- Чтоб заморить червяка. - А что говорят ваши товарищи? - Ничего не говорят... Когда насмотришься всякого, неохота судачить. Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила: - Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости? - Я, возможно, задержусь. - Не страшно. Не все ли равно, где болтаться? К толстухе возвратилось хорошее настроение. На лице промелькнула по-детски наивная улыбка. - А сигареты у вас не найдется? Мегрэ показал на трубку. - Тогда щепотку табаку... Если нечего курить, я жую табак. Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим на носилках, и двумя сестрами. На четвертом этаже он столкнулся со старшей сестрой, как раз выходившей из палаты. - Вы же знаете, где лежит Келлер... Я скоро приду: вызывают в операционную... Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали. Держа шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и увидел наконец его лицо, кое-где заклеенное пластырем. Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию. Лицо - землистое, с заострившимися чертами. Губы - тонкие, бледные. Мегрэ невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного. Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на него, и это был взгляд человека, находящегося в полном сознании. Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать - он не знал. Возле кровати стоял стул, и он опустился на него. - Вам лучше? - наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был уверен, что слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и поняты. Но глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие. - Вы меня слышите, доктор Келлер? Так начался длительный и малоуспешный поединок. ГЛАВА V Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Впрочем, он почти никогда не обсуждал их даже со своими ближайшими помощниками и ограничивался только тем, что давал им указания. Таков уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых он еще накануне не подозревал. "Что вы думаете об этом, Мегрэ?" - зачастую спрашивал его судебный следователь после выезда на место происшествия или же по ходу выяснения фактов. Ответ был всегда один: "Ничего не думаю, господин следователь". А однажды кто-то заметил: "Не думает, а вникает". В известной степени это было действительно так, ибо комиссар придавал слишком большое значение каждому высказанному слову и поэтому предпочитал помалкивать. Но на сей раз все получилось иначе, во всяком случае, в отношении госпожи Мегрэ - возможно, потому, что благодаря сестре, жившей в Мюлузе, она существенно помогла мужу. Усаживаясь за обеденный стол, Мегрэ сообщил жене: - Сегодня я познакомился с Келлером... Госпожа Мегрэ была поражена. И не только тому, что он сам заговорил о Келлере. Ее поразил прежде всего веселый тон мужа. Может быть, "веселый" и не то слово, но как бы то ни было, выражение глаз и бодрый тон комиссара свидетельствовали об отличном настроении. Газеты на этот раз не докучали Мегрэ, а помощник прокурора и судья оставили его в покое... Что им до какого-то бродяги, которого пристукнули под мостом, потом бросили в Сену, но он чудом спасся, а теперь профессор Маньен не перестает удивляться его живучести! Хм... ну и что? Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы, ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если не считать толстой Леа да еще двух-трех бродяг. И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени, словно речь шла о драме, взволновавшей всю Францию. - Он пришел в сознание? - спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть острое любопытство. - И да, и нет. Он не произнес ни звука... Только смотрел на меня... Но я убежден, что он все понял, о чем я ему говорил... Старшая сестра придерживается иного мнения: она считает, что сознание больного притуплено лекарствами и что он примерно в таком состоянии, в каком бывает боксер, приходящий в себя после нокаута... Мегрэ принялся за еду, глядя в окно и прислушиваясь к щебету птиц. - Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул. Потом на лице его вдруг промелькнула насмешливая улыбка - улыбка, которую он, казалось, адресовал себе самому. - Не могу сказать ничего определенного... Мне очень трудно передать свое впечатление... ...Редко в своей жизни он бывал так озадачен и вместе с тем так заинтересован расследованием дела. Кстати говоря, сама встреча происходила в крайне неблагоприятной обстановке - прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а другие сидели или стояли у окна. Некоторым было очень плохо. Все время раздавались звонки, по палате взад и вперед сновала медицинская сестра, наклоняясь то над одним, то над другим. Почти все больные с нескрываемым любопытством разглядывали комиссара, сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам. К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным видом поглядывала на них обоих. - Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, - просила она Мегрэ. - Его нельзя утомлять... Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом: - Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы помните, что с вами случилось в понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари? Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку. - Вы спали, когда на вас было совершено нападение? Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его. Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться: - Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло... Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены... При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония. - Вам трудно говорить? Он даже и не пытался ответить ему хотя бы кивком головы или движением ресниц. - Вы понимаете, что вам говорят? Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер не только понимал смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации. - Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии других больных?.. - И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил: - Я бы с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению, связано со сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета. Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а убийцей или подозреваемым лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы - увы! - по смете ничего не предусмотрено. - Я буду вынужден вызвать сюда вашу жену: необходимо, чтобы она вас официально опознала... Эта встреча будет вам неприятна? Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице - ни гримасы, ни улыбки. - Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же? Больной промолчал, и Мегрэ, воспользовавшись этим, решил немножко передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался в палате, насквозь пропитанной больничными запахами. - Можно от вас позвонить? - спросил он у старшей сестры. - Вы еще долго собираетесь его мучить? - Его должна опознать жена... На это уйдет всего несколько минут. Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас же приехать. Мегрэ распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и стал расхаживать по коридору. Вскоре к нему подошел профессор Маньен. Они остановились у окна, выходившего во двор. - Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? - спросил Мегрэ. - Вполне возможно... Я только что осматривал его, и мне думается, он понимает все, что происходит вокруг... Но, как врач, я не могу еще дать точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться и должны на все давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего мы продвигаемся ощупью... Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня... - Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно? - Не только трудно, но просто невозможно. Больница переполнена. В некоторых отделениях приходится ставить койки в коридорах. Разве что перевести его в частную клинику... - Если об этом попросит его жена? - А вы думаете, он согласится? Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из дома и скитаться под мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него, перейти на иждивение жены... Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась по сторонам. Мегрэ направился к ней. - Ну, как он? Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни взволнованной - просто чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям. - Он абсолютно спокоен. - Пришел в сознание? - Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет. - Мне придется говорить с ним? Мегрэ пропустил ее вперед. Пока она шла по сверкающему паркету, все больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом решительно направилась к пятой койке и остановилась в двух шагах от больного, словно еще не решив, как держаться. Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом. Одета она была очень изящно - в бежевом костюме из легкой шерстяной ткани и элегантной шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты. - Вы его узнаете? - Да, это он... Очень изменился, но это он... Снова наступило тягостное молчание. Наконец, собравшись с духом, она решилась подойти поближе. Не снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила: - Это я, Франсуа... Я всегда знала, что рано или поздно встречу тебя в подобном виде... Но, говорят, ты скоро поправишься... Мне хотелось бы тебе помочь... О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот уже семнадцать или восемнадцать лет он жил в другом мире. И теперь, словно вынырнув из бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал. На лице больного не отражалось ни малейшего волнения. Спокойно он смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, потом слегка повернул голову, чтобы удостовериться, что Мегрэ еще не ушел... ...Дойдя до этого места в своем рассказе, Мегрэ заметил: - Я мог бы поклясться, что он просил меня положить конец этой очной ставке. - Ты рассказываешь о нем так, будто давно его знаешь... А разве нет? Мегрэ никогда раньше не встречал Франсуа Келлера, но за долгие годы работы сколько подобных людей раскрывали перед ним душу в тиши его кабинета! Конечно, точно такого случая у него не было, но человеческие проблемы оставались теми же. - Мадам Келлер не выразила ни малейшего желания побыть возле больного, - продолжал Мегрэ. - Уходя из палаты, она хотела было раскрыть сумку и достать деньги, но, к счастью, этого не сделала... В коридоре она спросила у меня: "Вы считаете, что он ни в чем не нуждается?" Я ответил, что у него все есть, но она не успокоилась: "Может, оставить для него некоторую сумму у директора больницы?.. Франсуа наверняка чувствовал бы себя лучше в отдельной палате..." - "Сейчас нет свободных палат". Она все не уходила. "Что еще от меня требуется?" - "В настоящую минуту - ничего. Я пришлю к вам инспектора, и вы подпишете бумагу, удостоверяющую, что это действительно ваш муж..." - "А зачем, раз это он и есть?" Наконец она ушла... Позавтракав, супруги засиделись за чашкой кофе. Мегрэ раскурил трубку. - Потом ты вернулся в палату? - Да. Несмотря на укоризненные взгляды старшей сестры... - Тубиб по-прежнему молчал? - Да... Говорил я один - и очень тихо: около соседа по койке хлопотал студент-медик. - Что же ты ему сказал? Для госпожи Мегрэ этот разговор за кофе таил в себе неизъяснимую прелесть, ибо муж, как правило, ничего не рассказывал о своих делах. Обычно он звонил ей по телефону, говорил, что не придет к завтраку или к обеду, а иногда даже - что проведет ночь у себя в кабинете или же в другом месте, и она узнавала подробности только из газет. - Я уж не помню, что ему сказал... - смущенно улыбнулся Мегрэ. - Мне хотелось завоевать его доверие... Я говорил ему о Леа, поджидавшей меня на улице, о его вещах, которые лежат в надежном месте, о том, что он получит их, когда выйдет из больницы... Мне показалось, что это было ему приятно. Я еще сказал, что если не хочет, он может больше не встречаться с женой, что она предложила оплатить ему отдельную палату, но сейчас свободных палат нет... Наверное, со стороны это выглядело так, будто я читаю молитву. "Вас можно было бы поместить в частную клинику, но я подумал, что вы предпочтете остаться здесь", - сказал я ему. - А он по-прежнему молчал? - Я знаю, что это глупо, - несколько смущенно промолвил Мегрэ, - но я уверен, что Келлер одобрял мои действия. Должно быть, мы отлично понимали друг друга... Я попробовал снова заговорить о покушении. "Это произошло, когда вы спали?" - спросил я. - Все это напоминало игру в кошки-мышки. Я убежден, что он просто-напросто решил ничего не говорить. А человек, который способен столько лет прожить под мостами, способен и хранить молчание. - Почему же он молчит? - Не знаю. - Может, хочет кого-нибудь выгородить? - Не исключено. - Кого же? Мегрэ встал и пожал широкими плечами. - Если бы я знал, то был бы господом богом... Мне хочется ответить тебе словами профессора Маньена: "Я не умею творить чудеса". - В общем, ты так ничего и не узнал? - В общем, да... Впрочем, Мегрэ покривил душой. У него почему-то сложилось прочное убеждение, будто он уже многое знает о Келлере. И хотя они по-настоящему еще не были знакомы, между ними уже установился некий таинственный контакт. - В какую-то минуту... Он помедлил, словно боясь, что его обвинят в ребячестве. Но что поделаешь: должен же он выговориться! - В какую-то минуту я вынул из кармана шарик... По правде говоря, я сделал это неумышленно: он просто оказался у меня в руке, и я решил положить его Тубибу на ладонь... Вид у меня, конечно, был весьма нелепый... А он - лишь прикоснулся к шарику - сразу его узнал. Что бы там ни говорила медсестра, я уверен, что лицо его просветлело и в глазах загорелись радостные, лукавые огоньки... - И все же он не раскрыл рта? - Это совсем другое дело... Ясно как божий день, что он мне не поможет... Он, по всей вероятности, твердо решил молчать, и мне придется доискиваться до сути одному... Неужели именно это обстоятельство так взволновало Мегрэ? Жена почти не помнила случая, чтобы он с таким воодушевлением, с таким увлечением расследовал какое-нибудь дело. - Внизу меня поджидала Леа, жуя табак, который я ей дал. Я высыпал ей на руку все содержимое своего кисета. - Ты думаешь, она что-нибудь знает? - Если бы она знала, то рассказала бы. У таких людей чувство солидарности развито гораздо сильнее, чем у тех, кто спит под крышей... Я уверен, что они расспрашивают друг друга и параллельно со мной ведут свое маленькое следствие... Она сообщила мне один любопытный факт, который может прояснить ситуацию: оказывается, Келлер не всегда жил под мостом Мари. Он, если можно так выразиться, поселился в этом квартале всего два года назад. - Где же он жил раньше? - Тоже на берегу Сены, но выше по течению, на набережной Рапэ, под мостом Берси. - И часто они меняют место жительства? - Нет. Это для них так же сложно, как нам поменять квартиру. Каждый привыкает к своей норе и дорожит ею. Он налил себе рюмку сливянки и выпил - для бодрости духа и в награду за рассказ. Потом взял шляпу и поцеловал жену. - До вечера! - Ты вернешься к обеду? Этого он и сам не знал. Собственно говоря, Мегрэ даже не представлял себе, за что ему теперь взяться. Торанс с утра проверял показания страхового агента и его друга-заики. Он, очевидно, уже допросил консьержку с улицы Тюрен и виноторговца, имевшего лавку на углу улицы Фран-Буржуа. Скоро станет известно: правдива ли история с собакой или придумана для отвода глаз. Впрочем, если даже все и подтвердится, это вовсе еще не значит, что двое друзей не могли напасть на Тубиба. Но с какой целью? На этот вопрос комиссар пока не мог ответить. Ну, а зачем, скажем, госпоже Келлер топить мужа в Сене? И кому она могла это поручить? Как-то раз при столь же таинственных обстоятельствах был убит один чудаковатый бедняк. Тогда Мегрэ сказал судебному следователю: "Бедняков не убивают..." Бродяг тоже не убивают. И все-таки кто-то попытался же избавиться от Франсуа Келлера. Мегрэ стоял на площадке автобуса и рассеянно слушал перешептывание двух влюбленных. И вдруг его осенило, вспомнилась фраза: "Бедняков не убивают..." Да, да, бедняков не убивают... Войдя в свой кабинет, он сразу же позвонил госпоже Келлер. Ее не оказалось дома. Служанка сказала, что мадам завтракает с подругой в ресторане, но в каком - она не знает. Тогда он позвонил Жаклин Руслэ. - Значит, вы виделись с мамой... Она звонила мне вчера после вашего визита. Сегодня она тоже разговаривала со мной примерно с час назад... Итак, это действительно мой отец? - В этом нет ни малейшего сомнения. - И вы по-прежнему не знаете, из-за чего на него напали?.. Может быть, это произошло во время драки? - А разве ваш отец любитель драк? - Ну что вы, он был самый тихий человек на свете! Во всяком случае, тогда, когда мы жили вместе. Мне думается, если бы даже его ударили, он не дал бы сдачи. - Скажите, вы в курсе дел вашей матери? - Каких дел? - Когда ваша мать выходила замуж, у нее ведь не было состояния и, вероятно, она не надеялась когда-либо разбогатеть... Как и ваш отец... Поэтому меня интересует, был ли у них составлен брачный контракт. Если нет, значит, все их имущество считается общим, и, следовательно, ваш отец мог бы предъявить права на половину состояния. - О нет, об этом не может быть и речи, - не колеблясь, заявила госпожа Руслэ. - Вы уверены? - Мама вам это подтвердит. Когда я выходила замуж, такой вопрос возник у нотариуса. Оказалось, мои родители оговорили раздельное пользование имуществом... - Могу ли я спросить имя вашего нотариуса? - Мосье Прижан, улица Бассано. - Благодарю вас. - Вы не хотите, чтобы я сходила в больницу? - А вы сами? - Я не уверена, что это доставит ему удовольствие. Маме он ничего не сказал. Кажется, даже сделал вид, будто не узнал ее... - Что ж! Быть может, и в самом деле лучше вам не ходить... Мегрэ хотелось как-то убедить себя в том, что он не бездействует, и поэтому он позвонил господину Прижану. Ему пришлось долго уламывать нотариуса, убеждать его и даже припугнуть бумагой, подписанной следователем, так как тот настаивал на святости профессиональной тайны. - Я прошу вас сообщить мне только одно: были ли в брачном контракте мосье и мадам Келлер из Мюлуза оговорены условия раздельного пользования имуществом и у вас ли их брачный договор? После затянувшейся паузы на другом конце провода послышалось сухое "да", и трубку