возвращения и постарайтесь выпытать что-нибудь от Розанны Спирман. Я не прошу у вас чего-нибудь унизительного Для вашего достоинства или жестокого по отношению к девушке. Я только прошу вас пустить в ход всю вашу наблюдательность. Мы скроем все это от тетушки, - но дело гораздо важнее, чем вы, может быть, предполагаете. - Речь идет о двадцати тысячах фунтов, сэр, - сказал я, думая о ценности алмаза. - Речь идет о том, чтобы успокоить Рэчель, - серьезно ответил мистер Фрэнклин. - Я очень беспокоюсь за нее. Он вдруг отошел от меня, как будто желал прекратить дальнейший разговор. Мне показалось, я понял почему. Он побоялся, что выдаст мне тайну слов, сказанных ему мисс Рэчель. Таким-то образом они уехали во Фризинголл. За полчаса до обеда оба джентльмена воротились из Фризинголла, условившись с инспектором Сигрэвом, что он вернется к нам на следующий день. Они заезжали к мистеру Мертуэту, индийскому путешественнику, проживавшему близ города. По просьбе мистера Фрэнклина, путешественник очень любезно согласился служить переводчиком при допросе тех двух индусов, которые совершенно не знали английского языка. Допрос, подробный и тщательный, не кончился ничем: не нашли ни малейшего повода подозревать фокусников в сговоре с кем-нибудь из наших слуг. Придя к этому заключению, мистер Фрэнклин послал в Лондон депешу; на том дело и остановилось до завтрашнего дня. Но довольно об истории дня, последовавшего за дном рождения. Ни малейший свет не озарил тогда нас. Только дня через два туман как будто начал немножко рассеиваться. Глава XII Прошла ночь четверга, и ничего не случилось. В пятницу утром появились две новости. Первая: приказчик булочника объявил, что он встретил Розанну Спирман накануне, под вечер, когда она пробиралась под густой вуалью во Фризинголл, по тропинке, которая шла через болото. Странно, что кто-то мог ошибиться - плечо делало бедняжку слишком заметной, - но этот человек наверняка ошибся, потому что Розанна, как вам известно, весь четверг пролежала больная у себя наверху. Вторую новость принес почтальон. Достойный мистер Канди опять отпустил неудачную остроту, когда, уезжая под дождем, вечером в день рождения, сказал мне, что кожа доктора непромокаема. Кожа его промокла. Он простудился в ту же ночь и теперь лежал в горячке. По рассказам почтальона, он молол вздор в бреду так же бегло и безостановочно, как, бывало, врал в здравом рассудке. Мы все жалели маленького доктора, но мистер Фрэнклин сожалел о его болезни особенно - из-за мисс Рэчель. Из слов, сказанных им миледи за завтраком, когда я присутствовал в комнате, можно было понять, что если неизвестность относительно Лунного камня не разрешится вскорости, то мисс Рэчель понадобится совет самого лучшего доктора, какого только мы сможем найти. Вскоре после завтрака пришла телеграмма от мистера Блэка-старшего в ответ сыну. Депеша сообщала нам, что он напал (через своего приятеля, начальника полиции) именно на такого человека, который может нам помочь. Звали его сыщик Кафф, а ожидать его из Лондона можно было с утренним поездом. Прочтя имя нового полицейского чиновника, мистер Фрэнклин вздрогнул. Кажется, он слышал разные любопытные анекдоты о сыщике Каффе от стряпчего своего отца во время своего пребывания в Лондоне. - Я начинаю надеяться, что скоро придет конец нашим беспокойствам, - сказал он. - Если половина рассказов, слышанных мною, справедлива, то в Англии никто не может сравниться с сыщиком Каффом, когда дело идет о том, чтобы раскрыть тайну. Мы все пришли в волнение и в нетерпение, когда приблизилось время приезда этого знаменитого и талантливого человека. Инспектор Сигрэв, возвратившийся к нам в назначенное время и узнавший, что ожидают лондонского сыщика, тотчас заперся в отдельной комнате и взял перо, чернила и бумагу, чтобы написать отчет, который, без сомнения, потребуют от пего. Мне хотелось самому встретить на станции сыщика. Но о карете и лошадях миледи нечего было и думать даже для сыщика Каффа, а кабриолет был нужен позже для мистера Годфри. Он глубоко сожалел, что принужден оставить свою тетку в такое тревожное время, и любезно отложил час отъезда до последнего поезда, чтобы узнать об этом деле мнение искусного лондонского сыщика. Но в пятницу вечером он непременно должен был быть в Лондоне, потому что дамский комитет ввиду каких-то серьезных затруднений нуждался в его советах в субботу утром. Приближалось время приезда сыщика, и я вышел к воротам ожидать его. Когда я стоял у домика привратника, со станции подъехала извозчичья карета, и из нее вышел седоватый пожилой человек, до того худой, что, казалось, у него нет ни одной унции мяса на костях. Одет он был в приличное черное платье, с белым галстуком на шее. Лицо его было остро, как топор, а кожа такая желтая, сухая и поблекшая, как осенний лист. В его стальных светло-серых глазах появлялось весьма неутешительное выражение, когда они встречались с вашими глазами, - словно они ожидали от вас более того, что было известно вам самим. Походка его была медленная, голос меланхолический; длинные сухощавые пальцы были крючковаты, как когти. Он походил на пастора, на подрядчика похоронного бюро - на кого угодно, только не на того, кем он был. Большей противоположности инспектору Сигрэву, нежели сыщик Кафф, и полицейского с менее успокоительной наружностью (для встревоженной семьи), сколько бы ни искали, вы не могли бы найти. - Это дом леди Вериндер? - спросил он. - Точно так, сэр. - Я сыщик Кафф. - Пожалуйте сюда. По дороге к дому я назвал себя и сообщил о своем положении в семействе, чтобы дать ему возможность говорить о деле, которое поручила мне миледи. Однако он ни слова не сказал о деле. Он восхищался ландшафтом, заметил, что морской воздух очень резок и свеж. Я удивился про себя, чем это знаменитый сыщик Кафф заслужил свою репутацию. Мы дошли до дома, подобно двум незнакомым собакам, первый раз в жизни посаженным вместе на одну цепь. Спросив о миледи и услышав, что она в оранжерее, мы обошли сад позади дома и послали слугу доложить ей. Пока мы ждали, сыщик Кафф разглядел сквозь арку, увитую плющом, наш питомник роз и прямо вошел туда, в первый раз выказав нечто похожее на интерес. К удивлению садовника и к моему негодованию, этот знаменитый полицейский оказался кладезем учености в пустячном искусстве разведения роз. Хорош же был человек, который должен отыскать алмаз мисс Рэчель и узнать вора, укравшего его! - Вы, кажется, любите розы, сэр? - заметил я. - Не имею времени любить что-нибудь, - ответил сыщик Кафф. - Но когда у меня есть свободная минутка, я всегда посвящаю ее розам, мистер Беттередж. Я начал жизнь среди них, в питомнике моего отца, и кончу жизнь среди них, если смогу. Да. В один прекрасный день (с божьей помощью) я перестану ловить воров и попробую ухаживать за розами. Между моими клумбами, господин садовник, будут травяные дорожки! По-видимому, сыщика неприятно поразили наши дорожки, посыпанные песком. - Для человека вашей профессии, сэр, это довольно странный вкус, - решился я заметить. - Если вы посмотрите вокруг себя (а это делают немногие), - сказал сыщик Кафф, - вы увидите, что вкус человека по большей части совершенно не согласуется с его занятиями. Покажите мне две вещи, более противоположные, чем роза и вор, и я тотчас же изменю мой вкус, если еще не поздно в мои лета. Вы не находите, что дамасская роза - красивый фон почти для всех более нежных сортов, господин садовник? А, я так и думал. Вот идет дама. Это леди Вериндер. Он увидел ее прежде, чем заметили ее я или садовник, хотя мы знали, в какую сторону смотреть, а он нет. Я начал думать что он гораздо наблюдательнее, чем показалось мне с первого взгляда. Наружность сыщика, или дело, по которому он приехал, или то и другое - как будто несколько смутили миледи. Первый раз в жизни заметил я, что она не нашлась, что сказать постороннему. Сыщик Кафф тотчас же вывел ее из затруднения. Он спросил, не поручили ли уже кому-нибудь дело о краже, прежде чем мы послали за ним, и, услыхав, что был приглашен другой человек, который и теперь еще находится в доме, просил позволения прежде всего переговорить с ним. Миледи пошла к дому. Прежде чем инспектор последовал за нею, он отвел душу, выругав на прощанье садовника за посыпанные песком дорожки. - Уговорите миледи оставить дорожки заросшими травой, - сказал он, бросив кислый взгляд на песок. Почему инспектор Сигрэв сделался гораздо ниже ростом, когда его представили Каффу, я не берусь объяснить. Я могу только упомянуть этот факт. Они удалились вместе и очень долго сидели, запершись и не впуская к себе никого. Когда они вышли, инспектор был взволнован, а сыщик зевал. - Мистер Кафф желает посмотреть гостиную мисс Вериндер, - сказал Сигрэв, обращаясь ко мне чрезвычайно торжественно и с большим воодушевлением. - Он, может быть, вздумает задать несколько вопросов. Пожалуйста, проводите его. Пока мною распоряжались таким образом, я смотрел на знаменитого Каффа. Знаменитый Кафф, в свою очередь, смотрел на инспектора с тем спокойным ожиданием, которое я уже заметил. Я повел их наверх. Сыщик внимательно осмотрел индийский шкапчик и обошел вокруг всего "будуара", задавая вопросы (лишь изредка инспектору и постоянно мне), цель которых, я полагаю, была непонятна нам обоим в равной мере. Он дошел наконец до двери и очутился лицом к лицу с известной нам разрисовкой. Он положил свой сухой палец на небольшое пятнышко под замком, которое инспектор Сигрэв уже приметил, когда выговаривал служанкам, толпившимся в комнате. - Какая жалость! - сказал сыщик Кафф. - Как это случилось? Он задал вопрос мне. Я ответил, что служанки столпились в этой комнате накануне утром и что эту беду наделали их юбки. - Инспектор Сигрэв приказал им выйти, сэр, - прибавил я, - чтобы они не наделали еще больших бед. - Правда, - сказал инспектор своим военным тоном, - я велел им убраться вон. Это сделали юбки, мистер Кафф, это сделали юбки. - Вы приметили, чьи юбки это сделали? - спросил сыщик Кафф, все еще обращаясь не к своему собрату по службе, а ко мне. - Нет, сэр. Тогда он обратился к инспектору Сигрэву и спросил: - А вы это заметили, я полагаю? Инспектор, казалось, был застигнут врасплох, но поспешил оправдаться. - Я не могу обременять свою память, - сказал он, - это пустяки, сущие пустяки. Сыщик Кафф посмотрел на Сигрэва, как смотрел на дорожки, посыпанные песком в питомнике роз, и со своей обычной меланхолией в первый раз дал нам урок, показавший нам его способности. - На прошлой неделе я производил одно секретное следствие, господин инспектор, - сказал он. - На одном конце следствия было убийство, а на другом чернильное пятно на скатерти, которого никто не мог объяснить. Во всех моих странствованиях по грязным закоулкам этого грязного света я еще не встречался с тем, что можно назвать пустяками. Прежде чем мы сделаем еще шаг в этом деле, мы должны увидеть юбку, которая сделала это пятно, и должны узнать наверно, когда высохла эта краска. Инспектор, довольно угрюмо приняв это замечание, спросил, надо ли позвать женщин. Сыщик Кафф, подумав с минуту, вздохнул и покачал головой. - Нет, мы прежде займемся краской. Вопрос о краске потребует двух слов: да или нет, - это недолго. Вопрос о женской юбке - длинен. В котором часу служанки были в этой комнате вчера утром? В одиннадцать часов? Знает ли кто-нибудь в доме, сыра или суха была краска в одиннадцать часов утра? - Племянник миледи, мистер Фрэнклин Блэк, знает, - сказал я. - Он здесь? Мистер Фрэнклин был очень близко, ожидая удобного случая быть представленным знаменитому Каффу. Через полминуты он был уже в комнате и давал следующее показание: - Эту дверь рисовала мисс Вериндер под моим наблюдением, с моей помощью и составом моего изобретения. Этот состав высыхает, с какими бы красками ни употребили его, через двенадцать часов. - Вы помните, сэр, когда было закончено то место, на котором теперь пятно? - спросил сыщик. - Помню очень хорошо, - ответил мистер Фрэнклин. - Это место было окончено последним. Нам надо было кончить к прошлой среде, и я сам закончил его к трем часам пополудни или вскоре после этого. - Сегодня пятница, - сказал сыщик