поэтому мы зашли на станцию метро Боро. Когда ей стало плохо, я подумала, что лучше пройти в госпиталь, но снаружи был ад. Бомбы засыпали весь район." Еще одна упала очень близко к госпиталю и следом другая. На мгновение лампы выключились. Женщина на столе кричала от боли и страха. Когда включился свет, ее глаза чуть не вылезали из орбит, она пыталась сесть. Джанет толкнула ее назад и повернулась к молодой сиделке: "Вы знаете, что роды идут не так, как надо?" "Я не уверена", ответила девушка. "Я только стажер." Она взглянула на руки. "Было много крови." Молодой коммандос дернул Джанет за рукав: "Как идут роды? Что будет дальше?" "Ребенок обычно появляется головой вперед", спокойно сказала Джанет. "Здесь у нас обратное положение. Это значит, что он появляется спиной." "Вы справитесь?" "Думаю, да, но мы потеряли много времени. Я хочу, чтобы вы остались с женой, держали ее за руку и говорили с ней. Говорите все, что хотите, только не останавливайтесь." "Позвать сестру Джонсон?", спросила молодая сиделка. "Нет времени", ответила Джанет. "Вы нужны здесь." Бомбы теперь падали все время и от их разрывов разразилась паника среди толпы, ожидавшей в приемном покое. Джанет сделала глубокий вдох, пытаясь игнорировать мир кошмара снаружи и сконцентрироваться на предстоящей задаче. Первой проблемой было высвободить ножки. Она осторожно зондировала внутри, пока ей удалось пропустить палец под одной из коленочек ребенка. Ножка немедленно согнулась и так же сделала вторая, когда она повторила манипуляцию. Женщина закричала и Джанет сказала мужу: "Говорите, чтобы она тужилась. Сильно." Через мгновение ножки высвободились. Она протянула руки молодой сиделке, чтобы та стерла кровь, потом схватила за ножки и крепко тянула, пока не появились плечики. Теперь надо было заняться ручками. Она поворачивала ребенка влево, пока не согнулось плечико, просунула палец под локоток и высвободила левую ручку. Бомбы все падали, но уже дальше, и она повторила все с правой рукой. Снаружи доносился ужасный шум, люди бегали взад-вперед по коридору, пахло гарью. Она прошептала молодой сиделке: "Пока все хорошо. Теперь голову." Она положила правую руку под ребенка и сунула указательный палец в его ротик, потом попробовала, хорошо ли уцепилась левой рукой за плечи, и начала тянуть. Медленно, очень медленно, но требовалась такая значительная сила, что пот выступил на лбу. Наконец, головка освободилась и была в ее руках. Но было очевидно, что ребенок не дышит, все его тельце было цвета глубокого пурпура. "Вату, быстро." Молодая сиделка передала вату и Джанет очистила рот и ноздри. "Теперь сходите за сестрой Джанет, если она не занята, или за Каллагеном. Кого-нибудь, только быстрее." Девушка выбежала, а Джанет начала дуть в крошечный ротик. Совершенно неожиданно ребенок вздрогнул, сделал громкий вздох и начал кричать. Джанет подняла глаза и увидела, что молодой коммандос дикими глазами уставился на нее. "Девочка", сказала она, "если вам интересно." Его жена задушенно застонала и потеряла сознание. В это мгновение занавеска откинулась и вбежала сестра Джонсон. Джанет вручила ребенке ей. "Это вам, сестра", сказала она. "Я займусь матерью", и она локтем отодвинула молодого коммандос с дороги и склонилась над его женой. x x x Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее. "О боже", кротко сказала она. "Когда-нибудь кончится эта война?" По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским офицером в плаще и в фуражке с козырьком. "О, вот вы где, доктор", сказал Каллаген. "Все обежал из-за вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить." "Полковник Брисингем, мэм." Он четко отсалютовал. Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном крыльце. "Что я могу сделать для вас, полковник?", спросила Джанет. "Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы уделите ему несколько минут вашего времени." Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось, что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на полковника и тот подхватил ее. "С вами все в порядке?" "Слишком долгий день." Она глубоко вдохнула воздух: "Где генерал?" "Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной. Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к завтрашнему утру." Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл заднюю дверь. "Доктор Манро, генерал." Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке. "Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас?", спросил Эйзенхауэр. Она нахмурилась, потом нашла решение: "Дядя Кэри?" Он усмехнулся: "Мы все время говорили о вас за кофе в штабе, когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй - двадцать третий. Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с репутацией человека, которым трудно управлять." "Он не изменился." "Ни в малейшей степени." Он сделал паузу. "Например, когда он тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был быть там. Прямое нарушение собственных приказов." "Что стоило ему глаза и половины руки." "Знаю. Скажите: это местечко Фада - шотландский остров, где он сейчас находится - что он там делает?" "Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное место." "Думаете, он там что-то ищет?" "Наверное." Генерал кивнул: "Знаете, он пытается вернуться в строй?" "Нет, но это меня не удивляет." "И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог..." "Кроме жизни." "Черт побери!", сказал Эйзенхауэр. "Военно-морской департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно ушел в отставку." "А вы?" Он тяжело вздохнул: "Он прислал мне личное письмо через молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался сегодня в Лондоне." "Он просит вас о помощи? Кэри Рив?" Она улыбнулась. "Ну, генерал, это действительно кое-что." "Та же мысль возникла и у меня", сказал Эйзенхауэр. "И вы можете помочь?" "У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого октября. Заместитель директора в штабе координации материального и кадрового снабжения." "Работа за столом?" Джанет покачала головой: "Этого он избегает." "Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть одна. Иначе - погост. Он должен понимать." "Захочет ли он?", мягко сказала она, словно самой себе. Эйзенхауэр сказал: "Подумайте, есть ли у вас возможность взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?" Она задумалась. "Думаю, да. За последние полгода у меня был только один выходной." "Чудесно", сказал он. "Естественно, я прикажу кому-нибудь из моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы. Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении. Но настоящее давление должно исходить от вас." В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился Брисингем: "Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет, генерал." Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло. "Они не оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война - это ад, даже для генералов, поверьте." x x x Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта, по морю двигались гороподобные волны и "Дойчланд" шла только под узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм. В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно пули. "Дойчланд" накренилась на борт, отклонившись от курса почти на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар, "Дойчланд" пошатнулась и начала переворачиваться. Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой неожиданности. Наступивший кризис был таким внезапным, что его сбросило с койки, прежде чем он понял, что случилось, и он покатился по каюте, ударившись о стол. Пока он пытался встать, пол продолжал крениться. "Великий боже, она тонет!", сказал он вслух. Наконец, крен прекратился. Он доковылял до двери, открыл ее и вышел. В небе непрерывно вспыхивали молнии, освещая необычную сцену. "Дойчланд" лежала на боку, почти касаясь бимсами воды, поручни левого борта скрывались в бушующей воде. Рихтер и Штурм боролись со штурвалом, несколько матросов ковыляли и скользили по накренившейся палубе в страшной панике. "Она тонет! Она тонет!", кричал один из них. Бергер двинул его в челюсть, повалив на спину. Он закричал: "Разверните ее, ради бога! Разверните ее!" Постепенно и со значительными трудностями "Дойчланд" начала поворачиваться на ветер, когда Рихтер и Штурм повернули руль, но палуба оставалась такой наклонной, что никто не мог стоять, не держась за что-нибудь. Бергер заорал на двух ближайших матросов: "Возьмите штурвал и пусть Рихтер и Штурм сойдут ко мне." Ему удалось на руках и коленях подобраться к кормовому грузовому люку, когда появились Рихтер и Штурм. "Что вы думаете?", прокричал Штурм сквозь рев моря. "Очевидно, сдвинулся балласт", ответил Бергер. "Важно знать, насколько. Давайте снимем крышку люка и посмотрим состояние игры." x x x Внизу у пассажиров был ужасный беспорядок. Когда ударил шквал, сестра Анджела и сестра Эльза сидели вместе на нижней койке в своей каюте, обсуждая цитату из Писания - обычный вечерний урок перед сном. Обоих сбросило на пол, керосиновая лампа упала с крюка на потолке и разбилась рядом с ними. Расплывшаяся лужица керосина вспыхнула, но почти сразу погасла, когда каюта накренилась и в распахнувшуюся дверь хлынула вода. Сестра Анджела начала читать последнюю часть покаянной молитвы. "О мой боже, бесконечно добрый в себе..." Она захлебнулась словами, все инстинкты восставали против такого спокойного приятия смерти. Она поползла к двери, зовя сестру Эльзу следовать за нею. В салоне была полная тьма, вода лилась внутрь сквозь разбитый световой люк. Это был мир кошмара. Звучали истерические голоса. Кто-то столкнулся с ней, она протянула руку и нащупала лицо, чья-то рука в панике схватилась за нее. Вдруг дверь в каюту открылась и хлынул свет, когда Отто Прагер появился с лампой в руке. Пол салона был накренен под углом в сорок пять градусов, обеденной стол и кресла, привинченные к полу, оставались на месте, но по левому борту в нижней части вода скопилась на глубину в три фута. От каждой волны вода лилась через разбитый световой люк, только вчера остекленный заново после эпизода с "Гардиан". Сестра Анджела увидела, что за нее схватилась сестра Лотта, самая молодая из монахинь. Девушка была без ума от страха и сестре Анджеле пришлось бороться, чтобы вырваться. Она энергично потрясла молодую женщину и влепила ей пощечину: "Возьми себя в руки, сестра. Помни, кто ты есть." Рядом сестра Эльза пыталась встать на ноги по пояс в воде, юбка и черная накидка плавали возле нее, в этот момент открылась дверь другой каюты и показались сестры Кэт и Бригитта. Прагер, на редкость спокойный, сказал: "Все будет хорошо, сестры, не надо паники. Пойдемте в кают-компанию." Сестра Анджела пошла первой под руку с сестрой Лоттой. Прагер отдал им лампу и помог другим, одной за другой, пока все не перешли в накрененную кают-компанию. Когда он, наконец, подошел к сестре Анджеле, открылась входная дверь и появился Бергер со штормовой лампой в руке: "Все в порядке?" "Кажется, да", сказала сестра Анджела. Он склонился прошептать ей: "Ни за что не садитесь в лодки. В таком море это будут ваши последние пять минут. Понимаете, сестра?" "Тогда что мы должны делать, капитан?" "Пока оставаться здесь." "Что случилось, Эрих?", спросил Прагер. "Балласт сместился на левый борт. Большая часть команды теперь внизу, пытаются что-нибудь сделать. Ты тоже нам нужен, Отто. Если ударит другой шквал, когда мы в таком положении, она перевернется." Прагер молча вышел в ночь. Сестра Анджела спросила: "Мы тоже что-нибудь можем сделать, капитан?" "Молитесь", сказал ей Эрих Бергер. "Истово!" Он захлопнул дверь и исчез. x x x Спуск по трапу в грузовой люк напоминал Отто Прагеру сошествие в ад. Команда работала при свете пары штормовых фонарей, яростно перекидывая лопатами песок на наветренную сторону. При качке люди всякий раз наталкивались