицо Чиуна - в газете! И сотни тысяч людей видят его. Смит прочитал объявление несколько раз, прежде чем пришел в себя. О Римо и КЮРЕ - ни слова. К счастью, Чиун никогда толком не понимал, чем они занимаются. Смит не сразу заметил, что газета дрожит в его руках. Он тщетно пытался унять дрожь. Лицо, которое никто не должен был знать, смотрело на него с газетной полосы. И этот нелепый призыв: Покончим с убийцами-любителями! Смит уронил газету на заднее сидение такси. Ему мерещилось самое худшее. Направленные на Чиуна телевизионные камеры. И где-то сзади - Римо. А вот это уже будет концом всему - лицо Римо на телеэкране. КЮРЕ - конец, и все из-за дурацкого объявления в газете. Смит попытался взять себя в руки. В гостиницу сразу ехать нельзя: его появление в телевизионном кадре только ухудшит положение. Он попросил отвезти его в приличный ресторан, в миле отсюда, на Ньюбери-стрит. Там он заказал себе салат и чай и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Когда в гостинице взяли трубку, он сказал, что хотел бы поговорить лично с постояльцем отеля Римо. И больше ни с кем. - Он вышел, сэр. Хорошо, подумал Смит. Римо, должно быть, видел объявление и понял, что ему нельзя быть на людях. Может, он уже названивал Смиту по специальному номеру. Смит сверился с миниатюрным компьютером, который носил в портфеле. На дисплее не высветилось никакой новой информации для него. Вечером, когда от Римо по-прежнему не поступило никаких известий, Смит сел в такси и направился к отелю Риц-Карлтон. Перед гостиницей не было телевизионных камер, и в холле не сновали журналисты. Смит явно переоценил нюх бостонских журналистов на новую сенсацию. КЮРЕ повезло; возможно, им удастся выпутаться из этой истории. Но больше никаких сюрпризов. Он поговорит с Чиуном. Нет. Он поговорит с Римо. Чиуна нельзя больше держать в Америке. В то время, когда Смит повторял про себя требования, которые предъявит Римо, в небольшой гостинице, расположенной в Северной Каролине, жильцы 105 и 106 номеров как раз готовились распаковывать вещи. Но тут их попутчики, которые любезно согласились помочь с багажом, попросили забавную штуку: разрешения набросить на их шеи бледно-желтые платки. - Ради бога, но вы своей помощью заслужили нечто большее, чем простую христианскую услугу. - Мы не христиане. - Ну, если таковы иудаистские обычаи... - Мы не евреи, - был ответ молодых людей, не собиравшихся обсуждать вопросы религии с людьми, которые должны были стать частью обряда. Глава третья - Ну и что? С этими словами Римо вернул газету Смиту. - Вы понимаете, что это ставит под угрозу существование организации? - Под угрозу?! - рявкнул Римо. - Вы каждый день унижаете достоинство Чиуна. Что вы даете ему? Золото, доставленное морем в его деревню, поддерживает живущих на его счет тамошних бездельников. Вы делаете ему несколько комплиментов и хотите, чтобы он разбивался для вас в лепешку. Эта страна его ни в грош не ставит. - Что вы имеете в виду? - спросил Смит. - Вам известно, что во времена династии Мин личному убийце императора ставился специальный стул? А персидские шахи уравнивали Мастеров Синанджу в правах с самыми знатными людьми при дворе. В Японии подражали их походке. А он всего лишь дал объявление в газету. Ну и что из того? - Мне казалось, - заметил сухо Смит, - что вы-то уж поймете меня. - Лучше дайте мне работу, - сказал Римо. - Кого надо убрать? - Мне не нравится ваше настроение. - Охотно верю. Он поместил в газету объявление. И что из того? - Вопрос заключается в том, будет ли существовать наш островок законности и демократии, крошечный островок в океане вечности. Никогда прежде не существовало такой страны, куда бы стекались люди со всех концов света и где бы они чувствовали себя такими свободными. Удастся ли нам сохранить наши завоевания? Вот в чем дело. - Вы прямо-таки речь толкнули. Меня это удивляет. - Иногда я говорю это сам себе, - сказал Смит и опустил голову. Римо видел, как постарел Смит. Он отличался от Чиуна: для корейца земное время и трудности являлись лишь составной частью чего-то большего. Для Смита же они были тяжелым бременем, а такая ноша старила. Смит был стар, а про Чиуна этого сказать было нельзя. - Не берите в голову, - сказал Римо. - Я иногда говорю себе то же самое. - А вы прислушиваетесь к себе? - спросил Смит. - Вы очень изменились, Римо. - Верно. Он не знал, как объяснить Смиту то, что произошло с ним. Он продолжал верить в ту систему ценностей, которая была так дорога Смиту. Но теперь он умел узнавать многое, так, например, он знал, что в левом кармане серого жилета Смита находится смерть, там лежит что-то, с помощью чего можно убить себя. Возможно, пилюля; если Смит попадет в ситуацию, когда возникнет опасность, что он может сказать лишнее, он примет ее. В начале обучения, когда Римо был все еще отчаянным патриотом, он мог бы сказать, как он узнает, что в кармане жилета поселилась смерть. Он мог обратить внимание, что Смит как-то особенно бережно обращается с этим карманом. Всегда существуют очевидные подсказки. Человек не может забыть, что носит на себе смерть: он обязательно выдаст себя. Такой человек движется по-особому. И сидит по-особому. Начав тренироваться, Римо первое время замечал все эти вещи и знал, что они обозначают. А теперь не замечал. Он просто знал. Вот и сейчас знал, что в жилете у Смита смерть, но откуда ему было это известно, сказать бы не смог. Вот такие произошли перемены. И еще Римо знал, что, оставаясь американцем, он теперь также и представитель Синанджу. Чиун - нынешний Мастер Синанджу, но и Римо тоже. Еще один такой на всем свете. Америка и Синанджу смешались в нем. Масло и вода. Солнечный свет и тьма. А Смит еще спрашивал, изменился ли он. Нет, не изменился. Да, изменился полностью. Римо промолчал, а Смит заговорил снова: - У нас возникла проблема с авиапассажирами. - Что в этом нового? Заставьте авиакомпании тратить меньше денег на рекламу и побольше на удобство пассажиров, в частности, на быструю доставку багажа - и проблемы рассосутся сами собой, - пожал плечами Римо. - Пассажиров убивают, - уточнил Смит. - Наймите детективов. - Людей убивают. По всей стране. Тех, кто летает на самолетах компании Джаст Фолкс. Душат. - Скверное дело, но мы-то что можем сделать? - Хороший вопрос, - сказал Смит. - Это началось пару лет назад. За это время убито более сотни человек. - Ничего об этом не слышал, - сказал Римо. - Хотя иногда смотрю новости. - Этим особенно не интересовались. Обычно телевизионщики отыскивают кого-то, кто угробил человек пятьдесят-шестьдесят; пока преступника не задержат, вы и не знаете про эти убийства. А случаи на