здесь?
     - В Альберти?
     - Да.
     - Пятнадцать месяцев. Я приехала в Барканду, чтобы  проверить  зубы.  У
здешних баптистов хорошая стоматологическая клиника. А как ваши зубы?
     - Пока обхожусь без вставных.
     - Кто-то сказал мне, что о себе нельзя думать больше, чем о собственных
зубах. С тех пор у меня на уме одни зубы. Вы часто думаете о своих?
     - Каждое утро. И каждый вечер.
     - Я люблю мои зубы. Похоже, они единственное, что во мне не меняется.
     - Какова численность Корпуса мира в Альбертии?
     - Человек семьдесят. Несколько на севере, двадцать в  Убондо,  примерно
сорок пять на востоке. Вы тут недавно? Это  сразу  видно  по  вашей  светлой
коже.
     - Только прилетел.
     - Из Штатов?
     - Из Лондона.
     - В консульство? Вы не похожи на миссионера.
     - Я, конечно,  не  проповедник.  Хотя  приехал  сюда,  чтобы  пробудить
интерес к предвыборной кампании.
     - О. Так вы один из тех американцев? Вас двое, да?
     - Совершенно верно.
     - О вас говорили в университете Убондо. Студенты.
     - Надеюсь, только хорошее?
     - Не совсем.
     - Тогда что?
     - Видите ли, насчет методов Мэдисон-Авеню...
     - Этого следовало ожидать.
     - Американский империализм, рядящийся в наряд политического  советника.
Прошел слух, что вы связаны с ЦРУ. Это правда?
     - Нет.
     - Я рада. Честное слово. Это странно?
     - Не знаю.
     - Так почему вы здесь?
     - Это моя работа. Я получаю жалованье за организацию таких кампаний.
     - Разве вас это не смущает?
     - А вас?
     - При чем тут я?
     - Вы же вступили в Корпус мира. Вас это не смущает?
     - Я одна из тех, кто считает, что мы делаем нужное дело. А если  что-то
идет не так, пусть все люди знают об этом. Нет, меня не смущает  то,  чем  я
занимаюсь.
     - Почему вы вступили в Корпус мира?
     - Из-за Кеннеди.
     - Вы имеете в виду его мысль о том, что "не нужно  ждать,  пока  страна
что-нибудь сделает для тебя"?
     - Отчасти. Я была в Вашингтоне, когда его  приводили  к  присяге.  Папу
пригласили, потому что он пожертвовал крупную сумму.
     - Тот же папа, что бросил вас в бассейн?
     - Тот самый.
     - Кеннеди произнес тогда прекрасную речь.
     - Поэтому я и присоединилась к Корпусу мира. Подумала, что могу помочь.
     - Помогли?
     Она посмотрела на меня, потом на океан. Подул  легкий  ветерок,  холодя
потную кожу.
     - Не знаю. Во всяком случае, я увлеклась, впервые в жизни. Возможно,  я
хотела помочь себе. Возможно, с этого следовало начать.
     - Но потом что-то изменилось?
     - Да, после смерти Кеннеди. Я вступила в Корпус  мира  через  два  года
после того, как его убили, чтобы доказать, что он выражал и мои чувства.  Но
теперь все по-другому.
     - Он был молодым президентом. В этом вся разница.
     - Не только, - покачала головой Анна. - Сейчас много говорят и пишут  о
его такте и манерах. Все это было при нем,  да  еще  красавица-жена  и  двое
милых ребятишек. Вся семья - словно с плохого рекламного плаката. И в то  же
время он не задумывался над  тем,  как  выглядит,  я  хочу  сказать,  он  не
позволял себе много думать о собственной персоне...
     - Как о зубах, - вставил я.
     - Да. Он знал, что у него есть все, о чем мечтают многие и  многие,  но
на нем это никак не отражалось. Я несу чушь, да?
     - Говорите, говорите.
     - Они убили его, потому что плевать он хотел на то,  что  заботило  их,
потому что не могли его терпеть.  Они  убили  его  не  потому,  что  он  был
хорошим, но потому, что он был лучше любого из них, и  этого  они  не  могли
перенести.
     - Кто, они?
     - О, Освальд,  все  эти  Освальды.  Их  миллионы,  и  в  душе  все  они
обрадовались его смерти. Я знаю, что обрадовались. И дело не в том, были они
демократами, республиканцами или кем-то еще. Им было  не  по  себе  рядом  с
Кеннеди, а теперь они совершенно спокойны. Они выбрали  старика,  техасского
деревенщину, и могут похихикивать над ним сколько влезет, в уверенности, что
они лучше его или, по крайней мере, равны ему, чего не позволили бы  себе  с
Кеннеди.
     - Это теория, - задумчиво заметил я.
     Она взглянула на меня,  на  этот  раз  от  улыбки  повеяло  арктическим
холодом.
     - Вы не из тех, кто прыгает за борт, не так ли, Питер Апшоу?
     - Я лишь сказал, что это теория.
     - А я имела в виду другое. То, что чувствую. И мне все равно,  согласны
вы с моими чувствами или нет, потому что отказываться от них я не собираюсь.
Я просто говорю, что вы не прыгнете за борт ради чего бы то ни было, так? Вы
осторожны. И, если навсегда останетесь таким, вас никогда не поймают, а если
вас не поймают, вы ничего не почувствуете.
     Я промолчал, наблюдая за накатывающимися на берег волнами.
     - Вы женаты, не так ли? - кротким голосом спросила Анна.
     - Нет. Разведен.
     - Вы сильно любили свою жену?
     Я посмотрел на нее.  В  вопросе  не  было  подвоха,  лишь  любопытство,
искреннее любопытство.
     - Нет. Сильно  я  ее  не  любил.  Я  ее  вообще  не  любил.  Почему  вы
спрашиваете?
     - Вы выглядите одиноким. Я подумала, что вам одиноко без жены. Но  дело
не в этом, так?
     - Нет.
     Мы молча сидели на полотенцах, расстеленных  на  африканском  песке,  и
обозревали океан. Над водой кружили чайки. Трое мальчишек бежали за  собакой
с огромным хвостом, затем развернулись - и уже собака мчалась за  ними.  Они
кричали и смеялись, а собака радостно тявкала.
     - Не хотите еще раз окунуться? - спросила Анна.
     - А вы?
     - Хочу.
     - Кто будет стеречь вещи?
     - Мы сможем присматривать за ними из воды и закричим, если кто-то к ним
подойдет. А если они попытаются что-нибудь утащить, вы их догоните.
     - Хорошо.
     Мы подбежали к воде и прыгнули в одну  и  ту  же  волну.  Вынырнув,  мы
оказались совсем рядом и я поцеловал ее. Поцелуй получился коротким, мокрым,
соленым, Анна рассмеялась и выдохнула: "О боже", - но я понял, что она имела
в виду. Поэтому мы стояли в альбертийском море, целовались и  обнимались.  А
потом  детский  смех  и  собачье  тявканье  стали  громче.  Мы   обернулись,
улыбнулись и помахали ребятишкам, указывавшим на нас пальцами. Те посмеялись
еще и побежали за собакой. Взявшись за руки, мы вернулись на берег. Я  помог
Анне вытереться, и мы не обмолвились ни словом, пока не оделись, не  сели  в
джип, не выехали на шоссе, ведущее  к  моему  отелю.  Потом  я  спросил,  не
пообедает ли она  со  мной  в  семь  часов,  а  она  улыбнулась  и  кивнула.
Оставшуюся дорогу  мы  молчали.  Лишь  однажды  Анна  взглянула  на  меня  и
подмигнула.
     - Я полагаю, такое бывает. Со мной это произошло впервые.


        Глава 8

     Приняв душ и переодевшись,  я  вышел  в  коридор  и  постучал  в  дверь
соседнего номера.
     - Открыто, - крикнул Шартелль.
     Его номер походил на мой, как две капли воды. Шартелль  сидел  на  краю
кровати. Покрывало и пол белели листами бумаги.
     - Это начало нашей кампании, Пити.
     - Выглядит впечатляюще. Во всяком случае, создана деловая обстановка.
     - Как вода?
     - Я выловил женщину и пригласил ее на обед.
     - Белую женщину? - он переложил несколько листов.
     - Да.
     - Я-то рассчитывал, что вас подцепит дочь одного из соперников Акомоло,
чтобы шпионить за нами, но удача отвернулась от меня.
     - В следующий раз я постараюсь оправдать ваши надежды.
     Шартелль собрал бумагу с покрывала и стопкой уложил листы на столе.
     - Тяжелое дело.
     - Какое?
     - Кампания.
     - У нас есть шанс? - Я подобрал с пола лист бумаги  и  положил  его  на
кровать. Шартелль тут же вернул его на прежнее место.
     - Небольшой.
     - Может, подкупить избирателей?
     Он покачал головой.
     - Придется заплатить слишком много. Если мы выиграем, то  лишь  потому,
что используем их ошибки. У нас просто нет голосов.
     - Следовательно?
     - Мы должны спланировать их ошибки.
     - Заманчивая перспектива.
     Шартелль перешел к окну, взглянул на бухту.
     - Какая бухта! Вы знаете, где я побывал сегодня днем?
     - Нет.
     - В  Управлении  переписи  населения.  Встретился   там   с   маленьким
старичком-англичанином, лет на  семь  старше  Сатаны,  который  показал  мне
распределение голосов, от провинции к провинции,  от  округа  к  округу,  от
деревни к деревне. Он дошел бы и  до  избирательных  участков,  будь  они  в
Альбертии.
     - И что?
     - Как я уже сказал, у нас нет голосов.
     - Вы думаете, Акомоло знает об этом?
     Шартелль посмотрел на меня и ухмыльнулся.
     - Если бы у него были голоса, даже если б ему казалось, что у него есть
голоса, едва ли он пригласил бы нас сюда, не так ли?
     - Логично.
     Шартелль вернулся к кровати и улегся на ней заложив руки за голову.
     - Я думаю, Пит, нам  придется  одним  выстрелом  убивать  двух  зайцев.
Давненько мне не приходилось этого делать.
     - Одним выстрелом?
     - Совершенно верно.
     - Стратегию намечаете вы. Только скажите, что вам нужно, и когда.
     Шартелль долго изучал потолок, затем закрыл глаза и нахмурился.
     - Вы идите. Я пообедаю в номере.  У  меня  есть  идея,  но  ее  следует
подработать. Вам понадобится машина?
     - Думаю, что нет.
     - Скажите Уильяму, чтобы он заехал за нами в восемь утра. В  полдень  у
нас совещание в Убондо.
     - Звонил Акомоло?
     - Один из его помощников.
     - Я зайду к вам утром.
     - Думаю, это единственный путь.
     - Какой?
     - Убить двух зайцев одним выстрелом.
     Я пожал плечами.
     - Давайте попробуем.
     Шартелль вздохнул и потянулся.
     - Надо подумать.


