ал по комнате и, наконец, остановился на Нильсоне. Нильсон склонился над кроватью и хрипло зашептал: - Что случилось с Ласой Нильсоном? - Кто это? - Высокий мужчина, блондин. Он искал девчонку. - Старик. Его убил старый китаеза. Жутко. - Что за старик? - Желтокожий. - Как его зовут? - Не знаю. - С ним был кто-нибудь еще? - Тот, кто меня обработал. Белый тип. Он - дружок китаезы. - Ты знаешь его имя? - Римо. - Это имя или фамилия? - Не знаю. Он сказал: Римо. - Гм, Римо. И старый азиат. Это азиат убил Ласу? - Да. - Из пистолета? - Нет, ногой. Пистолет был у Ласы. - Где это случилось? - В "Уолдорфе", в номере 1821. - А девчонка там была? Викки Стоунер? - Когда мы туда попали, ее там не было. Китаеза охранял ее. Баренга говорил все медленнее и тише, слабея по мере того, как в его организме разгоралась схватка между обезболивающими препаратами и усиливающим боль адреналином. - Спасибо, - сказал доктор Гуннар Нильсон. Он опять вставил катетер в руку Баренги, извлек из своего чемоданчика еще две ампулы адреналина и вновь наполнил шприц. Грубо воткнув иглу в жесткую подошву левой ноги Баренги, он впрыснул ему летальную дозу. - Теперь ты уснешь. Приятных сновидений. Баренга дернулся - адреналин победил наркоз. Глаза завертелись в орбитах, губы зашевелились, и голова безжизненно упала набок. Нильсон задернул занавеску, подошел к двери, открыл ее и ушел. "Уолдорф", номер 1821. Что ж, не много, но достаточно. По крайней мере для последнего из Нильсонов. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Под моросящим дождем самолет приземлился в питтсбургском аэропорту. Стюардесса окончательно решила, что сидевший в четвертом ряду слева пассажир просто невежа. Среди иностранцев такие встречаются. Этот сидел сиднем, не удостоил ее вниманием, когда она спросила, не угодно ли ему что-нибудь, проигнорировал предложенные напитки. Не соизволил даже ответить, когда она поинтересовалась, не принести ли ему какой-нибудь журнал. Он просто сидел на своем месте, прижимая к груди черный кожаный медицинский чемоданчик, и не отрываясь смотрел в иллюминатор. А когда самолет приземлился, он еще до полной остановки самолета, не обращая внимания на светившееся на табло требование не расстегивать ремни безопасности, направился к выходу. Стюардесса попыталась было уговорить его сесть на свое место, но он так странно посмотрел на нее, что она решила больше ничего не говорить. А потом ей стало не до того: пришлось упрашивать остальных пассажиров оставаться на местах. Гуннар Нильсон вышел из самолета первым. Он спускался по трапу, как бог Тор собственной персоной, твердо зная, куда он идет, не сомневаясь в своих поступках, уверенный в себе так, как уже долгие годы не был уверен, занимаясь медициной. Тридцать пять лет он ощущал себя доктором Нильсоном. Но сейчас он чувствовал себя Гуннаром Нильсоном, последним из рода Нильсонов, и это вызывало чувство новой ответственности. Титулы, звания, общественное положение - все приходит и уходит, меняется в лучшую или в худшую стороны, но традиция есть традиция. Она - в крови, ее можно скрывать и подавлять, но в один прекрасный день она воспрянет окрепшая, словно набравшаяся сил за время сна. Как глупо с его стороны было мечтать о новых больницах! В чем он пытался оправдаться? Какие замолить грехи? В чем он виноват? В том, что его семейство считалось лучшим на своем поприще? Ничьей вины в этом не было! Это озарение обрадовало Гуннара: теперь убийство тех, от чьих рук погиб Ласа, выходило за пределы простой мести и становилось профессионально-ритуальным обрядом. Дождь усилился; он поймал возле аэропорта такси и направился к театру "Моск" в дряхлеющем центре стареющего города. Он приник лицом к стеклу, за которым мелькали пятна света. Такси пробиралось по улицам, дренажная система которых была явно рассчитана лишь на весеннюю росу. "Питтсбург безобразен, однако, - думал он, - то же самое можно сказать про любой американский город. Радикалы ошибались, утверждая, что Америка является родиной трущоб, однако она возвела их в степень искусства". Когда такси подъехало к театру, из-за дождя было трудно что-нибудь разглядеть, но ни стук цилиндров, ни щелканье клапанов, ни рычание глушителя не могли заглушить шум царившего возле здания оживления. Тротуар и улицу заполонили девочки-подростки. Угрюмые полицейские в темно-синей форме, желтых дождевиках и белых касках старались удержать порядок в очередях за билетами, состоявших из ошалевших подростков. Мокрая улица отражала свет рекламы, горевшей над входом "СЕГОДНЯ! ТОЛЬКО ОДИН ВЕЧЕР. "ОПАРЫШ И ТРУПНЫЕ ВШИ"!" - Эй, "кто-то" подъехал! - закричала одна из девчушек, когда такси с Нильсоном остановилось возле толпы подростков. Все головы повернулись к такси. - Да никто это, - отозвалась другая девчушка. - Нет, определенно "кто-то". Он же на такси! - Любой может сесть в такси. Расплатившись с шофером и дав ему двадцать центов чаевых, что, на его взгляд, казалось достаточным, Нильсон вылез из машины. К нему подошли две девушки. Он поднял воротник. - Ты права, сказала одна. - Это никто. Они отвернулись с выражением досады на блестящих от дождя физиономиях. Нильсон быстро осмотрелся. Полиции было не до него. Хорошо. Развернувшись, он бодрым шагом направился в противоположную от театра сторону. Нужно было подумать. Он сунул медицинский чемоданчик под мышку, оберегая рукой и плечом его драгоценное содержимое, и зашагал вдоль мостовой, хлюпая ребристыми подошвами ботинок по попадающимся изредка ровным участкам разбитого и потрескавшегося тротуара. Следовало быть осмотрительным и не наступать в лужи: мокрые подошвы ботинок можно вытереть, но если вода попадет внутрь ботинок, то они будут чавкать, и не удастся в случае необходимости передвигаться бесшумно. Выбирая места посуше, он обошел целый квартал. Затем, приняв решение, перешел улицу напротив театра и, обойдя кучки девушек, направился к боковому входу в театр. - Постой, приятель. Ты куда? - окликнул его полицейский. - Я - врач, - ответил Нильсон, намеренно подчеркивая свой иностранный акцент и показывая на чемоданчик. - Меня вызывали. Кому-то стало плохо. Полицейский подозрительно посмотрел на него. - Послушайте, офицер, - сказал Нильсон, - неужели я похож на поклонника этого "Опарыша с фрикадельками" или как их там? Под пушистыми усами молодого полицейского появилась улыбка. - Да вроде нет, док. Проходите. Если что - зовите. - Благодарю вас, офицер, - ответил Нильсон. Он проскользнул в дверь, ведущую за кулисы, и, как и следовало ожидать, оказался среди полнейшего хаоса и беспорядка, исключением из которого являлся лишь направившийся к нему седовласый вахтер. - Чем могу вам помочь, мистер? - спросил он. - Я доктор Джонсон. Меня попросили подежурить здесь во время концерта на случай, если кому-то станет плохо или кто-то получит травму. - Будем надеяться, что такого не произойдет, - сказал старик. Подмигнув ему, Нильсон наклонился вперед. Он чувствовал себя прекрасно. Его носки были сухими. - Не беспокойтесь, пока этим идиотам везло, - заметил он. Они обменялись с вахтером понимающими взглядами людей одного поколения. - Хорошо, доктор. Кликните меня, если что-то понадобится. - Спасибо. Рабочие сцены расставляли за закрытым занавесом музыкальные инструменты, а из зала до Нильсона доносился приглушенный гул аудитории. Однако ничего похожего на "Опарыша" или "Вшей" он не обнаружил. И тут за кулисами на противоположном краю сцены он увидел рыжеволосую девушку. Она была высокой и миловидной, но с совершенно отсутствующим лицом, что Нильсон отнес на счет либо передозировки наркотика, либо постоянного его употребления. Снимая легкий плащ, он внимательно огляделся. Вокруг не было никого, похожего на американца по имени Римо. Никого, похожего на старого азиата. Если бы они являлись ее телохранителями, то должны были быть здесь. Но за девчонкой кто-то все-таки наблюдал. Она отрешенно стояла возле электрощита с выключателями, а двое стоявших посреди сцены мужчин следили за ней. Один из них был одет в невероятно вульгарную спортивную одежду, в почти непроницаемых для света черных очках и с черной накладкой-париком на голове, которая смотрелась не более естественно, нежели кусок дерна. Он что-то быстро говорил приземистому крепышу в шляпе. Дослушав, крепыш обернулся, посмотрел на рыжую, повернул голову назад и кивнул. Инстинктивно и, вероятно, бессознательно его правая рука прикоснулась к пиджаку в районе левой подмышки. Он был вооружен. Нильсон понял, что стал