Уоррен Мэрфи, Ричард Сэпир. Щит убийцы 1 Перл Уилсон, больше известный как Большой Перл, велел белой лисичке принести из спальни пару пачек баксов. Его ноги в стовосьмидесятипятидолларовых шлепанцах от Гуччи утопали по щиколотку в густом ворсе белого ковра, застилавшего середину комнаты. Плотно зашторенные окна отделяли роскошное гнездышко от смердящих, кишащих всяким сбродом гapлемских улиц - этакий райский уголок в Аду. Одни только огнестойкие и звуконепроницаемые шторы обошлись ему в 2200 долларов. Наличными. - Выпьете чего-нибудь, начальник? - спросил Большой Перл, с неторопливой величавостью направляясь к бару. Эта величавая походка буквально сводила с ума белых лисичек. - Нет, спасибо, - ответил полицейский и посмотрел на часы. - А как насчет понюхать? - снова спросил Большой Перл, коснувшись пальцами носа. От кокаина полицейский тоже отказался. - Сам-то я не употребляю кокаин, - сказал Большой Перл. - А те, кто употребляют, раз к разу укорачивают себе жизнь. Эти уличные коты держатся на плаву максимум год, а потом или прогорают, или погибают, или куда-то надолго исчезают, пока снова не встанут на ноги. Они безбожно эксплуатируют своих баб, а потом одна из них не выдерживает, и все летит в тартарары. Им нравится всякая показуха. Обожают, например, раскатывать в шикарных машинах. Я не такой дурак. Я плачу моим женщинам, моим полицейским, моим судьям, моим политикам и спокойно делаю деньги. И вот уже десять лет у меня нет никаких проблем с полицией. В комнату торопливо вбежала девушка, прижимая к груди объемистый пакет из плотной бумаги. Большой Перл снисходительно взглянул внутрь. - Добавь еще, - сказал он и, покосившись на полицейского, понял, что допустил оплошность. Тот сидел на краешке глубокого кожаного кресла и при появлении девушки быстро встал. Судя по всему, он был бы рад довольствоваться и этим, лишь бы поскорее убраться отсюда. - Еще немного лично для вас, - поясню Большой Перл. Полисмен сдержанно кивнул. - Вы в этом участке недавно, - продолжал Большой Перл. - Обычно в подобных случаях новичков не посылают. Не возражаете, если я для верности позвоню в участок? - Не возражаю. Звоните, - спокойно ответил полицейский. Большой Перл одарил его широкой белозубой улыбкой: - Вы, может быть, не вполне осознаете, что вам поручено самое важное из всех дел, которые предстоят в этот вечер нью-йоркскому департаменту полиции. Сунув руку под стойку бара, Большой Перл достал телефонный аппарат. На телефонной трубке, с внутренней стороны, был закреплен с помощью клейкой ленты миниатюрный револьвер системы "деррингер", и когда Большой Перл стал набирать номер, револьвер незаметно скользнул в его широкую ладонь. - Алло, инспектор, - заговорил Большой Перл вдруг на манер деревенского парня. - Это - я, Большой Перл. Надо тут кой-чего проверить. А вот полицейский, которого ты ко мне послал... Он какой с лица? - Большой Перл внимательно выслушал ответ, глядя при этом в упор на сидящего перед ним полицейского. Время от времени он кивал головой, бормоча: "Ага, ага. Ага. Да, сэр. О'кей. Премного благодарен". Большой Перл вернул аппарат вместе с "деррингером" на прежнее место под стойкой. - А вы побледнели, - сказал он, осклабившись и прикидывая, что этот белый мог понять из его телефонного разговора. - Успокойтесь. Похоже, вы нервничаете. - Все нормально, - возразил полицейский. Взяв пакет с деньгами, он спросил: - Через кого вы осуществляете связь с домашними хозяйками в Лонг-Айленде? Мы знаем, что это - белая женщина, проживающая в Грейт Неке. Назовите ее. Большой Перл улыбнулся: - Что, добавить баксов? Пожалуйста Только редкостное самообладание позволило Большому Перлу продолжать улыбаться как ни в чем не бывало, когда белый полицейский выхватил револьвер 38-го калибра и нацелил его прямо в голову Перлу. - Эй, мужик, ты что? Белая девушка охнула и зажала рот ладонями. Большой Перл поднял руки, показывая, что у него нет оружия. Да у него и в мыслях не было убивать полицейского из-за какой-то бледнолицей в Грейт Неке. Есть другие пути, причем такие, которые не таят угрозы твоей собственной жизни. - Послушай, мужик, я не могу ее выдать. Да и зачем она вам? Вы в Нью-Йорке, а она откупается в Грейт Неке! - Мне необходимо это знать. - Тогда тебе необходимо знать и то, что если этот источник в Грейт Неке иссякнет, то захиреет весь этот медовый промысел. Больше не будет тех классно белых дамочек из Вавилона, Хемптона и других подобных им мест, откуда я получаю первосортный товар. Если же медок перестанет поступить ко мне, то он перестанет поступать и к вам. Смекаешь, малыш? - Как ее зовут? - Ты уверен, что инспектору и в самом деле необходимо это знать? - Это необходимо знать лично мне. Даю тебе три секунды, и не пытайся меня обманывать, иначе я вернусь и сотру тебя в порошок вместе с твоей конурой. - Что мне делать? - обратился Большой Перл к перепуганной девушке. - Ну, ну, не волнуйся, миленькая. Все обойдется. Ну, перестань же плакать. Помедлив еще секунду, Большой Перл спросил снова, не столкуются ли они с полицейским на трех тысячах долларов. Полицейский ответил, что не столкуются. И тогда Большой Перл сказал: - Миссис Джанет Брейчдон. Миссис Джанет Брейчдон, проживающая по адресу: Седар Гроув Лейн, дом 311, муж которой отнюдь не преуспевает на поприще рекламы. Дайте мне знать, на сколько ей придется раскошелиться. Ведь счет она все равно представит мне, и я буду вынужден его оплатить, но мне не хотелось бы переплачивать лишку. Короче, вы поедете в Грейт Нек затем, чтобы получить то, что она посылает мне сюда. Так какой же в этом смысл? Большой Перл был явно раздражен. "Упаси, Господи, меня от этих несусветных идиотов", - мысленно шептал он. - Итак, Джанет Брейчдон, Седар Гроув Лейн, 311, - повторил полицейский. - Так точно, - подтвердил Большой Перл. Грянул выстрел, и на черном лице Большого Перла, между глаз, появилась дыра, быстро наполнившаяся кровью. Из отвисшей челюсти вывалился язык Большой Перл покачнулся, стал медленно падать, и тогда полицейский выстрелил еще раз ему в лицо. Девушка охнула, и пуля тут же прошила ее грудь. Сделав как бы кувырок она упала навзничь. Полицейский подошел вплотную к корчившемуся в предсмертной агонии черному сутенеру, выстрелил для верности еще раз в висок, а потом прикончил недвижимо лежавшую на полу девушку. Из груди у нее все еще струилась кровь. Он выстрелил и ей в висок. Полицейский покинул уютное гнездышко Большого Перла. Белый пушистый ковер набухал обильной человеческой кровью. В тот же день, в 8.45 вечера, миссис Джанет Брейчдон раскладывала по тарелкам жаркое, приготовленное по рецепту Джулии Чайлд. Служившее гарниром картофельное пюре, как и рекомендовала Джулия в телевизионном шоу, было сдобрено пряными травами с собственного огорода. Внезапно в столовую вошли двое незнакомцев, белый и черный, и прямо на глазах у мужа и старшего сына миссис Брейчдон вышибли ее мозги в это экзотическое пюре. Визитеры извинились перед мальчиком, а затем пристрелили и его и отца. В Харрисбурге, штат Пенсильвания, один из столпов общества готовился выступить в Торговой палате по поводу целенаправленного финансирования социальных программ и более эффективного решения проблем гетто. Его машина взлетела на воздух, когда он повернул ключ в замке зажигания. На следующий день в редакцию местной газеты поступило необычное сообщение для печати. В нем подробно рассказывалось как раз о "целенаправленной деятельности" этого столпа общества. И в частности, отмечалось, что ему ничем не стоило раскошелиться на строительство приюта для наркоманов поскольку связанные с этим расходы он с лихвой покрывал за счет торговли героином. В штате Коннектикут двое мужчин с револьверами в руках явились в дом местного судьи, известного редкостной терпимостью по отношению к мафии, и препроводили его к бассейну на заднем дворе. Там, под страхом смерти, судье было предложено продемонстрировать свое мастерство в плавании. Но это предложение было заведомо невыполнимо, поскольку к цепи, обвитой вокруг шеи судьи, был привязан его переносной цветной телевизор. Так, вместе с телевизором, его и выудили парни из местного полицейского участка тремя часами полке. Об этих убийствах и о полдюжине им подобных было доложено председателю соответствующего подкомитета Конгресса, который однажды осенним ясным днем пришел к твердому убеждению, что смерть этих людей - отнюдь не результат разборок между мафиозными группировками. Здесь что-то другое, гораздо более зловещее. Он сообщил генеральному прокурору США, что намерен провести расследование по линии Конгресса, и запросил помощи Министерства юстиции. Его заверили, что помощь будет обеспечена. Тем не менее он не испытывал уверенности в успехе. Он чувствовал, что эта затея ему не по зубам. Выйдя из Министерства юстиции на тихую вашингтонскую улицу, член палаты представителей от 13-го избирательного округа Нью-Йорка Френсис К.Даффи вдруг вспомнил о том страхе, который он испытал во время Второй мировой войны, когда как агент Бюро стратегических служб был заброшен во Францию. Его желудок тогда вдруг как бы замер, послав в мозг сигнал отсекать все прочие мысли, не касавшиеся того, что происходило вокруг. Иных из тех, кто находился тогда вместе с ним, страх повергал в полную растерянность, и они теряли чувство реальности. Даффи, наоборот, подавил в себе все эмоции. Именно поэтому он вернулся после войны домой, тогда как многие его коллеги погибли. Эта способность Даффи сосредоточиться на главном не являлась некой добродетелью, какую он сумел развить в себе. Нет, она была присуща ему от рождения. Этот известный многим людям страх - сродни сосущей боли под ложечкой - он испытывал и потом: когда возникли сложности с сыном, а также на выборах, когда его соперник чуть ни опередил его по количеству голосов и когда его жене предстояла операция в клинике Святого Винсента. В этих случаях на него накатывала дурнота, ладони становились влажными, и он с трудом сохранял самообладание. Но смерть - это совсем другое дело. Вот она, Даффи, совсем рядом. Он стоял перед зданием Министерства юстиции - пятидесятипятилетний респектабельный мужчина. Редкие, а сединой, аккуратно причесанные волосы, изрезанное морщинами лицо - печать прожитых лет. В руке - дипломат, набитый документами, которыми, как он понимал, уже не удастся воспользоваться. То, что его тело ничего не забыло и сейчас предупреждает его о реальности скорой смерти, глубоко потрясло его. Он подошел к скамейке, усыпанной красными, желтыми и коричневыми листьями, смахнул их на тротуар и сел. Видимо, листья набросала детвора, поскольку такого сильного листопада не бывает вообще, а тем более в Вашингтоне, да еще в конце октября. Какие дела нужно успеть сделать? Первое - завещание. Тут вроде все в порядке. Второе - сказать Мэри Пэт, что он любил ее. Третье - сказать сыну, что жизнь хорошая штука и что Америка - хорошая страна, может, даже лучшая из всех, и жить в ней хорошо. При этом надо избежать как излишней сентиментальности, так и нравоучительности. Может быть, просто пожать ему руку и сказать, что он всегда им гордился? Четвертое - исповедь. Это необходимо, но как найти достойный путь обретения согласия с Господом, если, не желая иметь больше детей, он прибегал к средствам, осуждаемым церковью? Придется пообещать исправиться, но разве честно давать обещание, которое уже не имеет никакого значения? Он прекрасно знал, что больше у него не будет детей, даже если бы он и хотел, так что подобное обещание было бы ложью, а ему не хотелось лгать Господу, по крайней мере сейчас. Сложности во взаимоотношениях с церковью возникли у Даффи после диспута с сестрами монастыря Святого Ксавье и постоянно давали себя знать на протяжении всей длительной процедуры вступления в общество "Рыцари Колумба", членство в котором он считал для себя обязательным, поскольку все имевшие какой-либо политический вес ирландцы-католики 13-го избирательного округа принадлежали именно к этому