он и попросил открыть люк в полу опоры. Сибэтти спустился, помог мне выбраться из батискафа, и через три минуты я уже стоял в маленьком стальном помещении наверху. - Припозднился ты, - раздраженно бросил мне Вайленд. Кроме него и Сибэтти, который закрыл за мной дверь, здесь уже был и Ройал - второй рейс вертолета закончился удачно. - Вы же хотите, чтобы эта проклятая штука когда-нибудь заработала? - так же раздраженно ответил я. - Я здесь не забавы ради, Вайленд. - Это точно. - Матерый уголовник, он не любил настраивать против себя без надобности. Он пристально посмотрел на меня: - С тобой что-то случилось? - Случилось то, что я четыре часа кряду работал в тесном гробу, - кисло ответил я. - Да еще очиститель воздуха был плохо отрегулирован. Но сейчас все в порядке. - Есть какой-нибудь прогресс? - Очень небольшой, черт возьми. - Я поднял руку, заметив, что его брови поползли вверх, а лицо потемнело от злости. - Это не из-за недостатка прилежания. Я проверил каждый контакт и каждую электрическую цепь и лишь двадцать минут назад начал понимать, в чем дело. - Ну и в чем же дело? - В вашем покойном инженере Брайсоне, вот в чем. - Я внимательно посмотрел на него. - Вы намеревались взять с собой Брайсона или отправиться одни? - Мы собирались сделать это вдвоем с Ройалом. Мы считали... - Правильно. Какой смысл брать его с собой? Мертвый человек может сделать немного. Вы, видимо, намекнули, что не возьмете его с собой, и он понял - почему. И тогда решил отомстить вам хотя бы после своей смерти. Или он так ненавидел вас, что собирался прихватить вас с собой. На тот свет, конечно. Ваш друг изобрел очень умную штуку, но не успел закончить ее - "кессонка" скрутила, - вот почему двигатели не работают. Он сделал так, что батискаф прекрасно работал бы - двигался бы вперед, назад, вверх, вниз - куда угодно, но только до глубины триста футов. На большей глубине сработали бы гидростатические выключатели. Прекрасная работа! - Я мало чем рисковал, рассказывая все это: я знал, что в этих вещах они глубоко невежественны. - И что тогда? - напрягся Вайленд. - А ничего. Батискаф не смог бы подняться выше трехсот футов. А через несколько часов истощились бы аккумуляторы или вышло бы из строя устройство регенерации воздуха - и вы задохнулись бы. Но до этого вы сошли бы с ума. Я внимательно посмотрел на пего. Если раньше мне могло показаться, что Вайленд несколько побледнел, то сейчас в этом не было сомнений - он побледнел и, чтобы скрыть свое смятение, достал из кармана пачку сигарет и дрожащими руками прикурил. Сидевший на столе Ройал лишь улыбнулся загадочно и продолжал равнодушно покачивать ногой. Не то чтобы Ройал был храбрее Вайленда, возможно, у него просто было более скудное воображение. Профессиональный убийца не может себе позволить иметь богатое воображение, ведь ему приходится жить наедине с призраками своих жертв. Я посмотрел на Ройала еще раз и поклялся: добьюсь, чтобы это лицо исказил страх - такой же, какой искажал лица многих людей, когда они в последний момент, перед тем как он нажимал на курок своего маленького пистолета, понимали все. - Славненько, да? - хрипло сказал Вайленд, к которому вернулось некоторое самообладание. - Неплохо, - согласился я. - По крайней мере мне нравятся его виды на будущее, цель, которую он преследовал. - Забавно, действительно забавно, - иногда Вайленд забывал, что хорошо воспитанный магнат никогда не сердится. Он посмотрел на меня с внезапным интересом в глазах. - у тебя самого, Толбот, надеюсь, нет подобных мыслей? Или желания надуть меня, как Брайсон? - Это, конечно, привлекательная идея, - усмехнулся я, - но вы считаете меня глупым?! Если бы у меня были такие же намерения, стал бы я рассказывать вам о них? Ну, а кроме того, я собираюсь вместе с вами отправиться в это путешествие. По крайней мере надеюсь. - Да? - Вайленд снова взял себя в руки. - Что-то уж больно внезапно ты начал сотрудничать ("нами, Толбот. Это - подозрительно. - Если бы я сказал, что не хочу идти с вами, вы бы начали подозревать меня еще больше. Не будьте ребенком, Вайленд. За последние несколько часов положение изменилось. Вспомните слова генерала о гарантиях моей жизни. Он не шутил. Попробуйте избавиться от меня, и он избавится от вас. А вы слишком деловой человек, чтобы пойти на такую невыгодную сделку. Ройалу придется лишиться удовольствия пристрелить меня. - Убийство не доставляет мне удовольствия, - тихо произнес Ройал. Это прозвучало как констатация факта, и я вылупился на него, временно выбитый из колеи абсурдностью его заявления. - Ты действительно сказал это или мне показалось? - медленно спросил я. - Ты когда-нибудь слышал, чтобы землекоп копал из удовольствия? - Кажется, я понял тебя. - Я окинул его долгим взглядом: оказалось, он даже более бесчеловечен, чем я думал. - Во всяком случае, Вайленд, теперь, когда мне не грозит смерть, у меня появился иной взгляд на вещи. Чем раньше мы закончим это дельце, тем раньше я окажусь подальше от вас и ваших ребяток. И тогда, думаю, я смогу попросить у генерала несколько тысчонок. Вряд ли он захочет, чтобы стало известно о его соучастии в преступной деятельности крупных масштабов. - Ты собираешься шантажировать человека, спасшего тебе жизнь? - Некоторые вещи все еще могли изумлять Вайленда, - Да ты хуже любого из нас. - А я и не утверждал, что лучше вас, - равнодушно ответил я. - Наступили тяжелые времена, Вайленд. Человек должен как-то жить. И я спешу. Вот почему и предлагаю вам взять меня с собой. Да, я согласен, что и ребенок сможет управлять батискафом, прочитав инструкции, но спасательные работы - не для любителей, поверьте мне, Вайленд. Вы - любители. Я же - специалист. Это единственное, чем я хорош. Итак, я отправляюсь с вами, да? Вайленд окинул меня долгим внимательным взглядом и мягко произнес: - Да мне и во сне не могло присниться отправиться без тебя, Толбот. Он повернулся, открыл дверь и жестом приказал мне идти впереди. А сам с Ройалом двинулся за мной, и, проходя по коридору, мы услышали, как Сибэтти захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов и повернул ключ в замке. Все надежно, как в "Бэнк оф Ингланд", за одним лишь исключением: в том банке условный стук не открывает автоматически дверь к сейфам. А здесь - открывал, и я запомнил этот стук, а если бы даже и забыл, то мне его тут же напомнили, ибо Вайленд таким же образом постучал в дверь в пятнадцати ярдах по коридору. Дверь открыл близнец Сибэтти. Это помещение было обставлено не так плохо, как то, из которого мы только что вышли, но все же мало отличалось от него. На стенах не было обоев, на полу - ковриков, не было даже стола; зато вдоль стены стояла мягкая скамья, на которой сидели генерал и Мери. Кеннеди очень прямо сидел на стуле в углу, а Ларри с пистолетом в руке и бегающими, как всегда, глазами расхаживал взад-вперед с важным видом, сторожа их. Я мрачно окинул их всех одним взглядом. Генерал был все таким же бесстрастным и все так же безупречно контролировал свои мысли и чувства, но под глазами у него появились темные круги, которых я не замечал еще день назад. И на бледном, но спокойном лице его дочери тоже выделялись темные круги под глазами. Однако в отличие от отца в ней отсутствовала твердость, правда, мне никогда не нравились женщины с железной волей. И больше всего мне хотелось обнять ее чуть поникшие плечи, но не здесь и не сейчас, ибо реакцию присутствующих нельзя было предсказать. Кеннеди сидел с отсутствующим видом, его ничто не волновало. Я заметил, что темно-бордовая униформа сидит на нем лучше: ничего не выпирало подозрительно - кто-то забрал у него пистолет. Когда мы вошли. Мери встала. В глазах ее горел гнев - возможно, у нее более сильная воля, чем мне казалось. Рукой она показала на Ларри: - Это действительно было необходимо, мистер Вайленд? - холодно спросила она. - Нас что же, считают преступниками, находящимися под стражей? - Не стоит обращать внимания на этого мальчонку, - попытался я ее успокоить. - "Пушка" в его руке ничего не значит. Это он со страху. Кокаинисты - нервные люди, и один взгляд на оружие успокаивает их; он просрочил прием очередной дозы, но как только примет ее, сам себе будет казаться на десять футов выше. Ларри быстро подскочил ко мне и ткнул ствол пистолета в живот. Нельзя сказать, что он сделал это нежно. Глаза его остекленели, лицо горело, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы. - Я предупреждал тебя, Толбот, - прошептал он. - Я предупреждал тебя, чтобы ты не смел больше издеваться надо мной. Это было последний раз... Я посмотрел через его плечо и улыбнулся: - Посмотри за спину, сосунок, - нежно сказал я, снова посмотрев череп его плечо и слегка кивнув. Он был слишком возбужден и неуравновешен, чтобы не попасться на мою уловку. Я же был настолько убежден, что он клюнет, что моя правая рука потянулась к его пистолету еще до того, как он начал поворачивать голову, и к тому моменту, когда он отвернулся, я уже схватил его за руку и отвел пистолет в сторону вниз, чтобы никого не ранило, если пистолет выстрелит. То есть чтобы не ранило напрямую - я не мог сказать, каков будет рикошет от стальных стен и пола. Ларри повернулся ко мне, лицо его перекосилось от ярости и ненависти, он тихо, но гнусно ругался. Свободной рукой он попытался оторвать мою руку, но поскольку самый тяжелый труд, которым он когда-либо занимался, заключался в нажатии на поршень шприца, он попусту терял время. Я вырвал пистолет, шагнул назад, ладонью ткнул его в лицо, вынул из пистолета обойму и бросил ее в один угол, а пистолет - в другой. Ларри полускорчился у дальней стены, к которой я отбросил его, из его носа текла кровь, а по щекам струями бежали слезы ярости, разочарования и боли. Один его вид вызывал у меня тошноту. - Все в порядке, Ройал, - сказал я, не поворачивая головы. - Можешь спрятать пистолет, концерт окончен. Но концерт продолжался. Кто-то жестко сказал: - Подними пистолет, Толбот, и обойму. Вставь обойму на место и отдай пистолет Ларри. Я медленно повернулся: Вайленд держал в руке пистолет, но я не придавал большого значения побелевшим костяшкам пальца на спусковом крючке. Казалось, он, как всегда, держит себя в руках, но то напряжение, с которым он держал пистолет, и чуть участившееся дыхание выдавали ею. Это удивило меня. Люди, подобные Вайленду, никогда не срываются эмоционально, особенно из-за таких дурней, как Ларри. - А не пошел бы ты... - Считаю до пяти. - А потом? - Потом стреляю. - Не посмеешь, - презрительно бросил я. - Ты не относишься к людям, нажимающим на курок, Вайленд. Именно поэтому ты нанимаешь этих здоровенных головорезов. И кроме того, кто тогда займется батискафом? - Начинаю считать, Толбот. Раз... Два... - Хорошо, хорошо, - оборвал его я, - считать ты умеешь. Ты отлично считаешь. Бьюсь об заклад, что ты даже умеешь считать до десяти. Но бьюсь также об заклад, что ты не сможешь сосчитать те миллионы, которые потеряешь только из-за того, что мне не хочется поднимать пистолет. - Я найду других людей, чтобы отладить батискаф. - Но не по эту сторону Атлантики. И у тебя нет столько времени, Вайленд. Ты уверен, что целый самолет агентов ФБР не направляется сейчас в Марбл-Спрингз, чтобы расследовать случай со странной телеграммой, отправленной Яблонски? Ты уверен, что они не стучат в двери виллы и не спрашивают: "Где генерал?", а дворецкий не отвечает: "Генерал только что отправился на Х-13", а агенты ФБР на это не говорят: "Нам надо срочно связаться с генералом, необходимо обсудить с ним важные вопросы"? И они появятся, Вайленд, как только кончится шторм. - Боюсь, что он прав, мистер Вайленд, - неожиданно помог мне Ройал. - У нас нет столько времени. Вайленд долго раздумывал, затем опустил пистолет и вышел. Ройал, как всегда, не испытывал никакого напряжения или эмоций. Он с улыбкой сообщил: - Мистер Вайленд пошел на ту сторону платформы, перекусить. Ленч рассчитан на всех. - Произнеся это, он посторонился и пропустил всех в дверь. Странный и непонятный случай. Размышляя, я пытался найти хоть какое-нибудь объяснение, пока Ларри подбирал пистолет и обойму, но не мог. Кроме того, я внезапно понял, что проголодался. Я