в Гамбург самому. Я хочу знать имя и адрес соглядатая, его ремесло, положение в обществе, семью, привязанности. Словом, все. Сколько на это уйдет времени? - Около сорока восьми часов. - Хорошо, перезвоню ровно через двое суток. И последнее. Он не должен догадаться, что за ним следят. Понятно? - Конечно. Постараюсь не попадаться ему на глаза. - Когда закончите, подготовьте отчет. Прочтете его мне по телефону. Деньги за работу я вышлю почтой. - Не нужно денег, - заявил вдруг Меммерс. - Ведь дело касается нашего братства. - Тем лучше. Через два дня я вам перезвоню. x x x В тот же вечер Миллер выехал из Гамбурга. На этот раз в Бонн, маленький скучный городишко на берегу Рейна, который Конрад Аденауэр сделал столицей ФРГ лишь потому, что сам был его уроженцем. Неподалеку от Бремена "ягуар" Миллера пронесся мимо "опеля" Меммерса, спешившего на север в Гамбург. Не заметив друг друга, Хайнц и Петер помчались каждый к своей цели. Когда Миллер въехал на главную улицу Бонна, уже стемнело. Увидев белый верх фуражки дорожного полицейского, Петер приблизился к нему и спросил: - Как добраться до британского посольства? - Через час его закроют, - предупредил тот, как истинный рейнляндец. - Тем более нужно поспешить, - настаивал Миллер. - Как туда проехать? - Держитесь трамвайных путей. - Полицейский указал на юг. - Посольство будет слева на самом выезде из Бонна. Узнаете его по британскому флагу над входом. Миллер кивнул в знак благодарности и уехал. Посольство оказалось там, где и говорил полицейский. Это было длинное низкое здание из серого бетона, которое английские корреспонденты в Бонне окрестили почему-то "фабрикой пылесосов". Миллер съехал с дороги и оставил машину на маленькой стоянке для гостей. Миновав отделанные деревом стеклянные двери, он очутился в небольшой приемной, где слева за столом сидела пожилая секретарша. За ней в крошечном закутке расположились двое мужчин в голубых сержевых костюмах, явно бывшие армейские сержанты. - Мне бы хотелось побеседовать с атташе по делам прессы, - сказал Миллер на ломаном английском. Секретарша беспокойно взглянула на него и ответила: - Не знаю, на месте ли он. Ведь сегодня пятница. - И все же попробуйте его найти, - попросил Миллер и протянул ей журналистское удостоверение. Взглянув на документ, секретарша сняла трубку внутреннего телефона. Миллеру повезло. Атташе по делам прессы еще не ушел. Петера провели в небольшую приемную, украшенную гравюрами Роналда Хилдера с осенними английскими пейзажами. На столе лежало несколько старых номеров журнала "Татлер" и хвастливых брошюр о британской промышленности. Впрочем, прочесть их Миллер не успел - один из бывших сержантов тут же пригласил его подняться по лестнице в кабинет атташе. Его обитателю, как с радостью заметил Миллер, было не больше сорока лет. - Чем могу служить? - спросил он с искренней заботой в голосе. Миллер решил сразу перейти к делу. - Я работаю над журнальным очерком, - соврал он, - о бывшем капитане СС, одном из главных нацистских преступников. Власти ФРГ разыскивают его до сих пор. Насколько я знаю, искали его и английские спецслужбы, когда эта часть Германии входила в британскую оккупационную зону. Не подскажете ли, как узнать, поймали они его или нет, и, если поймали, что с ним сталось? - Боже мой, - изумился молодой дипломат. - Ни о чем таком я понятия не имею. В 1949 году мы передали вашему правительству все документы, касавшиеся периода оккупации. Посему искать надо у вас в ФРГ, а не в Великобритании. Миллеру не хотелось признаваться, что западногерманские власти помочь отказались, и он лишь подтвердил: - Совершенно верно. Однако пока все говорит о том, что в Федеративной республике после сорок девятого года суда над ним не было. Значит, поймать его не удалось. Между тем в его досье в Американском центре документов указано, что англичане запрашивали это досье в сорок седьмом году. Неспроста же они это сделали, верно? - Конечно, конечно, - согласился атташе и задумчиво нахмурился. Упоминание о том, что Миллер заручился поддержкой американских властей в Западном Берлине, явно произвело на него впечатление. - Какая британская служба занималась в период оккупации расследованием преступлений нацистов? - Во-первых, служба начальника военной полиции. Помимо Нюрнберга, где прошли главные процессы над военными преступниками, в каждой зоне оккупации союзники вели самостоятельные расследования и организовывали зональные суды. Понятно? - Да, да. - Но в сорок девятом все документы по этим делам были переданы правительству ФРГ. - Неужели их копий у вас не сохранилось? - Возможно, сохранились, - сказал атташе. - Но теперь они находятся, скорее всего, в армейских архивах. - Можно ли с ними ознакомиться? - Вряд ли, - вздохнул дипломат, - вряд ли. Вероятно, историкам разрешение на доступ в архивы дают, но получить его сложно даже им. А журналисту, пожалуй, и вовсе невозможно. Понимаете? - Понимаю. - Дело в том, - озабоченно продолжил атташе, - что вы - лицо, так сказать, не совсем официальное, верно? А нам не хотелось бы огорчать власти ФРГ. - Безусловно. Дипломат встал и сказал: - Боюсь, посольство вам больше ничем помочь не сможет. - Да, конечно. И последний вопрос. Остался ли в посольстве кто-нибудь со времени оккупации? - У нас здесь? О, нет, нет. Люди уже много раз менялись. - Атташе проводил Миллера до двери и вдруг воскликнул: - Постойте! Есть у нас некий Кэдбери. По-моему, он был тогда здесь. По крайней мере я знаю точно - он живет в ФРГ давным-давно. - Кэдбери, вы говорите? - Энтони Кэдбери. Международный обозреватель. Его можно назвать главным представителем британской прессы, в Западной Германии. Он женат на немке. Кажется, приехал сюда сразу после войны. Обратитесь к нему. - Хорошо, - согласился Миллер. - Попробую. Где его найти? - Сегодня пятница. Значит, вскоре он появится в своем излюбленном месте - в "Серкль Франсэ". - Что это? - Французский ресторан. Там отлично готовят. Это недалеко, в Бад-Годесберге. Миллер нашел ресторан в ста метрах от реки, на улице Анн Швиммбад. Бармен хорошо знал Кэдбери, но в тот вечер его не видел. Он заверил Миллера, что если главный представитель британской прессы не приходит к ним в пятницу вечером, то неизменно появляется в субботу утром. Миллер снял номер в близлежащем отеле "Дрезен" - огромном здании начала века, в прошлом излюбленной гостинице Адольфа Гитлера - именно здесь в 1938 году он встречался с Невиллом Чемберленом. На другое утро почти в одиннадцать Кэдбери вошел в бар ресторана "Серкль Франсэ", поздоровался с завсегдатаями и уселся на любимый стул в углу стойки. Когда он сделал первый глоток, Миллер встал из-за столика у окна и подошел к корреспонденту. - Мистер Кэдбери? Англичанин обернулся и оглядел Миллера. Побелевшие волосы Кэдбери были зачесаны назад. В молодости он был, видимо, очень красив. Кожа его до сих пор сохранила свежесть, хотя на щеках паутиной проступали вены. Из-под седых кустистых бровей на Миллера смотрели ярко-голубые глаза. - Да, это я, - ответил Кэдбери настороженно. - Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я журналист из Гамбурга. Нельзя ли немного побеседовать с вами? Энтони Кэдбери указал на соседний стул, сказал: - Думаю, нам лучше разговаривать по-немецки, - перейдя, к большой радости Миллера, на его родной язык. - Чем могу служить? Миллер заглянул в проницательные глаза англичанина и рассказал ему все, начиная со смерти Саломона Таубера. Оказалось, Петер закончил, Энтони попросил бармена наполнить его рюмку "Рикаром", а собеседнику принести пиво. - За ваше здоровье, - сказал Кэдбери, когда его просьба была выполнена. - Задача у вас не из легких. Признаюсь, ваше мужество меня восхищает. - Мужество? - изумился Миллер. - Теперешнее настроение ваших соотечественников таково, что они вряд ли станут вам помогать, - произнес Кэдбери. - В чем вы скоро, без сомнения, убедитесь. - Уже убедился, - буркнул Миллер. - Так я и думал, - вздохнул англичанин и вдруг улыбнулся. - Пообедать здесь не хотите? Моя жена уехала на весь день. За обедом Миллер поинтересовался, был ли Кэдбери в Германии в конце войны. - Да, я работал здесь военным корреспондентом. Пришел с армией Монтгомери. Но не в Бонн, конечно. Тогда о нем и не слышал никто. Наш штаб располагался в Люнебурге. Я сделал несколько материалов об окончании войны, о подписании капитуляции и прочем, и моя газета попросила меня остаться здесь. - О зональных процессах над военными преступниками вы тоже писали? Кэдбери отправил в рот кусок антрекота и кивнул. - Да, - сказал он, не переставая жевать. - Обо всех, что прошли в британской зоне. Основными были суды над Йозефом Крамером и Ирмой Грезе. Слышали о них? - Нет, не доводилось. - Так вот, их называли Бес и Бестия из Бельзена. Это я дал им такие прозвища. И они прижились. А о Бельзене вы что-нибудь знаете? - Почти ничего, - признался Миллер. - Нашему поколению об этом не рассказывают. Кэдбери бросил на него проницательный взгляд из-под кустистых бровей: - А сами вы хотите знать об этом? - Рано или поздно в глаза правде взглянуть придется. Скажите-ка мне вот что. Вы ненавидите немцев? Несколько минут Кэдбери жевал молча, тщательно обдумывая ответ. - Сразу после обнаружения концлагеря в Бельзене туда направили группу английских военных корреспондентов. В их числе был и я. За войну мне случилось повидать немало ужасного, но открывшееся в Бельзене возмутило меня до глубины души. И тогда я, признаюсь, ненавидел всех немцев. - А теперь? - Теперь нет. В сорок восьмом я женился на немке и остался жить здесь. Это говорит само за себя. Время и сознание того, что не все немцы были Йозефами Крамерами и Рошманнами, сделали свое дело. - А как вы относитесь к нашему поколению? - Миллер повертел в руках бокал с вином, разглядывая красную жидкость на свет. - По-моему, вы лучше, - сказал Кэдбери. - Да и разве можно быть хуже нацистов? - Вы поможете найти Рошманна? Поймите, мне не к кому больше обратиться. - Если сумею, - ответил Кэдбери. - Что вы хотите узнать? - Скажите, судили его в британской зоне или нет? Кэдбери покачал головой: - Нет, не судили. Но вы сказали, что он австриец, а Австрия в то время тоже делилась на четыре зоны оккупации. Может быть, его судили в одной из них. Ведь я уверен - в британской зоне суда над Рошманном не было. Я бы помнил. - Тогда зачем англичане запрашивали в Западном Берлине копию его досье? Кэдбери поразмыслил: - Очевидно, Рошманн чем-то привлек их внимание. О рижском гетто тогда никто не знал. Сталин не дал Западу никаких сведений о зверствах фашистов на Восточном фронте. Мы оказались в неловком положении: восемьдесят процентов преступлений против человечества нацисты совершили за так называемым "железным занавесом", а девять десятых виновных в них бежали в три западные оккупационные зоны. Сотни преступников просочились сквозь пальцы только потому, что мы ничего не знали об их деяниях. Но Рошманн, видимо, чем-то себя выдал. - Я тоже так считаю, - согласился Миллер. - Но где начать поиски? В архиве Великобритании? - Нет, в моем личном архиве. Он у меня дома. Пойдемте, это в двух шагах отсюда. К счастью. Кздбери оказался человеком последовательным, кроме того, он хранил все свои сообщения в редакцию еще со времен окончания войны. Две стены у него в кабинете занимали ящики папками, а в углу стояли два серых шкафа для досье. - Люблю, чтобы все было под рукой, - сказал он Миллеру, вводя его в кабинет. - Материалы разложены по особой системе, в которой почти никто, кроме меня, не разбирается. Давайте объясню. В одном. - Кэдбери указал на шкафы, - досье на людей, разложенные по фамилиям в алфавитном порядке. Другой - тематическая картотека; темы тоже идут по алфавиту. Начнем с первого. Поищем под фамилией Рошманн. Поиск закончился быстро... и безрезультатно. Досье на Рошманна у Кэдбери не было. - Ну что ж, - сказал Энтони. - Тогда поглядим в тематической картотеке. В четырех разделах. Это, во-первых, "нацисты", во-вторых, "СС". Потом посмотрим в "правосудии" - раздел очень большой, но имеет