ок, чтобы достаточно удалиться от эпицентра взрыва... Итак, если не договоримся, то ровно через сорок пять минут мы нажимаем на кнопку и остров прекращает свое qsyeqrbnb`mhe. Это называется разогреть атолл, как говаривали в эпоху ядерного испытания на атолле Бикини. Грустное дело, честно говоря! Думайте что хотите, но осознавать себя сидящим задницей на атомной бомбе не очень весело. Вот вам, пожалуйста, и новая ситуация. Если б я хоть на секунду мог представить, что со мной такое случится! Поспешно пытаюсь ухватиться за малейшую надежду, повторяя про себя, что, наверное, это чья-то чудовищная шутка, фарс! Но мой природный ум уверяет меня в обратном. Параллельно со строительными работами проводились и другие, и обнаруженный на дне труп интенданта в сетке-рабице служит тому доказательством! Ящики, найденные на дне, очевидно, не что иное, как звуковое оборудование, обеспечивающее работу микрофонов, тайно установленных прямо в зале приемов. Вы подумайте только, подводная лодка! Мощь организации "Зет" приведет в трепет кого угодно! Нервозность достигает своего апогея. Все кричат, плачут, умоляют, протестуют, угрожают, сквернословят и выкрикивают: мол, я принц, я королева, я богат, я генерал, а я просто светлость, аристократ или звезда! И никто из них не хочет отправляться к благородным праотцам. Есть такие, кто предлагает немедленно поднять восстание, бороться и не сдаваться, а некоторые советуют вступить в переговоры с противником, обвести врага вокруг пальца, заставить отступить или перековаться в мирных граждан. Слабаки рвутся утопиться, амбициозные -- возвыситься. Одни затягивают "Отче наш", другие грозят кулаком в горизонт, уверяя, что "им это так просто не пройдет!". Каждый за себя и сам по себе в общем бедламе. Но нависшая катастрофа скоро объединяет всех в какофонический хор: протестанты и католики, мусульмане и израелиты (из элиты), буддисты, ученики Конфуция, страдающие за Далай-ламу печенью, запорами, простатитом, литературным поносом, европейцы и вегетарианцы. Нестройный хор империи страха! Паника среди крыс тонущего корабля! Свергнутые со своих тронов через черный ход монархи всех мастей чувствуют себя брошенными, отвергнутыми, бредущими в страшном болоте с задранными штанинами. Конец династиям, господа! Голубая кровь свертывается, как и всякая другая. Если эта проклятая бомба чихнет, сливки вселенной и их услужливые рабы моментально объединятся в форме одного атомного гриба. Я смотрю на Антигону. Уткнувшись лицом в мой смокинг, она дрожит, как птенчик, которому показывают мультфильмы "Том и Джерри". Глория в задумчивости закуривает сигарету -- она обмозговывает свою дальнейшую карьеру спец агента. Я подмигиваю ей и говорю: -- Зато мы теперь знаем, что к чему, а, куколка? Что касается Берю, то он находит момент вполне подходящим, чтобы налить себе большой бокал шампанского. Пьет с шумом спускаемой в унитазе воды, затем громко отделывается от излишнего углекислого газа и так же громко заявляет, как всегда к месту: -- Господа и дамы, похоже, морская прогулка их величеств закончится на облаках! -- Потом радостно улыбается и развивает свою демократическую мысль: -- Хорошо бы, эти облака пролились дождем на Париж! Тогда бы вновь зацвела резеда в садах! Некоторое время голос молчит, давая возможность коллективным страстям во дворце как следует накалиться. Несчастный Окакис хватает микрофон и кричит: -- Но что вы от нас хотите? Снова с треском включается громкоговоритель, и усиленный киловаттами голос изрекает: -- Мы как раз собирались вам это сказать, господин Окакис. Но b`l придется прибыть к нам на борт... В точности следуйте нашим инструкциям. Возьмите лодку в порту и гребите к нам. Пусть вас сопровождает или ваша жена, или кто-либо из ваших детей. Не пытайтесь предпринимать самостоятельных действий, потому что мы будем за вами следить. На вас будет направлен прожектор, а заодно и пулемет. Один неверный шаг -- и мы будем стрелять. -- Да что вам от меня нужно? -- Когда подниметесь к нам на борт, мы обязательно сообщим вам об этом. Немедленно исполняйте то, что я вам сказал. Если все пройдет хорошо и мы будем удовлетворены, бомба взорвана не будет! Все! И динамик с треском отключается. Окакис выпускает из рук микрофон и в отчаянии плюхается в кресло. -- Это ужасно, это безумие! -- стонет он. Я подхожу к нему. -- Сделайте, как они просят. Все хором душевно настаивают на том же: -- Да, да, поезжайте к ним! Сломленный судовладелец поднимается. -- Но они потребовали от меня взять с собой жену или одного из моих детей... -- Он озирается вокруг, глаза безумные. -- Где Экзема? -- У постели вашего сына, -- говорю я быстро. -- Возьмите с собой Антигону! -- Да, отец, -- подхватывает милое дитя, к которому, похоже, вернулась природная энергия, -- я поеду с вами! Окакис глубоко вздыхает и выходит, держась за руку своей дочери. Я следую за ними, подав знак Берю и Глории сделать то же самое. Мне не хочется разговаривать в комнате, поскольку там, возможно, установлены подслушивающие микрофоны. x x x Мы проходим