повесили. Выходило, что Франсуа Келлер был действительно бедняк, не имевший никакого права на состояние, нажитое торговцем металлоломом и впоследствии доставшееся его жене. Дежурная на коммутаторе крайне удивилась, когда комиссар попросил: - Дайте мне Сюренский шлюз! - Шлюз? - Да, шлюз. Разве там нет телефона? - Есть. Соединяю. В трубке раздался голос смотрителя шлюза. Комиссар назвал себя. - Я полагаю, вы отмечаете, какие суда проходят из одного бьефа в другой? Мне хотелось бы знать, где сейчас может находиться самоходная баржа, которая должна была пройти через ваш шлюз вчера, к ночи. У нее фламандское название "Зваарте Зваан"... - Знаю, знаю!.. Два брата, маленькая блондиночка и младенец. Они последними прибыли к шлюзу и ночью прошли в нижний бьеф. - Вы не могли бы сказать, где они сейчас? - Минутку!.. У них мощный дизель, да и течение здесь довольно сильное... Мегрэ ждал, пока его собеседник что-то подсчитывал, бормоча под нос названия городов и деревень. - Если я не ошибаюсь, они прошли уже километров сто и, стало быть, достигли Жюзье. Во всяком случае, они наверняка миновали Пуасси. Все зависит от того, сколько времени баржа простояла у Буживальского и Карьерско-го шлюзов... Через несколько минут комиссар вошел в кабинет инспекторов: - Кто из вас хорошо знает Сену? - Вверх или вниз по течению? - Вниз... Возле Пуасси, а может быть, и ниже... - Я! - отозвался один из инспекторов. - У меня есть додка, и я каждый год во время отпуска спускаюсь на ней до Гаара. Лучше всего я знаю окрестности Пуасси, потому что оставляю там лодку. Мегрэ и не подозревал, что инспектор Невэ, серенький, тщедушный горожанин, занимается спортом. - Возьмите во дворе машину. Вы поедете со мной. Однако Мегрэ пришлось ненадолго задержаться. Пришел Тора и сообщил результаты произведенного им дознания. - Собака действительно околела в понедельник вечером, - подтвердил он. - Мадам Гийо все еще плачет, говоря об этом. Мужчины положили труп собаки в багажник и увезли, чтобы бросить в Сену... Их видели з кафе на улице Тюрен. Они заходили туда незадолго до закрытия. - В котором часу? - Немного позже половины двенадцатого. Кое-кто из посетителей задержался за игрой в белот*, и хозяин ждал, когда они кончат, чтобы опустить жалюзи. Мадам Гийо смущенно подтвердила, что муж вернулся поздно я был изрядно навеселе. В котором часу - она не знает, так как уже спала... При этом она заверила меня, что это не в его привычках, что всему виной пережитое волнение. * Белот - вид карточной игры. Наконец, комиссар и Невэ уселись в машину и помчались по лабиринту улиц к Аньерской заставе. - По берегу Сены на машине не проедешь, - заметил Невэ. - Вы уверены, что баржа миновала Пуасси? - Так считает смотритель шлюза. Теперь на дороге стали попадаться открытые машины. Некоторые водители, обняв за плечи своих спутниц, вели машину одной рукой. В садиках люди сажали цветы. Какая-то женщина в голубом платье кормила кур. Прикрыв глаза, Мегрэ дремал. Казалось, его не интересует ничего на свете. Всякий раз, как показывалась Сена, Невэ называл, что это за место. Взерх и вниз по течению мирно скользили суда. Вот на палубе какая-то женщина стирает белье. Вот другая стоит за рулем, а у ног ее примостился малыш трех-четырех лет. В Мелане, где стояло несколько барж, Невэ притормозил машину. - Как вы ее назвали, шеф? - "Зваарте Зваан". Это означает "Черный Лебедь". Невэ вышел из машины, пересек набережную и вступил в разговор с речниками. Мегрэ издали видел, как они оживленно жестикулируют. - Баржа прошла здесь с полчаса назад, - сказал Невэ, снова садясь за баранку. - Они делают по десять километров в час, а то и больше, так что сейчас они где-нибудь неподалеку от Жюзье... И действительно, за Жюзье, у островка Монталэ, показалась бельгийская баржа, шедшая вниз по течению. Они обогнали ее на несколько сот метров, и Мегрэ, выйдя из машины, подошел к берегу. Не боясь показаться смешным, он принялся размахивать руками. У штурвала, с сигаретой в зубах, стоял младший из братьев, Хуберт. Узнав комиссара, он тотчас же наклонился над люком и сбавил скорость. Через минуту на палубе появился длинный и тощий Жеф ван Гут. Сначала показалась его голова, затем туловище и, наконец, вся его нескладная фигура. - Мне нужно с вами поговорить! - крикнул комиссар, сложив ладони рупором. Жеф знаками дал понять, что ничего не слышит из-за шума двигателя, Мегрэ попытался объяснить ему, что нужно остановиться. Вокруг - типично сельский пейзаж. Примерно в километре от них виднелись красные и серые крыши, белые стены, бензоколонка, позолоченная вывеска гостиницы. Хуберт ван Гут дал задний ход. Жена Жефа тоже выглянула из люка и, видимо, спросила у мужа, что случилось. Братья действовали как-то странно. Со стороны можно было даже подумать, что они не понимают друг друга. Жеф, старший, указывал вдаль, на деревню, должно быть говоря брату, где нужно остановиться. А Хуберт, стоявший за рулем, уже подводил баржу к берегу. Поняв, что ничего другого не остается, Жеф бросил чалку, и инспектор Невэ, как бывалый моряк, ловко подхватил ее. На берегу оказались кнехты для причала, и через несколько минут баржа остановилась. - Что еще нужно от нас? - в ярости заорал Жеф. Между берегом и баржей еще оставалась узкая полоска воды, а он, видно, и не собирался спускать сходни. - Вы считаете, что можно вот так взять да и остановить судно? - не унимался речник. - Этак и до аварии недалеко, ей-ей! - Мне нужно с вами поговорить, - сказал Мегрэ. - Вы говорили со мной в Париже, сколько вам было угодно. Ничего нового я вам не скажу... - В таком случае мне придется вызвать вас к себе. - Что-что?.. Чтобы я вернулся в Париж, не выгрузив шифер?.. Хуберт, более покладистый, делал брату знаки, чтоб тот унялся. Затем он сбросил сходни, с ловкостью акробата прошел по ним и закрепил их на берегу. - Не обижайтесь, мосье. Ведь он прав... Нельзя останавливать судно где попало... Мегрэ в замешательстве поднялся на борт, не зная толком, о чем их спрашивать. Кроме того, они находились в департаменте Сены-и-Уазы и, по закону, допрос фламандцев должна была вести версальская полиция. - Долго вы будете нас держать? - Не знаю... - Мы не собираемся тут торчать целую ночь. Иначе до захода солнца нам не добраться до Манта. - В таком случае продолжайте путь! - Вы поедете с нами? - Отчего бы и нет? - Ну, знаете, такого еще не бывало. - Вот что, Невэ, садитесь в машину! Встретимся в Манте. - Что ты на это скажешь, Хуберт? - Ничего не поделаешь, Жеф! С полицией не стоит ссориться... Над палубой по-прежнему виднелась светловолосая головка молодой женщины, а снизу доносился лепет ребенка. Как и накануне, из каюты неслись аппетитные запахи. Хуберт ван Гут дал задний ход, Доску, служившую сходнями, убрали. Прежде чем сесть в машину, Невэ освободил чалку, и она упала в реку, взметнув целый сноп сверкающих брызг. - Раз у вас есть вопросы, слушаю... Снова затарахтел двигатель, заплескалась вода, ударяясь о борт судна. Мегрэ стоял на корме и медленно набивал трубку, размышляя, с чего же начать. ГЛАВА VI - Вчера вы мне сказали, что машина была красная, гак? - Да, мосье (он произносил "мосье" на манер шталмейстера, объявляющего программу в цирке). Такая же красная, как этот флаг. Речник указал пальцем на черно-желто-красный бельгийский флаг, который развевался за кормой. Хуберт стоял на руле; молодая женщина снова спустилась к ребенку. Что же до Жефа, то в нем, судя по лицу, боролись противоположные чувства. С одной стороны, фламандское гостеприимство требовало принять комиссара подобающим образом, как всякого гостя, и даже поднести ему стаканчик можжевеловой, а с другой - он с трудом сдерживал раздражение из-за этой внезапной остановки на полном ходу. Больше того, он воспринимал предстоящий допрос как оскорбление. Мегрэ чувствовал себя весьма неловко и все ломал голову, как бы половчее подойти к этому трудному собеседнику. Ему часто приходилось сталкиваться с простыми, малоразвитыми людьми, которые считают, что другие только и ждут случая, чтобы воспользоваться их неосведомленностью. И такое предвзятое убеждение приводит к тому, что они либо становятся слишком развязными, либо замыкаются в упорном молчании. Не впервые комиссару приходилось вести расследование на барже. Особенно ему запомнилась "конная" баржа, которую тянула вдоль каналов лошадь... На ночь ее забирали на борт вместе с возчиком. Те давнишние суда были построены из дерева и приятно пахли дегтем, которым их время от времени смазывали. Внутреннее убранство рубки напоминало уютный загородный домик. А на барже фламандца в открытую дверь видна была вполне современная городская обстановка: массивная дубовая мебель, ковры, вазы на вышитых скатерках, сверкающая медная посуда. - Где вы находились в ту минуту, когда услышали шум на набережной? Помнится, вы чинили двигатель? В светлых глазах Жефа, устремленных на комиссара, промелькнуло что-то похожее на замешательство. Видно было, что фламандец колеблется, не зная, какую позицию занять, и явно старается подавить гнев. - Послушайте, мосье... Вчера утром вы были здесь, когда судья задавал мне вопросы. У вас тоже были вопросы... А тот маленький