олодой человек потому такой сильный, что ел то-то и то-то. И ты это подтвердишь - не зря же они пригласили сниматься не меня, а тебя. Я прошу тебя лишь об одном: когда ты возьмешь эту отраву в рот, жуй, но не глотай. - Ты ошибаешься, папочка. Я не собираюсь демонстрировать Синанджу. Чиун перевел дух. - Слава Богу, - сказал он. - Этого боялся больше всего. Старец успокоился и молчал до конца перелета. Кода они прибыли в Нью-Йорк, он спросил: - Тебя будут показывать по телевизору? - Да. - Надеюсь, ты не забудешь о скромности и не будешь раскрывать наши секреты. Ты должен все делать так, чтобы никто не догадался о наших замечательных достижениях. Это будет часть твоею загадочного белого характера. Пусть запомнят лишь твое лицо. - Они не будут снимать лицо. Они будут снимать мои руки. Как глупо, подумал Чиун. Руки Римо не могут показать качество мыла - они чувствительнее, чем руки женщины. А мыло для женщин они же и должны рекламировать. А что касается мыла, предназначенного для мужчин, то эта их продукция может быть использована как средство для пыток. Получается замкнутый круг. Сначала эти белые едят жирное мясо, а потом моют провонявшие жиром руки ядовитым мылом, которое вредит их коже. - А что же ты будешь демонстрировать, если не мыло? - осведомился он. - Ты помнишь наши первые упражнения для рук? - Какие именно? Их было так много. - С апельсином, - уточнил: Римо. - Ты учил меня чистить апельсин одной рукой, чтобы показать, что функция руки связана со спинным мозгом. - Это доступно даже детям, - сказал Чиун. - Один раз я делал это на пристани, и меня увидел один чудак. И Римо рассказал о типичной предпринимательской катастрофе. Началось все с замечательной идеи и миллионных вложений. Молодая компания, рассчитывающая на большие и скорые прибыли, получила информацию о том, что производство кухонных приспособлений "таит в себе большие возможности". Это означало, что домашние хозяйки готовы теперь тратить большие суммы, чтобы облегчить свой труд. В докладе говорилось, что сейчас пользуются спросом даже дорогие приспособления и что если кто-то из предпринимателей сможет предложить более дешевую аналогичную продукцию, то с помощью телевизионной рекламы он сделает себе состояние. Люди, занимающиеся маркетингом, объяснили инженерам, что требуется такое приспособление, которое могло бы делать фарш и пюре, нарезать овощи тонкими ломтиками и кубиками и цена которого не превышала бы 7 долларов 95 центов. Издержки производства - 55 центов, расходы по пересылке - 22 цента. Корпус приспособления размером с две средние кофейные чашки должен быть сделан из красной и прозрачной пластмассы, в него должно вставляться блестящее металлическое лезвие. Опросы показали, что красную и прозрачную пластмассу в сочетании с блестящим металлом предпочитают 77,8% американских женщин. Инженеры превзошли самих себя. Они удовлетворили все требования. Специалист по маркетингу заявили, что могут продавать 10 миллионов штук в месяц, причем расходы на рекламу войдут в те самые 55 центов. На этом месте рассказа на глазах предпринимателя показались слезы. Он проклинал свою судьбу, не понимая, почему дело принято столь неожиданный оборот. Римо рассказывав это наставнику по дороге из аэропорта к остановке такси. Чиун никогда не понимая образ мышления белых людей, но он готов был допустить, что они делают хорошие аэропланы и телевизоры, которые показывали отличные дневные сериалы, пока их не вытеснили секс и насилие. - Что же было не так с продукцией этого американца? - поинтересовался он. - Приспособление не работает, - коротко объяснил Римо. - Парень сказал, что все было сделано отлично, и тем не менее оно не действует. У них на складе скопилось до двух миллионов этих самых штуковин, и, если их не начнут покупать в ближайшие два дня, компания разорится. Парень вложил в это дело все, что имел - до последнего пенни. - Я не понимаю, что может быть общего между очисткой апельсина и его продукцией, - сказал Чиун. - Когда он увидел, как я очищаю апельсин, ему пришло в голову, что, может быть, мне удастся что-нибудь нарезать с помощью их овощерезки "Вега Чоппа". - "Вега Чоппа"? - переспросил Чиун, показывая подъехавшему таксисту, чтобы он проезжал мимо: старец нашел его салон недостаточно чистым. Водитель сказал, что если они хотят чистое такси, пусть встанут в конец очереди. Позднее таксист лечился в больнице "Куинз мемориал". Чиун дождался чистого такси. - Я всегда выбираю машины цвета слоновой кости при условии, что они чистые, - пояснил он Римо. - А что это за "Вега Чоппа"? - Так называется новое приспособление: пластмассовый корпус и полоска металла - по цене 7,95 доллара. Парень надеется, что тот, кто умеет чистить апельсины одной рукой, может обеспечить ему сбыт этой продукции с помощью своих рук. - Ну и как? Получается? - Я еще только еду. Видишь ли, они не могут организовать рекламу по телевидению, потому что у них нет хорошего демонстратора. Был один, но неудачный. Здесь нужна идеальная координация движений. Если ты попадешь в нужный ритм, то можешь нарезать все, что угодно. Хотя, если честно, легче было бы воспользоваться для этого осколком бутылки, но тогда мне ничего не заплатят. Студия была ярко освещена, операторы приготовились к съемке. Чиун с пренебрежением наблюдал за их манипуляциями. Овощерезка была размером с женскую ладонь. Римо объяснили, в какой последовательности он должен резать овощи. Его руки будут снимать камерой, а в это время диктор будет читать текст с заранее приготовленных карточек. На деревянном столе лежали спелые помидоры, один банан, пучок моркови и одна головка лука-латука. Стол был ярко освещен "юпитерами". Невысокая подвижная женщина надела Римо нарукавники, завязав их у его мощных запястий. Нарукавники были того же цвета, что и жакет на ведущем. Римо находился с левой стороны от ведущего, еще одни стол с артистически нарезанными овощами был накрыт чуть поодаль, справа. Ведущий стоял в центре перед вращающимся столом, аналогичным тому, за которым работал Римо. В студии было три камеры, и ни одна из них не снимала Чиуна. Тот взял этот факт себе на заметку, чтобы использовать потом при написании "Истории Синанджу" в главе "Чиун и американцы". Он пришел к выводу, что вкусы американцев, занимающихся рекламой, очень своеобразны. Впрочем, от тех, кто объедается мясом, трудно ожидать чего-нибудь другого. - Мы хотим рискнуть, - послышался голос из неосвещенной части студии. - Съемка пойдет одновременно с записью звука. Мы не сомневаемся в качестве рекламируемой продукции. Вы, надеюсь, тоже? - Говорящий обратился к Римо. - Как ваше имя, сэр? - Римо. - Это фамилия. А имя? - Меня зовут Римо. - Ну хорошо. Мы будем называть вас "руки", согласны? Начинайте, когда увидите красный сигнал. - Не согласен! Лучше зовите меня Римо. На двух камерах зажглись красные лампы. Римо приготовился. - Вам нужна машина для резки овощей? - начал ведущий. Римо взял со стола овощерезку и один помидор. - Вы желаете выложить сотню или даже две сотни долларов, если не больше, и сверх того оплачивать счета за электричество? Или вы хотите купить это чудодейственное приспособление? Легонько взявшись за лезвие овощерезки, Римо приблизил его к руке, державшей помидор. Руки его действовали столь молниеносно, что только один Чиун мог уследить сложный маневр своего ученика. Римо нажимал на лезвие очень хитро, как если бы кто-то хотел разрезать полоски бамбука при помощи нежных лепестков, не повредив последних. Римо проделал это несколько раз на очень высокой скорости, пока касания лезвия о помидор не создали впечатления, что лезвие режет помидор на тонкие ровные ломтики, веером ложащиеся вокруг, точно игральные карты. - С помидорами полный порядок, - провозгласил ведущий. - Нарезайте их, сколько вашей душе угодно, а когда покончите с этим делом, вам, возможно, понадобится нашинковать капусту. Вы говорите, что это сделать очень трудно, что нужно долго кромсать капусту ножом, что на что уходит не один час и вы предпочитаете переплачивать за нашинкованную капусту, покупая ее в супермаркете? Теперь это все в прошлом - и нудная работа, и переплаченные деньги. Вы можете нашинковать капусту, нарезать кубиками морковь и картофель, очистить яблоки. И все это сделает для вас наша волшебная "Вега Чоппа"! Руки Римо летали, как птицы. Он манипулировал лезвием, двигая им вперед и назад, нажимая им на овощи... Техника таких движений была известна Мастерам Синанджу еще со времен Чингисхана, когда используемые некоторыми племенами тростниковые щиты давали надежную защиту от металлических дротиков. Способный ученик мог овладеть этой техникой за восемь лет. Чиун одобрительно кивнул: руки работали хорошо. К сожалению, никто, кроме Чиуна, не мог оценить по достоинству это почти мистическое искусство. Удивительные движения рук, показанные камерой, ведущий назвал простыми, как пареная репа. Напоследок Римо разрезал на тонкие ломтики яблоки для пирога. - И сколько же стоит этот чудесный инструмент? - вопрошал меж тем диктор. - Меньше ста долларов. И меньше пятидесяти. И даже не двадцать пять. Его цена всего семь долларов девяносто пять центов. А если вы пришлете заказ в течение шести дней, компания подарит вам еще и морковечистку. Это новое чудо техники представляло собой бесполезную полоску блестящей стали. Когда Римо ухитрился очистить ею морковку, Чиун едва удержался от аплодисментов. Морковечистка была настолько неудобна, что Римо проще было бы очистить морковку костяшками пальцев. - Вот она и очищена! - объявил ведущий. - Это не труднее, чем все остальное. Показ был очень интересный. Римо проделывал все это так "просто", что после окончания сеанса ведущему захотелось попробовать самому. Он не смог надрезать даже кожицу помидора. Тогда он нажал на лезвие обеими руками. Плод треснул и превратился в оранжевую кашицу, а на пальцах ведущего - большом и указательном образовались порезы, которые пришлось зашивать. Чиун был и горд и грустен одновременно. Римо продемонстрировал свое высокое мастерство, но во имя чего? Если остаток жизни он посвятит рекламе кухонных принадлежностей, которыми нельзя пользоваться, тогда ему, Чиуну, нужно всерьез подумать о том, чтобы найти другого ученика, который мог бы продолжить дело Синанджу. ГЛАВА ПЯТАЯ Она узнала его по рукам. Увидев их на телеэкране, Руби сразу поняла, что это - он. Она тотчас прекратила препираться с рабочими, вставлявшими стекло во входную дверь ее мастерской. Лучшего натурального парика нельзя было приобрести во всем Норфолке (правда, парики из рэйона - искусственного волокна - светлее и дешевле, моются проще и носятся дольше). А если вам надоело выглядеть растрепанной желтой кикиморой, то в этой мастерской его могли подновить рэйон - лучший материал для шиньона. Здесь можно было купить шиньоны, накладки, браслеты от подагры. И даже застраховать жизнь. Руби перестала браниться с рабочими и переключила внимание на то, что происходило на экране. - Это Римо! - воскликнула она. - Что вы сказали? - переспросил стекольщик. - Не твое дело, черномазый! Руби Гонсалес была немногим светлее, чем эти рабочие с шоколадной кожей. Она не считала себя красивой, Но в ней ощущалась некая притягательная сила. Уж если она положила глаз на мужчину, можно было не сомневаться, что она его получит. Это было бы очень кстати именно теперь: Руби видела руки человека, который умел делать невозможное и мог вернуть ее брата. Когда Люшена выволокли из лавки, он кричал не переставая, пока нападавшие не сделали ему укол. Никто не знал, кто были эти люди, захватившие четырнадцать негров, и где они содержат пленников. С тех пор прошла уже целая неделя. У Руби были свои предположения на этот счет, но что толку предполагать, когда не на кого опереться? А опора ей нужна солидная. Какой-нибудь олух с "пушкой" здесь не годился. Довольно она на них насмотрелась. Может, они и вызволят ее брата, но при этом перестреляют полгорода. Норфолк - спокойный город, Руби здесь обжилась и завела друзей. Она не хотела, чтобы в городе