Кафф, обращаясь к инспектору Сигрэву. - Вернемся назад, сэр. В три часа в среду это место было окончено. Состав должен был высохнуть через двенадцать часов - то есть к трем часам утра в четверг. Вы производили здесь следствие в одиннадцать часов утра. Вычтите три из одиннадцати, и останется восемь. Эта краска была _суха уже восемь часов_, господин инспектор, когда вы предположили, что женские юбки запачкали дверь. Первый жестокий удар для мистера Сигрэва! Если б он не заподозрил бедную Пенелопу, я пожалел бы его. Решив вопрос о краске, сыщик Кафф с этой минуты словно забыл о своем товарище по профессии и стал обращаться к мистеру Фрэнклину, как к более надежному помощнику. - Вы дали нам ключ к тайне, сэр, - сказал он. Не успели эти слова сорваться у него с губ, как дверь спальни распахнулась и мисс Рэчель неожиданно появилась перед памп. Она заговорила с сыщиком, словно не замечая или не обращая внимания на то, что он был ей совершенно незнаком. - Вы сказали, - спросила она, указывая на мистера Фрэнклина, - что именно он дал вам ключ к тайне? - Это мисс Вериндер, - шепнул я сыщику. - Очень возможно, что именно этот джентльмен, мисс, - проговорил сыщик, внимательно изучая лицо моей барышни своими стальными серыми глазами, - дал нам в руки ключ. Мгновенно она повернулась и сделала попытку взглянуть на мистера Фрэнклина. Я говорю "сделала попытку", потому что она тотчас же опять отвернулась, прежде, чем глаза их встретились. Она была, по-видимому, чем-то странно встревожена. Она покраснела, потом опять побледнела. Вместе с бледностью на ее лице появилось новое выражение - выражение, испугавшее меня. - Ответив на ваш вопрос, мисс, - сказал сыщик, - я прошу у вас позволения в свою очередь задать вам вопрос. Здесь, на вашей двери, есть пятно. Известно ли вам, когда оно было сделано или кто его сделал? Вместо того чтобы ответить ему, мисс Рэчель продолжала говорить свое, как если б сыщик ни о чем не спросил ее или она ничего не слышала. - Вы новый полицейский офицер? - Я сыщик Кафф, мисс, из следственной полиции. - Как вы думаете, стоит ли вам выслушать совет молодой девушки? - Очень буду рад выслушать его, мисс. - Так исполняйте вашу обязанность сами и не позволяйте мистеру Фрэнклину Блэку помогать вам! Она сказала эти слова с таким озлоблением и с такой яростью, с таким необыкновенным взрывом недоброжелательства к мистеру Фрэнклину в голосе и в выражении лица, что, хотя я знал ее с младенчества, хотя я любил и уважал ее больше всех после миледи, мне сделалось стыдно за мисс Рэчель первый раз в моей жизни. Сыщик Кафф не отрывал от ее лица своего неподвижного взгляда. - Благодарю вас, мисс, - сказал он, - не знаете ли вы чего-нибудь об этом пятне? Не сделали ли вы его нечаянно сами? - Я ничего не знаю об этом пятне. Ответив так, она отвернулась от нас и опять заперлась в своей спальне. На этот раз и я услышал, как услышала прежде Пенелопа, что она зарыдала, лишь только осталась одна. Я не мог решиться взглянуть на сыщика и взглянул на мистера Фрэнклина, который стоял ближе всех ко мне. Он казался еще более огорченным, нежели я, тем, что случилось. - Я говорил вам, что тревожусь за нее, - шепнул он, - теперь вы понимаете, почему? - Мисс Вериндер, кажется, не в духе из-за пропажи ее алмаза, - заметил сыщик, - это вещь ценная... Весьма естественно. Извинение, которое я придумал за нее вчера (когда она забылась при инспекторе Сигрэве), сделал за нее сегодня человек, не принимавший в ней такого участия, как я, потому что он был посторонним ей человеком. Холодная дрожь пробежала по мне, - почему, я тогда не знал; думаю, что в ту минуту у меня, должно быть, мелькнуло первое подозрение о новой мысли (и мысли ужасной), которая появилась у сыщика Каффа, - лишь на основании того, что он усмотрел в мисс Рэчель и услышал от нее при этом первом их свидании. - Язык молодых девиц имеет свои особенности, сэр, - продолжал сыщик, обращаясь к мистеру Фрэнклину. - Забудем о том, что произошло, и приступим прямо к делу. Благодаря вам мы знаем, когда краска высохла. Теперь остается узнать, когда в последний раз эту дверь видели без пятна. У _вас_, по крайней мере, есть голова на плечах, и вы понимаете, о чем я говорю. Мистер Фрэнклин постарался успокоиться и с усилием оторвал свои мысли от мисс Рэчель. - Кажется, я понимаю. Чем более мы ограничим вопрос о времени, тем более мы ограничим поле розысков. - Именно так, сэр, - ответил сыщик. - Вы смотрели на вашу работу в среду, после того, как кончили ее? Мистер Фрэнклин покачал головой и ответил: - Не помню. - А вы, - обратился сыщик Кафф ко мне. - И я также не могу сказать, сэр. - Кто был последним в этой комнате вечером в среду? - Я полагаю, мисс Рэчель, сэр. - Или, может быть, ваша дочь, Беттередж, - вмешался мистер Фрэнклин. Он обернулся к мистеру Каффу и объяснил, что моя дочь была горничной мисс Вериндер. - Мистер Беттередж, попросите вашу дочь сюда. Постойте, - сказал сыщик, отводя меня к окну, где нас никто не мог услышать. - Сигрэв, - продолжал он шепотом, - дал мне подробный отчет о том, как он вел дело. Между прочим, он, по своему собственному признанию, рассердил всех слуг, а для меня очень важно помириться с ними. Кланяйтесь от меня вашей дочери и всем остальным и скажите им, что, во-первых, я не имею еще доказательств перед глазами, что алмаз был украден; я только знаю, что алмаз пропал. И во-вторых, обращение мое к слугам заключается просто в том, чтобы просить их помочь мне. Зная, какое действие произвело на женскую прислугу запрещение, наложенное инспектором Сигрэвом на их комнаты, я поспешил спросить: - Могу ли я, мистер Кафф, сказать женщинам еще кое-что? Могу ли я им сообщить, что вы приказали им кланяться и сказать, что они свободно могут бегать по лестницам взад и вперед и заглядывать в свои комнаты, когда это им вздумается? - Можете, - сказал сыщик. - Это их всех тотчас смягчит, сэр, - заметил я, - начиная с кухарки и кончая судомойкой. - Ступайте же и сделайте это немедленно, мистер Беттередж. Я сделал это менее чем в пять минут. Было только одно затруднение, когда я дошел до спален. Мне, как главе слуг, понадобилось употребить всю свою власть, чтобы удержать всю женскую прислугу от попытки влететь наверх вслед за мной и Пенелопой в качестве добровольных свидетельниц, горячо желавших помочь сыщику Каффу. Сыщику, по-видимому, понравилась Пенелопа. Он стал несколько менее сух, и на лице его появилось точно такое же выражение, какое было в то время, когда он приметил белую мускатную розу в цветнике. Вот показание моей дочери, взятое у нее сыщиком. Она дала его, мне кажется, очень мило, но ведь она вся в меня! В ней ничего нет материнского; слава богу, в ней ничего нет материнского! Пенелопа показала, что ее весьма заинтересовала разрисовка двери и что она помогала смешивать краски; она приметила место под замком, потому что его раскрашивали последним; видела его несколько часов спустя без пятна; оставила его в двенадцать часов ночи без пятна. Простившись со своей барышней в этот час в ее спальне, она слышала, как часы пробили в "будуаре"; она держалась в это время за ручку разрисованной двери; знала, что краска сыра (так как помогала смешивать краски, как было выше сказано); особенно старалась поэтому не дотрагиваться до двери; могла присягнуть, что подобрала подол платья, и что тогда не было на краске пятна; не могла присягнуть, что ее платье случайно не коснулось двери, когда она выходила; помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчель; отец ее тоже помнил и тоже мог это подтвердить; он подтвердил это и сам принес платье, бывшее на ней в тот вечер; юбку понадобилось рассматривать долго, ввиду обширности ее размеров, и ни одного пятнышка на ней нигде не оказалось. Потом сыщик стал расспрашивать меня, нет ли у нас в доме больших собак, которые могли бы вбежать в комнату и размазать краску своим хвостом. Услышав, что это было невозможно, он послал за увеличительным стеклом и попробовал разглядеть пятно с его помощью. На краске не виднелось следа человеческой руки. Все видимые признаки показывали, что краска была размазана чьим-то платьем. Тот, на ком было это платье, судя по показаниям Пенелопы и мистера Фрэнклина, чтоб сделать это пятно, должен был находиться в комнате между полуночью и тремя часами утра в четверг. Доведя следствие до этого пункта, сыщик Кафф вспомнил, что в комнате еще находится инспектор Сигрэв, и, в назидание своему товарищу по службе, сделал следующий вывод из произведенного им следствия. - Эти ваши пустяки, господин инспектор, - сказал он, указывая на пятно, - сделались довольно важными после того, как вы видели их в последний раз. В том положении, в каком находится теперь следствие, это пятно должно привести к трем открытиям. Следует, во-первых, узнать, есть ли в этом доме одежда, запачканная такою краской. Во-вторых, выяснить, кому эта одежда принадлежит. В-третьих, добиться объяснений от этой особы; почему она была в этой комнате и как сделала это пятно между полуночью и тремя часами утра? Если эта особа не сможет дать удовлетворительного объяснения, то вам незачем искать далеко руку, похитившую алмаз. Я сделаю это сам, с вашего позволения, а вас не стану больше отрывать от ваших городских занятий. Я вижу, что у вас здесь есть один из ваших подчиненных. Оставьте его мне на всякий случай и позвольте мне пожелать вам всего доброго. Уважение инспектора Сигрэва к сыщику было велико, но уважение его к себе самому было еще больше. Метко задетый знаменитым Каффом, он отразил удар не менее ловко. - До сих пор я воздерживался от высказывания своего мнения, - сказал инспектор все тем же нисколько не изменившимся воинственным тоном. - Теперь мне остается заметить, оставляя следствие в ваших руках, что из мухи очень легко сделать слона. Прощайте! - Легко также совсем не заметить мухи тем людям, которые слишком высоко задирают голову. Ответив на комплимент своего собрата в таких выражениях, сыщик Кафф отвернулся от него и отошел к окну. Мистер Фрэнклин и я ждали, что будет дальше. Сыщик стоял, засунув руки в карманы, глядел в окно и тихо насвистывал про себя мотив: "Последняя летняя роза". Позднее я заметил, что только этот свист выдавал работу его мысли, шаг за шагом продвигавшейся к цели. "Последняя летняя роза", очевидно, помогала ему и ободряла его. Вероятно, она чем-нибудь соответствовала его характеру, напоминая ему, видите ли, о любимых розах; и насвистывал он эту песенку на самый заунывный мотив. Постояв у окна минуты две, сыщик дошел до середины комнаты и остановился в глубокой задумчивости, устремив взгляд на спальню мисс Рэчель. Через несколько мгновений он опомнился, кивнул головой, как бы говоря: "Так будет лучше!", и, обратясь ко мне, изъявил желание поговорить десять минут с моей госпожой, как только миледи сможет. Выходя из комнаты с этим поручением, я слышал, как мистер Фрэнклин задал сыщику вопрос, и остановился на пороге двери выслушать ответ. - Вы еще не догадываетесь, - спросил мистер Фрэнклин, - кто украл алмаз? - Никто не крал алмаза, - ответил мистер Кафф. Такой необыкновенный взгляд на дело заставил нас вздрогнуть, и мы оба стали убедительно просить его объяснить, что он хотел этим сказать. - Подождите немного, - ответил сыщик. Глава XIII Я нашел миледи в ее кабинете. Она вздрогнула, и на лице ее выразилось неудовольствие, когда я заметил, что мистер Кафф желает говорить с нею. - Неужели я обязана его принять? Не можете ли вы заменить меня, Габриэль? Мне это показалось непонятным, и, наверное, недоумение отразилось на моем лице. Миледи соблаговолила объясниться. - Я боюсь, что мои нервы несколько расстроены, - сказала она. - В этом лондонском полицейском есть что-то, внушающее мне отвращение, - не знаю почему. Я предчувствую, что он внесет расстройство и несчастье в мой дом. Очень глупо и очень несвойственно _мне_, но это так. Я не знал, что ей ответить на это. Чем больше я наблюдал сыщика Каффа, тем больше он мне нравился. Миледи, высказавшись передо мною, тотчас взяла себя в руки; как я уже говорил вам, она была по природе женщиной высокого мужества. - Если необходимо увидеться с ним, делать нечего, - сказала