человечек, что приходил вместе с судьей, записал все на бумаге... Днем он заходил еще раз, чтобы я подписал бумагу. Верно? - Да, вы правы... - И вот теперь вы приходите опять и спрашиваете у меня то же самое. Мне хочется вам сказать, что вы дурно поступаете... Если я не ошибаюсь, вы убеждены, что я все наврал... Я, мосье, человек неученый... Мне почти не пришлось ходить в школу. И Хуберту тоже... Но мы оба - труженики, да и Аннеке не бездельница. - Я хочу только проверить... - Проверять-то нечего! До сих пор я чувствовал себя на барже так же спокойно, как вы у себя в квартире. И вдруг какого-то неизвестного мне человека бросают в воду... Я прыгаю в ялик, чтобы его спасти... Я не жду ни благодарности, ни денег... Но почему же за это донимать меня вопросами? Вот так я рассуждаю, мосье! - Мы нашли тех двух мужчин, что приезжали на красной машине... Действительно ли Жеф изменился в лице или это только показалось Мегрэ? - Ну и хорошо! Их бы и спрашивали... - Они утверждают, что вышли из машины не в полночь, а в половине двенадцатого... - Может быть, у них отстали часы? - Мы проверили их показания... С набережной они отправились в кафе на улицу Тюрен и прибыли туда без двадцати двенадцать. Жеф взглянул на брата, который стремительно обернулся к нему. - Сойдемте лучше вниз, - предложил он Мегрэ. Довольно просторная каюта служила одновременно и кухней и столовой. В белой эмалированной кастрюле тушилось рагу. Аннеке, кормившая грудью ребенка, сразу прошла в спальню - в приоткрывшуюся дверь комиссар успел разглядеть покрытую стеганым одеялом кровать. - Может, присядете? Все еще колеблясь и действуя как бы против собственной воли, речник достал из буфета со стеклянными дверцами темный глиняный кувшин с можжевеловой водкой и два высоких стакана. Сквозь оконный переплет виднелись деревья, растущие на берегу, иногда мимо проплывала красная крыша какой-нибудь виллы. Жеф со стаканом в руке долго и молча стоял посреди каюты, потом отхлебнул вина и, подержав его во рту, проглотил. Наконец он спросил: - Он умер? - Нет. Пришел в сознание. - Что же он сказал? Теперь настала очередь Мегрэ помедлить с ответом. Он рассматривал вышитые занавески на окнах, медные плетенки с цветочными горшками, фотографию толстого пожилого мужчины в свитере и морской фуражке, висевшую в золоченой рамке на стене. Люди такого типа нередко встречаются на судах: коренастые, широкоплечие, с моржовыми усами. - Это ваш отец? - Нет, мосье. Это отец Аннеке. - Ваш отец тоже был речником? - Мой отец был грузчиком в Анвере. А это, сами понимаете, неподходящее занятие для доброго христианина, верно? - Потому вы и стали речником? - Я начал работать на баржах с тринадцати лет, и до сих пор никто на меня не жаловался... - Вчера вечером... Мегрэ рассчитывал расположить к себе собеседника вопросами, не имеющими прямого отношения к делу, но фламандец упрямо качал головой. - Нет, мосье!.. Я не темню... Вам стоит только перечитать бумагу, которую я подписал... - А если я обнаружу, что ваши показания не точны? - Тогда поступайте, как найдете нужным. - Вы видели, как те двое на машине выехали из-под моста Мари? - Прочтите, что я говорил... - Они уверяют, что не проезжали мимо вашей баржи. - Каждый может болтать, что ему взбредет в голову, верно? - Они еще утверждают, что на набережной не было ни души и, воспользовавшись этим, они бросили в Сену околевшую собаку. - Я здесь ни при чем, если они называют это собакой... Аннеке вернулась, но теперь уже без ребенка, которого, вероятно, уложила спать. Что-то бросив мужу по-фламандски, на что он кивнул, она стала разливать суп. Баржа замедлила ход. Сначала Мегрэ подумал, что они уже добрались до места, но, поглядев в окно, увидел буксир, а за ним - три баржи, тяжело поднимавшиеся вверх по течению. Они проходили под мостом, - Судно принадлежит вам? - Да, мне и Аннеке. - Ваш брат совладелец? - А что это такое? - Это значит, что ему принадлежит определенная доля в имуществе. - Нет, мосье, баржа принадлежит только мне и Аннеке. - Значит, брат служит у вас? - Да, мосье. Мегрэ начал привыкать к его выговору, к его "мосье" и бесконечным "верно?". По глазам фламандки было видно, что она понимает лишь отдельные французские слова и пытается угадать, о чем говорят мужчины. - И давно? - Почти два года... - А где он работал раньше? На другом судне? Во Франции? - Так же, как и я: то в Бельгии, то во Франции. Все зависит от грузов... - Почему вы взяли его к себе? - Нужен же мне помощник, верно? Сами видите, баржа не маленькая... - А как же раньше? - Что - раньше? - Как же вы обходились без помощи брата? Мегрэ продвигался вперед очень медленно, на ощупь, подыскивая самые безобидные вопросы - и все это из опасения, как бы его собеседник снова не заартачился. - Я вас не понимаю. - У вас были другие помощники? - Конечно... Прежде чем ответить, он покосился на жену, словно желая убедиться, что она ничего не поняла. - Кто же это был? Чтобы выгадать время и собраться с мыслями, Жеф опять наполнил стаканы. - Я сам, - наконец заявил фламандец. - Вы были матросом? - Нет, механиком. - А кто же был хозяином? - Я не уверен, имеете ли вы право задавать мне подобные вопросы... Частная жизнь есть частная жизнь. К тому же, мосье, я бельгийский подданный... - Он начинал нервничать, и его акцент сказывался теперь сильнее. - Так не годится! Мои дела касаются меня одного, и если я фламандец, это еще не значит, что всякий может совать нос в мою корзину с яйцами. Мегрэ не сразу понял последнюю фразу, но, поняв, с трудом подавил улыбку. - Я могу опять явиться сюда - на сей раз с переводчиком - и допросить вашу жену. - Я не позволю беспокоить Аннеке... - А придется... если я принесу вам бумагу, подписанную судьей! Вот только я думаю, не проще ли отвезти вас всех троих в Париж? - А что тогда будет с баржей?.. Уверен, что у вас нет никакого права на это! - Почему же тогда вы не отвечаете мне прямо? Ван Гут нагнул голову, глядя исподлобья на Мегрэ, будто школьник, готовящий какую-то каверзу. - Потому что это мои личные дела. До сих пор он был прав. У Мегрэ не было серьезных мотивов для подобного допроса. Он просто следовал своей интуиции. Его поразило поведение речника, когда он в Жюзье поднялся к нему на баржу. Это был совсем не тот человек, что в Париже. Он был явно озадачен появлением комиссара и не сумел это скрыть. С этой минуты он держался настороженно, замкнуто, и в глазах его уже не было того насмешливого блеска, того своеобразного юмора, как на набережной Селестэн. - Вероятно, вы хотите, чтоб я увез вас в Париж? - Для этого нужно основание. Ведь существуют же законы! - Основание - ваш отказ отвечать на самые обычные вопросы. По-прежнему тарахтел двигатель, снизу были видны длинные ноги Хуберта, стоявшего за рулем. - А все потому, что вы пытаетесь меня запутать. - И не собираюсь... Просто хочу установить истину. - Какую истину? Видно было, что Жеф, расхаживавший по каюте, то проникался уверенностью в своем неоспоримом праве, то, наоборот, казался явно встревоженным. - Когда вы купили эту баржу? - Я ее не покупал. - Однако она принадлежит вам? - Да, мосье, она принадлежит мне и моей жене. - Иначе говоря, вы стали ее хозяином, женившись на Аннеке? А раньше баржа тоже принадлежала ей? - Что ж тут особенного? Мы поженились по всем правилам, в присутствии бургомистра и кюре... - До того времени владельцем "Зваарте Зваане" был ваш тесть? - Да, мосье, старый Виллемс. - Других детей у него не было? - Нет, мосье... - А что сталось с его женой? - Она умерла за год до нашей женитьбы. - В то время вы уже работали на барже? - Да, мосье... - И давно? - Виллемс нанял меня, как раз когда умерла его жена... Это было в Оденарде... - Раньше вы работали на другом судне? - Да, мосье. Оно называлось "Дрие Гебрудерс". - Почему же вы ушли оттуда? - Потому что "Дрие Гебрудерс" - старая баржа, она почти никогда не ходила во Францию и перевозила только уголь. - А вам не нравилось возить уголь? - Да, грязная работа... - Значит, вы пришли на эту баржу около трех лет назад. Сколько же лет было тогда Аннеке? Услышав свое имя, Аннеке с любопытством посмотрела на собеседников. - Восемнадцать. - И незадолго до этого умерла ее мать? - Да, мосье... В Оденарде, я вам уже сказал... Он прислушался к шуму мотора, посмотрел на берег, подошел к брату и что-то ему сказал. Хуберт приглушил двигатель: баржа подходила к железнодорожному мосту. Комиссар терпеливо распутывал клубок, стараясь не порвать тоненькую нить. - Значит, раньше они обходились на барже своими силами, - сказал Мегрэ. - Но вот умерла мать, и им потребовался помощник... Так? - Да... - Вы должны были следить за двигателем? - За двигателем и всем прочим... На судне приходится делать все... - И вы сразу влюбились в Аннеке? - Вот это, мосье, уже личный вопрос, верно?.. Это касается только ее и меня. - Когда вы поженились? - В будущем месяце исполнится два года. - А когда умер Виллемс? Это его портрет на стене? - Да, это он... - Когда же он умер? - За полтора месяца до нашего брака. Мегрэ все казалось, что он продвигается вперед непозволительно медленно. Но ничего не оставалось, как, вооружившись терпением, постепенно сужать