ием. Такой
дар, Джек, нелегкая ноша. Перцепция - обоюдоострое оружие.
     - Поэтому ты и не остаешься с ним наедине?
     - Нет,  просто я  испытываю к нему профессиональное любопытство,  и  он
быстро это почувствует. Он очень чуток.
     - Да, и почувствовав, что ты  за ним подглядываешь,  он, как говорится,
опустит жалюзи.
     - Гадкое сравнение, но точное. По-моему, ты  мне отомстил сполна, Джек.
Теперь давай перейдем к делу. Я себя неважно чувствую.
     - Проявление психосоматического характера?
     - Да. В  последнее время  у  меня  желчный пузырь пошаливает. Итак, что
тебе нужно от меня?
     - Есть возможность связаться с Зубастым парией.
     - Через "Сплетник?" - уточнил доктор Блум.
     -  Совершенно  верно.  Как  ты  думаешь,  наши  послания  не  могли  бы
подтолкнуть его.., ну, скажем, к самоуничтожению?
     - К самоубийству, что ли?
     - Меня бы это вполне устроило.
     - Думаю, что нет.  Правда, при некоторых психических заболеваниях такое
случается. Но в данном случае сомневаюсь. Будь он склонен к самоуничтожению,
он   бы  вел  себя  не  так  осмотрительно.  Не  принимал  бы  столько   мер
предосторожности. Окажись на его месте параноик, ты бы сумел оказать на него
влияние,  и  он бы так или иначе  засветился.  Даже мог бы наложить  на себя
руки. Хотя я тебе в этом не помощник.
     Блум резко отрицательно относился к самоубийству.
     - Понимаю, - задумчиво  протянул Крофорд. - А можно вывести его из себя
до такой степени, что он потеряет над собой контроль?
     - Зачем тебе это нужно?
     -  Нет, ты мне сперва ответь: его можно  вывести  из  себя, чтобы он на
этом зациклился?
     - Он уже и так  зациклился на Грэхеме, которого считает своим врагом. И
ты это знаешь. Нечего морочить мне голову. Ты решил использовать Грэхема как
приманку, да?
     -  Я  думаю,  иного выхода у  нас нет. Иначе нас ждет  двадцать  пятое.
Помоги мне.
     - По-моему, ты сам не знаешь, что тебе нужно.
     - Мне нужен твой совет.
     - Я не о себе, а о Грэхеме. Мне хочется, чтобы ты  правильно истолковал
мои слова. При других  обстоятельствах я  бы не стал тебе этого говорить, но
сейчас  ты должен знать. Скажи мне,  что, по-твоему, движет  в данный момент
Уиллом?
     Крофорд пожал плечами.
     - Им движет страх, Джек. Уилл очень напуган.
     - После того, что он перенес?
     - Не только. Страх обычно сопутствует  воображению. Это как бы плата за
воображение.
     Крофорд  посмотрел  на свои сложенные на животе  руки и покраснел.  Это
была скользкая тема.
     - Конечно.
     Это то, о чем не говорят вслух. Ты правильно сделал, что  завел со мной
этот разговор. Я все равно считаю Грэхема крепким парнем. Но я не такой уж и
мудак, доктор.
     - Я никогда не считал тебя мудаком, Джек.
     - Я  бы ни за что не разрешил ему вернуться  в  строй,  если бы не  мог
обеспечить ему  надежного прикрытия.  Ну, скажем,  на восемьдесят процентов.
Грэхем ведь и сам не лыком шит!
     Конечно, бывают ребята и поздоровей, но зато у Грэхема быстрая реакция.
Так  ты  поможешь  нам  раскрутить Зубастого парию,  доктор?  Столько  людей
погибло!
     - Только если Грэхем будет знать, что его ждет, и добровольно пойдет на
риск. Я требую, чтобы он сказал это в моем присутствии.
     -  Я тоже, доктор.  Я ему никогда не сделаю зла. Во всяком  случае,  не
больше, чем все мы делаем друг другу.

        x x x

     Крофорд нашел  Грэхема в  маленьком кабинете возле лаборатории Зеллера,
полном фотографий и личных бумаг жертв Зубастого парии.
     Он   подождал,  пока  Грэхем   отложит  "Бюллетень  органов  внутренней
безопасности", который он в тот момент листал.
     - Хочу ввести тебя в курс дела. По поводу двадцать пятого числа.
     Грэхему не нужно было объяснять, что двадцать пятого будет полнолуние.
     - Это когда он возобновит свою активность?
     - Да, он ее возобновит.
     - Главное знать, когда это случится.
     - Оба раза  это  произошло в  ночь с  субботы на воскресенье. В субботу
двадцать  восьмого июня в Бирмингеме было  полнолуние. Двадцать шестого июля
он повторил  свой "подвиг" в Атланте. До  полнолуния оставались сутки, но он
совершил преступление  опять-таки  в субботнюю ночь. На сей  раз  полнолуние
будет  в  понедельник,  двадцать  пятого  августа.  Но  раз  Зубастый  пария
предпочитает выходные, мы должны быть готовы, начиная с пятницы.
     - Готовы? Ты считаешь, к этому можно быть готовым?
     -  Так   точно!  Знаешь,  что  написано  по  поводу  того,   как  нужно
расследовать убийство?
     - В учебнике. В жизни все иначе.
     - Ты  прав. И все-таки.., представляешь, мы посылаем  парня, одного.  С
ним будет поддерживаться постоянная связь. А вокруг ни души... Он.., вернее,
ты.., будешь совсем один.
     Наступила долгая пауза.
     - Что ты сказал?
     -  Начиная с  пятницы,  двадцать  второго числа,  мы  будем держать  на
авиабазе  Эндрюс  самолет  "Гольфстрим"  фирмы  Граммена.  Мне  дали  его  в
министерстве внутренних  дел.  Машина оборудована всем необходимым. Мы будем
рядом: я,  ты,  Зеллер,  Джимми Прайс, фотограф и пара  ребят, которые ведут
допросы. Как только поступает сигнал, мы  срываемся с места  и летим. Где бы
он ни был, через час с небольшим мы будем там.
     - А как же местная  полиция?  Она не  обязана с нами сотрудничать. И не
станет ждать.
     - Мы возьмем под контроль  деятельность  начальников полиции и окружных
шерифов.
     Мы  попросили  распорядиться,  чтобы  на столе  у  всех  дежурных лежал
соответствующий приказ.
     Грэхем покачал головой.
     - Черта с два. Они на это не пойдут.
     - Мы просим не так уж и много. Пусть как только  поступит  сообщение об
убийстве,  полицейские  -  те,  кто окажутся  поблизости, -  осмотрят  место
происшествия,  а  медицинский  персонал  убедится,  что  все  мертвы.  И все
покидают  место  происшествия.  Пусть   устраивают  проверки   на   дорогах,
допрашивают  свидетелей   -  в  общем,  делают  все,  что  хотят,  но  место
происшествия  должно опустеть  еще  до  нашего появления.  Ты войдешь в этот
дом... Ты будешь поддерживать с  нами связь. Но если хочешь, можешь молчать.
И сиди там, сколько понадобится. А когда скажешь, мы войдем.
     - Полиция не будет ждать.
     -  Да. Они пришлют ребят из отдела по расследованию убийств.  Но они  к
нам так или  иначе прислушаются.  По крайней  мере ты сможешь увидеть все  в
первозданном виде.
     В первозданном виде.  Грэхем откинул голову на спинку стула и уставился
в потолок.
     - До уик-энда еще целых тринадцать дней.
     - Ох, Джек!
     - Что - Джек?
     - Ты меня убиваешь, ей-Богу.
     - Не понимаю.
     - Нет, ты все понимаешь. Ты ведь  решил использовать меня как приманку.
И прежде чем поставить  вопрос ребром, расписываешь, какой кошмар случится в
следующий  раз.  Неплохой  психологический ход. Но  только он  рассчитан  на
идиота. Что,  по-твоему, я  должен  сказать?  Неужели ты  думаешь, что после
случая с Лектором у меня трясутся поджилки?
     - Я так не думаю.
     -  Даже если  и думаешь, я  на тебя не  обижаюсь.  От страха  никто  не
застрахован. Мне вовсе не нравится носить  этот проклятый кевларовый жилет -
в нем чувствуешь себя, как в корсете.  Но, черт побери, я его  ношу, и  мы с
Молли не можем вернуться домой, пока этот гад на свободе.
     - Я был уверен, что ты согласишься.
     Грэхем видел, что Крофорд говорит правду.
     - Но ты хотел сказать мне что-то еще.
     Крофорд молчал.
     - Только не Молли! Ее-то хоть не впутывай!
     - Господи, Уилл, как ты мог такое подумать?
     Грэхем внимательно поглядел на своего друга.
     - Неужели ты, Джек, решил играть в одной команде с Фредди Лаундсом?
     Я считал вас заклятыми врагами.
     Крофорд нахмурился.
     -  Ты сам знаешь,  что это лучший способ зацепить  Зубастого  парию. Он
читает "Сплетник". А что нам еще остается делать?
     - Но совсем не обязательно связываться с Лаундсом.
     - Он ведет в "Сплетнике" рубрику.
     -  Ага, я смешаю его с  грязью в  газете,  а потом...  Ты  думаешь, это
надежней переписки? Не отвечай, я и сам знаю. Ты уже говорил с Блумом?
     - Мимоходом. Нам нужно  втроем  все  обсудить.  А потом  встретиться  с
Лаундсом. Что касается переписки, то мы прибережем ее как резерв.
     -  А  каков   будет  сценарий?  Зубастому  парии  нужно  дать-  хорошую
возможность.  Где-нибудь на пустыре,  но чтобы он  мог  подобраться  ко  мне
поближе. Не думаю, чтобы он был хорошим стрелком.
     - Наши люди будут наблюдать за вами с высоты.
     Оба одновременно подумали об одном и  том же. Да, бронежилет из кевлара
-  надежная защита от девятимиллиметрового пистолета и ножа Зубастого парии,
но  ведь он  может  выстрелить в голову!  А  если ему  удастся спрятаться  и
выстрелить из укрытия, то дело и вовсе плохо.
     - Лучше ты сам поговори с Лаундсом. Избавь меня от этого.
     - Ему  нужно взять у тебя интервью, Уилл, - мягко возразил Крофорд. - И
поснимать тебя.
     Блум предупреждал Крофорда, что Грэхему все  это может оказаться не  по
душе.

        ГЛАВА 18

     Однако Грэхем удивил и Крофорда, и Блума. Он вызвался встретить Лаундса
на  полдороге и  дружелюбно  улыбнулся, хотя  выражение  его глаз оставалось
враждебным.
     Пребывание в стенах ФБР благотворно сказалось на манерах Лаундса. Когда
нужно,  он  умел  быть  вежливым,  со  своей аппаратурой  обращался ловко  и
бесшумно.
     Грэхем  сорвался  всего  раз: наотрез  отказался  дать  Лаундсу дневник
миссис Лидс и частную переписку жертв Зубастого парии.
     Лаундс задавал ему  вопросы.  Грэхем вежливо  на них отвечал.  Оба то и
дело  заглядывали  в  свои записи,  стараясь придерживаться  советов доктора
Блума. Нередко вопросы и ответы приходилось на ходу перефразировать.

        x x x

     Алану  Блуму не  удалось  точно  определить  "больное место"  Зубастого
парии.  В конце  концов он  просто изложил все, что о нем  думал.  Остальные
слушали его, как будущие каратисты слушают лекцию по анатомии.
     Доктор Блум сказал, что письмо Зубастого парии и его действия указывают
на   проективно-делюзионную  схему,   компенсирующую  непереносимое  чувство
собственной   неадекватности.   Разбитые   зеркала   говорят   об  отношении
преступника к своей внешности.
     Убийца категорически  отвергает прозвище "Зубастый пария" <Париями в
англоязычных странах называют гомосексуалистов>, потому  что оно вызывает
у  него  нежелательные  ассоциации  с  гомосексуализмом.  Блум  считал,  что
Зубастый пария  подсознательно испытывает гомосексуальное влечение и страшно
боится стать  педерастом. Доктор  Блум еще  больше укрепился  в этой  мысли,
узнав о том, что Зубастый пария надел на убитого Чарлза Лидса  шорты. Доктор
Блум полагал, что этим самым убийца хотел подчеркнуть свое полное равнодушие
к Чарлзу.
     Психиатр  добавил, что у  садистов даже в раннем возрасте агрессивность
тесно связана с сексуальностью.
     Жестокие издевательства над женщинами в присутствии их родственников на
самом деле есть ни что иное, как проявление ненависти к собственной матери.
     Расхаживая  по комнате и отчасти рассуждая с самим  собой, Блум  назвал
убийцу "дитя кошмара". Крофорд  уловил в его голосе  сострадание  и  опустил
глаза.

