Жорж Сименон. Гнев Мегрэ Роман Перевод К. Северовой под редакцией Ю. Корнеева
Файл с книжной полки Несененко Алексея OCR: Несененко Алексей июль 2003
1 Было уже четверть первого, когда Мегрэ миновал всегда прохладную арку и портал, по обеим сторонам которого, чтобы хоть немного укрыться в тени, жались к стене двое полицейских. Он поднял в знак приветствия руку, на секунду застыл на месте, в нерешительности поглядел на двор, потом на площадь Дофина, потом снова на двор. Еще наверху, в коридоре, а затем на пыльной лестнице он, делая вид, что раскуривает трубку, два или три раза останавливался в надежде, что появится кто-нибудь из коллег или его инспекторов. Обычно в такое время лестница редко пустовала, но в этом году 12 июня в уголовной полиции уже царила отпускная атмосфера. Одни, чтобы избежать столпотворения, какое обычно творится на дорогах в июле и августе, уехали в начале месяца, другие готовились к ежегодному массовому переселению. В этот день после гнилой весны внезапно наступила жара, и Мегрэ работал при открытом окне, сняв пиджак. Если не считать того, что он переговорил с начальником да несколько раз заглянул в инспекторскую, он все утро просидел в кабинете один, продолжая работу над скучным административным делом, которое начал уже много дней назад. Перед ним громоздились папки; а он, словно школьник, время от времени поднимал голову и, глядя на застывшие кроны деревьев, слушал легкий шум Парижа: сегодня это был типичный шум знойного летнего дня. За последние две недели он ни разу не пропустил обеда на бульваре Ришар Ленуар и его ни разу не побеспокоили ни вечером, ни ночью. Собственно говоря, ему следовало свернуть налево, на набережную, чтобы у моста Сен-Мишель сесть в автобус или взять такси. Двор по- прежнему был пуст. Никто так и не появился. Тогда, слегка пожав плечами, он все же свернул направо, дошел до площади Дофина и пересек ее по диагонали. Еще когда он выходил из кабинета, у него неожиданно возникло желание зайти в пивную "У дофина" и, вопреки совету своего друга Пардона, врача с улицы Пикпюс, у которого на прошлой неделе он обедал с г-жой Мегрэ, угоститься там аперитивом. Комиссар уже много недель вел себя благоразумно, довольствуясь бокалом вина за обедом и иногда кружкой пива, которую выпивал в обществе жены во время вечерней прогулки. Ему вдруг захотелось почувствовать запах пивной на площади Дофина, освежиться аперитивом, пахнущим анисом, - это так приятно в жаркий летний день. Надежда встретить кого-нибудь, кто увел бы его, оказалась тщетной, и Мегрэ чувствовал угрызения совести, когда поднимался по трем ступенькам, ведущим в пивную, перед которой стояла длинная и низкая красная машина; он ее с интересом оглядел. Что ж, Пардон советовал ему поберечь печень, но он ведь не говорил, что нельзя выпить рюмку аперитива, одну-единственную за несколько недель! Возле стойки он сразу увидел знакомые лица - человек десять из уголовной полиции; вряд ли сегодня у них было больше работы, чем у него, вот они и ушли пораньше. Такое случается время от времени: несколько спокойных дней, безмятежная тишина, текущие, как говорится, дела, а потом вдруг какие-нибудь драматические события, которые развиваются во все ускоряющемся темпе, не давая времени перевести дыхание. Ему помахали рукой, у стойки потеснились, освобождая место, и он, кивнув на рюмки, наполненные опаловой жидкостью, пробурчал: - То же самое. И тридцать лет назад, когда комиссар только начинал служить на набережной Орфевр, он знал нынешнего хозяина этой пивной, но в те времена-лишь как сына хозяина. Теперь на кухне тоже трудится в белой куртке его сын, похожий на отца, каким тот был в юности. - Как дела, шеф? - Помаленьку... Запах не изменился. В Париже каждый ресторанчик имеет свой особенный запах, и здесь, например, на фоне аперитива знаток мог бы различить немного терпкий аромат молодых вин Луары. Что же касается кухни, то в ней господствовали эстрагон и лук-скорода. Мегрэ машинально читал написанное на грифельной доске меню: мелкий мерлан из Бретани и говяжья печень в пергаменте. Потом, обернувшись к залу, где стояли накрытые бумажными скатертями столики, он заметил Люкаса, который, судя по всему, расположился там не для того, чтобы позавтракать, а чтобы спокойно поговорить с каким-то незнакомцем: больше за столиком никого не было. Люкас тоже увидел Мегрэ, поколебавшись, встал и подошел к нему. - У вас найдется минутка, шеф? По-моему, это могло бы вас заинтересовать... С рюмкой в руке комиссар последовал за ним. Незнакомец поднялся. Люкас представил: - Антонио Фарано. Знаете его? Имя ничего не сказало комиссару, но ему почудилось, что он уже видел этого красивого итальянца, который вполне мог бы играть в кино роли первых любовников. Вероятно, красная спортивная машина, стоявшая у входа, принадлежала ему. Машина была под стать хозяину, его светлому, безукоризненно сидящему костюму, массивному перстню-печатке на пальце. Пока они рассаживались, Люкас продолжал: - Он приехал на набережную Орфевр встретиться со мной, а я только что ушел. Лапуэнт сказал, где можно меня найти. Мегрэ отметил: Люкас пьет тот же аперитив, что он сам, а Фарано довольствуется фруктовым соком. - Это шурин Эмиля Буле. Управляет одним из его кабаре - "Пари- Стрип" на улице Берри. Люкас тайком подмигнул начальнику. - Повторите все, что вы сейчас рассказали мне, Фарано. - Так вот, мой зять исчез. У Фарано сохранился итальянский акцент. - Когда? - спросил Люкас. - Скорее всего прошлой ночью. Точно мы не знаем. Мегрэ произвел на него впечатление, и он, чтобы скрыть замешательство, достал из кармана пачку сигарет. - Разрешите? - Пожалуйста. Люкас пояснил комиссару: - Вы же знаете Буле, шеф. Невысокий, приехал из Гавра четыре-пять лет тому назад. - Семь, - поправил итальянец. - Семь так семь... Первое свое ночное заведение, "Лотос", он купил на улице Пигаль, а теперь их у него уже четыре. Мегрэ не понимал, чего ради Люкас счел нужным втянуть его в дело Буле. С тех пор как он, Мегрэ, руководит бригадой по расследованию убийств, ему редко приходится заниматься этой средой; когда-то он хорошо знал ее, но теперь в известной мере утратил с ней связи. Уже давным-давно он не заглядывал ни в одно кабаре. Что же касается типов с улицы Пигаль, то они меняются беспрестанно, и он имел представление лишь о нескольких, главным образом о тех, кто подвизался там раньше. - Я вот думаю, не связано ли это с делом Мазотти, - добавил Люкас. Так!.. Теперь Мегрэ начинает понимать. Когда убили Мазотти, выходившего около трех часов ночи из бара на улице Фонтэн? Около месяца назад. Примерно в середине мая. Мегрэ припомнил донесение из IX округа полиции, которое он передал тогда Люкасу со словами: "Наверняка это сведение счетов. Сделай, что в твоих силах..." Мазотти был не итальянцем, как Фарано, а корсиканцем; сначала орудовал со своей маленькой бандой на Лазурном берегу, потом перебрался с нею в Париж. - Мой зять не убивал Мазотти, - убеждал Фарано. - Вы же прекрасно знаете, месье Люкас, это не в его характере. Впрочем, вы два раза допрашивали Буле у себя в кабинете. - Я никогда не обвинял его в том, что он убил Мазотти. Я допрашивал его, как допрашивал всех, кому Мазотти досаждал. А допрос никому не во вред. И Люкас добавил, обращаясь к Мегрэ: - Я как раз послал ему повестку на сегодня, на одиннадцать часов, и был удивлен, что он не пришел. - Ему случалось когда-нибудь ночевать не дома? - простодушно осведомился Мегрэ. - Никогда! Сразу видно, что вы его не знаете. Это не в его правилах. Он любит мою сестру, семейную жизнь. Он никогда не возвращался домой позже четырех утра. - А в прошлую ночь не вернулся, так? - Так. - А где были вы? - В "Пари-Стрип". Мы не закрываем раньше пяти часов. Для нас сейчас самый сезон: Париж наводнен туристами. Я уже снимал кассу, когда мне позвонила Марина. Она хотела узнать, не видел ли я Эмиля. Марина-это моя сестра. А я не видел зятя весь вечер. Он редко заходил на Елисейские поля. - Где находятся другие его кабаре? - Все на Монмартре, в нескольких сотнях метров одно от другого. Это была идея Эмиля, и он ее осуществил. Когда кабаре расположены, что называется, дверь в дверь, артисты могут в течение вечера переходить из одного в другое, и это сокращает расходы. "Лотос" находится в самой верхней части улицы Пигаль, "Голубой экспресс" - буквально в двух шагах от него, на улице Виктор-Массе, а "Сен-Троп" - немного ниже, на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Эмиль не сразу решился открыть кабаре в другом квартале, и "Пари-Стрип" - единственное, которым он, так сказать, не занимался. Он предоставил это мне. - Ваша сестра позвонила вам уже после пяти? - Да. Она так привыкла, что муж будит ее... - Что вы предприняли? - Сначала позвонил в "Лотос". Там мне сказали, что он ушел около одиннадцати вечера. Еще он заходил в "Голубой экспресс", но кассирша не могла сказать точно, в котором часу. Ну а когда я позвонил в "Сен- Троп", там уже было закрыто. - А вы не знаете, у вашего зятя в ту ночь не было никакого свидания? - Никакого. Я же сказал вам: он кроткий человек с устоявшимися привычками. После того как он пообедал с семьей... - Где он живет? - Улица Виктор-Массе... - В том же доме, где "Голубой экспресс"? - Нет. Тремя домами дальше... Так вот, после обеда он обычно шел сначала в "Лотос" проверить, как готовятся к приему гостей. Это кабаре - самое доходное, и он занимался им лично. Из "Лотоса" направлялся в "Сен-Троп", а через некоторое время - в "Голубой экспресс". Потом начинал все сызнова. За ночь зять делал два-три таких круга: за всем следил сам. - Он был в смокинге? - Нет. Он не носил смокинга, обычно - темный костюм, темно-синий. Эмиль мало заботился об элегантности... - Вы говорите о нем в прошедшем времени?.. - С ним, наверняка что-то случилось. За многими столиками уже принялись за еду, и Мегрэ нет-нет да поглядывал искоса на тарелки и графины с пуйи. Его рюмка была уже пуста, но он устоял перед искушением заказать вторую. - Что вы сделали потом? - Попросил сестру позвонить, если будут новости, и пошел домой спать. - Она позвонила? - Около восьми. - Где вы живете? - На улице Понтье... - Вы женаты? - Да, на соотечественнице. Утро я провел в разговорах по телефону, звонил служащим трех кабаре. Пытался узнать, где и когда Эмиля видели в последний раз. Это оказалось нелегко. Почти всю ночь кабаре ломились от гостей, и каждый из служащих занимался только своим делом. К тому же Эмиль такой неприметный! Он небольшого роста, тщедушен. Никто из посетителей не принимал его за хозяина. Тем более что он иногда подолгу стоял у двери рядом со швейцаром. Люкас знаком подтвердил, что все так и есть. - Похоже, после половины двенадцатого никто его не видел. - Кто видел последний? - Я не смог опросить всех. У некоторых официантов, барменов и музыкантов нет телефона. Адресов большинства девушек я не знаю. Только сегодня ночью, когда каждый будет на своем месте, я смогу разузнать все как следует. По всей видимости, последним с ним говорил Луи Бубе, маленький и худой, словно жокей, швейцар "Лотоса". На Монмартре его больше зовут Микки. Так вот, между одиннадцатью и половиной двенадцатого Эмиль вышел из "Лотоса" и какое-то время постоял около Микки, который каждый раз, когда останавливалась какая-нибудь машина, выбегал открыть дверцу. - Они разговаривали? - Эмиль был молчалив... Кажется, он много раз смотрел на часы, а потом пошел вниз по улице Пигаль. Микки подумал, что он вернулся в "Сен-Троп". - У вашего зятя была машина? - Нет. После несчастного случая... - Какого несчастного случая? - Это произошло семь лет назад. Тогда Эмиль жил в Гавре, где у него было небольшое ночное заведение- дансинг "Монако". Однажды они с женой отправились на машине в Руан... - Он уже был женат на вашей сестре? - Я говорю о его первой жене - Мари Пируэ, француженке из окрестностей Гавра. Она ждала ребенка. Они как раз и ехали в Руан, чтобы посоветоваться со специалистом. Шел дождь. На повороте машину занесло, и она врезалась в дерево. Жена Эмиля погибла от удара. - А он пострадал? - Отделался раной на щеке, шрам сохранился до сих пор. На Монмартре почти все считают, что это след ножа. - Он любил жену? - Очень. Знал ее с детства. - Он родился в Гавре? - В одной из окрестных деревень, не знаю, в какой точно. В той же, что и Мари. С тех пор как она погибла, Эмиль ни разу не сел за руль автомобиля и, насколько возможно, избегал ездить на машине. Так что в Париже он брал такси крайне редко. Много ходил пешком, а в случае надобности пользовался метро. Впрочем, он неохотно