Раймон Кено. С ними по-хорошему нельзя --------------------------------------------------------------- © Copyright Перевод с французского В.Кислова OCR: macrua@fyezall.zzn.com, 29 Sep 2001, http://celtic.atom.ru/obrien/inform/salymara/main.htm ? http://celtic.atom.ru/obrien/inform/salymara/main.htm --------------------------------------------------------------- РАЙМОН КЕНО "С ними по-хорошему нельзя" Ирландский роман Сэлли Мары Перевел на французский МИШЕЛЬ ПРЕЛЬ Примечание Мишеля Преля Никогда не известно, что у людей на уме. Вот так всегда: знаешь кого-нибудь лет двадцать, а потом, к своему великому удивлению, узнаешь, что он что-то сочиняет. Во время своих посещений Ирландии в период с 1932 по 1939 год я неоднократно встречался с Сэлли Марой. Сначала это была обыкновенная девчушка, примечательная лишь тем, что ее угораздило родиться в пасхальный понедельник 1916 года. Затем я увидел ее в обществе поэта Падрека Бэгхола. Робкая и почти миловидная девушка очень рано вышла замуж за эйрландца (торговца скобяными товарами) из Корка, города весьма приятного. Вернувшись после семилетнего перерыва в Эйр, я получил из рук Падрека Бэгхола запечатанный пакет: это была рукопись романа, который мы представляем сегодня французским читателям. Сэлли Мара поручила мне перевести роман на французский язык, поскольку его публикация на родном языке представлялась невозможной. Сама Сэлли Мара умерла очень просто и очень безвестно от какой-то болезни еще в 1943 году. Прочитав (не без удивления) роман Сэлли Мары, я нанес визит ее супругу. Скобянщик из Корка, значительно пожирневший после смерти своей жены, сохранил о ней весьма смутные воспоминания; он совершенно не противился изданию этой книжки за пределами Эйра. Каждый оценит по-своему "С ними по-хорошему нельзя". Я не думаю, что следует искать политико-историческую направленность в бесцеремонной манере изложения событий: не совсем так, судя по всему, происходило дублинское восстание в пасхальный понедельник 1916 года. Ноябрь 1947 г. С НИМИ ПО-ХОРОШЕМУ НЕЛЬЗЯ! ГЛАВА I - Боже, спаси короля! - закричал привратник, который прослужил тридцать шесть лет у некого лорда в Сассексе и оказался в один прекрасный день без работы, поскольку его хозяин исчез во время катастрофы "Титаника", не оставив ни наследников, ни стерлингов для содержания замка - "kasseul", как говорят по ту сторону канала Святого Георга. Вернувшись в страну своих кельтских предков, прислужник занял скромную должность в почтовом отделении на углу Сэквилл-стрит и набережной Эден. - Боже, спаси короля! - громко повторил он, будучи верным подданным английской короны. Служащий с ужасом взирал на то, как в почтовое отделение врываются семь вооруженных типов; он сразу же принял их за мятежных ирландских республиканцев. - Боже, спаси короля! - тихо прошептал он в третий раз. А прошептал он потому, что Корни Кэллехер, торопясь покончить с подобными верноподданническими проявлениями, всадил ему пулю между глаз. Из восьмого отверстия в черепе брызнули мозги, и тело прихвостня рухнуло на пол. Джон Маккормик наблюдал краем глаза за расправой. Необходимости в ней он не видел, но выяснять было некогда. Почтовые барышни раскудахтались не на шутку. Их было не меньше дюжины. На чистом английском или с ольстерским акцентом - поди разберись - они выражали явное недовольство по поводу того, что происходило вокруг. - Разгоните этот курятник! - гаркнул Маккормик. Гэллегер и Диллон принялись убеждать барышень, где словами, а где и жестами, в необходимости срочно покинуть помещение. Но одним надо было забрать свои дождевики, другим - найти свои сумочки; в их поведении чувствовалась некая растерянность. - Вот дуры! - крикнул Маккормик с лестницы. - А вы чего ждете? Гоните их к черту! Гэллегер схватил какую-то барышню и хлопнул ее по заднице. - Но будьте корректны! - добавил Маккормик. - Так мы никогда с ними не разберемся! - пробурчал Диллон, пытаясь увернуться от двух девиц, бегущих ему навстречу. Одна из них оттолкнула его, на бегу оглянулась и вдруг замерла. - О! Мистер Диллон! - заскулила она. - Вы, мистер Диллон! А еще такой порядочный человек! И с ружьем в руках против нашего короля! Вместо того чтобы закончить мое кружевное платье! Смутившийся Диллон почесал в затылке. Ему на помощь пришел Гэллегер; он пощекотал девушку под мышками и гаркнул ей в ухо: - Пошевеливайся, ты, курва! Девушка убежала. Маккормик в сопровождении Кэффри и Кэллинена побежал на второй этаж. Как только их не стало видно, Гэллегер поймал следующую барышню и звонко хлопнул ее по заднице. Девушка подпрыгнула. - Корректно! - проворчал он с негодованием. - Корректно! В этот момент ему под ногу подвернулась еще одна пара ягодиц; мощный пинок подкинул мадемуазель, которая когда-то сдавала экзамены и даже правильно отвечала на вопросы по мировой географии и открытиям Грэма Бэлла. - А ну давай! - орал Диллон, раздуваясь от мужества перед всей этой женственностью. Ситуация начинала проясняться; женский персонал суетливо устремлялся к выходу, а оттуда выскакивал на набережную Эден или Сэквилл-стрит. Два молодых телеграфиста ждали своей очереди, но их убеждать, как барышень, не стали; получив заурядные затрещины, они удалились, возмущенные подобной корректностью. На улице наблюдавшие выдворение зеваки столбенели. Раздалось несколько выстрелов. Толпа начала рассеиваться. - По-моему, освободили, - сказал Диллон и огляделся. Девственницы больше не мозолили ему глаза. ГЛАВА II На втором этаже руководящие работники вопросов не задавали. Идею выдворения они восприняли восторженно, по лестнице скатывались поспешно, а на тротуар падали незамедлительно. Лишь директор выразил сопротивленческие поползновения. Звали его Теодор Дюран, происхождения он был французского. Но, несмотря на симпатию, которая издавна связывала французский и ирландский народы, начальник почтового отделения на набережной Эден был предан душой и телом (а также душами своих многочисленных подчиненных, хотя это ему не помогло, как мы увидим чуть дальше) британским идеалам и поддерживал ганноверскую корону. В эту минуту он пожалел, что не надел смокинг или хотя бы костюм. Он даже пытался дозвониться до своей супруги, чтобы попросить ее привезти подобающее одеяние, но жили они далеко, да и телефона у них at home не было. Таким образом, пришлось встречать этих республиканских самозванцев в простой куртке. Пусть в битве при Хартуме он и был одет в чесучу и грубый лен, но сейчас ему претило сражаться за короля в таком жалком наряде. Джон Маккормик вышиб дверь ударом ноги. - Боже, спаси короля! - заявил начальник почтового отделения, проявляя недюжинный героизм. Героизм, впрочем, не успел проявиться полностью, поскольку Джон Маккормик раскроил патриоту череп - вжик-вжик - пятью пулями, выпущенными патологоанатомически точно и цинично. Кэффри и Кэллинен оттащили труп в угол, Маккормик устроился в директорском кресле и закрутил телефонную вертушку. - Алло! Алло! - прокричал он в трубку. - Алло! Алло! - прокричали ему в ответ. Тогда Маккормик изрыгнул пароль: - Finnegans wake! - Finnegans wake! - отрыгнули ему на другом конце провода. - Это Маккормик. Мы заняли почтовое отделение на набережной Эден. - Отлично. Мы на Главпочтамте. Все в порядке. Британцы не реагируют. Зелено-бело-оранжевый флаг поднят. - Ура! - крикнул Маккормик. - Держитесь, если будут атаковать, хотя это маловероятно. Все в порядке. Finnegans wake! - Finnegans wake! - ответил Маккормик. На Главпочтамте повесили трубку. Маккормик сделал то же самое. Ларри О'Рурки вошел в кабинет. Он уже успел с присущей ему вежливостью склонить остальных чиновников - как теоретически, так и практически - к поспешной эвакуации. Все служащие были выдворены. Диллон, осмотрев помещение, это подтвердил. Теперь оставалось лишь запастись терпением и следить за тем, как будут разворачиваться события. Маккормик закурил трубку и предложил товарищам сигареты. Спустился Кэффри. ГЛАВА III Кэллехер и Гэллегер с ружьями в руках стояли перед почтой. Зеваки держались на расстоянии и глазели. Сочувствующие, соблюдая такую же дистанцию, махали руками, шляпами, носовыми платками, выражая одобрение, а два инсургента время от времени потрясали ружьями в ответ. При этом особо пугливые прохожие отходили в сторону. Британцев в округе не наблюдалось. На набережной, около пришвартованного норвежского парусника, слонялись скандинавские матросы; они взирали на происходящее, но от комментариев воздерживались. Гэллегер спустился с крыльца и прошелся до угла Сэквилл-стрит. На мосту О'Коннела не было ни души. На другой стороне реки, облепив как мухи белокаменную статую Уильяма Смита О'Брайена, копошились любопытные; они тоже ждали. Воздав - про себя - почести великому заговорщику, Гэллегер повернулся спиной к водам Лиффи и стал обозревать Сэквилл-стрит. В непосредственной близости возвышался украшенный пятью десятками бронзовых ликов памятник О'Коннелу, отпугивающий любопытных своей простреливаемостью; рядом стоял трамвай, освободившийся от пассажиров, кондукторов и вагоновожатых. Чуть дальше какой-то прохожий застыл перед статуей П. Мэтью. Гэллегера мало интересовали причины подобного поклонения; он мысленно осквернил, что, кстати, делал постоянно, даже натощак, память этого увековеченного поборника воздержания. Ирландский флаг развевался и над домом No 43 - штаб-квартирой Центрального комитета Национальной лиги, и над гостиницей "Метрополь", и над Главпочтамтом. Поодаль пятидесятиметровая колонна возносила в сырое небо каменного Нельсона. Прохожие, приезжие, любопытствующие, переживающие, праздношатающиеся не появлялись. Время от времени какой-нибудь инсургент или какие-нибудь инсургенты перебегали улицу с ружьем или револьвером в руках. Британцы по-прежнему безмолвствовали. Гэллегер улыбнулся и вернулся на свой пост. - Все в порядке? - спросил Кэллехер. - Стяг Эйра реет над ключевыми объектами О'Коннел-стрит, - ответил Гэллегер. Разумеется, он никогда не называл эту улицу Сэквилл-стрит. - Finnegans wake! - закричали они в один голос, высоко потрясая оружием. Сочувствующие на другом берегу поддержали, зеваки отошли в сторонку. Кэффри стал закрывать окна. ГЛАВА IV И все-таки, говорила себе Герти Гердл, и все-таки эти современные уборные так далеки от совершенства, эти водосливные устройства производят такой шум, о my God! ну прямо гул мятежной толпы, правда, я никогда не слышала гула мятежной толпы, нет, просто толпы, да, скопления людей, которые собираются и кричат, это водосливное устройство производит аналогичные звуки, этот непрекращающийся вой, это бульканье наполняющегося сливного бачка, когда же это прекратится? нет, до совершенства, конечно же, еще далеко, не хватает некоей конфиденциальности. Мне следует поправить прическу. Чтобы понравиться кому? хотелось бы мне знать. Мой дорогой суженый, командор Сидней Картрайт, и когда он еще приедет, чтобы полюбоваться на мою красивую гриву? Когда я смогу его увидеть, моего дорогого суженого? Когда? А пока, Господи всемилостивый, кому я могу нравиться? Опять эти люди, которые непонятно куда бегут. Господи всемилостивый, и зачем они бегут? Но я думала не об этом. Я думала о своих волосах. Две минуты назад все эти люди заходили, забегали, запрыгали. Все это началось только что. Вместе с шумом водосливного устройства прозвучало что-то. Что же? Что-то вроде... выстрела. Взрыва. Какая чушь. Самоубийство. Может быть, это господин Дюран покончил с собой. Он так меня любит. И так почтительно. Я же его не люблю. Ну вот, я почти привела в порядок свои волосы. Выстрел. Он покончил с собой из-за меня. Какая глупость. А эти люди все бегают. С ума они посходили. Господи всемилостивый. Какая я дура. Господи всемилостивый, Господи всемилостивый. Да, что-то взорвалось. Загорелось. Почему же они не кричат "Пожар!", если в доме пожар? Они не кричат "Пожар!". Это из-за слива воды я подумала о пожаре. Наверное, уже пора отсюда