Клайв Касслер. Дракон

---------------------------------------------------------------
     Clive Cussler "Dragon"
     Перевод с английского <i>С. Чудова</i>
     Оформление <i>Дизайнбюро "КитАрт"</i>
     Роман
     "Олма-Пресс", Москва 1996 г
     OCR and Spellcheck Chemik
---------------------------------------------------------------

     <i>Мужчинам и женщинам
     разведовательных служб нашей страны,
     героизм и преданность которых
     редко получают должное признание.

     Их усилиями граждане Америки
     были спасены от большего числа трагедий,
     чем это можно себе представить.
     </i>

     Чудовищный взрыв  в  Тихом  океане  становится началом  цепи  множества
событий,  в результате которых  обнаруживается заговор преступных сил против
Соединенных Штатов Америки и всего мира. Дирк Питт, подводный исследователь,
герой  предыдущих  романов  Клайва  Касслера.  оказывается  в  самом  центре
расследования, и только он может спасти мир от надвигающейся угрозы.


        ДЕМОНЫ ДЕННИНГСА

     6 <i>августа 1945 г.
     Остров Шемайя, Аляска</i>

     Дьявол  держал  в  правой  руке  вилы,  в  левой  --  бомбу и  злорадно
ухмылялся. Он  бы выглядел грозно, если бы  не преувеличенно длинные брови и
изогнутые полумесяцем  глаза,  придававшие ему скорее облик сонливого гнома,
нежели  злодейское  выражение, свойственное повелителю ада. Тем не менее  он
был  одет в традиционное алое облачение, у  него были торчащие вверх рожки и
длинный заостренный хвост. Как  ни странно, в когтистых лапах  ног он сжимал
слиток золота, на котором было выбито клеймо 24 К.
     Сверху и снизу  заключенной  в круг фигурки,  нарисованной на  фюзеляже
бомбардировщика Б-29, черными буквами было написано "Демоны Деннингса".
     Самолет, названный в честь своего командира и экипажа, выглядел подобно
заблудившемуся  призраку за  завесой дождя, приносимого  на юг  по Алеутским
островам ветром с Берингова моря.  Целая батарея переносных фонарей освещала
площадку  под открытым брюхом бомбардировщика,  бросая  колеблющиеся тени от
суетящейся  аэродромной команды  на  блестящий  алюминиевый корпус.  Вспышки
молний дополняли  эту призрачную картину, разрывая окутавший аэродром мрак с
тревожащим постоянством.
     Майор  Чарльз Деннингс стоял, прислонившись к одному из спаренных колес
правого шасси,  глубоко  засунув  руки  в  карманы  кожаной летной куртки, и
наблюдал за лихорадочной деятельностью,  кипевшей  вокруг его аэроплана. Вся
прилегающая территория  патрулировалась вооруженными военными полицейскими и
охранниками из  подразделения К-9.  Небольшая съемочная группа запечатлевала
событие для истории. С тяжелым чувством  тревоги он следил, как эту необычно
объемистую  бомбу осторожно  поднимали  лебедкой в  специально  переделанный
бомбовый отсек Б-29.  Она была слишком велика, чтобы ее можно  было подвести
под фюзеляж сбоку, так что ее пришлось поднимать из вырытой в земле ямы.
     За те два года, которые он прослужил в Европе летчиком бомбардировочной
авиации  и  выполнил более сорока боевых вылетов, ему ни разу не приходилось
видеть  подобное  чудовище.  Эта бомба казалась  ему  гигантским,  чрезмерно
надутым  футбольным мячом с нелепыми, окруженными  кольцом  стабилизаторами,
приделанными  с  одного  конца.  Сферический  баллистический обтекатель  был
выкрашен в  светло-серый цвет, и ряд  замков, скреплявших  его  половины  по
окружности миделевого сечения, был похож на огромную застежку-молнию.
     Эта  штука, которую он  должен был перенести  на расстояние в почти три
тысячи миль,  вызывала у него зловещее предчувствие. Ученые из  Лос-Аламоса,
собравшие бомбу  на взлетной  полосе, кратко проинструктировали  Деннингса и
его экипаж  накануне вечером.  Кинофильм,  заснятый во  время испытательного
взрыва на острове Троицы, был  продемонстрирован молодым летчикам, застывшим
в  оцепенении,  когда, не  веря  своим глазам,  они  наблюдали ужасный взрыв
одной-единственной бомбы, мощной  настолько, что она могла  уничтожить целый
город.
     Он  простоял  так  еще  полчаса, пока  люки бомбового  отсека  не  были
захлопнуты.  Атомная  бомба была снаряжена  и  проверена,  самолет заправлен
топливом и готов к вылету.
     Деннингс  любил  свой самолет.  В  воздухе  он  и  его огромная  машина
становились единым  целым.  Он  был  мозгом, она  --  телом, и это  ощущение
слитности  он  не  мог  описать  словами.  На  земле  все  было  по-другому.
Освещаемый вспышками молний,  поливаемый  дождем,  который стал ледяным,  он
смотрел  на прекрасный, подобный призраку серебряный бомбардировщик,  и  тот
показался ему его гробницей.
     Он  тряхнул головой,  чтобы  отогнать  от  себя  эту  мрачную  мысль, и
поспешил  сквозь  дождь в укрытие из гофрированного железа,  чтобы выслушать
последний инструктаж своего экипажа. Он вошел и сел рядом с  капитаном Ирвом
Стэнтоном,   бомбардиром,   веселым  круглолицым   человеком   с   длинными,
свисающими, как у моржа, усами.
     По другую сторону от Стэнтона, вытянув перед собой ноги,  сидел капитан
Морт  Стромп, второй пилот Деннингса, самодовольный южанин, который двигался
с неторопливостью трехпалого ленивца. Сзади командира сидел лейтенант Джозеф
Арнольд,  штурман,  и  флотский  коммандер  Хэнк  Бирнс,  инженер-оружейник,
который должен был следить за бомбой во время полета.
     Инструктаж  проводил офицер  разведки, раскрывший  перед  ними  стенд с
аэрофотоснимками  целей.  Промышленные районы  города  Осака  были  основной
целью; запасной целью, на случай сплошной облачности, был исторический город
Киото.  Были  рекомендованы  направления захода на бомбометание,  и  Стэнтон
молча делал нужные записи в своем блокноте .
     Офицер-синоптик  продемонстрировал   карты  метеоусловий  и  предсказал
слабые попутные ветры  и незначительную  облачность  над  целями.  Он  также
предупредил  Деннингса  о  возможности  турбулентных  потоков  над  северной
Японией. Просто ради большей безопасности, сказал он,  два Б-29 взлетели час
назад для  разведки маршрута  и  визуальной оценки погодных условий по курсу
полета и облачного покрова над целями.
     Деннингс поднялся после того, как  были розданы поляризованные защитные
очки, которые обычно носят сварщики во время работы.
     -- Я  не  буду надоедать вам пропагандистскими  речами,  -- сказал он и
увидел улыбки облегчения на лицах своих  подчиненных.  -- Мы втиснули в один
короткий месяц год тренировок, но  я  знаю, что мы  можем справиться с  этим
заданием.  По  моей  скромной  оценке, вы,  черт  побери,  лучший  экипаж  в
Воздушных  Силах.  Если  мы все  сделаем  то,  что должны,  мы вполне  можем
положить конец этой войне.
     Затем  он  кивнул  капеллану,  который  вознес  молитву за  успешный  и
безопасный полет.
     Пока летчики  выходили, направляясь  к ожидавшему их Б-29,  к Деннингсу
подошел генерал Харольд Моррисон, специальный уполномоченный  генерала Лесли
Гровса, главы Манхэттенского проекта.
     Моррисон некоторое время  внимательно изучал лицо  Деннингса.  В глазах
пилота можно было заметить усталость, проступавшую в  тенях вокруг  век,  но
они горели нетерпением приступить к  выполнению  порученной  миссии. Генерал
протянул ему руку.
     -- Удачи, майор.
     -- Спасибо, сэр. Мы сделаем эту работу.
     -- Ни секунды  в  этом  не сомневаюсь, --  произнес Моррисон,  стараясь
придать своему лицу выражение уверенности. Он ожидал ответа от Деннингса, но
пилот промолчал.
     После нескольких секунд неловкого молчания, Деннингс спросил:
     -- Почему мы, генерал?
     Улыбка Моррисона была едва заметна.
     -- Хотите отыграть назад?
     -- Нет, мой экипаж и я позаботимся, чтобы дело было  сделано. Но почему
мы? -- повторил он  свой вопрос. -- Простите меня, сэр, что я это говорю, но
мне трудно поверить, что мы -- единственный летный экипаж в Военно-Воздушных
Силах, которому вы можете доверить пронести атомную бомбу через Тихий океан,
сбросить ее  в  центре Японии и  затем приземлиться на Окинаве, имея в баках
едва ли больше, чем пары бензина.
     -- Лучше, если вы будете знать только то, что вам было сказано.
     Деннингс прочитал дурное предчувствие в глазах и голосе этого человека.
     --  Дыхание  матери. --  Он  произнес  эти слова медленно,  без всякого
выражения, как будто повторил  название некоего невыразимого ужаса. -- Какая
извращенная душа предложила это треклятое кодовое название для бомбы?
     Моррисон безропотно пожал плечами.
     -- Я думаю, это был президент.
     Через двадцать  семь  минут  Деннингс  смотрел  вперед  через  ветровое
стекло, по  которому  туда-сюда  сновали дворники. Дождь  усилился, и  через
влажную  пелену он мог видеть не далее чем на две сотни ярдов. Обеими ногами
он жал на тормоза, разгоняя двигатели до 2200 оборотов в минуту. Бортинженер
сержант Роберт Мосли доложил, что четвертый двигатель вращается более чем на
пятьдесят оборотов медленнее, чем нужно. Деннингс  решил проигнорировать это
сообщение. Несомненно, что в этом незначительном  снижении оборотов  виноват
влажный воздух. Он снова перевел секторы газа на холостой ход.
     Сидевший  в  кресле  второго  пилота  справа от  Деннингса Морт  Стромп
подтвердил  разрешение  башни  управления  полетами  на  взлет.  Он  опустил
закрылки.  Два члена экипажа в  боковых  турелях  подтвердили, что  закрылки
стали на место.
     Деннингс протянул руку и включил селекторную связь.
     -- Ну, ребята, трогаемся.
     Он  снова  перевел  секторы  газа  вперед,  при  этом немного  прибавив
оборотов  левым  двигателям по  сравнению с  правыми,  чтобы  компенсировать
огромный кренящий момент. Затем он отпустил тормоза.
     Самолет "Демоны Деннингса", со взлетным весом 68 тонн,  с  заполненными
до  предела   топливными  баками,   вмещающими  7000  галлонов  горючего,  с
шеститонной  бомбой в переднем бомбовом отсеке  и  с экипажем 12  человек на
борту, начал разгон. Он был перегружен примерно на 17000 фунтов.
     Четыре двигателя системы "Райт-циклон", рабочим объемом 3350 кубических
дюймов   каждый,  передали   свою  тягу  на  подвеску,  их  общая  мощность,
составляющая 8800 лошадиных  сил,  раскрутила 16,5  --  футовые  пропеллеры,
проталкивая их  сквозь пелену несомой ветром воды. Голубое пламя  вырывалось
из выхлопных труб, крылья окутало облако брызг, и  огромный бомбардировщик с
ревом покатился во мрак.
     Мучительно медленно  машина набирала скорость.  Длинная взлетная полоса
простиралась  перед  ней,  вырезанная  в  бесцветной  вулканической породе и
кончающаяся крутым  обрывом  высотой в восемьдесят футов над холодным морем.
Горизонтальные  молнии  залили  странным  голубым  светом пожарные машины  и
кареты "скорой помощи", вытянувшиеся в цепочку рядом со взлетной полосой. На
скорости  восемьдесят  узлов  Деннингс  уже  мог управлять курсом с  помощью
одного  руля  направления и  до  упора  выдвинул вперед  секторы газа правых
двигателей. Он решительно  сжал в руках штурвал,  твердо намеренный  поднять
"Демонов" в воздух.
     Сидевший  впереди пилотов, в  застекленном носовом отделении, бомбардир
Стэнтон  со знанием  дела  следил, как быстро сокращалась лежащая перед ними
взлетная полоса. Даже медлительный  Стромп вытянулся на  своем  сиденье, его
глаза  тщетно  пытались разглядеть  во  мраке  перед  машиной, где кончается
чернота полосы и начинается чернота моря.
     Три четверти полосы остались позади, а машина все еще оставалась словно
приклеенной  к земле. Время,  казалось,  растворилось в тумане. У всех  было
такое   ощущение,  что  они  летят  в  пустоту.  Затем  вдруг  огни  джипов,
припаркованных у конца взлетной полосы, промелькнули сквозь завесу дождя.
     -- О Боже! -- вскричал Стромп. -- Поднимай машину!
     Деннингс выждал еще три секунды и затем осторожно взял штурвал на себя.
Колеса Б-29 оторвались от земли. Мешина едва набрала тридцать  футов высоты,
когда полоса исчезла,  и  бомбардировщик  начал  свой  полет над  враждебным
морем.
     Моррисон стоял снаружи теплого  укрытия  радарной установки,  прямо под
ливнем, и его четверо  подчиненных дисциплинированно стояли позади  него. Он
наблюдал  за взлетом "Демонов Деннингса"  скорее мысленно,  чем воочию.  Ему
удалось разглядеть немногим более, чем первые рывки и крены  бомбардировщика
в тот момент, когда Деннингс перевел вперед секторы газа и отпустил тормоза.
Самолет почти сразу исчез во мраке.
     Он приставил ладони к ушам, как рупоры, стараясь услышать  шум моторов,
все более затихающий  с  расстоянием. Неровный звук был очень слабым. Никто,
кроме старшего механика или авиационного инженера, не смог бы уловить его, а
Моррисон  служил в обеих этих  должностях  в те времена, когда его карьера в
ВВС только начиналась.
     Один  из двигателей, судя по звуку, был немного неисправен. В одном или
в нескольких его цилиндрах зажигание не всегда срабатывало.
