мит изо всех сил старался сдержать охвативший его гнев, но лицо выдавало его. - Это было нечестно, - тихо проговорил Чиун. - Не понял. - Это было нечестно, - повторил Чиун. - Нет, это было честно, - рявкнул Смит, уже не пытаясь скрыть раздражение. - Вы пообещали, что за девять мер золота, доставленных в Синанджу, заставите Римо снова взяться за работу. Если он все же отказался... - Не вы поступили нечестно, - прервал его Чиун. - Не вы, о, достойный император, а я. - Старик стыдливо потупил глаза. - Ясно. Вы хотите сказать, что Римо отказывается работать даже за дополнительное вознаграждение. - Он не отказывается работать. Он просто не может. - Почему? - спросил Смит. - Он что, болен? - Римо охвачен страхом. Смит почувствовал, что сейчас взорвется. Страхом! А сколько раз сам Смит испытывал страх? Сколько раз смотрел в лицо смерти? Он не был от природы так щедро физически одарен, как Римо, и, естественно, не прошел такой тренировки, и все же, когда наступал критический момент, Харолд Смит преодолевал страх и продолжал действовать. Страх не оправдание. На каменистой земле Нью-Гемпшира, где взрастал Смит, бытовала поговорка, которую впитала его суровая душа: Глаза боятся, а руки делают. - Ему надо преодолеть страх, - жестко произнес Смит. - Я неточно выразился, император, не страх останавливает Римо. Он докопается до причины авиационных убийств хотя бы потому, что не сможет противостоять желанию раскрыть преступление. А докопавшись, вступит в схватку. - Тогда в чем проблема? Чиун вздохнул. - Римо не выйдет из схватки живым. Сняв шляпу, Смит крутил ее в руках. - Откуда вам это известно? - Известно. Больше я ничего сказать не могу. Вы не принадлежите к Синанджу, и потому вряд ли поверите моему рассказу. Старик погрузился в молчание. Смит продолжал теребить шляпу. - Значит, это конец? - наконец проговорил Смит. - Конец Римо? И нашей совместной работе? - Возможно, - ответил Чиун. - Не буду притворяться, что я хоть что-то понимаю, - сказал Смит. - И не представляю, что бы я мог сделать, даже если бы понимал. Он бросил взгляд на дверь, но тут заговорил Чиун: - Не спешите уходить, император. Я придумал, как можно ему помочь. Смит поджал губы. Началось, подумал он. Только на этот раз все обставлено более драматично. - Видимо, надо опять увеличить вам жалование, Чиун. Я очень занят. И за этим не стоило вызывать меня сюда. Если вам нужно больше золота, можно сказать об этом по телефону. И хочу вам сказать, что я разочарован. Очень. Он повернулся, чтобы уйти. - Мне не нужно золота, - раздался голос Чиуна. Рука Смита, уже лежавшая на дверной ручке, замерла. - Тогда в чем же дело? - Мне необходимо ехать в Синанджу, - ответил Чиун. - Об этом не может быть и речи. Такие вещи обговариваются заранее. - Другого выхода нет, - произнес Чиун. - Это невозможно. - В моей деревне есть одна вещь, которая может спасти Римо, - сказал Чиун. - А вы заодно получите внеочередной отпуск, - ядовито заметил Смит. - Знаете притчу про мальчика, который регулярно обманывал пастухов, крича, что к их стаду крадется волк. Так вот, Чиун, вы кричали волк! слишком часто. Смит распахнул дверь. - Подождите! - голос Чиуна прогремел как электрический разряд. Плавно, одним движением, словно завился клуб дыма, он поднялся на ноги, подошел к двери и закрыл ее. - Я беру назад свою просьбу, - сказал он. - Простите? - О прибавке к жалованию. О дополнительных четырех мерах золота, о которых, кстати, Римо и не просил. Мне самому хотелось повысить благосостояние деревни. Я отказываюсь от золота ради возможности побывать в Синанджу. Но ехать мне надо немедленно. Смит внимательно вгляделся в лицо старика. Впервые на его памяти Чиун отказывался от золота. - Значит, это так серьезно? Так важно для вас? - Да, император. - И вы искренне думаете, что ваша поездка поможет Римо? - Полностью не уверен. Но хочу попробовать, - ответил Чиун. - Может, вы объясните мне... - То, что вы не сможете меня понять, вовсе не умаляет вашего величия, император. В мире есть вещи, которые никто не поймет, кроме меня. Ведь я - ныне правящий Мастер Синанджу: вся история мира распахнута предо мной. Мне нужно ехать немедленно. Они посмотрели друг другу в глаза. Смиту неожиданно открылось, как стар и хрупок Чиун. Наконец американец согласно кивнул: - Ладно. Поедете со мной в Фолкрофт. Прикажу приготовить для вас реактивный самолет и подводную лодку. - Благодарю, император. Но прежде мне надо еще раз увидеть Римо. - Я пришлю его, - сказал Смит. - Рад, что вы хорошо поболтали, - заявил Римо, плюхнувшись на стул. - Мы не говорили о твоих делах. Правда, не говорили, - сказал Чиун. - Старый обманщик. Думаешь, я родился только вчера? И ничего не знаю о вашем давнем уговоре убрать меня, если дела пойдут плохо? Если я не смогу больше работать? - Нашел, что вспомнить. Тогда я еще не знал тебя и не представлял, кем ты можешь стать, - ответил Чиун. - Разговор шел о другом. Римо некоторое время всматривался в лицо Чиуна, а потом обхватил голову руками. - А может, так было бы лучше, - проговорил он. - От меня... ничего не осталось. Это все нарастает, Чиун. Запах ощущения. Я подавлен всем этим и не могу от него отделаться. - Тебе и не удастся, - сказал Чиун. - Я теряю рассудок. Все мои мысли только об этом. Наверное, тебе стоило бы вспомнить наш старый уговор и отправить меня далеко-далеко. Сделать это так просто - когда я не смотрю на тебя. Нет. Сделай это, когда смотрю. Мне хочется убедиться, что ты держишь прямо плечо. Римо улыбнулся своей шутке, понятной только им двоим. Десять лет находился он в полном подчинении у Чиуна, учившего его премудрости Синанджу, пока не постиг всего необходимого. Но Чиун никогда не хвалил ученика, а если Римо выполнял задание безукоризненно, тогда Чиун, не желая, чтобы Римо зазнавался, придирался, говоря, что ученик скашивает плечо, а тот, кто не приучается держать плечо прямо, никогда ничего не добьется. Но Чиун даже не улыбнулся. - Я никогда не причиню тебе вреда, что бы там ни говорилось в контракте у императора, - сказал он. Римо промолчал, а Чиун продолжал: - Я лучше расскажу тебе одну историю. Римо помрачнел. - Может, лучше все-таки убьешь меня. - Замолчи, бледнолицая поганка. У меня мало времени. Мне надо рассказать тебе о Лу Опозоренном. - Ты уже рассказывал мне эту историю. Лу прогнал разбойников с дорог Рима, а потом выступил в цирке. И так далее... - Я говорил тебе, что у этой истории есть продолжение, - настойчиво произнес Чиун. - И сейчас я собираюсь рассказать тебе, что было дальше. Но никогда и никому - ни слова об этом: последние годы жизни Лу - великая тайна, известная только Главному Мастеру. Я нарушаю традицию, открывая тебе эту тайну. - Должно быть, он сделал что-то очень дурное, - ядовито произнес Римо. - Что бы это могло быть? Здесь явно не обошлось без денег. Ведь самое худшее, что может совершить Мастер, - это не получить достойную плату за работу. Мастер Лу Неоплаченный. Немудрено, что его имя предано позору. Чиун не обратил внимания на насмешки ученика. Закрыв глаза, он заговорил на корейском, голос его звучал напевно, речь ритмически напоминала древнюю поэзию. Так он поведал Римо продолжение истории о Мастере Лу, который, покрыв себя несмываемым позором на аренах Рима, покинул этот порочный город и отправился странствовать по неведомым землям Азии. Но эти странствия, как поведал Чиун, не вносили мир в сердце Лу, пока однажды, когда взошли, закатились и снова взошли все луны года, он не добрался до небольшой деревушки высоко в горах Цейлона. Деревушка эта, гораздо меньше Синанджу, отстояла далеко от других поселений, и люди в ней жили своей, обособленной жизнью. Жители ее были очень красивы, такой тип красоты еще не встречался Мастеру в его скитаниях. Кожа их была не белой и не черной, не красной и не желтой - жители Батасгаты, так звалась деревушка, как бы соединяли в себе все земные расы, не принадлежа ни к одной. Никто в Батасгате не ведал, откуда пошел их род, они просто жили, всем сердцем любя свою землю и родную деревню и радуясь общению с земляками. В знак благодарности люди воздвигли в деревне глиняную статую. Она изображала женщину, прекраснее которой они никого не могли представить, и стали поклоняться статуе, дав ей имя Кали. Но с появлением статуи жизнь жителей изменилась. Люди забросили поля и стада, отдавая все время своей обожаемой Кали. Но хотя Богине была мила их любовь, Кали хотела большего, чем гирлянды из цветов и молитвы, написанные на бумаге, сложенной в форме разных животных. Кали жаждала крови. Верующие считали, что, если Богине регулярно приносить кровавую жертву, та воздаст им за любовь сторицей. Но никто в деревне не хотел пожертвовать собой или кем-то из близких. И вот тогда-то и объявился в Батасгате Лу. - Это знак, - заговорили почитатели Кали. - Странник появился как раз вовремя, и его надо принести в жертву Кали. Четверо сильных мужчин набросились на путника, пытаясь его убить. Но Лу был Мастером Синанджу, самым великим наемным убийцей мира, и вскоре все четверо лежали перед ним мертвые. - Кажется, они просто спят, - проговорила одна женщина. - На них совсем нет крови. И тогда заговорил старейшина деревни. Приход Мастера Лу был, по его словам, действительно, знаком Богини, но не странник должен был стать жертвой, он - лишь орудие. Старейшина приказал отнести тела четырех мужчин к подножью статуи, чтобы увидеть, ублаготворила ли Богиню непролитая кровь жертв. На закате крестьяне с молитвами отнесли тела к статуе и разошлись по домам. Утром следующего дня жители увидели результаты своего жертвоприношения: у статуи выросла новая рука. - Чудо! - возопили жители. - Знак Кали! - Смерть любезна ей! - Она возлюбила ее! - Убивай для Кали! - Убивай! - Убивай! - Убивай! Оказывая всевозможные знаки почтения, жители подвели Лу к статуе, и старейшина вновь обратился к Богине. - Глубокопочитаемая нами Кали, - сказал он, - этот странник убил этих людей в Твою честь. Он не пролил ни капли крови, дабы они могли целиком перейти к Тебе. Если появление новой руки было Первым чудом, то теперь Кали явила им Второе. Глаза статуи устремились на стоящего перед ней Лу, и уголки ее губ скривились в усмешке. Пораженные жители пали ниц, преисполненные почтительного благоговения к Богине и к избранному ей мужчине, и тут произошло Третье чудо. От статуи заструился аромат, распространяясь вокруг. Мастер Лу запустил руку в карман кимоно и вытащил оттуда желтый платок - им он хотел защититься от запаха, но тот был слишком сильным и, не в силах сопротивляться ему, Лу упал на колени, целуя ноги статуи и глядя на нее взором, исполненным любви. - Она завладела им, - сказал Старейшина. - Кали совершила брачный обряд. Лу испугался странной власти изваяния. Сначала он не стал разубеждать жителей деревни, веривших, что он дорог их самодеятельной Богине, потому что боялся наказания за убийство их четырех односельчан. А потом, когда пошел второй месяц его пребывания в деревне, свершилось Четвертое чудо Кали, заставившее его бояться не только за свою жизнь. Останки первых четырех жертв давно уже превратились в прах и были захоронены, когда Богиня вновь возжаждала крови. - Она требует новых жертв, - объявил Старейшина, но Лу отказался стать орудием бессмысленного убийства для ублажения куска глины. - Она все равно заставит тебя убивать ради Нее, - предсказал Старейшина. - Никто не может заставить Мастера Синанджу поднять руку против его воли, - гордо заявил Лу и пошел к тому месту в центре деревни, где стояла статуя. - У тебя нет власти надо мной, - сказал он изваянию, вложив в эти слова весь пыл души. Но этого оказалось недостаточно. Статуя вновь стала источать женский аромат, вскруживший голову Лу, и слепая, неподвластная ему похоть охватила Мастера. - Он готов снова убивать, - сказал Старейшина. Жители возбужденно зашумели. - Кого он изберет в жертву? - Он никого не изберет, - ответил Старейшина. - Это сделает Кали. - Каким образом? - Мы узнаем. Она подаст нам знак, - сказал Старейшина. И Богиня действительно подала знак - это и было Четвертым чудом. На лбу Старейшины появилась бледно-синяя точка. Жители деревни взирали на чудо с изумлением, а точка, между тем, темнела. - Она выбрала Старейшину, - закричали люди. - Нет! - Лу изо всей силы старался освободиться от страшной силы, которая овладевала им, и пытался отойти от статуи. - Я не буду ... убивать. Но старейшина понимал, что Богиня, которую создали он и его народ, удовлетворит только его смерть, и потому, обнажив шею, склонил голову пред Мастером Лу. Лу издал мучительный крик, но даже высокоразвитое чувство справедливости Синанджу не смогло противиться гневу Богини, и тот, вскипев в нем направил его могущественные руки. Вытащив опять желтый платок, он обернул его вокруг шеи старика и сильно затянул. Мгновение - и Старейшина лежал, поверженный, у подножья статуи. Лу рухнул рядом, вопль поражения вырвался из глубины его отныне порочной души. А статуя усмехнулась снова... - Ладно, Чиун, - с отвращением произнес Римо. - Статуя? Улыбнулась? Не морочь мне голову. - Некоторые вещи становятся реальностью прежде, чем обретут форму, - сказал Чиун. - Вот, смотри. Я покажу тебе. - Он приподнял деревянный стул, стоящий у письменного стола. - Ты не будешь отрицать, что это стул, правильно? - Согласен. Стул, - признал Римо. Склонившись над столом, Чиун набросал на листе бумаги рисунок того же самого деревянного стула. - И это тоже стул? - Да. Полагаю, что так, - осторожно согласился Римо. Чиун спрятал руки в рукава кимоно. - А вот здесь ты, Римо, ошибаешься. Ни эта деревяшка, ни лист бумаги, разрисованный чернилами, - не есть стул. Они играют его роль только потому, что тебе так удобно. - Гм. - Настоящий стул находится в твоем сознании, сынок. Хотя и он уже вторичен. Первый оригинальный стул - это идея в сознании кого-то, давно забытого. Но реальна именно идея. Материальное воплощение - только ее дом. - Для меня все это несколько сложно, - сказал Римо. - Философствовать - не мое предназначение. Мое предназначение - убивать людей. - Нет. Твое предназначение - быть великим наемным убийцей. Но ты в своем упрямстве низводишь свое мастерство до примитивного убивать людей. Именно до этого скатился Мастер Лу, став заурядным убийцей у подножья статуи Кали. Он не был больше Мастером, он стал убивать людей, оказавшись во власти настоящей Богини - силы, воплотившейся в куске глины. Но сила-то была и прежде воплощения. - Зачем ты говоришь мне все это? - спросил Римо. Лицо Чиуна выражало сильное душевное волнение. - Я хочу, чтобы ты во всем разобрался, Римо. Не сомневаюсь, что ты встретился с той же силой, что и Мастер Лу. - Посещение Цейлона до Рождества не вписывается в мои планы, - сказал Римо. Чиун вздохнул. - Если ты ощущаешь присутствие Кали здесь, значит Она не на Цейлоне, - терпеливо объяснил старик. - Кто тебе сказал, что я ощущаю чье-то присутствие? Меня преследует запах. В этом нет ничего сверхъестественного. Может, мне надо всего лишь сменить дезодорант. - Помолчи и дай мне рассказать историю до конца. - Хорошо, только я никак не уразумею, какое отношение это все имеет ко мне. - Со временем поймешь. Позже. А теперь выслушай меня. - Лу совершал убийства одно за другим для Богини, и с каждой новой смертью его силы и мастерство таяли. Каждый раз, когда тела с синей меткой на лбу замирали у его ног. Лу падал с рыданиями на землю, и ему казалось, что он совокупляется с изваянием, даря ей свое семя. На следующее утро после очередного убийства, у Богини отрастала новая рука, а Лу уводили отдохнуть на ложе из цветов. Там он спал несколько дней кряду - так много сил затрачивал он на эти ритуальные убийства. Теперь он принадлежал Кали, и мастерство Синанджу, в котором Лу совершенствовался всю жизнь, служило теперь только желаниям его любовницы. Спустя два года, почти все население Батасгаты было принесено в жертву Богини, а сам Лу, состарившись прежде времени, стал слабым, больным человеком. Среди людей, наблюдавших его постепенное угасание, была одна девушка, служительница Кали. Молодая и красивая, она всем сердцем принадлежала Богине, но ее удручал несчастный вид некогда цветущего мужчины, от которого теперь остались только кожа да кости и который проводил время в постели, поднимаясь только для того, чтобы совершить очередное убийство. Остальные жители деревни боялись Мастера Лу и заходили к нему только по праздникам, но эта девушка осмелилась войти в его убранную цветами хижину из соломы и стала ухаживать за ним, пытаясь вернуть ему здоровье. Она не добилась больших успехов, физическое состояние Лу по-прежнему оставляло желать лучшего, но общество молодой женщины облегчило израненное сердце Мастера. - Ты не боишься меня? - спрашивал он. - Почему мне надо тебя бояться? Ты можешь убить меня? - Никогда я не убью тебя, - обещал Лу. Но девушка ему не поверила. - Конечно, убьешь, - сказала она, - как убил всех остальных. Воля Кали сильнее воли человека, даже такого великого, как ты. Но смерть настигает каждого, и тот, кто боится смерти, непременно боится и самой жизни. Нет, я не боюсь тебя. Мастер Лу. И тогда Лу залился слезами, ибо боги Синанджу, несмотря на всю глубину его падения и то, что он предал все, чему его учили, послали ему любовь. - Я должен уйти отсюда, - сказал он девушке. - Ты поможешь мне? - Я пойду с тобой, - ответила она. - А как же Кали? - Кали принесла нам только смерть и печаль. Она наша богиня, но я покину Ее. Мы отправимся к тебе на родину, где мужчины, подобные тебе, живут спокойно. Лу притянул к себе молодую женщину и заключил ее в объятия. Она раскрылась ему навстречу, и тогда в тишине этой комнаты, где томилась душа, Лу подарил гостье свое настоящее семя. Не остатки истерзанной мощи, которую жадно забирала себе Кали, а свободное излияние незамутненной души. Этой же ночью, в полном мраке, они покинули деревню и месяц за месяцем двигались в сторону Синанджу. Иногда на Лу накатывала неудержимая страсть к Кали, и тогда он умолял жену связать его веревками, пока аромат Кали не улетучивался из его ноздрей. Жена повиновалась, радуясь, что Лу доверяет ей. А тем временем его семя понемногу росло в ее животе, и скоро она должна была родить... - Твой сын, - сказала она, показывая Лу дитя. Лу был счастлив как никогда. Ему хотелось во весь голос кричать о своем счастье, но никто не знал его в стране, через которую они шли. Двигаясь вперед миля за милей, Лу не переставал благодарить судьбу, подарившую ему женщину, которая настолько сильно любила его, что увела от злой Богини и подарила сына. Земля, по которой они шли, казалась очень знакомой. - Что это, Синанджу? - думал Лу. Но местность эта не напоминала родину: растительность здесь была пышной и сочной, а природа его родного края отличалась суровой и холодной красотой. - Ничего похожего на Синанджу. Что же это? Когда Лу взобрался на вершину горы, то вскрикнул от удивления. Под ним, в узкой горной долине, лежала деревушка Батасгата. - Кали привела меня назад, - прошептал Лу. Надежды не оставалось. Он вернулся на стоянку, где его ждала жена с младенцем, чтобы сообщить ей ужасную новость. Взглянув на жену, он затрясся от страха. На лбу любимой темнела синяя точка. - Только не ее! - вскричал Лу. - Лу... Лу... - Его добрая жена пыталась подняться и найти веревки, чтобы связать мужа, но она еще не оправилась после рождения сына и еле двигалась. Она молила его быть сильным, но сила мужа уступала силе Кали. Он хотел было отрубить себе руку, чтобы предотвратить беду, но Кали не допустила этого. Медленно извлек он из кимоно желтый платок, накинул его на шею любимой и затянул так туго, что жизнь ушла из ее тела. Когда все было кончено, и Лу лежал, сам полуживой, рядом с телом прекрасной женщины, которая безгранично любила его, он понял, что надо делать. Сняв кольцо с пальца жены, которую убил, несмотря на всю любовь к ней, он похоронил ее при свете луны. Вознеся молитвы древним богам Синанджу, Лу, взяв на руки младенца, направился в деревню. Постучавшись в первый же дом, он передал хозяевам новорожденного. - Воспитайте его, как собственного сына, - сказал он, - потому, что я не переживу сегодняшнюю ночь. И он пошел в одиночестве к статуе Кали. Та улыбнулась ему. - Ты погубила меня, - сказал Лу. В ночной тишине в глубине его сознания прозвучал ответ статуи. - Ты хотел предать меня. Это тебе наказание. - Я приготовился к смерти. Дотронувшись до кольца жены, он почувствовал, как прибывают силы. - Ты умрешь, когда я захочу, - сказала Кали. - Нет, - произнес Лу. На какое-то время былая сила вернулась к нему, и он прибавил: - Я - Мастер Синанджу. Это ты умрешь, когда я захочу. А именно - сейчас. С этими словами он обхватил статую и оторвал ее от земли. Глиняная плоть Кали обжигала его, множество рук тянулось, чтобы выдавить ему глаза, но ничто не могло остановить Лу. Он нес статую через горы к морю, и с каждым шагом муки его росли, но и прибывала сила, любовь и память о той, что возродила в нем надежду и которую он так жестоко убил собственным руками; и он упрямо шел дальше. Когда он достиг прибрежных скал, Богиня вновь заговорила с ним. - Ты не можешь меня уничтожить, жалкий осел. Я вернусь. - Будет поздно. Меня не будет на свете, - сказал Лу. - Тебя не будет, но будет жить твой потомок. Он станет моим рабом, и я вымещу свою месть на нем, хотя вас с ним разделяет много тысяч лун. Он будет орудием моего мщения, и сила моего гнева проявится через него. Собрав последние силы, Лу сбросил статую со скалы. Она бесшумно погрузилась в синюю бездну. А когда рассвет принес с собой первый солнечный луч. Мастер Лу записал эту историю кровью на тростнике, росшем на краю обрыва. С последним вздохом он продел тростник в кольцо своей жены и умер. - Братья Гримм, - фыркнул Римо. - Волшебная сказка. - Тот тростник сохранился. - Каким образом? Если Лу умер в некой мифической деревушке, на Цейлоне, как тростник оказался в Корее? - Неисповедимы пути судьбы, - произнес старый кореец. - Тело Лу нашел торговец, знавший много языков, он-то и доставил тростник в Синанджу. - Ничего не скажешь - повезло торговцу, - съехидничал Римо. - Зная нравы вашей деревни, думаю, ему перерезали глотку. - Никто его пальцем не тронул. Он прожил долгую жизнь среди богатства и роскоши, в окружении жен и наложниц. - Но из деревни ему уехать не разрешили? Так? - спросил Римо. Чиун только пожал плечами. - Кто захочет по своей воле покинуть Синанджу? С улицы донесся автомобильный гудок, и Римо, раздвинув шторы, посмотрел вниз. - Это Смитти. Узнаю его развалюху. - Он приехал за мной, - сказал Чиун. - Куда это вы собрались? - Я уже говорил. Еду в Синанджу. - Буду ждать твоего возвращения здесь. Чиун печально улыбнулся. - Хорошо, если твои слова окажутся правдой. Но если ты все же покинешь эту комнату, дай мне знать, чтобы я мог тебя найти. - А зачем мне уходить отсюда? В Денвере можно свихнуться с таким же успехом, как и во всех других местах. - Ты не останешься здесь, - сказал Чиун. - Только не забывай о судьбе Лу. Старик подобрал кимоно и заскользил к двери. - Ты обещаешь мне? Не забудешь мой рассказ, Римо? - Не знаю, какое он имеет ко мне отношение, - отнекивался Римо. - Я не потомок Лу. Я родом из Нью-Джерси. - Ты следующий Мастер Синанджу. Непрерывная тысячелетняя цепь времени связывает тебя с Лу Опозоренным. - Ты только зря тратишь время, отправляясь в это путешествие, - сказал Римо. - Помни о Лу. И не делай глупостей в мое отсутствие, - наставительно произнес Чиун. Глава тринадцатая Если Бен Сар Дин что-то и понял за время своего пребывания на посту главы религиозной общины, то, главным образом, одно: не надо доверять человеку, исповедующему какую-нибудь из множества индийских религий. Именно поэтому он испытывал определенные сомнения по поводу О.