одвигаясь через толпу зрителей, наблюдавших, как на медвежьей шкуре совершают половой акт два пластиковых манекена в человеческий рост. Холкрофта толкнули, его "дипломат" ударился об ногу... Толкнут... и украдут, его "дипломат" могли украсть, бумаги, лежащие в нем, могли прочитать те, кому ни в коем случае не следовало бы этого делать. Он вел себя не совсем глупо, он вынул письмо Генриха Клаузена и наиболее информативные части из женевской документации. Никаких цифр, никаких источников, только банковские бланки и имена - бессмысленная юридическая тарабарщина для обычного вора, но кое-что большее для вора необычного. Хелден предупреждала его даже насчет этих бумаг, но он должен был считаться с тем, что незнакомый ему Эрих Кесслер может счесть его сумасшедшим и ему понадобятся хотя бы фрагменты, чтобы подтвердить свою невероятную историю. Но теперь, если за ним следят, ему нужно оставить "дипломат" там, откуда его не смогут украсть. Где же? Конечно, не в гостинице. В камере хранения на вокзале или на автобусной станции? Неприемлемо, потому что это легкодоступно для любого опытного вора. Кроме того, ему нужны эти бумаги - эти фрагменты - для Эриха Кесслера. Кесслер. Lokal. Управляющий меня знает. Спросите мой столик. Пивная на Курфюрстендамм. Если он пойдет туда сейчас, то убьет двух зайцев: по дороге он поймет, действительно ли за ним следят; а оказавшись там, сможет либо остаться, либо оставить "дипломат" у управляющего. Он проталкивался по улице в поисках свободного такси, оглядываясь по сторонам, не видно ли хвоста - человека в черной кожаной куртке. В полуквартале стояло такси, он побежал к нему. Сев, он сразу обернулся. И увидел человека в черной кожаной куртке. Тот уже не шел. Он сидел на маленьком мотоцикле, отталкиваясь от бордюра ногой. На улице было еще несколько мотоциклов, шнырявших среди машин. Человек в черной кожаной куртке перестал отталкиваться, обернулся и сделал вид, что с кем-то разговаривает. Это был очевидный обман - у него не было собеседника. Ноэль дал адрес и название пивной. Они поехали. За ними - и человек в черной кожаной куртке. Ноэль наблюдал за ним через заднее стекло. Как и человек в зеленом "фиате" в Париже, берлинец был специалистом. Он держался за несколькими машинами позади такси, быстро обгоняя их в сомнительных ситуациях, чтобы убедиться, что объект на месте. Наблюдать за ним было бессмысленно. Холкрофт выпрямился и попытался представить дальнейшие действия. Те, кто следит за тобой, меньше всего стремятся к открытому столкновению. Но если они все-таки этого пожелают, ты должен быть готов. Готов ли он? Готов ли он к столкновению? Ответить было нелегко. Он был не из тех, кто намеренно проверяют свою храбрость. Но на переднем плане его воображение рисовало Ричарда Холкрофта, впечатанного машиной в стену на нью-йоркском тротуаре. Страх вызывает осторожность; ненависть дает силы. Был только один ответ. Он хотел добраться до человека в черной кожаной куртке. И он доберется. Глава 24 Он заплатил водителю и выбрался из такси, убедившись, что человеку на мотоцикле, остановившемуся неподалеку, он хорошо виден. Ноэль осторожно перешел улицу и вошел в пивную. Остановившись на лестничной площадке, он разглядывал ресторан. На втором этаже располагался обеденный зал с высокими потолками. Он был заполнен лишь наполовину; в воздухе повис табачный дым и острый запах ароматизированного пива. Из громкоговорителей слышалась баварская Biermusik. Деревянные столики тянулись рядами через зал. Мебель была тяжелой, массивной. Он рассмотрел и кабинки, которые описывал Кесслер. Они шли вдоль задней стеньги по бокам - столы и скамейки с высокими спинками. Перед ними тянулся медный прут с занавеской. Если она поднята, сидевший в кабинке мог наблюдать за всеми входящими, опущенная же занавеска отгораживала кабинку от остального зала. Холкрофт спустился по лестнице к конторке и заговорил с сидевшим за ней полным человеком: - Простите, вы говорите по-английски? Человек поднял на него глаза от лежавшей перед ним книги заказов. - В Берлине нет администратора, не знающего английского, сэр. Ноэль улыбнулся. - Прекрасно. Я ищу управляющего. - Вы его уже нашли. Чем могу быть полезен? Желаете столик? - Думаю, он уже заказан. На имя Кесслера. Управляющий посмотрел на него с уважением. - Да, он звонил минут пятнадцать назад. Но столик он заказал на девять. А сейчас только... - Я знаю, - перебил его Холкрофт, - я пришел слишком рано. Но я хочу попросить вас об одолжении. - Он показал на свой "дипломат". - Я привез это для профессора Кесслера. Кое-какие исторические документы, которые предоставил ему американский университет, в котором я преподаю. Мне сейчас нужно встретиться еще с несколькими людьми, и хотелось бы, если это возможно, оставить бумаги здесь. - Конечно, - ответил управляющий. Он протянул руку за "дипломатом". - Только понимаете, это ценные документы. Не в денежном, а в научном смысле. - Я запру их в моем офисе. - Благодарю вас. - Bitte schon. Ваше имя, сэр? - Холкрофт. - Благодарю вас, герр Холкрофт. К девяти ваш столик будет готов. - Управляющий кивнул, повернулся и торопливо понес "дипломат" к двери под лестницей. Ноэль минуту размышлял над тем, как вести себя дальше. Никто не входил сюда с тех пор, как он здесь. Это значило, что человек в черной кожаной куртке поджидает его на улице. Пора проглотить наживку, пора загнать этого человека в угол. Он взглянул на лестницу, и тут его поразила неприятная мысль. Только что он сделал самую большую глупость, какую только можно было себе представить! Он привел человека в черной куртке туда, где он будет встречаться с Эрихом Кесслером. И в довершение всего еще и назвался своим именем. Кесслер и Холкрофт. Холкрофт и Кесслер. Они теперь связаны. Он выдал неизвестного третьего из Женевы! Выдал так, как если бы дал объявление в газете. Теперь уже вопрос, способен ли он устроить ловушку, не стоял. Он должен это сделать. Ему нужно нейтрализовать человека в черной кожаной куртке. Он распахнул дверь и вышел на тротуар. Курфюрстендамм была освещена. Было прохладно, и в небе луна окружила себя туманом. Он пошел вправо, засунув руки в карманы, чтобы они не мерзли. Прошел мимо мотоцикла и двинулся дальше. Впереди, кварталах в трех от него, на левой стороне Курфюрстендамм виднелась громада церкви Кайзера Вильгельма, прожектора освещали разрушению бомбежкой башню, которую решено было никогда не восстанавливать, - напоминание Берлина самому себе о гитлеровском рейхе. Он решил использовать ее как ориентир. Ноэль продолжал свой путь по аллее, двигаясь медленнее большинства прохожих, часто останавливаясь перед витринами. Через равные промежутки времени он смотрел на часы, чтобы создать впечатление, что считает минуты, что он, возможно, старается так рассчитать время, чтобы прибыть на встречу в определенный момент. Прямо напротив церкви Кайзера Вильгельма он немного постоял у края тротуара под фонарем. Взглянул налево. В тридцати ярдах, повернувшись к Холкрофту спиной, человек в черной кожаной куртке наблюдал за уличным движением. Он был здесь, это все, что интересовало Холкрофта. Ноэль снова пошел вперед, теперь уже быстрее. На углу он посмотрел название улицы: Шенбергштрассе. Она шла под углом к Курфюрстендамм, и по обеим ее сторонам тянулись магазины. Тротуары казались более людными, прохожие меньше спешили, чем на Курфюрстендамм. Он дождался паузы в уличном движении и перешел улицу, свернул направо по тротуару, держась ближе к бордюру, с извинениями пробираясь среди прохожих. Дойдя до конца квартала, он замедлил шаг. Как и на Курфюрстендамм, он часто останавливался поглазеть на витрины, сосредоточенно глядя на часы. Он дважды видел человека в черной кожаной куртке. Так Ноэль дошел до третьего квартала. В пятидесяти футах от угла начиналась узенькая поперечная улица, соединявшая Шенбергштрассе и параллельную ей улицу. Переулок был темный, по его сторонам виднелись темные провалы дверей. Темнота отпугивала вечерних прохожих. Но этот переулок был в то же время хорошей ловушкой - неосвещенное пространство из кирпича и бетона, в которое он заведет своего преследователя. Он продолжил свой путь, миновал переулок, все ускоряя шаг, а в ушах у него звучали слова Хелден: "Любитель всегда поступает неожиданно, не потому, что он умен или опытен, но оттого, что он просто не знает, как поступить. Быстро и явно совершай неожиданные поступки, словно ты растерялся". Он дошел до конца квартала и резко остановился у фонаря. Он огляделся вокруг, словно его что-то удивило, развернулся - человек, который не может принять нужное решение. Возвратился к переулку и неожиданно побежал, налетая на пешеходов, нырнул в переулок - человек, охваченный паникой. Холкрофт бежал, пока не стало совсем темно, пока он не оказался в глубине переулка, среди теней, и огни не затерялись вдалеке. Он заметил металлическую дверь - какой-то черный ход. Кинулся к ней, забился в угол, прислонившись спиной к кирпичу и стали. Сунул руку в карман и сжал пистолет. Глушитель не был прикреплен - в этом нет необходимости. Стрелять Ноэль не собирался. Он хотел использовать пистолет только как угрозу, да и то не сразу. Ждать пришлось не долго. Он услышал шаги бегущего человека и понял, что и у врага резиновые подошвы. Человек пробежал мимо, потом, словно разгадав уловку, остановился, вглядываясь в тень. Ноэль вышел из своего закутка, держа руку в кармане пиджака. - Я ждал тебя. Стой, где стоишь. - Он говорил с напором, пугаясь собственных слов. - У меня в руке пистолет. Я не хочу стрелять, но я выстрелю, если ты побежишь. - Два дня назад во Франции ты не колебался, - сказал человек с сильным акцентом и действовавшим на нервы спокойствием. - Я не жду, что ты остановишься и теперь. Ты - жалкая свинья. Ты можешь меня убить, но мы тебя остановим. - Кто вы? - Какая разница? Просто знай, что мы тебя остановим. - Ты из "Возмездия"? Несмотря на темноту, Ноэль смог разглядеть презрение на лице этого человека. - "Возмездие"? - переспросил тот. - Террористы без причины, революционеры, с которыми никто не хочет иметь дел. Мясники. Я не из "Возмездия". - Тогда из "Одессы"? - Ты бы этого хотел, не так ли? - Что ты имеешь в виду? - Вы используете "Одессу", когда подойдет время. На ее совести много грехов, вы будете убивать от ее имени. Мне кажется, ирония в том, что мы бы истребили "Одессу" так же быстро, как и вы. Но нам нужны именно вы; мы-то знаем разницу между клоунами и монстрами. Поверь, мы вас остановим. - Это все чушь! Ведь ты и не из "Вольфшанце"! Человек понизил голос. -Мы все из "Вольфшанце", не так ли? Так или иначе, - сказал он с вызовом. - Я повторяю. Убей меня - на мое место встанет другой. Убьешь того - его заменит третий. Мы остановим вас. Стреляй же, герр Клаузен. Или мне стоит сказать - сын рейхсфюрера Генриха Клаузена? - Что ты несешь? Я не хочу тебя убивать. Я никого не хочу убивать. - Ты убивал во Франции. - Если я там кого-то и убил, то только потому, что он сам пытался убить меня. - Aber natiirlich27, герр Клаузен. - Прекрати называть меня так. - Почему? Ведь это твое имя, не так ли? - Нет! Мое имя Холкрофт. - Конечно, это тоже часть вашего плана. Респектабельный американец без каких-либо связей в прошлом. А когда кто-нибудь обнаружит их, будет уже поздно. - Что значит "поздно"? Кто ты такой? Кто тебя прислал? - Ты не сможешь выпытать это у меня. Мы не входим в твой план. Холкрофт вытащил пистолет из кармана и подошел ближе. - Какой план? - спросил он, надеясь узнать хоть что-то. - Женева. - Что за Женева? Это ведь город в Швейцарии. - Мы все знаем, и все решено. Вам не остановить орлов. На этот раз остановить орлов не удастся. - Орлы? Что за орлы? Кто это - "мы"? - Никогда. Нажимай курок. Все равно не скажу. Вам нас не выследить. Несмотря на холод зимней ночи, Ноэль весь покрылся потом. То, что говорил этот враг, ни во что не укладывалось. Этот человек был готов умереть, но он не был фанатиком; в его глазах было слишком много разума. - Не из "Возмездия", не