полудню. Точнее, ее нашла Ванда, которая собирала вещи для стирки. Вытащив из шкафа свой купальный халат, она обнаружила косметичку в кармане. Перед этим халат висел под моим плащом, но мне не пришло в голову его проверить, хотя карманы плаща я прощупала. Прижав к себе вновь обретенные документы, осознавая всю важность своей миссии и наполнившись новыми надеждами, я отправилась за вспышкой. Обладателем вспышки был один из моих друзей - Тадеуш. До Варшавы я добралась уже к вечеру, в конторе его не застала, а телефон дома не отвечал. Поэтому, чтобы хоть что-то выяснить, пришлось ехать прямиком к Еве - его подруге. Оказалось, что Тадеуш поехал к слесарю в Миланувку, где должен оставить автомобиль и вернуться поездом. Я знала и слесаря, и как его найти. Поездом Тадеуш мог возвращаться бог знает сколько времени, и я предложила за ним съездить. Ева охотно согласилась. Выходя из ее флигеля, я увидела какого-то парня, стоящего посреди двора и разглядывающего довоенную часовенку. Я сентиментально вздохнула: - Каждый раз, когда я к тебе прихожу, мне вспоминается двор моего детства, - сказала я поворачиваясь к Еве. - Он выглядел точно так же и был совсем рядом, на Хмельной сто шесть... - Сволочь!!! - возмущенно заорала Ева вместо ответа. Парень возле часовни повернулся, как пораженный молнией. Ева погрозила кулаком в его сторону и топнула ногой. - Домой, сволочь! Где ты шляешься по ночам?!.. Я слегка удивилась, в голове мелькнула мысль о Тадеуше. Но не разобравшись в явно интимной ситуации, я тактично промолчала. В глаза бросилось выражение лица обруганного человека. Он выглядел одновременно алчным, страшно удивленным и полностью остолбеневшим. Ева продолжала грозить ему кулаком и топать ногами. - Ты знаешь его? - спросила я с подозрением. - Кого? Сволочь?! Конечно же?!.. - Господи, ну почему сволочь? Выглядит он довольно пристойно!.. Ты про него не рассказывала... - Про кого... О, боже!.. Из-за спины человека выскочил большой, красивый, абсолютно черный кот, шмыгнул по двору и запрыгнул прямо в открытое окно. Повернувшийся к нам молодой человек казался парализованным. Испуганная и сбитая с толку Ева окаменела. Я сразу поняла в чем дело. - Я понимаю, что ты слегка пожурила своего кота, - съехидничала я. - А теперь объясни этому человеку, что ты ругала не его, а то как-то глупо получается. Ева сразу пришла в себя, два раза шагнула и, не задумываясь, сделала реверанс, точно так же, как исполняла его двадцать лет назад. - Моего кота зовут Сволочь. Вы извините, но он вчера не ночевал дома, пришлось сказать ему пару слов, очаровательно объяснила она. - Это относилось не к вам. Прошу прощения. Человек отреагировал достаточно необычно. Не обращая внимания на очаровательную Еву, он бросился к нам и уставился на меня. - Кто вы?!!! - взволнованно заорал он. Теперь пришла моя очередь остолбенеть. Я не могла так сразу сказать, кто я. Идиотский вопрос, я - никто. Ева начала подозрительно фыркать. Парень ответа не ждал: - Вы сказали, что жили на Хмельной, сто шесть!!! Где люди с Хмельной, сто шесть??!!! Может, вы их знали?! Может, вы слышали фамилию Влукневский?!!.. Я пришла в себя также быстро, как перед этим Ева, и мне стало жарко. Конечно, это был он, совпадающий с описанием Франека, тот, что спрашивал про нас весной. Молодой, высокий, худой, с темными волосами. - Вас интересует Франтишек Влукневский? - осторожно спросила я. - Франтишек!.. О, боже! Вы его знали?!.. - Так сложилось, что он был моим дедом, - сказала я сухо, осторожно приглядываясь к нему, пытаясь побыстрее оценить - негодяй он или порядочный человек. - Мы уже знаем, что вы были у Франека. Надеюсь, вы объясните, в чем тут дело? - Ты его знаешь? - поинтересовалась Ева. - Нет, но я про него слышала. Он искал нас у родственников. - Прабабки? - Нет, прадеда. - И чего он хотел? - Откуда мне знать? Вся семья уже целый месяц ломает над этим голову... Мы могли продолжать разговаривать на любую тему, поскольку этот тип был ни на что не способен. Возможно, у него отнялась речь. Он замер, всматриваясь в меня, как в икону, на лице его застыла маска восторженного недоверия. Я подумала, что он навсегда останется стоять памятником у Евы во дворе и будет мешать прохожим. Надо ему помочь: - В том, что я внучка своего деда, нет ничего удивительного - осуждающе заметила я, - теперь можете расслабиться. Да издайте же хоть звук! Парень издал звук. Таких последствий своего невинного предложения я не ожидала! Над довоенным двором разнесся могучий звериный рев, молодой человек сошел с ума - он хлопнул в ладоши, притопнул, исполнил что-то среднее между чардашем и канканом, дополняя все элементами разбойничьих плясок. Гремящий протяжный рев перерос в радостные выкрики, что привело к появлению в окнах многочисленных зрителей. Наконец, запыхавшись, он немного овладел собой. Он позволил увлечь себя к дверям, на этом, из-за соседей, очень настаивала Ева. Горячо, беспорядочно и совсем непонятно он объяснил мне, что мечтает о потомках моей бабки - Полины Влукневской. Они снятся ему по ночам, он должен с ними увидеться, должен, и все тут! Во всем мире для него это единственные люди, достойные внимания! Длилось все это довольно долго, до тех пор, пока мы не достигли какого-то взаимопонимания. С большим трудом я добилась от этого психа его персональных данных. Звали его - Михал Ольшевский, он был смотрителем музея в Ливе. В Ливе!.. Почти у нас под носом. Я пыталась выведать еще что-нибудь, но псих не хотел разговаривать. Он издавал только радостный восклицания, свидетельствовавшие о том, что дело поразительно важное. Принимая во внимание количество трупов, я легко этому поверила. Не стоит и говорить, что эту добычу я из рук не выпустила. - Никаких ожиданий до завтра, - твердо сказала я. - Насколько я разбираюсь в жизни, как пить дать, до завтра вас кто-нибудь грохнет, и вся эта бодяга начнется заново... Едем со мной и никаких возражений! Ева одобрительно закивала, а Михал Ольшевский засиял еще больше, хотя это и казалось невозможным. Он искренне признался, что испытывал некоторые опасения и собирался следовать за нами на такси. Полное совпадение желаний позволило нам приступить к действиям. Из Миланувки Тадеушу пришлось возвращаться в многочисленной компании. Как оказалось, вспышки у него не было. Две недели назад он одолжил ее человеку, который теперь всячески избегает встреч с ним, откуда можно сделать вывод, что вспышка отправилась ко всем чертям. Наверное, он ее разбил. Слегка обеспокоившись, я потребовала от Тадеуша приложить побольше энергии и уведомить меня, когда он получит прибор. Вместе с Евой они могут привезти ее прямо в Волю, где, благодаря происходящим событиям, жизнь протекает достаточно интересно. - Я сейчас поеду туда с этим человеком, - на всякий случай добавила я. - Если по дороге меня убьет неизвестный, вы знаете, что сказать следствию. Михал Ольшевский сидел тихо и в наши разговоры не вмешивался. Выглядел он так, будто изнутри его распирала неизвестная субстанция, выделяющая свет. Его присутствие заставило меня отказаться от поисков вспышки по другим знакомым и махнуть рукой на ловушку, которую должен был заменить живой источник информации. От дома Тадеуша я направилась прямиком в Волю. - Какого черта вы шлялись по двору Хмельной, сто двадцать два, если знали, что Влукневские жили на Хмельной, сто шесть? - спросила я, выбравшись на люблинскую трассу. - Хоть это вы скажете? - Я шлялся по всем дворам, - с выражением безграничного счастья ответил Михал Ольшевский. - Того, что я пережил, словами не опишешь. - Нас было трудно найти? - Трудно!.. Ха-ха! Вообще невозможно! Вы извините, но про это я могу рассказать сразу! С большим интересом я выслушала описание тернистого пути к потомкам моих бабки и деда. От Влукневских из села Михал Ольшевский узнал, что Франтишек и Полина имели трех дочерей, которые скорее всего вышли замуж и сменили фамилии. Новых фамилий он, естественно, не узнал. В адресном столе ему не помогли. Влукневские были, он получил много адресов и потратил массу времени на то, чтобы понять, что это совсем не те люди, которых он ищет. Они были разбросаны по всей Польше, некоторые не отвечали на письма, поэтому он наездился досыта. Еще больше времени он потратил в Тарчине, где Влукневские жили во время войны, там он даже нашел семью, которая их когда-то знала, но его преследовали неудачи: единственный член этой семьи, хорошо помнивший Франтишека Влукневского, как раз недавно умер, остальные ничего не знали и понятия не имели о фамилиях повыходивших замуж дочерей. Что еще хуже, он выяснил, что этих Влукневских искал кто-то другой, немного раньше, и этот другой успел переговорить с покойным членом семьи еще при жизни. Он страшно переволновался и начал исследовать кладбища. В Повонзках, обойдя могилу за могилой, прочитав надпись за надписью, он понял, что обеспечит себе работу на ближайшие десять лет, поэтому перешел к администрации кладбищ. Ни в одной конторе во всем воеводстве он не нашел имени Влукневских. Обидно. - Вы правильно не нашли, потому что Влукневские лежат в склепе, а склеп записан на имя моей мамуси. И вообще, откуда вы взяли Повонзки? Начинать надо было с Брудна! - Семья старая, я и начал с самого старого кладбища... Потерпев поражение на кладбищах, Михал сменил направление деятельности и нашел село Голодоморицы, где также надеялся добыть кое-какую информацию. Он ее получил, но такую, что волосы на голове стали дыбом... - Хо-хо!.. - вырвалось у меня и я прикусила язык. - Извините? - заинтересовался Михал. - Ничего, ничего. Говорите дальше... Михал подозрительно посмотрел на меня и продолжил рассказ. Информация из Голодомориц окончательно его расстроила, в приступе отчаяния он начал часами блуждать по Хмельной улице. Жили же здесь когда-то эти чертовы Хмелевские, должен же их кто-то знать! Кто-то мог вернуться домой после войны, какой-нибудь кум, сват или сосед, должен же хоть кто-то хоть что-то знать... - И пожалуйста! - торжествующе закончил он. - Самая глупая идея оказалась удачной! Вы нашлись. Это понравилось даже мне. Я нашлась исключительно благодаря тому, что там живет Ева, которой в те времена и на свете не было. Парню крупно повезло... - Еще можно было дать объявления в газеты, - критически заметила я. - Время от времени мы кое-что читаем... Михал Ольшевский беспокойно заерзал. - Что вы?.. Это исключено! Это могло произойти только в крайнем случае! Я удивилась, откуда у него такая неприязнь к прессе. Михал Ольшевский таинственно понизил голос. - Все должно оставаться в тайне, это очень деликатное дело, оно не должно привлекать ничьего внимания. Могут возникнуть некоторые сложности... - Не могут, а уже возникли, - сварливо поправила я. - Два трупа и один недобитый, совсем не плохой эффект. - Что?.. Как это?!.. - Вот так? Вы не слышали об убийствах под Венгровом? Они потрясли всю округу. Я абсолютно уверена, что ваша тайна и наши трупы, в количестве две с половиной штуки, это одно и то же дело. Все закручено вокруг нашей семьи. - Что вы сказали?! Трупы?!.. Действительно кого-то убили?!.. - Да, среди прочих и Менюшко из Голодомориц. Готова поклясться, что там вы искали Менюшко! Можете молчать дальше - может, еще пара трупов появится... Михал Ольшевский окаменел. Я рассказала ему про убийства в Воле, надеясь, что он не выдержит, как-то отреагирует, разболтается, а я наконец-то что-нибудь узнаю. Заинтригована я была дьявольски. Что это за штучки, которые мои родственники выкидывали в те давние времена. Этот парень наверняка что-то об этом знал. Вообще-то все складывалось, но истоки загадки до сих пор были тайной! Михал Ольшевский отреагировал так, что мне стало страшно за машину. Он мог вырвать рычаг переключения скоростей, выбить стекло или раскрошить приборную панель... - Менюшко!!!.. - возбужденно стонал он, заламывая руки и вырывая волосы. - Лагевка!!!.. Все могло разойтись!!!.. Больницкий!!!.. - Немедленно успокойтесь, а то я вас выброшу! - сердито пригрозила я. - Конечно, вы меня выбросите... Боже мой! Значит все разошлось!!!.. Ну да, эти женщины в