посторонился и пропустил мимо себя всех, кроме Ройала. Но не из вежливости, а для того, чтобы Ларри не выстрелил мне в спину, а затем чуть убыстрил шаги, чтобы догнать Мери и Кеннеди. По пути на другую сторону платформы мы должны были перейти буровую палубу шириной сто футов, на которой я сегодня ночью беседовал с Джо Курраном. Клянусь - это были самые длинные, самые мокрые и самые продуваемые ветром сто футов за всю мою жизнь. Поперек палубы протянули пару проволочных штормовых лееров; нам же требовалось минимум пять. Ветер дул с фантастической силой, и теперь я знал, что до конца шторма до Х-13 не сможет добраться ни судно, ни вертолет. Мы были полностью отрезаны от мира. В половине третьего дня было темно, как в сумерках, и из черных туч, стеной окружавших нас, ветер обрушивался на Х-13 так, словно хотел вырвать ее с корнем, опрокинуть и похоронить в пучине. Ветер визжал в переплетении металлических конструкций. Чтобы удержаться на ногах, нам пришлось сгибаться почти пополам и прямо-таки повисать на штормовых леерах. Стоило только упасть, и ветер тут же сдул бы пас в море. Он не позволял дышать, и брызги дождя под его напором секли незащищенные участки кожи, как мелкие свинцовые дробинки. Первой шла Мери, вплотную за ней, одной рукой держась за леер, а другой обхватив Мери, - Кеннеди. В другое время я поразмышлял бы на тему о том, как везет некоторым и как они умеют устраиваться, но сейчас меня одолевали более важные проблемы. Я приблизился к Кеннеди и прокричал ему в ухо, перекрывая рев шторма: - Есть новости? Он был умен, этот шофер - не остановился, не повернул головы, а просто легонько покачал ею. - Черт возьми! - выругался я. Нескладно получалось. - Ты позвонил?! Он снова покачал головой. Поразмыслив, я не стал винить его. Много ли он мог услышать или узнать, когда Ларри всю дорогу хвастался своим пистолетом, возможно, прямо с того момента, как они прибыли на Х-13. - Мне надо поговорить с тобой, Кеннеди! - проорал я. И на этот раз он услышал меня - едва заметно кивнул головой, но я заметил этот кивок. Мы перебрались на другую сторону, прошли в тяжелую дверь и сразу очутились в другом мире. И дело было не только в наступившей тишине, охватившем нас тепле и отсутствии ветра и дождя, нет - по сравнению с той стороной платформы эта напоминала роскошный отель. Стены здесь не были мрачными стальными переборками - их облицевали пластиковыми панелями приятных пастельных тонов. Пол покрывала толстая звукопоглощающая резина, и по всему коридору тянулась дорожка. Вместо резкого света редких ничем не закрытых ламп коридор освещался мягким, рассеянным светом скрытых светильников. По обеим сторонам коридора располагались двери; одна или две были открыты, и я заметил, что комнаты так же отлично обставлены, как каюты старших офицеров на линейных кораблях. Добыча нефти предполагает суровую жизнь бурильщиков, и такой комфорт, почти роскошь, на марсианской металлической конструкции в десятке миль от берега казался несколько неестественным и совсем неподходящим. Но больше всего меня порадовало наличие скрытых динамиков, из которых лилась спокойная, но достаточно громкая для моих целей музыка. Когда мы вошли, Кеннеди повернулся и спросил у Ройала: - Куда мы идем, сэр? - Да, он был отличным шофером. Любой, кто называет Ройала "сэром", заслуживает медали. - В каюту генерала. Показывай дорогу. - Обычно я ем в рабочей столовой, сэр, - сказал Кеннеди. - Но не сегодня. Давай побыстрее. Кеннеди поймал его на слове. Вскоре все, кроме меня, отстали на десять футов, но я знал, что у меня мало времени. Я зашептал, наклонив голову и не глядя на него: - Отсюда можно позвонить? - Нет, без разрешения нельзя. Один из людей Вайленда сидит с оператором коммутатора. Он проверяет все поступающие и исходящие сообщения. - С шерифом виделся? - С заместителем. Он взял сообщение. - Как они дадут нам знать? - Сообщением. Генералу. О том, что ты или человек, похожий на тебя, арестован в Джексонвилле, по пути на север. Мне захотелось громко выругаться, но я удовольствовался тем, что выругался про себя. Возможно, лучшего за столь короткое время они придумать не могли, но это был весьма ненадежный способ оповещения. Обычный оператор коммутатора действительно мог передать сообщение генералу, и я мог бы оказаться в это время рядом; но ставленник Вайленда, надзирающий за оператором, поймет, что сообщение ложное, и доложит о нем, возможно, через несколько часов в виде шутки. И не было никакой уверенности, что новости дойдут до моих ушей. Все, абсолютно все могло пойти насмарку, и могли погибнуть люди только из-за того, что я не получу нужного мне известия. Неприятно. Я был глубоко разочарован и раздосадован. Музыка внезапно прекратилась, но мы как раз повернули за угол, который скрыл нас от остальных, и я воспользовался предоставившейся мне возможностью: - Оператор радиостанции дежурит постоянно? Кеннеди призадумался: - Не знаю. Думаю, что установлен вызывной звонок. Я понял, что он имел в виду. Там, где по каким-либо причинам невозможно установить постоянное дежурство у радиостанции, монтируют устройство, которое при получении сигнала вызова на требуемой частоте включает вызывной звонок. - С коротковолновым передатчиком работать умеешь? - прошептал я. Он покачал головой. - Ты должен помочь мне. Важно, чтобы... - Толбот! - раздался голос Ройала. Он слышал мои слова, в этом я был уверен. Если у него зародились хоть малейшие подозрения, то это были наши последние с Кеннеди слова, и со мной кончено. Но я не рванул вперед и не остановился на полушаге, а постепенно замедлил шаги, не спеша повернул голову и вопросительно посмотрел на него. Ройал находился футах в восьми сзади, и на его лице я не заметил подозрительности или враждебности, но это ничего не значило - уже давно Ройал научился сохранять бесстрастность. - Подожди здесь, - коротко приказал он. Прошел вперед, открыл какую-то дверь, заглянул, затем огляделся по сторонам и кивком подозвал нас: - Нормально. Входите. Комната была большая - более двадцати футов в длину и прекрасно обставлена. Красный ковер от стены до стены, красные шторы на окнах, обитые красным и зеленым мебельным ситцем кресла, стойка для коктейлей с обтянутыми красной кожей стульями в одном углу, облицованный пластиком стол на восемь персон около двери, в противоположном от стойки для коктейлей углу закрытый занавеской альков. Слева и справа находились две двери. Это была столовая - здесь компенсировались неудобства, которые испытывал генерал, когда приезжал на Х-13. Вайленд ждал нас. Похоже, самообладание вернулось к нему, и должен признать - он хорошо смотрелся в этой комнате. - Закрой дверь, - приказал он Ларри, повернулся ко мне и кивком указал на альков: - Ты поешь там. - Естественно, - согласился я, - наемная рабочая сила питается на кухне. - Ты будешь есть там по той же причине, по какой не встретил никого, когда шел сюда. Нам не надо, чтобы рабочие бегали по Х-13 и кричали, что видели Толбота - разыскиваемого убийцу. Не забывай, что здесь есть радио, а вертолет ежедневно доставляет свежие газеты... Думаю, что теперь мы можем позвать стюарда, генерал. Я быстро сел за небольшой столик за занавеской. Меня трясло. Я должен был почувствовать облегчение от того, что Ройал ничего не заподозрил, а просто проверял, нет ли кого на нашем пути, но меня тревожила моя ошибка. Мое внимание так поглотили неотложные проблемы, что я забыл о своей роли убийцы. Будь я настоящим и разыскиваемым убийцей, прятал бы лицо, шел бы в середине группы и со страхом заглядывал бы в каждый угол. Я же ничего этого не делал, а если у Ройала возникнет вопрос, почему я ничего этого не делал? Дверь открылась, и кто-то, думаю, стюард, вошел. Снова генерал был хозяином, главным, а Вайленд - его сотрудником и гостем; способность генерала менять маски, его безупречное самообладание в любых обстоятельствах поражали меня все больше. Я начал надеяться, что сделаю правильный ход, если посвящу генерала в кое-что происходящее здесь и попрошу его помощи - теперь я точно знал: он умеет вводить в заблуждение и проявлять двуличие, если того требует обстановка. Но мои надежды вступить с ним в контакт были столь же несбыточными, как если бы генерал находился в тысячах миль отсюда. Генерал отдал распоряжения, стюард вышел, и с минуту в комнате стояла полная тишина. Затем кто-то встал, прошел по комнате, и я услышал звон бутылок и стаканов. Такие пустяки, как убийство, принуждение и погружение за миллионами на дно морское, не могло помешать соблюдению правил старого доброго южного гостеприимства. Я мог побиться об заклад, что в роли бармена выступал сам генерал, и оказался прав; я мог поставить еще большие деньги, что генерал обойдет своим вниманием Толбота-убийцу, и ошибся. Занавеску отдернули, и генерал лично поставил передо мной стаканчик. Секунды на две он склонился над моим столиком и посмотрел на меня, но не так, как смотрят на известного убийцу, который похитил дочь и угрожал убить ее. Он смотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, в котором светился интерес. Затем неожиданно улыбнулся мне краешком рта и подмигнул. Мгновение - и он отошел, задернув занавеску. Все это мне не померещилось. Генерал видел меня насквозь. Когда он раскусил меня - я не знал, как не знал и обстоятельств, которые позволили ему сделать это. Но был уверен в том, что узнал он все не от дочери, которую я убедил хранить тайну. В комнате громко заговорили, и я узнал голос генерала: - Чертовски оскорбительно и возмутительно, - такого тона - сухого, ледяного - я раньше от него не слышал, наверное, он давал эффект, когда генерал подавлял сопротивление непокорного совета директоров. - Я не виню Толбота, он все же убийца. Но запугивание пистолетами, сторожа - это должно прекратиться. Я настаиваю на этом, Вайленд. Боже мой, все это не нужно. Никогда не думал, что такой человек, как вы, может пойти на такие мелодраматические действия. Посмотрите, какая погода! Никто не сможет выбраться отсюда, по меньшей мере в ближайшие двенадцать часов. Мы не причиним никаких неприятностей, и вы же знаете: я сам меньше всего хочу неприятностей. Лично могу поручиться за свою дочь и Кеннеди. Генерал был хитрый человек, более хитрый, чем Вайленд или Ройал. Он несколько запоздал с протестом против наблюдения, но мне кажется, что на самом деле он стремился получить свободу передвижения, возможно, для себя, но более вероятно, для своего шофера. Однако более важно то, что он получил ее. Вайленд согласился, но с условием, что генерал, его шофер и Мери останутся в помещении в опоре вместе с остальными людьми Вайленда, когда сам он и Ройал отправятся в батискафе за миллионами. Я все еще не имел представления о том, сколько людей Вайленда находится на X-13, но, вероятно, кроме Ларри, Сибэтти и его друга, здесь было еще трое. И телосложением они не должны были уступать Сибэтти. В дверь постучали, и разговор прервался. Стюард расставил приборы и хотел было начать носить еду, но генерал отпустил его. Когда дверь за стюардом закрылась, генерал предложил: - Мери, не отнесешь ли чего-нибудь Толботу? Послышался звук отодвигаемого кресла, а затем голос Кеннеди: - Разрешите мне, генерал? - Спасибо, Кеннеди. Минутку, сейчас дочь соберет. Занавеска отодвинулась, и Кеннеди аккуратно поставил передо мной блюдо. Рядом с ним он положил маленькую книжечку в голубом переплете, посмотрел на меня без всякого выражения и ушел. Он ушел прежде, чем до меня дошло значение того, что он сделал. Он прекрасно знал, что любые уступки относительно свободы передвижения, которые выбил генерал, на меня не распространялись: я буду под наблюдением каждую секунду, и поговорить нам не удастся. Но пообщаться мы сможем - с помощью этой маленькой книжечки. Собственно, это была не книжечка, а нечто среднее между дневником и тетрадью расходов. В специальном кармашке торчал небольшой карандаш. Такие книжечки владельцы гаражей и автомобильные маклеры раздают сотнями тысяч, обычно под Рождество, наиболее кредитоспособным клиентам. Почти каждый шофер имел такую книжицу для записи в соответствующей графе стоимости бензина, масла, обслуживания и ремонта, пробега автомобиля и расхода топлива. Подобные вещи не интересовали меня. Меня интересовали лишь чистые странички и маленький синий карандаш. Глядя одним глазом в книжечку, другим - на занавеску и прислушиваясь к голосам и звукам, я добрые пять минут писал, вслепую тыкая вилкой в блюдо. Я пытался быстро и кратко написать все, что мне хотелось сказать Кеннеди. Закончив, я почувствовал законное удовлетворение. Минут через десять Кеннеди принес мне чашку кофе. Книжечки не было видно, но он, не раздумывая, сунул руку под лежавшую на столе скомканную салфетку и, достав книжечку, незаметно спрятал ее. Я почувствовал большое доверие к Саймону Кеннеди. Минут пять спустя Вайленд и Ройал отвели меня обратно на другую сторону платформы. За прошедшие полчаса ураган не утих, а темнота сгустилась. В двадцать минут четвертого я снова очутился в батискафе и задраил за собой люк. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ В половине седьмого вечера я выбрался из батискафа и сделал это с радостью. Когда вам нечем заняться - а кроме минутного дела я за этот день не сделал ничего, - то внутри батискафа нет ничего, что помогло бы вам развлечься и отдохнуть. Я оставил Сибэтти задраивать люк в полу опоры и поднялся по 180 ступенькам в помещение наверху, где в одиночестве коротал время Ройал. - Закончил? - полюбопытствовал он. - Сделал все, что мог. Мне нужна бумага, карандаш, инструкции, и мне кажется: я смогу запустить эти двигатели через пять минут. Где Вайленд? - Пять минут назад его вызвал генерал, и они куда-то ушли. - Ладно, неважно. Мне понадобится самое большее полчаса. Скажи ему, что мы сможем отправиться в семь с минутами. А теперь мне нужна бумага и несколько минут, чтобы спокойно сделать расчеты. Куда идти? - А это место не подойдет? - без эмоций поинтересовался Ройал. - Я пошлю Сибэтти за бумагой. - Если ты думаешь, что я стану работать, когда Сибэтти будет таращить на меня свои рыбьи глаза, то ошибаешься. - Я на минуту задумался. - По пути сюда мы прошли мимо какого-то кабинета. Дверь его была незаперта, и я видел там стол, бумагу и нужные мне линейки. - Так в чем дело? - пожал Ройал плечами и показал мне на дверь. Тут в люке появился Сибэтти, и не успели мы отойти и на десять футов, как я услышал звуки задвигаемого засова и поворота ключа в замке - Сибэтти очень ревностно относился к своим обязанностям хранителя замка. Нужная нам дверь находилась в середине коридора. Обернувшись, я посмотрел на Ройала и, увидев его разрешающий кивок, вошел. Из-за нескольких кульманов небольшая хорошо обставленная комната походила на кабинет архитектора. Я прошел к большому обитому кожей столу и удобному креслу. Ройал осмотрел комнату именно так, как он должен всегда осматривать комнаты. Просто невозможно представить себе его сидящим спиной к двери и лицом к окну или источнику света. Он вел бы себя так же и в детской спальне. Однако в данном случае Ройал осматривал комнату, чтобы определить ее пригодность в качестве тюрьмы, и то, что он увидел, удовлетворило его: кроме двери, из комнаты был лишь один выход - окно с зеркальным стеклом с видом на море. Он уселся на стул прямо под люстрой и закурил. Сидел он не более чем в шести футах от меня, и оружия в его руке не было, но он успел бы выхватить свой маленький пистолет и просверлить во мне пару дырочек прежде, чем я добрался бы до него. Кроме того, именно сейчас насилие не входило в мои расчеты. Минут десять я заполнял лист бумаги цифрами, "считал" на логарифмической линейке, изучал схему проводки, и у меня "ничего не получалось". Я не скрывал этого: прищелкивал языком в нетерпении, кончиком карандаша чесал затылок, сжимал губы и с нараставшим раздражением смотрел на стены, дверь, окно. Но главным образом я раздраженно смотрел на Ройала. Наконец до него дошло: - Я мешаю тебе, Толбот? - Что? А... нет, не очень, у меня просто не получается... - Все не так просто, как казалось? Я раздраженно уставился на него. Если сам не предложит, то это придется сделать мне, но он выручил меня: - Мне так же, как и тебе, не терпится закончить все это. Мне кажется, ты относишься к людям, которые не любят, когда их отвлекают. А я, похоже, отвлекаю тебя. Он легко поднялся, посмотрел на лежавший передо мной лист бумаги, взял стул и направился к двери: - Подожду в коридоре. Вместо ответа я лишь слегка кивнул головой. Он вытащил из замка ключ, вышел в коридор, закрыл и запер дверь. Я встал, на цыпочках подкрался к двери и стал ждать. Долго ждать не пришлось. Через минуту я услышал в коридоре быстрые шаги, кто-то с резко выраженным и явно американским акцентом сказал "Извини, Мак", а затем донесся звук тяжелого удара, который заставил меня вздрогнуть. В замке повернулся ключ, дверь открылась, и я помог втащить в комнату тяжелую ношу. Ройал был в полной отключке. Пока я тащил его, фигура в дождевике закрывала дверь на замок. Затем фигура начала освобождаться от зюйдвестки, пальто и сапог, и оказавшаяся под одеждой темно-бордовая униформа была, как всегда, безукоризненной. - Неплохо, - прошептал я. - Этот американский акцент обманул бы и меня. - И Ройала он обманул. - Кеннеди наклонился и посмотрел на синяк, который уже появился на виске Ройала. - Кажется, я стукнул его слишком сильно. - Это заботило его столь же сильно, как заботило бы меня, раздави я тарантула. - Ничего, выживет. - Выживет. Ты, похоже, долго ждал этого момента и получил удовольствие. - Я сбросил пальто и старался как можно скорее влезть в штормовку. - Все готово? Ты все доставил в мастерскую? - Послушай, Толбот, - с укоризной сказал Кеннеди, - у меня было целых три часа. - Ну извини. А если этот друг начнет приходить в себя? - Я снова слегка стукну его, - мечтательно ответил Кеннеди. Усмехнувшись, я вышел. Я не знал, на сколько генералу удастся задержать Вайленда, но подозревал, что ненадолго - Вайленд спешил. Возможно, я сделал себе же хуже, сказав, что правительственные агенты ждут лишь малейшего улучшения погоды, чтобы добраться сюда и расспросить генерала, но Вайленд наставил на меня пистолет и грозился пристрелить, и я был вынужден схватиться за соломинку. Направление шквалистого ветра изменилось, и мне пришлось идти против ветра. Теперь он дул с севера, и я понял, что ураган прошел севернее и направился к Тампа. Через несколько часов ветер поутихнет, а море немного успокоится. Но сейчас-то ветер был очень сильным, и, отворачиваясь от него, я шел почти спиной вперед. Мне показалось, что впереди кто-то пробирается, держась за спасательный леер, но я не стал присматриваться. Время осмотрительности и тщательного разведывания подстерегающей меня опасности прошло - настало время действовать по принципу "пан или пропал". Перебравшись на другую сторону, я быстро пошел по коридору, в котором несколько часов назад мне удалось переброситься парой слов с Кеннеди, но повернул направо, а не налево, как тогда, остановился, чтобы сориентироваться, и поспешил к широкому трапу, который, по словам Мери, вел на буровую палубу. Навстречу мне попалось несколько человек, но я шел как ни в чем не бывало. Дверь в одну из комнат была открыта - и я увидел сквозь табачный дым, что там полно народу. Явно все работы на буровой и верхней палубах были прекращены, но буровиков это не волновало - их десятидневная вахта оплачивалась с момента отъезда на буровую до возвращения на берег; меня это тоже не волновало - я направлялся именно на рабочую палубу, и прекращение работ лишь облегчало мою задачу. Повернув за угол, я наткнулся на двух мужчин, которые, казалось, весьма горячо спорили о чем-то. Это были Вайленд и генерал. Вайленд прервал свою речь, чтобы посмотреть на меня, когда я, извинившись за толчок, пошел по коридору дальше. Уверен, что он не мог опознать меня - почти на глаза натянул я зюйдвестку, поднял высокий воротник, но лучшей маскировкой стало то, что я перестал хромать. Однако, несмотря на все это, я прямо-таки спиной ощущал его буравящий взгляд, пока не свернул за угол. Я не знал, шел ли мне на пользу этот явный спор между генералом и Вайлендом. Если генералу удалось заинтересовать Вайленда каким-либо спорным вопросом, имеющим жизненное значение для них обоих, то это шло мне на пользу; если же Вайленд спорил о чем-то, что считал ненужной задержкой, то все могло обернуться очень плохо. Если он окажется на той стороне платформы раньше меня, то последствий я даже представить себе не мог. А посему не стал думать о последствиях, а бросился бежать, не обращая внимания на редких встречных, не понимавших причины такой бешеной активности в этот хорошо оплачиваемый выходной, добежал до трапа и бросился наверх, прыгая через две ступеньки. Мери в пластиковом дождевике с капюшоном ждала меня наверху перед закрытыми дверями. Она отшатнулась, когда я внезапно появился перед ней. На мгновение я опустил воротник, чтобы она могла узнать меня. - Вы?! Она внимательно посмотрела на меня. - Ваша нога... Куда делась ваша хромота? -- Я никогда не хромал. Это уловка. Самая гарантированная уловка, чтобы одурачить наиболее подозрительных. Кеннеди передал, для чего вы нужны мне? -- Да. Он сказал, что я должна быть чем-то вроде сторожевого пса и нести караульную службу. -- Правильно. Я не хочу получить пулю или нож в спину в радиорубке. Сожалею, что мне пришлось остановить свой выбор на вас, но у меня нет иного выхода. Где находится эта радиорубка? -- Надо войти в эту дверь, -- показала она, -- и пройти около пятнадцати метров вперед. -- Пойдемте, -- я схватил дверную ручку и неосторожно повернул ее. Дверь с силой распахнулась, и если бы я не так крепко сжимал ручку, то свалился бы к подножию лестницы. Мощный порыв завывающего ветра отбросил и меня и дверь на переборку с такой силой, что перехватило дыхание. Меня наверняка оглушило бы, если бы не смягчившая удар штормовка, когда я затылком врезался в стальную переборку. Какое-то мгновение никак не мог прийти в себя. Голова кружилась, перед глазами мелькал калейдоскоп цветной оскольчатой мозаики. Согнувшись пополам, пытался противостоять напору урагана и, заливаясь болезненным кашлем, старался набрать хоть немного воздуха в легкие и справиться с болевым шоком. Потом я выпрямился и, шатаясь, прошел в дверь, таща за руку Мэри. Дважды я пробовал плотно прикрыть дверь, но не мог сделать это даже наполовину. Я прекратил эти безуспешные попытки: снизу надо было бы послать целый взвод рабочих, чтобы справиться с этой дверью и плотно закрыть ее. Мне некогда было возиться, у меня более важные дела. Это была кошмарная ночь, темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем прикрыл глаза, оставив только узкие щелочки. Только так можно было выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Потом поднял голову вверх и посмотрел на черное небо. Метрах в шестидесяти над моей головой был отчетливо виден огонь маяка, установленного на самом верху буровой вышки для того, чтобы давать сигнал пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь, как эта, маяк был абсолютно бесполезен, если только в небо не поднялся сумасшедший летчик, желающий продемонстрировать кому-то мастерство и похвастаться, что может летать даже в такую погоду. Использовать свет маяка для освещения палубы было абсолютно бесполезно. Вместе с тем, отсутствие света давало и большой выигрыш. Если отрицательным фактором была возможность столкнуться в темноте с какой-либо опасностью, так как я шел наугад и ничего не видел, и даже покалечиться, то положительным фактором было то, что другие люди не видели, куда я направляюсь. Взявшись за руки, раскачиваясь и спотыкаясь, я и Мэри, словно пьяные, брели вперед, пересекая палубу и направляясь к квадратному пятну света, отбрасываемого на палубу из невидимого нам окна. Мы дошли до двери на южной стороне, расположенной за ближайшим углом, и укрылись там от ветра. Не успел я нагнуться, чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в небольшой неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я выпрямился и последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь. -- Входная дверь -- в дальнем конце справа, -- прошептала она. Затем обхватила обеими руками мою шею и прошептала на ухо: -- Мне кажется, в радиорубке кто-то есть. -- На расстоянии полуметра голоса ее никто бы не услышал. Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное: -- А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если зазвонит сигнал тревоги? -- Мне кажется, я слышала какое-то движение, -- прошептала она. -- Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, -- пробормотал я. -- Все будет, как надо, -- я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Тальботу "везет", как всегда. Затем прошел вверх по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку. Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у радиостола, повернулся на вращающемся стульчике, как только открылась дверь. Даже если я не увидел бы его, то через какую-то долю секунды услышал бы, как он вскочил, оттолкнув свой вращающийся стул, и тот с громким стуком упал на пол. С быстротой, удивительной для такого крупного мужчины, парень повернулся ко мне лицом. Он был выше меня, гораздо шире в плечах и более тяжелого веса. И гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. Такие лица можно иногда встретить в первом или втором поколении итало-американцев. Если он был радистом, то я -- королевой Шебой. -- К чему вся эта паника? -- быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. -- Босс просил передать вам сообщение. -- Какой босс? -- тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. -- Покажите мне ваше лицо, Мак. -- Какая муха вас укусила? -- я опустил воротник пальто. -- Вы этого хотите? -- А теперь шляпу, -- спокойно сказал он. Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно услышал, как из его губ вырвалось одно-единственное слово: -- Тальбот! Я нырнул вниз одновременно с тем, как бросил в него шляпу, и ударил его поддых левым плечом, вложив в этот удар всю свою силу. Я словно врезался в ствол дерева, но он оказался не таким устойчивым, как дерево, и отлетел в сторону. Его голова и плечи врезались в дальнюю стенку. Удар был такой, что от него задрожала не только радиорубка, но и ее металлический фундамент. Он должен был рухнуть на пол, но этого не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом не моргнул. Парень поднял одно колено в яростном пинке, который мог бы оказаться для меня последним печальным прощанием, если бы его нога угодила в то место, куда он намеревался попасть. К счастью, этого не произошло, она угодила мне в грудь и в плечо с вполне достаточной силой, чтобы опрокинуть меня на бок. А в следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, пиная друг друга ногами, молотя кулаками, размахивая в воздухе всеми своими конечностями. Два серьезных обстоятельства были не в мою пользу: тяжелый плащ сковывал мои движения, и хотя он смягчал удары, которые наносил мой противник, все-таки лишал мои собственные удары присущей им силы. Этого оказалось достаточно, чтобы отбросить меня в сторону. В следующее мгновение мы катались по полу, нанося друг другу удары руками и ногами, царапаясь и пытаясь выколоть друг другу глаза. Тяжелая штормовка сковывала мои движения, и хотя она несколько ослабляла его удары, но и мои удары делала слабыми. Он очень стремился превратить радиостанцию в груду обломков, мне же этого совершенно не хотелось - от нее зависело буквально все. Мы возились у стойки, и одна ножка стойки уже едва держалась. К этому времени я уже не очень хорошо чувствовал себя. Я успел убедиться, что у этого парня простые кулаки, а не кувалды, как мне сначала показалось, но вид шатающейся стойки с радиостанцией приводил меня в отчаяние. После одного очень сильного удара по ребрам нетрудно было вскрикнуть от боли и обмякнуть. Пока он готовился ударом правой вбить меня в пол, я врезал ему коленом в пах и одновременно ребром правой ладони по незащищенной шее так сильно, как позволяла сковывавшая меня штормовка. По всем правилам он должен был моментально вырубиться, но он этих правил, похоже, не знал. Однако я, видимо, достал его: он застонал от боли, но, в отличие от меня, не прикидывался и на некоторое время впал в прострацию. Этого мне хватило, чтобы выбраться из-под него и откатиться к двери. Я мог бы добить его, но мне совершенно не хотелось задеть при этом поврежденные ножки стойки, которые пока еще удерживали радиостанцию от падения на пол. Парень действительно оказался крепким. Мы поднялись на ноги одновременно, хотя он и пошатывался. На мгновение мне показалось, что он потерял интерес к кулачному бою, ибо он схватил и бросил в меня тяжелый деревянный стул, но, уклонившись от него и услыхав, как стул разлетелся за моей спиной на куски, я понял, что это всего лишь тяжелая артподготовка, а штурм начнется позже. В данном случае "позже" наступило сразу же, но мне удалось увернуться от его бычьего броска и развернуться, чтобы встретить следующий удар. Но следующего удара не последовало. Он стоял лицом ко мне, готовый оттолкнуться от стены и броситься на меня, и тут я увидел, как в дверном проеме за его спиной появилась занесенная для удара тонкая рука в белой перчатке, сжимавшая ножку стула. Мери ударила его именно так, как я и предполагал, - нерешительный пробный ударчик ее не отключил бы и таракана, но он имел эффект электрошока. Парень дернул головой, чтобы посмотреть на новый источник опасности, я сделал два шага вперед и вложил все свои силы в удар по шее под левое ухо. Это один из самых страшных ударов в боксе. Этот удар может сломать челюсть или шею, и так оно и случилось бы, окажись передо мной нормальный человек. Но этот был феноменально крепким парнем. Он ударился головой о стальную стену и начал падать вперед, делая отчаянную попытку схватить меня в падении за ноги и бросить на пол. Но он уже не мог координировать и рассчитывать свои движения. Я отступил на шаг, и его лицо оказалось перед моей правой ногой. Я не видел причины, почему бы не позволить своей ноге и его лицу прийти в соприкосновение, но зато видел достаточно оснований сделать это. Он распластался на полу и затих. Я дышал так, как будто пробежал милю, а я уже давно не бегал и по сотне ярдов. Пот лил с меня ручьем, и это заставило меня достать носовой платок и обтереть лицо. Крови не было, и я чувствовал, что избежал синяков. Трудно было бы объяснить Вайленду, откуда у меня синяк или почему из носа идет кровь. Я спрятал платок и посмотрел на Мери. Ее рука, все еще державшая ножку стула, дрожала, глаза широко раскрылись, губы побледнели, а выражение на ее лице нельзя было принять за преклонение и восхищение. - А... а ногой бить было обязательно? - дрожащим голосом спросила она. - А чего бы вы хотели от меня? - рассвирепел я. - Чтобы я вытер кровь с его рассеченной брови? Не будьте ребенком, леди. Да он разорвал бы меня на куски и скормил барракудам, появись у него такая возможность. А сейчас просто стойте со своей дубинкой здесь и бейте его, если он очнется, но на этот раз посильнее. Да, - быстро добавил я, не желая, чтобы она посчитала меня неблагодарным, - признателен вам за то, что вы сделали. Я повернулся и сразу нашел то, что мне было нужно. На стене на крючках висели катушки проволоки и гибкого антенного шнура. Минутой позже я спеленал "радиста", надел ему на шею удавку и привязал ее конец к шкафу. Он может попробовать дотянуться до каких-нибудь звонков, кнопок или телефона, но бросит эту затею, когда поймет, что просто удавится. О кляпе я подумал лишь мимоходом - может, кому-то и известна золотая середина между тем, как засунуть кляп плотно и в то же время дать жертве возможность дышать, лишив ее возможности кричать, но я не относился к таким знатокам. Кроме того, под вой урагана он мог кричать до посинения - все равно его никто не услышит. Я взял уцелевший стул и сел перед радиостанцией. Это была стандартная самолетная радиостанция, и я умел пользоваться ею. Включил ее, настроился на волну, которую через Кеннеди сообщил шериф, и надел наушники. Долго ждать не пришлось: полиция установила круглосуточное дежурство в эфире. Я передал свой позывной, и через три секунды в наушниках потрещало: - Полиция. Шериф Прендергаст. Слушаем вас. Я переключил радиостанцию с ключа на микрофон: - Докладывает машина девятнадцать. - Этот обговоренный пароль вообще-то не требовался: всем полицейским машинам графства приказали в эфир не выходить, и шериф знал, что разговаривать с ним мог только я, но в век энтузиастов радиосвязи развелось слишком много любителей перехватывать переговоры, да и возможности постоянного прослушивания организацией Вайленда полицейских переговоров я тоже не мог не учитывать. - Человек, приметы которого совпадают с переданными, задержан около Вентуры, - продолжил я. - Доставить его к вам? - Нет, - прохрипело в наушниках. - Мы схватили разыскиваемого. Отпустите, пожалуйста, задержанного. Я чувствовал себя так, как будто получил миллион долларов. Почти не осознавая этого, я тяжело откинулся на спинку стула - напряжение последних двух суток было большим, чем казалось мне. И сейчас я испытывал огромное облегчение и удовлетворение. - Я - машина девятнадцать, - снова сказал я. - Повторите, пожалуйста. - Отпустите задержанного, - медленно и отчетливо сказал Пендергаст. - Мы задержали разыскиваемого. Повторяю, мы задержали... Передатчик отъехал к стене, в центре шкалы настройки появилась огромная дыра, а в моих ушах, казалось, что-то взорвалось - настолько оглушающим был эффект выстрела из тяжелого пистолета в тесном помещении. Я подпрыгнул на пару футов и приземлился обратно на стул. А затем медленно встал - мне не хотелось, чтобы стрелявший, зря разбив передатчик и предупредив полицию, что что-то случилось, слишком разнервничался бы. А он, похоже, был очень нервным человеком. Но когда я повернулся и увидел, кто пришел в гости, то тоже занервничал. Это был Ларри, и дымящийся ствол его кольта смотрел мне в лицо. Дырка в стволе была огромной, как дуло гаубицы. Прямые мокрые волосы Ларри прилипли ко лбу, его угольно-черный глаз горел сумасшедшим огнем. Один глаз. Я не мог видеть второго, я не мог видеть ничего, кроме половины лица, руки с пистолетом и левой руки, обхватившей Мери Рутвен за шею. Все остальное было скрыто за девушкой. Я с укоризной посмотрел на нее. - Хороший же из вас сторож, - мягко сказал я. - Заткнись! - рявкнул Ларри. - Полицейский, значит? - И он несколько раз непечатно обозвал меня свистящим от ненависти шепотом. - Здесь молодая леди, дружок. - Леди? Шлюха! - Он чуть сильнее придавил ее шею, как будто это доставляло ему удовольствие, и я догадался, что когда-то он явно попытался приставать к ней и получил по заслугам. - Ты считал себя очень умным, Толбот? Думал, что знаешь ответы на все вопросы, что обвел всех вокруг пальца, да, коп? Но тебе не удалось провести меня, Толбот. Я наблюдал за тобой, следил все это время, что мы находимся на буровой. Он был возбужден, трясся и подпрыгивал, как в пляске святого Витта, в голосе его чувствовался злобный и мстительный триумф постоянно игнорируемого и осмеиваемого ничтожества. - Тебе и в голову не приходило, что я знаю: ты с Кеннеди в сговоре, не так ли, коп? - продолжил он заниматься пустословием. - И с этой шлюхой. Я следил за тобой, когда ты десять минут назад вылез из батискафа, я видел, как этот льстивый шофер ударил Ройала по голове и... - С чего ты взял, что это был Кеннеди? - перебил я. - Он был одет... - Я подслушивал под дверью, рожа! Я мог прикончить тебя еще тогда, но мне хотелось узнать, чего ты добиваешься. Думаешь, меня волнует, что Ройал получил по башке? - Он оборвал свою речь и выругался, поскольку девушка обмякла в его руках. Он попытался удержать ее, но героин плохая замена протеину при развитии мускулатуры, и даже ее небольшой вес оказался для него чрезмерным. Он мог бы аккуратно положить ее на пол, но не сделал этого, а резко отступил назад, и она тяжело упала на пол. Я шагнул вперед, сжав кулаки. Ларри оскалился, как волк. - Ну, давай, коп, давай, - прошептал он. Я посмотрел на него, на пол, снова на него, и кулаки мои разжались. - Боишься, да? Струсил, да? Влюблен в нее, да? Как этот гомик Кеннеди. - Он визгливо засмеялся. - Боюсь, что с Кеннеди произойдет несчастный случай, когда я вернусь на ту сторону платформы. Кто