они в белых рубашечках и шортах. Ласе было девять, Гуннару - пятнадцать. Ласа собирался стать певцом, а Гуннар - пойти в медицину. Это оказалось единственным светлым пятном во всем журнале. - Вот, пожалуйста, ваша макулатура, - сказала мисс Хэзлит, протягивая журнал доктору Смиту. - Знаете, мисс Хэзлит, в работе с компьютерами есть одна забавная вещь: поступающая информация на жаргоне называется "мусор-туда", выходящая информация - "мусор-обратно". Но никто никогда не закладывает в компьютер никакого мусора. - Ну, скажу я вам, этот-то журнал - настоящий мусор. - Безусловно, мисс Хэзлит. Большое спасибо. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Буйвол сильнее быка, но не поэтому он более опасен. Даже умирающий буйвол может напасть, но и не поэтому он опасен. Буйвол нападает, даже когда он не голоден, даже когда ему ничего не угрожает, но и не поэтому он более опасен. Буйвол опасен потому, что ему нравится убивать. И в этом он похож на многих людей. Африканское болото пропитало его одежду, но Ласу Нильсона это не беспокоило. Двое его носильщиков, прихвати карабины, залезли высоко на дерево, но Ласу Нильсона это не волновало. Его левую ногу покалывало от начинавшегося нарыва, но Ласу Нильсона это не тревожило. Он видел буйвола, пожиравшего цветы, с чавканьем бродившего по богатой растительности африканских экваториальных болот. Его мощной спине и рогам на массивном черепе не страшна была ни одна винтовка, за исключением разве что самых мощных. Да и выстрел должен быть идеально точным. Натянув тетиву лука, Нильсон коснулся стрелой щеки. Буйвол пасся в сорока ярдах, против ветра. Если бы животное почувствовало его запах, он был бы уже мертвецом. Но, благодаря его гениальным способностям, передававшимся в семье из поколения в поколение, преимущества оборачивались недостатками. Зачем целиться в череп, когда проще попасть в туловище? Буйвол поднял голову и прислушался. Нильсон спустил тетиву. Тюк! Стрела попала животному в бок. Буйвол яростно всхрапнул, но толком не почувствовал боли. Просто маленький укол, но буйвол взревел. К ужасу притаившихся на дереве оруженосцев белый желтоволосый человек, опустив лук, закричал: - Эй, буйвол, эй-эй! Я здесь! Огромная черная туша, словно торжествуя, двинулась сквозь болотную жижу, сокрушая кусты. Затем, ощутив под копытами твердую почву, животное рванулось вперед, сотрясая атакующим галопом даже дерево, на котором прятались носильщики. Опущенные загнутые рога стремительно надвигались на Ласу Нильсона, но тот, уперев руки в бока, стоял и смеялся. Он взглянул на носильщиков на дереве и сделал вид, что хочет потрясти его. Один из носильщиков, закрыв глаза, издал вопль. Буйвол был уже в пятнадцати шагах, когда у него изо рта покачалась серая пена. Буйвол взревел. Передние ноги вдруг одеревенели под все еще несущимся по инерции вперед телом. Буйвол с ходу рухнул, взбрыкнул задними ногами и затих. Ласа Нильсон подошел к умиравшему буйволу. Он обнял его голову обеими руками и, поглаживая потную черную шею, поцеловал зверя. - Прекрасное, великолепное животное. Глядя на тебя, я вижу себя; только я бы не стал рваться вперед, раненный отравленной стрелой. Ускоренное кровообращение быстрее разносит яд. Прости, что я тебя не предупредил. Спокойной ночи, милый зверь, до встречи в пламени утренней зари. Ласа Нильсон хлопнул в ладоши, подзывая носильщиков. Но те не осмеливались слезть с дерева. Неужели он не знает, что буйвол может вскочить и с последней искоркой жизни расправиться с ними? Разве он не знает, что за зверь буйвол? Нильсон вновь хлопнул в ладоши. Однако носильщики продолжали сидеть на дереве. Он поднял лук и натянул тетиву. Посмотрев вверх, он прицелился в набедренную повязку, на которой от страха расплывалось мокрое пятно. - Тебе известно, что я могу из лука попасть даже и такую маленькую цель, как твое яичко? - спросил он, и носильщики, прижимая к себе винтовки, сползти с дерева. Отдав одному из них лук, он взял у него винтовку. - А теперь, - продолжил он, - показывайте деревню, где появилась пантера-людоед. До той деревни был еще день пути. Жарким летом она представляла из себя скопление хижин в пыльной ложбине. У них был избыток воды там, где в ней не нуждались, и недостаток - там, где нуждались. Но только цивилизация способна приспособить природу к потребностям человека. Забавно, что путешественники приходят в такие места в поисках истины, хотя истина здесь заключалась лишь в том, чтобы терпеливо сносить последствия собственной лени, невежества и суеверия. Ласа Нильсон церемонно приветствовал вождя. - А как поживает твой любимый брат, друг? - спросил вождь ростом по грудь Нильсону. - Как обычно, - буркнул Нильсон, а потом, словно спохватившись, добавил: - Делает добрые дела. - Он очень хороший человек. Благословенный человек, - сказал вождь. - Где пантера? - Этого мы не знаем. Пантера - очень большой зверь. Такой же, как тигр. Но где она, нам неизвестно. Она задрала козу к северу от деревни, набросилась на человека к югу, к западу от деревни нашли ее следы. К востоку от деревни она убила девушку. Там ее чаще всего и видели. - Ясно, - сказал Нильсон - Насколько я понял, вы не знаете, где и когда ее видели. Он стоял, скрестив руки на груди, посреди пыльной деревушки, а женщины галдели, стараясь вспомнить, в какой день, что и где натворила черная пантера. Нильсон знал, что вразумительного ответа он не получит. Ему начинало казаться, что единственным стоящим существом в округе была пантера. Однако Гуннар послал его сюда, и, в конце концов, Гуннар теперь был главой семьи, хоть и не вел себя подобающим образом. Ласа не собирался нарушать семейные традиции. Кроме того, телефонным звонком в Швейцарию он еще надеялся убедить Гуннара, что он - один из Нильсонов, даже если все остальные шведы и забыли о том, что они - скандинавы, поработившие в свое время ирландцев и грабившие, когда хотели, недостойных англосаксов. И вот пятидесятилетний Ласа Нильсон, который выглядел на тридцать и чувствовал в своем теле силу двадцатилетнего юноши, с презрением слушал коричневого человечка, стараясь не показывать свои истинные чувства, чтобы до Гуннара вдруг не дошел слух о том, что одну из его дражайших обезьянок обидели. - Весьма тебе благодарен, - сказал Ласа, не получивший полезной информации. - Ты мне очень помог. Вождь предложил помощь загонщиков, но Нильсон отрицательно покачал головой. Ему хотелось поохотиться на пантеру. Нильсон не стал говорить вождю, что загонщики превратят гордого зверя в большого испуганного кота. А ему надоело убивать больших испуганных кошек. Он хотел сразиться с черной пантерой по своим правилам и по правилам пантеры. И еще. Надо было что-то делать с носильщиками. Они могли рассказать Гуннару про буйвола, и Ласа Нильсон должен был позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Ласа с двумя носильщиками начал охоту, раз за разом огибая деревню постепенно расширяющимися концентрическими кругами. Он вел поиск так, как его научили в семье: не смотрел на отдельные сучки и ветки, а охватывал взглядом всю долину, замечая, где полноводные ручьи и хороший водопой, где были возвышенности, откуда черная пантера могла бы выслеживать жертву. Носильщики нервничали, и он заставил их идти впереди себя. Они дошли до той деревни, где была убита женщина. Ее муж рыдая рассказал, как отправился на поиски и наткнулся на останки. - Сколько дней назад? - спросил Ласа. Однако тот не знал. Всхлипывая, он лишь повторял, что в его жизни уже погас солнечный свет. - Очень жаль, - сказал Ласа, которого тошнило от одного вида этого жалкого создания. На второй день Ласа обнаружил свежие следы. Остолопы-носильщики решили, что это подходящее место для засады на зверя, и предложили забраться на дерево и ждать. - Здесь место, где зверь уже был, а не то, куда он направляется, - сказал Ласа. - Но пантеры часто возвращаются на свой след, - возражали носильщики. - Она направляется не сюда. Я знаю, куда она идет. Она раздражена нашим присутствием, и я знаю, куда она идет. Минуты через три мы найдем более свежие следы. Они двинулись дальше, и через три минуты один из носильщиков вскрикнул, изумленно показывая на влажный след. Вода еще только заполняла отпечаток когтистой лапы. Носильщики отказались идти дальше. - Значит, вы хотите остаться здесь? Оба кивнули. - Тогда я пойду дальше один. Как он и ожидал, они последовали за ним. За носильщиками кое-кто следил; он мог об этом судить по особой тишине позади них, которая наступает, когда крадется хищник. По-другому поют птицы, и исчезают мелкие животные. - Ну что, хотите сейчас забраться на дерево? спросил Ласа. Носильщики, спотыкающиеся от страха, с радостью согласились. Ласа велел отдать ему винтовки и длинные ножи для рубки кустарника, чтобы им было удобнее забираться на дерево. Первый, обхватив ствол дерева ногами, поднялся на несколько футов; за ним последовал второй. Взяв одно из ружей за ствол, Ласа взмахнул им как топором и ударил по коленной чашечке того, кто залез выше. Не успел тот с криками свалиться на землю, как Ласа ловко развернулся, чтобы расправиться со вторым. Бах! - и удар обрушился на колено второго. Первый попытался уползти, но Нильсон разбил ему другую коленку и левое запястье. Второй неподвижно лежал вниз лицом на земле, чуть дыша. Сильным ударом Ласа раздробил ему левое плечо. Разумеется, если бы их нашли в таком состоянии, стало бы совершенно очевидно, кто их так отделал. Но Ласа знал, что у него есть сообщник. Тот, у которого была раздроблена кисть, заплакал и стал молить Ласу сохранить ему жизнь. - Убивать тебя я не стану, - отозвался Ласа. - Даже если ты станешь меня умолять, а ты будешь умолять, вонючая мартышка. Ласа закурил местную мерзко пахнущую сигарету и углубился ярдов на тридцать в джунгли. Позади раздалось характерное шипение и рычание и крик носильщика, молившего о скорейшем конце мучений. Ну что ж, он обещал не убивать его и сдержит слово. Сзади слышались истошные вопли, рычание, хруст костей. Ему вдруг пришло в голову, что куриные кости считаются опасными для домашних кошек, а человеческие, похоже, вовсе не опасны для кошек побольше. Ласа Нильсон докурил сигарету. Он не хотел тревожить пантеру до окончания трапезы. Это нехорошо. Он проверил винтовку, тихо отодвинув затвор. В патроннике виднелась пуля - красотка с медным носиком. Бесшумно, шаг за шагом, он возвращался к дерену. Неожиданно раздался рев, и черная пантера, из раскрытой пасти которой еще капала кровь, бросилась на Нильсона. За долю секунды до выстрела Нильсон сумел оценить размеры и мощь зверя. Это была действительно самая крупная патера из всех, что он встречал. Потом - трах! - и медноносая красотка прошла сквозь небо в мозг животного. Летящее тело пантеры отбросило Ласу в заросли, но он успел отводом винтовки защититься от когтей. Он быт полностью расслаблен - единственный способ уцелеть в подобных ситуациях. Нильсон выбрался из-под тяжеленного тела судорожно подергивавшегося черного леопарда. Пасть зверя смердила, как сточная канава. Он почувствовал боль в левом плече. Надо же! Этот мерзавец все-таки достал его. Он ощупал пальцем рану. Ничего страшного, и даже хорошо, что это увидит Гуннар. Гуннар это оценит, особенно узнав, что носильщики мертвы. Все во имя любви к его дражайшим мартышкам! У подножия дерева Ласа заметил останки носильщиков. Отлично. Пантера потрудилась над ними так, что не осталось никаких следов избиения. Зверюга явно была голодной. Вот и хорошо. Ведь иногда пантеры не нападают. В отличие от красавца-буйвола. К тому времени, когда Ласа добрался до больницы в населенном пункте, именовавшемся на карте городом, там уже все знали. Все, что он рассказал в деревне, а местные жители нашли останки носильщиков. Из деревни его уведомили, что в благодарность посылают шкуру пантеры и двух живых свиней. Ласа Нильсон показал подлинную щедрость, ответив, что передает шкуру вдовам погибших. - Пусть они продадут ее, - печально сказал он. - Как жаль, что их мужей не вернуть. Свиней он оставил себе. Он любил свежую свинину. Ласа появился в больнице, когда