Джон Ле Kappe. Убийство по-джентльменски --------------------------------------------------------------- John Le Carre "A Murder of Quality" (1962) Пер. с анг.О.Сороки - К.: "Вища школа", 1992 OCR & Spellcheck - Ostashko _______________________________ Найдется, вероятно, с десяток великих школ, о которых с уверенностью станут утверждать, что Карн писан с них. Но тот, кто вошел бы в их преподавательские в поисках Хектов, Филдингов и Д'Арси, искал бы там напрасно. Джон Ле Kappe Глава 1 ПРИ ЧЕРНЫХ СВЕЧАХ Своим величием Карнская школа, по общему мнению, обязана королю Эдуарду VI; по мнению историков, просветительским пылом король был обязан лорду-протектору герцогу Сомерсетскому. Но Карн предпочитает питать благодарность к респектабельному монарху, а не к сомнительному политикану герцогу, опираясь на то убеждение, что Великие Школы, подобно королям из династии Тюдоров, венчались на царство и величие самим небом. Возвеличение Карна и впрямь произошло почти чудесным образом. Основанный безвестными монахами, имущественно обеспеченный чахлым мальчиком-королем и за шиворот вытащенный из забвения нагло-напористым викторианским деятелем, Карн разгладил свой отложной воротник, доблеска отмыл деревенски заскорузлые лицо и руки и явился на поклон ко дворам двадцатого столетия. И в мгновение ока дорсетский провинциал сделался любимцем Лондона. Новый Дик Витингтон явился! У Карна имелись латинские грамоты на пергаменте, при восковых печатях, и древние угодья за Аббатством, имелись монастырские корпуса и червь-древоточец, имелась средневековая скамья для публичной порки и строчка в Книге страшного суда - и чего еще недоставало Карну для обучения отпрысков имущих? И ученики стали стекаться. Они прибывали к началу каждого семестра (ибо полугодие - слово недостаточно изысканное), и до самого вечера в тот день поезда выгружали на вокзальный перрон грустные кучки одетых в черное мальчиков. Они прибывали в сверкающих траурной чистотой больших автомобилях. Они съезжались заново хоронить бедного короля Эдуарда. Шли, толкая ручные тележки по булыжным мостовым или неся коробки-гробики с домашними сластями. Иные были в мантиях и смахивали на ворон или на черных ангелов, слетевшихся на погребенье. Иные следовали молча и обособленно, как плакальщики на похоронах, и только слышался стук их подошв. Обитатели Карна во все дни выглядят траурно: воспитанники младших классов - поскольку им здесь оставаться, старшеклассники - поскольку им отсюда уезжать, а преподаватели - поскольку респектабельность оплачивается скудно. И теперь, когда близился уже к концу пасхальный семестр (то есть второе полугодие), над серыми башнями Карна висело то же всегдашнее тусклое облако уныния. Унылая тусклость и холод, резкий, острый, как осколок кремня. Холод жег лица воспитанников, разбредавшихся с опустелых игровых полей после школьного матча. Пробирался под их черные пальто, превращая жесткие остроконечные форменные воротнички в ледяной обруч вокруг шеи. Озябшие, брели они со стадиона на длинную, пролегшую между оград дорогу, ведущую к центральной кондитерской и дальше, в город. Толпа редела постепенно, распадалась на кучки, а кучки - на пары. Двое мальчуганов, у которых вид был еще более продрогший, чем у прочих, миновали дорогу, тропинкой направились к дальней кондитерской, где меньше народу. - Если снова придется торчать на этом скотском регби, я, наверно, тут же кончусь. Шум несусветный, - сказал один, высокий, белокурый, по фамилии Кейли. - Ребята потому лишь орут, что с крытой трибуны следят наставники,- отозвался другой.- Для того мы и стоим все по корпусам. Чтоб старшие наставники могли хвастать, как рьяно их корпус болеет. - А чего Роуд суется? - спросил Кейли. - Зачем Роуд стоит среди нас и подстегивает? Он же не корпусной, а замухрышка младший всего-навсего. - А он все время к корпусным подлизывается. Во дворе на переменах так и вьется около начальства. Да и все учителя младшие так - ответил Перкинс, насмешливый рыжеволосый мальчик, староста корпуса. - Я у Роудов чай пил,- сказал Кейли. - Роуд - слабак. В коричневых штиблетах ходит. Ну, и как у них? - Серость. Забавно, как они себя разоблачают этим чаем. Миссис Роуд, правда, вполне ничего, но в неказистом, плебейском духе: салфеточки, птички фарфоровые. А угощение сносное - попахивает "Книгой о вкусной и дешевой пище", но сносное. - На будущий семестр Роуда переводят на военное обучение. Там его отдрессируют окончательно. Он так из кожи лезет - дым коромыслом прямо. Сразу видно, что не джентльмен. Знаешь, какую он школу кончал? - Нет. - Классическую, в Брэнксоме. Мама приезжала из Сингапура в том семестре, и Филдинг, корпусной наш, ей говорил. - Жуть. А где этот Брэнксом? - На побережье. Близ Борнмута. А я только у Филдинга чай пил,- прибавил Перкинс, помолчав немного.- Угощал пышками и жареными каштанами. Причем благодарить не смей. Изливаться в чувствах, говорит, предоставим простонародью. Слова в духе Филдинга. Он и не похож на учителя. Ему с нами скука, по-моему. За семестр ребята все перебывают у него на чае, весь корпус по очереди, по четверо, а в другое время он и слова не найдет ни для кого почти. Некоторое время мальчики шли молча, затем Перкинс сказал: - У Филдинга опять званый обед сегодня вечером. - Отчаливать собрался, - неодобрительно заметил Кейли. - Кормежка у вас в корпусе, должно быть, теперь еще хуже обычного? - Последний семестр перед отставкой. Принимает у себя поочередно. Каждого преподавателя с женой, чтобы до конца семестра всех отпотчевать. При черных свечах непременно. В знак траура. Знай наших. - Да. Прощальный как бы жест. - Мой родитель говорит, он немного того. Они пересекли дорогу, скрылись в кондитерской, где и продолжали обсуждать насущные дела мистера Теренса Филдинга, пока Перкинс не простился с другом с явной неохотой. Будучи слаб в науках, он принужден был, увы, брать дополнительные уроки. Упомянутый Перкинсом званый обед - точнее, званый ужин - близился к концу. Мистер Теренс Филдинг, старший корпусной наставник Карнской школы, подлил себе портвейна и усталым жестом отодвинул графин от себя влево. Лучший портвейн из имеющихся в его кладовой. Этого лучшего хватит до конца семестра, а там дьявол их всех бери. Он был слегка утомлен сегодняшним сидением на матче и слегка хмелен, и гости - Шейн Хект с мужем - слегка уже ему поднадоели. До чего эта Шейн безобразна. Расплывчато-грузна, как одряблевшая валькирия. Преизобилие черного волоса. Следовало пригласить других кого-нибудь. Сноу с женой, например, но Сноу чересчур умничает. Феликса Д'Арси - но у Д'Арси привычка перебивать. Но не беда, немного погодя можно будет разозлить Чарльза Хекта, Хект надуется, и они уйдут рано. Хект поерзывал, ему хотелось достать трубку, но шалишь, этого Филдинг не позволит. Курить - изволь курить сигару. Трубке же место (вернее, не место) в кармане смокинга, а спортивный профиль Хекта и без трубки хорош. - Сигару, Хект? - Нет, Филдинг, благодарю. Вот, если не возражаете, я... - Рекомендую сигары. Прислал молодой Хэвлейк из Гава ны. Отец его послом там, если помните. - Как же, как же, дорогой,- снисходительно сказала Шейн. - Вивиан Хэвлейк был под началом у Чарльза в те времена, когда Чарльз ведал военным обучением. - Хороший мальчик этот Хэвлейк,- заметил Хект и поджал губы в знак того, что он судья строгий. - Забавно, как все изменилось. - Шейн Хект произнесла эти слова быстро и с деревянной улыбкой, дающей понять, что забавного мало.- В каком бесцветном мире мы теперь живем! Помню, как до войны Чарльз, бывало, принимал парад кадетов на белом коне. Теперь ведь этого уж нет, не так ли? Я ничего не имею против нынешнего командира, мистера Айрдэля, ровно ничего. Вы не знаете Теренс, какого он, собственно, полка? Он, разумеется, поставил обучение блестяще - не знаю только; чему там сейчас обучают. Он ведь на дружеской ноге с воспитанниками, не правда ли? Жена его - милейшая особа... Непонятно, отчего у них прислуга не уживается. Я слышала, на будущий семестр мистера Роуда переводят на военное обучение? - Бедный маленький Роуд,- не спеша проговорил Фил динг.- Мечется, как песик, оправдывает, так сказать, свой хлеб. Уж так старается, заметили ли вы, как, не жалея горла, усердствует он на школьных матчах? А ведь до Карна он в глаза не видел регби. В классических школах регби не в ходу - у них единственно футбол. Чарльз, помните вы Роуда в начальную его пору у нас в Карне? Пленительное было зрелище. Он вел себя тишайше, усваивал, впитывал нас: игры, речь, манеры. Затем настал день, и он обрел как бы дар речи, заговорил на нашем языке. Это было поразительно, напоминало пластическую хирургию. А оперировал, конечно Феликс Д'Арси - мне еще не доводилось видеть ничего подобного. - Милая миссис Роуд,- произнесла Шейн Хект отвлеченно-рассеянным голосом, приберегаемым для самых ядовитых шпилек. - Такая славная... и вкусы такие простые, вы не находите? Ну кому бы еще пришло в голову украсить стену фарфоровыми уточками? Очаровательно, вы не находите? Как в чайной лавке. Любопытно, где она их покупала? Надо будет у нее спросить. Мне говорили, отец ее живет близ Борнмута. Должно быть, ему так одиноко там. Ведь такие вульгарные места, и поговорить не с кем. Филдинг откинулся на спинку стула, обозрел свой обеденный стол. У него-то столовое серебро недурное. Лучшее в Карне, случалось ему слышать отзывы, и, пожалуй, так оно и есть. И весь этот семестр обеды - при черных свечах. Давно уж ты уехал, а все будут вспоминать: "Дорогой наш старый Теренс - никто так не умел принять гостей. В последний свой семестр давал, знаете ли, обед для каждого коллеги, и жены приглашались. При черных свечах, весьма трогательно. Расставание с Карном разбило ему сердце". Но позлить Чарльза Хекта необходимо. Жене его это придется по душе, она сама еще подбавит масла, ибо Шейн своего мужа не терпит, ибо в недрах ее туши кроется змеиное коварство. Филдинг взглянул на Хекта, затем на Шейн, и та улыбнулась ему неспешной и дрянной улыбкой шлюхи. На момент Филдинг представил себе, как Хект утопает в этом тучном теле: сценка, достойная Лотрека - да-да, именно! Чарльз - напыщенный, в цилиндре, чопорно сидит на плюшевом кроватном, покрывале; она же - грузная, скучающая. Что-то есть приятно-извращенное в этой картинке, переносящей дурака Хекта иэ спартанской чистоты Карна в парижские бордели девятнадцатого века. Филдиниг заговорил - принялся вещать непререкаемым, дружески-беспристрастным тоном; он знал, что один уже этот тон подействует на Хекта раздражающе. - Оглядываясь на свой тридцатилетний стаж в Карне, я сознаю, что достижения мои значительно скромней, чем у любого подметальщика улиц. - Супруги Хект насторожились.- Прежде я, бывало, считал себя ценнее подметальщика. Теперь же весьма в этом сомневаюсь. Панель грязна - он удаляет сор и тем способствует прогрессу. А я - чего достиг я? Укрепил в его косной рутине правящий класс, не отличающийся ни талантом, ни культурой, ни умом, еще на одно поколение спас от забвения отлички, реликвии мертвой эпохи. Чарльз Хект, так и не выучившийся искусству пропускать слова Филдинга мимо ушей, побагровел и натопорщился. - А даваемые нами знания? - возразил он с противоположного края стола.