Х. Бейнса, хотя и не мог бы сказать, чем они вызваны. Ведь если бы он, нарушив многовековую традицию своей семьи, решил сказать раз в жизни правду, то ему пришлось бы признать, что у Кали не было более пылкого почитателя, чем этот функционер из авиабизнеса. Теперь у Бейнса вошло в привычку ночью спать в ашраме, на полу, свернувшись клубочком у подножья статуи, чтобы, по его словам, эти ненормальные не нанесли ущерба Нашей Богине. Днем он тоже целыми днями торчал в ашраме, а когда Бен Сар Дин спросил, не требуют ли дела его присутствия в офисе авиакомпании, Бейнс только улыбнулся и ответил: - Там все идет хорошо и без меня. Ведь мы, - безопасная авиалиния. Никаких смертных случаев. Нам уже даже реклама не нужна. Люди выстраиваются в очередь, чтобы купить билеты на рейсы Джаст Фолкс. Но не хотел ли Бейнс чего-нибудь еще? - задавал себе вопрос Бен Сар Дин. Американец заключил с ним сделку, и теперь полеты на Джаст Фолкс не заканчивались смертями. Однако Бейнс мог получить и больше. Иметь, например, процент с дохода. Или при помощи заказных убийств сводить счеты с врагами. Но Бейнс, казалось, ничего этого не хотел. По его словам, он жаждал только одного - служить Кали. Все эти годы я служил Маммоне, крупному бизнесмену, - говорил Бейнс, кладя свою большую руку на кругленькое мягкое плечико индуса, - пора послужить тому, во что веришь. Чему-то более великому, чем ты сам. Бейнс уверенно произносил эти слова, а в это утро его речь звучала еще более убедительно. Он вбежал в кабинет, который Бен Сар Дин отгородил себе в гараже через дорогу, помахивая веером из авиационных билетов. - Она все предусмотрела. Она все предусмотрела! - кричал Бейнс. - Что предусмотрела? - спросил Бен Сар Дин. - И кто такая Она? - Наша благословенная Кали, - проговорил Бейнс. - Слезы радости струились по его щекам. - Я провел всю ночь у ее ног. Больше никого в ашраме не было. А проснувшись, увидел в Ее руках вот эту пачку. - Он помахал билетами. - Чудо, - прибавил он. - Она явила нам чудо. Бен Сар Дин внимательно изучил билеты. Все они были на рейсы компании Эйр Юуроп, их количества хватило бы, чтобы заполнить целый самолет. Телефонный звонок в авиакомпанию подтвердил, что за билеты заплачено наличными, но никто не смог вспомнить, кто их приобрел. Бен Сар Дин нервничал. Бог - это одно, а вот чудеса - это совсем другое. - Разве это не великолепно? - сказал Бейнс. - Это, конечно, экономит нам деньги, - признал Бен Сар Дин. - Сегодня же их раздадим. И еще - много румалов. - Отдаем румалы - получаем назад большие бабки, - сказал Бейнс. - И все, благодаря Кали. О, Кали, будь благословенна! И покинув кабинет Бен Cap Дина, Бейнс вернулся к себе в офис, позади ашрама, где прежде жил Бен Cap Дин. Когда через некоторое время Бен Cap Дин зашел к Бейнсу, тот, заткнув одно ухо пальцем, орал в телефонную трубку. - Конечно, Херб, дружище, - истошно вопил он. Ему приходилось так орать, потому что крики и песнопения, доносившиеся из ашрама, можно было записывать на сейсмограф. - Нет, - кричал Бейнс. - Сам я поехать не могу. Сейчас я очень занят своими религиозными делами. Но, думаю, что Эвелин и детям неплохо бы проветриться, тем более, что они так привязаны к тебе и Эмми. - Убивай ради Кали! - неслось из соседнего помещения. - Убивай, убивай, убивай! Бейнс повесил трубку и, встретив недоуменный взгляд Бен Cap Дина, объяснил. - Говорил с соседом, Хербом Палмером. Я отправляю жену с детьми, а также его с супругой развлечься в Париж. Кали ведь не нужно, чтобы мы только работали...к тому же билеты сами нам в руки свалились... и почему нам не воспользоваться? - Действительно, почему бы и нет? - сказал Бен Сар Дин. Такие вещи он понимал. Мелкая кража. Бейнс присвоил лично для себя пять авиабилетов. Ясное дело. Теперь, по крайней мере, он знал, что ничто человеческое Бейнсу не чуждо. - Может, не следовало так поступать? - взволнованно спросил Бейнс. - Может, вы сочтете мой поступок плохим? - Нет, что вы! - в тон ему ответил Бен Сар Дин. - Ничего плохого в этом нет. Отдых пойдет на пользу вашей семье. В кабинет, оттеснив Бен Сар Дина, вошли дети Бейнса, а за ними прошествовала и сама миссис Бейнс. - Убивай ради Кали, - серьезно произнес Джошуа Бейнс и, вытащив из кармана бутылку с чернилами, вылил ее содержимое на стол папочки. - Ну не шутник ли он? - восхитилась миссис Бейнс. - Убивай, убивай, убивай! - Джошуа сложил самолетик из деловых бумаг отца. - Он говорит совсем, как взрослый, - сказала миссис Бейнс с повлажневшими глазами. Дочка Бейнсов смачно выругалась. - С тех пор, как они здесь, у них полностью отсутствуют запреты, - проговорила миссис Бейнс, расточая своим деткам воздушные поцелуи. - Все эти разговоры об убийствах отбивают у них охоту шляться по улицам. И я полностью убеждена, что у Джошуа нет никакой тяги к алкоголю или к девицам. - Убивай! - нараспев произнес Джошуа. - Разве это не мило? - умилилась миссис Бейнс. - Прямо сердце согревает, - согласился Бейнс. - А ты вижу, ничего не заметил, - укоризненно проговорила женщина. - Чего не заметил? - Сари. - Она покрутилась, демонстрируя обнову. - Видишь ли, я решила приспособиться к нашему новому стилю. Мне не нужны теперь собственный модельер, благотворительные балы и постоянная горничная. Меня вполне устраивает жизнь в мотеле. Я последовала за своим мужем, чтобы вкусить духовных плодов простой, естественной жизни. Ты гордишься мной, дорогой? Песнопения в соседней комнате раздавались все громче, и Бен Cap Дин был вынужден пойти к ученикам и немного усмирить их, пока соседи не вызвали полицию. Но просьбу его не уважили, кто-то даже запустил в его сторону горшок для благовоний. Когда Бен Сар Дин вернулся в кабинет, Бейнс как раз говорил жене: Херб Палмер и Эмми тоже поедут с вами. Я подумал, что для вас это будет хорошей разрядкой. - Я хочу остаться здесь и убивать для Кали, - заявил упрямо Джошуа. - И я, - поддержала его сестра. - Они все время спорят, - сказала миссис Бейнс с улыбкой. - Не тревожься, - успокоил жену Бейнс. - Я уговорю их. - Он проводил жену до дверей кабинета и после ее ухода поднял глаза на Бен Сар Дина, который пожаловался ему: - Они меня больше не слушают. Кто-нибудь из соседей может вызвать полицию. - Возможно, они прислушаются ко мне, - предположил Бейнс. - Ведь я - один из них. - С какой стати им слушать вас, - сказал Бен Cap Дин. - Ведь вы даже не Святой. - Тогда сделайте меня Святым. Индус покачал головой. - Вы попали к нам случайно, заставили мой кабинет компьютерами, приглашаете разных ненужных людей на наши моления. Не думаю, что вы готовы к миссии Святого. - А, может, спросить у самих молящихся? - и Бейнс сделал шаг к двери. - Добро пожаловать в ранг Святых, о, Главный фанзигар, - поторопился сказать Бен Cap Дин и с угрюмым видом поплелся к себе. Закрывая за собой дверь, он увидел, как Бейнс обнял за плечи детей и притянул их к себе. О.Х. Бейнс стоял на возвышении рядом со статуей Кали, глядя на собравшихся в ашраме. В помещении яблоку упасть было негде. Каждый день приносил Богине новых почитателей, и Бейнс, видя это, ощущал прилив гордости. - Братья и сестры по вере в Кали, - нараспев произнес он. - Я ваш новый Главный фанзигар. - Убивай для Кали, - пробормотал кто-то. - Истинно так, - сказал Бейнс. - И Она посылает нам для этого вот эти билеты. Бейнс помахал ими над головой. - Все билеты на самолет Эйр Юуроп, следующий до Парижа, - сказал он. - Самолет целиком ваш. Кали подумала обо всем. - Она всегда все предусматривает, - поддакнула Холли Роден. - Ей это нравится, - прибавил кто-то другой. - Вот как мы поступим, - начал Бейнс. - Два самолета этой авиакомпании следуют до Парижа с разрывом в один час. У нас билеты на первый самолет. Вы заполняете самолет и летите до места назначения. Там дожидаетесь прилета второго самолета, подбираете себе жертву и работаете для Кали. У меня нет желания, чтобы кто-то с этого самолета вернулся в Соединенные Штаты. Ни один. И Она хотела этого, когда послала нам столько билетов. - Она мудра, - пробурчал кто-то из передних рядов. И наш Главный фанзигар тоже, - прибавил другой, и все стали скандировать: Да здравствует наш Главный фанзигар! - пока Бейнс, залившийся краской, не остановил их движением руки. - На нас падает только слабый отблеск ее великой славы, - произнес он и, услышав, как по залу волнами прокатились призывы, уважительно склонил голову. - Убивай для Кали! - Убивай для Кали! - Убивай для Кали! - Скажем это все вместе, братья и сестры! - предложил Бейнс. - Убивай для Кали! Когда возбуждение в зале достигло критической точки, Бейнс швырнул билеты в толпу, вызвав восторженные вопли учеников. Среди молящихся Бейнс разглядел своего сына. Он стоял, сложив руки; между его большим и указательным пальцами торчал билет. Бейнс подмигнул, и мальчик ответил ему понимающей улыбкой. Глава четырнадцатая Ученики разошлись, и двери ашрама были заперты. На улице раздавались гудки автомобилей, и чье-то пение. Было десять часов утра и наклюкавшиеся с утра пьяницы уже перекрикивались друг с другом. - Эй, Сардина! - заорал О.Х. Бейнс. - И ну-ка пошевели своей задницей и топай отсюда! Бен Сар Дин, покинув временный дом в гараже, направился в свой бывший кабинет. - Что там за шум на улице? - грозно потребовал ответа Бейнс. - Суббота. Люди в этом городе веселятся по очень странным поводам. Сегодня они, видимо, празднуют субботу. - О чем они только думают? Как человеку работать в таких условиях? - проворчал раздраженно Бейнс. Услышав, как кто-то настойчиво стучится в наружную дверь, они смолкли. - Иди - открой, - сказал Бейнс. Спустя несколько минут Бен Cap Дин вернулся, держа в руках коричневый конверт. - Посыльный, - сообщил он. - Это мне. Адресовано главе ашрама. - Ну-ка, дай сюда, - приказал Бейнс и вырвал конверт из рук индуса. - Что это вы так с утра развоевались, мистер Бейнс? - спросил Бен Cap Дин. - Да вот, думаю о тебе, - ответил Бейнс. - Размышляю, насколько глубоко исповедуешь ты культ Кали. Или находишься здесь только из-за барышей? - Вот уж нет, - холодно отозвался Бен Сар Дин. - Хочу, чтобы вы знали: вы еще под стол пешком ходили, а я уже поклонялся Кали. - Посмотрим, - сказал Бейнс. - Посмотрим. Когда Бен Cap Дин покинул кабинет, Бейнс распечатал конверт. Там лежало напечатанное на машинке краткое послание: Ждите меня в кафе Орлеан в три часа. Вы узнаете меня. Встреча очень выгодна для вас. Послание не было подписано, и Бейнс со словами - бред какой-то - отбросил бумагу в сторону. Все утро он работал, но мысли его то и дело обращались к письму. Словно какая-то сила не давала о нем забыть - неявная, но властная сила. Прошло уже несколько часов, когда он, не в силах сопротивляться навязчивой идее, вытащил письмо из корзины и стал его изучать. Бумага, на которой оно было написано, относилась к лучшим сортам - плотная, с золотым теснением. Но Бейнс понимал, что не это привлекло его внимание, а что-то другое. В порядке эксперимента он поднес письмо к носу. Тошнотворно-сладкий аромат, слабый, но властно притягивающий заставил его на минуту забыть обо всем. Бейнс смял письмо, побежал с ним в опустевшее святилище и там прижался щекой к статуе Кали. Тот же запах. Бейнс взглянул на часы. Было два часа пятьдесят одна минута. Улицы Нового Орлеана заполонил праздник Марди Грас, и в кафе Орлеан тоже толпилось множество людей в карнавальных масках. Вы узнаете меня, говорилось в послании. Бейнс внимательно разглядывал посетителей, большинство из которых были мужчины, наряженные женщинами. Взгляд его упал на молодого трансвестита в костюме Дракулы, тот изучающе глядел на Бейнса. - Вы знаете меня? - спросил Бейнс. - Не скажу точно, - ответило это создание. - Хотите сделать татуировку на языке? Бейнс скользнул в сторону поближе к двери, но тут в поле его зрения попал некто, одиноко сидящий у окна. Человек был одет в костюм стального цвета, голову украшал венец с фальшивыми бриллиантами, лицо - намалеванная маска, и восемь рук впридачу. - Конечно же, - сказал Бейнс. - Кали. Человек, сидевший у окна, кивнул ему, и одна из рук в плотных серых перчатках сделала ему знак приблизиться. Бейнс сел напротив этой жуткой копии. - У меня была уверенность, что придете именно вы, - заговорила маска. В самом голосе этой странной персоны не было признака пола. Ничто не указывало на то, кто находится перед ним - мужчина или