подразделы, в одном из которых собраны материалы о состоявшихся судебных процессах. Впрочем, это в основном суды уголовные, прошедшие в Западной Германии после сорок девятого года. И наконец, последний раздел, полезный нам, - это "военные преступления". Итак, начнем. Миллер читал быстро, Кэдбери - еще быстрее, но перебрать несколько сотен газетных вырезок во всех четырех разделах удалось только к сумеркам. Наконец, Энтони со вздохом поднялся, захлопнул папку, озаглавленную "Военные преступления", и вернул ее шкаф. - Пожалуй, придется прервать наши поиски и сходить куда-нибудь поужинать, - сказал он, - а потом, - Кэдбери указал на стоявшие вдоль двух стен ящики с папками, - взяться за них. Миллер закрыл досье, которое читал, и спросил: - А что там? - Там, - ответил англичанин, - собраны мои сообщения в редакцию за последние девятнадцать лет. Это верхний ряд. Под ними - вырезки из нашей газеты о ФРГ и Австрии. Естественно, немало материалов из первого ряда повторяется во втором - это мои напечатанные статьи. Но есть в нем и статьи других авторов. Ведь не я один писал в нашей газете об Австрии и Западной Германии. С другой стороны, не все мои сообщения газета печатала. Материалы за каждый год составляют шесть ящиков, так что работы будет немало. К счастью, завтра воскресенье, можно заниматься поисками весь день. - Как здорово, что ради меня вы идете на такие хлопоты, - сказал Миллер. - Мне в эти выходные просто делать больше нечего, - Кэдбери пожал плечами. - К тому же декабрьские воскресенья в Бонне очень скучны, а жена вернется только завтра под вечер. Итак встретимся в "Серкль Франсэ" в половине двенадцатого. Удача улыбнулась им лишь вечером следующего дня. Энтони Кэдбери заканчивал просмотр досье, помеченного ноябрем-декабрем 1947 года, где лежали его не принятые газетой статьи, и вдруг воскликнул: "Эврика", - вынул из папки лист выцветшей бумаги с отпечатанным на машинке текстом, озаглавленным: "23 декабря 1947 г.". - Теперь понятно, почему это не опубликовали, - сказал он. - Кому захочется на рождество читать о поимке эсэсовца? Он положил лист на стол и включил лампу. Миллер прочитал: "Британское военное правительство, Ганновер, 23 декабря. В Граце (Австрия) британскими властями арестован бывший капитан СС ЭДУАРД РОШМАНН. Его узнал на улице австрийского города бывший узник концентрационного лагеря в Латвии, утверждавший, что Рошманн был комендантом этого лагеря. После опознания Рошманна арестовали представители Британской полевой службы безопасности в Граце. В штаб советской зоны оккупации в Потсдам отослан запрос о концентрационном лагере в Риге. Между тем личность Эдуарда Рошманна была окончательно установлена посредством досье на него, хранящегося у американских властей в Берлине". - Боже мой, - выдохнул Миллер, перечитав краткое сообщение несколько раз. - Мы все-таки нашли его. - За это стоит выпить, - заметил Кэдбери. x x x Когда Вервольф обещал перезвонить Меммерсу через двое суток, он упустил из виду, что тогда будет воскресенье и в конторе частного сыщика никого не окажется. Однако в понедельник ровно в девять утра Меммерс уже был на работе. Вервольф позвонил в половине десятого. - Рад слышать вас, камрад, - сказал сыщик. - Я вернулся из Гамбурга только вчера вечером. - Отчет готов? - Конечно. Записывайте. - Меммерс откашлялся и начал читать: - Владелец автомобиля - независимый журналист по имени Петер Миллер. Ему двадцать девять лет, у него каштановые волосы, карие глаза, рост около ста восьмидесяти сантиметров. Мать - вдова, живет в Осдорфе, под Гамбургом. Сам Миллер снимает квартиру в центре Гамбурга. - Меммерс продиктовал Вервольфу адрес и телефон Миллера. - Живет с танцовщицей из кабаре, Зигрид Ран. Работает в основном на иллюстрированные журналы, и, по-видимому, преуспевает. Специализируется на скандальных очерках, сведения для которых добывает сам. Словом, камрад, вы были правы, назвав его соглядатаем. - А кто командировал его на последнее расследование? - В том-то и штука, что никому не известно, чем он сейчас занимается. Я позвонил его девушке и спросил об этом, представившись сотрудником одного крупного журнала. Она даже не знала, где Меллер, сказала лишь, что он обещал с ней связаться. - Что еще? - Его машина. Она очень заметная. Черный "ягуар" с желтыми полосами на боках. Модель ХК 150. Это двухместной спортивное купе "хардтоп". Я справился о нем в гараже. Вервольф призадумался, потом сказал: - Надо выяснить, где теперь этот журналист. - В Гамбурге Миллера нет, - спешно заверил его Меммерс. - Он уехал в пятницу днем, сразу после рождества. Впрочем, можно узнать, что за статью он собирается писать. Я еще не занимался вплотную - не хотел спугнуть его. - Я знаю, что он готовит. Хочет выдать одного из наших товарищей. - Вервольф помолчал, потом спросил: - Так можете вы узнать, где он теперь, или нет? - Пожалуй, - отозвался Меммерс. - Позвоню его девушке, снова назовусь сотрудником крупного журнала и скажу, что мне нужно срочно связаться с Миллером. Судя по первому разговору, она простушка и купится на это. - Хорошо, так и сделайте, - одобрил план Вервольф. - Я перезвоню вам в четыре. x x x В то утро Кэдбери отправился в Бонн на пресс-конференцию, что давал один из министров. А в половине одиннадцатого позвонил Миллеру в отель. - Рад, что застал вас, - начал он. - У меня возникла одна интересная мысль. Давайте встретимся в "Серкль Франсэ" в четыре часа. Когда они встретились, Кэдбери заказал чай и без обиняков начал: - Вот о чем я подумал. Если Рошманна арестовали и опознали как преступника, его дело должно было попасть на глаза британским юристам, работавшим в зоне оккупации. Вам не доводилось слышать о лорде Расселе из Ливерпуля? - Нет, никогда, - ответил Миллер. - Bo время оккупации он был главным юрисконсультом британской зоны. Потом написал книгу "Под бичом свастики". О чем эта книга, ясно из названия. В Германии его за нее невзлюбили, но зверства фашизма описаны там точно. - Он юрист? - Да, и в прошлом первоклассный. Но теперь он отошел от дел и живет в Уимблдоне. Не знаю, помнит ли он меня, но могу вам дать рекомендательное письмо. - Неужели он не забыл события пятнадцатилетней давности? - У него феноменальная память. Если он сталкивался с делом Рошманна, то помнит его до мелочей. Я в этом уверен. Миллер кивнул и хлебнул чая: - Что ж, я не прочь слетать в Лондон и побеседовать с ним. Кэдбери вынул из кармана конверт и протянул Миллеру: - Рекомендательное письмо я уже написал. Желаю удачи. К звонку Вервольфа у Меммерса все было готово. Миллер звонил Зигрид и сказал, что остановился в Бад-Годесберге, в отеле "Дрезен". x x x Вервольф положил трубку и раскрыл телефонную книгу. Нашел нужное имя и набрал код района Бонн-Бад-Годесберг. x x x Миллер вернулся в отель позвонить в аэропорт и заказать билет на самолет в Лондон на следующий день, вторник, тридцать первое декабря. Когда он вошел в фойе, девушка-администратор с улыбкой указала ему на сидевшего у окна пожилого человека в черном зимнем пальто, со шляпой и зонтиком в руках: - Этот господин хочет побеседовать с вами, герр Миллер. Петер подошел к нему, удивленно размышляя, кто мог знать, что он остановился именно в этом отеле. - Вы хотели меня видеть? Мужчина поспешно встал: - Герр Миллер? - Да. Мужчина резко, по-старомодному кивнул головой и представился: - Меня зовут Шмидт. Доктор Шмидт. - Что я могу для вас сделать? Доктор Шмидт обезоруживающе улыбнулся и произнес: - Видите ли, мне сказали, вы журналист. Независимый журналист, и очень толковый. Говорят, вы готовите свои материалы очень тщательно. Миллер молча ждал, когда собеседник перейдет к делу. - Моим друзьям, - продолжал Шмидт, - стало известно, будто вы наводите справки о происшедшем... давно, так скажем. Давным-давно. Миллер замер, лихорадочно соображая, что это за друзья и кто им обо всем рассказал. И понял - он сам расспрашивал о Рошманне по всей стране. - Верно, я навожу справки об Эдуарде Рошманне, - сухо подтвердил он. - А что? - Да, да, о капитане Рошманне. И я подумал, что могу вам помочь. - Мужчина заглянул Миллеру прямо в глаза и тихо произнес: - Капитан Рошманн погиб. - Неужели? - изумился Миллер. - А я и не знал. - Еще бы. - Доктор Шмидт, казалось, обрадовался. - Откуда вам знать? И все же это так. Вы напрасно тратите время. - Когда же он погиб? - разочарованно спросил Миллер. - В последний раз он упоминается в документах в апреле 1945 года. - Да, конечно. - Шмидта, казалось, распирало от желания помочь Миллеру. - Его убили вскоре после этого. Он вернулся в свою родную Австрию и пал от американской пули весной сорок пятого. Тело опознали несколько его старых друзей. - Он, видимо, был удивительным человеком, - заметил Миллер. Шмидт согласно кивнул: - Сказать по правде, многие из нас тоже так считали. - Я имею в виду, - продолжил Миллер, словно его и не прерывали, - что он оказался вторым после Иисуса Христа, восставшим из мертвых. Ведь двадцатого декабря 1947 года британцы захватили его в Граце живым. В глазах доктора отразился сверкавший за окнами отеля снег. - Вы глупец, Миллер. Большой глупец. Позвольте мне, как человеку гораздо старше вас, дать вам совет. Бросьте это дело. Миллер оглядел его и презрительно буркнул: - По-видимому, я должен вас поблагодарить. - Если воспользуетесь моим советом. - Вы опять меня не поняли. По неподтвержденным данным, Рошманна видели еще раз - в Гамбурге в середине октября нынешнего года. Вы их только что подтвердили. - Повторяю, вы поступите очень неразумно, если не бросите свою затею. - Помимо холода, в глазах "доктора" появился страх. Было время, когда его приказам подчинялись беспрекословно, и он никак не мог отвыкнуть от этого. Миллер покраснел от гнева: - Меня от вас тошнит, герр доктор, - выплюнул он. - От вас и всей вашей вонючей шайки. Сверху на вас лоск, а внутри - гниль. Вы - позор нашей нации. И я буду искать Рошманна, пока не найду. Он направился прочь, но Шмидт схватил его за руку. Стоя лицом к лицу, они оглядели друг друга. - Вы же не еврей, Миллер. Вы ариец. Один из нас. Что мы вам такого сделали? Миллер высвободил руку и ответил: - Если не уразумели до сих пор, то уже не поймете. - Эх, молодежь, молодежь. Все вы одинаковы. Почему вы никого не слушаетесь? - Потому что мы такие по духу. Я, во всяком случае. Шмидт прищурился: - Вы же не дурак, Миллер. А ведете себя глупо, как те жалкие создания, кого постоянно мучит совесть. Но теперь я начинаю спрашивать себя, нет ли здесь личного интереса? - Может быть, и есть, - бросил Миллер, уходя. ГЛАВА 8 Приехав в Уимблдон, Миллер без труда нашел нужный дом. Он стоял на тихой уютной улице. На звонок Петера дверь открыл сам лорд Рассел - крепкий шестидесятилетний старик. Миллер представился. - Вчера я был в Бонне, - сказал он Расселу. - Обедал с мистером Энтони Кэдбери. Он дал мне ваш адрес и рекомендательное письмо. Мне бы хотелось побеседовать с вами. Лорд Рассел удивленно оглядел Миллера. - Кэдбери? Энтони Кэдбери? Что-то не припомню... - Он международный обозреватель, - подсказал Миллер. - Работал в Германии сразу после войны. Освещал суды над нацистами. Процессы по делам Йозефа Крамера и других. Вы должны их помнить. - Конечно, конечно. Да, да, Кэдбери. Журналист. Я вспомнил. Давненько мы с ним не виделись. Ну что же мы стоим? Здесь холодно, а я уже не молод. Проходите в дом. Не дожидаясь ответа, Расселл пошел в прихожую. Миллер последовал за ним, закрыл дверь, преградив путь леденящему ветру последнего дня 1963 года. Подчинившись жесту хозяина дома, Петер повесил плащ на крючок и прошел в гостиную, где весело пылал камин, а там протянул Расселу письмо от Кэдбери. Тот взял его, быстро прочел и удивленно поднял брови. - Помочь в поисках нациста? Вы приехали сюда за этим? - Он оглядел Миллера исподлобья. Не успел Петер ответить, как Рассел продолжил: - Присядем. В ногах правды нет. Они расположились в покрытых цветастыми чехлами креслах у камина. - Как случилось, что молодой немецкий журналист разыскивает бывшего фашиста? - без обиняков спросил лорд