олько копий разошлись бы для консультации с коллегами. Затем бы вернулись и были бы уничтожены. Оригиналы возвращаются лично мне в руки. Все согласились. Бумага по острову Вознесения попадет к Джорджу Беренсону во вторник. Когда они выходили из канцелярии кабинета, сэр Найджел Ирвин пригласил сэра Бернарда Хеммингса на обед. - Хороший парень этот Престон, - сказал Ирвин, - мне он симпатичен. Он достаточно предан тебе? - У меня нет причин думать иначе, - ответил сэр Бернард с удивлением. - Это многое объясняет, - сказал загадочно Ирвин. x x x Воскресенье, 22-го, премьер-министр проводила в своей официальной загородной резиденции Чекерс графства Букингемшир. В обстановке полной секретности она пригласила трех своих ближайших советников и председателя партии на встречу. То, что она им сообщила, дало пищу для размышлений. В июне исполнится четыре года второго срока ее пребывания у власти. Она была полна решимости в третий раз бороться за победу на выборах. Экономические прогнозы предсказывали спад осенью. Могли начаться забастовки. Она хотела избежать повторения тревожной зимы 1978 года, когда волна забастовок подорвала авторитет лейбористского правительства и привела его к отставке в мае 1979 года. К тому же двадцать процентов голосов, согласно последнему опросу общественного мнения, были отданы альянсу социал-демократов и либералов, тридцать семь получили лейбористы благодаря провозглашению ими новой политики единства и умеренности. Таким образом, они уступали консерваторам лишь шесть процентов. И разрыв все уменьшался. Короче, она хотела провести досрочные выборы в июне без лишних колебаний подобных тем, что предшествовали аналогичному решению в 1983 году. Она хотела объявить о выборах внезапно и провести предвыборную кампанию за три недели этим летом, а не в 1988 году или осенью 1987 года. Она уже наметила дату - третий четверг июня и просила коллег не предавать пока ее решение огласке. В понедельник сэр Найджел Ирвин тайно встретился с Андреевым. Встреча проходила в Хэмпстед-хит. Люди Ирвина должны были удостовериться, что за Андреевым не следят контрразведчики советского посольства. Слежки не было. Дали отбой и британской спецслужбе, осуществляющей постоянный надзор за передвижениями советского дипломата. Сэр Найджел Ирвин лично курировал Андреева. Это было исключением. Не принято, чтобы начальники службы (любой службы) лично вели агента. Такое происходит либо если агент является исключительно важным, либо если он был завербован до того, как его куратор стал шефом, и агент не хочет переходить к другому. Именно так произошло с Андреевым. В феврале 1972 года Найджел Ирвин, тогда еще без титула, возглавлял отделение в Токио. В тот месяц японская группа по борьбе с терроризмом запланировала провести операцию по захвату штаб-квартиры организации ультралевых "Красная Армия". Штаб находился на вилле на склоне горы Отакине в местечке Асамосо. Операцией руководило национальное полицейское управление в лице начальника группы по борьбе с терроризмом господина Сасса, друга Ирвина. Опираясь на опыт британских специальных воинских подразделений, Ирвин дал г-ну Сасса ряд ценных советов, что спасло несколько жизней. Зная строгие правила своей страны в отношении англичан, г-н Сасса не мог отблагодарить чем-то конкретным, но через месяц на дипломатическом приеме умный и хитрый японец, поймав взгляд Ирвина, незаметно кивнул в сторону советского дипломата, стоявшего у противоположной стены зала. Ирвин навел справки о дипломате и узнал, что тот недавно прибыл в Токио, его фамилия Андреев. Ирвин установил за ним слежку. Оказалось, что у Андреева есть тайная любовница-японка. Если об этом узнают его коллеги, Андрееву несдобровать. Японцы, разумеется, об этом знали. Ирвин подстроил ловушку, получил необходимые фотографии и магнитофонные записи, а затем, улучив момент, нагрянул к Андрееву, используя метод грубого напористого шантажа... Русский чуть не упал в обморок, решив, что его застукали его же коллеги. Надев штаны, он согласился поговорить с Ирвином. Он оказался удачной находкой - сотрудником управления нелегальных агентов КГБ. Первое Главное управление КГБ, которое отвечает за все зарубежные операции, подразделяется на управления, службы и территориальные отделы. Седьмой отдел занимается Японией. Обычно сотрудники КГБ имеют за границей дипломатическое прикрытие. Они добывают информацию, заводят полезные знакомства, следят за техническими публикациями и т. д. Самым секретным в Первом Главном управлении КГБ является Управление "С" - политическая разведка, которое не имеет в своем составе территориальных подразделений. Сотрудники этого управления держат связь с нелегалами-агентами без дипломатического прикрытия с фальшивыми документами, осуществляющими секретные операции. Нелегалы работают вне посольства. В любой резидентуре КГБ, в любом советском посольстве, как правило, есть сотрудник Управления "С", работающий с нелегалами. Он выполняет только специальные задания, курируя агентов страны, против которой ведется работа, оказывая техническую и иную помощь прибывающим из стран советского блока нелегальных агентов. Андреев был сотрудником этого управления. Он даже не был специалистом по Японии, как его коллеги в посольстве. Он специализировался на англоязычных странах и находился в Японии для установления контакта с сержантом военно-воздушных сил США с японо-американской базы ВВС на Ташикаве, который ранее был завербован в Сан-Диего. Не строя никаких иллюзий по поводу решения своего начальства в Москве, узнай оно о его поведении, Андреев согласился работать на Ирвина. Их общению пришел конец, когда американский сержант, не выдержав постоянного страха разоблачения, застрелился в сортире. Андреева спешно отозвали в Москву. Ирвин подумывал о том, чтобы выдать его, но воздержался. А потом он появился в Лондоне. Шесть месяцев назад сэру Найджелу Ирвину показали несколько фотографий, на одной из которых он узнал Андреева. Андреев работал теперь "под крышей" советского посольства в должности второго секретаря. Сэр Найджел нашел его, и Андрееву ничего больше не оставалось делать, как продолжить сотрудничество. Правда, он отказался иметь дело с кем-либо, кроме Ирвина, сэру Найджелу пришлось лично его курировать. Андреев не знал ничего об утечке информации из британского министерства обороны. Если и была какая-то утечка, то, очевидно, с чиновником держал связь либо кто-то из советских нелегалов в Великобритании, напрямую выходящий на Москву, либо один из посольских работников. Но такие люди не станут говорить о столь важных тайнах за чашкой кофе в буфете. Лично он не в курсе, но постарается разузнать. На этом и разошлись. Записка по острову Вознесения была подготовлена сэром Перегрином Джонсом в понедельник и во вторник отправлена четырем чиновникам министерства. Берти Кэпстик согласился каждую ночь приходить в министерство, чтобы проверять количество сделанных копий. Престон велел "топтунам" немедленно сообщать ему, если Джордж Беренсон предпримет какие-либо действия. То же самое он велел командам по перехвату почты и прослушиванию телефона, переведя их в состояние полной боевой готовности. Все ждали. Глава 8 В первый день ничего не произошло. Ночью Кэпстик и Джон Престон прошли в министерство, чтобы установить количество сделанных копий. Копий было семь: три сделал Джордж Беренсон, по две - двое коллег, которым был направлен документ, четвертый не сделал ни одной копии. Во второй день вечером Беренсон совершил нечто странное. "Топтуны" доложили, что он вышел из своей квартиры в Белгравии и подошел к ближайшему телефону-автомату. Они не видели, какой номер он набирал, но сказал он всего несколько слов, повесил трубку и вернулся домой. "Зачем, - удивился Престон, - делать это, если дома есть исправный телефон". Это Престон знал наверняка, так как телефон прослушивался. На третий день, в четверг, Джордж Беренсон вышел из министерства в обычное время, поймал такси и поехал в Сент-Джонский лес. На Хай-стрит он зашел в кафе и заказал фирменное мороженое. Джон Престон находился в радиофицированной комнате подвала на Корк-стрит и слушал донесения "топтунов". Передавал сообщения Лен Стюарт, старший группы "А". - Двое моих людей внутри, - сказал он, - двое на улице плюс машины. - Что он там делает? - поинтересовался Престон. - Не вижу, - ответил Стюарт по своему передатчику, - подождем пока мои люди доложат из кафе. Господин Беренсон сидел в глубине кафе, ел мороженое и решал кроссворд в газете "Дейли телеграф", которую достал из портфеля. Он не обращал никакого внимания на двух студентов в джинсах, обнимавшихся в углу. Через полчаса он попросил счет, подошел к кассе, расплатился и вышел. - Он снова на улице, - сообщил Лен Стюарт, - мои двое остались внутри. Он идет вверх по улице, ищет такси. Вижу своих людей, они расплачиваются в кафе. - Узнайте у них, что он там делал, - попросил Престон. Он подумал, что в этом событии есть что-то странное. Неужели кафе-мороженого нет в Вест-Энде. Зачем за мороженым ехать так далеко в Сент-Джонский лес? Стюарт опять вышел на связь. - Он поймал такси. Подождите, подошли мои люди, которые были в кафе. Связь на некоторое время прервалась. Затем Стюарт сообщил: - Он съел мороженое и отгадал кроссворд в "Дейли телеграф". Заплатил и вышел. - А где газета? - спросил Престон. - Он оставил ее на столе. Подождите, владелец кафе подошел убрать столик, забрал стаканчик из-под мороженого, газету и унес их на кухню... Он уезжает в такси. Что нам делать... оставаться с ним? Престон лихорадочно думал. Гарри Буркиншоу и его группе "Б" дали несколько дней отдыха. Они вели слежку несколько недель в холод, дождь и туман. Теперь работала только одна группа. Если он ее разделит и упустит Беренсона, который может отправиться для встречи со связником, Харкорт-Смит "пригвоздит его к позорному столбу". Он принял решение. - Лен, отправь одну машину за такси. Я знаю, что этого мало, если он выйдет из такси и пойдет пешком. Остальные пусть займутся кафе. - Хорошо, - ответил Лен Стюарт. Престону повезло. Беренсон доехал на такси прямо до своего клуба. "Но, - подумал он, - встреча со связником может быть и там". Лен Стюарт просидел в кафе до закрытия. Ничего не произошло. Его попросили выйти, так как кафе закрывалось, и он вышел. Его группа видела, как все ушли, владелец выключил свет и запер кафе. На Корк-стрит Престон пытался установить прослушивание телефона в кафе и навести справки о владельце. Владельцем оказался синьор Бенотти, иммигрант из Неаполя, который за последние двадцать лет ни в чем не был замечен. К полуночи Престон установил прослушивание телефонов кафе и дома синьора Бенотти. Это не дало никаких результатов. Престон провел бессонную ночь на Корк-стрит. Группа "топтунов", сменившая Стюарта в восемь часов вечера, всю ночь следила за кафе и домом Бенотти. В девять утра в пятницу Бенотти пришел в кафе, а в десять открыл его. Лен Стюарт и его группа заступила в то же время. В одиннадцать Стюарт вышел на связь. - У входной двери стоит небольшой фургончик, - сказал он Престону, - в него загружают пятикилограммовые коробки с мороженым. Похоже, что они доставляют мороженое по заказу на дом. Престон пил уже двадцатую чашку ужасного кофе. Он очень хотел спать. - Я знаю, - сказал он, - по телефону об этом говорили. Пусть двое твоих на машине следуют за фургоном. Запишите каждого заказчика мороженого. - Тогда здесь остаюсь только я и двое в машине, - сказал Стюарт, этого мало. - Я попробую на конференции попросить еще одну группу, - сказал Престон. Фургон по доставке мороженого в то утро побывал по двенадцати адресам - все в районе Сент-Джонского леса. Два адреса были на Мэрлибон. Некоторые заказчики жили в многоквартирных домах, где "топтунам" было трудно оставаться незамеченными, но они записали все. Затем фургон вернулся в кафе. После обеда заказов не было. - Не могли бы вы завезти список адресов на Корк-стрит? - попросил Престон Стюарта. В тот вечер Беренсону звонили четыре раза, один звонивший сказал, что ошибся номером. Сам Беренсон никуда не звонил. Все разговоры