из "Одессы". Ради Бога, зачем вам останавливать Женеву? "Вольфшанце" не хотела этого делать, ты должен это знать! - Ваша "Вольфшанце". Но мы-то сможем извлечь пользу из этих денег. - Нет, если вы вмешаетесь, никто ничего не получит. Вам деньги никогда не достанутся. - Мы оба знаем, что этого не должно случиться. - Ты ошибаешься! Их закопают обратно в землю еще лет на тридцать. Неизвестный противник вышел из тени. - Это промах, не правда ли? Ты хорошо сказал: "Обратно в землю". Но, если позволишь, выжженной земли больше не будет. - Чего? ? Выжженной земли. - Человек отступил назад. - Мы достаточно поговорили. У тебя был шанс, он еще остался. Ты можешь меня убить, но это тебе не принесет ничего хорошего. У нас есть фотография. Мы начали понимать. - Фотография? Из Портсмута? У вас? - Один из самых уважаемых капитанов королевского военно-морского флота. Интересно, что ты ее захватил с собой. - Бога ради, кто же вы? - Те, кто сражается с тобой, сын Генриха Клаузена. - Я же говорил тебе... - Знаю, - сказал немец. - Мне не следовало так говорить. И поэтому больше я ничего не скажу. Я повернусь и пойду из этого переулка. Если считаешь нужным, стреляй. Я готов. Мы все готовы. Человек медленно повернулся и пошел. Ноэль не мог этого вынести. - Стой! - закричал он. Догнав немца, он схватил его за плечо левой рукой. Человек развернулся: - Нам больше не о чем говорить. - Есть о чем! Мы здесь проведем всю ночь, если понадобится! Ты мне расскажешь, кто вы такие, откуда и что вы, черт возьми, знаете о Женеве и Бомонте и... Дальше он не продвинулся. Человек выбросил руку, схватил правое запястье Ноэля и, выворачивая его внутрь и вниз, одновременно правым коленом ударил Холкрофта в пах. Ноэль согнулся от страшной боли, но пистолет не выпустил. Он старался плечом оттолкнуть врага, но боль поднялась уже до живота и груди. Следующий удар противник обрушил на затылок Холкрофта, и волны боли прокатились по его ребрам и спине. Но он не должен выискать пистолет из рук! Нельзя отдать пистолет врагу! Ноэль ухватился за него так, словно это была последняя стальная скоба на спасательной шлюпке. Он зашатался, выпрямляясь со всей оставшейся в ногах силой и вырывая пистолет из рук напавшего. Раздался выстрел. Он эхом прокатился по переулку. Рука врага ослабла, шатаясь, он отступил назад, держась за плечо. Враг был ранен, но удержался на ногах. On оперся о стену и, тяжело дыша, проговорил: - Мы вас остановим. И сделаем это по-своему. Мы сорвем Женеву! С этими словами он двинулся по переулку, держав за стену. Холкрофт обернулся. На выходе из переулка Шенбергштрассе толпились какие-то фигуры. Он услышал свистки полицейских и увидел огни фонарей. Берлинская полиция. Он попался. Но ему нельзя попадаться! Был еще Кесслер, была Женева. Ему нельзя задерживаться! Холкрофт вспомнил слова Хелден: ври с негодованием, уверенно, придумывай свои варианты. Ноэль засунул пистолет в карман и двинулся в сторону Шенбергштрассе к медленно приближавшимся огням фонарей и двум людям в форме. - Я американец! - крикнул он испуганным голосом. - Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Человек из толпы ответил: - Я говорю. Что случилось? - Я шел по этой улице, и кто-то пытался меня ограбить. У него был пистолет, но я об этом не знал! Я толкнул его, и он выстрелил... Берлинец быстро переводил его слова полицейским. - Куда он пошел? - спросил он. - Думаю, что он все еще где-то здесь. В одной из подворотен. Мне нужно сесть... Берлинец тронул Холкрофта за плечо. - Пойдемте. И он вывел Ноэля через толпу на тротуар. Полицейские крикнули в темноту переулка. Ответа не было: незнакомый враг бежал. Люди в форме осторожно двинулись вперед. - Благодарю вас, - сказал Ноэль. - Мне бы хотелось немного отдышаться, успокоиться, вы понимаете? - Ja. Ужасный случай. - Кажется, они его схватили, - неожиданно сказал Ноэль, оглядываясь на полицию и толпу. Берлинец тоже обернулся. Ноэль сошел с тротуара на улицу. Сначала он двигался медленно, потом, дождавшись паузы в уличном движении, перебежал на другую сторону. Там он повернул и побежал в сторону Курфюрстендамм так быстро, как только позволяла толпа. Удалось, подумал дрожавший от холода Холкрофт, сидя без пальто и шляпы на пустынной скамейке перед церковью Кайзера Вильгельма. Он усвоил уроки и использовал свои знания, он придумал свои варианты и избежал ловушки, которую устроил для другого и в которую чуть было не угодил сам. Кроме того, он нейтрализовал человека в черной кожаной куртке. Хотя бы на то время, которое уйдет на поиски врача. Кроме того, он узнал, что Хелден ошибалась. И умерший Манфреди, который не хотел называть имен, тоже ошибался. Не члены "Возмездия" или "Одессы" были самыми сильными врагами Женевы. Была еще какая-то группировка, которая оказалась гораздо опаснее и которая знала много больше. Заочная организация, члены которой способны спокойно умереть с умным выражением в глазах и разумными словами. Раса Женевы столкнулась с тремя разрушительными силами, желавшими разорвать договор, но одна из них была гораздо более изобретательна, чем две другие. Человек в черной куртке говорил о "Возмездии" и "Одессе" с таким пренебрежением, которое не могло проистекать от зависти или страха. Он не считался с ними, как с некомпетентными мясниками и клоунами, с которыми не хотел иметь дела. Так как он имел дело с кем-то другим, с кем-то гораздо более сильным. Холкрофт посмотрел на часы. Он уже почти час сидит на холоде, в паху по-прежнему ноет, затылок одеревенел от боли. Плащ и кепку он засунул в мусорный ящик в нескольких кварталах отсюда. Берлинская полиция легко бы нашла его по этим уликам. Теперь пора идти. Никаких следов полиции не было, как не было никого, кто бы им интересовался. Холодный воздух не унял боли, но в голове прояснилось. Было почти девять. Пора встретиться с Эрихом Кесслером, третьим ключом к Женеве. Глава 25 Как он и ожидал, в пивной теперь было полно народу, слоистая завеса табачного дыма стала гуще, а баварские мелодии - громче. Хозяин поздоровался приветливо, но в глазах его явственно читалось другое: "Что-то стряслось с этим американцем за последний час". Ноэль занервничал. "Может, у меня лицо в ссадинах? Или перепачкано грязью?" - подумал он и обратился к владельцу заведения: - Мне умыться. А то, знаете ли, упал неудачно. - Конечно, сэр. Пожалуйста, сюда. - Хозяин пивной показал на дверь мужской комнаты и добавил: - Профессор Кесслер уже пришел и ждет вас в зале. Я передал ему ваш кейс. Холкрофт еще раз поблагодарил управляющего и направился в туалет. Он внимательно рассмотрел себя в зеркале. Никаких следов грязи или крови на лице не было. Но глаза! В них были потрясение, боль, дикая усталость... И страх. Это и вызвало подозрение у управляющего. Холкрофт открыл кран, подождал, пока струя немного потеплеет, напустил полную раковину воды и погрузил в нее лицо. Потом причесался, пожелал себе быстрее избавиться от жуткого выражения глаз и вернулся в зал. Хозяин провел его к отдельной кабинке в дальнем конце зала, которая была отгорожена от остальных посетителей потертой красной портьерой. - Господин профессор? Полог откинулся, и взору Холкрофта предстал круглолицый толстяк лет сорока пяти с короткой бородкой и густыми каштановыми волосами, зачесанными назад. На добродушном лице веселыми, озорными искорками сияли живые, глубоко посаженные глаза. - Мистер Холкрофт? - Доктор Кесслер? - Присаживайтесь, - пригласил Кесслер и, протягивая руку, попытался привстать, но огромный живот не позволил ему этого сделать. Он рассмеялся и взглянул на управляющего пивной. - Попытка переносится на будущую неделю! Да, Руди? Поможет наша диета? - Naturlich, профессор. - Это мой новый приятель из Америки - мистер Холкрофт, - представил Ноэля Кесслер. - Мы уже знакомы, - напомнил управляющий. - Ах да! Вы ведь принесли мне его портфель. - Кесслер похлопал по крышке кейса, лежавшего на соседнем стуле. - Я предпочитаю шотландское виски, мистер Холкрофт. А вы? - Мне тоже шотландского. Только добавьте немного льда. Руди кивнул и вышел. Ноэль откинулся на спинку стула. От Кесслера словно веяло теплом. Но при этом душевность его отдавала усталой терпеливостью интеллектуала, которому приходится иметь дело с людьми более ограниченными, однако он великодушно не опускается до сравнений. Холкрофту были известны несколько человек подобного типа - в их числе, например, его лучшие учителя, - так что чувствовал он себя в обществе Эриха Кесслера весьма комфортно. Неплохо для начала. - Спасибо, что согласились встретиться со мной, - начал Холкрофт. - Мне нужно о многом вам рассказать. - Сначала переведите дух, - сказал Кесслер. - Выпейте и успокойтесь. - Что? - У вас на лице написано, что вы недавно попали в передрягу. - Это так заметно? - Я бы сказал, что вы похожи на человека, едва не потерявшего рассудок, мистер Холкрофт. - Пожалуйста, зовите меня просто Ноэлем. Я думаю, нам все равно придется познакомиться поближе. - Прекрасное предложение. Согласен. Меня зовут Эрих... Ночь сегодня, однако, довольно прохладная. А вы, как я понял, без пальто. Ведь гардероба здесь нет. Не озябли? - Я был в пальто, но пришлось от него избавиться. Я все объясню. - Можете не объяснять. - Боюсь, все-таки придется. Я, конечно, предпочел бы не распространяться на сей счет, но это приключение - неотъемлемая часть моего повествования. - Понятно. Кстати, вот и ваше виски. Официант поставил стакан перед Холкрофтом, вышел из кабинки и задернул за собой портьеру. - Как я уже сказал, это - часть моего рассказа, - повторил Холкрофт, отпивая глоток виски. - Не торопитесь. Спешить нам некуда. - Но, насколько я знаю, дома вас ждут гости? - Гость. Приятель моего брата, из Мюнхена. Замечательный парень, но страшный болтун и зануда. Что, впрочем, не редкость среди врачей. Так что вы сегодня мой спаситель. - А ваша супруга не обидится? - Я живу один. Я был женат, но, увы, рамки университетского уклада жизни оказались для моей супруги слишком тесными. - Мне очень жаль. - А ей - нет. Она вышла замуж за акробата. Можете себе представить? Из штолен академического подземелья к разреженному воздуху качающихся трапеций. Мы остались с ней добрыми друзьями. - Мне кажется, трудно будет найти человека, который относился бы к вам с неприязнью. - О, в аудиториях я навожу ужас. Настоящий лев. - Который рычит, но не кусается, - сказал вдруг Ноэль. - Простите? - Нет, ничего. Просто вспомнил вчерашнюю беседу с одним человеком. - Вам уже лучше? - Забавно. - Что-что? - опять переспросил Кесслер. - Это я вчера так ответил. - "Одному человеку"? - вновь улыбнулся Кесслер. - Лицо у вас вроде немного разгладилось. - Если оно разгладится еще чуть-чуть, я ткнусь физиономией в стол. - Может, пообедаете? - Потом. Я бы хотел начать свой рассказ: мне нужно многое вам сообщить, а у вас наверняка возникнет масса вопросов. - Тогда я весь внимание. Ой, забыл. Ваш кейс. - Немец взял со стула портфель и водрузил его на стол. Холкрофт открыл замки, но крышку кейса поднимать не стал: - Здесь находятся бумаги, с которыми вам будет интересно ознакомиться. Тут не все документы, но подтверждением тому, что я собираюсь вам рассказать, они вполне послужат. - Подтверждением? Неужто в ваш рассказ так трудно поверить? - Может быть, - кивнул Ноэль. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим добродушным ученым. Ведь безмятежный мир, в котором обитает профессор, вот-вот взорвется. - То, о чем я собираюсь рассказать, может искорежить всю вашу жизнь, как уже случилось со мной. Более того, думаю, что это неминуемо. Я, во всяком случае, избежать этого не смог. Меня засосало. Одна из причин чисто эгоистического характера: в деле замешаны огромные деньги, которые полагаются лично мне; есть там, кстати, и ваша доля. Однако существуют еще и другие факторы, гораздо более значимые, чем ваша персона или моя. Мне это известно доподлинно - в противном случае я давно бы все бросил. А я как раз не намерен ничего бросать. Я сделаю то, о чем меня просят, потому что это дело - правое. И еще потому, что люди, которых я ненавижу, всячески стараются меня остановить. Они убили одного из тех, кого я любил. Пытались убить второго. - Холкрофт осекся. Он и не думал заходить так далеко, но страх и ярость внезапно разом выплеснулись наружу. Он перестал себя контролировать. Разболтался. - Простите. Я наговорил лишнего, к делу никоим образом не относящегося. Я вовсе не хотел вас пугать. Кесслер Дотронулся до его локтя: - Обо мне не беспокойтесь. Вы, друг мой, слишком возбуждены и измучены. Видимо, с вами приключились ужасные вещи. Холкрофт сделал несколько глотков виски, пытаясь унять боль в паху и в затылке. - Лгать не буду. Так оно и было. Но мне не хотелось бы начинать с этого. Веселого мало. Кесслер убрал руку с его локтя: - Позвольте сказать вам кое-что. Я знаком с вами менее пяти минут, но мне не кажется, что веселость сейчас уместна. Для меня очевидно, что вы человек очень разумный и искренний. Понятно и то, что вы утомлены от перенапряжения. Почему бы вам просто не рассказать обо всем с самого начала, не заботясь о том, как это на меня подействует? - Хорошо, - согласился Холкрофт и, положив руки на стол, стиснул стакан в ладонях. - Тогда я начну с вопроса. Доводилось ли вам прежде слышать о фон Тибольте и... Клаузене? Кесслер удивленно взглянул на Ноэля. - Да, - ответил он, помедлив мгновение. - Это было много лет назад, я тогда был ребенком, но слышать о них конечно же слышал. Клаузен и фон Тибольт... Это друзья моего отца. Мне было лет десять-одиннадцать, если не изменяет память. Они часто приходили к нам в гости в конце войны. Клаузена я помню. По крайней мере, мне так кажется. Он был высокого роста и обладал невероятно притягательной силой. - Расскажите мне о нем подробнее. - Ну, я мало что помню. - Все, что помните! Прошу вас! - Как бы выразиться поточнее... Понимаете, Клаузен овладевал аудиторией, не прилагая к этому никаких усилий. Когда он начинал говорить, все превращались в слушателей, хотя я не припомню, чтобы он при этом повышал голос. Мне кажется, что Клаузен был добрый, участливый, но вместе с тем и очень волевой человек. Однажды я подумал - причем, заметьте, это были мысли ребенка, - что он очень страдает, живет с какой-то болью... К нему воззвал страдающий человек. - Какой болью? - спросил Холкрофт. - Понятия не имею. Это всего лишь детское впечатление. Нужно было видеть его глаза, чтобы вы поняли. На кого бы он ни смотрел - молодого ли, старого, на важную персону или наоборот, - взгляд его полностью концентрировался на собеседнике. Я это помню. Редкая для тех времен черта характера. Между прочим, облик Клаузена сохранился в моей памяти четче, чем лицо отца; я уж не говорю о фон Тибольте - этого я почти не помню... А почему вас так интересует Клаузен? - Он мой отец. Кесслер разинул рот от удивления. - Вы? - прошептал он. - Сын Клаузена? Ноэль кивнул: - Клаузен мой родной отец. Хотя отцом я называл другого. - Значит, вашу мать зовут... - Кесслер замялся. - Альтина Клаузен. Слышали что-нибудь о ней? - Имя ее никогда не произносили. И ни разу не упоминали про нее в присутствии Клаузена. Ни разу! И вообще говорили о ней только шепотом. Женщина, которая бросила великого человека и бежала из фатерлянда с американским врагом... Вы! Вы тот ребенок, которого она отняла у Клаузена! - Взяла с собой, спасла от него - так это звучит в ее интерпретации. - Она еще жива? - Живее не бывает. - Невероятно... - покачал головой Кесслер. - Столько лет минуло, а я, оказывается, так ясно помню его. Он был выдающейся личностью. - Они все были выдающиеся. - Кто? - Вся троица. Клаузен, фон Тибольт и Кесслер. Скажите, вам известно, как умер ваш отец? - Он покончил с собой. Тогда в этом не было ничего необычного. После крушения рейха многие кончали самоубийством. Для большинства это был наиболее безболезненный выход. - А для кого-то - единственный. - Нюрнберг? - Нет, Женева. Они спасали Женеву. - Я вас не понимаю. - Скоро поймете. - Холкрофт открыл кейс, вынул из него скрепленные листы бумаги и передал их Кесслеру. - В Женеве есть один банк, в котором хранятся огромные деньги, предназначенные для неких специфических целей. Они могут быть сняты со счета только по единогласному решению трех человек. И Ноэль в очередной раз поведал о грандиозной афере, которую провернули тридцать лет назад. Но от Кесслера он не стал ничего утаивать. Он не опустил, как это было при встрече с Гретхен, кое-какие специфические факты; не перескакивал через некоторые этапы, как во время разговора с Хелден. Кесслеру он рассказал все: - ...Средства были выкачаны из оккупированных стран, выручены от продажи произведений искусства и драгоценностей, награбленных в музеях. Опустошили казну вермахта, миллионные суммы украли у министерства вооружений и у... забыл название, но оно есть в этом письме... В общем, У индустриального концерна. Затем все деньги при посредничестве некоего Манфреди были помещены в швейцарский банк, в Женеве. - Манфреди? Мне знакомо это имя. - Ничего удивительного, - кивнул Холкрофт. - Хотя я не думаю, что его имя упоминалось слишком часто. Где вы услышали о нем? - Не знаю. Кажется, это было после войны... - От матери? - Не думаю. Она умерла в июле сорок пятого, а до этого очень долго пролежала в госпитале. Нет, я услышал о Манфреди от кого-то другого... Не помню от кого. - А где вы жили после того, как стали круглым сиротой? - Нас с братом приютил дядя, брат матери. Нам очень повезло, так как дядя был уже стар и не представлял интереса для нацистов. Поэтому и оккупационные власти союзников отнеслись к нему благосклонно... Но продолжайте, пожалуйста. Ноэль вернулся к своему рассказу. Он детально изложил предъявленные ему советом директоров "Ла Гран банк де Женев" требования, которые он должен был выполнить для подтверждения своих полномочий. Что и подвигло его на поиски Гретхен Бомонт. Он рассказал Кесслеру о загадочном бегстве фон Тибольтов в Рио-де-Жанейро, о рождении там Хелден, об убийстве матери семейства и о возвращении Тибольтов в Европу. - Они сменили фамилию и последние пять лет живут в Англии под именем Теннисонов. Иоганн фон Тибольт стал Джоном Теннисоном и работает репортером в "Гардиан". Гретхен вышла замуж за некоего Бомонта, а Хелден несколько месяцев назад перебралась в Париж. С братом я не встречался, но... подружился с Хелден. Она замечательная девушка. - Это и есть тот самый "один человек", с которым вы были вчера? - Да, - подтвердил Холкрофт. - Я хочу рассказать вам о ней. О том, что ей пришлось пережить, каково ей приходится сейчас. Хелден и еще тысячи людей с похожими судьбами - это тоже часть моего рассказа. - Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, - сказал Кесслер. - "Фервюнште киндер". - Что вы сказали?! - "Фервюнште киндер", - повторил Кесслер. - "Фервюншунг" - немецкое слово, означающее "проклятый". - "Дети проклятых"... Да, она упоминала это выражение, - сказал Холкрофт. - Они сами себя так называют. Те тысячи молодых людей - сейчас уже отнюдь не юных, - которые покинули страну, убежденные в том, что на них несмываемым пятном позора лежат грехи нацистской Германии. Они отказались от всего немецкого, переменили имена, обрели новую индивидуальность и стали проповедовать иной стиль жизни. На них очень похожи орды нынешних молодых американцев, которые бегут в Канаду и Швецию в знак протеста против войны во Вьетнаме. Эти группы формируют новые субкультуры, но отречься от своих корней не дано никому. Они остаются немцами; они остаются американцами. Они перемещаются по миру гурьбой, держась друг подле друга и черпая силы из того самого прошлого, которое они отвергли. Тяжкая это ноша - нести на себе груз вины. Понимаете? - Не совсем, - ответил Холкрофт. - Наверное, я скроен по-иному. Я не собираюсь брать на себя чужую вину. Кесслер посмотрел Ноэлю в глаза: - Я позволю себе предположить, что вам придется это сделать. Вы ведь говорили, что не собираетесь отступаться от задуманного вами предприятия, даже несмотря на ужасные вещи, приключившиеся с вами? Холкрофт задумался над словами ученого, прежде чем ответил: - Если вы и правы, то лишь отчасти. У меня несколько иные обстоятельства. Я ни от чего не бежал. Просто на меня тогда пал выбор. Мне так кажется. - То есть вы не из "проклятых", - спросил Кесслер, - а из касты избранных? - Привилегированных, по крайней мере. Ученый кивнул: - Есть имя и для этих. Может, слышали - "Зонненкиндер"? - "Зонненкиндер"? - наморщил лоб Ноэль. - Боюсь, этот термин из тех университетских дисциплин, в которых я, честно говоря, не блистал. Антропология, может быть? - Скорее философия, - подсказал Кесслер. - Эту концепцию развивал в двадцатых годах английский философ Томас Перри, а его предшественником был швейцарец Бахофен со своими мюнхенскими учениками. Согласно этой теории, "Зонненкиндер" - в переводе с немецкого "дети Солнца" - с незапамятных времен жили среди людей. Именно они творили историю и повелевали эпохами, становились выдающимися личностями и избранными мира сего. ? Холкрофт кивнул: - Вспомнил. В конце концов, избранность их и сгубила. Они погрязли в разврате и стали жертвами кровосмесительных связей или еще чего-то в этом роде. - Впрочем, все это - теория, - сказал Кесслер. - Мы с вами опять отвлеклись. И немудрено - вы очень хороший собеседник. Но давайте вернемся к вашему рассказу. Вы остановились на том, что дочке фон Тибольта очень трудно жить. - Им всем трудно жить. Это вообще не жизнь, а сумасшествие. Они все время в бегах. Влачат жалкое существование беженцев. - Да, эти люди - легкая добыча для фанатиков, - согласился Эрих. - Вроде "Одессы" и "Возмездия"? - Именно. Подобные организации не могут эффективно функционировать в Германии - здесь они запрещены. Поэтому они переносят свою деятельность в те страны, где осели разочарованные эмигранты вроде "проклятых". Все эти изгнанники только и ждут шанса вернуться в Германию и мечтают лишь о том, чтобы дожить до этого момента, сохранив силы и энергию. - Вернуться в Германию?! Кесслер выставил перед собой руку, словно заслоняясь: - Не дай Бог, чтобы такое произошло, но эти организации никак не хотят смириться с существующим положением. "Возмездие" однажды даже предлагало, чтобы боннское правительство управлялось Коминтерном, но этот проект отвергла даже Москва; "Возмездие" выродилось в обычную банду террористов. "Одесса" же всегда имела целью возрождение нацизма. В Германии людей из "Одессы" презирают. - Но они по-прежнему рыщут в поисках потомков наци, - заметил Ноэль. - Хелден как-то сказала о себе и себе подобных: "Нас проклинают за то, кем мы были, и за то, кем мы не стали". - Метко сказано. - Этих фанатиков надо остановить. Часть хранящихся в Женеве средств нам необходимо будет употребить на то, чтобы стереть с лица земли "Одессу" и "Возмездие". - Я возражать не стану. - Рад это слышать, - сказал Холкрофт. - Но давайте вернемся к Женеве. - Давайте. Ноэль изложил цели договора и рассказал о том, какие условия должны выполнить наследники, чтобы получить деньги в банке. Пора было переходить к тому, что приключилось с ним самим. Холкрофт начал с убийства в самолете, рассказал о терроре в Нью-Йорке, о перевернутой вверх дном квартире, о письме от людей из "Вольфшанце" и о телефонном звонке Питера Болдуина, повлекшем за собой череду зверских убийств. Затем он поведал о перелете в Рио и о густобровом господине по имени Энтони Бомонт, который оказался агентом "Одессы"; рассказал про подделанные документы, обнаруженный, им в иммиграционной службе в Рио, и про странную встречу с Морисом Граффом; особо же остановился на лондонском вторжении МИ-5, подчеркнув потрясающую новость о том, что британская разведка считает фон Тибольта убийцей, проходящим у них под кличкой Тинаму. - Тинаму? - впервые за время рассказа перебил его ошеломленный Кесслер. Лицо ученого пылало. - Да. Вы что-нибудь о нем знаете? - Только, то, что писали в газетах. - Я уже от нескольких человек слышал, что на совести этого Тинаму десятки убийств. - И британцы полагают, что Тинаму - это Иоганн фон Тибольт? - Они ошибаются, - сказал Ноэль. - И я уверен, что теперь они и сами это знают. Вчерашнее происшествие Должно их убедить. Вы все поймете, когда я дойду до этого эпизода. - Так продолжайте же! - подстегнул Кесслер. Холкрофт вкратце описал вечер, проведенный с Гретхен, Упомянул о фотографии Энтони Бомонта, потом рассказал о Хелден и Полковнике, сообщил о смерти Ричарда Холкрофта, вспомнил о телефонных разговорах с нью-йоркским Детективом Майлзом и про беседы с матерью. Потом перешел к рассказу о зеленом "фиате", преследовавшем их до Барбизона, и о человеке с рябым лицом. Затем последовало описание кошмара на fete d'hiver: как он пытался поймать в ловушку человека из "фиата" и при этом едва не погиб сам. - ...