     Со страхом Моррисон вслушивался, появится ли какой-нибудь признак того,
что машина  не  может взлететь. Если "Демоны Деннингса"  потерпит  аварию на
взлете,  то все живое на острове в течение  нескольких секунд превратится  в
пепел.
     Затем оператор радара крикнул в открытую дверь:
     -- Они в воздухе!
     Моррисон с облегчением вздохнул. Только  теперь он повернулся  спиной к
ненастной погоде и вошел в укрытие.
     Теперь оставалось только послать генералу Гровсу в  Вашингтон сообщение
о  том, что  "Дыхание  матери"  находится  на  пути в Японию. Затем ждать  и
надеяться.
     Но  в  глубине  души генерал  был встревожен.  Он знал  Деннингса. Этот
человек  был  слишком  упрям,  чтобы  повернуть   назад  из-за  неисправного
двигателя.  Деннингс  приведет  "Демонов"  в Осаку, даже  если  ему придется
тащить самолет на спине.
     --  Да поможет им Бог, -- прошептал Моррисон про себя. Он знал с полной
и окончательной уверенностью, что его роль в этой огромной операции не стоит
молитвы.
     -- Убрать шасси, -- приказал Деннингс.
     -- Всегда  рад  слышать эти  слова,  --  пробормотал Стромп, передвинув
рычаг. Моторы  шасси зажужжали, и три набора колес поднялись в  свои ниши на
носу и в крыльях машины. -- Шасси убраны и заперты.
     Когда  скорость  полета увеличилась из-за снижения  сопротивления после
уборки шасси, Деннингс немного  уменьшил подачу  топлива.  Бензин нужно было
экономить. Он помедлил начинать постепенный и осторожный набор  высоты, пока
скорость не достигла отметки 200 узлов. Где-то под правым крылом  и  поэтому
невидимая  из кабины,  цепочка  Алеутских  островов  медленно  загибалась  к
северо-востоку.  Они еще  долго не увидят землю,  по крайней мере,  пока  не
пролетят еще 2500 миль.
     -- Как там с этим четвертым двигателем? -- спросил он у Мосли.
     -- Тянет свое, но немного перегревается.
     --  Скоро,  как только заберемся  на пять тысяч футов, я немного сбавлю
ему обороты.
     -- Это не помешает сделать, майор, -- ответил Мосли.
     Арнольд  дал  Деннингсу  указания  курса,   которого  им   нужно  будет
придерживаться  следующие  десять с половиною  часов.  На высоте 4900  футов
Деннингс  передал  управление  Стромпу.  Он расслабился и  начал смотреть  в
черное небо. На нем не было видно ни одной звезды. Самолет то  и дело мотало
вверх и вниз, пока Стромп вел его  через турбулентные потоки внутри обширной
массы грозовых облаков.
     Когда, наконец, худшая часть  грозы осталась позади, Деннингс отстегнул
ремни  и выбрался из своего кресла. Повернувшись  назад, он смог заглянуть в
иллюминатор под туннель,  ведущий в среднюю и хвостовую  части  самолета. Он
даже смог разглядеть часть бомбы, подвешенной в механизме сбрасывания.
     Туннель, по которому нужно было пробираться  ползком,  был  еще  больше
сужен, чтобы огромная бомба могла поместиться в бомбовом  отсеке, и  поэтому
туннель оказался  крайне тесным.  Деннингс  с трудом протиснулся  через него
мимо бомбового отсека  и  вылез  из противоположного  конца. Затем он открыл
небольшой герметично закрывающийся люк и прополз внутрь бомбового отсека.
     Достав  из  кармана на  бедре ручной  фонарик,  он сумел  пробраться по
узкому мостику,  идущему вдоль двух бомбовых отсеков, переделанных  в  один.
Из-за  своего  огромного размера  бомба  едва помещалась  в  нем. Ее внешний
диаметр лишь на два дюйма отстоял от продольных шпангоутов.
     Поколебавшись,  Деннингс  протянул руку  и коснулся  ее.  Стальные бока
бомбы были холодны,  как лед. Он не смог представить себе сотни тысяч людей,
которых она  могла сжечь дотла  за  долю  секунды или обречь  на мучительную
смерть от ожогов и радиации. Ядерные температуры или ударные волны от взрыва
на острове Троицы  нельзя было ощутить, глядя  на черно-белый  кинофильм. Он
видел в этой бомбе лишь средство окончить войну  и спасти  тысячи жизней его
соотечественников.
     Вернувшись   в   кокпит,   он   остановился   поболтать    с   Бирнсом,
просматривавшим  чертежи электронных  схем детонатора бомбы. То и  дело этот
эксперт  по  оружию  поглядывал  на   небольшой  откидной   рабочий  столик,
закрепленный перед ним.
     --  Есть  хоть какой-нибудь  шанс,  что  она взорвется  прежде, чем  мы
доберемся до цели? -- спросил Деннингс.
     -- Удар молнии может к этому привести, -- ответил Бирнс.
     Деннингс с ужасом посмотрел на него.
     -- Немножко поздновато вы меня предупредили об этом, не так ли? Начиная
с полуночи мы летим через центр грозового облака.
     Бирнс оторвался от своих чертежей и с улыбкой посмотрел на командира.
     -- Мы так же легко могли взорваться, оставаясь на земле. Какого  черта,
мы ведь сумели взлететь с этой штукой, разве нет?
     Деннингс не мог поверить такой простодушной невозмутимости Бирнса.
     -- Генерал Моррисон был осведомлен об этой опасности?
     -- Лучше,  чем  кто бы то ни было  другой.  Он участвовал  в разработке
этого оружия с самого начала.
     Деннингс пожал  плечами и  отправился прочь.  Безумие,  подумал он, эта
операция  --  чистое  безумие.  Будет  просто чудо,  если кто-нибудь из  них
останется в живых, чтобы рассказать об этом.
     Спустя  пять  часов  полета,  когда  бомбардировщик стал легче  на 2000
галлонов израсходованного топлива, Деннингс выровнял машину на  высоте 10000
футов. Настроение экипажа несколько поднялось, когда оранжевая заря окрасила
небо  на  востоке.  Гроза  осталась  далеко  позади,  и  они  смогли увидеть
катящиеся волны океана и несколько рассеянных по небу белых облаков.
     Бомбардировщик  "Демоны  Деннингса"  летел  на  юго-запад  с  умеренной
скоростью 220 узлов. К счастью, им удалось попасть в поток слабого попутного
ветра.  Когда совсем  рассвело, они оказались  совершенно  одни  в  огромном
пустом пространстве северной части Тихого  океана. Одинокий самолет, летящий
из ниоткуда  в  никуда, размышлял бомбардир  Стэнтон, рассеянно глядя в окна
кабины.
     Когда  до  главного японского острова Хонсю оставалось три  сотни миль,
Деннингс  начал  медленный, постепенный подъем  на высоту  32000  футов,  ту
высоту, на которой  бомбардир Стэнтон должен  был сбросить бомбу над Осакой.
Штурман Арнольд объявил, что они опережают график  на двадцать минут. При их
нынешней скорости, по его подсчетам, они должны были приземлиться на Окинаве
в сумерках менее чем через пять часов.
     Деннингс посмотрел на датчики уровня топлива. Ему вдруг стало несколько
веселее.  Если  только  им  не  придется  лететь  против  встречного  ветра,
превышающего сто узлов, у  них еще  останется  в  запасе четыреста  галлонов
бензина.
     Но не у  всех членов экипажа было  хорошее настроение. Сидевший в своем
кресле у  приборного  щитка  бортинженер Мосли смотрел на  шкалу  измерителя
температуры двигателя номер четыре. Ему не понравилось то, что он увидел. Он
привычно постучал пальцем по стеклу циферблата.
     Стрелка дрогнула и качнулась вправо, на красный сектор шкалы.
     Он протиснулся  по  туннелю  в  направлении  хвоста и  посмотрел  через
иллюминатор  на нижнюю часть моторной  гондолы. По обтекателю бежали струйки
масла,  и из выхлопной трубы тянулся  шлейф дыма. Мосли вернулся в  кокпит и
встал на колени в узком проходе между креслами Деннингса и Стромпа.
     --  Плохие  новости,  майор.  Скоро  нам придется  заглушить  четвертый
двигатель.
     -- Ты не мог  бы заставить его работать еще несколько часов? -- спросил
Деннингс.
     -- Нет, сэр, там  может  заклинить  клапан, и  он  загорится. Это может
случиться в любую минуту.
     Стромп посмотрел на Деннингса, его лицо было мрачно.
     --  Я бы посоветовал заглушить на время четвертый двигатель и дать  ему
остыть.
     Деннингс знал, что Стромп был прав. Им придется сохранять  их  нынешнюю
высоту  и нянчить три остальные двигателя,  чтобы они не перегрелись.  Затем
снова запустить четвертый двигатель  во время набора высоты до 32000 футов и
захода на бомбометание.
     Он  окликнул Арнольда, склонившегося над своим штурманским  планшетом и
прослеживающим маршрут полета.
     -- Далеко ли еще до Японии?
     Арнольд заметил небольшое падение скорости и быстро просчитал ответ.
     -- До главных островов один час и двадцать одна минута.
     Он кивнул.
     -- Хорошо, мы заглушим четвертый двигатель до тех пор, пока  он нам  не
понадобится.
     Командир еще  не  кончил говорить,  а  Стромп  уже убрал газ,  выключил
зажигание  и установил лопасти пропеллера во  флюгерное положение. Затем  он
включил автопилот.
     -- Мы приближаемся  к суше, -- объявил Арнольд. --  Небольшой  остров в
двадцати милях прямо по курсу.
     Стромп посмотрел на него в бинокль.
     -- Выглядит как сосиска, торчащая из воды.
     --  Голые  скальные  стены, -- заметил Арнольд.  --  Нигде нет никакого
пляжа.
     -- Как он называется? -- спросил Деннингс.
     -- Он даже не отмечен на карте.
     -- Есть там какие-нибудь  признаки жизни? Япошки могут использовать его
как удаленную станцию раннего оповещения.
     -- Выглядит голым и необитаемым,
     На  минуту  Деннингс  почувствовал  себя   в  безопасности.  Ни  одного
вражеского корабля не было видно, и они были слишком далеко от берега, чтобы
их  могли достать японские истребители, Он уселся в своем кресле, невидящими
глазами уставясь в море.
     Члены экипажа расслабились и начали передавать друг другу  чашечки кофе
и бутерброды  с колбасой, не  замечая жужжания моторов  и маленькой искорки,
появившейся в десяти милях от них, на 7000 футов выше конца левого крыла.
     Экипаж "Демонов Деннингса"  не подозревал, что жить им оставалось  лишь
несколько минут.
     Младший  лейтенант  Сато Окинага  увидел  короткую вспышку  отраженного
солнечного света  где-то внизу. Он заложил вираж и направил свой истребитель
вниз, для того чтобы лучше  рассмотреть,  что там блеснуло. Это был самолет.
Никаких сомнений. Скорее всего, истребитель из  другого патруля. Он протянул
руку, чтобы включить радио, но передумал.  Через несколько секунд  он сможет
точно узнать, что это за самолет.
     Молодой и  неопытный  пилот,  Окинага  был  счастливчиком.  Из  класса,
который он  недавно  закончил  и  в котором было двадцать  два выпускника, в
дикой спешке обученных в эти отчаянные для Японии  последние  недели, его  и
еще  троих  направили  на выполнение патрульных  полетов.  Остальные пошли в
эскадрильи камикадзе.
     Окинага был ужасно расстроен этим. Он бы с радостью отдал свою жизнь за
императора,  но  он  смирился  со скучными обязанностями  по  патрулированию
побережья как со временным назначением, надеясь, что его  призовут выполнить
более славную миссию, когда американцы высадятся на его родине.
     По мере  того как одиночный самолет  становился все больше, Окинага все
больше изумлялся, отказываясь верить своим глазам. Он протер их  и  моргнул.
Вскоре  он  смог ясно различить  девяностофутовый  полированный  алюминиевый
фюзеляж,  огромные   стосорокафутовые  крылья  и  вертикальный  стабилизатор
высотой с трехэтажный дом американского Б-29.
     Он   ошеломленно   глядел   на   это  диво.  Бомбардировщик   летел   с
северо-востока,  из пустынного  океана,  на 20000  футов ниже своего боевого
потолка. Не  находящие  ответа  вопросы роились в  его  сознании.  Откуда он
взялся? Почему он летел в направлении центральной части Японии с выключенным
двигателем? Какое задание он выполнял?
     Как  акула,  бросающаяся  на  раненого  кита,  Окинага  приблизился  на
расстояние  мили  к бомбардировщику. Тот летел, как ни в  чем  не бывало, не
пытаясь уйти  от преследования. Экипаж, похоже, уснул или имел  склонность к
самоубийству.
     У Окинаги  уже не оставалось времени играть  в загадки. Огромные крылья
бомбардировщика  маячили прямо перед ним.  Он  довел  до упора  сектор  газа
своего "Мицубиси А6М  Зеро" и на вираже пошел вниз. Истребитель слушался его
с  изяществом ласточки, двигатель системы  "Сакае" мощностью 1130  лошадиных
сил мчал его в точку чуть позади и ниже лоснящегося, сверкающего Б-29.
     Хвостовой  стрелок  слишком  поздно  заметил  истребитель  и  попытался
открыть огонь. Окинага наткал на гашетку на рукоятке управления. Его самолет
вздрогнул,  когда два  пулемета  и две  двадцатимиллиметровые  пушки  начали
разносить в клочья металлическую обшивку и человеческую плоть.
     Легкое прикосновение  к рулю направления, и его трассирующие пули нашли
дорогу  к крылу  и третьему двигателю Б-29. Обшивка разорвалась  и  отлетела
прочь,   масло   хлынуло   через   отверстия,  за   ним   вырвалось   пламя.
Бомбардировщик, казалось, на секунду замешкался,  затем накренился  набок и,
войдя в штопор, начал падать в океан.
