x x Бабушка подождала, пока Королева-мать вернется в дом. Дети снова вошли в курятник. Бабушка выждала еще пять минут и бесшумно приблизилась к двери. Распахнув ее, увидела, что Фрэнсис с подружкой собирают перья для плюмажей. Бабушка отослала девочку домой, а Фрэнсису велела идти за ней. Она заявила, что накажет его и отправит обратно в приют к Братцу Бадди. - Ступай наверх. Иди в свою комнату, сними штаны и жди, пока я принесу ножницы. Он ждал несколько часов: лежал на кровати со спущенными штанами, комкал покрывало и трепетал при мысли о ножницах. Внизу ужинали, потом он услышал скрип телеги, топот и фырканье мулов. За Королевой-матерью приехал муж. Под утро Фрэнсис заснул, но потом, вздрогнув, проснулся и снова стал ждать. Бабушка не пришла. Наверно, она забыла. Он ждал ее все последующие дни и не раз леденел от ужаса, вспоминая ее угрозу. Он и до сих пор не перестал ее ждать... С того времени Фрэнсис избегал Королеву-мать, не разговаривал с ней, не объяснив, почему он себя так ведет. Фрэнсис думал, что это Королева-мать рассказала бабушке об увиденном возле курятника. Теперь Фрэнсис был убежден в том, что смех, который он слышал, глядя на удалявшийся огонек тележки, относился к нему. Отныне он знал, что доверять нельзя никому. До чего ж трудно лежать не шевелясь и пытаться уснуть, когда тебя обуревают тягостные мысли! Особенно в такую лунную ночь... Фрэнсис знал, что бабушка права. Он ужасно ее обидел. И опозорил. Всем было известно, что он наделал. Даже там, в Сент-Чарлзе! Фрэнсис не сердился на бабушку - он так любил ее! И очень хотел быть хорошим. Он воображал, что в дом врываются грабители, а он спасает бабушку, и она берет свои слова назад. - Все-таки ты не сын дьявола, Фрэнсис. Ты мой хороший мальчик... Фрэнсис все думал и думал о грабителе. Вдруг он решит показать бабушке "одно место"? Как Фрэнсис сможет ее защитить? Он ведь маленький, и ему не справиться с бандитом. Он долго ломал над этим голову. В кладовке Королевы-матери лежал топорик. Зарубив курицу, она всякий раз обтирала его газетой. Фрэнсис должен взять этот топор. Он обязан это сделать! Он переборет свой страх темноты. Если он на самом деле любит бабушку, то пусть не он боится, а его боятся! Грабители должны его бояться! Фрэнсис спустился по лестнице и нащупал топор, висевший на крючке. Топор пах очень странно, словно раковина, в которой мыли зарубленную курицу. Он был острый, и его тяжесть подействовала на Фрэнсиса успокаивающе. Он пошел с топором к бабушке в комнату: хотел посмотреть, нет ли там грабителей. Бабушка спала. Было очень темно, но Фрэнсис точно знал, где она лежит. Если бы в комнате находился грабитель, Фрэнсис услышал бы его - ведь бабушкино дыхание он слышал! Фрэнсис прекрасно знал, где у грабителя горло - он же знал, где горло у бабушки! Чуть пониже рта, из которого вырывалось дыхание. Окажись в доме грабитель, Фрэнсис подошел бы к нему бесшумно, как сейчас. И обеими руками занес бы над его головой топор. Ну, прямо как сейчас! Фрэнсис наступил на бабушкин шлепанец, лежавший возле кровати. Топор качнулся - ночной мрак так зыбок - цокнул по металлическому колпаку бабушкиной настольной лампы. Бабушка повернулась и издала какое-то хлюпанье. Фрэнсис замер. Его руки дрожали, с трудом удерживая топор. Бабушка снова захрапела. Любовь, которую Фрэнсис питал к бабушке, жгла ему грудь. Он тихонько выскользнул из комнаты. Ему страстно хотелось защитить бабушку. Он должен что-то сделать, должен! Фрэнсис больше не боялся темноты, но она его угнетала. Он вышел через черный ход и немного постоял под луной, задрав кверху голову и глубоко дыша. Он словно пил лунный свет. Маленький диск луны отражался в белках его глаз (Фрэнсис закатил глаза), а потом, когда глаза вернулись на место, заплясал в черных зрачках. Фрэнсиса буквально распирало от любви, он не мог справиться с этим чувством. Он сорвался с места и поспешил к курятнику. Земля под ногами была холодной, топор, касавшийся его ноги, тоже... Под конец Фрэнсис уже бежал, а затем... x x x Моясь у колонки, Фрэнсис ощущал неведомую доселе радость и умиротворение. Он не сразу обрел покой, но теперь понимал, что это чувство безбрежно. Орган, который бабушка, смилостивившись, так и не отрезала, показался Фрэнсису бесценным даром, когда он смывал кровь со своего живота и ног. Голова Фрэнсиса была ясна, мысль работала четко. Нужно что-то сделать с ночной сорочкой. Лучше всего спрятать ее под мешками в котельной... x x x Бабушка очень удивилась, обнаружив мертвую курицу. Она сказала, что это не похоже на лисицу. Через месяц, собирая яйца, Королева-мать наткнулась на вторую жертву. На сей раз курице свернули шею. За обедом бабушка сказала, что наверняка это делает в отместку "какая-нибудь обиженная служанка", которую она рассчитала. Еще бабушка добавила, что сообщила о случившемся шерифу. Фрэнсис молча сидел на стуле, сжимая и разжимая кулак: он вспоминал, как курица моргала, когда ее голова была у него на ладони. Порой, лежа в кровати, он трогал всего себя - ему хотелось убедиться, что у него ничего не отрезали. И когда он себя трогал, ему казалось, что внутри кто-то моргает... Бабушка менялась прямо на глазах. Она становилась все сварливее и не могла ужиться ни с одной служанкой. С прислугой и так было плохо, а бабушка еще постоянно околачивалась на кухне, поучая Королеву-мать, как готовить еду. Королева-мать, проработавшая на Долархайдов всю жизнь, была единственной служанкой, которая еще не попросила расчета. Раскрасневшаяся от жары бабушка неустанно хлопотала, хватаясь то за одно, то за другое. Часто она уходила из кухни, не закончив готовить то или иное блюдо и его выкидывали в помойное ведро. Бабушка варила и жарила из очистков, а хорошие овощи гнили в кладовке. Она буквально помешалась на экономии. Теперь отчаянно экономили на мыле и отбеливателях, и в конце концов простыни приобрели грязно-серый оттенок. В ноябре в доме Долархайдов сменились одна за другой пять служанок. В тот вечер, когда ушла последняя служанка, бабушка окончательно потеряла над собой контроль. Она носилась по дому с громкими воплями. Влетев в кухню, увидела, что у месившей тесто Королевы-матери осталась на доске чайная ложка муки. Это произошло за полчаса до обеда. Бабушка подскочила к Королеве-матери и ударила ее по лицу. Потрясенная Королеву-мать выронила половник. На ее глаза навернулись слезы. Бабушка снова занесла руку, но Королева-мать оттолкнула ее своей большой розовой ладонью. - Никогда больше не делайте этого! Вы не в себе, миссис Долархайд, но все равно, больше не делайте этого! Изрыгая проклятья, бабушка толкнула свободной рукой котел с, супом. Жидкость вылилась на плиту, раздалось шипенье... Бабушка кинулась к себе в комнату и захлопнула за собой дверь. Фрэнсис слышал, как она кричала и швыряла на пол все подряд. В тот вечер она так и не вышла из спальни. Королева-мать помыла плиту и покормила стариков. Затем уложила в корзину свои скудные пожитки, надела старый свитер и вязаный колпак с помпоном. Она искала Фрэнсиса, но не смогла его найти. Уже сидя в тележке, Королева-мать заметила мальчика, стоявшего в углу у забора. Старуха с трудом вылезла и подошла к нему. - Опоссум, я уезжаю и больше не вернусь. Сирония из продовольственной лавки позвонит твоей маме. Если я тебе понадоблюсь до того, как мама приедет, приходи ко мне. Она хотела потрепать его по щеке, но он увернулся. Мистер Бейли щелкнул кнутом, понукая мулов. Фрэнсис смотрел на удалявшийся огонек. С тех пор, как ему стало понятно, что Королева-мать предала его, он глядел на этот огонек с тоской и печалью. Но теперь ему на все наплевать. И он этому рад. Тусклый керосиновый фонарь, прикрепленный к тележке, постепенно растаял вдали. Разве его можно сравнить с луной?! Фрэнсису было интересно, что чувствует человек, убивающий мула. x x x Мэриан Долархайд Вогт не откликнулась на зов Королевы-матери. Она приехала через две недели, когда ее вызвал шериф Сент-Чарлза. Мэриан пожаловала после обеда. Она сидела за рулем довоенного "паккарда". На Мэриан были перчатки и шляпка. Помощник шерифа встретил ее у ворот и нагнулся, заглядывая в окно автомобиля. - Миссис Вогт, ваша матушка позвонила нам в полдень и стала жаловаться на воровство прислуги. Но, извините, когда я сюда приехал, то увидел, что она все выдумала, и здесь.., что-то неладно. Шериф решил, что лучше сперва связаться с вами... Ну, вы меня понимаете. Ведь мистер Вогт - общественный деятель... Мэриан его поняла. Мистер Вогт в то время входил в комиссию по муниципальному строительству в Сент-Луисе и был в немилости у партии. - Насколько я знаю, тут еще никто не побывал, - сказал помощник шерифа. Когда Мэриан вошла в дом, ее мать спала. Двое стариков сидели за столом, ожидая ланча. Еще одна старуха бродила в одной комбинации по заднему двору. Мэриан позвонила мужу. - Как часто бывают проверки в таких местах?.. Похоже, никто ничего не заметил... Насчет жалоб родственников не знаю... По-моему, у этих людей нет родственников... Нет. Ты оставайся дома. Мне нужны негры. Пришли мне несколько негров.., и доктора Уотерса. Об остальном я позабочусь сама. Через сорок пять минут явились доктор и санитар в белом халате. Следом за ними приехали на машине горничная Мэриан и пятеро других слуг. Когда Фрэнсис вернулся из школы, Мэриан, доктор и санитар были в бабушкиной спальне. Фрэнсис слышал, как бабушка ругается. Наконец, ее выкатили из комнаты в кресле на колесиках. У бабушки были какие-то стеклянные глаза и забинтована одна рука. Без зубов, с ввалившимися щеками, ее лицо казалось совсем чужим. На руке Мэриан тоже красовалась повязка - бабушка ее укусила. Бабушку усадили на заднее сиденье вместе с санитаром и увезли на машине доктора. Фрэнсис смотрел, как ее увозят. Он начал было махать рукой, но рука сама опустилась. Бригада Мэриан мыла, скребла и проветривала в доме. Все привели в порядок, стариков искупали. Мэриан работала наравне со всеми. Она проверила скудные запасы еды. К Фрэнсису мать обращалась только чтобы спросить, где что лежит. Затем Мэриан отослала негров и позвала представителей окружной администрации. Она объяснила им, что миссис Долархайд хватил удар. Уже смеркалось, когда за стариками приехали на школьном автобусе работники службы социальной защиты. Фрэнсис думал, что его тоже заберут. Но этот вопрос даже не обсуждался. Мэриан и Фрэнсис остались в доме вдвоем. Она сидела в гостиной, уронив голову на руки. Фрэнсис вышел во двор и вскарабкался на дикую яблоню. Наконец Мэриан его позвала. Она уже уложила вещи мальчика в небольшой саквояж. - Тебе придется поехать со мной, - сказала она, идя к машине. - Залезай. Только, пожалуйста, не становись ногами на сиденье. Они уехали в "паккарде", а пустая инвалидная коляска так и осталась во дворе. Скандала не получилось. Власти сказали, что обвинения в адрес миссис Долархайд - сплетни и выдумки. Она все делала по совести. И Вогты сохранили свою репутацию. Бабушку поместили в частную психиатрическую клинику. И лишь четырнадцать лет спустя Фрэнсис вернулся домой. К ней. x x x - Фрэнсис, это твои сводные сестры и брат, - сказала мать. Они сидели в библиотеке Вогтов. Неду Вогту было двенадцать, Виктории - тринадцать, а Маргарет - девять. Нед с Викторией переглянулись, Маргарет уставилась в пол. Фрэнсису отвели комнату наверху - в ней раньше жила прислуга. С тех пор, как Вогт в 1944 году с треском провалился на выборах, эта комната пустовала. Мальчика определили в начальную школу Джерарда Поттера. Она находилась близко от дома и далеко от хорошего частного колледжа, который посещали дети Вогтов. В первые несколько дней они старались не обращать внимания на Фрэнсиса, но в конце первой недели Нед и Виктория подошли к лестнице для прислуги и позвали его. Фрэнсис слышал, как они, посовещавшись шепотом, попробовали повернуть дверную ручку. Обнаружив, что дверь заперта, Нед сказал: - Отопри дверь. Фрэнсис открыл. Дети принялись молча шарить в его платяном шкафу. Нед Вогт