вашей семье... Вы меня выбросите!.. - Псих, - произнесла я приговор и нажала на газ, чтобы побыстрее добраться до места и убрать сумасшедшего из машины. Как видно, мои родственники успели навредить ему и из могилы... Вечером, в половине девятого, в доме Франека, в комнате на втором этаже собралась вся семья. Михал Ольшевский положил на стол большой и очень тяжелый пакет, за которым мы заехали по дороге. Он взял его в музее в Ливе, после того как оправился от потрясения и немного успокоился. Операция освидетельствования личностей прошла безболезненно. Все с суетливой поспешностью показывали ему свои документы. У Терезы, кроме паспорта, с собой оказалось даже свидетельство о рождении. Локализовать трех наследниц Полины Влукневской удалось без труда, контакт с ними принес Михалу явное облегчение. - Наконец-то, - взволнованно вздохнул он. - Я вас уже обыскался!.. Наконец-то! Теперь что-то прояснится. Я ничего не скажу, объясняться будем потом, я предвижу некоторые сложности! А пока я вам просто покажу это... Он торжественно развернул установленный на виду пакет. Как загипнотизированные, мы следили за его руками. Из под нескольких слоев толстой бумаги показался железный сундук, из которого Михал вынул какую-то ломкую, пожелтевшую, по-видимому, очень старую бумагу. - Это завещание, - вдохновенно произнес он. - Завещание пани Софии Больницкой, матери Катарины Войтычко, вашей прабабки. Вы предпочтете прочесть сами или зачитать вслух? - Читай вслух, сынок, - торопливо сказала Люцина, - а то мои очки где-то потерялись. - А что, Тереза снова убирала? - невольно вырвалось у меня. - Тихо! - зашипела Тереза. - Во имя отца и сына и святого духа, - торжественно начал Михал, и Тереза инстинктивно перекрестилась. - Я, нижеподписавшаяся София из Хмелевских Больницкая, будучи в здравом уме, но после долгой жизни, приближаясь из-за болезни к царству небесному, в присутствии благородного пана нотариуса Бартоломея Лагевки, настоящим сообщаю свою последнюю волю... Ошеломленно и безмолвно мы вслушивались в необычные фразы. Прабабка, царствие ей небесное, отписывала гигантское наследство потомкам своей старшей внучки, полностью забыв о своей дочери Катарине. Единственными потомками этой внучки были моя мамуся и две ее сестры... Добравшись до конца завещания, Михал Ольшевский одним духом прочитал еще несколько документов, касающихся нашей семьи. Наконец, он замолчал и посмотрел на нас гордым взглядом победителя. В комнате воцарилась звенящая тишина. - Наконец-то Франек успокоится, - внезапно произнесла тетя Ядя. - Теперь хоть ясно, что он сторожит. - Ничего не понимаю, - недовольно отозвалась моя мамуся. - Здесь убивают за прабабкины усадьбы? За эти мельницы? - Скорее, из-за винокурни, - пробурчала Люцина. - Подождите! - вдруг оживилась Тереза. - Из этого же явно следует, что это не мы должны что-то кому-то отдать, а нам, так? Ну скажите же, так или нет? - Ну, так... Похоже, что так... - И мы никому ничего не должны? Слава богу! А то мне это уже надоело!... Михал Ольшевский сорвался с кресла. - Как вы можете?! - крикнул он со смертельной обидой. - Какие еще усадьбы, об усадьбах и речи не было!.. - Как это? Вы же сами читали нам завещание прабабки, - удивленно перебила моя мамуся. - Зачем же убивать, если все национализировано... - Да ведь не это важно! Черт с ними, с усадьбами и с винокурней! Вы что, совсем не слушали? Сундук!!! - Какой сундук? - заинтересовалась Люцина. Михал Ольшевский отчаянно застонал, схватил завещание и заново зачитал фрагмент, касающийся окованного сундука, полученного Бартоломеем Лагевкой на хранение. В сундуке должны были лежать разные ценные вещи и пятнадцать тысяч рублей золотом. - И что стало с этим сундуком? - спросила моя мамуся. - Давным-давно сгинул, - убежденно ответила Люцина. С того времени прошли две мировые войны... - И одна революция, - ехидно подсказала я. - Две революции, - нервно поправил Михал. - Какая разница? Это не имеет значения... - Сынок, опомнись, - с жалостью произнесла Люцина. - Что могло сохраниться за две войны и две революции! Давно все разворовали! Михал Ольшевский разволновался настолько, что начал глотать части предложений и даже слов: - Во-первых, нота... В тридцать ...вятом... году! - кричал он. - Лежало, как и лежит! Согласно во... во-вторых! Вот так! Я знаю! Ни на каких рынках! Не было!... - Дайте ему воды, а то у него судороги начнутся, - забеспокоилась Тереза. - Зачем вы его расстраиваете, - упрекнула их тетя Ядя. - Дайте ему договорить. Пусть он расскажет все, что знает. - Ну ладно, пусть скажет, - согласилась Люцина. - Я во все это вообще не верю, но пусть будет так, как он хочет. Михал Ольшевский, пытаясь обрести дар речи, вытягивал из сундука и разбрасывал по столу документы. Он схватил стакан Терезы с остатками чая и залпом выпил. Поперхнулся, отдышался, собрался, разложил бумаги в нужном порядке и вновь приступил к объяснениям, пытаясь подавить охватившее его волнение. Из повторно прочитанных бумаг неумолимо следовало, что таинственный сундук две революции и одну войну выдержал. Оставался вопрос второй войны. Михал Ольшевский уперся, что сундук должен был выдержать и вторую, поскольку ни один из содержавшихся в нем предметов никогда не увидел дневного света. Ни один из них никто не продавал и не покупал. Ни один нигде не появился. Сундук должен где-то лежать нетронутым и все тут! - Что это вообще за предметы? - раздраженно спросила Тереза. - Ну, наконец-то! - победно выкрикнул Михал. - Наконец-то! Сейчас вы убедитесь... Он схватил очередную бумажку очень большого формата, частично порванную и будто изъеденную молью. - Монет золотых и серебряных разных, две тысячи штук, в том числе византийских, давно не используемых, - довольно объявил он. - Это нумизматическая коллекция высшего класса!.. Вот, пожалуйста... Подсвечник золотой, семирожковый, весом в пуд с четвертью, украшенный каменьями и зеленой жемчужиной грушевидной формы в основании, выкупленный триста лет назад у рода неких Ожинов, добытый во время крестовых походов, одна штука... С зеленой жемчужиной, обратите внимание. Такие подсвечники есть, но как раз с зеленой жемчужиной ни одного... Кубков серебряных, изготовленных по заказу графов Лепежинских при жизни короля Батора, с оленями, на ножке в форме рогов, три штуки... Сервиз серебряный, на пятьдесят восемь персон, исполненный краковским ювелиром в 1398 году от Рождества Христова, со сценами охоты... Шкатулка для драгоценностей из чистого золота, в итальянском стиле, с искусной резьбой... - Он с ума сошел? - удивилась Люцина. - Сынок, ты что читаешь? - Изготовленная для короля Зигмунта Августа, - продолжал по инерции Михал, - украшенная кораллом, купленная у князей Радзивиллов. Старинный головной убор, выполненный из трехсот жемчужин... - Что вы читаете, - подозрительно прервала его Тереза. - Это должно быть в сундуке? - Наверное, это описание какого-то древнего клада, - неуверенно предположила тетя Ядя. - Ничего подобного! - энергично запротестовал Михал. - Это как раз то, что вы наследуете! Предметы, оставленные внучке пани Софией Больницкой! Содержимое этого сундука! - Чепуха! - презрительно провозгласила Люцина. - Полный вздор! Головной убор из трехсот жемчужин!.. Идиотизм. В этой семье никогда ничего подобного не было. - Откуда вы знаете? Это все спрятано! - Да где там, - скептически произнесла моя мамуся. - Наша семья никогда не была такой богатой. Мне стало нравиться происходящее. До сих пор я слушала в некотором оцепенении, пытаясь разгадать причины, по которым этот чужой парень так горячится. Теперь все прошло, я поняла интерес Михала Ольшевского, как-никак искусствоведа. - Замолчите! - решительно вмешалась я. - Меня лично все происходящее и не касается, чтобы что-то получить, мне придется убить вас троих, но я интересуюсь старинными вещами. Покажите еще раз эти бумаги! - Ну, наконец-то! - облегченно вздохнул Михал. - А я в эти бредни не верю, - уведомила нас Тереза. Повторно просмотрев при помощи Михала все документы, я стала на что-то надеяться. Из них следовало, что не столько семья, сколько прабабка обогатилась, как-то внезапно и без видимых последствий. Наследство от графини, наследство от родственника, приданное прабабки... Все, что было, она запихала в сундук, благодаря чему все это не растранжирено... - Дурочки, - сказала я без всякого уважения. - Конечно, семья была не богатой, от самой прабабки осталось какое-то барахло... - Баччиарелли! - выкрикнул с обидой Михал. - А что такое один Баччиарелли по сравнению со всем остальным! Пара каких-то мелочей, а все остальное - это побочные наследства, которые прабабка вообще не трогала. Кроме того, усадьбы и мельницы были настоящими. Франек их помнит. Вас никогда не удивляло, что прабабка ничего не получила от предков? - У нее ничего не было, потому что не было у предков, - гордо ответила моя мамуся. - Значит, усадьбы Франек выдумал? Я всегда думала, что кроется за этой каретой... - Какой каретой? - неуверенно прервала Тереза. - Все знают, что прабабка смылась от прадеда и потом была привезена в Тоньчу в карете с четверкой коней. Так откуда карета? Из этой нищеты? По-моему, что-то в этом есть, раз у матери прабабки была карета с четверкой коней, а у прабабки эта халупа в Тоньчи... - Бабку лишили наследства, - неуверенно объяснила моя мамуся. - То-то и оно. А с имуществом предков что стало? И с ее приданым? Карета была, а приданого не было? - Она очень мудро рассуждает, - похвалила меня тетя Ядя. - Кажется, что всего этого много только потому, что прабабка все хорошо спрятала. Подумайте, что бы произошло, если бы прабабка получила свое наследство вовремя, что бы от него осталось? Прадед докупил бы земли, построил большой дом, может, расстарался бы о карете, а потом все разошлось бы по девяти детям. Еще до первой мировой войны стало бы расходиться... Агитация мне удалась, Михал Ольшевский одобрительно кивал головой, моя мамуся и Тереза начали сомневаться, но Люцина была непоколебима. - Триста жемчужин! - презрительно фыркнула она. - Как же!.. - Дались тебе эти триста жемчужин! - разозлилась на нее Тереза. - Триста жемчужин да триста жемчужин! Ты там больше ничего не заметила? - Золотая шкатулка с резьбой в итальянском стиле! - вспомнила Люцина с еще большим пренебрежением. - Византийский подсвечник! Фи!.. - Бокал венецианского стекла, украшенный резьбой и оправленный в золото, - дерзко напомнил Михал. - Такой, как Любомирский разбил о свою голову, - добавили я. - Хотела бы я увидеть нечто подобное... - Увидишь! - сварливо фыркнула Люцина. - Ухо от селедки! Тетя Ядя опять попробовала вмешаться: - Да подождите же, пусть он расскажет все до конца. Почему вы считаете, что это еще никто не украл? Откуда вы это знаете? Михал благодарно посмотрел на нее и подождал, пока другие перестанут ссориться. - Сейчас я все объясню, - сказал он поспешно. - Как я сказал - я искусствовед. Десять... нет, пятнадцать лет я интересуюсь антиквариатом, исследовал, осматривал... Потом все каникулы я проводил за границей, наработался как вол, но не в том дело... Я осмотрел все музеи, все доступные частные коллекции, собирал все сведения об аукционах, распродажах, наследствах, сейчас я в состоянии рассказать вам, где что находится по всему миру. А лучше всего я знаю, что было в Польше, что украли и вывезли, что Потоцкий проиграл в 1909 году в Монте-Карло... - И что он проиграл? - вдруг заинтересовалась моя мамуся. - Серебряную упряжь для коня в стиле барокко, украшенную бирюзой и жемчугом. Упряжь и седло. Это он и оставил. - Он поехал в Монте-Карло с упряжью в стиле барокко? - недоверчиво поинтересовалась Тереза. - Ради бога! Он ее оставил дома, а деньги ему дал один французский торговец, который давно поджидал удобного случая. Месяцем позже все перешло в собственность одного английского коллекционера. Подобную информацию я собираю много лет... - Ну, хорошо, - остановила его Люцина. - А какое это имеет отношение к делу? К сундуку нашей прабабки? - Я же рассказываю. Я знаю судьбу всех шедевров по всей Европе и большей части во всем