был единственный человек, которому нельзя было солгать. Или обойтись небрежно. Харрисон Колдуэлл поступил предусмотрительно, что держал его лишь на случай чрезвычайной надобности. Ибо родители всегда говорили ему: Деньги без клинка могут быть подарком только тому человеку, у которого меч уже есть. И Харрисон Колдуэлл обошелся без него, когда надо было решить вопрос с профессором, переводившим текст на камне, и с водолазами, заснявшими камень на пленку. К услугам Франциско Брауна Харрисон Колдуэлл прибегал только тогда, когда в этом была крайняя нужда. Он был его последним оружием. Харрисон Колдуэлл принадлежал к малому числу людей, которые знают, для чего существуют наемные убийцы. Их мастерство нельзя растрачивать попусту, и к ним нельзя относиться как к наймитам. С мечом надо обращаться как с собственной дочерью, тогда доживешь до глубокой старости. Это означало, что свой меч нельзя дергать по пустякам, по всяким ерундовым поводам. Харрисон Колдуэлл не относил себя к слабонервным мужчинам, но Франциско Браун мог любого, самого сильного человека заставить трепетать от страха. После того, как они стали работать вместе, Колдуэлл частенько задумывался, понимает ли Франциско сам, до какой степени он может наводить на людей ужас. Он нашел Франциско в Барселоне, в районе порта. Понимая, что для достижения тех высот, к которым он рвался, ему потребуется настоящий клинок, он отправился в наиболее криминогенный район Барселоны и стал выспрашивать, кто здесь считается самым жестоким убийцей. Все дороги вели к одному человеку, который промышлял подпольным опиумным бизнесом. О нем говорили, что он расправился со своими конкурентами, одним перебив ребра, другим - проткнув легкие, третьих - утопив, если можно так выразиться, посреди самых что ни на есть сухих городских улиц. Харрисон Колдуэлл назначил за его убийство цену в сто тысяч долларов. Объяснение своей прихоти он придумал следующее: он-де жаждет мести за одного родственника, который якобы погиб из-за наркотиков. Впрочем, от человека, готового заплатить сто тысяч долларов, никто и не требовал особых объяснений. Улицы Барселоны были усеяны трупами с огнестрельными ранениями и проломленными ребрами, но претенденты все продолжали прибывать. Они ехали в Барселону отовсюду - белые, черные, желтые, ехали, чтобы найти здесь свою смерть. Сам же Харрисон Колдуэлл сидел в полной безопасности в роскошном номере парижского отеля и узнавал о происходящем из газет. Наконец, после трех недель кровопролития, наркоделец был найден в собственной постели с изрубленным брюхом, а в гостиницу к Колдуэллу заявился нежноликий светловолосый парень и попросил выплатить ему гонорар. Поначалу Харрисон Колдуэлл не поверил, что убийцей мог оказаться такой смазливый молодой человек. Портье принял его за проститутку в штанах - из тех, которых любят голубые, настолько он был хорош собой. Но что-то в облике этого парня безошибочно говорило о том, что дело сделал именно он. - Я обещал сто тысяч долларов, - сказал Колдуэлл. - Я был неправ. Я дам вам четыреста тысяч - сто тысяч сейчас и триста тысяч немного погодя, причем в золотых слитках. - Эти триста тысяч - за что? - За то, что вы никогда больше не будете работать ни на кого другого. Вы теперь мой клинок. Он дал молодому человеку время подумать. Колдуэлл понимал, что человеку, способному на такую жестокость, ничего не стоить убить его за подобное предложение. Но зато, если он согласится, у Харрисона Колдуэлла будет настоящий меч. - Согласен, - сказал Франциско Браун. И как только Харрисон Колдуэлл выяснил, что недостающим элементом является уран, у Франциско Брауна появилась работа. Причем довольно тонкая работа. Впрочем, он с такой же легкостью умел вынуть у человека глаза, как и помочь кому-либо уснуть. Франциско Браун мог убить любого человека в любом месте и в любое время, причем сделать это так, что не подкопаешься. Накануне того дня, как в плавильне Колдуэлла потекли первые реки золота, Франциско Браун устранил единственную ниточку, связывавшую грузовики с ураном и его хозяина. Это он придумал нанять для убийства шоферов головореза, а потом убрать и его. Он был настоящим гением убийств, и хотя Франциско не любил говорить о себе, из обрывочных разговоров Колдуэлл знал, что самим происхождением ему предначертано воспринимать убийство как нечто совершенно естественное. Он был внуком нацистского военного преступника, который удрал в Уругвай и поступил там на службу в полицию. Юный Франциско тоже пошел в полицию и сформировал там отряд, который действовал с такой жестокостью, что перед ним бледнели настоящие террористы. Но, как ни странно, в один прекрасный день Франциско присоединился к партизанам. Он объяснил это так: Там можно было убивать вообще без всяких правил. Колдуэлл не стал допытываться. И вот сегодня у него в руках триста тысяч долларов золотом, приготовленных для Франциско. Но всякий раз мысль о том, что с Франциско надо расплатиться - будь то гонорар или премиальные, - повергала его в такой страх, что у него потели ладони. - Мистер Колдуэлл, - сказал Франциско, входя в кабинет. - Франциско, - отозвался Колдуэлл и выпрямил спину, словно сидел не в кресле, а на троне. У Харрисона Колдуэлла для Франциско были готовы маленькие плоские слитки с клеймом фирмы. В виде золотых слитков триста тысяч долларов занимали меньше места, чем книга учета на его столе розового дерева. Франциско бросил взгляд на золото и щелкнул каблуками. Что если когда-нибудь этот смазливый мальчик повернется против меня? - подумал Колдуэлл. - Франциско, - заговорил он, - у нас возникли кое-какие проблемы. По моим сведениям, какие-то люди на ядерном объекте в Мак-Киспорте в Пенсильвании близки к тому, чтобы выйти на след. Было бы желательно, Франциско, раз уж мы не в силах уничтожить след полностью, ликвидировать тех, кто может на него напасть. И Колдуэлл объяснил, что согласно его данным начальница службы безопасности обнаружила накладные, которые вели к тем грузовикам и из которых следует, что машины шли не порожняком, а с грузом. С ней были двое мужчин, явно неординарных физических данных. - Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание общественности. - Так точно, мистер Колдуэлл. - Ты ничего не имеешь против убийства женщины? - Я обожаю женщин, - сказал Франциско Браун и улыбнулся. - Я очень люблю женщин. Гордым и неприступным Рыцарям ислама не понравилась идея устранения женщины. Или желтолицего. С белым все будет в порядке - с ним они разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем танцевальном зале в Бостоне, прокатился смех. Этот похожий на голубого белый парень предлагает солидный куш за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые Рыцари пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к ним заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить всех евреев, а потом и остальных белых. Да, Гитлер был человек. Все эти эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря... Когда какие-то евреи расценили их заявление как злобное и антисемитское, газета ринулась в атаку на евреев. В конце концов, теперь черные были официально угнетаемым меньшинством. О евреях никто не говорит. Теперь проблемы у черных. И газета объявила Рыцарей ислама общественным движением прогрессивной направленности. Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу и восемьдесят тысяч по выполнении работы. Они знали, как они поступят. Они возьмут эту тысячу, пришьют тех троих - включая желтого и бабу, потом получат свои восемьдесят тысяч, после чего уберут соглядатая, а может, и самого заказчика. Правда, кое-кто из них считал, что его можно и оставить - уж больно хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно женщин, и держали их под замком. Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни с каким арабским или подлинным исламским движением они не имели ничего общего, хотя попытки установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на языке полиции это была кража со взломом. Сами же они назвали это попыткой глубже постигнуть смысл молитвы. И снова местная газета подослала к ним корреспондента, который и на этот раз усмотрел в них юношескую цельность. Когда же из стенного шкафа раздался стук, он спросил, что это означает. - Она хочет кушать. Люди говорят - мы обращаем кого-то в рабство. Нам ведь надо их кормить. Нам надо их одевать. Черт, собаку держать - и то лучше, - с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам - идейный лидер шайки. В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина. И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не встретив ни в ком понимания, борется за свободное предпринимательство. Статья призывала к диалогу между Рыцарями и общественными лидерами. Об отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у него на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей мечети ливанских суннитов. У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он писал о мужестве чернокожих молодых людей, у которых хватает сил противостоять угнетению и нападкам со стороны общины. Франциско Браун понимал, кого он покупает. Он покупает дешевых убийц. Они, вероятнее всего, сперва потренировались на родственничках, потом на соседях, а уж потом вышли на большую дорогу. Браун понимал, что на любого судью, который отважился бы освободить этих ребят из-под стражи и вернуть в общину, ляжет ответственность за столько черных жизней, скольких нет на совести у Ку-Клукс-Клана за всю историю кровавых судов Линча рубежа столетия. Франциско Брауну было на это наплевать. Он много раз видел подобную шушеру в трущобах - не только в Америке. Из них даже повстанцы не получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию в Америке, он не стал бы прибегать к этим типам, он обратился бы к среднему классу чернокожих, к тем, кто борется за право построить собственный дом и отдать детей в школу. Вот кто настоящие бойцы. А эти - просто мусор. Но сейчас ему нужен мусор. И как можно больше. - Я хочу, чтоб вы устроили резню, - сказал Франциско. - Надо посмотреть на зелененькие, парень. - Разумеется, - ответил Франциско. Он заметил, как один бочком подобрался к нему. Тому, кто хочет иметь дело с такого рода публикой, надлежит знать, что для них тысяча долларов сразу значит гораздо больше, нежели целое царство - но потом. Не исключено, что они подумывали сейчас об ограблении, а может, и об изнасиловании. При взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили в голову. Франциско ласково улыбнулся и точным, отработанным движением направил Беретту 25-го калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после чего немедля всадил туда пулю. С черного, как асфальт, лица на него осклабился ряд жемчужных зубов. Хотя штаны парня сейчас же набухли от крови, лицо его еще не в полной мере отражало боль. Кто-кто, а Франциско знал, что нелепая ухмылка - это лишь самая первая реакция, означающая еще неверие в то, что произошло. Но Рыцари ислама поняли, что имеют дело не с социальным работником и не с репортером, и ввечеру они уже сидели по трем машинам. В Нью-Джерси они сделали остановку на какой-то ферме, где в ожидании Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу. - Пошевеливайтесь, - сказал Франциско, появившись в дверях. В Пенсильвании парни, сидевшие в трех машинах, пожаловались, что не развлекаются вот уже пятнадцать часов. Это были уже симптомы игры на попятную. Франциско попросил, чтобы кто-нибудь один составил список того, что им нужно. Они выбрали для этого своего предводителя-имама. Франциско учтиво выслушал все претензии, после чего двумя выстрелами выбил ему глаза. После этого три машины больше не останавливались до самого пригорода Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл. Только здесь Франциско выложил на капот автоматы, мачехе, пистолеты и несколько гранат. Сопливые Рыцари поверить не могли своему счастью. Они не только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки. - Все заряжено, - сказал Франциско. - Вон в том доме, - он показал на загородный