женщина. - Почему? - спросил Бейнс. Ему пришлось податься вперед, чтобы лучше слышать. - Настоящий глава секты душителей именно ты. Паси свою паству. Поступай, как считаешь нужным. Бейнс откинулся на стуле и спросил: - Чего вам надо? - Кали, - прошептала маска. - Простите. Статуя не продается. Он стал подниматься со стула. - Миллион долларов. Бейнс снова сел. - Почему так много? - Таково мое предложение. - Как я могу вам доверять? Я даже не видел вашего лица. Не знаю, кто вы: мужчина или женщина? - Все узнаете в свое время. А чтобы поверить, испытайте меня. - Испытать? Но как? Маска взяла ручку и написала на бумажной салфетке телефонный номер. - Запомните его, - шепнула маска. Бейнс посмотрел на номер, а маска прибавила: - Звоните в любое время. Всегда к вашим услугам. - Затем сожгла салфетку на пламени свечи, встала и покинула кафе. Глава пятнадцатая Номера 129 и 130. Мистер Дирк Джонсон из Алапеды, штат Иллинойс, сжимая руку жены, ступил из реактивного лайнера в футуристическое великолепие аэропорта Шарля де Голля. - Будем считать наше путешествие запоздалым медовым месяцем, - сказал он, гордо улыбаясь. - Твой папаша, клянусь, никогда бы не поверил, что мы с тобой вот так запросто отправимся в Париж. - Я всегда понимала тебя лучше, чем он, - отозвалась миссис Джонсон, чмокнув мужа в щеку. - А что, за нами разве не должны прислать автобус из гостиницы? - Простите, - вмешалась в разговор молодая ясноглазая женщина. - Если вам нужно в город, мы можем вас подвезти. - Как чудесно, Дирк, - обрадовалась миссис Джонсон. - Просто замечательно. - Она хотела еще много чего сказать - о том, как много вокруг прекрасной молодежи, сильно отличающейся от стереотипной фигуры подростка-бунтаря, но побоялась показаться излишне экзальтированной. - Премного вам благодарны, мисс, - сказал Джонсон. - Автобуса из отеля что-то не видно. - Поверьте, нам это только приятно, - весело заверила их молодая женщина. - Вот наша машина. Миссис Джонсон обратила внимание, что на шеях сидевших в автомобиле чистеньких и симпатичных молодых людей были повязаны желтые платки. Как славно вы смотритесь, - сказала она. - Вы, наверное, студенты? - Скорее друзья по клубу, - ответила молодая женщина. Автоматические дверцы автомобиля тем временем захлопнулись. - А эти румалы - наш отличительный знак. Эмблема. - Как интересно! Похоже на скаутов. - Нам было бы приятно подарить вам по платку, - сказала девушка. - Ну, что вы... Мы не можем... - Пожалуйста, нам так хочется. Вот, только набросим на шею... И вам тоже... Номера 131,132 и 133. Саманта Холл и Родерик Ван Клиф внушали шоферу, что, если он не справляется со своей работой, ему лучше поискать другую. - Но автомобиль только что был в полном порядке, - отвечал шофер-француз с оттенком того особого французского высокомерия, когда кажется, что говорящий сам удивляется, зачем это он тратит время и разговаривает с недостойными, а тем более оправдывается. - Однако, сейчас о нем так не скажешь, - манерно растягивая слова, произнесла Саманта. Она напряженно крутила на плечах пелерину от Оскара де ла Рента - Какая тоска! - вздохнул Родерик. - Твоя вина, Родди. Если бы мы полетели Конкордом... - Не вижу связи. Кроме того, Конкорд так же неудобен, как балетные тапочки. - .Можно было заказать самолет, - сказала Саманта. - Ради одного чертова уик-энда? - Моя последняя любовь делала именно так, - объявила Саманта. - Твоя последняя любовь была слишком толста, чтобы летать обычным самолетом. - Совсем она не была толста, - возмутилась Саманта. - И, кроме того... - Извините, но, кажется, у вас сложности с машиной, - вмешался молодой человек с желтым платком в кармане пиджака. - Могу подвезти вас. - Родди, сделан так, чтобы этого человека арестовали, - потребовала Саманта. - За что? Он хочет нас подвезти. - В шевроле, - презрительно прошипела Саманта. - И одет в полиэстр. Неужели, ты хочешь, чтобы я сидела в одном автомобиле с человеком в полиэстровом пиджаке. - Говоря откровенно, мне безразлично, что на нем, пусть хоть фиговый лист. Ты только взгляни, какая очередь на такси. - Мой автомобиль вполне комфортабельный, - произнес настойчивый молодой человек с обнадеживающей улыбкой. Саманта испустила глубокий вздох. - Ладно. Уик-энд все равно уже погиб. Пусть меня ждет полное фиаско, шевроле - так шевроле. Она с капризным видом шагнула к голубому седану. С переднего сидения ей улыбался другой молодой человек. В руках он держал желтый платок. - Вас мы тоже можем подвезти, - предложил молодой человек шоферу. - Я не сяду рядом с обслугой, - визгливо запротестовала Саманта. - Все будет хорошо, миролюбиво произнес юноша. - Он сядет впереди с нами. И мы примчим вас мигом. Номер 134. Майлз Петерсон сидел в баре аэропорта, потягивая мартини; рядом на полу, у его ног, стоял изрядно потертый кожаный портфель. Петерсон уже двадцать пять лет летал на международных авиалиниях и за это время пришел к выводу, что пара рюмок чего-нибудь покрепче сразу же после полета помогает легче переносить дорогу. Пусть другие суетятся, волоча по коридорам аэровокзала пакеты, сумки и малолетних детей, а потом торчат до изнеможения в багажном отделении и выстаивают очередь на такси. Майлз Петерсон же предпочитал в это время спокойно потягивать мартини. Париж уже начинал казаться ему уютным и приветливым местечком. - Не возражаете, если я присяду рядом с вами? - спросила Майлза хорошенькая девушка, когда он приканчивал второй мартини. На вид ей было меньше двадцати, волосы, как у Брук Шилдс, и кругленькие грудки. Никогда еще Париж не казался Майлзу таким прекрасным. - Он покачал головой - конечно, не возражает - а девушка робко спросила: Вы турист? Майлз уставился на нее бессмысленным взглядом, с трудом возвращаясь в реальность. - Нет. Я здесь по делу. Торгую ювелирными изделиями. Езжу сюда шесть-восемь раз в год. - Боже, - произнесла девушка, глядя на кожаный портфель. - Если у вас там образцы, лучше быть поосторожнее. - Их там нет, - ответил, улыбаясь, Майлз. - Образцы - на мне. Но здесь тоже есть свои недостатки. Проходить таможенный контроль - сплошная мука. Девушка звонко рассмеялась, словно он необычайно удачно сострил. - Как приятно встретить здесь американца, - продолжала она. - Иногда меня охватывает... не знаю, как сказать... прямо голод по. таким мужчинам, как вы. - Голод? Майлз Петерсон почувствовал, как оливки из мартини переворачиваются у него в желудке. Девушка утвердительно хмыкнула, облизывая губы. - Где вы остановились? - быстро спросил он. Девушка склонилась к нему и зашептала: - Недалеко отсюда. Можно дойти пешком. Через поле с густой травой. Грудь ее взволнованно вздымалась. - Какое совпадение, - сказал Майлз. - А я как раз мечтал о хорошей прогулке. Люблю быструю ходьбу. - Он выдавил из себя смешок. Поднимаясь, девушка задела его грудью. С ее пояса свисал желтый платок. - Показывайте дорогу, - сказал Майлз. - Покажу, - заверила его девушка. - Конечно, покажу. Когда они вышли за пределы аэропорта, она выдернула из-за пояса платок растягивая в руках... Миссис Эвелин Бейнс была на этот раз не в сари. Все-таки Париж. Она красовалась в розовато-лиловом дорожном костюме от Карла Латерфилда - последняя модель; волосы уложены у Синандр в Нью-Йорке. На ней были самые неудобные туфли от Чарлза Джордана, которые только можно купить за большие деньги, и она чувствовала себя превосходно - впервые за много недель. - А ну-ка, поторапливайтесь, - подталкивала она детей к дородной чете, ожидающей багаж. - Джошуа, возьми Кимберли за руку. И улыбнись. Мы первый раз за долгое время выбрались из этой ямы. - Ашрам - не яма, - убежденно сказал Джошуа. - А мне не нравится миссис Палмер, - заартачилась Кимберли. - Всегда лезет ко мне с поцелуями. Можно мне ее убить, Джошуа? - Без сомнения, малышка, - успокоил сестру мальчик. - Только подожди моего сигнала. Эвелин Бейнс расцвела в улыбке. - Ты показываешь хорошее знание психологии, - похвалила она сына. - Со временем станешь настоящим лидером. - Со временем я стану Главным фанзигаром, возразил мальчик. - Хватит, не хочу больше слышать о том ужасном месте. Мы проведем целую неделю в Париже - достаточно, чтобы снова стать цивилизованными людьми. - Обнимая миссис Палмер, она радостно заверещала: - Эмми, милочка лишний вес тебя только красит. - А ты превратилась просто в щепку, дорогая, проворковала в ответ миссис Палмер. - Надеюсь, ты не больна? Нет? Вот и чудесно. Слышала, вы жили в какой-то религиозной общине, это правда? - Эмми, ну хватит... - вмешался Херб Палмер. - Все соседи об этом говорят, дорогой. Мэдисоны даже переехали в другой район. - Эмми... - Это правда, - ответила миссис Бейнс, густо покраснев. - Ашрам - у нас еще в диковинку. Европейцы, те, что занимают высокое положение, багровеют от ярости, услышав про него. - Мамочка, а ты называй его ямой, - влезла Кимберли Бейнс. - Где же автомобиль? - выкрикнула в сердцах миссис Бейнс. - За углом. Приложив пальцы к фуражке, чернокожий шофер, улыбаясь, ждал, пока они усядутся. Джошуа помог забраться в машину миссис Палмер, матери и сестре. Затем хотел было тоже сесть, но передумал. - Мне нужно в туалет. - О, Джошуа. Потерпи немного. До города рукой подать. - Я же сказал, что мне надо. И непременно сейчас. Миссис Бейнс вздохнула. - Хорошо, я пойду с тобой. - Нет, я хочу, чтобы он пошел. - И мальчик указал на шофера. - Нет проблем, - сказал Херб Палмер. - Я вырулю за угол и буду вас дожидаться там. Палмер уже дважды объехал квартал, когда мальчик наконец появился на назначенном месте. Он был один. - Шофер уволился, - объявил он. - Что? - Он встретил на аэровокзале женщину. Они сказали, чтобы я проваливал, и ушли вместе. И еще прибавили, что никогда не вернутся. - Никогда бы не подумала... - растерянно произнесла миссис Палмер. - Поглядим, как все это объяснит фирма, - процедил Палмер сквозь зубы. - Ах ты, смелый маленький мальчик, - сказала миссис Бейнс, прижимая Джошуа к груди. Они отъехали прежде, чем в мужском туалете обнаружили тело чернокожего мужчины, и началась паника. Номер 135. Номера 136,137 и 138. - Мы хотим ехать в Булонский лес, мама, - сказал Джошуа. - Не говори глупости, дорогой. Мы едем прямо в отель. - Но там вас ждет сюрприз, - захныкала Кимберли. - Да. Сюрприз. Мы с Кимми сочинили стихотворение и хотим прочитать его именно там. Всем троим. Нам это очень нужно. - А почему бы и нет? - сказал Херб Палмер. - Мы отдыхаем. Забудем про всякие расписания. - Какие милые у тебя детки, Эвелин, - проворковала миссис Палмер. Они остановились у северной болотистой части лебединого озера. - Может, лучше проехать дальше, ребятишки? - предложила миссис Бейнс. - Поближе к птичкам, туда, где гуляют люди? - Нет. Пусть это произойдет здесь, - заупрямился Джошуа. - Хорошо. Не спорим. Ну, читайте же ваше стихотворение. - Выйдем из машины, - сказал Херб Палмер. - Поэзия нуждается в солнце, воздухе, воде и чистом небе. Взрослые выбрались из машины, уселись на берегу, сбегавшему к воде, и стали разглядывать плавающих вдали лебедей. - Ну, а как стихотворение? - напомнил Херб Палмер. - Давайте его послушаем. Джошуа улыбнулся. Кимберли тоже улыбнулась. Из своих карманов они извлекли желтые платки. - Они мне что-то напоминают, - сказала миссис Бейнс. - Вы что, взяли их в том месте? - Да, мама, - ответила Кимберли. - И вы, все трое, должны их надеть. - Нет, - смеясь, сказал мистер Палмер. - Сначала - стихотворение. - На счастье, - настаивал Джошуа. Ну, пожалуйста, - умоляла Кимберли. - У Джошуа есть еще один, для тебя, мамочка. Дети набросили платки на шеи взрослых. - Можно это считать сигналом? - шепнула Кимберли брату. - Можно. Девочка подскочила со спины к мистеру Палмеру, и, крича Убивай для Кали! Убивай для Кали! - они затянули платки на шеях Палмеров. - Убивай для Кали. Она возлюбила смерть. Убивай, убивай, убивай! Миссис Бейнс любовалась лебедями. Не поворачивая головы, она произнесла: - Странное стихотворение. Никакой рифмы. Это что, верлибр? Или белый стих? - Убивай, убивай, убивай! У Палмеров глаза вылезли из орбит. Язык миссис