ангстерский мир. По крайней мере, в ту его часть, которая занимается жульничеством на скачках. Он посмотрел прямо в узкие блеклые глаза с косинкой, глаза горбуна... и ничего в них не увидел. Теперь, подумал Бонд, пришла пора двигаться дальше. - Это все просто замечательно, - сказал Бонд, надеясь, что ему поможет лесть. - У вас здесь все здорово придумано. Люблю иметь дело с осторожными людьми. В глазах-щелочках не появилось ни малейшего интереса. - Мне не хотелось бы сразу возвращаться в Англию. Наверное, люди вроде меня могут вам понадобиться и здесь? Горбун вновь принялся внимательно разглядывать Бонда, но на этот раз как хозяин, покупающий лошадь. Потом он посмотрел на лежавшие перед ним выложенные в кружок алмазы и аккуратно, неторопливо переделал круг в квадрат. В комнате было очень тихо. Бонд тщательно изучал свои ногти. Наконец горбун поднял на него глаза. - Может быть, - задумчиво сказал он. - Может быть и для тебя чего-нибудь будет. Ошибок ты не наделал. Пока. Продолжай в том же духе и не суй нос куда не надо. Позвони мне после скачек, и я дам ответ. Но главное, как я сказал, ни во что не вмешивайся и делай только то, что велят. Понял? Бонд перевел дух. Пожал плечами: - А зачем мне нарываться на неприятности? Я просто ищу работу. Можете сказать своим шефам, что я ничем не брезгую, лишь бы хорошо платили. Впервые глаза горбуна ожили. В них отразилась обида и злость, и Бонд испугался: не переиграл ли он? - Ты что же это думаешь?! - возмущенно пискнул горбун. - Мы что - какие-нибудь дешевые уголовники, по-твоему? Черт побери! Впрочем, - глаза опять потухли, и он, смирившись, пожал плечами, - можно ли объяснить англичанишке, как делаются дела здесь? Слушай хорошенько. Вот мой номер телефона - Висконсин-73697. Запиши. И запиши еще вот что. Но держи язык за зубами, а то можно его потерять. - И пронзительный смех "Тенистого" никак нельзя было назвать веселым. - Четвертый заезд во вторник. Скачки милю с четвертью для трехлеток. Деньги поставишь перед самым закрытием касс. Понятно? - Понятно, - ответил Бонд, старательно записывая. - Вот и ладушки, - сказал горбун. - "Застенчивая улыбка". Лошадь с белой звездой на лбу и с белыми чулками. Играй на выигрыш. 8. ГЛАЗ, ЧТО НИКОГДА НЕ СПИТ Когда Бонд спустился на лифте и вышел на раскаленную улицу, было уже 12.30. Он повернул направо и медленно пошел к Таймс-сквер. Проходя мимо выложенного черным мрамором фасада "Бриллиантового дома", он остановился у двух небольших, скромных витрин, отделанных темно-синим бархатом. В центре каждой из них было выставлено всего по одному ювелирному изделию: серьге, состоящей из большого грушевидного бриллианта, соединенного с другим прекрасным камнем круглой формы. Под каждой серьгой лежала тонкая пластинка размером с визитную карточку, один уголок которой был загнут вниз. На пластинах были выгравированы слова "Бриллианты вечны". Бонд усмехнулся про себя: интересно, кто из его предшественников нелегально провез в Америку эти камни? Он, торопясь, двинулся дальше в поисках какого-нибудь бара с кондиционером, где можно было бы укрыться от жары и спокойно все обдумать. Разговором он был доволен: он был готов к тому, что от него просто-напросто отмахнуться, но этого не произошло. Горбун показался ему довольно странной личностью. Было в нем что-то от клоуна, от провинциального актера. Могла вызвать улыбку его гордость за принадлежность к банде Спэнгов. Но смешным его никак нельзя было назвать. Бонд прогуливался уже несколько минут, когда вдруг почувствовал, что за ним следят. Внешне ничего об этом не свидетельствовало, но он ощутил знакомое покалывание кожи и обостренное восприятие находящихся поблизости людей. Бонд привык доверяться этому шестому чувству. Поэтому остановился у первой же витрины и как бы невзначай посмотрел назад вдоль 46-й улицы. Ничего необычного, кроме медленно шествовавших по теневой стороне улицы, той же, что и он, людей, не обнаружил. Никто не пытался скрыться в ближайшем подъезде, никто не вытирал лицо платком, чтобы не дать себя запомнить, никто не наклонился поправить шнурок на ботинке... Бонд окинул взглядом выставленные в витрине швейцарские часы. Повернулся и пошел дальше. Через несколько метров он опять остановился. И опять - ничего. Он повернул направо, на авеню Америк, и встал у первого же подъезда. Это оказался вход в магазин женского белья, внутри которого, спиной к Бонду, стоял мужчина в бежевом костюме, увлеченно рассматривавший черные, с кружевами, трусики, одетые на мало чем отличающийся от живой женщины манекен. Бонд отвернулся от него, прислонился к стене и, на первый взгляд, лениво, но очень внимательно стал наблюдать за улицей. В тот же момент что-то сжало его правую руку, и чей-то голос зловеще прошептал: - Спокойно. Не дергайся, если не хочешь получить на обед порцию свинца. Бонд почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в спину чуть выше поясницы. Было что-то знакомое в его голосе... Кто это? Полиция? Гангстеры? Бонд взглянул на свою правую руку. Ее сжимал стальной крюк. Значит у противника только одна рука! Бонд молниеносно развернулся, одновременно наклоняясь в сторону и попытался левой рукой нанести удар ниже пояса. Но его кулак был блокирован кистью левой руки незнакомца. В ту же секунду, пока Бонд еще только осознавал, что у его противника не могло быть пистолета, раздался хорошо знакомый ему смех, и тот же голос лениво произнес: - Плохи твои дела, Джеймс. Ты уже на небесах. Бонд выпрямился и на какое-то время замер, упершись взглядом в ухмыляющееся лицо Феликса Лейтера. Напряжение отпускало его. - Так, ты, негодяй, все время был впереди меня, - молвил он наконец. Он с восхищением смотрел на друга, с которым Бонду довелось пережить множество приключений, которого видел в последний раз, лежащим на окровавленной постели в одном из отелей по Флориде. Тогда он был забинтован с ног до головы. - Какого черта ты здесь делаешь? И на кой ляд тебе понадобилось валять дурака в такую адскую жару? Бонд достал платок и вытер лицо. - Ну и заставил ты меня поволноваться! - "Поволноваться", - хмыкнул Феликс Лейтер. - Да ты уже был готов молиться об отпущении грехов! А совесть твоя столь не чиста, что ты даже не знал, кто это хочет тебя угробить: фараоны и бандюги. Угадал? Бонд рассмеялся, но на вопрос не ответил. - Ладно, шпион паршивый, - сказал он. - Можешь угостить меня коктейлем. Тогда и поговорим. Не верится мне, что ты тут случайно оказался. А вообще-то угости-ка лучше меня обедом. Вы, техасцы, все равно не знаете, куда деньги девать. - Какие могут быть проблемы? - сказал Лейтер. Он засунул правую руку с крюком в карман пиджака, а левой взял Бонда под руку. Они вышли на улицу, и тут Бонд заметил, что Лейтер сильно прихрамывает. - В Техасе, - тем временем продолжал Феликс, - даже блохи настолько богаты, что могут нанять для себя собаку. Пошли. Тут совсем недалеко есть ресторан Сарди. Лейтер провел Бонда через знаменитый зал, где часто собирались знаменитые актеры и писатели, и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Здесь его хромота стала особенно заметна. Ему даже приходилось все время держаться за перила. Бонд ничего не сказал, но чуть позже, оставив приятеля за угловым столиком прекрасно-прохладного ресторана и отправившись в туалет привести себя в порядок, он суммировал впечатления. У Лейтера нет правой руки и левой ноги. Суда по всему, много забот врачам доставило и его лицо: об этом говорил хотя бы шрам над правым глазом. Но, так или иначе, Лейтер выглядел неплохо. Серые глаза по-прежнему светились живым блеском, в копне соломенных волос не было ни единого седого волоска, а на лице не было и намека на обычно характерную для калек горечь. Но за время их непродолжительной прогулки Бонду почудилась какая-то сдержанность в Лейтере, и он невольно связал ее с собой и, может быть, с тем, чем его друг занимался сейчас. Во всяком случае, подумал Бонд, направляясь в зал, это не имеет никакого отношения к физическому состоянию Феликса. На столике его ждал бокал полусладкого "мартини" с ломтиком лимона. С улыбкой Бонд еще раз отдал должное памяти друга и пригубил напиток. Прекрасно. Но вкус вермута был ему не знаком. - Это "Креста Бланка", - пояснил Лейтер. - Наш новый сорт из Калифорнии. Нравится? - Лучшего вермута не попадалось. - Я осмелился также заказать для тебя копченую лососину и "бриззолу", - сказал Лейтер. Здесь подают лучшее в Америке мясо, а "бриззола" - это лучшее из лучших. Кусок говядины, снятый прямо с косточки. Разогретый, а потом зажаренный в масле. Устраивает? - Выбор - твой, - ответил Бонд. - Мы столько раз ели вместе, что достаточно хорошо изучили вкусы друг друга. - Я попросил их не торопиться, - сказал Лейтер. Он постучал по столу своим крюком, подзывая официанта. - Закажем сначала еще по одному "мартини", и, пока его принесут, ты мне должен все выложить. Его улыбка была искренней, но глаза смотрели настороженно. - Скажи-ка мне вот что. Какие у тебя дела с моим старым дружком "Тенистым"? Он сделал заказ и наклонился вперед, приготовившись слушать. Бонд допил свой первый "мартини", закурил и начал слегка раскачиваться в кресле. За соседними столиками никого не было. Он придвинулся к столу и посмотрел на американца. - Сначала ты ответь мне, Феликс, - мягко сказал Бонд. - На кого ты сейчас работаешь? По-прежнему на ЦРУ? - Никак нет, - ответил Лейтер. - Без правой руки я там мог рассчитывать только на сидячую работу. Когда же я сказал, что предпочел бы работать на свежем воздухе, ко мне отнеслись со всей любезностью и щедро заплатили. Потом мне предложили хорошую работу в агентстве Пинкертона. Ты их знаешь: "Глаз, что никогда не спит". Так что теперь я просто "ищейка", частный детектив. Пойди туда, не знаю куда. Зато весело. Они все хорошие ребята, с ними приятно работать. Когда-нибудь мне удастся выйти на пенсию с полным пансионом и памятными золотыми часами, которые летом покрываются патиной. Вообще-то я у них ведаю "Отделом скачек": всякие там стимуляторы, махинации с жокеями, договорные заезды, охрана конюшен и тому подобное. И работа хорошая, по стране покататься вволю можно. - Звучит неплохо, - сказал Бонд. - Но что-то я раньше не слыхал, что ты разбираешься в лошадях. - Да я и не узнал бы, что лошадь - это лошадь, если бы она не была привязана к цистерне с молоком, - согласился Лейтер. - Но ведь всему можно научиться. Тем более, что работать все-таки чаще приходится с людьми, а не с лошадьми. А как ты? - Его голос упал до шепота. - Все в той же "старой фирме"? - Точно, - сказал Бонд - И здесь работаешь на нее? - Да. - Подсадной уткой? - Ага. Лейтер вздохнул, задумался и выпил глоток мартини. - Так вот, - сказал он наконец. - Ты - самый натуральный дурак, если согласился пойти на Спэнгов в одиночку. Честно говоря, ты сидишь в такой луже, что даже я серьезно рискую, обедая здесь с тобой. Но я все-таки расскажу тебе, почему я держу "Тенистого" на коротком поводке, и, может быть, мы сможем помочь друг другу, но без вмешательства нашего начальства. Согласен? - Ты прекрасно знаешь, что для меня работать с тобой - удовольствие, Феликс, - серьезно сказал Бонд. - Но я-то ведь работаю на свое правительство, а ты, по-видимому, со своим конфликтуешь. Однако, если окажется, что цель у нас одна, то ссорится нам нет смысла. Если мы с тобой ловим одного и того же зайца, то давай загонять его вместе. Теперь вот что, - Бонд ехидно посмотрел на техасца. - Думается мне, что тебя очень интересует некто со звездочкой на лбу и в белых чулках, не так ли? И кличут этого "некто" "Застенчивая улыбка"? - Совершенно верно, - сказал Лейтер, не особо удивившись. - Она бежит в Саратоге во вторник. Только вот не пойму: какую-такую опасность сия лошадка представляет для великой Британской империи? - Мне посоветовали поставить на эту лошадку, - сказал Бонд. - Поставить тысячу долларов на то, что она выиграет свой забег. Такова форма моей оплаты за проделанную работу. - Бонд поднял руку с сигаретой и прикрыл ею рот. - Дело в том, Феликс, что сегодня утром я привез из Англии для господина Спэнга и его друзей несколько необработанных алмазов на сумму где-то около ста тысяч фунтов. Лейтер прищурил глаза и тихо свистнул от удивления. - Ну ты даешь! - сказал он удивленно. - Мы с тобой явно