поднялась пальба из-за похищения ее брата. А с помощью этих рук, которые она видела по телевизору, можно было вернуть Люшена. Римо... Она долго его искала, но безрезультатно. Это было в те времена, когда она работала на правительство. Благодаря негритянскому происхождению, испанскому имени и женскому полу она идеально подходила для ЦРУ, сделавшему на нее ставку в одной из своих операций. Не так уж часто встречается такое удачное сочетание. К тому же нужна еще и голова на плечах. Руби знала, что она - единственная в отделе, кто не допускает проколов. Для двадцатитрехлетней женщины Руби Гонсалес была довольно практичной. Она не боялась, что какая-нибудь сверхсекретная иностранная разведслужба разграбит ее страну. Она хорошо знала, что белые мужчины, как правило, не отличаются большим умом. То же можно сказать о черных и о желтокожих мужчинах. Не были исключением и те двое, белый и желтый, которых она повстречала, когда выполняла задание на острове Бакья, в дурацком месте, одном из тех, которые никому не нужны, пока ими не заинтересуется сосед. Она так и не смогла напасть на их след. Отпечатков пальцев Римо не было ни в одном досье - так ей сказали и друзья, которых она подключила к поискам. Оба как сквозь землю провалились. И вот по телевизору она увидела те самые руки как раз тогда, когда больше всего в них нуждалась. - Мама, мама! - позвала она, вбегая в маленькое помещение над лавкой. Ее матери нравилось жить здесь. Сама Руби жила в загородном доме Гонсалесов. Она предлагала матери занять там несколько комнат, но та предпочитала оставаться в городе, поближе к старым друзьям. К тому же она была любительница покушать, а дочь ей этого не позволяла - она не терпела крошек на полу. Дом она собиралась перепродавать. - Мама! Кажется, мы сможем выручить Люшена. Мать сидела в синем кресле с высокой спинкой и курила трубку. Она набивала туда смесь из цикория, стеблей и початков маиса и сухих листьев клена. Кто-то из ее окружения сказал однажды, что от такой смеси не будет ни бронхита, ни рака и никакого другого заболевания, потому что этот дым действует не как канцероген, а как бритва. Он порвет вам горло прежде, чем успеет его инфицировать. Многие теряли сознание, нанюхавшись этого дыма. Руби дышала им с детства. - Кто-то хотеть спасать Люшен? - спросила мать на ломаном английском. Усталое лицо ее было темным, его покрывала сеть глубоких морщин - свидетелей долгих трудных лет жизни. - Это мы хотим его спасти, - сказала Руби. Старая женщина задумалась. Спустя минуту она сделала глубокую затяжку из своей трубки. - Наш мальчик? - переспросила она. - Да, мама. - Зачем делать, дитя? Ведь он самое бесполезное создание на земле. - Но он мне брат, мама! - Прости меня, моя девочка, но иногда я думать, что мне его подменили в больнице. Правда, я никогда не бывала в больницах. Может быть, нам его подменили на кухонном столе? - Мама! Ведь мы говорим о Люшене! Это может его обидеть. - Если он работать. Человек может обижаться, только когда он что-то делать. Порой мне кажется, что мы перепутали его с ломоть черного хлеба, но ведь у нас бывает только белый. Не знаю, что мы выбросили в мусорное ведро в тот день, когда он родился. Действительно ли это был послед? А может, мы выбросить ребенка?.. Ведь послед не может есть. - Конечно, нет, мама! - Тогда, значит, у нас остался ребенок, самый прожорливый на свете. - Мама! Его похитили... - Я знаю. Его кровать теперь пустой весь день. Я не видеть его вся неделя. Я чуять плохой. - Мы должны найти его, - сказала Руби. - Есть два человека, которые умеют творить чудеса, и я только что видела руки одного из них по телевизору. Я собираюсь вернуть Люшена домой, мама. Он хороший мальчик. - Люшен самый бесполезный в эта страна. Ему лень даже пойти получить пособие. Когда почтальон опаздывать, Люшен позвонить ратуша и грубить. Он никогда не пошевелить палец. Он теперь даже не грабить людей - никто не ходит мимо нашей лавки. Он не хочет искать никакой работа. Любой на ее месте давно бы прекратил поиски обладателя чудодейственных рук. Но Руби Гонсалес, владелица мастерской и лавки париков, двух агентств по купле-продаже недвижимости и почтовой конторы по пересылке товаров, содиректор четырех банков, была не из тех, кого может завернуть назад какой-то клерк только потому, что зовется вице-президентом по маркетингу. - Уверяю вас, мадам, что мы используем для рекламы только штатных демонстраторов, таких, которые работают у нас годами. Мы не приглашаем специалистов для показа таких ходовых товаров, как наша замечательная овощерезка: она и без этого идет нарасхват. Руби посмотрела в упор на этого надутого индюка. - Я знаю эти руки, черт побери! Вы просто не хотите мне помочь! - Наша фирма - одно из ведущих рекламных агентств с момента ее основания в Филадельфии 1873 году. Мы не занимаемся надувательством. В течение сорока минут Руби выслушивала историю их фирмы, начавшуюся с листовки, рекламирующей волшебный бальзам доктора магических наук, излечивающий опухоли мозга, а в 1943 году привлекавшейся к суду за пропаганду курения, которое, как утверждала реклама, "повышает потенцию, очищает кожу и продлевает жизнь". В следующую их встречу вице-президент по маркетингу высказал предположение, что руки, которые видела Руби, были рекомендованы агентством, занимающимся поиском талантов и имеющим дело с актерами и писателями. По-видимому, никто не знал, что делать с этими руками, и их передали начинающему агенту, который занимался главным образом посредственными писателями. Под посредственными подразумевались книги, сбытом которых надо было заниматься, а не просто снять трубку и получить полмиллиона долларов в виде аванса. В актерском отделении агентства выслушать Руби отказались. Молодому человеку и сопровождающему его азиату недоставало, по их мнению, того, что в Голливуде называется "умением владеть зрительской аудиторией". Непохоже, чтобы хозяин этих рук мог захватить аудиторию - искусство, которым владеют ведущие звезды экрана. Так было сказано Руби. После этого разговора она еще больше уверилась в том, что руки принадлежали Римо, а "азиатом" был Чиун, который мог вести себя абсолютно спокойно, если его никто не задевает. Римо тоже был спокойным и, как он считал, самым серьезным парнем на свете, хотя порой выглядел довольно забавно. Что касается благоразумия, Руби отдала бы предпочтение Чиуну. Мотивы его поступков были ей ясны, чего она не могла сказать о поведении Римо. Почему вдруг реклама? С какой стати? Она вылетела для встречи с агентом. Агент был прехорошенький, рядом с ним самый красивый актер из Голливуда показался бы настоящим Квазимодо. Такой аккуратненький, губки бантиком. Руби первый раз в жизни пожалела, что родилась женщиной. Будь на ее месте мужчина, этот смазливый молодой человек наверняка бы им заинтересовался. - Я ищу руки, - сказала ему Руби. - А кто их не ищет, милочка, - сказал на это агент. Руби рассматривала его безупречную прическу, удивляясь, как ему удается сохранять ее в таком первозданном виде. Ее рэйоновые парики стоимостью в девять долларов девяносто пять центов не выглядят такими, даже когда поступают в продажу. Его голова была образцом аккуратности. - Но я хочу заказать коммерческую рекламу моего товара, - возразила Руби. - И хочу, чтобы вы пригласили этого человека. Позвоните ему. - Мы, собственно, ему не звоним. Он сам нам звонит. - Тогда скажите мне номер телефона. Агенту, занятому более важными делами, показалось обременительным вникать в детали, и он назвал ей адрес комфортабельного отеля. Римо и Чиун снимали "люкс" с видом на Центральный парк. Зарегистрировались они как "мистер Джон и Его светлость" Подойдя к двери их номера, Руби вдруг ощутила минутную слабость. Ей вспомнился остров Бакья и те не мыслимые чудеса, которые совершали там эти двое. Она так часто их вспоминала. Однако Руби Гонсалес осталась верна себе. Когда в ответ на ее стук послышалось "Кто там?", она ответила: - Какая тебе разница? Открывай! Дверь распахнулась. - Привет! - сказала она вдруг севшим голосом. - Привет, - ответил Римо. - Где ты пропадала? - Тут, недалеко, - сказала она. - Я тоже там был, - сказал Римо. - Каким ветром тебя занесло? Руби Гонсалес собралась с мыслями, сделала глубокий вдох и затараторила со скоростью тысяча слов в минуту. - Вы оба у меня в долгу. Я спасла вам жизнь, вы мне наобещали всего, а потом уехали и пропали. Про свои обещания вы, как водится, забыли. Но я их не забыла. - Ты все та же, - вздохнул Римо. - Ну чего ты на меня накинулась? Мне было показалось тогда, что все может быть по-другому. Чиун внимательно вгляделся в лицо девушки и понял, что она уже другая, что в ее сердце поселились новые чувства. - Входи и закрой дверь, - сказал он. - Нам надо доварить рис. Ему пришло в голову, что он нашел способ получить нового стажера для Дома Синанджу. Такого, которого уже никто не собьет с пути. - Здравствуйте! - Руби шагнула в комнату. - Животные! - произнес Чиун. - Похотливые животные. Что черные, что белые. Никакого ума, один только секс. Я по глазам вижу, что вам не терпится заняться любовью. Римо и гостья молчали. - Наверное, я должен сказать вам спасибо, что вы не повалились сразу на ковер и не начали совокупляться, - продолжал ворчать старик. Не получая ответа, Чиун решил переменить тактику. - Тысяча золотых монет за ребенка мужского пола, родившегося от моего сына. - Пять тысяч, - сказала Руби. - Три, - набавил Чиун. - Стойте! - вмешался Римо. - А я, по-вашему, здесь ни при чем? - Конечно! - отрезал Чиун. - Кто будет считаться с мнением телезвезды? - Никто не будет, - сказала Руби. ГЛАВА ШЕСТАЯ Люшену Джексону Гонсалесу было недосуг вытереть пот со лба. Он стоял у ленты конвейера с самого рассвета и тем не менее отставал с выполнением нормы - на целых сто штук. От страха его тело сводили судороги. - Пустите конвейер побыстрее, - попросил он. Стоявший на металлической платформе надсмотрщик топнул ногой в подбитом жестью ботинке. - Молчать! - раздался его грубый окрик. Люшен не знал надсмотрщика в лицо, ему некогда было смотреть вверх. - Да, сэр! - только и сказал Люшен, моля Бога, чтобы конвейер пошел быстрее и он смог наверстать упущенное. Прошла лишь неделя с тех пор, как его вытащили из постели в то недоброе утро, но он лишь смутно помнил счастливое и беззаботное прошлое. Теперь он знал только одно: мимо плывет конвейер, на нем лежат деревянные шесты, каждый из которых он должен плотно обтянуть листовой сталью. К концу дня задача усложняется, так как дерево деформируется и металл держится на нем хуже. То ли дело утром: стальная манжетка садится в канавку плотно, никто не придерется. Этим занимаются семеро. А в конце конвейера шестеро других рабочих с помощью специальных инструментов сдирают металл, причем бортики канавок стираются. Сама манжетка тоже к вечеру требует осторожного обращения: если нажать на нее посильнее, она может лопнуть. Металл устает за день, как и человек. Правая рука Люшена кровоточила. Он пытался остановить кровь - не дай Бог попадет на стопки. Уже были случаи, когда с конвейера сходила испачканная кровью продукция, и надсмотрщик искал виновного. Люшен не хотел, чтобы это случилось с ним. Он продолжал работать и молиться. У него не было времени приспособиться к столь напряженной и утомительной работе. Он спал у себя дома, когда его схватили чьи-то руки. Сначала он подумал, что это полиция, но потом усомнился. Полицейские действуют иначе. Они обязаны предъявить ордер на арест и воздержаться от грубого насилия. Чтобы полицейский имел право до тебя дотронуться, надо, по меньшей мере, ранить его. Сообразив, что это не полиция, Люшен потянулся за бритвой: когда имеешь дело с кем-то из своих парней, то лучше бить первым. Но он не успел достать бритву. Потом Люшен увидел, что это белые. Он уже сочинял заявление в суд по делу о нарушении своих гражданских прав, когда почувствовал укол в плечо, после чего голова стала тяжелой и в глазах потемнело. Ему показалось, что он падает. Потом он почувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой и что в рот засунут пластмассовый кляп. У него мелькнула мысль, что его ослепили, так как вокруг было очень темно. Потом снизу пробилась полоса яркого света, и он увидел другие связанные тела. Язык пересох, но он не мог закрыть рот, чтобы сглотнуть. Жажда становилась нестерпимой, тело начало неметь. Правое плечо, на котором лежала его голова, уже ничего не чувствовало. Он понимал, что их куда-то везут, так как был слышен звук мотора и ощущалась дорожная тряска. Потом мотор заглох, и Люшен понял, что его вытаскивают на свет, который резал глаза. Чьи-то руки надавили ему на веки, и глазные яблоки обожгло как огнем. - С этим все в порядке, - сказал чей-то голос. Пластмассовый кляп, удерживающий его рот открытым, удалили, и благословенная прохладная влага полилась ему в рот. Люшен жадно глотал ее, пока не напился досыта. Веревки на коленях и запястьях развязали, цепи сняли. В онемевшей правой руке появилась острая боль. Он был слишком напуган, чтобы говорить. Оглядевшись вокруг, он увидел широко раскрытые глаза знакомых парней со своей улицы, лежавших на земле или стоявших на коленях. Рядом валялись нейлоновые цепи. В стороне стояли два больших автобуса с открытыми багажниками. Люшен помотал головой, чтобы стряхнуть дурноту. Он стоял на зеленой лужайке перед большим домом. Позади - до самого горизонта - раскинулся океан. У пристани виднелся небольшой катер. В нескольких шагах выстроились белые люди с кнутами и винтовками. Они были одеты в белые костюмы и соломенные шляпы. Все молчали. Среди захваченных Люшен узнал приятеля по имени Биг Ред. Это был отъявленный негодяй, занимавшийся сутенерством. Даже полиция побаивалась с ним связываться. Люшен приободрился, увидев его здесь. Биг Ред был новообращенный мусульманин, сменивший свое имя на Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин. Люшен тоже собирался сменить имя, но, как оказалось, это требовало слишком много хлопот и волокиты, и он ограничился тем, что неофициально отбросил последнюю часть имени и стал зваться Люшеном Джексоном. Он попытался улыбнуться Биг Реду. Как здорово, что он тоже здесь! Пусть только попробуют тронуть мусульманина! Уж он-то поставит на место этих белых палачей. Один из чернокожих закричал: - Эй, вы, идиоты, это вам так с рук не сойдет! Из машины молча вышел высокий худощавый человек с копной рыжих волос и чуть заметной улыбкой на губах. Такие, как он, способны отобрать у бедняка последние гроши где-нибудь в глухом переулке. В руках у него был меч. Он взмахнул им и вмиг отсек бунтовщику голову. Люшен видел, как голова откатилась в сторону. Потом он увидел, как Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин вдруг бросился на колени и уткнулся лбом в землю. Послышались звуки молитвы - Биг Ред снова возлюбил Господа своего Иисуса Христа. Произошло чудо: в одно мгновение коварный и жестокий мусульманин, гроза Норфолка, вернулся в лоно христианства. После этого протестов больше не было. Тем, кто уцелел - Люшену и еще двенадцати неграм, - казалось, что они работали на этом конвейере всю свою жизнь. Семеро ставили металлические чехлы на стойки, шестеро - снимали их. Люшен не задумывался над целесообразностью такой работы: он был готов делать все, что прикажут. Дважды в день им разогревали овсяную похлебку, и Люшен принимал ее с благодарностью, как щедрый дар. Однажды кто-то из охраны бросил в похлебку кусок свинины, и Люшен тог самый Люшен, который дома ел мясо только высшего сорта и орал на сестру, если та покупала мясо с костями, а не вырезку, - чуть не заплакал от радости. Когда им давали настоящий хлеб и настоящий горох, Люшен готов был целовать руки своим благодетелям. Диета Люшена Джексона была не случайной: она была скрупулезно выверена - с тем чтобы рабочие получали минимум калорий, необходимый для поддержания работоспособности, и для того, чтобы они чувствовали, во-первых - зависимость, во-вторых - благодарность. Восемь человек, представляющих самые мощные международные корпорации, получили информацию обо всем происходящем в запечатанных конвертах. Их приглашал в Уэст Палм-Бич, штат Флорида, Бейсли Депау, исполнительный глава Федерального комитета по проблемам городского населения. Этот комитет вел борьбу с нищетой, падением уровня жизни и расизмом. Семейство Депау активно включилось в либеральное движение вскоре после того, как не в меру строптивые демонстранты были расстреляны из пулеметов. Американские школьники никогда не узнают, почему члены семьи, приказавшей открыть пулеметный огонь по безоружным забастовщикам на одном из нефтеочистительных заводов, вдруг воспылали горячей заботой о благосостоянии своих сограждан. Как только заходила речь о семействе Депау, непременно вспоминались разные комиссии по борьбе с расизмом; когда шла речь о семействе Депау, на ум приходили гневные предостережения в адрес Южной Африки, проводившей политику апартеида. Это имя было неразрывно связано с именем молодого драматурга, поставившего при спонсорской помощи Депау такие злые пьесы, как, например, "Лучший белый - это мертвый белый". Депау субсидировали также конференции, где лидеры американского бизнеса могли слышать, как воинственно настроенные темнокожие требуют денег на покупку оружия, чтобы убивать этих самых лидеров. Однако конференция в Уэст Палм-Бич устраивалась не затем, чтобы выпустить либеральный пар. Бейсли Депау лично обзвонил всю восьмерку. Разговор шел следующий. - Мы будем говорить о деле, о настоящем деле. И не надо присылать ко мне заместителей, которых вы держите специально для второстепенных встреч. Позволь мне сказать тебе, какое значение я придаю этой конференции. - Я весь внимание. - Тот, кто не будет на ней присутствовать, в ближайшие два года не сможет выдержать конкуренции на рынке товаропроизводителей. - Что ты сказал?! - То, что слышал. - Но в это невозможно поверить! - Ты помнишь мой небольшой проект, о котором я тебе говорил несколько лет назад? - Страшно секретный? - Да. Так вот - он уже выполняется. Что, если я смогу укомплектовать один из ваших конвейеров рабочей силой по цене менее сорока центов за день? Не за час, а за день! И что ты ответишь, если я скажу, что тебе не придется больше опасаться забастовок, что у тебя никогда больше не будет болеть голова об условиях труда и пенсиях, что рабочие будут думать лишь о надвигающейся старости, и только о ней? - Ты с ума сошел! - Если не сможешь приехать на встречу сам, замену не присылай! - Черт возьми! У меня назначена личная встреча с президентом США - как раз на этот день. - Ну что ж! Будешь два года без рынка. Выбор за тобой! - А ты не мог бы отложить встречу на одни день? - Нет. У меня строгий график. Все восемь приглашенных прибыли вовремя. Короли западной индустрии сидели за длинным столом в особняке Депау в Уэст Палм-Бич. Напитки не подавались - чтобы исключить присутствие слуг. Не было и секретарей. Никто, кроме восьми человек, не должен был знать, о чем договорились на встрече. - Бейсли, старина, к чему такие предосторожности? - Я затеял смелую авантюру. И тут хозяин дома, само воплощение изысканности и элегантности - от тронутой сединой висков до раскатистого гудзоновского акцента, - попросил своих гостей открыть розданные им буклеты. Большинство из них не поняли, что там написано. Они не привыкли заниматься этим сами - для этого есть целый штат сотрудников, специализирующихся на вопросах труда и зарплаты. Во всем цивилизованном мире рутинные вопросы решаются на низшем уровне. - Оплата труда и ваша позиция в этом вопросе - главная причина того, что Япония все больше наступает нам на пятки. Уровень расходов на зарплату определяет состояние вашего бизнеса сегодня и завтра. Оно все время ухудшается. Вы платите все больше за все меньшее количество труда. - Так ведь и ты тоже, Бейси, - сказал председатель концерна, только что подписавший соглашение, согласно которому рабочие должны уходить на пенсию с большим выходным пособием, чем десять лет назад. Что говорить, расходы на заработную плату непомерно высоки - одно упоминание об этом выводило его из себя. Теперь, в отсутствие рабочих, он даже мог позволить себе плюнуть в сердцах, когда об этом зашла речь. Он плюнул на ковер. - У нас есть также проблемы с кварталами бедноты, - продолжал Депау. - Вы знаете, во что обходится содержание неимущих слоев и как их присутствие в центре города сказывается на окружающей обстановке? Я говорю об американских неграх, бывших американских рабах. Если свести воедино убытки от всего, что они вытворяют в том или ином районе, таком, как, скажем, Южный Бронкс в Нью-Йорке, это будет равнозначно бомбежке во время второй мировой войны. С той разницей, что это нам обходится еще дороже, чем бомбежка. Когда Депау заговорил о гетто и его темнокожих обитателях, гости забеспокоились. Их не слишком интересовала статистика оплаты труда, еще меньше беспокоили социальные проблемы, но каждого из них снимали в документальных лентах в момент вручения почетных наград за вклад в защиту гражданских прав. Все они состояли в новомодных организациях и делали миллионные взносы в пользу темнокожих. Все они осуждали расизм, подписывали обращения, призывающие покончить с ним, выступали против него в конгрессе. Словом, американские предприниматели были ярыми противниками расизма, считая, что лучше уж один раз переплатить, чтобы больше не иметь с ним ничего общего, и называли этот акт "не слишком дорогостоящей добродетелью". Бейсли Депау взял со стола фотографию негра. - Какого дьявола! - воскликнул один из присутствующих. - Если тебе нужно обсуждать социальные проблемы, то найди для этого кого-нибудь другого. У нас нет на это времени. - Я хочу показать вам имеющиеся ресурсы, - холодно возразил Депау. Он досконально изучил этих людей и знал, чего от них можно ожидать. Их неудовольствие не смутило хозяина встречи, оно входило в его планы. - Вот он, этот ресурс. - Депау указал на фото Люшена Джексона. Кто-то из гостей громко фыркнул. - В нем не больше ресурсов, чем в раковой опухоли, - сказал производитель компьютеров. Бейсли Депау позволил себе тонкую, понимающую усмешку. - Этот человек - полувор, полусутенер, которого уже много раз лишали пособия, отец несчетного числа детей, которых он не содержит, теперь стал прекрасным работником, который стоит хозяину всего сорок центов в день. А если у него будет потомство, мы получим еще одного прекрасного работника, такого же, как и он сам. Они будут работать лучше, чем те, которые работают у вас сейчас. И никаких профсоюзных лидеров, с которыми надо все время бороться. - Я не верю ни в какие социальные программы. - Потому я и пригласил вас к себе, джентльмены. Доказательства находятся всего в нескольких футах отсюда. Мы в корне изменим практику использования рабочей силы, сделаем ее еще более дешевой, чем в Гонконге и на Тайване. Наши города снова станут городами для богатых. Депау привел их в полуподвальный этаж. То, что они там увидели, повергло их в изумление. В одном конце небольшого помещения находился белый человек с кнутом; у конвейерной ленты стояло тринадцать негров. Семеро старательно обертывали деревянные шесты листовой сталью, шестеро столь же старательно ее снимали. Люди работали в едином ритме, никто не отставал. На ногах у них были кандалы. Депау взошел на приподнятую над полом платформу и крикнул парню, стоявшему в начале конвейера: - Если бы тебя спросили, чего ты сейчас хочешь, что бы ты ответил? Люшен Джексон улыбнулся и сказал: - Я бы хотел, сэр, чтобы конвейер двигался побыстрее. Тогда я смогу выполнить свою норму. Депау кивнул и повернулся к своим спутникам. Потом он закрыл дверь и повел их назад, в кабинет. Один из них сказал: - Речь идет о рабстве, о порабощении людей ради получения прибыли - то есть о худшей форме угнетения человека человеком. Депау кивнул. Остальные участники встречи столпились вокруг них, внимательно слушая. - Возможно, речь идет о новой гражданской войне, - продолжал гость. Депау снова кивнул. - Речь идет о нарушении всех известных