авиалиниях разбросаны по всей стране, поэтому парни с телевидения и не пронюхали про них. Кстати, все жертвы ограблены. - И все же причем здесь мы? Ну, сотней убийств больше. И что же из этого? Всем теперь на все наплевать. Никто и пальцем не пошевелит. Просто считают трупы. В голосе Римо послышалась горечь. Он работал в КЮРЕ уже давно, убивал без разбора всех, кого приказывал Смит - и все ради светлого будущего. Но Америка ни на йоту не стала за это время лучше. - Путешествовать становится все опаснее. Это может перерасти в серьезную проблему. - Вот оно что. Мы не хотим, чтобы некая авиакомпания понесла ущерб, - сказал Римо. - Не в этом дело, - отрезал Смит. - Возьмите, к примеру, любую рухнувшую цивилизацию - первым делом парализует дороги. И наоборот - цивилизация начинается с создания безопасных дорог. Завязываются торговые связи, идет бойкий обмен идеями. Если же дороги захватывают бандиты, цивилизация перестает существовать. А наши дороги - в воздухе. - Еще одна речь, - кисло произнес Римо. - Люди в любом случае будут продолжать летать. И почему наши авиалинии должны быть безопаснее наших улиц? - Города вымирают, если люди не чувствуют себя безопасно на улицах. Если небо будет закрыто - погибнет вся страна. Все это действительно важно, Римо, - сказал Смит, и голос его звучал так проникновенно, что Римо сказал со вздохом: -Окей. Когда я должен приступить? - Все по порядку. Чиун не может больше находиться в стране. Вы должны убедить его уехать. Сейчас он представляет опасность для организации. - Прощайте, - выпалил Римо. - Вы не будете участвовать в операции? - Если уедет Чиун, уеду и я. Если я вам нужен, Чиун должен остаться. Смит подумал секунду, не больше. Выбора у него не было: - Хорошо, пусть пока все остается как есть, - сказал он. - Идите в главное управление компаний Джаст Фолкс. Там уже проводили расследование и ничего не выявили. - Тогда зачем идти туда? - Потому что людей убивают по всей стране, а другой зацепки нет. Может, вы раскопаете там такое, что пропустили все прочие следователи. Некоторых несчастных убили всего из-за тридцати долларов. И, пожалуйста, возьмите с собой Чиуна. Может быть, удастся вывести его из города, прежде чем очухается бостонская пресса. - Мне кажется, вы не обращаетесь с ним должным образом, - сказал Римо, глядя сквозь окна на потемневшее бостонское небо. Тут дверь отворилась, и вошел Чиун. За это время кореец приобрел еще две подписи. Одна выглядела так, словно ее выводили при землетрясении. Сплошные закорючки. Либо подпись принадлежала ребенку, решил Римо, либо поставившего ее держали за ноги, свесив из окна, пока он не уверовал в благородную цель петиции. Услышав последние слова Римо, Чиун, изобразив на лице сладчайшую мину, повернулся к Смиту, сделав рукой с длинными ногтями изящный и по-восточному живописный приветственный жест. - Император Смит, - начал Чиун, - мы должны извиниться за неучтивое поведение своего ученика. Ему неведомо, что император не может быть неправ. Все ваши действия заведомо оправданы. Вы могли поступить даже строже. Скажите мне, кто тот дерзкий, что заслуживает от могущественного императора самой страшной расправы. Только назовите имя, и я заставлю его трепетать от страха. - Ты не понял нас, папочка, - сказал Римо, не отрывая глаз от Смита. - Молчи, - приказал Чиун и снова повернулся к Смиту. - Только одно слово, о, император. Ваша воля будет исполнена. - Все в порядке. Мастер, - успокоил его Смит. - Мы все уладим. - Я преклоняюсь перед вашей мудростью, - сказал Чиун по-английски. Римо же шепнул на корейском: - Это же император. Говори этому идиоту то, что он хочет слышать. - Спасибо, Чиун, - поблагодарил Смит, не знающий корейского. - Вы... очень любезны. - Прощайте, - сказал Римо. - Желаю удачи, - сказал Смит. - Да сравнится с солнцем ваша немеркнущая слава, - церемонно произнес Чиун по-английски, и тут же прибавил на корейском: - Последнее время он очень загружает нас работой. Может, мы не оказываем ему достаточного уважения. - Дело не в этом, - возразил Римо тоже на корейском. - Дело всегда в этом, - упорствовал Чиун. - Может, мне предложить ему подписать петицию? Когда Смит, выходил из номера, его преследовал смех Римо. Отсмеявшись, Римо начал втолковывать Чиуну: - Смит не император, У нас в стране нет императоров. - Им нравится, когда их так называю, - сказал Чиун. - Это азы профессии наемного убийцы. Всегда величай своих хозяев императорами. - Почему? - спросил Римо. - Если тебе нужно объяснять, значит, я: зря потратил все эти годы на твое обучение, - визгливый голосок дрожал от обиды... Когда они прибыли в Денвер, штат Колорадо, где находилось главное управлений компании Джаст Фолкс, Чиун все еще дулся. Римо должен был представиться агентом Национального Агентства Аэронавтики, таковым мог назваться и Чиун, если бы согласился надеть американский костюм и сбрить слишком уж экстравагантные клоки волос на подбородке и около ушей. Чиун мог отказаться пойти на такую жертву - в этом случае ему следовало остаться в отеле. Римо так и сказал корейцу. У Чиуна был выбор. Он был волен поступить так или иначе. Но, по мнению Чиуна, существовал и третий вариант: он будет сопровождать Римо в офис авиакомпании в своем обычном виде. На пути туда он не переставал описывать преимущества кимоно над тесными тройками, которые носят белые; Чиун называл их одеждой пещерных людей. Олдрич Хант Бейнс Третий, президент Джаст Фолкс, был одет в серую пещерную одежду плюс темный галстук. На встречу с представителями НАА он отцвел десять минут. Улыбка О.Х. Бейнса несла теплоту гигантской саламандры. Ногти его были тщательно отполированы, а тонкие светлые волосы выглядели такими ухоженными, словно о них пеклось особое доверенное лицо. Он искренне верил в старую пословицу, что всему свое место, находя время даже для проявления эмоций - самых разнообразных эмоций, как частенько говорил он держателям крупных пакетов акций и другим своим приближенным. Иногда - обычно в конце мая - он минут семь предавался фотографированию в обществе фотографа компании, который своими снимками свидетельствовал гуманность и человечность президента. О.