будет ругать меня за то, что я застрелил его, увидев, как он бьет Ройала по голове? - Хорошо, - устало сказал я. - Ты - герой и великий детектив. Пойдем к Вайленду и кончим с этим. - Да, мы кончим с этим, - кивнул он. - Но ты больше не увидишь Вайленда, коп, ты больше никого не увидишь. Я убью тебя, Толбот. Сейчас. У меня внезапно пересохло во рту. Я почувствовал, как тяжело забилось сердце и вспотели ладони. Он говорил серьезно. Он собирался нажать на курок своего тяжелого кольта - и большего удовольствия не испытает до самой смерти. Конец. Но мне удалось сказать спокойным голосом: - Ты собираешься убить меня. За что? - Ненавижу тебя, вонючка! Вот за что. Ты с самого начала стал издеваться надо мной - наркоман, мол, "ширяла", постоянно спрашивал о шприце. За то, что ты влюблен в Мери, а раз я не могу получить ее, то никто не получит. За то, что я не люблю полицейских. Он говорил мне то, чего никогда не сказал бы другому, и я знал - почему. Мертвые молчат, а я в любую секунду стану мертвым. Как Герман Яблонски. Яблонски - на глубине два фута под землей, Толбот - на глубине 130 футов под водой. Хотя какая разница - где лежать. - Ты застрелишь меня сейчас? - Я не отрывал взгляда от пляшущего на спусковом крючке пальца. - Точно - хихикнул он. - В живот, чтобы посмотреть, как ты корчишься. Ты будешь орать, орать и орать, и никто не услышит тебя. Нравится, коп? - "Ширяла", - мягко сказал я. Терять мне было нечего. - Что? - не поверил он своим ушам. - Что ты сказал? - "Наркота", - отчетливо произнес я. - Ты так накачался, что не соображаешь, что делаешь. Что ты собираешься делать с телом? Двое таких, как ты, не смогли бы вынести мое тело отсюда, а если меня найдут в этой комнате застреленным, то сразу поймут, что это - твоих рук дело, и вздернут тебя, потому что они нуждаются во мне, и сейчас - еще больше, чем ранее. Ты не станешь любимцем, Ларри. Он кивнул с хитрым видом, как будто продумал все это раньше. - Это правильно, коп, - пробормотал он. - Я не могу застрелить тебя здесь, правда? А мы выйдем наверх. Подойдем поближе к краю, там я застрелю тебя и сброшу в море. - Вот это - другое дело, - согласился я. Мрачноватым было это соглашение об избавлении от моего трупа, но я не был сумасшедшим, как Ларри, и питал последнюю надежду. - А потом они начнут бегать и искать тебя, и я буду бегать и искать тебя вместе с ними и все время смеяться про себя, думая о тебе и барракудах и зная, что я - умнее их всех. - У тебя чудесный ум, - сказал я. - Как ты теперь заговорил! - Он снова визгливо захихикал, и я почувствовал, как зашевелились волосы у меня на голове. Он ткнул Мери ногой, но она не пошевелилась. - Дама подождет, пока я вернусь. Я же скоро вернусь, а, коп? Пошли. Ты первым. И не забудь, что у меня есть фонарик и пистолет. - Да уж не забуду. Ни Мери, ни радист не шевелились. Я был уверен, что радист начнет шевелиться еще не скоро - кулак и нога мои все еще болели от удара. Но я не был столь же уверен в отношении Мери. Более того, я не был даже уверен, что она в обмороке - для человека в обмороке она дышала слишком быстро и неравномерно. - Ну, пошли, - нетерпеливо сказал Ларри, ткнув меня стволом в поясницу. - Давай! Я вышел из радиорубки и пошел по коридору к двери, которая вела на продуваемую ветром и поливаемую дождем палубу. Выходная дверь находилась с подветренной стороны, но через мгновение мы очутимся на ветру, и я знал, что именно тогда я должен что-нибудь предпринять. Подталкиваемый в спину револьвером, я повернул за угол и чуть присел, наклонившись вперед. Ларри оказался не готовым к столь сильному ветру, и дело не в том, что он легче меня, - он шел в полный рост. Луч фонарика забегал по палубе у моих ног, и я понял, что Ларри потерял равновесие, и ветер, возможно, даже отбросил его назад на несколько футов. Я наклонился еще ниже и бросился бежать против ветра. И почти сразу понял, что просчитался. Недооценил силу ветра; бежать во время такого урагана - все равно что в бассейне с патокой. И я забыл, что ветер, дующий со скоростью 70 миль в час, сильно сдерживает человека и практически не сдерживает тяжелый кусочек свинца, летящий из ствола кольта со скоростью 600 миль в час. Я отбежал всего ярдов на восемь, когда луч фонарика настиг меня, и, возможно, ярдов на десять, когда Ларри начал стрелять. Известно, что гангстеры и громилы - самые плохие стрелки в мире. Обычно они стреляют с двух ярдов или усеивают все вокруг пулями в надежде, что одна да попадет. Я знал массу случаев, когда эти парни не могли попасть с десяти шагов в ворота амбара. Но, может, Ларри не знал об этом, а может, это правило распространялось только на ворота амбаров. Удар копыта - ничто по сравнению с останавливающей силой пули 45-го калибра. Она попала мне в левое плечо и развернула меня на 360 градусов, прежде чем бросить на палубу. Но именно это спасло мне жизнь - падая, я почувствовал, как вторая пуля рванула воротник штормовки. Ларри стрелял не в воздух - он стрелял, чтобы убить. И он убил бы меня, пролежи я еще пару секунд. Снова я услышал приглушенный грохот кольта - даже с расстояния десяти ярдов из-за рева ветра я практически не слышал выстрелов, - и увидел, как пули высекают искры всего в нескольких дюймах от моей головы, услышал визг пуль, уходящих рикошетом куда-то в ночь. Но искры дали мне надежду - значит, Ларри стреляет пулями в стальной оболочке, которыми полицейские стреляют по машинам и закрытым дверям. Такие пули оставляют намного более чистую рану, чем разрывные пули с мягкой головкой. Возможно, попавшая в меня пуля прошла навылет. Я вскочил на ноги и побежал. Не видел, куда бежал, но меня это и не волновало - надо было просто убежать. Капли дождя неслись над палубой со скоростью пули и заставляли меня закрыть глаза, что радовало меня - раз я был вынужден закрыть глаза, то это придется сделать и Ларри. Все еще с закрытыми глазами я налетел на металлическую лестницу, ухватился за нее и, прежде чем осознал, что делаю, взобрался по ней футов на десять, продолжая карабкаться еще выше. Возможно, древний инстинкт забираться повыше от опасности бросил меня вверх по лестнице, но к тому же я надеялся, что лестница ведет на какую-нибудь платформу, где я смогу отбиться от Ларри. Это был изматывающий подъем. В обычных условиях, даже при столь сильном ветре, такой подъем не составил бы для меня труда, но сейчас я лез с одной действующей рукой. Левое плечо болело несильно: оно онемело, а настоящая боль придет позже, но рука казалась парализованной, и каждый раз, когда я отпускал ступеньку правой рукой, чтобы схватиться за следующую, ветер сталкивал меня с лестницы, и я еле дотягивался кончиками пальцев до следующей ступеньки. Затем я должен был подтянуться на одной руке, и весь процесс повторялся. Ступенек через сорок правая рука и плечо начали гореть. Остановившись передохнуть, я посмотрел вниз - и, забыв о боли и усталости, как огромный коала, полез вверх быстрее, чем раньше. Внизу, у лестницы стоял Ларри и водил фонариком во всех направлениях. Даже с его куриными мозгами догадаться посветить фонариком вверх было только делом времени. Эта лестница стала самой длинной в моей жизни. Она казалась бесконечной, и только теперь я понял, что она - часть буровой вышки и ведет к площадке, с которой управляют укладкой в стеллажи для хранения полутонных секций извлекаемых из скважины бурильных труб. Единственное, что я помнил об этой площадке, - и на ней нет ограждения, которое только мешало бы рабочему управляться с трубами. Ударом, заставившим лестницу задрожать, будто по железной ступеньке врезали кувалдой, Ларри дал понять, что заметил меня. Пуля ударилась в ступеньку, на которой я стоял, и на мгновение мне показалось, что она прошила мне ногу. Поняв, что этого не случилось, я еще раз глянул вниз. Ларри лез по лестнице. Я не видел его, но видел порывистые движения фонарика, когда сжимавшая его рука хваталась за очередную ступеньку. Ларри лез в три раза быстрее меня. На него это не было похоже - его никогда нельзя было обвинить в избытке смелости, значит, он либо накачался наркотиками по уши, либо его гнал страх - я убегу, и Вайленд узнает, что он пытался убить меня. Но существовало еще одно объяснение: у Ларри должен был остаться в пистолете один или два патрона, и он не мог не считаться с этим. Вокруг меня посветлело. Сначала я подумал, что тьму рассеивает свет предупредительных огней, установленных наверху, но сразу же понял, что ошибся - огни находились футах в ста над моей головой. Я сделал еще одну короткую передышку, почти полностью зажмурил глаза от секущих лицо струй дождя и начал пристально всматриваться в темноту. Не больше чем в десяти футах надо мной находилась платформа, на которой светил вправо прожектор. Света было мало. Но я разглядел что-то похожее на кабинку. Тут Ларри посветил вверх, и я увидел, что платформа сделана не из цельного стального листа, а представляет собой решетку, сквозь которую видны все движения. И я распрощался с надеждой дождаться на платформе момента, когда над ней появится голова Ларри и я смогу ногой снести ее с плеч. Посмотрел вниз: Ларри находился футах в десяти с направленными на меня фонариком и пистолетом. Я видел слабые отблески света на стволе и темное отверстие, из которого вылетает смерть. Легкое движение лежащего на спусковом крючке пальца, и это темное отверстие выплюнет в ночь тонкий и длинный язычок пламени. И Толботу конец. Хоть это и глупо, но мне стало интересно, увижу ли я это пламя, прежде чем пуля и небытие закроют мне глаза навсегда... Но потом до меня дошло, что Ларри не собирается стрелять - даже он не свихнулся настолько, чтобы стрелять в таком положении. Мое 185-фунтовое тело смахнет его с лестницы, как муху, и, спланировав с высоты десятиэтажного дома, наши тела лягут рядышком. Я снова полез вверх и добрался до площадки. Окажись она из цельного стального листа, мне вряд ли удалось бы вскарабкаться на нее при таком ветре - моя единственная здоровая рука скользила бы по гладкой поверхности до тех пор, пока меня не одолела усталость и я не свалился бы с лестницы. Но как бы то ни было, мне удалось уцепиться кончиками пальцев за решетку и заползти на площадку. Ларри был уже близко. Он махнул фонариком, и я понял его: отошел к краю, пройдя мимо маленькой кабинки в углу, и стал ждать. Медленно и аккуратно, не спуская с меня глаз, Ларри забрался на площадку и выпрямился. Я медленно попятился. Справа едва различался огромный стеллаж для труб, слева - край площадки без какого-либо ограждения. Я остановился. Площадка, похоже, шла вокруг всей буровой вышки, и Ларри устроило бы спихнуть меня или свалить пулей 45-го калибра с северной стороны с высоты 150 футов прямо в море. Ларри подошел поближе. Фонарик он выключил. Неподвижно закрепленный около кабинки фонарь не освещал нижнюю часть тела, но его света хватало, а Ларри не хотел, чтобы кто-нибудь заметил свет фонарика, хотя это было маловероятным, и задался вопросом - что делает какой-то сумасшедший на площадке при таком ураганном ветре и остановленных работах. Ларри остановился в трех футах от меня. Он тяжело дышал и по-волчьи скалил зубы: - Иди дальше, Толбот! Я покачал головой: - Дальше не пойду! - Я почти не слышал его и ответил чисто автоматически, потому что увидел то, что заставило меня похолодеть. Еще в радиорубке я подумал, что Мери Рутвен прикидывается, и сейчас точно знал, что не ошибся. Она не теряла сознания и пошла вслед за нами - показавшаяся над краем площадки голова с тяжелыми косами снимала все сомнения. "Дурочка, - подумал я, - чокнутая маленькая дурочка". Я не думал о том, какой смелости требовал этот подъем в такую кошмарную ночь, не думал о той надежде, которую дарил мне ее поступок. Я чувствовал лишь горечь, обиду, отчаяние, но более всего - растущее убеждение, что Мери - конец. - Иди дальше! - снова прокричал Ларри. - Чтобы ты столкнул меня в море? Нет уж! - Повернись спиной! - Чтобы ты врезал мне пистолетом по голове, и меня потом нашли на палубе и даже не подумали о нечестной игре? Мери была уже в двух футах от него. - Не выйдет, Ларри. Посвети мне на плечо, на левое плечо. - Вспыхнул фонарик, и я