ордену, точь-в-точь как евреи аккумулируются главным образом на поприще медицины и культуры. Человеку нужна опора в жизни, и он находит ее в религии. Даффи наслаждался великолепием осеннего Вашингтона. Он всей душой любил этот город - кишащий преступниками бордель на берегах Потомака, где в муках рождалась и крепла система, о которой может только мечтать человечество, система, при которой люди будут жить в мире и согласии, где сын ирландского контрабандиста может стать конгрессменом и участвовать в выборах наравне с сыновьями нефтяных магнатов, нищих фермеров, сапожников, рэкетиров, священников, прохиндеев и профессоров. Вот такая она, Америка. Но именно этот американский гуманизм и ненавистен радикалам, как левым, так и правым, провозглашающим некий принцип абстрактной чистоты, которой никогда не было в природе, нет и не будет. Правые при этом цепляются за прошлое, а левые - за отдаленное будущее. Даффи взглянул на свой дипломат. В нем были докладные записки о гибели сутенера, женщины вербовщицы проституток, торговца героином и судьи, явно разбогатевшего на взятках за оправдание преступников, которым место в тюрьме. В дипломате были также документы, свидетельствующие о том, что его прекрасной стране действительно грозит серьезная опасность. Что же делать? Конечно, он правильно поступил, обратившись прежде всего к генеральному прокурору, но не ступил ли он на опасную стезю? Можно ли доверять Министерству юстиции или ФБР? Как далеко зашло дело? По-видимому, достаточно далеко, если убита кряду полдюжина людей. Распространился ли террор на всю страну? Причастны ли к этому федеральные службы? И в какой степени? От этого зависит, как долго продлится его жизнь. Возможно, его враги и сами пока не знают, но в случае необходимости они не остановятся перед убийством конгрессмена. Как, впрочем, и любого другого человека. Они утратили чувство реальности и теперь будут уничтожать то, что прежде стремились сохранить. Что теперь делать? Для начала, пожалуй, следует позаботиться о собственной безопасности. Нужен человек, которому он может довериться. Самый крутой из всех, кого он знал. Может быть, даже самый крутой во всем мире. С крепкими мускулами и крепкими нервами. В тот же день конгрессмен Даффи, расположившись в кабинке телефона-автомат и выложив перед собой стопку монет, набрал номер телефона в другом городе. - Хелло, ленивый сукин сын, как дела? Это Даффи. - Ты еще жив? - послышалось в ответ. - Твоя трусость давно должна была свести тебя в могилу. - Случись такое, ты бы непременно узнал об этом по национальному телевидению или из "Нью-Йорк таймс". Я ведь не какой-нибудь ничтожный полицейский инспектор! - Из тебя, Френки, не получился бы полицейский - тебе недостает решительности. С твоим слезливо-сопливым вестсайдским либерализмом больше трех минут ты не продержался бы. - Именно поэтому я тебе и звоню, Билл. Ты ведь не думаешь, что я звоню для того, чтобы сказать тебе "хэлло!", не так ли? - Да уж вряд ли можно было ожидать звонка от такой важной персоны, как ты. Что случилось, Френки? - Я хочу, чтобы ты умер за меня, Билл. - Я готов, лишь бы никогда больше не слышать твоей политической трепотни. Так в чем дело? - Сдается мне, что не сегодня-завтра меня настигнет пуля. Как насчет того, чтобы встретиться в нашем обычном месте? - Когда? - Сегодня вечером. - О'кей, я немедленно выезжаю. И послушай, старая задница, сделай одолжение. - А именно? - Постарайся, чтобы тебя не укокошили до нашей встречи. Они сделают из тебя еще одного героя-мученика, а их и так уже более чем достаточно. - Хорошо, Билл, только не двигай губами, когда будешь уточнять по карте маршрут. После этого разговора Френк Даффи решил пока не говорить жене, что он ее любит, а сыну, что гордится им, и не каяться перед Богом. Встреча с инспектором Макгарком означала для него как минимум двухнедельную безопасность. Гарантия! Не исключено, что ему даже удастся умереть естественной смертью - в назначенный судьбой день. Oн заскочил и магазинчик, расположенный в штате Мэриленд, чтобы не платить взимаемого в Вашингтоне высокого налога на алкогольные напитки, и купил десять бутылок виски марки "Джек Дэниелс". Так как останавливаться он не собирался больше нигде, то купил там же еще и содовой воды. - Кварту, - попросил конгрессмен Даффи. - Кварту содовой. Продавец взглянул на шеренгу бутылок "Джека Дэниелса" и спросил: - Вы уверены, что вам нужна именно кварта? Даффи затряс головой: - Вы правы, это будет многовато. Дайте пинту, пожалуйста, одну маленькую бутылку. - У нас нет в продаже маленьких бутылок - сказал продавец. - Ну ладно. Тогда только то, что здесь на прилавке. А, черт с ним, дайте еще пару, ровным счетом до дюжины. - Дюжины чего - "Джека Дэниелса"? - А вы что подумали? Даффи поехал прямо в аэропорт, где погрузил бутылки в свой самолет марки "Цессна", старательно разложив их таким образом, чтобы не нарушать равновесия самолета. Конечно, вес не такой уж и большой, и все же зачем рисковать. Есть рисковые пилоты, и есть старые пилоты, но не бывает одновременно и храбрых, и старых. Той же ночью Даффи совершил посадку на небольшой частной взлетно-посадочной полосе недалеко от городка Сенека Фоллз, что в штате Нью-Йорк. Макгарк уже ждал его. Холодная ночь, разгрузка самолета напомнили Даффи о той ночи во Франции, когда он впервые увидел лучшего из всех когда-либо встречавшихся ему бойцов. Во Франции была ранняя весна, и хотя они знали о предстоявшем в ближайшее время вторжении союзников из Англии, однако когда это произойдет и где именно, можно было только гадать. Тем, кого посылают на рискованные операции, высокое начальство не сообщает каких-либо секретных данных из опасения, что они могут стать достоянием врага. На этот раз им было поручено доставить оружие в Бретань. Макгарку И Даффи предстояло не только доставить и раздать оружие, но и научить французов умело пользоваться им в боевых операциях. Так было сказано в полученном ими секретном приказе. - Мы должны научить лягушатников так стрелять из этих штуковин, чтобы у них при этом не поотрывало ноги, - сказал Макгарк. Ростом он был выше Даффи и сухопар, а лицо его, круглое и неожиданно полное при такой фигуре, с носом-кнопочкой и толстыми губами напоминало детский воздушный шар. Даффи приказал по-французски всем взять по одному ящику, не больше. Приказ был исполнен, но оставалось еще три ящика, и молодой партизан-маки вознамерился унести сразу два. - Заройте их в землю, - сказал Даффи. - Незачем надрываться, важно, чтобы все оставались в строю. Я предпочитаю иметь одного человека с одним ящиком, чем ни ящика, ни человека. Молодой маки все еще продолжал тащить два ящика. Макгарк ударил его по лицу и толкнул к цепочке французов, направлявшихся к окутанному ночной мглой лесу, который смутно темнел на краю поля. - Этим людям невозможно что-либо втолковать, - сказал Макгарк. - Единственное, что они понимают, это - пощечина. В течение последующих двух дней Макгарк сумел обучить французских маки обращению с новым оружием. Его метод обучения был незамысловат пощечина для привлечения внимания, демонстрация того, что и как надо делать, и затем еще одна пощечина, если обучаемый не мог повторить все в точности. Чтобы проверить, насколько французы усвоили науку, Макгарк поручил Даффи организовать засаду - своего рода боевое крещение. Даффи выбрал для этой цели дорогу, по которой регулярно от полевой базы вермахта до расположенного в этом районе крупного аэродрома курсировал небольшой нацистский конвой. Конвой был атакован в полдень. Бой длился меньше трех минут. Французы-водители и немецкая охрана с поднятыми руками поспешно выскакивали из грузовиков на дорогу. Макгарк построил их в шеренгу. Потом подозвал к себе маки, хуже всех стрелявшего на тренировках. - Поднимись ярдов на пятьдесят по этому склону и убей оттуда кого-нибудь из них. Молодой маки вскарабкался на холм и, не переводя дыхания, выстрелил. Пуля угодили немецкому солдату в плечо. Остальные пленники попадали на землю, закрыв голову руками и прижав к животу колени. Издали они напоминали гигантские человеческие эмбрионы кем-то выброшенные на дорогу. - Продолжай! - приказал Макгарк. - Будешь стрелять до тех пор, пока его не убьешь. Следующий выстрел маки сделал не целясь, наугад. Третьим прострелил своей жертве живот. Четвертый выстрел - опять мимо. Молодой маки плакал. - Я не хочу убивать! - крикнул он сквозь слезы. - Или ты убьешь его, или я убью тебя, - сказал Макгарк и поднял к плечу карабин, целясь в маки. - А ты знаешь, я стреляю не как какой-то вшивый лягушатник. Я вмиг вышибу тебе глаза. Плача и стеная, молодой маки выстрелил еще раз, и пуля ударила лежавшему солдату в рот, чуть ли не оторвав голову. - Ладно, гусиная лапка, достаточно, ты его добил, - сказал Макгарк. Он опустил карабин и повернулся к другому маки, тоже не отличавшемуся меткостью на учебных стрельбах: - А теперь ты! Даффи приблизился к Макгарку и так, чтобы слышно было только ему, сказал: - Билл, прекрати это сейчас же. - Нет. - Черт побери, но это же убийство! - Ты абсолютно прав, Френки. А теперь застегни свой рот или я тебя тоже заставлю стрелять. С немецкой охраной вскоре было покончено, живыми среди лежавших на дороге оставались лишь французские водители Макгарк сделал очередному маки знак, чтобы тот поднимался на холм. Маки отказался. - Я не буду убивать французов, - сказал он. - Если бы не военная форма, как бы вы, говнюки, могли отличить французов от немцев! - рявкнул Макгарк. Стоявший поблизости маки внезапно вскинул свой карабин и упер его ствол в тощий живот Макгарка. - Мы не будем убивать французов, - решительно заявил он. - О'кей. - Макгарк вдруг ухмыльнулся. - Поступайте как знаете. Мне просто было интересно проверить вас. - Теперь вы нас проверили и знаете, что мы не станем убивать французов, как псов. - Ну ладно, я не собирался настаивать на своем. Но, черт возьми, это все-таки война, - пробормотал Макгарк. Когда маки опустил свой карабин, Макгарк по-приятельски обнял его и притянул к себе. - Останемся друзьями? - Останемся, - ответил француз. Макгарк крепко пожал ему руку и стал торопливо взбираться на холм, подталкивая впереди себя разъяренного Даффи. Восемью секундами позже дерзкий маки был разорван пополам взрывом висевшей у него на поясе гранаты. Обнимаясь с маки, Макгарк умудрился вытащить из нее чеку. На вершине холма Макгарк разрядил свой карабин в продолжавших неподвижно лежать на дороге французских водителей. Бам! Бам! Бам! Головы несчастных словно взрывались изнутри. Ни одного промаха. Тела убитых остались лежать на дороге. В воздухе повисла тишина. Группа маки с ужасом взирала на маньяка-американца. - Все. Кончили. Уходим! - прокричал им Макгарк. В тот вечер, когда Макгарк укладывался в постель, Даффи изо всех сил ударил его кулаком по голове, отбросив к стене, а затем, когда тот кинулся на него, двинул коленом прямо в луноподобное лицо. - За что? - взревел Макгарк. - За то, что ты - сукин сын. - Ты хочешь сказать - за то, что я расстрелял пленных? - Да. - Ты понимаешь, что, как твой командир, я мог бы расстрелять тебя на месте прямо сейчас с полным на то основанием? Даффи пожал плечами. Он все равно не рассчитывал уцелеть в этой войне. Макгарк, видимо, почувствовал это, потому что сказал: - О'кей, мы это учтем на будущее. Черт подери, мне не хотелось бы убивать американца! Он встал пошатываясь и протянул Даффи руку. Даффи шагнул ему навстречу и с силой ткнул кулаком Макгарка в живот. Макгарк охнул и отскочил назад, выставив вперед руки. - Эй, эй, послушай, друг, именно это я и имел в виду. Должен же быть человек, которого я ни при каких обстоятельствах не смогу убить! Ну, прекрати! - Что, не можешь смириться с поражением? - вызывающе спросил Даффи. - Не могу смириться? Малыш, да я мог бы тебя стереть в порошок за одну секунду. Поверь мне. Так что никогда больше не лезь ко мне. Это все, о чем я тебя прошу. Движимый то ли презрением, то ли азартом, Даффи снова