Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Остров зомби --------------------------------- выпуск 9 перевод В. Бернацкой Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко --------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ Ничто в прошлом преподобного Прескотта Пламбера не предвещало, что в один прекрасный день он обретет способность с легкостью отправить на тот свет всякого, кого пожелает. Да и сам он только добродушно улыбнулся бы, если бы ему сказали, что он скоро изобретет оружие невиданной силы. - Господь с вами! Я и война? Нет, я против войны. Ненавижу страдания. Потому я и стал врачом, хочу служить Богу и людям. - Он непременно сказал бы что-нибудь в этом роде, если бы не кончил жизнь, превратившись в жалкую лужицу на дворцовом полу. Отправляясь на небольшой покрытый тропической растительностью островок вулканического происхождения, расположенный к югу от Кубы и к северу от Арубы - в стороне от морских путей, где в свое время бесчинствовали английские пираты, грабя испанские корабли с сокровищами и простодушно называя этот грабеж войной, - преподобный доктор Пламбер объяснял своему приятелю, также выпускнику медицинского колледжа, что единственное достойное дело для врача - служить Богу и людям. - Чушь собачья! - отозвался с некоторым отвращением сокурсник. - Я выбрал дерматологию и объясню, почему. Это не хирургия, где вознаграждения не дождешься. И никто не станет будить тебя в четыре утра, чтобы срочно вскрыть прыщ. Дерматолог полностью располагает своим временем - твои дни и твои ночи принадлежат тебе, а у пациентов, которые хотят иметь гладкую, как шелк, кожу, обычно денег куры не клюют. - Я хочу отправиться туда, где люди страдают, где они болеют и мучаются, - настаивал Пламбер. - В этом есть что-то нездоровое, - предупредил его сокурсник. - Тебе надо проконсультироваться с психиатром. Лучше займись дерматологией, послушайся моего совета. Своя рубашка ближе к телу. В национальном аэропорту Бакьи преподобного Пламбера встречали сотрудники миссии, приехавшие на стареньком многоместном "форде". С непривычки Пламбер обливался потом. Его доставили в министерство здравоохранения. Он дожидался приема в комнате, стены которой были увешаны впечатляющими диаграммами снижения детской смертности, улучшения качества питания и врачебной помощи. Приглядевшись внимательнее, Пламбер обнаружил, что диаграммы эти отражают положение дел в городе Остине, штат Техас, причем название города было кое-как замазано, а поверх написано "Бакья". Министр здравоохранения задал новому доктору, который будет работать в миссии, расположенной высоко в горах, лишь один, но важный вопрос. - У вас есть что-нибудь взбадривающее, доктор? - Вы о чем? - спросил растерявшийся Пламбер. - Ну, такие красненькие... Вы привезли? Или зелененькие? Лично я предпочитаю зелененькие. - Но вы же говорите о наркотиках! - Ну и что? Мне они для здоровья необходимы! И если я их не получу, то лучше тебе, гринго, убираться назад в Штаты. Ясно? А? Так что вы мне, доктор, пропишите от бессонницы? Красненькие или зелененькие? И чтобы днем быть пободрее? - С другой стороны, если поразмыслить, вы действительно нуждаетесь и в тех и в других, - согласился доктор Пламбер. - Отлично. Попозже подгоните сюда пикапчик красненьких и зелененьких. - Но это уже целая незаконная операция с наркотиками! - Ну это вы загнули, доктор. Что можно взять с нас, бедной развивающейся страны? А вы, собственно, чем собираетесь здесь заниматься? - Спасать детей. - Доллар - ребенок, сеньор. - Как, я должен платить вам доллар за каждого спасенного ребенка?! - Не веря своим ушам, доктор Пламбер недоуменно покачал головой. - Эта страна - наша. И порядки здесь - наши Может, вам не по душе наша культура, сеньор? Вы насмехаетесь над нашими традициями? Нет, такого у доктора Прескотта Пламбера и в мыслях не было. Он приехал сюда спасать жизни и души людей. - Так и быть, души спасайте бесплатно. А вообще вы мне нравитесь, вы - мой северный брат, да и все мы - одна семья американских народов, так что спасайте детей за двадцать пять центов с каждого или пятерых - за доллар. Кто вам еще предложит такую выгодную сделку? Доктор Пламбер улыбнулся. Миссия располагалась в горах, занимающих всю северную половину острова. Здание больницы было сложено из вулканического туфа и крыто железом. Электроэнергию давал собственный генератор. На самом острове электричество было лишь в одном городе - в столице Сьюдад Нативидадо, названной так испанскими "кабальерос" в честь Рождества Христова. Таким образом они запечатлели благодарную память за пять раздольных лет - с 1681 по 1686, - когда грабили и насиловали в свое удовольствие. Очутившись на территории миссии, доктор Пламбер с удивлением услышал отдаленную барабанную дробь и решил, что, скорее всего, местные жители таким способом извещают друг друга о прибытии нового врача. Но барабаны не умолкали. Дробь звучала непрерывно, с утра до вечера, сорок ударов в минуту, никогда не выбиваясь из ритма и своей монотонностью доводя доктора Пламбера до головной боли. Неделю он просидел в миссии, ожидая пациентов, но никто не приходил. И вот однажды барабаны замолкли. За это время барабанная дробь успела стать частью его жизни, и сначала доктор Пламбер не понял, что случилось, что изменилось вокруг. Лишь спустя некоторое время он осознал, что произошло, - воцарилась тишина. А в ней доктор услышал новый непривычный звук. Шаги. Он поднял глаза от своего рабочего стола, установленного на свежем воздухе, за которым доктор разбирал медицинские карточки персонала миссии. К нему приближался голый до пояса старик в черных штанах и цилиндре. Старик был крепкий, но небольшого роста, его кожа имела светло-коричневый оттенок. Пламбер резво вскочил на ноги и протянул руку. - Рад видеть вас. Чем могу быть полезен? - Ничем, - ответил старик. - А вот я могу. Меня называют Самди. По словам старика, он был "хунганом" - святым человеком здешних гор - и, прежде чем разрешить своему народу лечиться у доктора, пришел познакомиться с ним. - Я хочу только одного - лечить их тела и спасать души, - сказал доктор Пламбер. - Не так уж и мало, - с улыбкой отозвался старик. - Так и быть, лечите тела, но не трогайте души. Души принадлежат мне. Доктору Пламберу пришлось согласиться, так как эго был единственный шанс заполучить пациентов. Во всяком случае какое-то время он не будет склонять местных жителей поменять религию... - Прекрасно, - сказал Самди. - У них прекрасная религия. Завтра больные придут к вам. И, не сказав больше ни слова, старик удалился. Как только он покинул территорию миссии, барабанный бой возобновился. На следующий день к доктору пришли первые пациенты, а вскоре они повалили валом. И Пламбер с головой ушел в работу, которая, он знал, предназначена ему свыше. Он лечил людей и добился на этом поприще значительных успехов. Он оборудовал собственными руками операционную и, так как немного разбирался в электричестве, починил рентгеновский аппарат. После того как он спас жизнь министру юстиции, ему разрешили спасать детей бесплатно. Однако министр не преминул сообщить доктору, что если тот спасет хотя бы двух хорошеньких девчушек, то пусть даст знать, их можно пристроить, когда они подрастут, лет в четырнадцать-пятнадцать, в хорошие отели, где те, если не заболеют, будут приносить не меньше двухсот долларов в неделю каждая, а это на острове - целое состояние. - Но это же будут белые рабыни! - воскликнул возмущенный доктор Пламбер. - Вовсе нет, светло-коричневые. Белых здесь днем с огнем не найти. А очень черные не столь высоко ценятся. Но если вам вдруг случайно попадется блондиночка, не выпускайте ее из рук, пришлите ко мне. Мы сделаем на ней большие деньги. Идет? - Нет, не идет. Я приехал сюда, чтобы спасать жизни и души, а не потворствовать похоти. Взгляд, которым министр окинул доктора, ничем не отличался от взгляда сокурсника, решившего специализироваться в дерматологии. Этот взгляд говорил, что Пламбер - ненормальный. Но Пламбера это не волновало. Пусть он дурак, но его "глупость" угодна Богу, он выглядит дураком лишь в глазах людей, которым еще не открылся путь к спасению. Впрочем, дураком был как раз дерматолог. И министр здравоохранения тоже - ведь в этой благословенной темно-коричневой земле таилась некая субстанция, которую местные называли "мунг". Приложенное ко лбу, это вещество дарило покой и забвение. До чего же глупо, думал доктор Пламбер, употреблять наркотики, когда здесь сама земля дарует блаженство. В течение нескольких лет, трудясь над тем, чтобы превратить маленькую амбулаторию в современную больницу, доктор Пламбер не переставал думать об этой субстанции. Проведя ряд опытов, он с удовлетворением убедился в том, что мунг не проникает в организм сквозь кожу и, следовательно, воздействует на мозг посредством какого-то излучения. Когда в миссию прибыла сестра Беатриса, она стала его ассистенткой. Этой молодой незамужней особе выпала честь оказаться первой белой женщиной, не подвергшейся в Сьюдад Нативидадо гнусным домогательствам. Впрочем, спасла ее вовсе не исключительная добродетель, а сальные слипшиеся волосы, очки с толстыми стеклами и выпирающие зубы, которые так и не поддались усилиям современных ортодонтологов. Доктор Пламбер незамедлительно влюбился в нее. Всю жизнь он берег себя для той единственной женщины, которую полюбит, и сестру Беатрису он воспринял как дар небес. Циничные жители острова могли бы заметить ему, что проработавшие три месяца на Бакье бледнолицые влюблялись в любую из белых женщин за пять секунд. Самые хладнокровные могли продержаться до двух минут, но не более. - Сестра Беатриса, испытываете ли вы те же чувства, что и я? - вопрошал доктор Пламбер. При этом его костлявые ладони становились влажными, а сердце от радостного волнения так и прыгало в груди. - Если вы чувствуете глубокую депрессию, то да, - отвечала сестра Беатриса. Она испытывала потребность страдать и переносить лишения во имя Иисуса, но страдания казались ей более возвышенными, когда она распевала гимны вместе с родственниками и друзьями в христианской церкви на родине. Здесь же, на Бакье, от бесконечной барабанной дроби у нее раскалывалась голова, а еще ей досаждали тараканы, в которых совсем не ощущалось божественной благодати. - У вас депрессия, дорогая? - обрадовался доктор Пламбер. - Но Господь сподобил эту землю исцелять депрессию. В маленькой лаборатории, которую доктор Пламбер оборудовал собственными руками, он приложил темно-зеленую массу ко лбу и вискам сестры Беатрисы. - Это просто чудо, - признала сестра Беатриса. Она моргнула раз, потом еще и еще. В ее жизни бывали периоды, когда ей приходилось принимать транквилизаторы - от них обычно клонило ко сну. Это же вещество мгновенно выводило из угнетенного состояния, но при этом не давало ощущения невероятного счастья, за которым последовала бы еще большая подавленность. Ничего чрезмерного, никаких крайностей. Депрессия уходила вот и все. - Это чудо, - повторяла сестра Беатриса. - Нужно поделиться им с другими людьми. - Невозможно. Компании по производству лекарств сначала заинтересовались, но ведь энергия мунга никогда не иссякает, его пригоршни хватит человеку навсегда, такое лекарство вечно. Нельзя будет заставить людей покупать его снова и снова. Думаю, они уберут любого, кто попытается ввезти препарат в Америку: ведь он погубит рынок транквилизаторов и антидепрессантов. Тысячи людей потеряют работу. Я лишу людей работы - так они мне объяснили. - А может, связаться с медицинскими журналами? Пусть они просветят человечество. - Я еще не закончил опыты. - Теперь мы займемся этим вместе, - сказала сестра Беатриса, и в ее глазах зажегся азартный огонек. Она представила себя в роли ассистентки преподобного доктора Прескотта Пламбера, великого миссионера-ученого, открывшего спасение от депрессии. Ей уже виделось, как она выступает на церковных собраниях, рассказывая о тяжелой изнанке миссионерского служения - об этой несусветной жаре, ужасных барабанах и вездесущих тараканах. Насколько такая жизнь будет приятнее, чем прозябание в