покидал свой девятый округ. - Вы думаете, его убили? - Я думаю, что если бы с ним ничего не случилось, он уже давно был бы дома. - Они живут с вашей сестрой вдвоем? - Нет. С ними живет наша мать и еще другая моя сестра, Ада, она служит у него секретаршей. Ну и двое детей. У Эмиля и Марины двое детей: мальчик Люсьен трех лет и девчушка десяти месяцев. - Вы кого-нибудь подозреваете? Антонио покачал головой. - Как вы думаете, не связано ли исчезновение вашего зятя с делом Мазотти? - Я знаю одно - Эмиль не убивал Мазотти. Мегрэ повернулся к Люкасу, поскольку тот вел расследование по этому делу. - А твое мнение? - И я убежден в том же, шеф. Я дважды допрашивал его, и у меня сложилось впечатление, что он отвечал искренне. Как сказал Антонио, Эмиль - человек довольно-таки тщедушный, к тому же почти робкий, даже как-то странно было видеть его хозяином ночных заведений. А с другой стороны, в конфликте с Мазотти он сумел постоять за себя... - Каким образом? - Мазотти и его банда организовали рэкет, что само по себе не оригинально, но они его усовершенствовали. Они еженедельно требовали более или менее значительные суммы от каждого владельца кабаре под предлогом, что берут его под свое покровительство. Поначалу большинство владельцев отказывались платить. Тогда разыгрывалась небольшая, хорошо отрепетированная комедия. Вечером, когда в заведении было полно посетителей, в сопровождении одного или двух своих молодчиков появлялся Мазотти. Они устраивались за столиком, если оказывался свободный, или в баре, если свободных столиков не было, заказывали шампанское и во время исполнения какого-нибудь номера затевали потасовку. Сначала слышалась приглушенная перебранка, потом выкрики. Бармен или метрдотель вмешивались, их обзывали ворами. Кончалось все битой посудой, большей или меньшей свалкой, и, естественно, многие посетители уходили, клянясь себе, что отныне ноги их не будет в этом кабаке. Когда Мазотти появлялся в следующий раз, хозяева предпочитали платить. - А Эмиль не платил? - Нет. И не обратился за помощью к громилам из преступного мира, как некоторые его собратья, которые, кстати, ничего этим не добились: Мазотти в конце концов и тех купил. Эмиль надумал пригласить нескольких докеров из Гавра, и они взяли на себя труд образумить Мазотти и его людей. - Когда была последняя стычка? - Как раз в тот вечер, когда убили Мазотти. Он пришел в "Лотос" около часу ночи с двумя своими дружками. Докеры Эмиля их вышвырнули. Не обошлось без драки. - Эмиль был там? - Спрятался за стойкой: он боялся драк. Мазотти пошел утешиться в бар на улице Фонтэн, к Джо, там у него была своего рода штаб-квартира. Вчетвером или впятером они пили в глубине зала. Когда в три часа ночи они выходили, мимо промчалась машина, и Мазотти был убит пятью пулями, а одного из его дружков ранило в плечо. Машину не нашли. Никто не выдал. Я допросил почти всех владельцев ночных заведений. И сейчас еще продолжаю расследование. - Где в это время был Буле? - Вы же знаете, шеф, в этой среде подобное нелегко установить. Кажется, в "Голубом экспрессе", но я не слишком-то доверяю свидетелям. - Эмиль не убивал Мазотти, - повторил итальянец. - Он носил при себе оружие? - Да, пистолет. У него было разрешение префектуры. Мазотти был убит из другого пистолета. Мегрэ вздохнул, сделал официантке знак налить по новой: он уже давно жаждал этого. Люкас пояснил: - Я счел нужным ввести вас в курс дела, шеф, и подумал, что вам будет небезынтересно послушать Антонио. - Я сказал только правду. Люкас продолжал: - Я послал Эмилю повестку явиться на набережную Орфевр сегодня утром. Признаться, меня обеспокоило, что он исчез именно в ночь перед этим. - О чем ты собирался спросить его? - Формальности... Хотел в последний раз задать ему те же самые вопросы, чтобы сравнить их с прежними его ответами и с показаниями других. - Те два раза, что Буле был у тебя, он выглядел напуганным? - Нет, скорее озабоченным. Больше всего он боялся, как бы его имя не попало на страницы газет. Все твердил, что это нанесет большой урон его делам, что его кабаре спокойные, там всегда тихо и мирно, и если о нем заговорят в связи с каким-то грязным делом, он от этого уже не оправится. - Верно, - подтвердил Антонио, вставая. И добавил: - Я больше не нужен вам? Сейчас мне надо быть с сестрами и матерью: они в таком состоянии... Вскоре послышался шум мотора, и красный лимузин устремился в сторону Нового моста. Мегрэ не спеша пригубил аперитив, искоса взглянул на Люкаса, вздохнул: - Тебя ждут где-нибудь? - Нет. Я рассчитывал... - Позавтракаем здесь? - И так как Люкас согласился, заключил: - Вот и хорошо, посидим вдвоем. Я позвоню жене. А ты пока можешь распорядиться. - Вам заказать макрель? - И говяжью печенку в пергаменте. Именно запах говяжьей печенки больше всего соблазнял Мегрэ, как, впрочем, и вся атмосфера пивной, куда он не заглядывал уже много недель. Дело Мазотти не представляло особой важности, и до сих пор Люкас занимался им один. Никого, кроме обитателей Монмартра, не интересовала смерть Мазотти. Каждому понятно: если сводят счеты, это всегда чем- нибудь кончается, иногда - новым сведением счетов. Преимущество ведения подобных дел состоит в том, что ни прокуратура, ни судебные следователи не понукают без конца полицию. Правильно говаривал один судейский: "В сущности, это значит, что на одного меньше придется годами держать в тюрьме". Мегрэ и Люкас подкреплялись и беседовали. Мегрэ поподробнее расспросил об Эмиле Буле и в конце концов заинтересовался этим любопытным человеком. Сын нормандского рыбака, Эмиль в шестнадцать лет поступил рассыльным в Трансатлантическую компанию. Это было до войны. На борту "Нормандии" <"Нормандия", "Иль-де-Франс" - крупнейшие французские трансатлантические лайнеры.> он плавал через океан и, когда началась оккупация Франции, находился в Нью-Йорке. Как он, тщедушный и маленький, был принят в американский военно- морской флот? Он прослужил в нем всю войну, а затем вернулся на работу в компанию, на сей раз в качестве помощника метрдотеля на борту "Иль- де-Франс". - Знаете, шеф, почти все они - кто больше, кто меньше - мечтают завести собственное дело, и Буле после двух лет супружеской жизни тоже купил в Гавре бар, который не замедлил превратить в дансинг. Как раз в это время входил в моду стриптиз, и, судя по всему, Буле быстро набил себе кубышку. Еще до несчастного случая и гибели жены у него было намерение открыть дело в Париже... - А дансинг в Гавре он продал? - Передал его управляющему. Одному из своих старых товарищей по "Иль-де-Франс". А в Париже купил "Лотос", который в то время не процветал, как ныне. Это был второразрядный кабак, ловушка для туристов, одно из тех заведений, что встречаешь на каждом шагу на улочках вокруг площади Пигаль. - Где он познакомился с сестрой Антонио? - В "Лотосе". Она служила там гардеробщицей. Ей было всего восемнадцать. - Чем в это время занимался Антонио? - Работал на автомобильном заводе Рено. Он приехал во Францию первым. Позже вызвал мать и сестер. Они жили в квартале Жавель. - Получается, Эмиль женился вроде как бы на всей семье. Ты побывал у него дома? - Нет. Я заглянул в "Лотос" и в другие его кабаре, но не подумал, что надо зайти к нему на квартиру. - Ты убежден, что не он убил Мазотти? - Зачем ему было убивать? Он же выигрывал партию. - Возможно, боялся... - Никто на Монмартре не думает, что это дело его рук. Они молча выпили кофе, но от кальвадоса, который, как обычно, хотел поставить ему хозяин, Мегрэ отказался. Он выпил два аперитива, затем побаловал себя бокалом пуйи и, когда возвращался с Люкасом в уголовную полицию, был весьма доволен собой. У себя в кабинете он снял пиджак, ослабил узел галстука и углубился в административные досье. Речь шла - ни больше ни меньше! - о реорганизации всех служб, от него ждали докладную по этому поводу, и он, словно прилежный ученик, составлял ее. Всю вторую половину дня мысли его то и дело возвращались к Эмилю Буле, к маленькой монмартрской империи, которую основал бывший служащий Трансатлантической компании, к молодому итальянцу и его красной машине, к квартире на улице Виктор-Массе, где жили три женщины с детьми. За это время Люкас обзвонил больницы и полицейские участки, повсюду разослал приметы Эмиля Буле, но и к концу рабочего дня розыск не дал никаких результатов. Вечер был почти такой же теплый, как день. Мегрэ пошел с женой прогуляться и около часа провел за кружкой пива на террасе кафе на площади Республики. Разговаривали они главным образом об отпуске. Многие прохожие несли пиджаки на руке; большинство женщин были в цветастых хлопчатобумажных платьях. Следующий день был четверг. Еще один лучезарный день. В ночных донесениях имя Эмиля Буле не упоминалось, у Люкаса новостей не было. Часов в одиннадцать разразилась гроза, сильная, но короткая, после которой от мостовой поднялся пар. Мегрэ съездил домой позавтракать, потом снова углубился в досье. И вечером, когда он покидал набережную Орфевр, о судьбе тщедушного владельца кабаре все еще не было никаких известий. Люкас впустую провел на Монмартре весь день. - Весьма вероятно, шеф, что последним Эмиля видел Бубе, по прозвищу Микки, он уже много лет служит в "Лотосе" швейцаром. Так вот, Микки говорит, что, ему помнится, будто Буле с улицы Пигаль свернул на Нотр- Дам-де-Лоретт, как если бы собрался пойти в "Сен-Троп", но тогда он не придал этому значения. Я еще схожу на Монмартр сегодня вечером, когда все будут на своих местах. Мегрэ и не ожидал, что Люкас узнает что-нибудь большее. В девять утра в пятницу Мегрэ, закончив просмотр ежедневных донесений, вызвал Люкаса к себе. - Его нашли, - объявил он, раскуривая трубку. - Жив? - Мертв. - На Монмартре? В Сене? Мегрэ протянул ему донесение из полиции XX округа. В нем сообщалось, что на улице Рондо, идущей вдоль кладбища Пер-Лашез, на рассвете обнаружен труп. Тело лежало поперек тротуара, неподалеку от насыпи железной дороги. Человек был одет в темно-синий костюм, в бумажнике кроме небольшой суммы денег нашли удостоверение личности на имя Эмиля Буле. Люкас нахмурился, поднял голову. - Я вот думаю... - Читай дальше. Продолжение еще больше удивило инспектора. В донесении уточнялось, что тело, привезенное в Институт судебной медицины, уже находится в начальной стадии разложения. В той части улицы Рондо, которая кончается тупиком, ясное дело, не бывает много прохожих. Однако труп не мог бы в течение двух дней, даже в течение нескольких часов оставаться на тротуаре незамеченным. - Что ты думаешь об этом? - Любопытно... - Дочитал до конца? - Осталось несколько строчек. Эмиль Буле исчез в ночь со вторника на среду. Судя по состоянию трупа, он, очевидно, в ту же ночь и был убит. С тех пор прошло двое суток, двое суток жары. Трудно представить себе причину, по которой убийца или убийцы все это время хранили труп у себя. - Последнее еще более странно! - воскликнул Люкас, кладя донесение на стол. Да, действительно, самым странным было то, что, судя по предварительному освидетельствованию, убийство было совершено не с помощью огнестрельного оружия и даже не с помощью ножа. Насколько можно было судить об этом до вскрытия, Эмиль Буле был задушен. Ни Мегрэ, ни Люкас, хотя оба они многие годы прослужили в полиции, не могли припомнить ни одного случая, когда убийство на Монмартре было бы совершено путем удушения. Каждый квартал Парижа, каждая социальная прослойка имеет, если можно так выразиться, свой способ убивать и свой способ кончать жизнь самоубийством. Есть улицы, где выбрасываются из окна, улицы, где отравляются угарным или бытовым газом, улицы, где травятся снотворным. Известны кварталы, где чинят расправу с помощью ножа, кварталы, где пользуются дубиной, и такие, как Монмартр, где господствует огнестрельное оружие. Но маленький владелец ночных кабаре был не только задушен: в течение двух дней и трех ночей убийца прятал труп. Мегрэ уже открывал стенной шкаф, чтобы достать оттуда пиджак и шляпу. - Пойдем туда! - ворчливо бросил он. Наконец-то у него появился повод отложить нудную административную работу. Чудесным июньским утром, которое освежал легкий ветерок, двое мужчин направились в Институт судебной медицины. 2 Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на фармацевтическую лабораторию, чем на старинный морг, расположившийся под огромными башенными часами Дворца правосудия. За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люкас увидели какого-то служащего, который тотчас узнал их и с заискивающей улыбкой осведомился: - Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо? Электрические часы над его головой показывали пять минут одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам перевалочных складов на другой стороне Сены. - Здесь один уже ожидает, - продолжал служащий, которому явно хотелось поговорить. - Кажется, родственник. - Он назвал себя? - Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет подписывать акт. Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по регистрационным карточкам. - Где он? - В зале ожидания... Вам тоже придется запастись терпением, господин комиссар: у доктора Мореля работа в самом разгаре. Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания - тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода картины или гравюры было бы уместно повесить здесь. Антонио сидел на одном из стульев, зажав ладонями подбородок, и, хотя он даже сейчас выглядел красавчиком, лицо его немного опухло, как у человека, который недоспал, да и румянец на щеках поблек. Когда полицейские вошли, Антонио встал. - Вы его видели? - спросил он. - Еще нет. - Я тоже. Жду уже больше получаса. Удостоверение личности - Эмиля, это точно, мне показали. - Кто? - Какой-то инспектор, у него такое смешное имя. Постойте... Морник? Борник? - Да, Борник. Мегрэ и Люкас переглянулись. Этот Борник из XX округа никогда своего не упустит. В районных комиссариатах было несколько таких инспекторов и даже комиссаров, которые упорно соперничали с уголовной полицией, считая делом чести опередить ее. О том, что труп найден, Мегрэ узнал из донесения, а ведь с той минуты, как это произошло, полицейские из XX округа не сидели без дела. Именно для того, чтобы оградить уголовную полицию от их чрезмерного усердия, Мегрэ уже давно работал над проектом реорганизации всех служб. - Как вы думаете, доктор еще долго провозится? Женщины совсем потеряли голову. - Кто их известил? Борник? - Еще не было восьми. Они только встали и занимались детьми. Он спросил: "Кто из вас Марина Буле?" Потом протянул моей сестре удостоверение личности: "Это удостоверение вашего мужа? Вы узнаете его на фотографии? Когда вы видели его в последний раз?" Представляете себе сцену! Ада тут же позвонила мне домой. Я спал. У меня не было времени не только позавтракать, но даже выпить чашку кофе. Через несколько минут я уже приехал на улицу Виктор-Массе, и, честное слово, инспектор словно бы подозревал меня... "Кто вы такой?" - "Шурин..."-"Этой дамы?" - "Нет, естественно... Ее мужа..." - Антонио с трудом сдерживал негодование. - Мне пришлось долго спорить, прежде чем я добился разрешения опознать труп вместо сестры. Она упрямо твердила, что пойдет со мной. Но я подумал, не надо ей идти, и заставил остаться дома. Он нервно закурил. - Инспектор не сопровождал вас сюда? - Нет. Похоже, у него было другое дело. Он сказал, что здешний служащий даст мне заполнить и подписать бумагу. Помолчав немного, Антонио добавил: - Как видите, я имел повод для беспокойства. А ведь позавчера вы слушали меня с таким видом, словно не верили мне... Улица Рондо, где это? - У кладбища Пер-Лашез. - Я тех мест не знаю. Что это за квартал? Дверь открылась. Доктор Морель в белом халате, в шапочке и с марлевой маской, болтающейся под подбородком, поискал глазами комиссара. - Меня предупредили, что вы ждете меня, Мегрэ. Хотите пройти? Он провел их в зал, свет туда проникал только сквозь матовые стекла, вдоль стен тянулись металлические ящики, словно какой-нибудь канцелярии, с той лишь разницей, что были они необычно велики. Труп, накрытый простыней, лежал на столе-каталке. - Пусть лучше сначала его опознает шурин, - сказал комиссар. Привычным движением руки с лица покойного была приподнята простыня. Оно заросло рыжеватой, как и шевелюра, щетиной длиною почти в сантиметр. Кожа была синеватая, на левой щеке явственно выступал шрам, о котором Антонио рассказал комиссару в пивной "У дофина". Тело под простыней казалось совсем маленьким и худым. - Это точно он? - Да, точно. Чувствуя, что итальянца мутит, Мегрэ отослал его вместе с Люкасом в канцелярию - выполнить формальности. - Можно убрать? - спросил доктор, делая знак служителю в сером халате, который уже выдвинул один из ящиков. - Пройдете со мной, Мегрэ? Они вошли в кабинет, в углу которого находился умывальник, и доктор, не прерывая разговора, тщательно вымыл руки, лицо, снял белый халат и стал похож на обычного человека. - Я полагаю, до официального заключения вы хотите услышать мое предварительное суждение? Необходимо, как обычно, сделать еще кое- какие анализы, на это уйдет несколько дней... Единственное, что я могу сказать вам сейчас, - на теле нет следов ранений. Покойный был удушен или, если точнее... Морель колебался, словно сам был не совсем уверен в своих предположениях. - Это ведь пока приватно, правда? В официальном заключении я не буду столь категоричен. Если бы мне пришлось воссоздавать картину убийства исходя из того, что покойного удушили, я сказал бы так: на него напали сзади, обхватили рукой шею и резким движением сдавили с такой силой, что даже сломали один из шейных позвонков. Короче говоря - смертельный зажим. - Он стоял? - Стоял или, в крайнем случае, сидел. Думаю, скорее стоял и не ожидал нападения. Это не было борьбой в прямом смысле слова. Он не защищался. Я тщательно обследовал его ногти и не обнаружил под ними ни шерстинки, а они были бы, если б он хватался за одежду напавшего. Не обнаружил я ни крови, ни волосков. На руках нет ни единой царапины... Кто он? - Владелец ночных заведений. Что вы думаете относительно даты смерти? - С тех пор как этот человек умер, прошло по меньшей мере двое суток, но не более трех, и, опять же пока приватно, без ручательства, добавлю еще одну деталь: по моему мнению, сначала труп прятали в каком-то помещении. Сегодня вечером вы получите предварительное заключение. Вошел Люкас. - Он подписал акт. Что с ним делать? Я пошлю его на улицу Виктор- Массе? Мегрэ знаком показал, что не возражает: ему нужно было еще осмотреть одежду Эмиля и содержимое карманов. Позднее, сегодня же, это сделают еще раз, но уже в лаборатории, но уже более научными методами. Одежда и вещи покойного находились в другой комнате, где кучкой лежали на столе. Темно-синий костюм был совершенно цел, даже не очень запылен, без малейших следов крови и помят лишь слегка. Черные ботинки сияли, как у человека, который только что вышел из дому, но на коже их виднелись две свежие царапины. Мегрэ мог бы держать пари, что преступление совершено не на улице, а в помещении и что от тела избавились, подкинув его на улицу Рондо, только сегодня на рассвете. Откуда его привезли? Для этого почти наверняка воспользовались машиной. По тротуару его не волокли. Содержимое карманов в какой-то мере разочаровывало. Эмиль Буле курил? Что-то непохоже. Во всяком случае, при нем не было ни трубки, ни сигарет, ни зажигалки, ни спичек. И ни крошки табаку, а ведь его всегда находят в глубине карманов курильщика. Золотые часы. В бумажнике пять купюр по сто новых <То есть поступивших в обращение после 1 января 1960 г. в соответствии с деноминацией (укрупнением) франка в 100 раз.> франков, три купюры по пятьдесят. Небрежно скомканные десятифранковые купюры в одном из карманов, в другом - горстка монет. Связка ключей, перочинный нож, смятый носовой платок и еще один, аккуратно сложенный, в наружном кармашке. Маленькая коробочка с аспирином и мятными конфетами. Люкас, опорожняя бумажник, вдруг воскликнул: - Ну вот! Моя повестка! Повестка, по которой Эмилю Буле было бы весьма трудно явиться. - Я думал, что он обычно носил с собой пистолет, - проронил Мегрэ. Оружия среди разложенных на столе вещей не оказалось, но была чековая книжка, которую комиссар перелистал. Почти новая. Из нее вырвали всего три чека. Единственным значительным по сумме был чек на пять тысяч новых франков с пометкой: "Для меня лично". На чеке стояла дата - 22 мая, и Люкас сразу же отметил: - Это как раз тот самый день, когда я послал ему второй вызов на набережную Орфевр. А в первый раз я допрашивал его восемнадцатого, на следующий день после смерти Мазотти. - Позвони-ка в лабораторию, пусть придут за вещами и исследуют их. Спустя несколько минут Мегрэ и Люкас сели в черную машину, которую Люкас повел с благоразумной неторопливостью. - Куда едем, шеф? - Сначала на улицу Рондо. Хочу осмотреть место, где его нашли. Залитая солнцем улочка не казалась мрачной, несмотря на близость кладбища и железной дороги. Издали они увидели нескольких зевак, которых удерживали на расстоянии двое полицейских, кумушек в окнах, играющих детей. Когда машина остановилась, к Мегрэ поспешил инспектор Борник и с напускной скромностью доложил: - Я ждал вас, господин комиссар. Предполагал, что вы приедете, и позаботился... Полицейские отошли в сторону, давая возможность увидеть очертания тела, нарисованные мелом на сером тротуаре. - Кто его обнаружил? - Один рабочий-газовщик, он начинает работу в пять утра и живет в этом доме. Вон там, в окне на третьем этаже, его жена, видите? Я, конечно, снял с него свидетельские показания. Я как раз дежурил ночью... Поскольку вокруг толпились зеваки, момент для упреков был неподходящий. - Скажите, Борник, у вас не создалось впечатления, что тело выбросили из машины или как-то иначе положили на тротуар? - Конечно, его кто-то положил. - Он лежал на спине? - На животе. Поначалу можно было подумать, что какой-нибудь пьянчужка дрыхнет после попойки. А вот запаха алкоголя... Уж по части запаха я, скажу вам... - Я полагаю, вы опросили жильцов? - Всех, кто был дома. Главным образом женщин и стариков, мужчины-то ушли на работу. - И никто ничего не видел и не слышал? - Кроме одной старухи, она живет наверху, на шестом этаже, и, кажется, страдает бессонницей. Правда, привратница уверяет, что она уже малость выжила из ума. Так вот, эта старуха клянется, что в половине четвертого утра услыхала шум машины. А машины в этом конце улицы проезжают не часто: она ведь кончается тупиком. - А голосов она не слышала? - Нет. Слышала только, как открылась дверца, потом шаги, потом стук захлопываемой дверцы. - Она не выглянула в окно? - Старуха едва ноги переставляет. Перво-наперво она подумала, что в доме кто-то болен и вызвали "скорую помощь". Прислушивалась, ждала, когда хлопнет дверь подъезда, но машина почти сразу же развернулась и уехала. И инспектор Борник добавил с видом человека, который знает свое дело: - Я еще заеду сюда в полдень и вечером, когда мужчины вернутся с работы. - Из прокуратуры приезжали? - Да, прямо спозаранку. Но долго здесь не задержались. Так, для проформы... Мегрэ и Люкас под взглядами зевак сели в свою машину. - На улицу Виктор-Массе. На тележках зеленщиков, между которыми сновали домашние хозяйки, высились горы черешни и даже персиков. Париж в это утро выглядел очень оживленным, большинство прохожих шли по теневой стороне улицы, а не по той, которую нещадно палило солнце. На улице Нотр-Дам-де-Лоретт они увидели желтый фасад кабаре "Сен- Троп", вход в которое был закрыт решеткой, а слева от него, в витрине, красовались на фотографиях полуобнаженные женщины. На улице Виктор-Массе почти такая же витрина была на более широком фасаде "Голубого экспресса". Люкас проехал чуть дальше и остановился перед солидным жилым домом. Дом был из серого камня, довольно богатый, и две медные дощечки извещали: одна - о том, что здесь живет доктор, другая - что здесь находится Общество по торговле недвижимым имуществом. - Вы к кому? - не очень любезно осведомилась привратница, открывая застекленную дверь своей каморки. - К госпоже Буле. - Четвертый этаж, налево, но... Оглядев посетителей, она спохватилась: - Вы из полиции? Тогда можете подняться. Бедные женщины, должно быть, в таком состоянии... Почти бесшумный лифт, красный ковер на лестнице, освещенной лучше, чем в большинстве домов Парижа. На четвертом этаже за дверью можно было различить голоса. Мегрэ нажал кнопку звонка, голоса стихли, послышались приближающиеся шаги, и в проеме двери появился Антонио. Он был без пиджака, в руке держал сандвич. - Входите. Не обращайте внимания на беспорядок. Из спальни доносился плач ребенка. Маленький мальчик уцепился за платье довольно полной молодой женщины; она еще не успела причесаться, и ее черные волосы ниспадали на спину. - Моя сестра Марина... Как и следовало ожидать, у нее были покрасневшие глаза, и она казалась немного не в себе. - Пройдите... Она провела их в гостиную, где тоже царил беспорядок: на ковре валялась опрокинутая деревянная лошадка, на столе стояли немытые чашки и стаканы. Женщина постарше, еще более полная, одетая в халат небесно-голубого цвета, вышла из другой двери и с подозрением разглядывала пришедших. - Моя мать, - представил Антонио. - Она почти не говорит по- французски. Видно, никогда уже не научится. Квартира выглядела просторной, удобной, но обставлена была той непритязательной мебелью, что продается в универсальных магазинах. - А где ваша младшая сестра? - поинтересовался Мегрэ, оглядываясь. - С малышкой. Сейчас придет. - Как вы все это объясняете, господин комиссар? - спросила Марина; акцент у нее был меньше, чем у брата. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать, когда Буле встретил ее. Сейчас ей двадцать пять-двадцать шесть, и она еще очень красива - матовая кожа, темные глаза. Сохранила ли она былую кокетливость? При таких обстоятельствах судить об этом трудно, но комиссар мог бы поспорить, что она уже не заботилась ни о фигуре, ни о нарядах, а просто счастливо жила в окружении матери, сестры, детей и мужа, и ничто в мире больше не волновало ее. Едва войдя в квартиру, Мегрэ потянул носом и почувствовал запах, который витал здесь и напоминал ему запах итальянских ресторанов. Антонио явно держался как глава семьи. Не был ли он им в какой-то степени еще при жизни Эмиля Буле? Не у него ли бывший помощник метрдотеля должен был просить руки Марины? Все еще держа сандвич в руке, Антонио спросил: - Вы что-нибудь выяснили? - Я хотел бы знать, когда во вторник вечером ваш зять ушел из дома и был ли у него с собой пистолет? Антонио посмотрел на сестру, та, поколебавшись минуту, торопливо прошла в другую комнату. Дверь осталась открытой, и через нее можно было увидеть столовую, Марина пересекла ее и вошла в спальню. Там она открыла ящик комода и вернулась с темным предметом в руке. Это был пистолет, она держала его осторожно, как человек, который боится оружия. - Он лежал на месте, - сказала Марина. - Ваш муж не всегда носил его при себе? - Нет, не всегда. В последнее время - нет... Антонио вмешался: - После смерти Мазотти и отъезда его банды на Юг у Эмиля отпала необходимость носить оружие. Это было показательно. Значит, выходя из дома во вторник вечером, Эмиль Буле не ожидал никакой опасной или неприятной встречи. - В котором часу он вас покинул, сударыня? - Без нескольких минут девять, это его обычное время. Мы пообедали в восемь часов. Перед уходом он, как всегда, зашел поцеловать детей, они уже лежали в кроватках. - Он не показался вам озабоченным? Она силилась припомнить. У нее были очень красивые глаза, и в другое время они, должно быть, искрились лаской и весельем. - Нет, не думаю. Вы знаете, Эмиль был сдержан, и тем, кто не знал его близко, он, наверно, представлялся человеком замкнутым. Две слезинки блеснули у нее на ресницах. - По натуре он был очень добрый, очень чуткий... Она повернулась к матери, которая слушала разговор, скрестив руки на животе, сказала ей несколько слов по-итальянски, и та в знак согласия закивала головой. - Я знаю, что думают о владельцах ночных заведений. Их представляют себе своего рода гангстерами, да и правда, среди них есть такие... Она утерла глаза и взглянула на брата, как бы спрашивая у него разрешения продолжить. - А Эмиль скорее был робкий. Но только, пожалуй, не в делах. Его окружало столько женщин, с которыми он мог бы делать все, что ему заблагорассудится, но он не в пример большинству своих коллег считал их служащими и, даже если оставался с кем-нибудь из них наедине, вел себя уважительно. Я это прекрасно знаю: прежде чем стать его женой, я тоже служила у него. Верите ли, нет, но он несколько недель обхаживал меня, словно юноша. Пока шло представление, он иногда разговаривал со мной, расспрашивал, где я родилась, где живет моя семья, в Париже ли моя мать, есть ли у меня братья и сестры. И только... Но ни разу за все время не коснулся меня. Даже ни разу не предложил проводить. Антонио согласно кивал головой, всем видом показывая, что он никогда не допустил бы иного отношения. - Конечно, - продолжала Марина, - он знал, что такое итальянки: в "Лотосе" среди персонала всегда можно было найти нескольких моих соотечественниц. Однажды вечером он спросил меня, нельзя ли ему встретиться с моим братом. - Он был порядочный человек, - подтвердил Антонио. Мать, по всей вероятности, все же понимала по-французски и время от времени открывала рот, чтобы вступить в разговор, но, не найдя нужных слов, продолжала молчать. Вошла молодая девушка, одетая во все черное, уже причесанная и подкрашенная. Это была Ада. С виду лет двадцати двух, не старше, она, судя по всему, была вылитой копией сестры, когда та пребывала в ее возрасте. Ада с любопытством оглядела пришедших и сказала Марине: - Наконец-то она уснула... - Потом обратилась к Мегрэ и Люкасу: - Не угодно ли присесть? - Насколько я знаю, мадемуазель, вы служили секретарем у вашего зятя? У нее тоже чувствовался акцент, но едва заметный, как раз такой, чтобы придавать ей еще больше очарования... - Это слишком громко сказано. Эмиль сам вел все свои дела. Они не требовали много писанины. - У него был кабинет? - Да, это называли кабинетом. Крохотная комнатка на антресолях над "Лотосом". - В котором часу он приходил туда? - Обычно он спал до полудня и завтракал вместе с нами. К трем мы вместе отправлялись на улицу Пигаль. Мегрэ переводил взгляд с одной сестры на другую, стараясь угадать, не возникало ли у Марины хоть слабое чувство ревности к младшей сестре. Но во взгляде молодой женщины он не нашел и намека на это. Насколько он мог судить, еще три дня назад Марина была женщиной вполне довольной своей судьбой, довольной тем, что она беззаботно живет вместе с матерью и детьми в квартире на улице Виктор-Массе, и, наверно, не умри ее муж, у нее было бы еще много детей. Очень непохожая на нее по характеру, более подтянутая, более энергичная, Ада продолжала: - Его всегда кто-нибудь ждал - артисты, музыканты, метрдотель или бармен того или другого кабаре. Не говоря уже о поставщиках вин и шампанского. - Чем занимался Эмиль Буле в день своего исчезновения? - Подождите. Это был вторник, так ведь?.. Мы спустились в зал, чтобы посмотреть одну испанскую танцовщицу, которую он ангажировал. Потом он принял представителя фирмы по кондиционерным установкам. Эмиль намеревался установить кондиционеры во всех четырех кабаре, особенно в "Лотосе" - там было плохо с вентиляцией. Мегрэ вспомнил, что видел среди вещей покойного какой-то каталог. - Кто вел его финансовые дела? - Что вы имеете в виду? - Кто платил по накладным, персоналу? - Счетовод, разумеется. - Его кабинет там же, над "Лотосом"? - Да, маленькая комнатка, что выходит во двор. Он пожилой человек, беспрестанно брюзжит и каждый раз, когда ему нужно платить деньги, страдает так, словно выкладывает их из своего кармана. Его фамилия Резон. Господин Резон, как его зовут все, потому что, если к нему обратиться, не прибавив "господин"... - Он сейчас на площади Пигаль? - Несомненно. Он единственный работает по утрам, ведь по вечерам и ночью ему там делать нечего. Мать вышла из комнаты и вскоре вернулась с оплетенной бутылью кьянти и бокалами. - По-видимому, в каждом кабаре свой управляющий? Ада покачала головой. - Нет. Совсем не так. Антонио управляет "Пари-Стрип" потому, что оно находится в другом квартале: там и публика иная, и стиль иной. Вы понимаете, что я имею в виду? Кроме того, Антонио - член семьи. Три других кабаре расположены почти дверь в дверь. В течение вечера некоторые артисты переходят из одного в другое. Эмиль тоже ходил туда- сюда, как челнок, и следил за всем. Иногда часа в три утра из "Лотоса" в "Голубой экспресс", например, посылали ящики с шампанским или бутылки виски. Если в одном из кабаре было полно гостей и персонал не успевал обслуживать, Эмиль направлял кого-нибудь на подмогу из другого, где народу было поменьше. - Иными словами, Эмиль Буле лично управлял тремя кабаре на Монмартре? - На деле - да. Хотя в каждом был метрдотель, ответственный за... - Господин Резон занимался счетами и бумагами? - Этого вполне достаточно. - А вы? - Я сопровождала зятя и брала все на заметку. Заказать то-то и то- то. Встретиться с таким-то поставщиком или таким-то антрепренером. Позвонить какой-нибудь артистке, которая выступает в другом месте, и попытаться ангажировать ее. - По вечерам вы его тоже сопровождали? - Только часть вечера. - До которого часа обычно? - До десяти или одиннадцати. Самое муторное - это подготовить все к девяти часам. Всегда кого-нибудь не оказывается на месте - официанта, музыканта, танцовщицы. А то не привезут вовремя шампанское, юбки для танцовщиц... Мегрэ задумчиво протянул: - Начинаю представлять себе... Вы были с ним во вторник вечером? - Как и каждый день. Он снова взглянул на Марину и снова не обнаружил на ее лице даже следа ревности. - В котором часу вы расстались с зятем? - В половине одиннадцатого. - Где вы тогда находились? - В "Лотосе". "Лотос" - как бы наш центр. А до этого мы побывали уже в "Голубом экспрессе" и в "Сен-Троп". - Вы не заметили ничего необычного? - Ничего. Разве только подумала, что скоро пойдет дождь. - Дождь был? - Чуть поморосило, как раз когда я выходила из "Лотоса". Микки предложил мне взять зонтик, но я подождала, и через пять минут дождь кончился. - Вы записывали деловые встречи Буле? - При необходимости напоминала ему о них. Но не часто: он все помнил сам. Он был человек спокойный, рассудительный и относился к делам очень серьезно. - Он ни с кем не должен был встретиться в тот вечер? - Насколько мне известно, нет. - А вы знали бы о встрече? - Наверное. Я не хочу преувеличивать свою роль. Например, он не обсуждал со мною ни своих дел, ни своих планов. Но разговоры при мне вел. Когда он принимал посетителей, я почти всегда присутствовала. Не помню случая, чтобы он попросил меня выйти. Иногда он говорил мне, к примеру: "Нужно сменить обивку в "Голубом экспрессе". Я брала это на заметку и назавтра днем напоминала ему. - Как он реагировал на смерть Мазотти? - Меня тогда не было. Он скорее всего узнал об этом ночью, как и весь Монмартр: такие новости распространяются быстро. - А на следующий день, когда проснулся? - Сразу же попросил газеты. Я сходила за ними на угол. - Обычно он читал газеты? - Мельком - утреннюю, так же - вечернюю. - Он играл на скачках? - Никогда. Ни на скачках, ни в карты, ни в другие азартные игры. - Он говорил с вами о смерти Мазотти? - Сказал, что его, вероятно, вызовут в полицию, и попросил меня позвонить метрдотелю "Лотоса" и узнать, может быть, оттуда уже приходили. Мегрэ повернулся к Люкасу, и тот понял его немой вопрос. - Там были два инспектора из девятого округа, - сказал он. - Буле выглядел встревоженным? - Он боялся дурной молвы. Теперь настала очередь Антонио вступить в разговор: - Эмиль всегда очень дорожил своим добрым именем. И мне тоже часто напоминал, что надо блюсти репутацию заведения. "Если мы зарабатываем на жизнь, демонстрируя обнаженных женщин, - говорил он, - это еще не значит, что мы гангстеры. Я честный коммерсант и хочу, чтобы все это знали". - Верно! То же самое слышала от него и я. Не хотите ли выпить, господин комиссар? И хотя у Мегрэ не было ни малейшего желания пить кьянти в половине двенадцатого утра, он все же пригубил. - У него были друзья? Ада посмотрела вокруг, как если бы это определяло ее ответ. - Он не нуждался в друзьях. Вся его жизнь протекала здесь. - Он говорил по-итальянски? - По-итальянски, по-английски, немного по-испански. Он выучил языки, когда работал в Трансатлантической компании, потом в Соединенных Штатах. - Вспоминал ли он о своей первой жене? Никакого смущения у Марины, однако ответила сестра: - Он каждый год ездил на могилу, а портрет ее висит в спальне... - Еще один вопрос, мадемуазель Ада. Когда он умер, в его кармане обнаружили чековую книжку. Вы в курсе дела? - Да. Он всегда носил ее с собой, но пользовался ею довольно редко. Большие платежи делал господин Резон. Эмиль всегда имел при себе пачку денег. В его ремесле это необходимо. - Вашего зятя вызвали в уголовную полицию восемнадцатого мая. - Да, помню. - Вы сопровождали его туда? - До входа. Я подождала его на улице. - Вы приехали на такси? - Он не любил такси, а частные машины тем более. Мы приехали на метро... - Затем он получил вызов на двадцать третье мая. - Да, я знаю. Это его беспокоило. - Опять же из-за огласки? - Да. - Итак, двадцать второго мая он снял со счета в банке довольно крупную сумму - полмиллиона старых франков. Вам было известно это? - Нет. - Вы не имели касательства к его чековой книжке? Она помотала головой. - Он всегда держал ее при себе? - Да нет, это была его личная чековая книжка, и мне никогда в голову не приходила мысль заглянуть в нее. Но он не прятал ее, оставлял на комоде в спальне... - А раньше он снимал со счета в банке крупные суммы? - Не думаю. В этом не было необходимости. Когда ему требовались деньги, он брал их в кассе "Лотоса" или какого-нибудь другого кабаре и оставлял записку. - У вас нет предположений, для чего ему понадобились такие деньги? - Никаких. - Не могли бы вы как-нибудь выяснить это? - Попробую. Спрошу у господина Резона, просмотрю корреспонденцию... - Будьте настолько любезны, займитесь этим сегодня же, и если что- нибудь обнаружите, немедленно звоните мне... На лестничной площадке Антонио, несколько смущенный, спросил: - Что нам делать с кабаре? И так как Мегрэ смотрел на него, не понимая, уточнил: - Открывать?.. - Лично я не вижу никакой причины, чтобы... Но думаю, этот вопрос должна решить ваша сестра. - Если будет закрыто, пойдут слухи. Подъехал лифт, Мегрэ и Люкас вошли в него, оставив итальянца в растерянности. 