, они могут легко угадать в нас иностранцев.
     Курасон унесла тарелки, налила нам по второй чашке кофе и продолжала: "Жак
Кусто снял документальный фильм об уничтожении амазонских лесов - теперь он у
нас стал национальным героем"
     Мы с Шурой переглянулись и, кивнув головами, попросили рассказать об этом
поподробнее - нас очень волновала проблема тропических лесов.
     По словам Курасон, Кусто смог наглядно показать, что цивилизация,
насаждаемая в тропиках, убивает древнюю культуру индейских племен. При этом,
Курасон считала, что главные виновники не бразильское правительство, а
"испанцы". Она имела в виду - испано-говорящие бизнесмены из других стран
Латинской Америки, которые хотят нажиться на бразильской природе. Она не знала,
что основной вред природе приносят сами бразильцы и их правительство. Ей
казалось, что бедное правительство просто не в силах бороться с проблемой.
     По-моему это единственный раз, когда мы про себя не согласились с точкой
зрения Курасон. - в остальном мы доверяли ее оценке ситуации гораздо больше, чем
словам наших богатых друзей. От них мы уже слышали, что основная причина
бедности и безработицы то, что народ в Бразилии ленивый. Ни разу при нас они не
заводили разговор об угрозе, которая нависла над уникальными зелеными легкими
планеты.
     После завтрака мы провели некоторое время в обсерватории наверху, записывая
наши впечатления, потом оба вдруг захотели спать (видимо таким образом организм
привыкал к тропической влажности).Мы вернулись в спальню, валялись на кровати,
любуясь видом из окна - дождь сделал краски за окном ярче. Мы подремали немного.
     Днем Курасон приготовила нам роскошное суфле, которое мне очень понравилось
- я всегда мечтала научиться так готовить.
     На вечер была назначена встреча с важными людьми, в том числе с известными
докторами и психиатрами, где мы оба должны были отвечать на вопросы о
психоделиках и возможном использовании МДМА в медицинской практике. Доктор
Хектор выступал в роли переводчика. Шура решил надеть белую рубашку с галстуком
- я согласилась, даже для Рио-де-Жанейро, где не любят формальностей, это вид,
подобающий встрече с научной аудиторией.
     Элен и Пьер отвезли нас в отель "Мирамар", где должна была состояться
встреча. В машине мы говорили по-французски, вернее Шура говорил, а я только
иногда вставляла пару слов, чтобы поддерживать разговор.
     Нас проводили в большую комнату в пентхаусе отеля, там я смогла наконец
найти стакан воды со льдом. Нас встречали люди, собравшиеся на презентацию.
Приветствия заняли минут пятнадцать, хотя и носили более официальный характер -
мужчины ограничивались рукопожатием, в то время как женщины, все равно
предпочитали двойной поцелуй. Доктор Хектор представил нам несколько человек,
совсем не говорящих по-английски - среди них были крупные медики.
     В конце концов мы проследовали в небольшой зал, где в углу на возвышении
стоял стол с тремя стульями - для Шуры, меня и переводчика. Доктор Хектор сел по
центру, Шура - справа от него, я - слева. Вглядевшись в зал, я увидела много
знакомых лиц: тут были члены "семьи", наши хозяева и медики, с которыми мы
только что знакомились.
     Я впервые выступала на подобном официальном собрании. Я услышала, что
Хектор, несмотря на мою просьбу, представил меня как "доктор Алиса", и теперь я
с ужасом ожидала, когда кто-нибудь из зала спросит кто я по профессии: психиатр
или психолог, и мне придется ответить, что я просто терапевт, что повлечет за
собой новые неприятные вопросы.
     Шура поначалу не мог освоиться в ситуации последовательного перевода.
Только через какое-то время он понял, что не нужно говорить больше двух-трех
предложений сразу, чтобы Хектор успевал переводить. Обычно Шура говорит на
подобных лекциях с дикой скоростью, и ему пришлось превозмогать эту пагубную
привычку, зато впервые я услышала, как он читает лекцию с нормальной скоростью.
     Задавались обычные для таких встреч вопросы. Время от времени, если дело,
например, касалось медицинского применения МДМА, Шура или Хектор обращались ко
мне. К своему удивлению, я совсем не чувствовала страха публичного выступления,
наверное из-за того, что я была знакома с большей частью аудитории. А может быль
из-за того, что я была полностью уверена в компетентности моих ответов - очень
приятное чувство.
     Через некоторое время Хектора на месте переводчика сменил доктор Леон,
которого мы не встречали до этого. Он не только лучше знал английский, но и
обладал даром публичного оратора, поэтому все чаще в зале звучали аплодисменты.
     В зале собралось примерно двадцать человек, вместо запланированных полутора
часов встреча продлилась целых три. Ближе к концу, я отвечала на несколько
вопросов подряд, и уже готова была в любой момент покраснеть при вопросе о моем
образовании и профессии, но никто почему-то не догадался спросить об этом.
     Когда все кончилось, Шура подошел ко мне и сказал, что гордится мной, что я
выступала превосходно и т.д. Это был лучший комплимент, и кроме того он исходил
из уст человека, мнение которого для меня является наиболее ценным.
     Мы ужинали в отеле вместе с доктором Роберто, Мариной и молодым доктором
Леоном - нашим вторым переводчиком. Оказалось, что он руководит факультетом
фармакологии в университете и пользуется большим уважением своих коллег. Он
рассказал нам, что сам он принимал много психоделиков, что эти опыты были очень
разными, и что он с большим уважением относится к удивительной силе этих
препаратов.
     Заснули мы поздно, гордые тем, что, как сказал Шура: "выступили крайне
удачно".

     Вторник.