Я уже говорил несколько минут назад, что англичане ошибались насчет Теннисона, - добавил Холкрофт, завершая рассказ о своих злоключениях. - Теннисона? Ах да - это новое имя фон Тибольта, - вспомнил профессор. - Совершенно верно, - кивнул Холкрофт. - Люди из МИ-5 были убеждены, что происшествие в Монтро, включая и инцидент с рябым незнакомцем, шпионившим за нами, - дело рук Тинаму. Но рябой убит. А он работал на фон Тибольта, и разведке об этом известно. Хелден тоже подтвердила этот факт... - Вы хотите сказать, - перебил Кесслер, - что Тинаму - фон Тибольт не стал бы убивать своего человека. - Именно. - Значит, агент доложит своему начальству... - Увы, не доложит, - оборвал Ноэль Кесслера. - Он погиб, заслонив Хелден от пули. Но англичане, безусловно, проведут опознание и сразу установят, что к чему. - Смогут ли они найти труп агента? - Известие о его смерти они получат непременно. Там повсюду было полно полицейских. Тело обнаружат. - Могут ли следы вывести на вас? - Возможно. Наверняка найдутся свидетели, видевшие, как мы сцепились с ним на площади. Но Хелден придумала, что мы будем говорить в этом случае: "Да, нас преследовали, но к тому, что случилось позднее, мы не имеем никакого отношения". С какой стати мы должны знать о дальнейшем? - Звучит довольно неопределенно. - Еще когда агент был жив, я решил проверить, знает ли он что-нибудь о Болдуине. Это имя подействовало на агента подобно пистолетному выстрелу. Он стал умолять меня и Хелден связаться с неким Пэйтоном-Джонсом и рассказать тому обо всем; мы, мол, должны попросить его разыскать незнакомца, который напал на нас и убил человека фон Тибольта, и - это агент считал самым важным - непременно сообщить МИ-5, что ко всем этим происшествиям имеет какое-то отношение Питер Болдуин. - Болдуин? Вы, кажется, говорили, что у него были контакты с МИ-5? - уточнил Кесслер. - Да. Он приходил к ним некоторое время назад с информацией о наследниках "Вольфшанце". - "Вольфшанце"? - тихо переспросил Кесслер. - Это из того письма тридцатилетней давности, которое Манфреди передал вам в Женеве, не так ли? - Совершенно верно. Агент сказал, что мы должны попросить Пэйтона-Джонса еще раз вернуться к материалам Болдуина. К "коду "Вольфшанце", как он выразился. - Скажите, упоминал ли Болдуин "Вольфшанце" в телефонном разговоре с вами в Нью-Йорке? - спросил Кесслер. - Нет. Он сказал лишь, что мне надо держаться подальше от Женевы; что ему известны такие вещи, о которых не знает никто. Потом он сказал, что кто-то звонит ему в дверь, пошел открывать и к телефону уже не вернулся. Взгляд Кесслера стал холоднее. - Значит, Болдуин знал о Женеве и о том, что "Вольфшанце" проявляет к этому делу интерес. - Мне неизвестно, что именно он знал. Быть может, это были всего лишь слухи. - Однако эти слухи должны бы предостеречь вас от визита в МИ-5. Даже за ваше намерение известить их о том, что Бомонт - агент "Одессы", вы можете заплатить слишком дорогой ценой. Британцы начнут расспрашивать вас и вашу подругу обо всех подробностях. Делать это они мастера, и у них есть тысячи способов выудить из человека всю информацию. Имя Болдуина может всплыть на поверхность, и тогда они непременно поднимут его материалы. Так что этот вариант не годится. - Я пришел к такому же выводу, - сказал Холкрофт. Доводы Кесслера произвели на него впечатление. - Думаю, есть другой способ убрать Бомонта с вашего пути. - Какой же? - поинтересовался Холкрофт. - Здесь, в Германии, "Одессу" презирают. Стоит замолвить словечко нужному человеку, и Бомонта выдворят. А вам не придется лично вступать в контакт с британцами, рискуя проговориться о Болдуине. - Можно ли это устроить? - Нет проблем. Если Бомонт действительно агент Одессы, то короткой ноты Бонна министерству иностранных дел Великобритании будет вполне достаточно. У меня полно знакомых в правительстве, которые могут это сделать. У Холкрофта словно гора свалилась с плеч. Еще одно препятствие осталось позади. - Я так рад, что познакомился с вами... - признался он Кесслеру. - И вдвойне рад тому, что вы именно такой, какой вы есть на самом деле. - Не торопитесь с выводами. Вы ждете ответа на вопрос, присоединюсь ли я к вам? Честно говоря, я... - Я пока не требую от вас ответа, - перебил его Ноэль. - Вы были искренни со мной, поэтому я должен ответить откровенностью на откровенность. Я еще не все рассказал. Сегодня... - Сегодня? - встревожился Кесслер. Он явно был в замешательстве. - Да. Всего пару часов назад, если быть точнее. - И что же произошло... сегодня? Ноэль подался вперед: - Мы знаем о "Возмездии" и "Одессе". Мы не уверены, какой информацией о Женеве они располагают, но я чертовски хорошо представляю, как они будут действовать, когда раскопают достаточное количество фактов. Далее. Мы знаем о людях из "Вольфшанце". Кто бы они ни были, они ничем не лучше других - такие же сумасшедшие; но неким странным образом они сейчас на нашей стороне, поскольку заинтересованы в успехе Женевы. Однако есть еще одна сила. Кто-то - или что-то - гораздо могущественнее прочих. Я обнаружил это сегодня вечером. - Что вы имеете в виду? - Голос Кесслера ничуть не изменился. - От самого отеля за мной была слежка. Какой-то мотоциклист ехал за моим такси через весь Берлин. - Мотоциклист? - Да. Я, как последний идиот, привел за собою хвост, но, поняв, что сглупил, решил остановить шпика. И мне это удалось. Правда, дело обернулось несколько иначе, чем я предполагал. Мотоциклист не принадлежал ни к "Одессе", ни к "Возмездию". Он ненавидел и тех и других, обзывая их не иначе как мясниками и клоунами. - Он называл их... - Кесслер на мгновение умолк. Потом, восстановив цельность рассыпавшейся было картины, попросил: - Расскажите мне по порядку обо всем, что случилось. Вспомните все, что он говорил. - У вас есть какие-либо предположения? - Нет... Никаких. Мне просто интересно. Расскажите, пожалуйста. Холкрофту не составило труда припомнить все подробности. Преследование, засада, короткий разговор, выстрел. Когда он закончил рассказ, Кесслер попросил его снова воспроизвести разговор со шпиком в черной кожаной куртке. Потом еще раз. И еще один раз. - Кто это был? - спросил Холкрофт. Он видел, что Кесслер осведомлен лучше. - Кто они? - Вариантов несколько, - ответил немец, - но ясно одно: это нацисты. Вернее, неонацисты. Потомки НСДАП, эдакая фракция-заноза в теле "Одессы", от которой та не прочь избавиться. Бывают и такие парадоксы. - Но откуда они могут знать о Женеве? - Видите ли, сохранить в тайне финансовую аферу подобного масштаба практически невозможно: ведь с территорий оккупированных стран, со счетов вермахта и министерства финансов были похищены сотни миллионов. А потом эту громадную сумму еще размещали в Швейцарии, - объяснил Кесслер. Что-то смутило Холкрофта в словах Кесслера, но он не мог определить причину беспокойства. - Какой им толк от всего этого? - недоумевал он. - Денег им все равно не получить. Все, что в их силах, - это на многие годы завалить работой суды. Где тут выгода? - Вы не понимаете нацистских ультра. Никто из вас никогда их не понимал. Для наци важен не только собственный успех. В равной степени они заинтересованы в чужом провале. Деструктивность - неотъемлемая черта нациста. За портьерой внезапно возникла шумная возня. Кто-то упал, что-то с треском обрушилось, раздались крики; перекрывая общий гвалт, завизжала какая-то женщина. Полог дернулся в сторону, и в открывшемся проеме. Вдруг возник силуэт какого-то мужчины. Он бросился было вперед, но неожиданно повалился кулем на стол, тараща выпученные глаза. Изо рта и горла незнакомца хлестала кровь, лицо корчилось от боли, а тело билось в конвульсиях. Скребя пальцами по столу, он попытался вцепиться в край столешницы и, хватая ртом воздух, прошептал: - "Вольфшанце"... Солдаты "Вольфшанце"... Подняв голову, он хотел что-то крикнуть, но дыхание его оборвалось, и он со стуком уронил голову на стол. Незнакомец в черной кожаной куртке был мертв. Глава 26 Следующие несколько мгновений были для Ноэля столь же непонятными, сколь и суматошными. Пивную заполнили громкие крики и визг, в зале поднялась паника. Истекающее кровью тело сползло со стола и распласталось на полу. - Руди! Руди! - закричал Эрих. - Господин Кесслер! Следуйте за мной! - Быстро! - рявкнул профессор. - Что? - Сюда, друг мой! Вас не должны здесь видеть. - Но это же он! - Молчите, Ноэль. И держитесь, пожалуйста, за мою руку. - Что?.. Где?.. - Ваш кейс! Бумаги! Холкрофт сгреб документы и сунул их в портфель. В следующую секунду он обнаружил, что его втолкнули в круг глазеющих на него зевак. Ноэль не соображал, куда его ведут, но понимал, что они уходят прочь от трупа, и этого для него было достаточно. Он слепо следовал за другими. Кесслер вел его сквозь толпу. Впереди Кесслера управляющий теснил публику, расчищая дорогу к запертой двери слева под лестницей. Он вытащил из кармана ключ, открыл дверь, быстро затолкал их внутрь, вошел сам, захлопнул дверь и повернулся к Кесслеру: - Не знаю, что и сказать, джентльмены! Это ужасно. Пьяная свара. - Не переживай, Руди. И спасибо тебе, - ответил Кесслер. - Naturlich. Люди вашего ранга не могут быть замешаны в таких делах. - Ты очень добр. Есть здесь дверь на улицу? - Да, над нами. Мой личный служебный вход. Дверь вела в проулок. - Сюда, - показал Кесслер в сторону улицы. - Там припаркован мой автомобиль. Они быстро пересекли проулок, вышли на Курфюрстендамм и повернули налево. Справа, у входа в пивную, собралась возбужденная толпа, а чуть подальше Ноэль разглядел спешащего к месту происшествия полицейского. - Быстро! - приказал Кесслер и, едва они нырнули в шикарный "мерседес", завел двигатель; не прогрев его, сразу включил передачу, и машина понеслась на запад. - Тот человек... в куртке... это он за мной шпионил... - произнес Холкрофт шепотом. - Я догадался, - ответил Кесслер. - Он-таки нашел дорогу назад. - Боже мой! - вскричал Ноэль. - Что же я наделал?! - Вы не убили его, если только вы это имеете в виду. ? Холкрофт обалдело уставился на Кесслера: - Что?! - Вы не убили того человека, - повторил Кесслер. - Но я выстрелил! Я в него попал! - Я и не сомневаюсь. Просто пуля не убила его. - Что же тогда его убило? - спросил Холкрофт. - Очевидно, вы не обратили внимание на его горло. Парня задушили гарротой. - Болдуин... в Нью-Йорке... - ужаснулся Ноэль. ? "Вольфшанце" в Берлине, - ответил Кесслер. - Убийство вашего шпика было рассчитано вплоть до секунды. Кто-то из посетителей подвел его буквально к самой портьере и под шумок толпы придушил проволокой. - О Господи! Тогда убийца, кем бы он ни был... - Ноэль не смог завершить фразу. Его затошнило от страха. - Кем бы он ни был, - договорил за него Кесслер, - он теперь знает, что я - часть "Женевы". Вот вам и ответ, ибо выбора у меня не осталось. Я с вами. - Простите меня, - покаянно произнес Холкрофт. - Я не хотел ставить вас в безвыходное положение. - Знаю, и ценю это. Однако я буду вынужден настаивать на одном условии. - На каком? - Мой брат Ганс - он живет в Мюнхене - тоже должен войти в дело. Ноэль воскресил в памяти слова Манфреди: никаких ограничений на сей счет не было. Единственная оговорка басила, что каждое из трех семейств