     Выйдя из отеля, я кивнул Уильяму и сказал, что  в  восемь  утра  машина
должна быть готова к отъезду в Убондо. Затем прошел в бар  отеля  и  заказал
австралийский мартини.
     В бокале осталось чуть больше двух третей, когда  я  вдруг  понял,  что
проскочил очередную веху. Я называю их вехами. Это  обычные,  сами  по  себе
ничего не значащие события, но для меня они становились временными рубежами.
По ним я мерил прошлое. Первая имела место, когда мне было  шесть  лет  и  я
качался в парке на качелях. Я  до  сих  пор  ощущаю  ладонями  шероховатость
серого металла цепей, помню деревянное сидение с зеленой краской, оставшейся
по краям,  но  стертой  посередине  тысячами  детских  штанишек  и  платьев.
Вторая - пятнадцать лет спустя, в  студенческом  городке  в  Новом  Орлеане.
Насыщенный влагой воздух, низкие облака, дорожка, вдавленный в ней фирменный
знак, указывающий, что бетон укладывали "А.Пассини и сыновья" в 1931 году.
     И вот третья, в баре отеля "Принц Альберт", и я знал, что и  десять,  и
двадцать лет спустя в точности вспомню и этот бар, и бокал  с  коктейлем.  И
Анну Кидд, какой увидел ее в то мгновение:  в  светло-желтом  прямом  платье
чуть выше колен и без рукавов. В коротких белых перчатках, с маленькой белой
сумочкой и в белых туфельках без каблука.  С  ниткой  жемчуга  на  шее.  Она
грациозно вспорхнула на стул у стойки и вехи остались позади.
     - Вы какой-то странный, - заметила она.
     - Восхищен вашим платьем.
     - Благодарю.
     - Что будете пить?
     - Если можно, мартини.
     Я подозвал бармена.
     - Сегодня что-то случилось, - промолвила Анна. - Во всяком  случае,  со
мной.
     - Я знаю.
     - Никогда не ощущала ничего похожего. Мне понравилось. Я  боялась,  что
вы не придете.
     - Обычно такое случается, когда тебе четырнадцать или пятнадцать лет.
     Она улыбнулась альбертийцу, поставившему  перед  ней  полный  бокал,  и
ответила широкой улыбкой.
     - Он одобряет, - прокомментировал я. -  В  его  глазах  я  -  настоящий
мужчина. После обеда мы пройдемся мимо местной бензоколонки, чтобы парни  по
достоинству оценили мой выбор.
     - Вы это делали? Выгуливали ваших девушек перед парнями,  собиравшимися
на углу у гаража или аптеки?
     Я покачал головой.
     - Когда я начал  приглашать  девушек  на  свидания,  на  углах  уже  не
собирались. Все перекочевали в открытые кинотеатры, куда приезжали в  десять
вечера в семейном седане, а  отпрыски  богатых  родителей  -  в  собственных
автомобилях.
     - А вы?
     - Был ли богат мой папаша?
     - Да.
     - Конечно. Он нажил состояние на зерне.
     - Он фермер?
     - Нет. У него элеватор.
     - Где?
     - В Северной Дакоте.
     - Вы его любите?
     - Он у меня молодец. Северная Дакота его вполне устраивает.  Живет  там
со второй женой. Моей мачехой.
     - А ее вы любите?
     - Да. Чудесная женщина.
     - Теперь я знаю о вас все.
     - Если осталось что-то еще, то самая малость.
     - А где вы учились?
     - В Миннесоте.
     - Английская литература... я угадала?
     - Нет. Просто литература.
     - Литература?
     - Почти что классическое образование, как  его  понимали  в  Миннесоте.
Немного латыни, еще меньше древних греков. Цель -  всесторонне  образованный
человек. Кажется, после того, как я получил  диплом,  они  переключились  на
человека коммуникабельного.
     - Интересная биография, - кивнула Анна.
     Она  рассказала  о  себе.  Состоятельная  семья,   достаточно   молодые
родители, к тому же ладящие друг с другом. Никакие стрессы  не  омрачали  ее
детство, она закончила школу и колледж  и  присоединилась  к  Корпусу  мира,
отработав восемнадцать месяцев в агентстве социального обеспечения в Чикаго.
     - Ничего запоминающегося, правда?
     Я улыбнулся.
     - Впереди еще немало времени.
     - Добрый вечер, мисс Кидд, - раздался за спиной густой, обволакивающий,
словно растопленный  жир,  баритон.  Обернувшись,  я  увидел  широкоплечего,
ростом  за  шесть  футов  альбертийца,  как  я  понял,  в  армейской  форме,
перетянутого кожаным поясом и в шнурованных башмаках  до  колен.  Короны  на
плечах указывали, что он - майор.
     Анна посмотрела на него, улыбнулась.  Я  позавидовал,  что  эта  улыбка
предназначена не мне.
     - Майор Чуку. Рада вас видеть.
     - Я не знал, что вы в Барканду.
     - Приехала два дня назад... К дантисту.  Майор  Чуку,  познакомьтесь  с
Питером Апшоу.
     - Добрый день, - улыбнулся я, и мы пожали друг другу руки. Рука у  него
была крепкая и широкая.
     - Вы из Лондона, мистер Апшоу?
     - Да.
     - По делам или на отдых?
     - По делам, к сожалению.
     - Надеюсь, поездка будет удачной.
     - Благодарю.
     - Майор Чуку командует батальоном в Убондо, - пояснила Анна. -  Там  вы
будете  видеться  чаще.  Мистер  Апшоу  приехал,  чтобы  вести  предвыборную
кампанию.
     - Вы - один из тех американцев,  что  будут  учить  нас,  как  добывать
голоса, мистер Апшоу?
     - Да.
     - Тогда вы, должно быть, знакомы с моим другом Падрейком Даффи?
     - Я у него работаю.
     - Значит, мы должны выпить. Вы позволите угостить вас?
     - Нет возражений.
     Мы перешли за столик. Майор усадил Анну, затем сел  сам.  У  него  было
круглое лицо с маленьким острым носом и маленькими ушами.  Курчавые  волосы,
словно шапочка, облегали голову. Широкий, всегда готовый улыбнуться друзьям,
рот превращался в узкую щелочку, когда он говорил с официантом. Свойственные
ему командирский вид встречался только  у  опытных  воспитательниц  детского
сада, да у старших офицеров.
     Когда официант принес бокалы, майор настоял на  том,  что  заплатит  за
всех. Я согласился.
     - Скажите мне, мистер Апшоу, как поживает мой друг Падрейк Даффи? Когда
мы виделись с ним в последний раз,  он  убеждал  меня  вкладывать  деньги  в
какао. Иногда я думаю, что напрасно не последовал его совету.
     - Вы познакомились с ним здесь?
     - Да, когда он прилетал сюда, готовя рекламную  компанию  какао.  Вождь
Акомоло показывал ему Альбертию. Вы знакомы с премьером?
     - Мы виделись лишь однажды.
     - Интересный человек. И очень честолюбивый. Мисс Кидд и я познакомились
в его доме. Он  принял  первых  посланцев  Корпуса  мира,  прибывших  в  его
провинцию.
     - Вы следите за предвыборной кампанией, майор? - спросил я.
     Он рассмеялся, словно услышал от меня что-то забавное.
     - У  меня  достаточно  хлопот  с  внутриармейскими   проблемами.   Нет,
политикой я не интересуюсь, разве что политиками.
     - Есть разница?
     - Разумеется. Допустим, что мистер  X  -  политик,  возглавляющий  одну
партию, а сэр У опирается на другую. Меня не  очень  волнует,  что  говорят,
делают или обещают мистер X или сэр У. Но мне важно, что происходит с  ними.
Другими словами, мне все равно, привстал ли  жокей  на  стременах  или  нет.
Главное, чтобы его лошадь пришла первой.
     - Вы можете назвать победителя?
     Майор  улыбнулся  обезоруживающей  улыбкой  человека,  которому  нечего
скрывать.
     - Иногда победителя зовут "Колокол свободы".  В  другой  раз  он  может
бежать под кличкой "Моя Африка". В  последнее  время  становится  популярным
"Армейская сила".
     - Я бы поставил два фунта на последнего.
     - Я   не   поклонник   азартных   игр,   мистер   Апшоу.    Предпочитаю
определенность. Поэтому, вероятно, я не пользуюсь успехом у женщин.
     - По-моему, вы лукавите, майор, - вмешалась  Анна.  -  Ваше  имя  часто
упоминают на девичниках в Убондо. Обычно, советуют вас остерегаться.
     - При первой возможности я постараюсь доказать, что это  выдумки.  Чего
только не наговорят о человеке, особенно, в таких местах, как Убондо. Уверяю
вас, мисс Кидд, я ни в чем не повинен.
     Я пытался вспомнить, откуда мне знаком такой разговор.  Нет,  не  голос
майора, но несколько  архаичное  построение  фраз,  маннеризм.  Словно  ожил
диалог одного из бесчисленных романов об Индии и Малайе, в  котором  наивный
адвокат пьет чай с очаровательной девушкой, только что приплывшей из Англии,
шокируя тем самым остальных членов клуба.
     Майор, похоже, читал эти романы. Но его вид не оставлял сомнений в том,
что он стремится к чему-то гораздо большему,  чем  чашка  чая  и  шоколадное
пирожное. Лично я читал на его лице: "Давай потрахаемся, милашка".
     Он вновь повернулся ко мне.
     - Скажите, мистер Апшоу, вы и впрямь думаете, что моя страна  готова  к
демократическому правлению?
     - Я не уверен, готова ли к этому любая другая  страна,  за  исключением
Швейцарии.
     - Мне действительно любопытно, знаете ли. Вы  не  похожи  на  человека,
который стал бы рекламировать кандидата, продавать его, как  автомобиль  или
определенную марку сигарет. Насколько я знаю Даффи, столь топорные методы не
в его духе. Чем занимается организатор предвыборной кампании? Честное  слово
я спрашиваю вас об этом из чистого любопытства.
     - Вам нужно спросить об  этом  у  мистера  Шартелля,  -  ответил  я.  -
Политика по его части. Я лишь писатель... бумагомарака.
     - Я уверен, что вы себя недооцениваете. Но я обязательно задам ему этот
вопрос. Может быть, вы пообедаете со мной  в  Убондо  на  этой  неделе...  В
пятницу?
     - Будем рады. Я передам Шартеллю ваше приглашение.
     - Хорошо. И вы, разумеется, составите нам компанию, мисс Кидд?
     - С удовольствием, - без малейшего промедления ответила Анна.
     - Прекрасно. - Майор поднялся. - Тогда, до пятницы.
     - До пятницы, - я чуть привстал.
     Он коротко поклонился и ушел. Высокий и стройный.
     - Он не настоящий, - я покачал  головой.  -  Его  вырезали  из  старого
номера "Космополита" и перенесли в Африку.
     - Еще какой настоящий, - возразила Анна. - И чем скорее вы убедитесь  в
этом, тем лучше.


     Обед в отеле "Принц Альберт" не удался. Мясо принесли жилистое, жареный
картофель подгорел, в салат перелили растительного масла. Я почти ничего  не
съел, отдав предпочтение кофе, сигаретам и бренди.
     Анна, наоборот, ела жадно. Вероятно, в Убондо кормили  куда  как  хуже.
Она  слупила  бифштекс,  картофель,  салат  и  даже  отвратительную  на  вид
брюссельскую капусту, которую я заказал только для нее.
     - Чем вас кормят в Корпусе мира? - спросил я. - Присылают концентраты?
     - Мы готовим сами. Покупаем мясо и консервы в местном супермаркете.  Он
там один. Ничего особенного. Простая британская пища.
     - Проще не придумаешь.
     - Я неплохо готовлю. Если вы будете хорошо себя вести, я  приглашу  вас
на обед. Но продукты приносите с собой. У меня нет лишних денег.
     Постепенно мы втянулись в спор о мартини. Анна  утверждала,  что  самый
хороший коктейль получается из джина  "Бифитер"  и  калифорнийского  вермута
"Трибуно". Я склонялся к мысли, что в сочетании с вермутом  марка  джина  не
имеет никакого значения. Мы сошлись во мнении, что американцы почти  догнали
немцев в гонке за звание самых непопулярных туристов, да и англичане отстают
совсем ненамного. Выяснилось, что мы оба не любим  кокосовые  орехи,  но  по
части  анчоусов  наши  вкусы  разошлись.  Мы  оба  считали,  что   установка
подслушивающих  устройств  недопустима,  а  в  Джимми  Хоффе  не  распознали
прирожденного юмориста. По отношению к Богарту*  нам  не  удалось  прийти  к
единому выводу. Я сказал, что его вклад в искусство заключается в нескольких
незабываемых сценах "Мальтийского  сокола"  и  "Победы  над  дьяволом".  Она
спросила, а как же "Африканская королева", и я ответил, что  перед  съемками
ему следовало подновить коронки на зубах и хотя бы в одном или двух эпизодах
вытаскивать большие пальцы из-за пояса. Перебрали  мы  многих  других:  Дина
Раска, Уолтера Кронкайта, Сонни Листона и так далее, но добрые слова нашлись
далеко не для всех. Со знаменитостей разговор перекинулся на войну.
     ______________
     * Богарт Хэмфри - американский киноактер.

     - Вы служили в армии? - спросила Анна.
     - Недолго. В Корее. 45-ая дивизия.
     - Вас ранило?
     - Легко.
     - Давно вы живете в Лондоне?
     - Давно. Уже десять лет.
     - Вы не выглядите таким старым.
     - А я и не чувствую себя стариком. Родился я в тридцать втором, в  год,
когда мой папаша с большой прибылью продал  соевые  бобы.  Первый  и  второй
классы я осилил за  один  год,  в  шестнадцать  поступил  в  университет,  в
восемнадцать, в 1950, попал в армию. Получил диплом в 1953 и сразу же  начал
работать в газете. Мне сказали, что я очень умный, и отправили в  Европу.  Я
стал их первым зарубежным корреспондентом. В 1955 году.
     - А что потом?
     - Пришел октябрь 1956, выборы  в  Штатах,  Суэц  и  Венгрия.  Я  выбрал
Венгрию, редакция же хотела знать, как реагирует Европа на ход  предвыборной
кампании. Мы расстались. Я поехал  в  Англию,  поступил  к  Даффи,  женился,
развелся семь лет спустя.
     - Почему?
     - Наверное, я был плохим мужем.
     - А она - хорошей женой?
     - Мы оба поняли, что не подходим друг другу.
     Анна выводила кофейной ложечкой какие-то узоры на скатерти.
     - Я уже сказала, что не испытывала ничего  подобного.  По  отношению  к
мужчине.
     - Я помню.
     - Мне даже страшно. Знаете, что мы с вами делали?
     - Когда?
     - Когда говорили о всякой всячине, что нам нравится, а что  -  нет.  Мы
ухаживали друг за другом.
     - Пожалуй, что так.
     Она посмотрела на меня.
     - Я влюбилась в вас, Питер.
     - Я знаю.
     - Это хорошо?
     - Думаю, что да.
     - И что мы будем делать?
     - Не знаю. Попытаемся любить друг друга. Для меня это внове. Ни разу не
пробовал.
     - Правда?
     - Правда.
     - Я собираюсь любить тебя сильно-сильно.
     - Хорошо.
     - Я хочу остаться с тобой на эту ночь.
     - Отлично.
     - Ты тоже хочешь этого, так?
     - Да, но мне казалось, что предложение должно исходить от меня.
     - У нас мало времени. Я - Испорченная девица?
     - Отнюдь.
     - Нам могут принести шампанское в номер?
     - Конечно, - я подозвал официанта и достаточно  быстро  втолковал  ему,
чего нам хочется. Кроме шампанского я заказал бутылку "Мартеля".
     - Посидим здесь, пока они выполнят заказ. Я не хочу, чтобы нам мешали.
     - Мне придется уехать рано, около пяти утра, - Анна  прикусила  губу  и
покачала головой. - Все произошло так быстро, - она наклонилась ко  мне,  ее
глаза переполняла мольба. - Я не ошиблась, Питер?
     - Нет.
     - Мы поступаем правильно, мы оба?
     - Да, правильно, но как  и  почему  это  произошло  с  нами,  сейчас  я
объяснить не могу. Пока я не собираюсь думать об этом.  Я  хочу  насладиться
случившимся. Я рад, что влюбился в тебя. Я чувствую себя рыцарем-романтиком.
Я рад, что мы поднимемся наверх и будем пить шампанское и любить друг друга.
Полагаю, я чертовски счастлив и это очень необычайное чувство.
     Анна улыбнулась.
     - Это хорошо. Мне нравится. Теперь я знаю, что все правильно.
     - Вот и отлично.
     Мы встали из-за стола, и  я  взял  ее  за  руку.  Мы  прошли  к  лифту,
поднялись  в  мой  номер.  Шампанское  и  бренди  уже  принесли.  Шампанское
оказалось не слишком хорошим, но холодным, и мы пили его,  не  отрывая  глаз
друг от друга.
     Осушив бокал, Анна вновь улыбнулась.
     - Питер, пожалуйста, будь нежен со мной.
     Мы легли на прохладные простыни, и я был нежен,  и  случилось  то,  что
должно было случиться, и мы унеслись туда, где плюшевые медвежата  справляют
свои праздники, а затем  неспешно  вернулись  назад,  и  я  поцеловал  ее  и
легонько провел рукой по ее лицу,  коснувшись  бровей,  глаз,  носа,  губ  и
подбородка.
     - Как я? - спросила она.
     - Ты - само совершенство.
     - И ты тоже.
     Я закурил и какое-то время лежал, глядя в потолок отеля, построенного в
сердце Африки, а  головка  девушки,  в  которую  я  так  внезапно  влюбился,
покоилась на моем плече.
     Жизнь сразу стала не такой уж плохой. Я задумался было, почему мне  так
повезло, но моя любимая повернулась ко мне, и поэтому я затушил сигарету...