выходить. Мистер Кейн опять подумает, что я долго отсутствовала. Ох уж эта работа. Ах, они наконец-то перестали бегать. Наконец-то. Ох уж эта работа. Мистер Кейн со своими седыми волосами и розовой перхотью. Придется терпеть его еще какое-то время. Я никогда не видела ни восстания, ни революции. Здесь об этом поговаривают. Здесь об этом поговаривают. Здесь об этом поговаривают. Чем больше говорят о войне во Франции, тем прочнее мир здесь. Какая умиротворенность. Какое затишье. Они больше не бегают. А почему это они больше не бегают? Больше не. И меньше не. Вообще не. Пора выходить. Почему же я не выхожу? Почему же я не выхожу? Почему же? Ладно. Я сделала все, что мне надо было. Какая тишина. Итак, положи руку на дверную ручку-задвижку. Поверни ручку. Тихонько открой дверь. Почему тихонько? К чему все эти предосторожности? Господи всемилостивый, неужели я сошла с ума? Какая глупость. Я открываю дверь. ГЛАВА V Открыв дверь, она увидела в коридоре какого-то мужчину с револьвером в руке. Он ее не заметил. Она быстро закрыла дверь и, прислонившись к раковине, схватилась за сердце, бьющееся изо всех сил о реберные прутья. ГЛАВА VI - Я все обошел, - сообщил Ларри О'Рурки. - Ни души. Кэффри, Кэллехер и Гэллегер забаррикадировали весь первый этаж, кроме входной двери. Ее тоже можно завалить, если понадобится. - Бояться нам некого, - сказал Диллон. - И что это значит? - спросил Маккормик. - А то, что не понадобится ее заваливать. - Думаешь, англичане не объявятся? - Нет. Им сейчас не до этого. Дело в шляпе. - И что это значит? - спросил Маккормик. - А то, что они даже стрелять не будут, сразу объявят капитуляцию. - Брехня, - сказал Маккормик. О'Рурки пожал плечами: - Чего спорить. Увидим. А пока будем выполнять приказ. - Чего тут выполнять, - усмехнулся Диллон. - Сиди и жди. - Значит, будем ждать, - сказал О'Рурки. Маккормик кивнул в сторону трупа Теодора Дюрана. - Надо вынести его отсюда, а то будет здесь лежать и гнить. - Не успеет, - отозвался Диллон. - Сегодня же вечером отдадим его британцам, а они его похоронят. Вот так. Подарочек на прощанье. - Надо бы перенести его в другую комнату, - сказал Маккормик. Он посмотрел на труп и брезгливо поморщился, хотя винить было некого, чего уж тут. - А пускай О'Рурки разрежет его на кусочки, - предложил Диллон, - вынесем по частям и утопим в клозете. Маккормик ударил кулаком по столу; из подпрыгнувшей чернильницы брызнуло черным. - Черт побери! Изволь уважать мертвых! - И потом, он явно заблуждается насчет занятий медициной, - добавил О'Рурки, который в этом году заканчивал медицинский колледж. - Может быть, вы не кромсаете трупы? - Сейчас не время об этом рассуждать, - сказал Маккормик. - Самое время, и у нас его больше чем достаточно, - ответил Диллон. - Больше чем достаточно, пока эти британцы не надумают сдаться. Самое время порассуждать. Объясни-ка мне, Ларри О'Рурки, в чем же я явно заблуждаюсь, утверждая, что ты способен разрезать этого чиновника на мелкие кусочки? Времени на объяснения у тебя, Ларри О'Рурки, хоть отбавляй, поговорим об этом, если все равно, о чем говорить, а заняться нам все равно больше нечем до тех пор, пока нам не объявят, что британцы покинули Дублин и вернулись к своим грозовым небесам, усеянным цеппелинами. - Грозен и не ровен час, - объявил Маккормик. - Диллон, сейчас не время впадать в глупый оптимизм. - Вот это правильно, - добавил О'Рурки. - Увидите сами, увидите. Британцы... - Диллон, здесь командую я. Заткнись. Маккормик, вынужденный скрепя сердце призвать к соблюдению дисциплины - а это залог успеха любого восстания, - нервно затеребил сургучную печать. Кэллинен, развалившись в кресле и не вынимая рук из карманов, высматривал на потолке мух и сокрушался: так высоко не доплюнешь. О'Рурки, переместившись к окну, разглядывал пустынную набережную и мост О'Коннел с редко случающимися прохожими. Единственным объектом, проявляющим активность, оказался лихорадочно трясущийся норвежский парусник. О'Рурки это не понравилось. Он повернулся к Маккормику. Тот, наигравшись с сургучной печатью, зажатой между носом и верхней губой, и машинально разукрасив свое лицо коричневыми усами, вяло приказал Кэллинену: - Отнеси чиновника в соседнюю комнату. Диллон тебе поможет. Что они и выполнили. ГЛАВА VII Не оставаться же мне здесь до скончания дней своих, говорила себе Герти. Боже милостивый, значит, это они, республиканские бандиты, разграбили нашу почту. Наверное, они уже ушли. Нет, по-моему, не ушли. Ушли все остальные. Все остальные, то есть наши. И выстрел все-таки действительно раздавался. Значит, это самый настоящий мятеж. Их революция. И этот мужчина с револьвером - республиканец. Ирландский республиканец. Боже милостивый! Боже, спаси короля! А я здесь, у них в руках. Почти у них в руках, поскольку эта дверь отделяет меня от них, защищает меня от них. Дверь. Но ведь дверь можно вышибить. Они ее вышибут, и вот тогда я окажусь у них в руках. Одна. Одна. А сколько их там? И эта тишина. Неужели они вышибут дверь? Конечно же нет. Конечно же нет. Они не осмелятся. Это ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. Они не осмелятся войти в ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. И я останусь взаперти до тех пор, пока не придут британцы и меня не освободят. Если, конечно, среди мятежников нет женщин. Или хотя бы одной женщины, которая неизбежно придет сюда и попытается войти. И... и... и они вышибут дверь. Они вышибут дверь. ГЛАВА VIII Гэллегер и Кэллехер перенесли труп привратника в маленький пустой кабинет и пошли проведать Кэффри, который по-прежнему стоял на посту перед дверью, выходящей на набережную Эден. Праздношатающиеся и сочувствующие исчезли. Какой-то велосипедист в цилиндре и рединготе проехал по мосту О'Коннела; ему было лет двадцать пять. У статуи О'Коннела он развернулся и поехал в сторону Тринити-колледжа. - Все спокойно, - сказал Гэллегер. - Спокойней не бывает, - добавил Кэффри. Кэллехер достал пачку сигарет, и они закурили, опершись на свои ружья. Перед ними готовился к отплытию норвежский парусник. Капитан суетился, помощник отдавал команды. - Викинги смываются, - сказал Кэффри. - Сдрейфили. - Правильно делают, - заметил Гэллегер. - Пускай проваливают вместе с британцами и прочими саксонцами. Тем временем матросы отдали швартовы; маленький парусник отчалил и стал медленно спускаться по Лиффи, держа курс в открытое море. Инсургенты помахали рукой на прощанье. Скандинавы ответили тем же. - Счастливого пути! - крикнул Кэллехер. - Счастливого пути. Маленький парусник плыл быстро. Вскоре он достиг излучины и скрылся из виду. Инсургенты продолжали молчать. Докурили они одновременно. - Странный мятеж, - вздохнул Кэффри. - Странный мятеж. Я даже не представлял себе, что все произойдет так просто. - Ты, может быть, считаешь, что все закончилось? - спросил Гэллегер. - А ты так не считаешь? Гэллегер и Кэллехер рассмеялись. - Думаешь, британцы возьмут и просто так уйдут? - Они всегда долго раскачиваются. - Может быть, и так. - А потом, занятые другой войной, они, может быть, не захотят ввязываться в эту, увидев, на что мы способны. Он прервал свою речь; автомобиль с открытым капотом и зелено-бело-оранжевым флажком подъехал на скорости и, скрипя тормозами, остановился у почты. Какой-то тип выскочил из машины и подбежал к ним. - Finnegans wake! - прокричал он. - Finnegans wake! - ответили они и угрожающе попятились на всякий случай. - Вы заняли это здание? - строго спросил тип. - Да. - Сколько вас? - Семь человек. Вы можете поговорить с нашим командиром, Джоном Маккормиком. Но командир, уже предупрежденный О'Рурки, сам подошел к окну. - Finnegans wake! - крикнул он. - Finnegans wake! - ответил тип. - Вы командир? - Я. - Какое у вас оружие? - Винтовки и револьверы. - Боеприпасы? - Все, что в карманах. - Продовольствие? - Нету. - Ладно. Идите сюда. Я дам вам пулемет и несколько ящиков боеприпасов и продовольствия. - Будем держать осаду? - спросил Кэффри. - Может быть. Выгружайте. Кэффри остался у дверей. Гэллегер и Кэллехер потащили скорострельный инструмент и ящики. Диллон и Кэллинен смотрели на них с интересом. - Вы знаете, куда нужно поставить пулемет? - спросил тип. - Знаем, - ответил Маккормик. Но тип не был в этом уверен. - Пулемет поставьте у этого окна на первом этаже и направьте его в сторону моста. ГЛАВА IX Вот остановилась какая-то машина. Наверное, к ним кто-то приехал. Или же они сами уезжают. Кто они? Сколько их? Может быть, я их знаю? Не всех, конечно, нескольких. Или хотя бы одного из них. Одного-то уж наверняка. Среди всех этих мужчин, которых я видела здесь, в Дублине, в почтовом отделении на набережной Эден, не могло не быть республиканцев. Одного-то из них я смогла бы узнать. Нет. Женщины с ними нет. Это точно. Иначе она бы уже давно сюда пришла. Что бы произошло, если бы я смогла узнать одного их этих республиканцев? Вдруг оказалось бы, что он меня ненавидит. Что именно его я заставила долго ждать у окошечка. Что именно его я попросила переписать адрес, потому что он не очень хорошо знал английский. Потому что он откуда-нибудь из Коннемары. А среди них есть такие, которые хотят опять говорить по-ирландски. Как если бы сэр Дюран вздумал говорить по-французски. Сэр Дюран, что же с ним стало? Может быть, они взяли его в плен? Или убили? Может быть, поэтому раздался тот выстрел. Бедный сэр Дюран, который так меня любил. И так почтительно. Но, может быть, ему удалось спастись. Может быть, он оказался в числе тех, кому удалось убежать. Среди всей этой беготни я, может быть, слышала шум его шагов. Обычно он так важно вышагивает. А ему, может быть, пришлось бежать. Ах, ах, ах. Он - и вдруг бежит. Ах, ах, ах. Такой важный и так меня любил. А я по-прежнему так и сижу здесь взаперти. ГЛАВА X - Место для него очень хорошее, - сказал тип. - Ваши люди умеют с ним обращаться? - Конечно, - ответил Маккормик, спустившийся вниз, чтобы посовещаться с приехавшим стратегом. Посовещавшись, они распростились, и машина уехала. - Ну как вам все это нравится? - спросил Маккормик. Они посмотрели на ящики с боевыми и съестными припасами. - Это радует, - сказал Кэллехер. - Так-то будет получше, - сказал Гэллегер. - Только выпивки не хватает, - сказал Кэффри. - Кстати, - вспомнил Маккормик, - а что стало с тем парнем, которого вы подпекли? - Мы отнесли его в маленький кабинет. - А ваш подопечный? - спросил Кэффри. - Он тоже в маленьком кабинете. - Если начнется заваруха, - заметил Кэллехер, - придется от них избавиться. - Я тоже так думаю, - согласился Маккормик. - Да бросить их в Лиффи, и все, - предложил Гэллегер. - Это будет некорректно, - произнес Маккормик. - Предположим, - сказал Гэллегер, - что британцы надумают нам ответить и нам придется здесь окопаться и сдерживать их, скажем, какое-то время. - Все это только предположения, - сказал Кэффри. - Так вот, - продолжал Гэллегер, - будет глупо сидеть здесь с двумя трупами на шее. Мы могли бы закинуть их в сад Изящных искусств. Ирландская Академия как раз за почтой. - Он думает только о том, чтобы закинуть трупы, - сказал Маккормик. - Пускай останутся здесь! - вскричал Кэффри. - Не будем же мы сидеть здесь целую неделю! - Он по-своему прав, - заметил Кэллехер. - Почему бы нам не поговорить о напитках, - осадил Кэффри. - Их-то нам здорово не хватает. Если прижмет, то от этой нехватки нам придется туго. - Он по-своему прав, - заметил Кэллехер. - Да, действительно, - согласился Маккормик. - Пусть двое из вас сходят за ящиком виски и двумя-тремя ящиками пива в ближайшую таверну на О'Коннел-стрит. - А на какие шишиллинги? - спросил Кэффри. - Выпишите ордер на конфискацию. - Да лучше взять бабки прямо здесь, на почте, - возразил Кэффри. - Это будет некорректно, - осадил его Маккормик. - Да, лучше выписать ордер на конфискацию, - сказал Кэллехер. Маккормик вызвал Диллона и Кэллинена, чтобы те сменили Кэффри и Кэллехера на время конфискательной