ой троицы она и Грантленд являли собой органичную пару, - муж же стоял особняком. Словно не в состоянии вынести этого одиночества, он развернулся на каблуках, спустился с крыльца, выпрямив спину, и прошел в оранжерею. Грантленд достал из нагрудного кармана серый носовой платок и вытер Зинни рот. Она подалась к нему навстречу. - Не надо, - сказал он раздраженно. - Он уже в курсе. Ты ему наверняка рассказала. - Я попросила его дать развод - ты знаешь - а он не круглый дурак. Ах, какое это имеет значение? - Она приняла фальшиво-самоуверенный или непринужденный вид женщины, совершившей прелюбодеяние и отмахнувшейся от прежней жизни с необычайной легкостью. - Может, Карл убьет его. - Замолчи, Зинни! Даже в мыслях не...! Его голос прервался. Он встретил меня взглядом и осекся. Затем повернулся на цыпочках, словно танцор. Под загаром проступил румянец. Выглядел он словно больной желтухой старик с глазами-буравчиками, однако доктор взял себя в руки и улыбнулся кривой, но самоуверенной улыбкой. При виде того, как выражение лица человека меняется так быстро и столь радикально, мне стало не по себе. Я выбросил окурок сигареты, которую, казалось, курил уже целую вечность, и ответил ему улыбкой. Изнутри она ощущалась словно резиновая маска, а получилась застывшая гримаса. Джерри Холлман снял с меня ощущение неловкости, если я вообще в состоянии испытывать это чувство. Он торопливо вышел из оранжереи, держа в руках садовые ножницы. На его лице застыло сумрачное, отрешенное выражение. Зинни увидела его и прижалась к стене. - Чарли! Берегись! Грантленд обернулся в сторону Джерри, поднимавшегося по лестнице. Коротенький стареющий мужчина, который не выносил одиночества. В его глазах застыло выражение безысходного отчаяния. Он держал садовые ножницы обеими руками, и их лезвия блестели на солнце, словно двойной кинжал. - Да-да, Чарли! - произнес он. - Берегись! Думаешь, удастся заполучить мою жену, а также мою дочку. Ничего не выйдет! - У меня не было таких намерений, - произнес Грантленд с запинкой. - Мне позвонила миссис Холлман... - Нечего прикидываться - "миссис Холлман". В городе ты ее не так называешь. Верно? - Джерри Холлман, стоявший на верхней ступеньке крыльца, широко расставив ноги, щелкнул садовыми ножницами. - Пошел вон, паршивая свинья! Если хочешь быть и дальше человеком, убирайся из моих владений и не приближайся к ним. Это касается и моей жены. Грантленд натянул на лицо старческую маску. Он отодвинулся назад от угрожающих лезвий и, ища поддержки, взглянул на Зинни. Та стояла неподвижно, словно барельеф, прислонившись к стене, и в тени ее лицо казалось зеленым. Она попыталась разжать губы, и ей удалось сказать: - Прекрати, Джерри. Ты ведешь себя глупо. Джерри Холлман находился в таком взвинченном состоянии, что мог сорваться в любую секунду и совершить убийство. Настала пора остановить его. Отодвинув Грантленда плечом, я подошел к Холлману и велел положить ножницы на пол. - Вы с кем разговариваете? - прошипел он. - Вы м-р Джерри Холлман, не так ли? Я слышал, что вы человек разумный. Он смотрел на меня набычившись. Белки его глаз были желтоватого оттенка из-за какого-то внутреннего недуга, - что-то с пищеварением или с совестью. В глубине зрачков появился проблеск некоего переживания. Испуг и стыд, так мне показалось. Его глаза выражали мучительный внутренний конфликт. Спустившись по ступенькам, он вернулся в оранжерею, со стуком захлопнув за собой дверь. Никто за ним не пошел. Глава XI За домом послышался шум голосов, словно там открылась еще одна дверь. Женские взволнованные голоса напоминали кудахтанье кур, на которых спикировал ястреб. Я сбежал по крыльцу и обогнул веранду. По лужайке навстречу шла Милдред, держа за руку маленькую девочку. За ними семенила миссис Хатчинсон, оглядываясь через плечо на апельсиновую рощу. Лицо ее было бледным, под стать седым волосам. Калитка в заборе распахнулась, но в проеме я никого больше не заметил. Голос ребенка стал громким и пронзительным: - Почему дядя Карл убежал? Милдред повернулась, наклоняясь к ней. - Какая разница, почему. Ему нравится бегать. - Он сердится на вас, тетя Милдред? - Нет, миленькая. Он просто играет в прятки. Милдред подняла глаза и увидела меня. Она коротко покачала головой, чтобы я не говорил ничего, что могло бы испугать ребенка. Мимо меня пронеслась Зинни и подхватила Марту на руки. Помощник шерифа Кармайкл, очутившись рядом, достал из кобуры револьвер. - Что случилось, миссис Холлман? Вы его видели? Она кивнула, но говорить не стала, дожидаясь, пока Зинни отведет девочку. Лоб Милдред блестел от пота, она запыхалась. Я заметил мячик в ее руке. Седовласая женщина заработала локтями, пробиваясь в середину группы. - Я видела, как он крался между деревьев. Марта тоже видела его. Милдред повернулась к ней. - Он не крался, миссис Хатчинсон. Он подобрал мячик и принес мне. - Она показала мячик, словно тот являлся важным доказательством безобидности ее мужа. Миссис Хатчинсон сказала: - Я с роду так не пугалась. Я рта не могла раскрыть, не говоря уж о том, чтобы закричать. Помощник шерифа потерял терпение. - Спокойно, женщины. Давайте с самого начала и по порядку. Да побыстрей. Он угрожал вам, миссис Холлман? - пытался напасть? - Нет. - Он что-нибудь говорил? - Говорила в основном я. Я постаралась убедить Карла явиться в дом и сдаться. А когда он не согласился, я обняла его, чтобы удержать. Но Карл слишком сильный для меня. Он вырвался, а я побежала за ним. Но его было не догнать. - Он показывал свой револьвер? - Нет. - Она опустила взгляд на револьвер Кармайкла. - Пожалуйста, не стреляйте, если встретите моего мужа. Я не верю, что он вооружен. - Там видно будет, - уклончиво произнес Кармайкл. - Где это все произошло? - Пойдемте, я покажу. Она повернулась и направилась к открытой калитке, двигаясь с сосредоточенно-бесстрашным видом. Казалось, ее ничто не могло остановить. Внезапно она рухнула на колени и упала боком на лужайку - маленькая фигурка в темной одежде с рассыпавшимися волосами. Из руки выкатился мячик. Кармайкл опустился рядом и закричал, словно рассчитывая, что крик может заставить ее ответить: - В какую сторону он пошел? Миссис Хатчинсон махнула рукой по направлению к роще. - Туда, прямо, в сторону города. Молодой помощник шерифа вскочил на ноги и помчался к калитке. Я побежал за ним, смутно надеясь предотвратить насилие. Земля под деревьями оказалась глинистой, мягкой и влажной от полива. Я никогда не был хорошим бегуном. Помощник шерифа скрылся из виду. Вскоре затих и топот его ног. Я замедлил ход и остановился, проклиная свои стареющие ноги. Моя перепалка с собственными ногами была нашим сугубо личным делом, поскольку, так или иначе, бегом ничего нельзя было добиться. Когда я подумал об этом, до меня дошло, что человек, хорошо знакомый с местностью, может неделями скрываться на огромном ранчо. Для поисков понадобятся сотни людей, чтобы найти его среди рощ, каньонов и пересохших ручьев. Я пошел назад тем же путем, придерживаясь своих следов. Пять моих больших шагов при ходьбе равнялись трем шагам при беге. Я пересек цепочки чужих следов, но не мог определить, кому они принадлежали. Идентификация следов не была моей сильной стороной. После долгого утра, проведенного со многими людьми, мне нравилось гулять одному в зеленой тени. Над головой, среди крон деревьев, петлял ручеек голубого неба. Я внушал себе, что спешить незачем, что опасность на время отодвинута. В конце концов, Карл ведь никому не причинил вреда. Возвращаясь к утренним эпизодам и размышляя, я постепенно замедлял свой шаг. Брокли, вероятно, сказал бы, что я подсознательно сбавил обороты, ибо не хотел возвращаться в этот дом. Похоже, Милдред не так уж ошибается, утверждая, что дом может заставить людей ненавидеть друг друга. Дом, или деньги, которые он олицетворял, или каннибальские семейные аппетиты, которые он символизировал. Я забежал дальше, чем предполагал, примерно на треть мили. Наконец среди деревьев показался дом. Двор был пуст. Стояла удивительная тишина. Одна из стеклянных дверей была распахнута. Я вошел. Столовая производила странное впечатление, словно не использовалась людьми и не предназначалась для них, наподобие комнат в музеях, отгороженных от посетителей шелковым шнуром: Провинциальный Калифорнийско-испанский Стиль, Доатомная Эра. Гостиная, с ее журналами, немытыми бокалами и мебелью в стиле голливудского кубизма, имела такой же необжитой вид. Я пересек коридор и, открыв дверь, очутился в кабинете, заставленном полками с книгами и ящиками для картотеки. Жалюзи были опущены. В помещении стоял затхлый запах. На одной стене висел темный портрет лысого старика, написанный масляными красками. С худого хищного лица на меня сквозь полумрак смотрели его глаза. Сенатор Холлман, решил я. Я закрыл дверь, оставив его наедине с самим собой. Я обошел весь дом и лишь на кухне наконец-то обнаружил два человеческих существа. За обеденным столом сидела миссис Хатчинсон с Мартой на коленях. От звука моего голоса пожилая женщина вздрогнула. За те сорок пять минут, что мы не виделись, лицо ее осунулось. Глаза глядели холодно и осуждающе. - А потом что? - спросила Марта. - Потом маленькая девочка пришла домой к этой доброй старушке, и они стали пить чай и есть булочки, - Миссис Хатчинсон выразительно взглянула на меня, и я понял, что мне советуют помолчать. - Булочки и шоколадное мороженое, и старушка прочла маленькой девочке сказку. - А как звали эту девочку? - Марта, как и тебя. - Она не могла есть шоколадное мороженое из-за аллергии. - Они ели мороженое с ванилью. И мы тоже будем, а наверх положим клубничное варенье. - А мамочка придет? - Не сразу. Она придет позже. - А папочка придет? Не хочу, чтобы папочка приходил. - Папочка не... - Голос миссис Хатчинсон сорвался. - Вот и конец сказки. - Расскажи еще что-нибудь. - У нас нет времени. - Она ссадила ребенка с колен. - Беги в гостиную и поиграй. - Я хочу пойти в оранжерею. - Марта подбежала к внутренней двери, которая вела из дома в оранжерею, и затрясла дверной ручкой. - Нет! Не ходи туда! Вернись! Напуганная тоном женщины, Марта неохотно вернулась. - Что случилось? - спросил я, хотя мне показалось, что я уже знаю. - Где все? Миссис Хатчинсон указала на дверь, которую только что пыталась открыть Марта. За дверью слышался приглушенный гул голосов, словно гудел пчелиный рой. Миссис Хатчинсон тяжело поднялась и поманила меня. Чувствуя на себе неотрывный взгляд детских глаз, я подошел к ней вплотную. Она сказала: - М-ра Холлмана з-а-с-т-р-е-л-и-л-и. Он м-е-р-т-в. Чтобы ребенок не понял, миссис Хатчинсон произнесла слова по буквам. - Не надо по буквам! Не хочу, чтобы по буквам! В порыве обиды ребенок вихрем вклинился между нами и ударил пожилую женщину по бедру. Миссис Хатчинсон притянула девочку к себе. Марта застыла в неподвижности, уткнувшись лицом в цветастое платье и обняв крошечными белыми ручками могучие ноги няни. Я оставил их и прошел через внутреннюю дверь. Неосвещенный коридор со стеллажами вдоль стен заканчивался рядом ступеней. Спотыкаясь в темноте, я спустился по ним и оказался перед второй дверью, которую открыл. Край двери мягко ударился о чьи-то ноги. Их владельцем оказался шериф Остервельт. Он недовольно фыркнул и обратился ко мне, держа руку на кобуре. - А вы куда направились? - Хочу пройти в оранжерею. - Вас не приглашали. Это официальное расследование. Я заглянул через его плечо в оранжерею. В центральном проходе, между рядами густо