вато-серый, а все его соседи были гладкие и светлые. Я застыл как вкопанный и смотрел на него, разинув рот, секунд десять, потом шагнул вперед, не отрывая от него глаз, - вдруг куда-нибудь ускачет? - наступил на голыш и едва не плюхнулся в ручей. Этот камень явно попал сюда недавно. Я согнулся пополам, взял его кончиками пальцев обеих рук, выпрямился, чтобы лучше рассмотреть. Конечно, самая неопровержимая улика - это отпечатки пальцев, но с одного взгляда было видно - обнаружить их удастся только при очень большом везении. Камень со всех сторон был шероховатый, сплошь выбоины и вмятины, ни одного гладкого участка. Но я все равно держал его кончиками пальцев - да, отпечатки самая неопровержимая улика, но ни в коем случае не единственная. Я собрался перейти на менее зыбкую почву, как вдруг за моей спиной раздался голос: - Ищете угольки из костра дьявола? Я повернул голову. Конни Эмерсон. Она вполне могла дотянуться до меня рукой, а это значило, что она мастерица подкрадываться - если не принимать во внимание шум ручья. Глаза ее лучились сильной, яркой голубизной. Я ухмыльнулся: - Нет, золото. - Правда. Ну-ка, покажите... Она сделала шаг вперед, ступила на камень, лежавший под неудачным углом, ойкнула и завалилась прямо на меня. Особой опоры у меня под ногами не было, и я свалился, не удержав равновесия, - первую из десятых долей секунды истратил на то, чтобы удержать мой трофей в кончиках пальцев, но все равно не удержал. Я тут же вскочил и присел на четвереньки; Конни лежала, растянувшись во весь рост, но голова ее была приподнята, она изо всех сил за чем-то тянулась, и это "что-то" вот-вот могло оказаться в ее руках. Мой зеленовато-серый камень приземлился в одном футе от воды, и ее пальцы собрались его зацапать. Я не считаю, что голубоглазая блондинка и вероломство - синонимы, но если ей придет в голову швырнуть мой драгоценный камень в воду и посмотреть, много ли будет брызг, нужно всего две секунды... я нырнул вперед прямо по камням и прижал рукой ее предплечье. Она испустила вопль и выдернула руку. Наконец-то, нащупав опору, я привел себя в вертикальное положение и твердо поставил левую ногу перед моим камнем, Она села, схватилась за предплечье, ошалело уставилась на меня. - Вы что, горилла эдакий, совсем спятили? - вскричала она. - Спятишь тут, - попытался объясниться я. - Золото с людьми и не такое делает. Смотрели "Сокровище Сьерра-Мадре"? - Идите к черту, - она надула губы и выпятила подбородок, но негодовать молча не смогла. - Вы мне, кажется, руку сломали. - Ну, значит, у вас кости из мела. Я ее просто погладил. Это вы чуть не сломали мне спину, - я заговорил примирительно. - В этом мире слишком много подозрительности. Я не подозреваю вас в покушении на мою жизнь, вы не подозреваете меня в намерении сломать вам руку - идет? Пойдемте от этих камней подальше, посидим на травке и все спокойно обсудим. Глаза у вас обворожительные. Может, прямо с этого и начнем? Она подтянула ноги, положила руку - не ту, которой тянулась за моим камнем, - на валун, чтобы оттолкнуться, поднялась, осторожно прошла между камней к траве, взобралась на бережок и была такова. У меня болели правый локоть и левое бедро. Это можно было пережить, но физическими травмами мои проблемы не ограничивались. Включая прислугу, в доме было шестеро или семеро мужчин, и, если Конни наплетет им с три короба и они примчатся сюда, может выйти легкий конфуз. Я уже и так из-за нее пострадал, выронив свой камень. Я наклонился и поднял его, опять-таки кончиками пальцев, выбрался с камней, обогнул берег и по дорожке вернулся к машине, камень уложил в аптечку клином, чтобы не перекатывался. Обедать в округе Вестчестер я не стал. Выехав на трассу, я помчался вперед. Я был на седьмом небе от счастья - возможно, я стал обладателем простого куска гранита, а не улики номер один, - пока нет полной ясности, ликовать нечего. Поэтому, свернув, как всегда, на Сорок шестую улицу, я сначала направился к старому кирпичному зданию в конце Тридцатых улиц, угол Девятой авеню. Там я отдал свою находку некоему мистеру Уэйнбаху, и он обещал все сделать в лучшем виде. А уже потом я поехал домой, нашел в кухне Фрица, слопал четыре бутерброда - два с осетриной и два с домашней ветчиной - и запил их квартой молока. ГЛАВА 18 Когда я проглотил остатки молока, было около пяти часов, то есть раньше чем через час Вулф из оранжереи не появится. Я ничего не имел против, потому что надо было зализать раны. В своей комнате на третьем этаже я разделся. На левом колене была длинная ссадина, на левом бедре - многообещающий синяк, на правом локте отсутствовал кусок кожи площадью в квадратный дюйм. Изысканно вела себя и ссадина на щеке, цветовую гамму она меняла каждый час. Разумеется, могло быть хуже, по крайней мере, по мне не проехала автомашина; но, кажется, для разнообразия не худо было бы посостязаться с врагом моего пола и моих габаритов. В баталиях с женщинами я, безусловно, не блистал. Мало того, что пострадала моя шкура, можно выбрасывать и мой лучший летний костюм - сильно порвался рукав пиджака. Я принял душ, смазал себя йодом, забинтовал раны, оделся и спустился в кабинет. С первого взгляда на содержимое сейфа я понял: если упомянутым специалистом был все-таки мистер Джонс, Вулф его еще не нанял, потому что пятьдесят тысяч лежали на месте. Этот вывод я сделал на основании пусть ограниченного, но все же опыта. Мистера Джонса я в глаза не видел, но знал о нем две вещи: во-первых, именно через него Вулф получил серьезный компромат на нескольких коммунистов, и этого вполне хватило, чтобы упрятать их за решетку, во-вторых, он всегда требовал деньги вперед. Значит, либо речь шла не о нем, либо Вулф до него пока не добрался. Я надеялся, что Уэйнбах позвонит до того, как Вулф в шесть часов спустится из оранжереи, но этого не случилось. Вулф вошел, уселся за стол и спросил. "Ну?". Я еще не решил, включать в мой отчет камень или подождать, что скажет Уэйнбах, но скрывать историю с Конни я не мог и выложил все, как было. Умолчал лишь об одном: что на мысль о камнях меня навела Медлин; женщина дала умный совет - Вулфа это может только разозлить. Он и без того сидел и хмурился. - Я еще удивился, - добавил я не без некоторого самодовольства, - что вам самому камень не пришел в голову. Док Волмер говорил: "Что-то шероховатое и тяжелое". - Пф. Конечно, мысль о камне мне в голову приходила. Но если убийца ударил камнем, нужно было пройти всего десять шагов и швырнуть его в воду. - Он это и захотел сделать. Но до воды не докинул. Хорошо, что я не принял вашу версию. Иначе... Зазвонил телефон. В ухе у меня зазвучал шепелявый голос. Шепелявостью отличался Уэйнбах из лаборатории Фишера. Тем не менее, он не забыл представиться. Я махнул Вулфу рукой, чтобы он взял другую трубку рукой, и затаил дыхание. - Насчет вашего камня, - сказал Уэйнбах. - Технические подробности интересуют? - Нет. Только то, о чем я вас спросил. Из чего-нибудь следует, что им шмякнули или могли шмякнуть человека по голове? - Следует. - Правда? - честно сказать, я этого не ожидал. - Следует? - Да. Все давно высохло, но есть четыре точечки - пятнышки крови, еще пять точечек - возможные пятнышки крови, крошечный лоскутик кожи, еще два лоскутика чуть побольше. На одном из них виден волосяной мешочек. Сведения предварительные, ничего сказать с гарантией не могу. Чтобы завершить анализы, нужно еще сорок восемь часов. - Тогда вперед, брат мой! Жаль, что вы далеко, я бы вас поцеловал! - Что-что? - Ничего, все нормально. Я выдвину вас на Нобелевскую премию. Отчет напишете красными чернилами. Я положил трубку и повернулся к Вулфу: - Итак, все в порядке. Его убили. Либо сама Конни, либо она знает убийцу. Про камень ей было известно. Она следила за мной, незаметно ко мне подкралась. Надо было завязать с ней личную дружбу и притащить сюда. Она вам нужна? Если сильно постараюсь, я ее вытащу. - Ради всего святого, не надо, - брови его уползли куда-то совсем вверх. - Арчи, скажу честно, я тобой доволен. - Ничего, не напрягайтесь. - Не буду. Да, временем ты распорядился с толком, нашел искомое, но это лишь подтверждает то, что мы и так знали. А именно: заявление мистера Кейна - ложь, мистер Рони был убит умышленно кем-то из гостей или членов семьи, но ничего нового для нас здесь нет. - Извините, - холодно произнес я, - что добыл бесполезные сведения. - Я не сказал "бесполезные". Если эта улика доберется до суда, от нее будет очень большая польза. Повтори, что сказала миссис Эмерсон. Я повторил, весьма сдержанно. Сейчас я вижу, что он был прав, но тогда я этим камнем безумно гордился. В нашем доме устанавливается тяжелая атмосфера, если один начинает дуться на другого, поэтому я решил немедленно поквитаться и не стал с ним ужинать, сославшись на недавно съеденные бутерброды. За едой он любит разговаривать - но только не о деле, - и пока я один сидел в кабинете, разбирая накопившуюся почту, настроение у меня неуклонно улучшалось; когда он в конце концов появился, мне даже захотелось с ним поговорить - у меня возникло несколько едких замечаний насчет того, сколь важна своевременная и ценная улика в раскрытии уголовного преступления. Но до замечаний дело не дошло: он еще только устраивался в кресле, занимая любимую послеобеденную позу, когда раздался звонок в дверь; Фриц был занят на кухне, и открывать пошел я. Это оказались Сол Пензер и Орри Кэтер. Я провел их в кабинет. Орри чуть развалился в кресле, закинул ногу на ногу, достал трубку и принялся ее набивать, а Сол, напряженно выпрямив спину, сел на краешек большого кожаного кресла. - Я мог бы и позвонить, - начал Сол, - но появились легкие сложности, и нужны инструкции. Вроде мы что-то нашли, но наверняка сказать нельзя. - Сын или мать? - спросил Вулф. - Сын. Вы велели начать с него, - Сол достал блокнот и глянул на страницу. - Знакомых у него не счесть. Как вы хотите, с датами и подробностями? - Сначала общую картину. - Хорошо, сэр, - Сол закрыл блокнот. - Примерно половину своего времени он проводит в Нью-Йорке, другую половину - в самых разных местах. У него есть собственный самолет, он держит его в Нью-Джерси. Клуб посещает только один, гарвардский. За последние три года дважды был арестован за превышение скорости, один раз... - Биография мне не нужна, - прервал его Вулф. - Только то, что может пригодиться. - Хорошо, сэр. У него половина доли в ресторане "Новый рубеж" в Бостоне. Его открыл в тысяча девятьсот сорок шестом году его сокурсник из колледжа, и молодой Сперлинг внес приличную сумму, около сорока тысяч, видимо, взял у отца, но это не... - Ночной клуб? - Нет, сэр. Ресторан высокого пошиба, их специализация - дары моря. - Едва сводят концы с концами? - Нет, сэр. Процветают. Миллионерами не стали, но в сорок восьмом году прибыль была солидная. Вулф хмыкнул: - Не думаю, что это серьезная почва для шантажа. Что еще? Сол взглянул на Орри: - Расскажи о манхэттенском балете. - Ну, - вступил Орри, - это группа танцоров, они собрались два года назад. Джимми Сперлинг и еще два типа вложили денежки, какова была доля Джимми, я не выяснил, но, если надо, выясню. Танцуют они всякий модерн. Свой первый сезон начали в каком-то занюханном сарае на Сорок восьмой улице, продержались три недели и махнули куда-то в глушь, но и там не преуспели. В прошлом сезоне открылись в ноябре, в Хералд-театре, и выступали до конца апреля. Говорят, что три добрых ангела свои взносы окупили с лихвой, но это надо проверить. Во всяком случае, в убытке не остались. Похоже, мы снова выстрелили вхолостую. Рассказать богатому отцу о том, какой транжира и растратчик его сын, - слышать о подобных угрозах мне доводилось, но пугать отца рассказами о предприимчивости сына - такого я что-то не помню. В общем, мое мнение о Джимми явно надо подкорректировать. - Понятное дело, - продолжил Орри, - когда думаешь о балете, на ум сразу приходят девушки да ножки. В этой труппе с ножками было все в порядке, я проверял. Джимми балетом интересуется, иначе стал бы он раскошеливаться? Когда он в Нью-Йорке, он ходит на балет два раза в неделю. Он лично