Палмер, синий и распухший, вывалился наружу. Херб Палмер силился освободиться, но металлическая пряжка на румале держала его крепко. - Не думаю, дети, чтобы Палмеры пришли в восторг от вашего стихотворения, - ледяным тоном проговорила миссис Бейнс, все еще не поворачиваясь. - Убивай, убивай, убивай! Дети ослабили румалы только тогда, когда окончательно замерли руки Херба Палмера. Обернувшись, миссис Бейнс увидела на траве распростертые тела своих друзей. - Очень смешно, - произнесла она все так же холодно. - Вы, все четверо, видимо, сговорились и затеяли этот фарс, чтобы нагнать на меня страх. Так вот, вы просчитались, меня не так легко запугать. Не забывайте, что я вам обоим пеленки меняла. Кимберли во всяком случае точно меняла. Один раз. Кажется, в декабре. Няня была больна. Херб? Эмми? Но Палмеры продолжали лежать и выглядели ужасно. Лица распухшие, глаза навыкате и устремлены прямо в небо. Язык миссис Палмер вздулся и уже начал темнеть. - Эмми, - Эвелин Бейнс трясла свою старую подругу. - Должна сказать тебе, что ты выглядишь не лучшим образом. Полным женщинам не идет высовывать язык, от этого лицо приобретает глупое выражение. - Она взглянула на детей. - Почему они не шевелятся? Они, что?.. Полагаю... они ... мертвы? - Ты так думаешь, мамочка? - Джошуа Бейнс прошмыгнул мимо и стал сзади нее. - Невозможно... вы просто разыгрываете меня? Вы же не хотели... - Она возлюбила смерть, - тихо проговорил Джошуа Бейнс, затягивая желтый румал на шее матери. - Кали возлюбила смерть. - Джош... Джо... Дж... Умирая, Эвелин Бейнс молила только об одном - чтобы дети проявили такт и после ее смерти засунули язык обратно ей в рот. Но дети этого не сделали. Глава шестнадцатая В цоколе санатория Фолкрофт Харолд В. Смит шел мимо безукоризненно чистых труб, вслушиваясь в свои, гулко разносившиеся по подвалу шаги. Миновав доживающее здесь свой век неиспользованное и устаревшее больничное оборудование и запечатанные коробки с архивом более чем десятилетней давности, он остановился у маленькой двери с замочной скважиной такого микроскопического размера, что в нее невозможно было заглянуть, к тому же от земли ее отделяли шесть футов. Смит вставил в замок ключ, не имеющий дубликатов, и вошел в крошечную квадратную комнатку, сплошь обитую деревом. Под деревом слоями лежал легко воспламеняющийся пластик. В случае пожара комната должна бала сгореть в считанные минуты. Кабинет Смита находился непосредственно над комнатой. В отличие от нее стены кабинета были выложены огнеупорным асбестовым покрытием, однако пол был деревянный и в случае чего мог быстро, сгореть. Смит осмотрел свой гроб. Собственно, в прямом смысле слова это сооружение гробом не являлось, напоминая, скорее, соломенный матрас, лежащий на мгновенно воспламеняющих подпорках. Что-то в духе погребального костра викингов. Впрочем, у Смита недоставало воображения называть это иначе, чем гроб. В конце концов, именно ему суждено лежать мертвым. Так почему бы не гроб? Внутри матраса лежал запечатанный флакон с цианистым калием. Смит поднес его к свету, чтобы убедиться, что ни одна капля не просочилась наружу. Надеяться только на капсулу с ядом, которую он постоянно носил с собой, было опасно. Он мог потерять ее или отравить кого-то другого. А вот цианистый калий из гроба никуда не мог деться. Если о существовании КЮРЕ узнают, огонь в кабинете Смита сначала уничтожит компьютеры, четыре огромных машины, которые Смит постоянно усовершенствовал более двадцати лет; эти компьютеры хранили тайны почти всех известных людей. А Смит тем временем спустится в подвал и откроет флакон с цианистым калием. Если он принадлежит к той половине человечества, которая способна уловить запах в смертельной дозе этого яда, то почувствует аромат миндаля. Его ждет мучительная, но быстрая смерть. Агония, судорожные конвульсии, и - конец. А уже через несколько секунд огонь уничтожив пол кабинета, ворвется в комнату. Все было в полном порядке, и Смит почувствовал некоторое удовлетворение. Он крепко сжал пальцы, как бы ища сам у себя поддержки. Заметив этот непроизвольный жест, Смит разжал сплетенные кисти рук, но белые полоски от пальцев еще некоторое время оставались на коже. Зацепив кожу на руке пальцами, он оттянул ее и, отпустив, наблюдал, как ей потребовалось несколько секунд, чтобы лечь на прежнее место. Он видел, что руки стали старыми - сухими и жесткими. Эластичность кожи исчезла где-то между годами его юности, когда несправедливое устройство мира наполнило его яростью и толкнуло на правую борьбу, и настоящим временем, когда вид нетронутого флакона с ядом, предназначенного для него же самого, успокаивал Смита. Как мельчаем мы с годами, подумал он, поднимаясь по лестнице. И как мало вещей даруют нам подлинную радость. Не успел он войти в кабинет, как зазвонил красный телефон. - Слушаю, господин Президент. - Мне только что доложили, что уничтожены все пассажиры самолета Эйр Юуроп. Всех нашли в Париже в окрестностях задушенными. - Я уже знаю, сэр, - сказал Смит. - Сначала эта катастрофа с Интернэшнл Мид-Америка, разразившаяся неделю или около того назад. И вот теперь - новая. Убийцы расширяют сферу влияния. - Похоже на то. - Ничего хорошего в этом нет, - укоризненно произнес Президент. - Пресса клеймит нас позором. - Обычное дело, господин Президент. Черт побери, но надо же мне отвечать. Что удалось сделать вашему человеку? - Он продолжает работать, сэр. - Это вы мне уже говорили, - раздраженно проговорил Президент. - С тех пор ничего не изменилось, - невозмутимо ответил Смит. - Хорошо, - с еле сдерживаемым раздражением произнес голос на другом конце провода. - Не собираюсь вас учить, но хочу, чтобы вы поняли всю глубину пропасти, куда мы падаем. Если мы не сумеем защитить наши воздушные дороги, значит, нам с вами нечего делать в наших креслах. - Понял вас, сэр, - сказал Смит. На другом конце раздался щелчок, и Смит медленно опустил трубку. Все катилось под откос. Президент недвусмысленно намекнул, что существование КЮРЕ становится проблематичным. Смит вновь оттянул кожу на руке. Наверное, он уже стар. Возможно, более молодой человек что-нибудь придумал бы, да и сам Смит всего несколько лет назад не дал бы ситуации выйти из-под контроля. А сейчас он даже не знал, работает ли Римо. Да и Чиун находился где-то в Тихом океане в поисках талисмана, который якобы мог спасти Америку - не дать ей скатиться снова в каменный век. Смит покачал головой. Как все нелепо! Вынув ручку из пластикового стаканчика на столе, он стал писать письмо жене. Дорогая Ирма, - начал Смит, но тут же надолго споткнулся. Писать личные письма всегда было для него тяжелым трудом. Но сделать попытку он обязан: нельзя же умереть и превратиться в горстку пепла, не оставив после себя ничего. Смит включил радио. Может, музыка создаст нужное настроение. Прозвучал конец Мальчика, играющего буги-вуги, но подходящий настрои все не возникал. Смит хотел было поискать другую станцию, но тут диктор стал сообщать биржевые новости. На Нью-йоркской фондовой бирже, зазвучал в эфире приятный голос, - сегодня активно шла торговля. Особенно драматическая ситуация сложилась с акциями авиационных компаний. Следствием трагедии в Париже, повлекшей гибель людей, явилось падение курса акций Юуроп Эйрлайнз на семнадцать пунктов только за первый час; в настоящее время стоимость одной акции - десять долларов. Акции Интернэшнл Мид-Америка, у которой те же проблемы возникли еще на прошлой неделе, упали еще на два пункта, и теперь стоимость одной акции - тридцать семь с половиной центов. На Уолл-Стрите ходят упорные слухи, что компания на следующей неделе объявит о своем банкротстве. Выше всех взлетели акции Джаст Фолкс. При открытии биржи они шли по шестьдесят семь долларов за акцию, то есть на два пункта выше, чем вчера, и на сорок один выше, чем до открытия рекламной компании, где авиалиния Джаст Фолкс провозгласила себя дружелюбной и безопасной. В сталелитейной промышленности акции... Смит выключил приемник. Дыхание его участилось. Нервным жестом он скомкал неоконченное письмо к жене и бросил его в корзину. Затем, включив компьютер, принялся за работу. Всю жизнь он занимался тем, что скрывал чужие тайны, и за это время твердо усвоил: за большинством секретов скрывается денежный интерес. Если вы сталкиваетесь с чем-то непонятным, долго занимаетесь этой проблемой и копаете достаточно глубоко, рано или поздно обязательно нападете на след, ведущий к большим деньгам. Вначале, когда убийства происходили только на Джаст Фолкс, Смит склонялся к мысли, что преступления - дело рук сектантов и маньяков, привлеченных низкими ценами на билеты и способных удовлетвориться несколькими долларами в карманах своих экономных жертв. И вот неожиданно ситуация на Джаст Фолкс полностью меняется, а черный список начинают возглавлять такие престижные авиалинии как Интернэшнл Мид-Америка и Эйр Юуроп. Есть, правда, одно отличие. Убийства на Джаст Фолкс происходили нечасто, гибли одиночки или семейные пары, а на двух других авиалиниях ситуация накалилась мгновенно, и массовость убийств сразу же ударила по репутации компаний. Как-то в этом были замешаны деньги. Смит знал это. Компьютер представил ему полную картину продажи авиационных билетов за предыдущий месяц. Смит потребовал еще дополнительную информацию: не снимал ли кто из служащих авиакомпании ИМА или Эйр Юуроп со счета крупную сумму денег. Подумав, он включил в список и Джаст Фолкс. Дав задание компьютеру, он откинулся в кресле, предоставив машине возможность показать, чего она стоит. Этот компьютер, который Смит назвал Фолкрофт-4, был звездой первой величины среди своих собратьев. Смит собственноручно спроектировал всех их, и хотя внешний вид этих умников оставлял желать лучшего - они выглядели старомодными, просто грудой металлолома, - но внутри каждый являлся шедевром. Смит, как мог, приспособил их к потребностям работы. В течение многих лет в четыре компьютера стягивалась информация, которую кропотливо собирала целая команда людей. За свою работу они получали деньги от Смита. Естественно, что ничего не слышали ни о Смите, ни о КЮРЕ и не знали, кто им посылает деньги. Они могли предполагать, что тут не обошлось без ЦРУ или ФБР, но особенно не вникали, тем более, что чеки поступали достаточно регулярно. Поступающая информация обрабатывалась в компьютерах, на нее делались ссылки - простые и перекрестные, она включалась в каталоги, - и все для того, чтобы компьютеры могли в считанные минуты ответить на любой вопрос, относящийся ко всем видам деятельности внутри Соединенных Штатов. Компьютер начал выдавать информацию, из которой Смит выделил для себя один, бросившийся ему в глаза, кусок: О.Х. Бейнс. Президент авиалинии Джаст Фолкс. Снял с личного счета 14 июля пять тысяч долларов. 15 июля неизвестным лицом куплен двадцать один билет на самолет авиакомпании ИМА за 4.927 долларов. 23 июля О.Х. Бейнс продал на 61.000 долларов акций. 24 июля сто двадцать один билет на сумму 60.000 долларов продан на самолет авиалинии Эйр Юуроп, следующий до Парижа. Вероятность связи - 93,67%. Смиту захотелось закричать от радости. Но он только нажал кнопку на столе и произнес в своей обычной суховатой манере: - Миссис Микулка, не соединяйте меня пока ни с кем. Затем позвонил в Джаст Фолкс. Записанный на пленку приветливый голос посоветовал ему немного подождать, если у него действительно есть дело. Смит выслушал три довольно длинных музыкальных записи - они казались еще длиннее, просто бесконечными, из-за того, что исполнителем был Барри Манилов - а потом сквозь треск до него донесся женский голос. - Джаст Фолкс, дружелюбная и безопасная авиалиния, - произнесла женщина. - Мне хотелось бы поговорить с мистером О.Х. Бейнсом. - Сожалею, но мистера Бейнса здесь нет. - Это его офис? - Нет, это стол предварительных заказов. - И почему вы так уверены, что его нет? - А вы считаете, что такой миллионер, как мистер О.