друг на друга и падали. Прагер сошел с трапа и упал на колено. Кто-то закричал в страхе, но все другие с мрачным бешенством работали лопатами, единственными звуками был треск судовых балок и рев шторма снаружи. Сильная рука поставила Прагера на ноги и Хельмут Рихтер улыбнулся: "Только подумать, господин Прагер, в этот самый момент вы могли бы быть в безопасности в Рио, наслаждаясь напитком после позднего обеда, смотря с террасы в Капакабане на огни залива..." "Ну что ж, я не там", ответил Прагер, "так дайте мне чертову лопату и примемся за дело." x x x Через некоторое время стало очевидно, что "Дойчланд" выпрямляется в наветренную сторону, но в полутьме кают-компании казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь снова открылась и появился Бергер. Он улыбался, но только чуть. "Вы молитесь, сестра?" "Да, молимся." "Ну, если это вам важно, то на ваши молитвы откликнулись. Наверное, на этой лохани кто-то живет праведно. Так как это не я, то, должно быть, вы." "Я согласна принять такую возможность, капитан." "Прекрасно. Как только сможем, мы поставим помпу, но огонь на камбузе, вероятно, не удастся зажечь до утра. Боюсь, остаток ночи вам придется провести в плохих условиях." "Мы перетерпим." Внезапно вспыхнув, он грубо прибавил: "Проклятие, сестра, именно вы настояли на отъезде. Я вас предупреждал." "Да, капитан, я помню, вы предупреждали", сказала она. "И кроме всего прочего, я благодарна вам и за это." Она перевела взгляд на лица других, еле видные в тусклом свете лампы. "Помолимся, возлюбленные сестры." Она распевно, громким голосом начала читать благодарственную молитву моряков после шторма. "И воззвали они к Господу в горестях своих, и вывел их Он из несчастий." Бергер закрыл дверь в кают-компанию и повернулся к Прагеру, устало облокотившемуся на люк: "Что за женщина", сказал он. "Что за чертова, доводящая до ярости..." "...чудесная женщина", закончил за него Прагер. Бергер засмеялся, потом повернулся посмотреть на квартердек, где Рихтер держал штурвал в одиночку, ибо ветер немного стих, хотя все еще лил сильный дождь. Штурм по трапу спустился к ним: "Я поставил людей на помпу. Есть еще приказы?" "Да", сказал Бергер. "Дерево, господин Штурм. Каждую планку, которую удастся найти. Если надо, потрошите судно. Все каюты и трюмы. Я хочу, чтобы в течении двадцати четырех часов песок был забит и, черт побери, больше не смещался ни при какой погоде." "Есть." Штурм поколебался: "Были близко, капитан?" "Слишком близко", сказал Эрих Бергер. "Постарайтесь, чтобы это не вошло в привычку", он повернулся и ушел в свою каюту. ---------------------------------------------------- Баркентина "Дойчланд", 17 сентября 1944 года. Широта 38ь.56N, долгота 30ь.50W. Во время средней вахты ветер дул на запад и мы поставили паруса на передние реи. Выбросили лаг и нашли, что делаем 10 узлов. Облачность прояснилась незадолго до полудня и пробилось солнце, ветер утих до слабого. 5 Казалось, что "Дойчланд" плывет в мировом пространстве, полный штиль, все паруса обвисли, реи подвязаны, прекрасное отражение в море цвета зеленого стекла. Было жарко и душно. Условия внизу стали невыносимыми и по приказу капитана был натянут брезентовый тент позади главной мачты, чтобы до некоторой степени защитить сестер от свирепого солнца. Большинство команды и пассажиров страдало теперь от морских фурункулов, результат не только неудовлетворительной диеты, но и постоянного воздействия на кожу соленой воды. Один из матросов, смуглый гамбуржец по имени Ширмер фактически был выведен из строя целой россыпью нарывов на правой ноге. Он откинулся, стоная, на брезентовом кресле, а сестра Анджела работала ланцетом. Спереди от главной мачты под наблюдением Штурма четверо из команды трудились за тяжелой металлической штангой корабельной двухсекционной помпы и вода мощно стекала по палубе бурным потоком. Рихтер, только что закончивший собственный тридцатиминутный урок, окунул пробник в ведро и с отвращением покрутил носом: "Видите, господин лейтенант?", спросил он Штурма, и вылил содержимое обратно в ведро. Вода была темно-красной. "Думаю, это ржавчина с боков", улыбнулся Штурм: "На этом судне мы подумали обо всем, Хельмут. Ты не просто пьешь воду. В нее добавили железный тоник. Полезно для телосложения." "Мой живот не согласен." Рихтер погладил желудок: "Временами колики ужасны. Большинство парней скажет то же самое." Сестра Лотта стояла у вантов левого борта. Как и другие монахини, из-за жары она снова надела белое тропическое одеяние. И как всегда, Рихтер удивлялся, как ухитряется она держать его таким чистым. У нее оказалась весьма привлекательная фигура, когда она стояла там, одна рука на тросе, разглядывая море. Кок Вальц вышел из гальюна и опустошил через борт ведро мусора рядом с ней. Она торопливо отстранилась. "Простите, сестра", совершенно неискренне сказал он. "Все хорошо, господин Вальц", ответила она тихим приятным голосом. Он нагло оглядел ее и ухмыльнулся, показав зубы. Вожделение отчетливо светилось в его глазах: ее улыбка исчезла и она потянулась к вантам, словно ища защиты. Вальц повернулся к гальюну и увидел Рихтера, стоящего у входа. Он был голый до пояса, мускулистое тело загорело на солнце, длинные светлые волосы и борода выцвели, черная бразильская сигарильо торчала изо рта. Спичка вспыхнула в сложенных ковшиком руках боцмана. Наклоняясь к ней он тихо сказал: "Соблюдай приличия, ублюдок. Ты говоришь не со шлюхой из Сан Пауло." "Так она вам тоже нравится?" Вальц снова ухмыльнулся. "Я вас не осуждаю. Долгое путешествие домой, а женщины есть женщины, что бы они не носили, как сказал капитан. В счет идет только то, что между ног." Его швырнуло в полутьму гальюна, прижало к стене, железная рука сжала горло. В правой руке боцмана остро щелкнул финский нож. "Одно неверное слово, ты, мешок дерьма", тихо сказал Рихтер, "попробуй только посмотреть на нее еще раз, как ты сейчас посмотрел, и уйдешь за борт - и не могу гарантировать, что одним куском." Вальц почти потерял сознание от страха, чувствуя, как сжимаются кишки. Боцман потрепал его по лицу: "Вот так-то, Эрнст. Именно таким ты мне нравишься. Напуганным до смерти." Он закрыл складной нож и вышел. Сестра Лотта еще стояла у вантов, глядя на альбатроса, спикировавшего туда, где плавал мусор, неподвижный, как и судно. Она инстинктивно обернулась и увидела, что Рихтер смотрит на нее. Она улыбнулась и он через палубу подошел к ней. "Господин Рихтер." Она даже не пыталась скрыть удовольствие, светившееся в глазах: "Что это за птица?" "Альбатрос, сестра. Царь мусорщиков. Вскоре их будет больше, когда они почуют ветер от нашего мусора." "Такая красивая." Она заслонила глаза от солнца и смотрела, как птица улетает. "Так же, как ты, ей-богу", подумал Рихтер: "Говорят, что альбатросы, это души мертвых моряков." "Вы верите?" Ее глаза были ярко голубыми, лицо - полный овал, обрамленный белым капором. Рихтер внезапно ощутил сухость в горле: "Конечно, нет, сестра. Суеверная чепуха." Он глубоко вздохнул: "Теперь, простите, мне надо к капитану." На его правом запястье была ссадина от каната. Она дотронулась до руки и нахмурилась: "Неважно выглядит. И может стать хуже. Дайте я посмотрю." Ее пальцы были прохладны. Пот выступил у него на лбу и вдруг через плечо он увидел, что сестра Анджела, сидевшая под тентом с открытым медицинским чемоданчиком и лечившая одного из матросов, серьезно наблюдает за ними. Рихтер отдернул руку: "Не надо, сестра. Чепуха, поверьте." x x x Бергер за столом в своей каюте записывал в журнал: "18 сентября 1944. Плохая ночь. Дождь и бурное море. Нижний парус разорван шквалом на шести склянках средней вахты. Погода к утру снова сменилась на штиль. Господин Штурм доложил, что в трюме шестнадцать дюймов воды." Он положил перо и прислушался к тупому монотонному чавканью помпы. Плохо. Плохо вообще, что она приняла так много воды. Хотя он не говорил об этом Штурму и Рихтеру, он знал, что серьезность ситуации должна быть им очевидна, как и ему. В дверь постучали и вошел Рихтер: "Штурм передает поздравления, капитан. Она снова сухая." Бергер кивнул: "Что ты думаешь, Хельмут?" Рихтер пожал плечами: "Она стара, капитан. Слишком стара. Не думаю, что медная обшивка выдержала все эти годы. Бог знает, в каком состоянии ее балки." Он выдержал паузу: "А когда шквал ударил прошлой ночью, она едва не перевернулась..." "Думаешь, у нее есть повреждения, о которых мы не знаем?" Прежде чем Рихтер ответил, на палубе раздался беспорядочный шум, вперемешку с радостными воплями. И странная барабанная дробь. Бергер мгновенно вскочил на ноги, распахнул двери и выбежал наружу с Рихтером на пятках. Это был дождь, капризный тропический ливень. Большинство членов команды бегали по палубе, как безумные; кто мог найти ведра, поставили их набирать пресную воду. Монахини, укрывшиеся под тентом, смеялись, как дети, когда вода потоком просочилась насквозь. Штурм стоял под импровизированным душем, вода каскадом стекала с головы. Он повернулся и, увидев Бергера, торопливо подошел. "Извините, капитан. Коллективное помешательство." Он стоял, утирая лицо платком, словно пойманный школьник. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и от палубы начал подниматься пар. Бергер спросил: "Как помпы?" "Откачали досуха, капитан." Штурм сделал паузу: "На данный момент." Бергер кивнул, сознавая, что большая часть команды находится рядом и подхватит любую информацию. Он принял решение и действовал в соответствии с ним. Кроме всего, мало полезного делать вид, что серьезной ситуации не существует. "Плохо, господин Штурм. Сегодня шестнадцать дюймов. То же самое вчера. Четырнадцать - днем раньше. Здесь должна быть причина." Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь скрипом оснастки и хлопаньем повисших парусов. Рихтер заговорил первым: "Может, я нырну и посмотрю, капитан?" Он был превосходным пловцом и самоочевидно силен, как бык. При полном штиле опасность была небольшой. Бергер кивнул: "Хорошо." Он вынул ключ из кармана и вручил его Штурму. "Достаньте винтовку из оружейного шкафа, просто на всякий случай." Пока Рихтер снимал башмаки с веревочной подошвой, сестра Анджела подошла к Бергеру: "Зачем винтовка, капитан?" Бергер пожал плечами: "Акулы. Пока их не видно, но представьте, что они появятся, когда в воде человек, так весь этот мусор не поможет." Сестра Лотта побледнела. Она подошла к Рихтеру, стоявшему у поручней, затягивая пояс: "Здесь... здесь... очень глубоко, господин Рихтер?" Рихтер захохотал: "Тысяча саженей, не меньше. Но не бойтесь, я не стану нырять до дна." Бергер, услышав диалог, нахмурился, но время едва ли подходило, чтобы делать какие-нибудь замечания. Вместо этого он спросил: "Хочешь линь, Хельмут?" Рихтер покачал головой: "Зачем? Она не движется ни на дюйм." Он поставил ногу на поручень, прыгнул и чисто вошел в воду. Косячок мелких рыбешек рассыпался перед ним, превратившись в серебряное облачко. Он быстро шел вниз сквозь воду цвета зеленого стекла, бледного под солнцем. Доски корпуса "Дойчланд" были покрыты слоем ракушек, морская трава всюду поросла ковром ярких кричащих красок. Днище не скребли много лет, подумал он, и доплыв до киля, секунду подержался за него, потом начал прокладывать путь к носу. На палубе молча ждали. Рихтер вынырнул, отдышался, помахал и снова ушел в воду. Сестра Лотта крепко сжимала трос руками с побелевшими суставами и пристально смотрела в воду. Бергер внимательно посмотрел на нее, обернулся, и увидел что на него смотрит сестра Анджела. Лицо ее было спокойным, но в глазах что-то похожее на боль. Он вынул трубку и начал набивать из потертого клеенчатого кисета. Еще проблемы. Как будто у него их недостаточно. И почему это случилось с Рихтером, самым лучшим моряком в команде? В этот момент боцман вынырнул и, кашляя, подплыл к левому борту, волосы прилипли к лицу. Кто-то бросил линь и он