следит, чтобы девушки как следует питались. Ну, я решил, надо копать дальше, вроде тут что-то есть. В общем, девушек он любит, а они его, но если из этого и вышла какая-нибудь темная история, я до нее не докопался, придется подождать. Продолжать поиски? - Почему бы и нет, - Вулф повернулся к Солу. - Это все? - Ни в коем случае, - ответил ему Сол, - но интересно вам, пожалуй, только одно, как раз об этом я и хочу сказать. Прошлой осенью он внес двадцать тысяч долларов в фонд ОПБ. - Что это? - Общество прогрессивных бизнесменов. Но это просто вывеска. Деньги пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса*. * В 1948 году возглавил радикальную Прогрессивную партию, она выступала за переговоры с СССР с целью положить конец холодной войне. Выставлялся при поддержке компартии США кандидатом на пост президента, но набрал лишь 1 млн. голосов. - Ничего себе, - глаза Вулфа, почти закрытые, чуть приоткрылись. - Давайте поподробнее. - Много не расскажу, зацепил только сегодня. Видимо, взнос был тайный, но кто-то о нем все-таки знает, если скажете, я могу до них добраться. С этим я и приехал. Я вышел на одного человека, прежде он был сторонником Уоллеса, потом с ним расплевался, сам он по мебельной части. Он уверяет, что про взнос Сперлинга ему все известно. Сперлинг якобы сделал этот взнос в виде личного чека на двадцать тысяч и как-то в четверг вечером передал его некоему Колдекотту, а на следующее утро пришел в ОПБ и попросил свой чек назад. Он хотел вместо него внести наличные. Но оказалось, что чек уже погашен. А дальше самое интересное: мой осведомитель уверяет, что с начала года всплывали фотокопии трех разных чеков - взносов троих других людей, - всплывали при необычных обстоятельствах. Один чек был его собственный, имена двух других жертвователей он назвать отказался. Вулф наморщил лоб: - Он утверждает, что руководители ОПБ сделали эти фотокопии, чтобы потом ими воспользоваться - при необычных обстоятельствах? - Нет, сэр. Он считает, что копии сделал кто-то из служащих либо для себя лично, либо как шпион для демократической или республиканской партий. Себя мой осведомитель назвал политическим отшельником. Уоллеса он не любит, но и республиканцы с демократами ему не по душе. Он говорит, что в следующий раз проголосует за вегетарианцев, но от мяса не откажется. Я дал ему выговориться. Хотел выудить из него все, что можно, - ведь если с чека молодого Сперлинга сделали фотокопию... - Разумеется. Удовлетворительно. - Так мне копать дальше? - Да. Чем глубже, тем лучше. Ценнейшая находка - это служащий, который делал фотокопии. - Вулф повернулся ко мне. - Арчи! Ты знаешь молодого Сперлинга лучше, чем мы. Он простофиля? - Если я и думал так раньше, - честно признался я, - то теперь не думаю. Простофиля не может грести прибыль с ресторана в Бостоне и с манхэттенского балета. Я его недооценивал. Ставлю три против одного, что знаю, где находится фотокопия чека Джимми. В сейфе, в конторе Мерфи, Кирфота и Рони. - Похоже на правду. Еще что-нибудь, Сол? Скажи он сейчас, что Джимми подснял миллиончик, водя по кругу пони или заправляя на птицеферме, я бы не удивился, но, видимо, до этого у Джимми просто руки не дошли. Сол и Орри побыли еще немного, пропустили по стаканчику, обсудили, как добраться до шпиона республиканцев или демократов, и ушли. Выпустив их, я вернулся в кабинет... мои замечания насчет важности улик в уголовном деле уже устарели, значит, надо от них отказаться. Я собрался отойти ко сну и дать моим синякам немного передохнуть, но было всего половина десятого, а средний ящик моего стола едва не вспух от квитанций и счетов за ремонт на крыше. Я взялся их разбирать. Похоже, Вулф даже недооценил ущерба, если учитывать стоимость редких гибридов, с которыми грубо обошлись. Завидев, какие труды я взвалил на свои плечи, Вулф вызвался помочь, и часть бумаг я перенес на его стол. Но мне не раз приходилось убеждаться: разведение орхидей и детективный бизнес - занятия трудносовместимые. Одно так и норовит подставить ножку другому. Мы не просидели за бумагами и пяти минут, как в дверь позвонили. Обычно после девяти Фриц надевает старые шлепанцы, поэтому поздних визитеров встречаю я. Я зажег свет над крыльцом, посмотрел сквозь одностороннюю стеклянную панель, открыл дверь и сказал: "Добрый вечер, входите", через порог перешагнула Гвен Сперлинг. Я закрыл дверь и повернулся к ней. - Пришли повидаться со слизняком? - я показал рукой. - Это здесь. - Вы даже не удивились! - брови ее метнулись вверх. - Годы упорных тренировок. Мне же хочется вас поразить, вот я и скрываю удивление. А вообще оно из меня так и прет. Прошу. Она прошла вперед, я за ней. В кабинете она сделала три шага, остановилась, и мне пришлось описать вокруг нее дугу. - Добрый вечер, мисс Сперлинг, - четко выговаривая слова, поприветствовал гостью мистер Вулф. Он указал на красное кожаное кресло: - Наше лучшее кресло к вашим услугам. - Я звонила вам и говорила, что приеду. - По-моему, нет. Она звонила. Арчи? - Нет, сэр. Просто она удивлена, что мы не удивлены. - Понятно. Садитесь, пожалуйста. Секунду мне казалось, что она сейчас развернется и лишит нас своего общества, как тогда в библиотеке, но, если это предложение и встало на повестку дня, она проголосовала против. Она перевела взгляд с Вулфа на меня, глаза ее остановились на моей расцарапанной щеке, но спрашивать, чьих рук это дело, она не стала. Бросила меховую горжетку на желтое кресло, подошла к красному кожаному, опустилась в него и заговорила: - Я пришла, потому что не могла заставить себя не прийти. Мне нужно кое в чем признаться. Господи, неужели она тоже подписала заявление? Вид у нее был обеспокоенный, но не изможденный, а веснушки при этом освещении вообще скрылись из виду. - Признания часто помогают, - заметил Вулф. Правда, желательно признаваться тому, кому надо. Вы уверены, что должны признаваться именно мне? - Вы просто любезничаете, потому что я назвала вас слизняком! - Странная причина для того, чтобы любезничать. У меня и в мыслях этого нет. Просто я хочу подбодрить вас, облегчить вам начало. - В этом нет надобности, - Гвен крепко сплела руки. - Я решилась. Я самодовольная и любопытная маленькая дуреха! - Вы слишком увлекаетесь прилагательными, - сухо заметил Вулф. - В моем случае - дешевый и грязный маленький слизняк. В вашем - самодовольная и любопытная маленькая дуреха. Обойдемся просто дурехой. Но из-за чего такая аттестация? - Из-за всего. Из-за Луиса Рони. Я отлично знала, что совсем в него не влюблена, ни капельки, но решила слегка проучить отца. Будь все нормально, Луису не понадобилось бы заигрывать с Конни Эмерсон, чтобы уязвить мое самолюбие, она не стала бы кокетничать с ним, и вообще он остался бы в живых. Пусть даже вы сказали о нем чистую правду, в его смерти виновата я, и что мне теперь прикажете делать? Вулф хмыкнул: - Боюсь, я не совсем вас понимаю. Мистер Кейн поехал отправить письма и случайно сбил мистера Рони - где же здесь ваша вина? Она пристально посмотрела на него: - Вы же знаете, что это неправда! - Да, но этого не знаете вы... или знаете? - Естественно, знаю! - Руки ее разжались. - Может, я и дуреха, отказываться не буду, но Уэбстера я знаю давным-давно и убеждена - он не мог сделать такого! - От несчастного случая не застрахован никто. - Я не об этом. Если бы он сбил Луиса и увидел, что тот мертв, он тут же бы вернулся домой, снял телефонную трубку и вызвал доктора и полицию. Вы же его видели. Разве не поняли, что он именно такой человек? Это было уже что-то новое: представительница семейства Сперлингов пыталась убедить Вулфа, что заявление Кейна - чистой воды липа. - Да, - мягко согласился Вулф. - Я понял, что он именно такой. Ваш отец знает, что вы здесь? - Нет. Я... не хотела с ним ссориться. - Когда он об этом узнает, ссоры едва ли удастся избежать. Почему вы решили приехать сюда? - Я еще вчера собиралась, но не смогла. Я ведь трусиха. - Дуреха и трусиха, - Вулф покачал головой. - Не надо так подчеркивать свои слабости. - А сегодня? - Я кое-что услышала. Теперь на мне еще один грех - подслушивание. Я грешила этим в детстве, потом как-то не доводилось. А сегодня я услышала, как Конни говорила что-то Полу, - встала за дверью и подслушала. - Что она говорила? Черты Гвен вдруг сморщились. "Вот, - подумал я, - сейчас она заплачет". Только не это: при виде плачущей женщины Вулф совсем лишается разума. Я накинулся на нее: - Зачем вы сюда приехали? Справившись, она воззвала к Вулфу: - Я должна вам рассказать? - Нет, - кратко ответил он. Другого ответа и не требовалось, она начала рассказывать. Лицо у нее при этом было такое, будто ее заставили есть мыло, но говорила она не заикаясь и не запинаясь. - Они были у себя в комнате, а я проходила мимо. Но я не просто случайно что-то услышала; я остановилась и навострила уши. То ли она его ударила, то ли он ее - у них не поймешь, кто кого лупцует, надо видеть своими глазами. Но говорила она. И сказала, что видела, как Гудвин... - Гвен взглянула на меня: - То есть вы. - Моя фамилия Гудвин, - согласился я. - Так вот, она видела, как Гудвин нашел камень у ручья, она пыталась выхватить его и выбросить в воду, но Гудвин сбил ее с ног. Камень остался у Гудвина, и он обязательно отнесет его Ниро Вулфу. И что же Пол собирается делать? А он ответил, что ничего. Она тогда закричала, что на него ей наплевать, а своей репутацией она дорожит и на поругание ее не отдаст, тут он ее ударил, а может, она его. Мне показалось, что кто-то из них идет к двери, и я побежала по коридору. - Когда это произошло? - буркнул Вулф. - Перед самым ужином. Папа только что вернулся, и я хотела все рассказать ему, но передумала - я же знала, что написать заявление заставил Уэбстера он! Таких упрямцев, как отец, надо еще поискать, и было ясно, что он скажет. Но я не могла сидеть сложа руки! Луиса убили по моей вине, ему теперь все равно, а мне каково? Пусть даже он такой, каким вы его описали. Может, это эгоизм, но я решила теперь вести себя абсолютно честно. Честно - со всеми и во всем. Надоело двуличничать. К примеру, как я себя вела в день вашего приезда? Надо было позвонить Луису и сказать, что я больше не желаю его видеть, - это было бы честно, и именно этого я хотела; но нет, я вызвала его для встречи, чтобы все высказать лично, - и что из этого вышло? Признаюсь - я ведь надеялась, что кто-то меня подслушивает по параллельному аппарату, - пусть знают, какая я замечательная и благородная! Конни любительница подставить ушко, а может, и не только она. И ведь кто-то подслушал, и вот что случилось! Получается, я вызвала его на смерть! Она остановилась перевести дух. - Пожалуй, вы к себе чересчур строги, мисс Сперлинг, - воспользовался паузой Вулф. - Это вы зря, - она еще не закончила. - Я не могла это рассказать отцу или матери, даже сестре, потому что... не могла и все. Как же я стану честной, если собираюсь скрыть худшее, что вообще сделала в этой жизни? Я все обдумала и решила: если кто меня правильно поймет, так это вы. Вы в тот день сразу поняли, что я вас боюсь, и прямо мне об этом сказали. Кажется, первый раз в жизни кто-то меня по-настоящему понял. Я едва не фыркнул. Симпатичная девушка с веснушками говорит такое Вулфу в моем присутствии - это, знаете ли, почти за гранью. Если в чем-то на этом свете я разбираюсь намного лучше его, то как раз в молодых женщинах. - Ну вот, - продолжала Гвен, - я и приехала, чтобы вам рассказать. Я понимаю, сделать вы ничего не сможете, ведь отец заставил Уэбстера написать это заявление, и дело закрыто... но я не могла держать это в себе, а когда подслушала разговор Конни и Пола, тут у меня все сомнения испарились. Поймите, я сейчас говорю с вами честно, на все сто процентов. Еще год назад, даже неделю назад я бы делала вид, что приехала к вам, потому что мой долг - открыть истинную причину его смерти; но если он был таким отпетым мерзавцем, то я ему ничего не должна. Просто, если я хочу стать прямым и честным человеком, начинать надо сейчас или уже никогда. Не хочу больше никогда и никого бояться, даже вас. Вулф покачал