отозвался человек с худым лицом. Ему было стыдно за неудачный выстрел. Он всадил южноафриканцу пулю 38-го калибра в правый глаз, лопнувший, как спелая виноградина. Голова африканца завалилась назад, тело обмякло. Чистая работа. Доктор Джеймсон подбирал себе сотрудников с умом. Простая засада была для них делом обычным. Они работали с чисто английскими четкостью и мужеством, их деловитость разительно отличалась от островного политического и журналистского разгильдяйства, и еще они обладали редким здесь качеством - компетентностью. Картрайт заглушил мотор машины южноафриканца. - Ну, так что ж, расшифруем показания прямо здесь? - спросил подчиненных доктор Джеймсон. - Не стоит тянуть и посылать данные на родину. Прождем месяц и в конце концов выясним, что у дамочки, заправлявшей на острове неким веселым заведением, был туберкулез или еще что-нибудь в этом роде. Ну, как? Вопрос был чисто риторическим. Доктор Джеймсон давно уразумел, что небрежно-равнодушный вид производит на окружающих большее впечатление и скорее приводит к успеху, чем героизм, и что лучше ставить вопросы, как бы советуясь, чем отдавать приказания. Никто из его команды ни разу не ответил "нет" или даже "может быть" на его вопросы. Сначала занялись подслушивающим устройством. - Хорошо бы знать, отчего так взбеленился этот черномазый бандит, - сказал доктор Джеймсон. Корасон говорил с кузиной по-испански, а она отвечала ему на островном диалекте, весьма далеком от кастильского выговора, с большим количеством индейских слов. Как ни странно, Корасон давал своей родственнице шанс на жизнь. Ей надо было всего лишь признать, что он могущественней всех на острове. И что еще удивительней: она отказалась это сделать на том основании, что они с Корасоном - уже мертвецы, так что нечего волноваться. Доктор Джеймсон покачал головой. Он сомневался в точности перевода. Один из команды, специалист по местной культуре, заметил, что жители Бакьи по своей природе фаталисты, особенно те, что разделяют верования вуду. - Переведите мне разговор дословно, - попросил доктор Джеймсон, набивая небольшую трубку табаком "Данхилл". Помощник перемотал ленту на портативном магнитофоне, соединенном с подслушивающим устройством. И начал заново переводить с островного испанского на английский. - Хуанита говорит: "Ты мертвец и скоро умрешь. Никакой особенной силы у тебя нет. Ты - мальчишка, Мимадо". - Так на острове говорят про испорченного шалуна. - "Ты просто хвастун. И ничего из себя не представляешь. Уселся силой в президентское кресло. Но когда ты встретишься с настоящей силой, ты проиграешь". Корасон: "Не смей так говорить". А она продолжает: "На острове победит сила гор. Религия нашего народа. Вуду. Победят живые. Святой человек с гор - он станет большой силой. Он должен быть королем. Но есть еще другая большая сила, она поможет святому человеку стать королем. А ты проиграешь". Что-то вроде этого. Не очень ясно. А Корасон опять: "У тебя еще есть шанс", - на что она ответила: "А у тебя - нет" - и вот тогда он и уничтожил бедняжку. - Любопытно, - сказал доктор Джеймсон, - кто этот человек с гор? И кто - другой, посторонняя сила, которая возведет на трон человека с гор? И почему женщина не стала поддакивать важному родственнику? - Наверное, это выглядело бы для нее как отречение от своей веры, - предположил помощник. - Все очень странно, - продолжал доктор Джеймсон. - Ее вера исчезла с ее смертью. Надо было сказать этому маньяку все, что ему хотелось услышать. - Такое поведение шло бы вразрез с их культурой. Ни забывайте, это вуду. Это духи. Низший дух признает превосходство духа более высокой ступени, и самое худшее, что может произойти, это когда низший дух не хочет признать свою относительную слабость. Корасон поступил именно так, отказавшись склонить голову перед могуществом святого человека с гор. А кузина не захотела последовать его примеру. - И все же странно, - отозвался доктор Джеймсон. - Лично я предпочел бы скорее стать отступником, чем лужицей. - Вы уверены? - возразил помощник. - Думаете, мы все предпочли бы отступничество? А зачем тогда мы ежечасно рискуем жизнью, не проще было бы открыть магазинчик где-нибудь в Суррее? Почему бы не перебежать к врагу и не получить награду? - Ну... - замялся доктор Джеймсон. - Мы не можем так поступить. - Вот именно. Для нас это - табу. А для них табу отречься от вуду. Вот так. - Вы, культурологи, все софисты. Самые нелепые вещи выглядят у вас логично, - сказал доктор Джеймсон. - То, что для одного человека - героизм, для другого - безумие, - прибавил помощник. - Все зависит от культурной традиции. Доктор Джеймсон жестом попросил помощника замолчать. Все эти мифы и легенды тревожили его. Они сбивали с толку, все запутывали, а вот разные приборы, аппаратура, напротив, помогали разрешить много загадок. Когда Корасон включил свою машину, многочисленные приборы и датчики, спрятанные под их одеждой, зафиксировали ее мощность, ее звук, ее волны. Заключение экспертов - "конечно, предварительное, сэр", - гласило: импульс, посылаемый аппаратом, действует на клетки разрушающе. Другими словами, клетки тела перестраиваются. - Другими словами? - переспросил доктор Джеймсон. - Если бы эти были понятнее! - Аппарат посылает импульс, который побуждает материю видоизменяться. Органическую материю. Живой организм. - Хорошо. В таком случае, выходит, зафиксировав этот импульс, мы можем сами создать эту чертову машину? - Не совсем, сэр. В мире существует бесконечное многообразие типов излучения и волн. Решающую роль в аппарате Корасона, возможно, играет некая неизвестная нам субстанция. - А как эта обезьяна в орденах до такого додумалась? - Скорее всего, ему просто подвезло, - заметил один из входивших в команду ученых. - Хотя мы не можем с полной достоверностью ничего утверждать, пока не получим результаты лабораторных исследований, но, мне кажется, аппарат реагирует на наличие нервной системы. Платье несчастной женщины сшито из хлопчатобумажной ткани. Это органический материал. Однако он не пострадал. - У меня закружилась голова, сэр, - признался самый юный член группы. - Когда аппарат включился, я сразу почувствовал головокружение. - А остальные? - спросил доктор Джеймсон. У остальных по коже побежали мурашки. Только один человек ничего не почувствовал - сам доктор Джеймсон. - А ведь вы перед встречей хлебнули глоток бренди, сэр, - припомнил помощник. - Да. Правда, - признался Джеймсон. - Умибиец тоже пил. Говорили, что Корасону пришлось дважды включать свою машину, прежде чем тот распался. Негр был пьян в стельку. - Нервная система... Алкоголь... Может быть, - согласился доктор Джеймсон. - Значит, стоит штурмовать президентский дворец мертвецки пьяными? И тогда аппарат нам нипочем. Мужчины загоготали. Но, к сожалению, все было не так просто. Остров, особенно столица Сьюдад Нативидадо, кишели иностранными лазутчиками. Можно, потеряв часть людей, захватить аппарат, но вывезти его из страны во сто крат труднее. Другие разведки разом объединятся, чтобы помешать победителю. Тому, кто захватит оружие, придется вести мировую войну в миниатюре. Одному. Доктор Джеймсон успел привязаться к своим подчиненным - ловким и проворным исполнителям. Они могли с успехом выполнить эту грязную работу, превзойдя агентов любой страны. Любой - но не всех сразу. Шансы были слишком неравные. Да, этот остров был необычным. И ситуация тоже. Единственно правильное решение в этой ситуации со множеством мистических неизвестных - выжидать, не пытаться переколдовать колдунов и перешаманить шаманов, а оставаться самим собой. Сохранять британское спокойствие и не спешить с выводами. Пусть ошибаются другие. Вот именно. Доктор Джеймсон попыхивал своей трубочкой, провожая взглядом из окна машины пальмы и колючие кустарники, тянувшиеся вдоль пыльной дороги. Неужели Корасон случайно наткнулся на чудесное открытие? Циферблаты на аппарате никакого отношения к делу не имели. В Сьюдад Нативидадо оставленный англичанами у отеля наблюдатель сообщил, что их номер заняли пожилой азиат и худощавый европеец, который, когда ему пригрозили "вальтером Р-38", заявил, что ему чертовски не по душе этот остров, а также его собственное правительство, да и все прочие правительства тоже, и погода, и гостиница, и тот, кто наставил на него пистолет, и "мыльная опера", которая шла по телевизору. Из-за нее-то и пришлось тащить телевизор за тридевять земель, а "оперу" эту он видел двадцать два раза, и она ему опротивела в самый первый. Однако если англичанин не хочет неприятностей, он не советует мешать его приятелю смотреть ее. Особенно в такую жару. И ему это облегчило бы жизнь - ужасно не хочется убирать трупы, а о том, чтобы оставить их неубранными в такой жаркий день, и говорить нечего. Да, этот странный белый понимал, что на него наставлен пистолет, но не разобрал, что это "вальтер". Какой там у него калибр? Ну, да не все ли равно, это не имеет значения, даже если англичанин решится выстрелить. - Говорил он еще что-нибудь? - спросил доктор Джеймсон. - Да. Сказал, что его раздражает стук барабанов. - Ничтожество какое-то, - изрек свой приговор доктор Джеймсон по рации. - Да, сэр. - Выкиньте его из комнаты. - Силой? - А почему бы и нет? - Хорошо, сэр. Прикончить? - Если будет необходимо, - проговорил в микрофон доктор Джеймсон. - Из-за комнаты? Всего лишь из-за гостиничного номера? - На Бакье это достаточно веская причина. - Они выглядят такими беспомощными, сэр. У них даже нет оружия. А белый - американец, сэр. - У нас был очень тяжелый день. Пожалуйста, закончите все поскорее, - сказал доктор Джеймсон. Он и остальные члены группы остались в машинах, ожидая известия, что комната освободилась. Через двадцать минут доктор Джеймсон послал вдогонку еще одного агента, дав ему рацию и приказав срочно доложить, свободна ли комната. Если у первого агента сломалась рация, хозяйственному отделу в Лондоне не поздоровится. И второй гонец не вернулся. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Римо посмотрел на пистолет. По тому, как его держат, всегда можно понять, когда спустят курок. Большинство людей этого не замечает. Если на них направлено оружие, они уже не вглядываются, как у нападающего лежат пальцы на курке и в каком месте руки больше натянута кожа. Этому нужно учиться. Ведь и точно попасть битой по мячу - вещь невозможная для того, кто никогда не видел раньше бейсбольного мяча, но для игрока высшей лиги - пустяковое дело. Итак, Римо понял, что человек пока не готов спустить курок. Об этом ему сказали недостаточно напряженные пальцы. - О'кей, спасибо за предупреждение, и приходи, когда созреешь, - сказал Римо и закрыл дверь. Чиун сидел перед телевизором в позе лотоса. Старые актеры вновь помолодели на экране телевизора, привезенного на Бакью из Штатов вместе с видеокассетами. Чиун не любил новомодные "мыльные оперы", те, где "много секса и насилия", - он называл их богохульными и наотрез отказывался смотреть. Поэтому он был обречен постоянно пересматривать старые записи - "единственно стоящее в вашей культуре, по-настоящему великое искусство". Одно время Чиун носился с идеей написать "мыльную оперу", но сочинение ее названия, посвящения и текста речи, которую он должен будет произнести по случаю присуждения ему премии, отняло у него столько времени, что писать уже было некогда. Римо из благородства никогда ему об этом не напоминал. - Что случилось с любовью, добрыми отношениями и браком? - спросил Чиун. И сам ответил: - Ничего. Он произнес слова одного из персонажей, доктора Чаннинга Мердока, который сообщил Ребекке Уэнтворт, что ее мать умирает от неизлечимой болезни и что он не может ее оперировать, потому что знает, кто является настоящим отцом Ребекки. Органная музыка подчеркивала драматизм действия. Губы Чиуна перестали шевелиться - началась реклама. Рекламировался очиститель, в котором чего-то было больше, чем в других. Даже по этой рекламе можно было понять, насколько стар фильм: ведь сегодня в рекламе очистителя упор делался