круг, чтобы не спугнуть фламандца. - Оглашение брака было сделано после смерти Виллемса? - У нас оглашение печатают за три недели до свадьбы. А как делают во Франции, не знаю... - Но вопрос о браке уже был решен? - Надо думать, раз мы поженились... - Не можете ли вы задать этот вопрос вашей жене? - А зачем ей задавать такой вопрос? - Если этого не сделаете вы, мне придется обратиться к ней через переводчика... - Что ж... Он хотел сказать: "Что ж, зовите переводчика!" И тогда Мегрэ оказался бы в трудном положении: ведь они находились в департаменте Сены-и-Уазы, где комиссар не имел права вести подобный допрос. К счастью, ван Гут передумал и заговорил с женой на родном языке. Аннеке от неожиданности покраснела, потом посмотрела на мужа, на гостя и, улыбнувшись, сказала что-то. - Вам не трудно перевести? - Хорошо. Она говорит, что мы давно любили друг друга... - Примерно с год до свадьбы? - Примерно так... ~ Иначе говоря, все это началось, как только вы появились на барже? - А что в этом плохого?.. Мегрэ прервал его: - Я хочу знать только одно: был ли Виллемс в курсе дела? Жеф промолчал. - Вероятно, вначале, как большинство влюбленных, вы это скрывали?.. Ван Гут отвернулся и опять стал смотреть на реку. - Сейчас причаливаем... Я нужен брату на палубе. Мегрэ пошел за ним. Действительно, уже видны были набережные Мант-ла-Жоли, мост, десяток барж, стоявших у причала. Мотор заработал медленнее. Дали задний ход, забурлила вода у винта. Речники с других судов смотрели на прибывших. Чалку поймал какой-то мальчишка лет двенадцати. Присутствие на барже человека в городском костюме, да еще в шляпе, привлекло всеобщее внимание. С одной из барж кто-то обратился к Жефу по-фламандски, и он ответил тоже по-фламандски, продолжая внимательно следить за ходом судна. На набережной их поджидал инспектор Невэ с сигаретой в зубах, а рядом, у огромной груды кирпича, стояла маленькая черная машина. - Надеюсь, теперь-то вы оставите нас в покое? Нам пора ужинать. Мы ведь встаем в пять утра. - Вы не ответили на мой вопрос. - На какой еще вопрос? - Вы не сказали, знал ли Виллемс о ваших отношениях с его дочерью. - Но ведь я женился на ней или, может, не женился? - Женились, когда Виллемс умер. - А разве моя вина, что он умер? - Он долго болел? Мегрэ и фламандец снова стояли на корме, и Хуберт, нахмурившись, слушал их разговор. - Виллемс никогда в жизни не болел, если не считать болезнью то, что каждый вечер он напивался как свинья. Быть может, Мегрэ ошибся, но ему показалось, что Хуберт удивился, заметив, какой неожиданный оборот принял их разговор, и как-то странно посмотрел на брата. - Он умер от белая горячка? - Это что такое? - Так чаще всего кончают жизнь пьяницы. Начинается приступ, потом... - Да не было у него никакого приступа! Просто он так наклюкался, что свалился... - В воду? Казалось, Жефу неприятно было присутствие брата, прислушивавшегося к их разговору. - Ну да, в воду... - Это произошло во Франции? Фламандец кивнул. - В Париже? - В Париже-то он и пил больше всего... - Почему? - Он встречался с какой-то женщиной, уж не знаю где, и они пьянствовали до самой ночи. - Вы знаете эту женщину? - Как ее звать - не знаю... - А где живет, тоже не знаете? - Нет. - Но вы их видели вместе? - Да, встречал, а однажды видел, как они входили в гостиницу... Только Аннеке не надо об этом говорить. - Разве она не знает, как умер ее отец? - Знает, но об этой женщине ей никто не говорил. - Могли бы вы ее узнать? - Может быть... Хотя не уверен... - Она была с ним, когда случилось несчастье? - Не знаю. - Как же это произошло? - В точности не могу сказать. Меня там не было... - А где вы были? - Лежал на койке. - А Аннеке? - На своей койке. - Который был час? Жеф ответил, хотя и неохотно: - Третий час ночи. - Виллемс часто возвращался так поздно? - В Париже - да, из-за этой бабы... - Что же все-таки произошло? - Я вам уже сказал: он свалился в воду... - Проходя по сходням? - Наверное... - Дело было летом? - В декабре. - Вы услышали, как он упал? - Я услышал, как что-то ударилось о корпус судна. - Он кричал? - Нет, не кричал... - Вы бросились ему на помощь? - Ну конечно. - Раздетый? - Я натянул штаны. - Аннеке тоже услыхала? - Не сразу... Она проснулась, когда я поднялся на палубу. - Когда вы поднимались или когда были уже на палубе? Во взгляде Жефа промелькнуло что-то похожее на ненависть. - Спросите у нее! Неужели вы думаете, что я помню? - Вы увидели Виллемса в воде? - Ничего я не увидел. Только слышал, как что-то плюхнулось. - А разве он не умел плавать? - Как же, умел. Да только в таком виде не очень-то поплаваешь. - Вы прыгнули в ялик, как и в понедельник вечером? - Да, мосье. - Удалось вам вытащить его из воды? - Минут через десять, не раньше. Всякий раз, как я пытался его схватить, он исчезал под водой... - Аннеке была на палубе? - Да, мосье... - Когда вы его вытащили, он был уже мертв? - Я еще не знал... Только видел, что он весь синий. - А потом пришел доктор, полиция? - Да, мосье. У вас есть еще вопросы? - Где это произошло? - В Париже. Я же вам говорил... - В каком месте? - Мы погрузили вино в Маконе и выгружали его в Париже, на набережной Рапэ. Мегрэ удалось не выказать ни удивления, ни удовлетворения. Казалось, он вдруг превратился в добродушного человека, раздражение его улеглось. - Теперь, кажется, все. Итак, Виллемс утонул ночью, у набережной Рапэ. Вы в это время спали на барже. Дочь его тоже. Так? Жеф молча моргал глазами. - Примерно через месяц вы женились на Аннеке... - Не могли же мы жить вдвоем и не пожениться... - А когда вы вызвали брата? - Сразу же. Через три-четыре дня. - После свадьбы? - Нет. После несчастья. Солнечный диск уже скрывался за порозовевшими крышами, но было еще светло, правда, свет этот казался каким-то призрачным, тревожным. Хуберт, глубоко задумавшись, неподвижно стоял у руля. - Я полагаю, что вы ничего об этом не знаете? - обратился к нему Мегрэ. - О чем? - О том, что произошло в понедельник вечером? - Я был на танцах - на улице Лапп. - А о смерти Виллемса? - Я получил телеграмму... - Теперь уже все? - нетерпеливо перебил его Жеф ван Гут. - Можно садиться за ужин? Но Мегрэ очень спокойно ответил: - Боюсь, что еще нет... Казалось, разорвалась бомба. Хуберт вскинул голову и в упор посмотрел - не на комиссара, а на брата. Во взгляде Жефа зажглась ярость. - Может быть, вы все-таки скажете, почему я не могу сесть за стол? - спросил он Мегрэ. - Потому что я намерен отвезти вас в Париж. - Не имеете права. - Если понадобится, через час у меня будет ордер на привод, подписанный следователем. - А почему, скажите на милость? - Чтобы там продолжить допрос. - Я сказал все, что знал. - А еще для того, чтобы устроить вам очную ставку с бродягой, которого вы в понедельник вечером вытащили из Сены. Жеф повернулся к брату, словно призывал его на помощь: - Ты думаешь, Хуберт, что комиссар имеет право?.. Но Хуберт промолчал. - Вы хотите увезти меня в этой машине? - указал он рукой на набережную, где рядом с машиной стоял Невэ. - А когда мне позволят вернуться на баржу? - Может быть, завтра... - А если не завтра? - В таком случае, возможно, что и никогда. - Что?.. Что такое? Жеф вдруг сжал кулаки, и на какой-то миг Мегрэ подумал, что фламандец сейчас бросится на него. - А моя жена? А мой ребенок? Что это вы затеяли? Я сообщу своему консулу! - Это ваше право. - Вы что, смеетесь надо мной? Ему все еще не верилось. - Да разве можно ни с того ни с сего ворваться на судно и арестовать человека, который не сделал ничего дурного? - Я вас еще не арестовал. - А как же это тогда называется? - Я просто увожу вас в Париж, на очную ставку со свидетелем, которого пока нельзя перевозить. - Но я же совсем не знаю этого человека. Он звал на помощь, вот я и вытащил его из воды. Если бы я думал... На палубе появилась Аннеке и что-то спросила у мужа по-фламандски. Он долго ей что-то объяснял. Потом она по очереди оглядела трех мужчин и снова обратилась к Жефу. Мегрэ мог бы поручиться, что она советовала мужу поехать с ним. - Где вы собираетесь устроить меня на ночлег? - Вам дадут кровать на Набережной Орфевр. - В тюрьме? - Нет, в Сыскной полиции. - Могу я переодеться? Комиссар кивнул, и фламандец с женой спустился в каюту. Мегрэ остался наедине с Хубертом. Тот по-прежнему упорно молчал, рассеянно разглядывая машины и прохожих на берегу. Комиссару тоже не хотелось говорить. Он страшно устал от этого допроса, который вел на ощупь, не раз падая духом и думая, что он ничего не добьется. Первым заговорил Хуберт. - Не обращайте внимания на его грубость, - примирительно произнес он. - Парень он горячий, но неплохой. - Виллемс знал об его отношениях с дочерью? - На барже трудно что-нибудь скрыть. - Как вы думаете, отцу по душе был этот брак? - Не знаю, меня тогда не было... - И вы тоже считаете, что он, напившись, свалился в воду со сходней? - Частенько бывает и так. Многие речники гибнут именно такой смертью... В каюте о чем-то разговаривали по-фламандски. В голосе Аннеке слышалась мольба, фламандец же не скрывал своего гнева. Быть может, он опять отказывается ехать с комиссаром? Победа осталась за женой. Когда Жеф снова появился