экспедиции. Диллон и Кэллинен восторженно замерли перед пулеметом. ГЛАВА XI Кэффри и Кэллехер распахнули дверь таверны. - Эй, - крикнули они, так как в таверне не было ни души. Наполовину осушенные пивные кружки обтекали на столах, которых еще не коснулась бдительная тряпка. На полу топорщилось несколько табуреток, опрокинутых торопящимися клиентами. - Эй, - крикнули Кэффри и Кэллехер. Из-за стойки высунулась часть мужской головы. Мужчина явно побаивался. Сначала появилась челка, срезающая большую часть лба, затем маленькие усики, как у австрийского капрала. - Finnegans wake! - заорали Кэллехер и Кэффри. - What do you say? - спросил мужчина. - Finnegans wake! - завопили инсургенты. - О! Я, знаете ли, - сказал Смит (так звали мужчину из таверны), - я, знаете ли, политикой не занимаюсь. Боже, спаси короля, - добавил он сдуру и с испугу. - Вмочить ему? - предложил Кэффри. - Командир сказал, чтобы все было корректно, - удержал его Кэллехер. Он схватил бутылку и разбил ее о голову Смита; темный "Гиннес", стекая по кровосочащемуся лицу бармена, светлел и окрашивался в гранатовый "Стаут". Смит был жив, только слегка оглушен. - Дай нам ящик виски, - обратился к нему Кэффри, - и десять ящиков пива. - Мы выпишем тебе ордер на конфискацию, - добавил Кэллехер. Опираясь руками о стойку, контуженный Смит взирал мутным взглядом на стаут-гранатовую лужу, расплывающуюся по прилавку из красного дерева. - Пошевеливайся, предатель, - прикрикнул Кэффри и легонечко его стукнул. Бармен дернулся, растратив на это последние силы, и, брызжа кровью, рухнул на пол. - И без него обойдемся, - сказал Кэллехер. - Но ордер на конфискацию все-таки выпиши. - Выпишешь ты, - сказал Кэффри. - А я схожу за тачкой. - А почему я? - Не понял. - Почему я должен выписывать ордер на конфискацию? Кэффри почесал в затылке. - Потому что я не буду. - Почему не будешь? Кэффри почесал в затылке. - Да пошел ты! - Это не причина, - сказал Кэллехер. Вокруг головы бармена растекалась лужа крови, такая глубокая, что Кэффри увидел в ней, как в зеркале, свое отражение. После чего решил откровенно признаться: - Причина есть. - Скажи какая. Мы теряем время. - Я не умею писать. Кэллехер посмотрел на него свысока. Они были из разных групп и до этого совсем друг друга не знали. Уничижительно рассматриваемый Кэффри услышал сначала: - Какое убожество! А затем: - Надо было сразу так и сказать. Ладно, иди за тачкой, а я выпишу ордер на конфискацию. Кэффри посмотрел на бармена, который лежал и совсем не дышал; и даже кровью больше не брызгал. - Как ты думаешь, он скончался? - Иди за тачкой, - сказал Кэллехер. ГЛАВА XII "Что ж, я так и буду стоять здесь часами," - говорила себе Герти, поглядывая на наручные часы и даже не зная, что обязана их изобретением Блезу Паскалю. "Я здесь уже два с половиной часа. Как это утомительно. Я устала, устала, устала. Что ж, я так и буду стоять здесь часами. Все это время эти инсургенты шумели. Поднимались и спускались по лестнице. Похоже, таскали что-то тяжелое. Боже милостивый, может быть, они хотят взорвать почту. Надо спасаться. Спасаться. Нет. Они не взорвут почту. Что ж, я так и буду стоять здесь часами. Но не садиться же мне на этот стульчак. Какой ужас. Эти республиканцы. Вот как они унижают подданную Его Британского Величества. Фу! Здесь без гуннов не обошлось. Не садиться же мне на этот стульчак. Какой позор. Какое унижение. Но я так устала, так устала. О Боже милостивый, нет, я не могу, я не буду, я не сяду. Если у меня не будет уважительного для этого повода. Если у меня не будет законного на это основания. Так вот же оно, основание. Так вот же оно. Да. Теперь я могла бы сесть. Отдохнуть. Я так устала. Так устала." ГЛАВА XIII Ящики виски, "Гиннеса" и пулеметные ленты были осторожно, но беспорядочно водворены в комнату по соседству с маленьким кабинетом, в котором временно находились два трупа британских служащих, пущенных в расход по случаю восстания. - Все тихо, - сказал Маккормик и поднялся на второй этаж. Кэллехер сидел в задумчивости перед пулеметом. Гэллегер и Кэффри - внизу, на крыльце; придерживая ногами ружья, они вели разные беседы. - На острове, где я родился, - рассказывал Гэллегер, - а он называется Инниски, очень почитают грозы и бури из-за кораблекрушений. После них мы бегаем по отмелям и собираем все, что выбрасывает море. Можно найти все что угодно. Хорошо живется на нашем маленьком острове Инниски. - Зачем же ты оттуда уехал? - спросил Кэффри. - Чтобы сражаться с англичанами. Но когда Ирландия будет свободной, я вернусь на Инниски. - Так ты возвращайся прямо сейчас, - сказал Кэффри, - к своим морским отбросам: вдруг тебе повезет? - Было б здорово. У нас в деревне для этого есть специальный камень. - Камень? - Да. Он укутан во фланелевую ткань, как младенец в пеленки. Бывает, что хорошая погода стоит очень долго, жрать нечего, хоть подыхай с голоду, тогда раскрывают камень, проносят его вокруг острова и обязательно вдоль прибрежных скал, и это срабатывает каждый раз: небо чернеет, корабли сбиваются с курса, и на следующий день можно собирать обломки, а среди них все остальное: консервы, астролябии, головки сыра, счетные линейки... - Нарочно не придумаешь,- прокомментировал Кэффри, - уж на что мы отсталые на нашем острове, но с твоим даже не сравнить. К счастью, все это скоро изменится. - Что значит отсталые? - Нет ни одной страны в мире, где бы по-прежнему поклонялись булыжникам. Разве что какие-нибудь дикари, язычники в Австралии или в Мексике. - Ты, может быть, хочешь сказать, что я дикарь? - Конечно же нет, - сказал Кэффри. - Смотри, какая-то лялька. Какая-то молодая женщина решительно шла по мосту О'Коннела. - А она ничего, - заметил Гэллегер, обладающий, как и все уроженцы Инниски, отменным зрением. - Смелая девчонка, - заметил Кэффри, который умел ценить это качество в других, не находя ничего похожего для сравнения в себе самом. Женщина дошла до угла набережной Эден. - Хорошенькая, - сказал Гэллегер. - Вроде бы я ее знаю. - К нам небось, - сказал Кэффри. - Была бы она чуть-чуть покрупнее. Она перешла улицу и остановилась перед дверью почты. Покраснела. - Что же вы, мадемуазель, - обратился к ней Гэллегер, - разгуливаете в такой день? В Дублине сегодня, знаете ли, заваруха. - Знаю, - ответила девушка, опустив глаза. - Я уже на себе это почувствовала. - У вас были неприятности? - А вы меня не помните? - Мне кажется, что я вас знаю, но я никому не причинял зла. - Вы уже забыли? Вы мне... Вы меня... Вы меня пнули ногой. - Вот видишь, - сказал Кэффри, - ты был некорректен. - Вы были здесь с остальными почтовыми барышнями? Смущенный Гэллегер разглядывал дуло своего ружья. - Я вернулась за своей сумочкой, которую забыла из-за вас, мужлан вы этакий. - Мог бы и сам за ней сходить, - сказал Кэффри. - Дудки! - ответил Гэллегер. - Ты невежлив, - сказал Кэффри. - Как будто дел других нету, - проворчал Гэллегер. - Британцы ведь еще далеко, - сказал Кэффри. - Так вы не видели мою сумочку? - спросила дамочка. - Она такая зеленая с золотой цепочкой, а в ней один стерлинг, два шиллинга и шесть пенсов. - Не видел, - ответил Гэллегер. Ему так хотелось ее пнуть или шлепнуть - это уж как придется - по заднице, но Кэффри, похоже, склонялся к этой пресловутой корректности, настоятельно рекомендованной Маккормиком, корректности, которая, чего доброго, превратится в настоящую галантность. - Схожу посмотрю, - сказал он. - Да брось ты, - сказал Гэллегер. На пороге появился Кэллехер. - Что-нибудь не так? - озабоченно спросил он. - Она потеряла свою сумку, - сказал Гэллегер. - А она ничего, - оценил Кэллехер. - Ой, ну что вы! - промолвила покрасневшая барышня. - Раз вы оба остаетесь здесь, - решил Кэффри, - я схожу поищу ее сумку. - Ой, ну до чего же вы любезны! - произнесла барышня, зардевшись не на шутку. - Как будто дел других нету, - проворчал Гэллегер. ГЛАВА XIV Теперь, когда я уже все сделала, не могу же я оставаться на этом стульчаке. У усталости есть свои пределы. Надо набраться мужества. Мужества. Я должна быть мужественной. Как истинная англичанка. Как подданная британской империи. О Господи, о мой король, дайте мне силы. Я встаю. Я спускаю воду. Нет. Не спускаю. Они услышат шум. Это привлечет их внимание. Сила - это еще не значит неосторожность. Между ними большая разница. По крайней мере, так говорит Стюарт Милль. Разумеется. Вероятно. Но не сливать воду после того, как... гм... это негигиенично. Да. Нет. Действительно. Это негигиенично. Это непорядочно. Это не по-британски. Я чувствую, что они рядом. Кажется, я слышу, как они разговаривают. Скоты. Инсургенты. Если бы они услышали шум сливаемой воды, они вряд ли смогли бы понять, что это значит. Они наверняка не знают, что это такое. Все они, наверное, приехали из деревни, а там не существует никакой гигиены. Может быть, кто-нибудь из них приехал чуть ли не из Коннемары или даже с островов Аран или Блэскет, на которых по-английски не говорят, а коснеют в этой невежественной кельтской тарабарщине, не ведая публичных туалетов нашей современной и имперской цивилизации, а вдруг кто-нибудь из них приплыл с самого острова Инниски, где, как мне рассказывали, поклоняются укутанному в шерсть булыжнику, вместо того чтобы преклоняться перед Святым Георгом или Господом Богом, покровительствующим нашей славной армии. Кроме "Гиннеса" и своих женщин, они больше ничего не знают; а все женщины в гипюре, в гипюре с ирландскими стежками. А это уже выходит из моды. И почему я не поехала во Францию, например в Париж? Здесь не умеют одеваться. А я все-таки кое-что понимаю в новинках моды. Но здесь у них одни ирландские кружева на уме. ГЛАВА XV - Что здесь делает эта дурочка? - раздался голос Ларри О'Рурки. Три товарища вздрогнули, а Post Office'ная красотка густо покраснела. - Что она здесь делает? - повторил Ларри О'Рурки. - Вы что, сюда пришли в бирюльки играть? Впрочем, - добавил он, оглядев девушку, - нашли кого бирюлить. - Ах! - ахнула девушка, которая все поняла, так как в дублинских почтовых отделениях встречается персонал разнополый и иногда барышням приходится знакомиться с современными понятиями о половой жизни. - Кто вы такая? - спросил Ларри О'Рурки. - Она пришла за своей сумкой, - сказал Гэллегер. - Я как раз собирался за ней сходить, - сказал Кэффри. - У вас есть дела поважнее, тем более что сейчас начнется. Нам позвонили из Комитета: британцы понемногу оживают. - Ничего они не сделают, - сказал Кэффри. - Мадемуазель, во всяком случае вам было бы лучше остаться дома, - посоветовал Ларри О'Рурки. - Наконец-то вы заговорили вежливо. Лучше поздно, чем никогда. - Кэффри, сходи за ее сумкой, и пусть проваливает. - А я могла бы сама за ней сходить? - Нет. Здесь женщинам делать нечего. - Я пошел, - сказал Кэффри. Почтовая барышня застыла в ожидании, разглядывая этих людей и удивляясь их необычному виду, их странным действиям и их болезненному увлечению огнестрельным оружием. Казалась она скорее брюнеткой, по виду довольно фривольной, роста невысокого, телосложения пышного и архитектонического, хотя и скрытого под скромной одеждой. Ее лицо украшали вздернутые к небу ноздри, а в общем и целом было в ней что-то вроде бы испанское. Как бы там ни было, прошитая свинцовой очередью в области живота, барышня рухнула на землю мертвой и окровавленной. Это подоспели британцы. Они долго раскачивались, но в конце концов раскачались: понабежали со всех сторон, управляя оружием более или менее автоматически, повыскакивали справа и слева, наводя на инсургентов прицел более или менее гипотетически. Кэллехер, Кэллегер и Ларри О'Рурки сделали три проворных шага назад и захлопнули дверь. Кэллехер прыгнул к "максиму" и начал поливать - о вы, струи смертоносны! - бульвар Бакалавров. Остальные орудия повстанцев, установленные в других местах, обстреливали мост О'Коннела, на котором, впрочем, никого не было. От поверхности парапетов, битенгов и тротуаров отлетали