доктор Гуннар Нильсон осматривал ребенка, страдающего коликой, и давал наставления его матери. Гуннар был на полдюйма выше и старше на шесть лет, хотя выглядел на все семьдесят. По тонкому загорелому лицу разбегались глубокие морщины, в бледно-голубых глазах была грусть. Из года в год он вынужден был повторять пациентам, что почти ничем не может им помочь. Его больница была лишь одним названием. В ней не было операционной, а новые антибиотики расходились по большим городам и богатым людям. Гуннар Нильсон мог только дать совет и что-нибудь из местных средств, которые, несмотря на свое мифическое могущество, помогали лишь психологически. - Я занят. Пожалуйста, зайди через несколько минут, - сказал Гуннар. - Я ранен, - с упреком сказал Ласа. - Хоть я всего лишь твой брат, я все-таки ранен. - О, прости. Сейчас я тебя осмотрю. Гуннар попросил женщину с ребенком зайти попозже. Он не хотел никого обижать, но в больницу прибыл раненый. Доктор Нильсон прижег рану, так как в его распоряжении не было ни одного достаточно сильного антисептика. Он накалил нож на углях. Ласа не издал ни единого звука, а когда увидел, что ноздри брата ощутили запах паленого мяса, сказал: - Я понимаю, как тебе трудно. Будь у тебя надлежащие медикаменты, ты мог бы лечить людей, а не наблюдать за тем, как они умирают. - То, что мы здесь делаем, Ласа, все же лучше, чем ничего. - Обидно делать меньше, чем можешь. Обидно и несправедливо, потому что люди умирают из-за нехватки денег. - С чего это в тебе вдруг проснулось милосердие, Ласа? - поинтересовался Гуннар, умело перевязывая плечо дешевым бинтом, так, чтобы ткань позволяла ране дышать и вместе с тем предохраняла от загрязнения - Возможно, это не милосердие, брат. Может быть, это гордость. Я знаю, на что ты способен, и меня угнетает, что один из Нильсонов изо дня в день терпит поражение из-за нехватки денег - Если ты предлагаешь мне вернуться к нашему традиционному семейному ремеслу, то придумай что-нибудь другое. Все было окончательно решено двадцать пять лет назад. Как твоя рана? - С точки зрения медицины шестнадцатого века - нормально. - Странно, что этой пантере удалось так близко к тебе подобраться. Раньше такого не случалось. - Старею. - Учитывая твой опыт и то, чему я тебя научил, с тобой не должно было случиться ничего подобного, пока тебе не стукнуло семьдесят. - Ты видел мою рану. Ты видишь всякие раны. Инфекции, опухоли, вирусы, переломы и все прочее, с чем ты не можешь справиться из-за нехватки средств. Интересно, каких лекарств можно накупить на миллион американских долларов? Какую можно было бы построить больницу? Сколько местных врачей можно было бы выучить за такие деньги? - О, сколько жизней можно было бы спасти, Ласа! Лекарства, врачи, другой медперсонал. Имея миллион долларов, я помог бы людям на сто миллионов. Доктор Нильсон вновь сунул нож в огонь. В этих примитивных условиях огонь был лучшим и единственным антисептиком. - Сколько жизней ты мог бы спасти, брат? Доктор Гуннар Нильсон на секунду задумался и затем покачал головой. - Даже и думать об этом не хочу. Только душу себе травить. - Сотню? Тысячу? - Тысячи. Десятки тысяч, - ответил Гуннар. - На эти деньги можно было бы создать самообновляющуюся систему. - А как ты думаешь, - продолжал Ласа, - стоит ли жизнь одного человека жизней тысяч аборигенов?: - Разумеется, нет. - Но она - белая. - Ты знаешь мое отношение к этому. Слишком долго цвет кожи определял продолжительность жизни человека. - Но она богатая и белая. - Тем более, - сказал Гуннар. Ласа поднялся со стула и попробовал напрячь мышцы раненой руки. Боль запульсировала, словно у раны было собственное сердце. - В Соединенных Штатах живет одна богатая женщина, чья жизнь могла бы дать тебе средства для помощи этой стране. Но мы оставили наше ремесло, так что лучше об этом забыть. Мы последние из Нильсонов - так ты распорядился нашей судьбой много лет назад. - О чем ты говоришь? - спросил Гуннар. - Миллион долларов - это реальность, брат, а не гипотетическая сумма. Я излагал план действий. - Мы не воспользуемся семейным опытом и знаниями. - Конечно, нет, - с улыбкой ответил Ласа. - Я согласен с тобой. И, честно говоря, должен тебе признаться: на мой взгляд, одна богатая американка стоит гораздо больше, чем все эти вонючие аборигены с их вонючими джунглями. - Что же ты со мной делаешь?! - Я просто даю тебе возможность наблюдать за тем, как умирают твои пациенты, а белая американка живет своей богатой жизнью. Правда, это не спасет ее, потому что так или иначе она скоро умрет. А ты продолжай гордиться своими идеалами и хоронить своих маленьких черных друзей. - Убирайся вон! - сказал Гуннар. - Убирайся из моей больницы. Ласа вышел из кабинета и стал ждать в приемной вместе с женщиной, чьи десны были красными то ли от жевания бетеля, то ли от какой-то заразы. Ласа в этом не разбирался, да его это и не волновало. Через пару минут из кабинета стремительно вышел Гуннар. - Я здесь, брат, - рассмеявшись, окликнул его Ласа. Братья вышли из больницы и долго прогуливались по деревне. Располагал ли Ласа достоверной информацией насчет денег? Да. Он узнал обо всем четыре дня назад, находясь в верховьях реки. Позвонив по телефону из дома британского офицера, он все перепроверил. На континенте у него еще оставались кое-какие связи, и он в конце концов вышел на того, кто распоряжался деньгами. Все надежно. Полтора миллиона долларов. Тот человек слышал о семье Нильсонов. Он будет рад, если они возьмутся за это задание. - Но когда я вернулся, ты не удостоил меня беседы, а сразу отправился охотиться за этой пантерой, - сказал Ласа. - Боюсь, что тебе нравится сам процесс убийства, брат, - произнес Гуннар. - Мне? - Да-да, конечно, тебе. Зачем ты, отправляясь за пантерой, взял с собой лук и стрелы? - Разве я брал? - Не прикидывайся. Ты опять охотился на буйвола, на животное, которое местные жители приручают как домашний скот? - Буйволу нравится убивать, брат, - возразил Ласа. - Особенно когда на него охотятся. Я объясню тебе, чего опасаюсь. Я боюсь, что здесь дело не в деньгах, а если и в деньгах, то в очень небольших, и ты просто хочешь убить из удовольствия. - Позвони сам, братишка. - Мне бы пришлось кое-чему тебя научить, а я боюсь, что ты воспользуешься этими знаниями для своей забавы. - Ты научил меня охотиться на пантеру. Разве я что-то сделал не так? - спросил Ласа. Доктор Гуннар Нильсон остановился возле рытвины на главной улице деревни. Мальчишка с кривыми, шишковатыми от нехватки витаминов ногами ковылял по грязи. - И еще, брат, почему ты боишься передать мне опыт, который принадлежит мне по праву? Ты же знаешь, что он и уйдет со мной. Я не смогу передать его сыну. И даже если, располагая этим опытом, я стану заниматься нашим семейным ремеслом, много ли я смогу причинить вреда по сравнению с тем, что делают здесь с людьми невежество и нищета? Двенадцать часов спустя Ласа Нильсон был уже в верховьях реки. Он позвонил человеку в Швейцарии и сообщил, что тот может положить деньги на старинный счет Нильсонов. Он только что узнал об этом счете, после нескольких часов напряженной дискуссии. Он узнал об этом счете и о множестве других вещей. Он заверил банкира: деньги достанутся ему, Ласе Нильсону. Уберите с дороги всех остальных. Дилетанты только все портят. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Когда шерифа спросили, почему во время концерта "Норт Адамс экспириенс" одиннадцать человек погибли и двадцать четыре были ранены, он ответил, что это результат четкого взаимодействия всех полицейских подразделений. - Слава Богу, что там не было "Битлз", - добавил он, демонстрируя свои познания в области современной музыки. - Тогда была бы настоящая каша. Впрочем, я думаю, мы все равно бы хорошо сработали. Представителю Мэггота и "Дэд Мит Лайс" было не так просто ответить на тот же вопрос. Он не знал, как быть. Сказать, что "Лайс" сожалеют о том, что произошло, или воспользоваться трагедией для пущей рекламы? Газеты все решили за него. Пресса негодовала по поводу жестокой природы тяжелого рока. Журналисты сравнивали количество жертв на концертах и в результате терактов. Комментатор общенационального телеканала спрашивал всю Америку: нужна ли ей такая мерзость? На нью-йоркском "Ши Стэйдиум" концерт "Дэд Мит Лайс" прошел с аншлагом. Пластинка "Норт-Адамс экспириенс", на которой были слышны взрывы, разошлась тиражом 780 000 экземпляров в течение девяноста шести часов с момента окончания концерта, не считая "пиратских" копий альбома, выпущенных в Мексике, Канаде и Байонне, штат Нью-Джерси. Римо поразило, как быстро вышел альбом. Когда Викки Стоунер пожелала заполучить эту пластинку, Римо поинтересовался: зачем, раз она уже все это слышала "живьем"? - Чтобы снова все это пережить, чего ж тут не понять. - Однажды ты уже едва пережила, - заметил Римо. - Слушай, ты что, "фараон", что ли? - спросила Викки. - Нет. - А что же ты так печешься о моей заднице? - Потому что хочу, чтобы ты осталась цела. - Почему? - Потому что я люблю тебя, Викки, - ответил Римо и пристально, как его учили, посмотрел ей в глаза, что, судя по его опыту, производило на женщин большой эффект. - Хорошо, давай трахнемся, - предложила Викки. Еще не успела приземлиться стянутая через голову и брошенная через комнату майка, как она уже расстегнула и скинула с себя джинсы. Рубиновые соски ее юной груди были абсолютно симметричны. Крепкие стройные ноги переходили в упругие бедра. Она откинулась на кровать и задрала раздвинутые ноги. Рыжие волосы рассыпались по подушке. "За всю изысканную историю "Уолдорф Астории" в Нью-Йорке так быстро тут, пожалуй, никто не разоблачался", - подумал Римо. - Чего же ты ждешь? - Если не хочешь неприятностей, хватит разыгрывать из себя "крутую" бабенку, - сказал Римо. - Давай же, я жду, - сказала Викки. Римо направился к кровати, размышляя, смог бы он со всей его силой и ловкостью так же быстро сбросить с себя штаны, тенниску и мокасины, как его подопечная. Присев на кровать, он нежно положил руку ей на плечо. Он хотел поговорить с ней. Он должен был разъяснить ей, что Чиун вовсе не такой уж ласковый гуру, каким ей казался, что нельзя беспокоить Мастера Синанджу, когда он смотрит телесериалы, и ни в коем случае нельзя дотрагиваться до его одеяний или пытаться присвоить себе что-нибудь из его вещей в качестве сувенира. Римо слегка сжал ей плечо. - Ну, хватит игр. Переходи к делу, - сказала Викки. - Викки, я хочу поговорить с тобой, - начал Римо. Его рука скользнула к ее груди. - Дай мне знать, когда созреешь, - отозвалась Викки, соскальзывая с кровати. - А я пока что трахну Мистера. А то уже заждалась. - Не сейчас. Он смотрит телевизор. Никто не должен мешать Чиуну, когда он смотрит свои "мыльные оперы". - Теперь будет по-другому. - Было и будет именно так, - сказал Римо. Поймав ее за запястье, он притянул ее назад в постель и, возбудил ее, довел до интенсивного оргазма, стараясь не заснуть за этим занятием. - У-у-у... О-о-о... Что это было? - простонала Викки. - То, чем ты предлагала заняться, - ответил Римо. - У меня так еще ни с кем не было. Где ты этому научился? О-о-о... Какой кайф! О, Боже! Какой лом! Просто улет. Кайф! Ее голова металась по подушке, а из глаз по очаровательным веснушкам струились слезы счастья. - Какой улет. Улет! Римо еще пару раз довел ее до экстаза, пока она не забылась в изнеможении, раскинув руки, полузакрыв глаза, с едва заметной глуповатой улыбкой на губах. "До конца дня этого хватит", - решил Римо, пытаясь представить, что бы было, если бы он по-настоящему занялся с ней любовью. Уже давно известно, что людям в наркотическом опьянении лишь кажется, что так лучше заниматься любовью, так же как и пьяный водитель якобы чувствует себя уверенней за рулем. Пока не угодит в канаву. Римо знал, что заниматься любовью нужно спокойно, продуманно и умело. Даже если это и превращало секс в работу. "До ее показаний на процессе осталось семь дней", - подумал Римо и, закрыв за собой дверь, отправился проверить, все ли спокойно в гостинице. Викки тем временем тоже размышляла. Если этот