на палубе, волосы его были тщательно причесаны, даже немного влажны. Белая рубашка подчеркивала смуглый загар. Синий, почти новый костюм, полосатый галстук и черные башмаки - все выглядело так, будто он собрался на воскресную мессу. Не глядя на Мегрэ, Жеф сказал что-то по-фламандски брату, потом сошел на берег и остановился возле черной машины. Комиссар открыл дверцу. Невэ с удивлением посмотрел на них. - Куда поедем, шеф? - На Набережную Орфевр. Они двинулись в путь. Было уже темно. В свете фар мелькали то деревья, то сельские домики и, наконец, серые улицы большого предместья. Устроившись в углу, Мегрэ молча посасывал трубку. Жеф ван Гут тоже не открывал рта, и Невэ, удивленный этим необычным молчанием, ломал себе голову, что же могло произойти. - Все удачно, шеф? - рискнул он наконец задать вопрос. Но, не получив ответа, умолк и продолжал вести машину. Было уже восемь часов вечера, когда они въехали в ворота Дворца Правосудия. Свет горел только в нескольких окнах, но старый Жозеф был на своем посту. В комнате инспекторов было почти пусто. Лапуэнт, поджидавший своего начальника, что-то печатал на машинке. - Попроси, чтобы принесли бутерброды и пиво! - На сколько человек? - На двоих... Нет, впрочем, на троих. Ты мне можешь понадобиться. Ты свободен? - Да, шеф. В кабинете Мегрэ речник выглядел еще более длинным и тощим, черты его лица вроде бы еще больше обострились... - Можете сесть, мосье ван Гут. При слове "мосье" Жеф нахмурился, усмотрев в этом какую-то угрозу. - Сейчас нам принесут бутерброды. - А когда я могу повидаться с консулом? - Завтра утром. Мегрэ сел за свой стол и позвонил жене: - К ужину не вернусь... Нет... Возможно, мне придется задержаться... Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она"ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила: - Он умер? - Нет... Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется. - Спокойной ночи! Он с досадой посмотрел на Жефа. - Я же просил вас сесть... Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета. - А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу, верно? Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "Дофин" принесет бутерброды и пиво. ГЛАВА VII Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз. Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело. Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ. То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине. Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке. Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией. Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь. В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника. - Хотите еще бутерброд? - Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене. Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку": приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел. Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом. - Послушайте, ван Гут... - Я слушаю вас уже не первый час, верно? - Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать. - Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом? - Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете... - А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях? - У вас было тяжелое детство... Ваша мать, должно быть, мало занималась вами? - Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес... Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой. - Ваш отец женился вторично? - Отец - это другое дело... Он здорово пил... - С каких лет вы стали работать? - Я вам уже говорил. С тринадцати лет... - Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры? - Есть сестра. Ну и что? - Ничего. Просто мы знакомимся. - В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы. - Извольте. - - Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено. С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия. Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться". - Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья. - Это верно. Я всегда много работал. - Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец... Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения. - Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу. - Мадам Виллемс тоже была славная женщина. - Она не была заносчивой и властной, как ее муж... - С чего вы взяли, что он был заносчивый? - А разве это не так? - Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом. - Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью! Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился. - Ага... Значит, вот что вы придумали... А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно? - Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь... - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму. - Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке... Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви... Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс. - Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас история. - К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами... - Это по-вашему так! - Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым... Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца. - И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку? - Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем... На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина. - Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем... В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт: - Все в порядке, шеф. - Подожди немного. И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма. - Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь... мог ударить дочь... - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф. - На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай... - Это и был несчастный случай. - Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь? - Да... - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве... - Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство? - Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется. - А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала? - Допускаю, что в два часа ночи она спала... Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости... Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси... - Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз... - Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас... И я начинаю думать... Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль. - О чем же вы начинаете думать?.. - Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам... Последнему комиссар сам не верил. Слишком уж это было непохоже на Тубиба. Но сейчас такая версия была ему необходима. - Вы испугались... Но вдруг подумали: а почему бы и с ним не могло случиться то же самое, что и с Вил-лемсом? - И я сбросил его в воду? Так, что ли? - Допустим, что вы его толкнули... Жеф снова поднялся. Теперь тон его стал спокойнее, жестче. - Нет, мосье, вы никогда не заставите меня сознаться в том, чего не было. Все это ваши выдумки. - Может быть, я в чем-то ошибся. В таком случае скажите мне... - Я уже сказал. - Что? - Все это черным по белому записал тот коротышка, что приходил с судьей. - Вы заявили тогда, что около полуночи услышали шум... - Раз я сказал, значит, так и было. - Вы еще сказали, что двое мужчин - один из них в светлом дождевике - вышли как раз в это время из-под моста Мари и направились к красной машине... - Так она и была красная! - И что они прошли мимо вашей баржи... Ван Гут даже и бровью не повел. Мегрэ поднялся с кресла и отворил дверь. - Входите, господа! Оказывается, тем временем Лапуэнт отправился за страховым агентом и его другом-заикой. Он застал их втроем вместе с мадам Гийо за партией в белот, и мужчины беспрекословно последовали за ним. Гийо был в том же светлом дождевике, что и в понедельник вечером. - Это те самые люди, что уехали на красной машине? - Думаю, не одно и то же - видеть людей ночью, на плохо освещенной набережной, или в кабинете... - Они подходят под описание, которое вы дали. Жеф пожал плечами, не собираясь ничего уточнять. - Что ж, они действительно были в тот вечер на набережной Селестэн... Не угодно ли вам, мосье Гийо, рассказать, что вы там делали? - Мы спустились в машине к самой воде... - На каком расстоянии от моста? - Более, чем на сто метров. - Внизу вы остановили машину? - Да, мосье. - А дальше? - Дальше мы вышли из машины и подошли к багажнику, чтобы вынуть собаку. - Она была тяжелая? - Нестор весил больше, чем я: семьдесят два килограмма. В последний раз я взвешивал его два месяца назад у мясника... - У набережной стояла на причале баржа? - Да. - Итак, взяв свой груз, вы направились к мосту Мари? Ардуэн открыл было рот, чтобы возразить, но тут, по счастью, вмешался его друг. - Почему вы решили, что мы направились к мосту Мари? - Потому, что так утверждает этот человек. - Он видел, как мы шли к мосту Мари? - Не совсем так... Он видел, как вы шли обратно. Двое друзей переглянулись. - Он не мог видеть, как мы шли вдоль баржи, потому что мы бросили собаку в воду у самой кормы. Я даже боялся, как бы