снова услышал хихиканье маньяка: - Значит, я все-таки попал в тебя, Толбот? - Попал. Теперь Мери стояла прямо за его спиной. Раньше я наблюдал за ней краешком глаза, но теперь посмотрел через плечо Ларри прямо на нее с надеждой. - Попробуй еще раз, полицейская собака, - засмеялся Ларри. Второй раз у тебя это не получится. Схвати его за шею или за ноги, молил я. Или набрось ему пальто на голову, но не надо, не надо, не надо хватать его за руку. Она схватила его руку, державшую пистолет. Она зашла справа и схватила его за запястье. Некоторое время Ларри стоял как вкопанный. Отпрыгни, повернись или двинься он, и я налетел бы на него, как товарняк, но от неожиданности он окаменел. Рука с пистолетом тоже окаменела - пистолет смотрел прямо на меня. И целился он мне в сердце. Затем Ларри свирепо схватился за запястье правой руки Мери левой рукой, дернул левую руку вверх, правую - вниз и освободил свою руку с пистолетом. Он немного сместился влево, прижал Мери к стеллажу для труб и начал выкручивать ей руку - он уже знал, с кем борется. Волчий оскал вновь появился на его лице. Все это время он не сводил с меня своих угольно-черных глаз и держал на прицеле. Они боролись секунд пять, может, десять. Страх и отчаяние придали Мери силы, которых она не нашла бы в себе в обычной обстановке, но Ларри тоже был в отчаянии, и у него было больше сил. Мери полузадушенно закричала от боли и упала - сначала на колени, а потом завалилась на бок. Помогая себе левой ногой, я начал незаметно вытаскивать правую ногу из ботинка. - Подойди сюда, коп, - холодно позвал Ларри. - Подойди сюда или еще немного, и я выверну твоей подруге кисть - тогда тебе придется помахать ей ручкой. И он сделал бы это, потому что теперь понимал: девушку все равно придется убить - она слишком много знала. Я сделал два шага вперед. Ботинок я почти уже снял. Он ткнул ствол кольта мне в зубы, один зуб сломался, и я почувствовал во рту соленый вкус крови из разбитой верхней губы. Я отвернул голову, сплюнул кровь, но он засунул мне пистолет еще глубже в рот. - Боишься, коп? - тихо спросил он. Но я услышал его, несмотря на рев ветра. Может, и правда: у людей, которые вот-вот умрут, сверх обостряется восприятие. А я вот-вот умру. Я действительно боялся, боялся, как никогда раньше. Плечо начало болеть, и сильно; ствол этого проклятого пистолета в моем горле вызывал волны тошноты. Я отвел правую ногу подальше назад, стараясь не потерять равновесия. - Ты не можешь сделать этого, Ларри, - прохрипел я. Ствол больно давил на гортань, мушка рвала щеку. - Убьешь меня, и они никогда не достанут сокровища. - Мне смешно. Слышишь, коп, мне смешно. Мне все равно ничего из него не досталось бы. "Ширяле" Ларри никогда ничего не достается. Белый порошок - это все, что дает мой старик своему горячо любимому сыну. - Вайленд? - Я давно уже знал это. - Мой отец, черт бы его побрал. - Вытащив пистолет из моего рта, он упер его мне в живот. - Прощай, коп. Я уже выбросил вперед правую ногу, но Ларри не видел этого. - Я передам ему твое "прощай", - сказал я. Ботинок в это время ударился о стену кабинки. Ларри дернул головой посмотреть через плечо на новый источник угрозы. На долю секунды его левая челюсть открылась для удара. И я ударил. Ударил его так, как будто он был искусственным спутником Земли, и мне надо было вывести его на окололунную орбиту. Ударил его так, как будто от этого зависела жизнь всех людей на Земле. Ударил его так, как никогда еще никого не бил, и знал, что больше никого не смогу так ударить. Раздался глухой хруст, и кольт упал на решетку у моих ног. Ларри постоял две или три секунды, а затем невероятно медленно, но с бесповоротностью падающей заводской трубы, упал вниз. Не было ни душераздирающего крика, ни раскидывания рук и ног при падении на стальную палубу в ста футах ниже: я свернул ему шею еще до того, как он начал падать. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Ровно через восемь минут после смерти Ларри и точно через двадцать минут после того, как я оставил Кеннеди и Ройала в кабинете, я вернулся и торопливо постучал в дверь условным стуком. Дверь открылась, и я быстро вошел внутрь. Кеннеди моментально запер дверь, а я посмотрел на Ройала, распластавшегося на полу без сознания. - Как самочувствие пациента? - поинтересовался я, прерывисто дыша - напряжение последних двадцати минут и то, что я бежал весь обратный путь, не способствовало сохранению ровного дыхания. - Отдыхает, - усмехнулся Кеннеди. - Мне пришлось дать ему успокоительного еще раз. - Тут его глаза остановились на мне, и улыбка медленно сползла с его лица, когда он сначала увидел кровь, которая текла из моей губы, а затем - дыру в штормовке. - Плохо выглядишь. И ранен. Проблемы? Я кивнул. - Но теперь все в порядке, я обо всем позаботился. - Я старался как можно быстрее снять штормовку, и процесс этот мне совсем не нравился. - Я связался с ними по радио. Все идет хорошо. Пока, по крайней мере. - Прекрасно, просто замечательно. - Слова у Кеннеди вылетали автоматически: его радовали мои слова, но ему совсем не нравился мой вид. Осторожно и бережно он помог мне снять штормовку и вдруг испуганно охнул, увидев сквозь разорванную рубашку пропитавшиеся кровью марлевые тампоны, которыми Мери заткнула рану с обеих сторон, когда, спустившись с технической площадки, мы на минуту зашли в радиорубку. Пуля прошла навылет, не задев кости, но вырвала половину дельтовидной мышцы. - Боже мой! Это должно сильно болеть. - Не очень. - Но рана болела сильно: словно пара маленьких человечков, работавших сдельно, двуручной пилой пилили плечо так, будто от этого зависела их жизнь. Рот болел не меньше - сломанный зуб оставил обнаженным нерв, который каждые две секунды заставлял мое лицо дергаться от невыносимой боли, отдававшей в голову. В обычных условиях от всего этого я полез бы на стену, по сегодня день не был обычным. - Ты не можешь работать в таком состоянии, - настойчивым тоном сказал Кеннеди. - Ты истекаешь кровью и... - Заметно, что мне врезали по зубам? - внезапно спросил я. Он подошел к раковине, намочил носовой платок и стер кровь с моего лица. - Думаю, что нет, - задумчиво произнес он. - Завтра губа будет в два раза толще, но в ближайшее время она не распухнет. - Он невесело улыбнулся. - И до тех пор, пока рана в плече не заставит тебя захохотать, никто не увидит, что зуб сломан. - Отлично. Это то, что мне надо. Ты же понимаешь, что я должен был сделать это. - Я стаскивал резиновые сапоги и вынужден был поправить пистолет за поясом. Кеннеди, начавший натягивать штормовку, увидел его. - Ларри? Я кивнул. - Это он тебя так отделал? Снова кивок. - И что с ним? - Там, куда он отправился, героин ему больше не потребуется. - Болезненно морщась, я влезал в пальто, более чем когда-либо довольный, что оставил его здесь. - Я свернул ему шею. Кеннеди посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом. - Не слишком ли жестоко, Толбот? - Посмотрел бы я на тебя, - ответил я мрачно. - Он заставил Мери стоять на коленях на технической площадке в ста футах над палубой и предложил ей спуститься без помощи лестницы. Он перестал застегивать последнюю пуговицу штормовки, двумя быстрыми шагами пересек комнату и схватил меня за плечо, но тут же отпустил, когда я вскрикнул от боли. - Извини, Толбот, чертовски глупо с моей стороны. - Его лицо не было таким смуглым, как обычно, а в глазах билась тревога. - Как... С ней все в порядке? - Она в порядке, - ответил я устало, - будет здесь через десять минут, и ты убедишься в этом сам. Тебе лучше уйти, Кеннеди. Они могут вернуться в любую минуту. - Это верно, - пробормотал он. - Полчаса, сказал генерал, а они почти истекли. Ты уверен, что с ней все в порядке? - Уверен, уверен, - ответил я раздраженно и моментально пожалел об этом. Этого человека я должен был очень любить. Я, усмехнулся. - Никогда еще не встречал шофера, так беспокоящегося о своем хозяине. - Я пошел, - сказал он. Ему было не до смеха. Взяв лежавшую на столе рядом с моими бумагами записную книжку в кожаном переплете, он засунул ее во внутренний карман. - Это нельзя оставлять. Будь добр, открой дверь и посмотри: нет ли кого в коридоре. Открыв дверь, я убедился, что все в порядке, и кивнул ему. Он взял Ройала под мышки, протащил его в дверь и бросил, не церемонясь, в коридоре возле перевернутого стула. Ройал зашевелился и застонал. В любую секунду он мог очнуться. Несколько секунд Кеннеди смотрел на меня, словно обдумывая, что сказать, затем протянул руку и легонько хлопнул меня по здоровому плечу: - Удачи тебе, Толбот. Боже, как я хочу пойти с тобой! - Я тоже хочу этого, - ответил я прочувствованно. - Не беспокойся, все будет нормально. - Я не мог обмануть даже себя, и Кеннеди знал это. Я кивнул ему, вернулся в комнату, закрыл дверь и услышал, как Кеннеди, повернув ключ, оставил его в замке. И, сколько ни прислушивался, я не смог уловить звука его шагов: для такого крупного человека он был столь же бесшумен, сколь и быстр. Теперь, когда я остался один и мне нечем было заняться, боль дала о себе знать с удвоенной силой. Чередуясь с тошнотой, она накатывалась на меня волнами. Проще простого было потерять сознание, но позволить себе этого я не мог, по крайней мере сейчас. Слишком поздно. Я бы отдал что угодно за обезболивающий укол, за то, что помогло бы мне продержаться следующий час или около того. И почти обрадовался, когда минуты через две после ухода Кеннеди раздались приближающиеся шаги. Мы успели закончить все вовремя. Услышав восклицание и перешедшие в бег шаги, я сел за стол и взял карандаш. Выключил верхний свет и отрегулировал настенную лампу так, чтобы она светила над головой, оставляя мое лицо в глубокой тени. Возможно, как сказал Кеннеди, внешне и не было заметно, что мне врезали по зубам, но я не собирался рисковать. Ключ со скрипом повернулся в замке, дверь распахнулась, ударилась о переборку, и в комнату влетел похожий телосложением на Сибэтти головорез, которого я раньше не встречал. Голливуд научил его, как открывать двери в подобных ситуациях. Если повредишь панели, сорвешь дверь с петель, отобьешь штукатурку со стены - это пустяки: платить за все придется несчастному владельцу. Однако здесь дверь сделана из стали, и он только разбил пальцы на ноге. И не обязательно было быть тонким знатоком человеческой натуры, чтобы понять: больше всего ему хотелось начать палить из автоматического пистолета, которым он размахивал. Но он увидел лишь меня, сидящего с карандашом в руке и с выражением легкого изумления на лице, и все равно бросил на меня грозный взгляд, повернулся и кивнул кому-то в коридоре. В комнату вошли Вайленд и генерал, почти неся уже пришедшего в сознание Ройала. Мне доставило удовольствие просто видеть, как он тяжело рухнул на стул. Пару ночей назад я, а сегодня вечером и Кеннеди отлично отделали его - синяк на лице обещал стать самым большим синяком, который я когда-либо видел. Уже сейчас он был самым ярким. Я сидел и размышлял несколько отрешенно, - по-другому думать о Ройале я не мог, - останется ли синяк у него на лице, когда его посадят на электрический стул. Похоже было, что останется. - Ты выходил из этой комнаты сегодня, Толбот? - Вайленд был вне себя и, видимо, решил отдохнуть от вежливых манер высокопоставленного чиновника. - Конечно, дематериализовался и просочился сквозь замочную скважину. - Я с интересом посмотрел на Ройала. - Что случилось с нашим другом? На него рухнула вышка? - Это был не Толбот. - Ройал оттолкнул руку Вайленда, которой тот пытался его поддерживать, пошарил под пальто и вытащил пистолет. Свой маленький смертоносный пистолет, мысль о котором всегда приходила ему в голову первой. Он было сунул его обратно, но передумал и выщелкнул магазин. Нет, магазин никто не трогал - все патроны с маленькими медно-никелевыми пульками были на месте. Ройал вставил магазин обратно, вложил пистолет в кобуру и почти машинально ощупал внутренний нагрудный карман. Его здоровый глаз несколько раз моргнул. Человек с очень развитым воображением счел бы это сначала проявлением тревоги, затем - облегчения. Обращаясь к Вайленду, Ройал сказал: - Бумажник