играем в разных лигах. Я заинтересовался этим делом только потому, что "Застенчивая улыбка" - лошадь не скаковая, а беговая. А та лошадь, что должна выиграть во вторник - вовсе не "Застенчивая улыбка", которая и в забегах участвовала только три раза, да и то ни разу не была даже третьей. А потом ее пристрелили. Подставную же лошадку зовут "Пикаппеппер", резвая штучка. По чистой случайности у нее тоже есть белая звездочка на лбу и белые чулки. Она - гнедой масти, и ребята Спэнгов во всю поработали, подправляя ее копыта и устраняя прочие мелкие отличия. Почти год они этим занимались в пустыне, в Неваде, где у Спэнгов есть какое-то ранчо. И ведь загребут они деньжат! Ставки-то большие: до 25 тысяч долларов. Поверь мне на слово, что они по всей стране наделают ставок прямо перед заездом. Причем выигрыш будет даже не один к пяти, а, скорее, один к десяти, а то и к пятнадцати! Так что куш они возьмут солидный. - Но ведь в Америке, насколько я знаю, у всех лошадей делают татуировку на губе, - как им удалось ее-то подделать? - Они просто нарастили новую кожу, на которой скопирована татуировка "Застенчивой улыбки". Вся эта уловка с татуировкой уже устарела. У Пинкертона поговаривают, что "Жокей-клуб" собирается теперь перейти на фотографирование "ночных глаз". - Что это такое - "ночные глаза"? - Это такие впадины на коленях лошадей. Англичане называют их "бабками". Похоже, что у каждой лошади они разные, как отпечатки пальцев у людей. Но все это напрасно. Они сфотографируют бабки всех скаковых лошадей в Америке, а потом узнают, что жулики придумали способ подделывать бабки с помощью, скажем, кислоты. Полицейские, как всегда, отстают от воров. - Откуда тебе все это известно? - Шантажиус обыкновениус, - весело рассмеялся Лейтер. - Один из Спэнговых конюхов, работающих на банду, был у меня на крючке за сбыт наркотиков. Вот он-то и поведал мне об этой маленькой шалости в обмен на мое молчание. - И что же ты намерен делать? - Поживем - увидим. Пока же я еду в Саратогу в воскресенье. У Лейтона загорелись глаза. - Черт возьми, а почему бы тебе не поехать со мной? Приедем туда, я поселю тебя в своей берлоге - мотель "Суэнки" в Сагаморе. Где-то ведь тебе все равно надо спать. Лучше, конечно, чтобы нас пореже видели вместе, но по вечерам мы сможем встречаться без помех. Что скажешь? - Отлично, - сказал Бонд. - Лучше не придумаешь. Но уже почти два часа, так что давай пообедаем, и я расскажу тебе свою половину это истории. Копченая лососина из Новой Шотландии не могла тягаться с той, что подавали в Шотландии настоящей, но "бриззола" полностью отвечала описанию Лейтона и была такой нежной, что ее можно было резать вилкой. На десерт Бонд заказал половину авокадо с французским соусом и чашечку кофе. - Вот, собственно, то, что мне известно. Много это или мало - тебе судить. - Завершил он свой рассказ. - Я считаю, что Спэнги занимаются ввозом контрабанды, и через "Бриллиантовый дом" - который им принадлежит - сбывают ее. А ты как думаешь? Левой рукой Лейтер достал пачку "Лаки страйк", положил ее на стол, щелчком выбил из нее сигарету и прикурил от бондовского "ронсона". - Похоже на то, - согласился он, подумав. - Но я мало что знаю про брата Серафимо, Джека Спэнга. И если "Сэй" - это он, то я вообще впервые о таком слышу. На всех остальных членов шайки у нас есть подробные досье. Знаком я и с Тиффани Кейс. Славная девочка, но уже много лет связана с гангстерами. С колыбели, можно сказать. Да и выбора другого у нее не было. Ее мамаша заправляла шикарнейшим борделем в Сан-Франциско. И все было бы нормально, не сделай она роковой ошибки: в один прекрасный день она решила больше не платить дань местным рэкетирам. Она столько платила полицейским, что надеялась на их надежную защиту. Дура! Однажды ночью в бордель ворвалась банда и разнесла его на куски. Девиц никто не тронул, но зато с Тиффани все бандиты повеселились, по очереди... А ей было тогда всего шестнадцать... Поэтому не удивительно, что всех мужчин она ненавидит. На следующий день после этого она вскрыла мамочкин сейф, забрала все, что там было, и ударилась в бега. А потом - как обычно: гардеробщица, профессиональная танцовщица, старлетка, официантка. И так до двадцати лет. Видно, такая жизнь пришлась ей не по нраву, и она начала пить. Сняла комнатушку где-то во Флориде и пыталась упиться до смерти. Дошла до того, что прославилась среди местных "знатоков" и удостоилась клички "Луженая глотка". А потом на ее глазах в море упал ребенок. Она бросилась в воду и спасла его. Попала в газету, а какая-то богатая дамочка буквально влюбилась в нее и чуть ли не силой уволокла к себе под крылышко. Заставила ее вступить в общество трезвенников, а потом взяла к себе компаньонкой в кругосветное путешествие. Но Тиффани улизнула от нее в Сан-Франциско и отправилась к своей милой матушке, которая к тому времени уже удалилась от дел. Однако, остепениться ей так и не удалось. Думаю, оседлая жизнь тоже оказалась не в ее вкусе. Она опять сорвалась с цепи, но застряла в Рино. Какое-то время работала там в "Клубе Харольда". Там ее и увидел наш друг Серафимо. Он прямо-таки обалдел, когда она отказалась с ним переспать, и предложил ей работу в "Тиаре", в Лас-Вегасе, где она и работает последние год-два. С перерывами на поездку в Европу, как я понимаю. Но сама она славная девчушка. Просто ей так и не удалось найти себя после того, что проделали с ней бандиты. Бонд вспомнил обращенный на него в зеркало угрюмый взгляд и на память ему пришла мелодия "Опавших листьев", звучавшая в замершей от одиночества комнате. - Мне она нравится, - задумчиво сказал он. Почувствовав на себе любопытный взгляд Феликса Лейтера, Бонд посмотрел на часы. - Ну, что же, Феликс, - сказал он, кажется мы держимся за одного и того же тигра. Но только за разные хвосты. Занятно будет потянуть за оба сразу. Теперь я пойду к себе и вздремну. Мне сняли номер в "Асторе". Так где мы встретимся в воскресенье? - Ты лучше держись подальше от этой части города, - сказал Лейтер. - А встретимся мы с тобой у отеля "Плаза". Причем пораньше, чтобы не попасть в пробку на автомагистрали. Скажем, в девять. У стоянки кэбов. Знаешь, где стоят конные экипажи для туристов? По крайней мере, если я опоздаю, то ты хоть сможешь посмотреть на живую лошадь. Пригодится в Саратоге. Он расплатился, и они вышли на раскаленный асфальт. Бонд подозвал такси, но Лейтер отказался ехать вместе. Он по-дружески положил руку на плечо Бонду. - Еще одно, Джеймс, - сказал он вполне серьезно. - Может быть ты и невысокого мнения об американских гангстерах после "СМЕРШа" и других типов, с которыми тебе доводилось иметь дело. Но учти, что эти братцы Спэнги - высший класс. Организация у них - будь здоров, так что не смотри, что у них имена смешные. И у них есть, к кому обратиться за помощью. В наши дни дела в Америке делаются так. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Эти ребята дурно пахнут. Да и задание твое тоже с душком. Лейтер снял руку, подождал, когда Бонд усядется в такси, и наклонился к окну. - И знаешь, что это за душок? - весело спросил он. - Он пахнет формальдегидом и лилиями. 9. ГОРЬКОЕ ШАМПАНСКОЕ - Спать я с тобой все равно не буду, - сухо сказала Тиффани Кейс. - Так что не трать денег понапрасну. Но я все-таки выпью еще бокал, а потом и еще один. Просто мне не хочется пить за твой счет "мартини" с водкой, не расставив все точки над "i". Бонд рассмеялся. Он сделал заказ и вновь повернулся к ней. - Мы ведь еще даже ужин не заказали, - сказал он. - Я хотел предложить вам крабов и рейнвейн. И может быть после этого вы изменили бы свое решение. Это - беспроигрышная комбинация. - Знаешь что, Бонд, - сказала Тиффани Кейс. - Чтобы заставить меня залезть в постель к мужчине одних крабов мало. Но если уж ты платишь, то я не откажусь от икры, того, что у вас в Англии называют "отбивными", и от розового шампанского. Я не часто ужинаю с красивыми англичанами, так что ужин должен соответствовать случаю. Внезапно она резко наклонилась к нему и накрыла его руку своей. - Извини, - сказала она. - Я пошутила насчет того, что платишь ты. Я заплачу за ужин. Но что касается случая - это серьезно. Бонд улыбнулся в ответ. - Не валяй дурака, Тиффани, - сказал он, первый раз называя ее на "ты". - Я очень ждал этой встречи. И себе закажу то же, что и ты. Денег у меня, чтобы расплатиться, хватит. Сегодня утром господин Дерево предложил мне сыграть на двойную ставку по пятьсот долларов, и я выиграл. При упоминании этой фамилии поведение девушки резко изменилось. - Этого хватит, - деловито сказала она - Но только-только. Знаешь, что говорят про это заведение? А вот что: здесь можно есть, сколько влезет, причем всего лишь за триста долларов. Официант принес коктейли, действительно хорошо сделанные, а не взбитые до смерти, как предполагал Бонд, и бокал с насаженными на него ломтиками лимона. Два из них Бонд выжал в свой коктейль. Он поднял его и посмотрел сквозь него на девушку. - Мы еще не пили за успешное выполнение задания, - сказал он. Губы Тиффани скривились в саркастической усмешке. Она залпом выпила пол-бокала и аккуратно поставила напиток на стол. - Или за то, что меня чуть было кондратий не посетил! - сухо сказала она. - Чтоб тебя с твоим проклятым гольфом! Я уж подумала, что ты в красках начнешь рассказывать этому таможеннику, как прекрасно ты загнал мячик в лунку каким-нибудь там резанным ударом. Прояви он интерес, ты, похоже, готов был бы достать клюшку и мячик и все это продемонстрировать. - Это мне передалось твое волнение: нельзя же столько щелкать зажигалкой, чтобы закурить одну-единственную сигарету! Спорим, ты и сигарету-то сунула в рот не тем концом и прикурила фильтр! Она расхохоталась. - У тебя, наверное, глаза и на затылке есть. Почти так все и было. Ладно. В расчете. - Она допила коктейль. - Что-то ты не очень торопишься тратить денежки. Закажи-ка мне еще один. У меня начинает появляться хорошее настроение. А как насчет ужина? Или ты думаешь, что я вырублюсь до того, как дойдет до еды? Бонд подозвал метрдотеля, которому заказал ужин, а потом - официанта по винам, который хоть и был родом из Бруклина, но одет был в крахмальную сорочку и зеленый клеенчатый передник, а на груди у него висел на серебряной цепочке ковшик для дегустации. Бонд заказал розовый "клико". - Если бы у меня был сын, - сказал Бонд, - то когда бы он стал взрослым, я дал бы ему только один совет: трать деньги как хочешь, только не покупай себе кого-нибудь, кого надо кормить. - Пресвятая Дева! - сказала девушка. - Ну и кавалер попался. Вместо того, чтобы все время напоминать, как дорого я тебе обхожусь, лучше бы сказал что-нибудь приятное про мое платье. Знаешь, как говорят? "Зачем ты трясешь дерево, если тебе не нравятся висящие на нем груши"? - Я еще и трясти как следует не начинал. Ты ведь не даешь мне обхватить руками ствол... Она засмеялась и с одобрением посмотрела на Бонда. - И штой-то вы этакое заливаете бедной девушке, господин хороший? - Что же до платья, - продолжал Бонд, - то оно шикарно, и ты об этом знаешь. Я вообще люблю черный бархат, особенно на загорелой коже. Еще мне нравится, что ты не надела кучу драгоценностей и что не накрасила ногти. Одним словом - ты самая прекрасная контрабандистка во всем Нью-Йорке. Кстати, с кем ты собираешься "контрабандничать" завтра? Она подняла бокал, уже третий по счету, и стала его разглядывать. Потом медленно, в три глотка, выпила его до дна, поставила на стол, достала сигарету из лежавшей перед ней пачки "Парламента" и наклонилась вперед, чтобы прикурить от протянутой Бондом зажигалки. Глазам Бонда открылась ее грудь в глубоком вырезе платья. Она взглянула на него сквозь дымок от сигареты. Ее глаза неожиданно расширились, затем - сузились. "Ты нравишься мне, - говорили они. - Все возможно между нами. Но не торопись. Будь добрым со мной. Я не хочу больше страдать". Но тут официант принес икру, и внезапно в созданную ими микровселенную чувств ворвался ресторанный шум. - Что я делаю завтра? - переспросила Тиффани тем голосом, который обычно предназначался для ушей официантов. - Хочу прошвырнуться в Лас-Вегас. Поездом. Сначала "Сенречи" до Чикаго, а потом - "Суперчифом" до Лос-Анджелеса. Долго, конечно, но я уже достаточно налеталась в последнее время. А