были записаны на пленку. В разговорах не было ничего подозрительного. Но Престон решил все равно их прослушать. В субботу утром Престон сделал самое смелое предположение в своей жизни. Для его подтверждения он позвонил домой каждому из заказчиков мороженого, просив женщин, если они подходили к телефону, позвать мужей. Все разговоры он записал на магнитофон, взятый у службы технического обеспечения. Так как была суббота, он застал всех заказчиков, кроме одного. Один голос показался ему чем-то знакомым. Чем же? Акцентом? Где он мог слышать его раньше? Он проверил фамилию домовладельца, она ему была незнакома. В неважном настроении он пообедал в кафе на Корк-стрит. Когда он пил кофе, его осенило. Он поспешил обратно в офис и опять прослушал пленку. Возможно, сомнительно, но возможно... В Скотленд-Ярде, в великолепно оснащенном отделе криминалистики есть лаборатория по анализу голосов. К ее услугам прибегают, когда преступник, телефон которого прослушивался, отрицает, что голос на пленке принадлежит ему. МИ-5, не имеющий такого оборудования, обращается в Скотленд-Ярд для проведения подобных экспертиз. Престон позвонил детективу сержанту Ландеру, застал его дома и попросил в ту же субботу о встрече в лаборатории Скотленд-Ярда. Только один человек из технического персонала оказался свободным, он с большим неудовольствием оторвался от футбольного матча, транслировавшегося по телевизору. Худенький юноша с очками в роговой оправе покрутил запись Престона шесть раз, глядя на показания осциллографа, на котором светящаяся линия то взлетала вверх, то опускалась, отмечая малейшие изменения тембра и тональности голосов. - Голос один и тот же, - сказал он наконец, - в этом не может быть сомнений. x x x В воскресенье Престон по списку дипломатов определил имя обладателя голоса с акцентом. Он позвонил своему приятелю из научного отдела Лондонского университета и попросил его об одном одолжении, лишив его таким образом выходного дня. И, наконец, он позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Саррей. - У меня есть что сообщить комитету "Парагон", сэр, - сказал он. - Я могу сделать это завтра утром. Комитет "Парагон" собрался на следующий день в одиннадцать утра. Сэр Энтони Пламб предоставил слово Престону. Все ждали, что он скажет. Сэр Бернард Хеммингс выглядел мрачным. Престон подробно рассказал, что произошло в первые два дня по получении Беренсоном документа об острове Вознесения. Сообщение о странном звонке Беренсона из телефонной будки в среду вечером вызвало интерес. - Вы записали этот разговор? - спросил сэр Перигрин Джонс. - Нет, сэр, мы не могли подойти достаточно близко, - ответил Престон. - Тогда что вы думаете по поводу этого звонка? - Я считаю, что г-н Беренсон сообщил своему шефу о месте и времени передачи. - У вас есть доказательства? - спросил сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел. - Нет, сэр. Престон продолжил, рассказав о кафе, оставленной газете "Дейли телеграф", которую убрал со стола сам хозяин. - Вам удалось изъять газету? - спросил сэр Пэдди Стрикленд. - Нет, сэр, если бы мы это сделали и задержали г-на Бенотти, а может быть, и г-на Беренсона, Бенотти мог заявить, что ничего не знает а г-н Беренсон - что забыл газету по оплошности. - Вы считаете, что он посетил кафе, чтобы передать материал? - спросил сэр Энтони Пламб. - Я в этом уверен, - ответил Престон. Он описал развязку пятикилограммовых упаковок мороженого по двенадцати адресам, проверку одиннадцати голосов, звонок Беренсону в тот же вечер "ошибшегося номером" абонента. Голос того, кто "ошибочно" позвонил вечером Беренсону, совпал с голосом одного из заказчиков мороженого. За столом воцарилось молчание. - Это не случайное совпадение? - с сомнением в голосе спросил сэр Губерт Виллиерс. - В этом городе часто ошибаются номерами. Со мной тоже такое случалось. - Я сегодня посоветовался со знакомым, у которого есть компьютер, сказал Престон, - Вероятность случайности совпадения того, что человек в городе с населением в 12 миллионов пошел в кафе, того, что из кафе развезли мороженое двенадцати заказчикам, того, что один из них позвонил вечером, ошибившись номером, тому, кто ел мороженое в кафе равняется один на миллион. Телефонный звонок в пятницу вечером - это подтверждение получения материалов. - Если я вас правильно понял, - сказал сэр Перри Джонс, - Беренсон забрал у своих трех коллег копии документа, который я подготовил, и якобы все их уничтожил, а на самом деле оставил себе одну. Он завернул ее в газету и "забыл" в кафе. Хозяин кафе забрал документ, вложил его в коробку с мороженым и доставил на следующее утро связнику. Связник, в свою очередь, сообщил Беренсону о получении документа. - Да, я считаю, что так все и произошло, - подтвердил Престон. - Вероятность один на миллион, - задумчиво произнес сэр Энтони Пламб. - Что ты думаешь по этому поводу, Найджел? Тот покачал головой. - Я не верю в такие совпадения, - сказал он, - только не в нашей работе, правда, Бернард? Это, конечно же, была связь между агентом и его шефом. Через Бенотти. Джон Престон прав. Поздравляю вас, Беренсон - тот, кого мы ищем. - Что вы сделали, когда это установили, господин Престон? - спросил сэр Энтони. - Я переключил слежку с господина Беренсона на его шефа, - ответил Престон. - Я узнал, кто это. Сегодня утром я вместе со службой наружного наблюдения следил за ним от квартиры в Мэрлибон, где он живет, до места работы. Это иностранный дипломат. Его зовут Ян Марэ. - Ян? Он чех? - спросил сэр Перри Джонс. - Нет, - мрачно отозвался Престон, - Ян Марэ - сотрудник посольства ЮАР. Все изумленно, не веря услышанному, замолчали. Сэр Пэдди Стрикленд совсем недипломатично выругался: - Черт подери! Все смотрели на сэра Найджела Ирвина. Он выглядел потрясенным. "Если все действительно так, - думал он про себя, - я использую его яйца вместо оливок для коктейля". Он имел в виду генерала Генри Пьенаара, главу южноафриканской разведывательной службы. Одно дело - подкупить нескольких английских чиновников, чтобы проникнуть в архивы Африканского национального конгресса, и совсем другое - завербовать высокопоставленного сотрудника британского министерства обороны. Это можно считать объявлением войны между двумя спецслужбами. - С вашего позволения, господа, я попробую за несколько дней сам разобраться в данном вопросе, - произнес сэр Найджел Ирвин. x x x Через два дня, четвертого марта, один из министров кабинета, которому госпожа Тэтчер сообщила о своем решении провести всеобщие досрочные выборы в этом году, завтракал вместе с женой в своем красивом особняке в районе Холланд-парка в Лондоне. Его жена рассматривала брошюры с рекламой курортов. - Корфу - хорошее место для отдыха, Крит тоже, - сказала она. Ответа не последовало, поэтому она продолжила: - Дорогой, этим летом нам надо уехать на две недели отдохнуть. Мы нигде не отдыхали уже два года. Как насчет июня? Это еще не разгар сезона, но зато самая хорошая погода. - Не в июне, - буркнул министр, не поднимая головы. - Но июнь - прекрасный месяц для отдыха, - возразила она. - Не в июне, только не в июне, - повторил он. Она широко раскрыла глаза: - А что такого важного должно произойти в июне? - Ничего. - Ты - старая хитрая лиса, - выдохнула она. - Маргарет, да? Это ваша беседа в Чекерсе в прошлое воскресенье. Она решила провести всеобщие выборы. Черт побери, если я не права. - Помолчи, - ответил муж. Чутье жены с двадцатипятилетним стажем подсказало: она попала в точку. Она подняла голову, увидев в дверях Эмму, их дочь. - Ты уходишь, дорогая? - Да, пока! - ответила девушка. Эмме Локвуд было девятнадцать лет, она училась в колледже изящных искусств и разделяла с энтузиазмом, свойственным молодым людям, все радикальные и политические идеи. Ненавидя политические взгляды отца, она протестовала против них всем своим образом жизни. Она не пропускала ни одной антивоенной демонстрации, чем вызывала некоторое раздражение родителей. Из чувства протеста она сошлась с Саймоном Девиным, лектором политехнического колледжа, с которым познакомилась на демонстрации. Он не был хорошим любовником, но впечатлял ее своими смелыми троцкистскими убеждениями и патологической ненавистью к буржуазии, в состав которой он, похоже, включал всех, кто был с ним не согласен. Тех, кто противостоял ему, он называл фашистами. В тот вечер она рассказала ему о разговоре родителей, невольной слушательницей которого она стала утром. Девин был членом нескольких радикальных групп, писал статьи в левых газетах, которые отличаются запальчивостью публикаций и малыми тиражами. Через два дня он встретился с одним из издателей такой малотиражки, для которой подготовил статью с призывом ко всем свободолюбивым рабочим в Коули уничтожить конвейерную линию в знак протеста против увольнения одного из их коллег за кражу. В разговоре он упомянул об услышанном от Эммы Локвуд. Издатель сказал Девину, что из слуха едва ли получится статья, но что он посоветуется с товарищами. Он попросил Девина никому больше об этом не говорить. Когда Девин ушел, издатель действительно обсудил этот вопрос с одним из своих коллег, а тот передал сообщение своему шефу из резидентуры советского посольства. Десятого марта новость дошла до Москвы. Девин, будучи страстным последователем Троцкого, ужаснулся бы, если бы узнал об этом. Он ненавидел Москву и все с ней связанное! x x x Сэр Найджел Ирвин был потрясен, узнав, что шефом шпиона из британского истеблишмента является южноафриканский "дипломат". Он сделал единственное, что было возможно в данной ситуации, - обратился напрямую к представителю национальной разведывательной службы ЮАР, потребовав объяснений. Между британской и южноафриканской спецслужбами нет явных контактов. Они, конечно, существуют, но завуалированы в силу политических причин. Из-за неприязни к апартеиду, британские правительства, особенно лейбористские, относятся с неодобрением к подобному сотрудничеству. Во время правления лейбористов с 1964 по 1979 год некоторые контакты были из-за запутанной ситуации в Родезии. Лейбористский премьер-министр Гарольд Вильсон хотел иметь как можно больше информации по Родезии Яна Смита, чтобы ввести санкции к ней. Южноафриканцы располагали достаточной информацией. Когда санкции были введены, в мае 1979 года к власти вернулись консерваторы, но контакты продолжились, на сей раз из-за Намибии и Анголы, где у южноафриканцев была хорошая разведывательная сеть. Сотрудничество этим не исчерпывалось. Англичане получили информацию из ФРГ о связи восточных немцев с женой командующего флотом ЮАР Дитера Герхардта. Позднее он был арестован как советский шпион. Англичане информировали южноафриканцев о нескольких советских нелегалах, находившихся на территории Южной Африки, используя для этого энциклопедические досье своей секретной службы на этих джентльменов. Был один неприятный эпизод в 1967 году, когда агент южноафриканской спецслужбы Норман Блэкбурн, работавший барменом в клубе "Замбези", увлекся одной из "садовых девочек". Так называют секретарш резиденции премьера на Даунинг-стрит, 10, потому что они работают в комнате, выходящей окнами в сад. Влюбленная Элен (имя изменено, потому что она уже давно обзавелась семьей) успела передать Блэкбурну несколько секретных документов до того, как все раскрылось. Поднялся скандал, в результате которого Гарольд Вильсон пришел к убеждению, что агенты Южной Африки виноваты во всем, начиная с плохого качества вина, кончая неурожаем в Британии. После этого отношения вошли в более нормальное русло. Англичане имеют своего резидента в Йоханнесбурге, о котором знает Национальная разведывательная служба ЮАР. Британские спецслужбы не проводят никаких активных действий на территории ЮАР. Несколько южноафриканских разведчиков работают, в свою очередь, в посольстве в Лондоне, и несколько человек за пределами его. Британцы знают об их существовании и следят за их действиями. Задача агентов вне посольства заключается в сборе информации о деятельности южноафриканских радикальных организаций, таких, как АНК, СВАПО и ряд других. Пока южноафриканцы занимаются