        x x x

     В  интервью   Лаундсу   Грэхем  сделал   заявление,   неслыханное   для
следователя. Такое вряд ли бы пропустили в приличной газете.
     Грэхем сказал, что Зубастый пария урод и импотент, у которого ничего не
получается  с женщинами.  А потом обвинил убийцу  в  насилии над  мужчинами,
которые  стали его жертвами.  Грэхем сказал,  что  Зубастый  пария наверняка
служил  и  служит посмешищем  для своих  знакомых, а  еще что  он  родился в
результате кровосмесительной связи.
     Грэхем подчеркнул, что Зубастый  пария, разумеется, отнюдь не так умен,
как  Ганнибал  Лектер. И  пообещал  и впредь делиться со "Сплетником" своими
наблюдениями  и выводами. Он  сказал, что многие  из  его  коллег  относятся
скептически к печатному слову,  но пока  расследование ведет  он, "Сплетник"
будет получать материалы из первых рук.
     Лаундс сделал много снимков.
     Главная фотография  была  сделана  в "вашингтонском  убежище"  Грэхема,
которую он  вынужден занимать до полной  победы  над Зубастым парией. Только
там  он,  якобы,   может  "обрести  столь  необходимое  ему  одиночество"  и
разобраться в "кровавой чехарде" последних событий.
     На фотографии Грэхем  сидел в  купальном  халате за  письменным столом.
Было   понятно,   что   он   заработался   допоздна.   Грэхем   рассуждал  о
гипертрофированной "творческой концепции Зубастого парии".
     За его спиной в окне высился Капитолий. А самое главное,  в левом  углу
окна  можно было разглядеть  название очень известного мотеля; надпись  была
расплывчатой, но прочитать ее не составляло особого труда.
     При желании Зубастый пария вполне мог отыскать квартиру Грэхема.
     В здании ФБР Грэхем сфотографировался рядом с массивным  спектрометром.
Прибор  не имел никакого  отношения к  расследованию, но Лаундсу понравились
его внушительные размеры.
     Грэхем даже согласился сняться вместе с Лаундсом, когда тот брал у него
интервью.  Они  сфотографировались  на  фоне  оружейной  пирамиды  в  отделе
стрелкового     оружия.     Лаундс    держал     автоматический    револьвер
девятимиллиметрового калибра, того же типа, что  у  Зубастого  парии. Грэхем
указывал пальцем на самодельный глушитель, похожий на телевизионную антенну.
     Доктор Блум был удивлен, когда Грэхем за  секунду до того, как  Крофорд
щелкнул затвором фотоаппарата, по-дружески положил Лаундсу руку на плечо.
     Интервью и фотографии должны были появиться в "Сплетнике" на  следующий
день, в понедельник, одиннадцатого августа. Получив интервью, Лаундс отбыл в
Чикаго.  Сказал,  что  хочет  сам проследить  за  выходом  материала. Они  с
Крофордом договорились  встретиться во вторник  днем,  в  пяти  кварталах от
западни, подстроенной Зубастому парии.
     Начиная  со вторника, когда "Сплетник" поступит в продажу, злодея будут
поджидать две ловушки.
     Грэхем   должен   был  каждый  вечер  возвращаться  в  свою  "временную
резиденцию",  сфотографированную в  "Сплетнике"  В зашифрованном послании на
страницах той же газеты преступника приглашали  подойти к почтовому ящику  в
Аннаполисе. Если  же  он отнесется недоверчиво к  этому предложению и решит,
что у почтового ящика его будет ждать засада, то квартира Грэхема, возможно,
покажется ему более  удобным  объектом для нападения.  Так, по крайней мере,
считали в ФБР.
     Власти Флориды  направили  охрану  к  дому  Грэхема  на отмели Сахарной
головы.
     В следственной группе царило недовольство: в двух  больших засадах были
заняты  силы,  которые можно  было  использовать  в  другом месте.  Вдобавок
Грэхему приходилось каждый вечер проводить в своем убежище, что ограничивало
возможности его передвижения по Вашингтону.
     Умом Крофорд понимал: избрана наилучшая  тактика, однако ему было не по
вкусу бездействие.  Не покидало  чувство, что  они играют  сами  с  собой  в
темноте, а до полнолуния уже меньше двух недель.
     Воскресенье и понедельник промелькнули на удивление быстро. Хотя минуты
тянулись томительно долго, часы летели - не успеешь оглянуться.

        x x x

     В понедельник после обеда Сперджин,  старший  инструктор  сил  быстрого
реагирования  в Куантико, объезжал на машине район, в  котором располагалось
убежище Грэхема. Грэхем сидел рядом с ним, Крофорд на заднем сиденье.
     в  четверть  восьмого  улицы  уже  безлюдны.  Все расходятся  по  домам
обедать, - сказал Сперджин.
     Поджарый, мускулистый, в бейсбольной  кепке, которую он  всегда сдвигал
на затылок, Сперджин напоминал игрока в бейсбол.
     - Завтра вечером, когда будешь на переезде, подай нам сигнал, - добавил
он, обращаясь к Грэхему, -  подгадай,  чтобы  это  произошло между половиной
девятого и без двадцати девять.
     Сперджин свернул на стоянку.
     -  Здесь  не идеально, но могло  быть и  хуже. Завтра вечером поставишь
машину  сюда. После этого мы всякий раз будем  менять место стоянки, но  оно
обязательно останется на этой стороне. Отсюда до входа семьдесят пять ярдов.
Давай-ка пройдемся.
     Низкорослый,  кривоногий   Сперджин  шел  впереди,  Грэхем  и   Крофорд
следовали за ним.
     Он вычисляет, откуда может выскочить убийца, подумал Грэхем.
     - Скорее всего, это случится по  дороге к дому, если вообще случится, -
сказал Сперджин.  - Видишь, машина  поставлена прямо напротив  входа, и тебе
придется идти по  середине стоянки. Это  довольно  далеко  от машин, которые
стоят тут круглосуточно. Чтобы подобраться  к  тебе поближе. Зубастому парии
придется выйти на открытое пространство. У тебя как со слухом?
     - Нормально, - кивнул Грэхем. - Я здесь услышу каждый шорох.
     Сперджин испытующе посмотрел на Грэхема, но не заметил  в выражении его
лица ничего особенного.
     - Мы  заменим лампы на  фонарях  на более  тусклые, чтобы  было труднее
стрелять, - сказал Сперджин, остановившись в центре стоянки.
     - Но твоим людям тоже придется туго, - заметил Крофорд.
     - У двоих ребят стартроновские ночные прицелы, - успокоил его Сперджин.
- У  меня есть особый  спрей. Пожалуйста, побрызгай им одежду, Уилл. Кстати,
даже в жару будь любезен носить бронежилет. Ладно?
     - Ладно.
     - Из чего он сделан?
     - Из кевлара. Как он называется, Джек?
     "Второй шанс", да?
     - "Второй шанс", - кивнул Крофорд.
     -  Скорее всего, преступник подойдет к тебе сзади или  пройдет мимо,  а
потом обернется и выстрелит, - рассуждал Сперджин. - Он уже семь раз стрелял
своим жертвам в голову. И  теперь поступит точно так же, если ты зевнешь. Не
зевай, Уилл!  Я сейчас  покажу  тебе кое-что в  вестибюле, а потом поедем на
стрельбище. У тебя есть время?
     - У него есть время, - ответил за Грэхема Крофорд.
     На стрельбище Сперджин чувствовал себя, как верховный  жрец в храме. Он
заставил Грэхема заткнуть уши  и надеть наушники, а затем расставил мишени в
разных направлениях от стрелка. Сперджин с облегчением вздохнул, увидев, что
у Грэхема не  стандартный револьвер  тридцать восьмого калибра,  а  другой -
особый. Однако  ему не нравилось, что при стрельбе видны вспышки. Тренировка
продолжалась около  двух часов. Когда Грэхем отстрелялся,  Сперджин проверил
замок и барабан его револьвера сорок четвертого калибра.
     Грэхем  принял душ  и  переоделся,  чтобы от  него не воняло порохом. И
поехал провести последний вечер с Молли и Уилли.
     После обеда повез жену  и пасынка в магазин, где они  долго и тщательно
выбирали  дыни. Грэхем заставил  их купить  побольше фруктов и овощей. Возле
кассы на прилавке лежал предыдущий выпуск "Сплетника", и Грэхем молил  Бога,
чтобы Молли  не пошла утром за продуктами и не увидела свежую газету. Ему не
хотелось посвящать ее в то, что затевается.
     Когда она спросила, что приготовить ему на обед на следующей неделе - а
он сказал Молли, что должен вернуться в Бирмингем, - ему стало так противно,
словно  он измазался в  какой-то  липкой гадости.  Он  впервые  в жизни лгал
Молли.
     Грэхем  смотрел  на  Молли,  шедшую  вдоль  прилавков,  эту  миловидную
женщину, судьба которой оказалась тесно связана с бейсболом. Молли панически
боялась опухолей  и  требовала,  чтобы Грэхем и Уилли  каждые четыре  месяца
ходили  на  прием к врачу.  Еще она  боялась  темноты, правда,  не  очень. А
главное,  Молли на своем горьком опыте убедилась в том, как все быстротечно.
О,  она знала цену времени. И дорожила каждой  минутой. Молли и  его научила
наслаждаться мгновением.
     Канон  Пахельбеля  звучал в  залитой солнечным  светом комнате, где они
впервые  принадлежали  друг другу. Они дрожали  от счастья.  Но даже  тоща у
Грэхема сердце сжималось от страха, который нависал  над ним зловещей  тенью
скалы: им так хорошо вдвоем, что это не может продлиться долго!
     Переходя от прилавка  к  прилавку,  Молли перекладывала  сумку с одного
плеча на другое, словно  лежавший  внутри  револьвер весил  не  девятнадцать
унций, а гораздо больше.
     Грэхем, наверное, расстроился бы,  увидев  себя со  стороны: наклонился
над дынями и злобно бормочет:
     -  Посадить  этого  мерзавца в  резиновый мешок  - и дело  с  концом! В
резиновый мешок - и дело с концом!
     Каждый из них нес свою ношу: кто сумки с фруктами, кто  оружие, а кто и
бремя лжи. Маленький отряд из трех озабоченных чем-то своим человек.
     Молли чуяла  неладное.  Погасив  свет,  они  с Грэхемом  не стали,  как
обычно, разговаривать в темноте.
     Молли  снились  тяжелые  шаги сумасшедшего.  Он входил  в дом и  шел по
комнатам, обстановка которых менялась прямо на глазах.

        ГЛАВА 19

     В международном аэропорту Сент-Луиса "Лэмберт" есть газетный киоск, где
продаются  почти  все  газеты,  выходящие,  в  Соединенных  Штатах.  Газеты,
издающиеся в Нью-Йорке, Вашингтоне,  Чикаго и Лос-Анджелесе, отправляют туда
самолетом и продают уже в день публикации.
     Как и большинство подобных киосков, он  принадлежит газетному концерну,
поэтому наряду с уважаемыми изданиями здесь продается и всякая макулатура.
     В  десять часов  вечера, в  понедельник, в  киоск  доставили  чикагскую
"Трибьюн",  а рядом, прямо на пол, выгрузили  кипу "Сплетника".  В  середине
кипы газеты были еще теплыми.
     Продавец  уселся  возле  полок  на  корточки  и   принялся  рассовывать
"Трибьюн". Работы у него было невпроворот. Работавшие днем напарники никогда
не наводили на полках порядок.
     Неожиданно  в  поле  зрения продавца  попали черные  сапоги  на молнии.
Может, кто-то зашел полистать журналы? Но  нет, носки сапог прямо у него под
носом.  Кому-то от  него  что-то  нужно, черт  побери!  Продавец  хотел было
закончить с  раскладкой газет,  но от  столь  назойливого  внимания  у  него
мурашки забегали по спине.
     Он работал временно, а поэтому считал, что не  обязан;  быть вежливым с
покупателями.
     - Ну, чего тебе? - буркнул он, уставившись в колени незнакомца.
     - Дайте "Сплетник".
     - Погоди, пока я разложу эту стопку.
     Сапоги не отодвинулись, а наоборот, подошли еще ближе.
     - Я же сказал, тебе придется  подождать,  пока я разложу газеты. Понял?
Ты что, не видишь? Я работаю!
     Рука взметнулась  вверх,  сверкнула  сталь,  и  веревка,  которой  была
перевязана кипа газет, с треском лопнула. На пол упала монета в один доллар.
Незнакомец выхватил из  середины пачки экземпляр "Сплетника", и все лежавшие
сверху газеты рассыпались по полу.
     Продавец вскочил  на ноги. Его  щеки пылали  гневом. Зажав  газету  под
мышкой, незнакомец шел к двери.
     - Эй! Эй, ты!
     Мужчина повернулся.
     - Я?
     - Да, ты! Я же тебе сказал...
     Мужчина вернулся и подошел уж слишком близко.
     - Что вы мне сказали?
     Обычно грубость продавца возмущает покупателей. Этот же  вел себя  так,
что продавцу стало не по себе.
     Он опустил глаза.
     - Получи двадцать пять центов сдачи.
     Долархайд повернулся и вышел. У продавца пылали щеки целых полчаса.
     Да, думал он, этот парень на прошлой  неделе тут околачивался. Но  если
он  еще  раз сунется, я  его выставлю к  ебеней  матери!  У  меня  для таких
ублюдков кое-что припасено под прилавком.
     Долархайд  не  стал  просматривать "Сплетник"  в  аэропорту.  Последнее
послание  Лектора,  которое он  прочитал во  вторник, вызвало у  него  самые
противоречивые  чувства.  Конечно,  доктор  Лектер   прав.  Он   назвал  его
красавцем.  Он  с  таким восторгом  перечитывал эту  фразу! Он действительно
красавец! Но Долархайд слегка презирал доктора  за то, что Лектер так боится
полиции. А в общем, Лектер мало чем отличается от общей массы.
     И  тем  не менее Долархайду не  терпелось узнать, есть ли в  газете еще
какая-нибудь весточка от  Лектора. Однако он решил сперва добраться до дома.
Долархайд гордился своим самообладанием.
     По дороге домой он долго думал о продавце газет.
     В былые времена Долархайд извинился бы  за то, что помешал человеку,  и
больше  никогда и близко бы не подошел  к этому киоску. Как  долго он терпел
бесконечные издевательства.  Но  теперь  -  все! Этот  тип  может  оскорбить
Фрэнсиса  Долархайда,  но  он ничего  не может  сделать  Дракону. Именно так
начинается Преображение.

        x x x

     В  полночь  на  его  письменном столе  все  еще горел  свет.  Послание,
опубликованное  в "Сплетнике", было  расшифровано  и  скомканное валялось на
полу.  Обрезки  "Сплетника"  так и  остались  лежать  там,  где Долархайд их
бросил, делая вырезки для своего стенда. Огромный стенд стоял возле  картины
с  изображением  Дракона, клей, которым он приклеил  новые вырезки,  еще  не
успел  высохнуть.  Прямо  под ними  Долархайд  прикрепил к  стенду маленький
полиэтиленовый пакетик, пока пустой.
     Рядом было написано:
     "Этим Он Меня Оскорблял".
     Теперь Долархайд встал из-за стола.
     Он сидел  на лестнице,  которая  вела в подвал и была  покрыта грязью и
плесенью. Долархайд  шарил лучом фонаря  по  зачехленной мебели,  по грязным
зеркалам,  которые когда-то висели в доме,  а  теперь  стояли,  повернутые к
стене.
     Наконец Долархайд разглядел в дальнем углу очертания какого-то высокого
предмета, тоже накрытого чехлом. Пока он до него добрался, его лицо было все
в паутине. Стягивая покрывало, Долархайд расчихался от пыли.
     Он поморгал, смахивая слезу, и посветил фонарем на  показавшееся из-под
чехла старое дубовое  кресло  на  колесах - инвалидную коляску.  Кресло было
массивное, крепкое, с высокой спинкой. В подвале хранились три таких кресла.
Власти передали их бабушке в сороковом году, ког да она устроила у себя дома
лазарет.
     Долархайд стал толкать кресло к двери. Колесики отчаянно скрипели. Хотя
коляска  была очень тяжелой, Долархайд легко  поднял  ее наверх по лестнице.
Завез  в  кухню  и  смазал  колеса.  Маленькие  передние  колесики  все  еще
поскрипывали,  но  задние  вертелись свободно,  стоило  дотронуться  до  них
пальцем.
     От их  мерного  жужжания  его  ярость  мало-помалу  улеглась. Долархайд
крутил колесики и тоже жужжал, подражая звуку, который они издавали.