взобрался на борт. Некоторое время он, дрожа, сидел на корточках. Бергер спросил: "Ну как там? Можешь говорить. Пусть все слышат." "Ничего особенного, капитан", ответил Рихтер. "Никаких следов серьезного повреждения. Как мы и думали, она очень старая дама. В некоторых местах в щели между досками можно просунуть два пальца. Скажу, что она нуждалась в переборке еще десять лет назад." Бергер повернулся ко всем: "Вы слышали. Ничего такого, с чем мы не можем справиться. А при двойной команде у нас нет трудностей с работой у помпы." Лица вокруг еще были наполнены неуверенностью, но в это мгновение затрепетал главный парус, когда крошечный ветер с юга-востока зарябил воду. Бергер поднял глаза на раздувшиеся паруса и засмеялся: "Вот оно, доброе предзнаменование. Мы снова движемся. За работу, господин Штурм." Штурм пролаял приказы и команда рассеялась. Сестра Анджела сказала: "Если у вас есть время, капитан, я хотела бы поговорить с вами." Бергер перевел взгляд с нее на Лотту, которая, как и другие монахини, уносила свои вещи из-под тента: "Хорошо, сестра." В каюте она смотрела на него через стол, совершенно спокойная, сложив руки: "Лотта - наиболее уязвимая среди моих питомиц, капитан. Я дала клятву следить, чтобы ничего не препятствовало пути, избранного ею." "Вы хотите сказать, что она еще не является настоящей монахиней", сказал Бергер. "Не так, как остальные?" Он покачал головой: "Для меня нет никакой разницы, уверяю вас. Мой приказ по команде относительно вас и ваших подруг абсолютно ясен." "А господин Рихтер?" Он откинулся и поднял на нее глаза: "Хорошо, вы поймали, как он пару раз взглянул на девушку. Что вы ждете, чтобы я сделал?" "Она страшилась за него, когда он нырнул за борт, и позволила этому проявиться." "Он приятный на вид юноша." "Именно это и тревожит меня." Бергер сказал: "Хельмут Рихтер был оберштойерманном на подлодке, до того как мы все оказались в Бразилии. Кстати, он главный квартермастер. Железный Крест первой и второй степени. Самый лучший моряк, которого я когда-либо знал, и замечательный молодой человек во всех отношениях. Вам не о чем беспокоиться, поверьте." "Вы даете мне гарантию по этому поводу, не так ли?" "Да, черт побери!" Он не смог скрыть своего раздражения, подошел к двери, открыл ее и приказал Штурму: "Пришлите сюда Рихтера!" Когда он вернулся за стол, сестра Анджела направилась к двери. Бергер сказал: "Нет, не уходите. Вы вполне можете это послушать." Она поколебалась, но в этот момент в дверь постучали и вошел Рихтер. На нем был плотный свитер и ветровка, но он еще выглядел бледным. "Хотели видеть меня, господин капитан?" Бергер достал из тумбочки стола бутылку и бокал: "Шотландское виски "Хэйг и Хэйг". Самое лучшее. Ты его заслужил." "На глубине холоднее, чем я думал." Рихтер выпил виски, а Бергер сел: "Как долго мы знакомы, Хельмут?" "Около года, капитан. Четырнадцать месяцев, если быть точным. Почему вы спрашиваете?" "Молодая монахиня", сказал Бергер. "Сестра Лотта." Он сделал паузу, выбирая слова: "Она беспокоится из-за тебя." Рихтер взглянул на сестру Анджелу, его лицо побледнело еще больше, он осторожно поставил бокал на стол: "Это мое дело, господин капитан." "Не играй со мной в дурака, Хельмут", огрызнулся Бергер. "Эта девушка еще послушница. Знаешь, что это для них означает?" "То, что она еще не решила", ровно ответил Рихтер. "И ты, похоже, хочешь решить за нее, не так ли?" Рихтер взглянул на сестру Анджелу, потом повернулся к Бергеру: "Вы не понимаете, никто из вас не понимает, так позвольте мне высказаться прямо." Он поднял левую руку: "Если я допущу, чтобы хоть кто-нибудь ее обидел, я отрублю себе руку. Вы верите мне?" "Я верю тебе, парень. А что случится, когда мы придем в Киль, и то, что на суше, уже не будет моим делом, но на сей раз ты уйдешь от нее? Я мог бы отдать приказ, но не хочу. Вместо этого я хочу, чтобы ты просто дал слово." Несколько мгновений казалось, что Рихтер будет спорить, но пауза у Рихтера была лишь для большей важности сказанного. Он вытянулся, поставив каблуки вместе: "Я даю слово, капитан." "Тогда все в порядке." Рихтер быстро вышел и Бергер спросил сестру Анджелу: "Что-нибудь еще?" "Нет, не думаю. Похоже, временами я злю вас, капитан. Можно спросить, почему?" "Бог знает, сестра. Хотел бы я знать. У меня были тяжелые ситуации, они встречаются в каждой команде. С ними прекрасно можно справиться. Если надо - кулаком и пинком, но вы..." Она мягко произнесла: "Бедный капитан Бергер. Если бы все в нашей жизни поддавалось такому простому решению." Она вышла. Бергер сидел, размышляя, и вдруг осознал, что впервые увидел ее улыбку. x x x Как и многих превосходных моряков до него, у контр-адмирала Отто Фримеля морская болезнь была слабым местом, и плохая погода, позволившая U-235 совершить такой блестящий переход из Бреста на поверхности, имела несчастливый эффект на его желудок. До момента входа в устье Фала он принял предложенную койку в каюте Герике, на которой приходил в себя. Спал он на удивление хорошо и выплыл из тьмы в мир полной тишины. На мгновение он не мог вспомнить, где находится, и лежал в тусклом свете, нахмурившись. Потом отодвинулась занавеска и появился Герике с кофейником и двумя чашками на подносе. Фримель сбросил ноги на пол: "В голове полная пустота. Такое случается с тобой?" "Часто." "Поганое ощущение. Наверное становлюсь слишком старым. Для такого рода вещей, конечно." Герике сказал: "Это война, вот и все. Она тянется слишком долго." Он взял карту с полки над койкой и разложил на столике. Фримель сказал: "Чертовски тихо." "Так и должно быть. Большинство команды улеглось. Те, кому надо двигаться, ходят, обернув ботинки тряпками." "Как они это восприняли?" "Перспективу нависшей смерти вы имеете в виду?" Герике пожал плечами: "Они хорошие парни и мы были вместе долгое время. Однако, они ходили в Японию и обратно, помните?, поэтому у них определенной чувство, что мы чересчур часто бьем наш кувшин о стену." Он закурил сигарету и взял гибкую линейку: "Конечно, не очень помогает, что я разобрал шифровальную машинку на части и раздал их команде на случай самого худшего." "И ты разделяешь их пессимизм?" "Не совсем." Герике провел карандашом черту через устье Фала от маяка на Черной Скале до Головы Св. Антония: "Если верить местному агенты абвера, бум расположен здесь. Войти - это не проблема. С момента нашего появления вошло и вышло несколько судов, но всегда по одиночке. Лучше, по возможности, проследовать за небольшим конвоем. Это даст нам лучшее прикрытие." Фримель вставил сигарету в мундштук: "Как мне представляется, еще один фактор в твою пользу, что на этой стадии войны томми едва ли ожидают засечь германскую подлодку при попытке проникнуть в главную военно-морскую базу." "Мысль утешительная. Но я едва ли на это рассчитываю. Войдя, мы поставим мины из кормовых труб. Здесь, на Гаррик Роудс и по акватории внутренней гавани, что слева от пролива Сент-Мьюес..." "И сразу назад." "Вы забываете про бум. Нам нужно входящее или выходящее судно, чтобы его снова открыли. Нам надо ждать. И если кому-нибудь достаточно не посчастливиться напороться на наши мины во время ожидания, то уверяю вас, дверца будет оставаться плотно закрытой." "И что мы будем делать тогда - откроем кингстоны?" "Есть другая возможность. Небольшая, но есть." Герике провел карандаш к Пенденнис Пойнт: "Здесь, между Пойнт и маяком Черной Скалы." "По минному полю?", спросил Фримель. "Наверняка смертельный капкан." "Нет, если идти ближе к берегу. Они называют его Южный Пролив. В соответствии с рапортом абвера, его не обеспокоились заминировать. Просто заткнули дыру, затопив старое торговое судно." Фримель посмотрел на карту: "Шесть метров. Удивлюсь, если макрель сможет найти место протиснуться." "Шесть метров сейчас", сказал Герике. "Но в высокий прилив, который сегодня в двадцать три ноль ноль, в этой щели минимум девять метров." Фримель снова изучил карту: "Извини, Пауль, но я этого не вижу. Едва ли найдется место погрузиться, даже при высокой воде. И навигация будет невозможна." "Но я и не думаю о погружении", сказал Герике. "То есть, не о полном. Я останусь на мостике и буду давать курсовые направления. Я запомнил карту наизусть." "Бог в небесах!", прошептал Фримель. Зеленая занавеска отодвинулась и появился оберлейтенант флота Карл Энгель, первый вахтенный офицер: "Контакт, капитан. Суда идут внутрь с востока в кильватерной колонне. Три, может, четыре." Герике посмотрел на часы. Было несколько минут десятого. "Похоже, в точности, что мы ждем. Вы знаете, что делать. Будьте готовы двигаться через пять минут. Мы пройдем под их прикрытием. Я сам возьму штурвал." "Без перископа?", спросил Фримель. "Да, пока не войдем в Гаррик Роудс." Энгель исчез и занавеска вернулась на место. Герике открыл шкафчик под койкой, достал бутылку и пару оловянных кружек. "Шнапс?", спросил Фримель. "Самый лучший." Герике налил щедрую порцию в каждую кружку. "Эта бутылка ходила в Японию и обратно. Я сохранял ее для самых особых случаев." "И за что мы будем пить, мой дорогой Пауль?", спросил контр-адмирал Отто Фримель. "Что ж, за игру", ответил Герике. "Такой тост кажется подходящим. За проклятую, глупую, идиотскую игру, в которую мы играем уже пять лет." x x x Джанет Манро неохотно проснулась он непрерывного звона дверного звонка. Голова раскалывалась от боли, во рту было сухо. Она лежала, уставившись во тьме в потолок, пытаясь прийти в себя, и надеясь, что проклятый шум прекратится. Но он не прекращался. Внезапно разозлившись, она откинула одеяло и потянулась к халату. Когда она открыла дверь, высокий, стройный, молодой морской офицер в плаще и фуражке с козырьком снова потянулся к звонку. Он сутулился и казался уставшим, особенно по глазам, нехороший шрам проходил по правой стороне лица. Она посмотрела на часы. Было чуть более десяти. Она проспала три часа. При данных обстоятельствах было весьма трудно сдержать темперамент. "Да, в чем дело?" "Доктор Манро? Меня зовут Джего, Харри Джего." "Боюсь, вы выбрали не то время. Не знаю, кто послал вас, но я хочу спать. Может быть, попозже." Улыбка Джего испарилась. Он вдруг стал выглядеть очень молодо. "Вы не поняли." Он достал письмо из кармана и вручил: "Ваш дядя просил меня это доставить." Она нахмурилась: "Дядя Кэри? Я думала, он все еще на Гебридах." "Верно. Позавчера я разговаривал с ним на Фаде." Она взяла письмо и медленно кивнула, словно плохо понимала: "А вы там что делаете, лейтенант?" "О, я что-то вроде почтальона между островами", радостно сказал он. "По-видимому, главный театр нынешней войны." "В то время, как настоящие люди бьются и умирают в других местах. Что ж, такова ваша точка зрения." Он больше не улыбался. "Во всяком случае вы получили свое письмо, доктор, и если вас интересует, то адмирал был в добром здравии, когда я видел его в последний раз." Она сразу же раскаялась в сарказме. В последнее время она становилась все более склонной к подобным жестоким замечаниям. "Подождите минуту", сказала она. Джего повернулся. Она улыбнулась: "Вам лучше войти и выпить чего-нибудь, пока я прочитаю." Гостиная была маленькой и неуютной. Она включила электроплитку и села за стол: "Снимите плащ и налейте себе сами. В угловом шкафчике найдется скотч. Боюсь, что льда нет. Одно из многого, без чего научаешься жить здесь." "А вам?" "Маленькая будет самый раз. Не разбавляйте." Он снял плащ и фуражку, подошел к шкафу и пока готовил напитки, она читала письмо. В нем не было ничего, что она уже не знала от генерала Эйзенхауэра, и в основном говорило об отчаянном стремлении ее дяди снова принять участие в войне. Пишет, словно я сижу перед ним, всегдашняя манера. Она подняла глаза, когда Джего вернулся с парой бокалов и первое, что заметила - ленточку Военно-Морского Креста. Она автоматически приняла бокал, даже не поблагодарив. "Извините за задержку", сказал Джего. "Я имею