имо, которого
на самом деле это вовсе не заботило. Потому что тогда Холи Бардвелу пришлось
бы, восстав из мертвых, сбросить с  себя тело  покойника и  взломать  крышку
заколоченного гроба. Так что Римо не тревожился.
     - Предположим, он будет возражать. Что тогда?
     - Он, должно быть,  мастер орудовать своими ручищами. Может взгреть вас
как следует.
     - Неужели?  Вот будет  здорово! -  сказала  Линетт.  -  Ну так  как же,
знаменитый журналист, вы при деньгах или кет?
     - Да.
     - Тогда никаких сандвичей. Обед! Настоящий обед.
     Предложение  Линетт   Бардвел  насчет  настоящего  обеда  подразумевало
посещение некоего строения серого  цвета, стоявшего на краю города и бывшего
ранее  обыкновенной забегаловкой.  Теперь  его  обшили  изнутри  деревянными
панелями,  вместо стоек поставили  столы  и  устроили  полумрак.  Но  никто,
видимо, не побеспокоился сообщить шеф-повару об изменении статуса заведения,
поскольку меню до  сих  пор строилось  на  основе  одного  дежурного  блюда,
состоявшего преимущественно из рубленого мяса.
     Линетт заказала  зеленый салат -  "он здесь  всегда свежий и  зеленый".
Римо промолчал,  не желая вслух высказывать мысль о том, что это определение
в равной степени относится и к  сосновым иголкам. Она заказала  соус "Тысяча
островов", недожаренный бифштекс,  печеный  картофель с  сыром,  спаржу  под
голландским соусом, а для начала - бокал джина с лимонным соком и содовой.
     Римо попросил для начала стакан воды, а потом - рис без всяких специй и
соли, если только на кухне имеется "дикий рис" с длинными зернышками. А если
такого нет, он довольствуется стаканом воды.
     Так  и  вышло,  поскольку шеф-повар никогда не слышал о  подобном рисе,
хотя если бы его производила компания "Моментальный рис", то он бы наверняка
его  знал.  Сообщив  об этом,  официантка  поставила  перед  ним воду.  Римо
отхлебнул немного. Как здорово снова очутиться дома в Нью-Джерси, где в воде
есть примеси всех известных химических соединений, включая цианистый калий.
     Линетт потягивала  свой  "Том Коллинз", аккуратно  поставила  бокал  на
бумажную салфетку и неожиданно спросила:
     - Что у вас с плечом?
     - Почему вы спрашиваете?
     - Вы  как-то  странно его  держите. Точно  оно  у вас болит, -  сказала
Линетт.
     - Артрит замучил, - ответил Римо, которому казалось, что он ничем вроде
не выдавал повреждение руки. - Где Холи изучал каратэ?
     - О, он занимался несколько лет. Посещал разные школы в Джерси-Сити.
     -  Вы знаете их названия? - спросил  Римо, отставив в  сторону стакан с
водой на случай, ежели ему  вдруг очень  захочется. Чего с ним в принципе не
могло случиться даже после пешего перехода через Сахару.
     - Нет,  меня это не интересует. Почему мужчинам нравится  скакать  друг
перед другом в каких-то пижамах?
     - Вы предпочитаете мужчин, прыгающих без них?
     Линетт хихикнула.
     - Ну, можно и  не  прыгать. - Она подняла бокал и,  глядя  поверх него,
спросила. - Почему вы считаете, что это Холи убил банкиров?
     - Он сам сказал мне.
     - Так просто? Взял и сказал: "Я убил банкиров и украл деньги"?
     - Почти,  -  ответил Римо - Он чуть ли  не хвастался  своими ударами  и
вообще  слишком  много  говорил  об  этом  для человека,  не  причастного  к
убийству.
     - Вы сказали ему, что догадались?
     - Да.
     - А он?
     - Он сказал, что куда-то уезжает.
     - Что-то не очень верится,  - произнесла она.  - Если бы Холи знал, что
вы догадались, он бы и вас прикончил.
     - А может быть, он меня испугался? Может, я похож  на тех, что скачут в
пижамах.
     Линетт покачала головой.
     - Нет, нет уж. Вы не из таких.
     - А как вы-то узнали, что это он убил? - спросил Римо.
     - Он сам рассказал.
     Римо ждал подробностей, но она замолчала.
     - Выпейте еще коктейль, - предложил Римо.
     Линетт  выпила.  Потом  еще и еще.  Потом был  подан  бифштекс (неплохо
приготовленный,  но жилистый),  печеный  картофель  (подгоревший),  а  также
спаржа (не верхушки побегов, а стрелки).
     Она,  казалось,  ничего   этого  не   заметила  и  все  съела,   внимая
дребезжащему магнитофону. Потом  еще выпила, так что, выйдя из ресторана, по
дороге к автомобилю, ей пришлось опереться на Римо.
     - Наверное, Холи уже дома? - спросил Римо. - Может, мне лучше выйти, не
доезжая до вашего дома, а вы доберетесь одна?
     - Его нет, - уверенно произнесла она. - Домой, Джеймс.
     По  дороге она  немного всхрапнула  и проснулась  уже  рядом  с  домом,
выпрямилась и щелкнула пальцами.
     - Я только что вспомнила, - произнесла она заплетающимся языком.
     - Что?
     - Есть один парень, который вместе  с Холи занимается  каратэ. Такой же
помешанный.
     - Как его зовут?
     - Фред Уэтерби.
     - Где я могу его найти? Хотелось бы побольше узнать о каратистах.
     - Он полицейский. Теперь припоминаю, точно,  полицейский. Лейтенант или
что-то  в этом роде. Кажется, он работает в спортивной  школе.  Холи  что-то
говорил о нем. Да, в Джерси-Сити. Он тренирует полицейских.
     - Фред Уэтерби, так?
     - Да-а, так, - произнесла Линетт и снова уронила голову на плечо Римо.
     Выйдя из машины, она всем весом оперлась на левое плечо Римо,  заставив
его стиснуть зубы, чтобы не закричать  от боли, ударившей из плеча в голову.
Закусив губу  и  ничего не видя перед собой, словно во сне,  он  довел ее до
спальни в небольшом особняке на самой окраине.
     Она  не сопротивлялась, когда Римо раздел  ее и  укрыл  одеялом.  Перед
уходом он кое-что проделал с нервным узлом у нее подмышкой и шепнул на ухо:
     - Думай обо мне. Я еще вернусь.
     Она улыбнулась во сне.
     Покидая дом, Римо заметил, как в ванной комнате на втором этаже зажегся
свет.

        ГЛАВА ШЕСТАЯ

     Капитан американской подводной лодки "Дартер" Ли Энрайт Лихи уже плавал
по этому маршруту пять раз за последние пять лет и с каждым разом все меньше
понимал, зачем это  нужно. В силу особых обстоятельств, он не мог заходить в
порты Японии. Россия  и Северная  Корея  вели наблюдение  за всеми  судами в
Японском море, особенно  подлодками. Это относилось и к тем,  кто заходил  в
порты Тайваня и островов Рюкю, а также и Китая.  Так что и в  обычных рейсах
требовалось соблюдать секретность.
     Для этого рейса секретность обеспечивалась,  уже начиная  с  Сан-Диего,
когда  распускался слух,  что подлодка  идет  в Австралию,  и  женам моряков
сообщали, что  местом следующей  стоянки  будет  порт Дарвин.  Пройдя  Тихий
океан, подлодка в  погруженном состоянии заходила в  Восточно-китайское море
между  Миако и островами Наха. Затем направлялась на север  вдоль  побережья
Китая, проходя с  большим риском в  ста  милях от Шанхая, пока  не достигала
Желтого  моря. Так было  удобнее: если бы китайцы  засекли ее, им нужно было
время  для того, чтобы связаться  с Северной Кореей. На 38 градусах широты и
124 долготы лодка поворачивала на северо-восток в Западно-Корейский залив, и
там,   в  том   дьявольском  месте,   где   граничили   Северная   Корея   с
коммунистическим  Китаем,  с  борта  высаживалась  группа  морского десанта,
сформированная  на  основе  различных  спецподразделений, использовавшихся в
армии  для  выполнения  таких операций, которые  обычные части выполнить  не
могли.
     И все это для  того, чтобы передать кошелечек с золотом старухе, каждый
год  ждавшей  на  берегу около  деревни  Синанджу  ровно  в  три  часа  ночи
двенадцатого ноября.
     Капитана Лихи очень удивляло, почему для доставки золота на сумму менее
десяти  тысяч долларов  тратились сотни тысяч, не говоря уже о международном
инциденте, случись он, обошедшемся бы в миллионы. Он  не  мог  взять в толк,
почему ЦРУ (а он был уверен, что это ЦРУ) не сумело найти более безопасный и
дешевый  путь или  же  сразу вручить все  золото,  накопившееся за три года,
избегнув двух рискованных операций.
     Поэтому,  когда лодка "Дартер" повернула на  север в Восточно-Китайское
море, чтобы  позднее вечером всплыть на поверхность, капитан Лихи решил, что
должен поговорить с пассажиром. На этот  раз пассажир вез с  собой не только
золото, но и тюки с одеждой, коробки с драгоценностями, портрет с автографом
какого-то  второразрядного актера, снимавшегося в "мыльных  операх", а также
три больших лакированных сундука. Капитан Лихи не  представлял, как  все это
разместить на надувных резиновых лодках. Но он был благодарен судьбе хотя бы
за  то, что  ему  удалось отбиться  от электронного  устройства  для  приема
телепередач, которые какой-то идиот из Пентагона  собирался передавать через
весь Тихий океан специально для "Дартера".
     Когда ему об этом сказали, он чуть не лопнул от возмущения.
     - Черт  побери, существуют более надежные и безопасные способы передачи
информации, чем телевидение!
     - Это  в  сущности не  информация, -  ответил адмирал, координировавший
связи между ЦРУ и ВМФ.
     - А что же?
     - Телепередачи.
     - Последние известия?!
     -  Не совсем. Телевизионные  сериалы  без  рекламных объявлений:  "Пока
Земля вертится"  -  двадцать  одна минута и  пятнадцать секунд,  "Молодой  и
дерзновенный" - тридцать минут и десять секунд, "На пороге жизни" - двадцать
четыре  минуты  и  сорок пять секунд.  Общее время трансляции составит около
часа.
     - Значит, всплыв между Китаем  и Северной  Кореей под носом у русских я
буду принимать "мыльные оперы"? Вы что, все заболели?
     -   Мы  исключили   рекламные  ролики,   -  сказал  адмирал.   -  Иначе
потребовалось бы час пятнадцать минут.
     - Но к чему все это?
     - Как правило, мы не посвящаем всех в детали.
     - А кто-нибудь в них посвящен?
     -  Откровенно  говоря,   капитан,  я  этого   не  знаю.  Все  настолько
засекречено, что  я даже не уверен, ЦРУ ли  руководит операцией. Вы  хотите,
чтобы я категорически отказался от затеи принимать телепередачи?
     - Категорически настаиваю, - ответил капитан Лихи.
     -  То  есть  вы  откажетесь  выполнять   задание,  если  вам   придется
периодически всплывать на поверхность для приема телепередач?
     - Откажусь.
     - Я вас понимаю. Попробуем отказаться от телепередач.
     К моменту отплытия адмирал с торжествующим видом сообщил:
     - Мы победили. - Одетый  в штатское, он стоял у боевой рубки "Дартера".
- Примете на борт только три сундука.
     - А вы никогда не пробовали  возить  здоровенные сундуки  на  резиновой
лодочке в Западно-Корейском заливе, да еще во время осенних штормов?
     - Ваше дело попытаться. Не выйдет - не  беда, - сказал  адмирал, широко
улыбаясь. - Удачи, Ли.
     - Благодарю вас, сэр, -  ответил капитан Лихи. Он вспомнил, как адмирал
подмигнул  ему,  когда  проходил   мимо  этих  сундуков,   принайтованных  у
шпангоута, и постучал в дверь каюты своего пассажира.
     - Это капитан Лихи.
     - Да, - послышался скрипучий голос.
     -  Хочу сообщить вам, что  мы  входим в  Желтое море, -  сказал капитан
Лихи.
     - Значит, мы не заблудились - это вы хотели мне сообщить?
     - Не совсем. Я хотел бы поговорить с вами насчет высадки.
     - Мы уже в Синанджу?
     - Нет. В Желтом море, я же сказал.
     - Тогда и говорить не о чем.
     - Но ваши сундуки слишком тяжелы,  и я не уверен, что мои ребята смогут
переправить их на берег.
     - О, как это похоже на белых людей, - послышался голос из каюты.  - Они
дали мне единственное судно, которое не в состоянии перевезти имущество.
     - Если  надо, мы  можем перевезти и целый город, но не в кимирсеновскую
Северную Корею. Он не принадлежит к числу наших горячих поклонников.
     - А почему он им должен быть, если вы не цените подлинное искусство? Не
отпирайтесь.  Это вы лишили  старого  человека его  последнего удовольствия,
помешав ему смотреть дневные телесериалы.
     - Сэр, нас бы  разбомбили  к чертовой матери, если бы мы всплывали  для
приема передач.  Я отказался от них ради вашего же  блага. Вы ведь не хотите
попасть в плен к китайцам?
     - В плен?
     - Да, под арест и в тюрьму.
     - Еще  не рождены  те,  кто способен пленить Мастера Синанджу. Уходите,
вы, жалкое подобие моряка.
     - Сэр, сэр...
     Но  ответа  не  последовало,  пассажир  не  поднимался  на  палубу и не
откликался на стук в дверь, пока  американская подлодка "Дартер" не всплыла,
наконец, вблизи  Синанджу. Команда была экипирована по погоде, лица матросов
скрывали маски с прорезями для глаз. Палуба обледенела, в спину дул  колючий
холодный ветер.
     -  А  вот  и он,  -  сказал  один из  матросов, и  все  с  любопытством
уставилась на тщедушного  старика-азиата,  взбиравшегося на  палубу. Ветер с
китайского побережья раздувал серое кимоно, жидкие пряди бороды развевались.
     -  Сэр, сэр, мои  люди  не смогут погрузить  ваши сундуки на  резиновую
лодку. Если даже это и получится, то в море лодка обязательно опрокинется.
     - Вы думаете.  Мастер Синанджу доверит  свои сокровища  жалкому подобию
моряка  из  беспомощного  морского  флота?  Поднимите  сундуки  на  палубу и
привяжите один к другому, как вагоны поезда. Вы когда-нибудь видели поезд?