бросился на Макгарка. Он помнил только, что замахнулся кулаком - и все. А когда позже пришел в себя, увидел хлопотавшего над ним Макгарка - тот поливы его лицо водой. - Я же предупреждал тебя, малыш, что запросто справлюсь с тобой. Как ты себя чувствуешь? - Не знаю, - ответил, мигая, Даффи. И всю войну Даффи оставался тем человеком, которого Макгарк не мог убить. Вопреки логике и морали Френк Даффи испытывал все более и более глубокую привязанность к Макгарку - человеку, который не мог его убить. Со временем холодную страсть Макгарка к убийству он стал считать болезнью, искренне жалел его и уже не питал к нему ненависти. Если кто-нибудь проявлял по отношению к Даффи неуважение или грубость, Даффи не спешил поделиться со своим другом, так как знал, что за этим последует. В этом смысле ничего не изменилось и после войны. Когда Френк Даффи выставил свою кандидатуру на выборах в палату представителей Конгресса, имел место такой, например, случай. Во время одного из предвыборных собраний несколько молодчиков стали было раскачивать трибуну, на которой стоял Даффи. Сержант Макгарк, служивший в департаменте полиции, арестовал их за нарушение общественного порядка Позже им было также предъявлено обвинение в оскорблении полицейского. По дороге в участок, когда они удалились на почтительное расстояние от площадки, где выступал Даффи, арестанты действительно пытались стукнуть сержанта Макгарка по голове, однако кончилось дело тем, что правонарушители были доставлены в больницу Бет Израэль с проломами черепа, разбитыми физиономиями и другими телесными повреждениями. Макгарку была оказана медицинская помощь по поводу травмы пальцевых суставов. Макгарк был крестным отцом сына Даффи. Семьи настолько сдружились, что сообща арендовали небольшой домик дачного типа недалеко от Сенека-Пфоллз в штате Нью-Йорк Здесь-то ранним осенним вечером и совершил посадку самолет Даффи, явившегося туда с дюжиной бутылок "Джека Дэниелся" и с обуревавшей его тревогой. По пути к дачному домику, сидя в машине, быстро катившей в темноте по пустынной загородной дороге, член палаты представителей Конгресса Соединенных Штатов откупорил одну из бутылок, сделал большой глоток и передал ее инспектору, возглавившему отдел кадров департамента полиции Нью-Йорка. Макгарк отпил из бутылки и вернул ее Даффи. - Не знаю, с чего начать, Билл, - сказал Даффи. Творится нечто чудовищное. Внешне все выглядит так, будто это делается на благо страны, но если серьезно вникнуть в происходящее, то становится ясно: под угрозой оказались основополагающие принципы нашего государства. - Коммунисты? - Нет. Хотя, конечно, они тоже опасны. Нет. Но эти люди схожи с коммунистами, поскольку тоже считают, что цель оправдывает любые средства. - Уж это точно, Френки. - Билл, мне нужна твоя помощь, а не философствование на политические темы, если ты конечно, не возражаешь. Происходит следующее. Группа людей ставит себя выше закона. Они творят массовые расправы. Их организация тщательно законспирирована и действует по-военному четко. Очень похоже на то, что творили несколько лет тому назад полицейские в Южной Америке. В общем, они пытаются бороться с либеральными политиками и снисходительными судьями с помощью оружия. - Но судьи и в самом деле слишком снисходительны - возразил Макгарк. - Как ты думаешь, почему порядочные граждане не могут спокойно ходить по улицам? Потому что звери заполнили улицы. Нью-Йорк превратился в джунгли. Твой округ - не исключение. Тебе следовало бы когда-нибудь спустится на землю, Френки, и поговорить со своими избирателями. Ты найдешь их в пещерах, где они прячутся. - Постой, Билл, дай же мне закончить! - Это ты мне дай закончить, - огрызнулся Макгарк. - Мы в Нью-Йорке широко распахнули двери обезьяньего питомника, и порядочный человек выходя на улицу, не может бить уверен, что благополучно вернется домой. - Я не собираюсь сейчас, Билл, вести политические дискуссии или лечить тебя от расизма. Позволь мне закончить. Я думаю, что сейчас полицейские в Америке творят то же самое, что несколько лет назад творили полицейские в Южной Америке. Я также думаю, что существует соответствующая организация. - У тебя есть осведомитель? - спросил Макгарк. Свернув на грунтовую дорогу, он взял у Даффи бутылку. Невзирая на неровность почвы под колесами, Макгарк не сбросил газ, и машина, ныряя и подскакивая, продолжала стремительно мчаться вперед. - Нет, - ответил Даффи. - Тогда почему же ты думаешь что это - дело рук полицейских? - Хороший вопрос. А теперь подумай сам - кого именно убивают? Тех, кто не подвластен полиции. Мне знакомо имя Элийя Уилсона. Ты сам рассказывал мне о Большом Перле. Помнишь, несколько лет назад ты сказал, что по закону его трогать нельзя? - Ну, о том, что собой представляет Большой Перл, знают все. - В вашем кругу, но не в моем. Это навело меня на определенные размышления. Даже такой расист, как ты, признает, что Большой Перл - далеко не дурак. Он ловко избегал ситуаций, чреватых опасностью для жизни. Обычного сутенера хватает на два года. Этот держался пятнадцать лет. Как это ему удалось? Отвечу - он действовал таким образом, что убивать его просто невыгодно. Следовательно, мотивом его убийства должно было явиться что-то иное, не так ли? - Видимо, да, если ты так считаешь, Шерлок. - О'кей. Возьмем теперь того финансиста из Харрисбурга, что в штате Пенсильвания. Допускаю, что у него были враги. В героиновом бизнесе это вполне возможно. - Правильно. - Но ведь он действовал точно так же, как Большой Перл, - он платил, и поэтому было невыгодно его убивать! И, наконец, судья из Коннектикута. Мафия как раз была заинтересована в том, чтобы он продолжал здравствовать. - Может, он взятку-то взял, но обещание не выполнил, - сказал Макгарк. Он резко бросил машину в темноту и затормозил, а когда выключил фары, Даффи увидел очертания хорошо знакомого ему домика. Даффи прихватил две бутылки, Макгарк еще две, и они с удовольствием ступили на каменистую площадку у входной двери. Макгарк включил свет, и Даффи достал лед. - Если просмотреть решения по делам, которые он вел, то легко убедиться, что свои обещания он всегда выполнял, - сказал Даффи. - У мафии были веские причины радеть о его жизни. - Хорошо, пусть мафия тут ни при чем. Тогда, может быть, какой-нибудь псих? - предположил Макгарк. Он согнул края пластмассового лотка с кубиками льда, и они посыпались на стол. Собрав пару пригоршней, он наполнил льдом две принесенные Даффи кружки. - Психи так профессионально не работают, - возразил Даффи. - Это точно. Залей лоток водой и поставь в холодильник, не то мы останемся без льда. - Да, Освальд работал непрофессионально. А в результате непрофессиональной работы двух психов мы имеем двух мертвых Кеннеди. Я залью часть второго лотка тоже. - Там, Билл, действовали убийцы - одиночки. Туг совсем другое дело. Эти действуют в связке. Бам, бам, бам! Они появляются, делают свое черное дело и исчезают. Появляются и исчезают снова. Это не психи. Как ни круги, а налицо явная компетентность. Макгарк поднял кружку и улыбнулся. - За двух глупых ослов, - сказал он. - За нас! - За двух глупых ослов - за нас! - повторил Даффи. Они чокнулись, выпили и прошли в гостиную, оставив остатки льда таять в лотке. - Мне представляется несомненным, - продолжал Даффи, - что эти убийства совершают либо солдаты, либо полицейские, и никто другой. Короче, профессионалы. - О'кей, солдаты или полицейские, - согласился Макгарк. - Это полицейские, - уточнил Даффи. - Сними солдата с толчка, и он уже не сможет сказать, где у него прямая кишка. - Ну хорошо, предположим, это были полицейские, - ухмыльнулся Макгарк. - Почему же тогда ни один из них не был опознан свидетелями? Жители этих городов знают своих полицейских в лицо, о городах же с населением меньше полмиллиона и говорить не приходится. Сидевший на потертом кожаном диване Даффи подался вперед. Он усмехнулся. Это была усмешка бывшего профессионала, анализирующего действия профессионалов нынешних. - Вот в этом-то и состоит вся прелесть их замысла! Как я понимаю, эти убийства осуществляются на принципе взаимопомощи, - сказал он, поставив кружку на пол, чтобы с помощью жестов выразить свою мысль более доходчиво. Он широко развел руки в стороны, а затем повел их на уровне груди навстречу друг другу. - Нью-йоркские полицейские совершают убийство в Харрисбурге, полицейские Харрисбурга - в Коннектикуте, а коннектикутские - в Нью-Йорке или где-нибудь еще. Местные полицейские проводят всю необходимую подготовку, а осуществляют убийство их коллеги из другого города... Просто и надежно! Как ты знаешь, самое трудное в заказном убийстве - разыскать сукина сына, которого надо убить. Если бы не маки, прекрасно знавшие Францию, мы никогда не нашли бы дороги в Париж. Макгарк покачал головой: - Вы, ребята из Фордхема, всегда были дьявольски умны. Парня из Фордхемского университета всегда было легко распознать - он читал книги. - А все-таки что ты думаешь об этом? - спросил Даффи. - Думаю, ты прав Но какое тебе-то дело до этого? - Моя фамилия скоро будет в их списке. А я не хочу умирать. Макгарк изобразил недоумение: - Френки, ты же конгрессмен. Честный конгрессмен. Мы говорили здесь о подонках общества - сутенерах, жирующих на героине финансистах, вербовщиках проституток, коррумпированных судьях, о состоящих ни службе у мафии убийцах. Какое это имеет к тебе отношение? При чем здесь ты? Господи, что с тобой, Френки? - Голос Макгарка стал гневно-взволнованным, в нем зазвучали нотки отвращения - Ну, подумай сам, черт бы тебя побрал! Ты же не кричишь об этом на всю страну, как какой-нибудь громкоголосый петух на конференции по повышению уровня самосознания, где эти бездельники и собираются-то лишь для того, чтобы заговорить самих себя до умопомрачения! Да, ты либерал, но ты думающий либерал. Ты имеешь дело с фактами. Но на этот раз у тебя нет фактов. Никаких. Это все равно как если бы ты выбежал на улицу и начал скандировать: "Прекратите убийства! Прекратите убийства! Прекратите убийства!" - Макгарк искусно имитировал бездумное скандирование толпы демонстрантов. Однако, вопреки его ожиданиям, на лице Даффи не появилась улыбка. К его пущему удивлению на нем были слезы. Насколько помнил Макгарк, Даффи никогда прежде не плакал. - O, Боже! - прошептал Френк Даффи и, опустив голову, зажал ее в ладонях. - Эй, Френк, в чем дело? Ну же, прекрати! Прекрати, слышишь! Ну, хватит тебе! - старался утешить его Макгарк, обнимая за плечи. - O, Господи, Билл! - Проклятие, в чем дело, Френки? В чем дело? - Речь идет об убийце, выполняющем заказы мафии. - Что? - Я не упоминал пока об этом убийце. Вообще никогда не говорил ничего подобного. Значит, его прикончили тоже вы. То есть ваши люди по вашему приказу. Макгарк со злости изо всех сил швырнул свою кружку; пролетев через всю комнату, она с треском врезалась в стену из соснового дерева, забрызгав ее виски. Он вскочил, гневно ударил кулаком в ладонь. - Послушай, зачем ты стараешься быть умнее всех? Ну что вам, фордхемовцам, неймется? Френки, зачем тебе все это надо? Рассыпавшиеся по полу кубики льда постепенно таяли, и на их месте появлялись темные пятна. Даффи подошел к Макгарку и похлопал его по спине. Макгарк испуганно отскочил в сторону, но тут же, облегченно вздохнул, увидев протянутую ему Даффи кружку. - Что будем делать? - спросил Даффи. - Сейчас, фордхемовский умник, я скажу тебе, что мы будем делать. Ты прекращаешь свои расследования, а если кто-нибудь из этих парней приблизится к тебе хоть на шаг, я сотру его в порошок. Вот что мы будем с тобой делать. - Ты знал, что я занимаюсь этим расследованием? - Знал, и не только это. Мы хорошо работаем, и наши силы крепнут. Мы задались целью вернуть эту страну в руки порядочных людей, тех, которые добросовестно и усердно трудятся. В руки честных людей. Эту страну слишком долго превращали в сточную яму. Мы хотим очистить ее от дерьма. - Это невозможно, Билл, вы не сможете это сделать. Хотя бы