растущих орхидей, стояли Милдред, Зинни и Грантленд, сгрудившись вокруг тела, которое лежало лицом вверх. Лицо закрывал серый шелковый носовой платок, но я знал, чье это тело. Мохнатый ворс твидового костюма Джерри, полнота и беззащитность делали его похожим на мертвого плюшевого медвежонка. Склонившаяся над ним Зинни, не успевшая переодеться, выглядела нелепо в своем белом нейлоновом пеньюаре с оборками. Без косметики лицо ее было почти столь же бесцветным, как и ее наряд. Милдред стояла рядом с ней, глядя вниз на земляной пол. Чуть поодаль, опершись на ящик с рассадой, стоял д-р Грантленд, сдержанный и настороженный. Зинни обратилась к шерифу, не меняя застывшего выражения лица: - Пусть войдет, если хочет, Ости. Нам может понадобиться и его помощь. Остервельт сделал так, как она сказала, и сделал это смиренно, с почтительной готовностью. Я вспомнил о том простом факте, что Зинни только что унаследовала холлмановское ранчо и ту власть, которую дает владение им. Грантленду, казалось, напоминания не требовались. Он придвинулся и зашептал что-то ей на ухо; в повороте его головы сквозило нечто собственническое. Она бросила на него косой предупреждающий взгляд, от которого он осекся, и отодвинулась от него. Под влиянием порыва чувств - по крайней мере, с того места, где я стоял, это выглядело порывом - Зинни обняла Милдред и крепко прижалась к ней. Милдред хотела было оттолкнуть ее, но затем прильнула к Зинни и закрыла глаза. Дневной свет, проникавший сквозь выкрашенную в белый цвет стеклянную крышу, безжалостно падал на лица женщин, которых породнило горе. Остервельт упустил этот эпизод, который занял секунду. Он возился с крышкой стального ящика, стоявшего на рабочем столе. Открыв ее, он вынул маленький револьвер. - О'кей, значит, вы хотите помочь. Взгляните-ка на эту штуку. Это был небольшой револьвер с коротким дулом, приблизительно 25-го калибра, изготовленный, вероятно, в Европе. Рукоятка была отделана перламутром и украшена филигранью из серебра. Женское оружие, не новое: серебро потускнело. Я никогда не видел данного револьвера или ему подобного и прямо об этом сказал. - Миссис Холлман, миссис Карл Холлман сказала, что утром у вас были неприятности с ее мужем. Он украл вашу машину, это верно? - Да, он взял ее. - При каких обстоятельствах? - Я отвозил его обратно в больницу. Он явился ко мне домой рано утром, рассчитывая заручиться моей поддержкой. Я прикинул, что лучше всего уговорить его вернуться обратно. Но мой план дал осечку. - Что же произошло? - Он захватил меня врасплох - напал на меня. - Надо же, - Остервельт ухмыльнулся. - Он пустил в ход этот маленький револьвер? - Нет. Я не видел у него никакого оружия. Мне думается, Джерри Холлмана убили из этого револьвера. - Верно мыслите, мистер. И это именно тот револьвер, который был у его брата, судя по описанию Сэма Йогана. Доктор нашел револьвер рядом с телом. Найдены две гильзы, в спине трупа две раны. Доктор утверждает, что он скончался мгновенно, да, доктор? - Через несколько секунд, я бы сказал, - Грантленд говорил хладнокровно, профессионально. - Внешнего кровоизлияния не было. Я думаю, что одна из пуль вошла в сердце. Конечно, для установления точной причины смерти потребуется вскрытие. - Это вы обнаружили тело, доктор? - Да, фактически я. - Меня интересуют именно факты. Что вас привело в оранжерею? - Выстрелы, разумеется. - Вы их слышали? - И очень отчетливо. Я переносил одежду Марты в машину. Зинни сказала устало: - Мы все слышали их. Сначала я подумала, что Джерри... - Она замолчала. - Что Джерри... продолжайте, - сказал Остервельт. - Да нет, ничего. Ости, неужели мы должны снова пройти через всю эту пустую болтовню? Я очень хочу поскорее отослать Марту из дома. Бог знает, как все это на ней отразится. И не будет ли больше толку, если вы ускорите поимку Карла. - По моему распоряжению к его розыску подключены все свободные люди отделения. Я не могу уйти отсюда, пока не прибудет заместитель следователя по делам о насильственной смерти. - Значит, мы должны ждать? - Не обязательно здесь, если вас угнетает это место. Впрочем, я думаю, что вам следует оставаться в доме. - Я сообщил вам все, что знаю, - сказал Грантленд. - И потом меня ждут пациенты. Вдобавок, миссис Холлман попросила отвезти ее дочь и домоправительницу в Пуриссиму. - Ну хорошо. Поезжайте, доктор. Спасибо за помощь. Грантленд вышел в заднюю дверь. Зинни и Милдред двинулись по траурному проходу между рядами цветов, бронзовых, зеленых и кроваво-красных. Они шли, обнявшись, и вошли в дверь, ведущую на кухню. Не успела закрыться дверь, как одна из женщин разразилась рыданиями. Звуки горя безлики, и я не мог определить, кто из них плакал. Но я подумал, что, наверное, Милдред. Ее страдания были самыми худшими. Они длились долгое время, продолжаясь и сейчас. Глава XII Задняя дверь оранжереи открылась, и вошли двое. Один из них оказался энергичным помощником шерифа, которому так хорошо удавался бег по пересеченной местности. Рубашка Кармайкла потемнела от пота, и он тяжело дышал. Второй был японец неопределенного возраста. Увидев на полу мертвого человека, он снял перепачканную матерчатую шляпу и застыл, склонив голову. Его редкие седые волосы стояли на голове торчком, словно намагниченная железная проволока. Помощник шерифа нагнулся и, приподняв с лица убитого серый носовой платок, глубоко вздохнул. - Глядите, Кармайкл, да хорошенько, - сказал шериф. - Вам была поручена охрана этого дома и его жильцов. Кармайкл выпрямился, сжав губы. - Я сделал все от меня зависящее. - В таком случае вы не сделали ничего. Ради Христа, куда вы пропали? - Я начал преследовать Карла Холлмана, но в роще потерял его. Наверное, он покружился поблизости и вернулся сюда. За бараком я налетел на Сэма Йогана, и он сказал, что слышал выстрелы. - Вы слышали выстрелы? Японец кивнул. - Да, сэр. Два выстрела. - У него был неуклюжий деревенский выговор, и он плохо выговаривал звук "с". - Где вы были, когда услышали их? - В бараке. - Оранжерея оттуда видна? - Только задняя дверь. - Наверняка он ускользнул в заднюю дверь. Грантленд прошел через переднюю дверь, а женщины через боковую. Вы видели, как он входил или выходил? - Кто? М-р Карл? - Вы знаете, что я имею в виду именно его. Так видели? - Нет, сэр. Никого не видел. - А вы вообще смотрели туда? - Да, сэр. Я выглянул из барака. - Но вы не пошли в оранжерею посмотреть? - Нет, сэр. - Почему? - Гнев шерифа, словно раздутый переменчивым ветром костер, обрушился теперь на Йогана. - Ваш хозяин лежал здесь убитый, а вы и пальцем не пошевелили. - Я выглянул в дверь. - Но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему или задержать преступника. - Наверное, он перепугался, - сказал Кармайкл. Чувствуя, что гнев начальника обошел его стороной, он осмелел. Йоган смерил помощника невозмутимо-презрительным взглядом. Он вытянул руки, держа их параллельно и близко одну от другой, словно отмеряя границы своей осведомленности. - Я слышу два револьвера - два выстрела. Ну и что? Я вижу оружие по утрам постоянно. Может, идет охота на перепелок? - Ладно, - мрачно сказал шериф. - Вернемся к нынешнему утру. Вы сказали, что м-р Карл ваш очень хороший друг, и поэтому вы его не боитесь. Это верно, Сэм? - Вроде бы. Да, сэр. - А насколько хороший друг, Сэм? Вы позволили бы ему застрелить брата и скрыться? Настолько хороший? Йоган улыбнулся, показывая передние зубы. Его улыбка могла означать все, что угодно. Узкие черные глаза были непроницаемыми. - Отвечайте, Сэм. Йоган сказал, продолжая улыбаться: - Очень хороший друг. - А м-р Джерри? Он тоже был хорошим другом? - Очень хороший друг. - Хватит валять дурака, Сэм. Ты всех нас ненавидишь, ведь так? Йоган бессмысленно осклабился, и голова его стала похожа на улыбающийся желтый череп. Остервельт повысил голос: - А ну-ка, кончай лыбиться, оскалился, словно мертвец. Тебе не удастся нас одурачить. Тебе не нравлюсь я, не нравится семья Холлманов. Какого черта ты тогда вернулся сюда, не пойму. - Мне нравится место, - сказал Сэм Йоган. - Ну конечно, тебе нравится место. Ты думал, что сможешь обдурить сенатора и вернуть свою ферму? Старый японец не ответил. Он выглядел так, словно ему стало стыдно, но не за себя. Я понял, что он - один из тех фермеров-японцев, которых сенатор выселил во время войны, скупив предварительно их земли. Еще я понял, что Остервельт нервничает, словно присутствие японца кого-то в чем-то обвиняет. Обвинение требовалось переадресовать. - А ты случаем не сам застрелил м-ра Джерри Холлмана? Улыбка Йогана стала презрительной. Остервельт подошел к рабочему столу и взял в руки револьвер, отделанный перламутром. - Подойди-ка, Сэм. Йоган не шелохнулся. - Подойди, я сказал. Я не причиню тебе вреда. Мне следовало бы выбить твои большие белые зубы и затолкать их в твою грязную желтую глотку, но я не стану этого делать. Подойди. - Вы слышали, что сказал шериф? - спросил Кармайкл и толкнул маленького человечка в спину. Йоган сделал шаг вперед и застыл в неподвижности. Из-за своего упорства его тщедушная фигура стала центром внимания. За неимением лучшего, я подошел к нему и встал рядом. От него слабо пахло рыбой и землей. Так и не дождавшись, шериф подошел к японцу сам. - Узнаешь револьвер, Сэм? Йоган с еле слышным свистом втянул в легкие воздух - он удивился. Он взял в руки револьвер и стал внимательно изучать оружие, разглядывая его с разных сторон. - Смотри, не проглоти. - Остервельт выхватил у него револьвер. - Это тот самый револьвер, что был в руках у Карла? - Да, сэр. Я так думаю. - Он наставлял его на тебя? Угрожал им? - Нет, сэр. - Тогда как же ты мог его разглядеть? - Мне показал его м-р Карл. - Вот так запросто подошел к тебе и показал оружие? - Да, сэр. - Он что-нибудь сказал? - Да, сэр. Он сказал: "Привет, Сэм, как поживаешь, рад тебя видеть". Очень вежливо. Ах да, он еще сказал: "Где мой брат?" Я ответил, что брат поехал в город. - Да не про то, про оружие что-нибудь говорил? - Спросил, узнаю ли я револьвер. Я сказал, что да. - Вы узнали его? - Да, сэр. Это револьвер миссис Холлман. - Которой миссис Холлман? - Старой леди, жены сенатора. - Револьвер принадлежал ей? - Да, сэр. Она, бывало, выходила с ним на задний двор пострелять в черных дроздов. Я говорил ей, что лучше приобрести дробовик. Нет, сказала она, она не хочет попадать в птиц. Пусть живут. - Наверное, это было давно. - Да, сэр, лет десять-двенадцать назад. Когда я вернулся на ранчо и разбил для нее сад. - Что стало с револьвером? - Не знаю. - Карл говорил, как он раздобыл его. - Нет, сэр. Я не спрашивал. Слова из тебя не вытянешь, сукин ты сын, Сэм. Ты знаешь, что это такое? - Да, сэр. - Почему ты мне не рассказал все это сегодня утром? - Вы не спрашивали. Шериф возвел глаза к стеклянной крыше, словно моля о милосердии и помощи в постигшем его несчастьи. Единственным видимым результатом явился приход круглолицего молодого человека в сверкающих очках без оправы, одетого в синий лоснящийся костюм. Мне не потребовалась интуиция, чтобы распознать в нем помощника следователя по особо важным делам. Он имел при себе черную медицинскую сумку и осторожное хорошее настроение человека, профессией которого является смерть. Оценив с порога ситуацию, он поднял руку, приветствуя шерифа, и прямиком направился к телу. Следом поспешил еще один помощник шерифа с фотоаппаратом на треноге. К ним присоединился и сам Остервельт, отдавая нескончаемый поток распоряжений. Морща лоб, Сэм Йоган слегка поклонился