Бакье, этой гнусной дыре. Доктор Пламбер покраснел. Он как раз планировал очередной эксперимент, собираясь облучить вещество. - Если мы направим пучок электронов на мунг - а это, на мой взгляд, гликол-полиамин-силицилат - мы больше узнаем о его воздействии на структуру клетки. - Чудесно, - восхитилась сестра Беатриса, которая не поняла ни слова. Она настояла, чтобы он привлек ее к опытам. Прямо сейчас. Потребовала, чтобы облучение было как можно более сильным. И уселась на плетеный стул. Доктор Пламбер поместил мунг в ящик над компактным и мощным генератором, обеспечивающим электричеством испускающие электроны трубки, улыбнулся сестре Беатрисе и, щелкнув тумблером... превратил ее в кисель, стекающий сквозь плетеное сиденье стула. - Ох, - только и сказал доктор Пламбер. Нечто похожее на густую патоку просочилось через то, что некогда было белой блузкой и ситцевой юбкой. Мерзкая жижа заполнила до краев туфли из искусственной кожи на толстой подошве. В воздухе возник запах свиного рагу с рисом, простоявшего сутки при тропической жаре. Доктор Пламбер приподнял пинцетом краешек блузки. На шее сестра Беатриса носила небольшой опал на цепочке. С ним ничего не произошло. Не пострадали также лифчик и трусики. Целлофановый пакет в кармане юбки, в котором лежал арахис, сохранился, но сами орехи исчезли. Очевидно, поток электронов, прошедших через загадочное вещество, обретал способность разрушать живую материю. Возможно, видоизменялась ее клеточная структура. Несчастный доктор Пламбер, который нашел свою настоящую любовь, чтобы тут же потерять ее, добрался до столицы острова Сьюдад Нативидадо в состоянии, близком к помешательству. Он тут же направился к министру юстиции. - Я совершил убийство, - объявил он. Министр юстиции, которого доктор Пламбер спас недавно от верной смерти, обнял плачущего миссионера. - Нет! - вскричал он. - Пока я министр, мой друг не может совершить убийство! Кто эта коммунистка, эта террористка, от которой вы спасли миссию? - Моя коллега. Сестра во Христе. - Она, наверное, душила несчастного туземца? - Вовсе нет, - печально отозвался доктор Пламбер. - Она мирно сидела на стуле, участвуя в эксперименте. Я не думал, что опыт убьет ее. - Еще лучше. Значит, будем считать, что произошел несчастный случай, - рассмеялся министр. - Она погибла в результате несчастного случая, так? - Он хлопнул доктора Пламбера по спине. - Говорю тебе, гринго, пока я - министр юстиции, никто не посмеет сказать, что мой друг сел в тюрьму за убийство. И началось. Вскоре и сам президент узнал, какие чудеса можно проделывать с помощью мунга. - Это лучше всяких пуль, - заявил министр юстиции. Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон выслушал его внимательно. Это был крупный мужчина, смуглолицый, с черными усами - они, топорщась, напоминали руль велосипеда, - глубоко посаженными черными глазами, толстыми губами и плоским носом. Пять лет назад он, наконец, признал, что в его жилах течет негритянская кровь, и теперь даже гордился этим, предложив столицу острова в качестве места конференций Союза африканского единства. Он любил повторять: "Братья должны встречаться со своими братьями", хотя прежде заверял белых гостей острова, что он "чистокровный индеец, без всякой примеси негритянской крови". - Лучше пули ничего не бывает, - сказал Корасон и, причмокнув, высосал косточку гуавы из дупла переднего зуба. Время от времени он должен был появляться в ООН, представляя там свою страну. Обычно он делал это, когда у него появлялась нужда в дантисте. Всякую мелочь могли лечить духи, но с серьезными вещами он обращался только к своему дантисту - доктору Шварцу из Бронкса. Когда Шварц узнал, что Сакристо Хуарес Баниста Санчес-и-Корасон - тот самый Генералиссимус (с большой буквы!) Корасон, Кровавый карибский палач, Папа Корасон, Безумный диктатор Бакьи, один из самых жестоких и кровожадных правителей мира, он сделал единственное, что обязан был сделать дантист из Бронкса. Он втрое повысил гонорар и заставил Корасона платить вперед. - А это лучше пули, - продолжал настаивать министр юстиции. - Раз - и ничего! - Мне не нужно "ничего". Должны оставаться трупы. А иначе что выставлять в деревнях крестьянам на обозрение, как научить их любить Папу Корасона всей душой и всем сердцем, если под рукой не будет трупов? Как? Без трупов нельзя управлять страной. Нет, лучше пули ничего не бывает. Она священна. Корасон поцеловал кончики своих пальцев и медленно, словно распускающийся цветок, раскрыл ладонь. Он любил пулю. Первого человека он убил в девять лет. Тот был прикручен к столбу белыми простынями. Увидев девятилетнего мальчишку с огромным пистолетом 45-го калибра, он улыбнулся. Маленький Сакристо выстрелом стер его улыбку вместе с половиной лица. Однажды к отцу Сакристо пришел американец из фруктовой компании и сказал, что тому нельзя больше оставаться просто бандитом. Он принес отцу какую-то невиданную военную форму. И коробку с бумагами. Отец Сакристо стал президентом, а бумаги - конституцией, оригинал которой и по сей день хранится в нью-йоркском офисе информационного агентства, где ее и сочинили. Американская фруктовая компания какое-то время выращивала на острове бананы, а потом решила перейти на манго. Но на манго в Америке не оказалось большого спроса, и компания в конце концов убралась с острова. Теперь стоило кому-нибудь заикнуться о правах человека, как отец Сакристо торжественно указывал на коробку с бумагами: - Вот гарантия наших прав. У нас самые совершенные законы в мире. Разве не так? И прибавлял, что если кто-нибудь не верит ему, пусть откроет коробку и сам убедится. Но все верили отцу Сакристо на слово. Однажды отцу Сакристо донесли, что его хотят убить. Сакристо знал, где живет убийца, и они с отцом отправились туда, чтобы упредить врага. Их сопровождала личная охрана Сакристо в количестве пятидесяти человек. Назад Сакристо и охрана вернулись с телом президента. По их словам тот погиб, храбро сражаясь с врагом. Смерть наступила мгновенно - в перестрелке. Никому не показалось странным, что убит он пулей в затылок, хотя враг находился перед ним. А если кому-то и показалось, то он не стал докладывать об этом Сакристо, который теперь, наследуя власть, сам стал президентом. Под предлогом выявления врагов, которые погубили его отца, Сакристо лично перестрелял тех генералов, которые хранили его отцу верность. Сакристо любил пулю. Она дала ему все. И он не собирался слушать разные сказки про средства, которые надежнее пули. - Клянусь жизнью, это так, - настаивал министр юстиции. Жирное лицо Сакристо Корасона расплылось в улыбке. - Конечно, я, может быть, преувеличиваю, - вдруг испугался министр, сообразив, что заигрался и рискует жизнью. - Вот именно, - сказал Корасон. Он не повысил голоса. Ему нравился просторный дом министра юстиции: неказистый с виду, изнутри он поражал воображение мраморной отделкой полов и ванных комнат и хорошенькими девушками, которые никогда не выходили на улицу. Они отнюдь не были дочерьми министра. Так уж повелось, что если подданные не держали красавиц-дочерей под замком, президент или кто-то из его окружения мог воспользоваться ситуацией и лишить девушку невинности. Корасон был разумным человеком. Он мог понять отца, не выпускавшего дочь из дома, - значит, тот дорожил ею. Но зачем скрывать от чужих глаз совершенно посторонних девушек? В его представлении это был тяжкий грех. Безнравственно прятать красивую девушку от президента, твоего господина. В конце концов министр юстиции доставил президенту аппарат, что был, по его словам, лучше пули. Его привез в тяжелом ящике миссионер из больницы в горах. Ящик представлял собой куб, сторона которого равнялась двум футам, и сдвинуть его с места было трудновато. Миссионер - одновременно доктор и священник - жил на Бакье ухе несколько лет. Корасон приветствовал его в высокопарных цветастых выражениях, как и положено приветствовать служителя Бога, и попросил продемонстрировать свое волшебство. - Но это не волшебство, господин президент. Все свершается по законам науки. - Хорошо, хорошо. Начинайте. На ком испробуем? - Раньше этот прибор помогал обрести здоровье, но он испортился. Не помогает, а даже... - Тут голос доктора дрогнул, и он закончил фразу очень печально: - Теперь он убивает, а не лечит. - Дороже здоровья нет ничего. Имей здоровье, и у тебя есть все. Абсолютно все. Но давайте все же посмотрим, как он работает. Пусть убьет кого-нибудь. И тогда мы увидим, действительно ли он надежнее вот этого. И президент любовно извлек блестящий хромированный пистолет 44-го калибра с перламутровой рукояткой, на которой выделялась президентская эмблема. Пистолет был к тому же заколдован и, как утверждали некоторые жрецы вуду, направлял пулю точно в цель, наделяя ее чуть ли не разумом и заставляя угадывать волю президента. Президент поднес длинный блестящий ствол к голове министра юстиции. - Некоторые утверждают, что твой ящик могущественней пули. Они готовы жизнью поклясться, правда? Министр юстиции впервые осознал, насколько велик, устрашающе велик ствол 44-го калибра. Дуло глядело на него черным туннелем. Он представил себе, как из этого туннеля вылетит пуля. Правда, он не успеет ее увидеть. На другом конце ствола произойдет маленький взрыв, и - ба-бах! - мысли навсегда покинут его голову, ведь этот пистолет разносит мозг в клочья, особенно если пули отливают из мягкого свинца с маленькой полостью в середине, как у пуль "дум-дум". Вот и сейчас одна такая пуля ожидала своей очереди на другом конце ствола. Министр юстиции слабо улыбнулся. Во всем этом была и другая сторона. Существовали западный и островной образы жизни. Последний уходил корнями в религию здешних гор, известную остальному миру под названием "вуду". Западный человек, воспитанный в преклонении перед магией науки, неминуемо вступал в конфликт с магией вуду. Самолет - это продукт западной магии. И если он разбивался, то в результате действия магии островной. Это означало, что остров победил. Но если самолет приземлялся благополучно и особенно если на его борту находились подарки для президента, то снова торжествовал остров. И сейчас старый надежный пистолет в руках Корасона и машина миссионера противостояли друг другу как местное волшебство и механизированная магия гринго, привезенная тощим и грустным доктором Пламбером. В президентские покои - огромный зал с куполообразным потолком и мраморным полом, где торжественно вручались награды и принимались верительные грамоты послов и где иногда выпивавший лишку президент спал, тщательно заперев прочные, бронированные двери, чтобы никто не смог убить его во сне, - ввели свинью. От этой недавно вывалявшейся в помоях свиньи премерзко пахло, засохшая грязь свисала с ее массивных боков. Двое солдат направляли ее в нужную сторону длинными палками с острыми наконечниками, чтобы она ненароком чего-нибудь не опрокинула. - Теперь показывай, - приказал Корасон. Было заметно, что он не верит в успех. - Показывай! - в отчаянии повторил министр. - Вы хотите, чтобы я убил свинью? - У нее нет души. Начинай, - потребовал Корасон. - У меня только раз получилось, - сказал доктор Пламбер. - Неважно, сколько - раз, два, тысячу... Начинай. Давай, давай, - торопил миссионера министр юстиции. Доктор Пламбер повернул выключатель, который приводил в действие небольшой генератор. Три четверти прибора занимало устройство, вырабатывающее электрический ток - в цивилизованной стране его с успехом заменили бы провод, штепсель и розетка. Но здесь, в Бакье, ничто не давалось без труда. У доктора Пламбера было тяжело на душе. Прошло только два дня со времени ужасной гибели Беатрисы, и в его памяти она с каждой минутой становилась все прекраснее. В своем воображении он добился того, в чем не преуспела сама несчастная жертва, тщетно прибегавшая к специальным кремам, упражнениям и поролоновым лифчикам: в его воображении у нее была грудь. Доктор Пламбер еще раз осмотрел мунг, поставил нужное напряжение и направил на свинью объектив, вставленный в отверстие на передней стенке ящика. Затем включил аппарат. Раздался звук, словно лопнул