- А успехи наши, Филдинг, а стипендии, которых добиваются наши выпускники? - За всю свою жизнь я не дал знаний ни одному ученику, Чарльз. Обычно ученики оказывались неспособны, иногда оказывался неспособен я. У большинства мальчиков восприятие, видите ли, угасает с приходом половой зрелости. У меньшинства способности этой дано уцелеть, хотя мы и принимаем все меры, дабы убить ее. Только если наши усилия тщетны, выпускник выдерживает конкурс, добивается стипендии... Не велите казнить меня, Шейн, это ведь мой прощальный семестр. - Прощальный-то прощальный, Филдкнг, а говорите вы сущий вздор,- сердито сказал Хект. - Действую в традициях Карна. Успехи наши, как вы их именуете,- на деле это наши неудачи; это те редкие ученики, что не усвоили уроков Карна. Им не привился наш культ посредственности. Их о б к а р н а т ь мы оказались бессильны. Но для остальных - для всех этих растерянных попиков и обкарнанных офицериков,- для них завет Карна начертан письменами на стене, и они нас ненавидят. Хект деланно засмеялся. - Почему же они и потом наезжают сюда, если уж так нас ненавидят? Почему не забывают нас и возвращаются? - Да потому, дражайший Чарльз, что мы как раз и являем собою те начертанные на стене письмена! Ту единственную науку Карна, усвоенную ими на всю жизнь. Они возвращаются, чтобы вновь перечитать нас, понимаете? На нас усвоили они наглядно тайну жизни: что все мы стареем, не мудрея. Они осознали, что вот и становишься взрослым, а ничего не приходит - ни слепящих озарений на пути в Дамаск, ни внезапного чувства духовной возмужалости. - Филдинг запрокинул голову, уставил взор на неуклюжие викторианские лепные украшения, на ореол грязи вокруг потолочной розетки. - Мы просто-напросто старели понемногу. Те же остроты острили, не менялись ни в мыслях своих, ни в желаниях. Из года в год оставались мы теми же, Хект, не становились ни умней, ни лучше; за пятьдесят последних лет ни единая свежая мысль не посетила ни единого из нас. И питомцы наши видели, что за истину являем Карн и мы - наши ученые мантии, наши шуточки на лекциях, наши мудренькие назиданьица. И потому- то они и возвращаются к нам вновь и вновь в продолжение всей их сбитой с толку и бесплодной жизни и глядят завороженно на вас и на меня, Хект, как дети глядят на могилу, постигая тайну жизни и смерти. О да, этому-то мы их научили. С минуту Хект молча смотрел на Филдкнга. - Портвейну, Хект? - предложил Филдинг слегка примирительно уже, но взгляд Хекта был упорен. - Если это шутка... - начал Хект, и жена его удовлетворенно отметила, что он рассержен по-настоящему. - Хотелось бы мне самому знать, в шутку ли я это или же всерьез, - ответил Филдинг с напускной искренностью. - Бывало, я считал занятным смешивать комическое с трагическим. Теперь же я дорого бы дал за умение различать их.- Филдинг мысленно одобрил свою фразу. Затем пили кофе в гостиной, и Филдинг принялся было перемывать косточки знакомым, но Хект отмалчивался. Филдинг даже пожалел в душе, что не дал Хекту подымить трубкой. Но вообразил снова "Хектов в Париже" и воспрянул духом. Сегодня он, право же, в ударе. Находил временами слова, убедительные даже для него самого. Шейн пошла надеть пальто, мужчины остались вдвоем в холле - стояли молча. Вернулась Шейн, на ее необъятных белых плечах красовалось горностаевое, пожелтевшее от старости боа. Она склонила голову направо, улыбнулась, протянула Филдингу руку - пальцами книзу. - Теренс, дорогой, - сказала она Филдингу, целующему эти пухлые пальцы. - Вы такой милый. Последний ваш семестр. Но до отьезда вы непременно должны отобедать у нас. Какая печаль. Так мало нас осталось. - Она снова улыбнулась, полузакрыв глаза в знак сильного душевного волнения, и вышла вслед за мужем на улицу. Холод стоял по-прежнему пронизывающий, и чувствовалась близость снегопада. Филдинг затворил и плотно запер за гостями дверь - быть может, чуточку быстрей, чем требовало бы приличие,- и вернулся в столовую. С полбокала у Хекта осталось недопито. Филдинг аккуратно перелил вино обратно в графин. Будем надеяться, что не слишком испортил Хекту настроение: Филдинг очень не любил возбуждать к себе в людях антипатию. Он задул свечи, большим и указательным пальцами привел в порядок фитили. Включив электричество, достал из буфета дешевый блокнотик, раскрыл. Там у него был перечень приглашенных до конца семестра. Взял авторучку, четкой птичкой пометил фамилию Хект. От Хектов отделался. На среду приглашены Роуды. Муж вполне приемлем, но жена - кошмар, кошмар... А не всегда так. Как правило, жены куда симпатичнее мужей. Он открыл буфет, добыл оттуда бутылку коньяку, стакан. Неся все это в одной руке, направился обратно в гостиную, устало шаркая подошвами, свободной рукой опираясь о стену. О господи! Он вдруг почувствовал себя стариком: эта боль, полоской прошившая грудь, эта тяжесть в ногах. Так нелегко быть на людях - все время словно на сцене. Одному - мерзко, с людьми - скучно. Когда один, такое чувство, точно ты устал, а уснуть не можешь. Какой, бишь, это немецкий поэт сказал: "Вам можно спать, а я плясать обязан?" Примерно так он щегольнул как-то этой цитатой. А я плясать обязан, думал Филдинг. И Карн тоже- старый сатир, пляшущий под музыку. Ритм убыстряется, тела наши стареют, но пляску надо продолжать, ведь за кулисами наготове стоят молодые танцоры. А забавно было это вначале - отплясывать старые пляски среди нового мира. Он налил себе еще коньяку. Уйти приятно будет в некотором смысле, хотя придется где-нибудь в другом месте устроиться преподавать. Но у Карна своя красота... Подворье аббатства весной... голенастые, как фламинго, фигуры мальчиков, ждущих начала службы... приливы и отливы детворы, как смена времен года, и старики, застигаемые смертью в гуще детей. Жаль, что нет таланта писать красками, он изобразил бы этот карнский карнавал в изжелта-каштановой осенней гамме... Как огорчительно, подумал Филдинг, что душе, столь чуткой на красоту, отказано в творческом даре. Он глянул на свои часы. Без четверти двенадцать. Почти пора уже идти - не ко сну, а плясать. Глава 2 ЧЕТВЕРГОВЫЕ ВОЛНЕНИЯ Четверг, вечер; только что ушел в печать очередной еженедельный выпуск "Христианского голоса". Событие это на Флит-стрит вряд ли назовешь историческим. Прыщавый подросток-рассыльный, унесший растрепанную кипу гранок, проявляет к "Голосу" уважительности ровно на сумму ожидаемых рождественских наградных, и никак не более. Даже в смысле наградных он уже научен и знает, что мирские издания концерна "Юнипресс" более щедры на благостыню материальную, чем "Христианский голос", поскольку щедрость строго зависит от тиража. Мисс Бримли, редактор еженедельника, поправила под собой надувную подушечку и закурила сигарету. Помощница редактора и секретарша - должность двуединая - зевнула, сунула аспирин в сумочку, взбила гребнем светло-рыжую прическу и простилась с мисс Бримли, оставив после себя, как обычно, аромат весьма пахучей пудры и пустую обертку от бумажных салфеток. Мисс Бримли успокоенно слушала дробный отзвук ее шагов, замирающий в коридоре. Приятно было остаться наконец одной и наслаждаться наступившей разрядкой. Как ни странно это было ей самой, но каждый четверг, входя утром в огромное здание "Юнипресса" и становясь на один междуэтажный эскалатор за другим (слегка комичная на этих эскалаторах, как тусклый и тощий тючок на блистающем лайнере), - каждый четверг ощущала она то же беспокойство. А ведь как-никак уже четырнадцать лет ведет она "Голос", и кое-кто считает его добротнейшим товаром "Юнипресса". И все же по четвергам ее не покидало волнение, вечная тревога, что однажды - быть может, именно сегодня - они не кончат номер к приходу рассыльного. Она частенько представляла себе последствия. Ей приходилось слышать об авариях в других узлах этой издательской махины, о статьях не по вкусу и о головомойках. Для нее было загадкой, почему вообще не прикроют "Голос" - комната, которая отведена его редакции на седьмом этаже, стоит денег, а тираж так мал, что (если мисс Бримли хоть сколько-нибудь разбирается) не возмещает и затрат на газетные вырезки. "Голос" основан был на рубеже столетия старым лордом Лэндсбери одновременно с ежедневной нонконформистской газетой и "Трезвенником". Но оба те издания давно уже приказали долго жить. А проснувшись как-то поутру, сын лорда Лэндсбери обнаружил, что все его дело, включая штат и персонал, мебель, чернила, вырезки и скрепки,- все на корню куплено невидимым миру золотом "Юнипресса". Случилось это три года назад, и поначалу каждый день мисс Бримли ждала увольнения. Но не приходило ни уведомления, ни директивы, ни запроса - ничего. И, будучи женщиной рассудительной, она продолжала действовать в прежнем духе и перестала удивляться, И она была рада. Насмешки над "Голосом" строить легко. Каждую неделю он смиренно, без шума и грома свидетельствует пред читателями о случаях господнего вмешательства в дела земные, пересказывает - не мудрствуя лукаво и не слишком заботясь о научности - древнюю историю евреев и дает (от имени вымышленного персонажа) материнские советы всем написавшим и пожелавшим. "Голос" мало заботят те пятьдесят с лишним миллионов британцев, что и не слыхали о его существовании. Он представляет собой орган как бы внутрисемейный и, чем поносить нежелающих вступить в эту семью, предпочитает печься об ее членах. Для них он источает доброту, оптимизм и полезные сведения. Если в Индии повальный мор скосил до миллиона детей, то можете быть уверены, что в это время "Голос" в редакционной статье описывал чудесное спасение методистской семьи в Кенте из пламени пожара. "Голос" не угощает вас советами, как скрыть незваные морщинки у глаз или как обуздать вашу раздающуюся вширь фигуру; не приводит вас, постаревшего, в уныние своей вечной молодостью. "Голос" сам среднего возраста и среднебуржуазного сословия, девушек он призывает к осторожности, читателей же вообще - к благотворительности. Нонконформизм в религии - самая стойкая из всех привычек, и те семьи, что подписались на "Голос" в 1903 году, продолжали его выписывать и в 1960-м. Сама мисс Бримли - отнюдь не точный образ и подобие ее журнала. Военный случай и каприз разведработы забросил ее вместе с молодым лордом Лэндсбери в Ливию, в некий домик близ Тобрука, и там проработали они все шесть военных лет, умело и не привлекая постороннего внимания. Кончилась война - кончилась и служба для обоих, но у Лэндсбери хватило здравого смысла и великодушия, чтобы предложить мисс Бримли редакторство. В войну "Голос" перестал выходить, и никто не горел нетерпением возобновить его выпуск. Мисс Бримли вначале было слегка неловко воскрешать и вести еженедельник, который нимало не отражал ее собственного смутного деизма; но очень скоро, начав получать трогательные письма и подняв тираж до прежнего уровня, она привязалась к работе и к читателям, и прежние сомнения покинули ее. "Голос" стал ее жизнью, а читатели - главной в этой жизни заботой. Она старалась, как могла, отвечать на их странные и беспокойные вопросы, а когда не могла сама, то обращалась к другим за помощью, и со временем, печатаясь под несколькими псевдонимами, стала для своих читателей если не мудрецом-философом, то другом, советчиком и всеобщей тетушкой. Мисс Бримли потушила сигарету, рассеянно убрала булавки, вырезки, ножницы, клей в правый верхний ящик стола и взяла с лотка "для входящих" всю послеобеденную почту - еще не разобранную, поскольку сегодня четверг. Тут были несколько писем на имя Барбары Феллоушип (- братство ( а н г л . )). Под этим псевдонимом "Голос" со дня основания отвечал (и в частном порядке и на своих столбцах) на читательские письма с их множеством пестрых проблем. Письма эти подождут до завтра. "Проблемную" почту она читала не без удовольствия, но оставляла это удовольствие на пятницу, на утро. Мисс Бримли открыла шкафчик сбоку, сунула письма в ближайшую ячейку. Один конверт лег плашмя, и она удивленно заметила, что на заклеенном его отвороте выпукло выдавлен изящный голубой дельфин. Взяв и повертев в руке конверт, она оглядела его с любопытством. Бумага бледно-серая, едва заметно разлинована . Дорогой - наверное, ручной работы. Под дельфином вьется геральдическая ленточка, а на ней чуть различима надпись: "Regem defendere diem videre" (Храни короля, как зеницу ока" ( л а т . )). На почтовом штемпеле мисс Бримли прочла: "Карн, Дорсет". Дельфин и надпись, должно быть, с герба Карнской школы. Но почему Карн звучит так знакомо? Она гордилась своей отличной памятью, но, к досаде, вспомнить не удалось. Пришлось вскрыть конверт пожелтевшим костяным ножом и прочесть письмо. Дорогая мисс Феллоушип, Не знаю, существуете ли вы на самом деле, но все равно, ответы ваши всегда такие добрые, сердечные. Это я написала вам прошлым летом, в июне, про смесь для тортов. Я не больна психически, и я знаю, что мой муж хочет меня убить. Можно мне приехать и повидаться поскорее с вами в удобное для вас время? Я убеждена, вы мне поверите. Поймите, что я не сумасшедшая. Прошу