, мелькнуло перед глазами Римо кимоно Чиуна, но, к своему изумлению, Римо не увидел результатов того потрясающего мастерства, с помощью которого Чиун мог стереть тонкими длинными пальцами улыбку с лица мистера Гордонса. Чиун атаковал его -- Римо -- руки! Длинные ногти Чиуна впились ему в правую ладонь, заставив ее раскрыться. Мгновение -- и программа оказалась у Гордонса. Положив ее в карман. Гордонс бросил на пол гравировальные пластины. -- Спасибо! -- сказал мистер Гордонс и пошел прочь. Несмотря на повреждение правой стороны тела, шаги его были ровными и уверенными. Римо вскочил на ноги и рванулся было вслед, намереваясь отплатить за рану в плече. Сейчас он схватит белокурую голову и оторвет се от туловища. Однако Чиун оказался проворнее: споткнувшись о подставленную ногу, Римо грохнулся на пол и закувыркался, глухо застонав от боли в плече. Чиун быстро забежал вперед и встал перед Римо, загораживая от него мистера Гордонса, который уже выходил из посадочного зала в центральный зал ожидания. -- Зачем ты это сделал? Он же был у меня в руках! В руках! -- в бешенстве крикнул Римо. -- Уходим. Нужно срочно перевязать твою рану, дурачок. -- Ты позволил ему забрать программу! Теперь мы его больше никогда не увидим! -- Будем на это надеяться, -- сказал Чиун и ощупал длинными чуткими пальцами мышцы плеча Римо. Оторвав от кимоно несколько полосок, он стянул плечо так, чтобы ограничить его подвижность, и отвел Римо к билетной кассе. Там Мастер Синанджу поинтересовался, как попасть на самолете в такое место, где есть солнце и морская вода. Из мест, которые ему назвали, он выбрал ближайшее -- остров Святого Томаса в гряде Виргинских островов, о котором Мастер Синанджу ранее не слыхал, так как он, наверное, открыт-то был совсем недавно, лет пятьсот, не более, тому назад. Пластины, с помощью которых белые люди делают свои бумажные деньги, Чиун положил в бумажный пакет, купив специальные картинки, которые у белых называются марками и которыми оплачивается пересылка. Затем особой ручкой белого человека, которую не нужно макать в чернила и которой далеко до такой вещи, как кисточка для письма иероглифов, он сочинил послание императору Смиту: "Дорогой господин Харолд Смит! В течение многих лет Ваша империя прибегает к услугам Дома Синанджу, и все эти годы Ваша благодать снисходит на нашу ничтожную деревушку. Наши дети, неимущие и старики сыты и одеты, они спят в домах под крышами, которые сделаны из прочных материалов. Не бывало, чтобы империя Смита не выполнила своих обязательств. Своевременно и полностью оплачивала она золотом услуги Дома Синанджу, иначе деревня Синанджу вымерла бы от голода, так как земля там скалистая, а в холодных водах морского залива нет рыбы. Благодаря поддержке Мастеров Синанджу наши люди в течение веков, во-первых, имели пищу и, во-вторых, жили достойной жизнью. Ваша империя точно выполняла заключенное более десяти лет назад соглашение. Выполнял его и Мастер Синанджу. По этому соглашению Мастер брался, как Вы помните, обучить искусству Синанджу обычного белого человека, дабы он не нуждался в оружии для выполнения своей работы. Молодой человек научился этому. Он научился этому в первый же год. Но он получил гораздо больше того, что было оплачено Вашим золотом. Он получил гораздо больше того, что можно купить за Ваше золото: он стал представителем Дома в большей степени, чем кто-либо, включая японцев и даже корейцев (о жителях деревни Синанджу речь не идет). В его сердце поселилось солнце, и Вы ничего не заплатили за это. Он победил собственное тело, стал его господином и повелителем, и Вы ничего не заплатили за это. Он получил знание Синанджу в той полноте, которую только был в состоянии охватить. Вы ничего не заплатили за это, хотя Дом Синанджу никогда бы Вам этого и не продал: Синанджу не продается, продаются только его услуги. Вот почему, с большим сожалением и благодарностью, Мастер считает себя обязанным известить Вас, что Дом Синанджу расторгает соглашение. Мы найдем в другом месте средства для существования деревни, так же как и для Римо и для меня самого. Между прочим, поскольку Римо не просто белый человек, но еще и белый американец, то он, естественно, испытывает особые чувства привязанности к своей родине, и, если позднее Вам понадобятся его услуги, он отнесется к Вашему предложению с вниманием. Посылаю Вам металлические предметы, которые были Вам нужны. Миссия окончена. Контракт расторгнут". В конце послания Чиун начертал символ Синанджу -- перевернутую трапецию с делящей ее по вертикали линией, что символизировало Дом и абсолютное превосходство. Этот знак заключал в себе имя и титул Мастера. Заклеив конверт с посланием Смиту, он вложил его в общий пакет, который, в свою очередь, тщательно упаковал в оберточную бумагу и наклеил марки. Посылка заняла свое место в одном из металлических ящиков, содержимое которых регулярно изымается и доставляется по адресам. Со времен Чингисхана человечество не знало столь хорошо организованной и надежно охраняемой почтовой службы. Очень нужная вещь! Для белых людей, конечно. Вернувшись к скамейке, на которой ждал Римо, Чиун с удовлетворением отметил, что Римо так сбалансировал вес тела, чтобы здоровые мышцы брали на себя нагрузку поврежденных. Сообразительность и основывающаяся на полученных от учителя знаниях предприимчивость молодого человека зачастую не только радовала старого Мастера, но и вызывала у него чувство счастливого удовлетворения. Конечно, это удовлетворение не следовало выказывать: и так уже самонадеянность ученика была просто невыносима. -- Что ты там делал, папочка? Книгу, что ли, писал? Ты изрисовал чуть ли не весь блокнот! -- сказал, завидя его, Римо. -- Я поведал императору Смиту о постигшей тебя неудаче, о ранении. -- Зачем? Все будет нормально. Чиун нахмурился и покачал головой. -- Да, конечно. Я знаю это, и ты это знаешь, но император есть император, даже если он для тебя -- директор или президент, или как ты их предпочитаешь называть. Но, независимо от достоинств убийцы-ассасина, если он ранен, то больше императору не нужен. -- И Смитти тоже? -- И ему. Это печально, сын мой. У раненого убийцы нет дома. Расположение императоров не беспредельно. -- Но я же- часть его организации. Кроме Смита, я -- единственный, кто знает, чем мы занимаемся. -- Ты получил сегодня один из тех печальных уроков, которые мы получаем, когда вырастаем и становимся умнее, -- сказал Чиун. -- Но не расстраивайся. Правда, императорам не свойственно любить таких, как мы, но верно и то, что на наши услуги всегда большой спрос. На них был спрос и в мирные годы Римской империи, и во времена правления сыновей Чингисхана, и в годы различных бурных исторических событий в мире, когда этот спрос неизмеримо возрастает. Не беспокойся. Того Рима давно уж нет, тех китайских династий -- тоже, а Синанджу живет! -- Не могу поверить, чтобы мы были безразличны Смитти! -- возразил Римо. Чиун успокоил его, как мог. Молодой человек нуждался в отдыхе: приближалось время вылета. Эти перелеты только кажутся безвредными, а на самом деле они портят людям кровь не меньше, чем смена фаз Луны. Белые люди не понимают этого. Как и большинство желтокожих! При посадке на самолет, который должен был менее чем за пять часов доставить их на остров Святого Томаса в аэропорт, названный в честь умершего императора Трумэна, Чиун заметил на одежде Римо металлическую кнопку. Поскольку он не знал, что это такое, то не стал ее снимать. Вполне вероятно, что эту штуковину при-цепил мистер Гордонс, с техникой которого не было знакомо ни одно из многих поколений Мастеров Синанджу и которому столь неразумно бросил вызов Римо. Ему это, конечно, простительно -- он молод, еще и шестидесяти нет... Римо не знал еще, что когда предстоит схватка с неизвестным, лучше понаблюдать со стороны и дождаться, когда неизвестное станет известным, то есть проявятся его слабые места, а следовательно -- и то, как его можно победить. Римо не знал, что Мастер Синанджу рассчитывает на новые действия мистера Гордонса, и тогда им станут известны его приемы, как это было, например, с арабскими хашашинами, которые эффективно сочетали боевое искусство с фанатизмом. Когда один из предыдущих Мастеров Синанджу впервые столкнулся с хашашинами (они тогда еще только-только появились), то немедленно отказался от службы Исламабаду, стал работать в другом месте и год за годом ждал, наблюдал и изучал, пока не разобрался в их методах. А они, эти методы, были настолько хороши, что от них пошло и само слово "ассасин", то есть "убийца". Все, что узнал тот Мастер, он передал следующему Мастеру. Добавив к этому собственные наблюдения, второй Мастер, в свою очередь, передал познания о хашашинах преемнику и так далее. Из поколения в поколение Мастера наблюдали и выжидали, намеренно игнорируя богатый арабский рынок, хотя спрос на их услуги в этих странах был весьма велик. Понадобилось целых восемьдесят лет для того, чтобы в анналах Синанджу скопилась полная информация о том, как хашашины, используя гашиш, дурманили сознание своих последователей-фанатиков и как потом подбирали из их числа телохранителей, готовых умереть, чтобы попасть в рай. Выяснив это, Дом Синанджу вновь предложил свои услуги исламским владыкам. Однажды ночью его люди выследили одурманенного гашишем воина из Дома хашашинов, подождали, пока появится наркотический дым, и затем перебили их всех до одного прямо в их пещерах. С хашашинами было навсегда покончено. Та же участь ждет и мистера Гордонса. Если не в этом году, то в следующем. А если не в следующем, то наверняка в следующем за ним. Раньше или позже Чиун или Римо, или преемники Римо узнают о приемах и методах мистера Гордонса. Вот тогда Дом Синанджу вернется с предложением своих услуг правителям Америки. Но не сейчас. Сейчас надо бежать, скрыться. Оставить этого Гордонса в покое на десять, двадцать или даже на сотню лет. Синанджу без работы не останется. Чиун осмотрел то место, где была прикреплена кнопка, исследовал под ней кожу Римо и, убедившись, что она не повреждена и не оцарапана, снял кнопку и спрятал в кимоно для дальнейшего изучения. Вовсе не исключено, что она принадлежит Гордонсу, а если это так, то есть смысл приглядеться к ней повнимательнее. В то самое время, когда их самолет, взревев, устремился ввысь, посылка Чиуна попала на сортировочный узел почтовой службы США, а затем, в соответствии с указанным адресом, была доставлена в санаторий Фолкрофт, в местечке Раи, штат Нью-Йорк. Любой из сотен работавших в этом заведении техников-электронщиков мог бы подсказать Мастеру Синанджу, что если он хочет избавиться от человека, который оставил эту металлическую кнопочку, то лучше подарить ее первому встречному. При условии, что этот встречный направляется в противоположную сторону света. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Моррису (или просто Мо) Алштайну принадлежал единственный во всем южном Чикаго бар, который приносил одни убытки. В 60-х годах Мо приобрел неказистую местечковую таверну, ежегодно приносившую владельцу добрых сорок тысяч долларов дохода, плюс от сорока до пятидесяти тысяч дополнительных поступлений от таких необлагаемых налогами источников, как букмекерство и ростовщичество. Нанятые Мо Алштайном рабочие содрали со стен тронутые гнилью деревянные панели, убрав труху, оборудовали элегантный бар из красного дерева, установили скрытое освещение, перестроили туалеты и убрали часть простенков, чтобы клиентам было просторнее. В залах поменяли обои, настелили паркет, поставили красивые столики, соорудили сцену. С помощью импресарио и молодого темпераментного конферансье Алштайн ухитрился перевернуть вверх дном картину былого финансового благополучия. Первоначальный убыток составил двести сорок семь тысяч долларов. Правда, в следующем году эта цифра уменьшилась до сорока тысяч, но с тех пор не менялась. Некоторые объясняли эти убытки переменами: потеряв традиционных завсегдатаев бывшей таверны, Алштайн не смог заменить их другими клиентами. Так во всяком случае выглядело формальное объяснение, предназначавшееся для широкой публики. Среди близких друзей, умеющих держать язык за зубами, бытовала другая точка зрения: убытки Мо являлись следствием некоторых его, если можно так выразиться, необычных привычек. Мо любил оружие, и в ресторане "Источники Эльдорадо" (новое название бывшего "Муррея") был устроен тир, где он практиковался в стрельбе каждый божий день, и все было бы ничего, не вздумай он расширить рамки тира и включить в него сцену ресторанного зала. Стрельба из пистолета вошла в программу представления. Чтобы продемонстрировать свое искусство, он отстреливал у посетительниц серьги и вышибал пулями рюмки из рук кавалеров. Даже южная сторона Чикаго не могла похвастать настолько фанатичной привязанностью клиентуры к определенным ресторанам, и, хотя Мо "никогда, черт побери, никого еще не задел", число посетителей резко сократилось. К счастью для Мо, у него была еще одна профессия, что давало возможность компенсировать убытки, которые приносил его шикарный ресторан. Именно об этом и желал побеседовать с Алштайном некий мистер Гордонс. -- Я вас не знаю, -- сказал Мо вежливо улыбающемуся мужчине с гладко зачесанными волосами песочного цвета. Его правая рука хотя и двигалась вроде бы нормально, но почему-то казалась немного короче левой. -- Меня зовут мистер Гордонс, и я сожалею, что не могу предложить вам выпить, но это -- ваше заведение, а потому именно вам надлежит предложить мне выпивку. -- Ладно, что вы хотите? -- Спасибо, я не пью. Я хочу, чтобы вы попытались кое-кого убить из вашего пистолета. -- Вы что, не в своем уме? По сравнению с посетителем Мо был худощавее и пониже ростом, с пронзительным взглядом голубых глаз. Этим глазам не понравилась невыразительная физиономия клиента, но дело было не в этом: не в обычаях Мо было принимать такого рода предложения от первого встречного. -- Я не понимаю, что означает выражение "не в своем уме", -- сказал мистер Гордоне. -- Во-первых, я никого не убиваю. Во-вторых, если бы даже и убивал, то не стал бы этого делать для первого попавшегося незнакомца. Ну, а в-третьих, кто вы такой, черт бы вас побрал? -- Я не вполне уверен, что вы используете адекватные выражения. Думаю, что вы говорите так для того, чтобы обезопасить себя, а не потому, что именно это имеете в виду. Я уже убедился, что так поступают почти все люди. Пожалуйста, не обижайтесь -- те, кому я раньше говорил об этом, часто обижались. У меня для вас есть то, чего вы хотите. -- Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, пока еще в состоянии ходить, -- огрызнулся Алштайн. -- Сделаем по-другому, -- сказал мистер Гордонс и, вынув из кармана пиджака пачку из пятидесяти новеньких стодолларовых банкнот, положил ее перед Мо на стол. Затем положил сверху вторую пачку, такую же. Потом третью и четвертую. И пятую. Мо удивился, как это с полными карманами денег пиджак этого человека совсем не топорщился. Долларовый штабель тем временем вырос до десяти пачек. Мистер Гордонс начал выкладывать второй, такой же по высоте. -- Это сто кусков, -- сказал Мо Алштайн. -- Целых сто кусков! Никогда еще мне за... э-э услуги не предлагали таких денег. -- Я полагал, что вы так подумаете. -- Ни один из клиентов не предлагал за то, чтобы кого-нибудь пристукнуть, такие бабки. -- И это не фальшивые деньги, -- кивнул на пачки мистер Гордонс. -- Обратите внимание на шелковистость бумаги, на линии гравировки вокруг лица Франклина, на четкость номеров серий и на то, что все номера разные. -- Да, настоящие, -- подтвердил Мо Алштайн. -- Но я не могу вот так, сразу, все бросить и приступить к делу. Пристрелить "капо мафиози" не такто просто. Сперва надо понадежнее пристроить часть деньжат. -- Нет, это не та привычная для вас работа, когда вы помогаете разобраться между собой различным преступным кланам определенной этнической группы. Я вам плачу просто за убивание. -- За убийство,-- поправил его Мо. -- Благодарю вас. За убийство. Я запомню, -- сказал мистер Гордонс. -- Убийство будет простым: я покажу вам, где находится тот, кого вам предстоит убить. Мо Алштайн изумленно вскинул голову. -- За что же вы мне платите, если тоже будете там? Я думал, что весь смысл убийства по контракту как раз в том и состоит, чтобы в тот момент заказчика там не было! Или вы хотите посмотреть, как этот парень будет мучиться? -- Нет. Я просто хочу видеть, что вы его убили. Их там двое. Оба очень интересные люди. Особенно желтокожий старик. Его движения естественны и вполне обычны, и тем не менее гораздо более эффективны, чем движения других людей. За ним я хочу понаблюдать. Но я не смогу внимательно наблюдать за ним, если в то же самое время буду занят другим делом. -- А, так, значит, два убийства! -- воскликнул Мо. -- Но это будет стоить дороже. --Я заплачу дороже. Мо пожал плечами: -- Дело хозяйское, деньги-то ваши. -- Нет, теперь это ваши деньги, -- возразил мистер Гордонс и подвинул банкноты ближе к Мо Алштайну. -- Когда их нужно прикончить? -- Вскоре. Но сначала мне нужно найти других. -- Других? -- С нами будут и другие люди. Мне нужно их найти. -- Минуточку. -- Мо отодвинулся. -- Я ничего не имею против, если будете присутствовать вы: перед законом вы так же виновны, как и я, если не больше. Я только выполняю контракт, а вам, я уверен, обломится пожизненное заключение. На ваш счет я спокоен. Но посторонние? Зачем мне свидетели? Да и вам тоже? Понимаете? -- Понимаю, -- сказал мистер Гордонс. -- Но это будут не просто свидетели, их я тоже нанимаю. -- Я не нуждаюсь в помощи. Вот еще! Можете убедиться, какой я стрелок, -- обиженно пробормотал Мо и велел бармену взять в руку бокал. Бармен -- пожилой, лысеющий негр, к которому в эти часы редко кто, кроме хозяина, обращался, -- стоял за стойкой с газетой "Чикаго трибюн" в руках, глубоко погрузившись в дебри кроссворда. Он вздрогнул и оторвался от своего занятия. -- Нет, лучше два бокала, -- передумал Алштайн. -- Я пас, -- сказал негр. Правая рука Алштайна юркнула под пиджак и вынырнула на свет божий с изрыгнувшим пламя и грохот револьвером "Магнум-357". Сверкающее хромом чудовище напоминало небольшую пушку. Звук выстрела был сродни грохоту обрушившейся крыши. Тяжелая пуля разнесла полку с бокалами и большое зеркало над головой бармена. Осколки разлетелись по паркету, сверкая, словно капельки росы под утренним солнцем. Бармен спрятался под стойку, выставив удерживаемый кончиками пальцев бокал для шампанского на длинной ножке. Грянул выстрел. Со стены сорвался фанерный задник бывшего зеркала. В дрожащих пальцах бармена осталась только ножка бокала. -- Видите, мне не нужна помощь, -- сказал Мо Алштайн и, обернувшись к стойке, крикнул: -- Можешь вылезать, Вилли! -- Я -- не Вилли, -- донесся голос из-под стойки, -- Вилли уволился. -- Когда? --обиженно спросил Алштайн. -- В тот день, когда вы заказали новое зеркало. То самое, что лежит сейчас на полу. -- Чего это он? -- Некоторым не нравится, когда в них стреляют, мистер Алштайн. -- Я ни разу не попал в того, в кого не собирался попасть. Ни разу, черт возьми! Вы, антисемиты, все одинаковы, -- проворчал Мо Алштайн и доверительно сообщил мистеру Гордонсу, что речь идет о воинствующем антисемитизме, который подорвал его ресторанный бизнес. -- Люди могут чувствовать себя в опасности, даже если им и не причинили боли, -- сказал мистер Гордонс. -- Чепуха, -- заявил Мо Алштайн, -- антисемит есть антисемит. А вы не еврей? Нет, вы не похожи на еврея. -- Нет, не похож, -- подтвердил мистер Гордонс. -- Вы БАСП? -- Что это? -- Белый англосакс, протестант. -- Нет. -- Поляк? -- Нет. -- Немец? -- Нег. -- Грек? -- Нет. -- Тогда кто же? -- Человеческое существо. -- Это и так понятно. Но какое конкретно? -- Творческое, -- гордо ответил мистер Гордонс. -- Среди моих друзей тоже есть творческие работники, -- сказал Мо Алштайн и задумался: а не связан ли антисемитизм с творчеством? И как может быть, чтобы с виду образованный человек, изъясняющийся по-английски без всякого акцента, не знал такого простого и общеизвестного сокращения, как БАСП. Но теперь мистер Гордонс уже знал значение этого термина. Более того, он его никогда не забудет, заложив в раздел памяти, касающийся языковых особенностей английского языка, которыми американцы обозначали границы этнических групп и иногда использовали в социальных взаимоотношениях для обособления и демонстрации своей исключительности. В общем, это была активная переменная без реальной константы, заключил мистер Гордонс. Следующим, с кем он встретился в тот день, был сержант морской пехоты Соединенных Штатов, работавший в пункте набора добровольцев, расположенном в центральной части Чикаго. Сержант был одет в синюю форму морского пехотинца, с красным, потным и одутловатым от неумеренного потребления спиртного лицом. -- Вы умеете пользоваться огнеметом? -- спросил мистер Гордонс. -- Вы тоже научитесь, если станете морским пехотинцем. Сколько вам лет? -- Что вы имеете в виду? -- Когда вы родились? -- Теперь я понимаю. Я, наверное, выгляжу старше одного года? -- Вы выглядите на двадцать девять. Точно -- вам двадцать девять лет. Это -- отличный возраст, -- сказал сержант, еще не заполнивший квоту рекрутов, которую он мог заполнить только из числа добровольцев не старше сорока. -- Да, двадцать девять, -- согласился мистер Гордонс, и сержант, которому он показался туповатым, настоял на том, чтобы новобранец прошел стандартный тест на уровень умственных способностей. То, что произошло дальше, так потрясло сержанта, что он долго сидел с отвисшей челюстью и широко открытыми глазами. Это, возможно, и сыграло роль в том, что он так легко согласился на последовавшее за сим предложение. На глазах у сержанта этот парень молниеносно заполнил все анкеты, безостановочно, кажется, даже не читая вопросов, а сам при этом продолжал расспрашивать сержанта о его умении обращаться с огнеметом. И что самое удивительное, все ответы оказались правильными, за исключением одного, в котором требовалось опознать некоторые простейшие предметы. Сумма полученных очков была самой высокой из всех, которые когда-либо видел сержант. Еще никто и никогда не заполнял эти анкеты так быстро и вместе с тем столь аккуратно. -- Вы не ответили на один вопрос, -- подытожил результат теста сержант. -- Да. Я не знаком с этими инструментами, так как никогда не видел их раньше. -- Ну, вот это, например, -- обычный шприц для смазки. -- А, для смазки? Да. В мире много механизмов и машин, таких, например, как автомобили, в которых есть трущиеся поверхности, а, значит, для уменьшения трения имеется необходимость в использовании машинного масла или смазки. Смазка -- это антифрикционное вещество, правильно? -- Ну да,-- сказал сержант. -- Вы, я вижу, знаете все, кроме того, что такое масляный шприц для смазки. -- Да. И теперь я чувствую себя в большей безопасности, потому что смог догадаться, для чего могут использоваться масляные шприцы. Неделю назад я не мог. А теперь могу. Скажите, вам никогда не хотелось разбогатеть и распрощаться с Питульскими морскими пехотинцами? -- Питульский -- это моя фамилия, -- сказал сержант Питульский. -- Тут не название моей части, а моя фамилия. И сержант постучал пальцем по черной пластиковой пластинке с белыми буквами, приколотой над правым карманом его рубашки. -- Ах, да... фамилия. Ну, что ж, ничто не совершенно. Так не хотите ли разбогатеть? -- снова спросил мистер Гордонс, и, не успев толком поразмыслить, сержант Питульский согласился встретиться с ним завтра вечером в ресторане "Источники Эльдорадо", которым владеет Мо Алштайн. Да, он, конечно, захватит с собой огнемет. Полная гарантия! Ему ужасно хотелось, чтобы огнемет был и сейчас при нем, чтобы защитить "это самое" -- то, что мистер Гордонс только что выложил перед ним в виде двух штабелей. Сержант Питульский быстро смахнул пачки денег в верхний ящик письменного стола и запер на ключ. Он был настолько ошарашен, что ему пришел в голову лишь один довольно нелепый вопрос: почему мистер Гордонс, войдя, извинился, что не может ничего предложить ему выпить? -- Но ведь так положено делать при встрече, не так ли? -- Нет, не обязательно, -- ответил Питульский. -- А когда