на том, что "этого" в нем совсем нет. - Кто приходил? - спросил Чиун, пока шла реклама. - Да никто. Какой-то англичанин. - Никогда не говори плохо об англичанах. Генрих Восьмой всегда расплачивался сразу и делал заказы регулярно. Добрый и благородный Генрих был благословением для своего народа и гордостью расы. Своим примером он доказал, что мужественное сердце корейца может биться и в груди человека с совершенно противоестественным разрезом глаз. - Ты представляешь, чем тебе придется здесь заниматься? - спросил Римо. - Да, - ответил Чиун. - Чем? - Смотреть, что еще случится с Ребеккой. - С Ребеккой? - переспросил Римо, не веря своим ушам. - Господи, Ребекка проживет еще семь лет, ее четырнадцать раз прооперируют, она сделает три аборта, станет астронавтом, проведет политическое расследование, будет работать в конгрессе, ей удалят матку, изнасилуют, на нее совершат покушение, еще до того, как закончится ее контракт со студией, она получит в наследство универсальный магазин, после чего попадет под грузовик, направляющийся в Детройт. Чиун беспомощно шарил глазами по сторонам, как бы силясь отыскать кого-нибудь, с кем можно поделиться потрясением от такого чудовищного злодеяния. Вот так взять - и все рассказать! Скольких часов блаженства лишилась его бедная, мягкая, нежная душа! Но в комнате не было никого, кроме неблагодарного ученика. - Вот уж спасибо так спасибо, - проговорил Чиун голосом, полным муки. В дверь снова постучали. На пороге стоял все тот же англичанин в синем блейзере и легких брюках. Он держал в руке "вальтер Р-38". На этот раз его палец четко лежал на спусковом крючке. Владелец оружия принял положение, при котором рука меньше дрожит. Он пришел убивать. - Боюсь, старина, тебе придется выкатываться из этого номера. - Нет уж, - сказал Римо. - Мы только что въехали. - Хотелось бы обойтись без крови. - Не волнуйтесь. Мы не собираемся никого убивать. - Зато у меня в руке пистолет, и я уже прицелился тебе в голову. - Вижу, - отозвался Римо, облокотившись одной рукой на дверной косяк. Чиун бросил взгляд на незваного гостя. Мало того, что Римо испортил все удовольствие, рассказав содержание последующих шестисот серий, из которых по крайней мере четыреста были само совершенство, - теперь он собирается убить назойливого посетителя во время демонстрации фильма. Римо явно не собирается ждать начала рекламы. Но почему? Зачем убивать человека во время фильма, если можно дождаться рекламной паузы? Чиун знал ответ. - Ты враг прекрасного, - буркнул он. Английский агент сделал проверочный шаг назад. - Кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело, - сказал он. - Это ваши проблемы, - отозвался Римо. - Считай, что ты - мертвец, - сказал агент. Дуло пистолета было направлено прямо в лоб дурашливого американца. Пуля разнесет лобную кость, да еще и в затылке будет огромная дыра. - Папочка, он будет стрелять. Разве ты не слышишь? Тут нет моей вины. - Враг прекрасного, - злобно повторил Чиун. - Если ты соизволишь обернуться, то увидишь, что его рука дрожит. В любой момент он может нажать на спуск. - "В любой момент, - передразнил его Чиун с жалостливой интонацией, - он может нажать на спуск". Значит, если он может нажать на спуск, то пропади все пропадом? Агент ждал достаточно долго. Он не понимал, почему эти двое так спокойны перед лицом смертельной опасности. Не то, чтобы его это очень смущало. Но на своем веку он убивал не один раз, и бывало, жертва не верила, что умрет. Иногда, напротив, теряла от страха голову. Но чтобы вот так препираться друг с другом - такого еще не случалось. Впрочем, все когда-то бывает в первый раз. Он нажал на спуск. "Вальтер Р-38" дернулся в его руке, но он этого не почувствовал. Лоб белого человека не пострадал. Зато "вальтера Р-38" больше в руке англичанина не было, а саму кисть руки со страшной силой оторвали у запястья, будто выдернули громадный зуб. Он не почувствовал боли, только рывок. Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава - ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал. Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво. Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал "Калашников". Из-за двери его о чем-то спросили сначала по-русски, затем по-французски. Наконец, вопрос прозвучал по-английски: - Кто ты? - Я - это я, - отвечал Римо, прикрывая изуродованный лоб англичанина соломенной шляпой. - Кто "я"? - снова спросили из-за слегка приоткрывшейся двери. - Ты - это ты, - сказал Римо. - Я говорю о тебе. - Обо мне? - спросил Римо. - Да. Кто ты? - Я - это я. Ты - это ты, - ответил Римо. - Что ты здесь делаешь? - Вытаскивал труп в коридор - кондиционер не работает, и он непременно скоро завоняет. - А почему к нашей двери? - А почему нет? Римо посчитал свой ответ удачным, но за дверью, по-видимому, так не думали, потому что тут же последовала очередь "Калашникова". Вернувшись в номер, он получил нагоняй от Чиуна, заявившего, что стрельба мешала ему следить за развитием действия. - Прости, - коротко произнес Римо. Чиун важно кивнул, но Римо чувствовал, что полностью не прощен. Этот кивок как бы говорил, что Римо всегда найдет способ испортить старому человеку удовольствие. И Римо доказал это, расправившись вскоре со вторым англичанином; на этот раз в комнате прозвучало два выстрела, и одна ручная граната разорвалась в коридоре. Но испытания Чиуна на этом не кончились. Вскоре Римо объявил, что к гостинице направляется группа захвата. Все ее члены, как один, в блейзерах и соломенных шляпах. У главного во рту трубка. - Интересно, почему на нас нападают именно тогда, когда Ребекка произносит свои прекрасные монологи? - поморщился Чиун. - На нас нападают, когда придется, папочка. - Это точно, - согласился Чиун. - Они уже близко. Группа образовывала так называемый "резервный треугольник". Часть команды шла по мостовой, часть - по тротуару, впереди каждого подразделения как бы треугольник: двое впереди, двое немного сзади и по двое с каждой стороны. Да, неплохая команда. Римо сразу ее оценил. Они двигались согласованно - видно, и раньше работали вместе: люди в новых командах обычно перекликаются, подают друг другу знаки, бегут вразброд. Эти понимали друг друга без слов. Забравшись на крышу, Римо попытался оценить обстановку - оттуда были видны все участники готовящегося нападения. Темнокожий охранник, стоя рядом и держа в каждой руке по пистолету 44-го калибра, нервно оглядывался по сторонам, не зная, от кого прежде защищаться. Он ругался по-русски и потихоньку отступал в угол. Римо сверху видел, как две соломенные шляпы вплыли в подъезд, другие две закинули на подоконник их номера веревочную лестницу, повисшую на крюке, а еще две направились к пожарной лестнице. - Не теряй головы, - ободрил Римо охранника. - Оставайся здесь. Чиун учил: когда надо действовать в нескольких направлениях лучше всего сконцентрироваться на чем-то, что не имеет прямого отношения к происходящему. Например, на дыхании. Римо сосредоточился на дыхании, предоставив своему телу выполнять остальную работу, Перекинув ногу через выступ, он осторожно пополз вниз - от карниза к карнизу, стараясь, чтобы его дыхание полностью совпадало с ритмическими колебаниями легких. Как раз у окна комнаты Чиуна он столкнулся с теми двумя, что карабкались по веревочной лестнице. - Ох, - только и успел вымолвить один, полетев вниз на грязную улицу. Другому не пригодился и "вальтер" - пистолет глубоко вдавили ему в грудину рукояткой вперед - сердце затрепетало, найдя рукоятку еще более вредной для себя, чем холестерин. Через дорогу Генералиссимус Сакристо Корасон наблюдал за этой сценой сквозь жалюзи. Он видел, как худощавый белый спускался с крыши, и сразу же понял, что кузина Хуанита не солгала: этот человек - сильнее его. Никогда Корасон не видел, чтобы люди таким образом спускались с большой высоты. На его глазах некоторые падали с крыши. Однажды он присутствовал на соревнованиях, когда ныряльщики в Мексике прыгали с высоких скал в море. Как-то видел, как в воздухе взорвался самолет. Но этот белый... Спуск его был быстрее падения. Быстрее прыжка в воду. Казалось, ему подвластен сам закон тяготения, который изменялся по желанию этого необыкновенного человека. Двух мужчин он стряхнул с лестницы легко, будто вытряхнул горошины из лопнувшего стручка. - Кто? Кто этот человек? - требовал ответа Корасон, указывая на Римо через щелку в жалюзи. - Какой-то белый, - констатировал очевидное майор, у которого, как и у самого Корасона, в кобуре лежал пистолет 44-го калибра. Его отец скрывался в горах вместе с отцом Корасона. Когда старший Корасон стал президентом, отец майора отказался от генеральского чина и дожил до преклонных лет. Сын, которого звали Мануэль Эстрада, усвоил урок отца. Когда президентом стал молодой Корасон, Мануэль Эстрада в свою очередь отказался от генеральского чина. Он тоже надеялся прожить долгую жизнь, но, в отличие от своего отца, решил со временем получить все. Семейный девиз сеньора Эстрады звучал так: "Если воруешь понемногу, тебя не пристрелят". Эмануэль Эстрада добавил к нему: "Жди своего часа". Майор Эстрада был, пожалуй, единственным человеком из окружения президента, который не покрывался испариной при приближении Корасона. Широкие скулы выдавали его индейские корни, а темно-коричневая кожа - африканские. Изысканной формы нос говорил о том, что когда-то к рабыне, работавшей на плантации сахарного тростника, приходил ночью уроженец Кастильи. Корасон завопил на него: - Каждый дурак видит, что это белый, но из какой страны? - Из той, где живут белые, - невозмутимо отвечал Эстрада. - Из какой? Выясни. И побыстрей, Эстрада. Корасон следил за тем, как Римо передвигается по фасаду гостиницы "Астарз". Казалось, тог медленно крадется по стене, но если приглядеться, то становитесь ясно, что передвигается он, напротив, очень быстро, а вот движения отдельных членов кажутся замедленными. От этого и фигура его расплывалась - на ней трудно было сфокусировать взгляд. Столкнувшись с ним, оба англичанина полетели вниз как спелые груши. Римо скользил абсолютно бесшумно. Корасон пробормотал что-то про себя. Ясно: Хуанита, говоря о другой силе, имела в виду этого человека. Диктатор взмолился: - Боже, сделай так, чтобы злой человек убрался с нашего благословенного острова. Заклинаю Тебя именем Твоего сына, окажи мне эту небольшую услугу. Произнеся эти слова, он снова взглянул в окно. Римо все еще был на стене. Ну, что ж, если христианский Бог не отзывается на его мольбу, существуют другие пути. "О адские силы тьмы, взываю к вам, погубите этого человека!" На глазах у Корасона белый расправился еще с двумя англичанами. Похоже, он умел уклоняться от пуль. Корасон в сердцах сплюнул на дворцовый пол. - Да провалитесь вы все! Ни одна из сверхъестественных сил не вступилась за диктатора. А какая польза от богов, если они не помогают? Но тут человек на стене. - Благодарю тебя, Вельзевул, - сказал с чувством Корасон, но, как выяснилось, поторопился с благодарностями. Римо съехал вниз по стене и скрылся в глубине улицы. Корасон снова принялся яростно ругать богов. А ведь большинство людей боятся высказать богам свое неудовольствие, подумал Корасон. Нет, он всегда готов напомнить богам, что не станет ползать на коленках, хныча: "Я все равно вас люблю", если они вздумают крутить. Разве он какой-нибудь ирландец, чтобы так унижаться? Не забывай, Бог, ты имеешь дело с Корасоном, так что лучше веди себя хорошо. И на многое не рассчитывай. Но все это относится к христианским богам. А ведь существует еще один Бог, к которому Корасон не осмеливается обратиться. Бог ветра, мрака и холода, он живет в горах, и в его честь двадцать четыре часа в сутки бьют барабаны. Корасон боится этого Бога. Боится даже больше, чем эту силу... этого белого из гостиницы. Впрочем, Корасон тоже силен. Он обладает мощным оружием, хотя, как всякий командир, знает предел своих возможностей. Даже с этим грозным аппаратом он не может считать себя полностью неуязвимым. После