Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Последний звонок --------------------------------- выпуск 9 Перевод В. Бродского Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко -------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ Было бы крайней несправедливостью, если бы адмирал Уингэйт Стэнтингтон, выйдя в отставку, не занял государственного поста чрезвычайной важности. Новый директор ЦРУ, крепкий мужчина с правильными чертами лица, казался воплощением лучших традиций тех учебных заведений, которые ему довелось заканчивать. Характер в нем воспитал Аннаполис, работоспособность компьютера - Гарвардская школа бизнеса, а общую культуру - Оксфорд. Он получал стипендию Роудса, для лучших из лучших студентов, и был запасным полузащитником в сборной военно-морского флота по американскому футболу. Его холодные голубые глаза искрились умом и силой. Жизнерадостная отвага, с которой они смотрели с телевизионных экранов, убеждала американцев: новая метла выметет ЦРУ дочиста, превратив его в небольшой, надежный и высокопрофессиональный коллектив, гордость Америки и всего мира. За час до того, как принять решение, способное развязать третью мировую войну, адмирал Уингэйт Стэнтингтон имел неприятный разговор с человеком, который, видимо, не читал в воскресном выпуске "Нью-Йорк таймс" статью, описывающую неотразимое обаяние адмирала такими словами: "Он получает все, чего захочет, и с улыбкой на устах". - Пошел ты в задницу, - сказал этот человек. Он сидел на жестком деревянном стуле посреди пустой комнаты в здании федеральной тюрьмы неподалеку от Вашингтона. Человек носил круглые очки в светлой пластмассовой оправе, казавшиеся слишком маленькими на его большом круглом лице, типичном лице фермера из Айовы. Стэнтингтон ходил вокруг кругами, двигаясь с военной четкостью. Он был высок, подтянут и атлетически сложен. Светло голубой костюм в почти незаметную полоску подчеркивал его рост и гармонировал с цветом глаз и волос - чуть рыжеватых и безупречно причесанных. На висках была заметна седина. - Ну-ну, смените-ка галс, - сказал Стэнтингтон с мягким южным акцентом. - Небольшое сотрудничество может помочь вам в будущем. Заключенный взглянул на Стэнтингтона, и его глаза за толстыми стеклами очков сузились. - Небольшое сотрудничество? - переспросил он. - Небольшое сотрудничество?! Я сотрудничал с вами 35 лет и что получил взамен? Тюремную камеру. Он отвернулся и упрямо скрестил руки на груди, прикрыв номер на своей саржевой тюремной робе. Стэнтингтон опять обошел вокруг заключенного и встал прямо перед ним, так, чтобы человек мог видеть всепобеждающую улыбку нового директора ЦРУ. - Это все дело прошлое, - сказал Стэнтингтон. - Ну же, почему бы вам просто не сказать мне, где он? - Шел бы ты к черту вместе с ублюдком, на которого работаешь! - Черт возьми, приятель, мне нужен ключ! - Откуда вдруг такая любовь к ключу ценой в сорок девять центов? - Оттуда, - отрезал Стэнтингтон, испытывая страстное желание схватить собеседника за горло и вытрясти из него правду. А не то вызвать головорезов из ЦРУ, чтобы присоединили электроды к его мошонке: живо бы заговорил. Но теперь такое невозможно: это все старые методы, позорное прошлое ЦРУ. Теперь все изменилось. Наверное, потому то заключенный так дерзок и агрессивен, что знает об этом. - Я выкинул его в унитаз, чтобы он не попал в твои холеные лапы, - сказал заключенный. - Хотя нет, стой-ка. Я сделал с него сто дубликатов и раздал всем вокруг. Стоит тебе отвернуться, они проберутся в твой кабинет, залезут к тебе в ванную и начнут мочиться в раковину. Адмирал Уингэйт Стэнтингтон глубоко вздохнул и сжал за спиной кулаки. - Ну что ж, если вам так угодно, хорошо, - сказал он заключенному. - Но знайте - я этого не забуду. Стоит мне сказать слово, и вы попрощаетесь с пенсией. Стоит мне сказать слово, и вы, черт побери, отсидите срок от звонка до звонка. Стоит мне сказать слово, и люди, подобные вам, близко не подойдут к разведывательным службам этой страны. - Пойди помочись под кустик, - предложил заключенный. Стэнтингтон быстро направился к двери. Шагомер отмечавший, сколько миль он проходит за день, пощелкивал у бедра. Когда адмирал был уже в дверях, заключенный окликнул его. Стэнтингтон обернулся. - С тобой это тоже случится, Стэнтингтон, - сказал человек. - Хоть ты и редкий болван, ты тоже будешь стараться изо всех сил, но однажды они поменяют правила посреди игры. Тебе дадут под зад, как и мне. Я приберегу тебе местечко на нарах. И бывший директор ЦРУ улыбнулся Стэнтингтону, который вышел, не сказав больше ни слова. Его переполняло чувство раздражения и смутной тревоги. По пути в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния, расположенную в нескольких милях от Вашингтона, адмирал Уингэйт Стэнтингтон предавался размышлениям на заднем сиденье лимузина. Этот ключ от личной ванной комнаты в его кабинете был ему необходим как воздух. "Таймс" на следующей неделе, возможно, напечатает о нем разворот, и он уже придумал, как будет выглядеть первый абзац: "Адмирал Уингэйт Стэнтингтон, человек, ставший главой ЦРУ, которое в последнее время подвергается резкой критике, отличается, кроме блестящего ума, еще и заботой о деньгах налогоплательщиков. Вот доказательство: когда Стэнтингтон въехал на прошлой неделе в новый кабинет, то обнаружил, что дверь в его личную ванную комнату заперта. Единственный ключ, как выяснилось, находится у бывшего директора ЦРУ, ныне отбывающего пятилетний срок заключения. Вместо того, чтобы позвать слесаря и вставить новый замок - по нынешним вашингтонским расценкам это стоит не меньше двадцати трех долларов и шестидесяти пяти центов - адмирал Стэнтингтон по пути на работу заехал в тюрьму и забрал ключ у своего предшественника. "Да, таков наш новый стиль работы, - сказал Стэнтингтон, неохотно подтверждая достоверность этой истории. - Хороший корабль тот, который не дает течи, и денежная течь тоже должна быть заделана", - добавил он. Ну и черт с ними, разозлился Стэнтингтон. "Таймс" придется придумать что-нибудь еще, не может же он один за всех работать. Адмирал вошел в кабинет в девять утра. Соединившись по интеркому с секретаршей, он распорядился немедленно вызвать слесаря, чтобы вставить в дверь ванной комнаты новый замок. - И пусть сделает два ключа, - приказал он. - Один будет храниться у вас. - Да, сэр, - слегка удивившись, ответила девушка. Она не предполагала, что для изготовления ключей необходимо личное указание руководства ЦРУ. Выключив интерком, Стэнтингтон проверил шагомер и обнаружил, что прошагал уже полторы мили из положенных каждодневных десяти. В первый раз за день он почувствовал радость от жизни. Второй раз наступил двадцатью минутами позже, когда он встретился с начальником оперативного отдела и отдела кадров. Подписав приказ об увольнении двухсот пятидесяти агентов на местах, он одним росчерком пера завершил разгром агентурной сети ЦРУ, разгром, о котором годами мечтали русские, не в силах его осуществить. - Мы покажем этим типам из конгресса, как надо работать, - сказал директор ЦРУ. - Еще что-нибудь? Он взглянул на своих подчиненных. Начальник оперативного отдела, вечно потеющий толстяк с желтыми зубами, произнес: - Тут еще есть кое-что в вашем вкусе, адмирал, называется проект "Омега". - Я никогда о таком не слышал. Чем они занимаются? - В том-то все и дело, что ничем. Это самая идиотская и бессмысленная затея. Начальник оперативного отдела говорил с резким южным акцентом. Он был старым другом Стэнтингтона и в прошлом руководил дорожными работами на Юге. Из всех близких друзей адмирала работу в ЦРУ получил именно он, так как только его никогда не обвиняли во взяточничестве. - Они, черт возьми, вообще ничего не делают, - продолжал начальник оперативного отдела. - Целыми днями играют в карты, а раз в день звонят по телефону. Шесть агентов и ничего, кроме одного телефонного звонка в день! Стэнтингтон вышагивал по периметру кабинета, четко разворачиваясь на девяносто градусов на каждом углу. - Кому они звонят? - спросил он. - Чьей-то тетке, наверное. Какой-то никому не нужной старухе из Атланты. - И во сколько обходится это удовольствие? - В четыре миллиона и девятьсот тысяч долларов. Это, конечно, не только зарплата, многое сложно проследить. Стэнтингтон тихо присвистнул: - Четыре миллиона и девятьсот тысяч! - воскликнул он. - Уволить их к чертовой матери! Представьте, что будет, если "Таймс" раскопает эту историю. - "Таймс"? - переспросил начальник оперативного отдела. - Не обращайте внимания, - сказал Стэнтингтон. - Проверить эту женщину? - Нет. Проверка тоже стоит денег, здесь все вокруг стоит кучу денег, даже чтобы войти в туалет, нужно выложить двадцать три доллара и шестьдесят пять центов. Ну нет! После проверки эта "Омега", или как ее там, встанет нам уже в пять миллионов, а это неприятная цифра. Никто не запомнит четыре миллиона и девятьсот тысяч, но пять миллионов они не пропустят. Пять миллионов здесь, десять там, и нас прижмут к стенке. Стоит дать им волю, и нам придется опорожняться в коридоре. Начальник оперативного отдела и начальник отдела кадров обменялись недоумевающими взглядами. Озабоченность адмирала проблемой уборных была им непонятна, но с решением насчет "Омеги" оба были согласны. Этот проект, чем бы он ни был, никак не сочетался со всей остальной деятельностью ЦРУ. Люди в нем были связаны только со старухой в Атланте, а она ничего из себя не представляла. Начальник отдела кадров все-таки проверил ее, не ставя шефа в известность: она была ничем и никем, не знала ничего и никого. Он затеял проверку, испугавшись, не имеет ли она какого-либо отношения к президенту. В тех краях всех можно в этом заподозрить, но здесь президент явно был ни при чем. Так что согласие было полным: уволить их. Вышвырнуть вон! В десять утра шестерых агентов, работающих на проект "Омега", уведомили, что с этой минуты они уволены со службы. Никто не жаловался. Они все равно не понимали, в чем заключается их работа. Адмирал Уингэйт Стэнтингтон продолжал мерить комнату шагами и после того, как его подчиненные ушли. Он сочинял новое начало статьи для "Таймс". "Между 9 и 9.20 утра прошлого вторника адмирал Уингэйт Стэнтингтон, новый директор ЦРУ, уволил двести пятьдесят шесть агентов, сохранив тем самым американским налогоплательщикам почти десять миллионов долларов. И это было только начало хорошего трудового дня". Не так уж плохо, подумал Стэнтингтон и улыбнулся. Это было только начало хорошего трудового дня... В небольшом домике в самом конце Пэйсиз Ферри-роуд, что на окраине Атланты, миссис Амелия Бинкингс чистила над кухонной раковиной яблоки. Из-за артрита пальцы плохо повиновались. Она посмотрела на часы, висящие над раковиной: было без шести минут одиннадцать. Через минуту должен зазвонить телефон. Каждое утро он звонил в разное время, и раньше у нее была табличка из картона, где значилось, когда, в какой день надо ждать звонка. За двадцать лет она успела выучить эту табличку наизусть, и поэтому давно уже спрятала ее в буфет, под тарелки парадного сервиза. Без пяти одиннадцать, вот-вот зазвонит. Миссис Бинкингс закрыла кран, вытерла руки отутюженным кухонным полотенцем, лежащим на полочке над раковиной, медленно подошла к столу и уселась перед ним, ожидая звонка. Она часто думала о людях; которые ей звонят: их было шестеро, за все эти годы она научилась различать их голоса. Миссис Бинкингс постоянно пыталась завязать с ними разговор, но они никогда не говорили ничего, кроме: "Привет, милая, все в порядке". И сразу же вешали трубку. Порой она думала, было ли то, что она делала... ну, скажем, законным: работы-то для пятнадцати тысяч в год маловато. Свои сомнения она высказала тому строгому невысокому человеку из Вашингтона, который двадцать лет назад предложил ей эту работу. Он успокоил ее: - Не волнуйтесь, миссис Бинкингс. То, что вы делаете, очень, очень важно. Тогда, в 50-е годы, все страшно боялись атомной войны, и миссис Бинкингс спросила, нервно хихикнув: - А что, если русские сбросят на нас бомбу? Тогда что делать? Но человек был очень серьезен. - Тогда все пойдет само собой. Нам беспокоиться об этом уже не придется. Он еще раз перепроверил ее. Ее мать дожила до девяноста четырех лет, отец - до девяноста пяти; все бабушки и дедушки в девяносто были еще полны сил. Амелии Бинкингс исполнилось шестьдесят, когда она взялась за эту работу, а теперь было уже почти восемьдесят. Она смотрела, как секундная стрелка заканчивает оборот вокруг циферблата. 