пропал. - Бумажник? - ошибиться в чувствах Вайленда было невозможно - он испытывал явное облегчение. - Значит, это был вор! Ударил, вытащил бумажник и удрал. - Ваш бумажник? На моей платформе? Возмутительно, весьма возмутительно! - Усы старика встопорщились. В любой день он мог бы пойти преподавать в театральном училище систему Станиславского. - Бог свидетель - мне не хочется защищать вас, Ройал, но на моей платформе! Я сейчас же распоряжусь о розыске, и преступник... - Напрасно беспокоитесь, генерал, - прервал я его сухо. - Преступник спокойненько положил деньги в карман, а бумажник уже лежит на дне морском. Кроме того, любой, кто отнял деньги у Ройала, заслуживает медали. - Ты слишком много болтаешь, приятель, - холодно сказал Вайленд. Он внимательно посмотрел на меня, что мне весьма не понравилось, и более мягко продолжил: - Это могли сделать для отвода глаз. Ройалу, возможно, врезали и по какой-то другой причине. Причине, о которой ты можешь что-то знать, Толбот. Мурашки побежали по моему телу. Вайленд никогда не был дураком, а я этого не учел. Если у них возникнут подозрения и они обыщут меня, то либо найдут пистолет Ларри, либо обнаружат рану - а они обязательно найдут и то и другое, - и это будет моя прощальная гастроль. Мне стало совсем не по себе. - Возможно, это надувательство, - сказал Ройал, встал, пошатываясь, пересек комнату, подошел к моему столу и стал рассматривать лежавшие передо мной листы бумаги. Это был конец. Я сразу вспомнил его слишком внимательный взгляд на бумаги, когда он выходил из комнаты. Тогда я исписал около половины листа и с тех пор не добавил ни единой буквы или цифры. Это станет тем доказательством, о котором Ройал мог только мечтать. Я продолжал смотреть на Ройала, не осмеливаясь взглянуть на бумаги и задаваясь вопросом - сколько пуль он всадит в меня, пока я успею хотя бы дотянуться до торчавшей за поясом пушки Ларри. И вдруг услышал разочарованный голос Ройала: - Мы не там ищем. Толбот чист: все это время он работал, мистер Вайленд, и, я бы сказал, практически без передышки. Я взглянул на лежавшие передо мной бумаги: вместо испещренной цифрами и буквами полстраницы лежало два с половиной исписанных листа, причем той же ручкой. Лишь при достаточно внимательном рассмотрении можно было бы заметить, что писал другой человек. Однако по отношению к Ройалу листы лежали вверх ногами. Написанные цифры и буквы были такой же бессмыслицей, что и моя собственная писанина, но этого было более чем достаточно - это был пропуск в жизнь, выданный мне Кеннеди, его предусмотрительность превзошла мою собственную. Эх, встретить бы мне его несколькими месяцами раньше! - Ладно! Видимо, у кого-то мало денег. - Вайленд был явно удовлетворен и, очевидно, выбросил из головы происшествие с Ройалом. - Как дела, Толбот? - обратился он ко мне. - Время поджимает. - Не беспокойтесь, - успокоил я его, - все сделано, успех гарантирую. Пять минут работы внутри батискафа, и все будет в порядке. - Великолепно, - Вайленд выглядел довольным. Он повернулся к головорезу, который несколько минут назад ворвался в комнату: - Дочь генерала и его шофер - найдешь их в каюте генерала - должны немедленно прийти сюда. Готов, Толбот? - Готов. Я встал, слегка шатаясь, но по сравнению с Ройалом я выглядел достаточно здоровым, и никто моих пошатываний не заметил. - У меня был тяжелый день, Вайленд. Мне необходимо чем-нибудь подкрепиться перед спуском. - Я бы удивился, если Сибэтти и его дружок не пополнили запасы спиртного в баре. - Вайленд уже видел конец пути и был в хорошем настроении. - Пошли. Мы вышли в коридор и направились к двери, которая вела к кессону. Вайленд постучал условным стуком, - я с удовлетворением отметил, что он не изменился, - и мы вошли внутрь. Вайленд оказался прав - Сибэтти и его дружок действительно имели богатый выбор спиртных напитков, и, когда я влил в себя большую дозу скотча, два маленьких человечка, пиливших поперечной пилой мое плечо, перестали работать сдельно и сели на оклад, и мне больше не хотелось биться головой о стену. Было логично ожидать, что хорошее самочувствие можно поддержать, если налить себе еще стаканчик "анестезирующего", и я почти уже так и поступил, когда дверь открылась, и головорез, которого Вайленд послал на другой конец платформы, втолкнул в комнату Мери и Кеннеди. На мое сердце выпала этой ночью большая нагрузка, к такой тяжелой сверхурочной работе оно не привыкло, но хватило всего одного взгляда на Мери, чтобы оно снова начало усиленно биться. Однако моя голова работала четко, так что я глядел на ее лицо, а в голове крутились различные приятные мысли о том, что я сделал бы с Вайлендом и Ройалом. Под ее глазами лежали глубокие темно-синие тени, она была бледна, напряженна и больна. Я мог побиться о любой заклад, что последние полчаса со мной напугали и потрясли ее больше, чем любые события раньше. Все случившееся достаточно испугало и потрясло даже меня. Но ни Вайленд, ни Ройал, похоже, не увидели в этом ничего необычного - люди, вынужденные иметь с ними дело и не испытавшие испуга и потрясения, были, скорее, исключением, чем правилом. Кеннеди не казался напуганным и потрясенным, он напоминал лишь вышколенного шофера. Но Ройал, как и я, не был дураком. Он повернулся к Сибэтти и его напарнику и сказал: - Обыщите-ка эту птицу и посмотрите, нет ли у него чего-нибудь такого, чего ему иметь не следует. Вайленд удивленно глянул на него. - Он, может, действительно столь же безвреден, каким кажется, но я сомневаюсь в этом, - пояснил Ройал. - Сегодня днем, улетая с платформы, он мог прихватить оружие, а если это так, то может неожиданно напасть на Сибэтти и других. - Ройал кивнул в сторону люка в выпуклой стене. - У меня нет желания карабкаться сто футов вверх по железной лестнице на прицеле у Кеннеди. Они обыскали Кеннеди, но ничего не нашли. Ройал был достаточно проницателен и практически ничего не упустил. Но он, однако, не был достаточно умен и проницателен, чтобы обыскать меня. - Нам не хотелось бы торопить тебя, Толбот, с сарказмом сказал Вайленд. - Я сейчас, - ответил я и, проглотив последнюю порцию "обезболивающего", хмуро, по-совиному посмотрел на записи, которые держал в руке, засунул их в карман и повернулся к люку в колонне, стараясь не смотреть на Мери, генерала или Кеннеди. Вайленд дотронулся до моего раненого плеча, и если бы не принятое мною "обезболивающее", я бы пробил головой потолок. Как бы то ни было, я подпрыгнул на несколько дюймов, и два человечка в моем плече принялись за работу с еще большим рвением, чем раньше. - Нервничаешь, да? - усмехнулся Вайленд. Он показал на деталь, лежавшую на столе, - простейший соленоидный переключатель, который я принес из батискафа. - По-моему, ты кое-что забыл. - Нет, он нам больше не понадобится. - Хорошо, будь по-твоему. Иди первым. Следи за ними хорошенько, Сибэтти. - Все будет нормально, босс, - заверил охранник. Конечно, Сибэтти будет присматривать за ними. Он опустит свой пистолет на голову первого же, кто слишком глубоко вздохнет. Генерал и Кеннеди не станут ничего предпринимать, пока Вайленд и Ройал будут вместе со мной в батискафе. Они останутся здесь под дулом пистолета до тех пор, пока мы не вернемся. Я был уверен, что Вайленд предпочел бы прихватить генерала вместе с нами, чтобы иметь дополнительную гарантию безопасности. Но батискаф был рассчитан только на троих, а Вайленд никогда не рискнул бы идти без своего телохранителя. Спуск в 180 ступенек был слишком длинным, чтобы приглядывать в том числе еще и за старым генералом. Спуск оказался слишком долгим и для меня. Не пройдя и половины пути, я почувствовал себя так, словно мое плечо, руку и шею погрузили в расплавленный свинец, и волны страшной боли отдавались у меня в голове, а там огонь превращался в темноту, спускался в желудок и вызывал тошноту. Несколько раз боль, темнота перед глазами и тошнота почти полностью охватывали меня, и я был вынужден судорожно цепляться здоровой рукой за лестницу и ждать, пока не вернется сознание. С каждой ступенькой периоды помрачения становились все длиннее, а просветления - все короче. Последние тридцать - сорок ступенек я спускался, как автомат, - на инстинктах, мышечной памяти и силе воли. Одно было хорошо: "вежливые", как обычно, они послали меня первым, так что мне не пришлось подавлять желание сбросить им на головы что-нибудь тяжелое. А второе преимущество - они не могли видеть моих страданий. Я спустился на дно опоры, и к тому времени, когда последний из них - приятель Сибэтти, который должен был задраить за нами люк, - спустился по лестнице, я уже мог стоять не шатаясь. Мое лицо покрылось испариной и, думаю, было белее листа бумаги, но освещение в этом цилиндрическом склепе было очень слабым, и опасность, что Ройал или Вайленд заметят это, была ничтожной. Я подозревал, что Ройал также чувствовал себя недостаточно хорошо после спуска. Любой человек, получивший удар, лишивший его чувств на добрых полчаса, не обретет отличную форму через пятнадцать минут после того, как придет в сознание. Что же касается Вайленда, то у меня было подозрение, что он слегка боится и основное беспокойство в этот момент у него вызывало предстоящее подводное путешествие. Люк в дне опоры был открыт, и через затопляемую камеру батискафа мы спустились в металлический шар. Я принял все меры предосторожности, чтобы обезопасить свое больное плечо, когда пролезал по изгибавшемуся почти под прямым углом проходу, ведущему в обсервационную камеру. Это путешествие оказалось сущим адом. Я включил верхний свет и отошел к распределительным электрическим коробкам, предоставив Вайленду возможность тщательно задраить люк затопляемой камеры. Через полминуты он вполз в обсервационную камеру, захлопнув за собой тяжелую круглую дверь. Вайленд и Ройал были поражены обилием и переплетением проводов, идущих из распределительных коробок. Их также должна была поразить скорость, с которой я, едва сверяясь с записями, снова поставил все на свои места. К счастью, коробки располагались как раз на уровне пояса, а выше моя левая рука подниматься не могла и сгибалась только в локте. Закрепив последний провод и закрыв крышки распределительных коробок, я начал проверять цепи. Вайленд наблюдал за мной с безразличным видом. Ройал также смотрел на меня. Его лицо, обычно ничего не выражавшее, ничем не отличалось от лица сфинкса из Гизы. Меня не трогало нетерпение Вайленда - я тоже сидел в этом батискафе и у меня не было желания испытывать судьбу. Включив реостаты управления электродвигателями, я повернулся к Вайленду и показал на пару светящихся циферблатов: - Двигатели. Здесь их не услышишь, но работают они нормально. Готовы к путешествию? - Да, - он облизнул губы, - готовы. Я кивнул, открыл клапан, чтобы затопить входную камеру, и указал на микрофон, который лежал на небольшой полочке на уровне головы между Ройалом и мной, после чего повернул настенный выключатель в положение "Включено": - Не желаете дать команду выпустить воздух из удерживающего кольца? Он кивнул, дал необходимые указания и положил микрофон на полочку. Я повернул выключатель и стал ждать. Батискаф, плавно покачиваясь, опускался под углом три-четыре градуса. - Мы оторвались от опоры, - сказал я Вайленду. Включив прожектор, я направил луч света вниз. Через иллюминатор в полу было видно, что песчаное дно находится примерно в одной морской сажени под нами. - Быстро давайте направление. Я не хочу зарыться здесь. - Прямо вперед. Я дал электродвигателям средний ход и установил рули глубины на всплытие. Это мало что дало - дифферент на корму был не более двух градусов. В отличие от рулей направления рули глубины на батискафе выполняли второстепенные функции и лишь очень незначительно влияли на направление движения. Они использовались только при погружении и всплытии. Я медленно дал полный ход. - Идем строго на зюйд-вест, - сказал Вайленд, сверяясь с клочком бумаги, который достал из кармана. - Курс двести двадцать два. - Истинный? - Что ты имеешь в виду под "истинным"? - сердито спросил он. Теперь, когда он находился в батискафе, который являлся для него постоянным источником опасности, мой вопрос Вайленду совсем не