потому, что вы начинаете с дерьма, но затем разделаетесь с любым, кто встает вам поперек дороги. Что сможет вас сдержать? Что будет, если ваши люди начнут брать деньги за то, чтобы промахнуться или действовать по своему усмотрению? Если они начнут самочинствовать? - Тогда мы позаботимся и о них. - Именно "мы" и будут все это творить, а кто их остановит? - Если такое случится, я сам возьмусь за них. - Нет, не возьмешься. Ты будешь счастлив заниматься своим любимым делом. - А ты к тому времени мог бы стать и президентом. Думал об этом когда-нибудь? Даффи взял у него свою кружку: - У нас еще остался лед? - Да, и много. Много. - О'кей. Добавлю себе чуток. Слушай, я хочу позвонить Мэри Пэт, попрощаться с ней... гм... и с сыном тоже. Не думаю, что ты позволишь мне также встретиться со священником. - Что ты мелешь? - возмутился Макгарк. - Ясно уж там! Тебе, конечно же будет приказано убить меня сегодня ночью. Ты ведь предупредил, где тебя можно найти? - В департаменте - нет, не предупреждал. - Да не в департаменте, я имею в виду твоего настоящего хозяина - того, на которого ты теперь работаешь. Вряд ли он позволит своей карающей руке оказаться вне пределов досягаемости хоть ненадолго. А ты ведь карающая рука, не так ли? - Так. Ну и что? Тебе-то чего беспокоиться? Тебе же известно, что ты - единственный человек, котором я не могу убить. Ты - мой золотой, мой дорогой. - Я не из золота, Билл. Я из мяса. Мертвого мяса. - Ладно, из мертвого. Кстати, у меня гамбургеры в морозильнике. Не желаешь? - Нет. Они молча пили под шипение гамбургеров на сковородке. Макгарк несколько раз принимался шутить: "Ну и как оно, чувствовать себя мертвецом?" Или: "А ты счастливчик - прошло уже целых пять минут, а я все еще тебя не убил." Раздался телефонный звонок - тихий мелодичный звонок, непривычный для уха ньюйоркца. - Это тебя, Билл. Твой босс, - сказал, не поднимаясь, Даффи. Телефон продолжал звенеть. - Ну, а если эта не мой босс, ты успокоишься, наконец? Даффи улыбнулся: - Только они знают, что ты сейчас находишься здесь, и никто не знает - где я. Так что это они. И звонят они тебе с одной целью - сказать, что меня надо убить. И скорее всего, посоветуют инсценировать с самоубийство, чтобы дискредитировать мое расследование. Макгарк рассмеялся: - Поскольку ты все подобно объяснил, видимо, мне нет надобности подходить к телефону? Все еще продолжая улыбаться, Макгарк снял трубку. - Да, да, да. - Потом пауза и снова: - Ты уверен? На этом разговор окончился. Теперь улыбающееся лицо Макгарка являло собой маску. - Еще налить? - спросил Макгарк. - Я сам. Ты все время забываешь про лед, - ответил Даффи. Пройдя в кухню, он распахнул дверцу холодильника и под ее прикрытием тихо выскользнул из дома. Он побежал к машине, но не добежал. Его ударили сзади по голове. Он поднял, защищаясь, руку и тут же провалился в кромешную тьму, понимая, что это - расплата за терпимость, которую он на протяжении стольких лет проявлял к жестокости Макгарка. Перед тем как Даффи погрузился в вечный сон, в его сознании возникло странное видение: послышался внятный голос, возвестивший, что ему прощаются все прегрешения и даруется счастливая жизнь. А когда он уже ступил на порог вечности, тот же голос добавил, что где-то в глубинах человеческих возможностей высвободится огромная всесокрушающая мощь, которая обрушится на его убийц. И видение исчезло. 2 Его звали Римо. Он стоял под темным куполом цирка, наслаждаясь ощущением силы и безграничной власти над собственным телом. Даже на высоте восмидесяти футов над покрытой опилками ареной чувствовался исходивший от нее специфический терпкий запах. Слабо натянутая парусина тента хлопала под порывами ветра. В нише, где стоял Римо было холодно, и, как смерть, холодна была металлическая перекладина трапеции, которую он только что держал в руках, прежде чем, легонько толкнув, отправил в обратный путь. Римо прислушался к разговору, происходившему внизу. - Ну, как у него? Получилось? - полюбопытствовал кто-то. - Вам уплатили за аренду площадки, которая временно пустовала, а не за то, чтобы вы торчали здесь и во все совали свой нос. Убирайтесь! Скрипучий голос и восточный акцент были хорошо знакомы Римо. - Но я вижу, что не натянуты страховочные сетки. - А вас никто и не просил заботиться о нашей безопасности, - ответил скрипучий голос. - Я обязательно должен это увидеть, но наверху не включен свет. Он там, на самом верху трапеции, без какого-либо освещения. - Еще труднее что-либо видеть с зарытым в землю лицом... - Папаша, ты что, пытаешься угрожать мне? Да ну тебя, дед! - Чиун! - крикнул, поймав перекладину, Римо. Оставь его в покое! А ты, приятель, не получишь ни пенса, если не уберешься отсюда! - Только-то и всего? Ты все равно разобьешься. И кроме том, все свои денежки я уже получил. - Послушайте, - взмолился Римо, - прошу вас, отойдите от того старичка! Пожалуйста! - От благородного пожилого джентльмена с умными глазами, - уточнил Чиун, чтобы владелец цирка знал наверняка, о ком идет речь. - Я никому не мешаю. - Нет, мешаете. Мне, - сказал Чиун. - Ну так вот, папаша. Как хотите, а я сажусь и буду смотреть. Внизу вдруг раздался истошный вопль, и Римо увидел, как тело здоровенного мужчины взлетело вверх и шмякнулось ничком на землю. - Чиун, этот парень просто хотел здесь посидеть. Зачем ты с ним так жестоко? - В уборке мусора я не вижу никакой жестокости. - Было бы лучше видеть его живым. - Он никогда не был живым. У него изо рта воняло гамбургерами, и этот гнусный запах можно было почувствовать за сотню миль отсюда. Да, он не был живым. - Ну хорошо, скажем так - было бы лучше, если бы у него не заглохло сердце. - А оно и не заглохло, - проворчал Чиун, - а вот я, наверное, так и не сподоблюсь дождаться хотя бы самых скромных результатов своего многолетнего упорного труда, способных убедить меня в том, что лучшие годы жизни я не потратил на бездарного олуха. - В общем, я хотел сказать, что достаточно было бы ударить его так, чтобы потом он постепенно пришел в себя, а то он дергается сейчас в конвульсиях, того и гляди, умрет. - Может быть, ты хочешь спуститься и попрощаться с ним? - Ну хорошо, хорошо! - И на этот раз постарайся, пожалуйста, выполнить упражнение прилично! Римо толкнул перекладину. Он знал, что Чиун видел его так же хорошо, как если бы купол цирка был освещен прожекторами. Глаз представляет собой мускул, и чтобы видеть в темноте, достаточно всего лишь его поднастроить, что достигается путем соответствующей тренировки, как это делается со всеми другими мускулами. Впервые он услышал это от Чиуна почти десять лет назад. Тогда Чиун заметил, что большинство людей сходят в могилу, не реализовав за всю прожитую жизнь и десятой доли своих духовных и физических возможностей. "Достаточно взглянуть на кузнечика или муравья, - сказал тогда Чиун, - чтобы понять, чего можно достигнуть при правильном использовании своих энергетических ресурсов. Люди забыли об этих возможностях. Я напомню тебе о них". И это его "напоминание" порой приводило Римо в отчаяние: во время тренировок он испытывал такую невыносимую боль во всем теле, что казалось, вот еще совсем немного и он сойдет с ума. Каждый раз ему казалось, что напряжение достигло предела человеческих возможностей. Но потом убеждался, что это не так, и брал новые рубежи. - Ну, давай! - услышал он голос Чиуна снизу. Римо поймал перекладину и, толкнув ее от себя, снова отправил в плавный полет над бездной. Он не только видел, но и чувствовал, как перекладина движется, возвращаясь к нему, в подкупольном пространстве. Дальше все происходило уже автоматически - его тело само знало, что от него требуется, и действовало безошибочно. Напружинил пальцы ног, вскинул руки - и он уже в открытом пространстве над ареной. Вот он достиг верхней точки свободного полета, и в это самое мгновение его руки ловят перекладину, движение которой, невзирая на темноту, он все это время отчетливо ощущал своим телом. Взлет над перекладиной и несколько кувырков между двумя идущими от ее концов вверх тросами. Один. Два. Три. Четыре. А теперь перекладина зажата пол коленями и снова взлетает вверх-вниз, вверх-вниз, затем балансировка, соскок с перекладины, кувырок в воздухе - и свободное без всякой страховки, падение вниз головой; мускулы тела расслаблены, мозг полностью отключен. И вдруг мгновенный как у падающей кошки, перенос центра тяжести, и ноги уже оказываются внизу, а под ними - арена, четкая плавная амортизация. Все! Римо застыл на месте, вытянувшись в струну. "Безупречно, - подумал Римо. - На сей раз все сделано великолепно. Даже Чиун не сможет этого отрицать. Получилось не хуже, чем у любого корейца. И даже у самого Чиуна, потому что не было допущено ни малейших погрешностей". Римо не спеша приблизился к старому корейцу, облаченному в широкое белое а золотой каймой кимоно. - Думаю, получилось совсем неплохо, - сказал он с напускной небрежностью. - Ты о чем? - спросил Чиун. - Ну не об очередной же серии этом шедевра "Пока Земля вертится"! О чем я только что говорил? - Ах, это! - Да, это! - Ну, это лишь подтверждает тот факт, что, имея такого наставника, как Мастер Синанджу, ученик иногда способен продемонстрировать относительно приличный результат. Даже если он - белый. - Приличный? - вскипел Римо. - Приличный? Мое исполнение было безукоризненным! Я добился совершенства! Если это не так, объясни, почему! Какие я допустил огрехи? - Что-то холодновато здесь. Пойдем отсюда. - Нет, ты мне сначала назови хотя бы один элемент, который я исполнил хуже любого Мастера Синанджу! - Умерь гордыню, ибо гордыня - порок. - Я имею в виду то, что проделал сейчас на трапеции, - не унимался Римо. - Посмотри, наш приятель уже шевелится. Как видишь, я сдержал обещание - он жив. - Чиун, признайся, сегодня я достиг совершенства. - Разве оттого что я назову то или иное исполнение совершенным, оно действительно станет совершенным? Если исходить из этого, то исполнение нельзя назвать идеальным. Поэтому, - заключил Чиун с явным удовольствием, - я должен сказать, что оно было не совсем идеальным. Владелец цирка застонал и поднялся на ноги. - Я решил оставить эту затею с трапецией в темноте и спустился вниз, - ответил Римо. - Но вы не получите своих денег назад! Вы сняли помещение, а если решили не использовать трапецию, то я тут ни при чем. В любом случае, можете считать, что вам повезло. Еще никто и никогда не делал четырехкратное сальто-мортале. Никто! - Думаю, вы правы, - согласился Римо. Владелец цирка потряс головой: - А что случилось со мной? - Под вами сломалось кресло, - сказал Римо. - Какое кресло? Где? Кажется, они все были крепкие. - Да вот же, посмотрите сюда! - сказал Римо, нажимая снизу на металлическое сиденье ближнего к Чиуну кресла. Когда владелец цирка увидел появившуюся на глазах трещину в металлическом сиденье, он уверовал в то, то все было именно так, как сказал Римо. Иначе ему пришлось бы поверить, что этот сумасшедший, дрожавший от страха там наверху, и в самом деле проломил одной рукой железное сиденье! Да разве такое кому-нибудь вообще под силу! Римо надел поверх темного трико синие расклешенные фланелевые брюки и синюю же рубашку с небольшим воротничком, придававшим некоторый шарм его излишне банальному костюму. У него были коротко подстриженные волосы, а лицо с резковатыми чертами вполне сгодилось бы для - звезды экрана. Однако у кинозвезд не бывает таких глаз. В них невозможно было ничего прочесть, и некоторые люди испытывали даже некий страх, как если бы заглянули в темную пещеру. В его телосложении не было ничего необычного, и только широкие запястья выдавали незаурядную силу рук. - Вы не забыли надеть часы? - спросил владелец цирка. - Нет, - ответил Римо. - Я их вообще перестал носить. - Скверно, - с сожалением сказал владелец цирка. - Мои сломались, а у меня назначена встреча. - Сейчас три сорок семь и тридцать секунд, - в один голос сообщили Римо и Чиун. Владелец удивленно посмотрел на них. - Шутите, ребята? - Шутим, - сказал