     Лишь  после отчаянного крика хвостового стрелка и его короткой  очереди
"демоны"  поняли,  что  их  самолет  атакован.  Они  не  имели  ни  малейшей
возможности узнать, с какого направления на них напал вражеский истребитель.
У них почти не было времени оправиться  от  изумления, когда снаряды  "Зеро"
вонзились в правое крыло.
     Стромп издал сдавленный вопль:
     -- Мы падаем!
     Деннингс  кричал  в  переговорное   устройство,  одновременно   пытаясь
выровнять самолет:
     -- Стэнтон, сбрасывай бомбу! Сбрасывай эту чертову бомбу!
     Бомбардир, прижатый  к своему  прицелу  центробежной силой,  завопил  в
ответ:
     -- Она не выпадет наружу, если ты не выровняешь машину.
     Двигатель номер  три уже был  охвачен  пламенем. Внезапная потеря  двух
двигателей,  оба из которых находились с  одной стороны, продолжала  кренить
самолет,  пока  он не встал  на одно  крыло.  Работая  совместно, Деннингс и
Стромп   сражались  с   рычагами  управления,  стараясь   поставить   машину
горизонтально. Деннингс изо  всех сил тащил на  себя секторы  газа, выправил
крен, но теперь оба оставшихся мотора заглохли. Наступила давящая, терзающая
душу тишина.
     Стэнтон  сумел  занять  нормальное положение в  своем кресле  и  открыл
бомболюки.
     -- Держи машину  ровно, -- умоляющим тоном сказал он. Не  тратя времени
на установку прицела, он нажал на кнопку сбрасывания.
     Ничего не произошло. Свирепое скручивающее усилие деформировало фюзеляж
и заклинило бомбу в ее тесном отсеке.
     С белым как мел лицом  Стэнтон ударил по кнопке сбрасывания кулаком, но
бомба упрямо оставалась на месте.
     -- Ее зажало! -- закричал он. -- Она не выпадет.
     Сражаясь за еще несколько минут жизни,  зная, что, если  они выживут во
время падения, им всем придется самим оборвать свои жизни ампулами  цианида,
Деннингс попытался совершить вынужденную посадку самолета на воду.
     Ему почти удалось сделать это. До спокойной поверхности моря оставалось
две  сотни футов,  и смертельно раненный самолет  был готов коснуться брюхом
воды.  Но магний,  из которого  были  изготовлены некоторые  вспомогательные
детали и картер  двигателя номер три,  загорелся,  как  зажигательная бомба,
прожег крепления мотора  и лонжерон  крыла. Мотор выпал  вниз, унося с собой
вырванные  кабели управления  закрылками. Лейтенант Окинага положил "Зеро" в
скользящий вираж на одно крыло, кружась над подбитым Б-29. Он  наблюдал, как
черный  дым и оранжевое  пламя  пересекли голубое небо, как мазок костью. Он
видел,  как  американский самолет  врезался  в океан, подняв в воздух гейзер
белых брызг.
     Он  описал  круг, высматривая выживших в  катастрофе.  но  увидел  лишь
несколько плавающих обломков. Вдохновленный тем, чему суждено было стать его
первым и  единственным  боем, Окинага описал  еще один круг над погребальным
шлейфом  дыма, прежде  чем отправиться в  обратный  путь  в  Японию, на свой
аэродром.
     В то  время, когда разрушенный самолет  Деннингса  и его мертвый экипаж
опускались  на морское  дно  на глубину тысячу  футов,  другой  Б-29 в более
позднем часовом  поясе и  в  шести  сотнях милях к  юго-востоку  готовился к
бомбовому вылету. С полковником Полом Тиббетом за штурвалом,  бомбардировщик
"Энола Гэй" появился над японским городом Хиросима.
     Ни один  из  этих двух командиров бомбардировщиков не  знал о  задании,
полученном другим. Каждый из них был уверен, что только его самолет и экипаж
несут первую атомную бомбу, которая должна быть сброшена в этой войне.
     "Демоны  Деннингса"  не  смогли встретиться  со  своей  судьбой. Тишина
глубокого морского дна была столь же  молчалива, как и тучи, собравшиеся над
местом  катастрофы.  Героическая  попытка   Деннингса  и  его  экипажа  была
похоронена под покровом бюрократической секретности и позабыта.


        Часть I. БОЛЬШОЙ ДЖОН

        Глава 1
     <i>3 октября 1993 г.
     Западная часть Тихого океана</i>

     Тайфун  уходил,  и  худшее  уже  было  позади.  Неистовая пляска  морей
затихала, но волны все еще  захлестывали  носы кораблей и отливали зеленым и
свинцовым цветом, прокатываясь по  палубам  и оставляя за  собой  кучи пены.
Толстые черные тучи  рвались на  части, и ветер ослабел до приятных тридцати
узлов.  К   юго-востоку  снопы  солнечных  лучей  прорвались   сквозь  тучи,
разрисовав голубыми пятнами танцующие валы зыби.
     Бросая вызов ветрам и фонтанам брызг, капитан Арне  Корвольд  стоял  на
открытом  мостике норвежского грузопассажирского  лайнера  "Нарвик",  наведя
свой бинокль на огромное судно, с застопоренным двигателем  дрейфующее среди
бурунов.  Оно  было  очень  большим, судя по  очертаниям, японский сухогруз,
специально построенный для перевозки автомобилей. Его надпалубные надстройки
протянулись вдоль всего  корпуса,  от тупого носа до  идеально прямоугольной
кормы, подобно параллелепипеду,  положенному  горизонтально. Кроме мостика и
кают экипажа на верхней палубе, по бокам не было ни иллюминаторов, ни окон.
     Похоже, у судна был постоянный поперечный крен в десять градусов, но он
возрастал до двадцати, когда  волны зыби  накатывались и обрушивались на его
наветренный левый борт. Единственным  признаком жизни на судне  была струйка
дыма, поднимавшегося над трубой. Корвольд с тревогой заметил, что его шлюпки
были  спущены  на  воду,  но  осмотр  беспокойного моря  не  выявил  никаких
признаков  этих  шлюпок.  Он  снова  навел  бинокль  на  нос судна и  прочел
английское название, написанное под японскими иероглифами.
     Судно называлось "Божественная звезда".
     Корвольд вернулся в уютный центральный мостик и заглянул в радиорубку.
     -- Все еще никакого ответа?
     Радист покачал головой.
     -- Ничего. Ни единого писка, с тех пор как мы увидели его. Должно быть,
судовое радио выключено. Невозможно  поверить, что  экипаж покинул судно, не
подав сигнала бедствия.
     Корвольд безмолвно смотрел на японское  судно, дрейфовавшее менее чем в
километре от его правого борта. Норвежец по происхождению, он был невысоким,
с достоинством держащимся человеком, никогда  не позволявшим себе торопливых
жестов. Его льдистые  голубые глаза  редко моргали, и его губы, скрытые  под
стриженной  бородкой, казалось, были  постоянно сложены  в  легкую застывшую
улыбку. Проведший в  море  двадцать  шесть  лет,  в основном  на прогулочных
судах,  он  обладал дружелюбным, благожелательным  характером;  его  уважали
члены экипажа и обожали пассажиры.
     Он пощипал свою  короткую седеющую бородку и тихо  ругнулся  про  себя.
Тропический ураган неожиданно разыгрался на севере, прямо по его маршруту, и
задержал  его почти на два  дня по сравнению с  графиком на пути  из Пусана,
корейского порта  в  Сан-Франциско.  Корвольд не  покидал мостика  в течение
сорока восьми часов и был до  предела измотан. Он  совсем уже было  собрался
прилечь  отдохнуть,  как  они  заметили,  похоже,  покинутую   "Божественную
звезду".
     И  вот теперь, вместо  долгожданного отдыха, он столкнулся с загадочным
происшествием  и  требующим  длительного  времени  поиском шлюпок  японского
сухогруза. На нем  к  тому же  лежала  ответственность  за  130  пассажиров,
большинство из которых было  до  крайности  измучено  морской болезнью  и не
имело ни  малейшего  желания  задерживаться из-за добровольной  спасательной
операции.
     -- Разрешите спустить шлюпку, капитан?
     Корвольд поднял глаза на красивое, мужественное  лицо первого помощника
Оскара Стина. Смотревшие на него голубые глаза были  ярче,  чем у Корвольда.
Первый помощник  стоял  перед ним,  худой  и прямой, как  фонарный столб, от
постоянного пребывания на солнце его кожа потемнела, а волосы выгорели.
     Корвольд не стал отвечать сразу,  он подошел к окну мостика и посмотрел
вниз на поверхность моря,  разделяющего два корабля.  От гребней  до  впадин
высота волн колебалась от трех до четырех метров.
     -- Мне  не хотелось бы рисковать жизнями, мистер Стин. Лучше подождать,
пока море немного успокоится.
     -- Мне случалось проводить шлюпки и через худшее.
     -- Незачем торопиться. Это мертвое судно, мертвое, как тело  в морге. А
судя по  его виду,  груз  в трюмах  сместился,  и  оно набирает  воду. Лучше
оставить его в покое и поискать его шлюпки.
     -- Там на борту могут быть раненые, -- настаивал Стин.
     Корвольд покачал головой.
     -- Ни  один капитан не  покинет судно,  оставив  на нем раненных членов
команды.
     --  Ни один капитан, находящийся в здравом  уме,  это верно.  Но  какой
здравомыслящий человек может  покинуть неповрежденное судно  и  спустить  на
воду  шлюпки  в  самый  разгар  тропического   урагана  при  скорости  ветра
шестьдесят пять узлов, не подав при этом сигнала бедствия?
     -- Да, это и в самом деле загадка, -- согласился Корвольд.
     -- И к тому же следует принять во внимание его груз, -- продолжал Стин.
-- Положение  ватерлинии говорит  о том, что судно полностью загружено. Судя
по его размерам, оно может перевозить свыше семи тысяч автомобилей.
     Корвольд проницательно посмотрел на Стина.
     -- Вы думаете о вознаграждении за спасение судна и груза, мистер Стин?
     -- Да, сэр, я об этом думаю. Оно  полностью покинуто со всем его грузом
на  борту, и  мы  можем  привести  его  в  порт;  тогда  наше  требование  о
вознаграждении может составить половину стоимости судна и его груза или даже
больше. Компания и экипаж смогут поделить  между собой  пятьсот или шестьсот
миллионов крон.
     Корвольд обдумывал эти  слова несколько  минут. Мучительная, искушающая
мысль  о  возможности  внезапно  разбогатеть  боролась  в  нем  с  глубоким,
суеверным предчувствием беды. Алчность победила.
     -- Собери свою  шлюпочную  команду и возьми с собой помощника механика.
Поскольку из  трубы  идет  дым. двигатели, должно  быть,  в  работоспособном
состоянии. -- Он немного  помолчал. -- Но  я  бы все же  подождал, пока море
чуть успокоится.
     -- Нет времени ждать, --  просто объявил о своем  решении Стин. -- Если
крен увеличится еще на десять градусов, мы можем опоздать. Лучше действовать
быстро.
     Капитан Корвольд  вздохнул. Он действовал вопреки тому, что  сам считал
наиболее разумным, но ему тоже пришло в голову, что теперь, когда  ситуация,
в  которой оказалась  "Божественная  звезда", стала  известна  всем,  каждый
спасательный  буксир  в  радиусе  тысячи  миль  отсюда  на  полной  скорости
устремится к  терпящему  бедствие  судну,  как  все  грузовики  с  лебедками
съезжаются к месту аварии на шоссе.
     Наконец он утвердительно кивнул.
     --  Как  только ты удостоверишься, что на  борту нет никого  из  членов
команды  "Божественной  звезды" и что  ты  сумеешь справиться  с  ситуацией,
доложи мне, и я начну поиск шлюпок.
     Стин  мгновенно  исчез, едва дослушав до конца то, что сказал Корвольд.
Он собрал своих людей и  спустил шлюпку в бушующие волны за  десять минут. В
шлюпке находились: он  сам с четырьмя  матросами, помощник главного механика
Олаф  Андерссон, а также радист  Дэвид  Сакагава, единственный  член команды
"Нарвика", знающий  японский язык.  Матросы должны были  обследовать  судно,
пока Андерссон будет осматривать двигатели. Стин должен был  принять на себя
формальное право владения судном, если оно окажется покинутым.
     Со Стином у руля, шлюпка рассекала бурлящие воды, с трудом удерживаемая
в  равновесии  на гребнях  волн, грозящих  захлестнуть ее  прежде,  чем  она
соскользнет вниз  по склону  водяной горы.  Большой морской двигатель  марки
"Вольво" стучал  бесперебойно, пока они  держали  курс прямо  на сухогруз, а
ветер и волны подгоняли их сзади.
     В ста  метрах от "Божественной звезды" они обнаружили, что  они тут  не
одни.  Стая акул кругами ходила вокруг накренившегося судна, будто  какое-то
внутреннее чувство подсказывало им, что оно собирается затонуть и, возможно,
оставить на поверхности что-нибудь вкусное.
     Рулевой провел шлюпку под тупым носом судна на подветренную сторону. Им
казалось, что "Божественная звезда" вот-вот накроет их своим бортом с каждой
новой  волной,  обрушивающейся на ее  корпус.  Когда  борт  огромного  судна
опускался  вниз,  Стин  пытался закинуть вверх  легкую нейлоновую абордажную
лестницу  с алюминиевым хватательным крюком на конце. С третьей попытки крюк
зацепился за верхний край палубного ограждения и закрепился на нем.
     Стин  первым  взобрался  по  веревочной  лестнице  и  перебрался  через
ограждение на палубу. За ним быстро последовали Андерссон и остальные. Когда
все  собрались возле  огромных  якорных  лебедок,  Стин  повел их  вверх  по
похожему  на  пожарную  лестницу  трапу, закрепленному на  глухой, без  окон
передней стене палубной  надстройки. Взобравшись на пятую палубу, они  вошли
на самый просторный капитанский мостик, который Стину приходилось когда-либо
видеть за  пятнадцать  лет,  проведенных  на море. После маленькой,  удобной
рулевой рубки "Нарвика" это помещение показалось им огромным, как спортивный
зал,  и  все  же  впечатляющий  набор электронного оборудования занимал лишь
малую его часть посередине.