тип творил такие чудеса, то на что же тогда способен старый китаеза? Тут было над чем задуматься. И вопреки всем предупреждениям этого короткостриженого, который умел трахаться лучше всех, она открыла дверь в смежную комнату, где "некто" смотрел телевизор. Она услышала, как кто-то из актеров выражал беспокойство, по поводу того, что миссис Кэбот может узнать о сильном пристрастии ее дочери к ЛСД, что, разумеется, было откровенной чушью, так как уж Викки-то было известно, что к ЛСД не пристрастишься. Да и что такое телевизор, по сравнению с ее свежим молодым телом? И она расположила свои ягодицы прямо между "кем-то" и телеэкраном. Надо же было такому случиться, что именно тогда, когда Мастер Синанджу во время краткого отдыха от мирской суеты наслаждался благотворной формой искусства, расцветшей среди грубого хаоса белой цивилизации в виде поистине прекрасной плавно текущей драмы, ему помешали. В то время, когда миссис Кэбот вещала о подлинном горе, омрачавшем ее материнство, между Мастером Синанджу и телеэкраном возникла помеха: выставилась напоказ голая девица с таким видом, словно ее зад чем-то отличался от всех остальных. Чиун устранил помеху. Римо, проходя по коридору, услышал глухой удар. Он вбежал в комнату Чиуна и увидел лежащую в углу Викки - спиной к стене, нежной попкой кверху, щеки между грудей. - Ты убил ее! - вскричал Римо. - Ты убил ее. Мы должны были сохранить ей жизнь, а ты убил ее! Он обежал Чиуна, чтобы не оказаться между ним и экраном телевизора, и попытался нащупать пульс Викки. Ничего. Или мертва, или в шоке. Он положил ее на пол и принялся массировать сердце девушки, как учил Чиун. Наконец сердце встрепенулось, а когда он убрал руки, заработало. Он ощупал ее - нет ли переломов, не вонзилось ли ребро в какой-нибудь жизненно важный орган. Как говорил Чиун, ребро соперника - копье, направленное в его сердце, печень и селезенку. Ребра оказались целы. Кончики его пальцев внимательно ощупали живот и спину, изучая тело, как учит Синанджу, познавая его через прикосновение. Затем - ниже, к ступням и пальцам ног. Римо еще не до конца освоил эту технику, но Чиун говорил, что в ногах масса нервных окончаний. По пальцам ног можно даже определить, в порядке ли у человека зрение. Римо удалось определить лишь то, что Викки давно не мыла ноги. - Лом, - простонала Викки. Римо зажал ей рот рукой, чтобы она в очередной раз не помешала просмотру телесериала "Пока Земля вертится". Да, в тот день случилось так, что, после того как Мастер Синанджу устранил препятствие, нарушавшее его скромный отдых, его ученик окончательно все испортил мелочными упреками по поводу того, что могло бы и чего не могло бы случиться. Мастер Синанджу стерпел покушение на красоту лишь потому, что, как он ни пытался на протяжении многих лет объяснять своему ученику, что подлинно прекрасно, тот так и не научился отличать истинную красоту в его вульгарной культуре. Да и вряд ли научится. Чиун стерпел шум, доносившийся сзади, с пола. Он стерпел возглас этой девчонки: "Лом". Он все стерпел, потому что у него была нежная и благородная, почти всепрощающая душа. А когда телевизионная драма подошла к концу, он услышал, что его неблагодарный ученик вновь посягает на его желание без помех наслаждаться своим любимым искусством. - Ты мог позвать меня. Я бы увел ее, чтобы она тебе не мешала. Ты чуть не сделал то, что мы пытаемся предотвратить, понимаешь? Чиун не отвечал: невозможно говорить с бесчувственными и невосприимчивыми людьми. Пусть его ученик даст выход своей глупости, нежное сердце Чиуна стерпит все грубости. Такова чистота духа Мастера Синанджу. - Слава Богу, что у нее ничего не сломано, хотя в это трудно поверить. Она же врезалась в стену, как выпущенная из катапульты. Правильно. Она бесцеремонно помешала ему, как... как... как белый человек. Но Чиун не собирался вступать в дискуссию. Были вещи, которые простительны ученикам. Однако он не мог простить некомпетентности. Вот на эту тему он выскажется. - Если ты оставил свою подопечную одну, то почему злишься на меня? Тебе следует негодовать не на меня, а на себя. Если бы ты добросовестно выполнял свои обязанности, она бы ни за что не оказалась здесь. - Я проверял периметр обороны, папочка, как ты меня и учил, обеспечивая безопасность снаружи, вместо того чтобы сидеть внутри. - Ты ничего не обеспечивал, раз бросил ее одну, и с ней что-то случилось. Где она сейчас? - Она смогла подняться на ноги, и я отвел ее в соседнюю комнату, чтобы она вновь не помешала тебе смотреть фильмы. - Значит, тебя опять нет с ней рядом? - Несомненно. - Тогда ты - несомненно болван. Этот ребенок обладает положительным качеством, которых я раньше не отмечал у американцев. Она с должным уважением относится к Мастеру Синанджу. Тебе следовало бы рассказать ей о сокровищах, которые можно отыскать в передачах американского телевидения. - Скажу тебе прямо, папочка. Для нее нет разницы - что Синанджу, что аравийские ассасины. И она поднимет тебя на смех, если ты изложишь свое мнение о "мыльных операх". - Ассасины - пустяки! Как можно сравнивать Дом Синанджу с теми, кто отважен лишь под действием гашиша? Она посмеется надо мной? Почему кто-то станет смеяться над Мастером Синанджу? - Ты не понимаешь контркультуры этой страны. - Откуда может взяться контркультура, если нет самой культуры? Непонятно. А вот с твоей некомпетентностью все ясно. Я сказал тебе, что ты должен делать, а ты этого не делаешь. Ты предпочитаешь спорить и терпеть неудачи, а не слушать и добиваться успеха. Это свойственно многим, но такого никогда не бывало с воспитанниками Дома Синанджу. Пробормотав: "Хорошо, папочка", Римо направился и соседнюю комнату, но Викки исчезла. Он проверил ванную и холл. Вышел на лестницу и прислушался. Спустился в вестибюль. Но Викки Стоунер нигде не было. Лишь возле регистрационного стола было небольшое оживление. Какой-то швед, такой загорелый, словно он лет тридцать жарился на солнце, спорил со служащим гостиницы. Рядом стояли трое чернокожих в черной, красной и зеленой шапочках. - Мое имя Нильсон, и я совершенно точно бронировал себе номер на сегодня. Посмотрите еще раз. Меня зовут Ласа Нильсон. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Абдул Керим Баренга, он же Тайрон Джексон, не дал коридорному ни цента чаевых, потому что тот был лакеем империалистов и "дядей Томом". Это была основная причина. Ну а, кроме того, эти бледные поганки из регистрационного отдела потребовали заплатить за номер вперед, лишив компаньонов последних полученных в Сент-Луисе денег. - Ну что, "бабки" кончились? - спросил Филандер Джонс, оглядывая номер "Уолдорф Астории", обчистив который, можно было бы получить от скупщиков краденого не меньше тысячи трехсот долларов. Если бы удалось пронести вещи мимо швейцара. - Не кончились, - возразил Баренга, - а мы начинаем вкладывать капитал в революцию. - Надо было сначала дождаться, пока нам не заплатят пособие по безработице, а потом уже начинать революцию - все-таки это две сотни. - Революции не нужны пособия. Ей нужен капитал, и мы уже добываем его. - Все-таки двести есть двести. - Раз ты думаешь, как ниггер, ты им и останешься. Если бы мы тебя слушали, нам бы заплатили семьсот, ну, максимум восемьсот. Раз хочешь капитал, нужно знать, что они затевают. Чтобы их победить, нужно думать, как они. Филандер Джонс был вынужден признать, что Баренга вновь оказался прав. Когда хоронили того макаронника-мафиоэо, в венке оказались деньги. Красавчик Харолд рассказал им потом о тех "бабках", которые заплатят по открытому контракту. Баренга держался великолепно. Он отправился прямо в офис к этой белой свинье из транспортной фирмы, которая сидела там так, словно офис ей и принадлежал, и смешал ее с грязью. - Я не хочу, чтобы какое-то белое дерьмо указывало мне, как и что делать. - С этими словами Баренга положил ноги прямо итальяшке на стол, и тот ничего не сказал. Ни слова. - Взгляни сперва на ее фотографию, чтобы не перепутать. - Я здесь не от любви к тебе, белый. Ты - жалкая белая копия настоящего человека. Капитал. Я пришел за этим. Моей армии нужны средства. Хочешь говорить о деле, дорогуша, гони "бабки". - Сколько? - спросил вице-президент фирмы "Автотранспорт Скатуччи". - Двадцать кусков по-крупному. - Это сколько - две тысячи долларов, так? - Белый, у тебя уши забиты дерьмом. Я же ясно сказал: "по-крупному". Двадцать тысяч долларов. - Это большие деньги, - заметил вице-президент автотранспортной фирмы. - Ты много хочешь. Даю четыреста вперед, а остальные получишь потом, когда выполнишь работу. - Белый, перед тобой не какой-нибудь деревенский ниггер. Достань-ка бутылочку хорошего вискаря, который ты держишь для деловых встреч. А выпьем мы ее без тебя. Прикончив в гараже бутылку "Джонни Уокер блэк", Баренга с Филандером отправились в "Хай-Лоу", где "добавили": виски с "Кока-Колой", виски с "Севен ап", виски со "Сноу уайт" и виски с "Кул эйд", все виски только лучших сортов - "Блэк лэйбл", "Чивас Ригал", "Катти Сарк". Лучше всего "пошло" "Чивас" со "Сноу уайт". К утру четыреста долларов иссякли. Они вернулись в гараж за прибавкой, но белого там не оказалось. Тут подкатил Красавчик Харолд на своем белом "эльдорадо" и посоветовал им поберечь свои задницы и к полудню быть в Нью-Йорке, а то им не поздоровится. Он показал им фотографию "объекта" - белой девицы с рыжими волосами - и предупредил, чтобы они не халтурили, а не то он их "попишет перышком". - Мы реализовали капитал, - начал было Баренга. - Хорошая работа стоит денег... - Ты пропил их в "Хай-Лоу", - ответил Красавчик Харолд. - Мы только пригубили в "Хай-Лоу"! - возразил Баренга. - Ты угощал там всех подряд, а что осталось, истратил на двух телок, Тайрон. Этого делать не стоило. Так можно быстренько стать трупом, понимаешь, ниггер Тайрон? - Но без "бабок" мы в Нью-Йорк не попадем, хоть убей. - Ты испортил мне репутацию, Тайрон. Я за тебя поручился, сказал, что на тебя можно положиться, а ты пропил деньги на проезд, как подзаборный пьяница-ниггер, Тайрон. Ну разве так можно, Тайрон? - Нет, нельзя. - А ты как считаешь, Филандер? - Нет, нельзя. - А ты, Пигги? - Нет, нельзя. - Случилось так, что деньги ты потратил на моих девиц, и я одолжу тебе немного и куплю три билета до Нью-Йорка. Мне сообщили, что ваш "объект" видели в "Уолдорф Астории", поэтому остановитесь там. Если сегодня до ужина вас там не будет, берегитесь. Ты понял, Тайрон? - Еще бы. - Давай, Баренга, разворачивай свой Черный фронт освобождения. - Эта девчонка - уже труп, - заверил Баренга. - Ты отвезешь нас в аэропорт? - Если я когда-нибудь увижу, что твоя грязная задница коснулась кожаного сиденья моей машины, я сниму с тебя скальп, ниггер. По дороге к сестре, куда Баренга направился приодеться для Нью-Йорка, было решено, что после революции они даже и не будут пытаться переделать Красавчика Харолда в нового человека. Его просто пустят в расход вместе со всеми остальными белыми свиньями. Сестра Баренги взглянула на него с подозрением. - Мне кое-что рассказали про вас троих. Будто вы связались с каким-то контрактом, за который никто не берется. На что Баренга ответил сестре, что Черный фронт освобождения свободной Африки стратегических секретов не разглашает. - За этот контракт никто не берется, - завопила его сестра. - Вы думаете, если бы он был так хорош, Красавчик Харолд сам бы за него не взялся? Вы думаете, макаронники поручили бы это Красавчику Харолду, если бы эго было им но силам? Вы понимаете, что не получите ничего, а все деньги уплывут к Харолду и его итальяшкам? Все это понимают, кроме тебя, Тайрон. Красавчик Харолд получил пять тысяч только за то, что подписал вас на это дерьмо. Вы сделаете дело, он получит четверть миллиона долларов, а что вам достанется? Над вами все смеются. Абдул Керим Баренга поддал сестре так, что та вылетела в дверь. В самолете он объяснил Филандеру с Пигги, что все сказанное ею - неправда. Это просто был страх черной женщины за черного мужчину, занимающего должное место. Он стукнул ее, чтобы поставить на место. - Правильно, чтобы не задавалась, - поддержал