Римо. Спустя минуту, уже на улице, взглянув на попавшиеся ему по дороге часы, владелец цирка был потрясен: они показывали три часа сорок восемь минут. К сожалению его арендаторов не было рядом, и он не мог спросить, как это им удалось, не имея часов, точно определить время. А те уже мчались в машине к мотелю на окраине Форт Уорта штат Техас. Чем дальше на юг, тем грязнее становилось шоссе: банки из-под пива, трупы собак - жертвы техасских водителей, считающих лобовые столкновения всего лишь одним из способов торможения. - Тебя что-то беспокоит, сын мой? - спросил Чиун. Римо кивнул: - Боюсь, что я окажусь не на той стороне. Узкое пергаментное лицо Чиуна выражало недоумение. - Не на той стороне? - Да, думаю, что на сей раз я ввязываюсь в драку не на той стороне, - грустно сказал Римо. - Какая такая не та сторона? Ты прекращаешь работать на доктора Смита? - Послушай, ты же знаешь, что я не могу сказать тебе, на кого мы в действительности работаем. - А мне никогда это и не было интересно, возразил Чиун. - Какая разница? - Есть, черт возьми, разница! Почему, ты думаешь, я занимаюсь тем, чем занимаюсь? - Потому что ты - ученик Мастера Синанджу и демонстрируешь свое искусство убивать, потому что ты убийца. Цветок отдает свой сок пчелке, а пчелка делает мед. Река течет, а горы спокойно стоят на месте и иногда осыпаются. Каждый занимается тем, что ему определено судьбой. А ты, Римо, - воспитанник Дома Синанджу несмотря на то, что ты белый. - Черт возьми, Чиун, я прежде всего американец, и то, что я делаю, я делая по иным мотивам. Так вот, на этот раз мне велели продемонстрировать высшую степень своего мастерства, а потом я узнаю, что меня посылают убивать хороших парней. - Хороших парней... Плохих парней - ты, сын мой, в сказке, что ли, живешь? Ты рассуждаешь, как капризный ребенок или как ваш президент, обращающийся к народу по цветному ящику. Ты так и не усвоил наше учение? Хорошие парни! Плохие парни! У всех парней на теле одни и те же точки, воздействуя на которые можно вызвать их смерть или повлиять на нервную систему, сердце, легкие, глаза, ноги, руки или равновесие. Нет ни хороших, ни плохих парней! Если бы они были, разве пришлось бы армиям разных стран носить различное обмундирование, чтобы отличаться друг от друга? - Ты этого не поймешь Чиун. - Я отлично понимаю, что у бедняков деревни Синанджу есть еда потому, что Мастер Синанджу служит хозяину, который за это платит. А ты в свою очередь зарабатываешь себе на жизнь тем, чему я тебя обучаю. Пока ты еще не постиг мою науку в полном объеме, но непременно постигнешь. - Чиун печально покачал головой. - Ты достиг совершенства, которое продемонстрировал сегодня, а сейчас ведешь себя, как заурядный белый человек. - Так ты признаешь, что мое исполнение было безупречным? - Что толку от совершенства, если им овладел дурак? Это все равно что драгоценный изумруд в куче навоза. Чиун умолк, погрузившись в раздумье. Римо не обращал на него внимания. Он был вне себя от гнева, так же, как десять лет назад, когда он пришел в себя после публичной казни и обнаружил, что находится в санатории Фолкрофта на берегу залива Лонг-Айленд. Римо Уильямса обвинили в убийстве, которого он не совершал, а потом публично казнили на электрическом стуле, который не сработал. Когда он пришел в себя, ему сказали, что им как раз нужен такой человек как он, дня выполнения заданий специального агентства, созданного вне конституционных рамок с целью защиты конституции от опасности, которую представляют собой организованная преступность, революционеры и все те, кто хотели бы погубить страну. Эта организация по борьбе с преступностью называлась КЮРЕ, и о ней знали только четверо: президент Соединенных Штатов, возглавлявший КЮРЕ доктор Харолд Смит, вербовщик, а теперь еще и Римо. Вербовщик покончил с собой, гарантируя тем самым, что уже никогда не проговорится. "Америка стоит того, чтобы положить за нее жизнь", сказал Смит тогда Римо. После этого о КЮРЕ знали только трое. Римо решил тогда согласиться. "Прошло много лет, иногда думал он, - с тех пор как умер тот Римо Уильямс, которым я был когда-то простой, с усталой походкой рядовой патрульный полиции Нью-Йорка. Да, этот полицейский умер на электрическом стуле" Так думал Римо прежде... А сегодня он вдруг осознал, что тот полицейский вовсе не умер тогда на электрическом стуле. Патрульный Римо Уильямс жив. Он чувствовал это нутром. У него вскипала душа при одной только мысли о новом задании, о том, что ему придется убивать таких же, как он, полицейских. 3 С захоронением тела Френсиса К.Даффи, члена палаты представителей от 13-го избирательном округа штата Нью-Йорк, возникли определенные трудности. Святая церковь относится к самоубийцам с явным неодобрением, поскольку лишение себя жизни является тяжким прегрешением перед Богом, который эту жизнь даровал. Поэтому хоронить самоубийц на освященных церковью кладбищах не разрешается. Строго следуя своим принципам, церковь тем не менее считает необходимым убедиться, что принимаемые ею в таких случаях решения основываются на достоверных фактах. Такая позиция церкви в данном случае объясняется реалистической оценкой человеческого восприятия, как не безусловно истинного. Доказательства, признанные департаментом полиции Сенеки Фоллз и национальными средствами массовой информации убедительными, не удовлетворили церковь. На виске у Френсиса Даффи имелись следы пороховых ожогов. Экспертиза подтвердила, что спусковой крючок был нажат именно его пальцем. Полиция заявила, что кровоподтеки на лице - ушибы, полученные при падении. Еще бы! В последнее время он был подавлен и много пил. Его ближайший друг - инспектор департамента полиции Нью-Йорка Уильям Макгарк конфиденциально сообщил представителям церкви, что уже более года его друг постоянно и много пил. Прогрессирующий алкоголизм неизбежно отразился на психике. То же самое Макгарк изложил и генеральному прокурору США, который просил его сохранить их встречу в тайне. - Не говорил ли он вам, что подозревает о существовании заговора? спросил генеральный прокурор. - Заговора? - Макгарк изобразил на своем лунообразном лице удивление. - Да, заговора. - Какого заговора? - А об этом вы мне расскажите, инспектор. - О'кей, Он говорил, что полицейские объединяются в группы для истребления преступников и что они готовились убить также его, поскольку он знал об их существовании. Фермеры, говорил он, грозились сжечь его живьем в его собственном доме, так как он намеревался доказать, что принцип паритета ферм придуман протестантами, дабы навредить католикам. Общество "Рыцари Колумба" - в руках мафии. Обществу "Объединенный еврейский призыв" удалось установить тайный контроль над деятельностью общества "Анонимные алкоголики" с целью подрыва ликеро-водочной индустрии или что-то в этом роде, и поэтому он не мог прибегнуть к их помощи. Привратник дома, в котором жил Даффи, по его мнению, состоял на службе у его политического противника и регулярно докладывал о количестве пустых бутылок, выбрасываемых из этой квартиры. Все это мне очень неприятно, сэр. Френк Даффи был моим самым близким другом. - Вернемся к полицейскому заговору. А что вам, инспектор, известно об этом? - Я знаю, что Даффи начал расследование этого заговора. - Сообщил ли он вам какие-нибудь подробности? - Да. Он собрал огромную информацию. Я ужасно всполошился. - Почему? - Потому что чуть было не поверил во все это. - Объясните, почему вы готовы были поверить в это. - Видите ли, он привел несколько примеров убийства видных представителей уголовного мира. Одного из них я знал. Я имею в виду Большого Перла Уилсона. Это - ниг... черный сутенер. Очень расчетливый. Очень хитрый. Я хочу сказать, что среди черных есть немало умных людей. - Да, конечно. Продолжайте. - Так вот, Большой Перл кое-кого опасался и принял предупредительные меры, если вы понимаете, что я именно в виду. Чердак варит. Это означает... - Я знаю терминологию нью-йоркской уголовщины, - перебил его генеральный прокурор. - Продолжайте! - Так кому понадобилось убивать Большого Перла? Он был умен и осторожен. Гипотеза о полицейских в данном случае представляется мне вполне резонной. - Извините, инспектор. Конгрессмен Даффи заверил меня, что ни с кем не делился этой информацией. Откуда же всем все это известно? Макгарк улыбнулся: - Я самый близкий его друг. Он не считал меня "кем-то". Генеральный прокурор кивнул. Лицо его было испещрено оспинками, как побитая градом пустыня. - Насчет Большого Перла Уильсона. А вы-то - сами как думаете - почему его убили? - Не знаю. Поэтому я и говорю, что предположение о заговоре совсем не лишено смысла. Послушайте, я не знаю, допускается ли у вас это, но если хотите, я могу сам попробовать разобраться в случае с Большим Перлом. Посмотреть, что могло быть известно об этом Френки. Генеральный прокурор задумался, взвешивая предложение Макгарка. - Возможно, - сказал он. - Возможно, что конгрессмен Даффи покончил с собой под влиянием паранойи. Но возможно также, что он вовсе не совершал самоубийство. Не знаю. Однако вся эта история с Даффи наводит на мысль, что в чем-то он был прав. Вы понимаете меня? Макгарк кивнул: - Я сам чуть не поверил в это, особенно после того, и "Рыцарях Колумба". - Если Даффи был прав, то вы - единственный в Соединенных Штатах полицейский, который наверняка непричастен к заговору. Макгарк поднял бровь: - Как вы можете быть уверены? Вам же ничего обо мне не известно. - Известно. Я просмотрел ваше досье. Ваши данные были перепроверены. В досье Бюро стратегических служб сохранились документы времен Второй мировой войны, в которых говорится, что посылать вас на операции вместе с Даффи не рекомендуется, так как вы слишком заботились о его безопасности. Я знаю, вы убежденный консерватор, в то время как Даффи был либералом. И тем не менее вы держались друг за друга вот так, сказал генеральный прокурор, крепко сцепив два пальца - Вот так, повторил он. - Различия в политических взглядах не способны разрушить прочную дружбу. И я уверен: если бы вы участвовали в этом заговоре и если бы такой заговор действительно существовал, то Френк Даффи был бы сегодня жив. Макгарк взволнованно сглотнул: - Как бы я хотел, чтобы и в самом деле существовало что-то вроде полицейского заговора и чтобы был конкретный негодяй, который убил Даффи. Потому что тогда я мог бы содрать с него шкуру живьем. Это уж точно! - Успокойтесь, Макгарк! Я не могу дать вам разрешение на убийство, но я хочу, чтобы вы помогли мне в одном очень сложном деле. - А именно? - Предположим, что заговор действо существует. Я хочу, чтобы вы осторожно, но тщательно проверили обстоятельства смерти Большого Перла. Если такой заговор существует и вы засветитесь, вас непременно убьют. Ну, как, принимаете мое предложение? - За Френка Даффи, сэр, я готов и умереть. - Возможно, именно так и будет, инспектор. Генеральный прокурор написал на листке номер телефона и протянул его Макгарку. - Домашний. Никаких сообщений через секретаршу. - Есть, сэр! - И вот что еще, инспектор. Будем все же надеяться, что все, о чем говорил Даффи, является плодом больного воображения, ибо если Даффи прав, то ваша жизнь не стоит и собачьего помета. Лунообразное лицо Макгарка расплылось в широкой, нагловатой улыбке: - О чем речь? Послушайте, а разве все то, в чем мы ковыряемся после войны, не похоже на ту же подливку? Генеральный прокурор засмеялся и протянул руку. Макгарк пожал ее и вышел. "Странно, - думал, глядя ему вслед, генеральный прокурор, - рукопожатие этого благородного и храброго человека холодное, как у лжеца. Это опровергает поговорку, которая гласит: каково рукопожатие, таков и человек". Принимая в тот вечер генерального прокурора, президент США выразил недовольство его действиями: - Я запрещаю вам, черт возьми, создавать в рамках нашей администрации какую-то особую полицейскую структуру! У нас и так уже прорва идиотов, которые болтаются вокруг, изображая из себя секретных