3 На улице Мегрэ, щурясь от солнца, раскурил трубку и только хотел что-то сказать Люкасу, как его внимание привлекла характерная для Монмартра сценка. Неподалеку от "Голубого экспресса" с погашенной неоновой вывеской и закрытыми ставнями, как раз напротив  дома Буле, из маленькой гостиницы торопливо вышла молодая женщина в черном вечернем платье и гипюровой шали, наброшенной на обнаженные плечи. В свете дня бросалось в глаза, что волосы у нее давно не крашены и она не удосужилась даже наложить косметику. Она была высокая и худая, типичная герл из мюзик-холла. Перебежав на слишком высоких каблуках улицу, женщина вошла в маленькое бистро, где, наверно, намеревалась выпить кофе с рогаликами. Почти сразу же вслед за нею из гостиницы вышла другая личность - нордического типа мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, из числа деловых людей; бросив по сторонам взгляд, он направился к перекрестку, чтобы взять такси. Мегрэ машинально поднял голову к окнам четвертого этажа дома, откуда они вышли, к квартире, где три женщины с двумя детьми создали свою маленькую Италию. - Четверть двенадцатого. Я не прочь бы навестить господина Резона в его кабинете. А ты за это время порасспроси кое-кого в квартале, особенно в лавках - мясника, молочника и других. - Где я вас найду, шеф? - Может, у Джо? Бар, где убили Мазотти. У Мегрэ не было определенного плана действий. Ни единой мысли. Он немного напоминал охотничью собаку, которая мечется в поисках следа. В глубине души ему даже хотелось окунуться в атмосферу Монмартра, где он так давно не бывал. Он завернул за угол на улицу Пигаль, остановился у решетки, закрывающей вход в "Лотос", и поискал кнопку несуществующего звонка. Дверь за решеткой была заперта. Совсем рядом находилось еще одно кабаре, судя по всему, поменьше и довольно невзрачное, с выкрашенным в пронзительный сиреневый цвет фасадом, затем узкая витрина бельевой лавочки, на которой красовались экстравагантные трусики и бюстгальтеры. Он наугад вошел в подъезд жилого дома, отыскал в каморке ворчливую привратницу. - "Лотос"? - Разве вы не видели, что там закрыто? Она разглядывала его с подозрением, возможно угадывая в нем полицейского. - Я хотел бы видеть счетовода господина Резона. - Лестница слева во дворе. Двор был тесный и темный, загроможденный мусорными ящиками, и окна, что выходили сюда, почти все были без занавесок. Коричневая дверь, оказавшаяся приоткрытой, вела на старую, еще более темную лестницу, ступени ее скрипели под тяжестью Мегрэ. К одной из дверей на антресолях была прикреплена цинковая табличка с небрежно выгравированными словами: "Полная Луна". Так называлось соседнее кабаре. Напротив, на картоне, надпись: "Лотос". Тусклое, пыльное, почти нищенское помещение никак не вязалось с мыслью о вечерних платьях, обнаженных женщинах, музыке и шампанском. Мегрэ постучал, не услышал отклика, постучал еще раз и решился повернуть круглую эмалированную ручку. Он увидел узкий коридор с облупившейся краской на стенах, дверь в глубине и еще одну - справа. В эту дверь он снова постучал и сразу же услышал, как в комнате поднялась какая-то возня. После довольно долгой паузы раздалось: - Войдите. Сквозь грязные стекла в комнату проникало солнце; тучный мужчина неопределенного возраста, скорее старый, с несколькими прядями седых волос, зализанными на лысой голове, поправлял галстук, а молодая женщина в цветастом платье стояла рядом с ним, пытаясь принять непринужденный вид. - Господин Резон? - Это я, - ответил мужчина, не глядя на Мегрэ. Нежданный визитер явно помешал им. - Комиссар Мегрэ. В комнате было душно, резко пахло духами. - Я пойду, месье Жюль. Не забудьте, о чем я вас просила. Смущенный счетовод открыл ящик стола, вытянул из потрепанного бумажника несколько купюр и протянул ей. С поразительной быстротой деньги перекочевали в сумку девицы, и она тут же удалилась. - Все они одинаковы, - : вздохнул г-н Резон, утирая носовым платком лицо, быть может, из боязни, что на нем остались следы губной помады. - Им платят по субботам, а уже начиная со среды они приходят клянчить аванс. Странный кабинет и странный человек! Здесь никак не чувствуешь себя за кулисами кабаре - скорее в какой-нибудь более или менее подозрительной лавчонке. На стенах не висят фотографии артисток, как того можно было ожидать в подобном заведении, - один лишь календарь да ряды металлических картотечных ящиков и стеллажей с папками. Вполне вероятно, что мебель куплена по случаю на барахолке, а у стула, на который г-н Резон указал комиссару, одна ножка подвязана веревкой. - Вы его нашли? К счетоводу еще не совсем вернулось самообладание. Когда он закурил сигарету, его волосатые руки немного дрожали, и Мегрэ заметил, что кончики пальцев у него коричневые от табака. В этот кабинет, окна которого выходили во двор, почти не доносились уличные шумы, разве только смутный гул. Здесь был другой мир. Г-н Резон сидел без пиджака, на рубашке под мышками виднелись большие пятна пота, плохо выбритое лицо тоже было покрыто потом. Мегрэ ни капли не сомневался в том, что у счетовода нет ни жены, ни семьи, что живет он один в каком-нибудь мрачном логове в этом же квартале и готовит себе еду на спиртовке. - Вы его нашли? - повторил г-н Резон свой вопрос. - Он жив? - Мертв. Г-н Резон благочестиво вздохнул, потупил взор. - Так я и подозревал. Что же с ним случилось? - Задушен. Счетовод внезапно вскинул голову, так же пораженный, как в свое время Люкас на набережной Орфевр. - Его жена знает? А Антонио? - Я только сейчас с улицы Виктор-Массе. Антонио опознал труп. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. - Постараюсь ответить как можно точнее. - Вы не знаете, Эмиль Буле имел врагов? У г-на Резона были желтые зубы и, наверное, дурно пахло изо рта. - Все дело в том, кого вы называете врагами. Конкуренты - да, были. Кое-кто считал, что он слишком преуспевает. Ремесло у него трудное: в этих кругах пощады не знают. - Чем вы объясните, что за несколько лет Буле сумел купить четыре кабаре? Счетовод начал приходить в себя, держался теперь уже свободно и к тому же очутился в своей стихии. - Хотите знать мое мнение? Лично я объясняю это тем, что господин Буле вел дело так, как если бы он владел, ну, скажем, бакалейной лавочкой. Он был человек серьезный. - Вы хотите сказать, что он не пользовался своим товаром? - не удержался от иронии комиссар. Собеседник почувствовал намек. - Если вы имеете в виду Леа, то заблуждаетесь: я ей в отцы гожусь. Почти все они делятся со мной своими тайнами, рассказывают о своих затруднениях... - И просят у вас аванс? - Они постоянно нуждаются в деньгах. - Если я правильно понял, у Буле были с ними исключительно деловые отношения? - Безусловно. Он любил жену, семью. Жил скромно: у него не было ни машины, ни загородного дома, ни виллы на берегу моря. Он не швырял деньгами, не пытался ни на кого произвести впечатление. Это редкое явление в его ремесле. Он мог бы добиться успеха в любом торговом деле. - Значит, конкуренты были недовольны им? - Не настолько, чтобы убить. Что же касается преступного мира, то господин Эмиль сумел заставить уважать себя. - С помощью докеров? - Вы говорите о Мазотти? Уверяю вас, в убийстве он не замешан. Просто он отказался платить и, чтобы образумить молодчиков, пригласил нескольких крепких парней из Гавра. Этого оказалось достаточно. - Где они сейчас? - Уже две недели, как вернулись к себе домой. Инспектор, который занимался делом Мазотти, разрешил им уехать. Он говорил о Люкасе. - Господин Буле считал необходимым соблюдать порядок. Вы можете расспросить своих коллег из отдела борьбы с наркотиками: они бывают на Монмартре почти еженощно и знают, чего стоит каждый. Неожиданная мысль мелькнула в голове Мегрэ. Вы разрешите воспользоваться телефоном? Он позвонил домой доктору Морелю, которому утром забыл задать один вопрос. - Скажите, доктор, не могли бы вы еще до результата анализов сказать приблизительно, через какое время после приема пищи был убит Буле?.. Как?.. Нет, я не требую точного ответа... Ну, в пределах часа, да... Я знаю, что по содержимому желудка... Он обедал в во-, семь вечера... Как вы говорите?... Между полуночью и часом ночи?.. Благодарю вас. Одна крохотная клеточка заполнилась. - Насколько я понимаю, господин Резон, по вечерам вы не работаете? Холостяк-счетовод чуть ли не с отвращением затряс головой. - Нога моя никогда не переступала порога кабаре. Это не входит в мои обязанности. - Я думаю, хозяин держал вас в курсе своих дел? - В общем, да. - Что значит - в общем? - Ну то, к примеру, что он не посвящал меня в свои замыслы... Когда он купил "Пари-Стрип", чтобы поставить там управляющим своего шурина, я узнал об этом лишь накануне подписания бумаг... Он был не из болтливых. - А он ничего не говорил вам о встрече, которая должна была состояться у него во вторник вечером? - Ни единого слова... Я сейчас попытаюсь дать вам понять, как ведутся у нас дела. Я бываю здесь утром и днем... По утрам почти всегда один. Во второй половине дня приходил хозяин с Адой, она служила у него секретаршей. - Где его кабинет? - Пойдемте покажу. Кабинет хозяина находился в глубине коридора и был едва ли просторнее и ничуть не роскошнее того, откуда вышли Мегрэ и Резон. В углу - столик с пишущей машинкой. Несколько ящичков с картотекой. На стенах фотографии Марины и детей. Еще одна фотография - блондинка с грустными глазами, первая жена Буле - как предположил Мегрэ. - Меня он вызывал, только когда я был нужен. Я занимался исключительно передачей заказов и оплатой счетов... - Стало быть, вы осуществляли все платежи? Включая те, когда деньги передавались из рук в руки? - Что вы хотите этим сказать? Если бы даже Мегрэ никогда не служил в отделе светской жизни, он все равно так же хорошо знал бы нравы ночных заведений. - Я предполагаю, что во избежание налогов некоторые дела улаживаются наличными, без надлежащего оформления. - Если вы позволите возразить вам, господин Мегрэ, я скажу, что вы заблуждаетесь. Я знаю, существует мнение, будто в нашем ремесле так и поступают и это-дело нетрудное. Но, честное слово, господин Буле отличался от своих коллег именно убеждением - я уже говорил вам об этом, - что все должно быть по правилам. - В ваши обязанности входило составление деклараций о доходах? - И да, и нет. Я хранил у себя счета, подытоженные на текущий день, и в нужный момент передавал их адвокату. - Предположим, Буле вдруг потребовалась некая весьма значительная сумма, ну, полмиллиона старых франков. - Очень просто: он взял бы их в кассе одного из кабаре, а взамен оставил расписку... - И он брал? - Такие большие суммы - нет. Брал сто тысяч, ну, двести тысяч франков. - Выходит, ему не было никакого смысла идти за деньгами в банк? - Погодите. По утрам я здесь, и в сейфе всегда имеется приличная сумма. Я ведь уношу в банк выручку предыдущего дня только около полудня. Впрочем, к слову сказать, по утрам я никогда не видел хозяина, поскольку он спал. По вечерам, как я уже говорил вам, он брал деньги только в кассах "Лотоса", "Голубого экспресса" или "Сен-Троп". А вот днем - совсем иное дело... Потребуйся ему полмиллиона франков в середине дня, он, пожалуй, пошел бы в банк. - Именно так он и поступил двадцать второго мая. Эта дата ни о чем вам не говорит? - Ни о чем. - По вашим документам не предполагалось никаких значительных выплат в этот день или назавтра? Они вернулись в кабинет г-на Резона, и счетовод просмотрел реестры, перевязанные черной тряпочкой. - Никаких, - заключил он. - Вы убеждены, что у вашего хозяина не было