в виду письмо. Я заходил сюда вчера, но вас не было, а когда я позвонил сегодня в госпиталь, мне сказали, что вы слишком заняты, чтобы кого-нибудь видеть." "Вы могли бы оставить письмо." "Адмирал просил, чтобы я вручил его лично." "Вы гнусный лжец, знаете?" "Боюсь, что так." "И почему это так важно?" "Он показал мне ваше фото." Она снова засмеялась: "И что предполагалось делать - смести меня с ног?" "Нет, мэм", сказал Джего. "Вы спросили, я ответил, и это все." Он встал и потянулся к плащу: "Мне лучше двигать." "О, ради бога, не будьте таким занудой." Она вдруг снова разозлилась. "Позвольте кое-то сказать вам, лейтенант. Сегодня вечером я чувствовала себя не только полностью измученной, но такой старой, чтобы быть вашей матерью." "Вам двадцать семь", сказал он. "День рождения девятого ноября. Это Скорпион и можно догадаться, почему." "Это вы тоже узнали от дяди Кэри? Хорошо, я сдаюсь. Что вы делаете на флоте в таких обстоятельствах?" "Спускаем флаг." "У меня был очень тяжелый день", сказала она. "Сегодня на Лондон упало четырнадцать летающих бомб. Вы, наверное, слышали взрывы, но я видела результаты. Упала в постель всего три часа назад. И вдруг появились вы." Он снова поднялся: "Прошу прощения. Я не сразу понял." "Вы доставили письмо и Айку, не так ли?" Он приостановился и она продолжала: "Не беспокойтесь, вы не выдаете государственных секретов. Прошлой ночью он говорил со мной об этом. Мой дядя пытается вернуться в славную битву." Джего не знал, что сказать. Он был очарован этой странной, резковатой девушкой, ее широким, почти некрасивым ртом и резким, отчетливым голосом. Она спросила: "Когда вы возвращаетесь? В конце недели?" "Верно." "Я тоже. Я имею в виду, что учтивостью верховного главнокомандующего я еду повидаться с дядей, но мне еще не назначили дату." "Может быть, мы поедем одним поездом." Она взяла английскую сигарету из пачки на камине и он дал огоньку. "А остаток вашего отпуска? Что вы собирались делать?" "В общем, не знаю", пожал плечами Джего. "Похоже, в этом городе сейчас не густо с развлечениями." "О, не знаю", сказала она. "Вы, янки, всегда выглядите олл райт с вашими сигаретами и виски. Действительно, вы даже можете взять такси, когда надо, что гораздо больше того, чего могут позволить себе местные, поверьте." "А как вы смотрите на себя? Разновидность кокни-американки?" "Я приехала из Парижа в сороковом. А до того здесь не была." Возникла пауза и Джего не мог придумать, что сказать. Джанет спросила: "Куда вы сейчас отправляетесь? За город?" "Не думаю. Возьму койку в одном из офицерских клубов." "А теперь подумайте, не могли бы вы прогуляться со мной по набережной." Он уставился: "По набережной?" "Конечно, почему бы и нет? Я хочу проветриться. Дайте мне три минуты, набросить что-нибудь." Она остановилась у двери в спальню: "Вы не возражаете?..." x x x В Фальмуте, двигаясь вдоль берега на перископной глубине, U-235 выгрузила последние мины вдоль входа в гавань Сент-Мьюс и начала уходить. Герике был у перископа, адмирал Фримель и Энгель позади него, а оберштойерманн Вилли Карлсен за штурвалом. Напряжение было невероятным, матросы двигались, словно духи, все объяснялись шепотом. Лицо Энгеля было в поту. Он спросил нетерпеливо: "Теперь уходим домой?" "Берген - это дом?", спросил Герике, Поворачивая перископ, чтобы осмотреть ситуацию в гавани. В этот момент буксир, появившийся из Гаррик Роудс, наткнулся на одну из мин. Раздался мгновенный тупой взрыв, язык пламени осветил всю зону гавани. Ударная волна молотом ударила по корпусу подлодки. "О боже", простонал Энгель. Фримель с посеревшим лицом вцепился в плечо Герике: "Мина?" "Боюсь, что так. Первый удар." Он вдруг посуровел, плечи сгорбились. Он повернулся к ним: "Два фрегата класса Ривер пришвартованы почти бок о бок прямо на север во внутренней гавани." "Даже вы не можете быть достаточно чокнутым для этого", сказал в отчаяньи Энгель. "У нас не будет ни шанса." "А какие шансы у нас сейчас?", спросил Герике. "Фрегаты, Карл. Два." Казалось, от него бьет электричеством, лицо стало совершенно белым, сумасшедшие темные глаза сверкали. Словно он спал и только что проснулся. Он повернулся к Фримелю: "Адмирал?" Фримель почувствовал, что дрожит, но не от страха, а от некоей свирепой радости: "Боже мой, почему нет? Чертовски хорошая работа, Пауль." И Энгель, затронутый тем же безумием, отбросил все страхи и встал по стойке смирно: "В вашем распоряжении, господин капитан." "Добро." Герике похлопал его по плечу: "Возьми ее. Предстоит тяжелое дело. Подготовить к стрельбе на поверхности трубы один-четыре." Он повернулся к Карлсену: "Ты возьмешь штурвал, Вилли, сделай хорошо." Возникла внезапная вспышка активности, прозвенел звонок готовности к бою. Герике пошел к трапу и почти обыденно добавил через плечо: "Не хотите ли присоединиться ко мне на мостике, господин контр-адмирал?" x x x На верхушке трапа он подождал. Раздалось шипение сжатого воздуха, бульканье воды, потом Энгель сообщил: "Люк над водой." Герике открыл его и взобрался на мостик боевой рубки. Сильный дождь солидно шлепнул по лицу, воды гавани бурлили от суматохи. Буксир почти затонул, но нефть вокруг продолжала гореть; когда он навел ночной бинокль, матросы в поле зрения отчаянно боролись в ледяной воде. В носовом торпедном отсеке команда неистово работала. Энгель уже настроил перископ атаки, когда Герике навел бинокль на два фрегата. Позади него Фримель сказал: "Масса активности на палубе. Я бы сказал, что у тебя всего три минуты перед тем, как они поднимут якоря и уйдут оттуда." Тревожные ревуны резко звучали над водой. Теперь появилось заметное движение по стенке гавани. Внезапно раздалось глухое стаккато выстрелов и яркие огненные шары каскадом посыпались на них по гигантской кривой, падая в воду по левому борту. "Вот так", мрачно сказал Фримель, "Они знают, что мы здесь." U-235 устремилась вперед. Герике спокойно сказал: "Аппараты с первого по четвертый приготовиться к надводному огню." Энгель забормотал в переговорную трубу. После короткой он поднял глаза: "Аппараты готовы, капитан." "Шесть метров", сказал Герике. "Прямой наводкой. Аппараты первый и второй по правому фрегату, третий и четвертый - по джентльмену слева. Дистанция - тысяча метров, скорость тридцать пять. Направляющий угол - голубой четыре." Энгель передал приказы по переговорной трубе штурману Пиху, командовавшему сложным электрическим устройством, связывающим гирокомпасы, перископ атаки и электрические цепи торпеды, которые отныне фактически становились ответственными за успех или неудачу операции. Он сделал окончательную настройку. Энгель наводил перекрестие перископа атаки на правый фрегат, который, снявшись с якоря, начал отворачивать влево. "Голубой четыре готов, капитан!" "Огонь", сказал Герике. "Аппарат первый - огонь! Аппарат второй - огонь!" Подлодка вздрогнула, когда торпеды вышли и устремились к цели на скорости тридцать пять узлов. Левый фрегат теперь тоже двигался, хлынув вперед, вздымая носовую волну, в то время как его капитан выжимал из двигателей все возможное. "Он уйдет, Пауль. Он уйдет!", закричал Фримель, глядя в бинокль. "Нет, не уйдет", спокойно сказал Герике. "Это моя ночь. Круто на правый борт", приказал он. "Действуй, Карл. Стреляй, когда сочтешь нужным." Пулеметные пули стучали по боевой рубке, несколько снарядов упали достаточно близко по левому борту, чтобы заставить подлодку сильно покачнуться. Но эта ночь была также ночью Карла Энгеля - спокойного, сосредоточенного, хладнокровней обычного, в то время как капитан фрегата совершил свою единственную ошибку, отвернув вправо, чтобы могли вести огонь бортовые орудия, но при этом на мгновение открыв весь левый борт - прекрасная цель. Как только торпеды вышли, подлодка штопором ввинтилась в бушующую воду. "Лево на борт", приказал Герике. "И скажи Дитцу, чтобы выжал все, что может." Раздался заглушенный взрыв, за которым сразу последовал второй - две первые торпеды поразили цель. Из командного отсека донеслись возгласы радости. Оранжевое облако огня поднялось над первым фрегатом и черный дым вздыбился в ночное небо. Второй фрегат теперь бешено отворачивал, ибо его капитан почуял, что топор вот-вот упадет, его орудия продолжали вести огонь. Мгновение спустя ударила третья торпеда, сразу следом четвертая. Фрегат пьяно зашатался, корма высоко поднялась в воздух, потом погрузилась в воду. Раздался еще один громадный взрыв, пламя башней поднялось в ночи. "Все", сказал Герике. "Порядок. Сделано." Он обратился к Энгелю: "Я сказал скорость, черт побери! Скорость! Надо выбираться отсюда!" Теперь весь ад вырвался наружу, орудия береговых укреплений вели огонь по гавани. Фримель, нырнувший за стальную заслонку, когда пуля отрикошетила возле головы, спросил: "Орудийный расчет, Пауль?" "Нет", сказал Герике, "мы станем для них всего лишь хорошей целью. Вскоре мы выберемся отсюда, поверьте. Они не ждут, что мы попытаемся бежать через Южный Пролив. Предполагается, что там не пройти, помните?" Ветер нес по гавани черный покров густого нефтяного дыма, закрыв сцену, и U-235, скрывшись из вида, двинулась на полной скорости к Пенденнис Пойнт. x x x В проливе было сильное приливное течение. В командном отсеке Энгель стоял у штурвала, за его плечом Фримель. Казалось, что здесь столпились все: главный механик Дитц, второй вахтенный офицер молодой Хайни Рот. Дизели выключили и винты крутились электромоторами. Было очень тихо и когда голос Герике заскрежетал в раструбе, Рот испуганно вздрогнул. "У нас слишком мало времени. Прилив начинает слабеть и сейчас течение пять-шесть узлов, так что давайте теперь по-настоящему." Его голос, ясно слышимый каждому на борту, был совершенно спокоен. Энгель, отвечая в микрофон над головой, тщетно пытался сделать голос ровным: "Мы готовы, капитан." Герике на мостике был хладнокровен, как никогда в жизни. Реакция, сказал он себе, на все эти действия и страсти. Он изобразил улыбку. Он был в спасательном жилете, шлемофоне с микрофоном, и лишь немного выдавался над уровнем воды. От жуткой фосфоресцирующей и бурлящей воды было не совсем темно, и он мог гораздо лучше, чем думал, оценить ситуацию. Кавардак в дальнем углу гавани выглядел далеким, не относящимся к реальности. "Курс один-восемь-два", сказал он. Голос Энгеля затрещал в ушах: "Семь метров под килем... шесть метров под килем..." Они плыли, подхваченные течением, все в белой пене, а где-то высоко над ними орудийная башня Пенденнис Пойнт поворачивалась во тьме. Герике слышал скрип и коротко удивился, где же их прожекторы. Внезапно в голосе Энгеля появилась паника: "Два метра, капитан. Только два метра под килем... Один метр..." Герике спокойно сказал: "Идет устойчиво, Карл. Спокойно и легко. Снизить скорость." "Кажется, мы почти над водой, мой дорогой Пауль." Голос Фримеля звучал почти так же спокойно. U-235 сотряслась, раздался скрежет, долгий скрип, от которого сжались зубы у каждого человека на борту. "О боже, вот оно", сказал вслух Хайни Рот в командном отсеке. Однако, они продолжали двигаться, долгий продолжительный скрежет вдруг прекратился и голос Герике приказал: "Полный вперед." На всей лодке раздался крик радости. "Ему удалось", восхищенно сказал Дитц. "Как обычно", добавил он. Голос Герике зазвучал снова: "Если вы думаете, что мы уже выбрались из леса, забудьте. Мы еще не миновали затопленное судно. До него еще сто метров. Я четко его вижу. Половинная мощность, и будьте готовы, когда я скажу, дать мне всю." С мостика он осмотрел последнее препятствие. U-235 дрейфовала вперед под действием течения, пошедшего через Южный Пролив, когда начался отлив. Затопленное судно оказалось старым каботажником, его единственная дымовая труба ясно виделась на ночном небе, палуба едва торчала из воды. "Право руля", сказал Герике. Щель между скалами и затопленным судном казалась немыслимо узкой, но теперь было слишком