        Глава 9

     От Барканду  до  Убондо  девяносто  девять  миль  петляющего,  забитого
транспортом шоссе. Асфальт с многочисленными заплатами плавился  под  жарким
солнцем. На открытых участках, там, где  вырубили  тропические  леса,  вдали
мерцали  миражи.  Вдоль  обочин  ржавели  остовы  грузовиков  и  легковушек,
водители которых не вписались в последней  поворот.  Металлолом,  похоже,  в
Альбертии не собирали.
     Дорога из Барканду ведет на север,  к  Сахаре,  и  если  ехать  по  ней
достаточно долго, пока асфальт не уступит место красному латериту,  а  затем
латерит не сменится пылью и песком, то можно добраться до Тимбукту.  Но  это
длинный путь, и редко кто проходит его до конца.
     Путешествуют по местным шоссе главным  образом  в  фургонах-грузовиках.
Правая дверца кабины всегда полуоткрыта, чтобы  водитель,  высунувшись,  мог
лучше видеть дорогу, а при случае быстрее спрыгнуть в кювет. Водители гоняют
фургоны из Барканду в Убонго и обратно, иногда покрывая по шестьсот  миль  в
день, перевозя людей, кур, коз, яростно  торгуясь  из-за  платы  за  проезд.
Ездят  они  быстро,  правила  движения  если  и  знают,  то  смутно.   Обгон
воспринимают как личное оскорбление.
     Шартелль развалился на заднем сиденье, надвинув черную шляпу на лоб,  с
длинной сигарой, заменившей крепкие  дешевые  сигареты.  В  свежевыглаженном
костюме,  в  застегнутой  на   все   пуговицы,   кроме   верхней,   жилетке,
красно-черном галстуке и белой рубашке. Ноги его, в черных туфлях, лежали на
деревянном столике, откидывающемся со спинки переднего сиденья.
     В вестибюле отеля он оглядел меня с головы до ног, выразил надежду, что
день будет хорошим, и  спросил,  не  хочу  ли  я  кофе.  Мы  выпили  кофе  в
ресторане, за столиком с видом на бухту.
     - Какая бухта, - в очередной раз  повторил  Шартелль,  после  того  как
заказал яичницу с ветчиной.
     Анна уехала в пять утра. Я смотрел, как  она  одевалась.  Потом  сидела
перед зеркалом и причесывалась. Мы оба улыбались. И  молчали,  понимая,  что
время для разговоров прийдет позже. Я чувствовал, что времени нам хватит  на
все.
     Она подошла к кровати и  села  рядом.  Положила  руку  мне  на  голову,
потрепала волосы.
     - Я должна идти.
     - Я знаю.
     - Ты позвонишь?
     - Я позвоню сегодня вечером.
     Я поцеловал ее, она встала, пересекла комнату, открыла дверь и скрылась
за ней, не оглянувшись. А  я  лежал,  курил  и  прислушивался  к  незнакомым
чувствам, бурлящим внутри. А когда взошло солнце, я поднялся, принял душ,  и
спустился в вестибюль на встречу с Шартеллем.
     - Знаете, где я вчера побывал? - Шартелль выпустил струю дыма.
     - Нет.
     - Я засвидетельствовал свое почтение генеральному консулу.
     - Я же ездил с вами. Его не оказалось на месте.
     - Нет, после этого.  Даже  после  беседы  со  старичком-англичанином  в
Управлении переписи.
     - То есть вы вновь поехали туда?
     - В Барканду несколько консульств.
     - И какое же вы выбрали?
     - Естественно израильское.
     - Клинт, я не собираюсь вытягивать из вас каждое слово. Итак, вы решили
пообщаться с генеральным консулом Израиля. Почему?
     - Я рассуждал так: если я попадаю в незнакомый город в чужой  стране  и
хочу разобраться в том, что происходит, к кому мне обратиться? Разумеется, к
послу Израиля, а если посла нет, то к генеральному консулу.
     - И о чем вы говорили?
     - О родственниках, юноша, о родственниках.
     - Чьих?
     - Его и моих. У меня есть родственники в Израиле, а у  этого  старикана
из консульства  -  в  Кливленде,  и  я  с  ними,  кажется,  знаком.  Горячие
сторонники демократической партии. То есть я сразу стал его земляком.
     - Откуда у вас родственники в Израиле?
     - Троюродные братья по линии отца. Во мне одна  шестнадцатая  еврейской
крови.
     - Я думал, что фамилия Шартелль французского происхождения.
     - Совершенно верно, но чуть-чуть еврейско-французского. Так, во  всяком
случае, говорил мне отец.
     - Ясно. И что поведал вам израильский генеральный консул?
     - Ну, он уже слышал о "Ренесслейре".  Он  сказал,  что  четверо  бравых
молодцов прилетели в Барканду три дня назад и тут  же  самолетом  отбыли  на
север.
     - Фамилий он не упоминал?
     - Нет. Но отметил, что они открыли счет в филиале  банка  "Барклей"  на
шестизначную сумму в фунтах. Двое из них - негры, естественно, американские,
двое - белые.
     - Через Лондон мы можем установить, кто они?
     Шартелль кивнул.
     - Полагаю, Поросенку это по силам.
     - Он сказал что-нибудь еще?
     - Ну, он поклялся, что откажется от своих слов,  но  его  правительство
опасается, что англичане уходят слишком быстро.  Он  считает,  что  начнутся
беспорядки, особенно если выборы окончатся "базаром" без  явного  победителя
или хотя бы сильной коалиции. Он также не предполагал дожить до таких  дней,
когда ему придется признать, что англичане слишком быстро уходят из колонии.
Но в Альбертии это произошло.
     - Любопытное признание, - кивнул я.
     - Вы, часом, не встречались здесь с Мартином Борманом?
     - С кем?
     - Мартином Борманом. Ну как же, сподвижник Гитлера,  который  удрал  из
бункера буквально перед тем, как русские вошли в Берлин.
     - Нет, я его не встречал. Во всяком случае в последнее время.
     - Если встретите, дайте знать генеральному консулу Израиля, хорошо?  Он
здесь уже три года и  полагает,  что  сможет  вернуться  в  Тель-Авив,  если
поймает Бормана или какого-то  другого  нациста,  все  еще  находящегося  на
свободе. Он просил нас поглядывать вокруг.
     - Обязательно.
     - Знаете, где я еще побывал?
     - Нет, но уверен, что не останусь в неведении.
     - Выпив чашку чая с израильским консулом, я забрел на базар, где  сидят
эти толстые кумушки в разноцветных одеяниях.
     - И что вы там выяснили?
     - Я купил несколько бритвенных лезвий у одной, пару сигар -  у  другой.
Немного поторговался, рассказал пару анекдотов. Словом, повеселил их.  Очень
милые тетушки. Чуть полноватые, но приветливые.
     - Понятно, - кивнул я.
     - Потом мы коснулись выборов. Как они заспорили!  Одна  была  за  вождя
Акомоло, другая за старика Альхейджи, третья за того, что с востока... э...
     - Доктора Колого, - подсказал я.
     - Доктор, адвокат, вождь-торговец, - Шартелль покачал головой. - Как бы
не запутаться.
     - И каково общее впечатление?
     - Общее  впечатление,  юноша,  состоит  в   том,   что   им   абсолютно
безразлично, кто победит. Они, эти толстые кумушки,  уверены  в  продажности
кандидатов и считают, что те хотят лишь побыстрее набить карман.
     - Мы должны обратить это обстоятельство в нашу пользу.
     - Вчера, как вы помните, я высказал мысль о том, что  мы  должны  убить
одним выстрелом двух зайцев, хотя и не  смог  предложить  конкретного  плана
действий.
     - Припоминаю.
     - Так вот, прошлой ночью меня осенило. Идея недурна, но  ее  реализация
обойдется в кругленькую сумму, а успех будет зависеть от продажности одних и
преданности других. Как, впрочем, и любая другая  политическая  компания.  И
мне понадобится писатель с богатым воображением.
     - В смысле?
     - Помнится, был репортер, который писал  для  двух  газет,  утренней  и
вечерней, вроде бы враждовавших  друг  с  другом,  но  принадлежащих  одному
издателю.
     - И что?
     - Так вот,  этот  парень  встает  рано  утром,  садится  за  машинку  и
отстукивает передовицу, разносящую в пух и прах ФДР* и Гарри Гопкинса и всех
сторонников "Нового курса". Это для дневной газеты. Потом  он  идет  в  бар,
пропускает пару стопочек, возвращается и отстукивает другую  передовицу,  на
этот раз превозносящую  миссис  Рузвельт,  Джимми,  Джона,  ФДР  младшего  и
обрушивающую громы и молнии  на  их  врагов.  Вот  это  качество  я  называю
универсальностью.
     ______________
     * ФДР - Франклин Делано Рузвельт, президент США (1933-1945 гг.).

     - Интересно, какую же передовицу он писал от души?
     - Шартелль сбил шляпу на затылок, изумленно уставился на меня.
     - Обе, юноша, обе. Разве могло быть иначе?
     Я вздохнул.
     - Вы правы, Клинт. Не могло.
     - Так вот, полагаю, вам придется писать в том же духе.
     - Я в полном вашем распоряжении. Осталось  только  вставить  в  машинку
чистый лист. Как скажете, так и напечатаю. И за тех, и за других.
     Уильям сбавил скорость и повернулся к нам.
     - Господин хочет пива?
     - Пива? - переспросил я.
     - Да, са, мы всегда останавливаемся на полпути к Убондо.
     - Я  никогда  не  возражал  против  утренней  кружки  пива,  -  заметил
Шартелль. - Давай остановимся.
     - Чудесно, - кивнул я.
     Мы подъехали к обмазанному белой глиной одноэтажному сараю. Тут же была
и бензозаправка. В зале вокруг низких  столиков  стояли  кресла  с  широкими
подлокотниками. Над стойкой бара лениво кружились лопасти вентилятора.  Судя
по вывеске над входной дверью, заведение называлось "Колония".  Мы  сели  за
один из столиков. Подошел мужчина и спросил, что мы будем пить.  По  акценту
чувствовалось, что он не из англичан.
     - Три пива, - ответил Шартелль. - Хорошего и холодного.
     - Хорошего и холодного, - кивнул мужчина, вернулся к стойке,  откупорил
три бутылки баварского пива, поставил их  на  поднос  вместе  со  стаканами,
которые достал из холодильника, и принес нам.
     - Хорошее и холодное, господа,  -  бутылки  и  стаканы  перекочевали  с
подноса на стол. - С вас двенадцать шиллингов и шесть пенсов.
     Я дал ему фунт.
     - Вы американец, не так ли? - спросил Шартелль.
     Мужчина посмотрел на него.
     - Я жил там какое-то время.
     - Где именно?
     - В разных местах.
     - В Питтсбурге?
     - В том числе.
     - Вы тут хозяин?
     Мужчина огляделся, чуть улыбнулся.
     - Нет. Я не хозяин.  Просто  помогаю  приятелю,  -  он  ждал  следующих
вопросов, не очень высокий, в  пять  футов  семь  дюймов  роста,  худощавый,
гибкий, с  загорелым  лицом,  коротко  стрижеными  волосами,  уже  тронутыми
сединой на висках. Походкой он очень напоминал Шартелля.
     - Моя фамилия - Шартелль, а это - Апшоу.
     - Меня зовут Майк.
     - Вы здесь давно?
     - Нет. Я тут проездом.
     - И помогаете приятелю.
     - Совершенно верно. Приятелю.
     Шартелль налил себе пива. Майк терпеливо  стоял  рядом,  с  подносом  в
руках.
     - Мы не встречались раньше,  Майк?  -  спросил  Шартелль,  обращаясь  к
стакану с пивом. - Лет двадцать назад?
     - В жизни доводится встречаться со многими, но вас я  не  помню,  -  он
положил купюру в карман и отсчитал мне сдачу. - Что-нибудь еще?
     Я покачал головой, и мужчина, которого звали Майк, вновь занял место за
стойкой и углубился в лондонскую "Таймс".
     Уильям выпил пиво прямо из бутылки, удовлетворенно рыгнул и ушел к двум
альбертийцам, обслуживающим бензозаправку. Шартелль и я неспеша допили пиво.
Когда мы встали, Майк не попрощался с нами. Даже не оторвал глаз от газеты.
     - Знаете, Пити, я думаю, что  встречался  с  этим  парнем,  -  Шартелль
расположился на заднем сиденье в своей излюбленной позе.  -  И,  похоже,  он
тоже узнал меня.
     - Мне так не показалось.
     - Во Франции, во время войны... Он был помоложе.
     - Как и вы.
     - Тот парень говорил по-французски. Хорошо говорил, словно родился там.
     - Вы уверены, что это один и тот же человек?
     - Я-то уверен, но раз он это отрицает, значит,  на  то  есть  чертовски
серьезная причина. В чем она состоит, не мое дело, поэтому я отстал от него.
     Машина вырулила на шоссе. Грузовиков стало поменьше.  Я  поглядывал  на
тропический лес и удивлялся отсутствию животных.
     - А где животные, Уильям?
     - Животные, са?
     - Мартышки, слоны, львы, бабуины.
     - Животных нет, са. Только козы.
     - Я имею в виду диких животных.
     - Нет диких животных, господин. Их давно съели. Мы их  съели!  -  и  он
засмеялся.
     - Никогда не думал, что попаду в Африку и не увижу никакой живности,  -
подал голос Шартелль. - Черт, да в Канзасе ее куда больше.
     - Может, в Канзасе меньше голодных.  Кстати,  раз  уж  мы  вспомнили  о
голоде, нас пригласили к  вождю  Акомоло  на  ленч  или  просто  на  деловое
совещание?
     - Как я понял, на ленч. Будут наиболее  влиятельные  его  стороны.  Так
сказать генеральный штаб. Я собираюсь главным образом слушать,  но  если  уж
мне придется выступать, прошу ничему не удивляться. И будьте готовы в  любой
момент поддержать меня, если понадобится, цифрами.
     - Цифрами?
     - По ходу вы сообразите, что к чему. Я буду  поправлять  вас,  на  фунт
здесь, на шиллинг там, чтобы ваши расчеты казались  более  убедительными.  В
какой-то момент мы с вами можем даже поспорить.
     - Другими словами, вы хотите, чтобы я возражал вам?
     Шартелль вновь надвинул шляпу на глаза, устроился поудобнее.
     - Пити, вот это мне в вас и нравится. Вы не задаете глупых  вопросов  и
самостоятельно не хотите принимать никаких решений.  Продолжайте  в  том  же
духе, и мы станем близкими друзьями.
     - Между прочим, вчера вечером я познакомился с одним армейским майором.
Он пригласил нас на обед. В пятницу. Я обещал, что мы оба прийдем.
     - Правильно  сделали.  Принимайте  все  приглашения.  Возможно,  и  нам
придется принимать гостей. Устроим пару вечеринок. К сожалению, это входит в
наши обязанности.
     Шартелль заснул под своей шляпой, а я откинулся на  сиденье  и,  закрыв
глаза, думал об Анне.