битвы всякий скажет, что ты победил только благодаря своему оружию. Но перед битвой надо прикинуть, что случится, если аппарат не сработает. Что может быть хуже, чем, хорошо прицелившись в голову врага и нажав курок, вдруг услышать щелчок и понять, что в обойме нет патронов? А что, если машина не справится с этой новой силой? Хуанита говорила, что именно эта сила восторжествует и возведет на трон святого человека с гор. А тут еще умибийский депутат, который только со второго раза растекся лужицей. Неужели аппарат теряет силу? - волновался диктатор. Но с Хуанитой он справился на удивление быстро. В порядке ли чудесный аппарат? Надо хорошо подумать, прежде чем пускать его в ход. Ведь если враг останется цел, то вряд ли сам Корасон уцелеет, а если даже ему удастся выкрутиться, то денежки-то уж точно уплывут. В посольствах снова будет сидеть по одному полусонному клерку. Корабли покинут гавань, и Бахья станет почти такой же, как до испанского завоевания. К этому оружию не стоит прибегать всуе. Но когда и как часто использовать его? Когда Корасон думал, ему требовалась женщина. Когда задумывался глубоко - две. Очень глубоко - три. И так далее. Когда пятая женщина покинула его личные апартаменты, которые напоминали крепость внутри крепости - президентского дворца, Корасон знал, что ему делать. У майора Эстрады сидел потрясенный доктор Джеймсон. Он все еще находился в состоянии шока. - Не могу этому поверить. Не могу, - повторял он, судорожно глотая воздух. - Кто этот человек, сотворивший такие жуткие вещи с вашими людьми? - Не могу поверить, - твердил Джеймсон, почти задыхаясь. Он машинально посасывал трубку, от которой отломилась чашечка. Потерять всю команду! Невозможно! Ни одному человеку не под силу справиться с ней. И что скажет начальство о загубленном снаряжении? - Кто этот человек? - Американец. Корасон немного подумал. К любой другой стране, располагающей такой силой, следовало бы проявить уважение. Но он знал по опыту, что американцев можно заставить стыдится своей силы и сделать совсем ручными. Им нравится, когда их ругают. Увеличьте цены на сырье в четыре раза, и американцы соберут на свои деньги конференции, где станут доказывать, что вы имели полное право устанавливать те цены, которые считаете нужными. Американцы забыли всем известную вещь: уважение дает только сила. Эта нация совсем свихнулась. Если подобную силу продемонстрировали бы русские, Корасон мигом побежал бы в их посольство, прикрепил к бакийским флагштокам серп и молот и клялся бы русским в вечной дружбе. Но с американцами можно и нужно вести себя по-другому. Когда Америка или ее союзники применяли в конфликте силу, срочно собиралась сессия ООН. Люди со всех концов света призывали к ответу американских поджигателей войны. Как раз сегодня советский представитель указал на это Корасону: - Станьте полноправным членом содружества стран Третьего мира, поддерживайте нас во всем, и вас никогда не уличат в преступлении. Это удел американцев и их союзников. Даже если вы развяжете кровавую бойню, мы найдем сотни две американских профессоров, которые поклянутся, что с вами обошлись несправедливо и вы ни в чем не виноваты. От нас все стерпят - не пикнут даже. Советский представитель подчеркнул, что правительство, которое хочет чувствовать себя в безопасности, должно идти по пути репрессий. Только так можно поддержать уважение к себе. Коммунизм не терпит никакой критики. И еще - никаких свободных выборов. Корасону не очень нравились русские, но как президент страны он не должен был считаться со своими чувствами. Надо идти на жертвы. - Порвите все отношения с Америкой! - приказал Корасон. - Что? - не понял майор Эстрада. - Я говорю, прекратите все отношения с Америкой и пригласите ко мне советского посла. - Я не знаю, как разрываются дипломатические отношения с другой страной. - Мне что, все делать самому? - Хорошо. Когда будем разрывать? - Немедленно. - Что-нибудь еще? Корасон покачал головой. - Разорвать отношения со страной - дело нелегкое. Мне про это читали. - Кто читал? - спросил Эстрада. - Министр образования. Он читал. - Это у него хорошо получается, - признал Эстрада. Как-то он видел, как министр образования читал перед аудиторией. Огромную книгу без картинок он прочитал за несколько часов. Эстрада однажды поинтересовался у одного образованного американца, за какое время тот прочитал бы такую книгу, и американец сказал, что за неделю. Да, что и говорить, Бакье повезло с министром образования. - И вот еще что, - сказал Корасон. - Позаботься об этом человеке. - И он кивнул в сторону потрясенного доктора Джеймсона. - Отвезти его к британскому консулу? - спросил Эстрада. - Нет, - ответил Корасон. - Понял, - сказал Эстрада и выпустил две пули из пистолета 44-го калибра прямо в синий блейзер. - Не здесь, идиот! - заорал Корасон. - Если бы я хотел убить его здесь, то сделал бы это сам. - Но вы попросили позаботиться о нем. И еще сказали - прекратить отношения с Америкой. И привезти сюда посла. Ничего себе. Мне что, разорваться? - Любого другого, будь он так же глуп, как ты, Эстрада, я пристрелил бы уже давно. - А меня не пристрелите, - спокойно заявил Эстрада, убирая в кобуру дымящийся пистолет. - А почему, хотел бы я знать? - потребовал ответа Корасон. Ему было неприятно слышать такое. - Потому что только я один не выстрелю вам в спину при случае. Советский посол покрылся испариной. Он нервно потирал руки. Костюм на нем болтался, как на вешалке. Это был пожилой человек; раньше он работал консулом в Чили, Эквадоре, Перу и вот теперь служил на Бакье. Страны он оценивал по десятибалльной шкале. Десятка означала наибольшую вероятность быть убитым. Он не возражал жить во имя социализма, но не хотел за него умирать. Бакья находилась в районе двенадцати. В Свердловске у него остались жена и трое детей. Здесь, на Бакье, ложе с ним делила темноглазая шестнадцатилетняя красотка. Домой ему не хотелось. Посол терялся в догадках: зачем его приглашают к Генералиссимусу? То ли собираются продемонстрировать чужую казнь, а может, будут просить помочь еще одной стране Третьего мира сбросить цепи колониализма, то есть заниматься неприкрытым вымогательством. Советского посла звали Анастас Багребян, его предки были армяне. Он был послан на остров, чтобы узнавать обо всех попытках чужеземных разведок завладеть аппаратом, превращающим человека в кисель, и всячески препятствовать им. Теперь все чаще на такие ответственные задания, связанные к тому же с научными проблемами, посылали армян, отказавшись от евреев, которые, попав за границу, сразу же исчезали. - Я очень люблю Россию, коммунизм, социализм и все такое прочее, - заливался соловьем Корасон. - И все думаю, что бы такое сделать для моих русских друзей? Одновременно Корасон похлопывал по синему бархату, который накрывал аппарат. Багребян и раньше имел дела с островитянами и знал, что так просто оружия не получить. Надо поторговаться. - Есть ли что-нибудь такое, что хотели бы иметь мои русские друзья? Багребян пожал плечами. Неужели Корасон собирается передать аппарат Советскому Союзу? Нет, невозможно. Несмотря на все сладкие речи, Корасон не тот человек, что быстро сдается, тем более что с этим оружием в Бакью ручьем потекли денежки. И еще - президент, который всю жизнь только и делал, что крал и убивал, вряд ли поддастся панике и расстанется с вещью, благодаря которой может оказывать давление на конкурентов. Рука диктатора по-хозяйски расположилась на аппарате. Корасон объявил, что разрывает дипломатические отношения с Америкой, но испытывает при этом страх. - Страх перед чем? - спросил Багребян. - Чем ответит на это Америка? Вы защитите меня? - Ну конечно. Мы любим ваш остров, - ответил Багребян, чувствуя, что разговор на этом не кончится. - На священной земле Бакьи бродят наемные убийцы ЦРУ. - Шпионов всюду хватает, товарищ. Стоит им пронюхать, что где-нибудь завелось нечто стоящее - и они тут как тут, - трезво заметил Багребян. На кончике его крупного носа росло несколько волосков, они увлажнились от пота. Но при всем напряжении Багребян не терял головы. Корасон расплылся в улыбке. Его круглое лицо напоминало перезревшую темную дыню. - Вы заступитесь за нас? - А чего вы хотите? - Смерти американцев. Вон тех. Они живут в гостинице. Идет? - В принципе это возможно, - сказал Багребян. - Но и нам хотелось бы получить кое-что взамен. Мы могли бы помочь вам с толком применить ваше оружие. На благо всего человечества. В мирных целях. Одним словом, в наших целях. Корасон понимал, что его переиграли, но не сдавался. - Я могу, конечно, отправиться к этим убийцам в гостиницу. Сдаться на их милость. Есть и такой вариант. Багребян не понимал, почему Корасон сам не разделается с этими американцами. Он осторожно произнес: - Мы подумаем. На острове полно шпионов. Почему же вы, товарищ, так боитесь именно этих двух? - Товарищ, - сказал Корасон, дружески облапив посла. - Разделайтесь с ними, и я отдам вам свой волшебный аппарат. - Но сердце президента по-прежнему сковывал страх. А что, если русским этот орешек не по зубам? - Только обязательно сцапайте их, - добавил Корасон. - Возьмите побольше людей и уничтожьте шпионов. Президент стоял у окна и ждал появления русских. Скоро подойдут - Багребян неглупый человек. Заходящее солнце окрасило багровым светом главную улицу Бакьи. И тогда он увидел русских: они шли по улице, словно на прогулку. Двадцать пять человек - с винтовками, веревками и минометами. Русские не скрывали своих намерений - они шли убивать. Сердце Корасона радостно забилось. А дело, пожалуй, выгорит. Все еще может кончиться хорошо, подумал он. Этим утром ему донесли, среди прочих вещей, что один из младших офицеров, работавших в аэропорту, советовал не связываться со стариком-азиатом, еще одним членом американской команды. Но старикам надо помогать поскорее отправиться на тот свет. На противоположном конце улицы, к великой радости подсматривавшего в щелку Корасона, появился другой столь же основательный отряд русских. Русские шли не останавливаясь. Дынеобразная физиономия расплылась от уха до уха в белозубой улыбке. Знай Корасон советский гимн, он пропел бы его. Из окон гостиницы стали выглядывать любопытные. Головы, поторчав секунды две, быстро исчезали. Корасон видел, как люди выпрыгивали из окон и, хромая, бежали в переулки. Гостиница мигом освободилась от людей, словно кухонная раковина от тараканов при внезапной вспышке света. Кое-кто даже бросил оружие. Русские запели, предвкушая победу, - смелый и сильный ход. Корасон и раньше знал: если имеешь дело с русскими, жди решительных действий. Но на такое даже он не рассчитывал. Тщедушный старичок в халате стоял у окна своего номера на втором этаже. Присмотревшись, Корасон заметил, что волосы на голове старика растут клоками. Руки он сложил на груди. Нет, все же на нем не халат, а какое-то легкое восточное одеяние синего цвета, решил Корасон, припомнив, что и раньше видел эту странную одежду. В быстро сгущающихся сумерках Корасону все же удалось рассмотреть лицо старика. Явно азиат. Старик, улыбаясь, поглядывал то направо, то налево. Зрелище его явно развлекало. У него было выражение лица человека, ожидающего на десерт чего-то необычного. Корасон вдруг с ужасом осознал, что скрывалось под этой улыбкой. Для азиата атака русских была просто забавой, возможностью занятно провести время. Его спокойствие порождалось вовсе не наивностью, а полным удовлетворением, уверенностью человека, рубившего весь день дрова и не возражающего расколоть еще пару поленьев. Азиат устремил взор на президентский дворец и встретился взглядом с Корасоном. И все та же безмятежная улыбка раздвинула его губы. Корасон сжался за шторой. Ему стало страшно, хотя он находился в собственном дворце, в своей стране. Он знал, что сейчас случится. - Хуанита, - взмолился он душе умершей. - Если ты слышишь меня, знай, я признаю твою правоту! ГЛАВА ПЯТАЯ Майор Мануэль Эстрада сделал все, что в его представлении означало разорвать отношения