выдвинул ящик маленького туалетного столика и двумя пальцами взял лежавшие там вещи: носовые платочки с вышитыми на них инициалами "Ф. Д." - их Фрэнсису подарили на день рождения - медиатор для гитары, пестрого жука в пузырьке из-под таблеток, подмокший номер бейсбольного журнала и открытку с пожеланием выздоровления и подписью "Твоя одноклассница Сара Хьюджес". - А это что такое? - спросил Нед. - Медиатор. - Для чего? - Для гитары. - У тебя есть гитара? - Нет. - Тогда зачем он тебе? - спросила Виктория. - Им пользовался мой отец. - Не понимаю. Что ты сказал? Пусть он повторит, Нед. - Он сказал, что эта штука принадлежала его отцу. - Нед высморкался в платок Фрэнсиса и бросил его обратно в ящик. - Сегодня у нас забрали пони, - сказала Виктория. Она присела на узкую кровать. Нед уселся рядом, прислонившись спиной к стене, и положил ноги на покрывало. - Пони больше не будет, - сказал Нед. - И летом мы не поедем отдыхать на озеро. А знаешь, почему? Ну, говори, маленький ублюдок! - Отец плохо себя чувствует и не может заработать много денег, - сказала Виктория. - Иногда он вообще не ходит на работу. - А знаешь, почему он себя плохо чувствует, ублюдок? - спросил Нед. - Но только говори так, чтобы я мог тебя понять. - Бабушка говорила, он пьяница. Ты меня понимаешь? - Ему плохо от твоей мерзкой рожи, - прошипел Нед. - Из-за тебя за него не проголосовали! - добавила Виктория. - Убирайтесь! - выкрикнул Фрэнсис. Он повернулся к двери, и тут Нед пнул его ногой в спину. Фрэнсис схватился за поясницу обеими руками, прикрывая почки, и благодаря этому его пальцы уцелели, потому что следующий удар пришелся в живот. - О, Нед! - воскликнула Виктория. - О, Нед! Нед сгреб Фрэнсиса за уши и подтолкнул к зеркалу над туалетным столиком. - Вот почему он плохо себя чувствует! - Он ткнул Фрэнсиса лицом в зеркало. - Вот почему он плохо себя чувствует! Еще раз. - Вот почему он плохо себя чувствует! И еще раз. Зеркало было все заляпано кровью и соплями. Нед отпустил Фрэнсиса, и тот упал на пол. Виктория посмотрела на него широко раскрытыми глазами и закусила нижнюю губу. Они ушли, оставив его одного. Лицо Фрэнсиса было в крови и в соплях. От боли на глаза мальчика навернулись слезы, но он не плакал. ГЛАВА 28 Дождь всю ночь барабанил по навесу над открытой могилой Фредди Лаундса. Раскаты грома болью отзывались в голове Уилла Грэхема. Наконец он лег и скоро забылся тяжелым неспокойным сном. Старый дом на Сент-Чарлз, казалось, тяжело вздыхал, сотрясаемый порывами ветра, потоками дождя и глухими ударами грома. В темноте раздается скрип лестницы. Мистер Долархайд, шурша кимоно, спускается вниз, глядя в темноту широко раскрытыми, еще мутными -со сна глазами. Его волосы мокры и зализаны назад, ногти подстрижены. Он передвигается медленно и осторожно, словно боясь расплескать наполненную до краев чашу. Рядом с его кинопроектором - пленка. Две коробки. Остальное отправлено в мусорную корзину и потом сгорит в огне. Эти же две, отобранные из множества любительских фильмов, он скопировал на фабрике и принес с собой, чтобы просмотреть дома. Устроившись поудобней в кресле с откидной спинкой и положив рядом с собой сыр и фрукты, Долархайд приготовился смотреть. На первой пленке запечатлен пикник во время уик-энда четвертого июля. Дружное семейство: трое детей, отец с бычьей шеей, что-то вытаскивающий своими толстыми пальцами из банки с маринадом, и мать. Лучше всего женщина смотрится, когда играет в софтбол <Софтбол - разновидность бейсбола> с детьми соседей по пикнику. Ей уделено всего около пятнадцати секунд фильма: вот она наклоняется вперед, груди под пуловером мягко колышутся. Черт побери, женщину заслоняет мальчишка, размахивающий своей битой. Но вот она показалась снова - движется к стартовой площадке, вместо которой используется шлюпочная подушка. Она ставит на нее ногу: бедро выпячено, мускулы напряжены. Снова и снова прокручивает Долархайд эти кадры. Нога на подушке, торс развернут, короткие джинсы плотно облегают бедро. Внимательно смотрит он на экран. Женщина и ее дети... Они перепачкались и выглядят уставшими. Они обнимаются, собака вертится возле их ног. От страшного раската грома звенит граненый хрусталь в комнате бабушки. Долархайд тянется за грушей. Второй фильм состоит из нескольких фрагментов. На картонке вместо заголовка неуклюжая надпись "Новый дом". Каждая буква как бы вписана в монету. Под надписью разбитая копилка в виде свиньи. Отец снимает табличку "Продается" и держит ее над собой, смущенно улыбаясь. Карманы у него вывернуты наизнанку. Дальний план. Мать и трое детей возле парадной лестницы. Дом на самом деле красив. Камера надвигается на бассейн. Только что вылезший из воды мальчишка бегает возле трамплина, оставляя на кафельном полу мокрые следы. В бассейне плавают люди, над водой видны только головы. Маленькая собачонка, смешно барахтаясь, спешит к девочке; уши пса прижаты, морда высоко задрана, белки глаз поблескивают. Мать держится за канат и смотрит в камеру. Ее черные вьющиеся волосы стягивает кожаный ремешок, полная грудь полуприкрыта, длинные ноги, как ножницы, разрезают воду. Ночь. Недодержанный кадр. Виден снятый со стороны бассейна освещенный дом, в воде блестят отражения огней. Кадры внутри дома. Все в хорошем настроении, дурачатся. Повсюду коробки и упаковочные материалы. Распахнут на две половинки старый чемодан, который еще не успели вынести на чердак. Маленькая девочка примеряет бабушкины наряды. На ней большая шляпа, которую одевали когда-то, устраивая приемы в саду. Отец лежит на софе. Похоже, он подвыпил. А теперь, судя по всему, камера у него в руках. Видно отражение матери в зеркале. Она в шляпе. Дети теснятся вокруг нее, мальчики смеются. Девочка не спускает глаз с матери - она, наверно, думает о том времени, когда сама станет большой. Крупный план. Мать поворачивается, позируя перед камерой, и, лукаво улыбаясь, заносит локоть за голову. Она очень привлекательна. На шее у нее брошка с камеей. Долархайд останавливает кадр, затем прокручивает пленку сначала. Снова и снова женщина отворачивается от зеркала и улыбается. Не отрывая глаз от экрана, Долархайд берет пленку с софтболом и бросает ее в мусорную корзину. Вытащив из проектора пленку, он читает ярлычок, приклеенный на катушку в мастерской Гейтвея: Боб Шерман, Стар Рут 7, бокс 603, Талса, Оклахома. Не так уж и далеко. Пленка лежит у Долархайда на ладони, он прикрывает ее второй, словно пытаясь удержать маленькое живое существо, стремящееся выскользнуть. Кажется, что там сверчок, рвущийся на волю. Он вспоминает переполох, начавшийся в доме Лидсов, когда внезапно вспыхнул свет. Пришлось сперва покончить с мистером Лидсом, а уж потом включать освещение, необходимое для съемки. Теперь он хочет, чтобы все происходило спокойней. Будет здорово, если он сумеет тихо прокрасться в дом с включенной камерой, проскользнуть между спящих супругов и поснимать их. Тогда удастся нанести удар в темноте и можно будет остаться и сидеть между ними, чувствуя блаженное освобождение от семени. Для этого ему требуется инфракрасная пленка. И он знает, где ее достать. Проектор все еще включен. Долархайд по-прежнему держит пленку между ладонями. На белом пустом экране ему видятся другие картины, вызванные в памяти глухим завыванием ветра. Он не испытывает злобы, в его душе лишь Любовь и ожидание грядущей Славы. При его появлении сердца людей будут обмирать и биться чаще, их стук напомнит ему звук торопливых шагов в тишине. Грозным, но и одновременно исполненным Любви предстанет он перед Шерманами. Прошлое для него не существует; имеет значение только грядущая Слава. Он никогда не думает о доме своей матери. То, что запечатлелось в его сознании, очень смутно и незначительно. Когда ему было двадцать, воспоминание о материнском доме иногда всплывали в его мозгу, оставляя легкий след. Он знал, что жил там всего месяц. Он не помнил, что в десять лет его выгнали из дома. После того, как он повесил кошку Виктории. Одним из немногих воспоминаний детства был вид этого дома, ярко освещенного в зимние сумерки. Он каждый день шел мимо него из начальной школы Поттера туда, где его кормили обедом. Он помнил также запах библиотеки Вогта и вид раскрытого пианино. Мать позвала его в ту комнату, чтобы вручить праздничные подарки. Но уже совсем забылись люди, глазевшие на него из окон верхнего этажа, когда он удалялся, сжимая в руке ненавистные гостинцы. Он спешил по морозу домой, где мог предаваться фантазиям, таким непохожим на то, что творилось вокруг. В одиннадцать лет его внутренняя жизнь была яркой и насыщенной. Когда его распирала Любовь, он облегчал свою душу, истязая домашних животных. Он делал это хладнокровно и осторожно, заметая все следы. Полиция ни разу не подумала о нем, обнаруживая пятна крови на грязных полах гаражей. В сорок два года Долархайд уже ничего не помнил об этом периоде своей жизни и больше не думал о тех, кто жил в материнском доме - ни о самой матери, ни о сводном брате и сестрах. Правда, иногда он видел их в своих беспокойных снах: они были высокие, совсем не такие, как в детстве, а их лица и тела были расписаны яркими красками, как у попугаев. Они парили над ним в воздухе, словно стрекозы. Когда он испытывал желание погрузиться в прошлое, что бывало очень редко, то старался думать о приятном - например, о службе в армии. В семнадцать лет его поймали, когда он лез в окно дома, в котором жила одинокая женщина. Зачем он это делал, так и осталось загадкой. Возникла дилемма: предстать перед судом или завербоваться в армию. Он выбрал последнее. После начальной подготовки его послали в школу, готовящую специалистов-фотографов, а затем в Сан-Антонио, где он работал в фотолаборатории военного госпиталя в Бруке. Хирурги в Бруке обратили на него внимание и решили подправить ему лицо. Ему сделали пластическую операцию носа, использовав для его удлинения ушной хрящ, исправили форму губы при помощи новой методики, разработанной Аббе. Наблюдать за ходом этой операции собрались почти все врачи госпиталя. Хирурги очень гордились результатами. Но Долархайд отказался взглянуть в зеркало, которое ему принесли, и вместо этого уставился в окно. Записи в фильмотеке свидетельствовали, что Долархайд интересовался пленками о травмах. Многие из них оставлял у себя до утра. В 1958 году он возобновил контракт еще на один срок, и в этот период открыл для себя Гонконг. Их лаборатория в Сеуле занималась проявлением пленок, отснятых в конце 50-х годов над тридцать восьмой параллелью при помощи небольших разведывательных самолетов. Тогда-то во время отпусков он и смог дважды побывать в Гонконге. В 1959 году в Гонконге и Кулуне можно было найти развлечения на любой вкус. Бабушка вернулась из санатория в 1961 году. Долархайд подал прошение об отставке и с трудом получил увольнение из армии за два месяца до окончания контракта. Он хотел ухаживать за бабушкой. Для него это было на редкость спокойное время. Получив работу в фирме Гейтвея, Долархайд смог нанять женщину, которая наблюдала за бабушкой днем. Вечерами они вместе сидели в маленькой гостиной в полном молчании. Тишину нарушали лишь тиканье И бой старых часов. Свою мать он видел всего один раз, на похоронах бабушки в 1970 году. Его желтые глаза, так разительно напоминавшие материнские, смотрели сквозь нее. Она была для него чужим человеком. Наружность сына произвела впечатление на мать. Он казался сильным, холеным, а цвет лица и волос явно унаследовал от нее. Он носил аккуратные усы. Впрочем, она подозревала, что волосы усов трансплантированы с головы. На следующей неделе мать позвонила ему и услышала, как трубка на другом конце провода медленно возвращается на рычаг. В течение девяти лет после смерти бабушки Долархайд не испытывал тревоги и не тревожил никого вокруг. Что-то вызревало в его голове. Он знал, что ждет, но не знал, чего именно. Одно событие послужило ему сигналом, что его время пришло. Он стоял у окна, выходящего на север, и