     Проснулись в шесть утра - на сегодня намечено изготовление МДМА.
Первоначально предполагалось, что на всю операцию уйдет три дня, но это при
условии проведения работы в двух разных лабораториях, Постепенно нам стало ясно,
что этот план был принят из-за того, что доктор Роберто и его друзья предлагали,
что все вещество, изготовленное у них в клинике останется в их распоряжении, а
другую партию - для будущей клиники - придется делать в другом месте. Но теперь
было решено, что синтез будет происходить один день, в одном месте, и все споры
о том, кому будет принадлежать препарат после нашего отъезда были оставлены на
потом. Нас это дело не касалось.
     В клинику нас отвозил Гиоргио, и разговор зашел о машинах - он подробно
рассказал нам об правилах дорожного движения в городе: во-первых, никто не
обращает внимание на разметку - главное знать примерное направление движения и
стараться избегать столкновение с теми, кто едет в ту же сторону. Улицы Рио -
как немецкие автобаны - на них выживают только лучшие водители. Во-вторых, после
десяти часов вечера все перестают обращать внимание на светофоры - боятся
ограблений. В 7.30, когда начинается рабочий день, водители снова начинают
останавливаться на красный, но до этого - просто приходится быть очень
осторожным (особенно, когда горит зеленый свет).
     Мы переехали через мост и оказались в соседнем городе Нитерой. Дождь не
прекращался, такая погода продержалась неделю. Тропики лучше всего выглядят под
дождем. Город Нитерой - скромный сосед Рио-де-Жанейро - показался мне "более
бразильским". На улицах было много детей в шортах и грязных майках, то и дело мы
проезжали небольшие кантины, здесь было гораздо меньше многоэтажек, Только
графитти были те же.
     Мы прибыли в клинику, расположенную на дальнем от Рио конце города, среди
роскошных коттеджей.
     Громадное здание клиники было целиком отдано пластической хирургии.
Приемная изысканно отделана кожей и мрамором, видно, что большинство пациентов -
очень богатые женщины.
     Оказалось, что для наших целей выделена пустая старая лаборатория. Во всю
длину комнаты вдоль одной стены стояла длинная скамья, в углу комнаты была
раковина. Кто-то радостно сообщил нам заранее: "В лаборатории есть водопровод".
После этого мы долго спорили, в каких условиях Шуре придется работать. Мы уже
знали, что все оборудование будет привезено из лаборатории доктора Сола, но что
собой будет представлять лаборатория, мы боялись представить.
     Войдя в лабораторию, мы прежде всего открыли все окна - во время реакции
будет выделяться неприятный запах. Приехали Хектор, Драгго и доктор Роберто,
который решил показать мне свою новую лабораторию. Он провел меня в отлично
оборудованную новую лабораторию этажом выше, по поводу которой я выразила свое
истинное восхищение, потом он откланялся, так как ему предстояла операция: "Я
желаю вам и вашему мужу успешной работы, надеюсь, я смогу присоединиться к вам
позже".
     Я вернулась в старую лабораторию. Приехал доктор Сол. Гиоргио сказал, что
ему придется отлучиться в Рио, где у него назначена встреча с одним бригадным
генералом.
     Кто-то постоянно заглядывал в дверь лаборатории, видимо до персонала
клиники дошли слухи о каких-то таинственных приготовлениях, но мы не обращали на
это внимание. Шура и Сол в это время уже распаковывали оборудование, причем Шура
постоянно тихо сыпал проклятиями по поводу того, с чем ему придется работать.
     Он отозвал меня в дальний угол комнаты, где лежали все реактивы для
синтеза.
     - Обрати внимание на местную алюминиевую фольгу - нужно было брать с собой
американскую, эта - гораздо тоньше.
     - Да, на ощупь чувствуется. Но какая разница?
     - Реакция будет происходить быстрей, температура будет гораздо больше, чем
обычно.
     - Понятно.
     Я совершенно не разбираюсь в химии, но знакома со всеми стадиями
приготовления МДМА. Давным-давно я принимала участие в приготовлении МДМА для
моих друзей психиатров, к тому же я пыталась выяснить таким образом, есть ли у
меня склонность к химии. Мы очень быстро выяснили, что - нет.
     Я отлично помню одну из стадий синтеза, когда в большую колбу помещается
большое количество мелко нарезанной фольги, после этого добавляются разные
реактивы, и начинается реакция. Смесь очень сильно нагревается, поэтому колба
опускается в холодную воду, при непрерывном помешивании.
     Я решила лично провести данную стадию синтеза, и теперь я полностью
разделяла Шурину озабоченность: если смесь закипит, часть ценного сырья будет
потеряно - выльется из колбы.
     Но сначала нам нужно было порвать фольгу на мелкие кусочки, мне вызвался
помогать в этом доктор Хектор. На беднягу сразу обрушился поток шуток от Шуры и
Сола: "Кто бы мог подумать, что бывший зам министра будет сидеть на табуретке и
рвать фольгу на мелкие клочки! Да что здесь происходит?" Хектор только
заговорщицки улыбался и с еще большим ожесточением рвал фольгу.
      Сол привез несколько коробок с оборудованием, некоторые приборы были в
полном порядке, другие - оставляли желать лучшего. Старый ротационный испаритель
опасно качался - пришлось закрепить его при помощи изоленты. Среди оборудования
оказалась отличная воронка Бухнера, но фильтров подходящего размера не оказалось
- пришлось вырезать их из больших бумажных салфеток.
     Шура впал в радостно-маниакальное состояние, постоянно отпускал шутки по
поводу третьего мира, зараженный энтузиазмом Сол бойко ему отвечал. Химики
носились по лаборатории, как сумасшедшие, устанавливали оборудование, громко
выражали сомнения в успехе операции, но сразу же находили выход из положения.
Они уже имели полное представление о том, что им не хватает - что придется
изобретать на ходу, без чего придется обойтись. Доктор Хектор потом так
охарактеризовал происходящее: "Мы присутствовали на настоящем балете творческой
мысли, во время которого Сол точно выполнял инструкции Шуры, исполнявшего
сольную партию. Время от времени я ловила дикий взгляд "Папы римского" и
улыбалась в ответ.
     Я должна заметить, что наши богатые друзья не возражали, когда их страну
называли страной третьего мира - может быть из-за снобизма. Наоборот, они
всячески подчеркивали этот факт. Все равно, я попросила Шуру поменьше
употреблять термины типа "четвертый", "пятый" и "седьмой мир". (Последний термин
он использовал по поводу оборудования, которое привез доктор Сол).
     Когда я уже занялась наблюдением над первой реакцией, чтобы заметить, когда
надо будет опускать колбу в ведро с холодной водой в углу комнаты, я вдруг
поняла, что неправильно выбрала место для этого. Здесь в углу не было сквозняка,
и ничто не могло спасти меня от вонючих испарений, которыми сопровождается
реакция. Но теперь было поздно что-то менять - реакция уже началась.
     Из-за того, что фольга была тоньше обычного, реакция проходила гораздо
быстрее обычного и сопровождалась выделением гораздо большего тепла. Вдруг
жидкость закипела, и я не успела вовремя охладить колбу - часть вещества
"убежала". Я продолжала помешивать жидкость, когда кипение уже прекратилось.
Кто-то предложил принести лед, чтобы вода оставалась холодной. Доктор Хектор
присел рядом со мной на маленькую табуретку - он стал обмахивать мое лицо
сложенным журналом, я кашляла от испарений метиламина.
     Во время второй попытки меня усадили рядом с раковиной, в комнату был
принесен вентилятор, единственным недостатком которого было то, что у него не
было защитной решетки. В этот раз реакция проходила нормально - Шура внес
какие-то изменения, и судя по всему, они сработали.
     На этом мое участие закончилось, и я пошла гулять по коридорам клиники и
вернулась в лабораторию. Доктор Хектор сидел на табуретке, наблюдая, как два
химика взвешивают, перемешивают и переливают реактивы.
     Я подошла к Хектору, и он потянул меня за рукав, чтобы прошептать на ухо:
"Я хочу присутствовать на рождении этого королевского ребенка". Я улыбнулась,
похлопав его по плечу.
     Милый, добрый романтик - не могу представить его в роли политика. Но с
другой стороны, это - Бразилия, и здесь все по-другому.
     Доктор Роберто заглянул в лабораторию вместе со своим сыном - они шли на
операцию, и хотели посмотреть, все ли идет нормально.
     Я налила нам всем крепкий кофе, а потом Роберто показал мне комнату, где я
могу отдохнуть. В комнате была дверь в маленькую ванную, и я умылась и
причесалась.
     Доктор Роберто отвез нас обедать в еще один ресторан "Поршо". На этот раз
мы постарались не объедаться. Разговор зашел о тропических лесах. Доктор Роберто
полностью отмел любые предположения об уничтожении индейских племен. Мы
постарались сменить тему - видно было, что доктор не очень хочет говорить об
этом.
     После обеда Роберто отвез нас на старую смотровую площадку на вершине холма
- мне кажется, что именно это место мне больше всего понравилось во всем
путешествии. Мы проезжали банановые деревья, которые я никогда в жизни не
видела. С каждого дерева свисала огромная гроздь, состоящая из многих связок
бананов.
     На вершине холма была полуразрушенная смотровая площадка с лестницей в
никуда - там когда-то была еще одна надстройка. С холма открывался прекрасный
вид, вокруг нас цвели кустарники, росли пальмы - настоящие тропики. Мне ужасно
понравилось это место - здесь было тихо, и дождь сбил жару, так что я хотела
остаться здесь на некоторое время, но мы уже спешили назад в лабораторию. На
обратном пути доктор Роберто показал мне дерево манго, которое показалось мне
похожим на мимозу.
     Когда мы вернулись в лабораторию, и два химика снова принялись за работу, я
неожиданно вспомнила, что сегодня годовщина нашей свадьбы.
     Как можно было лучше отметить день свадьбы, чем изготовляя партию МДМА для
исследований, результатом которых могут стать серьезные научные публикации? Под
взорами постоянно сменяющейся публики, которая следит, как два энергичных химика
пытаются преодолеть несовершенство оборудования, по-настоящему наслаждаются
работой. Лучше способа отметить годовщину я не могу себе представить.
     Я вернулась в свою комнату, и поспала часа два на больничной койке.
     Когда я вернулась в лабораторию процесс синтеза завершался. Шура объяснил,
что у них нет оборудования для дистилляции, и что окончательная стадия пройдет в
лаборатории доктора Сола.
     Они начали упаковывать оборудование и реактивы, уставшая публика молча
наблюдала за ними. В лаборатории присутствовали Роберто , Марина и их
малютка-дочь Катя. Там же были Хектор, Гиоргио и молодой человек, которого нам
представили, как ассистента доктора Сола.
     Кто-то принес поднос с выпечкой, и все набросились на еду, радостно
обсуждая произошедшее, поздравляя друг друга.
     Наконец, гости ушли, оставив химиков одних - надо было убрать лабораторию.
Я стояла за дверью с очередной чашкой крепкого кофе, как вдруг услышала громкие
крики: "Получилось! Получилось!" Стараясь побороть смех, я открыла дверь и
громко, по театральному прошептала: "Не забывайте, что вы находитесь в
медицинском учреждении, прошу вас, ведите себя тихо". Они приставили пальцы к
губам, смутившись, как нашкодившие школьники, и успокоились, последний раз
похлопав друг друга по плечу.
     Дома Гиоргио и Лена уселись перед телевизором, чтобы посмотреть знаменитый
фильм "Дюна" с португальским переводом. К их радости я заметила, что мой любимый
персонаж этого фильма маленькая голубоглазая сестренка главного героя - девочка
владевшая телекинезом.
     Мы поднялись в спальню, записали события дня в дневник и заснули как
убитые.

     Среда.