Пигги. И Филандер тоже согласился, потому что Баренга здорово отбрил белого макаронника в гараже. Они дружно посмеялись и решили, что после революции они оставят-таки в живых кое-кого из белых, например, стюардесс с хорошенькими задницами. Когда они приехали в "Уолдорф" и этот иностранный тип с бело-желтыми волосами попытался влезть перед ними, даже не зная, что надо встать в очередь, Баренга и в гостинице все поставил на свои места. Тут же все уладилось. Их обслужили первыми, а этому белому типу ничего не оставалось, кроме как с улыбкой ждать. - Здесь будет новый полевой штаб Черного фронта освобождения, - провозгласил Баренга. - Обсудим стратегию и тактику. - Я, как фельдмаршал, предлагаю сперва обеспечить армию продовольствием, - сказал Филандер. - Как генерал-майор, я согласен, - откликнулся Пигги. - Будучи верховным главнокомандующим, я выполняю волю своей армии, - согласился Абдул Керим Баренга. Он позвонил и заказал три больших бифштекса, три бутылки "Чивас Ригал", "Сноу уайт" и... Что значит в "Уолдорф Астории" нет "Сноу уайт"? А как насчет "Кул эйд"? Что, тоже нет?! Тогда любой лимонад. Какое еще филе-миньон? Нет, ему нужны бифштексы. Большие. И чтобы мясо было получше. Он не собирается кормить свою армию хрящами. Не успел он положить трубку, как в дверь постучали. - Испугались Черного фронта, зашевелились, - заметил Филандер. Баренга хмыкнул, а Пигги пошел открывать дверь. За ней, улыбаясь, стоял бело-желтоволосый тип. На нем была лиловая куртка, мягкие серые штаны и тапочки. - Надеюсь, я не очень помешал, - сказал он смешным голосом. - На что бы ты там ни надеялся, нечего нас беспокоить, - отозвался Баренга. - Я случайно услышал ваш разговор с клерком, - продолжил он. - Тогда затыкай уши, чтобы не было случайностей, - ответил Баренга; Пигги и Филандер расхохотались. - Я счел довольно примитивным, что вы прямо спросили, в каком номере живет Викки Стоунер. Просто невероятно, каким нужно быть глупцом, чтобы открыто спрашивать, где отыскать свою жертву. Невероятно глупо. - Слушай-ка, белый, ты что, хочешь, чтобы тебе задницу надрали? - спросил Баренга. - Не знаю, сможет ли твой маленький обезьяний мозг воспринять мою мысль, но если ты открыто заявляешь, что за кем-то охотишься, то сам становишься объектом охоты. - Эй, что ты несешь? Пошел вон отсюда! Ласа Нильсон вздохнул. Он взглянул в коридор направо, затем налево и, убедившись, что никто его не увидит, достал из кармана куртки маленький автоматический пистолет и всадил пулю 25-го калибра с медным носиком между правым и левым глазом чернокожего, которого, хотя он этого и не знал, звали Пигги. Выстрел прозвучал глухо, едва слышно, будто на диване разбили тарелку. Голова Пигги слегка дернулась, и он рухнул там, где стоял. Войдя в комнату, Нильсон ногой закрыл за собой дверь. - Уберите его под кровать! - приказал он. Филандер с Баренгой еще не поняли, что случилось. Они тупо смотрели на Пигги, словно уснувшего на полу, если не считать крови, струившейся из переносицы. - Запихните его под кровать, - повторил Нильсон, и до Баренги с Филандером вдруг дошло, что случилось. Стараясь не смотреть друг другу в глаза, они запихнули Пигги под кровать. - Здесь кровь, - сказал Нильсон, кивая на место, где упал Пигги. - Вымыть. Филандер было направился за тряпкой, но Нильсон кивком показал на верховного главнокомандующего Черным фронтом освобождения. - Нет, ты. Как тебя зовут? - Абдул Керим Баренга. - Что это за имя? - Афро-арабское. - Оно ни африканское, ни арабское. Смочи тряпку. Теперь вот что. Пока я ждал в коридоре, я слышал, как вы заказывали еду. Ты дашь официанту хорошие чаевые. Ты заплатишь ему десять долларов, а в другой руке будешь держать еще сто и скажешь ему, что ищешь белую девушку, которую опишешь. Не говори "Викки Стоунер", а скажи, что у нее рыжие волосы и веснушки и что она - твоя возлюбленная, за которой ты приехал в Нью-Йорк. Не пускай официанта в номер. А ты... как тебя зовут? - Филандер. - А ты, Филандер, возьмешь поднос и подержишь дверь. Возьмешь поднос в левую руку, а правой придержишь дверь. Пустишь официанта только на порог, но не за дверь. Там буду стоять я, наготове с этим маленьким оружием, которого, если понадобится, с лихвой хватит и на вас обоих, и на официанта. Понятно? - А если официант ничего про нее не знает? - Официанты, повара, конюхи, лакеи, садовники, служанки, сторожа такие вещи знают. Они всегда были брешью в стене любого замка. Как исстари говорилось у нас в семье... Вы не знаете, что такое брешь в стене замка? Ну что ж, давным-давно люди считали, что безопаснее жить в каменных домах, похожих на крепости. Крепость - это укрепленное на случай нападения сооружение, в которое трудно проникнуть. - Как банк или эти новые винные магазины, - подхватил Филандер. - Точно, - подтвердил Нильсон. - И вот много лет назад мы поняли, что слуги являются брешью в стене, то есть дыркой. Словно кто-то взял и оставил дверь в винный магазин открытой на ночь. - Ясно, - сказал Баренга. - Это стратегия. Как у великого черного Ганнибала. - Какого Ганнибала? - Ганнибал, негр. Он - африканец. Самый великий полководец. - Не знаю, зачем мне все это, - сказал Нильсон, - но у нас есть немного времени. Во-первых, Ганнибал был великим полководцем, но не самым великим. Он потерпел поражение от Сципиона Африканского. - Еще один африканец, - улыбаясь заметил Баренга. - Нет, его так прозвали после того, как он разгромил войска Ганнибала при Заме в Северной Африке. Сципион был римлянином. - Макаронники врезали Ганнибалу? - в изумлении переспросил Баренга. - Да, в некотором смысле. - Им удалось победить черного Ганнибала? - Он не был черным, - возразил Нильсон. - Он был карфагенцем. Это в Северной Африке. Но карфагенцы на самом деле были финикийцами. Они пришли из Финикии... теперь это Ливан. Ганнибал был белым. Семитом. - А разве семиты... они, значит, не чернокожие? - Нет, и никогда такими не были, за исключением тех, которые смешались с черными. - Но Ганнибал был негром, настоящим негром. Я видел по телевизору. В рекламе лака причесок в стиле "афро". У него даже волосы были заплетены в косички "кукурузкой". Белые таких причесок не носят. - Сдаюсь, - сказал Нильсон. - У тебя есть деньги на чаевые официанту? - Я не даю никаких... - Баренга увидел, как маленькое зловещее дуло поднялось до уровня его головы. - Нету "бабок". Нильсон ловко скользнул левой рукой в карман, причем пистолет в другой руке не шелохнулся. Вынув из кармана несколько новых банкнот, он бросил их на кровать. - Запомни. Десять долларов чаевых. Держи его по ту сторону двери. Тебе нравится эта рыжая девчонка с веснушками. Держи сто долларов так, чтобы их было видно. И сними эту дурацкую тюбетейку. С таким головным убором никто не поверит, что ты готов заплатить сотню, чтобы найти женщину. - Это мои национальные цвета, - возразил Баренга. - Сними. В дверь постучали. - Ваш заказ. Тюбетейка Баренги упала позади него на кровать. - Входите, - откликнулся Баренга, нервно косясь на маленький пистолет. Открыв дверь правой рукой, Филандер левой рукой вкатил в номер двухъярусный сервировочный столик-тележку, накрытый белой салфеткой. Поднявшись с кровати, Баренга подошел к двери. Официант оказался кругленьким толстячком с розовым личиком херувима. Едва увидев в руке Баренги десятидолларовую бумажку, он немедленно превратился в сторонника либерализма и расового равноправия: "Благодарю вас, сэр". Лишь три минуты назад он обещал старшему по смене обернуть головы этих ниггеров подносами с едой. Вкатив столик с подносами в комнату, Баренга продолжал стоять в дверях. Официант собрался было уходить, но тут Баренга, держа в правой руке стодолларовую бумажку, стал помахивать ею, словно дразня кота старым шлепанцем. Завидя банкноту, официант остановился. Он разглядел светло- и темно-зеленые тона на кремового цвета бумаге, заметил нули в уголке купюры и решил, что либерализм - слишком пассивная позиция для последней трети двадцатого столетия. Пора становиться сторонником радикальных действий. - Сэр? - вопросительно произнес он, заглянув водянистыми голубыми глазами в глаза Баренги. - Что-нибудь еще, сэр? Он вновь взглянул на купюру в руке Баренги. Баренга соображал, как бы им с Филандером сохранить эту сотню, положив начало революционному капиталу. Но, заметив, как шевельнулся рукав Нильсона, стоявшего за дверью, решил, что революция подождет. - Да, вот что, - сказал Баренга. - Ты ведь знаешь всех постояльцев? - Да, сэр. Думаю, да. - Так вот, мне нужен один человек. Белая, с рыжими волосами, с веснушками. - Девушка, сэр? - спросил официант, убеждая себя и том, что радикалу не подобает испытывать неприязнь и отвращение только потому, что чернокожий мужчина интересуется белой женщиной. - Ну, разумеется, черт возьми, - ответил Баренга, - девушка. Я похож на тех, кому нравятся мальчики? Он помахал стодолларовой бумажкой перед официантом. - Здесь живет такая молоденькая девушка, - сказал официант. - М-м-м? Официант молчал. Тогда Баренга спросил: - Ну, так где она? Официант вновь посмотрел на стодолларовую купюру и, не сводя с нее глаз, ответил: - В номере 1821 на восемнадцатом этаже с пожилым джентльменом восточного происхождения и молодым человеком. - Он тоже чурка? - Чурка? - Ну да, он тоже китаеза? Косоглазый? - Нет, сэр. Он - американец. Баренга принял решение. За такие пустяки сто долларов слишком жирно. Свернув бумажку, он запихнул ее в карман своей дашики. - Спасибо, старик, - сказал он и быстро закрыл дверь перед носом ошарашенного официанта. С довольной улыбкой Баренга повернулся к Нильсону. - Ну как? - Все было нормально, пока ты не украл у официанта эти сто долларов, - сказал Ласа. В коридоре уставившийся на закрытую дверь официант пришел к такому же выводу. Сто долларов - неплохие деньги. На них можно было купить пятьдесят простыней на саван или соорудить десяток крестов, чтобы поджечь их у кого-нибудь на газоне, или сотни футов крепкой веревки для линчевания. Ласа вышел из-за двери, и Баренга опасливо попятился. - Давай деньги назад, - сказал Нильсон. Пистолет был по-прежнему нацелен на Баренгу, зловещее черное отверстие ствола уставилось на него с черной ненавистью. Ласа улыбнулся. Дверь позади него распахнулась. - Эй, ты, грязное дерьмо! - завопил официант, вваливаясь в номер. - Ты мне кое-что должен! Распахнувшаяся дверь ударила Ласу Нильсона в спину и подтолкнула вперед, к кровати, где сидел Филандер. Моментально восстановив равновесие, Нильсон повернулся к безмолвно застывшему в дверях официанту и нажал на курок револьвера 25-го калибра. Появившееся в горле официанта отверстие было похоже на красный цветок, раскрывшийся навстречу солнечному свету. Глаза официанта округлились. Губы зашевелились, словно он хотел что-то сказать, поделиться своими последними мудрыми мыслями. Потом он упал на ковер лицом вниз. Нильсон метнулся вперед и захлопнул дверь. - Убрать его под кровать! - рыкнул он. Баренга поспешил поднять пухленького официанта под мышки. - Филандер, помоги же, - сказал он обиженно. Спрыгнув с кровати, Филандер взял мертвого официанта за ноги. - Не надо было этого делать, старик, - обратился Филандер к Ласе Нильсону. - Заткнись, - сказал Нильсон. - Теперь нужно поторапливаться. Официанта хватятся. Прежде чем спрятать его, снимите с тела куртку. Баренга стал расстегивать пуговицы. - Скажи-ка, - сказал Нильсон, - а ты носишь какие-нибудь штаны под этой идиотской простыней, в которой ты расхаживаешь? Баренга потряс головой. - Тогда снимай с него и штаны. Баренга с Филандером раздели официанта, и Баренга поднялся с пиджаком и штанами, перекинутыми через руку. Закатив тело официанта под кровать, Филандер расправил покрывало, чтобы все выглядело аккуратно, и никому не пришло в голову просто так заглянуть под кровать. - Ну, кто из вас хочет сыграть роль официанта? - спросил Нильсон. Баренга посмотрел на Филандера. Филандер посмотрел на Баренгу. Оба молчали. Изображать официанта казалось ничуть не лучше, чем танцевать чечетку на арбузной корке. - Один из вас должен отвезти эту тележку с едой наверх в номер 1821. Ну, кто? Баренга