        Глава 10

     Чтобы попасть в Убондо,  нужно  свернуть  с  шоссе  на  четырехполосную
бетонку, называемую Джеллико Драйв. Дорога все время поднимается в гору, а с
гребня открывается панорама одного из самых больших городов  черной  Африки.
Миллион людей населяет море маленьких, крытых железом домишек, и  лишь  один
небоскреб, белый, как соляная колонна, вздымается в небо среди ржавых крыш -
двадцатитрехэтажное здание "Какао Маркетинг Боард".
     Убондо расположен в долине, и река Земровин рассекает его надвое,  катя
свои воды на запад, к океану.
     Земровин не служит границей, отделяющей  богатые  кварталы  от  бедных.
Бедняки живут на обоих берегах, и  лачуги  мирно  соседствуют  с  добротными
домами на кривых улочках. Тридцать  лет  назад  Убондо  получил  прямую  как
стрела главную улицу. Пьяный ирландец по фамилии Диггинс, усевшись  за  руль
бульдозера,  прорезал  город   насквозь,   сметая   все   на   своем   пути.
Восстанавливать разрушенное не стали, но построили дорогу  там,  где  прошел
бульдозер. В честь ирландца улицу  назвали  Диггинс  Роуд.  Он  оставался  в
Африке до самой смерти, народив бесчисленное количество детей от пяти жен.
     На гребне горы я разбудил Шартелля, и тот восхищенно покачал головой.
     - Да, юноша, вот это я называю Африкой. Посмотри-ка на всю эту  нищету.
Незабываемое зрелище.
     - Я никогда не считал нищету чем-то незабываемым.
     - Караваны доходили сюда?
     - Нет. Они останавливались миль на пятьсот севернее.
     - А я представляю себе такой вот караван,  переваливающий  через  холм,
жующие верблюды, колокольчики,  позвякивающие  на  их  шеях,  сидящие  между
горбами арабы с длинноствольными ружьями.
     - Ну и ассоциации у вас, Шартелль.
     - Пити, это же Африка. Я увлекаюсь Африкой с шести лет. Я  читал  Манго
Парка и Стэнли, и Ливингстона, и Ричарда Халлебуртона, и  Хемингуэя,  и  Озу
Джонсон и ее мужа. Как же его... а, Мартина. Помните  рассказ,  который  они
написали о жирафах? Они назвали  его  "Существо,  о  котором  позабыл  Бог".
Потрясающий рассказ. Будь я писателем, я бы писал только такие рассказы.
     Мимо широкой протоки, где женщины стирали белье, мы  въехали  в  город.
Стало больше коз и кур. Торопливо шагали  люди.  Уильям  окликал  некоторых,
махал им рукой. Владельцы лавочек выкладывали  товар  вдоль  узкой  проезжей
части: одежду,  сигареты,  нюхательный  табак,  гвозди,  молотки,  кастрюли,
сковородки.  Каждая  лавочка  занимала  не  более   шести   футов,   ставни,
закрывающиеся на ночь, служили витриной.
     Мы проехали банк, парикмахерскую, химическую чистку,  находящуюся,  как
мне показалось, на грани банкротства. В  читальне  не  было  ни  души,  зато
соседний бар не жаловался  на  недостаток  посетителей.  Далее  расположился
ресторан "Вест  Энд"  и  одинокая  лачуга  с  вывеской  на  закрытой  двери:
"Королевское общество охраны животных от жестокого обращения".
     Мы затормозили у знака "стоп".  Регулировщица  в  белой  блузке,  синей
фуражке, черной юбке, туфлях того же цвета и белоснежных перчатках с грацией
танцовщицы  руководила  движением  транспорта.  Размеренному  ритму  плавных
взмахов ее рук не хватало только барабанного сопровождения.
     Чуть ли  не  над  каждой  лавочкой  висел  динамик  "Радио  Альбертии".
Льющаяся  из  них   музыка   перемежалась   криками,   смехом.   Шум   стоял
невообразимый.
     Едва  ли  кто  мог  назвать  Убондо   спящей   африканской   глубинкой.
Составляющие его тридцать квадратных миль лачуг кипели жизнью, не  испытывая
ни малейшего желания улучшить условия своего существования.
     Шартелль наклонялся вперед,  выглядывал  из  окон,  оглядывался  назад.
Новая сигара торчала у него изо рта, шляпу он сдвинул на затылок.
     - Клянусь Богом, Пити, я чувствую, мне здесь понравится. Да, красиво  и
отвратительно.
     Уильям  повернул   налево.   Вдоль   одной   стороны   улицы   тянулись
железнодорожные рельсы, с другой находился ипподром.
     - Это ипподром, са, - пояснил Уильям. - По субботам здесь скачки.
     Около деревянных трибун выстроились маленькие будочки, вероятно, в  них
принимались  ставки.  Небольшая,  чуть  поднятая  над  землей  площадка  под
железной крышей очень напоминала эстраду, где по воскресеньям мог бы  играть
оркестр.
     Еще один поворот налево - и мы  въехали  в  более  состоятельный  район
Убондо. Дома отгородились от дороги лужайками, некоторые заросли  сорняками,
большинство  зеленело  свежескошенной  травой.  На  подъездной   дорожке   к
двухэтажному особняку сидела старуха, разложив товар на деревянном ящике.
     Уильям помахал ей рукой, и та улыбнулась в ответ беззубым ртом.
     - Это мадам Кринку. Ее сын - министр транспорта.
     - Ее сын?
     - Да, са. Это его дом. Очень хороший.
     - Похоже, она зарабатывает много денег? - спросил Шартелль.
     - Она зарабатывает очень  много,  -  Уильям  хихикнул.  -  Она  продает
сигареты и орехи колы. Ее доход - два-три шиллинга в день.
     - Это много, - согласился Шартелль.
     Дорога - двухполосная лента асфальта - извивалась среди широких  лужков
с цветочными клумбами. За каждым из домов с  раскрытыми  настежь  по  случаю
жары окнами и дверями виднелись бетонные кабинки. Шартелль поинтересовался у
Уильяма об их назначении.
     - Жилье, са.
     - Для слуг?
     - Да, са.
     - Чертовы бараки, - пробурчал Шартелль.
     После  очередного  изгиба  дороги  Уильям  помахал   рукой   нескольким
альбертийцам, и те опрометью бросились  к  дому.  Уильям  снова  хихикнул  и
свернул на подъездную дорожку, похожую на  вывернутый  вопросительный  знак,
выложенный на лужайке площадью в добрый акр, и мы подкатили к  штаб-квартире
"Даффи, Даунер и Тимз, лтд".
     Пятеро альбертийцев ждали нас на парадном крыльце.  Как  только  Уильям
затормозил и машина остановилась, они бросились  к  нам  с  криками:  "Добро
пожаловать, добро пожаловать,  господа".  Когда  мы  с  Шартеллем  вышли  из
машины, Уильям представил нам слуг.
     - Это Самоэль, повар. Чарльз, стюарт, -  он  указал  на  подростка  лет
четырнадцати-пятнадцати. - Это Маленький Мальчик.
     - Привет,  Маленький  Мальчик,  -  поздоровался  с  ним  Шартелль.  Тот
просиял.
     - Это Оджо, садовник. Он не  понимает  по-английски.  За  него  говорит
Самоэль, - Оджо улыбался. В рваных рубашке и шортах цвета хаки, низкорослый,
широкоплечий, с кривыми ногами и татуировкой на лице. Мы улыбнулись в ответ.
     - А это Сайлекс, ночной сторож, - во  всяком  случае,  мне  послышалось
"Сайлекс".
     - Рад с вами познакомиться, господа, - Сайлекс чуть поклонился.
     - Днем он учится в университете, - пояснил Уильям.
     - А ночами повторяет пройденное, - добавил Шартелль.
     Повар, стюард и Маленький Мальчик вынимали из багажника наши  чемоданы.
Уильям руководил.
     Мы  с  Шартеллем  осмотрели  дом.  Нам   он   понравился.   С   крыльца
складывающиеся двери открывались в гостиную. Кладовка и  кухня  примыкали  к
столовой. Правый коридорчик вел к спальне и ванной.  В  доме  было  еще  две
спальни, поменьше, тоже с ванной, побольше - с отдельным входом.
     - Где вы расположитесь? - спросил я Шартелля.
     - Мне без разницы.
     - Тогда я возьму ту, что с отдельным входом.
     Шартелль усмехнулся, но промолчал. Я  объяснил  Маленькому  Мальчику  и
Чарльзу, куда отнести чемоданы.
     - Господа хотят кушать? - спросил Самоэль.
     - Нет, - ответил я. - Мы поедим у вождя Акомоло. После Даунера  остался
джин?
     - Да, са. Джин и тоник, са?
     Я взглянул на Шартеля. Тот кивнул.
     - Джин и тоник, - повторил я.
     По безликости гостиная  могла  соперничать  с  номером  второразрядного
мотеля где-нибудь в  Арканзасе.  Книжные  полки  без  книг  отделяли  ее  от
столовой. Квадратные подушки на кушетке  служили  и  сиденьями,  и  спинкой.
Четыре стула, письменный  стол  с  еще  одним  стулом,  шестигранные  низкие
столики, встроенная в стену книжная полка, также  пустая.  Пол,  застеленный
светло-коричневым ковром.
     Сайлекс исчез из виду, но Оджо, садовник, подстригал лужок мачете.
     - Вот с этим надо кончать, - процедил Шартелль и позвал Уильяма.
     - Са? - спросил тот.
     - В Убондо есть скобяной магазин?
     - Скобяной, са?
     - Магазин, где продают, ну, ты знаешь, сенокосилки?
     Радостная улыбка понимания осветила лицо Уильяма.
     - Да, са.
     - Сколько они стоят?
     - Очень дорого, са. Десять, одиннадцать, двенадцать фунтов.
     - Дайте ему деньги, Пит.
     Я уже достал бумажник. И отсчитал Уильяму три купюры по пять фунтов.
     - А теперь поезжай в Убондо и привези сюда эту чертову сенокосилку.
     - Какую хочет господин?
     - Спроси главного садовника, Оджо. Я не разбираюсь в сенокосилках.
     Из кухни появился Самоэль с подносом  в  руках.  Он  принес  джин,  две
бутылки тоника, ведерко со льдом, щипцы и бокалы. Сначала он подошел ко  мне
и стоял, низко  согнувшись,  пока  я  наполнял  бокал.  Затем  отнес  поднос
Шартеллю.
     - Мы покупаем сенокосилку для Оджо, - просветил я Самоэля.
     - Очень хорошо, са, - улыбнулся тот.
     Я отпил джина с тоником.
     - Вы приняли очень правильное решение, Шартелль,  -  добавил  я,  когда
Самоэль ушел.
     - Еще бы, - хмыкнул тот, развалившись в кресле, с сигарой в одной  руке
и полным бокалом в другой.
     Маленький Мальчик  выскочил  из  спальни  с  охапкой  грязных  рубашек,
носков, белья. Пробегая мимо нас, он хихикнул.
     - У вас когда-нибудь было шесть слуг, Пити? - спросил Шартелль.
     - Нет.
     - Можно,  конечно,  привыкнуть  и  к  такому  окружению.  Слуги   будут
приносить виски и джин, готовить обед, водить  машину,  следить  за  детьми,
косить траву на лужайке, убирать дом, подавать чай ровно в половине  шестого
пополудни. Всю взрослую жизнь я  переезжаю  из  отеля  в  отель,  где  полно
обслуги, но  впервые,  юноша,  шесть  человек  готовы  исполнить  любое  мое
желание.
     - Мы начинаем понимать, что такое роскошь.
     - По правде говоря, мне как-то не по себе.  Вы-то,  наверное,  думаете,
что благодаря моему превосходному южному образованию я привык к работящим  и
покорным неграм,  приходяшим  в  большой  дом  на  холме  за  рождественским
подарком.
     - Нет, Шартелль. С этой  шляпой,  сигарой,  в  этом  костюме  я  скорее
представляю  вас  верхом  на   жеребце,   объезжающим   хлопковые   поля   и
прислушивающимся к  счастливым  голосам  сборщиков  урожая,  поющих  веселые
песни.
     - Юноша, вы несете чушь.
     - А потом, когда работа  закончена  и  негр-дворецкий  с  посеребреными
сединой волосами подал вам обед в старинном особняке с белыми колоннами,  вы
садитесь в "ХК-Е" и мчитесь в Шартелль-Сити, выпить виски и  перекинуться  в
карты с друзьями. Весь  Шартелль-Сити,  разумеется,  -  лишь  два  магазина,
бордель, да хлопкоочистительный заводик,  но  его  назвали  в  честь  вашего
прапрадедушки...
     - Уважения, юноша, вам недостает уважения к порядочным людям. Я  только
хотел  сказать,  что  могу  понять  человека,   который   прельщается   этим
тропическим раем и остается здесь, тем более что на родине его ждет квартира
с одной спальней или домик в Билейр Хейтс или в Эджемер Парк.
     - Но, -  продолжал  Шартелль,  -  должен  признать,  что  мне  в  таком
окружении крайне неуютно, поэтому я намерен  возложить  на  вас  руководство
этим  дружным  коллективом.  Я  уверен,  что  вы  не  только  справитесь   с
составлением меню, но и не откажете этим прекрасным людям в дельном  совете,
если они прийдут к вам со своими горестями, будете ухаживать за ними  в  час
болезни - словом, сделаете все, чтобы обитатели этого дома жили душа в душу.
     - Нет, Шартелль, так не пойдет. Я буду носить ваш  портфель,  смешивать
вам коктейли, точить карандаши.  Я  готов  смеяться  над  вашими  шутками  и
повторять как попугай: "Совершенно верно, Клинт", - но домоуправительница из
меня не получится.
     Шартелль вздохнул и потянулся.
     - Я не люблю пить до полудня, Пити, но  сегодня  джин  и  тоник  творят
чудеса. Не хотите ли выпить еще по бокалу?
     - Почему бы и нет?
     - Как нам кого-нибудь позвать? Просто крикнуть?
     - Звонков, похоже, тут нет.
     - Как зовут этого костлявого парня, стюарда?
     - Самоэль.
     - Это повар. Другого?
     - Чарльз.
     - Почему бы вам не кликнуть его, и мы посмотрим, прибежит ли он?
     - Я чувствую себя круглым идиотом.
     - Пожалуй, я попробую, - решился Шартелль. - Чарльз.
     - Вы зовете меня или стюарда? Думаю, надо бы погромче.
     - Чарльз! - проревел Шартелль.
     - Са! - тут же донеслось в ответ, и несколькими  мгновениями  спустя  в
гостиную влетел стюард.
     - Еще джин с тоником для доброго господина, Чарльз.
     - Да, са!
     Вновь каждый из нас смешал джин с тоником на  подносе,  который  держал
перед нами Чарльз.
     - Сколько мы платим этим людям? - спросил Шартелль.
     - Я выудил из кармана бумажник.
     - Не помню. Даунер оставил мне список. Мы платим им раз в  месяц,  -  я
достал листок Даунера и развернул его. - Давайте посмотрим... Сорок фунтов в
месяц.
     - Как они делятся?
     - Самоэль получает двенадцать фунтов,  Уильям  -  одиннадцать,  Чарльз,
стюард - десять. Маленький Мальчик - четыре,  Оджо  и  Сайлекс  -  по  шесть
каждый.
     - Боже милосердный.
     - Ежемесячные четыре фунта Маленького Мальчика дают сорок восемь фунтов
в  год,  примерно  на  двадцать  фунтов  больше  годового   дохода   средней
альбертийской семьи.
     - Хватит. Оставьте эти печальные цифры при себе. Думаю, до  отъезда  им
перепадет от нас несколько лишних фунтов.
     - Просто беда с этими американцами, -  я  довольно  удачно  воспроизвел
интонации Даффи. - Приезжают и первым делом начинают портить туземцев.
     - Мы испортим их за деньги Даффи, - усмехнулся Шартелль. - Скажем,  что
потратили их на прием гостей. Только от мысли об  этом  у  меня  поднимается
настроение.
     Зазвонил телефон. Я подошел к письменному столу и снял трубку.
     - Мистера Шартелля или мистера Апшоу, - мужчина  говорил  с  английским
акцентом.
     - Мистер Апшоу слушает.
     - Мистер   Апшоу,   это   Йан   Дункан.   Я   личный    адъютант    его
превосходительства,  сэра  Чарльза  Блэкуэлдера.  Его  превосходительство  с
удовольствием приняли бы вас  в  своей  резиденции  завтра  утром.  Вам  это
удобно?
     - Нет возражений.
     - Прекрасно. Тогда в десять часов.
     - Хорошо.
     - Мы пришлем за вами машину.
     - Благодарю.
     - Ждем вас завтра. До свидания.
     Я попрощался и положил трубку.
     - Звонил адъютант  его  превосходительства  сэра  Чарльза  Блэкуэлдера,
губернатора Западной Альбертии, представителя ее величества королевы.
     - И?
     - Он хотел бы встретиться с нами в десять утра. Я согласился.  Вы  сами
слышали.
     - Что вам известно о сэре Чарльзе?
     - Он уже семь лет губернатор провинции. Может, и больше. Его карьера  в
Альбертии  началась  в  тридцатых  годах.  Пользуется  репутацией   хорошего
администратора. Альбертийцы ничего против  него  не  имеют,  за  исключением
цвета кожи.
     - Но он в курсе события?
     - Думаю, что да.
     "Хамбер" с Уильямом за рулем  и  Оджо  на  заднем  сиденье  подкатил  к
крыльцу. Они вылезли и направились к багажнику, из которого  торчали  желтые
рукояти косилки. Когда мы вышли на крыльцо, они уже поставили ее на гравий.
     - Очень хорошая косилка, са, - крикнул Уильям. - Мы выторговали  ее  за
одиннадцать фунтов, четыре шиллинга и шесть пенсов.
     Я спустился с крыльца и оглядел косилку. Она  ничем  не  отличалась  от
тех, что мне приходилось видеть раньше. Сам я уже  давненько  не  подстригал
газон. Звалась косилка "Биг Бой" и, судя по ярлыку, сработали ее  в  Толедо,
штат Огайо.
     - Оджо просто счастлив, - Уильям достал кожаный  кошелек  и  отдал  мне
сдачу. К тому времени все слуги, кроме Сайлекса, ночного сторожа, сгрудились
вокруг косилки. "Очень хорошо, са", -  прокомментировал  Самюэль.  Маленький
Мальчик дотронулся до рукояти и тут же получил подзатыльник  от  Оджо.  Оджо
что-то спросил у Самюэля на незнакомом языке.
     - Оджо  хочет  знать,  желаете  вы  или  другой   господин   опробовать
косилку, - перевел Самюэль.
     - Скажи ему, что мы благодарны за предложение, но  отказываемся  в  его
пользу, - ответил Шартелль.
     Самюэль на мгновение задумался, затем объяснил Оджо, что  к  чему.  Тот
просиял и переставил косилку на  траву.  Слуги  последовали  за  ним,  мы  с
Шартеллем наблюдали со ступенек.  Оджо  вытер  ладони  о  шорты,  взялся  за
рукояти, толкнул косилку вперед, примерно на фут. Траву она косила.  Зрители
одобрительно загудели. Оджо взглянул на Шартелля,  и  тот  поощряюще  махнул
сигарой. На этот раз Оджо выкосил полосу в шесть футов, затем еще  в  шесть.
Слуги разошлись, а Оджо продолжал самозабвенно косить траву: впервые в жизни
он столкнулся с механизацией ручного труда.
     - Пожалуй, нам пора к Акомоло, - заметил Шартелль.
     Мы сели в машину, я еще раз взглянул на Оджо.
     - Может, купить ему корзину для сбора скошенной травы?
     Шартелль выпустил струю дыма.
     - Просто беда с вами, американцами. Вы  хотите  окончательно  испортить
туземцев.