просматривал пленку. Неожиданно он заметил, как постарели его руки. Он увидел вдруг другими глазами пальцы, державшие пленку и освещенные холодным светом, обратил внимание, как изменилась их кожа - сморщилась и покрылась чешуйками, словно у черепахи. В нос ему вдруг ударил запах капусты и тушеных томатов. Он поежился, хотя в комнате было тепло. В тот вечер он работал со спортивными снарядами дольше обычного. На стене мансарды в комнате, где он занимался гимнастикой и где лежали гантели и штанга, висело большое зеркало в рост человека. Оно было единственным в доме, и здесь он мог с удовольствием разглядывать свое сильное тело. На лицо во время занятий он надевал маску. Под гладкой кожей перекатывались литые мускулы. В сорок лет Долархайд мог бы с успехом участвовать в атлетических соревнованиях. Однако он был не доволен собой. На этой неделе он случайно увидел картину Блейка. Увиденное явилось долгожданным откровением. Он смотрел на большую цветную фотографию в журнале "Тайм", в статье о ретроспективной выставке картин Блей-ка в Лондоне, в галерее Тэйт. Картина "Большой Красный Дракон и женщина, одетая в солнечный свет" была прислана на выставку Бруклинским музеем. Критик "Тайм" писал: "всего несколько произведений западного искусства излучают столь демонический заряд сексуальной энергии..." Но чтобы ощутить это, Долархайду вовсе не нужно было читать статью. Несколько дней он носил репродукцию с собой, фотографировал и увеличивал ее в фотолаборатории по ночам. Возбуждение не покидало его. Он прикрепил картину рядом с зеркалом в гимнастической комнате и смотрел на нее во время упражнений. Ему удавалось заснуть только доведя себя до полного изнеможения. Порой разрядку приносил просмотр медицинских пленок. Уже с девяти лет Долархайд знал, что он одинок и всегда останется одиноким, хотя такой вывод скорее подходит сорокалетним. Теперь же, к сорока, он был охвачен фантазиями - яркими, свежими, по-детски непосредственными. И это позволило ему подняться над одиночеством. В том возрасте, когда большинство людей начинает страшиться своего одиночества, Долархайд понял: он одинок, потому что уникален, потому что второго такого, как он, нет на свете. И у него есть долг, особая миссия. Только следуя своему истинному предназначению, которое он так долго не осознавал, идя по тому единственному пути, от которого так долго воздерживался, он сможет Осуществиться. Дракон на картине был повернут к зрителю спиной, но чем больше Долархайд об этом думал, тем яснее представлял, как выглядит его лицо. Просмотрев в очередной раз медицинские пленки и одушевленный великими помыслами, он теперь широко разинул рот, чтобы вставить бабушкины челюсти. Они плохо подходили к его деформированным деснам и вызывали спазмы челюстных мышц. По вечерам он тренировался, вонзая зубы в кусок жесткой резины, и скоро мышцы стали выпуклыми и твердыми, как орехи. Осенью 1979 года Фрэнсис Долархайд снял часть своих довольно значительных сбережений и взял у Гейтвея трехмесячный отпуск. Он поехал в Гонконг, прихватив с собой бабушкины зубы. Когда он вернулся, рыжеволосая Эйлин и остальные сослуживцы в один голос заявили, что отпуск пошел ему на пользу. Он хранил молчание. Сотрудники вряд ли обратили внимание на то, что Долархайд больше ни разу не воспользовался ни раздевалкой, ни душем - он и раньше пользовался ими редко. Зубы бабушки возвратились в стакан, стоявший у изголовья ее кровати. Свои новые зубы он запер в верхнем ящике стола. Если бы Эйлин могла увидеть его перед зеркалом - с новыми зубами, татуировкой, блестевшей в ярком свете гимнастической комнаты, - она, несомненно, закричала бы от ужаса. И лишилась чувств. Время настало, но не следует торопиться. У него впереди вечность. Через пять месяцев он выбрал Джекоби. Джекоби стали первыми. Они помогли ему, возвысили его, позволили испытать блаженство Превращения. Затем последовали Лидсы. Теперь, когда его Сила и Слава возросли, а благодаря инфракрасной пленке появилась возможность добиться большей интимности, наступила очередь Шерманов. Будущее сулило так много. ГЛАВА 29 Фрэнсис Долархайд заведовал самым крупным отделом фирмы Гейтвей - здесь занимались проявлением любительских фильмов. В фирме было еще четыре отдела. Экономический спад 70-х годов резко сократил количество кинолюбителей, к тому же появились видеокамеры и видеомагнитофоны. Чтобы выдержать конкуренцию, фирма расширила ассортимент услуг. Появились отделы, которые занимались переносом изображений с пленки на видеоленту, печатали аэротопографические карты и выполняли заказы режиссеров коммерческих роликов. В 1979 году компания Гейтвей заключила выгодные контракты с министерством обороны и министерством энергетики. Предстояла разработка и испытание новых эмульсий для инфракрасной съемки. Министерство энергетики хотело получить чувствительную инфракрасную пленку для исследований при высоких температурах, а министерство обороны - для ночной разведки. Осенью 1979 года Гейтвей прикупил небольшую компанию по соседству и организовал там исследовательский центр. Долархайд отправился туда во время обеденного перерыва. Небо было голубым и безоблачным. Он шел, тщательно обходя лужи на асфальте. После смерти Лаундса он пребывал в хорошем расположении духа. В лабораториях не было ни души - по-видимому, все ушли на обед. Нужная дверь оказалась в конце целого лабиринта комнат. Рядом висела табличка "Инфракрасные чувствительные материалы. НЕ курить, НЕ пить алкогольные напитки, НЕ зажигать спички". Над каждым "НЕ" горела красная лампочка. Долархайд нажал на кнопку звонка, и почти сразу же красный свет сменился зеленым. Он открыл внешнюю дверь и постучал во внутреннюю. - Войдите, - послышался женский голос. Прохладно, абсолютная темнота. Журчание воды, знакомый запах проявителя Д-76, слабый аромат духов. - Я - Фрэнсис Долархайд. Пришел по поводу сушилки. - А, хорошо. Извините, я с полным ртом. Только что закончила ланч. Он услышал, как скомкали бумажки и бросили в мусорную корзину. - Да, я помню, Фергюсон хотел сушилку, - произнес в темноте голос. - Он в отпуске, но я знаю, где ее нужно установить. У вас в Гейтвей есть лишняя? - У меня две. Одна большая. Фергюсон не сказал, какого размера его комната. - Несколько недель тому назад Долархайд видел объявление о том, что нужна сушилка. - Я покажу вам, если вы немного подождете. - Хорошо. - Прислонитесь к двери, - голос ее звучал, как у лектора, - затем сделайте три шага вперед, пока не почувствуете под ногами кафель, тогда слева от вас будет стул. Теперь он был к ней ближе и мог слышать, как шуршит ее лабораторный халат. - Спасибо, что пришли, - продолжала женщина. Голос звонкий, с еле заметным стальным призвуком. - Вы - руководитель отдела проявления пленки в большом здании, да? - Мммм. - Тот самый мистер Д, который рассылает выговоры, когда требования оформлены неверно? - Тот самый. - А я - Риба Макклейн. Надеюсь, у нас все в порядке. - Сделано не по моему проекту. Я едва успел закончить планировку фотокомнаты, когда мы купили это здание. Не заходил сюда почти полгода. - Для Долархайда это была длинная речь, но произнести ее в темноте оказалось сравнительно легко. - Еще минутку, и я зажгу свет. Вам не нужна рулетка? - У меня есть. Долархайду, можно сказать, нравилось разговаривать с женщиной в темноте. Он услышал, как она открыла сумочку, затем раздался щелчок пудреницы. Отработало реле времени и раздался звонок. Долархайд даже слегка огорчился. - Ну вот, наконец-то. Спрячу только все в темное место. Он почувствовал дуновение холодного воздуха, услышал, как захлопнулась дверца холодильника. Когда она прошла мимо, на него повеяло духами. Долархайд прикрыл ладонью нижнюю часть лица, постаравшись принять глубокомысленное выражение, и ждал, когда зажжется свет. Когда вспыхнули лампы, мисс Макклейн стояла у двери, повернувшись в ту сторону, где должен был находиться посетитель, и улыбалась. Ее глаза слегка двигались.., под закрытыми веками. Он заметил в углу белую тросточку, убрал от лица ладони и улыбнулся. - Можно мне взять сливу? - спросил он. На столе, за которым только что сидела женщина, лежало несколько слив. - Конечно. Они вкусные. Рибе Макклейн было около тридцати. Ее красивое скуластое лицо говорило о твердости и решительности характера. На переносице виднелся небольшой, похожий на звездочку, шрам. Короткая прическа - "под пажа" - с загнутыми внутрь концами пшенично-рыжих волос выглядела несколько старомодно. Лицо и руки покрыты веснушками. На фоне кафеля и нержавейки фотокомнаты она казалась яркой и соблазнительной, как само грехопадение. Долархайд мог открыто смотреть на нее, свободно и без опаски скользить глазами по ее фигуре, не опасаясь вызвать недовольство. Долархайд нередко чувствовал, как при разговоре с женщиной его кожа покрывается горячими пятнами, которые причиняют жгучую боль. Они перемещались вслед за чужим взглядом. Даже если женщина смотрела в сторону, Долархайд подозревал, что она видит его отражение. Все его тело воспринимало законам оптики - так воспринимает рельеф дна и плотность воды акула. Но сейчас его кожа оставалась холодной. А на руках и шее Рибы, наоборот, россыпи симпатичных веснушек. - Я покажу вам комнату, куда он хотел поставить сушилку, - сказала Риба. Вдвоем они быстро проделали все необходимые замеры. - Теперь я бы хотел попросить вас об одолжении, - произнес Долархайд. - Я вас слушаю. - Мне нужна инфракрасная кинопленка. Очень чувствительная, примерно около тысячи нанометров. - Вам придется хранить ее в холодильнике. После съемок тоже. - Знаю. - Не могли бы вы пояснить мне условия съемок, тогда я могла бы... - Снимать нужно будет примерно с расстояния восьми футов, с двумя рентгеновскими фильтрами. - Это уже на- поминало служебный отчет. - Словом, в зоопарке. Они хотят сделать фильм о ночных животных. - Животные и в самом деле будут похожи на привидения, если воспользоваться коммерческой пленкой. - Мммм. - Думаю, это дело мы устроим. Только вот что. Вы знаете, что мы работаем по контракту. Поэтому за все, что отсюда выносится, вам придется расписаться. - Ладно. - Когда вам потребуется пленка? - Приблизительно двадцатого. Не позже. Не мне говорить вам, что чем чувствительнее пленка, тем сложнее с ней обращаться. Нужны холодильники, сухой лед и тому подобное. У нас тут будет демонстрация некоторых образцов - сегодня, часа в четыре, - не хотите ли взглянуть? Сможете сами выбрать подходящую эмульсию. - Я приду. После ухода Долархайда Риба Макклейн пересчитала сливы. Он взял всего одну. Какой странный человек, этот мистер Долархайд. После того, как она включила свет, ни в его голосе, ни в поведении не чувствовалось ничего такого, что говорило бы о ненавистной ей жалости или участии. Может, он уже знал о ее слепоте? Или ему просто наплевать, видит она или нет? Последний вариант ее устраивал. ГЛАВА 30 В Чикаго хоронили Фредди Лаундса. Газета "Отечественный сплетник" оплатила все расходы по проведению тщательно продуманной панихиды, сделав все возможное, чтобы похороны состоялись уже в четверг, на следующий день после смерти. В этом случае фотографии успели бы появиться в вечернем выпуске. Панихида в часовне длилась долго, столь же долго тянулись и похороны. Священник перед микрофоном никак не мог завершить надгробное слово, полное преувеличенных и, скорее всего, неискренних похвал в адрес покойного. Грэхем, подавляя в себе приступы тошноты после вчерашней пьянки, пытался наблюдать за толпой. Хор у могилы старался на славу, жужжали кинокамеры сотрудников "Сплетника". Тут же находились две команды телевизионщиков с портативными телекамерами. Полицейские агенты, снабженные журналистскими карточками, усердно фотографировали толпу. Грэхем узнал нескольких офицеров чикагской уголовной полиции в штатском. Их присутствие, по меньшей мере, казалось уместно. Кроме того, здесь была Венди из "Венди-сити", девушка Лаундса. Она сидела под навесом, рядом с гробом. Грэхем узнал ее с трудом. На