дом, в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом сидят три фигуры, - находятся трое безоружных людей. У меня же, напротив, есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих их вас. Кого именно - я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных людей, которые ничего вам не сделали, или я, для которого не будет большего удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте. И он ласково улыбнулся. Рыцарям ислама понадобилось для принятия решения менее секунды. Издав клич интифады, они сгребли оружие и с воплями бросились к домику посреди небольшой долины. Франциско Браун знал, что такого рода массовую атаку ничем нельзя остановить. Он это видел не раз. Какими бы плохими они ни были, Рыцари ислама, с учетом их численности, способны таким натиском нейтрализовать любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта женщина. Женщины - его слабость. Эта ему бы очень понравилась. Она такая красивая. Его так и тянет к женщинам. Он с грустью повернулся и пошел к машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил. Он стал думать о том, что бывает тоска, которую нельзя избыть даже деньгами. Но он успокоил себя тем, что с мистером Колдуэллом у него всегда будет много женщин. Как сказал мистер Колдуэлл: Настоящему богатству требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И знай, что этому клинку не придется быть в ножнах. И Франциско Браун понял, что он нашел того единственного человека, на которого ему хотелось бы работать, и преклонил колено перед своим господином. С грустными мыслями Франциско сел в машину. Сейчас начнется стрельба. Он посмотрел на мотор. Должно быть, это он заглушает звуки выстрелов. Он опустил окно. Снова тишина. Он дал им АК-47 - превосходное боевое оружие, может быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете. Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик в струящихся одеждах. На дорожке у дома лежали черномазые - вся шайка. Не было ни крика, ни стона. Потом из дома донесся шум. Какой-то мужской голос ворчал, что надо-де убрать трупы. Тот, что постарше, - раскосый - отвернулся от молодого - белого. Белый был чем-то недоволен. - Если ты их убиваешь, то изволь убрать за собой. На кухне есть большие мешки для мусора. Почему бы тебе не сложить их туда? Молодой белый швырял трупы, словно пустые картонные коробки, и складывал их в штабель, не переставая ворчать, что приходится делать грязную работу. Пассажиры трех автомобилей теперь были сложены пирамидой. На взгляд Франциско, тела весили от 70 до 120 килограммов. Они летали в кучу как перышки. - Учти, я это делаю в последний раз, - сказал белый. И тут он повернулся к холму, словно все это время знал, что на него смотрит Франциско. - Что, милый, тоже хочешь? - спросил он. Франциско понял, что этот человек нужен ему так, как никто и никогда. Ему нужен этот молодой. И старик тоже, а на десерт, полностью удовлетворившись, он полакомится девицей. Теперь они все в его руках. И мистер Колдуэлл, пожалуй, не станет возражать, если он прикончит их своими руками. Затея с черными из гетто провалилась. Глава пятая Как ни был Франциско Браун преисполнен благодарности к своему хозяину за щедрое вознаграждение в Барселоне, он не стал очертя голову бросаться на очередную жертву. Естественно, ему не составило бы никакого труда проломить этому белому ребра, одним ударом карате. Ему доводилось из маленького пистолета вышибать глаза у бегущей женщины с расстояния пятьдесят ярдов. Ах, как быстро она бежала, эта женщина! Особенно после того, как выронила младенца. Но величайшим оружием в руках Франциско Брауна были терпение и хладнокровие. И он усилием воли заставил себя не отступать от собственных правил, несмотря на страстное желание разделаться с этой троицей немедленно. Они прикончили мусор, который он насобирал в Бостоне. Двигались они просто неподражаемо, причем с такой скоростью, что он даже не мог определить, к какой школе единоборств они принадлежат. Ему ничего не стоит выстрелить прямо сейчас. Но это может оказаться рискованным. Вдруг он прикончит одного, а другие побегут, тогда ему придется гоняться за ними. Вообще неизвестно, чего от них можно ожидать. Он не знает даже, кто они такие, а раз так, то недолго наделать и ошибок. Они уже доказали, что не такие как все - совсем не такие. Конечно, если сейчас бросить в дом гранату, они скорее всего разбегутся и он сможет воспользоваться замешательством, чтобы их перебить. Вероятно. Но он предпочитал не полагаться на вероятность, поэтому до сих пор и жив. К тому же сейчас он не один, у него за спиной человек, который действительно знает, как распорядиться своей властью. А Франциско Браун знает, как распорядиться тем, что есть у него. И он ни за что не станет мараться в крови, если в том нет необходимости. Так. У него уже есть кое-какое преимущество перед этими двумя, засевшими в доме. Он знает, какую опасность они представляют. А они не знают, насколько опасен он, как, впрочем, не знают и того, что он собирается их убить. Они даже не знают, что он здесь. Одного этого всегда бывало достаточно, чтобы Франциско праздновал скорую победу. Почему сейчас что-то должно измениться? Всегда было так: он их знает, они его - нет, в результате он их убирает. Ему повезло, что они уже себя обнаружили, а ему не пришлось пока вступить в дело. Он вернулся к багажнику, открыл портфель и, достав оттуда две длинные оптические трубы, вставил их одна в другую. Потом аккуратно привинтил их к фотокамере, которую установил на легкой, но устойчивой треноге. В горах Пенсильвании было холодно, но свежести не чувствовалось. Издалека, от терриконов старых угольных шахт несло таким запахом, как если бы в центре земли тлели гнилые кофейные плантации. Маленький домик, с мирным потрескиванием поленьев в камине гостиной, казался теплым и уютным. Франциско Браун навел объектив на гостиную. На каминной доске стояла фотография в рамке. Он прочел подпись фотографа в углу снимка - значит, резкость наведена. Он направил объектив на дверь. После этого с молниеносной скоростью и с той небрежностью, с какой плотник вколачивает тысячный по счету гвоздь в крышу, Франциско Браун дал выстрел из пистолета по входной двери и высадил стекло. Он сработал быстрее, чем успело вернуться, отразившись от гор, эхо выстрелов. Прежде, чем упал на землю последний осколок стекла, старик и молодой уже стояли на улице, а фотоаппарат Франциско сделал двадцать пять кадров за одну секунду. В следующую секунду он открывал дверь своего автомобиля, держа аппарат в руке. А еще в следующую секунду он уже мчался по дороге, вдавив в пол педаль газа. Выехав за пределы Мак-Киспорта, он остановил машину и достал из аппарата пленку. Все шло нормально, и он благополучно добрался до Нью-Йорка и подъехал к дому мистера Колдуэлла. Он позвонил по телефону, чтобы назначить встречу с мистером Колдуэллом. Временами тот называл себя американцем, но Франциско чувствовал, что на самом деле это не так. Мистер Колдуэлл никогда не просил обращаться к себе по имени. Эти американцы вечно набиваются вам в друзья. За мистером Колдуэллом такого не водилось. От этого работать на него было легко и просто. Для вас мистер Колдуэлл всегда оставался мистером Колдуэллом и никем другим. - Говорит Франциско Браун. Я бы хотел повидаться с мистером Колдуэллом в удобное для него время, - произнес Франциско в трубку. Выпуклые цифры позволяли набирать номер даже в темноте, что было крайне существенно, ибо телефон находился в темной комнате, служившей ему фотолабораторией в нью-йоркской квартире. Его поселил там мистер Колдуэлл на следующий день после того, как назвал Франциско своим клинком, и велел установить с этой квартирой прямую телефонную связь. - Аудиенция будет вам предоставлена сегодня днем, - ответил по телефону секретарь, и Франциско записал для себя время встречи, не придав особого значения слову аудиенция. Снимки у него были готовы - двадцать менее чем за одну секунду, сделанные быстрее, чем моргает человеческий глаз или воспринимает звук барабанная перепонка. Однако Франциско Браун знал, что, как и во всем в нашей жизни, в фотографировании каждой светлой полосе соответствует своя черная. Иными словами, ничего не бывает бесплатного. Несмотря на исключительное качество оптики его аппарата и крупный формат, условия молниеносной съемки требовали использования такой высокочувствительной пленки, что в результате снимки получились не лучше, чем первые фотоопыты ребенка. Впрочем, этого было вполне достаточно для того, чтобы начать разрабатывать интересующих нас лиц, если, конечно, мистер Колдуэлл и в самом деле так могуществен, как кажется. Ведь в конечном счете деньги и есть власть. Чтобы установить связи и мотивы поведения этих двоих, Франциско, естественно, прежде всего выяснит, на что они способны, кто они такие и где их можно найти. Только подготовив достаточно прочную почву, можно будет нанести удар. Такая основательность, конечно, требуется только в том случае, если противник на голову выше окружающих. С остальным человечеством можно разделаться по мановению палочки - будь то на кладбище, в конференц-зале - словом, где угодно. Красивое лицо Франциско Брауна в обрамлении белокурых волос хранило спокойствие. Он смотрел, как из бачка с проявителем выползает пленка и погружается прямо под струю воды, а потом сразу - в другой бачок - с фиксажем, который остановит процесс проявки, с тем чтобы остановить воздействие света на пленку. Таким образом, негативы будут закреплены. С лучших из них он сделает отпечатки, и тогда у него будет чем заняться на досуге - он станет рассматривать лица своих жертв. Что еще более важно, снимки помогут ему продвинуться в деле установления их личностей. Ему нравилось работать под музыку Баха, которая с причудливой мощью лилась из стереодинамиков. Она придавала ему хладнокровие. И избавляла от необходимости что-либо насвистывать. Эта музыка создавала настроение. Да, это будет особенное дело, не какой-то обычный хлам. Он вновь подумал о том, с какой легкостью были прикончены Рыцари ислама. Жаль, что он тогда ничего не заснял. Но он никак не ожидал, что они потерпят неудачу. Их было так много, правда, все неопытные. Собственно, благодаря их неопытности его выбор и пал на них. Негативы, которые он отобрал для печати, преподнесли ему еще один сюрприз. Было такое впечатление, что белый смотрит прямо в камеру. Три кадра. Крупным планом. Да нет, не может быть, это скорее всего случайность. Нет такого человека, который успел бы заметить, что его фотографируют с отдаленного холма, тем более после того, как только что у него выстрелом выбили окно. Франциско доводилось видеть такие лица - как правило, на них были написаны страх и недоумение, а голова бешено вращалась во все стороны в поисках источника опасности. Конечно, это все благодаря тому, что камера такая скоростная, только из-за этого могло создаться впечатление, что мужчина смотрит прямо в объектив. Это обман зрения. Впрочем, надо отпечатать, тогда будет виднее, даже при том, что качество оттисков скорее всего будет неважное. На фотографии глаза будут широко раскрыты и совсем неживые, поскольку на самом деле взгляд был направлен в никуда. Рот наверняка будет широко разинут, потому что в минуты панического страха люди забывают о носовом дыхании и начинают дышать через рот. И все тело окажется напряжено, как всегда, когда человек напуган. Корпус будет наклонен, а руки расставлены в стороны. На негативе, правда, фигура кажется вполне собранной. Но это может быть следствием обладания навыками рукопашного боя - владение телом, доведенное до автоматизма. Естественно, на самом деле ни о какой собранности не может быть и речи, и это наверняка станет видно на отпечатках. Франциско заложил негативы в барабан, который может печатать фотографии с еще мокрой пленки. Рядом с ним стоял чемоданчик с кодовым замком. Он открыл его. Этот чемоданчик был не для фотопленки, он вообще не имел отношения к фотопринадлежностям. В нем находился один-единственный бокал уотерфордского хрусталя со слегка охлажденным красным