вас, мне нужно повидать вас как можно, как можно скорее, я так боюсь этих долгих ночей. Я больше не знаю, к кому обратиться. К пастору Кардью - но ему я не скажу, он не поверит, а отец у меня слишком здравомыслящий. Я чувствую, что я пропала. Что-то в нем теперь такое. Ночью, когда он думает, что я сплю, он иногда лежит и смотрит так, в темноту. Я знаю, нам не должно держать страх в сердце и дурные мысли, но ничего не могу с собой поделать. Дай вам бог, чтобы вы нечасто получали такие письма. У в а ж а ю щ а я в а с С т е л л а Р о у д , у р о ж д е н н а я Г л а с т о н . С минуту мисс Бримли сидела за столом не шевелясь, глядя на адрес, гравюрно и красиво впечатанный вверху листа: "Северные поля, Карнская школа, Дорсет". Оторопелой, изумленной, ей лишь одно пришло на ум в эту минуту: "Ценность информации определяется ее породой". Любимый афоризм Джона Лэндсбери. Пока не знаешь, откуда сведения, какова их родословная, нельзя определить их ценность. Джон говаривал: "Мы люди разборчивые. Перед информацией без роду и племени мы захлопываем дверь". На что она, бывало, отвечала: "Да, Джон. Но даже лучшим семьям приходилось начинать в безвестности"'. Но Стелла Роуд вовсе не безродна. Теперь-то мисс Бримли вспомнила. Стелла из Гластонов, тех самых. О ее свадьбе "Голос" уведомил в редакционной хронике, она и в летнем конкурсе первое место заняла; она дочь Сэмюеля Гластона из Брэнксома. На нее и карточка заведена в картотеке мисс Бримли. Мисс Бримли резким движением встала и с письмом в руке подошла к незашторенному окну. Прямо перед ней красовался новомодный, плетенный из белого металла оконный ящик для цветов. Странно, подумалось ей, что ни посади в этот ящик - все вянет. Наклонясь слегка вперед, она глянула в провал улицы - щупленькая, трезвая фигурка на фоне желтеющего за окном тумана, уворовавшего у лондонских улиц свой раскаленно-желтый цвет. Далеко внизу неясно различимы уличные фонари, бледные, неласковые. Ей захотелось вдруг свежего воздуха, и она порывисто - что шло совершенно вразрез с ее обычным спокойствием - распахнула окно настежь. Ее обдало холодом, уличный шум сердито хлынул в комнату, а вслед за ним и вкрадчивый туман. Гул движения был непрерывен, и ей на миг показалось - это вращается какая-то огромная машина. Затем сквозь ровный, ворчащий гул к ней донеслись выкрики мальчишек-газетчиков, словно крики чаек перед густеющей, назревающей бурей. Она их различала теперь - неподвижных, как часовые на посту, среди торопливых теней. А возможно, в письме этом правда. В том-то и всегдашняя трудность. Вот так всю войну шел непрестанный поиск. Возможно, вовсе и не бред. Ведь бесполезно рассуждать о вероятности и неправдоподобии когда у тебя нет ни крупицы достоверного из чего бы можно исходить. Ей вспомнились первые донесения из Франции о самолетах-снарядах - бредовые слухи о бетонных взлетных дорожках в чаще леса. Не доверяй всему сенсационному, не поддавайся. Но ведь возможно, что и правда. Быть может, завтра или послезавтра газетчики внизу там будут кричать об убийстве, и Стеллы Роуд, урожденной Гластон, уже не будет в живых. А раз так, раз существует хоть малейшее подозрение, что убийство замышляется действительно, тогда она, Эльса Бримли, должна сделать все, что может, чтобы предотвратить его. Помимо прочего, у Стеллы Гластон все права на помощь: и отец ее, и дед постоянно выписывали "Голос", и когда пять лет назад Стелла вышла замуж, мисс Бримли отметила это парой строк от редакции. Каждый год на рождество от Гластонов приходит ей поздравительная открытка. Гластоны - из коренных, из первых подписчиков... У окна было холодно, но она продолжала стоять там, ее притягивали зыбкие тени внизу. Они сливались, расходились врозь, и среди них бесполезно и уныло горели фонари. Убийца вдруг вообразился ей одной из этих снующих, теснящих друг друга теней, глянул на нее темными впадинами глазниц. И внезапно ее охватил страх и захотелось позвать на помощь. Но не полицию, не сразу. Если бы Стелла Роуд желала обратиться в полицию, то обратилась бы сама. Что же и помешало? Любовь к мужу? Боязнь, что ее высмеют? Скажут, что предчувствие еще не доказательство. Им нужны факты. Но убийства факт один - смерть. Неужели им требуется дожидаться смерти? Кто же захочет помочь? Она тут же подумала о Лэндсбери, но он теперь фермер в Родезии. Кто еще в войну работал с ними? Филдинга и Джибди нет в живых. Стид-Эспри пропал без вести. Смайли - а где он теперь? Джордж Смайли - самый умный и, пожалуй, самый странный из всех них. Ну конечно, теперь она вспомнила. После этой своей невероятной женитьбы он вернулся в Оксфорд, к научной работе. Но ненадолго... Брак кончился разрывом... А вот после Оксфорда - где он и что он? Она подошла к столу, раскрыла адресную книгу, последний том. Десятью минутами позднее она сидела уже в такси и направлялась на Слоун-сквер. В руке, затянутой в перчатку, она держала картонную папку, а в папке была карточка, заведенная на Стеллу Роуд, и письма от нее и к ней, относящиеся к июньскому конкурсу. Доехав почти до Пикадилли, мисс Бримли хватилась, что окно в редакции осталось незакрыто. Но бог с ним, с окном. - У других - сибирские коты или гольф. А у меня - "Голос" и мои читатели. Я смешная старая дева, знаю, но что ж делать. Прежде чем идти в полицию, должна же я хоть что-то еще испробовать, Джордж. - И решили испробовать меня? - Да. Разговор происходил в доме Джорджа Смайли на Байуотер-стрит, она сидела в кабинете у него. Здесь горела только черная настольная лампа сложных, паучьих очертаний и бросала яркий свет на рукописные листки и заметки, которыми сплошь был усыпан письменный стол. - Вы, значит, ушли из Интеллидженс сервис? - спросила она. - Да, да, ушел. - Он энергично закивал круглой головой, как бы лишний раз подтверждая самому себе, что это малопри ятное время уже осталось позади, и налил гостье виски с содо вой. - Я вернулся было туда после... Оксфорда. Но в мирное время там ведь совсем не то. Мисс Бримли кивнула. - Представляю. Больше свободного времени - больше грызни и подсидок. Смайли промолчал. Закурив, сел напротив. - И люди не те. Филдинг, Стид, Джибди - никого их уже нет. - И, говоря эти слова трезво, без эмоций, она достала из своей большой, трезвой, без вычур сумочки письмо Стеллы Роуд. - Вот это письмо, Джордж. Прочтя его, он на момент поднес листок поближе к свету, и на его освещенном лампой круглом лице выразилась почти комическая серьезность. А любопытно, какое впечатление он производит на людей, не знающих его по-настоящему, подумала мисс Бримли, глядя на Джорджа. У нее самой сохранилось былое впечатление о нем как о самом незапоминающемся человеке из всех, встреченных ею когда-либо. Низкорослый, толстый, в выпуклых очках, лысеющий - типичный холостячок-неудачник средних лет и сидячей профессии. Присущая ему стеснительность в делах житейских проявлялась и в его костюме, дорогом и скверно пошитом: в руках у своего портного Смайли был покорной глиной, и тот мял и грабил его, как хотел. Смайли положил уже письмо на инкрустированный разноцветным деревом столик и теперь глядел на нее по-совиному. - А то, другое, присланное ею письмо, Брим? Где оно? Мисс Бримли протянула ему папку. Достав письмо, он прочел его вслух. Дорогая мисс Феллоушип, Посылаю на конкурс "Кулинарные советы" следующее предложение. Смесь для тортов приготовляется раз в месяц. Взять поровну жира и сахара и растереть, добавив одно яйцо на каждые шесть унций смеси. Для тортов и пудингов из заготовленной смеси берется нужное количество и добавляется мука. Смесь может храниться в течение месяца. Прилагаю конверт с адресом и маркой. С т е л л а Р о у д , у р о ж д е н н а я Г л а с т о н . Кстати, уберечь от ржавчины проволочную губку можно,поместив ее в банку с мыльной водой. Разрешается ли участникам конкурса вносить по два предложения? Если да, то считайте, пожалуйста, это моим вторым. - Она заняла первое место,- заметила мисс Бримли. - Но не в том дело. А вот в чем, Джордж. Она из Гластонов, а Гластоны - подписчики "Голоса" с самого дня основания. Дед Стеллы был старый Руфус Гластон, один из ланкаширских королей фаянса, он и отец Джона Лэндсбери выстроили церкви и молельни почти в каждой деревне в Ланкашире и других центральных графствах. Когда Руфус умер, "Голос" выпустил посвященный ему номер, и сам старик Лэндсбери написал некролог. Сэмюель Гластон перенял дело отца, но ему пришлось позднее переехать на юг в связи с ухудшившимся здоровьем. Впоследствии он поселился близ Борнмута. Он вдовец, Стелла его единственная дочь, последняя из Гластонов. Все они насквозь земные и практичные, и Стелла вряд ли исключение. Не думаю, чтобы кто-либо из них был подвержен мании преследования. - Дорогая моя Брим, но это непостижимо,- сказал Смайли, глядя на нее удивленно. - Откуда у вас все эти сведения? Мисс Бримли улыбнулась, как бы извиняясь. - Это нетрудно - ведь Гластоны плоть от плоти "Голоса". Они поздравляют нас на рождество, а в годовщину основания шлют нам коробки шоколада. У нас имеется примерно пятьсот семейств, составляющих то, что я называю нашим кланом. Они неизменная наша поддержка ссамого начала и по сей день. Они пишут нам, Джордж, делятся с нами своими печалями, сообщают о женитьбах, переездах, об уходе на покой, пишут нам, когда они в болезни, в гневе, в унынии. Не часто, разумеется, но пишут. - Но как вы все это удерживаете в памяти? - Да нет. У меня картотека. Я ведь всегда отвечаю на письма... но только... - Да? Взгляд мисс Бримли стал особенно серьезен. - Но только впервые они мне пишут - в страхе. - Так. И в чем моя задача? - У меня одна лишь мысль мелькнула. Помнится, у Адриана Филдинга был брат - преподаватель в Карне... - Он там старшим преподавателем, если не вышел еще в отставку. - Нет, он уходит нынешней весной - я в "Таймсе" прочла несколько недель тому назад на полосе придворной хроники, в том месте, где всегда оповещает о себе Карн. Там говорилось: "Сегодня в Карнской школе начинается пасхальный семестр. В конце семестра выйдет в отставку м-р Т. Р, Филдинг, про бывший в должности старшего корпусного наставника определенные уставом пятнадцать лет". - Ну, Брим,- сказал Смайли со смехом,- память у вас фантастическая. - Запомнилось из-за фамилии Филдинг... Ну и, в общем, я подумала - вы, может быть, позвоните ему. Вы, наверно, с ним знакомы. - Да-да, знаком. Во всяком случае, встречались как-то на годовщине в Оксфордском колледже Магдалины. Но... - Смайли слегка покраснел. - Ну что, Джордж? - Да видите ли, он немного не тот человек, что Адриан. - Ну, разумеется,- возразила резковато мисс Бримли. - Но он сможет вам дать кое-какие сведения о Стелле Роуд. И о ее муже. - Вряд ли это удобно будет по телефону. Думаю, лучше мне съездить к нему. А почему бы вам не позвонить Стелле Роуд? - Но ведь сегодня вечером нельзя. Муж ее сейчас дома. Я решила нынче же послать ей письмо с приглашением приехать ко мне в любое время. Но, - продолжала она, нетерпеливо притопнув ногой,- надо сейчас же, немедля что-то предпринять, Джордж. Смайли кивнул и, подойдя к телефону, набрал справочное и попросил дать телефон мистера Теренса Филдинга. После продолжительной заминки ему дали номер коммутатора Карнской школы - там уж, мол, соединят, с кем ему надо. Хотелось бы чуть больше знать о Смайли, думала мисс Бримли, наблюдая за его неуверенной повадкой. Интересно, сколько в этой повадке наигранного, а сколько подлинной ранимости. "Он лучше всех,- отзывался о нем Адриан. - Наикрепчайший, наилучший". Но ведь сколько людей научились на войне быть крепкими, научились ужасным вещам, а кончилась война - и они с содроганием отбросили от себя прочь э т у страшную науку. Звонит туда теперь. Вот слышно, как соединяют, и ей на миг стало не по себе. Впервые охватила боязнь очутиться в глупом положении, когда придется давать неловкие объяснения незнакомым, колюче-подозрительным людям, - Пожалуйста, мистера Теренса Филдинга... (пауза). Добрый вечер, Филдинг. Говорит Джордж Смайли, я был близко знаком с вашим братом во время войны. Мы с вами, собственно, встречались... Да-да, совершенно верно - в колледже