несколько десятков метров в направлении порта. Дойдя до лужайки, я останавливаю свою группу решительным жестом. -- Будем держать совет! -- объявляю я. Окакис смотрит на меня, будто лунатик, неожиданно разбуженный в тот момент, когда он залез на печную трубу. -- Слушайте меня все, -- говорю я. -- Существует вероятность, что история с атомной бомбой сплошной блеф, но надеяться на это было бы избыточным оптимизмом. Я скорее склонен поверить нашим противникам. Более того, подозреваю, что, если вы согласитесь на их требования, вот тут-то они как раз и взорвут остров. -- Почему вы так думаете? -- пугается милая Антигона. -- Сами подумайте! Они же не могут позволить себе роскошь оставить в живых хоть одного свидетеля. Человек, голос которого мы слышали, говорил, что он единственный уцелевший после потопления американской подлодки. И его имя легко вычислить. Опять же, подлодка не иголка в стоге сена -- против нее будут брошены все военно-морские силы мира. Поэтому, чтобы успешно провести операцию, им нужно идти до конца. Выхода нет: нам тоже необходимо идти на риск. Мой план таков: господин Окакис со своей дочерью последует к ним на борт. Я отправлюсь туда же. Глория пожимает плечами. -- Вы разве не слышали? Они же сказали... -- Я буду в воде, -- обрываю я, -- за кормой лодки, на которой поплывет наш хозяин. Когда лодка подойдет к субмарине, спрячусь под днищем. Ну а дальше по обстоятельствам. Я вынимаю из кармана пистолет Глории. -- Хорошо бы защитить его от соленой воды. Для этого мне нужен какой-нибудь непромокаемый пакет... -- Может быть, подойдет плексигласовый чехол от моей подводной кинокамеры? -- предлагает Антигона. -- Было бы замечательно. Она бросается к дому, но я ее останавливаю. -- Антигона, счастье мое, пройдите через кухню и попросите слуг приготовить вам вантузы для прочистки раковин. Принесите все, что найдете. Она одновременно широко открывает глаза и рот, так как вопрос чуть не срывается с ее губ, но воздерживается от интервью и убегает. Мне кажется, мое хладнокровие и решительность немного успокаивают папашу Окакиса. -- Боже мой, ну и приключение! -- вздыхает он. -- Это верно, -- соглашаюсь я, -- но, если нам удастся вырваться, будет что вспомнить в более подходящей обстановке. -- То, что вы задумали, обречено на провал, -- произносит Глория. -- Спасибо за поддержку, -- кланяюсь я. -- Но не стоит каркать заранее! В нашей тупиковой ситуации единственная надежда как раз на невозможное! Толстяк, находившийся в раздумьях в течение некоторого времени, грозно прикрикивает на мою невесту: -- Если Сан-А взялся за дело, то, будьте уверены, проблема решается как положено, мадемуазель Мисс! -- Затем, повернувшись ко мне, спрашивает: -- А Берю чем будет заниматься? -- Сейчас скажу. По моему мнению, организация "Зет" не может запустить свою адскую машину, не имея на острове соучастников. -- Я тоже об этом думал, -- встревает Окакис. Глория качает головой. -- Если бы были соучастники, то зачем понадобилось вызывать господина Окакиса на борт подлодки? Соучастники могли бы вести переговоры непосредственно. Я не могу сдержаться, чтобы не отвесить ей кривую усмешку. -- Что у вас в голове, моя милая? Чему только в ваших шпионских школах учат? Чему угодно, но только не шевелить мозгами! Посудите сами. если бы сообщники как-нибудь проявились, мы бы их схватили и могли нейтрализовать -- нас ведь в любом случае больше! Тогда бы их план был обречен на провал: они не смогли бы взорвать бомбу, да и не стали бы этого делать, когда на острове находятся их люди! Нет, они здорово продумали свои действия, поэтому общаются с нами на расстоянии! -- Сдаюсь, вы правы, Сан-Антонио! -- побеждено признает Глория. И, повернувшись к Окакису, добавляет: -- Я начинаю думать, что вы поступили очень предусмотрительно, когда решили призвать на помощь этого супер-легавого, господин Окакис! Толстяк, которому ничего не досталось от преждевременных комплиментов, решает напомнить о себе. -- Эй, граждане, -- грохочет Его Округлое Величество, -- потом будете лизать друг другу задницы. Я повторяю свой вопрос: что буду делать я, пока ты пойдешь принимать ночные морские ванны? -- Слушай, Толстяк, по-моему, они спланировали свои действия следующим образом: Окакис поднимется на борт, они потребуют выкуп и оставят Антигону в качестве заложницы, пока он не вернется. За это время сообщники покинут остров. Так вот тебе и Глории во что бы то ни стало нужно их задержать. Разделитесь, чтобы выиграть время, и идите по берегу каждый в свою сторону. Если заметите причаленную в скалах лодку, спрячьтесь и ждите, пока они не придут Обязательно возьмите с собой оружие Если лодок не обнаружите, срочно возвращайтесь в порт, поскольку они наверняка воспользуются теми лодками, что причалены здесь Все qmn? -- На все сто! -- потирая руки, заявляет счастливый Берю. -- Наконец-то хоть какое-то действие! Я вам откровенно скажу если кто из них попадется мне в руки, то потом долго будет мучиться зубной болью! -- Начинайте сейчас же! Но сначала потихоньку возьмите