обладает только одним голосом. - Что ж, если он захочет, то никаких препятствий нет. - Он захочет. Мы с ним очень близки. Брат вам понравится. Он - прекрасный доктор. - Я бы сказал, что вы оба - прекрасные доктора. - Только Ганс лечит, а я по большей части разъясняю... Да еще еду куда глаза глядят. Я хотел пригласить вас к себе, но при нынешних обстоятельствах этого, пожалуй, делать не стоит. - Да, я слишком много всего натворил. Но вам, кстати, необходимо как можно быстрее вернуться домой. - Почему? - Если нам повезет и никто не сообщит о вас в полицию, тогда, конечно, это не имеет никакого значения. Но ежели официант - или кто-нибудь из ваших знакомых - скажет, что видел вас в пивной, и к вам нагрянет полиция, то вы сможете ответить, что как раз выходили из пивной, когда началась заваруха. Кесслер покачал головой. - Мне бы это никогда в голову не пришло. Слишком уж я инертный по натуре. - Три недели назад я бы тоже об этом не подумал. Auсадите меня возле стоянки такси. Я заеду в отель за чемоданом. - Что за ерунда? Я вас сам довезу. / - Нас не должны видеть вместе. Это чревато осложнениями. - Надо мне поучиться у вас. Когда же мы увидимся в таком случае? - Я позвоню вам из Парижа. Завтра или послезавтра я встречаюсь там с фон Тибольтом, а затем мы все втроем должны ехать в Женеву. Времени у нас в обрез. - А тот человек из Нью-Йорка? Майлз? - спросил Кесслер. - Об этом позже. Объясню при следующей встрече. Смотрите, вон такси на углу. - Что вы сейчас будете делать? Боюсь, самолетов сегодня уже нет. - Переночую в аэропорту. Не хочется торчать одному в номере. Кесслер остановил машину. - Спасибо, Эрих, - поблагодарил Холкрофт, открывая дверцу. - И простите меня. - Все нормально, друг мой Ноэль. Звоните. За письменным столом в домашней библиотеке Кессле-ра сидел светловолосый мужчина. Держался он очень прямо и, яростно поблескивая глазами, говорил, едва сдерживая гнев: - Повтори все сначала. Каждое слово. Без единого пропуска. - Да что толку? - отозвался из другого конца комнаты Кесслер. - Я уже раз десять пересказывал. Ничего нового я не вспомню. - Значит, расскажешь еще десять раз! - заорал Иоганн фон Тибольт. - Тридцать! Сорок раз! Кто это был? Откуда он взялся? Кто были те двое в Монтро? Они все связаны друг с другом; откуда они? - Мы не знаем, - напомнил Кесслер. - На твои вопросы нет ответов. - Есть! Как ты не понимаешь? Ответ - в том, что говорил человек в кожаной куртке Холкрофту, там, в переулке. Я в этом уверен. Я уже где-то слышал эти слова. Разгадка кроется в них! - Господи, - спокойно возразил Кесслер, - он же был у тебя в руках, и ты не смог из него ничего выудить. Почему же ты так уверен в том, что нам удастся извлечь истину из рассказа Холкрофта? Ты должен был расколоть кожаного. - Он бы не раскололся: слишком был накачан наркотиками. - И поэтому ты задушил его проволочной петлей и швырнул к ногам американца... Кретинизм! - Не кретинизм, а трезвый расчет, - поправил Кесслера Теннисон. - Холкрофта необходимо убедить в том, что "Вольфшанце" всюду следует за ним по пятам. Мы подстегнем его, запугаем, а потом предложим помощь... Но вернемся к разговору в переулке. Значит, - если верить Холкрофту, - тот парень не боялся умереть. Что он там говорил? "...Я готов. Мы все готовы. Мы остановим вас. Мы сорвем Женеву. Ты можешь убить меня - на мое место встанет другой; убьешь того - его заменит третий..." Слова фанатика. Но он отнюдь не был фанатиком: я лично в этом убедился. Этот парень не принадлежал ни к "Одессе", ни к "Возмездию". Он был откуда-то еще. В этом Холкрофт прав. Откуда-то еще... - Это тупик. - Не совсем. Мой человек в Париже занимается идентификацией трупов, обнаруженных в Монтро. - Он из Сюрте? - Да. Лучший из лучших. - Теннисон вздохнул: - Невероятно все это до неправдоподобия. Тридцать лет полного штиля, но стоит сделать в открытую первые шаги, как за две недели из небытия возникают всякие таинственные личности. Такое впечатление, что они, как и мы, ждали тридцать лет. Почему же они не начнут действовать в открытую? Вот в чем вопрос. Почему? - Он же сам сказал об этом Холкрофту в переулке: "Мы не можем упустить удачу". Что-то у них сорвется, если они предадут огласке Женеву. - Слишком просто для таких огромных сумм. Будь дело только в деньгах, ничто не остановило бы их от того, чтобы заявиться к нам - распорядителям вклада, - и поговорить с позиции силы. На кону почти восемьсот миллионов долларов. С их точки зрения, они вправе претендовать на две трети. Конечно, мы бы их сразу после совершения сделки прикончили, но знать они об этом не могут. Нет, Эрих, тут дело не только в деньгах. Мы должны искать что-то другое. - По-моему, мы должны обратить внимание на другую беду! - вскричал Кесслер. - Кем бы ни был этот сегодняшний мотоциклист, кем бы ни были те двое из Монтро, - все это мелочи по сравнению с основной проблемой, решение которой не терпит никаких отлагательств! Взгляни правде в лицо, Иоганн! Британцам известно, что Тинаму - это ты! Нельзя больше от этого отмахиваться! Они знают, что ты - Тинаму! - Одна поправочка: они всего лишь предполагают, что я Тинаму, но отнюдь не знают наверняка. И, как верно заметил Холкрофт, очень скоро убедятся в том, что были несправедливы в своих подозрениях. Если уже не убедились. Так что мое положение сейчас весьма и весьма благоприятно. - Ты сошел с ума! - завопил Кесслер. - Ты рискуешь всем! - Напротив, - спокойно возразил Теннисон, - я укрепляю наши позиции. Можно ли вообразить себе лучшего союзника, чем МИ-5? Если быть точным, то у нас, конечно, есть свои люди в британской разведке, но все они рангом ниже Пэйтон-Джонса. - Ради Бога, о чем ты говоришь?! - Кесслер покрылся холодным потом, на его шее вздулись жилы. - Сядь, Эрих. - Нет! - Сядь! Кесслер опустился на стул: - Я этого не допущу, Иоганн. - Не допускай, на здоровье. Только сначала послушай. - Теннисон подался вперед: - Давай поменяемся на время ролями - я немного побуду профессором. - Не надо на меня давить. Мы, видите ли, можем мириться с тем, что кто-то вторгается в сферу наших интересов, но не хотим мириться с тем, что от нас что-то скрывают. А если тебя арестуют - что тогда с нами станется? - Я, конечно, польщен, но ты не должен мыслить подобным образом. Если даже со мной что-нибудь произойдет, то в наших списках найдутся имена многих достойных людей со всех концов света. Выбирать есть из кого: четвертый рейх в любом случае не останется без вождя. Но со мной ничего не случится. Тинаму - мое самое надежное прикрытие. Как только его поймают, я не только окажусь вне подозрений, - меня еще и окружат почетом и уважением. - Да ты свихнулся! Ведь Тинаму - это ты сам! ? Теннисон, улыбаясь, откинулся на спинку стула: - А давай-ка попристальнее изучим нашего убийцу. Согласен? Десять лет назад ты сказал, что Тинаму - мое лучшее творение. Ты говорил, насколько я помню, что он может оказаться нашим самым жизнеспособным оружием. - Теоретически. Только теоретически. Я тогда сразу заявил, что это - чисто теоретическое суждение! - Да, любишь ты прятаться за стенами своей башни. Впрочем, так и должно быть. Но ты оказался прав, понимаешь? По моим последним расчетам, швейцарские миллионы не сослужат нам пользы, если их тут же не пустить в ход. Однако везде и всюду - препоны законов, и нам придется их обходить. А это не так просто, как в прежние времена, когда можно было заплатить за поджог Рейхстага, купить места в парламенте или выборы в Америке. И все же для нас это гораздо проще, чем для кого бы то ни было. Твои суждения десятилетней давности сегодня приобрели еще большую злободневность. Благодаря Тинаму мы можем выдвигать самые экстраординарные требования наиболее влиятельным лицам в правительствах великих держав. Все они платили Тинаму за убийства своих конкурентов. Среди наших заказчиков - люди в Вашингтоне, Париже и Каире; услугами Тинаму пользовались Афины, Бейрут, Мадрид, Лондон, Варшава и даже Москва. Тинаму неодолим. Это - наша ядерная бомба. - Которая, взорвавшись, может выпасть на наши головы в виде радиоактивных осадков. - Может, - согласился Теннисон, - но этого не случится. Много лет назад, Эрих, мы с тобой поклялись не держать друг от друга никаких секретов, и я оставался верен этой клятве всегда и во всем, кроме одного случая. Но я не раскаиваюсь. Эта тайна была, как говорится, "привилегией высшего чина", и я чувствовал, что не должен тебя в нее посвящать. - Что же ты натворил? - Я создал самое жизнеспособное оружие, о котором ты мечтал десять лет назад. - Каким образом? - Пару минут назад ты почти попал в точку, когда кричал, что я - Тинаму! - Ты и есть Тинаму! - Нет. - Что-о?! - Я всего лишь часть Тинаму. Пол-Тинаму. Лучшая, конечно, половина, но не более того. Многие годы я готовил для этой роли другого. Он замещает меня в боевых операциях. И хотя все навыки его - результат муштры, а лоск - чисто внешний, он лучший на земле - после настоящего Тинаму - специалист в своей области. Ученый муж удивленно уставился на блондина. Во взгляде Кесслера читался благоговейный трепет. - Он - один из нас? "Дитя Солнца"? - Нет, конечно! Он наемный убийца. Зарабатывает столько, что может позволить себе любые капризы и аппетиты. Чем он, собственно говоря, в основном и занимается. Но при этом знает, что в один прекрасный день может заплатить за безбедное свое существование самую высокую цену. И он к этому готов. Ибо он - профессионал. Кесслер поглубже устроился в кресле и ослабил воротничок. - Должен признаться, что ты не перестаешь меня изумлять. - Я еще не все сказал, - перебил его Теннисон. - Скоро в Лондоне состоится международное совещание на высшем уровне. Более удобного случая невозможно вообразить. Там Тинаму и будет схвачен. - Тинаму... Что ты сказал?! - Что слышал, - улыбнулся Теннисон. - Тинаму будет схвачен на месте преступления. При нем окажется винтовка нестандартного калибра с характерными приметами - та самая, из которой уже застрелили троих несчастных. Тинаму будет пойман и убит человеком, выслеживавшим его почти шесть лет. Этот человек из соображений личной безопасности откажется от всех почестей, попросит, чтобы его имя не предавали огласке, и предупредит обо всем высшие эшелоны разведки той страны, что стала для него второй родиной. Этот человек - Джон Теннисон, европейский корреспондент газеты "Гардиан". - Боже мой! - прошептал Кесслер. - Как ты это сделаешь? - Этого не дано узнать даже тебе. Но операция принесет нам доходы, сравнимые с самой Женевой. В газетах появятся сообщения о том, что Тинаму вел личное досье на своих заказчиков, которое, однако, обнаружить не удалось. По всей видимости, кто-то выкрал записи. Похитителями окажемся, естественно, мы. Таким образом, Тинаму будет работать на нас и после смерти. Кесслер восхищенно покачал головой: - У тебя потрясающий дар - способность мыслить нестандартно. - Один из многих, - походя заметил блондин, как о чем-то само собой разумеющемся. - В свете всего сказанного наш новый альянс с МИ-5 может оказаться чрезвычайно полезным. Быть может, есть разведслужбы и поизощреннее, но МИ-5 лучше всех. - Теннисон хлопнул ладонью по подлокотнику, как бы закрывая тему. - Итак, вернемся к нашему неопознанному врагу, - сказал он. - Я уверен, что разгадка кроется в словах, которые он произнес в том переулке. Я их сам слышал! - По-моему, мы уже исчерпали все возможности. - А по-моему, мы только приступаем к решению, - возразил блондин и придвинул к себе лист бумаги и карандаш. - Итак, начинаем сначала. Запишем все его слова, а также то, что тебе удастся вспомнить. Профессор вздохнул: - Ну что ж, начнем. Холкрофт утверждает, что первые слова незнакомца касались убийства во Франции, а именно того, что Холкрофт не колеблясь выстрелил... Кесслер рассказывал, Теннисон слушал, изредка перебивая его и заставляя повторять отдельные слова и фразы. Так прошло сорок минут. - Все, я больше не могу! - взмолился Кесслер. - Мне больше нечего сказать. - Ну-ка еще раз про орлов, - довольно резко оборвал