     Помещение  было  пусто,  пол  усеян   секстантами,  картами  и  другими
навигационными  приборами и справочниками, вывалившимися из открытых шкафов.
Два  небольших чемоданчика  с личными вещами лежали открытыми  на столе, как
будто  их владельцы только  что ненадолго вышли  из помещения. Похоже, судно
покидали в панике.
     Стин осмотрел главный пульт управления.
     -- Судно полностью автоматизировано, -- сказал он Андерссону.
     Помощник главного механика кивнул.
     -- И  еще  кое-что. Все  оборудование  управляется  голосом.  Не  нужно
переводить никаких рычагов или давать рулевому указания о курсе.
     Стин повернулся к Сакагаве.
     -- Вы можете включить эту штуку и поговорить с ней?
     Рожденный в Норвегии азиат  склонился над  компьютеризованным пультом и
молча изучал  его  несколько секунд. Затем он  быстро нажал одну  за  другой
несколько  кнопок.  Огоньки  на  пульте  мигнули,  и  устройство  зажужжало.
Сакагава посмотрел на Стина с легкой улыбкой.
     --  Мой  японский немножко заржавел без  употребления, но я думаю,  что
смогу пообщаться с этой штукой.
     -- Попросите доложить о состоянии судна.
     Сакагава  быстро  произнес  что-то  по-японски  в маленький  микрофон и
умолк,  ожидая ответа.  Через несколько  секунд  ему  ответил мужской голос,
медленно и четко выговаривая слова. Когда голос умолк,  Сакагава без всякого
выражения посмотрел на Стина.
     -- Оно  говорит,  что кингстоны открыты и что  уровень воды в  машинном
отделении достигает двух метров.
     -- Прикажи закрыть кингстоны! -- воскликнул Стин.
     После короткого обмена японскими фразами, Сакагава покачал головой.
     -- Компьютер говорит, что кингстоны заклинило в открытом  положении. Их
нельзя закрыть электронной командой.
     -- Похоже,  теперь понятно, что мне нужно сделать, -- сказал Андерссон.
--  Я  лучше спущусь  туда и  попробую их  закрыть.  И прикажи этому чертову
роботу  включить  помпы. -- Еще не кончив говорить, он жестом  приказал двум
матросам следовать  за  ним,  и они исчезли, спустившись по сходням в глухой
коридор, ведущий в машинное отделение.
     Один из оставшихся матросов  подошел к  Стину; его  глаза  были  широко
открыты от пережитого ужаса, а лицо бело, как мел.
     -- Сэр, я нашел тело. Наверно, это радист.
     Стин  поспешил  в  радиорубку. Почти бесформенный труп  сидел в кресле,
склонившись  над рацией.  Конечно,  когда он  всходил на борт  "Божественной
звезды",  это был человек,  но сейчас  ... На черепе не осталось  ни единого
волоса, и  только по  полностью обнаженным  зубам на том  месте, где некогда
были  губы, Стин смог определить,  куда была повернута голова -- вперед  или
назад.  Это ужасное  нечто выглядело так, как будто кожа слезла от  ожога, а
мясо под ней обгорело и частично расплавилось.
     Тем  не менее нигде  не  было  видно  ни малейших признаков чрезмерного
нагревания или пожара.  Одежда трупа  была такой чистой и выглаженной, будто
он только что ее надел.
     Казалось, что этот человек сгорел изнутри.

        Глава 2
     Отвратительная  вонь  и ужасное зрелище  заставили Стина оцепенеть. Ему
потребовалось около минуты, чтобы придти в себя. Тогда он оттолкнул кресло с
его страшным седоком в сторону и склонился над рацией.
     К  счастью,  на  цифровом  индикаторе частоты  горели обычные  арабские
цифры. После нескольких минут  проб и ошибок он  нашел  нужные выключатели и
вызвал капитана Корвольда на "Нарвике".
     Корвольд отозвался немедленно.
     -- Я вас слушаю, мистер Стин, -- формальным тоном ответил он. -- Что вы
обнаружили?
     --  Что-то  скверное  случилось  здесь,  капитан.  Пока  что  мы  нашли
покинутое  судно  с одним  мертвым  телом,  принадлежащим  радисту,  которое
обгорело настолько, что его невозможно опознать.
     -- На борту пожар?
     --  Никаких  признаков.  На  компьютеризованной  системе  управления  в
секторе пожарного оповещения горят только зеленые лампочки.
     --  Какие-нибудь намеки  на то, почему команда спустилась в  шлюпки, вы
обнаружили? -- спросил Корвольд.
     --  Ничего  конкретного. Они, похоже,  в  панике  покинули  судно после
попытки его затопить.
     Корвольд сжал челюсти, костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился
в микрофон.
     -- Повторите.
     --  Кингстоны  были  открыты и  заклинены в этом  положении.  Андерссон
сейчас пытается их задраить.
     --  Зачем, черт возьми, команде  топить неповрежденное судно с тысячами
новых автомобилей на борту? -- нерешительно спросил Корвольд.
     -- Нужно подходить к этой ситуации осторожно, она  очень подозрительна.
Что-то  на  борту  ненормально. Тело радиста  выглядит  так,  как будто  его
зажарили на вертеле. Ужасное зрелище.
     -- Может быть, его следует осмотреть судовому врачу?
     -- Хороший доктор здесь ничего  не сможет сделать, разве  что выполнить
посмертное вскрытие.
     --  Понятно,  --  ответил  Корвольд.  --  Я  останусь в радиорубке  еще
полчаса, прежде чем отправиться на поиск пропавших шлюпок.
     -- Вы связались с компанией, сэр?
     --  Я  отложил  это   до  тех  пор,  пока  вы  не  убедитесь,   что  из
первоначальной команды на  судне не  осталось  в живых  никого,  кто  бы мог
оспорить  нашу заявку о вознаграждении за спасение судна и  груза. Закончите
ваш осмотр. Как  только вы будете уверены, что судно действительно покинуто,
я отправлю радиограмму директору нашей компании, уведомляющую его о том, что
мы вступили во владение "Божественной звездой".
     -- Механик  Андерссон уже  занят задраиванием кингстонов и откачиванием
воды из трюма. Машина работает, и скоро мы будем на ходу.
     --  Чем  скорее, тем  лучше,  --  сказал Корвольд.  --  Вы дрейфуете  в
направлении  британского океанографического судна, занимающего  стационарное
положение.
     -- Как далеко оно от нас?
     -- Примерно в двенадцати километрах.
     -- Ну, это достаточно безопасно.
     Корвольд не  мог придумать,  что бы  сказать  еще.  Наконец  он  просто
сказал:
     -- Удачи,  Оскар. Благополучного  возвращения в порт.  -- На этом сеанс
связи закончился.
     Стин отвернулся  от радиопередатчика, избегая смотреть на изуродованный
труп в кресле. Он почувствовал,  что  его колотит озноб. Он наполовину готов
был увидеть, как  по мостику ходит  призрачный капитан "Летучего голландца".
Нет ничего более устрашающего, чем покинутое судно, мрачно подумал он.
     Он  приказал  Сакагаве  поискать  и  перевести  судовой  журнал.   Двух
оставшихся матросов  он послал осмотреть  автомобильные палубы,  а сам начал
систематически осматривать каюты команды. Он чувствовал себя как в доме, где
водятся  привидения.  Если  не  считать  разбросанной  кое-где  одежды,  все
выглядело  так,  как будто  члены судовой  команды могут  вернуться в  любую
минуту. В отличие от хаоса, который они обнаружили на мостике, все выглядело
обжитым и обыденным. В каюте капитана стоял поднос с двумя чайными  чашками,
который  непостижимым  образом избежал  падения  на пол во время шторма,  на
койке лежала аккуратно сложенная  форма,  а  на покрытом ковром полу  стояла
пара   тщательно  вычищенных  туфель.  На  пустом  прибранном  столе  лежала
фотография женщины и трех сыновей-подростков, упавшая со стены.
     Стину не  хотелось вникать в личные секреты  чужих  людей и смотреть их
семейные сувениры.  Он чувствовал себя  непрошенным  гостем, без  разрешения
вторгшимся в чужой дом.
     Его нога наткнулась на  что-то лежащее под столом. Он нагнулся и поднял
этот предмет,  оказавшийся пистолетом калибра  девять миллиметров.  Это  был
австрийский пистолет-пулемет "Стейр". Он засунул оружие под брючный ремень.
     Вмонтированный  в  стену  каюты хронометр  внезапно  заиграл  несколько
тактов мелодии, и  Стин мог поклясться,  что от неожиданности у него  волосы
встали  дыбом.  Он окончил  осмотр  жилых помещений  и поспешно  вернулся на
мостик.
     Сакагава сидел в помещении, в котором  хранились морские карты, положив
ноги на маленький шкафчик, и изучал судовой журнал.
     -- Где вы нашли его? -- спросил Стин.
     --  В  одном  из  открытых чемоданчиков.  -- Сакагава перелистал журнал
обратно и  начал читать  с первой страницы. --  "Божественная звезда": длина
корпуса семьсот футов,  спущена на воду шестнадцатого марта тысяча девятьсот
восемьдесят  восьмого года. Принадлежит и эксплуатируется фирмой "Пароходная
компания Сусимо, Лимитед".  Порт приписки  Кобэ."  В  данном рейсе перевозит
семь  тысяч  двести  восемьдесят  восемь  автомобилей   марки  "Мурмото"   в
Лос-Анджелес.
     --  Есть  какие-нибудь  данные о том, почему команда покинула судно? --
спросил Стин.
     Сакагава отрицательно покачал головой.
     --  Никаких упоминаний  о  несчастном  случае, эпидемии или бунте.  Нет
упоминания о тайфуне. Последняя запись немножко странная.
     -- Прочтите ее.
     Сакагава немножко  помедлил,  чтобы убедиться, что его перевод японских
иероглифов на английский достаточно точен.
     -- Вот самое  большее, что я могу из  этого понять: "Погода ухудшается.
Волнение увеличивается. Команда страдает от неизвестной болезни. Больны все,
включая капитана. Подозревается пищевое отравление. Наш пассажир, г-н Ямада,
наиболее  влиятельный директор компании, в истерическом припадке потребовал,
чтобы мы  покинули  и затопили судно.  Капитан  считает,  что  у г-на  Ямады
нервный срыв, и он приказал поместить его в его каюту и запереть там".
     Стин посмотрел на Сакагаву, его лицо было непроницаемо.
     -- Это все?
     --  Это была  последняя  запись, --  ответил Сакагава. -- Дальше ничего
нет.
     -- Каким числом она датирована?
     -- Первым октября.
     -- Это было два дня тому назад.
     Сакагава рассеянно кивнул.
     --  Должно  быть,  они  покинули  судно  вскоре  после этого. Чертовски
любопытно, почему они не взяли журнал с собой.
     Медленно,  неторопливо Стин отправился  в радиорубку, пытаясь  по  пути
осмыслить эту последнюю запись в журнале. Внезапно он остановился  на пороге
и ухватился за косяк двери, чтобы не  упасть.  Ему показалось,  что  комната
кружится  у него  перед глазами, и  он  почувствовал тошноту.  Его  чуть  не
вырвало, но усилием воли он удержался. Затем так  же быстро, как он начался,
приступ тошноты прошел.
     Шатающейся походкой он добрался до передатчика и вызвал "Нарвик".
     -- Старший помощник Стин вызывает капитана Корвольда, прием .
     -- Да, Оскар, слушаю тебя, -- ответил Корвольд. -- Говори.
     -- Не тратьте зря времени на поиски. Из судового  журнала "Божественной
звезды", похоже, следует, что команда покинула судно еще до того, как тайфун
разыгрался вовсю.  Они  отчалили почти два  дня назад. К  настоящему времени
ветер должен был отнести их прочь километров на двести.
     -- Если только они выжили.
     -- Маловероятный исход.
     --  Хорошо,   Оскар.  Я  согласен,  искать  их  на  "Нарвике"  было  бы
бесполезно.  Мы сделали  все,  что от  нас  можно  требовать.  Я предупредил
американские спасательные службы и все суда в этом районе. Вскоре после того
как вы будете на ходу, мы снова возьмем курс на Сан-Франциско.
     -- Вас понял, -- ответил Стин. -- Я иду в машинное отделение проверить,
как там дела у Андерссона.
     Едва Стин закончил сеанс связи, как зазвонил судовой телефон.
     -- На мостике слушают.
     -- Мистер Стин, -- произнес слабый голос.
     -- Да, в чем дело?
     -- Это матрос Арне Мидгард, сэр. Не могли бы вы спуститься  на грузовую
палубу прямо сейчас? Мне кажется, я нашел кое-что...
     Голос Мидтарда  внезапно оборвался,  и Стин смог услышать,  как кого-то
рвало.
     -- Мидгард, вам нездоровится?
     -- Пожалуйста, поторопитесь, сэр.
     Затем в трубке наступила тишина.
     Стин окликнул Сакагаву.
     -- Какую кнопку нужно нажать, чтобы связаться с машинным отделением?
     Ответа  не  было. Стин  вернулся в комнату, в которой хранились  карты.
Сакагава сидел там, бледный как смерть, и часто дышал.
     Он взглянул на Стина и заговорил, проглатывая слова при каждом вдохе:
     -- Четвертая кнопка... звонок в машинное отделение.
     -- Что с вами? Вам плохо? -- встревоженно спросил Стин.
     -- Не знаю. Я ... я чувствую ... ужасно ... дважды вырвало.
     --   Держитесь,  --  оборвал  его  Стин.  --  Я  соберу  остальных.  Мы
сматываемся с  этого  корабля  смерти. -- Он  схватил  трубку  и позвонил  в
машинное отделение. Ответа не было. Страх охватил его. Страх перед неведомой
опасностью, готовой сокрушить их.
     Ему представилось, что все судно пропитано запахом смерти.