посмотрел на Филандера. Филандер посмотрел на Баренгу. Баренга посмотрел на Филандера и тут услышал опять этот жуткий щелчок и застыл от страха. Раздался шипящий хлопок выстрела, и прежде чем Филандер упал на пол, из его левого виска брызнула кровь. - По-моему, он был слишком глуп, чтобы сойти за официанта, - сказал Нильсон повернувшемуся к нему Баренге. - Надевай униформу, да пошевеливайся. У нас мало времени. Чтобы показать свою преданность и надежность, Баренга решил не медлить. За двадцать две секунды он стащил с себя дашики и облачился в пиджак и брюки. Закатив Филандера под кровать, где стало уже тесновато, Нильсон повернулся и оглядел Баренгу. - По-моему, большинство официантов носит сорочки, - заметил он. - Я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них надевал куртку на голое тело. - У меня нет рубашки, - сказал Баренга. - Но если хотите, я поищу, - поспешно добавил он. Нильсон покачал головой. - Не стоит, - ответил он. - Вид форменной куртки сделает свое дело. Пошли. Они поднялись на пустом служебном лифте. На восемнадцатом этаже Нильсон вышел и, осмотревшись, сделал знак Баренге, чтобы тот следовал за ним. Баренга медленно вывез тележку на устланный ковровым покрытием пол и покатил по коридору на почтительном расстоянии - в трех шагах - следом за Нильсоном. Этот белокожий был резким парнем. Баренга будет держать ухо востро. Белый действовал неправильно. Слишком часто нажимал на курок. Очень он целеустремлен. В его взгляде было нечто от работника социального обслуживания, который всегда готов все сделать и устроить, и у него все получается, потому что он любит свое дело. Они всегда чертовски уверены в себе и так преданы своему делу, ну, как... как священники. Но когда ты под угрозой ножа обратишься к ним в трудную минуту за финансовой помощью, до них вдруг доходит, что все не так просто, как они считали. По крайней мере те, что поумнее, это уже поняли. А дураки, которых большинство, никогда ничего не поймут. Но этот был забавный тип, потому что много знал, хотя в глазах была такая же одержимость. Остановив столик, Баренга подошел к Нильсону, который подозвал его пальнем. - Сейчас ты постучишь в дверь, а когда тебе ответят, скажешь, что ты - официант. Когда дверь откроют, я все сделаю сам. Усвоил? Баренга кивнул. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Всего в нескольких футах кивнул еще один человек. Находившийся через стену от Нильсона и Баренги, Чиун выключил телевизор. Закончилась очередная серия его любимой "мыльной оперы". Устроившись в позе лотоса, он закрыл глаза. Он знал, что Римо отправился на поиски этой назойливой девчонки. Он несомненно ее найдет; бесполезно надеяться на ее исчезновение. Это было бы слишком просто, а в Америке ничего просто не делается. "Очень странная страна", - думал он, прикрыв глаза. Чиун слишком долго работал на разных "императоров", чтобы верить в превосходство народных масс, но в Америке с массами было все в порядке. Каждый может жить счастливо, лишь бы его никто не трогал. Этого и хотели американцы - чтобы их оставили в покое. Насколько Чиун мог судить, как раз этого-то они и не имели. Напротив, общество лезло к ним в душу со своими реформами и улучшениями, что привело к напряженности и неприятностям. Другое дело Синанджу - крохотная деревушка, родина Чиуна, где он не был уже много лет. Да, по американским меркам жили там бедно, но люди были гораздо богаче во многих отношениях. Каждый жил своей жизнью и не лез в жизнь других. А о бедных, пожилых, немощных и детях заботились. Для этого не требовалось ни социальных программ, ни обещаний политиков, ни длинных речей - лишь доходы от искусства Мастера Синанджу. Более тысячи лет те, кто не могли прокормиться сами, жили за счет оплаты смертоносных услуг Мастеров, нанимавшихся на службу в качестве убийц. Таковы были и обязанности Чиуна. Сидя с закрытыми глазами, на грани сна он думал о том, что такую жизнь можно назвать честной, справедливой и обеспеченной. Мастер Синанджу всегда выполнял свои задачи, а "императоры", которым он служил, всегда платили. Теперь таким "императором" был для него доктор Смит, возглавляющий КЮРЕ, шеф Римо. И доктор Смит тоже платил. Почему Америка не может решить свои социальные проблемы столь же эффективно, как решила проблему наемных убийц? Однако это было бы слишком просто, а простота не свойственна белым людям. И они не виноваты, что такими рождаются. Чиун услышал стук в дверь, но решил не открывать. Если это Римо, он и сам войдет. Если кто-то ищет Римо или эту девушку, а их здесь нет, то и открывать нет смысла. Закрытая дверь говорит сама за себя. Тук! Тук! Тук! Стук стал громче. Постараемся не обращать внимания. - Эй! Это официант! - заорали в коридоре за дверью. Тук! Тук! Тук! Если этот человек будет долго стучать, он в конце концов устанет настолько, что для подкрепления сил съест то, что привез. Это и послужит ему наказанием. Чиун продолжал дремать. Стоявший за дверью Ласа Нильсон взялся рукой за ручку и повернул ее. Дверь бесшумно открылась. - Никого нет, - сказал он. - Завози сюда тележку, и подождем. - А зачем тележка-то? - Чтобы объяснить наше присутствие в номере. Чиун слышал, как открылась дверь, слышал голоса, к когда Нильсон с Баренгой вошли в номер, он встал и повернулся к ним. Нильсон заметил, как плавно тщедушный Чиун, словно струясь, поднялся с пола и повернулся. В этих движениях что-то показалось ему знакомым и заставило поднести руку поближе к карману куртки, где лежал маленький револьвер. - Эй, ты, старик, почему не открываешь? - рыкнул Баренга. - Тихо, - скомандовал Нильсон и, обращаясь к Чиуну, спросил: - Где она? - Ее нет, - ответил Чиун. - Куда-то отправилась. Он сложил руки на груди, покрытой светло-зеленой тканью кимоно. Нильсон кивнул; он следил за неторопливыми движениями рук Чиуна. В них не было никакой угрозы. - Проверь комнаты, - бросил он Баренге. - Посмотри под кроватями. Баренга отправился в первую спальню, а Нильсон вновь перевел взгляд на Чиуна. - Мы, кажется, знаем друг друга, - сказал Нильсон. Чиун кивнул. - Я о вас знаю, - ответил он, - но не думаю, что вы знаете меня. - У нас одно и то же ремесло, - продолжил Нильсон. - Профессия, - поправил Чиун. - Я не сапожник. - Ну что ж, профессия так профессия, - слегка улыбнувшись, согласился Нильсон. - Вы ведь здесь тоже для того, чтобы убить девчонку? - Я здесь для того, чтобы спасти ее. - Жаль, - сказал Нильсон, - но вы проиграли. - Всему свое время под солнцем, - ответил Чиун. Из спальни вышел Баренга. - Здесь пусто, - сказал он и прошел в другую спальню. - Хорошо, когда есть такой умелый и сообразительный помощник, - заметил Чиун. - Такому молодому Дому, как ваш, нужен помощник. - Молодому? - воскликнул Нильсон. - Имя Нильсонов знаменито на протяжении шестиста лет. - Так же, как и имя Шарлемань и других шарлатанов. - Кто вы такой, чтобы судить об этом? - спросил Нильсон. - Вы, к сожалению, несомненно младший в семействе. Старшие бы не стали спрашивать, кто такой Мастер Синанджу. - Вы? Синанджу? Чиун кивнул. Нильсон рассмеялся. - Откуда такое высокомерие, - сказал Нильсон, - особенно после того, как мой род расправился с вашим Домом в Исламабаде? - Да, вы явно младший, - повторил Чиун. - Потому что история ничему вас не научила. - Я достаточно хорошо знаю историю и то, что армия, которую поддерживали мы, победила армию, которую поддерживали вы, - заявил Нильсон. - И вам это тоже известно. - Мастера Синанджу - не рядовые солдаты, - ответил Чиун. - Мы были там не для того, чтобы выигрывать войны. Скажите-ка, что стало с тем, кого вы посадили на престол? - Его убили, - медленно произнес Нильсон. - А с его преемником? - Его тоже убили. - И раз вы так хорошо знаете историю - кто потом взошел на престол? - Тот, кого мы свергли, - после некоторой паузы ответил Нильсон. - Правильно, - подтвердил Чиун. - И после этого вы говорите, что Дом Синанджу потерпел поражение? От рода новичков, которому всего каких-то шестьсот лет? - Он рассмеялся тонким дребезжащим смехом. - Всегда бы так проигрывать. Мы должны были защитить императора и сохранить ему престол. Годом позже, когда мы ушли, он был жив-здоров и его трон в безопасности. А двух его врагов постигла неожиданная смерть. - Чиун распростер руки в стороны. - Гордость - хорошая вещь, и она должна быть присуща роду, но она опасна для отдельных его представителей. Они перестают думать и живут одной гордостью, но живут недолго. И вам суждено об этом узнать. Нильсон улыбнулся и медленно вынул из кармана куртки автоматический пистолет. В комнату вновь вошел Баренга. - Никого, - сказал он. - Отлично, - отозвался Нильсон, не отрывая глаз от Чиуна. - Сядь и замолкни. Скажи мне, старик, как ты меня узнал? - Дом Синанджу никогда не забывает тех, с кем сражался. Каждому Мастеру передают сведения о том, как они движутся, и о других особенностях. Вот, например, твой род. Каковы были твои предки, таков и ты. Прежде чем сделать движение, ты моргнул. Прежде чем сунуть руку в карман, ты кашлянул. - А зачем это знать? - спросил Нильсон. - Какая от этого польза? Он направил пистолет прямо в грудь Чиуну, находившемуся от него на расстоянии восьми футов. - Ты же сам знаешь, - ответил Чиун. - Зачем спрашивать? - Ну, хорошо. Это для того, чтобы знать слабые места противника. Но зачем же ему об этом говорить? Прислонившись к стене, Баренга слушал разговор, его голова поворачивалась из стороны в сторону, словно он наблюдал за партией в теннис. - Об этом говорят противнику, чтобы уничтожить его. Как, например, в случае с тобой. Ты уже беспокоишься о том, сможешь ли ты нажать на курок, не моргнув. Это беспокойство тебя и погубит. - Ты очень самоуверен, старик, - сказал Нильсон с улыбкой. - Не та ли это гордость, что, по твоим же словам, может погубить человека? Чиун выпрямился. Он по-прежнему был на голову ниже Ласы Нильсона. - Вероятно, кого-то и может, - ответил он, - но я Мастер Синанджу. Я не из рода Нильсонов. Такая вызывающая наглость взбесила Нильсона. - В этом-то и твоя беда, старик, - сказал он. Его палец начал нажимать на курок. Он пытался сконцентрироваться на Чиуне, все так же неподвижно стоявшем в центре комнаты. Но его глаза... Что же это с его глазами? Нильсон почувствовал первые крохи сомнения. Он попытался расслабиться, но не смог. Он нажал на курок и в этот момент понял, что моргнул. Оба глаза одновременно полностью закрылись - сработало аукнувшееся через века наследственное проклятие. Но было ясно, что он промахнулся. Нильсон слышал, как пуля отщепила кусок штукатурки, и понял, что другой возможности выстрелить у него не будет. Он вдруг ощутил боль в животе и почувствовал, как его тело конце куда-то унеслось. И все из-за того, что он моргнул. Если бы он только мог предупредить Гуннара... Перед смертью Ласа Нильсон выдохнул: - Тебе повезло, старик. Но придет еще один, лучше меня. - Я почтительно и с уважением встречу его, - ответил Чиун. Это были последние слова, услышанные Ласой Нильсоном. Абдул Керим Баренга тоже не хотел больше слышать такое. - Ноги, уносите, дорогие! - заорал он и, завывая, как сирена в ночи, бросился к двери номера, распахнул ее и понесся по коридору. Римо был обеспокоен. Викки Стоунер и след простыл. Никто ее не видел - ни таксист, ни коридорный, ни полицейский - никто. Они с Чиуном испортили все дело, и теперь он представления не имел, где ее искать. Пока они были вместе, девица пребывала в таком расслабленном состоянии, что Римо никак не мог припомнить ничего, что могло бы стать ключом к разгадке ее таинственного исчезновения. Потеря разозлила его; от того, что он не знал, где ее искать, он разозлился еще больше. Ни то, ни другое не имело отношения к Абдулу Кериму Баренге, но, на беду Баренги, именно на него выплеснулись отрицательные эмоции Римо. Когда на восемнадцатом этаже дверь лифта открылась и оттуда вышел Римо, на него налетел Баренга, устремившийся в лифт с таким напором, словно вел свой Черный фронт освобождения Африки к светлому будущему. Или за пособием по безработице. - Остынь, сказал Римо. - Куда так