ней был выдержанный в строгом стиле черный костюм, копна светлых волос собрана в аккуратный пучок. Во время последнего песнопения Венди привстала и, сделав пару неуверенных шагов, преклонила колени. Она прижалась к гробу щекой и положила руки на усыпавший его ковер хризантем. Тотчас же засверкали вспышки и застрекотали кинокамеры. Толпа тихо двинулась по мокрой траве к воротам кладбища. Грэхем шел рядом с Венди. Те, кто не получил приглашения на панихиду, смотрели на них через решетку высокой кладбищенской ограды. - Ты в порядке? - спросил Грэхем. Они остановились среди надгробий. Глаза ее были сухи, взгляд спокоен. - Лучше, чем ты, - ответила она. - Здорово вчера надрался? - Да уж. За тобой кто-нибудь присматривает? - Из округа прислали несколько человек. Они в штатском. У них сейчас дел по горло - маньяков развелось больше, чем нужно. - Как жаль, что все это обрушилось на тебя. Ты... В больнице ты вела себя прекрасно. Я тобой восхищался. Венди кивнула. - Фредди был прекрасным парнем. Не думала я, что все так кончится. Спасибо за помощь. - Она рассеянно смотрела вдаль, о чем-то думая; тени, наложенные на ее веки, напоминали пыль. Она снова взглянула на Грэхема. - Слушай, "Сплетник" заплатил мне. Ты это понял, да? За интервью и за сцену у могилы. Но я не думаю, чтобы Фредди возражал. - Он бы разозлился, если бы ты отказалась. - Я тоже так подумала. Они подонки, но они платят. Знаешь, что? Они хотели заставить меня сказать, будто я думаю, что ты нарочно натравил этого психа на Фредди. Но я этого не сказала. Если они напечатают что-нибудь в этом роде - знай, это ложь. Венди внимательно посмотрела на Грэхема. Тот ничего не ответил. - Ты, может быть, и не любил его. Теперь это не имеет значения. Но если бы ты думал, что такое может случиться, ты бы не упустил этого дьявола, правда? - Конечно, Венди, я бы его выследил. - Есть что-нибудь новое? Вокруг бродят какие-то неясные слухи. - Пока ничего особенного. Несколько зацепок, их сейчас проверяют в лаборатории. Это была чистая работа. Ему везет. - А тебе? - Что мне? - Везет? - Иногда. - А вот Фредди никогда не везло. Он говорил мне, что сорвет на этом деле солидный куш. Все хотят играть по-крупному. - Наверное, оно так бы и случилось. - Слушай, Грэхем, если тебе когда-нибудь захочется выпить, заходи. - Спасибо. - Но за руль лучше садись трезвым. - Конечно. Двое полицейских расчищали Венди дорогу среди толпы любопытных за оградой. На тенниске одного из зевак красовалась надпись: "Зубастый пария - любовник на одну ночку". Увидев Венди, парень засвистел. Стоявшая рядом дама влепила ему оплеуху. Здоровенный охранник протиснулся на сиденье рядом с Венди. Машина сразу же влилась в поток транспорта. Вторая, с полицейским за рулем, последовала за ней. Чикаго смердил, как сгоревшая сигнальная ракета в жаркий полдень. Грэхем чувствовал себя очень одиноко и знал, почему: похороны заставляют нас желать любви. Секс - это вызов, брошенный в лицо смерти. Под ногами носилась и шуршала какая-то похоронная бутафория, и внезапно ему вспомнились пальмы, шумящие на морском ветру. Страшно захотелось домой, но он знал, что не уедет, не сможет уехать туда до тех пор, пока Дракон не будет мертв. ГЛАВА 31 Проекционная комната была невелика: пять рядов кресел с проходом посередине. Долархайд немного опоздал. Он стоял сзади со скрещенными на груди руками, глядя на экран, где демонстрировались разноцветные карточки и кубики, заснятые в инфракрасном свете на пленки, покрытые разными эмульсиями. Присутствие Долархайда несколько смущало Дендриджа, молодого руководителя лаборатории. Долархайд пользовался авторитетом - он был сведущим специалистом в своей области и работал в соседней компании, владеющей контрольным пакетом акций. Его знали как придирчивого и педантичного человека. Дендридж не обращался к нему за советом уже несколько месяцев. Причиной тому было мелкое соперничество, возникшее после того, как Гейтвей приобрел их компанию. - Скажите, Риба, какой проявитель использовался для образца.., номер восемь? - спросил Дендридж. Риба Макклейн сидела с краю, держа на коленях специальный блокнот. Двигая в полумраке пальцем по странице, она четким голосом сообщала химический состав проявителя, температуру и срок проявления, режим хранения и другие данные. Девушка определенно знала свое дело. Наконец демонстрация закончилась. Риба Макклейн оставалась на месте, а остальные гуськом выходили из комнаты. Дождавшись, пока проекционная совсем опустела, Долархайд осторожно приблизился к девушке. - А уж я решила, что вы передумали, - сказала она. - У меня спустило колесо, поэтому я опоздал. Зажегся свет. Стоя над ней, он видел, как просвечивает сквозь волосы кожа на ее голове. - Успели увидеть образец типа тысяча си? - Да. - С этой пленкой обращаться легче, чем с тысяча двухсотой серией. Как вы полагаете, она вам подойдет? - Конечно. Риба взяла сумочку, легкий плащ и двинулась по проходу, нащупывая дорогу тросточкой. По-видимому, она не ждала никакой помощи. Он ничего ей и не предложил. Из-за двери высунулась голова Дендриджа. - Риба, дорогая, Марсия очень спешит. Вы справитесь одна? На щеках девушки выступили пятна. - Прекрасно справлюсь, спасибо, Денни. - Я подбросил бы вас, но уже опаздываю. О, мистер Долархайд, если вам не трудно, может быть вы... - Денни, я поеду домой сама. - Риба умело сдерживала гнев, и лицо ее оставалось невозмутимым, но остановить прилив крови к щекам она не могла. Наблюдая за ней своими холодными желтыми глазами, Долархайд прекрасно понимал ее состояние. Он знал, что неуклюжее сострадание Дендриджа воспринимается как плевок в лицо. - Я подвезу вас. - Спасибо, не надо. - Она ждала этого и собиралась согласиться, но не хотела, чтобы его вынудили сделать это предложение. Чертов Дендридж! Из-за его бестактности придется трястись в проклятом автобусе. Но в конце концов у нее есть проездной, она знает дорогу и сможет сама дойти куда ей надо. Риба оставалась в дамской комнате, пока все не разошлись. Служитель помог ей выйти из здания. Набросив на плечи дождевик, она медленно шла по краю тротуара к автобусной остановке. Казалось, что палочка, постукивая по асфальту, сама ведет девушку между лужами. Долархайд наблюдал за ней из фургона. Он чувствовал возбуждение, и это его тревожило. Было бы слишком опасно проявлять свои чувства при дневном свете. Но какое-то мгновение ему показалось, что ветровые стекла машин, лужи, телеграфные провода сверкнули под лучами заходящего солнца, как лезвия огромных ножниц. Но беззащитный вид белой палочки успокоил его. Блеск исчез, исчезли и сами ножницы. Он завел мотор. Риба Макклейн услышала позади себя шум фургона. Машина поравнялась с ней. - Спасибо, что пригласили меня. Она кивнула, улыбнулась, продолжая осторожно идти дальше. - Поехали со мной. - Спасибо, но я обычно езжу автобусом. - Дендридж болван. Поехали со мной... Как это говорят?.. Мне будет очень приятно. Она остановилась. Услышала, как хлопнула дверца машины. Люди обычно брали ее за плечо, не зная, что делать дальше. Слепые не любят, чтобы их равновесие нарушалось посторонним прикосновением. Они испытывают при этом такое же чувство, как при взвешивании на неустойчивых весах. Неприятно, когда тебя подталкивают. Но Долархайд не двинулся с места. Помедлив мгновение, она сказала: - Будет лучше, если я сама возьму вас за руку. Необычайная твердость руки Долархайда поразила ее. Казалось, будто ее пальцы легли на дубовые перила. Она и не подозревала, каких волевых усилий ему стоило позволить ей к себе прикоснуться. Фургон показался ей большим и высоким, а гул включенного двигателя совсем непохожим на привычный шум легкового автомобиля. Окруженная новыми звуками, Риба ждала, пока он подтянет у нее на груди и закрепит ремни безопасности. По дороге они почти не разговаривали. Останавливаясь на красный свет, Долархайд поглядывал на спокойное лицо девушки. Она жила в левом крыле двухквартирного дома на тихой улице возле университета Джорджа Вашингтона. - Заходите, выпьем что-нибудь. За всю свою жизнь Долархайд не побывал и в десятке чужих домов, а в последние десять лет - побывал только в трех: совсем недолго у Эйлин, у Лидсов и Джекоби. Чужое жилье казалось ему чем-то вроде заграницы. Она почувствовала, как фургон качнулся на рессорах, когда Долархайд спрыгнул на землю. Открылась дверца с ее стороны... Подножка располагалась довольно высоко. Вылезая, она слегка задела его плечом, и это было похоже на столкновение с деревом. Он намного массивнее, намного крепче, чем можно подумать, судя по голосу или походке. Очень крепкий и очень ловкий. Отперев дверь и поставив палочку в угол, Риба Макклейн внезапно ощутила полную свободу. Легко и быстро передвигаясь, она включила музыку и повесила пальто. Долархайду приходилось все время напоминать себе о том, что она в самом деле слепа. Он волновался. - Как насчет джина с тоником? - Пожалуй, одного тоника. - Может быть, лучше сок? - Тоник. - Вы не любитель выпить, да? - В общем да. - Пошли на кухню. - Она открыла холодильник. - А как насчет... - наклонившись, Риба быстро пробежалась пальцами по содержимому холодильника, - кусочка пирога с орехами? Потрясающе вкусно. - С удовольствием. Она взяла с полки поднос и поставила его на стол. Затем, образовав из ладони некое подобие циркуля, определила центр пирога и воткнула туда зубочистку. Долархайд решился начать беседу, чтобы у нее не было времени почувствовать на себе его взгляд. - Давно вы работаете у Бэдера? - В произнесенных словах не было ни одного "с". - Три месяца. Вы не знали? - Они не хотят говорить много. Она усмехнулась: - Вы, по-видимому, наступили им на больную мозоль с вашей планировкой фотокомнат. Зато технический персонал вам за это благодарен. Они считают, что чем больше водопроводных кранов, тем лучше, а вы их спланировали больше, чем достаточно. Поставив средний палец левой руки на конец зубочистки, а большой - на край подноса, Риба отрезала кусок пирога. Движение ножа направлялось указательным пальцем левой руки. Он наблюдал, как ловко она орудует острым ножом. Ему непривычно было смотреть на лицо женщины сколько хочется. Многие ли мужчины могут себе это позволить? И часто ли? Риба смешала себе крепкий джин с тоником и пригласила Долархайда в гостиную. Войдя, провела рукой над бра и, не ощутив тепла, щелкнула выключателем. Долархайд уже доел свой пирог и в напряженной позе сидел на диване, положив на колени сильные ладони. Его напомаженные волосы блестели под лампой. Риба поудобнее расположилась в кресле и вытянула ноги. - Когда им в зоопарке понадобится пленка? - Кажется, на следующей неделе. - Он был рад, что позвонил в зоопарк и предложил инфракрасную пленку: Дендридж мог навести справки. - Это большой зоопарк. Я ходила туда с сестрой и племянницей, когда они приезжали помочь мне с переездом. У них там, знаете, есть вольер, где можно постоять рядом с животными. Помню, я гладила там ламу. Это было приятно, но запах... Он преследовал меня до тех пор, пока я не переоделась. Все это означало "поддерживать беседу". Ему нужно ответить что-то или уйти. - Как вы попали к Бэдеру? - Они обратились в институт Рейкера в Денвере, где я работала. Я случайно наткнулась на объявление, висевшее на доске. А все дело было в том, что по контракту с министерством обороны они были обязаны набрать определенный контингент обслуживающего персонала. Им пришлось взять шесть женщин: двух негритянок, двух мексиканок, парализованную китаянку, ну и меня в придачу. Как видите, мы делимся на две категории. - Вы отрабатываете свой хлеб в поте лица. - Другие тоже. У Бэдера ничего не дают просто так. - А раньше? - Долархайд вспотел - разговаривать было трудно. Но смотреть на Рибу ему нравилось. Ноги у нее красивые. Она пошевелилась в кресле, подвинувшись ближе к нему. - После окончания школы я в течение десяти лет обучала недавно ослепших людей в институте Рейкера в Денвере. Теперешняя служба - это моя первая работа во внешнем мире. - Во