это лучше делать? -- Когда кто-то приходит к вам домой или в контору, если в вашем офисе принято подавать алкоголь. -- Понятно. А что говорят в таких случаях? -- "Привет" вполне достаточно. Через час и семь минут мистер Гордонс входил в магазин спорттоваров в одном из кварталов Чикаго. На стенах были развешаны черные резиновые костюмы для подводного плавания и ярко-оранжевые баллоны со сжатым воздухом. За стойкой стояли ружья для подводной охоты. В стеклянном ящике лежали маски. -- Чем могу быть вам полезен? -- спросил продавец. -- "Привет" вполне достаточно, -- поздоровался мистер Гордонс... Двадцатью минутами позже продавец решительно воспользовался возможностью разбогатеть. Такой шанс представляется раз в жизни. Собственно говоря, он был уже богат, когда, несколько позже, заявил владельцу магазина, что тот "подонок и кретин, не умеющий отличить продаваемый товар от продукции прямой кишки". Перед тем как появиться на следующий вечер в ресторане "Источники Эльдорадо" на южной стороне Чикаго, он разместил капитал в десяти разных банках под десятью фамилиями, так как не без основания опасался, что при виде ста тысяч долларов наличными у любого клерка могут возникнуть нежелательные вопросы. Экс-продавца звали Роберт Джеллико. Он еле дотащился до "Эльдорадо", изнемогая под тяжестью резиновых костюмов, стальных баллонов и трех гарпунных ружей: так и не сумев остановить свой выбор на одном, он прихватил все три. Сомнения его были вполне объяснимы: до сих пор он стрелял только в рыбу. Мистер Гордонс и двое других сидели за столиком. Тишину пустого бара нарушало лишь слабое гудение кондиционера. Вид зала удивил Джеллико. "Странно, -- подумал он, -- кто-то не пожалел ухлопать уйму денег на интерьер, а стенка позади бара из простой фанеры. Кстати, на этом месте отлично смотрелось бы большое зеркало". -- У меня вопрос, -- сказал сержант Питульский, на этот раз облаченный в зеленый костюм, белую рубашку и синий галстук. -- Каким образом мы пронесем это через таможню? -- Он похлопал по окрашенному в цвет хаки сдвоенному баку огнемета. -- И это, -- сказал Мо Алштайн, похлопав по висящей под мышкой кобуре револьвера. -- Со снаряжением для подводного плавания не будет никаких проблем, -- сказал Джеллико. -- Многие везут его с собой в отпуск. И я брал. Много раз. -- У вас с собой не будет всех этих вещей, -- сказал мистер Гордоне, -- в их нынешнем виде. -- Но мой револьвер особый, -- заупрямился Алштайн, -- и другого мне не надо. -- Я к своему снаряжению тоже приноровился, -- поддержал его Джеллико. -- Ну а я могу работать с любым старым дерьмом, -- сказал сержант Питульский. -- Я из морской пехоты. Чем хуже снаряжение, тем лучше я его использую. Мистер Гордонс велел всем замолчать, выйти и подождать снаружи, пока их не позовут. Алштайн заявил, что это его бар и он останется здесь. Мистер Гордонс взял Алштайна за шею и за ноги, перевернул вниз головой, отнес без видимых усилий к двери, вернул в нормальное положение и знаком приказал остальным не медлить, что и было тут же исполнено. Он запер за ними дверь, а через полчаса вышел и роздал каждому по коробке. Самая большая досталась Джеллико. По размерам она была похожа на чемодан, но весила, как сундук. А точнее -- коробка весила ровно столько, сколько весило его снаряжение: баллоны, резиновый костюм и гарпунные ружья. Упаковка полегче досталась сержанту Питульскому. Была она достаточно объемистой, и внутри что-то плескалось. Самую маленькую коробочку, величиной с футляр для ожерелья, получил Мо Алштайн. Перед вылетом на остров Святого Томаса, предъявляя свою ношу таможеннику, Джеллико увидел в своем багаже выгравированную на металлической доске картину с маленьким оранжевым солнышком в углу. Цвет солнышка был таким же, как и цвет баллонов его акваланга. Картина была заключена в раму из черной резины, и хотя Джеллико так и не смог сдать экзамен по инженерному делу на втором курсе колледжа, он сразу же определил, что это тот же материал, из которого был сделан его костюм для подводного плавания. Только материалу этому теперь придана совсем иная форма. Такое, конечно, невозможно, но как быть, если он видит это своими собственными глазами? Мистер Гордонс смог каким-то образом сконденсировать материалы и сжать их до размеров небольшой гравюры. Джеллико почувствовал, как в животе у него задрожало и ослабли колени. Он увидел перед собой глуповатую улыбочку Гордонса и поспешил сообщить, что с ним все в порядке. Ожидая других возле арки металлодетектора, Джеллико видел, как изумился Алштайн, обнаружив в своей коробке отлично выполненную хромированную фигурку Авраама Линкольна, и как поднял глаза к потолку Питульский, в багаже которого оказался стальной бюст Джорджа Вашингтона и пять стальных цилиндров с жидкостью. -- Что в них? -- спросил инспектор. -- Никаких горючих жидкостей, -- сказал мистер Гордонс, быстро подойдя к таможенной стойке. -- И что еще важнее -- снижение атмосферного давления во время полета не окажет на них никакого влияния. -- Хорошо, но все-таки что это? Когда Джеллико услышал ответ -- формулы базовых химических веществ, входящих в состав горючей жидкости для огнеметов, -- он едва не грохнулся на пол. Покачнувшись, он тем не менее устоял на ногах, успев опереться на высокую напольную пепельницу. Джеллико объявил, что ему нехорошо, и оба -- мистер Гордонс и таможенный инспектор -- разрешили ему вернуться в зал через арку металлоискателя. Он шел, шаркая ногами, словно больной, пока стальные двери таможни не скрылись из вида, после чего бросился бежать. Джеллико все еще чувствовал слабость в ногах, но надеялся, что его легкие все же выдержат, если даже он пробежит так целую милю. Он будет дышать и бежать, дышать и бежать от охватившего его невероятного страха, от ужаса, который ему внушал тот, которого он согласился убить. Он не знал, кто был тот человек, но понял, что никто на свете не сможет с ним совладать. Если даже такой человек, как мистер Гордонс, не может сам, без посторонней помощи, прикончить его, то... Да поможет им Господь! У стойки авиакомпании Бранифф он свернул, пронесся мимо газетного киоска, юркнул в полутемный бар, заказал выпивку и прошел в туалет. Там он забрался с ногами на унитаз и стал ждать. До вылета оставалось двадцать минут. "Как хорошо, -- думал он, -- что пассажиров всех пролетающих вблизи Кубы самолетов проверяют металлоискателем! Иначе я бы не догадался, во что вляпался!" Когда до отлета оставалось всего десять минут, в дверь кабинки постучали. Это было странно, поскольку никто не мог видеть из-под двери его ноги. -- Роберт Джеллико, выходите, не то вы опоздаете на самолет! Это был голос мистера Гордонса. ГЛАВА ПЯТАЯ Над аквамарином Карибского моря и его островами сияло жаркое тропическое солнце. Острова эти -- не более чем выступающие из воды нагромождения скал, на тощих землях которых борются за свое существование люди, а в кустарниках рыщут коричневые, с удлиненным пушистым телом мангусты -- потомки тех хищников, которые были вывезены в свое время из Индии, чтобы очистить острова от зеленых змей. На островах уже давно не осталось зеленых змей, зато возникла проблема с мангустами. Об этом и о многом другом размышлял Мастер Синанджу Чиун. -- Эти острова для тех, кто хочет и может выжить, -- говорил он. -- Здешнее солнце полезно для твоего плеча, морской соленый воздух -- для легких. Мы нашли хорошее место, ты быстро поправишься. -- Надеюсь, папочка, -- откликнулся Римо. Он полулежал в легком кресле на веранде снятого ими дома, смотревшего окнами на залив Меджен и состоявшего из трех крытых террас и жилой комнаты. Дом из дерева и стекла стоял на скалистом уступе -- куда ни глянешь, непременно видишь плещущееся внизу море. С плавок Римо стекала вода: он только что проделал под наблюдением Чиуна ежедневный заплыв на четыре мили -- две туда и две обратно. Когда Римо попробовал протестовать, заявив, что его плечу для заживания нужен покой, а не упражнения, Чиун презрительно усмехнулся: -- Ты напоминаешь этого вашего... четвертинщика. -- Кто это такой? -- Четвертинщик. Тот, что каждый год повреждает себе колено, и его отправляют отдыхать, а потом он возвращается и ломает суставы пуще прежнего. -- О чем ты? Если не можешь толком ответить, лучше помолчи -- хватит того, что ты наговорил. -- Я говорю об игре, которую ты смотришь по телевизору. Ну, этой, где толстяки сшибают один другого и прыгают друг на друга. -- Футбол? -- Правильно. Футбол. Четвертинщик. Он очень смешно выглядит, смешно говорит. Когда его показывали, он, по-моему, был в женских чулках. На этом дискуссия закончилась, и Римо, как был в мокрых плавках, уселся в кресло, а Чиун высказался в том смысле, что эти острова -- острова выживших победителей. -- Не знаю, не знаю, -- сказал Римо. -- У меня такое чувство, что я здесь чужой. Мы как будто настроены в разных тональностях. Может, мне для быстрой поправки лучше вернуться туда, где я родился? Чиун тихо покачал головой. Его седая редкая бородка качнулась от свежего ветерка, залетевшего с дальних невидимых отсюда островов. -- На этих островах могут выжить только агрессивные пришельцы и захватчики, вроде этих мангуст. Скажи, где сейчас карибские индейцы? -- Не знаю. Должно быть, валяются пьяные где-нибудь в "Шарлотте Амалии", -- предположил Римо, имея в виду торговый район на Святом Томасе, где беспошлинное спиртное, не облагавшееся налогом, стоило как газировка. Практически в каждом втором магазине, а все они были освобождены от налогов с выручки, можно было, например, купить часы "Сейко". Эти часы были едва ли не главным, что привлекало на остров пассажиров морских круизов, которые охотно оставляли здесь свои деньги, а взамен получали бронзовый цвет кожи. -- Карибских индейцев, которые здесь обитали когда-то, уже нет, -- сказал Чиун. -- Они жили полнокровной и счастливой жизнью, пока сюда не заявились испанцы. Новые повелители были такими жестокими, что все карибские индейцы бросились однажды с высокой скалы и поразбивались насмерть. Вождь сказал перед смертью, что боги отомстят за них. -- Отомстили? -- Если верить истории, которую здесь любят рассказывать, то -- да. Произошло землетрясение, город был полностью разрушен, погибло тридцать тысяч человек -- Это все были испанцы? -- Нет. Потому что тот, кто ждет, чтобы за него отомстили другие, никогда не удовлетворит жажду мщения. Как тебе известно, Синанджу не имеет ничего общего с местью. Месть вообще глупость. В основе нашего искусства лежит жизнь. Наша цель -- жить и выживать. Даже суть наших смертоносных услуг состоит в том, чтобы Синанджу могла выжить. Именно это и делает нас могущественными. Силен тот, кто живет. Ты посмотри на черные лица вокруг нас. Их привезли сюда в цепях. Их избивали кнутами. На голой и бесплодной земле они должны были выращивать для других сахарный тростник. И кто выжил? Гордые карибские индейцы, надеявшиеся на то, что за них отомстят боги? Или негры, которые день за днем растили детей, строили дома и смиряли свой гнев? Негры победили и живут. Мангусты победили и живут. А вот зеленых змей и карибских индейцев больше нет. -- У зеленых змей была гордость?! -- Эта история должна научить тебя не думать об отмщении Гордонсу. Ты должен учиться выживанию, что традиции Синанджу составляют главный смысл нашего искусства. И я говорил вовсе не о зеленых змеях. -- А мне показалось, что о них, -- сказал Римо, зная наперед, что эти слова рассердят Чиуна. Он не обманулся в своих ожиданиях -- из потока корейских слов, которым разразился Мастер Синанджу, он понял, что никак нельзя превратить бледный кусок свиного уха в шелк, как невозможно сделать из грязи бриллиант. Римо понял, что вечером его ожидает лекция на тему: "Бесплодность попыток передать белому человеку тысячелетний опыт Синанджу". Но Римо не придавал особого значения словам: за Чиуна говорили -- громче и яснее слов -- его дела. Старый кореец оставил в Штатах все свои пожитки -- и кимоно, и, что гораздо важнее, специальную телевизионную систему, которой его снабдил Смит и с помощью которой он мог смотреть свои любимые дневные мыльные