Магдалины, позапрошлым летом как будто? Так вот, нельзя ли мне подъехать, повидать вас по личному делу.. - по телефону это не совсем удобно. Тут знакомая моя получила письмо весьма тревожного свойства от жены одного карнского педагога... Я бы... Роуд, Стелла Роуд. Муж ее... Он вдруг застыл, и мисс Бримли, не сводившая с него глаз, в смятении увидела, как его пухлощекое лицо дернулось гримасой боли и омерзения. Он что-то еще говорил в трубку - она уже не слышала. Видела только, как искажается, бледнеет его лицо и как белеют костяшки пальцев, сжавших трубку. Смотрит теперь на нее, говорит что-то... они опоздали. Стелла Роуд мертва. Убита в среду, поздно ночью. По возвращении из гостей - как раз в среду Роуды ужинали у Филдинга. Глава 3 НОЧЬ УБИЙСТВА В поезде, отходящем от лондонского вокзала Ватерлоо на Йовил в семь часов пять минут утра, пассажиров бывает негусто, хотя завтраки в поездном ресторане отличные. Смайли без труда нашел пустое купе первого класса. Утро было промозглое, хмурое, небо нависало снеговыми тучами. Смайли сидел, кутаясь в просторное дорожное пальто континентального пошива и не снимая перчаток; в руках у него был целый ворох утренних газет. Как человек аккуратный и враг спешки, он явился на вокзал за тридцать минут до отправления. После треволнений прошлой ночи, когда он просидел, проговорил с мисс Бримли до бог знает которого часа, он чувствовал усталость, и разворачивать газеты не хотелось. Глядя из окна на почти пустой перрон, он, к большому своему удивлению, увидел вдруг мисс Бримли - она шла вдоль вагонов, заглядывая в окна, и в руке несла кошелку. Он опустил окно, окликнул ее. - Брим, дорогая, что вы делаете здесь в такую мерзкую рань? Вам бы спать и спать еще. Она села на диван напротив и принялась вынимать и вручать ему содержимое кошелки; термос, бутерброды, шоколад. - Я не знала, есть ли в поезде вагон-ресторан,- пояснила она. - И кроме того, мне хотелось проводить вас. Вы такой хороший, Джордж. Жаль, я бы тоже хотела поехать, но "Юнипресс" будет рвать и метать. Сотрудников у нас не замечают, но отлучись только - заметят сразу. - Читали вы сегодняшние газеты? - спросил он. - Просмотрела наспех по дороге сюда. Из сообщений полу чается, что у нее не муж, а какой-то маньяк вроде бы... - Да, Брим. И то же самое вчера Филдинг говорил. Минутное неловкое молчание. - Джордж, я, наверно, по-ослиному упряма и глупа, что посылаю вас туда? Вчера я была уверена, что поступаю правильно, а теперь не знаю... - Вы ушли - я позвонил Бену Спэрроу из спецслужбы. Помните Бена? Он был с нами в войну. Я рассказал ему всю эту историю. - Ах, Джордж! В три часа ночи! - Да. Он сказал, чтосутра позвонит начальнику карнского розыска, сообщит ему о том письме и что я еду в Карн. Бен думает, что следствие поведет инспектор по фамилии Ригби. Бен с ним вместе кончал полицейское училище. - Смайли добродушно поглядел на нее. - К тому же я ведь человек досужий, Брим. Перемена обстановки меня развлечет. - Какой вы молодчина, Джордж! - обрадовалась мисс Бримли (женщины рады верить подобным заверениям). Она встала, и Смайли сказал на прощание: - Брим, на случай, если еще потребуется помощь, а со мной связаться не сумеете, то позвоните Менделю - он отставной инспектор полиции, проживает в пригороде, в Митчеме. В адресной книге он есть. Скажете, вы от меня, и он сделает все, что сможет. А мне звоните в "Герб Солеев", я заказал там комнату. Оставшись снова один, Смайли смущенно оглядел набор провизии, заготовленный мисс Бримли. А он решил уже побаловать себя завтраком в вагоне-ресторане. Лучше всего будет так: бутербродами и кофе закусить потом, днем. А позавтракать все же как следует. Сидя за столиком, Смайли начал с менее крикливых реляций о смерти Стеллы Роуд. Сообщалось, что в среду вечером мистер и мисс Роуд был и в гостях у мистера Теренса Филдинга, старшего корпусного наставника в Карне; он брат покойного Адриана Филдинга, прославленного ученого - специалиста по Франции, во время войны выполнявшего особые задания военного министерства и пропавшего без вести. От Филдинга Роуды вышли вместе, в одиннадцать без десяти минут примерно, и прошли пешком расстояние в полмили из центра Карна до своего дома, который стоит на отшибе, близ знаменитых карнских игровых полей. Подойдя уже к дому, мистер Роуд вспомнил, что забыл у м-ра Филдинга экзаменационные работы, которые надлежало срочно, до утра еще, проверить. (Дочитавши до этого места, Смайли вспомнил, что не захватил с собой смокинга, а Филдинг почти наверняка пригласит его к обеду.) Роуд решил вернуться к Филдингу и взять работы; примерно в пять минут двенадцатого он вышел из дому. А миссис Роуд, налив себе чаю, села в гостиной дожидаться его возвращения. Сзади к дому примыкает теплица, куда ведет также дверь из гостиной. В теплице и нашел Роуд тело жены, возвратясь. Видны были следы борьбы, недоставало ряда недорогих украшений, надетых в тот вечер миссис Роуд. Беспорядок в теплице был страшный. К счастью, днем в среду шел снег, и с раннего утра в четверг детективы, прибывшие из Дорчестера, обследовали отпечатки ног и прочие следы. Мистер Роуд был отвезен в шоковом состоянии в Дорчестерскую центральную больницу, где ему оказана помощь. Полиция разыскивает для допроса некую женщину из близлежащей деревни Пилль, получившую в округе прозвище Юродивая Джейни по причине своего нелюдимого и странного образа жизни. Миссис Роуд, чья энергичная деятельность в связи с Международным годом беженцев была в Карне широко известна, проявляла, по рассказам, заботу и участие к Джейни. С ночи убийства Джейни бесследно исчезла. В данное время полиция держится версии, что убийцей замечено было в окно, как миссис Роуд сидит одна в гостиной (шторы не были опущены), и что миссис Роуд открыла убийце парадную дверь, думая, что это вернулся от Филдинга муж. Вскрытие тела производится патологоанатомом министерства внутренних дел. Другие сообщения были поцветистей. "Освященные веками поля Карна осквернены гнуснейшим убийством",- так начиналась одна статья, а другая - "Учитель натыкается на труп жены в залитой кровью теплице". Третья же вопила: "Убийство в Карне! Розыск юродивой!" Поморщась, Смайли свернул, скрутил все газеты, кроме "Гардиан" и "Тайме", и зашвырнул в багажную сетку. В Иовиле он пересел в местный поезд, следующий в Карн через Стерминстер и Оукфорд. Было начало двенадцатого, когда он прибыл наконец в Карн. С вокзала он позвонил в отель и отправил туда свои вещи в такси. Отель "Герб Солеев", расположенный на полпути от вокзала к Карнскому аббатству, бывает заполнен только в школьную годовщину и в день св. Андрея, Большую часть года отель пустует - праздно восседает среди своих запущенных газонов, словно чопорная викторианская дама, в лиловом полутрауре шиферной кровли. Снег еще не стаял, но день был ясный, погожий, и Смайли решил прямо пойти в город и договориться о встрече с инспектором, ведущим следствие. Он вышел из вокзала, сразу же повеявшего на него викторианской суровостью Карна, и аллеей безлистых деревьев зашагал по направлению к большой башне Аббатства, плоской и черной на фоне бледного зимнего неба. Он пересек подворье Аббатства, тихое, красивое, сплошь заштрихованное былинками травы по белизне газонов и замкнутое в квадрат средневековых корпусов с заснеженными крышами. Снежок мягко похрустывал под ногами. Когла Смайли проходил мимо западного портала Аббатства, высоко над ним куранты пробили полчаса, два конных рыцаря выехали из маленького замка над порталом и медленно подняли копья, салютуя друг другу. И тотчас, словно под действием того же часового механизма, двери кругом всего подворья распахнулись, и орава мальчуганов ринулась из всех этих дверей по снегу - к входу в Аббатство. Один на бегу задел Смайли черной полой. Смайли окликнул его: - Что за переполох? - Секста,- крикнул мальчик в ответ и унесся. Пожав плечами, Смайли миновал главный вход в школу, и тут же перед ним предстали здания городского муниципалитета - мрачное, сказочное царство фортеций, вознесенных в прошлом веке из местного камня и скрепленных путаными швами готических труб и окон-амбразур. А вот, рядом с ратушей, и осененная стягом св.Георгия на мачте твердыня карнской полиции, воздвигнутая девяносто лет назад для отражения полчищ, прущих на приступ с луками и стенобитными таранами. Он назвал себя дежурному сержанту и сказал, что хочет увидеться с инспектором, ведущим следствие по делу о смерти миссис Роуд. Сержант - человек пожилой и непроницаемый - взялся за трубку не без торжественности, как если бы собирался показать сугубо сложный фокус, К удивлению Смайли, оказалось, что инспектор Ригби рад его безотлагательно принять. Вызванный для этой цели младший полицейский бодрым шагом провел его наверх по широкой лестнице в центре холла, и Смайли моргнуть не успел, как очутился у инспектора. Инспектор был приземист и коренаст. Он походил на горняка-кельта из корнуэльских оловянных рудников или валлийских шахт. Его темные с проседью волосы были низко острижены и клинышком-мыском нацеливались в переносье. Руки - большие и сильные, массивность и постав корпуса - борцовские, но голос мягкий, неторопливый, с дорсетской картавинкой. Смайли не замедлил подметить в инспекторе редкое у малорослых людей свойство - прямоту. Несмотря на поблескивающие темно-коричневые глаза и на быстроту движений, он производил впечатление честности и нелукавства. - Мне звонил утром Бен Спэрроу. Очень приятно, сэр, что вы приехали. Полагаю, вы привезли мне то письмо. Раздумчиво обозрев гостя через стол, Ригби остался доволен увиденным. За время войны ему пришлось понюхать всякого, и краем уха он слышал о работе, которую вела разведслужба. И одного уже отзыва Бена - "Парень он стоящий" - для Ригби достаточно - или почти. Но Бен еще и добавил: "Наружность лягушечья, одежда букмекерская, но мозги - оба глаза бы отдал за такие мозги. Работа у него в войну была не дай бог. Тугая и пакостная". Что верно, то верно - внешность лягушечья. Коротыш, очки круглые, с толстыми, пучеглазыми стеклами, и одежда соответствует. Причем видно, что дорогая. Но пиджак складками берется, где складок не положено. А что удивило инспектора - это стеснительность Смайли. Инспектор ожидал увидеть человека нагловато-уверенного, столичную штучку, и серьезная, щепетильная манера Смайли пришлась ему по вкусу - инспектор был вкусов консервативных. Смайли достал письмо из бумажника и положил на стол; Ригби извлек из мятого металлического футляра старые золотые очки и аккуратно заправил их дужки за уши. - Не знаю, упомянул ли Бен, - сказал Смайли.