внешнем мире? - Да, я имею ввиду большой мир. У Рейкера мы были словно на острове. Мы обучали людей жить в мире зрячих, но сами в нем никогда не жили. Мы только вели бесконечные разговоры. Я подумала, что хорошо бы выйти из изоляции и немного пошататься по свету. Вообще-то я собиралась заняться логопедией с детьми, у которых не в порядке с речью и слухом. Надеюсь, когда-нибудь я к этому вернусь. - Она осушила свой стакан. - Ох, у меня же есть салат из крабов. Очень вкусный. Зря я сначала подала десерт. Хотите? - Мммм... - А вы сами себе готовите? - Мммм... Риба чуть нахмурилась. Поднялась, пошла в кухню и крикнула оттуда: - Хотите кофе? - Угу. Она что-то заметила о ценах в бакалейной лавке и не получила ответа. Вернувшись в гостиную, Риба пересела на диван. - Поболтаем минутку, пока кофе сварится, ладно? Молчание. - Вы совсем ничего не говорите. Вы не сказали ни единого слова после того, как я упомянула логопедию. - Ее голос был ласков, но тверд - в нем не чувствовалось даже намека на жалость. - Я вполне хорошо вас понимаю - вы говорите достаточно отчетливо, да и я умею слушать. Обычно люди очень невнимательны. Они все время переспрашивают: что, что? Но если вам неприятно разговаривать, что ж, не будем. Я все-таки надеюсь, что вы разговоритесь. Потому что вы умеете говорить, а мне интересно. - Мммм. Хорошо, - тихо ответил Долархайд. Несомненно, эта маленькая речь имела для нее большое значение. Не приглашает ли она его вступить в клуб вместе с ней и парализованной китаянкой? Интересно, к какой категории она его относит? То, что последовало, потрясло Долархайда. - Можно я коснусь вашего лица? Мне хочется узнать, улыбаетесь вы или хмуритесь? - И пояснила с кривой улыбкой: - Мне нужно знать, пора мне заткнуться или еще нет. Риба подняла руку и ждала. Интересно, с откусанными пальцами она смогла бы обходиться? - размышлял Долархайд. Ведь даже зубами, которые он носит постоянно, сделать это так же легко, как откусить кусок хлеба. Если упереться подошвами в пол, откинуться назад и сжать обеими руками ее запястье, она не сможет вырваться. Хрусть, хрусть, хрусть, хрусть. Пожалуй, большой палец стоит оставить. Чтобы могла резать пироги. Он осторожно взял ее запястье и повернул ладонью к свету. Видно, что эта красивая рука привыкла работать. На ней было много мелких шрамов и несколько совсем недавних ссадин и порезов. На тыльной стороне ровный рубец - видимо, след от ожога. Слишком близко к дому. Слишком рано. Он только начал свое Преображение. А потом она ведь не сможет это увидеть. Просить о таком - значит, ничего не подозревать. Значит, ей не успели насплетничать. - Поверьте мне на слово, что я улыбаюсь, - проговорил он. Звук "с", кажется, получился неплохо. Действительно, в его арсенале имелась улыбка, позволявшая демонстрировать красивые, предназначенные для публичных мест, зубы. Он отпустил женскую руку, которая упала ему на бедро; полусомкнутые пальцы начали теребить ткань. Зрячая отвела бы при этом взгляд. - Наверное, кофе уже готов, - спохватилась Риба. - Я пойду. - Ему необходимо домой. Надо успокоиться. Она кивнула. - Если я обидела вас, то не нарочно. - Ну, что вы. Оставшись одна, Риба Макклейн приготовила себе еще джина с тоником. Она поставила пластинку Сеговии и удобно свернулась калачиком на диване. От Долархайда осталась теплая ямка на подушке. Следы его пребывания еще витали в воздухе - запахи начищенных туфель, нового кожаного ремня, хорошего лосьона после бритья. Какой необычайно замкнутый человек. Она слышала совсем немного - только раз Дендридж сказал о нем в разговоре с кем-то из своих подхалимов: "Этот сукин сын Долархайд". Уединенность много значила для Рибы. В детстве, потеряв зрение, она долго училась справляться с возникшими трудностями. Тогда у нее не было возможности оставаться одной. Теперь же на людях ее не оставляло подозрение, что за ней постоянно наблюдают. Поэтому замкнутость Фрэнсиса Долархайда импонировала ей. Риба не чувствовала в нем ни капли сострадания, и это было хорошо. Хорош был и джин. Внезапно Сеговия показался ей слишком серьезным. Она завела свои любимые песни. Три трудных месяца в новом городе. Зима на носу - придется нащупывать в снегу край тротуара. Риба Макклейн, мужественная, крепко стоящая на ногах женщина ни за что не опустится до хныканья. Жаловаться на жизнь? Да ни за что на свете! Она сознательно загоняла глубоко внутрь и боль, и гнев на судьбу, сделавшую ее инвалидом. Не в силах окончательно избавиться от этих чувств, она заставила их работать себе на благо, черпая в них силу в борьбе за утверждение своей независимости. Они помогали брать от каждого дня все, что он мог ей дать. Риба была по-своему жадным человеком. А вера в какую-то там справедливость - всего лишь дальний огонек в ночи, самообман. Что ни делай, кончишь как все - на спине, с трубкой в носу, с вопросом, застывшим на холодеющих губах: "И это все?" Риба знала, что ей никогда не увидеть света, но в жизни остались другие радости. Ей нравилось помогать студентам, и главным образом потому, что она может делать это, а может и не делать. Выбирая друзей, Риба старалась избегать тех, кто любит себе подчинять. Впрочем, кое-кем из них она даже была увлечена - таких людей влечет к слепым. Но они их враги. Бог знает, что они испытывали, сжимая ее руку. Романы... Риба сознавала свою привлекательность и любила секс, но уже давно поняла: большинство мужчин страшится возложить на себя бремя ответственности. В отношениях с ней их страх проявлялся еще явственнее. Поэтому мужчина вползает к ней в постель с таким видом, будто крадет цыплят, и ей это противно. Ралф Мэнди иногда приглашает ее пообедать. Но он так трусливо хнычет, жалуясь на жизненные невзгоды, которые лишили его способности любить. Осторожный Ралф твердил это так часто, что ее чуть не стошнило. Ралф, конечно, интересный малый, но жить с таким неинтересно. Она больше не желала видеть Ралфа. Ей надоело вести с ним нескончаемые беседы и при этом чувствовать, как сидящие рядом люди внезапно умолкают, наблюдая за ними. Как было бы здорово, если бы ее хотел человек, у которого хватит духа думать только о себе и который предоставил бы такое же право и ей. Словом, тот, кто не станет слишком тревожиться за нее. Фрэнсис Долархайд застенчив, но у него тело словно из железа и в голове все в порядке. Ей никогда не приходилось дотрагиваться до заячьей губы и она не имела представления, каким образом такая губа влияет на человеческую речь. Она спрашивала себя: неужели Долархайд думает, что она понимает его только благодаря обостренному слуху, свойственному слепым? Это всего лишь очень распространенный миф. Может, следовало объяснить ему, что на самом деле слепые просто относятся к услышанному с большим вниманием?.. Так много ложных представлений о слепых бродит по свету. И неужто Долархайд верит, будто слепые духовно чище зрячих? Дескать, страдание делает их чуть ли не святыми. Она улыбнулась, поскольку знала, что это далеко не так. ГЛАВА 32 Чикагская полиция работала под неослабевающим нажимом прессы и под вспышки фотокамер. В ночных новостях велся отсчет времени до следующего полнолуния. До него оставалось одиннадцать дней. Чикагцы были запуганы. В то же время на фильмы ужасов народ буквально ломился. Предприниматель, заполнивший рынок теннисками с надписью "Зубастый пария", выпустил в продажу новые, с нашлепкой "Красный Дракон - любовник на одну ночку". Спросом пользовались и те, и другие. Сам Джек Крофорд после похорон провел пресс-конференцию вместе с представителями полиции. Он получил приказ от высокого начальства: подчеркнуть роль федеральных властей в расследовании. Но это не удалось по той простой причине, что они играли в нем весьма незаметную роль. Когда в расследовании задействовано такое количество людей, дело почти не продвигается, начинается бесконечное обсуждение одних и тех же деталей, улик, словом, толкут воду в ступе. Все сказанное на пресс-конференции, своей обтекаемостью напоминало ноль. Грэхем то и дело натыкался на детективов, камеры и агентов в штатском. Слышалось непрерывное потрескивание портативных передатчиков. Ему же требовалась тишина. Крофорд, еще не пришедший в себя после пресс-конференции, наткнулся на Грэхема уже вечером. Тот обосновался в тихой, давно не использовавшейся по назначению комнате для присяжных, расположенной как раз над кабинетом прокурора. Яркие лампы нависали над зеленым столом, заваленным материалами дела. Грэхем в рубашке и без галстука, сидел, откинувшись в кресле, переводил взгляд с одной фотографии на другую. Перед ним в рамке стояла фотография Лидсов, а рядом, на подставке, прислоненной к графину, - фотография Джекоби. Крофорду все это напоминало портативные алтари в честь погибших тореадоров. Фотографии Лаундса не было. Крофорд подозревал, что Грэхем вообще не размышляет об обстоятельствах гибели Лаундса, но не стал говорить об этом вслух: не хотелось осложнять отношения. - Похоже на биллиардную, - заметил Крофорд. - Может, сделаешь карамболь? - Грэхем был бледен, но трезв. В руке он держал стакан апельсинового сока. - Черт побери! - Крофорд тяжело опустился в кресло. - Разгадывать это, сидя здесь, все равно, что норовить помочиться на идущий поезд. - Как прошла встреча с прессой? - Комиссар вспотел отвечать на вопросы, а потом вдруг точно воды в рот набрал. И только почесывал что-то в кармане брюк перед телекамерой. Больше ничего примечательного не случилось. Если не веришь, посмотри утренние новости. - Хочешь соку? - С тем же удовольствием я проглотил бы колючую проволоку. - Ладно. С меня хватит. - Грэхем скорчил гримасу. - Что там насчет бензоколонок? - Боже, храни Лайзу Лейк. В Большом Чикаго сорок одна заправочная станция фирмы Сервко. Парни капитана Осборна побывали везде, проверив, кому из водителей фургонов и грузовиков отпускали бензин. Пока ничего, но еще опрошены не все смены. К тому же у Сервко еще сто восемьдесят шесть станций в восьми штатах. Мы попросили помочь местную полицию, но на это уйдет какое-то время. Если Господь Бог меня любит, то маньяк пользуется кредитной карточкой. Тогда еще есть шанс. - Он мог заранее припасти бочку -бензина у себя в гараже. - Я просил комиссара не распространяться о том, что Зубастый пария может жить где-то поблизости. Люди и так напуганы до смерти. Если он обмолвится, то у нас тут будет тишь да гладь, как ночами в Корее, когда все пьяницы уже в своих постелях. - Ты все еще думаешь, что он поблизости? - А ты? Вообще-то есть основания, Уилл. Крофорд вытащил отчет о вскрытии тела Лаундса и начал его перелистывать. - Синяк на голове появился на пять-восемь часов раньше, чем повреждения рта. Точнее врачи определить не смогли. А раны были нанесены за несколько часов до того, как Лаундса доставили в больницу. Какое-то количество хлороформа еще содержалось в его... Черт, ну, в его дыхалке. Как ты думаешь, он был без сознания, когда его укусил Зубастый пария? - Нет. Зубастый пария наверняка хотел, чтобы Лаундс все сознавал. - Я тоже так думаю. Очевидно, он ударил его по голове, а уж потом выволок из гаража. Требовалось, чтобы жертва была без сознания, пока он не доставит ее в такое место, где шума никто не услышит. Привез его обратно через несколько часов после укуса. - Он мог укусить его в фургоне, где-нибудь далеко отсюда, - предположил Грэхем. Крофорд прижимал нос кулаком, отчего его голос стал гнусавым. - Ты забыл про качалку. Бив обнаружила два типа ковровых волосков - шерстяной и синтетический. Допустим, синтетика - из фургона, но где ты видел фургон с шерстяными коврами? И много ли шерстяных ковров ты видел в мотелях? Черта с два. Шерстяной ковер - это жилье, Уилли. А пыль и грязь указывают на какое-то темное место с земляным полом, где это кресло хранилось. Например, чердак. - Может быть. - Теперь взгляни. - Крофорд вытащил из портфеля дорожный атлас и очертил круг на карте расстояний и времени пути. - Фредди отсутствовал чуть больше пятнадцати часов, в