10.55. Предупреждая звонок, она протянула руку к телефону. Пятьдесят девять секунд. Рука коснулась телефона. 10.55.01. Две, три секунды. Телефон не звонил. Через полминуты миссис Бинкингс опустила руку на стол и продолжала сидеть, глядя на часы. Она подождала, пока стрелки не показали без одной минуты одиннадцать, затем вздохнула и с трудом поднялась. Сняв с руки золотые часы фирмы "Элджин" и осторожно положив их на стол, она открыла дверь, ведущую в сад, и, ковыляя, спустилась по ступенькам. На улице было солнечное весеннее утро, магнолии источали сладкий аромат. Сад был невелик, маленькую тропинку в нем окаймляли цветы. Миссис Бинкингс подумала, что за ними давно уже не ухаживала, как следует: слишком тяжело стало ей в последнее время нагибаться. В дальнем углу сада низкая металлическая ограда окружала круглую бетонную плиту, посередине которой торчал семиметровый флагшток. Люди, которых привез из Вашингтона тот странный строгий человек, устанавливали его целую ночь. Флаг на нем никогда не поднимали. Миссис Бинкингс ступила на узкую дорожку, ведущую к флагштоку, но остановилась, услышав голос из-за забора: - Здравствуйте, миссис Бинкингс, как поживаете? Она подошла к забору, чтобы поболтать с соседкой. Соседка, хоть и жила здесь всего десять дет, была милой молодой женщиной. Они поговорила об артритах и помидорах, о том, как плохо теперь воспитывают детей. Наконец соседка ушла, и миссис Бинкингс вернулась к флагшгоку. Ей было приятно думать, что после всех этих лет она не забыла снять с руки часы, как велел ей тогда тот человек из Вашингтона. Она толкнула маленькую железную дверцу в изгороди и, подойдя к шесту, отвязала от металлической скобы на нем веревку. Ее пальцы заломило, пока она распутывала старые и жесткие узлы. Миссис Бинкингс повернула скобу да 180 градусов и услышала щелчок. Затем ей показалось, что плита у нее под ногами загудела; она подождала еще немного, но больше ничего не произошло. Миссис Бинкингс вновь привязала веревку и закрыла за собой маленькую железную дверку. Тяжело вздыхая и волнуясь, правильно ли все было сделано, она вернулась в дом, надеясь, что яблоки, которые она чистила на кухне, еще не потемнели. Темными они выглядели ужасно неаппетитно. На кухне она решила посидеть спокойно у стола - прогулка сильно утомила ее. Чтобы отдохнуть, она положила голову на руки и вдруг поняла, что задыхается. Она протянула руку к телефону, но сверлящая боль пронзила грудную клетку, рука замерла и упала на стол. Боль вошла в тело острым копьем. Словно со стороны миссис Бинкингс наблюдала, как боль из сердца постепенно переходит в плечи, в живот и, наконец, в руки и ноги. Каждый вдох стал требовать больших усилий, и так как миссис Бинкингс была очень стара, она прекратила борьбу. И умерла. Миссис Амелия Бинкингс была права: когда она повернула скобу на флагштоке, бетонная плита у нее под ногами действительно загудела. Мощный передатчик на солнечных батареях через двадцать лет вернулся к жизни и начал рассылать по всему свету радиосигналы, используя флагшток как антенну. И по всей Европе стали зажигаться красные огни: в римском гараже, в задних комнатах парижской булочной, в подвале шикарного лондонского особняка и в чулане небольшого деревенского дома. По всей Европе люди смотрели, как зажигаются лампочки. И готовились убивать. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо, и его ушам было больно. Можно было бы, конечно, повесить трубку, но тогда возникла бы опасность, что Руби Джексон Гонсалес навестит его лично. Если даже по телефону ее вопли причиняли Римо невыносимую боль, то уж при личном общении ее голос мог довести до полусмерти. Осторожно, чтобы она не услышала, Римо положил трубку на полку рядом с аппаратом, вышел из будки и вернулся в закусочную. Старый азиат в длинном зеленовато-голубом одеянии разглядывал на прилавке обложки журналов. - Я ее все равно слышу, - недовольно сказал азиат. Недовольство казалось его естественным состоянием. - Я знаю, Чиун. Я тоже, - сказал Римо. Он подошел к будке и тихо прикрыл дверь, стараясь, чтобы она не скрипела. Когда он вернулся к Чиуну, тот качал головой. - Эта женщина может вести репортаж с океанского дна без всякого микрофона, - проговорил Чиун. - Точно. Может, стоит перейти на ту сторону улицы? - Не поможет, - отверг предложение Чиун, переворачивая страницы журнала указательным пальцем с длинным ногтем. - Ее голос способен пересекать материки. - Может, залепить трубку хлебным мякишем? - Ее голос превратит хлеб в цемент, - заметил Чиун, протянул руку к другому журналу и быстро перелистал его своим длинным ногтем. - Сколько же книг, и никто их не читает. Наверное, тебе все-таки придется сделать то, что она хочет. - Боюсь, ты прав, Чиун, - вздохнул Римо. Крепко сжав уши руками, Римо подбежал к телефонной будке. Не отпуская рук, он плечом отворил дверь и крикнул: - Руби, прекрати вопить, я все сделаю! Я все сделаю! Он подождал немного и разжал руки. Благословенная тишина исходила из телефона. Римо взял трубку, сел на скамеечку и закрыл дверь. - Хорошо, что ты выключила свою циркулярную пилу, Руби. Теперь можно и поговорить, - сказал он и, прежде чем она успела ответить, быстро добавил: - Шучу, Руби, шучу. - Надеюсь, - произнесла Руби Гонсалес. - Почему, стоит мне позвонить Смиту, я натыкаюсь на тебя? - Потому что этот человек слишком много работает, - осветила Руби. - Я отправила его поиграть в гольф и вообще отдохнуть. С рутинной работой я управлюсь сама. - А как же я? Я отдыха разве не заслужил? - поинтересовался Римо. - Вся твоя жизнь - сплошные каникулы. - Руби, хочешь со мной в постель? - спросил Римо. - Спасибо, я не устала. - Не затем, чтобы спать, - уточнил Римо. - Что же еще с тобой делать в постели, тупица? - Ну, некоторым женщинам я нравлюсь... - Некоторые женщины посыпают макароны сахаром, - отрезала Руби. - Знаешь, Руби, мы раньше жили как одна дружная семья - я, Чиун и Смитти, и больше никого. А теперь появляешься ты и все портишь. - Ты белый человек, а я твоя ноша, - заявила Руби. Даже по телефону Римо мог представить себе ее улыбку. Руби Гонсалес не была красавицей, но ее улыбка напоминала белую молнию, сверкающую на фоне шоколадного лица. Она сейчас, наверное, сидела в приемной Смита, отвечая на телефонные звонки, и принимала решения, работая за четверых, что казалось не таким уж подвигом при сравнении со способностью Смита работать за десятерых. - Ладно, Руби, - сказал Римо, - давай рассказывай, какая там опять грязная работенка для меня. - Это насчет нацистов. Завтра они собираются устроить марш, и ты должен не допустить этого. Нехорошо, если все будут считать, что в Америке нацисты могут маршировать, когда захотят. - Послушай, я не дипломат, - сказал Римо. - Я не умею убеждать. - Ничего, справишься. - Как? - Придумаешь. - Знаешь, Руби, еще шесть месяцев, и ты сможешь управлять всей страной. - Я рассчитывала на пять, но шесть меня тоже устроят, - сказала Руби. - В случае чего, звони. - Ее резкий, царапающий голос внезапно обрел сладость молочного шоколада. - Будь здоров, Римо. И передай Чиуну мою нежную любовь. Римо подождал, пока она повесила трубку, и проворчал: - Откуда у тебя нежная любовь, стерва чертова. Когда Римо вышел из телефонной будки, владелец закусочной посмотрел на него с неприкрытым любопытством. В Вестпорте, штат Коннектикут, они привыкли ко всему, но человек, через всю комнату кричащий что-то телефону, всюду покажется странным. И не то чтобы этот Римо странно выглядел. Это был темноволосый человек с глубоко сидящими глазами, шести футов ростом и худой как жердь. Плавными движениями он смахивает не на атлета, а скорее на танцора из балета, подумал хозяин. Одет в черную футболку и черные брюки, телосложение как у танцора, а запястья толщиной с банку томатного сока. Последние три месяца Римо почти каждый день приходил сюда за газетами и журналом о шоу-бизнесе. Владельца магазина он не особо интересовал, но однажды, когда явился Римо, за прилавком стояла двадцатипятилетняя дочь хозяина. Когда Римо ушел, она побежала за ним, чтобы дать сдачи с десяти долларов. - Я же дал вам только пять... - сказал Римо. - Я могу дать вам сдачу с двадцати! - Спасибо, не надо, - отказался Римо. - А с пятидесяти? Со ста? Но Римо уже сел в машину и укатил. Теперь дочь хозяина парковала свой автомобиль поближе к закусочной, чтобы поймать хотя бы один-единственный взгляд Римо. Тогда-то владелец магазина понял: красив Римо или нет, но что-то притягательное для женщин в нем есть. - Вы закончили разговор? - спросил он у Римо. - Да. Вам нужен телефон? Хозяин закусочной кивнул. - Дайте трубке остыть, - предложил Римо и подошел к старому азиату, который продолжал листать журналы кончиками пальцев. - Я просмотрел все эти журналы, - сказал Чиун, подняв глаза на Римо. Он был стар, на сухой желтой коже черепа виднелись остатки седых волос. Рост его едва достигал пяти футов, а вес вряд ли когда-нибудь приближался к ста фунтам. - В них нет ни одной статьи, написанной корейцем. Неудивительно, что никто не покупает мои книги и статьи. - Ты не можешь их продать, потому что их не пишешь, - заметил Римо. - Сидишь и часами смотришь на чистый лист бумаги, а потом жалуешься, что я слишком громко дышу и мешаю тебе. - Ты так и делаешь, - подтвердил Чиун. - Даже когда я нахожусь в лодке посреди залива? - осведомился Римо. - Твое астматическое дыхание слышно на другом конце страны, - сказал Чиун. - Пойдем же, нам пора. - Ты опять поедешь? - И буду ездить столько, сколько потребуется, - ответил Чиун. - Даже если по вине ваших предубежденных против корейцев издателей у меня ничего и не выйдет, это не помешает мне написать сценарий. Я слышал, что в Голливуде есть черный список. Раз есть черный список, чтобы помочь с работой черным, пусть заведут желтый список, и я тоже найду работу. - Черный список - это не совсем то, что ты думаешь, - сказал Римо, но Чиуна уже не было в закусочной. Римо пожал плечами, взял свою обычную утреннюю порцию газет и швырнул на прилавок пятерку. Не дожидаясь сдачи, он последовал за Чиуном. - Сценарий будет как раз для Пола Ньюмена и Роберта Редфорда. - сообщил Чиун. - Как раз то, что им нужно, чтобы стать настоящими звездами. - Я так понимаю, что никогда не смогу его ни прочесть, ни увидеть. Ты лучше расскажи мне, в чем там дело, а то я никогда не успокоюсь, - попросил Римо. - Прекрасно. Так слушай же: главный герой - лучший в мире ассасин, глава древнего клана убийц. - Это ты, - сказал Римо. - Чиун, великий Мастер Дома Синанджу. - Не перебивай! Этот несчастный человек вынужден против своей воли работать в США, потому что ему нужно золото, дабы спасти от голода и страданий свою маленькую корейскую деревню. Но дают ли ему возможность применять в США свое благородное искусство? Нет. Его делают тренером и заставляют передавать секреты Синанджу толстому и ленивому любителю мяса. - А это я, - сказал Римо. - Римо Уильямс. - Они находят этого несчастного любителя мяса, когда тот служит полицейским, хватают его и сажают на электрический стул, который не срабатывает, ибо ничто в Америке не работает, кроме меня. Спасшись от смерти, он занимает место убийцы в секретной организации, борющейся с преступностью в Америке. Организация называется КЮРЕ, и руководит ею слабоумный. - А вот и Смит! - обрадовался Римо. - Доктор Харолд В.