        ГЛАВА 20

     Когда во вторник около полудня Лаундс вышел из редакции "Сплетника", он
шатался от  усталости и был страшно  взвинчен. В  самолете  по пути в Чикаго
успел  подготовить  материал.  Придя в редакцию, уже  через  полчаса положил
готовое интервью на стол редактору.
     Остальное время он  упорно трудился  над  своей брошюрой, не отвечая на
телефонные звонки. Лаундс работать умел и уже подготовил солидный материал в
пятьдесят тысяч слов.
     Когда  Зубастого  парию  поймают,  останется  только  сочинить  броский
заголовок и  рассказать  о самом процессе ареста  преступника.  А  так  весь
материал  готов.  Лаундс  уже  договорился   с   тремя  лучшими  репортерами
"Сплетника",  которые  в  считанные  часы  после  ареста   убийцы  разузнают
подробности его биографии, пусть даже он родился и вырос в Африке.
     Агент Лаундса называл цифры с несколькими нулями, Лаундс нарушил данное
Крофорду  обещание  и  заранее обговорил содержание  своей будущей  книги  с
импресарио. На контракте условились проставить число потом, когда преступник
будет схвачен.
     У Крофорда в руках оказался солидный  козырь: он записал угрозы Лаундса
на магнитофон.  За такое можно  посадить, и не спасет ничье покровительство.
Кроме того,  Лаундс  прекрасно знал,  что  у него  возникнут неприятности  с
налоговым управлением, стоит Крофорду позвонить туда хотя бы разок.
     Лаундс умел видеть все  в истинном свете и  не питал иллюзий по  поводу
своей  работы.  Однако  его увлечение  брошюрой было в  чем-то  сродни  пылу
религиозного фанатика.
     Он мечтал о лучшей жизни, которую  можно купить за  деньги. Несмотря на
пакости  -  их он  успел совершить предостаточно,  - Лаундс остался  в  душе
мечтателем.  Теперь  некогда  угасшие мечты  воскресли  и вспыхнули  с новой
силой.
     Убедившись,  что  фотоаппараты  и  магнитофон   в  исправности,  Лаундс
отправился домой,  намереваясь поспать три часа и вылететь в  Вашингтон, где
они  договорились  встретиться  с  Крофордом  возле  ловушки,   подстроенной
Зубастому парии.
     Но  в   подземном   гараже  всегда  возникали  какие-то  непредвиденные
осложнения. На сей раз черный фургон, стоявший рядом, залез за черту. А ведь
на стене было ясно и четко написано: "Мистер Фредди Лаундс"!
     Лаундс широко распахнул  дверцу  своей машины и шарахнул ею по фургону.
На его боку осталась вмятина. В другой раз ублюдок будет внимательней.
     Фредди  уже  запирал свою  машину, когда за его спиной открылась дверца
фургона. Лаундс  хотел обернуться и даже уже начал поворачиваться, как вдруг
кто-то  съездил ему  в ухо. Защищаясь, журналист поднял руки, но ему сдавили
горло и стало нечем дышать. Когда же, наконец, его измученные легкие  смогли
наполниться воздухом, Лаундс вдохнул хлороформ.

        x x x

     Долархайд поставил  фургон за домом,  вылез и потянулся. Всю  дорогу от
Чикаго  дул  сильный ветер,  и его руки  ныли от  усталости. Он  взглянул на
ночное небо. Скоро должен начаться метеоритный дождь, и ему не хотелось  его
пропустить.
     Откровение:
     "Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю..." Это
его деяния в ином времени. Он должен увидеть их и запомнить.
     Долархайд  отпер  черный  ход и, как обычно, обследовал весь дом. Перед
выходом наружу надел на голову маску из чулка.
     Он открыл фургон и откинул подножку. Затем вытащил Фредди Лаундса.  Тот
был в одних трусах и с завязанными глазами. Изо рта торчал кляп. Хотя Лаундс
пребывал  в  полубессознательном  состоянии,  с  кресла  он не  сползал,  а,
напротив,  сидел  очень  прямо, плотно  прижав  голову  к  спинке старинного
дубового инвалидного кресла на колесах. От  затылка до пят он был приклеен к
креслу эпоксидным клеем.
     Долархайд  вкатил кресло в дом и поставил его в углу  гостиной лицом  к
стене, словно Лаундс провинился.
     - Вам не холодно? Может, дать одеяло?
     Долархайд снял бинты, закрывавшие рот  и  глаза журналиста.  Лаундс, от
которого разило хлороформом, не откликнулся.
     -  Все-таки  я  вам  дам покрывало. - Долархайд  взял  с дивана вязаный
шерстяной плед и  накрыл им Лаундса до самого подбородка, затем поднес к его
носу пузырек с нашатырем.
     Лаундс  выпучил  глаза  и  уставился  в  грязные  стены.  Откашлялся  и
пролепетал:
     - Несчастный случай? У меня тяжелые травмы?
     За его спиной раздался голос:
     - Нет, мистер Лаундс, с вами все в порядке.
     - Жжет кожу. Я не обгорел? О Боже, неужели я обгорел?
     - Обгорели? О, нет. Вы просто тут отдыхаете. Я немного побуду с вами.
     -  Позвольте мне прилечь. Послушайте, я хотел  бы позвонить  на работу.
Боже мой! Я в гипсе! Скажите честно: у меня сломан позвоночник?
     Шаги удалились.
     - Почему я здесь? - на последнем слове голос Лаундса сорвался на визг.
     Откуда-то издалека донесся ответ:
     - Вы искупаете свою вину, мистер Лаундс.
     Лаундс услышал, как кто-то поднимается  по лестнице. Потом зашумел душ.
Постепенно  сознание Лаундса прояснялось. Он  вспомнил, как вышел- с работы,
как  ехал  в  машине.  Но  что было потом?..  Он ощущал шум  в висках, и его
подташнивало от запаха  хлороформа. Лаундс испугался, что сидя в такой позе,
он может  захлебнуться  собственной блевотиной,  если  его вдруг  вырвет. Он
широко раскрыл рот и задышал глубже, прислушиваясь к биению сердца.
     Лаундс  надеялся, что  все  это сон. Попытался поднять руку, напрягаясь
все больше, пока, наконец, боль в кисти и предплечье не стала такой сильной,
что  от нее  и мертвый  бы встал. Нет, нет, это,  конечно, не сон.  Он начал
лихорадочно соображать, что ему делать.
     Ценой  неимоверных  усилий ему удалось  скосить глаза настолько, что он
смог  на секунду увидеть  свою  руку  и  понять, как его привязали к креслу.
Никаких застежек, никаких приспособлений для защиты сломанного позвоночника.
Значит, это не больница. Кто-то похитил его!
     Лаундсу казалось, что он слышит шаги этажом выше. Но, может, это стучал
его собственный пульс?
     Он попытался сосредоточиться и заставить себя соображать.
     - Не волнуйся и думай, - шептал он себе. - Соберись с мыслями "и думай!
     Заскрипели   ступеньки  под  весом  спускающегося  Долархайда.  Лаундсу
казалось, что незнакомец ступал- прямо по его телу.
     Он уже стоял совсем рядом, за спиной.
     Лаундсу не сразу удалось обрести голос.
     -  Я  не видел  вашего лица. И не смогу  вас узнать. Я не знаю, как  вы
выглядите.  Газета,  где  я  работаю,  "Отечественный Сплетник", -  заплатит
выкуп, хороший выкуп. Полмиллиона, может быть, миллион. Миллион долларов!
     В ответ ни звука, только скрипнули пружины дивана. Усевшись, незнакомец
спросил:
     - О чем вы думаете, мистер Лаундс?
     Забудь про страх и боль и думай.  Быстро! Надо выиграть время. Выиграть
несколько часов, значит выиграть годы жизни. Он еще не решил .
     Меня убить. Ведь он не показывает мне своего лица.
     - О чем вы думаете, мистер Лаундс?
     - Я не понимаю, что произошло.
     - Вы знаете, кто я такой, мистер Лаундс?
     - Нет и, поверьте, не хочу знать!
     -  По-вашему,  я злобный, погрязший в пороке  секса  алчный извращенец,
потерпевший неудачу  в любовных  делах. Зверь,  как вы изволили  выразиться,
вероятно, выпущенный на свободу благодаря добросердечному судье.
     Обычно Долархайд избегал слова "сексуальный" из-за свистящего звука С".
Но с  таким собеседником, которому было  совсем не до  смеха, он  чувствовал
себя свободно.
     - Теперь вы знаете, кто я, не так ли?
     Не лги. Соображай быстрее.
     - Да  - Зачем вы  написали неправду, мистер Лаундс?  Зачем назвали меня
сумасшедшим?
     Отвечайте!
     - Когда кто-то... когда кто-то поступает так, что большинство людей его
не понимает, его называют...
     - Сумасшедшим.
     - Называют, как.., братьев Райт. В истории всегда...
     - Что мне до вашей истории? Вы понимаете, что я делаю, мистер Лаундс?
     - Понять... Вот-вот! Это и есть шанс.
     Выкручивайся, Фредди!
     - Нет, но мне кажется, что сейчас мне предоставилась возможность понять
вас, а следовательно, все мои читатели тоже смогут это сделать.
     - Вы понимаете, что это не всем дано?
     - Да, это большая  привилегия. Но я должен признаться вам, как  человек
человеку, что я напуган. Если вами движет  великая идея, не пугайте  меня, и
мне будет легче вас понять.
     - Человек  человеку...  Человек  человеку...  Вы  говорите  это,  чтобы
побудить меня к искренности, мистер  Лаундс. Ценю ваши старания.  Но, видите
ли, я не человек. Я был  им раньше, но благодаря милосердию  Господа и  моей
собственной Воле я стал  иным. Я нечто большее, чем человек. Вы сказали, что
вам страшно. Вы верите, что Господь благоволит этому дому, мистер Лаундс?
     - Не знаю.
     - Молитесь ли вы Ему в эту минуту?
     - Иногда я молюсь. Чаще всего, когда мне страшно.
     - И Он вам помогает?
     -  Не  знаю. Я  не задумывался  над этим,  хотя должен был.." -  Должен
был...  Хм-м... Есть  многое,  над  чем  вам  стоило  бы  задуматься.  Через
некоторое время я вам в этом помогу. Вы позволите мне на минутку удалиться?
     - Конечно.
     Шаги удалялись. Открылся и закрылся ящик кухонного стола. Лаундс  часто
писал  об  убийствах, совершенных на  кухне,  где  всегда под  рукой оружие.
Полицейская статистика может изменить ваше отношение к кухне.
     Потекла вода.
     Лаундс  подумал, что уже, наверное,  ночь.  Крофорд  и Грэхем заждались
его.  И,  конечно,  уже беспокоятся.  Лаундса  охватила глубокая, неизбывная
тоска, перемежавшаяся приступами страха.
     За  спиной  послышалось дыхание. На самом  краю  поля зрения  появилось
светлое пятно. Загорелая  и сильная рука. Ему предлагают выпить чая с медом.
Лаундс взял в рот соломинку и почувствовал тепло.
     - Я напишу большую статью,  - пообещал он, сделав  несколько глотков. -
Там  будет все, что вы захотите... Вы опишете себя как вам будет угодно. Или
вообще не надо никаких описаний...
     -  Тес.  - Незнакомец  постучал по его макушке пальцем. Стало  светлее.
Кресло начало поворачиваться.
     - Нет! Яне хочу увидеть вас.
     - Но вы должны это сделать, мистер Лаундс. Вы же репортер. И поэтому вы
здесь. Когда я вас разверну, откройте глаза и посмотрите на  меня. А если вы
не откроете глаза сами, я пришью ваши веки ко лбу.
     Раздалось чмоканье, что-то щелкнуло,  кресло развернулось. Лаундс сидел
с  закрытыми  глазами  лицом  к  центру  комнаты.  Незнакомец  требовательно
постучал пальцем по его груди.  Потом  прикоснулся  к  векам.  Лаундс открыл
глаза.
     Сидящему Лаундсу  фигура в  кимоно  показалась очень высокой.  Маска из
чулка  была  завернута до  носа. Незнакомец  повернулся  спиной  к Лаундсу и
сбросил   кимоно.   Мощные   спинные  мускулы   выступали  под   великолепно
вытатуированным хвостом, который тянулся вниз по ягодицам и обвивался вокруг
ноги.  Дракон  медленно повернул голову,  взглянул  через плечо на Лаундса и
улыбнулся, демонстрируя себя во всей своей красе.
     - Боже милосердный! - прошептал Лаундс.
     Теперь он сидел  в центре  комнаты, и ему  был  виден экран.  Долархайд
завернулся в кимоно и надел зубной протез, без которого он не мог говорить.
     - Хочешь ли ты узнать, кто я?
     Лаундс попытался кивнуть, но его волосы намертво прилипли к креслу.
     - Больше всего на свете. Только я боялся спросить об этом.
     - Смотри.
     На   первом   слайде   была  картина  Блейка,   изображавшая   великого
Человека-Дракона  со  сверкающими  крыльями.  Он  взметнул  свой  хвост  над
Женщиной, одетой в солнечный свет.
     - Теперь видишь?
     - Вижу.
     Долархайд принялся часто менять слайды.
     Щелк. Живая миссис Джекоби.
     - Видишь?
     -Да.
     Щелк. Живая миссис Лидс.
     - Видишь?
     - Да.
     Щелк.  Долархайд-Дракон  с  напряженными  мускулами  и  вытатуированным
хвостом распростерся над супружеской постелью Джекоби.
     - Видишь?
     - Да.
     Щелк. Миссис Джекоби ждет своей участи.
     - Видишь?
     -Да.
     Щелк. Миссис Джекоби дождалась своей участи.
     - Видишь?
     -Да.
     Щелк. Миссис  Лидс  ждет своей участи, а рядом  лежит  бездыханное тело
Лидса.
     - Видишь?
     -Да.
     Щелк. Миссис Лидс дождалась своей участи. Она вся в крови.
     - Видишь?
     -Да.
     Щелк.
     Фредди Лаундс. Фотография, переснятая из "Сплетника".
     - Видишь?
     - О Боже!
     - Видишь?
     - О Боже мой! - слова вырывались из  груди Фредди с рыданиями, словно у
ребенка.
     - Ты видишь?
     - Нет, пожалуйста, не надо!
     - Что "не надо"?
     - Нет... Не меня!
     - Вы о чем? Вы же мужчина, мистер Лаундс! Вы мужчина или нет?
     - Да.
     - И вы по-прежнему считаете меня педерастом?
     - О, чтобы?!
     Конечно, нет!
     - А вы сам педераст, мистер Лаундс?
     - Нет.
     - Будете писать лживые статьи обо мне, мистер Лаундс?
     - О нет! Нет!
     - Зачем же вы лгали, мистер Лаундс?
     - Меня заставили в полиции. Я писал то, что мне велели полицейские.
     - Вы ссылались на Уилла Грэхема.
     - Грэхем заставил меня! Грэхем!
     -  Теперь  вы скажете  правду? Правду  обо  мне.  О моих Деяниях.  Моем
превращении. Моем Искусстве, мистер Лаундс. Вы согласны, что это искусство?
     - Да! Да, да, это искусство.
     Ужас, который  был  написан на лице  Лаундса, окрылил Долархайда  и  он
начал говорить, паря над шипящими и фрикативными звуками; взрывные согласные
служили ему огромными, широко раскрытыми крыльями.
     -  Вы утверждали"  что я, который  видит дальше вас,  - сумасшедший. Я,
который продвинул мир вперед,  - сумасшедший! Я, отважившийся на  то, на что
не отважились бы вы. Я, оставивший на Земле свой единственный и неповторимый
след, столь глубокий, что он  сохранится  и тогда,  когда истлеет ваш  прах.
Ваша жизнь в сравнении  с  моей лишь выделения  слизняка  на граните. Тонкий
слой слизи поверх надписи, высеченной на моем монументе.
     Слова, которые Долархайд написал на своем стенде, вдруг полезли из него
наружу.
     -  Я -  Дракон,  а  вы называете меня сумасшедшим.  Мир следит за моими
деяниями так же пристально, как за полетом  кометы. Вы слышали о комете одна
тысяча пятьдесят четвертого  года?  Нет  конечно.  Ваши читатели следуют  за
вами, как дети, ведущие пальцем по  мокрому  следу  слизняка. Их  интересует
всякая дребедень, а потому они обречены читать ваши  глупости, как  обречена
таскать свою раковину улитка.
     Сравнить вас со мной все  равно, что  улитку сравнивать с солнцем! Тебе
был  дано увидеть великое  Преображение, но ты ничего не понял. В  следующей
жизни  ты будешь муравьем. Не  страх ты должен  испытывать, Лаундс, лицезрея
меня. Ты и другие муравьишки.
     Вы должны благоговеть пред Ликом Моим.
     Долархайд  встал с  опущенной  головой,  держась двумя пальцами за свою
переносицу, и вышел из комнаты.
     Он не снял маску, думал Лаундс, Он не снял маску! Если он  вернется без
маски, то я погиб. Боже, я весь мокрый!
     Он скосил глаза на дверь и ждал, прислушиваясь к звукам, долетавшим  из
задней половины дома.
     Когда Долархайд вернулся, он все еще был в маске. Он принес коробку для
ланча и два термоса.
     - Это  на обратную дорогу. - Он поднял термос повыше. - Там лед, он нам
понадобится. До отъезда нам надо кое-что записать.
     Долархайд прикрепил микрофон к пледу у самого лица Лаундса.
     - Повторяйте за мной.
     Запись длилась полчаса.
     - Вот и все, мистер Лаундс. Вы прекрасно себя вели.
     - Теперь вы меня отпустите?
     -  Да. Однако я  должен помочь  вам лучше все осознать и  запомнить.  -
Долархайд отвернулся.
     - Я  хочу понять. Я хочу,  чтобы  вы знали, как я благодарен вам за то,
что вы меня отпускаете.
     Долархайд не ответил. Он вставлял другую челюсть.
     Он улыбнулся Лаундсу, сверкнув зубами, выпачканными чем-то бурым.
     Затем положил руку Лаундсу  на  сердце, доверительно наклонился к нему,
словно желая поцеловать, откусил Лаундсу губы и выплюнул их на пол.