с Америкой. Ни прежде ему пришлось заняться мертвым англичанином. Он приказал убрать труп из приемной Генералиссимуса, смыть кровь и похоронить тело и после этого отправился облегчить душу в баре с друзьями. "Облегчение души" несколько затянулось, и, когда Эстрада вышел из бара, уже стемнело. На главной улице, прямо на мостовой, валялся пьяный. Эстрада пнул его ногой. - Вставай, пьяница! - рявкнул Эстрада. - Идиот несчастный. У тебя что, других дел нет? Пьяный осел. Склонившись над пьяным. Эстрада коснулся его лица - оно было холодно, как лед. Человек был мертв. Эстрада поторопился извиниться перед покойником за то, что назвал его пьяницей. Только тут он обратил внимание на синий блейзер и на дырку в голове. Англичанин, небезызвестный доктор Джеймсон, нашел здесь, на мостовой, свой последний приют. Эстрада с силой рассек рукой воздух. Посторонний человек не понял бы, что означает этот жест. А он означал, что Эстраде некогда возиться с телом - у него есть дела и поважнее. Один умный человек сказал: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Эстрада помнил, кто был этот мудрец. Иисус из Библии. А ведь Иисус - Бог. Значит, если майор Мануэль Эстрада, живой с головы до пят, станет хоронить мертвеца, то совершит большой грех. Против Иисуса. А быть грешником плохо. Пусть этот доктор Джеймсон лежит себе на мостовой и дальше. Американское посольство располагалось в современном, вытянутой формы здании из алюминия и бетона. Кто-то говорил майору Эстраде, что это здание - воплощенная в материальной форме индейская молитва. Оно как бы символизировало общее индейское прошлое Америки и Бакьи. Два народа - одно будущее. Мануэль Эстрада, возможно, не был самым большим умником на острове, и все же он понимал: если тебе кто-то говорит, что у него с тобой много общего, значит, этому человеку что-то от тебя нужно. Эстрада все время ждал, что американцы начнут качать права. Он не верил, что такая щедрость может быть искренней. Никогда не верил. Но они ничего не просили, и от этого Эстрада ненавидел их еще сильнее. Он давно затаил на них злобу, поэтому выполнить приказ президента ему было нетрудно. Подойдя к парадному подъезду посольства, Эстрада забарабанил в дверь. Ему открыл морской пехотинец, подтянутый, в форменных синих брюках и рубашке цвета хаки с позвякивающими на ней медалями. Эстрада потребовал аудиенции у посла, сказав, что у него срочное поручение от президента, Генералиссимуса Сакристо Корасона. Посол поспешил выйти. Не новичок в политике, посол давно знал о наращивании русскими военной мощи в регионе. И слышал о договоре. - Вот что... - начал Эстрада. - Да? - вежливо отозвался посол, стоя в халате и шлепанцах. - Убирайтесь-ка вы из нашей страны, да поскорее. Валите отсюда. Мы вас терпеть не можем. Кончаем крутить любовь! - Что вы имеете в виду под "кончаем крутить любовь"? - спросил пораженный посол. - Хотите прервать дипломатические отношения между нашими странами? - Да. Именно так! Вот и убирайтесь. Прямо сейчас. Отлично. Спасибо. Большое спасибо. Точно сказали - никаких дипломатических отношений. Кончаем. Прерываем. Навечно. Чтобы нога ваша больше не ступала на наш остров. Да не расстраивайся ты так, гринго. Все когда-нибудь кончается. Давай-ка выпьем за наш разрыв. И не увозите ваши запасы спиртного. Мы их посторожим. В Америке получили официальное уведомление о случившемся. Никаких сомнений не оставалось - русские захватили секретное оружие и теперь могут одержать победу в войне. Комментатор национального телевидения, считавший ранее, что нерешительность руководства Бакьи вызвана нечеткой моральной позицией США, заявил, что все происходящее - еще одно доказательство того, что "одними кораблями и снарядами ничего не добьешься". Этот комментатор появлялся на экране несколько вечеров в неделю и длинно разглагольствовал о вещах, в которых плохо разбирался, - он не представлял себе толком, что такое армия и как реально обстоят дела; он попрежнему верил, что Америка может удерживать иностранное государство от военных действий, предоставляя его лидеру ежегодно миллион долларов. С таким же успехом можно остановить мафию, послав кому-нибудь из мафиози молока и печенья. В другой стране и в другое время комментатора публично высмеяли бы, а в Америке ему смотрели в рот миллионы зрителей. Президент США тоже внимательно выслушал все, что сказал комментатор. Подобно всем, кто понимал, как на самом деле обстоят дела, он не мог уважать этого человека. Однако, видя его никчемность как журналиста, президент отдавал ему должное как сильному пропагандисту. В Бакье все пошло шиворот-навыворот. Улучив подходящий момент, президент уединился в своей комнате и подошел к специальному красному телефону - для связи с КЮРЕ. - Что происходит на Бакье? - спросил президент. - Понятия не имею, сэр, - ответил кислым тоном доктор Харолд В.Смит. - У нас там провал за провалом. Не сомневаюсь, что ваши люди - хорошие исполнители, и все же они ничего не добились. Отзовите их. - Вы сами попросили их о помощи, - возразил Смит. - Не нуждаюсь в ваших напоминаниях. - Я не хотел быть невежливым, сэр, но вы заключили договор с Синанджу. А они очень отличаются от обычных подчиненных. Рим еще не был построен, а Синанджу уже четко разработали ритуал прекращения службы у императора. - Что это значит? - Я сам не в курсе, - сказал Смит. - Вы хотите сказать, что, наняв такого убийцу, его невозможно остановить? Потому что не знаешь тонкостей ритуала? - Что-то вроде этого. По сути - невозможно. У нас с Синанджу заключен контракт - нам подготовили по их системе одного человека. Самого Мастера Синанджу мы никогда не использовали. Вы - первый, кто дал ему особое задание. - И что же теперь делать? - Советовал бы вам не вмешиваться. Пусть работает. По существу, в международной политике мало что изменилось со времени династии Мин. Возможно, это ничего не даст. Но, мне кажется, и я даже готов спорить, что его вмешательство принесет свои плоды. - Я никогда не спорю. Мне нужны гарантии. - У меня их нет, - сказал Смит. - Вы меня порадовали! Ну что ж, спасибо! - заключил президент и задвинул красный телефон в глубь ящика бюро. Из спальни он поспешно направился прямо в свой рабочий кабинет и потребовал на ковер представителей ЦРУ. Немедленно. А пока он приостановит все их распоряжения. Президент требовал решительных действий ЦРУ на Бакье. Тоже немедленно. Как можно деликатнее шеф ЦРУ объяснил, что может предъявить четырнадцать папок, хранящихся в его офисе, из которых станет ясно, что приказ президента невозможно выполнить. Вкратце его ответ означал: "и не просите". Может, мы плохо представляем себе ситуацию в мире, часто ставим вас в трудное положение и редко добиваемся успеха в международных предприятиях, но уж здесь-то, дружок, в Вашингтоне, мы чувствуем себя достаточно надежно и знаем, как действовать, так что, пожалуйста, не мешайте. Но реакция президента была не менее определенной: - Выполняйте приказ или получите коленом под зад. - А как же наш престиж, господин президент? - К черту престиж! Надо думать о безопасности страны. - Какой страны? - На которую вы работаете, идиот. Идите и выполняйте приказ. - Я хотел бы получить его в письменной форме. Теперь, когда приказ был отдан в недвусмысленной и к тому же письменной форме, работники ЦРУ могли объяснить конгрессменам и обозревателям прессы, что их вынудили перейти к действиям, и, следовательно, они полностью обезопасили себя. Наступили опасные времена. Во-первых, нельзя допустить, чтобы ЦРУ обвинили в использовании нелегальных сил, даже если обвинение исходит от врагов Америки. И во-вторых, что не менее важно, ЦРУ боялось быть обвиненным в расовой дискриминации. После тщательного анализа ситуации решили послать на остров только одного агента, лишь он мог спасти лицо ЦРУ в эти сложные времена. - Эй, Руби! Тебя к телефону. Звонит какой-то парень из Вашингтона. Руби Джексон Гонсалес подняла голову от накладной. Она открыла небольшое предприятие по изготовлению париков в Норфолке, штат Вирджиния, потому что здесь дешевле всего можно было закупить волосы. Моряки привозили их в неограниченном количестве со всех концов света. Ее бизнес процветал. Кроме того, ежемесячно она неукоснительно получала от правительства две тысячи двести восемьдесят три доллара пятьдесят три цента, что давало ей дополнительно более двадцати пяти тысяч долларов в год практически ни за что - ей приходилось только подписывать чеки. В свои двадцать два года Руби была достаточно умна, чтобы понять: вечно за красивые глаза денег платить не будут. Даже регулярное посещение нью-йоркской государственной школы не смогло погубить ее природный ум. Во время занятий, посвященных борьбе с расовой дискриминацией, она тайно изучала подаренную бабушкой хрестоматию Макгаффи, на которую надела суперобложку от рекомендованного учащимся сочинения по расовым проблемам. Писать она тоже училась самостоятельно, копируя лучшие прописи, которые смогла достать. Когда же в школе отказались от традиционных учебников математики, заменив их новыми невразумительными пособиями, где основное место занимало сопоставление понятий "много" и "не столь много", она, порывшись на свалке, нашла несколько книг, составивших вместе полный курс математической премудрости. По ним она научилась сложению, вычитанию, умножению, делению, а за пять долларов в неделю мальчик из частной школы в Ривердейле обучил ее решению уравнений, логарифмам и дифференциальному исчислению. По окончании школы лишь она смогла прочитать одноклассникам то, что написали в их аттестатах. - Какие умные слова, - сказал один выпускник. - Надеюсь, никто не думает, что мы понимаем все эти умные слова. В шестнадцать лет Руби впервые убила человека. Для девушек, за которых некому заступиться, гетто - ад. Мужчины, собравшись компанией, заталкивали их куда-нибудь в уединенное место и там насиловали. Они называли это "тянуть паровозик". Руби, чья гладкая светло-коричневая кожа отливала золотом, а улыбка могла свести с ума любого, вызывала у тамошних мужчин вполне определенные желания. Она была красива, а со временем, когда тело ее округлилось и обрело восхитительные женские формы, мужчины прямо пожирали ее глазами. Где-нибудь в другом месте это могло польстить ее тщеславию. Но не в гетто Бедфорд-Стьюзант. Здесь тебя могли похитить и держать взаперти день или два, причем оставалось только Бога молить, чтобы, надругавшись по полной программе, тебя оставили в живых. Руби всегда носила с собой маленький пистолет. А прихватили ее прямо в школе. Она была очень осторожна, но ее предала подруга. Та была по уши влюблена в парня, который вздыхал по Руби и по ее светлой коже. Однажды подруга попросила Руби позаниматься с ней в пустой школе. Ничего не подозревая, та прошла в большие двери, закрыв их за собой и перестав слышать шум веселой детворы и пыхтение ребят, гоняющих мяч во дворе. Громадная черная лапа закрыла ей рот, и чей-то голос посоветовал расслабиться и постараться получить удовольствие, иначе будет только хуже. Прежде чем с нее сорвали брюки, она быстро сунула руку в карман и выхватила пистолет, который ей дал брат. Сначала Руби выстрелила прямо перед собой, но мужчина только сильнее сдавил ей шею - в глазах у нее потемнело, голова закружилась. Второй раз она выстрелила назад, через плечо, и почувствовала, что падает. Руки нападавшего разжались. Это был рослый парень; согнувшись пополам, он прижимал руку к левой щеке. По руке струилась кровь. Пуля оцарапала ему кожу. Потеряв голову, парень бросился на нее. Руби, тоже мало что соображая, разрядила в него всю обойму. Хотя пистолет был малокалиберный, но пять выстрелов издырявили ему весь живот, и он скончался в больнице от потери крови. После этого случая Руби Гонсалес ходила в школу, ничего не боясь. Смерть юноши была одной из восьми насильственных смертей в школе в этом году, что было ровно вполовину меньше, чем в прошлом. В связи со столь резким снижением преступности директор школы получил грант на