сов направилась в Дарвин? - Да, интересно. - Файндхорн сжал губы. - Фарнхольм говорит, что их разместили на баке. - За одной из этих хитроумных дверок, открывающихся лишь с одной стороны? - Наверное. Вы видели это? Николсон покачал головой. - К тому времени, когда мы оказались на борту, вся баковая надстройка находилась под водой. - Николсон отхлебнул немного виски и сморщился не от выпивки, а от пришедшей ему в голову мысли. - Замечательная альтернатива: утонуть или сгореть заживо. Хотелось бы встретиться когда-нибудь с капитаном Сайреном. Подозреваю, что многим другим - тоже... А как остальные пассажиры? Могут они что-либо добавить? - Нет. Они или больны, или еще не пришли в себя от пережитого, или просто ничего не знают. - Полагаю, все вымыты, размещены и уложены спать? - Более или менее. Я рассовал их по всему судну. Солдаты - на корме, двое тяжелораненых - в лазарете, остальные восемь - в курительной и двух резервных каютах по левому борту. Фарнхольма и священника я отправил в рабочее помещение механиков. Николсон усмехнулся. - На это стоит посмотреть - британский раджа дышит одним воздухом с суровым язычником. - Вы будете удивлены, - фыркнул Файндхорн. - У них у каждого - по дивану, посередине - стол с бутылкой виски, и, похоже, они находят общество друг друга весьма приятным. - Но когда я в последний раз видел Фарнхольма, у него было всего полбутылки, - задумчиво проговорил Николсон. - Интересно... - Вероятно, он выпил ее одним глотком. Он не расстается с большим кожаным саквояжем, в котором, я думаю, нет ничего, кроме бутылок виски. - А остальные? - Кто? Ах, да. Маленькую пожилую леди поместили в каюте Уолтерса, - он перенес свой матрац в радиорубку. Старшая санитарка, по всей видимости, отвечающая за... - Мисс Драхман? - Именно. Так вот, она и ребенок в каюте юнги. Вэньера и пятого механика пришлось подселить к четвертому механику и Баррету, так как их каюты заняли остальные санитарки. - Все ясно. - Николсон вздохнул. - Надеюсь, они не попадут из огня да в полымя. Мы снова попытаемся пройти в пролив Каримата, сэр? - Почему бы и нет. Где еще мы можем... Он не договорил, так как Николсон потянулся к зазвонившему телефону. - Да, каюта капитана... А, это вы, Билли... Да, он здесь. Не вешайте трубку. - Николсон легко встал, держа телефон в руке. - Второй механик, сэр. Файндхорн говорил с полминуты, издавая в основном междометия. Николсона заинтересовало, что же могло понадобиться Уиллоуби. Голос второго механика звучал почти сонно, однако никто еще никогда не видел, чтоб Уиллоуби волновался. По мнению Эрнеста Уиллоуби, ничто в этом мире не стоило переживаний. Вечно витавший в облаках чудаковатый второй механик - самый великовозрастный член экипажа "Виромы", питавший безудержную страсть к литературе и такое же презрение к двигателям и всему, что связано с заработком на жизнь, - Уиллоуби был самым честным и бескорыстным человеком из когда-либо встреченных Николсоном. Файндхорн взял фуражку и повернулся к двери. - Вы не подождете меня здесь? - спросил он. - Я должен спуститься вниз. Через две минуты после ухода капитана телефон зазвонил снова. Это был Файндхорн, попросивший Николсона зайти в обеденный салон. Зачем, он не объяснил. На пути вниз Николсон увидел четвертого помощника, выходившего из каюты радиста. Николсон вопросительно поднял бровь. Вэньер через плечо бросил взгляд на дверь только что покинутой каюты со смешанным выражением негодования и недоброго предчувствия. - Эта старая бой-баба сегодня в голосе, сэр, - проговорил он. - Кто? - Мисс Плендерлейт, - пояснил Вэньер. - Она в каюте Уолтерса. Я только задремал, как она начала долбить в перегородку. Я проигнорировал это, так она вышла в коридор и принялась кричать. - Вэньер остановился и прочувствованно добавил: - У нее очень громкий голос, сэр. - Так что же она хотела? - Ей нужен капитан. - Вэньер скептически покачал головой. - "Молодой человек, я должна видеть капитана. Немедленно. Скажите, пусть зайдет ко мне". И выставила меня за дверь. Что мне делать, сэр? - Именно то, о чем она просила, конечно. - Николсон усмехнулся. - Я хочу присутствовать при этом. Он внизу, в салоне. Миновав одну палубу, они вместе вошли в салон с двумя вытянувшимися во всю его длину столами, рассчитанными на двадцать человек. Но теперь в салоне находилось только трое. Капитан и второй механик стояли бок о бок, слегка покачиваясь вместе с судном. Как всегда в безукоризненной униформе, Файндхорн улыбался. Равно как и Уиллоуби. Однако на этом сходство между ними заканчивалось. Высокий, сутулый Уиллоуби с коричневым морщинистым лицом и копной спутанных волос был кошмаром для любого портного. Он носил неглаженую рубашку, бывшую когда-то белой, с оторванными пуговицами, выцветшим воротником и плечами, да грубые парусиновые брюки, складчатые, как слоновьи ноги. Легкие парусиновые туфли без шнурков были надеты на носки в ромбовидную клетку. Он явно не успел побриться, хотя, вероятно, его бритва лежала нетронутой уже неделю. Полуоблокотившись на буфетный стол, девушка смотрела на Файндхорна и Уиллоуби. Николсону и Вэньеру был виден лишь ее профиль - правый уголок рта изогнулся вверх, образовав ямочку на оливкового оттенка персиковой щеке - она улыбалась. У девушки был прямой, великолепный точеный нос, широкий покатый лоб и собранные вокруг шеи толстым жгутом шелковистые иссиня-черные волосы, - такие блестят при ярком солнце как вороново крыло. Она отличалась типично евразийской красотой, однако при более пристальном взгляде - а мужчины всегда окидывали ее очень пристальным взглядом - становилось ясно, что она не совсем типичная евразийка, ибо черты ее не слишком широкого лица были необычайно нежными, а удивительные глаза намекали скорее на дальний север Европы. Глаза девушки, столь поразившие Николсона на борту "Кэрри Дэнсер", действительно несли в себе ясную голубизну, очень насыщенную, являясь прекрасным украшением прекрасного лица. Сейчас вокруг этих поразительных глаз едва заметно проступали темные, синеватые круги усталости. Девушка избавилась от своей форменной шапочки и куртки с поясом, оставшись лишь в запятнанной юбке цвета хаки и слишком великоватой для нее чистой белой рубашке с высоко закатанными рукавами, обнажавшими тонкие руки. Рубашка Вэньера, вдруг понял Николсон. В шлюпке четвертый помощник все время сидел рядом с девушкой, разговаривая с ней тихим, заботливым голосом. Николсон пропустил Вэньера в комнату впереди себя, - реакция Файндхорна на просьбу мисс Плендерлейт стоила того, чтобы ее увидеть, - мягко прикрыл за собой дверь, и едва не натолкнулся как вкопанный, сжав повисшие, негнущиеся руки в кулаки. Не обращая внимания на Файндхорна и Уиллоуби, Вэньер уставился на санитарку, приоткрыв рот. Мисс Драхман стояла так, что свет падал на левую сторону ее лица, с глубоким и длинным рваным шрамом, лиловый оттенок которого говорил о его свежести. Санитарка несколько секунд молча смотрела на Вэньера, затем улыбнулась. - Боюсь, я не слишком-то хорошо выгляжу, правда? - В ее вопросе не содержалось ни упрека, ни осуждения, - эти слова были произнесены скорее извиняющимся тоном. Вэньер ничего не ответил. Его лицо, приобретшее поначалу бумажный оттенок, залила краска. Николсон стремительно обошел Вэньера, кивнул Уиллоуби и остановился перед санитаркой. Капитан Файндхорн пристально наблюдал за ним, но старший помощник не догадывался об этом. - Добрый вечер, мисс Драхман. - Его тон был холодным, но дружеским. - Все ваши пациенты устроены и чувствуют себя нормально? Хотите банальностей, подумал Файндхорн, - пожалуйста: старший помощник Джон Николсон к вашим услугам. - Да, спасибо, сэр. - Не надо называть меня "сэром", - раздраженно проговорил он. - Я однажды уже говорил вам об этом. - Он поднял руку и мягко прикоснулся к поврежденной щеке девушки. Мисс Драхман, даже не дрогнув, продолжала спокойно стоять, лишь глаза на бесстрастном лице на какое-то мгновение расширились. - Наши маленькие японские друзья, насколько я понимаю? - Его голос был таким же мягким, как и прикосновение. - Да, - кивнула она. - Меня схватили недалеко от Кота-Бару. - Один из этих зубчатых ритуальных штыков, не так ли? - Он внимательно осмотрел шрам, заметил узкий глубокий порез на подбородке и рваный разрыв под виском. - Вы что, все время лежали на земле? - Вы очень проницательны, - медленно проговорила она. - Как вам удалось бежать? - с любопытством спросил Николсон. - Какой-то человек зашел в бунгало - наш полевой госпиталь. Крупный такой, с рыжими волосами. Он назвался "аргайллом" или что-то вроде этого. Он вырвал штык из рук японца и попросил меня отвернуться. Когда я снова посмотрела в их сторону, японский солдат лежал на полу. Мертвый. - Да здравствует Аргайллский полк, - пробормотал Николсон. - А кто вам зашил щеку? - Тот же человек. Он сказал, что у него не очень-то хорошо получилось. - Да уж, можно было сделать и получше, - согласился Николсон. - Но все еще поправимо. - Это ужасно! - Ее голос сорвался. - Я знаю, что это ужасно. - Она несколько секунд не отрывала глаз от пола, затем храбро посмотрела на Николсона и попыталась улыбнуться. Это была не слишком счастливая улыбка. - Грубовато меня заштопали. - Как сказать. - Николсон указал в сторону второго механика. - Вот старого брюзгу Уилли такой шрам даже украсил бы. Но вы женщина. - Он немного помолчал, изучающе глядя на девушку, и продолжил тихим голосом: - Я думаю, вы более чем красивы, мисс Драхман, - вы прекрасны. И на вас это выглядит ужасно, простите уж за откровенность. Вы должны отправиться в Англию, - отрезал он. - В Англию? - Ее высокие скулы покрылись пятнами. - Я не понимаю. - Да, в Англию. Я абсолютно уверен, что в этой части света не найдешь достаточно квалифицированных специалистов по пластической хирургии. В Англии же двое или трое таковых имеются, не думаю, чтобы их было больше. Они могут залатать этот шрам так, что даже ваш партнер по танцам его не заметит. Она безмолвно смотрела на него лишенными выражения глазами, затем проговорила тихим, но твердым голосом: - Вы забываете, что я сама санитарка. Я вам не верю. - Однако, мисс Драхман, - вмешался Файндхорн. - Николсон знает, что говорит. В Англии есть три прекрасных специалиста, и один из них - его дядя. - Он сделал рукой подытоживающий жест. - Ноя пригласил вас сюда не для того, чтобы обсуждать возможности пластической хирургии... Он резко оборвал свою речь, ибо клаксон над его головой разразился внезапным настойчивым звоном, разбившимся на два длинных и один короткий, означавшие сигнал бедствия. Николсон первым вылетел из комнаты, ощущая дыхание Файндхорна за спиной. На севере и востоке гром глухо раскатывался вдоль далекого горизонта, сопровождая прерывистые вспышки молний, озарявшие пролив Райо и внутренний вихрь тайфуна. Над головой неслись лавинами тучи, едва различимые на темном небе, роняя первые огромные тяжелые капли дождя, разбивавшиеся о крышу рулевой рубки так гулко и размеренно, что их можно было сосчитать. На юге и западе, однако, не было ни дождя, ни грома, - лишь редкое сверкание молнии робко и кратковременно разрывало небо над далекими островами, после которого мрак казался еще более непроницаемым. Впрочем, не таким уж и непроницаемым: в пятый раз за последние две минуты наблюдатели на капитанском мостике "Виромы", положив локти на ветровой щит и крепко прижав бинокли к напряженным глазам, выхватывали из темноты один и тот же сигнал, мигавший на юго-западе: серии приблизительно из шести вспышек, очень слабых и длившихся в общей сложности не более десяти секунд. - Двадцать пять право руля на этот раз, - пробормотал Николсон, - и опять все сначала. Я бы сказал, что положение этого "нечто" стационарно, сэр. - Почти. - Файндхорн опустил бинокль и, протерев уставшие глаза, снова поднял его. - Поразмышляйте-ка вслух, мистер Николсон. Николсон усмехнулся в темноте. Капитан сказал это таким тоном, словно сидел на крыльце своего бунгало, а не находился вместе с танкером, шестьюдесятью вверенными ему жизнями и тысячами тонн груза на миллион фунтов стерлингов в самом сердце тайфуна. - Рассчитывать следует на все что угодно, сэр. - Николсон отнял от глаз