мне. Глаза у него были добрые. Он взял лейку для полива, наполнил ее водой в жестяной раковине в углу и двинулся к орхидеям. Он не обращал внимания на вспышки магния, напоминая образцового садовника с картинки, самозабвенно ухаживающего за цветами. Глава XIII Я вышел к фасаду дома и постучал в раздвижную дверь. Мне открыла Зинни. Она успела переодеться в черное строгое платье безо всяких украшений. Стоя в дверном проеме, она выглядела, словно исполненный с натуры портрет молодой вдовы, аккуратно выписанный в двух плоскостях. Третье измерение находилось в ее глазах, в глубине которых горел зеленый огонь. - Вы еще не ушли? - Вроде бы. - Заходите, если хотите. Я прошел за ней в гостиную, отметив про себя, что ее движения стали скованными. Комната также изменилась, хотя ни один предмет не сдвинулся с места. Убийство в оранжерее уничтожило в доме нечто, не поддающееся определению. Светлая мебель выглядела дешевой и неуместной в старинной комнате, словно кто-то попытался оборудовать современное жилье в пещере предков. - Садитесь, если хотите. - Я уже загостился? - Не вы один, - все, - сказала она немного туманно. - Я сама не ощущаю себя здесь дома. А если задуматься, то, наверное, никогда и не ощущала. Впрочем, об этом поздно говорить. - Или рано. Уверен, что вы продадите ранчо. - Джерри собирался заняться этим сам. Все бумаги практически подготовлены. - Весьма кстати. Стоя передо мной рядом с незажженным камином, она сверлила меня взглядом не меньше минуты. Я отвечал ей тем же и не могу сказать, что мне было неприятно. Недавние переживания или другие причины стерли некую грубость в ее красивой внешности, и она стала просто неотразимой. Я высказал про себя надежду, что превращение не связано с мыслью о свалившемся на нее состоянии. - Я вам не понравилась, - сказала она наконец. - Мы едва знакомы. - Не волнуйтесь, на этом наше знакомство и закончится. - Сейчас он лопнет, этот сверкающий мыльный пузырь. - А вы мне тоже не понравились. Слишком напыщенный для дешевого частного детектива. Вы откуда, из Лос-Анджелеса? - Ага. А почему вы решили, что я дешевый? - Милдред не смогла бы нанять вас, если бы это было не так. - В отличие от вас, а? Я мог бы поднять расценки. - Не сомневаюсь. Я все гадала, когда же вы начнете об этом разговор. Ждать пришлось недолго. - Начну разговор... о чем? - О том, чего жаждет каждый. О деньгах. Вторая вещь, которую жаждут все. - Она переменила позу небрежным, вызывающим движением тела, расшифровывая, что подразумевает под первой вещью. - Почему бы нам не присесть и не обсудить это? - С удовольствием. Я сел на краешек белого продолговатого предмета, обитого тканью букле, а она примостилась на другом краю, закинув ногу на ногу. - Мне следовало бы приказать Ости вышвырнуть вас отсюда ко всем чертям. - На то есть конкретная причина или это просто дело принципа? - Причина есть. Попытка шантажа. Разве не так? - И в голову никогда не приходило. По крайней мере, до сих пор. - Не разыгрывайте меня. Я знаю ваш тип людей. Возможно, вы предпочитаете иную словесную упаковку. Допустим, я плачу вам предварительный гонорар, чтобы вы защищали мои интересы или что-нибудь в этом роде. Все равно шантаж, независимо от словесной упаковки. - Или чепуха, как бы вы это не пытались преподнести. Но продолжайте. Мне давно никто не предлагал наличных. Или это мне только привиделось? Она скривилась, чего и следовало ожидать. - Как вы смеете острить, когда тело моего мужа еще не остыло в могиле? - Он пока еще не в могиле. Банальный прием, Зинни. Могли бы сказать что-нибудь пооригинальнее. Ну-ка, попробуйте. - Неужели в вас нет уважения к чувствам женщины - к чему-либо вообще? - Покажите мне настоящие чувства. У вас они есть. - Откуда вы знаете? - Нужно быть слепым и глухим, чтобы не заметить. Вы их выстреливаете, словно фейерверк. Она молчала. Ее лицо было неестественно спокойным, за исключением глубины глаз. - Вы несомненно имеете в виду ту сцену на переднем крыльце. Это ничего не значит. Ничего. - Она говорила, словно ребенок, повторяющий заученный урок. - Я была напугана и расстроена, а д-р Грантленд - старый друг семьи. Естественно, в беде я обратилась к нему. Я полагала, что и Джерри поймет это. Но он всегда был безрассудно ревнив. Не позволял даже смотреть в сторону другого мужчины. Она взглянула на меня украдкой, проверяя, поверил ли я ей. Наши глаза встретились. - Сейчас уже можно. - Говорю вам, меня совершенно не интересует д-р Грантленд. И никто другой. - Вы слишком молоды, чтобы подавать в отставку. Ее глаза хищно сузились, словно у кошки. Как и кошка, она была умна, но слишком самонадеянна, чтобы быть по-настоящему умной. - Вы жутко циничны, не так ли? Ненавижу циников. - Давайте перестанем хитрить, Зинни. Вы по уши влюблены в Грантленда. Он без ума от вас. Надеюсь. - Что значит - "надеюсь"? - спросила она, рассеяв мои последние сомнения. - Я надеюсь, что Чарли без ума от вас. - Это так. Я хочу сказать, это было бы так, если бы я позволила. А почему вы сомневаетесь? - Откуда вы взяли? Она махнула рукой и состроила гримаску. Даже сейчас, гримасничая, она не могла выглядеть некрасивой. - Переливаем из пустого в порожнее, - сказала она. - Мысли начинают путаться. Давайте говорить по существу. Эта сцена на крыльце... Я понимаю, получилось некрасиво. Вы что-нибудь расслышали? Я придал лицу загадочное выражение. Она продолжала наступать, испытывая страх, который лишил ее осторожности. - Что бы вы ни слышали, это не означает, будто я рада смерти Джерри. Мне жаль, что он умер. - В голосе ее прозвучало удивление. - Да, я ощущала жалость к бедняге, когда он лежал там. Не его вина, что он не сумел... что наша семейная жизнь не склеилась... Как бы то ни было, я не имею никакого отношения к его смерти. И Чарли тоже. - А кто утверждает обратное? - Нашлись бы, если бы узнали о той дурацкой возне на крыльце. Милдред могла бы сказать. - Кстати, где сейчас Милдред? - Прилегла. Я уговорила ее немного отдохнуть перед обратной дорогой в город. Она эмоционально истощена. - Хорошо, что вы о ней позаботились. - Не такая уж я окончательная сука. И я не виню Милдред за то, что сделал ее муж. - Если это сделал он, - уточнил я, чтобы посмотреть на ее реакцию, и надеясь получить зацепку. Она восприняла мои слова как оскорбление. - Разве могут быть какие-нибудь сомнения в том, что это его рук дело? - Сомнения остаются до тех пор, пока вина не доказана в суде. - Но ведь он ненавидел Джерри. У него было оружие. Он пришел сюда, чтобы убить Джерри, и мы знаем, что он здесь был. - Да, мы действительно знаем, что он здесь был. Может, он и сейчас здесь. Остальное же - лишь ваша версия. Мне хотелось бы выслушать и версию Карла до того, как мы установим его виновность и казним на месте. - Кто говорил о казни? Сумасшедших не казнят. - Да нет, казнят. Более половины людей, которых отправляют в газовую камеру в нашем штате, имеют отклонения в психике - ненормальны в медицинском смысле, если не в юридическом. - Но Карла не признали бы виновным. Возьмите последний случай. - И что же произошло в последний раз? Зинни прикрыла рот ладонью и посмотрела на меня. - Вы имеете в виду смерть сенатора, не так ли? - Я откровенно забрасывал удочку, забрасывал удочку в зеленую глубину ее глаз. Она не смогла противостоять искушению насладиться театральным эффектом. - Я имею в виду убийство сенатора. Его убил Карл. Это все знают, но с ним ровным счетом ничего не сделали, а лишь отправили в больницу. - А мне рассказывали, что это был несчастный случай. - Значит, вам неправильно рассказывали. Карл навалился на него в ванне и держал под водой, пока тот не захлебнулся. - Откуда вы знаете? - На следующий же день он признался. - Кому? - Остервельту. - И шериф рассказал вам? - Мне рассказал Джерри. Он уговорил шерифа не возбуждать дела. Он хотел защитить доброе имя семьи. - И это все, что он пытался защитить? - Не понимаю, куда вы клоните. Кстати, почему Милдред привезла вас сюда? - Чтобы прокатить меня на машине. Моя главная цель заключалась в том, чтобы получить обратно свой "форд". - Когда вы его получите, вы будете удовлетворены? - Сомневаюсь. Пока я никогда не был ничем удовлетворен. - Вы имеете в виду, что собираетесь повсюду совать свой нос, искажать истину и попытаетесь доказать, что Карл не совершал того, что он совершил? - Меня интересуют только факты, о чем я и говорил д-ру Грантленду. - А он-то какое отношение имеет ко всему этому? - Вот я и хотел бы узнать, какое. Может, вы сможете мне рассказать. - Я знаю, что не он застрелил Джерри. Абсурдная мысль. - Возможно. Но я повторяю вашу фразу. Давайте помусолим ее немножко. Если Йоган говорит правду, что у Карла был револьвер с перламутровой рукояткой или что-то в этом роде. Мы не знаем наверняка, что именно из него убили вашего мужа. И не узнаем, пока не получим результаты баллистической экспертизы. - Но ведь Чарли нашел его в оранжерее, прямо рядом с... бедным Джерри. - Чарли мог подбросить револьвер. Или сам выстрелить из него. Это позволило бы ему без труда потом найти оружие. - Вы это выдумали. Однако она испугалась. Казалось, Зинни не была уверена в том, что все не произошло именно так. - Револьвер вам показал Остервельт? - Я сама увидела его. - А раньше когда-нибудь видели? - Нет. - Ее ответ прозвучал уверенно и быстро. - Вы знали, что оружие принадлежало вашей свекрови? - Нет. - Однако Зинни не стала задавать вопросов и не выказала удивления, приняв мои слова на веру. - Но вы знали, что у нее есть оружие? - Нет. Да. Думаю, что знала. Но никогда не видела. - Я слышал, что ваша свекровь покончила жизнь самоубийством. Это правда? - Да, бедная Алисия утопилась в океане года три назад. - Почему она наложила на себя руки? - У нее было много разных болезней. - Психических? - Думаю, можно сказать и так. Она очень сложно перенесла менопаузу. Окончательно так и не оправилась. Последние несколько лет она провела затворницей, жила в восточном крыле в одиночестве. Приглядывала за ней миссис Хатчинсон. Подобные вещи, похоже, случались в семье и раньше. - Кажется, вы правы. Вам известно, что стало с ее револьвером? - Очевидно, Карлу каким-то образом удалось завладеть им. А, может, перед смертью она сама отдала. - И он все эти годы держал его при себе? - Он мог спрятать револьвер прямо здесь, на ранчо. Почему вы спрашиваете у меня? Я ничего об этом не знаю. - Как и о том, кто стрелял в оранжерее? - Вам известно, что я об этом думаю. Что я знаю. - Помнится, вы сказали, что слышали выстрелы? - Да, слышала. - Где вы находились в тот момент? - В своей ванной. Я только что закончила принимать душ. - С неистребимой эротичностью она попыталась прибегнуть к отвлекающему маневру. - Если вам нужны доказательства, обследуйте меня. Я чистая. - Как-нибудь в другой раз. Оставайтесь чистой до того времени. Это та самая ванная, в которой был убит ваш свекр? - Нет. У него была своя, которая соединялась со спальней. Мне бы не хотелось, чтобы вы употребляли слово "убийство". Я не собиралась рассказывать вам об этом. Я сказала по секрету, доверительно. - А, я недопонял. Вы не могли бы показать мне ту ванную? Хотелось бы взглянуть, как все было проделано. - Я не знаю, как. - Минуту назад еще знали. Зинни взяла тайм-аут, чтобы подумать. Это занятие, казалось, давалось ей с трудом. - Я знаю только то, что говорят люди, - произнесла она. - А кто вам сказал, что Карл толкнул отца под воду? - Чарли, а уж он-то должен был знать. Он лечил старика. - Он обследовал