     Стин бросил быстрый  взгляд на схему размещения палуб и связывающих  их
трапов, прикрепленную к шпангоуту,  и бросился вниз по сходням, перепрыгивая
через шесть  ступеней  за  раз.  Он попытался  бегом  добраться до  огромных
складов, на которых стояли автомобили, но тошнота поднималась из его живота,
и он шатался, идя по коридору, как пьяный в аллее парка.
     Наконец ему удалось  доковылять до двери, ведущей на палубу С. Огромное
море разноцветных автомобилей  вытянулось на сто метров вдоль оси судна. Как
ни странно, несмотря на шторм и крен, все они остались надежно закрепленными
на своих местах.
     Стин кричал изо всех  сил, зовя Мидгарда,  эхо его голоса отражалось от
стальных  шпангоутов. Лишь  тишина была ему  ответом.  Затем он заметил это,
некую странность,  как будто только один человек в толпе поднял  над головой
некий знак.
     У одной из машин был поднят капот.
     Он  шатаясь побрел  между длинными  рядами,  ушибая колени  о  торчащие
бамперы, падая на дверцы и снова пробираясь вперед. Приблизившись к машине с
открытым капотом, он снова крикнул:
     -- Есть тут кто-нибудь?
     На этот раз он услышал слабый стон. Через десять шагов он  добрался  до
этой  машины  и  остановился  в  оцепенении,  увидев, как  выглядел Мидтард,
лежащий у одного из ее колес.
     Лицо   молодого  матроса  было  покрыто   кровоточащими  язвами.  Пена,
смешанная с кровью,  текла  из его  рта. Он смотрел  перед собой  невидящими
глазами.  Его  руки были  багровыми из-за подкожных кровоизлияний. Его тело,
казалось, заживо разлагалось на глазах у Стина.
     Стин   привалился   к   машине,  пораженный   ужасом.  Он  с   чувством
беспомощности  и  отчаяния  обхватил  свою голову руками, не  заметив  прядь
волос, упавшую с нее, когда он уронил руки.
     --  О Боже,  почему мы  умираем? --  шептал он, видя  свою  собственную
ужасную смерть, глядя на Мидгарда, словно в зеркало. -- Что убивает нас?

        Глава 3
     Глубоководный погружаемый аппарат "Олд  Герт" висел под  мощным краном,
находившимся на корме британского океанографического корабля  "Неукротимый".
Волнение достаточно  успокоилось,  чтобы можно было спустить "Олд Герт"  для
научного  изучения  морского  дна,  и  экипаж  аппарата  проводил   обширную
программу проверки всех его систем перед погружением.
     Вопреки названию, ничего старого в этом аппарате не было.
     Его  конструкция  воплощала последние технические  достижения.  Он  был
изготовлен британской  аэрокосмической  компанией в прошлом  году  и  теперь
проходил  первое  пробное погружение  в рамках  программы  исследования зоны
разлома Мендосчино, огромной трещины  на дне Тихого океана, протянувшейся от
побережья Северной  Калифорнии  до  точки, находящейся  примерно на половине
пути оттуда в Японию.
     Внешний  вид аппарата радикально  отличался от обычных для такого  рода
конструкций  аэродинамических форм.  Вместо одного сигарообразного корпуса с
прикрепленной внизу кабинкой экипажа, он состоял из четырех прозрачных сфер,
изготовленных из  полимера  и титана, соединенных  кольцевыми туннелями, что
делало его  похожим  на детскую --погремушку.  Одна сфера  содержала сложный
набор видеокамер и другого оборудования  для  съемок,  вторая вмещала сжатый
воздух,   балластные   цистерны   и  аккумуляторы;  в  третьей   размещались
кислородные  приборы  и  электрические  двигатели.  Четвертая  сфера,  самая
большая, располагалась  над  тремя  остальными; в  ней  помещался  экипаж  и
приборы управления.
     "Олд  Герт" был построен так, чтобы он мог выдержать огромное давление,
характерное для  самых глубоких впадин на  дне мирового океана.  Его система
жизнеобеспечения  позволяла  экипажу  работать в  режиме полной автономии  в
течение  сорока восьми часов,  а  двигательная  установка  --  передвигаться
сквозь черную подводную пустыню со скоростью до восьми узлов.
     Крэйг  Планкетт,  главный  инженер  и   навигатор  аппарата,   подписал
последний бланк, удостоверяющий готовность к погружению. Ему было на вид лет
сорок пять или пятьдесят, седеющие волосы он  зачесывал вперед, чтобы скрыть
свою лысину. У  него  было  румяное  лицо  и карие  глаза, печальные, как  у
собаки-ищейки. Он участвовал в  разработке  "Олд Герт"  и теперь относился к
аппарату как к своей частной яхте.
     Он  надел  толстый  шерстяной  свитер  для  защиты от  холода  студеных
придонных  вод  и натянул  мягкие  мокасины на  меху. Затем он спустился  по
входному туннелю, закрыв за  собой  люк;  оказавшись  в  обитаемой сфере, он
занялся компьютеризованной системой жизнеобеспечения.
     Доктор Рауль  Салазар, морской геолог экспедиции из университета города
Мехико, уже находился в своем кресле, налаживая пенетратор донного сонара.
     --  Если вы  готовы,  то я  тоже  готов,  --  сказал  Салазар.  Он  был
небольшого  роста,  чрезвычайно   подвижный,  с  длинными  густыми   черными
волосами, быстрыми  жестами, черными глазами, все  время  постреливающими по
сторонам  и неспособными остановиться на чем-нибудь или  на ком-нибудь более
чем на две  секунды. Планкетту он нравился. Салазар принадлежал к той породе
людей, которые умеют находить нужные им данные без излишней суеты, принимать
правильные  решения,  не  скрывая неудобные факты, и он привык рассматривать
глубоководный   аппарат   как  реальное,  полезное   устройство,  а  не  как
абстрактный академический проект.
     Планкетт взглянул на пустующее кресло с правой стороны сферы.
     -- Я думал, Стаси уже на борту.
     --  Она здесь, --  ответил Салазар,  не отрывая  взгляда от  приборного
щитка.  --  Она  сейчас  в той сфере, где камеры, проверяет  напоследок свои
видеосистемы.
     Планкетт нагнулся над  входом в туннель, ведущий  к сфере с камерами, и
его взгляд уперся в пару ступней, одетых в шерстяные носки.
     -- Мы готовы к погружению, -- сказал он.
     Женский голос, прозвучавший как из пустой бочки, отозвался:
     -- Я закончу через секунду.
     Планкетт вытянул ноги под своим пультом управления и устроился в низком
кресле с  отклоняющейся  спинкой,  пока  Стаси Фокс  протискивалась назад  в
обитаемую  сферу.  От  работы  в  положении  почти   вниз  головой  ее  лицо
раскраснелось.
     Стаси  нельзя было  назвать  особо привлекательной, но  она производила
приятное впечатление. Длинные белокурые волосы свободно  ниспадали, обрамляя
ее лицо,  и  она  часто  отбрасывала их  назад,  тряхнув головой.  Она  была
худощавой, для  женщины ее плечи были несколько широковаты.  Насчет ее бюста
остальные два члена экипажа могли только  гадать. Никто из них не видел его,
разумеется, и она  всегда носила свободные мешковатые  свитеры.  Но  иногда,
когда она зевала  и потягивалась, можно было заметить, что там имеется нечто
твердое.
     Она выглядела моложе своих  тридцати четырех  лет. Брови густые,  глаза
широко посаженные,  мягкого  бледно-зеленого  цвета.  Губы  над  решительным
подбородком легко складывались в яркую,  привычную улыбку, почти  никогда не
покидавшую ее лица.
     Некогда Стаси была  королевой калифорнийских пляжей, специализирующейся
в   области   художественной   фотографии  в  Институте   имени   Шонарда  в
Лос-Анджелесе. Закончив учебу,  она странствовала  по  всему  свету,  снимая
морских  животных,  которые еще  никогда  до  нее  не  были  запечатлены  на
фотопленке. Она дважды выходила замуж, дважды разводилась, у нее  была дочь,
жившая с ее сестрой; пребывание на борту "Олд Герт" с целью фотографирования
в океанских глубинах было лишь предлогом для реализации  более настоятельных
жизненных планов.
     Как  только  она  заняла свое место  с правой стороны от кресла пилота,
Планкетт  просигналил  начать  спуск.  Оператор  крана  спустил  аппарат  по
наклонному желобу через открытую корму судна и осторожно опустил его в море.
     Зыбь к этому времени уже успокоилась, но еще оставались небольшие волны
высотой в один-два метра. Оператор крана так подгадал момент  вхождения "Олд
Герт"  в воду, что аппарат  коснулся гребня волны и продолжал  опускаться во
впадину,  где он начал опускаться и подниматься  в полном согласии  с ритмом
волн. Подъемные тросы  были отцеплены  управляемыми дистанционно  замками, и
несколько ныряльщиков выполнили последний перед погружением наружный осмотр.
     Через   пять  минут  дежурный  по  связи  с  аппаратом,  жизнерадостный
шотландец по имени Джимми Нокс,  доложил Планкетту, что  аппарат свободен от
подвески  и  может  начать  погружение.  Балластные цистерны были  наполнены
водой, и "Олд  Герт" быстро скрылся под поверхностью пенящейся воды и  начал
свой путь на дно.
     Хотя  "Олд  Герт" был  новейшим аппаратом,  едва  сошедшим с  чертежных
досок,  погружение осуществлялось  с  помощью  старой, испытанной и надежной
системы  заполнения забортной  водой  балластных  цистерн. Для  всплытия  на
поверхность сбрасывался  балласт из  стальных грузил разного размера с целью
увеличить  плавучесть, так  как  существующая технология  откачки воды  была
неприменима  на больших  глубинах  -- никакие насосы  не могли противостоять
таким чудовищным давлениям.
     Для  Стаси  долгое падение  сквозь  огромную массу воды было  похоже на
гипнотический  транс.  Один  за  другим все  цвета  спектра, рассеянного  от
поверхности  света,  постепенно  темнели и  сходили на нет, пока не осталась
абсолютно черная темнота.
     Если  не  считать раздельных,  по  одному  для  каждого члена  экипажа,
приборных  щитков,  размещенных  по внутренней окружности сферы, каждый  мог
беспрепятственно  наблюдать,  что  происходит  перед  ним  в  секторе обзора
шириной 180 градусов -- слева, справа, вверху и внизу. Прозрачный полимерный
материал   сферы,  армированный  тонкими   титановыми   нитями,  обеспечивал
разрешение не хуже, чем на большом телевизионном экране.
     Салазар  не  обращал внимания ни на  черноту,  ни  на мелькающих  порой
светящихся рыб, плавающих вокруг;  его  гораздо  больше  волновало, что  они
найдут  на  дне.  Планкетт следил за глубиной погружения и приборами системы
жизнеобеспечения,  внимательно  отслеживая,  не  появятся  ли   какие-нибудь
неполадки  по  мере  того,  как  с  каждой  минутой  давление возрастало,  а
температура падала.
     На  "Неукротимом" не было  запасного глубоководного  аппарата на случай
аварии.  Если  произойдет  что-то  непредвиденное  и  они  каким-то  образом
застрянут  в  скальных расщелинах или  откажут приборы, так что  возвращение
"Олд  Герт" на поверхность станет невозможным, они  смогут отделить сферу, в
которой они находятся, и позволить ей всплыть, как огромному пузырю воздуха.
Но  это  была сложная система, ни  разу не  испытанная  в  условиях  высоких
давлений.  Если в  системе  отделения  возникнут неполадки,  у них не  будет
никаких шансов  спастись  --  только верная смерть  от  удушья и  безвестная
могила, затерянная в вечной ночи глубоководной впадины.
     Маленькая, похожая  на угря  рыбка промелькнула мимо них, ее светящееся
тело излучало вспышки света, как если бы поток машин описал ряд кривых. Зубы
были невероятно длинными по сравнению с  головой и торчали, как у китайского
дракона.  Привлеченная  светом, горевшим  внутри  аппарата,  она  подплыла к
обитаемой сфере без всякого страха и посмотрела внутрь взглядом призрака.
     Стаси  нацелила  свою батарею  фото- и  видеокамер и  поймала  ее семью
объективами, прежде чем она уплыла прочь.
     -- Можете себе представить, что  это было  бы  за чудовище, если бы она
была длиной футов двадцать? -- с восхищением прошептала она.
     -- К счастью, черные  драконы живут  на  большой глубине,  -- отозвался
Планкетт.  --  Давление  воды  не позволяет  им  вырасти  больше  нескольких
сантиметров длиной.
     Стаси  включила  прожекторы  наружного  освещения,   и   чернота  сразу
превратилась в  зеленые  сумерки. Пространство, окружавшее  их,  было пусто.
Черный  дракончик  куда-то  исчез. Она  выключила  прожекторы, чтобы зря  не
разряжать аккумуляторы.
     Влажность  внутри  сферы  увеличилась,  и  усиливающийся   холод  начал
проникать  через ее  толстую оболочку. Стаси увидела, что ее  руки покрылись
гусиной  кожей.  Она  посмотрела вверх,  обхватила плечи  руками и  покачала
корпусом, как будто  ей стало  зябко. Планкетт заметил  этот  жест и включил
небольшое обогревательное устройство, немножко отогнавшее холод.
     Два часа, которые потребовались им, чтобы достигнуть дна, показались бы
утомительными, если бы каждый не был занят своей работой. Планкетт устроился
поудобнее и внимательно наблюдал  за показаниями сонара и эхолота.  Он также
тревожно поглядывал на  приборы, измеряющие заряд аккумуляторов и содержание
кислорода  в  воздухе.  Салазар  непрерывно   наносил  на  график  положение
аппарата,  пока они  не  коснулись дна,  а Стаси  все время пыталась застать
врасплох обитателей глубин своими камерами.
     Планкетт предпочел бы, чтобы из стереосистемы, которой была оборудована
их  кабина, постоянно  доносились звуки вальсов  Иоганна  Штрауса,  но Стаси
настояла,  чтобы вместо этого использовалась любимая ею "новая  музыка", для
чего взяла  с собой кассетный магнитофон.  Она утверждала, что такая  музыка
успокаивает и что в ней меньше эмоциональной  напряженности. Салазар называл
такую музыку "шумом  водопада", но  не возражал, чтобы именно она рассеивала
гнетущую тишину бездны.