бинокль и задумчиво всмотрелся в темноту. - Это может оказаться световым маяком, бакеном или буем, но не похоже: в этих водах таковых нет, к тому же я не встречал ни одного, работающего в такой последовательности. Файндхорн подошел к двери рулевой рубки, приказал вдвое убавить скорость и снова встал рядом с Николсоном. - Продолжайте, - сказал он. - Может быть, это японский военный корабль - эсминец - и вновь я, вероятно, ошибаюсь: только безумцы вроде нас могут рассиживаться в пекле тайфуна... Кроме того, любой здравомыслящий капитан эсминца выждал бы и в подходящий момент ослепил нас прожекторами с минимальной дистанции. Файндхорн кивнул. - Вы в точности пересказали ход моих мыслей. Однако, действительно, рассчитывать следует на все что угодно. Смотрите, это движется! - Да, и приближается. Судно на плаву, все в порядке... Возможно, это подводная лодка, на которой по шумам в гидрофоне поняли, что рядом большой корабль, и теперь хотят уточнить наш курс, скорость, а если удастся, спровоцировать дать им визирную линию для запуска торпеды. - Не очень-то убежденно звучит. - Полностью убежденным я не могу быть, сэр. Я просто не вижу причин для беспокойства. В такую ночь любую подводную лодку столь сильно болтает, что она не попадет и в "Куин Мери" с сотни футов. - Согласен. Вероятно, это очевидно для каждого, лишенного нашей подозрительности. Итак, кто-то лежит в дрейфе - возможно, готовит к спуску шлюпки или плоты и отчаянно нуждается в помощи. Но рисковать мы не будем. Свяжитесь по телефону со всеми орудиями и пулеметами, пусть возьмут сигнал на прицел и не снимают пальца со спусковых крючков. Скажите Вэньеру, чтобы поднялся сюда. И распорядитесь убавить ход до самого тихого. - Есть, сэр. Николсон вошел в рулевую рубку, а Файндхорн снова поднес к глазам бинокль и раздраженно буркнул, когда кто-то зацепил его за локоть, но, развернувшись вполоборота, понял, кто перед ним стоит еще до того, как человек заговорил. Даже на открытом воздухе пары виски, казалось, заполонили все вокруг. - Что, черт побери, происходит, капитан? - гневно и сварливо спросил Фарнхольм. - Из-за чего суматоха? Этот ваш проклятый клаксон чуть не раздробил мне перепонки. - Мне очень жаль, что доставили вам неудобства, генерал. - Тон Файндхорна был вежливым и бесстрастным. - Это был сигнал тревоги. Мы заметили подозрительные огни, и, вполне возможно, нас ждут неприятности. - Его голос слегка изменился. - Боюсь, я должен попросить вас покинуть мостик. Никому не дозволено находиться здесь без специального на то разрешения. Сожалею. - Что? - Фарнхольм произнес это таким тоном, словно услышал нечто непостижимое. - Но на меня-то это правило не распространяется? - Мне очень жаль, но распространяется. Вам придется спуститься вниз, генерал. Фарнхольм, как ни странно, не протестовал. Не сказав ни слова, он резко развернулся на каблуках и растворился во мраке. Файндхорн был почти уверен, что он не пошел вниз, а остановился в темноте за рулевой рубкой. Не то чтобы капитана это сильно беспокоило, - он просто не желал, чтобы кто-нибудь стоял у него над душой, когда ему нужно быстро соображать и принимать адекватные решения. Когда Файндхорн поднял бинокль, сигнал снова прорезал мрак, на этот раз с более близкого расстояния, но значительно ослабевший: в фонаре явно садились батареи. Это был очевидный сигнал SOS. Три коротких вспышки, три длинных, три коротких, три длинных - универсальный морской сигнал бедствия. - Вы посылали за мной, сэр? Файндхорн опустил бинокль и оглянулся. - Ах, это вы, Вэньер. Уж извините, что вытащил вас под этот чертов потоп, но мне нужна быстрая рука на лампе Олдиса. Видите этот сигнал? - Да, сэр. Кто-то попал в беду, насколько я понимаю? - Надеюсь, что так, - мрачно проговорил Файндхорн. - Принесите лампу и спросите, кто они такие. - Он обернулся на звук открывшейся двери. - Мистер Николсон? - Да, сэр. Все в полной боевой готовности, сэр. Пулеметы и орудия наведены. А боцману я приказал наскоро установить пару дополнительных прожекторов по правому борту. Двое комендоров перекидывают через борт шторм-трап. - Благодарю вас, мистер Николсон. Что думаете о погоде? - Очень уж влажно, - угрюмо сказал Николсон. Он вслушался в треск пускового механизма лампы Олдиса и проследил за ее лучом, пронзившим стену дождя. - Очень скоро поднимется настоящий шторм. Где он собирается и откуда обрушится, не имею ни малейшего представления. Думаю, закон Байза Бэллота и все книги по тропическим бурям здесь применимы, как спички в аду. - Не вы один так думаете, - признался Файндхорн. - Мы уже час пятнадцать минут пребываем в центре этого шторма. - Он покачал головой, разбрасывая вокруг себя капли воды. - Безумие какое-то. До сезона настоящих ураганов еще шесть месяцев. Как бы то ни было, эта буря не слишком страшна и не заслуживает экстренных мер безопасности. И все-таки она совершенно необычна для этого времени года и этих вод вообще. - Он замолчал и посмотрел на крошечный, величиной с булавочную головку, желтоватый огонек, пробивавшийся сквозь потоки дождя. - Кажется, там передают, что тонут. Что еще говорят, Вэньер? - "Ван Эффен, тонем". Это все, сэр. Я, во всяком случае, уловил только это. Плохая морзянка. - О, Господи, ну и ночка у нас выдалась. - Файндхорн снова покачал головой. - Еще одна "Кэрри Дэнсер". "Ван Эффен". Кто-нибудь слышал о судне с таким названием? Вы, мистер Николсон? - Никогда. - Николсон повернулся и прокричал сквозь дверь: - Есть там кто-нибудь? - Сэр? - Ответивший из темноты человек находился всего в футе от старшего помощника. - Немедленно возьмите судовой регистр и поищите судно под названием "Ван Эффен". Два слова, оба голландские. Как можно быстрее. - Ван Эффен? Я не ослышался? Кто-то сказал "Ван Эффен"? - Высокая тень Фарнхольма отделилась от мрака задней стены рулевой рубки. - Совершенно верно. Вы знаете судно с таким названием? - Это не судно, старина, - это имя моего друга Ван Эффена, голландца. Он был на борту "Кэрри Дэнсер", сев вместе со мной в Банджармасине. Когда начался пожар, он, видимо, воспользовался шлюпкой, единственной, насколько я помню. - Фарнхольм прошел сквозь дверь на крыло мостика, взволнованно вглядываясь в море и не обращая внимания на молотивший по спине дождь. - Подберите его, старина, подберите! - Откуда нам знать, что это не ловушка? - Спокойный, взвешенный тон капитана казался холодным душем после горячности Фарнхольма. - Может быть, это тот человек, Ван Эффен, может быть, и нет. Если даже это он, мы не знаем, следует ли ему доверять. - Вы будете слушать? - Почти прокричав эти слова, Фарнхольм перешел на более спокойный тон: - Как вы думаете, почему я стою здесь, цел и невредим? Почему живы санитарки и раненые солдаты, обнаруженные вами на "Кэрри Дэнсер" всего час назад? Почему живы все, кого вы подобрали, считая мисс Плендерлейт и священника? По одной простой причине: когда капитан "Кэрри Дэнсер" попытался улизнуть из сингапурской гавани, один человек приставил ему к спине револьвер и заставил вернуться в Сингапур. Этим человеком был Ван Эффен, и сейчас он в той шлюпке. Мы все обязаны жизнями Ван Эффену, капитан Файндхорн. - Благодарю вас, генерал. - Файндхорн был бесстрастен как всегда. - Мистер Николсон, прожектор. Малый назад. Луч прожектора пронзил тьму, осветив тяжелое волнующееся море, молочно пенившееся под проливным дождем. Несколько секунд луч оставался неподвижен, тускло высвечивая почти сплошную пелену ливня, затем стал пробираться вперед и тут же наткнулся на совсем близко стоящую на плавучем якоре шлюпку, неистово качающуюся вверх-вниз на крутых, почти отвесных волнах, гребни которых то и дело обрушивались на нее. В шлюпке находилось семь или восемь человек, беспрестанно нагибавшихся и выпрямлявшихся, вычерпывая воду; лодка уже глубоко погрузилась в воду и оседала с каждой минутой. И лишь один человек сидел на кормовых шкотах лицом к танкеру, закрыв предплечьем глаза от яростного света прожекторов. Сразу над предплечьем виднелось что-то белое, - возможно, фуражка, однако, учитывая определенную дистанцию, с уверенностью судить было сложно. Николсон спустился по носовому трапу, промчался мимо шлюпки, сбежал по еще одному трапу на опоясывающий судно узкий мостик, тут же слетел по третьему трапу, заканчивавшемуся на крыше цистерны номер три, и, уверенно миновав лабиринт вентилей и трубопроводов, достиг правого борта. Фарнхольм не отставал от него на протяжении всего маршрута. Как только Николсон положил руки на привальный брус и перегнулся через него, два дополнительных прожектора зажглись одновременно. Залитая светом шлюпка теперь находилась менее чем в сорока ярдах от борта, приближаясь с каждой секундой. Попав под укрытие "Виромы", люди перестали вычерпывать воду, всматриваясь в стоявших на палубе танкера и готовясь зацепиться за шторм-трап. Николсон увидел, что у сидевшего на корме человека на голове вовсе не фуражка, а наспех наложенная повязка, пропитавшаяся кровью. Вскоре он заметил еще и неестественно неподвижное положение правой руки этого человека. Николсон повернулся и показал на него Фарнхольму. - Это ваш друг сидит там, на корме? - Да, это Ван Эффен, - подтвердил Фарнхольм. - Что я вам говорил? - Вы оказались правы. - Николсон сделал небольшую паузу. - Кажется, он достаточно прямолинеен в определенных ситуациях. - Что вы хотите сказать? - Я хочу сказать, что в руках у него пистолет, направленный на его товарищей, и он не спускает с них глаз. Фарнхольм воззрился на Ван Эффена и тихо прошептал: - Вы правы, черт побери. - Но почему? - Не имею ни малейшего представления. Но можете мне поверить, мистер Николсон, если мой друг Ван Эффен навел пистолет, значит, у него для этого есть веские причины. Фарнхольм не ошибался. Прислонившись к перегородке обеденного салона с большой порцией виски в руке, Ван Эффен, с промокшей одежды которого ручьями стекала вода, сжато поведал об этих причинах. Когда на "Кэрри Дэнсер" начался пожар, они сели на оснащенную двигателем шлюпку и еще до того, как разразился шторм, умудрились найти пристанище на небольшом островке в нескольких милях к югу от тонувшего судна. Поставив шлюпку бортом на песок, ураган не спал. Незадолго до этого они видели взмывающие в северо-западном направлении сигнальные ракеты. - Это были наши, - кивнул Файндхорн. - И вы решили плыть к нам? - Правильно. - Он махнул рукой в сторону столпившейся в углу салона группы людей. - Но Сайрену это не понравилось. Он не питает особых симпатий к союзникам. И кроме того, у нас были основания полагать, что ракеты - сигнал бедствия с "Кэрри Дэнсер". - Ван Эффен залпом допил виски и осторожно поставил стакан на стол рядом с собой. - Однако у меня был пистолет. - Это я видел, - сказал Николсон. - И далее? - Мы отплыли в северо-западном направлении и прошли длинный и достаточно бурный галс, во времени которого нас здорово потрепало. Затем мы попали уже в настоящий шторм, и волны залили наш двигатель. Так бы мы сидели и, наверное, в скором времени утонули бы, если бы я не увидел свечение вашего корабля - в такую темную ночь оно легко различимо издалека. Если бы дождь пошел пятью минутами раньше, мы бы вас никогда не заметили. Но небо благоволило к нам. Плюс ко всему у меня был фонарь. - И пистолет, - закончил за него Файндхорн. Он долго смотрел на Ван Эффена, не отрывая от него холодных задумчивых глаз. - Жаль только, что вы не воспользовались им ранее. Голландец криво улыбнулся. - Не трудно понять, что вы имеете в виду, капитан. - Он поднял руку и с гримасой боли сорвал с головы пропитавшуюся кровью полосу льняного полотна. Глубокая рана с лиловыми кровоподтеками по краям проходила от угла лба до уха. - Как вы думаете, я это заработал? - Выглядит паршиво, - признал Николсон. - Сайрен? - Один из его людей. "Кэрри Дэнсер" к тому времени вовсю полыхала, шлюпка - единственная шлюпка! - была спущена на воду, и Сайрен с остатком команды готовы были уже в нее прыгнуть. - Чтобы спасти свои драгоценные персоны, - мрачно уточнил Николсон. - Чтобы спасти свои драгоценные персоны, - согласился Ван Эффен. - Я схватил Сайрена за горло и перегнул через поручень, пытаясь заставить его пройти по