сенатора после смерти? - Да. - Тогда он должен был знать, что сенатор умер не от сердечного приступа. - Я вам уже говорила. Его убил Карл. - И Грантленд это знал? - Разумеется. - Вы осознаете то, что сейчас сказали, миссис Холлман? Ваши добрые друзья шериф Остервельт и д-р Грантленд вступили в заговор, чтобы замять убийство. - Нет! - Она отмахнулась от этой мысли обеими руками. - Я не то хотела сказать. - А что? - Я ничего не знаю обо всем этом. Я лгала. - Но теперь вы говорите правду. - Вы меня окончательно запутали. Забудьте, что я говорила, а? - Как я могу забыть? - Чего вы добиваетесь? Денег? Хотите новую машину? - Я в некотором роде привязался к старой. Мы с вами поладим лучше, если вы перестанете воображать, что меня можно купить. Это пытались делать профессионально. Она поднялась, стоя надо мной и глядя сверху вниз со смешанным чувством страха и ненависти. Большим конвульсивным усилием она подавила это чувство. Тем же усилием она переменила тактику и практически изменила свою внешность. Опустила плечи и грудь, выставила вперед живот и приподняла бедро. Даже ее глаза приняли выражение тающего айсберга. - Мы могли бы поладить и очень даже неплохо. - Правда? - Вы же не захотите, чтобы у маленькой старушки появились неприятности. Почему бы нам вместо этого не приготовить шейкер с мартини? А там обсудим? - Чарли это не понравилось бы. А потом тело вашего мужа еще не остыло в могиле, вспоминаете? В комнате запахло оранжереей, цветами, землей, и тепличной атмосферой. Я встал, глядя Зинни в глаза. Она положила руки мне на плечи и придвинулась, слегка касаясь меня своим телом. Тело ее искусно поигрывало. - Ну же. В чем дело? Боитесь? А я нет. И у меня это очень хорошо получается, даже если я давно не практиковалась. В каком-то смысле я действительно боялся. Она была безжалостно красивой блондинкой, сражавшейся с миром двумя оружиями - деньгами и сексом. Оба эти оружия поранили и ее саму, оставив шрамы. Шрамы были невидимы, но я чувствовал рубцы. Я не хотел от нее ничего. Она взорвалась от моей неуступчивости, шипя, словно разъяренная кошка, и бросилась через комнату к одному из глубоких окон. Ее пальцы, сведенные в кулак, спазматически затеребили занавеску, словно посылали сигнал машинисту, чтобы тот остановил поезд. За моей спиной раздался шорох чьих-то шагов. Это была Милдред, маленькая и словно беспризорная, появившаяся в одних чулках без туфель. - Что тут происходит? Зинни свирепо глядела на нее из своего угла. Лицо ее стало белым, как мел, за исключением красных губ и зеленых глаз. Зинни со свойственной женщинам быстротой переключилась на свояченицу, выплеснув на нее свою ярость: - Опять ты за свое! Хватит шпионить за мной. Меня тошнит от твоего шпионства, от сплетен за моей спиной, от того, что ты поливаешь грязью Чарли Грантленда только из-за того, что не смогла заполучить его сама... - Какие глупости, - тихо возразила Милдред. - Никогда я за тобой не шпионила. А что касается д-ра Грантленда, то мы едва знакомы. - Да, но ты хотела бы познакомиться поближе, не так ли? Но только знаешь, что он тебе не достанется. Потому-то ты и стараешься уничтожить его, скажешь, нет? Ты наняла этого человека, чтобы уничтожить его. - Ничего подобного. Ты расстроена, Зинни. Тебе следовало бы прилечь и отдохнуть. - Ах мне? Чтобы ты смогла продолжить свои махинации без вмешательства со стороны? Зинни метнулась к Милдред, но я встал между ними. - Милдред не нанимала меня, - сказал я. - Никаких инструкций она мне не давала. Вы ошибаетесь, миссис Холлман. - Лжете! - Она закричала на Милдред: - Грязная сплетница, вон из моего дома! Забери своего мужа-маньяка, чтобы духу его здесь не было, или, клянусь Богом, я прикажу его пристрелить. Захвати с собой своего сутенера. Давай-давай, пошли вон, оба. - С радостью. Милдред направилась к двери с усталой покорностью, и я вышел вслед за ней. Перемирие, как я и ожидал, продолжалось недолго. Глава XIV Я ждал Милдред снаружи на веранде. На подъездной дорожке находилось еще несколько автомобилей. Одним из них был мой "форд" с откидным верхом, посеревший от пыли, но в остальном точно такой же, как и прежде. Он стоял за грузовиком с черной обшивкой, с местным номерным знаком. Помощник шерифа, которого я раньше не видел, находился на переднем сидении другой окружной машины, крутя настройку включенного радиоприемника. Остальные люди шерифа все еще оставались в оранжерее. За ее полупрозрачными стенами двигались их тени. - Внимание всех подразделений, - раздался по радио громогласный голос. - Объявляется розыск следующей личности, подозреваемой в убийстве, которое произошло на ранчо Холлмана в долине Буэна Виста приблизительно час назад: Карл Холлман, белый, мужского пола, двадцать четыре года, рост шесть футов три дюйма, вес двести фунтов, волосы светлые, глаза голубые, цвет лица бледный, одет в синие хлопчатобумажные брюки и рубашку. Подозреваемый может иметь при себе оружие и считается опасным. Когда его видели в последний раз, он передвигался пешком. Вышла Милдред, подтянутая, со свежей косметикой на лице, выглядевшая вполне оживленной, несмотря на глаза, напоминавшие увядшие фиалки. Ее голова слегка качнулась в знак облегчения, когда за спиной захлопнулась входная дверь. - Куда теперь? - спросил я. - Домой. На работу возвращаться уже поздно. Да и пора к маме. - Туда может прийти ваш муж. Вы подумали о такой возможности? - Естественно. Надеюсь, что он объявится. - Если он придет, вы дадите мне знать? Она посмотрела на меня прозрачным холодным взглядом. - Это будет зависеть от обстоятельств. - Я понимаю, что вы имеете в виду. Возможно, лучше сразу же объяснить, что я на стороне вашего мужа. Мне бы хотелось свидеться с ним до того, как это сделает шериф. Остервельт, кажется, составил определенное мнение об этом деле. Я же нет. Полагаю, что требуется дальнейшее расследование. - Вы хотите, чтобы я вам заплатила, вы на это намекаете? - Забудьте об этом на время. Скажем так, мне нравится старомодная идея презумпции невиновности. Она сделала шажок в мою сторону, и глаза ее оживились. - Вы ведь тоже не верите, что он застрелил Джерри. - Не хочу обнадеживать вас, не имея достаточных на то оснований. Я составлю свое мнение, когда мы будем располагать новой информацией. Вы слышали выстрелы? - Да. - Где вы были в это время. И где находились остальные? - Насчет остальных не знаю. Я была с Мартой за домом. Девочка как будто почувствовала, что произошло, и мне пришлось долго ее успокаивать. Я не заметила, чем были заняты остальные. - Остервельт находился в тот момент возле дома? - Если да, то я его не видела. - А Карл? - В последний раз я видела Карла вон в той роще. - В какую сторону он отправился, когда вы расстались? - В сторону города, во всяком случае в том направлении. - Как он вел себя, когда вы с ним говорили? - Он был расстроен. Я уговаривала его сдаться, но он выглядел испуганным. - Эмоционально подавленным? - Трудно сказать. Я видала его и в гораздо более худшем состоянии. - Вы не уловили никаких признаков того, что он опасен? - По отношению ко мне - конечно, нет. Такого никогда не было. Он был несколько груб, когда я пыталась удержать его, вот и все. - С ним часто случались приступы буйства? - Нет. Я и не говорила, что он вел себя буйно. Просто он не хотел, чтобы его удерживали. Он оттолкнул меня. - Он не сказал, почему? - Он сказал что-то о том, что ему надо идти своей дорогой. У меня не хватило времени спросить, что он хочет этим сказать. - А вы сами-то понимаете, что он имел в виду? - Нет. - Но глаза ее расширились и потемнели от догадки. - Впрочем, я уверена, что он вовсе не имел в виду убийство своего брата. - Есть еще один вопрос, который требует ответа, - сказал я. - Мне крайне не хочется задавать его вам сейчас. Она подняла хрупкие плечи. - Спрашивайте. Если смогу - отвечу. - Мне сказали, что ваш муж убил своего отца. Умышленно утопил его в ванне. Вы слышали об этом? - Да, слышала. - От Карла? - Не от него, нет. - А вы верите этому? Она ответила не сразу. - Не знаю. Это стало известно сразу после того, как Карла госпитализировали - в тот же день. Когда в твою жизнь вклинивается подобная трагедия, не знаешь, чему и верить. Кажется, что мир вокруг тебя рушится. Я еще могла распознавать обломки, но все узоры, ими образованные, были незнакомыми, смыл был уже не тот. И так до сих пор. Ужасно сознаваться в этом, но я не знаю, чему верить. Я жду. Я прождала шесть месяцев, чтобы понять, где мое место в мире, на какую жизнь я могу рассчитывать. - Вы так и не ответили на мой вопрос. - Ответила бы, если бы могла. Я попыталась объяснить, почему не могу. Обстоятельства были такие подозрительные и ужасные. - Воспоминания о них, какими бы они ни были, изменили ее выражение лица - оно словно застыло от холода. - Кто сообщил вам об этом так называемом признании? - Шериф Остервельт. Тогда я считала, что он лжет по причинам, мне неизвестным. Возможно, я пыталась найти разумное объяснение просто оттого, что не могла смотреть правде в глаза - не знаю. До того, как она пустилась излагать свои дальнейшие сомнения, я сказал: - Какие у него могли быть причины лгать вам? - Могу назвать одну. Не очень скромно об этом говорить, но он уже долгое время интересуется мной. Он всегда околачивался на ранчо, - теоретически, чтобы повидаться с сенатором, но выискивал поводы поговорить со мной. Я знала, чего он добивается, он такой же тонкий стратег, как старая свинья. В тот день, когда мы отвезли Карла в лечебницу, Остервельт очень недвусмысленно заявил об этом, и очень грязно. - Она на секунду закрыла глаза. На веках и висках у нее выступила легкая испарина. - Так мерзко, что боюсь, не смогу об этом рассказать. - Общую идею я уловил. Однако она продолжала свой рассказ, войдя в транс воспоминаний, которые, казалось, отрицали время и место: - Он должен был в то утро отвезти Карла на машине в больницу, и я, конечно, хотела поехать с ними. Я хотела быть вместе с Карлом до той самой последней минуты, когда за ним закроются двери. Вы не знаете, что ощущает женщина, когда от нее вот так забирают мужа, возможно, навсегда. Я боялась, что навсегда. В течение всей поездки Карл не сказал ни слова. До этого он целыми днями говорил без остановки - обо всем на свете: о своих планах относительно ранчо, нашей совместной жизни, философии, социальной справедливости, а также о братстве людей. Вдруг все оборвалось. Все. Он сидел в машине между мной и шерифом, неподвижный, словно мертвец. Он даже не поцеловал меня на прощание у двери приемного отделения. Я никогда не забуду, что он сделал вместо этого. Возле ступенек росло маленькое дерево. Карл сорвал листочек, зажал его в руке и взял с собой в больницу. Я не стала заходить туда. Не могла заставить себя в тот день, хотя потом часто бывала там. Я ждала снаружи, в машине шерифа. Помнится, я не могла отвязаться от мысли, что это - предел, что со мной никогда уже не произойдет ничего худшего. Я ошибалась. На обратной дороге Остервельт повел себя так, словно я ему принадлежала. Я его ничем не поощряла, ни тогда, ни когда-либо раньше. В общем, я высказала ему все, что о нем думаю. Тогда он стал невыносим. Он сказал мне, чтобы я думала, о чем говорю. Что Карл сознался в убийстве отца, и он, Остервельт, единственный, кто об этом знает. Он не станет болтать, если я буду добра с ним. В противном случае не миновать судебного процесса, так он сказал. Даже если Карла оправдают, дело получит такую огласку, от которой люди не в