она, - но я не могу решиться увидеться с ним наедине. Приведите его сюда, Габриэль, и оставайтесь здесь все время, пока останется он. Это был первый приступ мигрени у моей госпожи с тех самых пор, как она еще была молодою девушкой. Я воротился в "будуар". Мистер Фрэнклин вышел в сад к мистеру Годфри, время отъезда которого приближалось. Сыщик Кафф и я прошли прямо в комнату моей барыни. Уверяю вас, миледи чуточку побледнела, когда увидела его. Однако она овладела собою и спросила сыщика, не имеет ли он чего-либо против моего присутствия в комнате. По доброте своей она прибавила, что я не только ее старый слуга, но надежный советчик, и что во всем, относящемся к домашним делам, она привыкла со мною советоваться. Сыщик вежливо ответил, что смотрит на мое присутствие как на помощь, потому что он должен сказать кое-что о слугах вообще, и нашел уже мою опытность в этом отношении полезною для себя. Миледи указала на два стула, и мы немедленно приступили к совещанию. - Я уже составил свое мнение об этом деле, - начал сыщик Кафф. - Прошу у вас, миледи, позволения оставить его пока при себе. А сейчас я должен упомянуть о том, что нашел наверху, в гостиной мисс Вериндер, и чем решил - с вашего позволения, миледи, - заняться прежде всего. Он рассказал о пятне на двери и о сделанном им выводе, который только что, лишь в менее почтительных выражениях, сообщил инспектору Сигрэву. - Одно несомненно, - добавил он в заключение, - алмаз пропал из ящика шкапчика. Несомненно также и другое: следы от пятна на двери должны находиться на одежде, принадлежащей кому-нибудь в этом доме. Мы должны отыскать эту одежду, прежде чем сделаем следующий шаг. - Это приведет, вероятно, к открытию вора? - спросила моя госпожа. - Извините, миледи, - я не говорю, что алмаз украден. Я только говорю сейчас, что алмаз _пропал_. Если найдется запачканная одежда, то это может повести к отысканию алмаза. Миледи посмотрела на меня. - Понятно ли вам это? - спросила она. - Сыщик Кафф понимает, миледи, - ответил я. - Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? - спросила госпожа моя, опять обращаясь к сыщику. - Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично! Вот это так госпожа! Вот это так женщина, единственная на десять тысяч! - На это я и хотел обратить внимание вашего сиятельства, - отозвался сыщик. - Первый следователь причинил много вреда следствию, дав понять слугам, что он подозревает их. Если я дам им повод думать, что их подозревают во второй раз, неизвестно, какие еще препятствия будут они нам чинить, особенно женщины. А между тем сундуки их должны быть обысканы опять, - по той простой причине, что первый осмотр имел в виду алмаз, а второй будет иметь в виду запачканное платье. Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убежден, что гардероб слуг должен быть обыскан. Мы были, по-видимому, в тупике. Миледи высказала это в выражениях более изысканных, чем я. - Мне пришел в голову план, разрешающий это затруднение, - сказал сыщик Кафф. - Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объявить об этом слугам. - Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, - прервал я его. - Не вообразят, мистер Беттередж, - ответил сыщик, - не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб _всех_, - начиная с миледи и тех, кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, - прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, - но служанки подумают, что их ставят наравне с господами, и вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему. Я должен был признать, что он прав. Миледи, когда прошло ее изумление, также это признала. - Вы уверены, что такой обыск нужен? - спросила она. - Это кратчайший путь к цели из всех, какие я вижу, миледи. Госпожа моя встала, чтобы позвонить горничной. - Мы поговорим со слугами, как только ключи от моего гардероба будут в ваших руках. Сыщик Кафф остановил ее неожиданным вопросом: - Не лучше ли нам прежде убедиться в согласии на это других дам и джентльменов, находящихся в доме? - Единственная другая дама в доме - мисс Вериндер, - ответила моя госпожа с удивлением. - Единственные джентльмены - мои племянники, мистер Блэк и мистер Эбльуайт. Нечего опасаться отказа с их стороны! Я напомнил миледи, что мистер Годфри уезжает. Не успел я произнести эти слова, как мистер Годфри сам постучался в дверь, чтобы проститься; вслед за ним пришел и мистер Фрэнклин, собиравшийся проводить его до станции. Миледи объяснила им наше затруднение. Мистер Годфри тотчас его решил. Он крикнул Самюэлю в окно, чтобы тот опять внес наверх его чемодан, а потом сам отдал ключ сыщику Каффу. - Мои вещи можно переслать ко мне в Лондон, - сказал он, - когда кончится следствие. Сыщик принял ключи с приличествующим извинением: - Мне жаль, что я ввожу вас в хлопоты, сэр, из-за пустой формальности, но пример господ примирит и прислугу с обыском. Мистер Годфри с большим чувством простился с миледи, прося ее передать его почтение мисс Рэчель, в выражениях, доказывавших, что он не принимает ее "нет" за окончательный отказ и намерен снова посвататься к ней при первом удобном случае. Мистер Фрэнклин, уходя вслед за своим кузеном, сообщил сыщику, что все его вещи готовы для осмотра и что все принадлежащее ему никогда не запирается. Сыщик Кафф изъявил ему свою признательность. Заметьте, что план его был принят с чрезвычайной готовностью как миледи, так и мистером Фрэнклином и мистером Годфри. Осталось только получить согласие мисс Рэчель, прежде чем созвать слуг и начать поиски запачканного платья. Необъяснимое отвращение миледи к сыщику как будто еще усилилось после их ухода. - Если я пришлю вам ключи мисс Вериндер, - сказала она, - полагаю, вам пока ничего более от меня не нужно? - Прошу извинения у вас, миледи, - сказал мистер Кафф. - Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы заглянуть в бельевую книгу, где записывается нательное белье. Запачканная одежда, может быть, относится к белью. Если эти поиски не приведут ни к чему, я попрошу сообщить мне обо всем белье, находящемся в доме, и обо всем белье, отданном в стирку; если какой-нибудь вещи недостанет, можно будет предположить, что именно на ней осталась краска и что эта вещь с умыслом припрятана вчера или сегодня тем лицом, которому она принадлежит. Инспектор Сигрэв, - прибавил Кафф, обернувшись ко мне, - обратил внимание служанок на пятно, когда они столпились в комнате в четверг утром. _Может быть_, мистер Беттередж, и это окажется одною из многочисленных ошибок инспектора Сигрэва. Миледи велела мне позвонить и приказать принести бельевую книгу. Она оставалась с нами до тех пор, пока не принесли эту книгу, на тот случай, если б, просмотрев ее, сыщик Кафф опять захотел спросить о чем-нибудь. Книгу для записи белья принесла Розанна Спирман. Эта девушка пришла к завтраку страшно бледная и расстроенная, но, очевидно, достаточно оправившаяся от своего вчерашнего нездоровья, чтобы приняться за работу. Сыщик Кафф пристально вгляделся в нашу вторую служанку и в ее лицо, когда она вошла, и в ее уродливое плечо, когда она вышла. - Имеете ли вы еще что-нибудь сказать мне? - спросила миледи с нетерпением, желая поскорее освободиться от общества сыщика. Знаменитый Кафф открыл книгу, разобрался в ней в полминуты и опять закрыл ее. - Я осмелюсь обеспокоить вас, миледи, только одним вопросом, - сказал он. - Молодая женщина, которая принесла сюда эту книгу, служит у вас так же давно, как и другие слуги? - Почему вы об этом спрашиваете? - Потому что, когда я видел ее в последний раз, она сидела в тюрьме за воровство. После этого ничего не оставалось, как сказать ему всю правду. Госпожа моя распространилась о хорошем поведении Розанны в ее доме и упомянула, что надзирательница исправительного дома была о ней самого лучшего мнения. - Надеюсь, вы не подозреваете ее? - в заключение и очень серьезно прибавила миледи. - Я уже говорил вам, миледи, что до настоящего времени никого в доме не подозреваю в воровстве. После этого ответа миледи встала, чтобы отправиться наверх, за ключами мисс Рэчель. Мистер Кафф опередил меня, поспешно открыв перед нею дверь и отвесив ей низкий поклон. Миледи задрожала, проходя мимо него. Мы ждали, ждали, а ключей все не было. Сыщик Кафф не сделал мне никакого замечания. Он обратил к окну свое меланхолическое лицо, засунул в карманы свои худощавые руки и уныло насвистывал про себя "Последнюю летнюю розу". Наконец вошел Самюэль, но не с ключами, а с запиской ко мне. Я неловко и с трудом надел очки, чувствуя, что унылые глаза сыщика неотступно устремлены на меня. На клочке бумаги рукою миледи были написаны три строчки карандашом. Она сообщала мне, что мисс Рэчель наотрез отказалась показать свой гардероб. Я понял нежелание миледи встретиться с сыщиком Каффом после подобного ответа ее дочери. Не будь я слишком стар для юношеской конфузливости, мне кажется, я покраснел бы от мысли, что должен на него взглянуть. - Известие о ключах мисс Вериндер? - спросил сыщик. - Барышня не соглашается на обыск своего гардероба. - А! Голос его не был подчинен такой совершенной дисциплине, как его лицо. Когда он сказал: "А!" - это было сказано тоном человека, который услышал то, что ожидал услышать. Он и рассердил и испугал меня, - почему, сказать не могу, но это было так. - От обыска придется отказаться? - спросил я. - Да, - ответил Кафф, - от обыска придется отказаться, потому что ваша барышня не соглашается подвергнуться ему наравне с другими. Мы должны или осмотреть все гардеробы в доме, или не осматривать ни одного. Пошлите чемодан мистера Эбльуайта в Лондон с первым же поездом, а книгу для белья возвратите с моим поклоном и благодарностью молодой женщине, которая принесла ее. Он положил книгу на стол и, вынув перочинный ножик, стал чистить себе ногти. - Вы, кажется, не очень обманулись в своих ожиданиях? - спросил я. - Да, - ответил сыщик Кафф, - не очень. Я постарался заставить его объясниться. - Зачем же мисс Рэчель препятствовать вам? - спросил я. - Кажется, ее интересы требуют, чтобы она вам помогала. - Подождите немножко, мистер Беттередж, подождите немножко. Головы поумнее моей могли бы понять смысл его слов. Или человек, менее привязанный к Рэчель, чем я, мог бы видеть, куда он метит. Отвращение миледи к нему могло означать, - как я понял уже впоследствии, - что она видела, куда он метил. - Что же теперь делать? - спросил я. Сыщик Кафф кончил чистить ногти, посмотрел на них минуту с меланхолическим интересом и спрятал свой перочинный ножик. - Пойдемте, - сказал он, - поглядим на розы. Глава XIV Ближайший путь из кабинета миледи в сад вел через известный вам кустарник. Для того чтобы вы лучше поняли дальнейшее, я должен прибавить, что дорожка в кустарнике была излюбленной прогулкой мистера Фрэнклина. Когда он исчезал из дома и его нигде не могли найти, мы обыкновенно находили его там. Надо признаться, читатель, я довольно упрямый старик. Чем упорнее сыщик Кафф скрывал от меня свои мысли, тем упорнее старался я в них проникнуть. Когда мы свернули в кустарник, я попытался провести его другим способом. - При настоящем положении вещей, - сказал я, - на вашем месте я стал бы в тупик. - При настоящем положении вещей, - ответил Кафф, - на моем месте вы пришли бы к выводу, который уничтожил бы всякое сомнение. Оставим этот вывод пока в стороне, мистер Беттередж. Я привел вас сюда не за тем, чтобы вы подкапывались под меня, как барсук; я привел вас сюда для того, чтобы получить от вас некоторые сведения. Конечно, вы могли бы сообщить их мне и в доме. Но двери и слушатели взаимно притягивают друг друга, и люди моей профессии иногда имеют полезное для здоровья пристрастие к свежему воздуху. Немыслимо было провести этого человека. Я уступил и стал терпеливо, насколько мог, ожидать, что последует дальше. - Не будем вникать в причины поведения вашей барышни, - продолжал сыщик, - пожалеем только, что она отказывается мне помочь, потому что, поступая так, она делает следствие более трудным, чем оно могло бы быть. Мы должны теперь постараться без ее помощи разрешить тайну пятна, которое, верьте моему слову, является также и тайной алмаза. Я решил повидать слуг и исследовать их мысли и поступки, мистер Беттередж, вместо того чтобы обыскивать их гардеробы. Однако, прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам два вопроса. Вы человек наблюдательный; скажите, не заметили ли вы какой-нибудь странности в ком-либо из слуг, - кроме, разумеется, весьма естественного испуга и волнения, - после того, как обнаружилась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Например, не рассердился ли кто-нибудь совершенно неожиданно? Или не занемог ли вдруг? Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя: - Ага! - Что случилось? - спросил я. - Опять приступ ревматизма, - ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. - Должно быть, к перемене погоды. Еще несколько шагов, и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии. - Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, с такой наружностью имела любовника, - сказал он, - но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас, не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных? Что означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза. - Дело в том, что я приметил Розанну Спирман, прятавшуюся в кустах, когда мы проходили мимо, - сказал сыщик. - Это когда вы сказали "ага"? - Да, когда я сказал "ага". Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом. Что мог я ему сказать? Я знал, что кустарник был любимой прогулкой мистера Фрэнклина; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут свою подругу и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее, Я был поставлен перед трудным выбором - или упомянуть о фантазиях Пенелопы, как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствии, возбудив подозрения сыщика Каффа. Из чистого сострадания к девушке - клянусь честью и душою, из чистого сострадания к девушке - я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела неосмотрительность влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка. Инспектор Кафф не смеялся никогда. В тех немногих случаях, когда что-нибудь казалось ему забавным, углы его губ слегка кривились, и только. Они слегка покривились и сейчас. - Не лучше ли было бы вам сказать, что она имела неосмотрительность родиться безобразной и служанкой? - спросил он. - Влюбиться в джентльмена с наружностью и обращением мистера Фрэнклина кажется мне не самым большим сумасбродством в ее поведении. Однако я рад, что все выяснилось. Как-то легче на душе, когда хоть какая-нибудь загадка разрешается. Да, я сохраню ото в тайне, мистер Беттередж. Я люблю обращаться нежно с человеческими недугами, хоть мне в моей профессии не так уж часто представляется такой случай. Вы думаете, мистер. Фрэнклин Блэк не подозревает о склонности этой девушки? Поверьте, он скорехонько узнал бы о ней, будь девушка недурна собой. Некрасивым женщинам плохо живется на этом свете; будем надеяться, что они получат награду на том. А у вас премиленький сад, и как хорошо содержится луг! Посмотрите сами, насколько красивей кажутся цветы, когда их окружает трава, а не песок. Нет, благодарю. Я не сорву розу. У меня болит сердце, когда их срывают со стеблей, так же, как у вас болит сердце, когда что-нибудь неладно в людской. Вы не заметили что-нибудь необычное для вас в слугах, когда узнали о пропаже алмаза? До сих пор я держал себя очень откровенно с сыщиком Каффом. Но вкрадчивость, с какою он вторично обратился ко мне с этим вопросом, заставила меня быть осторожнее. Сказать попросту, меня вовсе не радовала мысль помогать его розыскам, если эти розыски приводили его, словно змею, ползущую в траве, к моим товарищам - слугам. - Я ничего не заметил, - сказал я, - кроме того, что все мы растерялись, включая и меня самого. - О! - сказал сыщик. - И вы ничего больше не имеете мне сказать, не так ли? Я ответил с невозмутимой физиономией (льщу себя этой мыслью): - Ничего. Унылые глаза сыщика Каффа пристально уставились мне в лицо. - Мистер Беттередж, - сказал он, - позвольте пожать вам руку. Я чрезвычайно вас полюбил. Почему он выбрал именно эту минуту, когда я обманул его, чтоб высказать мне свое расположение, понять но могу. Но, разумеется, я несколько возгордился, не на шутку возгордился тем, что наконец-то провел знаменитого Каффа! Мы вернулись домой, Кафф попросил отвести ему для допроса особую комнату, а потом присылать туда слуг, живущих в доме, одного за другим, по порядку их звания, от первого до последнего. Я привел сыщика Каффа в свою собственную комнату, а потом созвал всех слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, такая же, как всегда. Она была в своем роде не менее опытна, нежели сыщик, и, я подозреваю, слышала в кустарнике, как он расспрашивал меня о слугах вообще, прежде чем увидел ее. Но по лицу ее нельзя было и догадаться, что она помнит о существовании такого места, как наш кустарник. Я отправлял к сыщику одну служанку за другой, как мне было ведено. Кухарка первая вошла в судилище, другими словами - в мою комнату. Она оставалась там очень недолго. Выводом ее было, когда она вышла: - Сыщик Кафф не в духе, но сыщик Кафф настоящий джентльмен. Вслед за нею отправилась горничная миледи. Оставалась она гораздо дольше. Заключением ее было, когда она вышла: - Если сыщик Кафф не верит словам порядочной женщины, то он мог бы, по крайней мере, оставить свое мнение при себе! Потом отправилась Пенелопа. Оставалась минуты две, не больше. Донесение: - Сыщика Каффа очень жаль; должно быть, он в молодости был несчастлив в любви, батюшка. После Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, как и горничная миледи, довольно долго. Вывод: - Я поступила к миледи не затем, чтобы какой-нибудь полицейский подозревал меня в глаза. Потом пошла Розанна Спирман. Оставалась дольше всех. Никакого вывода - мертвое молчание и бледные, как смерть, губы. Самюэль, лакей, пошел вслед за Розанной. Оставался минуты две. Донесение: - Стыдно должно быть тому, кто чистит сапоги мистеру Каффу. Нанси, судомойка, пошла последней; оставалась минуты две. Донесение: - У сыщика есть сердце, он не насмехается, мистер Беттередж, над бедной работящей девушкой. Отправившись в судилище, когда все уже было закончено, узнать, не будет ли мне каких-нибудь новых приказаний, я нашел сыщика глядящим в окно и насвистывающим "Последнюю летнюю розу". - Набрели на что-нибудь, сэр? - спросил я. - Если Розанна Спирман отпросится из дому, - сказал сыщик, - отпустите ее, бедняжку, но сперва дайте мне знать. Уж лучше было бы мне промолчать о Розанне и мистере Фрэнклине. Было ясно, что несчастная девушка возбудила подозрения сыщика Каффа, несмотря на все мои старания не допустить этого. - Надеюсь, вы не считаете Розанну причастной к пропаже алмаза? - осмелился я спросить. Углы меланхолических губ Каффа искривились, и он пристально посмотрел мне в лицо. - Я думаю, лучше будет не говорить вам ничего, мистер Беттередж, - сказал он, - а иначе вы, пожалуй, расстроитесь. Я усомнился: уж точно ли удалось мне тогда, в саду, провести знаменитого Каффа. К моему облегчению, нас прервал стук в дверь, и пришло известие кухарки: Розанна Спирман отпросилась выйти, по всегдашней своей причине: болит голова и хочется подышать свежим воздухом. По знаку сыщика я сказал: - Пусть ее идет. - Где у вас выход для прислуги? - спросил он, едва мы остались одни. Я показал ему его. - Заприте дверь вашей комнаты, - проговорил сыщик, - и если кто-нибудь спросит обо мне, скажите, что я сижу здесь и размышляю. Он опять скривил углы губ и исчез. Оставшись один, я почувствовал сильнейшее любопытство, подтолкнувшее меня самолично заняться розысками. Было ясно, что подозрения сыщика Каффа были возбуждены ответами слуг на допросе. А между тем две служанки (кроме самой Розанны), остававшиеся на допросе дольше других, - горничная миледи и горничная по дому, - были из самых ярых гонительниц несчастной девушки. Придя к этому заключению, я будто случайно заглянул в людскую, увидел, что там происходит чаепитие, и тотчас на него напросился. Надежда моя найти союзника в чайнике оправдалась. Менее чем через полчаса я знал столько же, сколько сам сыщик. Ни горничная миледи, ни первая горничная по дому не поверили вчерашней болезни Розанны. Эти две чертовки - прошу прощения, но как же иначе назвать злых женщин? - несколько раз прокрадывались в четверг после полудня наверх, пытаясь отворить дверь Розанны и всякий раз находя ее запертою, стучались и но получали ответа, слушали и не слышали никакого звука изнутри. Когда девушка спустилась к чаю и снова была отослана в постель по причине нездоровья, две вышеупомянутые чертовки опять попробовали отворить ее дверь и нашли ее запертой, заглянули в замочную скважину и нашли ее заткнутой, видели свет под дверями в полночь и слышали треск огня (огонь в спальне служанки в июне!) в четыре часа утра. Все это они рассказали сыщику Каффу, который, вместо благодарности за их желание помочь ему, посмотрел на них кислым и подозрительным взглядом, явно показывая, что не верит ни той, ни другой. Отсюда - нелестный отзыв обеих женщин о сыщике. Отсюда (а также и под влиянием чайника) - их готовность дать волю языку о неджентльменском обращении сыщика с ними. Так как я уже подметил уловки знаменитого Каффа и знал, что он намерен тайно следить за Розанной, когда она выйдет на прогулку, мне стало ясно, что он нарочно не показал обеим горничным, как существенно они ему помогли. Покажи только женщинам подобного рода, что считаешь их показания достойными доверия, и они до того зачванятся этим, такого наговорят, что сразу заставят Розанну Спирман быть начеку. Я вышел из дома. Летний вечер был удивительно хорош. Я сильно жалел бедную девушку и вообще был очень встревожен оборотом, какой приняло дело. Направившись к кустарнику, я встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее. Он давно уже вернулся со станции и успел переговорить с миледи. Она рассказала ему о непонятном отказе мисс Рэчель дать осмотреть ее гардероб и привела его этим в такое уныние, что он, казалось, не решался больше говорить о барышне. Фамильный характер сказался в нем в этот вечер впервые во всей своей силе. - Ну, Беттередж, - сказал он, - как нравится вам атмосфера тайны и подозрения, в которой мы все теперь живем? Помните утро, когда я приехал с Лунным камнем? Боже мой, как я жалею, что мы не бросили его в пески! После этой вспышки он не захотел продолжать разговора, пока не успокоится. Мы молча шли рядом минуты две, а потом он спросил меня, куда делся сыщик Кафф. Невозможно было обмануть мистера Фрэнклина, сказав ему, будто сыщик сидит в моей комнате и размышляет. Я рассказал ему все, как было, упомянув в особенности то, что горничная миледи и горничная по дому сообщили о Розанне Спирман. Ясный ум мистера Фрэнклина постиг в одно мгновение, на кого направлены подозрения сыщика. - Вы, кажется, говорили мне сегодня утром, - сказал он, - что один из лавочников уверял, будто встретил Розанну вчера, по дороге во Фризинголл, когда мы предполагали, что она лежит больная в своей комнате? - Да, сэр. - Если горничная тетушки и другая женщина говорят правду, значит лавочник действительно встретил ее. Болезнь была предлогом, чтобы нас обмануть. У нее была какая-нибудь преступная причина, для того чтобы тайно побывать в городе. Запачканное краской платье, по-видимому, принадлежит ей, а огонь в ее комнате в четыре часа был разведен для того, чтобы сжечь это платье. Розанна Спирман украла алмаз. Я сейчас же пойду и скажу тетушке, какой оборот приняло дело. - Нет, повремените еще, сэр, - послышался меланхолический голос позади нас. Мы быстро обернулись и очутились лицом к лицу с сыщиком Каффом. - Почему же? - спросил мистер Фрэнклин. - Потому что, сэр, если вы скажете миледи, то миледи передаст это мисс Вериндер. - Предположим, что передаст. А дальше? Мистер Фрэнклин произнес это с внезапным жаром и запальчивостью, как если б сыщик смертельно оскорбил его. - А как вы думаете, сэр, - спокойно сказал сыщик Кафф, - благоразумно ли задавать этот вопрос мне - и в такую минуту? Наступило минутное молчание. Мистер Фрэнклин приблизился к сыщику. Оба они пристально посмотрели в лицо друг другу. Мистер Фрэнклин