ты чем намерен заняться? Официант ушел. Некоторое время они молча ели икру. Отвечать на вопрос сразу же не было необходимости. Бонду показалось, что теперь в их распоряжении вся вечность. Оба они знали ответ на главный вопрос. А неглавные вопросы могли и подождать. Подошел официант, принесший шампанское. Бонд пригубил бокал. Напиток был ледяным и источал едва уловимый запах земляники. Он был восхитителен. - Я еду в Саратогу, - сказал он. - Там я должен поставить на лошадь, которая выиграет для меня деньги. - Все, конечно, подстроено, - с кислой миной произнесла Тиффани Кейс. Настроение у нее опять изменилось. Она пожала плечами. - Ты, кажется, произвел хорошее впечатление на "Тенистого", - сказала она равнодушно. - Он собирается предложить тебе место в своей шайке. Бонд пристально следил за поднимающимися в бокале с шампанским пузырьками. Он понимал, что между ним и той, которая ему нравилась, сейчас все гуще и гуще становится облако лжи. Он запретил себе думать об этом. Пока он еще не может ей открыться. - Замечательно, - небрежно сказал Бонд. - Мне это подходит. Но кого ты имеешь в виду? Он занялся закуриванием сигареты, пытаясь дать профессионализму возобладать над обычными человеческими чувствами. Бонд ощутил на себе ее внимательный взгляд. Это привело его в себя. Он снова был секретным агентом, мозг которого трезво оценивал ситуацию, беспристрастно регистрировал оттенки смысла, сортировал правду и ложь, отмечал моменты неуверенности и сомнений. Бонд поднял глаза, и она смогла прочесть в них только беспечность, которая, похоже, уменьшила ее подозрительность. - Я имею в виду "Банду Спэнгов". Это фамилия двух братьев - Спэнг. На одного из них я работаю в Лас-Вегасе. Где находится второй - никто не знает. Поговаривают, что он где-то в Европе. Есть еще кто-то, которого называют "АВС". Когда мне приходится заниматься алмазами, все приказы поступают от него. Первого брата зовут Серафимо. На него я и работаю. Но его больше волнуют игорные дома и лошади. Он заправляет телефонной сетью и "Тиари" в Вегасе. - И чем ты занимаешься? - Просто работаю, - ответил она, закрывая обсуждение этого вопроса. - Нравится там? Она сделала вид, что не слышала вопроса. - А еще есть "Тенистый", - продолжала она. - В общем-то он неплохой малый, но такой хваткий, что пожав ему руку, надо обязательно проверить, все ли пальцы целы. Он занимается публичными домами, наркотиками и еще кое-чем. Имеется также множество ребят попроще - на подхвате. Их удел - вся черная работа. Она вновь взглянула на Бонда. Глаза ее потемнели. - Ты с ними еще познакомишься, - криво усмехнулась она. - уверена: тебе они понравятся. Как раз на твой вкус. - Ну, ты даешь, - возмутился Бонд. - Для меня это просто возможность заработать. Жить-то надо. - Зарабатывать на жизнь можно и по-другому. - Но ведь и ты решила работать именно на них. - Один-ноль в твою пользу, - рассмеялась она. Ледок отчуждения вновь растаял. - Но поверь мне: работа на Спэнгов - это работа по высшему разряду. На твоем месте я бы сто раз подумала, прежде чем вступать в наш маленький клуб. И советую, коли ты уж влезешь в него, не лезть на рожон. Так что, если ты планируешь что-то в этом роде, то лучше забудь и займись чем-нибудь вроде уроков игры на арфе. Разговор был прерван появлением отбивных со спаржей и муслиновым соусом, а также одного из знаменитых братьев Криндлер, которым клуб "21" принадлежал еще с тех времен, когда был еще простой нью-йоркской забегаловкой, где торговали спиртным из-под полы. - Приветствую вас, мисс Тиффани, - сказал Криндлер. - Давненько вас не видал. Как дела в Лас-Вегасе? - Здравствуйте, Мак, - улыбнулась в ответ девушка. - С "Тиарой" все в порядке. Она окинула взглядом набитый людьми зал. - Кажется, вашей забегаловке нельзя пожаловаться на нехватку посетителей. - Действительно, - сказал тот. - Правда, слишком много аристократов, живущих в кредит, и очень мало хорошеньких девушек. Надо вам почаще появляться здесь. Он улыбнулся Бонду. - Вас хорошо обслуживают? - Лучше быть не может. - Приходите еще. - Щелкнув пальцами, он подозвал официанта. - Сэм, поинтересуйтесь у моих друзей, что они хотели бы заказать к кофе. Затем, ласково улыбнувшись обоим, он направился к следующему столику. Тиффани заказала себе ликер "Стингер". Бонд одобрил выбор и сделал то же самое. Когда напитки и кофе были поданы, Бонд вернулся к прерванному разговору. - Тиффани, ведь эти делишки с алмазами выглядят очень простой операцией. Почему бы нам с тобой, скажем, не осуществлять ее самим? Две-три поездки в год принесут немалый доход, да и у иммиграционных властей, и у таможни вряд ли могут возникнуть какие-то вопросы. На Тиффани Кейс его слова впечатления не произвели. - Оставь это все для "АВС", - сказал она. - Еще раз говорю, что эти люди - не дураки. Это дело у них поставлено на широкую ногу. У меня ни разу не было одного и того же партнера, да и я не единственная, кто присматривает за курьерами. Более того, я уверена, что кто-то присматривал в самолете за нами обоими. Что бы они не делали, всегда существует минимум двойная страховка. Видимо, отсутствие у Бонда уважения к ее нанимателям сильно раздражало ее. - Я сама никогда не встречалась с "АВС". Просто набирала номер телефона и слушала записанные на автоответчик указания. Если же я должна было что-то сообщить" АВС" - та же процедура. Говорю тебе, их уровень не перепрыгнуть. А ты лезешь со своим дурацким опытом взлома пустых дач. Так что, братишка, и не думай с ними связываться! - Понятно, - с ноткой уважения в голосе сказал Бонд, размышляя, как бы выудить у нее номер телефона связи с "АВС". - Они, вроде бы, действительно продумали все. - Спорь - не проспоришь, - решительно сказал девушка. Разговор заходил в тупик. Она оценивающе посмотрела на рюмку и выпила ее до дна. Бонд понял, что она начинает пьянеть. - Может, еще куда-нибудь заглянем? - спросил он, сознавая, что в загубленном вечере виноват он один. - Нет уж, - тусклым голосом произнесла Тиффани. - Отведи меня домой. Что-то я уже паршиво себя чувствую. И черт тебя дернул говорить весь вечер об этих бандюгах! Бонд расплатился, и они молча спустились вниз и вышли из ресторанного уюта в душную, пропитанную парами асфальта и бензина, улицу. - Я тоже остановилась в "Асторе", - сказала она, садясь в такси. Там она забилась в дальний угол и всю дорогу просидела, уткнувшись подбородком в колени, глядя на проносившиеся мимо неоновые огни реклам. Бонд тоже молчал. Он смотрел в окно и проклинал свою профессию. Он очень хотел сказать девушке: "Слушай, не бойся меня. Будем вместе. Ты мне нравишься, а вдвоем все-таки лучше, чем одному". Но ведь если она скажет "да", ему придется хитрить. А хитрить ему с этой девушкой и не хотелось. По заданию он должен был воспользоваться ею. Но каким бы ни было задание, единственное, чем он не хотел бы никогда воспользоваться - это ее сердцем. У "Астор" он помог ей выбраться из машины, и пока Бонд расплачивался с таксистом, Тиффани стояла к нему спиной. Они поднялись по ступеням с замкнутыми лицами, как супруги, завершившие неудачный вечер ссорой. Они взяли свои ключи у портье, вошли в лифт. Тиффани бросила лифтеру: "Пятый". Она по-прежнему не смотрела на Бонда, повернувшись лицом к дверце. Бонд видел, что костяшки ее пальцев, сжимавших сумочку, побелели. На пятом этаже она быстро вышла, но ничего не сказала, когда Бонд пошел за ней. Они долго шли по коридорам, пока не остановились у двери ее номера. Она вставила ключ в замок, повернула его и приоткрыла дверь. Потом повернулась к Бонду и посмотрела Бонду прямо в глаза. - Слушай, ты, Бонд, или как тебя там... Предполагалось это, по всей видимости, как начало пламенной обвиняющей речи, но вот она сделала паузу, и Бонд, смотревший ей в глаза, вдруг заметил, что ресницы у нее влажные... Неожиданно она обняла его одной рукой, прижалась щекой к его щеке и прошептала: - Джеймс, будь осторожен. Я не хочу потерять тебя. Поцелуй ее был долгим, страстным и одновременно нежным, почти лишенным сексуальности. Но стоило Бонду попытаться обнять ее и ответить на поцелуй, как она тут же вся напряглась и резким движением вырвалась из его рук. Все еще придерживая рукой открытую дверь, она повернулась к нему, и глаза ее вновь зажглись. - А теперь - проваливай, - крикнула она, захлопнула дверь изнутри и повернула ключ. 10. "СТУДИЛЛАКОМ" В САРАТОГУ Большую часть воскресенья Джеймс Бонд провел в своем номере с кондиционером, не желая выходить из "Астора" на удушающую жару. К тому же он должен был составить длинную шифрограмму, получателем которой был глава лондонской фирмы "Юниверсал экспорт". Бонд использовал довольно распространенный метод шифровки, где ключевыми словами были шестой день недели и четвертое число восьмого месяца, то есть день составления донесения. Бонд сообщал, что алмазная цепочка начиналась где-то рядом с Джеком Спэнгом, выступающим под именем Руфуса Сэя, а кончалась в руках у Серафимо Спэнга. Первоначальным пунктом служила контора "Тенистого", откуда камни поступали в "Бриллиантовый дом" для огранки и сбыта. Бонд просил Лондон установить слежку за Руфусом Сэем, но предупреждал, что непосредственное руководство контрабандными операциями банды Спэнгов осуществляет некий "АВС", и что у Бонда нет о нем никаких сведений, если не считать, что он, возможно, живет в Лондоне. Видимо, только через него можно отыскать источник поступления алмазов в Африке. Далее Бонд написал, что намерен приблизиться к Серафимо Спэнгу, используя для этого возможности ничего не подозревающей Тиффани Кейс, краткие данные о которой он также сообщил. Он отправил телеграмму по телефону, через "Вестерн Юнион", принял уже четвертый за день душ и отправился в кафе "Вуазэн", где заказал два "мартини" с водкой, омлет и клубнику. За обедом он прочитал прогноз скачек в Саратоге. Фаворитами там назывались принадлежавшая некоему господину Уитни лошадь по кличке "Вновь впереди" и лошадь "Призыв к действию", хозяином которой был господин Уильям Вудвард Джейнр. О "Застенчивой улыбке" не упоминалось даже вскользь. Затем Бонд вернулся в гостиницу и улегся спать. В воскресенье, ровно в девять утра, к тому месту у ступеней гостиницы, где стоял рядом со своим чемоданом Бонд, подкатил черный "Студебеккер", с откидной крышей. Как только Бонд закинул свой багаж на заднее сиденье и забрался в кабину, Лейтер потянул за какой-то рычаг, нажал какую-то кнопку и полотняная крыша медленно поднялась вертикально, а затем - собралась складками и опустилась в паз между задним сиденьем и багажником. Ловко манипулируя здоровой рукой и стальным крюком, Лейтер, переключая скорости, направил машину через Центральный парк. - Ехать чуть больше трехсот двадцати километров, - сказал Лейтер, когда они выехали на Хадсоновскую магистраль. - Это почти сразу же за Хадсоном, на север, в штате Нью-Йорк, неподалеку от границы с Канадой. Поедем мы по таконикскому шоссе. Торопиться нам некуда, так что покатим, не торопясь. К тому же неохота платить штраф. Почти во всем штате Нью-Йорк нельзя ехать больше восьмидесяти километров в час, а полицейские там - злее не бывает. Впрочем, если понадобиться, я всегда смогу от них удрать. Они не штрафуют тех, кого не смогли догнать: стыдно признаваться в этом на суде. - Но я слыхал, что полицейские машины могут свободно развивать скорость более 140 километров в час, - сказал Бонд, решив, что на старости лет его друг решил прихвастнуть. - Не думаю, что "Студебеккеры" типа твоего могут с ними тягаться. Впереди был пустой и прямой отрезок дороги. Лейтер быстро посмотрел в боковое зеркало и резко переключил рычаг на вторую скорость, одновременно вдавив педаль газа в пол. Голова Бонда дернулась назад, и он почувствовал, как его вжимает в спинку сиденья. В недоумении он посмотрел на спидометр. Сто тридцать. Лейтер своим крюком опять переключил скорость. Машина неслась все быстрее. Сто сорок пять, сто пятьдесят, сто шестьдесят пять... Впереди показался мост и перекресток перед ним. Лейтер нажал на тормоз, рев мотора превратился в обычный ровный шум. Они уже ехали со скоростью всего девяносто километров в час, легко переходя повороты дороги. Лейтер искоса взглянул на Бонда и ухмыльнулся. - Могу выжать и двести, - гордо сказал он. - Недавно я за пять долларов