свидетелем того, как на жизнь девицы был только что заключен контракт. А ведь он, Нильсон, настаивал, чтобы этот контракт закрыли! Присутствие здесь этого крепыша в шляпе являлось непростительным оскорблением рода Нильсонов. Расстегнув медицинский чемоданчик, Нильсон пошарил внутри, нащупал револьвер, убедился, что он заряжен и снят с предохранителя, поставил чемоданчик на маленький столик и, закрывая его от всеобщего обозрения, привинтил к стволу глушитель. Затем закрыл чемоданчик и вновь повернулся к девице. Как все было бы просто, если бы ему нужна была только она. Одна пуля. И контракт на миллион долларов выполнен. Но все было не так просто. Контракт, миллион - это элементарно, но Гуннару нужны были еще и те двое, что убили Ласу. Римо и старый азиат. Он еще раз огляделся вокруг. Никого похожего на них. Ну что ж, если необходимо подождать, он подождет. Если для этого необходимо, чтобы девушка пока пожила, пусть поживет. И если всему миру нужно напомнить, что Нильсоны не щадят тех, кто становится на пути выполнения их контрактов, что ж, он напомнит миру об этом. Нильсон вновь взглянул на девушку. У нее по-прежнему был отсутствующий взгляд. Она стояла, прислонившись к электрощиту. Как бы невзначай он пересек сцену и, приблизившись к девушке, увидел, что ее губы шевелятся, произнося еле слышно: "Надо поиметь Мэггота. Я должна трахнуться с Мэгготом". Стоя рядом, Нильсон видел, как мужчина в шляпе кивнул и пошел со сцены. Нильсон инстинктивно напрягся. Мужчина направлялся в его сторону, но прошел мимо, не обратив на Гуннара никакого внимания, и стал подниматься по маленькой лесенке, ведущей, очевидно, к ложам. Выждав несколько секунд, Нильсон отправился вслед. Наверху, где не было тяжелого несгораемого занавеса, шум из зала стал оглушительным. Крепыш вошел в ложу на одного человека, слева от сцены, оттуда было видно все, что творилось за кулисами справа. Через стеклянную панель двери Нильсон увидел, как мужчина сел, снял шляпу и, подавшись вперед, облокотился на латунный поручень, словно прикидывая расстояние до девушки, видневшейся Нильсону из-за его плеча. Наблюдая за всем этим, Нильсон вдруг заметил всплеск волнения за кулисами, и тут появилось то, что, должно быть, и именовалось Мэгготом и "Дэд Мит Лайс", со свисавшими с атласных костюмов сырыми бифштексами, отбивными, почками и печенками. Музыканты были в белом. От жара прожекторов мясо уже подтаяло и по белоснежным одеяниям заструилась кровь. Хотя Нильсон был целиком поглощен наблюдением за человеком в шляпе и Викки Стоунер, в голове у него пронеслось: "Невероятно!" Запели фанфары. Свет в зале стал меркнуть, потом вновь поярчал и опять померк. Занавес разъехался в стороны, и на сцену вышел толстенький человечек в парике, в броской одежде и черных очках. Основной занавес оставался на месте. Раздался вопль восторга тысячной толпы в переполненном зале. - Привет, ребятки! Это пришел к вам я. Биг Бэнг! - сказал он в микрофон. - Ну как насчет маленькой музыкальной встряски? Зал откликнулся ему тысячей воплей и криков. Мужчина перед микрофоном громко рассмеялся. - Ну что ж, вы это получите! - крикнул он с акцентом, который заставил Нильсона задуматься, а потом причислить его к американцам с Юга. Он не знал, что нью-йоркские диск-жокеи всегда говорили с деланным южным акцентом. Чем хуже музыка, тем сильнее акцент. - Сегодня вечером нас всех ждет улет. - Сказав это, мужчина взглянул наверх, в сторону ложи справа от себя. Нильсон заметил, как сидевший перед ним в ложе крепыш слегка кивнул. - Давай Мэггота! - крикнул кто-то из зала. - Где "Вши"? - подхватил другой голос. - Они пируют, - сказал Бит Бэнг Бентон. - Они как раз делят между собой маленькие кусочки мяса. Маленькие лакомые ломтики. Счастливые ломтики! Зал рассмеялся - девицы откровенно, мужская половила более сдержанно. Биг Бэнг Бентон, похоже, остался доволен тем, что удалось пресечь выкрики. Можно было предоставить сцену Мэгготу, однако для такой звезды, как Бентон, уходить со сцены было рановато. Откашлявшись, он вознес руки над головой и произнес: - Ребятишки. Сегодня и только сегодня! Поприветствуем единственных... и неповторимых, непревзойденных... Мэггота и "Дэд Мит Лайс"! Зал буквально взорвался. Свет еще больше потускнел, и луч прожектора высветил круг в центре занавеса на сцене. Как Нильсон и предполагал, толстяк в ложе подался вперед. Сквозь стекло Нильсону было видно, как его рука скользнула под пиджак. Бесшумно открыв дверь ложи, Нильсон вошел внутрь. Он неслышно ступал по устланным ковром ступенькам, приближаясь к толстяку. Биг Бэнг Бентон все еще красовался в луче прожектора; зал продолжал истошно вопить, основной занавес оставался закрытым. Кулисы были слабо освещены. Справа Нильсону была видна рыжеволосая девица Викки Стоунер, стоявшая на том же самом месте. Нильсон заметил металлический отблеск у толстяка в руке. Нильсон вытащил из медицинского чемоданчика револьвер, взглянул мимо толстяка и увидел, что Биг Бэнг посмотрел в сторону ложи. Здоровяк стал подии мать пистолет. Нильсон подошел к нему сзади, одним стремительным движением бросил чемоданчик, левой рукой обхватил шею толстяка и рванул его назад, от поручня, с тем чтобы, если тот выронит пистолет, он упал бы на устланный ковром пол ложи. Человек пытался сопротивляться, но Нильсон, приставив к основанию шеи дуло револьвера 38-го калибра, выстрелил вниз, по направлению к груди. Пистолет с глушителем сухо кашлянул; человек дернулся и обмяк, повиснув на державшей его железной хваткой левой руке Нильсона. Он был мертв. Пистолет без стука упал ему под ноги. Пуля Нильсона останется в теле до тех пор, пока хирурги не извлекут ее оттуда. Такой выстрел исключал ранение навылет и случайный рикошет в зал. Толстяк был мертв, но Нильсон продолжал держать труп за шею, чувствуя, что убийство придало ему сил; Сколько же прошло лет? Двадцать пять? Тридцать? Все эти годы он не поднимал в гневе оружия. Он отрекся от исторического прошлого своего рода, и в результате некому продолжить знаменитую традицию Дома Нильсонов. Единственный брат - мертв. По мере того, как мертвое тело тяжелело у него в руке, Гуннар Нильсон осознавал то, что он всегда чувствовал: он был величайшим в мире убийцей. Сейчас он мстил, со всей гениальностью и одаренностью делал то, что ему было предписано Богом. Кровь стучала у него в висках. Ярость викинга клокотала в горле, порождая гнев на того, кто посмел встать на его пути и помешать выполнению контракта. А посреди сцены в пурпурном пиджаке и черных очках стоял этот болван, пропустивший мимо ушей предупреждение Гуннара Нильсона всем и каждому: "Это мое дело, прочь!" Ничтожество! Этот Биг Бэнг, или как его там, должен получить свое. Занавес разъехался в стороны. На сцене в своих "трупных" костюмах появились Мэггот и "Дэд Мит Лайс". Зал обезумел. Музыканты просто стояли. Девушки повскакивали с мест и ринулись по проходам. Биг Бэнг Бентон пошел со сцены в противоположную от Викки Стоунер сторону. Нильсон дождался удобного момента, когда угол прицела был подходящим для точного выстрела, и выпущенная им пуля 38-го калибра прошла сквозь кадык диск-жокея. Схватившись за горло, Бентон исчез за кулисами. Никто не обратил на него внимания, а пуля, пробив его горло, незаметно вошла в мешок с песком, стоящий у края занавеса. Нильсон улыбнулся. Голос Биг Бэнга не сможет больше предложить кому-либо контракт, за который взялся Дом Нильсонов. Тут Мэггот ударил по струнам. Тяжелый септаккорд словно повис в воздухе, задавил и заглушил своими отголосками вопли поклонников. На какие-то мгновения эхо звучало на фоне возникшей в зале тишины, и тут раздался истошный потусторонний вопль рыжеволосой женщины за кулисами: - Я хочу трахнуться с Мэгготом! Его заглушила начавшаяся музыка. Нильсон вновь поднял пистолет и, прицелившись поверх ствола, навел его прямо в закрытый правый глаз Викки Стоунер. Но в следующее мгновение он улыбнулся и опустил пистолет. Миллион долларов подождет. Сначала - Римо и старик-азиат. Гуннар Нильсон вышел из ложи в коридор и направился к выходу. Сегодня вечером они, две его главные цели, здесь уже не появятся. Он будет следить и выжидать. По длинной каменной лестнице Нильсон спустился в фойе театра, который был в свое время не лишен элегантности, а теперь просто обветшал. Красный ковер в фойе вытерся, и под сухими ботинками Гуннара Нильсона виднелись коричневатые проплешины. Но его мысли были далеко. Придется вновь звонить в Швейцарию: любого, осмелившегося