поздно поворачивать. Под килем снова начало скрипеть. Голос Энгеля звучал неистово: "Здесь должно быть шесть метров, капитан! Шесть!" Скрежет прекратился и лодка соскользнула. "Наверное, цепь", сказал Герике. "Продолжай двигаться, Карл. Уже недолго." Где-то позади за дымом на другой стороне гавани раздался глухой взрыв. Он не обратил на него внимания и полностью сосредоточился на стоящей задаче, держась за поручни немеющими пальцами. Потом показалось, что лодку схватила и толкнула вперед гигантская рука внезапного бешеного течения. Мимо проносилось блокирующее судно: нависшая над ним дымовая труба, ржавые бортовые плиты, разбитые окна мостика - судно-призрак. Он перегнулся через поручни. Настал момент максимальной опасности, время зазубренного металла и торчащих балок, способных вскрыть их, как банку сардин. Раздался скрип по правому борту, утесы казались очень близкими, слишком близкими, потом они свернули влево в течение, блокирующее судно удалилось в ночь, осталось позади. Герике хрипло произнес: "Мы на чистой воде. Бурное море. Сила ветра по моей оценке шесть баллов. Полный вперед, дизели тоже, пожалуйста." В командном отсеке сцена была невероятной. Дитц разрыдался, а Фримель в приступе эмоций схватил Хайни Рота и обнял его. "Замечательно", сказал адмирал. "Я уже лежал в гробу, готовый уйти. Теперь я вынужден сказать, что это была ошибка." На мостике Герике крепко держался за поручни, а U-235 неслась в самое пекло бушующего ветра, дующего из пролива. Теперь стало очень темно, ориентиры исчезли, одна большая волна за другой обрушивались на него. Он слышал только рев моря. Лучше уйти отсюда. "Хорошо, Карл", сказал он. "Прими ее и позволь мне обсушиться, мы погрузимся, когда выйдем на середину пролива." Внезапно рев усилился и в нем послышалось не только море. Он увидел справа по борту гигантскую белую волну от носа судна. Раздался ужасный треск и скрежет металла, когда темно-серый силуэт пропахал по полубаку подлодки и нырнул в ночь. Подлодка накренилась, боевая рубка повалилась влево и Герике выбросило за борт. "Моя ночь", подумал он, по какой-то глупой причине хватаясь за фуражку. "Разве я не говорил так?", потом он оказался в воде и первая дикая волна перекатила через него. x x x Туманный образ, который на мгновение привлек взгляд Герике и который пропахал по полубаку подлодки, был сторожевой корабль (MTB) типа Фоснер из Пятой флотилии королевских военно-морских сил, возвращающийся из патрулирования домой на скорости в тридцать пять узлов после получения по радио новостей из Фальмута. Теперь он беспомощно дрейфовал, принимая воду в пробоины и застопорив все двигатели. На мостике его командир, лейтенант королевского флота Драммонд, принимал от главного боцмана рапорт о повреждениях. "Сколько мы продержимся, чиф?" "При таком море самое большее час, сэр. Если они хотят спасти судно, лучше побыстрее прислать сюда буксир." "Вы уверены, что это была подлодка?" "Определенно, сэр. Впередсмотрящий Купер тоже видел ее." Он сделал паузу. "Но наша или их, я не могу быть уверен." "Мой бог", тихо сказал Драммонд. На корме послышался возбужденный крик: "Человек за бортом, сэр, по левому борту!" "Прожектор!", сказал Драммонд. "Быстрее!" Луч метнулся по бушующей воде и выхватил Герике в желтом спасательном жилете и фуражке, нахлобученной на уши. Он помахал в ответ. "Быстрее!", приказал Драммонд. "Он, должно быть, замерз там до полусмерти." Младший офицер Белл сбежал с мостика принять командование. У поручней возник шквал активности и Герике втянули на борт. Драммонд перегнулся через поручни мостика, озабоченно вглядываясь, перевел на них свет прожектора и Белл поднял голову. "Великий боже, сэр, мы выловили джерри!" x x x В Лондоне сильно дождило и на улицах клубился туман. Плащ Джанет Манро промок насквозь, как и шарф на волосах. Они прошли несколько миль под дождем - Бердкейдж Уолк, дворец, Сент-Джеймс Парк и Даунинг-стрит, хотя Джего был не в состоянии много увидеть. Но ему было все равно. "Вам, конечно, еще не достаточно?", спросил он, когда они направились к Вестминстерскому мосту. "Еще нет. Помните, я обещала вам нечто особенное?" "Да?", Джего смотрел озадаченно. Они подошли к мосту и она свернула на набережную. "Ну, вот оно", сказала она. "Самое романтичное место в городе. Каждый американец в Лондоне должен пройтись по набережной по крайней мере один раз, предпочтительно после полуночи." "Она скоро наступит", сказал Джего. "Хорошо, выкурим еще по сигарете и подождем ведьмовского часа." Она склонились на парапет и слушали шлепанье капель. "Вы хоть насладились путешествием с гидом?", спросила она "О да, мэм, можно сказать и так", ответил Джего. "Я был чужаком в этом городе, но больше не буду." "Мне это нравится", сказала она. "Вы, однако, поэт." "Не я", сказал Джего. "Благодарите Гершвина." Он облокотился на парапет рядом с ней. "Вы в самом деле любите этот старый город?" "У нас особые взаимоотношения. Я видела его в хорошие времена и в плохие, часто горящим адским пламенем, а мы все еще здесь, я и город." "Но вам не слишком нравятся люди?" Ее подбородок вызывающе поднялся. Он ощутил в ней едва сдерживаемый гнев: "Почему же, дорогой? По какой причине вы так думаете?" "Что такое, доктор? Снимите нагар. Не вы ли видели так много умирающих?" "Чтоб вы провалились, Джего." Ее рука взметнулась в пощечине. Биг Бен испустил первый удар полуночи. Джего оборонился, подняв руки: "Вспомните - час ведьмы. А мы на набережной в самом романтическом месте Лондона." Она потянулась потрогать его лицо: "Скажите, Джего, вас так плохо зашили? Забрали у вас несколько лет жизни?" "Слишком много", ответил он. Прозвучал последний удар полуночи. Дождь усилился, перейдя в ливень, и она пододвинулась совсем близко. Он осторожно положил ей руки на плечи. Она закинула руки ему за голову и страстно поцеловала. "Отведи меня домой, Джего", прошептала она. ---------------------------------------------------- Баркентина "Дойчланд", 19 сентября 1944 года. Широта 43ь.40N, долг. 20ь.55W. Прошлой ночью в средней вахте сильным порывом ветра разорвало носовой верхний топовый парус. Погода продолжает ухудшаться. Сильный шторм в утреннюю вахту, сильные волны. 6 Несмотря на то, что пробило лишь две склянки полуденной вахты, в салоне было так темно, что сестра Анджела зажгла лампу. Она сидела за столом, который, как и кресла, был привинчен к полу. Перед ней лежала открытая библия. Лотта сидела напротив с иголкой и ниткой, штопая грубую брезентовую рубаху. Снаружи завывал ветер и "Дойчланд" тяжело клонилась на левый борт, подолгу возвращаясь в равновесие: ранее это событие вызвало бы заметную тревогу, но не сейчас. Вода капала со ступенек трапа кают-компании и шлепала на пол. Было холодно и сыро, все было влажным, даже одеяло, которым она закутала плечи. Лотта, при плохом освещении сосредоточенная на своей работе, коротко улыбнулась, как от тайной мысли. Сестра Анджела в последнее время часто видела такую улыбку - и слишком хорошо понимала, что она значит. Казалось, словно девушка ускользает от нее, от всего, что раньше выглядело таким важным, и для чего? Она осознавала подымающийся изнутри гнев, когда открывались старые раны, но решительно держала его под контролем. Он был бессмысленной эмоцией и ничего не решал. Она спросила Лотту: "Эта рубашка господина Рихтера?" Лотта подняла глаза: "Да, сестра." До того, как разговор смог продолжиться, на трапе раздался топот и появился боцман с большим бидоном в руке. Он был с непокрытой головой, светлые волосы и борода в бусинках дождя, с желтого плаща стекала вода. Ставя бидон на пол, он улыбнулся: "Горячий чай, сестра. Весь камбуз готов к работе." "Плохая погода, господин Рихтер?", спросила сестра Анджела. "Просто еще один атлантический шторм, сестра", ответил он. "Ничего особенного для старожила, вроде вас." Она улыбнулась вопреки себе, было трудно удержаться. Лотта сказала: "Ваша рубашка, господин Рихтер, будет готова к вечеру." "Вы балуете меня, фройляйн". Судно качнуло и ему пришлось опереться на стол. "Мне лучше вернуться. Погода плохая." Он поднялся по трапу и Лотта прервала штопку: "Он никогда не останавливается. Иногда можно подумать, что он единственный мужчина в команде." "Конечно, он прекрасный моряк", сказала сестра Анджела. Помолчав, она продолжала: "И красивый молодой человек. Он много рассказывал вам о себе?" Лотта, покраснев, подняла глаза. "Я спрашиваю только потому, что сестра Кэт сказала, что заметила вчера вечером, как вы и господин Рихтер долго разговаривали на палубе." Прежде чем девушка ответила, судно содрогнулось от очередного мощного порыва, свернув с курса. На палубе раздался тревожный крик, дверь в кают-компанию с треском распахнулась и каскадом хлынула вода. x x x Бергер держал штурвал с двумя помощниками-матросами, "Дойчланд" бороздила бушующую белую пену. Несмотря на их совместные усилия, судно постоянно сдувало с курса на пару румбов в обе стороны. Штурм и впередсмотрящий Кнорр попытались зарифить носовой парус и весьма намаялись, ибо море постоянно перехлестывало через штормовой козырек, покрывающий люки, снова и снова окатывая их по пояс, так что им пришлось прекратить работу и просто висеть, крепко вцепившись, чтобы их не смыло. Рихтер, выбежав из кают-компании, захлопнул за собой дверь и принялся продвигаться к трапу квартердека. Гигантская волна, пришедшая с кормы, башней нависла из дождя, словно пытаясь проглотить их. Он крикнул Бергеру, показывая, но волна с силой разбилась о полуют, сбив с ног обоих помощников капитана. Рихтер вцепился в штормовую оснастку и удержался. Проходящая волна кипела вокруг него, все унося с собой, и на мгновение он поверил, что судно потонет под ее весом. Медленно "Дойчланд" начала подниматься, вода отступала, и он увидел, что на штормовой оснастке носового паруса остался только Штурм. Кнорр барахтался в подветренных скупперах, пытаясь подняться на ноги. Рихтер начал двигаться к нему, пока "Дойчланд" продолжала выбираться и здесь накатилась другая большая волна и снова сбила его с ног. Он схватился за край чехла главного люка и крепко вцепился, однако та же волна перенесла через поручни Кнорра. Когда Рихтеру удалось встать на ноги, он заметил в воде желтое пятнышко, но оно быстро исчезло. Штурм начал двигаться по палубе вдоль штормовых линей. Бергер с двумя помощниками побеждал в схватке с штурвалом. Рихтер заметил, что двери трапа в кают-компанию распахнуты. Он вошел, закрыл их за собой и спустился. В салоне было по колено воды и все монахини вышли из кают в тревоге и присоединились к сестре Анджеле и Лотте. "Все в порядке, дамы", успокоил их Рихтер. "Все под контролем, но я настаиваю, чтобы вы вернулись в каюты и привязались к койкам, пока не пройдет шторм." Возникла некая заминка, но сестра Анджела проворно сказала: "Господин Рихтер прав. Мы немедленно должны сделать, как он сказал." Все монахини возвратились в каюты, по колени в воде, подобрав юбки, но Лотта осталась и подняв руку потрогала пятно крови на правой щеке Рихтера. "Вы поранились, господин Рихтер." "Ничего", ответил он, "только царапина. Пожалуйста, делайте, как я сказал." Он повернулся к сестре Анджеле: "Мы только что потеряли человека. Кнорра. Скажите остальным, когда сочтете нужным. Я не хочу тревожить их без необходимости." Она перекрестилась: "Разве ничего нельзя было сделать?" "При таком море? Его просто проглотило." Судно снова качнуло и он, ругаясь, развернулся, пронесся мимо Лотты и быстро поднялся по трапу. Она потянулась за ним, словно хотела удержать. "Хельмут", прошептала она. Ее юбка мокла в воде, плещущей вокруг ног. Она стояла с близким к отчаянью выражением лица: "Он убьется, я знаю!" Сестра Анджела мягко сказала: "Он нравится тебе, не правда? Я имею в виду, очень сильно нравится?" "Да, сестра", ответила Лотта тихим голосом. Сестра Анджела села за стол, стиснув руками край: "Дитя мое, тебе следует вспомнить, что мы члены ордена, чей обет побуждает нас любить всех ближних наших равным образом. Опасность в том, что любой вид личных отношений умаляет даваемое другим. Мы дали обет служить человечеству, Лотта." "Я не давала такого обета, сестра." Сестра Анджела удержалась за стол, когда судно снова качнуло. У нее слегка перехватило дыхание и не только от физического усилия. "Ты понимаешь, что ты говоришь?" "Да", ответила Лотта с новой твердостью в голосе. "Я больше не уверена в своем призвании." Сестра Анджела протянув руку крепко сжала ладонь девушки: "Подумай хорошо, Лотта", настойчиво сказала она. "Отказаться от любви к богу ради..." "...