     И белые люди с круглыми глазами исполнили приказ, и три сундука Мастера
Синанджу были связаны вместе и могли плыть по воде. Прозорливый Мастер мудро
обзавелся такими сундуками, которые могут держаться на поверхности воды, ибо
моряку, который не может доставить по морю груз и не понимает, где заключена
правда и красота искусства, нельзя доверять благосостояние деревни.
     И одетые в  одежду из меха и нейлона, с  нежными лицами, защищенными от
местных ветров,  к которым они не привыкли,  белые  моряки спустили на  воду
сделанные из дерева плотником Парк  Йи  сундуки,  которые продолжали служить
хозяину  и в  новых землях, открытых дедом Чиуна в год Собаки. Как раз перед
тем,  как добрый  русский  царь продал перешеек  северного  полуострова  под
названием Аляска тем же американцам, с которыми потом встретился дед Чиуна.
     И сундуки,  попав в  родные воды, поплыли  за  легкими  желтыми лодками
белых людей. Но теперь уже было известно, что не все  белые люди имеют белую
кожу.  Некоторые были черными,  некоторые коричневыми  и даже желтыми. Но их
умы были поражены белизной, так что души их все равно были белыми.
     Чиун, Мастер  Синанджу, находился  в последней лодке  рядом  со  своими
сундуками,  которые были данью его  народу. И  вот  на  темнеющем берегу  он
увидел прекрасную молодую девушку.  Она стояла на скале,  возвышавшейся  над
небольшой бухтой. Но, увы, она была одна.

     - Видали когда-нибудь такую уродину? - спросил помощник боцмана, кивком
головы  указывая на толстолицую  кореянку, сидевшую на корточках  на мрачных
голых камнях.
     - Да-а. В зоопарке, - ответил один из гребцов.
     -  Она, по  крайней  мере, тепло одета. А у  старикашки,  должно  быть,
антифриз вместо крови. Такой ветер и быка превратит в сосульку.
     С подлодки, всплывшей в шестистах ярдах  от берега,  сообщили по рации,
что  со стороны  Синанджу  двигается  колонна  тяжелой техники с  зажженными
фарами. Возможно, танки.
     Командир взвода известил пассажира о приближающейся опасности.
     - Вы можете вернуться с нами назад. Мы должны уходить. Немедленно.
     - Я дома, - сказал Чиун.
     - Значит, вы остаетесь?
     - Мне нечего бояться.
     - О'кей, приятель. Это ваше дело.
     Чиун с  улыбкой смотрел, как перепуганные матросы быстро погрузились  в
лодки и поплыли  к своему кораблю, качавшемуся на волнах. Девушка спустилась
со  скалы, подошла ближе  и  низко  поклонилась.  Ее слова  показались Чиуну
музыкой. Это были слова его детства и тех игр, в которых он постиг тайны ума
и тела, а также сил вселенной. Язык родины был сладостен.
     - Приветствую тебя,  Мастер Синанджу, который спасает от голода деревню
и хранит  верность  законам,  глава  Дома Синанджу! Наши сердца  переполнены
любовью и восхищением. Мы радуемся возвращению того, кто покоряет вселенную.
     - Милосердно покоряет вселенную, - поправил ее Чиун.
     -   Милосердно   покоряет  вселенную,  -  повторила   девушка,  которая
готовилась целую неделю и беспокоилась лишь из-за слова "восхищение", потому
что забывала его чаще остальных. - Милосердно покоряет вселенную.
     - Почему ты одна, дитя мое?
     - Теперь запрещено соблюдать старые обычаи.
     - Кто же это запретил?
     - Народно-демократическая республика.
     - Эти продажные твари в Пхеньяне?
     - Нам запрещено так называть правительство.
     - Как же ты отважилась прийти сюда, дитя мое?
     -  Я  внучка  плотника, который живет у  залива.  Наша семья последняя,
которая верна старым обычаям.
     - Как живут мои братья и братья моей жены? Что с ними?
     - Они теперь живут по-новому. А ваша жена давно умерла.
     Она, очевидно, хотела скрыть что-то тягостное. И Чиун понял.
     - Я  знал, что  моя  жена умерла, -  сказал он.  - Но  ты скрываешь еще
что-то. Что же?
     - Она предала Дом Синанджу, Мастер.
     Чиун улыбнулся.
     - Такое в  обычаях ее семьи. Это всегда было  ее сутью.  Не плачь, дитя
мое. Во всей вселенной нет более жестокого сердца и более подлой семьи.
     - Правительство заставило ее сделать это, - произнесла девушка.
     -  Нет,  - возразил Чиун. - Они  не  могут заставить сделать то, что не
свойственно натуре. Ее семья всегда относилась с завистью к Дому Синанджу, и
она  входила в наш дом с  горечью в сердце. Из-за нее я совершил  величайшую
ошибку.
     При последних  словах голос Чиуна задрожал.  Он вспомнил, как,  уступая
настойчивым  просьбам жены, дал приют сыну  своего  брата и как тот, покинув
деревню,  воспользовался  секретами  Синанджу  для  достижения  богатства  и
власти.  И этот  позор был так велик, что Чиун, чье настоящее имя было Нуич,
переставил в нем буквы и стал называться Чиуном, отказавшись от опозоренного
имени.  Этот  позор заставил  Чиуна  покинуть  деревню, чтобы  оказывать  ей
поддержку своим трудом  и талантом, И это тогда,  когда он мог бы радоваться
лучшим годам своей жизни, пребывая в довольстве и уважении окружающих.
     -  Она сказала, о Мастер, что вы взяли  в ученики  белого.  Но мой  дед
говорит,  что  такую унизительную мысль  могут  позволить  себе  только  ваш
племянник и семья вашей жены.
     За грядой темных гор Чиун увидел приближающуюся цепочку огней.
     -  Очень  смело со  стороны твоего деда говорить так. Надеюсь, что  мои
дары смягчают сердца жителей деревни.
     - Мы ни разу не получали золота, о Мастер. Оно шло Трудовой партии. Они
и в этом  году  были  здесь, чтобы  забрать его,  но когда  увидели, что  вы
вернулись,  то  бросились  за помощью. Я осталась одна, потому что весь  год
учила речь на случай вашего возвращения.
     - Так вы соблюдали обычаи и не получали денег? - спросил Чиун.
     -  Да,  Мастер. Ибо без  вас мы  просто  бедная деревня. Но с вами мы -
родина Мастера Синанджу, и, что бы ни творилось в мире, Синанджу не исчезнет
благодаря вам и вашим предкам. Так меня учили. Простите, что  я забыла слово
"милосердно".
     Услышав это, Чиун заплакал, прижав девушку к груди.
     - Знай же, дитя мое:  теперь ты и твоя семья  забудете  о невзгодах. Вы
будете счастливы. Клянусь жизнью! Пока вы не возрадуетесь, не зайдет солнце.
Вас  больше не  будут презирать  в деревне. Так  как среди  прочих только вы
остались верны и чисты.
     И  чтобы  утешить  девушку,  Чиун  пошутил,  что  обычно  те,  кто  его
приветствовал, забывали слово "восхищение".

     И тут жители деревни окружили их, и человек, которого называли "Товарищ
капитан", бывший рыбак, обратился к Чиуну, Мастеру Синанджу, стоявшему возле
своих  сундуков.  Окруженный вооруженными людьми, Товарищ  капитан  держался
храбро.
     -  От  имени  жителей Синанджу  я  конфискую  это  имущество  в  пользу
Корейской Народно-Демократической Республики.
     И  стоявшие  вокруг  стали  кричать,  радоваться,  хлопать  в   ладоши,
потрясать  ружьями  и  стучать  по  броне  большого  танка,  на  котором они
приехали, дабы показать свою силу.
     -  Если так,  - сказал Чиун, - то  кто первый наложит руку на имущество
Мастера? Кто?
     - Мы сделаем это все разом.
     И Мастер Синанджу улыбнулся и сказал:
     -  Да, вы сейчас вместе,  но  чья-то  рука окажется первой, и этой руке
больше не суждено будет ни к чему прикоснуться.
     - Нас много, а ты один, - сказал Товарищ капитан.
     - Слушайте! Коров мало, а навоза много,  и всякий  с презрением  топчет
навоз. Вот что я  о вас  думаю.  Если бы вы  заполнили весь  берег, я бы все
равно прошел сквозь вас, ибо здесь есть только один  достойный человек - вот
это дитя.
     И  они  смеялись  над Мастером Синанджу  и проклинали внучку  плотника,
обзывая ее нехорошими словами. И Товарищ капитан сказал жителям Синанджу:
     - Давайте возьмем его имущество, так как нас много, а он один.
     И  они  бросились  вперед с  криками  радости,  но  остановились  перед
сундуками, с которыми прибыл Мастер. Ни одна рука не дерзнула прикоснуться к
ним, ибо никто не хотел быть первым. Все замерли. Тогда капитан сказал:
     - Я буду первым. И если я погибну, бросайтесь на него.
     И  когда он коснулся сундуков, Чиун, Мастер Синанджу, сказал остальным,
что тот, кто первым поднимет руку на Мастера, погибнет.
     И с  этими словами он убил капитана,  и остался лежать Товарищ  капитан
подле сундуков, но никто не сдвинулся с места. Тогда одна старуха, жившая на
севере  деревни  среди торговцев, сказала, что  они  сильнее Чиуна,  Мастера
Синанджу, ибо  у них  есть танк. И бросились к  танку  все,  кроме осыпанной
бранью внучки плотника, Только она одна осталась с Мастером Синанджу.
     Но  когда   танк  приблизился   к   Мастеру   Синанджу,   он   совершил
могущественными руками  столь искусное движение, что  сначала  лопнула одна,
затем  другая  гусеница, и танк  увяз  в прибрежном  песке  под  собственной
тяжестью, словно  пьяный, который не  может сдвинуться с места,  отягощенный
выпитым вином.
     И  Чиун взобрался на  беспомощный танк  и  заклинил  верхний люк. Затем
непостижимым для  простого  смертного образом  остановил  вращение  башни  и
могущественными руками перерубил смертоносное орудие, могущее убить многих.
     В днище танка  тоже  были  люки, но  они не открывались,  так как  танк
глубоко увяз в мокром песке.
     - С  теми,  кто  внутри, покончит прилив,  -  сказал Мастер Синанджу, и
раздались из танка стоны и рыданья. Ибо солдаты, сидевшие  там,  хотя и были
из  Пхеньяна, но понимали, что настанет  время прилива  и он поглотит их,  и
просили они о снисхождении.
     Но Чиун и слышать не хотел об этом, и он собрал людей вокруг себя и так
говорил:
     - Кроме этой девушки, никто из вас не увидит завтрашнего дня. Вы хотели
отобрать силой мои дары и опозорили имя Дома Синанджу.
     Но  девушка  умоляла  Чиуна   пощадить  людей,   которые  боялись  злых
правителей  в Пхеньяне,  рассылавших  приказы  на  бумаге,  чтобы  народ  их
исполнял. Она  просила  его  разделить  дары  среди всех, и  Мастер Синанджу
отвечал, что,  хотя никто  из них  не достоин этого, они получат  свою долю,
потому что она  просит  за  них.  И те, что сидели  в  танке,  тоже  просили
пожалеть их.
     Чиун  не желал их слышать.  Старуха из северной части деревни, где жили
торговцы, сказала, что если бы не эти  злые люди из Пхеньяна, жители деревни
встретили бы Мастера  Синанджу как полагается. И было  решено оставить их  в
танке.
     Внучка  плотника  сказала, что  люди в танке выполняли приказы, так как
боялись, и их надо тоже пощадить. Но Чиун сказал:
     - Пхеньян - это Пхеньян, а Синанджу - Синанджу.
     Все поняли, что  жизнь тех, кто  в танке, ничего не значит, и, подумав,
внучка  плотника согласилась,  что Мастер Синанджу был прав.  В  самом деле,
ведь эти люди были из Пхеньяна.
     И тогда с криками радости  жители деревни посадили девушку на сундуки и
понесли в Синанджу. Многие  говорили, что всегда любили ее, но боялись людей
из Пхеньяна, а многие предлагали ей выйти замуж и оказывали ей почести.
     Так продолжалось до восхода солнца.
     В деревне царило большое веселье, только Мастер Синанджу не  был весел.
Ибо  он помнил  того белого человека,  над  которым  надругались  и оставили
умирать, переломав  конечности, и  он  знал, что в  Синанджу еще  произойдет
страшный бой и что его выиграет другой белый человек.

        ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     - Нет, нет, нет!
     Два человека застыли друг против друга на матах.
     -  Вы, засранцы,  ни  на  что не годитесь!  - заорал подошедший  к  ним
человек.  У  него была  мощная  мускулатура  и  короткие  усики  английского
сержанта. На нем  было белое кимоно с черным  поясом, завязанным узлом внизу
живота.  Он  поднял  руку  к лицу,  и  в  свете  ламп  на  пальцах  блеснули
отполированные ногти.
     - Это вам не танцы! -  вновь заорал он.  - У тебя,  Нидхэм, должна быть
потребность убить этого человека, задушить его.  А твоих усилий недостаточно
даже для того, чтобы раздавить виноградину.
     Он повернулся.
     - А  ты, Фостер, должен обезвредить убийцу,  и быстро. Да поможет людям
Бог, когда вы выйдете на дежурство! Вряд ли от вас будет толк.
     Нидхэм, высокий, худой, с коротко стриженными, торчащими во все стороны
волосами, скорчил гримасу за спиной лейтенанта Фреда Уэтерби. Он считал, что
сдавил  горло  соперника  достаточно сильно.  Фостер, атлетически  сложенный
мускулистый  негр, ничего  не сказал, но  с презрением посмотрел  на усатого
лейтенанта. Человек десять полицейских новобранцев, сидевших вокруг  матов в
ожидании  своей  очереди,  видели  этот  взгляд. Видел  и лейтенант, который
повернулся к Нидхэму.
     - Нидхэм. Шаг вперед.
     Худой   парень  выступил  вперед,  медленные   движения   выдавали  его
неуверенность.
     - Попробуй на мне, - сказал Уэтерби.
     Нидхэм положил обе руки на  его  толстую шею.  В этот  момент он думал,
что, видимо, не создан быть полицейским. В драке один на один  он чувствовал
себя не в своей тарелке.
     Он не мог обхватить шею Уэтерби, но сжимал  ее изо всех сил, напрягшись
в ожидании броска.
     - Души меня, черт побери! - рычал Уэтерби. - В тебе силы не больше, чем
в девчонке или гомике.