мире. И могу сказать... Михал остановился. Он посмотрел на нас, поднялся с кресла, немного помолчал и наконец очень торжественно закончил: - Пожалуйста... Со всей ответственностью я могу вам сказать, что ни один из упомянутых предметов нигде не появлялся. Совсем нигде. И никогда. Никто о них даже не упоминал. А означать это может только одно... Это может означать только то, что ни у кого этого нет. Все эти сокровища до сих пор лежат в сундуке, как и много лет назад. В целости и сохранности!... Мы смотрели на него завороженно и несколько туповато, смысл его слов доходил до нас постепенно, с некоторым сопротивлением. Если он говорил правду... Если не преувеличивал своих знаний... Действительно, существовала возможность, что наследство прабабки, в отличном состоянии, до сих пор лежало где-то в безопасном месте и ожидало наследников... - Ну, знаете... - возбужденно прошептала тетя Ядя. Люцина очнулась первой. - Где там! - скептически фыркнула она. - Дудки! Может оно и лежит целое, но мы этого не получим, это точно. И вообще, вздор! - Почему?! - обиделся Михал. - Я же сказал!.. - Ну и что, что ты сказал, сынок, можешь говорить все, что хочешь. Подумайте, мы бы от этого разбогатели? - Конечно! - воодушевленно подтвердила моя мамуся. - А вот и нет. Наша семья не может разбогатеть. Мало было случаев? И что? Кто-нибудь разбогател? Я тоже очнулась. Люцина была права, над моей семьей висел какой-то злой рок, который сводил на нет все попытки получения материальных благ. - Действительно, - неохотно призналась я. - Каждый делал что мог, чтобы, упаси бог, чего-нибудь не получить. Я уже не говорю, что мы все свое барахло, по примеру других, перед самым восстанием перевезли в Варшаву и запихнули в дом бабки, а в этот дом как раз попала первая бомба. Но, насколько я знаю, мой папаша продал сад как раз тогда, когда начали обогащаться зеленщики, не вспоминаю о довоенных долларах, от которых он избавился при оккупации, потому что думал, что они не понадобятся. Кажется, и раньше что-то было... - Конечно, - подхватила Люцина. - Твой дед продал землю под Варшавой, одиннадцать гектаров, а на следующий день твоя бабка купила на эти деньги коробку спичек... - Ничего подобного, - воспротивилась моя мамуся. - Вовсе и не коробку спичек, а петуха. Из этого петуха получился бульон. - Она действительно купила петуха за одиннадцать гектаров? - заинтересовалась тетя Ядя. - Действительно. Была инфляция - этот петух как раз столько и стоил. - Боже мой! - испуганно сказал Михал Ольшевский. - Но это было раньше! Может, уже прошло?.. - Сомневаюсь, - холодно произнесла Тереза. - Моя средняя сестра уже после войны выбросила в Вислу два колечка из чистого золота... - А моя мамуся выбросила на свалку корсет, в который бабушка зашила золотые рубли, - дополнила я. - Но подождите, может, он и прав. Хотя, кто знает? Тереза еще не довела Тадеуша до банкротства... - Зато я уговорила его купить акции золотых приисков, - с горечью пробурчала Тереза. - Ну и что? - Ничего. Они у нас есть. Стоят шесть долларов. - А за сколько купили? - За четыреста... - Только не пытайтесь их продавать, - предостерегла Люцина, - на следующий день окажется, что там нашли уран... Нарисованный Михалом Ольшевским образ сундука, мне очень понравился, и я не собиралась от него отказываться. Поэтому я решила добавить в семью немного оптимизма. - Подождите! А может, это предзнаменование? У одной только прабабки было немного здравого смысла, она предвидела эти семейные сложности, и, чтобы не растрынькать эти богатства, хорошо их спрятала. Может, в конце концов, у нас ничего и не получится, но разыскать их надо. Подумайте, если мы теперь плюнем на этот сундук, это будет классический пример делать все наоборот, любой нормальный человек стал бы искать, даже если бы ничего не было... - А я говорю, что есть! - крикнул Михал Ольшевский. - Есть или нет, а поискать надо. Может, это проклятие уже немного ослабло... - Она права, - горячо поддержала меня тетя Ядя. - И-и-и-и-и... - сказала Люцина. Михал очень нервничал и все время то вставал, то садился. Теперь он опять сорвался с кресла. - Здесь дело уже не в проклятии! - выкрикнул он с запалом. - Извините, но это было бы преступлением!... Преступлением перед национальной культурой!... В нашей стране и в нашем положении, такой случай выпадает раз в столетие!... Было бы преступлением, даже не попробовать найти такие шедевры. Последней сдалась Люцина, упорно отказывающаяся поверить в триста жемчужин. Она вдруг вспомнила, что слышала о каком-то лакее Радзивиллов, хотя это мог быть и гайдук, который оказался фигурой достаточно сенсационной, то ли любовником жены одного из Радзивиллов, то ли злодеем, точно было не ясно, поскольку происходило все очень давно. Рассказывал про все садовник князя, получавший от прабабки рассаду. Во всяком случае, этот лакей-гайдук мог украсть золотую шкатулку или получить ее от изменницы-княгини в подарок. Какой-то скандал с этим лакеем все-таки возник, после чего причина скандала была уволена с работы, там не держали ни злодеев, ни любовников. Позднее он мог продать добычу за полцены или пропить ее. А возможно, он украл и продал и кое-что еще. Например, этот головной убор из трехсот жемчужин, ведь моду на жемчуг ввела Барбара Радзивилл... Конфликт в роду Радзивиллов убедил Люцину окончательно, она перестала упрямиться. Место укрытия драгоценного сундука не оставляло сомнений. Он должен был находиться в пределах собственности Франека, о чем явно свидетельствовали слова его отца. - Отец говорил, что здесь, - рассудительно, с облегчением, но в то же время озабоченно заметил Франек. - Он говорил: "Здесь, здесь", что он имел ввиду? Не национализированные же усадьбы! - Хорошо. Здесь, но где? - нетерпеливо сказала Тереза. - Это спрятано давно, - напомнил Михал Ольшевский, для которого деревня Воля стала излюбленным местом времяпровождения. - Нотариусу помогал Франтишек Влукневский, человек, как здесь написано, исключительной порядочности, нотариус ему доверял. Действительно, все указывает на то, что здесь... - Кроме того, здесь все и ищут, - ехидно заметила я. - Заинтересованные потомки валят табунами... - О, боже, мы уже знаем, что здесь, но где?! - застонала Люцина. На этот вопрос никто ответить не смог. Раскопанный колодец оказался пустым. Вопреки утверждению моей мамуси, что в старом подвале ничего нет, все настойчивее стала появляться идея разобрать развалины. Заброшенная, лежащая в отдалении куча камней так и просилась что-нибудь под нее спрятать. В любом случае, в подвал стоило заглянуть. Расчистить вход, посветить лампой, проверить кирпичи и штукатурку... Для работ по расчистке мы созрели за один день, после чего стали разбираться с подключением к делу милиции. Получилось, что привлечь ее не получится, не из-за налога на наследство, а из-за Франека. Именно его когда-то назначили охранять сокровища, теперь он оказывался в двусмысленном положении. Он не мог доказать, что до сих пор не имел ни малейшего понятия о сокровищах, его бы начали подозревать. У милиции временами возникают очень странные идеи. Франек был от души благодарен нам за принятое решение, хотя мужественно и благородно готов был уведомить власти самостоятельно. Он с воодушевлением выдал разрешение перекопать всю свою собственность и вызвался принимать участие, забросив уборку. В этот раз на работу нас вывела не моя мамуся, а Тереза, смертельно обидевшаяся на Михала за предположение, будто она хочет вывезти часть наследства в Канаду. Она решительно возразила и объяснила, что заботится о своей чести и будет искать до последнего, исключительно для обогащения своих сестер и польской Родины. Она первой отправилась на покорение развалин, которые, по неизвестным причинам, понравились ей намного больше, чем колодец. Кучу перед входом в развалины нам удалось растащить за один день, и вечером все беззаботно отправились спать. Утром оказалось, что все засыпано камнями, которые столкнули сверху. Это стало невыносимо. Разъяренный Ендрек уведомил нас, что больше не выдержит и подкараулит негодяя с вилами. Если бы не воспоминание об упыриной роже Больницкого, которое напрочь отбивало все мысли о непосредственных контактах с противником, я бы и сама с чем-нибудь затаилась, хоть со сковородкой. Ситуация становилась слишком сложной, запутанной и напоминала всеобщее помешательство. Завал был явным доказательством деятельности упрямого убийцы, который никого не грохнул только потому, что рядом никого не было. Сторожить было слишком рискованно, а без охраны труд становился просто сизифовым. Отказ от услуг милиции в данной ситуации казался просто идиотизмом, а подключение ее усложняло положение Франека. Интенсивный труд преступника позволял надеяться, что мы близки к успеху. Тем более необходимо было что-то делать, чтобы преступник не успел больше нас. Однажды он мог поступить наоборот, и вместо того, чтобы уничтожать плоды нашего труда, использовать их и докопаться до сундука. Никто не сомневался, что эта отвратительная личность рассчитывает на то же сокровище, что и мы, зная о нем побольше нашего, это был единственный вопрос, с которым все согласились. Все остальное оставалось клубком противоречий. От ночных дежурств нам удалось отговорить сначала Ендрека, потом Михала и мою мамусю. Люцине пришло в голову поставить на охрану заменитель, нечто среднее между пугалом для воробьев и магазинным манекеном. Мысль показалась нам чудесной, был шанс дезориентировать преступника. Он забеспокоится, возможно испугается и решит подождать, или будет долго сомневаться и за всю ночь ничего не сделает. Вместе с тетей Ядей, из старой одежды Франека, большого количества сена и некрупной дыни, которая должна была изображать лицо, маячащее во мраке, мы сделали замечательную куклу. Чтобы нашему детищу было что сторожить, пришлось заново освободить вход. Последствия обмана были неожиданно страшными. Примчавшись утром за хлев, мы увидели несчастную куклу в жалком состоянии. Разорванное туловище и разбитая о камни дыня явно указывали, что виновник происшедшего измывался над своей жертвой, разозленный совершенной ошибкой. Самое удивительное, что порванные тряпки произвели на всех гораздо большее впечатление, чем настоящий труп. Воображение нашло себе пищу, и всей семьей овладел страх, будто только теперь незримое присутствие преступника и связанные с ним опасности были восприняты сознанием. Два законченных преступления и одно незавершенное были ничем, разбитая дыня, выпотрошенное сено и рваные штаны - вызвали почти истерическую панику. Утешало одно - вход в подвал был засыпан неполностью. По-видимому, бандита удалось обмануть, он долго ждал, прячась от куклы, а потом разъярился и занялся местью. На земляные работы времени уже не хватило. Идея, приведшая к столь потрясающим последствиям, оказалась хорошей, но только на один раз. - Ну, теперь не дай бог попасться ему в лапы! - вздохнул Франек, с грустью разглядывая оторванный от пиджака рукав. - Слушайте, может это кто-то знакомый? - забеспокоилась тетя Ядя. - Пистолет совсем не лает. То есть лает, но как-то добродушно и всегда одинаково. - Этому псу все село знакомо, - пожаловался Ендрек. - И хорошо, что не лает, а то он отравит собаку, - испугалась я. - Дура, пса тебе жалко, а то, что он людей убивает, ничего? - возмутилась Тереза. - Собаку-то мы знаем... - пробормотала Люцина. - На этот раз он убил только дыню, - одновременно с ней напомнила я. - Не путай... - В любом случае, надо что-то делать, - энергично вмешался Михал Ольшевский. Он оперся на свою любимую алебарду, которую притарабанил из музея, спровоцированный упоминанием Ендрека о вилах. - Теперь понадобится что-то другое, второй раз он на дыню не клюнет. Будем думать во время работы! Изучение входа в подвалы и рассуждения на тему новых методов борьбы с работящим убийцей прервал Марек. Он привез новости, которыми желал поделиться со всей семьей, чем вызвал большое оживление. Не часто он добровольно, как бы на пол пути, расставался с информацией. Отказ от привычек он подкрепил еще и категорическим