человечеству принципов, на которых зиждется цивилизованное общество. - Не всех, - спокойно возразил Депау. - Мы не нарушаем принципа частной собственности. Депау видел, как могущественные воротилы обменялись взглядами. Он знал, каким будет следующий вопрос, и нисколько в этом не сомневался, так как знал их всех с детства. Он отдавал себе отчет в том, что предлагает революцию, которая изменит жизнь людей в большей степени, чем это было в России. - Бейси, - спросил человек, задававший так много вопросов, - ты хоть понимаешь, насколько серьезно то, что ты затеял? - Понимаю, - просто сказал Депау. - Можешь ли ты, - продолжал этот человек, при напряженном внимании остальных, - можешь ли ты... - Что именно? - спросил Депау, зная наперед, о чем он спросит. - Сможешь ли ты... подготовить из них квалифицированных рабочих? - За это я ручаюсь, - сказал Депау. - Мы получим самые дешевые руки со времен Конфедерации. Мы подорвем деятельность профсоюзов с помощью самых лучших штрейкбрехеров, которых когда-либо видел мир, - с помощью рабов. Некоторые продолжали сомневаться. Это было слишком заманчивым, чтобы быть реальным. Но Депау доказывал, что "синие воротнички", которые больше всех пострадают от введения рабского труда, будут самыми горячими его сторонниками. - В моем распоряжении имеются обученные воинские части, - сказал Депау. - Однако я не думаю, что их придется задействовать. Мы обеспечим такую мощную поддержку со стороны общественного мнения, что к нашим отрядам присоединятся миллионы простых граждан. Они организуют марш на Вашингтон и вынудят правительство сделать то, что мы хотим. Мы проведем референдум и победим с перевесом один к десяти. - Но почему ты думаешь, что американцы согласятся голосовать за создание дешевой рабочей силы, ведь в этом случае понизится стоимость их собственного труда? - Я работаю над этим планом с 60-х годов. Вы думаете, почему я финансировал все эти воинственные демонстрации темнокожих и оплачивал их показ по телевидению? Вы знаете, кто смотрит эти передачи? Восемьдесят один процент зрительской аудитории составляют белые. После окончания передачи они распаляются желанием перестрелять черных. У нас есть старые фильмы, где черные угрожают расправиться с белыми. В этом году мы выделили на эти программы больше, чем когда-либо прежде. Со следующей недели мы начинаем целую серию таких пропагандистских передач. Никто не сможет включить телевизор, не увидев лицо чернокожего, заявляющего, что если на них не нападут, то они сами нападут на белых. Это будет великолепное зрелище! - Жалко, что нет в живых Мартина Лютера Кинга, - сказал один из гостей. - Можно было бы заказать серию передач с его участием. - У нас есть кое-что получше: профессор социологии объясняет белым, насколько они все прогнили, а в это самое время на заднем плане мы даем документальные ленты о Гарлеме, Южном Бронксе, Уоттсе и Детройте. - Но общенациональный референдум о введении рабства? Это нереально! - Да что ты! - сказал Депау с оттенком неудовольствия. - Кто говорит, что мы назовем его именно так? Будет достаточно получить голоса в поддержку "Закона о гарантиях прав для цветных и о праве белого населения на безопасность". Мне ли не знать: американцы никогда не ведают, что творят. Мои предки прибыли в эту страну в 1789 году и с тех самых пор не переставали воровать, делая перерыв лишь для того, чтобы получить звание "Почетного гражданина США". В кабинете повисло неловкое молчание. - И все-таки, Бейси, я не уверен, что они проголосуют за это, - вздохнул один из гостей. - Им придется это сделать, - возразил Депау. - Почему? - Мы запланировали баснословные расходы на обработку общественного мнения. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Об исчезновении более двенадцати человек из квартала бедняков сообщала полиция, писали газеты, криминалисты делали глубокомысленные анализы происшедшего. Журналисты выражали сомнения по поводу реального количества похищенных во время нападения на Норфолк: часть пропавших могла просто сменить место жительства, переехав в другой город. Чиун узнал детали происшествия от Руби, утверждавшей, что ее источники информации самые надежные. - Я не понимаю, почему ты рассказываешь об этом нам, - заметил Римо. - Я наводила справки в ЦРУ - они ничего не знают. Тогда я подумала, что, возможно, ваша тайная организация в курсе событий и вы с этим пожилым джентльменом сможете мне помочь. - Во-первых, я там больше не работаю, - возразил Римо. - Я ушел из той организации. А во-вторых, почему я должен заниматься освобождением Люшена? - Потому что я спасла тебе жизнь. Ты у меня в долгу. - А я освободил тебя из заключения там, на острове, - сказал на это Римо. - Так что мы квиты. - Нет, не квиты, - возразила Руби. - Из той тюрьмы я уж как-нибудь выбралась бы и сама. Ты только испортил дело. - На этот раз я не хочу портить дело. Разыскивай брата сама, - сказал Римо. - Я спасла тебе жизнь. Не забывай об этом. Чиун решил, что если дело так пойдет и дальше, то его планы касательно рождения у Руби и Римо ребенка мужского пола могут и сорваться. - Долги надо платить, сынок, - вмешался он. - Она спасла наши жизни, а мы должны спасти этого самого Люшена, кем бы он ни был. - Он - мой брат! - вставила Руби. - Слышишь, Римо? Не часто можно встретить такие родственные чувства у женщины. Это говорит в ее пользу - из нее может получиться прекрасная мать нашему мальчику. - Немедленно прекрати эти разговоры, Чиун! - вскипел Римо. - Мне не по душе роль жеребца-производителя для Дома Синанджу. - Он повернулся к девушке. - Так и быть, Руби, мы поможем тебе вернуть брата. Но мы не собираемся связываться с той организацией. Я из нее уволился, это факт. - Хорошо, - сказала Руби. Когда они вернулись в Норфолк, Чиун настоял на том, чтобы они с Римо остановились у Руби, в квартирке над магазином. Может, это соседство сделает то, чего не добьешься уговорами, думал Чиун. Его сундуки поставили на кухне. Улучив момент, когда его ученик не мог их слышать, Чиун сказал Руби, что хотел бы, чтобы они с Римо родили мальчика. Чиун возьмет его себе, если ребенок родится здоровым. А семейство Гонсалесов пусть берет себе девочек. Руби отвечала, что девочки предпочтительнее мальчиков, и обвиняла Чиуна в том, что его взгляды на женщин отстали от жизни. - Теперь уже никто не считает, что женщины глупее мужчин, - сказала она. - Ты рассуждаешь как женоненавистник. - Я по-прежнему считаю, что вода - мокрая, как бы ее ни называли, - упрямо сказал старец. Чиуну потребовалось ровно тридцать две секунды, чтобы понять, что именно произошло в то злополучное утро. Он начал объяснять это Римо на корейском языке. - Что он говорит? - спросила Руби. - Он считает, что это был налет с целью захвата рабов, - ответил Римо. - Люшен - раб?! - изумилась Руби. - Да он всю жизнь ничего не делал. И все остальные, кого увезли вместе с ним, точно такие же лодыри. Чиун кивнул и опять заговорил по-корейски. - Скажи ему, чтобы он прекратил говорить на этом смешном языке, - потребовала Руби. - Он говорит, что ты сама смешная. Что у тебя смешной нос и глаза тоже. И ребенок у тебя будет самым безобразным на свете. Руби повернулась к старцу. - Я знаю, что ты говоришь по-английски. Почему бы тебе не объяснить все по-человечески? - Ты - настоящий урод, - весело сказал Чиун. Он не признался в том, что надеется получить от нее мальчика, более способного, чем Римо, потому, что Руби была умная, и это Чиуну нравилось. Если объединить внешность Римо и ее ум, можно надеяться на хороший результат. Он воспитает себе преемника без комплексов. Он не сказал и того, что вовсе не считает ее некрасивой. Это была своего рода игра: Чиун заметил, что, когда он обижает Руби, Римо берет ее сторону. И если обидеть ее как следует, то, может быть, удастся этим путем способствовать их сближению и рождению наследника Синанджу. - Это был не просто рейд для захвата рабов, - уверенно сказал Чиун, - это была демонстрация силы. - Вот видишь, - укорила его Руби. - Можешь ведь говорить нормально, когда захочешь. - Она вовсе не урод, она даже симпатичная, - сказал Римо. - Слишком тощая! - засмеялся Чиун. - А ты, наверное, предпочитаешь жирных толстух из своей деревни. - Римо всерьез обиделся за Руби. - Ты и сам не красавец, - сказала она Чиуну. - Даже с грубиянами я стараюсь поддерживать разговор, достойный цивилизованных людей, - возразил Чиун. - А ты, девочка, переходишь на личности. В устах несимпатичной особы это особенно некрасиво. Но я не опущусь до склоки. Я понимаю, что у тебя и без того хватает проблем - с такой-то внешностью. Римо немного придвинулся к Руби. Чиун в душе ликовал. - Послушай, папочка, - сказал Римо. - Не будем переходить на личности, давай ближе к делу. Почему ты считаешь, что это была демонстрация? Чиун удовлетворенно кивнул и повернулся к Руби. - Ты хорошо разбираешь английскую речь, дитя? - Да, а что? - спросила она, чувствуя подвох. - Я вот все думаю, хорошо ли ты слышишь с этими наушниками на голове. - У меня на голове только уши, - возразила девушка. - Я тоже так сначала думал, - сказал старец. - Но потом пришел к выводу, что эти штуки слишком безобразны, чтобы быть ушными раковинами. И уже другим тоном Чиун пояснил, что в древнее время существовал такой обычай: перед началом сражения делали набег на стан противника, чтобы захватить людей и показать, как легко они могут быть превращены в рабов. Эго деморализовывало вражеское войско. - Не беспокойся ни о чем. - Теперь Чиун продолжал начатый с Руби разговор. - Я уже все обдумал: у вас с Римо родится сын что надо. - Проклятье! - вскричала девушка. - Ведь мы говорим совсем о другом - о том, как спасти Люшена. А если тебе нужен ребенок, иди в приют. Там есть сотни детей, которых они отдают на воспитание. - Но он не будет сыном Римо. Римо должен дать мне своего ребенка. Мальчика. - Если ты хочешь договориться об этом со мной, сначала помоги освободить Люшена. Где его можно найти? - Ты говорила, что у тебя много знакомых в этой части страны. - Да. Чиун остановился у висящей на стене карты Соединенных Штатов. Закрывавшее ее стекло пожелтело от дыма трубки миссис Гонсалес. - Покажи мне места, где ты никого не знаешь, - потребовал Чиун. - Вряд ли такие найдутся, - произнесла Руби, слегка поразмыслив. - Подумай как следует. - Но это глупо! - Думай, тебе говорят! - прикрикнул Чиун. Девушка начала водить пальцем по карте, показывая места, где жили ее знакомые, пока не наткнулась на территорию, где у нее не могло быть ни друзей, ни знакомых, ни просто людей, которые могли бы оказать ей услугу. От Чиуна не укрылись сомнения девушки. - Что ты скажешь об этих местах? - спросил он. - Пустой номер, - сказала Руби. - Сплошные сосновые леса. Там никто не живет, туда нет дороги. Римо бросил на Чиуна многозначительный взгляд. - Там ничего нет, - повторила Руби. - Даже Римо и тот меня понял, - сказал Чиун. - Мне нравятся твои оценки моего интеллекта, - насупился Римо. - Не исключено, что я - единственный здравомыслящий человек из нас троих и, может быть, именно поэтому кажусь вам безголовым чурбаном. Но я не намерен больше терпеть - всему есть предел. Руби смутилась, а Чиун почувствовал себя задетым. Что он такого сделал? Он все время старается молчать, хотя его окружают далеко не идеальные люди: одни из них - туповатый белый, другая - мулатка, с кожей бледно-коричневого цвета и двумя кочанами брюссельской капусты вместо ушей. Чиун высказал эти мысли вслух и на протяжении всего пути не переставал недовольно ворчать. - И зачем было забираться в такую глушь? Нормальные цивилизованные наемные убийцы работают в городах, а эти шастают, словно стадо диких зверей, по лесу. В лесу были ясно видны пешеходные тропы. То, что их проложили военные, не оставляло никаких сомнений: земля бывает так плотно утоптана тогда, когда по ней проходят сотни человек строем в одном направлении. Римо и Чиуну эти признаки говорили яснее ясного: где-то поблизости находится военный лагерь. Чиун решил объясниться со своим учеником. Он, Чиун, вовсе