этим, их никто не трогает. Британский резидент в Йоханнесбурге лично встретился с генералом Генри Пьенааром и сообщил о результатах встречи шефу в Лондоне. Сэр Найджел собрал комитет "Парагон" 10 марта. - Генерал Пьенаар клянется всеми святыми, что ничего не знает о Яне Марэ. Он говорит, что Марэ никогда не работал и не работает на него. - Он говорит правду? - спросил сэр Пэдди Стрикленд. - В нашей игре никогда нельзя на это рассчитывать, ответил сэр Найджел. - Но возможно, что так оно и есть. Во-первых, ему уже три дня известно, что мы раскрыли Марэ. Если бы Марэ был его человеком, зная, что мы так этого не оставим, он убрал бы отсюда всех своих агентов. Пьенаар этого не сделал. - Тогда кто же, черт побери, этот Марэ? - спросил сэр Пэрри Джонс. - Пьенаар заявляет, что хотел бы сам знать. Он согласился на мое предложение принять нашего человека, чтобы провести совместное расследование. Я собираюсь послать человека к нему. - Итак, что мы имеем по Беренсону и Марэ на данный момент? - обратился сэр Энтони Пламб к Харкорт-Смиту, который представлял МИ-5. - За обоими ведется слежка. Перлюстрируется корреспонденция, прослушиваются телефоны, ведется круглосуточное наружное наблюдение, - ответил Харкорт-Смит. - Сколько тебе потребуется дней, Найджел? - спросил Пламб. - Десять. - Хорошо, но это максимум. Через десять дней нам придется арестовать Беренсона с тем материалом, который у нас есть, и приступить к подсчету ущерба, независимо от того, захочет он сотрудничать с нами или нет. На следующий день сэр Найджел Ирвин позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Фарнэм, где тот находился из-за болезни. - Бернард, я звоню насчет твоего сотрудника Престона. Просьба необычная. Я мог бы использовать кого-то из своих людей, но мне нравится его стиль работы. Могу я забрать у тебя Престона для поездки в Южную Африку? Сэр Бернард согласился. Престон вылетел в Йоханнесбург вечером 12 марта, прибыл туда на следующий день. Информация об этом дошла до Брайана Харкорт-Смита, когда Престон был уже в воздухе. Он очень разозлился. Все сделано через его голову. x x x Комитет "Альбион" попросил Генерального секретаря о встрече 12-го вечером и собрался у него на квартире на Кутузовском проспекте. - Ну, что вы мне хотите сообщить? - тихо спросил советский лидер. Председатель комитета профессор Крылов жестом предоставил слово гроссмейстеру Рогову, который открыл папку и начал читать. Филби всегда поражала безграничная власть Генерального. Простое упоминание его имени позволяло комитету получать доступ ко всему, что им требовалось, и при этом никто не задавал никаких вопросов. Филби восхищался жестокостью и хитростью, с которыми Генеральному секретарю удалось добиться абсолютной власти в каждой сфере жизни советского общества. Несколько лет назад он уже имел значительную власть, будучи председателем КГБ. Этим назначением он был обязан не Брежневу, а теневому лидеру Политбюро идеологу Михаилу Суслову. Таким образом, не находясь в прямой зависимости от Брежнева и его камарильи, он сделал все, чтобы КГБ не стал брежневским. В мае 1982 года после смерти Суслова, когда Брежневу тоже оставалось жить недолго, он вернулся в Центральный комитет и не повторил этой ошибки. Председателем КГБ стал его ставленник генерал Федорчук. Внутри партии он укреплял свои позиции и ждал своего часа, пока на троне были Андропов и Черненко. В течение нескольких месяцев после прихода к власти он полностью подчинил себе не только партию, но и вооруженные силы, КГБ, МВД. После этого никто не посмел бы выступить против него или замыслить заговор. - Мы продумали план, товарищ Генеральный секретарь, - заявил академик Рогов. - Это конкретный план действий, направленных на такую дестабилизацию Британии, какая бледнеет перед событиями после Сараево и пожара рейхстага. Мы назвали его план "Аврора". Академику потребовался час, чтобы изложить его. Читая, он время от времени поднимал глаза, чтобы увидеть реакцию Генерального секретаря, но лицо того оставалось непроницаемым. Наконец, академик Рогов закончил чтение. Воцарилась тишина, все находились в ожидании. - Это риск, - тихо сказал Генеральный секретарь, - Какие гарантии, что не будет неожиданностей, как бывало при осуществлении некоторых... других операций? Он не стал уточнять, но все поняли, что он имел в виду. В последний год его работы в КГБ его авторитет пострадал из-за провала операции "Войтыла". Потребовалось три года, чтобы утих скандал, в котором СССР, естественно, не нуждался. Ранней весной 1981 года болгарская спецслужба доложила, что ее люди в турецкой колонии в Западной Германии "выловили" странного человека. По этническим, историческим и культурным корням болгары самые близкие союзники русских, но имеют тесные связи и с Турцией. Человек, которого они обнаружили, был террористом, прошедшим подготовку у ливанских ультралевых, был нанят крайне правой турецкой организацией "Серые волки", за убийство сидел в тюрьме, бежал, нашел пристанище в Западной Германии. Страдал навязчивой идеей убить папу римского. Болгары спрашивали, что делать: уничтожить Мехмета Али Агджу или, снабдив деньгами, фальшивыми документами и оружием, предоставить ему полную свободу в осуществлении его идеи. В обычных условиях КГБ посоветовал бы из осторожности убрать его. Но ситуация была заманчивой. Карол Войтыла, первый в мире поляк, ставший папой римским, представлял серьезную угрозу. В Польше шли беспорядки, коммунистический режим был под угрозой свержения профсоюзным движением "Солидарность". Войтыла посетил Польшу, что имело с советской точки зрения катастрофические последствия. Его нужно было либо устранить, либо скомпрометировать. КГБ ответил болгарам: действуйте, но мы ничего не знаем. В мае 1981 года с деньгами, фальшивыми документами и оружием Агджу отправили в Рим, где он совершил неудавшуюся попытку покушения, за что потом поплатился не только сам, но и многие другие. - Я не считаю, что эти два плана можно сравнивать между собой, возразил академик, которому принадлежала основная идея "Авроры" и который поэтому готов был его защищать, - Дело Войтылы обернулось катастрофой по трем причинам: тот, в кого стреляли, не был убит. Покушавшийся остался в живых, и, что хуже всего, не была подготовлена дезинформация по обвинению, например, итальянцев или американцев в причастности к покушению. Надо было сфабриковать убедительные улики в подтверждение вины правых, якобы подготовивших Агджу к покушению, которые потом обнародовать. Генеральный секретарь кивал, отчего становился похожим на старую ящерицу. - Здесь ситуация совершенно другая, - продолжал Рогов, - для каждой стадии в случае неудачи продуманы пути к отступлению и прекращению операции. Исполнитель - профессионал высокого класса, который живым в руки не дастся. Компоненты устройства по отдельности не привлекут ничьего внимания, к тому же невозможно будет установить, что они доставлены из СССР. Офицера, который осуществит сборку, уберут. Кроме того, есть варианты, которые помогут во всем обвинить американцев. Генеральный секретарь повернулся к генералу Марченко. - План сработает? - спросил он. Трем остальным членам комитета стало не по себе. Было бы легче сразу уловить реакцию Генерального секретаря и согласиться с ним. Но он ничем не выдавал себя. Марченко вздохнул и кивнул. - Он выполним. Потребуется от десяти до шестнадцати месяцев, чтобы подготовиться к его осуществлению. - Товарищ полковник? - обратился Генеральный секретарь к Филби. Заикание Филби усилилось, когда он начал говорить. Так происходило всегда, когда он был напряжен. - Что касается риска, я не могу его оценить, так же как и техническую сторону плана. Но в результате его, безусловно, все колеблющиеся британские избиратели немедля проголосуют за лейбористов. - Профессор Крылов? - Я не согласен с планом, товарищ Генеральный секретарь. Я считаю его слишком опасным как в реализации, так и по возможным последствиям. Он явно противоречит положениям Четвертого протокола. Если он будет нарушен, мы все пострадаем. Генеральный секретарь, похоже, впал в глубокое раздумье, которое никто не смел нарушить. По полузакрытым глазам за очками в золотой оправе было видно, что мысль его напряженно работает. Через пять минут он поднял голову. - Кроме как в этой комнате, больше нигде нет записей, заметок или записок по этому плану? - Нет, - хором ответили все четыре члена комитета. - Соберите папки и сдайте мне, - велел Генеральный секретарь. Когда это было сделано, он продолжил обычным монотонным голосом: - Это в высшей степени дерзкий, сумасшедший, авантюрный и опасный план, - нараспев произнес он. - Комитет распущен. Вы все возвращаетесь к своей работе и никогда больше не упоминаете о плане "Аврора" и комитете "Альбион". Он остался сидеть, уставившись на стол, в то время как четверо послушных и ошарашенных людей вышли из комнаты. Молча, избегая смотреть друг другу в глаза, они оделись, и их проводили вниз. В пустом дворике каждый сел в свою машину. Сев в свою "Волгу", Филби ждал, когда водитель Григорьев включит мотор, но тот просто сидел. Остальные три машины выехали из дворика через арку на проспект. В окно "Волги" постучали. Филби увидел майора Павлова. - Пройдемте со мной, товарищ полковник. Сердце у Филби екнуло. Он понял, что узнал слишком много, будучи единственным иностранцем в группе. У Генерального секретаря была репутация человека, доводящего дело до конца. Он проследовал за майором Павловым обратно в здание. Через две минуты его снова пригласили в гостиную Генерального секретаря. Старик все так же сидел в инвалидной коляске возле кофейного столика. Он жестом пригласил Филби сесть рядом. Британец с трепетом воспользовался приглашением. - Что вы на самом деле думаете о плане? - поинтересовался Генеральный секретарь. Филби судорожно сглотнул. - Искусный, смелый, опасный, в случае выполнения - великолепный, ответил он. - Он гениален, - прошептал Генеральный секретарь. - Он будет осуществлен, но под моим личным руководством. Это будет лично моя операция. И вы будете ее активным участником. - Можно задать вопрос? - рискнул Филби, - Почему я? Я ведь иностранец, хотя и служу Советскому Союзу всю свою жизнь, прожил здесь треть жизни. Но все равно я иностранец. - Именно поэтому, - ответил Генеральный секретарь, - у вас нет иных покровителей, кроме меня. Вы не будете действовать против меня. Вы оставите свою семью, отпустите шофера. Временно поселитесь на моей даче в Усове. Подберите себе команду для осуществления плана "Аврора". У вас будут любые полномочия, которые вы потребуете. Вы их получите через мой секретариат в ЦК. Сами вы нигде не должны появляться. Он нажал кнопку под столом. - Вы будете работать под надзором этого человека. Полагаю вы с ним знакомы. Дверь открылась, на пороге стоял холодно-безразличный майор Павлов. - Он умен и осторожен. К тому же абсолютно предан. Кстати, он мой племянник. Когда Филби встал, чтобы проследовать за майором, Генеральный секретарь протянул ему листок бумаги. Это было срочное сообщение из Первого Главного управления с пометкой "Лично Генеральному секретарю ЦК КПСС". Филби смотрел на него, не веря своим глазам. - Да, это поступило ко мне вчера, - сказал Генеральный секретарь. - У вас не будет упомянутых генералом Марченко 10-16 месяцев. Похоже, что г-жа Тэтчер собирается сделать свой решительный шаг в июне. Мы должны опередить ее на неделю. Филби медленно вздохнул. В 1917 году понадобилось десять дней, чтобы перевернуть мир. Ему, британскому ренегату, давался срок в девяносто дней, чтобы осуществить революцию в Британии.