        Глава 11

     Подворье Акомоло находилось  в  самом  центре  Убондо.  Глиняная  стена
высотой в десять и длиной в 75 футов, явно нуждавшаяся в покраске,  отделяла
его от улицы. У кованых ворот стояли двое дюжих полицейских. По верху  стены
блестели в солнечных лучах разбитые пивные бутылки.
     Дом Акомоло возвышался над стеной, с флагштоком на крыше. С него свисал
не национальный английский флаг, но сине-белое полотнище.
     - Что это за флаг, Уильям? - спросил я.
     - Партийный флаг, са. Национальные прогрессисты.
     - Ага.
     Уильям остановил машину  у  ворот.  Полицейские  подошли,  заглянули  в
кабину.
     - Мистер Шартелль? Мистер Апшоу? - спросил один из них.
     - Совершенно верно, - кивнул Шартелль.
     Полицейские еще пристальнее вгляделись в нас, затем разрешили проехать.
За воротами начинался большой, залитый бетоном двор. Мужчины, женщины и дети
сидели, лежали, группами и поодиночке. Кое-кто  продавал  сигареты  и  орехи
колы, разложенные на деревянных ящиках. Другие болтали  с  соседями.  Матери
кормили младенцев. Старик, свернувшись в клубок, лежал у  стены.  То  ли  он
спал, то ли уже умер.
     - Друзья вождя Акомоло, - заметил  Уильям.  Всего  во  дворе  толпилось
человек семьдесят-семьдесят пять. - Он кормит их по вечерам.
     Трехэтажный подковообразный особняк расположился в  глубине,  с  узкими
окнами-бойницами в толстых стенах. Подъездная дорожка заворачивала за  левое
крыло дома. Там оказался еще один двор, огороженный той же высокой стеной  и
домиками слуг. У стены выстроились автомобили  "кадиллак",  "мерседес  300",
"роллс-ройс", два совершенно одинаковых "олдсмобиля", "ягуар Марк А", "ягуар
ХК-Е" с откинутым верхом  и  помятым  слева  передним  бампером,  "шевроле",
"форды", "плимуты", "роверы" и даже один "фольксвагген".
     Уильям вклинился между "роллсом" и "вегой". Шартелль  и  я  вылезли  из
кабины. К нам поспешил мужчина в развевающейся синей ordana.  Уильям  дернул
меня за рукав.
     - У меня нет еды, господин.
     - Ты найдешь, где перекусить?
     - Меня могут накормить на кухне. Недорого.
     - Хорошо. Через  два  часа  будь  на  месте.  Я  думаю,  раньше  мы  не
освободимся.
     Шартелль уже пожимал руку мужчине в ordana.
     - Пит, это доктор  Диокаду.  Он  секретарь  национальной  прогрессивной
партии.
     Доктор  Диокаду,  высокий,  худощавый,  чуть  старше  тридцати  лет,  с
блестящими черными глазами и высоким лбом, нервно улыбался.
     - Я с нетерпением ждал встречи с вами, Шартелль.
     - Благодарю, - вежливо улыбнулся тот. - Мы не опоздали?
     - Нет-нет, Лидер хотел бы принять вас до...
     Он не договорил. Его  прервал  пронзительный,  фальшивый  звук,  словно
кто-то неумело дунул в трубу или  корнет.  Затем  ударили  барабаны.  Доктор
Диокаду нервно улыбнулся.
     - Прошу меня извинить. Едет Иль. Я должен приветствовать его. Возможно,
вы захотите посмотреть. Традиция, знаете  ли,  и  многие  европейцы  находят
ее... занимательной.
     Шартелль и я согласно кивнули. Вновь протрубили в трубу  или  корнет  и
из-за угла появился человек, одетый в львиные шкуры, с маской на голове.  Он
размахивал палкой, с мотающимися на  конце,  как  мне  показалось,  хвостами
енота. Жуткая с виду маска была выдержана в  красно-черно-зеленых  тонах,  с
отвратительным ртом, без носа, с горящими красными  глазами.  Сверху  к  ней
крепилась модель то ли эскадренного миноносца, то ли крейсера. Издали  я  не
разобрал. Человек в маске махнул  палкой  в  сторону  находящихся  во  дворе
альбертийцев, и те попятились назад, без тени улыбки на лице. А тот двинулся
к нам. Теперь я видел, что на маске у него модель эскадренного миноносца,  и
даже прочел его имя: "Стоящий".
     - Кто это? - спросил я сжавшегося в комок Уильяма.
     - Колдун, - прошептал тот.
     Доктор Диокаду так и остался посреди двора, а колдун  кричал  и  прыгал
вокруг него, размахивая мохнатой палкой.
     - Он изгоняет злых духов перед приходом Иля, - пояснил Уильям.
     - Надо ж такое придумать, - Шартелль улыбался во весь рот.
     Снова взревела труба - на этот раз из-за угла выступили четверо  мужчин
в белом. Каждый нес по  подносу  с  единственным  орехом  колы.  Мужчины  не
обратили на доктора Диокаду ни малейшего внимания,  а  он,  казалось,  и  не
заметил их.
     - Они несут орехи колы от Иля - возможно Акомоло, - прошептал Уильям.
     Рев трубы на этот раз перешел в барабанный бой.
     - Говорящие барабаны, - добавил Уильям.
     - И о чем они говорят? - спросил Шартелль.
     - Они говорят о прибытии Иля.
     Из-за угла появился старик в ярко-синей ordana. Он нес  золотой  посох,
длиной в восемь футов, украшенный на конце фигуркой  птицы.  При  ходьбе  он
опирался на посох и что-то декламировал нараспев на незнакомом языке.
     - Он говорит, что идет Иль из Обахмы.  Он  говорит,  что  Иль  велик  и
могущ, и все, кто увидит его...
     - Это лишь грубый перевод, - донеслось из-за моей спины. Я обернулся  и
увидел улыбающегося альбертийца в солнцезащитных очках. - Я Джимми  Дженаро.
Казначей партии.
     Шепотом я назвался и представил Шартелля.
     - Сейчас я вам все разъясню, - продолжал Дженаро. - Этот попрыгунчик  -
мелкая сошка, нечто среднее между колдуном и домашним шутом. Не  спрашивайте
меня, где он взял  этот  наряд  или  модель  "Стоящего".  Это  атрибуты  его
колдовства.  Четверо  мужчин  с  орехами  кола  -  из  свиты   Иля.   Орехи,
естественно, символ  дружбы  и  верности.  Пожилой  гражданин  с  посохом  -
придворный герольд. Посох, между прочим, из  чистого  золота.  Свидетельство
власти Иля. Он - традиционный правитель,  или  король  Обахмы.  Герольд  его
славит.  Если  вы  заметили,  в  каждой  фразе  барабаны  подхватывают   его
интонацию, ритм, модуляцию голоса. Поэтому их называют говорящие барабаны. Я
буду переводить фразу за фразой.
     - Люди этой земли,  поклонитесь...  Ибо  тот,  кто  могуче  всех,  идет
сюда... Падите ниц, ибо сын молнии, брат луны уже близко...
     Старик  с  посохом  едва  передвигал  ноги.  Нараспев  произносил  одно
предложение и замолкал, давая выговориться барабанам. Вступала труба.  Затем
следовала новая фраза. Дженаро переводил.
     - Величественнее тех, кто вышел из земли Каш... Идет Арондо, сын Арондо
и сын всех Арондо испокон веков... Он идет... Он близко... Падайте ниц,  ибо
велик его гнев, несравненна его мудрость... Он не знает  равных...  Доблесть
его в бою никем не забыта... Числу его детей завидует весь мир.
     Старик остановился у дверей дома. Он ударил посохом о  бетон  и  вознес
хвалу своему господину. Из-за угла появился мальчик лет шести или семи, таща
на плече раструб медного горна. Следом за ним - горнист. Старик все говорил.
Показались двое мужчин с длинными барабанами, обтянутыми кожей, висящими  на
кожаных лямках на шее. Они шли медленно, прислушиваясь  к  голосу  герольда.
Едва тот заканчивал фразу, их руки начинали отбивать ритм.
     Люди молча внимали герольду. Доктор Диокаду так и застыл посреди двора.
Четверка с подносами стояла рядом с герольдом.
     - Сейчас он появится, - прошептал Дженаро мне и Шартеллю.
     Из-за угла  выползал  автомобиль.  Я  услышал,  как  хмыкнул  Шартелль.
Автомобиль был удивительный. Сделанный по заказу "ласалль" модели 1939  года
с откинутым  верхом,  белый  как  снег,  с  белыми  же  запасными  колесами,
закрепленными на передних крыльях.
     То был семиместный лимузин, но на заднем сиденье расположился лишь один
мужчина в канотье. Глаза его прикрывали солнцезащитные очки, но смотрел  он,
похоже, прямо перед собой. Большое страусиное  перо,  воткнутое  в  канотье,
чуть колыхалось от легкого ветерка.
     Как только машина и  ее  пассажир  выкатились  во  двор,  Уильям  упал,
прижавшись лицом к бетонному покрытию. Доктор Диокаду не столь поспешно,  но
тоже опустился на колени и прижался лбом к бетону.
     - Это входит в правила игры, друзья, -  и  Дженаро  последовал  примеру
доктора Диокаду. Остальные давно  уже  распростерлись  на  бетоне.  Шартелль
помахал  Илю  сигарой  и  приподнял  шляпу,  как   картежник   в   вестерне,
повстречавший свою школьную учительницу. Я просто стоял.
     Машина  остановилась,  водитель  выскочил  из-за  руля,   с   привычной
быстротой распростерся на земле, поднялся, открыл  дверцу.  Иль  снял  очки,
сунул их в складки просторного одеяния, позволил помочь ему выйти из машины.
Доктор Диокаду встал и  поспешил  к  Илю.  Поднялся  и  Дженаро,  но  прочие
альбертийцы, в том числе и Уильям, лежали не шевелясь.
     - Только рвешь штаны, -  проворчал  Дженаро,  отряхивая  пыль  с  колен
светло-коричневых брюк. Одет он был в белую рубашку с желто-черным шарфом на
шее, черный кашемировый пиджак и черные же  замшевые  туфли.  Из  нагрудного
кармана  пиджака  выглядывал  желто-черный  платочек,  сшитый  из  того   же
материала,  что  и  шарф.  Я  заметил,  что  Шартелль  и   Дженаро   ревниво
приглядывались к нарядам друг друга.
     Иль пересекал двор. Обращался к одному альбертийцу, второму,  третьему.
Тот, с кем разговаривал Иль, приподнимался на руках, обратив  к  нему  лицо,
словно к солнцу. Ко лбу каждого Иль прикладывал шиллинг. Монеты прилипали  к
вспотевшей коже.  Затем  облагодетельствованный  вновь  приникал  к  бетону.
Доктор Диокаду следовал за Илем, все с той же нервной улыбкой.
     Иль подошел к Уильяму,  что-то  сказал.  Наш  водитель  приподнялся  на
руках, посмотрел на всемогущего, ответил. Иль вдавил шиллинг в лоб Уильяма и
взглянул на нас. Он был невысок ростом, с круглой  головой,  в  белоснежной,
расшитой золотом ordana.  Канотье  с  пером  скрывало  редеющие  волосы.  Он
улыбнулся, продемонстрировал великолепные зубы.  Не  отрывая  от  нас  глаз,
что-то сказал доктору Диокаду, кивнул поклонившемуся Дженаро.  Проходя  мимо
Шартелля, бросил взгляд направо, налево... и подмигнул. Затем  направился  к
дому и исчез в дверях. Доктор Диокаду и свита не отставали  от  него  ни  на
шаг.
     - Прошу меня извинить, но я не  успел  вас  встретить,  -  подал  голос
Дженаро. - Меня задержал Лидер. Он хотел, чтобы мы поговорили до прихода Иля
или после его отъезда. Теперь остается  только  второй  вариант.  Церемониал
встречи занимает немало времени, так что не выпить ли нам пива?
     - Показывайте дорогу, мистер Дженаро, - согласился Шартелль.
     - Для вас просто Джимми. Я окончил университет Огайо.
     Шартелль улыбнулся.
     - Я заметил, что вы говорите, как уроженец этого штата.
     - Получил диплом организатора производства и научился играть  в  гольф,
поверите мне или нет.
     - Мы вам верим.
     - Я лишь хочу оттенить свои достоинства.
     - Они впечатляющи, - поддакнул я.
     - Лидер держит пиво среди банок лимонного сока, - продолжил Дженаро.  -
Думаю, мы можем рассчитывать на три бутылки.
     По наружной лестнице мы поднялись на балкон и прошли в  комнату,  очень
похожую на кабинет.
     - Кабинет Лидера, -  пояснил  Дженаро,  доставая  из  холодильника  три
бутылки пива. Открыл их, подал нам  и  знаком  предложил  садиться.  Сам  он
примостился на краешке стола.
     - Я видел Даунера пару дней назад. Он говорил, что ждет вашего приезда.
     - Мы прилетели вчера утром, - ответил я.
     - Без приключений?
     - Как видите.
     - Вы казначей партии, так? - спросил Шартелль.
     - Совершенно верно. Добытчик денег, - Дженаро поставил бутылку на стол,
прошелся по комнате. - Мы трое должны войти в федеральный парламент. Лидер -
я, потому что у меня самый надежный округ в стране, и Диокаду. Вы с ним  уже
познакомились. Наш теоретик. Очень умен.
     - Вы знаете какой-нибудь пост в провинциальном правительстве?
     - Министр информации.
     - Это нам пригодится, - кивнул я.
     Шартелль вытянул ноги и  выпил  пива  прямо  из  горлышка:  Дженаро  не
предложил нам стаканы.
     - У вас красивый костюм, - заметил Дженаро.
     - Ткань я специально заказывал на одной маленькой  фабрике  в  Алабаме.
Если хотите, могу достать вам несколько ярдов.  Дженаро  подошел  и  пощупал
лацкан пиджака Шартелля.
     - Правда?
     - Я свяжусь с Даффи, и он пришлет материал сюда, - вставил я.
     - Лучше доставьте его в Лондон. Я шью костюмы там.
     - Как представляется  вам  политическая  ситуация,  Джимми?  -  спросил
Шартелль.
     Дженаро нахмурился.
     - Приятного мало. У нас есть деньги, но нет голосов.
     Шартелль кивнул.
     - Вы не пытались провести опрос избирателей?
     - Этим  я  занимался  сам.  Настоящий  опрос  нам  не  под  силу.   Нет
специалистов. Кроме того, люди говорят у нас чуть ли не на ста диалектах. Мы
можем провести выборочный опрос, на базаре или на шоссе,  но  это  мало  что
даст. Далее, на западе и на востоке сильны племенные отношения. А на  севере
мусульмане объединяются под знаменем Аллаха.
     - И чем, на ваш взгляд, закончатся выборы?
     Дженаро прошел за стол,  сел  на  вращающийся  стул,  положил  ноги  на
полированную поверхность стола.
     - Не знаю. Если мы что-нибудь не придумаем, боюсь, что  Лидеру,  мне  и
Диокаду уготована роль верной оппозиции. Я могу  до  пенни  подсчитать  наши
наличные средства и сказать, сколько стоит каждый из политиков.  Я  знаю  их
всех, потому что играю в политику с шестнадцати  лет.  И  в  штаты  я  попал
только потому, что они очень хотели избавиться  от  меня.  А  вернувшись,  я
заработал кругленькую сумму на импорте и  познакомился  с  деловыми  людьми.
Должен признать, они у нас точно такие же, как и в любой другой стране.
     - Я  часто  бываю  в  глубинке.  Еду   на   "ягуаре"   в   какую-нибудь
государственную  усадьбу,  оставляю  там  машину,  переодеваюсь,  сажусь  на
велосипед и объезжаю окрестные деревни. Разговариваю с крестьянами.  В  лицо
меня никто не знает, и языки мне даются легко, тем более диалекты. Я  говорю
с ними, они - со мной. Я выясняю, что им мешает жить,  затем  возвращаюсь  в
Убондо и пытаюсь им помочь, но так, чтобы они знали, что позаботился  о  них
Лидер. Иногда мне кажется, что именно этим должны заниматься министры, а  не
разъезжать в "мерседесах".
     - На этом спотыкаются и многие политики, - кивнул Шартелль.  -  Скажите
мне, Джимми, вы хорошо знаете руководство профсоюзов?
     - Пожалуй, что да.
     - И их позиция?
     Дженаро пожал плечами.
     - Трудно сказать. Зависит от того, к кому они прислушиваются.
     - Кто у них главный?
     - Генеральный секретарь конгресса тред-юнионов.
     - Что-то вроде нашего АФТ-КПП*.
     ______________
     * АФТ-КПП - Американская федерация труда  и  конгресс  производственных
союзов.