не считает Римо глупым. Но наемные убийцы бывают разными. Одни занимаются своим прямым делом, другие идут работать на телевидение. Он, Чиун, не берется судить, что лучше: бессмысленная, бесполезная работа или слава, деньги, почет. Он не собирался этого говорить... А почему, собственно, и не сказать? - Хватит! - вскипел Римо. - Мы будем дело делать или разговоры разговаривать? Лагерь был уже близко - они поняли это по тому, что дорог стало больше. Инспектора страховых компаний знают эту закономерность: количество дорожных происшествий возрастает в радиусе двадцать пять миль от дома. Не потому, что люди ближе к дому ведут машины с меньшей осторожностью, а потому, что ездят здесь чаще. - Так ведь я ничего не сказал, - искренне удивился Чиун. - Вот и хорошо, - буркнул Римо. И тут они увидели первый сторожевой пост. Два охранника сидели в секрете, в нескольких шагах от дороги. Многочасовое наблюдение утомило их глаза. Не ожидая никого увидеть на глухой лесной тропе в этот знойный день, они не заметили чужаков - Мастера Синанджу и американца, который тоже принадлежал теперь к Дому Синанджу (хотя и не происходил из него), почти ничем не отличаясь от того, самого первого, наемного убийцы-ассасина, который много столетий назад ушел из бедной корейской деревушки, чтобы своим искусством добыть средства к существованию для своих земляков. Это был обычный лагерь, построенный по образцу римских лагерей: в виде прямоугольника, с командным пунктом, расположенным сбоку площадки. Это делалось для того, чтобы можно было использовать свободный центр для перегруппировки рядов защитников крепости - в случае если ее стены будут взяты приступом. Римляне умели делать это, как никто другой, но теперь, спустя века, когда уже никто не пользуется копьями, щитами и мечами, такое расположение лагеря - с открытой площадкой в центре - потеряло всякий смысл. Мастер Синанджу знал: в бою солдаты выполняют то, чего не понимают. Оттого они и воюют плохо. Римо и Чиуну не составило труда проникнуть на территорию лагеря и вступить в беседу с дежурным офицером. Лагерь казался покинутым. На столе у офицера лежала копия нью-гемпширского номерного знака с девизом: "Свобода или смерть!" Было, однако, не похоже, чтобы дежурный офицер неукоснительно следовал этому девизу. Здравомыслящие люди склонны к компромиссам, особенно тогда, когда ощущают, что их руки вот-вот отделятся от плеч и что они могут запросто расстаться с жизнью, а если и уцелеют, то, по меньшей мере, лишатся пальцев. Офицер увлекался игрой на фортепиано, что и решило исход дела: он начал говорить, не ожидая приказаний. - Это - специальная часть, с особыми задачами и строгой дисциплиной. Командует ею полковник Блич. Пароль на сегодня... - Я не спрашиваю у вас пароль, капитан. Меня не интересует имя вашего командира. Я ищу здесь одного никому не нужного лодыря. - Здесь никого нет. Наша часть ушла с полковником в неизвестном мне направлении. - Тот, кого мы ищем, не служит в вашей части. Его зовут Люшен Джексон. Прежде чем капитан успел ответить, Чиун его остановил. - Это не здесь, - сказал он Римо по-корейски. Они держат рабов в другом месте. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Скорее всего, это военная операция, думал Харолд Смит, покупая подержанный мяч для гольфа в фирменном магазине гольф-клуба близ Фолкрофта. Он потратил не менее трех минут, роясь в ящике с двадцатицентовыми мячами в поисках настоящего "Титлейста". Смит не любил играть плохими мячами. Наконец ему попался мяч без порезов, хотя и с "оспинами" и с глубокой полукруглой царапиной, напоминающей улыбающуюся рожицу. Отмывая его под краном на первой площадке, он не переставал думать над тем, как и откуда боевики произвели этот марш-бросок. То, что нападение на Норфолк произведено не регулярными частями, сомнению не подлежало: все перемещения войск можно было наблюдать на мониторе его компьютера. И все таки где-то находилась большая группа людей в военной форме, не попавшая в базу данных компьютера. Наличие, такой большой единицы предполагало воинскую подготовку, а это, в свою очередь, указывало на существование лагеря. Помогавший ему мальчик наблюдал за действиями Смита с плохо скрытым неодобрением. Ему случалось и раньше обслуживать этого игрока, и, честно говоря, он не считал, что пятьдесят центов - хорошие чаевые за четыре часа работы. Когда другие подносчики клюшек увидели, что Смит направляется к первой площадке, их как ветром сдуло. А этот оказался не таким догадливым и теперь казнил себя за нерасторопность. Его товарищи подцепили более щедрых игроков - кинозвезд, известных политических деятелей, видных антрепренеров, а у него этот сквалыга. Парень не мог знать, что ему выпала честь носить клюшки для человека, входящего в первую тройку или четверку самых могущественных людей мира, если даже он и давал на чай всего лишь пятьдесят центов. Смит не догадывался, какой репутацией он пользуется среди обслуживающего персонала клуба. Этот вопрос он решил для себя раз и навсегда: игроки платят солидную сумму за право разгуливать по полю для гольфа, мальчики тоже пользуются таким правом и еще хотят, чтобы им за это платили. Правда, мальчик носит сумку с клюшками, а всякий труд должен оплачиваться. Смит оценил его примерно в три цента - в расчете на одну лунку. За восемнадцать лунок выходило пятьдесят четыре цента. Округлив, он получил пятьдесят центов. То, что другие платили помощнику по четыре, а то и по пять долларов, его не касалось: если они хотят разбазаривать свои деньги, это их личное дело. Вдыхая насыщенный солями прохладный утренний ветерок, доносящийся с ближнего залива, Смит испытывал смутное чувство вины за праздное времяпрепровождение. Было время, когда он играл в гольф регулярно - раз в неделю, но в последние годы его служебные обязанности разрастались, точно раковые клетки, и стало практически невозможно оторваться от стола и выкроить время для отдыха. Сегодня Смит решился на это только потому, что требовалось кое-что обдумать без помех. Это служило ему оправданием в собственных глазах. Римо исчез, а с ним и Чиун. Теперь у КЮРЕ нет карающей руки. Хотя Римо и раньше грозился уйти, теперь это - реальность, тревожащая Смита. Без исполнителя КЮРЕ ничто, она ничем не выделяется в списке многочисленных правительственных агентств, соперничающих друг с другом, собирающих одну и ту же информацию, чтобы потом сидеть на ней, как собака на сене, не решаясь что-либо предпринять. И вот теперь норфолкское дело. Случись это раньше, он просто-напросто снял бы трубку и дал задание Римо выехать туда. Но теперь уже не позвонишь - нет у него больше никакого Римо. Аккуратно устанавливая мяч на отметке для первого удара, Смит старался убедить себя, что его озабоченность не повлияет на качество ударов. Он уже давно не играл, но раньше играл хорошо и гордился этим. Первая лунка находилась прямо перед ним на расстоянии 385 ярдов. Завсегдатай клуба мог взять ее за четыре удара: 240 ярдов - деревянной клюшкой, 140 - клюшкой с металлической головкой и двумя короткими доводящими ударами легкими клюшками. Харолд Смит размахнулся и с силой ударил по мячу. Удар был чистый, мяч описал дугу, пролетел 135 ярдов и упав, прокатился еще 40 ярдов. Губы Смита тронула чуть заметная улыбка. Похоже он еще чего-то стоит как игрок. Государственные заботы не лишили его рук меткости. Он передал клюшку мальчику и пошел к мячу, уже зная, как закончится первый раунд. Конечно, ему трудно претендовать на высокий класс, но и мазать он не собирается. На каждую лунку ему понадобится только один добавочный удар сверх четырех. Лучший результат на этом поле - 72 удара. Смит надеялся, что уложится в 90 - ему всегда это удавалось, а иногда результат бывал более высоким. Хотя и 90 ударов - это совсем не плохо. Главное - стабильность. Он никогда не стремился к сверхмощным ударам. Он любил все делать основательно, предпочитая золотую середину. Но что, однако, с Норфолком? Можно не сомневаться, что это была военная операция. Значит, у них должна быть база. Но где? Вторым ударом Смит покрыл 130 ярдов. Теперь до зеленого поля оставалось 110 ярдов. Мальчик, не спрашивая, подал ему клюшку с металлической головкой номер четыре. Ею Смит загнал мяч на зеленое поле в 12 футах от лунки. Легким ударом малой клюшки он подкатил мяч на расстояние фута от лунки, а потом, совсем слабым толчком завершил первую часть игры. На первую лунку он использовал пять ударов. Помощник с явной неохотой вынул мяч из лунки, поставил флажок на место и протянул мяч игроку. Тот, однако, на него даже не взглянул. Его взор был прикован к деревьям, плотной стеной стоявшим по обе стороны первой дорожки. В его голове смутно брезжила еще неясная идея. - Я, пожалуй, больше не буду сегодня играть, сынок, - сказал он мальчику. Подросток с прыщавым лицом облегченно вздохнул. Смит же подумал, что парень разочарован. - Ты сам понимаешь, что я не могу заплатить тебе сполна, за всю игру, - сказал Смит. Мальчик кивнул в знак согласия. - Сколько, ты считаешь, я тебе должен? По справедливости. Подросток пожал плечами. Он сам был готов дать этому господину пару долларов - только бы избавиться от него. Может, еще не поздно вернуться и заполучить себе щедрого клиента. Смит посмотрел на мяч в руке мальчика. - Я только что заплатил за него двадцать пять центов, - сказал он. - Если не возражаешь, возьми его себе и будем квиты. Мальчику показалось, что двурогий полумесяц на поверхности поцарапанного мяча смеется над ним. Он был ошеломлен. - Большое спасибо, доктор Смит! Может, мне удастся перепродать его и выручить десять, а то и все пятнадцать центов. - Я тоже так думаю, - сказал Смит, - десять центов за одну лунку составит один доллар восемьдесят центов за восемнадцать лунок. А пятнадцать центов соответственно - два доллара семьдесят центов. Смит помолчал, по-видимому, проверяя свои расчеты. Мальчик испугался, уж не хочет ли он вычесть с него налог на повторную продажу? Смит действительно подумал об этом, но потом махнул рукой и решительно произнес: - Впрочем, нет! Бери все себе. - Спасибо, доктор Смит. - Не за что, - сказал Смит, направившись к зданию клуба. - До будущей недели, - бросил он через плечо. Смит не слышал, как мальчик заскрипел зубами, повернулся и забросил мяч далеко в кусты. Через десять минут Смит был уже у себя в санатории. Секретарша занималась своими ногтями - и это в рабочее время! Он изумленно поднял брови. Мисс Первиш была готова провалиться сквозь землю. - Что случилось? - осмелилась она спросить, поспешно пряча бутылочку с лаком для ногтей. - Клуб закрыт? - Сегодня слишком хорошая погода для гольфа, - сказал Смит. - Прошу меня не беспокоить, если не случится что-то чрезвычайное. Войдя в кабинет, Смит сел за широкий стол, спиной к окну, выходящему на залив, и погрузился в работу. Военная операция предполагает наличие военного лагеря. Военный лагерь означает, что там должны быть здания со всеми коммуникациями, водоснабжением и канализацией. Смит нажал кнопку. В крышке стола открылась панель, и из нее выдвинулся компьютер - будто молчаливый слуга, ожидающий, приказаний. Смит пожелал получить сведения о территориях в радиусе 250 миль от Норфолка, достаточно обширных и изолированных, чтобы там могла базироваться воинская часть. Компьютеру понадобилось семь минут, чтобы просмотреть все карты а пленки. Таких мест было 746. Смит тихонько застонал, но взял себя в руки. Не все сразу, подумал он. "Сколько из них таких, где за последний год появились застроенные площадки?" - спросил он. Компьютер покопался в разнообразной информации, упрятанной в его чреве. На мониторе появился ответ: "43". "Сколько из 43-х таких, где есть канализационные системы, слишком большие для частных домов?" В ожидании ответа Смит рассеянно тронул лежащий на столе листок с фамилиями похищенных жителей Норфолка. На глаза ему попалось имя Люшена Джексона и его родственницы Р. Гонсалес. Последнее имя навело его на смутные воспоминания, всплывшие где-то в подсознании. Р. Гонсалес? Кто