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава 9 Когда Джон Престон приземлился утром 13-го в аэропорту столицы ЮАР, его встретил местный резидент английской разведки худощавый блондин Дэннис Грей. С площадки обзора за ними наблюдали двое из национальной разведслужбы. Престон быстро прошел таможенный и иммиграционный контроль, и через тридцать минут двое англичан уже ехали на север к Претории. Престон с любопытством взирал на африканские степи, у него было несколько иное представление об Африке. Перед его взором простиралось современное шестирядное скоростное шоссе, вдоль которого стелились равнины, стояли фермы и заводы европейского вида. - Вы поселились в Бургерспарке, в центре Претории, - сказал Грей. - Мне сказали, что вы предпочитаете жить в гостинице, а не в резиденции. - Да, спасибо, - ответил Престон. - Сначала зарегистрируемся в гостинице, на одиннадцать назначена встреча со "Зверем". Это не слишком ласковое прозвище в свое время получил генерал Ван Ден Берг, когда возглавлял местную полицию в Бюро национальной безопасности - БОСС. После так называемого Малдергейтского скандала в 1979 году службу безопасности ЮАР и полицию разделили к радости профессиональной разведки и министерства иностранных дел, которых смущали жестокие методы БОССа. В результате была создана Национальная спецслужба, ее возглавил генерал Генри Пьенаар, бывший начальник военной разведки. Он был не полицейским, а военным генералом. Хотя у него не было такого богатого опыта в разведке, как у сэра Найджела Ирвина, тем не менее он был убежден, что "убить кошку можно не только ударом тяжелого предмета". Генерал Ван Ден Берг ушел в отставку, не переставая повторять желающим его слушать, что "он был десницей бога". Англичане перенесли его прозвище "Зверь" на генерала Пьенаара. Престон зарегистрировался в гостинице на улице Ван дер Вальт, занес в номер свои вещи, быстро помылся, побрился и в половине одиннадцатого встретился с Греем в вестибюле. Вместе они направились к зданию "Юнион". Министерства ЮАР в основном располагаются в огромном длинном трехэтажном здании из коричневого песчаника. Фронтальная часть здания длиной в четыреста ярдов украшена колоннадой. Оно стоит в центре Претории, на холме к югу от долины, по которой проходит Керк-страат. Из окон здания открывается вид на долину, кончающуюся на юге холмами, на вершине одного из них высится огромный монумент "Воортреккер". Деннис Грей у проходной предъявил свое удостоверение и сообщил о назначенной встрече. Через несколько минут появился молодой служащий, который проводил их до кабинета генерала Пьенаара. Кабинет начальника Национальной разведывательной службы располагался на верхнем этаже в западной части здания. Грея и Престона вели по бесконечным коридорам, как здесь, видимо, принято, с панелями из темного дерева с орнаментом. Кабинет генерала Пьенаара находился в конце коридора третьего этажа, справа от него была приемная с двумя секретаршами, слева - еще один кабинет, где работали два штабных офицера. Провожатый постучал в дверь и, услышав разрешение войти, ввел англичан внутрь. Это был довольно темный, строгий кабинет; большой пустой стол, четыре кожаных кресла вокруг низкого столика у окна с видом на Керк-страат, долину и горы. На стенах висели прикрытые зелеными занавесками оперативные карты. Генерал Пьенаар оказался высоким и полным мужчиной. Он поднялся навстречу вошедшим, чтобы пожать им руки. Грей представил гостя, генерал жестом пригласил сесть на кожаные кресла. Подали кофе, разговор зашел о пустых мелочах. Грей понял намек, попрощался и вышел. Генерал Пьенаар некоторое время внимательно разглядывал Престона. - Итак, господин Престон, - он говорил по-английски практически без акцента, - вас интересует наш дипломат Ян Марэ. Я уже говорил сэру Найджелу Ирвину и теперь повторяю вам: он не работает на меня. Вы здесь для того, чтобы выяснить, на кого он работает? - Да, генерал, если удастся. Генерал Пьенаар несколько раз кивнул головой. - Я обещал сэру Найджелу Ирвину, что мы вам будем оказывать всяческое содействие. И я намерен выполнить обещание. - Благодарю вас, генерал. - Я прикреплю к вам одного штатного офицера. Он будет вам помогать во всем, что потребуется: обеспечит доступ к документам, перевод. Вы знаете африкаанс? - Нет, генерал, не знаю ни слова. - Значит, вам потребуются перевод и, возможно, некоторые пояснения. Он нажал кнопку на столе, через несколько секунд открылась дверь, и вошел мужчина такого же телосложе ния, как генерал, но много моложе. Престон решил, что ему немногим более тридцати. У него были рыжие волосы и светлые брови. - Позвольте представить вам капитана Андриеса Вилджоена. Энди, это господин Престон из Лондона, с ним ты будешь работать. Престон поднялся, чтобы обменяться рукопожатиями. Он уловил нескрываемую враждебность молодого африканера. Возможно, его начальник испытывал то же самое, но сумел хорошо скрыть свои чувства. - В вашем распоряжении будет комната здесь по коридору, - сказал генерал Пьенаар. - Что же, не будем терять времени, господа. Принимайтесь за дело. Когда они остались вдвоем в предоставленном им кабинете, Вилджоен спросил: - С чего бы вы хотели начать, господин Престон? Престон грустно вздохнул. Обращение на "ты", принятое в "Чарльз" и "Гордон", все упрощало, но здесь, похоже, все будет по-другому. - С личного дела Яна Марэ, если можно, капитан Вилджоен. Капитан торжественно достал папку из ящика стола. - Мы его уже посмотрели, - сказал он, - я лично забрал его из картотеки министерства иностранных дел несколько дней назад. Он положил перед Престоном пухлую папку в твердом переплете. - Я вам вкратце изложу, что удалось выяснить. Марэ поступил на службу в Министерство иностранных дел ЮАР в Кейптауне весной 1946 года. Он проработал чуть больше сорока лет и должен выйти на пенсию в декабре. Он происходит из безупречной семьи африканеров и никогда не был под подозрением. Поэтому его поведение в Лондоне кажется столь загадочным. Престон кивнул. Он все понял. Здесь считали, что в Лондоне ошибаются. Он открыл папку. Сверху лежали листы, исписанные от руки по-английски. - Это его автобиография. Каждый, кто поступает на службу в министерство иностранных дел, должен ее предоставить. Во времена правления Объединенной партии английский использовали шире, чем сейчас. Сейчас подобный документ был бы написан на африкаанс. Разумеется, поступающие на службу должны свободно объясняться на обоих языках, пояснил помощник. - Я полагаю, нам надо начать с этого, - сказал Престон, - пока я буду читать, сделайте его послужной список. Меня интересует его работа за границей: где, когда, как долго. - Хорошо, - кивнул Вилджоен, - если его действительно завербовали, то скорее всего это произошло за границей. Ударение, сделанное Вилджоеном на слове "если" выражало его сомнения. Сказав про "заграницу", он подчеркнул пагубное влияние иностранцев на добропорядочных южно-африканеров. Престон приступил к чтению. "Я родился в августе 1925 года в небольшом фермерском городке Дуйвельсклофе в северном Трансваале. Я - единственный сын фермера из долины Мутсеки. Мой отец, Лоренс Марэ, по происхождению африканер, моя мать Мэри - англичанка. Для тех лет это был необычный брак. Я свободно владею как английским, так и африкаанс. Мой отец был значительно старше матери, у которой было слабое здоровье и которая умерла, когда мне было десять лет, во время вспышки эпидемии тифа. Когда я родился, отцу было сорок шесть лет, матери - двадцать пять. Отец в основном выращивал картошку, табак и пшеницу, разводил кур, гусей, индеек, крупный рогатый скот, овец. Всю жизнь он был сторонником Объединенной партии, меня даже назвали в честь маршала Яна Смита". Престон прервал чтение. - Полагаю, это ему не помешало поступить на службу, - предположил он. - Не помешало, - подтвердил Вилджоен, заглядывая в автобиографию, тогда Объединенная партия еще находилась у власти. Национальная партия победила на выборах лишь в 1948 году. Престон продолжил чтение. "Когда мне было семь лет, я поступил в местную школу в Дуйвельсклофе, в двенадцать - в школу Меренски, которая была основана за пять лет до этого. После начала войны в 1939 году мой отец, который восхищался Великой Британской империей, по вечерам после работы всегда слушал по радио новости о войне, сидя на веранде перед домом. После смерти матери мы с отцом еще больше сблизились, и вскоре я принял решение пойти на войну. Через два дня после моего восемнадцатилетия, в августе 1943 года, я отправился на поезде в Питерсбург, а оттуда на юг в Преторию. Мой отец провожал меня до Питерсбурга, мы распрощались на платформе вокзала, где я видел его в последний раз. На следующий день я прибыл в штаб обороны в Преторию, был зачислен на военную службу. Оттуда меня направили в лагерь "Роберте Хайте", где я прошел первоначальную подготовку, научился обращаться с оружием, изучил устав и получил обмундирование. Там же я записался в группу с красными нашивками". - Что значит "с красными нашивками"? - спросил Престон. Вилджоен поднял глаза, оторвавшись от того, что писал. - Тогда только добровольцев могли послать воевать за пределы Южной Африки, - сказал он. - Добровольцы, пожелавшие воевать за границей, носили красные нашивки. "Из лагеря "Роберте Хайте" меня направили в полк "Витвотерсранд Райфлз Де ла Рей", сформированный после боев при Тобруке. Нас отправили на поезде в транзитный лагерь в Хэй Пэддок в окрестностях Питермарицбурга и бросили в подкрепление южноафриканской Шестой дивизии, на пароходе "Герцогиня Ричмонда" мы прошли Суэцкий канал и в конце января высадились в Таранто. Почти всю весну мы продвигались на север к Риму с Шестой дивизией, состоявшей из 12-й южноафриканской мотопехотной бригады и 11-й бронетанковой бригады. Пройдя Рим, мы направились к Флоренции, 13 июля возле горы Беничи во время разведывательной операции я потерял свою группу ночью в лесу и был окружен немецкими солдатами из дивизии "Германн Геринг". Меня, как говорится, взяли в кольцо. Мне посчастливилось остаться живым, но меня вместе с другими пленниками стран-союзниц посадили на грузовик и отправили во временный лагерь в местечке Ла Тарина, к северу от Флоренции. Старшим южноафриканским унтер-офицером был, насколько я припоминаю, Снаймэн. Так продолжалось недолго. Союзные войска продвигались к Флоренции, поэтому однажды ночью нас срочно стали эвакуировать. Наступил хаос. Некоторые пленные пытались бежать и были застрелены. Они так и остались лежать на дороге, а по ним проезжали грузовики. С грузовиков нас пересадили в вагоны для перевозки скота, несколько дней мы двигались на север через Альпы, и в конце концов оказались в 25 милях от Мюнхена в лагере для военнопленных в Музберге. Это тоже продолжалось недолго. Через 14 дней половину из нас вывезли из Музберга и вновь отправили в вагонах для скота по Германии. Мы ехали шесть дней и шесть ночей практически без еды и питья. В конце августа 1944 года мы наконец добрались до другого, более крупного лагеря. Он назывался, как мы узнали, Сталаг 344 и находился близ Ламсдорфа, около Бреслау, в тогдашней Германской Силезии. Сталаг 344 был, я полагаю, худшим из всех существующих Сталагов. Здесь содержалось 11 тысяч военнопленных из союзных войск. Они голодали, и единственное, что поддерживало в них жизнь, - это посылки Красного Креста. Так как я был капралом, меня включили в рабочую группу. Каждый день вместе с другими военнопленными меня вывозили на грузовике на фабрику синтетического бензина, расположенную в двенадцати милях от лагеря. Та зима в Силезии была очень суровой. Однажды прямо перед Рождеством наш грузовик сломался. Двое военнопленных под прицелом немецких охранников пытались починить его. Некоторым из нас разрешили спрыгнуть вниз и встать около откидного борта грузовика. Молодой южноафриканский солдат посмотрел на хвойный лес всего в тридцати метрах от нас, затем на меня и подмигнул. Я никогда не пойму, как это произошло, но уже через минуту мы бежали, утопая по пояс в снегу, а наши товарищи толкали немецких охранников, чтобы они промахнулись, стреляя в нас. Мы добежали до леса". - Вы не хотите поесть? - спросил Вилджоен. - У нас есть столовая. - А нельзя съесть пару бутербродов и выпить кофе прямо здесь? - предложил Престон. - Разумеется, я попрошу, чтобы нам принесли. Престон продолжил чтение автобиографии Марэ. "Вскоре мы поняли, что попали из огня да в полымя, только это было не пламя, а жуткий холод. Ночью температура опускалась до 30 градусов мороза. Мы обернули ноги в ботинках бумагой, но ни это, ни наши шинели не спасали нас от