Х. Бейнс, будет торчать в аэропорту, зарабатывая варикозное расширение вен, и продавать билеты? - Соедините меня, пожалуйста, с его офисом, - попросил Смит. - Офис мистера Бейнса, - ответил другой женский голос со стальными нотками вымуштрованного секретаря. - Попросите, пожалуйста, мистера Бейнса. Звонят из Комиссии по безопасности полетов. - Сожалею, но мистера Бейнса нет. - Где я могу его разыскать? Дело очень срочно. - Боюсь, ничем не смогу вам помочь, - суровый голос смягчился, в нем зазвучали нотки растерянности, - он отсутствует по личным причинам. - Как? И это во время кризиса в пассажирском авиатранспорте? - удивился Смит. - На нашей авиалинии все благополучно, - невозмутимо отвечала секретарша. - Он хоть звонит вам? - Время от времени. Хотите что-нибудь передать? - Нет, - отрубил Смит и повесил трубку. Он вдруг осознал, что остался один. Ни Римо, ни Чиуна рядом. А время, отпущенное КЮРЕ, неумолимо сокращалось. Но теперь Смит ни минуты не сомневался, что Бейнс связан с убийством в воздухе. Он твердо знал. Необходимо разыскать Бейнса. Придется действовать одному. Глава семнадцатая Римо сидел на кровати в номере нью-орлеанского мотеля, закрыв лицо руками и опершись локтями на колени. Как он оказался в Новом Орлеане? Этого он не знал. Добирался он сюда один - то на попутных машинах, то пешком, одна дорога сменяла другую - а направляло его нечто, чему он не знал названия. Где же Чиун? Чиун бы понял. Он хорошо разбирался во всем, связанным с культом Кали. Когда Римо впервые услышал от Чиуна древние сказания, то отнесся к ним как к волшебным сказкам, посчитав, что старик слишком уж верит легендам, но теперь он уже не был уверен в своей правоте. Ведь привело же его что-то в эту убогую комнатку на темной улочке. Что-то влекло его сюда из Денвера, заставив преодолеть много миль. Хуже всего то, что Римо чувствовал: инородное влияние постоянно нарастает. Что-то темное, пугающее и чужое затаилось под его кожей. Именно оно заставило его забыть стыд и улечься с белокурой девушкой прямо на улице. Даже обычный человек, пожираемый таким огнем, мог охваченный безумством, убить кого-нибудь. А Римо с его силой и отработанной техникой убийства? Скольких он мог убить? Сколько ущерба нанести? Все это был сущий кошмар, и Римо никак не мог из него выбраться. Напротив, он понемногу сдавался. Выходя из гостиничного номера в Денвере, он говорил себе, что только немного побродит по улицам, проветрится. Не может же он сидеть долгие дни, а может, и недели в закрытой комнате, ожидая возвращения Чиуна. Так он говорил себе, и это звучало логично. На его стороне был здравый смысл, который отсутствовал в рассказе Чиуна о неудачливом мастере Лу и глиняной богине, сидеть в четырех стенах из-за какой-то глупой легенды?! Идиотизм! Он покинул отель в Денвере, и тогда этот шаг казался ему исключительно разумным поступком. Но в глубине души все-таки засело сомнение. В давние времена, когда Римо еще и слыхом не слыхивал про Харолда Смита и КЮРЕ, а был всего лишь рядовым полицейским, обходившим день за днем свой участок в Ньюарке, штат Нью-Джерси, он неоднократно собирался бросить курить. Каждый год повторялось одно и то же: он решительно порывал с дурной привычкой, чувствуя себя хозяином положения, властелином своих желаний. Затем, обычно неделю спустя, он позволял себе выкурить одну сигарету. Одна сигарета - пустяк! - так говорил ему рассудок. От одной сигареты он даже не получал удовольствия. Но это каждый раз было концом его добрых намерений, и хотя рассудок твердил, что одна сигарета вреда не принесет, в глубине души Римо знал правду - он опять становился курильщиком. Поэтому, выйдя из гостиничного номера, он начертил желтым мелом на стене отеля корейские иероглифы: Ухожу. Подобные знаки он оставил еще в паре мест Денвера и далее, на протяжении всего путешествия, - робкая попытка обозначить маршрут, чтобы Чиун мог разыскать его. Ведь в глубине он понимал, что гибнет. Чиун, разыщи меня, сжав руки в кулаки, он держал их перед собой, все его тело сотрясала дрожь. Вожделение нарастало в нем. Какая-то темная сила - как ее не назови - Кали или еще как - хотела, чтобы он шел к ней. Цель была совсем близко. Попав на эту темную улочку Нового Орлеана, он знал, что она рядом. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы победить стойкий внутренний порыв и ткнуться в эту жалкую гостиницу, где на кровати не было покрывал, из старенького телевизора торчали проволоки, а в ванной болталось единственное пожелтевшее от времени полотенце. В номере, правда, был телефон. Если бы у Римо был друг, он мог хотя бы позвонить тому и послушать его голос. Только голос друга мог бы спасти его от безумия. Но у наемных убийц нет друзей. Одни жертвы. Римо встал. Он обливался потом, дыхание его было тяжелым, он задыхался. Нужно выйти на улицу - ему не хватало воздуха. Это казалось разумным. - Что со мной происходит? - выкрикнул в пустоту Римо. Крик этот гулко отозвался в тишине комнаты. Она властно звала его на улицу. Она хотела, чтобы он поскорее пришел. У Нее тошнотворно-сладкий запах и смертоносное объятие Римо с силой ударил кулаком по зеркалу. Его изображение разбилось на тысячи мелких осколков, разлетелось в разных направлениях. С глухим рыданием он сел. - Успокойся. Соберись с духом. - Эти слова Римо выговаривал спокойно, без нервов, поглаживая руки, пока не улеглась дрожь. Потом включил старенький телевизор. В Париже все еще находят жертв последней серии массовых убийств в воздухе - на авиалинии Эйр Юуроп, - объявил диктор. Римо, застонав, прислушался. Тела трех видных жителей Денвера найдены утром в парке неподалеку от Нейи, пригорода Парижа. После опознания стали известны их имена: это мистер и миссис Херберт Палмер, а также миссис О.Х. Бейнс, жена президента Джаст Фолкс. Как выяснилось, она путешествовала с двумя детьми, Джошуа и Кимберли, чье местонахождение пока не установлено. - О, Боже, - простонал Римо. Ведь именно ему поручили положить конец авиационным убийствам. Именно ему. Сколько прошло времени с тех пор, как он перестал думать о своей работе, об ответственности перед Родиной? Его затошнило. Теперь он знал, что делать. Ему нужно вернуться к своим обязанностям. И забыть думать о той неведомой силе, которая влечет его к себе. Он протянул руку к телефону и стал набирать секретный код, по которому можно было срочно связаться с Харолдом Смитом. Его долго не соединяли. Рука так и силилась опустить трубку, но Римо сопротивлялся изо всех сил, зная, что это Она заставляет его так поступить. Она хочет, чтобы он принадлежал только Ей. Подъезжая к дому, Смит вспомнил о письме, которое собирался написать жене. Оно так не было закончено, как и все остальные письма, которые он писал ей. А ведь другого случая может и не представиться. Он не был дураком. Звонок президента - последнее предупреждение КЮРЕ. Если Смит в самое ближайшее время не положит конец смертям в воздухе, следующий приказ из Белого Дома потребует немедленного роспуска КЮРЕ. А шансы предпринять что-то серьезное, учитывая, что ни Римо, ни Чиуна нет рядом, почти равнялись нулю. Если у него ничего не получится, это станет концом КЮРЕ и самого Харолда В. Смита. Нужно проститься с Ирмой. Вылезая из автомобиля, Смит увидел двух соседей, сидящих в палисаднике, и вдруг осознал, что хотя живет в этом доме с Ирмой уже двадцать лет, он до сих пор не знает, как зовут соседей. Ирма-то, конечно, всех здесь знает, она очень открытый человек, прямо душа общества. В течение четырнадцати лет ее цветы получали первые призы на ежегодном конкурсе садоводов, пока Ирма не решила, что дельфиниумы не стоят тех трудов, которые она на них затрачивает. А до того времени каждый июнь яркая синяя лента гордо развевалась на двери дома Смитов. Только эта лента свидетельствовала о победе Ирмы, сама она на эту тему не говорила. Смит вдруг подумал, что ни разу не похвалил сад жены, не сказал, как он красив. Подходя к дому, он увидел через окно, как Ирма снимает фартук и поправляет прическу: как делала всякий раз перед его появлением. Это заставило его улыбнуться, что случалось с ним нечасто. Его пухленькая женишка, чьи волосы с годами приобрели голубовато-серебристый оттенок, всегда встречала его как возлюбленного, приходящего к ней на первое свидание. Если, конечно, бодрствовала. Обычно он являлся домой глубокой ночью, когда жена уже спала крепким сном. Но на столе его всегда ждала тарелка с едой, всякий раз нечто ужасное, густо политое томатным соусом. И никогда никаких сцен, никаких объяснений по поводу задержек. Впрочем, теперешняя работа давала Ирме возможность видеть его чаще, чем в те годы, когда Смит работал в военной разведке, а потом в ЦРУ; тогда от него месяцами не было известий. За вторую мировую войну она видела мужа всего два раза, а пять лет холодной войны - только раз и еще получила две телеграммы по десять слов в каждой. - Ты как раз подоспел к ужину, - сказала жена, как всегда делая вид, что взволнована встречей. - Я не голоден. Прошу тебя, сядь. - О, дорогой... - Ирма села, наморщив вопросительно лоб. - Что, дела очень плохи? Она взяла в руки отложенное вязание. - Ничего подобного. Воцарилось неловкое молчание. - Сними куртку, дорогой. - Мне скоро уходить. - Срочная работа в офисе? - Нет. Просто мне придется уехать из города. На неопределенное время. Миссис Смит кивнула, заставив себя улыбнуться. Она всегда улыбалась. Даже когда Смит в начале войны, через три недели после их свадьбы, уехал в Европу, она не плакала, а улыбалась. Глядя на жену, Смит думал: интересно, как сказать такой женщине, что ты, возможно очень скоро покончишь с собой? Жена стиснула руки. - Поступай, как надо, дорогой, - мягко произнесла она. Смит изучающе смотрел на нее. Ему никогда раньше не приходило в голову, что Ирма, возможно, знает, что он находится на секретной работе и является кем-то большим, чем просто директором санатория Фолкрофт. Может, она и знала, нет. Не могла она этого знать. Он никогда не обсуждал с ней свою работу. По сути, как со стыдом признался Смит себе, он вообще с ней ничего не обсуждал. И все же она ухитрялась как-то облегчать ему жизнь. Даже сейчас, понимая, что происходит нечто очень важное, она не задерживала его. - Ну, хорошо. - Откашлявшись, он поднялся, кивнул и отошел от стола. Не дойдя до двери, Смит обернулся. - Ирма, я хочу что-то сказать тебе. - Да, дорогой? - Я... э-э... ты... то есть я... - И громко выдохнул: - Твой сад удивительно красив. Она улыбнулась. - Спасибо, дорогой. Дом О.Х. Бейнса стоял в пригороде Денвера, в районе, где было больше зелени, школ, парков и денег, чем в любом другом месте поблизости. Все дома стояли на огромных, тщательно подстриженных зеленых газонах, а гаражи габаритами превосходили размеры жилья большинства жителей города. В доме Бейнсов, а также в доме покойных мистера и миссис Херберт Палмер никто не открывал. Соседями Бейнсов были некие Каннингэмы. Смит позвонил в звонок, дверь открыла ухоженная женщина средних лет в Дорогом твидовом костюме. - Миссис Каннингэм? Женщина отрицательно покачала головой. - Я экономка. Чем могу вам помочь? - Если не возражаете, я предпочел бы говорить с миссис Каннингэм. - Смит извлек из бумажника удостоверение сотрудника министерства финансов. - Дело очень срочное, - прибавил он. - Миссис Каннингэм в спортивном зале. Я доложу о вас. Экономка ввела его в дом, обставленный с учетом последних веяний оформительского искусства - розово-лиловая гостиная, кухня в бело-зеленых тонах, выложенная изразцами, и наконец, сверкающая солнечным оттенком желтого цвета комната для спортивных занятий, там пыхтела на тренажере-велосипеде маленькая женщина с почти болезненной худобой, на ней был модный тренировочный костюм и ультрамодные зеленые спортивные туфли. - Мистер Харолд Смит их Министерства финансов, - объявила женщина. - Хорошо. Принесите мне завтрак, Хилари. - Она повернулась к Смиту, окидывая оценивающим взглядом его немодный костюм. - Прошу меня извинить, но пока я не поем - не смогу с вами поговорить. Хилари внесла завтрак - на тарелке старинного уорсестерского фарфора лежал тонкий ломтик тунца. Миссис Каннингэм ухватила его тонким пальчиками и сунула в рот. - Ну, вот, - удовлетворенно проговорила она. - Простите, не хотите ли? - Нет, спасибо, - ответил Смит, проглотив слюну. - Очень низкая калорийность. - Нет, благодарю вас. - Хилари отказывается работать у тех, кто ест мясо. - Экономка? - Не правда ли, не женщина, а мечта? - открыто восхищалась миссис Каннингэм. - Точеная талия, и никаких характерных расовых признаков. Конечно, она не утруждает себя работой. Это испортило бы ее одежду. - Миссис Каннингэм, я разыскиваю О.