отказом говорить на свежем воздухе, где мог подслушать кто-нибудь посторонний. Он согласился на кухню Франека, где хоть и было очень жарко, но без труда могли поместиться все родственники. После небольшой ссоры на тему открытого окна, мы решили его не закрывать, обязав Ендрека стоять на страже и проверять, не крадется ли кто по двору. После такой прелюдии разгоревшийся интерес сильно повысил температуру в помещении. Марек с каменным спокойствием подождал, пока все замолчат, после чего еще некоторое время прислушивался. Родственники напряженно затихли. Одна из куриц, снеся яйцо, с оглушительным кудахтаньем выскочила из курятника. Марек перестал прислушиваться. - Больницкий был настоящим, - внезапно сказал он, как будто стоял и ждал этой курицы. - У него был какой-то мужчина, судя по описанию, облизанный Никсон. Он наговорил ему черт знает чего про древний семейный клад. Больницкий не очень поверил, но заинтересовался. После разговора с Никсоном он приехал сюда посмотреть, и кто-то столкнул его в колодец. Теперь он не хочет иметь со всем этим ничего общего, хотя облизанный Никсон очень настаивал на сотрудничестве. Имени Никсона он не знает, и кто он такой, не имеет понятия. Так звучит официальная версия. - Превосходно, - немедленно отреагировала я, - а как звучит неофициальная? - Так значит, это облизанный Никсон убивает? - спросила моя мамуся. - Откуда он, черт побери, узнал?! - занервничал Михал Ольшевский. - Как это могло разойтись? Он не сказал, откуда?.. - А не этот ли Никсон столкнул его в колодец? - заподозрила Тереза. - Тихо! - крикнула Люцина. - Заткнитесь и дайте ему договорить! Вы же видите, что он еще не все сказал! Марек начал с конца. Больницкий не знает, кто его столкнул. Допускает, что Никсон, но не уверен. Никсон про колодец ничего не говорил, а только просил все посмотреть. Больницкий досок с колодца не снимал, когда он появился, колодец был открыт и он туда чуть не свалился... - Так свалился же, - поправила Люцина. - Тихо!!! - цыкнула на нее Тереза. - Он пришел, посветил фонариком и заглянул вниз, тут его что-то и толкнуло. Никсон не говорил, откуда он знает про сокровища, и свой интерес объяснял очень нечетко. Я сомневаюсь, что убивает он, потому что до сегодняшней ночи его тут не было... - Так сегодня никого и не убили, - удивилась моя мамуся. - Куклу убили, - опять поправила Люцина. - Он прав, наверняка тот же самый... - Тихо, - не выдержав, крикнула я. - Бросай эту ерунду и говори, как выглядит неофициальная версия, я чувствую, что здесь собака и зарыта! Марек посмотрел на Ендрека. Ендрек, уставившийся на нас, нервно вздрогнул и тут же высунулся в окно. Он пробежал взглядом по небу и земле и успокаивающе кивнул. - Спокойно, ни души... - По неофициальной версии, Больницкий о старом кладе слышал. Случайно. Он помнит своего деда, который когда-то жаловался на несправедливый раздел имущества в семье. Его отец, то есть прадед этого Больницкого, чего-то там не получил. Это что-то не получил никто, потому что все было спрятано неизвестно где, и кто-то это сторожил. Отец деда был обижен, дед тоже обижался, причем разговоры о сокровищах ясности в дело не вносили. Точно было известно, что находятся они в безопасном месте, в котором должны пролежать еще сто лет, другой раз, также точно, было ясно, что их кто-то украл. В рассказах деда мелькало одно имя, будто бы главного врага, которое Больницкий вспомнил с большим трудом, поскольку в детстве не обращал на эти разговоры внимания, считая их склеротическим бредом. Сокровища прятали как раз от главного врага, которого звали... Ну, отгадайте! - Менюшко! - ни на секунду не задумываясь выкрикнула Люцина. Марек утвердительно кивнул. - Действительно, Менюшко. Произошел какой-то конфликт между Менюшко и семьей Больницких... - Абсолютно бессмысленно, - критически прервала Тереза. - Все поперекручено. То прабабка, то Больницкий, во что нам теперь верить? - Вот именно. По-моему, здесь он врет, - недовольно заметила моя мамуся. - А вот и не вру. Я просто повторяю вам все, что знал Больницкий. Такую версию событий он восстановил после визита Никсона, а до этого вообще ничего не помнил. Он считал это пустой болтовней и не забивал ею голову. Теперь, после визита в колодец, он, тем более, не желает ввязываться в идиотскую войну за сокровища, которых, как он думает, давным-давно нет. - А он не притворяется? - неуверенно спросила я. - Этот Никсон может его и уговорить... - Скорее всего нет. Вчера он отправился отдыхать в Болгарию. Я видел. - Больницкий или Никсон? - Больницкий, с рукой в гипсе. - А из разговоров в его семье не ясно, где спрятаны сокровища? - с надеждой поинтересовался Михал Ольшевский. - Не было ли каких-нибудь слухов относительно места? - Относительно места, мы давно знаем, что здесь, - выдавила из себя Тереза. - Могли бы в конце-концов пошевелить своими кочерыжками и решить, где искать. - А ты своей кочерыжкой пошевелить не можешь? - обиделась моя мамуся. - Я самая молодая и прабабку не помню. - Ишь, хитрая! - фыркнула Люцина. - Ты знаешь то же, что и мы. Прабабку никто из нас не знал! - Да. Но, по-моему, нам нужна именно эта прабабка, - озабоченно сказала тетя Ядя. - Это она придумала, куда спрятать сундук? Вы ее правнучки, могли бы думать точно также... Михал Ольшевский горячо ее поддержал, напомнив, что единственный путь к сокровищам - тщательный анализ гипотетических мыслей завещательницы и ее нотариуса. Несмотря на массу усилий и прямое происхождение от завещательницы, анализ не удавался. Что могло прийти в голову покойной прабабке, оставалось загадкой. К счастью, существовало только три возможности. - Это можно было спрятать в склепе на кладбище, если бы он у нас был, - уныло сказала я. - Раз склепа нету, может быть в гробу... - В этих развалинах, - живо вмешалась Люцина. - Нормальный человек спрятал бы в развалинах. Лежат они себе нетронутые столько лет, и никто ими не интересуется. - А мне показалось, что все ими интересуются, - заметила моя мамуся. - Но в имении прабабки, я уверена, тоже был колодец. Не могло не быть. - Он тебя не убьет, я это сама сделаю, - диким голосом прорычала Тереза. - Если ты еще раз вспомнишь про какой-нибудь колодец!.. - В имении прабабки мог быть и склеп, - поспешно вмешалась тетя Ядя. - Может, сначала следует заглянуть в него?... - Но это лежит здесь, а не там! - запротестовала Люцина. - Значит, вы думаете, что все спрятано либо в склепе, либо в этих развалинах, либо в каком-то из колодцев, - подвел итог Франек. - Возможно вы и правы. Прятал то наш дед, а он был хитрый. Все зависит от того, спешил он или нет. - Да? - оживленно подхватила Люцина. - А у него было достаточно времени? - Не знаю. Меня при этом не было. - Предположим, что не очень много, - предложил Марек. Михал взглянул на него и нахмурил брови. - Он был уже старым, этот нотариус, - сказал он медленно. - Пани Больницкая умерла и он остался с этим сундуком, Франтишеком Влукневским и Менюшко... - С Менюшко!.. - вырвалось у Люцины. - Завещание его клиентки и записку разделяют два года, - продолжал Михал. - Всего два года... Его сын уже ничего не прятал и не переносил, значит, все было сделано за эти два года... Люцина беспокойно заерзала. - Обращаю ваше внимание на Менюшко... - напомнила она сладким голосом. - Он по полю мчался... - с нескрываемым отвращением фыркнула Тереза. - Можно узнать, что это дает, даже если он действительно мчался? Михал Ольшевский упорно гнул свою линию: - Этот Менюшко мог быть опасен. Может, он был жадным? Может, пришлось прятать быстро, чтобы он ничего не увидел?.. Из того, что вы рассказывали, следует, что с ним было что-то не в порядке. Его потомок тут крутился... - Тепло, тепло... - одобрил Марек. - Так его же грохнули в болоте. О чем можно говорить? - удивилась моя мамуся. Я перестала их слушать. Передо мной возникла картина давно минувших дней: незнакомое мне имение прабабки, которого я в глаза не видела. Пасмурной ночью, в темноте, двое заняты погрузкой на телегу огромного тяжелого сундука... И третий человек, скрывающийся за деревьями и кустами, подглядывающий жадными глазами... Я увидела, как эти двое обменялись какими-то жестами, шепотом посовещались, поглядывая в сторону третьего, хлестнули четверку коней и скрылись во мраке... Третий немного подождал, отвязал от дерева коня, запрыгнул в седло и отправился за ними... - На их месте я притворилась бы, что прячу все в подвале нотариуса, - сказала я по инерции. - А потом, избавившись от Менюшко, не будет же он вместе с конем жить возле этого подвала, перевезла все в другое место. Лучше всего в дом Франтишека Влукневского и здесь, быстро-быстро где-то спрятала, пока Менюшко не видит... Конечно, быстрее всего в колодец. Раз, и никаких следов... Родственники молча уставились на меня, будто я внезапно сошла с ума. Люцина вдруг поняла и понимающе кивнула. - Но Менюшко увидел, - зловеще продолжила она. - Он понял, что это здесь, только насчет колодца не был уверен. Он искал свежевскопанную землю, следы в подвале или на кладбище... - Но использование колодца не оставило никаких следов! - взволнованно подхватил Михал Ольшевский. - Никаким другим способом, так быстро не замаскируешь!... В кухне Франека вдруг стало тихо. Все молча разглядывали меня, Люцину и Михала. - Ну вот, я же говорила, что в колодце, - вдруг раздался довольный голос моей мамуси. Я вдруг напала на Марека. - А ты что скажешь? Чего ты молчишь! По-моему, ты что-то знаешь! - Может и знаю, - сознался Марек и опять посмотрел на Ендрека, который, вспомнив, что находится на посту, чуть не вывалился в окно. - Это именно то, о чем я хотел рассказать, чтобы вы могли додуматься до остального. Я слышал и читал, что в церквях, в ризницах, кое-что хранится. Это зависит от священника или смотрителя, был ли в церкви пожар, была ли возможность что-нибудь спрятать... В основном прятали приходские книги, но иногда и другие записи. - Он уже сказал, что хотел? - неуверенно спросила Тереза, потому что Марек внезапно остановился. - Еще нет, но скажет. Не бойся, - успокоила ее я. - Уж я прослежу. - И что вы узнали? - жадно спросил Михал. - Это было очень романтично, - произнес Марек, решив поиздеваться над родственниками. - Давным-давно, много лет тому назад, темной ненастной ночью к церкви подкатила телега, запряженная четверкой взмыленных коней... - К местной церкви? - перебила Люцина. - К местной. Из церкви вышел священник, освятил груз в телеге, после чего визитеры умчались. В телеге сидели двое. Одним из них был знакомый священнику Франтишек Влукневский, который пожертвовал церкви двести рублей золотом. Если бы не эти двести рублей, священник бы это событие не записал. Во-всяком случае, все происходило в страшной спешке... - Вот-вот! - вскрикнула я, очень довольная собой. - Тоже самое привиделось мне только что! Наверняка - у меня дар ясновидения... Как можно быстрее я описала родственникам эту драматическую сцену в имении прабабки. Спешка. Хищно поджидающий Менюшко. Телега. Четверка коней. Все сходилось. Даже погоду я угадала - ненастная темная ночь... - Ну, вот, теперь у нас есть своя Пифия, - с издевкой сказала Люцина. - Надо посадить ее на треножник и слегка окурить, а она сразу отгадает все остальное. - Из этого следует, что она больше всех похожа на прабабку, а мы в расчет не идем, - с легкой обидой отметила Тереза. - Конечно, похожа, ты раньше не замечала? Не знаю, как на прабабку, но бабка - вылитая. У нее такое же набожное отношение к домашнему хозяйству... Возбужденный Михал Ольшевский остановил сравнение моего и бабкиного характеров. Он подвел итоги, из которых следовало, что подходит только колодец. Замуровывание требует много времени, свежая кладка всегда заметна, яма копается тоже не быстро, и тоже оставляет следы. В колодец бросить легче всего, а вот достать - наоборот... Правда, они могли подготовить какой-нибудь погреб, - закончил он. - Такой, как для картошки. А сверху чем-нибудь быстро забросать... - Я удивлен, что об этом говорите вы - историк. - Огорчился Марек. - Кто-кто, а вы должны знать, что освященные