течение которых и получил все эти раны. Хочу высказать несколько предположений, хотя и не очень люблю это делать. Допустим... Чему ты смеешься? - Помнишь теорему Пифагора в школе? - Н-не припоминаю. - "Допустим, мы ее пропустим, предположим, мы ее разложим..." Лезет в голову всякая чушь. - Ладно. Предположим, во вторник вечером Зубастый пария уехал из Чикаго вместе с Лаундсом. Предположим, несколько часов забавлялся с ним там, куда привез, а затем тронулся назад. Шесть часов туда, шесть обратно - никак не дальше. Видишь эту окружность. Разумеется, это не совсем окружность - ведь скорость на разных дорогах неодинакова. - Может, он просто остался здесь. - Не исключено. Во всяком случае дальше этой линии он уехать не мог. - Но сюда входят Милуоки, Мэдисон, Дубьюк, Пеория, Сент-Луис, Индианаполис, Цинциннати, Толедо и Детройт. И это еще не все. - Да, но у нас есть одна зацепка: известно, что он купил "Сплетник" почти сразу после его выхода. Вероятнее всего, вечером в понедельник. - Он мог сделать это и в Чикаго. - Знаю. Но допустим, Зубастый пария все-таки выехал из города. В понедельник вечером "Сплетник" купишь отнюдь не всюду. Вот перечень из редакционного отдела по распространению: здесь указаны те места, куда газета может поступить вечером в понедельник. Смотри, у нас остаются только Милуоки, Сент-Луис, Цинциннати, Индианаполис и Детройт. Газету развозят по аэропортам, кроме того, есть еще примерно девяносто ночных киосков, не считая тех, что в Чикаго. Я попросил старших офицеров навести справки. Может быть, кто-нибудь из продавцов вспомнит странного покупателя. - Может быть. Это хороший ход, Джек. Но было видно, что мысли Грэхема блуждают где-то далеко. Будь Грэхем штатным агентом, Крофорд послал бы его куда подальше. Вместо этого он сказал: - Сегодня днем звонил брат. Говорит, Молли уехала. - А-аа... - Полагаю, в надежное место? Грэхем был уверен на сто процентов, что Крофорд прекрасно осведомлен, куда она уехала. - К бабушке и дедушке. - Они будут рады видеть внука. Грэхем не издал ни звука. - Все в порядке, надеюсь? - Джек, я работаю. Не беспокойся. Она там просто перенервничала. Грэхем вытянул из-под стопки фотографий плоский пакет, перевязанный бечевкой, и начал развязывать узел. - Что это? - Это от Брайона Меткалфа, адвоката Джекоби. Отправлено Брайаном Зеллером. Все в порядке. - Погоди, дай взглянуть. - Крофорд вертел пакет, пока не обнаружил штамп с буквами "S. F." - "Semper Fidelis" <Всегда надежный (лат.)>, - которым Эйнсворт, руководитель отдела ФБР по предотвращению взрывов почтовых отправлений, удостоверял, что пакет просвечен. - Проверяй. Всегда проверяй. - Я всегда это делаю, Джек. - Его принес Честер? - Да. - Он показал тебе штамп, прежде чем отдать в руки? - Конечно. Проверил и показал мне. Грэхем разрезал бечевку. - Здесь копия завещания Джекоби. Я просил Меткалфа послать его мне. Хочу сравнить с бумагами Лидса, когда они придут. - Но для этого необходим адвокат. - Эти бумаги нужны мне, Джек. Я совсем не знаю семью Джекоби. Они недавно здесь поселились. Я ездил в Бирмингем в конце прошлого месяца, но тоща документы еще не успели собрать, а многие вообще пропали. Я кое-что знаю о Лидсах, и понимаю их. И ничего о Джекоби. А я должен их знать. Я хочу поговорить с людьми, с которыми они водили знакомство в Детройте, и думаю еще раз смотаться в Бирмингем денька на два. - Ты нужен мне здесь. - Пойми, смерть Лаундса была случайностью. Зубастый пария возненавидел его из-за нас. Это мы навели его на Фредди. В деле Лаундса есть кое-какие улики, полиция их сейчас изучает. Лаундс вызывал в нем всего лишь раздражение, а вот Лидсов и Джекоби он выбрал сам. Мы должны отыскать нечто общее между ними. Если нам когда-нибудь удастся его поймать, то только благодаря этой связи. - Значит, тебе нужны бумаги Джекоби, - сказал Крофорд. - Но что ты собираешься в них искать? Что именно тебя интересует? - Любая мелочь, Джек. В данный момент, например, медицинское заключение. - Грэхем извлек из пакета бланк страховки Международного Красного Креста. - Лаундс был в инвалидном кресле. Причем медицинском. А за шесть недель до смерти Валери Лидс перенесла операцию. Помнишь ее дневник? Небольшая опухоль в груди. Снова что-то связанное с медициной. Может быть, миссис Джекоби тоже оперировали? - Не припомню, чтобы в отчете о вскрытии было упоминание об операции. - Могли бы просто не обратить внимания. Одна медицинская карта была в Детройте, другая в Бирмингеме. Что-то могло затеряться. Может, найдется врачебное заключение или страховой иск. - Ты думаешь, это какой-нибудь странствующий санитар, который работал в Детройте или Бирмингеме и Атланте? - Если провести несколько месяцев в психиатрической лечебнице, то вполне можно получить соответствующие навыки. Затем сдать на санитара, а по выходе из лечебницы наняться на работу, - ответил Грэхем. - Пойдешь обедать? - Пока поработаю. Меня после еды клонит ко сну. Выходя, Крофорд обернулся и посмотрел на Грэхема из темноты дверного проема. Лампы над столом усиливали тени под глазами Грэхема. Он корпел над документами жертв, уставившихся на него с фотоснимков. В комнате витало безумие. Пожалуй, в интересах расследования лучше снова послать Грэхема на улицу. Нельзя позволить ему впустую извести себя. Может, правда, не впустую?.. Крофорд имел великолепное профессиональное чутье, но был начисто лишен сострадания. Чутье сейчас подсказывало ему оставить Грэхема в покое. ГЛАВА 33 К десяти часам вечера Долархайд довел себя до изнеможения, работая со снарядами, затем просмотрел пленки и постарался успокоиться. Но это никак не удавалось. При одной мысли о Рибе Макклейн его трясло от возбуждения. Он не должен о ней думать. Долархайд включил телевизор и вытянулся в кресле. Передавали новости. На экране полиция прощалась с Фредди Лаундсом. Он увидел Уилли Грэхема, стоявшего рядом с гробом вместе с завывающим хором. Грэхем был худ. Перебить ему позвоночник будет легче легкого. Это лучше, чем просто убить. Перебить позвоночник и для верности еще повернуть задом наперед. Чтоб следующее расследование вел в инвалидной коляске. Но не надо торопиться. Пусть Грэхем поживет в страхе. Уверенность в собственной силе больше не покидала Долархайда. На пресс-конференции полицейское управление пыталось выставить себя в лучшем свете. Но вся болтовня о трудностях сводилась к тому, что в деле об убийстве Лаундса они топчутся на месте. Джек Крофорд стоял в группе людей позади микрофонов. Долархайд узнал его по фотографии в "Сплетнике". Представитель газеты, явившийся в сопровождении двух телохранителей, произнес: - Это дикое и бессмысленное зверство приведет лишь к тому, что голос "Сплетника" зазвучит еще громче. Долархайд хмыкнул. Ну что ж. Пока они наоборот помогли заткнуть глотку Фредди. Теперь читатели называют его Драконом. Совершенные им действия полиция именовала "убийствами Зубастого парии". Заметный прогресс. Дальше передавали местные новости. Какой-то тип с торчащими зубами вел репортаж из зоопарка. Ясное дело, они рады услать этого парня куда угодно, лишь бы не маячил перед глазами в офисе. Долархайд уже сумел немного расслабиться, когда неожиданно увидел на экране человека, с которым разговаривал всего несколько часов назад: директора зоопарка доктора Фрэнка Варфилда. Он позвонил в отдел Долархайда и горячо благодарил его за предложенную пленку. Доктор Варфилд и зубной врач что-то делали с тигром - у зверя сломался зуб. Долархайду хотелось увидеть тигра, но его заслонял репортер. Наконец он отошел. Долархайд не мог оторвать взгляда от огромного тигра, распластавшегося на тяжелом хирургическом столе. Тигр был под наркозом. - Сегодня изготовят слепок, а через несколько дней вставят зуб, - сообщил репортер-образина. Долархайд наблюдал, как люди спокойно ковыряются в зубах страшной полосатой морды. "Можно мне дотронуться до вашего лица?" - спросила мисс Макклейн. Ему хотелось бы рассказать кое-что о себе Рибе Макклейн. Пусть, она получит хоть какое-то представление о том, чего избежала. Он жаждал, чтобы Риба по крайней мере на мгновение приобщилась к его Славе. Но она не может сделать это и остаться в живых. А она должна жить: его видели с ней, да и живет она слишком близко от него. Он пытался поделиться с Лектором, и Лектер предал его. И все же он хотел, чтобы она прикоснулась к его Славе. Прикоснулась чуть-чуть. Так, чтобы смогла остаться в живых. ГЛАВА 34 - Я знаю, что это политика, и ты знаешь, что это политика, но все-таки твоя работа очень важна, - говорил Крофорд. Был конец рабочего дня, и они направлялись к зданию федерального управления. - Делай, что делаешь, выискивай параллели, а я займусь всем остальным. Чикагское управление полиции попросило отдел ФБР, занимающийся исследованием поведения человека, составить социально-психологический портрет жертвы. Полицейские руководители заявили, что эти данные пригодятся для разработки дополнительных мер безопасности во время полнолуния. - Просто прикрывают свои задницы, вот что они делают, - продолжал Крофорд, помахивая портфелем. - Жертвы были людьми обеспеченными, значит, им придется направить патрули в богатые кварталы. А все остальные, конечно, будут возмущены. С тех пор как погиб Фредди, . Городские власти пытаются доказать необходимость расширить штаты. Ведь если они станут патрулировать улицы, где живут обеспеченные люди, Зубастый пария совершит нападение в Южных Кварталах, и отцам города несдобровать. Заручившись нашей поддержкой, они всегда смогут ткнуть пальцем в "этих проклятых парней из ФБР". - Не думаю, что вероятность нападения в Чикаго больше, чем где-либо еще, - ответил Грэхем. - Не вижу для этого оснований. Все непредсказуемо. А почему бы Блуму не составить портрет? Он ведь у них консультант по проблемам поведения. - Они . Хотят, чтобы это сделал не Блум, а кто-нибудь другой - не желают ставить его под удар. Словом, хотят, чтобы это сделали мы сами. Кроме того, он все еще в больнице. Кто-то с Холма <Имеется в виду Капитолий, где заседает Сенат США> связался по телефону с министерством юстиции, и оттуда пришел приказ. Возьмешься? - Ладно. Я все равно этим занимаюсь. - Знаю, - Крофорд вздохнул. - Вот и продолжай в том же духе. - Мне бы снова съездить в Бирмингем. - Нет уж, - отрезал Крофорд. - Ты не должен оставлять меня одного. Догорал закат. Пятница была на исходе. Оставалось десять дней. ГЛАВА 35 - Не пора ли сказать, куда мы все-таки едем? - спросила Риба Макклейн. Уже десять минут они молча колесили по городу. Было субботнее утро, и девушка рассчитывала, что они устроят пикник. Фургон остановился. Она услышала, как Долархайд опускает боковое стекло. - Долархайд, - сказал он. - Доктор Варфилд предупреждал обо мне. - Все в порядке, сэр. Засуньте, пожалуйста, пропуск под дворники, когда поставите машину. Они медленно поехали дальше. Риба чувствовала, как дорога слегка поворачивает. Доносились какие-то странные тяжелые запахи. Затрубил слон. Зоопарк - это ужасно. Она предпочла бы пикник. За каким чертом его сюда понесло? Ну, да ладно. - Кто этот доктор Варфилд? - спросила Риба. - Директор зоопарка. - Он ваш друг? - Нет. Мы потрафили зоопарку с пленкой. Они платят взаимностью. - Каким образом? - Вы сможете потрогать тигра. - Не пугайте меня так! - Вы когда-нибудь смотрели на тигра? Она обрадовалась его вопросу. - Нет. Я видела пуму, когда была маленькой. Тот зоопарк назывался "Благородный олень". Мне кажется, лучше просто поговорить об этом. - Они сейчас собираются вставлять тигру зуб. Поэтому вынуждены были его.., усыпить. И вы, если захотите, сможете его потрогать безбоязненно. - Там, видимо, будет полно народу, и все будут смотреть. - Нет, никого не будет. Только Варфилд, я, да еще два человека. Когда мы уйдем, приедут с телевидения. Хотите потрогать тигра? - В его голосе Риба уловила странную настойчивость. - Вот черт, не знаю... Ну хорошо, хочу! Спасибо.., за неожиданный сюрприз. Фургон остановился. - Да, а как я узнаю, что он на самом