оперы, зная, что при этом не упустит и другие, которые передавались параллельно. Эта штука записывала их на пленку, так что Чиун мог часами, не прерываясь, наслаждаться сериалами. В США осталось и фото главного героя сериала "Пока Земля вертится" Рэда Рекса с автографом. Чиун знал, что пока они с Римо прохлаждаются на тропическом острове, Рэд Рекс в Штатах мучается сомнениями: сказать или не сказать миссис Лоретте Ламонт о том, что когда ее дочери делали аборт, то обнаружили злокачественную опухоль, и это некоторым образом оправдывало Уайетта Уолтона, оставившего на Майорке жену с семью детьми, прежде чем появиться в качестве духовного наставника в доме миссис Ламонт. И Римо знал, что Чиун очень страдает от того, что не пришлось увидеть эту сцену. И уж коли Чиун пожертвовал телевизионными мелодрамами, то и Римо в свою очередь должен не раздумывая покинуть КЮРЕ. Но Чиуна не слишком занимал этот вопрос. С тех пор, как они неделю назад прибыли на Святой Томас, Чиун ежедневно втолковывал своему ученику, что главное -- выживание. И тем не менее вопрос о выходе из КЮРЕ продолжал тревожить Римо до глубины души. А в это время на другом конце острова, в аэропорту имени Гарри Трумэна, совершил посадку реактивный лайнер компании "Америкэн эйрлайнз", в котором находился пассажир, встревоженный не меньше, чем Римо. Но по Роберту Джеллико это было, в отличие от Римо, очень заметно. Все пассажиры двинулись в переднюю часть самолета на выход, а Роберт Джеллико направился назад, в тесный туалет, где его снова стошнило. Он не запирал за собой дверь туалета. Он не пытался спрятаться в нем. Он машинально спустил воду, вышел и побрел, спотыкаясь между рядами кресел, спустился по трапу и направился в здание аэропорта, где его ждали мистер Гордонс, Мо Алштайн и сержант Питульский. Алштайн заметил, что из-за жары и влажного воздуха у него появилось ощущение, будто надетый на нем костюм прирос к коже. Сержант Питульский считал, что единственный способ избавиться от этого чувства -- добрая порция виски "Сигрэмс севен" с бутылочкой пива, но Гордонс пить запретил. Они остановились в гостинице "Уинуорд" в номере с видом на порт. Мистер Гордонс попросил всех троих подождать немного: ему надо было кое-что купить. Сержант Питульский заверил, что он может за них не беспокоиться, и, как только Гордонс вышел, сразу же заказал в номер бутылку виски и ящик баденского пива. Он пил большими глотками, пока не пришел к мысли, что нынешние морские пехотинцы не имеют права называться настоящими морскими пехотинцами. Этой мыслью он поделился с остальными. Настоящие морские пехотинцы не воевали во Вьетнаме, иначе Америке не пришлось бы уйти оттуда, не доведя дело до конца. Настоящие морские пехотинцы -- это те, которые служили в Сан-Диего, Японии, Черри-пойнте, Северной Каролине и на острове Паррис. -- Ага, значит, вы служили в этих местах? -- догадался Мо Алштайн. Сержант Питульский подтвердил эту догадку. -- Я так и думал, -- сказал Алштайн. Джеллико сидел тихо и молчал. Алштайн предложил ему выпить, но тот отказался. -- В чем дело, приятель? -- спросил Алштайн. -- Ни в чем. -- Мне, знаете, тоже не улыбается работать с вами. Вы -- сукин сын и антисемит, -- сказал Алштайн, -- вы дилетант. А из-за дилетантов и я могу пострадать. -- Кто дилетант, я?! -- вскинулся сержант Питульский. -- Я -- морской пехотинец! -- Вы -- болван! -- сказал Алштайн. -- Вы не знаете, на что способны морские пехотинцы! -- Единственное, на что они способны, -- отрезал Алштайн, -- это напиваться и затевать драки. Боже, как мне не хватает моего револьвера! Если бы он был со мной! -- Еще будет, -- сказал Джеллико. -- Какое там! -- вздохнул Алштайн. -- Он отобрал его еще в Чикаго. Странный тип этот Гордонс! Бьюсь об заклад, он притащит какое-нибудь дешевенькое дерьмо, пистолетик, который придется засовывать жертве прямо в ноздрю, чтобы был хоть какой-то толк. Вот увидите. Все смеются над калибром моей пушки и над тем, что она хромирована. А, между прочим, хром -- моя идея. Со своим "магнумом" я -- король! -- Да получите вы назад свою пушку, -- сказал Джеллико. -- Чепуха. Не мог же он пронести револьвер через таможню! Они особенно усердствуют, когда имеют дело с рейсами, пролегающими мимо Кубы. -- А морские пехотинцы запросто могут закинуть оружие па Кубу, -- сказал Питульский. -- Собственно говоря, оно там уже есть, на Гуантанамо. Храни Господь американскую морскую пехоту! Тут сержант зарыдал и стал жаловаться, что оставил единственную семью, которая у него когда-либо была, -- морскую пехоту. И ради чего? Ради денег. Ради грязных, вонючих денег! Да к тому же пришлось стащить огнемет, о котором они будут очень жалеть. Это не то что ВВС, где ты можешь потерять весь воздушный флот, а правительство пришлет тебе еще пять эскадрилий. Морские пехотинцы всегда дорожили своим оружием... -- Заткнись! -- сказал Алштайн. -- Ты разнылся о своей сопливой работенке за какие-то шесть сотен в месяц, а у меня от этого зависит все, вся карьера. -- Вы оба получите обратно ваше оружие, -- сказал Джеллико. -- Но не то же самое, -- возразил Алштайн. -- Того уже не будет. -- Точно такое же. -- Номер будет не тот. -- Тот самый номер. Все будет абсолютно то же самое, включая пупырышки на хроме, -- твердо сказал Джеллико. Мистер Гордонс вернулся в гостиницу и, войдя в номер, распорядился, чтобы каждый принес свертки, полученные от него в Чикаго и прошедшие таможенный досмотр. Заметив, что Питульский нетвердо держится на ногах, он поставил свою ношу на пол. -- Негативное явление! Прекратить. Не пить так много! Это невоздержанность. Прекратить! -- произнес Гордонс и дважды звонко хлестнул Питульского по лицу. Малиновые щеки сержанта загорелись еще ярче. Подталкивая Питульского перед собой, Гордонс подвел его к туалету и, без видимого усилия перевернув вверх ногами, задвинул внутрь и запер дверь. -- Чрезмерное потребление спиртных напитков опасно, особенно когда в руках этих людей орудия, предназначенные для выживания других, -- наставительно сказал мистер Гордонс. -- Но у него вроде не было никаких орудий, -- заметил Алштайн. -- Я говорю в данном случае о его возможностях как об орудии, а также о моем выживании, -- пояснил мистер Гордонс. Он показал кивком на покупки. Джеллико нагнулся, ухватился за ручку и резко рванул. Чемодан остался там, где был. -- Тяжеловато, не так ли? -- заметил Гордонс. -- Ладно, я сам отнесу. Легко, как если бы они были наполнены кружевами и носовыми платочками, Гордонс поднял баулы и перенес их в другую комнату. -- А вы, Джеллико, оказывается, слабачок, -- заметил Алштайн. Прошло примерно полчаса. Алштайн читал в гостиной журнал, Джеллико сидел, тупо уставившись в дверь, за которой скрылся мистер Гордонс. Дверь внезапно распахнулась. -- Что это? -- спросил мистер Гордонс. -- Ничего, -- ответил Алштайн. -- Я что-то слышу. Алштайн и Джеллико пожали плечами. -- Я что-то слышу. Я в этом уверен, -- повторил мистер Гордонс. Руки его были прикрыты полотенцем. Вернее, было прикрыто то место, где должны были находиться руки, но, судя по неясным очертаниям, под полотенцем были вовсе не кисти рук, а какие-то инструменты, которыми оканчивались запястья. -- Откройте туалет! Алштайн открыл дверь, и все увидели сержанта Питульского. Ноги его были наверху, а голова с налитым кровью лицом -- внизу. Алштайн наклонился к нему и прислушался. -- Он мурлычет "Чертоги Монтецумы". -- Поставьте его на ноги, -- приказал мистер Гордонс. -- И с этого дня не давать ему спиртных напитков. Остальным, поскольку они могут, видимо, пить и не терять голову, это разрешается. Но не Питульскому. -- А каким образом мы удержим его от выпивки, если будем пить сами? -- спросил Алштайн. -- Вы хотите сказать, что у человека возникает желание выпить только потому, что он видит, как пьют другие? -- Да, бывает и так, -- подтвердил Алштайн. -- Заложите это себе в память, -- сказал Джеллико. -- Сделано, -- ответил Гордоне. -- С положительной вероятностью семьдесят три процента. -- А что означают эти цифры? -- Что это будет верно в семидесяти трех случаях из ста. -- Ввожу в память и это, с учетом типичной для людей погрешности в расчетах, -- сказал Гордонс и снова исчез в своей комнате. Когда он вернулся, в его руках, которые, как и ожидал Джеллико, теперь выглядели нормальными, были револьвер "Магнум-357" с патронами и гарпунные ружья. На левой руке висел на ремнях огнемет, на правой -- баллоны акваланга и водолазный костюм. В огнемете что-то плескалось: он был заправлен. Мистер Гордонс отдал Алштайну револьвер, Джеллико -- его принадлежности для подводной охоты и положил огнемет к ногам Питульского, который безмятежно храпел, развалившись в мягком кресле. Алштайн любовался сверкающим хромом револьвером. Покачал его на ладони. Крутанул барабан. Взглянул на патроны, взял один из них и стал внимательно рассматривать. -- Это тот же самый револьвер и те же патроны, -- изумился он. -- Я узнаю этот патрон. Два дня тому назад я заряжал револьвер и засмотрелся на бронзовые гильзы. Ведь патроны обворожительно красивы, как настоящее произведение искусства. Я взял тогда булавку и просто под настроение нацарапал на одной из гильз свои инициалы. Еле-еле, чтобы не ослаблять гильзу. И посмотрите, вот тот самый патрон! -- Эти царапины меня озадачили, -- сказал Гордонс. -- Я посчитал, что это связано с какой-то вашей особой системой. Но теперь я понял, что это не так, потому что вы собираетесь вставить этот патрон в другое гнездо барабана. -- Гнезда все одинаковы, -- сказал Алштайн. -- Нет, не одинаковы. Как и патроны. Все они имеют различные размеры и форму. Просто вы этого не замечаете. Давайте я вставлю патроны в прежнем порядке. Алштайн так и не понял, как Гордонс отличал один патрон от другого. Это была, однако, не первая и не последняя странность. Алштайну предстояло первый раз работать в группе, но и это было не все. Его подключили к проводам и прикрепили на живот какую-то штуковину, которую Гордонс называл "трекером". После этого он поставил Алштайна в центре комнаты и велел медленно поворачиваться вокруг своей оси. Когда прикрепленная на животе Алштайна похожая на пуговицу штучка завибрировала, мистер Гордонс остановил его и сообщил, что обе цели находятся в данный момент в том направлении, куда обращено его лицо. -- Как... В этой комнате? Мистер Гордонс разложил карту острова Святого Томаса. -- Нет, ориентировочно где-то здесь -- в районе поместья Петерборгов или у залива Мэджен. Всякий раз, когда цель будет находиться перед вами, вы ощутите вибрацию. Чем ближе цель, тем сильнее будет вибрация. Сержант Питульский зевнул, поморгал и попытался собраться с мыслями. Что-то прицепилось сзади к его рубашке и царапало кожу. Засунув руку за спину, он поднатужился и выдрал из рубашки какую-то металлическую кнопку. Сдавил ее пальцами, а затем прикусил зубами, чтобы проверить на прочность. В тот же миг Алштайн схватился руками за живот и закрутился на месте. -- Ой, жжет, жжет! -- закричал он. -- О, больно! -- Отойдите от Питульского! -- приказал Гордонс и выхватил изо рта сержанта морской пехоты кнопку, как это делают с домашней собачкой, когда она намеревается проглотить какую-нибудь гадость. Джеллико видел, как пальцы Гордонса восстановили прежнюю форму кнопки и как Алштайн тут же вздохнул с облегчением. Так вот каким образом Гордонс легко отыскал его в туалете в аэропорту О'Хара, догадался Джеллико. Это миниатюрные радиопередатчики для наведения на цель. Когда сержант сдуру решил попробовать кнопку на зуб, то, видимо, случайно поменял частоту своего сигнала на частоту тех, за кем им предстоит охотиться. Джеллико ощупал свою спину, и пальцы его наткнулись на шип кнопки. Он быстро отдернул руку. Гордонс, похоже, не заметил этих манипуляций. Пусть остается на месте, пока не появится возможность сбежать. И уж тогда он не станет таскать на себе радиомаяк, а выбросит его подальше и смоется. Только бы подвернулся случай. -- Компания идиотов, -- проворчал Алштайн и принялся разглядывать фотографии двух мужчин, которых ему предстояло лишить жизни. Как сказал мистер Гордонс, одного из них "с