во все стороны осколки гранита и куски асфальта. То там то сям заваливались британцы. Их сразу же поднимали и уносили, поскольку медицинское обслуживание у британцев на высоте. Прошитая барышня из Post Office'a продолжала лежать под окнами. Окоченевшие конечности покойной были подняты вверх. Из-под задранной юбки торчали ноги в черных хлопчатобумажных чулках. Легкий морской бриз ворошил шуршащие кружева. Выше черных чулок виднелась узкая полоска светлой кожи. Из продырявленного живота вытекала алая кровь. Лужа расползалась вокруг этого тела, несомненно девственного и бесспорно желанного, по крайней мере для подавляющего большинства нормальных мужчин. Гэллегер встал у окна и приложил винтовку к плечу. Слева от мушки он заметил несчастную барышню. Ее ноги. Он полез в карман за патронами и наткнулся на некоторое отвердение своего естества. Гэллегер томно задышал, а его бесполезную винтовку неотчетливо повело из стороны в сторону. В силу чего немало британцев смогли подобраться к мосту О'Коннела. ГЛАВА XVI Услышав выстрелы, Кэллинен и Диллон прижались к стене. Отважный командир Маккормик встал и запросто подошел к окну, держа в руке револьвер. - Они на углу набережной Ормонд и Лиффи-стрит. - Их много? - спросил Диллон. - Жмутся по углам. Как и вы. Он прицелился в британца, пробегавшего между штабелями распиленных досок - строительного дерева из Норвегии, но не выстрелил. - Что толку... Переведя дыхание, Диллон и Кэллинен подобрали свои ружья и заняли места у окон. Этажом выше пулемет Кэллехера выпустил две-три очереди. - Работает, - с удовлетворением отметил Кэллинен. - К ним идет подкрепление со стороны набережной Крэмптон и набережной Эстон, - объявил Маккормик. Над его головой просвистела пуля, но, будучи отважным командиром, он высунулся из окна. - Смотри-ка, малышку отсургучили, - произнес он, заметив тело почтовой барышни. - Как же это ее припечатали? - прошептал он. - Бедняжка. И платье задралось. Если бы не шлепнули, умерла бы от стыда. Это некорректно. Его подчиненные несколько осмелели: забыв об угрожающе-свинцовых воздушных поцелуях, посылаемых британским оружием, они таращили глаза на умерщвленную. Сверху смотреть было не так уж и интересно, и они снова принялись стрелять. ГЛАВА XVII "Все-таки, - говорил себе Гэллегер, вытирая липкую руку о штанину, - то, что я сделал, так гадко. А вдруг это приносит несчастье и теперь я влипну в какую-нибудь историю? О Дева Мария, заступись. О Святая Дева Мария, понимаешь, это все эмоции". Около него срикошетила пуля. Он поднял ружье, закрыл глаза и выпалил наугад. ГЛАВА XVIII Кэффри совершил два открытия одновременно: нашел дамскую сумочку и осознал, что все эти сражения ему совсем не по душе. Его, чернорабочего на пивоварнях "Гиннес", всегда воротило от английского короля. Сия своеобразная антипатия к англосаксонскому и ганноверскому трону привела Кэффри к участию в этом ну просто омерзительном бунте. Восстание - это не шуточки. Здесь приходилось не сладко. Он слышал, как свистели пули и осыпалась штукатурка. Он положил сумку на стол, замер и побледнел от боли в животе. Здорово же его прихватило. Ни с того ни с сего. Ему стало стыдно. В силу своей необразованности, то бишь полной безграмотности, он не ведал, что подобное случалось даже с общепризнанными храбрецами. Он уже собирался разрешить эту проблему на месте и даже схватился за подтяжки изумрудно-зеленого цвета, как вдруг ему опять стало стыдно. Он вспомнил приказы Джона Маккормика о необходимости соблюдать корректность. Хотя его память и была слегка взбудоражена недавними инцидентами, он вспомнил, что видел в коридоре, слева от лестницы, две двери, разительно отличающиеся по виду от дверей кабинетных. Он заметил эти две двери мельком, на ходу, во время охоты за медлительными барышнями при захвате объекта. Он подумал, что эти двери могли бы иметь какое-то отношение к его насущным потребностям. Уступая во всеуслышание высказанному желанию Маккормика оставить почтовое отделение на набережной Эден после оккупации таким же чистым, каким они нашли его до, позеленевший Кэффри, держась рукой за живот, побрел к дверям в коридоре, слева от лестницы. За относительно короткое время взмокший от пота Кэффри добрался до первой из двух дверей. На ней рельефно выступало слово LADIES. Но Кэффри не умел читать даже по-ирландски. Чего уж тут говорить про английский, язык мудреный до невозможности. Эти шесть букв казались ему волшебной формулой, способной вернуть временно утраченную доблесть. Он повернул ручку, но дверь не открыл. Он повернул ручку в обратную сторону, но дверь не открылась. Он вернулся к первоначальной тактике, но дверь не открылась. Он потянул дверь на себя. От себя. Дверь не поддавалась. Тогда он понял, что она заперта. Это его огорчило прежде всего из-за сильного желания проникнуть внутрь, а потом, как-никак он играл в мировой истории - именно в этот момент и конкретно в этом месте, hic et nunc, - роль инсургента; Кэффри стал обдумывать сложившуюся ситуацию. Как известно, ирландский менталитет не укладывается в рамки ни картезианского теоретизирования, ни экспериментального изучения. Далекое от французского или английского, достаточно близкое к бретонскому, ирландское мышление полагается на "интуицию". Отчаявшись открыть дверь, инсургент почувствовал ankou, что там кто-то заперся! От этого anschauung у него словно все оборвалось внутри. Вытирая пот, стекающий по его инсургентской роже, Кэффри забыл о своих эгоцентрических позывах; вспомнив вдруг d'un seul coup о своем долге, он решил доложить Маккормику о только что сделанном открытии. ГЛАВА XIX Сквозь перестрелку Гертруда различила приближающиеся шаги. Довольно нерешительные. Шел мужчина. Может быть, раненый. Она почувствовала, как он прислоняется к двери. Она увидела, как ручка повернулась влево, потом вправо, потом влево, потом вправо. Она услышала, как он толкает дверь, пытаясь ее открыть. Потом тишина. Затем сквозь перестрелку она различила удаляющиеся шаги. Но теперь уже решительные. Пятка четко отбивала шаг. Все это время она ни о чем не думала. Абсолютно ни о чем. Затем она задумалась, довольно бессвязно, о том, что ее ожидает. Ей не хватало деталей для полного оформления своего страха. Таким образом, ей было, собственно говоря, и не страшно. Точнее, совсем не страшно. Она парила над бездной в полном неведении. Она догадывалась, что события ближайшего будущего превзойдут все ее ожидания. Она машинально открыла сумочку и достала расческу. У нее была короткая стрижка - пока еще редкость в Дублине, новая мода. Рассмотрев себя в зеркале над раковиной, она себе понравилась. Она нашла себя небезопасно красивой. Она провела расческой по волосам, медленно, спокойно. От слабого прикосновения черепахового гребешка к коже на голове и легкого покачивания сережек ее бросило в очень-очень приятную дрожь. Она пристально посмотрела себе в глаза, как будто желая себя загипнотизировать. Времени больше не оставалось, перестрелка закончилась. ГЛАВА XX Перестрелка закончилась. Британцы, определив местонахождение объектов, занятых повстанцами, предались обсуждениям характера тактического и стратегического. Они растянулись вдоль правого берега Лиффи. На левом берегу они остановились слева на линии Кейпел-стрит, справа - у сходней Старого дока. Непосредственно на Сэквилл-стрит вроде бы все было тихо. Пользуясь передышкой, Маккормик с помощью Кэллинена и О'Рурки баррикадировали окна. Диллон пошел вниз за патронами. Навстречу ему по лестнице мужественно взбирался Кэффри. - Внизу все в порядке? - спросил Диллон на ходу. - Гм, - пробурчал Кэффри. - Что, заморочки? - Нет-нет. Маккормик забивал проемы между ставнями бумагами Теодора Дюрана. Он верил в прочность и пуленепробиваемость толстых папок, он презирал всю эту бюрократическую канцелярщину. Работал он с удовольствием. Вот почему он разозлился, когда его отвлекли от этой приятной и воодушевляющей деятельности. - Командир, - позвал его Кэффри. - Чего? - Командир. - Ну чего?! - Командир. Маккормик повернулся. - Внизу все в порядке? - Да. - Тогда хорошо. - Не совсем. - А чего? - Значит, вот. - Поживее. - Внизу... - Ну? - В сортире... - Ну и?.. - Кто-то. - Ну и что? - Кто-то не из наших. Маккормик был командиром и благодаря своей командирской сущности соображал быстро. - Бритиш? - спросил он. - Возможно, - ответил Кэффри. Маккормик продолжал размышлять, не останавливаясь на достигнутом. - Ты его запер? - Он сам закрылся. - И перед дверью... - Что? - Никого? - Нет. Я сразу поднялся, чтобы вас предупредить. - Он сейчас смоется, - сказал Маккормик. Кэффри почесал в затылке. - Как-то не сообразил, - признался он. И добавил: - Это меня удивило. Как так? Заперся в сортире. Я как-то не сообразил. Сразу поднялся, чтобы вас предупредить. Ларри О'Рурки и Кэллинен прислушались. - Что он там рассказывает? - спросил Кэллинен. - Что он говорит? - поинтересовался О'Рурки. - Бритиш в уборной, - ответил Маккормик. - Я считал, что вы освободили все помещения, - сказал О'Рурки, - и удостоверились, что никого не осталось. - Да, - сказал Маккормик, забыв, что Ларри О'Рурки сам вызвался на проверку. Маккормик был пока еще не стопроцентным командиром. Он не умел ругаться. Что же касается Ларри О'Рурки, получившего некоторое образование, то он явно претендовал на звание младшего командира. К тому же его мысли отличались определенной логичностью. - Сортир! - воскликнул Кэффри. - Кому в голову придет мысль спрятаться в сортире? - Нужно уметь предвидеть все мысли противника, - изрек О'Рурки. Маккормик с трудом поставил себя на место - возвел себя в ранг опытного командира - и спросил у Кэффри: - А как ты это обнаружил? - Сразу же. Только что. - Не "когда", а "как", - напомнил О'Рурки. - Я искал сумку девчонки, которая за ней пришла. - В то время, когда мы сражались, - заметил Маккормик. - Тебе что, делать было нечего? - Я нашел сумку, когда все еще только начиналось. - Ну и?.. - И в этот момент я что-то почувствовал, ну вроде как интуиция сработала. Кэллинен вздрогнул от удивления. - Ankou? Все сразу же заинтересовались. - Ну-ка расскажи, - приказал Маккормик. О'Рурки пожал плечами. Он молча отошел к окну и заменил на посту Кэллинена. Успокоившиеся и задумавшиеся британцы не проявлялись. Наступал вечер. Кэллинен подошел к Кэффри. - Ankou? - переспросил он еще раз. - Да, - ответил Кэффри. - Пули свистели. Летели со всех сторон. - А как же Кэллехер и Гэллегер? - спросил Маккормик, беспокоясь за судьбу вверенного ему контингента. - Все в порядке, - ответил Кэффри. И продолжил: - Значит, в то время, как на нас поперли, я почувствовал в себе что-то вроде внутреннего голоса, который мне сказал, что рядом кто-то прячется. Тогда, значит, я пошел прямо в сортир. Он был закрыт. Я услышал, как кто-то дышит за дверью. - А наши жертвы? - спросил Маккормик. - Не думаю, что они ожили, - ответил Кэффри. Маккормик повернулся к О'Рурки. - А эта девчонка все еще лежит внизу? О'Рурки потупил взор. - Да. Надо бы накрыть ее чем-нибудь. А то она выглядит непристойно. - От трупов надо бы избавиться, - сказал Маккормик. - Ну? - спросил Кэллинен у Маккормика. - Это действительно было ankou? - спросил Маккормик у Кэффри. О'Рурки не оборачиваясь проронил: - Если внизу действительно кто-то есть, нужно им заняться. - Да, - ответил Кэффри Маккормику. - Что-то вроде голоса, который со мной разговаривал. - Я спущусь с тобой, - сказал Маккормик Кэффри. - Остальные останутся здесь. Он вытащил свой револьвер. Кэллинен обратился к Кэффри: - Ты потом мне об этом еще расскажешь. Маккормик и Кэффри вышли из комнаты и начали медленно спускаться по лестнице. Навстречу им с патронами поднимался Диллон. ГЛАВА XXI Услышав шаги на лестнице, Кэллехер и Гэллегер обернулись и увидели Маккормика и Кэффри, которые медленно спускались с кольтами в руках. Спустившись, они повернули налево и направились в сторону коридора. Кэллехер и Гэллегер вернулись