оружие, чтобы не спугнуть сообщников И вперед, за дело! -- Слушаюсь, патрон! -- клоунски вытягивает руки по швам Глория Окакис шепчет -- Если вы вдруг увидите мою жену, скажите, пусть она не беспокоится! -- Это я уж точно исполню! -- обещает моя псевдоневеста и подмигивает мне, как гирлянда на рождественской елке Глава 18 Как сказал один могучий (боком входит в дверь) поэт, и я того же мнения, неотвратимость страшной опасности представляет для человека что-то типа освобождения. Когда он перед лицом неминуемой угрозы, то легко переступает порог мелких мещанских проблем. (Я философствую специально для читателей, автоматически водящих пальцем по строчкам, чтобы возбудить иной раз их второе "я", спрятанное в подсознании, -- иногда и мне самому удается возбудиться.) Раздеваюсь до трусов и лезу в воду. Пластмассовую коробочку с артиллерией заворачиваю в свою рубашку и привязываю длинной веревкой, обмотав ее вокруг талии. Антигона принесла мне три вантуза для пробивания засоров сортиров и ванн, и я их затыкаю за импровизированный пояс, как ручные гранаты. Мы специально выбираем лодку побольше, чтобы мне было легче спрятаться за кормой. Окакис и дочь гребут по очереди. Я держусь за протянутый за бортом спасательный фал. Расслабляюсь, и мне даже нравится, меня как будто катают по теплой воде. Перестав чувствовать приятное скольжение воды о свое туловище, быстро соображаю, что мы прибыли к месту назначения, и ныряю под киль. Почему-то в голове опять проносится что-то типа "десять футов под килем...". Я высовываю нос из темной воды и пытаюсь разглядеть происходящее. Чей-то голос кричит: -- Держите веревочный трап! Потом слышится "шлеп", сопровождаемый "бам!", -- трап ударяется о борт субмарины. -- Привяжите лодку к трапу! Теперь вначале девушка, давайте руку, мадемуазель! Антигона и папаша по очереди покидают шлюпку, которая, сбросив груз, дает мне чувствительный удар по кумполу. Слышу глухой стук каблуков по металлическому корпусу подлодки. А вокруг все море освещено. Ребята-подводники направили прожектора во все стороны, чтобы избежать неожиданных сюрпризов. К счастью, освещенное поле начинается лишь метрах в десяти от корпуса, поэтому покатые бока субмарины остаются в полной темноте. Это как раз то, что доктор прописал. Мой внутренний голос принимается бормотать старую песню: "Малыш Сан- Антонио, когда человек обладает репутацией, как у тебя, нужно доказать, что ты ее достоин! Теперь валяй беги, плыви, летай, но отомсти!" Вот так, под увещевания внутреннего голоса, я ныряю как можно тише и плыву к корме. Собственно, что такое подводная лодка? Плавучая гигантская цистерна с мазутом и небольшим ограждением рядом с рубкой. Таким образом, я оказываюсь у подножия полукруглой скользкой массы металла, на которую можно забраться только в том случае, если у вас и папа и мама были улитками. Но Сан-Антонио, который все знает, все умеет, все предвидит и все может решить, прихватил с собой вантузы для прочистки ванн и унитазов. Я жду и прислушиваюсь. С левого борта доносятся голоса. Тогда я решаю идти на абордаж с правого борта. Мне нужно подняться лишь на трехметровую высоту, но, ребята, это же абсолютно гладкий металл -- не за что ухватиться! Я вытаскиваю из-за пояса вантуз и, максимально поднявшись из воды, насаживаю его на борт субмарины. Тяну вниз -- держится. Тяну сильнее и вместе с вантузом соскальзываю в воду. Незадача! Но не надо отчаиваться и сходить с ума! Как сказал поэт, даже самые отчаянные коты ходят не спеша! Мне кажется, этим котом -- пардон, поэтом -- был Жак Превер. Поскольку одного вантуза недостаточно, я решаю поставить все три на максимальную высоту. К счастью, мелкая волна постоянно шлепает о корпус подлодки и мои действия в плане децибелов проходят практически бесшумно. Я выскакиваю из воды и пришлепываю вантуз на высоте примерно метр шестьдесят два от ватерлинии. Беру второй, и мне удается насадить его рядом с предыдущим с первой же попытки. То же и с третьим, господа. И вот над моей головой живописная группа из трех дубин (с вами было бы больше!), составленных вместе. Теперь предстоит самое сложное. Развязываю веревку, которая у меня вокруг талии (и какой талии!), придерживая рубашку, где замотан пистолет, дабы случайно не уронить его в воду. С большим трудом, еле-еле, одной рукой, помогая себе зубами, сооружаю скользящий до ужаса узел, в то время как другой рукой судорожно сжимаю коробку с пистолетом. Набрасываю лассо на рукоятки вантузов -- мимо! С третьей попытки удается, как у настоящих волевых спортсменов. Все три рукоятки в петле. Теперь осторожно тяну за веревку, и узел затягивается. Наконец, когда все три ручки стянуты намертво вместе, я повисаю на веревке всем весом -- вантузы держат! Завязываю рубашку вокруг шеи, откинув узел с пистолетом за спину. Начинаю медленный (но верный) подъем. Когда руки достигают уровня вантузов, я с ужасом понимаю, что мне лезть вверх еще больше метра. Черт, что же делать? Думай, Сан-А, думай как следует! Я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу и нахожу решение. Не сомневайтесь в своем Сан-А, курочки мои! Как Зорро, он всегда найдет выход из любого положения. Держась одной рукой, другой отрываю самый широкий вантуз. Главное, чтоб два оставшихся выдержали! Прижимаюсь грудью к корпусу субмарины, становлюсь моллюском -- каждая клетка (моей грудной клетки и ниже) буквально присасывается к гладкой металлической поверхности. Подтягиваюсь медленно-медленно, иначе сорвусь -- и начинай все сначала! Вантузы держат. Я вам честно скажу, понадобится двенадцать тысяч двести тридцать три года, согласно приблизительным подсчетам и теории вероятностей, чтобы кто-то другой повторил с успехом мой, скажем скромно, героический поступок. Левой рукой я удерживаюсь на уровне рукояток вантузов, а правой пришлепываю освободившийся вантуз на пятьдесят сантиметров выше. Вы ухватываете демонстрацию силы воли? Теперь медленно и очень осторожно, держась за веревку, подтягиваю ноги вверх по корпусу лодки так, чтобы голова оказалась внизу. Вам ясно? Должно быть, ясно, поскольку все молчат... Если не верите, пойдите к пожарным и попросите исполнить то же самое, увидите, что они вам ответят! А ведь пожарные -- люди тренированные, да и во время работы у них всегда где-нибудь что- нибудь горит, правда? Вот только коробка с пистолетом усложняет slnonlp`whrek|m{i трюк, поскольку свисает с шеи вниз, пытаясь отделить шею от туловища. Завершаю полуоборот -- фу-у-у! Теперь двумя ногами захватываю рукоятку верхнего вантуза... Не надо хрюкать -- все, что я говорю, чистая правда! Если среди вас есть скептики, то я им пришлю антисептики, за свой счет! Так, ну ладно. Значит, ногами я сжал рукоятку. Одной рукой внизу я удерживаюсь за одну из нижних рукояток вантуза, а другой резко отрываю третий, стоящий рядом. Я как слизняк, моя кожа становится клейкой. Поскольку достаточно одного вантуза, чтобы удерживаться на корпусе лодки, то я хватаю третий. Это вы поняли, ага? На мостике идут жесткие переговоры, но мне и в голову не приходит прислушаться, о чем речь. Даже мой слух прилип к железному туловищу субмарины, клянусь! Прилепляю третий вантуз выше первого. Потом, удерживаясь ногами за второй, отрываю первый и шлепаю его еще выше, то есть над третьим. Если вам трудно следить за происходящим, нарисуйте схему. Теперь надо убрать ноги со второго, если я, конечно, хочу продолжить восхождение. Вы, наверное, знаете из газет или видели по телику, что французы прирожденные скалолазы, но лазят не только на скалы... Так вот, я зубами отрываю вантуз номер один (думаю, правда вам нужно сделать схему, иначе недолго и спятить. Или же идите в следующую главу -- я сейчас подойду). Теперь освободившейся рукой хватаюсь за вантуз номер два (см. схему) и приляпываю его выше двух предыдущих, здесь ясно? И так я повторяю операцию, маневрируя вантузами, пока, пятясь, не достигаю палубного ограждения. Хватаюсь за него ногами. Слава богу, есть! Дополз! Только бы меня не заметил какой-нибудь хорек! Но прожектора, направленные на воду, служат прекрасным экраном. То есть людям из команды абсолютно не видно, что творится у них под носом, если объект не попадает в мощные пучки света. Теперь надо передохнуть секунд тридцать пять, так как чувствую себя немного уставшим, я бы сказал вывороченным наизнанку, будто вантузами. Все-таки около десяти минут пришлось висеть вверх тормашками, поэтому кровь стучит у меня в висках и вижу как в тумане. Вперед, Сан-А! Еще усилие! Время работает не на тебя! К сожалению... Усилием воли привожу себя в порядок, а заодно становлюсь на ноги. Я на мостике за рубкой. Пот струями бежит по телу. Грудь и живот жжет от долгого ползания по металлу. Развязываю узел рубашки и беру из плексигласовой коробочки пушку Глории. Контакт руки с рукояткой пистолета придает силы, уверенности. И вот я чувствую себя суперменом до корней волос и кончиков ногтей! Прижимаюсь к рубке подлодки. Теперь голоса становятся различимы, совсем близко. -- У нас список всех банков мира, где у вас открыты счета, господин Окакис... Вы привезете нам все свои чековые книжки и подпишете чеки прямо у нас на глазах. Кроме того, есть секретный счет в "Дугластер дженерал бэнк компани". Похоже, на нем не менее двух миллиардов. Нам нужно банковское поручение на снятие всех денег со счета. Также мы знаем, что у собравшихся здесь дам имеются драгоценности, которым нет цены. Я уж не говорю о вашей жене, мадам Окакис, у которой огромная диадема со знаменитым бриллиантом. Нам нужны все драгоценности. Соберите их со всех! Вы все поняли, господин Окакис? -- Да, -- заплетающимся языком произносит владелец несметных богатств. -- Мы даем вам один час, чтобы вы смогли привезти нам все q~d`, но ни минутой больше, вы поняли? -- Как вы мне докажете, что, если я исполню ваше приказание, вы не взорвете остров? -- спрашивает Окакис. Ответ короткий, сухой и хлесткий. -- Никак! Но для вас это последний шанс. Плывите на берег, мы оставляем вашу дочь у себя до вашего возвращения. -- Потом все тот же голос продолжает: -- Помогите господину Окакису спуститься