большой степенью вероятности звали Римо", а другого -- "с большой степенью вероятности -- Чиун". Чиуном звали азиата. Мистер Гордонс был почти уверен, что их так зовут, поскольку слышал, что так они обращались друг к другу. Снимки походили на обычные фото, но, когда Джеллико взял их в руки, на пальцах остались следы чернил. Джеллико внимательно вгляделся в снимки. Это были не фотографии, а отпечатки с клише невероятно тонкой работы! Кто этот мистер Гордонс? В чем его сила и откуда она у него? Мистер Гордонс -- ходячая лаборатория и завод одновременно. Джеллико содрогнулся и попытался переключиться на более приятные мысли. -- Через час дело будет сделано, я вернусь, и мы отправимся по домам, -- объявил Алштайн. Но через час он не вернулся. Более того, до самого захода солнца он так и не нашел дома, в котором находились те двое. Кнопка-вибратор работала безотказно, но дороги уводили Алштайна то в поля, то на склоны Скалистых гор, и только перед рассветом ему удалось, наконец, определить нужную комбинацию дорог. Его машина стояла перед небольшим деревянным домом с красивым видом на широкий зелено-голубой залив и набегающие на берег волны. Под банановым деревом пробежал пушистый, похожий на крысу зверек с длинным туловищем. Коричневая ящерка, висевшая на стене дома, недобро поглядывала на гостя вращающимися независимо друг от друга глазами. Мо Алштайн взвел револьвер и постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. -- Кто там? -- послышался голос. -- Компания "Уэстерн юнион", -- отозвался Алштайн. --Телеграмма. -- Кому? -- Какому-то Римо. -- Минуточку! Алштайн направил револьвер чуть повыше дверной ручки. Когда ручка повернулась и дверь слегка приоткрылась, он выстрелил. В двери появилась дыра размером с кулак. Дверь распахнулась, и Алштайн шагнул внутрь, уверенный, что увидит лежащее тело. Пол был усеян щепками, в застекленной двери в противоположном конце дома тоже зияла дыра, но нигде не было заметно ни капли крови. Старый азиат с бороденкой высунул из-за двери голову. Алштайн выстрелил ему прямо в лицо. Опять никакой крови! Не заметно и тела, которое выстрел из револьвера такого калибра должен был отбросить к стене... Никакого результата, только еще одна большая дыра -- на этот раз в стене. А где же тот, кто открывал дверь? Где? Мо Алштайна внезапно охватил непонятный страх, и он попятился. Лучше вернуться на дорогу и разнести их оттуда в пух и прах. Ничто в этом доме не сможет противостоять "Магнуму-357". Но что же все-таки произошло? Он ведь наверняка кого-то ранил, но крови почему-то нигде нет. Нет сомнения и в том, что он пристрелил бородатого старикашку. С расстояния в тридцать футов Алштайн запросто отстреливал ножку от рюмки, а уж в человеческую голову, стреляя в упор, он не дал бы промаха и в темноте! Щепки от двери тоже ведь должны были зацепить того, кто эту дверь открыл! Алштайн попятился и вдруг почувствовал в руке, держащей револьвер, легкое покалывание. К его запястью откуда-то сверху скользнула чья-то рука. Алштайн поднял глаза: на притолоке удобно, словно в гамаке, расположился какой-то парень. -- Привет! Я -- Римо. Вы принесли мне телеграмму? Так давайте ее сюда. Алштайн попытался высвободить руку, но из этого ничего не получилось. Револьвер с глухим стуком упал на пол. Перед пробитой выстрелом дверью появился старик-азиат. Бороденка его была на прежнем месте в целости и сохранности. Чиун приблизился к Алштайну, его руки, точно обезумевшие бабочки, заметались, запорхали и, нащупав на животе Алштайна маленькую металлическую кнопку, не остановились, а продолжали обыск еще некоторое время, прежде чем Чиун отступил в сторону. -- Кто тебя послал? -- спросил Римо, спрыгивая вниз. -- Мистер Гордонс. -- Он здесь, на острове? Где именно? Но Алштайн уже не мог произнести ни слова. Его рот открылся и тут же заполнился кровью. Мастер Синанджу вытащил из его горла длинный ноготь, и из раны хлынула кровь, как если бы из умывальника вынули затычку. -- Зачем ты это сделал? -- возмутился Римо. -- Скажи, зачем? Он был готов рассказать о Гордонсе! -- Слушайте, слушайте, мистер Гордонс! -- вскричал Мастер Синанджу. -- Мы не хотим вашей смерти. Слово Синанджу одно! В мире достаточно места для нас обоих. Да здравствует Дом Гордонсов! -- Теперь я понимаю, зачем ты его убил, -- сказал Римо, -- ты не хочешь, чтобы я вышел на Гордонса. Алштайн корчился на полу. Кровь заливала его одежду, руки конвульсивно дергались. Римо отошел от растекающейся по полу темной лужи. -- Это -- кровь, -- сказал Римо. -- Ты знаешь, как плохо отмывается кровь с сухого деревянного пола? Это очень трудно. Убери его отсюда побыстрее. Но Чиун снова запричитал: -- У Синанджу нет и никогда не будет никаких претензий к славному Дому Гордонсов! Синанджу смиренно отступает. -- Ах ты шмук! -- пробормотал Римо. Здоровой рукой он подцепил Алштайна за брючный ремень, держа на вытянутой руке, чтобы не испачкаться кровью, отнес тело на веранду и резким броском швырнул через парапет. То, что недавно было Мо Алштайном, описав крутую дугу, плюхнулось в воду залива Мэджен. -- У нас есть что-нибудь из моющих средств типа "Комет" или "Фэнтастик"? -- спросил Римо. -- Мы склоняем голову перед Гордонсами, -- громко отвечал Чиун. -- Мы хотим только мира. -- "Листола" тоже нет? Небольшой телеэкран без корпуса тихо светился в одном из номеров гостиницы "Уинуорд", транслируя речи Мастера Синанджу. Последними словами была фраза Чиуна о мире. Последней картинкой был вид неба. Бледные предутренние звезды словно кинулись врассыпную, на экране появились пузырьки, и все сменилось темнотой и тишиной. Джеллико смотрел на погасший экран. Он застонал и замотал головой. Сержант Питульский имел озадаченный вид. -- Я толком ничего не понял, -- признался он. -- Сначала дверь... потом выстрел. Потом косоглазый дед, которого по идее пристрелили, и откуда-то сверху появилась эта рука. Может, у них там, в этом доме, есть какие-нибудь хитрые устройства или что-то в этом роде? -- Ладно, -- сказал мистер Гордонс, -- металл мы испробовали. Теперь, сержант Питульский, очередь за огнем. -- Морская пехота готова к бою! -- рявкнул Питульский. -- Не подходите к ним ближе, чем на расстояние протянутой руки, -- предупредил мистер Гордонс. -- Если отправимся немедля, то сможем застать их в доме. Бейте по дому из огнемета с расстояния двадцать пять ярдов. Судя по тому, что мы видели на экране, вокруг дома место открытое, так что им негде спрятаться и подстеречь вас. Это обстоятельство можно эффективно использовать. Им не пришлось петлять в поисках дороги к заливу Мэджсп. Алштайну она была не известна, и он добирался туда, непродуктивно потратив массу времени. Теперь, проследив за его метаниями по телевизору, они могли сразу выбрать наиболее короткий и удобный маршрут. Несмотря на ранний час, было уже жарко, и скоро в машине стало нечем дышать. Сержант Питульский поинтересовался, зачем понадобилось мистеру Гордонсу сопровождать его в этой поездке. -- Это оказалось необходимым, потому что вы пьете. Нет ничего менее надежного, чем человек с алкоголем в крови. -- Пьяный я воюю лучше, чем трезвый, -- сказал Питульский. -- Это только иллюзия, вызванная наличием в крови посторонних химических соединений, -- сказал мистер Гордонс. Машина взбиралась по серпантину Мофоли-авеню. Позади, у подножия возвышающейся горы, в заливе белели круизные красавцы-корабли. -- Могу я спросить, для чего нам убивать тех двоих? -- полюбопытствовал Джеллико. -- Если это не секрет, конечно. -- У меня нет мотивов уклоняться от ответа. Тот, что без бороды и, значит, моложе другого, обладает необыкновенной силой. Он повредил мне левый бок, и если он смог это сделать, значит, он или тот, что с бородкой, или оба вместе смогут меня уничтожить. Верно? -- Верно, -- ответил Джеллико. -- Но ведь азиат заявил совершенно определенно, что не хочет с вами связываться. -- "Связываться" означает сражаться? -- уточнил мистер Гордонс. -- Да, он так сказал. Но если человек что-то обещает, это еще не означает, что именно так он и поступит. -- Но ведь не они нас ищут, а мы их, правда? -- Вы правы. Но это доказывает лишь то, что в данный момент они действительно не нападают. -- А мне кажется, что они вообще не собираются охотиться за вами. По крайней мере, этот старик точно не хочет с вами встречаться -- ни сейчас, ни потом. -- Какая, к чертовой матери, разница? -- сказал сержант Питульский. -- Помолчи, болван! -- оборвал его Джеллико. Не обращая внимания на Питульского, мистер Гордонс уверенно вел машину. -- Я тоже склонен считать, что с вероятностью шестьдесят четыре процента, плюс-минус восемь, тот, бородатый, будет меня избегать. По крайней мере, сейчас. -- Тогда почему же вы и мы все собираемся их убить? -- Потому что это оптимальный вариант, -- ответил мистер Гордонс. -- Не понимаю. -- Мои шансы на выживание повысятся, если они будут мертвы. Поэтому я должен их убить. Покончив с ними, я к тому же научусь в дальнейшем обращаться с такими, как они. -- Хорошо, но зачем? Я хочу сказать, для чего вам убивать их и им подобных? -- Чтобы увеличить до максимума свои шансы на выживание. -- Но должна же быть более весомая причина. Вероятность того, что вам доведется еще раз встретиться с такими, как они, практически ничтожна. Вы что же, заняты только выживанием? -- Именно. -- Только выживанием и больше ничем?! -- Выживание поглощает все мое время и силы. -- А как насчет любви? -- спросил Джеллико, отчаянно пытаясь вызвать у Гордонса хоть какие-нибудь эмоции вместо запрограммированных рассуждений о выживании. -- Любовь многозначна, каждый человек понимает ее по-своему, -- ответил мистер Гордонс. -- Любовь не поддается систематизации и программированию, -- добавил он, сворачивая на узкую дорогу, пролегающую над заливом Мэджен... -- Вот этот дом, -- сказал мистер Гордонс, обращаясь к сержанту Питульскому. Они остановились там, где дорога переходила в нечищенную от леса площадку. В центре ее стоял деревянный дом с большой дырой во входной двери вместо ручки. -- Я хочу, чтобы вы это сделали следующим образом, -- сказал мистер Гордонс, поправляя огнемет на спине Питульского, и проверил сопло свисающей справа трубы. -- Я не хочу, чтобы вы били прямо в центр дома: такой алгоритм дает возможность избежать огня. Вначале вы подожжете заднюю часть дома. Затем, не выключая огнемета, направите струю огня справа налево и замкнете огненное кольцо. После этого вы ударите огнем прямо в центр. Получится хороший погребальный костер. Сержант Питульский возразил было, что в морской пехоте принято поступать по-другому, но мистер Гордоне ответил, что все должно быть сделано так, как он сказал. Первая струя огня прочертила арку над иссушенным солнцем деревянным домом, ударив по задней части крыши. Капли жидкого пламени, разлетаясь в стороны, зажигали все, на что попадали. Сержант Питульский замкнул огненное кольцо по периметру деревянной постройки, и дом скрылся за высокой стеной огня. Отступив назад, сержант нашел место повыше и ударил огнем наудачу -- в том направлении, где по его расчетам находился центр круга пламени. Кустарник и обшивка дома были такими сухими, что пламя с ревом взметнулось до небес. Грохочущий жар смертоносного костра заставил Питульского поспешить прочь. -- Вот и все, -- негромко сказал Джеллико, наблюдавший за происходящим с переднего сиденья автомобиля. -- Нет, не все, -- сказал мистер Гордонс. С ревом мотора и визгом тормозов он развернул на узкой дороге машину. Оглянувшись, Джеллико увидел позади на фоне огненной стены две фигуры -- одну в дымящемся кимоно, другую -- с забинтованным плечом. Они зашвырнули сержанта Питульского в центр разожженного им погребального костра. Грузноватое тело моментально превратилось в пепел. Пораженный Джеллико с изумлением следил, как мистер Гордонс ведет машину по узкой горной дороге. Срезая углы, на максимально возможной скорости, автомобиль вылетел на шоссе. Джеллико обернулся и с ужасом увидел, что молодой человек с поврежденным плечом не только от них не отстал, но постепенно сокращал разрыв. Он мчался с такой неимоверной