но мне кажется, в 4-Д уже никто не вернется. Они едва ли станут продлевать срок аренды. - Хорошо, мы займемся квартирой, - сказал Мурхэд, - а ты проверь этого Клингмана. - Ладно, - ответил Сторм. - Дай мне быстренько выписку из Балтиморского справочника. Телефон Дэвида Клингмана или телефон компании "Кроун Артс", адрес: Чарлз-стрит, 939. - Не вешай трубку! - сказал Мурхэд. Через несколько минут он сообщил: - Никакой компании "Кроун Артс" в Балтиморе не зарегистрировано. - Так я и знал, - сказал Сторм. - А как насчет Клингмана? - В справочнике два Дэвида Клингмана. Один Дэвид Р., другой Дэвид У. Мурхэд продиктовал адреса и номера телефонов. - Желаю удачи, Ларри, мальчик мой, и главное, - не торопись, слышишь? Нам не нужны скороспелые сенсации. - Ну это уж дискриминация! - возмутился Сторм. - Самая грязная работа достается мне, потому что мой отец потерял справку о расовой принадлежности. - Вот именно! - рассмеялся Мурхэд. - Остается тебе уповать на победу черной расы. Когда придешь к власти, станешь, как я, валять дурака. А пока убирайся из эфира. Зря тратишь время. - Ладно, Мур-дур-хэд! И не вызывай нас. Мы тебя сами вызовем. Мысленно Сторм уже намечал самый короткий маршрут в Балтимор, когда вдруг ему пришло в голову, что он позабыл кое-что проверить. Он вылез из машины и вернулся в дом Беверли Уэст. Управляющий подметал ступеньки перед подъездом. - Еще один вопрос, - сказал ему Сторм. - Где здесь ближайший гараж-стоянка? - За углом направо. Дежурный, сидевший в застекленной будке, замигал при виде удостоверения ФБР, затем предупредительно распахнул перед Стормом дверь. "Впечатлительный юноша", - насмешливо подумал Сторм. Описание "Дэвида Клингмана" не вызвало у дежурного механика ассоциаций, и он вызвался позвонить ночному сторожу. Голос на другом конце линии был сонным, однако вполне осмысленным. Да, он помнит человечка в очках с темной оправой. Кажется, он приезжал в гараж раз в неделю вечером и уезжал около часа ночи. Приметы машины? Особых нет, но, кажется, номер был из Мэриленда. Был ли на прошлой неделе? Кажется, да, но не уверен. Сторм поблагодарил и еще раз извинился за то, что поднял его с постели. Чеки с отметкой о времени пользования гаражом отсылались в центральную контору первого числа каждого месяца, сообщил дневной дежурный, поэтому чеки за август все еще у него. Он очистил для Сторма место за маленьким столом и дал ему кучу контрольных талонов. Все они - штук по триста за каждый день - были сложены отдельными пачками, перетянутыми резинкой. Они были рассортированы по часам оплаты, то есть отъезда, поэтому Сторм сразу отобрал четыре пачки за августовские четверги. Уже через несколько минут он нашел то, что искал. Один и тот же мэрилендский номер появлялся в первые часы ночи по четвергам: в 00:50; 01:03; 00:57. В последний августовский четверг машина покинула гараж в один час восемь минут. Ларри вернулся к своей машине и вызвал по радиофону Мурхэда. - Что-то ты сегодня разговорчивый, - проворчал Мурхэд. - Может, уже разделался с "Аяксом"? - Нет, Клайд, но, кажется, я нашел того, второго парня. Сделай одолжение, попроси наше отделение в Балтиморе проверить номер машины из Мэриленда МК-4472. Мне это нужно немедленно или, как ты говоришь, вчера. - Сосчитай до пяти и перезвони мне. Когда Сторм снова вызвал Мурхэда, тот коротко сообщил: - Легковая машина из Мэриленда под номером МК-4472 зарегистрирована на имя Филипа Джекоба Любина. - Записал. - Адрес: Балтимор, Чарлз-стрит, 3333, и наше балтиморское отделение сообщает, что это недалеко от университета Джона Хопкинса. Не спутай с медицинской школой, Ларри. Ищи университетский городок. - Еду. Кстати, ты не удивлен, что я так быстро превратил Дэвида Клингмана в Фила Любина? - Ты просто гений, Ларри Сторм. Но воздам я тебе по заслугам, когда настанут лучшие времена, если только они вообще настанут после всей этой неразберихи. Час спустя Сторм был уже в Балтиморе. Он поставил машину на Чарлз-стрит возле такого же, как на Р-стрит, жилого дома, но на сей раз южного стиля и под названием "Квартиры Чарлза". В широкий коридор, застеленный восточным ковром, выходили два небольших холла. - Чем могу быть полезной? - осведомилась сидевшая за конторкой женщина средних лет, с уверенными манерами, поправляя иссиня-черные волосы. - Я ищу Филипа Любина, - сказал Сторм. - Он в отпуске. Желаете оставить ему записку? - Нет, благодарю. - Не имело смысла без нужды показывать свое удостоверение. На всякий случай он сказал: - Я по поручению одного друга. (Это была святая истина.) Не лучше ли оставить записку в университете? - Да, наверное, лучше. Доктор Любин почти всю корреспонденцию получает на университет. - А в каком здании? - Спросите Роулэнд Холл, - ответила она. - Там, где деканат математического факультета. Передать доктору Любину, кто его спрашивал? Тут Сторм не удержался: - Да, конечно! Дэвид Клингман. - Хорошо, мистер Клингман. "Все-таки "мистер", - подумал он. - В Балтиморе это почти то же самое, что "сэр" в Вашингтоне. Наверное, времена в самом деле меняются". Шикарная маленькая брюнетка, секретарша доктора Любина и восьми других профессоров математики в университете Джона Хопкинса, была предупредительна и словоохотлива. Сторм знал этот тип женщин. С теми, у кого потемнее цвет кожи, они держатся с преувеличенной любезностью и так усердствуют, что у них слова набегают на слова. - Господи, какая жалость! - щебетала она. - Как же вы с ним разминулись? Ведь он только вчера уехал и теперь вернется бог знает когда. Понимаете, в следующем семестре у него нет лекций, вот он и решил отправиться в путешествие на машине, сначала на запад, а потом в Канаду. Он так переутомился, бедняга... Вот ведь незадача! А вы давно его знаете? - Не очень, - ответил Ларри. "Действительно, не очень, - подумал он, - узнал о нем часа два назад". - Скажите, мисс, а кто у вас декан математического факультета? - Он сейчас в Европе, на год, по приглашению, но его заменяет доктор Уинтроп, заместитель декана. Если хотите увидеться с ним, он внизу, дверь из холла налево. Она показала ему дорогу. Удостоверение ФБР позволило Сторму сразу попасть в кабинет Генри Уинтропа. Это был худощавый загорелый и сдержанный человек. Он крепко пожал руку Ларри. Ларри подумал, что, наверное, он играет в теннис. Уинтроп внимательно рассмотрел его удостоверение. - Ваши люди частенько появляются здесь, - сказал он. - Слишком уж пекутся о безопасности в последнее время. - Доктор Уинтроп, - сказал Сторм, - мне нужны все сведения о докторе Филипе Любине. Я был бы признателен, если бы вы уделили мне несколько минут, а затем позволили познакомиться со всеми документами, имеющими к нему отношение. - Понятно, - Уинтроп уселся поплотнее в своем вращающемся кресле и обхватил руками колено. - Снова вопросы безопасности? Или, может быть, Фил Любин преступил закон? И то и другое трудно себе представить. - Нет, сэр. К сожалению, ничего не могу уточнить. Методы ФБР, понимаете? В этом деле замешан некто другой. Доктор Любин был всего лишь его другом. Но в таких случаях мы, разумеется, проверяем всех знакомых... - Да, разумеется... Вы не будете возражать, если я позвоню в местное отделение ФБР? Не потому, что я вам не верю, на всякий случай?.. - О, пожалуйста! - сказал Сторм. - Номер телефона ЛЕ 9-6700. Я подожду в холле. Уинтроп остановил его движением руки. - Не нужно. Когда секретарша соединяла его с балтиморским отделением ФБР, Уинтроп осведомился о специальном агенте, описал Сторма и рассказал о его запросе. В какой-то момент он замялся, взглянул на Сторма и сказал: "Да, да..." Ларри догадался, что Фэрбенкс спросил, не негр ли этот агент ФБР. Уинтроп отвел трубку в сторону. - Он хотел бы поговорить с вами. - Это ты, Боб? Говорит Ларри Сторм, проверяю вариант МК-44, о котором ты нам сообщил. - По делу "А"? - Точно. "Аякс". Работаю на Мурхэда. - Ясно, Ларри. Дай трубку профессору, я его успокою. После этого Уинтроп отвечал на все вопросы Ларри, хотя и держался по-прежнему настороженно. Он явно старался догадаться, к чему это расследование. Сторм делал заметки. Любин значится в американском издании "Who is Who" ["Кто есть Кто" - справочники с краткими сведениями об известных людях] и в справочнике Американского математического общества. Родился в Небраске, закончил Чикагский университет, там же получил звание магистра, затем доктора математических наук. Преподавал в Корнелле, потом, одиннадцать лет назад, перешел в университет Джона Хопкинса. Теперь не работает на младших курсах. Ведет только специальные семинары по анализу Фурье и пространству Гильберта. Но по-настоящему интересуется только своими изысканиями. Составлял проекты для многих научных фондов, вел специальные исследования для ЦРУ. Тут Ларри подумал: если Любин работал на ЦРУ, на него должно быть досье толщиной в полметра. Почему же Мурхэд не запросит это досье и не избавит его от лишней работы? Но он сразу представил себе ответ Мурхэда: "Правильно, Ларри, но ты проверь все, что можешь, в университете. Ты знаешь методы ФБР. Проверь, перепроверь и еще раз пере-перепроверь". Любин был почти полиглотом. Знал немецкий, датский, китайский, французский и даже, как полагал Уинтроп, кое-что из малоизвестных племенных языков Африки. Обладал острым, творческим умом, но характер у него был, как бы это сказать, резковатый. Давно мог бы стать деканом факультета, однако совершенно не интересовался административной работой. Право, он, Уинтроп, не может его упрекать. Это же тоска зеленая! Любин холост. Был, кажется, помолвлен. Но слишком глубокая его преданность науке, видимо, отталкивала женщин. Живет в "Квартирах Чарлза"... Зрение слабое. Слишком много читает. Честно говоря, все опасались, что он не выдержит такой нагрузки, поэтому, когда Любин месяц назад попросил освободить его от лекций на следующий семестр, он, Уинтроп, сразу согласился. Единственное, что не вяжется с его характером, это любовь к автомашинам. Любит гонять на своем "мустанге" и копаться в моторе. Насколько он, Уинтроп, знает, Любин уехал на машине вчера, в воскресенье. Куда-то на запад. Разумеется, он обещал звонить время от времени, но вряд ли Фил вернется в Балтимор до февраля. Что-нибудь еще? - Может быть, позже, когда я просмотрю его дело, - ответил Сторм. - А пока одна подробность. Понимаю, это вопрос деликатный, мистер Уинтроп, но так уж у нас заведено. Есть у вас какие-либо основания предполагать, что в половом отношении доктор Любин не совсем нормален? Любезная улыбка сползла с лица Уинтропа. - Мы на факультете никогда не интересовались подобными вещами... Послушайте, мистер Сторм, не" ужели правительственные органы имеют право заниматься сексуальной жизнью частных лиц? Какое вам до этого дело? - Это отвратительно, - сказал Сторм, - но время от времени такие подробности помогают найти недостающее звено. А я, мистер Уинтроп, в конечном счете только выполняю приказ. - Понимаю... Я не хотел обидеть вас лично... Во всяком случае, вряд ли я смогу вам помочь. - Я должен был задать вам этот вопрос, - настаивал Сторм. - Ну что ж, - Уинтроп помолчал, глядя в потолок. - Вы употребили слово "нормален". С академической точки зрения это слово довольно неопределенно. Полагаю, вы имели в виду нечто конкретное? - Да, - ответил Сторм. - Не замечали вы у доктора Любина склонности к гомосексуализму? Уинтроп нахмурился. - Я предпочел бы вообще не отвечать на подобные вопросы, но боюсь, что мой отказ навредит доктору Любину. Позвольте немного подумать. - Пока он думал, Сторм изучал его лицо. - Я бы ответил "нет", и прошу не придавать значения тому, что я ответил не сразу. Просто я старался проверить себя, смогу ли я обосновать свой ответ... Веских доводов у меня нет, я полагаюсь только на интуицию. С Филом мы встречались почти ежедневно на протяжении шести-семи лет. Я не специалист в подобных делах, но присутствие гомосексуалистов вызывает у меня чисто физическое отвращение. В присутствии Фила я никогда ничего подобного не ощущал... С другой стороны, сомневаюсь, чтобы Фил был способен на сильные эмоции. Он часто появлялся в обществе с женщинами, но я бы не сказал, что у него были серьезные привязанности. Он очень занятой и целеустремленный человек. - Уинтроп помолчал, усмехнулся. - Наверное, все