Х. Бейнса, - сказал Смит. Женщина закатила глаза. - Пожалуйста не упоминайте это имя. - Почему? - Я сама запретила произносить его как председатель Комитета самоуправления района. - Чтобы лишний раз не вспомнить печальные обстоятельства смерти его жены? - Боже, конечно нет. Это лучшее, что Эвелин сделала за последние месяцы. Жаль только, что Палмеры были с ней. Хорошие люди. - А что случилось с миссис Бейнс? - спросил Смит. - Умерла в Париже. - А до этого? - Они впутались в одно темное дело, оно и погубило их репутацию, - ответила дама. - Что за дело? Мой вопрос не праздный, я задаю его как государственный служащий. - В таком случае... - начала она и, наклонившись к нему, продолжала: - Они поселились в какой-то религиозной общине. - Миссис Каннингэм отступила назад, глаза ее пылали, руки яростно уперлись в бедра. - Вы не поверите. Это совсем не то, что закатывать банкеты для революционеров. Этим мы бросаем вызов существующему порядку. А разве религии такое под силу? Даже в Южной Калифорнии им это не удается. - А эта община по соседству с вами? - спросил Смит. - Надеюсь, нет. У епископальной церкви не бывает общин. В моей церкви нет даже служб. Тут как раз и нашла коса на камень. Бейнсы хотели устроить коммуну в наших краях. Но мы совсем не хотели, чтобы какой-нибудь лохматый старик из Китая или еще откуда-нибудь устраивал на наших лужайках религиозные сексуальные оргии. И поэтому заявили Бейнсам, что мы - против. - А вы давно видели мистера Бейнса? - Очень давно. Он даже на похоронах не присутствовал. Впрочем, он всегда был со странностями. Представьте, не любит играть в теннис. - А вы не знаете, где находится та община, к которой они примкнули? - Понятия не имею. А если вы выясните, не утруждайте себя и не сообщайте мне. Я хочу думать только о прекрасном. Смит сидел в автомобиле, размышляя, что еще можно предпринять, когда из атташе-кейса, лежащего на переднем сидении, послышалось глухое жужжание. Открыв кейс, Смит поднял трубку вмонтированного в него телефонного аппарата. - Слушаю, - сказал он. - Это... Римо. - Где вы? - воскликнул Смит. Голос Римо звучал необычно, в нем слышалась боль. - В Нью-Орлеане... не знаю названия улицы... в мотеле... - Римо. - В голосе Смита слышался приказ. - Не вешайте трубку. - Она хочет меня. Я не могу долго говорить. - Соберите всю свою волю. - Слишком поздно... Я должен идти... должен... Раздался грохот, похоже Римо уронил аппарат. Смит слышал, как стукались о стенку висевшая на шнуре трубка. Смит несколько раз выкрикнул имя Римо в трубку, затем по другому аппарату передал приказ компьютерам в Фолкрофте определить, откуда был звонок. Римо направился к двери, продолжая сопротивляться как мог, этой властной, зовущей его на улицу тяге, и в последний момент опрометью бросился в ванную, захлопнув за собой дверь. Однако запах и здесь преследовал его. Он властно звал за собой. Римо пытался укрыться от него, даже запихнул под дверь желтое полотенце, но запах не пропадал, он настойчиво лез в его ноздри и сознание. Тогда Римо зарылся лицом в полотенце, но и это не помогло. Не в силах больше сопротивляться, Римо поднялся, сунув в карман желтое полотенце, открыл дверь и вышел в холл. Тяжелое предчувствие сжало его сердце, когда он распахнул дверь в комнату. Он вытащил из кармана желтый мелок, с которым не расставался с самого Денвера. Больше тот ему не понадобится. Это находилось совсем рядом, - следующая остановка будет уже там. Римо швырнул мел на пол. На другом конце комнаты телефонная трубка мерно раскачивалась на шнуре. Глава восемнадцатая Бен Cap Дин слышал доносившийся с другой стороны улицы шум из заполнявшегося ашрама. Поднявшись с застеленного парчой резинового матраса, он сладко потянулся. Итак, этот день наступил. Сегодня душители собрались на свою первую встречу после того, как О.Х. Бейнс послал их в Париж на самолете Эйр Юуроп, и он, Бен Сар Дин, готовился к серьезному разговору с юнцами. Он скажет им, что они погрязли в грехах. Что нельзя пускать в ашрам посторонних. Что подлинную пищу для духа может доставить только истинный вождь, и такому человеку надо оказывать уважение и всяческие почести. Он скажет им, что вера в Кали - путь к вечному блаженству. Вот что скажет им Бен Cap Дин. Он будет говорить, а ученики благоговейно внимать ему, и он опять займет место главы секты, поклоняющейся Кали. Он пересек улицу, пройдя мимо своего Порше, и вошел в здание через обитую железом дверь, прямиком зашагав в ашрам. Рев учеников оглушил его еще на пороге. Бен Cap Дин остановился, осмотрелся и увидел у подножья статуи четыре больших корзины, обмотанные желтыми румалами, изрядно уже засаленными и помятыми. - Убивай! - вскричали ученики, увидев его. - Убивай из любви к Кали! Бен Сар Дин ступил на помост перед статуей и воздел руки. - Слушайте, слушайте! - вскричал он. Но толпа безумствовала. - Я ваш святой и хочу вразумить вас: вы живете неправильно. Голос его дрожал от волнения, и он тревожно оглядывался по сторонам, боясь, как бы сосуд для благовоний не полетел ему в голову. Видя, что опасения не подтвердились, Бен Сар Дин продолжал более уверенно: - Кали не желает, чтобы вы постоянно убивали. Не количество ей нужно, а качество. Особенно сейчас, когда каждый день сообщения о новых смертях украшают первые страницы газет. Очень скоро гнев властей падет на ваши головы. Но стоящая перед ним толпа продолжала скандировать все те же призывы. Некоторые ученики выступили вперед - Бен Cap Дин дрогнул и попятился, но те всего лишь направились к огромным корзинам перед статуей и сняли покрывала. - Я ваш Святой, - прокричал Бен Сар Дин, - внимайте же мне. Толпа примолкла. Краем глаза Бен Cap Дин уловил голубовато-серебристый блеск, излучаемый содержимым корзин. Те были доверху наполнены драгоценностями, а фоном служили зелененькие доллары. - Конечно, Святой, - сказала Холли Роден, - мы внимаем твоим мудрым речам. - Ну, гм... Бен Сар Дин взял в руки бриллиантовый кулон. Не меньше пяти каратов, прикинул он. - Говори, Святой. - Зал сотрясался от их крика. Среди прочего в корзинах было примерно с полдюжины отличных сапфиров. - Я... гм... - И рубины тоже есть, отмечал он, роясь в корзинах. Цена их стремительно росла. Рубин в два карата подчас стоил больше, чем бриллиант в два карата. - Я...ГМ... - Мне кажется, я могу сказать несколько слов от имени Святого, - произнес О.Х. Бейнс, выходя из-за перегородки, отделяющей молельный зал от офиса. Большими пальцами он оттянул подтяжки и широко улыбнулся, обнажая зубы. Улыбка светилась искренностью и радушием. - Наша старая добрая Сардинка всего лишь хочет сказать, что вы, черт возьми, отличные ребята. Собравшиеся весело зашумели. - И маленькая леди с большим количеством ручек не может не оценить этого. - Да здравствует Главный фанзигар! - Убивай для Кали! - Как-то я сказал нашей старой доброй Сардинке... - начал было О.Х. Бейнс, но ему помешали. - Он здесь! Он пришел! Бен Сар Дин, не понимая, что происходит, сунул на всякий случай в карман несколько крупных драгоценностей. - Кто? - вскричал он. - Где? - Здесь! - вопила Холли. - Он пришел. Возлюбленный Кали. Он пришел. - Ах, вот оно что, - уже спокойнее проговорил Бен Сар Дин, глядя на двери ашрама и одновременно запихивая в другой карман еще несколько драгоценностей, а также доллары. В дверях стоял высокий худощавый молодой человек в черной спортивной рубашке. Запястья у него были на диво мощные. Измученное лицо, в глазах - безнадежное отчаяние. Спроси сейчас, как его имя, он ответил бы, что раньше его звали Римо Уильямсом. - Да здравствует Возлюбленный Кали! - скандировали душители, падая перед ним на колени. Римо двинулся вперед на негнущихся ногах. - Он принес румал, - пронеслось по залу. Римо нервно теребил в руках взятое им в мотеле полотенце. В толпе людей стоял, прислонившись к колонне, О.Х. Бейнс. Римо вспомнил, что видел уже это лицо, но сейчас оно для него ничего не значило - он продолжал идти вперед. Он был не в состоянии сопротивляться властной силе, влекущей его к себе. Статуя, казалось, набросила ему на шею лассо и тянула вперед. Он видел Ее, приподнятую на платформе над толпой. Уродливое, абсолютно чуждое существо из другого, чужого мира, и все же он не мог не идти к ней. Каменная маска хранила бесстрастное выражение, но иногда ее заслонял другой образ - прекрасное женское лицо, бесконечно печальное. Римо моргнул - лицо незнакомки еще на мгновение задержалось, а потом исчезло, вытесненное потемневшим от времени выщербленным изваянием. - Кто он? - прошептали в толпе. Римо услышал ответ. - Возлюбленный Кали. Тот, кого она ждала. Возлюбленный? Римо не то что любовником, но и человеком себя сейчас не ощущал. Только марионеткой, у которой и время-то на исходе. Он слабел с каждым шагом. Дойдя до платформы и оказавшись лицом к лицу со статуей, он почти не мог двигаться. Желтое полотенце, выскользнув из его рук, упало на пол. Запах уже заполнил все его существо - древний, идущий из глубины веков и несущий зло, запах. Жарко разливаясь по сосудам, он отравлял ему кровь. Слишком поздно, подумал он. Слишком поздно. Стоило этой мысли оформиться в его сознании, как он увидел, что губы Кали раздвинулись в улыбке. Глава девятнадцатая Принеси мне смерть. Эти слова эхом отозвались в его голосе. Римо дернулся и проснулся, он лежал на узком диванчике в маленькой комнате. У изножья на фарфоровом блюде воскурялись две горки благовоний. Кожа его покрылась пупырышками. Римо огляделся, почувствовав огромное облегчение: значит, мерзкое видение многорукой, хитро улыбающейся статуи было всего лишь ночным кошмаром. Но слабый запах, источаемый богиней все еще витал в его ноздрях, и он понял, что настоящий кошмар только начинается. - Бейнс, - произнес он вслух. В толпе он узнал О.Х. Бейнса. К худу ли - добру, но Бейнс был реальностью. Значит, надо плясать от него. Запах усилился, и снова в сознании Римо зазвучали слова: Принеси мне смерть. Быстро и бесшумно, все еще чувствуя где-то у основания позвоночника нервный страх, Римо выскользнул из постели и бросился к двери, та тихо открылась под его рукой, и он, выглянув в ашрам, увидел безумных поклонников Кали, спящих прямо на деревянном полу. Легкой кошачьей походкой обошел он ряды спящих, но Бейнса среди них не было. Повернувшись, он увидел статую. Все ее восемь рук как бы приветствовали его, от этого зрелища Римо стало подташнивать, а в сердце снова закрался страх. Он побежал к выходу. Теперь Римо находился в переулке. За припаркованным у тротуара черным порше ему послышалось негромкое пение. Оно доносилось из-за приоткрытых дверей гаража. Римо направился туда. Увидев стоящего в дверях незнакомца с усталым болезненным лицом, Бен Сар Дин перестал напевать Когда маршируют святые. Поднявшись с водяного матраса, где он занимался тем, что выписывал из разных журналов номера служб знакомств, щедро обещавших прекрасных белокурых скандинавок, мечтающих познакомиться с вами. - Фи, - сказал он Римо. - Что еще такое? к святому просто так без позволения не входят. - Мне нужен Бейнс, - с трудом проговорил Римо. Запах здесь не такой уж сильный, голова его стала вроде бы немного просветляться. - Вот теперь я узнал тебя, - сказал Бен Cap Дин. - Ты - Возлюбленный. - Возлюбленный? - машинально повторил Римо. - Кали избрала тебя в мужья. - Забудьте об этом, - произнес Римо. - Я убежденный холостяк. И хочу знать, что здесь делает Бейнс. Бен Сар Дин фыркнул. - Почему бы вам не спросить его самого? - Я не могу его найти, - ответил Римо. - И потом я не очень хорошо себя чувствовал. - Вы, наверное, плохо питаетесь, - предположил Бен Сар Дин. - Очень уж вы худой. У меня вот есть на примете один французский ресторан... - Дело совсем не в питании. Это все статуя, - оборвал его Римо. - Какой может быть вред от безобидного глиняного изваяния? - недоверчиво отозвался Бен Сар Дин. Римо только покачал головой. Бен Сар Дин ущипнул себя за нос. - Ладно. Может, здесь действительно кроется какая-то загадка. Мне все это не нравится, а вот им, - и он кивнул в сторону ашрама, - очень нравится. - В чем тут дело? - спросил Римо. - Что с ней происходит? - У нее отрастают руки. - Да будет заливать, - с отвращением сказал Римо. - Я говорю правду. Хотя и не понимаю, как это происходит. Просто иногда я вхожу утром в ашрам и вижу, что у нее больше рук, чем предыдущим вечером. Мои психи от этого прямо в раж входят и бесятся. - И потому убивают людей? Бен Сар Дин нервно сглотнул, но тут длинная тень нависла над Римо. - Кто это у вас, коллега? - спросил О.