в лодку. Вот ведь как все повернулось! Ограбление века, друзья мои! Если им все сойдет с рук, то они заграбастают не меньше пятидесяти миллиардов. Рядом с этим делом ограбления банков, захват заложников с целью выкупа, налеты на казино -- просто семечки! Я жду еще некоторое время, затем крадусь дальше по площадке рядом с рубкой. Моему взору открывается весь мостик. На нем четверо мужчин и Антигона. Один из них курит, сидя позади треножника крупнокалиберного пулемета, нацеленного на берег. Второй помогает Окакису спуститься в шлюпку, удерживая веревочный трап. Еще двое стоят в стороне и разговаривают. Прячусь за выступ рубки и размышляю. Теперь, когда я уже на поле боя, что же мне предпринять? Вернее, что я могу предпринять? На борту лодки целая команда. Если поднимется тревога, они или прибегут на помощь с оружием, или в крайнем случае погрузятся под воду. Нельзя вести войну в одиночку. Один в поле не воин. До меня доносится звук ударов весел Ока-киса о воду. -- Садитесь, мадемуазель! -- произносит чей-то голос. -- Нет, спасибо. Не могли бы вы показать мне устройство подводной лодки? Я первый раз в жизни поднялась на борт субмарины. Спокойный голос Антигоны льется мне на сердце, как чудесный бальзам. Ах, смелая и честная девочка! Она ведь специально для меня это делает. Старается увести с палубы как можно больше людей. -- Что скажешь, Билли? -- говорит один. -- Не можем же мы отказать красивой девушке, -- смеется второй. -- Иди вместе со Стивом, но смотрите, чтоб она ничего не трогала! Затем я вижу три тени, поднимающиеся по железной лестнице на купол рубки. Они скрываются в люке. Так-то лучше! Чувствую себя как-то бодрей. Выбор падает на того, что стоит, опершись на ограждение. Быстро, но тщательно прицеливаюсь и стреляю в тыкву. Нужно быть экономным, поскольку у меня всего шесть патронов. Раздается что- то типа "чпок" -- даже трудно отличить от плеска волн, бьющих о борт. Малый дергается и оседает, руки зацепились за ограждение. Туловище еще удерживается, но голова уже повисла. Это означает: "Пишите письма!" Проходит несколько секунд. Затем обеспокоенный голос пулеметчика окликает: -- Эй, Джо! Что там с тобой? Тебя тошнит? Вместо ответа названный Джо опрокидывается на спину. Второй плюет на пулемет и бросается к нему. Я срезаю его на лету еще до того, как он достигает своего товарища, замечательным выстрелом прямо в сердце. Пулеметчик по инерции делает еще шаг и валится прямо на безжизненное тело первого. "Итого два!" -- считаю я про себя, так как всегда был очень силен в математике. Подбегаю к разлегшимся господам и спихиваю их в воду. Плюх! И плюх! Даже если они не совсем мертвы, то из собственного недавнего опыта прекрасно понимаю: им ни за что не забраться на борт. Так, что теперь? Провожу инвентаризацию. Четыре пули в магазине пистолета и целый пулемет -- это придает энтузиазма. Откровенно говоря, использование моей пушки предпочтительнее, поскольку пистолет с глушителем. Жаль, я не встретил пулеметчика приемом дзюдо -- сэкономил бы пулю. Нужно иной раз сдерживать свои рефлексы! А то видишь, как что-то движется, и тут же стреляешь -- истинно человеческая реакция! Я повторяю про себя: нужно экономить, поскольку если и дальше так пойдет, то у меня скоро ничего не останется -- что тогда делать? Но мне в котелок приходит другая мысль. Бросаюсь к прожекторам, направленным на переднюю палубу, и разворачиваю их на девяносто градусов (повернул бы и на все сто, но, боюсь, они закипят). Направляю их на купол рубки. Хитро придумано, а? Теперь ребята, если вылезут из люка, получат порядка пятисот киловатт прямо по шарам, так что не сумеют узнать и свою маму с расстояния тридцати миллиметров. Теперь остается только ждать. Опять ждать, все время ждать! Ждать, чтоб победить или умереть! У меня есть неоспоримое преимущество: чтобы подняться из подлодки на палубу, имеется только один путь -- через люк рубки. Но, с другой стороны, эти сукины дети могут запросто нырнуть на сотню метров в глубину. Время идет, но я его как бы не ощущаю. Может быть, прошли и все десять минут, но могу ошибиться. А в общем-то, какая разница? Ладно, скажу -- жду десять минут! Кто-то вылезает из люка по пояс. Один из тех, кто сопровождал Антигону. Приняв пучок слепящего света в глаза, он закрывает лицо рукой. -- Джо, черт возьми! -- вскрикивает он. -- Какого дьявола не следишь за прожекторами! Я зажимаю нос двумя пальцами и произношу чисто по-американски: "О'кей!" Но вместо того чтобы идти к прожектору, поднимаюсь по узким прутьям лестницы рубки. Парень так никогда и не узнает, от кого получил удар по кумполу. Он вываливается из люка и падает к подножию рубки как мешок. В это время из люка показывается вторая рожа и спрашивает, прикрыв ладонью глаза: -- Что с тобой, Бурк? Моя рука хватает его глотку. Крикнуть он не может. Резко выдергиваю его из отверстия люка и бросаю на палубу. Но парень цепкий как кошка. Он приземляется на четыре лапы и поднимает голову. Теперь мне свет бьет по шарам. Я прыгаю вниз. Получается занимательный обмен