на свое место. Наступал вечер. Улицы были пустынны. Британцы не проявлялись. Из-за крыши показался краешек луны. В ее свете нежно задрожала Лиффи. Город пребывал в глубокой тишине. Вдруг Кэллехер и Гэллегер услышали женский крик. Они обернулись. За криком последовали другие, более глухие звуки. Потом снова женский крик, восклицания и ругательства. После этого в потемках замаячили два их товарища, тянущие за собой какую-то тень; пленница почти перестала сопротивляться и уже больше не кричала. - Что случилось? - спросил Гэллегер без особого волнения. - Да спряталась здесь одна козочка, - ответил Кэффри. - Сейчас будем допрашивать. - Лучше бы выставили ее вон, - предложил Гэллегер. - Кстати, - сказал Маккормик, - надо бы накрыть чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом. - А что, если выставить вон и тех двух? - предложил Гэллегер. - И накрыть их чем-нибудь? - Ну так мы будем ее допрашивать? - спросил Кэффри. Маккормик и Кэффри не двигались, Гертруда прислонилась к стене. Они держали ее за запястья. Склонив голову, она молчала. - Накройте чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом,- сказал Маккормик. - Те двое подождут. - Как подумаешь, что придется провести ночь с мертвяками, - сказал Гэллегер, - волосы встают дыбом. - Можно вытащить их наружу, - предложил Кэллехер. - И свалить на углу, пока британцы дрыхнут. - Чего мертвых-то бояться? - сказал Маккормик. - Не страшнее живых. - Будем ее допрашивать? - спросил Кэффри. - Вопросы какие-нибудь задавать? - Пойду накрою чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом, - сказал Гэллегер. - Подожди, когда окончательно стемнеет, - сказал Маккормик. Гэллегер приник к амбразуре, оставленной в забаррикадированном окне. - Прищурив глаза, - сказал он, - я еще могу различить ее посмертные останки. У нее такой вид, будто она ждет своего возлюбленного. Просто наваждение какое-то. Просто наваждение. Да и остальные трупы скоро вылетят из своего чулана верхом на метле да как начнут слегка покачиваться в воздухе и постанывать. Он повернулся к Маккормику. - Не люблю я все это. Надо бросить их всех в Лиффи. И девчонку тоже. - Мы не убийцы, - сказал Маккормик. - Ну же, Гэллегер, побольше мужества. Finnegans wake! - Finnegans wake! - ответил Гэллегер, облизывая пересохшие губы. Раздались приглушенные всхлипывания. Это Кэффри провел рукой по ягодицам Герти. - Я же тебе сказал, что все должно быть корректно, - проворчал Маккормик. - А вдруг она прячет оружие. - Довольно. Они подвели Герти к лестнице и начали подниматься. Герти безвольно спотыкалась. Она уже перестала плакать. Двое часовых снизу посмотрели на поднимающихся. Затем вернулись на свое место. Ночь уже была тут как тут, темнющая, со сверкающей дыркой полной луны. - Собака, - вдруг прошептал Гэллегер. И добавил: - Она ее учуяла. Вот сука! Он приложил винтовку к плечу и выстрелил. Это был первый выстрел за ночь. Он странно прозвучал в тишине замятеженного города. Собака залаяла. Затем побежала прочь, подвывая страдальчески и патетически. Чуть дальше раздался второй выстрел, и все снова затихло. Британская пуля прикончила циничного зверя. - К чертям собачьим все эти трупы! - сказал Гэллегер. Кэллехер не ответил. ГЛАВА XXII Через несколько секунд Гэллегер нарушил молчание: - Как ты думаешь, мы тоже будем ее допрашивать? Кэллехер не ответил. Гэллегер побоялся растратить на словоохотливость всю свою доблесть и к собеседнику больше не приставал; не поддерживаемый напарником разговор оборвался. Гэллегер этим воспользовался, чтобы прислушаться. ГЛАВА XXIII Они зажгли маленькую свечку. Диллон стоял на посту у окна. Маккормик сидел за столом сэра Теодора Дюрана; справа от него находился Ларри О'Рурки. Кэллинен и Кэффри стояли по обе стороны от Герти; девушку посадили на стул и слегка привязали, хотя и бережно. - Имя, фамилия, род деятельности? - начал Маккормик. Потом повернулся к О'Рурки и спросил у него: - Так? Ларри кивнул головой. - А записывать будем? - спросил Маккормик. - Не стоит, - ответили все хором. Тогда Маккормик начал снова: - Имя, фамилия, род деятельности? - Гертруда Гердл, - ответила Гертруда Гердл. Раньше она уже сиживала на этом стуле, за этим столом; но тогда в этом кресле восседал почтенный чиновник в летах, питавший зернами нежности голубей своего сдержанно-платонизированного желания. Но сэра Теодора Дюрана шлепнули, и, не ведая этого, сидела она теперь перед республиканцем вида явно террористического. Впрочем, внешность довольно интересная. Хотя и не очень хорошо одет. Зато другой, рядом с ним, тот действительно хорош. Наверняка джентльмен. И ногти чистые. Справа и слева чурбаны. Эти-то уж точно республиканцы. Они связали ей руки. Правда, стараясь, чтобы ей было не очень больно. Зачем? У окна с ружьем в руке стоял еще один. Тоже ничего. Все пятеро были мужчинами скорее красивыми. Но, за исключением помощника допрашивающего, людьми явно невоспитанными. И ни один из них никогда в жизни не пел God save the King. Деревенщина. - Род деятельности? - снова спросил Маккормик. - Почтовая служащая. - Да ну? - сказал Кэффри, имеющий по этому поводу свое собственное мнение. - Из какого отдела? - спросил Маккормик. - Заказные отправления. Теперь она смотрела на них уже без страха. Они не могли ее разглядеть как следует. Мешала копна светлых волос на голове да еще эта смешная короткая стрижка. Девушка была высокой. Свеча освещала две выпирающие части корсажа, успокоенное и хорошеющее прямо на глазах лицо. Чувственно очерченные, хотя и ненакрашенные, пухлые искусанные губы. Холодные голубые глаза. Строгий прямой нос. Маккормик, сбитый с толку заказными отправлениями, задумчиво протянул: - А-а, заказные... Кэффри в глубине души считал, что девицу нужно расспросить о деятельности этого отдела. Девица казалась ему подозрительной. Диллон и Кэллинен, олицетворение строгости и справедливости, с выводами не спешили. Маккормик повернулся к Ларри О'Рурки. Интеллигентное лицо лейтенанта, казалось, скрывает под эпидермическим покровом какую-то забродившую мысль. Вопрошающий взгляд Маккормика остановился на Кэффри. - Пускай объяснит, почему она находилась там, где находилась, - предложил Кэффри. Герти зарделась. Неужели теперь ей будут все время напоминать о постыдности этого убежища, еще более постыдного от его непроизвольности. Вспомнив о самом убежище, - что делать, когда тебя вынуждают? - она побагровела. - Эту деталь мы могли бы оставить в стороне, - смущенно произнес Маккормик. И покраснел густо, темно-вишнево. О'Рурки сохранял напряженный вид мыслителя. Остальные засмеялись грубо и даже как-то невежливо. Герти заплакала. Маккормик стукнул кулаком по столу и заорал, отчего вишневость на его лице слегка посветлела. - Я сотню раз вам говорил, - кричал он, - что все должно быть корректно. Я тысячу раз вам говорил, черт побери, и вот вы здесь все насмехаетесь над девушкой, которая стыдится того, что с ней произошло. Герти зарыдала. - Мы повстанцы! - завопил Маккормик. - Но повстанцы, которые ведут себя корректно. Особенно по отношению к дамам! Товарищи, Finnegans wake! Finnegans wake! Маккормик выпрямился. Остальные встали по стойке смирно и решительно гаркнули: - Finnegans wake! - Какой ужас! - прошептала Герти сквозь крупные, как горошины, красивые, как жемчужины, слезы. Маккормик сел, Ларри тоже. Остальные расслабились. Диллон сказал Кэллинену: - Твоя очередь заступать на пост. - Не мешай проведению допроса, - сказал Кэффри. - Да, - сказал Маккормик. - Подожди немного, - сказал Кэллинен. - Думаешь, очень забавно ее держать? - Ты мог бы быть повежливее с девушкой, - сказал Ларри О'Рурки. - Я что-то не пойму, - сказал Кэллинен. - Заткнитесь, - сказал Маккормик. - Это все равно ничего не объясняет, - сказал Кэффри. - Если она ни в чем не виновата, то тогда какого хрена она торчала в сортире, эта никчемная чувырла, которая называет себя почтовой служащей? А? Какого хрена она тихарилась в уборной, эта великобританская шлюха, эта замороченная мымра? - Все, - сказал Маккормик. Он раз, еще раз, еще много, много раз стукнул по сукну стола и, следовательно, - косвенно - по самому столу. - Все! Все! - сказал он. И добавил, обращаясь к девчонке: - Это все-таки подозрительно. Герти посмотрела ему прямо в глаза, отчего у него возникло ощущение легкого пощипывания в области мочевого пузыря. Он удивился, но ничего не сказал. - Я припудривалась, - сказала Герти. Маккормик, утонув взглядом в голубоокости девушки, не сразу уловил смысл ответа. Кэффри, более проворный в понимании своего непонимания, живо отреагировал: - При... что? - Припудривалась, деревня, - ответила Герти, осмелевшая от маккормиковского взгляда, который ей, утопающей, представился спасительной соломинкой. Что касается взмокшего от смущения Маккормика, то он чувствовал, что эта соломинка превращается в самый настоящий трамвайный токоприемник. Ларри О'Рурки эволюционировал аналогично, но более интеллектуально, чем его командир; физиология лейтенанта подвергалась менее сильному напряжению, зато сердечную систему тряхануло изрядно. Впрочем, ни тот, ни другой еще не осознали конвергенции их реакций. - Припудривалась, - стояла на своем Герти, - да, припудривалась, недостойный ирландский террорист! И вообще, отпустите меня! Отпустите меня! Отпустите, я вам говорю! Развяжите мне руки! Развяжите мне руки! И снова разразились рыдания. Маккормик почесал в затылке. - Может быть, действительно развяжем ей руки? - сказал он. Осторожно так. Но все-таки сказал. Он, Маккормик. - Может быть, - сказал Ларри О'Рурки. - Ага, - сказал Кэффри, - а она, чего доброго, на нас накинется. - Мое дежурство на посту закончилось пятнадцать минут назад, - сказал Диллон. - ...мать. При последнем слове рыдания Герти усилились. - Давай, - сказал Маккормик Кэллинену. - Так развязываем или нет? - спросил Кэллинен. - Дудки! - сказал Кэффри. - Хватит, - сказал О'Рурки. - Так что? Они немного послушали, как она рыдает. Умиротворенная ночь сдавливала ослепительную луну своими черными как сажа ягодицами, пух созвездий едва шевелился от дуновения традиционного бриза, звучащего на волнах Гольфстрима. Гражданские лица, терроризируемые террористами, терлись по углам, военнообязанные, наведя оружие, соблюдали по стратегическо-тактическим причинам спокойствие этих нескольких ночных часов, которые были обязаны всем своим мутным светом рассыпанному присутствию пары тысяч светил, не считая планет и спутников, из которых самым значительным - относительно - считается, судя по всему, спутник, ранее упоминавшийся. Когда такая оглушительная тишина, то все воспринимаешь сердцем. Или еще ниже, органами совокупления. О, эфирная музыка сфер! О, эротическая мощь космических шестнадцатых долей, стираемых фатальным и гравитационным стремлением мира в небытие! На полированную и прозрачную поверхность молчания одна за другой падали Гертины слезы, хрустальные и соленые. Тут до молодцев-повстанцев начало доходить, что корректность - это все-таки некая сдержанность или хотя бы некое сдерживание примитивных рефлексов. Они вздохнули; она продолжала рыдать. - Мы остановились на припудривании, - сказал Маккормик. - Развязываем или нет? - спросил Кэллинен. - А ведь мое дежурство уже давно закончилось, - произнес Диллон. - Черт возьми, - сказал О'Рурки. - Давайте серьезно. - Да, - сказал Кэффри. - Давайте ее допросим. - Девушка, - сказал Маккормик, - вы сказали, что припудривались. Мы ждем ваших разъяснений. - Припудривалась! - воскликнул Кэффри. - Да, припудривалась! Хотелось бы знать, что это значит! Руки Герти были связаны, она не могла вытереть ни жидкость, что текла из глаз, ни ту, что вытекала из ноздрей. Она шмыгнула носом. Маккормик почувствовал, как в нем зарождается что-то вроде доброжелательности. - Одолжи ей свой платок, - сказал он Кэффри. - Мой что? Смеешься? Чтобы вытолкнуть соплю, Кэффри в тряпках не нуждался. - Держите, - сказал Кэллинен. Он вынул из