     Голос Джимми Нокса, передаваемый к ним на борт  акустическим телефоном,
прозвучал  как-то   призрачно,  искаженный  многокилометровой  толщей  воды,
отделявшей их от "Неукротимого".
     -- Вы  коснетесь  дна  через десять  минут, --  объявил он. -- Скорость
погружения чуть-чуть больше расчетной.
     -- Верно, -- ответил Планкетт. -- Я вижу это на своем сонаре.
     Салазар и Стаей  оторвались  от своих  занятий  и  уставились на  экран
сонара. Цифровая  фильтрация и контрастирование показывали рельеф дна в виде
трехмерного  изображения  сетки  линий  уровня. Планкетт то и дело переводил
взгляд с экрана сонара  на  воду под  ногами и обратно.  Он доверял сонару и
компьютеру, но не больше, чем собственным глазам.
     -- Будьте внимательны, --  предупредил их Нокс. -- Вы опускаетесь между
стен каньона.
     -- Я это вижу, -- ответил Планкетт. -- Скальные выступы выдаются внутрь
широкой долины. -- Он  протянул  руку  к  переключателю  и  сбросил один  из
балластных грузов, чтобы  замедлить спуск. Когда до  дна оставалось тридцать
метров,  он  сбросил еще  один  груз.  Это  придало  аппарату  почти  точную
нейтральную  плавучесть. Затем он привел в  действие три тяговых  двигателя,
установленных на наружных сторонах трех нижних сфер.
     Дно  постепенно  проступало  сквозь  скрывавшую  его  нефритово-зеленую
дымку,  и  уже можно было  различить неровный,  изборожденный углублениями и
расщелинами склон. Странная черная порода, смятая в складки и перекрученная,
причудливыми хаотичными формами простиралась повсюду, куда достигал взор.
     -- Мы  опускаемся рядом с  лавовым потоком, -- сказал  Планкетт. -- Его
кромка находится  примерно в километре перед  нами.  За этой  кромкой -- еще
трехсотметровый спуск на дно долины.
     -- Я подтверждаю это, -- ответил Нокс.
     -- Что это за скалы, похожие на гигантских червяков? -- спросила Стаси.
     -- Подушечные  лавы, -- ответил ей  Салазар. --  Они образуются,  когда
раскаленная лава прорывается в холодную морскую  воду. Поверхность  лавового
потока быстро охлаждается, образуя твердую оболочку, вроде трубы, по которой
жидкая лава продолжает вытекать.
     Планкетт  включил   систему  вертикального   позиционирования,  которая
автоматически  поддерживала аппарат  на высоте  четырех метров  над  уровнем
склона  дна.  Скользя над устрашающими формами рельефа  плато, они  замечали
следы  ползающих  по  дну животных на  поверхности  пятен ила,  заполнявшего
углубления;  вероятно,   это  были  следы   морских   звезд,   креветок  или
глубоководных голотурий, притаившихся  во  мраке, куда не  достигал свет  из
прожекторов аппарата.
     -- Приготовьтесь, -- сказал Планкетт. -- Сейчас мы начнем опускаться.
     Через несколько  секунд  после его предупреждения дно снова  исчезло во
мраке,  и аппарат  качнулся, нырнув  вниз,  по-прежнему сохраняя  расстояние
четыре метра от крутого склона стены каньона.
     -- Вы на глубине пять тысяч  триста шестьдесят  метров,  --  донесся из
динамика голос Нокса.
     -- Верно, мои приборы показывают то же самое, -- ответил Планкетт.
     -- Когда вы  достигнете дна долины,  -- сказал Нокс, -- вы окажетесь на
поверхности зоны разлома.
     -- Естественно, -- пробормотал  Планкетт. Его внимание было приковано к
приборному  щитку,  экрану  компьютера  и  видеокамере, показывающей  теперь
поверхность  дна  под  полозьями  шасси  "Олд  Герт".  --  Здесь  уже некуда
двигаться  дальше, черт  возьми.  --  Прошло еще  двенадцать минут, и  затем
впереди проступили очертания плоского дна. Аппарат снова выровнялся. Частицы
ила  закружились  вокруг  сферы, поднятые со  дна  слабым течением,  подобно
хлопьям снега. Волны  ряби на  песчаной поверхности протянулись перед  ними,
выхваченные из мрака прожекторами. Но там был не только чистый песок. Тысячи
черных  предметов, округлых, как старые пушечные ядра, толстым  слоем усеяли
морское дно.
     -- Железно-марганцевые конкреции, -- объяснил Салазар тоном лектора. --
Никто толком  не знает,  как они образовались, хотя  предполагают,  что зубы
акул  или  слуховые  косточки китов могут служить ядрами, вокруг которых они
формируются.
     -- Они представляют какую-нибудь ценность? --  спросила Стаси,  включив
свою систему камер.
     --  Кроме марганца, в них содержатся небольшие  количества таких ценных
металлов, как кобальт, медь, никель и цинк. Я предполагаю, что это скопление
может  простираться  на  сотни  километров  вдоль  зоны  разлома,  стоимость
содержащихся в  нем металлов достигать  восьми тысяч долларов  на квадратный
километр.
     --  При  условии,  что  вы  можете  собирать  их  с  поверхности  воды,
находящейся над нами на расстоянии пять с  половиной  километров, -- добавил
Планкетт.
     Салазар  проинструктировал  Планкетта,  в каком  направлении  проводить
разведку, в то время как "Олд Герт" беззвучно завис над усеянным конкрециями
песком.  Затем  что-то блеснуло  сзади  от  них.  Планкетт слегка  развернул
аппарат в сторону этого предмета.
     -- Что тебе видно? -- спросил Салазар, оторвавшись от своих приборов.
     Стаси внимательно всматривалась вниз.
     -- Шар! -- воскликнула она.  -- Огромный металлический шар со странными
выступами. В диаметре, мне кажется, метра три.
     Планкетт не придал этой находке особого значения.
     -- Должно быть, упал с корабля.
     -- Не так уж давно, судя по отсутствию коррозии, -- заметил Салазар.
     Вдруг  они увидели широкую полосу чистого песка, полностью свободную от
конкреций, будто гигантский пылесос прошелся по морскому дну.
     -- Прямая  линия! --  воскликнул Салазар. -- На морском  дне не  бывает
таких вещей,  как  продолжающаяся на  сколько-нибудь значительное расстояние
прямая линия.
     Стаси смотрела на это в изумлении.
     -- Она слишком ровная, слишком точно проведенная, чтобы могла появиться
без участия человека.
     Планкетт покачал головой.
     -- Невозможно, здесь слишком глубоко. Ни одна промышленная фирма в мире
не может разрабатывать полезные ископаемые глубоководных впадин.
     --  И  никакие известные мне  геологические процессы  не  могут создать
ровную дорогу через морское дно, -- убежденно заявил Салазар.
     -- Вон те ряды ямок по краям полосы -- они выглядят так,  как будто это
могут быть следы, оставленные этим огромным шаром, который мы нашли.
     --  Ну, хорошо,  -- скептически  пробормотал  Планкетт. -- Какого  рода
оборудование может расчищать дно на такой глубине?
     -- Огромная драга, способная всасывать конкреции  и  прокачивать пульпу
по трубам  на баржу на поверхности, -- попробовал  выдвинуть технологическую
схему Салазар. -- О чем-то подобном рассуждают уже много лет.
     -- То  же самое можно  сказать о полете на  Марс, но ракетную  систему,
способную  это сделать, еще нужно суметь построить. И гигантскую драгу тоже.
Я знаком со множеством людей, занятых морским машиностроением, и  мне до сих
пор ни разу не приходилось слышать  даже туманных слухов о подобном проекте.
Никакую попытку заниматься промышленной разработкой  полезных ископаемых  на
таких  глубинах  невозможно  сохранить  в тайне  -- необходимо оборудование,
которое  нельзя  спрятать. Потребуется  надводный флот  как минимум  из пяти
судов и  тысячи  людей,  работающих в море  в  течение  нескольких  лет.  Не
существует  способа  скрыть  все это  от  обнаружения проходящими  судами  и
разведовательными спутниками.
     Стаси безучастно посмотрела на Салазара.
     -- Можно ли как-нибудь установить, какой давности эти следы?
     Салазар пожал плечами.
     --  Может  быть,  они  оставлены  позавчера, может  быть, это произошло
несколько лет назад.
     --  Но тогда кто мог  это сделать? -- задумчиво спросила  Стаси. -- Кто
способен разработать подобную технологию?
     Никто не смог сразу ответить на этот вопрос. Их открытие не вписывалось
общепринятые представления. Они молча глядели на расчищенную полоску дна, не
веря своим глазам, и страх перед неизвестным закрадывался в их души.
     Наконец  Планкетт  дал   ответ,  который,  казалось,  пришел  издалека,
откуда-то извне их аппарата.
     -- Никто на земле, никто, являющийся человеческим существом.

        Глава 4
     Стина охватило крайнее душевное волнение. Он оцепенело смотрел, как его
руки  покрываются  волдырями  ожогов.  Его  колотила  неудержимая дрожь,  он
наполовину  обезумел  от  шока  и  внезапной  боли  в  животе. Он перегнулся
пополам,  его  вырвало,  дыхание вырывалось  из груди  судорожными толчками.
Казалось, на него сразу обрушились  все мыслимые недомогания  и боли. Сердце
бешено стучало, все тело сжигала лихорадка.
     Ему  было  слишком  скверно,  чтобы  он  мог   надеяться  добраться  до
радиорубки  и  предупредить Корвольда.  Когда  капитан норвежского судна  не
получит  никакого ответа на его радиообращения к Стину, он  пошлет  еще одну
абордажную  команду  --  выяснить,  что  случилось.  Еще  несколько  человек
напрасно погибнут.
     Теперь Стина  прошиб холодный  пот. Он с какой-то странной ненавистью в
глазах  уставился  на автомобиль  с  поднятым  капотом.  В  его  помраченном
сознании  это  изделие  из  стали,  кожи  и  резины  виделось как воплощение
неописуемого зла. Им овладевало состояние ступора.
     И в качестве последнего отчаянного акта самозащиты Стин решил отомстить
бездушной  машине.  Он  вытащил  из-за  пояса подобранный  в каюте  капитана
пистолет-пулемет "Стейр" и поднял ствол. Затем  он нажал на спусковой крючок
и послал очередь в радиатор автомобиля.
     В  двух километрах  к востоку от этого места капитан Корвольд смотрел в
бинокль  на "Божественную звезду", когда та  внезапно взорвалась  и исчезла,
испарившись за тот последний миг, который видели его глаза.
     Чудовищный огненный шар  испускал голубоватое сияние, более  яркое, чем
солнце.  Добела   раскаленные  газы  мгновенно  разметало  в   радиусе  двух
километров.  Полусферическое  облако  конденсации  образовалось   и   начало
расширяться в виде огромной баранки,  внутренность которой быстро выжигалась
огненным шаром.
     Поверхность  моря  прогнулась под  действием ударной волны, опустившись
вниз в виде громадной чащи диаметром триста метров. Затем в небо взметнулась
грандиозная колонна из миллионов  тонн морской воды,  и из  ее стен брызнули
наружу гейзеры размером с "Нарвик" каждый.
     Ударная волна  распространялась  прочь  от огненного шара,  как  кольца
Сатурна, со скоростью, достигавшей пяти  километров в секунду. Она ударила в
"Нарвик", смяв судно выше ватерлинии, как консервную банку.
     Корвольд, стоявший на открытом месте на  капитанском мостике, не увидел
всего этого  светопредставления.  Ни  его глаза, ни мозг  просто  не  успели
среагировать.  Излучение  огненного  шара за микросекунду  превратило  его в
кусок угля.  Весь  его  корабль целиком  выбросило  вверх  из  воды  и затем
швырнуло  обратно  вниз, будто прихлопнув  его чудовищным  паровым  молотом.
Расплавленный  дождь  из  обломков  металла и  пыли, в  которые превратилась
"Божественная  звезда",  обрушился  на покореженные палубы  "Нарвика". Пламя
вырвалось из его разорванного корпуса и охватило изуродованное  судно. Затем
начались взрывы глубоко в его  трюмах. Контейнеры,  стоявшие на его грузовых
палубах, сдуло и понесло прочь, как листья, несомые порывом урагана.
     Не было времени для хриплых, мучительных  стонов. Каждый застигнутый на
палубе  вспыхнул,  как  спичка, треснул  и  рассыпался  в  прах.  Все  судно
превратилось в мгновенный погребальный костер для его пассажиров и команды.
     "Нарвик"  начал крениться на борт, быстро погружаясь. Через  пять минут
после взрыва судно перевернулось. Вскоре над водой  выступала лишь маленькая
часть днища,  затем  она скользнула под бурлящие  волны  и исчезла в глубине
моря.
     Почти так же  внезапно, как испарилась  "Божественная звезда", все было
кончено. Похожее  на  цветную  капусту  огромное  облако, образовавшееся над
огненным шаром, медленно  рассеивалось и становилось  неотличимым от обычных
туч. Яростно  кипевшие  воды успокоились, и  поверхность  моря  снова  стала
гладкой, если не считать катившихся валов зяби.
     В   двенадцати  километрах  от   места  взрыва  "Неукротимый"  все  еще
дрейфовал. Невероятная сила ударной волны еще не  начала уменьшаться,  когда
она всей своей мощью обрушилась на исследовательское судно.  Его надпалубные
надстройки были разрушены  и сметены  прочь,  так  что обнажились внутренние
переборки.  Дымовая  труба  была сорвана с креплений  и, вертясь  в воздухе,
рухнула в кипящую воду, пока мостик исчезал в вихре металлических обломков и
клочьев окровавленного мяса.