     Нидхэм еще сильнее сжал  горло. Большими пальцами  он  нащупал  адамово
яблоко и, вспыхнув гневом, нажал изо всех сил, но в этот момент почувствовал
мощнейший удар в правое предплечье.  Пальцы больше не  слушались его. Правая
рука соскальзывала с шеи. Затем последовал такой же удар в левое предплечье.
Собрав  всю  силу воли,  он  заставлял  себя сжимать пальцы  на горле  этого
ублюдка. Надо разорвать ему глотку!  Но  левая рука тоже ослабевала, а потом
он ощутил  острую  боль внизу  живота  От злости  он  забыл  напрячь брюшные
мускулы, чтобы  смягчить  удар,  затем почувствовал,  что  летит через спину
Уэтерби, и  шлепнулся на мат. Над собой он увидел  лицо Уэтерби, тонкие губы
были  плотно сжаты  от ненависти.  Он увидел, как Уэтерби занес ногу над его
лицом, грозя сломать нос. Он был уверен, что так  и произойдет, что его лицо
превратится в желе, брызнет кровь, носовой хрящ будет раздавлен.
     Нидхэм закричал.
     Мозолистая пятка коснулась его носа. И замерла.
     Прямо перед своими  глазами Нидхэм мог  видеть просветы  между пальцами
ног Уэтерби, твердые жесткие мозоли на пятке лейтенанта.
     Минуту Уэтерби стоял  спокойно, касаясь пяткой  носа Нидхэма. Затем его
тонкие губы расплылись в улыбке, обнажив широко поставленные зубы. Он сделал
глубокий вдох.
     - О'кей, Нидхэм, - произнес он.  - На этот раз ты  делал все хорошо, но
забыл, как правильно падать. Помни - надо откатиться назад и, раскинув руки,
хлопнуть ими по матам, чтобы ослабить удар.
     Он кивнул.
     - Ладно. Вставай.
     Нидхэм,  который  только сейчас сообразил, что  никто  не  стал  бы его
убивать  на  глазах всего личного состава полицейского участка, встал и, все
еще толком не придя в себя, отошел в сторону.
     Уэтерби повернулся  к Фостеру, наблюдавшему  эту  сцену с  застывшей на
лице усмешкой.
     -  Вот так и надо действовать,  - сказал Уэтерби. - Это вам не  детская
игра "в ладушки".  Сбить захват, бросить противника  на землю и  припечатать
ногой. Как мне вдолбить это в ваши железобетонные черепушки?
     Встретившись взглядом с  Фостером,  он понял, что негр злится.  Уэтерби
скрывал свои  эмоции.  Ему не нравились черные,  он  считал,  что они просто
дезорганизуют работу полиции. Он особенно не любил  таких... э... обидчивых,
как Фостер.
     - Ну как, теперь у тебя получится? - спросил Уэтерби.
     -  Получится,  получится,  лейтенант, -  ответил  Фостер.  -  Уж  вы не
волнуйтесь.
     - А я никогда не волнуюсь.
     Фостер шагнул на середину мата.
     - Готов? - спросил Уэтерби.
     Черный  новобранец  слегка  подпрыгнул  на  месте,  точно   легкоатлет,
старающийся  равномерно  распределить  свой  вес  и найти  самое  устойчивое
положение.
     - О'кей, -  произнес он, - Начнем... сэр, - добавил он  с плохо скрытой
угрозой.
     Уэтерби   медленно   поднял  толстые  волосатые  руки  и  обхватил  ими
коричневую шею Фостера.
     - Давай! - крикнул он и нажал.
     Фостер почувствовал  неожиданный  шок, острую боль от  нажатия  больших
пальцев на адамово яблоко. И он сделал так, как его учили. Согнув левую руку
и  направив  локоть  между руками Уэтерби, он  затем выбросил ее  вверх  и в
сторону.  Вся сила удара, как предполагалось,  была направлена  на то, чтобы
ослабить хватку  правой руки нападавшего. Но вместо удара  кости о кость  он
почувствовал, как правая рука Уэтерби гасит силу удара, уходя  от него; в то
же время железные пальцы лейтенанта  продолжали  держать мертвой хваткой шею
Фостера.
     Фостер попытался нанести  такой  же  удар  правой рукой, но  с  тем  же
успехом.
     Уэтерби погасил силу удара, слегка  убрав руку назад,  но не настолько,
чтобы ослабить хватку.
     Фостер  взглянул в  глаза Уэтерби.  В них играла улыбка. "Вот дьявол, -
подумал Фостер, - этот тип спятил, он задушит меня".
     Зрачки Фостера расширились от страха.  Он почувствовал, как защемило  в
груди от  недостатка  воздуха,  попытался вдохнуть, но  не мог. Он  повторил
прием,  ударив  обеими  руками  сразу, однако  Уэтерби  слегка притянул  его
вперед, и кулаки Фостера попали ему же в лоб.
     Негр  попытался  ударить Уэтерби  коленом  в  пах, но  удар  пришелся в
пустоту.  Он  хотел крикнуть:  "Отпусти меня,  сукин  ты  сын", но ничего не
вышло. В  глазах у него  потемнело. Сил  больше не было. Он вновь попробовал
вдохнуть, но не смог и ощутил слабость во всем теле, глаза  закрывались, как
он ни старался  открыть их. И тут все увидели, что он, словно кукла, повис в
руках лейтенанта.
     Уэтерби подержал его  еще несколько  секунд, потом отпустил,  и Фостер,
потеряв сознание, тяжело рухнул на мат.
     Поднялся слабый ропот.
     - Не волнуйтесь, с ним все будет в порядке, - сказал Уэтерби. - Это еще
один  урок.  Не воображайте себя  суперменами, иначе  тут  же  нарветесь  на
кого-нибудь  сильнее и опытнее  вас. Делайте все возможное для нейтрализации
противника, и быстро, без жалости. Иначе будет, как с ним. - Он с презрением
посмотрел на Фостера, который  со стоном начал приходить в себя. - Или хуже,
- сказал Уэтерби. - Если вы можете себе это представить.
     Он слегка пнул Фостера носком ноги.
     - Ладно, вставай, Мохаммед Али, и иди к остальным.
     Застонав, Фостер  медленно перевернулся со спины  на  живот,  встал  на
колени,  а затем сел на корточки.  Никто  не сдвинулся с места, чтобы помочь
ему, до тех пор, пока Уэтерби не кивнул головой.
     - Дайте ему руку, - сказал он.
     Взглянув   через   головы   новобранцев,   он   увидел   двух   мужчин,
направлявшихся к нему. Руки  его похолодели, и он глубоко  вздохнул. Ну вот.
Наконец. Сейчас!
     - Ладно, ребята, - сказал он. - На сегодня хватит. До завтра.
     Он подошел к  двери, где  его встретил  заместитель начальника полиции,
отвечавший за физическую подготовку.
     -  Фред,  - сказал  он, -  это мистер  Слоут. Он  готовит  для  журнала
материал о подготовке полицейских.
     - Рад познакомиться, - сказал Уэтерби, протягивая руку.
     "Ничего особенного, - подумал он. - Широкие запястья, но ростом невелик
и худой. Дюйма  на четыре ниже меня и весит немного. Но какие бы  у него там
ни были  запястья, силен  он для своего роста или  нет, этого не достаточно,
так как тот, кто сильнее  и  выше ростом, всегда одолеет того,  кто слабее и
ниже.  Или  почти  всегда",  -  поправил себя  мысленно  Уэтерби.  Был  один
невысокий человек,  с  которым  Уэтерби  ничего  бы не смог  сделать. Только
подумать: он, полицейский,  стоявший на страже порядка, втянут в  незаконное
дело. Сначала  он  убеждал  себя, что  пошел на это, поскольку хотел  узнать
секреты искусства  боя, которыми владел тот маленький  человек. Но теперь он
понял, что сделал это по  иной, более важной причине. Лейтенант Фред Уэтерби
делал то, что хотел от него  маленький человек, потому что боялся. Все очень
просто.  А раз так, то  у  Уэтерби  не должно  было  быть  никаких сомнений:
придется выполнять то,  что прикажут. Например,  убить этого хиляка, мистера
Слоута, стоявшего перед ним.
     -  Я с удовольствием все вам  покажу,  -  сказал Уэтерби. - Мы  первыми
начали уделять много внимания рукопашному бою при подготовке полицейских. Вы
разбираетесь в боевых искусствах, мистер Слоут?
     - Можете называть меня Римо. Нет, не разбираюсь.
     -  Ну, я  пошел,  - сказал заместитель  начальника полиции.  - Если вам
что-нибудь понадобится перед  уходом, - сказал он Римо, - зайдите  ко  мне в
кабинет.
     - Конечно, шеф, спасибо.
     И он проводил начальника полиции взглядом.
     - Что у вас с рукой? - спросил Уэтерби.
     Римо осторожно поднес руку к левому плечу.
     - Вы не поверите, но ее защемило дверью гаража. Сам виноват.
     - Неужели? - усмехнулся Уэтерби.
     Римо  огорчился,  так как  полагал, что  сегодня  двигается  достаточно
свободно, несмотря на  то, что левой  рукой пошевельнуть не мог, и продолжил
беседу:
     - Я много слышал о вас.
     - Да?
     -  От  одного  парня  из  Тенафлай.   Холи  Бардвел.   Он  сказал,  что
тренировался вместе с вами.
     - Бардвел, Бардвел... Я не знал никакого Бардвела, - сказал Уэтерби.
     Римо виду  не подал, но решил, что лейтенант Фред Уэтерби  лжец. Линетт
Бардвел назвала имя, звание и его служебный номер. Она не могла ошибиться.
     Он промолчал  и, слушая лейтенанта,  стал  осматривать зал для занятий.
Его новая жизнь начиналась  в таком же зале. В санатории Фолкрофт.  Тогда он
только что пришел в себя после казни на электрическом стуле, проведенной  не
на должном уровне, и некто  дал ему в руки пистолет и пообещал отпустить его
на свободу,  если он застрелит престарелого азиата, буквально  порхавшего по
полу гимнастического зала.  И потому что Римо был  молод, нагл и самоуверен,
он согласился, а в результате кончил тем, что пахал носом грязь на полу.
     Уэтерби  показывал  Римо  тренажеры  для  рукопашного  боя,  когда  тот
спросил:
     -  Вашим  подопечным  когда-нибудь  приходится  пользоваться  приемами,
которым их здесь учат?
     - Конечно, - сказал Уэтерби. - Подумайте, как часто приходится вступать
в   рукопашную,   чтобы  защитить  себя.  Насколько   полицейскому   удобнее
использовать нечто более эффективное.
     - А вас  не  смущает, что отсюда выходят люди,  владеющие смертоносными
приемами?
     Уэтерби улыбнулся словам жалостливого слюнтяя-репортера и удивился, чем
этот жалкий тип мог насолить мистеру Уинчу? Пройдя мимо тренажеров, он запер
дверь зала. Показывая Римо тренировочные маты, он сказал:
     - Отработка рукопашного боя занимает сорок часов.
     - Сорок часов, - сказал Римо. - Это много.
     - Чтобы добиться хорошего  результата  -  не так уж  и  много, - сказал
Уэтерби.
     -  Между прочим, -  сказал  Римо, ткнув  в мат носком ботинка, - вы  не
сказали, где тренировались вместе с Бардвелом.
     Уэтерби стоял на мате лицом к Римо. Их разделяло пять футов.
     -  Я  же  сказал,  что  не  знаю  никакого  Бардвела.  Это,   наверное,
какой-нибудь любитель.
     - А вы профессионал? - спросил Римо.
     - Естественно.
     Только что Уэтерби стоял и  говорил.  В следующий миг он в прыжке летел
на Римо, подогнув одну  ногу  под себя. Римо  узнал этот прием.  Удар правой
ноги  Уэтерби придется  в  верхнюю часть  его тела.  Когда Римо  упадет,  то
Уэтерби приземлится и нанесет смертельный удар рукой в голову.
     Так и произошло бы, не будь он Римо.
     Уэтерби ударил. Нога лейтенанта поразила правое плечо Римо.
     Но техника исполнения, которой был  обучен Уэтерби, подвела его. Он мог
нанести следующий удар в  висок,  только  если  его соперник падал и  не мог
ответить.
     Но Римо не упал, а нанес ответный удар. Отступив на шаг, он увидел, что
живот Уэтерби ничем не защищен, открыт,  словно  церковный поднос  для сбора
пожертвований, и он ударил полицейского ногой в солнечное сплетение.
     Все произошло быстро. Удар Уэтерби. Ответный удар Римо. Нокаут.
     Испепеляющая ненависть  на  лице Уэтерби мгновенно сменилась выражением
безграничного удивления. Глаза его округлились. Он упал на  спину.  И так  и
остался лежать с открытыми глазами.
     - Вот паскудство, - сказал Римо. - И еще раз паскудство.
     Еще один камикадзе мертв, а Римо все еще ничего не узнал.
     Но прибавилась  и  еще одна причина  для  беспокойства. Жжение в правом
плече после  удара  Уэтерби  постепенно распространялось по верхней половине
тела. Он попытался поднять руку. Она еле-еле бессильно шевельнулась. Хорошо,
что хоть немного движется, Римо опасался, что назавтра и этого не получится.
Однако пока рука действует, не следует зря  терять время.  Нельзя так просто
оставлять мертвое тело офицера полиции посереди спортзала.
     Превозмогая боль в онемевшей правой руке, он медленно втащил тяжеленное
тело лейтенанта  в подсобку. С каждым движением боль в плече усиливалась, он
с трудом сдерживал крик. Еще одно нападение самоубийцы. Но почему?
     Укладывая тело лейтенанта Уэтерби на дно ящика с баскетбольными мячами,
он, наконец, понял, в чем дело.
     Спортивный зал  он  покинул с  чувством  отвращения  к  самому себе. Он
ничего не выяснил и тем  не менее выяснил все. Он стал жертвой традиционного
в Синанджу нападения с целью опозорить и унизить соперника.
     Его ожидали еще два удара.
     Но  он не  знал сообщников  Бардвела и Уэтерби, не  знал,  где и  когда
произойдет третье нападение.
     Придется еще  раз  повидаться  с Линетт Бардвел и попытаться узнать еще
какое-нибудь имя.
     Однако теперь он знал имя того, кто нанесет четвертый удар.
     Нуич.   Племянник   Чиуна,   который   поклялся  убить   Римо   и   его
учителя-корейца.

        ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     В  Пхеньяне о выведенном из  строя  танке  было доложено Ким  Ир  Сену,
президенту Корейской Народно-Демократической Республики.