Х. Бейнсу было тридцать восемь лет. Миллионером он стал в двадцать четыре, через год после того, как окончил самую престижную школу бизнеса в Америке - Кембриджскую. Поступая в школу, он написал в анкете, что хочет стать самым богатым сукиным сыном в мире и сделает все, чтобы этого добиться. Ему дали понять, что так писать не принято. Тогда он написал следующее: Я хочу стать частью общественного организма, упорно и ответственно удовлетворять насущные потребности и чаяния людей, существующих внутри системы свободной рыночной экономики. Разницы тут особой не было, и он это знал. В двадцать шесть лет он стал президентом Джаст Фолкс, а теперь, в тридцать восемь, имея двух детей, из которых один был существом мужского пола, белой расы, одиннадцати лет, а другой - существом женского пола, белой расы, восьми лет, а также белокожую жену и фотогеничную собаку, он успешно копил деньги, удовлетворяя насущные потребности и чаяния людей. Незадолго до этого он купил одну компанию в небольшом городке штата Огайо. Компания едва сводила концы с концами и была на грани закрытия, хотя почти все жители города работали на нее. Городок ликовал, когда Бейнс стал ее владельцем, и жители постановили ежегодно праздновать День О.Х. Бейнса. Он прибыл в город вместе с женой, двумя детьми и собакой, широко улыбаясь перед фотокамерами, и спустя два дня объявил главе цеха, выпускающего тару для перевозки продуктов морским путем, что его люди никогда не потеряют работу, если будут трудиться на него, Бейнса: Ящики по-прежнему изготавливались в городке штата Огайо, и на них ставилось все то же клеймо: Сделано в США. Однако продукты в ящиках поступали из Непала, Бангладеш и Мексики. При этом плата за услуги рабочим снизилась до шести центов в час, самое большее - до семи, если рабочему выдавали еще миску риса. Когда секретарь доложил Бейнсу, что его хотят видеть представители НАА, один из которых азиат, Бейнс решил, что в книгу записи посетителей вкралась ошибка и к нему явился субподрядчик с Востока. Тем не менее он решил их принять. - Привет. Я - Бейнс, а вы, видимо?.. Один из вошедших был белый, он-то и извлек из кармана визитную карточку: Бейнс решил было, что карточку вручат ему, но белый просто читал ее. - Мы из чего-то Национального аэронавтического, - наконец произнес он. - А я думал, вы прибыли из Азии, - проговорил Бейнс, лучезарно улыбаясь старику в кимоно. - Из Синанджу, - уточнил Чиун. - Северная Корея? - спросил Бейнс. - Вы слышали об этой стране? - ответил вопросом на вопрос Чиун, сохраняя полную невозмутимость. - Все знают ее, - сказал Бейнс. - Много дешевой рабочей силы. Даже Бангладеш проигрывает в сравнении с ней. Ведь в Северной Корее едят через день, как я слышал. И привыкли к этому. - Если знаешь, как заставить прекрасно функционировать организм, совсем не обязательно обжираться мясом, жирами и сахаром, - заметил Чиун. - Скоро мне предстоит пересмотреть контракты по найму рабочей силы, - сказал Бейнс. - Поэтому мне особенно интересно знать, сколько нужно человеку есть. Как вы полагаете? - Раз в неделю. Все зависит от того, насколько рационально ты умеешь расходовать калории. - Блестяще. Позвольте, я запишу. Вы меня не разыгрываете? - Бейнс яростно заскрипел золотым пером. - Вы говорите о разных вещах, - спокойно заметил Римо. - Неважно, - отмахнулся Бейнс. - Отличная концепция. Нужно только перевести ее на понятный людям язык. - То есть? - заинтересовался Римо. - Людям полезно есть раз в неделю. Хорошим людям. А мы хотим всех сделать хорошими. - Всем такое не подойдет, - решительно заявил Римо и вырвал из рук Бейнса блокнот. Бейнс сделал инстинктивное движение, чтобы забрать блокнот обратно, но Римо уже швырнул его в корзину. - Это оскорбление действием, - сказал Бейнс. - Как могли вы, государственный служащий, напасть на должностное лицо? - Я не нападал на вас, - ответил Римо. - Нет, это было форменное нападение, - настаивал Бейнс, сидя в темном кресле вишневого дерева, из которого он командовал своей растущей империей. Римо взялся одновременно за ручку кресла и за руку О.Х. Бейнса и непостижимым образом срастил их. Бейнс хотел было закричать, но другая рука белого мужчины замерла на его позвоночнике, и из отчаянно дрожащих губ вырвался лишь слабый писк. Бейнс не мог пошевелить правой рукой. И даже взглянуть на нее боялся. По боли в ней он догадывался, что зрелище это не из приятных. На его глазах выступили слезы. - Вот это, - сказал Римо, - называется оскорблением действием. Теперь видите разницу? А то, что я сделал с вашим блокнотом, не относится к разряду нападений, просто я убрал с дороги мешавшую вещь. Если вам ясна разница, кивните. Бейнс кивнул. - Хотите, чтобы прекратилась боль? - спросил Римо. Бейнс радостно закивал. Римо нажал тот отдел позвоночника, где находились нервные окончания, ответственные за боль. Он не знал их латинских названии, знал только, что они там. Бейнс теперь не будет чувствовать боли. - Я не могу двинуть рукой, - пожаловался Бейнс. - И не надо, - успокоил его Римо. - А, - сказал Бейнс. - Видно, таким образом вы хотите заставить меня говорить. - Вы правильно все поняли, - сказал Римо. - На вашей авиалинии убивают людей. - Неправда. Это клевета, и мы делали по этому поводу заявление, - сказал Бейнс. - Около сотни людей, все с билетами Джаст Фолкс, задушены. - Ужасное несчастье, но это случилось не на линии, и мы привлечем к ответственности каждого, кто будет утверждать обратное, - твердо заявил Бейнс. - Каждого. - Ну так я утверждаю это, - твердо произнес Римо, делая явное движение в сторону другой руки президента - той, что не срослась еще с вишневым деревом. - То, что говорится без свидетелей, не клевета, - поторопился сказать Бейнс. - Мы ведь обмениваемся впечатлениями, так? - Так. А почему же вы настаиваете, что их убили не на вашей линии? - Их убили после полета, - ответил Бейнс. - Не в полете. На земле. - А почему каждый раз - Джаст Фолкс? - Я слышал, что преступники - мелкие воришки. А у нас низкие цены, - сказал Бейнс. - Что вы имеете в виду? - Самая низкая плата за проезд. Компания Пипл Экспресс продает билеты по достаточно низким ценам. Чтобы успешно конкурировать с ними, мы должны были поломать головы. У нас авиалиния с неполным расписанием. - Что это значит? - Мы вылетаем, когда наберем достаточно пассажиров, - сказал Бейнс. - Кроме того, мы не тратим уйму денег на переподготовку летчиков. - А как вы их готовите? - спросил Римо. - Все пилоты компании хорошо знают машину, на которой летают. Но это не означает, что они должны зря тратить горючее, до одурения летая над аэродромом. - Вы хотите сказать, что ваши пилоты никогда не поднимались в воздух до того, как сели за руль самолета вашей авиакомпании? - Не совсем так. Сейчас я вам все объясню. Конечно же, они летали и раньше. Иначе не получили бы дипломы летчиков. Но им вовсе не обязательно уметь водить гигантские машины, потребляющие много горючего. - А на чем они летают? - поинтересовался Римо. - У нас самые совершенные мотодельтапланы. Пилотов мы учим летать на них. - Значит, вы считаете, что убийц и грабителей привлекает низкая