теоретическое изыскание: каким образом школе удалось достичь столь высоких результатов? Создали специальную группу во главе с доктором психологии, получившим ученую степень за изучение динамических механизмов внутри отдельного коллектива. В результате исследований доктор пришел к высоконаучному выводу, что внутри данного коллектива, то есть школы, в этом году сложились особенно удачные динамические механизмы. А Руби тем временем закончила школу и, когда ей предложили государственную службу на столь заманчивое жалованье, согласилась не раздумывая. Она знала, что ЦРУ - единственная в стране организация, которая платит так много, требуя в ответ так мало, за исключением мафии, но Руби не была итальянкой. Она не сомневалась, что ЦРУ заинтересуется ею. Женщина, цветная, с испанской фамилией - что могло быть лучше? Она здорово улучшила их статистические показатели. В течение трех восхитительных лет Руби только и делала, что получала чеки, понимая, однако, что вечно так продолжаться не может. За все в жизни приходится платить, не понимают этого только круглые дураки. Конец безмятежному счастью наступил с приходом офицера в морской форме; он был прекрасно осведомлен о ее жалованье и должностной инструкции и, следовательно, являлся старшим по званию. Ему хотелось поговорить с ней обстоятельно, но на ее фабрике по производству париков, располагавшейся на Грэнби-стрит в Норфолке, штат Вирджиния, это не представлялось возможным. Не могла бы она заглянуть сегодня на военно-морскую базу? Да, могла бы. Назад она не вернулась. Как раньше в школе, ее опять заманили в ловушку. На сей раз бюрократы. Руби могла отказаться от задания - никто ее не заставлял. Но ведь никто не заставлял ее и принимать ежемесячно ни за что чеки, напомнил морской офицер. А когда он прибавил, что задание не очень опаснее, что-то внутри подсказало Руби, что шансы у нее "пятьдесят на пятьдесят". Не более того. И еще он сказал, что "американское присутствие в регионе сведено к минимуму", а это означало, как она пинала, что действовать придется в одиночку. Попадешься - рассчитывать не на кого. Впрочем, это ее не волновало. Всю жизнь она сама заботилась о себе, и, если бы этот красавчик-офицер предложил ей помощь, она бы и ломаного гроша за нее не дала. О Бакье Руби раньше не слышала. Теперь она летела в качестве "ограниченного американского контингента" на неизвестный ей остров. У человека, сидевшего в соседнем кресле, она поинтересовалась, что из себя представляет Бакья. - Ужасное место, - был ответ. Самолет приземлился, и она сама смогла убедиться, что Бакья - сущий ад на земле. В стране была только одна гостиница под названием "Астарз". - Если вы шпионка, - невозмутимо приветствовал ее клерк в гостинице, - то будете чувствовать себя здесь как дома. А еще он сказал, что теперь в гостинице есть места, так как в последней перестрелке погибло много людей. Действительно, повсюду валялись непогребенные трупы - побольше, чем в морге крупного города. Горничных в гостинице не было, а в номере на кровати громоздилось под одеялом нечто объемистое. Там умирал человек, он бредил по-русски. - Я не могу спать на этой кровати, - сердито проговорила Руби. - На ней - умирающий. - Он скоро отправится к праотцам, - успокоил ее клерк. - Подождите немного. Мы здесь насмотрелись легочных ранений. Они всегда смертельны. Так что не напрягайте зря свою хорошенькую головку. Руби подошла к окну и выглянула на улицу. По другую сторону грязной улицы высился президентский дворец. У окна точно напротив стоял жирный чернокожий, разряженный, как индюк, - такие часто работают швейцарами в ресторанах для белых. Грудь - вся в орденах. Он расплылся в улыбке и помахал ей рукой. - Примите мои поздравления, чикита. Вас избрал в любовницы наш благословенный вождь. Генералиссимус Сакристо Корасон, да продлятся его дни, а он - величайший любовник всех времен. - Вылитый индюк, - сказала Руби. - А ты закрой глаза и представь себе, что у тебя там внизу работает бормашина. Он долго не задержит - раз-два - и готово. А потом приходи ко мне - тут уж все будет по высшему разряду. Руби понимала; чтобы выжить, надо подчиниться. Одного мужчину она, пожалуй, вытерпит, каков бы он ни был, только бы он был один. А может, ей повезет, и она улизнет с аппаратом из-под самого носа Корасона и ближайшим рейсом вернется домой. Когда Руби вошла в спальню президента, он не счел нужным с ней поздороваться. Одежды на Корасоне не было - только пояс с пистолетом. Рядом с кроватью стоял накрытый бархатом ящик. Президент предупредил ее, что сегодня он может быть не на высоте. У него серьезные проблемы: в международном конфликте поддержал не ту сторону, какую надо. Прекрасной леди придется смириться с тем, что ей достанется только второй величайший любовник мира, ведь именно таков он, когда не бывает первым. А первый он всегда, когда его не удручает международное положение. - Конечно. О чем речь? Приступай. И кончим побыстрее, - сказала Руби. - Я уже кончил, - объявил Корасон, надевая сапоги для верховой езды. - Это было чудесно, - обрадованно произнесла Руби. - Ты действительно величайший любовник мира. Ты - моя любовь. Вот это, я понимаю, класс. Таких днем с огнем не сыщешь. - Ты, правда, так думаешь? - спросил Корасон. - Клянусь, - ответила Руби, подумав про себя, что после него даже мыться не надо. - Тебе понравилась наша гостиница? - поинтересовался Корасон. - Нет, - призналась Руби. - Но ничего - сойдет. - А ты познакомилась там с кем-нибудь? Может, с желтолицым стариком? Руби покачала головой. - Или с белым, который необычно ведет себя? Руби вновь покачала головой. Она заметила, что президент все время держится рядом с накрытым бархатом ящиком, похожим на старомодный столик под телевизор. Под загнувшимся краем синей бархатной накидки Руби разглядела несколько циферблатов. Корасон решительно встал между ней и ящиком, и тогда Руби окончательно убедилась, что под бархатом скрывается то секретное оружие, которое ей нужно похитить. - Дорогуша, ты хотела бы разбогатеть? - задал вопрос Корасон. - Нет. - Руби покачала головой. Такое начало показалось ей дурным предзнаменованием, хуже стаи ворон, кружащейся над камерой пыток. - С самого детства я думала, что от больших денег одни неприятности. И зачем мне вообще нужны деньги? Ведь у меня есть такой большой и красивый мужчина, как Генералиссимус. И Руби улыбнулась. Она знала, что ее улыбка покоряет мужчин, но на этого она не подействовала. - Если ты мне сейчас не поможешь, то я и знать тебя не хочу, - заявил Корасон. - Да я в лепешку ради тебя расшибусь. Руби застегнула пояс и послала диктатору воздушный поцелуй. - Дело несложное. Найди желтолицего старика и белого мужчину и подбрось им в питье таблетки, которые я тебе дам. А потом возвращайся к своему любимому. То есть ко мне. Ну как? По-моему, прекрасный план. Но Руби Джексон Гонсалес отрицательно покачала головой. Корасон пожал плечами. - Тогда я обвиняю тебя в измене и обвинение считаю доказанным. Все! Отправляйся в тюрьму. После такого скоропалительного судебного процесса Руби препроводили в тюрьму, находившуюся в семнадцати милях от столицы, если ехать по главному шоссе Бакьи. Корасон сознавал, что с этими двумя американцами надо срочно что-то сделать. Он разорвал дипломатические отношения с Соединенными Штатами, положившись на русских, а те теперь заявляли, что потеряли сорок пять своих граждан ради защиты интересов Бакьи. Сорок пять русских не смогли справиться с двумя американцами. А теперь еще эта американка отказалась и куда-то запропастились генералы и министры, видимо опасавшиеся, что их заставят сражаться с двумя демонами, засевшими в гостинице. Только майор Эстрада все время крутился рядом, но его-то Корасон как раз и не хотел трогать. Во-первых, у того не хватит смекалки сделать все как следует, а во-вторых, Корасону совсем не улыбалось лишиться единственного человека, который не пристрелит его при первом удобном случае. Корасон было подумал отправиться в горы, разыскать там святого человека и сдаться на его милость. Может, тогда не сбудется пророчество Хуаниты? И американцы не вступят в союз с этим человеком и не свергнут Корасона? Нет, невозможно. Этот шаг пошатнет его влияние, и уже к утру его убьют. Стоит диктатору показать свою слабость - с том покончено. Оставался только один выход, опять подружиться с американцами. Но тогда неминуемо все международные организации запоют свою песню о нарушении прав человека, - так они поступают со всеми странами союзниками США. У трех его посольств - в Париже, Вашингтоне и Тихуане - появятся пикеты, и вообще начнется тот базар, который всегда в таких случаях устраивают прихлебатели Москвы. Плевать. Нужно выиграть время. Наладить отношения с Америкой, и тогда, возможно, ЦРУ попридержит двух своих агентов. А освободившееся время Корасон с толком потратит на поход в горы, где постарается покончить со святым человеком. Если тот умрет, пророчество Хуаниты не сможет сбыться. Корасон вздохнут. Так он и сделает. И еще раз вздохнул. Нелегкое это дело - управлять страной. ГЛАВА ШЕСТАЯ Когда государственному секретарю положили на стол тонкий голубоватый листок, сложенный вдвое, - телеграмму с пометкой: "Совершенно секретно, просьба не совать нос кому не положено", - он сразу понял, что это депеша из Бакьи. Телеграмму подписал сам Генералиссимус Корасон, и она была исключительно короткой: "Начнем отношения по новой, о'кей?" Государственный секретарь в этот момент жевал для улучшения пищеварения "Миланту", и она запузырилась у него на губах, словно яд из фильма ужасов. Полного курса наук, который он прошел в Школе международных отношений имени Вудро Вильсона, было явно недостаточно, чтобы хладнокровно снести эту депешу. Почему там не предупреждали о существовании таких типов, как Корасон, или таких государств, как Бакья? Прошло всего два дня, как правительство Бакьи разорвало все отношения с Америкой, заявив: "Кончаем любовь!" Не объясняя причин. А теперь вдруг вновь предлагают установить дипломатические отношения, прислав эту телеграмму, составленную, похоже, ребенком-дебилом. И еще это "О'кей"! К сожалению, Бакья - не исключение, такое творится повсюду. О международных отношениях легко читать лекции. А на практике все обстоит гораздо хуже, тщательно разработанные теории и планы нарушаются людьми, с которыми вы вынуждены иметь дело, людьми, у которых политика определяется тем, что они съели на завтрак. Так Соединенные Штаты утратили влияние на Среднем Востоке, и каждый раз, когда казалось, что они вот-вот вернут его, какой-нибудь маньяк в полосатой наволочке на голове угрожал пристрелить кого-нибудь, и все усилия шли прахом. Кроме того, Соединенные Штаты поддержали революционно настроенный сброд в Южной Африке и Родезии, а когда правительства этих стран пошли на уступки, революционеры решительно отвергли мысль о примирении. Китай, похоже, вынашивал идею очередной изоляции, и было неизвестно, с кем следует вести переговоры, чтобы предотвратить такой поворот событий. А природные ресурсы... Почему в тех районах, где много нефти, золота, алмазов, хрома, битума, а теперь еще и мунга, живут и размножаются исключительно отбросы цивилизации? Государственный секретарь вновь вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы президент не переизбирался на второй срок, - тогда он мог бы вернуться к преподаванию, к своим лекциям. В лекциях царил порядок, в них было начало, середина и конец. А международная политика - одна сплошная середина, без начала и конца! Он попросил своего секретаря связаться по телефону с Генералиссимусом Корасоном. Раз уж этот мунг так важен, он поздравит президента с возвращением в семью американских народов, если, конечно, тот знает, что это такое. Через три минуты секретарь перезвонила ему. - Президент не отвечает. - Что вы хотите этим сказать? - Простите, сэр. Он не снимает трубку. - Тогда соедините меня с вице-президентом, если у них есть такой... или с министром юстиции... или с этим малохольным