деле спит? - Пощекочите его. Если он засмеется, то удирайте. Пол операционной, как показалось Рибе, был покрыт линолеумом. Комната казалась холодной и просторной, судя по звучанию в ней голосов. Тепло радиаторов наплывало откуда-то издали. Дружное шарканье людей, несущих что-то тяжелое. Долархайд отвел Рибу в угол. Зверь был уже здесь - она чувствовала его запах. Голоса. - Так, так, полегче. Опускаем. Можно оставить под ним канат, доктор Варфилд? - Да, только оберните подушку вон тем зеленым полотенцем и подложите ему под голову. Я пошлю за вами Джона, как только мы закончим. Шаги удалились. Она надеялась, что Долархайд хоть что-нибудь скажет, но он молчал. Ей пришлось заговорить первой. - Тигр здесь. - Десять человек принесли его на канатах. Он огромный, футов десять в длину. Доктор Варфилд сейчас прослушивает его сердце. А теперь он приподнимает ему веко. Идет к нам. Она почувствовала, как кто-то подошел. - Доктор Варфилд - Риба Макклейн, - познакомил их Долархайд. Риба протянула руку. Ладонь доктора Варфилда была большой и мягкой. - Спасибо, что разрешили мне прийти, - сказала она. - Для меня это большое удовольствие. - рад, что вы приехали. Внесли разнообразие в мой день. Да, мы очень признательны вам за пленку. Голос доктора Варфилда, низкий и немного мрачный, выдавал хорошо воспитанного человека лет сорока пяти. Из Вирджинии, решила она. - Мы хотим убедиться, что дыхание и сердцебиение пациента в норме, а затем доктор Хасслер приступит к работу. Хасслер сейчас прилаживает свое лобовое зеркало. Между нами говоря, он надевает его только для того, чтобы не свалился парик. Пойдемте, я вас познакомлю. Мистер Долархайд? - Прошу вас, я следом. Риба протянула руку Долархайду. Чуть помедлив, он ответил легким пожатием. Она чувствовала, что его ладонь вспотела. Доктор Варфилд осторожно взял ее под руку, и они медленно двинулись вперед. - Зверь уснул, дышит спокойно. Вы знаете в общих чертах, как он выглядит? Я подробно опишу его, если хотите. - Он замолчал, не зная, с чего начать. - Я помню картинки в книжках, которые читала в детстве, а один раз в зоопарке видела пуму. - Этот тигр намного больше пумы. Грудная клетка шире, голова крупнее, телосложение и мускулатура массивнее. Это самец из Бенгалии, ему четыре года. Длина от носа до кончика хвоста десять футов, а вес восемьсот пятьдесят фунтов. Он лежит на правом боку, залитый ярким светом. - Я чувствую тепло ламп. - Поразительный экземпляр, с необычайно яркой окраской. Черные полосы на ярко-рыжей, почти красной, шкуре. - Внезапно доктору Варфилду подумалось, что с его стороны нетактично говорить о цвете. Но, взглянув на Рибу, он успокоился. - Тигр в шести футах отсюда. Вы чувствуете его запах? - Да. - Мистер Долархайд, возможно, говорил вам, что какой-то болван ткнул зверя через барьер лопатой нашего садовника. А он вцепился в лопату и сломал верхний левый клык... Все в порядке, доктор Хасслер? - Он готов. Подождем еще минуту-другую. - Варфилд представил Рибе дантиста. - Дорогая, вы первый приятный сюрприз со стороны Фрэнка Варфилда за все время нашего знакомства, - заявил Хасслер. - Оцените мою работу. Он из золота, этот клык. - Небольшой металлический предмет лег ей на ладонь. - Тяжелый, не правда ли? Я удалил сломанный и сделал слепок еще несколько дней назад. Я, конечно, мог бы сделать его белым, но, думаю, так забавнее. Доктор Варфилд еще не насплетничал, что я никогда не упускаю возможности повыпендриваться? А как замечательно смотрелось бы рекламное объявление моего кабинета на клетке с тигром! Риба ощупала своими чувствительными пальцами конус, изгиб, острый конец зуба. - Очень тонкая работа. Она слышала невдалеке глубокое мерное дыхание. - Я буду подавать детям знак, когда он захочет зевать, - продолжал Хасслер. - Не думаю, чтобы какой-нибудь вор соблазнится этой коронкой. Шучу, конечно. Но вы чем-то встревожены? Ваш мускулистый спутник все время за вами наблюдает. Может, он притащил вас сюда силой? - Нет, нет, я сама захотела. - Мы сейчас обращены лицом к тигриной спине, - произнес доктор Варфилд. - Он лежит на расстоянии примерно двух с половиной футов от вас на столе. Хотите, я положу вашу левую руку - вы ведь не левша? - я положу вашу левую руку на край стола, а правой вы можете его потрогать. Давайте начнем. Я буду рядом с вами. - Я тоже, - заверил доктор Хасслер. - Все происходящее весьма забавляло обоих медиков. Риба чувствовала запах своих нагретых волос, запахи мыла, спирта, дезинфицирующих препаратов... И запах кошки. Зазвенело в ушах, и на мгновение подступила дурнота, но девушка справилась с ней. Вцепившись одной рукой в край стола, Риба осторожно потянула другую вперед. Пальцы коснулись шерсти, нагретой лампами, потом проникли к более прохладному слою и снова ощутили теплоту, идущую уже от тела. Она прижала ладонь к толстой шкуре и осторожно двигала вдоль и против шерсти, чувствуя, как густой мех скользит под ее рукой, как шерсть опускается и поднимается под широкими ребрами в такт дыханию. Она сжала шерсть, но мех выскользнул из пальцев, ее лицо порозовело; она впала в состояние свойственное слепым, при котором мимика становится неконтролируемой. Варфилд и Хасслер с любопытством следили за ее острыми переживаниями. Долархайд, наблюдая за девушкой из полумрака с трудом сдерживал судорожное подергивание мышц. Капли пота стекали с его лица. - Ну, сейчас на другую сторону, и дело с концом. - Доктор Варфилд говорил почти шепотом. Риба пошла за ним, ведя рукой вдоль хвоста зверя. У Долархайда перехватило дыхание, когда ее пальцы коснулись тигриной мошонки. Она ощупала ее и двинулась дальше. Варфилд приподнял огромную звериную лапу. Девушка потрогала жесткие подушечки и почувствовала слабый запах опилок, запах клетки. Варфилд нажал на лапу так, чтобы тигр выпустил коготь. Риба ощупала тяжелые гибкие мышцы, лопатки, огромную голову и осторожно, под наблюдением ветеринара, провела рукой по шершавому языку. Горячее дыхание шевелило ее волосы. Наконец доктор Варфилд поднес к ушам Рибы стетоскоп. Руки девушки лежали на вздымающейся груди зверя. Невидящие глаза смотрели вверх, уши заполнил грохот тигриного сердца. x x x Раскрасневшаяся и взволнованная, Риба Макклейн всю дорогу домой сидела молча. Только раз она повернулась к Долархайду и медленно произнесла: - Спасибо... Большое спасибо. Если вы не против, я бы с удовольствием выпила мартини. x x x - Подождите немного здесь, - попросил Долархайд, припарковавшись во дворе своего дома. Она была рада, что не вернулась в свою квартиру, казавшуюся сейчас такой унылой. - Только не вздумайте наводить порядок. Впустите меня, скажите, что все прибрано, и я вам поверю на слово... - Хорошо, подождите только мину ту-другую. Он внес в дом пакет из винного магазина и быстро огляделся. Зашел на кухню, постоял там с минуту, закрыв лицо руками. Мысли путались. Он чувствовал опасность, но исходила она не от женщины. Было страшно поднять глаза вверх. Надо что-то сделать, но что и как? Наверное, следует отвезти ее домой. Но внезапно понял - теперь, после Превращения, ему дозволено все. Все. Все. Долархайд вышел из дома; в лучах заходящего солнца фургон отбрасывал длинную голубую тень. Риба Макклейн, оперлась на плечо Долархайда и коснулась ногой земли. Она смутно ощущала очертания дома. Эхо от хлопнувшей дверцы фургона давало представление о высоте здания. Голос хозяина: - Четыре шага по траве, потом пандус. Она взяла его руку. Долархайда пронзила дрожь, под рубашкой выступили капли пота. - Тут действительно пандус. Зачем? - Здесь жили старики. - Но сейчас их нет? - Нет. - Дом кажется таким холодным и высоким... Она остановилась в гостиной. Пахнет музеем. Или ладаном? Где-то вдалеке тикали часы. - Это большой дом, да? Сколько в нем комнат? - Четырнадцать. - Он старый. И вещи здесь старые. Она случайно задела отделанный бахромой абажур и прикоснулась к нему пальцами. Застенчивый мистер Долархайд... Она прекрасно понимала, как подействовала на него сцена в зоопарке: он дрожал, как разгоряченный конь, когда вел ее из операционной. Устроить ей такую встречу с тигром - шикарный жест. Может, за этим кроется нечто большее? Но уверенности пока нет. - Мартини? - Давайте я пойду вместе с вами и приготовлю? - предложила Риба, сбрасывая туфли. Пощелкивая пальцами по стакану, она налила в него нужное количество вермута, добавила две с половиной унции джина и бросила две маслины. Она быстро ориентировалась в доме - по тикающим часам, по шуму кондиционера на окне, по воздушным потокам. На полу рядом с кухонной дверью было теплое место, освещенное заходящим солнцем. Он усадил ее в свое большое кресло, а сам сел на диван. В воздухе повисло напряжение. Она пригубила мартини. Долархайд включил проигрыватель, и ему показалось, что комната стала совсем другой, как будто разделилась на две части - его и ее. Риба была первой, кто пришел к нему, в этой дом, по собственному желанию. Звучала музыка Дебюсси, под которую погас солнечный свет. Он спросил ее что-то о Денвере, и Риба коротко ответу да - ответила рассеянно, о чем-то другом. Он описал ей дом и большой двор, огороженный кустарником и деревьями. Разговор иссяк. Когда Долархайд менял пластинки, Риба произнесла: - Этот удивительный тигр, этот дом, и вы сами, Д., - все это так таинственно. Я не думаю, чтобы кто-нибудь знал вас по-настоящему. - А вы спрашивали? - Кого? - Кого-нибудь. - Нет. - Тогда почему вы считаете, что меня никто не знает? - Из-за его сосредоточенности на четком произношении вопрос прозвучал бесстрастно. - Да, какие-то коллеги из Гейтвей видели, как мы садились на днях в ваш фургон. Их распирало любопытство. И вот нежданно-негаданно ко мне на работу ввалилась целая компания. - Что им хотелось знать? - Они просто любят посплетничать. А когда поняли, что сплетничать не о чем, ушли. - И что они говорили? Она собиралась обратить любопытство женщин в легкую насмешку над собой, но, видно, из этого ничего не выйдет. Риба вздохнула. - Выспрашивали обо всем подряд. Они находят вас очень таинственным и интересным. Считайте это за комплимент. - Они говорили, как я выгляжу? Вопрос прозвучал нарочито легко, но Риба знала, что ему не до шуток. Она решила не увиливать. - Я не спрашивала. Но они, конечно, сказали, каким вас видят. Хотите услышать? Дословно? Не хотите - не буду. - Она была уверена, что уж об этом-то он наверняка спросит. Гробовое молчание. Внезапно Риба почувствовала, что она совсем одна в комнате. Пространство вокруг нее казалось черной дырой, втягивающей в себя все и не излучавшей ничего. Но она не слышала его шагов - значит, он здесь. - Я bee же скажу, - начала она. - В вашем облике есть некая подтянутость, аккуратность, и это им очень нравится. Еще они сказали, что у вас необыкновенно развитое тело. - Очевидно, ей следует не останавливаться, а продолжать. - Они говорят, что вы болезненно чувствительны к своему лицу, но вы зря беспокоитесь. Да, там была такая... Эйлин, кажется? - Эйлин. Ага, сигнал вернулся. Она чувствовала себя летучей мышью. Риба умела превосходно копировать чужую речь. Она могла воспроизвести болтовню Эйлин с абсолютной точностью, но была достаточно умна, чтобы никого не передразнивать в присутствии Долархайда. Она цитировала Эйлин медленно, бесцветным тоном, словно с трудом разбирая чужие каракули. - "Этот парень выглядит совсем неплохо. Честное слово, я дружила со многими, кто выглядел куда хуже. Одно время я встречалась с хоккеистом, - он играл за "Голубых", помните? - так у него была небольшая ямка на губе, там, где ему ударом шайбы повредило челюсть. У них, у хоккейных игроков, всегда что-нибудь в этом роде. По-моему, это признак настоящего мужчины. У мистера Д, замечательная кожа, чего я не сказала бы про его волосы". Удовлетворены? Да, еще она спрашивала меня, на самом ли деле вы так сильны, как выглядите. - А вы что ответили? - Я сказала, что не знаю. - Риба осушила свой стакан и приподнялась. - Где же вы, Д., черт побери? - Она услышала, как