интимной связи? - Для меня эта гипотеза абсолютно невероятна. - Никто не шантажировал его? Вы можете проверить по банковским ведомостям, не брал ли Буле таким же образом деньги и по другим чекам? Счетовод достал из картотеки какую-то ведомость, скользнул карандашом вдоль колонки цифр. - В апреле ничего. В марте тоже. И в феврале. В январе опять же ничего. - Достаточно. Итак, за последние месяцы Эмиль Буле взял деньги из банка один- единственный раз. Именно этот чек продолжал тревожить комиссара. Он чувствовал: что-то, возможно что-то важное, ускользает от него, и мысли его крутились вокруг этого чека. Он повторил вопрос, который уже задавал: - Вы убеждены, что ваш хозяин не производил расчетов из рук в руки? - Я не вижу, за что он мог бы платить таким образом. Знаю, в это трудно поверить, но вы можете расспросить мэтра Гайара. В подобных делах господин Буле был почти маньяк. Он считал, что именно в коммерции нужно твердо держаться в рамках закона. Не забывайте также, что нам не доверяют, полиция глаз с нас не сводит, и не только отдел светской жизни, но и отдел борьбы с мошенничеством. Вот так-то! Кстати, мне вспоминается одна история. Два года назад в "Сен-Троп" инспектор обнаружил подмену виски в фирменных бутылках. Нет нужды говорить вам, что такое практикуется во многих заведениях. Естественно, акцизные чиновники ухватились за это. Господин Эмиль поклялся, что ничего не знал. Вмешался его адвокат, и они сумели доказать, что подменой ради собственной выгоды занимался бармен. Хозяин все уладил, и опять же нет нужды говорить, что бармена вышвырнули за дверь. В другой раз я видел господина Эмиля в еще большем гневе. Он заметил среди посетителей "Голубого экспресса" каких-то подозрительных типов. Когда привыкаешь к определенному кругу людей, сразу замечаешь тех, кто пришел совсем не ради того, ради чего пришли другие, понимаете? В этом случае полиции не пришлось вмешиваться. Господин Эмиль сам рассказал им, что один новый музыкант торговал наркотиками, правда на черной лестнице... - И Буле выкинул его вон? - В тот же вечер. - Как давно это произошло? - Да почти три года назад, еще раньше, чем история с барменом. - Где теперь музыкант? - Через несколько недель он покинул Францию и работает в Италии. Ничто из всего этого не объясняло историю с пятьюстами тысячами франков, и еще меньше - смерть Буле, которого два дня и три ночи прятали бог знает где, прежде чем подбросить на пустынную улицу, идущую вдоль стены кладбища Пер-Лашез. - Ваши кабинеты сообщаются с кабаре? - Вот здесь. Счетовод открыл небольшую дверь, которую Мегрэ принял за дверцу стенного шкафа. Пришлось зажечь свет, потому что за дверью царила почти полная темнота, и тогда они увидели крутую винтовую лестницу. - Хотите спуститься? А почему бы и нет? Мегрэ последовал за г-ном Резоном по лестнице, ведущей в комнату, где вдоль стен висели женские наряды, некоторые из них были отделаны соломкой и искусственным жемчугом. На выкрашенном серой краской туалетном столике громоздились баночки с кремом и румянами, карандаши. В комнате витал сладковатый, тошнотворный запах. Здесь, перед тем как появиться в свете прожекторов, артистки меняли свои городские платья на ту нелепую амуницию, в которой они выступали, а мужчины в зале, чтобы полюбоваться ими, платили за шампанское в пять или шесть раз дороже. Еще артистки должны были пройти - как эти сделали и г-н Резон с Мегрэ - через своего рода кухоньку, отделявшую их уборную от зала. Несколько пучков солнечного света просачивались в зал через ставни. Стены были сиреневого цвета, на полу валялись серпантин и разноцветные бумажные шарики. Здесь чувствовался стойкий запах шампанского и табака. В углу, возле зачехленных оркестровых инструментов, валялись осколки разбитого бокала. - Уборщицы приходят сюда после полудня. По утрам они убирают "Голубой экспресс". В пять вечера идут на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт, и в результате к восьми все готово к приему гостей. Зрелище было удручающее - такое впечатление производит, к примеру, зимой вид взморья с опустевшими виллами и закрытыми казино. Мегрэ смотрел вокруг, словно все это должно было породить у него в голове какую-то идею, помочь найти отправную точку. - Я могу выйти прямо отсюда? - Ключ от решетки наверху, но если вам угодно... - Не беспокойтесь. Он снова поднялся на антресоли, пожал потную руку г-на Резона и почти тут же спустился по другой лестнице, выходящей во двор. После всего было истинным удовольствием увидеть мальчугана, путающегося под ногами прохожих, вдыхать на ходу чудесный аромат, доносящийся с овощного лотка. Мегрэ хорошо знал бар Джо, Джо-Кетчиста, как его называли. Он знал этот бар уже двадцать лет, а может, и больше, там за это время сменилось множество владельцев. Не потому ли, что находилось это заведение в двух шагах и от площади Пигаль, и от площади Бланш, и от тех улочек, по которым ночами неутомимо вышагивают тучи женщин? Бар раз десять закрывала полиция, но он тем не менее снова становился местом сборища всяких подонков. Еще до Мазотти некоторые из них тоже распростились здесь с жизнью. Однако в баре было спокойно, во всяком случае, в этот час. Обычная для парижских баров обстановка- обитая цинковым железом стойка, зеркала вдоль стен, высокие табуреты. В углу четверо мужчин играли в белот, у стойки два штукатура - в халатах, с испачканными мелом лицами - пили вино. Люкас был уже там, и хозяин, верзила в рубашке с засученными рукавами, крикнул ему, увидев входящего комиссара: - А вот и ваш шеф! - Потом обратился к Мегрэ: - Что вам подать, господин комиссар? Джо-Кетчист всегда держался насмешливо, даже во время самых щекотливых допросов, а за время своей деятельности, которая, впрочем, не повлекла за собой никаких репрессий, он подвергался допросам не один раз. - Немного белого. По лицу Люкаса было видно, что он не узнал ничего интересного. Но это не разочаровывало Мегрэ. Комиссар сам еще пребывал в той стадии, когда, как он любил выражаться, только приноравливаешься. Четверо игроков в карты время от времени поглядывали на него скорее иронически, чем боязливо. Чувствовалась некоторая ирония и в голосе Джо, когда он полюбопытствовал: - Ну, так вы нашли его? - Кого? - Да ладно вам, господин комиссар! Не забывайте, что вы на Монмартре, где новости распространяются быстро. Если три дня назад исчез Эмиль, а вас видят бродящим по кварталу... - Что вы знаете об Эмиле? - Я? - Джо-Кетчист с наслаждением паясничал. - А что я могу знать? Разве такие господа, такие добродетельные коммерсанты, как он, посещают мое заведение? Это вызвало улыбку у игроков в карты, но комиссар потягивал трубку и попивал вино, не давая вывести себя из равновесия. Самым серьезным тоном он объявил: - Его нашли. Сегодня утром. - В Сене? - Нет, как раз - таки нет. Я мог бы сказать, что его нашли почти на кладбище. - Он решил сэкономить на погребении? Это меня не удивляет. Но кроме шуток, Эмиль мертв? - Уже три дня. На этот раз Джо нахмурил брови, совсем как утром Мегрэ. - Вы хотите сказать, что он мертв уже три дня, а нашли его только сегодня утром? - Лежал на тротуаре на улице Рондо. - Где это? - Я же сказал - тупик, который идет вдоль кладбища Пер-Лашез. Игроки навострили уши: чувствовалось, что они удивлены не меньше, чем хозяин бара. - Но не лежал же он там трое суток? - Его подбросили туда сегодня ночью. - Тогда, скажу вам, если хотите знать мое мнение, - здесь что-то не вяжется. Погода-то стоит довольно жаркая, не правда ли? И держать у себя в такое время покойника не так уж приятно. Кроме того, странный квартал выбрали, чтобы подложить такой подарочек. Разве что какой- нибудь чокнутый... - Скажите, Джо, вы можете хотя бы минутку быть серьезным? - Я серьезен, как папа римский, господин Мегрэ! - Мазотти был убит в тот момент, когда выходил от вас. - Вечно мне везет! Я уж думаю, не сделали ли это нарочно, чтобы отобрать у меня лицензию. - Заметьте, мы не докучали вам. - Если не считать того, что три утра я провел у вашего инспектора, - отпарировал Джо, кивнув на Люкаса. - Я не спрашиваю вас, знаете ли вы, кто стрелял. - Я ничего не видел. Я как раз спустился в погреб за бутылками. - Так это или нет, какая разница?.. Как по-вашему, Эмиль Буле мог стрелять? Джо посерьезнел и, чтобы не задумываться, налил себе в бокал вина, потом наполнил бокалы Мегрэ и Люкаса. Еще он бросил взгляд в сторону игроков, словно хотел просить у них совета или дать им понять, в какое положение попал. - Почему вы спрашиваете об этом именно меня? - Потому что вы один из тех, кто лучше других знает, что происходит на Монмартре. - Репутация, которую мне создали... И все-таки это ему польстило. - Эмиль был дилетантом, - наконец проговорил он как бы нехотя. - Вы не любили его? - Не в этом дело. Лично я ничего не имел против него. - А другие? - Кто - другие? - Конкуренты. Мне говорили, что он намеревался перекупить другие кабаре. - Ну и что? Мегрэ вновь вернулся к отправной точке. - Мог Буле убить Мазотти? - Я уже сказал вам, что он был дилетант. А дело Мазотти не для таких, вы это знаете не хуже меня. И тем более его докеры не могли пойти на такое. - Второй вопрос... - Сколько их у вас еще? - Возможно, это последний. Штукатуры слушали, подмигивая друг другу. - Давайте! Не знаю только, сумею ли ответить. - Вы сейчас сказали, что успех Эмиля не доставлял радости конкурентам. - Чужой успех никогда не доставляет радости другим. - Но ведь речь идет о среде, где не шутят и где за все нужно дорого платить. - Допустим. Дальше? - Не думаете ли вы, что Эмиль убит кем-нибудь из своих конкурентов? - На этот вопрос я вам уже ответил. - Разве? - Я ведь сказал, что не столь уж приятно держать у себя труп два или три дня, особенно в такую погоду. Предположим так-люди, о которых вы говорите, из числа чувствительных. Или еще - они достаточно осторожны, чтобы не рисковать. Как его убили? Все равно в вечерних выпусках газет все будет расписано. - Он задушен. - В таком случае ответ будет еще более категоричным, и вы знаете почему. Вот Мазотти - работка чистая. Если бы здешние заправилы захотели убрать Эмиля, они поступили бы так же. Разве вы нашли тех, кто свел счеты с Мазотти? Нет! И, несмотря на ваших осведомителей, не найдете. А когда человека душат, держат у себя двое суток и подбрасывают под кладбищенскую стену-это плохо пахнет, это случай особый. Вот мой ответ на ваш второй вопрос. - Благодарю. - Не за что. Еще вопрос? Он держал бутылку наклоненной над бокалом. - Не сейчас. - Только не говорите мне, что вы рассчитываете прийти еще раз. Я ничего не имею против вас лично, но в нашем ремесле желательно видеться с вами не слишком часто... - Сколько я должен? - Сегодня мой черед. В тот день, когда я три часа отвечал на вопросы вашего инспектора, он угостил меня кружкой пива и сандвичем. Выйдя на улицу, Мегрэ и Люкас долго молчали. Потом Мегрэ вдруг поднял руку, чтобы остановить такси, и инспектору пришлось напомнить ему, что они приехали на полицейской машине. Они отыскали ее, сели. - Ко мне, - пробурчал Мегрэ. У него не было никаких серьезных оснований завтракать вне дома. По правде сказать, он еще не представлял себе, с какого конца браться за дело. Разговор с Джо-Кетчистом, а он знал, Джо говорил чистосердечно, дал ему одно - еще большую уверенность в том, о чем он думал с самого утра. Да, действительно, Эмиль Буле был дилетант, который каким-то удивительным образом вклинился в самую гущу Монмартра. И - любопытная вещь! - все наталкивало на мысль, что убит он тоже дилетантом. - А ты? - спросил он Люкаса. Тот понял, о чем его спрашивают. - Три женщины хорошо известны торговцам квартала. Их называют итальянками. Немного подтрунивают над старухой, над тем, как она коверкает французский. Меньше знают Аду, она редко показывается в лавках торговцев, ее видели лишь тогда, когда она проходила мимо в обществе зятя. Люди, которых я расспрашивал, пока еще не знают о случившемся. Семья держится так, словно они думают только о еде. Если мясник не преувеличивает, то просто невероятно, что они еще могут есть, выбирают лучшие куски... После полудня Марина отправилась гулять в Антверпенский сквер, одной рукой катила коляску, другой вела мальчика. - У них нет прислуги? - Приходящая, три раза в неделю. - Знаешь ее имя и адрес? Люкас покраснел. - К вечеру буду знать. - Что говорят еще? - Жена хозяина рыбной лавки сказала мне: "Всем хитрецам хитрец! - Это, конечно, об Эмиле. - Женился на старшей сестре, когда ей было девятнадцать. А заметив, что она начала полнеть, прибрал к рукам младшую. Попомните мое слово, когда Ада, в свой черед, тоже потолстеет, он отыщет в Италии еще одну сестру или какую-нибудь кузину". Мегрэ уже думал об этом. Не в первый раз встречал он мужчину, влюбленного в свояченицу. - Постарайся навести справки об Аде. Главным образом, узнай, нет ли у нее дружка или любовника. - Вы думаете, шеф, у нее кто-нибудь есть? - Нет. Но пренебрегать нельзя ничем. Я хотел бы также побольше узнать об Антонио. Если бы ты сегодня днем прогулялся на улицу Понтье... - Идет. Люкас остановил машину около дома, где жил комиссар, и Мегрэ, подняв голову, увидел в окне жену. Она едва заметно махнула ему рукой. Он ответил ей тем же и стал подниматься по лестнице. 