понравился. Возможно, клаустрофобия, подумал я. - ""го истинное направление или по этому компасу? - переспросил я спокойно. - По этому компасу. - Поправка на девиацию сделана? Он снова посмотрел на листок. - Да. И Брайсон сказал, что если мы пойдем этим курсом, металл опор не будет влиять на нас. Я ничего не ответил. Брайсон, умерший от кессонной болезни, - где он сейчас? Наверное, менее чем в сотне футов от нас. В этом я был уверен. Чтобы пробурить скважину в две с половиной мили глубиной, необходимо по меньшей мере шесть тысяч мешков цемента, а двух ведер его вполне достаточно, чтобы быть полностью уверенным в том, что Брайсон останется на дне до тех пор, пока его скелет невозможно будет идентифицировать. - Пятьсот двадцать метров от опоры до самолета, - сообщил Вайленд. Это было первое упоминание о самолете. - Это по горизонтали. С учетом понижения дна около шестисот двадцати метров. Так Брайсон сказал. - Где начинается впадина? - Примерно в ста семидесяти метрах отсюда. Сначала идет ровное дно, глубина примерно такая же, на какой стоит платформа. Затем резкий спуск под углом около тридцати градусов до четырехсот восьмидесяти футов. Я молча кивнул. Говорят, человек не может чувствовать две сильные боли одновременно, но это неправда. Моя рука, плечо и спина разламывались от боли. Боль от сломанного зуба пульсировала во рту. Я не склонен был разговаривать и вообще не склонен был что-либо делать - попытался забыть о боли, сосредоточившись на работе. Буксирный трос, связывавший нас с платформой, был, как я заметил, намотан вокруг барабана, приводящегося во вращение электродвигателем. Но вращался он только в одну сторону - для наматывания троса при возвращении. При движении вперед он разматывался, таща за собой изолированный телефонный кабель. Количество оборотов, сделанных барабаном, указывалось на счетчике в обсервационной камере - это позволяло определять пройденное расстояние и скорость движения. Максимальная скорость батискафа составляла два узла, но даже легкое сопротивление буксирного троса снижало ее до одного. Но все равно двигались мы достаточно быстро, тем более что плыть нам было недалеко. Вайленд, казалось, был более чем доволен тем, что переложил управление батискафом на меня. Большую часть времени он с опаской смотрел в боковой иллюминатор. Здоровый глаз Ройала холодно и немигающе следил за мной. Он фиксировал каждое мое движение, но это была лишь дань привычке. Уверен: он не имел никакого представления о работе батискафа и о том, как им управлять. Даже когда я практически до минимума сократил поглощение углекислого газа, он ничего не понял. Мы медленно плыли примерно в десяти футах от дна моря. Нос батискафа был слегка задран вверх из-за троса, тянувшегося за нами. Гайдроп свободно болтался, периодически задевая скалы, колонии кораллов или скопления губок. Темнота была абсолютной, но свет наших двух прожекторов и внутреннее освещение обсервационной камеры давали возможность кое-что видеть. Несколько морских окуней лениво слонялись около иллюминаторов, занимаясь своими делами. Змееобразная барракуда изогнула свое серое тощее тело, уперлась злой мордой в боковое стекло и с минуту рассматривала нас. Некоторое время компанию нам составляла стайка рыб, похожих на макрель, затем она исчезла, поскольку появилась акула, величественно проплывшая у нас перед глазами, едва заметно шевеля мощным хвостом. Но большую часть времени море было пустынным. Возможно, шторм, бушевавший на поверхности, распугал всю рыбу и заставил ее уйти в глубину. Ровно через десять минут после отплытия дно моря резко пошло вниз, и наши прожекторы не смогли пробить черную зияющую черноту. Я знал, что это только иллюзия. Если Вайленд сказал, что угол понижения дна только тридцать градусов, то так оно и было. Но тем не менее впечатление бездонности провала было ошеломляющим. - Вот она, - голос Вайленда был сдавленным, на его лице выступили капельки пота. - Теперь вниз, Толбот! - Позже, - отрицательно покачал я головой, - если начнем погружаться сейчас, буксирный трос, который мы тянем за собой, наверняка задерет корму вверх. Наши прожекторы не могут светить вперед - только вниз. Хотите, чтобы мы разбили нос о какой-нибудь выступ или скалу, которую не заметим? Хотите пробить носовой бензобак? Не забывайте, что баки сделаны из очень тонкого металлического листа. Достаточно пробить один бак, и создавшаяся отрицательная плавучесть не позволит нам подняться на поверхность. Вас устраивает это, Вайленд? Его лицо обильно покрылось потом, и он облизнул губы: - Делай, как знаешь, Толбот. Я поступил так, как считал нужным: сохранял курс до тех пор, пока счетчик буксирного троса не показал метров, затем застопорил двигатели и, используя нашу отрицательную плавучесть, которая при движении компенсировалась поставленными под углом рулями глубины, начал медленно погружаться. Стрелка глубиномера едва двигалась. Трос старался задрать нам корму, поэтому каждые десять саженей я ненадолго включал двигатель и вытравливал трос. На глубине 76 морских саженей наши прожекторы осветили дно. Здесь не было ни скал, ни кораллов, ни колоний морских губок, только небольшие кучки сероватого песка и длинные черные гряды ила. Я вновь запустил двигатели и вывел их на половинную мощность, компенсировал рулями отрицательную плавучесть и очень медленно начал продвигаться вперед. Нам потребовалось проплыть только пять ярдов. Брайсон рассчитал все точно. Когда указатель длины буксирного троса показал 625 метров, я уловил с левой стороны отблеск чего-то, выступавшего над дном. Это было хвостовое оперение самолета. Его носовая часть была направлена туда, откуда мы приплыли... Я дал задний ход, включил барабан, наматывавший трос, отвел батискаф ярдов на двадцать назад, затем снова дал передний ход, забирая влево. Добравшись до нужного, по моим расчетам, места, дал задний ход и тут же выключил двигатели совсем. Батискаф начал медленно опускаться. Свободно свисавший гайдроп коснулся дна, но это не компенсировало отрицательной плавучести батискафа, как должно было произойти, и основание обсервационной камеры тяжело плюхнулось в черный ил. Прошло только пятнадцать минут с того момента, как я уменьшил поглощение углекислого газа, но воздух в камере уже стал тяжелым. Ни Вайленд, ни Ройал, казалось, не чувствовали этого - возможно, они считали, что так и должно быть, а может, просто не обратили на это внимания - оба были поглощены тем, что можно было увидеть через передний иллюминатор. Я и сам был поглощен этим. Сотни раз задумывался я над тем, что буду чувствовать, как буду реагировать, когда наконец увижу то, что лежит сейчас полузахороненным в иле рядом с нами. Предполагал все: злость и ярость, ужас и сердечные боли и, может быть, некоторый страх. Но ничего этого не было, больше не было. Я испытывал только сожаление, печаль и жесточайшую меланхолию. Возможно, я реагировал не так, как предполагал, потому, что мой мозг был затуманен болью, но я знал, что не в этом дело. Сожаление и меланхолия относились только ко мне. Меланхолия была вызвана воспоминаниями, которые у меня только и остались; сожаление было сожалением человека о себе, безвозвратно потерянном в своем одиночестве. Самолет зарылся в ил почти на четыре фута. Правое крыло отсутствовало - скорее всего, оно отломилось при падении самолета в воду. Конца левого крыла также не было, но хвостовое оперение и фюзеляж были в полном порядке, за исключением изрешеченного носа и разбитых стекол кабины, которые показывали, как погиб самолет "ДиСи". Мы находились рядом с фюзеляжем. Нос батискафа висел над кабиной, и обсервационная камера была не далее чем в шести футах от разбитых стекол и практически на том же самом уровне. В кабине самолета я смог различить два скелета - один, в командирском кресле, сидел прямо, чуть наклонясь в сторону разбитого бокового стекла, и удерживался в этом положении пристяжным ремнем, другой, в кресле второго пилота, сильно наклонился вперед, и его практически не было видно. - Красиво, Толбот? Не правда ли - это нечто. - Вайленд, клаустрофобия которого моментально испарилась, нервно потирал руки. - Все не напрасно! Все не напрасно! И даже не тронут! Я боялся, что он будет разбросан по всему дну. Для такого опытного спасателя, как ты, Толбот, думаю, это не составит труда? - и не дождавшись ответа, он отвернулся, чтобы насладиться видом из иллюминатора. - Великолепно! - повторил он снова. - Просто великолепно! - Прекрасно, - согласился я. Меня даже удивило, насколько спокойным и безразличным оказался мой голос. - За исключением английского фрегата "Де Браак", затонувшего во время шторма около берегов Делавэра в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, это, вероятно, самый большой подводный клад в Западном полушарии. Десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов в золотых слитках, изумрудах и необработанных алмазах. - Да, сэр, - Вайленд позабыл о своих манерах высокопоставленного чиновника и снова начал потирать руки. - Десять миллионов двести... - его голос звучал все тише и тише, и наконец он замолчал. - Откуда?.. Откуда ты знаешь это, Толбот? - прошептал он. - Я знал это еще до того, как вы услышали об этом, Вайленд, - спокойно ответил я. Они оба отвернулись от иллюминатора и уставились на меня: Вайленд - в замешательстве, с подозрительностью и зачатками страха, а здоровый глаз Ройала был шире, чем я когда-либо видел. - Боюсь, что вы, Вайленд, не так сообразительны, как генерал, да и я сам в общем-то. Он расшифровал меня сегодня утром. И я понял - почему. Хотите знать - почему, Вайленд? - О чем ты говоришь? - прохрипел он. - Он умный, этот генерал, - продолжал я, будто не слыша его вопроса. - Увидел, когда мы прилетели этим утром к платформе, что я прятал лицо только до тех пор, пока не убедился, что среди встречавших нет некоего лица, а потом уже ни о чем не беспокоился. Небрежность с моей стороны, признаю. Но это навело его на мысль, что я не убийца, ведь убийца должен был скрывать свое лицо от любого. Он также пришел к выводу, что раньше я бывал на платформе и опасаюсь кого-то, кто может узнать меня. И в обоих случаях оказался прав: я не убийца и раньше бывал на платформе, например, - сегодня рано утром. Вайленд молчал - шок от моих слов и грозящие громадные неприятности полностью вывели его из равновесия. Он был слишком поражен, чтобы перевести свои противоречивые мысли в слова. - Генерал заметил и еще кое-что, - продолжал я. - Когда вы говорили мне о предстоящей работе, я ни разу не задал вам самых естественных вопросов: что за сокровище надо достать и на каком судне или самолете оно находится, если вообще существует. Я никогда не задавал этих вопросов, Вайленд. Снова небрежность с моей стороны, не так ли, Вайленд? Но ты не заметил этого. А генерал Рутвен заметил и понял, что есть только один ответ на эти вопросы: я уже знал обо всем. Пауза затянулась секунд на десять. Затем Вайленд прошептал: - Кто ты, Толбот? - Да уж не друг вам, Вайленд, - я усмехнулся, насколько позволила мне больная верхняя челюсть. - Вы умрете, Вайленд, оба. Вы умрете мучительно и проклянете меня и тот день и час, когда встретили меня. Снова пауза. Еще более длинная, чем раньше. Мне хотелось закурить, но это было невозможно - одному Богу было известно, насколько воздух уже отравлен. Мы дышали неестественно часто, и пот начал струиться по нашим лицам. - Разрешите мне рассказать вам небольшую историю, - продолжил я. - Это не сказка, но мы начнем со слов "жили-были". - Жила-была одна страна, у которой был очень маленький военно-морской флот - парочка эсминцев, фрегат и канонерка. Маленький флот, правда, Вайленд? Поэтому правители решили удвоить его. Они располагали хорошими рынками экспорта нефти и кофе. Дела с экспортом шли хорошо, и они посчитали, что могут себе позволить увеличить флот. Заметь, они могли вложить деньги гораздо более выгодно, но страна была подвержена революциям, и сила любого правительства во многом зависела от мощи преданных ему вооруженных сил. "Давайте удвоим наш флот", - сказали они. Кто это сказал, Вайленд? Он попытался ответить, но у него только хрип вырвался. Он обли