мои слова доказывают лишь одно: что наш математический факультет в этой области не обладает достаточным опытом. - Мне кажется, вы ответили честно, а это все, что мне было нужно, - сказал Ларри. - У вас больше нет вопросов? - Только один, последний, - ответил Ларри. - Кто его друзья? Мне бы хотелось получить их список, так, для проформы. Уинтроп назвал многих преподавателей факультета, одного доктора из Балтимора, слепую женщину, которой Любин читал раз в неделю, хотя у него самого болят глаза, целый ряд математиков, американцев и иностранцев. Но он не упомянул имени Стивена Грира, и Ларри это отметил. Уинтроп вдруг хмыкнул. - Да, чуть не забыл Юджина Каллигана, пресс-секретаря Белого дома! Любин шутил, что может в любой момент сменить университет на уютное местечко в Вашингтоне, потому что у него там друг. Любин читал лекции в Чикаго, когда Каллиган был еще студентом. Они до сих пор поддерживают связь... Сторм провел целый час в канцелярии факультета над личным делом доктора Любина, выписывая даты, ученые звания и прочие данные. Что он узнал? Возраст - сорок три года, аппендикс удален, посещает балтиморскую синагогу, сын ныне покойного преподавателя иностранных языков в Омахе, в школе занимался бегом с барьерами, позднее в колледже спорт бросил. В университете Джона Хопкинса получает 20.000 долларов в год плюс дополнительные гонорары за специальные исследования для научных фондов. Два года назад комитет по Нобелевским премиям интересовался работами Любина. К тому времени, когда Сторм закончил, было уже три часа, и он почувствовал, что его пустой желудок бунтует. Он подкрепился по соседству с университетским городком. За едой Сторм еще раз просмотрел заметки о жизни и времяпрепровождении Филипа Любина. И когда он рассеянно оплачивал чек, его вдруг осенила догадка. Сначала ему показалось, что проверка ее потребует массы времени и хлопот, но чем больше он думал, тем сильнее росла уверенность. Он коротко доложил обо всем Мурхэду из аптечной телефонной будки, позволив себе лишь короткую шуточную перебранку. Затем погнал машину в предместье Балтимора, где возвышалось здание городской почты и суда. На лифте он поднялся на четвертый этаж и прошел через запущенный холл, - почему это большинство правительственных учреждений нагоняют такое уныние? - мимо фотографий десяти самых опасных разыскиваемых преступников в отделение ФБР. Боб Фэрбенкс, начальник отделения, дал ему список открытых стоянок и гаражей Балтимора и пустил в кабинет для приезжих агентов. Здесь Сторм на городской карте начертил несколько кругов, разбегающихся от одного центра, от "Квартир Чарлза". Затем он отметил все гаражи и стоянки внутри каждого круга. Когда Сторм, без сил и без бензина, закончил к десяти вечера свой рабочий день, он успел объехать стоянки и гаражи только во внутреннем круге. После этого в гостинице "Лорд Балтимор" он подкрепился у себя в номере двумя бифштексами и стаканом молока и до часу ночи еще стучал на портативной машинке отчет об операции "Аякс". На следующее утро он был за рулем уже в половине девятого и продолжал кружить по городу. Это была утомительная и нудная работа. Сначала показываешь удостоверение, затем спрашиваешь, не оставил ли кто на хранение "мустанг" с мэрилендским номером МК-4472, видишь, как дежурный качает головой, и тогда сам идешь по гаражу и, если находишь "мустанг", проверяешь номер, только чтобы убедиться, что это не тот. Ботинки его были в грязи, ноги болели, и он уже начал сомневаться в своей интуиции, когда спускался в подземный гараж под названием "Сол Метро Парк". Он сошел по замасленному пандусу, радуясь уже тому, что хоть ненадолго укрылся от влажной жары, и оглянулся в поисках дежурного. Было пять часов. "Сол Метро Парк" находился за много миль от "Квартир Чарлза" в неописуемо грязном восточном районе Балтимора, и дежурный выглядел мрачнее, чем все предыдущие. Когда Сторм показал удостоверение и задал свой вопрос, обрюзгший толстяк вытер руки о комбинезон и с нескрываемым отвращением покрутил головой. - Господи Иисусе, они уже пролезли в ФБР! - пробормотал он. - Теперь, того и жди, кто-нибудь из них засядет в Белом доме. Сторм закусил губу, сдерживаясь... Грязный небритый жирный боров!.. Но вслух только повторил: - "Мустанг", номер МК-4472. Из Мэриленда. Толстяк кивнул налево. - Там он, у стены. Да тебе какой толк? Он заперт. Хозяин взял ключи. Сторм проверил номер, заглянул в окна и не увидел ничего, кроме проволочной вешалки на сиденье. Когда он вернулся к полутемной будке, мрачный дежурный стал еще мрачнее. - Я ничего знать не знаю, - сказал он. - Хотите посмотреть корешки квитанций, ваше дело, смотрите. Только машину пригнали вчера, а в воскресенье я выходной. - Да, прошу вас. Я хочу взглянуть на квитанцию. Толстяк покопался в картотеке, выудил белый корешок размером два на четыре дюйма и молча сунул его через окошко кассы. Сторм записал в свой блокнот: "Сол Метро Парк". Просечка авточасов: 11:52, 29 авг. Запись чернилами: "Мустанг", МК-4472, Филип Д.Любин. Плата за месяц - 40 долларов. Дана расписка на 100 долларов, уплачено наличными. Срок хранения неопределенный". Сторм вернул корешок через окошко. - Спасибо. Дежурный что-то буркнул и снова закрутил головой. Его белый мир сжимался, как мехи аккордеона. Ларри так и кипел, возвращаясь к своей машине... Врезать бы как следует в эту полупьяную, жирную, щетинистую рожу!.. Но, когда он сел за руль, дежурный был сразу забыт. Сторма охватило знакомое чувство душевного подъема. Еще одна его догадка оказалась правильной! Ради таких мгновений стоило жить. Они были прекрасны, как вечерняя радуга, как обнаженная женщина под струями душа, как прохладный ветерок на заре. Он любил эти мгновения, знал, что именно они удерживают его в ФБР и будут удерживать в этой костоломке, пока ноги не откажут ему служить и его не спровадят на пенсию. Для коротковолнового передатчика в его машине Вашингтон был слишком далеко, поэтому Ларри позвонил Мурхэду из ближайшей телефонной будки. - Новости для "Аякса", - сказал он, стараясь, чтобы победные фанфары не звучали в его голосе. - Доктор Л. вовсе не путешествует на машине. Он оставил свою тачку на хранение на неопределенный срок в паршивом гараже, подальше от своего дома, в восточном районе Балтимора. Затем он быстро передал подробности. - Чистая работа, Ларри, - сказал Мурхэд. В голосе его было искреннее восхищение профессионала. Но тут же он подпустил шпильку: - Так чем ты все-таки занимался последнее время? - Ничем. А сейчас я отправлюсь в Чезапик и закажу колоссальный обед, и для начала - два мартини. - Считай себя моим гостем! - Слушай, Клайд, как насчет того, чтобы проверить авиалинии? Л., наверное, улетел куда-то из Далласа или Национального, или другого аэропорта. - Уже записал. Займемся этим сейчас же. После обеда возвращайся и как следует выспись. Позвоню тебе в восемь утра... Кстати, Ларри, мы вчера просмотрели твое донесение. Как, по-твоему, он и в самом деле гомосекс? - По-моему, нет, - ответил Сторм. - Но, говоря словами доктора У., я не обладаю достаточным опытом в этой области. По-честному, мне больше нравятся женщины, и притом молоденькие. - Не вздумай менять своих вкусов! - рассмеялся Мурхэд. - После отличной работы, которую ты проделал вчера и сегодня, мальчик мой, мы еще больше любим тебя таким, как ты есть. Но, когда Сторм повесил трубку, душевный подъем его спал, а затем и вовсе сменился унынием. Он вспомнил, что Мурхэд так и не сообщил ему никаких сведений от других агентов, занятых тем же делом. Ларри работал один, вслепую, с шорами на глазах, впервые за все девятнадцать лет службы в ФБР. И это ему не нравилось. Чертовски не нравилось. 6 Утро в среду началось в Белом доме как погром под звуки барабанов, за которым последовала увертюра театрального оркестра со спятившим дирижером. Телефонный пятизначный пульт Джилл мигал вразнобой, как пять психопатов. Два анонимных автора оригинальной речи президента, которую он должен был произнести в День Труда, - осталось всего пять дней! - терзали меня экспромтами. Представитель казначейства обвинил меня в том, что после вчерашнего заявления шансы игравших на повышение свелись к нулю. Речь шла не о миллионах, жаловался он, а о миллиардах. А на улице, на Пенсильвания-авеню, пикетчики, выступающие против торговли с Южно-Африканским Союзом, сцепились с полицией, и при этом полицейские по ошибке чуть не загребли корреспондента ЮПИ. Бородатый телерепортер с печальными глазами ухитрился каким-то образом проскользнуть мимо агентов охраны в мой кабинет: в секретной службе появились новички. Дон Шихан и двое его постоянных агентов в Чикаго, наверное, готовились к прибытию туда президента. Бородатый теленахал из Лос-Анджелеса намеревался вести из пресс-центра прямую передачу о Стивене Грире. Пришлось вызвать полицию Белого дома, чтобы вышвырнуть его вон. Мне звонили Рестон, Элсон, Пирсон, Уилсон, Александр Уайт и Драммонд. У Ивенса и Новака пересеклись линии. Ивенс звонил из дому, а Новак - из Стокгольма. Все хотели услышать и узнать об одном человеке - о Грире. Все, кроме газеты "Уолл-стрит Джорнэл", готовили репортажи обо мне и Мигеле Лумисе, и разумеется, под заголовком: "Последний ленч". Все корреспонденты Белого дома осаждали Джилл, требуя встречи со мной, но я поставил первым Дэйва Полика, хотя он и не числился в официальном списке. Причина была проста. Он предупредил Джилл по телефону, что, если я не сделаю этого, полетит моя голова, а не его. Милейший, добрый Дэйв! Когда мы впустили его, Дэйв ворвался в комнату, как левый крайний, обходящий защиту. От моего предложения сесть он просто отмахнулся. Полик предпочитал нависнуть над противником и одной угрозой физически раздавить его, принудить к капитуляции. Хороший прием. Иногда он удается. Прижавшись к спинке кресла, я уже готов был сказать: "Ладно, открывай свои карты, сдаюсь". Но вместо этого я сказал: - Доброе утро, Дэвид. Мы что-то не видели вас, особенно последние два дня, - какая жалость! - Где Грир? - спросил он. - Вы звонили к нему в контору? А может, он в Верховном суде? Он чуть не испепелил меня взглядом. Да, это мужчина! С такими плечами он мог бы заменить бульдозер. - Вы знаете, где сейчас Стивен Грир? - Бросьте, Дэйв. Не шутите с утра пораньше. - Не виляйте... Вы знаете, где он? Да или нет? - Нет. Я не знаю, где он был, где он есть и где он будет. - Правила игры Белого дома? Вы никогда не лгали? Я бы за это дал пощечину, будь я потяжелее весом. Меня уже тошнило от его шуточек. - Я всегда был с вами честен, и вы это знаете. А теперь перестаньте изображать Тарзана. Он успокоился, но не совсем. - Хорошо, - сказал он, - я знаю, куда он отправился... во всяком случае сначала. Он многозначительно кивнул массивной головой в сторону Джилл. Она сидела, уже не обращая внимания на сигналы телефонного пульта. Облокотившись на машинку и уперев подбородок в ладони, Джилл смотрела на нас. - Джилл останется, - сказал я. - Мы с ней одна команда, и она хранит секреты лучше меня. - Ладно, слышал. - Он повис надо мной и тяжело опустил похожую на окорок ладонь на мой стол. - В прошлый четверг, вечером, в восемь тридцать пять Стив Грир вылетел на самолете "Бичкрафт-Барон" с аэродрома Монтгомери Каунти в Гейтерсбурге. Пилот сказал, что собирался в Рейлау-Дирхэм, но вместо этого полетел в Атлантик-Сити. Здесь под именем Хендрикса Грир пересел на другой самолет, а ночным рейсом прибыл на аэродром Кеннеди. Около полуночи он вылетел из Кеннеди на реактивном транспортном самолете компании "Оверсиз Квик-Фрайт Инкорпорейтед" [Объединенная компания по скоростным грузовым заморским авиадоставкам]. В маршрутной заявке было указано, что это беспосадочный рейс до Рио-де-Жанейро. Грир, теперь уже под именем Фаэрчайлда, был единственным пассажиром. Я остолбенел. Стив Грир тайно улетел в Рио? Но почему? Полик смотрел на меня, как датский дог на таксу. Взгляд его выражал презрение и ярость, словно именно я был зловещим интриганом, повинным в исчезновении Грира. - Полагаю, вы сами это проверили? - спросил я, хотя, когда имеешь дело с Поликом, ответ в таких случаях заранее известен. - Да, каждый шаг. - Вы уже напечатали об этом? - Нет. Вы, наверное, забыли, "Досье" выходит по понедельникам