заговорил первый, понизив голос так же внезапно, как повысил его. - Я полагаю, вам известно, мистер Кафф, - сказал он, - что вы ведете дело чрезвычайно щекотливое. - Не в первый, а может быть, в сотый раз веду я щекотливое дело, - ответил тот со своим обычным бесстрастием. - Вы хотите сказать, что запрещаете мне говорить тетушке о случившемся? - Я хочу сказать, сэр, что я брошу это дело, если вы сообщите леди Вериндер или кому бы то ни было о том, что случилось, пока я не дам вам позволения на это. Эти слова решили вопрос. Мистеру Фрэнклину ничего больше не оставалось, как покориться; он гневно повернулся и оставил нас. Я с трепетом слушал их, не зная, кого подозревать и что теперь думать. Но, несмотря на мое смущение, две вещи были мне ясны: во-первых, что барышня, неизвестно почему, была причиною тех колкостей, которые они наговорили друг другу. Во-вторых, что они совершенно поняли друг друга, не обменявшись накануне никакими предварительными объяснениями. - Мистер Беттередж, - сказал сыщик, - вы сделали очень большую глупость в мое отсутствие. Вы сами пустились на розыски. Впредь, может быть, вы будете так любезны, что станете производить розыски совместно со мной. Он взял меня под руку и повел по дороге, которой сюда пришел. Должен признаться, что хотя я и заслужил его упрек, тем не менее я не собирался помогать ему расставлять ловушки Розанне Спирман. Воровка она была или нет, законно это или нет, мне было все равно, - я ее жалел. - Чего вы хотите от меня? - спросил я, вырвав свою руку и остановившись. - Только небольших сведений о здешних окрестностях, - ответил сыщик. Я не мог отказаться пополнить географический багаж сыщика Каффа. - Есть ли на этой стороне какая-нибудь дорога, которая вела бы от морского берега к дому? - спросил Кафф. С этими словами он указал на сосновую аллею, которая вела к Зыбучим пескам. - Да, - ответил я, - тут есть дорожка. - Покажите ее мне. Рядышком, в сумерках летнего вечера, оба мы, сыщик и я, отправились к Зыбучим пескам. Глава XV Кафф молчал, погруженный в свои думы, пока мы не вышли в сосновую аллею. Тут он очнулся, как человек, принявший решение, и опять заговорил со мной. - Мистер Беттередж, - сказал он, - так как вы сделали мне честь и впряглись, как говорится, со мной в одну упряжку и так как я думаю, что вы можете быть мне полезны еще до истечения нынешнего вечера, - я не вижу никакой надобности мистифицировать друг друга и намерен со своей стороны подать вам пример откровенности. Вы решили не сообщать мне никаких сведений, которые могли бы повредить Розанне Спирман, потому что с вами она вела себя хорошо и потому что вам искренно жаль ее. Эти гуманные побуждения делают вам большую честь, по в данном случае они совершенно бесполезны. Розанне Спирман не грозит никакая опасность, даже если я обвиню ее как соучастницу в пропаже алмаза, на основании улик, которые так же очевидны для меня, как нос на вашем лице. - Вы хотите сказать, что миледи не станет преследовать ее судебным порядком? - спросил я. - Я хочу сказать, что миледи не сможет преследовать ее, - ответил сыщик. - Розанна Спирман - не более как орудие в руках другого лица, и ради этого другого лица Розанна Спирман будет пощажена. Он говорил серьезно, в этом нельзя было сомневаться. Однако в душе моей шевельнулось что-то недоброе против него. - Не можете ли вы назвать это другое лицо? - спросил я. - Не можете ли вы, мистер Беттередж? - Нет. Сыщик Кафф все стоял неподвижно и смотрел на меня с меланхолическим участием. - Мне всегда приятно обращаться нежно с людскими слабостями, - сказал он. - А в настоящую минуту я испытываю прямо нежность к вам, мистер Беттередж. А вы, по той же прекрасной причине, чувствуете особенную нежность к Розанне Спирман, не правда ли? Скажите, не сшила ли она себе недавно новое белье? К чему он так неожиданно ввернул этот странный вопрос, я никак не мог догадаться. Но, не видя, чем правда могла бы повредить Розанне, я ответил, что девушка поступила к нам с очень скудным запасом белья и что миледи в вознаграждение за ее хорошее поведение (я сделал ударение на последних словах) подарила ей новое белье недели две тому назад. - Как жалок этот свет! - сказал сыщик. - Человеческая жизнь есть нечто вроде мишени, в которую несчастье стреляет беспрестанно и всегда попадает в цель. Если б не этот новый запас белья, мы легко нашли бы новую кофту или юбку в вещах Розанны и уличили бы ее таким образом. Вы следите за моей мыслью, не так ли? Вы сами допрашивали служанок и знаете, какие открытия сделали две из них у двери Розанны. Наверно, вы знаете, чем занималась вчера девушка, после того как она занемогла? Вы не можете догадаться? О боже мой! Это так же ясно, как полоса света вон там за деревьями. В одиннадцать часов в четверг утром инспектор Сигрэв (это скопление человеческих слабостей) указывает всем женщинам пятно на двери. У Розанны есть основание бояться за свои собственные вещи; она пользуется первым удобным случаем, чтобы уйти в свою комнату, находит пятно на своей кофточке или юбке, или все равно на чем, притворяется больною, пробирается в город, покупает материал для новой юбки или кофты, шьет ее одна в своей комнате в четверг ночью, разводит огонь (не для того, чтоб сжечь: две ее подруги подсматривают у дверей, и она знает, что запах гари ее выдаст, да ей и некуда деть кучу пепла), - разводит огонь, говорю я, чтобы выстирать, высушить и выгладить подмененную юбку, а запачканную скрывает (вероятно, на себе) и вот сейчас, в эту самую минуту, старается уничтожить ее где-нибудь в удобном местечке на этом уединенном берегу перед нами. Я видел сегодня вечером, как она зашла в рыбачьей деревне в одну хижину, куда, может быть, и мы с вами заглянем до возвращения домой. Она оставалась в этой хижине некоторое время и вышла оттуда (как мне показалось) с чем-то спрятанным под плащом. Плащ на женщине - эмблема милосердия - прикрывает множество грехов. Я видел, как она отправилась к северу вдоль берега, когда вышла из хижины. Неужели ваш морской берег считается таким живописным, мистер Беттередж? Я ответил "да" так коротко, как только мог. - Вкусы бывают разные, - сказал сыщик Кафф. - На мой взгляд, нет морского ландшафта, который был бы менее приятен. Если бы вам понадобилось следить за другим человеком, идя по этому берегу, и если б человек этот внезапно оглянулся, вы бы не нашли ни малейшего местечка, за которым вы могли бы спрятаться. Мне оставалось выбрать одно из двух: или посадить Розанну в тюрьму по подозрению, или предоставить ей действовать по своему усмотрению. По причинам, объяснением которых не стану вам надоедать, я предпочел лучше пойти на всевозможные жертвы, нежели возбудить тревогу в одной особе, которую мы с вами называть не станем. Я вернулся домой, чтобы попросить вас провести меня к северному концу берега другой дорогой. Песок - одна из лучших мне известных ищеек, - он отлично ведет вас по следу. Если мы не встретим Розанну Спирман на обратном пути, то песок, пока еще светло, может сказать нам, где она была. Вот песок. Вы меня извините, но я посоветую вам идти молча и пропустить меня вперед. Если докторам известна болезнь под названием _сыскной лихорадки_, - то именно такая болезнь овладела сейчас вашим нижайшим слугой. Сыщик Кафф спустился между песчаными холмами к берегу. Я последовал за ним, с сильно бьющимся сердцем, и ждал поодаль, что будет дальше. Оглядевшись, я увидел, что стою на том самом месте, где Розанна Спирман разговаривала со мною в тот день, когда мистер Фрэнклин вдруг появился перед нами, приехав из Лондона. Покуда взгляд мой следовал за сыщиком, мысли мои невольно устремились к тому, что тогда произошло между Розанной и мною. Уверяю вас, я почти чувствовал, как бедняжка с признательностью пожала мне руку за ласковые слова, сказанные ей. Уверяю вас, я почти слышал, как голос ее говорил мне, что Зыбучие пески притягивают ее против воли, почти видел, как лицо ее просияло, когда она вдруг заметила мистера Фрэнклина, внезапно вышедшего к нам из-за холмов. Тоска моя все усиливалась, и я еще больше растревожился, когда огляделся вокруг, чтоб оторваться от своих мыслей. Последний вечерний свет быстро догорал, и над этим печальным местом нависла какая-то зловещая тишина. Волны океана набегали на большой песчаный берег бухты, не производя ни малейшего звука. Ни малейший ветерок не тревожил водного пространства, лежавшего неподвижно и мрачно, до самого горизонта. Клочки грязной тины, желтовато-белые, плавали по мертвой поверхности воды. Ил и пена заметно мелькали в тех местах, где последний свет еще падал на них между двух больших утесов, выступавших с севера и с юга в море. Начинался отлив, и, пока я стоял и ждал, широкая поверхность Зыбучих песков стала морщиться и дрожать, - это было единственное движение в этом отвратительном месте. Я видел, как сыщик вздрогнул, когда колебание песка бросилось ему в глаза. Посмотрев на него минуты две, он отвернулся и снова подошел ко мне. - Коварное это место, мистер Беттередж, - сказал он, - и никаких следов Розанны Спирман на всем берегу, куда бы вы ни посмотрели. Он повел меня ближе к берегу, и я сам увидел, что только его следы и мои виднелись на песке. - В какой стороне от нас рыбачья деревня? - спросил сыщик Кафф. - Коббс-Голл, - ответил я (так называлась деревня), - будет отсюда к югу. - Я видел, как девушка шла сегодня вечером к северу вдоль берега из Коббс-Голла, - сказал сыщик. - Следовательно, она направлялась к этому месту. Коббс-Голл по ту сторону вон того мыска? Не можем ли мы пройти туда берегом, так как вода теперь стоит низко? Я ответил утвердительно на оба вопроса. - Вы меня извините, если я попрошу вас пойти скорее, - сказал сыщик. - Мне нужно, прежде чем стемнеет, отыскать то место, где она сошла с берега. Мы прошли, как мне кажется, шагов двести к Коббс-Голлу, как вдруг сыщик Кафф опустился на колени, словно почувствовал внезапное желание помолиться богу. - Можно кое-что сказать в пользу вашего морского пейзажа, - заметил он. - Вот женские следы, мистер Беттередж! Назовем их следами Розанны, пока не найдем противоположных доказательств, против которых нам не устоять. Следы очень сбивчивые, заметьте, - с умыслом сбивчивые, сказал бы я. Ах, бедняжка! Она знает так же хорошо, как и я, предательские особенности песка. Но не слишком ли торопливо стирала она следы? Вот один идет из Коббс-Голла, а другой обратно. Не правда ли, носок ее ботинка прямо указывает на воду? И не вижу ли я отпечатки двух каблуков дальше по берегу и также возле воды? Я не хочу оскорблять ваши чувства, но боюсь, что Розанна хитра. Она как будто намеревалась пройти к тому месту, откуда мы сейчас ушли, не оставив на песке следов, по которым ее можно было бы отыскать. Не допустить ли нам, что она шла по воде, пока не дошла до выступа скал, что позади нас, и вернулась тою же дорогою, а потом опять пошла по берегу, где еще остались следы двух каблуков? Да, мы это допустим. Это согласуется с моим предположением, что у нее было что-то под плащом, когда она выходила из хижины. Нет! Не для того, чтобы уничтожить это, - ведь тогда ни к чему были бы все эти старания не дать мне отыскать место, где кончилась ее прогулка. А для того, чтобы _спрятать это_ здесь, - вот, думается, более правильная догадка. Может быть, зайдя в хижину, мы узнаем, что именно она несла? Моя сыскная лихорадка вдруг прошла. - Я вам не нужен, - сказал я. - Какую пользу могу я вам принести? - Чем больше узнаю вас, мистер Беттередж, - сказал сыщик, - тем больше добродетелей открываю в вас. Скромность! О господи! Как редко встречается скромность на белом свете и как много этой редкой добродетели в вас! Если я один войду в хижину, хозяева насторожатся при первом же моем вопросе. Если я войду с вами, меня представит уважаемый сосед, и беседа потечет непринужденно. В таком свете представляется это дело мне; а как оно представляется вам? Не придумав удачного ответа так скоро, как мне хотелось бы, я постарался выиграть время, спросив, в какую хижину он хочет войти. Когда сыщик описал мне место, я тотчас узнал в нем хижину рыбака по имени Йолланд, живущего с женой и двумя взрослыми