     Он не  был родом из Синанджу  и  в  старину не  верил.  Это был  вождь,
прокладывавший  новые  пути. Крестьяне и  солдаты  называли  его  "товарищ",
поскольку  он утверждал,  что  все  равны. Он всегда носил  военную форму  с
погонами маршала и тугой черный кожаный ремень.
     Ким Ир Сен понимающе  кивал головой, когда ему в первый  раз доложили о
случившемся. Да, он слышал о Мастере Синанджу. "Все это сказки,  покрывающие
действия банды  разбойников и головорезов", - заметил вождь  и велел  своему
помощнику  Пак Ми Чонгу  разобраться  в этом  деле. Он  считал, что  Мастера
Синанджу  ушли  вместе  с  прошлым  и  не  могли  причинить  вред  Корейской
Народно-Демократической Республике.
     Пак  Ми  Чонг  прежде  всего  обратился  к  губернатору провинции,  где
находилась  деревня  Синанджу.  Тот предвидел и боялся расследования, потому
что именно он  приказывал солдатам  отбирать то, что  Мастер Синанджу каждый
год присылал в свою деревню.
     -  Почему вы задаете мне подобные вопросы?  -  спросил губернатор. - Вы
сомневаетесь в том, что я могу управлять этой провинцией?
     - Если  бы президент сомневался, то вас бы  здесь не было, - ответил Ми
Чонг. - Нет, я просто интересуюсь, что за люди голыми руками вывели из строя
народный танк.
     - Я этого не говорил, - сказал губернатор.
     Ми Чонг спросил:
     - Если не Мастер Синанджу, то кто же?
     -  Американцы, -  ответил губернатор. И напомнил о корабле, который был
замечен вблизи Синанджу. Разве они не капиталисты? И  разве они не ненавидят
Корейскую  Народно-Демократическую  Республику?  И  не занимаются  подрывной
деятельностью?
     Ми Чонг ничего  на  это не  ответил.  Он был  мудр и понимал, что лучше
направлять  ненависть народа на внешнего  врага. И все же  каждый раз, когда
слышал  слово "американцы",  он  начинал  подозревать, что  кто-то  пытается
оправдать свою некомпетентность.
     Затем Ми Чонг направился в Синанджу, где царило веселье,  и спросил там
у встречного ребенка:
     - Кто такой Мастер Синанджу? Я хочу встретиться с ним.
     Ребенок подвел его к  большому дому в конце главной  улицы. Дом старый,
деревянный, но отделанный слоновой костью и камнями из заморских стран. Да и
само дерево отличалось от жиденькой корейской древесины.
     - Давно ли здесь стоит этот дом?
     - Он был  здесь всегда,  -  ответил ребенок, что  для Ми Чонга,  хорошо
знавшего детей,  вовсе не означало,  что дом старый. Но  его внешний  вид, в
котором чувствовалось  влияние  многих  стран  и культур, навел  Ми Чонга на
мысль, что это очень и очень древний дом.
     Хотя  Ми Чонг  и был приверженцем нового режима  с  юношеских  лет, при
входе в дом он поклонился и снял башмаки, как полагалось в старые времена, -
этот  обычай его  народ перенял от  японцев. Он  поклонился  старику с белой
бородой и длинными, как и у его предков, ногтями.
     Старик спросил:
     - Кто ты? Я не встречал тебя в деревне.
     Ми  Чонг  ответил,  что  он  из  Пхеньяна  и  служит  Ким  Ир  Сену,  и
поинтересовался, не является ли  старик  действительно Мастером Синанджу, "о
котором рассказывают много удивительного".
     - Я тот, о ком ты говоришь, - сказал Чиун.
     - Я слышал, что твои руки обладают большей силой, чем народный танк.
     - Это так.
     - Как это может быть? Сталь тверже плоти.
     - Человеческий ум - вот самое сильное оружие.  Танк  - лишь инструмент,
он ничуть не сильнее человеческого ума, который его использует.
     - Но с его помощью глупцы могут уничтожить даже мудрых.
     - Знай,  молодой человек,  что есть  мудрые и  есть  мудрейшие. Но даже
мудрейший из них знает  только, что  он не  познал истинную силу своего ума.
Даже глупец, использующий свой ум, сильнее мудреца, его не использующего.
     Ми Чонг был озадачен, а Чиун продолжал:
     - Ты ищешь  человека, творящего чудеса.  Но величайшее  чудо  есть  сам
человек. Я это понимаю, а ты - нет, как  и  твои люди из Пхеньяна в народном
танке. Вот почему песок поглотил их, будто пустые раковины.
     - Я так ничего и не  понял,  - произнес Ми Чонг. -  Но возможно, поймет
президент. Я доставлю тебя к нему.
     Чиун сделал отрицательный жест рукой.
     -  Синанджу нечего делать в  Пхеньяне. Возвращайся  к своим  развратным
женщинам и вину.
     Но Ми Чонг не собирался уходить.
     - Но  если ты  обладаешь такой мудростью, почему же ты не поделишься ею
со своим народом? Почему ты сидишь в  одиночестве в этом пустом доме с одной
лишь девушкойслужанкой?
     - Можно ли океан вместить в  чайную чашку? Можно ли небо вылить в вазу?
Так и Синанджу нельзя дать каждому.
     - Но оно отдано многим.
     - Немногим, - сказал Чиун.
     - Мне говорили, что ты не единственный Мастер Синанджу
     - Есть  претендент  по имени Нуич, называющий себя также Уинч или Чуни.
Все это имена одного человека, сына моего брата.
     - Значит, вы оба носите это звание?
     -  Скоро этому придет конец, - сказал Чиун,  -  раз  и навсегда, и  это
звание  достанется белому  человеку. Это говорю  я.  Сердце  -  вот  главное
обиталище Дома Синанджу,  и когда я  не нахожу  среди нас достойных, я отдаю
его белому человеку.
     - Американцу? - спросил Ми Чонг, подтверждая свои худшие опасения.
     - Тому, кто ел гамбургеры, пил вино и  другую  отраву. Слабому  телом и
разумом,  но чистому сердцем. Ему я отдал все. Он был куском свиного уха - я
сделал его плотью Синанджу.
     Ми  Чонг осмотрел  комнату  и  увидел  в золотой раме фотографию белого
человека с  бледным лицом,  на которой  было что-то написано по-западному, и
спросил Чиуна, не тот ли это белый, о ком он говорил.
     - Нет, - ответил Чиун.  - Это  замечательный актер,  Ред  Рекс, который
гениально  играет  в  американских   дневных   телепостановках,  таких,  как
величайшая драма  "Пока Земля  вертится".  На  фотографии  его  автограф.  В
Америке у меня много важных друзей.
     Ми Чонг подумал немного, а потом опять спросил Чиуна, не захочет ли тот
отправиться в Пхеньян, чтобы встретиться с самим председателем Ким Ир  Сеном
и получить его фото с автографом? Это оценит вся деревня, а фото поместят на
почетное место.
     Но Чиун ответил:
     -  Разве  Ким Ир  Сен  когда-нибудь  переживал  из-за операции, которую
должен был  сделать Мэри Лэмберт незаконный сын  падчерицы Блейка  Уинфилда,
обнаруживший, что мэр Карсон  Магнум употребляет  героин и  берет взятки  от
самого  Уинфилда,  чтобы  молчать  о  существовании  банды  врачей, делающей
аборты,  которая  чуть  было  не  загубила  Мэри,  когда она  была беременна
неизвестно от кого?
     - Это не его вина,  - ответил Ми  Чонг. - Если бы Ким  Ир Сен знал  обо
всем этом, то также бы волновался.
     -  Правитель  должен  знать  о  многом,  -  ответил Чиун, сделав  рукой
прощальный  жест  Ми Чонгу  и обратив лицо  к окну, за которым  расстилалось
море.
     Ми Чонг всю ночь ломал голову, а потом вызвал к себе семь самых сильных
воинов.
     - Тот, кто убьет Мастера Синанджу,  будет произведен в полковники, если
он майор, и в генералы, если он полковник.
     Воины кивнули  и усмехнулись, а затем, вооружившись  ножами  и ружьями,
отправились к дому Чиуна, так как каждый хотел получить повышение.
     Но утром никто из них не явился к Ми Чонгу, и он сам пошел к дому Чиуна
посмотреть, что эти семеро сделали. Войдя в дом, он увидел,  что все циновки
и статуэтки на месте. Чиун, сидевший на своей подушке  безоружный, обратился
к Ми Чонгу с такими словами:
     - Те, кого ты послал,  возвратились в землю. Теперь иди и скажи  своему
хозяину  в продажном городе Пхеньяне, что Мастер Синанджу  встретится с ним,
если тот выполнит его условия.
     - Какие условия? - спросил Ми Чонг.
     -  Во-первых,  удалить  всех  пхеньянцев  из этой провинции. Во-вторых,
наказать злонамеренного губернатора, который захватил  дары, предназначенные
деревне.  В-третьих,   отправить  сообщение   в  Америку  о   том,  что   их
замечательные  телепостановки  здесь  получат  с  радостью.  Как  это  можно
сделать, американцы знают.  Для  этого ваш  председатель  должен  пригласить
нужных людей в  Корею.  Он должен хорошо с ними обойтись, потому  что тогда,
возможно, приедет и сам Ред Рекс. Все это осуществимо.
     И Ми Чонг покинул деревню с тяжелым  сердцем, ибо знал, что Ким Ир  Сен
не  пригласит  американцев  в  свою страну.  Когда  Ми Чонг  предстал  перед
председателем, то рассказал  о том,  что  видел,  и  о  гибели  семи воинов.
Председатель разгневался  и хотел послать целую армию против Синанджу, но Ми
Чонг умолил отложить это  дело, потому что слышал рассказы о  том,  будто ни
стена, ни  сталь, ни человек не  могут остановить  Мастеров Синанджу  и  что
веками  их необыкновенный талант служил  делу устранения тех, кто  стоял  во
главе государств. Или же,  добавил Ми Чонг,  тех, кто собирается занять этот
пост.
     И Ким  Ир Сен ничего не сказал, но стал обдумывать услышанное. Потом он
поинтересовался,  где слышал Ми Чонг подобные  вещи. На что Ми Чонг ответил,
что читал о них в старинных книгах, где говорится о Синанджу.
     -  Это реакционные  феодальные  сказки, предназначенные для того, чтобы
подавить  стремление народных  масс к свободе. Синанджу  всегда  был логовом
бандитов, убийц и воров, - сказал Ким Ир Сен.
     Но  Ми  Чонг  напомнил  ему  о  семи воинах и  народном танке,  а также
рассказал о нечестном губернаторе.
     Председатель  стоял на  своем. Но  когда Ми  Чонг  сказал,  что  Мастер
Синанджу обучил своим секретам белого человека,  американца, и может обучить
других  американцев, то председатель выслал всех, кроме  Ми Чонга, из своего
кабинета.
     И очень тихо, чтобы даже и стены не услыхали, он сказал Ми Чонгу:
     - Я встречусь с этим бандитом. Отправимся вместе. Но предупреждаю: если
он окажется просто лакеем-прислужником империализма, то ты  будешь  отвечать
перед президиумом и политбюро.
     - Этот не лакей.
     - Хорошо. По дороге ты расскажешь, что он хочет от нас.
     И поскольку Ми  Чонг был не  дурак,  то каждый  раз, когда председатель
спрашивал о  том, чего хочет Мастер,  он очень умело отвечал,  или восхваляя
мощь народной армии, или упоминая японцев, которых все ненавидели.
     И вновь Ми  Чонг вернулся в  дом  Мастера Синанджу и спросил разрешения
войти. И когда Ким Ир  Сен увидел, что  тот поклонился по старому обычаю, то
плюнул на пол.
     - Логово феодализма, - сказал он.
     - Свиньи и лошади гадят  и пускают слюни на пол.  Поэтому  их  держат в
хлеву, - сказал Мастер Синанджу.
     - Знаешь ли ты, старик, кто я? Я Ким Ир Сен.
     - А я Чиун.
     - Следи за своим языком, Чиун.
     - Я не плюю на пол. Ты, вероятно, научился этому от русских.
     -  Ты   бандит  и  прислужник  империалистов,   -   сказал  неосторожно
председатель, будучи очень рассержен.
     - Если бы ты не был вождем нашего народа на Севере, -  сказал Чиун, - я
бы умертвил тебя, как свинью к обеду. Однако я сдержусь и поспорю с тобой.
     - Разве может лакей спорить и рассуждать? - сказал председатель.  - Все
твои рассуждения льют воду на мельницу твоих белых хозяев. Я служу Корее.
     - Еще до того, как ты появился на свет, молодой человек, - сказал Чиун,
-  Синанджу существовала. Синанджу  пережила  вторжение  монголов, китайских
правителей, японских завоевателей, русских. Все они сгинули, а мы остались и
будем здесь после Ким Ир Сена. Но я говорю с тобой, ибо после стольких лет у
Кореи есть свой вождь. Это ты, хотя ты и из Пхеньяна.
     Услышав это, Сен сел. Но он  не поклонился,  не снял ботинки,  как того
требовал обычай. И Ми Чонг слушал с большим вниманием. Когда заговорил Чиун,
он понял, что все уладится, ибо Мастер был мудр.
     -   Ты  пришел  сюда  искать  мудрости  у  Синанджу,  иначе   зачем  же
председателю приезжать в эту бедную деревню? - спросил Чиун.
     И Сен согласился.
     - Ты назвал меня лакеем, - сказал Чиун.
     И Сен согласился.
     - Но кто лакей? Разве это я отдал Корею русским? Разве  это я вступил в
союз с китайцами?  Разве  это я  поддерживаю арабов,  негров или даже белых,
лишь потому, что они признают одну и ту же форму правления?
     - Это наши  союзники, - сказал Сен. - Русские дают  нам оружие. Китайцы
дрались за нас с американцами.
     Чиун улыбнулся.
     -  Русские дали оружие,  потому  что они ненавидят американцев. Китайцы
дрались, потому что они ненавидят американцев. Нам  повезло, что те и другие
ненавидят друг друга, в противном случае  они бы сидели в Пхеньяне, а не ты.
Что  же  до арабов, негров  и белых,  то они очень далеко и не принадлежат к
желтой расе. Японцы алчны,  китайцы вороваты, русские - просто свиньи, а что
касается  корейцев,  живущих на Юге,  то они готовы  совокупляться с утками,
будь у тех отверстия пошире.
     При этих словах Сен захохотал.
     - У этого человека трезвый взгляд на вещи, - сказал он Ми Чонгу.  - Кто
виноват в том, что я назвал его лакеем? Кто меня дезинформировал?
     А Чиун опять заговорил:
     - Но мы должны с сочувствием относиться к нашим братьям на Юге, так как
они не виноваты. Такова их натура.