Смит. - История эта повествует о злоключениях любителя мяса. Неприятности преследуют его, пока он бредет, ковыляя, по своему жизненному пути, а никем не ценимый и не любимый Мастер с риском для собственной драгоценной жизни каждый раз спасает его от смерти. И вот однажды благодарный народ воздает Мастеру по заслугам - ибо даже самые глупые народы могут быть благодарными, - и Америка осыпает его золотом и бриллиантами. И он возвращается в свою родную деревню, чтобы провести остаток жизни в мире и покое, всеми любимый. - Это все о тебе, - заметил Римо. - А что случилось со мной? С любителем мяса? - Мелкие детали я еще не обдумывал. - И для этого нужен Пол Ньюмен и Роберт Редфорд? - Правильно, - подтвердил Чиун. - Они за это ухватятся. - А кто из них кого играет? - поинтересовался Римо. - Ньюмен будет играть Мастера, - сказал Чиун. - Нам придется сделать что-то с этими его смешными круглыми глазами, чтобы заставить их выглядеть как надо. - Ясно. А Редфорд будет изображать меня. Чиун повернулся и так посмотрел на Римо, как будто его ученик заговорил на неизвестном языке. - Редфорд будет играть главу сверхсекретной организации, который, по-твоему, напоминает Смита, - произнес Чиун. - Тогда кто же играет меня? - удивился Римо. - Знаешь, Римо, когда снимают фильм, то какую-нибудь женщину назначают ассистентом режиссера, а она уже находит актеров на все мелкие, незначительные роли. - Мелкая роль? Это ты про меня? - Точно, - сказал Чиун. - Ньюмен и Редфорд будут изображать тебя и Смита, а моя роль незначительная? - Совершенно верно. - Надеюсь, ты встретишь Ньюмена и Редфорда, - сказал Римо. - Очень надеюсь, что встретишь. - Конечно, встречу, для того я и еду в этот ресторан. Я слышал, когда они в городе, они всегда там обедают. - Надеюсь, ты встретишь их. Я в самом деле на это надеюсь. - Спасибо, Римо, - поблагодарил его Чиун. - Нет, я действительно надеюсь, что ты их встретишь, - повторил Римо. Чиун поглядел на него с интересом. - Ты обиделся, да? - А почему я не могу обидеться? Для себя и Смита ты находишь звезд, а для меня, значит, довольно и мелкой роли. - Мы найдем тебе кого-нибудь, вот увидишь. Кого-нибудь похожего на тебя. - Да? И кого же? - Сиднея Гринстрита. Я видел его по телевизору, он был совсем неплох. - Во-первых, он умер, а во-вторых, он весил триста фунтов. - Ну тогда, Питера Устинова. - Он говорит не так, как я. У него акцент. - Мы никогда не закончим фильм, если ты будешь ко всему цепляться, - заметил Чиун. - Я не собираюсь иметь ничего общего с этим фильмом, - фыркнул Римо. Надувшись, он остановил машину в самом центре города. Был уже почти полдень, и очередь желающих пообедать в этом маленьком ресторане заворачивала за угол. - Видишь эту толпу? - спросил Римо. - Все они хотят встретиться с Ньюменом и Редфордом и продать им свои сценарии. - Мой лучше всех, - сказал Чиун. - А как насчет Раймонда Барра? - Не подойдет, он слишком стар, - произнес Римо. - Ты просто чересчур упрям, - объявил Чиун, вылезая из автомобиля и направляясь ко входу в ресторан. Ему не нужно было становиться в очередь: ежедневно для него оставляли свободным столик в глубине зала. В первый же день он урегулировал этот вопрос с владельцем ресторана, засунув его голову в котел с супом из морских продуктов. На середине улицы Чиун на мгновение замер, а затем вернулся к машине. Его лицо сияло радостью, как у всякого, кто совершает благородный поступок. - Я нашел! - воскликнул он. - Ну и кто же это? - проворчал Римо. - Эрнст Борньин. - Ооох... - простонал Римо и нажал на акселератор. Через открытое окно он слышал, как Чиун кричал вслед: - Подойдет любой толстый белый актер! Вы же все на одно лицо, это всякий знает! Глава Американской Национальной партии именовал себя "Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф". Это был двадцатидвухлетний парень с прыщавым лбом, настолько худой, что повязка со свастикой соскальзывала с рукава его коричневой рубашки. Его черные штаны были заправлены в начищенные до блеска сапоги, но ноги были так тонки, мускулы на них так незаметны, что нижняя часть его тела в целом производила впечатление двух карандашей, воткнутых в две буханки черного хлеба. Он глядел прямо в телевизионные камеры, снимающие пресс-конференцию, и пот выступал у него на верхней губе. Римо смотрел новости, лежа на диване в небольшом доме, который он снимал. - Это правда, что вы бросили школу после десятого класса? - задавал вопрос журналист. - Да, как только понял, что в школе наши головы забивают еврейской пропагандой! Его голос был так же тонок и бесплотен, как и тело. Еще два одетых в форму нациста стояли у стены за его спиной. Их маленькие злобные глазки смотрели прямо перед собой. - И тогда вы попытались вступить о Ку-Клукс-Клан в Кливленде? - спросил другой журналист. - Это была единственная организация в Америке, не желающая отдавать страну в лапы ниггеров. - Почему же вас туда не приняли? - Я не принимаю эти вопросы, - заявил Шайсскопф. - Я пришел сюда, чтобы поговорить о нашем завтрашнем марше. Не понимаю, почему он вызывает такое раздражение в этом городе. Здесь соблюдают права человека, только пока речь идет о евреях, цветных и прочих неполноценных расах. Завтрашним маршем мы собираемся отпраздновать годовщину первой в истории и единственной подлинно успешной программы городского благоустройства. Полагаю, все ваши либералы, любящие подобные программы, должны выйти на улицы вместе с нами. - О каком городском благоустройстве вы говорите? Лежа на диване, Римо покачал головой. Ну и дурак! - В Варшаве, двадцать пять лет назад, - объяснил Шайсскопф. - Некоторые называют это Варшавским гетто, но на самом деле это была попытка улучшить условия жизни для недочеловеков. Того же самого добиваются все современные программы городского благоустройства. Комната содрогнулась, когда Чиун вошел и грохнул дверью. - Ты хочешь знать, что произошло? - спросил он у Римо. - Нет. - Они опять не явились. - Мне-то что? Я смотрю новости. Чиун выключил телевизор. - Я хочу поговорить с ним, а он любуется на каких-то животных в коричневых рубашках! - Черт возьми, Чиун, это мое задание на сегодня. - Забудь о задании, - сказал Чиун. - Я важней. - Значит, я могу сказать Руби, что ты велел мне забыть о задании? Чиун вновь включил телевизор. - Быть художником среди обывателей - вот крест, который я должен нести, - вздохнул Чиун. Американская национальная партия собралась в доме на узкой и извилистой Грин Фармс-роуд. Неделями нацисты говорили о грандиозном многотысячном марше, но пока что прибыли только шесть человек. Количество народу, толпящегося вокруг, превосходило их в сорок раз. Половину составляли пикетчики, протестующие против марша. В другую половину входили добровольные адвокаты из Американского общества по охране гражданских свобод, демонстрирующих всем вокруг разрешения, полученные в Федеральном окружном суде. В разрешениях говорилось о необходимости соблюдать порядок и о праве нацистов на свободу слова. И пикетчиков, и адвокатов, в свой черед, превосходила числом полиция, которая, с целью исключить возможность нападения, окружила дом со всех четырех сторон. И всех их, вместе взятых, было меньше, чем репортеров. В унизительном замешательстве журналисты толпились вокруг и брали друг у друга интервью, изобилующие глубокими философскими размышлениями о новом проявлении расизма. Все они сходились на том, что это явление хоть и плохое, но типичное, ибо чего еще ожидать от страны, однажды избравшей себе в президенты Ричарда Никсона. В десять вечера отбыли телевизионщики, за которыми через несколько секунд последовала пишущая братия. В 22.02 исчезли пикеты, еще через минуту - адвокаты и, наконец, в четыре минуты одиннадцатого уехала полиция. Только двое усталых полицейских в патрульной машине остались дежурить около дома. В пять минут одиннадцатого нацисты выглянули в окно и, увидев, что горизонт чист, выслали на стражу часового по имени Фредди, вооруженного полицейской дубинкой, Ему было велено стоять на крыльце с устрашающим видом. Остальные пятеро остались внутри. Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф смахнул с доски шахматные фигурки. Они вынули шахматную доску для какого-нибудь случайного наблюдателя. Если бы он заглянул к ним через окно, то увидел, как молодые интеллектуалы-нацисты проводят время. К сожалению, никто не мог вспомнить, как ходит конь. Теперь один из них достал шашки и расставил их на доске: два нациста знали правила и могли научить остальных. В 22.06 прибыл Римо и просунул голову в патрульный автомобиль. Полицейские, не заметившие, откуда он взялся, удивленно глядели на него. - Долгий был денек? - с усмешкой сказал он. - Уж это точно, - отозвался полицейский, сидящий за рулем. - Ну так отдохните чуток, - произнес Римо. Его руки стремительно метнулись вперед и коснулись впадины между шеей и ключицей полицейских. Они открыли рты, как будто пытаясь закричать, потеряли сознание и уронили головы. Римо лениво направился по каменной дорожке к дому, снаружи выглядевшему очень опрятно. Стоящий на крыльце и одетый в полную униформу Фредди при его появлении выпрямился и принял надменный вид. - Вы кто? - требовательно спросил он. - Я из "Еврейского журнала", хочу взять интервью, - объяснил Римо. - Мы не даем интервью жидовской прессе! - рявкнул Фредди и ткнул Римо дубинкой в живот. Темноглазый человек не пошевелился, но удар Фредди почему-то не достиг цели. - Не делайте так больше, - попросил Римо. - Это не очень любезно. - Когда придут новые времена, с такими, как ты, любезничать не станут, - заявил Фредди. - Так что привыкай. Он отвел дубинку назад и на этот раз ударил Римо со всего размаху. Хотя Римо опять не шелохнулся, каким-то образом дубинка не попала в живот, а скользнула по боку. - Я же сказал, прекратите, - сказал Римо. - Меня послали для переговоров, так что ведите себя хорошо. - Я тебе покажу переговоры! - зарычал Фредди и поднял дубинку, чтобы разбить голову Римо. - Ну вот, - вздохнул Римо. - Вот что я получаю, когда пытаюсь быть паинькой. Дубинка обрушилась на его голову. Внезапно Фредди осознал, что ее вырвали у него из рук. Что-то развернуло его вокруг, и он ощутил конец дубинки возле своего левого уха. Затем он увидел, как кулак скользнул к другому ее концу. Первый же удар вогнал дубинку в ухо Фредди. Другое, еще работавшее ухо, уловило звук двух следующих ударов, а потом Фредди уже не слышал ничего, потому что дубинка, пройдя сквозь голову, вышла с другой стороны. - Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, - произнес Фредди, упав на колени. Концы дубинки, торчащие из его ушей, напоминали руль велосипеда. - Что вы сказали? - переспросил Римо. - Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, - повторил Фредди. - Грр-ыы-мм! - ответил Римо. Он постучался и услышал за дверью шаги. - Кто там? - Герр Оберлейтенант-штурмбаннфюрер-гауляйтеррайхсфельдмаршал О'Брайен, - представился Римо. - Кто-кто? - Не повторять же сначала. Откройте! - Где Фредди? - Фредди - это часовой? - Да. Где он? Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка. - Он сейчас занят. - Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, - настаивал голос. - Мое удостоверение - это Фредди, - сказал Римо. - Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь. - Не пролезет, - засомневался Римо. - Пролезет. - Ну ладно, - сдался Римо. Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то розовое показалось из-под двери. Потом появились еще четыре предмета, оказавшиеся пальцами, затем кисть руки и, наконец, край коричневой рубашки. - О Боже, ведь это Фредди! - прошептал Эрнест Шайсскопф. Все бросились к двери. Рука Фредди, словно побывавшая под паровым катком, пролезала в комнату сквозь зазор между дверью и порогом. Фредди был теперь не толще собственной фотографии, наклеенной на картон. Уже показались белокурые волосы, уже затрещал череп, сплющиваясь, чтобы пройти в щель, когда внезапно дверь дрогнула, заскрипела и слетела с петель. На пороге стоял Римо. То немногое, что осталось от Фредди, лежало у его ног. Пятеро нацистов не могли оторвать глаз от дубинки, ставшей неотъемлемой частью его черепа. - Привет, - поздоровался Римо, - я же говорил, что не пролезет. - Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, - произнес Шайсскопф. - И Фредди то же самое говорил, - ответил Римо. - Кто вы такой? - пролепетал один из нацистов. - Что вам надо? - воскликнул другой. - Что вы сделали с Фредди? - раздался третий голос. - Минутку, - сказал Римо. - Мы так ничего не добьемся, если будут говорить все разом. Сначала скажу я. Ты, - указал он на Шайсскопфа, - немедленно прекрати блевать и послушай меня. - Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, - отозвался Шайсскопф, орошая комнату остатками жареной рыбы с картошкой. - Прекрати, я кому говорю, - повторил Римо. Шайсскопф сделал глубокий вдох и попытался остановить рвоту. Он вытер лицо рукавом форменной рубашки. - Я как-нибудь могу убедить вас отменить завтрашний марш? - спросил Римо. - Меня прислали для переговоров. - Нет, - заявил Шайсскопф. - Никогда! - Не торопись, - сказал Римо. - Фредди я уже убедил. - Никогда! - взвизгнул опять Шайсскопф. - Мы маршируем во имя свободы и во имя прав белого человека. Мы маршируем, чтобы сказать "нет" смешению рас... - Тогда прощай, - сказал Римо. Он схватил Фредди за дубинку и втащил его в комнату. Два нациста бросились на него, размахивая полицейскими дубинками. Римо ударил их телом Фредди, и они грудой повалились на пол. Двое других кинулись на Римо, держа наперевес бейсбольные биты, залитые свинцом. Он закружился между ними, все время подаваясь вперед и назад, направо и налево. Когда оба были уверены, что он находится в пределах досягаемости, на него обрушилось два страшных удара. Римо наклонился, мгновенно выйдя из зоны контакта, и услышал звук слившихся воедино ударов. Его противники поразили друг друга. Следом, как эхо после выстрела, донесся знакомый успокаивающий звук ломающихся и раскалывающихся черепов. Римо кивнул и отошел в сторону. Тела его противников тяжело рухнули на пол. Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф забился в угол и выставил перед собой книжку комиксов "Мохаммед Али против Супермена". Темное лицо Али было зачеркнуто двумя жирными коричневыми линиями. - Убирайся, ты, - прохрипел Шайсскопф. - Я вызову полицию! - Послушай, Эрнест, - сказал Римо, - ты не расстраивайся. Ты просто не думай, что умираешь. - О чем же мне еще думать? - Что наконец становишься человеком, - ответил Римо. Покончив с ним, Римо произвел уборку помещения, затем приладил сломанную дверь и покинул место событий. До его дома в Компо-бич было три мили, и он решил пробежаться. Давно уже ему не удавалось потренироваться. Чиун, как и час назад, сидел на полу посреди комнаты и смотрел на лежащий перед ним большой лист пергаментной бумаги. Он держал гусиное перо рядом с чернильницей, как будто собирался вот-вот макнуть. Бумага была девственно чиста. - А сегодня что, Чиун? - спросил Римо, показывая на нетронутый лист. - В Венесуэле слишком громко играет радио? - Я так беспокоился за тебя, что не мог работать, - сказал Чиун. - Беспокоился за меня? Я не думал, что они произвели на тебя такое сильное впечатление. Ты их назвал, помнится, животными в коричневых рубашках. - С ними все улажено? - Конечно. - Хорошо, - произнес Чиун. - Эти нацисты отвратительны. - Этих уже нет. И вообще, с каких это пор ты не любишь нацистов? Если Дом Синанджу мог работать на Ивана Грозного, фараона Рамзеса и Генриха Восьмого, то чем плохи нацисты? Они что, вам не заплатили? - Дом Синанджу отказался на них работать. Более того, мы сами вызвались устранить их вождя. Этого, с такими смешными усиками. - Даром?! Синанджу? Чиун кивнул: - Есть некоторые виды зла, с которыми нельзя мириться. Мы не часто работаем бесплатно, потому что деревня голодает, когда мы не приносим денег. Но на этот раз мы должны были так поступить. Этот безумец узнал о нашем скором приходе и отравился, ухитрившись убить сначала свою подругу. Он был грязен до самого конца. - Чиун плюнул от отвращения. - Но как я могу довести до конца мой труд, - произнес он, помолчав, - если ты отвлекаешь меня пустыми разговорами? Я иду спать. - Приятных сновидений. Лучшего дня для демонстрации нельзя было и пожелать. Вовсю сияло солнце, разгоняя утренний холод, оставшийся в напоминание о длинной коннектикутской зиме. В Вестпорте по всей Бостон Пост-роуд вдоль тротуаров стояли тысячи людей с бейсбольными битами, помидорами и велосипедными цепями наготове. Американское общество по охране гражданских свобод призвало добровольцев со всей страны, и теперь четыреста адвокатов бегали вдоль предполагаемого маршрута демонстрации и зачитывали постановление окружного суда о недопустимости насилия. Никто не обращал на них внимания. Там же присутствовали три сотни полицейских, снабженных всем необходимым для подавления беспорядков. По пути демонстрантов располагались четыре машины скорой помощи и два фургона для перевозки трупов. Повсюду сновали уличные торговцы, продающие американские флаги. Наиболее предприимчивые из них припасли и нацистские нарукавные повязки, но пока что спроса на них не было заметно. Все было готово для обещанного нацистского шествия. Не хватало только самих нацистов. Римо заметил это, когда ехал к закусочной за номером "Дейли Вэрайети" для Чиуна. Вернувшись домой, он вручил Чиуну журнал и включил телевизор. После назначенного для начала марша времени прошел уже час, и некоторые журналисты догадались наконец посетить штаб-квартиру нацистской партии на Грин Фармс-роуд. Телевизионный эфир был переполнен сообщениями о произошедшем ночью убийстве руководства нацистской партии. Тела шестерых "коричневых", одно из них частично раздавлено, найдены вмятыми в стену. Они напоминают рыб, снятых с крючка, сказал один комментатор. Тела были расположены двумя соединенными треугольниками, то есть в виде звезды Давида. - Это ужасно! - воскликнул Чиун. - Я решил, что это будет что-то вроде уборки, - сказал Римо. Он улыбнулся при известии о том, что Лига защитников сионизма поставила себе в заслугу эти убийства. - Катастрофа! - сказал Чиун. - Я только хотел нанести последние штрихи, - сказал Римо. - Мне понравилась мысль о звезде Давида. - Замолчи! Меня не интересуют твои дурацкие шутки. Ты читал сегодняшний "Вэрайети"? - А что там пишут? - Там пишут, что Роберт Редфорд находится в Колорадо и произносит речи на местном празднике. - Вот и хорошо. Всем время от времени полезно проветриться. - А Пол Ньюмен учится во Флориде езде на гоночных автомобилях. - М-м-м-да, - промычал Римо, наблюдая по телевизору репортаж из дома на Грин Фармс-роуд. - Почему они не здесь? - вопросил Чиун. - Я не знаю, Чиун, - сказал Римо. - Зачем я столько месяцев, в надежде встретить их, ем этот ненавистный морской суп? - продолжал Чиун. - Понятия не имею. - Меня гнусно обманули! - Мир полон обмана. - Только его часть, - заявил Чиун. - Только его белая часть. В Синанджу такого бы никогда не произошло. - В Синанджу вообще ничего не происходит. - Если я когда-нибудь встречу Ньюмена или Редфорда, сделаю из них отбивную, - пообещал Чиун. - Это им пойдет на пользу. - Нет, я накажу их еще хуже, - сказал Чиун. - Я не позволю им сниматься в моем фильме. - Уж это научит их себя вести. - Я найду кого-нибудь другого, - произнес Чиун. - Отлично. - Я возьму Брандо и Аль Пачино, - решил Чиун. - Правильно. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными. - Не оставлю. О, коварное вероломство! - воскликнул Чиун. - Что поделаешь, таков шоу-бизнес. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Доктор Рокко Джованни вошел в гараж, пристроенный к его маленькому дому в Римо, и открыл багажник "фиата". Он заметил, что темно-голубая краска на автомобиле начала выцветать. Может, годик еще удастся подождать и не перекрашивать машину, понадеялся он. В багажнике находился кожаный чемоданчик доктора, старый и порядком потертый. Несмотря на заботливое смазывание, черная кожа кое-где потрескалась. Там, где была видна сердцевина кожи, появились тонкие коричневые линии. Этот чемоданчик подарили доктору почти двадцать лет назад при окончании медицинского факультета, и он до сих пор с гордостью носил его. Он брал его с собой в те три дня, когда работал в больнице для бедных, построенной им в одной из самых грязных римских трущоб. Достав чемоданчик, доктор с треском захлопнул багажник. Сев в машину, он включил зажигание. Мотор издал чахоточный кашель и с явной неохотой заработал. Каждый раз, когда машина заводилась, доктор с облегчением вздыхал. Он нажал на пульте кнопку, открывающую дверь гаража. Включив задний ход, он случайно взглянул на стену перед машиной. Затем перевел рычаг передач в нейтральное положение. Прежде всего доктор Джованни подумал, что теперь он знает, как это выглядит. Лампочка никогда раньше не загоралась, все эти двадцать лет. Лампочка загорелась один раз, затем последовали две вспышки покороче, затем три еще более короткие. Потом была пауза, и вновь все повторилось в той же последовательности. Целую минуту он наблюдал за лампочкой, пока не убедился в правильности и безошибочности сигналов. Почувствовав, что его руки судорожно сжали руль, он заставил себя расслабиться. Наконец доктор Джованни вздохнул и выключил мотор. Вынув ключ зажигания, он положил старый кожаный чемоданчик назад в багажник. Затем он подошел к сверкающему новому "феррари", стоящему в другой половине гаража. Из его багажника он достал другой докторский чемоданчик, на этот раз из дорогой коричневой кожи. Этот сверкающий даже в тусклом освещении гаража чемоданчик доктор менял каждые полгода, даже если следы износа не были заметны. Именно такого поведения ожидали от него состоятельные пациенты. Все у него должно было быть новым и богатым. Только бедные доверяют доктору, у которого дыры на подметках, да и то потому, что ничего другого им не остается. Доктор Джованни завел мотор, и автомобиль мощно взревел. Оставив двигатель работать на холостых оборотах, он вернулся в дом. Когда он вошел на кухню, его жена Розанна удивленно взглянула на него. - Ты что-нибудь забыл, Рокко? - Она улыбнулась ему, ополаскивая тарелки, перед тем как опустить их в моечную машину. - Вот это, - ответил он, подойдя к ней и поцеловав ее в шею. Его руки нежно обняли ее стройное тело. - Но ты уже целовал меня на прощанье, - слабо запротестовала она. - Ты сексуальный маньяк, вот ты кто. - Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? - спросил доктор. - Иногда ты даешь мне это почувствовать, - засмеялась Розанна и повернулась к мужу. Он обнял ее и крепко поцеловал в губы. - Я люблю тебя больше всего на свете, - сказал доктор Джованни. - И я тебя тоже, - произнесла Розанна, - и если бы тебя не ждали пациенты, я бы показала, как сильно. Доктор заглянул в глаза жены, и ей показалось, что она заметила в его зрачках странный, никогда не виданный ею прежде огонек. Крепко прижав губы к ее шее и полузадушенно пробормотав "До свиданья", доктор ушел. Когда Розанна услышала звук выезжающей из гаража машины, она подошла к окну. Увидев удаляющийся "Феррари", она удивилась. Ее муж ненавидел эту машину и купил ее только для того, чтобы произвести впечатление на своих богатых пациентов, чьи деньги помогали содержать единственную настоящую любовь в его жизни - бесплатную больницу для бедных. Его медсестра и секретарша изумились, когда увидели доктора Джованни в его личном офисе неподалеку от Ватикана. Он оставил их недоуменные взгляды без внимания. Войдя в свой кабинет, он позвонил молодому врачу, который был перед ним в долгу, и договорился, что тот возьмет пациентов бесплатной больницы Джованни себе. Затем доктор набрал номер русского посольства, представился и его сразу же соединили с послом. - Как дела, доктор Джованни? - спросил посол со своим гортанным акцентом, из-за которого музыкальный итальянский звучал подобием немецкого. - Прекрасно, - ответил Джованни. - Но мне нужно поговорить с вами. - Да? Что-нибудь не в порядке? - Я только что получил ваши анализы крови, - сообщил доктор, - и хотел бы обсудить их с вами. - Там что-то не так? - Это не телефонный разговор, господин посол. - Я сейчас же приеду. Ожидая посла, доктор Джованни достал кое-что из сейфа и спрятал на дно кожаного медицинского чемоданчика, затем сложил