детьми, сыном и дочерью. Если вы оглянетесь несколько назад, вы припомните, что, представляя впервые вашему вниманию Розанну Спирман, я упомянул, что, бывая на Зыбучих песках, она изредка посещала друзей в Коббс-Голле. Друзья эти и были Йолланды - почтенные, достойные люди, делавшие честь нашим окрестностям. Знакомство Розанны с ними началось собственно с их хромой дочери, известной под именем Хромоножки Люси. Две страдавшие физическим недостатком девушки имели, по-видимому, какое-то дружеское тяготение друг к другу. Как бы то ни было, Йолланды и Розанна в те редкие случаи, когда встречались, всегда были в теплых, приятельских отношениях. И то, что сыщик Кафф проследил девушку до их коттеджа, заставило меня по-новому отнестись к его просьбе помочь ему. Розанна пошла туда, где часто бывала, - и доказать, что она была в обществе рыбака и его семьи, было все равно, что доказать ее полную невинность. Стало быть, выполнить просьбу сыщика Каффа значило оказать девушке услугу, а не вред. Мы пошли в Коббс-Голл и, пока было еще светло, видели следы на песке. Когда мы дошли до хижины, выяснилось, что рыбак с сыном уехали в лодке, а Хромоножка Люси, всегда слабая и утомленная, отдыхала наверху в своей спальне. Добрая миссис Йолланд одна приняла нас в кухне. Когда она услышала, что сыщик Кафф - лицо, знаменитое в Лондоне, она поставила на стол бутылку голландского джипа, положила пару чистых трубок и не спускала с сыщика глаз, как будто не могла на него насмотреться. Я спокойно сидел в углу, ожидая, что сыщик наведет разговор на Розанну Спирман. Его обычная манера начинать разговор с околичностей сказалась и в этом случае. Он начал с королевской фамилии, с первых методистов и с цеп на рыбу и перешел от всего этого (со своей обычной меланхолической и скрытной манерой) к пропаже Лунного камня, к злобности нашей старшей горничной и к жестокому обращению служанок с Резанной Спирман. Дойдя, таким образом, до главного предмета, он о себе самом сказал, что наводит справки о пропаже алмаза отчасти для того, чтобы отыскать его, отчасти для того, чтоб оправдать Розанну от несправедливых подозрений ее врагов в нашем доме. Через четверть часа после нашего прихода добрая миссис Йолланд была убеждена, что разговаривает с лучшим другом Розанны, и уговаривала сыщика Каффа подкрепиться и оживить свою душу голландской бутылочкой. Будучи твердо уверен, что сыщик попусту тратит время с миссис Йолланд, я сидел и слушал их разговор почти так, как, бывало, прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кафф выказал удивительное терпение, уныло пытая счастье и так и эдак и производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу, - авось попадет в цель. Все - к чести Розанны, ничего - ей во вред, - вот как это кончилось, сколько он ни старался. Миссис Йолланд несла разный вздор и верила сыщику слепо. Когда мы взглянули на часы и встали с намерением проститься, он сделал последнюю попытку: - Теперь я пожелаю вам доброго вечера, сударыня, - произнес сыщик, - и скажу на прощанье: ваш покорнейший слуга - искренний доброжелатель Розанны Спирман. Но, поверьте, ей не следует оставаться на этом месте; мой совет ей - оставить его. - Господи помилуй, да ведь она его и оставляет! - вскричала миссис Йолланд. Розанна Спирман оставляет нас! Я навострил уши. Мне показалось странным, чтобы не сказать более, что она не предупредила ни миледи, ни меня. В душе моей возникло сомнение: не попал ли в цель последний выстрел сыщика Каффа. Я начал сомневаться, так ли уж безвредно было мое участие во всем этом деле, как думал я сам. Может быть, сыщик заставил проговориться честную женщину, запутав ее в сети своих лживых уловок; но моим долгом доброго протестанта было вспомнить, что отец лжи - дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв в воздухе что-то недоброе, я хотел было увести сыщика. Однако он тотчас снова уселся и попросил позволения подкрепиться последним глотком из голландской бутылочки. Миссис Йолланд села напротив него и палила ему рюмочку. Я двинулся к выходу, очень встревоженный, и сказал, что, кажется, должен с ними проститься, а между тем все медлил и не уходил. - Итак, она намерена оставить свое место? - спросил сыщик. - Что же она будет делать, когда его оставит? Грустно, грустно. У бедняжки ведь нет никого на свете, кроме вас и меня. - Есть! - возразила миссис Йолланд. - Она пришла сюда, как я вам уже сказала, нынче вечером и, посидев и поговорив немножко с моей дочерью Люси и со мною, попросила позволения побыть одной наверху в комнате Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. "Мне нужно написать письмо к одному другу, - сказала она, - а я не могу этого сделать у нас в доме, где за мною подсматривают мои товарки". К кому было это письмо, я вам сказать не могу; только, должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени просидела она над ним наверху. Я предложила ей почтовую марку, когда она сошла вниз. Но письма в руках у нее не было, и марки она не приняла. Бедняжечка, как вам известно, немножко скрытна насчет себя и своих поступков. Но у псе есть где-то друг, уж за это я поручусь вам, и к этому-то другу, помяните мое слово, она и поедет. - Скоро? - спросил сыщик. - Как только сможет, - ответила миссис Йолланд. Тут я опять отошел от двери. Как глава прислуги миледи, я не мог допустить, чтобы в моем присутствии продолжался такой бесцеремонный разговор о том, уйдет наша служанка или не уйдет. - Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, - сказал я. - Если б она хотела оставить свое место, она прежде всего сообщила бы об этом мне. - Ошибаюсь? - вскричала миссис Йолланд. - Только час назад она купила у меня самой несколько вещей для дороги, мистер Беттередж, вот в этой самой комнате! Да, кстати, - прервала себя несносная женщина, начав шарить в кармане, - у меня кое-что на совести насчет Розанны и ее денег. Увидит ли ее кто-нибудь из вас, когда вы вернетесь домой? - С величайшим удовольствием передам ваше поручение бедняжке, - ответил сыщик Кафф, прежде чем я успел ввернуть слово. Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и шестипенсовых монет и, держа их на ладони, пересчитала одну за другой с особенной и предосадной тщательностью. Она протянула эти деньги сыщику, хотя по лицу ее было видно, что ей не очень-то хочется расстаться с ними. - Могу я вас просить передать эти деньги Розанне с моим поклоном и почтением? - сказала миссис Йолланд. - Она непременно хотела заплатить мне за несколько вещиц, которые ей понадобились сегодня вечером, а деньгам мы всегда рады, об этом спорить не стану. А все-таки мне как-то неловко, что я взяла у бедняжки накопленные тяжелым трудом деньги. И сказать вам по правде, не думаю, что мужу моему будет приятно услышать, когда он вернется с работы завтра утром, что я взяла деньги у Розанны Спирман. Пожалуйста, скажите ей, что я с радостью дарю ей вещи, которые она купила у меня. Не оставляйте денег на столе, - сказала миссис Йолланд, вдруг выложив их перед сыщиком, словно они жгли ей пальцы, - а не то - времена нынче трудные, плоть слаба и, пожалуй, мне захочется опять положить их в карман. - Пойдемте! - позвал я Каффа. - Мне нельзя дольше ждать; я должен вернуться домой. - Сейчас последую за вами, - ответил сыщик Кафф. Во второй раз подошел я к двери и во второй раз, как ни старался, не мог перешагнуть через порог. - Возвращать деньги - дело щекотливое, сударыня, - услышал я голос сыщика. - Вы и так, наверное, дешево с нее взяли. Она взяла свечу и повела сыщика в угол кухни. Если б даже дело шло о моей жизни, я не мог бы удержаться, чтобы не пойти за нею. В углу была навалена целая куча разного лома (по большей части старого металла), который рыбак набрал в разное время с потонувших кораблей и не успел еще распродать. Миссис Йолланд засунула руку в этот хлам и вынула оттуда старый японский оловянный ящичек с крышкой и кольцом для того, чтобы его вешать, - такие ящики употребляются на кораблях для географических и морских карт, чтобы предохранить их от сырости. - Вот! - сказала она. - Когда Розанна пришла сюда сегодня, она выбрала у меня точно такой ящичек. "Этот как раз годится, - сказала она, - для моих манжеток и воротничков, чтобы они не смялись в чемодане". Один шиллинг и девять пенсов, мистер Кафф. Хоть сейчас умереть на месте, ни полпенни больше! - Экая дешевка! - промолвил сыщик с тяжелым вздохом. Он взвесил ящичек на руке. Мне послышался мотив "Последней летней розы", когда он глядел на ящичек. Не было никакого сомнения: он открыл что-то новое во вред Розанне Спирман, открыл в таком именно месте, где, как я был убежден, репутация ее в безопасности, - и все через меня! Предоставляю вам судить о моих чувствах и о том, как искренно я раскаялся, что помог знакомству мистера Каффа с миссис Йолланд. - Довольно, - сказал я, - нам, право, пора идти. Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд опять засунула руку в хлам и на этот раз вытащила оттуда цепочку. - Взвесьте на руке, сэр, - сказала она сыщику. - У нас было три таких цепочки, и Розанна взяла две. "Зачем вам, душечка, нужны такие цепочки?" - говорю я. "Я сцеплю их вместе и обвяжу ими чемодан", - говорит она. "Веревка будет дешевле", - говорю я. "А цепь надежнее", - говорит она. "Разве чемоданы обвязывают цепью?" - говорю я. "О, миссис Йолланд, не возражайте, - говорит она, - уступите мне цепочки!" Странная девушка, мистер Кафф, чистое золото; она любит мою Люси, как родная сестра, но всегда была со странностями. Ну, я отдала их ей. Три шиллинга и шесть пенсов! - За каждую? - спросил сыщик. - За обе, - ответила миссис Йолланд. - Три шиллинга шесть пенсов за обе. - Даром отдали, сударыня, - покачал сыщик головой, - даром отдали! - Вот они, деньги, - сказала миссис Йолланд, возвращаясь к кучке серебра, лежавшей на столе и как будто против ее воли притягивавшей ее. - Розанна только и купила, что этот оловянный ящичек и цепочки. Один шиллинг девять пенсов и три шиллинга шесть пенсов - всего-навсего пять шиллингов и три пенса. Кланяйтесь ей и скажите, что совесть не позволяет мне брать у бедной девушки накопленные ею деньги, когда они могут понадобиться ей самой. - А мне, сударыня, совесть не позволяет возвращать деньги, - сказал сыщик Кафф. - Вы и так, можно сказать, подарили ей эти вещи, - право, подарили. - Это ваше искреннее мнение, сэр? - спросила миссис Йолланд, вдруг просияв. - Не может быть ни малейшего сомнения в этом, - ответил сыщик. - Спросите мистера Беттереджа. Не к чему было спрашивать _меня_. Они добились от _меня_ только одного слова: - Прощайте! - Да ну, пропади они совсем, эти деньги! - вдруг вскрикнула миссис Йолланд. С этими словами она, словно потеряв всякую власть над собою, схватила кучку серебра и быстро спрятала ее в карман. - Видеть не могу, когда деньги валяются и никто их не берет! - несносная женщина вдруг шлепнулась на стул, глядя на сыщика Каффа с таким выражением, словно говорила: "Деньги опять у меня в кармане, попробуйте-ка их оттуда вытянуть!" На этот раз я не только подошел к порогу, но и перешагнул его, твердо решив идти домой. Объясняйте, как можете, но я чувствовал, что кто-то из них, или оба они вместе, смертельно оскорбили меня. Прежде чем сделать несколько шагов, я услышал, как сыщик догоняет меня. - Благодарю вас за это знакомство, мистер Беттередж, - сказал он. - Я обязан жене рыбака совершенно новым ощущением. Миссис Йолланд озадачила меня. У меня вертелся на языке колкий ответ, - дело в том, что я был рассержен на него, так как сердился на самого себя. Но когда он признался, что озадачен, я усомнился, действительно ли я причинил большой вред. Я ждал, скромно, молча, что он еще скажет. - Да, - проговорил сыщик, как будто читая мои мысли. - Вместо того чтобы навести меня на след, вы, мистер Беттередж, - при вашем участии к Розанне, вам, может быть, утешительно будет это узнать, - вы привели меня к тому, что озадачили меня. Действия этой девушки сегодня, разумеется, довольно ясны. Она прикрепила обе цепи к кольцу оловянного ящичка; она засунула этот ящичек в воду или в песок; другой конец цепи она прикрепила к какому-нибудь месту под