        ГЛАВА 21

     Рассвета Чикаго, смрадный воздух и серое, низкое небо.,..
     Из  дверей  "Сплетника"  вышел,  потирая  поясницу,  сторож  и  закурил
сигарету.  Тишина.  Было слышно, как  в одном  квартале  от  "Сплетника"  на
вершине холма, щелкает, переключаясь, светофор.
     За  полквартала к северу от светофора, вне поля зрения сторожа, Фрэнсис
Долархайд надвинул покрывало на голову Лаундса.
     Журналисту  было ужасно  больно.  Он  казался  заторможенным,  но  мозг
работал  лихорадочно. Лаундс понимал,  что просто обязан запомнить некоторые
детали.  Его  повязка  чуть  задралась  на  носу,  и  он  видел  Долархайда,
ощупывающего кляп.
     Долархайд  надел  белый  медицинский халат,  положил  термос на  колени
Лаундса и выкатил кресло из фургона. Затем поправил колеса кресла и вернулся
к машине, чтобы  убрать  доску.  В это время Лаундс  смог разглядеть  из-под
повязки часть бампера.
     Если повернуться еще немножко-то можно будет увидеть номер машины... Он
увидел номер на какую-то долю секунды, но запомнил его навсегда.
     Они  двинулись, похоже, по  тротуару. Завернули  за угол.  Под колесами
зашуршала бумага.
     Долархайд остановил кресло в вонючем закутке между  каким-то грузовиком
и мусорным ящиком. Сдернул повязку  с глаз Лаундса.  Журналист закрыл глаза.
Долархайд сунул ему под нос пузырек с нашатырным спиртом.
     Вкрадчивый голос спросил:
     - Вы  меня  слышите? Мы почти у цели. Повязка снята. Моргните, если  вы
меня слышите.
     Долархайд  пальцем  приподнял  веко  Лаундса,   и  тот  увидел..,  лицо
Зубастого парии.
     - Я немножко обманул вас. -  Долархайд постучал по  термосу. - На самом
деле я не стал класть ваши губы в лед.
     Зубастый пария откинул одеяло и открыл термос.
     Почуяв  запах   бензина,  Лаундс  рванулся  что   было  мочи,   отдирая
приклеенные руки от подлокотников. Дубовое кресло застонало. Бензин  холодил
тело, от  его  паров перехватило дыхание.  Кресло  выкатывалось на  середину
улицы.
     - Приятно быть любовником Грэхема, Фре-е-едди-и-и-и?
     Огненная  вспышка, толчок -  и кресло  покатилось  под горку к подъезду
"Сплетника".  Колеса  завизжали. Сторож поднял глаза, услышав крик, вместе с
которым изо рта Лаундса выпал кляп. На него несся  огненный шар, подпрыгивая
на выбоинах,  дымя и разбрасывая искры. Пламя вздымалось  сзади  этого шара,
словно крылья, а в витринах мелькали огненные отблески.
     Шар крутанулся, стукнулся о стоявшую машину  и перевернулся прямо перед
входом  в "Сплетник".  Одно колесо  отвалилось,  пламя принялось лизать  его
спицы, а из шара показались воздетые кверху руки горящего заживо человека.
     Сторож кинулся в  вестибюль.  Он боялся, что  шар  вот-вот взорвется, и
хотел отбежать подальше от окна. Он включил сигнал пожарной тревоги. Что еще
он мог сделать? Схватил со стены огнетушитель и выглянул на  улицу. Шар пока
не взорвался.
     Тогда сторож, с опаской пробираясь сквозь густой  дым, низко стелющийся
по  тротуару, приблизился  к инвалидной  коляске и направил пенную струю  на
Фредди Лаундса.

        ГЛАВА 22

     Грэхему нужно  было  выйти на  улицу без  пятнадцати  шесть, задолго до
утреннего часа пик.
     Крофорд позвонил, когда Грэхем брился.
     - Доброе утро.
     -  Не очень-то оно доброе, - ответил Крофорд. - Зубастый  пария  сцапал
Лаундса в Чикаго.
     - Черт! Не может быть!
     - Он еще жив и просит прийти тебя. Но долго бедняга не протянет.
     - Я уже готов.
     - Встретимся в аэропорту. Рейс двести  сорок  пять. Вылет  через  сорок
минут.  Ребята   останутся   и   будут  наблюдать  за  квартирой  до  твоего
возвращения. Если, разумеется, тебе придется возвращаться сюда.
     Специальный агент  Честер  из  Чикагского  отдела  ФБР  встретил  их  в
аэропорту  "О'Хара". В  Чикаго привыкли  к  вою сирен. Завидев  ярко-красную
лампочку на  крыше  автомобиля  Честера,  с ревом мчавшегося по  шоссе,  все
машины шарахались в стороны.
     Честер рассказывал, пытаясь перекричать вой сирены:
     - Местная  полиция говорит,  будто его сцапали  в гараже. Наша  контора
пока не вмешивается. Мы сейчас в Чикаго не слишком популярны.
     - Как это случилось? - спросил Крофорд.
     - Ему устроили засаду.
     - Лаундс его видел?
     - Я не слышал, чтоб  он его описал. Чикагская полиция примерно  в шесть
двадцать отдала приказ искать машину с определенным номером.
     - Вы связались с доктором Блумом?
     -  Я  говорил с  его женой. Доктору Блуму сегодня утром удалили желчный
пузырь.
     - Ну и дела! - прокомментировал Крофорд.
     Честер загнал машину под мокрый от дождя навес над  входом в больницу и
обернулся к своим пассажирам.
     - Джек!  Уилл!..  Я слышал, этот  тип  буквально растерзал  Лаундса  на
клочки. Вы должны быть готовы к тому, что это жуткое зрелище.
     Грэхем кивнул. Всю дорогу до Чикаго он пытался гнать от себя мысль, что
Лаундс умрет, не дождавшись его прихода.
     Коридор ожогового центра сверкал безукоризненно чистым кафелем. Высокий
доктор со странным лицом юного старичка отвел  Грэхема и  Крофорда в сторону
от группы людей, столпившейся у входа в палатку Лаундса.
     - Ожоги  мистера Лаундса смертельны, - объяснил он.  - Я могу облегчить
его страдания, и  я,  наверно, это  сделаю.  Он  дышал пламенем,  и  у  него
обожжены  глотка и легкие.  Возможно,  он даже  не придет в  сознание. В его
состоянии  это  было бы  истинным благом.  Если  он  все-таки придет в себя,
необходимо  будет вынуть  из  его  рта  дыхательный  шланг,  чтобы  дать ему
возможность ответить  на  вопросы  полиции. Я согласился попробовать сделать
это, но ненадолго.
     Сейчас   его   обожженные   нервные   окончания   совершенно   потеряли
чувствительность. Боль придет позже, если он  доживет до  этого.  Я объяснил
это  полицейским и хочу  объяснить  вам. Я  прерву вас, если  сочту, что  он
страдает. Вы меня поняли?
     - Да, - ответил Крофорд.
     Кивнув полицейскому у двери, врач заложил руки за спину и пошел вперед,
напоминая в своем  белом  халате  цаплю,  переходящую  вброд  реку.  Крофорд
взглянул на Грэхема.
     - Как ты себя чувствуешь?
     - В норме. Я же служил в спецназе.
     Голова лежавшего в постели Лаундса была приподнята. Волосы и уши у него
сгорели,  невидящие глаза закрывали компрессы. Его десны были сплошь покрыты
волдырями.
     Медсестра отодвинула  капельницу, чтобы  Грэхем мог подойти поближе. От
Лаундса пахло, как на пепелище.
     - Фредди, это я, Уилл Грэхем!
     Лаундс выгнул шею, подпертую подушкой.
     - Это рефлекторное движение. Он без сознания, - сказала сестра.
     Пластиковый  шланг,  не дававший Лаундсу закрыть обожженный,  распухший
рот,  издавал  свист,  когда  Лаундс вдыхал и выдыхал  воздух.  В углу сидел
сержант с  испуганным  лицом.  На коленях он  держал  магнитофон. Грэхем  не
заметил его, пока сержант не заговорил:
     - Лаундс называл ваше имя в приемном покое, пока ему не  вставили в рот
эту трубку.
     - Вы были при этом?
     - Я  приехал  позже. Но  его  слова  записаны  на  пленку.  Он  сообщил
пожарным, которые прибыли первыми, номер автомашины.
     Потом он отключился, и  когда его  везли на "скорой", был без сознания.
Но в приемном  отделении  ненадолго  пришел в себя, когда  ему делали снимок
грудной  клетки. Сотрудники "Сплетника" провожали его на  "скорой помощи". У
меня есть копия магнитофонной записи.
     - Дайте послушать.
     Сержант пододвинул магнитофон и бесстрастно произнес:
     - Я думаю, вам лучше надеть наушники.
     Он нажал на кнопку.
     Грэхем слышал голоса и клацанье задвижки.
     - Положите его сюда.
     Затем  раздался  стук  носилок,  поставленных  на пол,  захлебывающийся
кашель и квакающий голос человека, у которого нет губ:
     - Зубастый пария...
     - Фредди, ты его видел? Как он выглядит, Фредди?
     - Енди! Жалста,  Енди. Грээ  ня остаил. Этот гад знал.  Грээ ня остаил.
Этот гад ониал еня на отограии как юбовник. Енди?
     Затем  послышался звук, напоминавший  урчание  канализационной трубы. И
голос врача.
     - Так... Пропустите меня. Отойдите. Ну же!
     Запись кончилась.
     Пока Крофорд слушал пленку, Грэхем стоял у постели Лаундса.
     - Мы сейчас  разыскиваем машину с тем номером,  - сообщил сержант. - Вы
поняли, что он пытался сказать?
     - Кто такая Венди? - задал встречный вопрос Крофорд.
     - Та шлюха в коридоре. Плоскогрудая блондинка. Все рвется повидать его.
Она еще ничего не знает.
     - А почему вы ее не пускаете? - спросил, не оборачиваясь, Грэхем.
     - Посещения запрещены.
     - Он умирает.
     - Думаете,  я  этого  не знаю?  Я с  без  пятнадцати шесть торчу в этой
сраной палате... Прошу прощения, сестра.
     - Отдохните немножко, - сказал Крофорд, - умойтесь, выпейте кофе.  Вряд
ли  он  укажет  что-то  еще.  А  если  все-таки  заговорит,  я  буду  тут  с
магнитофоном.
     - Хорошо, я так и сделаю.
     Когда сержант вышел, Грэхем оставил Крофорда у постели Фредди и подошел
к женщине в коридоре.
     - Вы Венди?
     - Да.
     - Если вы на самом деле хотите его увидеть, пошли со мной.
     - Я хочу. Может, мне причесаться?
     - Это не имеет значения, - ответил Грэхем.
     Когда полицейский вернулся, он не стал выгонять Венди.
     Венди из "Венди-сити" держала  почерневшую  руку  Лаундса  и пристально
смотрела на него. Ближе к полудню он один раз вздрогнул.
     - Все будет хорошо, Роско, - сказала она. - И  мы с тобой  заживем, как
прежде.
     Лаундс еще раз вздрогнул и умер.