проверил ее на скорость в Дайтон-бич. Даже на песке она показала 205 километров в час. - Черт меня побери! - воскликнул пораженный Бонд. - Что же это за машина? Разве это не "Студебеккер"? - Это "Студиллак", - сказал Лейтер. - "Студебеккер" с мотором от "Кадиллака". У нее специальная коробка передач, особые тормоза и задняя ось. Хитрая работа. Есть неподалеку от Нью-Йорка маленькая фирма, которая делает такие машины на заказ. Их очень немного, но зато они куда лучше всяких там "корветов" и "сандербердов". А про корпус и говорить нечего! Его разработал один француз, Раймон Леви. Лучший в мире дизайнер. Но американский рынок до него пока не дорос. Слишком необычные формы. Нравится машинка-то? Спорим, что на ней я устроил бы твоему "бенгли" хорошую взбучку? Лейтер довольно хихикнул и полез в левый карман пиджака за десятицентовой монетой: за проезд по мосту Генри Хадсона надо было платить. - Если только у тебя на ходу колесо не отвалится, - парировал Бонд, когда они снова набрали скорость. - Этот твой шарабан хорош для детишек, которые не могут позволить себе купить настоящую машину. Так они пикировались по поводу английских и американских спортивных машин, пока не пересекли границу с Вестчестерским округом. Через пятнадцать минут они уже ехали по уходящему на север Таконинскому шоссе, петлявшему среди долин и лесов. Удобно устроившись, Бонд молча смотрел на открывающийся перед ним один из красивейших в мире пейзажей и размышлял о том, чем сейчас может быть занята Тиффани и как, после Саратоги, он сможет вновь повидаться с ней. В полдень они остановились на обед в ресторане "Курица в корзинке". Это был построенный из бревен дом в стиле первых переселенцев со стандартным набором мебели внутри: стойка с самыми известными сортами шоколада, конфет, сигарет, сигар, журналами и прочим чтивом, сверкающий хромом и разноцветными огоньками музыкальный автомат фантастической наружности, дюжина полированных деревянных столов со стульями в центре зала и многочисленными "кабинетами" вдоль стен. Было здесь, естественно, и меню, предлагавшее жареную курицу, "свежую форель", которая провела уже много месяцев в заморозке, несколько холодных закусок. Две официантки как всегда зевали и не обращали внимания на клиентов. Однако яичница, сосиски, горячий тост из ржаного хлеба и пиво "Миллер Хайлайф" были поданы довольно быстро и оказались вполне съедобными. Не плох был и кофе-гляссе. Выпив по две порции, Бонд и Лейтер перешли к разговору про Саратогу. - Одиннадцать месяцев в году, - рассказывал Лейтер, - городишко словно вымирает. Через него только проезжают на водные и грязевые источники лечить ревматизм и тому подобное, так что почти круглый год там - мертвый сезон. В девять вечера все уже спят, а днем единственными признаками жизни становятся, скажем, два пожилых джентльмена в панамах, спорящие о том, надо ли было Бургуаню сдаваться при Шайлервилле (это в двух шагах от Саратоги), или о том, каким был мраморный пол в старом отеле "Юнион" - черным или белым. Но раз в году - в августе - городок преображается. Проходящие там скачки - популярнейшие в Америке, и тогда-то улицы начинают кишеть вандербильтами и уитнеями. Пансионы взвинчивают цены на комнаты в десять раз, а организационный комитет заново красит трибуны, отыскивает где-то лебедей, чтобы засадить местный пруд, ставит в этом-же пруду на якорь древнее индейское каноэ и включает фонтан. Никто уже не помнит, откуда вообще взялось это каноэ, а спортивный журналист, попытавшийся докопаться до сути, смог лишь узнать смелую гипотезу о причастности ко всему этому какой-то индейской легенды. Узнав этот важный факт, журналист решил бросить поиски. По его словам, он сам в десять лет мог соврать гораздо интересней, чем любая индейская легенда. Бонд рассмеялся. - Еще что-нибудь, что мне нужно знать? - спросил он. - Не мешало бы тебе и самому навести справку, - сказал Лейтер. - Некогда это было любимым местом паломничества многих видных англичан. Например, здесь часто видели "Джерси" Лили, вашу знаменитую Лили Лэнгтри. В те времена "Новинка" побила "Железную маску" в заезде надежд. Но с тех пор многое изменилось. Держи, - он достал из кармана газетную вырезку. - Войдешь в курс дела. Это из сегодняшней "Пост". Джимми Кэннон - их спортивный обозреватель. Неплохо пишет, и знает, о чем пишет. Читай на ходу, а то уже пора ехать. Лейтер расплатился, они сели в машину, и когда "Студиллак" тронулся по дороге в сторону Трои, Бонд принялся читать лихую прозу Джимми Кэннона. По мере того, как он углублялся в статью, Саратога времен "Джерси" Лили все больше уходила в доброе старое прошлое, а из статьи все больше скалил зубы в ухмылке двадцатый век: "До тех пор, пока Кефоверы не выступили со своим шоу по телевидению, деревушка под названием Саратога-Спрингс была своего рода Кони-айлендом для воровского мира. Шоу до смерти перепугало деревенских жителей и заставило хулиганье перебраться в Лас-Вегас. Но банды еще долго оказывали Саратоге свое непрошенное покровительство. Она была их колонией, где они правили с помощью пистолетов и бейсбольных дубинок. Саратога вышла из союза, как и другие подобные ей деревни со злачными местами, сдав свои муниципальные власти под охрану корпорациям рэкетиров. Она все еще сохраняет притягательность для наследников древних родов и знаменитостей, приводящих сюда своих лошадей для состязаний на примитивном ипподроме и для спаривания с деревенскими четырехлетками. До того, как Саратога стала закрытым городом, местный констебль занимался тем, что ловил и сажал тех, кто ловил попутные машины, и тех, кто сажал в них людей, получая за это законную зарплату, но живя на чаевые, получаемые от убийц и сводников. Бедность в Саратоге преследовалась законом. Пьяницы, нагрузившиеся в спиртных барах, где процветала игра в кости, будучи выброшенными за дверь, тут же становились в глазах закона преступниками. Убийца же мог без забот проживать в Саратоге до тех пор, пока платил полицейским и имел дело в каком-либо из местных заведений. Это мог быть и публичный дом, и каморка, где играли в кости по маленькой. Профессиональное любопытство заставляет меня просматривать старые отчеты о скачках. Тогдашние журналисты вспоминают "старое доброе время", как будто Саратога всегда была городом фривольной девственности. Как же! Вполне возможно, что и сейчас в домиках на окраине шныряют разжалованные гангстеры. Хоть ставки и не велики, любой игрок должен быть готов к тому, что его стукнут по башке быстрее, чем банкомет подменит кости. Что и говорить, игорные дома в Саратоге всегда были чистым жульничеством, и там никогда не пользовались успехом правдоискатели. На берегах озера ночами напролет светились окна "гостеприимных" домов. Верховодили игрой люди, примчавшиеся сюда заниматься этим только потому, что потерять здесь деньги они не могли - хоть застрелись! У рулеток и карточных столов сидели профессионалы - поденщики, путешествующие по порочному кругу: из Ньюпорта - в Майами зимой, из Майами - в Саратогу в августе. Профессиональные навыки большинство из них получило в Стейбенвилле, где школами служили самые дешевые в Америке игорные дома. Вечно в пути, они не имели ни времени, ни таланта на вытряхивание у своих работодателей зажиленных денег. Они - клерки воровского мира - собирали вещички и уматывали, как только начинало попахивать жареным. Многие из них осели в Лас-Вегасе и Рино, где их бывшие боссы сами улаживали дела с получением лицензий, которые можно было гордо повесить на стенку в рамочке под стеклом. Сии работодатели не похожи на известного в прошлом полковника Брэдли, прославившегося традиционно любезным обхождением. Однако находятся и такие, кто говорит, что в заведении полковника в Палм-бич с удачливыми игроками были вежливы только до тех пор, пока они не начинали выигрывать слишком уж много. Это уж потом, по словам противника Брэдли, профессионалы поставили дело так, что их заведения просто не могли потерять деньги, как бы ни старались игроки. Сторонников же Брэдли приводят в восторг воспоминания о нем, как о чудаковатом филантропе, любившим дать богатеям немножко порезвиться, в чем штат Флорида им постоянно отказывал. Но в любом случае, по сравнению с заправилами Саратоги полковник Брэдли может сойти за святого и явно заслуживает романтического ореола. Ипподром в Саратоге - это груда ветхих щепок, а климат - жаркий и влажный. Есть люди, типа Эла Вандербильта и Джека Уитнея, являющимися любителями спорта в устаревшем значении этого словосочетания. Их спорт - скачки, и они слишком хорошо в них разбираются. Есть и тренеры, вроде Билла Винфрея, подготовившего для скачек "Прирожденную танцовщицу". Есть даже жокеи, которые без раздумий дадут вам по морде в ответ на предложение притормозить, когда надо будет. Всем им Саратога нравится, и они, видимо, очень довольны, что персонажам типа Лаки Лучано пришлось убраться из этого захолустья, процветавшего за счет обирания заблудших овечек. В эру, когда букмекеры еще пользовались записными книжками, их карманы были набиты деньгами. Например, одного из них, Кида Таттерса, облегчили на стоянке машин аж на 50 тысяч долларов наличными. Причем, бравые ребята, обобравшие его, еще пригрозили, что, не принеси он еще столько же, им придется его похитить. Кид Таттерс знал, что Лаки Лучано имел долю практически во всех тамошних заведениях, и пошел к нему с просьбой уладить дело. Лаки сказал ему, что все очень просто: никто, мол, тебя и пальцем не тронет, если ты сделаешь так, как я скажу. У Таттерса было разрешение на заключение пари на скачках, он был чист перед законом, но защитить его закон был не в состоянии. - Возьми меня в партнеры, - сказал тогда Лаки - (эти его слова пересказал мне один из присутствовавших при этом разговоре). - Тогда никто не осмелится требовать что-либо у моего партнера. Кид Таттерс всегда считал себя честным бизнесменом, но деваться ему было некуда, и он согласился. Так Лаки и стал его партнером до самой своей кончины. Я поинтересовался у свидетеля разговора, вкладывал ли Лаки какие-нибудь деньги в это дело? - Да ты что? - удивился тот. - Лаки никогда ничего никому не давал. Только брал. Но Таттерс тогда сделал правильный выбор: его больше не трогали. Короче говоря, от этого городишки всегда дурно пахло. Но ведь дурно пахнет от всех злачных мест". Бонд сложил вырезку и сунул ее в карман. - Да... Вряд ли это может навеять мысли о Лили Лангтри, - сказал он, помолчав немного. - Конечно, - согласился Лейтер. - К тому же Джимми Кэннон делает вид, что не знает о возвращении в городок крупных акул или их последователей. А ведь сегодня они опять всем заправляют, как и наши друзья Спэнги, выставляют своих лошадок против принадлежащих уитнеям, вандербильтам и вудвардсам. И частенько проворачивают делишки, подставляя фальшивки, как в случае с "Застенчивой улыбкой". С этой аферы они рассчитывают получить чистыми пятьдесят штук, а ведь это гораздо проще, чем выставить на пару сотен какого-нибудь задрипанного букмекера. Разумеется, времена и имена меняются, но ведь и грязь в источниках уже другая. Справа по ходу появился рекламный щит: Останавливайтесь в "Сагаморе"! Кондиционеры. Роскошные постели. Телевизоры. Всего семь километров до Саратога-спрингс! Сагамор - это комфорт! - Это значит, что в номерах зубные щетки завернуты в целлофан, а на унитазах лежит бумажка: продезинфицировано, - кисло заметил Лейтер. - И не думай, что удастся украсть одну из этих роскошных кроватей: после того, как они начали пропадать из мотелей, их стали прибивать к полу. 11. "ЗАСТЕНЧИВАЯ УЛЫБКА" Первое, что поразило Бонда в Саратоге, было зеленое величие огромных вязов, придававших скромным улочкам, застроенным домами из бруса в колониальном стиле, добропорядочность европейских курортов. И везде были лошади. Они шествовали по улицам, и полицейский останавливал машины, чтобы дать им пройти. Лошади выходили из множества конюшен, лепившихся на обеих сторонах улиц, и направлялись рысцой к тренировочному кругу, находящемуся в центре города, рядом с ипподромом. Конюхи и жокеи, белые, черные и красные, попадались на каждом шагу. Воздух оглашался ржанием и всхрапыванием. Это была смесь Ньюмаркета и Виши, и Бонд неожиданно для себя подумал, что хотя он и ничего не смыслит в лошадях