Рассел. Миллера его суровая прямота несколько обескуражила. - Расскажу обо всем по порядку, - начал он. - Да уж, пожалуйста, - произнес англичанин и наклонился, чтобы выбить трубку о каминную полку. Пока Петер рассказывал, он не спеша набил ее вновь, раскурил и, когда Петер закончил, довольно попыхивал ею. - Надеюсь, вы поняли мой ломаный английский? - спросил наконец Петер. Лорд Рассел, казалось, пробудился от грез. - Да, конечно. Он лучше моего немецкого. Все забывается, знаете ли. Значит, вы хотите найти Рошманна. Зачем? - На то есть причины, - сухо ответил Миллер. - Я считаю, его нужно разыскать и предать суду. - Ага. Я тоже. Вопрос в том, дойдет ли дело до суда? - Если я найду его, - дойдет, - не моргнув глазом, ответил Миллер. - Даю слово. Но англичанин и бровью не повел. Он тихонько попыхивал трубкой, пускал к потолку колечки дыма. Молчание затянулось. - Сэр, - сказал наконец Миллер. - Помните ли вы его? - Помню ли я? Конечно, помню. По крайней мере имя. А вот лицо забыл. Память с годами, знаете ли, тускнеет. - Ваша военная полиция арестовала его двадцатого декабря 1947 года в Граце, - подсказал Миллер и вынул из нагрудного кармана две фотографии Рошманна. Рассел осмотрел их и рассеянно заходил по гостиной, погрузился в размышления. - Да, - сказал он наконец. - Я его вспомнил. Мне в Ганновер даже его досье из Граца выслали. На основании нашего отчета Кэдбери, видимо, и составил свою заметку. - Рассел повернулся к Миллеру. - Значит, этот ваш Таубер утверждал, что видел, как третьего апреля 1945 года Рошманн выезжал из Магдебурга на Запад? - Да, так записано у него в дневнике. - А мы взяли его через два с половиной года. И знаете где? - Нет. - В британском лагере для военнопленных. Да, нахальства Рошманну не занимать... Хорошо, Миллер, я расскажу вам все, что знаю. x x x ...Машина, в которой ехали Рошманн и его дружки-эсэсовцы, миновала Магдебург и повернула на юг к Баварии и Австрии. К концу апреля беглецы добрались до Мюнхена и разделились. К тому времени Рошманн обзавелся формой капрала германской армии и документами на собственное имя, в которых он значился как служащий в вермахте. К югу от Мюнхена наступали американцы, озабоченные не столько положением гражданского населения - им занимались одни армейские бюрократы, - сколько слухами о том, что высшие военные чиновники рейха собирались укрыться в Баварских Альпах - в горной крепости неподалеку от Берхтесгардена, резиденции Гитлера, - и сражаться до последнего патрона. На сотни бродивших по дорогам безоружных немецких солдат войска Паттона внимания почти не обращали. Передвигаясь по ночам, скрываясь днем в лесных хижинах или на сеновалах, Рошманн пересек исчезнувшую в тридцать восьмом году после аннексии границу с Австрией и направился на юг, к родному Грацу. Там он знал людей, способных его приютить. Ему удалось пройти всю Австрию, и лишь шестого мая у самого Граца его остановил английский патруль. Самообладание Рошманну изменило - он попытался бежать в лес. Вслед раздалась автоматная очередь, одна пуля пробила ему легкое. Небрежно обыскав заросли в темноте, англичане ушли, не заметив Рошманна. А ему удалось проползти полкилометра до ближайшего дома фермера, теряя сознание, прошептать имя известного ему в Граце врача. Тем же часом фермер выехал за врачом на велосипеде. Три месяца за Рошманном ухаживали друзья - сначала в доме у фермера, а потом в другом доме, в Гране. Когда он встал на ноги, война уже кончилась, Австрию разделили на четыре оккупационные зоны. Грац был в самом сердце английской. В то время всем немецким солдатам надлежало отбыть два года в лагере для военнопленных, и Рошманн, решив, что там он будет в безопасности, сдался властям. С августа 1945 по август 1947 года, пока не прошла самая ожесточенная охота на убийц из СС, Рошманн жил в лагере, ни в чем особенно не нуждаясь. Дело в том, что сдался он под именем своего бывшего друга, офицера вермахта, убитого в Северной Африке. Тогда по дорогам Германии бродило столько немецких солдат без документов, что любые имена, которыми они себя называли, принимались союзниками за истинные. У оккупационных властей не было ни времени, ни возможности их проверить. Словом, летом 1947 года Рошманна выпустили, и он решил, что может без опаски вернуться домой. Но ошибся. Один из прошедших ад рижского концлагеря, уроженец Вены, поклялся отомстить Рошманну. Он колесил по улицам Граца, ждал, когда тот возвратится к родителям которых покинул в 1939 году, к жене Хелле, которую не видел с 1943 года. После освобождения Рошманн устроился на ферму под Грацем, а двадцатого декабря 1947 года отправился домой на рождество. Мститель уже ждал его. Спрятавшись за колонной, он узнал Рошманна в высоком голубоглазом блондине, который подошел к дому своей жены Хеллы, воровато огляделся и постучал. А через час, ведомые бывшим узником рижского концлагеря, в дверь к Хелле постучали два заинтригованных сержанта Британской полевой службы безопасности (ПСБ). Вскоре они обнаружили Рошманна - он спрятался под кроватью. Будь Рошманн посмелее, он бы сблефовал и убедил англичан, что узник ошибся. Но от страха он залез под кровать, чем себя и выдал. Его отвели к майору ПСБ, который, не церемонясь, запер его в камеру и послал запрос в Берлин американцам. Подтверждение пришло через двое суток, и каша заварилась. Американцы попросили перевезти Рошманна в Мюнхен, где бы он выступил свидетелем на суде по делам других эсэсовцев, бесчинствовавших в нескольких концлагерях неподалеку от Риги. Англичане согласились. В шесть часов утра восьмого января 1948 года Рошманна в сопровождении сержантов королевской военной полиции и ПСБ посадили в Граце на поезд, шедший в Мюнхен через Зальцбург. Лорд Рассел остановился у камина и выбил трубку. - А что было потом? - спросил Миллер. - Он сбежал. - Что?! - Сбежал. Выпрыгнул на ходу из окна уборной и ушел по снегу. Погоня успехом не увенчалась, а через шестнадцать месяцев, в мае сорок девятого года, образовалась ФРГ, и мы сдали дела в Бонн. Миллер закончил свои заметки и закрыл блокнот. - Так куда же теперь обратиться? - спросил он. - Наверное, к властям вашей страны. - Лорд Рассел надул щеки. - Вы уже знаете биографию Рошманна от рождения до января сорок восьмого года. Остальным должны поделиться с вами ведомства ФРГ. - Какие именно? - спросил Петер и услышал ответ, которого опасался. - Что касается Риги, то ей занимается гамбургский отдел генеральной прокуратуры. - Там я уже был. - И вам не помогли? - Ничуть. - И неудивительно, - улыбнулся лорд Рассел. - В Людвигсбург ездили? - Да. Там обошлись со мной любезно, а помочь все равно не смогли. Такие у них порядки. - Что ж, официально больше обратиться некуда. Но выход есть. Вы слышали о Симоне Визентале? - Визентале? Да, краем уха. - Он живет в Вене. Еврей, уроженец Польской Галиции. Четыре года провел в двадцати концлагерях. Чудом выжил и решил посвятить остаток жизни поиску нацистских преступников. Но суда над ними он не вершит, лишь собирает всевозможные сведения, а когда окончательно убеждается, что нашел нужного человека, сообщает в полицию. Если та ничего не предпринимает, он устраивает пресс-конференцию. Не стоит говорить, что власти ФРГ и Австрии его не жалуют Ведь он считает, что они сидят сложа руки: не только скрывающихся нацистов не разыскивают, но и известных не арестовывают. Бывшие эсэсовцы ненавидят Визенталя - они дважды пытались убить его, бюрократам хочется, чтобы он оставил их в покое. Впрочем, многие простые люди считают его героем и всячески ему помогают. - Теперь я вспомнил. Не он ли выследил Адольфа Эйхмана? Лорд Рассел кивнул: - Он узнал, что тот скрывался под именем Рикардо Клемента и жил в Буэнос-Айресе. Израильтяне сумели вывезти его из Аргентины. Визенталь - единственный, кто может знать о Рошманне что-нибудь новое. - Вы с ним знакомы? - спросил Миллер. Лорд Рассел вновь кивнул: - Пожалуй, я напишу для вас рекомендательное письмо. К Симону, желая получить сведения, приходят многие. Так что моя рекомендация не помешает. Он подошел к письменному столу, набросал на листе гербовой бумаги несколько строк и запечатал его в конверт. - Желаю удачи. Она вам понадобится, - сказал он и проводил Миллера до дверей. x x x На другое утро Петер самолетом английской авиакомпании ВЕА вернулся в Бонн, взял свою машину и отправился в Вену через Штутгарт, Мюнхен, Зальцбург и Линц. Переночевал он в Мюнхене. Петер решил не торопиться: был гололед, проезжую часть то и дело сужали до одной полосы, а на другие пускали грейдеры или песочницы, которые тщетно пытались совладать с непрекращавшимся снегом. На другое утро Миллер поднялся рано и добрался бы до Вены к обеду, если бы не пришлось стоять у Бад-Тельца, что на самом выезде из Мюнхена. Шоссе шло по густому сосновому лесу, как вдруг несколько знаков "сбавить ход" остановили движение. У обочины была запаркована полицейская машина с включенной мигалкой, поперек дороги, сдерживая поток, стояли двое патрульных в белых шинелях. На противоположной стороне творилось то же самое. В этом месте на шоссе выходила прорубленная в лесу грунтовая дорога, там, где она пересекала автобан, стояли по два солдата, в зимней форме, с подсвеченными жезлами в руках, ждали, когда из леса покажется то, что пока скрывалось там. Сгорая от нетерпения, Миллер опустил стекло и обратился к одному из полисменов: - В чем дело, отчего такая задержка? Патрульный не торопясь подошел к "ягуару" и улыбнулся: - Из-за маневров. Скоро из леса пойдут танки. И впрямь, через пятнадцать минут появился первый из них, между деревьев показалась длинная пушка, похожая на хобот принюхивающегося слона, потом с глухим гулом Бронированное чудовище перекатилось через автобан. x x x Старший сержант Ульрик Франк был счастлив. В тридцать лет он осуществил свою заветную мечту - командовать танком. Он даже помнил, когда эта мечта в нем зародилась. Дело было так. В январе 1945 года, его, мальчугана из Мангейма, в первый раз повели в кино. Перед фильмом крутили журнал, в котором захватывающе показывалось, как "тигры" Гассо фон Мантейфеля шли на американцев и англичан. Ульрик, как завороженный, смотрел на командиров в стальных касках и защитных очках, бесстрашно возвышавшихся над открытыми люками. С той минуты жизнь одиннадцатилетнего мальчика круто переменилась. Выходя из кинотеатра, он поклялся, что рано или поздно станет командиром танка. На это у него ушло девятнадцать лет. И вот на зимних учениях 1964 года в лесах вокруг Бад-Тельца он возглавлял экипаж своей первой машины - американского М-48 "паттон". А для "паттона" эти учения были последними. В лагере танкистов уже ждали новенькие французские АМХ-13 - ими перевооружали армию ФРГ. И через неделю Ульрик получил в свое распоряжение более маневренную и лучше вооруженную машину. Франк оглядел черный крест новой немецкой армии на башне, а под ним - собственное имя танка, и ему стало грустно. Хотя Ульрик командовал "паттоном" всего полгода, этот танк навсегда останется его первенцем, любимчиком. Франк окрестил его "Драхенфельс" - "Скала дракона" - по названию утеса на Рейне, где Мартин Лютер, переводя Библию на немецкий, увидел дьявола и запустил в него чернильницей. "По-видимому, танк после учений демонтируют и пустят в переплавку", - подумал Ульрик. Переезжая шоссе, дивизион ненадолго остановился, но вскоре двинулся вновь и быстро скрылся в лесу. x x x До столицы Австрии Миллер добрался к вечеру третьего января. Дом номер семь на площади Рудольфа он нашел без труда. В перечне у подъезда напротив третьего этажа стояла карточка с надписью "Центр документации". Петер поднялся туда и постучал в покрашенную палевой краской деревянную дверь. Сначала Миллера оглядели в глазок, потом дверь отворилась. За ней стояла симпатичная блондинка. - Слушаю вас. - Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я бы хотел побеседовать с господином Визенталем. У меня есть рекомендательное письмо. Он вынул его и передал девушке. Та нерешительно взглянула на конверт; улыбнулась и попросила