головой: - Вы предъявляете к себе слишком высокие требования. Я вдвое старше вас - о самолюбии и самооценке нечего и говорить, - но кое-кого я боюсь. Так что, лучше не перебарщивать. Есть разные уровни честности, и отдавать монополию самому глубокому не стоит. Что еще сказали мистер и миссис Эмерсон? - Вроде ничего. - Больше ничего... информативного? - По-моему, нет. Правда... - она смолкла, нахмурилась. - Разве я... Не сказала, что он назвал ее идиоткой? - Нет. - Назвал. Когда она заявила про свою репутацию. Он сказал: "Идиотка, ты уж прямо могла сказать Гудвину, что ты его убила - ты или я". А дальше она его ударила - или он ее. - Еще что-нибудь? - Все. Я убежала. - А вы уже подозревали, что мистера Рони убил именно мистер Эмерсон? - То есть как... - Гвен оторопела. - Я и сейчас этого не подозреваю. Или подозреваю? - Конечно, подозреваете. Вы просто не назвали вещи своими именами. И наряду с частностью, мисс Сперлинг, существует благоразумие. Вы сами считаете, что я вас понимаю, так вот вам мое мнение: вы думаете, что мистер Эмерсон убил мистера Рони за флирт с миссис Эмерсон. Но лично я в это не верю. Я слушаю радиопередачи мистера Эмерсона, видел его у вас и считаю, что на чувства столь горячие, искренние и взрывные он просто не способен. Вы сказали, что вопрос о смерти Рони закрыт и я уже ничего не могу сделать. А мне кажется, что могу и попробую, но разрабатывать версию об убийстве на почве ревности я точно не буду. - Но тогда - Гвен, наморщив лобик, смотрела на него. - Тогда какова же причина? - Не знаю. Пока, - Вулф положил руки на край стола, оттолкнул кресло и поднялся. - Вечером вы собираетесь ехать назад? - Да. Но... - Тогда вам пора в путь. Уже поздно. Ваша новоявленная страсть к честности вызывает восхищение, но, как и во всем другом, тут нельзя забывать об умеренности. Честнее было бы сказать вашему отцу, что вы едете сюда; честно было бы сказать ему, откуда вы вернулись; но, если вы это сделаете, он решит, что вы помогли мне опорочить заявление мистера Кейна, а это не соответствует истине. Поэтому большей честностью будет солгать и сказать ему, что вы ездили к другу. - А я так и сказала, - объявила Гвен. - Вы и есть друг. Я хочу еще с вами поговорить. - Не сегодня, - Вулф был категоричен. - Ко мне должны приехать. Другой раз - Он поспешно добавил: - Предварительно созвонившись, конечно. Она не хотела уезжать, но что бедняжке оставалось? Я передал ей горжетку, она пыталась потянуть время и задавала какие-то вопросы, но получала на них односложные ответы и в конце концов поняла, что разговор окончен. Едва за ней закрылась дверь, я сообщил Вулфу, что я о нем думаю. - Счастье само идет к вам в руки, - стал горячо убеждать его я. - Да, она не "Мисс Америка 1949 года", но уж не соринка в глазу, она унаследует миллионы и по уши влюблена в вас. Вы сможете бросить работу и целыми днями только есть и пить. По вечерам будете объяснять ей, как хорошо вы ее понимаете, а ей, наверное, ничего другого и не нужно. Наконец-то вы попались на крючок, давно пора! - Я протянул лапу. - Поздравляю! - Заткнись, - он взглянул на часы. - Еще минутку. Я одобряю вашу ложь насчет "должны приехать". Именно так с ними и надо обращаться, сначала как следует раздразнить, а уж потом... - Иди спать. Ко мне действительно должны приехать. Я внимательно посмотрел на него: - Опять дама? - Мужчина. Дверь я открою сам. Убери все со стола и иди спать. Немедленно. За пять лет такой разговор происходил максимум дважды. Случалось, он просил меня выйти из комнаты, часто я получал сигнал повесить параллельную трубку - речь, надо полагать, шла о чем-то глубоком и мне недоступном, - но почти никогда меня не выгоняли наверх, чтобы я даже одним глазком не смог посмотреть на посетителя. - Мистер Джонс? - спросил я. - Убери все со стола. Я собрал бумаги, положил их в ящик, потом сказал: - Мне это, как вы понимаете, не нравится. Одна из моих обязанностей - следить, чтобы вы оставались живым и невредимым, - я направился к сейфу. - А если утром я спускаюсь и нахожу вас здесь - что тогда? - Может, однажды такое и случится. Но не завтра. Сейф оставь незапертым. - В нем пятьдесят тысяч. - Знаю. - Пистолеты лежат во втором ящике, они не заряжены. Я пожелал ему спокойной ночи. ГЛАВА 19 Наутро пятьдесят тысяч похудели на тридцать процентов. Пятнадцать тысяч зеленых испарились. Я дал себе клятву: прежде чем пробьет мой смертный час, я должен хоть краем глаза, хоть издали увидеть мистера Джонса. Человек, который требует такие деньги за штучную работу и получает оплату вперед, - разве можно пройти мимо? Я поднялся в семь утра, но сон мой был непродолжительным - всего пять часов. Я не последовал примеру Гвен и не стал подслушивать под дверью, но, разумеется, я и не собирался мирно посапывать, пока Вулф сидел в кабинете с типом столь таинственным, что мне и взглянуть на него не было дозволено. Поэтому, не раздеваясь, я взял со своего стола пистолет, прошел по коридору и сел у верхнего основания лестницы. С высоты двух пролетов я слышал, как он прибыл, в прихожей раздались голоса - Вулфа и чей-то еще, - дверь в кабинет закрылась, а потом почти три часа оттуда доносилось невнятное бормотание. Последний час пришлось активно бороться со сном. Наконец дверь из кабинета открылась, голоса стали громче, через полминуты он уехал, и я услышал, как Вулф поднимается на лифте. Тогда я убрался восвояси. Голова моя металась по подушке ровно три секунды. По утрам, прежде чем зайти в кабинет, я обычно провожу полчаса на кухне с Фрицем, завтракаю, читаю свежие газеты, но в эту пятницу я первым делом направил стопы в кабинет и открыл сейф. Вулф не из тех, кто запросто расстается с такими деньгами, из чего я заключил, что в любую минуту могу потребоваться; когда вскоре после восьми Фриц спустился из комнаты Вулфа с подносом, я был почти уверен, что последует распоряжение подняться к нему на второй этаж. Но распоряжение не последовало. Фриц сказал, что обо мне вообще речи не было. Без трех минут девять, сидя за своим столом, я услышал, как поднимается лифт. Видимо, он не собирался нарушать освященную годами привычку проводить время с девяти до одиннадцати в оранжерее. Посторонняя помощь уже не требовалась - он и Теодор наводили порядок сами. Один раз в этом интервале он подал легкий признак жизни. Вскоре после девяти позвонил мне по внутреннему телефону. Спросил, нет ли новостей от ребят, и на мой отрицательный ответ велел дать им отбой, если позвонят. Я спросил: "И Фреду тоже?" - "Да, всем". - "А новые инструкции для них есть?" - "Нет, пусть прекращают поиски, и все". Других указаний не поступило. Два часа я разбирал утреннюю почту и бумажные завалы в моих ящиках. В две минуты двенадцатого Вулф вошел в кабинет, пожелал мне доброго утра, как делал всегда, даже если мы уже общались по телефону, разместил свою тушу за столом и сварливо поинтересовался: - Ни о чем не хочешь меня спросить? - Ничего неотложного нет, сэр. - Тогда сделай так, чтобы меня не прерывали. Никто. - Хорошо, сэр. У вас что-то болит? - Да, Я знаю, кто убил мистера Рони, как и почему. - Вот как. И что, это очень больно? - Да, - он глубоко вздохнул. - Дьявольщина какая-то. Когда об убийце все известно, что обычно легче всего доказать? - Как что? Мотив. Он кивнул: - А в этом деле - нет. Боюсь, это вообще невозможно. В прошлом я прибегал к рискованным уловкам, тебе об этом известно. Верно? - Более чем. Вы шли на такой риск, от которого у меня мурашки бегали по коже. - По сравнению с тем, что я задумал сейчас, это - детские игрушки. Я разработал уловку, вложил в нее пятнадцать тысяч долларов. Но риск велик, и я постараюсь придумать что-нибудь получше, - он еще раз вздохнул, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и пробормотал: - Прошу меня не беспокоить. И на девять с лишним часов он ушел в себя. С девяти минут двенадцатого до двадцати минут девятого вечера он, наверное, не произнес и ста слов. В кабинете он сидел с закрытыми глазами, время от времени втягивая и вытягивая губы, а грудь его иногда расширялась, дюймов эдак на пять, когда он глубока вздыхал. За столом, во время обеда и ужина, отсутствием аппетита он не страдал, но как собеседник был пустым местом. В четыре он поднялся в оранжерею и провел там дежурные два часа, но, когда я по своим делам заглянул туда, оказалось, что Вулф мумией застыл в кресле, и Теодор разговаривал со мной шепотом. Когда Вулф сосредоточенно обдумывает проблему, он нас не слышит, даже если орать у него над ухом, - важно, чтобы мы не обращались к нему лично. Но я никогда не мог вбить это в голову Теодора. Из ста слов, произнесенных им за эти девять часов, только девять - по одному в час - имели отношение к упомянутой уловке. Незадолго до ужина он буркнул мне: - В котором часу сегодня вечером мистер Коэн будет свободен? Я ответил, что где-то ближе к полуночи. После ужина он снова устроился в своем кресле в кабинете и закрыл глаза. Я подумал: "Господи, наверное, это дело будет для Ниро Вулфа последним. На его раскрытие у него уйдет вся оставшаяся жизнь". Я и сам в тот день изрядно потрудился - стоит ли весь вечер сидеть на копчике и вслушиваться в дыхание шефа? Прикинув варианты, я решил отправиться к Филу и погеройствовать в бильярд; я уже открыл рот, чтобы предать мое намерение гласности, но Вулф открыл рот на секунду раньше. - Арчи. Пусть мистер Коэн приедет сюда как можно быстрее. И захватит с собой фирменный бланк "Газетт" и конверт. - Да, сэр. Что, все сорняки уже выкорчевали? - Не знаю. Увидим. Вези его сюда. Похоже, дело сдвинулось. Я набрал номер и после нескольких минут ожидания - для утренней газеты время было самое авральное - услышал голос Лона Козна: - Арчи? Хочешь поставить мне виски? - Нет, - твердо возразил я. - Сегодня тебе суждено остаться трезвым. Во сколько сможешь быть здесь? - Это где? - В кабинете Ниро Вулфа. У него есть чем с тобой поделиться. - Уже поздно, - голос Лона зазвучал по-деловому. - Если материал тянет на последние городские новости, говори сразу. - Нет, тут другое. Этому материалу надо дозреть. Но дело серьезное, и, вместо того чтобы посылать к тебе мальчика на побегушках, то есть меня, Вулф хочет видеть тебя лично... когда приедешь? - Я могу прислать человека. - Нет. Давай сам. - Оно стоит того? - Да. Скорее всего. - Через три часа. Самое раннее. - Идет. Только никуда не заглядывай пропустить стаканчик, я тебе, так и быть, налью, и бутерброд получишь. Кстати, принеси фирменный бланк "Газетт" и конверт. У нас с канцтоварами туго. - Это что, хохма какая-то? - Нет, сэр. Ничего общего. Ты даже можешь получить повышение. Положив трубку, я повернулся к Вулфу: - Можно совет? Если он вам нужен кротким как ягненок и на такое дело не жалко бифштекса, я скажу Фрицу, пусть достанет мясо из морозилки и начнет его оттаивать. Вулф сказал, что дело вполне стоит бифштекса, и я пошел на кухню шушукаться с Фрицем. Потом вернулся в кабинет и еще какое-то время вслушивался в дыхание Вулфа. Так пробежал час. Наконец он открыл глаза, выпрямился, достал из кармана сложенные листы бумаги - это были листы из его блокнота. - Доставай блокнот, Арчи, - сказал он тоном человека, принявшего окончательное решение. Я вытащил блокнот из ящика, снял колпачок с ручки. - Если это не сработает, - зарычал он на меня, будто я был виноват, - другого средства нет. Я пытался что-то изобрести, оставить лазейку на случай неудачи, но ничего не выходит. Либо мы берем его на эту наживку, либо не берем вовсе. Бумага простая, через два интервала, две копирки. - Заголовок, дата? - Ничего не надо, - нахмурившись, он уставился на извлеченные из кармана страницы. - Первый абзац: "19 августа 1948 года в восемь часов вечера в холле девятого этажа многоквартирного дома на Восточной Восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собрались двадцать человек. Все они занимали высокие посты в коммунистической партии США, и встреча эта была одной из ряда подобных, призванных разработать стратегию и тактику проведения избирательной камлании Прогрессивной партии и ее кандидата на пост президента Соединенных