     Мачты судна были  погнуты и скручены,  большой  кран, используемый  для
спуска  "Олд  Герт",  сорван и  повален  на бок, листы  обшивки вогнуты, как
блюдца,  внутрь  корпуса  в  промежутках  между  шпангоутами  и  продольными
бимсами. Подобно "Нарвику", "Неукротимый" был так изуродован, что в том, что
от него осталось, трудно было узнать нечто похожее .на корабль.
     Краска  на его  бортах  вспучилась и  почернела  под  яростным тепловым
излучением взрыва. Шлейф густого черного дыма вздымался над его покореженным
бортом и как кипящая пелена ложился на воду вокруг его корпуса. Жар проник в
каждого,  кто  был  застигнут  на  открытом  месте. Те,  что находились  под
палубами, были тяжело ранены летящими обломками или контужены.
     Джимми  Нокса резким  ударом швырнуло  на прочную  стальную  переборку,
отбросило  обратно,  и он начал судорожно хватать легкими воздух, как  будто
оказался в безвоздушном пространстве.  Он  пришел в  себя, распростертый  на
полу,  спиной вниз, глядя в изумлении на зияющую дыру, словно по  волшебству
открывшуюся в потолке.
     Так  он лежал,  ожидая,  пока  пройдет  шок,  пытаясь сосредоточиться и
понять, в  какой переплет он попал, совершенно неспособный уразуметь, что же
случилось с его миром. Медленно  оглядев  каюту  с  погнутыми перегородками,
видя сильно поврежденное электронное оборудование, похожее на выпотрошенного
робота, ощущая запах  гари,  он чувствовал  себя  как  бьющийся  в  истерике
ребенок, потерявший в толпе своих родителей.
     Он посмотрел вверх сквозь  дыру  на  помещения,  в  которых  раньше был
капитанский мостик и склад карт. Они превратились в перекрученные каркасы из
погнутых  бимсов. Рулевая  рубка представляла  собой  закопченные развалины,
которые теперь были гробницей для сожженных и раздавленных людей; кровь этих
несчастных еще капала вниз, в каюты под палубой.
     Нокс перекатился на бок и  застонал от внезапной  боли, вызванной тремя
сломанными ребрами,  вывихнутым  голеностопным  суставом  и  многочисленными
ссадинами.  Очень медленно ему удалось, отталкиваясь руками от пола, принять
сидячее положение. Он протянул руку и поправил очки, удивленный тем, что они
остались у него на носу во время невообразимого опустошения.
     Понемногу темная  завеса шока  рассеялась,  и  его первой  мыслью  было
осознание того факта, что "Олд Герт" находится сейчас там,  внизу. Прямо как
в кошмарном сне, он представил себе  поврежденный аппарат, неспособный выйти
на связь и затерянный в черной бездне.
     Он  в полуобморочном  состоянии пополз  на локтях и коленях  по палубе,
превозмогая  боль,  пока  ему  не удалось  дотянуться  до  трубки подводного
телефона.
     -- Герт? -- испуганно крикнул он в трубку. -- Вы слышите меня?
     Он прождал несколько секунд,  но  никакого  ответа не  было.  Он  начал
браниться:
     -- Черт бы тебя побрал, Планкетт! Отвечай мне, ты, ублюдок!
     Лишь молчание было ему ответом. Всякая связь между "Неукротимым" и "Олд
Герт" была оборвана. Худшие опасения  стали  реальностью.  Какая бы  сила ни
сокрушила исследовательское судно, она, должно быть, прошла через толщу воды
и повредила аппарат, и без того подверженный гигантскому давлению.
     -- Мертвы, -- прошептал он. -- Расплющены в лепешку.
     Тут он внезапно вспомнил о своих товарищах на корабле и окликнул их. Но
единственные звуки, которые  он мог расслышать, были скрежет и  визг металла
умирающего судна.  Он перевел глаза  на  открытую дверь  и увидел  пять тел,
валявшихся в неестественных, застывших позах, как брошенные манекены.
     Он сидел,  погруженный в скорбь и  непонимание происходящего. Он смутно
чувствовал,   что   судно   сотрясают   конвульсии,   что   корма   медленно
поворачивается  и  скользит  под  волны,  как будто захваченная водоворотом.
Повсюду вокруг  него вибрировало эхо от серии толчков. "Неукротимый" вот-вот
начнет свое собственное путешествие в бездну.
     Неистовая жажда жизни охватила его,  и вот  Нокс уже  начал карабкаться
вверх по наклонившемуся палубному настилу, слишком оглушенный, чтобы ощущать
боль от  многочисленных травм. В панике пробираясь через дверь на палубу, на
которой  находился  кран,  он  прополз  мимо  мертвых  тел  и   искореженных
металлоконструкций, валявшихся повсюду.  Шок уступил место  страху,  который
спрессовался в плотный, растущий внутри него ком.
     Он  добрался  до   перекрученных  остатков  бортового  ограждения.   Не
оборачиваясь, он вскарабкался на  них и  шагнул в ждущее  своей добычи море.
Расщепленный обломок деревянного ящика плавал в воде  в нескольких метрах от
него. Он неуклюже поплыл к нему, пока  ему не  удалось зажать  эту доску под
мышкой и таким способом удержаться на поверхности. Только тогда он оглянулся
и посмотрел на "Неукротимый".
     Судно погружалось  кормой  вниз, его  нос  торчал  над  волнами  Тихого
океана. На минуту, казалось, оно зависло в этом положении, словно собиралось
плыть в  облака,  затем начало  скользить  вниз,  все  быстрее и быстрее,  и
наконец  исчезло  под  водой,  оставив  на поверхности  несколько  плавающих
обломков и воронку вспененной воды, которая вскоре сгладилась, а на ее месте
крутилось немного пены, окрашенной в радужные цвета вытекшим мазутом.
     Нокс, как безумный, обшаривал глазами волны, ища других  членов команды
"Неукротимого". Теперь, когда всхлипы и стоны тонущего  судна  прекратились,
наступила жуткая тишина. Не было ни шлюпок, ни голов плавающих в море людей.
     Он  оказался единственным,  кто выжил  в  этой катастрофе,  не  имеющей
никакого объяснения.

        Глава 5
     Под  поверхностью  моря  ударная  волна  распространялась  через  почти
несжимаемую воду со скоростью  примерно 6500 километров в час расширяющимися
кругами,  уничтожая  на  своем  пути все  живое.  "Олд  Герт"  был спасен от
мгновенного  разрушения  стенками каньона.  Каменные стены  возвышались  над
аппаратом, закрывая  его от основного удара импульса давления,  порожденного
взрывом.
     Тем  не  менее  аппарат  неистово  швыряло  и  крутило.  Только что  он
неподвижно висел  над  песчаным дном, а в  следующую  секунду турбулентность
ударила  по нему,  как  футболист по мячу, накренив сначала в одну,  затем в
другую сторону, и бросила на дно. Сфера, в которой находились аккумуляторы и
двигательная  установка, ударилась об окаменевшие конкреции, треснула и была
смята, как  яичная  скорлупа,  чудовищным  глубинным  давлением.  К счастью,
крышки люков, перекрывавших оба конца соединительной трубы, выдержали, иначе
вода хлынула  бы в сферу, в которой находился экипаж, с  силой механического
молота, которым забивают сваи, и размазала бы их в кровавую кашу.
     Звук  взрыва дошел  до приемника  подводного телефона как  удар  грома,
почти одновременно с шумом ударной волны,  похожим на грохот скорого поезда.
После того, как они  затихли, в глубинах снова воцарилась обманчивая тишина.
Затем их покой  снова был  нарушен скрежетом и визгом  раздираемого металла,
когда разрушенные суда  падали  вниз,  сминаемые  и сплющиваемые  давлением,
прежде чем плюхнуться на дно, подняв огромные грибовидные облака ила.
     -- Что происходит? --  крикнула Стаси, вцепившись в кресло, чтобы ее не
выбросило с места.
     То ли  от  шока,  то ли  из-за  предельной  поглощенности  своим делом,
Салазар ни на миг не отводил глаз от приборов.
     -- Это не землетрясение. Приборы показывают поверхностное возмущение.
     После потери двигателей  Планкетт  полностью утратил всякую возможность
управлять  аппаратом. Он мог только  сидеть, беспомощно наблюдая,  как  "Олд
Герт"  гоняло  по  полю,  покрытому  конкрециями.  Машинально  он  кричал  в
подводный телефон, отбросив все формальности, связанные с сеансом связи.
     --  Джимми,  мы  попали  в  необъяснимую  турбулентность!  Мы  потеряли
двигатели! Пожалуйста, ответь.
     Джимми Нокс  не мог его  услышать. Он боролся за свою  жизнь среди волн
высоко над ними.
     Планкетт  все еще отчаянно  пытался  связаться  с  "Неукротимым", когда
аппарат наконец окончил свой безумный полет и ударился о дно под углом сорок
пять градусов, приземлившись на  сферу, в которой находилось электрическое и
кислородное оборудование.
     -- Вот и конец, -- пробормотал Салазар, не вполне понимая, что он хотел
этим сказать; его сознание было затуманено шоком и растерянностью.
     -- Черта с два!  -- воскликнул Планкетт. -- Мы все еще  можем  сбросить
балласт и подняться на поверхность.
     Произнося это, он знал, что сбрасывания всего  железного балласта может
оказаться  недостаточным,  чтобы  компенсировать   добавочный   вес  воды  в
раздавленной сфере  и дополнительную силу трения вязкого ила,  в который они
врезались. Он щелкнул тумблерами, и сотни фунтов мертвого груза упали на дно
из-под брюха аппарата.
     Несколько  секунд  не  происходило ровно  ничего,  затем  сантиметр  за
сантиметром "Олд Герт" начал  подниматься со дна;  его движение  было  таким
медленным, будто аппарат толкали наверх чуть слышные  вздохи и биения сердец
трех человек, находившихся в центральной сфере.
     -- Поднялись  на  десять футов,  --  объявил  Планкетт  через некоторое
время; казалось, прошел час, хотя на самом деле это заняло тридцать секунд.
     Аппарат  выровнялся, и  теперь  они снова осмелились дышать  нормально.
Планкетт все еще тщетно пытался связаться с Джимми Ноксом.
     -- Джимми... это Планкетт. Ответь мне.
     Стаси так упорно смотрела  на циферблат  глубиномера, что  ей казалось,
будто от ее взгляда стекло прибора может треснуть.
     -- Ну же, ну, -- молила она.
     И тут их  худший кошмар обрушился Г-Г них  без предупреждения. Сфера, в
которой   находилось  кислородное  и  электрическое  оборудование,  внезапно
схлопнулась. Ослабленная ударом о морское  дно, она  утратила целостность  и
была раздавлена, как яичная скорлупа, безжалостным давлением.
     -- О  черт! -- крикнул  Планкетт,  когда аппарат снова плюхнулся в ил с
ударившим по нервам шлепком.
     И словно для того,  чтобы  до них  дошло  это ужасное возвращение, свет
мигнул и погас. Сфера оказалась в мире  полной  темноты. Ледянящий душу ужас
стигийского мрака -- переживание,  знакомое только совершенно  слепым людям.
Тех   же,  у  кого  есть  зрение,  внезапная  потеря  ориентации  заставляет
чувствовать, будто невообразимые враждебные силы тянутся к  ним снаружи, все
уже сжимая круг.
     Наконец хриплый голос Салазара прервал молчание:
     -- Матерь Божья, с нами покончено навсегда.
     -- Пока  еще  нет, --  сказал  Планкетт.  -- Мы  еще  можем  всплыть на
поверхность,  отсоединив  обитаемую сферу.  -- Его рука ощупывала  приборный
щиток,  пока  пальцы  не  коснулись  нужного  тумблера.  Раздался щелчок,  и
зажглись лампочки аварийного освещения, разогнав мрак внутри сферы.
     Стаси с облегчением вздохнула и сразу расслабилась.
     -- Слава Богу. По крайней мере мы можем видеть.
     Планкетт запрограммировал  компьютер  на аварийное  всплытие.  Затем он
настроил  механизм  освобождения  кабины экипажа  и  повернулся  к  Стаси  и
Салазару.
     -- Держитесь покрепче. Путь наверх может оказаться довольно тряским.
     --  Все,  что угодно, лишь  бы выбраться  из  этой  чертовой  дыры,  --
проворчал Салазар.
     -- Как только ты будешь готов, -- игриво ответила ему Стаси.
     Планкетт  удалил   предохранительную   пломбу  с   рукоятки   механизма
аварийного всплытия, крепко сжал ее и повернул.
     Ничего не произошло.
     Три раза Планкетт лихорадочно повторил  всю процедуру. Но кабина упорно
не желала  отделяться от основной конструкции аппарата.  В отчаянии он снова
повернулся к компьютеру, чтобы  выяснить причину неисправности. Ответ пришел
мгновенно.
     Механизм отделения обитаемой сферы  был погнут  и заклинен  при боковом
ударе о дно, и починить его было невозможно.
     -- Мне  очень жаль, -- произнес Планкетт в отчаянии. --  Но, похоже, мы
останемся здесь, пока нас не спасут.
     --  Хорошенький  шанс,  что это  случится,  -- буркнул Салазар,  утирая
катившийся по его лицу пот рукавом лыжной куртки.
     -- Как у нас дела с кислородом? -- спросила Стаси.
     -- Наш основной запас был  отрезан, когда схлопнулась сфера, -- ответил
Планкетт.  --  Но наши аварийные  баллоны  в этой  кабине  и  регенерирующее
устройство  с гидроксидом  лития,  поглощающим  выдыхаемый  углекислый  газ,
позволят нам дышать в течение десяти или двенадцати часов.
     Салазар покачал головой и понуро пожал плечами.
     -- Все молитвы во всех церквах на  земле не  смогут спасти нас вовремя.
Потребуется не меньше семидесяти двух часов, чтобы доставить на место другой
глубоководный аппарат. Но и  тогда сомнительно, чтобы  они могли поднять нас
на поверхность.
     Стаси   заглянула  Планкетту  в  лицо,  чтобы  увидеть   хоть  какой-то
обнадеживающий знак  в  его глазах,  но  не смогла найти там ничего.  У  нее
создалось  впечатление,   что  он  был   больше   опечален  потерей   своего
драгоценного аппарата, чем перспективой смерти.