скоростью, что, казалось, летел, распластавшись над бетонным покрытием. -- Наденьте костюм и акваланг. Быстро. Все на заднем сиденье, -- сказал мистер Гордонс. -- Это ваш единственный шанс выжить. Быстро! Джеллико тщетно пытался натянуть резиновый костюм. Машину подбрасывало на ухабистой дороге, руки и ноги никак не попадали куда следует; в конце концов он решил обойтись ластами, маской и баллоном. С ходу, не снижая скорости, влетев в узкие ворота пляжа на берегу залива Мэджен, мистер Гордонс резко затормозил, чтобы не врезаться в административное здание. Машина пошла юзом, но столкновения удалось избежать, и мистер Гордонс вновь нажал на газ. Раздались испуганные крики купальщиков. На пути автомобиля оказалось дерево, и мистер Гордонс резко вывернул руль, сбив при этом ребенка. В конце пляжа он резко нажал на тормоза, и машина, скользнув боком и выбросив из-под колес фонтан мокрого песка, остановилась. -- Выходите из машины! Вода -- ваш единственный шанс. Быстро в воду! В ластах на суше Джеллико был неуклюж, точно пингвин. Оказавшись, наконец, в воде, он сжал зубами дыхательную трубку, включил подачу воздуха и блаженно заработал ногами. Залив был неглубоким, и Джеллико поплыл над песчаным дном в сторону открытого моря. В прозрачной морской воде он чувствовал себя как дома: ведь то, чего он боялся, осталось на земле. И ему подумалось: когда человек, вернее, его далекий примитивный предок впервые покинул море и вылез на сушу, то, наверное, он сделал это потому, что в воде ему что-то угрожало. На глубине сорока футов его левый ласт за что-то зацепился. Джеллико обернулся и увидел молодого человека с забинтованным плечом. Лицо его было безмятежно спокойно. В таких случаях Джеллико всегда использовал один и тот же прием -- удержание противника без воздуха под водой. К его удивлению, молодой человек по имени Римо не сопротивлялся, когда Джеллико обхватил руками его шею. Он был спокоен, из его рта не поднимались вверх пузырьки воздуха. Джеллико подержал его под водой для верности минут десять, потом отпустил и стал всплывать, довольный тем, что отработал свои сто тысяч долларов. Он остановился почти у самой поверхности: что-то держало его за ласты. Это был Римо. Он тянул его вниз, и, когда его лицо поравнялось с маской Джеллико, он улыбнулся и выдернул у него изо рта дыхательную трубку, по которой поступал воздух из баллона за спиной. Когда вода хлынула в легкие, Джеллико вдруг пришла неожиданная мысль о том, что ему так и не удалось отделаться от той металлической кнопки. А потом ему послышалось, будто Римо прямо под водой произнес что-то вроде: "Вот так-то, дорогуша". Мистер Гордонс стоял на высокой скале над заливом и наблюдал за подводным поединком, который хорошо просматривался в чистой морской воде. -- Не сработали ни вода, ни огонь, ни металл, -- тихо промолвил он. -- Если бы мне добавить творческого интеллекта! Необходимо усовершенствовать компьютерную программу, которую я получил в аэропорту О'Хара, но как? В кустарнике, ярдах в пятидесяти, он услышал какое-то движение и, хотя не видел, что это было, мог проследить по звуку. Звук перемещался быстрее бегущего человека. Из кустов кто-то выскочил. В кимоно с опаленными полами перед Гордонсом появился престарелый азиат. -- Мистер Гордонс, почему вы преследуете нас? -- спросил Чиун. -- Чем мы -- я и мой сын -- вам угрожаем? Скажите -- и мы избавим вас от опасности. -- Ваше существование представляет для меня опасность. -- Но каким образом? Мы не собираемся на вас нападать. -- Это только слова. -- Не только. Смотрите, я держусь от вас на расстоянии. Хотя вы сейчас и остались без презренных прислужников. -- Хотите напасть на меня? -- Нет, -- сказал Мастер Синанджу. -- Вы нападайте, если посмеете. -- Я уже атаковал вас. Через помощников. -- Теперь попробуйте лично. -- А вы -- личность? -- Да, и самая искусная. -- Я так и предполагал. А откуда вы знаете, что тот, кто нападает первым, выдает свои секреты и тактику и становится более уязвимым? -- А откуда это знаете вы -- белый человек? -- Такова моя природа. В соответствии с ней я и реагирую. -- Какая же это реакция -- револьвер и огонь? -- Я только испытывал свою способность действовать творчески. Мне необходимо развивать творческое мышление. -- Спасибо,-- сказал Мастер Синанджу и исчез в густом кустарнике на возвышающейся над заливом горе. Им с Римо не придется перекладывать схватку на плечи следующего поколения Мастеров Синанджу: мистер Гордонс выдал себя. ГЛАВА ШЕСТАЯ -- Мы атакуем, -- сказал Чиун. Римо удивленно пожал плечами: поблизости не было никаких врагов. Не было их, собственно, и когда они вылетали со Святого Томаса, а Чиун и тогда бурчал: "Мы атакуем", и в Центре космических исследований в Хьюстоне, где Чиун тоже бормотал: "Мы атакуем". То же повторилось в НАСА, в отделе по связям с общественностью, где им сообщили: -- В связи с сокращением ассигнований работы по созданию творческого компонента электронного интеллекта значительно сокращены. Эта тема не входит в число приоритетных программ. -- Угу, -- сказал Чиун. -- На человеческом языке это означает, что лабораторию закрыли? -- спросил Римо. -- В известной степени, да. -- А я сразу понял, о чем идет речь, -- сказал Чиун. -- Не ври, -- сказал Римо. Судя по полученной от чиновника отдела по связям с общественностью брошюрой, тот самый интеллектуальный компонент был разработан в местечке Чейенн, штат Вайоминг. К тому времени, когда их самолет приземлился, и Римо и Чиун порядком утомились. Долгий перелет болезненно сказался на их нервных системах -- более совершенных, а потому более чувствительных, чем у обыкновенных людей. Лаборатория Уилкинса представляла собой трехэтажное здание, возвышающееся на травянистой равнине, как ящик на полу пустой комнаты. Наступили сумерки, и во всех окнах горел свет. -- Что-то не похоже, чтобы им урезали финансирование, -- заметил Римо. -- Мы атакуем, -- сказал Чиун. -- Какого дьявола?! Сначала он хочет бежать, потом, когда нас преследует мистер Гордонс, он решает атаковать, а теперь я не знаю даже, кого или что, собственно говоря, мы должны атаковать! -- Его слабое место. Он выдал нам его. -- Да видел я его слабое место! Он смешно передвигается. Если бы мне не показалось, что там, в воде, в заливе Мэджен был мистер Гордонс, я бы разделался с ним еще на Святом Томасе. Ему удалось меня провести. -- Нет, -- сказал Чиун. -- Он воспользовался методом исключений. Против нас не сработали ни металл, ни огонь, ни вода, и об этом он узнал, ничем не рискуя. Но, будучи чересчур самоуверенным, он заявил, что не оставит нас в покое, и потому нам придется атаковать первыми. -- Но ты же говорил, что только грядущие поколения смогут обнаружить уязвимые места мистера Гордонса. -- Мы -- то самое поколение. Там, на скале, он признался, что ему не хватает творческого интеллекта. Здесь строят машины с творческим интеллектом. Мистер Гордонс это знает. Потому он и хотел заполучить ту штуковину, которую ты дал ему в аэропорту. Теперь мы здесь. И мы атакуем. Детали, конечно, ты можешь взять на себя. -- Ну, хорошо, но каким образом мы подключим к атаке творческий интеллект? -- Я в технике не разбираюсь, -- сказал Чиун. -- Я не японец и не белый. Это -- по твоей части. Все белые знают толк в машинах. -- Если не все азиаты знают Синанджу, то почему все белые должны разбираться в машинах? Я, например, ничего в них не смыслю. -- Попроси кого-нибудь научить тебя. Ты быстро научишься. -- Я, правда, могу заменить свечу зажигания... -- Вот видишь! Я же говорю, что ты разбираешься в машинах, как все белые. А помнишь, ты сумел запустить машину, которая показывала спектакль о нападении на кого-то? -- Там всего-то нужно было заправить ленту в проектор. -- А сейчас нужно всего-то сообразить, как Гордонс собирается использовать для нападения машину, которая создает творческий интеллект. -- Чиун, это же компьютер третьего поколения, а не кинопроектор. -- Мы атакуем! -- отрезал Чиун и двинулся к зданию. -- Послушай, а почему ты так уверен, что мы обязательно встретимся с этим Гордонсом? -- Ага! -- воскликнул Чиун и взялся за кусок свинца, висевший на ремешке у него на шее. -- Я уверен. Секрет здесь, внутри. Но больше Чиун не сказал ничего, потому что, хотя Римо и разбирался в машинах, как все белые, но все-таки мог случайно сломать эту металлическую кнопку, по которой их отыщет Гордонс. Уж лучше подержать эту штуку в свинцовой оболочке, пока не придет время вызвать Гордонса. Когда они подошли к парадной двери лаборатории, раздался хрипловатый женский голос, огрубевший, по-видимому, от чрезмерного потребления никотина и коктейля "Драй Мартини": -- Кто там? Римо огляделся, но никого не увидел. -- Я спрашиваю, кто там? Не похоже было, чтобы голос исходил из репродуктора, но когда он прозвучал во второй раз, Чиун обнаружил источник. Да, это был все-таки динамик, но весьма качественный, без обычных для репродукторов искажений звука. -- Мастер Синанджу и его ученик, -- ответил Чиун. -- Положите ладони на дверь. Чиун прижал ладони с длинными ногтями к металлической двери. Римо последовал его примеру. Он был настороже, ожидая возможного нападения сзади. -- Ага, вы потеете. Хорошо, можете войти. Дверь скользнула вправо, открыв идущий в глубь здания светлый коридор. Входя, Чиун и Римо обследовали глазами интерьер. Ни над дверью, ни по бокам от нее никого не было. В коридоре стоял странный запах, напоминающий атмосферу бара. Дверь за ними закрылась. -- Теперь отвечайте: кто вас прислал? -- Мы насчет программы творческого интеллекта... -- Я так и знала! Крыса, значит, не посмела явиться сюда сама. Сколько он обещал вам заплатить? Я дам вам больше. -- Золотом? -- осведомился Чиун. -- Наличными. -- Если бы речь шла о золоте... Дом Синанджу сейчас как раз подыскивает работу. -- Синанджу? Это, кажется, деревня в Корее? Одну секундочку... Ага, вот: Дом Синанджу, Северная Корея. Тайное сообщество наемных убийц-ассасинов, известное исключительной жестокостью и готовностью служить любому нанимателю. Считается первоисточником всех боевых искусств, но фактических данных об этом очень мало. Ничего не известно об используемых методах. Существует предположение, что это -- всего лишь древняя легенда, сказка, которую китайские императоры использовали для устрашения подданных. Но ты, приятель, совсем не выглядишь таким уж страшным. -- Я -- всего лишь смиренное существо перед лицом вашего славного Дома, о прекрасная повелительница машин, -- сказал Чиун и шепнул Римо: -- У нее, скорее всего, нет золота. Бумажные деньги не бери. -- Я все слышала. Проходите. Похоже, с вами все нормально. Справа от них, в монолитной на вид стене, плавно отошла в сторону раздвижная дверь. За столиком для коктейлей, спиной к полкам, заставленным всевозможными спиртными напитками, сидела блондинка с такой фигурой, ради которой любой священник в момент отречется от веры и сана. Мощные груди выдавались впереди, громогласно заявляя о молочном потенциале, до предела растягивая белый халат. Тончайшая талия. Пышные бедра. Короткая голубая юбка едва прикрывала их белизну. Наконец, Римо взглянул ей в глаза и отметил, что они тоже голубые. И покрасневшие. -- Что будете пить? -- спросила она.