предметы никогда не закапываются в землю. Вы все должны это знать. Поэтому я и решил вам рассказать об освящении у церкви. - Значит, колодец! Я уже давно говорила! - не выдержала моя мамуся. - Я вообще не понимаю, чего вы еще ждете!... Таким образом, было принято решение раскапывать следующий колодец. По воспоминаниям Франека мы подсчитали даты засыпки колодцев и выяснили, что первый мы раскапывали зря. Прадед засыпал его тогда, когда об укрытии сокровищ еще не могло быть и речи. Второй колодец должен был быть тем самым. Понятно, что главной проблемой была защита от злодея. Ендрек торжественно поклялся, что если кто-нибудь сбросит обратно то, что он выкопает, его или хватит удар, или в приступе бешенства он отправится бить морды всем мужикам в деревне. Этому тоже надо было воспрепятствовать. Франек вновь предложил непрерывную работу, пусть даже на всю ночь, но не в темноте, а при хорошем освещении. Я скупила весь запас удлинителей и лампочек в округе. При монтаже иллюминации, Ендрек с Михалом трижды устроили короткое замыкание, причем, один раз, умудрились погрузить во тьму всю деревню. Моя мамуся не расставалась с граблями, разбрасывая повсюду серенький песочек и преследуя каждого, кто легкомысленно оставлял следы на охраняемой территории. Михал Ольшевский установил свою алебарду на сеновале Франека, поскольку разъезжать с ней в автобусе было не очень удобно. Марек участия в подготовке не принимал. Наделив нас необходимой информацией, он исчез, объявив, что должен уладить несколько срочных дел. На вопросы он отвечал уклончиво и нечетко, твердо обещая скоро вернуться. После трех суток подготовки можно было приступить к основной работе. Ночь прошла так: Франек, Ендрек и воодушевленный Михал раскапывали колодец. Причудливо развешанные лампы живописно освещали развалины и хлев, на границе с темнотой шастали женщины с фонариками. Представление под названием "свет и звук" удалось на славу. В качестве звука выступали: кваканье лягушек, собачий лай, громкое пыхтение занятых физическим трудом и перекличка охранниц. Темнота имеет одно специфическое свойство - в ней ничего не видно. После захода луны нас пугало абсолютно все. Время от времени кто-нибудь из охраны прибегал с известием, что за ней гонятся сорок разбойников. В воздухе разносился пронзительный шепот. Моя мамуся упрямо твердила, что кто-то стоит за углом хлева. На отсутствие развлечений жаловаться было трудно. Под утро выяснилась тщетность наших усилий. Узнать это снова выпало Ендреку, который издал со дна колодца такой могучий рев, что, уверенный в успехе, к нему сбежался весь вспомогательный персонал. Убитым голосом Ендрек сообщил об обратном. Он докопался до дна, лежащие на дне остатки камней уже ничего не скрывали. Никаких сокровищ не было. Очередной колодец оказался пустым. Разочарование было так велико, что все молчали. Мы постояли над ямой, ожидая покуда вылезет расстроенный Михал, которому лично захотелось ощутить утрату надежды. Он вылез молча, выражение его лица говорило само за себя. Мы направились к дому. Люцина шла впереди. Дойдя до угла хлева, она вдруг стала, как вкопанная, и уставилась в землю. Подойдя поближе, мы сделали то же самое. На аккуратно разровненном сереньком песочке отпечатались большие следы ног, ведущие сюда и обратно. У самого угла они были чуть-чуть смазаны. - Вот, пожалуйста! - с глубоким удовлетворением сообщила моя мамуся. - А вы говорили, что мне являются призраки. Может, и здесь сидел призрак? - Сидеть не сидел, - неуверенно поправил Ендрек. - Просто стоял и смотрел. Приперся, постоял, посмотрел и ушел. Остальные молчали, со страхом всматриваясь в следы, потрясенные несомненным доказательством присутствия злодея. Он был здесь ночью, прятался за углом хлева и подглядывал за нами. Кто знает, может, он ждал подходящего момента для совершения нового преступления... - А почему это он тебя не убил? - удивилась Люцина, обращаясь к старшей сестре. - Ты сторожила с этой стороны и была у него под рукой... - И вовсе не под рукой, - обиделась моя мамуся. - Я сидела дальше, на пне, там где было светлее. - И сюда не подходила? - Что я, дура? Я все время знала, что здесь кто-то есть. Надо было ему подставиться? Какие вы все-таки тупые - мы могли подкрасться сзади и дать ему по башке. А теперь?.. - Бесцеремонный тип, - смертельно обидевшись произнесла Тереза. Я потребовала у тети Яди тщательно сфотографировать следы, после чего отправилась по ним. Следы шли до дороги, и там, в траве у кювета, терялись. В разных местах трава была примята, с нее была сбита роса, расшифровать, куда направился преступник, мне не удалось. - Я боюсь, - пожаловалась Тереза за завтраком. - Вы ненормальные. Он все время нас поджидает. Все мы будем похожи на ту разбитую дыню. - Только косточек будет поменьше, - заметила Люцина. - На толпу он не нападает, - удовлетворенно произнес Франек. - Сегодня он никого не убил. Главное, не попадаться ему поодиночке... - Что меня удивляет, так то, что он зря нам мешает, - отозвался озабоченный Михал. - Он мешает, заваливает, а мы ничего не находим. Может, и он не знает, где это? - Конечно, не знает. Если бы знал, давно бы украл. - Боже, так где же искать?!.. - Нигде не искать! Вы что, окончательно спятили? Бежать отсюда надо, пусть он подавится этим наследством!.. Семья разделилась на два лагеря. Один, в лице Терезы и тети Яди настаивал на спасении жизни, второй, состоящий из всех остальных, усиленно пытался отгадать место укрытия сокровищ, не вспоминая о грозящей опасности. Необходимость полной расчистки развалин ощущалась все яснее. В конце-концов, это был единственный оставшийся объект, на который можно было рассчитывать. В те времена дом Франека еще не стоял, в коровнике жило довольно много людей, присутствие сундука в хлеву, на сеновале или в конюшне давно бы заметили. Лишь подвалы развалин оставались девственной территорией. Но в те времена это были уже развалины, - горячо объяснял Михал, пытаясь подавить сопротивление моей мамуси. - Вовсе не обязательно было все замуровывать, достаточно было просто завалить кучей камней. Камни можно было подготовить заранее. И не обязательно в подвалах, можно в любом другом месте... - Дети бы заметили, - засомневалась я. - Дети все замечают. Порылись бы в камнях и нашли. - Это же дети, а не бульдозеры, - обиделась моя мамуся. - Дети бы заметили, это факт, - согласился Франек. - Но дело в том, что там не было никаких камней. Я эти подвалы хорошо помню, они были пустые и держались неплохо, своды были такими, что все выдержали. Камни, своды, стены и ничего больше. - Ты же сказал, что там не было никаких камней... - Навалено не было. Никаких куч. Только стены и своды. - Но мог быть и более низкий этаж, подземелье. Опустить туда, прикрыть, хоть досками, набросать камней... Притоптать. Вы уверены, что там не было подземелья? Существования подземелья Франек исключить не мог. Моя мамуся тоже заколебалась. Между захоронением сундука и ее визитами в подвалы прошло столько времени, что даже насыпанные кучей камни успели бы слежаться. В возникшей ситуации развалины просто нахально обращали на себя внимание. - Сделаем все сами, или наймем рабочих? - с ехидной доброжелательностью поинтересовалась Тереза. - Лучше Марека, - предложила моя мамуся. - Он хоть трезвый... Марек явился, как по заказу, как раз когда окончательно решили раскапывать развалины. С каменным спокойствием он прослушал все новости, немного подумал, после чего проявил желание осмотреть второй колодец. Когда он спускался вниз по лестнице, все склонились над ним. Спускался он недолго. На уровне начала кладки, чуть ниже поверхности, он внимательно присмотрелся к стенке. - А на это никто не обратил внимания? - спросил он сердито. - Глаза у вас есть? Мы рухнули на колени возле колодца, пытаясь просунуть в него головы. - Отодвиньтесь, а то ничего не видно, - сказал Марек и спустился ниже. - Что там? - беспокойно спросила Тереза. - Что он там нашел? - Я ничего не вижу, - недовольно произнесла моя мамуся. - Я забыла очки, - сказала Люцина. - Вы что-нибудь видите? - Я забыла, куда он показывал, - с сожалением простонала тетя Ядя. - Есть!!! - воскликнул Ендрек. - Что есть? Где? - А вот, - гордо сказал Ендрек и показал рукой на один из камней. Наконец все это увидели. В камне была выбита небольшая стрелка, направленная вниз. Она не бросалась в глаза, но при некотором усилии ее можно было заметить. - Стрелка вниз, ну и что? - разочарованно скривилась моя мамуся. - Мы же все выгребли и ничего там не было... Марек вылез на поверхность со странным выражением лица. - Где все то, что вы отсюда выгребли? - сухо спросил он. - Он слепой? - удивилась Тереза. Ендрек, слегка растерявшись, показал на громадные кучи между двумя раскопанными колодцами. Там собралось все содержимое ямы, создав живописные холмы, которые было трудно не заметить. Марек посмотрел на них. - Больше никуда не относили? - В темноте? Конечно, нет! - Боже мой! - испуганно прошептал Михал. - Мы что-то пропустили. - Значит, просмотрите все еще раз, - холодно ответил Марек. - Я с вами с ума сойду, вас ни на минуту нельзя оставить - сразу что-нибудь натворите! Столько людей, и никто не заметил стрелки. Ясно же видно, что она выбита несколько десятков лет назад! - Не знаю, откуда нам знать, что несколько десятков, может сотен или совсем недавно, - сердито запротестовала Тереза. - Так видно же! И корова заметит! - Ни одна корова в колодец не заглядывала, - обиженно напомнила моя мамуся. - Мы искали сундук, а не наскальную живопись, - сладко объяснила Люцина. - Кроме того, было темно... - Зато теперь все видно. Делайте, что хотите, но придется обыскать эти кучи. Упаси вас бог, что-нибудь сбросить в колодец, откладывайте в сторону все, что не камень. А я, на всякий случай, еще раз проверю эту яму... Из обиженного оцепенения родственников вывел Михал Ольшевский, который первым, с диким энтузиазмом ринулся на каменные кручи. Через минуту его примеру последовали остатки провинившихся, несколько смущенные отсутствием информации о цели поисков. Кучи камней сменили место, переместившись ближе к полю, а возле хлева выросла гора самого разнообразного мусора. Тетя Ядя не выдержала, фотоаппарат сам впрыгнул в руки. Тереза перестала ругаться - у нее иссякли силы, моя мамуся упрямо требовала определить цель поисков. Разгоряченным Михал бросил работу, съездил в музей, оформил себе служебную командировку в Волю и очень быстро вернулся. Марек очень тщательно обследовал внутренности колодца, после чего не выдержал и тоже принял участие в каторжном помешательстве. Ближе к вечеру, разгребая гору отложенного в сторону мусора, он наткнулся на небольшую, плоскую, металлическую коробочку, старую, но достаточно хорошо сохранившуюся. - По моему это, больше ничего не подходит, - сказал он задумавшись и обратился к Франеку. - У вас нигде нет маленького плоского ключика? Франек вытер пот со лба и посмотрел на коробочку. - Есть старый отцовский хлам, - ответил он неуверенно. - Я думаю, там может быть и ключик. Выбросить это я так и не собрался... Он скрылся за коровником. Родственники оторвались от каторжной работы и уставились на коробочку. Михал ощупал ее со всех сторон. - Табакерка конца прошлого века, - рассудил он. - Иногда их запирали на ключ, но редко. Вы думаете?.. - Посмотрим. Могло случиться так, что война осложнила дело. В любой момент все могли погибнуть. Они могли передавать сообщение о сундуке устно, но в подобной ситуации могли что-то и оставить. Может, письменное сообщение... Отец Франека собирался сказать ему об этом перед смертью. - Ну и сказал, - перебила Люцина, - что здесь... - Вот именно. И что должно означать это "здесь"? Не сундук, а только сообщение. Он бросил коробку в сухой, засыпанный колодец и выбил на стене стрелку, которая должна попасться на глаза при первой же попытке раскопок... - Значит она была возле поверхности? - заметила моя мамуся. - Вот именно. Благодаря этому, теперь она оказалась почти на самом дне. Ее можно было найти без всей этой работы. - Черт побери, - уныло сказал