посягнуть на контракт на Викки Стоунер, ждет участь того человека в шляпе. Нужно узнать, где состоится следующее выступление этих "Мэгготов" или как их там. Он будет следовать за ними до тех пор, пока не появятся телохранители этой девчонки. А когда он их найдет, свершится отмщение. И тогда... Да, только тогда... эта девчонка. Так думал Нильсон, направляясь к выходу из театра и почти ничего не замечая вокруг, включая молодого белого человека, на которого налетел в дверях. - Простите, - сказал Нильсон. Белый что-то буркнул. Не заметил Гуннар Нильсон и старого азиата, стоявшего в вестибюле поодаль и разглядывавшего кадры из фильмов, шедших здесь по вторникам и средам в 1953 году. Однако старик Гуннара Нильсона заметил. - Пошли, - сказал Римо Чиуну. - Надо приглядеть за Викки, если она здесь. Он обратил внимание на то, что Чиун провожает взглядом человека, только что налетевшего на него. - Куда ты уставился? - поинтересовался Римо. - Этот человек, - ответил Чиун. - Что в нем особенного? - Он налетел на тебя, но не моргнул, - сказал Чиун. - Ну и что? Он еще и не рыгнул. - Да, но должен был моргнуть. - Может, у него моргалка сломалась, - предположил Римо, глядя в сторону улицы на выходящего под дождь человека. - А какая разница? - Дуракам все без разницы, - сказал Чиун. - Просто запомни: он не моргнул. - Я сохраню это в памяти до конца своих дней, - ответил Римо. - Пошли. Повернувшись, он быстро пошел в сторону партера. Но Чиун несколько задержался, глядя на улицу и думая о человеке, который не моргнул. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ - До свидания, Римо. Чиун с Римо пробрались за кулисы. Полицейский, дежуривший у входа на сцену, был совершенно сбит с толку. Пожилой азиат заговорил с двумя офицерами, отвлек на себя их внимание, и тут его спутник исчез. Просто исчез. Его и след простыл. Они хотели потребовать объяснений у азиата, но и он тоже будто растворился. Оказавшись по ту сторону двери, Римо с Чиуном огляделись. Римо почувствовал облегчение, заметив стоящую около электрощита Викки Стоунер "Под балдой, но жива", - подумал он. Он было направился к ней, но Чиун стал как вкопанный, в изумлении наблюдая за суетой кулис, персоналом, толпившимся вокруг и, очевидно, осуществлявшим материально-техническое обеспечение странных существ, издававших на сцене нечеловеческие, какие-то... "электрические" звуки. Вот тут-то Чиун и сказал: - До свидания, Римо. - До свидания? Почему "до свидания"? - Мастер Синанджу не может находиться там, где люди поют "мугга, мугга, мугга, мугга" - А ты не слушай. Отключи мозг и не думай об этом, - посоветовал Римо. - Тебе это просто, поскольку твой мозг постоянно отключен. Я возвращаюсь в гостиницу. - Черт возьми, Чиун! Кто знает, что тут может случиться? Ты можешь мне понадобиться. - Не понадоблюсь. Все, что могло случиться, уже произошло. - Ты уверен? - Да. - Кто же поведал тебе об этом? - Человек, который не моргнул. С этими словами Чиун развернулся и вышел в коридор, вежливо извинившись перед полицейскими, к тому времени уже почти убедившими себя в том, что те двое были просто видениями, возникшими в их воспаленном воображении под воздействием тяжелой музыки Мэггота и "Дэд Мит Лайс". Когда за Чиуном закрылась дверь, Римо пожал плечами и направился к Викки Стоунер. - Здорово, да? - сказал он. - Лом, старик, лом. - Она обернулась. - А это ты! Мой единственный и неповторимый любовник. Судя по выражению лица, она была искренне рада видеть Римо. - Раз ты так любишь меня, что ж ты сбежала? - Просто мне надо было кое-что сделать, а ты бы наверняка мне не дал. Кроме того, этот "Кто-то" чуть с дерьмом меня не смешал из-за своих телепередач. - Отныне и впредь оставайся со мной. Не влезай между Чиуном и его телевизором, и все будет в порядке. - Как скажешь, Римо. - Она положила руку ему на плечо. - Ты пропустил самое смешное. - Что же? - Кто-то прострелил глотку Биг Бэнгу Бентону. - Что же тут смешного? - Ты когда-нибудь слушал его передачи? - спросила Викки. - Нет, - ответил Римо. - Вот Бентон без глотки - это и смешно. - А с тобой ничего не случилось? - спросил Римо, вспомнив об опасности и заслоняя собой Викки от лож, откуда, как он заметил, был прекрасный обзор кулис. - Нет. Я просто слушала своего Мэггота. Ты же знаешь, я хочу с ним трахнуться. - Знаю, - ответил Римо. - И я тебе помогу. - Правда? - Конечно. Но для этого ты сейчас должна пойти со мной. - Я бы с удовольствием, но завтра ведь Дарлингтонский фестиваль. - Это еще что? - Величайшая в мировой истории рок-тусовка. - Которую тебе никак нельзя пропустить? - Никак. Ни в коем случае. - Хорошо, завтра поедем туда. Римо начал было говорить что-то еще, но вдруг понял, что не слышит своего голоса из-за неожиданного рева зрителей. Шум зала был постоянным рокочущим фоном, но сейчас зал разразился единым истошным высоким воплем. За кулисами появился поспешно покинувший сцену Мэггот в своем белом костюме, увешанном бифштексами и печенью, в сопровождении троих "Дэд Мит Лайс" в таких же костюмах, но только менее расшитых золотом. Викки убрала руку с плеча Римо и шагнула навстречу Мэгготу. - Эй, Мэггот, - окликнула она. Тот повернулся. - Познакомься с этим человеком. Мэггот с опаской приблизился к Викки и Римо. - Что случилось с Биг Бэнгом? - спросил он. - А, не беспокойся о нем, - ответила она. - Пустяки. Это - Римо. Я хочу, чтобы ты с ним познакомился. Мэггот взглянул на Римо, но руки не подал, как, впрочем, и Римо. Сзади к Мэгготу подошли трое "Лайс" - Рад встрече, приятель, - сказал Мэггот. - Взаимно, - ответил Римо. - Должен сказать, что у тебя замечательный наряд. Кто твой мясник? Не говоря ни слова, Мэггот лишь натянуто улыбнулся. - Викки, этот парень - твой приятель? - спросил один из "Трупных вшей". - Мой любовник. Мой лучший любовник, - ответила она. - Он? Это же динозавр какой-то. А его волосы? - А, так ты занимаешься любовью при помощи волос? - заинтересовался Римо. - Хотя... и такое возможно. Визг в зале усиливался. - Надо вернуться, - сказал Мэггот. - Успокоить зверинец. - Кинь им сырого мясца, - посоветовал Римо. Хитро взглянув на Римо, Мэггот повел "Трупных вшей" обратно на сцену. Вопли удесятерились. Мэггот поклонился. Трое "Вшей" тоже. Зал еще прибавил громкости. Мэггот воздел руки, призывая к тишине, что вызвало хаос, и зрители устремились к тонкой синей цепочке полицейских, полукольцом стоявших у сцены. Мэггот взмахнул рукой. Новый порыв. Сорвав с груди бифштекс фунта на два весом, он высоко поднял его над головой. В жарких лучах прожекторов на мясе блестели кровь и сок. Визг стал еще сильнее. Как чемпион по "фрисби", Мэггот запустил мясо в зал. Экстаз. Хаос. Войдя во вкус, Мэггот и "Лайс" стали срывать с себя отбивные и бифштексы и метать их на головы зрителей. Мясо плюхалось на пол, и стайки девчушек, сцепившись в клубок, сражались за каждый кусок. Зрелище напоминало бесплатную раздачу еды на кухне Армии Спасения. Но на всех мяса не хватило. Облегчив свои костюмы, Мэггот с "Лайс" направились за кулисы. Две дюжины счастливиц из зала проглотили по кусочку мяса. Остальные, озверев, ринулись на полицейских. Те продержались недолго, и девицы, как потоп, хлынули на сцену и устремились за кулисы. Римо стоял с Викки. К ним подошли Мэггот и "Лайс", и Мэггот начал было благодарить Римо за его блестящую идею по поводу мяса, когда Римо вдруг охватил водоворот жарких, потных, душистых, почти обнаженных тел, хлынувших за кулисы, как цунами. Среди визгов слышались баритоны полицейских, пытавшихся разогнать толпу. Римо оказался прижатым к электрощиту. Повернувшись к нему лицом, он схватился за рубильники и стал выключать все подряд. Пятый сработал, и сцена погрузилась в темноту. Крики сменились воплями. Закрыв на мгновение глаза руками, заставляя расшириться зрачки, Римо вновь открыл глаза. Теперь он видел так же хорошо, как и при свете, и направился сквозь толпу ничего не видящих подростков и полицейских, словно их там и не было. Он пробирался к двери на улицу. Викки исчезла. Мэггот с "Дэд Мит Лайс" тоже. Римо вышел под моросящий дождь. От тротуара отъехал бежевый "роллс-ройс". Стайка девушек пустилась за ним вдогонку. Викки опять ускользнула. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ В тот вечер из Питтсбурга по поводу Викки Стоунер звонили двое. В захудалой гостинице доктору Гуннару Нильсону удалось наконец убедить портье заказать ему Швейцарию, хотя для этого пришлось выложить задаток в пятьдесят долларов. Нильсон решил говорить из вестибюля, чтобы не дать портье подслушать разговор. Он был краток. - Это Нильсон. Сегодня вечером кто-то хотел прикончить девчонку. Выслушав ответ, доктор продолжал: - Хорошо, пусть они действовали без вашего ведома, но, если появится кто-нибудь из ваших, с ним случится то же самое. Снова послушал и переспросил: - Дарлингтонский фестиваль? Значит, там все и закончится. Но я вас предупредил: никаких конкурентов на моем пути. Можете передать это всем. Положив трубку, Нильсон отправился к себе в номер. Нужно почистить и смазать револьвер. Завтра настанет его час. Нужно подготовиться. - Какая разница, что пишут в газетах? - спросил Римо по телефону. Смит вновь терпеливо попытался объяснить. Найдено и опознано тело Ласы Нильсона. Журналисты докопались до его прошлого и теперь строили догадки о том, что он приехал в страну по контракту на убийство, но нашел свою погибель. В преступном мире пошли разговоры о том, что семейство Нильсонов прибыло в страну, чтобы расквитаться с убийцами Ласы. - Так что для меня есть разница, что пишут в газетах, - сказал Смит. - Это значит, что вы с Чиуном должны быть крайне осторожны. За Викки Стоунер охотится один из известнейших убийц-ассасинов. И за вами, значит, тоже. Будьте осторожны. Возможно, шансы Викки Стоунер выжить несколько возрастут, если вам удастся держать ее в поле зрения дольше чем одну минуту. - Да. Да, да, да, - недовольно согласился Римо. - Где вы собираетесь искать эту девушку? - спросил Смит. - Она сбежала от нас во время суматохи. Но мы отловим ее на Дарлингтонском фестивале и увезем. - Поосторожнее. - Беспокойство входит в ваши служебные обязанности? - спросил Римо, но Смит уже положил трубку. Римо тоже с грохотом швырнул свою. - Доктор Смит обеспокоен? - спросил Чиун. - Да. Похоже, на нас ополчился род Нильсонов из-за того, что ты сделал с Ласой Нильсоном. - Это так, - ответил Чиун и печально покачал головой. - Но так всегда и бывает с начинающими родами. Они все воспринимают как личную обиду. - А мы? - спросил Римо. - Ты - да, а я - нет. В том-то и разница между истинными хранителями традиций и всякой шушерой. Чиун сейчас раздражал Римо не меньше Смита. - Постой, Чиун. Насколько я могу судить, эти Нильсоны далеко не дилетанты. И далеко не новички. Их Дому уже шестьсот лет. - Нет, новички, - возразил Чиун. - Дом Синанджу существовал, когда эти Нильсоны еще жили в землянках. - Так или иначе, Смит советует остерегаться. - Прислушайся к его совету, - сказал Чиун. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Хорошо знакомые с обстановкой на рок-фестивалях, Мэггот с "Дэд Мит Лайс", а также Викки и их шофер приехали в Дарлингтон - маленький городишко в горах Кэтскил штата Нью-Йорк - ночью, накануне концерта. В единственном в городе мотеле уже были забронированы номера на имя Кэлвина Кэдуолладера. Отсюда переодетые в концертные костюмы Мэггот и его компания отравятся на вертолете прямо на сцену. И покинут ее тоже на вертолете. Опыт показывал, что это единственный приемлемый вариант, так как попади они в объятия своих агрессивных обожателей, в основном юных и преимущественно женского пола, их могут буквально разорвать на части. По дороге из Питтсбурга Мэггот сидел на заднем сиденье "роллс-ройса" рядом с Викки. Из ящичка в двери автомобиля он достал белые перчатки и надел их с таким торжественно-церемонным видом, словно собирался нести гроб в составе похоронной процессии. Оттуда же на свет появилась "Уолл-стрит джорнал", самое раннее издание. Самолетами ему доставляли газету туда, где бы он ни находился. Включив справа от себя свет, он раскрыл газету на странице с курсами акций на нью-йоркской бирже и стал водить пальцем в перчатке по колонкам, которые в "Уолл-стрит джорнал" печатались шрифтом крупнее, чем в большинстве других газет, публикующих биржевые сводки. Время от времени он что-то бурчал себе под нос. Викки Стоунер сидела от него на таком расстоянии, какое допускало его представление о гигиене. Когда она подвинулась слишком близко, он просто отпихнул ее от себя, словно завалившуюся набок сумку с продуктами. Трое "Лайс" сидели на переднем сиденье и болтали о музыке, о девочках, о музыке, о девочках... и о деньгах. Кэлвин Кэдуолладер вновь что-то буркнул. Его палец остановился на названии одного из концернов. Вновь открыв отделение на дверце машины, он извлек оттуда блокнот и выписал какие-то цифры. - Продавай, - сказала Викки Стоунер, которой были видны название компании и цифры, написанные Мэгготом. - Почему? - спросил Мэггот. - Они поднялись на один пункт. - На какое-то мгновение он забыл, что имеет дело с придурочной сексуально озабоченной фанаткой. - Правильно, - сказала Викки, - и идут они сейчас в тридцать шесть раз дороже номинала. А одна из японских компаний здорово преуспела в выпуске того же самого продукта, но его себестоимость в два раза ниже. Так что продавай, пока еще можешь получить какую-то прибыль. Она отвернулась от Кэдуолладера и стала смотреть в окно на темный унылый сельский пейзаж Пенсильвании. - А почему же мне не сообщил об этом мой бизнес-менеджер? - спросил Кэдуолладер. - Вероятно, он не хочет этого делать, пока не избавится от своих акций. Нельзя же его за это винить. Продавай. - Откуда такие познания о рынке ценных бумаг? - поинтересовался Кэдуолладер. - Если только ты действительно в этом разбираешься. - В данный момент, Мэггот, - сказала Викки, довольная тем, что он поморщился от этого имени, - цена мне ни много ни мало семьдесят два миллиона долларов. Человек, стоящий таких денег, не имеет права быть глупым и невежественным. Когда мой отец умрет, я буду стоить четверть миллиарда долларов. Кому-то придется вести хозяйство. Кэдуолладер был впечатлен. Он стал сыпать названиями компаний. - Скажи мне искренне, что ты думаешь о них, - попросил он. Он назвал компанию, выпускающую безалкогольные напитки. - Продавай. Контракт с русскими разваливается. Фармакологическая компания. - Покупай. У них появились таблетки для предупреждения беременности, которые могут принимать мужчины. Нефтяная компания. - Продавай. Произошли изменения в порядке выплат ими дивидендов. После первого сентября тебя задушат налогами. Всю дорогу до Дарлингтона они беседовали о высоких финансовых материях. Они не замечали "Дэд Мит Лайс" и продолжали разговор, пока машина не въехала на стоянку мотеля. Громадный "седан" остановился перед рядом забронированных ими номеров. Мэггот вылез из машины. Викки последовала за ним. - Поставь автомобиль возле гостиницы на другом конце городка, - сказал Мэггот шоферу. - Но не забудь приехать сюда завтра ровно в пять часов. Все должно быть уложено, и мотор прогрет. В это время наш вертолет вернется с концерта. - Слушаюсь, сэр, - ответил шофер. Вытащив из багажника и расставив на земле многочисленные чемоданы, он быстро уехал со стоянки, пока никто не увидел и не узнал машину. Ключи от номеров у Мэггота и "Лайс" были с собой. По дороге к комнатам номер Один поравнялся с Мэгготом. - На завтра все готово? - Да, - ответил Мэггот. - Репетировать сегодня не будем? - Нет, - сказал Мэггот. - У меня нет времени. - Нет времени? А что произошло такого важного? - Нужно трахнуть эту Викки, - ответил Мэггот. Оставив остолбеневшего Первого, он проследовал за Викки в ее номер, по дороге роясь в несессере в поисках пузырька с капсулами витамина "Е". Не имея представления о рок-концертах, Римо с Чиуном выехали в Дарлингтон на следующее утро еще до рассвета и обнаружили, что и том же направлении едут все обитатели Западного полушария. За двадцать миль до Дарлингтона движение замерло. Как муравей, пытающийся обогнуть лужу, Римо сворачивал с одной дороги на другую, со скоростного шоссе на проселочную дорогу. Что в лоб, что по лбу. Все забито. Все стоят. Было десять часов утра. Чиун глядел в открытое окно, через которое беспрепятственно выходил кондиционированный воздух, благополучно обделяя Римо прохладой. - Интересная у вас система дорог, - заметил Чиун. - Все замечательно, пока никто ими не пользуется. Это великая инженерная мысль - построить дороги, которые чересчур просторны для спокойного движения и слишком тесны для оживленного. Римо что-то пробурчал. Развернув машину, он вновь выехал на главное шоссе. Все те же двадцать миль до Дарлингтона. И всего три часа до начала концерта. Римо застрял. Мимо него по обочине пронеслась черно-белая полицейская машина с включенной мигалкой наверху и завывающей сиреной. Впереди Римо заметил первые признаки начинающегося разброда. Люди