судну и вывести людей. Это было ошибкой - мне следовало взять в руки пистолет. Но тогда я не знал, что все его люди - как это говорят? - одним миром мазаны. Меня ударили кофель-нагелем, и очнулся я только на дне шлюпки. - Что? - недоверчиво спросил Файндхорн. - Я знаю, - устало улыбнулся Ван Эффен. - Это напоминает какую-то бессмыслицу, не так ли? Им следовало оставить меня умирать на "Кэрри Дэнсер". Но я оказался в шлюпке. И не просто живой, а даже с заботливо перевязанной головой. Любопытно, правда, капитан? - Любопытно - едва ли подходящее слово. - Голос Файндхорна был ровен и лишен выражения. - Вы говорите правду, Ван Эффен? Вопрос, конечно, глупый - вы ведь в любом случается скажете "да". - Он не лжет, капитан Файндхорн. - Голос Фарнхольма звучал необычайно уверенно и, казалось, совсем не принадлежал бригадному генералу Фарнхольму. - Я абсолютно в этом убежден. - Неужели? Откуда такая уверенность, генерал? Файндхорн задумчиво кивнул. На некоторое время в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь далеким потрескиванием обшивки, неясным скрипом, издаваемым обычно борющимся с волнами судном. Наконец Файндхорн посмотрел на часы и повернулся к Николсону. - Мостик ждет нас, полагаю: судя по всему, мы входим в полосу шторма. К капитану Сайрену и членам его команды, думаю, следует приставить вооруженную охрану. - Глаза Файндхорна излучали такой же мрачный холод, как и голос. - Но сначала я хотел бы разрешить один маленький вопрос. Он неторопливо двинулся в направлении команды "Кэрри Дэнсер". - На вашем месте я бы не спускал с них глаз, - спокойно проговорил голландец. - У половины из них целый арсенал ножей, с которыми они великолепно обращаются. - У вас есть пистолет. - Файндхорн потянулся и вытащил заткнутый за пояс Ван Эффена автоматический "кольт". - Вы позволите? - Он окинул оружие беглым взглядом и заметил, что оно на предохранителе. - "Кольт" 38 калибра. - Вы разбираетесь в оружии, не так ли? - Немного. - Мягко ступая, Файндхорн подошел к ближайшему от него человеку из сгрудившейся в углу группы. Он был высок, широкоплеч и с таким спокойным невыразительным лицом, будто давным-давно избавился от привычки реагировать на происходящее. Его тонкие усики, баки и пустые стеклянные глаза имели одинаково черный цвет. - Вы Сайрен? - почти безразлично спросил Файндхорн. - Капитан Сайрен. К вашим услугам. - Слово "капитан" он произнес с явным оттенком высокомерия, слегка наклонив голову. - Формальности докучают мне. - Файндхорн посмотрел на него с внезапным интересом. - Вы ведь англичанин, не правда ли? - Вероятно. - На этот раз он с ленивым презрением скривил губы в полуулыбке. - Англосакс, будем так говорить. - Не имеет значения. Вы капитан - вернее, были им когда-то - "Кэрри Дэнсер". Вы покинули свой корабль и обрекли всех оставшихся фактически на смерть, заперев стальные двери. Возможно, они захлебнулись, возможно, сгорели заживо - сейчас это не играет роли. Факт тот, что ВЫ бросили их умирать. - Как мелодраматично! - Сайрен вяло подавил зевок. - Мы сделали для этих несчастных все, что в наших силах. Файндхорн медленно кивнул и оглядел шестерых компаньонов Сайрена. Никто из них не светился радостью, однако один - узколицый, косивший на левый глаз человек - держался особенно нервно. Он переминался с ноги на ногу, а его руки и пальцы, казалось, жили своей собственной жизнью. Файндхорн сделал несколько шагов и встал перед ним. - Вы говорите по-английски? Ответа не последовало. Человек лишь втянул голову в плечи, растопырив пальцы в универсальном жесте непонимания. - Вы попали в точку, капитан Файндхорн, - медленно и нараспев проговорил Ван Эффен. - Он владеет английским почти столь же совершенно, как и вы. Файндхорн быстро поднял пистолет, приставил его ко рту человека и несильно, но твердо надавил. Тот подался назад, наткнулся спиной на перегородку, распростер руки и с ужасом глянул здоровым глазом на коснувшийся его зубов пистолет. - Кто намертво закрыл все зажимы на двери полуюта? - тихо спросил Файндхорн. - Даю вам пять секунд. - Он еще сильнее надавил на пистолет, и щелчок снятого предохранителя в тишине прозвучал неестественно громко. - Один, два... - Я, я! - быстро проговорил косоглазый, заикаясь от страха. - Я запер дверь. - По чьему приказу? - Капитана. Он сказал, что... - Кто закрыл дверь полубака? - Юсиф. Но Юсиф умер... - По чьему приказу? - безжалостно продолжал Файндхорн. - По приказу капитана Сайрена. - Человек теперь со страхом смотрел на Сайрена. - Меня за это убьют. - Возможно, - безразлично сказал Файндхорн. Он сунул "кольт" в карман и подошел к Сайрену. - Интересная информация, не так ли, капитан Сайрен? - Этот человек дурак, - презрительно сказал Сайрен. - Любой, если к лицу его приставить пистолет, скажет все что угодно. - В баковой надстройке находились британские солдаты, - возможно, ваши соотечественники. Два десятка, может быть, две дюжины - я не знаю. В любом случае вы не имели права оставлять их взаперти и бежать с тонущего и объятого пламенем судна на единственной шлюпке. - Я не понимаю, о чем вы говорите. - Выражение загорелого лица Сайрена никак не изменилось, однако голос стал более осторожным. - Кроме того, более двадцати человек находилось на юте. - Сайрен явно не рассчитывал на столь сильное внимание капитана Файндхорна к своей персоне. - Раненые, умирающие, женщины и один маленький ребенок. На этот раз Сайрен промолчал. Его лицо оставалось бесстрастным, лишь глаза едва заметно сузились. Но когда он заговорил, голос звучал с тем же высокомерным безразличием. - Чего вы надеетесь добиться этой болтовней, капитан Файндхорн? - А я не надеюсь. - Морщинистое лицо Файндхорна приобрело зловещее выражение. - Это не вопрос надежды, Сайрен, это вопрос уверенности - уверенности, что вам предъявят обвинение в убийстве. Утром мы допросим в отдельности каждого члена вашей команды и закрепим их показания их же собственными подписями в присутствии нейтральных свидетелей из моей команды. Я лично прослежу за тем, чтобы вы прибыли в Австралию в целости, сохранности и добром здравии. Суд над вами будет справедливым, капитан Сайрен, но он не продлится долго. Приговор за убийство, конечно же, всем хорошо известен. Впервые с лица Сайрена спала маска безразличия, и его темные глаза подернулись пленкой страха. Однако Файндхорн этого не видел: он уже покинул салон и поднимался по сходням на стонущий мостик "Виромы". VI Безветренный и безоблачный рассвет, озаривший утреннее восточное небо переливчатым перламутром, "Вирома" встретила почти на полпути к проливу Каримата. Большой танкер шел на полной скорости, выпуская из трубы стелившийся по корме голубовато-прозрачный дым и сотрясаясь крупной дрожью всеми задними палубами, когда Каррадейл, старший механик, запустил двигатель на предельную мощность. Бушевавший ночью тайфун закончился, неистовый ветер утих, как будто его и не было. Но покрытые пятнами соли палубы и верхние надстройки и сильная зыбь, которая не утихнет еще много часов, напоминали о прошедшей ночи как о кошмарном сне. Когда же она безраздельно господствовала над морем, то отнюдь не казалась сном. Особенно - капитану Файндхорну, вынужденному вести кренившийся, болтавшийся из стороны в сторону танкер сквозь огромные волны и циклонический ветер час за часом, думая лишь о том, чтобы пройти как можно большее число миль, отдаляющих танкер от Сингапура, дабы, когда наступит новый день и они станут видимы неприятелю, судно оказалось на максимально возможном удалении от острова. Как это всегда бывает в открытом море, на этой широте, солнце, казалось, взмывало прямо в небо. К половине восьмого уже было достаточно жарко, чтобы на палубах и верхних надстройках высохли лужицы воды, а Файндхорн снял с себя плащ и направился к переднему крылу мостика - насладиться теплом и полной грудью вдохнуть свежий утренний воздух, которому недолго еще оставалось быть таковым. Сам Файндхорн чувствовал себя достаточно бодро, несмотря на немного нывшие кости: во время ночной вахты, когда тайфун утратил первоначальную ярость, Николсон убедил его спуститься в каюту, где он и проспал как убитый свыше трех часов. - Доброе утро, сэр. Вот это перемена, а? - Раздавшийся за его спиной тихий голос Николсона вывел Файндхорна из задумчивости. - Доброе, мистер Николсон. Что вы здесь делаете ни свет ни заря? - Файндхорн знал, что Николсон спал не более двух часов, однако у старшего помощника был вид хорошо отдохнувшего человека. - Ни свет ни заря? Уже почти восемь часов. - Николсон взглянул на часы и усмехнулся. - Позывы сознательности и чувства долга, сэр. Я только что совершил короткий обход наших постояльцев. - Никаких жалоб? - с иронией в голосе спросил Файндхорн. - Я так понимаю, что большинство из них неважно перенесло ночную качку. В остальном - никаких жалоб. - А у кого они есть, тем хватает ума молчать, - кивнул Файндхорн. - Как санитарки? - Две китаянки и пожилая чувствуют себя намного лучше. Еще две находились в лазарете и курительной, меняли повязки. Все пятеро солдат пребывают в прекрасной форме и умирают от голода. - Хороший признак, - сухо проговорил Файндхорн. - Как насчет двоих ребят в лазарете? - Держатся, по словам санитарок. Думаю, им нелегко, в отличие от нашего достопочтенного генерала и его приятеля, - их храп разносится на двадцать футов вокруг, а каюта пропахла, как винокуренный завод. - И наконец мисс Плендерлейт? - Совершает свой моцион, конечно. Из одного конца переходного мостика - в другой, из одного - в другой. Англичане еще тешат себя иллюзией, что они морская нация: мисс Плендерлейт, во всяком случае, полностью довольна собой и окружающим. Да, еще трое солдат находятся в салоне - капрал Фрейзер и двое его людей. Они взяли себе по стулу и чувствуют себя весьма комфортно со своими "триста третьими" в руках. Полагаю, они просто молятся, чтобы Сайрен или кто-нибудь из его приятелей сделал слишком глубокий вдох или резкое телодвижение и дал им отличный повод превратить всю эту банду в крупнокалиберное решето. Сайрен и компания прекрасно это знают и дышат одними ртами, боясь моргнуть глазом. - Ван Эффен? Его светлость бригадный генерал? - И они в том числе. Файндхорн едва заметно улыбнулся. - Вы по-прежнему считаете, что Фарнхольм, - тот, за кого себя выдает? - Нет, не считаю - равно как и вы, сэр. Изображая из себя шишку, он в то же время выкидывает совершенно непостижимые вещи, никак не вяжущиеся с этим образом. Неосмотрительно с его стороны. - Весьма и весьма, - сухо пробормотал Файндхорн. - Теперь перейдем к его другу Ван Эффену. Какого черта Сайрен должен выказывать столь трогательную заботу о его здоровье? - Понять это сложно, - признал Николсон. - Особенно принимая во внимание не слишком-то дружелюбное обхождение с ним самого Ван Эффена. Однако я склонен верить ему. Он мне нравится. - Я тоже ему верю. А вот Фарнхольм, не просто верит ему - он знает, что Ван Эффен не лжет, и когда я спросил генерала, откуда, он засыпал меня какими-то беспомощными отговорками, не удовлетворившими бы и пятилетнего ребенка. - Файндхорн тяжело вздохнул. - Примерно такую же околесицу несла и мисс Плендерлейт - в ответ на вопрос о причинах, побудивших ее меня увидеть. Я отправился к ней в каюту, как раз когда вы с Сайреном заканчивали... м-м... дискутировать. - Значит, вы все-таки заглянули к ней? - улыбнулся Николсон. - Жаль, я пропустил это. - Вы были в курсе? - Вэньер рассказал мне. Мне почти силком пришлось тащить его в салон, чтобы передать вам просьбу мисс Плендерлейт. Так что она вам поведала? - Прежде всего она полностью отмела тот факт, что вообще посылала за мной, а затем, явно заполняя паузу, разразилась какой-то чепухой насчет того, сможет ли она, по прибытии в порт, отбить телеграмму своей сестре в Англию. Думаю, ее что-то беспокоило, она собиралась рассказать мне об этом, но потом передумала. - Подкинуть вам для размышления кое-что, чего вы еще не знаете? Прошедшей ночью мисс Плендерлейт приняла в своей каюте посетителя. - Что?! Это она вам рассказала? - Господи, конечно, нет. Уолтерс. Он только растянулся на диване после вахты, когда услышал стук в дверь мисс Плендерлейт. Стук был очень