     - Примерно, но с тем отличием,  что  генеральный  секретарь  не  должен
переизбираться каждые два или четыре года. Его должность пожизненная.
     - Честный человек?
     Дженаро посмотрел в потолок.
     - В определенном смысле. У нас были общие  дела.  Он  не  против  того,
чтобы получить прибыль, хотя в его речах это слово звучит как ругательство.
     - Власть действительно принадлежит ему?
     - Несомненно.
     - С ним можно договориться?
     - За деньги? Деньги ему не нужны.
     - Но что-то нужно?
     Дженаро поднялся из-за стола, отошел к окну.
     - Ему нужны письменные гарантии.
     - Какие у него отношения с вождем?
     - Нормальные. Не  слишком  теплые.  Но  и  не  холодные.  Они  знают  о
существовании друг друга.
     - У меня появилась идея. Она может сослужить неплохую службу.
     - Обговорите ее с Лидером.
     - Видите ли, Джимми, вождь, как мне кажется,  благородный  человек,  и,
возможно, ему захочется участвовать в том, что я  имею  в  виду.  Мне  нужен
эмиссар для переговоров с профсоюзами. Не публичных,  естественно.  Главное,
чтобы он сказал решающее слово в самый ответственный момент.
     Дженаро вновь уселся на краешек стола.
     - В университете Огайо учились парни с юга, которые говорили,  как  вы.
Они говорили и говорили, а потом выяснилось, что я проигрываю  в  покер  уже
пятьдесят зелененьких.*  Не  в  обиду  будет  сказано.  Подождите,  пока  вы
встретитесь с альбертийцами. У нас любят ходить кругами, прежде чем  перейти
к сути. Начинают с гипербол, затем в ход идут поговорки, наконец,  метафоры.
А уж потом, если вам повезет, кто-нибудь заговорит о деле.
     ______________
     * Зелененькие - доллары.

     Шартелль сбросил крупицу золы с лацкана пиджака.
     - Это мое южное воспитание, сэр. Мы придаем большое  значение  вежливой
беседе.
     Дженаро ухмыльнулся.
     - Ерунда. Вы хотите, чтобы я договорился с профсоюзами, так?
     - Похожие мысли приходили мне в голову. Но я могу найти  вам  и  другую
роль в этой предвыборной кампании.
     Дженаро вновь прошелся по комнате.
     - Клинт, мы можем поладить.
     - Я в этом не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь.
     В дверь заглянул альбертиец в белом пиджаке.
     - Время ленча, са.
     - Сейчас вы встретитесь со всей братией, включая Иля. У него не  только
голоса, но и деньги. Кроме того, он традиционный правитель.
     - Я думаю, он мне подмигнул, - заметил Шартелль.
     - Старик - своеобразная личность. Он сохраняет этот ритуал, потому  что
людям это нравится.
     - Еще бы! - воскликнул Шартелль. - Прыгающий колдун с  моделью  эсминца
на  голове.  Распростертые  на  земле  тела.  Старик  с   золотым   посохом,
восхваляющий  Иля.  Здоровенный  горн,  барабаны  и,  наконец,  сам  Иль,  в
соломенной шляпе, восседающий в лимузине, сработанном в 1939  году.  Кстати,
такой же был у моего папаши. А как он припечатывал монеты к потным  лбам!  Я
не пропустил бы этого зрелища ни за какие коврижки.
     - У Шартелля весьма оригинальное представление об Африке, -  пояснил  я
Дженаро.
     - Тарзан и Тимбукту?
     - Что-то в этом роде.
     Дженаро улыбнулся и повернулся к Шартеллю.
     - Держитесь со мной, старина. Не пропадете.