- Это письмо миссис Роуд послала в отдел небольшого нонконформистского еженедельника, подписчицей которого была. - И его передала вам мисс Феллоушип? - Нет. Фамилия ее- Бримли. Она редактор журнала. А Феллоушип - просто псевдоним для ответов на читательские письма. Карие глаза инспектора на момент задержались на Смайли. - Когда она получила это письмо? - Вчера, семнадцатого. Четверг у них день занятой - сдают номер в печать. Обычно в этот день послеобеденную почту не трогают до вечера. Письмо это она прочла часу в седьмом, я думаю. - И тут же повезла его вам? - Да. - А почему? - В войну она работала для меня, в моем отделе. Ей не хотелось сразу же обращаться в полицию. А у меня тот плюс, что я не полицейский,- сморозил Смайли. - В смысле, что она больше никого не знает, кто мог бы помочь. - А смею ли узнать, сэр, род ваших нынешних занятий? - Ничего особенного. Провожу небольшие приватные изыскания по Германии семнадцатого века. Ответ прозвучал глупейше. Но, по-видимому, Ригби удовлетворился им. - Что это за письмо, написанное ею в июне? Смайли протянул второй конверт, и опять большая, квадратно обтесанная рука приняла его. - Она заняла в конкурсе первое место,- объяснил Смай ли. - Вот этим своим предложением. Мне сказали, она из семьи, состоящей в подписчиках со дня основания. Поэтому мисс Бримли и не склонна была считать письмо вздором. Не вижу, правда, здесь логической связи. - Где связи не видите? - Я хочу сказать, тот факт, что ее семья вот уже пятьдесят лет состоит в подписчиках, не исключает возможности, что миссис Роуд была психически неуравновешенной. Ригби понимающе кивнул, но у Смайли осталось неловкое чувство, что его не поняли. - М-да,- усмехнулся медлительно Ригби. - Женщины, женщины... Смайли, совершенно не зная, что ответить, издал смешок. Ригби задумчиво глядел на него. - Из школьного персонала здесь вам кто-нибудь знаком, сэр? - Только мистер Теренс Филдинг. Мы познакомились как- то в Оксфорде, на званом обеде. Я решил съездить, поговорить с ним. Брата его я знал довольно близко. Ригби слегка свел брови при упоминании о Филдинге, но ничего не сказал, и Смайли продолжал: - Филдингу я и позвонил, когда мисс Бримли принесла письмо. Он-то и сообщил мне эту новость. Вчера вечером. - Понятно. Они снова поглядели друг на друга молча, Смайли - смущенно и с видом слегка комичным, а Ригби - испытующе, оценивая, насколько глубоко стоит вводить приезжего в обстоятельства дела. - Надолго вы сюда? - спросил он наконец. - Не знаю,- ответил Смайли. - Мисс Бримли сама хотела приехать, но на ней журнал. Она, видите ли, считает крайне важным сделать для миссис Роуд все, что можно, хотя ее уже не воскресишь. Долг, видите ли, перед подписчицей. Я обещал мисс Бримли проследить, чтобы письмо незамедлительно попало в надлежащие руки. Вряд ли я смогу что-либо еще существенное сделать. Вероятно, я пробуду здесь еще день-два, просто чтобы поговорить с Филдингом... На похоронах буду, пожалуй... Я остановился в "Гербе Солеев". - Отель приличный. Ригби аккуратно вложил очки в футляр, сунул футляр в ящик стола. - В Карне у нас тут по-чудному. Между городом и школой - стена, так сказать. Полное незнание и неприязнь взаимная. И неприязнь именно от страха, от незнания. А это затрудняет следствие по такому делу. Конечно, прийти к мистеру Филдингу или к мистеру Д'Арси я могу, они скажут мне: "Как поживаете, сержант?", угостят на кухне чаем, но за стену, так сказать, мне доступа нет. У них свой круг, и посторонним никому туда нет хода. Ни тебе за кружкой пива в баре потолковать, никаких контактов, ничего... всякий раз только чашка чаю, ломтик тминного торта и обращение "сержант". - Ригби вдруг засмеялся, и Смайли облегченно засмеялся вместе с ним. - А у меня к ним куча вопросов, тьма вопросов - кто тут к Роудам относился хорошо, а кто не очень, и хороший ли из Роуда учитель, и пришлась ли его жена здесь ко двору. У меня по делу фактов, что крючков на вешалке, а вот вешать на них нечего. - Он глядел на Смайли выжидательно. Наступило продолжительное молчание. - Если вы хотите, чтобы я помог, то я с радостью,- сказал наконец Смайли. - Но сперва познакомьте с фактами. - Стелла Роуд была убита в среду шестнадцатого числа в двенадцатом часу ночи - в промежутке от десяти минут до без четверти двенадцать примерно. Ей нанесли пятнадцать - двадцать ударов дубиной или, скажем, отрезком трубы. Измолотили страшно... страшно. По всему телу кровоподтеки. Можно предположить, что она вышла из гостиной на звонок или на стук, открыла парадное и тут же ее свалили ударом и поволокли в теплицу. Наружная дверь теплицы была, видите, незаперта. - Отпечатки пальцев Роуда обнаружены везде. На полу, на стенах, на окнах, на самом трупе. Но имеются и другие отпечатки, не пальцев, а просто кровяные следы - от перчаток, вероятно. - Следы убийцы? - Отпечатки пальцев Роуда кое-где наложены поверх следов от перчаток. Так что эти пятна сделаны до Роуда. Смайли помолчал с минуту. - Теперь относительно экзаменационных работ, за которыми он возвращался. В самом деле имели они такую важность? - Да, пожалуй, имели. Более или менее. К полудню в пятницу оценки требовалось уже вручить Д'Арси. - Но зачем же в таком случае было отдавать эти работы Филдингу? - Он не отдавал. Днем Роуд сидел на письменных экзаменах, в шесть часов собрал работы. Сложил их в портфель и велел старосте - ученику по фамилии Перкинс - отнести к Филдингу, куда Роуды были званы в гости. Роуд эту неделю еще по церкви дежурил, и у него не оставалось времени зайти к себе домой до Филдинга. - А где же он переоделся? - В гардеробной, рядом с преподавательской. Там оборудована раздевалка - главным образом для преподавателей спорта, проживающих не в самом Карне. - А мальчик, который отнес портфель к Филдингу, что известно о нем? - Тут я мало что могу добавить. Фамилия - Перкинс. Староста корпуса, что в ведении Филдинга. Филдинг сам опросил Перкинса, показания Роуда подтвердились. Корпусные, знаете, наставники дрожат над своими воспитанниками... не желают, чтобы их допрашивали грубые полисмены. - Ригби слегка помрачнел. - Так,- после паузы произнес Смайли беспомощно, затем спросил: - А как вы объясняете письмо? - Тут нам не только ее письмо объяснять. Смайли остро глянул на него. - Что вы хотите сказать? - То хочу сказать,- неторопясь проговорил Ригби,- что миссис Роуд и помимо письма порядком начудила в эти последние недели. Глава 4 ГОРОД И ШКОЛА - Миссис Роуд была, значит, баптисткой,- продолжал Ригби. - В городе у нас тут целая община. Правду сказать,- прибавил он с вялой усмешкой,- жена моя туда же относится. Недели две назад здешний их священник зашел ко мне. Вечером, где-то в половине седьмого. Я ужедомой подумывал идти. Вошел, сел, где вы сейчас сидите. Он мужчина крупный, видный собой, родом с Севера, откуда и миссис Роуд. Фамилия его Кардью. - Мистер Кардью, упомянутый в письме? - Тот самый. Он о Гластонах издавна был наслышан, Гластоны по всему Северу известная семья, и мистер Кардью был предоволен, когда узнал, что Стелла Роуд - дочь мистера Гластона. Миссис Роуд, само собой, посещала молельню аккуратно, а это нашим горожанам нравится. Моей жене очень по сердцу пришлось, скажу вам. Это, пожалуй, первый раз, чтобы из школы кто-нибудь ходил молиться в город. Большинство здешних прихожан люди торговые, ремесленные - местные, одним словом. - Ригби опять усмехнулся. - Нечасто это бывает, чтобы школа и город вместе сходились, так сказать. Не в обычаях Карна такое. - А как муж миссис Роуд? Тоже баптист? - Миссис Роуд рассказывала Кардью, что раньше муж был баптистом. Он родился и вырос в Брэнксоме, вся семья его - баптисты. В Брэнксомской молельне они, можно понять, и познакомились - мистер и миссис Роуд. Вы там не бывали ни разу? Отличная церковь, на самой макушке холма, над морем. Смайли покачал головой - нет, не бывал,- и широко расставленные карие глаза Ригби с момент глядели на него задумчиво. - А зря,- сказал инспектор. - Стоит съездить поглядеть. Так вот,- продолжал он,- по приезде в Карн мистер Роуд перешел в англиканство. Даже и миссис Роуд пытался убедить, В школе у них насчет этого строго. Я все это фактически от жены своей слышал. У меня правило: сплетни распространять не смей, жена полицейского должна себя соблюдать, но это ей сам мистер Кардью говорил. - Понятно,- сказал Смайли. - Пришел, значит, Кардью ко мне. Взволнованный, встревоженный. Не знает, что и думать, и хочет поговорить со мной как с другом, а не как с полицейским. Когда начинают с этого,- заметил Ригби с кислым видом,- я уж так и знаю, что ко мне обращаются именно как к полицейскому. Ну и рассказал мне. Днем к нему приходила миссис Роуд. Его не было дома, он ездил в Оукфорд фермершу одну навестить и вернулся только в шестом часу. А до его прихода с гостьей сидела миссис Кардью. Миссис Роуд молчала, прижухла у огня бледная, как полотно. Только мистер Кардью вернулся, тут же миссис Кардью вышла, и Стелла Роуд стала рассказывать ему про мужа. - Ригби сделал паузу. - Сказала, что мистер Роуд собирается ее убить. Когда долгие ночи наступят. У нее это вроде навязчивой идеи: с приходом долгих ночей ее убьют. Сперва Кардью не слишком принял дело всерьез, но потом, подумав, решил сообщить мне. Смайли сощурился на него. - Кардью ошарашили ее слова. Он подумал, она бредит. Он, видите ли, человек трезвой складки, хотя и священник. Пожалуй, он чуть строговато с ней обошелся. Спросил, откуда в ней такая мерзостная мысль, а она в слезы. Не в истерику причем, а тихо так, про себя как бы заплакала. Он пытался ее успокоить, обещал помочь, чем только сможет, и опять спросил, что подало ей эту мысль. Но она только головой покачала, встала, пошла к дверям и все качала безнадежно головой. Обернулась к нему от дверей, он подумал, она хочет что-то сказать. Но ничего не сказала и ушла. - Удивительное дело,- проговорил Смайли,- ведь она солгала в письме. Там специально упомянуто, что Кардью она не говорила. Ригби пожал своими широченными плечами. - Я, извините, в чертовски неуклюжем положении,- сказал он.- Шеф наш скорей повесится, чем призовет на помощь Скотланд-ярд. Подавай ему арествиновного, причем незамедлительно. У нас тут столько данных, что можно елку украсить,- следы ног, время убийства, указание на одежду убийцы, даже само орудие убийства. Смайли удивленно взглянул на инспектора. - Орудие, выходит, найдено? Ригби помялся. - Да, найдено. Об этом ни одна почти душа не знает, сэр, и я вас попрошу учесть это. Мы нашли его наутро - лежало брошенное в кювете, в четырех милях к северу от Карна, по Оукфордской дороге. Отрезок кабеля длиной полтора фута. Вы в курсе дела, что такое коаксиальный кабель? Он бывает разного сечения, этот имеет дюйма два в диаметре. Медный стержень, одетый пластиковой изоляцией и сверху оболочкой. На кабеле кровь той же группы, что у Стеллы Роуд, и на кровь налипли волосы с ее головы. Мы держим это в строжайшем секрете. Еще слава богу, что нашел один из наших ребят. Мы тем самым получили точное направление, в котором скрылся убийца. - И это действительно орудие убийства? - неловко усомнился Смайли. - В ранах на теле мы нашли частицы меди. - Странно ведь, - размышлял Смайли вслух,- чтобы убийца так далеко занес орудие. Особенно если он шел пешком. Казалось бы, он захочет освободиться от улики как можно скорее. - Еще бы. Очень странно. Из этих четырех миль Оукфордская дорога мили две идет вдоль канала; он в любом месте мог бы зашвырнуть кабель в канал, и концы в воду, иди дознавайся. - А кабель какой, старый? - Да не очень. Обычный, стандартного образца. Достать такой можно где угодно. - Тут Ригби помялся с минуту, затем его словно прорвало: - Я ведь что хочу сказать сэр. Обстоятельства данного дела требуют развернутого расследования: широкий розыск нужен, детальные лабораторные анализы, массовый опрос. Того и шеф требует, и он прав. Против мужа обвинение нам строить не на чем и, прямо говоря, нам от него проку как от козла молока. Он как-то потерян, заговаривается слегка, противоречит самому себе в разных неважных для нас мелочах - скажем, с какого времени женат или у какого врача лечится. Это у него, конечно, от шока, мне такие вещи приходилось видеть. Письмо ее - чертовски странное письмо, знаю и согласен. Ну а вы можете мне объяснить, сэр, каким это он волшебством сперва оказался в резиновых сапогах, а потом от них избавился, как это смог замолотить жену до смерти и кровью не забрызгаться, кроме там немногих пятен, и как сумел забросить орудие убийства за четыре мили от места преступления, причем все это проделал в течение десяти ми нут с момента ухода от Филдинга? Разъясните мне, и я вам буду благодарен. Мы разыскиваем неизвестного шести футов роста, в мало ношенных резиновых сапогах размера 15, в кожаных перчатках и в старом синем пальто, заляпанном кровью. Пешего бродягу, который в ночь убийства, между 11.10 и 11.45 находился в районе Северных полей и скрылся в оукфордском направлении, унеся с собой полтора фута кабеля, нитку зеленых бус и брошку с камешком под бриллиант ценой двадцать три шиллинга шесть пенсов. Разыскиваем маньяка, убивающего ради удовольствия или ради нескольких шиллингов на жратву; - Ригби помолчал и, грустно усмехнувшись, прибавил: - И способного пролететь пятьдесят футов по воз духу. Но что нам остается еще делать при такого рода сведениях? Кого еще разыскивать? Не могу же я отвлекать людей на поиски каких-то призраков, когда надо развернуть всю эту работу. - Понимаю вас. - Но я служу не первый год, мистер Смайли, и действовать люблю не наобум. Разыскивать маньяков, в которых не верю, я не люблю, и не люблю, когда нет доступа к свидетелям. Я