и скачках, жизнь, бившая ключом вокруг него, ему явно нравится. Лейтер высадил его у "Сагамора", на окраине Саратоги, в километре от ипподрома, и уехал по своим делам. Они договорились встречаться только поздно вечером или "случайно" в толпе зрителей, но решили оба сходить на тренировочный круг на рассвете следующего дня, если выясниться, что там будет "Застенчивая улыбка". Лейтер сказал, что об этом он наверняка узнает, проведя вечер в толкотне у конюшен в "Привязи", круглосуточно работающем ресторанчике с баром, где каждый август собирались люди, греющие руки на скачках. Бонд написал в регистрационной книге: "Джеймс Бонд, отель "Астор", Нью-Йорк". За конторкой стояла злобного вида портье, в очках, выражение лица которой явно говорило об ее уверенности в том, что Бонд, как и все другие жаждущие "легкой жизни", обязательно сопрет полотенце, а, может, и простыни. Бонд, тем не менее, заплатил тридцать долларов за три дня и наградой ему был ключ от номера 49. С чемоданом в руке он по дорожке между увядших гладиолусов, растущих на потрескавшейся от неполивания лужайке, прошел в основное здание гостиницы и поднялся в свой номер. Это была опрятная комната с двумя кроватями, креслом, тумбочкой, эстампами Кюрье и Ива, комод и коричневая пластмассовая пепельница - стандартный набор мебели американских мотелей. Туалет и душ были безукоризненны, даже уютны, и, как предсказывал Лейтер, зубные щетки были обернуты в целлофан, а на унитазе лежала полоска бумаги с надписью "дезинфицировано". Бонд принял душ, переоделся и отправился в находившуюся неподалеку забегаловку с кондиционером, где выпил два "бурбона" и съел "обед с курицей" за 2.80. И забегаловка, и обед были столь же очевидным порождением "американского образа жизни", как и мотель. Бонд вернулся к себе в номер, купив по дороге местную газету "Саратожер", где вычитал, что выступать на "Застенчивой улыбке" будет некий Т. Белл. Где-то после десяти часов вечера в дверь тихо постучали. Прихрамывая, вошел Лейтер. Он весь пропах дешевым вином и плохими сигарами, но видно было, что он не впустую провел время. - Кое-чего я разузнал, - сказал он. Крюком он подтащил кресло к кровати, на которой лежал Бонд. Лейтер сел и достал сигарету. - И судя по всему, вставать нам придется чертовски рано. В пять утра. Поговаривают, что "Застенчивая улыбка" будет на пробном заезде в 5.30. Надо поглядеть, кто там будет в это время. Владельцем ее назван какой-то Писсаро. Такая же фамилия у одного из директоров "Тиары". В определенных кругах он известен как "Недоумок" Писсаро. Раньше заведовал наркотиками. Получал их из Мексики и мелкими партиями рассылал "толкачам" вдоль побережья. ФБР его сцапало, и он отбыл срок в Сан-Квентине. Когда он вышел, в награду за отсидку Спэнг дал ему место в "Тиаре". Теперь он такой же владелец ездовых лошадей, как и Вандербильт. Здорово, да? Надо бы взглянуть, как он сейчас выглядит. Раньше, когда он орудовал с кокаином, мозги у него были почти уже набекрень. В Сан-Квентине его подлечили, но помогло это мало. Тогда-то к нему и прилипло прозвище "Недоумок". Потом есть еще такой "Трезвонящий" Белл [Bell (англ.) - "колокольчик"]. Неплохой наездник, но всегда готов пойти на сговор, особенно если хорошо платят и не дают засыпаться. Будь "Трезвонящий" там один, я бы с ним побеседовал кой о чем: есть у меня к нему одно предложение. У тренера тоже рыльце в пушку. Зовут его Бадд, "Розовый" Бадд. Все эти клички смешно звучат, но не обманывайся, это все люди серьезные. Бадд этот родом из Кентукки, так что про лошадей он знает все. Одно время его гоняли по всему Югу. Он, что называется "маленький рец" в отличие от "большого реца" - рецидивиста. Воровство, грабежи, изнасилования - всего понемножку, но вполне достаточно, чтобы в полиции на него имелось пухленькое досье. Однако последние несколько лет он чист, если к нему вообще подходит такое слово. Работает тренером у Спэнга. Точным щелчком Лейтер послал окурок в компанию к гладиолусам. Он встал и сладко потянулся. - Таковы персонажи в порядке их появления, так сказать, - молвил он. - Выдающаяся труппа. Жду не дождусь того момента, когда они все окажутся за решеткой. Бонд был в недоумении. - Так почему же ты просто не выдашь их полиции? На кого же ты работаешь? Кто тебе платит? - Меня наняли руководители фирмы. Они оплачивают контракт, плюс премиальные за конкретные сведения. Да и с полицией все не так просто. Ведь сцапай они, например, конюха, вышка ему обеспечена. Ветеринарная служба проверила эту лошадь, а настоящую "Застенчивую улыбку" давно уже пристрелили и пепел развеяли. Нет, у меня - свои идейки есть, и если все получится так, как я задумал, ребяток Спэнга ожидают большие неприятности, и не только на ипподромах. Сам увидишь. Ну да ладно, в пять утра я буду здесь и постучу, на всякий случай. - Не боись, - сказал Бонд. - Я буду уже в седле, когда койоты еще не закончат выть на Луну. Проснулся Бонд вовремя. Воздух был восхитительно свеж, когда вслед за прихрамывающим Лейтером он подошел к стоящим среди вязов конюшням. Небо на востоке было жемчужно-серым, похожим на наполненный дымом воздушный шар. Начинали щебетать первые птицы. Из стоявших за конюшнями палаток вертикально поднимался к небу голубой дымок от гаснущих костров, пахло свежесваренным кофе, смолой и росой. Слышался шум льющейся воды, позвякивание ведер, ржание лошадей. Подойдя ближе к кругу, Бонд и Лейтер увидели вереницы покрытых попонами лошадей, которых вели под уздцы мальчишки-конюхи, нарочито грубовато приговаривавшие: "Давай-давай, лентяйка, шевели мослами. Не балуй. Что-то ты сегодня утром больно норовиста". - Они готовятся к утренней пробежке, - сказал Лейтер. - Галопированию. Тренеры пуще всего ненавидят это мероприятие, так как именно в этот час здесь появляются хозяева лошадей. Облокотившись на окружавшую запасной ипподром невысокую ограду, Бонд и Лейтер почти одновременно вздохнули, подумав о слишком раннем подъеме и о том, что горячий завтрак им бы не помешал. Лучи солнца внезапно упали на кроны деревьев, стоявших на противоположной стороне ипподрома, выкрасили верхние ветви в золотистый цвет, через мгновение, исчезли утренние тени, и наступил день. Как-будто ждавшие поблизости этого знака, слева от ипподрома появились трое мужчин, один из которых вел на поводу крупную гнедую лошадь с белой звездочкой на лбу и в белых чулках. - Не смотри в их сторону, - шепотом, не поворачивая головы, сказал Лейтер. - А еще лучше - отвернись от них и следи за теми лошадьми, в попонах. Старик, который идет рядом с ними - это Джим Фицсиммонс, лучший тренер в Америке. Все эти лошади принадлежат Вудворду, и многие из них сегодня окажутся победителями. Не привлекай к себе внимания, а я послежу за нашими общими друзьями. Так. Ведет лошадь конюх, далее - никто иной, как Вадд. За ним - мой старый друг "Недоумок" в обалденной рубашке цвета лаванды: он всегда любил шикарную одежду. Хорошая лошадка, конечно. Мощная. Попону с нее сняли, а прохлады она, видно, не любит. Так и встает на дыбы, так и пляшет. Конюх ее еле удерживает. Надеюсь, ей не удастся лягнуть "мистера Писсаро" прямо в морду. Теперь поводья взял Бадд, и лошадка несколько успокоилась. Конюха он куда-то отправил, а сам повел лошадь по кругу. Теперь он медленно ведет ее к стартовой черте. Остальные достали часы и приготовились засекать время. Смотрят по сторонам. Нас заметили. Старайся выглядеть как можно беззаботнее, Джеймс. Как только начнется забег, им будет не до нас. Так, начинают. Теперь можешь повернуться. "Застенчивая улыбка" стоит на дальней стороне круга, а бандюги нацелили на нее бинокли, ждут отмашки. Она пойдет пол-мили. Писсаро стоит у пятой отметки. Бонд повернулся и увидел две замершие в ожидании мужские фигуры. Солнце отсвечивало в стекла биноклей и часов-секундомеров, которые они держали в руках. - Пошла. Вдалеке Бонд увидел несущуюся по кругу и выходящую на прямую лошадь. На таком расстоянии до них не долетал ни один звук, но по мере того, как лошадь приближалась, стук копыт различался все четче и четче. Наконец, она промчалась мимо и пошла на последние полкруга. Бонд ощутил холодок возбуждения от вида пролетевший мимо него гнедой лошади с оскаленными зубами, бешеными от напряжения глазами, лоснящимися боками и раздувающимися ноздрями, на спине которой, выгнувшись по-кошачьи на стременах и припав лицом к холке, сидел мальчишка-жокей. Но вот в шуме и пыли они умчались вдаль, и Бонд перевел взгляд на двух интересовавших его людей, заметив, как одновременно дернулись их пальцы, нажав на кнопки секундомеров. Лейтер дернул его за рукав, и они отправились к своей стоявшей под деревьями машине. - Здорово прошла, - сказал тоном знатока Лейтер. - Лучше, чем настоящая "Застенчивая улыбка" могла бы мечтать. Не знаю, конечно, за сколько секунд, но земля прямо-такие горела у нее под ногами. Если она выдержит такой темп и на милю с четвертью, то победа ей обеспечена. А на вопрос: почему же она ни разу в этом году не выиграла скачки, у них есть оправдание - к августу лошадь скинула несколько килограммов. Теперь давай пойдем и закажем себе королевский завтрак, а то при виде всех этих подонков у меня что-то аппетит разыгрался. Затем шепотом, как бы про себя, добавил: - А потом я пойду и узнаю, за какую сумму жокей Белл согласится допустить ошибку, чтобы и его, и его лошадь дисквалифицировали... После завтрака, за которым Лейтер поделился с ним своими планами, Бонд повалялся еще в постели, потом встал и отправился обедать на ипподром, где без интереса понаблюдал за невыразительными, как и предупреждал его Лейтер, заездами первого дня соревнований. Но день был замечательный, и Бонд с удовольствием наблюдал "феномен Саратоги": толпы людей, приехавших сюда со всех концов Америки, заполнившие падок элегантно одетые владельцы конюшен и их друзья, снующие то тут, то там букмекеры, готовые заключить любое пари, огромное табло, на котором разноцветными лампочками высвечивались ставки и выигрыши, стартовая решетка с выравненными перед нею граблями участком трека, казавшееся игрушечным озерцо с его шестью лебедями и стоящим на якоре древним каноэ. В глазах иностранца дополнительную экзотику представляли собой негры, без которых не обходятся ни одни крупные скаковые состязания в Америке. Организовано все было лучше, чем обычно бывает в Англии. Казалось, что здесь, где все, вроде бы, были застрахованы от любых неожиданностей, нет места для жульничества, но на самом деле - а теперь Бонду это было хорошо известно - подпольные телефонные службы безостановочно сообщали о результатах каждого заезда всем заинтересованным американцам, определяя, тем самым, максимальные выигрыши как 1 к 20 за первое место, 1 к 8 за второе и 1 к 4 - за третье. Понимал Бонд и то, что каждый год миллионы долларов попадали прямо в карманы гангстеров, для которых скачки и бега были лишь еще одним источником обогащения, таким же как проституция и наркотики. Бонд решил применить систему, разработанную неким О'Брайеном из Чикаго. Он поставил на каждого из известных фаворитов в каждом заезде - на "верняк", как называл это первый кассир - и умудрился каким-то макаром выиграть к концу дня пятнадцать долларов с мелочью. Вместе с толпой он вышел с ипподрома, вернулся к себе в гостиницу, принял душ, поспал, а потом отправился в ресторанчик рядом с торговой улицей и провел там час, дегустируя модный в этих краях напиток "бурбон" с родниковой водой. После первого же глотка он понял, что вода эта берется, естественно, не из какого-то там родника, а из крана на кухне, но Лейтер еще по дороге в Саратогу объяснил ему, что настоящие ценители "бурбона" предпочитают пить виски в соответствии с традицией, предписывающей разбавлять ее водой из родника, где она чище всего. Бармен совсем не удивился, услышав заказ, и тем обиднее был откровенный обман. Кроме "бурбона" Бонд получил недурной бифштекс, съел его не без удовольствия и направился к месту продажи лошадей, где должен был встретиться с Лейтером. Местом этим оказался выкрашенный белой краской навес, без стен, с амфитеатром сидений, спускавшихся к покрытому дерном смотровому кругу, за которым стояла огражденная серебряными канатами трибуна для ведущего аукцион продавца, по мере того, как под навес с свете