вечером. Может быть, напечатаю в следующем выпуске. А может быть, и нет. Зависит от того, к чему это все ведет. - Хорошо, а чего вы хотите от меня? - Доброго совета, хотя бы раз в жизни. Один шанс из ста, что я сделал неправильный вывод. Если это так, направьте меня на верный путь. - Дэйв, я не знаю, что думать. Обо всех известных мне фактах я уже объявил на пресс-конференции. Больше у меня нет ничего. Абсолютно ничего. Если уж начистоту, я полагал, что Грир остался в стране. Но это была только догадка. - Трудно поверить, что вы не в курсе дела. - Но это святая истина, Дэйв, так что помогите мне. Некоторое время он изучал мое лицо, черточку за черточкой, как покупатель осматривает подержанный автомобиль, отыскивая скрытые дефекты. Затем пожал плечами и повернулся к двери. - Куда вы теперь? - спросил я. Он остановился перед столом Джилл и поглядел на меня через плечо. - В Рио, куда же еще? И в следующее мгновение дверь с грохотом захлопнулась за ним. Джилл прошла через кабинет скользящим неспешным шагом. На ней была глухая блузка с многочисленными пуговками и гофрированным воротничком, как у старой учительницы конца прошлого столетия. Временами, видимо себе в наказание, она пыталась казаться холодной и официальной. Но все ее попытки были тщетны. В любом самом строгом наряде она выглядела не менее соблазнительно, чем Софи Лорен в пеньюаре. - Ты веришь всему этому? - спросила она с простодушным изумлением. - Полик редко ошибается, - ответил я. - Он, конечно, дикарь, но дело свое знает. - Что ты теперь собираешься делать? - спросила она таким тоном, словно я мог взмахом волшебной палочки заставить Стивена Грира материализоваться из пространства. - Сообщу президенту. Пока больше ничего. В глазах ее что-то блеснуло. - Джи-и-ин! Это была ее манера окликать меня голосом маленькой девочки, когда она хотела обратить на себя внимание. - Да, Джилл. - Внутренний телефон зазвонил. Я снял трубку и прикрыл микрофон ладонью. - Прошлой ночью мы с Баттер спорили, и она сказала, что господь бог - сутенер! Как по-твоему, что это значит? - По-моему, ты должна послать ее ко всем чертям... Нашла время задавать умные вопросы! Я отнял ладонь от микрофона и коротко бросил: "Каллиган слушает!" Джилл, погруженная в богословские размышления, вернулась на свое место. Звонили из проходной бокового входа в Белый дом. Меня хотел видеть агент ФБР Лоуренс Сторм. Я велел его пропустить. Я знал, что он пройдет по внутреннему коридору, минуя канцелярию и приемную. Таким образом, ему не придется пробираться через холл, где толпились репортеры. Я знал, что Ларри Сторм, негр, был у Десковича одним из лучших агентов особого назначения, однако внешность человека, который несколько минут спустя вошел через боковую дверь, поразила меня. Несмотря на невероятно широкие плечи, он был очень пропорционален, настоящий атлет. У него была шоколадная кожа, черные глаза и выражение безмятежной уверенности в себе. На меня это сразу произвело впечатление. На нашей визжащей и лающей псарне безмятежность была редким качеством. Он поздоровался и протянул мне левой рукой свое удостоверение. Не глядя на удостоверение, я пожал его правую руку. - Наслышан о вас, - сказал я. - Рад познакомиться. Садитесь. В отличие от Полика он неторопливо устроился в кресле, поддернул складки на брюках; на нем был неброский габардиновый костюм. Пока мы обменивались любезностями, я почувствовал к этому человеку симпатию. Наверное, и я ему понравился, потому что вскоре мы уже называли друг друга по имени. Когда он вопросительно взглянул на Джилл, я его успокоил: Джилл вне подозрений. - Фактически, - добавил я, - она настолько надежна и благонадежна, что вы можете, если хотите, разбирать при ней водородную бомбу... Так что к делу, Ларри! - Я занимаюсь неким доктором Филипом Дж.Любиным. Насколько я знаю, вы с ним знакомы. - Конечно, - сказал я. - А в чем дело? Какие-нибудь сумасшедшие математические расчеты для правительства? Он умеет отыскивать золотые жилы... - Нет, это связано с другим делом. Учитывая положение Сторма в ФБР, это могло означать только одно. - Грир? - спросил я. - Прошу прощения. Не имею права говорить. Приказ. - Улыбка его выражала искреннее сожаление. - Наверное, отвечать так пресс-секретарю президента не положено, но вы знаете наше Бюро... Я знал. И все же я был уязвлен. Обойтись так с пресс-секретарем!.. Я с трудом сдержался. В следующий раз, когда увижусь с Питом Десковичем... Но любопытство было сильнее. Какое отношение имел жрец науки идеалист Фил Любин к сверхпрактичному королю юристов Стиву Гриру? Сторм начал задавать обычные вопросы. Давно ли я знаю Любина, виделись ли мы в последнее время, какого я о нем мнения и так далее. Я сказал, что мы сблизились в Чикагском университете, где он был моим научным руководителем по математике, а я студентом третьего курса. На мой взгляд, Фил был эксцентричным, порой несдержанным, но несомненно умнейшим человеком. Он произвел на меня огромное впечатление, так же как на всех студентов. Правда, он был ненамного старше меня, поэтому его... гм... умственное превосходство порой унижало. После университета я потерял с ним связь, если не считать случайных телефонных звонков, когда Фил приезжал в Лос-Анджелес. Затем началась кампания за избрание президентом Роудбуша, и мое имя появилось в газетах. Фил позвонил мне и предложил свою помощь. И действительно активно поддерживал Роудбуша в научных кругах. Наше знакомство возобновилось, и после моего перемещения в Белый дом мы с ним встречались за обедом или за ужином раза два-три в год. Последний раз обедали вместе несколько дней назад. Это примерно все. - Вы помните, когда вы с ним встретились последний раз? - спросил Сторм, поднимая глаза от блокнота, в котором он делал записи. - Джилл! - позвал я. - Загляни в календарь: там должно быть отмечено, когда мы с Филом обедали у "Пола Юнга". Это было где-то на прошлой неделе. - Двадцать пятого августа, - ответила Джилл. - И не у "Пола Юнга", а в ресторане "Хай-Адамс". Время встречи я записала: шесть пятнадцать. - Двадцать пятого августа, - повторил Сторм. - Это было вечером в среду, не так ли? - Да, - сказала Джилл. - Да-а-а, - протянул я. - Теперь я вспомнил точно, это было за день до исчезновения Стива Грира. С тех пор здесь многое изменилось. - Могу представить, - сказал Сторм, делая новую запись. - Вы не помните, Юджин, долго ли вы беседовали в тот вечер с Любиным? - Погодите, дайте подумать... Ну да, мы пообедали накоротке, потому что он спешил в Балтимор на какое-то деловое свидание. Расстались мы около восьми, это я помню. Сторм задал еще несколько общих вопросов, затем спросил: - Вы когда-нибудь слышали о дискуссионном клубе правительственных чиновников, который называется Потомакский ученый клуб? - Ни разу в жизни. - Вопрос озадачил меня, но Сторм к нему не вернулся. Вместо этого он перелистал свои записи и ткнул карандашом в одну из страниц. - Юджин, - сказал он, - что вы знаете об отношениях доктора Любина с женщинами? - Что вы имеете в виду? - Ну, что водится. Они ему нравились? Легкая улыбка Сторма намекала, что мы-то с ним разделяем пристрастие к прекрасному полу, а вот разделяет ли его Фил Любин, - это еще неизвестно. Я заметил, что Джилл вся подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова. - Вас интересует, не педераст ли он? Ларри кивнул. - Нет, по-моему, нет, - сказал я. - Он, конечно, не из агрессивных самцов, но, с другой стороны, я не замечал в нем ничего противоестественного... я бы сказал, что он мягкий и обходительный человек. - Вопрос этот огорчил меня. - Может быть, он... слишком утончен, но, насколько я знаю, в этом нет ничего преступного, во всяком случае по нашим законам. Сторм почувствовал мою неприязнь. - Юджин, не обижайтесь. Это обычный вопрос. - Он встал и спрятал блокнот во внутренний карман. - Думаю, это все. Благодарю за помощь. Я также встал и пожал ему руку. - Скажите, какое все это имеет отношение к Стиву Гриру? - спросил я. - Я бы не хотел возвращаться к этому. - Он выглядел искренне огорченным. Ему было явно не по душе играть в эту игру с помощником президента. - Рад был познакомиться, - сказал я. - Надеюсь, мы как-нибудь сможем посидеть и поболтать на досуге, когда вы не будете ничего у меня выпытывать. - Устройте мне пару часов отгула в Бюро, и выпивка за мной. Я дошел с ним до двери и сделал последнюю попытку, понизив голос: - Послушайте, Ларри, честно, я ничего не понимаю в этом деле Грира. Мне сообщили, что на прошлой неделе он улетел в Бразилию. Что вы об этом знаете? Мои слова поразили его, но он сумел сохранить бесстрастное выражение лица. Единственно, что он ответил, было: "По-моему, вы заблуждаетесь". Когда дверь закрылась за ним, я повернулся к Джилл: - Ну а что скажешь ты? Она нахмурилась, а когда Джилл хмурится, лицо ее становится поистине трагическим. - Мне кажется, он сам ничего не знает. - Но ведь он явно занимается делом Грира, а если это так, он должен знать гораздо больше нас. Она откинула со лба длинные волосы. - Ты думаешь, - медленно сказала она, - что доктор Любин тоже исчез? - Умница! - Она сразу уловила мою мысль. - Найди у себя в справочнике балтиморский телефон Фила. Насколько помню, он живет в "Квартирах Чарлза". Если его нет дома, позвони в университет. Соедини меня с ним!.. Я попытался сосредоточиться на последнем, почти утвержденном, почти окончательном тексте президентской речи по случаю Дня Труда. Джилл вызвала одного абонента, затем другого. Ее нежный приглушенный голосок почти сливался с гулом кондиционера. Чувствовалось, что снаружи адская жара. - Джин! - Изумленные глаза ее были широко открыты. - Из "Квартир Чарлза" и с математического факультета говорят одно и то же: доктор Любин в воскресенье отправился в путешествие на автомашине куда-то на запад. Где он сейчас, никто не знает. Мы смотрели друг на друга с нарастающим беспокойством. Стив Грир и Фил Любин исчезли... Полик говорит, что Грир тайно улетел в Рио... Ларри Сторм, явно занятый делом Грира, расспрашивает о Любине... Намекает на возможность... Грир и Любин. Господи, боже милостивый! Я позвонил Грейс Лаллей и попросил, чтобы президент принял меня как можно скорее, - по делу Грира. Она ответила, что вице-президент скоро уйдет и тогда она пропустит меня перед директором ФБР. Минут через пять. Но я варился в собственном соку целых десять минут, прежде чем она вызвала. Когда я вошел, президент изучал меморандум. Он встретил меня широкой теплой улыбкой и поднял очки надо лбом. - Пентагон удивляется, как это вы ухитрились ошибиться на девятьсот миллионов в статье о расходах на истребители вертикального взлета, - сказал он. От него ничто не ускользало. - Бюджетная комиссия уже спустила с меня за это шкуру. Я признал свою вину. Меня спутали эти проклятые два нуля, которые они напечатали после точки, словно цену женской шляпки: 29.95 долларов. - Вы исправите ошибку на пресс-конференции? Я кивнул. Первый мой промах за месяц. Неплохо начинается денек! - Грейс сказала, у вас сверхсрочное дело. Он обошел стол и уселся на краю, рядом с золотым осликом. Этим он как бы говорил мне, что не стоит так сильно волноваться. В мире атомных бомб, освободительных войн, кризисов и слез все дела были сверхсрочными. - Я по поводу Грира, - сказал я. И вкратце сообщил о разговорах с Поликом и Стормом. Пока я говорил, он слез со стола и принялся расхаживать по кабинету, склонив голову и засунув руки в карманы пиджака. За балконной дверью в саду розы никли под тяжестью предполуденной жары. Когда я закончил, президент сел в свое вращающееся кресло. - Прошу извинить меня, Юджин, - он указал мне на кресло перед столом. - Садитесь... Да, новости неожиданные. Начнем с Полика. Как, по-вашему, когда он об этом сообщит? - Не раньше следующей недели. Его "Досье" пошло в типографию в ночь на понедельник без новых сведений о Грире. Но, по-моему, к следующему номеру он постарается откопать нечто сенсационное. - Понимаю... Это может вызвать страшные осложнения. - Он умолк, постукивая разрезальным ножом по мягкому зеленому бювару. - Можем мы как-нибудь справиться с Поликом? - То есть помешать ему опубликовать собранный материал? - Да. - Теперь он был очень серьезен. - Ничего не выйдет, господин