        ГЛАВА 23

     Серое с заостренными чертами лицо капитана Осборна из Чикагского отдела
расследования убийств,  напоминало  высеченную  в камне лисью  мордочку.  По
всему кабинету были разбросаны экземпляры "Сплетника". Одна газета лежала на
его столе.
     Он не предложил сесть ни Грэхему, ни Крофорду.
     - Вы что, не собирались встречаться с Лаундсом в Чикаго?
     - Нет, он должен был прилететь в Вашингтон, - ответил Крофорд. - У него
был заказан билет на самолет. И вы наверняка это знаете.
     -  Да, конечно. Он вышел из  офиса в  половине  второго, а нападение  в
гараже произошло примерно в десять минут третьего.
     - В гараже что-нибудь обнаружили?
     -  Ключи от  его автомобиля оказались под  ним. В  гараже  нет обслуги.
Когда-то  там была радиоуправляемая дверь, но она  прихлопнула пару машин, и
ее демонтировали. Никто не  видел,  как  это случилось.  Нам, похоже  нечего
сообщить. Пока мы занимаемся автомобилем Зубастого парии.
     - Может мы сможем вам помочь?
     -  Я  сообщу  вам результаты,  как только  мы  их получим. Вы  молчите,
Грэхем. Зато много чего наболтали в статье.
     - От вас я тоже немного услышал.
     - Вы разозлились, капитан? - усмехнулся Крофорд.
     - Я? С какой стати?  Мы тогда в доску  разбились, когда сцапали для вас
этого  волосатого  щелкопера.  А  вы  вместо  того,  чтобы приструнить  его,
вступили  с ним в  сговор,  и  он даже сфотографировался  с  вами на  первой
странице своей бульварной газетенки. И сейчас все носятся с его материалами.
А  теперь  в  Чикаго  свое  убийство  с  Зубастым  парией  в  главной  роли!
Потрясающей "Зубастый  пария в Чикаго"!  Вот  это да! К полуночи  у нас  уже
зарегистрировано шесть  непредумышленных убийств. Один парень пытался пьяным
вломиться в собственный дом,  жена услышала, и - бах,  трах! Зубастому парии
может понравиться в Чикаго. Вдруг он решит тут задержаться и порезвиться как
следует?
     -  У  нас  два  выхода. - сказал  Крофорд. -  Можно  столкнуться лбами,
поставить на уши комиссара  полиции и главного  прокурора,  а можно спокойно
все обсудить и  попытаться общими  усилиями поймать этого гада. Я отвечал за
операцию.  Она провалилась, и я  это  знаю.  Неужели у  вас  тут,  в Чикаго,
никогда не  случалось подобных осечек?  Я  не хочу грызться с  вами.  Я хочу
арестовать его и спокойно лечь спать. Ну, а каковы ваши намерения?
     Осборн поменял местами два предмета на своем столе: стаканчик для ручек
с  портретом  ребенка  с  лисьей мордочкой. Откинулся в кресле,  сложил губы
трубочкой и присвистнул.
     - Сейчас я намереваюсь выпить кофе. А вам, ребята?
     - Я бы не возражал, - ответил Крофорд.
     - Я тоже, - сказал Грэхем.
     Осборн передал пластмассовые чашечки  с кофе и кивком указал Крофорду и
Грэхему на стулья.
     -  Зубастый  пария  наверняка  угнал  фургон  или  микроавтобус,  чтобы
перевезти Лаундса вместе с этой коляской. - размышлял Грэхем.
     Осборн кивнул.
     -  Регистрационный  номер  машины, который  сообщил  Лаундс, украден  с
телевизионной технички на  Оук-парк. Он взял номер, годящийся для фургонов и
микроавтобусов, на машине телевизионщиков повесил другой, украденный  где-то
еще.  Большой он хитрец, этот Зубастый  пария. Но  одно мы знаем  наверняка:
номер с  телевизионной технички  снят  вчера  после  половины девятого утра.
Техник заправлял вчера  машину и расплачивался кредитной карточкой; служащий
бензоколонки записал  правильный  номер машины, поэтому кража явно произошла
позднее.
     - Никто  не заметил, что это был за микроавтобус  или фургон? - спросил
Крофорд.
     -  Никто.  Охранник  из "Сплетника"  не заметил  ничего. Как  рефери  в
состязаниях по борьбе. Первыми к "Сплетнику" подъехали пожарные.
     Они занимались только огнем. Мы сейчас допрашиваем соседей "Сплетника",
работавших  в  ночную  смену, и тех,  кто  живет неподалеку  от  места,  где
работали вчера телеремонтники. Может, кто-нибудь заметил, как Зубастый пария
менял номерной знак,..
     - Хотелось бы еще раз взглянуть на коляску, - сказал Грэхем.
     - Она в нашей лаборатории,  Я позвоню сотрудникам,  - ответил Осборн и,
помедлив,  добавил.  - Лаундс, надо отдать ему должное,  был бойким  парнем.
Запомнить номер машины и назвать его в таком состоянии...
     Вы слышали, что Лаундс сказал в больнице?
     Грэхем кивнул.
     - Не хочу вмешиваться в ваши дела,  но мне нужно знать, одинаково ли мы
его поняли.
     Как, по-вашему, звучат его слова?
     Грэхем монотонно процитировал:
     - Зубастый пария. Грэхем меня подставил.
     Этот гад знал... Грэхем меня подставил. Обнимал меня на фотографии, как
любовник.
     Осборн так  и не понял, как  относится к этому  Грэхем. А поэтому задал
еще один вопрос:
     - Он говорил о снимке в "Сплетнике", где вы изображены вдвоем?
     - Да. Судя по всему, да.
     - А откуда взялась идея сделать такой снимок?
     - Мы несколько раз с ним встречались.
     - На  фотографии вы улыбаетесь Лаундсу. Выходит, Зубастый пария сначала
убивает пассивного педика, так?
     - Получается, что так, - сказал Грэхем и мысленно добавил: А ты, старый
лис, довольно шустер.
     - Жаль, что он не попался в ловушку.
     Грэхем не отвечал.
     - Предполагалось, что Лаундс  будет с нами, когда Зубастый пария увидит
"Сплетник", - пояснил Крофорд.
     - Мы сможем извлечь что-нибудь еще из слов Лаундса?
     Задумавшийся Грэхем прежде, чем ответить, мысленно повторил вопрос.
     -  Из  слов  Лаундса  понятно, что Зубастый пария прочел "Сплетник"  до
того, как совершил нападение.
     Так?
     - Так.
     - Если  предположить, что он завелся, прочитав  "Сплетник", то выходит,
он действовал в страшной спешке. Тираж вышел в понедельник  ночью, а  уже во
вторник! возможно, утром, Зубастый пария украл номерной знак,  а днем сцапал
Лаундса.
     О чем это говорит?
     -  О  том, что либо  он прочел  "Сплетник" очень рано или  же  отирался
где-то поблизости,  -  ответил  Крофорд.  - Он  мог увидеть  газету здесь, в
Чикаго, или где-либо  еще, но в любом случае  он, судя по всему, прочел ее в
понедельник ночью.  Не забывайте, он следил за  выпуском  "Сплетника" - ведь
его интересовали частные объявления.
     - Он  был  либо тут, на  месте, либо приехал откуда-то на автомобиле, -
сказал  Грэхем.  -  Зубастый  пария  моментально  напал на  Лаундса,  причем
притащил с собой большую инвалидную коляску, которую не засунешь в самолет -
она  даже  не  складывается. Он  не  мог прилететь,  украсть фургон, стащить
номерной  знак  и  метаться по  окрестностям,  разыскивая  подходящую старую
коляску. Ему нужна была именно  старая коляска -  новая  для  его  целей  не
подходит. Грэхем стоял, крутя в руках шнур от жалюзи и разглядывал кирпичную
стену напротив. - Следовательно, либо коляска у него уже была, либо он знал,
где ее взять.
     Осборн собрался что-то спросить, но взглянул на Крофорд и все понял.
     Грэхем пытался завязать узел на шнуре. Его пальцы дрожали.
     - Итак, он знал, где ее взять, - напомнил Крофорд.
     - Угу, - кивнул  Грэхем.  - Наверное,  именно коляска натолкнула его на
эту  мысль.  Он постоянно видел коляску, думал о  ней... Именно тогда его  и
осенило, что надо сделать  с мерзавцем,  оскорбившим его. Фредди,  катящийся
под гору в клубах дыма и пламени... Да, что и говорить, грандиозное зрелище!
     - Думаешь, он сперва представил себе такую картину?
     - Думаю, что да. Он представил ее себе, когда вынашивал план мести.
     Осборн наблюдал за Крофордом.  Тот был очень серьезен. Осборн знал, что
Крофорд  -  человек  очень даже  не глупый.  И если Крофорд  не  опровергает
предположения Грэхема...
     - Если коляска у него была  или если он  мог  ее  часто видеть, то надо
обшарить все дома инвалидов и травматологические пункты, - сказал Осборн.
     -  Коляска оказалась идеальным средством, позволяющим удерживать Фредди
в одном и том же положении, - продолжал Грэхем.
     - Причем удерживать  довольно долго. Он отсутствовал  пятнадцать  часов
двадцать пять минут или что-то около того, - подхватил Осборн.
     - Если бы Зубастому парии хотелось просто прикончить Фредди, он мог  бы
убить его в гараже, - сказал Грэхем.  - Или же сжечь прямо в  машине. Но  он
хотел поговорить с Фредди или помучить его.
     - Как бы там ни было, он сделал это в фургоне или  завез его куда-то, -
решил Крофорд. - Но поскольку  это продолжалось пятнадцать с лишним часов, я
склоняюсь к мысли, что он его куда-то завез.
     - Место должно было быть  безопасным. Если  Зубастый  пария прибинтовал
Фредди  как следует, то он мог катать его взад и вперед у дома инвалидов, не
привлекая особого внимания, - сказал Осборн.
     - Нет, все равно кто-нибудь рано или поздно обратил  бы  внимание и ему
пришлось бы дать объяснения,  - возразил Крофорд. - Давайте предположим, что
коляска  у  него  была  давно,  равно  как  и  безопасное место,  где  можно
осуществить задуманное. Не кажется ли вам, что это.., дом?
     Зазвонил телефон. Осборн схватил трубку и прорычал:
     - Что?  Нет, я не желаю разговаривать  со  "Сплетником". Ладно, но если
это  не по  делу,  то... Дайте  ей трубку... Капитан Осборн  слушает.  Да...
Когда? Кто  первым  ответил  на звонок на коммутаторе? Свяжите  меня с  ней.
Повторите, что он сказал. Через пять минут у вас будет наш сотрудник.
     Осборн повесил трубку и задумчиво посмотрел на телефон.
     -  Пять  минут  назад  позвонили секретарше  Лаундса. Она  божится, что
узнала голос Фредди. Он что-то сказал, что, она толком не поняла. Что-то про
могущество Большого Красного Дракона... Ей  показалось, что он сказал именно
так.

        ГЛАВА 24

     Доктор Фредерик Чилтон стоял в коридоре везде палаты Ганнибала Лектора.
Рядом были три рослых санитара. Один держал смирительную рубашку и фиксаторы
для  ног,  другой - жестяную банку. Что  же касается третьего, то он заряжал
транквилизатором пневматический пистолет.
     Лектер сидел  за столом  и читал страховой бюллетень, время от  времени
делая выписки. До его слуха донеслись приближающиеся шаги.
     Потом он услышал, как щелкнул затвор пистолета, но продолжал читать, не
подавая виду, что догадывается о присутствии Чилтона.
     В  полдень Чилтон  прислал ему газеты и до самого  вечера не говорил  о
том, какое наказание придумал Лектору за попытку помочь Дракону.
     - Доктор Лектер! - окликнул Чилтон.
     Лектер обернулся.
     - Добрый вечер, доктор Чилтон.
     Лектер словно не замечал санитаров. Он смотрел только на Чилтона.
     - Я пришел забрать у вас книги. Все до единой!
     - Понятно. А можно спросить, вы их долго у себя продержите?
     - Все зависит от вашего поведения.
     - Это ваше решение?
     - Меру наказания здесь определяю я.
     - Конечно, конечно! Уилл Грэхем поступил бы иначе.
     -  Станьте  спиной к  сетке  и  наденьте  рубашку,  доктор Лектер. И не
заставляйте меня повторять дважды!
     -  Разумеется,  доктор   Чилтон.  Надеюсь,  рубашка  тридцать  девятого
размера? А то тридцать седьмой мне тесноват в груди.
     Доктор  Лектер  надел  смирительную рубашку,  словно  это  был выходной
костюм.  Санитар  протянул к  нему руки из-за барьера  и  застегнул застежки
сзади.
     - Усадите его на койку, - велел Чилтон санитарам.
     Пока  они опустошали  книжные полки, Чилтон протер очки и, вооружившись
ручкой, принялся просматривать личные бумаги Лектора.
     Тот наблюдал за  ним из  темного угла своей палаты. Даже в смирительной
рубашке он умудрялся сохранять удивительную грациозность движений.
     - Под желтой обложкой лежит отказ, присланный вам из архива, - спокойно
пояснил  Лектер. -  Мне его принесли по ошибке  вместе с  почтой, и я вскрыл
конверт, толком не рассмотрев его. Прошу прощения.
     Чилтон покраснел и сказал санитарам:
     - Пожалуйста, уберите сиденье с унитаза доктора Лек-тера.
     Затем Чилтон  взглянул  на переносной столик.  Наверху  Лектер написал,
сколько ему лет: сорок один.
     - А что у вас здесь? - спросил Чилтон.
     - Время, - ответил доктор Лектер.
     Начальник отдела  Брайан  Зеллер схватил портфель курьера и колесики от
кресла и понесся с  ними в  лабораторию  инструментального  анализа, да  так
быстро, что габардиновые брючины со свистом рассекали воздух.
     Сотрудники прекрасно знали, что  означает это  свист.  Он означает, что
Зеллер торопится.
     В тот день было много всяких  проволочек. Усталый курьер -  его самолет
из-за  плохой погоды  не  вылетел  вовремя  из Чикаго,  а  потом еще  сделал
вынужденную посадку в  Филадельфии - взял напрокат машину  и  сам доехал  до
лаборатории ФБР в Вашингтоне.
     Чикагские  криминалисты  - хорошие профессионалы,  но  они не все умеют
делать. То, что они не сумели, сейчас предстояло сделать Зеллеру.
     Он  поместил в масс-спектрометр  краску,  взятую  с  дверцы  автомобиля
Лаундса.  Биверли  Катц из отдела  волокон  и дерматологии  взяла  колеса  и
показала их коллегам, сидевшим в комнате.
     Наконец, Зеллер зашел в комнатушку, где стояла ужасная жара. Лайза Лейк
склонился над  газовым хроматографом. Исследуя пепел,  оставшийся  на  месте
одного  поджога  во Флориде,  она  внимательно следила  за пером  самописца,
чертившего пики на движущейся ленте.
     - Высококачественное горючее, - сказала  она. - Вот  что он использовал
для поджога.
     Через руки  Лайзы  прошло столько образцов, что она могла различать их,
не заглядывая в справочник.
     Зеллер отвел глаза от Лайзы Лейк и мысленно  сделал себе нагоняй за то,
что  его  сюда так  и  тянет.  Откашлявшись,  протянул Лайзе  две  блестящие
металлические банки.
     - Из Чикаго? - спросила она.
     Зеллер кивнул.
     Лайза  оглядела банки, проверила  сургучные печати  на крышках. В одной
банке лежал пепел  от  сгоревшего кресла  на  колесиках, в другой  -  клочки
обугленной одежды Лаундса.
     - Сколько оно пролежало в банках?
     - По меньшей мере шесть часов, - сказал Зеллер.
     - Учту.
     Лайза проколола крышку толстым шприцем, высосала воздух и впрыснула его
в газовый  хроматограф.  Затем  настроила  прибор.  Пока  образец шел  через
пятисотфутовую колонку, перо прыгало по бумаге.
     -  Бензин,  - сказала  Лайза.  -  Чистый,  без всяких  примесей.  Такое
довольно редко встречается.
     Она быстро просмотрела фрагменты записи.
     - Я  не  могу  назвать  точную  марку.  Давайте  прогоню его  вместе  с
пентаном, и все сразу станет ясно.
     - Хорошо, - кивнул Зеллер.
     К часу дня Зеллер получил все, что ему было нужно.
     Лайзе  Лейк удалось  определить марку бензина:  Фредди Лаундса подожгли
бензином марки "Сервко Сьюприм".
     При  тщательном  осмотре обломков сгоревшего кресла было обнаружено два
типа  ковровых ворсинок:  шерстяные и  синтетические.  Налет плесени и грязи
говорил о том, что кресло хранилось в темном, прохладном месте.
     Остальные   выводы   оказались   менее   утешительными.   При   анализе
облупившейся автомобильной краски выяснилось:  машина перекрашивалась. Когда
краску  исследовали  в масс-спектрометре и сравнили  с  данными Национальной
ассоциации   по   автомобильным    краскам,    стало    понятно,   что   это
высококачественная эмаль, изготовленная в первой четверти  1978 года;  всего
было  произведено  186  тысяч  галлонов  такой  эмали,  и  она разошлась  по
мастерским, занимающимся покраской автомобилей.
     А ведь Зеллер надеялся, что удастся  установить марку  машины и хотя бы
приблизительно год ее изготовления.
     Он послал в Чикаго телекс, сообщая о результатах анализов.
     Чикагская   полиция   потребовала  вернуть  колесики.  Пакет  получился
громоздкий, и  курьеру было  неудобно его нести. Лабораторные  отчеты Зеллер
положил в каждую сумку вместе с письмами и пакетом для Грэхема.
     -  Вообще-то я вам не экспресс-почта, - проворчал  курьер,  убедившись,
что Зеллер отошел подальше и не может его услышать.