     Среда должна была быть тихим днем - до вечера мы собрались сидеть дома,
работать над записями, отдыхать. На вечер мы были приглашены на день рождения
доктора Роберто. Мы остались одни в доме, кроме нас здесь осталась только
Курасон. Примерно в 11 часов она постучала в дверь маленького кабинета, сообщив,
что принесла нам кофе. Мы поблагодарили ее за этот геройский поступок - она была
на восьмом месяце беременности, и ей было трудно ходить по лестнице. Мы стали
расспрашивать ее о новой работе ее мужа в Мато Гроссо, мы хотели выяснить, что
такое Мато Гроссо - штат, город или фирма. Она охотно показала нам город на
карте, и мне почудилось, что она говорит медленнее, чем обычно.
      И вдруг она села рядом со мной и сказала: "Я должна вам признаться. Я
очень странно себя чувствую - я только что приняла лекарство, которое было там в
холодильнике. Делия (соседка) говорила, что лекарство помогает ей в сложных
ситуациях, и что мне надо его попробовать"
     Мы с Шурой переглянулись. Шура спросил сколько препарата она приняла.
Курасон попыталась показать нам на пальцах, но потом решила, что мы пойдем
посмотрим в холодильнике. Мы осторожно спустились вниз по лестнице - Курасон
держалась за мою руку. Мы старались всячески ее успокоить, просили ее идти
медленно, переступить телефонный провод, смотреть под ноги и не волноваться.
     В холодильнике мы обнаружили две бутылки - одну пустую. Красная жидкость
кончилась, осталась только желтая. Курасон показала нам сколько было в бутылке
до того, как она из нее пила, и мы прикинули, что она употребила около 150
миллиграмм МДМА. мы помогли ей поставить бутылки на место и пообещали, что
никому не скажем о случившемся.
     (Немного странное обещание. Когда-нибудь хозяева обнаружат пропажу и
спросят нас об этом. Но в тот момент мы предпочли не думать об этом).
     Мы вернулись в гостиную, Курасон вцепилась в мою руку со словами: "Я вас
так люблю". На что мы искренне отвечали, что мы тоже очень ее любим. Мы сидели
на диване, она прижималась ко мне и не отпускала мою руку, кроме моментов, когда
ей требовалось жестикулировать обеими руками. Ее глаза были широко открыты и
можно было заметить нистагм - подергивание. Я поспешила предупредить ее, что это
- нормальная реакция, и что скоро это пройдет, но она засмеялась, сказав, что ее
это не беспокоит. Шура заметил, что она говорит не разжимая зубов, и она снова
засмеялась, обнаружив, что он прав. Шура предложил ей закусить полотенце -
скрежетание зубами тоже нормальное явление для первого приема МДМА. "Это
неприятно, но неопасно, так бывает со всеми, кто пробует это лекарство первый
раз".
     Курасон отвечала, что ее совершенно не беспокоят эти проблемы, что все в
порядке. Все в полном порядке.
     Сейчас МДМА дает ей самый ценный опыт, когда вдруг понимаешь, что весь мир
вокруг гармоничен, и несмотря на очевидные факты, доказывающие обратное - все в
мире в полном порядке.
     Мы с Шурой вдруг увидели, что ее внешний вид преобразился. Морщины
разгладились, лицо стало как у семнадцатилетней девушки, и мне показалось, что
Куросон одна из самых красивых людей на земле. Я видела по выражению лица Шуры,
что он тоже поражен этой трансформацией. Курасон заговорила:
     - Я хочу рассказать вам о себе, потому что вы хорошие, добрые люди, и я не
хочу, чтобы вы воспринимали меня только как повара и служанку.
     - Мы очень рады, что ты хочешь рассказать нам о себе.
     Я улыбнулась и крепко сжала ее руку.
     Она рассказала, как она приехала в Нью-Йорк, когда ей было шестнадцать, как
она вышла замуж за молодого итальянца, чья семья невзлюбила ее за смуглый цвет
кожи. "В моей семье смешалось много кровей, и некоторые дети рождаются светлыми,
а некоторые смуглыми, и мы гордимся своим происхождением".
     Но итальянская семья требовала, чтобы молодой человек развелся с
"негритянкой". Курасон никогда не сталкивалась с таким отношением в Бразилии, и
ей было очень трудно, но она смогла выстоять перед потоком издевательств.
     Больше всего она гордилась своей бабушкой по отцовской линии - она была из
настоящего амазонского индейского племени, из тех, кто раскрашивает лица, и
знала как употреблять различные лекартвенные растения при разных болезнях.
     "Она была прекрасной, очень мудрой женщиной. Я многому от нее научилась. Я
записала многие ее рецепты в маленькую тетрадочку, которая всегда со мной".
     Она работала в Нью-Йорке и высылала деньги своей большой семье в Бразилию,
ей нужно было самой на что-то жить - и она и ее муж жили в бедности. В конце
концов она не выдержала: тяжелая работа, постоянные упреки со стороны
родственников мужа, одиночество и просьбы выслать еще денег довели ее до того,
что она выбросилась из окна.
     Мы не спрашивали, с какого этажа.
     Курасон несколько раз повторила: "Я не собиралась совершать самоубийство,
просто я очень устала и мне захотелось отдохнуть, остановить все на минуту".
     Мы кивнули.
     Она провела в больнице восемь месяцев - множественные переломы. "Наконец-то
я могла отдохнуть". Один доктор в больнице смог помочь ей встать на ноги. После
выздоровления она с помощью этого доктора получила высокооплачиваемую работу в
дорогом ресторане.
     Она решила вернуться в Бразилию и сообщила об этом своему мужу. Он
отказался ехать с ней. Они любили друг друга, но этого оказалось недостаточно.
Он обещал ей , что в следующий раз назло родителям женится на негритянке. Она
отправилась домой.
     Курасон загадочно улыбнулась и спросила, не возражаем ли мы, если она
откроет нам небольшую интимную тайну. Мы не возражали. Она освободила свою руку
и показала нам, что у нее вставные зубы - скулы и челюсти сделаны из
синтетического материала. Она также приподняла юбку, чтобы мы смогли увидеть
длинный шрам на ее ноге.
     Мы искренне заверили ее, что она очень красивая.
     Она снова взяла меня за руку.
     "Я вернулась в Бразилию, и на сэкономленные деньги поступила в самую
дорогую школу для поваров". Теперь она собиралась переезжать в городок Мато
Кроссо, где ее муж работал плотником, потому что ее попросили обучить
премудростям кулинарии поваров на одном ранчо. Эта работа была ей по душе. Она
направлялась в Мато Кроссо, как только мы уедем, и ее работа здесь закончится.
     - Я хочу научиться всему, чему смогу, и я хотела бы общаться с добрыми,
умными людьми, поэтому я счастлива, что встретила вас.
     - Мы тоже счастливы. От тебя мы получили самую полную информацию о стране,
гораздо больше, чем от всех остальных вместе взятых. Огромное тебе спасибо за
твои рассказы.
     Шура сжал другую руку Курасон - на его глазах выступили слезы.
     Наконец действие препарата закончилось, и мы посоветовали Курасон пойти
поспать, а сами тем временем занялись приготовлениями к дню рождения. Она
сказала, что врачи предупредили ее, что ребенок - очень маленький, и что она
очень хочет, чтобы он родился нормальным. Она также спросила, не могла ли она
повредить себе и будущему ребенку тем, что приняла препарат. Мы поспешили
заверить ее, что ничего страшного не произошло, хотя ей стоит воздерживаться от
подобных опытов, пока она не родила и не вскормила младенца. (Сейчас не время
для нотаций). Она сказала, что все поняла.
     Мы обняли ее, и она пошла в свою комнату.
     - Никогда не знаешь, когда получишь очередной ценный урок.
     - Просто нет слов.
     Мы переоделись, и вскоре за нами заехали Гиоргио и Лена, Мы направились на
большую вечеринку в доме доктора Роберто, там с нами должна была познакомиться
его очаровательная жена Клара. Ее очень уважали все окружающие. Она никаким
образом не замечала существование Марины и маленькой Кати.
     Шура, сидевший на переднем сидении, спросил Гиоргио: "Помните вчера в
клинике? Мне кажется, Сын Роберто и Марина с ребенком должны были встретиться".
     Лена отвечала: "Вряд ли это произошло, но даже если это произошло, скорее
всего они просто сделали вид, что не заметили друг друга".
     Я сказала, что очень жалко, что братья не могут общаться с сестрой, наши
друзья согласились со мной, заметив, что к сожалению дела обстоят именно так.
     Мыльная опера из жизни богатых бразильцев.
     Дом нашего друга-хирурга оказался громадным дворцом с невероятных размеров
гостиной, где висели очень хорошие картины, большинство - современных
бразильских живописцев, но я нашла одну, подписанную Кли. Нас встретила Клара,
красавица с очень хорошей фигурой, одетая в платье с красными и черными
блестками. При взгляде на роскошные наряды жен гостей вокруг становилось
понятно, что блестки в этом сезоне в моде.
      Гостиная выходила на большую веранду, где были накрыты столы для гостей.
Веранда кончалась неким подобием бассейна (я не сразу поняла, что мы на берегу
залива) и только посмотрев чуть вправо, я увидела яхту и сообразила, что там -
море. Шура вышел на веранду вслед за мной, и я, схватив его за рукав показала
ему на яхту. Он присвистнул от неожиданности, и мы с большим уважением стали
рассматривать большую игрушку.
     - Вот из-за чего люди становятся в Бразилии специалистами по пластической
хирургии!
     - Поздравляю тебя, очень верное наблюдение.
     Через несколько минут начался дождь. Мы сели за столик на закрытой части
веранды, и вскоре к нам подсели Гиоргио с Леной и Хектор с Ритой. Дождь перешел
в ливень, подул сильный порывистый ветер, и слуги быстро развернули брезентовые
стены с маленькими прозрачными окнами, чтобы оградить веранду от стихии. В одном
окошке сверкнула молния - обожаю молнии. К нашему столу подсели доктор Сол,
сеньор Драгго и его жена Соня, на которой было дорогое элегантное платье из
черного бархата. К нашему столу были приставлены дополнительные стулья. Звуки
смеха и шумных разговоров, разносившиеся по закрытой веранде, заглушали канонаду
грома. Я сильно волновалась за яхту.
     Рядом с Шурой происходила непрекращающаяся карусель: стоило одному гостю
привстать со стула, чтобы поздороваться со знакомым, как его место сразу же
занимал другой человек. Некоторое время с Шурой беседовал молодой хирург,
которого мы встретили в первый день, он задавал обычные вопросы. Речь зашла о
вчерашнем "балете", который наблюдали некоторые его друзья. Оказывается, сеньор
Шура танцевал вокруг приборов в лаборатории, показывая таким образом, что
человек должен получать удовольствие от своей работы.
     Вот так рождаются легенды.
     Через маленькое окно напротив нашего столика мы могли наблюдать непрерывный
поток прибывающих гостей. Казалось, что весь высший свет Рио пожаловал на
праздник. За соседним столиком сидела женщина средних лет, и Лена узнала в ней
знаменитую бразильскую певицу. К сожалению я не расслышала ее имени. На ней было
платье с темно-красными блестками.
     Всеобщее удивление вызвало то, что со мной всегда был мой блокнотик, и я
объяснила, что сюда я записываю имена и адреса своих новых знакомых, я не стала
рассказывать об остальном содержимом дневника.
     Слуги приносили закуски, среди всего прочего, конечно же, икру. Я украдкой
оглядела людей, сидящих за другими столиками: на женщинах были дорогие
драгоценности, некоторые гости рассматривали нас, перешептывались между собой.
Одним из последних за наш столик сел мультимиллионер сеньор Карлос
(продолжительные объятия и поцелуи). Видно было, что все гости знают его в лицо
(таких людей всегда знают в лицо), и когда он очень тепло поздоровался со мной и
Шурой, шепот за другими столиками возобновился с новой силой.
     Все женщины были дорого и со вкусом одеты. Большинство носили европейские
прически, я не заметила ни одну женщину с короткой стрижкой. Почти все женщины
имели очень стройную фигуру, и когда я обратила на это внимание Лены, она
напомнила мне, что многие здесь прошли через клинику доктора Роберто. "Мы просто
обожаем липо".
     Я заметила, что начинаю сама подумывать о "липо" - липосакции. Не говоря
уже об операции на веках, шее и скулах. Как я и ожидала, Шура посмотрел на меня
крайне неодобрительно.
     Я сказала, что Шура не хочет, чтобы я изменяла свой внешний вид. Женщины
стали выражать мне искреннее сочувствие. Им было совершенно непонятно, как такое
может быть. В то время я этого тоже не понимала.
     Вскоре последовало приглашение в гостиную посмотреть на великолепно
накрытый стол, пока трапеза еще не началась. В центре стола возвышалось
монументальная композиция из цветов и фруктов, достойная украшать праздник сбора
урожая в Рокфеллерском Центре.
     Слуги стали подавать блюда. Возвращаясь к своему столику на свежий воздух,
я увидела, что доктор Роберто тащит Шуру фотографироваться. Я улыбнулась и
позволила толпе вынести меня на веранду. Шура пришел через несколько минут.
     - Что случилось?
     - Роберто потащил меня сниматься для какого-то журнала, наболтал бедным
журналистам, что я величайший ученый Америки и все такое, потом отпустил меня...
Я получил тарелку еды - и вот я здесь.
     - Но ты остался жив и теперь в полной безопасности, ведь правда?
     - Конечно, открытой раны нет, но это не значит, что не произошла травма.
Где-то в глубине, но все-таки травма.
     - Придется за тобой проследить. На всякий случай.
     На улице сверкали молнии, порывы ветра заставляли брезентовые стены
хлопать. Роскошная гроза.
     Доктор Хектор сообщил мне, что он собирается привести к нам еще двух людей,
которые собираются принять МДМА в первый раз в жизни, и он хочет, чтобы я
провела с этими людьми терапевтический сеанс, при его посредничестве, как
переводчика. Он очень хотел посмотреть на мои методы работы. Я поспешила
отказаться, объясняя это тем, что во-первых я работаю только с одним пациентом,
и во-вторых, начинать подобную терапию можно только, если сможешь ее продолжить,
а я собираюсь скоро уезжать. Как выяснилось, одним из предполагаемых пациентов
был близкий родственник Хектора, страдающий депрессией.
     Мой милый доктор Хектор обдумал мои аргументы, разочарованно пожал плечами
и сменил тему разговора.
     (Другая важная причина моего отказа - невозможность проводить подобное
интимное общение в присутствии третьего человека, в данном случае переводчика. Я
содрогнулась при попытки представить, как это будет выглядеть).
     Когда мы собрались домой, доктор Роберто куда-то отлучился, и мы
попрощались вместо него с его женой, горячо поблагодарив за отличный вечер. Она
с достоинством поклонилась, видимо не поняв ни слова по-английски (нас
предупреждали, что она не знает языка), но наши интонации были понятны. Мы
поспешили откланяться.