вином. В конце концов, для чего еще жить? Болтаться от одного убийства до другого? Почему бы в ожидании не позволить себе насладиться Бахом и хорошим божоле? В отличие от большинства дегустаторов вин Франциско не требовалось в течение часа вдыхать букет, он предпочитал сразу вкусить его терпкость. И всегда довольствовался только одним бокалом. Барабан заворчал. Музыка Баха лилась из динамиков сквозь столетия, красное вино ласкало язык Франциско, а потом жарко разбежалось по жилам. Барабан щелкнул и остановился, и Франциско знал, что фотографии готовы, а у него еще есть полбокала доброго вина. Он точными движениями вынул три фотографии и, разложив перед собой, зажег свет. Тяжелый уотерфордский хрусталь с грохотом ударился об пол, но не разбился. Вино расплескалось вокруг. Широко разинут был рот не у того, кого он снимал, а у самого Франциско Брауна. Он отступил на шаг от бачка с проявителем. Невероятно. Наверняка это вышло случайно. Он усилием воли заставил себя вновь подойти к бачку. Оттуда на него смотрело мужское лицо, взгляд его был направлен точно в объектив. И ни малейшего страха в нем не чувствовалось, а рот оказался плотно сжат. Лицо было худощавое и не выражало никакой враждебности; более того, человек явно улыбался фотографу, словно угроза, которую тот представлял его жизни, была не более чем дружеской шуткой. Франциско внимательно рассмотрел три отпечатанные фотографии. Всюду крупным планом красовалось это улыбающееся лицо. Он быстро заправил в барабан все двадцать негативов. Надо посмотреть остальные. Он в нетерпении отбивал ногой такт. Баха он выключил, будь он неладен. Он стал вслух поторапливать машину. Потом одернул себя - не следует все же разговаривать с неодушевленными предметами. Он сказал себе, что Франциско Брауна нельзя так просто вывести из равновесия. Он напомнил себе о том, скольких людей он убил, после чего пинком послал хрустальный бокал в стену. Наконец показались фотографии. Они были еще более ужасны, но Франциско Браун уже был к этому готов. На первом кадре парочка была запечатлена в тот момент, когда они выходили из дома. На втором кадре было ясно, что они уже его учуяли. Как ни странно, но, судя по снимкам, старик двигался не хуже, если не лучше молодого. На самом деле интереснее всего было то, как старик смотрел в камеру. Вид у него был такой, словно он пытается определить, какая будет погода. Абсолютно беззаботное выражение. Потом он повернулся к молодому, чтобы понять, заметил ли он, что происходит на холме, и, убедившись, что и тот тоже смотрит в объектив, повернулся и пошел в дом. Следом шли три кадра с крупным планом молодого. Радостное лицо без малейших следов страха или удивления. Идеальная резкость. Отлично. Значит, он мудро поступил, что не напал сразу. Два самых четких снимка, по которым можно было точнее всего определить рост и вес, он взял с собой на встречу с мистером Колдуэллом. - У меня назначена встреча с мистером Колдуэллом, - сказал Браун. Фотографии он нес в небольшой кожаной папке под мышкой. - Могу я вас попросить? - сказал охранник. - Попросить о чем? - не понял Браун. - Подождать аудиенции. - Мне не говорили, что я должен кому-то подчиняться. - Ожидайте, - сказал охранник тоном, не терпящим возражений. Опять это слово - аудиенция. Едва отворилась дверь, как до Франциско Брауна стал доходить смысл слов охранника и секретаря. Здесь все было по-другому, отдельных кабинетов и след простыл. Секретарши и младшие служащие сидели за письменными столами, расставленными по стенам зала, так что в середине оставалось огромное незанятое пространство. В самом центре высился постамент, на котором было водружено кресло с высокой спинкой. Оно сверкало цветными камнями, не исключено, что бриллиантами. Над креслом висел странный чеканный знак, красный на черном бархатном фоне. А в кресле, положив одну руку на подлокотник, а другую на колени, восседал мистер Харрисон Колдуэлл. - Мы готовы с вами переговорить, - изрек он. Франциско обернулся и стал искать глазами тех, о ком говорил мистер Колдуэлл. Никого больше не было. Вокруг него на двадцать пять ярдов было пустое пространство. Пальцем с бриллиантовым перстнем он поманил Брауна ближе. Тот застучал каблуками по мрамору, которым был выложен пол вокруг постамента. Никто из младших клерков не смел поднять головы. Рука с перстнем протянулась к Франциско. Он был готов ответить на рукопожатие, но вовремя заметил, что ладонь обращена книзу. Больше сомнений быть не могло. Это была не встреча, это была аудиенция. - Ваше Величество, - прошептал Франциско Браун, целуя царственную руку. - Приветствую тебя, Франциско Браун, мой клинок, - отозвался Харрисон Колдуэлл. - Ты явился сообщить, что наша проблема решена? Браун с поклоном сделал шаг назад. Значит, мистер Колдуэлл по какой-то причине считает себя королем. Что верно, то верно, денег у него куры не клюют, и пока никаких глупостей он не делал. Однако новое положение Франциско Брауна заставило его тщательней взвешивать каждое слово. Ведь этот Колдуэлл может оказаться обыкновенным шизофреником. Но если он и псих, то все равно фантастически богат. Франциско Браун знал, что даже у крупнейших американских корпораций нет таких денег, чтобы мостить мрамором огромные площади в самом престижном деловом районе Нью-Йорка. А ведь одна эта комната, этот тронный зал, занимает целый этаж. - Ваше Величество, мы оказались перед лицом более грозного врага, чем я поначалу предполагал. - Врага? - Так точно. Ваше Величество. - У нас нет ни заклятых врагов, ни верных друзей. - Ваше Величество, я не выбирал этих людей себе в жертву. Они не мои враги. - Пока ты служишь мне, Франциско Браун, они твои враги. - Так точно. Ваше Величество. Наша первая попытка потерпела неудачу, - сказал Браун. - Я пришел к вам, потому что помню ваши слова о том, что теперь вы имеете такую власть, которая открывает вам более широкий доступ к любой информации. - И эта власть день ото дня возрастает, - заметил Колдуэлл. - Мне нужна информация об этих двоих, тогда я сумею лучше распорядиться ими. - Видишь ли, Франциско, враги не всегда являются таковыми. Браун колебался. Он не был уверен, что следует поправить Колдуэлла прямо сейчас. Но он вынужден это сделать. Для того чтобы убрать этих двоих, ему нужна будет помощь. Если нет, лучше уже сейчас подумать о том, как спасти свою шкуру. - Ваше Величество, вы сами хотели их устранения, потому что они, согласно вашим данным, позволили себе совать нос куда не следует. Или они в этом больше не замечены? - Насколько нам известно, об этом говорить не приходится. - Тогда я вынужден просить о помощи. Если они действительно представляют собой грозную силу, тогда, повесив их головы, так сказать, на стенах вашего замка, вы заслужите еще большее уважение в глазах тех, кто ценит только силу. - Сила - это не обязательно кровь, Франциско. Но хороший клинок должен думать именно так. Пусть будет так. Ты получишь все, что потребуется. - Ваше Величество, для начала мне необходимо установить их личности, - сказал Франциско. Он развернул сверток и протянул фотографии мистеру Колдуэллу - Его Величеству мистеру Колдуэллу. Браун не знал теперь, какой вариант будет более правильным. Колдуэлл не стал брать снимков в руки, заставив Франциско держать их перед собой. - Вижу, вижу. Сколько презрения в этом лице, - заметил Колдуэлл. - И какая наглая улыбка. Не больно-то высокого мнения он о фотографе. Я бы тоже на его месте был невысокого мнения. Снимки-то неважные. - Мне нужно знать, где они прошли подготовку. Они владеют совершенно особыми навыками. Браун продолжал держать фотографии перед Его Величеством мистером Колдуэллом. Рука у него устала, и фотографии стали дрожать. Его Величество мистер Колдуэлл, казалось, этого не замечал. Он смотрел в потолок. Браун тоже поднял глаза. Обыкновенный гладкий потолок. Должно быть. Его Величество мистер Колдуэлл просто задумался, решил Браун. И опустил фотографии. Колдуэлл щелкнул пальцами. Браун опять поднял снимки. Колдуэлл хохотнул. - Нас посетила забавная мысль, - сказал Колдуэлл, отлично сознавая, что его идея нисколько не позабавит Брауна. Опустив глаза, он встретился взглядом со своим клинком. - Любезный Франциско, прошу тебя не принимать близко к сердцу того, что ты сейчас услышишь. Но во времена настоящих монархов всегда был человек, готовый сражаться за своего короля. Его называли защитником интересов императора. Он всегда был лучшим из лучших. Наша мысль, которая так забавляет нас, состоит в том, что эти двое обладают большей силой, нежели ты. На Франциско Брауна накатил гнев. Он был готов убрать свои фотографии с глаз этого опереточного короля, правителя двора, которого не существует уже несколько столетий, держателя старой испанской короны. Однако Его Величество мистер Колдуэлл объективно был самым богатым человеком из тех, на кого ему доводилось работать. И до сих пор он производил на него впечатление очень умного человека. Совладав с собой, Франциско Браун ответил как можно более холодным тоном: - Я только сказал Вашему Величеству, что эти двое пока еще живы. Но скоро они умрут. Ваш клинок только просил Ваше Величество оказать ему некоторую помощь, чтобы ускорить это дело и таким образом утвердить свое могущество в глазах жаждущих вашей смерти. - Неплохо сказано, Франциско, - сказал Колдуэлл. - Мы обо всем позаботимся. Он едва заметно шевельнул пальцем. По мраморному полу застучала каблучками секретарша. Браун почувствовал ее присутствие у себя за спиной. Она приникла поцелуем к ногам своего повелителя и взяла фотографии. - Мы поговорим об этом позже, - сказал Колдуэлл. Девушка наклонила голову. По всей видимости, ей не полагалось даже рта раскрывать в присутствии Колдуэлла. Брауну все же такая честь была оказана. Потом рука Колдуэлла протянулась вперед. Браун безошибочно разгадал, чего хочет его хозяин. Он набрал полную грудь воздуху, поцеловал перстень и в поклоне попятился к выходу. Перед самой дверью один из референтов протянул ему тяжелый портфель и дал адрес какого-то места в нескольких кварталах от Уолл-стрит. Это оказался адрес золотой биржи. В портфеле находилось не менее сорока фунтов золота. Он что, стал мальчиком на побегушках? Его понизили в должности? Он доставил золото на биржу, где, с трудом сдерживая гнев, с грохотом стал выкладывать слитки на стол. Старичок в очках и в жилете принялся со смешком взвешивать слитки. - Золото Колдуэлла. Известная фирма. Мне всегда нравилось иметь дело с этой семейкой. Настоящие буллионисты, если вы меня понимаете. - Нет, не понимаю, - отрезал Франциско. - Что такое настоящий буллионист? - Буллионисты - это те, кто торгует золотом в слитках. Видите ли, одни занимаются золотым бизнесом, чтобы нагреть руки, другие же представляют собой настоящие старинные фирмы. - В самом деле. А как давно существует фирма Колдуэллов? - Была основана еще до открытия Америки, - сказал старичок и положил на весы очередной слиток. Браун окинул комнату несколько презрительным взглядом. Стены здания были укреплены металлическими панелями, которые не чистились десятилетиями, и все здесь было тронуто плесенью. Весы тоже были старые и потрепанные, а их чаши покороблены и погнуты. Тем не менее весь их вид не оставлял сомнения, что они показывают абсолютно точный вес. Здесь уж вас не обманут. - С Колдуэллами иметь дело одно удовольствие, - продолжал старичок. - Их золото хорошо известно. Стоит взглянуть на клеймо Колдуэлла, и вы можете быть уверены, что вас не надуют на несколько унций на тонну. Клеймо много значит. Это старинное клеймо, очень старинное. Браун взглянул на часы. Он сделал это нарочито, чтобы старый болван прекратил свою трескотню. Однако тот замолчал только тогда, когда Браун выразительно посмотрел на него. - Вот оно, это клеймо, - сказал старик, показывая выдавленный в золотом слитке знак с изображением аптекарской колбы и меча. - Я видел его по крайней мере раз двадцать, - бросил Браун. - В наше время эта аптечная колба символизирует фармацию, но раньше так обозначали алхимию. Вы знаете, молодой человек, кто такие