Штатов Генри Уоллеса. Один из них, высокий, поджарый человек с подстриженными коричневыми усами, говорил: "Мы должны постоянно помнить, что не можем доверять Уоллесу. Мы не можем полагаться на его личность, на его интеллект. Мы можем положиться на его тщеславие, это несомненно, но, разыгрывая эту карту, нам следует помнить, что в любую минуту он может что-нибудь выкинуть, и тогда Ставка даст нам приказ избавиться от него". Американская коммунистическая верхушка под словом Ставка подразумевает Москву или Кремль. Возможно, это мера предосторожности, хотя непонятно, зачем она нужна, коль скоро они встречаются в обстановке секретности. Возможно, все объясняется их привычкой вообще ничего не называть своим именем. Заговорил еще один из них, тучный, лысоватый мужчина с пухлым лицом..." Часто заглядывая в листы, Вулф продолжал диктовать, пока я не исписал тридцать две страницы; он посидел, чуть выпятив губы, и велел мне все перепечатать. Что я и сделал, как было велено, через два интервала. Заканчивая страницу, я передавал ее ему, и он проглядывал ее с карандашом в руках. Обычно в надиктованный и перепечатанный текст он почти не вносил изменений, но тут, видимо, счел дело как из ряда вон выходящее. Я с ним был полностью согласен. Текст чем дальше, тем становился горячее. В нем содержались десятки подробностей, о которых не имел права знать никто ниже помощника комиссара, если, конечно, сведения были верны. Я хотел спросить об этом Вулфа, но времени оставалось мало, и я отложил вопрос на потом. Вулф дочитывал последнюю страницу - и тут зазвонил звонок на двери; я пошел открывать и впустил Лона. Когда мы только познакомились, Лон был рядовым сотрудником, или просто сотрудником, теперь же в городской редакции "Газетт" он был вторым по старшинству. Он вознесся, но это, насколько я знал, никоим образом не ударило ему в голову, разве что в ящике стола он стал держать расческу и каждый вечер, прежде чем прилипнуть к стойке любимого питейного заведения, тщательно начесывал шевелюру. В остальном высокая должность никак на нем не отразилась. Он пожал руку Вулфу и повернулся ко мне: - Эй, мошенник ты эдакий, ты мне обещал... а-а, все есть. Здравствуй, Фриц. Ты единственный, кому в этом доме можно доверять, - он взял с подноса стакан, кивнув Вулфу, опорожнил его на треть и сел в красное кожаное кресло. - Я принес канцтовары, - объявил он. - Три листа. С удовольствием обменяю их на информацию из первых рук о том, как некто Сперлинг умышленно и злонамеренно отправил Луиса Рони к праотцам. - Именно это я и хочу предложить, - сказал Вулф. Голова Лона дернулась как от удара. - Некто Сперлинг? - резко спросил он. - Нет. "Именно это" тут не совсем корректно. С фамилией нам придется подождать. Но в остальном ясность полная. - Черт подери, ведь уже полночь! Неужели вы думаете... - Не сегодня. И не завтра. Но, как только у меня будет вся информация, к вам она попадет в первую очередь. Лон взглянул на него. В комнату он вошел легкомысленным, беззаботным и жаждущим промочить горло, теперь он снова превратился в охочего до сенсаций журналиста. Исключительное право на материал об убийстве Луиса Рони - дело серьезное. - За это, - сказал он, - вы получите три фирменных бланка, даже с конвертами. Я наклею на них марки - этого хватит? Вулф кивнул: - Великодушное предложение. Но и я хочу предложить вам кое-что еще. Понравится ли вам написанная специально для вашей газеты серия статей, совершенно достоверных, в которых будут описаны тайные встречи лидеров Американской коммунистической партии со всеми подробностями дискуссий и принимаемых решений? Лон склонил голову набок: - Длинные, белые бакенбарды, красная шуба, и вы - типичный Санта-Клаус. - Нет, я слишком толстый. Ну что, это вас заинтересует? - Похоже. Кто отвечает за достоверность? - Я. - Имеется в виду ваша подпись под статьями? - Упаси господи. Статьи будут анонимными. Но я даю гарантию, если угодно, письменную, что источник информации надежен и компетентен. - Кому платить и сколько? - Никому и нисколько. - Эй, вам даже бакенбарды не нужны. А какого типа подробности? Вулф повернул голову: - Дай ему почитать. Арчи. Я дал Лону первый экземпляр отпечатанного текста. Он поставил стакан на стол у своего локтя, чтобы обе руки были свободны. Текста набралось на семь страниц. Он начал быстро, потом медленнее, добравшись до конца, сразу вернулся к первой странице и перечел все сначала. Я тем временем долил ему в стакан и, зная, что Фриц занят, пошел на кухню за пивом дли Вулфа. Заодно я решил, что и мне стаканчик чего-нибудь покрепче не помешает. Лон сложил прочитанные страницы, увидел, что о его стакане позаботились, и отхлебнул еще. - Горяченький матерьялец, - признал он. - По-моему, вполне готов к печати, - скромно заметил Вулф. - Абсолютно. А за клевету не привлекут? - Нет никакой клеветы. И никого не привлекут. Имена или адреса не названы. - Да, знаю, но возбудить судебное дело все равно могут. Ваш источник в случае чего можно пригласить для дачи показаний? - Нет, сэр, - категорично возразил Вулф. - Мой источник засекречен и таковым останется. Если хотите, я даю вам свою гарантию и обязательство компенсировать ущерб в случае обвинения в клевете, но это все. - Что ж, - Лон снова выпил, - мне это нравится. Но у меня есть боссы - в таком деле решать будут они. Завтра пятница, и они... Господи, это еще что такое? Только не говорите мне... Арчи, ну-ка посмотри! Мне так или иначе пришлось подняться и убрать бумаги со стола, чтобы Фрицу было куда поставить поднос. Блюдо на нем было воистину царским. Бифштекс был сочный и отлично прожаренный, рядом дымились кусочки сладкого, поджаренного на вертеле картофеля и грибов, на краю блюда тянулись вверх листья кресс-салата, и аромат исходил такой, что я даже пожалел: надо было заказать Фрицу второй экземпляр. - Теперь я знаю, - сказал Лон, - что все это мне снится. Арчи, а ведь я готов был поклясться, что ты звонил мне и просил сюда приехать. Ладно, будем грезить дальше. Он аккуратно напластал бифштекс, дал соку стечь, отрезал кусочек и широко разинул рот. Потом туда же послал сладкий картофель, грибочек. Я смотрел на него так, как собаки, допущенные до стола, смотрят на занятых трапезой хозяев. Это было слишком. Я пошел на кухню, вернулся с двумя кусками хлеба на тарелке и толкнул ее к нему. - Ну-ка, братишка, поделись. Три фунта бифштекса - это тебе будет жирно. - Тут и двух нет. - Как же, а то я не вижу. Давай, сваргань мне бутербродик. Деваться ему было некуда - все-таки он в гостях. Когда чуть позже он ушел, тарелка была вылизана дочиста. Уровень в бутылке шотландского виски снизился на три дюйма, фирменные бланки и конверты лежали в ящике моего стола, и мы достигли полной договоренности - если не воспротивится высокое начальство "Газетт". Поскольку надвигались выходные, выбить разрешение начальства было делом непростым, но Лон считал, что есть неплохие шансы дать материал уже в субботу и очень приличные - в воскресенье. По его мнению, у плана было одно слабое звено. Вулф не мог дать гарантии, что все это будет именно серия статей. Он твердо обещал, что представит две статьи, и скорее всего третью, но связывать себя дальнейшими обещаниями не стал. Лон хотел, чтобы Вулф гарантировал минимум шесть, но ничего не вышло. Оставшись с Вулфом наедине, я пристально посмотрел на него. - Хватит пялиться, - буркнул он. - Прошу прощения. Я кое-что подсчитывал. Две статьи по две тысячи слов каждая - четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч - это выходит по три семьдесят пять за слово. И он даже ничего не пишет сам. Если вы хотите стать газетным негром... - Пора спать. - Да, сэр. Напишите вторую порцию, что делаем дальше? - Ничего. Сидим и ждем. - Черт подери, если это не сработает... Он пожелал мне спокойной ночи и отправился к лифту. ГЛАВА 20 На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отпечатаны и отредактированы еще две статьи. Вторую мы отправили Лону Козну, третью заперли в сейф. В них описывался период со Дня выборов до конца года, и хотя имен и адресов в них не было, почти все остальное - было. Они меня даже заинтересовали, хотелось узнать, что же будет дальше. Боссы Лона с удовольствием взяли этот материал на условиях Вулфа, включая защиту от обвинений в клевете, но печатать решили с воскресенья. Статью они поместили на первой странице, предварив ее тремя броскими заголовками: В КАКИЕ ИГРЫ ИГРАЮТ АМЕРИКАНСКИЕ КОММУНИСТЫ РОЛЬ КРАСНОЙ АРМИИ В ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ ИХ ШТАБ В США Мелким шрифтом шло предисловие: "Газетт" представляет первую из серии статей, показывающих, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовиться к горячей. Все в этих статьях подлинное. По понятным причинам мы не называем их автора, но у "Газетт" есть надежная гарантия их подлинности. Мы надеемся раскрыть в этих статьях и самые последние деяния "красных", включая их тайные встречи до, во время и после знаменитого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!" Потом, практически без изменений, шел надиктованный Вулфом текст. Я бы с удовольствием попридержал имеющиеся у меня сведения и выдал бы их потом так, чтобы представить уловку Вулфа в наивыгоднейшем свете, но я рассказываю то, что знал тогда сам, и придерживать мне просто нечего. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, вплоть до половины девятого вечера. Вам известно все, что было известно мне, впрочем, могу добавить вот что: третья статья была отредактирована в воскресенье и попала на стол Лону на следующее утро, официальный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил неофициальный, добиться чего-то большего никто не пытался. Вулф в эти четыре дня был раздражительным как никогда. Я понятия не имел, чего он хотел добиться, выдавая семейные тайны коммунистов и работая газетным негром на мистера Джонса. Признаюсь честно: вникнуть в суть я пытался. К примеру, когда в пятницу с утра Вулф поднялся в оранжерею, я тщательно проверил фотографии а ящике его стола, но все были на месте. Ни одна не исчезла. И еще раз-другой я делал практические шаги, чтобы разобраться в его сценарии, но попытки эти провалились. К понедельнику я, как сумасшедший, кидался на прибывшую почту и быстро ее проглядывал, надеясь отыскать какую-то подсказку, выбегал на всякий звонок в дверь, рассчитывая на телеграмму, хватал телефонную трубку; я сказал себе: эти статьи - просто наживка, а сами мы сидим на бережку с удочкой и ждем, вдруг на эту наживку кто-нибудь клюнет! Уж серьезная рыба не клюнет, это точно, разве кто-то пришлет письмо, телеграмму или просто позвонит. В понедельник вечером, сразу после ужина, Вулф в кабинете передал мне густоисписанный лист из его блокнота и спросил: - Почерк разберешь, Арчи? Вопрос был риторическим, потому что почерк его разобрать не сложнее, чем машинописный текст. Я все прочел и сказал: - Да, сэр, тут все понятно. - Перепечатай это на фирменном бланке "Газетт", включая подпись. Потом покажи мне. Потом положи в конверт "Газетт" и отправь мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная Двенадцатая улица, дом тридцать пять. Печатай в двух экземплярах, через один интервал. - Может быть, сделать пару-тройку ошибок? - Не обязательно. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто умеет хорошо печатать. Я пододвинул к себе машинку, достал лист бумаги, заправил его и застучал по клавишам. В результате получился вот такой текст: "27 июня 1949 года Дорогой мистер Энрайт, посылаю вам это письмо, потому что мы однажды встречались, а еще два раза я слышал, как вы выступали на собрании. Вы меня, конечно, не запомнили, мое имя вам тоже ничего не скажет. Я работаю в "Газетт". Вы, конечно, читали статьи, которые выходят с воскресенья. Сам я не коммунист, но многие коммунистические идеи мне близки и понятны, и сейчас к ним, по-моему, относятся чересчур несправедливо, к тому же я терпеть не могу предателей, а человек, который дает материал для статей в "Газетт", - безусловно, предатель. Я думаю, вы имеете право знать, кто он. Я никогда его не видел, скорее всего, в здании газеты он никогда не появлялся, но я знаю своего коллегу, который вместе с ним пишет эти статьи, и мне случайно в руки попал фотоснимок, который, я думаю, вам поможет, и я прилагаю его к этому письму. Мне известно, что эта фотография находилась в папке, посланной руководству и призванной доказать достоверность статей. Это все, что я могу вам сказать, иначе вы можете догадаться, кто я, а этого мне бы не хотелось. Желаю вам больше сил в вашей борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны. Ваш друг". Я поднялся, передал текст Вулфу и вернулся за машинку, чтобы надписать конверт. В письме я не сделал ни одной ошибки, а на конверте взял и ошибся, вместо "коммунистической" вышло "коумнистической", пришлось взять другой. Это меня не огорчило, все-таки я был слегка взвинчен. Через минуту выяснится, какая фотография ляжет в конверт, если, конечно, мой хитроумный босс не выставит меня за дверь. Не выставил, но ничего для себя нового я не открыл. Из ящика он, порывшись, достал фотографию и передал ее мне: - Вот, вложи в конверт и отправь так, чтобы дошло сегодня. Это был лучший из снимков партийного билета Уильяма Рейнолдса, номер 128-394. Я, испепеляя его взглядом, положил фотографию в конверт, запечатал его, наклеил марку и вышел из дома. Чтобы подышать свежим воздухом, я пошел на почту в сторону Таймс-сквер. От Вулфа я в тот вечер уже ничего не ждал и оказался прав. Мы относительно рано легли спать. Раздеваясь, я все-таки пытался сложить части этой головоломки, но ничего не получалось. С основной уликой все было ясно, а что дальше? Мы снова будем сидеть и ждать? Как выяснится, что Уильям Рейнолдс вовсе не Уильям Рейнолдс, как, когда, почему и с чьей помощью? Забравшись под простыни, я выкинул эти мысли из головы: надо было как следует выспаться. На следующий день, во вторник, все поначалу шло к тому, что мы собирались именно сидеть и ждать. Впрочем, умирать от скуки было некогда: то и дело трезвонил телефон. В утреннем выпуске "Газетт" напечатали третью статью, и редакция приставала с ножом к горлу, требуя продолжения. Вулф велел мне тянуть время. Лон два раза звонил до десяти утра, а потом один за другим выходили на связь остальные: управляющий редактор, исполнительный редактор, издатель - словом, все. Статья была нужна им позарез, и у меня даже мелькнула мысль написать ее самому и сбыть за пятнадцать тысяч долларов ко всеобщей радости и тут же все деньги прогулять. Незадолго до обеда телефон зазвонил снова, я не сомневался, что это кто-то из них, и вместо своей традиционной формулы просто рыкнул: - Н-да? - Это контора Ниро Вулфа? Голоса я этого раньше не слышал, он как-то неестественно повизгивал. - Да. Говорит Арчи Гудвин. - А мистер Вулф может подойти? - Он сейчас занят. А кто это? - Просто скажите ему: прямоугольник. - Повторите, пожалуйста? - П-р-я-м-о-у-г-о-л-ь-н-и-к. Прямоугольник. Передайте ему сразу же. Он ждет этого звонка. Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вулфу: - Прямоугольник. - Что? - То, что он сказал, вернее, пропищал. Чтобы я передал вам: прямоугольник. - Ага. - Вулф выпрямился, его взгляд стал совершенно ясным. - Позвони в национальную штаб-квартиру Компартии США, Алгонкин четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них. Я крутнулся в стуле и набрал номер. Через минуту в ухе у меня зажурчал приятный женский голос. Его приятность меня поразила, я даже слегка оробел - все-таки первый раз в жизни вел разговор с женщиной-коммунисткой - и поэтому сказал: - Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно мистера Харви? С ним хотел бы поговорить мистер Ниро Вулф. - Как вы сказали? Ниро Вулф? - Да. Детектив. - Это фамилия мне знакома. Сейчас. Побудьте у трубки. Я стал ждать. Ждать, пока телефонистка или секретарша соединит с боссом, - это для меня было делом привычным, я поудобнее устроился на стуле, но очень скоро в трубке раздался мужской голос и сообщил, что Харви слушает. Я сделал знак Вулфу, сам же трубку вешать не стал. - Здравствуйте, сэр, - вежливо начал Вулф. - Я попал в трудное положение, и вы при желании можете меня из него вызволить. Будьте любезны, приезжайте сегодня в шесть часов вечера ко мне с кем-нибудь из ваших коллег. С мистером Стивенсом или, скажем, мистером Энрайтом, если они свободны. - Почему вы считаете, что мы можем вызволить вас из трудного положения? - спросил Харви отнюдь не грубо. У него был глуховатый бас. - Абсолютно в этом уверен. По крайней мере, я хотел бы получить у вас совет. Речь идет о человеке, которого вы знаете под именем Уильям Рейнолдс. Он замешан в деле, которое я веду, и надо принимать срочные меры. Поэтому я хотел бы повидаться с вами как можно быстрее. Времени у нас совсем мало. - Почему вы решили, что мне известен человек по имени Уильям Рейнолдс? - Не надо, мистер Харви. Я вам сообщу, что знаю, а уж потом вы решите, отрекаться от него или нет. Но по телефону говорить об этом подробно не следует. - Не вешайте трубку. На сей раз ждать пришлось дольше. Вулф терпеливо сидел с трубкой у телефона, я следовал его примеру. Через три или четыре минуты он начал хмуриться, потом стал постукивать пальцем по подлокотнику кресла; наконец снова раздался голос Харви. - Если мы приедем, - спросил он, - кто у вас будет? - Вы, конечно, и я. И еще мой помощник, мистер Гудвин. - Больше никого? - Нет, сэр. - Хорошо. Мы приедем в шесть часов. Я повесил трубку и спросил Вулфа: - Мистер Джонс всегда так смешно попискивает? И что означает "прямоугольник"? Что письмо от друга получено? Или тут зашифрована еще и фамилия прочитавшего его комиссара? ГЛАВА 21 Альберта Энрайта, которому я отстучал на машинке письмо, мне увидеть не довелось: мистер Харви привез с собой мистера Стивенса. Раз или два я видел коммунистических боссов воочию, а на их фотографии в прессе насмотрелся вдоволь, поэтому не думал, что наши визитеры будут эдакими упырями с бородавками и вурдалаками с тремя подбородками, - но их внешность все равно меня удивила, особенно Стивенса. Это был худосочный и бледнолицый мужчина средних лет с редкими, зализанными волосами бурого цвета, которые не мешало бы подстричь еще неделю назад, на глазах - очки без оправы. Будь у меня дочь-старшеклассница, и окажись она вечером в незнакомом квартале, я бы хотел, чтобы дорогу она спросила именно у такого типа, как Стивенс. Харви я бы так доверять не стал, он был и помоложе, и сбит покрепче, во взгляде зеленовато-карих глаз чувствовался острый ум, да и черты лица были правильными, но на "Самого опасного человека месяца" он никак не тянул. Они отказались от коктейлей и других напитков, не стали удобно располагаться в креслах. Своим глуховатым, но опять-таки не грубым басом Харви объявил, что без четверти семь у них другая встреча. - Постараюсь как можно короче, - заверил их Вулф. Из ящика он достал фотографию и протянул им: - Взгляните, будьте так любезны. Они поднялись, Харви взял фотографию, и они посмотрели на нее. Нет, Вулф явно надо мной издевался. Что я ему, мелкая тварь, слизняк? И когда Харви бросил фотографию на стол, я подошел и взглянул-таки на нее, а уж потом передал Вулфу. Когда-нибудь он у меня дорезвится. Но сбить меня с толку ему все-таки удалось. Харви и Стивенс снова сели, даже не переглянулись. Это меня поразило - надо же, как осторожничают! Впрочем, возможно, коммунисты, особенно из высших эшелонов, эту привычку приобретают рано, и она становится автоматической. - Интересное лицо, правда? - любезным тоном спросил Вулф. Стивенс не ответил, продолжая сидеть истуканом. - Кому такой тип правится, - уклонился Харви. - Кто это? - Так мы будем только тянуть время, - любезные нотки в голосе Вулфа слегка зафальшивили. - Если я и сомневался, что вы его знаете, эти сомнения начисто испарились: стоило мне назвать его имя, вы тотчас приехали. Ведь вы здесь не потому, что хотите посочувствовать моему трудному положению. Если вы отрицаете, что этот человек известен вам как Уильям Рейнолдс, значит, вы приехали сюда напрасно, и нам нет смысла продолжать. - Давайте сделаем теоретическое допущение, - мягко предложил Стивенс. - Допустим, мы знаем этого человека как Рейнолдса Уильямса, что дальше? Вулф одобрительно кивнул: - Это другое дело. Тогда я вам все расскажу. Когда я недавно познакомился с этим человеком, звали его не Рейнолдс. Видимо, его другое имя вы тоже знаете, но для удобства будем называть его Рейнолдсом, раз в вашей среде он известен именно так. Я познакомился с ним примерно неделю назад и тогда не знал, что он коммунист; мне это стало известно только вчера. - Каким образом? - резко бросил Харви. Вулф покачал головой: - Боюсь, этот вопрос останется без ответа. За долгие годы работы частным детективом у меня накопились обширные связи - в полиции, в прессе, да везде. Я скажу вам вот что: видимо, Рейнолдс совершил ошибку. Это лишь догадка, но, полагаю, верная: он испугался. Он решил, что ему угрожает смертельная опасность, - тут руку приложил я - и он совершил одну глупость. Он боялся, что его могут обвинить в убийстве, - но лишь если докажут, что он коммунист. И я, по его мнению, это знал. Дабы себя защитить, он придумал вот что: сделать вид, что, будучи коммунистом, он в действительности враг коммунизма и способствует его уничтожению. Повторяю, это только догадка. Но... - Минутку, - видимо, Стивенс никогда не повышал голоса, даже если кого-то перебивал, - кажется, мы еще не дожили до такой поры, когда обвинить человека в убийстве можно лишь на том основании, что он - коммунист? - Стивенс улыбнулся... хороша улыбочка... нет, пусть моя дочь спросит дорогу у кого-нибудь другого. - Или уже дожили? - Не дожили. Скорее, все обстоит наоборот. Коммунисты не одобряют частные убийства по частным мотивам. Но наш случай - исключение. Наш разговор умозрительный, и давайте предположим, что вы слышали о смерти некого Луиса Рони, сбитого насмерть машиной в поместье Джеймса Сперлинга, а также знаете, что там присутствовал Уильям Рейнолдс. Не возражаете? - Продолжайте, - буркнул Харви. - Не будем тратить время на факты, опубликованные в газетах. Положение таково: мне доподлинно известно, что мистера Рони убил мистер Рейнолдс. Я хочу арестовать его и предъявить обвинение в убийстве. Но, чтобы изобличить его, важно доказать, что он коммунист, ибо только в этом случае появляется четкий мотив. Вам придется поверить мне на слово; я не могу раскрывать все карты, ибо тогда вы предпочтете помочь мистеру Рейнолдсу, а мое положение еще более усложнится. - Мы не помогаем убийцам, - благонравно провозгласил Харви. Вулф кивнул: - Я так и думал. Помогать убийцам негоже в принципе, но в данном конкретном случае это ничего бы не дало. Поймите: я должен доказать не то, что Уильям Рейнолдс является членом компартии, - это можно сделать без особых хлопот; доказать надо другое: человек, бывший на месте убийства мистера Рони, и есть Уильям Рейнолдс. Доказать это можно двумя путями. Первый: арестовать мистера Рейнолдса по обвинению в убийстве, собрать материалы, подтверждающие, что его вина проистекает из его членства в компартии, вызвать в суд вас и ваших коллег - человек пятьдесят, сто - как свидетелей суда штата и задать один вопрос: "Является или являлся ответчик членом коммунистической партии?". Те из вас, кто знают его и ответят "нет", совершат клятвопреступление. Пойдут ли все наши на такой риск - не большинство, а именно все? Будет ли оправдан такой риск, когда речь идет о защите человека, совершившего убийство в своих личных целях? Сомневаюсь. И даже если вы на этот риск пойдете, думаю, вас поймают на лжи. Я, по крайней мере, приложу для этого все силы. - Нас не так легко запугать, - сообщил Харви. - Каков второй путь? - спросил Стивенс. - Он гораздо проще для всех, - Вулф взял фотографию. - Вы пишете на ней свои фамилии. Фотографию я наклеиваю на лист бумаги. Под ней вы пишете: "Человек на фотографии, где мы расписались, - Уильям Рейнолдс, которого мы знаем как члена Коммунистической партии США". Ставите свои подписи. И все. Впервые они переглянулись. - Мы пока рассуждаем умозрительно, - напомнил