холода. Через два дня мы обессилели и подумывали о том, чтобы сдаться. На вторую ночь, когда мы пытались уснуть в старом сарае, нас внезапно разбудили. Сначала мы подумали, что это немцы. Но, зная африкаанс, я понимал некоторые слова по-немецки, пришельцы говорили на другом языке. Они оказались польскими партизанами. Они нас чуть не расстреляли как немецких дезертиров, но мы закричали, что мы англичане, и они поняли. Оказалось, что городские жители Бреслау и Ламсдорфа были этническими немцами, а крестьяне округи в основном по происхождению поляки. Именно они при наступлении Красной Армии ушли в леса, чтобы бороться с отступающими немцами. Партизаны делились на коммунистов и католиков. Нам повезло, нас нашла группа партизан-католиков. Мы пробыли с ними всю холодную зиму. С востока наступала Красная Армия. В январе мой товарищ заболел воспалением легких, я ухаживал за ним, но из-за отсутствия лекарств он умер, мы похоронили его в лесу". Престон задумчиво жевал бутерброд и пил кофе. Осталось дочитать несколько страниц. "В марте 1945 года отряды Красной Армии оказались совсем близко от нас. Находясь в лесах, мы слышали, как они продвигаются по дорогам на запад. Поляки решили остаться в лесу, но я не мог этого больше выносить. Мне показали дорогу, куда идти, и однажды утром я вышел из леса, подняв руки над головой, и сдался русским. Сначала они решили, что я немец, и чуть меня не расстреляли. Но поляки научили меня кричать "англиски", что я и сделал. Они опустили автоматы и позвали офицера. Он не говорил по-английски, но, посмотрев на мой личный знак, сказал что-то своим солдатам, те заулыбались. Я надеялся, что они помогут мне вернуться на родину, но я вновь ошибся. Они передали меня в НКВД. Пять следующих месяцев я провел в промозглых одиночных камерах, со мной грубо обращались. Меня постоянно допрашивали с применением пыток, стараясь заставить меня признаться, что я шпион. Я отказывался, тогда меня раздетым отправляли обратно в камеру. К концу весны (война уже заканчивалась, но я об этом не знал) мое здоровье окончательно расстроилось. Мне дали жесткую циновку, на которой я спал, еда тоже улучшилась, но по южноафриканским стандартам все равно оставалась плохой. Затем, видимо, пришел какой-то приказ. В августе 1945 года меня, полуживого, везли много миль в грузовике, и наконец в Потсдаме передали британским военным. Они были безгранично добры ко мне. После того, как я пробыл некоторое время в военном госпитале в окрестностях Биельфельда, меня отправили в Англию. Здесь еще три месяца я провел в госпитале в Килмарне к северу от Глазго, и наконец в декабре 1945 года я отправился на пароходе "Иль-де-Франс" из Саутгемптона в Кейптаун. Я вернулся домой в конце января. В Кейптауне я узнал о смерти моего дорогого отца, единственного моего родственника. Это меня так потрясло, что мое здоровье вновь ухудшилось, я еще два месяца пролежал в военном госпитале Винберг в Кейптауне. Сейчас я демобилизован, здоров, поэтому хочу поступить на службу в южноафриканское министерство иностранных дел". Престон закрыл папку. Вилджоен, подняв голову, сказал: - Затем безупречная, ничем не примечательная служба, он получил ранг первого секретаря. Восемь раз он работал за границей, всегда в капиталистических странах. Он холостяк, что многое облегчает. Только посол или министр обязаны иметь семью. Вы все еще думаете, что его завербовали? Престон пожал плечами. Вилджоен наклонился и постучал пальцем по папке. - Вы читали, что русские сделали с ним. Поэтому я считаю, что вы ошиблись, господин Престон. Он любит мороженое и он ошибся телефонным номером. Это простое совпадение. - Возможно, - не возражал Престон. - Но в этой автобиографии есть что-то странное. Капитан Вилджоен покачал головой. - Мы занимались этой папкой с тех пор, как сэр Найджел Ирвин связался с генералом. Мы изучили ее вдоль и поперек. Все сходится. Каждое имя, дата, место, военный лагерь, воинская часть, все до мельчайших деталей. Даже сельскохозяйственные культуры, которые выращивали до войны в долине Мутсеки. Специалисты по сельскому хозяйству подтвердили. Сейчас они выращивают там помидоры и авокадо, а в те дни это были картофель и табак. Никто бы не смог придумать такую складную историю. Если он и был завербован, в чем я лично сомневаюсь, то только не здесь. Престон был мрачен. На улице уже смеркалось. - Ладно, - сказал Вилджоен, - я здесь, чтобы помогать вам. С чего вы хотите начать? - Я хочу начать с начала, - ответил Престон. - Дуйвельсклоф, это далеко отсюда? - В четырех часах езды на машине. Вы хотите поехать туда? - Да. Не могли бы мы выехать завтра? К примеру, в шесть утра. - Я возьму машину в гараже и буду в вашей гостинице в шесть, - обещал Вилджоен. Путь на север по дороге к Зимбабве был долгим, но дорога была хорошей. Вилджоен взял машину, принадлежащую Национальной разведывательной службе, на которой не было опознавательных знаков. Они быстро проехали Нилстром, Потгиетерсрус и через три часа добрались до Питерсбурга. Поездка дала Престону возможность увидеть безграничные просторы Африки, которые обычно впечатляют европейцев, не привыкших к таким масштабам. В Питерсбурге они свернули на восток и еще пятьдесят километров ехали по ровному вельду. Их взору открылись нескончаемые просторы под голубым, как яйцо малиновки, небом. Они добрались до утеса под названием гора Буффало, здесь вельд переходил в долину Мутсеки. Когда они стали спускаться по склону, Престон замер от восхищения. Далеко внизу расстилалась долина с пышной и сочной растительностью. По ней были разбросаны тысячи африканских хижин, похожих на ульи, окруженные небольшими загонами для скота и участками, засеянными маисом. Некоторые хижины лепились на склоне горы Буффало, но большая часть их была в долине Мутсеки. Из труб шел дым. Даже на таком расстоянии и с такой высоты были различимы африканские мальчики возле стад скота и женщины, склонившиеся над грядками. Вот это, подумал Престон, и есть настоящая Африка. Такой она, видимо, предстала перед глазами Мзиликази, родоначальника нации матабелов, когда он ушел на север, спасаясь от гнева Чака Зулу, пересек реку Лимпопо и основал царство людей с длинными щитами. Дорога петляла вниз по склону Мутсеки. Через долину проходила вторая цепь холмов с глубокой расщелиной посередине. Разлом носил название "Чертова дыра-Дуйвельсклоф". Через десять минут они миновали ее, затем проехали мимо новой начальной школы по авеню Бота - главной улице городка. - Куда вы хотите ехать? - спросил Вилджоен. - Старый фермер Марэ наверняка оставил завещание, - размышлял вслух Престон, - его должны были исполнить, и это сделал юрист. Есть ли юрист в Дуйвельсклофе и можно ли с ним побеседовать в субботу утром? Вилджоен подъехал к стоянке гаража Кирстенс и указал на гостиницу "Имп". - Идите, выпейте кофе и закажите чашечку для меня. А я пока все выясню. Через пять минут он вернулся к Престону в фойе гостиницы. - Есть один юрист, - сказал он, отхлебывая кофе, - он англичанин, его фамилия - Бенсон. Он живет через дорогу, через два дома от гаража. Возможно, он сейчас у себя. Пошли. Господин Бенсон оказался на месте. Вилджоен показал его секретарше свое удостоверение в пластиковой упаковке, что моментально возымело действие. Она что-то сказала на африкаанс в телефонную трубку, их тут же ввели в кабинет г-на Бенсона - дружелюбного и румяного мужчины в бежевом костюме. Вилджоен заговорил по-английски с сильным акцентом. - Это господин Престон. Он приехал из Лондона и хотел бы задать вам несколько вопросов. Г-н Бенсон пригласил их сесть и сам опустился в кресло за столом, - Пожалуйста, - сказал он, - чем могу быть полезен? - Не могли бы вы сказать, сколько вам лет? - поинтересовался Престон. Бенсон с изумлением уставился на него. - Вы проделали путь от Лондона, чтобы узнать, сколько мне лет? Вообще-то мне пятьдесят три. - Значит, в 1946 году вам было двенадцать? - Совершенно верно. - Вы не знаете, кто был тогда юристом в Дуйвельсклофе? - Разумеется, знаю. Мой отец, Седрик Бенсон. - Он жив? - Да. Ему уже за восемьдесят. Пятнадцать лет назад он передал мне свое дело. Он сохранил полную ясность ума. - Можно с ним побеседовать? Вместо ответа г-н Бенсон взял телефонную трубку и набрал номер. По-видимому, его отец подошел к телефону, потому что он объявил, что приехали гости из Лондона, которые хотели бы поговорить со стариком. Он положил трубку. - Он живет в шести милях отсюда, сам водит машину к ужасу других водителей. Сказал, что сейчас приедет. - А пока можно взглянуть на бумаги вашего архива за 1946 год, проверить, исполнено ли завещание местного фермера Лоуренса Марэ, который умер в январе того года. - Разумеется, - согласился Бенсон-младший, - если у этого господина Марэ не было юриста в Питерсбурге. Но местные жители в те времена предпочитали решать все свои дела на месте. Коробка с бумагами 1946 года должна быть где-то здесь. Подождите минутку. Он вышел из кабинета. Секретарша принесла кофе. Через десять минут послышались голоса за дверью. Оба Бенсона вошли вместе, сын нес в руках запыленную картонную коробку. У старика были пушистые седые волосы, он выглядел бодрым, как молодой петушок. После того, как он представился, Престон изложил свою просьбу. Не говоря ни слова, старший Бенсон сел за стол, его сыну пришлось взять другой стул. Он надел очки на нос и обвел своих посетителей взглядом. - Я помню Лоуренса Марэ, - сказал он, - мы занимались его завещанием. Я лично составлял его. Сын протянул ему запыленный пожелтевший документ, перевязанный розовой ленточкой. Старик сдул с него пыль, развязал тесемку, развернул бумагу и начал про себя читать. - Да, теперь вспомнил. Он был вдовцом, жил один. У него был один сын. Трагический случай. Парень только вернулся со Второй мировой войны. Лоуренс Марэ поехал навестить его в Кейптаун и по дороге умер. Печально. - Вы не могли бы рассказать мне о сути завещания? - Все - сыну, - сказал Бенсон, - ферма, дом, оборудование, обстановка дома, как обычно, небольшие суммы денег - местным фермерам, мастерам и так далее. - Были ли распоряжения личного характера? - настаивал Престон. - Да, одно: "Моему старому доброму другу Юпу Ван Ренсбергу комплект шахмат из слоновой кости в память о приятных вечерах, проведенных за игрой". Это все. - Сын был уже в Южной Африке, когда умер отец? - уточнил Престон. - Наверное, да. Старик Лоуренс собирался навестить его. В то время это был долгий путь. Самолетов не было, нужно было ехать на поезде. - Вы занимались продажей фермы и другой собственности, господин Бенсон? - Все было распродано с аукциона прямо на ферме. Все купили Ван Зулсы, теперь им принадлежит участок. Я был главным распорядителем воли покойного. - Остались ли непроданные вещи? - поинтересовался Престон. Старик нахмурил брови. - Практически ничего не осталось, все было продано. Вспомнил! Был альбом с фотографиями, он не представлял никакой ценности. Я отдал его г-ну Ван Ренсбергу. - Кто он? - Школьный учитель, - вставил сын, - он преподавал у меня, пока я не пошел в школу Меренски. Он работал в старой сельской школе до постройки новой начальной школы. Потом он ушел на пенсию, здесь в Дуйвельсклофе. - Он жив? - Нет, он умер десять лет назад, - сказал старик Бенсон, - я был на похоронах. - Но жива его дочь, - подсказал сын, - Сиззи. Мы учились вместе с ней в школе Меренски. Она моя ровесница. - Что с ней? - Она вышла замуж несколько лет назад за владельца лесопилки на улице Тцанин. - Последний вопрос, - обратился Престон к старику, - почему вы продали имущество? Сын от него отказался? - Нет, - сказал старик, - в то время он был в военном госпитале Винберга. Он прислал мне телеграмму. Я взял его адрес у военных властей, они подтвердили его личность. В телеграмме он просил меня продать усадьбу и переслать ему деньги телеграфным переводом. - Он не приехал на похороны? - Не успел. Январь - месяц летний в Южной Африке. В те годы не было моргов, нужно было хоронить сразу. По-моему, он вообще больше не приезжал. Это понятно. После смерти отца ему незачем было сюда ехать. - Где похоронен Лоуренс Марэ? - На