     Четверг.

     Утром Шура принес мне кружку горячего кофе в постель - я никак не могла
проснуться. Сегодня мы решили пройтись по магазинам.
     - Наши хозяева совершенно не понимают разницу между "пройтись по магазинам"
и экспедицией за конкретными покупками. Им кажется, что раз идешь в магазин -
непременно должен что-то купить.
     - Возможно они поймут термин "шоппинг", хотя я искренне в этом сомневаюсь,
в любом случае это не имеет значение, потому что я собираюсь именно покупать.
     Сначала мы зашли в несколько книжных магазинов, чтобы найти книги об
Амазонии. Шура купил пару французско-португальских словарей, которых мы не
смогли бы купить у себя дома, а я приобрела книгу рецептов бразильской кухни. Мы
также зашли в сувенирные лавки, где мне приглянулось много милых мелочей, цены
на которые были явно завышены. В Рио очень много ювелирных магазинов, и
некоторые из них, прямо как экзотические калифорнийские ночные клубы, нанимают
зазывал. Я очень сомневаюсь в качестве драгоценностей, которые продаются в
подобных магазинах.
     После похода по магазинам мы зашли к Соне, где к нам должен был
присоединиться Гиоргио - он в этот день ходил к дантисту. Сонина квартира
поражала своей роскошью: персидские ковры на стенах, много китайского фарфора -
видимо, результат торговых сделок сеньора Драгго.
     Соня заставила меня принять от нее в подарок два китайских рисунка на
тонкой рисовой бумаге, кроме этого она подарила мне роскошную пепельницу с
изображением "balagandans" - индейского амулета, похожего на тот, который я
купила в сувенирной лавке. Обычно это металлический полумесяц, на котором висят
различные символические изображения фруктов и деревянные кулаки в виде фиги -
бразильский символ (фаллический) успеха. В Рио их часто вешают на стены.
     В углу стояла необычная статуя. Позднее Шура рассказал мне, что таких за
пределами Китая единицы. Это был солдат терракотовой армии из Ксиана.
     Мне понравилась Соня - они с Леной отлично провели нас по магазинам, и
Курасон очень тепло о ней отзывалась. Она тоже очень хорошо относилась к
Курасон, что было для нас с Шурой чрезвычайно важно.
     По дороге домой речь в машине зашла о сложностях внутрисемейной политики.
Гиоргио сказал:
     - Доктор Роберто хочет, чтобы доступ к МДМА имел только узкий круг
посвященных - его друзей, конечно. Мы, естественно, не согласны с его позицией.
     Мы тоже не согласны. Странно, что люди, получающие "духовное просветление"
при приеме МДМА, тут же забывают об идеях, появившихся во время просветления,
как только возвращаются в нормальное состояние.
     - Но у каждого есть друг или родственник, которому, как мы считаем МДМА
могло бы помочь.
     - Так это значит, что доктор Роберто против новой клиники?
     - Не беспокойтесь, мы не согласны с его позицией. Я просто хотел объяснить
вам некоторые внутрисемейные интриги.
     Мы не должны забывать, что знаем точку зрения на эту проблему лишь одного
человека.

     Пятница.