мешок не зацепился за руль. И даже подождал, чтобы убедиться, что труп унесло течением... - Вы слышали, Жеф? Но тот, нимало не смущаясь, заметил: - Это все его выдумка. А у вас была своя. Другие еще чего-нибудь навыдумывают, верно? А при чем тут я? - Который был час, мосье Гийо? Тут уж Ардуэн не мог удовольствоваться немой ролью и вмешался: - По... по... почти... половина... - Примерно половина двенадцатого, - прервал его господин Гийо. - Без двадцати двенадцать мы уже были в кафе на улице Тюрен. - Ваша машина красного цвета? - Да, у меня красная машина, "Пежо-403". - Ив номерном знаке есть две девятки? - 7949, Л-Ф 75. Можете посмотреть технический паспорт... - Не хотите ли, мосье ван Гут, спуститься во двор и опознать машину? - Я хочу только одного - вернуться к жене. - Как вы объясняете эти противоречия в показаниях? - Объяснять - ваше дело, а не мое. - Вы понимаете, какую вы допустили ошибку? - Да: вытащил человека из воды. - Но сделали вы это не по своей воле. - Как - не по своей воле? Значит, я был вроде лунатика, когда отвязал ялик и взял багор? - Вы забыли об одной детали: кроме вас, еще кое-кто тоже слышал крики бродяги... Виллемс - тот не кричал: видимо, от холодной воды его сразу же хватил удар. С Тубибом вы были осторожнее и сначала оглушили его. Вы были уверены, что он мертв или, во всяком случае, не справится с течением и водоворотами... Услышав крики, вы были неприятно поражены. И вы бы не пошевелили пальцем - пусть себе покричит, пока не отдаст богу душу, - если б не услышали голоса речника с "Пуату". Он видел, что вы стояли на палубе своей баржи. Тогда-то вы и сочли нужным разыграть роль спасителя! Жеф только пожимал плечами. - Когда я вам сказал, что вы допустили ошибку, я имел в виду не то, что вы бросились спасать человека. Я имел в виду ту историю, что вы рассказали, вернее, сочли нужным рассказать мне, чтобы рассеять подозрения. Вы ее тщательно продумали... Страховой агент и его друг, потрясенные, смотрели то на комиссара, то на фламандца, поняв наконец, что на карту поставлена человеческая жизнь. - В половине двенадцатого вы вовсе не чинили мотор, как пытались нас убедить. Вы находились в таком месте, откуда видна набережная - либо в каюте, либо где-нибудь на палубе... Иначе вы бы не заметили красной машины. Вы видели, как бросили в воду собаку, и вспомнили об этом, когда полиция стала расспрашивать о случившемся. Вы решили, что машину не найдут, и заявили, будто видели двух мужчин, возвращавшихся из-под моста Мари. - Я никому из вас не мешал говорить, верно? Они болтают что хотят, и вы тоже болтаете что хотите... Мегрэ снова подошел к двери. - Мосье Гуле, прошу вас! Лапуэнт ввел в кабинет речника с баржи "Пуату", которая все еще разгружала песок у набережной Селестэн. - В котором часу вы услышали крики на реке? - Около полуночи. - А не можете сказать точнее? - Нет. - Было больше половины двенадцатого? - Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, когда тело вытащили на берег и пришел ажан, было уже половина первого. По-моему, ажан записал время у себя в блокноте. И, уж конечно, больше получаса не могло пройти с той минуты, как... - Что вы на это скажете, ван Гут? - Я? Ничего... Он тоже рассказывает по-своему. Верно? - И ажан рассказывает? - Ажан тоже может выдумать. В десять часов вечера, когда три свидетеля ушли, из кабачка "Дофин" снова принесли поднос с бутербродами и с бутылками пива. Мегрэ вышел в соседнюю комнату и сказал Лапуэнту: - Теперь твоя очередь... - Что я должен у него спрашивать? - Что хочешь... Такая уж у них была система. Случалось, они сменяли друг друга по три-четыре раза в течение ночи, задавая одни и те же вопросы, но несколько в ином разрезе, стараясь мало-помалу измотать подозреваемого. - Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой. Госпожа Мегрэ еще не ложилась. - Не жди меня... не советую... - Ты, кажется, устал. Трудный допрос? Она почувствовала по тону, что настроение у него неважное. - Он будет отпираться до конца, не давая ни малейшей зацепки. В жизни не встречал более упрямого негодяя. - А как Тубиб? - Сейчас узнаю... Он тут же позвонил в больницу и попросил к телефону ночную сиделку хирургического отделения. - Спит. Нет, болей нет... После обеда его смотрел профессор и заявил, что теперь он вне опасности. - Больной что-нибудь говорил? - Перед сном попросил пить. - А больше ничего не говорил? - Ничего. Принял снотворное и закрыл глаза. Полчаса Мегрэ расхаживал по коридору, предоставив сражаться Лапуэнту, голос которого гудел за дверью. Затем решил вернуться к себе и, войдя в кабинет, увидел, что ван Гут снова сидит в кресле, положив на колени огромные руки. По лицу Лапуэнта не трудно было угадать, что он ничего не добился, тогда как речник насмешливо посматривал на него. - Долго будет продолжаться эта канитель? - спросил он, видя, что Мегрэ снова уселся в кресло. - Не забудьте, что вы мне обещали вызвать консула. Я расскажу ему обо всех ваших фокусах, и об этом напишут в бельгийских газетах. - Послушайте, ван Гут... - Я слушаю вас час за часом, а вы долбите одно и то же. И этот тоже. - Он указал на Лапуэнта. - Может, у вас за дверью стоят еще другие, которые опять же будут меня допрашивать? - Может быть. - Но я отвечу им то же самое. - В ваших показаниях много противоречивого. - А если даже и так? Посмотрел бы я, как бы вы не противоречили себе на моем месте! - Вы же слышали, что утверждают свидетели. - Свидетели говорят одно, а я говорю другое. Это еще не доказывает, что я вру. Я всю жизнь работал. Спросите у любого речника, что он думает о ван Гуте. Не найдете ни одного, кто плохо бы отозвался обо мне. И Мегрэ начал все сызнова, решив, что на этот раз доведет дело до конца. Ему вспомнился случай, когда человек, столь же неподатливый, как ван Гут, вдруг спасовал на шестнадцатом часу допроса, в ту минуту, когда комиссар уже собирался оставить его в покое. Это была одна из самых изнурительных ночей в практике Мегрэ. Дважды он уходил в соседний кабинет, а на его место садился Лапуэнт. Под конец не осталось ни бутербродов, ни пива, и все трое походили на трех призраков, затерянных в пустынных кабинетах Дворца Правосудия, где уборщицы уже начали подметать коридоры. - Вы не могли видеть, как эти двое мужчин проходили мимо вашей баржи. - Разница между нами в том, что я был там, а вас там не было... - Но вы же слышали их показания? - Все что-нибудь болтают. - Учтите, я не обвиняю вас в преднамеренном акте... - Это что такое? - Я не утверждаю, что вы заранее решили его убить. - Кого? Виллемса или того человека, которого я вытащил из воды? Ведь теперь их уже двое, верно? А завтра, может быть, окажется трое, четверо, пятеро... Вам ничего не стоит прибавить еще кого-нибудь. В три часа ночи измученный Мегрэ решил прекратить допрос. Теперь уж все опротивело ему, Мегрэ, а не допрашиваемому. - На сегодня хватит, - буркнул он, поднимаясь. - Значит, я могу вернуться к жене? - Пока нет... - Вы отправите меня ночевать в тюрьму? - Вы будете спать здесь, в одном из кабинетов, на раскладушке. Лапуэнт увел фламандца, а Мегрэ, выйдя из Дворца Правосудия, зашагал по пустынным улицам. Лишь возле Шатлэ ему удалось поймать такси. Он тихонько вошел в спальню; мадам Мегрэ повернулась и сонным голосом спросила: - Это ты? Будто это мог быть кто-нибудь другой. - Который час? - Четыре... - Он сознался? - Нет. - Но ты думаешь, что это все-таки он? - Уверен. - И пришлось его отпустить? - Пока еще нет. - Хочешь, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть? Мегрэ не хотел есть, но, перед тем как лечь спать, залпом осушил стакан вина. Впрочем, это не помешало ему добрых полчаса ворочаться без сна с боку на бок. Да, надолго он запомнит этого бельгийского речника! ГЛАВА VIII Утром их сопровождал Торанс, так как Лапуэнту пришлось всю ночь пробыть на Набережной Орфевр. Но сначала Мегрэ по телефону связался с больницей. - Уверен, что со вчерашнего дня больной находится в полном сознании, - подтвердил профессор. - Только прошу вас не утомлять его. Не забывайте, что он перенес тяжелое потрясение и придет в нормальное состояние лишь через несколько недель. Втроем они зашагали по залитым солнцем набережным. Комиссар, Торанс и между ними - ван Гут. Их можно было принять за праздных гуляк, наслаждающихся прекрасным весенним утром. Лицо ван Гута - он не догадался захватить бритву - заросло светлой щетиной, блестевшей на солнце. Они зашли в бар напротив Дворца Правосудия и выпили по чашке кофе со сдобой. Фламандец с невозмутимым видом съел семь булочек. Вероятно, ван Гут думал, что его ведут к мосту Мари, на место происшествия, и очень удивился, когда они свернули в мрачный двор больницы, а потом пошли по бесконечным больничным коридорам. Порой ван Гут хмурился, но волнения не проявлял. - Можно войти? - спросил Мегрэ у старшей сестры. Та окинула любопытным взглядом его спутника и пожала плечами. Все эти вещи были выше ее понимания, так что она и не старалась понять. В очной ставке фламандца с Келлером Мегрэ видел свой последний шанс. Он первым вошел в палату. Взгляды всех больных, как и накануне, тотчас устремились на него. Широкие плечи Мегрэ заслоняли