торопишься? - Отвали, белый, - отозвался Баренга, который секундой раньше в ожидании лифта нетерпеливо скребся в закрытую дверь. - Надо уматывать отсюда. Он попытался вытолкать Римо из пустого лифта. Теперь уже окончательно разозлившись, Римо вцепился в дверь лифта, не желая двигаться с места. Баренга толкнул его, но с таким же успехом мог бы толкать небоскреб "Эмпайр стейт билдинг" - Куда торопишься, я спрашиваю? - Мотай отсюда. Там какой-то сумасшедший желтый. Он убьет нас обоих. Надо скорее найти "фараона". - Зачем? - настороженно поинтересовался Римо. Ему пришло в голову: а не задержались ли сегодня любимые телесериалы Чиуна? - Он только что убил человека! У-у-у-у... Он просто прыгнул через всю комнату, двинул ногой как по волшебству, и тот мужик умер. Только что стоял и... умер. У-у-у-у! Слишком много сегодня трупов. Надо разыскать полицейского! При этом он отчаянно вращал глазами, и Римо понял, что одним полицейским его не успокоить Если сотня полицейских, вся полиция штата, вооруженный отряд шерифа, Генеральный прокурор США, ФБР, ЦРУ встанут сейчас на защиту Баренги в полной боевой амуниции, тесно сомкнув ряды, он все равно не перестанет паниковать. Но у Римо на сегодняшний день было достаточно трудностей, а ничто не решает проблем так быстро, как смерть. - Давай, - сказал Римо. - Найди полицейского и скажи, что тебя прислал Римо. Шагнув назад, он посторонился, а когда Баренга потянулся к кнопке, Римо всадил ему в солнечное сплетение указательный палец. Не успел Баренга свалиться на пол, а Римо, что-то напевая, уже возился с панелью управления лифтом. Найдя места соединений, он оборвал все провода, чтобы лифтом управляла лишь сила тяжести. Выйдя из кабины, он протянул руку в раскрытую дверь и, соединив два проводка, отпрыгнул назад. Лифт тронулся и с ускорением загрохотал вниз. Глядя сквозь открытые двери вниз, Римо следил за несущимся в подвал лифтом. На лице ощущался рвущийся поток теплого воздуха, вытесняемого лифтом из шахты. Наконец он увидел и почувствовал, что лифт с грохотом достиг дна. Стенки кабины смялись, словно бумажные. Тросы, скользнув, упали вниз. Вверх рванулись тяжелые клубы пыли. Римо отошел от дверей, бодро потирая руки. Ему стало получше. Успешное решение интеллектуальной проблемы всегда положительно сказывается на отягощенном заботами уме. Ему было настолько хорошо, что даже удалось пропустить мимо ушей тирады Чиуна о том, как какой-то выскочка из рода выскочек пытался оскорбить Мастера Синанджу. Римо просто запихнул тело Ласы Нильсона во встроенный шкаф. Пусть полежит там до тех пор, пока он не придумает, как заставить Чиуна убрать труп. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Биг Бэнг Бентон нажал на кнопку, включив музыкальную заставку, подождал знака звукооператора, что его микрофон отключен и он уже не в эфире, затем встал и помахал рукой двадцати пяти девушкам, наблюдавшим сквозь пуленепробиваемое стекло за его маленькой студией. Он провел рукой по волосам, стараясь не сбить дорогой парик, вальяжно потянулся и вновь помахал. Девушки ответили довольными воплями и радостными Бентон подошел поближе к стеклянной перегородке, неуклюжий, похожий на грушу человечек, грузно ступающий на каблуки синих кубинских ботинок. Словно по команде, девушки - в основном подростки - ринулись вперед, прижались физиономиями к стеклу, словно голодная уличная детвора в День Благодарения, и когда Бентон вновь провел рукой по волосам, раздался их счастливый визг. Он сдвинул темные, почти черные очки на кончик носа и подался вперед к стеклу, стараясь не помять цветочки на своей пурпурно-белой атласной рубашке. Бентон с подчеркнутой артикуляцией сказал: - Ну, кто хочет зайти и поболтать со стариком Бэнгом? Услышав привычный визг, он слегка отклонился назад, чтобы посмотреть на их реакцию. Двадцать пять девчонок. Готовых на все. Нет, стоп. Двадцать четыре. За исключением одной - веснушчатой, рыжей, стройной с изящным лицом. Она явно пребывала под кайфом, потому что на ее лице была скука, а молоденькие девочки в присутствии Биг Бэнга Бентона обычно не скучали. Биг Бэнг пригвоздил ее отработанным взглядом поверх темных очков и глазами запел о ждущих за углом любви и наслаждении. Девчушка зевнула, даже не потрудившись прикрыть рот рукой. Биг Бэнг не стерпел. Он махнул молодому прыщавому гиду, стоявшему позади толпы девчонок, и показал ему на рыженькую. Не говоря больше ни слова, он повернулся, вышел из студии и направился по коридору в гардеробную. Гардеробная была абсолютно ни к чему диск-жокею, который может работать хоть в нижнем белье. Однако Биг Бэнг Бентон, живущий шоу-бизнесом с того момента, когда пятнадцать лет назад он перестал быть Беннетом Рапелиа из Батавии, штат Нью-Йорк, настоял на своем и гардеробную включили в его новый контракт. "Это удобно", - думал он. Если бы на станции заупрямились, Биг Бэнг готов был с ними расстаться и перебраться на любую другую из дюжины радиостанций города, которые наперебой предлагали ему контракт. Радиостанции плясали под его дудку, и Бэнг находил в этом свою прелесть. А в студии девчонки-посетительницы не находили никакой прелести в его поведении. - Кто он такой, чтобы так просто взять и уйти? - возмущалась одна из них. - Но он же нам улыбнулся. Может, еще вернется, - сказала ее подружка. Гид подошел к рыженькой. - Биг Бэнг хочет тебя увидеть, - сказал он, тронув ее за руку. Повернувшись, она внимательно посмотрела на его прыщи туманным взглядом. - Он действительно знает Мэггота? - спросила она невнятно, словно ее язык прилип к нижним зубам. - Бэнг со всеми знаком, милочка. Все они его друзья, - ответил гид. - Ладно, - сказала Викки Стоунер. - Мне надо поиметь этого Мэггота. Наклонившись, гид шепнул ей на ухо: - Для этого сперва нужно дать Бэнгу. - Л-л-ладно. Сперва ему. Но Мэггота я все равно трахну. К этому времени остальные девушки поняли, что на сегодня избранницей Биг Бэнга стала Викки, и толпой окружила ее: может, это какая-то известная рок-фанатка "группи", просто они ее не узнали. Но лицо казалось незнакомым, и, внимательно осмотрев ее в течение нескольких секунд, они решили, что ей до них далеко, что у Биг Бэнга абсолютно нет вкуса и что ничего интересного их не ждет. Взяв Викки за руку, гид направился с ней к двери в углу. Обернувшись возле двери, он окликнул замершую на короткое мгновение толпу: Не расходитесь, девочки. Через пару минут я вернусь и поведаю вам что-нибудь "закулисное" о Биг Бэнге и о других звездах. Он улыбнулся, при этом один из прыщей возле его рта лопнул, но девицы взвыли, не обратив на это внимания. Гид на радиостанции, передающей тяжелый рок, - тоже знаменитость. Он подтолкнул Викки к двери и повел ее по длинному затянутому шумопоглошающим ковром холлу, на стенах которого всюду красовалась аббревиатура названия радиостанции: В-О-Й. "ВОЙ с Биг Бэнгом", "Час Биг Бэнга и ВОЙ" - рекламные плакаты и афиши под стеклом и в рамках, кричащие со стен, идиотскими лозунгами низводили тех, кто их читает, до низшей степени. Их смысл в конце концов сводился к сексу, что с восторгом принималось молодежью, которой нравилось злить таким образом родителей, не неся при этом никакой ответственности за содержание. Викки Стоунер шествовала по коридору, не замечая ни ковра, ни плакатов, ни прикосновений гида, которому было очень трудно удержаться, чтобы исподтишка не пощупать ее на дармовщинку, но приходилось сдерживаться, опасаясь возмездия со стороны Бит Бэнга. - Ну вот мы и пришли, милочка, - сказал гид, останавливаясь перед деревянной дверью с золотой звездой. - Биг Бэнг там, внутри. - Трахну этого Мэггота, - реагировала Викки Стоунер. Она открыла дверь и вошла в гардеробную, по сути дела представлявшую из себя маленькую студию, где, кроме всего прочего, был холодильник, плита, столовый уголок и кровать. Биг Бэнг лежал в кровати. Натянув простыню до самого подбородка, он смотрел на Викки сквозь свои почти черные очки. - Запри дверь, сладкая моя, - сказал он. Повернувшись, Викки Стоунер повозилась с замком, но так и не поняла, заперся он или нет, да это ее и не волновало. - Ты верная поклонница Старого Бэнга, а? - спросил Бентон. - Ты знаешь Мэггота? - отозвалась Викки. - Мэггота? Он один из моих ближайших и дражайших друзей. Великий талант. Настоящая звезда на небосводе музыкального мира. Вот как-то на днях он сказал мне, сказал... - Где он? - перебила Викки. - Он в городе, - ответил Бентон. - Да что это мы все о нем? Лучше поговорим о тебе и обо мне. Старом Бэнге. - Мне надо трахнуться с Мэгготом, - заявила Викки. - Путь в его постель лежит через мою, - сказал Бентон. Кивнув, Викки начала снимать с себя одежду. В одно мгновение раздевшись, она юркнула под покрывало и плюхнулась на обрюзгший жирный живот Бентона. После того, как все закончилось, Биг Бэнг решил, что девушке пойдет на пользу, если они познакомятся поближе. Может быть, стоит проявить к ней некоторый интерес и дать ей понять, что большие "звезды" в конце концов тоже люди. И он стал рассказывать ей о своих нуждах и чаяниях, разбитых надеждах и чувстве удовлетворения, которое он испытывает, доставляя немного удовольствия молодой Америке своими высококачественными программами. Прежде чем он сообразил, что Викки уже похрапывает, зазвонил стоявший возле кровати телефон. Поколебавшись секунду, он снял трубку и с облегчением вздохнул, услышав не своего букмекера, а отдел рекламы. Сегодня ему предстояло встретиться с Мэгготом в гостинице и вручить ему золотую пластинку, разошедшуюся миллионным тиражом, с последним и величайшим хитом Мэггота "Мугга-Мугга Блинк-Бланк". - Мэггот согласен? - спросил Биг Бэнг. - С ним все обговорено, - заверил сотрудник отдела рекламы. - Нужно трахнуться с этим Мэгготом, - пробормотала Викки во сне, услышав заветное имя. - Хорошо, - сказал Бентон. - Когда и где? - Он вслух повторил ответ: - Гостиница "Карлтон", в половине шестого. Понятно. Положив трубку, он было потянулся к Викки, но тут телефон зазвонил вновь. Не было никаких сомнений по поводу того, кто звонил на этот раз. Биг Бэнг тяжело вздохнул, взял трубку и, выпрямившись, сидя в кровати, приготовился слушать в такой позе, боясь, что его неуважительная поза может как-то проявиться по телефону. - Да, Фрэнки. Да. Я понимаю. - Бэнг попытался выдавить смешок, чтобы разрядить напряжение. Он почувствовал, как Викки Стоунер зашевелилась, и потянулся к ней, но она, ускользнув от его руки, встала с постели и начала одеваться. Продолжая слушать Фрэнки, он жестом показал ей, чтобы она не уходила. Он подмигнул Викки. - Фрэнки, ты звонишь в ужасно неподходящий момент. Я тут прилег с одной милой девчушкой - "группи" по имени Викки и... Я не знаю. Погоди, я спрошу. Эй, Викки, а как твоя фамилия? - Мне надо трахнуться с Мэгготом, - ответила Викки, открывая дверь. - Я знаю. Как твоя фамилия? - Стоунер, - невнятно бросила она. Когда дверь за ней закрылась, Бентон сказал в трубку: - Не знаю. Не разобрал. - Он помолчал. - Что-то непонятное, типа "Стоунер". Потом Биг Бэнг стал внимательно слушать и понял, кто у него только что был в гардеробной, понял, чего она стоила, понял, что любые сведения о Викки Стоунер могли бы не только помочь ему расплатиться со всеми долгами, но и обеспечить состоятельную жизнь. Выслушав все до конца, он положил трубку и нагишом бросился в холл в поисках Викки, которой уже и след простыл. Лишь приехавший на экскурсию отряд девочек-скаутов из Керни, штат Нью-Джерси, с восторгом уставился на обнаженного Бит Бэнга, однако их начальница, решив, что это омерзительное зрелище, поспешила с жалобой к руководству радиостанции. К этому времени Викки уже была на улице. Что-то подсказывало ей, что Мэггот находился в гостинице "Карлтон", но она не могла сообразить, откуда она это знала. "Должно быть, - думала она, - подействовала какая-то супертаблетка. С секретом ясновидения. Химия улучшает жизнь!" Хотя и нетвердо держась на ногах, она решительно направилась в "Карлтон". В студии Биг Бэнг, вернувшись в гардеробную, стал звонить по телефону. Он назвал оператору номер и, когда после гудка трубку сняли, сказал: - Это Бэнг. Попросите к телефону Мэггота. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Кэлвин Кэдуолладер положил трубку с чувством раздражения, пронзившим все его существо до глубины души. Это его обрадовало. Он дал себе обещание рассказать своему психиатру об испытанном им гневе и раздражении все до мельчайших и ярчайших подробностей. По любопытной теории, если испытавшему стресс человеку дать выговориться, то отрицательные эмоции вроде как исчезают. Но сейчас он был рассержен. "Если тебе попадется рыжеволосая "группи" по имени Викки Стоунер, не упускай ее. Это очень важно". Возможно, подобные вещи имели значение для Биг Бэнга Бентона, но не для Кэлвина Кэдуолладера. Он провел пальцами по рукавам парчового халата, потом по своим только что завитым светлым волосам, вытер пальцы об рукава и вернулся в столовую занимаемых ими восьмикомнатных апартаментов. "Уолл-стрит джорнал" была открыта на странице с ценами на фондовой бирже, и, до того как его прервали, Кэлвин Кэдуолладер смотрел, как идут его дела. Все шло хорошо. Это был один из плюсов того, что он - Мэггот. Но, с другой стороны, и головные боли, и нервные встряски, и чувство потерянной личности тоже происходили оттого, что он - Мэггот. Психиатр сказал ему, что это вполне естественно для того, кто ведет двойную жизнь. Кэлвин Кэдуолладер верил ему. Он был единственным человеком на всем белом свете, который любил Кэлвина Кэдуолладера таким, каким он был на самом деле, а не за то, что семь раз в неделю по ночам, а иногда и днем Кэлвин Кэдуолладер облачался в ужасную одежду, накладывал омерзительный грим и украшал себя на манер витрины мясной лавки, чтобы предстать перед публикой в роли Мэггота, лидера группы "Дэд Мит Лайс". Мэггот натянул белые хлопчатобумажные перчатки и вновь принялся водить пальцем по колонкам с цифрами. Он то и дело выписывал в лежавший перед ним светло-зеленый блокнот какие-то цифры и вслед за этим пускался в стремительные подсчеты - то, в чем он преуспел во время учебы в Ренсселерском политехническом институте. Именно там он впервые взялся за гитару, заставив себя научиться на ней играть, в надежде, что это поможет преодолеть ему жуткую робость, от которой он мучился с того самого момента, когда сообразил, что его родители - любители путешествовать - ненавидели его и желали ему смерти. Для Мэггота и "Дэд Мит Лайс" все началось с шутки, с пародии, с номера в одном из эстрадных концертов. Но кто-то из зрителей знал кого-то, кто знал еще кого-то, и никто еще не успел сказать, что "от такой музыки лопаются барабанные перепонки", а Мэггот и "Дэд Мит Лайс" уже подписали контракт. Далее последовали успех, слава и шизофрения. Теперь Кэлвин Кэдуолладер рассматривал Кэлвина Кэдуолладера и Мэггота как двух совершенно разных людей. Он в неизмеримо большей степени предпочитал Кэлвина Кэдуолладера. Тем не менее с Мэгготом порой тоже было неплохо, так как благодаря его музыке он разбогател, и Мэггот не мешал Кэлвину Кэдуолладеру распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Кэдуолладер вкладывал деньги умно и расчетливо, специализируясь на нефти и других полезных ископаемых, исключая, однако, те компании, которыми полностью или частично владел его отец. Он надеялся, что рано или поздно их постигнет крах, и несмотря на то, что это обошлось бы ему в сотни тысяч, он то и дело писал в Конгресс, требуя прекратить выплату субсидий на расхищение нефтяных запасов, на чем построил свое состояние его родитель. Завершив утренние расчеты, Мэггот встал из-за стола и подошел к стоявшему в углу маленькому похожему на бар холодильнику. Он извлек оттуда шесть пузырьков с таблетками и, раскрыв их, начал отсчитывать таблетки на чистое блюдечко, которое он достал из шкафчика. Шесть витаминок "е", восемь "с", две поливитаминки, четыре капсулы "В-12" и многие другие снадобья, включая пилюли с высоким содержанием протеина. Тщательно закрыв пузырьки, он поставил их на место в холодильник. Потом стянул с себя перчатки, чтобы на таблетках не оказалось ворсинок, и начал глотать их одну за другой, не запивая водой, демонстрируя незаурядное искусство потребления лекарств. Он был ростом пять футов одиннадцать дюймов. Вес - сто пятьдесят фунтов и пульс - как он считал, благодаря таблеткам - пятьдесят ударов в минуту. Он не пил и не курил; никогда не употреблял наркотиков; каждое воскресенье посещал англиканскую церковь. Без "мэгготовского" грима и жуткого парика, без свисавших с костюма кусков мяса вряд ли кто признал бы в высоком худощавом белом молодом человеке певца, которого журнал "Тайм" окрестил "клоакой декаданса". Мэггот направился было в комнаты, где разместились трое "Дэд Мит Лайс", в настоящий момент наверняка игравших в карты, когда в дверь робко позвонили. Оглядевшись в поисках прислуги и никого не обнаружив, он взял белые перчатки, вновь надел их и сам открыл дверь, потому что не выносил звона дверных звонков и телефонов. За дверью стояла стройная рыжая девушка. Она как во сне посмотрела на него и тихо вымолвила: - Ты ведь Мэггот, да? - Да, но не прикасайся ко мне, - ответил ценивший правду превыше всего Кэдуолладер. - Я не хочу прикасаться, - сказала Викки Стоунер. - Я хочу трахнуться. - С этими словами она рухнула на пол. Кэдуолладер, едва успевший отпрянуть, чтобы она не задела его, стал звать на помощь своих "Вшей": - Помогите! Посторонняя женщина! Помогите. Скорее! - Прокричав еще раз то же самое, Мэггот бросился к холодильнику за таблетками кальция, которые, по его глубокому убеждению, были очень полезны для нервов. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ "Лэндровер" мчался всю ночь; горючее в запасном десятигаллоновом баке было израсходовано, и только теперь, когда машина поднялась на перевал и лучи утреннего солнца ударили водителю в глаза, тот почувствовал, насколько устал. Гуннар Нильсон съехал на обочину узкой каменистой проселочной дороги. Выпрыгнув из открытого "ровера", он подошел к ближайшему дереву, достал из кармана носовой платок, собрал им утреннюю росу с листвы и аккуратно протер платком глаза и лицо. Чувство прохлады длилось лишь мгновение, платок стал влажным, горячим и потным, но Нильсон вновь смочил его росой и еще раз протер лицо, после чего ему полегчало. Ласе потребовалось время, чтобы заинтересовать Гуннара своим проектом, но теперь Гуннар Нильсон был решительно настроен выполнить контракт на миллион долларов. Миллион долларов!.. На это он мог бы купить целую больницу. Он мог бы купить нормальное медицинское оборудование и медикаменты, вместо тех крох, что ему перепадали. Миллион долларов мог бы сделать его жизнь осмысленной, а в его возрасте только это и необходимо. Они с Ласой были последними из Нильсонов. Больше никого не будет. Не будет продолжателей фамилии и мрачной традиции, но трудно представить себе более достойный финал, чем заключительное убийство во имя жизни, во имя человечества, во имя исцеления. Цель оправдывала средства, по крайней мере в данном случае, так же как и двенадцать лет назад, когда он вырезал у Ласы аппендицит, и пока младший брат находился под наркозом, стерилизовал его, дабы пресечь продолжение рода Нильсонов-убийц. Как старший, Гуннар был хранителем традиции, и он решил, что продолжать традицию не стоило. За исключением этого контракта. Ради добра людям. Гуннар Нильсон сел в "ровер", уже не боясь уснуть за рулем, и, преодолев крутой трехмильный спуск, подъехал к маленькому поселку на берегу реки, где было все необходимое для жизни, включая телефон в доме у одного из британских офицеров. Предполагалось, что к этому времени уже придет ответ. От этого зависело, становится ли Гуннар миллионером и врачом-миссионером или останется ученым лекарем без гроша в кармане, пытающимся лечить аборигенов, которые, в общем-то еще не готовы принять иное лечение, кроме традиционного, составной частью которого являются маска, танец и песня. Лейтенант Пепперидж Барнз был дома и искренне обрадовался встрече с доктором Нильсоном. Он частенько беспокоился о добром безобидном джентльмене, жившем в горах среди этих грубых безумцев, и все собирался как-нибудь проведать его. Нет, никакого сообщения для доктора Нильсона не было. Что-нибудь важное? Просто весточка от брата, уехавшего отдохнуть? Ну, разумеется, пользуйтесь телефоном сколько угодно. Лейтенант Барнз собирался прогуляться до своего офиса, взглянуть, не натворили ли что-нибудь за ночь недоразвитые обитатели этой отсталой страны. Может быть, после того как доктор Нильсон позвонит и отдохнет, он зайдет в офис к лейтенанту Барнзу, и они сыграют партию в шахматы? После ухода Барнза Гуннар Нильсон долго сидел, глядя на телефон, надеясь, что он зазвонит. Он и не представлял, что у Ласы могут возникнуть трудности. В конце концов он же был Нильсоном, имевшим нильсоновские инстинкты. Гуннар объяснил ему, как это делается, а Нильсоны действовали без промаха. И все-таки он уже должен был позвонить. Гуннар ждал и ждал, но по прошествии часа стал тщательно набирать номер в Швейцарии, который сообщил ему Ласа. Он просидел еще час рядом с телефоном, разглядывая свою ладонь, с удовольствием думая о том, что именно эта старая и загорелая рука по доброй воле сложила оружие, передававшееся в семье Нильсонов по наследству шестьсот лет, из поколения в поколение, от отца к сыну, через века. Больше никаких убийств. Только это, последнее, - и все. Он почувствовал, как под его рукой завибрировал, телефон, и снял трубку. - Ваш номер в Швейцарии, - возвестил женский голос. - Благодарю вас, - ответил он. - Говорите, - сказала она. - Алло, - раздался мужской голос. - Я бы хотел узнать насчет денег, причитающихся мистеру Нильсону за выполнение одной работы, - сказал Гуннар. - С кем я говорю? - после некоторой паузы поинтересовался мужской голос. - Я - доктор Гуннар Нильсон. Я брат Ласы Нильсона. - А, да-да. К сожалению, должен вам сообщить, доктор Нильсон, что деньги по этому контракту не выплачены. Рука Нильсона сжала трубку. - Почему? - Потому что условие контракта не было выполнено. - Понятно, - медленно произнес Нильсон. - А от Ласы ничего не слышно? - И вновь должен вас огорчить, доктор. С вашим братом я не беседовал, однако слышал о нем. Мне неприятно вам об этом сообщать, но вашего брата нет в живых. Нильсон моргнул и, поймав себя на этом, широко раскрыл глаза. - Понятно, - медленно повторил он. - Вам известны какие-нибудь подробности? - Да. Ноя не могу обсуждать их по телефону. - Разумеется. Я понимаю, - сказал Нильсон. Он откашлялся, прочищая горло. - Я позвоню вам через несколько дней Но сейчас я хочу вас кое о чем попросить. - Он откашлялся. - О чем же? - Закройте контракт. Я беру его на себя. - Вы твердо решили? - Закрывайте контракт, - сказал Нильсон и, не прощаясь, положил трубку. Его морщинистая загорелая рука лежала на телефоне. Он снова взял трубку. Гладкая и прохладная на ощупь, она напоминала рукоятку револьвера. Он продолжал сидеть, представляя, как держит в руке теплый револьвер, думая о детях, которые могли бы быть у Ласы, которые заставили бы расплатиться мир, погубивший их отца. Но у Ласы не было детей. Гуннар позаботился об этом. И что же оставалось теперь? Сжав телефонную трубку, он медленно поднял ее в вытянутой руке, нацелившись микрофоном куда-то в стену. Указательным пальцем он нажал на воображаемый курок. В какое-то мгновение он вдруг почувствовал, что ему хочется моргнуть, но подавил это желание. Как легко возвращаются старые привычки! Кашлянув, он нажал пальцем в середину трубки. И улыбнулся этому звуку. Ласа будет отмщен и без детей. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ - Да, именно, - сказал Римо. - Мы ее потеряли. Он услышал, как Смит на другом конце провода закашлялся. - Надеюсь, у вас что-нибудь неизлечимое, - сказал Римо. - Не беспокоитесь, - ответил Смит. - У вас есть какие-нибудь соображения, где найти девушку? - Кажется, да, - сказал Римо. - Существует нечто под названием "Мэггот", очевидно являющееся певцом. Она его искала. Думаю, что ее можно будет найти где-нибудь там. - Необходимо сохранить ей жизнь. - Разумеется, - ответил Римо. - Возникли новые осложнения. - Помимо старых? - Вы уже столкнулись с Ласой Нильсоном? - Да. - Значит, контракт уже стал международным. - Не имеет значения, - ответил Римо. - Может, и имеет, - возразил Смит. - Семейство Нильсонов весьма необычное. - В каком смысле? - Они занимаются этим делом уже шестьсот лет. - Под "этим делом" подразумевается убийство? - У них репутация людей, никогда не совершавших ошибок. - Тот "жмурик", что лежит у меня в шкафу, подпортил им репутацию, - сказал Римо. - Вот это-то меня и беспокоит, - ответил Смит. - Не верится, что на этом все кончится. - А я сказал вам, что это не имеет значения. Сколько бы их там ни было. Один Нильсон или сто Нильсонов. Какая разница? Если мы разыщем девчушку, она будет в безопасности. - Вы в самом деле настолько самонадеянны? - спросил Смит. - Послушайте, - раздраженно сказал Римо. - Если вы очень беспокоитесь обо всех Нильсонах, можете беспокоиться о них сколько вам угодно. Неужели вы думаете, что они хоть в какой-то мере могут сравниться с Домом Синанджу? - Они пользуются широкой известностью. - Загляните ко мне в шкаф и поглядите, что там делает ваша известная личность. - Я лишь хочу, чтобы вы реально смотрели на вещи и проявляли осторожность. Противник очень опасен, а вы своими высказываниями напоминаете Чиуна. Не хватает только, чтобы вы начали нести всякую ерунду о величии и благородстве Дома Синанджу. - Знаете, - сказал Римо, - вы не заслуживаете того, что имеете. Вам нужен какой-нибудь робот-громила, которому нужны два помощника, чтобы прочесть имя жертвы. - Просто не будьте Чиуном. - Не буду. Но не ждите, что гора задрожит от дуновения ветерка. Он раздраженно повесил трубку, обиженный недоверием Смита. Подняв глаза, он увидел, что Чиун смотрит на него через комнату с едва заметной улыбкой на лице. - Что это ты ухмыляешься? - буркнул Римо. - Знаешь, я порой думаю, что ты все-таки чего-то стоишь, - сказал Чиун. - Ладно, размечтался, - ответил Римо. - Пошли, нужно кое-кого навестить. - Можно поинтересоваться, кого же? - Я бы удивился, если бы ты этого не сделал, - сказал Римо. - Нам нужно встретиться с "Опарышем" и "Трупными вшами". - Только в Америке меня посетило такое везение, - ответил Чиун. Викки Стоунер высунула язык и с удовольствием лизнула блестящий прозрачный леденец. Его держал в руке "Трупная вошь" номер Один, сидевший на краешке кровати Викки. - Словно я опять стала маленькой, - сказала она. - Даже лучше, - отозвался он. - Это не простой леденец. - Правда? - Правда. Я покупаю их в одном особом месте. - Наклонившись вперед, он прошептал: - В Доме райских гашишных наслаждений. - Вот это лом, старик. Улет. - Сладенькое - сладеньким. - Здорово, номер Один. Ты это сам придумал? - Не-а. Это из какой-то песни. - Кайф, - оценила она. - Залезай сюда ко мне. - Давно пора было предложить. Номер Один быстро скинул дашики и залез к Викки под простыню. Леденец он все еще держал в правой руке. - Знаешь, я хочу трахнуться с Мэгготом, - поведала она ему на ухо. - И не думай об этом, Викки. Мэггот не трахается. Боится микробов или еще что-то. - Ничего. Я что-нибудь придумаю. - Не забудь, что это я привел тебя в чувство, когда ты, не помня себя, прибрела сюда. Я выставил этого толстозадого диск-жокея, соврав ему, что ты куда-то сбежала. Помнишь? - Я не забываю добрые дела, номер Один, но должна трахнуть Мэггота. Эй, что у нас сейчас? Отдав ей леденец, он посмотрел на свои часы. - Шесть часов. - Да нет, какой день недели? - А, что-то вроде среды. - Побудь здесь и подожди минутку, - сказала она и положила леденец на черные завитки волос у него на груди. - Сначала мне надо позвонить. - Я доволен тем, что ты сказал доктору Смиту, - заметил Чиун. - Не понимаю, почему его так беспокоит тот, о ком никто никогда не слышал? - Не пренебрегай тем, что его беспокоит. Бывает, что с новым Домом приходится нелегко. Они не чтут традиции и не соблюдают обычаи. - Я не собираюсь беспокоиться по этому поводу. Меня волнует, как найти девушку. Странно, тем, кто пытается ее убить, удается разыскать ее без всяких проблем. - Может, у нее какой-то звуковой датчик, - предположил Чиун. - Насколько я знаю, у вас в стране так делают с важными людьми. - Как нам ее защитить, если мы не знаем, где она? - Такое уже бывало с одним Мастером Синанджу, но все обошлось, - ответил Чиун. - Как же? - с недоверием поинтересовался Римо. - Этот Мастер должен был кое-кого защитить. Ему было неизвестно местонахождение этого человека, а убийце - известно. - И что же произошло? Чиун пожал плечами. - А как ты думаешь? Того человека убили. - Ты же сказал, что все обошлось? - Это так. Виноват был император, нанявший того Мастера. Никто не обвинил Дом Синанджу, и с Мастером расплатились несмотря ни на что. Так что не утруждай голову. Никто не будет обвинять нас, если с девушкой что-то случится. И нам все равно заплатят. Римо удивленно покачал головой. - Прежде чем уйти, - сказал Чиун, - мы должны соответствующим образом похоронить Ласу Нильсона. Он - представитель Дома. - Ну и что? Чиун разразился какой-то корейской скороговоркой. - Как что? - продолжал он по-английски. - Он представитель Дома, наш коллега. Его нужно похоронить с почестями. У людей из этой части света есть свой обычай хоронить воинов. Подумав, Римо вспомнил фильм "Красивый жест" и сказал: - Предание тела огню. - Правильно, - ответил Чиун. - Будь добр, позаботься об этом. - Каким образом? - поинтересовался Римо. - Позвонить друзьям в бюро похоронных услуг? - Не сомневаюсь, что для того, кому известны тайны Синанджу, это не составит труда. Пожалуйста, возьми это на себя. Он удалился под едва слышный ропот Римо: - Позаботься об этом, возьми на себя... Чиун удалился в спальню, где стояли его сундуки. Римо подошел к стенному шкафу и выволок оттуда зеленый мешок для мусора с телом Ласы Нильсона. Взвалив мешок на плечо, он понес его в коридор, раздраженно ворча себе под нос. В "Красивом жесте" играл Гари Купер. А кто же играл роль брата, которого похоронили по обычаю викингов? Впрочем, неважно. Предание тела огню? Да. Но ему не давала покоя мысль о том, что там были еще какие-то детали. Что же? Посмотрев по сторонам, Римо свернул направо. Пройдя половину пути, он натолкнулся на то, что искал - шахту мусоропровода, ведущую в специальную печь, куда уборщики выбрасывали весь хлам. Но что же там еще было? Что делал Гари Купер? Ведь он не просто предал тело огню. Распахнув дверцу мусоропровода левой рукой, он скинул мешок с плеча на дверцу и уже был готов столкнуть его вниз, когда сзади раздалось пронзительное тявканье, и в правую лодыжку будто впились иголки. Римо посмотрел вниз. В него вцепился шпиц в ошейнике с драгоценными камнями. "Вот чего не хватало", - вспомнил Римо. По обряду викингов тело в последний путь должна сопровождать собака. Из-за угла раздались женские вопли: - Бабблз! Ты где, Бабблз? Иди-ка к мамочке. Но Бабблз трудился над правой лодыжкой Римо. Римо спихнул мешок с Ласой Нильсоном в мусоропровод. Он слышал, как мешок прошелестел по металлической трубе и ухнул, долетев вниз. Вопли по поводу пропавшего Бабблз приближались. Римо мог судить об этом по тому, что отдаленный крик превращался в истошный вопль. Нагнувшись, он схватил пушистый комок шерсти за драгоценный ошейник и протянул руку к мусоропроводу. - Ах вот ты где! - раздался голос. Оглянувшись, Римо увидел, что на него надвигалась внушительных габаритов матрона в черном платье. Выхватив Бабблз у него из рук, она развернулась и удалилась, не сказав ни слова благодарности и ласково журя песика. "Ну и ладно, - подумал Римо. - Главное - сама идея. А Ласа обойдется и без собаки". Когда он вернулся в номер, Чиун выходил из спальни, переодевшись из синего в зеленое кимоно. - Готово, - отчитался Римо. - Похороны викинга состоялись. - Его предки останутся довольны? - спросил Чиун, приподняв бровь. - Да, - ответил Римо, великолепно справляясь с ролью Гари Купера. - Хорошо, - улыбнувшись сказал Чиун. - Традиции нужно чтить. Прах праху. Тлен тлену. - А хлам хламу, - пробормотал Римо и добавил погромче: - Он уже на пути к Валгалле. - К Валгалле? - Да. Это название закусочной, где продаются гамбургеры в Уайт-Плейнз. Пошли, нужно найти Викки Стоунер. - Для этого нам необходимо встретиться с этим "Опарышем"? - спросил Чиун. - Обязательно. Пора тебе поближе познакомиться с богатством и разнообразием американской культуры. Будем расширять твой кругозор. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Мэггот проглотил таблетки. Желтую - Витамин "С". Янтарную - "Е". Розовую - "В-12". - Пусть убирается, - сказал он. "Опарыш" был одет в белый хлопчатобумажный халат и белые перчатки. Поскольку "Вши" номер Один, Два и Три сидели от него на солидном расстоянии - по другую сторону стоявшего в гостиной стола, - надевать хирургическую маску, как он посчитал, не было необходимости, и она просто висела у него на шее. - Но она отличная девчонка, - возразил номер Один. - Все "группи" одинаковы, - сказал Мэггот. - Чем она отличается от других, за исключением того, что все время "сидит" на телефоне? - Во-первых, она далеко не глупа. Во-вторых, она нам фактически не мешает. В-третьих, если верить этому толстому диск-жокею, кто-то пытается ее убить. - Ну и пусть, - ответил Мэггот. - Я не хочу стать случайной жертвой. Послушайте, у нас два крупных выступления и грандиозный концерт в Дарлингтоне. Зачем нам лишняя головная боль? - Я считаю, что надо проголосовать, - заявил номер Один, который видел, как в свое время из комнаты Викки выскальзывали номер Два и номер Три. - Прекрасно, - согласился Мэггот. - По обычным правилам. Я голосую за то, чтобы она убиралась прочь. - А я - за то, чтобы она осталась, - сказал номер Один. Он взглянул на Второго и Третьего. От его взгляда и пронзительного взора Мэггота те неловко заерзали на своих стульях. Мэггот сунул в рот морковку и скомандовал: - Голосуйте! - Я - за то, чтобы она осталась, - сказал Второй. - И я, - подхватил Третий. - Ну вот, Мэггот, - подытожил номер Один, - получается, что она остается. Мэггот со злостью откусил кусок морковки. - Хорошо, - сказал он. - Пусть. Но только чтобы она не мозолила мне глаза. И позаботьтесь о том, чтобы она собралась: нам пора ехать в Питтсбург. - Она уже готова, - ответил номер Один. Жизнь в Абдуле Кериме Баренге поддерживалась за счет трубочек. Катетеры были повсюду - у него вносу, в руках и по всему телу. Врач больницы "Цветочный луг" объяснял только что приехавшему из Африки хирургу-консультанту. - Тяжелые внутренние повреждения, доктор Нильсон. В наших силах лишь как-то поддерживать в нем жизнь. Мы даем ему обезболивающее, но он безнадежен. Без всех этих приспособлений он не протянет и пяти минут. Он говорил это, стоя возле кровати Баренги, обращая на пациента примерно столько же внимания, как на ежевечерние рассказы жены об очередных шалостях их сына в детском саду. - Понимаю, - ответил доктор Гуннар Нильсон - И все же я был бы вам весьма признателен, если бы вы позволили мне лично осмотреть больного. - Разумеется, доктор, - ответил лечащий врач. - Если вам что-нибудь понадобится, нажмите кнопку над кроватью. Санитарка поможет вам. - Благодарю вас, - сказал Нильсон. Он снял пиджак от своего синего костюма и неторопливо закатал рукава рубашки, растягивая время в ожидании, пока местный врач положит на место карточку больного, сделает беглый осмотр реанимационных систем и, наконец, удалится. Проводив его до двери, Нильсон запер ее, вернулся к кровати Баренги и раскрыл ширму, чтобы загородить пациента от стеклянной двери. Баренга крепко спал под наркозом. Нильсон открыл свой медицинский чемоданчик, отложил в сторону лежавший там револьвер 38-го калибра и достал нужную ампулу. Отломив стеклянный носик, он втянул содержимое в шприц, выдернул из руки Баренги одну из трубочек и грубо воткнул иглу в коричневую кожу внутренней части левого локтя. Не прошло и минуты, как Баренга зашевелился. Адреналин одержал верх над снотворным. Глаза Баренги широко раскрылись, точно у безумца, когда вместе с сознанием к нему вернулась боль. Сумасшедший невидящий взгляд забег