руки на столе и положил на них голову. Посол прибыл через десять минут. Как всегда рядом с ним находился его постоянный телохранитель, человек с ястребиным лицом, подозрительно осматривавший все и вся. Счетчики на стоянках, ресторанные счета, уличные торговцы - ко всему он относился как к потенциальным врагам великой коммунистической революции. Он вошел в кабинет доктора Джованни вслед за послом. - Не мог бы он подождать снаружи? - спросил доктор. Посол согласно кивнул. С очевидной неохотой телохранитель вышел в приемную и прислонился к стене напротив кабинета. Секретарша принялась пристально рассматривать его. Заметив это, он вперил в секретаршу бесстрастный взгляд и заставил ее отвернуться. - Я знаю, в чем дело, - сказал посол. - Наш безгрешный доктор решил перебежать к русским. Он улыбался, но капли пота на лбу выдавали его волнение. - Нет, еще нет, - улыбнулся в ответ Джованни. - Но когда-нибудь вы это сделаете, - заметил посол. - Вы и ваша бесплатная больница, ваша скромная жизнь - такого коммуниста, как вы, больше нет. - Вот поэтому-то я и не смог бы жить в матушке России, - сказал доктор. - Пожалуйста, сядьте сюда. Он усадил посла в кресло напротив проектора рентгенограмм. Засунув за стеклянный экран два больших снимка грудной клетки, он включил проектор и убрал верхний свет. - Это ваши последние рентгенограммы, - пояснил доктор. - Мы сделали их зимой, когда у вас начался тот грудной кашель. Продолжая говорить, доктор Джованни за спиной посла подошел к своему столу. - В глубине каждого легкого вы можете увидеть небольшие темные пятна. Он открыл свой коричневый кожаный чемоданчик и засунул в него руку. - Да, я вижу их. Что они означают? - посол заметно нервничал. Доктор Джованни сжал рукоятку пистолета и подошел сзади к послу. - Ничего, - сказал он. - Совершенно ничего. Он выстрелил, и пуля вошла в череп русского рядом с левым ухом. Доктор Джованни был рад, что после всех прошедших лет револьвер все еще стрелял. Эхо выстрела разнеслось по маленькому кабинету. Снаружи медсестра и секретарша вздрогнули, услышав необычный громкий звук. Русский телохранитель выхватил из-под куртки пистолет, толкнул незапертую дверь и ворвался в кабинет. Но было поздно. Доктор Рокко Джованни приставил револьвер к своему правому виску и нажал на курок. Револьвер вновь выстрелил. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Адмирал Уингэйт Стэнтингтон уже взялся за ручку двери своего кабинета, но секретарша остановила его. - Готово, сэр, - сказала она, протягивая сверкающий медный ключ. - Отлично, - сказал адмирал. - А другой сделали? - Да, сэр. - Он в надежном месте? - Да, сэр. - Расскажите-ка мне, где его искать. Вдруг мой потеряется, а с вами что-нибудь случится. - В верхнем левом ящике моего стола, в глубине за коробкой с "Тутси-Роллс". - Там он в безопасности? - Да, сэр, к моему столу никто близко не подходит. - Хорошо, благодарю вас. Он взял ключ и опустил его в карман пиджака. - Да, и еще, адмирал. Вас кто-то ожидает. - Да? И кто же? - Он не назвался. - Как хоть он выглядит? - Как Рой Роджерс, - сказала секретарша. - Кто? - Рой Роджерс. На нем сомбреро, башмаки с узором, подвернутые штаны и габардиновая рубашка с белым кантом на груди. Если бы он был женщиной, я бы его сравнила с Долли Партон. - Впустите его немедленно, - распорядился Стэнтингтон. - Хотя нет, пусть подождет еще немного. Сначала я проверю, подойдет ли ключ. Когда вошел посетитель, как будто сошедший со стен Зала Славы кантри-музыки, Стэнтингтон сидел за столом. - Ну, здравствуйте, Василий Карбенко, - проговорил Стэнтингтон, вставая и протягивая через стол руку. Русский был одного роста со Стэнтингтоном, и его рукопожатие было крепким и уверенным. Он так и не снял нахлобученную на голову ковбойскую шляпу. - Здравствуйте, адмирал, - сказал он протяжно, как истинный уроженец Дикого Запада. - Как дела на культурном фронте, господин культурный атташе? - спросил Стэнтингтон с улыбкой. - Я пришел не затем, чтобы говорить о культуре, адмирал, разве что об ее отсутствии. Карбенко слегка улыбался, но глаза его были неприветливо прищурены, а голос звучал холодно. - Что вы имеете в виду, полковник? - спросил Стэнтингтон. - Вы сегодня уже читали информационную сводку? - спросил в ответ Карбенко. Стэнтингтон покачал головой: - Нет, я только что пришел. Кстати, не хотите ли посетить мою уборную? Мне наконец сделали ключ. - Нет, я не хочу посещать вашу проклятую уборную! Я хочу знать, почему одни из ваших шпионов убил сегодня в Риме нашего человека. Острый взгляд Карбенко был почти физически ощутим, и под его давлением директор ЦРУ опустился в свое кожаное кресло. - Что? Я не понимаю. - Могу объяснить. Сегодня утром русский посол в Риме был убит итальянским врачом, одним из ваших агентов. - Наших агентов? - Стэнтингтон покачал головой. - Не может быть. Нет, я бы знал об этом. - Имя врача - Рокко Джованни. Вам это ни о чем не говорит? - Нет. Он арестован? - Он покончил с собой прежде, чем мы смогли его схватить. - Вы говорите, Рокко Джованни? Карбенко кивнул. - Подождите минуту, - сказал Стэнтингтон. Он положил на стол новенький медный ключ. - Если захотите, можете посетить уборную. Пройдя через приемную, он вошел в кабинет начальника оперативного отдела. - Черт побери, что происходит? - спросил адмирал. Начальник оперативного отдела вздрогнул от неожиданности. - В чем дело, адмирал? - Этот русский посол, убитый в Риме, - это что, наша работа? Его подчиненный покачал головой: - Нет, не наша. Какой-то врач, похоже, спятил и застрелил посла, а затем себя. Но мы тут ни при чем. - Его имя - Рокко Джованни, - сказал Стэнтингтон. - Немедленно выясните все, что есть у нас на него, и сообщите мне. Этот проклятый русский резидент сидит у меня в кабинете и задает мне жару. Когда Стэнтингтон вернулся к себе, Карбенко полулежал в кресле, вытянув ноги и надвинув шляпу на лоб. - Через минуту я все выясню, - произнес Стэнтингтон. Они сидели в молчании, пока не загорелась лампочка вызова на интеркоме. Стэнтингтон схватил трубку и поднес ее к уху. Через несколько секунд он положил се на место и, улыбаясь, посмотрел на Карбенко. - Ваши данные неверны, товарищ, Рокко Джованни не наш человек, в нашем списке агентов о нем нет ни слова. - Можете подтереться вашим списком, - проговорил Карбенко, выпрямляясь и роняя свою коричневую шляпу на толстый ковер. - На деньги ЦРУ Джованни закончил медицинский институт. На деньги ЦРУ он открыл в Риме больницу. Двадцать лет он состоит у вас на содержании. - Этого не может быть, - сказал Стэнтингтон. - Тем не менее это так, - сказал Карбенко, - и мы можем это доказать. Мы даже знаем, под каким кодом он работал. - И под каким же? - спросил Стэнтингтон. - Проект "Омега", - ответил Карбенко. - Никогда не слышал о таком, - начал было Стэнтингтон, но тут же остановился. Проект "Омега"? Он уже слышал это название. Но когда? И где? Вдруг он вспомнил: это было вчера, ему рассказали о нем, и он его разогнал, потому что никто не знал, что это такое. - Вы сказали, проект "Омега"? - Совершенно верно, - подтвердил Карбенко. - Вы что-нибудь знаете о нем? - Мы знаем только название, оно занесено в нашу картотеку во времена Хрущева. Еще мы знаем, что это крыша для какой-то организации, рассылающей деньги ЦРУ по всему миру. - Вы, наверное, не поверите... - начал Стэнтингтон. - Наверняка не поверю! - ...Но вы знаете о проекте "Омега" больше, чем мы. - Вы правы, адмирал, я действительно не верю вам. - Я не шучу. Я вчера расформировал этот проект "Омега", потому что никто о нем ничего не знал. - В таком случае вам придется выяснить что-либо как можно быстрей, - сказал Карбенко. - Подобные провокации вызывают у моего правительства несколько более энергичную реакцию, чем у вашего. - Ну-ну, не расстраивайтесь, Василий, - сказал Стэнтингтон. - Не расстраиваться?! Один из наших виднейших дипломатов убит вашим агентом, а вы мне советуете не расстраиваться! Теперь я понимаю, что такое эта ваша новая нравственность, которую вы хотели привить в Вашингтоне. - Я прошу вас! - Мое правительство, возможно, ответит вам тем же, - сказал Карбенко. - Постарайтесь поверить нам! - О, да, вера, это как в Библии, которую вы все так любите цитировать. У нас тоже кое-кто может вспомнить оттуда пару строк. - Я надеюсь, вы вспомните заповедь "возлюби ближнего своего". - Скорее слова "око за око, зуб за зуб". Стэнтингтон встал. - Василий, - произнес он, - есть только один способ убедить вас, что я говорю правду. Я прошу вас следовать за мной. Карбенко схватил свою ковбойскую шляпу и вслед за Стэнтингтоном вышел из комнаты. Они доехали на лифте до цокольного этажа, затем пересели в другой лифт, доставивший их на уровень ниже, и, наконец, третий лифт опустил их еще глубже под землю. - Америка все же удивительная страна, - заметил Карбенко. - Что так? - спросил Стэнтингтон. - Вы, американцы, не можете жить без усовершенствований. На лифте всегда можно было ездить вверх и вниз, от подвала и до чердака. Теперь все не так. Я бывал в ваших гостиницах, чтобы перейти там с этажа на этаж, нужно сначала подняться на пятьдесят этажей вверх, а затем уже спуститься вниз. Вы знаете, что в Международном торговом центре в Нью-Йорке вам придется три раза пересесть с лифта на лифт, чтобы доехать от верха до вестибюля? Надо полагать, у вас в университетах инженерам преподают особый предмет: творческий подход к дизайну лифтов. Стэнтингтон, не видящий в этом ничего смешного, вывел Карбенко из лифта в коридор. - Вы - первый русский, попавший сюда, - сказал директор ЦРУ. - Насколько вам об этом известно, - сухо проговорил русский агент. - Да, это верно. Стэнтингтон вел русского резидента по длинному лабиринту прямых коридоров. На стальных дверях, встречавшихся им, были не таблички с названиями отделов, а номера. За дверью под номером 136 они обнаружили лысого человека, который сидел за столом, закрыв лицо руками. Когда адмирал Стэнтингтон вошел, человек взглянул на него, скривился от отвращения и вновь спрятал лицо в ладони. - Я адмирал Стэнтингтон, - сказал директор. - Я знаю, - не поднимая головы, произнес человек. - Вы - Нортон, главный библиотекарь? - Да. - Я ищу досье. - Желаю успеха, - сказал Нортон и махнул рукой по направлению к двери в дальнем конце комнаты. Стэнтингтон посмотрел на человека, который так и не поднял глаза, затем на Карбенко и пожал плечами. Они подошли к указанной двери, и Стэнтингтон отворил ее. Она вела в комнату двенадцать футов высотой, размером почти что с городскую площадь. Вдоль стен от пола и до потолка шли ряды библиотечных шкафов, и группа таких же шкафов стояла в центре помещения. Но сейчас эта комната выглядела так, как будто компания необычайно зловредных домовых трудилась здесь не меньше сотни лет. Все картотечные ящички были открыты. Бумаги, разбросанные вокруг, кое-где покрывали пол слоем в пять футов толщиной. Повсюду валялись папки и скомканные или разорванные документы. Стэнтингтон ступил в комнату. Он оттолкнул клочки бумаги, которые стайкой собрались вокруг его ног, как осенние листья после порыва ветра. - Нортон! - заорал он. Худой лысый человек подошел к нему. - Да, сэр? - Что здесь происходит? - Может быть, вы мне это объясните, - произнес со злостью Нортон. - Я сыт по горло вашей грубостью! - закричал Стэнтингтон. - Что здесь стряслось? - А вы не понимаете, адмирал? Это же часть вашей новой политики открытых дверей. Припоминаете? Вы собирались продемонстрировать, как открыто и честно работает нынешнее ЦРУ, и объявили, что намерены соблюдать новый закон о свободе информации. Вы пригласили сюда всех желающих. Они посыпались мне на голову, как саранча, и все с этим вашим заявлением в руках. Вот они-то все и разворотили. - И вы не пытались их остановить? - Я пытался, - сказал Нортон. - Я позвонил в юридический отдел, но там мне сказали, что без разрешения суда ничего нельзя сделать. - Так почему же вы не получили разрешение? - Я попросил сделать это юристов. Они стали тянуть соломинку, чтобы выяснить, кому идти в суд. - Это почему еще? - Они сказали, что