состоянии оправиться. - Ее голос в отчаянии понизился. - Огласку, подобную той, которую мы должны пережить теперь. Милдред оглянулась, обозревая зеленый ландшафт, словно это была пустыня. - Я не поддалась. Но я боялась отказать ему со всей решительностью, которую он заслуживал. Я отделалась от него неопределенным обещанием, что когда-нибудь в будущем мы сможем прийти к соглашению. Разумеется, обещание я не сдержала и никогда не сдержу. - Она произнесла эти слова вполне спокойно, однако плечи ее задрожали. Краешек уха, который я разглядел между шелковистыми прядками волос, покраснел либо от стыда, либо от гнева. - Этот мерзкий старик не простил мне. Последние шесть месяцев я прожила в страхе, что он возбудит дело против Карла - вытащит его и привлечет к суду. - И тем не менее, он этого не сделал, - сказал я, - значит, признание Карла было ложным. Скажите-ка мне вот что - могло ли это произойти так, как утверждает Остервельт? Я хочу спросить, у вашего мужа была такая возможность? - Боюсь, что да. После ссоры с отцом он большую часть ночи бродил по дому. Я не могла заставить его прилечь. - Вы спрашивали его об этом потом? - В больнице? Нет, не спрашивала. Меня предупредили, чтобы я не заговаривала на опасные темы. Да и сама я была рада не ворошить прошлого. Если это было правдой, то я чувствовала, что лучше не знать, чем знать. Существуют границы знания, переступив которые человек может сломаться. Она содрогнулась от холодка воспоминаний. Неожиданно входная дверь оранжереи распахнулась. Спиной вперед вышел Кармайкл, наклонившийся над ручками прикрытых носилок. Под покрывалом угадывались очертания мертвого тела. С другого края носилки поддерживал заместитель следователя. Они неуклюже двинулись по вымощенной плитами дорожке к черному крытому грузовику. На фоне бескрайней долины и гор, возвышающихся на солнце, словно памятники, те двое, что несли носилки, и тот, кто на них лежал, казались в равной мере маленькими и случайными. Живые задвинули мертвого в грузовик и захлопнули двойные двери. От их стука Милдред подскочила. - У меня пошаливают нервы, мне бы лучше уехать отсюда. Не следовало начинать... этот разговор. Вы - единственный человек, которому я рассказала. - Со мной безопасно. - Спасибо. То есть, спасибо за все. Вы - единственный, кто дал мне луч надежды. Она подняла в знак прощания руку и стала спускаться по ступеням на солнечный свет, позолотивший ее голову. Можно было легко понять страсть стареющего Остервельта. И дело не только в том, что она молодая и хорошенькая и с округлостями там, где им положено быть. В ней было нечто более волнующее, нежели женственность: напряженная печальная невинность серьезного ребенка и одиночество, от которого она казалась более ранимой. Я проводил "бьюик" взглядом, пока он не скрылся из вида, и поймал себя на внезапной мысли, от которой меня бросило в жар. Муж Милдред вовсе не вечен. Его шансы дожить до конца дня были примерно равные. Если ее мужу не удастся уцелеть, то Милдред понадобится человек, чтобы заботиться о ней. Мысленно я ударил себя в зубы. Подобные рассуждения ставили меня на одну ногу с Остервельтом. Из-за чего я еще больше разозлился на Остервельта. Глава XV Заместитель следователя зажег сигару и, прислонившись к борту крытого грузовика, задымил ею. Я приблизился и осмотрел свою машину. Все было на месте. Даже ключ зажигания. На спидометре, насколько я мог судить, набежал километраж, примерно равный расстоянию от больницы до Пуриссимы и оттуда до ранчо. - Хороший день, - сказал заместитель следователя. - Неплохой. - Жаль, что м-р Холлман уже не сможет им насладиться. Судя по беглому осмотру, он был в хорошей форме. Интересно, что поведают его органы. - Не считаете же вы, что он умер от естественных причин. - Нет, конечно. Это всего-навсего маленькая игра, в которую я играю сам с собой для поддержания интереса. - Он усмехнулся, и солнце заиграло на его очках с холодным весельем. - Не каждому врачу удается взглянуть на своих пациентов изнутри. - Вы - следователь, не так ли? - Заместитель следователя. Следователь - Остервельт, он сидит на двух стульях. Кстати, я тоже. Я по совместительству являюсь патологоанатомом в больнице в Пуриссиме. Моя фамилия Лоусон. - Арчер. - Мы пожали друг другу руки. - Вы случаем не из лос-анджелесской газеты? Я только что закончил беседу с газетчиком. - Я - частный детектив, нанятый членом семьи. Меня интересуют полученные вами сведения. - Пока никаких сведений нет. Все, что я знаю - это то, что в трупе сидят две пули, поскольку они вошли и не вышли. Я извлеку их на вскрытии. - Когда? - Сегодня вечером. Остервельт хочет, чтобы я поспешил. Я должен закруглиться к полуночи, может, получится и раньше. - Что будет с пулями после того, как вы их извлечете? - Передам их шерифскому баллистику. - Он хорошо разбирается в этом? - О да, Дэркин прекрасный специалист. Если дело осложнится, мы отправим пули на экспертизу в полицейскую лабораторию в Лос-Анджелесе или в Сакраменто. Однако это не тот случай, когда медицинское свидетельство много значит. Нам хорошо известно, кто это сделал. И когда его поймают, будет не трудно заставить его заговорить. Остервельт, может, вообще не захочет суетиться из-за пуль. Он весьма беспечный малый. Не мудрено, когда проработаешь в этой должности двадцать пять или тридцать лет. - Давно вы с ним работаете? - Четыре-пять лет. Пять. - Он добавил, словно оправдываясь: - В Пуриссиме живется хорошо. Жена ни за что не уедет отсюда. Кто может винить ее? - Только не я. Я и сам готов поселиться здесь. - Поговорите с Остервельтом, почему бы и нет. У него не хватает людей - всегда ищет. Вы имеете опыт работы в полиции? - Имел, до недавнего времени. Устал жить на жалование полицейского. Помимо прочих вещей. - Объяснения всегда найдутся. Не зная, с каким умыслом он мне это сказал, я посмотрел ему в глаза. Он также посмотрел на меня испытующе. Я ответил: - Это была одна из причин, от которых я устал. Но вряд ли у вас здесь дело обстоит лучше. - Лучше, чем вам кажется, брат, лучше, чем вам кажется. Однако не будем об этом. - Он откусил кончик сигары и выплюнул его на гравий. - Значит, говорите, что работаете на семью Холлманов? Я кивнул. - Когда-нибудь раньше бывали в Пуриссиме? - Да, правда, давно. Он посмотрел на меня с любопытством. - Вы не из тех ли детективов, которых сенатор пригласил, когда утонула его жена? - Нет. - Я спросил просто так. С одним из них мне довелось провести несколько часов - расторопный старый бульдог по фамилии Скотт. Вы случаем не знакомы с ним? Он из Лос-Анджелеса. Гленн Скотт? - Скотта я знаю. Он один из лучших мастеров своего дела. Во всяком случае, был им, пока не вышел на пенсию. - И я точно так же считаю. Он знал о патологии больше, чем некоторые студенты медицинского отделения. У нас с ним произошел чрезвычайно интересный разговор. - О чем? - Об утопленниках и причинах их смерти, в частности, асфиксии и так далее, - ответил он, воодушевляясь. - К счастью, я произвел тщательное вскрытие. Я смог установить, что она утонула; в бронхах обнаружился песок и частички водорослей, а в легких - характерная соленая жидкость. - Никаких сомнений не возникало, так? - После завершения вскрытия - уже нет. Скотт был совершенно удовлетворен. Конечно, я не мог полностью исключить вероятность убийства, но положительных показаний не было. Ушибы же почти наверняка были нанесены после смерти. - Ушибы? - переспросил я вкрадчиво, надеясь получить дополнительную информацию. - Да, ушибы на спине и на голове. Они, как правило, образуются на теле во время прибоя. Берег-то скалистый. Мне доводилось видеть трупы, которые были абсолютно истерзаны, бедняги. Во всяком случае, миссис Холлман обнаружили до того, как это с ней произошло. Но и она выглядела уже скверно. В газетах следовало бы напечатать парочку моих фотоснимков. Тогда число самоубийц, выбравших этот способ распрощаться с жизнью, поубавилось бы. По крайней мере, часть женщин, возможно, подумала бы, а ведь большинство из них - женщины. - И миссис Холлман решилась именно на это - войти в воду? - Вероятно. Либо же она бросилась с пирса. Разумеется, нельзя исключать того обстоятельства, что она могла упасть, отсюда и ушибы. Суд присяжных объявил это несчастным случаем, но главным образом из-за того, чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по ночам к океану и случайно не падают в воду. - Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством. - Тоже верно, только миссис Холлман вряд ли можно назвать обычным случаем. Скотт переговорил с ее лечащим врачом после того, как это произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче не в моде говорить о наследственном помешательстве, но нельзя не заметить определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь не случайно женщина, подверженная депрессии, имеет сына с маниакально-депрессивным психозом. - У матери были синие гены, а? - Угу. - И кто был ее лечащим врачом? - Городской врач по фамилии Грантленд. - Я слегка знаком с ним, - сказал я. - Сегодня он приезжал сюда. Он производит впечатление порядочного человека. - Ага. - В свете врачебного кодекса, который не позволяет докторам критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво. - Вы так не считаете? - Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех медицинских светил, которые имеют большой доход и обладают манерами сиделок. Я всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что ему следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло бы спасти ей жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству. - А вам откуда это известно? - Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт считал, что могло иметь место убийство, несмотря на медицинское заключение - ну, в общем, случай укладывался в типичные рамки. - А когда она попыталась застрелиться? - Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. - Лоусон заметно напрягся, словно сознавая, что говорил очень вольно. - Поймите меня правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности или в чем-либо подобном. Врач должен полагаться на собственные суждения. Лично я растерялся бы, доведись мне иметь дело с одним из этих... Он заметил, что я не слушаю, и впился в мое лицо с профессиональной участливостью. - В чем дело, приятель? У вас спазмы? - Да нет, все в порядке. - Во всяком случае, мне не хотелось облекать в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке. А тревожила меня семья Холлманов: отец и мать умерли при подозрительных обстоятельствах, один сын застрелен, другой в розыске. И в каждой кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал: - Вам известно, что стало с пистолетом? - Каким пистолетом? - Из которого она пыталась застрелиться. - Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает. - Может быть. Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей головой в сторону дома. - Или Остервельт, - сказал он. - Интересно, почему он задерживается. Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина. - Славкина? - Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать. И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог переварить. - Говоря о причинах смерти, - сказал я, - вскрытие сенатора Холлмана производили вы? - Никакого вскрытия не было, - ответил он. - Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали? - Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день. - Опять Грантленд? - Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже. - Значит, признаков того, что он утонул, не было? - Утонул? - Он испытующе взглянул на меня. - Вы думаете о его жене, ведь так? Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату. - У меня шарики за ролики заехали, - сказал я. - Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул. - Вы осматривали тело? - В этом не было необходимости. - Кто сказал, что не было необходимости? - Семья, семейный врач, шериф Остервельт, - все, имевшие отношение к происшедшему. Я говорю об этом сейчас, - добавил он с некоторым подъемом. - А что стало с телом? - Семья распорядилась, чтобы его кремировали. - Он на секунду задумался над сказанным - глаза за очками приобрели отрешенное выражение. - Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной. Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. - Затем, возможно, чтобы рассеять собственные подозрения, произнес: - Я покажу вам, где это случилось, если желаете. - Желаю. Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню, находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли призраки. Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение. - Бедный старик лежал в ней, - сказал он. - Пришлось взломать окно, чтобы к нему добраться. - Он показал на единственное окно, находившееся высоко над ванной. - И кто взломал окно? - Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую часть ночи. Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной скважине. Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел. Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома. Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она сработала. Я повернулся к Лоусону. - Ключ был в замке, когда обнаружили тело? - Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет вам ответить. Глава XVI Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа, наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок конвульсивно затряслись. - Что происходит? - М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, - пояснил Лоусон. - Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке? - В каком замке, ради Христа? - В замке, что в двери ванной комнаты. - Не знаю. - Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и голова его задергалась в такт: - Я скажу вам то, что я действительно знаю, Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам повторять? Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и возразил с некоторым профессиональным достоинством: - М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов. - Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще имеются? - Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне. - Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку? Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему вслед: - Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку. Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами Лоусона, я сказал Остервельту: - Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись? - Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы требовали у нее денег, приставали к ней. - А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди. - Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку. - Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым. - Нечего зарываться. - И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе уверенности. - Уберите, - сказал я. - Одного "кольта" мало, чтобы превратить копа в офицера. Остервельт замахнулся "кольтом" и нанес мне сильнейший удар сбоку по голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся, на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке. Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней. Остервельт закричал: - Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин. Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить Остервельта. Славкин сказал: - Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек? - Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка. - Собираетесь арестовать его? - Ваша правда, черт возьми, собираюсь. - Из-за чего? Он связан с расследованием? Остервельт стряхнул его со своей руки. - А это уже наше с ним дело. Не ввязывайтесь, Славкин. - Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и вы, шериф. - На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели черные глаза. - Не могу же я делать свою работу, если вы не даете информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я, как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я заинтересован. - Нечего меня шантажировать, молод еще хамить. Славкин невозмутимо заулыбался. - Хотите, чтобы я передал это сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками. - Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы работаете, сгодится сами знаете для чего. - Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете возражать, если я вас процитирую. - Славкин достал из бокового кармана блокнот. Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. - О'кей, Славкин. Что еще вы хотите узнать? - Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный. - Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа. Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать. Я сказал Славкину: - Вы газетчик? - Пытаюсь им стать. - Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел определить, кем пытаюсь стать я. - Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия... - Никаких противоречий, черт побери! - сказал Остервельт. Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. - Вводите меня в курс дела. - Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной уверенностью. - Он блефует, - сказал Остервельт. - Он просто старается выставить меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями. Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: - Где я могу связаться с вами, скажем, завтра? - Завтра вас здесь не будет, - вмешался Остервельт. - Чтобы через час вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя. Славкин сказал кротко: - Я думал, вы собираетесь арестовать его. Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: - Не зарывайтесь, м-р Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и потеряли работу. - Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? - Славкин развернул жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: - Можете связаться со мной в любое время через газету "Рекорд" в Пуриссиме. - Это вы так считаете, - сказал Остервельт. - С завтрашнего дня вы там уже не будете работать. - Позвоните по номеру 6328, - сказал Славкин. - Если меня там не будет, поговорите со Сполдингом. Он - редактор. - Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится. - Обратитесь в Верховный Суд, шериф. - Жующее лицо Славкина выражало усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального верблюда. - Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории. - Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались. - Вот видите? - сказал Остервельт. - У него ничего нет. Он всего лишь хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою машину, не забывайте. - Здесь становится довольно шумно, - сказал я Славкину и двинулся к двери. Он последовал за мной, проводив меня до машины. - Когда вы говорили об уликах, вы не шутили? - Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно выпутаться. - Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был симпатичен до того, как заболел. - Так вы знакомы с Карлом? - Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но сейчас не время о нем говорить. - Он прислонился к окну автомобиля и от него пахнуло жевательной резинкой фирмы "Дентайн". - Вы кого-нибудь еще подозреваете? - Да, и не одного. - Ах значит так? - Значит так. Спасибо за помощь. - Не за что. - Его черные глаза скользнули по моей голове. - А вы знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу. - Так я и сделаю. Глава XVII Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием "Гасьенда", что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать, стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на автомобильную стоянку. Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата - утрата несбывшихся планов. Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник, скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все, что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого. В каком-то смысле я был рад, что Зинни - не моя подружка. Комната оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода гласило, что на двоих она сдается за четырнадцать долларов. Номер полагалось освободить к двенадцати часам дня. Закурив пепельно-белокурую сигарету, я высчитал, что для завершения дела в моем распоряжении около двадцати четырех часов. Я не собирался платить за вторые сутки из собственного кармана. Это было бы преступлением. Попробуйте когда-нибудь прислушаться к самому себе, когда вы одни в случайной комнате в чужом городе. Хуже всего, когда ты потерпел неудачу, и пепельно-белокурые призраки из прошлого ведут с тобой междугородние телефонные разговоры, и ты никак не можешь положить трубку. Перед тем как заказать реальный междугородний разговор, я прошел в ванную и в зеркале над умывальником осмотрел голову. Она выглядела хуже, чем я ее ощущал. Ухо было порвано и наполовину заполнено подсыхающей кровью. На виске и щеке виднелись ссадины. Над глазом намечался синяк, от чего я выглядел более беспутным, чем был на самом деле. Когда я улыбнулся пришедшей в голову мысли, то эффект получился весьма мрачный. Мысль, пришедшая в голову, заставила меня вернуться в спальню. Я сел на край кровати и в местном телефонном справочнике отыскал номер доктора - дружка Зинни. Грантленд имел кабинет на респектабельной Мейн-стрит и дом на Сивью-роуд. Я выписал адреса и номера телефонов и позвонил ему на работу. Девушка, взявшая трубку, после уговоров назначила мне время для внеочередного приема в полшестого, на конец рабочего дня. Если я поспешу, и если Гленн Скотт окажется дома, то у меня хватит времени повидаться с ним и успеть на прием к Грантленду. Выйдя на пенсию, Гленн обосновался на ранчо в глубинке Малибу, где выращивал авокадо. В последние два года я раза два или три наведывался к нему, чтобы сыграть в шахматы. Он всегда обыгрывал меня, но выпивка у него была отменная. К тому же, Скотт мне нравился. Он был одним из немногих, которых я знал по службе в Голливуде, умевших наслаждаться своими небольшими деньгами и при этом не пускать людям пыль в глаза. Набирая номер, я подумал, что Гленн оказался при деньгах так же, как многие другие оказывались в нищете. Всю свою жизнь он, конечно, работал в поте лица, но из-за денег никогда не доводил себя до изнурения. Он любил приговаривать, что никогда не пытался продаться из-за боязни, что кто-нибудь захочет его купить. На другом конце провода раздался голос служанки, которая проработала у Скоттов двадцать лет. М-р Скотт находился на участке, где поливал деревья. Насколько она могла судить, он пребывал там с утра и будет рад повидать меня. Я отыскал его спустя полчаса, поливающим из шланга склон выгоревшего на солнце пригорка. Хилые молодые деревья авокадо, посаженные рядами, лишь подчеркивали бесплодие каменистой почвы. "Джип" Гленна стоял на обочине дороги. Разворачиваясь и припарковываясь за ним, я мог видеть покрытую черепицей крышу его плоского дома, построенного из красноватого дерева, а за ней длинную белую дугу пляжа, примыкавшую к морю. Я направился к Скотту через