Ендрек. - Это чудо, что она вообще не пропала, - вздохнула тетя Ядя. - Еще не известно, в этой ли коробочке дело, - засомневалась Люцина. При мысли о том, что коробочка окажется ненужной и придется возобновить поиски, всем стало не по себе. Ендрек три раза сплюнул через левое плечо. Михал посмотрел на Люцину с болезненным упреком. Моя мамуся внезапно вспомнила, что у нее есть желудок и схватилась за правый бок. Франек вернулся с несколькими ключами. Один из них подошел к заржавевшему замочку. Он повернулся в замке. Родственники затаили дыхание. В коробочке лежал белый конверт, сложенный пополам и слегка пожелтевший от влаги. Все затаили дыхание и уставились на него. Марек подсунул конверт Михалу. - Вынимайте осторожно, может рассыпаться... Страшно бледный Михал вынул конверт как святыню и величайшей осторожностью развернул его. Он оказался заклеенным, а вообще держался неплохо. Адреса на нем не было. - Я думаю, что это он, - пробормотал Франек после долгого всеобщего молчания. - Тот, который получил отец, и которого я потом нигде не мог найти... - Я думаю, что мы простим его за это, - добродушно заметила Тереза. - Может, откроем? - Лучше дома, - неуверенно ответил Михал. - Лучше, лучше, - настаивала тетя Ядя. - Здесь опасно. Мне все время кажется, что этот бандит за нами подглядывает... - Если он хоть немного соображает, то должен подглядывать за нами постоянно, - рассудила я. - Пойдем! - заторопилась моя мамуся. - Не понятно, чего вы ждете... Это было похоже, как минимум, на процессию при коронации. Первым шел Михал, держа конверт в раскрытых ладонях, словно корону на атласной подушке. За ним выступали Марек и Франек, как слуги или ассистенты. За ними толкались женщины, а замыкал процессию Ендрек, на всякий случай, с вилами в руках. Тетя Ядя, несмотря на страхи, не выдержала, отпрыгнула в сторону и сделала несколько снимков. Во дворе Михал споткнулся о Пистолета, который, гоняясь за кошкой, бросился ему под ноги. Михал уронил конверт и тут же на него наступил. Все втиснулись в комнату на втором этаже. Помещения внизу казались нам недостаточно безопасными. Если бы у Франека была башня, несомненно, мы забрались бы и на нее. Михал положил на стол притоптанный конверт, выбрал один из шести подсунутых ему инструментов - вязальную спицу номер 2, остановил дрожь в руках и осторожно вскрыл послание. Внутри оказался исписанный листик бумаги, появление которого было встречено вздохом облегчения, похожим на выпуск пара из паровоза. До последней минуты, все боялись, что конверт окажется пустым. Михал благоговейно расправил листок. - Почерк последнего Лагевки! - проинформировал он осипшим от волнения голосом. - Боже мой!.. Слушайте: "Уважаемый друг! Перед лицом грозящей отовсюду смерти, я нарушаю данную отцу клятву и письменно оставляю известие, до сих пор передаваемое из поколения в поколение устно. В случае моей смерти, вы останетесь единственным распорядителем доверенного нам имущества. Оно лежит там, откуда вы на протяжении долгих лет черпали источник жизни, на самом дне. Документы скрыты в подвале дома, в котором я сейчас живу. Да даст нам бог пережить это страшное время." Подпись. Болеслав Лагевка. И дата. Венгров, 1 октября 1939 года. Михал опустил руку с листочком и обвел нас загоревшимся взглядом. Мы в свою очередь уставились на него. - Он чувствовал, бедняга... - жалобно вздохнула тетя Ядя. - Источник жизни! - застонала Люцина. - Матерь божья... На самом дне... - Колодец?.. - неуверенно предположила я. - Какой, ради бога, колодец?!!! - взбунтовалась Тереза. - Мы обыскали уже два, нет, три, если считать тот, что в Тоньче! Сколько еще будет этих колодцев?!!.. - Ничего нового. - Спокойно сказала моя мамуся, отодвинула кресло и села за стол. - Я с самого начала знала, что искать надо в колодце. - Откуда вы черпали источник жизни, - произнес Михал, находящийся в полуобморочном состоянии. - Источник жизни и на дне... Это должно быть в здешнем старом колодце! - Может, кто-то все украл, - уныло заметила я. - Франек, ты был здесь все время... - Ни из какого колодца никто ничего не воровал, - твердо ответил Франек, в его голосе зазвучало отчаяние. - Бога ради, не думаете же вы, что это я!.. Или мой отец!.. Боже!.. - Идиот, - остановила его Люцина. - Не трогай себя и своего отца, хорошо? Надо подумать. - Над чем? - фыркнула Тереза. - Уже два колодца оказались пустыми, где ты возьмешь третий, фаршированный?! Люцина пожала плечами, отобрала у Михала свою спицу и воткнула ее в клубок. Марек задумчиво уставился на окно. - На конверте нет адреса, - медленно сказал он. - А если он писал кому-то другому... - А отцу дал только на хранение? - оживился Франек. - И этот чертов колодец в совсем другом месте, у кого-то другого? Может получиться и так!... - Может, у покойного Менюшко? - ядовито подсказала Тереза. - Освящали здесь, - напомнила я. Михал посмотрел на нас взглядом полным отчаяния, после чего поднял листок: - Антонию Влукневскому, сыну Франтишека в деревню Воля, - громко прочитал он. - Черным по белому написано... - В таком случае, начнем заново старыми добрыми методами, - вздохнул Марек. - Франек, что здесь было раньше?... - Ничего, все было как есть, - угрюмо ответил Франек. - Только жили мы в старом доме... - Ой, а зачем вы его спрашиваете? Я то знаю лучше, - нетерпеливо прервала моя мамуся. - Я приезжала сюда, когда его еще и на свете не было. Дом был в коровнике, а там, где мы сидим, росла смородина. Остальное стояло как сейчас, я все прекрасно помню. - И ты не знала, где был колодец? - сердито спросила я. Моя мамуся посмотрела на меня так, будто ее осенило. Все замолчали и внимательно на нее смотрели. Что-то здесь было не в порядке... - Действительно, зачем же ты расспрашивала про колодцы у Франека? - рассердилась Тереза. - Ты забыла про колодец? - агрессивно вмешалась Люцина. - И что еще ты так здорово помнишь? Моя мамуся очнулась: - Как это что? Все! Там где мы копали, колодца не было! Колодец был возле дерева, я сама доставала оттуда воду. - У какого дерева? - неуверенно спросил Франек. - Возле дуба. Он был возле первого, но ближе к дубу. Я совсем про него забыла! В первую минуту казалось, что младшие сестры задушат старшую, а двоюродный брат им поможет. Если бы взглядом можно было убить, у нас бы получился еще один труп. Михал Ольшевский подавил готовящиеся вырваться эмоции: - Минутку, - поспешно произнес он. - Когда это было? Он был самым старым? - Вовсе не самым. Самым старым был тот, что мы раскопали вначале. Он уже тогда был старым и засыпанным. Тот, что возле дуба, тоже был довольно старым, дядя даже говорил, что надо выкопать новый, потому что в этом вода сделалась какой-то железистой... Михал выпрыгнул из кресла и уселся обратно. - Железистой!.. Если сундук был окован!.. Железо ржавело... Где это место?!!! - Я же говорю - возле дуба... - Матерь божья, третий колодец... - тихонько пропищала Люцина. Тереза с чумным видом медленно поднялась с кровати: - Неужели весь мир усеян колодцами наших предков? - спросила она странным голосом. - Может, мне до конца жизни раскапывать прадедовские колодцы?!.. Не нужны мне эти триста жемчужин!!!.. Третий колодец обнаружился через несколько часов поисков. Дуб, одинокий, старый и могучий, рос на краю вспаханного поля, в сорока метрах от развалин. Каменный круг находился примерно посередине. Даже удивительно, как его до сих пор не засыпали камнями, поскольку за коровником уже вздымались настоящие пирамиды. Марек принял командование на себя. Не обращая внимания на протесты Михала и моей мамуси, он объявил перерыв в раскопках и отправил всех родственников на полевые работы. Подключившись к колодезной каторге, Франек абсолютно забросил хозяйство. Найденный колодец мы должны были раскопать только по окончанию уборки и раскопать за один раз, не оставляя злодею времени на махинации. Франек с облегчением вздохнул и на рассвете отправился в поле, родственники складывали снопы, тетя Ядя дала выход своей страсти и щелкала что ни попадя, меня отправили в фотомастерскую для получения пленки с подошвами убийцы. С пленками пришлось ехать в Варшаву, поскольку в Венгрове тематика снимков могла вызвать ненужную сенсацию. То покойник, то громадные следы, то еще что-нибудь необычное... Моему приезду в Варшаву очень обрадовался отец, который как раз вышел в отпуск. - Я хотел ехать в Волю завтра, - сказал он. - Но раз так, поеду сегодня, вместе с тобой. Сейчас соберусь. Поэтому обратный путь я проделала вместе с отцом, которому я прокричала все сенсационные известия. Делать это было не совсем удобно, поскольку отец сидел сзади и приходилось кричать за себя. На переднем сидении он не хотел ехать ни за какие коврижки, поскольку тридцать лет назад пережил автокатастрофу, от которой до сих пор не оправился. Что из того, что я кричала, он услышал, не знаю, во всяком случае о подробностях он допытывался с большим интересом. Я старалось удовлетворить его интерес как можно полнее, поскольку на месте разговор с отцом о сокровищах исключался. Время от времени он снимал очки со слуховым аппаратом и переставал слышать, а снимал он их потому, что не любил. Выкрикивать тайну на всю округу было исключено, поэтому отец должен был все узнать по дороге. Если бы я знала, к чему это приведет, то не произнесла бы ни слова. В Волю я вернулась под вечер. На следующий день, все опять отправились в поле, а отец на рыбалку. Он мечтал об этом еще с зимы и не существовало силы, которая бы заставила его отказаться. Люцина даже поддерживала его, надеясь, что он может что-нибудь поймать. С уборкой надо было торопиться, потому что овес начал осыпаться и даже пшеница созрела. Франек остался последним, он позорил всю деревню, а кроме того, как на зло, в этом году засеял больше, чем обычно. По телевизору обещали чудесную погоду, наверняка, того и гляди пойдут дожди. Мы работали как сумасшедшие, подгоняемые мыслью о колодце, который на этот раз не должен был обмануть наших надежд. Вернулись мы вечером, в абсолютном изнеможении. За коровник отправился только Михал Ольшевский, который шесть часов работы провел в музее и держался лучше всех, поскольку там от него никто не требовал слишком больших физических усилий. Из-за коровника он вернулся очень возбужденным. - Идите посмотрите! - позвал он нас страшным шепотом. - Он раскопал колодец под дубом! Наполовину!... Все как один бросили свои дела и помчались за ним, сообщив ужасное известие, он тут же умчался обратно. Тереза выскочила из ванны, мокрые Марек и Ендрек оставили кран во дворе, моя мамуся помчалась с огромным кухонным ножом, которым резала бекон для яичницы. Отец бежал последним, он один спрашивал, что случилось, поскольку зловещего шепота Михала не услышал. Третий колодец был частично раскопан. Он достиг глубины полутора метров, рядом лежала куча выбранных из колодца камней. Внутри стояла лестница, рядом лежала плетеная корзина с веревкой, привязанной за ручку. - Ну, знаете! - сказала Тереза с обидой и испугом. - Это наглость! Он даже не скрывается, и все оставил! Что за свинья! Франек с недоумением разглядывал орудия труда: - Наша лестница! - сказал он. - И наша корзина!.. - Не верю! - выкрикнула Люцина. - Не такой он идиот, чтобы среди бела дня!.. Это был кто-то другой! - Немного работы он за нас сделал, - неуверенно сказала тетя Ядя. - Ага! - со скрываемым удовлетворением ответил Ендрек. - Хорошо поработал! - В чем дело? - спросил отец. - Больше я не успел, но завтра продолжу... На мгновение воцарилась тишина. Все ошеломленно смотрели на отца, который заглянул в колодец. - Чем глубже, тем труднее, - озабоченно объяснил он. - За один день я не справлюсь, но послезавтра закончу. - Спросите, о чем он - у меня сил нет, - слабо прошептала моя мамуся. - Папа, это ты копал? - громко крикнула я. - Конечно я, - ответил отец. - Больше никого не было. У меня отнялась речь. Марек и Люцина смотрели на меня голодными взглядами. Отец сиял удовлетворением. - Ты же пошел на рыбалку! - простонала Тереза. - Как ты мог одновременно рыбачить и копать?.. - Что? - спросил отец. Тереза набрала воздуха. - Ты