всякому, кто этим займется, вы можете оторвать яйца. Или отдадите его под суд. - Хорошо, хорошо. И кому выпало идти? - спросил Стэнтингтон. - Никому. Все соломинки оказались короткими. - И что же вы собираетесь делать? - осведомился Стэнтингтон. - Кстати, сколько вы здесь уже работаете? - С тех пор, как образовали ЦРУ, сразу после второй мировой войны, - ответил Нортон. - А сейчас я собираюсь дождаться мусорщиков и выкинуть весь этот хлам. А затем я собираюсь подмести пол последний раз, а затем я собираюсь уволиться, а затем я собираюсь послать в задницу все ваше ЦРУ, политику открытых дверей и закон о свободе информации. Надеюсь, у меня хватит на это мужества. Теперь все? - Не совсем. Мне нужно досье, - сказал Стэнтингтон. - Скажите мне, какое, и я попрошу мусорщиков приберечь его для вас. И Нортон, постанывая, вернулся к своему столу. - Свобода информации, - тихо произнес Карбенко. - Не могу поверить, что вы это сделали. Вы знаете, как мы в России охраняем нашу секретную информацию? - Могу себе представить. - Не уверен, что можете хотя бы представить, - возразил русский шпион. - Мы держим ее всю в одном здании, которое окружено высокой и толстой каменной стеной. Стена сама по себе тоже окружена забором, по которому пущено высокое напряжение. Если вы подойдете к забору и каким-то образом ток вас не убьет, тогда вас застрелят. Если вы преодолеете забор, вас разорвут на куски свирепые псы, если, конечно, к тому времени опять же не застрелят. Вы будете застрелены, если коснетесь стены, и если переберетесь через нее, и если подойдете близко к зданию. Если же вам удастся проникнуть внутрь, вас сначала подвергнут пыткам, а затем уже расстреляют. Чтобы воздать вам по заслугам, убьют и вашу родню. О друзьях мы тоже не забудем. А здесь... здесь вы устраиваете проходной двор. - Он присвистнул от удивления. - Скажите, адмирал, вы действительно руководите ЦРУ или это все какое-то телешоу? - Я, конечно, высоко ценю то, что вы указываете мне, как я должен работать... - начал Стэнтингтон. - Есть ведь в мире и еще кое-кто, - прервал его Карбенко. - Вы разгоняете агентов и ослабляете свою организацию, и очень скоро этот кое-кто станет слишком самоуверен, решив, что США теперь безопасны, как тигр, у которого выпали зубы. - Вы говорите о России? - Возможно, - сказал Карбенко. - И это будет трагедией для всех нас, - добавил он задумчиво. - Пойдемте отсюда, - сказал Стэнтингтон, выводя Карбенко наружу. По дороге он пробурчал Нортону: - Не трогайте тут ничего. Я пришлю сюда людей, они что-нибудь сделают. Вернувшись наверх, Стэнтингтон велел начальнику оперативного отдела послать всех, кто был в здании, вниз в комнату архивов, чтобы они нашли хоть что-нибудь относительно проекта "Омега". - Вы имеете в виду всех, кто имеет доступ к сверхсекретной документации? - уточнил начальник оперативного отдела. Стэнтингтон покачал головой. - Я сказал всех, и я имел в виду всех. Даже если какой-нибудь мелкий служащий и не имеет доступа, почему он должен быть единственным в стране человеком, который не знает наших тайн? Поторопитесь, мы ждем. Полчаса Стэнтингтон и Карбенко провели в кабинете адмирала, храня гробовое молчание. Затем раздался стук в дверь, и Стэнтингтон впустил начальника оперативного отдела. При виде Василия Карбенко, сидящего напротив директорского стола, брови вошедшего удивленно приподнялись. - Я могу подождать, - произнес он. - Не беспокойтесь, - сказал Стэнтингтон. - Василий знает все наши секреты. Ну как, выяснили что-нибудь на счет проекта "Омега"? - Во всей комнате мы нашли только одни документ, в котором упоминается проект "Омега". Это личное досье. - И что там говорится? - Говорится там только то, что проект "Омега" - это план действий на случай победы русских в атомной войне. Это все, что там есть. - Чье это досье? - спросил адмирал. Начальник оперативного отдела взглянул на Стэнтингтона и показал глазами на Карбенко. - Могу ли я говорить, сэр? - Давайте, - разрешил Стэнтингтон. - Это наш бывший сотрудник, теперь уже уволенный. Он, очевидно, как-то связан с этим планом. - И как зовут этого бывшего сотрудника? - Харолд В. Смит. Сейчас он живет в городе Рай, штат Нью-Йорк, и руководит санаторием для душевнобольных под названием "Фолкрофт". - Благодарю вас, - сказал Стэнтингтон. Когда подчиненный вышел, адмирал повернулся к Карбенко и протянул перед собой руки с раскрытыми ладонями. - Видите, Василий? Мы знаем об этом не больше вас. - Как бы то ни было, проект "Омега" убил нашего посла, - сказал Карбенко. - Это может быть расценено как акт агрессии. Вы, конечно, собираетесь связаться с этим доктором Смитом? - Конечно. Телефон на столе Стэнтингтона зазвонил. Он поднял трубку, затем передал ее русскому. - Это вас. - Карбенко у телефона! - Русский молча слушал, и Стэнтингтон видел, как его красное загорелое лицо постепенно бледнело. - Понятно. Благодарю вас. Он вернул трубку директору ЦРУ. - Звонили из моего офиса, - сказал он спокойно. - Наш посол в Париже только что заколот булочником, одним из ваших агентов. Это опять проект "Омега" Стэнтингтон уронил телефон на пол. ГЛАВА ПЯТАЯ Когда Василий Карбенко ушел, адмирал Стэнтингтон велел секретарше выяснить номер телефона санатория Фолкрофт в городе Рай, штат Нью-Йорк. Вскоре она сообщила ему по интеркому, что дозвонилась до доктора Смита. Стэнтингтон поднял трубку. - Алло! - сказал он. - Алло, - ответил женский голос. - Доктор Смит у себя? - Смотря кто звонит, - сказала женщина. - Вы кто? - Я адмирал Уингэйт Стэнтингтон, и мне... - Что вам нужно? - Вот чего мне не нужно, так это тратить время на беседы с секретаршей. Пожалуйста, соедините меня с доктором Смитом. - Его нет на месте. - Где он? - спросил Стэнтингтон. - У меня важное дело. - Я его отправила поиграть в гольф. Это тоже важно. - Едва ли, - сказал Стэнтингтон. - Пусть он немедленно перезвонит мне и затем явится лично. - Он слишком занят. Придется вам к нему явиться. - Как же! Мисс, я директор ЦРУ. - Это ничего, он все равно вас примет. Надеюсь, вы не заблудитесь по пути. Когда я была в ЦРУ, никого там не встречала, кто бы мог куда-нибудь попасть и не заблудиться по пути. - Вы? Работали в ЦРУ? - Ага, - сказала Руби Гонсалес. - И я была там у вас лучше всех. Так что сказать доктору, когда вы приедете? - Я не собираюсь приезжать. Он приедет ко мне. - Нет, приедете вы, - сказала Руби и повесила трубку. Она подождала немного, затем, тихо насвистывая, стала набирать номер телефона в Вестпорте, штат Коннектикут. Конечно, проблемы тут никакой не было. Стэнтингтон понимал, что ему достаточно послать нескольких агентов в Фолкрофт, или на площадку для гольфа, или где там еще обретается этот доктор Смит. Они заберут его с собой в Вашингтон, а если не захочет поехать добровольно, что ж, это тоже можно будет уладить без проблем. Только вот... Только вот закон при этом пострадает. Такие вещи не вполне соответствуют духу нового ЦРУ, которое поручено создать ему, Стэнтингтону. Он решил, что для подобных действий нужен зеленый свет, и желательно с самого верха. Если законы и будут нарушены, то приказ об этом должен исходить от президента. Стэнтингтон был новичком в Вашингтоне, он всю жизнь провел на флоте и прекрасно знал, как присваивают чужую славу при раздаче наград и как дают под зад тому, чье время настало. И теперь безошибочный инстинкт подсказывал ему единственный способ защитить себя от удара: подставить под удар вместе с собой и президента. Пусть вы с ним вместе ходили в школу и тянули на службе одну лямку, только так можно быть уверенным в его поддержке. Адмиралу Уингэйту Стэнтингтону никогда не приходило в голову, что Вашингтон знавал и другие времена. Времена, когда люди, ответственные за благополучие и безопасность государства, просто делали дело, а не тратили все свое время, оглядываясь по сторонам в поисках недоброжелателей. Всю дорогу в Вашингтон в ушах адмирала звучали слова бывшего директора ЦРУ: "Однажды они поменяют правила посреди игры. Тебе дадут под зад, как и мне. Я приберегу для тебя местечко на парах". Да, так он сказал. Тогда это было не больше, чем угроза, а теперь как бы не обернулось пророчеством. Всего несколько дней после назначения, а уже надо принимать такие решения: либо пан, либо пропал. Он внезапно ощутил к своему предшественнику что-то вроде симпатии. Президент ожидал его в Овальном кабинете, и Стэнтингтон сразу вздохнул свободней, увидев знакомую сутулую фигуру в пуловере и рубашке с открытым воротом. Роли странным образом поменялись: Стэнтингтон прежде президента поступил в Военно-морскую академию, и потом, на службе, стал командиром его подразделения. Юноша всегда смотрел на него как на командира и наставника. А теперь вот он стоит перед ним, президент и главнокомандующий - и Стэнтингтон чувствует облегчение оттого, что может взвалить на него груз своих проблем. Все-таки этот кабинет обладает почти мистической властью. У Стэнтингтона не было детей, но он именно так представлял себе чувство, с которым они рассказывают родителям о своих бедах. Что-то вроде: "Ну уж теперь-то есть кому все уладить". - Как дела, Кэп? - негромко, как всегда, спросил президент. - Садитесь. - Все в порядке, - сказал Стэнтингтон, удобно располагаясь в кресле напротив стола из красного дерева. - Итак, кто убил всех этих русских? - спросил президент. - Вы уже знаете об этом? - Мне сообщили из госдепартамента. Я полагаю, вы здесь именно поэтому. Президент сделал небольшую паузу, и Стэнтингтон кивнул головой. - Господин президент, я не совсем представляю, как вам это объяснить. - Вы попробуйте. Президент откинулся на спинку кресла. Кончиками пальцев обеих рук он сжимал желтый деревянный карандаш. - Вы хотите знать, кто убил всех этих русских? Возможно, мы сами. Президент резко подался вперед и выронил карандаш. Оставленный без внимания, карандаш покатился по полу. - Как это мы? Стэнтингтон поднял руки, словно защищаясь от невидимого врага, и коротко рассказал президенту об утреннем визите Василия Карбенко и о том, что случилось с послами. - Зачем, рада всего святого, вы распустили проект "Омега"? - Следуя вашим указаниям, господин президент, - сказал Стэнтингтон. - Не давал я таких указаний! - Но ведь именно вы сказали, что хотите прекратить бессмысленную трату денег в ЦРУ. Это было на пресс-конференции по поводу моего утверждения в должности, помните? А что может быть бессмысленней, чем проект, о котором никто ничего не знает и даже не представляет, зачем он существует? - Бессмысленней может быть только третья мировая война, - произнес президент. - Именно ее мы получим, если наши люди будут продолжать убивать русских послов. В комнате воцарилось тяжкое молчание. - А что насчет женщины в Атланте? - спросил наконец президент. - Это первое, о чем я подумал, сэр. Мои люди нашли ее в доме. Видимо, случился сердечный приступ, и она умерла. В доме не было ничего, что могло бы нам помочь. - Вы послали людей обыскать дом? Стэнтингтон вдруг понял, что уже преступил закон. На суде он сможет говорить об опасности третьей мировой войны сколько душе будет угодно, но через пять лет присяжных это не заинтересует. Интересовать их будет только то, действительно ли агенты ЦРУ незаконно проникли в дом американской подданной без ордера и надлежащей санкции. - Да, сэр, - признал он. - Я послал их. - Я не давал на это санкции. В голове Стэнтингтона зазвучал сигнал тревоги. Он понимал, что происходит: президент отмежевывается от действий директора ЦРУ. "К черту!" - подумал Стэнтингтон. Он не стал бы адмиралом, если бы не умел играть в эти игры. - Вы хотите сказать, сэр, что я действовал неправильно? - Да, - подтвердил президент. - То, что вы сделали, с формальной точки зрения было незаконно. - Тогда, я полагаю, я должен принести публичные извинения, - быстро соображая, сказал Стэнтингтон. - Я полагаю, мне придется объявить прессе, что случилось, и извиниться перед американским народом. Если я сделаю это сейчас, я смогу свести ущерб до минимума. Он взглянул на президента, пытаясь понять, воспринял ли тот угрозу. Подобные