     За завтраком Гиоргио сообщил, что изготовленное МДМА будет завтра
доставлено к нему домой, и члены закрытого клуба соберутся, чтобы его
испробовать.
     - Вы не возражаете, если мы снова соберемся небольшой группой, чтобы задать
пару вопросов?
     - Конечно нет.
     Непонятно, какие новые вопросы могут появиться у этих людей. К этому
времени мы уже устали от поездки и были готовы возвращаться в США.
     До обеда мы провели время в кабинете, делая новые записи, потом спустились
в гостиную, где уже сидели наши хозяева. Курасон приготовила национальное
бразильское блюдо "фейджоада": фасоль, овощи и тонкие кусочки мяса - просто
объедение. Обед, после которого не нужен ужин. Кушанье было подано на самом
длинном блюде, которое я когда-либо видела.
     После обеда мы с Гиоргио отправились по магазинам, пытаясь найти точные
весы. Мы не смогли купить их ни в аптеках, ни в ювелирных магазинах. Без весов
мы не смогли бы взвесить точные дозировки МДМА, и Гиоргио надеялся, что сосед
Томас сможет к завтрашнему дню найти нужные весы в Сан-Пауло. Третий мир -
ничего не поделаешь. Никогда не знаешь, чего вдруг не окажется в магазине.
     Во время нашего неудачного путешествия по магазинам произошел забавный
случай. В Рио существует практика, когда, запарковав машину, ты поручаешь ее
специальному человеку, за что он получает пару крузейро. Иначе машину могут
обворовать, да и просто угнать. Таким образом зарабатывают на хлеб многие бедные
жители Рио, и таким образом владельцы машин гарантируют себя от того, чтобы
улучшить благосостояние Парагвайской армии - именно туда идут все краденые
машины.
     На этот раз, вернувшись к машине, мы не застали охранника. Может быть он
отлучился попить кофе или в туалет. Мы думали, что Гиоргио просто уедет, но нет
- он долго искал паренька взглядом, а потом подозвал к себе полицейского, и
попросил его передать человеку его плату, когда он придет. Полицейский (как
потом рассказал Гиоргио) сказал, что ему не положено принимать деньги от
незнакомцев в машине, и Гиоргио предложил просто пожать ему руку, при этом он
умудрился передать купюру. Мы с Шурой поразились ходом переговоров и особенно
тем, что Гиоргио во что бы ни стало хотел заплатить охраннику.
     На вполне очевидный вопрос Гиоргио ответил, что он уверен, что полицейский
передаст деньги.
     Мы поехали в небольшую, но красиво отделанную физиотерапевтическую клинику
доктора Хектора. (До этого мне не приходило в голову спросить его о том, чем он
занимается после того, как ушел из правительства). Мы зашли в его маленький
кабинет и познакомились с единственным местным врачом, которому не удалось
добраться до наших презентаций. Доктор Жорж, кардиолог, оказался очень приятным
человеком с редеющими седыми волосами и скромной улыбкой, созданной словно
специально для того, чтобы будить в женщинах материнский инстинкт. Доктор лично
попросил Хектора о встрече с нами.
     Мы разговаривали с ним примерно час, он рассказывал нам о своих личных
проблемах, о растущей с годами депрессией. Шура предоставил весь разговор мне и
только сочувственно кивал. Я предложила Жоржу воспользоваться услугами опытного
специалиста по гипнозу. На вопрос, сможет ли ему помочь МДМА, я отвечала, что
препарат иногда используется в подобных случаях, но я бы посоветовала сначала
гипноз. Причем я особо отметила важность правильного выбора терапевта - нужно,
чтобы у вас обязательно установился тесный контакт.
     Когда позже Шура спрашивал меня, почему я отговорила Жоржа от приема МДМА,
я ответила, что главной причиной было то, что единственные люди, имеющие в этой
стране отношение к МДМА это так называемая "семья", а среди них нет людей,
имеющих опыт терапии, среди них нет даже обычных психиатров. Может быть ситуация
изменится, после открытия клиники, но когда еще это будет? Этому человеку нужна
срочная квалифицированная помощь, и специалист по гипнозу мог бы ему помочь.
     Доктор Жорж также поделился с нами проблемой, о которой он до этого никому
не рассказывал. Оказалось, что он часто во сне видит лица своих покойных друзей,
и по утрам никак не может избавиться от этих призраков. Жорж был испуган, и не
знал, что ему делать.
     На секунду я представила себе этого милого человека, стоящего утром перед
зеркалом, в котором ему видятся облики умерших друзей, охваченного страхом перед
той неизбежностью, которую эти призраки олицетворяли.
     Недолго подумав, я отвечала, что вместо того, чтобы стараться избавиться от
призраков, Жоржу нужно использовать их в качестве союзников. "Как только
замечаешь их присутствие, предложи им посмотреть на мир через твои глаза,
почувствовать мир через твою кожу, пускай они смогут разделить с тобой все твои
впечатления. Они приходят к тебе, чтобы проверить все ли в порядке - они до сих
пор любят тебя. Они не представляют никакой опасности и скоро уйдут по своим
делам, оставив тебя в покое. Я понятно выражаюсь?"
     Он откинулся в кресле, задумчиво посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
"Да, вы полностью правы, почему я должен бояться моих друзей?" Он сердечно
поблагодарил нас с Шурой за то, что мы его выслушали.
     Слава Богу! Он мог воспринять мою идею неправильно, она могла еще больше
напугать его. Теперь он не будет переживать из-за постоянной войны с призраками
любимых людей.
     На обратном пути мы зашли в небольшое кафе, и я с радостью заметила в меню
"чисбугер".

     Суббота.

     Мы решили оставить Курасон 40 долларов для ее будущего ребенка. Доллары не
будут терять свой вес, в отличие от местной валюты - инфляция в Бразилии
составляет 40 процентов в месяц. Мы надеемся, что Курасон не станет обменивать
эти деньги до крайней необходимости.
     Сегодняшняя встреча была назначена на 11-30 утра, но все гости опоздали - в
Рио-де-Жанейро так принято. Всего в церемонии должны были участвовать 13
человек.
     Обычный набор, включая милую мулатку и скромного массажиста сеньора Вальдо.
     В 11 часов Томас привез обещанные весы, которые он одолжил у своего друга в
Сан Пауло. Шура сказал, что такие приборы использовали в начале века. С помощью
этого красивого прибора "Папа Римский" под взорами доктора Хектора, Сола,
Гиоргио, Лены и меня отмерил тринадцать доз по 120 миллиграмм порошка. Для наших
друзей это был совершенно новый способ принимать препарат, до этого они
принимали МДМА растворенное в цветных жидкостях. Я достала нашу старую камеру и
сфотографировала лица, выражавшие напряженное ожидание и некое почтение, с
которыми все следили за каждым Шуриным движением.
     В полдень стали прибывать остальные гости.
     Сеньор Лео и его жена Анита подарили нам красивый гербарий бразильских
растений под стеклом, его можно было поставить на столе или повесить на стену.
Массажист подарил нам еще порошок гуараны.
     Пока проходил сеанс, мы обедали остатками вчерашнего фейджоада, блюдо
сохранило великолепный вкус. Мы показали Курасон коллекцию растений, и указав на
какие-то сухие стебельки, она сказала, что это так называемая "колючая трава", и
что если ты дотрагиваешься до нее, то в твою кожу попадает очень маленький
колючий отросток, который укореняется, и в результате образуется бородавка,
которых может стать несколько и даже много. Никакой опасности для здоровья эти
бородавки не представляли, но от них было почти невозможно отделаться. У ее мужа
такие "прыщики" были по всему телу.
     Мы с ужасом смотрели на невинную коллекцию, и решили, что никогда не будем
ее раскрывать.
      После обеда я собирала вещи. Через час сеанс был окончен, и я услышала
громкие голоса и смех в гостиной. Нас позвали фотографироваться, радостно
рассказывали нам о своих впечатлениях - конечно же положительных. Две женщины
заявили, что им удалось получить такие же яркие впечатления, как при первом
приеме у мистера Борха. Карлос, по словам Лены, решил отказаться от препарата
Борха и перейти на Шурин. В общем, всем понравилось, и ни у кого не было
неприятных эмоций.
     Когда мы остались одни Шура спросил меня, почему, по моему мнению, не было
ни одного отрицательного отзыва. Я ответила, что скорее всего из-за того, что у
всех членов семьи сложились так называемые "позитивные ожидания". Подсознательно
они ни в коем случае не хотели разочароваться в своем "Папе Римском". Шура
сказал, что я, возможно, права.
     На сегодня мы решили, что на этом наша сегодняшняя миссия закончена, и пора
снова заняться работой. Мы считали, что наша постоянная работа очень полезна не
только для нас, но и для наших хозяев - как только мы уставали от общения, мы
могли удалиться, ссылаясь на работу, и мы не надоедали им своей компанией.
     В пять часов нас позвали в гостиную, и доктор Хектор произнес небольшую
речь о том, как Шура (и я) беззаветно и бескорыстно работает на благо
человечества. Он призвал всех присутствующих последовать нашему примеру, и
заняться работой во благо общества.
     Ура! Ура! Мы искренне вам верим, мы - не циники. Особенно важно для нас,
чтобы вы открыли клинику. Ее будущее совершенно непонятно, хотя Гиоргио и Хектор
полны энтузиазма. Будем с нетерпением ждать новостей.
     Потом выступал Гиоргио и сказал очень много добрых слов о нас, и Шура
растрогался и в ответ поблагодарил наших хозяев. Я в это время думала о том, что
будет со всеми этими идеалистическими планами после нашего отъезда.