агентов, а мне приходится их все время выгораживать. Это относится к вам лично и ко всему вашему персоналу. - Мне кажется, господин президент, что вы недооцениваете опасность, которая действительно существует. - Я - президент Соединенных Штатов. Законность является фундаментом нашего государства. И мы будем действовать только в рамках законности. - Да, сэр, но в данном случае мы имеем дело с проблемой, которую невозможно решить в рамках законности. - Но с решением проблем вне рамок закона мы опоздали по меньшей мере лет эдак на триста, не так ли? - Вы имеете в виду конституцию? - Я имею в виду Америку. Спокойной ночи. Если захотите включить того нью-йоркского полицейского в свои ведомости на получение заработной платы, то - пожалуйста, я возражать не буду. Но никаких секретных исполнителей, кровной мести и тайного шпионажа! - Слушаюсь, сэр, - сказал генеральный прокурор, - хотя сама идея создания такой организации совсем не плоха! - Спокойной ночи! - сказал президент, завершая разговор. Когда генеральный прокурор закрыл за собой дверь, президент вышел из овального кабинета и прошествовал через весь Белый дом, направляясь к себе в спальню. Извинившись, он деликатно попросил дремавшую там супругу оставить его на минутку одного. Она была верным соратником и с пониманием отнеслась к этой просьбе. "Такая жена - более ценное сокровище, нежели рубины, - подумал он, вспомнив Ветхий завет. Должно быть, ее они и имели в виду, когда писали эту священную книгу". Он выдвинул верхний ящик бюро, где хранился красный телефон, и снял трубку. - Да, сэр! - услышал он после первого же гудка. - Доктор Смит, ко мне поступают тревожные сигналы. Меня интересует, не преступили ли ваши люди границы дозволенного? - Вы имеете в виду убийства в восточных штатах? - Да. Подобные вещи недопустимы. Даже когда ваша организация действует с оглядкой, она вызывает активное неприятие, а поскольку сейчас она вышла из-под контроля и открыто творит бесчинства, ее необходимо запретить. - Мы не имеем к этому отношение, господин президент. Это кто-то другой, и мы уже занимаемся этой проблемой. - Так это, значит, не вы? - Конечно, нет. У нас нет армии, сэр. К тому же наш человек никогда не позволил бы себе ничего подобного. Мы уже принимаем необходимые меры, и виновные понесут ответственность, кем бы они ни оказались. - Вы собираетесь в данном случае использовать того самого человека? - Если сможем. - Что вы имеете в виду? - Мне не хотелось бы подробно говорить об этом. Президент задумался, глядя на красный телефон, затем сказал: - Можете пока продолжать, но знайте: я не могу быть спокоен, пока вы существуете. - И я тоже, сэр. Спокойной ночи! Мужчина, снявший двенадцатый номер в мотеле на въезде в Форт Уорт, получил весточку от своей тети. Дежурный администратор приплелся к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и изнутри послышался голос: - Да? - Вам телеграмма. - От кого? - Не знаю. - Прочтите ее вслух. - О'кей. Ага, это от вашей тети Харриет из Миннеаполиса. - Спасибо! - послышалось из-за двери, и она захлопнулась перед носом администратора. Тот удивленно поморгал и постучал снова. - Эй, послушайте, вам эта телеграмма нужна или нет? - Нет. - Что? - Не нужна! Вы бы сами взяли телеграмму, которая вам не нужна? - Так это ж как собаке пятая нога, - почесав затылок, сказал администратор. - Ну вот и прекрасно, - сказали за дверью. Когда администратор удалился, Римо уже заканчивал укладывать чемодан. Сунув в его дальний угол последний носок, он захлопнул крышку. Чиун внимательно наблюдал за его действиями. - Я беспокоюсь, - сказал Чиун. - О чем еще? - отрывисто спросил Римо. - Там будет достаточно много людей, которые попытаются убить тебя. К чему облегчать им работу, таская на себе тяжелое бремя гнева? - К тому, что я злой, как черт, вот к чему. Эта телеграмма - условный сигнал. Я отправляюсь выполнять задание, но я не хочу его выполнять. - Я дам тебе совет. Из всех людей, которые тебя встретят, ни один не стоит того, чтобы отдать за него свою жизнь. - "Свою жизнь, свою жизнь"... Это - моя жизнь, черт возьми, и я имею полное право наплевать на нее, если мне так захочется! Это - не твоя жизнь. Это - не жизнь Смита. Она моя, хотя эти ублюдки и отняли ее у меня десять лет назад. Моя! Чиун печально покачал головой. - Ты несешь в себе мудрость, выстраданную моими предшественниками из Синанджу. Не жертвуй ею из мальчишеского безрассудства. - Давай, папочка, начистоту: тебе же заплатили за то, чему ты меня научил, причем золотом, твердой валютой за счет американского налогоплательщика. За хорошую цену ты научил бы убивать и жирафа. - Неужели ты думаешь, что я стал бы учить тебя тому, чему действительно научил, за деньги? - Не знаю. Ты собрался? - Нет, ты знаешь. Ты просто не хочешь признать это. - Но и ты тоже вряд ли беспокоишься только о том, что впустую потратил несколько лет жизни. Признайся! - Мастеру Синанджу не пристало отвечать на вопросы. Это он учит других. Римо защелкнул замок чемодана. Когда Чиун не желал говорить, он и не говорил. 4 А тем временем в Филадельфии Стефано Колосимо приветствовал своих детей и внуков, братьев и сестер, кузин и кузенов, целуя всех подряд в щеку. Тем самым он демонстрировал горячую любовь патриарха к членам своего клана. Небольшими счастливыми группами двигались они по фойе мимо телохранителей, чтобы почувствовать прикосновение тяжелых рук и влажных губ и получить затем маленький сверточек в яркой обертке. Детям вручали сладости и игрушки, а взрослым - ювелирные украшения, а порой еще и конверт, если в данной семье было туго с финансами. Дедушка Стефано вручал эти конверты с чувством глубокого уважения, скромно замечая при этом, что только благодаря счастливой судьбе, которая незаслуженно выпала на его долю, он может оказать своему родственнику эту маленькую любезность и что, как знать, возможно, когда-нибудь родственник и сам, в свою очередь, сможет оказать какую-нибудь услугу ему, Стефано Колосимо. Телохранители с их каменными лицами резко контрастировали с царившей на этом семейном торжестве атмосферой всеобщей радости. Никто из присутствующих, правда, не обращал на телохранителей никакого внимания, как не обращают внимания, скажем, на водопроводные трубы. Юные отпрыски Колосимо, достигнув школьного возраста, с удивлением обнаруживали, что у других учащихся нет собственных телохранителей. У некоторых была прислуга и даже шоферы, но телохранителей не было ни у кого. Вот тогда-то дети впервые и осознавали, что значит быть членом клана Колосимо. Обычные для одноклассников отношения на уровне "покажи и скажи" здесь не подходили, так как рассказывать в классе, что происходило накануне дома, не разрешалось. Таким образом, юный Колосимо вроде бы и находился в классе, но существовал отдельно сам по себе. Или, например, ему доводилось слышать как звонит в дом кто-то из тех, кого показывают в телевизионных новостях, и просит разрешения переговорить с его дедушкой. Об этом в классе полагалось помалкивать, потому что ты - Колосимо. Дедушка Колосимо принимал у себя в доме представителей клана, но его приветствовали не только домочадцы, а также многие из тех, кто не был связан с ним родственными узами. Соответствующие телефонные звонки и послания были получены в этот вечер от мэра города, сенатора, губернатора, всех членов городского совета, начальника полиции и председателей отделений демократической и республиканской партий в этом штате. Все они горячо поздравляли главу крупнейшей в Филадельфии строительной фирмы, крупнейшего импортера оливкового масла и землевладельца с сорокалетием супружеской жизни. И конечно же, было смешно, когда какой-то ничтожный патрульный полицейский заявил, что желает переговорить с хозяином дома, поскольку одна из припаркованных снаружи машин мешает нормальному движению транспорта. - Карло, займись этим, - приказал дедушка Стефано одному из своих телохранителей. - Он настаивает на встрече лично с хозяином дома, - доложил, вернувшись, Карло Дигибиасси, являвшийся, суда по его декларации о доходах, консультантом фирмы. - Договорись с ним, Карло, - сказал дедушка Стефано и многозначительно поманипулировал пальцами правой руки, что означало предполагаемое вознаграждение настырному патрульному. Телохранитель мгновенно исчез, но вскоре вернулся, обескураженно пожимая плечами. - Не понимаю, что это за полицейский! - воскликнул он. - Ты сказал ему что мы - весьма уважаемые люди? Карло подтвердил. - Сказал, конечно, но полицейский говорит, что ему на это наплевать. - Ну тогда пусть выписывает штраф. Мы заплатим. - Он грозится арестовать вас и отправить, в участок в соответствии с каким-то постановлением муниципалитета. - За неправильную парковку?! Карло пожал плечами. - Узнайте, кто такой этот полицейский, - распорядился дедушка Стефано. Последовали телефонные звонки в полицейское управление, районные участки и отдельным полицейским, исправно получавшим от Колосимо жалованье, хотя в штате его рабочих или служащих они никогда не значились. Вернулся Карло и доложил: - В управлении его знают, но наши говорят, что никогда прежде не слышали о нем. С раздражением человека, которому постоянно приходится все, буквально все, делать самому, дедушка Стефано отправился на улицу, чтобы поговорить с полицейским. Выйдя в сопровождении двух телохранителей на веранду дома, он представился. - Чем могу быть полезен? - спросил он. - Да вот... Бон та машина. Она мешает движению транспорта, создает аварийную ситуацию. - Мешает движению транспорта? У меня сегодня семейное торжество. - Сожалею, но аварийная ситуация - это очень серьезно. - Мешает движению транспорта, - повторил дедушка Стефано с едва уловимым раздражением в голосе. - И никто другой не может, видите ли, устранить эту помеху. Ладно, я иду. Дойдя до угла дома, Карло увидел нечто необычное. К нему направились четверо полицейских. Однако необычность ситуации состояла не в присутствии полицейских, а в том, как они себя вели. Они походили на баскетболистов, блокирующих корзину в ожидании вожделенного мяча. Двое, что повыше, отступив чуть в стороны, поглядывали на двоих других, поменьше ростом, как бы ожидая от них передачи мяча, чтобы тут же, подпрыгнув, положить его в сетку. Однако прыгать они не стали, а прямо от бедра открыли пальбу из револьверов. Последнее, что увидел Карло, была вспышка выстрела. Пятеро полицейских одновременно выхватили свои револьверы. Все пятеро били по телохранителям. Какую-то долю секунды только один из вышедших из дома оставался невредимым. Он стоял, широко раскрыв полные ужаса глаза, и это был сам дедушка Стефано Колосимо. Однако и он был тут же скошен огнем пяти револьверов. Сообщение об этом событии заняло центральное место в послеполуденных радио- и телевизионных новостях. Полиция Филадельфии заявила, что подозревает в этом убийстве одну из соперничающих мафиозных группировок. В Нью-Йорке инспектор Макгарк щелкнул выключателем радиоприемника и с удовлетворением нацарапал в желтом блокноте несколько цифр. Толково! Пришлось послать пятерых, и это, конечно, многовато, но результат того стоил. Очень неплохо! Макгарк откинулся в кресле и уставился на карту, висящую на стене его кабинета в полицейском управлении, расположенного наискосок через холл напротив кабинета начальника полиции. Он зримо представил себе, как расширяется его полицейская сеть, охватывая все новые и новые районы страны. Он уже многого добился. Его бумагам дан ход, и теперь в любой день можно ожидать сообщения, что вопрос о выходе на пенсию решен. Он оставляет пост руководителя отдела кадров департамента пилиции и может целиком сосредоточиться на выполнении другой, более важной, миссии. И тогда эта сеть начнет быстро расширяться, охватывая западные, северные и южные штаты. Техас. Калифорния. Чикаго. И наконец, Вашингтон! А куда ему деться? И Даффи с присущими ему умом и умением предвидеть ход событий знал это. Армии Макгарка предстоит пройти весь этот путь. До самого Белого дома. Ринувшуюся с гор лавину на полпути не остановишь. Макгарк встал и принялся наводить порядок в кабинете перед тем, как пересесть в другой, где будут вершиться по-настоящему важные дела. Скоро он позвонит оттуда генеральному прокурору и заверит его, что никакой тайной полицейской армии не существует. 