стоимость билетов на вашей авиалинии? - спросил Римо. - Совершенно верно. Вы могли бы освободить мою руку? - А что вам еще известно? - Наш отдел рекламы заявил: тот факт, что стоимость билета у нас настолько низкая, что нашими рейсами могут летать даже мелкие жулики, чести нам не делает. И если ориентироваться в рекламе на преступный элемент, то это не будет способствовать продаже билетов. Чиун кивнул. - Преступный элемент. Убивают за гроши. Какой-то кошмар. Стоило захватить с собой петицию. - Римо оставил его слова без внимания. - А ваши люди не смогут узнать кого-нибудь из убийц? Может, те летают часто. - Мы даже наших сотрудников не всех знаем в лицо, - сказал Бейнс. - Ведь мы авиакомпания без строгого графика. Не взлетаем точно по расписанию, как Дельта. И сотрудники у нас другие. Такая уж у нас компания. Нам надо еще поработать, чтобы сократить текучку кадров. - Причем тут текучка кадров? - оборвал его Римо. - За год можно что-нибудь заметить. - Какой год? Кто проработал год в Джаст Фолкс? Если вы знаете, где мужской туалет, то вы уже у нас старожил. Отпустите, пожалуйста, мою руку. - Мы хотим работать в Джаст Фолкс, - заявил Римо. - Считайте, что вы уже зачислены. А теперь, пожалуйста, отделите мою руку от кресла. - Боюсь, ничего не получится, - проговорил Римо. - Почему? - задыхаясь, простонал Бейнс. - Работаю наемным убийцей по неполной программе, вроде вашей авиакомпании, - съехидничал Римо. - Кстати, то, что я сделал с вашей рукой... - Да? - Если скажете об этом кому-нибудь хоть слово, то же самое будет сделано с вашим мозгом, - пообещал Римо. - Не груби, - сказал на корейском Чиун. И, перейдя на английский, обратился к Бейнсу. - В мире много непонятного. В том числе и любовь моего сына к тайнам. Пожалуйста, будьте снисходительны к его чувствам, как он снисходителен к вашим. - Вы хотите сделать с моими мозгами то же самое, что и с рукой? - спросил испуганный Бейнс. - Так? - Вот видишь, - обратился Чиун к Римо. - Он и без всяких грубостей понял. Бейнс подумал, что можно; попытаться отпилить кисть от ручки кресла. Ну и что, будет ходить с куском вишневого дерева в руке. Можно жить и так. Закажет одежду по особому фасону, и с ее помощью замаскируют изъян. Внезапно руки белого, которые словно и не двигались вовсе, коснулись его кисти, и он почувствовал, что снова свободен. Бейнс потер руку. Все вроде в порядке. Немного покраснела, а так - ничего. И с ручкой кресла ничего не случилось. Что это, его загипнотизировали? А может, привязали невидимыми путами к креслу? В голове мелькнуло, что он слишком разболтался. Надо бы держаться потверже и вызвать полицию. Может, и сейчас еще не поздно, подумал он. Молодой человек, казалось, понял мысли Бейнса, потому что взял президентскую ручку с золотым пером и осторожно провел по ней пальцем. Золото зашипело и как бы задрожало, а потом, закапав на письменный стол, прожгло на безупречной лакированной поверхности отвратительную дымящуюся дыру. - Вы приняты на работу, - поторопился объявить Бейнс. - Приветствую вас в рядах компании Джаст Фолкс. У нас есть свободные должности вице-президентов. - Я хочу летать, - сказал Римо. - Хочу быть на борту самолета. Бейнс задрал палец. - Куда я показываю? - Вверх, - ответил Римо. - Теперь вы штурман на нашей линии. - Я хочу находиться среди пассажиров, - потребовал Римо. - Мы можем сделать вас стюардом. - Превосходно, - ответил Римо. - Обоих. На очередном рейсе из Денвера в Новый Орлеан не подавали ни кофе, ни чай, ни молоко. Два стюарда ограничились тем, что усадили пассажиров и наблюдали за ними. Жалоб не было. Когда один из летчиков попросил стакан воды, его зашвырнули обратно в кокпит, посоветовав подождать до дома. Глава четвертая Номер 107. Мать Холли Роден была в восторге. Узнав, что дочь обратилась в веру, которая не предполагает свиданий с представителями национальных меньшинств, она все стала видеть в розовом свете. Холли вступила в религиозную общину, но могла не жить там все время, а только наезжать изредка, когда совершались торжественные службы и обряды, вроде того, что состоится сегодня, когда Холли примут в члены братства. Через несколько дней Холли вернется домой. - А тебе не нужно особое платье как при конфирмации или еще чего-нибудь? - спрашивала мать. - Нет, - отвечала Холли. - Вижу, у тебя авиабилет. Значит, твоя церковь находится далеко отсюда? - Мама, я наконец обрела достойную цель. Неужели ты опять хочешь все испортить? - Нет, ни в коем случае. Мы с отцом так рады за тебя. Просто я хотела тебе помочь. В конце концов мы можем себе это позволить. И будем счастливы оплатить тебе полную стоимость билета на приличной авиалинии. Надеюсь, твоя вера не обрекает тебя на нищенское существование? Холли была хорошенькой блондинкой с лицом херувима, невинными голубыми глазами и зрелыми формами фермерской дочки. - Господи, ну, оставишь ты меня, наконец, в покое? - сказала она. - Да, да, дорогая. Прости. - Я обрела свое место в этом мире. - Конечно, дорогая. - Несмотря на гнет вашего богатства... - Да, Холли. - ...и семейное окружение, лишенное подлинной духовности... - Да, дорогая. - ...и родителей, которые всегда были ярмом на моей шее. И все же, несмотря на это, я нашла свое пристанище... - Да, дорогая. - ...где я чувствую себя нужной. - Конечно, дорогая. - Ну, тогда и отвяжись, старая стерва, - сказала Холли. - Конечно, дорогая. Не поешь ли чего-нибудь на дорогу? - Разве что паштет из твоего сердца. - Да хранит тебя Бог, - сказала на прощанье мать. - Меня хранит богиня, - уточнила Холли. Она не попрощалась с матерью и не дала на чай таксисту, доставившему ее в аэропорт. Там она показала свой картонный билет в окне регистрации, где сотрудница аэропорта нашла ее фамилию в составленном от руки списке пассажиров и поставила резиновой печатью штамп на тыльной стороне ее кисти. Затем Холли направили в зал ожидания, где некоторые пассажиры за дополнительные деньги заказали себе стулья. Холли взяла себя в руки, вспомнив молитвы, которым ее научили. Она пропела их про себя, и тут ей открылось, что человек, которого она изберет, - демон, заслуживающий смерти в Ее честь. Ведь именно Она, мать разрушения и гибели, повелевает, чтобы демонов убивали, дабы другие люди могли жить спокойно. Нужно убивать, решила Холли. Вот и убивай, продолжала она. Убивай. Убивай для Кали. Она расхаживала по залу ожидания, подыскивая подходящую жертву. - Привет, - обратилась Холли к женщине с бумажным свертком. - Давайте я вам помогу. Женщина отрицательно покачала головой. Она явно не хотела вступать в разговор с незнакомыми людьми. Холли послала ей нежнейшую улыбку и победоносно