кармана большой зеленый платок, украшенный по краям золотыми арфами. - Ни фуя себе! - воскликнул Кэффри. - Вот это элегантность! - Подарок моей невесты, - объяснил Кэллинен. - Какой именно? - спросил Кэффри. - Той, которая работает официанткой в Шелбурне, или другой, из Мэпла? - Болван, - сказал Кэллинен, - с той, что из Мэпла, уже месяц как все кончено. - Так, значит, тебе его подарила Мод? - Да, она настоящая националистка. - А потом, фигурка у нее что надо. Тебе повезло. Ларри О'Рурки прервал завязывающуюся беседу. - Вы кончили? - холодно спросил он. Вмешался Маккормик: - Ну давай, вытри ей нос, - сказал он Кэллинену. Кэллинен принял озадаченный вид. - Я платок запачкаю, - проворчал он. - Это ведь подарок. А эта англичанка замызгает своими гнусностями мои красивые шелковые арфы. Нет, я не дам. Я не согласен. Он сложил свой платок и засунул его в карман. От этого акта неповиновения Маккормик нахмурил брови. Он не знал, что и делать. Затем повернулся к Ларри. - Тогда ты. - Это как оказание медицинской помощи, - сказал Кэффри в сторону. О'Рурки бросил на него суровый взгляд. Кэффри парировал безразличным. О'Рурки встал, обошел стол и приблизился к девушке. Вынул из кармана платок, почти чистый, так как в течение этих трех дней Ларри почти им не пользовался, имея кожу непотливую и будучи - если можно так выразиться - насморкоустойчивым. Он развернул этот туалетный аксессуар и сильно его тряханул, дабы стряхнуть крошки табака или нитки, которые могли бы в нем затеряться. Герти Гердл с ужасом наблюдала за этими приготовлениями. ГЛАВА XXIV Гэллегер, одуревший от отражений луны в водах Лиффи, принялся размышлять вслух: - Я есть хочу. - Да, - ответил Кэллехер, - можно было бы перекусить. Гэллегер вздрогнул. - Что ты сказал? - Я сказал, что можно было бы перекусить. Продукты там, в комнате. - А мертвые? - Пускай лежат, где лежат. - И ты туда пойдешь?! - А ты есть хочешь? Гэллегер отошел от бойницы и в темноте приблизился к Кэллехеру. Сел около него. - Ох эти мертвые, эти мертвые... - Оставь их в покое. - А еще эта девчонка перед домом. Не могу заставить себя не смотреть на нее. Собаки больше не бродят вокруг. Я считаю до двухсот, и на счет двести я разрешаю себе посмотреть вниз. А у нее по-прежнему такой вид, будто она ждет, когда на нее кто-нибудь залезет. А как ты думаешь, она действительно была девушкой? И умерла, так и не познав любви? - Черт, - сказал Кэллехер, - я есть хочу. Ты видел, по-моему, там были омары. - А другая, внизу? - прошептал Гэллегер. - Как ты думаешь, они ее сейчас допрашивают? Ничего не слышно. - Может быть, будут допрашивать завтра? - Нет. Они наверняка допрашивают ее сейчас. Послушай. Они прислушались. - Ничего неслышно, - вздохнул Гэллегер. - Дело не шумное, - сказал Кэллехер. - Что ты хочешь этим сказать? Говорил он очень тихо. - Скоро мы тоже пойдем ее допрашивать, - ответил Кэллехер. И негромко засмеялся. - Что ты хочешь этим сказать? - Болван. Ладно, я есть хочу. Принести тебе омаров? - Ну и жизнь! - пробурчал Гэллегер. - Если бы не эти мертвые... - Хочешь, я их разбужу? - спросил его Кэллехер. Гэллегер вздрогнул. Встал и вернулся на свой пост. Бросив взгляд вниз, увидел мертвую девушку. Луна по-прежнему прыгала по воде. Серебристочешуйчатая Лиффи по-прежнему скользила между набережными, по виду пустынными, а по сути заполненными вражескими солдатами. Гэллегер глубоко вздохнул, подумал о будущем своей страны и сказал Кэллехеру: - Пускай будут омары. ГЛАВА XXV Закончив процедуру, О'Рурки тщательно сложил свой платок и засунул его обратно в карман. Вернулся и уселся рядом с Маккормиком. Возникла пауза. Диллон подошел к Кэллинену и сказал: - Сейчас твоя очередь дежурить, разве не так? Кэллинен молча занял место Диллона. Посмотрел в бойницу, увидел серебристочешуйчатую Лиффи, по-прежнему скользящую между набережными, по виду пустынными, а по сути заполненными вражескими солдатами, и ему послышалось, будто какой-то мужской голос произнес четко и решительно слово "лобстер", что по-ирландски означает "омар". Он вдруг почувствовал, что хочет есть. Но ничего не сказал. Маккормик кашлянул. - Допрос продолжается, - сказал он. Герти вроде бы успокоилась. Она вновь обрела свое британское мужество. Она чувствовала себя сильной и уверенной. Впрочем, она была убеждена, что теперь ей больше не будут задавать вопросы относительно ее присутствия в туалете, выясняя причины туда-ее-прибытия и там-ее-пребывания. Она открыла свои голубые глаза и посмотрела в лицо Ларри О'Рурки; лицо покраснело, но сам Ларри О'Рурки даже не дрогнул. Он склонился к командиру и прошептал ему что-то на ухо. Маккормик утвердительно кивнул головой. Ларри повернулся к пленной и сказал: - Мадемуазель Гердл, что вы думаете о непорочности Богоматери? Герти обвела их всех внимательным взглядом и холодно ответила: - Я знаю, что вы все паписты. - Кто? - спросил Кэффри. - Католики, - объяснил Кэллинен. - Она что, нас оскорбляет? - спросил Кэффри. - Тихо! - крикнул Маккормик. - Мадемуазель, - сказал О'Рурки, - отвечайте на вопрос прямо: да или нет. - Я его уже забыла, - сказала Герти. Возмущенный Кэффри тряханул ее. - Она что, перед нами выдрючивается? - Кэффри! - взорвался Маккормик. - Я же тебе сказал, чтобы ты вел себя корректно! - Что, мы так и будем слушать, как она над нами издевается? - Сейчас допрашиваю я, - сказал О'Рурки. Кэффри пожал плечами. - Доверили б ее мне на полчасика, - прошептал он, - и тогда бы посмотрели, захочет ли она по-прежнему над нами издеваться или нет. Герти подняла голову и внимательно его оглядела. Их взгляды встретились. Кэффри покраснел. - Мадемуазель, - сказал О'Рурки. Герти повернула голову в его сторону. - Я спросил у вас, верите ли вы в непорочность Богоматери? - В не... что? - В непорочность Богоматери. - Я не понимаю, - сказала Герти. - Это действительно таинство, - заметил Диллон, который довольно хорошо знал катехизис. - Она не знает, кто такая Богоматерь! - воскликнул возмущенный Кэллинен. - Да, настоящая протестантка, - сказал Кэффри с отсутствующим видом. - Нет, - возразила Герти, - я агностик. - Кто-кто? Кэффри распирало от злости. - Агностик, - повторил О'Рурки. - Ну и ну, - сказал Кэффри, - мы сегодня узнаем много новых слов. Сразу видно, что мы в стране Джеймса Джойса. - И что это означает? - спросил Кэллинен. - Что она ни во что не верит, - сказал О'Рурки. - Даже в Бога? - Даже в Бога, - сказал О'Рурки. Воцарилось молчание, и все посмотрели на девушку с изумлением и ужасом. - Это не совсем так, - мягко возразила Герти, - мне кажется, вы упрощаете мою мысль. - Сука, - прошептал Кэффри. - Я не отрицаю возможность наличия Высшего Существа. - Ну, бля, она дает, - прошептал Кэффри. - Давайте заткнем ей рот, - сказал Кэллинен. - И я питаю самое глубокое уважение к нашему достойному королю Георгу Пятому. Опять глубокое молчание и всеобщее изумление. - Да что же это... - начал Маккормик. Он не закончил своей фразы. Пулеметная очередь прошлась по стене почты; осколки стекла от забаррикадированных окон посыпались на улицу. Две-три жужжащие пули залетели через бойницы в комнату. На первом этаже пулемет Кэллехера застрочил в ответ. Мужчины бросились плашмя на пол и поползли к своим ружьям. Стул с привязанной к нему Герти перевернулся; девушка лежала в очень неудобной позе и дрыгала ногами. Открывшиеся таким образом ноги оказались худенькими, но точеными и облегаемыми дорогой материей, не иначе как шелковой. Подобрав свой револьвер, Ларри подполз на четвереньках к пленнице и одернул ей юбку. Затем присоединился к сражающимся товарищам. В этот момент Герти поняла, что одному инсургенту она уже понравилась. ГЛАВА XXVI - Хорошо еще, что успели доесть омаров! - сказал Гэллегер, высмотрев тень за штабелем досок. Кэллехер зарядил пулеметную ленту. Гэллегер выстрелил. Тень пошатнулась. - Вот придурки! Чего они ночью-то суетятся? - сказал Гэллегер. - Мертвых прибавится, а их души не дадут нам покоя. Он выстрелил еще раз. Тень снова неудачно пошатнулась и бултыхнулась в воду у дальнего конца моста. - А душу этого, - сказал Гэллегер, - съедят омары. Кэллехер дал несколько судорожно-коротких очередей. Наступила передышка. - Интересно, что сталось с той девчонкой наверху? - задумчиво произнес Гэллегер. Тени снова зашевелились. ГЛАВА XXVII На скачки было заявлено семь скакунов. Их продемонстрировали и привязали в ряд у стартовой черты. Все лошади были черные, с выпуклыми и блестящими крупами. Но они постоянно взбрыкивали и лягали друг друга. Крайняя левая передними копытами зашибла насмерть свою соседку. На шее жертвы обнаружили следы когтей гориллы. Оказывается, агрессивную кобылу до этого водили в зоопарк. Как известно, Дублинский зоопарк находится приблизительно в трех четвертях мили от входа в Феникс-парк и приблизительно в полумиле от трамвайной линии, которая проходит вдоль северной кольцевой дороги. Рядом располагаются Народный парк, казарма жандармерии и казарма Марбороу. Сам по себе зоопарк не очень большой, но посещения заслуживает, так как его очень хорошо обустроили. Гвоздем, если так можно сказать, программы считается павильон со львами из восьми клеток. Что касается горилл, то их в это время не было и вовсе. Командор Сидней Картрайт проснулся не от этого несоответствия, а от настойчивого стука в дверь своей каюты. Он быстро привел себя в порядок и пригласил войти. Вошедший матрос встал по стойке "смирно" и вручил телеграмму. Картрайт принялся ее расшифровывать. Вот так он узнал о дублинском восстании. "Яростный" должен был подняться вверх по течению Лиффи и обстрелять, в зависимости от обстановки, указанные объекты, и в частности почтовое отделение на углу набережной Эден. Картрайт встал и повел себя как примерный, каковым он и являлся, офицер британского флота. Что не помешало ему задуматься об участи своей невесты, Герти Гердл. Об этом в телеграмме не было, разумеется, ни слова. Она была официальной, общей и синоптической и, следовательно, не могла затрагивать отдельности и частности. Считанные минуты спустя Картрайт уже стоял на юте; у него щемило сердце, сдавливало грудь, сводило живот, пересыхало во рту и стекленело в глазах. ГЛАВА XXVIII Сражение прекратилось точно так же, как началось, без какой-либо видимой причины. Британцам вроде бы похвастаться было нечем. Они наверняка потеряли много людей. В почтовом отделении на набережной Эден раненых не было. На втором этаже после нескольких минут молчания пять мужчин обменялись взглядами. Маккормик наконец решился сказать, что, похоже, все закончилось; Ларри О'Рурки кивнул. - Допрос продолжаем? - спросил Кэффри. Привязанная к стулу девушка все еще лежала на полу и не двигалась. Диллон направился к ней, чтобы водрузить ее на место, но О'Рурки его обогнал. Подхватив Герти под мышки, он восстановил конструкцию на всех шести точках опоры. На мгновение задержал свои руки у нее под мышками, теплыми и чуть влажными. Медленно убрал руки и провел ими, просто так, перед своим лицом. Слегка побледнел. Кэффри невозмутимо разглядывал товарища. О'Рурки занял свое место рядом с Маккормиком. Тот плюхнулся на свое и потер глаза: он хотел спать. - Продолжим, - сказал он. - Кэффри, сейчас твоя очередь заступать на дежурство, правда? - Да, - сказал Кэффри. - Я пошел. Этот допрос меня достал. Я представлял себе все это совсем по-другому. Он отошел к бойнице, и его глаз больше не отрывался от этого проема в военно-строительном зодчестве. Маккормик повернулся к Ларри. - Спрашивай дальше. - Неужели не видно того, что она не того... не католичка? - сказал Кэллинен. - Она ни во что не верит, - добавил Диллон. - Мы что, будем всю ночь здесь сидеть и изводить эту девчонку? - спросил Кэллинен. - Командир, пора бы и на боковую. Завтра будет тяжелый день. Наше восстание - это все-таки не шутки. Возникла странная пауза. О'Рурки поднял голову и сказал Кэллинену: - Хорошо, Кэллинен. Ты прав. Конечно. Я бы только хотел задать девушке