воздушный шар. В воздухе запахло жженой резиной. Свинья весом в триста пятьдесят фунтов исчезла почти беззвучно - лишь разок что-то хрустнуло, - оставив на мраморном полу черную с зеленоватым отливом жижу. И все! Даже деревянные жерди, которыми погоняли скотину, превратились в угли - уцелели лишь металлические наконечники, звякнувшие об пол. Их обволакивал липкий клейстер. - Амиго! Дружище. Брат родной. Святой человек. Поверь, я всей душой люблю Христа, - вкрадчиво заговорил Корасон. - Он одни из лучших богов на свете. А теперь он - мой самый любимый бог. Скажи, как это у тебя получается? Доктор Прескотт Пламбер объяснил, как работает аппарат. Корасон покачал головой. - Какие, говоришь, надо нажать кнопки? - Да вот эти. - Доктор Пламбер показал Корасону красную кнопку, включавшую генератор, и зеленую, пускающую излучение. И тут случилось нечто ужасное. Корасон нечаянно уничтожил министра юстиции - точно так же, как незадолго до этого Пламбер убил прекраснейшую Беатрису. По комнате поползло зловоние - казалось, тлеет куча отбросов. По спине доктора Пламбера побежали мурашки - излучение вызывало дрожь у людей, находящиеся неподалеку от жертвы. - Боже мой! - зарыдал доктор Пламбер. - Это ужасно! - Какая жалость! - произнес Корасон. Он выразил сожаление еще раз, когда так же "нечаянно" уничтожил офицера охраны, которого подозревал в шантаже. Тот имел наглость тянуть денежки из посла иностранной державы, ничего не отстегивая президенту. Это произошло уже у дверей дворца. - Какая жалость! - повторил Корасон, и водитель проезжавшего по главной улице Сьюдад Нативидадо "седана" исчез, а сам автомобиль, потеряв управление, врезался в веранду гостиницы. - Вы сделали это нарочно! - гневно произнес доктор Пламбер. - Наука требует жертв, - отозвался Корасон. К этому времени вся охрана попряталась, у окон тоже не было ни души. Куда бы ни подтаскивал Корасон тяжелый аппарат, всех тут же как ветром сдувало. В конце концов на улице остались только иностранные туристы из отеля напротив. Они изумленно таращили глаза, не понимая, что происходит, но Корасон их не трогал. Он был неглуп и на Американский Доллар не замахивался. Но тут случай улыбнулся президенту: он вдруг увидев спящего на дежурстве солдата. - Надо его наказать, - заявил Корасон. - В моей армии строгая дисциплина. Теперь доктор Пламбер уже не сомневался, что аппарат попал в руки человека, который убьет своего ближнего, не задумываюсь, и решительно заслонил собой капрала, растянувшегося в дорожной пыли, как спящий бассет-хаунд. - Только через мой труп, - заявил доктор Пламбер. - Идет, - согласится Корасон. - То есть как "идет"? - не понял доктор Прескотт Пламбер, американский гражданин и миссионер. - Через твой труп, - сказал Корасон и направил лучи на костлявое тело доктора. На месте, где только что стоял доктор Пламбер, образовалась темная пахучая лужица, а в ней поверх молнии от брюк плавала Библия с золотым обрезом. Библия вместе с молнией погружалась все глубже в вязкую жижу. По краям из нее что-то торчало. Доктор Пламбер носил старомодные ботинки, подбитые гвоздиками. Гвоздики сохранились. Когда в государственный департамент США пришло известие, что один из американских подданных убит просто так, без всякой причины, Бешеным Карибским псом, Генералиссимусом Сакристо Корасоном, в руках которого находится смертоносное оружие колоссальной силы, у всех возник лишь один вопрос: - Как привлечь его на нашу сторону? - Но он и так на нашей стороне, - объяснил кто-то, занимавшийся этим регионом. - Ежегодно ему перепадает от нас два миллиона. - Это было до того, как он научился превращать людей в кисель, - заметил военный советник. И он оказался прав. Генералиссимус Сакристо Хуарес Баниста Санчес-иКорасон созвал Третью международную конференцию по национальным ресурсам в Сьюдад Нативидадо, на которой сто одиннадцать атташе по науке проголосовали за то, чтобы Бахья единолично владела правом на использование гликол-полиамин-силицилата или, как выразился председательствующий, "этого длинного слова на третьей странице резолюции". Следствием всех этих событий было появление восьми книг, в которых утверждалось, что президента Корасона оклеветали средства массовой информации мировых промышленных держав, а также возрождение интереса к глубокой философии островной религии вуду. А также рост кредитного лимита для Корасона - теперь он доходил до трех миллиардов долларов. Множество кораблей встало на якорь в районе Нативидадо. В Вашингтоне президент Соединенных Штатов срочно собрал высших чинов разведки, дипломатических ведомств и армии и задал им в лоб один вопрос: - Каким образом этот псих заполучил оружие столь разрушительной силы и что нужно сделать, чтобы отнять у него это оружие? На этот крик о помощи каждый департамент ответил объяснительной запиской, в которой доказывалось, что он здесь ни при чем. - Пусть так, - сказал президент, открывая следующее совещание. - Но теперь-то что делать? Что за оружие у этого маньяка? Жду от вас предложений. Меня не интересует, кто виноват, а кто нет. Совещание свелось к тому, что каждое ведомство старалось спихнуть на другое решение этой проблемы, потому что "это не по их части" и они понятия не имеют, какого рода оружие объявилось у диктатора. - Я вижу, вас волнуют только две вещи: как доказать, что вы не виноваты, и как уклониться от любых действий, чтобы, упаси Бог, не оказаться виноватыми. С каких пор вы стали такими трусами? Кто вас так запугал, неужели наши конгрессмены? Все посмотрели в сторону шефа ЦРУ. Прежде чем ответить, тот долго откашливался. - Видите ли, господин президент, если вы действительно хотите знать правду, то вот что я вам сказку. Всякий раз, когда кто-нибудь из моих парней хочет не на словах, а на деле защитить американские интересы, министерство юстиции делает все, чтобы запрятать его в тюрьму. Подобные действия не способствуют приливу энтузиазма у моих людей. Дело вовсе не в конгрессе. Никто не хочет садиться в тюрьму. - Неужели никого не волнует, что убивают американских граждан? Ни в одном докладе я не нашел разумных соображений по этому поводу, - сказал президент. - В руках у маньяка страшное оружие, против которого у нас нет защиты! Мы не знаем принцип действия этого оружия и проявляем преступное благодушие. Неужели всем наплевать? Выскажется кто-нибудь по сути дела? В рядах адмиралов и генералов раздались покашливание и шепоток. Люди, ответственные за проведение национальной внешней политики, отводили глаза так же, как их коллеги из разведслужб. - Ну и черт с вами! - вслух подытожил президент с еле уловимым южным акцентом. Его лицо пылало. Он был зол на руководителей служб национальной безопасности и на себя за то, что не совладал с собой и сорвался на грубость. Ни одна законная организация, ни одно законное ведомство не собирались заниматься этим запутанным делом, - значит, оставалось одно: прибегнуть к услугам нелегальных помощников. В середине дня президент удалился в свою спальню в Белом доме и, открыв бюро, положил руку на трубку красного телефона без диска. Он ненавидел этот телефон и ненавидел то, что стояло за ним. Само существование красного аппарата говорило о том, что страна не может справиться со своими проблемами в рамках закона. В прошлом он подумывал распустить организацию, связь с которой осуществлялась по красному телефону и к помощи которой президенты прибегали только в самых крайних случаях. Он не хотел знать о тех вещах, которыми ей приходилось заниматься, и поначалу думал, что сможет без нее обойтись. Но оказалось, что это не так. В решающий момент он мог положиться только на эту группу, хотя его постоянно мучило сознание ее нелегальности. Она стояла вне закона, а именно беззаконие президент ненавидел больше всего. Эту организацию - КЮРЕ - создали более десятилетия назад, и она была так надежно законспирирована, что осталась никому не известной. ЦРУ и армия были открытой книгой для всех, о КЮРЕ же знал один президент. Ну и, конечно, сам руководитель КЮРЕ и два исполнителя - профессиональные убийцы. Правительство страны - его, президента, правительство - содержало на службе двух самых могущественных убийц, когда-либо существовавших на свете, и, чтобы их остановить, президенту достаточно было сказать руководителю организации только одно слово: "Довольно". И организация перестала бы существовать. Перестали бы действовать в Америке наемные мастера убийства - ассасины. Но президент так и не произнес этого слова, что больно ранило его жаждущую справедливости душу. Хуже того, в этот день ему предстояло узнать, что он может потерять своих нелегальных помощников. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо. И вдруг кругом погасли огни. Для большинства жителей Нью-Йорка переход от яркого электрического освещения к полной темноте произошел этим поздним летним вечером совершенно неожиданно. Остановились кондиционеры, погасли фонари на улицах, и люди заметили темное небо над головами. - Что там еще? - спросил встревоженный голос из глубины подъезда. - Что-то с электричеством. Раздались испуганные возгласы. Кто-то нервно рассмеялся. Смеялся не Римо. Темнота не обрушилась на него внезапно, как на других, не наступила мгновенно. Глядя на фонарь, освещавший угол Бродвея и 99-й улицы, он видел, что лампа, перед тем как окончательно потухнуть, какое-то время мерцала. Свет уходил из нее постепенно, и, если ваши ум и тело чутко отзывались на ритмы окружающего мира, вы не могли не видеть этого. Резкий переход к темноте был обычной иллюзией. Люди сами ее создавали - Римо знал, как это происходит. Может быть, они были увлечены беседой, полностью сосредоточившись на словах и не замечая окружающего, пока не оказались в полной темноте. Или поглощали алкоголь. Или набивали желудки мясом, и вся их нервная энергия уходила на его переваривание и усвоение, так как эти желудки изначально были предназначены для переваривания фруктов, злаков и орехов, а кровеносная система еще хранила память о жизни в море и потому довольно легко принимала питательные вещества, которые содержались в рыбе, но не в мясе. Итак, наступила темнота, и Римо видел, как она надвигалась. Рядом закричала от страха женщина. А другая взвизгнула от удовольствия. Подъехавшая машина осветила фарами квартал, и люди на улицах зашумели, пытаясь сориентироваться в мире, который вдруг так резко изменился. И только один человек во всем городе понимал, что происходит, ведь только он один прислушивался к своим ощущениям. Римо знал, что за ним крадутся двое. Для него не составляло труда понять это по отдельным звукам. Знал он и то, что у одного из них в руке - обрезок свинцовой трубы, которой он собирается свалить Римо с ног, а у другого - нож. Все это Римо определял по тому, как двигались их тела. Можно в течение нескольких часов, привлекая в помощь киносъемку, объяснять, каким образом особенности движения людей подсказывают, что они имеют при себе оружие и какое. Даже глядя на одни только ноги, можно все выяснить. Но еще лучше просто это чувствовать. Откуда Римо узнавал все это? Знал - и все. Точно так же он знал, что на плечах у него - голова, а под ногами - земля. Знал и то, что может не спеша перехватить свинцовую трубу и, используя инерцию нападающего, отправить того вниз, на асфальт так, чтобы он переломал себе ребра. С ножом было еще проще. Тут Римо решил применить силу. - Ты убьешь себя собственным ножом, - спокойно сказал он парню. - Вот так. Сжав железной хваткой руку, в которой парень держал нож, Римо направил лезвие тому прямо в живот и, почувствовав, что оно вошло в плоть, медленно повел его вверх, пока не ощутил биение живого человеческого сердца. - Боже мой! - только и сказал молодой парень, который понял теперь, что на этот раз ему не выкрутиться и что он умирает. А ведь до этого случая он ножом прикончил сотни людей в Нью-Йорке, и никогда не возникало проблем, особенно если он работал в паре с кем-то, кто хорошо владел кастетом или свинчаткой. Конечно, у него бывали неприятности. Его уже дважды арестовывали. Один раз - за то, что жестоко порезал девчонку, которая не