идущего следом за ним Жефа; шествие замыкал Торанс. Безразлично, без всякого интереса Тубиб следил за их приближением. Даже появление речника не произвело на него никакого впечатления. Что же касается Жефа, то он тоже держался абсолютно спокойно - вот так же, как и на протяжении всей ночи. Свесив руки, он равнодушно взирал на непривычное для него зрелище больничной палаты. Реакции, которой так ждал Мегрэ, не последовало. - Подойдите ближе, Жеф! - Ну что еще вам нужно от меня? - Подойдите сюда! - Ладно... А что дальше? - - Вы узнаете его? - Должно быть, этот тип тогда тонул, верно? Только в тот вечер у него была здоровая щетина... - И все-таки вы узнаете его? - Вроде бы так... - А вы, мосье Келлер? Мегрэ затаив дыхание впился взглядом в бродягу. Тубиб тоже пристально взглянул на комиссара и наконец, как бы решившись, медленно повернулся к речнику. - Вы узнаете его? Как знать: колебался ли Келлер? Комиссар был уверен, что да. Прошла томительная минута ожидания, затем врач из Мюлуза снова спокойно посмотрел на Мегрэ. - Вы узнаете его? Комиссар едва сдерживал гнев, теперь наверняка зная, что этот человек решил молчать. Доказательство тому - тень улыбки на лице бродяги, лукавые искорки в зрачках. Губы больного приоткрылись, и он тихо сказал: - Нет. - Это один из тех двух, что вытащили вас из Сены... - Спасибо, - еле слышно произнес Тубиб. - И он же - я в этом почти уверен - ударил вас по голове, а потом сбросил в воду... Молчание. Тубиб не дрогнул, не пошевелился; жили только его глаза. - Вы по-прежнему его не узнаете? Невероятно напряженная сцена: разговор велся вполголоса, меж двух рядов коек; все больные следили за каждым их жестом, ловили каждое слово. - Вы не хотите отвечать? Келлер остался недвижим. - А ведь вам известно, почему он покушался на вас! Во взгляде больного промелькнуло любопытство. Казалось, бродяга был удивлен, что Мегрэ удалось столько разузнать. - Это случилось два года назад, когда вы еще ночевали под мостом Берси. Однажды ночью... Вы меня слышите? Тот кивнул. - Однажды ночью, в декабре, вы невольно явились свидетелем преступления, в котором был замешан этот человек. Келлер, казалось, раздумывал, как ему поступить. - Тогда он столкнул в реку, - продолжал Мегрэ, - хозяина баржи, подле которой вы ночевали. Правда, его-то вытащили слишком поздно... Опять молчание и полное безразличие на лице больного. - Это правда? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца испугался, что вы проболтаетесь. Больной с трудом повернул голову и посмотрел прямо в лицо Жефу ван Гуту. Однако в его взгляде не угадывалось ни ненависти, ни злобы - ничего, кроме проблесков любопытства. Мегрэ понял, что ему ничего больше не удастся вытянуть у бродяги, и, когда сестра попросила посетителей уйти, комиссар не стал настаивать. Они вышли. В коридоре речник вскинул голову: - Ну как? Здорово вы продвинулись в этом деле? Фламандец был прав: на сей раз выиграл он. - Я тоже, - торжествующе продолжал ван Гут, - умею выдумывать всякие истории! Не стерпев, Мегрэ буркнул сквозь зубы: - Заткнись! Пока Жеф в обществе Торанса сидел в кабинете на Набережной Орфевр, Мегрэ провел около двух часов у судьи Данцигера. Тот позвонил помощнику прокурора Паррену и попросил его зайти. Затем Мегрэ подробно - от начала до конца - изложил им свою версию преступления. Судья делал у себя в блокноте пометки карандашом и, когда Мегрэ закончил, со вздохом произнес: - В общем, у вас нет против него ни одной улики. - Ни одной, - подтвердил комиссар. - За исключением несовпадения во времени в его показаниях. Но любой опытный адвокат отведет этот аргумент. - Знаю. - У вас есть надежда добиться признания? - Никакой. - Бродяга будет по-прежнему молчать? - Я в этом убежден. - Как вы думаете, почему он занял такую странную позицию? Объяснить это было трудно. Особенно тем, кто никогда не сталкивался с людьми, ночующими под мостами. - Вот именно: почему? - вставил слово помощник прокурора. - Ведь он чуть не отправился на тот свет. Мне думается, он должен был бы... В самом деле, как иначе мог думать помощник прокурора, который жил с семьей в Пасси*, устраивал у себя дважды в месяц приемы и заботился прежде всего о собственной карьере и о повышении оклада. * Пасси - один из фешенебельных районов Парижа, Но не так думал бродяга. Ведь существует же правосудие! Еще бы! Но те, кто не боится спать зимой под мостами, завернувшись для тепла в старые газеты, меньше всего думают об этом самом правосудии. - Ну, а вы, комиссар, его понимаете? Мегрэ не решился ответить "да", поскольку это вызвало бы недоумение. - Видите ли... для него суд присяжных, разбирательство дела, вопросы, приговор и тюрьма - все это не имеет существенного значения. Что бы подумали эти двое, если бы комиссар рассказал им о стеклянном шарике, который он вложил в руку пострадавшего? Или хотя бы о том, что бывший доктор Келлер, чья жена живет на острове Сен-Луи, а дочь вышла замуж за крупного фабриканта аптекарских товаров, хранит у себя в кармане, как десятилетний мальчишка, стеклянные шарики? - Он все еще требует встречи с консулом? Речь снова зашла о Жефе. Взглянув на помощника прокурора, судья нерешительно заметил: - При таком положении дела я едва ли смогу подписать ордер на его арест. Судя по вашим словам, комиссар, если я даже и допрошу ван Гута, то это все равно ни к чему не приведет. Да, чего не смог добиться Мегрэ, вряд ли добьется судья! - Что же дальше? Что дальше? Прежде чем прийти сюда, Мегрэ уже знал, что партия проиграна. Остается только одно: отпустить ван Гута да еще принести ему извинения, если он потребует. - Простите, Мегрэ, но при таких обстоятельствах... - Я понимаю... Предстояло пережить несколько неприятных минут. Это случалось не в первый раз и всегда, когда он сталкивался с людьми недалекими. - Извините, господа, - тихо произнес Мегрэ, покидая кабинет судьи. Немного спустя комиссар повторил эти слова уже у себя в кабинете. - Извините, мосье ван Гут! Правда, я приношу извинения только формально. Знайте: своего мнения я не изменил. Я по-прежнему убежден, что это вы убили своего хозяина, Луи Виллемса, и сделали все возможное, чтобы избавиться от бродяги, который мог оказаться нежелательным свидетелем. А теперь можете вернуться на свою баржу к жене и ребенку. Прощайте, мосье ван Гут! Вопреки ожиданиям, речник не возмутился, а только с некоторым удивлением поглядел на комиссара и, уже стоя на пороге, протянул ему длинную руку, проворчав: - Всякий может ошибиться, верно? Мегрэ сделал вид, что не заметил протянутой руки, и пять минут спустя с головой погрузился в текущие дела. В последующие недели полиция произвела нелегкую работу, проверив все обстоятельства дела как в районе набережной Берси, так и у моста Мари. Допросили множество людей. Бельгийская полиция прислала запрошенный материал, который подкололи к остальным материалам расследования. Что же касается комиссара, то в течение трех месяцев его часто видели у причала на набережной Селестэн. Сунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он, словно бездельник, прохаживался мимо моста Мари. Тубиб выписался из больницы и снова вернулся в свое убежище под сводом моста. Вещи ему возвратили. Иногда Мегрэ как бы случайно останавливался возле бродяги. Разговор их бывал недолог: - Живем? - Живем! - Рана вас больше не беспокоит? - Временами немного кружится голова... Они избегали говорить о случившемся, но Келлер прекрасно понимал, зачем приходит сюда комиссар. И Мегрэ тоже знал, что тот все понимает. Это превратилось уже в своеобразную игру. Невинную игру, которая длилась до наступления летней жары. Однажды утром комиссар остановился перед бродягой, который жевал краюху хлеба, запивая ее красным вином. - Живем? - Живем! Быть может, Франсуа Келлер решил, что его собеседник достаточно ждал? Посмотрев на стоявшую на приколе бельгийскую баржу, очень похожую на "Зваарте Зваан", он заметил: - Хорошо живется этим людям. И, указав на двух белокурых детей, игравших на палубе, добавил: - В особенности малышам... Мегрэ внимательно посмотрел ему в глаза, инстинктивно чувствуя: сейчас за этим что-то последует. - Но жизнь никому не дается легко, - продолжал бродяга. - Так же, как и смерть... - И судить никому не дано. Они поняли друг друга. - Спасибо, - прошептал комиссар. Наконец-то он узнал то, что хотел узнать. - Не за что. Я же ничего не сказал. - И, подражая фламандцу, Тубиб добавил: - Верно? Он и вправду ничего не сказал. Он отказывался судить. Он не пожелал давать свидетельских показаний. Тем не менее за завтраком Мегрэ не удержался и как бы мимоходом спросил жену: - Ты помнишь историю с баржей и бродягой? - Конечно. Есть что-нибудь новое? - Я тогда не ошибся... - Значит, ты его арестовал? Он отрицательно покачал головой. Жизнь никому не дается легко, - сказал Келлер комиссару Мегрэ. - Нет! Пока фламандец не допустит какого-либо промаха - а это вряд ли случится, - его не арестуешь. - Тубиб что-нибудь сказал? - В известном смысле - да... Больше взглядом, чем словами. Они поняли друг друга, и Мегрэ улыбнулся, вспоминая то удивительное сообщничество, которое на мгновение возникло между ними под мостом Мари.