Х. Бейнс, улыбаясь самой ослепительной из своих дежурных улыбок. - Я слышал свое имя. - Он протянул руку Римо. - Давайте лапу. Римо демонстративно держал руку у бедра. - Держите свою лапу при себе, - ответил он, оглядывая Бейнса с головы до ног. На президенте авиакомпании была клетчатая ковбойка и белые брюки, заправленные в изрядно потрепанные ковбойские ботинки. На голой шее болтался вязаный черный галстук-шнурок. - Это что, траур по жене? - спросил Римо, поднося руку к галстуку. - Это мое дело, мистер. - А желтые платки на полу? Это тоже ваше дело? Бейнс встал так, что Римо загораживал его от взгляда Бен Сар Дина, и подмигнул в сторону партнера, призывая Римо хранить молчание. - Пойдемте ко мне в офис, поговорим, - пригласил он Римо. И громко сказал стоявшему за спиной Римо компаньону: - Ложись снова спать, Сардина. Я позабочусь о нашем госте. - Хорошо, - согласился индиец. - А то я как раз разбирал важные бумаги. Римо вышел за Бейнсом из гаража. Тот, ведя его к ашраму, шепнул: - Не мог я сказать вам правду при этом жулике. Как вы понимаете, я здесь не просто так. - Уверен, это как-то связано с убийствами, - сказал Римо. - Вы правы, черт возьми. Уже несколько недель торчу здесь, выслеживая этих сукиных сынов, не сомневаюсь. что это они устраивают несчастные случаи на авиалиниях. - ответил Бейнс. - Странно, что вы до сих пор не обратились в полицию или в ФБР, - сказал Римо, когда они входили в обитый стальными панелями офис. - Вы неправы, старина, - произнес Бейнс, усаживаясь в кресло и опуская голову на руки. - Мне хотелось раздобыть побольше доказательств, но я слишком долго ждал. И вот теперь моя жена мертва, а дети неизвестно где. - Он поднял на Римо полные слез глаза. - Клянусь, вам мистер, я еще доберусь до негодяев. Каждый получит по заслугам. - Мне очень жаль, Бейнс, - сказал Римо. - Что вы знаете о статуе? Тут правда, имеет место волшебство? Бейнс покачал головой, на губах его играла лукавая усмешка. - Пойдемте, я вам все покажу, - шепнул он. - Пошли. Он распахнул дверь в ашрам, и ворвавшийся в комнату все тот же запах защекотал ноздри Римо. Тот инстинктивно попятился, но Бейнс, схватив его за запястье, втянул внутрь ашрама. Римо уже не мог сопротивляться. Сила вмиг покинула тело, он казался себе тряпичной куклой. Бейнс, затрачивая не больше усилий, чем потребовалось бы ему для прогулки с ребенком по рядам универмага, швырнул Римо к подножью статуи и, склонившись над ним, зашептал: - Все это правда. - глаза его блестели от возбуждения. - Она - Кали и Она возлюбила смерть. Слабый, беспомощный крик слетел с губ Римо. Он ощущал Ее близость - Она душила его. - Бейнс... Чиун... желтый платок... - бормотал Римо, пытаясь сберечь хотя бы частично рассудок от притупляющего влияния статуи. Ее запах обволакивал его, не оставляя никаких других желаний, кроме властного, маниакального желания обладать Ею. Принеси мне смерть. Он снова слышал этот голос, но теперь он рождался не внутри него, а слетал с губ статуи. И Римо понимал, что на этот раз не посмеет ослушаться. О.Х. Бейнс следил, как Римо, двигаясь как зомби, подошел к двери и вышел на улицу. Некоторое время президент выжидал. Затем вытащил из кармана рубашки миниатюрную камеру, извлек оттуда крошечную кассету с пленкой и положил обратно в карман. Уединившись в кабинете, он набрал номер. Набрал его первый раз в жизни. На другом конце подняли трубку, но ничего не ответили. - Алло! Алло! - прокричал Бейнс. - Одна услуга вам будет оказана, - прошептал в трубку бесполый голос. - А потом статуя будет моя. - Согласен, - сказал Бейнс. - Здесь объявился один человек. Федеральный агент - с ним нужно покончить. - Понятно. - Мне все равно, как вы это сделаете. - Потом расскажем вам как. Через полчаса Бейнс встретился с незнакомцем у предназначенного на слом дома. Тот был по уши закутан в плащ, на руках - перчатки. Бейнс передал кассету. - Агента зовут Римо, - сказал он незнакомцу. - На пленке - его изображение. Фигура кивнула. - Значит, порешили? - сказал Бейнс. - Готовьте статую. - А если у вас сорвется? - У меня никогда ничего не срывается. Бейнс хотел уже уходить, но в последний миг заколебался. - Я вас еще увижу? - А вы хотите? Бейнс проглотил слюну и сказал: - Не знаю. Не уверен. И все-таки скажите - зачем вам так нужна статуя? Она не стоит миллиона долларов. - Я хочу многого... в том числе и тебя. И фигура стала медленно разоблачаться. Глава двадцатая Пошатываясь, Римо как безумный брел по улице. Единственные звуки, которые слышал он в этом спящем городе, были .напряженные удары собственного сердца: оно, казалось выстукивало: Убей для меня, убей для меня, убей для меня. Руки, его напряженно застыли по сторонам. Он вышагивал по улице, как человек танцующий со смертью, - безучастный, опьяневший от похоти, источника которой нег понимал. Не повинуйся, слабо посоветовал ему внутренний голос, но он был слишком невыразителен, чтобы к нему прислушаться. А потом и совсем замолк. Из заторможенности его вывел голубь, вспорхнувший с телеграфного провода и слетевший на землю. Птица, непривыкшая к темноте, мерно заходила кругами прямо перед Римо. - Принеси мне смерть, вновь зазвучал в нем голос Кали. Замерев на месте, голубь склонил голову сначала на одну сторону, потом - на другую. - Принеси мне смерть. Закрыв глаза, Римо произнес: - Хорошо. Звук его голоса, казалось удивил голубя, и тот недоуменно посмотрел на припавшего к земле человека. Но, видимо, осознав мощь этого странного создания, которое может двигаться столь бесшумно и замирать, уподобляясь неподвижному камню, голубь впал в панику и отчаянно захлопал крыльями, торопись взлететь. Но тут Римо прыгнул, прочертив в воздухе идеальную спираль, - этому его научил Чиун, при таком прыжке на тело почти не влияли встречные воздушные потоки, тормозящие движение. Типично для техники Синанджу - легкий прыжок, все мышцы работают идеально синхронно, тело свободно вращается, руки, вытягиваясь, обрывают полет голубя, резкий захват - и шея крошечного существа сломлена. Римо держал в руках мягенькое, еще теплое тельце, сердце его стучало так громко, что отдавало в ушах. - Боже, что это? - прошептал он, рухнув на колени прямо посредине грязной мостовой с пятнами бензина и машинного масла. Проезжавший автомобиль свернул в сторону, объехав его, но при этом отчаянно загудел, от чего в ушах у Римо зазвенело. Постепенно звон прекратился, замедлилось и сердцебиение. В ночной тишине вновь разлилось спокойствие, а он стоял, держа в руках мертвую птицу. Беги, сказал он себе. однажды он уже бежал, можно попробовать еще раз. Но тогда он вернулся, вернется и на этот раз, он это знал. Кали обладала огромной властью над ним. Римо выпрямился, колени его дрожали, и пошел назад, в ашрам. С каждым шагом он все больше и больше презирал себя, понимая, что своим поступком бросил тень на Синанджу - как бы снизил уровень притязаний Дома, отняв жизнь у ни в чем не повинного существа, оказавшегося по воле случая на его пути. Чиун называл его Мастером Синанджу, земным воплощением бога Шивы. Но он был ничем. Даже меньше, чем ничем. Он принадлежал Кали. Войдя в ашрам, где все еще мирно посапывали члены общины, Римо возложил жертву к подножью статуи. Та улыбнулась ему. Она каким-то образом ласкала его, посылая импульсы страсти человеку, который отдал Ей свою силу и подарил долгожданную бескровную жертву. Римо придвинулся к статуе ближе; источаемый Ею запах - аромат цветов зла - вскружил ему голову, вызвав безудержное желание обладать Ею. На какое-то мгновение другое виденное им прежде, лицо заслонило каменную маску. Кто была эта женщина? Она плакала и казалась живой и одновременно иллюзорной. Образ плачущей женщины болью отозвался в его сердце, вызвав горестное ощущение потери. А тем временем статуя притянула его к себе; он почувствовал на губах ледяной поцелуй и услышал, как Она произнесла: Муж мой. Его охватили чудовищная слабость и удушье, он терял волю... Страшным усилием вырвался он из Ее объятий, стукнув по одной из рук. та отлетела и с грохотом ударилась об пол, а Римо ощутил внутри невыносимую боль. Инстинктивно он согнулся пополам, припадая на колено. Упавшая рука, подпрыгнув, вцепилась ему в горло. Оторвав ее, Римо в ужасе выбежал из ашрама. Шум разбудил спящих почитателей Кали, но прежде чем они осознали, что происходит, Римо был уже на улице. Не чуя под собой ног, побежал он по улице прямо к мотелю. Только оказавшись у себя в номере и тщательно заперев дверь, Римо заметил, что все еще держит глиняную руку, и в отвращении швырнул ее в угол. Было слышно, как она, стукнувшись, проехала по полу. И в комнате воцарилась тишина. Нужно было что-то делать, но он не знал что. Может, позвонить Смиту? Но зачем, он не мог сообразить? А может, попробовать разыскать Чиуна? И тоже - какой в этом толк? Можно было попытаться сделать еще что-нибудь, но вместо этого Римо упал на постель и заснул. Он погрузился в сон мгновенно, но спал беспокойно. Ему снилось прекрасное женское лицо, оно проступало за каменной маской Богини - плачущая женщина! - она тянулась к нему, желая поцеловать. Но прежде чем губы их слились, лицо растаяло, вытесненное грубым ликом Кали. И снова зазвучал Ее приказ: Принеси мне Смерть! Римо заворочался во сне. Ему чудилось, что кто-то вошел, а затем так же тихо покинул комнату. Он старался не спать, но и в дреме перед ним опять и опять проступало лицо Кали, так что в конце концов он заставил себя окончательно проснуться. Обливаясь потом, он сел в постели, сердце учащенно билось. Спать нельзя, надо срочно бежать отсюда. Куда угодно, сказал он себе, обхватывая пульсирующую в висках голову. Если ты еще раз угодишь к Ней, ты погиб. Беги. Шатаясь, он побрел к двери, но, не дойдя до порога, резко остановился. Обернувшись, увидел валявшуюся на полу руку, в пальцах ее - что-то белело. Со страхом Римо приблизился к ней и осторожно извлек бумажку из облупившихся пальцев. Рассмотрел он ее уже в коридоре. Это был авиационный билет. В Сеул, в Корею. Корея. Вот где он отыщет Чиуна. Римо понял, что ему надо туда лететь. - Пусть это ловушка, - сказал он себе. Чиуна повидать необходимо. Больше никто не в силах ему помочь. Еще раз он вышел в темноту ночи. Но на этот раз дышалось свободнее. У себя в офисе Бейнс закурил сигару. От едкого дыма защипало в глазах, но табак был превосходный. Пришло время для решительных, действий сказал он себе. Он выполнил все, что наметил, и даже более того. Теперь надо только дождаться, чтобы с его пути убрали этого надоедливого федерального агента, и избавиться от статуи. Может быть, в будущем он еще раз займется чем-то подобным. Но не теперь - надо подождать. В дверь тихонько постучали. - Войдите, - сказал он. На пороге стояла Холли Роден. - Главный фанзигар, - начала она, низко кланяясь. - Что случилось? - Ваши дети благополучно вернулись. Она отступила, пропуская в комнату Джошуа и Кимберли Бейнс. - Рад видеть вас дома, детки, - приветствовал их Бейнс. Они улыбнулись ему. Глава двадцать первая Ее лицо з