алхимики? - Нет, - отрезал Браун и посмотрел на слитки, ждущие своей очереди в портфеле. Оставалось взвесить еще три. Он вздохнул. Значит, деньги Колдуэлла чистые, и он вел себя исключительно хитро и тонко. Может, примириться с целованием перстней и доставкой посылок? - Слово алхимик, от которого пошло современное химик, - изрек старик, - происходит от египетского аль кемист. - Фантастика. Не могли бы вы рассказывать мне все эти замечательные вещи и одновременно взвешивать слитки? Старичок хихикнул, но не шевельнулся. - Алхимики могли делать все что угодно. И делали все что угодно. Лекарства, снадобья - все. Их так высоко ценили, что в Европе при каждом королевском дворе был свой алхимик. Но они плохо кончили. И знаете, почему? - Да, - буркнул Браун. - Да взвесьте вы это чертово золото. - Правильно. Из-за золота. Они заявили, что могут получать золото из свинца. Тем самым они заслужили себе репутацию мошенников. И многие люди перестали прибегать к их услугам, потому что боялись колдунов. Знаете, колдовство - эдакие фокусы-покусы. - Взвешивайте золото, - повторил Браун. - И алхимики просто вымерли, как какие-нибудь доисторические ящеры. Но здесь начинается кое-что странное - и оно связано с этим вот клеймом. Это настоящее клеймо, не подделка какая-нибудь. Вот же гадость, подумал Браун. Если работать на Колдуэлла уже сейчас становится так непросто, то следует ожидать, что станет еще трудней. Может, у Колдуэлла и впрямь рассудок помутился? - Сегодня в золотом бизнесе есть такие, кто полагает, будто средневековые алхимики и впрямь получали золото из свинца, хотя научных подтверждений тому нет. - Они занимались этим, взвешивая золотые слитки? - Ах, ну да, конечно, - сказал старик, кладя золотой слиток на пустую чашу весов. Гиря на другой чаше была сделана из хрома и отполирована до зеркального блеска, так что малейшая царапина, нанесенная в попытке снизить вес, стала бы видна как ясный день. - Есть, знаете ли, предание о философском камне. Согласно этому преданию, этот камень являлся разгадкой превращения свинца в золото и его секрет передавался из поколения в поколение в виде формулы. Смешайте свинец, этот камень и еще кое-что - и золото у вас в руках. Гоп-ля! Но современная химия, конечно, доказала, что такого камня, который был бы способен совершить подобные химические превращения, не существует в природе. Такую реакцию осуществить невозможно, какой бы камень вы ни добавляли. Браун смотрел на весы, которые показывали вес слитка - ровно тройская унция. - Но знаете, что, по мнению многих наших современников, представлял собой этот камень? Это был не таинственнный ингредиент, который надо было соединить со свинцом, а лишь хранитель этой тайны. алхимики не стали бы сохранять свою заветную формулу на листке бумаги, который так легко украсть. Они нанесли бы ее на что-нибудь настолько тяжелое, чтобы его невозможно было похитить. Например, на камень - на философский камень. И насколько известно, эта формула должна была описывать процесс получения чистейшего золота - двадцать четыре карата. Я вам не наскучил, молодой человек? - Ваша проницательность достойна восхищения, - бросил Браун. - Вот почему для нас представляет интерес фирменное клеймо Колдуэллов - на нем присутствует меч. А вы знаете, что означает этот клинок? Он означает, что по какой-то причине Колдуэллы оказались отсеченными от алхимии. Они могли решиться на это сами, а мог за них это сделать какой-нибудь монарх. Кто знает? - Я знаю, - сказал Браун. - Я знаю, что мне все это неинтересно. Отправьте мистеру Колдуэллу расписку. Спасибо и до свидания. - Минуточку. Расписка нужна не ему, - сказал старик, проработавший на золотой бирже столько лет, что и представить себе было трудно. - Это не золото Колдуэлла. Оно только отлито Колдуэллами. Оно принадлежит вам. Мистер Колдуэлл открыл у нас на бирже счет на ваше имя в золотых слитках. - Вы хотите сказать, это золото мое? - Совершенно верно. Самое что ни на есть чистое, золото. - А, - протянул Браун, в котором вдруг проснулся интерес к Колдуэллам - старинной и известной фамилии в буллионистском бизнесе. Старик сказал, что она ведет свою историю еще с тех времен, когда Нью-Йорк именовался Новым Амстердамом, а Франциско Браун ответил, что никуда не спешит и с удовольствием дослушает до конца историю этого замечательного рода во всех подробностях. Харрисон Колдуэлл сошел с трона и позволил своему новому камердинеру облачить себя в черный деловой костюм. Он надел строгий галстук в полоску и снял с руки перстень. Вместо ботинок, к которым столько раз за сегодняшний день припадали устами, он надел начищенные до блеска черные туфли. То дело, к которому ему предстояло сейчас приступить, он мог бы поручить любому мелкому служащему. Но он понимал, что есть вещи, которые надлежит делать самому. Никому нельзя поручать роль своего алхимика, как и своего министра иностранных дел. Конечно, он пока еще не государство, но что, собственно говоря, представляет собой Саудовская Аравия, как не один-единственный род? Очень богатый род. Теперь ему недоставало только земли. Это будет несложно. Будучи Харрисоном Колдуэллом, он прекрасно звал, что деньги могут все. И будучи Харрисоном Колдуэллом, он понимал, что никакому алхимику или министру нельзя перепоручить осуществление столь высокого предназначения. В свое время Испанская корона допустила такую ошибку, и то, что из этого вышло, для Харрисона Колдуэлла было не просто историей, а его собственной историей. Все почти удалось. Министр был для короля клинком. Алхимик умел получать золото. Но, к сожалению, искусство алхимика стоило так дорого, что от этого делалось совершенно бессмысленным - получение вещества под названием совиные зубья оказалось таким дорогостоящим, что в результате одна золотая монета обходилась казне в три. - А король знает, что ты это умеешь? - спросил министр. - Нет. Король не знает. Я показал тебе, потому что ты спас мою дочь. - Но почему не королю? Ведь он наш господин. - Потому что когда короли узнают, что ты можешь получать золото, их одолевает жадность. Из-за этого погибли многие алхимики. Видишь ли, короли наивно полагают, что сумеют добыть совиные зубья. Но это невозможно. Тогда они начинают требовать от тебя, чтобы ты придумал что-нибудь иное, после чего ты, конечно, умираешь. - А что, если я пообещаю тебе, что если ты сделаешь для нашего короля несколько монет, то тебе не причинят никакого вреда? - Наша история знает немало примеров, когда короли давали подобные обещания, но ни один из них не сдержал своего слова. Короли просто не в состоянии представить, что их могуществу есть предел. - Что, если я пообещаю тебе, что сам положу этот предел? Если ты отольешь для короля несколько монет, я сделаю, тебя богатым, и будь уверен, что ни один король никогда больше не попросит тебя о невозможном. - Как ты можешь быть так уверен? - Дело в том, что королем стану я, - ответил королевский министр. - Я воспользуюсь его жадностью, чтобы захватить трон. - Нет. Как ты не понимаешь? Моя жизнь и так находится в опасности. Одних господ прощают другие господа, а алхимиков убивают, как бесполезных псов, исполнивших свою роль. - Я возьму в жены твою дочь. Неужели тебе не достаточно будет этого доказательства? Она станет королевой. Зачем королю убивать собственного тестя? Ты тоже станешь знатным. - Риск слишком велик. - Вся жизнь - сплошной риск, - сказал министр. - Но помни, твоя дочь может стать королевой. - Сначала женись, - сказал алхимик. - Идет, - сказал министр. То, что произошло потом, из поколения в поколение передавалось в семье Колдуэллов как фамильное предание. Харрисон Колдуэлл помнил, как отец рассказал ему эту историю, когда они сидели в их конторе по торговле золотом в слитках вечером того дня, когда ему исполнилось тринадцать. Все уже разошлись, и они остались вдвоем. Отец учил его золотому бизнесу и считал уже достаточно взрослым, чтобы знать, откуда пошла его семья. Так он сказал. Министр женился на дочери алхимика, и у них родился Сын. По случаю рождения внука алхимик сделал приобретение - закупил то самое вещество, которое оказалось настолько редким, что на его поиски ушли три года, а добыча потребовала затрат, впятеро превышающих цену того золота, которое можно было с его помощью получить. Но они купили это вещество, добытое из недр земных в том краю, где жили негры, - теперь этот край именуется Африкой. И вот, на глазах короля, далекий предок Харрисона Колдуэлла получил золото из свинца. Король был так потрясен, что захотел увидеть опыт еще раз. На этот раз специальный ингредиент обошелся алхимику в четыре цены золота и на его поиски ушел всего год. Король решил, что он видит перспективу. В первый раз таинственный компонент обошелся алхимику впятеро дороже золота и потребовал трех лет поисков. Во второй раз он стоил четыре золотых цены и был найден уже через год. Любой товар, который сначала стоит дорого, по мере того как наращивается объем продаж, дешевеет, а значит, со временем такое произойдет и с этим веществом. Так думал король и надеялся дожить до того дня, когда совиные зубья станут намного дешевле, чем золото, которое можно из них получить. На самом деле он был недалек от истины. Следующая партия обошлась уже только в три цены золота, и на поиски ушло полгода. А следующая - намного больше, чем все предыдущие, - стоила две цены золота и была добыта всего за месяц. Но король не знал одного - что по приказу министра иностранных дел алхимик получил золото из свинца только в самый первый раз. Во все последующие разы он только расплавлял и переплавлял часть самого золота из царской казны. Волшебный компонент он сумел добыть только один раз. И только один раз король наблюдал действительно превращение свинца в золото. После этого министр иностранных дел убедил его, что не подобает королю, как какому-то купцу, стоять над алхимиком и с жадностью взирать на его опыты. Король совершенно уверовал в то, что со временем получать золото из свинца будет дешевле, чем добывать само золото. Он думал, что на каждую вложенную монету сможет получить три. - Мы открыли новую эру. Теперь мы станем богатейшей монархией в Европе. Имея столько золота, мы станем править миром, как мы того достойны, - заявил .король, который к тому времени уже почти полностью опустошил казну, чтобы закупить тот редкий компонент, с помощью которого можно было получать золото. Харрисон помнил, как отец особо подчеркивал, что именно с этого момента все пошло наперекосяк. И теперь король, который уже приготовился стать самым богатым человеком в мире, нанял к себе на службу знаменитого заморского ассасина и сделал его своим телохранителем. Он боялся, что несметные богатства навлекут на него множество врагов, и хотел встретить их во всеоружии. Этот убийца-ассасин был исключительно хитер и с помощью какого-то колдовства стал незаметно следить за алхимиком. И тогда он узнал, что алхимик не получает никакого золота. Об этом прознал министр и поспешил бежать с женой и сыном, прихватив с собой столько золота, сколько смог унести. Алхимик забрал себе философский камень. Они отплыли от испанского побережья, но не успели скрыться из виду, как на море разыгралась буря. Камень и золото оказались слишком тяжелыми, и корабль затонул. Алхимик и его дочь исчезли. Но министр с сыном спаслись с небольшим сундуком золота. В конце концов они прибыли в Новый Амстердам, который позднее стал называться Нью-Йорк, и там со своим скудным состоянием основали семейный бизнес. Они взяли себе фамилию Колдуэлл. Таким образом в свой тринадцатый день рождения Харрисон Колдуэлл узнал, где находится золото и философский камень и кому это все принадлежит. И как все мальчики в роду Колдуэллов, он узнал, как Колдуэллы едва не стали королями и что означает их торговая марка - аптекарская колба и меч. Трудно сказать, что послужило причиной - то ли Харрисон был безнадежный мечтатель, то ли он был слишком хворый и потому плохо ладил с другими мальчишками, только именно он поклялся превратить легенду в быль. Он поклялся найти этот камень и снова начать