люблю с людьми посталкиваться, порасспросить их, поразнюхать там и тут, обстановку поразведать. А в Карнской школе этого нельзя мне. К чему я клоню, вы улавливаете? Вот и приходится нам полагаться на анализы, на собак-ищеек и на розыски в масштабах всей страны, но я нутром чую, что данное дело немного иной категории. - Я прочел в газете о какой-то Юродивой Джейни... - Скажу сейчас и о ней. Миссис Роуд была женщина добросердечная, всякому с ней можно было заговорить. По край ней мере это мое обычное впечатление. Тут кое-кто из прихожанок косо на нее глядел, но сами знаете, каковы женщины. Так вот, миссис Роуд приязненно отнеслась к Джейни. Та ходит по дворам, побирается, зелья продает и привороты. Помешанная, с птичками разговаривает и тому подобное. Живет в заброшенной нормандской церквушке в Пилле. Стелла Роуд ей, бывало, из одежды кое-что даст, покормит - бедняга вечно голодает. А теперь Джейни исчезла. Ее видели вечером в среду на дороге к Северным полям - и с тех пор поминай как звали. Но это мало что значит. Побирушкам закон не писан. Годами могут околачиваться вокруг, а потом раз - и растаяла, как снег на огне. Умерла в канаве, скажем, или захворала и спряталась, как больная кошка. Джейни не одна тут такая ходит. Весь сыр-бор потому, что мы и еще обнаружили следы ног - по краю рощицы, в конце сада. Следы на вид женские и в одном месте подходят вплотную к теплице. Возможно, что цыганка или нищенка. Возможно что угодно, но сдается мне, что это в самом деле Джейни. А как бы хорошо, сэр, очевидица нам бы не помешала, пусть даже полоумная. Смайли встал. Обменялись рукопожатием, и Ригби сказал: - До свидания, сэр. Звоните в любое время, когда вам заблагорассудится. - Черкнул в блокноте, лежащем на столе, вырвал листок, подал Смайли. - Вот мой домашний телефон. - Проводил Смайли к дверям и, помешкав, сказал: - Вы случайно сами не Карн кончали, сэр? - О нет. Ригби опять помялся. - Шеф наш - карнианец. Командовал армейской бригадой в Индии. Бригадир Хэвлок. Ему у нас год осталось дослужить. Он этим делом сильно заинтересовался. Не хочет, чтобы я зря тормошил Карн. Не желает. - Понимаю. - Требует незамедлительного ареста. - И чтобы арест Карна не касался? - До свидания, мистер Смайли, Не забывайте звонить. Да, еще одно надо бы упомянуть. Насчет этого кабеля... - Да-да. - Мистер Роуд брал отрезок такого же кабеля на уроки для опытов по элементарной электронике. А недели три тому назад кабель затерялся куда-то. Смайли не спеша пошел к себе в отель. "Дорогая Брим, Сразу же по приезде передал письмо человеку из местного уголовного розыска, которому поручено дело. А поручено оно, как Бен и предполагал, инспектору Ригби. Это дядя низенький и кряжистый - помесь корнуэльского лешего с неваляшкой,- и пальца ему в рот класть никому не советую. Начну с середины: письмо наше возымело несколько не тот эффект, на который мы рассчитывали,- Стелла Роуд две недели назад сообщила, оказывается, Кардью, здешнему баптистскому священнику, что муж намерен ее убить с наступленим долгих ночей (что за ночи такие, не знаю). Что касается обстоятельств дела, то в отчете "Гардиан" они изложены в основном верно. Собственно, чем больше Ригби посвящал меня в детали, тем все маловероятней становилось, что убил муж. Против этого говорит почти все (помимо самого уже мотива преступления) и место, где нашли орудие убийства, и отпечатки ног на снегу, указывающие на рослого мужчину в резиновых сапогах, и следы перчаток, неизвестно чьих, в теплице. Прибавьте сюда и самый весомый довод - "убийца был наверняка захлестан кровью": по словам Ригби, теплица представляла зрелище ужасное. Конечно, и на Роуде была кровь - как удостоверил выбежавший к нему на дорогу коллега,- но лишь в той скудной мере, в какой Роуд мог вымазаться, наткнувшись в темноте на тело. Между прочим, следы сапог ведут к дому, уходящих же следов нет. В данный момент, как указывает Ригби, наличные по делу факты допускают лишь одно истолкование: убил неизвестный бродяга - возможно, сумасшедший,- убил из удовольствия или польстясь на ее драгоценности (которым грош цена), и скрылся по Оукфордской дороге, а орудие убийства бросил в кювет. (Но зачем он пронес его четыре мили и зачем в кювет бросил, а не утопил в канале, тут же, У дороги? Дорога на Оукфорд идет болотистой равниной, которая вся исполосована осушительными каналами.) Если толкование Ригби верно, тогда нам остается объяснить письмо Стеллы и ее разговор с Кардью тем, что она страдала манией преследования, или же (если мы суеверны) тем, что . предчувствовала свою смерть. Но тогда это самое чудовищное совпадение из всех, о каких мне приходилось слышать. В связи с чем и хочу еще прибавить следующее. Из умолчаний Ригби я мог вывести, что начальник полиции нажимает на него, велит прочесывать округу с целью изъятия бродяг в запятнанных кровью синих пальто (помните - пояс). У Ригби, конечно, нет иного выбора, кроме как действовать согласно фактам дела и велению начальства, но Ригби явно неуютно от чего-то, что он либо знает молча, либо же смутно ощущает. Думаю, что он был искренен, когда просил сообщать ему все добытые мною школьные сведения - о самих Роудах, пришлись ли они ко двору здесь и т. д. Монастырские стены Карна, чувствует Ригби, еще довольно-таки высоки... Так что я, пожалуй, попринюхаюсь тут немного, огляжусь, как и что. Придя из полиции, я позвонил Филдингу и был им приглашен к ужину сегодня. Как только будут новости, сразу же напишу. Д ж о р д ж " . Смайли тщательно заклеил конверт, прижав большими пальцами уголки. Запер на ключ дверь номера и спустился по широкой мраморной лестнице, ступая аккуратно на тощую кокосовую циновку, постланную посередине. Внизу в холле был красный деревянный почтовый ящик для удобства проживающих в отеле, но Смайли, как человек осмотрительный, не стал пользоваться этим удобством. Он прошел к почтовому ящику на углу улицы, опустил письмо и стал решать, где бы поесть. Разумеется, имелись бутерброды и кофе - дар мисс Бримли. Нехотя он вернулся в отель. Там кишело журналистами, а журналистов Смайли не выносил. И холодно там было, а Смайли и холода не терпел. И так до оскомины это ему знакомо - бутерброды в гостиничной комнате. Глава 5 КОШКА С СОБАКОЙ Вечером того же дня, в самом начале восьмого, Смайли поднялся по ступеням, ведущим в дом мистера Теренса Фил-динга. У парадных дверей он позвонил, и ему открыла толстушка лет пятидесяти пяти. В тускло освещенном холле по правую руку пылали поленья в камине на груде золы, а над собой Смайли различил небольшую антресоль и винтовую красного дерева лестницу, ведущую на верхний этаж. В отсветах камина видно было, что стены вокруг увешаны картинами разных стилей и периодов, а каминная полка уставлена всевозможными художественными безделушками. Но Смайли отметил, невольно поежившись, что ни камину, ни картинам не удалось полностью заглушить школьный запашок - слабый аромат какао, пасты для паркетов, оптом закупаемой, и школьной кухни. В стороны из холла шли коридоры, и видно было, что все стены понизу окрашены темно-коричневой или зеленой масляной краской согласно незыблемому правилу школьных маляров. В устье одного из этих коридоров огромно замаячила фигура мистера Теренса Филдинга. Он надвинулся на Смайли своей радушной массой; буйная седая его грива роняла пряди на лоб, а мантия живописно волновалась позади. - Смайли? О-о! Вы знакомы с Тру? Мисс Трубоди, моя домоправительница. Снег восхитителен, не правда ли? Чистейший Брейгель! Вы видали катание мальчиков на льду? Бесподобное зрелище! Черные костюмы, цветные шарфы, бледное солнце, как две капли воды, буквально как две капли, натуральнейший Брейгель. Восхитительно! Он взял у Смайли пальто, бросил на ветхий сосновый стул с камышовым сиденьем, стоящий в углу холла. - А как вам этот стул - узнаете? - Боюсь, что нет, - сконфуженно ответил Смайли. - Напрасно, напрасно! Привезен мной из Прованса до войны. У столяришки тамошнего делан. Ну-ка определите, чье он точное подобие. Копия "Желтого стула" Ван-Гога! Некоторые тут же узнают. - И, шагая впереди, Филдинг коридором повел гостя в большой комфортабельный кабинет, украшен ный изразцами, статуэтками эпохи Возрождения, бронзой не ясно каких эпох, фарфоровыми собачками, терракотовыми вазами; и посреди всего великолепно высился сам Филдинг. Как старший корпусной наставник, Филдинг носил не обычную ученую мантию, а нечто тяжко ниспадающее, длиннополо-черное, с крахмальным судейским жабо - нечто вроде вечернего монашеского платья. От облачения этого веяло монастырской суровостью - в заметном контрасте с нарочито ярким обликом самого Филдинга. Явно сознавая это, стремясь оттенить чинность униформы и придать ей что-то от своей натуры, он носил в петлице лацкана тщательно подобранный цветок из своего сада. Он так и требовал от портного - шить с петелькой, чем шокировал карнских портных, у которых на матовых стеклах витрин красуются эмблемы королевских династий. Цветок он выбирал по настроению - от гвоздики до гиацинта. Сегодня у него в петлице была роза, и по се свежести Смайли определил, что вдел ее Филдинг минуту назад, а срезать велел точно к приходу гостя. - Вам хересу или мадеры? - Благодарю вас, хересу. - Мадера - напиток блудниц,- возгласил Филдинг, наливая из графика,- но мальчики ее любят. Быть может, именно поэтому. Они ведь отчаянные греховодники. - Он передал Смайли бокал и прибавил, драматически понизив голос: - Мы все теперь под гнетущим впечатлением этого ужасного события. Ничего, знаете, подобного у нас никогда не бывало. Вы читали вечерние, газеты? - Нет, не читал. Но "Герб Солеев", разумеется, битком набит репортерами. - Настоящее нашествие на город. По всему Гэмпширу военные рыщут с миноискателями. А что хотят найти, бог их знает. - А как на мальчикрв подействовало все это? - Они-то в восторге! Моему же корпусу повезло особенно - ведь Роуды у меня обедали в тот вечер. Какой-то кретин из полиции хотел даже учинить допрос одному из моих мальчиков. - Вот как,- сказал Смайли с невинным видом.- А о чем бы это стал он его допрашивать? - Аллах его ведает,- отмахнулся Филдинг и, меняя тему, спросил: - Вы знавали брата, не так ли? Он мне говорил о вас, представьте. - Да, Адриана я знал очень хорошо. Мы были близкими друзьями. - И на войне тоже? - Да. - Вы, значит, принадлежали к его шатии? - Какой шатии? - Ну, Стид-Эспри, Джибди, Все эти люди. - Да. - Мы с Адрианом редко видались в зрелые годы. Будучи жульнической подделкой, я принужден избегать встреч и сопоставлений с подлинниками,- соткровенничал Филдинг в прежней своей эффектной манере. Как на это отвечать, Смайли не знал, но его выручил тихий стук в дверь; в кабинет несмело вошел высокий рыжий мальчик. - Я уже кончил перекличку, сэр. Если вы готовы, сэр... - О черт,- сказал Филдинг, осушая бокал. - На молитву зовут. - Он повернулся к Смайли. - Знакомьтесь - Перкинс, мой староста. В музыке - гений, но в классе - отнюдь. Так ведь, Тим? Вы подождите здесь или идемте со мной, как желаете. Это займет всего десять минут. - И того меньше, сэр,- сказал Перкинс. - Сегодня у нас "Ныне отпущаеши". - Восхвалим господа за малые благодеяния,- возгласил Филдинг, одернув свое жабо, и резко повел Смайли по коридору и через холл, а Перкинс голенасто зашагал следом. На ходу Филдинг без умолку кидал через плечо: - Рад, что вы выбрали пятницу для приезда. У меня правило - по субботам не при нимать уже потому, что по субботам все другие наши принимают- Хотя чем занимать гостей в данный печальный момент, всем нам не слишком известно. У меня сегодня будет Феликс Д'Арси, но это вряд ли занимательно. Он профессионал-карнианец. Между прочим, мы к вечерним трапезам одеваемся, но это не суть важно. У Смайли упало сердце. Повернули за угол, пошли другим коридором. - У нас молитвы по часам. Ректор восстановил семь канонических часов: приму, терцию, сексту и так далее. В течение семестра - молитвы до пресыщения, а на каникулах - полное от них воздержание. То же касается занятий спортом. Такова система. Впрочем, удобно для перекличек. Он провел Смайли еще и третьим коридором и в конце его распахнул толчком двухстворчатую дверь. Картинно паруся своей мантией, размашисто вошел в столовую, где ожидали ученики. - Налить вам хересу еще? Ну, как молитва? Поют весьма мило, не правда ли? Один-два тенора недурных. Мы в прошлом семестре пробовали унисонное пение - весьма неплохо выхо дило, совсем даже неплохо. Сейчас явится Д'Арси. Он жаба страшенная. Вылитый типаж Сиккерта пятьдесят лет спустя, весь состоящий из брюк и воротничка. Вам еще, однако, повез ло, что явится он не в сопровождении сестры своей. Та хуже! - Он какой предмет преподает? - Разговор шел уже снова в кабине Филдинга. - Предмет? Боюсь, что здесь у нас предметов нет. Никто из нас ни строчки не прочел ни по какому предмету с момента окончания университета. - Понизив зловеще голос, он прибавил: - То есть если мы там вообще учились. Д'Арси преподает французский. Д'Арси - старший тутор по избранию, холостяк по профессии, сублимированный пед... агог по склонности,- Филдинг стоял теперь в позе, откинув голову назад, а правую руку простерши к Смайли,-...