тихим, и Уолтерсу, по его словам, стало настолько любопытно, что он приложил ухо к смежной двери, но так толком ничего и не расслышал: разговор велся очень тихо. Однако один голос был низким и, несомненно, принадлежал мужчине. Он пробыл в каюте мисс Плендерлейт почти десять минут, затем удалился. - Уолтерс не догадывается, что это был за человек? - Не имеет ни малейшего представления. Говорит лишь, что мужчина и что его самого слишком клонило от усталости в сон, чтобы долго задаваться этим вопросом. - Н-да. Возможно, он и прав, что не стал ничего предпринимать. - Файндхорн снял фуражку и промокнул лоб носовым платком. - Как бы то ни было, нам, видимо, придется решиться на кое-какие шаги в отношении них. Ну никак не могу я их понять. Странная все-таки компания, и каждый, с кем я разговариваю, кажется подозрительнее предыдущего. - Это относится и к мисс Драхман? - предположил Николсон. - Бог ты мой, конечно, нет! Эта девушка стоит всех их вместе взятых. - Файндхорн снова надел фуражку и медленно покачал головой. - Просто кошмар, мистер Николсон, что эти маленькие кровожадные мясники сделали с ее лицом. - Он быстро посмотрел на Николсона. - Много ли из того, что вы рассказали ей прошлой ночью, было правдой? - Касательно возможностей пластических хирургов? - Да. - Немного. Исходя из моих скудных познаний в этой области, шрам прилично растянется еще до того, как кто-нибудь сможет его разгладить. Хирурги, конечно, могут помочь, но они не волшебники - на это они не претендуют. - Тогда, черт побери, мистер, вы не имели никакого права убеждать ее в обратном. - Файндхорн распалился почти настолько, насколько позволяла его флегматичная натура. - Господи, подумайте о разочаровании, которое она испытает! - "Ешь, пей и будь счастлив", - тихо процитировал Николсон. - Вы полагаете, нам доведется снова увидеть Англию, сэр? Файндхорн долго смотрел на него, сдвинув брови, затем понимающе кивнул и отвернулся. - Забавно, что мы продолжаем мыслить обыденными категориями мира и спокойствия, - пробормотал он. - Не знаю, почему, но все мои мысли вертятся главным образом вокруг мисс Драхман и ребенка. - Несколько мгновений он молчал, скользя глазами по безоблачному горизонту, потом внезапно проговорил: - Чудесный сегодня день, Джонни. - Чудесный для того, чтобы умереть, - мрачно изрек Николсон. - Он коротко улыбнулся, поймав взгляд капитана. - Ждать всегда тяжело, но японцы - воспитанные джентльмены, - спросите у мисс Драхман, - и я не думаю, что они заставят нас томиться долгим ожиданием. Николсон ошибся. Они заставили их томиться еще очень, очень долго. Прошел час, другой, наступил полдень, палящее солнце стояло практически вертикально в небесном горниле. Впервые капитан Файндхорн позволил себе роскошь робкой надежды: если с наступлением темноты им удастся миновать пролив Каримата и войти в Яванское море, то можно будет снова думать о доме. Солнце перекатилось через зенит, увлекая за собой горячий полдень, и снова поползли минуты: пять, десять, пятнадцать, двадцать - и каждая следующая с возрастанием надежды казалась длиннее предыдущей. Но в двадцать пять минут первого от надежды не осталось и следа: долгое мучительное ожидание закончилось. Первым это заметил стоявший на баковой надстройке комендор: крошечное темное пятнышко материализовалось из знойной дымки на северо-востоке и отчетливо проявилось высоко над горизонтом. Несколько секунд пятнышко казалось неподвижной, бессмысленной зависшей в воздухе черной точкой. Затем почти внезапно начало набухать и увеличиваться в размерах с каждым вздохом наблюдавших, обретая форму и четкие очертания в подернутой легкой дымкой ярко-синем небе. Вскоре силуэт фюзеляжа и крыльев стал настолько различим, что можно было с уверенностью судить о классе самолета. Японский истребитель на бреющем полете - возможно, оснащенный дополнительными подвесными топливными баками. В момент, когда на "Вироме" опознали его, над морем стал слышен приглушенный гул пневмодвигателя. Мерно рокочущий истребитель стремительно терял высоту, направляясь носом на танкер, однако менее чем в миле от "Виромы" самолет резко накренился на левый борт и на высоте около пятисот футов стал заходить на круг. Атаковать он пока не пытался, молчали и орудия "Виромы". Отданный капитаном Файндхорном приказ был вполне определенным: никакого огня по самолету, не считая оборонительного. Боеприпасы на танкере были в ограниченном количестве, и их следовало беречь до неизбежного появления бомбардировщиков. Вскоре еще два самолета - также истребители - появились на юго-западе и быстро присоединились к первому. Дважды группа облетела судно, затем первый пилот разорвал строй и совершил два рейда вдоль всего танкера на высоте менее ста ярдов. Досконально изучив судно, пилот вошел в резкий вираж и вновь подлетел к остальным, группа в считанные секунды выровняла строй и, покачивая крыльями в насмешливом салюте, двинулась на северо-запад, стремительно набирая высоту. Николсон испустил протяжный беззвучный выдох и повернулся к Файндхорну. - Этот парень не представляет, как ему повезло. - Он ткнул большим пальцем в сторону расположения "хотчкиссов". - Даже наши хлопушки разнесли бы его в клочья. - Знаю, знаю. - Файндхорн угрюмо наблюдал за исчезавшими истребителями. - И что бы это нам дало? Только расход бесценных боеприпасов, вот и все. Он не собирался причинять нам физического вреда, достаточно и того, что он передал по рации - задолго до непосредственного приближения к "Вироме" - наши координаты, курс, скорость и подробнейшее описание. - Файндхорн опустил бинокль и повернулся к старшему помощнику. - С описанием и местоположением - тут уж ничего не поделаешь, а вот курс мы изменить можем. Двести, мистер Николсон, будьте добры. Попробуем пробиться к Мэклсфилдскому проливу. - Есть, сэр, - с колебанием в голосе сказал Николсон. - Думаете, это что-нибудь изменит? - Абсолютно ничего. - Тон Файндхорна был немного усталым. - Тогда зачем менять курс? - Затем, что надо предпринимать хоть что-нибудь. Это даст нам, возможно, лишние десять минут. Действие, мой мальчик, бессмысленное, я знаю, но все же действие. Даже баран поворачивается и бежит до тех пор, пока его не разорвет волчья стая. - Файндхорн немного помолчал, затем улыбнулся. - Кстати, к вопросу о наших баранах. Почему бы вам не спуститься вниз и не отвести все стадо в загон? - Десятью минутами позднее Николсон снова стоял на мостике. Файндхорн выжидательно взглянул на него. - Все благополучно загнаны, мистер Николсон? - Боюсь, что нет, сэр. - Николсон дотронулся до трех золотых полосок на своем эполете. - Сегодняшних солдат абсолютно не волнует субординация. Вы что-нибудь слышите, сэр? Файндхорн посмотрел на него в недоумении, прислушался и кивнул головой. - Шаги. Кажется, сюда поднимается целый полк. Николсон кивнул: - Капрал Фрейзер и двое его славных товарищей. Когда я велел им отправляться в продовольственную кладовую, капрал посоветовал мне самому отсиживаться и полагаться на Бога. Думаю, я оскорбил его в лучших чувствах. У них три винтовки и автомат, и я подозреваю, что от них будет в десять раз больше толку, чем от этих двух ребят с "хотчкиссами". - А что остальные? - Та же история: поднимаются на корму со своим оружием. Однако никакой дешевой героики - все четверо кажутся мрачными и задумчивыми. Просто дети. Раненые по-прежнему в лазарете - они слишком плохи, чтобы передвигаться. Там им безопаснее всего, я полагаю. Около них постоянно дежурят две санитарки. - Четверо солдат? - Файндхорн нахмурился. - Но я думал... - Всего их пятеро, - согласился Николсон. - Пятый, насколько я понимаю, контужен. Он совершенно беспомощен: здорово поистрепались нервы. Мне пришлось силой волочить его в кладовую. С остальными же проблем не было. Старина Фарнхольм не горел желанием покидать помещение механиков, но, когда я сообщил ему, что кладовая - единственный отсек, не имеющий выхода наружу, и перегородки там не деревянные, как везде, а стальные, он пулей полетел туда. Рот Файндхорна искривился. - Наша доблестная армия. Горько это сознавать, Джонни, и совершенно непривычно. Таких вот фарнхольмов спасает только то, что они и понятия не имеют, что такое страх. - Это уж точно, - уверенно проговорил Николсон. - Я думаю, генерал чем-то обеспокоен, и серьезно. Странный он человек, сэр, и, мне кажется, у него есть особая причина искать убежище. Однако дело не в стремлении спасти собственную шкуру. - Возможно, вы и правы, - пожал плечами Файндхорн. - Не думаю, что сейчас это имеет какое-то значение. Ван Эффен с генералом? - Нет, он в салоне. Он решил, что Сайрен и его приятели могут выбрать неподходящее время для бучи, и держит их под прицелом. - Значит, вы оставили Сайрена и его людей в салоне? - Файндхорн сжал губы. - В этой западне, открытой со всех сторон для атак с бреющего полета и не оснащенной ни единым оконным ставнем... Однако Николсон только пожал плечами и отвернулся, изучая своими безразличными голубыми глазами сверкавший в солнечных лучах северный горизонт. Японцы вернулись в двенадцать минут третьего, значительно усилив свои ряды. В принципе, хватило бы трех или четырех самолетов - они же прислали пятьдесят. Появившись на юго-западе длинным клином, они обрушились на танкер в стремительной, детально продуманной и выверенной атаке истребителей, торпедных и пикирующих бомбардировщиков, в которой искусство экзекуции сочеталось с целенаправленными неистовостью и беспощадностью. С момента, когда первый истребитель зашел на уровень верхней палубы "Виромы" и расстрелял из спаренной установки капитанский мостик, до момента ухода последнего бомбардировщика, сделавшего крутой вертикальный вираж во избежание попадания во взрывную волну собственной сдетонировавшей торпеды, прошло всего три минуты. И за эти три минуты "Вирома" из лучшего и современнейшего танкера, сделанного из двадцати тысяч тонн высококачественной стали, превратилась в искромсанные, полыхающие, окутанные дымом руины с полностью уничтоженными механизмами и умирающей или уже умершей большей частью команды. Это была безжалостная, бесчеловечная бойня, единственный плюс которой заключался в ее скоротечности. Бойня, в первую очередь направленная не на само судно, а на его людей. Японцы, очевидно, получили четкий приказ и с блеском его выполнили. Они сконцентрировали свои атаки на машинном отделении, капитанском мостике, баке с полубаком и огневых позициях танкера: две торпеды и, по крайней мере, двенадцать бомб попали в машинное отделение и верхние палубы; полкормы "Виромы" просто снесло, и никого из находившихся у кормовой части судна не осталось в живых: из всех комендоров были живы только двое - Дженкинс - матрос, стоявший у бакового орудия, - и капрал Фрейзер, могущий умереть с минуты на минуту, ибо половину его, уже раненной, руки оторвало осколком снаряда, а стойкий шотландец был в шоке от боли, чтобы предпринять хотя бы символическую попытку остановить хлеставшую артериальную кровь. На мостике, распластавшись на полу под прикрытием бронированных стен рулевой рубки, наполовину оглушенные разрывами авиационных снарядов, Файндхорн и Николсон смутно понимали, почему капитанский мостик оказался столь чудесно неуязвимым для бомб и почему ни одна торпеда не попала ни в одну из нефтяных цистерн танкера, в которые невозможно промахнуться, - и не вырвала у "Виромы" сердце. Японцы не старались уничтожить судно: они пытались его сохранить, истребив при этом команду. И пусть даже они разнесли корму и форштевень танкера, - девять по-прежнему неповрежденных цистерн "Виромы" и бак обладали достаточной подъемной силой для удержания судна на плаву, несмотря на то, что оно было залито водой. И знай японцы наверняка, что ни один человек из команды "Виромы" не уцелел, чтобы взорвать или затопить танкер, десять тысяч тонн великолепной нефти тут же попали бы к ним в руки, и миллионы галлонов высокооктанового топлива пошли бы на заправку их кораблей, танков и самолетов. Вскоре несмолкающий грохот и судорожные сотрясения от разрывов бомб и торпед внезапно и одновременно прекратились, сменившись удаляющимся гулом тяжелых бомбардировщиков и относительной