луг, ощутив внезапный укол зависти. Мне казалось, что у Скотта есть все, что стоит иметь человеку: место под солнцем, жена и семья, достаточно денег для жизни. Гленн встретил меня улыбкой, и я устыдился своих мыслей. Его проницательные серые глаза почти потерялись среди морщин, не тронутых загаром. Широкополая шляпа и пятнистый комбинезон цвета хаки делали его похожим на фермера с многолетним стажем. Я сказал: - Привет, фермер. - Как вам нравится моя защитная окраска? - Он выключил воду и стал скручивать шланг. - Как дела, Лу? Продолжаете буянить, как я погляжу? - Да нет, налетел на дверь. А вы хорошо выглядите. - Ага, такая жизнь по мне. Когда начинает приедаться, Белл и я идем в "Стрип" пообедать, а, оказавшись на людях, удираем к черту обратно домой. - А как поживает Белл? - О, замечательно. Сейчас она в Санта Моника, гостит у детей. На прошлой неделе у Белл родился первый внук не без некоторой помощи со стороны невестки. Семь с половиной фунтов, вылитый боксер среднего веса, собираются назвать его Гленном. Но вы сюда приехали не для того, чтобы расспрашивать меня о семье. - О семье, но не вашей. Года три тому назад вы принимали участие в расследовании дела в Пуриссиме. Утопилась пожилая женщина. Муж заподозрил убийство и пригласил вас для проверки. - Угу. Я бы не назвал миссис Холлман пожилой. Ей, кажется, было пятьдесят с небольшим. Черт, я уже миновал этот возраст, но я не пожилой. - О'кей, дедуля, - сказал я с тонкой лестью. - Вы не против того, чтобы ответить на парочку вопросов о деле миссис Холлман? - А почему вы интересуетесь? - Похоже, оно вновь открывается. - Иными словами, это было убийство? - Не могу утверждать. Пока не могу. Но сегодня днем убили сына этой женщины. - Которого? У нее было двое. - Старшего. Его младший брат вчера ночью бежал из больницы для душевнобольных и является главным подозреваемым. Незадолго до выстрелов он появился на ранчо... - О Боже, - выдохнул Гленн. - Старик был прав. Я ждал продолжения, но не дождался и наконец спросил: - Прав насчет чего? - Давайте не будем об этом, Лу. Я понимаю, что его уже нет в живых, но все же это дело конфиденциальное. - Значит, ответов не будет, а? - Можете задавать ваши вопросы, а я уж решу, буду отвечать или нет. Для начала, однако, вы кого представляете в Пуриссиме? - Младшего брата, - Карла. - Шизика? - Я что, обязан сперва подвергать своих клиентов тесту по Роршаху? - Я вовсе не это имел в виду. Он нанял вас, чтобы вы сняли с него подозрения? - Нет, тут уже моя собственная инициатива. - Эй, это что же - очередной порыв благородства? - Вряд ли, - произнес я, вложив в ответ больше надежды, чем испытывал в душе. - Если мои предчувствия оправдаются, мне заплатят за потраченное время. У семьи миллион или два. - Скорее пять миллионов. Насколько я в этом разбираюсь. Можете сорвать куш. - Называйте, как хотите. Может, позволите задавать вопросы? - Валяйте. Задавайте. - Он привалился к валуну и придал лицу непроницаемое выражение. - На главный вы уже ответили. Смерть миссис Холлман могла наступить в результате убийства. - Да-а. В итоге я исключил его за отсутствием улик. В суде, как вы понимаете, без них делать нечего. А также ввиду душевного состояния леди. Она была неустойчива, много лет прожила на снотворном. Ее врач решительно отрицал, что она пристрастилась к снотворному, однако у меня создалось именно такое впечатление. Вдобавок ко всему, она и раньше покушалась на свою жизнь. Хотела застрелиться прямо в кабинете врача. Произошло это за несколько дней до того, как она утонула. - Кто вам рассказал? - Сам врач, и он не лгал. Она потребовала от него рецепт с большей дозой. А когда он отказался, выхватила из сумочки револьвер с перламутровой рукояткой и приставила к своей голове. Врач вовремя успел выбить его, и пуля попала в потолок. Он показывал мне отверстие, проделанное пулей. - Что стало с револьвером? - Естественно, врач отобрал его. Кажется, он говорил, что выкинул револьвер в море. - Странный способ обращения с оружием. - Не такой уж странный, учитывая обстоятельства. Она умоляла его не рассказывать мужу об этой истории. Старик постоянно грозился засадить жену в психушку. Доктор не стал выдавать ее. - Вы имели какое-либо подтверждение? - Какое у меня могло быть подтверждение? Это произошло с глазу на глаз. - Он добавил с некоторым раздражением: - Его никто не заставлял говорить мне об этом. Он и так ставил себя под удар, рассказывая, что он делал. Говоря о риске, я тоже сейчас здорово рискую. - В таком случае могли бы рискнуть еще немножко. Что вы думаете о местных блюстителях закона? - В Пуриссиме? У них хорошая полиция. Не хватает кадров, как и везде, но это один из лучших департаментов среди маленьких городов, я бы сказал. - Вообще-то я имел в виду скорее департамент округа. - То есть Остервельта? Мы с ним ладили. Он не мешал работать. - Гленн мимолетно улыбнулся. - Естественно, не мешал. Сенатор Холлман здорово помог ему на выборах. - Остервельт честный человек? - Своими глазами я не видел ничего, чтобы утверждать обратное. Может, он иногда и брал взятки. Он уже не так молод, как раньше, и до меня доносились кое-какие слухи. Но ничего существенного, как вы понимаете. Сенатор Холлман не допустил бы. А почему вы спросили? - Просто поинтересовался. - Я сказал очень осторожно, прощупывая почву: - Наверное, мне не удастся взглянуть на ваш рапорт по этому делу? - Даже если бы он у меня был. Вам известен закон так же, как и мне. - У вас не сохранилась копия? - Я не составлял письменного отчета. Старик хотел, чтобы я доложил устно, что я и сделал. Могу сказать вам одним словом, что я ему сообщил. Самоубийство. - Он сделал паузу. - Но я мог и ошибаться, Лу. - Вы считаете, что ошиблись? - Возможно. Но если я и совершил ошибку, то тут комар носу не подточит. Я сознаю, что не следует признаваться в этом бывшему конкуренту. С другой стороны, вы никогда не были серьезным конкурентом. К вам обращались в тех случаях, когда я оказывался не по карману. - Скотт пытался придать разговору шутливый тон, но лицо его было мрачным. - Так или иначе, не хочу, чтобы вы оказались на тонком льду - можете сломать ногу. - И что вы предлагаете? - Предлагаю послушаться совета старого профессионала, который начал службу задолго до того, как вы научились спускать воду в уборной. Вы теряете время в данном случае. - Я так не считаю. Вы сказали то, что требуется. - Тогда я скажу кое-что, чего вам не требуется, чтобы умерить ваш восторг. - Сам Скотт казался весьма далеким от восторга. Он говорил все медленнее и медленнее. - Не начинайте тратить вашу долю из этих пяти миллионов, когда вам откроют банковский счет. Видите ли, в законе есть маленькое правило, которое гласит, что убийца не может быть наследником собственной жертвы. - Вы хотите сказать, что Карл Холлман убил своего отца? - Как я слышал, старик умер естественной смертью. Я не расследовал обстоятельств его смерти. Но, похоже, кому-нибудь следовало бы этим заняться. - Я и собираюсь. - Конечно, но не удивляйтесь, если получите ответ, который вам не понравится. - Например? - Вы сами сказали его минуту назад. - У вас есть особая информация? - Только то, что вы мне рассказали, и что говорил старик, когда адвокат прислал его ко мне. А знаете, почему он хотел, чтобы я проводил конфиденциальное расследование случая с утопшей? - Он не доверял местной полиции. - Может, и так. Главная же причина заключалась в следующем: он подозревал своего сына в том, что тот пристукнул собственную мать и сбросил ее в воду. И я начинаю думать, что так оно и произошло. Я давно чувствовал, что он к этому подводит, однако его слова больно ударили меня, ибо я знал Гленна Скотта как честнейшего человека. - Вам известно, на чем основывались подозрения сенатора? - Мне он об этом почти не говорил. Я полагал, что он знает своего сына лучше, чем я. Мне даже не довелось повидаться с парнем. Я переговорил с остальными членами семьи и понял, что Карл был очень привязан к матери. Слишком привязан, отсюда, возможно, и его безутешность, когда ее не стало. - Так же близок, как Эдип? - Вероятно. Во всяком случае, его беда в том, что он, как говорится, держался за ее передник. Мать подняла вой, когда он уезжал на учебу в колледж. Не хотела отпускать его от себя ни на шаг, это точно. К тому же, как я уже сказал, она была не очень уравновешенной. А может, он думал, что если убьет ее, то получит свободу. Подобные случаи бывают. Как вы понимаете, я всего лишь размышляю вслух. Это не для цитирования. - Не буду, даже про себя. Где находился Карл, когда она умерла? - В том-то и дело, что не знаю. В то время он учился в Беркли, но примерно за неделю до того, как это случилось, он уехал оттуда. Исчез из поля зрения в общей сложности дней на десять. - И как он объяснил, чем занимался? - Не знаю. Сенатор не позволил даже расспросить его. Дело это было не из приятных. Как вы сами поймете. - Уже понял. Глава XVIII Я припарковался на Мейн-стрит, перед зданием с плоской крышей, сделанным из стеклянных кирпичей и покрытым местами розовой штукатуркой. Дорожка, вымощенная плитняком, вела через аккуратно подстриженные кусты к двери, находившейся в углу здания. Рядом с дверью висела небольшая бронзовая табличка с немногословным текстом: Дж. Чарльз Грантленд, доктор медицины. Приемная оказалась пустой, за исключением новой на вид мебели, которой здесь было в избытке. В дальнем углу за конторкой из отбеленного дуба рядом с внутренней дверью восседала весьма молодая женщина, также, как и мебель, новая на вид. Темные волосы, приятные тонкие черты лица, которые не мешало бы подкрасить. - М-р Арчер? - Да. - Сожалею, но доктор занят. Сегодня мы отстаем от графика. Вы не против подождать несколько минут? Я ответил, что не против. Она записала мой адрес. - С вами произошел несчастный случай, м-р Арчер? - Можете назвать это так. Я сел на ближний к ней стул и из кармана пиджака достал свернутую газету. Я купил ее на улице несколько минут назад у продавца газет мальчишки-мексиканца, который выкрикивал: "Убийство!" Я развернул ее на коленях в надежде, что удастся найти общую тему для разговора. Холлмановский случай освещался в статье за подписью Юджина Славкина. На всю полосу шел заголовок: "Разыскивается брат-убийца". В середине страницы на трех полосах помещалась фотография братьев Холлманов. Статья начиналась в весьма высокопарном стиле, и я подумал, не из-за того ли, что Славкин испытывал замешательство при ее написании: "В разыгравшейся сегодня трагедии, которая может сравниться с древней трагедией Каина и Авеля, известную в округе семью крадучись посетила потрясшая всех смерть. Жертвой очевидного убийства стал Джерри Холлман, 34 лет, видный владелец ранчо в долине Буэна Виста. Его младший брат, Карл Холлман, 24 лет, разыскивается по подозрению в убийстве, совершенном с помощью огнестрельного оружия. М-р Холлман, сын недавно усопшего сенатора Холлмана, был найден мертвым д-ром Чарльзом Грантлендом, семейным врачом, приблизительно в час дня в оранжерее поместья Холлманов. М-ра Холлмана застрелили двумя выстрелами в спину, и он скончался через несколько секунд. Рядом с телом был найден револьвер с перламутровой рукояткой и две стрелянные гильзы, что придает случаю оттенок фантастической тайны. Согласно показаниям прислуги, орудие убийства ранее принадлежало усопшей миссис Алисии Холлман, матери жертвы. Шериф Дуэйн Остервельт, прибывший на место происшествия в считанные минуты, заявил, что орудие