а предмет его - изъяны ближних. По главной же своей должности он - самоназначенный верховный блюститель карнского этикета. Если вы в мантии прокатились на велосипеде, не так сформулировали ответ на приглашение, не по ранжиру разместили гостей за столом, употребили "мистер", когда речь шла о коллеге, Д'Арси вас выведет на чистую воду и сделает внушение. - А каковы обязанности старшего тутора? - спросил Смайли, просто чтобы поддержать разговор. - Это арбитр между классиками и природоведами, он составляет расписание и утверждает результаты экзаменов. Но главная его, горемыки, обязанность - мирить искусства с на уками. - Филдинг с мудрой грустью покачал головой. - А для этого требуется человек помозговитей, чем Д'Арси. А впрочем,- добавил он устало,- какая разница, кому достанется лишний час в пятницу вечером? Кому все это интересно? Уж конечно, не мальчикам, не бедным милым мальчуганам. И Филдинг продолжал говорить о том о сем, и неизменно в гиперболических тонах, взмахивая иногда рукой, точно желая поймать увертливую метафору. О преподавателях говорил он с едкой насмешкой; и о воспитанниках - с сочувствием, если не с пониманием; и об искусствах - с пылом и с театральной растерянностью одинокого ценителя среди невежд. - Кари не школа, а лепрозорий для умственно прокаженных. Кончили мы университет и прибыли сюда, и стали обнаруживаться в нас симптомы. Постепенное отгнивание интеллектуальных конечностей. Изо дня в день умы наши чахнут, дух наш атрофируется и мертвеет. Мы наблюдаем за процессом этим друг у друга, надеясь отвлечься от собственного гниения. - Он сделал паузу, поглядел задумчиво на свои пальцы. - Во мне процесс завершен полностью. Я представляю собой мертвую душу, а тело, в котором обитает сия душа, именуется Карном. - Весьма довольный сделанным признанием, Филдинг развел в стороны ручищи, распростер рукава-крылья мантии, словно гигантский нетопырь. - Перед вами Вампир Карна. - Филдинг отвесил глубокий поклон. - Alcoholique et poete! (Алкоголик и поэт! ( ф р . )) - И зычным раскатом хохота завершил действо. Филдинг поразил Джорджа Смайли - своими размерами, голосом, капризно-переменчивым нравом, всей своей броской, крупнопланной манерой. Смайли и привлекал и отталкивал этот спектакль, эта вереница взаимно противоречивых поз; он не знал, требуется ли и от него, от зрителя, подача реплик. Но Филдинг до того, видимо, ослеплен был огнями рампы, что забывал о зрительном зале там, за рампой. Чем дольше вглядывался и вдумывался Смайли, тем неуловимей казался ему этот характер - многоцветный, но пустоцветный; дерзкий, но уклончивый; красочный, широкий, открытый и вместе с тем лживо-извращенный. Не худо бы узнать подноготную Филдинга - богат ли он, к чему стремится, чем в жизни огорчен. Приход Феликса Д 'Арси, возвещенный мисс Трубоди, прервал раздумья Смайли. Ни черных, ни иных свеч. Холодный ужин, превосходно приготовленный мисс Трубоди. Не бордо, а рейнвейн, подаваемый вместо портвейна. И наконец, наконец-то Филдинг упомянул о Стелле Роуд. Шла приличествующая месту беседа об искусствах и науках. Беседа эта была бы скучна (ибо не блистала познаниями), если бы не Филдинг, непрестанно шпынявший Д'Арси и старавшийся, по-видимому, показать Д'Арси с наихудшей стороны. О людях и проблемах Д'Арси судил в основном с точки зрения "благопристойности" (любимое его слово) и отличался чисто женским зложелательством к коллегам. Поговорили, затем Филдинг спросил Д'Арси, кто заместил пока что Роуда. - Никто,- ответил Д'Арси и прибавил елейно:- Ужасно потрясла эта история всю школу. - Чепуха,- возразил Филдинг. - Мальчики любят смертоносные бедствия. Чем дальше мы от смерти, тем она притягательней. Для них все это праздник. - Огласка делу была дана в высшей степени неблагопристойная,- сказал Д'Арси. - В высшей степени. Сознание этого, считаю я, довлеет в умах большинства наших преподавателей. - Он повернулся к Смайли. - Пресса, знаете ли, источник вечных наших огорчений. В прошлом такое не могло бы иметь места. В прежние времена великие фамилии и общественные установления наши были ограждены от подобных вторжений. О-граж-де-ны. Ныне же все изменилось. Многие из нас принуждены выписывать бульварные газетки по этой именно причине. В одной из воскресных газет, в одном только номере сообщалось не менее чем о четырех бывших учениках Хекта. И обо всех четырех - в неблагопристойном контексте, смею вас уверить. И разумеется, эти газеты никогда не преминут упомянуть, что речь идет о карнианце. Я полагаю, вам известно, что у нас ныне обучается наследный принц. Сам я имею честь направлять его занятия французским. У нас также учится юный Солей. Во время бракоразводного процесса его родителей пресса вела себя прискорбно. Крайне прискорбно. Ректор писал об этом в Совет печати, должен вам сказать. Черновик письма составлен был мной. Но в связи с нынешним трагическим событием пресса буквально превзошла себя. Вчера репортеры даже присутствовали у нас на повечерии, представьте, в чаянии молитвы по усопшей. Заняли полностью две задние скамьи на западной стороне. Дежуривший в Аббатстве Хект попытался их выдворить. - Д'Арси помолчал, мягко-осуждающе приподняв брови, затем улыбнулся. - Конечно, это не входит в компетенцию дежурного, но наш добрый Хект этим мало смущается. - Повернувшись к Смайли, Д'Арси пояснил: - Хект - один из наших атлетических собратьев. - На ваш вкус, Стелла была чересчур низкопородна, не правда ли, Феликс? - Отнюдь нет,- поспешно возразил Д'Арси. - прошу вас, Теренс, такого обо мне не говорить. Классовых различий я абсолютно не провожу; разборчивость моя касается только манер. Не спорю, что манеры ее оставляли желать лучшего. - Она во многом была как раз то, чего нам не хватает,- продолжал Филдинг, не обращая на Д'Арси внимания и адресуясь к Смайли. - Она воплощала в себе все, от чего нам вменено в обязанность отворачиваться: муниципальные микрорайоны, красный кирпич новых городов и университетов - все, являющее собой антитезу Карна. - Внезапно обернувшись к Д'Арси, он сказал: - А для вас, Феликс, она была лишь низкопородна. - Отнюдь нет. Неприемлемо воспитана - вот и все. Филдинг в отчаянии повернулся к Смайли. - Вот, извольте,- сказал он. - Мы говорим на ученом жаргоне, носим ученые мантии. Торжественными обедами отмечаем годовщины, произносим в трапезных длинные латинские молитвы, которых ни один из нас не может перевести. Ходим на литургии в Аббатство, и жены наши сидят там в "курятнике" в своих ужасных шляпах. Но все это пустопорожняя шарада, смысла в которой нет. Д'Арси тускло улыбнулся. - Не могу поверить, дорогой мой Теренс, чтобы такой гурман и хлебосол, как вы, мог столь низко ценить манеры и тонкости обхождения. - Он взглянул на Смайли, как бы призывая его в свидетели достоинств Филдинга, и Смайли счел долгом поддакнуть. - К тому же мы здесь к Теренсу привыкли издавна, нас не пугают его громы. - Знаю, знаю, Феликс, чем вам эта женщина была неприятна. Она отличалась честностью, а против честности такого рода Карн беззащитен. Д'Арси неожиданно рассердился не на шутку: - Теренс, я протестую против подобных слов. Категорически протестую. Я считаю своим долгом - да и все бы должны считать это своим долгом - возрождать и утверждать здесь, в Карне, высокие нормы общественного поведения, которым война нанесла столь прискорбный ущерб. Я сознаю, что в связи с этим не раз уже мог вызвать по отношению к себе недружелюбные чувства. Но комментарии мои или советы никогда - прошу это заметить,- никогда не касаются личностей, а бывают направлены исключительно лишь против изъянов поведения, против нарушений благопристойности. Не спорю, Теренс, что не единожды я принужден был обращаться к Роуду в связи с поведением его жены. Но это сфера, чрезвычайно далекая от личностей. И я никому не позволю утверждать, что якобы я питал личную неприязнь к миссис Роуд. Такое утверждение, огорчительное в любое время, в нынешних трагических обстоятельствах особенно прискорбно. Воспитание и... э-э... среда миссис Роуд не могли, естественно, приготовить ее к нашему здешнему укладу, но это вопрос совершенно иной. Что, однако, позволяет мне вновь подчеркнуть: цель моя не осуждение, а нравственное просвещение. Ясно ли я выразил мысль? - Куда уж ясней,- сухо ответил Филдинг. - А жены сослуживцев относились к ней приязненно? - спросил Смайли. - Жены! О мой бог! - простонал Филдинг, прижав руку ко лбу. Сделал паузу. - Не одну из них она здесь, думаю, скандализировала своей простенькой одеждой. Притом ходила в общественную прачечную, что тоже не могло прийтись по вкусу. И вдобавок не молилась в нашей церкви... - А были у нее подруги среди преподавательских жен? - не унимался Смайли, - Кажется, с ней дружила молодая миссис Сноу. - Вы говорили, она была здесь в гостях в самый день убийства? - Да,- тихо сказал Филдинг,- в среду. А Феликсу с сестрой пришлось потом оказать помощь бедному Роуду...- Он взглянул на Д'Арси. - Да-да,- коротко подтвердил Д'Арси. Он покосился на Филдинга и - показалось Смайли - переглянулся с ним. - Нам никогда не забыть, никогда... Теренс, простите за экскурс в сферу узкопрофессиональную, но письменный грамматический разбор Перкинса невообразим: подобных ляпсусов мне еще не приходилось встречать. Что он, нездоров? Мать его - культурнейшая женщина, Сэмфордам доводится родней, мне говорили. Смайли вгляделся в Д'Арси. Смокинг на Д'Арси выцветший, позеленевший от старости. Смайли не удивился бы, услышав: "Смокинг унаследован мною от деда". Кожа лица настолько лишена морщин, что создается какое-то жирненькое впечатление, хотя Д'Арси нетолст. Голос настроен на одну слащаво-вкрадчивую ноту, и все время он улыбается - при разговоре и когда молчит. Улыбка навечно вштампована в гладкое лицо, она обнажила ровные зубы и оттянула уголки румяных губ словно невидимыми пальцами дантиста. Но лицо Д'Арси невыразительным не назовешь. Напротив. Мельчайшее движение губ, носа, бровей, малейший взглядик уловимы и читаются. И ясно, что он хочет уйти от темы. Не от Стеллы Роуд (к ней он вернулся сам немного погодя), а от вечера, когда произошло убийство, от точного пересказа событий. Более того, у Смайли не было сомнений, что и Филдинг заметил увертку Д'Арси и что переглянулись они, как будто связанные страхом, и взгляд был предостережением, что ли, ибо с этого момента Филдинг переменился: надулся, ушел в себя, и долго затем Смайля ломал себе голову над этой переменой. Обратясь к Смайли, Д'Арси заговорил слащаво-интимно: - Прошу прощения, что согрешил, посудачил о школьных делах. Вы, вероятно, находите, что мы здесь несколько замкнулись в своей сфере? Я знаю, нас часто обвиняют в отгороженности. Карн, дескать, школа снобов. Об этом трубит ежедневно бульварная пресса. Но что бы ни утверждали наши авангардисты,- Д'Арси хитровато взглянул на Филдинга,- я могу заверить, что нет человека, менее грешащего снобизмом, чем Феликс Д'Арси. Смайли отметил, что волос у Д'Арси тонкий, рыжеватый и начинается высоко над розовым загривком. - Возьмем, к примеру, злополучного Роуда. Я нимало не ставлю бедняге Роуду в укор среду, взрастившую его. Классические школы, без сомнения отлично выполняют свою функцию. К тому же Роуд вполне приемлемо освоился с нашим укладом. Именно так и отозвался я в беседе с ректором, подчеркнув, что Роуд превосходно исполняет свои обязанности по церкви. Более того, смею думать, что здесь сыграли роль мои наставления. При надлежащем руководстве ими люди эти, заметил я ректору, способны усвоить наши обычаи и даже наши манеры; и ректор со мной согласился. Бокал Смайли был пуст, и Д'Арси, не спрашивая у хозяина, налил из графина. Руки у Д'Арси по-девичьи холены и безволосы. - Но,- продолжал он, - я должен честно признаться - миссис Роуд не проявила подобной готовности примениться к нашему укладу. - По-прежнему улыбаясь, он изящно отхлебнул из своего бокала. Следы заметает, подумалось Смайли.