вскинула голову. Но женщина даже не смотрела в ее сторону. И тут Холли впервые охватила паника. А вдруг никто не проникнется к ней доверием? Ей говорили, что вначале нужно расположить людей к себе. Нужно завоевать их доверие. Старик читал газету, сидя на взятом напрокат стуле. Обычно пожилые люди доверяли ей. - Привет, - сказала она ему. - Видно, что вы читаете что-то интересное. - Читал, - поправил ее мужчина. - Могу я помочь вам? - спросила она. - Обычно я читаю сам, - ответил он, окинув ее ледяной улыбкой. Холли кивнула и отошла. Страх охватил ее. Помощь ее никому не была нужна. Никто не хотел воспользоваться ее любезностью. Она старалась успокоиться, но понимала, что это ей вряд ли удастся. Ей, первой, так не везло. У остальных все получалось отлично. Люди, пускающиеся в путешествие; обычно очень волнуются, они благодарны за любую помощь, однако здесь, в зале ожидания компании Джаст Фолкс, ее попытки установить контакт никому не были нужны. Она попыталась пристать к мальчику, читавшему юмористическую книжку, но тот ее чуть ли не пинками прогнал прочь. - Ты мне не мама и совсем не нравишься, - огрызнулся он. Так устроен мир. Она в нем всегда оказывалась в проигрыше. На пути пробуждения совести человечества ее всегда подстерегали неудачи. Марши мира, поддержка революционных движений в других странах, антивоенные демонстрации - все это ни к чему не привело: в мире по-прежнему тревожно. Кругом неудачи, и вот теперь, в решающий момент ее жизни - снова провал. И она расплакалась. Прыщавый юнец, лицо которого хотелось хорошо потереть мочалкой, спросил, не нужна ли ей помощь. - Вот еще. Это я должна помогать. - Тогда помоги мне, чем только можешь, киска, - сказал он, похотливо улыбаясь. - Ты правда этого хочешь? - спросила Холли. Глаза ее расширились. Слезы моментально высохли. - Конечно, - ответил юноша, оказавшийся второкурсником из крупного университета штата Луизиана, он возвращался в Новый Орлеан на самолете Джаст Фолкс, потому что это было дешевле, чем ехать автобусом. А принимая во внимание, сколько теперь стоят туфли, прибавил он, даже дешевле, чем ходить пешком. Беседуя с девушкой, он старался получше запомнить разговор, чтобы потом было чем хвастаться перед однокурсниками, если дела и впредь пойдут так же хорошо. - Тебя кто-нибудь встречает? - спросила Холли. - Нет. Я доберусь до Кампуса сам. - Хочешь, подброшу тебя? - Не откажусь, - согласился он. - Как тебя зовут, куда ты едешь и зачем, любишь ли ты кого-нибудь, что тебя волнует, и на что ты надеешься? Для меня главное - жить счастливо, - выпалила Холли. Вот черт, - подумала она. - Нужно было задавать вопросы постепенно, а не все сразу. Но юноша не обратил на это внимания. Он ответил на все вопросы. Ей даже не пришлось слушать, достаточно было улыбаться и изредка кивать. Каждая его шутка вызывала у нее смех, каждую мысль она находила исключительно глубокой. Эта полногрудая блондинка с кожей молочной белизны дарила ему понимание, которого он не встречал раньше. Парочка едва обратила внимание на двух стюардов на борту, один из которых носил кимоно. Они, по-видимому, хорошо справлялись с работой: все оставались на местах и ничего не требовали. Впрочем, один из пассажиров все же захотел в туалет, но азиат в кимоно тут же научил его управлять мочевым пузырем. Но Холли и ее другу все это было до лампочки. В аэропорту Нового Орлеана Холли предложила студенту подвезти его. Он с восторгом согласился, тем более, что девушка намекнула: она тут знает одно уединенное местечко. Студента привезли в унылый негритянский район, автомобиль остановился у старого, полуразрушенного дома. Холли ввела студента внутрь и там, увидев братьев и сестер по вере, с трудом сдержала волнение. Тут же находился и фанзигар. Он держал желтый платок. Увидев платок в его руках, Холли улыбнулась. Вот она, традиция, подумала она. Холли любила традицию. И ей нравилось называть душителя фанзигаром, как звали его в давние времена приверженцы культа Кали. Платок тоже являлся частью традиции. - Здесь не банда наркоманов собралась? - засмеялся студент, и все засмеялись в ответ. Ему показалось, что вокруг одни прекрасные люди. Они так же, как и она, оценили его по заслугам. Он ждал, пока Холли разденется. В это время один из присутствующих спросил, не станет ли он возражать, если ему на шею набросят платок. - Ну уж, дудки, такие выверты не по мне. - Зато нам они нравятся, - сказал другой молодой человек, и тут вся компания набросилась на студента, цепко ухватив за руки и за ноги, и платок оказался-таки на его шее. Он не мог дышать, а немного спустя, сразу после приступа невероятной, мучительной боли, уже и не хотел. - Ей это нравится, - сказала Холли, глядя на предсмертные судороги юноши, багрово-красное лицо которого приобрело синюшный оттенок. - Кали нравятся его муки. Она довольна. - Ты молодец, сестра Холли, - подхватил ее фанзигар, ослабив желтый платок на шее несчастного. На коже у того осталась красная полоса, но крови не было. Потом фанзигар расправил это священное орудие убийства - румал. Обыскав карманы студента, они нашли всего сорок долларов. Это разве что возмещало плату за билет, да и то только на рейсах Джаст Фолкс. Фанзигар покачал головой. Что скажет святой? - Но разве не важнее всего жертва, принесенная Кали? - задала вопрос Холли. - Убить для Кали? Кинуть к ее ногам демона? Разве Кали не любит боль? Даже нашу? И нашу смерть? Фанзигару, бывшему продавцу канцтоваров, пришлось с ней согласиться: - Да, это была хорошая смерть. Очень хорошая. - Спасибо, - поблагодарила его Холли. - Он у меня первый. Вначале мне показалось, что я и поздороваться-то ни с кем не решусь, прямо поджилки тряслись. - И у меня такое было в первый раз, - признался брат фанзигар, душитель, чьей обязанностью было принести Кали, богине смерти, достойную ее жертву. - Потом станет легче. На пути в ашрам, где Кали принимала почести от своих почитателей. Ее верные слуги грызли, как положено по традиции, нерафинированный сахар и пели молитвы. Сорок долларов, завернутые в священный румал, они принесли с молитвами на засахаренных устах к Святому, которого привела в Америку сама Кали. Молитвы они произносили нараспев, перемежая их воспроизведением по Памяти предсмертных воплей жертвы - что для Нее слаще вина. Бен Сар Дин торжественно внимал молитвам и песнопениям своих учеников, ожидая, когда к его стопам возложат священный румал. Затем важно кивнул всем, склонившимся перед ним. - Благодаря вам, возлюбленные ученики мои. Кали вновь вкусила радость смерти, - произнес он, прибавив несколько слов на языке Бангалора, индийского города, уроженцем которого он был. Американцам это нравилось. Особенно юнцам. С юнцами легче всего работать. Они верят всему. Бен Сар Дин протянул священному душителю, фанзигару, новый румал, одновременно с благодарностью приняв из его рук сложенный смертный платок. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что внутри находится всего сорок долларов. Так дальше продолжаться не может, мелькнуло у него в голове. Даже на линии Джаст Фолкс с ее пониженным тарифом, если добыча составляет только сорок долларов, они теряют деньги. И это только один полет. А все другие! Ведь были случаи, когда они вообще возвращались ни с чем. А расходы огромные. Только на освящение храма в месяц уходит сто двадцать долларов. О чем думают эти сопляки? Сорок долларов. Ни в какие ворота... Когда Бен Сар Дин уединился в своем личном кабинете, объяснив это желанием помолиться в одиночестве, суровая реальность предстала перед ним во всей своей неприглядности: три бумажки по десять долларов и две по пять. Точно - сорок долларов. Эти идиоты тратят деньги на авиабилеты, чтобы заполучить в результате жалкие сорок долларов. Его так и тянуло вернуться в храм и вытолкать их пинками на улицу. Как ему свести концы с концами? Об этом бы хоть задумались. Желтые платки росли в цене. Раньше он, мог купить целый гросс - двенадцать дюжин - за девяносто долларов, и это еще с печатным изображением Кали. Теперь гросс чего бы то ни было, что можно затянуть на шее чуть толще цыплячьей, стоил уже больше сотни, а уж с картинкой - и подумать страшно. А прочие реликвии с изображением Кали... Все они хорошо расходились, но цены и здесь росли как бешеные. И еще свечи. Казалось, все в Америке теперь воскуряют свечи, и тут уж цены росли, как грибы после дождя. Бен Cap Дин понял, что, если платки и дальше будут дорожать, так же как свечи и картинки, Джаст Фолкс поднимет цены на авиабилеты, а ему будут приносить по сорок долларов, он вконец разорится. Как сказать этим американским недоумкам, чтоб они хоть смотрели, есть ли у намеченной жертвы дорогие часы? Неужели это так трудно? Поищите взглядом дорогие часы, прежде чем послать демона к Кали. Невелика просьба. Но он не знал, как ее примут. Америка - непредсказуемая страна, и в ней живут непредсказуемые люди. Он приехал сюда семь лет назад, срок его визы истек через шесть месяцев, но изобретательная голова у него осталась. Дома, в Бангалоре, судья посоветовал ему поменьше болтаться на улицах и пригрозил в случае, если его еще раз застукают с рукой в кармане честного индуса, полицейские отвезут его в переулок потемнее и отмолотят так, что бронзовая кожа станет пурпурно-алой. В это же время один дружок рассказал ему, какая чудесная страна Америка. Там карманника помещают в отдельную комнату и кормят три раза в день хорошей пищей. Считается, так он отбывает наказание. Американцы называют этот санаторий тюрьмой. При этом ты еще можешь получить юридическую помощь, и так как американцы считают любое наказание чрезмерным, они разрешают заключенным встречи с противоположным полом, чтобы преступники не чувствовали себя одинокими. Они также сняли решетки на окнах и дали заключенным возможность получать образование, чтобы те могли честным трудом зарабатывать деньги на свободе, но немногие воспользовались этим шансом. И кто их осудит - ведь в американской тюрьме так хорошо. - Что-то не верится, что такие места бывают, - недоверчиво принял этот рассказ Бен Сар Дин. - Точно говорю. Это Америка. - Заливаешь. Таких дураков на свете нет. И стран таких нет. - Это еще что. Как думаешь, кого они винят, если человек, уже осужденный однажды за убийство и грабеж, убивает и грабит снова? - Не знаю. - Самих себя. - Врешь! - сплюнул Бен Сар Дин. - Они передали Индии зерна на пятнадцать миллиардов долларов, а посмотри, как мы относимся к Америке. Пятнадцать миллиардов, а миллиард - большие деньги даже для американцев. - Нельзя долго оставаться богатыми при такой глупости. Как они только умудряются выжить? - Их спасают океаны, они омывают их землю с обеих сторон. Бен Cap Дин пересек один из океанов и, сойдя на берег с одним пенни, тут же пошел шарить по чужим карманам в надежде, что его быстро сцапают и отвезут в это чудесное место, именуемое тюрьмой. И вот однажды с Бен Cap Дином заговорил белый мужчина, оказавшийся с ним на одной скамейке у озера Понгчартрейн. - Как вы думаете, когда я свернул с правильного пути? - спросил его белый мужчина. Бен Cap Дин при этих словах с удовольствием бы слинял, но рука его уже основательно погрузилась в карман брюк соседа. Мужчина нахмурил брови. - Мы - опустошенное, бессмысленное племя, - произнес он. Бен Cap Дин попытался высвободить руку, но ему не удавалось, и поэтому он согласно кивнул. - Я тоже опустошенный человек, - сказал мужчина. Бен Сар Дин снова кивнул. Росту в нем было всего пять футов, а весил он меньше ста фунтов. Сил высвободить руку не хватало. У него были черные волосы и черные глаза, а кожа темно-коричневая, и поэтому он думал, что в Америке будет бросаться в глаза. Дома у жителей Бангалора был один цвет кожи, а в Америке - полно всяких оттенков, но никто из людей не умирал здесь на улицах, какого бы цвета они не были. В Бангалоре часто устраивали демонстрации протеста по поводу расовых притеснений в Америке, и все выходили тогда на улицу, конечно, кроме неприкасаемых, которых, если они все-таки присоединялись, избивали до смерти или прогоняли побоями. - Что сделать мне, чтобы заслужить прощение? - спросил белый. - Наклонитесь чуточку вперед, чтобы я мог вытащить руку из вашего кармана, - предложил Бен Сар Дин. - Вперед. Ну, конечно. А я смотрю в прошлое, зациклен на себе и своих несчастьях. Нужно смотреть вперед. - И немного пошевелиться, - сказал Бен Сар Дин. - Верно. Шевелиться. Нужны перемены. Вы хотите сказать, что все в моих руках, все может измениться? - спросил мужчина на скамейке. Бен Сар Дин усмехнулся. - Вы улыбаетесь. Считаете мои переживания смешными? - заволновался мужчина. - Или они имеют более глубокое, трансцендентальное значение? Руку уже почти удалось высвободить из кармана. - Немного повыше, - попросил Бен Сар Дин. - Выше, чем трансцендентальное? - Встаньте, пожалуйста. - Вы превосходите меня в своей мудрости, - сказал мужчина, медленно поднимаясь на ноги. - Я понимаю, что деньги для вас ничто, но все же разрешите отблагодарить вас. И он извлек из заднего кармана бумажник вместе с вцепившейся в него хилой ручонкой. Бен Cap Дин понял, что наконец добился своего. Мужчина наверняка позовет полицейского. И тогда - восхитительная тюрьма. - Как тонко уловили вы, что я хочу отблагодарить вас, - сказал мужчина. - И как глубоко