Петера подождать. Через несколько минут она появилась вновь, но на этот раз в конце коридора, куда выходила дверь приемной, и позвала Петера. Тот прошел по коридору, увидел слева открытую дверь и переступил порог. Из-за письменного стола поднялся и сказал: "Проходите" - плотный мужчина под два метра ростом, в пиджаке из толстого сукна. Он сутулился, словно все время искал какой-то пропавший со стола документ. Это и был Симон Визенталь. В руке он держал письмо лорда Рассела. Кабинет Визенталя был мал до тесноты. Одну сторону занимали забитые книгами полки. На другой, той, к которой Миллер стоял лицом, висели многочисленные рукописи - свидетельства жертв злодеяний эсэсовцев. У противоположной стоял диван, тоже заваленный книгами, слева от двери было небольшое окно во двор, а под ним - письменный стол Визенталя. Миллер уселся на поставленный рядом стул для посетителей. - Мой друг лорд Рассел пишет, что вы собираетесь выследить бывшего эсэсовца-убийцу, - начал Визенталь. - Совершенно верно. - Как его имя? - Рошманн. Капитан Эдуард Рошманн. От изумления Визенталь поднял брови и присвистнул. - Вы знаете о нем? - осведомился Миллер. - О Рижском мяснике? Еще бы! Он находится среди тех пятидесяти преступников, поисками которых я занимаюсь в первую очередь, - ответил Визенталь. - Позвольте спросить, почему вы взялись именно за него? Миллер попытался объяснить все вкратце. - Начните сначала, - перебил его Визенталь. - Что это за дневник такой? Миллеру пришлось пересказать свою историю в четвертый раз. Она становилась все длиннее - к известному о жизни Рошманна добавлялись новые подробности. - И теперь мне бы хотелось узнать, - закончил Петер, - куда делся Рошманн, спрыгнув с поезда. Симон Визенталь глядел, как за окном на землю ложились снежные хлопья. - Дневник при вас? - спросил он наконец. Миллер вынул его из папки и положил на стол. Визенталь пролистал его, пробормотал: "Потрясающе" - и подняв глаза на Петера, сказал: - Хорошо, я вам верю. - А раньше сомневались? - удивился Миллер. Симон Визенталь хитро взглянул на него: - Сомнения есть всегда, герр Миллер. Слишком уж странную историю вы рассказали. К тому же я так и не понял, зачем вам понадобилось выслеживать Рошманна. Миллер пожал плечами: - Я журналист. А это хороший материал для прессы. - Вряд ли найдется газета, которая согласится его напечатать. А тем более хорошо оплатить. Неужели здесь нет личной заинтересованности? Миллер уклонился от прямого ответа. - С чего вы это взяли? Мне всего двадцать девять лет. Во времена рижского гетто я был совсем ребенком. - Конечно, конечно. - Визенталь взглянул на часы и встал. - Уже пять, и мне бы хотелось вернуться к жене. Можно взять дневник Таубера на выходные? - Ради Бога, - ответил Миллер. - Хорошо. Тогда приходите в понедельник утром, я расскажу вам все, что знаю о Рошманне. Миллер приехал в понедельник в десять утра. Симон Визенталь вскрывал почту. Увидев журналиста, он жестом пригласил его сесть и продолжал аккуратно - ножницами - отрезать краешки конвертов. - Я собираю марки, - пояснил он, - поэтому не хочу портить конверты, - и, закончив, продолжил: - Вчера вечером я дочитал дневник. Это замечательный документ. - Он вас удивил? - Если что и удивило, то отнюдь не содержание. Ведь подобное пережил я сам. Меня поразила точность. Из Таубера вышел бы замечательный свидетель. Он подмечал даже пустяки. И все записывал - по горячим следам. А это очень важно, если хочешь, чтобы австрийский или западногерманский суд вынес обвинительный приговор. Как жаль, что Таубера нет в живых. Миллер поразмыслил немного и спросил: - Герр Визенталь. Впервые я разговариваю с человеком, прошедшим концлагерь. Больше всего меня в дневнике Таубера поразило, что Саломон отрицал общую вину. Между тем нам, немцам, вот уже двадцать лет твердят, что виноваты мы все до единого. Вы тоже так считаете? - Нет, - ответил Визенталь. - Прав Таубер. - Но ведь мы уничтожили в концлагерях четырнадцать миллионов неарийцев! - Разве вы лично кого-нибудь убили? Нет, трагедия в том, что в руки правосудия не попали истинные преступники. - Тогда кто же уничтожил эти четырнадцать миллионов? Симон Визенталь пристально посмотрел на Миллера: - Известно ли вам о структуре СС? Об отделах этого ведомства, которые и повинны в массовых убийствах? - Нет. - Тогда я расскажу о них. Вы слышали о главном отделе имперской экономической администрации, обвиненном в эксплуатации узников концлагерей? - Да, я что-то об этом читал. - Так знайте, это лишь среднее звено цепи, - начал Симон Визенталь. - Ведь еще нужно было отсеять будущих жертв от остального населения, согнать их в одно место, развезти по концлагерям, а потом, когда из них выжмут все соки, и убить. Этим занималось РСХА, главное отделение имперской безопасности, силами которого и были уничтожены эти четырнадцать миллионов человек. Странное на первый взгляд место для слова "безопасность", правда? Но дело в том, что нацисты считали, будто эти несчастные представляли угрозу рейху и его от них надо было обезопасить. Также в функции РСХА входило выслеживать, допрашивать и отправлять в концлагеря других врагов рейха: коммунистов, социал-демократов, либералов, журналистов и священников, которые высказывались против фашизма, борцов Сопротивления в оккупированных странах, а потом и собственных военачальников, таких, как фельдмаршал Эрвин Роммель и адмирал Вильгельм Канарис, расстрелянных по подозрению в пособничестве антифашистам. РСХА делилось на шесть отделов. В первом занимались управлением и кадрами; во втором - обеспечением и финансами. В третьем отделе находились печально известные служба имперской безопасности и полиция безопасности, которые возглавлял сначала Райнхард Гейдрих, а потом, после его убийства в Праге в 1942 году, Эрнст Кальтенбруннер, впоследствии казненный союзниками. В этих ведомствах, чтобы развязать языки допрашиваемым, запросто применяли пытки. Четвертым отделом было гестапо, возглавлявшееся до сих пор не найденным Генрихом Мюллером. Во главе еврейской секции гестапо (Б-4) стоял Адольф Эйхман, которого агенты "Моссада" вывезли из Аргентины в Иерусалим, где его судили и расстреляли. Пятым отделом считалась криминальная полиция, шестым - разведслужба. Шеф третьего отдела являлся одновременно и главой всего РСХА, а шеф первого - его заместителем. Последним был генерал-лейтенант Бруно Штрекенбах, который теперь живет в Фегельвайде, а работает в одном из гамбургских магазинов. Если искать виновных в преступлениях против человечества, большинство окажется из этих двух отделов. Это тысячи, а не миллионы людей, живущих сейчас в ФРГ. Теория общей вины шестидесяти миллионов немцев, включая детей, женщин, солдат, моряков и летчиков, которые ничего общего с преступлениями фашистов не имели, была придумана союзниками, но больше всего оказалась на руку бывшим эсэсовцам. Она - их лучшее подспорье: они понимают в отличие, по-видимому, от большинства немцев, что до тех пор, пока эта теория останется в силе, конкретных убийц искать никто не станет - по крайней мере достаточно ревностно. За ней бывшие эсэсовцы скрываются и по сей день. Миллер осмысливал сказанное. Но оно не укладывалось у него в голове. Трудно было представить четырнадцать миллионов человек. Легче думалось об одном, чей труп лежал на носилках под гамбургским дождем. - Как вы считаете, отчего Таубер покончил с собой? Визенталь ответил, не отрывая глаз от двух очаровательных африканских марок на одном из конвертов: - Думаю, он был прав, решив, что никто не поверит, будто он видел Рошманна у оперного театра. - Но почему он не обратился в полицию? Симон Визенталь отрезал край еще у одного конверта и пробежал глазами письмо. Потом произнес: - Это вряд ли бы помогло. В Гамбурге, во всяком случае. - А при чем тут Гамбург? - Вы были в тамошнем отделе генеральной прокуратуры? - Да. Но без толку. Визенталь поднял глаза на Миллера: - В моих глазах гамбургский отдел генеральной прокуратуры пользуется дурной репутацией. Возьмем, к примеру, человека, о котором я только что упоминал. Бывшего генерала СС Бруно-Штрекенбаха. - Ну и что? - спросил Миллер. Вместо ответа Симон Визенталь порылся в бумагах на столе, вытащил один из документов. - Вот, - сказал он. - Эта бумага известна в юридических кругах ФРГ как "Документ 141JS 747/61". Хотите узнать о нем подробнее? - Да. Я не тороплюсь. - Хорошо. Итак, до войны Штрекенбах был шефом гамбургского гестапо. С этого поста он быстро возвысился до главы третьего отдела РСХА. В 1939 году возглавил карательные части в оккупированной Польше. К концу 1940 года стал генерал-губернатором всей Польши с резиденцией в Кракове. При нем там были уничтожены десятки тысяч человек. В начале 1941 года он вернулся в Берлин, стал начальником отдела кадров СД, третьего отдела РСХА, заместителем самого Гейдриха. Помогал организовывать карательные отряды, которые вслед за вермахтом были брошены на Советский Союз. Потом его повысили еще раз, сделали главой отдела кадров всего РСХА. Таким образом, Штрекенбах отвечал за подбор людей для карательных отрядов СС в оккупированных странах вплоть до конца войны. - И его арестовали? - Кто? - Гамбургская полиция, конечно. Вместо ответа Визенталь вынул из ящика еще один документ. Согнул его пополам и положил перед Миллером. - Узнаете эти имена? Миллер внимательно прочитал список из десяти фамилий и ответил: - Конечно. Это руководители гамбургской полиции. - Теперь расправьте лист. Петер послушался. Полностью документ выглядел так: Фамилия No билета нацистской партии No СС Чин А. - 455336 Кап-н Б. 5451195 429339 Ст. лей-т В. - 353004 С. лей-т Г. 7040308 174902 Кап-н Д. - 421445 Ст. лей-т Е. 7039564 421176 Майор Ж. - 426553 Кап-н И. 3138798 311870 Кап-н К. 1186976 424361 Ст. лей-т Л. 5063331 309825 Майор - Боже мой! - только и сказал Миллер. - Теперь вы понимаете, почему генерал-лейтенант СС спокойно разгуливает по Гамбургу. Они не могут его арестовать. Он когда-то был их начальником. Миллер смотрел на список и не верил своим глазам. - Так вот что имел в виду Брандт, когда заявил, что к расследованиям, связанным с нацистами, в гамбургской полиции существует особое отношение. - Вероятно, - ответил Визенталь. - То же положение и в гамбургском отделе генеральной прокуратуры. Есть там один юрист, который пытается сделать хоть что-нибудь, но у него сильные недруги. В дверях появилась симпатичная секретарша. - Чай или кофе? - спросила она. После обеда Миллер вернулся к Симону Визенталю. На столе у того лежали несколько листков из собственного досье на Эдуарда Рошманна. Петер сел рядом, вынул блокнот, приготовился слушать. Визенталь начал рассказывать о том, что Рошманн делал с восьмого января 1945 года. По договоренности между американскими и английскими властями Рошманна после выступления на суде в Дахау должны были переправить в британскую зону оккупации, скорее всего, в Ганновер, где бы он ждал суда и, без сомнения, смертного приговора. К тому времени он связался с укрывавшей нацистов организацией "Шестиконечная звезда". Ничего общего с символом еврейской веры она не имела, а названа была так потому, что запустила щупальца в шесть главных городов Австрии, расположенных по большей части в британской зоне оккупации. В шесть утра восьмого января Рошманна разбудили и препроводили в поезд, стоявший на вокзале в Граце. Едва его отвели в купе, как между сержантом военной полиции, который хотел держать Рошманна в наручниках всю дорогу, и сержантом полевой службы безопасности (он намеревался их снять) разгорелся спор. Рошманн повлиял на его исход, сказал, что у него от тюремной пищи несварение желудка и ему надо в туалет. Его туда отвели, наручники сняли, один из сержантов остался караулить у двери. Трюк с туалетом Рошманн повторил трижды, пока ему не удалось разомкнуть запоры на окне в кабинке и оно стало подниматься без труда. Эсэсовец понимал: сбежать нужно до прибытия в Зальцбург, где его передадут американцам, которые на машине доставят его в Мюнхен, в свою тюрьму. Но поезд миновал станцию за