любви к человеку?", спросила Лотта. "Разве нельзя любить обоих?" Сестра Анджела пыталась остаться спокойной, однако горечь разливалась в голосе, как желчь: "Вещи не всегда таковы, какими мы их видим. Человеческие существа хрупки. Однажды, когда я была гораздо моложе тебя, я полюбила мужчину, отдала ему свое сердце и, боже, помоги мне, отдала ему и свое тело - а взамен..." Ей перехватило горло: "А взамен..." Лотта тихо сказала: "Из-за того, что один мужчина так поступил, разве запятнаны все мужчины? Вы хотите, чтобы я в это поверила, сестра?" "Нет", прошептала сестра Анджела. "Конечно, нет." Она сжала руку Лотты: "Мы достаточно поговорили сегодня. Иди и ложись, как приказал господин Рихтер. Он знает, что для нас лучше." Лотта поколебалась, но сделала, как было сказано. Дверь в каюту закрылась за нею. Сестра Анджела осталась сидеть за столом, уставившись в пространство отсутствующими глазами. "Почему, Карл?", прошептала она. "Почему?" Потом, когда горячие слезы застили ей глаза, многолетняя железная дисциплина, как всегда, пришла ей на помощь. Чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула, сложила руки и начала молитву за спасение души впередсмотрящего Петера Кнорра, за всех грешников мира, чьи деяния оторвали их от бесконечной благости божией любви. x x x К вечеру шторм ослабел, однако, дуло еще очень сильно, и высоко над палубой Хельмут Рихтер, Штурм и старший матрос Клют, балансируя на рее, пытались укрепить заново починенный верхний носовой парус. Жестоко-холодный дождь, хлещущий с юго-востока, бил, словно пулями, когда они молотили кулаками по сырому брезенту, ругаясь, когда кровь проступала из разбитых пальцев. Бергер стоял, наблюдая за людьми наверху, рядом был Отто Прагер в черном клеенчатом плаще и зюйдвестке. "Мне страшно даже смотреть", сказал консул. "Я бы никогда не научился, даже если плыть в кругосветном путешествии год или больше." "Это превращает мальчиков в мужчин", ответил Бергер, когда Штурм и другие начали спускаться. Молодой лейтенант взобрался на квартердек. "Теперь все паруса наверху, капитан." Лицо было бледным и вытянутым, воспоминание о Кнорре еще но оставило его. Бергер сказал: "Не вини себя, парень. Ничего нельзя было сделать." "Я почти поймал его", сказал Штурм. "Но он выскользнул из пальцев." Бергер положил ему руку на плечо: "Сделай себе кофе." Штурм спустился по трапу. Бергер посмотрел через поручень и увидел Рихтера, который платком останавливал кровь. "Сильно?", спросил он. "Кончик пальца, только и всего." "Скажи сестре Анджеле. Она полечит." Когда боцман сошел по лестнице, салон был пуст, если не считать Лотту, сидящую за столом с открытой книгой. На звук шагов по лестнице она подняла глаза и улыбнулась. "Господин Рихтер?" "Фройляйн." С недавнего времени по какой-то причине он считал невозможным звать ее сестрой. "Вам следует быть на койке." Она потянулась к его пораненной руке и начала развязывать платок: "Что случилось?" "Ничего", ответил он. "Рассадил палец, вот и все. Забивали брезент. Случается все время." Кончик среднего пальца разошелся до кости: "Надо что-то сделать." "Я сама посмотрю", сказала сзади сестра Анджела. "Пожалуйста вернитесь к вашим молитвам и делу, которое я дала. В свою каюту.", добавила она. Лотта покраснела, подхватила книгу и быстро вышла. В салоне стало очень тихо, голос ветра снаружи смягчился, стих. Рихтер и сестра Анджела стояли лицом к лицу. "Я схожу за медицинской сумкой." Он сел за стол и достал сигарету. "Вы не против?", спросил он, когда она вернулась. "Вы курите? О, нисколько, господин Рихтер. Мой отец любил говорить, что у мужчин должны быть пороки. Определенного сорта." "Вы имеете в виду короткий поводок?" "Разве?" Она исследовала палец. "Надо наложить два шва. Вам лучше смотреть в сторону." Затягиваясь сигаретой, он смотрел на дверь каюты Лотты, ворча, когда иголка входила в плоть. "Откуда вы родом, господин Рихтер?" "Вена." Она удивилась: "Моряк из Вены? Не знала, что такое бывает. Как это случилось: вы сбежали на море?" "Достаточно странно, но именно так", сказал ей Рихтер. "Мой отец, если вам интересно, был хирургом и готовил подобную карьеру мне." "А у вас были другие идеи. Вы женаты?" "Нет", просто ответил он. Игла впилась снова. "А надо бы. Это лучше для души, господин Рихтер. Теперь я кончила." "Как странно", сказал он. "Мне всегда казалось, это лучше для тела." Она сдержалась и принудила себя говорить спокойно: "Оставьте ее в покое. Свою жизнь он сможет употребить для лучших вещей." "Разве? Только потому, что это сгодилось для вашей жизни?" Она резко встала, схватила медицинскую сумку и ушла в свою каюту. Рихтер сидел еще несколько мгновений. Когда он встал, щелкнула дверь каюты Лотты. "Все в порядке, господин Рихтер?", прошептала она. "Прекрасно", ответил он. "По правде говоря, я никогда не чувствовал себя лучше, фройляйн." Она снова улыбнулась и исчезла. Рихтер подымался по лестнице через две ступеньки. x x x Для Пауля Герике события закрутились с чрезвычайной быстротой. Предварительный допрос в Фальмуте, во время которого его одежду высушили и вернули. Потом по суше его перевезли в Портсмут, где он попал в руки военно-морской разведки. Они отнеслись к нему с уважением. Кроме всего, он был редкостной добычей - самый известный командир подлодки, взятый в плен после Кречмера. Пять часов подряд его посменно допрашивали без малейшего успеха. Герике решительно застрял на личной информации, разрешенной Женевской конвенцией, и более ничего не сообщал. Сразу после полудня ему сказали, что его переведут Лондон. Он прошел в фургон морской полиции в наручниках под охраной старшины, двух матросов и суб-лейтенанта, все с оружием. Потому в четыре-тридцать пополудни он был в лагере военнопленных лондонского округа, размещенного в реквизированном особняке в Кенсингтон Пэлис Гарденс. На сей раз обращение не было столь хорошим, в частности со стороны главного старшины лагеря, при появлении взявшего его под свое попечение, массивного человека сорока шести лет по имени Карвер с поломанным носом боксера. "Будь моя воля, сынок", информировал он Герике, "мне больше всего понравилось бы заполучить тебя на ринг раундов на шесть, и уверяю тебя, ты остался бы на нем до последнего гонга." "О, не знаю, чиф", спокойно ответил Герике, "кажется, ты лучше бы смотрелся в темном переулке с бутылкой в руках." На мгновение показалось, что Карвер его ударит, но рядом находились два матроса. Главный старшина, трясясь от ярости, удовлетворился, сорвав с Герике награды. Комната, куда его, наконец, отвели, была достаточно приятной. Похожая более на студию, чем на кабинет: на стене книжные полки, в камине огонь, и хотя высокое окно загораживали тяжелые решетки, можно было разглядеть сад. Его посадили в кресло возле широкого стола, все еще в наручниках, и он бесстрастно ждал, кто же появится. Два вооруженных матроса стояли по бокам. Через некоторое время дверь открылась. Человек, прошедший по другую сторону стола, был капитаном первого ранга королевских ВМС с орденом За заслуги и нашивками за первую мировую войну. Герике все воспринимал автоматически: ржаво-седые волосы, бледное аскетичное лицо. Он сильно хромал и тяжело опирался на трость из черного дерева. Он положил на стол пару скоросшивателей и довольно официально сказал: "Капитан Герике, мое имя Воан." "Хотелось бы сказать, что рад познакомиться." Воан кивнул одному из матросов: "Теперь можете снять наручники. Подождите снаружи." Он подождал, пока они выполнят приказ, и сел лишь тогда, когда за ними закрылась дверь. Герике потер затекшие запястья: "Благодарю. Они начинали становиться неприятными." "Сигарету?" Воан через стол пододвинул пачку. "Ваш английский в самом деле совершенен, потому что вы прожили здесь пару лет, не так ли?" Он открыл один из скоросшивателей и достал из кармана пару старомодных очков: "С двадцать шестого по двадцать восьмой. Холл. Вы посещали там гимназию." "Похоже, вы знаете." "Конечно, капитан", ответил Воан тем же тихим, нейтральным голосом. "О вас - все. Кстати, блестящий послужной список. Поздравляю." Герике подавил желание рассмеяться: "Спасибо." Не только Рыцарский Крест, но и Дубовые листья к нему. Редкостное отличие." "Было." "Почему вы так говорите?" Герике расстегнул кожаную куртку, показать, что награды нет: "Военный трофей." В первый раз Воан выказал эмоции. На правой щеке задергался крошечный мускул: "У вас отняли награды?" "Да." "Здесь? Будьте добры, скажите мне когда и кто?" "Главный старшина из приемного блока", сказал Герике и коварно добавил: "мне казалось, это нормальный ход вещей." "Пока я здесь командую, нет, уверяю вас, капитан." Лицо Воана побледнело, рот сжался, он поднял трубку телефона на столе: "Живо пришлите в кабинет двадцать два главного старшину Карвера." Он поднялся на ноги и подошел к окну, тяжело ступая и опираясь на трость. В дверь постучали и вошел Карвер. "Вызывали, сэр?" Воан сказал, не оборачиваясь: "Карвер, я знаю, что у вас находятся некоторые награды, принадлежащие этому офицеру." "Сэр?", Карвер начал багроветь. Воан повернулся, посмотреть ему в лицо: "Черт побери, положите их на стол. Немедленно!" Карвер торопливо достал Рыцарский Крест, Железный Крест первой степени, нашивки за ранение и положил на стол. "Это все?", Воан спросил Герике. Герике кивнул. Воан резко сказал Карверу: "Я разберусь с вами позднее. Убирайтесь." Когда дверь за Карвером закрылась, Герике собрал награды и положил в карман. Воан сел, достал сигарету из пачки на столе и снова изучил в дело: "Как я говорил, прекрасный послужной список. Посмотрим дальше. После возвращения с Дальнего Востока, вы вошли в Десятую флотилию в Бресте, не так ли?" "Я сказал вам, кто я, и это все, что от меня требуется. Извините, капитан Воан, мне нечего больше сказать." "Хорошо", сказал Воан, "вы вынуждаете меня стать неприятным. Вы действительно не оставляете мне другого выбора." "Что ж, несите резиновые шланги. Но это ничего не изменит." Воан поморщился: "Вы не в гестапо. Мы не действуем подобным образом." "Тогда я с большим нетерпением хотел бы услышать ваши предложения", заверил его Герике. Воан открыл второй скоросшиватель: "Пятого апреля тысяча девятьсот сорок второго года в американских водах вблизи Род Айленда вы потопили нефтяной танкер по имени "Сан Кристобаль"." "Совершенно верно." "Вы осведомлены, конечно, что это было испанское судно, зарегистрированное в Бильбао, и что торпедировать и затопить его значило войти в противоречие с законами войны?" "Я другого мнения." "Суть дела в том, что наши американские друзья хотят призвать вас к ответу. Из вежливости мы информировали американскую военно-морскую разведку о вашем пленении. Через два часа они предъявили официальное требование арестовать вас. Как я слышал, они собираются отправить вас в Штаты для суда." Герике засмеялся: "Какая чепуха! "Сан Кристобаль" чартерным рейсом перевозил нефть для американского военного департамента." "Здесь не упоминается об этом факте." "Странно - вся остальная информация кажется весьма аккуратной." Воан пожал плечами: "Американцы требуют вас, Герике, вот в чем дело, и если они станут судить вас, то последствия могут быть в высшей степени неприятными." "Но вы могли