     Ми Чонг  ахнул,  ибо никто никогда  не  осмеливался  говорить  что-либо
хорошее о тех, кто жил за тридцать восьмой параллелью.
     - Я тоже так думаю. Они  не  могут не быть  тем, что они есть, - сказал
Сен.
     - И  Пхеньян не  самое лучшее из  мест. Там  портятся хорошие  люди,  -
сказал Чиун.
     - Я родился не там, а в Мангендэ, - сказал Сен.
     - Красивая деревня, - сказал Чиун.
     - Синанджу тоже красивая деревня, - сказал Сен.
     - А я из Пекома, - сказал Ми Чонг.
     - Но он поднялся над своим происхождением, - сказал Сен.
     - Некоторые из наших лучших друзей родились в Пекоме. Они далеко пошли,
- сказал Чиун.
     Теперь  Ким Ир  Сен был  доволен,  что  нашел  здесь человека  с добрым
сердцем и здравым умом. Но он был обеспокоен.
     - Я слышал, ты учишь искусству Синанджу белого. Американца.
     Чиун знал,  что это больная тема, так что он тщательно подбирал слова и
говорил медленно и осторожно:
     - В моей деревне, в моей семье я не нашел достойных. Только праздность,
лень и ложь. Мы должны это признать.
     Сен кивнул, ибо ему тоже были знакомы проблемы власти.
     - За свои труды я не получил никакой благодарности.
     Как знакомо было Сену и это!
     - Я столкнулся с вероотступничеством и отсутствием дисциплины.
     И Сен признал, что Мастер Синанджу это верно подметил.
     -  Сын  моего  брата  использовал  данное  ему  бесценное  искусство  в
корыстных целях.
     Как знакомо Сену такое предательство! Он мрачно посмотрел на Ми Чонга.
     - Он поступил, как житель Юга, - сказал Чиун.
     Сен   плюнул,   и  на  этот   раз  Чиун  кивнул  с  одобрением.  Момент
соответствовал.
     - И я искал другого ученика, чтобы искусство нашего рода не умерло.
     - Это мудро, - сказал Сен.
     - Я бы выбрал кого-нибудь  из нас. Но во всей деревне, на всем Севере я
не нашел никого с сердцем корейца. Тебя я тогда еще не знал.
     - Мне не повезло, - сказал Сен.
     - Я искал такое сердце, как у тебя. Или у меня.
     - Рад  за тебя,  - сказал  Сен, кладя  сильную руку  на  плечо  Мастера
Синанджу, поздравляя его.
     -  У одного человека с именно  таким сердцем случилось  несчастье.  При
рождении. Произошла катастрофа.
     Лицо Сена опечалилось.
     - Какое несчастье?
     - Он родился белым и американцем.
     Сен ужаснулся.
     - Каждое утро ему приходилось видеть в зеркале свои круглые глаза. Есть
только гамбургеры. Каждый день искать утешение в компании таких же.
     - И ты?..
     - Я нашел его и спас от американцев, от их образа мыслей,  дурных манер
и пагубных привычек.
     - Ты хорошо сделал, - сказал Сен.
     Но  подозрительный  Ми  Чонг  спросил,  как  Чиун  узнал,  что  в  этом
американском теле было корейское, а не американское сердце?
     -   Потому   что   он   хорошо   усвоил   мои  уроки  и   докажет  это,
продемонстрировав свое искусство, когда приедет в Синанджу поклониться своим
истокам.
     -  Как мы узнаем, что  он  не  просто американец,  которого  ты  научил
секретам Синанджу?
     - Американец? - засмеялся  Чиун.  - Ты  же  видел  американцев во время
великой войны  с Югом, ты видел их, когда  они  были тут  со своим кораблем?
Американец!
     - Некоторые американцы далеко не трусы, - сказал Ми Чонг.
     Но  Ким  Ир  Сену  так  понравились слова Мастера,  что  он  недовольно
посмотрел на Ми Чонга.
     - Конечно, у этого белого было сердце корейца, - сказал он.
     - Его зовут Римо, - сказал Чиун.
     Так случилось, что  в  тот же вечер  это имя  было  вновь  упомянуто  в
большом Доме  Народа в  Пхеньяне, и председатель вспомнил его. Ему доложили:
получено послание, что американец по имени Римо будет предан позорной смерти
в деревне Синанджу и что сделает это человек по имени Нуич.
     Послание и было от Нуича. Он выражал преданность Ким  Ир Сену и  народу
Корейской Народно-Демократической Республики.
     Письмо было подписано так: "Нуич, Мастер Синанджу".

        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     -  Леди,  я  хочу снять со счета миллион  долларов.  Не пересчитывайте,
давайте просто на вес.
     Линетт Бардвел подняла голову и улыбнулась Римо.
     - Привет, - сказала она. - Вспоминала о вас прошлой ночью.
     - Вас-то как раз мне и  не хватало  прошлой ночью,  - сказал Римо. - Но
ведь всегда есть следующая ночь... Ваш рабочий день уже кончился?
     Линетт взглянула на часы, висевшие прямо над головой Римо.
     - Осталось десять минут.
     - Пообедаем? Ваш муж не будет против?
     -  Думаю,  что  нет, - ответила Линетт.  - От него  нет ни  ответа,  ни
привета. Наверное, уехал куда-то.
     Римо ждал  у входа  в банк. Линетт вышла  из здания ровно через  десять
минут.
     - Поедем на моей машине? - спросила она.
     Римо  не возражал. В машине на  автостоянке  она  коснулась  губами его
щеки, случайно  облокотившись на больное  правое  плечо. Лицо  Римо исказила
гримаса боли.
     - Что случилось? Вы ушибли плечо?
     Римо кивнул.
     - Хотите - верьте,  хотите - нет, я споткнулся об ящик с баскетбольными
мячами.
     - Не верю.
     - Ну и ладно.
     Линетт вела машину, и на этот раз Римо  сам выбрал ресторан - еще более
невзрачный, чем накануне вечером, но в нем, судя по внешнему виду,  вроде бы
подавали  настоящий рис.  Ожидания  оправдались,  и  Римо  вместе  с  Линетт
принялся за еду.
     - Вы видели Уэтерби? - спросила она.
     - Да. Но он ничем не смог помочь.
     - Помочь  в чем? Мне ведь,  между прочим,  так  и  неизвестно, что  вас
интересует.
     -  Я пишу книгу о  восточных единоборствах. Ваш муж, Уэтерби  - все они
прошли  специальный  курс обучения,  нечто  особенное. Я  достаточно  знаю о
боевых единоборствах, чтобы в этом разобраться. Но все помалкивают. Кажется,
я натолкнулся  на  какой-то секрет,  новшество  в  системе  подготовки, и  я
добьюсь своего.
     - Хотела бы помочь вам, - сказала она, поддевая  на  вилку кусочек мяса
лангуста, - но это не мое дело.
     - А ваше какое?
     Лангуст бесследно исчез у нее во рту.
     - Мое дело любовь, а не борьба.
     За  бренди  Линетт  призналась,  что ее муж  никогда раньше не проводил
ночей вне дома.
     - Не вы ли его так напугали, а?
     - Разве я такой страшный?
     Римо медленно  ел  рис, сначала правой рукой,  а потом  и левой. Боль в
плечах все росла, и каждый раз, поднося вилку с рисом  ко рту, он чувствовал
такое жжение, что почти терял сознание. Если бы  только Чиун был в Штатах, а
не в Синанджу,  то  сумел  бы ему  помочь. Он  бы обязательно придумал,  как
заставить  руки Римо снова  действовать, снял бы боль и помог справиться  со
слабостью.
     А ведь  это  лишь  два  первых  удара. Теперь Римо был уверен, что  его
преследует  Нуич,  племянник  Чиуна,  домогающийся титула Мастера  Синанджу,
который поклялся убить Римо. Руки Римо уже были бесполезны. Что же дальше?
     В  конце концов еда не стоила  таких страданий, и Римо  уронил вилку на
стол. Он заметил, что машинально кивает головой в  ответ на слова Линетт, не
вслушиваясь в то,  что она говорит.  Вскоре  они  ехали  к  ней домой,  и он
услышал, как она предлагает ему отдохнуть в комнате для гостей наверху.
     Он чувствовал себя так плохо, что больше  не  спрашивал, не будет ли ее
муж возражать. Муж, дьявол  его  забери, был мертв, он повредил Римо руку, и
чем скорее он сгниет, тем лучше.
     Линетт помогла ему подняться наверх в большую спальню, и он позволил ей
раздеть его. Она делала  это  медленно, проводя пальцами по телу,  и уложила
его в  постель голым.  Она действовала умело  и осторожно, и Римо  удивился:
сегодня,  даже  после  выпивки,  она  контролировала  себя  куда лучше,  чем
накануне вечером.
     "Забавно,  забавно,  забавно,  - думал  Римо.  -  А  посмотрите,  какой
забавный, забавный, забавный Римо".
     Острая боль парализовала  верхнюю часть  его тела: она распространялась
волнами от  плеч  по рукам  до самых кончиков пальцев, пронизывала  ребра, а
малейший поворот головы приносил невыносимые страдания.
     "Искалеченный, изуродованный Римо. Все смотрите на искалеченного Римо".
     У него начались галлюцинации. Ему давно не приходилось испытывать боль,
настоящую  боль.   Для  обычного  человека  боль  является  предупреждением:
происходит что-то неладное и потому следует принять какие-то меры. Но Римо и
его тело были одним целым, единой сущностью, и ему не нужно было напоминать,
что с телом что-то не в порядке, то есть и  боль была не нужна. Он уже почти
не  помнил, что такое боль.  Да, он испытал  настоящую боль на электрическом
стуле. Им  не  удалось зажарить  его, только  чуть  подрумянить.  И это было
больно. Как  и сейчас.  А  за последние десять лет он почти не  вспоминал  о
боли.
     "Посмотрите,  посмотрите,  посмотрите,  какой забавный  Римо". Он терял
контроль над собой.
     "Смотри,  смотри,  Римо, на  прекрасную  леди в  дверях. Смотри  на  ее
прозрачный нейлоновый пеньюар.
     Посмотри на высокую колышащуюся белую грудь, на округлые очертания тела
в  свете, падающем  из  холла. Посмотри на длинные загорелые ноги. Посмотри,
как она улыбается тебе, Римо.
     Ты нравишься  прелестной  леди,  Римо.  Она  поможет  тебе. Римо  нужна
помощь".
     Он улыбнулся.
     Линетт склонилась над ним.
     - Я помогу вам, - сказала она.
     Римо все улыбался, боль мешала ему остановиться.
     - Помогите мне. Болят руки.
     - Где они болят, Римо? - спросила Линетт. - Здесь? - Она дотронулась до
размозженных мышц левого плеча.
     Римо застонал.
     - Или здесь?
     Она коснулась его правого плеча и тоже нажала. Римо вскрикнул.
     - Больно! Больно, - прохрипел он.
     - Тихо, тихо. Линетт поможет вам.
     Римо  приоткрыл глаза.  Высокая белокурая  женщина,  которую  он сделал
вдовой,  стояла возле  него,  она  плавным привычным  движением  сняла через
голову прозрачный пеньюар.
     Держа  его кончиками пальцев на вытянутых руках и не сводя с Римо глаз,
она уронила легкий, словно облако, нейлон на пол.
     Она придвинулась  ближе  к Римо, коснулась  пальцами его  щеки и шеи, а
затем стянула одеяло с его голого тела.
     "Нет, - хотел сказать он.  - Нет, никакого  секса. Мне плохо.  Никакого
секса".
     Но когда  пальцы Линетт Бардвел  запорхали  по его телу,  ему  пришло в
голову, что если сосредоточить мысли на чем-то другом,  а не  на  плечах, то
боль, может  быть, перестанет быть столь невыносимой. И он стал думать о той
же части  своего  тела,  что  и Линетт,  и не  заставил  себя  ждать. Линетт
улыбнулась, забралась на него и поглотила его.
     Она стояла  над  ним на коленях,  с улыбкой, обнажившей зубы,  которые,
похоже, были готовы укусить, в ее глазах появился хищный блеск, и она начала
ритмично двигаться, и это помогло, стало легче,  особенно если  самому  тоже
помогать ей, и он забыл о плечах  и  думал о себе  и Линетт и о том, чем они
занимались в данный момент.
     Он хотел протянуть к ней руки, дотронуться до нее, но не смог. Его руки
были прижаты  ее  коленями  к  постели,  но он  все же  мог слегка  шевелить
пальцами и поглаживать внутреннюю сторону ее бедер в особенно чувствительных
местах.
     Это заставило ее шире открыть глаза, и она задвигалась быстрее и резче,
а ему стало лучше  и  отвлекло от боли в плечах. Боль причинили те двое, что
пытались искалечить его перед тем, как убить, и следующий удар будет нанесен
в ногу, но сейчас это не важно.
     Линетт резко выпрямила спину, откинула  голову назад и расхохоталась, а
потом  взглянула на него, и Римо впервые встретился  с ее взглядом и  понял,
что он означает. И тут она рухнула на него, ударив кулаками в плечи Римо.
     Боль пронзила все тело,  и Римо закричал. Она еще раз с силой  надавила
кулаками на сгустки  боли в плечах Римо, снова  расхохоталась и приблизила к
нему свое лицо.
     Римо почувствовал слезы на своем лице. Слезы? Она плакала?  Нет, это он
плакал от боли.
     - Ты убил моего мужа, - сказала она.
     И это не был вопрос.
     - И ты убил Уэтерби, - сказала она и снова надавила на плечи.
     "Больно, больно. Как прекратить боль?"
     - Но  и они покалечили  тебя. А я продолжу. То,  что останется, получит
Нуич. В мешке!
     Нуич?  Она  знала.   Линетт  и  была  третьим  камикадзе.  Третий  удар
принадлежал ей. Догадывалась ли  она, что Нуич посылал и  ее на  смерть? Что
Римо должен убить и ее? Но не мог, не мог даже пошевелиться.
     - Ты знаешь Нуича? - выдохнул он.
     - Я  служу ему, - уточнила  она.  - Холи был просто дурак,  а Уэтерби -
животное. Но Нуич - настоящий мужчина. Он любит меня. Он  сказал, что тогда,
в Шотландии, мой удар был лучшим. Я была лучше всех.
     Она  продолжала  движение  нижней  части   тела,  используя   Римо  как
инструмент, приносящий ей удовольствие, а ему  - боль. Единственное, что ему
оставалось, - ласкать пальцами ее бедра.