станцией, не сбавляя ход. Однако в Халлайне остановился, а один из сержантов побежал на вокзал купить что-нибудь поесть. Рошманн снова запросился в уборную. На сей раз его сопровождал сержант полевой службы безопасности, не столь строгий, как его коллега из военной полиции. Когда состав начал медленно отходить от Халлайна, Рошманн выпрыгнул из уборной в снег. Охранники выбили дверь лишь через десять минут. К тому времени эсэсовец уже стремглав бежал по горным склонам к Зальцбургу. По снегу он добрался до ближайшего селения и там заночевал... На другое утро перешел границу Верхней Австрии недалеко от Зальцбурга и дал о себе знать людям из "Шестиконечной звезды". Они устроили его на кирпичную фабрику, где он работал, пока шли переговоры с "Одессой" о его переброске на юг Италии. В то время "Одесса" была тесно связана с французским иностранным легионом, где укрылись многие бывшие эсэсовцы. Через четыре дня переговоров автомобиль с французскими номерами остановился у города Остермитинг и взял Рошманна с еще пятью беглецами-нацистами. Водителя машины снабдили документами, по которым можно было пересекать границу без таможенного досмотра. Он привез шестерых эсэсовцев в итальянский город Мерано и получил от тамошнего представителя "Одессы" солидный куш. Из Мерано Рошманна переправили в лагерь для переселенцев в Римини. Там в госпитале ему ампутировали пальцы правой ноги, отмороженные во время блужданий по снегу после прыжка из поезда. С тех пор он носит ортопедический ботинок. В октябре 1948 года Рошманн написал из Римини письмо жене в Грац и впервые подписался фальшивым именем Фриц Бернд Вегенер. Вскоре его перевели в римский францисканский монастырь, а когда все документы были готовы. Рошманн отплыл из Неаполя в Буэнос-Айрес. В монастыре Рошманн жил среди своих дружков-эсэсовцев под покровительством епископа Алуа Гюдаля, который исправно заботился, чтобы они не нуждались ни в чем. В аргентинской столице "Одесса" устроила его в дом немецкой семьи Фидмаров на улице Иполито Иригойена. В начале 1949 года ему из фонда Бормана выделили пятьдесят тысяч американских долларов, и он занялся экспортом ценных пород древесины из Южной Америки в Западную Европу. Его фирма называлась "Штеммлер и Вегенер", потому что документы у Рошманна были на имя Фрица Берида Вегенера, немца, родившегося в итальянской провинции Южный Тироль. В начале 1955 года он женился на своей секретарше Ирмтрауд Зигрид Мюллер, не разводясь с первой женой Хеллой. Но времена для Рошманна наступали трудные. В июле 1952 года Ева Перон, жена аргентинского диктатора и истинная правительница страны, умерла от рака. Через три года Рошманн понял - дни режима Перона сочтены, а значит, скоро нацисты, живущие в Аргентине, лишатся поддержки правительства. Прихватив новую жену, Рошманн убрался в Египет. Там он провел лето 1955 года, а к осени вернулся в ФРГ. Ему бы сошло с рук и это, если бы не гнев женщины, которую он предал. Его первая жена Хелла написала ему письмо в Буэнос-Айрес на адрес Фидмаров. Те, не зная, куда переслать письмо, вскрыли его, прочитали и ответили Хелле, что он возвратился в Германию, женившись на секретарше. Хелла пришла в ярость, сообщила полиции новое имя мужа и потребовала арестовать его за двоеженство. В ФРГ немедленно объявили розыск человека по имени Фриц Бернд Вегенер. - Его поймали? - спросил Миллер. - Нет, - покачал головой Визенталь. - Он опять исчез. Раздобыл новые документы и наверняка остался в Германии. Вот почему я верю, что Таубер его видел. - А где его первая жена, Хелла Рошманн? - По-прежнему живет в Граце. - Стоит ли говорить с ней? - Вряд ли, - вновь покачал головой Симон. - Узнав об измене мужа, она рассказала полиции все. Теперь Хелла ненавидит его, так что он едва ли станет с ней связываться. Ведь, рассказав полиции, кто такой Вегенер, она застала Рошманна врасплох, и ему пришлось доставать новые документы в чертовской спешке. - Кто их ему выхлопотал? - "Одесса", конечно. - Что это за "Одесса" такая? Вы уже не раз о ней упоминали. - Разве вы не слышали об этой организации? - Нет. До вас никогда. Симон Визенталь посмотрел на часы: - Тогда приходите завтра. Я расскажу о ней. ГЛАВА 9 На другой день Петер вернулся к Симону Визенталю и описал ему встречу с доктором Шмидтом, о которой забыл упомянуть сразу. Выслушав его, Визенталь надул губы и кивнул: "Да, это, конечно, "Одесса". Хотя она почти никогда никого не предупреждает, особенно если расследование только началось. Интересно, какой пост занимает там Рошманн? Почему камрады так пекутся о нем?" А потом Визенталь два часа рассказывал Миллеру о самой "Одессе". О том, как она зародилась, чтобы помочь разыскиваемым нацистским преступникам бежать от суда, и в конце концов превратилась в мощную секту, объединяющую всех, кто носил в петлице сдвоенные молнии. Когда в 1945 году союзники вошли в Германию и обнаружили концлагеря с их чудовищным содержимым, они, естественно, потребовали у немецкого народа ответа на вопрос, кто сотворил эти злодеяния. Ответ на него был один - СС, но сами эсэсовцы словно сквозь землю провалились. Куда же исчезли эти люди? Они или ушли в подполье, оставшись в Германии и Австрии, или бежали за рубеж. И в том, и в другом случае их решения были приняты не в одночасье. Слишком поздно союзники сообразили, что преступники продумали пути к отступлению заранее. Это, кстати, опровергает теорию о так называемом патриотизме СС - каждый в этой организации, начиная с ее главаря Генриха Гиммлера, спасал свою шкуру ценой страданий немецкого народа. Еще в ноябре 1944 года Гиммлер вел переговоры со швейцарским отделением Красного Креста о бегстве из Германии. Но ему отказали. Так что пока лидеры фашистской партии и СС призывали народ воевать до последней капли крови, сами они готовили себе безбедную жизнь за границей. Они-то понимали, что крах Третьего рейха неизбежен. На Восточном фронте вермахт ценой колоссальных потерь сдерживал наступление Красной Армии лишь затем, чтобы дать эсэсовцам время претворить в жизнь планы побега. Позади немецкой армии стояли те же эсэсовцы, стрелявшие и вешавшие тех, кто решался отступать, не выдержав натиска русских. Так под дулами пистолетов СС погибли тысячи солдат и офицеров вермахта. А перед самой капитуляцией главари СС исчезли. Один за другим бросали они свои посты, переодевались в гражданское, рассовывали по карманам заранее (и прекрасно) изготовленные фальшивые документы и окунались в неразбериху, что царила в Германии в мае 1945 года, оставляли стариков из народного ополчения встречать американцев и англичан у ворот концлагерей, обрекали измученных немецких солдат на жалкое существование в лагерях для военнопленных, а женщин и детей - на страдания на оккупированной союзниками родине. Те из эсэсовцев, кого узнал бы каждый, давно смотались за рубеж. Там и вступила в действие "Одесса", созданная в конце войны для переброски нацистов из Германии. Ее люди давно завязали тесную дружбу с аргентинским режимом Хуана Перона, получили от него семь тысяч чистых аргентинских паспортов, так что преступникам оставалось лишь вписать в них фальшивые имена, вклеить свои фотографии, поставить печать в аргентинском консульстве в Берлине и сесть на пароход, направляющийся в Буэнос-Айрес. Тысячи других эсэсовцев двинулись на юг через Австрию в итальянскую провинцию Южный Тироль, а оттуда - в Геную или Римини и Рим. Заботилось о них несколько организаций, в основном благотворительные, руководители которых почему-то решили, будто эсэсовцы спасались от чрезмерно жестоких преследований союзников. Особенно усердствовал Алуа Гюдаль, немецкий епископ в Риме. Главным пристанищем эсэсовских убийц стал римский францисканский монастырь, где они получали кров и еду в ожидании новых документов и возможности уехать в Южную Америку. Иногда эсэсовцы путешествовали под видом сотрудников Красного Креста. Ходатайствовал за них Ватикан, а издержки оплачивала благотворительная организация "Каритас". Такова была первая цель "Одессы", и в основном осуществить ее удалось. Около восьмидесяти процентов приговоренных к смертной казни эсэсовцев сумели благодаря "Одессе" избежать кары правосудия. Живя в свое удовольствие на средства, вырученные от массовых убийств, люди "Одессы" наблюдали за обострением отношений между союзниками. Надежды на скорое восстановление рейха не оправдались, но с основанием в мае 1949 года Федеративной Республики Германии "Одесса" поставила перед собой пять новых задач. Во-первых, она решила внедрить бывших эсэсовцев во все звенья жизни в новой Германии. В конце сороковых и в пятидесятые годы они проникли в государственные службы, оказались в банках, юридических конторах, полиции, среди местных властей. Здесь они могли защищать друг друга от расследований и арестов, помогать друг другу во всем. Во-вторых, бывшие эсэсовцы пробрались и к политической власти. Высоких постов они не занимали, рассредоточились по низшим и средним эшелонам. Дело в том, что в ФРГ не было закона, запрещавшего бывшему фашисту участвовать в политической борьбе. Показательно, что ни один кандидат ХДС или ХСС, рьяно выступавший за расследование военных преступлений, не был избран ни в бундестаг, ни даже в ландтаг. Кто-то из политиков объяснил это очень просто: "Все дело в математике, - заявил он. - Шесть миллионов мертвых евреев не могут голосовать. А пять миллионов живых нацистов могут и голосуют". Главная цель обеих программ была проста: замедлить и по возможности остановить расследование преступлений бывших эсэсовцев. Большим подспорьем здесь оказалось тайное сознание у сотен тысяч немцев того, что они были вольными или невольными пособниками СС. В-третьих, люди СС закрепились в промышленности и торговле. На деньги, заранее отложенные в швейцарские банки, они в пятидесятые годы открыли собственные предприятия, которые в начале шестидесятых уже процветали. Часть вырученных средств использовалась на финансирование проэсэсовских листовок, наводнивших одно время ФРГ, поддержку ультраправых издательств, помощь попавшим в беду камрадам. В-четвертых, "Одесса" всегда находит попавшему в руки правосудия эсэсовцу первоклассного адвоката и, если нужно, оплачивает судебные издержки. В-пятых, "Одесса" активно занимается пропагандой в самых различных формах, начиная от распространения экстремистской литературы и кончая проталкиванием в бундестаге закона, устанавливающего срок давности за преступления против человечества. Делаются попытки уверить новое поколение немцев, что цифры убитых евреев, русских и поляков во много раз преувеличены - обычно говорится, будто погибло всего сто тысяч евреев, - и что "холодная война" между Западом и Советским Союзом якобы подтвердила правоту Гитлера. Но главная цель пропаганды "Одессы" - убедить семьдесят миллионов жителей ФРГ, что эсэсовцы на самом деле были такими же солдатами-патриотами, как вермахт, и что дружба между старыми "товарищами по оружию" священна. Ничего более далекого от истины придумать нельзя. Во время войны вермахт к СС близко не подходил. Солдаты считали эсэсовцев подонками, а те их презирали. В конце войны миллионы мальчишек из вермахта были брошены под русские танки лишь для того, чтобы эсэсовцы спасли свои шкуры. После июля 1944 года, когда был раскрыт заговор против Гитлера, эсэсовцы уничтожили пять тысяч солдат и офицеров, хотя в самом заговоре участвовало не больше пятидесяти человек. Так с какой стати германская армия, ВМФ и ВВС станут считать себя "товарищами по оружию" с СС? Тем не менее "Одессе" удалось стреножить тех, кто пытался разыскать и предать суду военных преступников. Здесь она не гнушалась ничем, даже убийствами своих членов, если подозревала, что в ходе следствия они могут выболтать лишнее. Кроме того, своими победами она во многом обязана ошибкам союзников в 1945-1949 годах, "холодной войне" и характерной немецкой трусости при столкновении с моральной проблемой, что совершенно не вяжется с мужеством немцев на войне или в годы восстановления Германии. Когда Визенталь закончил, Миллер положил