        x x x

     Департамент  юстиции содержит несколько небольших квартир неподалеку от
здания чикагского суда Седьмого округа. Пока  длится судебный процесс, в них
живут  юристы  и почтенные  эксперты. Грэхем  остановился  в  одной  из  тех
квартир. Крофорд жил напротив, надо было только пройти через холл.
     Грэхем  вернулся  в  девять  вечера,  усталый  и  промокший  до  нитки.
Позавтракав  в самолете по пути в Вашингтон, он больше ничего не  ел,  и при
одной мысли об еде ему становилось тошно.
     Дождливая среда, наконец, подходила  к концу. Грэхем  не мог припомнить
другого такого мерзкого дня.
     Погиб Лаундс, и теперь очередь его, Грэхема.  Честер целый  день следил
за  ним  издали:  когда Грэхем  осматривал стоянку,  где Лаундс  держал свою
машину,  когда он стоял  под  дождем  на  обгоревшем тротуаре, где  подожгли
Лаундса.
     Жмурясь от света прожекторов, Грэхем заявил журналистам, что "скорбит о
гибели своего друга Фредерика Лаундса".
     Он собирался  пойти на похороны. Многие агенты ФБР и полицейские тоже -
они надеялись, что убийца явится полюбоваться на сраженного горем Грэхема.
     Грэхем не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. Он испытывал
жуткую тоску,  время  от  времени просто задыхался  от негодования,  что  не
сгорел заживо вместо Лаундса.
     Грэхему казалось, что за сорок лет он так ничему и не научился, а  лишь
безумно устал.
     Он налил себе  в большой  бокал  мартини  и, потягивая  из  него,  стал
раздеваться.  Другой  бокал  он  выпил,  когда,  приняв  душ,  уселся  возле
телевизора.
     -  ФБР  подстроило  Зубастому  парии  ловушку,  но  вместо  него  погиб
репортер, много лет отдавший журналистике. Подробности мы сообщим чуть позже
в рубрике "Новости глазами очевидцев".
     Еще  до  окончания выпуска  новостей дикторы  принялись величать убийцу
Драконом.  "Сплетник"  быстро  внедрил это прозвище.  Грэхем  не удивился. В
четверг номер газеты пойдет нарасхват.
     Он  в третий  раз налил себе мартини  и  позвонил  Молли. Она  смотрела
новости  в  шесть и в  десять, вдобавок видела "Сплетник".  Поэтому  ей было
ясно,  что  Грэхем  служил  приманкой  в  ловушке,  которую  ФБР  подстроило
Зубастому парии.
     - Ты должен был сказать об этом мне, Уилл.
     - Возможно. А, может, и не стоило.
     - Теперь он попытается тебя убить, да?
     - Рано или поздно. Но это будет нелегко - я же не сижу на месте. И меня
постоянно прикрывают, Молли. Он это знает. Поэтому все обойдется.
     - Ты еле ворочаешь языком.  Что,  слазил  в  холодильник и приложился к
бутылке?
     - Да так, выпил пару рюмок.
     - И как самочувствие?
     - Хуже некуда.
     - В новостях сказали, что ФБР не охраняло репортера.
     -  Предполагалось, что когда Зубастый пария прочтет газету, Лаундс  уже
будет у Крофорда.
     - Теперь его называют Драконом.
     - Да, это он так себя величает.
     - Уилл, знаешь что... Я хочу забрать Уилли и уехать отсюда.
     - Куда?
     - К его бабушке и дедушке. Они его давно не видели и очень обрадуются.
     - Гм...
     У родителей покойного отца Уилли было ранчо на берегу реки Орегон.
     - Мне здесь жутковато. Тут  вроде бы безопасно, но  мы  почти совсем не
спим. Может, на меня занятия стрельбой так подействовали...
     - Мне очень жаль, Молли.
     Если б ты знала, как мне жаль!
     - Я буду скучать по тебе. Мы оба будем.
     Значит, она твердо решила...
     - Когда ты уезжаешь?
     - Утром.
     - А как же твой магазин?
     -  Эвелин готова  взять  заботы  на  себя. Я все  выпишу у оптовиков, а
прибыль отдам Эвелин.
     - Ну, а кто будет заботиться о собаках?
     - Я попросила  ее  позвонить  в  округ, Уилл. Жалко, конечно, но может,
кто-нибудь возьмет наших песиков.
     - Молли, я...
     -  Если  бы  мое  присутствие могло отвести  от тебя беду,  Уилл,  я бы
осталась. Я тебе здесь только мешаю. Когда мы уедем, ты будешь больше думать
о себе, ведь  нам ничего  там не угрожает. И потом, Уилл,  я не в  состоянии
таскать с собой этот проклятый револьвер всю оставшуюся жизнь.
     - Может, лучше вам поехать в Оукленд и понаблюдать за...
     Черт, он не хотел этого говорить! О Господи, как же она долго молчит!..
     - Слушай, я тебе позвоню, - сказала Молли. - Или звони мне сам.
     У Грэхема разрывалось сердце. Ему стало трудно дышать.
     - Давай я все устрою. Ты уже заказала билеты?
     - Я не назвала своей фамилии. Подумала, а вдруг газетчики...
     - Отлично.  Отлично!. Давай я попрошу, чтобы тебя проводили. Ты пойдешь
через отдельный вход и вылетишь из Вашингтона. Так что ни одна живая душа об
этом не узнает. Можно я это сделаю? Разреши мне. Когда вылетает самолет?
     - Без двадцати десять. Рейс сто восемнадцать.
     -  О'кей, значит в  восемь  тридцать  у  Смитсоновского  фонда. Это  на
Парк-райт. Машину оставишь там. Кто-нибудь тебя встретит.  Он поднесет к уху
часы, вроде как бы проверяя, идут ли они и вылезет из машины. Хорошо?
     - Прекрасно.
     - Ты делаешь пересадку в аэропорту "О'Хара"? Я мог бы приехать...
     - Нет, у нас пересадка в Миннеаполисе.
     - О, Молли! Я приеду за тобой, когда все кончится, ладно?
     - Это будет чудесно.
     Чудесно...
     - Денег тебе хватит?
     - Банк переведет.
     - Куда?
     - На отделение Барклей в аэропорту. Не беспокойся.
     - Я буду по тебе скучать.
     - Я тоже, но сейчас мы все равно не вместе.  Переговариваемся только по
телефону. Уилли передает тебе привет.
     - Ему тоже привет.
     - Будь осторожен, дорогой.
     Дорогой...  Раньше она его никогда  не называла дорогим. Но  он плевать
хотел  на все  эти  названия:  дорогой, Красный Дракон...  Да  хоть  горшком
назови...
     Офицер,  дежуривший  ночью,  был рад взять  на себя хлопоты  по  поводу
отъезда  Молли. Грэхем  прижался  лицом к холодному окну и глядел на  дождь,
барабанивший по машинам, бесшумно ехавшим внизу по мостовой, на серую улицу,
которая вдруг расцвечивалась пестрыми огнями рекламы. На стекле отпечатались
следы его лба, носа, губ и подбородка.
     Молли уехала.
     День   померк,   осталась  только  ночь...  Ночь  и  голос  человека  с
откушенными губами, который бросал ему яростные обвинения...
     Возлюбленная  Лаундса держала в своих ладонях головешку, оставшуюся  от
его руки, пока все не кончилось.
     -  Алло,  говорит  Валери Лидс.  Извините,  я в  данный момент не  могу
подойти к телефону...
     - Ты меня тоже извини, - сказал Грэхем.
     Он снова наполнил бокал и сел за стол у окна, пристально глядя в пустое
кресло напротив. Он вглядывался в пустоту, пока она не обрела очертания и не
стала похожа на тень. Грэхем вгляделся еще пристальней, пытаясь  рассмотреть
лицо.  Призрак  сидел,  не  шелохнувшись. У  него не  было черт, однако  это
безликое существо смотрело на Грэхема очень внимательно.
     - Я знаю,  тебе туго приходится, - сказал Грэхем. Он здорово напился. -
Но  попытайся  остановиться,  подержись, пока мы тебя  не выследим. Ну, а уж
если тебе приспичит сотворить свое гнусное дело, примись за меня. Мне на все
наплевать. Так даже  будет  лучше.  Они теперь изобрели кое-какие  средства,
чтобы помочь тебе остановиться. Чтобы охладить твой пыл.  Помоги мне! Совсем
немножко! Молли  уехала,  старина Фредди умер. Только  мы с тобой  остались,
приятель.
     Грэхем перегнулся через стол, протянул руку - и призрак исчез.
     Грэхем лег на  стол,  подложив руку под щеку. Уличные огни  вспыхивали,
освещая отпечатки его  лба,  носа, рта  и  подбородка  на  стекле.  Лицо, по
которому растекались капли дождя. Безглазое лицо, полное дождя.
     Грэхем мучительно пытался понять Дракона.
     Порой в чуткой тишине, царившей в доме  жертв, пространство, в  котором
двигался и существовал Дракон, силилось что-то выразить.
     Иногда Грэхему  казалось, что он  подобрался совсем близко. В последние
дни им овладело  чувство,  которое не раз возникало у него, когда он  раньше
вел  расследования. Это было пьянящее  ощущение того,  что он и Дракон часто
делают одно и  то же,  что бытовые мелочи  их повседневной  жизни во  многом
схожи.  Грэхему казалось, что  Дракон ест, спит или принимает душ  тогда же,
когда и он, только в другом месте.
     Грэхем силился  понять его. Пытался  разглядеть лицо Зубастого парии  в
стеклах мебели  и пузырьков,  между  строк  полицейских  рапортов, за мелким
газетным шрифтом. Он делал все возможное и невозможное.
     Но чтобы  понять Дракона,  чтобы услышать холодную капель  во мраке его
души, увидеть мир, представший ему в красном тумане, Грэхему необходимо было
узнать то, о чем он даже не мог догадаться.
     И совершить путешествие во времени...