5 Лимонного цвета лицо доктора Харолда В.Смита было, как никогда, кислым. Он сидел в залитой ярким, слепящим светом и надежно запертой комнате вкладчиков в здании Манхэттенского банка. Перед ним лежали два небольших элегантных чемоданчика-"дипломата", до краев набитых пачками новых стодолларовых банкнот. Крышки "дипломатов" были раскрыты. - Хэлло! - поприветствовал он появившегося на пороге Римо. Римо посмотрел на деньги. Удивительно, как деньги утрачивают в твоих глазах всякую ценность, когда ты можешь получить их сколько угодно, для этого надо только поднять телефонную трубку и промямлить в нее несколько слов, - или когда у тебя вообще нет желания покупать что-либо, потому что, кроме твоего нанимателя, ты, в сущности, никому не нужен. Так что стодолларовые банкноты - всего лишь банкноты. Бумажки. - Сначала я должен объяснить вам, что это за деньги. Вам надлежит обосноваться в Нью-Йорке под видом важной фигуры в мире рэкета. Как мы установили, в глазах тех, кем интересуется полиция, рэкетир не тот, кто действительно занимается рэкетом, а тот, кто регулярно платит полиции. Другими словами, рэкетир может спокойно заниматься своим ремеслом, только если он систематически откупается от полиции. Вся прелесть ситуации в том, что вам не придется создавать собственную организацию, на это ушло бы много времени. Более того, вы избавляетесь от необходимости барахтаться в мутном болоте вымогательства, цифр, проституции, наркотиков и прочих весьма сложных для освоения вещей. - Вы хотите сказать, что, получая от меня взятки, полицейские будут считать меня гангстером, а мне и правда не придется впутываться в эти дела? - Именно так, - подтвердил Смит. - А потом? - Вы выясните, кто возглавляет организацию, устраните руководство, а мы уже довершим дело. - А не проще ли вашим тунеядцам собрать необходимые доказательства и улики и представить их какому-нибудь прокурору? Зачем требуется ликвидировать их руководителей? - Мы не хотим предать гласности сам факт существования этой организации. При существующей ныне обстановке в стране не исключается и возможность того, что эти преступники не только избегнут суда но смогут выставить свои кандидатуры на выборах и победить. - Так разве это плохо? - сердито воскликнул Римо. - Если бы они победили на выборах, мы могли бы уйти в отставку. Мы были бы тогда не нужны. Они сами будут делать эту работу, Смитти! - Нет, Римо, вы не правы, - мягко возразил доктор Смит. - Только не говорите мне, будто фамилии некоторых из тех, кого они кокнули, не были в ваших компьютерных распечатках с приложенными к ним подробными, весьма замысловатыми планами и рекомендациями, как можно спровоцировать их конфликт с налоговой инспекцией. Не крутите, Смитти! Эти парни делают за нас нашу работу и делают ее быстрее и лучше нас. Да у вас, аристократов, просто тонка кишка, и вы боитесь оказаться не у дел. - Римо, - Смит говорил глухим взволнованным голосом, - ваша функция аналогична той, которую взяли на себя эти люди, и поэтому вы их оправдываете Но между вами существуют серьезные различия. Первое. Мы используем вас только в случае острой необходимости, когда у нас нет иной возможности. Второе. Мы для того и существуем, чтобы предотвращать подобные вещи. В стране существует КЮРЕ, поэтому Америка не превратится в полицейское государство. Нам доверено выполнение этой задачи, значит, все будет в порядке. - Это слишком сложно для моего понимания, Смитти. - Римо, я хочу обратиться к вам с теми же словами, с какими полководцы всех времен и народов с тех пор, как они вывели человечество из пещер, в трудную минуту обращаются к своей армии. Доверьтесь мне. Положитесь на мое мнение! - Хотя оно в корне противоречит моему? - Да. Римо нервно барабанил пальцами по столешнице. Надо держать себя в руках, дабы не сломать стол. А с каким бы удовольствием он разнес его в щепки! - Хорошо. Я скажу вам, что чувствует каждый солдат с тех самых пор, как нас вывели из пещер: у меня не слишком богатый выбор. Смит кивнул. Он кратко изложил Римо содержание последних донесений, анализирующих динамику роста тайной полицейской организации, предположительно с центром на востоке страны. - Если судить по количеству убийств и мест, где они происходят, полицейская организация должна насчитывать не менее ста пятидесяти человек. Такого количества людей вполне достаточно, чтобы посылать их для осуществления террористических актов в различные города, причем с полной гарантией, что их лица не успеют там примелькаться. Смит добавил, что, выдавая наличными такую сумму, хранившуюся на счету некоего фиктивного лица, кассир банка прожил к этой операции непомерно большой интерес. Римо следует иметь это в виду и опасаться попыток ограбления, предупредил он. - В этих двух чемоданах почти миллион долларов. Наличными. Остаток вернете в обычном порядке. - Нет, - сказал Римо, глядя в худое, желчное лицо Смита. - То, что останется, я сожгу. - Да вы что? Сжигая доллары, вы тем самым уничтожаете аккумулированную в них энергию американского народа! - воскликнул Смит. - Я знаю, Смитти. Вы, конечно, истинный потомок основателей Америки... - Я просто не могу понять... - А я - тупой полицейский - южанин, - продолжал Римо, - который если и видел когда-нибудь своих родителей, то наверняка в рабочих комбинезонах. - Чиун говорит, что вы более высокого происхождения. - Не надо мне более высокого, - возразил Римо. - Я горжусь тем, что в душе я - южанин. Вам известно, кто такой южанин? Это - отнюдь не плантатор, а грязный, с натруженной шеей работяга-фермер. Это не владелец ранчо, а работающий на него рядовой ковбой. Это - не американец итальянского происхождения, а жалкий полукровка. Это - еврей-филантроп, то есть я. - Не думайте, что я не понимаю, как много сделали те люди для Америки, - торжественно заявил Смит. - "Те люди"! Вот именно; для вас они всего лишь "те люди". Римо схватил пачку долларов, совершенно новых, еще пахнущих краской, плотно упакованных в твердые, как дерево, бруски, и стальными пальцами превратил пачку в труху. На колени Смита посыпалось зеленое конфетти. - Это же десять тысяч долларов, Римо! В них - труд американцев. - Нет, это другие десять тысяч, в них - труд "тех людей". - Всего хорошего, Римо, - сказал поднимаясь, Смит. Римо видел, как в этом скромном столпе моральной чистоты растет раздражение, и на него нахлынуло какое-то теплое, доброе чувство к нему особенно когда Смит попытался было что-то сказать, уже стоя в дверях, и не смог найти подходящих слов. - Счастливо, Смитти, - засмеялся Римо, - удачного вам дня! Он закрыл "дипломаты", выждал немного, пока Смит покинет стены банка, и спокойно вышел на улицу, где его должны были ограбить. Возле банка Римо не заметил никаких подозрительных личностей, казалось, никто не проявил к нему интереса. Он прошелся вокруг здания банка и тоже никого не заметил. На всякий случай он решил пройтись еще раз, и только тут его внимание привлекла машина. Он понял, почему, увидев ее впервые, он не заподозрил ничего дурного. На переднем сиденье машины мужчина и женщина изображали влюбленных, занятых друг другом. Неплохо придумано! Но именно эта "влюбленность" и выдала их. Пройдя мимо них в третий раз, он окончательно убедился, что это спектакль. "Сущность любви, - сказал однажды Чиун, - в ее преходящем характере. Она как сама жизнь. Быстротечна. Краткий миг и больше ничего". Зная теперь своих грабителей, Римо бодро зашагал, размахивая дипломатами, по Четырнадцатой улице. Дойди до постоянно забитой машинами площади. Юнион-сквер, он замедлил шаг, чтобы "влюбленные" не потеряли его в уличной сутолоке. Он оглянулся. Нет, злоумышленники следовали за ним по пятам в машине. Более того, теперь это были целых две машины, державшиеся рядом. В следующую же минуту из второй машины выскочили двое здоровенных чернокожих мужчин в шляпах с обвислыми полями. А из первой "возлюбленный" и еще один белый мужчина. Все четверо двинулись к Римо. Совместная работа. Кто сказал, будто нью-йоркцы не умеют работать дружно и слаженно, независимо от их расовой принадлежности, вероисповедания и цвета кожи! Римо решил обойти всю Юнион-сквер, чтобы посмотреть, решатся ли они на ограбление средь бела дня, на глазах у честного народа. Оставленные далеко позади машины продолжали стоять на месте, мешая движению запрудившего площадь транспорта Четверо мужчин вприпрыжку следовали за Римо, изо всех сил стараясь не отстать. На бегу они придерживали полы пиджаков, но выдавали их не выпуклости на определенных местах тела, а то, как они двигались. Имеющие при себе оружие люди не просто идут, они как бы "несут" себя. Когда Римо пошел на второй круг, четверка разделилась на две группы, чтобы напасть на свою жертву с двух сторон. Римо направился к центру расположенного на площади скверика. Четверка последовала за ним. Чернокожие нацелились на его голову, а белые - на "дипломаты". Однако с "дипломатами" произошла осечка. Они одновременно взлетели к двум черным подбородкам. Послышался громкий хруст костей. А оба чемоданчика тем временем обрушились на спины белых. Со стороны же все это выглядело так, словно на одного бедолагу напали четверо бандюг. При этом, как заметил Римо, прохожих заставляло останавливаться только любопытство, и ничто другое. Ни криков о помощи. Ни попыток помочь Римо. Так, некоторый интерес. Один из белых грабителей попытался было выхватить револьвер, но Римо ударом ноги переместил зубы бандита из челюсти в горло. Вколотив широкополую черную шляпу черного в центральную часть его мозга, Римо уложил второго белого всего лишь легким ударом локтя. Ударь он чуть сильнее, и пришлось бы потом нести костюм в чистку. Висок разбит, но кожа не порвана и ни капель крови, ни сгустков мозгового вещества. Одним простым рубящим ударом пятки Римо перебил позвоночник последнему из оставшихся на ногах члену четверки. А потом Римо испытал шок. Его потрясла реакция публики. Любопытство прохожих было удовлетворено, и они как ни в чем не бывало продолжили свой путь, переступая через тела на дороге. Единственным человеком, нарушившим благодушное безразличие, оказалась навьюченная сумками и пакетами особа, по мнении которой, городской департамент коммунального хозяйства плохо справляется со своими обязанностями. Римо посмотрел туда, где, по-прежнему преграждая путь транспорту, стояли две машины. Водители удирали во все лопатки. Женщина - в сторону Ист-ривер, а мужчина - к Гудзону. У Римо не было желания их догонять, и, влившись в поток нью-йоркцев, спешащих по своим делам, он просто пошел дальше, надеясь при этом остаться в живых. На углу Третьей авеню Римо решил почистить ботинки. Мальчишка-чистильщик взглянул на носок правого ботинка Римо и потянулся за грязной бутылкой с зеленоватой жидкостью. - Что это? - поинтересовался Римо. - Простой водой кровь с кожи плохо смывается, объяснил мальчишка. Для этого у меня есть специальный раствор. Римо взглянул на ботинок. Да, в самом деле - на нем была капля крови. От частого употребления зеленоватая жидкость налипла на краях горлышка. "Нью-Йорк, Нью-Йорк, какой замечательный город", промурлыкал Римо слова песенки. В кабине чистильщика был включен небольшой транзисторный приемник, и как раз передавали сводку новостей. Римо прислушался. В Филадельфии убит главарь мафии. В связи с этим мэр Нью-Йорка заявил, что равнодушное отношение общественности к социальным проблемам является самим серьезным камнем преткновения на пути к улучшению положения в городе. 