карандаш, которым записал многое из рассказа Симона, и откинулся на спинку кресла. - Я понятия обо всем этом не имел, - сказал он наконец. - Как и большинство немцев, - заметил Визенталь в ответ. - Сказать по правде, об "Одессе" вообще мало кто знает. О ней в ФРГ почти не упоминают. Как американские гангстеры отрицают существование мафии, так бывшие эсэсовцы отрицают существование "Одессы". Признаться, теперь это слово заменили на "товарищество", так же как в США мафию переименовали в "Коза Ностра". Ну и что? "Одесса" не отомрет, пока остаются в живых нуждающиеся в защите преступники-эсэсовцы. - Думаете, я столкнулся именно с ними? - спросил Миллер. - Уверен в этом. Предупреждение, полученное вами в бадгодесбергском отеле, могло исходить только от них. Будьте осторожны - эти люди миндальничать не станут. Но мысли Миллера были заняты другим. - Перед тем как Рошманн исчез, узнав, что его выдала жена, он, по вашим словам, обзавелся новым паспортом, так? - Конечно. - Почему именно паспортом? Симон Визенталь уселся поудобнее и кивнул: - Ваше недоумение мне понятно. Попробую его рассеять. После войны по Германии, да и здесь, по Австрии, скитались десятки тысяч людей без документов. Некоторые и впрямь лишились их волею судьбы, а некоторые намеренно выбросили. Чтобы получить новое удостоверение личности, полагалось представить свидетельство о рождении. Но миллионы людей война сорвала с насиженных мест. Например, кто мог подтвердить правоту человека, утверждавшего, что он родился в маленькой деревушке в Восточной Пруссии, которая теперь оказалась за "железным занавесом"? А случалось, дом, где хранились документы, сгорел или пострадал от бомбежки. Посему порядок получения удостоверения личности был очень прост. Нужно было лишь привести двух свидетелей, которые поклялись бы, что знают вас и что вы назвались подлинным именем. У военнопленных тоже не было никаких документов. Выпуская их из лагеря, английские или американские оккупационные власти выдавали им свидетельство об освобождении, где удостоверялось, что, скажем, Иоганн Шуманн отбыл свой срок в лагере для военнопленных. Этот документ представитель военной администрации передавал гражданскому коллеге, который выписывал бывшему заключенному удостоверение личности на имя Иоганна Шуманна. Но зачастую этот военнопленный просто назвался Иоганном Шуманном, а на самом деле имя у него было иное. Это никто не проверял. Так преступник мог запросто сменить все данные о себе. Однако этим методом можно было воспользоваться только сразу после войны. К нему и прибегло большинство бывших эсэсовцев. А что делать человеку, настоящее имя которого раскрыли в 1955 году, как случилось с Рошманном? Тогда уже нельзя было просто пойти к властям и сказать: "Я потерял все документы во время войны". Его спросили бы, как он жил без них целых десять лет. Итак, ему нужен был новый паспорт. - Пока мне все ясно, - сказал Миллер. - Но почему именно паспорт? Почему не водительские права или удостоверение личности? - Потому что вскоре после основания ФРГ западногерманское правительство поняло, что в стране под чужими именами живут тысячи людей. И решило ввести документ, столь авторитетный, чтобы по нему можно было обзавестись всеми остальными. Сошлись на паспорте. В ФРГ для его получения нужно предъявить свидетельство о рождении, несколько справок и гору других документов, которые будут тщательно проверять. Зато получив паспорт, другими документами по нему можно обзавестись без труда. Уж такова бюрократия. Предъявление паспорта убеждает чиновника в том, что личность предъявителя подвергать сомнению не нужно - ведь другие бюрократы, выдавая паспорт, уже основательно ее проверили. Итак, с новым паспортом Рошманн быстро получил все необходимое: водительские права и кредитные карточки, открыл счет в банке. Паспорт в сегодняшней ФРГ - волшебная палочка, открывающая доступ к любым другим документам. - Где его раздобыл Рошманн? - У "Одессы". Она, видимо, имеет в своем штате человека, умеющего их фабриковать. Миллер призадумался: - Найти его - значит отыскать того, кто способен опознать Рошманна, верно? Визенталь пожал плечами: - Возможно. Однако вы замахнулись на слишком многое. Чтобы его найти, надо проникнуть в "Одессу". Но это под силу лишь бывшему эсэсовцу. - А что могу сделать я? - Вам лучше всего связаться с теми, кто прошел рижское гетто. Не знаю, сумеют ли они вам помочь, но уверен, что захотят. Все мы жаждем изловить Рошманна. Начните вот с чего. - Визенталь пролистал дневник Таубера. - Здесь Саломон пишет о некой Олли Адлер из Мюнхена, любовнице Рошманна. Возможно, она осталась жива и вернулась в родной город. Миллер согласно кивнул и спросил: - Если вы правы, то где ее искать? - В Центре еврейской общины. Там содержатся сведения и о мюнхенских евреях. Другие архивы уничтожены. - Адрес центра у вас есть? Симон Визенталь порылся в телефонной книге. - Райхенбахштрассе, 27, Мюнхен, - сообщил он. - Дневник Таубера, я полагаю, вы заберете? - К сожалению, да. - Какая жалость. Я бы хотел оставить его у себя. Это - удивительное свидетельство. Он встал и проводил Миллера до двери со словами: "Желаю удачи. И дайте мне знать, как у вас дела". x x x В тот вечер Миллер ужинал в "Доме золотого дракона", пивном баре и ресторане на Штайшдельгассе, открытом еще в 1566 году, и размышлял над советом Визенталя. Петер понимал, что из рижского гетто живыми вышли единицы, и почти не уповал на то, что кто-нибудь из них знает о жизни Рошманна после 1955 года. Но другого выхода просто не было. На следующее утро он двинулся в Мюнхен. ГЛАВА 10 В столицу Баварии Миллер въехал в полдень девятого января и, купив в киоске карту города, нашел с ее помощью дом по адресу Райхенбакштрассе, 27. Остановив машину невдалеке от здания, он осмотрел его. Это был невзрачный пятиэтажный дом с фасадом первого этажа на неоштукатуренных камней. Остальные этажи были сложены из силикатного кирпича: На первом этаже у левого края располагались двойные стеклянные двери. В здании был единственный на весь огромный Мюнхен кошерный ресторан (тоже на первом этаже). Над ним размещались комнаты отдыха дома для престарелых, занимавшего четвертый и пятый этажи. Со двора можно было войти в синагогу. На третьем находился административный отдел, куда Миллер и направился. Остановившись у столика дежурного, он огляделся. У стен стояли шкафы с книгами послевоенных изданий (старую библиотеку сожгли фашисты). На стенах висели портреты видных деятелей еврейской общины с незапамятных времен - проповедники и раввины с роскошными бородами, похожие на пророков Ветхого завета, который Миллеру преподавали в школе. У многих на лбу были филактерии - повязки с изречениями из Торы, все были в шляпах. Был там и стенд с газетами на немецком языке и иврите. Последние, очевидно, авиапочтой поставлялись из Израиля. Черноволосый, невысокого роста человек разглядывал их заголовки. - Что вам угодно? - вдруг послышался голос. Миллер вновь поглядел на столик дежурного. Теперь за ним сидела темноглазая женщина лет сорока пяти. На лоб ей так и норовила упасть прядь волос, которую она время от времени откидывала. Петер ответил, что его интересует Олли Адлер, которая, возможно, вернулась в Мюнхен после войны. - А откуда? - осведомилась женщина. - Из Магдебурга. До этого она была в Штутгарте, а еще раньше - в Риге. - Боже мой, в Риге! По-моему, в наших списках нет ни одного, кто вышел бы оттуда. Они, знаете ли, все исчезли. Но я поищу все равно. Женщина ушла в архив, Миллер через открытую дверь видел, как она просматривала список. Тот оказался невелик - уже через пять минут она вернулась. - Извините, но никто под таким именем у нас не зарегистрирован, хотя оно распространенное. - Понятно, - вздохнул Миллер. - Это был мой последний шанс. Извините за беспокойство. - Попробуйте связаться с Международной службой поиска, - посоветовала женщина. - Искать пропавших во время войны - их прямая обязанность. У них есть общегосударственные списки, а у нас лишь списки тех, кто родился в Мюнхене и сюда же вернулся. - А где находится служба поиска? - В Арользене-на-Вальдеке. Недалеко от Ганновера, в Нижней Саксонии. Содержит ее Красный Крест. Подумав немного, Миллер спросил: - Есть ли в Мюнхене кто-нибудь из сосланных в Ригу? Дело в том, что я пытаюсь разыскать бывшего коменданта рижского концлагеря. Наступила тишина. Миллер понял, что человек у стенда с газетами повернулся и разглядывает Петера. Женщина посуровела. - Возможно, такие найдутся. До войны в Мюнхене жили двадцать пять тысяч евреев. Вернулся лишь каждый десятый. Теперь нас около пяти тысяч, половина - дети, родившиеся после войны. Но чтобы найти тех, кто побывал в Риге, придется просмотреть все списки. Против фамилии каждого мы ставим название концлагеря, где он был. Приходите завтра. Миллер подумал, не бросить ли все и не вернуться ли домой. Поиски явно зашли в тупик. - Хорошо, - сказал он наконец. - Я приду завтра. Он вышел на улицу, достал ключи от машины, но тут услышал за спиной шаги. - Извините, - раздался голос. Миллер обернулся и увидел того самого мужчину, который разглядывал заголовки газет. - Вы собираете сведения о рижском гетто? - спросил тот. - О его коменданте? Это капитан Рошманн, так? - Да, он, - подтвердил Миллер. - А что? - Я сам был в Риге, - сказал мужчина. - И знавал Рошманна. Возможно, я смогу вам помочь. Он был невысокий, жилистый, лет сорока пяти, с ясными карими глазами, взъерошенный, словно воробей. - Мое имя Мордекай, - представился он. - Но обычно меня зовут Мотти. Может быть, сядем и поговорим за чашкой кофе? Они зашли в ближайшее кафе. Миллер, несколько растаявший от обходительности собеседника, вскоре разговорился, рассказал о своих поисках от закоулков Альтоны до Центра общины в Мюнхене. Мотти все внимательно выслушал и пробормотал: - М-да. Вы сил не жалели. Но почему вам, немцу, взбрело в голову гоняться за Рошманном? - Не все ли равно? Меня так часто об этом спрашивали, что я уже устал отвечать. Разве не понятен гнев немца по поводу случившегося во времена фашизма? - Понятен, - согласился Мотти. - Не ясно, почему этот немец решился на столь активные поиски. Ну, хватит об этом. Вы и впрямь считаете, что новый паспорт Рошманну выхлопотала "Одесса"? - Так меня уверяли, - ответил Миллер. - И найти человека, который его подделал, можно, лишь проникнув туда. Мотти внимательно оглядел сидевшего перед ним молодого немца и спросил: - В какой гостинице вы остановились? Миллер сказал, что приехал в Мюнхен всего несколько часов назад и еще нигде не устроился. Но знал один отель, где останавливался раньше. По просьбе Мотти он пошел позвонить туда и заказать себе номер. А когда вернулся к столику, Мотти уже ушел, оставив под чашкой записку: "Независимо от того, устроитесь вы в этот отель или нет, будьте в его вестибюле сегодня в восемь вечера". Миллер заплатил за кофе и ушел. x x x Тем временем Вервольф, сидя у себя в кабинете, перечитал отчет своего коллеги из Бонна, человека, который разговаривал с Миллером неделю назад, назвавшись доктором Шмидтом. Отчет пришел к Вервольфу пять дней назад, но, от природы, осторожный, глава "Одессы" в ФРГ действовать не спешил, предпочитал сначала все досконально обдумать. Генерал Глюкс при встрече с ним в Мадриде дал ясное и четкое указание, но, как все привыкшие работать за столом, Вервольф находил успокоение в том, что откладывал неизбежное. А ведь начальник однозначно приказал уничтожать всех, кто станет чрезмерно интересоваться Вулканом. Да и характеристика, данная Миллеру "доктором Шмидтом", не давала Вервольфу покоя. "Это напористый молодой человек, - писал Шмидт, - язвительный и своевольный, возможно, упрямый, движимый, очевидно, искренней личной неприязнью к Эдуарду Рошманну, объяснить которую я не в силах. Он вряд ли прислушается к голосу разума даже перед лицом смертельной опасности..." Вервольф перечитал резюме "доктора" еще раз и вздохнул. Потом снял телефонную трубку и попросил Хильду соединить его с городом. Затем набрал дюссельдорфский