уступила ему. Впрочем, тогда он всего лишь провел ночь в камере для несовершеннолетних преступников. На следующий день его выпустили, и тут уж он отыгрался, как следует. Он подкараулил девушку в переулке и прямо-таки искромсал ее. Несчастную пришлось хоронить в закрытом гробу. Ее мать, заливаясь слезами, молила о справедливости и показывала на него пальцем как на убийцу, но больше ничего не могла сделать. А что было делать? Пойти в полицию? Он и с ней бы разделался точно так же. А те, в полиции? Ну, прочитали бы ему нотацию. Упрятали бы на одну ночь в каталажку. Разве может с тобой что-нибудь случиться из-за того, что ты пырнешь человека ножом в Нью-Йорке? Нет, конечно. Парень был страшно поражен, что на этот раз ему оказали столь решительное сопротивление. Было непохоже, чтобы этот человек принадлежал к какой-нибудь банде, одежда на нем была вполне обычная, и оружия не было видно. Он выглядел как рядовой житель Нью-Йорка и казался легкой добычей. Почему же страшная боль пронзила его собственное тело? Может, этот тип - полицейский? Нападение на полицейского каралось сурово, но человек не был похож на полицейского. Они с дружком приметили его еще до того, как вырубилось электричество. Они видели, как он купил один-единственный цветок у старой торговки на Бродвее, дав ей десять долларов и не взяв сдачу. Ясно, что у прохожего доллары водились. Мужчина понюхал цветок, оборвал два лепестка и сжевал их, черт бы его побрал. Худощавый человек около шести футов росту с широкими скулами, как если бы в нем была примесь китайской или еще какой-то восточной крови. Это отметил один из них. У прохожего были широкие запястья и необычная походка - казалось, он скользил по земле. Да, он казался легкой добычей. И доллары у него явно водились. А когда этот тип свернул на плохо освещенную 99-ю улицу, где ему никто не пришел бы на помощь, то, как говорится, напасть на него сам Бог велел. А тут еще и электричество вырубили. Красота! Он не собирался выжидать, зная, что рядом крадется со свинцовой трубой его дружок, который не замедлит обрушить ее на голову бедолаге. Они подступили к мужчине в одно и то же время. Все шло прекрасно, просто прекрасно. Бам! После такого удара тот должен был рухнуть. Но не рухнул. И даже не пошатнулся. Это точно. А вот его дружок полетел на тротуар с такой силой, будто его сбросили с крыши. Мужчина тихо заговорил, крепко сжимая его руку, и он не мог выпустить нож. Лезвие вонзилось ему в живот и, как он ни старался отдернуть руку, погружалось все глубже и глубже. Казалось, к животу прижали электрическую плитку, внутренности пекло адским огнем, и никуда от этого не деться. Если бы он мог, то отгрыз бы себе кисть - только бы выпал нож. Боже, как больно! Когда же острие коснулось сердца и пронзило его, хлынувшая кровь мгновенно залила все вокруг, и нож, наконец, выпал из безвольной руки. Мужчина отпустил его и пошел дальше. Слабеющее сознание семнадцатилетнего парня вдруг ярко озарила последняя мысль: а ведь этот таинственный человек отнял у него жизнь, даже не замедлив шага... Вся его жизнь не стоила того, чтобы этот тип, который ел цветы, задержался хоть ненадолго... Римо шел по темному городу. На большом пальце осталось несколько капелек крови, и он небрежно стер их. Римо знал, что для жителей города воцарившийся мрак создавал неразрешимую проблему: они ведь целиком зависели от освещения. Вместо того, чтобы создавать искусственное освещение, человечеству надо было учиться пользоваться своими органами чувств в темноте! Теперь люди, которые и дышать-то толком не умели, оказались в ситуации, когда им надо положиться на самих себя, но их органы чувств - те, которые отвечали за слух, зрение и осязание, - почти атрофировались. Самого Римо с большим старанием и великой мудростью учили, как воскресить забытые человеком умения, те его способности, благодаря которым он в свое время мог соперничать в силе и ловкости с дикими зверями, а, утратив их, превратился в ходячий труп. Начиная с появления копья, человек все больше полагался не на свои мышцы, а на предметы окружающего мира, и так продолжалось до тех пор, пока в рыбацкой деревушке на западном побережье Кореи не научились возвращать человеку былью ловкость и сноровку. Это умение, это искусство получило название Синанджу по деревушке, где оно возникло. Только Мастера Синанджу знали эту технику. Только один белый человек удостоился чести овладеть ею. Этим человеком был Римо, и сейчас он шел по одному из величайших городов своей, белой, цивилизации, в котором отключилось электричество, и сердце его переполняла тревога. Не потому, что люди остались такими, какими они были до Вавилонского столпотворения, а потому, что он стал другим. Что сделал он со своей жизнью? Согласившись пройти длительный курс тренировок, чтобы служить организации, которая поможет его стране сохранить существующий строй, он думал, что делает это ради торжества справедливости. Но все изменилось, когда он приблизился в мастерстве к Мастеру Синанджу, который тренировал его. Принадлежность к Дому Синанджу - клану величайших убийц-ассасинов в истории человечества - это уже верх совершенства. Больше не к чему стремиться. Делать то, что ты делаешь, - это и есть единственная цель. Но однажды утром он проснулся и почувствовал, что совершенно не верит в это. В жизни было добро и было зло, но творил ли Римо добро? Все это пустяки, сказал он себе. Он медленно приближался к Гарлему, не переставая размышлять. Уличные шайки уже занялись грабежами и поджогами. Возле здания с железными решетками на окнах буйствовала толпа. К одному из окон была прикреплена бумажка: "Чернозадые, убирайтесь отсюда!" Здесь размещалось предприятие, которым владела негритянская семья. Очень небольшое предприятие. - Хватай его! Хватай! - вопила какая-то женщина. Ее вопль относился к кому-то, кого Римо не видел. Но кто-то сопротивлялся толпе, стараясь не дать ей вломиться внутрь. - Хватай наглого ниггера! Хватай выскочку! Хватай черномазого! - вновь заорала женщина. В одной руке у нее была бутылка джина, а в другой - бейсбольная бита. Если бы толпа не состояла из негров, Римо поклялся бы, что здесь не обошлось без Ку-Клукс-Клана. Этой же ненависти он не понимал. Однако, видя, что кто-то защищает дело своих рук, решил, что ему стоит помочь. Легко, как угорь, Римо проскользнул сквозь толпу, прошел через этот плотный заслон, как нож сквозь масло, - движения его больше всего напоминали неторопливый, непрерывный бег. И тут в живот ему уперся дробовик. Негр, стоящий спиной к железным воротам, держал палец на курке, но Римо легко ударил по ружью, и выстрел прогремел над его головой. Толпа притихла. Кто-то из передних рядов попытался сбежать. Но, увидев, что никто не пострадал и что, скорее всего, хозяин не собирается никого убивать, толпа стала напирать снова. Тут негр, перехватив ружье и держа его теперь за дуло, стал размахивать им как дубинкой, стараясь остановить Римо и толпу. Уклоняясь от ударов приклада, Римо попытался встать рядом с мужчиной, и тот наконец понял, что незнакомец на его стороне. Тогда Римо принял на себя толпу. Уже через несколько секунд вокруг них образовался барьер из стонущих людей. Толпа перестала напирать. Люди взывали к прохожим, чтобы им помогли справиться с бельм, который находится у них в ловушке. Но на улицах и так хватало развлечений, ведь здесь единственной необходимой вам кредитной карточкой служил молоток потяжелее, да были бы только рядом надежные друзья. Кроме того, этот белый умел калечить людей, что никому не прибавляло энтузиазма. И прохожие спешили дальше по своим делам. Римо провел ночь у ворот, рядом с хозяином. Тот был родом из Джексона, штат Миссисипи, а сюда приехал с отцом, еще будучи мальчишкой. Отец работал привратником в крупной фирме. Став взрослым, сын устроился на почту, его жена и два сына тоже работали, и все деньги они откладывали, чтобы купить этот небольшой мясоперерабатывающий заводик. Стоя перед воротами, Римо и негр могли видеть, что творится в других местах. - Разве мог я не встать здесь с ружьем? - говорил хозяин. - Сыновья поехали за мясом, а что я сказал бы им потом? Что все наши труды пошли псу под хвост? Да лучше умереть. В этом заводике - вся наша жизнь. Вот я и остался. А вы-то почему ввязались в это дело? - Потому что мне везет, - ответил Римо. - Не понимаю. - Это хорошее дело. Сегодня ночью я сделал хорошее дело. Давно такого со мной не было. От этого на душе хорошо. Мне повезло. - Но это "хорошее дело" было довольно опасным, - сказал мужчина. - Сначала я чуть не пристрелил вас, а потом мог запросто снести прикладом башку. А если не я, то эти подонки могли вас прикончить. Это опасные люди. - Да совсем они не опасны, - возразил Римо. - Обыкновенный сброд. - И он небрежно махнул рукой в сторону снующих людей - те, визжа и смеясь, тащили все, что плохо лежит, теряя на ходу украденные шмотки. - И подонок может убить... А вы двигаетесь очень плавно. Никогда не видел, чтобы люди так дрались. - А почему ты должен был это видеть? - сказал Римо. - Как называется эта борьба? - Это трудно сказать, - уклончиво отозвался Римо. - На каратэ не похоже. И на таэ-квон-до тоже. Сыновья показали мне кое-какие приемы, чтобы я мог в случае чего постоять за себя, если останусь один на заводе. Немного похоже, но все-таки не совсем то. - Понимаю, - сказал Римо. - То, что я делаю, кажется медленным, но на самом деле все происходит очень быстро. - Похоже на танец в замедленной съемке. - Хорошее описание. В своем роде это действительно танец. Твой партнер - твоя мишень. Все задумано так: делай все, что тебе нужно, считая, что твой партнер мертв с самого начала. Он как бы просит убить его и помогает тебе в этом. Такая вот связь вещей. Римо понравилось его объяснение, но мужчина казался озадаченным, и Римо догадался: никогда тому не понять, что такое Синанджу. Как объяснить людям, что с самого рождения они неправильно дышат и неправильно живут? Как объяснить, что есть другая жизнь? Как объяснить, что ты жил этой другой жизнью более десяти лет и вот теперь вдруг понял, что этого недостаточно? Правильно дышать и двигаться - это еще не все в жизни. Когда взошло солнце, окрасив розовым светом усыпанные битым стеклом улицы, и полиция, решив, что опасность погромов миновала, вернулась к своим обычным обязанностям, Римо расстался с негром, так и не назвав своего имени. Лишенный электричества, Нью-Йорк превратился в мертвый город. Не работали кинотеатры, а подземка - главная артерия города - с ее замершими поездами в ожидании возвращения жизни являла собой горестное зрелище окоченевшего трупа. Солнце немилосердно палило, а на улицах по-прежнему было мало народу - казалось, все жители его покинули. Даже в Центральном парке - ни души. Римо бесцельно побродил у пруда, а когда вернулся к гостинице "Плаза", был уже полдень. Но в гостиницу он не вошел - его остановил знакомый голос. - Где ты был? - проговорил этот высокий писклявый голос. - Да в общем нигде, - ответил Римо. - Ты опоздал. - Как я мог опоздать? Я ведь не говорил, когда вернусь. - Горе тому глупцу, что полагается на тебя, - торжественно произнес Чиун, Мастер Синанджу, презрительно пряча свои длинные ногти в складках золотистого утреннего кимоно. - Горе тому глупцу, что делится с тобой мудростью Синанджу, а в награду за этот бесценный дар получает насмешки. Спасибо. Да уж, спасибо за все! - Я должен был побыть наедине с собой и подумать, папочка, - сказал Римо. - Зачем затрачивать усилия и объяснять что-либо глупцу? - обиженно сказал Чиун. У него была сухая, как пергамент, кожа желтого цвета; клочки седой бороды и белый пух на голове дрожали от негодования. Лицо было изрезано глубокими морщинами. Он поджал губы и старался не смотреть в сторону Римо. Кто-нибудь мог принять его за немощного старика, но, если бы этот кто-то попытался проверить, так ли это на самом деле, он вряд ли смог бы проверить еще что-нибудь на этом свете. - Ладно, если тебя мои объяснения не интересуют... - Интересуют. Меня также интересует, как это некоторые глупцы тратят жизнь на неблагодарных, которые им не