     Он очнулся от глубокой  задумчивости, когда заметил, что она смотрит на
него.
     --  Рауль прав,  --  сказал он  неохотно.  -- Как  ни  трудно  мне  это
признавать, но лишь чудо может позволить нам вновь увидеть солнце.
     --  Но ведь  есть еще  "Неукротимый",  --  сказала Стаси.  --  Они горы
свернут, чтобы вытащить нас отсюда.
     Планкетт покачал головой.
     -- Что-то трагическое  случилось там наверху. Последние  звуки, которые
мы слышали,  издавало тонущее судно,  когда  его сжимало  и плющило во время
погружения на дно.
     --  Но  там было  видно еще два судна, когда мы начинали погружение, --
возразила Стаси. -- Это могло быть любое из них.
     -- Это ничего не меняет, -- устало ответил  Планкетт. -- Пути наверх не
существует. И время стало нашим врагом, которого мы не сможем одолеть.
     Глубокое отчаяние воцарилось в кабине. Всякая  надежда на спасение была
чистейшей фантазией. Единственное, в  чем можно было  быть вполне уверенным,
-- что в  дальнейшем будет предпринята попытка найти и поднять  "Олд Герт" и
их безжизненные тела, но  это произойдет не скоро, когда они давно уже будут
мертвы.
     Глава б
     Дейл  Николс, специальный помощник  президента, пустил облачко  дыма из
своей трубки  и посмотрел поверх своих  старомодных очков для чтения,  когда
Реймонд Джордан вошел в его кабинет.
     Джордан  заставил  себя улыбнуться, несмотря  на противный  сладковатый
запах табачного  дыма,  висевшего плотной пеленой в кабинете помощника,  как
смог под слоем температурной инверсии.
     -- Добрый день, Дейл.
     -- Там все еще дождь? -- спросил Николс.
     -- Сейчас уже еле моросит.
     Джордан   заметил,  что   Николс   был  порядком  замотан.   "Хранитель
президентских  покоев"  умел держаться,  но  его светло-коричневая  шевелюра
выглядела, как волнуемая ветром степь, глаза были тревожнее,  чем  обычно, и
на лице  появились напряженные  морщины, которых Джордан  никогда  прежде не
видел.
     -- Президент и вице-президент уже ждут, -- быстро сказал Николс.  -- Им
крайне не терпится узнать последние данные о взрыве в Тихом океане.
     -- Последние сведения я уже получил, -- заверил его Джордан.
     Хотя в  правительственных  кругах Вашингтона  Джордан был одним из пяти
наиболее влиятельных людей, он не  был известен широкой публике. Он также не
был знаком  с  большинством  чиновников и  политиков. В  качестве  директора
Центрального  разведывательного   управления   Джордан   возглавлял   Службу
национальной безопасности и докладывал непосредственно президенту.
     Он жил в призрачном мире разведки и  шпионажа,  и лишь немногие из тех,
кто к этому миру не  принадлежали, знали, от каких несчастий и трагедий он и
его агенты спасли американский народ.
     Джордан не произвел бы на постороннего впечатление человека с блестящим
умом, свободно разговаривающего на семи языках и обладающего фотографической
памятью. Он казался таким  же  неприметным и  обыкновенным  с виду, как и те
мужчины  и женщины, которые  выполняли его задания  в  самых  разных уголках
Земли. Среднего роста,  лет под шестьдесят, со  здоровым  лицом и серебряной
шевелюрой,  крепкого  телосложения,  с  небольшим  брюшком,  глаза  карие  и
добродушные.  Он  был  верным  мужем   своей  тридцатисемилетней  жены,   их
дочери-близнецы учились в колледже, где они обе изучали биологию моря.
     Президент  и  вице-президент  тихо беседовали,  когда  Николс  проводил
Джордана в  Овальный кабинет. Они  мгновенно  повернулись  лицом к Джордану,
который  отметил,  что  они оба так же нервничают,  как специальный помощник
президента.
     -- Спасибо, что пришли, Рэй,  --  сказал президент, не тратя времени на
формальные  приветствия, и  нервно  зашагал  к зеленой кушетке, стоявшей под
портретом Эндрю Джексона. -- Садитесь, пожалуйста, и рассказывайте нам, что,
черт возьми, творится там в Тихом океане.
     Джордан всегда удивлялся болезненной тревоге, охватывающей политиков во
время  надвигающихся  кризисных ситуаций. Ни  один избранный государственный
деятель не обладал  такой закалкой, выдержкой и опытом преодоления  подобных
ситуаций,  как   кадровые   служащие,  каким   был   директор   Центрального
разведывательного  управления. И все  они  были  неспособны  заставить  себя
должным образом уважать или признавать  ту огромную власть, которой обладали
Джордан  и  его  коллеги  в  области  управления  и  направления  событий  в
международных делах.
     Джордан  кивнул президенту,  который  был на  голову выше его,  и  сел.
Спокойно (остальным показалось, что мучительно медленно) он поставил  на пол
объемистый кожаный чемоданчик вроде тех, которые носят бухгалтеры, и  открыл
его. Затем он вытащил оттуда папку с документами.
     --  Имеем ли  мы  дело с  ситуацией?  -- нетерпеливо спросил президент,
употребив   формальное    кодовое   наименование   непосредственной   угрозы
гражданскому населению, например, ядерного нападения.
     -- Да, сэр, к сожалению, это так.
     -- Каковы факты?
     Джордан взглянул на свой доклад  просто  для вида. Он  уже запомнил все
тридцать страниц.
     --  Ровно в одиннадцать часов  пятьдесят четыре минуты в северной части
Тихого океана, примерно в девятистах километрах к  северо-востоку от острова
Мидуэй, произошел  сильный  взрыв. Один из наших разведовательных  спутников
системы "Пирамидер"  зарегистрировал эту  вспышку и атмосферное возмущение с
помощью  своих  фотокамер   и  записал  ударную  волну  с   помощью  скрытых
гидроакустических  буев.  Данные  были  непосредственно  переданы  Агентству
национальной  безопасности,  где они были проанализированы.  Затем поступили
записи системы сейсмостанций, связанных с НОРАД, которые затем были переданы
специалистам ЦРУ в Лэнгли.
     -- И какие выводы сделали специалисты? -- давил на него президент.
     -- Они согласились, что взрыв  был ядерным, -- спокойно сказал Джордан.
-- Ничто другое не могло вызвать столь сильного возмущения.
     Кроме Джордана, который  казался  таким невозмутимым, словно смотрел по
телевизору  мыльную  оперу,  на  лицах  трех  других  мужчин, собравшихся  в
Овальном кабинете,  было  мрачное выражение,  вызванное устрашающей  мыслью,
которая, наконец, была высказана открыто.
     -- Находимся ли мы в состоянии готовности ДЕФКОМ? -- спросил президент,
имея в виду шкалу готовности к ядерной атаке.
     Джордан утвердительно кивнул.
     --  Я  позволил  себе  приказать  НОРАД  немедленно объявить готовность
ДЕФКОМ-три и  боеготовность, а также начать сосредоточение для ДЕФКОМ-два, в
зависимости от того, как прореагируют Советы.
     Николс посмотрел на Джордана.
     -- Самолеты подняты?
     -- Один самолет-разведчик, "Каспер SR-90", взлетел двадцать минут назад
с базы ВВС Эдвардс для проверки и сбора дополнительных данных.
     -- Вы уверены,  что  ударная  волна  была  вызвана  ядерным взрывом? --
спросил  вице-президент,  человек  сорока  с   небольшим  лет,  проведший  в
Конгрессе всего шесть лет,  прежде чем его назначили на вторую по значимости
должность  в стране. Законченный  политик,  на совещании  по разведданным он
чувствовал себя не в своей стихии. -- Это могло быть подводное землетрясение
или извержение вулкана.
     Джордан отрицательно покачал головой.
     -- На сейсмограммах виден  резкий пик, который бывает лишь при  ядерных
взрывах.   Отражения  от   землетрясения  вызывают   более   продолжительные
колебания.  Контрастирование записей с  помощью компьютера  подтвердило этот
факт. Мы получим  довольно точную оценку  энергии взрыва в килотоннах, когда
рекогносцировщик "Каспер" соберет пробы воздуха для анализа радиоактивности.
     -- Предварительные оценки имеются?
     -- Пока  не будут  собраны все данные,  лучшие оценки --  что-то  между
десятью и двадцатью килотоннами.
     -- Достаточно, чтобы сровнять с землей Чикаго, -- пробормотал Николс.
     Президент боялся задавать следующий вопрос, и  он  колебался, стоит  ли
это делать.
     --  Могло ли ... могло ли  случиться  так,  что это взорвалась одна  из
наших собственных подводных лодок?
     -- Начальник штаба ВМФ заверил меня, что ни одного нашего судна не было
в радиусе пятисот километров от этого места.
     -- Тогда, может быть, русская подлодка?
     -- Нет, -- ответил Джордан. -- Я уведомил моего коллегу в СССР, Николая
Голанова.  Он поклялся, что все советские ядерные надводные суда  и подлодки
целы,  и, вполне  естественно,  называет нас виновниками этого происшествия.
Хотя я на сто процентов уверен, что он и его люди знают, что это не так, они
никогда не признаются, что точно так же блуждают в потемках, как и мы.
     -- Мне незнакомо это имя, -- сказал вице-президент. -- Он из КГБ?
     --  Голанов  входит  в  Комитет   по  международной  и  государственной
безопасности при Политбюро, -- терпеливо объяснил Джордан.
     -- Он может солгать, -- предположил Николс.
     Джордан пристально посмотрел на него.
     --  Николай  и я  работаем в контакте друг с другом  уже двадцать шесть
лет. Нам  приходилось друг  друга разыгрывать  и дурачить, но мы никогда  не
лгали друг другу.
     -- Если ни мы, ни  Советы не несем ответственности за этот инцидент, --
президент размышлял  вслух, его  голос стал странно мягким,  -- то тогда кто
же?
     --  По крайней  мере у  десятка других стран имеются ядерные  бомбы, --
сказал Николс. -- Любая из них могла провести испытание.
     --  Вряд  ли,  --   ответил  Джордан.  --  Невозможно  сохранить  такие
приготовления  в  тайне  от  нашей  глобальной сети  сбора  разведданных.  Я
предполагаю, что вскоре  мы выясним, что это был непреднамеренный несчастный
случай -- ядерное взрывное устройство, которое никто не собирался взрывать.
     Некоторое время президент выглядел задумчивым, затем спросил:
     -- Нам известно, какой стране принадлежали  суда,  находившиеся  вблизи
места взрыва?
     -- Пока  что не все  подробности известны, но похоже,  что к  инциденту
причастны три судна, хотя некоторые из них могли оказаться там случайно. Это
норвежский  грузопассажирский   лайнер,   японский   сухогруз,  перевозивший
автомобили, и британское океанографическое судно, занимавшееся глубоководной
разведкой морского дна.
     -- Там должны были быть жертвы.
     -- Фотографии, полученные с нашего спутника, которые были  сделаны до и
после инцидента, показывают, что все три судна исчезли и, вероятно, затонули
во  время или  сразу после  взрыва. Выживание людей,  находившихся на борту,
очень  сомнительно. Если огненный  шар и ударная волна не прикончили  их, то
сильная радиация сделает это за очень короткое время.
     --  Как  я  понимаю, спасательная экспедиция запланирована,  --  сказал
вице-президент.
     -- Корабли ВМФ, базирующиеся на островах Гуам и Мидуэй, получили приказ
идти к месту происшествия.
     Президент  все время смотрел  на  ковер  под  ногами,  будто  видел там
что-то.
     -- Мне  не  верится, что англичане провели секретное ядерное испытание,
не уведомив об этом нас. Их премьер-министр никогда бы не стал действовать у
меня за спиной.
     --  Несомненно,  это  не  норвежцы, --  сказал вице-президент уверенным
тоном.
     На лице президента появилось выражение недоумения.
     -- И не японцы. Нет никаких  данных, что они вообще когда-либо пытались
создать ядерную бомбу.
     --  Устройство  могло  быть  похищено  и,  --  предположил  Николс,  --
нелегально транспортировалось ни  о  чем  не подозревающими  норвежцами  или
японцами.
     Джордан повел плечами, решительно отвергая это допущение.
     -- Я не думаю, что оно было похищено. Я готов поспорить на мое месячное
жалование, что  расследование  докажет намеренность  его перевозки  к  месту
назначения.
     -- А что это за место?
     -- Один из двух портов на побережье Калифорнии.
     Все они  посмотрели  на  Джордана  в спокойном  раздумье,  чудовищность
ситуации едва начала доходить до них.
     -- "Божественная звезда" шла из Кобэ в  Лос-Анджелес  с более чем семью
тысячами автомобилей  "Мурмото" на борту, -- продолжал Джордан. -- "Нарвик",
перевозивший  сто  тридцать пассажиров  и смешанный  груз  корейской  обуви,
компьютеров и кухонного оборудования, шел из Пусана в Сан-Франциско.
     Президент мягко улыбнулся.
     -- Это должно немножко уменьшить торговый дефицит.
     -- О Боже, -- пробормотал вице-президент, покачав головой. -- Ужасающая
мысль. Иностранное судно тайно провозит ядерную бомбу в Соединенные Штаты.
     -- Что бы вы рекомендовали предпринять, Рэй?
     --  Мы   развертываем  поисковые   работы  немедленно.  Предпочтительно
использовать  глубоководные  спасательные  аппараты  ВМФ  для   обследования
затонувших судов и выяснения того, какое судно перевозило бомбу.
     Президент  и Николс обменялись понимающими взглядами.  Затем  президент
посмотрел на Джордана.
     -- Я считаю, что адмирал Сэндекер и его морские  инженеры из НУМА лучше
подготовлены для  глубоководных операций. Я поручаю вам, Рэй, ознакомить его
с ситуацией.
     -- Разрешите  мне  не согласиться с вами, господин президент. Мы  можем
надежнее обеспечить секретность операций, имея дело с ВМФ.
     Президент лукаво посмотрел на Джордана.
     --  Я  п