        Глава 12

     Мы  познакомились   со   всеми,   от   министра   внутренних   дел   до
административного помощника премьера. В большом зале  с  длинным  столом  их
собралось не меньше сорока, все в ярких праздничных одеждах.  Только  негры,
кроме нас с Шартеллем.
     Вождь Акомоло тепло приветствовал нас.
     - Когда все закончится, я надеюсь, что мы посидим  вместе.  Вы  сможете
задержаться? - Мы заверили вождя, что никуда не спешим. Он  попросил  Джимми
Дженаро во всем содействовать нам.
     - Стойте на месте, - посоветовал тот. - Они разойдутся до того, как  мы
сядем за стол.
     Каждый из присутствующих прошествовал в  дальний  конец  зала,  где  на
небольшом возвышении, на троне, напоминающем рог какого-то животного,  сидел
Иль. Подойдя к возвышению, они распластывались на полу, бормотали  несколько
слов и отходили. Иль пил апельсиновый сок с  мякотью  и  улыбался.  Судя  по
всему, он скучал.
     Затем  они  направлялись  к  вождю   Акомоло,   пожимали   тому   руку,
приветствовали и переходили  к  столику  для  напитков.  Несколько  стюардов
сновали в толпе с подносами, уставленными бутылками  шотландского  виски,  и
раздавали их всем, кто протягивал руку. Я заметил,  как  кое-кто  из  гостей
засовывал бутылки в складки одежды.
     - Хотите выпить? - спросил Дженаро.
     - Шотландское с водой, если нетрудно, - попросил Шартелль.
     Его выбор  полностью  совпал  с  моим.  Дженаро  остановил  проходящего
официанта и попросил принести три шотландского с  водой.  Тот  приволок  три
бутылки виски и три стакана воды. Дженаро вздохнул, поставил две бутылки  на
комод, открыл третью и разлил виски по стаканам.
     - Для  непьющего  человека  Лидер  ежемесячно  расходует  на   спиртное
невероятные суммы, - заметил он.  -  Но  именно  этого  от  него  и  ждут  -
подношений, чаевых, взятки. Они оскорбятся, ничего не получив.
     Сначала нам представили министра сельского хозяйства, затем -  министра
общественных работ. За министром транспорта последовал  министр  торговли  и
коммерции,   которого   сменили   министр   внутренних   дел    и    министр
здравоохранения. У каждого из них находилась колкая шпилька  для  Дженаро  и
теплое слово приветствия для нас с Шартеллем. В их вежливости  чувствовалась
некоторая робость, а может, и подозрительность. Затем  они  отходили,  чтобы
поговорить между собой.
     - Некоторые руководят своими министерствами, некоторые - нет, - пояснил
Дженаро. - Все мы, даже я, зависим от постоянных секретарей. Эти  посты,  за
редким исключением, занимают англичане.  Они  чертовски  хорошо  знают  свое
дело, но должны уехать после того,  как  мы  обретем  независимость.  Кто-то
уедет сразу, другие - через пару  месяцев,  пока  будет  идти  альбертизация
государственного аппарата.
     Нам представили и менее важных вождей и  чиновников.  Шартелль  лучился
доброжелательностью.  Я  вежливо  улыбался.  Были  тут  и  прихлебатели,   и
лизоблюды, и "шестерки",  роящиеся  вокруг  любого  политического  лидера  и
иногда, что самое удивительное, оказывающиеся весьма  полезными.  В  Штатах,
естественно, они слонялись бы у здания окружного суда.
     - Что произойдет после ухода англичан? - спросил Шартелль.
     - Они готовят себе замену и  готовят  с  душой.  Разумеется,  англичане
получат компенсацию.
     - Как это? - спросил я.
     - Им выплатят  компенсационные  суммы  за  то,  что  их  карьера  будет
прервана, - Дженаро представил нам еще двух альбертийцев. - К примеру, вы  -
умный   молодой   человек   двадцати   одного   или   двадцати   двух   лет,
демобилизовавшийся из армии после окончания Второй мировой войны, вы  успели
получить образование и желаете поехать в Альбертию, чтобы поступить  там  на
службу.  Вас  оставляют  в  министерстве  на  очень  низкой  должности   или
отправляют в отдаленный район, где вы оседаете, как вам  кажется,  навсегда.
Но вы продвигаетесь по ступенькам карьеры и к  тридцати  пяти  или  тридцати
шести годам становитесь уже заместителем постоянного секретаря, но  тут  вам
заявляют, что дальнейший путь закрыт. А может, вам сорок или сорок пять, или
даже пятьдесят, во всяком случае до  пенсии  еще  далеко.  Так  что  же  вам
делать, возвращаться в Лондон и регистрироваться на бирже труда?
     - Малоприятная перспектива, - согласился я.
     - Именно так. Поэтому мы решили  этот  вопрос  полюбовно.  Они  уезжают
отсюда и в зависимости от срока службы получают  компенсацию.  Если  человек
проработал здесь пятнадцать лет, ему причитаются три  тысячи  фунтов.  Кроме
того, до конца жизни он будет получать тысячу фунтов в год.
     - Вы очень хотите, чтобы они ушли, так? - спросил Шартелль.
     Дженаро кивнул.
     - Очень. Естественно, они могут брать деньги прямо сейчас  и  сразу  же
выкатываться  отсюда,  что  многие  и  делают.  Но  большинство   тянет   до
последнего. Странно, я не могу представить себе  американца,  остающегося  в
чужой стране в аналогичной ситуации.
     - Стоит нам только заподозрить, что нас не  любят,  как  мы  садимся  в
самолет и улетаем, - кивнул я.
     Дженаро представил нас старику,  который  нахмурился,  обругал  его  на
местном диалекте и поспешил к Илю.
     - И кто только его пригласил, - вздохнул Дженаро. - Возможно, Лидер.
     Тут  в  зал  вошел  высокий,  широкоплечий  альбертиец,  с  которым  мы
познакомились в конторе Даффи при встрече с вождем  Акомоло.  В  Лондоне  он
носил костюм. В Альбертии сменил его  на  национальный  наряд.  Он  прямиком
направился к  Илю,  круглое  лицо  которого  расплылось  в  широкой  улыбке,
опустился перед ним на колени. Мое романтическое воображение подсказало мне,
что точно так же удачливый Роланд приветствовал своего повелителя.
     Обменявшись несколькими словами с Илем, здоровяк двинулся к Акомоло. То
же выражение искренней радости появилось и на лице вождя, когда  они  пожали
друг другу руки. Он указал на нас, и мужчина в  белой  ordana  повернулся  в
нашу сторону.
     - Если вы забыли, его зовут Декко, - напомнил мне Шартелль.
     - Вождь Декко, - поправил его Дженаро.
     - Мистер Шартелль, как приятно вновь свидеться с вами, - они обменялись
крепким рукопожатием.
     - И я с нетерпением ждал нашей новой встречи, вождь Декко.
     - Правда? - удивился тот. - А почему?
     Такой вопрос многих выбивает из колеи. Меня например. Даже Даффи. Но не
Шартелля.
     - Потому что я хотел, чтобы мы лучше узнали друг друга, а в Лондоне нам
не дали толком поговорить.
     - Это точно. Почему бы нам не сесть рядом за столом?
     - Я был бы рад, сэр, - ответил Шартелль.
     - И мистер Апшоу составит нам компанию, так? - Он протянул руку, и я ее
пожал.
     - Добрый день, вождь Декко.
     - Привет, Джимми, - кивнул он Дженаро. - Я очень сердит на тебя.
     - Почему?
     - Ты обещал научить меня играть в гольф, еще в прошлом  месяце.  Но  не
позвонил, не заехал.
     - Вы были в Лондоне.
     - Неделю, но не месяц. Обещания надо выполнять.
     - Я позвоню завтра.
     - В какое время?
     - В девять... нет, в половине десятого.
     - Только не забудь, Джимми. Рад видеть вас, господа.  Я  с  нетерпением
ждал этой встречи. Сейчас мне нужно поздороваться с остальными,  но,  мистер
Шартелль, вы и мистер Апшоу должны сесть за стол рядом со мной.
     - Благодарим, - улыбнулся Шартелль.
     - Так я не прощаюсь.
     Мы наблюдали, как  он  кружит  по  залу,  на  голову  выше  большинства
присутствующих, на сотню фунтов тяжелее многих. Широкоплечий, мускулистый, с
мягкой походкой пантеры.
     Дженаро покачал головой.
     - Да, настоящий мужчина.
     Шартель кивнул.
     - У него потрясающая улыбка. Политики мечтают о такой улыбке.
     - Вы правы.  Когда  Лидер  уедет  в  столицу,  Декко  станет  премьером
Западной провинции.
     - Он слишком молод, - усомнился я.
     - Тридцать один год.  У  него  есть  все  необходимое:  ум,  внешность,
способности, обходительность.
     - Он наверняка находит контакт с простым людом, - заметил  Шартелль.  -
Это сразу видно.
     - Находит, находит, - подтвердил Дженаро. - Помнит все имена, все лица.
Взять хотя бы гольф. Он как-то упомянул, что ему нужно больше двигаться, и я
предложил научить его играть в гольф. Когда-нибудь. Но он запомнил, и теперь
у вас может сложиться впечатление, что я не держу слова.
     - Думаю, в политике он пойдет далеко, - промурлыкал Шартелль.  -  Если,
конечно, его не сманит какой-нибудь профессиональный футбольный клуб.
     - Американскому  футболу  он   предпочитает   обычный,   -   усмехнулся
Дженаро. - Еще он играет в крикет.
     Вождь Акомоло прошел во главу длинного стола, где, образуя с ним  букву
Т, стоял столик поменьше, на пять персон. Акомоло взял нож и постучал им  по
возвышению, где сидел Иль. Улыбаясь,  тот  оглядел  зал  и  кивнул.  Дженаро
схватил меня и Шартелля за руки.
     - Это политическая встреча, поэтому Лидер, Декко, Диокаду и я  занимаем
маленький столик. Вы  садитесь  друг  напротив  друга  на  первые  стулья  у
длинного стола.
     Вождь Декко уже показывал Шартеллю его стул. Мы сели. Декко - справа от
Акомоло, Диокаду - слева, Дженаро - рядом с Декко.
     Затем один из одетых в белое мужчин, что шли перед Илем, с орехами кола
на подносах, принес столик и установил его перед троном. Второй поставил  на
столик тарелку, как мне показалось, с вареным цыпленком и  рисом.  Старик  с
золотым посохом приблизился к трону,  достал  замызганную  ложку,  зачерпнул
еды, пожевал, проглотил и трижды  стукнул  посохом  об  пол.  Нам  разрешили
приступить к трапезе.
     В свое время мне приходилось есть в армейских  столовых  с  обезьянами,
которые ели масло с  лезвия  ножа.  Я  делил  краюху  хлеба  с  бродягами  и
пьяницами Харбор Лайтс и Ласт Хоуп Хевен. И не испытывал ничего  особенного.
Я не привередлив. Но  обед  у  вождя  Акомоло  стал  для  меня  незабываемым
событием.
     Официанты  внесли  главное  блюдо  -  по   цыпленку,   сваренному   или
зажаренному, для каждого гостя. На столе лежали  ножи  и  вилки,  но  их  не
замечали. Жаркое перекладывали на тарелки прямо руками. Я последовал примеру
соседей и огляделся в поисках салфеток. Их не было. Пришлось вытереть руки о
скатерть. Я попробовал жаркое, пальмовую водку, французское вино. Пили прямо
из горла и передавали бутылку соседу. Обглоданные кости  бросали  за  спину,
совсем как Чарльз Лаутон в "Личной жизни Генри VIII".
     Из рук в руки передавались блюда с сардинами. Я обглодал ножку цыпленка
и бросил кость через плечо. Никто не покачал головой. Никто не  возражал.  Я
проглотил еще кусочек жаркого - не знаю, чего в нем было  больше,  мяса  или
перца - и тут же потянулся за бутылкой "мозельского". Вино было  теплым,  но
загасило пожар во рту.
     Шартелль уплетал жаркое за обе щеки. Его  лицо  блестело  от  жира.  Он
вытирал его тыльной стороной ладони, а затем вытирал  руки  о  скатерть.  Он
подмигнул мне. Джимми Дженаро это заметил и ухмыльнулся.
     Вождь Акомоло сидел за  столом,  переговариваясь  с  доктором  Диокаду,
единственным за столом, кто пользовался ножом  и  вилкой,  и  вождем  Декко,
который ел за троих. Во всяком случае, от  трех  цыплят  он  оставил  только
кости да клювы.
     Говорили все одновременно. Шартелль наклонился ко мне.
     - Давненько мне не приходилось участвовать в такой трапезе.
     - Обычный деловой ленч, - откликнулся Дженаро.  -  Подождите,  пока  мы
устроим пир, - я кивнул и принялся за вторую ножку.
     - Вам нравится наша альбертийская  еда?  -  перекрывая  шум,  прокричал
вождь Декко.
     - Очень вкусно, вождь, - Шартелль оторвал кусок мяса с грудки цыпленка,
обмакнул в соус, состоящий, как мне показалось, из перца и воды, и  отправил
его в рот. - И пряностей в самую меру.
     - Я подумал, что наша кухня,  возможно,  слишком  острая,  -  продолжал
Декко. - Если...
     Отнюдь, сэр. Как раз то, что  надо,  -  но  глаза  у  него  наполнились
слезами.
     А Иль в одиночестве восседал на троне, откусывал от плитки  шоколада  и
запивал его апельсиновым соком. Затем улыбнулся и пару раз  зевнул.  Тут  же
все перестали есть. Зевок Иля означал окончание ленча. Он  продолжался  чуть
больше часа. Кое-кто  из  гостей  удовлетворенно  рыгнул  под  одобрительные
смешки соседей. Старший официант торопливо унес обертку от шоколада и пустую
бутылку из-под сока. Иль встал, кивнул, и  процессия  двинулась  в  обратный
путь: герольд, возносящий хвалу Илю, барабанщики,  задающие  ритм,  огромный
горн, возвещающий ожидающим, что близок миг встречи.
     Все словно окаменели, пока процессия покидала зал.  Иль  смотрел  прямо
перед собой, лишь подойдя к Акомоло,  произнес  несколько  слов  на  местном
диалекте, указав рукой на меня  и  Шартелля.  Вождь  кивнул,  но  ничего  не
ответил.
     Когда за Илем закрылась дверь, Акомоло наклонился к Шартеллю:
     - Иль приглашает вас во дворец в следующую среду. Я думаю, вам  следует
побывать у него.
     - Разумеется, сэр, - ответил Шартелль.
     - Хорошо. Вождь Дженаро заедет за вами.
     Акомоло встал, постучал бутылкой из-под сока по столу, требуя внимания.
Шум стих, стулья отодвинулись, некоторые закурили. Подошло время выступлений
в ротарианском клубе после ленча в  четверг  или  ежеквартального  заседания
вице-президентов,  региональных  координаторов   и   центрального   аппарата
международного профсоюза разнорабочих.  Начались  речи.  Первым  взял  слово
вождь Акомоло. Говорил он степенно, с минимумом  жестов.  Его  взгляд  искал
лица присутствующих и он обращался непосредственно к ним, для убедительности
мягко ударяя кулаком в раскрытую ладонь. Президент  профсоюза  докладывал  о
достигнутых успехах, но  также  намечал  новые  задачи,  которые  предстояло
решать, определял необходимые пути и средства.
     Вторым   выступил   вождь   Декко,    исполнительный    вице-президент,
разрабатывающий  долговременную   стратегию.   Начал   он   тихим   голосом,
уставившись в стол. Затем уперся руками  в  бедра,  несколько  раз  качнулся
взад-вперед, глядя над головами сидящих в какую-то далекую  точку,  источник
внешней энергии. Он втягивал в себя эту энергию. Она прогревала его, и голос
становился громче, едва не переходя в крик. Вот тут  он  завладел  вниманием
слушателей и играл с ним,  как  кошка  с  мышкой.  Дразнил  голосом,  лицом,
выражением глаз и одновременно хвалил их. Ближе к концу речи его голос вновь
достиг пика, но, не переходя в крик, стих, голова упала, и он, как и в самом
начале, уткнулся взглядом в стол. Последняя, едва слышная фраза - и он сел.
     Робкие аплодисменты быстро перешли в овацию, одобрительные топот ног  и
крики. Молодой вождь поник головой, словно сокрушенный верой  в  только  что
произнесенные им слова.
     Затем поднялся доктор Диокаду, статистик, знаток фактов, и начал читать
по бумажке. За столом ерзали на стульях, курили,  пили,  кашляли.  Никто  не
слушал, да и доктора Диокаду не слишком интересовал его доклад. На  вежливые
аплодисменты он ответил саркастической улыбкой.
     И  наконец,  пришла  очередь  Дженаро,  специалиста  по   контактам   с
общественностью, добытчика денег, организатора встреч  и  приемов,  шустрого
молодого человека, который мог пару-тройку хороших анекдотов,  пусть  и  без
похабщины. С них он и начал, а они смеялись, хлопали по спинам и подмигивали
друг  другу.  Закончил  он  еще  одной  нескромной  шуткой  и  сорвал  шквал
аплодисментов.
     Потом вставал каждый из них, оценивал ситуацию и высказывал соображения
о том, как реализация новых идей  и  предложений  скажется  в  его  вотчине.
Некоторые бубнили себе  под  нос,  другие  говорили  ясно  и  четко,  третьи
изображали комиков, четвертые слишком смущались.
     Совещание затянулось на два часа. Мы с Шартеллем просидели  на  нем  от
начала до конца. Не знаю, показалось бы оно нам более  интересным,  если  бы
хоть кто-нибудь говорил по-английски.