делать золото. - Почему ты думаешь, что тебе удастся то, что не смог сделать никто из нас? - Потому что девяносто процентов всех ученых из известных история живут в наши дни. Сегодня совсем иные времена. - Но мир не меняется, Харрисон! - Надеюсь, что в отношении людей ты совершенно прав, отец, - сказал Харрисон. Он не сомневался, что теперь, при всех достижениях современной техники и возможностях величайших мыслителей, настала пора извлечь на свет божий старинную фамильную карту и найти формулу философского камня. Большой удачей было то, что недостающий элемент оказался ураном. Сегодня в мире его просто полным-полно. А поскольку люди так и не изменились, Харрисону Колдуэллу пришлось принять все меры предосторожности, чтобы его не поймали на воровстве урана. Итак, облаченный в деловой костюм и вооружившись фотографиями двух человек, которые дал ему его клинок, Харрисон Колдуэлл, все более проникающийся сознанием своего высокого предназначения, встретился в одной из своих контор с джентльменом из Вашингтона. Тот поблагодарил его за помощь в приобретении дома. Колдуэлл сказал, что такой пустяк не стоит благодарности. Он всегда рад помочь другу. Человек из Вашингтона поблагодарил его за то, что он устроил его дочь в самую престижную школу, несмотря на весьма посредственные знания и способности. Какая ерунда, ответил Харрисон Колдуэлл. Человек из Вашингтона сказал, что он не уверен, насколько этично то, что Колдуэлл открыл на его имя счет на золотой бирже. Чепуха, ответил Харрисон Колдуэлл. - Вы правда думаете, что тут нет ничего особенного? - спросил тот. - Ну, разумеется, о чем разговор, - ответил Харрисон Колдуэлл директору Национального агентства по контролю за атомной энергетикой. - А кстати, не этих ли двух джентльменов вы имели в виду, когда говорили мне, что кто-то нам мешает? Он пододвинул фотографии к своему собеседнику. - Похоже. По-моему, именно они сейчас находятся на объекте в Мак-Киспорте. Мне кажется, они представляют какую-то из спецслужб, но какую именно, мне еще предстоит узнать. - О, не беспокойтесь на этот счет. Я уверен, что сумею сам выйти на их след, - сказал Колдуэлл, и его черные испанские глаза сверкнули предвкушением схватки. - У меня будет вся информация, которую только можно купить за деньги. Глава шестая Дорожки вокруг дома Консуэло Боннер были усеяны трупами. В стекле зияла пулевая пробоина. Спустились сумерки, и только теперь мысли у нее в голове начали проясняться, тогда как за окном, напротив, становилось темно, как зимой. Она готова была поклясться, что Римо и Чиун - если это, конечно, не сон, - спорят из-за того, кому убирать трупы - так, словно речь идет о мусоре, который пора вывозить. Если это не сон, то до нее донеслись слова старого корейца: - Сколько я в него вложил, а он все пытается сделать из меня слугу. И Римо как будто проворчал в ответ: - Никогда не хочет за собой убирать. Она попросила, чтобы на нее плеснули холодной водичкой. - Зачем? - спросил Римо. - Чтобы я проснулась. - Вы не спите, - сказал Чиун. - Хотя я согласен, что такая неблагодарность и во сне не привидится. - Вас хотели убить, - объяснил Римо. Консуэло кивнула. Она подошла к простреленному окну и потрогала пальцем острые края пробоины. Римо наблюдал за нею. Она обернулась. - Ясно, - сказала она. - Видимо, мы все-таки подошли к ним вплотную. Не станут же они убивать того, кто не представляет для них никакой опасности. - Если только это не недоразумение, - заметил Римо. - Или что-нибудь еще, - добавила Консуэло. - Что вы имеете в виду? - Это моя атомная станция. И отвечать мне. - Иными словами, вам не хочется признать, что мы вам нужны. - Я не нуждаюсь ни в чьем покровительстве, - сказала Консуэло. - Я в состоянии сделать все, что сделал бы на моем месте мужчина. - Тогда почему вы не спасаетесь бегством? - Потому что если я убегу, все станут вопить, что это из-за того, что я женщина. Я не побегу. - Она прислонилась к окну. - Ни за что не побегу. Не побегу. Не побегу. Чиун заметил, что эта женщина не лишена мужества. Она не кореянка - и вообще неизвестно кто по происхождению, - но в мужестве ей не откажешь. Но она не свободна от недостатков, которые свойственны всем женщинам в этой стране: в попытке доказать, что они ни в чем не уступают мужчинам, они совершают поступки, на которые ни один мужчина не способен, и в результате лишь подтверждают представление мужчин о слабом поле. И потом, эти белые все-таки не в себе. Начнем с того, что неясно, что вообще они с Римо делают в этой стране? Работают на помешанного императора Харолда В.Смита, у которого не хватает благоразумия захватить трон и который ни разу не попросил об услуге, достойной славы Синанджу, ни разу не дал Чиуну ни малейшего материала для упоминания в его летописи. Можно ли передать потомкам - будущим Мастерам Синанджу, - что тебе пришлось служить сторожем у императора, которого и понять-то толком нельзя? И кому передать свое наследие, если у Римо не будет сына? Чиун смерил белую женщину пристальным взглядом. Конечно, в роли жены Римо он предпочел бы кореянку, причем из Синанджу. Но Римо не способен постичь истинную красоту прекрасных девушек Синанджу, он всегда видит только их внешние данные и отказывается замечать, какие прекрасные из них были бы матери и как хорошо они относились бы к Чиуну. - Как вы думаете? - спросила белая женщина. - Неужели мы и вправду подошли совсем близко к разгадке? Она смотрела на Чиуна. У нее черные волосы, это неплохо. Но вот глаза голубые. А кожа бледная, как облака. - Мне было бы интересно познакомиться с вашими родителями, - сказал Чиун. - Они умерли, - пожала плечами Консуэло. - Тогда ладно, - сказал Чиун. Консуэло в качестве потенциальной пары для Римо потеряла для него всякий интерес. Ее род не обладает должной живучестью. Конечно, ее родители могли погибнуть в результате несчастного случая. Но тогда это означает, что они подвержены всяким несчастьям. - Что он имел в виду? - спросила Консуэло. - Не обращайте внимания, - ответил Римо. - Вам это знать необязательно. - Не очень-то вы добры к нему. - Вы его еще не знаете. А я его знаю и люблю. Так что лучше не вмешивайтесь. К тому же на карту поставлена ваша жизнь. - Вы, наверное, не хотите, чтобы я сообщала о происшедшем в полицию? - Да, было бы лучше этого не делать. - Лучше для чего? - Не для чего, а для кого. Для вас. Это помогло бы сохранить вам жизнь. Кто-то пытался вас убить. А мы можем вас спасти. Вряд ли на это способна полиция. - Какой же полицейский поверит, что эти бандюги сами себя перебили в какой-то разборке, а потом уложили свои собственные тела аккуратным штабелем возле мусорного бака? - Можете им сказать, что штабелем их сложили мы. - Но ведь всех этих парней вы уложили голыми руками. Разве это не подозрительно? Если бы я была полицейским, то рапортовала бы об этом происшествии как о чем-то совершенно исключительном. - Не волнуйтесь, - сказал Римо. - Все будет в порядке. Как и предсказывала Консуэло, следователи отдела по расследованию убийств полиции Мак-Киспорта отнеслись к происшедшему с большим недоверием. В обычной ситуации это дело повергло бы их в замешательство. Но поскольку недавно управлением была получена инструкция докладывать о подобных фактах - случаях смерти, вызванной без видимого применения оружия, - в центральное бюро, то действия полиции были совершенно очевидны. Надо это дело просто спихнуть. Но вот о чем ни один из полицейских не догадывался, так это о том, что их рапорт пойдет не в ФБР, а в санаторий Фолкрофт, где Харолд В.Смит с помощью компьютера следит за передвижениями Римо и Чиуна. Инструкция, разосланная во все полицейские управления страны, исходила от него, причем не только для того, чтобы знать точное местонахождение Римо и Чиуна в каждый конкретный момент, но и для того, чтобы полиция на местах думала, будто кто-то наверху отслеживает все загадочные убийства. Смит не хотел бы, чтобы провинциальные полицейские объединили свои усилия и стали сопоставлять свои сведения, это могло бы вызвать нежелательный резонанс. Было уже столько трупов, столько убитых, что либеральной прессе хватило бы этих безвинных жертв до конца дней. И неважно, поднялся бы шум против этих убийств или за них - и то и другое было бы одинаково опасно. Главное, что это привлекло бы к организации внимание общественности, чего никак нельзя допустить. Но сегодня Смит почти не придал значения рапорту из Мак-Киспорта. В стране что-то происходит, а у него на этот счет лишь самые отдаленные представления. У него пока нет веских доказательств, но ясно, что кто-то пытается создать в Америке государство в государстве. На мониторе компьютера появились персонажи, занимающиеся накоплением того единственного источника, на котором можно построить собственную империю, - золота. Было ясно, что, вопреки всем статистическим отчетам, они уже обладают достаточным богатством, чтобы образовать свое независимое государство. Сегодня утром Смит работал именно над этим материалом. С Римо и Чиуном все будет в порядке. С ними всегда все в порядке. Их безопасность никогда не вызывала опасений. Тревогу вызывает безопасность страны. Прошло два дня. Для Консуэло Боннер был день узнавания. Прежде всего, она без труда узнала то, что было запечатлена на предъявленных ей фотографиях. Потом внимательно посмотрела на знакомый на вид нагрудный знак сотрудника, который ей их показал, - знак работника Агентства по контролю за атомной энергетикой. И наконец - что было тоже немаловажно - она увидела действительно красивое лицо. Этот парень был потрясающе хорош собой. У него были светлые, почти белые волосы, светло-голубые глаза и белоснежная кожа. Она сочла бы его привлекательным, но это было слишком слабое определение. Звали его Франциске. Он поинтересовался, нет ли и у нее испанских родственников - ведь ее зовут Консуэло. - У вас осанка как у испанской дворянки, - польстил он. - Можете убрать свой значок, - сказала она. Никогда прежде ей не приходило в голову представить себе какого-либо мужчину нагим. Но сейчас она подумала именно об этом. Еще она подумала, каким был бы ребенок, рожденный от этого мужчины. Но все же сильнее ее занимал вопрос, зачем ему понадобились фотографии Римо и Чиуна. По всей видимости, они были сделаны с большого расстояния. Скорее всего, снимки делались на высокочувствительной пленке - отпечатки имели большую зернистость и поэтому были не очень четкие. Римо на снимках улыбался, словно позируя для семейного альбома. - Вы знаете этих людей? - Почему вы спрашиваете? - Мы подозреваем, что это опасные преступники. - На каком основании? - Они убивают людей. - Если они убивают тех, кого надо, они вполне безопасны для общества. - Вы рассуждаете мудро, сеньорита, - сказал Браун. - Вам следует понимать, что Агентство по контролю за атомной энергетикой следит за усилиями, которые вы предпринимаете в последнее время. Мы не виним вас в пропаже сырья. - Это для меня новость, - ответила Консуэло. - Вас хотят представить к повышению - вам предложат должность, которой не удостаивалась еще ни одна женщина. - Что ж, от этого все только потеряли. Браун поднял руки, выражая этим жестом поспешное согласие. - Совершенно верно. Совершенно верно. Конечно, женщины и должны занимать такие посты. Вот вы и покажете всему миру, на что способен слабый пол. Консуэло еще раз взглянула на фотографии. - А что вы сделаете, если я скажу, что знаю этих людей? - А, хороший вопрос. В конце концов, они слишком опасны. - Так что бы вы сделали? - А что бы вы хотели, чтобы мы сделали? За вашу собственную безопасность отвечаете прежде всего вы сами. Мы же только хотим предупредить вас об опасности - опасности, которая исходит от этих двоих. - Я бы хотела, чтобы вы не делали ничего, - сказала Консуэло. - Могу я спросить, почему? - Если я вам отвечу, это будет означать, что я призналась, что видела их. - Вы и так уже дали мне это понять, - ответил Браун. Он сидел в кресле напротив с безмятежным выражением лица. Консуэло обставила свой кабинет без лишних украшений. Все стулья и столы были невыразительные и