президент. Стоит мне заикнуться об этом, он сразу напечатает все. Он задумался на мгновение. - Полагаю, лучше мне заняться этим самому. Пожалуйста, свяжитесь с Поликом. Скажите, что я хотел бы поговорить с ним прежде, чем он что-либо опубликует. Только без всякого нажима, пожалуйста. Я растерялся. С первого же дня после принятия присяги Роудбуш установил незыблемое правило: никаких частных интервью. Время от времени он, правда, встречался с группами из шести-семи ведущих журналистов для неофициальных бесед по общим вопросам, но считал, что давать личные интервью несправедливо по отношению к остальным представителям печати и опасно для Белого дома. - Нам несдобровать, пресса поднимет вой, - сказал я. - Не думаю, - возразил президент. - Можно провести Полика через служебный ход. Остальным незачем об этом знать. Мне это не понравилось, но я не стал возражать. - Хорошо, сэр. Попрошу Джилл найти его. Но на это потребуется время. Наверное, он сейчас летит в Рио по следам Грира. Недовольно хмыкнув, президент уставился поверх моей головы на свою любимую картину. Это была яркая акварель, изображавшая берег Каптива-Айленда, его зимней резиденции. - А теперь об этом агенте ФБР. Каковы ваши предположения? - Если учесть все обстоятельства, ответ очевиден. После того как Джилл узнала, что Любин отправился в так называемое путешествие на автомашине, можно предположить... во всяком случае, вероятно, что Грир и Фил Любин находятся где-то вместе. Последний вопрос Сторма намекает на извращенную связь. Президент подался вперед. - Это, разумеется, совершеннейшая чепуха!.. Юджин, я полагаю, было бы лучше, если бы вы с Джилл вообще не касались этой стороны дела. Подобные предположения могут причинить большие неприятности многим людям. - Понятно, сэр. - Ясное дело, в его кабинете я об этом больше не заикнусь. - Теперь относительно того, что Любин тоже исчез. Это совсем другой вопрос. Я уже в курсе дела, мне сообщил Дескович. ФБР сейчас проверяет все возможные варианты. - Вы могли бы мне об этом сказать, - возмутился я, может быть, с излишней горячностью. - Доклад ФБР поступил ко мне только сегодня утром, - сказал он. - Значит, это правда, что Стив улетел в Рио? - спросил я. Он по-прежнему смотрел мимо меня на картину. - Кроме того, я хотел бы знать, был ли Стив знаком с Филом Любиным? Президент снял очки, подул на стекла и начал осторожно протирать их носовым платком. Это был его любимый способ потянуть время, я наблюдал его много раз на пресс-конференциях, когда президенту нужно было принять важное решение. - Юджин, - сказал он наконец после непривычно долгой паузы. - Я полагаю, нам лучше сразу договориться. Пока у меня не будет всех фактов, я бы предпочел не обсуждать всякие догадки... Для Сью Грир, для ее дочери и для меня лично сейчас очень трудный период. Дело не в том, что я вам не доверяю. Просто я не хочу, чтобы кто-либо из нас располагал лишь неполными и непроверенными сведениями, строил предположения, которые могут оказаться не только ошибочными, но и пагубными. - Он снова помолчал. - Боюсь, вам придется удовлетвориться этим на некоторое время. Я чувствовал, как гнев закипает во мне. С первых дней моей работы в Белом доме подразумевалось, что меня не будут посвящать в некоторые вопросы, связанные с государственной безопасностью. Так, я не должен был участвовать в заседаниях Национального совета безопасности, в совещаниях, где обсуждались вопросы нашей обороны, такие, например, как контрольно-командные операции, названные еще Линдоном Джонсоном "красной кнопкой"; к ним имел доступ только Роудбуш. Я был своим, но не до конца доверенным человеком, и с самого начала своей карьеры сознавал, что это двойственное положение доставит мне немало горьких минут. С другой стороны, я всегда считал, что во всех остальных вопросах, даже самых щекотливых, - как например, дело Грира, - меня обязаны держать в курсе, чтобы я мог в разумных пределах, но с достаточной полнотой информировать прессу. - Господин президент, - сказал я, - чтобы отвечать корреспондентам о Грире, я должен знать, что происходит. - Я переждал минуту. - Разумеется, я не собираюсь сообщать им все подряд. В конце концов, у нас на носу избирательная кампания. - Я все время об этом помню, Юджин, - сказал он. - Люди Стэнли Уолкотта могут доставить нам массу неприятностей, используя малейшую полуправду. - Но нам уже наступают на пятки, господин президент! - Я имел в виду оставшиеся без ответа телефонные звонки. - Не могу же я делать вид, будто Стивена Грира вообще никогда не существовало. - Надеюсь, мы сумеем вовремя все выяснить, - сказал он. - На основании точных фактов. - А до этого, сэр, мне придется ходить по горячим углям, - возразил я, чувствуя, как у меня стучит в висках от злости и кровь приливает к щекам. - Я не в силах справиться с такими, как Полик, если не буду сам ясно представлять себе ситуацию. - Напротив, вы можете честно отвечать, что ничего не знаете. Будь у вас хотя бы отрывочные сведения, вы могли бы поддаться соблазну. - Но должен я, по крайней мере, знать, о чем докладывает ФБР! - настаивал я. Это была наша первая настоящая стычка. И как ни странно, я не собирался уступать. Я чувствовал свою правоту. - Сожалею, но пока это невозможно. - Хорошенькое дело! - Юджин, прошу вас! Он пытался успокоить меня своей открытой улыбкой, но я не поддавался. - Не нравится мне все это, господин президент, - я едва не назвал его Пол! - Скажу вам прямо, как я к этому отношусь. Вчера я был вашим пресс-секретарем, а сегодня вдруг оказался никчемным придворным евнухом. Он быстро обогнул стол, обнял меня одной рукой за плечи и, легонько подталкивая, повел к двери. - Пожалуйста, оставим это, на сегодня хватит, - сказал он. - Сделайте мне одолжение. Все выяснится в самое ближайшее время. - Даже сегодня не будет слишком рано, - буркнул я на прощание. Я резко закрыл за собой дверь, но лишь тогда, когда она с шумом захлопнулась, до меня дошло, что я наговорил и наделал. Я сам себе удивился. Время от времени мне случалось выходить из себя, но, право же, я не из тех, кто способен наорать на президента Соединенных Штатов Америки. Джилл догадалась о результатах нашего разговора по моему лицу. - Неприятности? - спросила она. - Да. Он хочет, чтобы в деле Грира я был глух, слеп и нем. А главное, он не желает мне ничего говорить, ни единого слова, и точка! - Это из-за Уолкотта, - сказала она. - Президент боится, как бы они там, в Спрингфилде; чего-нибудь не пронюхали. - Господи Иисусе, я все прекрасно понимаю, но это не повод, чтоб держать меня в неведении. Меня! - Я больше не мог сдерживаться. - Черт побери, да за кого он меня принимает? За паршивого репортеришку? Она подошла ко мне и сжала мое лицо ладонями. Пальцы у нее были прохладные, и я почувствовал себя неловко. Добрая нянюшка успокаивает капризного ребенка! - Он считает тебя лучшим журналистом Америки, - сказала она. - Я тоже иногда так считаю. Я считаю, что тебе нет равных. Она быстро поцеловала меня. Я притянул ее к себе. Два телефона включились одновременно: на ее пульте замигала лампочка, а у меня на столе загудел зуммер. Эта чертова лавочка, как язва двенадцатиперстной кишки, требовала ежечасных жертв. Остаток дня превратился в кошмарный бред. Если что-то и делалось по расписанию, я этого не уловил. Помощник Дрю Пирсона пытался выяснить у меня, правдиво ли сообщение, будто человека в темных очках, похожего на Грира, видели в Лиссабоне. Билл Уайт просил совета относительно статьи, в которой, по-видимому, собирался сообщить, что подозрительное поведение Роудбуша в деле Грира якобы знаменует отход его от позиции "прагматического центризма". Дик Уилсон хотел знать, как я отношусь к сообщению Галлаповского института о том, что акции Роудбуша упали на три пункта. Скотти Рестон пытался затащить меня в Метрополитен-клуб, но я к тому времени уже так издергался, что мой желудок отказывался принять даже сандвич с сосиской и какао из термоса, стоявшего в тумбочке моего стола. У Ивенса и Новака опять перехлестнулись линии. Ивенс дозвонился до меня из пресс-бюро сената и задал тот же самый вопрос, который до этого уже задавал Новак из Стокгольма: справедливо ли утверждение "Лондон экономиста", что Стивен Грир зарабатывал миллионы с тех пор, как Пол Роудбуш обосновался в Белом доме? Откуда, черт возьми, я мог это знать? Олсон угостил меня пятиминутной классической лекцией об основах журналистики. А Джилл все никак не могла добраться до Дэйва Поляка. Если он действительно отправился в Рио, то, наверное, поплыл на зафрахтованной подводной лодке. Моя пресс-конференция в четыре часа напоминала прогон быков по улочкам португальской деревни. Я был старым, испуганным, больным быком, которого до смерти измотала вся эта заваруха. А они кололи и били меня, как улюлюкающие юнцы, зонтиками с каждой стены, с каждого порога и из каждой двери. Что сообщает ФБР? Почему нельзя взять интервью у миссис Грир? Что я скажу по поводу требования конгрессменов от Пенсильвании продлить сессию конгресса до тех пор, пока Грир не будет найден? Почему Мигель Лумис отменил свою полуденную встречу с репортерами в доме Грира в Кенвуде? Правда ли, что президент отказался познакомить меня с докладом ФБР? (Вот тут я дрогнул!) Если я в самом деле ничего не знаю, соглашусь ли я с требованием налогоплательщиков удержать мою зарплату? Что я могу сказать о слухах, будто в личном сейфе Грира оказалась значительная сумма наличными? Завершилось все настоящим шабашем, когда репортер балтиморской "Сан" потребовал, чтобы я раздал копии стенограммы пресс-конференции. Он знал, что это в лучшем случае выставит меня дураком, а в худшем - заклятым врагом свободной прессы. Я твердо ответил, что не буду отступать от установленных правил. Стенограмма только для ознакомления, а не для цитирования в печати. Корреспондент "Коплей" проворчал, что ему наплевать, потому что он сам все застенографировал и теперь может процитировать каждое мое слово. Репортер чикагской "Сан-Таймс" тут же предложил ему пятьдесят долларов за копию стенограммы. Корреспондент нью-йоркской "Дейли ньюс" поднял цену до ста долларов. Все орали одновременно, и, когда представитель балтиморской "Сан" наконец прокричал: "Благодарим вас, мистер секретарь!", кто-то из задних рядов ехидно добавил: "За то, что вы ничего нам не сказали". Когда Джилл закрыла дверь за последним из этих садистов, я понял, что чувствует старый бык, добежав наконец до своего хлева и оставив позади на опустевшей улице последнего победно вопящего юнца. Меня всего трясло, и я просто мечтал о сигарете. Впервые в жизни мне захотелось подать в отставку. - Джилл, - сказал я, - сегодня вечером ты придешь ко мне и мы наполним шейкер для мартини до самого горлышка. Она грустно покачала головой, и волосы ее закачались в такт, как золотой сноп. - Мне очень жаль, Джин, - сказала она, - я бы с радостью, но сегодня не могу. Вечером к нам с Баттер придут друзья, две женщины, - мы пригласили их на обед неделю назад. - И наверное, - подхватил я, - Баттер будет разглагольствовать до ночи на такие космические темы, как "наш господь - сутенер...". - И так далее. - И так далее, - повторил я. - И тому подобное. Все было ясно. Значит, сегодня я отправлюсь к себе и напьюсь в одиночку. Если наш господь и не сутенер, то Грир наверняка мерзавец, и одно имя его - оскорбление для всех честных людей. Я уже предчувствовал, как проснусь в три утра от дикой головной боли, и заранее ощущал во рту горький вкус таблеток аспирина. 