тишиной, почти столь же болезненной для уха, как и закончившаяся шумовая вакханалия. Николсон с усилием помотал головой, пытаясь прийти в себя среди дыма и удушливой пыли. Затем, покачиваясь, с трудом поднялся на четвереньки, ухватился за дверную ручку, рывком встал на ноги и тут же снова бросился на палубу - над его головой пронзительно просвистел снаряд, влетевший в окно и врезавшийся в перегородку штурманской рубки, наполнив капитанский мостик оглушительным крещендо взрыва и дождем расщепившейся стали. Несколько секунд Николсон ничком лежал на палубе, закрывая руками уши и голову и тихо проклиная себя за столь поспешное и опрометчивое решение. Ему следовало догадаться, что вся японская штурмовая эскадрилья, конечно же, не улетит и оставит несколько истребителей, пока позволяет уровень горючего, позаботиться о любом выжившем, посмевшим выйти на палубу и лишить их вожделенного приза. Медленно, на сей раз с бесконечной осторожностью, Николсон снова поднялся на ноги и посмотрел на судно сквозь зубцы выступавших из оконной рамы осколков стекла. На миг сбитый с толку, он попытался сориентироваться и наконец понял, что произошло, по черной полосе тени от фок-мачты. Торпеда, скорее всего, или начисто снесла, или защемила руль, так как "Вирома" потеряла ход до полной остановки и повернулась на сто восемьдесят градусов, в направлении, откуда приплыла. И затем, почти одновременно, Николсон заметил еще нечто, лишавшее всякого значения какое бы там ни было положение танкера и дежурство в воздухе японских самолетов. Это не было просчетом со стороны пилотов бомбардировщиков - дело заключалось в тривиальном неведении. Когда они атаковали бак, уничтожая орудия и комендоров и используя при этом бронебойные снаряды, чтобы пробить баковую палубу и устранить прячущихся под ней людей, то руководствовались вполне разумными мотивами. Они просто не могли знать, что хранилище под палубой, межпалубный грузовой трюм под ним и располагавшийся в самом низу еще больший трюм не были пустыми. Они были заполнены бочками с десятками тысяч галлонов высокооктанового авиационного бензина, предназначавшегося для обугленных обломков, бывших когда-то самолетами и громоздившихся теперь на селенгарском аэродроме. Огромные столбы пламени, доходившие до двухсотфутовой высоты, неподвижно стояли в безветренном воздухе. Они были лишены гари, и потому столь прозрачны, что казались практически невидимыми в ярком сиянии дневного солнца, разве как поблескивающая широкая полоса перегретого воздуха, заканчивавшаяся высоко над фок-мачтой колышущимся, извивающимся венцом с перистой струйкой бледно-голубого дыма. Время от времени глубоко в трюме взрывалась каждая следующая бочка, на несколько мгновений окутывая густым черным облаком едва заметную колонну огня. Николсон понимал, что пожар только начинался и, когда пламя действительно наберет силу, когда бочки начнут детонировать дюжинами, авиационный бензин в передней цистерне номер девять взорвется, как склад боеприпасов. Исходивший из пламени жар уже начал припекать лоб старшего помощника, и он задумчиво смотрел на бак, пытаясь прикинуть, сколько еще осталось времени. Возможно, всего две минуты, а может, и все двадцать. Но больше чем на двадцать минут рассчитывать не приходилось. Внезапно внимание Николсона привлекло какое-то движение в лабиринте трубопровода, сразу за фок-мачтой. Это был человек, одетый лишь в изодранные голубые хлопчатобумажные брюки, спотыкавшийся и падавший на пути к трапу на переходной мостик. Он казался ошеломленным и постоянно проводил предплечьем по глазам, будто плохо видел. Однако вскоре ему удалось пробраться к подножию трапа и подняться наверх, откуда он заплетавшейся походкой двинулся к капитанскому мостику. Это был матрос Дженкинс, наводчик баковой малокалиберной зенитной установки. Кроме старшего помощника, за Дженкинсом явно наблюдал и японец, так как Николсон успел только предупреждающе крикнуть и кинуться на палубу, когда истребитель зашел в короткое пике и прочесал переднюю палубу от бака до мостика уханьем разрывающихся снарядов. На этот раз Николсон не пытался вставать. Подняться на ноги внутри рулевой рубки было равносильно самоубийству. Единственным мотивом для такого риска могло быть только стремление выяснить, как обстоят дела у Дженкинса. Но Николсону не было нужды делать это: Дженкинс, должно быть, выждал время и решился на рывок к капитанскому мостику, находясь при этом в слишком сильной прострации, чтобы выбор между перебежкой и смертью закончился в его пользу. Николсон встряхнул головой, отгоняя дым и запах карбида, сел и оглядел изрешеченную рубку. Кроме него, в ней находилось четверо, тогда как мгновениями ранее было всего трое. С разрывами последних снарядов в рубку вполз боцман Маккиннон и стоял теперь на коленях поперек порога между рулевым и штурманским помещениями, опираясь на один локоть и осторожно осматриваясь вокруг. Боцман не пострадал и тщательно просчитывал каждое следующее движение. - Опустите голову! - настойчиво посоветовал ему Николсон. - И не вставайте, если не хотите ее лишиться. - В ушах старшего помощника его собственный голос прозвучал неестественным хриплым шепотом. Рулевой Ивэнс сидел на дощатой вентиляционной решетке, прислонившись спиной к штурвалу, и беспрерывно многословно ругался, тихо произнося слова с валлийским акцентом. Из длинного пореза на лбу на колени ему капала кровь, но он не обращал на это никакого внимания, сосредоточившись на перевязывании своего левого предплечья. Насколько сильно оно было ранено, Николсон судить не мог, однако каждая новая полоса белого полотна, оторванная Ивэнсом от рубашки, моментально становилась ярко-багровой при соприкосновении с кожей. Вэньер лежал на палубе в дальнем углу рубки. Николсон подполз к нему и осторожно приподнял его голову. Висок четвертого помощника был порезан и покрыт кровоподтеками, но Вэньер, тем не менее, казался невредимым. Несмотря на то, что он был без сознания, он дышал спокойно и размеренно. Николсон бережно опустил его голову на палубу и повернулся взглянуть на Файндхорна. Капитан сидел на палубе с другой стороны мостика, и наблюдал за ним, откинувшись на перегородку и разбросав руки в сторону, ладонями вверх. Старик выглядит бледнее обычного, - подумал Николсон, - он уже далеко не молод, и все эти передряги не для него. Старший помощник показал на Вэньера. - Просто небольшой нокаут, сэр. Он такой же счастливчик, как и остальные, - все живы, хотя, наверное, и не совсем здоровы. - Николсон, вопреки собственным ощущениям, придал голосу веселости. Файндхорн подался вперед, пытаясь встать, упираясь в палубу пальцами с побелевшими ногтями. - Осторожно, сэр! - резко выкрикнул Николсон. - Оставайтесь на месте. Вокруг снуют еще несколько самолетов! Файндхорн кивнул и, расслабившись, вновь откинулся на перегородку. Он промолчал. Николсон внимательно посмотрел на него. - С вами все в порядке, сэр? Файндхорн опять кивнул и попробовал заговорить. Но вместо слов раздался странный сиплый кашель, и внезапно губы капитана усеяли яркие пузырьки крови, начавшей стекать по подбородку и лениво капать на белую крахмальную рубашку. Николсон в ту же секунду вскочил, неуверенной трусцой пересек рубку и упал на колени перед капитаном. Старший помощник быстро обследовал капитана в поисках раны. Сначала он не смог ничего обнаружить, однако вскоре заметил то, что по ошибке принял за впитавшуюся в рубашку каплю крови: маленькое, выглядевшее незначительным отверстие, совершенно круглое и покрасневшее по краям. Николсон изумился, насколько крошечным и безобидным оно казалось. Отверстие находилось почти в центре груди, пуля вошла примерно в дюйме слева от грудной кости и в двух дюймах над сердцем. VII Николсон бережно взял капитана под мышки, отклонил от перегородки и поискал глазами боцмана. Но Маккиннон уже сидел на корточках рядом, и по одному взгляду, брошенному на его напряженно-бесстрастное лицо, Николсон понял, что пятно крови на рубашке Файндхорна увеличивается. Не дожидаясь указания со стороны Николсона, Маккиннон быстро вытащил нож и одним четким движением разрезал рубашку на спине капитана. Затем обеими руками взялся за края разреза и разорвал рубашку по всей длине. Несколько секунд он изучал спину Файндхорна, затем сомкнул края разреза и, посмотрев на Николсона, покачал головой. Старший помощник с прежней осторожностью вновь прислонил капитана к перегородке. - Безрезультатно, да, джентльмены? - Голос Файндхорна прозвучал хриплым, вымученным бульканьем - было видно, что капитан борется с подступающей к горлу кровью. - Ранение достаточно серьезное, но не слишком. - Николсон тщательно подбирал слова. - Вам очень больно, сэр? - Нет. - Файндхорн ненадолго прикрыл глаза, потом взглянул на Николсона. - Пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Ранение сквозное? - Нет, сэр. Вероятно, задето легкое. Думаю, пуля застряла где-то в ребрах. Придется извлечь ее, сэр. - Голос Николсона был бесстрастным. - Благодарю вас. - "Задето" было сильным преуменьшением в данном случае, к тому же извлечь пулю можно только в условиях полностью оснащенного госпиталя; однако, если Файндхорн и сознавал все это, то ничем себя не выдал. Болезненно кашлянув, он попытался улыбнуться. - Со всякими операциями подождем. Как судно, мистер Николсон? - Агонизирует, - прямо ответил Николсон. Он ткнул большим пальцем через плечо. - Видите пламя, сэр? В нашем распоряжении в лучшем случае пятнадцать минут. Разрешите спуститься вниз, сэр? - Конечно, конечно! И о чем я только думаю? - Файндхорн попытался подняться, но Маккиннон удержал его, и в ту же секунду раздался нарастающий рев авиационного двигателя, а затем громоподобный залп и визг влетевшего сквозь разбитое стекло в рулевую рубку снаряда, снесшего с петель верхнюю часть двери в штурманское помещение. Николсон тут же вышел через качавшуюся на разбитых петлях дверь штурманской рубки, сбежал по центральному трапу и, повернув к носу, со стороны правого борта вошел в обеденный салон. Ван Эффен сидел на палубе рядом с дверью с пистолетом в руке и выглядел невредимым. Голландец проговорил: - Ну и грохот, мистер Николсон. Все закончилось? - Более или менее, и боюсь, для судна - тоже. Снаружи по-прежнему кружат два или три самолета, высматривая последние признаки жизни. У вас никаких проблем? - Это с ними-то? - Ван Эффен презрительно махнул стволом пистолета в сторону команды "Кэрри Дэнсера". - Пятеро ее членов боязливо жалось к подножиям диванов, еще двое распростерлось под столами. - Слишком обеспокоены сохранением своих драгоценных жизней. - Кто-нибудь пострадал? Ван Эффен с сожалением покачал головой: - Дьявол благоволит к своим соплеменникам, мистер Николсон. - Жаль. - Николсон уже подходил к левой двери салона. - Судно погибает. Времени у нас в обрез. Выводите потихоньку всю эту компанию на верхнюю палубу, попридержав пока что в коридоре. Только не открывайте... - Николсон внезапно прервался и остановился на полном ходу. Деревянный эксплуатационный люк продовольственной кладовой был буквально изрешечен пулями. Из-за него доносились судорожные детские всхлипывания. Николсон стремглав выскочил в коридор и дернул за ручку дверь кладовой. Ручка поворачивалась, но дверь упорно не открывалась. Вероятно, была заперта, хотя, скорее всего, ее заклинило. По счастью, рядом оказался пожарный топорик. С третьего удара дверь с треском открылась, неистово крутанувшись на петлях. Первое, что бросилось в глаза и ноздри Николсона, - это дым, запах гари, море разбитой посуды и витавшие пары виски. Затем поток свежего воздуха стремительно развеял спертую атмосферу кладовой, и Николсон разглядел двух санитарок, сидевших на палубе почти у его ног: молодую малайку Лину, с темно-коричневыми глазами, широко раскрытыми от ужаса, и мисс Драхман, поднявшую к старшему помощнику свое бледное, напряженно-спокойное лицо. Николсон рухнул на колени сбоку от последней. - Ребенок? - хрипло спросил он. - Не беспокойтесь. Маленький Питер в безопасности. - Она мрачно улыбнулась Николсону и толкнула тяжелую металлическую дверь гладильной, уже к тому времени приоткрытую. Уютно закутанный в плотное