Стивенс. - И хотели бы немного подумать. - Сколько вам нужно времени? - Не знаю. До завтра или до послезавтра. - Это меня не устраивает. - Еще бы оно вас устраивало, - наконец-то из-под маски стал проглядывать истинный Харви. - С какой стати все должно быть по-вашему? - Не должно, - Вулф заговорил с сожалением - Но мне не хочется, чтобы убийца ходил на свободе. Если мы пойдем простым путем и все сделаем сейчас, к ночи он будет за решеткой. А если отложим... - Вулф пожал плечами. - Не знаю, как он себя поведет... может и затаится... На моих губах едва не появилась усмешка, но я сдержался. Он мог с тем же успехом спросить у них напрямую - неужели они хотят дать Рейнолдсу еще день или два, чтобы он написал еще несколько статей для "Газетт"? Да, Вулф вел их именно к этому. Зная, о чем они думают, я пытался прочитать на их лицах хоть что-нибудь, но это были тертые калачи. Так, обсуждают какую-то умозрительную проблему, и она не очень им нравится. Стивенс заговорил, тем же вкрадчивым голосом: - Что ж, арестуйте его. Если простым путем не получается, придется нам прибегнуть к более сложному. - Нет, сэр, - с жаром возразил Вулф. - Без вашего заявления обвинить его будет не просто. Это возможно, но раз-два, и дело в шляпе - так не получится. - Вы сказали, - вступил Харви, - что, если мы подпишем эту бумагу, на том все и кончится, но это не так. Нам придется давать показания в суде. - Возможно, - согласился Вулф. - Но только вам двоим как друзьям и свидетелям обвинения, помогающим изобличить убийцу. В другом варианте помимо вас двоих в суд вызовут еще многих, и, в случае вашего отрицательного ответа, получится, что вы прикрываете убийцу только потому, что он - товарищ по партии, и в глазах общественности от этого отнюдь не вырастете... к тому же вас могут обвинить в клятвопреступлении. - Стивенс поднялся: - Через полчаса, может быть, даже раньше, мы сообщим вам о нашем решении. - Прекрасно. Наша гостиная звуконепроницаема, если хотите, можете подняться наверх. - Лучше мы подышим свежим воздухом. Идем, Джерри. Стивенс направился к выходу. Я прошел вперед, чтобы выпустить их, затем вернулся в кабинет. Задавленная и незаслуженно загнанная в угол ухмылка тут же вырвалась наружу. Пока я ходил, Вулф достал из ящика лист бумаги и тюбик с клеем. - По-моему, считать цыплят рановато, - заметил я. - Ерунда. Крючок всажен глубоко. - У ребенка хотят отнять конфетку, - оценил я положение. - Хотя детьми их не назовешь, особенно, Стивенса. Вулф хмыкнул: - Он третий сверху в американской коммунистической иерархии. - Внешне не скажешь, но начальник в нем чувствуется. Кстати, он даже не спросил, какие у нас доказательства того, что Рейнолдс совершил убийство, - им на это просто наплевать. Им важно одно: заткнуть ему глотку, чтобы больше не было никаких статей. Правда, я не понимаю, как это они купились на письмо от друга? Почему не спросили самого Рейнолдса? - Рисковать не в их правилах, - в голосе Вулфа слышалось презрение. - Он может доказать, что это письмо - навет? Как? Может объяснить, откуда взялась фотография его партийного билета? Он мог разве что отрицать все подряд, и они ему, естественно, не поверили бы. Они вообще не верят никому, в особенности друг другу, и я их вполне понимаю. Зря я намазал клеем - надо было, чтобы они сначала расписались. Казалось, он на все сто уверен в успехе, меня же терзали сомнения. Я думал, они скажут: вдвоем такой вопрос мы решить не можем, стало быть, полчаса на то, чтобы принять решение, никак не хватит. Но, видимо, положение и авторитет Стивенса оказались достаточно высокими, как и полагал Вулф. Я выпустил их в тридцать четыре минуты седьмого, а без восьми семь они уже позвонили в дверь. Прошло всего восемнадцать минут... с другой стороны, до ближайшей телефонной будки было всего полквартала. Они остались стоять. Харви пялился на меня, будто что-то ему сильно не нравилось, а Стивенс подошел к столу Вулфа и провозгласил: - Нас не устраивает ваша формулировка. Мы напишем вот что: "Являясь преданными американскими гражданами, верными идеям всенародного блага и подлинной демократии, мы считаем, что все нарушители закона должны нести наказание, независимо от их политических убеждений. Поэтому, в интересах справедливости, мы поставили свои имена на этой фотографии и свидетельствуем, что человек на ней известен нам как Уильям Рейнолдс, в течение восьми лет и вплоть до сегодняшнего дня он является членом Коммунистической партии США. Узнав, что он обвиняется в убийстве, исполнительный комитет Компартии США немедленно исключил его из своих рядов". С технической точки зрения мое мнение о Стивенсе на полпальца выросло. Абсолютно экспромтом, безо всякой шпаргалки он выдал текст так, будто выучил его наизусть еще в детстве. Вулф приподнял плечи и снова их опустил. - Если вам нужны все эти рюшечки и кружева, пожалуйста. Хотите, чтобы мистер Гудвин отпечатал это на машинке, или напишете сами от руки? К моему удовольствию, он предпочел собственное вечное перо. Конечно, отпечатать такой патриотический абзац было бы для меня большой честью, но ведь от коммунистов можно ждать чего угодно - а вдруг один из них вытащит из кармана письмо от друга и вздумает сравнить "почерк" машинки? И невооруженным глазом можно будет заметить, что там и там "и" слегка скособочилась, а "р" не пропечатывается полностью. Поэтому я с радостью уступил Стивенсу место за моим столом. Закончив писать, он расписался и поставил свою фамилию на фотографии. Его примеру последовал Харви. Вулф прочитал текст, после чего поставили свои подписи и мы как свидетели. Тюбик с клеем был у Вулфа под рукой, и он стал приклеивать фотографию к верхней части листа. - Разрешите взглянуть? - спросил Стивенс. Вулф передал ему готовый документ. - Вот какое дело, - сказал Стивенс. - Мы отдадим вам это, если у нас будет гарантия, что сегодня же Рейнолдс будет за решеткой. Вы говорили "до полуночи". - Все верно. Так оно и будет. - Как только мы услышим, что он арестован, вы сразу же получите вот этот документ. Я прекрасно знал - хватка у них мертвая. Будь у него в руке, скажем, камень, я все равно бы его отнял, даже приди Харви на помощь товарищу по партии. Но лист бумаги сомнется, порвется... - Значит, его не арестуют, - заявил Вулф, нимало не расстраиваясь. - Почему? - Потому что этот документ - ключ, который и позволит его запереть. Иначе стал бы я городить весь этот огород? Это просто бред. Я собираюсь кое-кого сюда пригласить сегодня вечером, но мне нужен этот документ. Пожалуйста, не помните его. - А Рейнолдс здесь будет? - Да. - Тогда мы приедем и привезем этот документ с собой. Вулф покачал головой: - Вы невнимательно меня слушаете. Эта бумага остается здесь - в противном случае вас просто вызовут повесткой в суд. Передайте ее мне, и я буду рад видеть вас у себя сегодня вечером. Это прекрасная мысль. Присутствовать на этой встрече от и до вам совершенно не нужно, но вы сможете отдохнуть в передней комнате. Устраивает? На том в конце концов и сошлись. Они изрядно поупрямились, но Вулф был прав: крючок вошел глубоко. Они не знали, что Рейнолдс может выболтать в следующей статье, и хотели прижать его как можно быстрее, а Вулф стоял насмерть - без документа он и пальцем не шевельнет. В итоге он его получил. Договорились, что они вернутся часам к десяти, посидят в гостиной, а потом присоединятся к остальным. Когда они уехали, Вулф положил документ в средний ящик. - У вас перебор с фотографиями, - заметил я. - А мистеру Джонсу столько совсем не понадобилось. Ему было достаточно одного взгляда, потому что он его знал. Так? - Ужин ждет. - Да, сэр. А представляете, если Харви либо Стивенс - это и есть мистер Джонс? Забавное вышло бы совпадение, да? - Нет. Что такое "совпадение", можешь посмотреть в словаре. Свяжись с мистером Арчером. - Сейчас? Но ведь ужин ждет. - Давай. Это оказалась задача не из простых. На мой первый звонок окружному прокурору в Уайт-Плейнс ответил кто-то, кто был не и курсе. Тогда я позвонил Арчеру домой и узнал, что он будет только поздно вечером, но где он сейчас, мне не доложили, более того, с трудом согласились передать ему, что Ниро Вулф просил срочно позвонить. Я повесил трубку и приготовился ждать - от пяти минут до часа. Вулф сидел выпрямившись, нахмурив лоб, губы плотно сжаты; ужин явно был под угрозой. Вскоре его вид стал действовать мне на нервы, я уже собрался предложить: идем обедать, но тут зазвонил телефон. Это был Арчер. - В чем дело? Вулф сказал, что нуждается в совете. - По поводу чего? Я ужинаю с друзьями. До утра это не может подождать? - Нет, сэр. Я нашел убийцу Луиса Рони, у меня есть все необходимые доказательства, и я хочу посадить его за решетку. - Убийцу... - Последовала короткая пауза. Затем: - Не верю! - Понимаю, но это правда. Сегодня вечером он будет у меня. Я не совсем четко представляю, как повести дело, и мне нужен ваш совет. Я могу попросить инспектора Кремера из нью-йоркской полиции прислать людей, чтобы арестовать убийцу, либо... - Нет! Послушайте, Вулф... - Это вы послушайте. Ужин ждет не только вас, меня тоже. Мне хотелось бы, чтобы убийцу взяли вы, - по двум причинам. Во-первых, он принадлежит вам. Во-вторых, я хотел бы закрыть это дело сегодня же, но надо решить вопрос с заявлением мистера Кейна. Для этого потребуется заявление не только мистера Сперлинга и мистера Кейна, но и других, кто был там в вечер убийства мистера Рони. Так что вместе с вами им придется приехать тоже. По возможности, всем. Учитывая обстоятельства, думаю, упрямиться никто не будет. Вы можете всех их вызвать сюда на десять часов? - Господи, но это же немыслимо! Мне нужно минутку подумать... - У вас была целая неделя, но вы предпочли, чтобы вместо вас думал я. Я думал и действовал тоже. Так вы вызовете их сюда к десяти вечера? - Не знаю, черт подери! Это же как гром среди ясного неба! - Вы считаете, будет лучше, если я на день-другой все попридержу! Жду вас в десять, плюс-минус в разумных пределах. Если вы приезжаете без них, я вас не впущу; в конце концов, эта территория не в вашем ведении, здесь вы и ваши люди лишь гости. И если узел останется неразвязанным, я отдаю убийцу нью-йоркской полиции. Мы с Вулфом повесили трубки. Отодвинув назад кресло, он поднялся: - Посибаритствовать за ужином тебе не удастся, Арчи. Мы должны сдержать обещание, данное мистеру Коэну, так что тебе надо его повидать. ГЛАВА 22 Насколько я понимаю, коммунисты считают, что на их долю выпадает слишком мало житейских радостей, а на долю капиталистов, наоборот, - слишком много. В тот вечер они здорово побаловались с этой теорией. Стол в кабинете Вулфа ломился от напитков, сыра, орехов, домашнего паштета, крекеров - в кабинете собралось тринадцать человек, включая Вулфа и меня, - и никто не сделал ни глоточка, не съел ни крошки. На столе в гостиной предлагался тот же ассортимент, только в меньших количествах, и Харви со Стивенсом, вдвоем, смели практически все. Заметь я это до их ухода, обязательно сказал бы: ну, братцы, вы даете! Впрочем, они прибили раньше остальных, ровно в десять, у них было больше времени, а занятий почти весь вечер практически никаких - сиди и жди. По-моему, в нашем кабинете еще никогда не собиралось столько народу, разве что на встрече Лиги перепуганных мужчин. Либо Арчер как следует поднажал, либо был прав Вулф, когда сказал, что обитателей и домочадцев Стоуни Эйкрз сильно уговаривать не придется, но явились все как один. Я предложил им рассесться по их усмотрению; три женщины семейства Сперлинг - мамуля, Медлин и Гвен - сели на большую желтую кушетку в углу, и, глядя на Вулфа, я поворачивался к ним спиной. Пол и Конни Эмерсон сидели рядышком в креслах возле глобуса, туг же расположился и Джимми Сперлинг. Уэбстер Кейн и сам Сперлинг сели поближе к столу Вулфа. Окружной прокурор Арчер занял красное кожаное кресло, уже по моей инициативе, - все-таки он был самым важным гостем. Откуда взялось тринадцать человек? Были еще два сыщика. Бен Дайкс, которого привел Арчер, и сержант Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств манхэттенской