6 Для Римо купили дом, которому мог бы позавидовать крупный нью-йоркский рэкетир. Это был особняк на одну семью в районе Куинса, где живут представители среднего класса. Римо встретил Чиуна в аэропорту. Вместе с ним прибыл и багаж - восемь сундуков, пять больших баулов и шесть фанерных ящиков. - Мне сказали, что мы переезжаем, так что я решил захватить небольшую смену одежды, - сказал Чиун. При этом он настоял, чтобы один из фанерных ящиков был погружен на заднее сиденье рядом с Римо. За их машиной следовали еще три с "небольшой сменой" чиуновской одежды. Римо знал, что в ящике находится устройство для записи идущих в одно и то же время телевизионных передач с огромным кадмиевым аккумулятором, благодаря которому Чиун сможет посмотреть очередной фильм своего любимого сериала, когда приедет в Нью-Йорк. Если бы не этот аппарат, он ни за что не уехал бы из Техаса, не посмотрев "Пока Земля вертится" или "Доктор Лоуренс Уолтерс, психиатр". Римо сидел на заднем сиденье такси зажатый между ящиком и дверью. Он сердито взглянул на Чиуна. - Видишь ли, - сказал Чиун, понимая причину раздражения Римо, - крайне нежелательно пропустить момент, когда мимо промчится очередная волшебная колесница. Иначе мгновение красоты, являющее собой столь малую частицу безбрежной пустыни жизни, будет утеряно для меня навсегда. - Чиун, я же говорил тебе, что можно покупать видеозаписи этих проклятых шоу. - Я много чего слышал в своей жизни, но верю только в то, что могу пощупать, - ответил Чиун и похлопал ладонью по ящику, отчего Римо испытал дополнительное неудобство - его еще плотнее прижало к дверце машины. Взглянув поверх ящика на Чиуна, Римо отметил, что хотя тот занимал относительно меньше места, но тем не менее чувствовал себя вполне удобно, так как тело его каким-то образом сжалось и стало более узким. Римо поведал Чиуну о том, что его обеспокоило. - Сегодня днем в Нью-Йорке я допустил непростительную оплошность, сказал он, имея в виду кровь на ботинке. Рассказывать Чиуну о ботинке и крови было ни к чему. "Оплошность" означала, что удар был нанесен неправильно - не то, чтобы это было совсем плохо, но достаточно плохо, чтобы заподозрить снижение уровня точности. Это означало, что снижается уровень совершенства в технике исполнения, а для настоящего мастера это - серьезный повод для тревоги. - Злость и гнев, - сказал Чиун. - Вот в чем причина. - Я не был зол. Я отбивался сразу от четверых. Ни одного из них я прежде не видел. - Гнев, как яд, отравляет жизнь. В тот момент ты не должен был испытывать гнева. Потому что гнев выводит человека из равновесия. Восстановить его могут только приверженность цели и спокойствие. - Да, в этом смысле я действительно был зол. Я и сейчас зол. - Тогда приготовься к другим оплошностям. А за оплошностями следуют ошибки, за ошибками - несчастные случаи и потери. А для нас с тобой... Чиун не закончил фразу. - Мы будем работать в состоянии душевной гармонии, папочка, - заверил Римо. - Но знаешь, я до сих пор не нахожу себе места от злости. Караван такси остановился в конце улицы, по обе стороны которой за деревьями виднелись красные, опрятные кирпичные дома с черепичными крышами. На подъездных дорожках стояли автомобили. На чистых, ухоженных газонах играли дети. Римо увидел табличку с фамилией владельца, прикрепленную к тяжелым чугунным воротам, от которых к дому пролегала дорожка из плитняка "Римо Бедник" прочитал он на табличке. Так вот кем он будет в этот раз! Римо Бедник. Не выпуская из рук "дипломаты", Римо следил за разгрузкой. Как только она закончилась, была немедленно включена телевизионная аппаратура Чиуна, а Римо принялся за упражнения, которые должны были вернуть ему гармонию духа и тела. Сидя в позе "полный лотос", он представлял себя сначала субстанцией, потом духом, а затем духом в сочетании с вселенским духом и вселенской материей. Когда он вышел из состояния медитации и увидел себя в хорошо обставленном доме, гнев хотя и не покинул его, но немного утих. Все воспринималось совсем по-другому, словно это быт вовсе не он, а кто-то другой. Спустившись на первый этаж, Римо занялся поисками места, где можно надежно спрятать деньги. Холодильник. Распахнув дверцу, он увидел, что холодильник забит до отказа пятью аккуратно сложенными малиновыми кимоно. Ручка регулятора температуры была на максимальной отметке. Сам Чиун в это время в комнате наверху смотрел 287-ю серию, в которой вторая жена Уэйна Хемптона, бежавшая с начальником охраны корпорации "Мальгар" Брюсом Кеботом, понимает, наконец, что она все-таки любит свою дочь Мери Сью Липпинкотт и что они обе, видимо, влюблены в одного и того же человека - известного кардиолога Вэнса Мастерса, пораженного тяжелым недугом, над излечением которого он теперь работает. Сам доктор Вэнс Мастерс не знает, что болен. Ему должны были сообщить об этом врачи еще в сентябре прошлого года, но так и не сообщили. Тем не менее в 287-й серии все представлено так, будто это должно было произойти не в прошлом сентябре, а вчера. Оторвать Чиуна от телевизора, когда шел этот серии, было совершенно невозможно, а посему Римо и не спешил потребовать, чтобы для малиновых кимоно было найдено другое место. Чиун всегда выбирал для них место похолоднее, так как низкопробные корейские красители, которыми Чиун так гордился, почему-то быстро выцветали и блекли все больше и больше после каждой стирки. Римо задумался и тут же вспомнил про чулан. Там был шкаф для детских игрушек! Но он оказался заполнен голубыми кимоно. Римо спустился в подвальное помещение. Развешанные в нем желтые и оранжевые кимоно придавали подвалу карнавальный вид. С дипломатами в руках Римо снова поднялся в комнату Чиуна. Чиун сидел в зеленом кимоно перед телевизором и, затаив дыхание, ожидал момента, когда Мери Сью Липпинкотт сообщит, наконец, доктору Мастерсу, что он болен как раз той самой смертельной болезнью, которую он пытается лечить. Римо молча ждал, пока на экране не появилась женщина, сообщившая о своем волнующем открытии, сделанном ею во время очередной стирки. Это открытие обеспечило ей любовь мужа, привязанность сына, уважение и восхищение соседей и собственную уверенность в своем психическом здоровье. И все это благодаря стиральному порошку "БРА" с добавкой лимонного экстракта. Римо раскрыл "дипломаты" и высыпал их содержимое, завалив банкнотами пол вокруг Чиуна. - Взгляни, - сказал он. - Это мне? - спросил Чиун. - Нет. Это - деньги на связанные с операцией расходы. - Это очень много, - сказал Чиун, - туг целое императорское состояние. - Мы могли бы взять их и смотаться. Кто нас остановит? На эти деньги твоя деревня могла бы безбедно жить десять поколений. Да что там десять! Сто! Римо улыбался. Чиун покачал головой: - Если я присвою эти деньги, то лишу Синанджу будущего, разорю свой собственный дом, ибо в этом случае вся наша добросовестная служба на протяжении долгих веков будет запятнана мой кражей. После этого на сотни лет многие поколения Мастеров Синанджу могут остаться не у дел. Как было известно Римо, деревушка Синанджу в Корее постоянно бедствовала: земля ничего не рожала, рыба не ловилась, никакого иного промысла не существовало, и ее обитатели не вымерли только потому, что из поколения в поколение очередной Мастер Синанджу подавался на заработки и становился либо наемным убийцей - ассасином, либо инструктором. За это хорошо платили. За этот счет жила вся деревня. - При том, как бережно люди Синанджу расходуют деньги, Чиун, этого миллиона им хватит на сотню поколений. Чиун снова покачал головой: - Мы ничего не понимаем в деньгах. Мы понимаем в искусстве убивать. На эти деньги, может быть, и смогут прожить сто поколений, а что будет со сто первым? - Папочка, тебя действительно беспокоит будущее? - Тот, кто за него отвечает, не может не беспокоиться. Так как твой гнев? Он все еще продолжает слепить тебе глаза? - С этими словами Чиун передал Римо отпечатанную на машинке и сложенную вчетверо записку, вывалившуюся вместе с банкнотами на пол. - О! - воскликнул Римо. - "О!" - передразнил его Чиун. - О, записка! О, как он ходит! О, оружие! О, удар! О, жизнь! О! Римо развернул записку как раз в тот момент, когда на экране снова появилась Мери Сью Липпинкотт. Ах-ах! Вот сейчас она скажет доктору Мастерсу о его болезни! Записка была от Смита. И напечатана, несомненно, им самим, о чем свидетельствовало не только множество опечаток, но и ее содержание, - такие бумаги директора санаториев не диктую своим секретаршам. "Памятка по поводу взяток: 1. Не рекомендуется предлагать крупные взятки - в вас сразу же распознают новичка. Лучше начинать с малой суммы, а затем постепенно ее увеличить. Если вам во что бы то ни стало необходимо чего-то добиться, увеличивайте сумму. Однако в любом случае необходимо поторговаться. 2. Представляется целесообразным следующие размеры еженедельных вознаграждений местным полицейским: 200 долларов - капитану, по 75 - лейтенантам, по 25 - сержантам и др., 15 - рядовым патрульным. 3. Начинать также следует с минимума, а потом постепенно увеличивать суммы. Пусть поработает их воображение. 4. Прикиньте, нельзя ли для налаживания контакта с инспекторами ограничиться 5000 долларов. С более высокими чинами необходимо вести себя осмотрительно и по возможности не вступать в контакт, ибо можно нарваться на скандал и даже на арест. К ним следует подбираться осторожно, не минуя никого в иерархии - снизу вверх. 5. Купите "кадиллак" или "линкольн", причем непременно у местного торговца - дилера и за наличные. Не жалейте денег на чаевые в ресторанах. Всегда носите при себе пачку потолще. Удачной охоты! Записку уничтожьте". Римо разорвал записку в мелкие клочки. - "Записку уничтожьте!" - проворчал он. - Нет, я отправлю ее в редакцию "Дейли ньюс", причем срочно, чтобы они успели тиснуть ее в ближайшем номере! Записку уничтожьте! Римо нашел на желтых страницах телефонного справочника адрес магазина, торгующего автомобилями "кадиллак", убедился, что он расположен недалеко от дома, и немедленно отравился туда. Войдя в демонстрационный зал, он, не долго думая, ткнул пальцем в одну из выставленных там машин: - Вот эту! - Простите, сэр? - угодливо выгнув спину и заглядывая Римо в глаза, спросил продавец. - Я хочу вот эту. - Прямо сейчас, сэр? - подобострастно потирая руки, спросил продавец. - Сейчас. - Может быть, я вам ее сначала покажу? - Нет необходимости. - Кхм... Она стоит одиннадцать тысяч пятьсот долларов, включая стоимость кондиционера и... - Залейте бензин и дайте мне ключи. - Документы на машину... - Отправьте их мне по почте. Я хочу купить машину. Это - единственное, что мне надо. Так оформите же покупку и все! Мне не нужны бумаги. Мне не нужна скидка, Мне не нужна пробная поездка. Мне необходимы ключи. - Как вы намерены платить за нее, сэр? - Деньгами, конечно, как же еще! - Я имею в виду форму оплаты, сэр. Римо достал из кармана пухлую пачку стодолларовых купюр и отсчитал сто пятнадцать бумажек. Они были совершенно новенькие - упругие, хрустящие. Продавец ошалело смотрел на деньги и растерянно улыбался. Потом он позвал менеджера. Тот, взглянув на банкноты, проверил одну из них на свет и на ощупь. Его явно насторожила свежесть купюр, поэтому он проверил наугад еще несколько штук. - Вы что - любитель изящных искусств? - спросил его Римо. - Нет, нет! Я - любитель денег, и это хорошие деньги. - Так могу я получить, наконец, ключи от машины? - И даже мою жену в придачу, - пошутил менеджер. - Мне нужны только ключи. Римо сообщил менеджеру необходимые для оформления документов данные адрес и фамилию, - и продавец поспешил в остекленный офис. Но не только для оформления бумаг. Ему не терпелось, чтобы управляющий как можно шире разнес молву о человеке, который уплатил за машину наличными. Вручая Римо ключи от бежевого четырехдверного "флитвуда", продавец не скрывал восторженной радости по поводу такого удачного покупателя, что несомненно плодотворно скажется на его жалованье. По дороге домой Римо остановился у мебельного магазина, где заказал два ненужных ему цветных телевизора и ненужный спальный гарнитур. И здесь он сообщил свою фамилию, адрес и уплатил за все наличными. Заехав в то