вылезали из машин. Некоторые забирались на крыши играть в карты. Другие сбивались в кучки и вертели самокрутки с марихуаной. Дверцы машин открывались, словно объявили учебную пожарную тревогу. У Римо вырвался стон. Теперь движение встало уже окончательно. - Может, стоит пойти пешком? - предложил Чиун. - Хороший день для прогулки. - Может, стоит предоставить дело мне? Тогда все будет в порядке, - резко оборвал Римо. - Может, - согласился Чиун. - И все-таки... - предложил он. Но Римо не дослушал до конца. В зеркальце заднего вида он наблюдал за приближением очередной полицейской машины. Это был обыкновенный "шевроле" с красной мигалкой внутри салона на панели управления. У Римо возникла идея. Он что-то сказал Чиуну. Оба вылезли из машины и встали на обочине дороги. Римо поднял руки вверх и замахал приближавшейся полицейской машине, которая в конце концов остановилась, чуть не отдавив Римо ноги. Водитель опустил стекло своего окошка. - Какого черта, приятель? - крикнул он. - Уйди с дороги, это полиция. - Да, - ответил Римо, приближаясь к водителю, - да, конечно. Чиун подошел к машине с другого бока. Римо взялся руками за дверцу водителя, заметив с огорчением, что дверца с противоположного бока была заперта. - Но послушай меня, - продолжил Римо. - Я тоже сообщу тебе кое-что очень важное. - Ну что там? - нетерпеливо спросил детектив, и его правая рука переместилась поближе к левому борту его мятого серого пиджака. - Говорю тебе, очень важно, - повторил Римо. Полицейский смотрел на него, совершенно не обращая внимания на Чиуна. - Так что? - вновь спросил полицейский. - Нужно произвести арест. Видишь всех этих людей? Они все курят "'травку". Если я не ошибаюсь, это противоречит законам Нью-Йорка и Нельсона Рокфеллера. По новому закону всем им "светит" от семи до пятнадцати лет. Я хочу добиться полномочий на их арест. Полицейский потряс головой. - Ничего не могу поделать, приятель. Нам велели не вмешиваться. - Разве так можно научить уважать закон? - спросил Римо. - Таковы инструкции, - ответил полицейский. - В таком случае, - не отставал Римо, - может, у тебя найдется спичка? Просто у меня накрылась в машине зажигалка, и моя "травка" вянет, высыхает и портится. И если я не найду огонька, я и сам завяну. - Чтоб ты завял, придурок, - сказал полицейский. Он зло рванул машину с места и унесся; из-под задних колес в Римо и Чиуна полетел гравий. Посмотрев ему вслед, Римо повернулся к Чиуну. - Удалось? Чиун вынул руку из-за спины. В руке он держал красную мигалку из машины. - Как ты ухитрился открыть дверцу? - спросил Римо. - Она же была заперта. - Здоровый образ жизни, - последовал ответ Чиуна. - Поехали, - сказал Римо. Сев в машину, Римо подсоединил мигалку к двум контактам позади зажигалки их взятой на прокат машины. Мигалка завертелась и засверкала. Съехав на обочину, Римо нажал на газ и понесся по направлению к Дарлингтону. Поклонники тяжелого рока махали ему вслед. Некоторые, уже обкурившись, бродили по обочине дороги, и Римо приходилось петлять между ними, как нападающему среди защитников. - Не так быстро, - попросил Чиун. - Сконцентрируйся на сути своего бытия, - посоветовал Римо. - А что это такое? - спросил Чиун. - Не знаю. Ты всегда так говоришь. - Ну что ж, и это неплохой совет, - сказал Чиун. - Я сконцентрируюсь на сути своего бытия. Он устроился на сиденье машины в позе для медитации и устремил взор вперед. Через десять секунд его глаза закрылись. Римо готов был поклясться, что Чиун спит, пока он чуть было не перевернул машину, объезжая другой автомобиль, и Чиун сказал: - Осторожнее, иначе мы оба погибнем, и мистеру Нильсону будет нечего делать. Произнося эти слова, он открыл глаза и посмотрел в боковое окно. Пожилой с проседью человек быстро шел по обочине дороги с медицинским чемоданчиком в руке. Увидев его, Чиун присмотрелся и кивнул. Он повернулся к Римо, но Римо этого человека не заметил. Чиун собрался было что-то сказать, но передумал и вновь закрыл глаза. Зачем это Римо? Зачем напоминать ему об этом семействе самонадеянных новичков? Взглянув на пронесшуюся мимо машину, Гуннар Нильсон почувствовал неприязнь к бестолковым американцам. Идут, когда можно бежать; едут, когда можно идти. Впрочем, неважно. Осталось всего несколько миль, а время еще есть. Сегодня осечки не будет. Мэггот и Викки завтракали в постели. - А что ты думаешь по поводу торговли рождественскими елками как способа избежать уплаты налогов? - спросил он, смакуя соевую булочку. - Неплохо, если ты готов пять лет ждать, пока это окупится, - ответила она. Она порылась в своей холщовой сумке, выудила оттуда пузырек с голубыми таблетками, и на ее лице появилась довольная улыбка. - Почему бы вместо этого не поесть? - спросил Мэггот. - Здесь хватит для нас обоих. - Да-да, Мэггот, конечно. Но я всегда принимаю "утреннее тонизирующее". Она вынула одну таблетку, но на полпути до рта ее перехватила рука Мэггота. - Я сказал: ешь. Забросив голубую таблетку в угол, он взял булочку и запихнул ее Викки в рот. Викки посмотрела на Мэггота другими глазами. В постели он был не бог весть что, не сравнишь с тем стриженым динозавром Римо. Однако его забота очень подкупала. - Давай-давай, - сказал Мэггот. - Ешь булочку - мы переходим к соевым продуктам. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Солнце стояло высоко, воздух был неподвижен, и жара окутала двадцатипятиакровую площадку концерта, словно воздухонепроницаемое стальное одеяло. Римо с Чиуном медленно шли по полю в поисках чего-нибудь похожего на эстраду или сцену. - А где тут эстрада, приятель? - поинтересовался Римо у молодого бородача, сидевшего, скрестив ноги, на земле и раскачивавшегося взад-вперед. - Какая эстрада, старик? - То место, где они будут играть. - Да. Они будут играть, а я буду слушать. - Понятно. А где? - Я буду слушать прямо здесь. Своими ушами. Своими драгоценными ушами, которые слышат все хорошее и отбрасывают все плохое. Хорошее - туда, плохое - обратно. - Он захихикал. - Это мой секрет искусственного дыхания. - А секрет своего кретинизма тебе неизвестен? - раздраженно спросил Римо и, развернувшись, вновь нагнал Чиуна. - Весьма любопытно, - заметил Чиун. - Они собираются смотреть и слушать, не зная, кого и где. Просто интересно, насколько же вы, американцы, мудры. А что это за дым вокруг? - Это просто "травка" тлеет, - произнес Римо. - Нет, пахнет не паленой травой, - определил Чиун. - Но если это так, как ты говоришь, то почему же никто не беспокоится? Разве им не страшен пожар? - Когда спалишь много "травки", уже ничего не боишься, - сказал Римо. - Это бессмысленный ответ. Римо выглядел довольным. - Таким он кажется только тебе. Около четверти миллиона людей уже заполонили площадку, а народ все продолжал прибывать, практически исключая возможность передвижения по полю. Идея проверки билетов была давно оставлена, и теперь вся территория представляла из себя концертный зал под открытым небом. Устроители концерта здорово подзаработали на предварительной продаже билетов, и теперь, когда деньги лежали в банке, количество безбилетников их не волновало. Территория старого фермерского хозяйства была сплошь и рядом усеяна точками; каждая точка представляла из себя группу из трех, четырех или пяти человек, из которых кто-то лежал на надувном матрасе, кто-то в палатке, кто-то просто сидел на земле под открытым небом. В обычном случае Римо попробовал бы определить, куда смотрят палатки, но здесь в этих маленьких бесформенных группках все смотрели в никуда, потому что они пришли не смотреть или слушать, а показать себя. Все ревностно охраняли свои клочки земли, и Римо с Чиуном, бродя в поисках сцены, ловили на себе недобрые взгляды, выслушали отдельные проклятия и массу мелких оскорблений. Впереди Римо послышался звук заводимого мотоциклетного мотора. - Мы на правильном пути, - сообщил он Чиуну. - Откуда ты знаешь? - Где мотоциклы, там и сцена, - ответил Римо. - Они являются частью музыки? - спросил Чиун. - Нет, но на слух - почти одно и то же, - пояснил Римо. Он решительно двинулся дальше, Чиун - за ним, вертя головой по сторонам, с удивлением рассматривая толпу. - Смотри-ка, Римо, - сказал он, - этот - в костюме вашего дядюшки Сэмюела. - Обалдеть, - не глядя бросил Римо. - А вон Смоуки - медвежонок. - Замечательно. - А почему тот оделся в форму генерала Кастера? А там кто-то в костюме гориллы. - Невероятно. - Почему тебе не интересно? Какова молодежь - такова и страна. Неужели ты не хочешь знать, в чьих