     - Мистер Нуич - настоящий мужчина, - произнесла она.
     Он  заметил,  как смягчился ее голос,  а мышцы  ритмично  напрягались и
расслаблялись помимо ее воли.
     - Таким мог бы стать и ты. О-о-о!
     Она запрыгала на Римо, точно ковбой  на спине норовистой лошади. Он был
обездвижен, обессилен,  испытывал  страшную  боль в  плечах.  Она  судорожно
вскрикнула от удовлетворения:
     - О, Нуич, Нуич!  - А потом добавила: - Ты  тоже мог бы стать настоящим
мужчиной, если бы остался жить.
     Ее смуглое  влажное  тело  приподнялось,  и  он  почувствовал  огромное
облегчение, когда ее маленькие кулаки перестали давить на его горящие плечи,
и он смог открыть глаза. Она стояла у него в ногах на постели, гладя на него
сверху вниз. Затем она поджала левую ногу, точно фламинго,  быстро подтянула
к ней  правую  и с силой бросила  тело вниз,  нацелив  удар на пучок мышц на
передней  части его правого бедра.  Еще до удара Римо понял, какая  боль его
ожидала.  Последовал  удар. Ему  казалось,  что все происходит в замедленном
темпе. Сначала было легкое прикосновение, потом - давление,  потом  -  боль,
когда тяжесть ее тела и умелый  удар  разорвали мышечные волокна его правого
бедра.
     - Сначала ты, - выкрикнула она, - а после тебя старик!
     Чисто рефлекторно,  подчиняясь инстинкту, зная, что это уже не поможет,
так  как  он  умирает,  Римо  развернул левую ногу  коленом  наружу,  собрал
последние силы  и  ударил  коленом Линетт Бардвел,  сидевшую  верхом на  его
правой ноге с сияющим торжеством лицом. Громко хрустнула ее височная кость.
     Улыбка сменилась гримасой боли,  и Римо понял:  до нее дошло, что Нуич,
который, как она считала, любит ее, не рассчитывал, что ей удастся выжить. А
дальше ей уже стало все равно, так как осколки височной кости вонзились ей в
мозг.  И  улыбка,  и  гримаса  боли погасли  на ее лице,  как на кинопленке,
ускоренно  воссоздающей рождение,  жизнь и  увядание цветка. Линетт упала на
грудь Римо и умерла.
     Он  чувствовал, как  теплая липкая  жидкость стекает  ему на грудь. Она
была теплой-теплой. Хорошо. Он хотел согреться, чтобы его не бил озноб. Боль
в плечах и правом бедре терзала его. Он закрыл глаза. Хорошо бы уснуть...
     И умереть - тоже неплохо, потому что тогда  наступит  вечное  тепло.  И
исчезнет боль.

        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Римо проснулся.
     Он уснул, чтобы забыться, но все вернулось - боль в плечах и руках.
     И еще что-то произошло с его ногами.
     Их придавила какая-то тяжесть.  Он посмотрел вниз, но ничего не увидел.
Прямо перед  его лицом с широко  раскрытыми  глазами и открытым ртом  лежала
окровавленная голова Линетт Бардвел.
     Римо все вспомнил.
     - Привет, малышка, - сказал он. - Все изучаешь каратэ?
     Римо  осторожно  высвободил свою  левую ногу из-под тела и толкнул его.
Тело соскользнуло на пол с глухим стуком.
     Римо повернулся, спустил  ноги с кровати,  встал  и...  рухнул на серый
твидовый коврик, так как правая нога отказалась ему служить.
     Боль тут же вернулась,  как  бывает с зубом, успокаивающимся  ночью, но
начинающим ныть, как только наступает утро.
     Римо дополз до стены и с трудом поднялся, цепляясь за нее.  Стараясь не
беспокоить правую ногу, он дохромал  в ванную и, кое-как орудуя беспомощными
руками, сумел включить душ.
     Он вполз  под  струю  и  долго стоял, не  в состоянии  даже намылиться,
ожидая, пока вода смоет засохшую кровь Линетт Бардвел.
     Теплая вода чуть  смягчила боль,  и Римо смог собраться  с мыслями. Его
преследовал Нуич. Следующее нападение - и четвертый удар будет смертельным.
     Он вылез из-под  душа,  оставив воду включенной. Встал перед зеркалом в
ванной и посмотрел на себя.
     -  Ты еще слишком  молод, парень,  чтобы  умирать,  -  сказал он своему
отражению.
     На  лице  не видно  было страха,  только недоумение,  будто  его хозяин
пытался  что-то вспомнить. Лицо в зеркале  было похоже  на  лицо незнакомца,
чем-то  озадаченного.  Что-то крутилось у  него в мозгу, и он  никак не  мог
вспомнить, что именно. Что же?
     Римо натянул  брюки и поздравил себя, сумев надеть рубашку, так как, по
крайней мере, смог просунуть руки в рукава. О  том, чтобы надеть пуловер, не
было и речи.
     Что же это?
     Что-то, о чем упомянула Линетт...
     Что?
     Что?
     " Сначала ты, потом..."
     Сначала Римо, а потом? Что потом?
     "Сначала ты, потом..."
     И он вспомнил, слова вновь прозвучали у него в ушах: "...потом старик".
     Чиун!
     Римо заковылял к телефону.  Ему  удалось  зажать трубку  между  ухом  и
плечом,  и, благодаря Бога за кнопочный набор,  он набрал нужный код и номер
бесплатной линии.
     - Да? - послышался кислый голос.
     - Это Римо. Который час?
     - Два двенадцать, неурочное время для вас. Вы не помните, что...
     - Мне нужна помощь, я ранен.
     В санатории Фолкрофт Смит дернулся в кресле. За десять лет он не слышал
от Римо таких слов.
     - Ранен? Насколько серьезно?
     - Порваны мышцы. Я не могу вести машину. Пришлите за мной кого-нибудь.
     - Где вы находитесь?
     -  В доме Линетт  Бардвел. Город  Тенафлай,  штат Нью-Джерси. Вы  легко
отличите меня от хозяйки: я пока что жив.
     - Есть опасность утечки информации? - спросил Смит.
     - Точно, Смитти. Молодец, соображаете. Побеспокойтесь о секретности.
     - Хорошо, - ответил Смит ровным голосом. - В чем состоит опасность?
     -  Не знаю. - Римо вздохнул. Ему было больно  говорить, а теперь  еще и
телефон давил на плечо. - Если секретность операции  зависит  от меня, ищите
себе другую работу.
     - Оставайтесь на месте, Римо. Помощь придет.
     Смит вслушался - в голосе Римо не было ни намека на шутку или розыгрыш,
когда он сказал:
     - Поторопитесь.
     Смит  встал,  аккуратно  застегнул  пиджак  и вышел из кабинета. Сказал
секретарше,  что  его не  будет  до  конца дня -  чем  ее сильно изумил.  За
последние десять лет доктор Смит уезжал среди дня  только по пятницам, когда
приходил очень рано и работал без перерыва на ленч, так что набегало как раз
восемь часов, когда ему надо было ехать в гольф-клуб. И как однажды выяснила
секретарша, в гольф он играл сам с собой.
     На  вертолете,  принадлежавшем  санаторию,  он   долетел  до  аэропорта
Тетерборо в  Нью-Джерси, взял  на прокат "форд-мустанг", хотя  "фольксваген"
обошелся бы гораздо дешевле и освобождался  примерно через час, а Смит любил
эту машину за экономичность.
     Прибегнув к  помощи телефонной книги и  шофера  почтового грузовика, он
наконец  отыскал  дом  Бардвелов.  Смит остановил машину рядом  с коричневым
"фордом" и  пошел  к заднему входу, который вел на  кухню.  На стук никто не
ответил. Дверь была открыта.
     Он  вошел  в  кухню,  где   повсюду   были  пластмассовые  часы   цвета
пережаренной   яичницы,  керамические   подставки  для  ложек,   похожие  на
улыбающихся  младенцев, для  кофе,  сахара и муки,  напоминавшие  переросшие
жестянки из-под "колы". А затем направился в  комнату,  в  которой все  вещи
тоже что-то напоминали.
     Смит не склонен был философствовать и потому не  задумывался,  отчего в
жизненном  укладе  Америки многие вещи  представляли  собой имитацию чего-то
еще, и это  было странно,  так как лучше бы  предметам  первой необходимости
выглядеть привлекательно и без ненужных выкрутас.
     Худощавый  человек в  сером  костюме  тихо  прошел  по  первому  этажу,
внимательно  осматривая  комнаты,   кухню,  столовую,  ванную,   гостиную  с
телевизором, увешанную наградами  и дипломами за участие  в соревнованиях по
каратэ.
     Он нашел  Римо на втором этаже  на полу спальни,  около  кровати. Рядом
лежало тело  обнаженной блондинки, лицо и голова которой были покрыты коркой
запекшейся крови.
     Смит  быстро наклонился над  Римо  и сунул ему  руку под  рубашку.  Тот
скривился от боли. Смит смотрел на часы. Пятнадцать  секунд он  считал удары
сердца.  Их было двенадцать. Он умножил число на четыре. Значит,  пульс Римо
равняется сорока восьми ударам в минуту.
     Если  бы  такой  пульс  был  у  самого  Смита, он бегом бросился  бы  к
кардиологу. Но он читал медицинские отчеты о состоянии  здоровья сотрудников
КЮРЕ, как финансист читает сводки  с биржи, и знал, что для Римо такой пульс
был нормальным.
     - Римо, - произнес он.
     Тот медленно открыл глаза.
     - Вы можете идти? - спросил Смит. - Надо выбираться отсюда.
     - Привет,  Смитти, Следите  за  вашими скрепками  для  бумаг. Стоит вам
отвернуться, как их тут же разворуют.
     - Римо, постарайтесь встать.
     -  Встать.  Да,  надо  встать.  Нечего валяться,  будучи  на  службе  у
государства.
     Он опять закрыл глаза.
     Смит, осторожно обхватив Римо руками,  поднял его, удивившись, какой он
был легкий. Когда его  десять  лет назад  взяли  на службу, он  весил двести
фунтов, и  Смит знал,  что  потом  он  сбавил фунтов  сорок, но  так как это
происходило постепенно, то было незаметно.
     Отклоняясь  назад, чтобы не потерять равновесие  и не  уронить Римо, он
спустился  на  первый этаж. Каждый его шаг  вызывал у  Римо боль, от которой
веки его закрытых глаз вздрагивали.
     В кухне Смит  посадил Римо на  кресло у стола,  вышел на  улицу,  чтобы
завести мотор, и подъехал как можно ближе к двери кухни.
     Он оставил дверь в  машине  открытой  и вернулся в  кухню.  Римо открыл
глаза.
     - Привет, Смитти. Вы долго добирались сюда.
     - Да.
     -  Кажется, я звонил вам много часов назад, и вот вы здесь и совсем  не
торопитесь, а я чувствую себя паршиво.
     - Да, - сказал Смит.
     - Как я попал на кухню? - спросил Римо.
     - Наверное,  спустились по лестнице, - сказал Смит. - Точно так же, как
сейчас сами доберетесь до машины.
     - Я не могу идти, Смитти.
     - Тогда ползите. Думаете, я поволоку вас?
     - Конечно,  нет,  Смитти.  Это неквалифицированный  труд. Вы ходили  на
специальные курсы, чтобы стать таким снобом?
     - Я подожду в машине, пока вы перестанете себя жалеть, - холодно сказал
Смит. - Советую поторопиться.
     Смит ждал в машине, испытывая непривычное чувство тревоги. Ему хотелось
сказать Римо,  что  он беспокоится за него, но он не знал,  как это сделать.
Сказались годы подготовки, годы службы и работы  в этом странном  подпольном
мире государственной власти,  когда  человек, годами  бывший  твоим  другом,
однажды исчезал, испарялся, и никто  больше не вспоминал о нем, будто  его и
не существовало.
     Слишком долго привыкал он к этому и сейчас не мог преодолеть себя.
     Он видел,  как  Римо  вышел на маленькое  кухонное крыльцо.  Сначала он
попытался опереться  правой  рукой о  перила крыльца, но скривился  от боли.
Тогда, привалившись правым бедром  к  перилам, он спрыгнул на левой ноге  на
ступеньку вниз. Выровнялся и приготовился к следующему "шагу".
     Римо  допрыгал  до автомобиля и  ввалился внутрь. Смит  закрыл дверцу и
осторожно выехал задним ходом  на дорогу. Он  поехал на предельной скорости,
дозволенной  по  законам  штата   Нью-Джерси,  к  магистрали  номер  четыре,
направляясь к мосту Джорджа Вашингтона.
     Только когда они уже выехали на шоссе, он спросил Римо, что случилось.
     - Там, наверху в спальне, была девушка...
     - Я видел ее.
     - Да. Она изувечила мне правую ногу.
     - А руки?
     - Плечи, Смитти. Это сделали двое парней.
     - Но  как? -  спросил Смит.  -  Я всегда  считал,  что вы  в  состоянии
обезопасить себя от подобных инцидентов.
     - Это нападения самоубийц, - сказал Римо. - Кстати, мне кое-что нужно.
     - Да, Врач.
     - Нет, подводная лодка.
     - Что?
     - Подлодка. Я отправляюсь в Синанджу.
     - Зачем? Не забывайте, вам  поручено выяснить причину смерти одного  из
наших программистов.
     - Помните удары, нанесенные ему?
     - Да.
     - Я получил уже три таких удара. Четвертый ждет меня в Синанджу.
     - Не понимаю, - сказал Смит.
     И поскольку Римо сам  толком  не понимал, что к чему, да и не  сумел бы
объяснить, он ответил:
     -  Вам  и не  нужно. Но  Чиун  в опасности. И  мне  необходимо  быть  в
Синанджу.
     - Какая от вас польза? Вы не можете даже ходить.
     - Что-нибудь придумаю. Лучше быть с ним рядом.
     Смит вел автомобиль, как робот, и нельзя было понять, хороший  он шофер
или нет.
     Через несколько минут он сказал:
     - Извините, Римо, но вы не поедете. Я не могу позволить этого.
     - Я оплачу дорогу, Смитти.
     - Чиун - не  вы,  - пояснил Смит.  - Он кореец,  а не американец.  Если
правительство  Северной Кореи захватит  вас, будет международный скандал. Не
говоря уже о том, что возникнет угроза ликвидации нашей организации.
     -  А  что  вы  предпримете,  если "Нью-Йорк  таймс"  завтра  опубликует
документы,  где будут указаны  адреса, места, даты, сообщения об убийствах и
роли  правительства  в  этом?  Помните  то  дело  в  Майами?  А  заваруху  с
профсоюзами? Что тогда?