его Теннисон. - Повтори дословно эту фразу. - Про орлов?.. Пожалуйста. "На этот раз остановить орлов не удастся". Может, он имел в виду Люфтваффе? Или вермахт? - Не похоже. - Теннисон пробежал глазами исписанные листы и ткнул пальцем в какую-то фразу. - Вот. Ваша "Вольфшанце"; он говорит, что "Вольфшанце" наша, а не их. - О чем ты? - удивился Кесслер. - Мы ведь и есть "Вольфшанце". Все люди "Вольфшанце" набираются из "детей Солнца". Теннисон пропустил слова Кесслера мимо ушей. - Фон Штауфенберг, Ольбрихт, фон Фалькенхаузен и Хепнер. Роммель называл их "истинными орлами Германии". Это заговорщики, которые организовали покушение на фюрера. Всех, кроме Роммеля, расстреляли, тот покончил с собой. Вот о каких орлах говорил незнакомец в кожаной куртке. Эти орлы и есть их "Вольфшанце". - И что из этого следует? Ради Бога, Иоганн, я уже ничего не соображаю! Теннисон исписал с десяток страниц. Сейчас он тасовал их, подчеркивая некоторые слова и обводя кружками отдельные фразы. - Знаешь, твоих сведений может оказаться достаточно, - сказал он, оторвавшись от бумаг. - Смотри, вот здесь... на этой странице. Он говорит: "Мясники, клоуны", и далее - "Орлов вам не остановить"... Уже потом, через несколько секунд, Холкрофт объясняет ему, что счет может быть заморожен, что для получения денег необходимо выполнить особые условия... "Деньги заморозят закопают обратно в землю", - говорит Холкрофт. Незнакомец повторяет фразу "закопают обратно в землю" и признает, что они допустили промах. Однако тут же добавляет, что хотя бы "выжженной земли" больше не будет. "Выжженная земля". "Выжженной земли... на этот раз не будет". Теннисон внезапно напрягся. Он откинулся на спинку стула, его безупречное, словно изваянное из мрамора лицо сосредоточилось, взгляд холодных глаз сконцентрировался на листе бумаги. - Не может быть!.. - прошептал он наконец. - Прошло столько лет... План "Барбаросса"! "Выжженная земля" Барбароссы! О Боже мой... Это "Нахрихтендинст"! "Нахрихтендинст"! - Что ты мелешь? - спросил Кесслер. - "Барбаросса" - это первая операция Гитлера. Вторжение на север, завершившееся блестящей победой. - Он считал это победой. А в Пруссии "Барбароссу" восприняли как величайшее бедствие. Пиррова победа, добытая морем крови. Неподготовленные войска гибли целыми дивизиями... "Мы захватили земли", - говорили генералы. "Нам досталась никчемная, выжженная земля Барбароссы", - говорили другие. Те, кто стал основателем "Нахрихтендинст". - Что это такое? - Служба разведки. Подразделение, целиком состоявшее из утонченных аристократов и юнкеров-дворян. В разгар войны кто-то пытался посеять вражду между Русскими и Западом; многие считали, что это дело рук Гелена. Ничего подобного. Операция была разработана людьми из "Нахрихтендинст". Они презирали Гитлера; эсэсовцев величали не иначе как "отбросами"; ненавидели офицеров Люфтваффе. Все они были для "Нахрихтендинст" "мясниками и клоунами". Сами же аристократы были выше войн и партий. Они служили только Германии. Своей Германии. - Объясни, наконец, что ты имеешь в виду! - не выдержал Кесслер. - "Нахрихтендинст" жива. Ее люди вмешиваются в наши дела. Они хотят провалить Женеву. И они не остановятся ни перед чем, чтобы убить четвертый рейх еще в зародыше. Глава 27 Ноэль стоял на мосту Пон-Неф, любуясь мерцающими, словно мириады свечей, огнями вечернего Парижа. Днем он позвонил Хелден в "Галлимар", и она согласилась встретиться с ним на этом месте после работы. Холкрофт пытался уговорить ее поехать в гостиницу, в Аржантей, но Хелден отвергла его предложение. - Но ты обещала, что, если я тебя попрошу, ты будешь со мной дни и недели, - напоминал ей Ноэль. - Я обещала это нам обоим, любимый. И у нас эти дни будут непременно. Но только не в Аржантей. Я все объясню тебе при встрече, - ответила Хелден. И вот Холкрофт ждал ее на мосту. На часах было всего четверть шестого, но над Парижем уже опускалась зимняя ночь, и с реки повеяло пронизывающей стужей. Холкрофт поднял воротник поношенного пальто и еще раз взглянул на часы: стрелки не сдвинулись. И немудрено. Ведь прошло не более десяти секунд. Ноэль вдруг поймал себя на том, что похож на юношу, поджидающего в летнюю ночь подружку, с которой познакомился на вечеринке в сельском клубе. Он смущенно улыбнулся своим мыслям, но слегка при этом встревожился: нельзя, чтобы Хелден заметила его возбуждение. Как-никак он не в деревне, и вокруг не теплая лунная ночь. Он мерзнет на парижском мосту, на нем поношенное пальто, а в кармане этого пальто - пистолет. На дальнем конце моста показалась Хелден. Она была одета в черный плащ; светлые волосы спрятаны под темно-красным шарфом. Хелден шла неторопливой походкой одинокой женщины, возвращающейся с работы, но даже среди тысяч парижанок, спешащих домой, она выделялась редкой красотой. Холкрофт двинулся навстречу. Хелден, заметив его, замахала рукой, показывая, чтобы Ноэль оставался на месте, но он, забыв о предосторожностях, помчался к Хелден и, не обращая внимания на ее жесты, сжал свою любимую в объятиях. Холкрофт был счастлив. Она снова рядом, и ему с ней тепло, уютно и спокойно. Чуточку отстранившись, Хелден взглянула Холкрофту в лицо: - Не надо бегать по мостам. - Она попыталась казаться строгой, но глаза ее улыбались. - Человек, бегущий по мосту, вызывает подозрение. По мосту надо гулять, а не бегать. - Я так соскучился, что забыл про все на свете. А, наплевать! - Впредь не забывай. Ну, как тебе Берлин? Ноэль обнял ее за плечи, и они пошли в сторону набережной Сен-Бернар. - Новостей у меня много, - сказал Холкрофт. - И хороших и плохих. Впрочем, если считать новые знания прогрессом, то мы сделали пару гигантских шагов вперед. Тебе брат звонил? - Да, сегодня днем, через час после тебя. У него изменились планы, и он будет в Париже уже завтра. - О, это самое приятное из всего, что ты могла сообщить мне. Мне так кажется, по крайней мере. Завтра узнаем, не ошибаюсь ли я. Они свернули с моста налево и пошли вдоль набережной. - Соскучилась по мне? - спросил Холкрофт. - Ноэль, ты сумасшедший. Мы же расстались только вчера. Я всего-то успела прийти домой, принять ванну, выспаться, наконец, как следует и утром вернуться на службу. - Ты ночевала дома? В своей квартире? - Нет, я... - Хелден остановилась и посмотрела на него с улыбкой: - Отлично, новобранец Ноэль Холкрофт! Непреднамеренный допрос? - Преднамеренный. - Но ты же обещал об этом не спрашивать. - Вовсе нет. Я спрашивал, замужем ли ты, и получил отрицательный ответ; тогда я спросил, живешь ли ты с кем-нибудь, ты ответила весьма уклончиво. Но я вовсе не обещал тебе, что не буду пытаться разузнать, где ты живешь. - Это как бы подразумевалось, дорогой. Когда-нибудь я тебе все расскажу, и ты поймешь, какой ты был глупенький. - Расскажи сейчас. Я влюблен и хочу знать, где живет моя девушка. Улыбка исчезла с лица Хелден. Но потом она взглянула на Холкрофта и улыбнулась снова: - Ты похож на маленького мальчишку, который научился новому слову и повторяет его на все лады. Ты еще недостаточно хорошо знаком со мной, чтобы любить меня. Я ведь уже говорила тебе? - Я забыл, что тебе нравятся женщины. -Да, они среди моих лучших друзей. - Но выходить замуж за одну из них ты не собираешься? - Я ни за кого не собираюсь замуж. - Уже легче! Тогда давай ближайшие десять лет быть вместе, оставив за каждой стороной право выбора. - Ты так славно говоришь... Они остановились на перекрестке. Холкрофт притянул к себе Хелден и положил ей руки на плечи: - Я за свои слова отвечаю. - Я верю, - ответила она и посмотрела на него с любопытством, к которому примешивался страх. Холкрофт заметил это и слегка встревожился. - Любишь меня хоть немножко? - спросил он с улыбкой. - Кажется, даже больше, чем немножко, - серьезно ответила Хелден, - а мне бы этого очень не хотелось. Боюсь, с этой бедой я не справлюсь. - Тем лучше! - рассмеялся Ноэль и, взяв ее под руку, повел через улицу. - Приятно сознавать, что даже у тебя нет ответов на все вопросы. - А ты думал, что у меня они есть? - Мне казалось, что тебе так кажется. - Вовсе нет. - Я знаю. Ресторан был полупустой. Хелден попросила метрдотеля устроить столик в глубине зала - так, чтобы не было видно с улицы. Метрдотель кивнул и повел их между столиков. Ясно было, что он никак не может понять, почему эта прелестная дама появилась в его заведении с таким засаленным кавалером. "Трудные деньки наступили для парижских девочек. Вернее, ночки" - вот что читалось в его взгляде. - А он меня не одобрил, - заметил Холкрофт, когда метрдотель, приняв заказ, удалился. - Еще не все потеряно. Ты поднялся в его глазах, заказав дорогое виски. Он даже улыбнулся. Ты не заметил? - Это он увидел мой пиджак. Кажется, его сняли с другой вешалки, нежели пальто. Хелден рассмеялась: - Да, пальто явно не из коллекции высокой моды. Ты носил его в Берлине? - Конечно. Мне даже удалось в нем заарканить проститутку. Ты не ревнуешь? - К тем, кто соблазнился тобой в этом пальто, - нет. - Она была само очарование. - Повезло тебе. Наверняка она из "Одессы", и ты подцепил то, что ими планировалось. Сходишь к врачу, прежде чем домогаться моей любви. Ноэль взял ее за руку. Он был очень серьезен, когда заговорил снова: - Об "Одессе" можно забыть. И о "Возмездии" тоже. Это как раз одна из тех новостей, о которых мне стало известно в Берлине. Ни одна из этих организаций знать не знает про Женеву. Хелден была ошеломлена. - А как же... Бомонт? Ты говорил, что он агент "Одессы", что он шпионил за тобой в Рио... - Я и сейчас считаю его агентом "Одессы", и он действительно за мной шпионил. Но не из-за Женевы. Бомонт связан с Граффом. Каким-то образом он пронюхал про то, что я ищу Иоганна фон Тибольта, и именно поэтому стал за мной следить. Женева тут ни при чем. Завтра, во время разговора с твоим братом, я надеюсь разузнать все подробности. Но, как бы там ни обернулись события, Бомонт выйдет из игры через пару дней. Об этом позаботится Кесслер. Он обещал позвонить в Бонн кому-то из правительства. - Это так просто? - Во всяком случае, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Стоит лишь намекнуть на причастность Бомонта к "Одессе", как мигом поднимется волна расследований. Его сразу загребут. - Но если ни "Одесса", ни "Возмездие" не знают про Женеву, то кто же пытается помешать нам? - Я как раз собирался об этом рассказать. И еще про то, почему мне пришлось избавиться от пальто и шляпы. - О Господи! - Хелден никак не могла уловить связи в словах Ноэля. Холкрофт рассказал о своих берлинских приключениях, опустив эпизод в темном переулке. Потом он сообщил о своей беседе с Кесслером и, уже завершая рассказ, вдруг понял, что скрыть от Хелден убийство незнакомца в кожаной куртке не удастся. Завтра он в любом случае должен рассказать об этом ее брату, так что держать Хелден в неведении нет смысла. Когда Ноэль закончил свое повествование, Хелден аж вздрогнула и сжала пальцы в кулаки. - Какой ужас! А что об этом думает Кесслер? Есть у него какие-то предположения? - Практически никаких. Мы с ним проанализировали весь эпизод раз десять, пытаясь ухватиться за какую-либо ниточку, но, увы... По мнению Кесслера, этот молодчик принадлежал к одной из неонацистских группировок - Эрих назвал их "потомками НСДАП" и "занозами в теле "Одессы". - А каким образом они могли узнать про Женеву? - Я и об этом спросил у Кесслера. Он ответил, что денежные манипуляции такого масштаба очень трудно сохранить в тайне. Кто-то где-то вполне мог разнюхать про Женеву. - Но ведь вся суть Женевы в секретности. Если о тайне кто-то узнает, то неминуем крах. - Значит, все дело в степени секретности. Когда тайна становится тайной? И в чем различие между информацией секретной и совершенно секретной? Горстка людей, разузнав про Женеву, хочет помешать нам получить деньги и использовать их по назначению. Деньги нужны им самим, а значит, рассекречивать Женеву нашим конкурентам нет смысла. - Но если они узнали про Женеву, то должны знать и то, что денег получить не смогут. - Совсем не обязательно. - Тогда им надо об этом сказать! - Именно так я и поступил в том темном переулке. Но убедить незнакомца не сумел. Впрочем, даже если я его и убедил, то теперь это уже не имеет никакого значения. - Но... как ты не понимаешь?! Надо разыскать этих людей - кто бы они ни были - и сказать им, что они ничего не добьются, остановив тебя, моего брата и Кесслера. Холкрофт пригубил виски. - Не думаю, что нам следует поступать таким образом. Кесслер сказал мне вчера одну фразу, которая не дает мне покоя до сих пор. "Вы, - заявил он, очевидно, подразумевая под местоимением "вы" тех, кто не занимался изучением вопроса специально, - никогда не понимали нацистских ультра". Оказывается, для наци в равной степени важны как собственный успех, так и чужой провал. Кесслер назвал это "неотъемлемой деструктивностью наци". Хелден вновь нахмурила брови: - Значит, если им все рассказать, то они начнут за вами охотиться. И постараются убить вас троих, потому что без вас нет и Женевы. - Ее не будет для нашего поколения, но не для следующего. Это очень мощный аргумент в нашу пользу. Если нас убьют, то деньги еще на тридцать лет вернутся в подвалы банка. Хелден в ужасе прикрыла рот рукой: - Погоди минутку... Тут что-то не так. Они хотели убить тебя. Тебя! С самого начала... тебя! Холкрофт покачал головой: - В этом нельзя быть уверенным... - Нельзя?!