7 Питер Дескович прошел через ярко освещенный служебный коридор ЦРУ и остановился перед пурпурной дверью. Двери в Центральном разведывательном управлении были выкрашены в разные цвета, как в детском саду. Одни были желтые, другие красные, третьи оранжевые. Были также зеленые, серые, розовые и синие. Яркие краски как бы воспевали радости слежки и шпионажа. Разведка, убеждали они посетителя, не имеет ничего общего с грязными, темными делишками. Скорее она похожа на праздничную игру. Разноцветные двери поднимали дух тех, кто работал в огромном здании. Когда какому-нибудь несчастному специалисту, угнетенному астмой и бородавчатой супругой, осточертевало часами подсчитывать на табуляторе тоннаж, скорость и прочие возможности советского танкерного флота, ему достаточно было перекрасить свою дверь в солнечно-алый цвет, чтобы жизнь сразу стала веселее. Один из тайных агентов после долгих лет работы в желто-серых пустынях Среднего Востока по возвращении выкрасил свою дверь в снежно-белый цвет. Он говорил, что она напоминает ему зимние каникулы в Вермонте. Пурпурный цвет этой двери обычно приводил Десковича в настроение, соответствовавшее утренним совещаниям по четвергам. На маленькой черной табличке рядом с дверью было написано "7Е26, Конференц-зал "ЮСИБ" [Юнайтед стейтс интеллиндженс боард - Штаб разведок Соединенных Штатов]. Дескович вздохнул и через небольшую приемную прошел в длинный зал, где еженедельно собирались главы всех разведок США. Временами директору ФБР казалось, что он провел в этой комнате половину жизни. Стены обиты темными деревянными панелями, зеленые шторы всегда задернуты, два флага вяло свисают с древков. Один - американский флаг, второй - флаг ЦРУ - желтоклювый орел и роза ветров на синем фоне. На стенах - эмблемы различных разведывательных служб американского правительства. Под ними стоит слегка вогнутый в середине узкий стол длиной в двадцать футов. Как обычно, перед каждым из десяти кресел лежали белые линованные блокноты и желтые карандаши. Этот стол напоминал Десковичу широко раскрытую пасть доисторического чудовища с желтыми полосами налета на белых клыках. Дескович кивнул Артуру Ингрему, сидевшему во главе стола, и осторожно уселся на отведенное для ФБР кресло. Оно было изящной формы, но для него слишком узко. Дескович взглянул на пачку глянцевых копий, которую принес с собой. В правом верхнем углу каждого документа стоял красный прямоугольный штемпель с надписью: "Совершенно секретно. Обзор разведданных "А-4". Копия N_4". Цифра 4, вписанная от руки, вежливо напоминала Десковичу о его ранге на этом совещании. Табель о рангах, утвержденная по воле Артура Виктора Ингрема, ставила директора ФБР на четвертое место из десяти. Копия N_1 предназначалась Ингрему, отмечая не столько его положение шефа ЦРУ, сколько более важную роль главы правительственной разведывательной службы, направляющей все усилия США на то чтобы выяснить, чем занимается прочее человечество. Копия N_2 всегда шла помощнику Ингрема; копия N_3 - генерал-лейтенанту Марвину О.Полфрею, главе разведывательной службы Пентагона; копия N_4 - Десковичу; N_5 - Абрамсу из Бюро разведки и исследований госдепартамента; N_6 - Уолтону из Комиссии по атомной энергии; N_7 - Джерому Фрейтагу из Управления национальной безопасности, автору и одновременно генеральному дешифровщику различных кодов и шифров. Армия его бесшумных, как летучие мыши, помощников трудилась в железобетонной крепости близ форта Мид за двойной оградой из колючей проволоки, которую по ночам беспрерывно освещали прожекторы. Копии N_8, 9 и 10 предназначались шефам разведок армии, флота и ВВС. По закону все главы разведок, кроме Ингрема, были на равных началах на этих совещаниях Штаба разведывательных служб США, посвященных еженедельному обзору непрочного мира и шаткого положения самой Америки в беспрерывно изменяющейся игре глобальных сил. Однако Ингрем, как суверенный монарх, рассылал им копии различных документов по собственному усмотрению. Десковича раздражал этот произвол. Получалось, что их мнения по каждому вопросу заранее ставились ниже мнения Ингрема, и все они шли за ним, как утята за уткой, шествующие к пруду чинной цепочкой, каждый на своем месте. Например, Фрейтаг из УНБ [Управление национальной безопасности] шел в хвосте за главными разведывательными службами, видимо потому, думал Дескович, что Ингрем считает Фрейтага слишком легкомысленным для мировой политики. Ниже его были только подчиненные армейские разведки. Дескович перебирал копии, почти не вникая в содержание документов. Мысли его были заняты Стивеном Гриром, о котором вот уже с неделю не было ни слуху ни духу. Точнее - в восемь тридцать пять вечера будет ровно неделя, как он пропал. Директор ФБР припомнил последнее сообщение Клайда Мурхэда, переданное ему по телефону перед самым его отъездом в Лэнгли, штат Вирджиния, на это совещание за пурпурной дверью. Дескович прочел рапорт секретного агента Ларри Сторма за вчерашний вечер, пока служебный лимузин вез его по автостраде Джорджа Вашингтона. Он дочитал его как раз тогда, когда машина свернула к ЦРУ возле указательного знака с надписью: "К научно-исследовательской станции". При виде этого маленького дорожного знака Дескович поморщился, настолько смешной была эта попытка замаскировать здание, известное в Вашингтоне всем иностранным дипломатам и агентам. - Нам придется немного подождать, - раздраженный голос Ингрема оторвал Десковича от его мыслей. - Марвин звонил из Пентагона. Его задержал телефонный разговор с Белым домом. - Бог располагает, человек надувает, - сказал Джером Фрейтаг. Шеф УНБ был щуплым человеком с лисьей мордочкой. Он обожал подпускать шпильки своим коллегам. Дескович знал, что благодаря системе УНБ, дичайшей мешанине шифров, кодов и компьютеров, в которой никто, кроме Фрейтага, толком не разбирался, Фрейтаг был практически неуязвим. Подобно снайперу в бронированном бункере, он мог спокойно постреливать сквозь амбразуру, не опасаясь ответного огня. Ингрем кисло улыбнулся Фрейтагу. Абрамс из госдепартамента забарабанил пальцами по столу. Уолтон из КАЭ завертел шеей, оглядывая неизвестно для чего эмблемы разведслужб на стенах. Все они были солидными государственными мужами и относились к Фрейтагу с опаской. Он шокировал их, и на каждую его выродку они смотрели, как синклит епископов на предложение молодого приходского священника отправлять службы под аккомпанемент джаза. - А может быть, - продолжал Фрейтаг, - Марвин заперся со своими полковниками и готовит переворот? Три шефа армейских разведок ухмыльнулись, и Фрейтаг радостно помахал им рукой. Затем он начал рисовать что-то в своем блокноте. Дескович, сидевший напротив, разобрал, что глава УНБ набрасывает силуэт китайского кули. В этот момент в зал вошел генерал Марвин Полфрей. Он одарил коллег улыбкой, каждого в соответствии с его рангом, и поспешил занять место рядом с Ингремом, как штурман рядом с командиром бомбардировщика. Его морщинистое лицо наводило на мысль, что Полфрею, наверное, приходится разглаживать щеки утюгом, чтобы чисто побриться. Три серебряные звезды поблескивали на его плечах. Все заметили: Полфрей запыхался. - Будем считать, что совещание Штаба разведок Соединенных Штатов открыто, - четко сказал Ингрем. Слова у него выстраивались, как солдаты на параде. - Как вы знаете, на повестке дня один вопрос: обсуждение "Обзора разведданных А-4". Этот обзор был составлен под руководством доктора Джефри Пейджа, начальника китайского отдела, которого большинство из нас знает. Он присутствует здесь и готов ответить на все ваши вопросы. Ингрем кивнул в сторону доктора Пейджа, высокого угловатого мужчины весьма ученого вида в скромной твидовой куртке с кожаными квадратами на локтях. Он сидел отдельно от всех у стены и попыхивал данхилловской трубкой. - Поскольку все мы ознакомились с обзором группы доктора Пейджа, - продолжал Ингрем, - предлагаю сразу перейти к обсуждению. - Только основных положений или мы можем задавать побочные вопросы? - спросил Уолтон. Представитель Комиссии по атомной энергии был тусклым человеком с реденькими седыми волосами; привычка смотреть на людей сквозь верхние половинки двухлинзовых очков придавала ему вечно встревоженный вид. Фрейтаг, продолжая рисовать свои фигурки, поднял тонкую бровь. - Побочные вопросы обычно выходят боком, - сказал он. - Что вы имеете в виду? - спросил Уолтон. - Право, не знаю. А вы что имели в виду? - О! - только и мог сказать Уолтон. Он возвел очи горе, выражая отчаяние перед подобной несуразицей. Очки переехали у него на кончик носа, как тактическое оборонительное оружие. Дескович в душе веселился. Большинство реплик Уолтона были пустей пустой бутылки, и Дескович всегда радовался, когда Фрейтаг давал понять, что не видит в них смысла. Три шефа военных разведок ухмыльнулись, однако их начальник, генерал Полфрей, неодобрительно кашлянул. Абрамс нахмурился. Ингрем постучал по столу. - Будем придерживаться обычного порядка? - сказал он. - Начнем с вас, Марвин, прошу. - У нас нет возражений по существу А-4, - сказал Полфрей. Это "у нас" прозвучало ненавязчиво, но соборно-торжественный тон генерала сразу вызвал у всех картину бесчисленных кабинетов Пентагона, где стриженные ершиком офицеры разведки встают и хором восклицают: "Да!" И тут на самом деле три шефа разведок армии, авиации и флота дружно закивали головами. - В обзоре отмечается, - продолжал Полфрей, - почти полное прекращение испытательных атомных взрывов в Китае за последние два месяца. По-видимому, это неловкая и, я бы сказал, глупая попытка повлиять на исход наших президентских выборов в ноябре. - Он покосился на Ингрема. - Я правильно излагаю суть обзора, Артур? - Да, - кивнул Ингрем. - Правда, из этого еще не следует, что Пекин явно предпочитает президента Роудбуша губернатору Уолкотту хотя бы потому, что Уолкотт для премьера Ванг Кво-пинга и партийной верхушки темная лошадка. - Правильно, - сказал генерал Полфрей. - Итак, по этому пункту нет возражений. Во всяком случае, так думают у нас в разведуправлении министерства обороны. Спешу добавить, что политика не наше дело. У нас хватает своих забот. - Значит, вы согласны с обзором? - спросил Ингрем. - Да, но у меня есть одно дополнение, - ответил Полфрей. Дескович заметил в одной из генеральских морщин волосок, который ускользнул от бритвы. "Наверное, Полфрей проклинал китайцев, - подумал он, - когда брился сегодня утром". - Я полагаю, штаб разведслужб должен подчеркнуть, что независимо от прекращения атомных взрывов в политике Китая ничего существенного не изменилось. - Почему вы так считаете? - спросил Абрамс. - Я не беру под сомнение ваши слова. Просто хочу понять вашу точку зрения. - Да, конечно, - генерал Полфрей улыбнулся Абрамсу, и всем показалось, что кости голубя из госдепартамента хрустнули в железных объятиях Пентагона. - Приведу два примера. Разведке министерства обороны достоверно известно, что недавно Китай двинул к индийской границе автоколонны с легким вооружением, в том числе с новыми базуками, довольно хитроумными и эффективными. Это во-первых. Во-вторых, по моим сведениям, два оружейных завода под Шанхаем этим летом начали работать по три смены. - Сведения об оружейных заводах передало разведке Пентагона наше управление, - подчеркнул Ингрем. Он хотел напомнить о главенствующей роли ЦРУ за этим столом. - Вы получили подтверждение из своих источников? Генерал метнул на директора ЦРУ взгляд, в котором Дескович уловил одновременно злость и удивление. Фрейтаг заулыбался. - Разведка министерства обороны уже располагала этой информацией, - сказал Полфрей. - Но должен сказать, сведения ЦРУ помогли нам восполнить кое-какие пробелы. - Браво, Марвин! - воскликнул Фрейтаг. - Один ноль в вашу пользу, хотя вы и сами на это не надеялись. Он сделал насмешливый жест, как бы отмечая мелом на доске очки. Генерал Полфрей кисло улыбнулся. Уолтон покачал головой. Абрамс нахмурился. Ингрем, словно ничего не произошло, передал слово следующему: - Пит, что скажете вы? - Присоединяюсь к мнению Марвина: по существу, ничего не изменилось, - ответил Дескович. - Наблюдение за китайским посольством и китайской делегацией в ООН показывает, что они по-прежнему собирают разведданные через тех же агентов. Если выразить графически уровень китайского шпионажа за три года, с тех пор, как мы их признали... - За два года семь месяцев, - поправил его Абрамс из госдепартамента. - Да. Так вот, этот график покажет почти прямую горизонтальную линию. То же самое можно сказать об их поведении и после приема Китая в ООН. Директор ФБР остановился. Рассказать им о том, что в Нью-Йорке китайская агентура выведена из игры или нет? Теоретически на таких совещаниях все разведки должны были обмениваться информацией без всяких ограничений; плащи и кинжалы, штаны, сапоги и люди должны были переходить здесь из рук в руки с такой же легкостью, как старое тряпье на барахолке. На практике же глава каждой разведывательной службы ревниво оберегал