откровения Стэнтингтона грозили падением нынешней администрации, чья популярность, как следовало из опросов, была самой низкой за все послевоенные годы. Президент вздохнул. - Что вы хотите, Кэп? - спросил он. - Я хочу, чтобы вы санкционировали обыск в доме той женщины в Атланте. - Хорошо, я сделаю это. Вы довольны? - В общем, да, - сказал Стэнтингтон. - Но было бы неплохо санкцию на бумаге. Конечно, торопиться незачем, впереди еще целый день. - Вы мне не верите, - заметил президент. - Что вы, мы, в конце концов, старые друзья. Дело в том, что вчера я встречался с бывшим директором ЦРУ. В тюрьме. - Там ему и место, - сказал президент. - Он делал то же самое, что сделал сегодня я, - возразил Стэнтингтон. - Я не хочу составить ему компанию. Поэтому было бы неплохо сегодня же получить эту бумагу. - Ладно, - сказал президент. - Она у вас будет. Теперь, что еще у нас есть о проекте "Омега"? Не может же быть, что среди архивов вы не нашли о нем ни слова? Стэнтингтон решил, что не стоит рассказывать президенту об опустошении секретных архивов ЦРУ в результате политики информационной свободы. Незачем докучать главнокомандующему ненужными подробностями. - Только одну ссылку на него, - сказал он. - И что же это? - Эта программа существует уже двадцать лет и разработал ее бывший сотрудник ЦРУ. - Кто этот сотрудник? - спросил президент. - Его зовут Смит, Харолд Смит. Теперь он стал чем-то вроде врача и руководит санаторием Фолкрофт в городе Раи, штат Нью-Йорк. Лицо президента напряглось, а затем он медленно и широко улыбнулся. - Доктор Смит, говорите? - Совершенно верно. - Вы уже говорили с ним? - спросил президент. - Пытался, но попал на его секретаршу. Она сказала, что его нет на месте. Неприятная особа, эта секретарша, говорит, что работала в ЦРУ. Президент кивнул. - Судя по голосу, она чернокожая, - заменил Стэнтингтон. Президент только улыбнулся. - Что она вам сказала? - спросил он. - Маленькая соплячка! Она сообщила, что Смит не сможет приехать ко мне и что это я должен к нему приехать. Я объяснил ей, что это невозможно, но она сказала, что я все-таки приеду к этому Смиту, черт бы его побрал. - Это была угроза? - поинтересовался президент. - Скорее обещание, - сказал Стэнтингтон. - Наглая девчонка! Простите, сэр, вы не могли бы мне объяснить, чему вы улыбаетесь? - Вы не поймете, - произнес президент. - Должен ли я предпринять какие-либо экстренные меры? - Право же, нет, - сказал президент. - Постарайтесь выяснить все, что возможно, а я поговорю с советским послом и заверю его, что все это - сплошное недоразумение. А вы покажите все, на что способны, Кэп. - Есть, сэр! - воскликнул Стэнтингтон, поднимаясь. - Что-нибудь еще? - Нет. Кстати, вы надели сегодня пальто? - Я взял его с собой. Боялся, что будет дождь. А что такое? - Оно может вам пригодиться. В Рай, штат Нью-Йорк, сейчас холодно. - Вы хотите, чтобы я отправился туда, господин президент? - Нет, - сказал президент. - Это не в моей власти. Покидая Овальный кабинет, директор ЦРУ был еще более растерян, чем прежде. Он испытывал странное чувство, что президент знает что-то еще об этом докторе Смите, знает и не говорит. Оставшись один, президент Соединенных Штатов задумался, не подняться ли в свои апартаменты, достать из ящика комода красный телефон безо всякого диска или кнопок, поднять трубку и поговорить со Смитом. Ибо адмирал Уингэйт Стэнтингтон был прав: президент знал кое-что о Смите, чего не знал директор ЦРУ. Президент знал, что Смит не просто ушел из ЦРУ, а был поставлен другим молодым президентом во главе секретной организации под названием КЮРЕ. Ее задачей было защищать американскую конституцию неконституционными методами. Молодой президент почувствовал, что Америке нужна помощь для борьбы с преступностью, коррупцией и внутренним хаосом. Нынешний президент узнал об этой организации от своего предшественника, и эта новость ему не понравилась. Его испугала мысль о том, что где-то поблизости действует неподконтрольная секретная служба. Хуже всего было то, что президент не мог давать поручений КЮРЕ, он мог только вносить предложения. Смит, единственный руководитель организации с начала ее деятельности, сам решал, чем будет заниматься КЮРЕ. Сперва президент захотел распустить организацию: это был единственный приказ, который он мог ей отдать. Но прежде, чем он решился пойти на это, он обнаружил, что нуждается в КЮРЕ, в докторе Смите, и исполнителе его распоряжений - Римо, и в старом азиате, который, казалось, был способен творить чудеса. Тогда президент и услышал впервые о Руби Гонсалес. Будучи агентом ЦРУ, она вместе с КЮРЕ помогла Америке выпутаться из неприятной ситуации и за это была уволена с работы. Президент никогда не встречал Руби, но ему казалось, что он хорошо с ней знаком. Он знал: если она сказала Стэнтингтону, что ему придется приехать в Рай, штат Нью-Йорк, нет никаких сомнений, что там Стэнтингтон вскоре и окажется. Президент побарабанил пальцами по столу и решил пока что не звонить Смиту. Пусть сначала с ним поговорит Стэнтингтон. Президент соединился с секретариатом и попросил вызвать русского посла. Он пустит в ход свои ораторские способности, и, может быть, ему удастся, выразив сожаление и принеся извинения по поводу гибели двух послов, убедить русского, что все это страшная ошибка и что Америка постарается исправить ее. Положив трубку, президент подумал о докторе Смите, которого Руби Гонсалес отправила на лужайку для гольфа. Вот и хорошо, подумал он, надеюсь, что Смит получит удовольствие от игры. Это, может быть, последняя партия в гольф для них для всех... Возвращаясь из Вашингтона, Уингэйт Стэнтингтон, так и не сумевший избавиться от своих забот, раздумывал о странности всего происходящего. Наконец шофер остановил лимузин у штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. Стэнтингтон вылез из машины и, повинуясь какому-то инстинкту, взял пальто. Войдя в кабинет, он бросил пальто на спинку кресла. Наконец-то в тишине и спокойствии он может воспользоваться своей личной ванной комнатой, личным ключом отперев личную дверь с личным замком ценой двадцать три доллара и шестьдесят пять центов. А "Таймс" может убираться к черту. Стэнтингтон посмотрел на шагомер и увидел, что тот насчитал всего три мили. В это время дня их должно было быть по меньшей мере семь. Ради долга приходится жертвовать здоровьем, подумал Стэнтингтон. До сих пор его охватывало негодование при мысли о том, что президент, даром что старый друг, пытался хитростью заставить его принять на себя всю ответственность за вторжение в дом той женщины в Атланте. И уже не в первый раз за день мысли адмирала вернулись к предыдущему хозяину этого кабинета, ныне томящемуся в тюрьме. Его преступления не сильно отличались от утреннего проступка Стэнтингтона. Он набрал номер главного юриста ЦРУ. - Алло, - произнес тот. - Говорит адмирал Стэнтингтон. - Одну минуту, сэр. - Последовала пауза, и Стэнтингтон понял; юрист включает магнитофон, чтобы записать разговор. Это разозлило адмирала: неужели в Вашингтоне никто больше никому не доверяет? - Простите, сэр, - сказал юрист. - Я просто искал, куда поставить чашку с кофе. - Для этого нужны обе руки? Так вот, что касается вопроса о досрочном освобождении бывшего директора из тюрьмы... - Да, сэр? - Моя точка зрения такова: он должен быть освобожден как можно быстрее. Нет достаточных оснований держать его и дальше в тюрьме. Понимаете? - Да, я понимаю, сэр. - Благодарю вас. Стэнтингтон повесил трубку и в первый раз за день довольно вздохнул. Вдруг из ванной комнаты донесся какой-то звук. Это был шум льющейся в раковину воды. Разве он ее не выключил? Он открыл дверь ванной и остановился на пороге, не веря своим глазам. В ванной комнате находились двое неизвестных, Один, одетый в черную футболку и черные штаны, был молод, темноволос и темноглаз. Вторым был старый азиат в голубом парчовом кимоно. Он нажимал на большую круглую золотую ручку вверх, и струя снова начинала бить в раковину. - Что... Кто?.. - Тс-с-с! - сказал азиат Стэнтингтону, не глядя на него. - Это очень хороший кран, Римо, - сообщил он спутнику. - Я знал, Чиун, что он тебе понравится. Он ведь из золота. - Не мели чепухи, сказал Чиун, - Смотри, у него только одна ручка. У всех кранов их две, а у этого одна. Я только не понимаю, как регулировать одной ручкой холодную и горячую воду? - Кто вы такие? - потребовал ответа Стэнтингтон. - Вы знаете, как работает этот кран? - спросил Чиун у директора ЦРУ. - Э-э-э, нет, - сказал Стэнтингтон и покачал головой. - Тогда ведите себя тихо. Римо, а ты знаешь? - Наверное, у него внутри что-то вроде двухстороннего клапана. - Это все равно что сказать: работает, просто потому что работает, - сказал Чиун. - Я позову охранников! - воскликнул Стэнтингтон. - Они знают, как работает эта штука? - оживился Чиун. - Нет, но они знают, как вышвырнуть вас отсюда к чертовой матери. Чиун отвернулся, будто Стэнтингтон не стоил того, чтобы с ним разговаривали. Римо сказал директору ЦРУ: - Если они не знают ничего о кранах, не надо их звать. Чиун промолвил: - Говорить мне о двухстороннем клапане, Римо, значит оставлять мой вопрос без ответа. Он потянул ручку вверх, и вода полилась; отпустил ее, и вода перестала течь. Чиун вздохнул, признав, что мудрость поколений бессильна перед лицом современной сантехники. - Поздравляю, - обратился он к Стэнтингтону. - У вас замечательная ванная. - Теперь, когда осмотр закончен, вы можете мне объяснить, что все это значит? - гневно спросил Стэнтингтон. - Кто знает? - отозвался Римо. - Все работаешь, работаешь с утра и до вечера. Ни минуты покоя. Им, наверху, наверное, кажется, что у меня четыре руки. Ну ладно, поехали. Адмирал Стэнтингтон недвусмысленно разъяснил, что не собирается никуда ехать, тем более с этой парочкой. Он все еще разъяснял, когда внезапно ощутил, что его запихнули в большой зеленый мешок для мусора. - Чиун, устрой, чтобы он не кричал, ладно? - Попросил Римо, и Стэнтингтон почувствовал легкое прикосновение пальца к своей шее. Ах, не кричал? Как же, он им сейчас покажет. Адмирал открыл рот, чтобы позвать на помощь, сделал глубокий вдох и разом вытолкнул из легких весь запас воздуха. Раздалось только слабое шипение. Он попробовал снова, вздохнув еще глубже, но опять ничего не вышло. Он почувствовал, что его подняли в воздух, и услышал голос Римо. - Это его пальто, Чиун? - Не мое же. - Прихвати его, ладно? В Фолкрофте, наверное, прохладно. Все это было чрезвычайно странно. То же самое говорил ему президент, когда спрашивал про пальто. В правительстве происходит что-то такое, о чем Стэнтингтон не имеет понятия. Пальто бесцеремонно сунули ему прямо в лицо, и он услышал звук закрывающейся пластмассовой желтой молнии. Мешок повис в воздухе. Он, наверное, находится на плече у Римо, решил Стэнтингтон. Римо насвистывал тему из "Волжского лодочника", и звук раздавался совсем рядом с ухом адмирала. Он услышал, как распахнулась дверь и они вышли из кабинета. Голос Римо произнес: - Привет, милая, адмирал у себя? - Да, но он занят, - ответил женский голос. Это была секретарша Стэнтингтона. Директор ЦРУ попытался крикнуть, что он не у себя, а в мешке для мусора, но по-прежнему не смог издать ни звука. - Ладно, - донесся до него голос Римо, - мы вернемся попозже. - Если хотите, можете подождать, - сказала девушка. Стэнтингтон слышал, что ее голос дрожит от вожделения. - Я принесу вам кофе, - предложила она Римо. - Спасибо, не надо. - Давайте я принесу вам кекс. Два кекса и кофе! А еще я могу сделать сандвичи. Это совсем нетрудно, надо только съездить в магазин и купить хлеба и мяса. Я моментально вернусь и сделаю отличные сандвичи с ливерной колбасой, луком и майонезом. - О-о-ох, - с отвращением произнес Чиун. - Радость моя, я вернусь, но не затем, чтобы есть сандвичи, - пообещал Римо. Стэнтингтон услышал, как его секретарша шумно вздохнула. Потом, должно быть, она откинулась на спинку кресла, потому что оно легонько скрипнуло. Спроси же, что у него в мешке, хотелось ему закричать. Но он по-прежнему был