же пошел на рыбалку!!! - страшно зарычала она. - Да, я был на рыбалке, но клева не было. Сегодня для рыбалки день неподходящий. Я вернулся и подумал, что смогу вам немного помочь... К моей мамусе вдруг вернулись силы: - Так почему ты не пришел на поле? Помогать надо было там! - А я знаю, где это? А здесь я знаю - это надо выкопать... - Что ты наговорила отцу? - набросилась на меня Люцина. - Богом клянусь, ничего! - поклялась я. - То есть, то что надо! Я говорила, что этого трогать нельзя, но он мог не расслышать. Я вообще не знаю, чего он слышал, а чего нет! - Боже мой, что же делать?! - застонал Михал заламывая руки. Франек задумчиво чесал голову, склонившись над колодцем. Моя мамуся, при помощи Терезы, воспитывала отца: - Кто тебя просил раскапывать колодец! Что тебе в голову стукнуло?! Это мы раскапываем колодцы, а не ты! - Если бы я знал, что это вам так нравится, - оправдывался отец, - надо было мне сказать... - Нет, я больше не могу, - застонала Тереза и схватилась за голову. Люцина начала хихикать. Тетя Ядя попробовала сгладить напряжение, отметив тот факт, что отца бандит не убил. Михал спустился в колодец и ощупывал камни под ногами. Марек тяжело вздохнул: - Дурацкое положение, - озабоченно произнес он. - Все устали. Надо бы это сторожить... - Зачем? - сердито возмутилась Тереза. - Самое большее, что он может сделать - придет и засыплет, и пусть засыпает, раскопаем обратно, мой шурин любит поработать. Марек покачал головой: - Хуже. На этот раз он может не засыпать, а привести помощника и докопаться до дна. Одной ночи может хватить. - Упаси бог! - выкрикнул Михал, поднимаясь в колодце. - Ты что-нибудь знаешь? - неуверенно спросила я. - У меня есть подозрения. Мы и сами можем это завалить, но жаль тратить силы. - Раскопаем до конца! - предложила моя мамуся. - Чтобы ему было легче? А кто копать будет? Я не смогу. А если мы что-нибудь найдем, придется охранять, до утра мы не успеем. А как же уборка? - Еще два дня, и мы бы закончили, - грустно вставил Франек. Михал Ольшевский высунул из колодца голову и плечи: - Я могу посторожить, - решительно сказал он. - Я устал меньше всех. Как нам стало ясно, его достаточно просто вспугнуть и он ничего не сделает. В этом же все дело? - Вы знаете, что это опасно? - заботливо поинтересовался Марек. - Конечно, знаю. То есть, смотря что. Я не буду к нему приближаться, где-нибудь спрячусь и в случае чего подниму шум. Кроме того, я возьму что-нибудь для защиты... Приближалась ночь, работа на уборке отразилась и на наших умственных способностях. Решили, что Михал затаится среди камней у колодца, постарается не спать, а заметив преступника, с криком выскочит и убежит. Пробуждение всей семьи вынудит врага отступить, чего нам будет вполне достаточно. А завтра мы примем решение о дальнейших действиях. Выход понравился всем. Марек, после раздумий, разрешил мне подключиться к действию. Было ясно, что я пойду спать последней, поэтому мне предстояло продержаться до одиннадцати. - В одиннадцать ты меня разбудишь, - попросил Марек. - Михал будет сидеть у колодца, а я пройдусь по окрестностям. Так будет безопаснее. - Но он может убить вас! - запротестовал Михал. - Скорее всего, нет. Для начала он попробует убить вас. Я знаю, что делаю, мне ничто не угрожает. Вы должны спрятаться как можно раньше... - И возьмите с собой что-нибудь поесть, - посоветовала я. - Я думаю, что сейчас вы ужинать не сможете... И все же половину ужина Михал Ольшевский съел, вторую, по моему совету, он захватил с собой. Взяв фонарик и алебарду, он спрятался между камней. За плечами его прикрывала куча, а впереди открывался вид на колодец, дерево и тропинку. Наполнившись высокими мыслями, он замер... Время шло. Зашла луна. Сделалось совсем темно. Михал, в страшном напряжении, сидел неподвижно. Примерно через год, а может два, он решился посмотреть на часы, светящиеся стрелки показали, что он сидит так уже целых сорок пять минут. Он вдруг вспомнил, что для охранников время течет по-другому. Он пошевелился, вздохнул, напряжение прошло. Он почувствовал голод и прикончил остатки ужина, бросив на камни салфетку с куриными костями и хлебными крошками. Нервный зевок разжал его челюсти. Время вообще перестало идти и стояло на месте. Михал почувствовал как деревенеет тело и засомневался, выдержит ли до утра. В тот день он проснулся в половине четвертого, до восьми работал на уборке, с девяти до трех просидел в музее, с четырех до восьми принимал участие в полевых работах. Возможно, что он не так уж и выспался... Он шестнадцать раз изменил позу, когда, наконец, пришла полночь. Теперь он мог быть уверен, что союзник кружит поблизости. Темнота сгущалась, тишина была почти абсолютной, издали доносилось только кваканье лягушек и, время от времени, лай собак. Ничего не происходило и Михал почти полностью расслабил напряженное внимание, когда ему показалось, что он услышал что-то поблизости. Будто бы шелест травы и хриплый вздох. Впечатление было страшным. Михал никогда в жизни не играл в разведчиков или индейцев, был городским ребенком, о ночных дежурствах он только читал. Он до слез вытаращил глаза и ему показалось, что темнота под дубом пошевелилась. Пошевелилась и застыла. Больше ничего увидеть не удалось, только это короткое движение в темноте. Несомненно, оттуда подбирается убийца... Эта дьявольская, преступная личность прокралась под дуб и теперь пытается приглядеться к территории. Сидит там и ждет, пока кто-нибудь не покажется... Медленно, осторожно, плавными движениями Михал сменил позу. Он присел и крепко ухватил алебарду, совсем забыв о фонарике. Он подумал, что в случае чего сможет защититься, а для криков и бегства еще рановато... Так долго ничего не происходило и так долго темнота под дубом не двигалась, что Михал не выдержал. Не выпуская из рук алебарды, он повалился на бок и оперся локтем о камни. Он подумал, что ему показалось, а потом, что из-за какого-то паршивого бандита ему приходиться здесь сидеть и обливаться холодным потом. Это же последнее свинство: убивать людей, покушаться на чужое добро, продавать и уничтожать памятники искусства... Он вырывал шедевры из ненасытных свиных рыл. Рыла, довольно хрюкая и чавкая, жрали чашки из мейсенского фарфора. Одно рыло принялось за серебряный подсвечник, разозленный Михал схватил подсвечник и потянул на себя. Рыло не отпускало, а подсвечник растянулся как резиновый, рыло толкалось и жрало почти из его рук. Михал откинулся назад... В лопатки уперлось что-то твердое, он открыл глаза. Вокруг царила темнота, за спиной были камни. Он почувствовал себя не в своей тарелке - откуда взялись эти свиные рыла, он же не спал?.. Под дубом ничего не двигалось, зато ближе, среди камней, что-то зашелестело. Михалу стало жарко. Он опять вытаращился в темноту и ему показалось, что у подножия кучи камней находится какая-то темная масса, которой раньше здесь не было. Черная масса, сконцентрированная, низкая, неподвижная... Весь следующий год, он ожидал инициативы со стороны черной массы, которая, несомненно, была подкрадывающимся врагом. Враг замер на четвереньках, Михал тоже... Враг взбирался на стены, которые защищал Михал. Михал взбирался на стены, которые защищало множество врагов. Они бросали в ров и об стены кубки из венецианского стекла, кубки со звоном рассыпались, необходимо было отобрать их, пока они все не разбили. Михал рванулся в бой. Со стуком камней враг скатился с обратной стороны стены... Михал опять открыл глаза, хотя мог бы поклясться, что не закрывал их ни на минуту. Стены, ров и кубки исчезли, враг - нет. Враг взбирался на кучу камней с обратной стороны. У Михала мелькнула мысль, что он, должно быть, хорошо замаскировался, если тот о нем не знает и лезет с таким шумом, не соблюдая никакой осторожности. Сейчас он покажется... Ему даже и в голову не пришло, что он должен не рисковать, а убегать и кричать. Вырванный из дремы атакой врага, он слегка поглупел, поэтому напряг мышцы и покрепче сжал алебарду. И тут над его головой выросло что-то черное. Это черное рухнуло прямо на него с каким-то ужасным, неразборчивым хрипом. Времени на размышление у Михала уже не оставалось, подействовал инстинкт самосохранения. Ведомый этим инстинктом, Михал стал на ноги и со всей силы пихнул алебардой. Алебарда во что-то попала, черный враг скатился с камней и рухнул прямо в колодец, издав тонкий короткий крик... Через неопределенный, очень долгий момент времени Михал Ольшевский превратился из камня в человеческое существо. В существо настолько испуганное, что размер испуга превышал все. Произошло нечто ужасное - он убил человека!!!.. Мы с Люциной были вырваны из сна способом, несовместимым с хорошим воспитанием. Михал Ольшевский тыкал в нас левой рукой, сжимая в правой алебарду с испачканным чем-то темным острием. - Я убил его!.. - громко стонал он. - Я убил его!.. Он подкрался! Бросился на меня! В черной кольчуге!.. Я убил человека!.. Взгляд на алебарду убедил нас, что он не бредит. - Ну и слава богу, - нервно произнесла Люцина, пытаясь отобрать у него свой халат. - Сынок, не вытирай это оружие об мой халат... Убил, и хорошо, наконец-то все успокоится... - Я убил человека... - душераздирающе стонал Михал в бессознательном состоянии. - В черной кольчуге!.. Он бросился на меня!.. В спешке я никак не могла найти под кроватью тапочек. У меня мелькнула мысль - откуда взялась кольчуга, но ответ пришел сам собой. Наверное, опять какая-то историческая личность. Нам еще не хватало, начать самим всех убивать, очень плохо, что Михалу пришлось это сделать... Люцина была ужасно бледной, но старалась держаться: - Где он, - твердо спросила она. - Возле колодца? - Что?.. Нет... Упал... Упал в колодец... - А кто это был? Кто-то знакомый? - Не знаю... Я убил его... Он на меня бросился... Наконец Люцине удалось надеть халат. Стеная и стуча зубами, Михал Ольшевский отвел нас на место своего преступления. По пути я пыталась утешить его, объясняя, что он убил для самообороны, но и сама чувствовала себя неловко. Из-за коровника донесся лай собаки. - Лает над трупом, - прошептал Михал голосом покойника. - Он знает, что делать, - равнодушно сказала Люцина. - А раньше он не лаял? - Не знаю. Не слышал... В сером свете нарождающегося утра было кое-что видно. Мы выглянули из-за угла коровника. Пистолет стоял над колодцем и лаял вниз. О его присутствии мы скорее догадались, чем увидели его. - Удивительно, - забеспокоилась Люцина. - Пистолет, вместо того чтобы выть - лает. Может он еще жив? - Лучше бы живой... - неуверенно пробормотал Михал. Мне бы этого тоже хотелось. Единственным утешением было то, что убит преступник. Мы осторожно заглянули в колодец, таращась в темноту. После долгих усилий мы увидели внизу какую-то черную, абсолютно неподвижную массу. - Вроде бы есть, - подтвердила Люцина. - Действительно, в черной кольчуге... - Может, и в кольчуге, не видно, - недовольно сказала я. - Надо было взять фонарик. У вас был фонарик... Михал беспомощно оглянулся. Фонарик у него был, но куда-то подевался. Должен был лежать здесь. В спешке, торопясь, мы забыли про фонарик, хотя в комнате их было целых два. Некоторое время мы бестолково шарили между камнями, после чего опять заглянули в колодец. На дне точно лежала черная масса, не известно - живая или мертвая. Ситуация было отчаянной. - Матерь божья, что же теперь будет?.. - прошептал сломленный Михал. - А, собственно говоря, зачем ты его убивал, сынок? - вдруг поинтересовалась Люцина. - Тебе надо было только испугать его и с криком убежать. - Не знаю, - нервно ответил Михал. - Он на меня вдруг набросился. Сверху, с этих камней. Я забыл, что должен убежать. Потому что... Не знаю... Возможно, я вздремнул... Со всей искренностью он рассказал нам о своих переживаниях на посту. Мы проявили понимание. Пистолет перестал лаять в колодец и загавкал в сторону дороги. Мы втроем стояли над ямой и не знали, что делать. К счастью, в этот момент из мрака появился Марек. - Ради бога, что вы здесь делаете? - раздраженно спросил он. - Чем вы тут занимаетесь? Перебивая друг друга