флюоресцентных ламп вводили лошадей, ведущий, доблестный Свайнброд из Теннеси, зачитывал их родословную и открывал торговлю с казавшейся ему подходящей цифры. Он ритмично отстукивал молотком повышение цены, чутко улавливая со своими двумя помощниками в вечерних костюмах малозаметный сигнал - кивок, взгляд, поднятый на мгновение карандаш - сидевших на скамьях амфитеатра хорошо одетых владельцев конюшен или их агентов. Бонд занял место за спиной у сухопарой женщины в вечернем туалете и норковом манто, запястья и пальцы которой переливались блеском драгоценностей при малейшем движении. Рядом с ней сидел со скучающим видом мужчина в белом пиджаке и темно-красном галстуке-бабочке, видимо, ее муж или тренер. На круг ввели нервного, прядущего ушами гнедого жеребца с кое-как написанным на ляжке номером 201. Ведущий начал: - Первая цена - шесть тысяч, теперь семь тысяч, кто больше? Семь триста - четыреста - пятьсот, всего лишь семь пятьсот за такого прекрасного жеребенка. Восемь тысяч, благодарю вас, сэр. Кто больше? Восемь, восемь пятьсот, восемь шестьсот, и... восемь семьсот, кто же даст настоящую цену? Пауза, стук молотка и укоряющий взгляд в сторону первого ряда, где сидят самые богатые клиенты. - Господа, эта двухлетка идет просто за бесценок. За такие деньги победителей не покупают. Ну же, всего восемь семьсот, кто даст девять? Кто же даст девять тысяч, девять тысяч? Высохшая рука, вся в кольцах и браслетах, вынула из сумочки изящный, сделанный из бамбука и инкрустированный золотом карандаш и нацарапала на программке, которая была хорошо видна Бонду сверху "34-я ежегодная распродажа в Саратоге. Номер 201, гнедой жеребец". Бесцветные глаза женщины встретились с горящими глазами коня, и она подняла свой золотой карандаш. - Итак, девять тысяч долларов. Кто готов дать десять? Кто больше? Девять раз, девять два... Пауза, последний испытующий взгляд и, наконец, удар молотка: - ...девять три. Продано за девять тысяч долларов. Благодарю вас, мадам. Со всех сторон на покупательницу уставились любопытные. Она, казалось, уже утратила интерес к происходящему и что-то говорила своему спутнику, пожимавшему в ответ плечами. Номер 201 был уведен с круга, на котором теперь появился номер 202, замерший на мгновение от нестерпимого яркого света, стены незнакомых лиц и волны непонятных запахов. За спиной у Бонда произошло какое-то движение, и рядом с его лицом вдруг оказалось лицо Лейтера, прошептавшего ему на ухо: - Готово. За три тысячи зеленых он готов на все. Ошибка на последнем отрезке, когда он должен начать победный спрут. Такие вот дела. Утром увидимся. Лейтер исчез. Еще некоторое время Бонд, так и не повернув головы, наблюдал за аукционом, затем поднялся и медленным шагом направился домой по обсаженной вязами аллее, переживая за беднягу-жокея, решившего сыграть в столь рискованную игру, и за "Застенчивую улыбку", которая не только носила чужое имя, но и не по своей воле должна была стать жертвой алчности. 12. СКАЧКИ Бонд устроился на одном из верхних рядов трибуны и с помощью взятого напрокат бинокля разглядывал поедающего крабов владельца "Застенчивой улыбки". Гангстер сидел в одной из лож ресторана, расположенного на четыре ряда ниже. Напротив него сидел "Розовый" Бадд, уписывающий сосиски с кислой капустой и запивающий их пивом из большой глиняной кружки. Несмотря на то, что большинство других столиков было занято, двое официантов крутились именно у этого столика, да и сам метрдотель частенько появлялся рядом с ним, чтобы проверить, все ли в порядке. Писсаро напоминал гангстеров, какими их обычно изображают в комиксах. У него была грушеообразная голова, в центре которой скопились все остальные принадлежности человеческого лица: пара малюсеньких глазок, две ноздри, влажные губки бантиком, складка кожи, обозначающая подбородок. Его жирное тело было затянуто в коричневый костюм и белую рубашку с удлиненными кончиками воротника и шоколадного цвета галстуком. На подготовку первого заезда он совершенно не обращал внимания, уделив его целиком поглощению пищи. Время от времени он бросал жадные взоры на тарелку соседа, будто хотел уволочь что-то из нее себе. "Розовый" Бадд был крупным, мускулистым человеком с непроницаемым лицом хорошего игрока в покер, на котором привлекали внимание глубоко посаженные тусклые глаза под редкими белесыми бровями. На нем был костюм в полоску и темно-синий галстук. Ел он медленно и очень редко поднимал лицо от тарелки. Покончив с едой, он взял в руки программу скачек и принялся ее внимательно читать, аккуратно переворачивая страницы. Не прерывая чтения, он покачал головой, отказываясь от предложенного метрдотелем меню. Писсаро долго ковырял в зубах, пока ему не принесли мороженное. Тогда он отложил зубочистку и, наклонившись над столом, принялся быстро-быстро поедать мороженное, отправляя его ложечкой в свой маленький ротик. Разглядывая эту парочку через бинокль, Бонд пытался составить о них какое-то собственное мнение. На что были способны такие вот, с позволенья сказать, люди? Бонд вспомнил рассудительных, убежденных в своей правоте русских, умных, нервных немцев, бесшумных, очень опасных, внешне непримечательных агентов из стран Центральной Европы, людей из своей собственной службы, веселых солдат удачи, считавших, что отдать жизнь за тысячу фунтов - нормальные условия. По сравнению со всеми ними, решил для себя Бонд, эти людишки хороши лишь малышей пугать. На табло зажглись результаты третьего заезда, и теперь до заезда трехлеток оставалось всего полчаса. Бонд отложил бинокль и взял программу, ожидая, когда на табло начнут появляться суммы ставок и варианты комбинаций. Он еще раз прочитал информацию о заезде: "Второй день. 4 августа. Максимальная ставка 25 000. 52-й заезд. Трехлетки. Владельцу победителя будет вручен специальный приз. Заезд на милю с четвертью". Далее следовал список из двенадцати лошадей, фамилии владельцев, тренеров и жокеев, прогноз газеты "Морнинг лайн". Шансы обоих фаворитов, номера 3, владелец Уильям Вадвард, и номера 1, владелец Ч. Уитни, рассматривались как 6 и 4. Шансы номера 10, "Застенчивой улыбки", владелец П. Писсаро, тренер Р. Бадд, наездник Т. Белл, были очень малы: 15 к 1, и в списке эта лошадь стояла последней. Бонд опять взял бинокль и навел его на ресторанную ложу. Интересующие его двое уже ушли. Бонд перевел взгляд на табло. Там в фаворитах значился номер 3-й. Шансы - 2 к 1. Шансы номера 1-го были примерно равны, а у "Застенчивой улыбки" - 20 к 1, и, через несколько минут, 18 к 1. Еще четверть часа. Бонд устроился поудобнее и закурил, вновь прокручивая в уме слова Лейтера и пытаясь прикинуть, сбудутся ли планы его друга. Лейтер рассказал ему, что он выследил, где живет жокей, пришел к нему, размахивая своим удостоверением детектива, и начал профессионально шантажировать его. Если "Застенчивая улыбка" выиграет, сказал Лейтер Беллу, то о подставке будет сообщено куда следует, и Белл будет пожизненно дисквалифицирован. Но у него есть шанс выйти сухим из воды. В случае, если Белл согласится проиграть заезд, Лейтер пообещал никому не говорить о том, что лошадь подставная. "Застенчивая улыбка" должна выиграть скачки, но так, чтобы ее дисквалифицировали. Сделать это можно так. На последней минуте Белл должен помешать бегу ближайшей к нему лошади, тем самым не давая ей стать победителем. Наверняка будет подана апелляция, и наверняка она будет удовлетворена. Проделать все это Беллу будет совсем нетрудно, да и хозяевам своим он сможет все легко объяснить излишним усердием со своей стороны, тем, что соседняя лошадь чуть прижала его или что споткнулась его собственная. Ведь у него не было какой-либо веской причины стремиться проиграть заезд, тем более, что Писсаро посулил ему за выигрыш лишнюю тысячу монет. Так что, мол, это просто досадная случайность, со всеми, мол, бывает на скачках. На этих условиях Белл получит от Лейтера тысячу до заезда и две - после, если сделает все, как надо. Белл клюнул. Без колебаний. Он даже попросил передать ему эти две тысячи вечером того же дня в зале грязевых процедур, куда он ходит ежедневно сгонять вес. В шесть часов вечера Лейтер дал слово. Теперь эти две тысячи лежали у Бонда в кармане, так как он согласился, хоть и с неохотой, передать их жокею, если "Застенчивой улыбке" не удастся выиграть заезд. Получится ли все, как он хочет? Бонд взял бинокль и прошелся взглядом по ипподрому. Он обратил внимание на укрепленные на каждом из четырех столбиков, отмечавших четверть мили, автоматические кинокамеры, фиксировавшие все заезды. Уже через несколько минут после каждого финиша устроители состязаний получали проявленные кадры. То, что возможно произойдет у последнего поворота перед финишной прямой, будет заснято камерой, стоящей неподалеку от линии финиша. Бонд ощутил волнение. До заезда оставалось пять минут, и метрах в ста слева от него уже устанавливали стартовый барьер. Лошади должны пройти полный круг плюс еще четверть мили. Финишная черта находилась прямо под ним. Он направил бинокль на табло. Никаких изменений не произошло. И вот появились, направляясь к старту, участники заезда. Первым шел номер 1-й, считавшийся вторым фаворитом: большая вороная лошадь. Жокей был одет в коричневый с голубым костюм - цвета конюшни Уитнея. Зрители устроили овацию фавориту - подвижной на вид лошади серой масти, несущей цвета Вудварда: белый с красным. Замыкающей шла крупная гнедая с белой звездочкой на лбу. Сидевший на ней бледный жокей был одет в шелковый казакин цвета лаванды с большими черными нашивками в форме алмаза на груди и на спине. "Застенчивая улыбка" шла столь грациозно и так хорошо смотрелась, что Бонд вовсе не удивился, взглянув на табло: ее шансы увеличивались - 17 к 1, 16 к 1... Бонд продолжал наблюдать за табло. Через минуту в дело пойдут большие деньги (за исключением лежавшей у него в кармане тысячи долларов, которая там так и останется), и ставки моментально возрастут. По громкоговорителю объявили о начале заезда. Лошадей уже вводили в стартовые загоны. Щелк, щелк, щелк - огоньки на табло против номера 10 продолжали мигать: 15, 14, 12, 11 к 1 и, наконец, 9 к 1. Но вот кассы закрылись, и табло замерло. А сколько еще тысяч ушло по телефонным линиям "Вестерн Юнион" по безобидным на первый взгляд абонентам в Детройте, Чикаго, Нью-Йорке, Майами, Сан-Франциско и дюжине других городов в разных штатах?... Резко ударил колокол. Воздух как бы наэлектризовался, приглушил шум на трибунах. С грохотом откинулся преграждавший путь лошадям барьер и разом ударили в землю копыта, поднимая тучи пыли и опилок. Замелькали наполовину скрытые очками лица жокеев, лошадиные ноги и крупы, бешеные белые глазные яблоки, зарябили цифры номеров, среди которых Бонду удалось разглядеть десятый номер, несущийся в первой группе ближе к центру трека. Пыль постепенно улеглась, а черно-коричневая живая масса уже огибала первый поворот и вытягивалась вдоль дальней прямой. Бонд неожиданно почувствовал, что окуляры бинокля мокры от пота. Впереди, выигрывая целый корпус, шел пятый номер, явный аутсайдер. Неужели эта "темная лошадка" победит? Но сразу же за нею, в через несколько мгновений - уже рядом с нею шли первый и третий номера, которым "десятка" проигрывала всего пол-корпуса. Впереди были только четверо. Остальные отстали почти на три корпуса. Поворот был пройден, и вел скачку сейчас первый номер, вороная из конюшни Уитнея. "Десятка" шла четвертой. На прямой к лидеру. Вот уже пройден предпоследний поворот, и лошади вышли на прямую. Впереди - третий номер, за ним - "Застенчивая улыбка" и на корпус отставший первый номер. И вот "десятка" достала лидера. Последний поворот! Бонд замер, затаив дыхание. Вот сейчас! Вот сейчас! Ему казалось, что он слышит жужжание кинокамеры, прикрепленной к белому столбику. На повороте "десятка" была чуть впереди. Но третий номер шел к ближе к центру, ближе к ограждению. Толпа ревела, подбадривая фаворита. Белл начал сантиметр за сантиметром подсекать серую "тройку", склонив голову к холке своей лошади и повернув лицо к трибунам, чтобы иметь потом возможность сказать, что он не видел несущуюся слева от него серую. Лошади все сближались, и вот голова "Застенчивой улыбки" уже поравнялась с головой соперницы, ее ноги коснулись ног третьего номера