прочувствовали мои проблемы! Он поцеловал ручонку Бен Сар Дина и почти насильно сунул ему бумажник. - Он ваш, - сказал мужчина. Бен Cap Дин отпрянул было, охваченный подозрениями, но мужчина настаивал: - Не отказывайтесь. Бумажник ваш. Просветление снизошло на меня. Узы материализма отброшены. Постепенно покончу и с другими оковами, и всем этим я обязан вам. Что сделать для вас, друг мой? - А мелочишки при вас нет? - осмелел Бен Сар Дин, сделавший величайшее открытие: мозги американцев больше открыты для обработки, чем их карманы. Открытие стало поворотным моментом в карьере Бен Cap Дина. Он понял, что в Америке можно продать все, самую несусветную ерунду, надо только, чтобы продавец намотал на голову полотенце и произносил нечто мистическое. Проблема заключалась в выборе подходящей религии. Большинство хороших религий уже разобрали практичные люди, делая на этом большие деньги. Люди хорошо платили, например за то, что их обещали научить парить в воздухе. И вот тогда, одним дождливым днем, находясь в центре Нового Орлеана, Бен Сар Дин вспомнил родную историю и старых грабителей с большой дороги. До прихода англичан житель Индии вряд ли мог пересечь границу другой провинции без вооруженного отряда. Но во время английской тирании - Бен Сар Дин привык так называть этот период - начали функционировать школы, заработали суды, власти стали прокладывать дороги, чтобы подтолкнуть крестьян к участию в торговле. Но с дорогами были сложности. На них объявились служители Кали, разбойники-душители. Согласно религии, они могли убивать, но только не проливая крови. Индусы и мусульмане, проявив редкое единодушие, охотно вступали в банды тугов-душителей - так слово туг проникло в английский язык. Британское Министерство колоний по своей косности сочло неуместным, что банды убийц рыскали по дорогам, грабя путешественников, поэтому после нескольких лет упорной полицейской работы был наконец повешен последний преступник. Бен Сар Дин навел справки. Никто еще не догадался делать деньги на Кали. Тогда он отправился в лавку антиквара и там отыскал статую богини. Стоила она удивительно дешево. Купив изваяние, Бен Сар Дин, бережно держа богиню в руках, спросил у бывшего владельца, почему он так мало за нее запросил. - Да потому что эта чертовка приносит несчастье, - ответил хозяин лавки. - Ее привезли в страну сто лет назад, и все ее владельцы плохо кончали. Теперь она ваша, дружище. Но Бен Сар Дин был парень не дурак, во всяком случае, не настолько, чтобы верить в могущество одной богини - ведь в пантеоне его страны подобных божеств было около двадцати тысяч. Сняв старый сарай, он переоборудовал его в ашрам и там установил статую. И дело пошло. Первыми новообращенными стали студенты. По их словам, раньше они были скованы робостью и страхом, но стоило им впервые стянуть румал на шее человека, как они обрели силу. Ученики сами многому научили Бен Cap Дина, которого звали Святым, эти дотошные ребята узнавали все новые и новые детали, связанные с культом Кали, богини смерти. Он не знал, где они добывают информацию и как проникают в суть индийских слов. А потом одной ужасной ночью ему приснилась многорукая богиня, она говорила с ним. - Мелкий воришка, - сказала она ему. - Я оставляю тебе жизнь, потому что ты дал мне новый дом. Знай, мелкий воришка, все эти годы я жаждала вновь лицезреть смертные муки жертв. Не вмешивайся, мелкий воришка, в ритуалы смерти. Ничто на свете так не мило мне, как они. Вбежав в пустой ашрам, Бен Cap Дин поднял глаза на ничего не стоящую, убогую статую, которую он даже не покрыл свежей краской, и увидел, что за это время у нее выросла еще одна рука. Ничто не указывало - ни шов, ни краска - что этой руки раньше не было. Только его память могла свидетельствовать обратное. Насмерть перепугавшись, он решил, что ошибся числом, и выбросил этот случай из головы. К этому времени маленький индиец весил уже девяносто шесть кило и стал похож на гигантский колобок. Носил он костюмы за тысячу долларов и водил Порше 911 С. Зиму проводил на Ямайке, лето в Мэне, дважды в год навещал Французскую Ривьеру, и все это благодаря желтым платочкам, которые возвращались к нему с деньгами. Он умел сохранять хорошую мину при плохой игре. Поэтому, когда в румале оказалось всего сорок долларов, он все-таки проделал перед свихнутыми юнцами разные индийские трюки, которых они ждали, и взял деньги. Хотя на эти деньги в Новом Орлеане нельзя даже прилично пообедать. В этот тягостный вечер он не предполагал, что его денежные затруднения скоро кончатся и что он со своими огольцами станет во сто крат опаснее, чем любая банда, разбойничавшая на индийских дорогах. Отправившись этой ночью спать, он не слышал, как песнопения в ашраме приобретают истерический характер. Холли Роден, которая прошла в этот день инициацию, первая заметила перемену. Такова была ее награда за ублаготворение Кали. - Растет, растет! - завопила она. На боку статуи появилось небольшое утолщение, оно медленно вытягивалось - так медленно, что, казалось, всегда было на этом месте, однако, присмотревшись, можно было заметить несколько маленьких отростков - на растущей руке намечались пальцы. Кали говорила с ними, и они Ее поняли. У нее вырастала еще одна рука. И руку нужно было кормить. Глава пятая Компания Джаст Фолкс внесла несколько поправок в должностную инструкцию стюардов. Римо не понимал, что это означает, и тогда инспектор сказала ему: - Когда пассажир хочет в туалет, не надо читать ему лекцию о том, как управлять своим мочевым пузырем. Инспектор была привлекательной темноволосой женщиной с обаятельной улыбкой; в ее поведении ощущалась отчаянная решимость, которая возникает, когда люди вдруг осознают, что дела идут не так уж хорошо. Она уже пообвыклась в компании Джаст Фолкс и не считала зазорным, что в полетах за пользование туалетной комнатой брали дополнительную плату, а напротив, видела в надзоре за этими поборами священную обязанность персонала. - За каждое посещение туалета мы берем двадцать пять центов, - говорила она Римо. - К концу полета плата возрастает до четырех долларов. Поэтому, пожалуйста, вразумите своего коллегу и запретите ему давать инструкции, как избежать посещения туалета. - А почему к концу полета плата возрастает до четырех долларов? - Мистер Бейнс считает, что к концу путешествия пассажиры становятся довольно невыносимыми, так что это своего рода вознаграждение. Плата идет по возрастанию. Сначала - двадцать пять центов, после взлета - пятьдесят. И так далее. - Но это грабеж, - сказал Римо. - Никто не заставляет пассажиров пользоваться нашими туалетными комнатами. - А что им делать? - Надо