мы объяснили ему, что Михал убил человека в черной кольчуге, причем убил его для самообороны. Описание обстоятельств получилось у нас немного расплывчатым. Марек молча выслушал нас, заглянул в колодец, после чего опять посмотрел на нас. - Здесь не было никакого человека, - холодно уведомил он. - Он же лежит там! - обиделась Люцина. Марек опять заглянул в колодец. Он приглядывался довольно долго, с каменным выражением на лице. Присел, посветил вниз, у него одного был фонарик. Мы напряженно ждали, не осмеливаясь заглянуть вместе с ним. - Не может быть, - наконец сказал он и выпрямился. - Ждите здесь, я принесу лестницу. По неизвестной причине я отправилась за ним к сеновалу, потеряв по дороге тапочки. Моя помощь для переноски лестницы не понадобилась. На обратном пути я наткнулась на Терезу и тетю Ядю, которых сразу же осчастливила информацией о новом убийстве. У Терезы перехватило голос, тетя Ядя обо что-то споткнулась и рухнула на меня. Марек, как то не очень осторожно, опустил лестницу в колодец. - Ты ее не на труп ставишь? - с беспокойством спросила я. - Даже если это убийца, и даже если он умер, лучше этого не делать... - Лучше возьми фонарик и посвети мне сверху, - ответил он и спустился в колодец. Тетя Ядя и Тереза шептались в стороне с Люциной, издавая вполголоса драматические восклицания. Михал уселся возле колодца, как символ отчаяния и печали. Марек старательно обследовал покойника внизу. Те трое перестали шептаться и приблизились к яме. Марек как раз вылезал наружу, когда Тереза торжественно начала: - Да упокой господь его душу... Марек вежливо дождался окончания молитвы. Выражение его лица было таким, что я начала что-то подозревать. С преступлением Михала Ольшевского было что-то не так... - Исключительный экземпляр, - обратился он к Михалу, когда Тереза закончила. - Поздравляю, с одного удара! Я же говорил, что никакого человека здесь не было. - Что?.. - спросила тетя Ядя после минуты удивленного молчания. - Что он говорит?.. - В таком случае, кто там лежит? - поинтересовалась Люцина. Михал смотрел на Марека с выражением тупого отчаяния. - Кабан, - сказал Марек. - Прекрасный экземпляр, килограмм двести пятьдесят. Удивительно, как он мог ходить при таком весе... Больше ему ничего не удалось сказать. С Люциной случились какие-то конвульсии. Михал чуть не свалился головой в колодец, тетя Ядя, пытаясь заглянуть поглубже, упустила вниз фонарик. Я спустилась за ним и, воспользовавшись случаем, рассмотрела поближе щетину злодея. Тереза ругала Марека, не желая прощать ему то, что он разрешил ей прочитать молитву над трупом кабана. В конце-концов, Марек получил слово. - Ничего хорошего из этого не получится, - пророчески произнес он. - Лучше всего было бы вытащить его из колодца и где-нибудь бросить, прежде чем рассветет. Иначе, уже утром, нам на шею сядет милиция. - Начнем сейчас! - предложил заново родившийся Михал. - Боже, какое счастье!.. Ни за какие сокровища, я никого больше не убью! Что нам понадобится? Веревки?.. Процесс извлечения кабана по трудоемкости превзошел все наши предыдущие начинания. Участие в нем приняли все, даже моя мамуся. Франек и Ендрек подключились на рассвете. Кабан упорно сопротивлялся, если бы не вера в лежащие под ним сокровища, все бы кончилось тем, что мы воздвигли над ним небольшой курган. Франеку было достаточно одного взгляда: - О, боже! Черная свинья Пачореков! - расстроился он. - Ну, это нам даром не пройдет, Пачорек своего не упустит. Сколько я ему говорил: "Не отпускай свинью". Так нет! Вечно она по деревне шаталась... Нам так и не удалось достичь поставленной цели. С рассветом на ногах было уже все село, и у нас появились не только многочисленные зрители, но и помощники. Кто предупредил милицию, неизвестно, но в тот момент, когда добытый из колодца труп лег на траву, рядом появился и представитель властей. Он подошел энергичным шагом, тщательно и молча осмотрел кабана... - Ну что ж, братец, - наконец сказал он со смесью угрозы и удовлетворения. - Как пить дать, нелегальный забой. Что ж вы, пан Влукневский?.. - Это не мой, - горячо воспротивился Франек. - Я его не забивал. Он не мой, и я за него не отвечаю! - А чей? - Пачореков. - Так я и думал, братец. Значит Пачорек забил? - Нет. - А кто? - Прежде чем мы успели его остановить, вперед вышел Михал Ольшевский: - Я, - мужественно объявил он. Сержант недоуменно уставился на него: - Вы? Как же?.. Это ваш? - Нет. Вы же слышали. Пачореков. - Пачорек согласился? - Не знаю. Скорее всего нет. Я не знаком с Пачореком. - А если вы, братец, не знаете Пачорека, то зачем же вы забили его свинью? Украли? Михал Ольшевский поперхнулся и покраснел. - Ну что вы!.. Я не забивал... Это того... вообще ошибка! Я вовсе не хотел убивать эту свинью! - А если вы, браток, не хотели, то зачем забили? - Потому что я думал, что это человек... Тут начались Содом и Гомора. Михал Ольшевский пытался объяснить причину, по которой вместо свиньи он хотел убить человека. Прибыл владелец трупа, который начал скандалить, утверждая, что его свинью убили из мести. Милое животное постоянно кому-то мешало!.. Милиционер упорно трактовал происшедшее, как классический случай нелегального забоя. Загвоздка состояла в том, на кого возложить ответственность за преступление. Одновременно он попытался провести следствие по делу о покушении на убийство человека. Прибыла милиция из Венгрова и собрала комиссию по оценке профессиональности забоя. Единогласно было признано, что свинья убита абсолютно правильным мясницким ударом, стали искать нож. Информации о том, что орудием преступления была алебарда, никто всерьез не воспринял. Пачорек перестал скандалить, поскольку возникли подозрения в преступном сговоре. Михал Ольшевский окончательно запутался в признаниях и начал отпираться от участия в забое, поскольку органы вдруг вспомнили, что здесь уже произошла пара убийств. Возникла альтернатива: либо Михал Ольшевский поубивал всех, и кабана в том числе, либо свинья стала очередной жертвой неизвестного преступника. Из двух зол мы предпочли придерживаться второй версии. После целого дня невероятных трудностей, умноженных расспросами по поводу удивительного пейзажа за коровником Франека, вопрос решил молодой сержант, который когда-то спрашивал нас про Лагевку. - Мясо обследовано, свинья здорова, пускай ее забирает Пачорек, - решил он. - За нелегальный забой ему придется заплатить штраф. Виновником будет считаться он, что свинья забита алебардой я в протоколе не напишу. Иначе придется расследовать, откуда взялась музейная алебарда. Пана Ольшевского я знаю, все понимаю и придираться не буду. Вы вернете штраф Пачореку, и все будет в порядке. Согласны? Мы радостно согласились, и наконец все вернулось в хоть какую-то норму. Марек в свиную аферу не вмешивался, прозорливо исчезнув с горизонта сразу после восхода солнца. Появился он только после вывоза тела. Вся семья собралась в садике перед домом, отходя от потрясений и пытаясь набраться новых сил, поскольку в ближайшей перспективе была нелегкая ночь. Наполовину раскопанный колодец до сих пор находился в опасности. Нам предстояло обсудить, что делать с этим фантом. В садике нас нашел сержант. - Разрешите представиться, - галантно начал он. - Старший сержант Станислав Бельский. Лучше поздно, чем никогда. - Очень приятно, - за всех ответила Люцина и пригласила сержанта занять место в кругу семьи. Сташек Бельский уселся на березовый пень, снял фуражку и принялся ею обмахиваться. Франек вздохнул: - Я знаю, что будет, - угрюмо пробормотал он. - Не знаете, - твердо ответил сержант Бельский. - Извините, но я не слепой. Здесь совершены два преступления и я отчетливо вижу, что назревает третье... - Третье тоже было, - перебила моя мамуся. - Только от тех никакого прибытка не было, а от этого будут сало и колбаса. Все вздрогнули. Тереза тихонько охнула. Сержант Бельский был непреклонен: - Покупайте побольше. Больше никто свиней на прогулку не отпустит, - посоветовал он. - Я хотел сказать, что я тоже человек. И тоже забочусь о своей зарплате. Можете не рассказывать мне бородатых шуток про часы дедушки и ожерелье бабушки, поговорим по-человечески. Что вы ищете в этих колодцах? В садике воцарилось молчание. Было ясно, что, за все сокровища мира, никто не произнесет ни слова. Сташек Бельский тяжело вздохнул: - Я отлично понимаю, что не договорюсь с вами, - грустно предположил он. - Черт с вами, начнем по-другому. Некто Адам Дудек нашел в своем доме сундучок с документами, я при этом присутствовал. Этот сундучок он сдал в музей. Так? Теперь Михал Ольшевский не мог молчать: - Так, - неохотно признался он. - Я этого прочитать не смог, трудный почерк, но вам, как видно, удалось. Прошло два месяца, и появился первый труп. Вроде бы никакой связи, но через некоторое время, пожалуйста - второй. В тех же местах. Вроде бы опять ничего, но на место преступления приезжает целая семья и начинает раскапывать колодцы. А вместе с этой семьей пан Ольшевский из музея, то есть тот, кто прочитал документы. Если и здесь нет никакой связи, то я, извините, испанский кардинал. Я думаю, мы заключим какой-то договор, я лично сомневаюсь, что это вы убили тех двоих. Могли бы поговорить по-товарищески. Иначе, нам придется делать официальные допросы, вам придется давать ложные показания, зачем? Документы придется забрать на экспертизу, они могут затеряться... Михал Ольшевский нервно заерзал. Не обращая на него внимания, сержант Бельский продолжил: - Выходят одни сложности и неприятности. А так, поговорим по-человечески, посоветуемся и сразу поймем, на что стоит обратить внимание. Как поступим? - Ну! - нетерпеливо толкнула я Марека после минуты общего молчания. - Скажи что-нибудь. - Я ничего не скажу, - твердо ответил Марек. - Вам придется решать самим. - Тогда я скажу! - вырвалось у Франека. - Заткнись! - сердито зашипела Люцина. - Вот теперь ясно видно, что нам сказать нечего, - с сарказмом заметила Тереза. Мое личное отношение к милиции не позволило остаться в стороне: - Все молчите! - потребовала я. - Сейчас. В конце-концов, существует же какой-то закон, что если кража совершена внутри семьи, преступник преследуется только по желанию пострадавшего. Существует или нет? - Существует, - заверил сержант. - Вы украли что-то друг у друга? - Нет, но милиция может так подумать. Мы поговорим с вами по-человечески, все равно нам ничего другого не остается, но при условии, что вы не начнете подозревать Франека. О том что мы ищем, он знает столько же, как и все остальные. Мы хотим обойтись без дурацких осложнений. Сержант торжественно поклялся, что такая идиотская мысль, как начать подозревать Франека, ему и в голову не придет. Атмосфера рассеялась, родственники с облегчением вздохнули. Перебивая друг друга, мы открыли правду, которую сержант воспринял с философским спокойствием. Он проявил интерес только тогда, когда Михал Ольшевский принес сверху документы и шепотом их прочитал. Сташек Бельский слушал, как зачарованный. - Ничего себе! - вырвалось у него. - И я сам вытянул это из-под пола, собственными руками! Ну и ну... - Единственное, чего я не понимаю, откуда про это наследство узнало столько людей, - обиженно сказал Михал. - Сам я никому не рассказывал, бумаг никто не видел. Вы узнали от меня. Вы говорите, что те, кто нашел, прочитать не могли. И?.. Откуда они знают? - В этом мы разберемся. Теперь ясно просматривается связь между убийствами и этим вашим наследством. Посчитаем... Выходит, что кроме вас об этом знали три человека. Двое убитых и тот, что от вас убежал, как его там... Больницкий... - Четыре, - уточнила Люцина. - Убийца, наверное, тоже знал... - Пять, - поправила ее Тереза. - А облизанный Никсон? Он болтал про наследство от предков, когда был у меня в Канаде. Я думала, что он ненормальный, оказывается - нет. Он знал, что говорит. - Облизанный, простите, кто?.. - спросил сбитый с толку сержант. Каким чудом мы смогли рассказать о событиях и не упомянуть облизанного Никсона, было не понятно, тем не менее о нем заговорили только теперь. Сержант Бельский проявил большой инт