и, вот оно! Наездник неожиданно встал на стременах и поднял свою лошадь на дыбы, чтобы избежать столкновения. "Десятка" сразу же вышла на корпус вперед. На трибунах раздались гневные крики. Бонд опустил бинокль и увидел, как покрытая потом, с пеной у рта, гнедая под номером "10" молнией промчалась через финиш. Ее соперницы отстали на пять корпусов. Вторым был номер третий, третьим - отставший от него на какую-то секунду номер первый. "Неплохо, - подумал Бонд, - свист и рев озлобленной толпы. Совсем неплохо. И как великолепно этот жокей все проделал! Он наклонил голову так низко, что даже Писсаро должен будет признать, что Белл просто не мог видеть соседнюю лошадь. Вполне естественная попытка приблизиться к внутренней части дорожки перед выходом на финишную прямую. Белл не поднял головы вплоть до финиша и продолжал подгонять лошадь хлыстом так, как будто думал, что соперники отстали от него не больше, чем на полкорпуса". Бонд подождал, пока на табло появились результаты заезда, встреченные зрителями свистом и издевательскими выкриками: "Номер 10 "Застенчивая улыбка" пять корпусов. Номер 3, полкорпуса. Номер 1, три корпуса. Номер 7, "Пиранделло", три корпуса". Лошадей уже выстраивали, чтобы вести на взвешивание, но толпа по-прежнему требовала крови, видя, как "Трезвонящий" Белл, улыбаясь во весь рот, бросил хлыст помощнику, соскочил с "Застенчивой улыбки", которая все еще не могла успокоиться, снял седло и поволок его на весы. Внезапно настроение толпы изменилось. Теперь возгласы выражали одобрение. На табло, напротив номера 10, появилась белая табличка с надписью "Протест". Из громкоговорителей раздалось: "Прошу внимания! В этом заезде жокей номера 3, Т._Лакки заявил протест по поводу поведения жокея номера 10 "Застенчивая улыбка", Т._Белла. Не выбрасывайте свои билеты. Повторяю, не выбрасывайте свои билеты. Бонд достал платок и вытер вспотевшие руки. Он представил себе, что происходит сейчас в просмотровом зале, за судейской ложей. Должно быть они просматривают фильм. Белл наверняка стоит с обиженным видом, а рядом с ним - жокей третьего номера, еще более обиженный. Присутствуют ли при разбирательстве владельцы лошадей? Если да, то, наверное, по жирной морде Писсаро ручьями течет пот за воротник? Может там и хозяева остальных лошадей, бледные и злые? Загремел громкоговоритель: - Внимание, внимание. Информация по предыдущему забегу. Номер 10, "Застенчивая улыбка", дисквалифицирована. Победителем заезда стал номер 3. Решение обжалованию не подлежит. В раздавшемся радостном реве толпы Бонд поднялся, слегка размял затекшие ноги и руки и отправился в бар. Теперь за "бурбоном" с родниковой водой надо поразмыслить о том, как передать Беллу обещанные деньги. Процедура эта Бонду не нравилась, но грязевые ванны были местом людным, а в Саратоге его никто не знал. Но после передачи денег он не сможет больше помогать агентству Пинкертонов. Надо будет еще позвонить "Тенистому" и пожаловаться, что получить свои кровные пять тысяч ему не удалось: пусть у того голова поболит и по этому вопросу. Забавно было помогать Лейтеру обвести этих людишек вокруг пальца, но теперь - его очередь поработать. Кое-как Бонду удалось-таки пробраться в бар. Для этого надо было, однако, как следует потолкаться. 13. ГРЯЗЕВЫЕ ВАННЫ Кроме Бонда в маленьком грязном автобусе ехали лишь сидевшая рядом с шофером негритянка с высохшей от болезни рукой, да девушка, старавшаяся не держать на виду руки. Голова ее была укрыта густой черной вуалью, ниспадающей на плечи подобно маске пчеловода и не касающейся кожи на лице. На бортах автобуса красовалась надпись "Грязевые и серные ванны", а на лобовом стекле было написано: "Ходит каждый час". За весь путь через город новых пассажиров не объявилось, и автобус свернул с главной дороги на плохую, засыпанную гравием и обсаженную пихтами дорожку. Проехав пол-километра, автобус опять повернул и покатил вниз в сторону нескольких облезлых серых строений. В центре между ними поднималась в небо сложенная из желтого кирпича труба, из которой вилась вертикально, ибо ветра не было, тоненькая струйка черного дыма. Площадка перед входом была абсолютно пуста, но как только автобус остановился на заросшей сорняками гаревой дорожке перед тем местом, где, видимо, находился вход, на верхней площадке лестницы, перед зарешеченной дверью появились два старичка и хромая негритянка. Они ждали, пока пассажиры не поднимутся к ним. Как только Бонд вышел из автобуса, в нос ему ударил тошнотворный запах серы. Запах этот был настолько ужасающим, что казалось, доходил сюда прямо из ада. Бонд отошел в сторонку и сел на грубо сколоченную скамью под казавшимися неживыми пихтами. Там он просидел несколько минут, готовя себя к тому, что должно было произойти с ним после того, как он войдет в двери ада, и ему надо было преодолеть чувство отвращения и брезгливости. Бонд подумал, что частично такая реакция была нормальной реакцией здорового человеческого тела при соприкосновении с миром болезней, а частично была вызвана видом огромной мрачной трубы, извергавшей черный дым. Но, пожалуй, больше всего на него воздействовала сама перспектива прохода через эти двери, покупки билета, раздевания и дачи своего чистого тела в чужие руки, которые неизвестно что будут делать с ним в этом богом забытом заведении. Автобус уехал, и Бонд остался один. Было очень тихо. Бонд подумал, что дверь и два окна по бокам похожи на глаза и рот. Дом, казалось, смотрел на него, следил за ним и ждал... Рискнет ли он войти? Попадется ли он на крючок? Бонд заерзал. Потом встал и решительно направился к дому, пересек гаревую дорожку, поднялся по ступеням, и дверь захлопнулась за ним. Он оказался в обшарпанной приемной. Серные пары здесь ощущались еще резче. За железной решеткой стояла конторка, на стенах, в застекленных рамочках, висели рекомендательные письма, аттестаты и хвалебные рекомендации, в углу стоял шкаф с выложенными на полочках пакетиками. Над ними была прикреплена табличка с неряшливо, от руки сделанной надписью: "Возьмите с собой наш целебный набор. Лечите себя самостоятельно". На стоявшей рядом подставке с рекламой дешевого дезодоранта красовался перечень цен. Реклама гласила: "Чтобы из ваших подмышек дух шел как от свежих пышек!" Увядшая женщина с венчиком рыжеватых волос над узким лбом, с лицом рыхлым как взбитые сливки, медленно подняла голову и посмотрела на него сквозь решетку, ограждавшую конторку, оторвавшись от книжки с подобающим названием: "История о настоящей любви". - Чем могу помочь? - это был голос, предназначенный для чужаков, для тех, кто не знал, за какие ниточки надо дергать. Бонд с видом осторожного отвращения, как от него и ожидалось, сказал в ответ: - Я хотел бы принять ванну. - Грязевую или серную? - свободной рукой (второй она придерживала раскрытую книгу) женщина потянулась за пачкой билетов. - Грязевую. - Может, купите абонемент? Это будет дешевле. - Нет, один билет, пожалуйста. - Полтора доллара, - она положила перед ним розовато-лиловый билет и придерживала его пальцем до тех пор, пока Бонд не положил на конторку деньги. - Куда мне теперь идти? - Направо, - ответила она. - По коридору. Ценные вещи лучше оставить здесь. - Она протянула Бонду большой белый конверт. - И не забудьте написать свою фамилию. Искоса она наблюдала за Бондом, пока он клал в конверт часы и мелочь. Двадцать стодолларовых банкнот он оставил лежать в кармане рубашки. Надолго ли? Он вернул конверт женщине. - Спасибо. - Пожалуйста. В дальнем конце приемной стоял низенький турникет, рядом с которым были прикреплены две картонные руки с надписями "грязь" и "сера". Их указательные пальцы были направлены, соответственно, вправо и влево. Бонд прошел через турникет и, повернув направо, попал в сырой коридор с цементным, плавно уходящим вниз полом. Спустившись по нему и пройдя сквозь крутящуюся дверь, он оказался в длинной зале со стеклянным высоким потолком и кабинами вдоль стен. В зале было душно и жарко, пахло серой. Двое молодых, на вид не шибко умных, парней, единственной одеждой которых были серые полотенца вокруг талии, играли в карты за стоящим у входа столиком. На столике были две наполненные до отказа окурками пепельницы и тарелка с грудой ключей. Один из них, увидев Бонда, выбрал на тарелке ключ и протянул ему. Бонд подошел и взял ключ. - Двенадцатая, - сказал парень. - А билет где? Бонд отдал ему розовую бумажку, и тот лениво махнул рукой в сторону находившихся у него за спиной кабин, а головой кивнул на другой выход из зала. - Ванны принимают там. Оба забыли про Бонда и вернулись к своей игре. В обшарпанной кабине не было ничего, кроме сложенного полотенца, на котором от частой стирки не осталось ни единой ворсинки. Бонд разделся и обвязался полотенцем. Банкноты он свернул в тугой рулончик и засунул их в карман пиджака, прикрыв носовым платком. Надеялся он на то, что сюда любой мелкий воришка вряд ли залезет, если времени в обрез. Кобуру с пистолетом он повесил под пиджак, вышел из кабины и запер за собой дверь. Бонд даже представить себе не мог, что за картина ждет его в процедурном помещении. Сначала ему показалось, что он в морге. Но не успел он прийти в себя, как рядом с ним очутился толстый лысый негр с длинными, обвисшими усами. Он оглядел Бонда с головы до ног. - Что у вас не в порядке, мистер? - Да вроде все нормально. Просто хочу попробовать, что такое грязевая ванна, - ответил Бонд. - Ладно, - сказал негр. - Сердце не барахлит? - Нет. - Ладно, тогда сюда. Вслед за негром Бонд прошел по скользкому цементному полу к деревянной скамье, стоявшей рядом со старенькими душевыми, в одной из которых стоял облепленный грязью голый человек, а второй, с характерным для боксеров приплюснутым ухом, поливал его из шланга. - Я скоро буду, - безразличным тоном произнес негр и отправился по своим делам, шлепая большими ступнями по мокрому полу. Бонд посмотрел в спину этому огромному дяде, и у него мурашки пошли по коже при мысли, что ему придется доверить свое тело его лапам с розовыми шершавыми ладонями. К цветным Бонд относился также, как и к белым, но тем не менее подумал, что Англии повезло больше Америки, где людям приходится сталкиваться с расовой проблемой с младых ногтей. С улыбкой он вспомнил слова Лейтера, сказанные еще во времена их последней совместной работы в Америке. Бонд тогда обозвал мистера Бита, известного преступника из Гарлема, "гадским нигером", на что Лейтер поучающим тоном заметил: - Осторожнее, Джеймс. Здесь у нас люди относятся к цвету кожи столь серьезно, что даже в баре нельзя попросить налить тебе джиггер [tigger (англ.) - большой высокий бокал] рому. Надо говорить - что ты думаешь? - "джегро". Воспоминания о Лейтере подбодрили Бонда. Он перестал смотреть на негра и принялся рассматривать других любителей грязевых ванн. Процедурная представляла собой квадратную серую бетонную коробку. С потолка свисали четыре лампы без плафонов, усаженные мухами. Они освещали отвратительные серые стены и пол, усеянные капельками влаги. Вдоль стен стояли деревянные помосты на козлах. Бонд автоматически пересчитал их: двадцать. На каждом из них стояли похожие на гробы деревянные ящики, закрытые крышками на три четверти. В большинстве этих "гробов" были видны уставившиеся в потолок потеющие распаренные, красные лица. Несколько пар глаз были обращены сейчас на Бонда, но владельцы остальных видимо спали. Один из ящиков был открыт, крышка стояла рядом, а один из бортиков откинут. Он-то, скорее всего, и был предназначен для Бонда. Негр застилал ящик тяжелой, отнюдь не первой свежести простыней. Закончив, он выбрал из стоявших в центре комнаты две бадьи, доверху наполненных дымящейся темно-коричневой грязью, и с грохотом поставил рядом с ящиком. Он погружал свою огромную руку в одну из бадей и размазывал густую вязкую грязь по дну ящика, пока не покрыл его слоем сантиметра в два. На некоторое время он прекратил это занятие - чтобы грязь остыла, - подумал Бонд, - и подошел к щербатому корыту, откуда, порывшись в огромных кусках льда, извлек несколько мокрых полотенец. Повесив их на руку, на манер официанта, он прошел вдоль занятых клиентами "гробов", останавливаясь, чтобы положить холодные полотенца на пышущие жаром лбы. Больше в комнате ничего не происходило, и было