        Глава 13

     В кабинете вождя Акомоло нас осталось шестеро. Гости торопливо  отбыли,
едва закончил говорить последний из  выступающих.  Я  предположил,  что  они
разъехались по домам. Вернуться в конторы они не могли, секретарши не  ждали
их с подготовленными на подпись документами. Все государственные  учреждения
закрывались в два часа дня. Много  лет  тому  назад  англичане  решили,  что
работать позже слишком жарко, поэтому присутственными стали  часы  с  восьми
утра до двух пополудни в обычные дни недели и  с  восьми  до  двенадцати  по
субботам. Никто  из  альбертийских  министров  не  стал  менять  заведенного
порядка.
     Акомоло сел за стол, остальные расположились в глубоких  креслах  и  на
кушетках,  осоловевшие  от  жары,  обильной  пищи  и  бесконечной  болтовни.
Альбертийцы сняли тоги, Шартелль, Дженаро и я - пиджаки. Рубашки промокли от
пота. Под потолком, поскрипывая,  вращались  лопасти  вентилятора.  Еще  два
стояли на полу. Свисающие с люстры ленты липкой бумаги потемнели от мух.
     Вождь Акомоло складывал лежащие перед ним бумаги в  аккуратные  стопки,
затем убирал их в ящики стола, открывая и закрывая их.
     - Мы  собрались  здесь  господа,  -  начал  он,  продолжая  возиться  с
бумагами, - чтобы обсудить с мистером Шартеллем и  мистером  Апшоу  основную
стратегию  предвыборной  кампании.  Должен  отметить,  слово  "основную"   я
употребил потому, что сегодня мы сможем затронуть лишь  важнейшие  положения
моей программы.
     Он перестал открывать и закрывать ящики, снял очки  в  золотой  оправе,
протер их носовым платком. Посмотрел на  свет,  убедился,  что  они  чистые.
Надел вновь.
     - Доктор Диокаду, не могли бы вы назвать нашим гостям  основополагающие
направления нашей программы?
     Диокаду сидел рядом с вождем Декко, который, положив  могучие  руки  на
колени, не открывал глаз от пола. Диокаду на секунду задумался.
     - Безработица, это первое. Цены  на  сельскохозяйственную  продукцию  и
расширение ее производства, это второе. Образование,  третье,  и  четвертое,
медицинское обслуживание. Пятым может стать индустриализация, но едва ли  на
нее можно делать упор. Никто не возражает против нее.
     - Транспорт, - добавил вождь Декко, не поднимая головы. - Альбертийцы -
очень мобильный народ, а транспортная система в зачаточном состоянии.
     - Транспорт, - согласился Диокаду.
     Наступила тишина. Вождь  Акомоло  внимательно  разглядывал  поверхность
стола. Затем перевел взгляд на потолок, где медленно вращался вентилятор.
     - И мир, - молвил он. -  Мир  между  нашими  провинциями  и  разрешение
межплеменных конфликтов без применения силы. Также  мир  во  всем  мире.  Мы
должны неустанно твердить об этом.
     Декко посмотрел на него и улыбнулся.
     - Война на другом конце света не слишком заботит  крестьянина,  который
не может прокормить семью, потому что у него нет работы.
     - Мы не можем игнорировать ту ответственность, которая ложится на нас с
приходом независимости, - твердо заявил Акомоло. - Мы не можем повернуться к
миру спиной и уйти в себя. Нам открыли дверь и пригласили войти.  Отказаться
мы не в праве.
     - Голосов это не принесет, - вставил Джемми Дженаро. - Все выступают за
мир.
     - Вы действительно думаете,  что  мы  можем  содействовать  наступлению
всеобщего мира? - улыбнулся Декко. - Так ли мы мудры...  и  сильны?  Слабому
редко удается утихомирить рыночную драку.
     - Тот,   кто   пренебрегает   соседями,   не   должен   жаловаться   на
одиночество, - возразил Акомоло.
     Словесная перепалка только разгоралась, но Шартелль внезапно  поднялся,
пересек кабинет и прислонился к стене, сложив руки на груди, улыбнулся. Лица
присутствующих поневоле повернулись к нему. Я  прикинул,  сколько  раз  и  в
скольких комнатах он проделывал этот трюк.
     - Господа, я полагаю, что вы  достаточно  четко  определили  внутренние
проблемы: безработица, сельское хозяйство,  образование,  здравоохранение  и
транспорт. Остается неясной лишь степень участия Альбертии в делах  мирового
сообщества, - он достал из кармана жилетки длинную черную сигарету, раскурил
ее, несколько раз затянулся и продолжал: - Я  думаю,  что  ход  предвыборной
кампании даст нам ответ на этот вопрос. Если  потребуется  сделать  упор  на
международные дела, нам это не составит труда. По крайней мере внутри партии
по этому поводу разногласий нет, и это главное. Что же  касается  внутренних
аспектов, то у меня создалось впечатление, что один из них  вы  упустили,  -
Шартелль выдержал паузу, глубоко затянувшись. - Налоги. Я убедился на  своем
опыте, что легче всего споткнуться на налогах.
     Оживленные дебаты о налогах продолжались минут пятнадцать. Я не  следил
за дискуссией. Что значило для меня  увеличение  или  уменьшение  налогов  с
мелких торговцев? Впрочем,  я  бы  только  приветствовал  налог  на  прибыль
нефтяных компаний. Могли бы они подоить и богачей. Но, к  сожалению,  именно
богачи голосовали за введение того или иного налога, так  что  едва  ли  они
захотели бы расстаться с лишним центом. И за поездки на  сессии  ООН,  марши
мира и обеды в  губернаторском  дворце  после  провозглашения  независимости
пришлось бы расплачиваться фермерам, рабочим, торговцам -  словом,  простому
люду,  вроде  Оджо,  нашего  садовника,  Оджо  не  понравилась  бы   система
налогообложения, какой бы она ни была.
     Покончив с налогами, они говорили еще с полчаса. Доктор  Диокаду  более
детально изложил все пункты программы. Ему помогали Акомоло и Декко. Изредка
бросал реплику Джимми Дженаро. Шартелль и я задавали короткие вопросы.  Едва
разговор грозил перекинуться на международные темы, Шартелль  точной  фразой
возвращал его в нужное русло. Я восхищался его мастерством. Наконец, Акомоло
подвел черту.
     - Я решил, что доктор Диокаду и вождь Дженаро будут работать  в  тесном
контакте с вами, мистер Шартелль. На сегодня, пожалуй, все.  Я  думаю,  наша
беседа оказалась весьма плодотворной.
     - Для нас, несомненно, сэр, - кивнул Шартелль. - День, конечно, выдался
трудным, но я, тем не менее, хотел бы пригласить  доктора  Диокаду  и  вождя
Дженаро к нам домой, чтобы обсудить некоторые детали.  До  выборов  остается
только шесть недель, и мы не можем терять ни часа.
     - Конечно, - Акомоло повернулся к Диокаду и Дженаро. - Вы  свободны?  -
те кивнули. - Вождь Декко и я с удовольствием присоединились бы  к  вам,  но
нам нужно обсудить внутрипартийные дела.
     Мы поднялись. Альбертийцы, за исключением Дженаро, облачились в ordana.
Остальные надели пиджаки.  В  кабинете  стало  еще  жарче  и  пахло,  как  в
раздевалке спортивного зала. Вождь Декко потянулся.
     - Мистер Шартелль, завтра я хотел бы увидеться с вами и мистером Апшоу.
Это возможно?
     - Нас пригласили во  дворец  губернатора  к  десяти  часам,  -  ответил
Шартелль.
     - Тогда в половине двенадцатого. Я подъеду к вам.
     У  Диокаду  и  Дженаро  были  свои  машины,  поэтому  мы   договорились
встретиться у нас через полчаса. Попрощавшись с вождем Акомоло и  Декко,  мы
вышли во двор, залитый  все  еще  жаркими  лучами  послеполуденного  солнца.
Уильям спал за рулем. Шартелль потряс его за плечо.
     - Ты можешь отвезти нас домой, Уильям.
     - Да, са, - он завел двигатель, и мы выехали из ворот, охраняемых двумя
полицейскими.  Если  государственные   учреждения   Западной   Альбертии   и
закрывались в два часа дня, то город продолжал жить обычной жизнью. На одном
из перекрестков мы простояли пять минут, ожидая, пока пройдет стадо скота.
     - Какие длинные рога, - заметил я. - Как у техасских быков.
     - Это точно, - согласился Шартелль. - Интересно-интересно,  отметят  ли
погонщики нынешний день в местном салуне?  Все-таки  они  прошагали  пятьсот
миль, как говорил старина Акомоло. У них, наверное, все горло в песке.
     Стадо прошло, и Уильям доставил нас к дому.  Едва  войдя  в  дверь,  мы
скинули пиджаки. Самюэль, повар, и Чарльз, стюард подхватили их и повесили в
шкаф.
     - Сейчас я принесу чай, маста, - возвестил Самюэль.
     - Вы хотите чаю, Пит?
     - Я думаю, это обычай.
     - Хорошо. Чаю!
     В доме было прохладнее. Из дверей, ведущих на веранду, дул ветерок. Под
потолком вращался вентилятор. Я обратил внимание, что скорость его  вращения
можно даже увеличивать. Мы сели, ожидая чай.
     - Как вам Дженаро? - спросил Шартелль.
     - Похоже, он знает, кто есть кто. Мы этим воспользуемся уже сегодня.
     - А Диокаду?
     - Он тоже нам подойдет. Все цифры у него в голове или в  ворохе  бумаг,
которые он повсюду таскает с собой. Он настоящий профессор, да?
     - Вроде бы так.
     - Ну, это мы еще увидим. Я хочу предложить  им  план,  и  если  они  не
ухватятся за него, как курица за червяка,  мы  можем  заказывать  билеты  на
следующий самолет.
     - Все так плохо?
     - Вы же видели эту толпу на ленче.
     - Видел и слышал.
     - Толку от них никакого. Эти ребята так долго черпали мед из улья,  что
забыли о существовании пчел. Но Декко - другое дело. Таких людей  встречаешь
несколько раз в жизни.
     - Каких?
     - Победителей, - коротко ответил Шартелль.
     Самюэль принес поднос с чайными  принадлежностями  и  поставил  его  на
маленький круглый столик.
     - Благодарю, - я знаком отослал Самюэля. - Вам один  кусок  сахара  или
два?
     - Два, - ответил Шартелль. Я положил два куска  сахара  и  передал  ему
чашку. - Вы любите чай? - спросил он.
     - Привык.
     - Как вы думаете, мы сможем уговорить старину  Самюэля  бросить  в  чай
пару кубиков льда? Если уж мы должны пить чай, я бы хотел, чтобы он  был  со
льдом.
     - Посмотрим, что мне удастся завтра. Это дело тонкое.
     У крыльца взвизгнули тормоза "ягуара". Дженаро, в больших черных  очках
и легкой клетчатой шапочке с козырьком, выпрыгнул из  кабины  и  взбежал  по
ступенькам.
     - Какая радость, я поспел к чаю.
     - Пить его не обязательно.
     - Тогда я воздержусь, - он плюхнулся в кресло,  снял  очки  и  шапочку,
положил их на пол.  -  Диокаду  будет  с  минуты  на  минуту.  Он  заехал  в
министерство за какими-то бумагами.
     До  приезда  Диокаду  мы  болтали  о  пустяках.  Он  появился  с  кипой
документов, как обычно, спешащий и озабоченный. Принял от меня чашку чая,  и
едва сел, как Шартелль начал говорить. Почтительное отношение  к  слушателям
исчезло из его голоса. Он  планировал  предвыборную  кампанию,  как  генерал
готовит сражение. Идея принадлежала ему, на нем лежала и ответственность.
     - Первое. Сколько выступлений вы наметили для Акомоло? Вы или док.
     Возможно, доктора Диокаду впервые назвали доком, но  тот  и  бровью  не
повел. Из груды бумаг он выудил записную книжку.
     - Три в день, с понедельника и до дня выборов.
     - Он сможет выступать чаще? - спросил Шартелль. - То есть, можно  найти
больше слушателей?
     - Можно, если только он к ним доберется, - ответил Дженаро.
     - Начинайте готовить его выступления на каждом перекрестке и около всех
магазинов, независимо от того,  сколько  будет  слушателей,  пять  или  пять
тысяч. Как его здоровье? Он сможет выступать двенадцать,  пятнадцать  раз  в
день? Речи не будут длинными.
     - Он в полном здравии, - подал голос доктор Диокаду. - Он  заботится  о
себе.
     - Отлично. Джимми,  мне  нужны  два  вертолета.  Где  нам  их  взять  и
побыстрее? Только не рассчитывайте на Лондон.
     Дженаро на мгновение задумался. Затем щелкнул пальцами.
     - Они есть у нефтяной компании.
     - Вы знаете, с кем нужно поговорить?
     - Да.
     - Доставайте вертолеты. Пообещайте права на добычу нефти на шельфе.  Но
вертолеты должны быть у нас к понедельнику. Справитесь?
     - Я их достану.
     - Док, - Шартелль повернулся к Диокаду, - у вас есть цифровые данные по
основным пунктам программы? Сельское хозяйство, безработица и так далее?
     - У меня все с собой. Я подумал, что вы захотите их обсудить.
     - Хотите верьте,  док,  хотите  нет,  но  наша  последняя  политическая
дискуссия завершилась около часа  тому  назад.  Это  ваша  политика  и  ваша
страна. Отдайте все материалы Питу, - доктор  Диокаду  передал  мне  толстую
пачку отпечатанных на машинке листов бумаги. Я их быстренько просмотрел.
     - Пит, сколько времени потребуется вам, чтобы написать Речь?
     Я вновь пробежался по документам.
     - Часа четыре. Может, пять, если будут досаждать мухи.
     - Она нужна мне завтра.
     - Вы ее получите.
     - А как с остальными?
     - Я напишу речи по сельскому хозяйству, безработице, здравоохранению  и
так далее. Всего пять или шесть. Завтра я отпечатаю Речь  и,  возможно,  еще
две на отдельные темы. Послезавтра они все будут на вашем столе.
     - Вы теряете форму, - заметил Шартелль.
     - Это тропики, - заступился за меня  Дженаро.  -  Вытягивают  последние
соки из белого человека.
     - Док, кто будет ответственным за перевод, вы или Джимми?
     - Я.
     - Хорошо. Как только Пит заканчивает речь и передает нам, ее необходимо
перевести и размножить на всех языках и диалектах.
     Доктор Диокаду улыбнулся.
     - Сделаем. Такие люди у меня есть.
     - Договариваясь о выступлениях Акомоло,  убедитесь,  что  вам  известен
наиболее распространенный диалект местности, где ему предстоит выступать.  А
когда он будет говорить, позаботьтесь,  чтобы  рядом  был  переводчик.  Если
вождя не поймут, нет смысла сажать вертолет.
     - Вы говорили о двух вертолетах, - напомнил Дженаро.
     - Мне и нужны два. Один  для  Акомоло,  второй  для  Декко.  Вместе  им
путешествовать ни к чему. Так что, док, вы должн