такая Р. Гонсалес? Компьютер тихонько щелкнул: на экране был готов ответ. Территорий, какими интересовался Смит, было три: одна в Вирджинии, одна в Северной Каролине и одна в Южной Каролине. Откинувшись на спинку стула, Смит прикинул, где именно может находиться нелегальный тренировочный центр. "В каком из трех мест не отмечено дорожное строительство в течение последнего года?" - спросил он. Компьютер выдал ответ без промедления: "В сосновых лесах Южной Каролины". Значит, это там, решил Смит. Для тайного лагеря не надо строить подъездные пути. Он еще раз сверил информацию и спросил компьютер, не наблюдалось ли за последний год увеличения числа вертолетных рейсов над сосновыми лесами Южной Каролины? "Увеличение составляет почти 600 процентов", - почти мгновенно ответил компьютер. Губы Смита сложились в некое подобие улыбки. Вертолеты выдали их! В условиях отсутствия дорог перевозки людей и грузов можно осуществлять только вертолетом. Вывод один - надо искать в сосновых лесах Южной Каролины. Он уже хотел стереть полученную информацию, как вдруг ему пришла в голову новая мысль. Помедлив, он попросил ЭВМ считать информацию о Р. Гонсалес, Норфолк, Вирджиния. Машина отозвалась через двадцать секунд: "Р. Гонсалес; Руби Джексон Гонсалес, 23 года, производитель париков, владелец двух агентств по продаже недвижимости, директор четырех банков на перекрестке улиц Дан и Бред-стрит; бывший агент ЦРУ, недавно вышла в отставку; последнее задание - на острове Бакия, где входила в контакт с персоналом КЮРЕ". Смит ликовал. Он нажал на кнопку, стирающую в памяти компьютера заданные ему вопросы, и спрятал его внутрь стола. Руби Гонсалес. Он говорил с ней, когда Римо и Чиун попали в переплет на острове Бакия. Она спасла им жизнь. Теперь их пути снова пересеклись: ее брат в числе похищенных. Конечно, это не Римо и не Чиун, но она может помочь ему, Смиту. Мисс Первиш ответила сразу, как только он взял трубку. - Срочно закажите билет на Норфолк, штат Вирджиния, - распорядился он. - Сию минуту, доктор! В оба конца? - Да. - Сию минуту! Она подождала, когда Смит отключится. А он, спохватившись, поспешно взял трубку снова. - Слушаю, сэр? - сказала мисс Первиш. - Я полечу туристическим классом, - сказал Смит. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Старая худая негритянка была одета в широкое домашнее платье, прямыми ровными складками ниспадающее до ступней, обутых в роскошные домашние туфли, на четыре размера больше необходимого. На голове у нее был яркий красный платок. Трубка, которую она курила, испускала ядовитый дым, какого Смит не нюхивал с тех пор, когда руководимый им отряд коммандос взорвал немецкий завод бездымного пороха в Норвегии в 1944 году. - Я ищу Руби Гонсалес, - сказал он. - Входи, - пригласила гостя мать Руби. Она ввела его в гостиную тесной квартирки и знаком указала место напротив. Смит погрузился в массивное кресло, утонув в его необъятных недрах. - Покажи мне свой рука, - потребовала миссис Гонсалес на ломаном английском языке. - Мне нужна Руби. Она - ваша дочь, как я полагаю? - Я и так знаю, кто мне дочь, - сказала миссис Гонсалес. - Я хочу глядеть на твой рука. Смит не без труда выбрался на край сиденья и протянул ей ладони. Вероятно, она хочет ему погадать. Негритянка взяла его руки в свои, сжав их, точно клещами. Она осмотрела ладони, потом пальцы; затем повернула кисти рук и внимательно осмотрела их с тыльной стороны. Решив, что это самые неинтересные руки, какие ей когда-либо приходилось видеть, она отпустила их со словами: - Простой рука, как у всех. - А почему они должны быть особенными? - не понял Смит. - Подумай сам! Ты пришел выручить Люшен? Так или нет? - Я пришел повидаться с вашей дочерью. - Так ты не тот человек, который хочет вернуть Люшен? По ее тону Смит понял, что она может сказать ему что-то важное. - Может быть, и тот. А что говорит Руби? - Руби смотрела телевизор и увидела руки. Дочь кричал: "Это он, это он! Он будет освободить наш Люшен!" Те руки были белые, ты тоже белый. Вот я и подумал - какая разница? У всех белых рука такой. Руки? Руки... О чем она говорит? - Так ты - не тот человек? - допытывалась миссис Гонсалес. - Я хочу попытаться освободить Люшена, - сказал Смит. - О'кей! Мне надо говорить с тобой, пока не пришел дочь. - Слушаю вас. - Почему не оставлять Люшен там, где он сейчас? - То есть не возвращать его в семью? Старая негритянка кивнула. - Руби сейчас скучать по нему, но это скоро пройдет, когда она увидеть, как нам хорошо без него. Он - самое никчемное создание на свете. Смит понимающе кивнул. - Когда вернется ваша дочь? - Который теперь час? Смит посмотрел на свои часы. - Половина третьего. - Она придет к шести. - Вы уверены? - Да. В это время я ужинать, моя дочь никогда не пропускать мой ужни. - Я приду вечером, - сказал Смит. ... - Прибавь скорость, - сказала Руби. - Мне надо успеть приготовить еду. - На спидометре и так 85 миль в час, - возразил Римо, который вел ее белый "Континенталь". - Поезжай быстрее, - распорядилась сидевшая рядом с ним Руби, скрестив руки на груди и напряженно вглядываясь в дорогу сквозь ветровое стекло. - Тише вы там! - скомандовал Чиун с заднего сиденья. Он манипулировал с кнопками рации, встроенной в пол кабины. - Поосторожней, не сломай что-нибудь! - предупредил наставника Римо. - Я установила ее для мамы, - сказала Руби - Она любит поговорить во время езды, и меня это утомляет. А так она может говорить с кем-нибудь. Чиун нашел наконец кнопку включения, и в кабину ворвались мощные звуки. Руби протянула руку и убавила громкость, потом она передала Чиуну микрофон и повернулась к Римо, продолжая начатый разговор: - Теперь ты понимаешь, почему нам надо поговорить с этим твоим обормотом, доктором Смитом? - Не понимаю. - Нам надо узнать, куда увезли Люшена. У Смита больше возможностей для этого, - пояснила Руби. - Извини, но это не адресу. Я с этим завязал. Позади них послышался возбужденный возглас Чиуна. - Как интересно! Это устройство, вероятно, подключилось к сумасшедшему дому. Я беседую с ненормальными, которые считают, что все вокруг чайники. - "Чайниками" называют водителей-новичков, - поправила его Руби. - Ты должен это сделать, - сказала она Римо. - Нет. - Ради меня. - Тем более ради тебя. - Замолчите, вы, оба! - крикнул Чиун. - Я нашел знакомого. Он говорит, что я - его приятель. - Ну, тогда ради Люшена, - упрашивала Руби. - Пошел он к дьяволу, твой Люшен! - Он не сделал тебе ничего плохого. - Только потому, что мы с ним никогда не встречались, - сказал Римо. - Он - мой брат. Ты обязан позвонить доктору Смиту. - Ничего подобного! - Тогда я позвоню ему сама, - сказала Руби. - Если ты это сделаешь, я уйду. Римо посмотрел в зеркало. Чиун, широко улыбаясь, повернулся налево и прижался лицом к боковому стеклу, потом перегнулся к правому окну, после чего развернулся на 180 градусов и послал улыбку в направлении заднего стекла. - Чему ты улыбаешься? - спросил его Римо. - Кто-то из моих новых приятелей говорит, что меня сняли. А я хочу сфотографироваться с улыбкой на лице. - Что это значит? - не понял Римо. - Это значит, что ты превысил скорость! - взвизгнула Руби. - Надо притормозить. Но было уже поздно. Прятавшаяся за мостом полицейская машина, мигая огнями и гудя сиреной, выехала на проезжую часть и рванулась за нарушителями. - Ты же сама твердила, что я еду слишком медленно, - огрызнулся Римо. - Тогда не было рядом полиции. Они засекли нас радаром, о чем другие водители предупреждали по рации. Теперь нас задержат. - Не обязательно. - Римо сильнее нажал на акселератор. Патрульная машина отстала. На скорости сто двадцать миль Римо вылетел на следующий подъем и свернул на боковое шоссе, где его не могли перехватить другие патрули. Остаток пути до Норфолка он ехал со скоростью девяносто миль. Когда они остановились у мастерской париков, Чиун что-то кричал по-корейски в микрофон рации. - Что он говорит? - спросила Руби. - Обещает кому-то раздавить его всмятку, если тот попадется ему на тротуаре. - За что? - По-моему, его обозвали "трещоткой", - пояснил Римо. Воздух на Джефферсон-стрит имел соленый привкус - из-за дневного смога. Римо и Руби вышли из машины, за ними вылез Чиун. Увидев их, Смит, сидевший в небольшом ресторанчике на противоположной стороне улицы, положил на стол пятицентовую монетку в качестве чаевых и поспешил покинуть зал. - Римо! - позвал он. Все трое обернулись на голос пересекавшего улицу человека в поношенном сером костюме. - Кто это? - спросила Руби. - Будто ты не знаешь, шпионка! - фыркнул Римо. - Чиун, кто это? - Это император Смит, - вполголоса сказал Чиун. - Разве?! Какой невзрачный! - удивилась Руби. - Когда ты его узнаешь ближе, он тебе покажется еще более несимпатичным, - пообещал Римо. - Что вы здесь делаете, Смитти? - Ищу Люшена Джексона, - ответил тот. - Вы - Руби Гонсалес? Руби молча кивнула. - Мне кажется, мы могли бы узнать кое-что о вашем брате в сосновых лесах Южной Каролины, - сказал Смит. - Мы только что оттуда, - сообщила Руби. - Ну и как? - Минуточку! - вмешался Римо. - Я больше не работаю у вас, Смитти. К чему эти расспросы? - Мы делаем общее дело. Может быть, есть смысл объединить усилия? - предложил Смит. - Нет, - отказался Римо. - Я ухожу. Он уже направился прочь от машины, но Чиун его остановил. Старец излил на ученика целый поток корейских слов. Выслушав его, Римо повернулся к Смиту: - Ну, хорошо. Только командовать здесь буду я, а не вы. Смит кивнул в знак согласия. - Мы опоздали с прибытием. Там базировалась какая-то часть, но она выбыла неизвестно куда. Люшена и остальных там нет - это все, что мы знаем. - Воинская часть? - уточнил Смит. - Да. - Она должна была оставить следы. - Верно. Вот вы все и разнюхайте, - сказал Римо. - А потом дадите мне знать, что и как. Он пошел в помещение мастерской. Смит последовал за ним. - Что ты ему сказал, чтобы заставить остаться? - спросила Руби, оставшись наедине с Чиуном. - Это неважно. - Я хочу знать! - Я сказал, что если он сейчас уйдет, то не заплатит тебе старый долг и ему придется всю жизнь слушать, как ты будешь мучить его своим визгливым, как пила, голосом. Руби одобрительно похлопала Чиуна по плечу. - Это ты ему здорово сказал. - Главное - справедливо, - заметил Чиун, так и не придумавший, что сделать для сближения Руби и Римо, а значит, и не решивший вопрос о наследнике Синанджу. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ - Четырнадцать студенческих автобусов, следующих один за другим с интервалом в пять минут, прошли маршрутом номер 675 в направлении Пенсильвании, - сказал Смит, повесив трубку телефона. - Ну и что? - возразил Римо. - Может, они едут на соревнования по бейсболу. - Они везут студентов из Мэриведер-колледжа, школы Этенби, из Бартлеттского университета, из Североатлантической школы и колледжа Святого Олафа. - Все правильно. Спортивные соревнования, - сказал Римо. - В чем дело? - А в том, что в Соединенных Штатах нет учебных заведений с такими названиями. - Можем мы получить сведения о том, куда они направляются? - Информация еще не готова. За колонной наблюдают, - ответил Смит. - Нам пора ехать, - сказала Руби. - До завтра, мама. Если проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном. - Не тревожься за меня, дитя, - сказала миссис Гонсалес, раскачиваясь в своей качалке. Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос о возвращении ее сына, и надеялась убедить его не делать этого. Всю дорогу Чиун не расставался с рацией. - Как вам нравится отдыхать? - спросил у Римо Смит. - Это лучше, чем работать на вас, - ответил тот. - А вы подумали о том, на что будете жить? Кто теперь будет оплачивать ваши счета? - Это не ваша забота, Смитти. Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А когда получу с них все, что мне причитается, то заживу припеваючи, как король. - Ты - и вдруг отставка?.. - сказала Руби. - Это как-то не вяжется одно с другим. - Я ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много смертей. - Римо! - строго сказал Смит. Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал глазами на Руби. - На ее счет можно не беспокоиться, Смитти: она знает об организации больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все равно заставила бы меня разыскать вас. - Вы хорошо информированы, - заметил Смит, обращаясь к Руби. - Я держу свои уши открытыми, - сказала она. - Это не так просто, когда имеешь вместо ушей кочешки брюссельской капусты, - хихикнул Чиун. Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался. - Привет, "чайник"! - Сколько раз вам говорить! - рассердился Чиун. - Люди - не чайники! - А как ты сам себя называешь? - Как я называю себя сам? Или как меня называют другие? - Как мне тебя называть? - спросил голос. Акцент был оклахомский. В любом месте, где ни подключишься к рации, голоса звучат всегда одинаково, как будто они принадлежат обитателям лачуг, сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо. - Я себя называю скромным, добрым, застенчивым и великодушным, - признался Чиун - Другие называют меня прославленным, просвещенным, досточтимым, почтеннейшим Мастером. - Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь? Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему характеру. Не знаю, говорил ли я тебе, мой добрый друг, что я работаю на тайное государственное агентство? Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья. Машина, в которой находился полковник Уэнделл Блич, шла первой в растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной водителя, на голове у него были наушники; полковник внимательно слушал все сообщения, поступающие с базы. Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки. Жесткие требования дисциплины были теперь ослаблены ровно настолько, чтобы парни могли беседовать между собой - не слишком, впрочем, громко. - Сейчас мы увидим шоу на дороге, - сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло. Блич кивнул. - Люди готовы? - осведомился он. - Вы знаете это лучше меня, полковник. Они готовы ровно настолько, насколько этого хотим мы. Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж. - Мы ведь не делаем ничего такого, чего им не пришлось бы делать в регулярной армии. Если они захотят туда перейти, - добавил он. Лейтенант кивнул в знак согласия. - Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует армия, - продолжал Блич. - Жалованье растет, а моральные устои рушатся. Не армия, а провинциальный клуб. Гражданские права этому сброду?! Если они добровольцы, так надо их баловать? Если бы мне дали их на полгода, я бы все поставил с головы на ноги. Я бы создал настоящее войско - не хуже, чем было у древних римлян. - Или у генерала Першинга, - поддакнул лейтенант. Блич, однако, с этим не согласился. - Ну, не совсем так, - сказал он. - Вы знаете, почему он получил прозвище Черный Джек? - Не знаю. - Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да Бог с ним, с Першингом. Что до меня, мне долго не представлялось случая показать себя, пока американцы не осрамились в Намибии, когда там вспыхнули беспорядки и были человеческие жертвы. Я предложил свои услуги по наведению порядка в армии, но меня не поняли. - Все дело в мягком обращении, - перебил лейтенант. - Нам не хватает твердой руки. - А потом мне наконец повезло: я был приглашен сюда. Сейчас у меня лучшая часть изо всех, какие я когда-либо видел. Наилучшие условия, наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад! - И они последуют за вами, вне всякого сомнения, - сказал лейтенант. Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу. - Придет время, - сказал он, - когда мы наведем в нашей стране порядок и для нас отольют медали. А до тех пор мы должны находить удовлетворение в том, что мы делаем. В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал лейтенанту знак молчать и взял в руки микрофон. - "Белая лиса", номер первый слушает, - произнес он. - Прием! С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал: - Прием окончен. Молодцы! Он повесил микрофон на крючок поверх головных телефонов. Лейтенант смотрел на него выжидающе. - Что-нибудь случилось? - спросил он. - В лагере были гости. - Ну и?.. - Там им ничего не сказали, но, видимо, они получили информацию из другого источника и следуют за нами от самого Норфолка. - Ведут наблюдение? - спросил лейтенант. - Похоже, что так. - Кто они? - Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина. - Что будем делать? По толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка, сделавшая его похожим на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых. - Организуем им теплую встречу, - сказал он. Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину в течение часа с четвертью - с тем чтобы он мог прочитать вслух одно из самых коротких произведений поэзии Унг. Никто, однако, не прислушался к его просьбам, и, когда Римо, после сообщения, полученного Смитом с одного из дорожных постов, свернул на грязный проселок близ города Геттисберга в Пенсильвании, Чиун разразился угрозами и проклятиями в адрес радио с обратной связью. Разумеется, на корейском языке. Трое солдат, прячущихся среди холмов, в полумиле от поворота, видели, как белый "Континенталь", съезжая с шоссе на проселок, поднял густое облако пыли. - Он всегда ведет себя так в дороге? - спросила Руби Римо. - Только когда ему очень не хочется ехать. - Что он сейчас говорит? - снова спросила Руби, видя, что Смит страшно боится, чтобы Чиун, говоря по-корейски, не выдал те немногие секреты КЮРЕ, которые еще оставались секретами. Римо прислушался. - Одному из своих более-менее сносных "приятелей" он объясняет, что единственная разница между ним и коровьим пометом заключается в том, что его нельзя употребить на кизяки. В кабину ворвался новый грубый голос. Чиун ответил не менее грубо. - А этому он советует испить овечьей мочи, - перевел Римо. Хорошо подрессоренную машину покачивало на ухабах. Руби зажала уши ладонями, чтобы не слышать доносившуюся с заднего сиденья ругань. Внезапно все смолкло. Руби повернула голову, чтобы узнать причину внезапно наступившей тишины. Вдруг Чиун молниеносно перегнулся вперед, ухватился левой рукой за руль и резко крутанул его вправо. Машина повернула почти под прямым углом и съехала с дороги, едва не врезавшись в дерево. В последнюю долю секунды Чиун вывернул руль в прежнее положение. Римо вопросительно взглянул на Чиуна и уже открыл было рот, как вдруг позади них раздались - один за другим - два взрыва. На машину посыпались мелкие осколки камней и комья земли. Облака пыли, смешанной с едким дымом, заклубились над дорогой. - Бьют гаубицы! - воскликнул Римо. Он выжал акселератор до пола и забрал у Чиуна руль. "Континенталь" на предельной скорости помчался вперед. Чиун удовлетворенно кивнул и занял свое место. Когда облака рассеялись, Смит увидел сзади на дороге две воронки, каждая размером с пивную бочку. Римо хотел было притормозить. - Не надо! - сказал Чиун. - Будет еще один. - Откуда ты знаешь? - удивилась Руби. - Бог троицу любит, - прошипел Чиун. Руби видела, как он сузил глаза, сфокусировав их на чем-то, что, казалось, было всего в нескольких дюймах от его носа. Вдруг он вскинул голову и крикнул: - Влево, Римо! Круто влево! Римо резко повернул налево и нажал на газ. Задрав нос кверху, машина рванулась вперед. Сзади послышался взрыв, на миг оторвавший правые колеса автомобиля от земли. Однако Римо без труда выровнял машину. Чиун открыл заднее стекло и внимательно прислушался. - Теперь все, - сказал он. И безо всякого перехода снова взял микрофон, чтобы возобновить прежнее занятие. Вновь зазвучали на самых высоких нотах корейские оскорбления и брань. - Как он узнал? - спросила Руби. - Он их услышал, - ответил Римо. - А почему я ничего не слышала? - Потому что у тебя уши как брюссельская капуста. - Но как он мог услышать что бы то ни было, не переставая кричать в микрофон? - допытывалась Руби. - А почему бы и нет? Он знает то, что кричит, ему не обязательно это слушать. Поэтому он слушал все остальное и услышал, как летят снаряды. - Только и всего? - Только и всего. Римо знал, что она ни за что не поверит. Искусство Синанджу просто, а все хотят чего-то сложного. Какая уж тут сложность, когда сам открывается истина, простая, как день: Синанджу учит использовать свое тело по назначению - только и всего. - Раз ты такой умный, то почему ты их не слышал? - спросила Руби. - Чиун слышит лучше меня. - Тихо! - скомандовал Чиун. - Раз я так хорошо слышу, то вы должны понимать, что мне невыносимо слушать ваше постоянное нытье. Замолчите оба: я буду читать свою поэму. - Извини, папочка, подожди еще минуту, - сказал Римо, сворачивая с шоссе под редкие деревья у обочины. - Приехали! - Римо оглянулся на Смита. - Их люди наверняка сообщили кому надо о своей неудаче. Нас будут ждать. Придется идти пешком, а вы, Смитти, и Руби езжайте обратно. - Какая чушь! - возмутилась Руби. - У этой девушки храброе сердце, - сказал Чиун. - Она нарожает добрых сыновей. - Сейчас же прекрати, Чиун! - Римо повернулся к Смиту. - Вы нас только задерживаете. Недавно мы проехали заправочную колонку, она осталась слева, примерно в одной миле. Ждите нас там. Смит подумал немного и сказал: - Хорошо. Кстати, я могу оттуда позвонить. Римо и Чиун бесшумно выскользнули из кабины, и Руби села за руль. Выехав на дорогу, она оглянулась: оба будто провалились сквозь землю. Объезжая воронку, образовавшуюся на месте взрыва, машина подняла столб пыли. Выехать на прямую дорогу им не пришлось: поперек дороги стоял фургон грязно-оливкового цвета. С виду он был похож на военный, однако опознавательных знаков на нем не было. Руби затормозила. Из кузова выпрыгнули четверо вооруженных автоматчиков. Они подошли к машине и направили автоматы на ветровое стекло. Руби включила задний ход и посмотрела в зеркало: сзади стояли еще трое, нацелив дула автоматов на Руби и Смита. - Лучше будет остановиться, - сказал Смит. - Дерьмо, - прокомментировала Руби. Из кабины грузовика спрыгнул на землю человек в форме цвета хаки, с сержантскими нашивками. - А ну, выходите оба! - Он проворно раскрыл для Смита заднюю дверцу. - Живо! Потом он открыл переднюю дверцу со стороны пассажира, сунул голову внутрь кабины и ощерился на Руби. Зубы у него были желтые от табака; его акцент с головой выдавал уроженца юга Алабамы. - И ты с ними, черномазая! - сказал он. - Да уж, конечно, не с ку-клукс-кланом! - отрезала Руби. Поднявшись на вершину холма, Римо огляделся и узнал местность. Перед ними расстилались волнистые холмы Южной Пенсильвании, на которых там и сям виднелись мемориалы, статуи и небольшие часовни. - Это Геттисберг, - сказал Римо. - Вон там - Семетри-бридж, а вот это - Калпс Хилл. - Что такое Геттисберг? - спросил Чиун. - Здесь было сражение, - ответил Римо. - Во время войны? - Да. - Какой? - Гражданской. - А, война против рабства, - припомнил Чиун. - А теперь мы с тобой заняты поисками новой армии, которая хочет восстановить рабовладение, - подхватил Римо. - Мы не найдем ее здесь, на этой вершине, - сказал Чиун. У подножия холма, на небольшой ровной площадке, Римо обнаружил три углубления, оставленные гаубицей, и показал их Чиуну. - Одна из них стояла здесь. Чиун кивнул. - Они нас поджидали. - Как это? - не понял Римо. - Отсюда дорога не просматривается. По нашей машине выпустили три снаряда. Кто-то из этих людей, должно быть, засек наш автомобиль и передал по рации команду открыть огонь. Но цель была пристреляна заранее - они ведь не могли видеть дорогу. Они нас ждали. - Чиун показал рукой в направлении леса. - Они ушли туда. - Тогда пойдем к ним в гости, - сказал Римо. Полевой лагерь был разбит на лужайке, позади небольшого холма в окрестностях Геттисберга. Лужайка была ограждена цепью военных грузовиков и автобусов, на которых приехали боевики с базы в Южной Каролине. В стороне от них стоял белый "Континенталь". На поле была разбита только одна армейская палатка площадью в пятнадцать квадратных футов. Она служила полковнику Бличу командным пунктом и местом отдыха в ожидании дальнейших