бы совсем тихо, если бы не звук льющейся из шланга воды. Но вот и этот звук прекратился, и раздался голос: - Все, господин Вайс, на сегодня хватит. Толстый голый мужчина с густой черной порослью на теле кое-как выбрался из душевой и стоял, ожидая пока человек с приплюснутым ухом оденет его в ворсистый купальный халат и вытрет ему ноги. Потом его проводили до двери, через которую Бонд попал в эту комнату. После этого человек с приплюснутым ухом вышел уже через другую дверь, в противоположной стене. Несколько мгновений эта дверь была приоткрыта, и Бонд увидел за ней траву и кусочек благословенного неба. Но человек вскоре вернулся с двумя новыми ведрами дымящейся грязи, захлопнул дверь ногой и поставил ведра в середине комнаты. Негр, тем временем, вновь подошел к предназначавшемуся для Бонда ящику и потрогал грязь ладонью. Он повернулся и кивнул Бонду: - Готово, мистер. Бонд приблизился. Негр снял с него полотенце, а ключ от кабины повесил на крючок рядом с ящиком. - Вы когда-нибудь принимали грязевые ванны? - Нет. - Так я и думал, поэтому температура будет сначала 40 градусов, а потом, если все пойдет нормально можно довести до 45 градусов, и то и до пятидесяти. Ложитесь. Бонд осторожно залез в ящик и лег. Первый контакт с грязью кожа восприняла болезненно. Он медленно вытянулся во весь рост и опустил голову на накрытую чистым полотенцем пуховую подушечку. Как только Бонд устроился, негр обеими руками принялся покрывать его слоем свежей грязи. Грязь была цвета темного шоколада, мягкой, тяжелой и жирной. Запах горячего торфа резко ударил в нос. Бонд следил за тем, как блестящие толстые руки негра превращали его в жутковатый черный холм. Знал ли Феликс Лейтер о том, как выглядит эта процедура? Бонд злобно ухмыльнулся. Ну, если это была одна из шуток!... Наконец негр закончил свое дело. Только лицо и область сердца были свободны от грязи. Бонду показалось, что он начал задыхаться, и пот заструился по его лбу и вискам. Отработанным движением негр, взяв простыню за уголки, набросил ее на Бонда и обернул его тело и руки. Получившаяся упаковка была пожестче смирительной рубашки: Бонд мог лишь едва-едва двигать пальцами и головой. Негр закрыл борт ящика, накрыл его сверху деревянной крышкой. Операция завершена. Негр снял висевшую в изголовьи грифельную доску, посмотрел на настенные часы и записал на доске время: шесть вечера. - Двадцать минут, - сказал он. - Ну, как, нравится? Бонд промычал нечто нечленораздельное. Негр пошел к другим клиентам, а Бонд остался лежать, тупо глядя в потолок, чувствуя, как пот заливает лицо, и проклиная Феликса Лейтера. В шесть часов вечера три минуты дверь открылась, и появилась обнаженная костлявая фигурка "Трезвонящего" Белла. Мордочка его напоминала лисью, а под кожей можно было пересчитать все ребра. Гордо задрав нос, он прошествовал на середину комнаты. - Привет, "Трезвонящий"! - сказал человек с изуродованным ухом. - Говорят, у тебя неприятности? Паршивое дело! - Энти распорядители скачек - болваны набитые, - с кислой миной отозвался Белл. - Кто может сказать, зачем бы это мне подсекать Томми Лаки? Это же мой кореш! Просто взяли - и отрезали меня, ни за что, ни про что. Эй, ты, ублюдок черномазый! - ногой он преградил путь проходившему мимо с полным ведром грязи негру. - Ты с меня сегодня должен согнать двести граммов веса, а то я щас сожрал тарелку жареной картошки. Негр спокойно перешагнул через протянутую ногу и хмыкнул. - Не боись, детка, - сказал он ласково. - Я те на крайний случай руку оторву. Глядишь, и весу поменьше будет. Погоди, скоро буду. Дверь опять открылась, и в щель просунулась голова одного из картежников. - Эй, боксер, - обратилась она к человеку с приплюснутым ухом. - Мейбл говорит, что не может дозвониться до "деликатески" [delicatessen (англ.) - гастрономический магазин, кулинария] и заказать себе жратву. Что-то с телефоном. То ли обрыв, то ли что. - Собачий телефон, - выругался "боксер". - Тогда скажи Джеку, чтобы он в следующий заезд привез мне чего-нибудь. - Сделаю. Дверь закрылась. Поломка телефона - редкий случай в Америке, и мог бы, и должен был бы возбудить у Бонда подозрительность, чувство опасности. Но этого не произошло, так как все его мысли были заняты минутной стрелкой часов на стене. Еще целых десять минут пребывания в грязи! Негр ходил по комнате с холодными полотенцами и одним из них накрыл лоб и волосы Бонда. Это было замечательно! На мгновение ему даже показалось, что не так уж все это противно. Бежали секунды. С руганью жокей залез в ящик прямо напротив Бонда, который подумал, что Белл, наверное, выдерживает температуру в 50 градусов. Его также завернули в простыню и накрыли крышкой. На грифельной доске негр записал время: 6.15. Бонд закрыл глаза и стал думать о том, как же ему передать Беллу деньги. В раздевалке, после процедур? Где-то здесь должно же быть место, чтобы спокойно полежать и отдохнуть от жары? Или лучше в коридоре, по пути на улицу? Или в автобусе? Нет. В автобусе не годится. Надо сделать это так, чтобы их не видели вместе. - Тихо! Никому не двигаться! Не будете рыпаться - никто не пострадает! Произнесено это было уверенным, мрачным тоном. Видимо, человеку доводилось говорить эти слова не в первый раз. Он не шутил. Бонд резко открыл глаза. Все его тело напряглось, ощущая опасность. Дверь, которая вела на улицу и через которую в комнату приносили грязь, была открыта. Один человек загораживал собой выход, второй вышел на середину комнаты. В руках и обоих были пистолеты, а на головах - капюшоны с прорезями для глаз и рта. В комнате было очень тихо. Слышен был только шум воды в душе, где все кабинки были заняты. Стоявшие в них люди силились рассмотреть что-либо сквозь завесу воды, стекавшей по лицам. Человек с изуродованным ухом стоял совершенно неподвижно, даже глаза не мигали. Он, похоже, даже не замечал, что из шланга, который он держал в руке, вода льется ему на ноги. Один из вооруженных людей остановился в центре комнаты, где рядом с наполненными грязью ведрами стоял негр. В руках он держал по ведру. Негр дрожал, и от этого ведра противно дребезжали. Бонд увидел, что налетчик переложил пистолет и теперь держал его за ствол. Молниеносно, вложив в удар всю силу, он всадил рукоятку пистолета в огромный живот негра. Звук от удара был не слишком громким, но зато загремели выпущенные из рук ведра, а негр, прижав руки к животу, застонав, упал на колени и уперся своей лысой, блестящей от пота головой в ботинки ударившего его человека и застыл в позе молящегося. Человек брезгливо отодвинулся. - Где тут наш жокейчик? - спросил он. - Где Белл? В каком ящике? Негр вытянул руку в ту сторону, где напротив Бонда лежал Белл. Человек с пистолет повернулся и двинулся в указанном направлении. Сначала он заглянул в ящик, где лежал Бонд, и на мгновение замер. Блестящие глаза изучали Бонда сквозь прорези в капюшоне. Потом он повернулся и подошел к Беллу. Он подпрыгнул и уселся сверху на крышку ящика, в котором лежал Белл, чтобы лучше видеть лицо. - Так, так. Черт меня подери, если это не "Трезвонящий" Белл. В голосе его было приторное до тошноты дружелюбие. - Что такое-то? В чем дело? - Срывающимся испуганным голосом проверещал жокей. - Ну-у-у, "Трезвонящий", - успокаивающе произнес человек. - В чем же здесь может быть дело? Тебе ничего на ум не приходит, а? Жокей шумно сглотнул слюну. - Ты, может и не слыхивал про лошадку по кличке "Застенчивая улыбка"? Может тебя и не было там, когда она зафолила на скачках сегодня в два тридцать? Жокей заплакал. - Господи, босс. Да не виноват я, ей-богу не виноват. Со всеми такое случается-а-а-а... Так обычно плачут дети, которых должны наказать. Бонд содрогнулся. - А вот мои друзья говорят, что это все от твоей жадности... Человек наклонился над жокеем, и в голосе его начал звенеть металл: - Мои друзья думают, что такой опытный жокей как ты, не мог просто так напортачить. Мои друзья порылись в твоих вещичках и нашли в плафоне запрятанную туда тысячу зелененьких. Мои друзья попросили меня разузнать, откуда это на тебя просыпался золотой дождик? Звук пощечины и вскрик раздались одновременно. - Говори, ублюдок, или мозги повышибаю! - Бонд услышал, как щелкнул взводимый курок. Из ящика раздался истошный вопль: - Это заначка! Это все, что у меня есть! Специально в лампу запрятал. Заначка! Клянусь всеми святыми! Вы должны мне поверить! Должны! Голос захлебнулся и умолк. Человек с отвращением сплюнул и поднял руку с пистолетом, так что теперь она была видна Бонду. Большой палец с бородавкой вернул курок в прежнее положение. Человек соскочил с ящика. Он еще раз взглянул на жокея и сказал елейным голосом: - Ты что-то в последнее время слишком много скакал, Белл. Ты плохо выглядишь. Отдохнуть тебе надо хорошенько. Чтобы было тихо-тихо. Как в морге... Человек двинулся к центру комнаты. Он продолжал что-то говорить почти шепотом и был теперь не виден Беллу. Бонд же увидел, как человек наклонился и взял одну из кадок с дымящейся грязью. Он вернулся к ящику, продолжая увещевать, успокаивать, держа кадку на уровне колен. Бонд замер, каждой клеткой ощущая обволакивавшую его грязь. - Так я говорю "Трезвонящий". Тихо-тихо. Ничего не кушать. Лежать уютно, как в темной комнате с опущенными шторами, без света... Его голос жутко звучал в полной тишине. Он начал медленно поднимать бадью. Все выше, выше... И тут жокей увидел бадью, и понял, что сейчас произойдет, и зарыдал: - Не-е-е-е-т!!! Хотя в комнате было и так жарко, заструившаяся из бадьи грязь все равно дымилась... Человек быстро отскочил и швырнул пустую бадью "боксеру", который не шелохнулся, не попытался поймать ее, торопливо пересек комнату и подошел к своему напарнику, который так все время и стоял в дверях с пистолетом наизготовку. Повернувшись, он сказал: - Сидеть тихо. Никакой полиции. Телефон не работает. Он мерзко заржал: - Лучше откопайте парня побыстрее, пока он весь не прожарился. Дверь закрылась. Опять стало тихо, только лопались с хлюпаньем грязевые пузыри, да текла из душей вода. 14. "МЫ НЕ ОШИБАЕМСЯ" - И что же было дальше? Лейтер сидел в кресле, а Бонд мерил шагами комнату мотеля, останавливаясь лишь для того, чтобы сделать глоток виски с водой из стакана, стоявшего на тумбочке у кровати. - Сумасшедший дом, - сказал Бонд. - Все пытались выскочить из своих ящиков одновременно, "боксер" смывал из шланга грязь с Белла и звал на помощь тех двоих, из соседней комнаты, негр стонал на полу, а те, кто был в это время в душе, носились как ненормальные и орали. Двое картежников тут же примчались, сорвали крышку с ящика, где лежал жокей, распеленали его и сунули под душ. Думаю, он был уже полутрупом: почти задохнувшийся, с обожженным лицом... Жуткое зрелище. Тут один из клиентов взял себя в руки и начал открывать крышки ящиков и выпускать своих коллег. Всего нас оказалось двадцать, покрытых грязью, а душ - один. Ну, кое-как разобрались. Один из картежников вызвался поехать в город за "скорой помощью". Кто-то вылил на негра ведро воды, и он пришел в себя. Стараясь не проявлять особого интереса, я попытался выяснить, не знает ли кто, что это были за люди? Но никто ничего не знал. Кто-то сказал, что они нездешние. В принципе это больше уже никого не волновало, поскольку кроме жокея никто не пострадал. Все хотели побыстрее вымыться и удрать. Бонд сделал еще один глоток и закурил. - Тебе ничего не бросилось в глаза? Что-нибудь можешь сказать про эту парочку? Рост, одежда, еще что-то? - спросил Лейтер. - Человека у двери я плохо разглядел, - ответил Бонд. - Он был поменьше второго и худее, пожалуй. На нем были темные брюки и серая рубашка, без галстука. Пистолет похож на "кольт" сорок пятого калибра. Второй, кто собственно все и провернул, - большой, жирноватый. Движется быстро, но обдуманно. Черные брюки. Коричневая рубашка в белую полосочку. Ни пиджака, ни галстука. Черные туфли. Чистые, дорогие. Оружие - полицейский "Позитив" тридцать восьмого калибра. Часов на руке не было. Да! Еще у него бородавка на большом пальце правой руки. Красная такая, как будто он ее все время облизывает. - Уинт, - спокойно сказал Лейтер. - А первого зовут Кид. Работают всегда вместе. Они у Спэнгов главные забойщики. Уинт этот - мерзкий типчик. Настоящий садист. Любит мучить и издеваться. Обож