свой гардероб. Поэтому было общепринято открывать не больше, чем нужно, чтобы пробудить интерес соперников, но отнюдь не настолько, чтобы они могли ввязаться в уже начатое расследование и пожать его плоды. Дескович гордился успехом ФБР в раскрытии новой шпионской сети, и ему до смерти хотелось похвалиться, чтобы утереть нос всем этим господам. Но он промолчал. Сказался навык опытного игрока. - Примеров шпионской деятельности предостаточно, - закончил он. - Не стоит тратить на них время. Следующим выступил Абрамс из госдепартамента, которому, в общем-то, уже нечего было говорить. Он ничего и не добавил к словам шефов РМО [Разведка министерства обороны] и ФБР. Уолтон из Комиссии по атомной энергии, важно глядя сквозь свои двухлинзовые очки, заявил, что Китай и при премьере Ванге отказывается подписать договор о прекращении атомных испытаний и продолжает взрывать бомбы различной мощности. - Поэтому, - сказал он, - я полагаю, что наше заключение не вызовет дискуссий и будет единодушным. - Да, по существу, ничего не изменилось, - подхватил Фрейтаг. - Даже Уолтон с его тавтологией. - Вы не слишком вежливы, мистер Фрейтаг, но теперь ваше слово, - сказал Ингрем. - Мне почти нечего добавить, - сказал Фрейтаг. - Как я уже говорил, в прошлом месяце мы раздолбали, пардон - расшифровали основной дипломатический код Пекина. Видимо, там узнали об этом, и китайцы сразу ввели новый шифр, с которым мы до сих пор возимся. Сплошные цветочки: ирисы, маргаритки, шпорник, гранатник, душистый горошек. Как в дамском клубе любительниц садоводства. Наш компьютер работает день и ночь, но пока толку чуть... Впрочем, это к делу не относится. Если высокое собрание желает добавить к обзору, что ничего существенно не изменилось, я присоединяюсь. Три шефа армейских разведок, в свою очередь, поддержали генерала Полфрея. Ингрем спросил Джефри Пейджа, не желает ли он что-нибудь добавить, но специалист по Китаю только покачал головой. - Я позволил себе предвосхитить ваше решение, - сказал Ингрем. Он отыскал на столе лист бумаги. - Здесь у меня предварительная резолюция по обзору А-4, которая будет передана президенту. Давайте проверим, все ли в ней отражено. После минутной паузы он зачитал: - "Штаб разведывательных служб Соединенных Штатов рассмотрел и одобрил обзор А-4. Обзор А-4 отмечает необычное затишье в радиопропаганде и прекращение дипломатических нападок на США со стороны Китая. Это первый продолжительный перерыв в воинствующей политике Китая после прихода к власти нынешнего правительства. До этих пор враждебные выступления почти не прекращались, несмотря на завершение войны во Вьетнаме, несмотря на принятие Китая в ООН и несмотря на признание Китая правительством Роудбуша и последующую нормализацию дипломатических отношений. Обзор А-4 указывает, - по нашему мнению, не без оснований, - что Китай предпринимает неуклюжую попытку повлиять на выборы в США. Китайцы знают, что президент Роудбуш добился дипломатического признания Китая, несмотря на сопротивление сената, и что в этом году США даже поддержали Китай в ООН по двум второстепенным вопросам. С другой стороны, губернатор от Иллинойса Стэнли Уолкотт, кандидат оппозиционной партии, не уточняя подробностей, запрашивал, "достаточно ли тверд" президент Роудбуш в своей азиатской политике. Обзор А-4 заключает, что Китай надеется, приняв по отношению к США новый, более умеренный тон, затруднить избрание неизвестного для них кандидата, а именно Стэнли Уолкотта. Штаб присоединяется к этой оценке, однако единодушно вносит дополнение, что в многолетней политике Китая по отношению к США ничего, по существу, не изменилось. Эта политика остается подозрительной, неустойчивой и недружелюбной, что подтверждается ростом вооружений, нежеланием Китая прекратить атомные испытания и продолжающейся шпионской деятельностью китайцев на нашей территории. Поэтому мы предупреждаем: было бы ошибочно принимать временное перемирие за искреннее стремление Китая установить с США прочные отношения на основе мирного сосуществования". Ингрем снял очки, повертел их, словно не зная, куда деть, и взглянул на собравшихся, ожидая одобрения. Дескович любовался его безупречным костюмом. Шеф ЦРУ выглядел так, словно за его спиной всегда стоял незримый слуга с щеткой и утюгом. Сам Дескович после утренних совещаний обычно выглядел, да и чувствовал себя весьма помятым. - Кто-нибудь хочет высказаться? - спросил Ингрем, явно ожидая услышать отрицательный ответ. - Я где-то уловил слово "неуклюжий", - сказал Фрейтаг. - Я не ошибся, Артур? - Нет. Это слово определяет попытку Китая повлиять на наши выборы. - Оно меня покоробило. Это скорее из области художественной литературы. И звучит довольно странно в официальном правительственном документе. Кстати, что оно, собственно, означает? Ингрем уткнулся в текст. Брови его слегка приподнялись, Дескович это заметил. Видимо, документ подготовил помощник Ингрема. - В данном контексте это означает "глупая попытка", - ответил он. - Если мы хотим сказать "глупый", давайте так и скажем, - не унимался Фрейтаг. - Но лично я считаю китайцев глупцами только тогда, когда они пытаются рабски копировать нашу бюрократическую систему. - Благодарю за любезность, мистер Фрейтаг, - тотчас взвился Абрамс, словно при нем жестоко оскорбили весь государственный департамент. - Как насчет того, чтобы заменить "неуклюжий" на "нелепый"? - предложил генерал Полфрей. Ингрем, приняв, видимо, наступившее молчание за знак согласия, неохотно вписал новое слово. - Есть еще возражения? Все снова промолчали. - В таком случае будем считать, что резолюция принята единогласно. Абрамс взглянул на часы. - На сегодня все? - спросил он. - Да, - ответил Ингрем. - На повестке был только один вопрос. - Он помолчал и потом добавил, словно только сейчас об этом вспомнил: - Разумеется, всем нам хотелось бы услышать что-нибудь новое о деле Грира. Мне кажется, его странное исчезновение касается всего нашего братства разведчиков. Вновь наступившая тишина была напряженной, и Дескович подумал: "Какое там братство! Каждый сидит в своем укрепленном замке и не доверяет соседу". Фрейтаг облизнул губы, собираясь что-то сказать, однако сдержался. Тень Белого дома упала на конференц-зал. Все выжидательно смотрели на Десковича, но директор ФБР молчал. - Я не уверен, входит ли дело Грира в компетенцию нашего штаба, - сказал Уолтон, как всегда озабоченный прежде всего формальными разделениями и соподчинениями. - Грир личный друг президента, значит, это касается Белого дома. - Да, конечно, - согласился Ингрем. - Расследование поручено ФБР, но, думаю, и мы можем оказаться полезными. - Он повернулся к Десковичу. - Мне кажется, Пит, вам следует сообщить нам, как идет дело Грира. Дескович тяжело задвигался в кресле, ощущая, как никогда, свою полноту. Чтобы не глядеть на окружающих, он уставился на лист бумаги на столе. - К сожалению, мы ненамного продвинулись, - проговорил он наконец. - Боюсь, что не смогу вам сказать ничего нового. - Расскажите хотя бы, чего вы добились на сегодня, - настаивал Ингрем. - Простите, Артур, не могу. - Но почему? Дескович оглядел всех. - Мне очень жаль, джентльмены, - сказал он, - но президент приказал мне ни с кем не обсуждать этот вопрос. Разумеется, кроме самого президента. Приказ есть приказ, так что прошу меня извинить. Все молчали, потрясенные, недоумение и непонимание отражались на лицах. Основное правило игры было грубо нарушено. Здесь разрешалось не выдавать свою информацию, беречь ее как бесценное сокровище, которое следует тратить по крупицам. Или выдавать скупыми порциями отдельные факты, как пешки в шахматах, чтобы не раскрыть до времени свой стратегический замысел. Но еще ни один член Штаба разведслужб США никогда не отказывался так наотрез ответить на вопрос своих коллег. - Я могу понять президента, - медленно сказал генерал Полфрей. - Однако, если его приказ касается и нас, это, по-моему, неразумно. Если уж нам нельзя играть в открытую, мы ни к чему не придем. Это уже не разведка. Это отгадывание ребусов. - Согласен, - сказал Дескович. На его обычно бесстрастном лице отражалось смятение. - Я хотел быть с вами абсолютно откровенным и всегда был, но в этом случае - не могу. К тому же, вы понимаете, что исчезновение Стивена Грира не имеет отношения к государственной безопасности, это исключено. - Я тоже так полагал, - проговорил Ингрем, не глядя на Десковича. - До сегодняшнего утра... Он умолк, и в тишине слышно было только, как шуршит карандаш Фрейтага, все еще рисовавшего что-то в блокноте. - Перед самым началом совещания, - торжественно продолжал Ингрем, - я получил от агентов моего управления сведения, что мистер Грир ночью в прошлый четверг вылетел с двумя пересадками на двух маленьких аэродромах в международный аэропорт Кеннеди. А оттуда, один, отправился на реактивном транспортном самолете в Рио-де-Жанейро. Тишина повисла, как дым после револьверного выстрела. - Если эта информация верна, - сказал Дескович, - ее нужно немедленно передать президенту, ничего здесь не обсуждая. - Нам президент не отдавал никаких приказов относительно дела Грира, - возразил Ингрем. Он посмотрел Десковичу прямо в глаза, как бы бросая ему вызов. - А я получил приказ, - ответил директор ФБР, отвечая таким же прямым взглядом. - Не лучше ли нам ограничиться повесткой дня? - предложил Уолтон. Он взглянул на Полфрея, прося поддержки у вооруженных сил. Он явно стремился к перемирию. - Повестка исчерпана, - твердо ответил Ингрем. - Но я считаю, что штаб должен знать, подтверждают ли сведения ФБР информацию моего управления. Мистер Грир несомненно находится за границей. И это угрожает безопасности страны. Все взгляды устремились на Десковича. - Артур, - сказал он, - при всем моем уважении к вам я отказываюсь отвечать. Уолтон вытер лоб платком, один Фрейтаг удовлетворенно осклабился. - Вы меня глубоко разочаровали, - сказал Ингрем, отчетливо выговаривая каждое слово. - Нам платят за то, чтобы мы собирали и использовали разведывательные данные, а не за игру в жмурки. - Я отказываюсь обсуждать эту тему, - сказал Дескович. - Прошу извинить меня, Артур, но должен вам напомнить, что я подчиняюсь непосредственно президенту. - Послушайте, Питер, - начал Уолтон. - Караул, Уолтон за бортом! - воскликнул Фрейтаг и хлопнул ладонью по столу. - Предлагаю закрыть совещание. - Поддерживаю предложение, - быстро сказал Дескович. Ингрем оглядел стол. - Очевидно, в голосовании нет необходимости, - сказал он ледяным тоном. - Совещание закрыто. Дескович подошел к нему и протянул руку. - Мне очень жаль, Артур. Я не хотел вас обидеть. Надеюсь, вы понимаете. Ингрем холодно ответил на рукопожатие. - Напрасно надеетесь. Я не понимаю. Участники совещания безмолвно покинули зал, оставив Артура Ингрема одного во главе длинного стола. Выждав с минуту, он вышел в коридор и направился к желтой двери своего кабинета. Черная табличка рядом с этой дверью была таких же скромных размеров, как все остальные. На ней был только номер и код: "7Д60. ДРУ" [директор разведывательного управления]. Он обменялся несколькими словами с секретаршей, прошел в кабинет и закрыл за собою дверь. Командный пункт Ингрема остался почти таким же, как при его предшественниках. Мебель была тяжелая, строгая, с обивкой из коричневой кожи. Спокойные тона картин гармонировали со шторами и коричневым ковром, закрывавшим весь пол. Единственное, что он сам добавил, была здесь цитата из Дуайта Эйзенхауэра в рамке на стене. Выступая на торжественной закладке здания ЦРУ в ноябре 1959 года, президент сказал: "Об успехах нельзя кричать, неудачи нельзя объяснять. В разведывательной работе герои остаются ненагражденными и невоспетыми, и зачастую они неизвестны даже своим собратьям по оружию". Ингрем гордился тысячами невоспетых героев, которыми он командовал здесь и за границей. Он постоял у широкого трехстворчатого окна, глядя на холм, поросший кизилом, вязами, буками, дубами и кленами, которые отгораживали его лиственным барьером от реки Потомак. Листва была серой от пыли из-за долгого отсутствия дождей, и солнце мутно просвечивало сквозь белую завесу облаков. Внизу, на открытой стоянке для посетителей, сотни автомашин напоминали разноцветную мозаику. Его владения