быть предусмотрительнее и посетить туалет до отлета. - А как объяснить пассажирам, почему плата так резко возрастает? - Обычно мы говорим, что к концу полета расходуется больше горючего, и дополнительные нагрузки увеличивают траты. - Не буду я требовать лишние деньги за удовлетворение естественной потребности. - Тогда убыток покроют за счет вашего жалования. Уже в следующем рейсе Римо первым делом раздал пассажирам закуски и содовую воду. Вырвал замки из дверей туалетов. Выдал всем бесплатно подушки и посоветовал после окончания полета забрать их домой как сувениры. Затем стал приглядываться к сидящим в салоне людям: не замышляется ли здесь новое убийство? Ему уже стало известно, что студент, летевший в его прошлый рейс, найден задушенным и ограбленным. Но нет, его внутреннее чувство говорило, что пока ничего не планируется. Позже он спросил Чиуна: - Папочка, ты излучаешь ощущение смерти? - Я не считаю смерть злом. Поэтому не излучаю, - ответил Чиун. - Значит, могут существовать и другие люди, тоже не считающие смерть злом, - задумчиво произнес Римо. - И тогда они тоже не будут излучать смерть. - Вполне возможно. - Не могу поверить, что на свете ходят обученные профессионалы-убийцы, которые одновременно занимаются мелким воровством, - сказал Римо. - Они могут и не быть обученными профессионалами. Тут возможна другая причина, - возразил Чиун. - Какая? - Поживем - увидим, - ответил Чиун и вернулся к пассажирам. Ему нравилось быть стюардом, особенно если пассажиры оказывались покладистыми и делали то, что им говорили. Больше всего он любил обеспечивать их безопасность, рассказывая, что нужно делать в случае катастрофы. - Крылья от самолета всегда отваливаются вот так, - показывал он. - Если это случится, старайтесь чувствовать себя не частью самолета, а частью Космоса. - Вот как! И что же нам для этого делать? - не выдержала толстуха в салоне для курящих. - Прежде всего, надо изменить вашу гнусную систему питания, - отозвался Чиун, тогда же решивший, что на его рейсах не будет салонов для курящих. Он старался занять время пассажиров чтением, принеся несколько своих петиций и отрывки из поэзии Унг, где автор воспевал первый лепесток первого цветка в первое утро после сотворения мира. - Не по душе мне эти цветастые разглагольствования, - попробовал было сопротивляться один молодой человек. - Лучше пойду покурю. Но Чиун доказал ему, что вовсе не обязательно пользоваться пристяжным ремнем, чтобы сидеть как привязанный в кресле. Он проделал некоторые манипуляции с позвоночником юноши, и тот вдруг сразу по-новому оценил стихотворение. Он полюбил его всей душой. Тогда Чиун сказал, что ему не нужно одобрение, вырванное силой, это не одобрение, а чистой воды притворство. Но юноша клялся, что проникся любовью к стихотворению, и слова, похоже, шли от сердца. В глазах его стояли слезы. Чиун часто обходил пассажиров и беседовал с ними. Особенно по душе ему были рассказы родителей о неблагодарности детей, и тогда он подзывал Римо, чтобы тот тоже послушал. В тот раз Римо обратил внимание на молодую блондинку с молочно-белой кожей, которая благоговейно внимала пожилому джентльмену, распространявшемуся по поводу спастических тканей в неспастическом мире - так он это называл. Вокруг все спали, поверженные в сон вечной поэзией Унг. Все, кроме девушки. Ее голубые глаза были широко раскрыты, ее, казалось, глубоко потрясла мысль, что не стоит пытаться продать неспастическую ткань в спастическом мире и наоборот. Мужчина же был, несомненно, коммивояжером. Римо понял это по хвастливым выражениям, которые звучали бы уместно разве что в устах Наполеона или Александра Македонского. Мужчина, по его словам, уже покорил Новую Англию и Южную Америку. Скоро Канада будет его. В Европу он не едет, потому что там уже все прибрали к рукам. Римо понимал, что мужчина перечисляет места, где он распространяет свои товары. Римо понятия не имел, что такое неспастическая ткань, хотя ему казалось, что она используется в молниях. Девушку он вроде бы видел раньше. Посмотрев на список пассажиров, Римо узнал, что ее имя Холли Роден. Римо попросил девушку уделить ему несколько минут. - Только не больше, киска, - бросил ей вслед коммивояжер. Римо привел девушку в отсек между пассажирским салоном и кокпитом. Оттуда выглянул второй пилот и заговорил с ним. - Я занят, - отрезал Римо. - Слушай, парень, я летчик, а ты простой стюард. На тебе нет даже формы. Ты сию минуту приготовишь мне кофе, понял? Римо вывернул руку летчика так, что она стала похожа на ручку от чашки, сунул его голову в кофейник, а затем подтолкнул мокрого как курица пилота в сторону кокпита. - Ты сам теперь как чашка кофе, - сказал Римо. Римо хотел наконец заговорить с девушкой, но на этот раз из салона вышел пассажир с просьбой дать чего-нибудь выпить. - Обратитесь ко второму стюарду, - сказал Римо. - Он посоветовал обратиться к вам. - Что вам надо? - Стаканчик шипучки. У вас есть шипучка? - Берите, что хотите, - сказал Римо. Пассажир стал рыться в баре. Холли сказала, что хотела бы вернуться на свое место. Сказано это было очень вежливо, на что последовал такой же вежливый ответ: нет. - Нету здесь шипучки, - пожаловался пассажир. - Да возьмите себе чего-нибудь, - бросил ему Римо. - Можно водку и ром? - Ради бога. Берите и уходите. - А две порции можно? - Да. Только уходите поскорей. - Две? - Да хоть все, - сказал Римо. - Вы правда стюард? - спросила Холли у Римо. Она не чувствовала страха. Ведь на ее стороне была сама Кали. - Конечно, - сказал Римо. - Я уже видел вас раньше. На этом же рейсе. - Нет, не на этом, - поправила его Холли. - Этот рейс начался полчаса назад. Прекрасный ответ. Ей нравилось ставить людей на место. Этому научила ее мать. Единственное, на что сгодилась родительница. Римо предложил девушке сесть на стол для подогрева, благо кофейник на нем уже не стоял. - Вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Существуют определенные правила поведения. Вы будете уволены. - Ладно, - сказал Римо. - Что? - Проехали. - Больше от меня ничего не требуется? - Идите на свое место. Она пошла в салон, а Римо следил за ней. Что-то было не так с этой молодой леди. Интересно, заметил бы это Чиун? Но Чиун беседовал с группой людей, которые соглашались с ним, что в Америке стало мало настоящих профессионалов. Профессионал - фигура из прошлого. Чиун согласно кивал, а в конце беседы вытащил из кимоно еще одну петицию: Остановить убийц-любителей. Римо позволил Холли Роден спуститься с трапа самолета вместе с мужчиной, к которому она неприкрыто ластилась, но когда они собирались сесть в машину, где уже находились некие м