однообразные. В этот интерьер красавец Франциско вписывался с трудом. Одета Консуэло была в темный костюм, который она сама называла убедительным - иными словами, ее наряд был строгим под стать обстановке. - Я ничего вам не говорила, - ответила она с нажимом. Браун заметил, что она слишком часто улыбается. Без конца застегивает и расстегивает пуговку. Закидывает ногу на ногу и опять ставит на пол. Облизывает губы и усилием воли заставляет себя их сжать. Было видно, что она пытается взять себя в руки. Он встал и, подойдя ближе, положил ей руку на плечо. - Не надо, - сказала она, но руки не убрала. Он прижался к ней щекой. Она ощутила мягкость и гладкость его кожи. Она чувствовала рядом с собой его тело, вдыхала аромат его дыхания. Он шепнул, щекоча ей ухо: - Я здесь, чтобы помочь вам. Она сглотнула. - Я офицер безопасности. И я не позволю, чтобы со мной обращались иначе, чем вы обращались бы с мужчиной. Голос ее прозвучал твердо, но она не высвободилась из его рук. Чьи-то пальцы играли верхней пуговицей ее жакета. - С мужчинами я тоже занимаюсь любовью, - ответил Франциско. - О-о, - выдохнула она. - И с женщинами. - О-о, - повторила она. - Ты очень красивая. - Ты тоже. - Я буду делать только то, что ты мне позволишь. - Значит, вы не сделаете им ничего плохого? - Уж во всяком случае их никто не станет арестовывать. Мне только надо знать, где они находятся. Ведь они у тебя, да? - Да. Они меня охраняют. - Отлично. А где они сейчас? - Здесь недалеко. Гладкая щека вдруг отпрянула, а руки перестали теребить ей жакет. Франциско Браун выпрямился. - Где? - резко спросил он. - Поблизости. Мы все собираемся в Калифорнию - в Ла-Джоллу. - Почему именно туда? Ты ведь должна обеспечивать безопасность своего предприятия здесь, в Пенсильвании. Испугавшись своей реакции на внезапную перемену в настроении Франциско, Консуэло отказывалась признаться себе в том, что она только что осознала. - Но вы говорили, вам надо только знать их местонахождение. - Законом не возбраняется сообщить мне нечто большее, - сказал Франциско. Он оглянулся - надо было убедиться, что в этой комнате их нет. - Не забывайте - я могу ходатайствовать о вашем повышении, если вы мне поможете. Можете спросить ваше начальство. Спросите у директора АКАЭ. Она так и сделала. Как только за его спиной закрылась дверь и она собралась с мыслями, она сейчас же связалась с агентством. Глава агентства не только подтвердил то, что она узнала от Франциско, но и приказал ей оказывать ему всяческое содействие, о чем бы он ни просил. Еще он сказал, что очень доволен ее работой. - Я очень рада, ведь обычно, когда пропадает так много урана, как на нашей станции, принято винить во всем службу безопасности. - Мы вас очень ценим, мисс Боннер. И не в наших традициях раздавать направо и налево беспочвенные обвинения. - Но я надеюсь, что почести вы умеете раздавать, ибо мне кажется, я напала на след. Надеюсь, что скоро смогу раскрыть это дело. - Каким образом? - Сами увидите. На следующее утро Консуэло, Римо и Чиун прибыли в Ла-Джоллу. Консуэло никогда не видела, чтобы такие изящные домики были с таким вкусом вписаны в не менее живописный пейзаж. Римо сказал ей, что в Ла-Джолле самый хороший во всей Америке климат. В этом симпатичном маленьком городишке на тихоокеанском побережье всегда весна. Чиун заметил, что тут слишком много белых. - Было бы лучше, если бы здесь было побольше корейцев, - пояснил он. - Если бы здесь было больше корейцев, то это место было бы похоже на рыбацкий поселок, - сказал Римо. - А чем тебе не нравятся рыбацкие поселки? - Я видел деревню Синанджу. Хотя она тоже находится на берегу моря, там далеко не так приятно, как здесь. - Пойду наведу справки, - сказала Консуэло. - Здесь у нас первое недостающее звено. - Валяй, - отозвался Римо. Вот было бы интересно, подумал он, пожить в этом местечке. Жить в собственном доме, со своей семьей. Иметь свою машину, ставить ее в свой гараж и каждую ночь спать в одной и той же постели. Такие мысли совершенно не волновали Джеймса Брустера, бывшего работника атомного объекта в Мак-Киспорте, который не так давно вышел на пенсию. Теперь он получал двенадцать тысяч долларов в год. При такой скромной пенсии, он только что купил за 750 тысяч квартиру в кондоминиуме в Ла-Джолле, в котором все жильцы были, как и он, пенсионеры. Ипотечная компания недавно связалась с ядерным комбинатом в Мак-Киспорте по поводу довольно крупного кредита. Им был нужен человек, доходы которого по бумагам не превышали бы двенадцати тысяч долларов, тогда, дав ему ссуду, они выводили бы из-под налогообложения полмиллиона. Джеймс Брустер был тем самым диспетчером, который осуществлял отправку груза урана по маршруту через бульвар Кеннеди в Бейонне. Это была последняя партия из пропавшего топлива. И Джеймс Брустер был для Консуэло Боннер ниточкой к разгадке. Судя по всему, утечка шла именно через него. И сейчас она должна его разыскать. - Он мой, - сказала Консуэло, когда они вошли в парадное роскошного городского дома. С другой стороны дома доносился шум океана. - Все должно быть законно и совершенно официально. Никакого шума. Вы меня слышите? - Что она называет шумом? - спросил Чиун, который всегда действовал исключительно бесшумно. - Она хочет сказать, что в допросе мы помочь не сможем. В этой стране проведение допроса регламентируется законом. Ей нужно получить от него улики, которые могут быть приняты судом, - сказал Римо. В кондоминиуме было три квартиры. Над одной из кнопок на медной табличке у входа значилась фамилия Брустер. Чиун огляделся по сторонам. Невыразительное жилище, начисто лишенное подлинно корейского уюта. Чиун пытался осмыслить маловразумительные объяснения Римо. - Что это такое - улики, которые будут приняты судом? - спросил он, внутренне опасаясь, что оказывается втянутым в непостижимое нечто, которое заставляет американцев вести себя как ненормальные. - Видишь ли, нельзя, например, добывать улики противозаконными методами. Судья их не примет. - Даже если то, что ты пытаешься доказать, - правда? - изумился Чиун. - Неважно, служат ли твои улики установлению истины или нет, как и то, виновен подсудимый или нет. Если ты нарушаешь правила, тогда судья не примет твои улики к рассмотрению. - Значит, правда никого не интересует? - спросил Чиун. - Ну, в некотором смысле она всех интересует. Конечно. Но люди ведь должны и от произвола полиции быть защищены. Иначе это будет полицейское государство, диктатура, тирания, - объяснил Римо. Он мог бы сказать Чиуну и о том, что не что иное, как такое гипертрофированное представление о правосудии и является первопричиной существования всей их организации, но Чиун этого никогда бы не понял. Он просто не хотел этого понять. - Среди тиранов были и замечательные личности, Римо. Никогда не говори плохо о тиранах. Тираны хорошо платят. История Синанджу знает немало щедрых на похвалу тиранов. - В этой цивилизации тиранов не жалуют, - сказал Римо. - Именно поэтому мы и не относим себя к этой цивилизации. Чем вот ты сейчас занимаешься - гоняешься за каким-то украденным металлом, как какой-нибудь сторож на складе? Тирания чтит настоящего ассасина. - Тшш, - сказала Консуэло и позвонила в дверь. - Без шума, - передразнил Чиун и поискал глазами какого-нибудь здравомыслящего человека, который мог бы разделить его скептическую оценку происходящего. Естественно, вокруг никого не было - только они с Римо и Консуэло. И как всегда, Чиун оказывался единственным здравомыслящим из всех. - Кто там? - послышалось из-за двери. - Здравствуйте, - сказала Консуэло. - Меня зовут Консуэло Бонер, мы приехали из Мак-Киспорта. - А кто этот странный тип? - Его зовут Римо, - ответил Чиун. - Я не его имел в виду, - сказал Брустер. Чиун оглянулся. В парадном больше никого не было. Но он и так это знал. Чиун посмотрел на свои безупречные ногти, которые свидетельствовали о внутренней утонченности, еще раз мысленно окинул себя взором и убедился в безукоризненности своего внешнего вида. Он и без зеркала знал, что его лицо излучает радость, здоровье и благородство духа. Да, у этого Брустера явно нелады со зрением - или с мозгами? А может, и с тем и другим сразу. - Я занят, - сказал Брустер. Римо скрестил на груди руки. Ему на память пришло его полицейское прошлое. Вне всякого сомнения, есть правила, которых Консуэло должна придерживаться, - ограничения по существу задаваемых вопросов и главное - запрет на угрозы. Он был готов предоставить Консуэло полную свободу действий. - Я бы просила вас побеседовать с нами. - Не собираюсь ни с кем беседовать без моего адвоката. Я требую адвоката. - Мы только хотим задать вам несколько вопросов. - Никаких вопросов, пока не будет адвоката. Они остались ждать в подъезде, пока не появился молодой человек лет двадцати пяти. У него были курчавые темные волосы и безумный взгляд. Он с порога обвинил Римо и Чиуна в грубом обращении с его клиентом. - Но мы находимся в подъезде, а Брустер наверху, у себя в квартире. Как же мы можем обращаться с ним грубо? - поинтересовался Римо. - Ваша грубость выражается в угрожающей позе, - сказал молодой человек. На нем был очень дорогой костюм и кроссовки, а лицо имело полное рвения выражение напористого выпускника юридического института. Его звали Барри Голденсон. Он дал Римо свою визитку. - Мы пришли просто поговорить с вашим клиентом, - сказала Консуэло. - Меня зовут Консуэло Боннер, я начальник службы безопасности на ядерном объекте в Мак-Киспорте. Ваш клиент работал у нас диспетчером. Мы хотели бы кое-что выяснить о некоторых рейсах грузовиков, которые перевозили уран. - Мой клиент не будет давать показаний против самого себя. Тогда о чем с ним говорить? - подумал Чиун. Вопрос, конечно, был поставлен вполне логично, а следовательно, задавать его вслух было излишне. Взывать к здравому смыслу этих людей - все равно что распутывать морские водоросли. Барри Голденсон проводил Консуэло, Римо и Чиуна наверх в крохотную гостиную. Кроме нее в квартире имелись спальня, одна ванная и небольшая кухня. - И с вас за это взяли семьсот пятьдесят тысяч? - изумился Римо. - Он еще успел до подорожания, - заметил Голденсон. - Для Ла-Джоллы это дешево. - "Что же тогда здесь можно купить за сто тысяч? - спросил Римо. - Место на автостоянке, - ответил Брустер. Это оказался мужчина среднего роста, у него были усы с проседью и свежий загар. Рубашка с распахнутым воротом открывала взору золотую цепочку, которая висела у него на волосатой груди. На цепочке была золотая подвеска. Он сидел развалясь в кресле, с невозмутимым видом человека, который абсолютно уверен в собственной безопасности. - Все, что вам надо, я бы мог в полминуты вытрясти из него и его адвоката, - шепнул Римо Консуэло. Консуэло метнула на него негодующий взгляд. - Послушайте, мистер Брустер, вы, кажется, были тем самым диспетчером, который отправлял груз урана, который впоследствии исчез. Если быть точней, таких исчезнувших грузов было несколько, и все были отправлены в вашу смену. - Мой клиент не обязан отвечать на этот вопрос. - Его подпись стоит на накладных. На счетах. На расписках. Есть свидетельства работников завода. - Вы что, станете преследовать его за то, что он выполнял свою работу? - спросил Голденсон. - Может быть, вы потрудитесь сказать, каким образом он скопил полмиллиона долларов, если почти всю жизнь получал не более десяти тысяч? Ему только в самые последние годы повысили оклад. И как человек, получающий пенсию в двенадцать тысяч в год, смог купить квартиру стоимостью в три четверти миллиона? - Америка - страна неограниченных возможностей, - сказал Голденсон. - Значит, он получил эту уникальную возможность после того, как отправил несколько грузовиков по очень странному маршруту - например, на бульвар Кеннеди в Бейонне, штат Нью-Джерси? Но послушайте, мистер Голденсон, что ценного может быть в Бейонне, штат Нью-Джерси? - Может быть, он именно поэтому и выбрал для грузовиков такой маршрут. - Может быть, он именно поэтому немедленно открыл счет в золотых слитках и получил депозит в размере семисот пятидесяти тысяч долларов? И