ударами. Ты -- мне, я -- тебе! Удар головой, удар кулаком, коленом, ногой -- и так без конца! Удар -- удар! Бам -- бам! Принимаю -- отдаю! Откладываю на зиму, раздаю бедным в квартале! Промах, попадание, опять попадание! Как в кино! Парень не очень крупный, но удары крепкие, видно, насмотрелся голливудских боевиков... Его кулак ходит, как поршень паровоза. Я сжимаю зубы, кулаки, все остальное. Надоедает, в конце концов! Пора кончать! Он желает уложить меня спать крюком справа, но черта с два! Я прерываю свалку. Два шага назад -- и уже пушка в руке. Я ему ее показываю. Он не удивляется, просто с удовольствием поднимает руки вверх, без приказания! -- Повернись-ка спиной! Он слушается. Я урезониваю его рукояткой сверху. Все, сцена закончена -- он валится как подкошенный. У меня с детства привычка убирать за собой мусор, словом, nqr`bkr| место чистым, как было до того, как я пришел. Короче, надо прибрать! Парень, которого я угостил у люка, готов, у него сломаны шейные позвонки. Отправляю его в воду. В принципе, я не обижусь, если кто-то из команды останется в живых, будет с кем поговорить! Я тащу последнего драчливого оппонента к ограждению на корме, где мне удалось осилить восхождение на борт, веревкой обматываю ему руки и привязываю к стойке перил крестом. Продолжаю наблюдать за входным люком наверху рубки, не появится ли из норы новая дичь. Но наступает минута затишья. Тогда я отвешиваю пару оплеух своему спарринг-партнеру по боксу, чтобы привести в чувство. Изо рта стекает кровь, он дергается, стонет, вздыхает и открывает один глаз. -- Можешь говорить, чемпион? -- спрашиваю я его. -- Мне нужно кое-что узнать. Одновременно обыскиваю его карманы. Вынимаю нож, спички, сигареты, доллары. Прижимаю к его животу лезвие ножа, постепенно усиливая давление. Нож острый, и стоит лишь нажать... Я готов идти до конца, вы меня знаете! -- Сколько вас на борту? Впечатление, будто лезвие вошло в его живот наполовину. Если быстро не ответит, то получит право на бесплатное харакири, братец мой. Это нехорошо, я знаю, но что мне остается? -- Отвечай, сколько человек в команде? -- Семь! Быстрый подсчет в голове блистательного комиссара Сан- Антонио: трое в воде, один связан, лежит передо мной -- остается, стало быть, нейтрализовать троих, мой генерал! -- Как зовут этих троих? Назови только имена -- мне достаточно! Мой палец так и пляшет на рукоятке ножа. Не знаю, может, я ошибаюсь, но у меня впечатление, будто лезвие уже находится в животе моего партнера по переговорам. -- Рой! -- стонет жертва профессионального бокса. -- Еще? -- Флойд и Чарли. -- О'кей! Я отвожу нож от его живота. Нет, лезвие не совершило круиз в его внутренностях. Может, оно, конечно, вообще затупилось, заржавело после долгого плавания в такой сырости. А может, у парня пресс такой... Иду к рубке. Неслышно поднимаюсь по лестнице. Нагибаюсь и смотрю в люк. Внизу камера перископа, горит свет. Но никого не видно. -- Эй, Чарли! -- кричу я, как вылитый американец. -- Сюда быстро! Убираюсь из люка и прячусь сбоку рубки. Слышен звук шагов по металлической лестнице. Появляется Чарли. Но перед тем как вылезти из люка, он получает капитальный удар рукояткой пистолета по основанию черепа. Такой удар способен забросить его гланды в область мочевого пузыря. Его руки разжимаются, и он падает камнем, как на дно колодца. Металл, он вообще резонирует, поэтому раздается страшный грохот. Буквально тут же появляется тип и склоняется над безжизненным Чарли. -- В чем дело, парень? -- слышен голос того, кто сопровождал Антигону. -- У Чарли, видно, закружилась голова или он поскользнулся. Никогда не видел большего кретина. Он, похоже, здорово треснулся, -- комментирует то ли Рой, то ли Флойд. Слушая их разговор, я повторяю про себя: "Их всего двое!" У меня страшное желание продырявить шестого, но тогда седьмой будет настороже, а у него в руках Антигона! -- Как думаешь, что с ним делать. Рой? -- спрашивает наклонившийся парень. Но тут он, видно, почувствовал мой взгляд (еще бы не почувствовал, если своим взглядом я прожигаю сердца девушек насквозь!), потому что быстро поднимает голову. Ну как здесь удержишься -- я стреляю! Пуля прошивает его сверху донизу. Входит в шею, а выходит через анус, что, признайтесь, бывает редко! -- Подожди-ка, -- отвечает Рой, которого я до сих пор не вижу, -- я принесу виски! Так, теперь нельзя терять ни секунды Я шагаю в купол и слетаю внутрь по железной лестнице. Приземляюсь в помещении рядом с перископом. И в этот момент входит Рой Антигона рядом с ним В одной руке у него револьвер, в другой -- бутылка виски. От неожиданности он подскакивает, успевает посмотреть на меня, на два трупа на полу, затем на мой пистолет и, смешав все мысли воедино, умирает, не успев, однако, проанализировать ситуацию до конца, поскольку мой пистолет делает "чпок!" -- прямо в глаз! Будто солнцезащитный монокль! Я подбрасываю пистолет Глории в руке -- Даже еще патроны остались! Клянусь, Антигона, я могу заменить целый армейский корпус в состоянии полной боевой готовности! Глава