- взвилась Хелден. - Господи Боже мой, что же тебе еще нужно?! Нож, которым тебя пырнули в толпе. Стрихнин в самолете, выстрелы в Рио... Что тебе еще нужно?! - Мне нужно знать, кто за всем этим стоит. Именно поэтому я хочу завтра встретиться с твоим братом. - Но о чем тебе может рассказать Иоганн? - О том, кого он убил в Рио. Хелден принялась было протестовать, но Холкрофт взял ее за руку: - Позволь мне все объяснить. Я полагаю, что мы оказались - вернее, я оказался - в гуще двух схваток, никоим образом не связанных друг с другом. То, что случилось в Рио с твоим братом, не имело никакого отношения к Женеве. В этом моя ошибка: я все происшествия привязывал к Женеве. А это не так. Здесь две разные игры. - Я уже пыталась тебя в этом убедить, - напомнила Хелден. - Я плохо соображал. Но тогда в меня еще не стреляли, не пытались отравить, не пыряли ножом в живот. А такие шуточки чертовски развивают мыслительный процесс. Мой, во всяком случае. - Должна предупредить тебя, Ноэль, что Иоганн очень противоречивый человек, - сказала Хелден. - Он может быть обаятельным, элегантным, но в то же время скрытным. Такова его натура. Брат живет очень странной жизнью. Иногда он кажется мне похожим на овода: так же порхает с места на место, постоянно меняет пристрастия, сверкает, повсюду оставляет свою метку, но не всегда желает, чтобы эту метку опознавали. - "Он здесь, он там, он повсюду!" - передразнил ее Холкрофт. - Прямо Фигаро какой-то. - Именно. Иоганн может не сказать тебе о том, что произошло в Рио. - Он обязан. Мне это нужно знать. - Если происшествие не имеет отношения к Женеве, то Иоганн может отказаться что-либо рассказывать. - Тогда я попытаюсь убедить его. Мы должны знать, насколько уязвима его позиция. - Допустим, она уязвима. Что тогда? - Тогда он будет отстранен от участия в Женеве; мы знаем, что он убил кого-то. Ты сама слышала, как тот человек - ты еще подумала тогда, что он, должно быть, богач и большая шишка, - как он говорил, что мечтал бы увидеть твоего брата вздернутым на виселице за убийство. Я знаю, что Иоганн якшался с Граффом, а это значит - с "Одессой". Ему пришлось бежать, чтобы спасти свою шкуру. Хоть он и взял с собою тебя и Гретхен, но спасал он только себя. Твой брат замешан во множестве подозрительных дел; за ним постоянно следят, и у меня есть основания предполагать, что его могут шантажировать. Тогда Женева даст трещину, и все пойдет насмарку. - Должны ли об этом знать банкиры? - спросила она. Ноэль прикоснулся к щеке Хелден и повернул ее лицо к себе. - Мне придется рассказать им. Речь идет о семистах восьмидесяти миллионах долларов - о благородном жесте, который три выдающихся человека сделали для самой Истории. Если твой брат хочет сорвать Женеву или рассчитывает использовать деньги не по назначению, то пусть лучше эти миллионы покоятся в земле, пока не подрастет следующее поколение. Впрочем, такой исход дела маловероятен. Согласно завету, душеприказчицей фон Тибольта можешь стать и ты. Хелден пристально посмотрела на Холкрофта: - Я не могу этого принять, Ноэль. Душеприказчиком должен быть Иоганн. Не только потому, что он больше меня подходит для Женевы, но и потому, что Иоганн этого заслуживает больше, чем я. Я не могу отнять у него право участвовать в Женеве. - А я не могу дать ему это право, если он хоть в самой малой степени способен причинить вред договору. Давай поговорим об этом завтра, после того как я с ним встречусь. Хелден внимательно изучала лицо Холкрофта. Он смутился. Она сняла ладонь Ноэля со своей щеки и крепко-крепко сжала ее в своих ладонях. - Ты человек высоких моральных принципов, да? - Совсем не обязательно. Я просто рассерженный человек. Меня уже мутит от коррупции, процветающей в политической и финансовой системах. Таких деляг полным-полно в моей стране. - В политической и финансовой системах? - Это выражение из письма отца. - Как странно, - заметила Хелден. - Что именно? - Ты всегда называл его либо Клаузеном, либо Генрихом Клаузеном. Официально так, отстраненно... Холкрофт кивнул. Хелден верно подметила. - Действительно, забавно, - сказал он. - Ведь я знаю о нем не больше, чем знал прежде. Правда, мне его описали. Рассказали, как он выглядел, как говорил, как люди завороженно слушали его. - Значит, теперь ты все-таки знаешь его лучше. - Вряд ли. Это были всего лишь чужие впечатления. Притом детские. Хотя, надо признать, знаний об отце у меня чуточку прибавилось. - Когда родители рассказали тебе о нем? - Не родители... Вернее, не отчим. Только Альтина. Это случилось примерно через две недели после моего двадцатипятилетия. Я тогда работал, был дипломированным специалистом. - Специалистом? - Я архитектор, помнишь? Впрочем, я уж и сам почти забыл об этом. - И мама специально ждала, пока тебе исполнится двадцать пять лет? - Она поступила правильно. Не думаю, что сумел бы пережить это известие, узнай я о нем раньше. Святой Боже! Ноэль Холкрофт, американский парнишка. Гамбургеры с жареной картошкой, стадион "Шиэ" и "Мете", Гарден и "Нике"; приятели по колледжу, чьи отцы сражались на полях Второй мировой войны, выигрывая ее каждый по-своему. Да сказать тому Холкрофту, что его отец - один из тех щелкающих каблуками садистов в фильмах про войну... Господи, мальчишка бы свихнулся. - Почему же она тогда вообще стала об этом рассказывать? - Потому что я мог когда-нибудь узнать об этом сам, а она этого не хотела. Хотя и была уверена, что самому мне правду не узнать никогда. Они с Диком замели все следы - даже в свидетельстве о рождении моими родителями значатся Альтина и Ричард. Однако существовала еще одна метрика. В Берлине. "Клаузен. Пол мужской. Мать - Альтина. Отец - Генрих". И были живы люди, знавшие о том, что Альтина бросила мужа и сбежала с ребенком из Германии. Мама хотела, чтобы меня не могли застать врасплох: если вдруг по какой-то причине кто-нибудь вспомнит ту историю и попытается меня шантажировать, то я должен буду отвергнуть "клевету", утверждая, что речь идет о другом человеке, который еще ребенком умер в Англии. - Значит, существует и свидетельство о смерти? - Да. Зарегистрированное надлежащим образом в какой-то лондонской конторе. Хелден прислонилась к стене: - А у нас с тобой, оказывается, много общего. Наши судьбы полны фальшивых бумаг. Какая, наверное, роскошь - честная жизнь... - Для меня бумаги не слишком много значат. Я не нанимал шпионов, чтобы выкрасть их, не стрелял в людей, которые мне эти бумаги добывали... - Ноэль допил виски. - Предпочитаю спрашивать сам. И собираюсь задать твоему брату несколько очень жестких вопросов. Молю Бога, чтобы его ответы оказались именно такими, каких я ожидаю. - Я молюсь вместе с тобой. Холкрофт вплотную приблизился к Хелден - так, что плечи их соприкоснулись. - Любишь меня хоть немножко? - спросил он. - Гораздо больше, чем немножко. - Останься сегодня со мной. - Как раз это я и собиралась сделать. Поедем в твой отель? - Но не в тот, что на улице Шеваль. Выдуманный нами мистер Фреска вчера переехал в более комфортабельные апартаменты. Видишь ли, у меня тоже есть друзья в Париже. Один из них - заместитель управляющего отелем "Георг V". - Ой, к чему такая расточительность? - Это вполне позволительно, потому что ты - непредсказуемая женщина: когда я с тобой, я не знаю, что с нами приключится на следующий день. Кстати, почему нам нельзя ехать в Аржантей? Ты обещала сказать мне. - Нас там видели. - Кто? - За тобой следил какой-то человек. Мы не знаем его имени, но он из Интерпола. У нас там есть свои люди. Они и сообщили, что из Парижа пришла оперативка с твоими приметами. А в Париж нитка протянулась из Нью-Йорка. Тебя разыскивает полицейский чин по фамилии Майлз. Глава 28 Джон Теннисон вышел из людного зала прилета лондонского аэропорта Хитроу и направился к припаркованному у обочины черному "ягуару". Водитель, увидев приближающегося светловолосого господина, отложил книгу, потушил сигарету и вышел из машины. - Добрый день, мистер Теннисон, - произнес он с гортанным валлийским акцентом, приветствуя блондина. - Давно ждешь? - равнодушно спросил шофера Теннисон. - Не очень, - ответил валлиец, принимая у Теннисона портфель и небольшой чемодан. - Вы, наверное, хотите сами сесть за руль? - Да. Высажу тебя по дороге у какой-нибудь стоянки такси. - Я могу поймать такси и здесь, в аэропорту. - Нет. Мне по дороге нужно немного поговорить с тобой, - объяснил Теннисон и сел за руль. Валлиец уложил багаж на заднее сиденье и тоже сел в машину. Через несколько минут они уже миновали ворота аэропорта и выехали на лондонскую автостраду. - Как прошла поездка - удачно? - поинтересовался валлиец. - Очень много было дел. - Читал вашу статью про Бахрейн. Презабавная. - Страна презабавная. Единственные экономисты на всем архипелаге - это индусы-лавочники. - Но вы весьма благосклонно отозвались о шейхах. - Потому что они были благосклонны ко мне. Какие новости со Средиземноморья? Что передают с корабля Бомонта? Ты поддерживал связь с братом? - Постоянно. Мы используем радиотелефон на мысе Камарат. Пока все идет по плану. На пристани пущен слух, будто капитана видели в Сен-Тропе двое суток тому назад. Он якобы вышел в море на небольшом катере с какой-то женщиной. С тех пор ни о парочке, ни о катере нет никаких известий. Очевидно, попали в бушевавший на море шторм и погибли. Брат завтра сообщит о трагедии и примет командование на себя. - Естественно. Что ж, значит, все идет хорошо. Причина смерти Бомонта будет предельно ясной. Несчастный случай во время шторма. Никому не придет в голову задавать еще какие-то вопросы. - Вы не посвятите меня в то, что произошло на самом деле? - Только в общих чертах. Детали будут для тебя лишним бременем, - ответил Теннисон. - Говоря коротко, Бомонт зарвался. Его видели в подозрительных местах в компании подозрительных личностей. Уже пошли разговоры о том, что наш высокопоставленный чин связан с "Одессой". Валлиец разгневался: - Это же очень опасно! Проклятый идиот! - Я должен сказать тебе еще кое-что, - сказал Теннисон. - Время пришло. Валлийцем овладел благоговейный трепет: - Значит, это случилось? - Я полагаю, это произойдет в ближайшие две недели. - Поверить не могу! - Почему? - спокойно спросил Теннисон. - Все идет по плану. Пора начинать рассылку шифровок. По всем адресам. - По всем адресам, - зачарованно повторил валлиец. - Код "Вольфшанце". - "Вольфшанце"?.. О Господи, значит, действительно началось! - Слушай внимательно. Составишь сводный список региональных лидеров - в одном экземпляре, естественно. Соберешь всю картотеку - по всем странам, городам, политическим связям - и запечатаешь микрофильмы в