может быть, именно поэтому всякий раз, как груз не попадал по назначению, его счет возрастал на четверть миллиона? Консуэло осыпала Брустера и адвоката вопросами. Она работала хладнокровно и весьма профессионально. Брустер вспотел. - Каждый человек имеет право заранее подумать о своей старости. И у каждого есть право на свои золотые годы, - сказал Голденсон. Римо в нетерпении выстукивал ногой ритм. Ему не терпелось узнать, кто расплачивался с Брустером золотом за то, что тот отправлял уран такими странными маршрутами. Когда он это выяснит, не составит труда узнать, кто за всем этим стоит. Сколько бы ни было звеньев в этой цепочке, он разобьет их одно за другим, пока не доберется до главного. Он вышел на балкон, с которого открывался потрясающий вид на океан. С него веяло лаской и теплом. Чиун остался в комнате с Консуэло, адвокатом и подозреваемым. Римо был уверен, что из всего разговора Чиун не понял ни слова. В самом худшем варианте нескольким жуликам удастся улизнуть. Но в целом в Америке граждане защищены от неправомерных действий властей больше, чем где бы то ни было. В этом между ним и Чиуном всегда будет разница. Для Чиуна ценность любого правительства определяется тем, насколько оно чтит Дом Синанджу. И это несложно понять: Синанджу - бедный поселок. На Римо вырос не в бедности. Еды у него было вдосталь всегда, а когда у вас есть еда и крыша над головой, вам начинает хотеться чего-то еще. Вам начинает хотеться того, что может дать только Америка. Хорошая страна, подумал Римо. Он был рад, что делает свое дело, хотя порой ему и казалось, что он плывет против очень мощного течения. На океанской глади пестрели роскошные яхты. Далеко на горизонте он увидел отраженный стеклом луч солнца. Установленное на качающейся на волнах яхте, стекло каким-то чудом не двигалось. Все, кроме этого отражения, двигалось в такт волнам. Римо оглянулся и посмотрел в глубь комнаты. Было похоже, что пока не вмешался Чиун,. адвокат умело отражал наскоки Консуэло. Но теперь в разговор вступил Мастер Синанджу и стал задавать адвокату свои вопросы. Консуэло вышла из себя и велела Чиуну не вмешиваться. Римо шагнул в комнату. Он попытался объяснить Консуэло, что с Чиуном не следует разговаривать в таком тоне, иначе она может начать свою тираду, но закончить ей уже не придется. На что Консуэло ответила, что им не удастся ее запугать. Голденсон подмигнул своему клиенту. Чиун не обращал на Консуэло ровным счетом никакого внимания. Он говорил только с Голденсоном. - А твоя мать знает, что ты носишь кроссовки? - спросил он. Римо стал пристально смотреть куда-то в окно. Он делал вид, что знать не знает этого человека. Консуэло чуть не швырнула свои записи в мусорную корзину. Чиун не обращал на них внимания. Брустер самодовольно улыбнулся. - Так знает или нет? - переспросил Чиун. Голденсон посмотрел на Консуэло, потом перевел взгляд на своего клиента, словно вопрошая, откуда взялся этот псих. - Так знает или нет? - опять спросил Чиун. - Мне не известно, знает ли моя мать, какую обувь я ношу, - ответил Голденсон, снисходительно улыбаясь. - Может быть, я могу продолжать свои вопросы? - встряла Консуэло.. - Разумеется, - ответил Голденсон. - Знает? - не унимался Чиун. - Прошу вас продолжать опрос, - сказал Голденсон, решив не замечать этого азиата. - Знает или нет? - снова спросил Чиун. - Почему бы вам, не спросить ее об этом саму - по телефону, например? - сказал Голденсон. Брустер засмеялся и похлопал адвоката по плечу. Консуэло только вздохнула. Римо по-корейски обратился к Чиуну: Папочка, этот молодой человек - вполне приличный адвокат по уголовным делам из тех, которых покупают за деньги. Ты ничего от него не добьешься, если будешь обращаться с ним как с ребенком. Для Консуэло он и так крепкий орешек. Ты ведь ничего не смыслишь в американском законодательстве. Пожалуйста, предоставь это ей. Сделай милость. - Какой у нее номер телефона? - осведомился Чиун. - Ах, да, - отозвался Голденсон. - Может, я пока схожу искупаюсь? - спросил Брустер. Насколько он мог судить, опасность миновала. - Я не могу так работать, - пожаловалась Консуэло Римо. - Так какой у нее номер? - Вам в самом деле он нужен? - спросил Барри Голденсон и поправил на руке часы Ролекс стоимостью не менее семисот долларов. Чиун кивнул. Смеясь, Барри Голденсон, эсквайр, продиктовал Чиуну номер телефона во Флориде. Чиун набрал номер. - Я сейчас умру от стыда, - сказала Консуэло. Ей не пришлось просить Брустера задержаться, он и сам остался ради забавы. Ничего более потешного ему видеть еще не приходилось. Этот азиат, видите ли, звонит матери одного из самых престижных адвокатов в штате. - Алло, миссис. Голденсон? - сказал Чиун в трубку. - Вы меня не знаете, но это не имеет никакого значения. Я звоню по поводу вашего сына... Нет. С ним ничего не случилось, и ему ничто не грозит. Нет, я не знаю, с какими женщинами он путается... Я звоню совсем по другому поводу. Должен вам сказать, что такой симпатичный парень, наверное, рос окруженный вашей заботой. Я прекрасно это понимаю, потому что сам вырастил мальчика. - Чиун посмотрел на Римо. Тот всей душой болел за молодого адвоката. Еще он болел за женщину, вынужденную выслушивать Чиуна. Римо был готов переживать за кого угодно, только не за Чиуна. - Ну, да... Вы все в него вкладываете, но когда возлюбленное чадо перестает вас даже замечать... Да, да... Сокровище нашего рода... на протяжении стольких поколений... скучаешь... а потом, стоит только попросить о чем-то... впрочем, миссис Голденсон, это мои проблемы... Но вашему сыну еще можно помочь, потому что я вижу, вы воспитали его правильно... чистая ерунда... так, пустяк... Преуспевающий адвокат, миссис Голденсон... Разве можно, чтобы он носил на ногах... я даже слова этого сказать не могу... Нет, не скажу... вы с ума сойдете... Кроссовки! Чиун немного помолчал, потом протянул трубку Голденсону. Тот поправил жилет своей тройки и откашлялся. - Да, мама, - сказал он. - Никакой он не милый человек, мама. Я веду очень важное дело, и мы выступаем по разные стороны. Они на все способны, лишь бы отвлечь... Мама... Он не милый человек... Ты его не знаешь... Ты никогда его не видела... Между прочим, я ношу то, в чем в Калифорнии ходят многие бизнесмены, потому что это удобно... Да ты знаешь, кто носит спортивную обувь в суде? Тебе знакомы эти имена - ... Голденсон залился краской и стиснул трубку. Он ни на кого не мог глаз поднять. Наконец он протянул трубку Чиуну. - Она еще хочет с вами поговорить. - Да, миссис Голденсон. Надеюсь, я не причинил вам беспокойства. Да ради бога, и спасибо, я буду счастлив познакомиться с вами лично, если мне доведется побывать во Флориде в Бойнтон-Бич. Нет, я со своим сыном уже ничего не могу поделать. Сокровище погибло, но он продолжает считать, что пропавший у кого-то бесполезный металл имеет большую ценность, нежели фамильная история. Что тут будешь делать? После этого Чиун протянул трубку Голденсону и спросил, не хочет ли тот еще что-нибудь сказать своей матер. Голденсон помотал головой. Он открыл портфель, быстрым росчерком выписал чек и протянул его Брустеру. - Потом уточним окончательную сумму, - объяснил он. - Куда вы? - Туфли. Поеду куплю пару черных туфель. Благодарю вас, мистер Чиун, - с горечью сказал он. - А я? - спросил Брустер. - Кто позаботится обо мне? - Может, ваша бывшая начальница - мисс Боннер? - Вот это я понимаю - хороший мальчик, - одобрительно сказал Чиун, проводив Голденсона взглядом. После ухода адвоката Консуэло понадобилось минут семь, чтобы заставить Брустера вспотеть от страха и начать придумывать себе алиби. В конце концов ей пришлось предупредить его, что все, что он скажет в дальнейшем, может быть использовано против него и чтобы он не покидал Ла-Джоллу: она сегодня же добьется ордера на его арест. Перед уходом Римо еще раз бросил взгляд на странно неподвижный отблеск света в океане. Он был на месте. Другие окна яхты качались в такт нежным тихоокеанским волнам, но это отражение оставалось неподвижным. И тут Римо догадался, в чем дело. На яхте, под палубой, Франциско Браун сидел за большим гироскопическим прицелом. Тяжелый гироскоп удерживал электронный объектив в абсолютно статичном положении, как если бы он был установлен в лаборатории. Яхта могла вздыматься и опускаться на волнах, но прицел не двигался с заданного уровня. В этот объектив можно было за две мили детально рассмотреть отпечаток пальца. И он мог служить прицелом. Теперь Франциско Браун видел все, чего не разглядел в Мак-Киспорте. Этого оказалось достаточно, чтобы определить свое слабое место. Несколько сот ярдов - слишком малое расстояние между Франциско Брауном и его добычей - белым и этим древним азиатом. Эти двое обладали фантастической реакцией, что делало их опасными даже на таком расстоянии. Но если запустить снаряд в домик на берегу с яхты, болтающейся далеко в океане, никто никогда не узнает, откуда он взялся. А если они не будут видеть источника опасности, то не смогут и уклониться от нее. Не видя, они ничего не смогут сделать. Значит, это уже достаточное расстояние. Он навел прицел на кондоминиум и наращивал увеличение, пока не разглядел обветренные на морском воздухе доски. Тогда он поднял объектив на балкон третьего этажа и квартиру Джеймса Брустера. Консуэло и те двое сейчас должны быть там. Браун навел объектив на перила балкона. На них лежала чья-то рука. Рука мужчины. Запястья широкие - точь-в-точь как у того, в Мак-Киспорте. Позади него раздувалось на ветру кимоно. Кимоно находилось в комнате. Значит, азиат там. Браун поднял объектив еще выше. Он разглядел пуговки на рубашке белого. Кадык. Подбородок. Рот. Губы улыбались. Улыбались ему. Как и глаза. Франциско Браун не стал стрелять. Глава седьмая Консуэло Боннер связалась с комиссаром полиции, который позвонил судье и получил ордер на арест, после чего она, Римо, Чиун и полицейский с ордером в руках поехали к Джеймсу Брустеру, чтобы ознакомить его с его правами, а затем заключить под стражу. Все по закону. - Вот это и есть торжество правосудия, - сказала Консуэло. Полицейский позвонил в дверь. Камера с яхты нацелилась на четверку. - Торжество правосудия, - обратился Чиун к Римо по-корейски, - это когда ассасину за его работу платят. Торжество правосудия - это когда сокровище, которое погибло из-за того, что ассасин занимается всей этой ерундой, возвращено, вот что такое торжество правосудия. А то, что мы делаем, - это беготня с бумажками. - А мне казалось, ты говорил, что главное сокровище Синанджу заключено в хрониках Мастеров - то есть наше богатство не в золоте или бриллиантах, а в том, кто мы есть и как мы стали такими, - тоже по-корейски ответил Римо. - Не могли бы вы оба помолчать? Производятся официальные следственные действия полицейского управления Ла-Джоллы, - сказал инспектор. - Нет более жестокого удара, чем получить свои же слова назад, но в передернутом виде. - И каким же образом они передернуты? - Недостойным, - ответил Чиун. - А конкретней? - В хрониках будет записано, что сокровища были утеряны в то время, когда Мастером был я, Чиун. Но будет записано также и то, что ты, Римо, отказался помочь их возвратить. Более того, в дни кризиса, постигшего Дом Синанджу, ты служил себе подобным. - Да весь мир на грани катастрофы! Не будет мира, разразится ядерная зима - чего тогда будут стоить все сокровища Синанджу? - Они будут стоить еще дороже, - не смутился Чиун. - Для кого? - Я не вступаю в спор с глупцами, - подвел черту Чиун. Решив, что ему не добиться тишины и не дождаться, ·пока кто-нибудь явится на звонок, полицейский, действуя в строгом соответствии с законом и правами, данными ему ордером, вознамерился проследовать в означенное местожительство вышеупомянутого Джеймса Брустера. Дверь оказалась заперта. Он собрался было послать за помощью, чтобы взломать упомянутое местожительство, но тут Римо схватился за ручку двери и повернул ее. Раздался скрежет ломающегося металла. Дверь открылась. - Дверь слабовата, - заметил полицейский. По ту сторону порога валялся кусок сломанного замка. Он