     - Это шантаж, - мрачно произнес Смит.
     - Типичная для КЮРЕ вещь.
     - Вымогательство!
     - Ваше любимое дело.
     - Неприкрытая угроза!
     - В том-то и дело, дорогуша.
     Смит  свернул с шоссе  к мотелю, стоявшему на  окраине Уайт-плейнз,  и,
достав  ключ, открыл  дверь номера, который организация  арендовала  круглый
год. Он помог Римо добраться до номера, находившегося в задней части здания,
невидимой с улицы, уложил его в постель и только  тогда ушел. Через двадцать
пять минут он вернулся в сопровождении человека в темном костюме с саквояжем
в руке.
     Доктор внимательно осмотрел Римо.
     Однако Римо не желал иметь с ним дело.
     - Я  не  нуждаюсь и его помощи, -  прошипел  он Смиту.  -  Только  Чиун
поставит меня на ноги.
     Доктор отозвал Смита в сторону.
     - Этого  человека  необходимо  госпитализировать, - тихо сказал  он.  -
Плечевые связки разорваны. Мышцы  правого бедра превращены  в  лохмотья.  Он
должен страшно мучиться. Откровенно говоря,  вы совершенно напрасно привезли
его  сюда.  Вы  должны  были вызвать  машину "скорой  помощи" прямо на место
аварии.
     Смит согласно кивал.
     - Подлатайте его, пожалуйста, как  сможете, пока я буду уговаривать его
лечь в больницу.
     Доктор кивнул.
     Невзирая на явное неодобрение Римо, врач наложил ему  на плечи повязку,
что ограничивало движения, но гарантировало, что разорванные мышцы срастутся
правильно. Он также  туго  перевязал ему правое бедро и,  наконец, извлек из
саквояжа шприц.
     - Я сделаю вам обезболивающий укол.
     Римо мотнул головой:
     - Нет.
     - Но ведь у вас невыносимая боль. А это облегчит ее.
     - Никаких уколов, - повторил  Римо. - Вспомните, Смитти, тот гамбургер,
из-за которого я попал в больницу. Никаких уколов и никаких лекарств.
     Смит посмотрел на врача и покачал головой.
     - Он справится с болью, доктор. Не надо уколов.
     Смит проводил доктора до двери, поблагодарив за помощь.
     -  Не  стоит, - ответил  тот. Он приехал  сюда  весьма неохотно и  лишь
потому, что  его шеф намекнул, что в  случае отказа в  один  прекрасный день
могут возникнуть трудности с получением  лицензии на частную практику. Шефу,
в свою  очередь, намекнули, что у него не будет проблем с заинтересовавшейся
им налоговой инспекцией, если он пришлет доктора  в  мотель ровно  через три
минуты.
     Когда Смит вернулся, Римо сидел на постели.
     - О'кей, Смитти, где она?
     - Что?
     - Моя подводная лодка.
     - Не все сразу.
     -  Любому, кто может вызвать врача на  дом, не составит труда отправить
меня на подлодке в Северную Корею.
     И с этими словами Римо закрыл глаза.
     Скоро  он отправится в Синанджу. Он сделал все,  что  мог. Теперь  надо
предупредить  Чиуна  о покушении,  которое  готовит Нуич.  И лишь во  сне он
позволил  себе  вспомнить, что это ему нанесли  три первых  удара  камикадзе
Нуича  и  что, согласно  древнему  обычаю  Синанджу,  четвертый  удар  будет
смертельным.
     А потом наступит очередь Чиуна.

        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Капитану  подлодки  "Дартер" Ли Энрайту Лихи все  представлялось  очень
забавным.  Тайком заплыть во  вражеские  воды,  высадить  старика, ровесника
Конфуция,  и  скрытно убраться восвояси.  И  что за тип  был  этот старикан!
Хотел, видите ли,  смотреть "мыльные оперы" и сердился, что на  подлодке нет
телевизора, показывающего "Пока Земля вертится".
     Капитану Лихи все  это представлялось забавным, настолько забавным, что
он  решил поделиться с приятелями в  баре офицерского клуба  в Минданао, где
находилась небольшая военно-морская база США, предназначенная для дозаправки
подводных лодок.
     Но не успел он дойти до самого  интересного - до "мыльных  опер", когда
его тронул за плечо младший офицер.
     - Сэр.
     - В чем дело? - сердито спросил Лихи.
     - Вас к телефону, сэр.
     - Скажите, что я подойду через минуту.
     - Это из Вашингтона, сэр.
     Офицер говорил настойчиво.
     Момент  был  упущен   -   офицеры,  до   этого  внимательно  слушавшие,
отвлеклись, возобновив свои разговоры. "Черт возьми",  - подумал Лихи. Вслух
же  он  сказал,  что   опять  небось  придется  везти  какого-нибудь   деда,
помешанного на "мыльных операх". Но реплика не произвела ожидаемого эффекта,
и капитан Лихи отправился к телефону.
     Официальный  представитель военно-морского ведомства  сообщил, что  ему
вменяется в обязанность взять  на борт пассажира с секретными  инструкциями.
Лихи должен будет выполнять эти инструкции и хранить все в строжайшей тайне.
     Ему  было  приказано  немедленно  вернуться на  лодку  и ждать прибытия
пассажира.
     До крайности разозленный, сжав зубы, даже не допив  виски, капитан Лихи
вышел из бара  и  направился к  пирсу в  ста ярдах  от  клуба, где  "Дартер"
заправляли  топливом  и  готовили  к  рейсу.  Заправочные  шланги  уже  были
отсоединены, и "Дартер" был готов к отплытию.
     Капитан  Лихи  взошел по  трапу  на борт,  где  был  встречен вахтенным
офицером.
     - У нас на борту пассажир, - сказал тот.
     Лихи кивнул:
     - Еще один Чарли Чан?
     - Нет, сэр, на этот раз - американец.  Молодой. Мне кажется,  он ранен.
Ходит с палкой. Я зафиксировал в судовых документах его прибытие, сэр.
     - Хорошо, лейтенант.  Пойду  погляжу, что еще за птицу прислали нам, на
ночь глядя.
     Капитан Лихи через  люк спустился вниз  и постучал в дверь пассажирской
каюты.
     - Да?
     - Это капитан.
     - Что вам нужно?
     - Хочу поговорить с вами.
     - Ну, если настаиваете...
     Лихи открыл дверь и увидел, что новый пассажир лежит на койке в шортах.
Его плечи и правое бедро скрывали бинты. Около откидного письменного столика
стояла трость. Одежда пассажира валялась на полу.
     -  Только  не  говорите  мне,  что  вам  нужно  в   Раск,  в  Центр  по
реабилитации.
     Он улыбнулся собственной шутке, на которую пассажир не отреагировал.
     - Нет, мне нужно в Синанджу.
     Пассажир кивком головы указал на стол.
     - Обо всем сказано в инструкциях.
     Лихи  вскрыл  запечатанный  конверт  со штампом  "совершенно  секретно"
Инструкции  были те  же,  что  и  в  предыдущем  рейсе,  когда  переправляли
старика-корейца.
     - Ваш багаж на борту? - поинтересовался Лихи.
     - Я путешествую без багажа.
     - Это что-то новенькое.
     - И я не люблю "мыльные оперы", - заметил Римо.
     - Это тоже что-то новенькое.
     -  А  еще  новенькое в  том, что  я  не  люблю болтовню  и  предпочитаю
одиночество. В еде я неприхотлив, предпочитаю ничем не приправленный рис. Не
буду  жаловаться  и  на  спертый воздух, шум или  скуку. Главное  - поскорее
добраться до Синанджу.
     - И я того же мнения.
     - Всего хорошего, - сказал Римо. - Я устал.
     И капитан Лихи больше не видел и не слышал своего пассажира до тех пор,
пока  они не  вошли в Западно-Корейский залив. Тогда он снова зашел в каюту,
чтобы сообщить о всплытии.
     - Мне нужна надувная лодка и человек, который доставит меня на берег, -
сказал Римо. - Я не могу грести и плыть.
     - Понятно. А вам потребуется помощь на берегу?
     - Нет, - ответил Римо. - Меня встретят.
     - Сомневаюсь,  -  возразил  капитан. -  Мы  прибыли  раньше  расчетного
времени. И вам, возможно, придется долго ждать на берегу того,  кто,  как вы
рассчитываете, должен вас встречать.
     - Кто-нибудь там будет, - упрямо ответил Римо,  пытаясь большим пальцем
одной ноги нацепить на пятку другой туфлю из мягкой итальянской кожи.
     И  потому капитан Лихи не так  уж удивился, когда  лодка приблизилась к
берегу и он, глядя в перископ, увидел на прибрежном  песке старика-корейца в
ярко-красном парчовом  кимоно, устремившего  взор на "Дартер". Он  ходил  по
берегу взад-вперед, явно не замечая холода.
     - Ну, конечно, он здесь, - пробормотал Лихи. - Он здесь с тех  пор, как
мы его  тут  высадили. И этот второй псих тоже  собирается высадиться тут, и
оба будут ждать, пока я не привезу еще двоих, чтобы у них  была компания для
бриджа. Вся страна рехнулась!
     - Простите, не расслышал, сэр? - произнес старший помощник.
     - Всплывайте и готовьтесь к доставке груза на берег, - приказал Лихи. -
Пока он не надумал превратиться в чайник.
     - Есть,  сэр! - ответил офицер, но,  отойдя в  сторону,  пробормотал: -
Чайник? - и решил, что за капитаном Лихи надо приглядывать.

        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     -  Вот я и здесь... - сказал Римо, ковыляя по мелкой воде  к прибрежным
скалам.
     Позади двое матросов в резиновой лодке уже возвращались на корабль.
     Чиун шагнул к Римо, его лицо осветилось улыбкой.
     - Да, - сказал  он. - Здесь. Это - жемчужина  Востока. -  Он театрально
взмахнул руками: - Сияющий источник вселенской мудрости, Синанджу!
     Римо огляделся.  Слева  были  голые  скалы, справа -  еще более  голые,
безлюдные скалы. Холодные волны пенились у берега.
     - Ну и дыра! - сказал Римо.
     - Подожди, ты еще не видел наш рыбный сарай! - сказал Чиун.
     Опираясь на трость,  Римо захромал к  Чиуну. В его туфлях хлюпала вода,
но  он не чувствовал  холода.  Чиун прищурился, заметив вдруг  трость в руке
Римо.
     - Ай-и-и-и!
     Его левая рука  сверкнула в тусклом свете ноябрьского дня. Ребро ладони
ударило в трость. Дерево разлетелось, Римо едва успел перенести вес на левую
ногу, чтобы не упасть в воду. Он стоял,  сжав в правой  руке обломок трости,
другая половина качалась на волнах, собираясь уплыть в океан.
     - Черт возьми, Чиун! Мне без трости не обойтись.
     - Не знаю, чему тебя успели научить в Америке, пока меня не было, но ни
один  из учеников Мастера  Синанджу никогда не будет  пользоваться  тростью!
Люди увидят и скажут: "Смотрите, вот ученик Мастера Синанджу, такой молодой,
а ходит, опираясь на палку! Как глуп Мастер, он пытался научить этот бледный
кусок свиного уха". Они станут смеяться надо мной, а я такого  не  потерплю.
Что с тобой случилось? Зачем тебе трость?
     - Мне нанесли  три удара, папочка, - сказал Римо. - Разбили оба плеча и
правую ногу.
     Чиун  вгляделся в  лицо Римо, стараясь уяснить,  понимает  ли тот,  что
означают эти три удара. Плотно сжатые губы Римо подсказали: понимает.
     - Ладно, направимся в мой дворец,  - сказал Чиун, - и там позаботимся о
тебе. Идем.
     Он повернулся  и пошел  вдоль берега. Римо,  опираясь  на  левую ногу и
волоча правую, заковылял следом. Но он отставал, и расстояние между ними все
увеличивалось.
     Наконец,  Чиун остановился  и огляделся  по сторонам,  будто осматривая
свои  владения. Римо догнал  его. Чиун молча  продолжил  свой  путь,  только
медленнее,  так  что  Римо  мог  идти  рядом.  Ярдов  через   пятьдесят  они
остановились на небольшой возвышенности.
     - Вот,  -  сказал Чиун, показывая вдаль. - Новое помещение для разделки
рыбы.
     Римо увидел  лачугу, сколоченную из выловленных в море обломков досок и
бревен.  Крыша  была  покрыта  толем и покоилась  на  деревянных  столбиках.
Казалось, что взмах хвоста любой сардины-недоростка сметет жалкое сооружение
в море.
     - Ну и развалина, - сказал Римо.
     -  А-а-а, это тебе так кажется, а на самом деле  все  продумано. Жители
Синанджу построили этот  дом для работы, а  не для  показухи. Главное -  его
назначение. Пойдем, я покажу тебе. Хочешь посмотреть?
     - Папочка, - сказал Римо, - лучше пойдем к тебе.
     -  Ах,  да. Ты  американец до кончиков  ногтей.  Не  желаешь  поучиться
мудрости у  других. А если тебе когда-нибудь понадобится  знание о том,  как
устроено  здание для  разделки  рыбы?  Вдруг когда-нибудь ты  окажешься  без
работы? Ты скажешь  себе: "Ага, я знаю,  как устроено помещение для разделки
рыбы!" И может быть, тебе не  придется просить подаяния.  Но  нет, для этого
надо обладать даром видеть  будущее, чего  ты лишен. И обладать трудолюбием,
которого  у  тебя еще  меньше. Что ж,  транжирь  свое время, как беззаботный
кузнечик, которому зимой будет нечего есть.
     - Чиун, пожалуйста, пойдем к тебе, - попросил Римо, который еле  стоял,
превозмогая сильную боль.
     - Конечно, - сказал Чиун. - Меня не удивляет твоя лень. И это не дом, а
дворец!
     Он повернулся и пошел по  грязной песчаной дороге к скоплению домиков в
нескольких сотнях ярдов поодаль.
     Римо ковылял следом, стараясь не отставать.
     - По-моему, ты говорил мне, папочка, что каждый раз, когда ты входишь в
деревню, твой путь устилают лепестками цветов? - спросил Римо,  заметив, что
дорога, ведущая  к центру  деревни,  пуста  и  что  Чиун, несмотря  на  свое
величие, больше напоминал обычного старика, вышедшего погулять.
     - Я временно отменил эту церемонию, - произнес Чиун официальным тоном.
     - Почему?