майором, которому доверяет Корасон. Его, кажется, зовут Эстрада. Соедините меня с ним. - Он тоже не отвечает. - То есть как? - Я и ему звонила. Он не снимает трубку. - Но хоть с кем-нибудь можно поговорить? - В том-то и дело, сэр, что нет. Это я и пытаюсь вам объяснить. Телефонистка на линии... - Где? - В Бакье. - Понимаю, что в Бакье. Но где именно? - Не знаю, господин государственный секретарь. У них в стране только одна телефонистка. - Ну и что она говорит? - Говорит, что правительство в полном составе взяло выходной. Просила звонить завтра. - Все правительство? Выходной? - Да, сэр. "Миланта" с шумом лопнула на губах государственного секретаря. - Хорошо, - устало проговорил он. - Хотите, чтобы завтра я вновь попыталась вызвать Бакью? - спросила женщина. - Я скажу вам. Может, к тому времени они снова не захотят "крутить с нами любовь". - Что? Не поняла. - Не важно. Итак, госсекретарь, не получив никаких объяснений столь внезапной перемены политики Бакьи, позвонил президенту Соединенных Штатов, чтобы уведомить его, что отношения с островом возобновлены. И - как сказал Корасон - все о'кей. - Как вы полагаете, почему они на это пошли? - спросил его президент. - Откровенно говоря, сэр, теряюсь в догадках. Не могу найти объяснения. Может, ЦРУ постаралось? К счастью, шеф ЦРУ как раз находился в Белом доме - собирался подписывать новый договор страхования. От страховых полисов организаций типа "Голубой крест" или "Синий щит" он отличался тем, что страховку по нему платили не в случае болезни, а как компенсацию "засветившимся" и привлеченным к суду государственным чиновникам. Все служащие Белого дома и ЦРУ приобрели такую страховку. Президент пригласил к себе главу ЦРУ. - Бакья вновь вступает с нами в дипломатические отношения. Тот изо всех сил старался не выдать своего удивления. Неужели это дело рук Руби Гонзалес? Но ведь ее упекли в тюрьму. Об этом шеф ЦРУ знал от дружески настроенного к Америке посла одной иностранной державы. - Мы бросили туда свои лучшие силы. Рад, что успех пришел так скоро. Говоря это, шеф ЦРУ прокручивал в голове разные варианты. Может, все-таки в самом деле Руби Гонзалес? С тех пор как она покинула Штаты, на Бакье убиты по меньшей мере пятьдесят иностранных агентов. Пожалуй, стоит почаще привлекать к работе представителей национальных меньшинств. - По моим сведениям, у вас там мало людей, - сказал президент. - Все вышло иначе, - попытался выкрутиться шеф ЦРУ. - Мы послали туда женщину - одного из наших "цветных" агентов. Там находится некто на фамилии Гонзалес. В результате все сработало как нельзя лучше. У входа во французский ресторан трупы чужих агентов складывают штабелями. - Вы получили донесения от ваших людей? - Еще нет. - Где они теперь? - Точно не скажу. - Что они сделали за время пребывания в Бакье? - Конкретно ответить не могу, - признался шеф ЦРУ полным отчаяния голосом. - Значит, вы знаете не больше меня? - спросил в лоб президент. - По правде сказать, сэр, я действительно затрудняюсь объяснить, почему Корасон возобновил с нами дипломатические отношения. - Не тревожьтесь попусту. Я могу объяснить! Отпустив главу ЦРУ, президент поднялся в свою спальню, где в ящике бюро его ждал красный телефон. Подняв трубку, он услышал знакомый голос доктора Харолда В.Смита: - Слушаю вас, сэр. - Примите мои поздравления. Бакья просит возобновить прерванные дипломатические отношения. - Знаю, - сказал Смит. - Меня уже проинформировали. Президент немного помолчал. Государственный секретарь и он сам узнали эту новость только пятнадцать минут назад. Когда же успел получить известия Смит? Неужели у него есть источники информации в Белом доме и Госдепартаменте? Однако президент не стал задавать лишних вопросов. Ему не хотелось знать слишком много о работе Смита. - А вы-то знаете, как все это устроилось? - сухо спросил президент. - За последние сорок восемь часов погибли сорок восемь иностранных агентов, - ответил Смит. - Полагаю, к этому приложили руку мои люди. А у ЦРУ на Бакье кто-нибудь есть? - С большой неохотой, но они все же послали кого-то, - сказал президент. - Мне сообщили, что один из их агентов - в тюрьме, - сообщил Смит. - Так вытащите его оттуда. Но, главное, раздобудьте поскорее оружие Корасона. - Агент ЦРУ - женщина, - поправил президента Смит. - Ну, тогда вытащите ее. Но главное - аппарат. И еще, доктор, я хотел бы принести свои извинения за то, что хотел отозвать ваших людей. У них просто иная манера работать, и я к ней не привык. - К ней никто не привык. - Пусть они и дальше действуют в том же духе. - Слушаюсь, сэр. Так как правительство Бакьи устроило себе выходной, все три телефонные линии были свободны, и Смит беспрепятственно дозвонился до гостиничного номера Римо и Чиуна. К телефону подошел Римо. - Римо, говорит Смит. Как там обстоят?.. - Одну минуточку. Вы по делу? - Естественно, по делу. Неужели я буду звонить в такую даль, чтобы просто почесать языком? - Если по делу, передаю трубку тому, кто им занимается. Как вы, надеюсь, помните, я отошел от дел. - Римо крикнул в глубь комнаты: - Чиун, тебя Смит спрашивает! - Я здесь нахожусь по приказу самого президента, - сказал Чиун. - С какой стати мне разговаривать со всякой мелкой сошкой? Римо снова взял трубку. - Он говорит, что его сюда послал президент, и он не понимает, к чему общаться с вами. - Потому что я только что беседовал с президентом, - сказал Смит. Римо вновь протянул трубку Чиуну. - Он только что говорил с президентом. Сидевший в позе лотоса Чиун легко, словно вспорхнув, поднялся на ноги. - Сама по себе работенка неплохая, - сказал он, - только очень уж часто тревожат по пустякам. - Придется пострадать. Настал твой час. Взяв трубку, Чиун изобразил на лице широкую улыбку. Он подцепил эту улыбку в популярном женском журнале, где ее рекомендовали всем, кто хочет, разговаривая по телефону, "звучать" жизнерадостным и современным. Чиун не совсем понимал, что значит быть современным, но не сомневался, что жизнерадостным быть хорошо. - Привет благородному императору Смиту. Низкий поклон ему от Мастера Синанджу. Да склонятся все перед силой и мудростью императора!.. - Хорошо, хорошо, - оборвал его Смит. - Я еще не сказал самого главного, - продолжал Чиун. - Без этого нельзя продолжать. Все твари земные, птицы небесные и гады морские - да поклянутся все они господину в вечной верности. - Чиун, скажите, что творится с Римо? Чиун бросил взгляд на растянувшегося на постели Римо, прикидывая, не произошли ли с ним за последние несколько минут какие-нибудь важные изменения. - Да ничего не творится, - пришел он к заключению. - Совсем ничего. Каким был, таким и остался. Ленивым, порочным, безответственным, ненадежным, лишенным чувства благодарности. Признав себя в описании, Римо согласно махнул старику рукой. - Трудное задание целиком переложил на меня, - продолжал Чиун. - Ему, конечно, обидно, что президент доверил мне такую важную миссию: заставить правительство Бакьи видеть в нашем правительстве лучшего друга. - Вы неплохо поработали. - Стараемся, - осторожно проговорил Чиун, не совсем понимая, о чем идет речь. - Ясно, - сказал Смит. - Что вы уже успели сделать? Глядя на Римо, Чиун выразительно покрутил у виска правым пальцем. - Дали слегка почувствовать наше присутствие, - ответил Чиун. - Конечно, как слабый отблеск вашего величия, - быстро прибавил он. - Ведь настоящий император - вы. - Однако самая ответственная часть задания еще не выполнена, - заметил Смит. Чиун скорбно покачал головой. У всех императоров один и тот же недостаток: они никогда не удовлетворены полностью. Всегда им чего-нибудь не хватает. - Мы готовы выполнить все ваши приказания, - бойко ответил Чиун. - Это ты готов, - отозвался Римо. - Я с этим завязал. - Что он там говорит? - спросил Смит. - Да ничего. Ворчит что-то себе под нос. Разумно говорить еще не научился, вот и мелет языком - мешает нашей беседе. - Ладно, - сказал Смит. - Ваш основной объект - по-прежнему оружие Корасона. Нужно захватить его раньше, чем это сделают другие. - Пусть это вас не тревожит. - В тюрьме томится американский агент. - Хотите, чтобы мы его ликвидировали? - Нет, нет. Это женщина. В тюрьму ее бросил Корасон. Ее надо освободить. - Значит, убить этого негодяя? Чтобы неповадно было. - Да не надо никого убивать! Просто освободите агента. Ее зовут Руби Гонзалес. - И все? - Да. Можете это сделать? - Еще до захода солнца, - обещал Чиун. - Спасибо. - Это наш долг - нести с достоинством службу, император, - сказал на прощанье Чиун. А повесив трубку, признался Римо: - Не могу дождаться, когда мой президент решит наконец освободиться от Смита. Этот человек - маньяк. - Твой президент? - переспросил Римо. - У Дома Синанджу есть пословица: "Чей хлеб жую, того и песню пою". Да, мой президент. - Чего Смиту от тебя надо? - Да все этот аппарат. Похоже, все его хотят. Но, скажи честно, может ли в этой стране быть что-то стоящее, если у них даже номера приличного в гостинице нет? - Однако ради этого аппарата тебя и послали сюда, - заметил Римо. - А еще Смит хочет, чтобы я кого-то освободил из тюрьмы. - И как ты собираешься это сделать? - поинтересовался Римо. - В этой стране ничего толком нельзя сделать. Нет чистых полотенец, из кранов не течет вода, еда мерзкая. Пойду к президенту, к этому, как там его, Кортизону, и прямо скажу, что мне нужно. - И ты полагаешь, он тебя послушает? Кстати, его зовут Корасон. - Еще как послушает. - И когда ты отправляешься к нему? - Задачу надо решать сразу же, как только она поставлена - лучшего времени не подобрать. Поэтому я иду прямо сейчас, - сказал Чиун. - Я с тобой, - заявил Римо. - Давно не смеялся. Чиун подошел к голому, без всяких занавесок окну и, к удивлению Римо, стал махать рукой, делая кому-то загадочные знаки. Потом, удовлетворенно кивнув, отвернулся от окна. - Что это с тобой? - В доме напротив у окна президент Корасон. Торчит там целый день. Я предупредил его о своем визите. - Неужели это и есть президент? Я думал, что это Любопытная Варвара. - Нет, это Корасон. - Он наверняка уже улепетывает во всю прыть. - Меня он дождется, - сказал Чиун, направляясь к двери. - Как зовут агента, которого тебе надо освободить? - спросил Римо. - Да кто знает! Агент - женщина. Кажется, ее зовут Руби. Фамилию не разобрал. У вас, американцев, они все на один лад. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Оба тюремщика - и лейтенант, и сержант - решили поразвлечься с Руби Гонзалес. Руби была политической заключенной и, следовательно, врагом, к тому же она нанесла оскорбление священной особе президента - одно это позволяло делать с ней все что угодно. А поскольку девушка была хорошенькой, игра стоила свеч. Однако ни одни из них не преуспел, потому что Руби по доброте душевной предупредила каждого о коварных планах сослуживца: сержант мечтал убрать с дороги лейтенанта, чтобы поскорей занять его место, а лейтенанту сержант тоже мешал: будь место свободно, шурин лейтенанта купил бы его себе. Руби сидела прямо на полу. В камере стояло что-то вроде матраса на ножках, но Руби знала, что женщины, которые валяются днем на постели, напрашиваются на неприятности. Она ждала, что рано или поздно сержант или лейтенант обязательно принесут ей оружие: ведь она пообещала каждому, что в обмен на освобождение уберет его врага и конкурента. По плану после этого Руби дадут убежать, но чтобы больше никто о ней не слышал и чтобы на имя помогавшего ей охранника американское правительство перевело семьдесят три миллиона долларов в швейцарский банк. Труднее всего было установить сумму, которую Соединенные Штаты должны будут уплатить за ее побег. Руби прикинула, что тысяч пять она могла бы вытянуть из ЦРУ. Но тысячи, она знала, не производили особого впечатления на жителей Бакьи. Они слишком мало отличались от сотен. Миллион - это уже было то, что надо, но столь круглая цифра отдавала фальшивкой. Поэтому Руби остановилась на семидесяти трех миллионах - такая цифра выглядела и солидно и правдоподобно, особенно если учесть, что большинство жителей Бакьи не умело считать до семидесяти трех. Выгорит, подумала Руби. Внутренне она успокоилась, как только попала в тюрьму и увидела первого тюремщика. Ясно - за трехфунтовую банку кофе без кофеина здесь можно купить всех чиновников, находящихся на государственной службе. Теперь ей оставалось только ждать, кто из двоих окажется большим дураком и принесет оружие. Руби претило вынужденное безделье. Сидя на полу, она предавалась размышлениям, как расширить свое дело. Достать деньги не представляло труда. С этой проблемой она справилась еще два года назад. Тогда, решив открыть собственное дело, она отправилась в банк за ссудой, но там ее подняли на смех. Сама мысль о том, что женщина, всего двадцати одного года от роду, черная и не имеющая солидных родственников, рассчитывает получить ссуду, была, по меньшей мере, абсурдной - директор банка не бросал деньги на ветер. Но его веселое настроение продержалось не более четырех часов. Затем перед банком замаячили первые пикетчики с плакатами, призывавшими чернокожих вкладчиков забрать свои деньги и поместить во вновь созданный банк, где учредитель - негр и где с ними будут обращаться, как с людьми, и окажут поддержку их бизнесу. На щитах, укрепленных у пикетчиков на груди и спине, был указан телефонный номер, по которому можно получить всю необходимую информацию. Директор банка позвонил по этому номеру. Трубку сняла Руби. На следующий день она получила ссуду. Руби погасила долг за два года вместо оговоренных пяти и приобрела репутацию солидного клиента. На пыльном бетонном полу камеры она чертила цифры. На расширение системы закупок ей потребуется двадцать тысяч долларов - и тогда она не будет зависеть от моряков, привозивших ей волосы контрабандой. Особых трудностей она не предвидела. На вид они были неказисты. У тощего американца только широкие запястья заставляли подозревать кое-какую силу. Что касается азиата, то Корасон и раньше знал, что тот стар, но теперь увидел, что азиат старше, чем раньше езду представлялось. Перед ним стоял дряхлый старик, которого могли запросто свалить с ног и поколотить даже некоторые женщины из горных деревень. Однако за последние два дня многое произошло. Погибли англичане, погибли русские. Следовало быть настороже. - Жители Бакьи рады приветствовать вас на нашем прекрасном острове, - начал он. - Американцы - наши давние и любимые друзья. Костлявой рукой, торчащей из рукава оранжевого кимоно, Чиун отмахнулся от традиционных любезностей. Но Корасона это не смутило. - Если вам что-нибудь нужно... - Полотенца, - сказал Чиун. - Чистые полотенца. Чистые простыни. Что еще, Римо? - Консервный нож неплохо бы, - прибавил Римо. - Считайте, что все это у вас уже есть, - заверил Корасон, не понимая, почему надо делать проблему из таких мелочей. - Думаю, вам доставит удовольствие узнать, что мы возобновили дипломатические отношения с вашей страной. Чиун повернулся к Римо: - Это он о чем? - Кто его знает, - меланхолично отозвался Римо. - Он думает, что я американец? - спросил Чиун. - Вероятно. Все вы, патриоты, на одно лицо, - сказал Римо. - Генералиссимус Корасон говорит об узах, которые сильнее, чем узы крови, узах нерушимой дружбы и любви, традиционно связывающие народы Бакьи и Америки. - Да хватит, - поморщился Чиун. - Это нас не волнует. Нам нужны чистые полотенца и простыни. Какие странные пожелания, опять подумал Корасон, но вслух произнес: - Хорошо. Что-нибудь еще? - Пока все, - ответил Чиун. Римо дернул его за рукав кимоно. - Чиун, ты забыл о женщине. Той, которую вроде бы зовут Руби. - А, вот еще что, - добавил Чиун, обращаясь к Корасону. - У вас в тюрьме томится женщина. - Бывает и так. Томятся иногда, - подтвердил Корасон. - Американская женщина по имени Руби. Ее нужно освободить. - Будет сделано. Еще что-нибудь? - Римо, что еще? - Аппарат, Чиун, - напомнил Римо. - Да, - сказал Чиун. - Еще нам нужен ваш аппарат. Президент сказал, что это очень важно. - Чудесно. Корасон так и сиял. Волшебное оружие, по его словам, хранилось в тюрьме под надежной охраной. Он хочет продемонстрировать Америке добрую волю, честность и лояльность и потому сам лично встретится с Чиуном и Римо в тюрьме, освободит женщину и отдаст аппарат. Тот ему порядком надоел. Корасон, обращаясь к своему помощнику, отдал приказ: - Автомобиль для наших замечательных американских гостей, и побыстрее, а то тебя мигом посадят голым задом на раскаленную сковородку, слышишь, парень?.. Автомобиль скоро будет стоять перед дворцом, - пообещал Корасон, когда за помощником закрылась дверь, и хитро посмотрел на американцев. - Вы мне пришлись по душе. - Это не возбраняется, - сказал Чиун, а Римо только фыркнул. - Вы - ребята что надо, - продолжая Корасон. - Русских разделали под орех, да и вообще. Ничего подобного я раньше не видел. Чиун важно кивнул. - Теперь, когда у нас с Соединенными Штатами снова дружба, я хочу попросить вашего президента, чтобы он оставил вас здесь. Вы будете учить моих людей и воспитаете из них самых лучших борцов с коммунистической заразой во всем Карибском бассейне, так что ни один из этих врагов человеческого разума никогда не посмеет ступить на свободную землю Бакья. - Мы работаем только на президента Соединенных Штатов, - твердо заявил Чиун. - Разве что... - Чиун указал на Римо. - Он выполняет приказания людей рангом пониже, но я работаю только на президента, а всем известно, что мы, представители Дома Синанджу, верность слову ценим выше богатства. Поэтому мы вынуждены отказаться от вашего предложения. Корасон кивнул с кислым видом. Он уже когда-то слышал о верности, честности и нравственности. Римо склонился к Чиуну. - С каких это пор, папочка? С каких это пор ты заделался верным слугой Соединенных Штатов? И стал отказываться от побочных заработков? - Тсс, - прошептал Чиун. - Это я для красного словца. На него нет смысла работать. Он все равно не заплатит. Ручаюсь тебе. Ты только взгляни на его мебель! В комнату вошел помощник со словами: - Автомобиль подан, Генералиссимус. Корасон поднялся со своего позолоченного кресла-трона. - Поезжайте вперед. Шофер знает дорогу. Я тоже приеду туда, чтобы убедиться, что Руби свободна, а аппарат - у вас, раз уж он вам так нужен. Ведь моя единственная цель - дружеские отношения между нашими странами. Чиун молча повернулся и пошел к двери, шепнув Римо: - Не верю я ему. - Я тоже, - сказал Римо. - Я много раз слышал такие признания в любви к Америке. - Думаю, чистых полотенец нам не видать как своих ушей, - посетовал Чиун. Корасон остался стоять у окна, глядя в щелку между рамой и шторой. Увидев, что автомобиль с Римо и Чиуном отъехал, он крикнул помощнику, чтобы срочно подготовили и поставили во внутреннем дворике его вертолет. Затем выкатил из-за занавески аппарат и поволок его к лифту, чтобы доставить к вертолету. Спустя полчаса автомобиль с Римо и Чиуном затормозил у открытых ворот тюрьмы. Корасон уже ждал их, стоя у вертолета. - Аппарат сейчас доставят, - сказал президент, - А заключенная там. - Он указал на дверь в центральном дворике в форме латинской буквы "U". - Вот ключ от камеры. Римо взял ключ. - Пойду выпущу ее, - бросил он Чиуну. - Я с тобой. По неведомой причине судьба этой Руби небезразлична моему хозяину, поэтому нужно проследить, чтобы все прошло гладко. Пусть знают: если даешь поручение человеку компетентному, который разбирается в своем деле, то тратишь деньги не зря. С Синанджу дело обстоит именно так. - И с "Дженерал Моторс" тоже, - раздраженно проговорил Римо. - Пошли, если хочешь. Пройдя через деревянную дверь, они оказались в темном сыром коридоре. Ступеньки вели вниз. В конце лестничного пролета они увидели нужную камеру с решетчатым окошечком на уровне глаз. - Я подожду тебя здесь, - заявил Чиун. - Неужели ты доверяешь мне настолько, что даешь одному пройти несколько ступеней? - иронически поинтересовался Римо. - Рискну, - ответил Чиун. А в камере Руби Джексон Гонзалес сунула за пояс пистолет, который ей дал сержант. Услышав шаги на лестнице, она решила, что это лейтенант идет к ней позабавиться. Она сама научила сержанта, что тому делать. - Пожалуйся лейтенанту, что не можешь ничего от меня добиться, - посоветовала Руби. - Скажи, что я схожу по нему с ума. - Да не поверит он, - засмеялся сержант. - Уродливее лейтенанта нет никого в округе. Такого просто не может быть, чтобы из нас двоих ты выбрала его. - Поверит, - сказала Руби и быстро царапнула своим острым ноготком по щеке сержанта. Царапина тут же налилась кровью, и алая капля покатилась вниз. Сержант ухватился рукой за щеку. Увидев, что щека окровавлена, он бросил на Руби гневный взгляд. - Сучка! Он уже шагнул вперед, но его остановила широкая белозубая улыбка, которая сказала ему, что девушка знает, что делает. - Не горячись, дружок, - успокоила сержанта Руби. - Теперь-то уж он непременно поверит: доказательство вот оно - на твоей физиономии. А после того, как с ним будет покончено, ты станешь лейтенантом. Новые погоны, новое жалованье, ты будешь неотразим. Женщины будут виснуть на тебе, да еще не забудь про семьдесят три миллиона. Все красотки будут твои. Ее улыбка не оставила сержанта равнодушным. - И ты? - спросил он. - Я в первую очередь. Но знай: увижу, что путаешься с другой, - голову оторву. Улыбка смягчала угрозу Руби, и стражник заулыбался в ответ. - Верю, чтоб мне провалиться, верю, что так и сделаешь. - И правильно. Тебя надо держать в руках - каждая рада получить такого красавца. - Приблизившись, она провела своим носовым платком по его липу. Размазанная кровь быстро высохла. - Ну вот. Иди, он ничего не заподозрит. Сержант кивнул и вышел. И вот теперь Руби слышала шаги: кто-то спускался по стертым каменным ступеням. По времени это мог быть лейтенант, но шаги были не те. Лейтенант носил тяжелые ботинки и громыхал ими, пугая всех вокруг. Этот же человек ступал мягко, как кошка. Наверно, лейтенант уже снял ботинки, чтобы побыстрей забраться в постель, с отвращением подумала Руби. - Вот сукин сын! Ключ повернулся в замке, тяжелая дверь медленно распахнулась. Руби, стоя за дверью, держала руку на рукоятке револьвера, спрятанного под длинной белой рубашкой мужского покроя. Скрипнув, дверь открылась окончательно. Руби услышала голос - говорил явно американец. - Руби! Нет, это не лейтенант. Руби, отпустив рукоятку револьвера, вышла из-за двери и встретилась глазами с Римо. - Кто ты такой? - Я пришел освободить тебя. - Ты из ЦРУ? - Можно и так сказать. - Тогда лучше вали отсюда. С тобой хлопот не оберешься, - заявила Руби. - Что-то не пойму, куда я попал? Я-то по простоте душевной полагал, что нахожусь в тюрьме, где томится узница, которую нужно освободить. - Если ты из ЦРУ, то обязательно заваришь такую кашу, что нас обоих прикончат. В себе я уверена - выкручусь обязательно. А если свяжусь с тобой; то не сомневаюсь - нас пристрелят уже через несколько метров. Римо шагнул к девушке и ласково потрепал ее по подбородку. - А ты не дурочка. - А ты, по всему видать, простофиля. Как можно носить белые носки с черными туфлями? - Не верю своим ушам, - сказал Римо. - Может, я ослышался? Я пришел, чтобы вызволить женщину из тюрьмы, а она устраивает мне скандал из-за цвета носков. - Да тебе из ванны с теплой водой никого не вызволить, - презрительно фыркнула Руби. - Мужчина, который не умеет одеваться, ни на что не годен. - Да пропади ты пропадом. Оставайся здесь. Уедем в джипе одни. Руби покачала головой. - Я, конечно, могу поехать с вами, надо только быть уверенной, что все будет хорошо. Ты давно не был в Ньюарке? - В Ньюарке? - удивленно переспросил Римо. - Да. Ты что, глуховат или туго соображаешь? Ньюарк. Города Нью-Джерси. Давно ты оттуда уехал? - А откуда ты знаешь, что я там жил? - Все знают тамошний выговор - каждый имеет там родственников. - Самые дорогие учителя помогали мне избавиться от этого выговора, - сказав Римо. - Тебя надули, дружок. Требуй деньги обратно. - За меня платило правительство. - Тогда нет ничего удивительного, - заметила