        ГЛАВА 25
          Спрингфилд, Миссури, 14 июня 1938 года

     Мэриан  Долархайд  Тривейн,  усталая  и  измученная,  вышла  из  такси,
остановившегося  возле городской больницы. Горячий ветер хлестал по ее ногам
колючими  песчинками.  Чемодан Мэриан был гораздо приличней  ее застиранного
платья свободного  покроя. То же  можно было сказать  и о вязаном  кошельке,
который она прижимала к своему большому животу. В кошельке лежали две монеты
по  двадцать  пять  центов  и  десятипенсовик.  А  в  животе  сидел  Фрэнсис
Долархайд.
     Мэриан записалась в приемном покое как Бетти Джонсон. Это была ложь.
     Еще она заявила, что ее муж - музыкант, но она не знает, где он сейчас.
И это была правда.
     Мэриан  поместили  в отделение,  где рожениц  содержали бесплатно.  Она
лежала, уставившись в пол.
     Через  четыре часа ее положили на родильный стол, и  Фрэнсис  Долархайд
появился на свет. Акушер  сказал, что новорожденный  больше похож на летучую
мышь,  чем  на  младенца,  и  это  тоже  было  правдой.  Мальчик  родился  с
двусторонними  разрывами  верхней губы и твердого  и  мягкого неба.  Средняя
часть верхней челюсти выдавалась вперед.  Вдобавок  у младенца отсутствовала
переносица.
     Персонал больницы  не  решился сразу показать его  матери. Врачи решили
проверить, выживет ли  он без кислородной  подушки. Под дружный  рев  других
младенцев Фрэнсиса положили в кроватку спиной к окну. Дышать-то он дышал,  а
вот принимать пищу не мог - ему не давались сосательные движения.
     В  первый  день своей  жизни Фрэнсис  плакал  не  так  много, как  дети
наркоманов, но голосок у него оказался пронзительный.
     К полудню следующего дня он лишь тихонько хныкал.
     Когда в три  часа  пришла вторая смена, на кроватку  малыша упала белая
тень.  Принс  Истер  Майз, дородная  женщина,  весившая 260 фунтов,  которая
убирала  палаты  и  была на побегушках у  медсестер, скрестив руки стояла  и
глядела на Фрэнсиса.  За двадцать шесть лет работы  в роддоме через  ее руки
прошло около 39 тысяч младенцев.
     Если этот уродец сможет есть, он выживет, решила она.
     Господь не  приказывал  Принс  Истер  уморить младенца  голодом.  Да  и
остальной медперсонал вряд ли получил подобный приказ. Принс Истер вынула из
кармана  резиновую  пробку  с изогнутой стеклянной  трубочкой  и заткнула ею
горлышко бутылочки с молочком. Младенец весь умещался на ее огромной ручище.
Принс  Истер крепко прижала  его к груди  и, убедившись,  что  он слышит  ее
сердцебиение, перевернула на спину и сунула  ему  в рот стеклянную трубочку.
Он выпил примерно две унции и заснул.
     - Угу, - кивнула Принс Истер.
     Она  положила  младенца  в  кроватку и  приступила  к исполнению  своих
обязанностей.
     На  четвертый  день  медсестры  перевели  Мэриан  Долархайд  Тривейн  в
отдельную палату. На умывальнике стояли розы в эмалированной жестяной банке.
Они прекрасно сохранились.
     Мэриан  была  миловидной  девушкой,  ее  лицо  постепенно   приобретало
нормальный  вид. Она  глядела прямо  в глаза доктору, который говорил с ней,
положив руку  ей на плечо. Мэриан  почувствовала, как от руки доктора воняет
мылом. Обратила внимание  на морщинки в  уголках его глаз. И только потом до
нее  дошел  смысл  его слов.  Когда это произошло, она  закрыла  глаза  и не
открывала их до тех пор, пока в комнату не внесли младенца.
     Наконец Мэриан отважилась на него взглянуть...
     Услышав ее вопль, врачи плотнее закрыли дверь. И сделали ей укол.
     На пятый день Мэриан выписалась из больницы без  ребенка. Она не знала,
куда податься. Домой возвращаться было нельзя: мать еще раньше сказала ей об
этом прямо в глаза.
     Мэриан Долархайд  Тривейн шла, считая шаги от одного фонаря до другого.
Возле третьего фонаря садилась  на  чемодан и отдыхала.  Хоть чемодан  у нее
есть  -  и  то  слава Богу! А  в каждом городе возле автобусной станции есть
ломбард... Она узнала об этом, путешествуя по Штатам с мужем.

        x x x

     В 1938 году в Спрингфилде еще не  делали пластических операций. С каким
лицом человек родился, с таким он и жил всю жизнь.
     Хирург, работавший в городской больнице, сделал для Фрэнсиса Долархайда
все,  что мог: выкроил верхнюю  губу из мягких  тканей,  залатал  квадратным
(сейчас это вышло из моды) лоскутком кожи. Подобная операция, разумеется, не
превратила ребенка в красавца.
     Хирург долго думал и наконец принял  правильное решение: не оперировать
твердое небо, пока ребенку не исполнится пять лет. Иначе это .
     Может исказить черты его лица.
     Местный стоматолог  вызвался  изготовить  пластинку,  закрывающую  небо
младенца, чтобы молоко не заливалось в носовую полость.
     Полтора  года  Фрэнсиса  держали в спрингфилдском доме  ребенка,  потом
перевели в сиротский приют Моргана Ли.
     Приют возглавлял преподобный С.  Б. Ломаке по прозвищу Братец Бадди. Он
собрал всех мальчиков  и девочек и рассказал им, что у Фрэнсиса заячья губа,
но они ни в коем случае не должны его дразнить.
     Братец Бадди просил детей молиться за Фрэнсиса.

        x x x

     Родив Фрэнсиса, его мать быстро встала на ноги во всех отношениях.
     Вначале    Мэриан   Долархайд    поступила    машинисткой   к   деятелю
демократической партии Сент-Луиса. С его помощью ей удалось расторгнуть брак
с отсутствовавшим мистером Тривейном.
     При разводе о ребенке не упоминалось.
     С матерью у Мэриан был полный разрыв.
     -  Я  тебя  вырастила не  для  того, чтобы  ты стала  подстилкой  этому
ирландскому  ублюдку! - заявила миссис Долархайд на  прощанье,  когда Мэриан
уходила из дома с Тривейном.
     Однажды бывший муж позвонил Мэриан на  работу  и заявил торжественным и
благочестивым  тоном, что  спас свою душу  и хочет узнать, не могут ли они с
Мэриан и  ребенком, "которого  он не имел  счастья лицезреть", начать втроем
новую жизнь. Похоже, дела у него были хуже некуда.
     Мэриан сказала, что ребенок родился мертвым, и повесила трубку.
     Муж напился и пришел с чемоданом  в пансион, где жила Мэриан. Когда она
велела ему убираться, он  сказал,  что во всех бедах виновата  только она. И
добавил, что ребенок, скорее всего, был не от него.
     Мэриан  Долархайд пришла  в  ярость, описала  в  подробностях,  что  за
сыночка породил муженек, сказала, что он того заслужил, не преминув при этом
напомнить, что в семье Тривейнов было двое с волчьей пастью.
     Мэриан выставила бывшего мужа  за  дверь и велела ему больше никогда не
появляться. Он и не появлялся, но через несколько лет, к тому времени Мэриан
вышла замуж  за богача и  жила припеваючи,  напившись в  доску, позвонил  ее
матери.
     Тривейн рассказал  миссис Долархайд  о  ребенке-уроде и заявил,  что  в
рождении  монстра  виноваты  не  Тривейны,  а  Долархайды  - ведь  у  миссис
Долархайд тоже торчат зубы.
     Через неделю трамвай в Канзас-сити разрезал Майкла Тривейна пополам.
     Узнав от  Тривейна о том, что у  Мэриан есть ребенок, миссис  Долархайд
провела  без сна всю ночь.  Высокая,  худощавая  бабушка  Долархайд видела в
кресле-качалке и  глядела в горевший  камин.  К  утру она  обхватила  руками
голову и стала медленно раскачиваться в кресле.
     Где-то  на верхнем этаже  ее  большого дома кто-то громко  вскрикнул во
сне.  Над  головой бабушки Долархайд скрипнули  половицы:  кто-то поплелся в
ванную.
     Затем раздался тяжелый стук упавшего на пол тела и стон.
     Бабушка Долархайд, не отрываясь, смотрела  на  огонь. Она раскачивалась
все быстрей и быстрей, и стоны наверху постепенно стихли.

        x x x

     Незадолго до  того, как  Фрэнсису Долархайду исполнилось  пять  лет,  в
приют пришла первая и последняя посетительница.
     Он сидел  в насквозь провонявшей убогой пищей столовой. К нему  подошел
большой мальчик и отвел его в кабинет Братца Бадди.
     Там  его  ждала  высокая, пожилая, густо  напудренная женщина  с  тугим
пучком на затылке. Ее лицо  было белее мела. Ее седые волосы,  зубы и глаза,
казалось, были покрыты желтоватым налетом.
     Фрэнсиса больше всего поразило  то,  что, увидев его, женщина  довольно
улыбнулась. Это  он  запомнил  на всю  жизнь. Еще  бы  -  такого  никогда не
случалось! И не случится...
     - Это твоя бабушка, - сказал Братец Бадди.
     - Здравствуй! - улыбнулась миссис Долархайд.
     Братец Бадди утер губы длинными пальцами.
     - Скажи "здравствуйте". Ну же!
     Фрэнсис научился  говорить  кое-какие слова,  закрывая  ноздри  верхней
губой,  но с приветствиями у него было туго.  - "Ддаффу", - все, что  он мог
сказать.
     Но бабушка пришла в еще больший восторг.
     - А "бабушка" ты можешь сказать?
     - Постарайся сказать "бабушка", - велел Братец Бадди.
     Взрывная "б" никак не выходила у Фрэнсиса. Он разревелся.
     Рыжая оса жужжала и билась в потолок.
     - Ничего, - успокоила его  бабушка. - Я уверена, что ты можешь сказать,
как тебя зовут. Такой большой  мальчик наверняка умеет произносить свое имя.
Ну, скажи! Для меня!
     Мальчик просиял. Большие  ребята научили его говорить это слово. Он так
хотел угодить бабушке. Он сосредоточился и отчетливо произнес:
     - Выблядок.

        x x x

     Спустя три дня бабушка Долархайд забрала Фрэнсиса из приюта.  И тут же,
не откладывая, начала учить его говорить. Они упорно разучивали одно и то же
слово: "мама".

        x x x

     Через два  года  после того,  как Мэриан Долархайд развелась  с  первым
мужем, она вышла  замуж  за Говарда Вогта,  преуспевающего  юриста, имевшего
большие  связи  в  высших  кругах   Сент-Луиса  и  среди   бывших  приятелей
Пендергаста в Канзас-сити.
     Вогт,  вдовец  с тремя  малолетними  детьми,  человек в высшей  степени
честолюбивый, был  на  пятнадцать  лет  старше  Мэриан Долархайд.  Всю  свою
ненависть  он  сосредоточил на сент-луисской  газете "Пост-Диспетч", которая
здорово  подпалила  ему  перышки, раздув скандал с регистрацией выборщиков в
1936 году, а в 1940 году помешала стать губернатором штата.
     К  1943  году звезда  Вогта снова  начала восходить.  Он  был  выдвинут
кандидатом в законодательное собрание штата и имел все шансы стать делегатом
предстоящего съезда.
     Мэриан проявила себя  как очаровательная, гостеприимная хозяйка, и Вогт
купил прекрасный старинный особняк на Олив-стрит, где  они устраивали пышные
приемы.
     Через неделю  после  того,  как  Фрэнсис  Долархайд  поселился  в  доме
бабушки, она повезла его туда.
     Миссис Долархайд ни разу не была у своей дочери. Служанка, открывшая ей
дверь, разумеется, не знала ее.
     - Я - миссис Долархайд,  - сказала бабушка и, громко топая, прошла мимо
служанки.
     Ее комбинация на три дюйма  висела сзади из-под платья. Бабушка провела
Фрэнсиса в большую гостиную, в которой уютно потрескивал камин.
     - Кто там, Виола? - раздался сверху женский голос.
     Бабушка торопливо прошептала:
     - Иди к матери, Фрэнсис. Иди к матери. Беги!
     Он отшатнулся и съежился под ее пронзительным взглядом.
     - Иди  к матери!  Быстро! - Бабушка схватила его за плечи  и подвела  к
лестнице. Он взобрался по ступенькам и, оглянувшись, посмотрел вниз. Бабушка
кивком показала наверх.
     В конце незнакомого коридора он увидел открытую дверь.
     Мать сидела  за  туалетным столиком и  красилась,  глядя в  зеркало, по
краям которого горели лампочки. Она готовилась к политическому митингу, куда
не полагалось являться слишком нарумяненной. Она сидела спиной к двери.
     - Меме, - пропищал Фрэнсис, как его учили. Он очень хотел, чтобы у него
получилось. - Меме!
     Она увидела его отражение в зеркале.
     - Если тебе нужен Нед, то он еще не вернулся из...
     - Меме! - он вышел на свет, на безжалостный свет...
     Мэриан  услышала  внизу  голос   матери,   требовавшей  чаю.  Ее  глаза
округлились. Она  сидела все в  той же  позе, потом вдруг  быстро  выключила
лампы, освещавшие зеркало, и ее изображение  исчезло.  Мэриан  издала  тихий
жалобный стон и всхлипнула. Может, она горевала о себе, а может, о нем.
     После  этого  бабушка  водила  Фрэнсиса на все политические  сборища  и
объясняла,  кто  он  и   откуда.  И   со  всеми  заставляла  здороваться.  А
"здравствуйте" они дома не разучивали.
     Мистер Вогт проиграл выборы, не добрав 1.800 голосов.

        ГЛАВА 26

     В  бабушкином  доме  Фрэнсиса  Долархайда  повсюду  окружали   ноги  со
вздувшимися сизыми венами.
     Еще три  года назад бабушка основала дом престарелых. С тех  пор как  в
1936 году умер ее муж, бабушке хронически  не хватало денег. Дело в том, что
ее воспитали как леди,  поэтому она не умела в одном месте купить,  в другом
перепродать.
     У  нее  был  большой  дом  и  куча  долгов,  оставленных  мужем.  Брать
постояльцев  она не могла  -  дом  располагался  в  очень  уединенном месте.
Бабушка могла потерять дом.
     Когда газеты объявили о том, что Мэриан вышла замуж за богатого мистера
Говарда Вегга, бабушка  расценила это как дар  небес.  Она  много раз писала
дочери, умоляя о помощи, но так и не получила ответа. А когда звонила  ей по
телефону, служанка всегда отвечала одно и то же: "Миссис Вогт нет дома".
     Потеряв  последнюю  надежду,  бабушка  договорилась с властями и  стала
селить у себя  неимущих  бездомных стариков,  за  каждого  получая деньги от
окружных властей.
     Иногда, если властям удавалось разыскать родственников этих несчастных,
перепадали кое-какие денежки и от них.
     Бабушка едва сводила концы с концами, пока не  надумала селить у себя в
частном порядке стариков, принадлежащих к среднему классу.
     За все это время Мэриан не  оказала ей ни  малейшей поддержки. А ведь у
нее были средства!
     Теперь Фрэнсис  Долархайд  играл  на  полу  в окружении множества  ног.
Фрэнсис играл в машинки с бабушкиными пластинками маджонг,  обвозя их вокруг
узловатых старческих ступней, похожих на скрюченные корни.
     Миссис  Долархайд   удавалось   содержать  в   чистоте   одежду   своих
постояльцев, но ей никак не удавалось побороть их привычку снимать тапочки.
     Старики  сидели  целыми  днями  в  гостиной  и  слушали  радио.  Миссис
Долархайд  поставила  для  их развлечения  маленький  аквариум  с  рыбками и
пригласила плотника  настелить  поверх  паркета  линолеум  -  кто-нибудь  из
стариков непременно страдал недержанием мочи.
     Они сидели рядком на  кушетке и в креслах на колесиках и слушали радио,
глядя  давно выцветшими  глазами на  рыбок или куда-то  вдаль,  видя там ими
кого-то или что-то из далекого прошлого.
     Фрэнсис на всю жизнь запомнил  шарканье ног по линолеуму в жаркий день,
запах тушеной капусты  и помидоров, доносившийся из кухни и эту ужасную вонь
- так воняет от долго пролежавшего на солнце пакета  из-под сырого мяса. Так
воняло в доме бабушки от стариков. И еще там никогда не выключали радио.
     "Если хочешь постирать.
     Надо "Ринсо" покупать..." Фрэнсис все время торчал на кухне, потому что
поварихой  у  бабушки  работала  Королева-мать,  с   детства  прислуживавшая
семейству Долархайдов.  Иногда  она  приносила Фрэнсису в  кармане передника
сливу  и  называла  его "маленьким  соней-опоссумом". На кухне было тепло  и
уютно.
     Но вечером мамаша Бейли уходила домой...