     Воскресенье.

     Утром мы выпили кофе и отправились с хозяевами на прогулку по поселку,
фотографируя красивые особняки, цветущие сады и друг друга.
     В 12-30 мы загрузили весь наш багаж в машину Гиоргио и поехали в большой
отель на побережье, где сеньор Лео устраивал прощальный обед в нашу честь. На
обеде играла испано-язычная группа, и Шура с удивлением заметил, что слышит
разницу между испанским и португальским - еще неделю назад он ее не слышал.
Музыканты были одеты в яркие рубашки, которые я ожидала увидеть в Рио на каждом
шагу, но видела первый раз. Группа была из Парагвая.
     На берегу разыгрался шторм.
     К нам подошел сеньор Паро - плотный черноволосый юрист с веселым лицом,
который не говорил по-английски, поэтому Гиоргио переводил для него. Он
пригласил Шуру в следующем году посетить город Манаос на Амазонке: "Я владею
большим количеством информации по поводу использования аяхуаски в религиозных
обрядах индейцев, и хотел бы, чтобы вы смогли посетить одну из индейских
церемоний".
     Шура встал со стула, чтобы пожать юристу руку. "Я сердечно благодарю Вас за
приглашение, для меня это было бы очень интересным опытом. Я буду ждать письма
от Вас".
     Они раскланялись, и сеньор Паро вернулся за свой столик.
     Гиоргио сказал, что после обеда Лео отвезет нас в аэропорт.
     Вот что я писала в своем дневнике:
     - Ночью мне снилось, что в нашей комнате спит громадный тигр, почему- то
без полосок на спине. Его шкура была пыльной, его лапы сжимали маленькую
подушечку - счастливый, спящий тигр. Надо бы отряхнуть его, но как это сделать?
Даже если он ручной. Я вдруг вспомнила, что не кормила бедное животное уже
несколько дней. Чем же бедняжка питается? Ага, поняла: остатками корма для
кошек. (Когда мы уезжали, мы всегда оставляли кошкам много сухого кошачьего
корма).
     - Наверное, тигр символизирует Бразилию. Сначала мы боялись ее, не имея ни
малейшего представления о ее законах по поводу наркотиков, о возможности
создания подобной клиники. А теперь тигр спит и не опасен. Нужно его почистить,
но этим можно заняться позднее.
     Мы последний раз со всеми попрощались и отправились в аэропорт. Там нас уже
ждал толстый работник таможни, который помог нам избежать всех формальностей. Он
всегда помогал с этим Лео, видимо, за определенную плату. Человек поставил нас в
очередь для пассажиров первого класса, хотя мы летели бизнес классом. Он забрал
наши документы и пошел оформлять билеты. Вот бы у нас в аэропортах существовала
такая практика. Сначала нам дали места, находящиеся друг от друга на расстоянии
полсамолета, причем билетов было продано на сорок больше, чем планировалось -
самолет был переполнен. Но проведя переговоры в зале для особо важных гостей,
нашим друзьям удалось достать для нас места почти рядом друг с другом - а в
самолете мы без проблем поменялись с соседом, и сели вместе.
     Мы то и дело говорили друг другу вещи типа: "Невероятное путешествие!", "Ты
представляешь, как удивится Патрик, когда узнает, что я приглашен на индейскую
церемонию с приемом аяхуаски?" (Патрик - наш друг, этноботаник, занимающийся
изучением использования галлюциногенных растений шаманами разных племен).
     - Только не говори ему, что туда тебя пригласил человек, не знающий ни
слова по-английски.
     Мы обсудили возможность этой поездки в следующем году, и Шура сказал, что
очень хочет увидеть реку Ориноко, на что я заметила, что в ней водятся пираньи.
     (Приходится добавить, что эта поездка так и не состоялась - Шура так и не
дождался вестей от сеньора Паро).
     - Интересно, откроется ли клиника.
     - Сомневаюсь, но с другой стороны мне хочется, чтобы я ошибалась. В конце
концов Гиоргио и Хектор полны энтузиазма. Но просто...
     - Просто в странах третьего мира ничего не доводится до конца.
     - Что-то типа этого.
     Я пожала плечами, как это любят делать бразильцы.
     В Майами мы два часа поспали в зарезервированном для нас номере гостиницы,
телевизор не включали - 12 дней я не смотрела американское телевидение, но мы
были уже почти дома и ностальгии не чувствовалось.
     Я писала в своем дневнике:
     - Из Бразилии США кажутся огромным монстром, Большим Братом, который
диктует свою политику всем вокруг. Но с другой стороны, любая супердержава
покажется агрессивным диктатором из маленькой страны. Не бывает милых и добрых
супердержав. Страна тем мягче, чем ближе к обочине она находится, чем больше ей
приходится подстраиваться под политику больших стран.
     - Когда мы приехали в Рио, нас предупредили о небывалом разгуле
преступности, особенно краж. Но к моему собственному удивлению, прибывши в
аэропорт Сан-Франциско, я первым делом крепко привязала верхние чемоданы к
тележке, чтобы их не украли.
     - Бразильцы отлично знают, что их правительство сильно коррумпировано, что
чиновники обогащаются за счет простых людей. Любой кандидат в президенты или на
другой ответственный пост первым делом заявляет в своей предвыборной программе,
что будет бороться с коррупцией. Но у нас в милой доброй Америке коррупция также
распространена, и любой умный человек догадывается об этом.
     - Теперь мы с Шурой гораздо лучше понимаем, что такое страны третьего мира.
Например, слово "инфляция" никогда не будет для нас отвлеченным понятием. Но
прежде всего я смогла убедиться, что все страны мира в наше время тесно связаны
друг с другом, и стране невозможно существовать в изоляции. То что делает одна
страна может повлиять на судьбу других стран, на каждого отдельного человека.
Закончим на этом философские размышления.
     Как хорошо снова быть дома, как хорошо иметь дом, в который ты можешь
вернуться.

     Послесловие.

     Клиника до сих пор не открыта. Никаких научных публикаций об использовании
МДМА в медицинских целях в Бразилии не появлялось. Наши добрые бразильские
друзья скорее всего занялись какими-то новыми увлекательными проектами.
Некоторые из наших друзей уехали из Бразилии, опасаясь последствий
экономического кризиса. Некоторые продолжили исследования действия психоделиков,
очень немногие открыли для себя 2С-В.
     Все эти люди очень заинтересованы в своем духовном развитии, мне хочется
только, чтобы при этом они старались бы помогать не только своим близким, но и
всем остальным людям.
     Сколько вы знаете употребляющих психоделики людей, которые участвовали бы в
благотворительной деятельности? Сколько нас, получивших во время приема
психоделиков откровение свыше, увидевших, что все живое - инкарнация Бога,
помогают несчастным, облегчают их страдания в больницах или домах престарелых
или в тюрьмах?
     Занималась ли я подобными вещами? По правде сказать почти нет. Как и многие
другие люди, экспериментирующие с психоделиками, я была слишком занята другими
делами. Можно найти себе много оправданий, но правда такова, что если мы
претендуем на то, что эти вещества помогают открыть непознанные глубины
человеческой души, то нам нужно как следует задуматься над тем, как доказать
людям ценность этих препаратов на примере своей собственной деятельности. Мы
должны помогать не только нашим родственникам и знакомым, мы должны помогать
нашему обществу.

     Какие ценности открывают нам психоделики? Это те же ценности, которые
пропагандируют все большие религии: терпимость, прощение, поиск истины, уважение
ко всем проявлениям жизни, уважение к Матери Земле, на которой мы живем.
     С тех пор как мы посетили Бразилию, там произошло одно значительное
событие: аяхуаска - смесь из растений, обладающая галлюциногенным эффектом, была
официально разрешена к применению представителям двух местных религий. Таким
образом правительство признало ценность психоделика для духовного опыта и
развития.
     Нам до сих пор неизвестны подробности о соответствующем бразильском
законодательстве, мне кажется, что наши бразильские друзья тоже не разбирались в
данном вопросе. Мы знаем, что США стремится распространить безумную войну против
наркотиков на все страны мира, поэтому до тех пор пока Бразилия финансово
зависит от нашей страны, им придется учитывать американскую политику по данному
вопросу, как и по многим другим вопросам.
     Несмотря на кризис бразильской экономики, наши богатые бразильские друзья
до сих пор процветают. Наша дорогая домохозяйка Курасон родила мальчика, и часто
меняла место работы. Мы переписывались с ней некоторое время, но потом она
перестала писать. Она дала нам очень много полезной информации за те десять
дней, и мы надеемся, что у ней и ее ребенка все в порядке.
     Когда я вспоминаю те сумасшедшие десять дней чаще всего передо мной встают
образы красивых девушек из представления, шампуры с всевозможными видами мяса в
"Поршо", громадные гроздья бананов, свисающих с деревьев, торжественное
великолепие созвездия Южного Креста и прежде всего - сияющее лицо Курасон в тот
необычный день, когда ее красивые карие глаза смотрели на нас с такой любовью и
радостью, когда она не отпускала мою руку и повторяла: "Все в порядке. Все в
полном порядке".