руках будущее страны? Гляди! Какой-то мальчик оделся Микки Маусом, а девочка - Доналдом Даком. - Отлично. И чем же они занимаются? - поинтересовался Римо, продолжая пробираться вперед. - Я, пожалуй, промолчу, - ответил Чиун. Он поспешил поравняться с Римо. - Если так же будет выглядеть будущее поколение правителей твоей страны, мне кажется, нам с тобой следует поискать другого императора, - предположил Чиун. - Пожалуй, - согласился Римо. - Только сначала позаботимся о том, чтобы увезти отсюда Викки Стоунер целой и невредимой. - И разберемся с мистером Нильсоном, - добавил Чиун. - Думаешь, он тут будет? - Я уверен. - Ну что ж, тогда раскрой глаза и не упусти его, - с усмешкой сказал Римо. - "Раскрой глаза и не упусти его", - передразнил Чиун. - Нет, я свои глаза закрою. Они миновали последнюю кучку тел и оказались на участке земли в виде громадного полукруга на краю поля. По одну сторону этой полоски травы находились зрители рок-фестиваля; по другую - в пятнадцати футах от них - тянулась длинная цепочка мотоциклистов-рокеров в кожаных куртках, стоящих плечом к плечу перед своими машинами, напустив на себя как можно больше суровости. По обеим сторонам сцены и сзади нее высились чудовищные башни из динамиков, из которых звук будет разноситься по всей округе. Римо с Чиуном пошли дальше. - Эй, вы! Вы на нейтральной полосе. Назад! На них смотрел одетый в черное мотоциклист. Услышав его голос, к нему подошли еще трое-четверо. Они были одинаково одеты. На их "гестаповских" фуражках Римо прочел: "Отродье дьявола". - Все в порядке, - отозвался Римо. - Мы друзья хозяина. - Ничего не знаю, - сказал горластый тип. - Теперь ты знаешь хотя бы то, что я тебе только что сказал, - возразил Римо. - Разве тебя в школе не учили, что нельзя использовать в разговоре двойное отрицание? Если ты вообще в школе учился. В зоопарках есть школы? - Ну, ладно-ладно, приятель. Уматывай отсюда вместе со своим старичком. - Дашь нам пройти - получишь пять центов, - сказал Римо. - Подумай хорошенько. Собственные пять центов! Сможешь купить пакет орехов, а твои дружки тебе их пощелкают. Чиун положил руку Римо на плечо. - Подождем. Здесь пока еще никого нет, и времени хватит. Задумчиво посмотрев на Чиуна, Римо кивнул. Он повернулся к "кожаным" мотоциклистам и сказал: - Все понятно, ребята. Пока. Они с Чиуном отошли от нейтральной полосы и оказались в тесной кучке молодежи. Какая-то маленькая блондинка, подпрыгнув, обняла Чиуна. - Это же сам Боди-Дарма во плоти! - воскликнула она. - Нет. Я всего лишь Чиун, - ответил Чиун. - Разве ты пришел не для того, чтобы забрать меня в Великую Пустоту? - огорченно спросила она. - Никто не может забрать никого в Великую Пустоту. Потому что найти ее значит заполнить ее, и тогда это уже больше не пустота. - Если так, то дзэн-буддизм теряет смысл, - сказала девчушка. У ее ног сидели еще три девочки-подростка - все, как заметил Римо, с туманным взглядом. Вокруг них на первый неопытный взгляд все было в простом табачном пепле и простых сигаретных окурках. - Одного Мастера как-то спросили о том же, - начал Чиун. - Он побил того, кто спрашивал, палкой и затем сказал: "Вот я и объяснил тебе, что такое "дзэн". Вот и все объяснение, дитя мое. - Лом, старик, лом. Садись с нами и расскажи еще что-нибудь. И ты тоже, чувак, - предложила девушка Римо. Чиун посмотрел на Римо. Тот пожал плечами. Одно место мало чем отличалось от другого, а это находилось близко от сцены, что было удобно, если им придется действовать. Чиун медленно опустился в позу лотоса. Римо сел рядом, поджав колени к подбородку, оглядывая толпу, не обращая внимания на Чиуна и четырех девчушек. - Ты изучаешь "дзэн"? - поинтересовался Чиун у блондинки. - Пытаюсь. Мы все пытаемся, но ничего не можем понять, - ответила она. - В том-то и дело, - сказал Чиун. - Чем больше стараешься, тем меньше понимаешь. А когда перестанешь пытаться понять, все станет ясно. Эта "мудрость" привлекла внимание Римо. - Это бессмыслица, Чиун, - сказал он. - Для тебя все бессмыслица, кроме собственного желудка. Почему бы тебе не оставить в покое меня и этих безобидных детей и не поискать себе гамбургер, эту отраву? Обиженно засопев, Римо гордо поднял голову и отвернулся. Не глядя на часы, он чувствовал, что было без пяти час. До начала концерта оставалось совсем немного. Пока Римо разглядывал окружавшую их толпу, Чиун говорил; его голос звучал тихо и приглушенно на фоне несмолкаемого гула собравшейся на обширном лугу четвертьмиллионной массы народа. Время от времени среди этого гула, словно от далекого поезда, раздавались то крик, то визг, то многоголосое почти в унисон пение. Римо чувствовал знакомый запах и впервые заметил, что марихуана притягивает комаров. Они были повсюду, и наиболее часто повторявшимся звуком был шлепок ладонью по руке. Только Чиуна комары не трогали, несмотря на то, что девушки курили "травку" во время его проповеди. Римо почувствовал, что людей вокруг прибавилось. Их тесная компания расширялась. Все больше и больше народу подсаживалось к кучке слушателей Чиуна. - Ты - проповедник? - спросила одна из девиц. - Нет, просто мудрый человек. - Чиун сверкнул глазами на фыркнувшего Римо. - А чем ты занимаешься? - последовал вопрос. - Я добываю деньги, чтобы кормить голодных детей моей деревни, - скромно и вдохновенно произнес Чиун, наслаждаясь моментом. - Поведай им, как ты это делаешь, - буркнул Римо. - Не обращайте на него внимания, - призвал Чиун группу, которая выросла уже до двух дюжин расположившихся вокруг него на земле людей. - Вы слышали притчу "дзэн" о том, как хлопать одной рукой? Так вот, перед вами еще более любопытная загадка: рот, неустанно работающий вне зависимости от работы мозгов. Послышались смешки. Все, повернувшись, посмотрели на Римо, которому так и не удалось придумать достойный ответ. Наконец до Римо долетел шум, знакомый ритмичный звук. Через минуту он стал слышен по всему полю. Напряжение резко нарастало по мере того, как голоса становились все громче. Возбуждение распространялось из дальнего уголка фермерского хозяйства по всему полю, охватывая 250 000 человек, которые, словно заряженные энергией, говорили все сразу. Вот ОНИ. Они летят. Уже близко. Их вертолет. Это Мэггот. И "Лайс". Подлетают. Все стояли, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть приближавшийся вертолет. Он показался несколько секунд спустя. Четверть миллиона людей увидели его одновременно, и от их радостных эмоций в виде громогласного рева земля под сидевшим на ней Римо задрожала. Но две дюжины сидевших возле Чиуна подростков не шелохнулись, слушая только Чиуна, говорившего о любви и благородстве в мире, полном лжи и ненависти. Римо наблюдал за вертолетом. Как и Гуннар Нильсон, остановившийся перед одним из стражей слева от возвышавшейся сцены. - Я - врач, нанятый устроителями концерта, - сказал Нильсон, для пущей убедительности поднимая свой чемоданчик. - Мне необходимо быть рядом со сценой. - У меня нет никаких инструкций относительно вас, - заявил "дьявольский отрок". Другой мотоциклист направился было на подмогу, но первый жестом остановил его. С шестидесятилетним стариком он справится и сам. - Зато у меня есть, - сказал доктор Гуннар Нильсон. Вертолет уже был прямо над ними. Охранник смотрел через плечо, как вертолет начал снижаться на большую площадку между сценой и деревьями, обозначавшими границу фермерского хозяйства. Открыв медицинский чемоданчик, Нильсон запустил в него правую руку и схватил шприц. Он выждал, когда охранник отвлечется на вертолет, и, резко проткнув кожаную куртку, вонзил шприц парню в левый бицепс. Нильсон, нажав на шток, выпустил содержимое. Схватившись за руку, охранник сердито повернулся. Он уже было открыл рот, чтобы выругаться, но проклятие застыло на его губах, и он рухнул на землю. Глухой звук падения тела услышал охранник слева. - Скорее, - воскликнул Нильсон. - Я - врач. Этому человеку нужно срочно оказать медицинскую помощь. Охранник посмотрел на своего приятеля, лежавшего без сознания. - Я думаю, это от жары, - сказал Нильсон. Он взмахнул медицинским чемоданчиком, подавая знак другому охраннику. - Скорее. Ему нужна помощь. - Хорошо, - ответил наконец охранник. - Хэри, подсоби тут мне! - крикнул он своему напарнику. Нильсон поспешил мимо лежавшего без сознания охранника к высокой двухпролетной лестнице, ведущей на левый край пустой сцены. Вертолет приземлился в двадцати футах позади сцены. Гуннар Нильсон поднялся но лестнице до первой площадки, откуда