полиции - мне он сказал, что его по телефону пригласили сюда коллеги из округа Вестчестер. Пэрли, мой старинный друг и еще более старинный противник, устроился у двери. Темп был набран мгновенно - с места в карьер. Когда все собрались, обменялись приветствиями - с учетом степени знакомства - и расселись по местам, Вулф открыл вечер. Но не успел он произнести и пяти слов, как Арчер перебил его: - Вы сказали, что человек, убивший Рони, будет здесь! - Он здесь. - Где? - Его привезли вы. Естественно, что после такого вступления никому уже не хотелось отщипнуть кусочек сыра или взять горсть орешков. Что ж, их можно понять, особенно Уильяма Рейнолдса. Раздались какие-то возгласы, Сперлинг и Пол Эмерсон что-то выкрикнули, но я не расслышал, потому что из-за моей спины раздался чуть дрожащий, но абсолютно четкий и ясный голос Гвен: - Я рассказала отцу все, что в тот вечер рассказала вам! Вулф оставил эту реплику без внимания. - Дело пойдет быстрее, - объяснил он Арчеру, - если вы не будете меня останавливать. - Чистой воды шарлатан! - оскалил зубы Эмерсон. Сперлинг и Арчер заговорили одновременно. Но тут откуда-то сбоку раздалось рычание, и все дружно повернулись к двери. Это подал голос сержант Стеббинс. Все уставились на него. - Послушайтесь моего совета, - обратился он к гостям, - и дайте ему сказать. Я из нью-йоркской полиции, а мы с вами сейчас в Нью-Йорке. Мне доводилось слышать его раньше. Будете его донимать, он вам назло вас же изведет. - Я не собираюсь никого изводить, - сердито буркнул Вулф. Он медленно обвел собравшихся взглядом, сначала слева направо, потом справа налево. - Если не будете меня прерывать, наша встреча не займет много времени. Я хотел, чтобы вы приехали сюда в связи с обязательством, которое я взял перед вами восемь дней назад, вечером, когда был убит мистер Рони. Так вот, это обязательство я выполнил. Он снова завладел вниманием аудитории: - Прежде всего объясню, почему я предположил, что это был не несчастный случай, а преднамеренное убийство. Да, не исключалось, что водитель заметил мистера Рони только в последнюю секунду, когда было уже поздно, но как мог мистер Рони не услышать приближающейся машины? Даже при том, что были сумерки, что шум ручья перекрывал шум пусть даже медленно идущей машины? В это верилось слабо. К тому же на машине, впереди, не осталось никаких следов. Если в момент удара мистер Рони стоял на ногах, след или следы должны были остаться. - Все это вы уже говорили, - нетерпеливо вставил Арчер. - Да, сэр. Повторы займут меньше времени, если вы не будете перебивать. Еще один момент, даже более существенный: почему тело утащили за пятьдесят футов, убрав его под куст? Будь это случайный наезд, и пожелай водитель остаться неизвестным, что бы он сделал? Безусловно, оттащил бы тело с дороги в укрытие, но за пятьдесят футов - едва ли. - Это вы тоже говорили, - не удержался Бен Дайкс. - А я сказал, что и убийца вполне мог оставить тело у дороги. - Да, - согласился Вулф, - но вы ошиблись. У нашего убийцы были серьезные основания убрать тело подальше, где его никак не увидят с дороги. - Что? - И не смогут обыскать. Переходим к тому, о чем я еще не говорил. Вы предпочли не показывать мне перечень вещей, найденных на теле умершего, а я предпочел не говорить вам - кое-что с убитого было взято. Откуда это мне известно? От мистера Гудвина, ведь тело обнаружил он и первым проверил все, что было на трупе. - Сказки! - Было бы лучше, - неприятным голосом проскрипел Арчер, - сказать об этом сразу. Что пропало с трупа? - Билет члена коммунистической партии, выписанный на имя Уильяма Рейнолдса. - Боже правый! - вскрикнул Сперлинг и привстал с кресла. Заойкали и другие. Общий шум был перекрыт голосом Арчера. - Откуда вам это известно? - Мистер Гудвин видел этот билет своими глазами, а я видел сделанную им фотографию, - Вулф предупреждающе поднял палец. - Прошу не отвлекать меня вопросами. Вернусь к субботнему вечеру на прошлой неделе. Официально мистер Гудвин был там в качестве гостя, но фактически представлял меня по просьбе моего клиента, мистера Сперлинга. У мистера Гудвина были основания полагать, что мистер Рони тщательно охраняет какой-то маленький предмет, ни на секунду с ним не расстается. В гостиной подавались напитки. Мистер Гудвин подсыпал себе в стакан снотворное и подменил стакан мистера Рони. Из которого и выпил. Но и там оказалось снотворное, как выяснил мистер Гудвин к своему большому огорчению. - Ах! - тихонько вскрикнула у меня за спиной маленькая кочерыжечка. Вулф метнул мимо меня хмурый взгляд: - Мистер Гудвин намеревался войти в комнату мистера Рони и выяснить, что же тот так тщательно охраняет, но, увы! Сильную дозу снотворного принял именно он, а не мистер Рони. Мистер Рони не стал пить, а выплеснул содержимое стакана в ведерко со льдом. Вот и еще один довод в защиту версии о предумышленном убийстве: мистер Рони подозревал, что ему могли что-то подсыпать в стакан. Мистер Гудвин был повержен, а он не из тех, кто легко мирится с поражением, к тому же он хотел узнать, что прячет мистер Рони. Поэтому на следующий день, в воскресенье, он предложил мистеру Рони подвезти его в Нью-Йорк и поручил двоим знакомым - мужчине и женщине, они часто на меня работают - устроить засаду и огреть мистера Рони дубинкой по голове. Тут взвились практически все. Голос Пэрли Стеббинса донесся до меня с расстояния о двадцать футов. - Господи? Неужто вы его тюкнули? Вулф сидел, не прерывая этот поток возмущения. Но вскоре поднял руку. - Я знаю, мистер Арчер, такое деяние уголовно наказуемо. Когда мы закончим, на досуге вы решите, как с этим поступить. Но имейте в виду - без этого мы бы вряд ли изобличили убийцу. Он снова завладел вниманием аудитории, все притихли. - Они забрали у него только деньги из бумажника. Это было необходимо, чтобы создать впечатление ограбления... кстати, эти деньги были истрачены на расследование обстоятельств его смерти - думаю, такое их вложение он бы одобрил. Мистер Гудвин обнаружил у мистера Рони предмет, который тот ревностно охранял, и несколько раз его сфотографировал. Это был партийный билет члена Американской коммунистической партии, выданный на имя Уильяма Рейнолдса. Потом мистер Гудвин положил билет на место. - Значит, я был прав! - от возбуждения и триумфа Сперлинг даже перешел на фальцет. - С самого начала я был прав! - Он негодующе взглянул на Вулфа и, брызгая слюной, вскричал: - Почему вы мне не сказали? Почему... - Вы были настолько не правы, - грубо прервал его Вулф, - что дальше некуда. Наверно, вы хороший бизнесмен, мистер Сперлинг, но изобличение подпольных коммунистов лучше оставьте людям компетентным. Эта задача вам не по плечу, потому что окружающий мир вы воспринимаете слегка не в фокусе. - Но, - настаивал Сперлинг, - вы же сами признаете, что у него был партбилет... - Что значит "признаю", я об этом заявляю. Но из этого совершенно не следует, что Уильям Рейнолдс и Луис Рони - одно и то же лицо. Скорее наоборот, исходя из того, что мне о Рони известно. Так или иначе, есть показания трех человек, что у него был при себе партбилет, - они пригодятся вам в суде, мистер Арчер. Короче, сразу определить личность Уильяма Рейнолдса не удалось. Вулф поднял ладонь: - Но через двадцать четыре часа кое-что прояснилось. Я понял, что Уильям Рейнолдс в любом случае не Луис Рони. Более того, возникла обоснованная версия о том, что он-то и убил Рони; он оттащил тело Рони в кусты, обыскал его, нашел и забрал партийный билет - это представлялось весьма правдоподобным. Я принял это за рабочую гипотезу. На следующий день, во вторник, я приблизился к разгадке еще на шаг, когда узнал, что орудием убийства стала моя машина. Получалось, что, если Уильям Рейнолдс убил Рони и забрал партийный билет, он был одним из тех, кто находился в Стоуни Эйкрз. Одним из тех, кто находится здесь сейчас. По комнате пронесся легкий шумок. - Вы немного передергиваете, - запротестовал Бен Дайкс. - Разве совершить убийство и забрать билет мог только Рейнолдс? - Нет, конечно, - согласился Вулф. - Это были не выводы, а гипотезы. Но они были взаимосвязаны - если верна одна, значит, остальные тоже; и наоборот. Убийца обыскал тело и забрал партбилет - значит, он боялся, что его вступление в компартию под именем Уильяма Рейнолдса предадут гласности, и таким разоблачением ему вполне мог угрожать Луис Рони. Так я рассуждал во вторник днем. Но я был связан обязательством перед моим клиентом, мистером Сперлингом, как его выполнить, если я все расскажу полиции? Надо попытаться что-то выяснить самостоятельно. Так я и решил поступить... - Вулф посмотрел Сперлингу прямо в глаза. - Но тут вы вылезли с этим немыслимым заявлением, на которое подбили мистера Кейна. Чем и удовлетворили мистера Арчера, а меня уволили. Он метнул взгляд на Кейна: - Вас я пригласил именно за тем, чтобы вы опровергли свое заявление. Опровергаете? Прямо сейчас? - Не делайте глупостей, Уэб, - рявкнул Сперлинг. Потом Вулфу: - Я его не подбивал! Бедняга Кейн совсем смешался, не зная, что сказать. Мне даже стало его жалко, хотя именно он так усложнил нам жизнь. Вулф пожал плечами: - Поэтому я поехал домой. Надо было проверить все мои гипотезы и либо подтвердить их, либо развенчать. Не исключалось, что в минуту убийства у мистера Рони с собой партийного билета не было. В среду мистер Гудвин отправился к нему на квартиру и тщательно ее обыскал - это не был взлом и проникновение, мистер Стеббинс. - Это вы так считаете, - пробурчал Пэрли. - У него был ключ, - пояснил Вулф, что соответствовало истине. - Билета в квартире не оказалось; будь он там, мистер Гудвин обязательно его бы нашел. Но он получил доказательства - не важно, как и какие, - что у мистера Рони были некие бумаги, которые он использовал против кое-кого из присутствующих. Не имеет значения, чего именно он требовал, но скорее всего не деньги; думаю, он хотел получить и получил поддержку в своих ухаживаниях за младшей мисс Сперлинг... или, по крайней мере, нейтралитет. Другая... - О каких доказательствах идет речь? - спросил Арчер. Вулф покачал головой: - Вам они могут не понадобиться; если понадобятся, в нужное время вы их получите. Подтвердилась и другая гипотеза, а именно: мистер Рони не был в вертикальном положении, когда его ударила машина. Дело в том, что над его правым ухом оказался сильный синяк; его обнаружил нанятый мною доктор, и это зарегистрировано в официальном документе. Стало ясно, что убийца не так наивен и совсем не рассчитывал убить молодого, энергичного и полного жизни человека, просто сбив его машиной. Разумеется, куда надежнее подкараулить его на дороге, чем-нибудь оглушить, а потом переехать машиной. Если... - Чтобы подкараулить человека, - возразил Бен Дайкс, - надо обязательно знать, что он в этом месте появится. - Вы правы, - поддержал его Вулф. - Но я никогда не закончу, если наряду с фактами вы не согласитесь на допущения. В доме мистера Сперлинга двенадцать параллельных телефонов, и, когда мисс Сперлинг вызвала мистера Рони на свидание в определенный час, подслушать этот разговор мог кто угодно. В частности, Уильям Рейнолдс; пусть докажет, что этого разговора он не слышал. Так или иначе, мистера Рони подкараулили, и это уже не допущение. Оно стало фактом благодаря исключительным способностям мистера Гудвина. В четверг он обыскал территорию поместья в поисках предмета, которым оглушили мистера Рони, и нашел его в присутствии свидетеля. - Неправда! - из-за моей спины раздался голос Медлин. - Я была с ним все время, и он ничего не нашел! - Представьте себе, нашел, - сухо поправил ее Вулф. - На обратном пути он остановился у ручья и нашел камень. Пока не будем говорить о свидетеле, о том, как доказать, что этот камень соприкасался с головой человека, - поверьте, такое доказательство есть. И даже если свидетельница предпочтет пойти на клятвопреступление, мы прекрасно обойдемся без нее. Глаза его описали дугу, охватывая всех собравшихся. - Синяк на голове и камень - эти детали будут очень полезны для следствия, и мистер Арчер с удовольствием ими воспользуемся, но