скалой, известному только ей. Она оставит ящичек там до тех пор, покуда кончится производимое сейчас следствие, а потом, на свободе, сможет опять вынуть его из тайника, когда ей заблагорассудится. До сих пор вое совершенно ясно. Но, - прибавил сыщик с впервые замеченным мною за все это время оттенком нетерпения в голосе, - вопрос состоит в тем, какого черта спрятала она в этом оловянном ящике? Я подумал про себя: "Лунный камень!" Но сыщик сказал только одно: - Неужели вы не догадываетесь? - Это не алмаз, - продолжал он. - Весь опыт моей жизни ничего не стоит, если Розанна Спирман взяла алмаз. Когда я услышал эти слова, меня снова начала трясти сыскная лихорадка, и я до того забылся, заинтересованный этой новой загадкой, что воскликнул опрометчиво: - Запачканная одежда! Сыщик Кафф вдруг остановился в темноте и положил свою руку на мою. - Когда что-нибудь бросают в ваши Зыбучие пески, выходит ли это опять на поверхность? - спросил он. - Никогда, - ответил я, - будь это легкая или тяжелая вещь, а уж Зыбучие пески втянут в себя все и навсегда. - Розанна Спирман это знает? - Она это знает так же хорошо, как и я. - Значит, ей стоило только привязать камень к запачканной одежде и попросту бросить его в Зыбучие пески, - сказал сыщик. - Нет ни малейшей надобности в том, чтобы прятать ее, - а между тем она несомненно спрятала. Вопрос состоит в том, - прибавил он, продолжая идти, - являются ли запачканная юбка или кофточка или другой предмет чем-то таким, что необходимо сохранить во что бы то ни стало? Мистер Беттередж, если не случится никакой помехи, я должен завтра поехать во Фризинголл и узнать, что именно купила она в городе, когда доставала тайно материал, чтобы сшить новую одежду вместо запачканной. При настоящем положении дел выезжать из дому - риск, но еще больший риск продолжать действовать вслепую. Извините, что я не в духе; я потерял к себе уважение, - я позволил Розанне Спирман поставить меня в тупик. Когда мы вернулись, слуги сидели за ужином. Первый, кого мы встретили на дворе, был полисмен, которого инспектор Сигрэв оставил в распоряжение сыщика. Мистер Кафф спросил его, вернулась ли Розанна Спирман. Да. Когда? Почти час назад. Что она сделала? Она поднялась наверх, чтобы снять шляпку и плащ, а сейчас спокойно ужинает с остальными слугами. Не сделав никакого замечания, сыщик Кафф направился к черному ходу, все более и более теряя к себе уважение. Пройдя в темноте мимо входа, он все шел и шел, хотя я и звал его, пока не остановился у ивовой калитки, которая вела в сад. Когда я подошел к нему, чтобы вернуть его назад, я увидел, что он внимательно смотрит на окно в том этаже, где были спальни, с другой стороны дома. В свою очередь подняв глаза, я обнаружил, что предметом его созерцания было окно комнаты мисс Рэчель и что огонь в этом окне мелькал взад и вперед, как будто в комнате происходило что-то необычное. - Это, кажется, спальня мисс Вериндер? - спросил сыщик Кафф. Я ответил утвердительно и пригласил его ужинать ко мне. Сыщик не тронулся с места, пробормотав, что он любит по вечерам дышать свежим воздухом. Я оставил его наслаждаться природой. Когда я возвращался, я услышал "Последнюю летнюю розу" у ивовой калитки. Сыщик Кафф сделал новое открытие! И на этот раз ему помогло окно барышни! Последняя мысль заставила меня опять вернуться к сыщику с вежливым замечанием, что у меня не хватает духу оставить его одного. - Вам что-нибудь тут непонятно? - прибавил я, указывая на окно мисс Рэчель. Судя по голосу, сыщик Кафф опять ощутил надлежащее уважение к своей собственной особе. - Вы в Йоркшире, кажется, охотники держать пари? - спросил он. - Ну так что ж из этого? Положим, что и так. - Будь я йоркширец, - продолжал сыщик, взяв меня за руку, - я прозакладывал бы вам целый соверен, мистер Беттередж, что ваша молодая барышня решилась уехать из дома. Если я выиграю это пари, я готов прозакладывать вам другой соверен, что мысль об отъезде пришла к ней не прежде, чем час тому назад. Первая догадка сыщика испугала меня. Вторая как-то перепуталась у меня в голове с донесением полисмена, что Розанна Спирман вернулась с Зыбучих песков час тому назад. Обе эти догадки произвели на меня странное впечатление. Когда мы пошли ужинать, я выдернул свою руку из руки сыщика Каффа и, забыв всякое приличие, прошел прежде него в дверь, чтобы самому навести справки. Лакей Самюэль был первым человеком, встреченным мною в передней. - Миледи ждет вас и мистера Каффа, - сказал он, прежде чем я успел задать ему вопрос. - Давно ли она ждет? - раздался позади меня голос сыщика. - Уже с час, сэр. Опять! Розанна вернулась час тому назад, мисс Рэчель приняла какое-то необыкновенное решение, и миледи ждала сыщика - в течение последнего часа! Неприятно было видеть, как столь различные люди и предметы связывались таким образом между собою. Я пошел наверх, не глядя на сыщика Каффа и не говоря с ним. Рука моя внезапно задрожала, когда я поднял ее, чтобы постучаться в дверь комнаты моей госпожи. - Меня не удивит, - шепнул сыщик за моей спиной, - если у вас в доме разразится сегодня какой-нибудь скандал. Не пугайтесь. Я в своей жизни выдерживал и не такие семейные сцепы. Не успел он произнести эти слова, как я услышал голос госпожи моей, приказывавшей нам войти. Глава XVI Мы не нашли другого огня в комнате миледи, кроме лампы, при которой она обычно читала. Абажур был опущен так низко, что закрывал ее лицо. Вместо того чтобы поднять на нас глаза со своей обычной прямотой, она сидела возле стола и упорно не отрывала глаз от раскрытой книги. - Мистер Кафф, - сказала она, - важно ли вам знать заранее для следствия, которое вы теперь ведете, не пожелает ли кто покинуть этот дом? - Чрезвычайно важно, миледи. - Стало быть, я должна сказать вам, что мисс Вериндер намерена переехать во Фризинголл, к своей тетке, миссис Эбльуайт. Она покидает нас завтра рано утром. Сыщик Кафф взглянул на меня. Я шагнул было вперед, чтобы заговорить с моей госпожой, но, признаюсь вам, почувствовал, что у меня не хватает духу на это, и опять шагнул назад, так и не сказав ни слова. - Могу я спросить, ваше сиятельство, когда мисс Вериндер надумала поехать к своей тетке? - осведомился сыщик. - Около часу тому назад, - ответила моя госпожа. Сыщик Кафф опять взглянул на меня. Говорят, сердце у старых людей не может биться быстро. Мое сердце не могло бы забиться сильнее, чем оно билось сейчас, если б даже мне снова сделалось двадцать пять лет! - Я не имею никакого права, - сказал сыщик, - контролировать поступки мисс Вериндер. Я только покорнейше прошу вас отложить ее отъезд, если возможно. Мне самому необходимо съездить во Фризинголл завтра утром и вернуться к двум часам дня, если не раньше. Если б мисс Вериндер смогла задержаться здесь до этого времени, я желал бы сказать ей два слова, неожиданно, перед самым ее отъездом. Миледи тотчас приказала мне передать кучеру ее распоряжение, чтобы карета была подана для мисс Рэчель не ранее двух часов дня. - Имеете ли вы сказать еще что-нибудь? - спросила она затем сыщика. - Только одно, ваше сиятельство. Если мисс Вериндер удивится этой перемене в распоряжении, пожалуйста, не упоминайте, что я причиною замедления ее путешествия. Госпожа моя вдруг подняла голову от книги, как будто хотела сказать что-то, удержалась с большим усилием и, опять опустив глаза на раскрытую страницу, движением руки отпустила нас. - Удивительная женщина, - сказал сыщик Кафф, когда мы вышли в переднюю, - если б не ее самообладание, тайна, озадачивающая вас, мистер Беттередж, раскрылась бы сегодня. При этих словах истина наконец промелькнула в моей глупой старой голове. На минуту я, должно быть, совсем лишился рассудка. Я схватил сыщика за ворот и припер его к стене. - Черт вас возьми! - закричал я. - С мисс Рэчель что-то неладно, а вы скрывали это от меня все время! Припертый к стене сыщик не пошевелил ни рукою, ни единым мускулом на своем меланхолическом лице и только взглянул на меня. - Ага! - произнес он. - Вы отгадали наконец. Я выпустил воротник его сюртука, и голова моя опустилась на грудь. Вспомните, пожалуйста, в оправдание моей вспышки, что я служил этому семейству пятьдесят лет. Я попросил у сыщика Каффа извинения, но боюсь, что сделал это с влажными глазами и не весьма приличным образом. - Не сокрушайтесь, мистер Беттередж, - сказал сыщик с большей добротой, чем я имел право ожидать от него. - Если бы мы, при нашей профессии, были обидчивы, мы не стоили бы ничего. Если это может служить для вас хоть каким-нибудь утешением, схватите меня опять за шиворот. Вы не имеете ни малейшего понятия, как это делать, но я извиню вашу неловкость, принимая во внимание ваши чувства. Он скривил углы губ, по-видимому, воображая, что отпустил удачную шуточку. Я провел его в свой маленький кабинет и запер дверь. - Скажите мне правду, мистер Кафф, - начал я, - что именно вы подозреваете? Было бы жестоко скрывать это от меня теперь. - Я не подозреваю, - ответил сыщик Кафф, - я знаю. Мой горячий характер снова заявил о себе. - Вы, кажется, просто хотите меня уверить, - воскликнул я, - что мисс Рэчель украла свой собственный алмаз! - Да, - ответил сыщик, - я именно это хотел вам сказать. Мисс Вериндер прятала у себя, втайне от всех, Лунный камень с начала и до конца и доверилась в этом только Розанне Спирман, потому что она была уверена, что мы будем подозревать Розанну Спирман в воровстве. Вот вам все дело как на ладони. Схватите меня опять за шиворот, мистер Беттередж. Если вы таким образом облегчите ваши чувства, схватите меня опять за шиворот! Помоги мне господь! Моим чувствам это не принесло бы облегчения. - Приведите мне свои доводы, - вот все, что я мог ему сказать. - Бы услышите мои доводы завтра, - ответил сыщик, - если мисс Вериндер откажется отложить поездку к своей тетке, - а вы увидите, что она откажется, - я буду принужден завтра изложить все дело перед вашей госпожою. А так как я не знаю, что может из этого выйти, прошу вас находиться при этом и быть свидетелем того, что произойдет. Пока же оставим это дело. Больше, мистер Беттередж, вы ни слова не услышите от меня о Лунном камне. Ваш стол накрыт для ужина. Это одна из многих человеческих слабостей, с которыми я всегда обращаюсь нежно. Пока вы позвоните слугам, я прочту молитву. Что касается до того, что нам подадут... - Желаю вам хорошего аппетита, мистер Кафф, - сказал я. - _Мой_ аппетит пропал. Я подожду и присмотрю, чтобы вам все было подано как следует, а потом, уж извините меня, я уйду и постараюсь наедине совладать с собою. Я видел, что ему подали все самое лучшее, и ничуть не пожалел бы, если б он подавился всем этим. Будучи встревожен и несчастен и не имея комнаты, где я мог бы уединиться, я пошел прогуляться по террасе и подумать обо всем в тишине и спокойствии. Размышления мои были прерваны Самюэлем, он принес мне записку от моей госпожи. В то время как я направился домой, чтобы прочитать эту записку при свете, Самюэль заметил, что будет перемена погоды. Мое встревоженное состояние помешало мне заметить это самому. Но сейчас, когда он обратил на это мое внимание, я услышал, что собаки беспокойны и ветер тихо воет. Подняв глаза к небу, я увидел, что тучи становятся все чернее и чернее и все быстрее и быстрее затягивают бледную луну. Близилась буря, Самюэль был прав, близилась буря. Миледи уведомляла меня в записке, что фризинголлский судья написал ей о трех индусах. В начале будущей недели мошенников надо будет выпустить на волю, - следовательно, дать свободу их действиям. Если мы намереваемся задать им еще какие-нибудь вопросы, то времени терять нельзя. Забыв упомянуть об этом при встрече с сыщиком Каффом, госпожа моя приказывала мне теперь же исправить ее забывчивость. Индусы совсем выскочили у меня из головы (как, без сомнения, выскочили они из вашей). Я не видел большой пользы в том, чтобы опять возвращаться к этому предмету. Но, разумеется, тотчас же повиновался отданному мне приказу. Сыщика Каффа я нашел сидящим за бутылкой шотландского виски и положил записку миледи перед ним на стол. В то время я уже почти ненавидел сыщика. Но в интересах истины должен сознаться, что в смысле находчивости