притягивали, как магнитом, чиновников и официальных представителей Вашингтона. Наконец он повернулся к стойке из черного дерева позади его стола, где выстроилась батарея из пяти телефонов. Здесь был его пост для немедленной связи со своими агентами и со всем остальным миром. Серый телефон соединял его с группой экспертов-шифровальщиков, работавших в том же здании; они превращали его приказы в набор идиотских слов или, наоборот, из кажущейся бессмыслицы чудом вновь извлекали четкие сообщения. Кремовый телефон с кнопками служил для обычных переговоров, правда, две красные кнопки включали особые линии внутри самого управления. Черный аппарат соединял Ингрема с коммутатором Белого дома и через него - со всем миром. Зеленый телефон служил для связи с Пентагоном. С самого края стоял маленький синий аппарат прямой связи с кабинетом президента. Ингрем поднял синюю трубку. На столе у Грейс Лаллей зажужжал зуммер. Спустя несколько секунд раздался сердечный голос президента: - Доброе утро, Артур. - Господин президент, - сказал Ингрем. - Я беспокою вас только потому, что дело касается лично вас. Это по поводу Стивена Грира. - Да, слушаю. - Мы в штабе только что закончили обсуждение обзора А-4, ксерографию отчета вам доставят через несколько минут. Но перед самым совещанием мне сообщили, что мистер Грир в прошлый четверг ночью тайно вылетел с двумя пересадками в Рио-де-Жанейро. Я решил, что должен немедленно сообщить вам об этом. - Понятно, - сказал президент. - Из какого источника эти сведения? - Я получил их по обычным каналам управления. Донесение вручил мне мой помощник. Подробности мы выясним позднее, но я подумал, что вам следует сразу ознакомиться с этой новостью. Значение ее трудно переоценить. - Да, - сказал президент. - Вы поступили разумно. Этот короткий ответ на миг обескуражил Ингрема. - Учитывая положение дел, - заторопился он, - то, что Грир теперь за границей, вы, наверное, пожелаете, чтобы с этого момента наше управление непосредственно занялось Гриром. С минуту Роудбуш молчал, затем ответил: - Нет, Артур. Не думаю, чтобы это понадобилось. ФБР уже ведет расследование полным ходом. Все это весьма неприятно и для семьи Грира, и для меня, и не стоит пока бить тревогу, - это вряд ли принесет пользу. Если мы привлечем все наши управления, это придаст излишнюю официальность исчезновению Грира, а ведь это, в сущности, сугубо частное дело. - Можно поручить его двум-трем нашим лучшим агентам, и тогда не будет ни шума, ни огласки, - предложил Ингрем. - Нет, Артур, - твердо сказал Роудбуш. - Оставим это дело ФБР. - Значит, помощь нашего управления не нужна? - Пока не нужна. Если что-нибудь изменится, я вам тотчас сообщу... Кстати, дело Грира обсуждалось на вашем совещании? - Да, сэр, - ответил Ингрем, придав своему голосу чуть виноватый оттенок. - Я сообщил о полученном донесении и спросил Десковича, подтверждается ли оно его сведениями. Он ответил, что вы запретили ему обсуждать дело Грира. - Да, - подтвердил Роудбуш. - Я полагаю, что Штабу разведывательных служб США незачем заниматься этим вопросом. В данный момент, по-моему, вполне достаточно одного ФБР. Даже если я ошибаюсь, у меня нет морального права бросать все наши федеральные силы на раскрытие одного сугубо личного дела. Со своей стороны, я верю, что Стив сам вернется, когда сможет, и все объяснится наилучшим образом. - Слушаюсь, сэр. - Благодарю вас, Артур. Надеюсь, вы понимаете. Только когда Ингрем повесил трубку, он сообразил, что президент повторил ту же самую фразу, которую несколько минут назад сказал ему Дескович, - и что он, директор ЦРУ, по-прежнему ничего не понимает. Особенно сбивало с толку донесение, которое вручил ему начальник разведки Ник перед началом утреннего совещания. В нем было два отдельных параграфа. Ингрем собирался огласить на совещании и тот и другой, но передумал, когда Дескович решительно отказался отвечать. Поэтому он не стал обсуждать второй параграф и с президентом. Роудбуш не терпел соперничества между разведками, а второй параграф донесения ясно указывал, что одно из феодальных княжеств "братства разведчиков" ведет слежку за другим. Пожав плечами, Ингрем отпер верхний ящик стола, достал донесение и перечел его заново. "От Ника - Вику. 1. По достоверным данным, Стивен Б.Грир находится в Рио-де-Жанейро, куда тайно прилетел ночью в четверг с тремя пересадками - через Гейтерсбург, Атлантик-Сити и международный аэропорт Кеннеди, откуда вылетел в Рио один на реактивном транспортном самолете компании "Оверсиз Квик-Фрайт". 2. Сестричка, в связи с делом Грира, занимается Филипом Дж.Любиным, профессором математики в университете Джонса Хопкинса. Любин не появлялся на своей балтиморской квартире с прошлого воскресенья". Ингрем несколько минут изучал донесение, затем позвонил в приемную своей секретарше: - Алиса, дайте мне краткое досье на Филипа Любина из университета Джонса Хопкинса. Через пять минут на стол Ингрема легла сжатая характеристика, выданная компьютером, - лента в четыре фута длиной с перфорированными полями. Он прошел через внутренний проход по мягкому ковру в свою личную столовую, волоча за собой длинную ленту, как шлейф невесты. На синий вельветин стульев у обеденного стола и на серо-синие тисненые обои струился солнечный свет, и от этого столовая казалась гораздо веселее. По комнате гулял легкий прохладный ветерок от центрального кондиционера. На столе уже стояли тарелки: суп с моллюсками и овощами по-манхэттенски, сандвич с грудинкой и, как всегда, стакан снятого молока. За едой Ингрем просмотрел характеристику Филипа Дж.Любина, четыре фута человеческой жизни, 5000 слов об ученых степенях, должностях, наградах и привычках. Любин значился в электронной картотеке ЦРУ в разделе ученых специалистов под номером 10874, - проверенный и занесенный в резерв первой очереди на случай войны или какого-либо срочного дела управления. В характеристике отмечалось участие Любина в проекте "Кубок", в специальном исследовании ЦРУ для сравнительной оценки прогресса науки в коммунистических странах я на Западе. Смутный образ Любина всплыл в памяти Ингрема: эдакий склонный к самоанализу коротышка и, кажется, довольно раздражительный. Они встречались в конференц-зале один или два раза. Во всяком случае, Любин прошел все проверки. Ингрем узнал также, что в управлении Любина считают одним из двадцати ведущих математиков мира и что он знает пять иностранных языков. Взгляд Ингрема остановился на последнем разделе с заголовком: "Личная жизнь". "Холост. Никогда не был женат. Никаких романов, кроме юношеского с Элен Волленстейн (умерла в 1958), когда оба были студентами. Изредка ужинает с женщинами, но, видимо, предпочитает компанию мужчин, обычно своих коллег. Самоуглублен. Известен на факультете как замкнутый, вспыльчивый и нелюдимый. Чувствителен и обидчив. Не курит. Пьет мало..." Далее шли подробности о пристрастиях и вкусах Любина, о его костюмах, автомашинах и т.д. Ингрем потерял интерес. Директор ЦРУ сидел и думал о Филипе Любине и Стивене Грире. И еще о Поле Роудбуше. Тут ему пришлось закурить. Гнев его разгорался, и трудно было успокоиться. Две такие оплеухи за одну неделю! Сначала за "Мухоловку", в сущности скромную, но исключительно перспективную операцию, которую он сам задумал и которой немало гордился. А затем - этот запрет вмешиваться в дело Грира. Странно, что оба раза он пострадал из-за Стивена Грира, а ведь не бог весть какая персона - случайный приятель президента, и все! Ингрем не знал, чем все это кончится и что делать дальше. Прежде всего долг. Он возглавлял многочисленную тайную армию, которая должна была собирать информацию обо всех иностранных государствах, больших и малых, могущественных и безнадежно слабых. ЦРУ было его цитаделью, почти его домом, в нем была его жизнь. Он провел немало бессонных ночей, чтобы создать самую мощную, как он считал, самую компетентную и самую непогрешимую разведку в мире. Он любил свое управление, никто из правительственных чиновников не мог этого понять. Управление было тесной семьей, связанной узами тайны и общими целями и совершенно изолированной от забот и треволнений остальной Америки. Здесь царила дисциплина, порядок, собранность и целесообразность. Но был также азарт охоты и поиска. Была страсть к раскрытию сложнейших интриг, радость разгадывания запутанных тайн, от которых зависели международные отношения и власть. Это был особый, захватывающий мир, замкнутый в самом себе. Ингрем всегда наслаждался проявлениями единства в своей "империи". Когда он приезжал каждое утро ровно в десять минут девятого, вахтер в униформе встречал его в узкой железобетонной проходной, улыбаясь как старому знакомому. В огромном колонном холле с увеличенной мозаичной эмблемой ЦРУ на металлическом полу он часто останавливался, чтобы еще раз прочесть слова евангелия от Иоанна, глава VIII, стих 32-й: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными". Трое часовых у барьера почтительно приветствовали его. Дальше начинался его мир: непрекращающаяся суета людей в веселых коридорах, где каждый носил опознавательный значок, где каждая дверь своим цветом что-то означала, где каждый сейф стоял со знаком "открыто" и в каждом кабинете был пластмассовый контейнер с красной надписью: "Сжечь". Содержимое этих контейнеров ежедневно отправлялось в мусоросжигатель, где исчезали в огне тысячи секретных донесений, писем и шифрованных сообщений. Ингрем гордился бесценной аппаратурой ЦРУ: гигантскими компьютерами и шифровальными машинами, которые с бешеной скоростью бесстрастно зашифровывали и дешифрировали донесения; радиоцентрами, через которые ЦРУ круглосуточно получало из всех стран по сто пятьдесят сообщений в час; внутренними транспортерами и пневмопочтой для мгновенной передачи документов из отделения в отделение; и, наконец, ксерографическим аппаратом, благодаря которому можно было тотчас передавать важнейшие доклады в Белый дом или Пентагон. Идеей фикс, основной целью Ингрема было, чтобы ЦРУ знало обо всем, что происходит в мире, обо всем, что может повредить Соединенным Штатам и их шатким бастионам за границей. Неполная информация была для него просто информацией, а не точным знанием. Одна недостающая деталь грозила провалом, и каждая из таких деталей могла оказаться роковой. Например, исчезновение Стивена Грира, близкого друга президента, могло иметь такое же значение, как последняя речь премьер-министра Кубы или инструкция Кремля советскому послу в Бангкоке. Ингрем начал составлять указания для своего штаба, сегодня по возможности точнее и полнее. Такие приказы обычно задерживали в машбюро до половины пятого после полудня на случай возможных исправлений и дополнений. Любая попытка лишить Артура Ингрема его законного права искать, находить и узнавать, - что угодно и о ком угодно, - была бы равносильна приказу об отставке. Даже мысль об этом убивала его. Вся жизнь Ингрема была сосредоточена здесь, в этой цитадели над лесистым холмом Лэнгли, и он не собирался кончать ее безвольной пешкой в чужих руках. Решение было принято, Ингрем вернулся в свой кабинет и позвонил сенатору Оуэну Моффату из Небраски, главе молчаливой оппозиции в сенатском подкомитете из шести человек, той оппозиции, которая всегда поддерживала ЦРУ. Моффат был одним из привилегированного десятка людей, которые знали все, что стоило знать о ЦРУ. Моффата отыскали в приемной сената. Ингрем завуалированно, но настойчиво попросил свидания. Моффат пообещал приехать как только сможет. И часу не прошло, как сенатор Моффат уже сидел в кожаном кресле, глядя на загроможденный стол Ингрема и ряд телефонных аппаратов под эмблемой ЦРУ с бдительным орлом на синем фоне. Моффат при всем его достоинстве и представительности походил на херувима. У него было розовое гладкое лицо, на котором время каким-то чудом не оставило следов. Несмотря на свои шестьдесят лет, он все еще обращал внимание на женщин и их походку. Если бы не женщины, можно было бы сказать, что первая его любовь - политиканство. - Оуэн, - сказал Ингрем, - у меня кое-какие неприятности, и мне нужна ваша помощь. Моффат улыбнулся, появилась длинная складка на розовом воздушном шаре. - Вам нужна помощь, Артур? В первый раз слышу, чтобы вы в этом признались. Лицо Ингрема окаменело. - Может быть, потому, что вы всегда помогали мне, Моффат, ни о чем не спрашивая. - Что вас беспокоит, Артур? - Стивен Грир. - О! - Моффат удивился, но это было заметно только по легкому движению бровей. - А что с Гриром? - Разговор строго между нами? - Как всегда, разумеется. Ингрем быстро обрисовал все, что случилось, - донесения Ника, совещание штаба, железную непреклонность Десковича и отказ президента Роудбуша от помощи ЦРУ. - Значит, он сейчас в Рио? - глазки Моффата блеснули, словно при воспоминании о чем-то приятном. - Знаю этот городок. А где он там, в Рио, спрятался? - Не знаю, - ответил Ингрем. - Нам известно только, что он прилетел туда на реактивном транспортном самолете. - И это все? - взгляд Моффата не вязался с равнодушным тоном его голоса. - Оуэн, - сказал Ингрем, - в донесении есть второй пункт, о котором я не сообщил ни на совещании, ни президенту. Мы узнали, что ФБР занимается неким Филипом Дж.