ГЛАВА 5. 'SHROOMS

     (Рассказывает Алиса)

     Из моих записок:

     "Около шести часов вечера мы с мужем приняли по 1,5 грамма измельченной
сырой мякоти Psylocybe cubensis с небольшой примесью других грибов. Вкус был
приятным.
     Последствия начали ощущаться уже через 10 минут. Вскоре весь мир покрылся
узорами. Узоры были на всем. Они как бы заполняли все пространство между мною и
всем, что меня окружало. Самым распространенным мотивом узоры были какие-то
квадратные амебы с черными ядрышками в центре; их было невероятно много, и они
образовывали объемный рисунок, напоминавший мелкую проволочную сетку с
маленькими черными точками в центре каждой ячейки. Сетку, развешенную во всех
трех измерениях.
     Где-то в четверть восьмого эффект достиг своего пика. Эта стадия
продолжалась у меня еще около трех часов, а у Шуры - около двух (впоследствии он
пришел к заключению, что опыт, произведенный два дня назад, притупил его
восприимчивость).
     Я села за компьютер, чтобы сделать записи, но это оказалось необычайно
трудно.
     Да! Я хотела пережить действительно интенсивные психоделические ощущения,
чтобы описать их. И вот это случилось. Слава Богу, что мы не приняли больше.
Полтора грамма - вполне достаточно".

     ---

     Я сидела, пытаясь разглядеть комнату за лесом линий, точек и полос цвета
красной и зеленой плесени. Окружающий мир стал странным, каким-то чуждым, и я
чувствовала, что в нем присутствует некто недружелюбный. От него веяло
нелюбовью, эмоциональным холодом и недоброй насмешливостью.
     Тут я вспомнила о себе: "Этот некто - всего лишь проекция меня самой. Я
должна овладеть им. Ведь все это - я сама. Нравится мне или нет - но это я".
     Я покосилась на клавиатуру, пытаясь сфокусировать зрение, и наконец-то
смогла выйти из X-tree (ура!) и вернуться в WordStar. Я создала новый файл под
названием 'shrooms (от английского mushrooms - грибы), напечатала дату в правом
верхнем углу чистого листа, но дальше дело не пошло. Клавиатура совсем исчезла в
зарослях разноцветных узоров, а та часть меня самой, которая превращала предметы
в слова и мысли, уступила свое место другой части, которая хотела только
погрузиться в этот мир трехмерных узоров или хотя бы обнаружить, каким образом
она связана с ним. И тут я подумала: ладно, потом напишу. Сейчас все равно
ничего не получится.
     Мы с мужем пошли в спальню. Все вокруг шевелилось. Шевелились стены,
одеяла, простыни и подушки были покрыты копошащимися амебами и черными точечками
вперемежку с красными, желтыми, черными, зелеными и оранжевыми ленточками, очень
мутными и тусклыми с виду.
     Шура разделся и влез под одело. Я уселась на одеяло, поджала под себя ноги
и принялась объяснять ему, почему я так сижу. В тот момент я поняла -- и сказала
ему - что секс меня совсем не интересует. Чтобы мои мысли направились в эту
сторону, все вокруг должно перестать шевелиться.
     Я объяснила Шуре, что гораздо больше меня интересует и беспокоит совсем
другое: мне очень нелегко подобрать слова для описания того, что я вижу. Обычно
мне нетрудно выражать свои мысли в словах, но тут дар речи как будто покинул
меня, и я не знала, где его искать. В левом полушарии? В правом полушарии?
Нигде. И я сказала Шуре, что у меня, похоже, пропала связь между полушариями
мозга и между соответствующими аспектами моей личности.
     -- Тогда закрой глаза, -- посоветовал он, -- и расскажи мне, что ты видишь
на внутренней поверхности своих век.
     Я выпрямила спину и закрыла глаза. То, что я увидело, напоминало поток из
мелких корявых обломков разноцветных леденцов, а на вершине каждого обломка
виднелся совершенно ровный квадратик. На каждом обломке было ровно три
квадратика, и все это было раскрашено в серовато-белый, темно-красный, зеленый и
желтый цвета. Все это показалось мне уродливым и скучным, как дешевый безвкусный
линолеум 30-х годов. Я хотела описать эту картину Шуре, но не могла говорить.
Самое странное (как я поняла впоследствии) заключалось в том, что мне совсем
нетрудно было говорить о чем угодно, кроме образов, которые я видела внутри
своей головы.
     -- Оно такое странное, просто нет слов, -- сказала я.
     Шура, обычно очень понятливый, тут не понял меня и ласково переспросил:
     -- Это нечто неописуемое? Ты это имела в виду?
     -- Нет! Неописуемое - не то слово! Оно такое скучное, неинтересное и до
боли обыкновенное, но у меня нет слов, чтобы его описать. Как только я пытаюсь
это сделать, происходит полный обрыв связи.
     -- Хорошо, -- сказал он теплым и ободряющим голосом. - Тогда перестань
пытаться и погрузись в свои ощущения. Слова придут позже.
     -- Я знаю. Я знаю. Но это такая ДОСАДА - ведь я могу говорить о чем угодно,
и при этом не могу описать то, что вижу!
     Я расчесала волосы и улеглась рядом с Шурой.
     Некая часть моей личности тут же захотела поплавать в мире образов. Это
было что-то вроде ощущения утраты собственного "я". Эта часть личности не
заботилась о контроле над ситуацией: она стремилась только к блужданиям и (как
говорит Шура) к чистому опыту. Но другая часть личности стремилась
контролировать процесс и буквально бесилась от того, что ей не удается взять его
под контроль и, в особенности, описать словами. Но выбора не было, поскольку
между двумя половинами личности не существовало никакой связи. Может быть,
полушария моего мозга действительно отделились друг от друга?
     Тут я непроизвольно предприняла нечто вроде эксперимента с контролем. Я
спросила себя (вслух, чтобы это услышал Шура): а могла бы я в случае реальной
опасности для жизни "собрать себя в кулак", чтобы защититься? Это оказалось
очень просто. Без проблем. По крайней мере, на какое-то мгновение.
     Спустя мгновение я поняла, что мое чувство собственного "я", чувство
централизованности, постепенно возрастает. И вместе с ним возрастал интерес к
собственной внутренней вселенной. Но я не могла там ничего понять. Ведь узоры
были только поверхностным слоем. А за ними простиралась область
бытия-знания-видения, которая мне совершенно не нравилась.
     Почему она мне не нравится? Потому что там нет никаких знакомых эмоций и
чувств, к которым я привыкла. Это чужое место. Совершенно чуждое для меня.
     Я осмотрела пространство над собой. Узоры все еще висели в воздухе,
колыхаясь между мною и потолком.
     Какими средствами я обладаю, чтобы исследовать и изучить это, освоить все
аспекты самой себя, которые представлены этим? Может быть это просто мой
Наблюдатель?
     По радио передавали музыку. После приема психоделиков в музыке обычно
открываются новые глубины, она становится гораздо интереснее и рождает
повышенный эмоциональный отклик. Но в этот раз не произошло ничего подобного.
Музыка была просто музыкой, довольно милой, но не имеющей никакого отношения к
происходящему. Она просто была рядом.
     Я посмотрела на своего мужа: его лицо было испещрено оранжевыми, желтыми и
коричневыми пятнышками. Довольно неприятный, слегка землистый цвет, как и во
время предыдущих опытов с грибами.
     Мое лицо, наверное, кажется ему таким же.
     - Бетховен, - сказал Шура. - Тебе не мешает эта музыка?
     Я кивнула и ответила:
     - На самом деле мне все равно. Хотя музыка славная. Знакомая.
     Но, едва сказав это, я поняла, что уже не цепляюсь за такие вещи, как
знакомая музыка, потому что осознаю более важные зацепки внутри себя самой. И
тут же почувствовала, что проволочные сетки и непрестанные потоки цвета напирают
на меня уже не так сильно, хотя где-то внутри меня они становятся гораздо
мощнее.
     Я взглянула на Шуру. Он все еще был моим "вторым я", плотью от моей плоти и
кровью от моей крови. При этом я не испытала никакого всплеска эмоций: я просто
осознала, кто он для меня, и кто мы друг для друга.
     Я вернулась к узорам в воздухе над моей головой, пытаясь различить там
присутствие какой-либо формы сознания. Но я ощутила лишь некий разум, который
принимал этот мир, со всеми его противоречиями и хаосом, как нечто само собой
разумеющееся. Он как бы говорил: "Таков этот путь; ты не выиграешь ничего, если
будешь сопротивляться или жаловаться. Просто прими его". Это было немилосердно,
просто спокойно и холодно, как-то приземляюще.
     О, да я знаю, кто это. Это просто очередная версия моего Наблюдателя. Я
проецирую ее на что-то "внешнее", но это часть моей собственной психики,
нравится мне это или не нравится.
     Я легла на спину, глядя на бездарную возню летающих кусочков и точек. Что
общего у меня с ними? Ладно, я уже распознала здесь проекцию своего Наблюдателя;
но зачем мне все это?
     Усвоение всего этого как части самой себя улучшило мое чувство
самоконтроля, но я все еще не могла ответить на истерзавший меня вопрос: что
представляет собой этот аспект моего сознания? Не является ли он, в то же время,
аспектом вселенского сознания? Да, конечно. И тут я снова попала в старую
ловушку. Чем бы ни было вселенское сознание, наше собственное сознание - это его
отражение. Та часть самих себя, которую мы предпочитаем - удобная,
эмоциональная, любящая, заботливая - уравновешена другими частями, включая и ту,
которая проявилась во время сегодняшнего опыта и характеризуется холодным
знанием, приятием реальности, нехваткой эмоциональной теплоты или отзывчивости.
Она не враждебна этим чувствам, но не вовлекается в них. И, конечно же, это
описание моего Наблюдателя, ибо его функция состоит в том, чтобы наблюдать и
учиться.
     Мы с Шурой лежали рядом, держась за руки и слушая одно из моих любимых
музыкальных произведений Рахманинова. На потолке по-прежнему возились слегка
пульсирующие квадратные амебы со своими ядрышками, но я уже не пыталась в них
разобраться.
     И вдруг я вспомнила об одной вещи, которая взволновала меня вчера, и
рассказала о ней Шуре:
     - Я думаю про тот сон, который я нашла в компьютере. Я записала его очень
давно, и когда я вчера его прочитала, я даже не смогла вспомнить, видела ли я
его на самом деле. Странно, но в моей памяти не осталось и следа. Я прочла это
как рассказ о ком-то другом. Это обеспокоило меня. А сейчас мне кажется, что,
если я в свое время хорошо поняла этот сон и записала его, у моей памяти просто
отпала необходимость сохранять его.
     - А что тебе снилось? -- спросил Шура.
     - Ты и наши дети, и мы все время превращались друг в друга; мы все были и
собой, и друг другом. Мы все находились в одном месте, и там было ужасно сильное
энергетическое поле, то есть: мы сами были энергетическим полем. Хороший сон.
Вроде тех, что ты называешь "снами самадхи" - такое блаженство.
     Мы сделали попытку заняться сексом, но мои усилия были неискренни, и в
конце концов я сказала Шуре, что слишком рассредоточена:
     - Никак не могу сосредоточиться, дорогой. Знаешь, а давай попозже?
     Он положил мою голову на свое плечо:
     - Сейчас тебя ведет инстинкт, милая. Просто лежи и говори мне обо всем, что
происходит.
     Тут мне наконец пришло в голову спросить его, что же чувствует он сам. Он
задумался, потом ответил:
     - В общем, наслаждаюсь музыкой и чувствую себя в хорошем месте. Но, -
хочешь верь, хочешь нет - у меня нет абсолютно никаких визуальных эффектов.
     Я подняла голову и взглянула на него сквозь вуаль гнилостной расцветки
(большей частью коричневую и темно-красную):
     - Ну, ты даешь! Неужели СОВСЕМ никаких видений?
     Он пожал плечами и покачал головой:
     - Пожалуй, этого следовало бы ожидать, особенно после всех экспериментов,
что были на этой неделе. Но ничего, все в порядке. Зато твоих видений, похоже,
хватит на нас двоих!
     Полежав рядом с ним еще немного, я сказала, что хочу снова попробовать
что-то записать, если, конечно, он не против. Он сказал:
     - Конечно. Иди, пиши. А я полежу здесь и послушаю музыку.
     Уже пройдя в кабинет за столовой, я поняла, какая я эгоистка и как много
внимания я уделяю собственным ощущениям. Я задумалась о том, почему я проявляю
так мало чуткости к Шуре. Но, что удивительнее всего, моя самопоглощенность
совсем не беспокоила меня.
     Я не знаю, стоит ли притворяться, будто я что-то чувствую. Ведь он же
знает, что я его люблю; он знает, что я обычно подстраиваюсь под него с ним.
Сейчас это просто мой способ действий. Я должна следовать своему инстинкту и не
предпринимать никаких действий. Если бы я попыталась его обмануть - вот это бы
обидело его по-настоящему.
     Я села за компьютер. На этот раз клавиатура была уже ясно видна, и когда я
начала описывать то, что казалось неописуемым, мне стало ясно, что досадное
разделение моего ума уже прошло, и я вполне способна подыскать слова для
описания пережитого. Я снова в строю: я могу пользоваться словами, могу сказать
все, что хочу. С другой стороны, узоры, которые заполняли все пространство еще
полчаса назад, сильно поблекли. Они фактически совсем исчезли. Теперь ни один из
внутренних образов не мешал мне работать.
     Где-то в половине второго мы вернулись в спальню. Секс получился сам собой,
но мы никак не могли достичь оргазма. В этот раз меня вроде бы ничто не
отвлекало: видения исчезли. Звучала милая музыка Шумана, которую мы оба знали с
детства, и мы вместе подпевали знакомые мелодии. Но я все еще не могла
отделаться от чувства, что очень большая часть моей умственной и эмоциональной
сосредоточенности находится где-то далеко от моих бедер.