одеяло, мальчик испуганно смотрел на Николсона. Протянув руку, старший помощник ласково взъерошил светлые волосы ребенка, затем резко встал, облегченно переведя дыхание. - Спасибо Господу хоть за это. - Он улыбнулся девушке. - И спасибо вам, мисс Драхман. Чертовски правильная идея. Вы не выведете его в коридор? Очень уж здесь душно. - Развернувшись, Николсон недоверчиво воззрился на раскинувшихся у его ног бок о бок молодого солдата Алекса и муллу; оба были явно без сознания. Фарнхольм осматривал голову муллы, но исходивший от генерала запах виски был столь силен, что, вероятно, пропитал даже его одежду. - Что, черт побери, здесь происходит? - ледяным тоном спросил Николсон. - Вы что, не можете оставить бутылку даже на пять минут, Фарнхольм? - Вы слишком прямолинейны, молодой человек, - донесся голос из дальнего угла кладовой. - Не стоит делать поспешных заключений, особенно неправильных. Николсон всмотрелся в мрак лишенной окон кладовой. Он едва различал неясные очертания мисс Плендерлейт, сидевшей опершись прямой спиной на холодильник. Ее голова склонилась над вязальными спицами, издававшими настойчивое клацанье. Николсон не верил своим глазам. - Что вы делаете, мисс Плендерлейт? - удивленно спросил он. - Вяжу, конечно. Вы разве никогда не видели человека за вязанием? - Вяжете? - с ужасом пробормотал Николсон. - Конечно, вяжете! - Он оторопело покачал головой. - Узнай об этом японцы, они бы завтра же потребовали перемирия. - Интересно, о чем это вы? - сухо вопросила мисс Плендерлейт. - Только не говорите мне, что вы тоже лишились рассудка. - Тоже? - Как и этот несчастный молодой человек. - Она указала на Алекса. Николсон быстро обернулся и, посмотрев на Фарнхольма, кивнул на мусульманина: - Прошу меня извинить, генерал. Он мертв? - Нет, слава Богу. - Фарнхольм выпрямился, стоя на коленях, и проговорил совершенно трезвым голосом. - Контужен и оглушен - вот и все. - И бросил на молодого солдата гневный взгляд. - Сущий молодой идиот! Пришлось выключить его бутылкой виски, - пояснил Фарнхольм. - Она разбилась. Должно быть, была треснутой. Невосполнимая потеря, просто невосполнимая. - Прошу вас, вынесите его отсюда. Остальные выходите тоже. - Николсон обернулся на звук открывшейся за ним двери. - Уолтерс! Я совсем про вас забыл. С вами все в порядке? - Все в порядке, сэр. Боюсь только, от радиорубки ничего не осталось. - Уолтерс выглядел бледным, но был энергичен, как всегда. - Это уже не имеет значения. - Николсон был благодарен Уолтерсу за его присутствие, выдержку и расторопность. Готовьте этих людей к подъему на шлюпочную палубу - в коридоре, хотя лучше - в вашем отсеке или каюте. На саму палубу их пока не выпускайте. И если им понадобится что-либо забрать из кают, дайте им на это пару минут. Уолтерс криво улыбнулся. - Отправляемся на небольшую прогулку, сэр? - На очень короткую. Только чтобы перебраться на безопасную сторону. - Вряд ли, подумал Николсон, моральный дух пассажиров поднимется, если сказать им то, в курсе чего был Уолтерс: единственной альтернативой сгоранию заживо была возможность взлететь на воздух вместе с судном. Старший помощник миновал дверь и едва удержался на ногах, когда на корме раздался чудовищный взрыв, конвульсивно сотрясший всю "Вирому" и почти взметнувший ее заднюю часть из воды. Николсон инстинктивно ухватился за косяк двери, поймал упавших на него мисс Драхман и Питера и быстро повернулся к Уолтерсу. - Последний приказ отставить. Никаких посещений кают. Выводите их прямиком наверх и проследите, чтоб они оставались там. - В четыре прыжка преодолев расстояние до кормовой двери и осторожно открыв ее, Николсон оказался снаружи. Взобравшись через мгновение на верхнюю ступень железного трапа на главную палубу, Николсон посмотрел на корму. Жар ударил ему в глаза, тут же вышибив слезы. Огромное клубящееся облако маслянистого черного дыма на сотни футов вздымалось в небо, все выше и выше, расстилаясь над судном, подобно грибу, гигантской непроницаемой шляпой. В основании же этого гриба, на уровне главной палубы, дыма не было совсем, лишь огненная стена футов шестидесяти в диаметре, взмывавшая вертикально и распадавшаяся далеко наверху на множество извивающихся языков, жадно тянувшихся ввысь и тонувших в клубящейся дымовой завесе. Несмотря на сильный жар, первой реакцией Николсона было закрыть не лицо, а уши: даже с расстояния ста пятидесяти футов рык огня казался громовым. Еще один просчет со стороны японцев, пронеслось в голове у Николсона. Бомба, предназначавшаяся для машинного отделения, разорвалась в бункерах с дизельным топливом, пробив двойную водонепроницаемую стену цистерны номер один. Полыхала, скорее всего, именно она всеми своими двумястами пятьюдесятью тысячами галлонов нефти за счет образовавшейся от снесенной стены неимоверной воздушной тяги. И все же сквозь рев огня Николсон расслышал пронзительный, рокочущий вой авиационного двигателя. Ухватив в ту же секунду глазом ослепительный отблеск фюзеляжа истребителя, стрелой заходившего со стороны правого борта, старший помощник судорожно бросился назад сквозь открытую дверь, и в ту же секунду раздался грохот снарядов, разорвавшихся там, где он только что стоял. Проклиная себя за рассеянность, Николсон поднялся на ноги, закрыл дверь на один из зажимов, быстро миновал коридор, обеденный салон и подошел к трапу на шлюпочную палубу. Фарнхольм с трудом поднимался по ступеням, неся на спине молодого солдата. Старший помощник помог ему добраться до верха, где Уолтерс взвалил Алекса на себя. Николсон взглянул вдоль коридора в направлении радиорубки. - Всех собрали, радист? - Да, сэр. Араб Джонни - на подходе; мисс Плендерлейт пакует вещи, будто бы собирается в двухнедельный отпуск. - Да, обстоятельная леди. - Николсон бросил взгляд в носовой конец коридора. Сайрен и его люди боязливо и обреченно жались у трапа, ведущего в штурманскую. Николсон глянул на Уолтерса. - Где Ван Эффен? - Без понятия, сэр. Я его не видел. Старший помощник подошел к Сайрену. - Где Ван Эффен? Тот пожал плечами, раздвинув в улыбке разбитые губы, и ничего не ответил. Николсон приставил пистолет к его солнечному сплетению, и улыбка сползла с загорелого лица. - Придется вам, видно, умереть, - любезно проговорил старший помощник. - Он ушел наверх, - кивнул на трап Сайрен. - Минуту назад. Николсон обернулся. - Радист, у вас есть пистолет? - В отсеке, сэр. - Сходите за ним. Ван Эффен не имел права оставлять этого человека. - Он дождался возвращения Уолтерса. - Не ждите особых причин, чтобы перестрелять этот сброд. Достаточно любого, даже незначительного повода. Николсон поднялся по трапу и через штурманскую рубку попал в рулевую. Вэньер пришел в сознание и, хотя все еще тряс головой, чтобы окончательно ее прочистить, уже был в состоянии помочь Ивэнсу перевязать руку. Маккиннон и капитан по-прежнему были вместе. - Вы не видели Ван Эффена, боцман? - Он был здесь минуту назад, сэр, потом поднялся на крышу. - На крышу? Да что, черт возьми... - Николсон едва сдержался. - Как вы себя чувствуете, Ивэнс? - Довольно разъяренным, сэр. - Ответ Ивэнса соответствовал его виду. - Если бы я только мог добраться до этих кровожадных... - Ладно уж, ладно, - коротко улыбнулся Николсон. - Вижу, что вы будете жить. Оставайтесь с капитаном. Ну, а как четвертый помощник? - Уже нормально, сэр. - Вэньер был очень бледен. - Просто немного поцарапало голову. - Хорошо. Возьмите с собой боцмана и ступайте травить шлюпки. Только первую и вторую: с третьей и четвертой покончено. - Он обернулся и посмотрел на капитана. - Вы что-то сказали, сэр? - Да, - ответил Файндхорн по-прежнему слабым, но уже более четким, чем прежде, голосом. - Третья и четвертая шлюпки уничтожены? - Разбомблены и сожжены до основания, - проговорил Николсон без горечи. - Основательная работа. Цистерна номер один полыхает, сэр. Файндхорн покачал головой. - Каковы надежды, дружище? - Никаких абсолютно, сэр. - Николсон снова повернулся к Вэньеру. - Если обе шлюпки пригодны, обеими и воспользуемся. - Он взглянул на Файндхорна. - Когда опустится ночь, нам лучше быть с Сайреном и его головорезами порознь. Капитан молча кивнул, и Николсон продолжил: - Погрузите столько одеял, пищи, воды, оружия и боеприпасов, сколько найдете. И не забудьте про санитарные сумки. Все это - в лучшую шлюпку, то есть в нашу. Это ясно? - Ясно, сэр. - И еще: когда закончите, приготовьте ременные носилки для капитана. Смотрите только, не попадите под огонь - пару минут назад я едва не распрощался с жизнью. И ради Бога, поторопитесь! Даю вам на все пять минут. Старший помощник осторожно вышел из рулевой рубки наружу. Его тут же с ног до головы обдало жаром, как из внезапно открывшейся двери котельной, но он не обратил на это внимания. Истребители, всего в полмиле от "Виромы" выстроившись один за другим, с уклоном на правое крыло, заходили на очередной круг. Николсон в пять прыжков покрыл расстояние до трапа, ведущего на крышу рулевой рубки, и резко остановился. Ван Эффен, лицо и рубашка которого были перепачканы в крови, только начал спускаться, полуподдерживая, полунеся на себе капрала Фрейзера. Солдат был очень плох и, очевидно, только усилием воли цеплялся за сознание. Его перекошенное болью лицо под темным загаром казалось совершенно бескровным. Правой рукой капрал держал то, что осталось от его левого предплечья, разорванного, искромсанного и ужасно изувеченного - лишь взрыв снаряда мог сделать такое. Однако крови Фрейзер, по-видимому, потерял немного: сразу над локтем Ван Эффен наложил жгут. Встретив их посреди трапа, Николсон обхватил солдата, рассчитывая взять часть веса его на себя, на него обрушился вдруг весь груз, а Ван Эффен стал снова взбираться на крышу рулевой рубки. - Куда вы собрались, приятель? - Николсону пришлось напрячь связки, чтобы перекричать гул пожара. - Мы покидаем судно. Слезайте! - Надо посмотреть, не осталось ли там еще кого живого, - прокричал Ван Эффен. Он крикнул что-то вдобавок, внимание Николсона уже переключилось на другое: истребители - теперь их осталось только три - более не кружили над судном. Перестраиваясь на ходу в линию крыло о крыло, они, круто кренясь, держали прямо на среднюю часть судна. Несложно представить, сколь лакомой и абсолютно беззащитной целью были для них трое, выставившихся напоказ на самом верху танкера. Николсон покрепче обхватил капрала Фрейзера и свободной рукой стремительно показал в небо. - У вас нет ни малейшего шанса, вы чокнутый! - закричал он. - Ван Эффен к тому времени уже достиг верха трапа. - Вы что, сошли с ума или ослепли? - Позаботьтесь лучше о себе, друг мой, - отозвался голландец и скрылся. Николсон не стал больше ждать - ему действительно следовало позаботиться о себе, и незамедлительно. До двери в рулевую рубку было несколько шагов - но Фрейзер теперь превратился в обмякшую, беспомощную массу. Истребителям понадобится секунд шесть, не более, чтобы выйти на оптимальное расстояние для атаки. Николсон уже слышал визгливое рычание двигателей, с каждым мгновением все более угрожающе выделявшееся на фоне рева огня. Буквально ощущая прицел на своей беззащитной спине, он не осмеливался оглянуться, зная и так, что самолеты максимум в двухстах ярдах от "Виромы". Добравшись наконец до задвижной двери рубки, Николсон несколько раз в тщетном отчаянии дернул ручку, как вдруг дверь рывком открылась, и боцман втащил капрала внутрь. Николсон стремительно кинулся на палубу, невольно морщась в ожидании снаряда. Когда он, извиваясь, перекатился в укрытие, раздался кратковременный, мгновенно достигший пика и тут же пошедший на спад грохот двигателей самолетов, пронесшихся над крышей рубки. Не было выпущено ни единого снаряда. Николсон, не веря, что жив, ошеломленно потряс головой и медленно поднялся на ноги. Быть может, пламя и дым ослепили пилотов, быть может, они просто израсходовали боеприпасы. Как бы то ни было, сейчас это представлялось уже неважным. Николсон заметил, что Фарнхольм стоял на мостике, помогая Маккиннону спустить солдата вниз. Вэньера видно не было, но Ивэнс по-прежнему находился с капитаном. Внезапно дверь штурманской рубки распахнулась на покореженных петлях, и лицо