это был все-таки удивительный человек. Спустя полминуты после того, как он прочитал записку, он уже вспомнил то место в донесении инспектора Сигрэва, где говорилось об индусах, и ответ его был готов. В донесении инспектора Сигрэва сказано об одном знаменитом индийском путешественнике, хорошо знавшем индусов и их язык, не так ли? Очень хорошо. Не знаю ли я имя и адрес этого джентльмена? Опять очень хорошо. Не напишу ли их на обороте записки миледи? Очень обязан. Сыщик Кафф сам заедет к этому джентльмену, когда отправится во Фризинголл. - Вы надеетесь, что из этого выйдет что-нибудь? - спросил я. - Инспектор Сигрэв считает, что индусы так же невинны, как младенцы. - До сих пор все предположения инспектора Сигрэва оказывались неверными, - ответил сыщик. - Не худо бы проверить завтра, но ошибся ли инспектор Сигрэв и насчет индусов. В коридоре я встретил Пенелопу и спросил, чего она ждет. Она ждала звонка своей барышни, чтобы укладываться для завтрашнего путешествия. Из дальнейших расспросов выяснилось, что причиной желания мисс Рэчель переехать к тетке во Фризинголл было то, что дом сделался для нее нестерпим и что она не может больше переносить гнусного присутствия полицейского под одной крышей с нею. Узнав полчаса назад, что ее отъезд отложен до двух часов дня, она ужасно рассердилась. Миледи, бывшая при этом, сделала ей строгий выговор, а потом (желая, по-видимому, сказать что-то дочери наедине) выслала Пенелопу из комнаты. Дочь моя чрезвычайно приуныла от перемены обстоятельств в нашем доме. - Все идет не так, как следует, батюшка, все идет не так, как прежде. Я чувствую, что нам всем угрожает какое-то ужасное несчастье. Я сам это чувствовал, но при Пенелопе старался придать всему благополучный вид. Пока мы говорили, раздался звонок мисс Рэчель. Пенелопа побежала наверх укладываться. Я пошел другой дорогой в переднюю - посмотреть, что говорит барометр о перемене погоды. Когда я приблизился к двери, которая затворялась сама собою, на пружинах, и вела в нижнюю залу из людской, она распахнулась мне навстречу, и Розанна Спирман пробежала мимо меня с выражением ужасного страдания на лице, крепко прижимая руку к сердцу, как будто оно у нее болело. - Что с вами, милая моя? - спросил я, останавливая ее. - Не больны ли вы? - Ради бога, не говорите со мною, - ответила она и, вырвавшись из моих рук, побежала на черную лестницу. Я попросил кухарку (которая была недалеко) пойти вслед за бедной девушкой. Два другие лица оказались так же недалеко, как и кухарка. Сыщик Кафф тихо вышел из моей комнаты и спросил, что случилось. Я ответил, что ничего. Мистер Фрэнклин с другой стороны отворил дверь и, выглянув в переднюю, спросил, не видел ли я Розанны Спирман. - Она сейчас пробежала мимо меня, сэр, с весьма расстроенным лицом и сказала что-то весьма странное. - Я боюсь, что я сам - невольная причина этого расстройства, Беттередж. - Вы, сэр? - Не могу себе этого объяснить, - но если девушка замешана в пропаже алмаза, я, право, думаю, что она готова была признаться во всем, избрав почему-то для этого меня, не долее как две минуты тому назад. Когда он произносил последние слова, я случайно взглянул на дверь, и мне показалось, будто она немножко приотворилась с внутренней стороны. Неужели там кто-то подслушивал? Дверь была снова плотно притворена, когда я подошел к ней; выглянув в коридор, я увидел, как мне показалось, фалды черного фрака сыщика Каффа, исчезавшие за углом. Он знал так же хорошо, как и я, что уже не может рассчитывать на мою помощь при том обороте, какой приняло его следствие. В подобных обстоятельствах от него можно было ожидать, что он сам придет себе на помощь, и притом именно таким тайным способом. Не будучи вполне уверен, что видел сыщика, и не желая натворить беды там, где беды уже и так было достаточно, я сказал мистеру Фрэнклину, что, должно быть, одна из собак вошла в дом, и просил его передать мне, что именно произошло между ним и Розанной. Мистер Фрэнклин указал на бильярд. - Я катал шары, - сказал он, - и пытался выбросить из головы это несчастное дело об алмазе; поднял случайно глаза - и возле меня, как привидение, стоит Розанна Спирман! Она прокралась в комнату так незаметно, что сначала я просто не знал, как поступить. Увидя, что она сильно перепугана, я спросил, не хочет ли она сообщить мне что-нибудь. Она ответила: "Да, если я смею". Зная, в чем ее подозревают, я мог только в одном смысле истолковать эти слова. Признаюсь, мне стало неловко. Я не желал вызывать откровенности этой девушки. В то же время, при тех трудностях, какие сейчас окружают нас, я был бы просто не вправе отказаться выслушать ее, если она действительно желала что-то сказать мне. Положение было неудобное, и, кажется, я вышел из него довольно неловко. Я сказал ей: "Я не совсем понимаю вас. Чем могу вам служить?" Имейте в виду, Беттередж, что я говорил с ней отнюдь не сурово; бедная девушка не виновата в том, что она некрасива. Кий еще был в моих руках, и я продолжал катать шары, чтобы скрыть свою неловкость. Между тем, этим я еще более ухудшил дело. Кажется, я оскорбил ее, не имея ни малейшего намерения. Она вдруг отвернулась, и я услышал, как она сказала: "Он смотрит на бильярдные шары, ему приятнее смотреть на что угодно, только не на _меня_!" И прежде чем я успел удержать ее, она выбежала из залы. У меня неспокойно на душе, Беттередж, не возьметесь ли вы передать Розанне, что я не хотел быть неласковым с нею. Может быть, в мыслях своих я был немного жесток к ней, - я чуть ли не надеялся, что пропажу алмаза можно приписать ей. Не из недоброжелательства к бедной девушке, но... Тут он замолк и, вернувшись к бильярду, принялся опять катать шары. После того, что произошло между сыщиком и мною, я знал, что именно не договорил мистер Фрэнклин, не хуже его самого. Только открытие, что Лунный камень был украден нашей второй служанкой, могло теперь избавить мисс Рэчель от подозрений, поселившихся против нее в душе сыщика Каффа. Вопрос шел уже не о том, чтобы успокоить нервное раздражение моей барышни; вопрос шел о том, чтобы доказать ее невиновность. Если бы Розанна ничем не скомпрометировала себя, надежда, которую испытывал мистер Фрэнклин, была бы, как сам он признался, по совести говоря, жестокою в отношении нее. Но дело было не так. Она притворилась больною и тайно ходила во Фризинголл. Она не спала всю ночь или уничтожала что-то такое секретно. И она ходила к Зыбучим пескам в этот вечер при обстоятельствах чрезвычайно подозрительных, чтобы не сказать больше. По всем этим причинам (как ни жаль мне было Розанны) я не мог не думать, что взгляд мистера Фрэнклина на это дело был естествен и не безрассуден. Я сказал ему об этом. - Да, да, - ответил он. - Но есть еще надежда, - конечно, очень слабая, - что поведение Розанны может иметь какое-то объяснение, которого мы сейчас еще не видим. Я терпеть не могу оскорблять чувства женщины, Беттередж. Передайте бедной девушке то, о чем я просил вас. Если она пожелает говорить со мною, - все равно, попаду я через это в беду или нет, - пришлите ее ко мне в библиотеку. С этими добрыми словами он положил кий и оставил меня. Наведя справки в людской, я узнал, что Розанна ушла в свою комнату, отклонивши всякую помощь кухарки и прося только об одном: чтобы ее оставили в покое. Вопрос об ее исповеди кому бы то ни было отпал на сегодня. Я передал это мистеру Фрэнклину, который покинул тотчас же библиотеку и пошел спать. Я гасил огни и запирал окна, когда Самюэль пришел ко мне с известием о сыщике Каффе, - его нигде нельзя было отыскать в нижнем этаже дома. Я заглянул в свою комнату. Совершенно справедливо, там никого не было; я нашел только пустой стакан и сильный запах горячего грога. Может быть, сыщик сам ушел в спальню, приготовленную для него? Я пошел наверх посмотреть. Когда я добрался до второй площадки, мне послышался слева звук тихого и мерного дыхания. Левая сторона площадки вела в коридор, сообщавшийся с комнатой мисс Рэчель. Я заглянул туда, и там, свернувшись на трех стульях, поставленных поперек коридора, с красным носовым платком, обвязанным вокруг седовласой головы, со свернутым черным фраком у изголовья, лежал и спал сыщик Кафф! Он проснулся тотчас, тихо, как собака, как только я подошел к нему. - Спокойной ночи, мистер Беттередж, - сказал он. - Что вы тут делаете? - спросил я. - Почему вы не легли в постель? - Я не лег в постель, - ответил сыщик, - потому, что принадлежу к числу тех многих людей на этом жалком свете, которые не могут зарабатывать свои деньги зараз - быстро, легко и честно. Сегодня вечером произошел ряд странных событий в отрезок времени между возвращением Розанны Спирман с Зыбучих песков и решением мисс Вериндер оставить дом. Что бы ни спрятала Розанна, мне ясно, что ваша молодая барышня не сможет уехать, пока не узнает, что _это_ спрятано. Обе они должны сегодня же ночью секретно снестись друг с другом, когда в доме все стихнет, и я хочу этому помешать. Браните не меня за то, что я нарушил ваши распоряжения насчет спальни, мистер Беттередж, браните алмаз. - Желал бы я, чтобы этот алмаз никогда не попадал в наш дом! - вырвалось у меня. Сыщик Кафф с плачевной миной взглянул на три стула, к которым он сам себя приговорил в эту ночь, и ответил серьезно: - И я также. Глава XVII Ночью ничего не произошло, и (я счастлив добавить!) мисс Рэчель и Розанна не делали никаких попыток к свиданию, - бдительность сыщика Каффа осталась невознагражденной. Я ожидал, что сыщик Кафф тотчас же, утром, отправится во Фризинголл. Однако он задержался, словно хотел проделать прежде что-то другое. Я предоставил Каффа его собственным замыслам и, выйдя вскоре из дома, встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее у кустарника. Прежде чем мы успели обменяться двумя словами, сыщик неожиданно подошел к нам. Должен признаться, мистер Фрэнклин принял его довольно надменно. - Вы хотите что-нибудь сказать мне? - вот все, что Кафф получил в ответ на свое вежливое пожелание мистеру Фрэнклину доброго утра. - Да, я хочу кое-что сказать вам, сэр, - ответил сыщик, - по поводу следствия, которое здесь произвожу. Вчера вы узнали, какой оборот принимает это следствие. Весьма естественно, что, в вашем положении, вы оскорбились и огорчились. Весьма естественно также, что вы вымещаете на мне свой гнев, возбужденный семейным скандалом. - Что вам нужно? - перебил мистер Фрэнклин довольно резко. - Мне нужно напомнить вам, сэр, что до сих пор обстоятельства не подтвердили, что я ошибаюсь. Имея это в виду, вспомните также, что я полицейский чиновник и действую здесь по поручению хозяйки дома. При настоящем положении дела, скажите, обязаны вы или нет, как добрый гражданин, помочь мне особенными сведениями, которыми вы, весьма возможно, располагаете? - Я не имею никаких особенных сведений, - ответил мистер Фрэнклин. Сыщик Кафф отклонил этот ответ, как если бы мистер Фрэнклин не ответил вовсе. - Вы сможете сберечь мне время, сэр, - продолжал он, - если захотите понять и высказаться откровенно. - Я вас не понимаю, - ответил мистер Фрэнклин, - и мне не о чем высказываться. Стоя молча возле них, я вспомнил о приотворенной накануне двери и о фалдах фрака, исчезнувших в коридоре. Сыщик Кафф, без всякого сомнения, слышал достаточно до той минуты, как я помешал ему, - чтобы возыметь подозрение, что Розанна облегчила свою душу, признавшись в чем-то мистеру Фрэнклину Блэку. Не успела эта мысль прийти мне в голову, как в конце дорожки у кустарника появилась сама Розанна Спирман. За нею шла Пенелопа, старавшаяся, по-видимому, заставить ее вернуться назад в дом. Видя, что мистер Фрэнклин не один, Розанна остановилась, как бы в большом недоумении - что ей делать? Пенелопа ждала позади нее. Мистер Фрэнклин заметил девушек в одно время со мной. Сыщик со своей дьявольской хитростью сделал вид, будто совсем не заметил их. Все это случилось в одно мгновение. Прежде чем мистер Фрэнклин и я успели сказать хоть слово, сыщик Кафф как ни в чем не бывало, будто продолжая начатый разговор, проговорил громким голосом так, чтобы Розанна могла его услышать: - Вам нечего бояться причинить кому-либо вред, сэр! Напротив, я