он мог смотреть через головы этих болванов-мотоциклистов, оцепивших пространство перед сценой. Вся толпа была уже на ногах, вытягивая шеи и подпрыгивая, пытаясь увидеть Мэггота и его команду, но никто не осмеливался перейти полосу безопасности, отделявшую зрителей от сцены. Глядя на толпу, Нильсон видел массовую одержимость, глупость и кретинизм. Как грустно - столько народу пришло сюда лишь ради того, чтобы доказать самим себе, что они существуют. Глядя на волнующееся людское море, Нильсон заметил тихий неподвижный островок. Группа человек из двадцати сидела на земле, многие - спиной к сцене, а в центре - пожилой азиат в шафрановом кимоно. Сложив на груди руки, он что-то говорил, судя по движениям его рта. Возле азиата Нильсон увидел американца - моложавого спортивного на вид мужчину, который оглядывался по сторонам, словно подсчитывая количество собравшихся на концерт. Нильсон почувствовал, как от волнения у него по спине побежали мурашки. Инстинкт подсказывал ему, кто они. Тот самый азиат с неким Римо, убившие Ласу. Им и быть первыми. А потом уже - Викки Стоунер за полтора миллиона долларов. Это тоже было важно, потому что, если контракт не будет выполнен, смерть Ласы окажется бессмысленной. Поставив чемоданчик на перила, сколоченные из брусьев, Нильсон открыл его и внимательно проверил револьвер, не вынимая его из чемоданчика. Внизу, в тихом оазисе среди шума, смятения и хаоса, царившего на поле, восседал и вещал Чиун. И ничто не ускользало от его взгляда. - Главный секрет заключается в том, чтобы видеть, - говорил он, - а не просто смотреть. Один посмотрит на другого и ничего не увидит. А другой человек не только посмотрит, но и увидит. Он увидит, например, что человек не моргает. Кажется, ерунда, но это - кое-что. Что с тою, что человек не моргает? Он не моргает, потому что он научился не моргать, и полезно знать, что он этому научился, потому что это помогает тебе понять, что он за человек. Под его высокий дрожащий голос Римо продолжал оглядывать толпу в поисках Нильсона. До него дошли отдельные слова и фразы. "Человек, который не моргает... опасен... нужно не просто смотреть, а видеть". Чиун хотел ему что-то сообщить. Что? Он взглянул на Чиуна, и их глаза встретились. Подняв голову, Чиун повел его в сторону сцены. Римо увидел стоявшего на лестнице мужчину, который смотрел в направлении Чиуна. Римо уже встречал этого человека, когда столкнулся с ним в вестибюле питтсбургского театра. Гуннар Нильсон объявился здесь, чтобы убить Викки Стоунер. Но почему же он тогда не смотрит на только что приземлившийся за сценой вертолет? Викки появится оттуда. Она окажется беззащитна. Римо легко поднялся на ноги. - Я пойду, папочка. Ты - со мной? - Я побуду здесь, чтобы доставить удовольствие нашему другу. - Будь осторожен. - Да, доктор Смит, - ответил Чиун с едва заметной улыбкой на губах. Римо стал бочком пробираться сквозь толпу, которая была уже на ногах, пытаясь смешаться с массой народа. Двинувшись налево, он затем свернул направо, к нейтральной полосе с противоположного от Нильсона края сцены. Приблизившись к пятнадцатифутовой полоске травы, Римо увидел Мэггота, "Дэд Мит Лайс" и Викки Стоунер, стоящих на площадке под сценой. Там присутствовал и какой-то агрегат, в котором Римо узнал нечто вроде лифта. Римо пересек полоску травы, отделявшую зрителей, от сцены. Большинство охранников стояли спиной к аудитории, глядя на Мэггота и тем самым нарушая первую заповедь телохранителей. Из-за сцены Римо теперь не было видно Нильсона. Подойдя сзади к одному из охранников, Римо взял его рукой за шею. Если кто-то и смотрел на них, то это выглядело, словно один по-приятельски положил другому руку на плечо. Наблюдавшим не была заметна маленькая деталь: пальцы Римо, погрузившись в мышцы толстой шеи охранника, тихо перекрыли главную артерию, обеспечивающую приток крови к мозгу. Через три секунды страж обмяк. Прислонив его к дереву, Римо направился к подъемнику под сценой. Стоявший на лестнице по другую сторону сцены Гуннар Нильсон вынул из медицинского чемоданчика пистолет и лег на пол лестничной площадки. За досками его не было заметно, ему же открывался превосходный вид на собравшуюся толпу. Нильсон просунул дуло револьвера между досок и навел его на Чиуна, который безмятежно сидел, продолжая вещать что-то собравшейся вокруг него молодежи. А куда же делся этот белый? Этот Римо? Нильсон посмотрел в щелку налево, направо, но так его и не увидел. Ладно, не важно. Далеко не уйдет. А первым будет азиат. Он навел дуло револьвера Чиуну в лоб, пока примеряясь. Но лоб вдруг сместился. Он оказался левее. Сдвинув дуло пистолета влево, Нильсон вновь прицелился в лоб. Но лоб вновь сместился. Он оказался ниже прицела. Как это могло случиться? Азиат ведь не двигался с места. В этом Нильсон был абсолютно уверен. И тем не менее он все время уходил из-под прицела. Это напомнило ему о чем-то, связанном с давним прошлым его семейства. Но что это было? Какое-то изречение... Он рылся в памяти, но никак не мог найти ответ. Что же это было за высказывание? Тут думать стало невозможно: динамики разразились таким громогласием, словно сам Господь возглашал наступление Страшного суда. - Друзья! - ревели динамики. - Люди! Слушайте все. Перед вами Мэггот и "Дэд Мит Лайс"! Последние шесть слов прозвучали таким истошным воплем, что его могли услышать в Латинской Америке. Держа револьвер у бедра, Гуннар встал на ноги. Сцена была окутана клубами дыма; Гуннару был виден источник - висевшие под сценой дымовые шашки. Дым заволакивал сцену тяжелыми красными, желтыми, зелеными и фиолетовыми облаками, плавно клубящимися в неподвижном летнем воздухе. Гуннар услышал, как заработал мотор. Находившийся под сценой лифт пошел наверх. Нильсон продолжал следить за сценой. Новый звук. Гигантская вытяжка начала высасывать дым. Сцена очистилась, и там оказались Мэггот и трое "Лайс". Позади них стояла Викки Стоунер. "И все-таки она будет последней", - подумал Гуннар. Девушка отошла в глубь сцены, а Мэггот и "Дэд Мит Лайс" оглушительными аккордами начали первую композицию. "Мугга, мугга, мугга, мугта!" - взвыли они. Толпа завизжала, заглушай динамики, исключая возможность услышать музыкантов, ради которых четверть миллиона человек преодолели в общей сложности миллионы миль. У Римо заложило уши. Пройдя под площадкой, он легонько ударил по ступеням находившейся слева лестницы и стал подниматься наверх. В восьми футах над Римо Гуннар Нильсон ощутил, как задрожали доски. Эта вибрация была вызвана не музыкой; те колебания он уже успел мысленно зафиксировать. Нагнувшись, Гуннар посмотрел вниз. У подножия лестницы стоял американец, тот самый, Римо. Ну что ж. Значит, первым быть американцу. Римо сделал шаг по лестнице. - Ты знаешь о том, что твой брат моргнул? - спросил он. - Да, но я - не он, - ответил Нильсон. Он медленно поднял пистолет до уровня груди Римо. Их никто не видел: все глаза были устремлены на Мэггота и "Лайс". Римо поднялся еще на одну ступень. - А еще он откашлялся, прежде чем напасть на меня. - Это свойственно многим, но не мне, - сказал Нильсон. - Забавно, - продолжал Римо, делая очередной шаг, - а я-то думал, что это вроде семейной черты. Ты понимаешь, о чем я, есть такие врожденные слабости, которые в конце концов и губят людей. - От любого врожденного недостатка можно избавиться, - ответил Нильсон. - Я не страдаю дурными привычками своего брата. С едва заметной улыбкой он смотрел, как Римо поднялся еще на ступеньку. Глупый американец думал, что, медленно приближаясь, он может обмануть Гуннара Нильсона. Неужто он думает, что ему удалось бы подняться на эти несколько ступеней, если бы Гуннар Нильсон ему не позволил? Нильсону нужно было кое-что узнать. Из-за грохота музыки ему пришлось повысить голос. - Как ты убил его? - крикнул он. - Из его же оружия? - Нет, - ответил Римо. - Я вообще не убивал его. Это Чиун. - Старик-азиат? - Что подтверждало слова черномазого, однако Гуннар никак не мог в это поверить. - Да, - сказал Римо. - Думаю, что он уложил его ударом ноги в горло, но точно сказать не могу, так как сам при этом не присутствовал. Еще шаг. Теперь он был слишком близко. Нильсон нажал на курок. Раздался грохот выстрела, но из-за рева музыки его никто не услышал. Белый американец упал. Замертво. Нет, не замертво. Едва коснувшись лестницы, он сделал кувырок вперед и ногами выбил из руки Нильсона пистолет, полетевший через перила вниз. А американец был на ногах и с улыбкой приближался