убийства, по свидетельствам очевидцев, побывало в руках Карла Холлмана. Молодого Холлмана видели на ранчо непосредственно перед тем, как были произведены выстрелы. Вчера ночью он бежал из психиатрической клиники, где содержался в течение нескольких месяцев. Согласно показаниям членов семьи, молодой Холлман долгое время страдал от душевного недуга. Проводится его повсеместный розыск, осуществляемый местным шерифским отделением, а также городской полицией и полицией штата. В ходе междугороднего телефонного разговора д-р Брокли, сотрудник клиники, сообщил, что молодой Холлман страдал маниакально-депрессивным психозом, когда поступил в больницу шесть месяцев тому назад. По словам д-ра Брокли, Холлман не считался опасным и, по мнению врачей, "был близок к выздоровлению". Д-р Брокли выразил свое удивление и озабоченность в связи с трагическим последствием побега Холлмана. Он сказал, что местные власти были незамедлительно информированы о побеге, и выразил надежду, что население "отнесется к ситуации со спокойствием. В истории болезни Холлмана не зафиксировано склонности к насилию", - заявил д-р Брокли. - "Он - больной молодой человек, нуждающийся в медицинском лечении". Аналогичная точка зрения была высказана шерифом Остервельтом, который сказал, что им организуется отряд вооруженных добровольцев из ста или более местных жителей для оказания помощи его департаменту в розысках. Население просят оказывать содействие в задержании Холлмана. Его рост шесть футов три дюйма, он атлетического телосложения, глаза голубые, волосы светлые, очень коротко стриженные. В последний раз, когда его видели, был одет в синюю рабочую рубашку и синие рабочие брюки. По словам шерифа Остервельта, Холлман может находиться в компании Томаса Рика, он же Рики, бежавшего вместе с ним из..." Статья продолжалась на второй странице. Перед тем, как перевернуть страницу, я внимательно рассмотрел фотографию обоих братьев. Снимок запечатлел их в напряженных позах, вроде тех, которые получаются на свадебных фотографиях. Накрахмаленные рубашки и застывшие улыбки усиливали сходство между братьями, а также то, что, когда делался снимок, Джерри еще не растолстел. Подпись под фотографией была простой: "Братья Холлманы (справа Карл)". Темноволосая девушка кашлянула, чтобы привлечь мое внимание. Я поднял глаза и увидел, что она наклонилась далеко вперед над конторкой, слегка скашивая глаза от желания нарушить тишину. - Ужасно, не правда ли? И, что еще хуже, я его знаю. - Она вздрогнула и повела худыми плечами. - Я разговаривала с ним не далее как сегодня утром. - С кем? - С убийцей. - Она растянула это слово, словно актриса в мелодраме. - Он позвонил сюда? - Он пришел сюда, собственной персоной. Он стоял вот здесь, прямо передо мной. - Она показала пальцем на пространство между нами, и перед моими глазами мелькнул ноготь с облупившимся красным лаком. - Я понятия не имела, кто он такой, впервые увидела, но меня не проведешь, я сразу заподозрила неладное. У него было такое дикое выражение глаз, ну, как у них у всех. - У нее самой было слегка диковатое выражение по-девически перепуганных глаз, и она позабыла про манеры, приличествующие секретарше в приемной врача: - Бог ты мой, он меня буквально просверлил взглядом. - Он, должно быть, здорово вас напугал. - Да уж, не скрою. Конечно, я не могла знать, что он собирается кого-то застрелить, но выглядел он именно так. "Где врач?" - спросил он, я повторяю слово в слово. Я еще подумала, что он считает себя Наполеоном или кем-то в этом роде. Вот только одет он был как самый настоящий бродяга. Никогда бы не подумала, что он - сын сенатора. Его брат иногда приходил сюда на прием, и он был настоящим джентльменом, всегда прекрасно одет по последней моде - кашемировые пиджаки и тому подобное. Да, не повезло ему. И жене его я тоже сочувствую. - Вы знакомы с ней? - О да, миссис Холлман регулярно бывает здесь по поводу своих свищей. - Глаза ее приобрели выжидательное птичье выражение, как это бывает, когда женщина упоминает о другой женщине, которая ей не по душе. - Вам удалось отделаться от него? - От чокнутого? Я пыталась втолковать ему, что доктора нет, но он уперся. Тогда мне пришлось вызвать д-ра Грантленда, уж он-то умеет с ними обращаться. У д-ра Грантленда начисто отсутствуют нервы. - Птичье выражение мгновенно сменилось обожанием, которое очень молодые секретарши приберегают для своих врачей-начальников. - "Привет, старина, что привело вас сюда?" - сказал доктор, словно они с давних пор были накоротке. Он обнял его за плечо, как ни в чем не бывало, и они ушли в заднюю комнату. Думаю, что доктор спровадил его через заднюю дверь, поскольку больше я его не видела. По крайней мере, надеюсь, что не увижу. Ну а потом доктор сказал, чтобы я не волновалась из-за этого инцидента, будто подобные визиты случаются в приемной каждого врача. - Вы давно здесь работаете? - Всего три месяца. Это моя первая настоящая работа. Раньше я временно замещала секретарш во время их отпуска, но работу здесь я считаю началом своей карьеры. С д-ром Грантлендом превосходно работается. Большинство его пациентов - прекраснейшие люди, такие не часто встречаются. Из внутренней двери, словно иллюстрируя эту рекламу, появилась толстая женщина в маленькой приплюснутой шляпке и норковой горжетке. Следом за ней вышел Грантленд в белом врачебном халате. У женщины были слегка перепуганные глаза ипохондрика, и в пухлой руке она сжимала рецепт. Грантленд проводил ее до выхода, отворил дверь и с поклоном выпроводил. На пороге она обернулась. - Большое вам спасибо, доктор. Теперь я знаю, что смогу уснуть сегодня ночью. Глава XIX Грантленд закрыл дверь и увидел меня. Улыбка с его лица сползла, не оставив и следа. Подстегиваемый гневом, он направился через комнату ко мне. Кулаки его сжались. Я поднялся ему навстречу. - Здравствуйте, доктор. - Что вы здесь делаете? - Пришел к вам на прием. - Ну уж нет. - Он разрывался между злобой и необходимостью быть обходительным с секретаршей. - Вы записали на прием этого... этого джентльмена? - А почему бы и нет? - сказал я, так как она потеряла дар речи. - Разве вы прекратили врачебную практику? - Только не вздумайте говорить мне, что вы здесь в качестве пациента. - Вы - единственный врач в городе, которого я знаю. - Мне вы не сказали, что знакомы с д-ром Грантлендом, - с упреком сказала секретарша. - Значит, забыл сказать. - Оно и понятно, - сказал Грантленд. - Можете быть свободны, мисс Каллен, если только вы не назначили подобный прием и другим пациентам. - Он сказал, что нужна срочная помощь. - Повторяю, вы свободны. Она вышла, оглянувшись на пороге. Лицо Грантленда примеряло на себя различные выражения: оскорбление, высокомерное удивление, недоумевающее простодушие. - Чего вы от меня добиваетесь? - Ничего. Послушайте, если вы не хотите помочь мне, я могу найти другого врача. Он взвесил все за и против и решил в мою пользу. - Вообще-то я не хирург, но думаю, что смогу вас подлатать. А что с вами случилось - снова столкнулись с Холлманом? - Очевидно, Зинни неплохо его проинформировала. - Нет. А вы? Он оставил мой вопрос без ответа. Мы пересекли кабинет, обставленный мебелью из красного дерева с синей кожаной обивкой. На стенах висели эстампы на морскую тематику, а над столом - медицинский диплом из колледжа Среднего Запада. Грантленд включил свет в следующей комнате и попросил меня снять пиджак. Умывая руки под краном в углу, он сказал через плечо: - Если хотите, можете взобраться на стол для осмотра. Сожалею, что медсестра ушла домой. Я не знал, что она может еще понадобиться. Я растянулся на покрытии из искусственной кожи на металлическом столе. Лежачее положение на спине было неплохой позицией для самозащиты, если уж на то пошло. Грантленд пересек комнату энергичной походкой и склонился надо мной, включив хирургическую лампу, которая выдвигалась от стены на нужное расстояние. - Вас ударили рукояткой пистолета? - Слегка. Не всякому доктору под силу распознать следы. - Я был интерном в голливудской больнице скорой помощи. А в полицию вы заявили? - Не было необходимости. Это дело рук Остервельта. - Вы не в бегах, ради Бога? - Нет, ради Бога. - Оказывали сопротивление при аресте? - Просто шериф потерял самообладание. Он вспыльчивый старый мальчишка. Грантленд воздержался от комментариев. Он принялся за дело, очищая мои раны смоченным в спирте тампоном. Было больно. - Видимо, придется наложить несколько швов на это ухо. Другая рана должна затянуться сама. Я просто наклею на нее лейкопластырь. Грантленд занимался моим ухом и вел разговор: - Обычный хирург сделал бы это лучше, особенно пластический хирург. Вот почему я немного удивился, когда вы пришли. Боюсь, что у вас останется маленький шрам. По мне так сойдет, а вы как считаете? Он засунул несколько тампонов в поврежденное ухо. - Ну вот и все. Через день-другой покажитесь врачу. Вы долго еще собираетесь пробыть в городе? - Не знаю. - Я слез на пол и посмотрел ему в лицо. - Это может зависеть от вас. - Любой доктор справится с вашей болячкой, - сказал он нетерпеливо. - Вы - единственный, кто может помочь мне. Грантленд уловил подтекст и взглянул на свои часы. - У меня вызов на дом, уже опаздываю... - Постараюсь как можно короче. Сегодня вы видели револьвер с перламутровой рукояткой. Вы не упомянули, что видели его раньше. Он очень быстро выучил свою роль. Без малейшего колебания он сказал: - Я предпочитаю сначала удостовериться в фактах, которыми располагаю, а уж потом трезвонить по свету. В конце концов, я врач. - И какие это факты? - Спросите своего друга - шерифа. Они ему известны. - Возможно. Но я спрашиваю вас. Могли бы и рассказать начистоту. Я связался с Гленном Скоттом. - С Гленном... как его фамилия? - Однако он вспомнил. Глаза забегали по сторонам. - С детективом, которого нанял сенатор Холлман для расследования убийства жены. - Вы сказали убийства? - Случайно выскочило. - Ошибаетесь. Это было самоубийство. Если вы беседовали со Скоттом, то должны знать, что у нее была мания самоубийства. - Люди с манией самоубийства могут быть убиты. - Несомненно, но что это доказывает? - Он по-женски капризно надул губы, и его деланное спокойствие прорвало. - Мне осточертело, что меня постоянно дергают из-за этого дела и только потому, что она была моей пациенткой. Но ведь я спас ей жизнь за неделю до того, как она утонула. Скотт, надеюсь, не забыл рассказать вам об этом. - Он рассказал мне с ваших слов. Что она попыталась покончить с собой в этом кабинете. - Не в этом, а в старом. Сюда я перебрался в прошлом году. - Значит, вы не сможете показать мне пулевое отверстие в потолке. - Боже правый, вы сомневаетесь в этом? Да я отобрал у нее револьвер, рискуя собственной жизнью. - Не сомневаюсь. Мне хотелось услышать это из ваших уст, только и всего. - Ну вот и услышали. Надеюсь, вы удовлетворены. - Он снял халат и повернулся ко мне спиной, вешая его на место. - Почему она попыталась покончить с собой в вашем кабинете? На секунду он застыл, и рука его, протянувшаяся к крючку, замерла в неподвижности. Серая рубашка потемнела от пота между лопаток и в подмышках. Это являлось единственным свидетельством того, что он нервничал. Он сказал: - Она потребовала того, чего я не вправе был ей дать. Крупную дозу таблеток снотворного. Когда же я отказался, она достала из сумочки тот маленький револьвер. Ситуация приняла критический оборот - она решала, выстрелить ли в меня или застрелиться самой. Затем она поднесла револ