главная деталь - другого рода. Я уже намекал, а теперь официально заявляю: Уильям Рейнолдс, владелец этого партийного билета, коммунист, находится сейчас среди нас. Не выпытывайте у меня, как я это узнал, - важно, что я представлю доказательства, но прежде мне хотелось бы решить один весьма щекотливый вопрос. Я имею в виду мистера Кейна. Вы, мистер Кейн, человек умный и понимаете, сколь непросто мое положение. Допустим, убийцу мистера Рони привлекут к судебной ответственности; но адвокаты будут ссылаться на подписанное вами заявление, и, если вы его не опровергнете, приговора не будет. Я обращаюсь к вам: неужели вы хотите оградить от заслуженной кары коммуниста и убийцу? Не важно, кто он. Вам кажутся бездоказательными мои слова о том, что он коммунист? Но пока суд и жюри присяжных в этом не убедятся, убийце ничего не угрожает, ведь факт его принадлежности к компартии - не основа для обвинения. Но, если вы свое заявление не заберете, этого человека трудно будет даже арестовать; предъявить обвинение мистер Арчер едва ли решится. Из ящика Вулф достал бумагу. - Хотелось бы, чтобы вы подписали этот документ. Мистер Гудвин отпечатал его перед вашим приходом. Датировано сегодняшним числом. Текст такой: "Я, Уэбстер Кейн, настоящим сообщаю, что подписанное мною заявление двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок девятого года по поводу того, что я случайно убил Луиса Рони, сбив его автомашиной, является ложным. Я подписал его по предложению Джеймса Сперлинга-старшего и настоящим от него отказываюсь". Арчи? Я поднялся, взял у Вулфа отпечатанный листок и протянул его Кейну, но тот не шевельнулся. Выдающийся экономист оказался загнанным в угол, и лицо его показывало, что он прекрасно это понимал. - Снимите последнее предложение, - распорядился Сперлинг. - В этом нет надобности. - Вид у него тоже был не очень счастливый. Вулф покачал головой: - Естественно, вам все это не нравится, но придется испить чашу до дна. Когда будете давать свидетельские показания перед судом присяжных, этой подробности не избежать, зачем же избегать ее теперь? - Боже правый, - Сперлинг помрачнел. - Суд присяжных, свидетельские показания. Черт подери, если все это не спектакль, кто же здесь Рейнолдс? - Скажу, как только мистер Кейн подпишет документ, а вы это засвидетельствуете. - Подпись ставить не буду. - Нет, сэр, вы распишетесь как свидетель. Эта история началась с того, что вы хотели изобличить коммуниста. Вот она, ваша возможность. Неужели вы от нее откажетесь? Сперлинг одарил свирепым взглядом сначала Вулфа, потом меня, а потом и Кейна. Неужели это лицо когда-то светилось ангельской улыбкой? Миссис Сперлинг что-то проверещала, но на нее никто не обратил внимания. - Подпишите, Уэб, - глухо прорычал Сперлинг. Кейн протянул руку, отнюдь не горя желанием. Вместе с листом я дал ему журнал - подложить для удобства - и ручку. Он поставил подпись, крупную и размашистую, и передал бумагу председателю правления. Тот тоже расписался - тут было на что посмотреть. Вышло нечто весьма неразборчивое: то ли Джеймс Сперлинг, то ли Лоусон Спиффшилл. Я однако и бровью не повел и передал документ Вулфу, а тот, мельком взглянув на него, положил под пресс-папье. Вздохнул: - Приведи их, Арчи. Я подошел к двери в гостиную и позвал - Входите, джентльмены! Готов побожиться, они затратили уйму сил и времени, пытаясь услышать, что происходит за закрытой дверью. Увы, она у нас абсолютно звуконепроницаемая. Вошли они, как я и полагал, с величайшим чувством собственного достоинства. Харви, несколько смущенный и агрессивный из-за присутствия стольких капиталистов, прошагал прямо к столу Вулфа, обернулся и оглядел каждого жестким пристальным взглядом. Стивенса интересовал только один человек - тот, которого он знал как Уильяма Рейнолдса; на остальных - марионетки, статисты - ему было в высшей степени наплевать, в том числе и на окружного прокурора. Взгляд его, тоже жесткий и пристальный, был прикован к одному человеку. От моего предложения сесть оба отказались. - Думаю, - сказал Вулф, - тратить время на знакомство мы не будем. Один из вас этих джентльменов хорошо знает; остальным это знакомство едва ли нужно, равно как и у этих джентльменов нет большого желания знакомиться с вами. Они представляют официальное руководство Коммунистической партии США. У меня есть документ, - он взмахнул листом бумаги - подписанный ими сегодня вечером, к нему приклеена фотография. На фотографии рукой мистера Стивенса написано, что в течение восьми лет человек на снимке состоял в рядах коммунистической партии под именем Уильяма Рейнолдса. Уже сам этот документ имеет доказательную силу, но джентльмены любезно согласились опознать мистера Рейнолдса лично. Вы ведь смотрите сейчас на него, мистер Стивенс? - Да, - подтвердил Стивенс, пожирая Уэбстера Кейна взглядом, полным холодной ненависти. - Ничтожная тварь, - пророкотал Харви, тоже имея в виду Кейна. Экономист, ошарашенный, лишившийся дара речи, только переводил взгляд со Стивенса на Харви, с Харви на Стивенса. Для его первого признания потребовались слова, нанесенные на бумагу и подписанные, для второго - слов не потребовалось. Вторым его признанием стал этот ошарашенный взгляд, и все, кто сидел в комнате, поняли: это признание подлинное, без дураков. Но ошарашен был не только он. - Уэб! - взревел Сперлинг. - Разрази меня гром - Уэб! - Ваша карта бита, мистер Кейн, - ледяным тоном провозгласил Вулф. - Вам больше не на кого опереться. Вам конец как Кейну: стоявшая на вас коммунистическая печать наконец проявилась. Вам конец как Рейнолдсу - ваши товарищи продали нас с потрохами, как могут продавать только они. Вам конец даже как двуногому животному - предстоит держать ответ за убийство. Моя задача была лишь найти убийцу, все остальное вскрылось достаточно случайно - слава богу, дело это закончено, ибо оно оказалось нелегким. Он к вашим услугам, мистер Арчер. Я позволил себе расслабиться - едва ли возникнут осложнения, да и Бен Дайкс с Пэрли Стеббинсом уже вплотную опекали Кейна, - к тому же надо было срочно позвонить. Я пододвинул телефон и набрал номер Лона Коэна в "Газетт". - Арчи? - в его голосе слышалось отчаяние. - На сдачу материала осталось двенадцать минут. Ну что? - Порядок, сынок, - по-отечески успокоил его я. - Вперед. - Все так, как есть? Уэбстер Кейн? Его сцапали? - Все по плану. Материалы и сотрудничество гарантируем. Если ты ведущий экономист, могу подсказать, где открылась хорошая вакансия. ГЛАВА 23 Далеко за полночь, когда все остальные давно разъехались, Джеймс Сперлинг все еще сидел у нас. Сидел в красном кожаном кресле, пил виски, заедал орешками и уяснял, что же все-таки произошло. Конечно, главное, что его задержало, - желание привести в норму пошатнувшееся самоуважение; ведь к нему в доверие втерся коммунист, он приютил на своей груди коммуниста - разве мог он спокойно заснуть с такой кошмарной мыслью? Первое признание, которое он сам заставил подписать Кейна, - эта рана саднила больше всего; Сперлинг честно сказал, что этот документ он составил сам; считал, что таким шедевром может гордиться даже председатель правления; а теперь выяснилось - пусть Рони не стоял, а лежал, когда его ударила машина, но это мелочь, - выяснилось, что в этом заявлении написана правда! Было от чего пригорюниться. Он настойчиво требовал, чтобы мы раскрутили для него все с самого начала. Даже хотел узнать, видел ли Кейн, как Рони выплеснул свой подпорченный напиток в ведерко со льдом, - но на такие вопросы у нас ответа и быть не могло. По мере возможности Вулф, однако же, отвечал самым подробным образом. Например, почему Кейн отрекся от своего заявления о том, что он убил Рони случайно? Вулф объяснил так ему велел поступить сам Сперлинг, и Кейн решил, что лучше твердо стоять на том, что он - Уэбстер Кейн. Да, в мгновение ока он попал под испепеляющие взгляды своих бывших товарищей, но ведь, ставя подпись, он не знал, что они сидят в соседней комнате. Сперлинг уехал, более или менее придя в себя, но, пожалуй, улыбка ангела появится на его лице еще не скоро. Теперь что касается хвоста. У какого дела об убийстве, как у воздушного змея, есть хвост, эдакий постскриптум. В нашем случае хвост состоял из трех частей, одна имела отношение к жизни общества, две носили частный характер. Часть первая - в начале июля радиостанция отказалась продлевать контакт с Полом Эмерсоном. Я узнал об этом за неделю, когда раздался звонок от Джеймса Сперлинга, от имени корпорации "Континентал майнс" он поблагодарил Вулфа за удаление из ее внутренних органов коммунистической опухоли, изъявил готовность оплатить счет, но не знает, в какую словесную оболочку его облечь. На недоуменный вопрос Сперлинга Вулф ответил: он хочет выставить счет на оплату не в долларах, а в ответных услугах. О каких услугах идет речь? - Как вы верно заметили, - пояснил Вулф, - я освободил вашу организацию от опухоли. Мне хотелось бы, чтобы вы освободили от опухоли радио, - это и будет ответная услуга. Я привык слушать радио в половине седьмого, и, даже настраиваясь на волну, где вещает Пол Эмерсон, я знаю, что он где-то совсем рядом, и меня это раздражает. Уберите его с радио. Возможно, он найдет другого спонсора, но я в этом сомневаюсь. Перестаньте оплачивать его злобную болтовню. - Он очень популярен, - возразил Сперлинг. - Геббельс тоже был популярен, - бросил Вулф. - И Муссолини. Последовала короткая пауза. - Должен признать, - доверился Сперлинг, - что и меня он раздражает. Наверное, все дело в его язве. - Найдите кого-нибудь без язвы. И деньги сэкономите. Если я пришлю вам счет в долларах, боюсь, вы схватитесь за голову - но уж больно много мне пришлось из-за вас расхлебывать. - Его контракт истекает на следующей неделе. - Прекрасно. Пусть истекает. - Что ж... подумаю. Мы тут все обсудим. И дело было сделано. Вторая часть хвоста-постскриптума, характера частного, тоже оказалась облечена в форму телефонного звонка, почти месяц спустя. Вчера, на следующий день после того, как Уэбстер Кейн, он же Уильям Рейнолдс, был признан виновным в убийстве первой степени Луиса Рони, я поднял трубку и еще раз услышал жесткий, холодный и четкий голос, всегда соблюдавший правила грамматики. Я сказал Вулфу, кто это, и он взял трубку. - Как поживаете, мистер Вулф? - Ничего, спасибо. - Рад это слышать. Звоню с тем, чтобы вас поздравить. По своим каналам я узнал, как блестяще вы провели дело. Я в высшей степени доволен тем, что убийца этого незаурядного молодого человека благодаря вам понесет заслуженное наказание. - Я делал это не для того, чтобы доставить вам удовольствие. - Разумеется. Тем не менее, я искренне приветствую ваш успех и еще больше преклоняюсь перед вами. Кроме того я хотел сказать, что завтра утром вы получите еще один пакет. Учитывая, какой оборот приняло дело, хочу еще раз выразить свое сожаление по поводу причиненного вам ущерба. Раздались гудки. Я посмотрел на Вулфа. - Что за странная привычка экономить на телефонных звонках? Кстати, если не возражаете, вместо Икса я буду называть его Наш? Икс напоминает мне об алгебре, а я с ней никогда не был на дружеской ноге. - Искренне надеюсь, - пробурчал Вулф, - что нам больше не придется вспоминать об этом человеке. Но вспомнить пришлось на следующее утро, то есть сегодня, когда принесли пакет; ознакомившись с его содержимым, мы зачесали в затылках: неужели связи Икса так обширны, что ему доподлинно известно, сколько Вулф отстегнул мистеру Джонсу? Или в пакете оказалось именно пятнадцать тысяч по чистому совпадению? Во всяком случае, завтра я отправлюсь в некий городок Нью-Джерси, и общая сумма в нашем личном сейфе заметно округлится. Под каким именем я там зарегистрирован, вам знать не обязательно, могу лишь сказать, что это не Уильям Рейнолдс. И третья часть хвоста - не просто частного, но и личного характера, тут телефонными звонками дело не ограничилось, хотя были и они. На выходные я еду в Стоуни Эйкрз; думаю, никаких осложнений вроде отравы в стакане не будет, да и строить из себя фотографа не придется. Недавно я перестал называть ее "мадам".