Любиным в связи с делом Грира. Любин, по-видимому, тоже исчез. Он описал профессора Хопкинского университета, зачитал выдержки из характеристики компьютера, которые привлекли его внимание. - Весьма любопытно, - заметил Моффат. Сдержанность его как бы подчеркивала равенство в их отношениях. Следующий ход должен был сделать Ингрем. - Вернемся к фактам, Оуэн, - сказал Ингрем. - Близкий друг президента и его политический союзник испаряется с поля для гольфа. Затем он улетает за границу с несколькими пересадками на маленьких аэродромах. Президент приказывает начать расследование, но только Федеральному бюро. Одновременно он приказывает Десковичу ни с кем не говорить об этом. Президент запрещает ЦРУ заниматься этим делом. Тем временем ФБР тайком от всех других разведслужб начинает односторонне наводить справки об одном математике, который тоже исчез. Вам не кажется это странным? - Пожалуй, - сказал Моффат после некоторого раздумья. - Если бы не более важные причины. - Вы имеете в виду выборы? Моффат закивал головой. - Второй закон политики гласит, что претендент при переизбрании идет на все, чтобы обеспечить себе победу. - А первый закон? Моффат ухмыльнулся. - Закон N_2 важнее всех остальных. - Значит, вы считаете?.. - Артур, - сказал Моффат, - я думаю, довольно нам вилять. Для этого мы слишком давно знаем друг друга. Он помолчал. Спокойная улыбка Ингрема выражала согласие. - Я думаю точно так же, как думаете вы. Исчезновение Стивена Грира - это скандал. Тут могут быть и женщины, и деньги, и шантаж, и сексуальные извращения, и бог знает что еще. Но я также думаю, что Пол Роудбуш о чем-то знает или догадывается. У нас нет оснований утверждать, что сам Роудбуш замешан в этой истории. Если что-нибудь всплывет против него до ноября, президентом будет избран Уолкотт, как бы невероятно это сейчас ни казалось. Вывод: Роудбуш сделает все, чтобы скрыть неблагоприятные для него факты до выборов. - Однако это не очень-то вяжется с характером президента, - заметил Ингрем, явно играя в великодушие. - В другое время я бы с вами согласился, - ответил Моффат. - Но вы забываете второй закон политики. До выборов осталось всего два месяца. - Значит, вы уверены, что президент что-то утаивает? - В моем возрасте я уже ни в чем не уверен, Артур. Это просто догадка, предположение. Оно возникло, когда вы мне сообщили эти новости. - Ваши предположения обычно оправдываются, Оуэн. - Особенно, когда они совпадают с вашими? - Моффат улыбнулся. - Я думаю, мы понимаем друг друга, - Ингрем улыбнулся ему в ответ. - Вы сказали, что нуждаетесь в помощи... - Да, - Ингрем посмотрел в окно. Когда он заговорил, каждое слово его было веским и значительным. - Представьте себе, Оуэн, что ЦРУ проследит весь путь Стивена Грира за границей. Представьте, что президент узнает об этом. И представьте, что вследствие этого, может быть после выборов, директора Центрального разведывательного управления попросят подать в отставку. Что в таком случае предпримете вы и ваши друзья в сенате? Моффат скрестил ноги и сложил руки на животе. Улыбка мелькнула на его лице. - Вы действительно так любите свою работу, Артур? - Я слишком много вложил в нее. - Да, я знаю, Артур. Но вернемся к фактам. - Моффат помолчал. - Не могу ответить прямо на ваш вопрос, но скажу, если всем известный гражданин Америки улетучивается - если можно так выразиться - за границу, директор ЦРУ, выполняя свой патриотический долг, обязан выяснить, куда и зачем он отправился. Это обычная предосторожность во имя безопасности родины, и она будет одобрена как таковая сенатом и членами правительства, которым доверено контролировать операции вашего управления. Помолчав, Ингрем сказал: - Благодарю вас, Оуэн. - Благодарность не впишешь в приказ, - ответил Моффат. - Я с вами говорю не как агитатор Уолкотта, а как американец, которому выпала честь быть старейшиной сенатского комитета бдительности. - Это все, что мне нужно было знать. Моффат встал, с преувеличенной твердостью пожал руку Ингрема и вдруг рассмеялся. - Артур, - сказал он, - почему это у вас я дважды думаю, прежде чем сказать хоть слово? В чем дело? У вас здесь всюду подслушивающие устройства? Ингрем покачал головой. - Это старая шутка. В действительности же здесь единственное место, где можно говорить свободно, не опасаясь никого, если не считать меня. Уже держась за дверную ручку, Моффат обернулся: - Надеюсь, вы будете держать меня в курсе дел вашего управления, как обычно? - Да, как обычно, - ответил Ингрем. Когда дверь закрылась, Ингрем нажал кнопку интерфона: - Алиса, вызовите Ника. Секунду спустя раздался мужской голос: - Слушаю вас, сэр. - Ник, из каких источников поступило донесение о Грире, которое вы мне передали утром? - От леди "Игрек". - Леди "Игрек"? - брови Ингрема взлетели. - Оба сообщения? - Да, сэр. - С места никаких сведений о Грире? - Нет, сэр. - Данные "Игрек", я полагаю, достоверные? - Считаю, что да, - ответил Ник. - Но она говорила из телефона-автомата, и мы не решились ее расспрашивать. Но сообщение ее первостепенной важности. - Ясно. Благодарю вас. Пальцы Ингрема задержались на кнопках кремового аппарата. Затем он решился: - Алиса, дайте мне личный код Джона в городе Бразилиа. Ингрему понадобилось с полчаса, чтобы составить шифрованную телеграмму, которая будет, в свою очередь, зашифрована - код в коде, способ, лишь изредка используемый для прямой связи с особыми агентами за границей. Ингрем запечатал конверт и отослал его в шифровальный центр управления для обычной зашифровки. Когда в посольстве США в городе Бразилиа эта телеграмма будет расшифрована, некий "Джон", бразильский резидент ЦРУ, узнает, что ему поручено собрать данные об экспорте кофе. Но, только когда Джон возьмет свою личную таблицу для дешифровки, он прочтет то, что ему написал директор ЦРУ Ингрем: "Джону, город Бразилиа. Стивен Б.Грир прилетел в прошлый четверг ночью в Рио-де-Жанейро на транспортном реактивном самолете компании "Оверсиз Квик-Фрайт". Необходимо установить тщательное наблюдение, отмечать все передвижения. Поручается вам. Оставить все прочие дела до нового распоряжения. Работать одному. Если понадобится помощь, запросить. Доносить только Вику. Повторяю: только Вику. Вик. 2.9, 20:37". Сенатор Оуэн Моффат уже полчаса сидел в просторном прохладном зале заседаний старого здания сената, поглядывая через площадь на купол Капитолия. Капитолий напоминал одряхлевшего льва: лапы вытянуты, плечи опущены, большая голова неподвижна. Моффат думал о Грире, Любине и Роудбуше, но его все время отвлекало воспоминание об уик-энде в Рио много лет назад. И еще он думал об Артуре Ингреме. Шеф ЦРУ, думал он, внутренне усмехаясь, вечный рыцарь, рвущийся в бой, как на старых гобеленах. Рыцарь без страха и... без мозгов. Он-то его знал! Отсидев заседание, Моффат быстро прошел в кабинет, смежный с главной приемной сената. Заперев дверь, он подошел к телефону и набрал номер подстанции конгресса. - Говорит сенатор Моффат, - сказал он. - Личный разговор, прошу вас. Соедините меня с мистером Мэтью Силкуортом в Спрингфилде, штат Иллинойс... 8 Мори Риммель, по своему обыкновению, с видом конспиратора шептал на ухо Брэди Меншипу, хотя до ближайшего стола, где собралась шумная компания, было куда как далеко. Риммель и Меншип сидели за угловым столиком в старом прокуренном баре клуба "Юнион Лиг". Зал к этому времени уже постепенно пустел. Было без четверти девять, приближался нью-йоркский час коктейлей. В длинном бильярдном зале, примыкавшем к бару, двое игроков с засученными рукавами заканчивали партию. Темнокожий официант в траурной ливрее клуба сметал со стойки соленые орешки, кусочки сыра и хлебные крошки. - Мой человек из министерства юстиции подтверждает вашу догадку, - бормотал Риммель в плечо Меншипа, настороженно озираясь по сторонам. "Врет наполовину, - думал Меншип. - Актер из него не ахти какой". Они встретились, чтобы обсудить падение "драконов", и Риммель тотчас со скоростью автомата начал выстреливать свои сведения. Нью-йоркский биржевик никогда не верил до конца вашингтонскому лоббисту. Риммель был ненадежным, скользким партнером и всегда ассоциировался у Меншипа с Вашингтоном, с этим городом-паразитом. Риммель слишком много пил и слишком легко называл по имени самых выдающихся людей. Меншип подозревал, что сведения Риммеля устарели и что он знает гораздо меньше, чем хочет показать. Багровое, лунообразное лицо Риммеля в красных прожилках говорило о том, что он много пьет. Но это не мешало Риммелю умело проскальзывать между бюрократическими рогатками Вашингтона, и кое-какие его сведения могли пригодиться. "Он этого стоил до сих пор", - подумал Меншип, имея в виду двадцать тысяч долларов, которые выплачивал Риммелю ежегодно и о которых не знал никто, кроме самого Риммеля, Меншипа и нескольких доверенных чиновников налогового ведомства. - Правду вам говорю, "Уч-микро" хотели проглотить "Кариб ойл", - бормотал Риммель полушепотом. - Но потом они узнали, что дело не выгорит, и Грир, наверное, сказал Барни Лумису, что не сможет ничего сделать. Вот как обернулось, понимаете? И тогда, как я слышал, Стив сказал Полу... (Риммель ткнул пальцем в грудь Меншипа; он никогда не говорил "президент" или "Роудбуш", всегда "Пол") ...Стив сказал Полу, что выходит из игры. В четверг, в ту самую ночь, о которой столько разговоров. Меншипу показалось, что палец Риммеля пригвоздил его к спинке кресла. Он заерзал, отодвинулся и помахал рукой официанту. - Еще по одной? - спросил он. Риммель кивнул. Пока они дожидались коньяка для Риммеля и виски с содовой без льда для Меншипа, Риммель снова почувствовал себя как на иголках. Он завидовал Меншипу, завидовал его непринужденности, остроумию, умению одеваться с элегантной небрежностью, с едкой завистью смотрел на его длинную поджарую фигуру. Сам Риммель чувствовал приближение кризиса, которого давно страшился. На прошлой неделе Артур Ингрем лишил его восьми тысяч долларов, неожиданно срезав наполовину его гонорары по фонду Поощрения. Риммель подозревал, что в этом в какой-то степени виноват Мигель Лумис; он помнил, как тот недавно расспрашивал его о субсидиях молодым физикам. Возможно, и Грир приложил к этому руку, потому что Мигель, по сведениям газет, встретился с Гриром как раз перед тем, как юрист исчез. Но директор ЦРУ не дал ему никаких объяснений. Не удостоил. Жесткий тип этот Ингрем. Потеря восьми тысяч долларов была для Риммеля особенно чувствительной потому, что за несколько дней до этого компания "Долан" решила, что им больше не нужен свой человек в Вашингтоне. Теперь у Риммеля оставалось только семь тысяч с фонда Поощрения, восемнадцать от компании "Империал Стил" и двадцать от Брэди Меншипа. Прошлой ночью ему снилось, что он скользит вниз по ледяному склону с сумасшедшей скоростью, резкий ветер хлещет в лицо и он не в силах остановиться. Проснулся он от гулкого шума в ушах - знакомого симптома повышенного давления. И сейчас опять его охватывала паника. Ему до зарезу нужны были эти 20000 долларов Меншипа, но он прекрасно знал, что показывать это Брэди нельзя ни в коем случае. - Одно мне ясно, - заторопился он, словно любая пауза в разговоре могла оказаться смертельно опасной. - "Кариб ойл" или не "Кариб ойл", Стив наверняка вел много дел "Уч-микро". Как-то за завтраком недели