рассказывают, ни куда они ходят, ни что делают, ни зачем делают. И еще меня интересует, как это почтенный, дисциплинированный, мудрый и добрый руководитель своей общины растрачивает перлы мудрости Синанджу на пустого человека, которого носит по городу как сухой лист. - Ладно, слушай. Вчера вечером я ушел из отеля, потому что хотел подумать... - Замолчи! У нас мало времени. Мы должны лететь в Вашингтон. У нас нет больше никаких обязательств, и мы можем работать на настоящего императора. Ты ничего об этом не знаешь. Но это лучше, чем работать на Смита, которого я никогда не понимал. Безумный хозяин - несчастье для ассасина. У нас эти "несчастья" кончились, Римо. Теперь все будет по-другому. Чиун небрежно махнул рукой ожидающим его знака коридорным. Четырнадцать богато изукрашенных лакированных сундуков стояли на белых ступенях "Плазы", мешая проходу. Римо было интересно, как сумел Чиун заставить коридорных снести сюда с четырнадцатого этажа тяжелые сундуки. Но, увидев, как моргает от страха, проходя мимо Чиуна, крепкого сложения коридорный, Римо все понял. Чиун знал, как убедить людей помочь бедному старичку. Чего не сделаешь под угрозой смерти! Чтобы отвезти в аэропорт эту гору сундуков, потребовались два такси. - Что происходит, наконец? - спросил Римо. Он звал, что Чиун никогда не понимал вполне, что за организацию они представляют и кто такой доктор Смит, стоящий во главе нее. Для корейца было непонятно, зачем держать на службе могущественного убийцу и делать из этого секрет. Он не раз говорил Римо, что у человека останется очень мало врагов, если те будут знать, что их ждет. Но Смит не хотел его слушать. Более того, Смит, по мнению того же Чиуна, никогда не использовал Римо и Чиуна "эффективно". А это в понимании корейца означало поручить им убрать теперешнего президента и провозгласить себя президентом или, на худой конец, королем. И, конечно, Смиту стоило бы официально представить нации и правительству состоящих на государственной службе ассасинов из Дома Синанджу. Чиун все продумал. Недавно он видел по телевизору церемонию торжественного введения в должность президента США. В соответствии с ней Смит, стоящий во главе КЮРЕ и обязанный взять, согласно плану Чиуна, бразды правления в свои руки, должен шествовать на церемонии на пять шагов впереди Чиуна, одетого в красное расшитое золотыми листьями кимоно. Когда Чиун поделился со Смитом своими мечтаниями, Смит отрезал: - Никогда! - Ладно. Пусть будет зеленое кимоно с черными лебедями. - Никогда. Никогда. - Золото хорошо смотрится утром. У вас торжества такого рода обычно совершаются днем, - резонно заметил Чиун. - Я не дам убить президента. И не стремлюсь на его место. Я служу президенту и хочу во всем ему помогать, - сказал Смит. - Мы уж не промахнемся, как ваши любители, - сказал Чиун. - Вам нечего бояться. На этой же неделе можем возвести вас на президентский трон. И плата будет не намного выше. Однако страна у вас большая, население все время бурлит и кипит, и ставку, конечно, надо бы слегка увеличить. Но это не должно вас останавливать. В вашей стране города больше некоторых стран. - Нет и еще раз нет, - ответил Смит. - И не будем больше говорить на эту тему. В разговор вмешался Римо. - Вам не убедить Чиуна, что вы - не маленький князек, плетущий заговор против владетельного князя. Как может быть иначе, если на вашей стороне сам Дом Синанджу? Так же, как не убедить его, что существуют разные формы правления: демократия, коммунизм, монархия. В его представлении один человек властвует, и остальные должны стараться сместить его и воцариться сами. Этот разговор произошел два дня назад в зале ожидания нью-йоркского аэропорта. - А вы что скажете, Римо? - спросил Смит. - Скажу, что на Бакью не поеду. - А почему, собственно, могу я узнать? - поинтересовался Смит - сухопарый мужчина средних лет с тонкими губами, но годы оставили на нем глубокий след и он выглядел почти стариком. - Не знаю, поймете ли вы, - начал Римо. - Мне все равно, что происходит в странах Карибского бассейна. Безразлично, кто кого прикончит. Одно я знаю наверняка: все, что я сделал, работая у вас, не изменило положения ни на йоту. Считалось, что наша задача - защищать американскую конституцию, оказывать ей дополнительную поддержку, пусть и не совсем конституционными средствами. И что же? Страна превратилась в выгребную яму, и вряд ли еще один труп изменит ситуацию к лучшему - так что в операции на Бакье я не участвую. Мне наплевать, кто там что делает и что у кого не получается. Мой ответ: нет. Чиун понимающе кивнул. - Но если вы измените свое решение и согласитесь воцариться на троне, - вновь завел он свою песню, - уверен, мы сумеем убедить Римо, что служить истинному императору - счастье. - Я не поеду на Бакью, - повторил Римо. - Поедет, если вы сядете на трон в Белом доме, - настаивал Чиун. Вот так обстояли дела. Смит был рассержен. Чиун негодовал: Римо, по его словам, никогда не понимал деловые аспекты профессии ассасина и не прислушивался к советам старших. И вот теперь по дороге в аэропорт Римо, сидя в такси, слушал рассказ Чиуна, не веря своим ушам: кореец говорил по телефону с самим президентом Соединенных Штатов, и тот пригласил его к себе для подробной беседы. - Но это невозможно! Мы работаем на организацию, которой не существует. Ее цель - быть никому не известной. Она засекречена, как ни одна другая, - пробормотал Римо. - В этой стране не принято гордиться тем, что на службе у правительства состоят наемные убийцы. - Пока не принято. Но нация должна повзрослеть, - сказал Чиун. - Мы что, должны прогуливаться у дверей Белого дома? - спросил Римо. - Не совсем, - ответил Чиун. - Ага. А то я подумал... - Президент лично встретится с нами. - Чушь, - в сердцах произнес Римо. Они однажды уже встречались с президентом, чтобы доказать ему, как легко проникнуть в Белый дом, особенно им, которые, можно сказать, жизнь посвятили изучению дверей и окон. Чтобы доказать президенту, как ненадежно он защищен, Римо как-то вторично проник в Белый дом, но президент и тогда оставил их предостережение без внимания, и Чиуну пришлось позже спасать его от убийцы - так они встретились во второй раз. Благодарности Чиун не ожидал. Этим вечером, оставив громоздкий багаж Чиуна в вашингтонском отеле "Хилтон", они отправились в Белый дом и ровно в 22.30 - время, назначенное президентов, - были в Овальном кабинете. Они ждали появления президента в темноте. - Дурацкое положение, - сказал Римо. - Чувствую, просидим здесь всю ночь, а утром испугаем до одубения уборщицу. Или еще кого-нибудь, кто отвечает за чистоту этих сверхбезопасных аппартаментов. - До одубения? - переспросил Чиун. - Никогда не слышал такого выражения. - Я сам его выдумал. Иногда придумываю новые слова. - Все дети этим занимаются, - отозвался Чиун, с неподражаемым спокойствием указав тем самым ученику на его истинное место рядом с Мастером Синанджу, то есть с ним самим, ожидающим своего повелителя в американском "тронном зале" точно так же, как его предки в течение долгих столетий ждали в парадных залах фараонов, королей и императоров, заверяя сильных мира сего, что их враги доживают последние дни, и рассчитывая за свои услуги на вознаграждение, которое доставлялось в деревеньку Синанджу на западном побережье Кореи. Дверь распахнулась. В комнату проник луч света. Кто-то, стоя у самой двери, говорил: - Будьте уверены, господин президент. Никто не может незаметно проникнуть в Овальный кабинет. Вы здесь как в бункере, если можно так выразиться. - Спасибо, - послышался голос с легким южным акцентом. Президент вошел в комнату, закрыл за собой дверь и включил свет. - Здравствуйте, - сказал он. - Да здравствует наследник Вашингтона, Линкольна и Рузвельта! - произнес нараспев Чиун, поднимаясь и низко кланяясь. - Приветствуем досточтимого последователя Резерфорда Б.Хейза и Милларда Филмора, а также достойных Джеймса К.Полка и Гроувера Кливленда, несравненного Джеймса Мэдисона и великого Калвина Кулиджа... - Спасибо, - смущенно пробормотал президент. Но Чиун еще не закончил. - ...и мудрейшего Улисса Гранта, и прекраснейшего Эндрю Джонсона, и великолепного Гувера. Не говоря уже... - Спасибо, - повторил президент. - ...о Уильяме Маккинли, - закончил Чиун, который прочитал несколько книг об американской земле и, как большинство путешественников, нашел, что приведенное в них описание народа не соответствует действительности. "Здоровый, счастливый народ", - говорилось об американцах в старой корейской истории народов мира. Соединенным Штатам отвели всего четверть страница из трех тысяч страниц книги, на двухстах восьмидесяти начальных страницах которой подробнейшим образом излагалась история ранних корейских династий и влияние их политики на человечество. - И еще раз вспомним о Гроувере Кливленде! - воскликнул Чиун. - Спасибо, - поблагодарил президент. Все это время Римо продолжал сидеть в кресле, размышляя над тем, хранит ли что-нибудь президент в ящиках большого полированного письменного стола. Президент протянул Чиуну руку. Тот с поклоном поцелован ее. Римо при виде этого зрелища скорчил гримасу, как если бы официант принес ему печень в сметане, или жареную треску, или еще что-нибудь такое же невкусное, чего он не заказывал. Президент быстро отдернул руку и уселся на край стола, покачивая ногой. Некоторое время он изучал свои руки, а потом поднял глаза на Римо. - У нас неприятности, - сказал он. - Вы американец? - Да, - ответил Римо. - Я слышал, вы не хотите больше служить своей родине. Могу я спросить, почему? - Потому что он неблагодарный, о, милосерднейший из президентов! - пропел Чиун. - Но мы излечим его. - И, обратившись к Римо по-корейски, сердито предупредил, чтобы тот не мешал своими детскими капризами заключению хорошей сделки. Чиун знает, как надо вести себя с президентом: прежде всего не надо показывать, как невысоко ты его ставишь. Римо пожал плечами. - Спасибо, - вновь поблагодарил президент Чиуна. - Но хотелось бы, чтобы ваш друг ответил сам. - Хорошо, я отвечу, - сказал Римо. - Вы говорите, служить своей родине... Это лишь красивые слова. Я помогаю удержаться на поверхности всякой накипи. Служить родине? Вот вчера вечером я ей действительно послужил - помог одному человеку защитить свою собственность. А что вы для этого делаете? - Что могу. И вас прошу о том же. - Так ли это? А почему полиция не защитила жертв прошлой ночи? Почему вы не приказали ей это сделать? - Проблема бедности... - Вовсе не проблема бедности! Это проблема полиции. В мире существует добро и зло, а вы и такие, как вы, морочите людям головы социологией. Каждый понимает, что хорошо и что плохо, кроме вас, политиков. Римо в гневе отвернулся. Чиун поспешил заверить президента, что эту вспышку не надо принимать всерьез. - Часто бывает, что ученик, приближающийся к вершине мастерства, вдруг временно возвращается назад, к своему исходному состоянию, прежде чем окончательно стать Мастером. Сам великий Ван, приближаясь к зениту своей славы, иногда уединялся, чтобы поиграть с игрушечной тележкой, которую смастерил для него отец. А ведь тогда он уже состоял на службе у китайского императора! Чиун подумал, не заинтересовать ли президента какой-нибудь простенькой услугой. Может быть, предложил он, устроить похищение любимого сына вице-президента? Это обычно неплохо действует: соперник становится сговорчивее и преданнее. - Честолюбие, - печально произнес Чиун, - наш главный враг. Давайте попробуем исцелить вашего вице-президента от этой болезни. - Я хочу совсем другого, - сказал президент, не сводя глаз с Римо. - Можно заняться каким-нибудь конгрессменом, - предложил Чиун. - Жестокое убийство при широком стечении публики с криками: "Смерть предателям, да здравствует наш божественный президент!" Это всегда приносит хорошие результаты. - Нет. - Или убить во время сна, изуродовав до неузнаваемости, сенатора и распустить слух, что он участвовал в заговоре. Для многих это будет поучительно. - Чиун радостно подмигнул. - Римо, - проговорил президент, - Центральное разведывательное управление боится запачкаться и вряд ли чем-то поможет нашей беде. На острове, недалеко от Америки, один маньяк обзавелся страшным оружием - оно мгновенно превращает человека в желе. Оружием заинтересовались русские, китайцы, кубинцы, англичане и еще Бог знает кто, все навострили уши, только наши боятся ввязываться - как бы не совершить ошибки. Нельзя допустить, чтобы по соседству с нами существовала такая угроза. Неужели вы думаете, что я стал бы беспокоить вас по пустякам? Страна в опасности. Не я, не правительство, а каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок, а может быть, и все человечество. Ведь в руках у маньяка невиданное оружие страшной силы. Ради спасения человечества я заклинаю вас отнять у него это оружие. - Нет, - ответил Римо. - Он так не думает, - поторопился поправить друга Чиун. - Полагаю, думает, - сказал президент. - В свое время греческий огонь был страшным и непонятным оружием, о Слава американского народа. Однако теперь о нем никто не слышит, и знаете, почему? - Не знаю, - ответил президент. Он не сводил глаз с Римо, тот же упрямо избегал его взгляда. - Потому что византийский император, последний, кто знал состав, который загорается, если его полить водой, оскорбил Дом Синанджу. Его огонь не причинил Мастерам Синанджу никакого вреда, и он умер, а с ним погибло его непобедимое оружие. Можно и в этом случае сделать нечто подобное. - Сделайте, - сказал президент. - Вы пожалеете об этом, - предупредил Римо. - Нет, хуже уже быть не может, - сказал президент. - Хотите, прибьем голову этого тирана на ворота Белого дома? - спросил Чиун. - Обычное завершение такого рода дел. И, на мой взгляд, вполне уместное. - Не надо голову. Только оружие, - сказал президент. - Прекрасный выбор, - одобрил Чиун. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Когда Третья международная конференция по материальным ресурсам закончила свою работу, торжественно провозгласив: Бакья имеет неотъемлемое право владеть тем, что обозначается длинным словом на третьей странице, и участники ее разъехались, Генералиссимус Сакристо Корасон провозгласил в честь братства стран Третьего мира всеобщую амнистию. В тюрьме было сорок камер и только трое заключенных, что объяснялось необычайно эффективной системой правосудия на острове. Преступников либо вешали на месте, либо отправляли в горы, на рудники, которые давали двадцать девять процентов мировой добычи битума, либо отпускали с извинениями. Правда, извинения приносились только после того, как в казну министерства юстиции поступало 4000 долларов. За 10 000 долларов приносились "глубокие" извинения. Один американский юрист как-то допытывался у Корасона, почему бы просто не объявить, что обвиняемый не виновен. - Именно так поступаем мы, когда даем взятку судье, - прибавил юрист. - В этом мало шику. За десять тысяч вы должны хоть что-то дать, - ответил Корасон. И вот сейчас Корасон стоял на пропыленной дороге, ведущей к тюрьме от главного шоссе. Тюрьма располагалась на потрескавшемся от жары огромном пустыре - пустыня пустыней. Черный ящик был, как всегда, рядом. За прошедшее время его поставили на колеса и снабдили висячим замком и кучей циферблатов. Циферблаты Корасон сам устанавливал под покровом ночи. Уж он-то знал, как можно удержаться на посту неограниченного правителя Бакьи. Новый министр юстиции и генералы находились тут же. Солнце пекло немилосердно. Стоя у высокого тюремного забора, новый министр ожидал от Корасона знака, по которому следовало освободить заключенных. - Умибия голосует "за", - раздался чей-то пьяный голос. Этот делегат опоздал на самолет, улетевший в Африку, и присоединился к кортежу Корасона, думая, что садится в такси, которое отвезет его в аэропорт. - Уберите этого болвана! - приказал Корасон. - Умибия голосует "за", - снова выкрикнул делегат. На нем был белый с искрой костюм, весь в пятнах после двухдневных непрерывных возлияний. В правой руке он держал бутылку рома, в левой - золотую чашу, которую кто-то по глупости положил в ящик для пожертвований в одной христианской церкви. Делегат пытался лить ром в чашу. Иногда попадал, но чаще доставалось тому же костюму. Делегат хотел, чтобы костюм тоже выпил, но напоить от души старого друга мешали пуговицы. Делегат праздновал свой дебют на дипломатическом поприще. Он проголосовал "за" не менее сорока раз - больше, чем кто-либо другой. Он надеялся, что его наградят орденом. А на следующей конференции назовут лучшим делегатом, которого только видел свет. Но тут он совершил первую серьезную ошибку. Он увидел большое темное лицо Генералиссимуса Корасона, его ордена отливали золотом в лучах полуденного солнца. Перед ним был его брат по Третьему миру. Ему захотелось поцеловать своего брата. Он стоял перед Генералиссимусом, и ветер дул с его стороны. От умибийского делегата несло как из пивной, которую не проветривали с Рождества. - Кто этот человек? - спросил Корасон. - Один из делегатов, - ответил министр иностранных дел и по совместительству главный шофер. - Важная фигура? - В его стране нет нефти, если вы об этом. И шпионов в других странах у них тоже нет, - прошептал министр. Корасон важно кивнул. - Дорогие защитники Бакьи! - прокричал он. - Мы объявили амнистию в честь наших братьев по Третьему миру. Тем самым мы продемонстрировали милосердие. Но некоторые думают, что это доказывает нашу слабость. - Ублюдки! - завопили генералы. - Нет, мы не слабы! - Нет, нет, нет! - Но кое-кто так думает, - сказал Корасон. - Смерть всем, кто так думает! - выкрикнул один генерал. - Я всегда склоняюсь перед волей своего народа, произнес Генералиссимус Корасон. Он прикинул на глаз радиус колебаний пьяного посланца Умибии. Глаза всех присутствующих были устремлены на Корасона, и он это знал. Диктатор начал осторожно крутить ручку синего циферблата, который он поставил на аппарат только прошлым вечером. Ведь узнай члены правительства, какое это нехитрое дело - наведи оружие на жертву и нажми кнопку, - и у кого-нибудь мог появиться соблазн отделаться таким образом от самого Генералиссимуса и стать новым лидером. Корасон знал, что власть удерживается самыми примитивными средствами. Страх и корысть - вот что делает приближенных преданными слугами. Они должны бояться правителя и иметь возможность обогащаться. Добейся этого - и ты получишь стабильное и лояльное правительство. Упусти одно из двух - и ты будешь иметь кучу неприятностей. - Одна целая и семь десятых! - громко произнес Корасон и немного повернул ручку. Он заметил, что два министра и один генерал пошевелили губами, повторяя цифру про себя. Но бояться надо тех, кто запоминает и при этом не шевелит губами. - Три седьмых, - произнес Корасон, трижды коснулся выключателя, а затем облизал большой палец и приложил его к верху ящика. - Моя слюна. Моя мощь. О могущественная машина, наисильнейший в этом государстве соединяет свою мощь с твоей! Зажгись и покажи свою силу. И мою силу. Самого могущественного человека в мире. Он быстро покрутил ручки всех циферблатов и незаметно среди всего этого мельтешения нажал нужную кнопку. Аппарат заурчал и заработал. Раздался громкий треск, и холодное зеленоватое сияние окутало делегата из Умибии. Но делегат нисколько не пострадал и только глупо улыбался. Корасон в панике снова с силой нажал кнопку. Вновь раздался треск, умибийский делегат снова оказался в луче света, но, покачнувшись, продолжал с улыбкой двигаться к Корасону. Ему непременно хотелось поцеловать своего брата по борьбе. Ему вообще хотелось расцеловать весь мир. Но, к сожалению, черная вязкая жижа на обочине главного шоссе острова Бакья не имела губ и потому не могла целоваться. Бутылка рома шлепнулась в пыль, увлажнив ее, - этот мокрый кружок мало чем отличался от другого рядом - того, чем стал делегат из Умибии. Даже пуговиц не осталось. Генералы зааплодировали. Им вторили министры. Все приветствовали Корасона, выражая свои верноподданнические чувства. Но Генералиссимус был встревожен. Машина не сразу справилась со своей задачей. Генералам и министрам это было неизвестно, но сам-то Корасон об этом знал. Министр сельского хозяйства, позаимствовав у одного из генералов стек, поковырял им в лужице и наконец на что-то наткнулся. Он подцепил предмет, извлек из жижи, облил водой из поданной солдатом кружки и тогда всем стало видно, что это часы марки Сейко. Министр протянул часы Генералиссимусу. - Нет, - отказался Корасон. - Они твои. Я люблю свой народ. Мы должны делиться. В этом - социализм. Новый социализм. - И, указав на ворота тюрьмы, приказал: - Открыть! Министр обороны широко распахнул большие тюремные ворота, и трое мужчин шагнули на свободу. - По своей личной милости и безграничной власти отпускаю всех троих на свободу в честь Конференции стран Третьего мира по природным ресурсам, или как она там называлась. Освобождаю вас в соответствии с данными нам неограниченными правами. - А вот этот - шпион, - прошептал министр обороны, указывая на мужчину в синем блейзере, белых брюках и соломенной шляпе. - Английский шпион. - Но я уже освободил его. Почему мне не сказали раньше? Теперь надо найти другой повод его повесить. - Это мало что изменит. Страна кишит шпионами. Их не меньше сотни со всего мира и даже из других мест. - Мне это известно, - сердито проговорил Корасон. Он не мог иначе ответить: на Бакье человек, признавшийся в том, что он чего-то не знает, признавался в своей слабости, а это - конец. - Вам известно, что они стреляют друг в друга по всей Сьюдад Нативидадо? Нашей столице? - Знаю, - важно признал Корасон. - А то, что наша армия, господин президент, с трудом поддерживает порядок на улицах? Все страны прислали сюда своих лучших тайных агентов и наемных убийц, все хотят заполучить наше драгоценное оружие, - сказал министр обороны, указывая на черный ящик с циферблатами. - Отель "Астарз" забит ими. Они рвутся к нашему оружию. - Кого здесь больше всех? - Русских. - Тогда следует обвинить ЦРУ в том, что они вмешиваются в наши внутренние дела. - Но у американцев здесь только один агент, да и тот без оружия. Американцы боятся собственного народа. Слабаки. - Устроим суд, - сказал, широко улыбаясь, Корасон. - Лучший на островах Карибского моря. Будет присутствовать сотня заседателей и пять судей. Когда придет время, они поднимутся и запоют: "Виновен, виновен, виновен". И мы вздернем африканского шпиона. - А мне можно будет взять его часы? - спросил новый министр юстиции. - Министр сельского хозяйства себе уже взял. Корасон ненадолго задумался. Если американский шпион - тот седовласый джентльмен средних лет, что называет себя геологом, то у него должен быть золотой "ролекс". Очень хорошие часы. - Нельзя, - ответил он. - Его часы - собственность государства. Суд состоялся в тот самый день, когда американца впервые пригласили во дворец президента. Сочли, что сто присяжных - слишком много, они будут только мешать друг другу, и сошлись на пяти. Корасон слышал, что в Америке любят приглашать присяжных разных рас, и поэтому среди них было трое русских. Как он заявил перед телевизионной камерой, "белый он и есть белый". Приговор не принес никаких неожиданностей и был единодушен: виновен. В тот же день американца повесили. Каждому члену суда присяжных Корасон вручил браслет из морских ракушек, купленный в магазине сувениров на первом этаже отеля "Астарз". Двое присяжных, оба русские, пожелали увидеть, как действует знаменитый аппарат президента. Они столько о нем слышали и ужасно хотели бы на него взглянуть, пока его не похитили подлые американские агенты капитализма и империализма из ЦРУ. Корасон рассмеялся и неожиданно согласился - обещал, что покажет. Он отправил их на дальний берег острова и ждал, когда его люди вернутся с сообщением, что с русскими покончено. Но его люди не вернулись. О, тут требуется осторожность! Корасон пригласил к себе русского посла и предложил заключить своеобразный мирный договор: каждый, кто сумеет выжить на острове в единоборстве с солдатами Корасона, будет окружен почетом и уважением. Так он понимал договор о дружбе и сотрудничестве. Новость о заключенном Бакьей и Россией мирном договоре достигла Вашингтона одновременно