кладбище, на горе, - ответил старик Бенсон. - Вас больше ничего не интересует? Тогда я поеду обедать. Климат к востоку от гор Дуйвельсклоф сильно отличается от климата на западе. К западу от горной цепи, в долине Мутсеки средний годовой уровень атмосферных осадков составляет 20 дюймов. К востоку от гор с Индийского океана идут большие облака. Они проходят над Мозамбиком, парком Крюгером и упираются в горы. Уровень осадков здесь составляет 80 дюймов в год. На этой стороне гор создана деревообрабатывающая промышленность. Примерно в шести милях вверх по улице Тцанин Вилджоен и Престон обнаружили лесопилку г-на Плессиса. Дверь открыла его жена - дочь школьного учителя, - пухлая розовощекая женщина лет пятидесяти, ее руки и передник были в муке. Она, видимо, что-то пекла. Она внимательно выслушала пришельцев, затем покачала головой. - Я помню, как ходила на ферму, когда была маленькой девочкой, отец играл там в шахматы с Марэ, - сказала она. - Это было в 1944 году или 1945-м. Я помню набор шахмат из слоновой кости, но не помню про альбом. - Когда ваш отец умер, вы унаследовали его вещи? - спросил Престон. - Нет, - ответила г-жа Плессис, - Видите ли, моя мать умерла в 1955 году, отец остался вдовцом. Я ухаживала за ним, пока не вышла замуж в 1958 году, когда мне было 23 года. После этого я не могла ему больше помогать. В его доме всегда царил беспорядок. Я пыталась готовить ему и убираться, но, когда появились дети, это стало выше моих сил. - В 1960 году его сестра, моя тетка, тоже овдовела. Она жила в Питерсбурге. Имело смысл, чтобы она переехала жить к отцу и ухаживала за ним. Так она и сделала. Я попросила отца все завещать ей - дом, мебель и прочее. - Что с тетей? - поинтересовался Престон. - О, она до сих пор живет в скромном бунгало за гостиницей "Имп". Она согласилась их проводить туда. Ее тетка, г-жа Винтер, приветливая, похожая на воробушка, дама с подсиненными волосами, оказалась дома. Выслушав их, она подошла к шкафу и достала оттуда плоскую коробку. - Бедный Юп любил играть, - сказала она. - Это набор шахмат из слоновой кости. Вам это нужно? - Не совсем, нас больше интересует альбом с фотографиями, - сказал Престон. Она удивилась. - На чердаке лежит коробка с разным старьем, - сказала она, - я ее туда положила, когда он умер. Там бумаги и вещицы, оставшиеся с тех времен, когда он учительствовал. Андриес Вилджоен поднялся на чердак и вынес оттуда коробку. На дне под пожелтевшими школьными докладами лежал семейный альбом Марэ. Престон начал медленно его листать. Там были все: худенькая симпатичная невеста в 1920 году, застенчиво улыбающаяся мать в 1930-м, нахмурившийся мальчуган верхом на пони, отец с трубкой во рту, рядом с сыном и кроликами перед ними на траве. Была и черно-белая фотография подростка в брюках для игры в крикет - симпатичного семнадцатилетнего паренька, идущего к воротцам для подачи мяча. На обороте надпись: "Джанни, капитан команды по крикету школы Меренски, 1943 год". Это была последняя фотография. - Могу я взять эту фотографию? - спросил Престон. - Разумеется, - ответила г-жа Винтер. - Ваш покойный брат когда-нибудь говорил с вами о господине Марэ? - Да, - ответила она, - они много лет были добрыми друзьями. - Он когда-нибудь говорил, от чего тот умер? Она нахмурилась. - Разве юрист не сказал вам? Старый Седрик, наверно, уже выживает из ума. Это был несчастный случай. Юп рассказал мне. Старый Марэ остановился на дороге, чтобы сменить проколотую шину, и его сбил проезжавший мимо грузовик. Тогда все решили, что во всем виноваты пьяные кафры. Ой! - Она закрыла рот рукой и растерянно посмотрела на Вилджоена. - Я не должна так говорить. Во всяком случае, водителя грузовика так и не нашли. На обратном пути по склону горы они проезжали кладбище. Престон попросил Вилджоена остановиться. Здесь было красиво и тихо. Вокруг росли ели и сосны, а в центре кладбища высилось старое дерево мватаба с дуплом, окруженное живой изгородью невысокого кустарника. Они нашли заросший мхом надгробный камень. Счистя мох, Престон прочел надпись, высеченную на граните: "Лоуренс Марэ, 1879-1946. Любимый муж Мари и отец Яна. Всегда с богом". Престон подошел к кустам, сорвал цветущую веточку и положил ее рядом с камнем. Вилджоен глядел на него с недоумением. - Теперь в Преторию, - сказал Престон. Поднимаясь по горе Буффало, на выезде из Мутсеки, Престон оглянулся в последний раз на долину. Темно - серые тучи сгущались за "Чертовой дырой". Они быстро сомкнулись, скрыв маленький городок и его ужасную тайну, о которой догадался заезжий англичанин средних лет. Откинувшись на сиденье, Престон заснул. x x x В тот вечер Гарольда Филби проводили из гостевых комнат дачи в гостиную, где его ожидал Генеральный секретарь. Филби положил перед ним несколько документов. Генеральный прочитал их и положил обратно на стол. - Задействовано совсем мало людей, - сказал он. - Позвольте пояснить, товарищ Генеральный секретарь. Во-первых, в связи со строгой секретностью плана "Аврора" я решил свести к минимуму число его исполнителей. Из них лишь некоторые будут знать, что на самом деле планируется, остальные будут иметь только информацию, необходимую для выполнения конкретного задания. Во-вторых, в связи с нехваткой времени мы "срежем углы", то есть сократим сроки разъяснений и пояснений деталей операции. Генеральный секретарь медленно наклонил голову. - Объясните, почему вам нужны именно эти люди? - Ключ всей операции, - продолжил Филби, - офицер-исполнитель, он заранее поедет в Великобританию и проживет там несколько недель под видом англичанина. Он будет конкретно выполнять план "Авроры". - Двенадцать курьеров доставят ему все необходимое. Им надо будет проходить через таможню, либо иным секретным путем. Никто из них не будет знать, что он везет и зачем. Каждый будет знать точное место передачи посылки. Будет и запасный вариант при нестыковке. Каждый передаст посылку офицеру-исполнителю, а затем вернется на нашу территорию, где немедля будет изолирован. Один человек не вернется никогда. Никто из них не должен об этом знать. Командовать курьерами будет офицер-диспетчер, он проследит за тем, чтобы каждый из них добрался до офицера-исполнителя. Ему будет помогать офицер по обеспечению доставки пакетов. Этому человеку будут даны четверо подчиненных, каждый с конкретными обязанностями. Один займется документами и транспортировкой курьеров, другой - сложными техническими средствами, третий - заводскими компонентами, четвертый - обеспечит связь. Важно, чтобы офицер-исполнитель информировал нас о своих успехах, проблемах и прежде всего о том моменте, когда он будет готов к осуществлению операции. Мы, со своей стороны, должны сообщать ему о любых изменениях плана и, разумеется, отдать последний приказ. По поводу связи хочу сказать еще одну вещь. Из-за сжатых сроков мы не сможем использовать обычные каналы: почту, личные встречи. Придется связываться с офицером-исполнителем кодовыми сигналами Морзе, используя диапазон Радио Москвы, используя разовые шифры. Для того, чтобы он мог срочно связаться с нами, ему придется тоже пользоваться радиопередатчиком. Это старомодно и рискованно, но иного выбора нет. Генеральный секретарь вновь изучил документы, обращая внимание на исполнителей. Наконец он поднял голову. - Я дам вам людей, - сказал он. - Выберу лучших из лучших. Но одно условие: я не хочу, чтобы кто-либо, связанный с планом "Аврора", входил в контакты с сотрудниками КГБ в нашем посольстве в Лондоне. Вдруг кто-нибудь из них под наблюдением или... Он оборвал фразу, не выразив до конца своих опасений. Это все. Глава 10 По просьбе Престона они встретились с Вилджоеном на следующее утро в кабинете на третьем этаже здания правительства. Было воскресенье, в здании было почти пустынно. - Ну, что дальше? - спросил капитан Вилджоен. - Я не спал ночь, все думал, - сказал Престон, - что-то тут не сходится. - Вы спали всю дорогу в машине, - мрачно уколол Вилджоен, - а я ее вел. - Вы в отличной форме, - похвалил Престон. Эти слова пришлись по душе Вилджоену, он гордился своим спортивным видом и постоянно заботился о нем. Офицер оттаял. - Я хочу знать все, что касается второго солдата, - сказал Престон. - Какого второго солдата? - Того, который сбежал с Марэ. Он нигде не упоминает его имени. Просто называет "другой солдат" или "мой товарищ". Почему он не называет его по имени? Вилджоен пожал плечами. - Решил, что в этом нет необходимости. Он, очевидно, сообщил о нем властям в госпитале Винберга, чтоб те уведомили его родственников. - Все это слова, - задумчиво произнес Престон. - Офицеры, которые слышали его рассказ, давно разбрелись по жизни. Осталась только запись в автобиографии, а в ней имя не упоминается. Я хочу проследить путь второго солдата. - Но он умер, - запротестовал Вилджоен, - он уже сорок два года лежит похороненный в польском лесу. - Я хочу узнать, кто он. - С чего, черт побери, мы начнем? - Марэ пишет, что они выжили в лагере благодаря посылкам Красного Креста, - размышлял вслух Престон. - Кроме того, известно, что они сбежали накануне Рождества. Это должно было сильно разозлить немцев. Обычно в таких случаях наказывали всех военнопленных, лишая элементарного, в том числе и посылок. Каждый из этого лагеря должен был запомнить это Рождество до конца своих дней. Мы можем найти кого-нибудь, кто был тогда в том лагере? - В Южной Африке нет ассоциации бывших военнопленных, но есть Общество ветеранов войны, принимавших участие в боевых действиях. Оно называется Орден стального шлрма, а его члены сокращенно зовутся МОФ. Комната собраний любой секции МОФов зовется окопом, старший офицер - "старым быком". Усевшись за телефоны, Престон и Вилджоен принялись обзванивать каждый "окоп" в ЮАР, пытаясь найти тех, кто был в Сталаге 344. Это была изнурительная работа. Из 11 тысяч военнопленных этого лагеря большинство были выходцами из Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии или США. Южноафриканцев были единицы. Многие из них уже умерли. Вечером они сделали перерыв и вновь приступили к работе в понедельник утром. Незадолго до полудня Вилджоену повезло, помощь пришла в лице бывшего упаковщика мяса, ныне пенсионера, живущего в Кейптауне. Вилджоен, говоривший с ним на африкаанс, прикрыл трубку рукой и прошептал: - Он говорит, что был в Сталаге 344. Трубку перехватил Престон. - Господин Андерсон? Моя фамилия Престон. Я провожу исследование по Сталагу 344... Спасибо, очень любезно... Вы, кажется, были там? Помните Рождество 1944 года? Два молодых южноафриканских солдата сбежали... А, вы это припоминаете. Да, я уверен, что это было ужасно... Вы не помните их имен? Не с ними в бараке? Нет, конечно. А вы не помните имя старшего южноафриканского офицера? Робертс? А имя?.. Пожалуйста, постарайтесь припомнить. Как? Уолли. Вы уверены? Большое спасибо. Престон положил трубку. - Уолли Робертс. Наверное, Уолтер Робертс. Надо обратиться в военный архив. Военный архив по неизвестным причинам существует при министерстве образования и расположен в подвале дома 20 по Визаджи-стрит в Претории. Они нашли там более сотни Робертсов, 19 из них с инициалом У., семеро с именем Уолтер. Никто из них не подошел. Тогда они посмотрели всех У. Робертсов. Опять безрезультатно. Престон приступил к папкам, начиная с А. Робертс. Через час его поиски увенчались успехом. Джеймс Уолтер Робертс был офицером во время второй мировой войны, взят в плен в Тобруке, был в лагерях в Северной Африке, Италии и, наконец, в восточной Германии. После войны остался в армии, дослужился до звания полковника и вышел в отставку в 1972 году. - Будем надеяться, что он жив, - сказал Вилджоен. - Если он жив, то должен получать пенсию, - отозвался Престон. - Идем в Отдел пенсионного обеспечения. Так они и сделали. Полковник в отставке Уолли Робертс жил в Оранджвилле, маленьком городке, расположенном среди озер и лесов в сотне миль к югу от Йоханнесбурга. Было уже темно, когда они вышли на Визаджи-стрит. Поездку отложили до утра. Дверь аккуратного бунгало им открыла г-жа Робертс, она с тревогой изучала удостоверение капитана Вилджоена. - Муж