           Декабрь 1943 года

     Пятилетний  Фрэнсис  Долархайд   лежал   в  постели  на   втором  этаже
бабушкиного  дома. Окно было  занавешено черными шторами. От  японцев. Он не
мог  произнести слово  "японец".  Фрэнсису  хотелось в  туалет. Но он боялся
темноты.
     Фрэнсис позвал бабушку, которая спала внизу:
     - Бе-бе...
     Фрэнсис блеял, как козленок.
     Он звал, пока не утомится.
     - Пыжалста, бебе...
     Вдруг ему  на  ноги брызнула  тонкая,  горячая  струйка.  А потом стало
холодно,  и ночная  рубашка прилипла  к телу. Фрэнсис не знал,  как быть. Он
глубоко вздохнул и повернулся лицом к двери. Ничего не случилось. Он опустил
ноги на пол, встал.  Рубашка  словно приклеилась  к ногам,  щеки  пылали  от
стыда. Фрэнсис  кинулся к двери. Наткнувшись на ручку, он шлепнулся  на пол,
но моментально вскочил и  ринулся  вниз по лестнице,  цепляясь за перила. Он
бежал  к бабушке! Подкравшись в  темноте к  ее постели, Фрэнсис забрался под
одеяло, в тепло...
     Бабушка  повернулась.  Ее  тело  напряглось. Фрэнсис почувствовал,  что
спина,  к которой  он прижимался  щекой,  словно  окаменела. Затем  раздался
шепот:
     - В жижни не шлыхала...
     Нащупав  на тумбочке  вставную челюсть,  бабушка  засунула ее  в рот  и
причмокнула.
     -  В жизни не слыхала о таком мерзком грязнуле! А  ну,  вылезай, быстро
вылезай из моей постели!
     Бабушка включила ночник. Фрэнсис стоял и дрожал. Она провела пальцем по
его бровям и увидела кровь.
     - Что-нибудь разбил?
     Он  мотнул головой,  и на бабушкину  рубашку  попало несколько  капелек
крови.
     - Наверх. Живо!
     Он взбирался по лестнице в кромешной темноте. Свет он не мог включить -
выключатели  были очень  высоко и до  них могла дотянуться  только  бабушка.
Фрэнсису  не  хотелось возвращаться  в  мокрую  постель.  Он  долго  стоял в
темноте, держась за верхние ступеньки лестницы. Ему казалось, что бабушка не
придет.   Чудовища,  притаившиеся  в  самых  темных  углах,   в  один  голос
утверждали, что она не придет.
     Но она  пришла и  щелкнула где-то под  самым  потолком выключателем.  В
руках бабушка держала кипу простыней.
     Перестилая постель, она не обмолвилась с Фрэнсисом ни словом.
     Затем бабушка схватила  его  за руку и потащила по коридору  в  ванную.
Свет  зажигался  над зеркалом, и  бабушке  пришлось встать на цыпочки, чтобы
достать до выключателя.
     Она дала ему полотенце, мокрое и холодное.
     - Сними рубашку и вытрись.
     Запах лейкопластыря и щелканье портновских  ножниц... Бабушка  раскрыла
коробочку пластыря,  поставила  Фрэнсиса на крышку  унитаза и  заклеила  ему
ранку под глазом.
     -  А теперь... - сказала она и  прижала ножницы  к его круглому животу.
Ему стало холодно.
     - Смотри, - сказала бабушка.
     Она схватила его за голову и нагнула ее, чтобы он увидел свой маленький
пенис,  к которому подбирались раскрытые ножницы. Бабушка сдвинула половинки
ножниц, слегка защемив ими нежную кожицу.
     - Ты хочешь, чтобы я его отрезала?
     Он попытался взглянуть на нее, но она цепко держала его голову.
     Фрэнсис всхлипнул, из носа капнуло ему на живот.
     - Хочешь или нет?
     - Нет, бебе! Нет, бебе.
     -  Даю тебе  слово: если ты еще раз  испачкаешь постель, я  его отрежу.
Понятно?
     - Да, бебе.
     - Ты вполне можешь дойти в темноте  до туалета и  сесть  на унитаз, как
должен делать хороший мальчик. Делай по маленькому не стоя, а сидя. А теперь
марш в постель!

        x x x

     В  два  часа ночи  подул  сильный ветер. Стало  прохладно.  Сухие ветки
яблонь со  скрипом  гнулись к земле.  Начался теплый дождь, он  барабанил по
стене дома, в котором спал сорокадвухлетний Фрэнсис Долархайд.
     Лежа на боку, Фрэнсис сосал большой палец, его волосы намокли от пота и
прилипли ко лбу и шее.
     Он  просыпается и слышит  в темноте свое дыхание и тихий шелест ресниц.
Его пальцы слегка пахнут бензином. Мочевой пузырь переполнен.
     Фрэнсис шарит  рукой по тумбочке, нащупывая стакан, в котором лежат его
зубы.
     Прежде чем встать с кровати, Долархайд всегда вставляет протезы.  Потом
он  идет  в ванную. Он не зажигает  свет.  Отыскав  наощупь  унитаз, Фрэнсис
садится на него, как должен делать хороший мальчик.

        ГЛАВА 27

     Поведение  бабушки  изменилось  зимой  1947 года,  когда  Фрэнсису было
восемь  лет.  Отныне бабушка с  внуком  садились  за общий  стол  со  своими
престарелыми жильцами.  Бабушке прививали  в  детстве  навыки  гостеприимной
хозяйки. Теперь она  извлекла откуда-то серебряный колокольчик, надраила его
до блеска и положила возле своей тарелки.
     Следить,  чтобы  за  обеденным  столом  царило  оживление,  а  служанки
проявляли расторопность,  умело направлять разговор в нужное русло, поощрять
одних гостей рассказывать остроумные  истории, поднимающие настроение других
- да это целое искусство, которое теперь, увы, почти забыто.
     В  свое время бабушка владела им в  совершенстве. Ей  удалось втянуть в
разговор  двух постояльцев,  способных поддержать беседу,  и  трапеза слегка
оживилась.
     Фрэнсис  сидел на  хозяйском  месте  на  противоположном  конце  стола,
отделенный  от бабушки  рядом кивающих  голов, а миссис Долархайд  старалась
разговорить  своих подопечных.  Она  проявила  большой интерес к  свадебному
путешествию миссис Флоудер, которая  ездила  в Канзас-сити, в  очередной раз
посочувствовала миссис Итон  -  та переболела  когда-то желтой лихорадкой, и
доброжелательно  внимала  нечленораздельным  звукам,  издаваемым  остальными
постояльцами.
     -  Правда,  интересно,  Фрэнсис?  -  восклицала  бабушка  и  звонила  в
колокольчик,  повелевая  принести следующую порцию  блюд.  На  обед подавали
овощи  и  мясо, и бабушка устраивала  несколько смен  блюд,  чем существенно
затрудняла работу кухонной обслуги.
     О несчастьях  за  столом не говорили  никогда. Если  кто-то проливал на
скатерть суп,  засыпал или попросту  забывал,  почему  он сидит  за  столом,
бабушка звонила  в колокольчик и, прервав говорящего  на  полуслове, жестами
показывала служанкам,  что нужно сделать. Она  старалась  держать как  можно
больше прислуги. Разумеется, насколько позволяли средства.
     Бабушкино здоровье ухудшалось, она  похудела и теперь влезала в платья,
которые  были давным-давно  убраны в  сундуки.  Некоторые  наряды  выглядели
элегантно.  Чертами лица и прической бабушка удивительно  напоминала Джорджа
Вашингтона, изображенного на долларе.
     К  весне ее  поведение снова изменилось. Теперь  она командовала всеми,
кто  сидел  за  столом, не позволяя  никому  вставить  ни слова, и все время
рассказывала  о  своей  юности,  проведенной  в  Сент-Чарлзе.  Бабушка  даже
разоткровенничалась  о  своей  личной  жизни,  надеясь,  что   это  послужит
благотворным примером для Фрэнсиса и приведет в восторг постояльцев.
     В светском  сезоне 1907  года бабушка слыла настоящей  красавицей, и ее
приглашали  на  самые  шикарные  балы,  которые  устраивались в  Сент-Луисе,
расположенном на противоположном берегу реки.
     Бабушка утверждала,  что  ее история  весьма поучительна.  И пристально
поглядела на Фрэнсиса, который скрестил под столом ноги.
     - Я росла в то время, когда врожденные недостатки человека почти нельзя
было исправить, - сказала бабушка.  - Я имела успех благодаря своей чудесной
коже  и   роскошным  волосам.  Сила  воли  и  жизнерадостность  помогли  мне
превозмочь  физический недостаток, и мои  некрасивые  зубы  даже стали,  что
называется, моей  изюминкой. Это была как бы  моя торговая марка, и  я ни за
что на свете не рассталась бы с нею!
     Наконец бабушка призналась,  что не доверяла  докторам, но  когда стало
ясно, что из-за болезни  десен  она  лишится зубов,  отправилась к одному из
знаменитейших  стоматологов, доктору Феликсу Бертлу, швейцарцу. "Швейцарские
зубы" доктора Бертла пользовались популярностью, - рассказывала бабушка. - У
него была обширная практика".
     Среди его пациентов были оперные певцы, боявшиеся, как бы  изменившееся
строение  ротовой   полости  не  повлияло  на  их  голос,  актеры  и  разные
общественные деятели.
     К Бертлу приезжали даже из Сан-Франциско.
     Доктор Бертл  умел изготавливать зубные протезы, которые  совершенно не
отличались  от  настоящих  зубов, экспериментировал  с различными составами,
изучая их влияние на дикцию.
     Искусственные  зубы, которые сделал для миссис  Долархайд доктор Бертл,
нельзя было отличить  от  ее настоящих.  "Сила  воли" и тут помогла  бабушке
"превозмочь ее физический недостаток", и миссис Долархайд не потеряла своего
неповторимого очарования, в чем и призналась с косой усмешкой.
     Мораль сей истории Фрэнсис уразумел  гораздо позже, а  она была такова:
операцию он сделает  лишь тоща,  когда сможет  выложить  за  нее собственные
денежки.
     Обычно  Фрэнсис вел  себя  за обеденным  столом  тихо -  он  предвкушал
долгожданный вечер.
     Вечером муж  Королевы-матери  приезжал за  ней  на тележке, запряженной
мулами, на которой возил дрова. Если бабушка была занята чем-нибудь наверху,
Фрэнсису удавалось проехаться с ними по узенькой дорожке до тракта.
     Этой  вечерней  прогулки  он  ждал целый день, мечтая  о  том,  как  он
усядется в  тележку рядом с Королевой-матерью и ее долговязым, тощим  мужем,
который всегда сидел молча, почти невидимый в темноте.  Мальчик уже  заранее
слышал громкое скрежетание железных ободьев колес по гравию. Два  коричневых
мула  с  гривой, напоминавшей  старую щетку, стояли, обмахиваясь хвостами. В
воздухе пахло потом и кипящим бельем, нюхательным табаком и  нагревшимися на
жаре вожжами. А порой и дымом - это когда мистер Бейли расчищал в лесу новую
поляну.  Иногда он прихватывал  с собой ружье, и тогда в тележке лежала пара
кроликов или белок.  Они  лежали  вытянувшись,  словно смерть настигла  их в
прыжке.
     По дорожке  ехали молча,  только мистер Бейли  разговаривал  с  мулами.
Тележка покачивалась, и мальчик с удовольствием прижимался к супругам Бейли.
Они высаживали его в  конце  дорожки, он обещал  им сразу вернуться домой  и
потом глядел вслед удалявшемуся огоньку, прикрепленному сзади  к тележке. До
Фрэнсиса   долго   доносились  обрывки  разговоров.  Порой   Королеве-матери
удавалось  рассмешить мужа, и  тогда она смеялась вместе с ним.  Как приятно
было стоять в темноте, слушать их смех и знать, что они смеются не над ним!
     Однако потом мальчик изменил свое мнение на этот счет...

        x x x

     Фрэнсис  Долархайд  иногда играл  с дочерью испольщика,  жившего за три
участка  от них. Бабушка разрешала девочке приходить к ним в дом потому, что
ей нравилось наряжать малютку в платьица, которые в детстве носила Мэриан.
     Девочка была рыжеволосой и апатичной. Она быстро утомлялась от игр.
     Однажды  жарким июльским полднем, когда  ей надоело копаться в  соломе,
отыскивая жуков, она попросила Фрэнсиса показать ей "одно место".
     Стоя между  курятником  и  низкой изгородью,  заслонявшей  от  них окна
первого  этажа бабушкиного дома, Фрэнсис  показал  ей то,  что она  просила.
Девочка не  осталась в долгу  и задрала  нижнюю  юбчонку из хлопчатобумажной
ткани. Он присел на корточки, чтобы получше разглядеть, как вдруг из-за угла
вылетела  курица  с  отрубленной головой и упала  на спину, вздымая крыльями
пыль.  Почувствовав,  что  ей на ногу  капает  кровь,  перепуганная  девочка
отпрыгнула в сторону.
     Фрэнсис вскочил, забыв поднять штаны. Королева-мать завернула за угол в
поисках курицы и увидела детей.
     - Значит  так,  ребятишки,  - спокойно  сказала она, - если  вы  хотели
узнать, что к чему, считайте, что вы теперь все  выяснили. А поэтому найдите
себе другое  занятие. Играйте в детские игры и  больше не снимайте одежду. А
сейчас  ты,  Фрэнсис,  и  ты,  девочка,  помогите-ка  мне  поймать вон  того
петушка...
     Гоняясь за не  хотевшим умирать  петухом,  дети  быстро  оправились  от
смущения.
     Но с верхнего этажа за ними наблюдала бабушка...

        x