Николсона во второй раз за день застыло в изумлении. Стоявший перед ним человек был почти гол, если не считать обугленных и все еще тлевших и дымившихся по краям лохмотьев, бывших когда-то синими или голубыми брюками. Его брови и волосы были опалены, руки и грудь покраснели от ожогов. Грудь судорожно вздымалась, словно бы его легкие слишком изголодались по воздуху, чтобы тратить время на глубокие вздохи. - Дженкинс! - Николсон рванулся вперед, схватил человека за плечи и тут же отдернул руки, увидев, что лицо его исказилось от боли. - Да как же вы... я ведь видел самолеты... - Кто-то оказался взаперти, сэр! - перебил его Дженкинс. - В переднем насосном отсеке. - Он говорил торопливо, настойчиво и прерывисто, выдавливая одно-два слова с каждым вздохом. - Я бросился вниз с переходного мостика и приземлился на люк. По нему стучали изнутри, сэр. - Вы, конечно, открыли его? Правда? - тихо спросил Николсон. - Нет, сэр. Зажимы заклинило намертво, - устало покачал головой Дженкинс. - Я не смог их разомкнуть, сэр. - Люк оснащен зажимной трубой, - жестко проговорил Николсон. Дженкинс ничего не ответил и выставил на обзор свои ладони. Николсон поморщился. На них совсем не осталось кожи - лишь красная, сырая плоть, из-под которой виднелась белая кость. - Господи всемогущий! - Николсон несколько секунд смотрел на руки Дженкинса, затем взглянул в его полные боли глаза. - Простите меня, Дженкинс. Спускайтесь вниз и ждите возле радиорубки. - Он резко повернулся, когда кто-то дотронулся до его плеча. - А, это вы, Ван Эффен... Полагаю, вы понимаете, что, несмотря на все ваше безрассудство, вы самый везучий человек на свете? Высокий голландец положил две винтовки, автоматический карабин и боеприпасы на палубу и выпрямился. - Вы оказались правы, - спокойно проговорил он. - На крыше действительно делать больше нечего. Все мертвы. - Он кивнул на удалявшуюся спину Дженкинса. - Я слышал, что он сказал. Это люк в передней части мостика? Я отправляюсь туда. Николсон посмотрел в его спокойные серые глаза и кивнул. - Идемте со мной, если хотите. Мне может понадобиться помощь, чтобы вытащить его оттуда, кто бы он ни был, - сказал Ван Эффен. Спустившись в коридор, они наткнулись на ковылявшего с охапкой одеял Вэньера. - Как шлюпки, четвертый? - быстро спросил Николсон. - Замечательно, сэр. Их едва задело. Можно подумать, японцы умышленно оставили их целыми. - Что, обе? - изумленно воскликнул Николсон. - Да, сэр. - Вот это подарок, - пробормотал старший помощник. - Поторопитесь, Вэньер. Не забудьте про носилки для капитана. Внизу, на главной палубе, стоял удушливый жар. За пять минут интенсивность полыхавшего в грузовых трюмах пожара увеличивалась в два-три раза, и сквозь гул огня смутно улавливался практически не прекращающийся грохот лопавшихся и взрывавшихся металлических бочек с топливом. У Николсона это запечатлевалось где-то в уголке сознания, когда он колотил по люку концом двухфутовой трубы, служившей зажимным рычагом. Наклонившись низко над люком в ожидании ответа, Николсон видел, как льется со лба пот почти непрерывной струйкой. Воздух был таким сухим и перегретым, а металл - столь горячим - они чувствовали это даже через подошвы, - что капли пота мгновенно испарялись при соприкосновении с палубой... Вскоре снизу раздался ответный стук - очень слабый, но все-таки уловимый, - и они оба одновременно вздрогнули. Николсон не стал больше ждать. Зажимы оказались и вправду наглухо заклиненными - и понадобилась дюжина мощных ударов кувалдой, взятой с собой старшим помощником, чтобы освободить два из них. Последний же поддался с первого удара. Струя горячего зловонного воздуха ударила из покрытых мраком глубин насосного отделения, но Николсон и Ван Эффен оставили это без внимания и всмотрелись в темноту. Затем голландец включил фонарь, и они ясно разглядели перепачканные нефтью седые волосы взбиравшегося по трапу человека. Тут же две длинные руки потянулись вниз, и мгновением позже рядом со старшим помощником на палубе стоял человек, рефлекторно пытавшийся защитить лицо от хлынувшего жара. Он был в нефти с головы до ног, лишь белки глаз ярко выделялись на его перепачканном лице. Николсон ошеломленно проговорил: - Уилли! - Он самый, - нараспев произнес Уиллоуби. - И никто другой. Старый добрый Уилли. "Цветущим молодым людям и девушкам надлежит..." Не простые ж мы, однако, смертные. - Он стер с лица немного нефти. - Никаких панихид по Уиллоуби. - Но что, черт побери, вы делали?.. Не обращайте внимания. Идемте, Уилли. Времени в обрез. Мы покидаем судно. Поднимаясь на мостик, Уиллоуби жадно хватал ртом воздух. - И куда же мы направимся? - Как можно дальше от "Виромы", - мрачно сказал Николсон. - Танкер готов взлететь на воздух в любой момент. Уиллоуби обернулся, прикрывая глаза рукой. - Но это всего лишь бензин, Джонни. Всегда есть вероятность, что он просто выгорит сам по себе. - Вспыхнула цистерна номер один. - Тогда - в шлюпки, и да поможет нам Бог, - проговорил Уиллоуби. - Старина Уилли будет жить и бороться как-нибудь в другой раз. Через пять минут обе шлюпки загрузили всем необходимым и приспустили для погрузки людей. Всех выживших, включая и раненых, собрали вместе. Николсон посмотрел на капитана. - Готовы выслушать ваши приказания, сэр. Файндхорн слабо улыбнулся, - и даже это, видно, стоило ему огромных усилий, ибо улыбка перешла в гримасу боли. - Не время скромничать, мой мальчик. Вы командуете, мистер Николсон. - Он закашлялся и поднял глаза к небу. - Самолеты, мистер Николсон. Они запросто могут перестрелять нас, как кроликов во время спуска в шлюпки. - Они безо всяких помех сделают это и в открытом море, - пожал плечами Николсон. - У нас нет выбора, сэр. - Конечно. Простите за глупое замечание. - Файндхорн откинулся и закрыл глаза. - Самолетов нам опасаться нечего, - раздался до странности уверенный голос Ван Эффена. Он улыбнулся Николсону. - Вы и я могли умереть уже дважды. Они или не могут, или не желают стрелять в нас. Есть также и другие причины, но время не терпит, мистер Николсон. Глухой протяжный рокот прокатился по судну. Затем "Вирому" охватила тяжелая беспрерывная дрожь от носа до кормы, и почти мгновенно от резкого головокружительного крена палуба ушла из-под ног куда-то в сторону кормы. Николсон ухватился за дверь и слабо улыбнулся Ван Эффену. - Время на самом деле не терпит, Ван Эффен. Не могли бы вы всегда столь масштабно иллюстрировать свои мысли? - Он повысил голос: - Так, всем в шлюпки. Спешить, однако, следовало ранее - положение стало отчаянным. Перегородки цистерны номер два были прорваны, и нефть уже полилась в море, так как "Вирома" здорово осела на корму. Николсон ясно понимал, что чрезмерная суматоха и напряжение могли лишь вогнать пассажиров в панику. Маккиннон и Ван Эффен распределяли пассажиров по местам, перенося больных и укладывая их между банками, обмениваясь при этом спокойными, бодрыми репликами. Сквозь гул пожара пробивался какой-то странный звук, сочетавший пронзительное, заставлявшее леденеть кровь шипение и глухой треск, похожий на звук рвущегося ситца, только интенсивнее в тысячу раз. Пекло теперь было просто невыносимым. Две огромные стены огня стали неуклонно сходиться друг с другом - бледно-голубая полупрозрачная завеса, поблескивавшая и полуреальная, наступавшая с носовой части танкера, и подернутая дымом, кроваво-красная - с кормы. Дыхание теперь раздирало горло. Дженкинс страдал, наверное, более всех, ибо раскаленный воздух постоянно запускал свои когти в обожженную кожу и кровоточащую плоть его рук. Маленький Питер Тэллон, наоборот, испытывал минимальные неудобства, о чем позаботился боцман, смочивший в раковине кладовой большое шерстяное одеяло и завернувший мальчика с ног до головы. Через три минуты после приказа Николсона обе шлюпки были спущены на воду. Левобортная, управляемая только Сайреном и его людьми, коснулась морской поверхности первой, что не удивительно, так как людей в ней было меньше, к тому же, почти непострадавших. Однако, бросив на нее прощальный взгляд, Николсон понял, что пройдет много времени, пока Сайрену и компании удастся отойти от танкера на безопасное расстояние. Они предпочли заняться выяснением отношений на почве управления такелажем, и двое из них уже наносили друг другу увесистые удары под общий гвалт и бурную жестикуляцию. Николсон безразлично отвернулся. И менее чем через минуту последним спускался по узловатому спасательному лееру в шлюпку номер один. Только увидев под собой набитую пассажирами и оснащением лодку, Николсон осознал, сколь трудно будет на одних веслах отплыть от борта, тем более, что только трое или четверо умели или хотя бы могли грести. Однако, когда его нога коснулась байки, двигатель закашлял, зафыркал и наконец завелся, перейдя на ровное урчание, едва слышимое в гуле пожара. Через минуту они уже порядочно отошли от борта "Виромы" и огибали нос танкера. Несмотря на две сотни футов воды, отделявшие их теперь от объятого пламенем бака "Виромы", от жара по-прежнему слезились глаза и першило в горле. Николсон, тем не менее, старался держаться пока в относительной близости от судна и обходить нос без потери дистанции. Вскоре левый борт танкера предстал перед ними, как и шлюпка номер два. Сайрену, видимо, удалось наконец восстановить порядок угрозами и беспрерывным и беспорядочным использованием отпорного крюка. Вследствие чего двое лежали на дне шлюпки, еще один занимался своей повисшей плетью рукой, и у Сайрена, в итоге, осталось только трое для борьбы с волнами и течением. Николсон сжал губы и посмотрел на капитана. Файндхорн истолковал этот взгляд правильно и тяжело и неохотно кивнул. Спустя полминуты Маккиннон швырнул кольцо веревки, аккуратно приземлившееся на борт второй шлюпки. Сайрен быстро обвязал веревку вокруг мачтовой банки, и почти одновременно моторная шлюпка двинулась прочь от танкера. На этот раз Николсон не делал попыток обогнуть судно и направился прямо в море, намереваясь покрыть максимально возможное расстояние за минимально короткое время. Истребители все еще кружили в небе, но совершенно бесцельно: раз уж они не атаковали их во время погрузки в шлюпки, значит, не ставили это целью вообще. Прошло минут пять, и "Вирома" заполыхала сильнее, чем прежде. Языки бушевавшего на баке пламени были теперь отчетливо видны на фоне густого облака дыма, валившего из двух кормовых топливных цистерн и распространившегося над морем на полмили. Под темным его балдахином два громадных огненных столба сходились все ближе и ближе, поражая почти инфернальным великолепием этого неукротимого сближения. И Файндхорн, наблюдая за агонией своего судна, вдруг почувствовал неизъяснимую уверенность, что, когда они сольются воедино, конец не заставит себя ждать. Так и случилось. Столб белого пламени взметнулся вверх откуда-то из-за мостика, взбираясь на сто, двести, триста, четыреста футов, и вдруг исчез. Сразу после этого до шлюпок донесся глухой протяжный рокот, постепенно сошедший на нет, оставив после себя лишь пустое безмолвие. Конец был быстрым, спокойным и несуетливым: "Вирома" с достоинством, грациозно и плавно ушла под воду своим ровным прямым килем вверх, подобно уставшему от бесконечных передряг, израненному судну, отжившему свой век и радующемуся возможности уйти на вечный покой. Наблюдатели на шлюпках услышали мягкое кратковременное шипение залившейся в раскаленные трюмы воды, увидели концы двух стройных мачт, грациозно ускользавших в пучину, несколько поднявшихся на поверхность пузырей, а затем - ничего. Ни плавающего на пропитанной нефтью воде дерева, ни обрывков такелажа, - совсем ничего. Будто бы и не существовало никогда "Виромы". Капитан Файндхорн повернулся к Николсону. Его похожее на маску лицо было лишено какого-либо выражения, поблекшие глаза - пусты. Почти каждый в шлюпке смотрел на него, открыто или украдкой, но капитан, казалось, даже не замечал этого. - Курс прежний, мистер Николсон, будьте добры. - Его голос был хриплым и глухим, но лишь от слабости и заливавшей горло крови. - Двести, насколько я помню. Наша цель также остается прежней. Мы должны достичь Мэклсфилдского пролива за двенадцать часов. VIII