4 Когда зазвонил телефон, Мегрэ, сидя с набитым ртом, сделал жене знак взять трубку. - Алло!.. Откуда?.. Да, он завтракает... Я позову его. Насупив брови, он хмуро смотрел на нее. - Это Лекуэн... Мегрэ поднялся, продолжая жевать и захватив с собой салфетку, чтобы вытереть рот. Последние пять минут он как раз думал о своем товарище Лекуэне, начальнике отдела светской жизни, к которому намеревался зайти сегодня во второй половине дня. Связи Мегрэ со средой Монмартра и особенно площади Пигаль начинали ослабевать, у Лекуэна же в этом смысле все было в полном порядке. - Алло!.. Да, слушаю тебя... Нет... Пустяки... Я как раз собирался зайти к тебе... Шеф отдела светской жизни был по меньшей мере лет на десять моложе Мегрэ; он жил неподалеку от бульвара Ришар-Ленуар, на бульваре Вольтер, в квартире, где всегда царил кавардак, потому что у него было не то шестеро, не то семеро детей. - У меня здесь сидит человек, которого ты, конечно, знаешь, - говорил Лекуэн. - Он уже давно один из моих осведомителей, но предпочитает не появляться на набережной Орфевр, а когда у него есть какие-нибудь новости, приходит ко мне домой. Сегодня вышло так, что его информация представляет интерес скорее для тебя. Разумеется, я не знаю, чего она стоит. Что же касается его самого, то если отбросить прикрасы, которые он охотно добавляет, потому что он своего рода артист, доверять ему можно. - Кто это? - Луи Бубе, по прозвищу Микки, швейцар одного из кабаре. - Немедленно шли его ко мне. - Ничего, если он придет к тебе домой? Мегрэ быстро закончил завтрак, и когда у входной двери прозвучал звонок, он с чашкой кофе, который ему только что подала жена, прошел в гостиную. Он не видел этого человека много лет, но сразу узнал его. Впрочем, иначе и не могло быть: Бубе существо необычное. Сколько лет ему теперь? Комиссар попробовал подсчитать. Сам Мегрэ был еще довольно юным инспектором, когда его гость уже служил на Монмартре рассыльным. С тех пор Бубе не вырос ни на мизинец. У него всегда был рост мальчишки лет двенадцати - тринадцати и, что самое удивительное, такое же лицо: худой лопоухий подросток с длинным острым носом и словно растянутым в насмешке ртом, сделанным, казалось, из каучука. И только если смотреть вблизи, можно было заметить, что кожа у него покрыта сеткой тонких морщин. - Сколько лет, сколько зим! - воскликнул Бубе, оглядываясь, с кепкой в руках. - Вы помните "Триполи" и Тетун? Да, эти двое мужчин - Мегрэ и Бубе - были, с разницей в два-три года, почти ровесниками. - Славное было времечко, а? Бубе говорил о пивной, существовавшей некогда на улице Дюперре, неподалеку от "Лотоса", которая, равно как и ее хозяйка, пользовалась известностью до войны. Тетун была пышная марселька, слыла хозяйкой лучшей южной кухни в Париже и имела привычку встречать посетителей смачными поцелуями и "тыкать" им. Это было традицией - придя в пивную, заглянуть к Тетун на кухню. У нее можно было встретить самых неожиданных людей. - А помните толстяка Луи, владельца трех домов на Прованской улице? А Эжена ле Борн? А красавчика Фернана, который потом снимался в кино? Мегрэ знал: бесполезно требовать от Микки, чтобы он перешел к делу. Микки ломал комедию: он очень хотел поставлять полиции сведения, но на свой лад, делая при этом вид, будто подобными вещами не занимается. Люди, о которых он говорил, были в те времена крупными тузами на Монмартре, владельцами публичных домов, которые процветают и поныне, и все эти господа захаживали к Тетун. Там они назначали свидания своим адвокатам - у большинства это были светила парижской коллегии; кроме того, поскольку заведение Тетун считалось модным, там можно было встретить актрис и даже министров. - Тогда я играл на матчах по боксу... Еще одной отличительной особенностью Микки было отсутствие бровей и ресниц, что придавало его лицу странное выражение. - С тех пор как вы стали важной персоной в уголовной полиции, вас почти не встретишь на Монмартре. Вот господин Лекуэн, тот изредка заглядывает. Мне случается мимоходом оказывать ему, как некогда вам, небольшие услуги. Вы же знаете, сколько мы всего слышим... Он не добавил, что крайне нуждается в том, чтобы полиция закрывала глаза на кое-какую его деятельность. Посетители "Лотоса", которые, уходя, давали ему на чай, даже не подозревали, что Микки обделывает еще и свои делишки. Иногда он шептал на ухо кому-нибудь из них: "Живые картины, сударь?.." Он мог сказать эту фразу на десяти языках, сопровождая слова многозначительным подмигиванием. После чего совал в руку мужчины адрес ближайшей квартирки. Впрочем, это не бог весть какой грех. То, что смотрели там в большой тайне, было, по сути дела, почти тем же самым, только чуть более замшелым и мерзким, но, в общем, тем же самым спектаклем, который предлагало любое кабаре на площади Пигаль. С той лишь разницей, что "девочки" были не двадцатилетние, а чаще всего сорокалетние, а то и постарше. - Ваш инспектор, маленький толстяк... - Люкас? - Да. Он вызывал меня недели три назад, после смерти Мазотти, но я не знал ничего существенного. Микки подходил к делу потихоньку, на свой манер. - Я ему сказал, что мой хозяин непричастен к делу, это уж точно, и не ошибся. Теперь у меня есть верные сведения. Вы всегда относились ко мне с пониманием, и я передам их вам, но, конечно, за ту цену, какую они стоят. Поймите меня правильно, я говорю это не полиции, а человеку, которого знаю много лет. Мы беседуем. Случайно вспомнили Мазотти, а он, между нами говоря, совсем зарвался... Так вот, я лишь повторяю вам то, что мне сказали. Не надо тратить силы и искать стрелявшего на площади Пигаль. На Пасху... Когда в этом году была Пасха? - В конце марта. - Прекрасно! Так вот, на Пасху Мазотти, этот жалкий проходимец, полное ничтожество, который, однако, хотел, чтобы его считали за человека, уехал в Тулон. Там он встретил красавицу Иоланду. Вы знаете, кто она? Жена Маттеи. А Маттеи - главарь марсельской банды "Фальшивые носы", она сумела совершить двадцать налетов, прежде чем дала сцапать себя. Улавливаете? Маттеи в каталажке. Мазотти, считающий, что ему все дозволено, вернулся в Париж с Иоландой... Теперь у меня нет надобности дорисовывать вам картину. В Марселе еще оставались люди Маттеи, и двое или трое из них приехали в Париж свести счеты. Это выглядело правдоподобно. Объясняло, как разворачивались события на улице Фонтэн. Профессиональная работа, без сучка и задоринки. - Я подумал, может, вас это заинтересует, но адреса вашего не знал, вот и зашел к вашему коллеге. Непохоже было, чтобы Микки собирался уходить, а это означало, что он еще не все выложил или ждет вопросов. Мегрэ с невинным видом осведомился: - Знаете новость? - Какую? - с той же искренностью полюбопытствовал его собеседник. И тут же хитро улыбнулся: - Вы хотите поговорить о господине Эмиле? Я вроде слышал, будто его нашли... - Вы были сейчас у Джо? - Не такие уж мы с ним друзья, но слухом земля полнится. - Куда больше, чем дело Мазотти, меня интересует, что случилось с Эмилем Буле. - Но вот здесь, господин комиссар, скажу вам, что не знаю ничего. Святая истина!.. - Что вы думаете об Эмиле Буле? - То, что я уже сказал господину Люкасу, - что думают о нем все. - А именно? - Господин Эмиль вел дела на свой лад, но был порядочный человек. - Вы помните вечер вторника? - У меня довольно хорошая память. Микки все время улыбался, словно каждое его слово заслуживало особого внимания, и еще у него была привычка без конца подмигивать. - Тогда не произошло ничего необычного? - Все зависит от того, что вы считаете необычным. Господин Эмиль, как каждый вечер, пришел около девяти вместе с мадемуазель Адой, чтобы проследить за подготовкой. Вы это знаете. Затем он отправился взглянуть, что происходит в "Голубом экспрессе", и еще сходил на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт. - В котором часу он вернулся? - Минутку... Оркестр начал играть. Должно быть, уже миновало десять. Заведение было еще пусто. В это время мы даем музыку погромче, чтобы привлечь гостей: они ведь в основном приходят после театра или кино. - Секретарша была с ним? - Нет. Вернулась домой. - Вы видели, как она вошла в дом? - Пожалуй, да. Я проводил ее взглядом: она красивая девушка, и я всегда чуточку заигрываю с ней. Но поручиться я бы не мог. - А Буле? - Вернулся в "Лотос" позвонить. - Откуда вы знаете, что он звонил? - Мне сказала Жармена, гардеробщица. Телефон находится около вешалки, в кабине за стеклянной дверью. Он набрал номер, но там не ответили, и когда он вышел из кабины, вид у него был раздосадованный. - Почему это удивило гардеробщицу? - Потому что обычно по вечерам он звонил по телефону или в одно из кабаре, или шурину, а там всегда отвечают. Мало того, минут через пятнадцать он снова стал, звонить. - И снова безрезультатно? - Да. Он звонил кому-то, кого не было дома, и это, видимо, выводило его из терпения. Между звонками он бродил по залу. Оглядел танцовщиц - у них оказались несвежие платья, учинил разнос бармену. Дозвониться он пытался несколько раз, а потом вышел на улицу подышать свежим воздухом... - Он разговаривал с вами? - Вы же знаете, мой хозяин не любил много говорить. Он, бывало, и раньше стоял этак у двери. Смотрел на небо, на проезжавшие мимо машины, мог сказать, что сегодня, мол, будет полный сбор или наоборот... - Он все же дозвонился? - Около одиннадцати. - И ушел? - Не сразу. Сначала снова постоял возле меня. Такая уж у него была привычка. Раза два-три, я видел, вытаскивал из кармашка часы. Потом, минут через двадцать, пошел вниз по улице Пигаль... - Короче говоря, у него было назначено свидание? - Я вижу, мы рассуждаем одинаково. - Мне говорили, что он почти никогда не пользовался такси. - Точно. После аварии он не любил автомобили. Предпочитал метро. - Вы уверены, что он пошел по улице Пигаль вниз, а не вверх? - Уверен. - Но если бы он намеревался поехать на метро, он пошел бы вверх. - На метро он обычно ездил, когда хотел взглянуть, что делается на улице Берри. - В таком случае свидание скорее всего было назначено в том же квартале. - Я даже решил, что он отправился в "Сен-Троп", на улицу Нотр-Дам- де-Лоретт, но там его не видели. - Как вы думаете, у него была любовница? - Убежден, что нет. И, снова подмигнув, этот сморщенный подросток добавил: - Вы же знаете, в таких делах у меня есть некоторый опыт... В какой-то степени это мое ремесло, не правда ли? - Где живет господин Резон? Вопрос удивил Микки. - Счетовод? Он уже не меньше тридцати лет живет в одном и том же доме на бульваре Решешуар... - Один? - Ясное дело. У него тоже, уж поверьте мне, нет любовницы. И не потому, что ему начхать на женщин. Просто его желания не соответствуют его средствам, вот он и обходится тем, что тискает девочек, которые приходят к нему в кабинет просить аванс. - Вы знаете, чем он занимается по вечерам? - Играет в бильярд, всегда в одном и том же кафе на углу Антверпенского сквера. Он там чуть ли не чемпион. Еще одна версия, кажется, рассыпалась. И все же Мегрэ спросил, не желая ничего оставлять невыясненным: - Откуда взялся этот господин Резон? - Из банка. Он, уж не ведаю сколько лет, служил кассиром в филиале банка, где у хозяина был счет. Это на улице Бланш. Сдается мне, он снабжал господина Эмиля информацией. А тот нуждался в верном человеке, который вел бы бухгалтерию: в его ремесле легко проторговаться. Мне, конечно, неизвестно, сколько хозяин положил этому счетоводу жалованья, но, почитай, кругленькую сумму, если господин Резон оставил банк. Мегрэ снова и снова возвращался к вечеру вторника. Это становилось каким-то наваждением. В конце концов перед его мысленным взором явственно возник образ худощавого г-на Эмиля: вот он стоит под светящейся вывеской "Лотоса", время от времени поглядывая на часы, вот решительным шагом внезапно направляется вниз по улице Пигаль. Г-н Эмиль шел куда-то недалеко, иначе он спустился бы в метро - оно находится всего в ста метрах. Если бы, несмотря на неприязнь к автомобилям, ему потребовалось такси, он мог бы остановить его около кабаре - они то и дело проезжают мимо. В мозгу Мегрэ вырисовывался своего рода план план небольшого кусочка Парижа, к которому его велс все. Три кабаре Эмиля Буле находились неподалеку од но от другого, и только "Пари-Стрип", управляемое Антонио, составляло исключение. Буле со своими тремя итальянками жил на улице Виктор-Массе, совсем рядом с "Лотосом". От бара Джо-Кетчиста, на пороге которого убили Мазотти, до "Лотоса" почти рукой подать. Банк, где у Эмиля Буле был счет, едва ли находился дальше, и г-н Резон, наконец, тоже проживал в этом квартале. Все это немного напоминало деревню, которую Эмиль покинул не так уж давно и не без сожаления. - У вас есть какая-нибудь догадка, кто мог назначить ему свидание? - Клянусь вам... Помолчав, Микки добавил: - Я тоже думал об этом, из чистого любопытства. Люблю ясность. В моем ремесле она необходима, верно? Мегрэ, вздохнув, поднялся. Больше вопросов у него не было. Осведомитель дал ему кое-какие сведения, которых он не знал и мог бы не узнать еще долго, но и они не объясняли смерти Буле, и тем более почти невероятный факт, что его труп два дня и три ночи прятали, прежде чем подкинуть под ограду кладбища Пер-Лашез. - Благодарю вас, Бубе. Выходя, коротышка бросил: - Вы по-прежнему не интересуетесь боксом? - А что? - Завтра будет встреча, об исходе которой у меня есть точная информация. Если хотите... - Спасибо. Он не дал ему денег. Микки работал не за деньги, а в обмен на известную снисходительность. - Если что-нибудь узнаю, позвоню. Примерно час спустя у себя в кабинете в уголовной полиции Мегрэ что-то рисовал на листке бумаги, звонил в инспекторскую, требовал прислать к нему Ла-пуэнта. Лапуэнту не пришлось дважды смотреть на шефа, чтобы узнать, как обстоят дела. Никак! Мегрэ сидел угрюмый, неприступный, таким он обычно бывал в самые плохие минуты расследования, когда не знаешь, с какого конца браться, и хватаешься, сам ни во что не веря, за все версии сразу. __- Пойдешь на бульвар Рошешуар, разузнаешь о некоем господине Резоне. Это счетовод "Лотоса" и других заведений Эмиля Буле. Говорят, господин Резон каждый вечер на Антверпенском сквере играет в бильярд в кафе, не знаю, в каком, но ты его найдешь. Постарайся как можно подробней расспросить об этом счетоводе, о его привычках. Особенно я хотел" бы знать, был ли он в кафе во вторник вечером, в котором часу ушел оттуда и в котором вернулся домой... - Иду, шеф. Люкас в это время занимался Адой и Антонио. Мегрэ, чтобы унять нетерпение, опять погрузился в административные досье. К половине пятого эта работа ему надоела, и он, надев пиджак, пошел выпить в одиночестве кружку в пивной "У дофина". Он едва не заказал вторую, и не потому, что его мучила жажда, а просто в пику своему другу Пардону, который предписал ему воздерживание. Мысль, что он не может разобраться в деле Буле, приводила его в ярость. Это становилось уже вопросом престижа. Перед его глазами то и дело возникали одни и те же картины: Эмиль Буле в темно-синем костюме стоит на пороге "Лотоса", возвращается в кабаре, звонит - безрезультатно! - по телефону, ходит взад и вперед под безразличным взглядом гардеробщицы, снова звонит, потом еще. Ада уже вернулась домой. Антонио занимается первыми посетителями на улице Берри. Во всех четырех кабаре бармены расставляют бокалы, бутылки, музыканты настраивают инструменты, девицы в грязных комнатенках облачаются в безвкусные наряды, чтобы затем занять свои места за маленькими столиками на одной ножке. Буле наконец дозвонился, поговорил, но ушел не сразу. Свидание должно было состояться через какое-то время. Ему назначили определенный час. Он снова выжидал у входа в кабаре, несколько раз вынимал из кармана часы и вдруг направился вниз по улице Пигаль. Буле пообедал в восемь вечера. Согласно заключению врача, он умер спустя часа четыре-пять, то есть между полуночью и часом ночи. "Лотос" он покинул в половине двенадцатого. Ему оставалось жить от получаса до полутора часов. Итак, он не имел отношения к смерти Мазотти. Те, кто остался из корсиканской банды, Буле не знали, да у них и не было ни малейшего повода убивать его. Наконец, никто из преступной среды не обстряпал бы это дело так, как обстряпал его убийца: он задушил Буле и хранил труп двое суток, чтобы потом с риском для себя подбросить на улицу Рондо. Аде ни о каком свидании зятя известно не было. Г-ну Резону тоже. Антонио, как он заверяет, рассказал все, что знал. И даже Микки, имевший неплохой шанс разобраться, пребывает в неведении. Мегрэ снова мрачно расхаживал по своему кабинету, сжимая зубами черенок трубки, когда в дверь постучал Люкас. Вид у него был отнюдь не торжествующий - нет, он не походил на человека, которому только что улыбнулась удача. Мегрэ лишь молча взглянул на него. - Я не узнал почти ничего нового, патрон. Разве что одно - во вторник вечером и ночью Антонио ни на минуту не покидал свое кабаре. Еще бы, черт побери! Это было бы слишком просто. - Я повидал его жену, она итальянка, ждет ребенка. Они занимают нарядную квартирку на улице Понтье. Пустой взгляд комиссара обескураживал Люкаса. - Я же не виноват... Так вот, все их очень любят. Я поговорил с привратницей, с поставщиками, с теми, кто живет рядом с кабаре. Потом снова зашел на улицу Виктор-Массе. Попросил у счетовода - он сидел у себя в кабинете - адреса нескольких артисток, которые выступают в заведениях Эмиля Буле. Две из них еще спали, обе в одной и той же гостинице. У Люкаса было такое ощущение, будто он разговаривает со стенкой, тем более что Мегрэ время от времени поворачивался к нему спиной и смотрел на Сену. - Еще одна живет в квартирке на улице Лепик, у нее ребенок и... Люкас растерянно замолчал, потому что комиссар казался очень раздраженным. - Могу доложить вам лишь то, что узнал. Естественно, все дамочки в какой-то степени ревниво относятся к Аде. Они считают, что рано или поздно она стала бы любовницей своего зятя, но пока ничего подобного не произошло. Из-за одного только Антонио это было бы нелегко... - Все? Люкас сокрушенно развел руками. - Что мне делать теперь? - Что хочешь. Мегрэ вернулся домой спустя добрый час, просидев, чертыхаясь, еще какое-то время над этим дурацким проектом реорганизации, которая все равно пройдет не так, как он наметит. Докладные записки, вечные докладные записки! У него спрашивают его мнение. Его просят разработать детальный план. Потом большая часть его докладных застревает в кабинетах начальства и о них больше не слышишь. Слава богу, что хотя бы не принимают решений, противоположных тому, которое он предложил! - Сегодня вечером я уйду... - ворчливым голосом объявил он жене. Она знала, что лучше ни о чем не расспрашивать. Мегрэ сел за стол и стал смотреть телевизор, время от времени бормоча: - Глупо! Потом пошел в спальню сменить рубашку и галстук. - Не знаю, когда вернусь. Пойду на Монмартр в ночное кабаре. Он говорил с таким видом, словно пытался вызвать у жены чувство ревности, и был раздосадован, увидев на ее лице улыбку. - Ты бы взял зонтик: по радио обещали грозу. В сущности, если у Мегрэ и было плохое настроение, то лишь по одной причине: его не оставляло ощущение, что он пожинает плоды собственной ошибки. Он был убежден, что в какой-то момент днем, - он не смог бы точно определить, в какой именно, - он был на пути к истине. Кто-то сказал ему что-то весьма существенное. Но кто? Он повидал сегодня столько народу! В девять часов он сел в такси, в девять двадцать остановился у дверей "Лотоса", где его встретил Микки и, заговорщицки подмигнув, откинул перед ним красную бархатную портьеру. Музыканты в белых смокингах еще не заняли свои места и болтали в углу. Бармен за стойкой протирал бокалы. Красивая рыжая девица в платье с глубоким декольте подравнивала в сторонке ногти. Никто не спрашивал Мегрэ, зачем он пришел, словно все всё знали. На него лишь поглядывали с любопытством. Официанты расставляли на столах ведерки с шампанским. Из комнаты в глубине зала вышла Ада в темном костюме, с блокнотом и карандашом в руке, заметила Мегрэ и, немного поколебавшись, направилась к нему. - Брат посоветовал мне открыть кабаре, - проговорила она с некоторым смущением. - По правде говоря, никто из нас не знает толком, что надо делать. Кажется, по случаю траура не принято закрывать. Глядя на ее блокнот и карандаш, комиссар спросил: - Чем вы намеревались заняться? - Тем же, чем занимался в этот час каждый вечер мой зять. Уточнить с барменами и метрдотелями запасы шампанского и виски. Потом организовать переход артисток из одного кабаре в другое. Какая-нибудь из них, как всегда, не явится. Каждый вечер приходится в последний момент производить замены. Я уже побывала в "Голубом экспрессе"... - Как чувствует себя ваша сестра? - Ужасно подавлена. Это счастье, что Антонио весь день провел у нас. Приходили из похоронного бюро. Завтра утром тело должны перевезти домой. Телефон не умолкает ни на минуту. А тут еще нужно заняться рассылкой уведомлений... Ада не теряла головы и, разговаривая, продолжала следить за приготовлениями в зале, как это делал бы Буле. Она даже прервала разговор, чтобы бросить молодому метрдотелю: - Нет, Жармен, класть в ведерки лед еще рано... Новичок, наверно. Мегрэ на всякий случай спросил: - Он оставил завещание? - Нам ничего не известно, и это во многом усложняет наши дела: мы не знаем, какие меры принимать... - У него был нотариус? - Понятия не имею. Скорее всего нет. Я позвонила его адвокату мэтру Жану Шарлю Гайару, но того не оказалось дома. Он сегодня спозаранку уехал в Пуатье на защиту и вернется поздно вечером. Кто уже говорил ему об адвокате? Мегрэ покопался в памяти и вытянул наконец оттуда малопривлекательный образ г-на Резона, сидящего в своем маленьком кабинетике на антресолях. О чем тогда шла речь? Мегрэ спросил, не производятся ли некоторые расчеты из рук в руки, чтобы избежать налогов... Мегрэ восстановил цепочку разговора. Счетовод заверил, что г-н Эмиль не принадлежал к числу людей, склонных к мошенничеству и рискующих своим добрым именем, что он придерживался правила все делать в рамках закона и его налоговые декларации составлялись адвокатом. - Вы думаете, ваш зять мог обратиться к нему по поводу завещания? - Он во всем советовался с ним. Не забывайте, на первых порах Эмиль совсем не разбирался в делах. Когда он открыл "Голубой экспресс", соседи подали на него в суд, не знаю, за что. Возможно, музыка мешала им спать. - Где он живет? - Мэтр Гайар? На улице Лабрюйера, небольшой особняк в середине улицы. Улица Лабрюйера. Не более чем в пятистях метрах от "Лотоса"! Чтобы попасть туда, достаточно спуститься по улице Пигаль, пересечь Нотр- Дам-де-Лоретт и немного ниже повернуть налево. - Ваш зять часто виделся с ним? - Один-два раза в месяц. - Вечерами? - Нет, днем. Чаще всего после шести, когда мэтр Гайар возвращался из Дворца правосудия. - Вы сопровождали зятя? Она помотала головой: нет. Возможно, это было смешно, но комиссар уже не выглядел брюзгой. - Я могу позвонить? - Вы хотите подняться наверх или позвоните из кабины? - Из кабины. Так же, как Эмиль Буле, с той лишь разницей, что покойный начал звонить только около десяти вечера. Сквозь стекло Мегрэ увидел гардеробщицу Жермену, которая расставляла в старой коробке от сигар розовые картонные карточки. - Алло! Квартира мэтра Гайара?.. - Нет, сударь. Это аптека Леко. - Извините. Должно быть, он ошибся, когда набирал номер. Мегрэ набрал снова, более внимательно, и услышал отдаленные гудки. Прошла минута, другая, но никто не ответил. Трижды он заново набирал номер, и все безрезультатно. Выйдя из кабины, он поискал глазами Аду. В конце концов он нашел ее в каморке, где переодевались две женщины. Они не обратили на него ни малейшего внимания и даже не попытались прикрыть голые груди. - Мэтр Гайар холостяк? - Не знаю. Я никогда не слышала о его жене. Но возможно, он женат. Мне не приходилось бывать у него. Немного погодя, стоя у двери, Мегрэ расспрашивал Микки: - Вы знаете Жана Шарля Гайара? - Адвоката? Слышал это имя. Три года назад он защищал Большого Люсьена, и того оправдали... - Он также адвокат вашего хозяина. - Это меня не удивляет. Он слывет докой. - Вы не знаете, он женат? - Простите меня, господин Мегрэ, но он не из числа моих клиентов, и при всем своем огромном желании я ничего вам не могу сказать. Комиссар вернулся в кабину, снова позвонил, и снова безрезультатно. Тогда он наудачу набрал номер Шаванона, члена суда, которого