     -  Потому,  что  ты американец и  можешь  это  неправильно понять. Люди
хотели соблюсти обычай и протестовали,  но,  в конце концов, мне  удалось их
убедить. А  мне не нужны лепестки цветов, как лишнее доказательство любви ко
мне жителей деревни.
     На  улице  они никого не встретили.  Машин тоже не было.  В  нескольких
лавках Римо видел людей, но никто не вышел приветствовать Чиуна.
     - Ты уверен, что это Синанджу? - спросил Римо.
     - Да. Почему ты спрашиваешь?
     -  Потому  что  деревня, которую кормил ты и веками кормила твоя семья,
могла бы оказать тебе побольше почтения.
     - Я временно отменил почести, - сказал Чиун. Римо заметил, что  его тон
стал не столько официальным, сколько извиняющимся. - Потому...
     - Потому, что я американец. Я знаю.
     - Верно, - сказал Чиун. - Но  помни, что  даже  если они и  не вышли на
улицу, то все равно люди все видят. Ты бы лучше шел прямо и не ставил меня в
неловкое  положение, а то  сейчас  похож  на  преждевременно  состарившегося
человека.
     - Я постараюсь, папочка, не осрамить тебя, - сказал Римо и усилием воли
заставил себя  идти, почти не хромая,  и  хотя каждое движение причиняло ему
невыносимую боль, он даже слегка размахивал руками в такт ходьбе.
     - Вот и дворец моих предков, - сказал Чиун.
     Римо посмотрел и  вспомнил дом,  который однажды  видел  в  Калифорнии,
построенный хозяином  из отходов,  битых  бутылок  и жестянок, пластмассы  и
старых покрышек, а также обломков ящиков.
     Дом   Чиуна   напомнил   Римо  тот   дом,  только  здесь  материал  был
поразнообразнее, среди  деревянных  лачуг дом  Чиуна выделялся тем, что  был
сделан  из  камня,  стекла,  стали, дерева,  гранита  и  раковин.  Это  было
одноэтажное низкое здание, напоминавшее американский фермерский домик, каким
он мог представиться в наркотическом дурмане.
     -  Это... это... тут действительно  есть,  на что посмотреть,  - сказал
Римо.
     - В  этом доме  мои предки  жили  веками, -  сказал Чиун. - Конечно,  я
перестроил его много  лет назад. Установил  ванну - неплохая идея, которую я
позаимствовал у вас на Западе. А также  устроил кухню с печью. Видишь, Римо,
я не против хороших идей.
     Римо был рад  услышать это, ибо хотел подать Чиуну  хорошую идею  - все
разломать и построить заново. Но решил промолчать.
     Чиун подвел  Римо к парадной двери, судя по всему, деревянной. Она была
сплошь покрыта раковинами  моллюсков, устриц  и мидий и напоминала  песчаный
пляж после отлива.
     Дверь была тяжелой, и Чиун с видимым усилием отворил ее.  Потом, словно
извиняясь, взглянул на Римо.
     - Знаю, знаю, - сказал Римо. - Ты отменил ритуал открытия дверей.
     - Как ты догадался?
     - Я же американец, - ответил Римо.
     Снаружи  дом казался  непрезентабельным, и потому он  не ожидал увидеть
внутри  то, что предстало его взгляду. Каждый квадратный сантиметр пола  был
чем-то заставлен: кувшины, вазы и  блюда, статуи  и  мечи,  маски и корзины,
груды   подушек  вместо  кресел,  низкие  лакированные  деревянные  столики,
разноцветные камни в стеклянных сосудах.
     Чиун суетился, демонстрируя свои богатства.
     - Ну, Римо, что ты об этом думаешь?
     - Не нахожу слов!
     - Я так и знал, - заметил Чиун. - Все это награды Мастера Синанджу.  От
правителей со всех концов света.  От Птолемея.  От шейхов тех многочисленных
стран, где добывают нефть,  от китайских императоров,  когда они вспоминали,
что надо платить по  счетам. От племен Индии. От  великих  когда-то  народов
черной Африки.
     - Кто  это дешево  от тебя  отделался, расплатившись этими  кувшинами с
разноцветными  камнями?  -  спросил Римо,  глядя  на  сосуд, стоявший в углу
комнаты, фута полтора высотой, наполненный тяжелыми камнями.
     - Какой ты все-таки американец! - сказал Чиун.
     - По-моему, кого-то из твоих предков здорово надули.
     - Этот кувшин был договорной платой.
     - Кувшин с камнями?!
     - Кувшин с неограненными алмазами.
     Римо пригляделся -  и точно: неотшлифованные алмазы, самый маленький из
которых был два дюйма в поперечнике.
     - Но я и не ждал, что ты поймешь, - сказал Чиун. - Для тебя, человека с
западным складом мышления, весь мир поделен пополам: на то, что  блестит,  и
то, что  не блестит. Для тебя - стекло. Для Мастера Синанджу - алмаз. Потому
что  мы не  гонимся  за  внешним блеском, а  зрим в  корень и видим истинную
ценность.
     - Как и в случае со мной? - спросил Римо.
     - Даже Мастера Синанджу  иногда  ошибаются. Неотшлифованный алмаз может
оказаться просто камнем.
     - Чиун, я хочу спросить тебя кое о чем.
     - Спрашивай о чем угодно.
     - Я хотел спросить... - И тут Римо почувствовал, что силы покидают его,
терпение достигло  предела, правая  нога стала  подгибаться,  волевой  порыв
иссяк и  в плечевых  суставах появилась  жгучая боль.  Он открыл рот,  но не
успел вымолвить ни слова и рухнул на пол.
     Он не помнил, как ударился об пол. Не помнил, как его подняли.
     Он помнил только, как пришел  в себя и  огляделся. Он лежал раздетый на
подушках  в небольшой освещенной солнцем комнате,  накрытый  тонкой шелковой
простыней.
     Чиун  стоял  рядом  и,  когда  Римо открыл  глаза,  склонился  к  нему.
Осторожно, но энергично он стал снимать бинты.
     - Повязки наложил доктор, - сказал Римо.
     - Твой  доктор - дурак. Мышцам не поможешь стягиванием. Покой - да,  но
ничего  сковывающего движения. Мы поставим  тебя  на  ноги скоро. Мы... - Но
голос его прервался, когда он, сняв бинты, увидел правое плечо Римо.
     - О, Римо! - только и сказал он с  болью в голосе. Молча снял повязку с
левого плеча и снова повторил: - О, Римо!
     - Удар по ноге еще лучше, - сказал Римо. - Ты сам увидишь.
     Он помолчал.
     - Чиун, откуда ты знал, что я приеду сюда?
     - То есть?
     - Когда ты прощался со Смитом, то сказал, что я приеду сюда.
     Чиун пожал плечами и стал снимать бинты с правого бедра Римо.
     - Об этом написано. Предначертано.
     - Где написано? - спросил Римо.
     - Где, где... На стене мужского туалета в  аэропорту Питтсбурга! -  зло
сказал Чиун. - В книгах Синанджу, естественно, - добавил он.
     - И что же там говорится?
     Чиун снял бинты. На этот раз он промолчал.
     - Плохо дело?
     - Я видел и хуже, - сказал Чиун. - Но не у оставшихся в живых...
     Он взял со столика, стоявшего у постели Римо, миску.
     - Выпей это.
     Приподняв голову,  Римо поднес  миску  к губам. Жидкость была  теплой и
почти безвкусной, лишь слегка солоноватой.
     - Ну и гадость! Что это?
     - Отвар водорослей, который тебе поможет.
     Чиун помог  Римо  опустить  голову  на  подушку.  Тот  чувствовал  себя
усталым.
     - Чиун?
     - Да, сын мой.
     - Ты знаешь, кто это сделал?
     - Да, сын мой сын, знаю.
     - Он скоро  будет здесь,  папочка, - сказал Римо. Веки  его  отяжелели.
Казалось, что говорил не он, а кто-то другой.
     - Я знаю, сын мой.
     - Он может напасть и на тебя, папочка.
     - Спи, Римо. Спи и выздоравливай.
     Римо  закрыл  глаза и  стал  медленно  проваливаться куда-то.  До  него
донесся голос Чиуна:
     - Спи и выздоравливай, сын мой...
     И последние слова:
     - Выздоравливай как можно скорее.

        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     И вот настал тот день, когда пришлось Мастеру Синанджу идти по деревне,
где ему когда-то все оказывали почет и уважение.
     Словно гири  были ноги его, и тяжело было у  него на сердце, потому что
знал  он,  насколько беспомощен и беззащитен его молодой ученик,  приехавший
из-за океана,  и  потому  что  знал он:  дьявольская,  злая  сила,  жаждущая
погибели его ученика, скоро появится среди скал Синанджу.
     И  Мастеру  Синанджу  некогда было  беседовать с глупцами. Когда на его
пути встречались  люди, желавшие  поговорить о его  молодом ученике,  о  его
ковыляющей  походке  и  немощи, присущей только старикам, Мастер нетерпеливо
прогонял  их с  дороги,  словно собака  гусей. Однако он  не  причинил вреда
никому из них,  ибо издавна, с возникновения письменности было известно, что
Мастер не должен и не может поднимать руку на жителя своей деревни.
     И именно по этой причине Мастер испытывал  столь сильную душевную боль.
Ибо тот, кто придет за жизнью  его молодого ученика, был из деревни Синанджу
и даже из  рода Мастера, и Мастер не ведал, как он сможет нарушить старинный
обет и убить того, кто заслужил смерть.
     И, бредя  одиноко  по дороге,  Мастер  думал,  что его  оскорбленный  и
беззащитный, словно младенец, ученик будет убит. И Чиун, Мастер Синанджу, не
сможет защитить его из-за данной им клятвы не поднимать руку на жителя своей
деревни.

        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

     Председатель  Ким  Ир Сен  сидел за  простым деревянным  столом в своем
кабинете в здании Верховного народного собрания, когда вошел его секретарь.
     Это  был молодой капитан артиллерии. Вместо костюма из  грубого полотна
цвета  хаки, который обычно носили правительственные  чиновники, на нем была
военная  форма из габардина. Это было не  принято,  но Ким Ир Сен никогда не
делал ему замечаний, так как это был очень хороший секретарь.
     Коммунисты приходят и уходят. Военная форма тоже меняется. Даже почести
не вечны. Но хорошие секретари нужны всегда.
     Однажды,  много лет  назад,  когда  Ким  Ир  Сен  захватил власть,  его
обвинили  в  правом  уклонизме.   Но  он  объяснил  своим,  как  он  считал,
проникновенным  голосом,  что  все  революционеры  после  прихода  к  власти
становятся консерваторами.
     -  Радикализм хорош для революций,  - сказал он, - а консерватизм - это
как раз то, что выводит по утрам грузовики из гаража.
     Тогда он продемонстрировал свой неугасающий  революционный пыл,  бросив
оскорбителя в тюрьму на две недели. Когда того освободили, Ким Ир Сен вызвал
его к себе.
     Человек этот,  мелкий  провинциальный  чиновник,  стоял  перед Ким Иром
униженный и подавленный.
     - Теперь ты знаешь, что нельзя обо всем  судить по внешним признакам, -
произнес  Ким Ир.  -  Тебе  легко будет запомнить этот урок, потому  что  ты
остался жив. Другим повезло меньше.
     Поэтому  Ким  Ир Сен  оценивал своего  секретаря  в соответствии  с его
секретарскими  способностями, а не с точки  зрения внешних приличий. И точно
так  же Ким Ир Сен  собирался  оценить  человека,  которого секретарь ввел в
кабинет, не по росту, одежде или речам, а по внутреннему огню,  светившемуся
в его глазах и придававшему убедительность его словам.
     - Мое имя Нуич, - произнес человек, - и я пришел служить вам.
     -  Почему  мне так  повезло?  - спросил  Ким Ир и тут  же  понял, что у
человека по имени Нуич нет никакого чувства юмора.
     - Потому что только так я могу  вернуть себе наследственный титул моего
рода. Титул Мастера Синанджу.
     - Да, -  сказал Ким Ир  Сен,  - я  встречался с Мастером  Синанджу.  Он
симпатичный старый плут.
     - Это очень старый  человек, -  заметил Нуич. - Ему пора уже копаться в
своем огороде.
     - Какое мне до  этого дело?  -  спросил  Ким Ир Сен. - Мне наплевать на
жалкую шайку бандитов в заброшенной деревушке.
     Он умело выбирал слова и с удовольствием заметил гнев в глазах Нуича.
     -  Вы знаете,  председатель, что это  не  так, -  ответил Нуич.  -  Дом
Синанджу  испокон  веков  славился среди  правящих династий  мира. Теперь вы
должны решить, управлять ли Домом  Синанджу уроженцу  Запада...  американцу!
Таков выбор. Кто будет новым  Мастером? Я или американец  - ставленник ЦРУ и
других шпионских организаций из Вашингтона?
     - И снова я спрашиваю: какое это имеет отношение ко мне?
     -  Ответ  вам  известен,  -  сказал  Нуич.  -  Во-первых,  наша  страна
превратится в посмешище, если переходящий из поколения в поколение  корейцев
Дом возглавит американец. Во-вторых, великие возможности  Дома  Синанджу вам
хорошо  известны.  Они должны  использоваться  в  ваших интересах, на  благо
вашего  правления. Пока что  дело обстоит иначе.  Могуществом  Дома Синанджу
воспользуются капиталисты с Уолл-стрит.  Вы  можете быть уверены, что завтра
или  послезавтра  могущество  Дома  не  обратится  против  вас?  По  желанию
Вашингтона, председатель, вы можете войти в историю, как жертва убийства. Но
это можно предотвратить.
     Ким Ир Сен долго обдумывал  ответ.  После встречи с Чиуном  между ними,
казалось, возникло нечто  вроде дружбы. Но старик признался, что работает на
Соединенные Штаты.  Этот  Нуич,  возможно,  прав... В  один прекрасный  день
оттуда придет приказ, и вскоре Ким Ир Сен будет мертв.
     С другой стороны, какие есть гарантии,  что Нуич окажется лучше? Ким Ир
Сен  внимательно  посмотрел  на Нуича.  Его кровное родство  со стариком  не
вызывало сомнений: те же черты, то же ощущение сжатой пружины, даже  сейчас,
когда он в непринужденной позе стоит перед Ким Ир Сеном.
     - Вы думаете о том, можно ли мне доверять?
     - Да.
     -  Вы  можете  доверять  мне  по одной  простой  причине.  Мною  движет
алчность. Лидерство в Доме Синанджу даст мне власть и богатство. Кроме того,
я  хочу, чтобы  наша страна приобрела большее влияние в  мире. И так  будет,
потому что на стороне