Нескончаемо и безымянно тянулись часы под голубым безоблачным небом, расцвеченным яростным сиянием тропического солнца, и по-прежнему шлюпка номер один с пыхтением ровно двигалась на юг, волоча за собой на буксире вторую. Обычный запас топлива для шлюпки рассчитан всего на сотню миль при работе двигателя на полную мощность. Но у Маккиннона хватило предусмотрительности взять с собой несколько дополнительных канистр с бензином, и у них достаточно топлива, чтобы даже при плохой погоде дойти до Лепара, острова, размерами примерно с остров Шеппи, расположенного немного к западу от выхода из Мэклсфилдского пролива. Файндхорн, с его пятнадцатилетним опытом плавания в этих местах за плечами, знал Лепар как свои пять пальцев и, что самое главное, знал, где там можно отыскать много бензина. Единственным неизвестным оставались японцы, которым было вполне по силам захватить остров. Однако принимая во внимание факт, что их сухопутные силы слишком широко разбросаны, возможность оккупации столь маленького клочка суши представлялась маловероятной. С большим же запасом бензина и пресной воды на борту можно было плыть куда угодно, хоть до Зондского пролива между Суматрой и Явой, - особенно в сезон северо-восточных пассатов. Но пока пассатами и не пахло - не было даже легчайшего западного бриза. Воздух был абсолютно неподвижен и удушливо-горяч, а едва заметное его колебание от движения шлюпки казалось скорее пародией на прохладу и было хуже, чем просто ничего. Сверкающее солнце начало садиться, плавно опускаясь далеко на западе и оставаясь при этом палящим. Оба паруса Николсон приспособил под тенты, натянув кливер над носовой частью шлюпки, а привязанным к середине мачты люггером накрыв корму насколько хватило его длины. Но даже под таким прикрытием жара по-прежнему была гнетущей: ртутный столбец застыл где-то между восьмьюдесятью и девяноста градусами по Фаренгейту при относительной влажности более восьмидесяти пяти процентов. В любое время года в Ост-Индии температура воздуха редко падает ниже восьмидесяти. Нечего было и думать о ее уменьшении, как и надеяться найти хотя бы минутное облегчение в воде, температура которой ненамного отличалась от температуры воздуха. Так что пассажирам оставалось лишь вяло и апатично обмякнуть в тени импровизированного тента и, потея, молиться о заходе солнца. Пассажиры... Кроме самого Николсона, на борту насчитывалось семнадцать человек. Из них, с учетом войны и необходимых знаний по навигации, по-настоящему положиться можно было только на двоих: на высокого профессионала Маккиннона - хладнокровного, несгибаемого стоика, стоившего двоих; и Ван Эффена, еще одну "неизвестную величину", доказавшую, однако, свою решительность и эффективность в экстремальной ситуации. О Вэньере с уверенностью судить было сложно: всего-навсего юноша, он, возможно, и выдержит длительные тяготы и лишения, но покажет это только время. Уолтерс, все еще выглядевший больным и потрясенным, мог быть полезен лишь после окончательной поправки. Вот, пожалуй, и все. Касательно же других... Второй стюард Гордон, тонколицый человек с водянистыми глазами - неизлечимо скрытная личность - отличался вороватостью. Сегодня он все время таинственным образом исчезал со всех вверявшихся ему постов, что просто бросалось в глаза. К тому же ни моряком, ни бойцом в общем смысле этого слова назвать его нельзя, как нельзя доверить и что-либо, не связанное с его личной постоянной безопасностью или выгодой. Ни мусульманский священник, ни странный, загадочный Фарнхольм, сидевший на одной банке и о чем-то таинственно перешептывавшиеся, тоже никак сегодня себя не проявили. На свете не было еще более благожелательного и порядочного человека, чем Уиллоуби, однако, вне машинного отделения и его любимых книг и несмотря на все его, скорее, патетическое желание быть полезным, не сыскать личности беспомощнее и нерешительнее милого второго механика. Капитан, рулевой Ивэнс, Фрейзер и молодой матрос Дженкинс были в слишком плачевном состоянии, чтобы требовать от них более чем символической помощи. Молодой солдат Алекс - чья фамилия, как узнал Николсон, была Синклер - как и всегда, беспокойно и беспрестанно переводил широко раскрытые глаза с одного сидевшего в лодке на другого и непрерывно вытирал ладони о брюки на бедрах, словно желая стереть с них какую-то нечисть. Оставались только три женщины и маленький Питер, да еще Сайрен со своими головорезами, от которых можно ожидать чего угодно. Перспективы, по большому счету, открывались безрадостные. Единственным на обе шлюпки счастливым и беспечным человеком был маленький Питер Тэллон. Одетый лишь в коротенькие, цвета хаки шорты с лямками, он, казалось, не был подвержен влиянию жары или чего-либо еще, беззаботно покачиваясь на кормовых шкотах и грозя каждую секунду перевалиться за борт. Так как общность переживаемых событий порождает доверие, Питер перестал с опаской относиться ко всем членам команды, и только Николсон не удостоился пока его, хотя бы сдержанной, симпатии. Всякий раз, когда старший помощник, чье место у румпеля было ближе всех к Питеру, предлагал ребенку кусочек галеты или стакан разбавленного водой сладкого сгущенного молока, тот, робко улыбнувшись, наклонялся вперед и, схватив предложенное, вновь отстранялся, ел и пил, глядя на Николсона исподлобья с подозрением в прикрытых веками глазах. Если же старший помощник протягивал руку, чтобы потрепать его по плечу или взъерошить волосы, Питер стремительно бросался в объятия сидевшей по правому борту мисс Драхман, запуская одну пухлую ручку в ее блестящие черные волосы, что неизменно вызывало у девушки невольное "ой!", и одаривал Николсона пристальным суровым взглядом, пряча глаза за растопыренными пальцами левой руки. Подглядывание сквозь пальцы вообще было его любимым трюком, возможно, ребенку казалось, что это позволяет оставаться незамеченным. Радуясь шутовству Питера, Николсон на некоторое время забывал о войне и их почти безнадежном положении, но рано или поздно горечь реальности вгоняла его в отчаяние с все возрастающим страхом за дальнейшую судьбу мальчика, если он попадет в руки японцев. А японцы настигнут их обязательно. Николсон не сомневался в этом, как и в том, что не сомневается в этом и капитан Файндхорн, несмотря на оптимистические разговоры о плавании к Лепару и Зондскому проливу. Японцы знали об их местоположении с точностью до нескольких миль и могли найти и уничтожить их, когда им вздумается. Единственной загадкой было то, почему они до сих пор не сделали этого. Интересно, подумал Николсон, а догадываются ли остальные, что часы их свободы и безопасности сочтены, что кошка только забавляется с мышкой? Но если они и догадывались, это никак не отражалось на их поведении и внешнем облике. Во многом беспомощные и бесполезные, находившиеся в шлюпке люди были страшной обузой для любого, надеявшегося вывести их из зоны риска, однако Николсон не мог не признать за ними одного неоспоримого достоинства: не беря в расчет Гордона и не оправившегося от шока Синклера, их моральный дух вызывал восхищение. Без единой жалобы они с полной самоотдачей занимались укладкой одеял и провизии с максимальной компактностью, освобождая места для раненых, жертвуя собственным комфортом. Раненые же, подхватывая общее настроение, безропотно внимали наставлениям Николсона и занимали свои далеко не удобные ложа с веселой охотой. Две санитарки, при на удивление квалифицированной помощи генерала Фарнхольма, в течение почти двух часов корпели над пострадавшими и прекрасно справлялись со своими обязанностями. Никогда еще требования страховых компаний о том, что спасательные шлюпки должны быть обеспечены санитарными сумками и пакетами первой помощи со всем необходимым, не казались столь оправданным и не были столь удовлетворены: нашатырь, омнопон, сульфаниламидный порошок, кодеин, противоожоговые мази, бинт, марля, вата и прочие перевязочные материалы, - всего этого было предостаточно и в полной мере использовалось. Кроме того, у мисс Драхман был при себе собственный хирургический комплект, и с помощью боцмана, вырубившего из шлюпочных рыбин ножом и топориком отличные лубки, она за десять минут обработала и зафиксировала искалеченную руку капрала Фрейзера. Мисс Плендерлейт была просто великолепна. Сложно подобрать другое слово. Она обладала поразительной способностью смягчать обстоятельства до утешительной обыденности и могла, казалось, всю свою жизнь провести в открытой шлюпке. Именно она закутывала раненых в одеяла, бережно устраивая их головы на спасательные ремни и терпеливо журя, словно непослушных детей, при малейших признаках неподчинения. Именно она взяла на себя миссию кормления пострадавших и внимательно наблюдала, чтобы они съедали все до последней крошки и выпивали до последней капли. Именно она забрала у Фарнхольма его кожаный саквояж, поставила возле своего места и, подобрав оставленный Маккинноном топорик, с решительным блеском в глазах информировала взбешенного генерала, что дни его пьянства позади и содержимое его чемоданчика отныне будет использоваться исключительно в медицинских целях, - после чего - невероятно! - извлекла из недр собственного вместительного саквояжа спицы и моток шерсти и принялась невозмутимо вязать. И, наконец, именно она сидела теперь с доской на коленях, разрезала аккуратными полукружиями хлеб и мясные консервы и вручала это вместе с леденцами и сгущенным молоком пытавшемуся скрыть улыбку Маккиннону, принужденному ею выполнять функции официанта. Внезапно голос мисс Плендерлейт возрос почти на октаву: - Мистер Маккиннон! Что это вы, интересно, делаете? - Боцман опустился на колени рядом с мисс Плендерлейт, напряженно всматриваясь из-под парусного тента куда-то вдаль. Пожилая леди несколько раз повторила вопрос и, не получив ответа, с негодованием ткнула боцмана промеж ребер рукояткой ножа. На этот раз Маккиннон вздрогнул. - Посмотрите, что вы натворили, неуклюжий растяпа! - воскликнула мисс Плендерлейт, показывая ножом на добрые полфунта мяса, бесформенной массой лежавшие на палубе. - Простите, мисс Плендерлейт, простите. - Боцман поднялся, рассеянно смахивая куски солонины с брюк, и повернулся к Николсону. - Приближается самолет, сэр. Довольно, правда, медленно. Николсон с внезапно сузившимися глазами приподнял тент и пристально взглянул на запад. Он заметил самолет почти сразу: тот летел на высоте примерно двух тысяч футов и не более чем в двух милях от шлюпок. Впередсмотрящий Уолтерс его не увидел, что неудивительно: самолет, казалось, возник прямо из солнца. Чуткие уши Маккиннона, должно быть, уловили отдаленный гул двигателя. Как это ему удалось, Николсон понять не мог. Сам он даже сейчас ничего не слышал. Подавшись назад, Николсон посмотрел на капитана. Файндхорн лежал на боку - или в глубоком сне, или без сознания. - Спустите парус, боцман, - быстро проговорил старший помощник. - Гордон, помогите ему. И поторопитесь. Четвертый помощник? - Сэр? - Несмотря на бледность, Вэньер выглядел полным сил. - Оружие. Каждому - по единице: себе, генералу, боцману, Ван Эффену, Уолтерсу и мне. - Он взглянул на Фарнхольма. - Здесь есть какой-то автоматический карабин, сэр. Вы знаете, как им пользоваться? - Конечно! - Бледно-голубые глаза генерала уверенно сверкнули. Фарнхольм протянул руку и, взяв карабин, взвел затвор одним уверенным движением пальцев. Затем, положив оружие поперек колен, со свирепой надеждой посмотрел на приближавшийся самолет, - как старый боевой конь, почуявший запах сражения. И даже в этот хлопотный момент Николсон изумился, сколь решительная перемена произошла с генералом по сравнению с ранним днем: человека, радостно бросившегося в укрытие кладовой больше не существовало. Это было совершенно невероятно. Где-то глубоко в сознании Николсона, правда, с самого начала сидело смутное ощущение, что чересчур уж состоятелен Фарнхольм в своей несостоятельности, что в основе такого поведения лежит продуманный и тщательно скрываемый образчик. Но это было всего лишь ощущением. Как бы там ни было, искать сейчас объяснение было недосуг. - Опустите оружие, - настойчиво проговорил Николсон. - Держите его незаметно. Оста