Руби. - Правительство всегда накалывают. Она шла за Римо след в след по каменным ступеням. Сверху, стоя у закрытой двери, ведущей во двор, на них смотрел Чиун. - Если тебя так потрясла моя одежда, - сказал Римо, - то что ты скажешь об этой? Чиун, ты, кажется, нашел себе пару. Это и есть Руби. Чиун бросил пренебрежительный взгляд на молодую женщину. Руби низко поклонилась ему. - Она хоть знает, как надо приветствовать порядочных людей, - сказал Чиун. - Ваш наряд великолепен! - восхищенно произнесла Руби. - Сколько вы заплатили за него? - Это точная копия, сделанная для меня взамен древнего костюма, который, к несчастью, был попорчен прачкой-неумехой, - ответил Чиун. - Вижу, шили в Америке, Так сколько он вам стоил? - Римо, - попросил Чиун, - назови сумму. - Думаю, двести долларов. - Вас обманули, - сказала Руби. - Такую одежду делают в местечке Валдоста, штат Джорджия. Владелец ателье мне знаком. У него она стоит сорок долларов. Учитывая все накрутки, больше чем сто шестьдесят долларов этот костюм не стоит. - Куда ты только смотришь, Римо? Нас, оказывается, снова провели, - возмутился Чиун. - Да какое тебе дело? Платил-то не ты. Руби знаком привлекла внимание Чиуна. - Послушайте, - сказала она. - Когда вам понадобится новая одежда, обратитесь ко мне. Я достану вам отличные шмотки и по приемлемой цене. А этого недотепу больше не слушайте. Он носит белые носки. - И, склонившись к Чиуну, шепнула: - Думаю, он крепко нагрел на вас руки. Поосторожнее с ним. Чиун согласно кивнул. - Совершенно справедливо. Любовь и забота часто приносят нам обман и разочарование. - Давайте-ка лучше выбираться отсюда, - пробурчал Римо, не скрывая отвращения к их диалогу, и двинулся к двери за Чиуном. - Подождите, подождите, подождите, подождите! - затрещала Руби так быстро, что все слова слились у нее в одно. - Кто-нибудь знает, что вы здесь? - Все знают. Часовой. Охрана. И сам президент, - перечислил Римо. - Он тоже приехал, чтобы освободить тебя. - Эта обезьяна в орденах? - Да. Генералиссимус Корасон. - И вы думаете, что за этой дверью нас не встретят пулями? - спросила Руби. - Зачем это ему? - Он негодяи и способен на любую подлость. Давайте лучше поднимемся наверх и выберемся через крышу. - Мы выйдем через дверь, - упрямо заявил Римо. Чиун положил руку ему на плечо. - Послушай, Римо, - сказал он. - То, что она предлагает, весьма разумно. - Она купила тебя тем, что пообещала одежду по сходной цене, - обиженно произнес Римо. - Сматываемся, - поторопила Руби. - Ты выходи, если хочешь, через дверь. А мы со старым джентльменом полезем наверх. Твой труп вышлем по почте куда надо - только оставь адрес. Она взяла Чиуна за локоть. - Пошли. Чиун покорно зашагал по каменным ступеням. Римо посмотрел им вслед, глянул на дверь, возмущенно покачал головой и тоже пошел наверх. Он обогнал их и встал поперек дороги. - Рада, что ты передумал, - сказала Руби. - Тебе стоит передвинуть на середину пояса пистолет 38-го, - посоветовал девушке Римо. У Руби похолодела спина. Оружие действительно было у нее слева за поясом, под длинной рубахой. - Как ты узнал про пистолет? - спросила она у Римо. - Как? Скажи, как он узнал? - пристала Руби к Чиуну. Она почти визжала. Ответа не было. - Он, наверное, приоткрылся на секунду, а ты увидел, - предположила Руби. Слова ее звучали осуждением, словно Римо совершил страшное злодеяние. - Ничего я не видел, - отрезал Римо. - Он, действительно, ничего не видел, - подтвердил и Чиун. - Он и глаз-то толком не раскрывает, как ему увидеть! - Но как же тогда? - настаивала Руби все тем же визгливым голосом. - Как он догадался, какого калибра пистолет? Ей нужно было выяснить это во что бы то ни стало. Она прекрасно понимала, как важно знать, вооружен ли человек. Выяснив, она овладеет этим методом, запатентует его, если тут требуется какой-нибудь прибор, и начнет продавать владельцам магазинов по всей Америке. Они дорого заплатят за то, чтобы знать, есть ли у входящего в магазин покупателя оружие. - Как ты узнал, скажешь ты, наконец? - надрывалась Руби. Она хорошо знала, что далеко не каждый может перенести этот ее пронзительный визг. Так юные болельщики реагируют на счет 48:0 не в пользу своей школьной команды после первого тайма. - Все скажу, только не ори, - остановил ее Римо. Он по-прежнему шел впереди. - Ты держишь оружие у левого бедра. Это несколько нарушает равновесие при ходьбе. Я заметил, что на левую ногу ты ступаешь тяжелее, а степень искажения походки говорит о весе оружия. Твое тянуло на 38-й калибр. - Он действительно умеет вот так определить тип оружия? - спросила Руби у Чиуна. - Глядя на него, никогда не скажешь. - Да, умеет, - признался Чиун. - Но работает он грязно, ох, грязно!.. - Что? - не поняла Руби. - Не сказать, что в пистолете только три патрона! Позор! Вели бы голова у него работала лучше, он не мог бы не заметить этого. - Значит, это правда? Неужели? - не унималась Руби. - Да, - ответил Чиун. - Замолчишь ты наконец? - не выдержал Римо. - В ушах звенит. - Как ты этому научился? - продолжала Руби. - Он научил меня, - кивнул Римо в сторону Чиуна. - Да, я, - признался Чиун. - Учился он из рук вон плохо. Но лучше треснувший кувшин, чем вообще никакого. - Я тоже должна научиться, - заявила Руби. В голове у нее заработал калькулятор. Полмиллиона торговцев по тысяче долларов с каждого. Нет, лучше сбавить цену. Пятьсот долларов. Значит, двести пятьдесят миллионов долларов. Продажа прав за рубеж. Во все страны мира. А армия! - Предлагаю двадцать процентов от любой сделки, - тихо, чтобы не услышал Римо, шепнула Руби Чиуну. - Сорок, - моментально отреагировал Чиун, не имея представления, о чем идет речь. - Тридцать, - увеличила процент Руби. - И ни цента больше. Только позаботьтесь об этом лопухе. - И она указала на Римо. - Идет, - согласился Чиун, который, если бы знал, что имеет в виду Руби, не возражал бы и против двадцати. Старик остался при убеждении, что заключил отличную сделку: ведь он и без того заботился о Римо. - Порядок, - сказала довольная Руби. Она в случае чего согласилась бы и на сорок процентов. - Но, учтите, назад пути нет - у нас железный договор. Римо толкнул дверь, которая вела на крышу. С плоского двухэтажного здания открывался вид на внутренний двор. Перегнувшись через парапет, они увидели внизу у вертолета Генералиссимуса Корасона и металлический ящик на колесах перед ним. Присев на корточки, Корасон заглянул в глазок, служивший прицелом, явно направляя оружие на дверь. - Ну где же они? - недовольно буркнул Корасон, обращаясь к майору Эстраде, который стоял рядом и курил, привалившись к вертолету. - Придут - никуда не денутся, - небрежно ответил тот, продолжая курить. - Теперь убедился? - шепнула Руби. - Как ты мог поверить этому клоуну? Он обвел тебя вокруг пальца. - Хорошо, хорошо, - сказал Римо. Он выпрямился и зорко огляделся по сторонам. В двадцати ярдах, прямо на крыше, возвышалась сторожевая вышка; находившийся в ней охранник, стоя к ним спиной, обозревал окрестности. - Подождите меня здесь, - бросил спутникам Римо. - Надо позаботиться о часовом. Пригнувшись, он осторожно крался по крыше к вышке. Но тут охранник повернулся, разом увидев Руби, Чиуна и бросившегося к нему Римо. Вскинув винтовку, он прицелился в Римо и... Ба-бах! Пуля 38-го калибра вошла часовому точно между глаз. - Не надо бы этого делать, - пожурил девушку Чиун. - Он не повредил бы Римо. - При чем здесь Римо? - удивилась Руби. - Он мог бы повредить мне. Если бы у него мозгов было побольше. Главная добыча для них - я. - Она улыбнулась неожиданно пришедшей мысли. - А случись что со мной, плакали бы твои двадцать процентов. - Сорок, - поправил ее Чиун. - Тридцать, - подытожила Руби. - Только следи за этим простофилей. Римо повернулся к ним с недовольным лицом. Часовой, перевалившись через низкие поручни, полетел вниз, тяжело рухнув на крышу. Выпавшая из его рук винтовка, громыхнув по железу, подпрыгнула. Римо побежал назад. - Надо поскорее сматываться! Корасон видел их снизу - темные силуэты на фоне почти белого неба Бакьи. Вцепившись в аппарат, он подкатил его ближе и, уже не таясь, нажал нужную кнопку. Аппарат глухо заурчал и издал громкий треск. Корасон промахнулся. Пучок зеленых лучей проплыл над крышей, никого не задев. Ударившись в дверь, ведущую на лестницу, он дернулся и слегка зацепил троих американцев призрачным сиянием. Римо еле вымолвил: - Нам бы лучше... Он хотел прибавить "поторопиться", но язык не повиновался ему. С удивлением, безмолвно молящим о помощи выражением глянул он на Чиуна, но глаза старого учителя закатились, ноги задрожали и согнулись в коленях, и он медленно опустился на крышу. Римо замертво свалился на него. У Руби не было времени предаваться размышлениям, почему она уцелела, а Римо и Чиун пострадали. Будет время - подумаем позже. Сначала - вещи поважнее. Самые главные. Добравшись до края крыши, она приготовилась совершить головокружительный прыжок со второго этажа и бежать сломя голову. Но в последнюю минуту обернулась. Римо и Чиун лежали, напоминая кипу подготовленного для стирки неразобранного белья - Римо представлял здесь хлопок, а Чиун - шитую шелком парчу. Она снова приготовилась к прыжку и снова обернулась. С тяжелым вздохом отошла от края и, прихватив винтовку охранника, подбежала к Римо и Чиуну. - Вот, черт! Так я и знала, что этот лопух все испортит. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Корасону снизу не было видно, задели ли Римо и Чиуна первые лучи. Поэтому он продолжал поливать потоком зеленого света крышу, но из-за того, что они лежали, лучи проходили над ними, не причиняя дальнейшего вреда. Но Руби Гонзалес не желала рисковать. Чтобы лучше прицелиться, она легла на крышу и выстрелила в аппарат Корасона. Пуля, не попав в цель, только сняла металлическую стружку с угла ящика. - Черт бы побрал эту пушку! - сплюнула девушка. - Если у охраны - такое оружие, то чего же ждать от этой страны! Она стала было прилаживать к плечу винтовку часового, но Корасон и Эстрада уже втащили аппарат - от греха подальше - обратно в вертолет. - А ну выходите, болваны несчастные! - заорал Корасон на солдат и охранников, испуганно прятавшихся под навесом. - Мигом - наверх. Хватайте их! Сам Корасон укрылся за вертолетом. Пуля, посланная Руби, застряла в обшивке. Руби повернулась к Римо и Чиуну. - Ну, вы, вставайте же! Поднимайтесь! - молила она. - Надо идти. Пошевеливайтесь! Но те лежали без движения. Руби дала еще два выстрела по солдатам, карабкавшимся по лестнице на крышу дома напротив. Положение становилось отчаянным. Римо и Чиун не двигались, а Руби было опасно задерживаться здесь дольше. Большой урон врагу она этим никчемным оружием нанести не могла и к тому же, продолжая стрелять, вызывала на себя огонь. Был риск, что шальная пуля прикончит Римо или Чиуна, лежавших без сознания. Солдаты уже забрались на противоположную крышу и открыли стрельбу. - Только передохнем все, и никто никого не спасет, - сказала Руби самой себе. Склонившись над Чиуном, она прошептала старику в ухо, надеясь, что тот слышит ее: - Я вернусь за вами. Слышите, вернусь. Откатившись подальше от Римо и Чиуна, чтобы их не задели направленные в нее пули, Руби выстрелила еще пару раз. При каждом выстреле солдаты низко пригибались. Руби продвигалась к стене, что выходила на пустошь, окружавшую тюрьму. Остановившись на краю крыши, она выстрелила еще два раза и закричала во всю глотку: - Кончайте стрелять! Мы сдаемся! И не успели еще солдаты поднять головы, как Руби прыгнула с шестиметровой высоты вниз. Не видевшие ее прыжка солдаты ждали капитуляции. Тишину разорвал гневный рев Корасона: - Они ведь сдаются, идиоты! Лезьте на крышу и арестуйте их! Сам Генералиссимус из осторожности все же не выходил из-за вертолета. Солдаты неохотно повиновались, опасаясь внезапного нападения. Увидев, что стрельба действительно прекратилась, один смельчак, взобравшийся на крышу, выпрямился во весь рост. С ним ничего не случилось, и остальные распрямили спины и побежали по крыше.