-- Садитесь! -- О, хрупкий душистый цветок, -- приветствовал ее Чиун, -- встреча с которым вызывает возвышенные чувства в наших скромных сердцах! -- Рад познакомиться, -- сказал Римо. -- Не ври! -- ткнула она бокалом с мартини в сторону Римо. -- Тебе нужна или моя грудь, или мои мозги. -- И, обращаясь к Чиуну, добавила: -- А вот ты не такой. Ты -- настоящий. Скажи своему дружку-трепачу, чтобы он не пытался вешать мне лапшу на уши. -- Этому несчастному не доступно подлинное чувство прекрасного. Он не может оценить грациозность, воплощением которой вы являетесь, о прекрасная леди! -- Ладно. Пусть только не распускает руки. Что будете пить? Эй, мистер Сигрэмс, поспешите с выпивкой! Из-за бара к ним выкатилась тележка с напитками и тонко позванивающими бокалами. -- Спасибо, -- сказал Чиун. -- Мне простой воды. -- И мне, -- сказал Римо. -- Где вы откопали эту мокрую курицу? -- обратилась она к Чиуну. -- Как вы правильно заметили, мне не легко с ним приходится, есть определенные трудности. -- Трудности! Уж я-то знаю, что это такое. Среди бутылок и бокалов на тележке задвигались, засуетились металлические руки. Чтобы получить воду, они принялись растапливать кубики льда. -- Эти машины доведут меня до сумасшествия, -- сказала она. -- Программируешь их, перепрограммируешь снова и снова, стараешься, стараешься, а они вытворяют черт знает что. Что мне нужно от мистера Сигрэмса? Чтобы он предлагал визитерам чего-нибудь выпить. Ну, я его так и запрограммировала. И что же? Приходится постоянно изменять программу. Или ты предлагаешь гостю выпить, или нет. Вот и все! Так нет же, все время возникают какие-то дурацкие проблемы. -- Как я вас понимаю! -- Чиун кивком указал на Римо. -- Но я считал, что машины никогда ничего не забывают. -- Собственно говоря, дело не в самих машинах. Требуется весьма гибкое, многовариантное программирование. Я -- доктор Ванесса Карлтон. Возможно, вы обо мне слышали. -- Ах, так вы и есть знаменитая доктор Карлтон! -- восхитился Чиун. Римо посмотрел в потолок и зевнул. Чиун не только ничего не слышал о докторе Карлтон, но и не подозревал о существовании таких имен, как Ньютон, Эдисон или Эйнштейн. -- Мы связаны с программой беспилотных космических полетов, создаем компьютерные компоненты, которые играют в полете роль мозга. Долейте-ка еще мартини, мистер Сигрэмс, -- приказала она, и с тележки протянулась сверкающая никелем металлическая рука, взяла бутылку, поднесла ее к бокалу, плеснула две порции джина и тонкой струйкой добавила вермута. -- Не хотите ли перекусить? -- Неплохо бы немного коричневого риса, -- откликнулся Чиун. -- Эй, Джони Уолкер! Отварите немного коричневого риса. Сто граммов. И чтобы на этот раз не слипся! Так на чем мы остановились? -- О том, что вы -- мозг программы беспилотных космических полетов, -- напомнил Римо. -- Любая программа беспилотных космических полетов -- ничто без компоста, -- добавил Чиун. -- Вы хотите сказать без компьютерных компонентов? Да, это так. Если бы НАСА поручили готовить экспедицию Колумба, то они ради экономии вполне могли выпустить в море корабли без рулей. Это точно. А мартини хорош! Ты даже вроде как стал посимпатичнее. Как тебя зовут? -- Римо. Я и трезвым нравлюсь. -- Я вовсе не пьяная, ты, придурок, -- сказала доктор Карлтон и сделала еще один добрый глоток мартини. -- Так на чем мы остановились? -- На том, что Колумб отправился открывать Америку без руля, -- подсказал Римо. На противоположной стороне комнаты открылась дверь, и к их столику подкатился небольшой поднос на колесах. От двух стоявших на подносе тарелок шел пар. Металлическая рука переставила их на столик. -- Черт побери! -- вскричала доктор Карлтон. -- Теперь рис подгорел! -- От удара ее ноги тележка с подносом отлетела в угол. -- Проклятье! Теперь вы понимаете, почему я пью. Чертовы машины! -- Вы говорили о рулях, -- напомнил Римо. -- Ах, да! Ну, с этим так или иначе все обошлось, -- сказала доктор Карлтон, расстегивая верхнюю пуговицу на блузке и выставляя на всеобщее обозрение великолепную ложбинку меж грудей. -- Вы знаете, что они отчудили? Сначала дали мне тонну денег, чтобы я сделала это, купила то и испробовала третье. Представляете, у меня здесь даже имеется готовая к запуску ракета. Прямо на территории. Моя собственная ракета. Прямо здесь. Они на этом настояли. Да. Так вот они дают все эти деньги, ты набираешь персонал, закупаешь материалы и приступаешь к делу. И тут они говорят, что денег больше нет, и тебе приходится рассчитать весь персонал, а материалы, которые ты успела закупить, остаются тихо пылиться на полках. И так каждый раз. Чтоб им провалиться! -- Конечно-конечно, -- поддакнул Чиун. Римо знал, что он притворяется, так как Мастер Синанджу ненавидел западную псевдонауку и знания, особенно исходящие от женщин. -- Мы здесь по поводу творческих способностей машинного интеллекта, -- сказал Чиун. -- Как можно научить машину мыслить творчески? -- Ага, -- сказала доктор Карлтон. -- Пойдемте. Вы хотите узнать, что такое искусственный творческий разум? Я вам покажу. Это связано с выживанием. -- Вставая с кресла, она ухватилась за руку Римо и не отпускала ее, пока они не оказались в зале размером с хороший стадион. До самого потолка высились приборные панели всевозможных приборов, причем многие циферблаты и шкалы располагались так высоко, что Римо огляделся по сторонам в поисках подъемных устройств, без которых невозможно было бы считывать показания. Высота куполообразного зала равнялась трехэтажному дому, и Римо понял, что здесь расположены лишь приборы управления. -- Это друзья мои, мистер Даниэльс. Так я окрестила его: Джек Даниэльс. Такого в космос не запустишь, а? Они вошли в зал. Слева, спиной к ним, лицом к приборам, стоял человек. Доктор Карлтон подкралась к нему сзади и носком правой ноги изо всех сил ударила его пониже спины. Удар послал его к противоположной стене, где он, ударившись лицом, грохнулся на пол. -- Не стойте на дороге, мистер Смирнофф! -- крикнула ему доктор Карлтон. Человек в неловкой позе остался неподвижно лежать на полу. -- Ха-ха-ха! Смех доктора Карлтон эхом разнесся по залу, как крик хищной птицы. Обернувшись, она встретила удивленные взгляды Римо и Чиуна. -- Эй, -- поспешно сказала она, -- не принимайте это близко к сердцу. Это не человек, это -- кукла по имени мистер Смирнофф. Мы используем его для контроля за показаниями приборов. Кто-то оставил его здесь, посреди зала. Так о чем мы говорили? Ах, да -- о творческом интеллекте. Доктор Карлтон подошла к пульту. Римо и Чиун следовали за ней по пятам. -- Джек Даниэльс -- компьютер, -- сказала она. -- А знаете ли вы, что такое синапс? Римо уставился в потолок, а Чиун сказал: -- Конечно, мы не можем сравниться познаниями с вами, выдающийся и милостивый доктор. -- Прикрывая рот ладонью, он шепнул Римо на ухо: -- На самом деле синапс -- это когда по телевизору рассказывают, о чем была прошлая серия. Но пусть болтает и чувствует себя умнее нас. -- Синапс, -- продолжала доктор Карлтон, -- это парное соединение клеток мозга. В мозгу человека их более двух миллиардов. От них и исходит то, что мы называем интеллектом. Господин Даниэльс -- предел того, что нам удалось достичь. У него тоже два миллиарда синапсов. Если бы не транзисторы и миниатюризация, он бы не поместился и в Центральном парке Нью-Йорка. Транзисторы помогли уменьшить его до размеров городского квартала. -- Пусть болтает, -- прошептал Чиун, -- но все равно синапс -- это краткий пересказ. -- Чиун, ты говоришь о синопсисе, а не о синапсе, -- сказал Римо. -- Вы, белые, все заодно, -- буркнул Чиун. Ванесса Карлтон смотрела вверх, на панель контрольных приборов. Ее губы сжались в линию, грудь поднималась и опускалась, точно пекущийся пудинг. -- Вы только посмотрите на него, -- злобно сказала она. -- Дебил размером с городской квартал. Кретин. -- Отправьте его обратно производителю, -- предложил Римо. -- Я и есть производитель. В эту чертову громадину вложено все, что я знаю. -- Может быть, вы знаете маловато? -- Нет, мальчики. Я знаю очень много. Я -- талант высшей категории, Менза-тип интеллект группы "А", имею сертификат. Интеллектом такого типа наделены только гении. -- Была бы она на самом деле такая умная, знала бы, что такое на самом деле синапс, -- шепнул Чиун. Ванесса Карлтон не слышала его слов. Она продолжала говорить, обращаясь больше к компьютеру, чем к визитерам: -- Знаете ли вы, что такое гений? Если что-то невозможно, гений это осознает. Высшее достижение моего разума состоит в том, что я пришла к выводу: создание искусственного творческого интеллекта невозможно. -- Не понял, -- сказал Римо. -- Еще бы, это явно не твой профиль. Вот в постели ты, наверное, хорош. Неплохо бы тебя испытать. Однако выбрось из головы мысли о сексе. Господи, ну почему вас, мужчин, никогда не интересует ничего, кроме секса? Сиськи! Задницы! Это -- все, о чем вы думаете. Я пытаюсь тебе что-то растолковать, а ты думаешь только об оргазме. -- Не стоит так волноваться из-за него, -- сказал Чиун. -- Он необразован и бестактен. Ванесса Карлтон согласно кивнула. -- Короче говоря, -- сказала она, -- я капитулировала. Я программировала их на речь, на движение, на исполнительность. На приспособляемость. На способность к анализу. На выживание. Я продвинулась в этом дальше, чем кто-либо до меня. Но создать искусственный интеллект с творческими способностями так и не удалось. -- Ну и что? -- спросил Римо. Она возмущенно тряхнула головой, удивляясь тому, что она считала непроходимой тупостью. -- Ты, кареглазый, точно хорош, наверное, только в постели, поскольку в остальном, похоже, не мастак. -- Зовите меня просто Римо. -- Прекрасно. А ты зови меня доктор Карлтон. Если бы мы могли встроить творческий интеллект в компьютер космического корабля, тогда те три пробных непилотируемых корабля, которые мы потеряли, функционировали бы и теперь. Ведь компьютер, видите ли, прекрасно справляется только с запрограммированными ситуациями. -- А капризы погоды? Неисправности? Метеорные дожди и прочие губительные для космических кораблей факторы? Можно ли все предусмотреть? -- спросил Римо. -- И все же они предсказуемы. Переменные факторы самые предсказуемые из всех. Требуется всего лишь запрограммировать различные варианты, и компьютер будет знать, что делать в любом из этих случаев. Однако невозможно научить машину адекватно реагировать на что-то не заложенное в программу. Заставить компьютер делать что-либо уникальное просто невозможно. Компьютер, например, никогда не сможет выбрать из двух равных или нарисовать улыбку Джоконды. Чиун быстро шепнул Римо на ухо: -- Я знаю, это портрет жирной итальянки с глупой ухмылкой. -- Спасибо, Чиун, -- поблагодарил Римо. -- Или возьмем компьютеры, которые играют в шахматы, -- продолжала доктор Карлтон. -- Вы можете ввести в их память миллион различных партий, сыгранных тысячью разных гроссмейстеров. Но как только компьютеру встретится соперник, который сыграет неординарно, который сделает такой ход, в котором есть блеск, ход, которого нет в их программе, они тотчас пасуют. Они не только не могут творить сами, но и не в состоянии нормально функционировать перед лицом творческого интеллекта. Ничтожества! Разговор прервала тележка по имени мистер Сигрэмс, которая тихо подкатилась к доктору Карлтон и забрала у нее пустой бокал. Отмерив и смешав новую порцию джина с вермутом, мистер Сигрэмс протянул мартини Ванессе Карлтон. Та молча взяла бокал. Тележка дала задний ход и покатилась к двери. Доктор Карлтон сделала долгий глоток. -- Ничтожества! -- повторила она. -- Мой вклад в историю науки будет, видимо, заключаться лишь в следующем утверждении: способность человека творить небезгранична. Он не может воссоздать самого себя. Интересный парадокс, правда? Возможности человека безграничны, но он не в состоянии скопировать самого себя. Это парадокс доктора Карлтон. -- О чем это она? -- спросил Римо. -- Тихо! -- прошептал Чиун. -- Она учит нас, как бороться с мистером Гордонсом. -- Хорошо, но если вы не можете, как вы говорите, создать творческий интеллект, тогда что это была за программа, которую вы недавно скомпоновали для НАСА? -- спросил Римо. -- Это было мое высшее достижение. Творческий интеллект на уровне пятилетнего ребенка, своего рода неупорядоченный интеллект. Пятилетний ребенок не в силах долго фокусировать на чем-либо свое внимание. Точно таким же недостатком страдает и моя программа творческого интеллекта. Она не годится для решения специфических проблем, поскольку никогда не знаешь, когда именно эта программа начнет проявлять свои творческие способности и начнет ли вообще. -- Зачем же она понадобилась нашему правительству? -- По принципу "Почему бы и нет?". А вдруг повезет, и эта штука решит использовать свои творческие способности в самый нужный момент -- тогда, когда во время космического полета возникнет какая-то непредвиденная проблема? Ого! Это может спасти весь проект. Может, конечно, и навредить, но может и помочь. -- Вот эту программу