два-три вопроса. - В общем-то, мы можем еще чуть-чуть подождать, - сказал Кэллинен. Кэффри в своем углу пожал плечами. Вытащил из диванного валика перо и стал ковыряться в зубах, не отрывая глаз от моста О'Коннела, в общем-то безлюдного. - Ну давай, - сказал Маккормик. О'Рурки собрался и приступил: - Мадемуазель, только что вы продемонстрировали весьма агрессивное или, по крайней мере, не чуждое атеистическому отношение к конфессиям. Однако вы, судя по всему, отклоняете любые обвинения в скептицизме, если я правильно понял смысл речей, которые вами были произнесены до того, как вы были прерваны замечаниями моих товарищей по оружию. Кэффри даже не пошевелился. Ларри продолжил: - Да. Мне думается, вы отвергаете Бога нашего единого не полностью. Но что же тогда вы признаете? Королевскую власть? Не поднимая головы, Герти спросила: - Кто вы такой, чтобы меня об этом спрашивать? - Мы бойцы Ирландской республиканской армии, - ответил О'Рурки, - и мы боремся за свободу нашей страны. - Вы бунтовщики, - сказала Герти. - Конечно. Они самые. - Вы взбунтовались против короны Англии, - продолжала Герти. Кэффри в сердцах уронил на пол ружье. Герти вздрогнула. - Вы не имеете права бунтовать, - заявила она. - Это уж она слишком, - сказал Кэллинен. - Давайте закроем ее в соседней комнате и отдохнем немного, а то потом уже не получится. Маккормик зевнул. - Еще одну минуту, - настоял Ларри. - Мы должны знать своих противников. - Можно подумать, мы их и так не знаем, за столько-то веков, - возразил Диллон, которого начинало клонить ко сну. - Она верит королю и не верит в Бога! - воскликнул Ларри. - Странно и поразительно, не правда ли? - Да, действительно любопытно, - сказал Маккормик с отсутствующим видом. - А вам что, в самом деле так нравится ваш король? - небрежно добавил он, обращаясь к Герти. - Вид у него довольно-таки дурацкий, - сказал Кэллинен. - Покажи ей его портрет, - сказал Маккормик. - А то ей не видно. Кэллинен забрался на стул и снял с противоположной столу стены фотографию короля. Случайная пуля оцарапала стекло и отколола уголок рамки. Символ терял достоинство на глазах. Кэллинен прислонил его к кляссеру и передвинул свечу для подобающего освещения. Герти посмотрела на портрет. - Изысканным его никак не назовешь, - прокомментировал Ларри О'Рурки. - Его лицо не светится ни умом, ни решительностью. И эта посредственность является символом угнетения сотен миллионов человеческих существ несколькими десятками миллионов британцев! Но угнетенные больше не могут с восторженным самозабвением созерцать эту пресную физиономию, и вы, мадемуазель, видите сейчас и здесь первые результаты критического осмысления. - Ну дает, - с одобрением произнес Кэллинен. - Мне больше нечего сказать. Боже, спаси короля! - Но вы ведь не верите в Бога. Кто же его спасет? - Боже, спаси короля! - повторила Герти. - Вот дура! - воскликнул Кэллинен. - Она, чего доброго, себя возомнит Жанной д'Арк, - заметил Диллон. - Но ведь вам же говорят, что ваш король - мудак! - завопил Маккормик (он вопил, чтобы стряхнуть с себя сон, который опутывал его со всех сторон). - Доказательства? Пожалуйста. Он никак не может победить немцев, цеппелины бомбят Лондон, тысячи английских солдат гибнут в Артуа для того, чтобы французы смогли установить свое владычество в Европе. Глупее не придумаешь! - Да, это правда, - согласилась Герти. - Вот видите! И в Ирландии все знают, что он предается порочной самоудовлетворяемости и что от этого он так тупеет, что не способен уже ничего понимать. Вот так. - Вы так думаете? - спросила Герти. - Именно так. Бедный сир, бедный херр, вот кто он такой, ваш король. Я повторяю, это мудак. - Но ведь если король Англии мудак, то тогда все дозволено! ГЛАВА XXIX - А мы имеем право спать? - внезапно спросил Кэллехер. - Мне не хочется, - сказал Гэллегер. - Сколько времени? Луна закатывается. - Три часа. - Как ты думаешь, они еще будут нас атаковать этой ночью? - Не знаю. - Я бы чуть-чуть поспал. - Спи, если хочешь. Я посторожу. - А это разрешено? - Отдохни, старина, если ты хочешь. Я не хочу. - Ты не хочешь спать? - Нет. Рядом с мертвыми - нет. - Не думай об этом. - Легко сказать. - Наверху тихо. - Думаешь, они спят? - Не знаю. Ты видел лицо девчонки, которую вытащили из туалета? - Нет. Я не могу забыть лицо другой, той, которая лежит всю ночь на улице перед домом. - Не думай об этом. - Легко сказать. Тут Гэллегер вздрогнул. - Нет, Кэллехер, прошу тебя, не спи. Не оставляй меня одного. Не оставляй меня одного с мертвыми. - Ладно, я не буду спать. - Я бы лег рядом с той девчонкой, что на улице; заметь, я сказал: рядом с ней, а не на нее. Мне не дают покоя два этих англичанина в соседней комнате. Они наверняка на нас рассердились. Особенно за то, что их свалили в кучу. Пусть это враги, но зачем их унижать? - Ты мне надоел. Кэллехер встал. - Пожалуй, я хлебну виски. - Передашь потом мне. Они начали хлебать по очереди и осушили таким образом всю бутылку. - А завтра будут другие, - сказал Кэллехер. - Другие кто? - Мертвые. - Да. Может быть, мы. - Может быть. Я бы поспал. - Я боюсь, - сказал Гэллегер. - Мертвые совсем рядом. Он вздохнул. Кэллехер взял бутылку из-под виски и запустил ею в стену. Бутылка разбилась как-то неотчетливо. - У меня идея, - сказал Кэллехер. Гэллегер вопросительно рыгнул. - Выкладывай свою идею. - Так вот, - сказал Кэллехер. - От трупов надо избавиться. - И как? - икнул Гэллегер. - Взять и утопить. Помнишь, ты завалил одного типа, который сразу же шлепнулся в воду, и теперь он тебя не беспокоит. Я предлагаю тебе вот какую штуку: погрузим в тачку всех мертвяков или по одному, если все не поместятся, и кинем их в Лиффи. А завтра, когда полезут британцы, мы их встретим на свежую голову и с очищенной совестью, такой же чистой, какой будет наша Ирландия, когда мы победим. Гэллегер закричал: - Да, да! Вот именно! - и бестолково заметался по комнате. - Это была моя идея! Это была моя идея! - Это будет рискованно, - заметил Кэллехер. - Да, - сказал утихомирившийся Гэллегер. - Этих двоих можно докатить бегом до набережной, но вот как подобрать девчонку на улице? - Да, - сказал Кэллехер, - придется подсуетиться. - А что на это скажет Маккормик? - спросил Гэллегер. - Возьмем все на себя. Это наша личная инициатива. - Ладно. Все равно. Иначе я до самой смерти буду это переживать. - Ты мне поможешь грузить служащих в тачку и начнешь подтаскивать девчонку. Как только ты окажешься у самой воды, я подбегу с тачкой и мы свалим их всех сразу. Чтобы бултыхнуло только один раз. Затем отбежим назад, и все. - Спасибо, что доверил мне девчонку, люблю молоденьких, - пошутил Гэллегер, повеселевший от одной мысли, что скоро сможет избавиться враз от трех призраков. - Тогда за работу, - крикнул Кэллехер. Они покинули пост и пулемет и двинулись без колебаний, несмотря на темноту, в сторону маленькой комнаты, где были отложены служащие. Кэллехер вызвался открыть дверь и сделал это совершенно бесшумно; мертвяки мирно лежали в ожидании. Сначала повстанцы положили в тачку сэра Теодора Дюрана, затем отправились за привратником, и тут стало понятно, что будет довольно трудно поместить оба тела на одно средство передвижения. Поразмыслив, они решили уложить передвиженцев валетом. Потом они разбаррикадировали входную дверь. Кэллехер ее приоткрыл, а Гэллегер в нее проскользнул и выполз на улицу. Сполз по ступенькам и, пресмыкаясь, прополз до мертвой девушки. Он плохо различал ее в темноте. Ему показалось, что ее глаза были приоткрыты, а рот приразинут; он посмотрел на небо. Многочисленные звезды сверкали, луна заходила за крышу пивной "Гиннес". Британцы не реагировали. Лиффи производила легкий всплеск, омывая набережную. Так события и развивались: во мраке и спокойствии. Окинув взором горизонт, Гэллегер снова посмотрел на усопшую. Он восстанавливал в памяти ее лицо. Ему казалось, что он ее узнает. Это была действительно она. Проведя опознание, он вытянул вперед руки и начал толкать труп. Его удивило оказываемое сопротивление. Одна рука девушки лежала на бедре, другая на плече. Обе были холодны. Гэллегер поднатужился, и тело перевернулось. Рука, лежащая на бедре, переместилась на ягодицу, другая с плеча откинулась на лопатку. Гэллегер подтянулся на несколько сантиметров вперед и толкнул еще раз. Рука, лежащая на ягодице, передвинулась на другую ягодицу, с лопатки - на другую лопатку. И так далее. Гэллегер трудился, совершенно не обращая внимания на то, во что упирались его руки; ни страха, ни желания. Единственное, его раздражали ботинки, которые иногда стучали о мостовую высокими каблучками. Добравшись до набережной, он остановился; пот тек ручьями. Еще один толчок, и тело окажется в Лиффи. Вот и плеск воды, близкий, чуть ли не хрустально-звонкий - маленькие колокольчики велеречивой вечерни. Гэллегер же тем временем неотрывно думал о британцах; чем более смертельными врагами они ему казались, тем более жизнеспособным - в отличие от других повстанцев - он себя ощущал. О выработанной тактике операции он и думать забыл; неудивительно, что у него душа ушла в пятки от неожиданно раздавшегося страшного взрывоподобного грохота. Кэллехер, разрабатывая свой план, упустил из виду ступеньки крыльца. Он устремился вперед со своей тачкой, потерял равновесие во время спуска, вывалил обрюзгший груз на землю, рухнул сам и покатился кубарем, увлекая в своем кубарении грохочущее транспортное средство. Гэллегер почувствовал, как пот всасывается обратно в поры кожи. Побелевшей от страха, но казавшейся тем не менее серой по причине густых сумерек. Его мышцы судорожно сжались, пальцы титанически впились в плоть покойной почтовой девушки. В этот момент он держал ее слева за плечо, справа - за бок. Зажмурившись, он принялся думать о всякой всячине, которая закружилась вихрем у него в голове. Захлопали выстрелы. Гэллегер прижался к своей ноше. Неистово сжимая девушку в объятиях, он залепетал: - Мамочка, мамочка... Пули свистели, впрочем довольно редкие. Очевидно, стреляли со сна и довольно заторможенно. - Мамочка, мамочка... - продолжал бормотать Гэллегер. Он даже не услышал, как по мостовой прокатилась тачка. Это Кэллехер, героически взвалив почтовых служащих на тачку, бежал под огнем противника. Оказавшись в пределах слышимости (шепота), тот заорал sottovoce: - Толкай же ее, придурок! Зачарованно-пораженный Гэллегер прекратил свои спазматические подрагивания и одним махом столкнул девушку в воду, куда она погрузилась одновременно с двумя другими трупами и тачкой заодно. Раздалось четырехсложное "бултых", Кэллехер развернулся и помчался к повстанческому блиндажу. Гэллегер не раздумывая припустил за ним. Раздалось еще несколько выстрелов, но пули пролетели мимо дилетантствующих похоронщиков, которые в два счета взлетели по ступенькам и ринулись в темный зияющий проем. Кэллехер бросился к своему "максиму" и выпустил наугад несколько очередей. Гэллегер, захлопывая дверь, успел заметить покачивающуюся на лиффийской воде тачку. ГЛАВА XXX Началась перестрелка, и Кэллинен задумался о своих дальнейших действиях. Сидя на корточках и сжимая коленями ружье, он дремал перед дверью маленького кабинета, в котором они решили - в результате долгих бестолковых споров - заточить пленницу; Кэллинен не видел особой необходимости в своем бдении перед этой дверью; своим долгом он считал сражаться, а не сторожить. А еще ему очень хотелось узнать, что же там все-таки происходит. Он поднялся, потоптался в нерешительности, повернул ручку и легонько толкнул дверь. Лунный свет слабо освещал комнату. Кэллинен начал вглядываться, различил письменный стол, кресло, стул. Тут в окно угодила шальная пуля, стекло разбилось вдребезги. Кэллинен инстинктивно распластался на полу, затем осторожно поднял голову и заметил англичанку, которая, прильнув к стене у окна, очень внимательно следила за тем, что происходило на улице. Перестрелка затихла, Кэллинен выпрямился и тихо