распоряжений. Аккуратненький, кругленький, в светлой габардиновой куртке и брюках-галифе, заправленных в высокие сапоги, Блич разглядывал Смита и Руби, похлопывая рукоятью хлыста по правому бедру. Пленников охраняли трое автоматчиков во главе с желтозубым сержантом. Позади них сидели на земле пятьсот солдат - основной костяк войска Блича. Их спешным порядком вывели на лужайку сразу после того, как привели пленников. Руби наблюдала, как они ровными рядами рассаживались на траве. Чокнутые, злилась она, безмозглые бараны! О чем только думают их тупые расистские головы, закупленные оптом на Крайнем Юге! Желая произвести впечатление на своих людей, Блич бодро расхаживал взад-вперед перед захваченными пленниками. Руби зевнула и прикрыла рот тыльной стороной ладони. - Ах так! - прорычал Блич. - Отвечайте, кто вы такие! Его зычный голос прокатился над лужайкой и повис в воздухе. Парни молча ждали, что будет дальше. - Мы из мэрии, - сказала Руби. - Хотим проверить, есть ли у вас санкция на проведение демонстрации. Блич вперил в нее сузившиеся от гнева глазки. - Посмотрим, надолго ли хватит твоего чувства юмора. - Он повернулся к Смиту. - А что скажешь ты? - Мне нечего вам сказать, - ответил тот. Блич вздернул подбородок и обратился к своему войску - поверх голов Руби и Смита. - Смотрите, ребята! - сказал он. - Хорошенько смотрите: вот так выглядит враг. Это - шпионы! - Он подождал, пока сказанное уляжется в их головах. - Шпионы и предатели! В военное время - а сейчас именно такое время, потому что они хотят уничтожить все, что дорого нам, американцам, - в военное время может существовать только одно наказание для шпионов и предателей... - Он снова выдержал паузу, обвел глазами лужайку из конца в конец и бросил короткое, точно удар хлыста, слово: - Смерть! - Так вы собираетесь показать нам разрешение или нет? - спокойно спросила Руби. - Посмотрим, что ты запоешь под дулами автоматов, - сказал Блич. - Но сначала вы нам расскажете о себе. - Круто берешь, янки, - сказала Руби. - Побереги себя. Блич дал знак сержанту. Тот подошел к девушке сзади, схватил ее за плечи и швырнул к полковнику. Блич выставил перед собой тяжелую рукоятку хлыста. Руби не устояла на ногах и упала животом на свинцовую рукоятку. Девушка испустила невольный стон. Полковник довольно засмеялся. Смит зарычал, точно разъяренное животное, и бросился на садиста. Блич занес руку с хлыстом над головой Смита, метя ему в голову. Однако Смит пригнулся, и хлыст просвистел поверх его головы. В следующую секунду жесткий кулак уроженца Новой Англии угодил в мясистый нос Блича. Стражи, сопровождавшие пленников, метнулись вперед, навалились на Смита и прижали его к земле. Один наиболее ревностный служака ударил его прикладом в правое плечо. Превозмогая боль, Смит взглянул на Блича, зажимающего свободной рукой кровоточащий нос. Сейчас он олицетворял для Смита всех твердолобых диктаторов и громил, которых он люто ненавидел всю жизнь. - Это вам не с женщинами воевать, - прохрипел Смит. Блич отнял руку от лица, и на его толстые губы фонтаном хлынула кровь. - Взять его! - пролаял Блич. - Он свое получит. После черномазой. Полковник нагнулся, схватил Руби за волосы и рывком поставил на ноги. - Сначала - ты! - Он повернулся к своим солдатам. - Запомните это лицо, лицо врага! С его губ брызгала кровь, пачкающая блузку Руби. Их не видела ни одна живая душа, и никто их не слышал. На каждом из четырех углов лужайки было поставлено по два часовых, так чтобы даже мышь не могла попасть в расположение части. Но ни один из постовых не заметил Римо и Чиуна. Они проникли на территорию лагеря и неслышно прошли через заднюю стенку палатки. Укрытые от сотен пар глаз спасительным мраком, они видели, как Блич схватил Руби за волосы. Девушка позволила подтащить себя поближе, а когда ее лицо поравнялось с лицом полковника, плюнула ему в лицо. Чиун одобрительно кивнул. - А она смелая, эта женщина. Она подарит мне доброго сына. От тебя, разумеется, - поспешно уточнил он. - Не надо об этом, - попросил Римо. Видя, как взбешенный полковник снова взял хлыст в левую руку, намереваясь ударить Руби в висок, Римо понял, что сейчас не время для разговоров. Когда Блич замахнулся, Римо резко высунул руку из палатки и выхватил у него хлыст. Полковник отпустил девушку, повернулся и увидел Римо, вышедшего на залитую солнцем площадку. - Привет, ребята! - сказал он, небрежно помахав рукой сидящим на траве боевикам. По их рядам пронесся приглушенный гул. - Что здесь происходит? - Кто этот парень? - Сейчас Блич ему покажет! - Как он сумел сюда пройти?.. Кинув на Римо пристальный взгляд, Блич взялся рукой за кобуру автоматического пистолета. И тут снова молнией мелькнула рука Римо. Послышался звук разрываемой кожи, кобура легко отделилась от ремня и отлетела на двадцать футов в сторону. - Так-то вы встречаете гостей! - сказал Римо с укором в голосе. Охранники, стоявшие позади Смита, взяли оружие наизготовку. Сержант направил очень несимпатичный пистолет 45 калибра в живот Римо; остальные прицелились из автоматических винтовок. - Тебе конец! - сказал сержант. Руби испуганно оглянулась на Римо. Он весело подмигнул девушке и повернулся к охранникам: - Не мне, а вам. Сержант прицелился в пряжку Римо, готовясь сразить его наповал. И тут раздался высокий пронзительный вопль. Всем показалось, что разверзлась земля и началось землетрясение. Солдаты повернули головы на этот вопль и увидели, как тощая желтая рука с длинными ногтями пронзила изнутри стену палатки. Подобно кинжалу, она вспорола полотно до самого низа, и среди развевающихся на ветру обрывков появился Мастер Синанджу. Сержант подбежал к палатке. Навстречу ему взметнулось желтое облако: Чиун, точно песчаный смерч, кинулся ему навстречу. Указательный палец сержанта лег на спуск, но прежде, чем он успел выстрелить, рука Чиуна накрыла его руку. Сержант почувствовал, что спусковой крючок отжимает его палец назад, мешая выстрелить. А потом он услышал, как хрустят фаланги его пальцев под тонкой желтой рукой, и почувствовал, как его кости дробятся и засасываются в дуло автомата, как под давлением этой руки холодная сталь прикипает к его кисти. Потом пришла боль. Сержант издал душераздирающий крик и бесформенной кучей свалился на землю с автоматом, насаженным на его правую руку, будто его приколотили гвоздями. Рядовые охранники, безусые мальчишки с прыщавыми лицами, с ужасом наблюдали за этой сценой. - Стреляйте, мерзавцы! - крикнул Блич. - Сам стреляй, - сказал один охранник, бросая винтовку и обращаясь в бегство. Двое других колебались. - Стреляйте, вам говорят! - вопил Блич. И тут несколько солдат сделали последнюю в своей недолгой жизни ошибку: подбежали к Чиуну и нажали на спусковые крючки. Автоматные очереди прошили полотно палатки. Больше солдаты не стреляли: автоматные дула вошли им в животы и вышли из спин, не задержавшись даже на позвоночнике. Парни сползали на землю медленно, будто желе из подогретой формы. Рядом с ними лежал всхлипывающий сержант, безуспешно пытающийся отделить мертвый металл от своей плоти. Насмотревшийся на эти ужасы, Блич сделал попытку убежать, но Римо просунул руку под его толстый кожаный ремень и подтянул к себе. Ноги Блича еще продолжали движение, тогда как он оставался на одном месте. Наблюдающим это солдатам казалось, что они видят юмористическую сценку на экране телевизора, когда герой пытается бежать по льду и прилагает очень большие усилия, не достигая результата. Они засмеялись. Блич это слышал. Они смеются! Над солдатом, над своим командиром, над человеком, выступившим в защиту своей страны от всякого рода коммуняк и "розовых", от крайних левых и радикалов, пытающихся ее разрушить. - Как вы смеете! - взвизгнул он. Они засмеялись громче. Инстинкт молодых подсказывал им, что время их лидера прошло. - Ну хватит, - сказал Римо, подтягивал к себе полковника за ремень. - Представление окончено. Кто руководит этой операцией? Блич собрался с духом. - Ребята! - крикнул он. - Сейчас вы увидите, как умеют умирать настоящие солдаты! Я им ничего не скажу! Однако Блич не ведал, что такое настоящая боль, и не был готов к ней. Римо захватил мочку его левого уха между большим и указательным пальцем и с силой стиснул. - Кто ваш руководитель? - повторил он вопрос. Ответ последовал незамедлительно: - Бейсли Депау. Когда Римо отпустил мочку, боль уступила место стыду оттого, что он так быстро сломался и теперь его солдаты смеются над ним в открытую. Его переполняли стыд и гнев, голова горела огнем. Он подполз туда, где валялась кобура, и вынул пистолет. Но прежде чем он успел застрелиться, Руби подняла с земли автоматическую винтовку и выпустила очередь в голову полковника Блича. Он шмякнулся на землю, будто грязный мокрый носок. Солдаты больше не смеялись. Руби подошла и толкнула тело Блича носком ботинка. Она виновато оглянулась на Римо. - Я мечтала убить этого кровопийцу с самой первой минуты, когда нас сюда привели. Римо окинул взглядом сидящих на траве солдат. Испуганные, смущенные, растерянные, они не сводили с него глаз. Указывая на труп Уэнделла Блича, он сказал: - Вот и все, ребята. Ваш командир сошел с дистанции. Садитесь в автобусы и отправляйтесь по домам. Ваша часть расформирована. На его суровом лице играли солнечные блики. Под глазами, точно озера смерти, темнели круги. - Отправляйтесь по домам, - повторил он. Никто из них не тронулся с места. Все произошло так быстро, что им было трудно в это поверить. Римо снял с мертвого Блича плетеный ремень в два с половиной дюйма толщиной, взял его в обе руки, а затем без видимого усилия развел руки в стороны, медленно, будто мимоходом. На глазах у солдат ремень лопнул пополам. - Идите домой! - снова сказал Римо. - Живо! В конце первого ряда поднялся солдат. - Ребята, - сказал он, - по-моему, нам пора сматывать удочки. Это послужило сигналом к бегству: парни наперегонки помчались к автобусам. Римо пнул стонущего сержанта носком ботинка. - И не надо оставлять после себя мусор! Только теперь он заметил, что Смит держится за правое плечо. - Что у вас с рукой, Смитти? - спросил он. - Ничего особенного. Я просто упал, - ответил тот. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ В номере мотеля, который Смит снял для телефонных переговоров, лежал бесплатный экземпляр "Курьера Южной Пенсильвании", раскрытый Смитом посередине. Во всю ширину разворота красовалось броское воззвание. - Вот, почитайте, - кивком указал на него Смит вошедшему Римо. Тот начал читать: - "Наконец-то мы поняли, в чем причины трудностей, которые переживает Америка". Я уже давно это понял, - откомментировал Римо. - В самих американцах. - Читайте дальше! - сказал Смит. Текст на левой странице был лаконичным и ясным. Американские черные, говорилось в нем, страдают от хронических проблем: высокий уровень безработицы, недостаточное образование, низкая занятость, национальная ассимиляция, забвение богатых культурных традиций негров. Американские белые, было сказано далее, тоже недовольны: на улицах больших и малых городов творится разбой, по ним стало опасно ходить. У американцев растет ощущение, что федеральное правительство не заинтересовано вести борьбу с преступностью. - Это точно! - подтвердил Римо. - Читайте! - хмуро сказал Смит. Белые видят, что результаты их труда уплывают от них в виде непомерно возросших налогов, растущих цен, а также в виде расходов на все новые правительственные программы, от которых нет никакого проку. Все это вызывает брожение умов и расовые конфликты. Но теперь, обещало воззвание, выход найден. Чернокожие хотят элементарных экономических и культурных гарантий: гарантированной работы, крыши над головой, питания и возможности изучать свое богатое культурное наследие, оставаясь среди себе подобных, в чьих глазах эти традиции и устои жизни имеют цену. Белые хотят свободно ходить по улицам, никого и ничего не опасаясь. Они не хотят, чтобы правительство и впредь запускало руку в кошельки налогоплательщиков, используя эти средства для поддержки преступных э