он приближается к ней со стороны стереопроигрывателя. - Ага, вот вы где. Хотите знать, что я об этом думаю? Она нашла пальцами его рот и торопливо поцеловала, слегка прижав свои губы к стиснутым зубам Долархайда. Риба уже поняла, что причина напряженности крылась в его застенчивости, а вовсе не в неприязни. Он окаменел. - А теперь покажите, где ванная комната. Она взяла его за руку и пошла рядом с ним по коридору. - Я сама найду дорогу обратно. В ванной она пригладила волосы и попыталась найти, чем бы почистить зубы. Она искала аптечку, но натыкалась на полки с фотореактивами. Она перебирала предметы осторожно, боясь порезаться, и наконец обнаружила бутылочку. Риба отвернула колпачок, понюхала, удостоверилась, что это зубной элексир и прополоскала рот. Вернувшись в гостиную, она услышала знакомое жужжание проектора, перематывающего пленку. - Мне нужно немного поработать, - сказал Долархайд, подавая ей новый мартини. - Ну что ж, - произнесла она, не зная, как быть дальше. - Если я отвлекаю вас от работы, то я пойду. Можно вызвать такси прямо сюда? - Нет. Я хочу, чтобы вы остались. Просто мне нужно просмотреть одну пленку. Это совсем недолго. Он взял ее за руку, собираясь подвести к большому креслу. Но Риба помнила, где стоит кушетка, и направилась туда. - Пленка со звуковым сопровождением? - Нет. - Музыка вам не помешает? - Нет. Риба чувствовала: она нравится Долархайду. Он хочет, чтобы она осталась, но немного испуган. Ему нечего бояться - все будет прекрасно. Она села. Мартини был чудесен - холодный, бодрящий. Тихо звякнули льдинки в стакане, это Долархайд сел на другой конец кушетки. Пленка все еще перематывалась. - Я, пожалуй, прилягу на несколько минут, если вы не возражаете, - сказала Риба. - Нет, нет, не уходите, здесь полно места. Разбудите меня, если я задремлю, хорошо? Она вытянулась на кушетке, держа стакан на животе; концы золотистых волос почти касались его руки. Он выключил перемотку. Фильм начался. Долархайд думал посмотреть фильмы с Лидсами и Джекоби в присутствии этой женщины - здесь, в своей комнате. Ему хотелось смотреть попеременно на экран и на Рибу. Но ведь в таком случае ей не остаться в живых, а люди видели, как она садилась в его фургон. Выбрось это из головы. Люди видели, как она садилась в фургон. Лучше он посмотрит фильм с Шерманами, которых посетит в следующий раз. Шерманы - залог его грядущего блаженства. И все это в присутствии Рибы, на которую можно глядеть, сколько угодно. На экране заголовок "Новый дом", написанный на куске картона. Дальний план, видны миссис Шерман и дети. Возня в бассейне. Миссис Шерман держится за канат и смотрит в камеру, полная грудь соблазнительно поднимается над водой. Долархайд гордился тем, что хорошо контролирует себя. Все мысли только об этом фильме. Мысленно он начал говорить миссис Шерман то, что говорил Валери Лидс в Атланте: Ты сейчас меня видишь. Ты ощущаешь это, когда видишь меня. Возня со старой одеждой. Миссис Шерман надевает большую шляпу. Стоит перед зеркалом, поворачивается с лукавой улыбкой и позирует перед камерой. На груди у нее камея. Риба Макклейн шевельнулась на кушетке и сняла очки. Долархайд почувствовал тяжесть и тепло ее тела. Она положила голову ему на бедро. У нее белая шея, освещенная бликами проектора. Он сидит очень тихо, двигается лишь его большой палец, останавливая пленку и возвращая ее назад. Снова миссис Шерман позирует в шляпе перед зеркалом. Она поворачивается к камере и улыбается. Ты сейчас меня видишь. Ты ощущаешь это, когда видишь меня. Ты сейчас меня чувствуешь. Долархайда пробирает дрожь. Ужасно жмут брюки. Становится жарко. Сквозь свою одежду он чувствует теплое дыхание. Большой палец конвульсивно выключает проектор. Ты сейчас меня видишь. Ты ощущаешь это, когда видишь меня. Ты сейчас меня чувствуешь. Риба расстегивает молнию на его брюках. Приступ острого страха - он еще никогда не испытывал эрекции в присутствии живой женщины. Но Дракон не должен бояться. Проворные пальцы обнажают его, дают свободу. О-о-о... Ты сейчас меня чувствуешь. Ты чувствуешь это. Ты здесь, я знаю это. Твое сердце трепещет. Нужно держать свои руки подальше от шеи Рибы. Подальше. Женщины видели их вдвоем. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в подлокотник кушетки. Твое сердце трепещет. И обмирает. Оно обмирает. Оно стремится выпрыгнуть из груди. А теперь все быстрее и легче, все быстрее и легче и... Любовь моя... О, любовь моя... x x x Голова Рибы лежала на его бедре. Она просунула руку под его рубашку и коснулась татуированной груди. - Надеюсь, я тебя не шокировала, - пробормотала она. Этот звук живого голоса потряс его. Он ощутил потребность убедиться, что ее сердце на самом деле бьется. Сердце билось. Она осторожно прижала к нему его ладонь. Живая женщина. Как странно. Полный силы, своей или Дракона, Долархайд легко поднял ее с кушетки. Она была гибкой и упругой - нести такую было приятно. Только не наверх. Не наверх. Быстрее. Куда-нибудь, быстро. Бабушкина кровать. Стеганое сатиновое одеяло скользило под ними. - О, подожди, я сама сниму. Порвалось.., а, наплевать. Иди ко мне. О Боже, как сладко... Мой, мой мужчина. Не хочу внизу... Пожалуйста, лучше я сверху. Обнимая Рибу, свою единственную живую женщину, он впервые почувствовал, что все идет как: надо: он выпустил на свободу свою жизнь и отвернулся от смерти, зашвырнул ее во мрак космоса, подальше от этой несчастной планеты, подарив земле мир и обещание покоя. Лежа в темноте, он положил свою ладонь на ее руку и осторожно прижал, словно утверждая свою власть, преграждая путь назад. Риба заснула, а Долархайд, проклятый Богом убийца одиннадцати человек, снова и снова с беспокойством прислушивался к биению ее сердца. Видения... Причудливые жемчужины в праздничном небе. Ракетница Бери, из которой он стрелял по луне. Большой фейерверк, виденный им в Гонконге, назывался "Дракон разбрасывает свои жемчужины". Дракон. Он вдруг почувствовал себя оглушенным, разбитым на куски. И всю долгую ночь, полный страха Долархайд прислушивался: не спускается ли он сам, одетый в кимоно, по лестнице. Один раз Риба зашевелилась, начала шарить рукой по полу возле кровати и наткнулась на стоявший там стакан. О стенки стакана звякнули бабушкины зубы. Долархайд принес ей воды. Она обняла его в темноте. Когда она снова уснула, он снял ее руку со своей большой татуировки и положил себе на лицо. На рассвете он задремал. Риба Макклейн проснулась в восемь утра и услышала его спокойное дыхание. Она лениво вытянулась на большой кровати, восстанавливая в памяти планировку дома, расположение коридоров, направление, откуда раздается тиканье часов. Ясно представив себе все это, она тихо встала и пошла в ванную. Когда она вернулась, приняв душ, Долархайд все еще спал. Ее порванное нижнее белье валялось где-то на полу. Она нашарила его босой ногой и бросила в сумочку. Натянула через голову платье, взяла белую трость и вышла из дома. Он говорил ей, что двор большой, ровный и окружен густо разросшимся кустарником. Сначала она все же двигалась осторожно. Утренний ветерок холодил, но солнце уже грело. Риба стояла во дворе, и ветер швырял на нее семена самбука. Ветер проникал во все уголки ее тела, еще влажные после душа. Она подняла руки, вся устремившись ему навстречу. Жужжали пчелы. Риба не боялась их, и пчелы пролетали мимо, не тронув ее. Долархайд проснулся. Странно... Почему он не в своей комнате наверху? Его желтые глаза расширились, когда память восстановила события минувшей ночи. Резко повернул голову к подушке рядом. Пусто. Где женщина? Что она могла обнаружить? Может, что-нибудь случилось ночью? Неужели он себя выдал? Неужели в ней зародились подозрения? Может быть, нужно бежать? Он заглянул в ванную, на кухню, потом вниз, в подвал, где стояла вторая каталка. Идти наверх не хотелось, но надо проверить. Его татуировка блестела, когда он . Поднимался по лестнице. Дракон пристально посмотрел на него с картины, висящей в спальне. Из окошка второго этажа он увидел Рибу во дворе. - ФРЭНСИС. Долархайд знал, что голос исходит из его комнаты. Это был голос Дракона. Возникшее отчуждение от Дракона сбивало его с толку. Он впервые ощутил его, когда приложил руку к сердцу Рибы. Никогда раньше Дракон не обращался к нему. Долархайд испугался." - ФРЭНСИС. ПОДОЙДИ. Торопливо сбегая по ступенькам, он старался отгородиться от голоса, зовущего наверх. Что она могла обнаружить? Ночью упали бабушкины зубы, но он забрал их, когда пошел за водой. Риба не могла ничего слышать. Магнитная пленка Фредди! Она осталась в кассетнике в гостиной. Долархайд проверил - пленка на месте. Но кассета перемотана на начало, и он не мог вспомнить, сам ли 370 сделал после того, как проиграл ее по телефону в редакцию "Сплетника" или нет. Она, должно быть, не хочет возвращаться в дом. Долархайд терялся в догадках, что же все-таки могло произойти, пока он спал? Может быть, она чему-то удивилась? А вдруг Дракон спускался вниз? Он знал, как легко можно разодрать ее в клочья. Женщины видели, как она садилась в его фургон. Варфилд вспомнит, что видел их вместе... Он поспешно оделся. Риба Макклейн, гуляя по двору, пересекла прохладную полосу тени от ствола дерева и снова вышла на освещенное пространство. Она ориентировалась по солнечному теплу и по шуму оконного кондиционера. Здесь это было не так уж трудно, и она шла, касаясь руками кустарников и высоких цветов. Облако закрыло солнце, и Риба остановилась. Она прислушалась к звуку кондиционера. Выключен. Тогда она хлопнула в ладоши, и эхо указало ей направление. Риба нажала репетир часов. Пожалуй, пора будить Д, и отправляться восвояси. Хлопнула дверь. - Доброе утро, - сказала она. Шорох шагов по траве, звяканье ключей. Долархайд шел так осторожно, словно ее мог сдуть ветер, вызванный его движением. Он видел - Риба совсем не боится. Она не казалась смущенной, ни пристыженной тем, что они делали ночью. Она и сердитой не казалась. Не бежала от него и не угрожала ему. Может быть, это потому, подумал он, что она не видела мои половые органы. Риба обняла его, прижавшись головой к широкой, сильной груди. Он еле выдавил из себя "Доброе утро". - Мне было так чудесно, Д. Что обычно говорят в ответ? - Мне тоже. - Наверное так. Ее надо поскорее увезти отсюда. - Но теперь мне пора домой, - продолжала она. - Сестра зайдет за мной перед ланчем. Если хочешь, пойдем с нами. - Мне нужно на фабрику, - ответил он, живо придумав другую ложь вместо заготовленной заранее. - Я только возьму сумочку. Только не в дом! - Я сам принесу ее. Долархайд плохо соображал от страха и растерянности и не мог решить, как поступить с Рибой. Проклятая раздвоенность. Риба представляет для него угрозу, но непосредственной опасности пока нет. Два взаимоисключающих друг друга желания лишали его возможности выбора. И еще он помнил ее ошеломляющее поведение в бабушкиной кровати. Значит, Риба все-таки довольна им. Долархайд часто не осознавал своих чувств, пока не начинал действовать. Он еще не знал, что испытывает к Рибе Макклейн. Действие всегда помогало Долархайду обрести ясность мыслей. И неприятный инцидент, возникший на пути к ее дому, немного приоткрыл ему глаза на собственное отношение к Рибе Макклейн. Там, где бульвар Линдберга вливается в 70-е федеральное шоссе, Долархайд остановился у бензоколонки. Дежурный, мрачный грузный человек, от которого разило перегаром, недовольно хмыкнул, услышав просьбу Долархайда проверить уровень масла. Масла оказалось меньше нормы. Дежурный сунул один конец шланга в канистру, второй - куда-то под капот. Долархайд вышел из фургона, чтобы расплатиться. Дежурный неожиданно начал с энтузиазмом протирать ветровое стекло. Он занимался этим страшно долго. Риба Макклейн сидела, скрестив ноги, в высоком ковшеобразном кресле, ее платье немного задралось, обнажив колено. Наконец, дежурный приступил к наружной стороне ветрового стекла с большим интересом разглядывая пассажирку. Подняв глаза от бумажника, Долархайд взг