спросил: - Вы не ранены? Она не ответила. Даже не вздрогнула. В этот момент раздалось четырехсложное "бултых". - Что там случилось? - спросил Кэллинен, не двигаясь с места. Продолжая очень внимательно следить за тем, что происходит на улице, она поманила его пальцем. В этот момент перестрелка возобновилась, Кэллинен, приближаясь осторожно, по стеночке, услышал, как пробежали двое, как хлопнула дверь на первом этаже, как застрочил пулемет Кэллехера. Он стоял теперь совсем рядом с Герти. Она нащупала его руку и очень сильно ее сжала. Из-за ее плеча он бросил взгляд на улицу. Он увидел набережную с наваленными штабелями, мост О'Коннела и, наконец, вяло текущую Лиффи, которая уносила к своему устью покачивающуюся тачку. - Что там случилось? - переспросил он очень тихо. Она продолжала сжимать его руку. Другой рукой он держал ружье. Сражение продолжалось, хлопали выстрелы. Кэллинен начал подумывать о своем личном участии в перестрелке. - Отпустите руку, - прошептал он на ухо Герти. На этот раз она повернулась к нему. - Что они с ней сделали? - спросила она. - С кем? - С той девушкой? Разговаривали они шепотом. - С какой девушкой? - С той, которая лежала на мостовой. - А! Та, которую подстрелили англичане? Одна из ваших. - Они сбросили ее в Лиффи. - Ну да. - Но до этого на ней кто-то лежал, один из ваших. - И что же он делал? Лежа на ней? - Не знаю. Он дергался. - Ну и что? - Не знаю. А другой, еще один из ваших, бежал и толкал тачку. - И что? - Они сбросили трупы в Лиффи. - Возможно. Ну и что? - Все эти "бултых". Я все видела. Я все слышала. А сэра Теодора Дюрана вы тоже умертвили? - Директора? - Да. - Думаю, что да. - Его они тоже сбросили в Лиффи вместе с привратником и со служащей, лежа на которой дергался ваш соратник. - И что дальше? - Дальше? Она посмотрела на него. У нее были удивительно голубые глаза. - Не знаю, - добавила она. И положила свою руку ему на шестеринку. - Посмотрите, как загробная тачка, покачиваясь, увлекается течением Лиффи к Ирландскому морю. Он посмотрел. Действительно, тачка плыла по реке. Он хотел сказать, что видит ее, но только тихо простонал. Рука, возложенная на шестеринку, по-прежнему там возлежала, неподвижная и даже чуть-чуть давящая; рука не совсем маленькая, скорее пухлая и начинающая понемногу согревать даже через ткань одежды. Кэллинен не смел пошевелиться, но тело подчинялось волеизъявлениям не целиком, отдельные части восставали. - Да, да, - выжал из себя он, - плывет тачка. Герти провела рукой по дышлу человеческой брички, сотрясаемой происходящим до глубины души. - А почему вы не убили меня? - спросила она. - Почему не протащили по мостовой и не сбросили в воду, как ту, другую? - Я не знаю, - пробормотал Кэллинен, - я не знаю. - Вы убьете меня, да? Вы убьете меня? И вы сбросите меня в речку, как и мою коллегу, как сэра Теодора Дюрана, который меня так почтительно любил? По ее спине пробежала дрожь; она нервно, но достаточно крепко сжала то, что держала в руке. - Вы делаете мне больно, - прошептал Кэллинен. Он отстранился и отошел на один, потом на два, но не на три шага назад. Силуэт Герти вырисовывался в окне на фоне неба. Она не двигалась, ее лицо было обращено в сторону Лиффи. Нежный ночной бриз играл ее волосами. Вокруг головы сияли звезды. - Не стойте у окна, - сказал Кэллинен. - Британцы вас обстреляют, вы представляете из себя слишком хорошую мишень. Она повернулась к нему, силуэт исчез. Теперь они оба были погружены во мрак. - Так что, - сказала она, - вы намерены установить республику в этой стране? - Мы вам только что это объяснили. - И вы не боитесь? - Я солдат. - Вы не боитесь поражения? Он чувствовал, что она смотрит в его сторону. Она находилась в двух - не больше - шагах от него. Кэллинен начал медленно и очень тихо отходить назад. При этом он заговорил громче для того, чтобы она не догадалась об увеличивающемся между ними расстоянии: - Нет, нет, нет и еще раз нет. Он прибавлял громкости своему голосу с каждым шагом назад. Пока не уперся спиной в стену. - Вас победят, - возразила Герти. - Вас раздавят. Вас... вас... Кэллинен поднял и вскинул винтовку. Конец дула заблестел в темноте. - Что вы делаете? - спросила Герти. Он не ответил. Он попытался представить себе, что сейчас произойдет, но у него ничего не вышло; блестящее дуло неуверенно дрожало. - Вы сейчас меня убьете, - сказала Герти. - Но это решение вы приняли в одиночку. - Да, - прошептал Кэллинен. Он медленно опустил винтовку. Зря Маккормик оставил в живых эту сумасшедшую, но он, Кэллинен, не имел права ее пристрелить. Он поставил винтовку в угол. Поболтал свободными руками. Герти приближалась к нему, вытянув руки, на ощупь, в темноте. Она оказалась довольно высокой, поскольку ее пальцы уткнулись ему под мышки. Пиджак Кэллинена был расстегнут, а жилетку он не носил. Герти принялась тискать ему бока, постепенно спускаясь к талии. Руки Кэллинена обняли англичанку. Она залезла под пиджак, обняла его, прижалась к нему, лаская мускулистые лопатки. Затем одной рукой проследовала вдоль костлявого и узловатого позвоночника, а другой начала расстегивать рубашку. Ее ладони скользили по влажной коже ирландца, под ее пальцами перекатывалась грудь колесом. Она потерлась лицом о его плечо, пахнущее порохом, потом и табаком. Ее волосы, светлые и мягкие, щекотали лицо мятежника. А некоторые залезли даже в ноздри. Ему захотелось чихнуть. Он чихнул. - Ну и дурачина же ты, совсем как король Англии, - прошептала Герти. Кэллинен думал то же самое, так как, с одной стороны, он был невысокого мнения о британском монархе, а с другой - считал чудовищной провинностью и явной глупостью держать в своих объятиях англичанку - причину всех несчастий его нации и этого чертова мятежа-восстания. Без нее все было бы так просто в этом маленьком почтовом отделении. Стреляли бы по британцам, пиф-паф, шагали бы прямиком к славе и к пиву "Гиннес" или же в противном случае к героической смерти, и вот на тебе, эта дурочка, эта дуреха, эта дурища, эта бестолочь, эта паразитка, эта мымра заперлась в уборной в самый важный и трагический момент, и попала к ним в руки - по-другому и не скажешь, - и оказалась для них, инсургентов, обузой моральной, физически невыносимой и, может, даже спекулятрисной. Конечно же, он ощущал в себе и вздрагивания, и содрогания, и плотеподергивания, которые напоминали о его человеческой природе, слабой, плотской, греховной, но думать о долге и корректности, предписанной Маккормиком, он не переставал. Тем временем Герти изучала пуп ирландца. Сопоставляя чужие обсуждения живых торсов со своими личными впечатлениями от рассмотренных статуй, девушка не без оснований считала, что эта часть человеческого тела одинакова как у женщин, так и у мужчин. Однако она была не совсем в этом уверена; будучи влюбленной в свой собственный пупок и получая большое удовольствие от процесса засовывания в него мизинца и ковыряния последним, Герти расценивала подобное исключительно приятное занятие делом сугубо женским. Допуская наличие идентичного органа у мужчин, она сомневалась, впрочем довольно неотчетливо, что он может быть таким же глубоким и нежным. Герти была просто очарована; оказалось, что щекотать пупок Кэллинена так же приятно, как и щекотать свой собственный. Сам же Кэллинен, будучи холостяком, не очень хорошо разбирался в прелестях, предваряющих окончательный акт; ему доводилось иметь дело лишь с толстухами да стряпухами, которых он заваливал на сеновалах или же раскатывал на кабацких, еще не отмытых от всевозможных жиров столах. Посему он тяжело переносил затяжную девичью ласку и даже замысливал ответить на нее отнюдь не приличествующим в данной ситуации отказом. Но каким образом ответить, вопрошал он себя, находясь на волоске от. Он почувствовал угрызение совести, подумав о предпоследнем препятствии - социальном статусе его Ифигении, затем о последнем - ее девственности. Но, предположив, что сия непорочность может оказаться только предположительной, он отбросил все сомнения и отдался безудержной половой деятельности, искусно подогреваемой провокациями юной почтовички. ГЛАВА XXXI - Приготовиться к повороту! Травить справа! Задраить иллюминаторы! Замаскировать ют! Свернуть бом-брамсель! Отдав последние приказания, Картрайт спустился в кают-компанию, где Тэдди Маунткэттен и второй помощник меланхолически потягивали виски. Сурово осуждая республиканский мятеж с кельтским уклоном, капитан предпочел бы тем не менее безоговорочно сражаться с немцами в открытом море, чем бомбить гражданские дублинские постройки, каковые являлись, как ни крути, составной частью Британской империи. - Hello! - выдал Картрайт. - Hello! - выдал Маунткэттен. Картрайт налил себе очень много виски. Добавил очень мало содовой. Посмотрел на свет через прозрачное стекло, проследил мутным взглядом за пузырьками углекислого газа, которые... Усомнившись в химической природе этих пузырьков, он обратился к Маунткэттену: - Углекислый газ? И указал взглядом на воздушные шарики, поднимающиеся со дна стакана на поверхность жидкости. - Yes, - ответил Маунткэттен, который пришел в Navy Royale из Оксфордского колледжа. После получасового молчания Маунткэттен возобновил разговор: - Это не работа. Три четверти часа спустя Картрайт спросил: - Что именно? Поразмыслив какое-то время, Маунткэттен добавил: - Негодяи они, разумеется, эти ирландские республиканцы! И все же я бы лучше бомбил фрицев! Маунткэттен имел определенную склонность к болтовне, но тем не менее умел себя сдерживать; на этом он прервал свои рассуждения и дисциплинированно, то есть не проявляя эмоций, закурил трубку. Картрайт, опорожнив емкость, принялся думать о своей милой невесте Герти Гердл, барышне из почтового отделения, набережная Эден, город Дублин. ГЛАВА XXXII Кэллинен тоже принялся думать о своей невесте. На какое-то мгновение ему даже померещилось, всего в нескольких сантиметрах от его искрящихся глаз, худенькое личико Мод, официантки из Шелбурна. Если все будет хорошо, то есть независимая национальная Республика будет установлена в Дублине, он женится осенью. На настоящей ирландке, славной и пригожей малышке Мод. Но все эти мысли не мешали Кэллинену совершать ужасное преступление. Впрочем, они приходили слишком поздно, эти мысли - идеал суженой верности. Слишком поздно. Слишком поздно. Британская девственница, распластанная на столе - болтающиеся ноги и задранные юбки, - охныкивала свою утраченную непорочность, чему Кэллинен искренне удивлялся, поскольку находил, что, в общем-то, сама напросилась. А может быть, она хныкала потому, что ей было больно; однако он старался делать это как можно безболезненнее. Сделав свое нехорошее дело, он замер на несколько секунд. Его руки продолжали исследовать тело девушки; ему показалось странным то, что под платьем почти ничего не было, а некоторые детали его даже поразили. Например, она не носила ни панталон, ни нижнего белья, ни кружев с ирландскими стежками. Единственная благовоспитанная девушка в Дублине, которая до такой степени презирала многоярусное дезабилье и прочие осложнения. Может быть, подумал Кэллинен, это какая-нибудь новая мода, занесенная из Парижа или Лондона. Это его сконфузило до невозможности. В паху припекало. Он дернулся раза три-четыре, и внезапно все закончилось. Он высвободился, ощущая неловкость. Почесал кончик носа. Вынул свой большой зеленый платок, украшенный по краям ирландскими арфами, и утерся. Он подумал, что с его стороны было бы вежливо оказать такую же услугу девушке. Герти уже не плакала и не шевелилась. Она чуть вздрогнула, когда он начал ее очень осторожно промокать. Затем он убрал платок в карман и застегнулся. Забрал винтовку, оставленную в углу, и на цыпочках вышел. Герти не плакала и не шевелилась. Ее ноги молочно белели в тусклых лучах восходящего солнца. ГЛАВА XXXIII - Среди нас нашлись два мерзавца, - произнес Маккормик. Кэллинен огляделся. - Что за два мерзавца? -