нагнулся, чтобы его поднять, но отдернул руку - металл был горячий. - Что вы сделали с дверью? Что тут произошло? - Я дал вам войти, - ответил Римо. - Но это все равно бесполезно. Его здесь нет. - Не будьте столь категоричны. Если я что-нибудь понимаю в криминалистике, так это то, что категоричность в суждениях ни к чему не приводит. Надо быть гибче. - Как не кричи: Халва, халва! - во рту сладко не станет, - усмехнулся Римо. - Его там нет. - Откуда вы знаете? Как вы можете утверждать, что его здесь нет? - набросилась на него Консуэло Боннер. - Как вы можете это знать, если вы еще не вошли в квартиру? Хоть я и женщина, но в компетенции не уступаю мужчинам. И не надо поливать меня грязью. - Его здесь нет. Я не могу вам этого объяснить, но я знаю, что это так. Поверьте мне на слово, окей? - сказал Рим о. Он и вправду не знал, откуда у него эта уверенность. Он понимал, что другие люди не чувствуют присутствия постороннего за дверью. Он не мог ей сказать, как он это чувствует, это было все равно, как если бы объяснять, как работает свет. - Дай я объясню, - встрял Чиун. - Мы все - частицы единой сущности. Мы только думаем, что мы сами по себе, потому что наши ноги не растут из земли. На самом деле мы все взаимосвязаны. Некоторые люди уничтожили в себе ощущение этой связи, но Римо и та комната, откуда ушел этот человек, едины по своей сути. - Мне более понятно, когда он говорит не знаю, - ответила Консуэло. - Вы что - из какой-нибудь секты? - спросил полицейский. - Кто эти ненормальные? - спросил Чиун. - Обыкновенные американцы, как все, - ответил Римо. - А, тогда понятно, - сказал Чиун. Конечно, Джеймса Брустера в комнате не было. Он был уже в аэропорту - с появившимся неизвестно откуда доброжелателем. Незнакомец был похож на шведа, но говорил с испанским акцентом. Джеймс Брустер никогда не верил в удачу. Но сегодня удача улыбнулась ему в тот момент, когда он не мог в нее не поверить. Он сидел на кушетке, трясясь от ужаса. Его дорогой адвокат его покинул, и он оказался перед лицом заключения, позора, унижения и теперь проклинал себя за то, что позволил себе даже думать, что ему удастся улизнуть. Когда зазвонил телефон, он решил не снимать трубку. - Вот оно. Обложили. Мне конец. Вот оно. Оно. - Он налил себе стакан виски. - Я пошел на риск и проиграл. Это конец. В дверь постучали. Он опять не ответил. Пусть его забирает полиция. Ему уже все равно. Из-за двери раздался мужской голос с испанским акцентом. Он попросил разрешения войти и стал уверять, что возьмется его спасти. - Бесполезно, - всхлипнул Джеймс Брустер. - Конец. Это конец! - Вы глупец. Вы можете спастись и всю оставшуюся жизнь жить в роскоши и в окружении свиты слуг. Вам такое и не снилось. - Да, именно так я и вляпался в эту историю, - сказал Брустер. Он посмотрел на стену. Надо приучать себя глядеть в стену, теперь это будет его основным занятием до конца дней. - Вы рискнули. И оказались в выигрыше. А будете в еще большем выигрыше. - Я хочу домой. - В Пенсильванию? В Мак-Киспорт? Джеймс Брустер на минуту задумался. Потом открыл дверь. Он ожидал увидеть испанца, а вместо того перед ним в дверях стоял молодой человек невероятной красоты. На нем был белый костюм, темно-синяя рубашка, под ней - золотая цепочка. Медальон с оттиском был виден лишь частично. - Меня зовут Франциско. Я пришел, чтобы спасти вас от тюрьмы. Я предлагаю вам более роскошную, более великолепную жизнь, чем вы могли бы себе представить. Джеймс Брустер в раздумье стоял в дверях. Он выжидал и в нетерпении постукивал каблуком. - Вы чего-то ждете? - спросил Браун. - Собственного пробуждения, - ответил Брустер. - Это все - дурной сон. Франциско Браун легонько шлепнул его по лицу. - Окей, - сказал Брустер, ощутив в левой щеке жжение, как если бы его ужалил целый рой пчел. - Я не сплю. Уже не сплю. - Если вы меня не выслушаете, то отправитесь прямиком в тюрьму. - Я совсем не сплю. Честное слово. - Я предлагаю вам благополучие и. такую роскошь, какая вам и не снилась. - Опять сон. Сон, - произнес Брустер. - Все пропало. Жизнь пошла прахом. - Я помогу вам исчезнуть отсюда. И остаток дней вы проживете под чужим именем. - Кажется, просыпаюсь. - Вам надо лететь в Бразилию. В Бразилии вас никто не сможет арестовать. У них ни с одной страной нет соглашения о выдаче преступников. В Рио многие преступники живут припеваючи. Вы, сеньор, бесспорно, слышали о чудесном городе Рио? - Но почти все мои средства вложены в эту квартиру. - Я у вас ее покупаю. - Ну, вообще-то, принимая во внимания рост цен на землю, я бы хотел ее немного попридержать. Сейчас не лучшее время для продажи. - Вы что, шутите, сеньор? Вы должны ее продать. Иначе - тюрьма. - Я просто не хотел, чтобы вы подумали, что можете купить ее у меня за бесценок. Никому и никогда не следует продавать недвижимость в минуту отчаяния. - Я заплачу вам золотом. Сколько вы хотите? Джеймс Брустер назвал сумму, которой хватило бы, чтобы скупить полгорода. Учитывая, что речь шла о Ла-Джолле, эта сумма превышала годовой доход двух третей государств-членов ООН. Они сторговались на мизерной цене - миллион долларов золотом. В слитках это будет немногим больше двухсот фунтов. Два чемоданчика. В аэропорту ему пришлось оплатить перевес. - Я знаю Бразилию. Прекрасная страна, - сказал Браун. - Единственное - надо знать, как с, людьми обращаться. Браун потер пальцами, словно шелестя воображаемыми купюрами. Его психология основывалась на взятках. Брустеру такая психология тоже была понятна. Из-за взяток он и оказался здесь. - Вы должны знать, как себя обезопасить, - продолжал Браун. - Что если они нападут на след? - Но вы же говорите, они не могут потребовать моей выдачи. - Да, но ваш случай особенный. Вы способствовали похищению урана. - Ш-ш, - зашипел Брустер и стал озираться по сторонам. - Да успокойтесь, здесь никому до вас дела нет. Все летят по своим делам. Слушайте. Вы должны знать, как оторваться от хвоста, даже если это будут федеральные агенты, жаждущие отомстить за ваше пособничество в расхищении радиоактивного сырья. - Да. Да. Оторваться от хвоста. Оторваться от хвоста, - заладил Брустер. - Когда попадете в Рио, купите тур вверх по Амазонке. Возьмите катер на свое имя. - Терпеть не могу джунгли. - Понимаю вас. Именно поэтому Джеймс Брустер отправится вверх по Амазонке, а Арнольд Диас останется жить в роскоши в каком-нибудь кондоминиуме. Там за четверть миллиона вы купите себе хоромы. Такие, какие захотите. - Всего за четверть миллиона? - А прислугу вы сможете нанять за три доллара в неделю. За десять зеленых у ваших ног будут самые красивые женщины. - А сколько за ночь любви? Я не совсем в форме, - заволновался Брустер. - Десять долларов - за все, годится? Только не забудьте зарегистрировать в турбюро свою поездку по Амазонке. Вот вам адрес турагента. Обратитесь к нему. - Почему именно к нему? - Потому что я вам так велю. Ему можно доверять, он возьмет с вас деньги, но никуда не повезет. - Для этого мне не стоит уезжать, - пробормотал Брустер. - Да в этом вся суть - чтобы он вас никуда не повез. Впрочем, вам вникать не обязательно. И наденьте вот это. - Франциско Браун протянул Брустеру небольшую продолговатую пластинку чистого золота, на которой красовалось клеймо фирмы. - В знак вашей признательности. Этому символу я служу и должен сказать, он стал мне дорог. Когда-нибудь и вас могут попросить сослужить службу - за то, что мы для вас сделали. - За то, что вы сделали для меня сейчас, я готов носить его хоть на члене, - сказал Брустер. - Достаточно будет повесить его на цепочку, - ответил Браун. Сидя в салоне первого класса самолета на Рио, Джеймс Брустер достал пластинку и принялся ее изучать. На ней было клеймо с изображением аптечной колбы. Он сделал глоток рома и нацепил подвеску на цепочку. Остаток полета он провел в безмятежных мечтаниях о том, как он в роскоши проживет до конца дней. Консуэло Боннер не стала объяснять Римо и Чиуну, откуда она знает, что Джеймс Брустер бежал в Рио. Знает - и все тут. - Это моя работа. Дедукция. Вы ведь не говорите мне, по каким признакам чувствуете присутствие или отсутствие человека за запертыми дверьми, а я не рассказываю вам, каким образом выхожу на чей-то след. - Если бы мы это знали, это могло бы оказаться полезным, - заметил Римо. - Может, мы помогли бы ускорить дело. - Ваша забота - обеспечить мою безопасность. Больше мне от вас ничего не нужно, - сказала Консуэло. - Если вы с этим справитесь, тогда мы сможем установить, кто подкупил Джеймса Брустера, и остановим утечку урана. Она заметила, что ни Чиун, ни Римо за все время многочасового перелета не притронулись к еде. И ни тот, ни другой ни в малейшей степени не страдали от изнуряющей бразильской жары. Когда они ненадолго отлучились, она быстренько достала бумажку, на которой сделала кое-какие пометки в тот день, когда разговаривала с Брауном. На ней значился адрес одного турагента в Рио. Когда мужчины вернулись, Консуэло сказала: - Допустим, человек решает скрыться в стране, с которой у Соединенных Штатов нет соглашения о выдаче преступников. Куда он отправится дальше? Может кто-нибудь из вас двоих это сказать? - Может быть, в такую же дорогую квартиру, как та, в которой он жил в Штатах? - предположил Римо. - Нет, - сказала Консуэло. - Такой вывод может сделать только дилетант. Я же рассуждаю так. Он был напуган. Я видела на его лице страх и даже ужас. И я думаю, что наш диспетчер, после того как отгрузил уран своему сообщнику и удрал в Бразилию, продолжает свое бегство. Готова поспорить, он рванул куда-нибудь в джунгли Амазонки. - Ага, только вряд ли найдется дурак, который станет с вами спорить, - сказал Римо. - А вы уверены, что он именно в Бразилии? - Да, - сказала Консуэло. Она расстегнула верхнюю пуговку блузки. На жаре одежда липла к телу, как мешок. То и дело перед ними вырастали уличные мальчишки. Да уж, такого количества немытых юнцов не увидишь ни в одном туристическом проспекте. Там запечатлены одни шикарные пляжи. И о запахе гниющих отбросов тоже по фотографиям не узнаешь. Зато наглядишься на картинные снимки города на фоне заката. Может, они в Рио и умеют строить высотные здания, но мусор убирать явно не научились. А народ! Сколько народу! И половина из них - туристические агенты, причем большинство зазывает вас в ночные клубы. - Нам нужно на Амазонку. Мы ищем одного человека, который уехал вверх по Амазонке. - В Бразилиа? - спрашивал каждый. Так называлась новая столица, которую правительство хотело населить. Каждому, кто отправлялся туда, выдавалось целевое пособие. Консуэло не сомневалась, что были и специальные премии для турагентов, которые возят туда туристов. - Нет, нам надо в джунгли. - В Бразилии много джунглей. Почти вся страна - сплошные джунгли. Но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь хотел туда ехать. - Я ищу человека, который поехал в джунгли. - Извини, моя красавица. Консуэло ждала, что или Римо, или Чиун сейчас скажут, что им никогда не найти проводника, который согласится везти их по Амазонке, что они потеряли след, что она дура, что она неспособна принять верное решение, потому что она женщина. Но к полудню, когда Консуэло уже изнывала от жары, усталости и разочарования по поводу того, что ни один из ее спутников не упрекнул ее в принадлежности к женскому полу, она решила бросить эту затею и направилась прямиком по адресу, который записала в Мак-Киспорте. Турагентство размещалось в отеле. Гид хорошо помнил клиента по имени Джеймс Брустер. Он показался ему каким-то взбудораженным. Он только вчера отплыл вверх по Амазонке. Турагент ткнул в карту Бразилии. Очертаниями страна напоминала большую грушу неправильной формы. Зеленым цветом на карте были обозначены джунгли. Точками были отмечены очаги цивилизации - населенные пункты. На этой груше их было очень мало. На многие сотни миль зеленую массу прорезала темная узкая полоса - великая река Амазонка. - Он забрал наш самый большой катер, но мы можем достать другой, - сказал гид. Он говорил по-английски. В этой стране, где официальным языком являлся португальский, многие