последняя. (Поскольку нельзя же, в конце концов, злоупотреблять вашим терпением!) Коллекционеры бывают разные. Я, например, люблю коллекционировать обалдевшие рожи... В данном случае я имею в виду физиономию высокочтимого Окакиса, когда он возвращается на подводную лодку. Поэма, а не физиономия, сказал бы поэт. Выражение испуга, недоверия, недоумения, очумения, полного обалдения! Лицо вытягивается, покрывается пятнами, комкается, когда он поднимает голову и видит меня у веревочной лестницы. При этом я держу его дочь за талию! -- Работа выполнена, господин Окакис, -- говорю я весело. Ох бедный, как я ему не завидую! У него в руке мешок, битком набитый ценностями Брабанса и Пропана, Хреншира и сырной империи Гауда -- словом, отовсюду. Наваленные друг на друга бриллианты, золотые цепи, диадемы, изумруды, сапфиры, огромные жемчужные колье в виде лестниц и прочее -- все это повергло бы в умопомешательство самых богатых ювелиров мира! А еще чековые книжки послушного миллиардера размером с телефонную книгу, сертификаты казначейства, облигации, дорожные чеки, пенсионные книжки и дворянские грамоты всех приглашенных. Не мешок, а рог изобилия, ни дать ни взять. Он собрал все! Когда шкура в опасности, то шутки в сторону -- материальные ценности теряют цену и ими уже не дорожат! Он очень старался, мой грек, чтобы задобрить организацию "Зет". Окакис, возможно, добрался бы даже до золотых зубов своих слуг, чтоб мешок выглядел солидней. Если бы ему дали на час больше, он бы и картины со стен поснимал. -- Вы... Вы... -- лепечет миллиардер. -- Да-да! -- отвечаю я. -- Все вошло в свое русло, господин Окакис. Злые наказаны, а добрые продолжают цеплять друг на друга медали. Пока Антигона вводит отца в курс моих геройских действий, я иду за своим пленником. -- А теперь, -- говорю я парню, -- ты поедешь с нами. На твердой земле, дорогой мой, мы в спокойной обстановке не спеша onankr`el. В этот момент до нас доносятся звуки выстрелов. Уж не голос ли Берю я там слышу? Вообще-то с такой частотой может стрелять только Толстяк. Будто освежитель воздуха для сортира. И самое интересное, он будет при этом сохранять твердость памяти и трезвость ума. -- Эй, слышишь, -- говорю я последнему члену организации "Зет", -- дело сделано -- и так все понятно! Садись на весла и греби проворнее, я спешу в постель, немного вздремнуть, а то день был что-то очень насыщенным. x x x По дороге я задаю ему ряд вопросов. Когда малью узнает, с кем имеет дело, то спешит проявить готовность к сотрудничеству с полицией. -- По поводу атомной бомбы -- это что, правда? -- спрашиваю я. Он кивает, однако тут же пытается оправдаться: -- Но я не хотел! Я работал с ребятами, но я не хотел. -- Конечно, мой хороший. Когда других укокошили, то можно спокойно все сваливать на них! В таких случаях все так говорят! -- Но это правда! Вот, пожалуйста, доказательство: я написал письмо в Госдепартамент США, предупредил, что готовится нападение! Но я не мог сделать больше, чем сделал, иначе выдал бы ребят! Окакис оживает. -- Значит, написали вы? -- Ты написал письмо на бланке посольства Штатов в Кито. Где ты его достал? -- спрашиваю я. -- Очень просто! Я пришел завизировать одну бумажку, а когда секретарь вышел, свистнул бланк. Мне показалось, так будет серьезней. -- Ну хорошо, все это ты расскажешь потом перед присяжными. Они, может, примут во внимание твое чистосердечное раскаяние. Послушай, а ты, наверное, и профессора В. Кюветта отговаривал приехать? Он гребет что есть силы. -- Не знаю такого... -- Зачем вы пытались похитить с яхты мисс Виктис? Он опускает голову. -- Ребята узнали, что какой-то секретный агент едет на Кокпинок. Подозрение пало на нее, поскольку до нас дошла информация о том, что настоящая мисс Виктис уже долгие годы содержится в психиатрической клинике. Тогда они решили захватить девушку, чтобы порасспросить. Я-то прекрасно понимал, почему она оказалась среди гостей, но, если бы предупредил остальных, они бы меня убили! -- Ящики на дне океана, что в них было? -- Радиоаппаратура для установления связи с дворцом. Необходимо было поставить передатчик и микрофон в последний момент, поскольку если бы их обнаружили, то лопнула бы вся затея! -- Видишь, парень, -- заключаю я, -- в мире так устроено: самые опасные -- это такие люди, как ты, которые не осмеливаются идти до конца, полубандиты, фальшивые гангстеры, словом, трусы! Если б ты действительно хотел предотвратить преступление, мог бы шепнуть кому надо -- у тебя было достаточно времени! А вместо этого ты делаешь жест, чтоб успокоить совесть, а затем следуешь за другими. А дело-то накрылось! Но он не отвечает -- он гребет! x x x Огромная толпа народа (если так можно сказать о королях и королевах) собралась на причале. Они напряжены и молчаливы. Картина удручающая -- будто жители рыбацкой деревни в глубоком трауре вышли на берег встречать шаланды после шторма. -- О, их там много, -- слышится голос экс-псевдоневесты Глории. Но тут оральный орган Толстяка перекрывает все остальные шумы. -- Это ты, Сан-А? -- Да, Ваше