с сообщением о казни "американского шпиона". Комментатор крупнейшей телевизионной станции с легким виргинским акцентом и лицом праведника, которое слегка портила тяжеловатая челюсть, задал в эфир вопрос: "Когда наконец Америка перестанет терпеть поражение за поражением, засылая повсюду негодных агентов, и станет нравственным лидером мира, на что погрязшая в грехах Россия не может и надеяться?" Приблизительно в то же время, когда комментатор, который очень любил навешивать ярлыки, но не умел различать, что хорошо, а что плохо, закончил передачу, на липкий от жары асфальт аэропорта Бакьи небрежно швырнули лакированный сундук - событие, благодаря которому престиж Америки получил шанс снова взлететь высоко. Сундук был один из уже упоминавшихся четырнадцати; они были тщательно окрашены в разные цвета и их отполированные деревянные стенки горели на солнце. Тот, с которым обошлись так небрежно, покрывал зеленый лак. Носильщику и в голову не пришло, что старичок с азиатской внешностью и путешествующий к тому же с американским паспортом может оказаться важной птицей. Тем более что у носильщика возникло безотлагательное дело - ему надо было срочно рассказать армейскому капитану, стоящему под крылом самолета, как великолепно смешивает его троюродный брат кокосовое молоко с ромом. Напиток получается - первый класс, глаза на лоб лезут. - Вы уронили один из моих сундуков, - сказал Чиун носильщику. Вид у старика был самый миролюбивый. Шедший рядом с ним Римо нес в руках небольшую сумку, в которой было все необходимое: запасные носки, рубашка, шорты. Если он задерживался где-нибудь более, чем на день, то покупал все нужное на месте. Сейчас на нем были серые летние брюки и черная тенниска. Местный аэродром ему не понравился: сверкал алюминием, как новенькая плошка, которую уронили в ржавое болото. Вокруг аэродрома росло несколько пальм. Вдали темнели горы, там, наверное, жили те великие целители вуду, о которых по свету ходили легенды. Прислушавшись, Римо услышал мерный стук барабана, который звучал непрерывно, словно невидимое сердце острова. Оглядевшись, Римо презрительно фыркнул. Подумаешь, еще один заурядный карибский диктатор. Да пошел он к черту! Это шоу Чиуна, и если Соединенные Штаты финансировали представление, пусть узнают, что такое Мастер Синанджу. Римо не слишком разбирался в дипломатии, но был уверен, что устрашающие приемы династии Мин здесь вряд ли пройдут. А впрочем, как знать. Засунув руки в карманы брюк, Римо наблюдал, как развиваются события между Чиуном, капитаном и носильщиком. - Уронили мой сундук, - заявил Чиун. Капитан в новенькой фуражке с золотым кантом и новых черных армейских ботинках, сверкавших так ярко, что в них можно было смотреться, как в зеркало, был тяжелее старого корейца фунтов на сто, пятьдесят из которых приходились на свисавший с черного пояса живот. Он тоже знал, что старик-азиат путешествует с американским паспортом, и потому презрительно сплюнул на асфальт. - Послушай, что я тебе скажу, янки. Я вас всех не люблю, но желтых янки особенно. - Уронили мой сундук, - повторил Чиун. - Ты говоришь с капитаном армии Бакьи. Ну-ка покажи мне свое уважение. Поклонись! Длинные пальцы Мастера Синанджу спрятались в кимоно. Он заговорил медоточивым голосом. - Как ужасно, - произнес он, - что вокруг мало народу - некому будет послушать ваш прекрасный голос. - Ты чего? - насторожился капитан. - Пожалуй, двину я этого старого осла хорошенько, ладно? - предложил носильщик. Парню было года двадцать два, чернокожее привлекательное лицо дышало юностью, а прекрасная атлетическая фигура говорила о постоянной физической активности. На восемнадцать дюймов выше Чиуна, он и капитана обогнал в росте. Обхватив могучими руками зеленый лакированный сундук, он взметнул его над головой. - Я сверну голову этому желтокожему янки. - Подожди, - остановил юношу капитан. - Что ты имел в виду, желтопузый, когда говорил о моем прекрасном голосе? - Он будет звучать великолепно, - сладко проворковал Чиун. - Еще бы, ведь вы запоете "Боже, храни Америку", и в голосе вашем будет столько чувства, что всем покажется, что поет соловей. - Да я скорее язык проглочу, желтопузый, - сплюнул капитан. - Нет, не скорее. Язык вы проглотите позже, - заявил Чиун. То, что кореец задумал, требовало большой осторожности. В зеленом сундуке лежали видеокассеты с американскими "мыльными операми", возможно, не очень аккуратно упакованные. Значит, он должен мягко опуститься с головы носильщика на землю, а ни в коем случае не упасть. Руки Чиуна плавным движением метнулись вперед и сомкнулись поочередно на правом и левом коленях носильщика. Казалось, эти желтые, как пергамент, руки греют юноше колени. Капитан не сомневался, что теперь уж носильщик непременно шарахнет этого старого дурня сундуком по голове. Но тут с коленями носильщика произошло то, чего раньше капитан никогда не видел. Они оказались в ботинках. Колени вдруг съехали вниз внутри брюк и уперлись в ботинки. А сам носильщик стал на восемнадцать дюймов короче. Затем что-то хрустнуло у него в пояснице, а старик с восточным лицом кружил вокруг него как овощечистка вокруг картофелины. Лицо носильщика исказила гримаса ужаса, он широко раскрыл рот, силясь закричать, однако его легкие, поднявшиеся уже к подбородку, превратились в кровавое месиво. Сундук покачнулся было на его голове, но тут подбородок коснулся взлетно-посадочной полосы, руки безжизненно раскинулись. Своим длинным пальцем кореец продолжал манипуляции теперь уже с головой носильщика, пока она не осела полностью, и лакированный сундук не опустился плавно на этот кроваво-красный пьедестал. Кассеты были спасены. А от носильщика осталось одно мокрое пятно. - Боже, храни Америку! - резво запел капитан, надеясь, что воспроизводимый мотив хоть немного напоминает песню гринго. Лицо его прямо таки расплылось в улыбке любви к американским друзьям. - Мы все зовемся американцами, - радостно сообщил он. - Это не те слова. Не из великой песни нации, проявившей большую мудрость, прибегнув к услугам Дома Синанджу. Римо научит тебя правильным словам. Он хорошо знает американские песни. - Некоторые знаю, - сказал Римо. - Какие там слова? - молил его капитан. - Почем я знаю, - отмахнулся Римо. - Пой что хочешь. Выяснилось, что капитан любит Соединенные Штаты всем сердцем, и его родная сестра, живущая в Штатах, тоже любит Америку почти так же сильно, как он, и поэтому он строго-настрого наказал подчиненным, чтобы они позаботились о сундуках старика. Если кто уронит хоть один, он того пристрелит, сам, лично! Капрал из провинции Хосания, известной непобедимой ленью своих уроженцев, брезгливо пожаловался, что зеленый сундук плавает в какой-то гадости. Капитан в назидание другим тут же всадил ему пулю в лоб - люби соседей, люби, как он, - для него, капитана, дороже Америки ничего нет. Особенно по душе ему желтолицые американцы. Восемьдесят пять солдат прошли строевым шагом от аэропорта до гостиницы "Астарз", не переставая стучать в барабаны-"конга" и петь "Боже, храни Америку!". Четырнадцать сундуков плыли поверх их голов. Процессия напоминала откормленную змею с блестящими лакированными чешуйками. Миновав дворец президента, караван остановился у парадного подъезда гостиницы. - Нам лучший номер! - приказал капитан. - Простите, капитан, но все лучшие комнаты заняты. - В "Астарзе" всегда есть свободные комнаты. У страны трудности с туризмом. - А теперь все заняты, вот так, - сказал клерк. - Они там все наверху с оружием. Некоторые с большим, - и клерк широко развел руки. - А некоторые с маленьким, вот с таким. - И он свел близко два пальца. - Но обращаться они с ним умеют. Только вчера мы потеряли трех солдат. Такие вот дела. - Сам я работаю на аэродроме. Слышал краем уха, что у вас неладно, но подробностей не знаю. - Еще бы. Те солдаты уже ничего не расскажут, капитан. А такие вот подневольные, вроде вас, получат приказ идти сюда, а здесь раз - и пуля в лоб. Вот так-то, приятель. - Сукины дети, - пробормотал капитан. Он имел в виду старших офицеров. Они-то, конечно, все знали. И предлагали за небольшое вознаграждение следить за туристами. Капитаны армии Бакьи, подобно всем испаноязычным офицерам повсеместно, независимо от политического устройства стран, делали свой маленький бизнес на капиталистический лад. Эти офицеры настолько страстно верили в превосходство рыночной экономики, что заткнули бы за пояс любого банкира. Надо сказать, что на Бакье, как и на остальных островах Карибского моря, существовала старая добрая традиция. За чин офицера в армии полагалось платить. Это было своего рода капиталовложением. Став офицером, вы возвращали деньги, и часто с прибылью. Те, кто победнее, расплачивались разными услугами. За хорошее место надо было платить больше. Аэропорт считался неплохим местом. Отель же, в котором останавливались туристы, с процветающей проституцией и возможностью спекулировать был в глазах генералитета особо лакомым кусочком. Однако капитан догадывался, что сейчас в отеле дела обстоят не очень хорошо: сумма, которую надо заплатить, чтобы попасть туда, резко снизилась. Все же капитан хотел рискнуть и купить себе должность в отеле. И вот теперь клерк бескорыстно предупредил его о том, что здесь творится. Бескорыстно ли? Капитан заподозрил неладное. - А почему вы мне говорите все это? - спросил капитан. Быстрым движением он подтянул живот, нависавший над ремнем. - Не хочу находиться здесь: все командуют - кому где селиться. Капитан потер подбородок. Да, дела. Оглянулся на хрупкого старика-азиата с клоками седых волос. Широко улыбнулся. Он еще не забыл про беднягу носильщика, от которого всего и осталось - мокрое пятно на взлетно-посадочной полосе. И все же если клерк предоставляет кому попало бесплатную информацию, значит, там, наверху, действительно творится что-то ужасное. - Я тоже дам тебе бесплатную информацию, - доверительно проговорил капитан. - Будем квиты. Советую найти комнату этому благородному желтолицему пожилому человеку. - Обязательно, сеньор капитан. Сейчас же займусь. Но сначала изгоните прежних жильцов. Может, начнете с болгар на втором этаже? У них при себе пулемет, он простреливает весь коридор, а стены комнаты они обложили мешками с песком. Сегодня утром, когда я выразил недовольство тем, что они непозволительно долго держат у себя коридорного, в то время как у нас рук не хватает, они прислали мне вот это. Клерк вытащил откуда-то снизу шляпную коробку и снял крышку, отвернувшись при этом в сторону. Капитан глянул внутрь. Там, завернутые в папиросную бумагу, лежали отрезанные человеческие руки. - Вот все, что осталось от коридорного. - А коридорный-то и впрямь был необыкновенный. - Почему вы так думаете? - спросил клерк. - С тремя руками он, наверное, был незаменим. Клерк бросил взгляд в коробку. - Ну, вот, значит, они и кухарку прикончили. Я и не знал. А болгары еще самые миролюбивые. Клерк зачитал список постояльцев. Среди них были русские и китайцы, англичане, кубинцы, сирийцы, израильтяне, южноафриканцы, нигерийцы и шведы. И все они намеревались отнять у Бакьи ее новое оружие. - Я уж не говорю о повстанцах, они тоже ждут номеров. - А может, кого-нибудь сейчас нет в гостинице? - Боюсь проверять, но, мне кажется, я слышал, как сегодня утром англичане пальнули пару раз из миномета. Обычно они так делают перед тем, как идти пить чай. Капитан щелкнул каблуками и отдал честь. - Сеньор американец, у нас есть для вас замечательная комната. Сгибаясь в три погибели, первая группа солдат втащила два сундука по парадной лестнице. Один сундук заклинило - тут же приоткрылась дверь чужого номера. Оттуда стали палить засевшие там южноафриканцы, им ответили русские, которые решили, что это опять резвятся болгары. Два капрала скатились по лестнице вниз, один - прижимая к себе беспомощно болтавшуюся раненую руку. Мало-помалу солдаты перетащили на второй этаж в номер, расположенный на восточной стороне, все четырнадцать сундуков. О присутствии британцев в нем ничего не говорило, разве что мина-ловушка - сюрприз, оставленный ими на пороге. Клерк был прав. Номер 2-Е на