стальной кейс. Принесешь этот кейс вместе со списком лично мне. Ровно через неделю, в среду, мы с тобой встречаемся возле моего дома в Кенсингтоне, на улице, в восемь часов вечера. - Через неделю, в среду, в восемь часов, с кейсом. - И со списком лидеров. - Конечно. - Валлиец прикусил указательный палец. - Свершилось... - сказал он шепотом. - Есть, правда, одно маленькое препятствие, но мы его преодолеем. - Могу я чем-то помочь? Я сделаю все, что угодно. - Знаю, Ян. Ты один из лучших. Я тебе скажу через неделю. - Все, что угодно. - Конечно. - Теннисон сбавил скорость. Беседа подходила к концу. - Я бы подбросил тебя до Лондона, но мне нужно ехать в Маргейт. Крайне важно, чтобы я попал туда как можно быстрее. - Обо мне не беспокойтесь. Господи, сколько всего вам приходится держать в голове! - Ян взглянул на мужественное, словно высеченное из мрамора лицо Теннисона, в котором было столько власти и которое сулило столько надежд. - Быть сейчас здесь, удостоиться чести присутствовать при самом начале... При возрождении... Нет такой жертвы, на которую бы я не пошел ради этого! Светловолосый господин улыбнулся: - Спасибо! - Высаживайте меня, где вам удобно. Поймаю такси... Я и не знал, что у нас есть свои люди в Маргейте. - Наши люди повсюду, - ответил Теннисон, останавливая машину. Теннисон мчал по знакомому шоссе в Портси. Он все рассчитал правильно: он приедет к Гретхен около восьми, а сестра ждет его только в девять. Будет время для того, чтобы убедиться, что у Гретхен нет гостей - любвеобильных соседей мужского пола, заглянувших пропустить рюмку-другую. Теннисон улыбнулся про себя. Его сестра, которой уже за сорок, по-прежнему манила мужиков, и те слетались к ней, словно мошкара на пламя свечи, рискуя опалить себя страстью. Спасала их лишь неспособность проникнуть в самое сердце пламени, ибо Гретхен никогда не выкладывалась до конца, хоть ее не раз об этом просили. Сексуальность свою она использовала так, как и следует использовать все виды потенциально смертоносного оружия, - с осторожностью. Теннисону была неприятна предстоящая миссия, но он знал, что у него нет выбора. Все нити, ведущие к Женеве, необходимо оборвать, а его сестра - как раз одна из таких связующих нитей. Подобным же звеном в цепи был Энтони Бомонт. Гретхен слишком много знает; а враги "Вольфшанце" могут запросто расколоть ее. И непременно постараются это сделать. Пока что "Нахрихтендинст" не имеет никакой информации касательно трех вещей: им неизвестен временной распорядок операции, методы распространения миллионных сумм и списки личного состава. Гретхен знает и расписание операции, и методы распространения денег, и, поскольку деньги направляются определенным адресатам, хорошо осведомлена насчет списков. Поэтому его сестра должна умереть. И водитель, столь благородно заявивший о своей готовности принести себя в жертву, - тоже. Как только Ян передаст Теннисону картотеку и списки, миссия его будет завершена, ибо он превратится в помеху: никто, кроме сыновей Эриха Кесслера и Вильгельма фон Тибольта, ни одна живая душа не должна видеть эти списки. Тысячи имен в каждой стране - наследники "Вольфшанце", совершенная раса, "дети Солнца". Впереди мелькнул указатель: "ПОРТСИ - 15 миль". Теннисон нажал на акселератор, и "ягуар" полетел вперед. - Значит, началось, - сказала Гретхен Бомонт. Она сидела рядом с Теннисоном на мягком кожаном диване и гладила брату лицо. Пальцы ее то и дело скользили меж его губ. Именно так Гретхен возбуждала брата с малых лет. - Ты такой красивый. Никому не сравниться с тобой. Никогда. Она потянулась к Теннисону, призывно выпростав груди из расстегнутой блузки, и впилась в его губы долгим поцелуем. Ее страстные стоны всегда сводили Теннисона с ума. Но сейчас он не мог уступить. Это он сделает позднее, когда наступит последний акт тайного ритуала, который позволял им с детских лет хранить чистоту кров", прояснял сознание Теннисона и помогал ему в трудную минуту. Он взял сестру за плечи и нежно отстранил от себя. - Да, началось, - подтвердил он. - И мне нужно осмыслить все происшедшее разумом, не замутненным страстью. У нас впереди уйма времени. Я поеду в Хитроу к первому рейсу на Париж - в шесть утра. Так что вспомни пока, пожалуйста, - все ли ты рассказала мне про американца? Ничего не упустила? Ты уверена, что он не провел параллелей между тобой и Нью-Йорком? - Абсолютно уверена. Женщина, умершая в Нью-Йорке в доме напротив его апартаментов, была заядлой курильщицей. А я не курю, и особо подчеркнула это, когда он был здесь. Еще я сказала, что никуда не выезжала в последние несколько недель, и могла доказать это, если бы он стал подозревать меня во лжи. И наконец, не забудь, что я жива, а та женщина мертва. - Короче говоря, когда он уходил, ему и в голову не могло прийти, что заманившая его в постель замужняя красотка, сбившаяся с пути истинного, и мертвая женщина из Нью-Йорка, - одно и то же лицо. - Конечно нет. И потом, он не ушел, - засмеялась Гретхен, - он спасся бегством. Был в страшном замешательстве и, по-моему, даже запаниковал, посчитав меня - как мы и планировали - неуравновешенной, взбалмошной особой. Вот как ты стал претендентом на участие в Женеве от фон Тибольтов. - Гретхен перестала смеяться. - Правда, он прихватил с собой фотографию Тони, что совсем не входило в наши планы. Я полагаю, ты хочешь вернуть этот снимок? - Да, - кивнул Теннисон. - И что ты будешь говорить Холкрофту? - Он думает, что Бомонт был агентом "Одессы"; что я обделывал какие-то делишки с Граффом и бежал из Бразилии, спасая свою шкуру. Так он сказал Кесслеру. Но Холкрофт понятия не имеет о том, что произошло в Рио на самом деле, и подозревает меня лишь в убийстве. Только это его и тревожит. - Теннисон улыбнулся. - Я сыграю на его предположениях. Придумаю нечто настолько удивительное и ошеломляющее, что покажусь ему святее самого Иоанна Крестителя. И конечно, не премину поблагодарить его за то, что он убрал этого ужасного Бомонта с нашего пути. Гретхен притянула руку брата к себе, поместила ее между обтянутыми чулками бедрами и, сжав ноги, принялась тереться о ладонь Теннисона. - Ты не просто красив. Ты изумителен. - А потом я выверну ситуацию наизнанку, и уже ему придется убеждать меня, что он достоин участия в Женеве. С точки зрения психологии, жизненно важно поставить Холкрофта именно в такое положение: в этом случае его зависимость от меня неизмеримо возрастет. Гретхен сжала ноги покрепче, взялась за запястье брата и стала резко двигать его рукой. - Твоя речь возбуждает меня, ты ведь знаешь об этом? - Погоди еще немного, любовь моя... Единственная моя... Нам нужно закончить разговор. - Теннисон погрузил пальцы в промежность сестры. Гретхен застонала. - Конечно, поговорив с Хелден, я буду лучше знать, что сказать американцу. - Значит, ты хочешь увидеться с ней до встречи с Холкрофтом? - Да. Позвоню и скажу, что мне нужно срочно встретиться с ней. Впервые в жизни она увидит меня обуреваемым сомнениями и отчаянно нуждающимся в ее совете. - Блестяще! - Гретхен вынула руку брата из своей промежности и положила себе на грудь. - А наша сестричка все еще носится с обломками кораблекрушений? С этими бородатыми "проклятыми", не имеющими привычки чистить зубы? - Конечно. Она чувствует себя нужной, а это всегда было ее слабостью. - Потому что она родилась не в рейхе. Теннисон иронически усмехнулся: - Дабы полностью удовлетворить свою потребность быть нужной окружающим, она решила стать сиделкой. Живет в доме Полковника и ухаживает за этим мерзким калекой. Дважды в день меняет машины, чтобы не привести к нему на хвосте убийц из "Возмездия" и "Одессы". - Кто-нибудь из них однажды прикончит ее, - задумчиво произнесла Гретхен. - Надо над этим серьезно подумать. Как только получим деньги, Хелден нужно вызволять. Она не дура, Иоганн, и вряд ли захочет стать очередной жертвой "Возмездия" или "Одессы". - Я уже об этом думал... Кстати, об убийствах: скажи, Холкрофт не упоминал при тебе имя Питера Болдуина? - Нет. Ни слова не сказал. Я ведь играла роль взбалмошной, обиженной супругом женщины. Поэтому он, с одной стороны, не хотел меня пугать, а с другой - не желал давать мне сведений, представляющих опасность для Женевы. Теннисон кивнул. Они с сестрой все рассчитали правильно. - А как он реагировал на мое имя? - Я не оставила ему времени на реагирование, - ответила Гретхен. - Я просто сказала, что фон Тибольтов будешь представлять ты... Как тебе кажется, почему Болдуин хотел перехватить Холкрофта в Нью-Йорке? - Я попытался составить цельную картину, и вот что получилось. Болдуин был агентом МИ-б в Праге и продавал свою информацию каждому, кто оценит его преданность в большую, нежели конкуренты, сумму. Так продолжалось до тех пор, пока на него не пали подозрения своих же людей. Они его уволили, но суду предавать не стали, ибо у них не было достаточно улик: Болдуин в прошлом был двойным агентом и использовал это обстоятельство как прикрытие, клятвенно утверждая, что и в Праге вел двойную игру. Кроме того, Болдуин знал имена всех британских агентов в Центральной Европе и, очевидно, намекнул начальству, что вся эта сеть будет провалена, если с ним что-то случится. Во всяком случае, он сумел доказать свою невиновность и утверждал потом, что его наказали за слишком хорошую работу. - А какое это имеет отношение к Холкрофту? - Чтобы понять Болдуина, нужно его видеть. Он и в самом деле был очень хорош, а его источники информации - одни из самых надежных. Вдобавок ко всему Болдуин был профессиональным сыскарем: он мог выследить и вынюхать все, что угодно. Будучи в Праге, Болдуин узнал о том, что, по слухам, в Женеве прячут целое состояние, награбленное нацистами. В этом слухе не было бы ничего необычного - подобные истории возникали чуть ли не каждый год после падения Берлина, - если бы на сей раз не упомянули имя Клаузена. Впрочем, и в этом нет ничего удивительного: Клаузена некогда называли финансовым гением рейха. Но Болдуин не был бы самим собой, если бы не проверил этот слух с величайшей въедливостью. Таков его стиль работы. - И он стал копаться в архивных донесениях агентов, догадалась Гретхен. - Именно. Сосредоточив внимание прежде всего на документах министерства финансов. Со счетов этого ведомства были сделаны сотни денежных переводов. В десятках случаен получателем был некий Манфреди. Теперь Болдуину оставалось только терпеливо ждать, следя за осторожными перемещениями средств внутри банка. И он своего часа дождался. Манфреди стал искать контактов с дотоле неизвестным американцем Холкрофтом, и Болдуин опять начал копать. Так он вышел на мать Холкрофта. - Которой в стратегических планах Манфреди отводилась одна из главных ролей? - вновь прервала Гретхен. - Да. С самого начала, - кивнул Теннисон. - Манфреди убедил Клаузена, что его супруга должна покинуть Германию. У нее были деньги, и она легко могла войти в финансовые круги Америки, оказывая нам неоценимую помощь за океаном. Клаузену, в свою очередь, удалось убедить супругу, но, по сути, нынешняя Альтина явилась созданием именно Манфреди. - Под доброй маской гнома скрывался Макиавелли, - заметила Гретхен. - Без этой невинной добродетельности ему вряд ли удалось бы выкрутиться. Но сравнивать Манфреди с Макиавелли некорректно. Манфреди интересовали только деньги; ему нужна была власть денег. Он был закадычным другом золотых запасов и стремился взять под свой контроль агентство в Цюрихе. Поэтому мы его и убили. - А что именно удалось выведать Болдуину? - Нам этого никогда не узнать. Но благодаря своим поискам он мог бы реабилитировать себя перед британской разведкой. Видишь ли, Болдуин не вел двойную игру. Он был тем, кем и должен был быть: чрезвычайно эффективным агентом МИ-6 в Праге. - Он встречался с Манфреди? - Да! Болдуин добился встречи, намекнув на то, что знает о Женеве. Только он немного опоздал. - Теннисон улыбнулся. - Могу себе представить эту стычку: два профессионала кружат один вокруг другого, и каждый страстно жаждет своего: первый -