возле озера, кормит птиц, - сказала она и указала на тропинку. Они обнаружили старого вояку быстро. Он выпрямился, когда увидел удостоверение Вилджоена; кивнул головой и приготовился слушать. Ему было за семьдесят, но военная выправка сохранилась: он был прям, как струна, ботинки начищены. Над верхней губой была кисточка седых усов. Он мрачно выслушал вопрос Престона. - Конечно помню. Меня вызвали к немецкому коменданту, он был чертовски зол. Весь барак из-за этого лишили посылок. Молодые дураки; нас эвакуировали на запад 22 января 1945 года, а в конце апреля освободили. - Вы помните их имена? - спросил Престон. - Разумеется. Я никогда не забываю имен. Оба были молоды, одного звали Марэ, другого - Брандт, Фрикки Брандт. Оба африканеры, оба капралы. Я, правда, не помню номера их частей. Мы все там носили у кого что было, поэтому практически ни у кого не было нашивок своих воинских частей. Они горячо поблагодарили его и вернулись в Преторию, вновь на Визаджи-стрит. К сожалению, Брандт - очень распространенная фамилия, также как и Бранд, где отсутствует "т", но произношение обеих одинаковое. Брандтов-Брантов были сотни. К ночи с помощью сотрудников архива они нашли шесть капралов Фрикки Брандт, всех их уже не было в живых. Двое погибли во время боев в Северной Африке, двое - в Италии, один - в авиакатастрофе. Они взяли личное дело шестого. Капитан Вилджоен изумленно смотрел на открытую папку. - Я не верю своим глазам, - тихо проговорил он, - кто мог такое сделать? - Кто знает? - ответил Престон. - Сделано это давно. Папка была совершенно пустой. - Очень жаль, - сказал Вилджоен, когда они возвращались с Престоном в Бургерспарк, - похоже, мы потеряли нить. В тот же день вечером Престон позвонил из своего гостиничного номера полковнику Робертсу. - Извините, полковник, что опять вас побеспокоил. Вы не помните, был у капрала Брандта близкий друг или приятель в бараке? По личному опыту армейской службы знаю, что друг бывает всегда. - Совершенно верно, так и бывает. Не могу сразу вспомнить. Я подумаю и, если что-нибудь вспомню, позвоню вам с утра. Полковник позвонил, когда Престон завтракал. - Я вспомнил, - сказал он, - в бараках вмещалось по сто человек, мы были как сельди в бочке. Кто-то спал на полу, другим приходилось делить одну койку на двоих. Вот такие были условия. - Понимаю, - сказал Престон, - а что же Брандт? - Он делил койку с капралом Левинсоном из КДЛП. - Простите, как вы сказали? - Королевская Дурбанская легкая пехота, КДЛП. Левинсон был оттуда. На этот раз им было легче искать в архиве. Левинсон - не такая распространенная фамилия, к тому же имелось название войсковой части. Они нашли его личное дело через четверть часа. Макс Левинсон, родился в Дурбане, в конце войны демобилизовался из армии, пенсии не получал, адрес не указан. Правда, они знали, что ему 65 лет. Престон решил проверить телефонный справочник Дурбана, а Вилджоен попросил дурбанскую полицию проверить эту фамилию по своей картотеке. Вилджоену повезло первому. В полиции оказались две квитанции об уплате штрафа за нарушение правил уличного движения и адрес. Макс Левинсон содержал небольшую гостиницу на берегу моря. Вилджоен позвонил ему, к телефону подошла г-жа Левинсон. Она подтвердила, что ее муж был в Сталаге 344. В настоящий момент он на рыбалке. Они, надеясь на лучшее, прождали его до вечера. Говорил с ним Престон. Благодушный владелец гостиницы вернулся с удачной рыбалки. - Я помню Фрикки. Глупый, сбежал в лес. Я больше никогда о нем не слышал. А что вас интересует? - Откуда он был? - спросил Престон. - Из Восточного Лондона, - не сомневаясь ни минуты, ответил Левинсон. - Из какой он семьи? - Он никогда об этом особо не распространялся, - ответил Левинсон. Разумеется, из семьи африканеров. Он прекрасно говорил на африкаанс, плохо - по-английски. Из рабочей семьи. Да, припоминаю, он говорил, что его отец стрелочник на железнодорожной станции. Престон попрощался с Левинсоном и повернулся к Вилджоену. - Восточный Лондон, - сказал он, - мы сможем туда доехать на машине? Вилджоен вздохнул. - Я бы не советовал, - пробурчал он, - Это в сотне миль отсюда. У нас очень большая страна, господин Престон. Если вы действительно решили туда ехать, лучше лететь самолетом завтра. Я договорюсь, чтобы нас там встретила полицейская машина с шофером. - Только машина должна быть без опознавательных знаков, - предупредил Престон, - а водитель в штатском. x x x Хотя главное здание КГБ, расположенное на площади Дзержинского в центре Москвы, само по себе велико, в нем не сможет разместиться даже часть одного из главных управлений, входящего в состав этой огромной организации. Поэтому по Москве разбросано множество других зданий КГБ. Первое Главное управление находится в Ясеневе на Московской кольцевой автодороге в южной части города. Управление размещается в современном семиэтажном здании из стекла и алюминия в форме трехконечной звезды, напоминающей эмблему фирмы "Мерседес". Здание было построено финнами и предназначалось для Международного отдела ЦК КПСС. Но когда оно было закончено, представителям ЦК оно не понравилось; им не хотелось покидать центр Москвы, поэтому здание было передано ПГУ, которому оно пришлось по вкусу, так как расположено на окраине города, вдали от любопытных взоров. Сотрудники ПГУ живут по легенде даже в своей стране. А поскольку многие из них выезжают за рубеж как "дипломаты", им меньше всего хочется, чтобы их заметил выходящими из здания ПГУ какой-нибудь назойливый турист с камерой в руках. В структуре ПГУ есть сверхсекретное Управление, расположенное отдельно от всех не в Ясеневе. Это Управление С - политическая разведка. Его сотрудники не только не встречаются со своими коллегами из ПГУ, они даже не знакомы между собой. Их занятия и тренировки проходят индивидуально, чтобы избежать лишних контактов. Все объясняется советской психологией: русские помешаны на секретности и страхе измены. Этот страх отнюдь не изобретение коммунистов, он уходит корнями в далекое прошлое. Нелегалы Управления С - это мужчины, а иногда и женщины, которых специально готовят для длительной жизни за рубежом по тщательно проработанной легенде. Несмотря на это, нелегалов раскрывают и даже перевербовывают. Некоторые сами вызываются на откровенность. Зная все это, ПГУ и Управление С стараются сами сузить степень их информированности: нельзя предать то, чего не знаешь. Нелегалы живут в небольших квартирах в центре Москвы, проходят инструктаж и обучение поодиночке. Чтобы постоянно держать связь с ними, начальник Управления С работает на площади Дзержинского. Кабинет находится на шестом этаже здания (тремя этажами выше кабинета председателя Чебрикова и двумя - выше первых заместителей генералов Цинева и Крючкова). Днем в среду, восемнадцатого марта, в то время как Престон беседовал с Левинсоном, именно в этот скромный кабинет вошли двое для встречи с начальником, вся сознательная жизнь которого была отдана тайному шпионажу. То, с чем пришли посетители, его не обрадовало. - Только один человек соответствует вашим требованиям, - неохотно ответил он. - Он уникален. Один из посетителей - представитель ЦК - предъявил небольшую карточку. - В таком случае, товарищ генерал-майор, вы должны освободить его от текущей работы и направить по указанному здесь адресу. Начальник мрачно кивнул. Он знал этот адрес. Когда посетители ушли, он задумался о документе, который они ему предъявили. Документ был из ЦК, хотя на нем отсутствовали какие-либо пометки, у него не было никаких сомнений в том, откуда исходит приказ. Он вздохнул с сожалением: трудно расставаться с одним из лучших воспитанников, замечательным агентом, но приказ есть приказ. Он офицер, и оспаривать приказы ему не положено, тем более этот. Нажав на кнопку селекторной связи, он сказал: - Вызовите майора Валерия Петровского ко мне. x x x Первый самолет из Йоханнесбурга прибыл в Восточный Лондон - четвертый по величине город в Южной Африке - вовремя. Он приземлился в Бен Шеман - небольшом аккуратном аэропорту, оформленном в бело-голубых тонах. В главном вестибюле их встретил водитель-полицейский в штатском и провел к "форду" на стоянке автомобилей. - Куда поедем, капитан? - спросил он. Вилджоен вопросительно взглянул на Престона. - В Управление железнодорожного транспорта, - ответил тот. Водитель кивнул, и они поехали на Флит-стрит. По одну сторону улицы располагался вокзал, по другую - старые обшарпанные одноэтажные здания администрации Управления. Магическое удостоверение Вилджоена помогло им немедля попасть к начальнику финансового отдела. Он выслушал Престона и сказал: - Да, мы платим пенсии всем бывшим работникам железной дороги. Кто вас интересует? - Брандт, - назвал Престон. - К сожалению, я не знаю его имени. Он работал стрелочником много лет назад. Начальник вызвал помощника, и все вместе они направились по обшарпанным коридорам к картотеке. Помощник, порывшись в бумагах, достал пенсионную карточку. - Вот единственный Брандт, который здесь есть. Коос Брандт. - Его возраст? - поинтересовался Престон. - Шестьдесят три года, - ответил, взглянув на карточку, помощник. Престон покачал головой. Если Фрикки Брандт ровесник Яну Марэ, а его отец примерно на тридцать лет старше, значит, ему должно было быть за девяносто. - Человеку, которого я ищу, должно быть около девяноста лет, - сказал он. Директор и его помощники были непреклонны: среди пенсионеров других людей по фамилии Брандт больше нет. - В таком случае назовите нам трех старейших пенсионеров, которые получают пенсию у вас. - Картотека составлена в алфавитном порядке, а не в возрастном, возразил помощник. Вилджоен отвел начальника в сторону и что-то зашептал ему на ухо на африкаанс. Сказанное возымело действие. Начальник выглядел потрясенным. - Займитесь этим, - велел он помощнику. - Выбери всех, кто родился до 1910 года. Мы подождем у меня в кабинете. Через час помощник подал им три пенсионные карточки. - Есть тут один, которому девяносто, но он был грузчиком, другому - восемьдесят, он работал уборщиком. А этому - восемьдесят один, этот был стрелочником на сортировочной станции. Стрелочника звали Фоури, и он жил где-то в районе Куигни. Через десять минут они уже ехали по старому району Восточного Лондона, построенному полвека назад. Некоторые убогие домики были подремонтированы, другие так и стояли развалюхами - в них жили бедные рабочие семьи. У Моор-стрит до них донесся лязг из железнодорожных мастерских и сортировочной станции; там ремонтировали составы для перевозки грузов из доков Восточного Лондона через Питермарицбург в Трансвааль. Дом стрелочника они нашли в квартале от Моор-стрит. Дверь открыла пожилая негритянка с лицом, напоминающим грецкий орех, и забранными в пучок седыми волосами. Вилджоен обратился к ней на африкаанс. Старуха указала рукой куда-то за горизонт, что-то пробормотала и плотно закрыла дверь. - Она говорит, что он в институте. Вы случайно не знаете, что она имеет в виду? - спросил Вилджоен у водителя. - Знаю, сэр. Старый железнодорожный институт, сейчас его называют Турнубулл парк. Он находится на Патерсон-стрит. Это клуб отдыха железнодорожных рабочих. Клуб оказался большим одноэтажным зданием. Перед ним находились бетонированная автостоянка и три площадки для игры в кегли. Войдя в дом, миновали множество бильярдных и телевизионных холлов и оказались в шумном баре. - Папаша Фоури? - переспросил бармен, - Он на улице, смотрит игру в кегли. Они нашли старика сидящим на солнышке возле одной из площадок и потягивающим пиво. Престон задал ему свой вопрос. Старик, прежде чем ответить, некоторое время разглядывал пришельцев. Затем кивнул и сказал: - Да, я помню Джо Брандта. Он умер много лет назад. - У него был сын Фредерик, Фрикки? - Совершенно верно. Молодой человек, вы заставляете меня припоминать такие давнишние события. Он был милым мальчиком, иногда приходил к нам на станцию после школы. Джо брал его в поездки на локомотивах. Отличное развлечение для мальчика в те годы. - Это было в конце тридцатых годов? - спросил Престон. Старик кивнул. - Да, примерно в то время, после