бы предохранить меня от всего этого?" "Если вы пожелаете сотрудничать." Герике вздохнул: "Извините, но вы действительно тратите со мной время." Воан спокойно кивнул, положил скоросшиватели под мышку, поднялся и безмолвно похромал прочь. Оставшись один, Герике, подчиняясь внезапному импульсу, прицепил к кителю Железный Крест и нашивки за ранение и повесил на шею Рыцарский Крест. Потом подошел к окну и выглянул сквозь решетку. Сад окружала высокая стена, он сильно зарос. Дождь с ветвей большого бука капал в чащу рододендронов. Вид был меланхоличный. Дверь позади открылась и вошел Карвер, за которым следовал рядовой с накрытым подносом. "Поставь там, парень", приказал Карвер и обратился к Герике: "Не хотите ли поесть, капитан?" Рядовой удалился и Герике подошел к столу. Карвер наклонился и схватил его за ворот. Глаза холодно блеснули. "Я достану тебя, немецкий ублюдок, клянусь", прошипел он. Он толкнул Герике в кресло Воана и торопливо вышел из комнаты. x x x Вскоре после семи часов того же вечера Джанет и Харри Джего подъехали на такси к дому на Кенсингтон Пэлис Гарденс. Они поднялись по ступенькам к входной двери, охраняемой двумя часовыми, и прошли в вестибюль, где за козловым столом сидел сержант армейского разведкорпуса. Джего предъявил документы: "Лейтенант Джего. Доложите обо мне капитану Воану." "О да, сэр, он ждет вас. Сейчас вас проведут наверх." Сержант нажал кнопку звонка и Джего сказал: "Окей, если леди подождет меня здесь?" "Почему бы и нет, сэр." Джего повернулся к Джанет: "Извини. Какого дьявола я должен прежде всего отрапортоваться капитану королевских ВМС, только бог знает. Будем надеяться, что это не затянется. Потом мы направимся прямо в театр." Она похлопала его по щеке: "И как могла наша могучая машина войны катиться без тебя?" Прежде чем Джего придумал подходящий ответ, появился молодой капрал, чтобы провести его к Воану. Джанет уселась в кресло у окна, положив ногу на ногу в такой манере, которая восхитила сержанта разведки за столом. "Не слишком плохой день сегодня, мисс", отважился он, "три в Хэкни, два по дороге в Поппер и один в Годерс Грин." "Что же хорошего?", спросила она. Летающие снаряды Фау-1 были достаточно страшны, скрипучий рев их двигателей усиливался при приближении, но по крайней мере вы знали, что они идут. Напротив, ракеты Фау-2 предупреждений не давали: сверхзвуковой удар, грохот взрыва и полной опустошение. Дверь в дальнем конце холла открылась и два вооруженных матроса ввели Герике. Руки были скованы спереди, но он выглядел поразительно в белой морской фуражке с Железным Крестом на кителе и Рыцарским Крестом на шее. Он не показал вида, что заметил Джанет и наполовину повернул голову, смеясь над тем, что сказал один из охранников, Они поднялись по ступенькам и исчезли. Сержант за столом сказал: "Пленный джерри, мисс. Морской офицер. Через нас прошли многие из них." "О, понимаю." Она встала, пересекла вестибюль и остановилась под портиком крыльца. Высоко в темном небе раздавалось характерное стаккато и она подняла глаза, чтобы увидеть Фау-1, проходящий по небу, короткая струя пламени выбивалась из хвоста. "Хотел бы я знать, где упадет этот ублюдок", сказал позади часовой. Смерть и разрушение. Она только что видела одного из ответственных за это. Враг. С начала войны она еще не была так близко к немцу. На мгновение она снова представила Герике, со смехом подымающегося по ступенькам между охранников, и почувствовала гнев. Джего появился сзади и взял ее под руку: "Окей, пошли отсюда." Они сошли по ступенькам и повернули на тротуар: "И зачем?" "Ну, не вижу причины не говорить тебе. Британцы прошлой ночью выловили капитана немецкой подлодки, одного из настоящих асов. Парень по имени Пауль Герике. Сюда его привезли для допроса. Похоже, передадут нам. Завтра вечером его отсылают в Глазго ночным экспрессом. Передадут нашим и отправят на конвое в Штаты через три-четыре дня." "А при чем тут ты?" "Ну, у него британская охрана, но какой-то светлый ум в штаб-квартире флота вспомнил, что я возвращаюсь этим поездом и решил, что будет прекрасно, если я стану приглядывать за нашими интересами." "Ты видел его?" "Только что." "Среднего роста, бледное лицо, темные глаза, Железный Крест на кителе?" "Это наш парень." "Он смеялся, поднимаясь по ступенькам", сказала она. Они проходили мимо ряда полуразрушенных домов. "Он смеялся. Он и ему подобные довели до этого." "Мне говорили, что Берлин сейчас выгладит гораздо горячее." Она взяла его под руку: "Ты слишком добр для этой жизни, Харри Джего. Кстати, я еще не успела сказать, но полковник Брисингем сегодня вернулся в госпиталь с моими проездными документами на завтрашний ночной поезд." Джего засветился от радости: "Это значит, мы сможем быть вместе весь путь до Маллейга." "Я так не уверена", сказала она. "На самом деле мне устроили спальное купе. Отдельное." "Что?", изумленно спросил Джего. "Знаешь, кто в таких ездит в наши дни?" "Да", сказала она. "Эйзенхауэр." Джего засмеялся. Дождь усилился и они побежали на перекресток, где она укрылась под деревом, а он пытался свистнуть кэбу. И все время ей почему-то представлялось смеющееся лицо Герике, подымающегося по ступенькам. x x x Пробили семь склянок первой вахты. Сидя в каюте за столом с сигарой в зубах Эрих Бергер приостановился послушать и вернулся к журналу. Скрип пера звучал в тишине неестественно громко. "...самый одинокий звук в мире, судовой колокол в ночном море, или это просто подчеркивает для меня одиночество командования? Я думаю, быть капитаном судна не простая задача, особенно в условиях, в которых я нахожусь на данный момент..." В дверь постучали и со шквалом дождя вошел Штурм. На нем был черный клеенчатый плащ и зюйдвестка, капли воды сверкали в свете керосиновой лампы. "Ну, господин Штурм?", спросил Бергер. Штурм козырнул: "Только что сделал обход, капитан. Все крепко и прекрасно. За штурвалам Клют и Вебер. Идем на норд-вест-вест по моей оценке на десяти узлах." "На полных парусах?" "Стоят все, что можно поставить." "Погода?" "Ветер пять баллов с сильным дождем, удивительно теплым." "Прекрасно." Бергер шагнул к шкафу, достал бутылку рома и два бокала. "Как долго вы работали вчера на радио?" Штурм с благодарностью принял бокал: "Ровно полтора часа." "Как батареи?" "Не слишком хорошо, капитан, однако они и раньше были такими же. Какие нашлись. Господин Прагер смог быстро достать только такие, я знаю. Но...", он сделал паузу. "Вы хотите, чтобы я перестал слушать, капитан?" "Нет, не надо. Британские и американские прогнозы погоды очень полезны, военные новости тоже. Но когда мы будем ближе к дому и захотим передать, что нуждаемся в буксире, я хочу быть уверенным, что у нас есть достаточный резерв." "Сколько слушать сегодня?" "Полчаса", сказал Бергер. "Когда закончите вахту. Я думаю, этого должно быть достаточно." "Очень хорошо, капитан." Штурм с неохотой осушил остаток рома. "Извините, мне надо вернуться на квартердек." Он повернулся и протянул руку к двери и вдруг снаружи раздался крик женщины. x x x Внизу было жарко и очень душно. Для Лотты путешествие казалось бесконечным. Из ниоткуда в никуда. Снизу раздавался тихий, но постоянный храп. Сестра Анджела без всяких объяснений перевела в ее каюту сестру Эльзу. Лотта лежала на верхней койке, над ее лицом не более чем в двух футах находилась палуба, было жарко и неудобно, несмотря на то, что на ней была надета только льняная ночная рубашка. Она думала о Хельмуте Рихтере, сосредотачиваясь с почти пугающей интенсивностью, пытаясь в воображении вызвать его из тьмы - медленную улыбку, нестриженые светлые волосы и бороду. Лотта была тихой, сосредоточенной в себе девушкой. Большая часть ее жизни была совершенно замкнута - вначале по требованиям жестко ортодоксальной католической семьи, потом самодисциплиной и воспитанием сиделки. А потом Орденом Сестер Милосердия. Не требовалось ничего, кроме Бога. Она научилась жить в себе. Но Рихтер - Рихтер был чем-то иным, совершенно новым переживанием. Когда она думала о нем, то непроизвольно улыбалась. Тело было влажным от пота. В каюте стало невозможным оставаться даже минуту. Ей хотелось дышать - чистым соленым воздухом. Она мягко спустилась на пол, потянулась за капюшоном и выскользнула наружу. Далеко на горизонте мерцали молнии, придвигаясь ближе. Новым была жутковатая фосфоресценция, судно стало средоточием света и тьмы, теплый дождь оседал на палубу серебристым туманом. Клют стоял за штурвалом, предельно радуясь мгновениям, когда "Дойчланд" на всех парусах летела сквозь ночь. Позади него на перила склонился Вебер, потягивая трубку. Никто на заметил, как Лотта появилась из кают-компании. Но Херберт Вальц, заваривая себе кофе на камбузе, увидел ее. Девушка держалась в тени у поручней левого борта и остановилась у средних вантов, подняв голову, чтобы ощутить дождь. Она отошла от поручней и когда проходила мимо входа в камбуз, Вальц выскочил и схватил ее за талию. Лотта не поняла, что произошло. От неожиданности и страха она закричала - испустив пронзительный вопль ужаса, ясно прозвучавший сквозь дождь и ветер. x x x Хельмут Рихтер, дремавший в одном из гамаков, повешенных в коридоре для дополнительных членов команды, мгновенно проснулся, выбежал по трапу и оказался на палубе до того, как Бергер и Штурм появились из капитанской каюты. Лотта пошатываясь бежала по палубе, потеряла равновесие от качки и упала к ногам Рихтера. Когда он поднял ее, капюшон спал с ее плеч. Из кают-компании появилась сестра Анджела. "Лотта!", позвала она. Рихтер отстранил девушку, сделал шаг и остановился, ожидая, пока Вальц нерешительно вышел из камбуза. "Вальц", тихо произнес Рихтер. Он стоял, расставив босые ноги, одетый лишь в морские брезентовые брюки. От приблизившегося шторма над головой мерцали молнии. На каждом конце мачты горели огни святого Эльма и все судно словно пылало сверхъестественным неярким пламенем. "Рихтер!", крикнул Бергер. Боцман, не слушая, двинулся вперед. Перепуганный Вальц вцепился в линь и начал взбираться на фок-мачту. Рихтер последовал за ним, аккуратно выбирая путь, словно имел в запасе все время мира. Вальц взбирался с невероятной скоростью. Добравшись до нижней реи, он остановился взглянуть вниз, потом выхватил с пояса нож и перерезал линь. Лотта вскрикнула. У собравшихся членов команды вырвался внезапный вздох, потом все задержали дыхание и наступила полная тишина. Линь оторвался, но Рихтер дотянулся до ближайшего каната и качнувшись на нем, перелетел на вантовый линь с искусством акробата на трапеции. Он немного повисел на нем перед тем, как начать подыматься снова. Вальц, держась за рею, ждал его, свесившись вниз, чтобы располосовать руку боцмана ножом. Рихтер уклонился от взмаха, но Вальцу удалось зацепить его лицо. Рихтер на несколько футов соскользнул вниз по линю, потом остановился, вращаясь на веревке. Лотта, прижав кулаки ко рту, смотрела вверх. Штурм шагнул вперед. Бергер схватил его за руку: "Оставь их!", сказал он тихим голосом. "Ради бога, капитан Бергер", сказала сестра Анджела, "сделайте что-нибудь." "Что вы ожидаете, сестра?", спросил Бергер, не на миг не отрывая взгляда от сцены наверху. Это было чрезвычайное зрелище, с широкими полосами молний, взрывающимися от одного горизонта до другого, со странными шарами огней святого Эльма, пульсирующих на вершине каждой мачты, с жуткой фосфоресценцией электрических разрядов, текущих по каждому канату и по каждой веревке, с полной ясностью выхватывающих из тьмы Вальца и Рихтера. Невероятным усилием боцман на руках подымался по линю, потом схватился за рею нижнего топового паруса и через мгновение твердо стоял на веревках оснастки. Вальц повернулся и снова начал подыматься, карабкаясь к рее верхнего топового паруса. Вспышки молний слепящим мгновенным блеском словно впечатывали сцены в глаза стоящих на палубе, но в промежутках были короткие интервалы