Величество, я. -- Я же говорил вам, банда идиотов! -- разносится над морем обращение Берю к монаршим особам. -- Скромнее будь, Толстяк, ты разговариваешь с королями! -- Да ладно! Скажи лучше, как все было? -- не унимается Берю. -- Как в тире! Из семи человек шесть убиты, один попал в рабство. -- У, черт, побил меня! -- гудит Толстяк. Мы причаливаем. Я помогаю Антигоне сойти на берег, затем выпрыгиваю сам. -- Что ты имеешь в виду, как это я тебя побил? -- Иди посмотри! -- Минутку! -- говорю я и обращаюсь к Глории: -- Вы у нас самая способная, присмотрите за пленником! Затем поворачиваюсь и иду за Толстяком. -- Ты предвидел точно, Сан-А! Угадал по всем параметрам. Эти канальи запрятали в скалах моторную лодку. Мы с Глорией обнаружили ее практически сразу и спрятались рядом с пушками наготове. И действительно, через некоторое время смотрим -- бегут четверо! Эх, жаль, ты меня не видел! -- Не видел, но зато слышал! Ты их уложил? -- Всех четверых! Девица даже не успела сообразить, что да как, а они уже грызли кораллы. -- И кто они? Тут Толстяк улыбается во всю ширь своего, так сказать, лица. -- Трое -- слуги Окакиса, но четвертый... Клянусь, тебя сейчас хватит удар! -- Да нет, старик, я же догадался еще раньше, что это профессор В. Кюветт! -- Ну, ты... Да-а! Ну ты даешь, Сан-А! Ты настоящий сфинкс! Как ты узнал? -- Внутренний голос, Толстяк, -- он у меня всегда на работе! Стоит только почесать за ухом, и он начинает мне рассказывать, кто, как и почему! Сохраним свой престиж перед подчиненными. Конечно, я не знал, что В. Кюветт замешан в дело, пока гребец-пленник не сказал мне, что он не знает такого. Сомнительно, чтобы среди всей этой честной компании нашелся еще один доброхот, влюбленный в науку настолько, что ради убедительности аргумента укокошил секретаршу ученого. -- Ты, конечно, здорово мудер, -- говорит Толстяк, -- но я тем не менее хочу рассказать тебе кое-что о профессоре... -- У меня уже слюнки текут, Берю! -- Перед тем как отдать концы, он мне покаялся. Он сказал, это все придумала его помощница. Его лишь принуждали. А у него не было денег. Однажды к нему пришли ребята из организации "Зет" и спросили, сможет ли он пустить в ход старую атомную бомбу. Они ему пообещали зубной протез из чистого золота. -- И он согласился? -- Да. Но старушка-секретарша, прознав об этом, очень nqepw`k`, тогда... -- Неплохо! Я имею в виду историю с угрозами. Убийца попал под защиту полиции сразу после того, как совершил злодеяние. -- И представляешь, ему даже удалось получить в охранники элитного полицейского для путешествия. А ведь он знал, подлец, что остров взлетит на воздух. И вот мы приходим на место отстрела дичи Берю. Толстяк тычет пальцем в четыре распростертых тела, освещенных яркой луной. -- Твоих шестеро да плюс четыре, итого десять, -- вздыхает он. -- Даже поверить не могу, что вся эта бойня произошла посреди Тихого океана! Тихого, понимаешь? Заключение Служба радио Кокпинока смогла передать SOS с передатчика подводной лодки, и, представьте себе, над островом тут же нависла целая эскадрилья самолетов самых разных видов и типов. Они прилетели за своими монархами, чтобы увезти тех домой, подальше от подобных увеселений. Торжество Окакиса длилось всего один день, но какой день! Развлечение так развлечение! Помните, об этом писали все газеты! Ах, вы не помните? А это все оттого, что вы не читаете газет на отдыхе! Несчастный судовладелец оплакивает теперь свою жену, чей труп нашли почти сразу. Он считает (кстати, и полиция тоже), что кто- то из банды столкнул ее в пропасть. Оставим его утешаться своими иллюзиями. Как сказал один поэт, тоже знаменитый, -- есть мертвые, которых бессмысленно убивать дважды! Да, знаете новость? Все монархи, принимавшие участие в торжествах на Кокпиноке, недавно прислали мне свои национальные награды в знак благодарности за исключительные заслуги, которые я оказал их народам! Представляете? Я хотел спрятать все эти побрякушки в шкаф для инструмента в сортире, чтобы мучающиеся запорами могли по ходу дела ознакомиться, но моя матушка Фелиция настоятельно просила меня оказать честь государственным орденам. Она говорит, если у меня будут когда-нибудь дети, они обрадуются, найдя их среди моих старых вещей. Она, наверное, как всегда, права. Сегодня мы ждем чету Берюрье к обеду. Если такие расследования не обмывать по всем правилам, то лучше сменить профессию и уйти куда-нибудь в сельское хозяйство или культуру... Вот, кстати, и они, уже звонят в калитку. И одновременно раздается звонок телефона. Пока маман идет открывать дверь, я снимаю трубку. Приятный голос звучит у меня в ушах и достает до моих самых сокровенных глубин. Голос сладкой Антигоны! Одним словом, чистый мед! -- Я в Париже, -- говорит она, -- только что приехала. Что вы делаете сегодня вечером? Как вы думаете, что я могу делать сегодня вечером, если моя маленькая греческая богиня сама напрашивается на свидание? Так что же я делаю сегодня вечером? Вы ведь меня знаете, правда? Ну, раз вы меня знаете, сами догадайтесь!