того, как Джо с семьей поселился здесь. - В 1943 году Фрикки ушел на войну, - сказал Престон. Папаша Фоури некоторое время смотрел на него слезящимися глазами, пытаясь вспомнить события пятидесятилетней давности. - Да, так оно и было, - сказал он. - Он не вернулся домой. Джо сообщили, что он умер где-то в Германии. Это был удар для Джо. Он обожал мальчика, строил на его счет большие планы. Он так и не оправился после получения телеграммы. Умер он в 1950 году, как я считаю, от горя. Жена тоже вскоре умерла. - Вы только что сказали "после того, как Джо с семьей поселился здесь", - напомнил Вилджоен. - Из какой части ЮАР они приехали? Папаша Фоури был озадачен. - Они были не из Южной Африки, - сказал он. - Они были африканерами? - повторил Вилджоен. - Кто вам это сказал? - Так нам сообщили в армии, - ответил Вилджоен. Старик улыбнулся. - Возможно, Фрикки выдавал себя в армии за африканера, - сказал он. - Нет, они приехали из Германии. Иммигранты. Где-то в середине тридцатых годов. Джо до конца своих дней плохо говорил на африкаанс. Мальчик, разумеется, говорил хорошо, изучал язык в школе. - А где хранятся данные на иммигрантов ЮАР? - Вместе с другими государственными архивными документами в подвале здания правительства, - ответил Вилджоен. - Могут сотрудники архива сделать для меня проверку, пока мы здесь? - поинтересовался Престон. - Разумеется. Позвоним из полицейского участка. Полицейский участок находился на Флит-стрит. Он располагался в трехэтажном здании из желтого кирпича, похожем на крепость, рядом с манежем Кафрских стрелков. Они позвонили, подали свою заявку и отправились обедать, лишив обеда архивариуса в Претории. К счастью, помог компьютер. Он быстро выдал номер нужной папки. По документам архивариус сделал краткую справку и послал ее телексом в Восточный Лондон. Телекс Престону и Вилджоеиу принесли, когда они допивали кофе. Вилджоен его перевел. - Боже мой, - удивился он, - кто бы мог подумать? Престон задумался. Он встал и подошел к другому столику, за которым сидел водитель. - В Восточном Лондоне есть синагога? - Да, сэр. На Парк-авеню, в двух минутах ходьбы отсюда. x x x Синагога, с выкрашенными в белый цвет стенами и черным куполом, венчалась звездой Давида. В четверг днем здесь никого не было, кроме негра-привратника в старой армейской шинели и шерстяной шапочке. Он дал им адрес раввина Блюма в пригороде Салбурна. В три часа они уже стояли у его двери. Он открыл дверь сам: рослый мужчина пятидесяти с небольшим лет, седой, бородатый. Одного взгляда было достаточно - он был слишком молод. Престон представился. - Не могли бы вы сказать, кто был раввином до вас? - Раввин Шапиро. - Жив он и где его найти? - Входите, - пригласил их Блюм. Он проводил их в дом, провел по коридору, в конце которого открыл дверь, В комнате перед камином сидел старик и пил кофе. - Дядя Соломон, к тебе пришли. Через час Престон вышел из дома и присоединился к сидящему в машине Вилджоену. - В аэропорт, - приказал Престон водителю и обратился к Вилджоену: - Вы можете организовать встречу с генералом Пьенааром завтра утром? x x x Еще два человека в советских вооруженных силах были переведены со своих постов на выполнение специального задания. В ста километрах к западу от Москвы, на повороте с Минского шоссе в лесу расположен центр РИЭС (разведка источников электромагнитных сигналов). Здесь ловят радиосигналы воинских частей стран Варшавского Договора и из-за рубежа. Тут можно перехватить сообщения, передаваемые и получаемые далеко за пределами советской границы. Одно подразделение комплекса изолировано и принадлежит исключительно КГБ. Офицер, подключенный к выполнению специального задания, был радиооператором этого отделения. - Он - лучший из тех, кто у меня есть, - пожаловался начальник в чине полковника своему заместителю, когда люди из ЦК ушли. - Лучший - не то слово. Если ему дать соответствующую аппаратуру, он услышит, как таракан чешет свою задницу в Калифорнии. Вторым отобранным был полковник Советской Армии. По нашивкам на форме, которые он, правда, редко носил, можно было определить, что он служит в артиллерии. Вообще-то он был больше ученым, чем солдатом, и трудился в научном отделе Управления боеприпасов. x x x - Итак? - поинтересовался генерал Пьенаар, когда все расселись по кожаным креслам вокруг кофейного столика. - Наш дипломат Ян Марэ виновен или нет? - Еще как виновен, - ответил Престон. - Какие доказательства, г-н Престон? Когда он сбился с пути истинного, кто его завербовал? - Он нигде не сбивался, его никто не вербовал, - заявил Престон. - Он не сделал ни одного неверного шага. Вы читали его автобиографию? - Да, и к тому же, как вам сообщил капитан Вилджоен, мы все проверили: от даты рождения этого человека по сегодняшний день. Все точно. - Это так, - сказал Престон. - История детства точна до мельчайших деталей. Я думаю, он и сейчас будет пять часов говорить о своем детстве, ни разу не сбившись и не допустив ни одной неточности. - Значит, она правдива. Ведь ее можно проверить, - сказал генерал. - Правдиво все, что подтверждается. История правдива до того момента, как два молодых солдата спрыгнули с немецкого грузовика в Силезии и побежали. После этого - сплошная ложь. Позвольте я все объясню, начав с истории человека, бежавшего с Яном Марэ, Фрикки Брандта. В 1933 году в Германии к власти пришел Адольф Гитлер. В 1935 году немецкий железнодорожный рабочий Иосиф Брандт обратился в южноафриканскую миссию в Берлине и попросил предоставить ему политическое убежище, мотивируя это тем, что он как еврей боится репрессий. Его обращение не осталось без ответа, он получил визу для въезда в Южную Африку со своей семьей. В ваших архивах должно быть подтверждение его обращения и выдачи визы. - Совершенно верно, - кивнул генерал Пьенаар. - Когда Гитлер пришел к власти, много евреев переселилось в Южную Африку. Наша статистика в этом плане выгодно отличается от статистик некоторых других стран. - В сентябре 1935 года, - продолжал Престон, - Иосиф Брандт со своей женой Ильзой и десятилетним сыном Фридрихом садится на пароход в Бременхавене и через шесть недель прибывает в Восточный Лондон. Здесь много немцев и мало евреев, но они предпочли остаться здесь. Глава семьи нашел работу на железной дороге. Чиновник иммиграционной службы сообщил местному раввину о прибытии новичков. Раввин, энергичный молодой человек по имени Соломон Шапиро, навестил вновь прибывших и предложил им войти в еврейскую общину. Они отказались, из чего он предположил, что приехавшие хотят адаптироваться в нееврейском сообществе. Он был разочарован, но у него не возникло никаких подозрений. В 1938 году мальчику, которого на местный манер теперь звали Фредерик, или Фрикки, исполнилось 13 лет. По еврейскому обычаю подошло время бар-митцва - совершеннолетия еврейского мальчика. Как Брандты ни старались избегать национальных обрядов, этот - человеку, у которого единственный сын, - обойти было невозможно. Раввин Шапиро вновь навестил их, чтобы спросить, хотят ли они совершить обряд. Брандты наотрез отказались. У раввина появились тревожные подозрения, которые переросли в уверенность. - Какую уверенность? - озадаченно спросил генерал. - Уверенность в том, что они не евреи, - ответил Престон. - Он сказал мне об этом вчера вечером. Во время церемонии совершеннолетия мальчика благословляет раввин. До этого раввин должен удостовериться в его еврейском происхождении. У евреев национальность определяется не по отцу, а по матери. Мать должна представить документ - кетубу, который подтверждает, что она еврейка. У Ильзы Брандт не было кетубы. Не могло быть и речи о бар-митцве. - Значит, они въехали в Южную Африку, указав ложную причину, - подытожил генерал Пьенаар. - Но это было так давно! - Дело не только в этом, - возразил Престон. - У меня нет доказательств, но думаю, что я прав. Иосиф Брандт не соврал, когда сказал южноафриканской миссии много лет назад, что ему угрожает гестапо. Так оно и было, опасность над ним нависла не из-за национальности, а из-за убеждений. Он был коммунистом. Он знал, что, если скажет об этом в вашей миссии, ему визы не дадут. - Продолжайте, - мрачно буркнул генерал. - К восемнадцати годам Фрикки полностью разделял убеждения отца и как коммунист готов был работать на Коминтерн. В 1943 году двое молодых людей вступили в южноафриканскую армию и ушли на войну: Ян Марэ из Дуйвельсклофа - воевать за Южную Африку и Британское Содружество, а Фрикки Брандт - воевать за родину своих убеждений - Советский Союз. Они не встретились ни во время начальной подготовки, ни в строю, ни в Италии, ни в Мусберге. Они встретились в Сталаге 344. Я не знаю, был ли Брандт автором плана побега, но он выбрал в спутники молодого человека, высокого и светловолосого, как сам. Я думаю, что именно он, а не Марэ, предложил бежать в лес, когда сломался грузовик. - А как же воспаление легких? - спросил Вилджоен. - Не было никакого воспаления, - ответил Престон. - И к польским партизанам - католикам они не попадали. Скорее всего они попали к партизанам-коммунистам, с которыми Брандт изъяснялся на немецком. Те привели их к красным. У них они попали в НКВД. В период с марта по август что-то произошло. Насчет промозглых камер - это все ерунда. У Марэ узнали подробности его детства, Брандт все их запомнил, потом, подучив получше английский и изменив немного внешность, надел на шею личный знак Яна Марэ. После этого настоящий Ян, надобность в котором отпала, скорее всего был ликвидирован. В НКВД Брандта немного помяли, чтобы он выглядел худым и больным, и передали англичанам в Потсдаме. Он полежал какое-то время сначала в госпитале в Бьелефельде, затем в окрестностях Глазго. К зиме 1945 года все южноафриканские солдаты вернулись домой, он вряд ли мог столкнуться с кем-либо из полка Делла Рей. В декабре он отправился в Кейптаун, куда прибыл в январе 1946 года. Правда, была одна неувязка. Он не мог ехать в Дуйвельсклоф, да и не собирался этого делать. Некто из Штаба обороны послал старику Марэ телеграмму о возвращении сына, который числился "без вести пропавшим, предположительно, убитым". К ужасу Брандта-Марэ он получил телеграмму - здесь я уже предполагаю, но логично допустить - с просьбой от отца Марэ вернуться домой. Брандт притворяется больным и ложится в военный госпиталь Винберг. Но старика-отца это не остановило. Он вновь шлет телеграмму, на сей раз чтобы сообщить, что сам приедет в Кейптаун. В отчаянии Брандт обращается к своим друзьям из Коминтерна. Все улажено. Старик сбит на пустынной дороге в долине Мутсеки. После этого проблем больше не возникало. Молодой человек не попал на похороны, это ни у кого в Дуйвельсклофе не вызвало удивления, у юриста Бенсона не возникло никаких подозрений даже когда его попросили продать недвижимость и переслать деньги в Кейптаун. В кабинете генерала воцарилось молчание, было слышно, как муха жужжит, ползая по окну. Генерал кивнул несколько раз. - Похоже на правду, - согласился он. - Но нет никаких доказательств. Мы не можем доказать, что Брандты не были евреями, тем более что они были коммунистами. У вас есть что-нибудь, что поможет развеять сомнения? Престон вынул из кармана фотографию и положил ее на стол перед генералом Пьенааром. - Это последняя фотография настоящего Яна Марэ. Видите, он был в юности заядлым игроком в крикет. Он был нападающим. Если вы посмотрите, как держит мяч, вы увидите, что он левша. Я неделю в Лондоне наблюдал за Яном Марэ в бинокль. По тому, как он водит машину, курит, ест, пьет, видно, что он правша. Генерал, с человеком многое можно сделать: изменить внешность, изменить волосы, речь, лицо, манеры. Но невозможно превратить левшу в правшу. Генерал Пьенаар, который полжизни играл в крикет, внимательно рассматривал фотографию. - Тогда кого мы имеем в Лондоне, г-н Престон? - Генерал, вы имеете агента-коммуниста, который уже более сорока лет работает под крышей южноафриканской дипломатической службы на Советский Союз. Генерал Пьенаар поднял глаза и обратил свой взор на монумент "Фоортреккер" за окном. - Я раскрошу его на мелкие кусочки, - прошептал