они и отдали Гордонсу, -- сказал Римо. Бокал выскользнул из руки Ванессы Карлтон и разлетелся на каменном полу, залив мартини ее ноги, чего она даже не заметила. -- Что вы сказали? -- спросила доктор Карлтон, вперившись в него взглядом. -- Что это та самая программа, на которую наложил лапу мистер Гордонс. -- Не может быть, -- сказала она, как бы не веря своим собственным ушам. -- Не может быть. Не настолько же они тупы, чтобы... -- Именно настолько, -- беспечно подтвердил Римо. -- Да знают ли они, что наделали? Имеют ли они хоть какое-то понятие об этом? -- Не имеют, -- сказал Римо. -- Точно так же, как и мы. Поэтому мы и пришли поговорить о мистере Гордонсе. Что он из себя представляет? -- Мистер Гордонс -- самый опасный... человек на Земле. -- Он работал здесь? -- Можно сказать и так. И если они дали ему творческий интеллект, хотя бы немного, он может выйти из-под контроля. Этот творческий интеллект может подсказать ему, например, что надо перебить всех людей на Земле, потому что любой человек может в принципе представлять для него опасность. -- И что тогда? -- И тогда погибнет много людей. Кстати, а сами-то вы кто? Вы ведь не из НАСА? -- Позволь, я скажу, Римо. -- Чиун повернулся к доктору Карлтон. -- Нет, милая леди. Мы -- всего лишь двое ничтожных и скромных людей, восхищающихся вашим умом. Мы пришли, чтобы послушать вас, простершись во внимании у ваших ног. -- Знаете, старина, что-то я перестаю вам доверять. -- Правильно, осторожность никогда не помешает, -- кивнул Чиун. -- Я сам не доверяю никому моложе семидесяти. Но нам вы можете верить. -- Сперва объясните толком, кто вы такие, -- твердо заявила доктор Карлтон. Римо решил перехватить инициативу: -- Мы действуем по заданию правительства. Нам поручено выследить Гордонса и покончить с ним, прежде чем он наводнит страну фальшивыми банкнотами. Для этого понадобится ваша помощь... Он остановился, заметив, что доктор Карлтон смеется. -- Что я сказал такого смешного? -- спросил Римо. -- Вам не удастся вывести из строя мистера Гордонса, -- сказала она, не переставая смеяться. -- Возможно, -- сказал Римо. -- Но для начала вы, может быть, расскажете нам, где находится его типография? Если мне удастся добраться до нее... Теперь доктор Карлтон хохотала вовсю, глаза ее были полны слез. Римо попытался было вновь заговорить, но едва слышал сам себя, заглушаемый приступами смеха. -- Нам не до шуток, черт побери! -- раздраженно воскликнул Римо и взглянул на Чиуна. -- Мы здесь ничего больше не узнаем, -- сказал ему Чиун. -- И что вообще может сообщить женщина, которая даже не знает, что такое синапс? -- Он выглядел разочарованным. Они направились к выходу, сопровождаемые взрывами хохота. Веселье доктора Карлтон приобретало уже характер истерики. Они молча тащились по коридору к металлической входной двери. Когда они подошли к раздвижной панели, Римо вдруг сказал: -- Черт возьми, Чиун, так не пойдет! -- Что ты хочешь делать? -- Атаковать, -- ответил Римо. -- Атаковать. Подожди меня снаружи. Чиун пожал плечами и вышел через автоматическую дверь. Оставшись один, Римо бесшумно направился обратно в компьютерный зал. Дверь в зал все еще была открыта, но смеха не было слышно. Вместо этого из зала доносились голоса. Женский голос принадлежал Ванессе Карлтон. -- ... поменять все комбинации кодовых замков и установить дополнительные электронные детекторы. Ты все понял? Отвечавший ей мужской голос звучал ровно и невыразительно: -- Я понял. Как пожелаете, доктор. -- Выполняй! Римо вошел в зал. Доктор Карлтон стояла у контрольной панели, там же, где они оставили ее, и беседовала с каким-то мужчиной в сером костюме. Римо посмотрел налево. Человека-куклы (тоже в сером костюме), которого она сбила с ног, там уже не было. Увидев удивленные глаза доктора Карлтон, человек в сером резко повернулся к Римо. Судорожно дернувшись, он сделал шаг вперед. У него были ясные глаза и какой-то несфокусированный, но в то же время неотвязный взгляд. Да, лицо ничего не выражало, но Римо готов был поклясться, что в глазах человека в сером горит ненависть. -- Нет, нет, мистер Смирнофф, -- остановила его Ванесса Карлтон. -- Займитесь замками. Существо в сером костюме прошло мимо внимательно наблюдавшего за ним Римо. Серый двигался с осторожной неловкостью только что оправившегося после паралича человека, который обнаружил, что не так-то просто совершать самые естественные и необходимые движения. Каждый шаг, казалось, требовал от него усилия воли. Отступив в сторону, Римо настороженно следил за руками мистера Смирнофф, опасаясь нападения, пока не сообразил, что глупо пытаться предугадать намерения робота по характеру движений его рук. Мистер Смирнофф молча, даже не взглянув в его сторону, проскользнул мимо и вышел. Подождав, пока закрылась дверь, доктор Карлтон сказала: -- И что теперь, кареглазый? -- Что хотите. -- Где твой друг? -- Ждет снаружи. -- Что вам известно о мистере Гордонсе? -- Только одно. -- Что именно? -- Он не человек. Ванесса Карлтон кивнула головой: -- Да, он -- не человек. Но для вас было бы лучше, если бы он был им. -- Вы занимаетесь производством роботов? -- Нет. Компонентов космических кораблей. Ванесса Карлтон поставила на стол новый бокал мартини и, легко перешагнув через осколки, подошла к консоли компьютера, достала из небольшого шкафчика клубок электрических проводов и принялась их распутывать. -- Удобнее было делать их в форме гуманоидов, -- сказала она. -- Так лучше представляешь себе те проблемы, с которыми могут столкнуться члены экипажа в будущей космической экспедиции. Заложенную в программу небольшого металлического ящика задачу предстоит потом решать шестифутовым астронавтам. Вот я и решила делать их в виде гуманоидов. -- А почему вы не придали эту форму своему бармену на колесиках -- мистеру Сигрэмсу? -- Это был один из первых экспериментов по разработке систем, реагирующих на человеческий голос. Вытягивая по одному проводку из пучка, она складывала их на длинный стол перед панелью компьютера. -- Я решила эту проблему. Постепенно удалось добиться того, что они стали не только слышать и понимать, но и говорить. Потом я начала программировать их на выполнение более сложных задач. Но... -- она печально покачала головой, -- в них отсутствовало творческое начало. Ясно как день, кареглазый, что любая машина без этого ни черта не стоит. Мистер Гордонс -- вершина того, что мне удалось достичь. Римо присел на край стула, глядя на доктора Карлтон, раскладывающую по всей длине стола провода, на ее прыгающие при каждом движении труди. -- Какая разница между Гордонсом и, скажем, мистером Смирнофф? -- Как между днем и ночью, -- отвечала блондинка. -- Мистер Смирнофф запрограммирован на выполнение моих прихотей. Он обязан делать все, что доставляет мне удовольствие. Это преданный механический дворецкий. Гордонс -- совсем другой. -- А именно? -- Он одновременно и ассимилятор и производитель. Гордонс -- это весь американский военно-промышленный комплекс, сконцентрированный в нем одном. Он может из чего угодно создать что угодно. Поставьте, например, перед ним кресло, и он сделает из него бумагу или, если захотите, точную копию того дерева, из которого оно было сделано. Из любого сырья он может сотворить дубликат любого предмета. Кстати, свою человекоподобную форму он сам создал из металла и пластика. Разобрав все провода, она присела на край стола, взяла один из них и с помощью липкой ленты стала прилаживать его конец себе к левому виску. -- Так в чем же его принципиальное отличие от других? -- спросил Римо. -- Пока что мы знаем только, что это -- очень сильный робот и что он выглядит как человек. Но почему он преследует нас? Доктор Карлтон досадливо потрясла головой, как любой специалист, пытающийся растолковать что-то дилетанту: -- Все дело в его программе! Послушайте, как это было. Правительству потребовалась программа творческого интеллекта, а я не могла выполнить такой заказ. Тогда правительство собралось было закрыть нашу лабораторию. Нужно было что-то придумать. И я дала им все, что смогла, -- выживание. -- Выживание? -- Вот именно. Мистер Гордонс запрограммирован на выживание. Его больше ничего не интересует. Приклеив, наконец, левый электрод, она взялась за правый. -- Так вот, -- продолжала она, -- у него непонятно почему возникла, очевидно, мысль, что ты и твой приятель представляете угрозу его существованию, и он решил избавиться от вас. Чтобы выжить. Повторяю, это -- единственное, что его интересует и мотивирует все его действия. -- А как отреагировало правительство? -- Об этом я и думала и решила так: поскольку я не в состоянии создать искусственный творческий интеллект, то, может быть, сумею получить практически тот же результат, если научу робота выживанию. Собственно говоря, именно для этого и нужен творческий интеллект -- чтобы помочь космическому кораблю выжить. Вот я и подумала, что механизм выживания мог бы сработать примерно так же, как и творческий интеллект. -- И?.. -- И, -- продолжила она с горечью, -- мне не удалось убедить правительство. Они не приняли мою идею и дали мне три месяца сроку: или программа творческого интеллекта должна быть готова, или нас закроют. Присоединив электроды к вискам, доктор Карлтон начала пристраивать третий -- к запястью. -- Возвратившись сюда, я объявила персоналу, что мы в беде, что лабораторию, скорее всего, закроют. Мистер Гордонс слышал мои слова. В ту же ночь он принял человеческое обличье и убежал. С тех пор я его не видела. -- А почему вы никуда не сообщили об этом, никого не предупредили? -- О чем? Не забывайте, что мистер Гордонс в то время был просто машиной и ничем больше. И похож он был тогда на маслобойку, укрепленную на больничной каталке. Облик андроида он принял, как средство выживания, когда решил смыться. С помощью пластика и металла он полностью изменил свою внешность. Я даже не знаю, как он теперь выглядит. Вот почему я приняла здесь такие строгие меры безопасности. Я боялась, что ему может здесь что-нибудь понабиться, и он может вернуться за этим, а мне бы очень не хотелось пытаться ему помешать. Она закончила возиться с электродами на обоих запястьях и поманила Римо пальцем: -- Иди-ка сюда, кареглазый! Римо подошел к столу. Ванесса, примостившись на краешке, обхватила его руками. -- Между прочим, и ты вполне можешь оказаться мистером Гордонсом. Нука, сейчас мы тебя проверим... Она притянула его к себе, крепко поцеловала и откинулась назад на стол, увлекая Римо. -- Сама не пойму, но что-то в тебе есть такое... притягательное, -- сказала она. -- Это, конечно, не твой интеллект, а нечто возбуждающее на уровне подсознания. Хочу быть твоей! Немедленно! Одним движением она расстегнула все пуговицы на блузке, подняла до талии подол юбки. -- Я нравлюсь многим женщинам, они прямо-таки загораются, как лампочки, -- сказал Римо. -- Но вы с вашими проводами вполне можете обойтись без мужчины и включать себя прямо в сеть. -- Ничего, все эти провода -- как бы контрольный пульт на случай, если у тебя что-то не заладится, как это бывает у каждого второго мужчины... Ну, поехали! Римо пустил в ход свои опытные ласковые руки и... чуть было не свалился со стола: по залу прокатился рев басовитого голоса: -- Левее! Римо огляделся по сторонам: в зале, кроме них, никого не было. -- Что за дьвольщина? -- Это компьютер, наш мистер Даниэльс. Он будет подсказывать тебе, если что не так. -- Черт знает что! -- Ладно, поехали! -- Воистину, перед вашей нежностью и обходительностью не устоит мужское сердце. -- Поменьше болтай и делай свое дело! Кстати, на кого ты работаешь? -- На правительство. Секретная служба, -- соврал Римо. -- Мы занимаемся фальшивыми долларами мистера Гордонса. Снова пустив в ход руки, Римо решил, что не пойдет на поводу у какого-- то компьютера, и поэтому повел рукой не влево, а еще правее, чем в первый раз. Компьютер промолчал и даже довольно загудел. -- Ах, левее, да? -- бормотал Римо. -- Ну, это мы еще посмотрим! Он продвинул руку еще правее. Тихое мычание компьютера перешло в стон. Римо обнял другой рукой атласные бедра Ванессы Карлтон. Стон усил