номер. После нескольких гудков в трубке послышалось обычное: "Да?" - Мне бы хотелось поговорить с господином Маккензеном, - сказал Вервольф. - А кто его спрашивает? Вместо прямого ответа Вервольф назвал пароль: - Кто был величественнее Фридриха Великого? - Барбаросса, - ответил голос в трубке и добавил: - Маккензен слушает. - С вами говорит Вервольф. Ваши каникулы, к сожалению, кончились. Есть работа. Приезжайте ко мне завтра же. - Когда? - Будьте в конторе к десяти утра, - уточнил Вервольф. - Секретарше назовитесь Келлером. Я запишу вас к себе на прием в тот час. Он положил трубку. В Дюссельдорфе Маккензен встал и пошел в ванную помыться и побриться. Это был высокий, крепкий мужичина - бывший сержант дивизии СС "Дас райх", - убивать научился, вешая французских заложников в Тюле и Лиможе в 1944 году. После войны он начал работать на "Одессу" - сначала водителем, возил беглых эсэсовцев из Германии через Австрию в Южный Тироль. В 1946 году, когда его остановили чересчур усердные патрульные-американцы, он убил всех четверых из патрульного джипа и с тех пор сам оказался в бегах. Потом его приставили телохранителем к высшим чинам "Одессы". Приобретая все большее их уважение, он к середине пятидесятых годов стал палачом "Одессы" - человеком, без излишнего шума расправлявшимся с теми, кто сумел слишком близко подобраться к главарям организации или собирался предать своих "товарищей". К январю 1964 года он выполнил уже двенадцать заданий такого рода. x x x Звонок раздался ровно в восемь. Трубку сняла дежурная и позвала к телефону Миллера, который сидел в вестибюле у телевизора. Он узнал голос в трубке. - Герр Миллер? Это я, Мотти. Я, пожалуй, смогу вам помочь. Вернее, не я сам, а мои друзья. Хотите с ними встретиться? - Я встречусь со всеми, кто желает помочь мне, - ответил Миллер, заинтригованный уловками Мотти. - Хорошо. Выходите из отеля и поверните налево по Шиллерштрассе. Через два квартала увидите кафе "Линдеманн". Ждите меня там. - Когда идти? Прямо сейчас? - Да. Я бы сам к вам пришел, но друзья не позволяют. Так что не мешкайте. Мотти повесил трубку. Миллер надел пальто и вышел из гостиницы. Повернув налево, прошел полквартала. Тут что-то твердое впилось ему сзади в ребра. Из-за угла вывернула машина. - Садитесь на заднее сиденье, герр Миллер, - сказал Петеру кто-то прямо в ухо. Дверь машины открылась, Миллера снова ткнули под ребра чем-то твердым. Он нагнулся и забрался в машину. Помимо водителя, там был еще один человек, на заднем сиденье. Он подвинулся, освободил место Миллеру. Петер почувствовал, как в машину залез и тот, кто остановил его на улице. Потом дверь захлопнулась, и автомобиль отъехал от тротуара. Сердце у Миллера бешено колотилось. Он оглядел сидевших рядом, но никого не узнал. Мужчина справа, тот, что открыл Миллеру дверь, негромко сказал: "Я завяжу вам глаза", - вынул нечто похожее на большой черный носок и пояснил: "Вам ни к чему видеть, куда мы едем". Носок натянули Миллеру на голову до самого носа. Петер вспомнил холодные голубые глаза человека в отеле "Дрезен" и слова Визенталя: "Будьте осторожны - эти люди миндальничать не станут". Потом он вернулся мыслями к Мотти и подумал, как могло получиться, что один из них читал газету на иврите в Центре еврейской общины. Машина ехала минут двадцать, потом затормозила и остановилась. Миллер услышал, как открылись ворота. Автомобиль вновь рванулся вперед, но тут же остановился. Миллеру помогли выйти и провели по двору в дом - он почувствовал на лице сначала холодный ветер улицы, а потом теплый воздух помещения. За спиной захлопнулась дверь, Миллера заставили спуститься на несколько ступенек, видимо, в подвал, хотя там было тепле, а кресло, в которое его усадили, покрывал хороший чехол. Чей-то голос сказал: "Снимите повязку", - и носок убрали. Миллер заморгал - глаза отвыкли от света. Помещение, куда он попал, располагалось явно под землей - окон не было. Но под потолком гудел вентилятор. Подвал был обставлен удобной и дорогой мебелью. Он, по-видимому, предназначался для собраний: у дальней стены стоял длинный стол с восемью стульями. Посреди, на круглом коврике, располагался кофейный столик. Больше в подвале, кроме пяти кресел, ничего не было. У длинного стола, светясь извиняющейся улыбкой, стоял Мотти, а те двое, что привезли Миллера - оба крепкие мужчины средних лет, - облокотились на спинки кресел справа и слева от Петера. Напротив сидел четвертый мужчина. Водитель остался наверху, у входной двери, решил Миллер. Четвертый мужчина был, очевидно, за главного. Он устроился в кресле, а трое его подчиненных стояли. На вид ему было около шестидесяти. Он был тощий, костлявый, с впалыми щеками и крючковатым носом. Но больше всего беспокоили Миллера его глубоко запавшие пронзительные глаза. Глаза фанатика. - Добро пожаловать, герр Миллер, - произнес старик. - Извините за то, каким странным способом вы попали сюда. Мы воспользовались им, чтобы безболезненно вернуть вас в отель, если вы откажетесь от моего предложения. Мой друг, - он указал на Мотти, - сообщил, что вы разыскиваете некоего Эдуарда Рошманна. И чтобы подобраться к нему, готовы проникнуть в "Одессу". Но одному вам это не удастся. А нам выгодно иметь в "Одессе" такого человека, как вы. Поэтому мы согласны вам помочь. Понятно? - Значит, вы не из "Одессы"? Старик поднял брови: - Боже мой, вы поставили все с ног на голову. - Он закатал левый рукав рубашки. На плече синими чернилами был вытатуирован номер. - Аушвиц, - пояснил старик. - А они, - он указал на стоявших рядом, - отведали Бухенвальда и Дахау, - он расправил рукав и продолжил: - Герр Миллер, кое-кто считает, что убийц нашего народа нужно отдавать в руки правосудия. Мы с этим не согласны. Сразу после войны я разговаривал с английским офицером и одну его мысль пронес через всю жизнь. Он сказал: "Если бы они убили шесть миллионов англичан, я тоже сотворил бы памятник из черепов. Но не тех, кто погиб в концлагерях, а тех, кто загнал туда людей". Это простая, но убедительная логика, герр Миллер. Я и мой люди решили после войны остаться в Германии лишь с одной целью - мстить. Мы фашистов не арестовываем. Мы убиваем их как крыс. А звать меня Леон. Четыре часа Леон допрашивал Миллера, пока не убедился, что намерения журналиста искренни. Как и многие до него, Леон не понял, что двигало Петером, и вынужден был признать, что журналиста толкало отвращение к злодеяниям фашистов. Покончив с вопросами, Леон откинулся на спинку кресла и долго разглядывал молодого человека. - А вы понимаете, сколь рискованно пытаться проникнуть в "Одессу", герр Миллер? - спросил он наконец. - Могу себе представить, - сказал Миллер. - Ведь я слишком молод. Леон покачал головой: - Внедрять вас туда под вашим собственным именем бессмысленно. Во-первых, у них есть списки всех бывших эсэсовцев, и Петер Миллер там не значится. Во-вторых, вы должны постареть по крайней мере на десять лет. Словом, надо превратить вас в другого человека, некогда на самом деле бывшего эсэсовцем. На поиски такого уйдет много времени и хлопот. - Неужели такой вообще найдется? Леон пожал плечами: - Это должен быть человек, смерть которого нельзя проверить. Прежде чем принять кого-нибудь в свои ряды, "Одесса" тщательно его экзаменует. И экзамены эти не из легких. Чтобы успешно их сдать, вам придется несколько недель прожить с настоящим офицером СС, который научит вас обращению и поведению, расскажет обо всех тонкостях. К счастью, такой человек у нас есть. - Но почему он этим занимается? - изумился Миллер. - Тот, о ком я говорю, - странная птица. Это бывший капитан CC, искренне раскаявшийся в содеянном. Его замучила совесть, и он вступил в "Одессу", чтобы сообщать властям о местонахождении разыскиваемых военных преступников. Он и теперь занимался бы этим, если бы его не разоблачили в "Одессе". Чудом ему удалось спастись, и сейчас он живет под чужим именем неподалеку от Байройта. - Что мне еще придется выучить? - Все о том, в кого вы перевоплотитесь. Где и когда он родился, как попал в СС, где обучался и служил, номер части, фамилию командира и прочее. Кроме того, за вас должен поручиться кто-то, чьему слову в "Одессе" поверят. Устроить все это непросто. На вас, герр Миллер, мы потратим много времени и хлопот. - Но ради чего? Леон поднялся и прошелся по ковру. - Мы хотим мстить. Поэтому нам нужен не только Рошманн, но и другие скрывающиеся от властей фашисты. Их имена вы нам и добудете. Миллер понимающе кивнул и спросил: - А вы пытались внедрить своих людей в "Одессу" раньше? - Дважды, - ответил Леон. - Ну и как? - Труп первого выловили потом из канала. При пытках у него вырвали все ногти. Второй просто исчез. Ну что, не передумали? Миллер пропустил вопрос мимо ушей: - Если вы столь тщательно работаете, почему их разоблачили? - Они оба были евреи из концлагерей, - объяснил Леон. - Мы попытались свести татуировку с их рук, но шрамы остались. Кроме того, они подвергались обрезанию. Вот почему, когда Мотти сообщил, что нашел немца, настроенного против СС, я этим заинтересовался. Кстати, вы обрезаны? - Нет, разумеется. Леон удовлетворенно кивнул: - Значит, ваши шансы улучшаются. Остается лишь изменить вашу внешность и обучить вас очень опасной роли. Было далеко за полночь. Леон взглянул на часы и спросил: - Вы ужинали? Журналист покачал головой. - Мотти, - произнес Леон, - нашего гостя следует покормить. Мотти улыбнулся, кивнул и вышел. - Вам придется переночевать у нас, - оказал Леон Миллеру. - И не пытайтесь уйти. На двери три замка, и все закрываются снаружи. Дайте мне ключи от машины, и ее пригонят сюда. Лучше на несколько недель убрать "ягуар" подальше от людских глаз. По счету в отеле заплатим мы, а ваши вещи перенесем сюда. Утром вы напишете письма родителям и девушке, если она у вас есть, объясните, что в ближайшие несколько недель, а может быть, и месяцев они вас не увидят. Понятно? Миллер кивнул и вынул ключи от машины. Леон передал их одному из мужчин, тот сразу же ушел. - Утром мы отвезем вас в Байройт к нашему офицеру СС. Его зовут Альфред Остер. У него вы и поселитесь. Я с ним договорюсь. А пока извините, мне надо идти. Искать человека, в которого вы перевоплотитесь. Он встал и вышел. Вскоре вернулся Мотти, неся поднос с ужином и несколько одеял. Он оставил Миллера в компании холодного цыпленка, картофельного салата и растущих сомнений. x x x На севере от Мюнхена в Главном госпитале Бремена дежурный ранним утром обходил вверенных ему больных. Кровать в дальнем конце палаты была отгорожена высокой ширмой. Дежурный, пожилой мужчина по фамилии Гартштейн, заглянул поверх ширмы. За ней на кровати неподвижно лежал человек. Дежурный зашел за ширму и взял больного за запястье. Пульса не было. Он взглянул на обезображенное лицо ракового больного, вспомнил слова, которые тот бормотал в бреду, и приподнял его левую руку. Под мышкой был вытатуирован номер с группой крови - явный признак того, что пациент служил когда-то в СС. Эсэсовцев татуировали, так как они считались ценнее обычных солдат и при ранениях первыми получали нужную плазму. Гартштейн закрыл лицо умершего простыней и заглянул в ящик его тумбочки. Вынул оттуда водительские права - их положили в тумбочку вместе со всем, что обнаружили у больного, когда его привезли в госпиталь после приступа, случившегося прямо на улице. Права были выписаны на имя Рольфа Гюнтера Кольба, родившегося восемнадцатого июня 1925 года. Дежурный сунул их в карман халата и пошел докладывать врачу о смерти пациента. ГЛАВА 11 Под внимательным взглядом Мотти Миллер написал письмо матери и Зиги. Закончил к полудню. Багаж из отеля уже доставили, по счету заплатили, и в начале третьего Петер и Мотти выехали в Байройт. Машину вел все тот же шофер. По журналистской привычке Петер бросил взгляд на номер голубого "опеля", сменившего вчерашний "мерседес". Мотти заметил это и улыбнулся. - Не беспокойтесь, - сказал он. - Эту машину мы взяли напрокат на вымышленное имя. - Что ж, приятно находиться в окружении профессионалов, - сознался Миллер. Когда