к Нильсону. - Прости, - сказал он. - Вот так-то, дорогой. Нильсон взревел гортанным ревом викингов-берсеркеров. "Вероятно, - мелькнуло у него в мыслях, - вероятно, на роду Нильсонов лежало проклятие Синанджу". Но он еще мог оправдать гибель Ласы, выполнив семейный контракт. Он повернулся и бросился вверх по лестнице. Девчонка. Он оторвет ей голову. Он несся, перепрыгивая разом через три ступеньки. Римо было поспешил за ним, но остановился. Остановился и Нильсон. На верхней площадке лестницы спокойно и безмятежно стоял древний азиат, в желтом кимоно, с улыбкой на лице. Римо не расслышал слов, но Чиун, похоже, сказал: - Рад вас видеть, мистер Нильсон. Приветствую ваш знаменитый Дом. Нильсон решил, что сможет справиться со стариком. Римо с усмешкой заметил, как плечи Нильсона напряглись, он приготовился броситься на Чиуна, что было равнозначно попытке укусить аллигатора за нос. Нильсон взревел и плечом вперед ринулся на Чиуна. Старик легко увернулся, и Нильсон проскочил мимо. Римо устремился наверх. Викки стояла позади Мэггота и музыкантов и, глядя на них, притоптывала ногой. Повернувшись, она увидела мчащегося на нее Нильсона. Ее глаза округлились от страха, когда она заметила выражение его лица. Она попятилась. Римо уже добрался до верха лестницы и заметил только молнией промелькнувшее шафрановое кимоно. Нильсон уже вытянул вперед руки, чтобы схватить девушку. Рев викингов вновь заклокотал у него в горле, но захлебнулся сдавленным писком, когда Гуннара сзади достала стальная рука. Последние мысли Нильсона были мыслями врача, а не убийцы. Знакомый хруст проломленной височной кости, резкая боль от осколков черепа, вонзившихся, подобно ножам, в мозг. И медленно обволакивающее тепло объятий смерти. Повернувшись к Чиуну, он посмотрел в карие глаза азиата и не увидел там ничего, кроме уважения. Вновь повернувшись, он, шатаясь, шагнул на сцену прямо перед Мэгготом и "Дэд Мит Лайс", продолжавшими играть, несмотря ни на что. В предсмертных судорогах Нильсон оказался на краю площадки, упал, скатился со сцены и, пролетев пятнадцать футов, приземлился на плечи одного из охранников, который с кулаками набросился на бездыханное тело Нильсона, призывая на помощь напарников, дабы вместе проучить смутьяна. Наверху, на сцене, Мэггот возопил: - "Дэд Мит Лайс" превыше всех! Внизу охранники навалились на беспомощный труп Нильсона. Кордон между сценой и зрителями исчез. Первой вперед бросилась какая-то девчонка. Она быстро пересекла нейтральную полосу. Другие пока наблюдали. Увидев, что ее никто не остановил, за ней последовали другие - за каплями накатила волна, тут же превратившаяся в цунами. Мэггот смолк на полуслове. Он увидел рвущуюся к площадке и к нему толпу. Сотни людей. С немытыми руками. Липкими пальцами. Грязными ногтями. Пожелтевшей от табака кожей. Стремящихся дотронуться до него. Он нажал кнопку, находившуюся у него под ногой, и на сцену вновь повалил дым. Музыка замедлилась и прекратилась. Внезапно наступившая тишина словно раздразнила толпу. Со звуком, похожим на лай своры собак, народ ринулся к сцене - Скорее, Викки! - крикнул Мэггот. Он нажал другую кнопку, и под прикрытием дыма лифт в центре сцены начал опускаться. "Лайс" спрыгнули на площадку вместе с Мэгготом. Подхватив Викки, Римо помог ей очутиться на спускавшейся площадке. Рядышком Римо увидел Чиуна. Через считанные мгновения они все уже сидели в поднимавшемся вертолете вне досягаемости сотен поклонников, которые окружили вертолет, но были достаточно благоразумны, чтобы держаться подальше от его вращающихся лопастей. Не успел вертолет подняться в воздух, как тут же, словно по сигналу, пошел дождь - большие тяжелые капли - так обычно начинаются летние ливни в горах. - Ты в порядке, Викки? - спросил Мэггот. - Да, Кэлвин, - ответила она. Римо удивился. Она говорила чистым, сильным, ровным голосом. - Что с тобой? - поинтересовался Римо. - Таблетки кончились? - Нет. Я завязала. У меня теперь новый кайф. - Это какой же? - Кэлвин, - ответила она, взяв Мэггота за руку. - Мы решили пожениться. - Поздравляю, - сказал Римо. Назовите первенца в мою честь. - Ладно, хотя "сраный пижон" несколько необычное имя для малыша. Римо улыбнулся. Он посмотрел вниз на дарлингтонскую ферму. Дождь шел всего несколько секунд, а поле было уже все в лужах. Народ метался взад-вперед; то и дело в разных местах возникали стычки. Сверху это напоминало картину гарлемских беспорядков. Любой, сталкивавшийся с понятием энтропии - меры высшей неупорядоченности, - узнал бы в картине внизу иллюстрацию из учебника. Римо заметил, что Чиун тоже приник к окну вертолета. - Скажи мне, Римо, - спросил Чиун, - это можно назвать событием? - Чем, чем? - Событием. - Думаю... да, - ответил Римо. - Хорошо, - сказал Чиун. - Мне всегда хотелось поприсутствовать на событии. Вертолет уже несколько минут кружил над фермой, и один из "Лайс" сказал, обращаясь к пилоту: - Полетели-ка отсюда, а то у этих умников и оружие может оказаться. Пилот развернул вертолет, и они понеслись назад к городку и мотелю. - Жду не дождусь, когда вернусь, - сказала Викки. - А что? - поинтересовался Римо. - Случилось что-нибудь особенное? - Нет. Просто хочу позвонить отцу. Сказать ему, что со мной все в порядке. - Своему отцу? Ты звонишь ему? - Каждый день. Чтобы он знал, где я и что со мной все в порядке. - Ты же собираешься давать против него показания. - Да, но одно - бизнес, а другое - личное, я имею в виду то, что я ему звоню. Я должна. Он так подавлен. Каждый раз, слыша мой голос, он говорит "Ах, это ты!" таким тоном, словно наступил конец света. - Понимаю, - сказал Римо. Он на самом деле понял, кто был инициатором контракта на ее жизнь, и откуда взялось столько денег, и почему убийцы всегда точно знали, где находилась Викки Стоунер. Теперь он многое понял. Он взглянул на сидевшего напротив него в кабине Чиуна, которого, похоже, не укачивало, как это обычно случалось в вертолете. - Теперь ты понял, да? - спросил Чиун. - Да. - Наступает время, когда даже скала поддается воде. - А ты никогда не слышал, как аплодируют одной рукой? - спросил Римо. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ С Полом Стоунером, отцом Викки, все было просто. Он жил в особняке стоимостью в четверть миллиона долларов в районе Шестидесятых улиц Нью-Йорка, и его предсмертный крик, прозвучавший в квартале, привыкшем к таким крикам, не привлек внимания. Однако перед смертью он написал по "просьбе" Римо записку о том, что кончает жизнь самоубийством, и заодно перечислил компании финансистов, замешанных в авантюре с русским зерном, в результате чего цены на хлеб в Америке подскочили на пятьдесят процентов. Римо сделал так, чтобы самоубийство выглядело как самоубийство, и, взяв предсмертную записку, набрал код 800 и особый бесплатный номер доктора Смита. - Дело сделано, Смитти, - сказал он. - Правда? - Да. Стоунер мертв. В предсмертной записке он во всем признался. Вам нужна эта записка? - Нет. Оставьте ее на месте. Я позабочусь о том, чтобы агенты ФБР нашли тело. И записка не пропадет. - Она написана по-японски иероглифами для слепых, - насмешливо сказал Римо. - Ваше дело - просто оставить записку на месте, - ответил Смит. - Что-нибудь еще? - Похоже, что Викки теперь не придется давать показания. - Нет, - сказал Смит. - Этой записки будет вполне достаточно. Он замолчал, и Римо не прерывал молчания. - Вам не кажется, что неплохо бы извиниться перед Чиуном? - спросил наконец Римо. - За что? - За неверие в его способность справиться с Нильсонами. - Кому из вас нужно это извинение? - поинтересовался Смит. - Раз уж вы спросили, скажу, что, на мой взгляд, мы оба его заслужили. - Если вам вовремя не заплатят, тогда я извинюсь, - ответил Смит. - Вы, как всегда, крайне любезны. Желаю, чтобы ваш йогурт прокис, - сказал Римо и повесил трубку. Вернувшись в гостиницу, он спросил у Чиуна. - Одного не могу понять, папочка. Когда мы встретили этого старикана в фойе театра, как ты узнал в нем Гуннара Нильсона? - У шведов есть одна любопытная черта, - сказал Чиун. - Какая? - поинтересовался Римо. - Они все похожи друг на друга. Римо лишь кашлянул в ответ. - А как ему в Дарлингтоне удалось протаранить тебя плечом? - Я сам позволил ему. - Но почему? - спросил Римо. - Потому что я обещал его брату, что обойдусь с ним уважительно. Римо внимательно посмотрел Чиуну в лицо. - Браво! - воскликнул он. - Хлоп, хлоп, хлоп! - Что это за "хлоп, хлоп, хлоп"? - спросил Чиун. - Аплодисменты одной рукой. Что же еще?