- Она-то никогда не стала бы вполне приемлемой, хотя при жизни ее я, понятно, не высказывал вслух своего мнения. Ей помешали бы ее среда и воспитание. И это не вина ее, а беда. Если же говорить откровенно и доверительно, то у меня есть основания думать, что именно ее прошлое послужило причиной ее смерти. - То есть как это? - встрепенулся Смайли, и Д'Арси пояснил, бегло взглянув на Филдинга: - Факты говорят, что она ожидала нападения. - Моя сестра любит собак,- продолжал Д'Арси. - Воз можно, это вам уже небезызвестно. Ее коронная отрасль - черно-рыжие той-спаниели. В прошлом году она получила первый приз на северо-дорсетской выставке и вскоре затем удостоилась почетного отзыва у Крафта за свою Королеву Карна. У нее имеется клиентура в Америке, знаете ли. Осмелюсь утверждать, что мало кто в Англии так эрудирован в той-спаниелях, как Доротея. Именно это нашла случай выразить супруга ректора неделю назад. Ну-с, как вы знаете, Роуды нам соседи, а Доротея своими добрососедскими обязанностями отнюдь не склонна пренебрегать. Где речь идет об обязанностях, там у нее нет места снобизму, смею вас уверить. Роуды привезли с собой собаку - беспородный, но весьма разумный пес. (В сторону замечу, что имею крайне смутное представление о том, где Роуды жили до Карна.) Собаку свою они любили, и думаю, что это не было притворством. Роуд стал было брать ее с собой на матчи регби, но я нашел случай ему отсоветовать. Собака вызывала у воспитанников неприличное оживление. Я успел уже это испытать, прогуливая Доротеиных спаниелей. Подхожу теперь к главному пункту. Доротея пользуется услугами Гарримана - ветеринара, личности незаурядной в своем роде. Он проживает близ Стерминстера. Недели две тому назад у Королевы Карна открылся сильный кашель, и Доротея послала за Гарриманом. Сука подобных достоинств требует к себе серьезнейшего отношения, смею вас уверить. Тут Филдинг застонал, но Д'Арси и бровью не повел. - Я был как раз дома, и Гарриман остался на чашку кофе. Он, как я уже сказал, возвышается над уровнем своей среды. В разговоре Гарриман упомянул о собаке Роудов, и оказалось, что миссис Роуд накануне привезла к нему свою собаку и попросила умертвить ее. Сказала, что собака укусила почтальона. Говорила длинно и путано - мол, почта подаст в суд, полиция уже приходила и бог весть что еще. И все равно, дескать, пес этот не способен защитить, а только лает. Так и сказала Гарриману: "Он все равно не защита". - И ей не жаль было собаку?- спросил Смайли. - Как же, как же. По словам Гарримана, она явилась к нему в слезах. Миссис Гарриман пришлось напоить ее чаем для успокоения. Они предложили ей повременить, а собака пусть пока побудет у них в питомнике. Но миссис Роуд была тверда и непреклонна. Гарриман с женой не знали, что и подумать. Обсудив потом между собой, они пришли к выводу, что поведение миссис Роуд трудно назвать нормальным. Вернее, невозможно назвать нормальным. Поразил их также вид собаки: наличествовали серьезные признаки дурного обращения. На спине были следы побоев. - И Гарриман не стал уточнять смысл ее фразы: "Он все равно не защита"? Как понял Гарриман эти слова? - допытывался Смайли, не сводя глаз с Д'Арси. - Она повторила их в разговоре с миссис Гарриман, но ни звука не сказала в объяснение. Однако я считаю, смысл их и так очевиден. - Вот как? - произнес Филдияг. Д'Арси склонил голову набок и жеманно подергал себя за мочку уха. - В каждом из нас есть немножко от сыщика,- сказал он. - Мы с Доротеей обсудили это после... э-э... кончины. Мы решили, что еще до переезда в Кари Стелла Роуд завела дурно пахнущего свойства знакомство, а в последнее время связь эта возобновилась... быть может, против ее воли. Оголтелый ка кой-нибудь мерзавец, прежний обожатель, обозленный нынешним преуспеванием миссис Роуд. - Что, сильно был укушен почтальон? - спросил Смайли. Д'Арси опять повернулся к нему. - В том-то и сюрприз. В том-то и вся изюминка, дорогой мой. Собака его вовсе не кусала. Доротея навела справки. Весь рассказ был сплошной цепью лжи от начала до конца. Встав из-за стола, они перешли в кабинет Филдинга, куда мисс Трубоди подала кофе. Разговор продолжал вертеться вокруг трагического события. Д'Арси не уставало возмущать неблагоприличие всего этого - назойливость репортеров, грубая бесчувственность полиции, неопределенность происхождения миссис Роуд, злополучие ее супруга. Филдинг все еще был странно молчалив, погружен в свои мысли и лишь взглядывал враждебно на Д'Арси время от времени. Ровно без четверти одиннадцать Д'Арси пожаловался на усталость, и все трое вышли в обширный холл. Там Смайли взял у мисс Трубоди свое пальто, а Д'Арси - пальто, теплое кашне и шапку. Д'Арси поблагодарил за гостеприимство, Филдинг ответил хмурым кивком. Повернулся к Смайли: - А дело, по которому вы мне звонили,- в чем оно конкретно состояло? - Ах да, по поводу письма, написанного Стеллой Роуд в самый канун убийства,- туманно ответил Смайли. - Сейчас им занимается полиция, но там не придают ему... значимости. Совершенно не придают. У миссис Роуд, по-видимому, был комплекс преследования. - Смайли смущенно улыбнулся. - Не знаю, правильно ли я выразился. Но мы можем как-нибудь еще поговорить об этом, вы должны отобедать у меня в "Гербе Солеев" до моего отъезда. А в Лондоне вы бываете? Можно было бы в Лондоне встретиться, в конце семестра. Стоя на пороге, Д'Арси глядел на свежевыпавший снег, безупречной белой пеленой одевший мостовую. - Так-так,- сказал он с многозначительным смешком. - Долгие ночи, а, Теренс? Долгие ночи. Глава 6 ЗАЩИТА ОТ ДЬЯВОЛА - Что значит выражение "долгие ночи"? - спросил Смайли. Они с Д'Арси быстро шли от Филдинга по свежему снежку, направляясь к подворью Аббатства. - Местная примета гласит, что долгие ночи в Карне обильны снегом. Долгие ночи - здешнее традиционное название великопостных ночей,- ответил Д'Арси. - До Реформации у монахов Карнского аббатства в великий пост бывали молитвенные бдения на всю ночь - от повечерия до заутрени. Вероятно, это вам небезызвестно. Поскольку в Реформацию монашество упразднили, то и обычай некому стало блюсти. Мы, однако, отдаем ему дань тем, что в течение великого поста служим повечерие - последнюю службу канона пред отходом ко сну. Ректор, питающий большое уважение к подобным традициям, восстановил старые названия канонических часов. Приму служили на рассвете, как вам, без сомнения, известно; терция же - третий дневной час, сиречь девять часов утра. Таким образом, мы говорим не "утренняя молитва", а "терция". Я нахожу это прелестным. Подобным же образом в рождественский и великий посты мы служим в Аббатстве сексту - ровно в полдень. - Присутствие на всех этих службах обязательно? - Разумеется. Иначе пришлось бы чем-то занимать воспитанников, не посещающих молитв. А сие нежелательно. Помимо этого, не забывайте, что Карн основан как заведение религиозное. Ночь стояла великолепная. Проходя подворьем, Смайли поднял глаза на башню Аббатства. В лунном свете она казалась меньше и как-то умиротворенней. От белизны нападавшего снега само небо посветлело; на фоне его Аббатство рисовалось так явственно, что даже увечные статуи святых были видны каждой печальной подробностью своих увечий - убогие фигуры, потерявшие цель и смысл; безглазым, им нечем видеть меняющийся мир. Вышли на перекресток к югу от Аббатства. - Боюсь, что отсюда нам в разные стороны,-сказал Д'Арси, подавая руку на прощание. - Вечер чудесный,- живо ответил Смайли. - Не возражаете, если я пройдусь с вами до вашего дома? - Пожалуйста,- сухо сказал Д'Арси. Повернули, пошли по дороге, ведущей к Северным полям. Сбоку дорогу окаймляла высокая каменная стена, а с другого боку широко простерлись игровые поля - двадцать или больше площадок для регби. Поля протянулись вдоль дороги на полмили с лишним, и это расстояние было пройдено молча; потом Д'Арси остановился и тростью указал на небольшой дом у кромки полей. - Вон там - дом Роудов. Раньше в нем жил смотритель Северных полей, но несколько лет назад у нас прибавился новый учебный флигель и дом передали преподавательскому персоналу. Мой дом побольше и расположен дальше по дороге. К счастью, я любитель пеших прогулок. - Вот здесь и увидели вы Стэнли Роуда в ту ночь? Д'Арси ответил не сразу. - Нет, ближе к моему дому - на четверть примерно мили. Он был в ужасном состоянии, бедняга, в ужасном. Я не выношу вида крови. Знай я, какой у него будет вид, я не набрался бы духу вести его в дом. Но благодарение богу, сестра моя Доротея - чрезвычайно компетентная женщина. Некоторое время шли молча, затем Смайли сказал: - Из ваших слов за ужином ясно, что миссис Роуд была мужу неподходящей парой. - Совершенно верно. Если бы умерла она не столь ужасной смертью, то я сказал бы, что Роуду следует благодарить небо за счастливое избавление. Она была особа насквозь злонамеренная, задавшаяся целью делать из мужа посмешище. Другие думают, Смайли, что здесь не было злонамеренности. Я же считаю, что была, и имею на то основания. Ей доставляло удовольствие предавать мужа на посмеяние. - Не только мужа, но и Карн, очевидно. - Именно так. Ныне в развитии Карна - критический момент. Многие публичные школы уступили черни, шумно требующей перемен - перемен за всякую цену. Карн - я счастлив это сказать - не присоединился к стаду одержимых бесами свиней, мчащихся к своей погибели. Тем более важно, чтобы мы ограждали себя от заразы не только извне, но также изнутри. - Все это Д'Арси проговорил с удивительным жаром. - Но неужели она была так неисправима? Ведь муж мог бы поговорить с ней решительно? - Смею вас уверить, что никогда не подавал мужу подобной мысли. Не в моих обычаях вмешиваться в супружеские отношения. Они подошли к дому Д'Арси. Он весь был скрыт высокой лавролистной живой изгородью. С дороги видно было только два слитных ряда дымовых труб; по этим трубам Смайли определил, что дом велик и выстроен в викторианском стиле. - Я не стыжусь викторианских вкусов,- сказал Д'Арси, медленно отворяя калитку. - Не скрою, вообще мы здесь в Карне не держимся нынешней моды. В доме этом некогда жил пастор церкви Северных полей, но теперь там правит службы священник, приходящий из Аббатства. Дом же остается во владении школы, и я имел счастливую возможность получить его в пользование. Покойной ночи. Прошу до отъезда ко мне на рюмку хересу. Вы к нам надолго? - Нет, пожалуй,- ответил Смайли. - Но у вас, я думаю, теперь и так забот полон рот. - Вы о чем? - резко осведомился Д'Арси. - О прессе, полиции, обо всем этом переполохе. - Да, да, именно. Именно так. Но тем не менее общественная жизнь должна продолжаться. Мы с сестрой всегда устраиваем небольшой прием в середине семестра, и я считаю крайне важным не отступить от этого обычая именно в данный момент. Завтра я пришлю вам в "Герб Солеев" приглашение. Сестра моя будет в восторге. Покойной ночи. - Он с лязгом захлопнул калитку, и в ответ из-за дома откуда-то яростно залаяли собаки. Распахнулось окно, суровый женский голос окликнул: - Это ты, Феликс? - Да, Доротея. - Неужели ты не можешь без этого проклятого шума? Опять собак разбудил. - Окно гневно захлопнулось, и Д'Арси, так и не взглянув больше на Смайли, быстренько скрылся в тени дома. Смайли тронулся в обратный путь. После десятиминутной ходьбы он остановился, повернулся опять к полям, к