втором этаже временно пустовал. Все сундуки удалось втащить в комнату. Происшествий больше не было, кроме одного несчастного случая. Молодой солдат, отец которого дал большую взятку, чтобы определить сына на безопасную службу в аэропорт, где легче добиться повышения, получил пулю в лоб. Его накрыли простыней - по ее виду можно было догадаться, что изначально она была белой, но не была в стирке много лет. Наконец, уже ничто не мешало желтолицему американцу с ногтями потрясающее длины пройти в комнату, и Чиун вступил в номер 2-Е, перешагнув через лежащий на пороге и накрытый простыней труп юноши. Капитан извелся от напряженного ожидания. Больше всего на свете ему хотелось распрощаться с этим опасным американцем и убраться подальше от гостиницы, пока у него не перестреляли всех подчиненных. - Куда это вы торопитесь? - спросил его Чиун. - Мы ведь проводили вас до самого номера. Он вам нравится? - Полотенца несвежие. Простыни - тоже. - Чиун посмотрел в окно. - А где залив? Из этой комнаты не виден залив. В постелях явно кто-то спал. Где горничные? А лед? Лед обязательно должен быть. Лично мне он не нужен, но так полагается. Чиун заглянул в ванную. - Другие номера не лучше, сеньор, - сказал капитан. - Но некоторые все же выходят окнами на залив, - возразил Чиун. - И, думаю, там должны быть чистые полотенца и простыни. - Сеньор, нам очень жаль, но больше мы ничего не можем сделать. Может, вы, с вашей великой мудростью и необыкновенными личными достоинствами, преуспеете там, где мы потерпели поражение. Договоритесь, чтобы вам предоставили другую комнату, и мои люди перенесут сундуки. Я преклоняюсь перед вашим могуществом. Чиун улыбнулся. Римо тихо пробормотал, что вот теперь-то Чиун может быть доволен: его оценили по заслугам. Чиун расцветал, когда ему отдавали такие почести, как сейчас капитан. Пятясь, капитан выбрался из комнаты. Чиун нацелил длинный ноготь на Римо. - Будучи ассасином, ты должен в исполнении воли своего хозяина стремиться к совершенству. Твой президент хочет, чтобы ему доставили без хлопот эту машину, но он требует также и уважения от народа Бакьи и всего мира. - Папочка, - сказал Римо. - Президент хочет все; о лишь получить оружие Корасона, и чтобы все было проделано быстро и чисто. Ничего другого ему не нужно. - В таком варианте недостает изящества, - сказал Чиун. - Это повадка вора. - Я стоял рядом с тобой в Овальном зале и слышал все, что говорил президент. Чиун улыбнулся. - Если бы его устраивала примитивная работа, он выбрал бы в исполнители американца. Он мог бы дать задание тебе. Но нет, он избрал Мастера Синанджу, и поэтому его имя, как бы его ни звали, навсегда останется в истории. - Ты что, не знаешь имени президента? - недоверчиво спросил Римо. - Вы часто меняете своих президентов, - сказал Чиун. - Одного я запомнил. У него было очень забавное имя. Потом появился еще один. И еще. А одного убили какие-то дилетанты. Чиун неодобрительно покачал годовой. Ему не нравилась склонность американцев к импровизированным убийствам, порожденным ненавистью. В этих убийствах не было стиля, чувствовалось, что их совершают варвары. Им не хватало того, что он, Чиун, им теперь продемонстрирует, - изящества, того, что привносит Синанджу - солнечный источник боевых искусств. А находящийся по другую сторону главной улицы, в президентском дворце доктор Биссел Хантинг Джеймсончетвертый, вице-президент Британской Королевской Академии наук, даже не подозревал, что в его номер вселился новый постоялец. На нем и его приближенных были безукоризненной свежести летние брюки, синие блейзеры с эмблемой академии, белоснежные рубашки, галстуки выпускников привилегированных учебных заведений и пистолеты "вальтер Р-38" под пиджаками. Они держали в руках соломенные шляпы и одни во всей Бакье могли перейти в полуденный зной в подобной одежде главную улицу, не покрывшись испариной. Казалось, люди этой породы получают при рождении встроенную систему охлаждения. Доктор Джеймсон сделал заявление на изысканном английском языке, рождающемся как бы в глубине его существа и только звучащем через рот, на языке, в котором каждая гласная открыто заявляла о безусловном превосходстве говорящего над прочими людьми. Итак, Британии не безразлична судьба Бакьи. Британия так же, как и Бакья, - остров. У Британии, как и у Бакьи, есть свои национальные интересы, а также проблемы с валютой. Объединившись, Британия и Бакья с помощью нового изобретения, хранящегося у президента, и английского опыта по производству секретного оружия могли бы вместе, рука об руку, шагать вперед, к светлому будущему. Если бы на встрече присутствовал некто, не знающий, что Бахья - захудалый островок, на котором нет ничего, кроме трущоб и заброшенных плантаций сахарного тростника, а Англия - крупная индустриальная держава, переживающая трудные времена, то он решил бы, что у правительства Ее Величества и у теперешнего диктатора острова в Карибском море - общая история и общее будущее. Корасон внимательно выслушал белого. Они полностью заплатили сумму, которую с них потребовали за демонстрацию аппарата в действии. Заплатили золотом. Корасон любил золото. Оно вызывало у него доверие. Особенную нежность он испытывал к южноафриканскому крюгерранду. Пересчитав деньги, казначей положил себе в карман две монеты. Корасону это понравилось. У него честный казначей. Вор прикарманил бы пятнадцать монет. Люди плетут небылицы о каких-то неподкупных, но Корасон в это не верил - все это сказки. Гринго тоже воровали, правда, они умели обстряпывать свои делишки более ловко: вы не успевали заметить, как исчезали монеты, пока они заверяли вас, что собираются вам помочь. - Ради вас, - начал Корасон, - мы прямо сейчас уничтожим с помощью моего грозного оружия гнусного насильника. - Ждем демонстрации с большим нетерпением, - отозвался доктор Джеймсон. - Мы немного знакомы с магией вуду, хотя, конечно, не столь сведущи, как вы, ваше превосходительство, но никогда раньше не слышали о таком "духе-хранителе", как тот, что находится в вашем ящике. - У белых людей одно оружие, у черных и коричневых - другое. Вам никогда не понять наше. Я никогда не пойму, что такое - ваша атомная бомба, а вы - что такое мой дух-хранитель, - произнес важно Корасон, который сочинил эту фразу еще до прихода англичан, демонстрируя оружие русским. - Введите гнусного насильника, и пусть он почувствует силу гнева своего народа! Члены английской делегации мигом повытаскивали из карманов мини-камеры и прочую аппаратуру. Ведь подчас даже общий вид может подсказать принцип действия оружия. Особенно у народа с не слишком высоким уровнем развития. Таинственный аппарат Корасона, укрытый синим бархатом, стоял слева от диктатора, рядом с позолоченным троном, водруженным на невысокую платформу. Вместо гнусного насильника перед собравшимися предстала пожилая негритянка в оранжевом платье и красной шали. - Извините, насильника мы казнили рано утром, - смущенно объявил Корасон. - Женщина эта обвиняется в измене, заговоре с целью взорвать Сьюдад Нативидадо и других ужасных преступлениях. Женщина сплюнула. - Сэр, - шепнул на ухо Джеймсону его помощник. - Это хозяйка борделя. Троюродная сестра Корасона. Зачем ему убивать ее, да еще по высосанному из пальца обвинению? Корасон видел, как помощник главного гринго что-то шептал на ухо своему начальнику. Он, со своей стороны, тоже кое-что хотел выяснить. Одно дело - преступники, и совсем другое - троюродная сестра, которая умеет вызывать духов и иногда присылает президенту из своего борделя красоток. - Зачем нам казнить Хуаниту? - поинтересовался Корасон. - Она использовала против вас колдовство, - заявил министр юстиции. - Какое еще колдовство? - Колдовство гор. И утверждала, что вы мертвец. - Ложь! - возмутился Корасон. - Конечно. Откровенная ложь, - поторопился поддакнуть министр юстиции. - Вы самый могущественный человек на земле. Вне всякого сомнения. Корасон покосился на Хуаниту. Та знала женщин и знала мужчин. И колдовать умела. Что за странную игру она ведет? Говорила ли она эти страшные вещи на самом деле? Может, спросить самому? Но не соврет ли она? По зрелом размышлении Корасон решил-таки переговорить с кузиной. Два солдата подвели к нему женщину, крепко держа ее скованные цепью руки. Подавшись вперед, Корасон прошептал на ухо троюродной сестре: - Послушай, Хуанита, что такое они говорят? Ты что, и вправду пыталась причинить мне вред с помощью колдовства? Стоящий за доктором Джеймсоном англичанин незаметно повернул в кармане регулятор и развернул плечо в направлении Корасона и женщины. Теперь их шепот заносился на миниатюрный магнитофон, вшитый в накладное левое плечо пиджака. Даже если Корасон будет упорствовать и не выдаст англичанам тайну аппарата, они, по крайней мере; будут знать содержание этой беседы и смогут тем самым продемонстрировать Генералиссимусу силу Великобритании, что им все известно. Хуанита что-то прошептала в ответ. Корасон вновь спросил ее, почему она применяла против него колдовство. И тогда Хуанита шепнула на ухо кузену нечто такое, от чего он резко выпрямился. Движения его не напоминали больше медленное скольжение змеи перед броском - он подпрыгнул на месте как ошпаренный. Потом сорвал с черного ящика синий бархат и швырнул накидку в лицо новому министру юстиции. Плюнул на мраморный пол. Потом на ящик. И наконец в лицо троюродной сестре Хуаните. - Шлюха! - прорычал он. - Я превращу тебя в ничто. - Какая разница, - спокойно проговорила женщина. - Ничто - это тоже что-то. Хотя Корасон и обезумел от ярости, он все же помнил, что самые заклятые враги - это ближайшие сподвижники, и начал обычное представление с вращением ручек. Скрытые камеры и прочая тайная аппаратура англичан тут же заработали. - Даю тебе последний шанс. Последний. Чье колдовство сильнее? - Не твое. Не твое! - Тогда прощай, - в сердцах сказал Корасон. - И посмотрим, чье колдовство победит. Корасон слегка волновался. Он помнил, как долго не распадался делегат Умибии. Наконец Корасон нажал на нужную кнопку. Генератор заурчал, обеспечивая электричество и тем самим приводя в действие катодную трубку. Ее излучение, пронизав субстанцию, которую местные жители называли мунгом, обрели чудовищную силу. Эта сила заявила о себе треском и зеленым сиянием. Ярко-оранжевое платье, издав звук, подобный вздоху, опустилось на темную лужицу, которая еще совсем недавно была хозяйкой лучшего борделя Бакьи. - Впечатляюще, - произнес доктор Джеймсон. - Мы хотим идти с вами рука об руку. Британия и Бакья - острова-побратимы. Заключим военный союз. - Лгунья, - бубнил Корасон. - Лгунья, лгунья, лгунья. Она все наврала. Лгунья. - Конечно, ваше превосходительство, но вернемся к главному... - твердил свое доктор Джеймсон. - Главное - то, что лгунья понесла кару, разве не так? - Так, конечно, - согласился доктор Джеймсон и откланялся. За ним отвесили поклон и остальные англичане и один за другим покинули дворец. Но в гостиницу они направились не сразу. Обнаружив, что за ними следят южноафриканцы, англичане заманили их агентов, изображавших бизнесменов, на боковую дорогу, и там выпускники Итона хладнокровно расправились с бурами, жителями их бывшей колонии. По мнению доктора Джеймсона, дело это было нехитрое. Вы как бы не замечали, что автомобиль конкурентов преследует вашу машину, прямиком направляясь туда, где уже ждала ваша засада, и когда преследователи собирались перекрыть вам дорогу, ловкие парни из засады, прицелившись из "вальтеров Р-38", всаживали пули в их недалекие лбы. Джеймсон со своими ребятами проделывал этот фокус множество раз - и не только с агентами враждебных держав, но и с союзниками - американцами, израильтянами, французами, канадцами. Но все это были мелочи. В шпионаже допустимо все - только не попадайся. - Хорошая работа, - похвалил доктор Джеймсон своих людей. Южноафриканец, обливающийся кровью после неточного выстрела, оторвавшего ему ухо, поднял руку, прося пощады. Другой рукой он вцепился в руль автомобиля, словно это могло спасти ему жизнь. - Сожалею, старик, - сказал доктор Джеймсон, - Картрайт, исправьте свою ошибку. - Сейчас, -