полной тьмы, поэтому действие продвигалось вперед рывками, кадр за кадром, как будто они смотрели в глазок старомодной машины с движущимися картинками. Когда Вальц добрался до реи, боцман перегнулся в сторону, перешел на дальний конец реи и начал медленно подыматься по веревкам оснастки. Вальц повернулся и пошел к другому концу реи. Рихтер был теперь очень близко. Он висел не более чем в трех футах от Вальца, вслепую ударявшего ножом. Кончик ножа зацепил правую щеку боцмана. Тот неумолимо продвигался вперед и Вальц испустил крик отчаянья. Он схватился за скрепы главного верхнего топового паруса и в бешенстве перерезал их ножом. Линь распался и рея, свободная от ограничений, стала беспорядочно болтаться взад-вперед, парус захлопал на ветру. Рихтера должно было сбросить в пустоту, но ему удалось вскарабкаться на нижнюю рею топ-галланта. Вальц бессмысленно метался взад и вперед. Неожиданно "Дойчланд" качнуло и его почти сбросило с реи, он ухитрился спастись, только зацепившись рукой за оснастку. Рихтер двигался позади галланта между качаниями судна. Он сделал паузу и внимательно наблюдал, выбирая момент, в то время как Вальц на другом конце болтался высоко над морем. Судно накренилось, Вальца быстро качнуло и он повис на одной руку, бешено размахивая ножом. Рихтер, держась руками за веревку, обеими ногами ударил его в лицо. Вальц закричал и сорвался с реи в пространство. Он вошел в воду на некотором расстоянии от поручней правого борта. Рука замахала в безмолвном призыве, но, несмотря на бешено полощущийся парус, "Дойчланд" все еще делала десять узлов, и он исчез, став одним из многих, взятых ночью и морем. "Спустить паруса, господин Штурм. Двойной джибс. Подтяните топовый и галлант, потом за работу: устраните повреждения. Я хочу снова начать движение через час", приказал Бергер. "Это все, что вы можете сказать?" Голос сестры Анджелы был тихим и напряженным. "Человек погиб." "Об этом будет записано в журнале", бесстрастно ответил Бергер. Рихтер спрыгнул на палубу и Лотта побежала к нему с простертыми руками. В трех-четырех шагах от него она пошатнулась в полуобмороке. Рихтер быстро подхватил ее. Несколько мгновений он смотрел на нее, кровь сочилась из рассеченной щеки, потом пошел в кают-компанию. Столпившиеся внизу лестницы монахини быстро расступились, давая дорогу. Сестра Кэт спросила: "Все в порядке, господин Рихтер?" Рихтер не ответил. Он прошел через салон в каюту Лотты и положил ее на нижнюю койку. Он потянулся к простыне, чтобы укрыть девушку, ее веки затрепетали. Секунду она слепо смотрела в пространство, потом узнала его: "Господин Рихтер?" "Все в порядке", сказал Рихтер. Он сделал движение, поворачиваясь, возникла легкая паника: "Не покидай меня." Он взял ее за руку и склонился возле койки, гладя ее лоб, словно успокаивая ребенка: "Никогда больше. Теперь спи." Она закрыла глаза, лицо успокоилось. Через некоторое время дыхание стало медленнее и регулярнее, ее руки расслабились. Он встал на ноги и повернувшись увидел монахинь, в тусклом свете глядевших в дверь с одинаковым выражением изумления на лицах. Сестра Анджела стояла в ногах постели сложив руки, бледная и спокойная. Подавив эмоции, совершенно спокойно он подождал, что она скажет, и как всегда она его удивила. "Я думаю, теперь вам лучше пойти со мной, господин Рихтер", мягко сказала она. "Исходя из положения вещей, я должна сказать, что вам следует наложить еще один-два шва." x x x В сером свете рассвета далеко к северо-востоку U-235 поднялась на поверхность у буя встречи в миле от Бергена. Она представляла собой чрезвычайное зрелище, ибо вместо носа был лишь зазубренный пенек скрученного заржавевшего металла. Посреди пролива обнаружилось, что восемь метров полубака смято на один бок. Фримель сообразил, что освободиться от поврежденного куска металла можно, если попеременно менять скорость с полной вперед на полный назад. Однако, остаток пути представлял настоящий кошмар. Он не смыкал глаз тридцать шесть часов и когда последовал за Энгелем по трапу на мостик, это в самом деле было весьма медленно. Эскорт из двух вооруженных траулеров спешил встретить их, мигая сигнальными фонарями. Энгель рассмотрел их в бинокль, потом повернулся. Лицо его было серым, глаза потемнели, стали безжизненными. Повязка на лбу не улучшала общего впечатления. "Мы дошли, господин адмирал?" "Похоже на то." Сзади них по трапу быстро вбежал матрос и передал листочек: "Сообщение, капитан." Он вручил его Фримелю, но тот покачал головой: "Ты прочитай", сказал он Энгелю. "Прекрасная работа, Отто. Дениц, главнокомандующий Кригсмарине", прочитал Энгель тихим голосом. "Это все." "Прекрасная работа", резко засмеялся Фримель. "В самом деле, прекрасная работа." Возник очередной шквал активности, когда миноносцы прошли мимо них на позиции, матросы с бортов приветствовали медленно ползущую U-235. Откуда-то снизу раздался крик, заглушенные вопли радости, по железному трапу затопали ноги и на мостик пулей вылетел Хайни Рот с очередным листочком в руке. Он был бледен от восторга. "Ради бога, что там такое?", спросил Фримель. "Еще сообщение, господин адмирал. Просто говориться: "Информация абвера. В лондонскую тюрьму Кейдж девятнадцатого доставлен Герике."" Он отвернулся и тяжело склонился на поручни, совершенно не владея собой. Фримель из нагрудного кармана достал смятую пачку сигарет. Там еще оставалась одна, которую он аккуратно вставил в мундштук. Хайни дрожащей рукой дал ему прикурить. Фримель глубоко затянулся, потом вздохнул: "Последняя из вшивого французского сорняка, но за всю свою жизнь я не курил сигареты слаще." ---------------------------------------------------- Баркентина "Дойчланд", 20 сентября 1944 года. Широта 46ь.55N, долгота 17ь.58W. Очередная плохая ночь. Ветер силой семь баллов. Дожди и бурное море. В четыре склянки утренней вахты на клотике разорвался внешний джиб и отломился джиб-бум, когда с наветренной стороны пришла сильная волна. Старший матрос Клют и Шмидт, спрыгнувшие к вантовым поручням, были снесены в скупперы. Я ожидал, что их унесет, но каким-то чудом они уцелели. Шмидт получил перелом левого предплечья. Было крайне необходимо идти против сильного течения и я решил зарифить судно, чтобы дать господину Штурму шанс исправить повреждение. В две склянки дополуденной вахты боцман Рихтер доложил, что в трюме восемнадцать дюймов воды. Я приказал ему немедленно вызвать снизу вахту правого борта и поставить на помпу. Лишь в две склянки первой собачьей вахты господин Штурм смог сообщить, что все повреждения исправлены. Вахта боцмана Рихтера откачала воду досуха и шторм немного уменьшился, поэтому мне стало возможным повернуть судно и возобновить прежний курс, потеряв около сорока миль, пока мы дрейфовали по ветру. По моей оценке мы сейчас находимся примерно в семистах милях к западу от Бискайского залива. 7 Считалось полезной пропагандой дать публике посмотреть на немецких военнопленных, провозимых через станцию Юстон. Суб-лейтенант Фишер командовал конвоем, который состоял из Карвера и двух старших матросов Райта и Хардисти. Они были в гетрах и портупеях с подвешенными револьверами Веблей-38, как и обычный береговой патруль, однако они провели Герике сквозь толпу по возможности незаметно, просто как еще одного военнопленного, набросив на его плечи голубой плащ. Фишер предъявил документы охраннику поезда, который провел их в багажный вагон. Задняя секция была забрана металлической решеткой, за которой лежала куча красных мешков главного почтового управления. Охранник достал ключ: "Если вам надо, он может пройти внутрь." "Прекрасно", сказал Фишер. "Можете оставить мне ключ?" "Почему бы и нет", сказал охранник. "У меня есть запасной. Мне кажется, вы не похожи на почтовых воров." Он вышел. Фишер отпер железные ворота и Карвер преувеличенно вежливо кивнул Герике: "Если вы ничего не имеете против, сэр." Герике вошел внутрь, суб-лейтенант запер ворота и передал ключ Карверу: "Хорошо, чиф. Присмотрите здесь, пока я поищу лейтенанта Джего." "Не торопитесь, сэр. Нам здесь будет хорошо", ответил Карвер. "Здесь даже лучше, чем в следующих вагонах." Фишер вышел, а Карвер передал фунтовую банкноту старшему матросу Хардисти: "Вы с напарником бегите в станционный буфет и схватите все, что можете, в смысле сэндвичей и папирос." "Но мы принесли с собой пропасть еды из каптерки, чиф", сказал Хардисти. "Я знаю, сынок, знаю", сказал Карвер. "Это хорошо, пока мы ездим в Лидс или куда-то в этом роде, а здесь в два часа ночи все буфеты будут пустые. А теперь делайте, что я сказал." Герике прислонился к металлической решетке и изучил объявление на стекле. В нем говорилось: "Если во время вашего пребывания в поезде случится воздушный налет: 1. Не пытайтесь покинуть вагон, пока проводник не потребует этого. Вы в большей безопасности там, где находитесь. 2. Держите жалюзи опущенными днем и ночью для защиты от осколков стекла. 3. Если пространство позволяет, ложитесь на пол." Карвер сказал: "За такие объявления благодари твоих клоповщиков." "Скажите мне, главный старшина", сказал Герике, "как долго вы на военной службе?" "Тридцать лет. Я вступил в армию в четырнадцатом году, когда мне было шестнадцать." "А, так вы кадровый солдат", кивнул Герике. "Вы меня удивляете. Война, кроме всего, это название игры для профессионала. Похоже, вы, однако, возражаете против этого факта. Наверное, единственная причина, по которой вы остаетесь на службе после первого срока, это возможность носить красивую форму и иметь по девушке в каждом порту." Карвер разъярился: "Ты дождешься, ублюдок." Они услышали голос появившегося Фишера. Суб-лейтенант вошел вместе с капитаном Воаном и Харри Джего, и все увидели, как Карвер сквозь решетку предлагает Герике сигарету. "Не хотите ли курить, капитан?", спросил он с исключительной вежливостью. "Весьма любезно с вашей стороны, чиф." Герике принял сигарету и предложенный огонь. Воан сказал: "Немного примитивно, но могло быть и хуже. Какие-нибудь жалобы, капитан?" Герике поднял скованные запястья: "Может, это можно снять? Кроме всего, я же нахожусь в клетке." "Извините", покачал Воан головой. "Но, может быть, вы почувствуете себя немного лучше, если узнаете, что пару часов назад мы получили разведрапорт от наших норвежских друзей в Бергене. Похоже, что U-235 под командованием контр-адмирала Фримеля дошла благополучно, минус семь-восемь метров носа." Несколько мгновений Герике не мог воспринять сказанное и не смог что-либо ответить, так как снаружи раздались свистки проводников, топот бегущих ног. Воан чопорно сказал четким, точным голосом: "Что ж, капитан, я могу лишь пожелать безопасного путешествия через все опасности Северной Атлантики." Герике улыбнулся: "Будет иронией судьбы, оказаться в визире перископа старого камрада." Воан отдал честь, кивнул Фишеру и, хромая, сошел на платформу. Джего сказал Герике: "Я буду заглядывать время от времени. Путь до Глазго займет часов двенадцать или чуть больше." "Я, собственно, не тороплюсь." Джего вышел и к решетке подошел Карвер: "Я тоже, сынок", мягко сказал он, "и для начала я снова заберу медали." x x x На Фаде дождь налетал с гавани и барабанил по окнам старого коттеджа. Рив сидел за столом, открытый дневник лежал перед ним. Ежедневный записи были старой привычкой, приобретенной в молодые годы на море. Не столько записи о событиях, сколько попытка сформулировать мысли. Он приложил спичку к трубке, взял ручку и начал писать. "...моя жизнь, если ее можно назвать жизнью, стала странным делом, разновидностью метаморфоза, в котором все изменилось. Оливер Веделл Холмс однажды сказал, что от человека требуется, чтобы он разделял в опасностях бытия деяния и страсти своего времени, не рассчитывая выжить, и большую часть своей жизни я следовал его заповеди с необычайной верой. Но теперь я запутался в паутине дней, время шествует медленным темпом, и к какой