нем. - Дашь нам пропуск отсюда, ладно? - сказал Римо. - Сама ведь знаешь, эти охранники - жуткие типы. Нет, нет, хотел крикнуть Стэнтингтон. В это здание невозможно попасть без полного набора разнообразных пропусков. Никто просто так не подойдет к твоему столу и не попросит пропуск на выход. Вспомни же инструкцию, девочка! Ни звука не вышло из его гортани. Он услышал, как секретарша сказала: - Конечно, вот, возьмите этот. Это специальный пропуск адмирала. Только покажите его, и никто к вам не пристанет. - Спасибо, сладкая моя, - сказал Римо. - А если решите навестить меня, захватите его с собой. С ним вас всюду пропустят. Не иначе как гипноз, подумал Стэнтингтон. Этот Римо, кто бы он ни был, должен обладать большой силой внушения, иначе бы секретарша не позабыла, напрочь о безопасности. - Можешь на меня рассчитывать, - сказал Римо. - А это будет моим трофеем. Мешок со Стэнтингтоном слегка переместился: наверное, Римо забирал у девушки пропуск. Вслед за этим адмирал почувствовал, что наклоняется вперед, и услышал, как Римо поцеловал секретаршу в щеку. Затем Стэнтингтон ощутил, что его вновь подняли и понесли. Неожиданная мысль мелькнула у него в голове: если уж он путешествует на чьем-то плече, его должно трясти на каждом шагу. Но не было никаких покачиваний, вообще никакого ощущения движения: он как будто плыл по воздуху. Сзади раздался голос секретарши: - Эй, а что у вас в мешке? - спросила она. - Правительственные секреты, - ответил Римо. - Ну хватит, насмешник. Я серьезно, что у вас там? - Адмирал, - сказал Римо. Секретарша фыркнула, и ее голос пропал за закрывшейся дверью. - Молодцом, адмирал, - похвалил Римо. - Ведите себя хорошо, и мы вас скоро выпустим. Никто не остановил их в вестибюле, и они вышли на улицу. Мешок слегка порвался, и Стэнтингтон сквозь дырку смог вдохнуть свежий воздух виргинских полей. Он сделал глубокий вдох и подумал: "Устает ли когда-нибудь этот Римо?" Стэнтингтон был крупным мужчиной, весом свыше двухсот фунтов, а Римо безо всякого труда тащил его на плече, как эполет на военном мундире. Затем они ехали на автомобиле и летели на самолете. Из самолета пересели в вертолет. Всю дорогу белый и азиат препирались из-за ролей в каком-то фильме. Азиат цитировал "Вэрайети", доказывая, что белый не может ожидать большего, чем один процент от денег, вырученных за продажу готового фильма. Он рассуждал о том, что при съемке необходимо уложиться в пять миллионов и что лучшее, что может сделать Римо, это взять на себя половину расходов. Римо же говорил, что он может вынести Барта Рейнольдса или Клинта Иствуда, но Эрнста Борньина он воспринимает как личное оскорбление. Стэнтингтон начал подозревать, что попал в лапы к сумасшедшим. Затем его швырнули на жесткий пол и чьи-то руки расстегнули молнию. Он услышал кислый голос: - Это что такое? Что вам обоим здесь нужно? - Я тут ни при чем, - раздался голос Римо. - Мне велела это сделать Руби. Это все ее идея. - Это правда, император, - подтвердил Чиун. (Император? Какой еще такой император, удивился Стэнтингтон.) - Я сам это слышал, - проговорил Чиун. - Я был в другом конце комнаты, но она так кричала по телефону, что я все слышал. Ее крики помешали моим сегодняшним литературным занятиям. - Все верно, - сказала женщина. - Я велела ему это сделать. - Сделать, собственно, что? - спросил кислый голос. Стэнтингтон встал. После часов, проведенных в тесной сумке, его ноги дрожали и подгибались. Лимонный голос исходил от худого лысого человека, сидящего за большим столом в кабинете с дымчатыми окнами. Стэнтингтон понял, что это зеркальные окна: снаружи зеркало, а изнутри - обычное стекло. Далеко внизу были видны воды залива и длинная дамба. Когда худой человек увидел директора ЦРУ, его глаза округлились. - Стэнтингтон? - произнес он. Стэнтингтон открыл рот. - Га-га-га, - сказал он. - Чиун! - позвал Римо. Маленький азиат, не доходящий Стэнтингтону даже до плеча, подошел к нему и осторожно нажал на точку в области шеи адмирала. Не было ни боли, ни ощущения каких-то внутренних изменений. Просто Стэнтингтон вдруг понял, что к нему вернулась способность говорить. - Доктор Смит, я полагаю, - сказал Стэнтингтон. Он огляделся. Римо и Чиун стояли позади него, рядом с высокой темнокожей женщиной, одетой в черный брючный костюм. Голову ее украшал цветной платок. Ее лицо привлекало скорее живостью и умом, чем красотой. Смит кивнул и повернулся к Руби. - Надеюсь, вы объясните мне, что все это значит, - сказал он. - Он хотел с вами поговорить. Я сказала ему, что вы слишком заняты, - объяснила Руби, - и послала этих привезти его сюда. - В сумке для мусора? - спросил Смит. - А что тут такого? - сказала Руби. - В ЦРУ никто не обратит внимания на лишний мешок мусора. Все ЦРУ - сплошная куча мусора. Она вызывающе посмотрела на адмирала. Римо спросил ее: - Зачем ты носишь на голове этот носовой платок? - Потому что мне это нравится, - отрезала Руби. - Мне нравится носить на голове носовой платок. Ты что думаешь, я для тебя наряжаюсь? Как бы не так, я наряжаюсь для самой себя. Сегодня я захотела выглядеть вот так. А тебе что, не нравится? Стэнтингтон заметил, что ее голос стал повышаться. Не задерживаясь на выносимом для человеческого уха пределе, он быстро перешел в пронзительный визг. Римо закрыл уши руками. - Хватит! - простонал он. - Хватит, я сдаюсь! Руби перевела дыхание и уже готова была возобновить атаку, когда вмешался Смит. - Руби! Она замолчала. Смит взглянул на Стэнтингтона. - Мне кажется, нам лучше поговорить с глазу на глаз. Стэнтингтон согласно кивнул. - А вы не могли бы подождать снаружи? - обратился к остальным Смит. Когда помещение было очищено, доктор Смит указал на диван, предлагая адмиралу Стэнтингтону сесть. Единственное в кабинете кресло находилось за столом Смита. Стэнтингтон проговорил: - Полагаю, сначала вы объясните мне, как это все понимать. Смит холодно взглянул на него и покачал головой. - Вы, наверное, забыли, адмирал, это вы хотели со мной поговорить. - Да, а вы в ответ доставили меня сюда в пластмассовом мешке, - сказал Стэнтингтон. - Это вынуждает меня требовать объяснений. - Спишите это на счет чрезмерной исполнительности моих подчиненных, - сказал Смит. - Так что это вас совершенно ни к чему не вынуждает. Пожалуйста, изложите ваше дело. - Меня похитили, - упорствовал Стэнтингтон. - Здесь не над чем смеяться. - Здесь - не над чем, - неторопливо согласился Смит. - Смеяться будут над вами, если вы когда-нибудь упомянете об этом. Это ж надо, вынесли из собственного кабинета под видом мусора. Так в чем же состоит ваше дело? Какое-то время Стэнтингтон сурово смотрел на Смита, неподвижного, как статуя. Наконец директор ЦРУ вздохнул. - Я нашел ваше имя у нас в архивах, - сказал он. - Верно, я как-то работал в вашей конторе, - согласился Смит. - В вашем досье упоминается некий проект "Омега". Смит подался вперед. - При чем тут проект "Омега"? - спросил он. - Именно это мне и нужно знать. Что, черт побери, это такое? - Это вас совершенно не касается, - отрезал Смит. - Это стоит мне почти пять миллионов в год и не касается меня? Агенты 365 дней в году сидят и играют в карты, раз в день звоня какой-то старухе в Атланту, и это меня не касается? - Вы что, изменили что-нибудь в проекте "Омега"? - прищурив глаза, ледяным тоном спросил Смит. - Я не просто изменил, - запальчиво произнес Стэнтингтон. - Я выгнал этих лодырей с работы. - Что?! - Я разогнал этот проект! Закрыл его! Уволил агентов! - Кретин, - сказал Смит, - самодовольный, безголовый кретин! - Одну минуту, доктор... - начал Стэнтингтон. - Из-за вашего идиотизма у нас, возможно, нет уже ни одной минуты, - сказал Смит. - А президент санкционировал закрытие проекта "Омега"? - Ну, в общем, нет. - И вы не догадались заглянуть в архивы ЦРУ и обнаружить там запись, что проект "Омега" может быть закрыт только после особого письменного указания президента Соединенных Штатов? Стэнтингтон вспомнил помещение архивов ЦРУ и бумажный хаос, царящий там. - Ах да, - с отвращением произнес Смит. - Вы ведь не можете ничего найти у себя в архивах, не так ли? Вы решили поупражняться в политических шоу, и все ваши архивы оказались уничтоженными. - Как вы узнали об этом? - спросил Стэнтингтон. - Это несущественно, - сказал Смит, - и не имеет отношения к предмету нашего разговора. Речь идет о вашем дурацком поведении с проектом "Омега". - С тех пор, как он был закрыт, - проговорил Стэнтингтон, - были убиты два русских дипломата, и русские винят в этом нас. Они говорят, что убийцы состояли у нас на службе. - Правильно, - сказал Смит. - Так оно и было. - Он повернулся в кресле к зеркальному окну и посмотрел на залив. - Но это еще не самое худшее. В списке жертв находится и русский премьер-министр. - О Боже! - выдохнул Стэнтингтон и медленно опустился на диван. - Мы можем это остановить? Смит повернулся к Стэнтингтону. Его лицо по-прежнему было бесстрастно. - Нет, - сказал он. - Когда проект "Омега" начинает действовать, его невозможно остановить. ГЛАВА ШЕСТАЯ Телефонный звонок донесся откуда-то из-под стола Смита. Под взглядом Стэнтингтона худой человек наклонился, нажал кнопку и достал из открывшегося ящика телефонную трубку. - Слушаю, сэр, - произнес он. После небольшой паузы он сказал: - Да, сэр, он уже здесь. Он помолчал опять и покачал головой: - Это очень большая неприятность, сэр, очень большая. Снова последовала пауза. - Если вам так угодно, сэр, - наконец сказал он. - Проект "Омега" был начат в конце 50-х, когда президентом был Эйзенхауэр. Это было после того, как русские сбили наш У-2. Они стали вести себя агрессивно, и появилась серьезная возможность, что Россия первой нанесет ядерный удар по США. Вы, наверное, помните, сэр, в то время, кроме нас, у России не было врага во всем мире. Рассказывая, Смит с неприязнью глядел на Стэнтингтона. - Президент и Хрущев встретились конфиденциально на яхте у берегов Флориды. Да, сэр, я тоже присутствовал. Это было необходимо, так как президент Эйзенхауэр назначил меня руководителем проекта "Омега". Как раз тогда русские разрабатывали новые виды анализаторов речи, которые могли определять степень искренности говорящего. Президент Эйзенхауэр предложил господину Хрущеву привезти с собой один из таких приборов. Попросив включить его, он заявил премьеру, что осознает возможность нанесения русскими ядерного удара по США. Вспомнив недавнее прошлое, президент сказал, что, даже будучи победоносным генералом, он все равно боялся смерти и жил в постоянном страхе перед шальной пулей. Не имеет значения, заметил он, какой властью обладает человек, умирать всегда тяжело. - Однажды, - сказал он господину Хрущеву, - вы можете решиться начать атомную войну. Вы можете даже победить нас. Но вы не сможете сохранить жизнь, чтобы порадоваться победе. Господин Эйзенхауэр объяснил, что не имеет в виду какое-либо приспособление, способное устроить конец света. - Мы не собираемся уничтожить все человечество, - сказал он, - умрет только русское высшее руководство. - Вы можете выиграть войну, - заявил он Хрущеву, - но лично для вас - или для вашего преемника и для всего вашего руководства, это будет самоубийством. Господин Эйзенхауэр надеялся, что подобная угроза поможет отсрочить хотя бы ненадолго атомную войну, а за это время может установиться прочный мир. Смит остановился, слушая собеседника, и вновь кивнул головой. - Да, сэр. Хрущев обвинил Эйзенхауэра в том, что он блефует, но детектор лжи показал, что президент говорит правду. Стэнтингтон недоверчиво слушал продолжение рассказа. - Все, что должны были сделать агенты ЦРУ, работающие на проект "Омега", - это дать приказ убийцам, если бы мы потерпели поражение в ядерной войне. Нет, сэр, программа не должна была действовать бесконечно. Она была рассчитана ровно на двадцать лет. Если верить моему календарю, она должна была завершиться в следующем месяце и никто бы никогда о ней не узнал. Но стремление адмирала Стэнтингтона сберечь лишнюю копейку совершило то, чего не сделала атомная война: убийцы приступили к выполнению задания. Стэн