он забрался в "опель", глаза ему вновь завязали и заставили лечь на пол. Повязку Мотти снял только тогда, когда машина выехала из Мюнхена на автобан Е6, ведущий в Нюрнберг и Байройт. Оглядевшись, Миллер понял, что ночью вновь шел сильный снег. Поросшие лесами холмы на границе Баварии и Франконии укрылись белоснежной пеленой, сбросившие листву березы вдоль дороги надели молочно-белые шапки. Шофер вел машину медленно и осторожно, "дворники" едва успевали смахивать со стекла снежные хлопья и слякоть, вылетавшую из-под колес грузовиков. Миллер и остальные позавтракали в придорожном кабачке Ингольштадте и обогнув Нюрнберг с запада, через час въехали в Байройт. Лежащий посреди красивейшей части ФРГ, прозванной Баварской Швейцарией, маленький городок Байройт может похвастаться только одним - ежегодным фестивалем музыки Вагнера. В прежние времена жители с гордостью принимали у себя нацистскую верхушку, исправно приезжавшую на фестиваль вместе с Гитлером, большим любителем Вагнера, почти в полном составе. Но сейчас, в январе, город мирно спал под снегом, отдыхая после новогодних празднеств. Коттедж Альфреда Остера стоял в тихом переулке на окраине города. Перед домом не было ни одной машины. Бывший офицер СС уже ждал гостей. Это был высокий грубовато-добродушный мужчина с голубыми глазами и рыжими пушистыми волосами на макушке. Несмотря на зиму, его лицо покрывал загар, каким обладают люди, проводящие много времени в горах на солнце и чистом воздухе. Мотти представил Миллера и передал ему письмо от Леона. Баварец прочел его и кивнул, бросив на Миллера проницательный взгляд. - Что ж, попытка не пытка, - сказал он. - Сколько я могу с ним работать? - Еще не известно, - ответил Мотти. - Очевидно, до тех пор, пока вы его не подготовите. К тому же нам нужно найти ему новое имя. В общем, мы дадим вам знать. Вскоре Мотти ушел. Остер провел Миллера в гостиную и, прежде чем включить свет, задернул шторы. - Итак, вы хотите перевоплотиться в бывшего эсэсовца? - спросил он, не оборачиваясь. Миллер ответил утвердительно. Остер повернулся к нему лицом. - Тогда начнем с главного. Не знаю, где вы получали военную специальность, но думаю, что это было в разболтанной слюнявой конторе для сосунков, именующей себя бундесвером. Так зарубите себе на носу: подразделение бундесвера продержалось бы против отборной американской, английской или советской части не больше десяти секунд. А служивший в войсках СС мог в одиночку расправиться с пятью солдатами любой союзной армии. Это во-первых. А во-вторых, эсэсовцы были самыми выносливыми, наилучшим образом обученными, дисциплинированными, сметливыми солдатами всех времен и народов. Этого у них не отнять. Так что тебе, Миллер, придется многому научиться. Пока живешь у меня, порядок будет такой: когда я вхожу в комнату, ты должен вскакивать по стойке "смирно". Именно вскакивать. Когда я прохожу мимо, ты обязан щелкать каблуками и оставаться вытянутым в струнку, пока я не отойду на пять шагов. В ответ на мои приказания ты должен говорить: "Яволь, гepp гауптштурмфюрер", - а если я позову тебя, ты должен явиться и сказать: "Цю бефель, герр гауптштурмфюрер". Понятно? Миллер изумленно кивнул. - Пятки вместе! - заорал вдруг Остер. - Чтоб щелкнули каблуки! - И добавил смягчившись: - У нас мало времени, так что начнем немедленно. До ужина нужно пройти названия чинов, соответствующие им обращения и знаки отличия всех чинов в СС. Потом мы разберемся в видах военной формы и чинах СС, разнице в знаках их отличия, я расскажу, когда надевалась парадная форма, полная, маршевая или полевая. Потом преподам полный курс политико-идеологической подготовки, который ты якобы прошел в учебной части СС в Дахау. Затем ты выучишь походные, застольные и разные войсковые песни. Я расскажу тебе все до момента окончания учебы. Потом Леон должен сообщить, где ты якобы служил, кто тобой командовал, что с тобой произошло после войны, чем ты в последнее время занимался. Но и первая часть курса займет у нас не меньше двух-трех недель. Отнесись ко всему очень серьезно. Если ты попадешь в "Одессу", узнаешь имена ее главарей и чем-нибудь себя выдашь, то быстренько окажешься в могиле. Поверь, я не слюнтяй, но боюсь "Одессу" до сих пор. Поэтому я и взял себе новое имя. Впервые с начала охоты на Рошманна Петер засомневался, стоит ли игра свеч. x x x Маккензен прибыл в контору к Вервольфу ровно в десять. Когда дверь кабинета плотно закрылась за ним, Вервольф усадил его на гостевой стул и закурил сигару. - Дело вот в чем. Некий журналист хочет узнать, где и под чьим именем живет один из наших товарищей, - начал он. Убийца понимающе кивнул. Ему приходилось выслушивать нечто подобное уже не раз. - В обычных обстоятельствах, - подвел итог Вервольф, - мы не стали бы ничего предпринимать, убежденные, что в конце концов журналист прекратит поиски - зайдет в тупик или поймет, что разыскиваемый не стоит затрачиваемых усилий. - Но сейчас... все не так? - тихо спросил Маккензен. Вервольф кивнул, казалось, с искренним сожалением: - Да. Увы, журналиста придется убрать. Во-первых, потому, что человек, которого он разыскивает, для нас незаменим. Во-вторых, сам журналист слишком умен, гибок, находчив и предан желанию найти нашего товарища. - Что движет им? - спросил Маккензен. Вервольф растерянно нахмурился, сбросил пепел с сигары и ответил: - Мы не знаем. Но, по-видимому, здесь замешаны какие-то личные чувства, - пробормотал он. - Человек, которого разыскивает журналист, способен, конечно, возбудить недовольство, скажем, у евреев. Он возглавлял гетто в Остляндии. Многие, в основном иностранцы, не хотят признать, что мы действовали там правильно. Загадка в том, что этот журналист не еврей, не иностранец, не коммунист - и не радикал - словом, не из тех, кою мучит совесть за дела родителей. Он из другого племени. Молодой немец арийского происхождения, сын фронтовика. Ничто в его биографии не объясняет его ненависти к нам и навязчивого стремления выследить одного из наших камрадов, даже несмотря на четкое и ясное предупреждение. Жаль, но придется его убрать. Другого выхода нет. - Вы поручаете убить его мне? - Да. - Где он теперь? - Неизвестно. - Вервольф протянул через стол два листа писчей бумаги, заполненные отпечатанным на машинке текстом. - Здесь все о нем. Это Петер Миллер, независимый журналист. В последний раз его видели в отеле "Дрезен" в Бад-Годесберге. Он, конечно, оттуда уже уехал, но начать поиски следует именно там. Или в его собственной квартире - расспросить девушку, с которой он Живет. Представьтесь сотрудником одного из крупных журналов, на которые он обычно работает, и она расскажет вам все, что знает. Кроме этого, Миллер ездит на необычном автомобиле. Подробности прочтете. - Мне понадобятся деньги, - заметил Маккензен. Вервольф это предвидел. Он подтолкнул к убийце пачку банкнот, где было десять тысяч марок. x x x Тринадцатого января весть о кончине Рольфа Гюнтера Кольба дошла до Леона. В письме от представителя его организации в Северной Германии лежали и водительские права умершего. Леон сверил чин и номер по своему списку бывших эсэсовцев, посмотрел, не значится ли Кольб среди разыскиваемых военных преступников, и не нашел его там, подумал некоторое время, глядя в пустоту, и наконец решился. Он позвонил Мотти на работу - на телефонную станцию - и попросил его зайти после смены. Когда он пришел, Леон показал ему водительские права Кольба и произнес: - Вот человек, который нам нужен. В самом конце войны его произвели в сержанты СС, хотя ему едва исполнилось девятнадцать. У них явно не хватало людей. Миллера не сделаешь похожим на Кольба, даже загримировав, да и грим вблизи легко заметен. Но рост и телосложение Кольба такие же, как у Миллера. Значит, для прав нужна лишь новая фотография. Но это не к спеху. Прежде всего надо найти печать Бременского отдела дорожной полиции. Позаботьтесь об этом. Когда Мотти ушел, Леон позвонил в Бремен и отдал еще несколько приказов. x x x - Ладно, - сказал Остер подопечному. - Теперь займемся песнями. Ты слышал о "Песне Хорста Весселя"? - Конечно, - отозвался Миллер. - Это же фашистский марш. Но слов я не знаю. - Я научу тебя десятку песен. На всякий случай. Но эта - главная. Возможно, тебе даже придется ее подхватить, если вдруг "камрады" запоют. Не знать ее равносильно смерти. А теперь повторяй за мной: Знамена высоко И сомкнуты ряды... x x x Наступило восемнадцатое января. Маккензен сидел в баре мюнхенского отеля "Швейцергоф", потягивал коктейль и рассуждал о своем подопечном Миллере, журналисте, чьи анкетные данные палач уже вызубрил. Будучи человеком скрупулезным, Маккензен связался с фирмой, продававшей "ягуары" в ФРГ, и получил от нее несколько рекламных снимков спортивной модели ХК150, чтобы точно знать, какую машину искать. Трудность заключалась в том, что он никак не мог ее найти. Расспросы привели Маккензена из Бад-Годесберга в дюссельдорфский аэропорт, где ему сказали, что перед самым новым годом Миллер летал в Лондон, вернулся через полутора суток. Потом и он и его машина исчезли. Говорил Маккензен и с Зиги, но она лишь показала ему отправленное из Мюнхена письмо, где Миллер сообщал, что на некоторое время останется там. И поиски зашли в тупик. Маккензен обзвонил все мюнхенские отели, автостоянки, гаражи и бензозаправочные станции. Миллер как сквозь землю провалился. Допив коктейль, Маккензен пошел к телефону - докладывать Вервольфу, не подозревая, что находился лишь в километре от черного "ягуара", стоявшего в обнесенном бетонным забором дворе дома, где жил Леон. x x x К регистратуре Главного госпиталя Бремена подошел человек в белом халате. На шее у него висел стетоскоп - неотъемлемая принадлежность дежурного врача. - Мне нужно взглянуть на историю болезни одного из наших пациентов, Рольфа Гюнтера Кольба. Регистраторша врача не узнала, но не нашла в этом ничего необычного. Их в госпитале работали десятки. Она прошлась взглядом по картотеке, вынула папку с именем Кольба и протянула ее врачу. Тут зазвонил телефон, она пошла ответить. Врач сел в кресло и прочитал историю болезни. В ней сообщалось, что с Кольбом на улице случился приступ и его в машине "скорой помощи" доставили в больницу. Обследование показало, что у Кольба рак желудка в последней стадии. Было принято решение не оперировать. Сначала пациенту давали лекарства, но безуспешно, а потом лишь болеутоляющее. На последней странице стояла одна-единственная фраза: "В ночь с восьмого на девятое января пациент скончался. Причина смерти - карцинома желудка. Ближайших родственников у больного нет. Тело доставлено в городской морг девятого января". Ниже стояла подпись лечащего врача. Прочитавший историю болезни вынул из папки последнюю страницу и заменил ее новой, где было написано: "Несмотря на серьезное состояние больного при поступлении в госпиталь, карцинома поддалась лечению и перешла в состояние ремиссии. Шестнадцатого января пациента выписали из госпиталя и по его просьбе направили для окончательного выздоровления в клинику "Аркадия", в Дельменхорст". Вместо подписи стояла затейливая закорючка. Врач вернул историю болезни регистраторше, поблагодарил ее с улыбкой и ушел. Это произошло двадцать второго января. x x x Через три дня Леон получил сведения, заполнившие последнюю брешь в его плане. Служащий туристского агентства в Северной Германии послал ему телеграмму, где сообщалось, что некий пекарь из Бремерхавена выкупил заказанные ранее билеты на зимний круиз по Карибскому морю, в который он отправится вместе с женой в субботу, шестнадцатого февраля. Леон знал, что этот человек во время войны дослужился до полковника СС, а потом вступил в "Одессу". Леон приказал Мотти купить книгу по хлебопекарному делу. x x x Вервольф терялся в догадках. Вот уже почти три недели его агенты в главных городах ФРГ разыскивали человека по имени Миллер и черный спортивный автомобиль марки "ягуар". За квартирой и гаражом Миллера в Гамбурге следили, к его матери в Осдорф съездили, девушке по имени Зиги несколько раз звонили,