     ---

     Из моих заметок, сделанных на следующий день:

     "Сон был приятным, сновидения -- ясными и с чистой цветовой гаммой, а
абсолютно не похожими на сны после приема 2С-B, с их блеклыми цветами и
назойливыми повторениями.
     Проспав довольно долго, я проснулась энергичной, спокойной и
удовлетворенной. Было желание писать, заглянуть в кухню, наслаждаться любой
деятельностью. Вполне обычной.
     Удивительный опыт, и я решила в другой раз попробовать другие грибы и
посмотреть, что получится. Это было сложно и повергало в отчаяние, но в этом был
некий вызов и, как ни странно, я чувствовала себя вознагражденной. Здесь есть
чему учиться".

     ---

     Некоторое время спустя я побывала на фуршете у одного моего друга. Здесь
присутствовало еще около четырех десятков "людей Системы" (так мы называем своих
многочисленных друзей, интересующихся изучением человеческой психики). Я сидела
в безлюдном уголке на первом этаже, с сигаретой и фруктовым напитком. Сквозь
большое окно я наблюдала, как Шура, драматически жестикулируя, увлеченно
беседует с каким-то светловолосым молодым человеком. Я люблю наблюдать за ним:
за его энтузиазмом, за удовольствием, которое он получает от новых от идей. Все
его 69-летнее тело в такие минуты буквально излучает живой свет его
восемнадцатилетней души.
     Тут мое уединение нарушила моя подруга. Это была Сара Винсент, еще одна
юная душа в пожилом теле. К тому времени она уже опубликовала книгу о своих
экспериментах с телепатией.
     Сара - выдающаяся женщина. Она прошла через брак, развод, материнство,
поражения и победы, но даже сейчас, в свои шестьдесят, почти совсем седая, она
постоянно крутит романы, иногда даже с более молодыми мужчинами. Ее доброе живое
лицо светится материнской теплотой, а умный и проницательный взор говорит о
причастности к запредельной шаманской мудрости. Я всегда узнаю от нее что-нибудь
новое. Сара участвует в психоделическом движении с самого начала, и ее
увлеченность исследованиями работы сознания, стимулируемая тем, что она увидела
и пережила после приема психоделических препаратов, привела ее к исследованию
мозговых волн и телепатии.
     Мы немного поговорили о ее книге и работе; потом разговор зашел о моем
эксперименте с грибами. Меня все еще волновало то, что на пике эффекта я не
смогла описать свои видения, и я рассказала ей об этом:
     - Понимаешь, Сара: я могла описать все, что угодно, я могла говорить о чем
угодно; но, когда я пыталась подобрать слова для того, что видела вокруг - для
всех этих узоров, видений и даже для тех, что были при закрытых глазах, -- я
теряла дар речи. И только потом, когда видения поблекли, я смогла снова
пользоваться словами и описать все без особых проблем. Но что же мне мешало
прежде?
     - А какие узоры ты видела? -- поинтересовалась Сара.
     - Что-то вроде переплетения веток и листьев - нет, не то! Это было как
мелкая проволочная сетка, но ячейки там были не квадратными, а напоминали амеб,
и в центре каждой была черная точка, вроде ядра амебы. Вот, примерно так они и
выглядели.
     - Плоские или объемные?
     - Объемные. Ими было заполнено все пространство вокруг меня - понимаешь,
мне казалось, что воздух буквально кишит ими, куда бы я ни взглянула.
     - Верно, верно.
     -- И все это имело очень мрачный оттенок. Зрелище не из приятных, но, - это
самое главное, - я не могла его описать. Я могла рассказать Шуре о чем угодно,
но не могла сказать ни слова о том, что я вижу, и я подумала, что между двумя
полушариями моего мозга, наверное, возникла какая-то преграда.
     - Да. Так оно и есть, - сказала Сара, отхлебнув из своего стакана.
     - Неужели?
     Просто удивительно!
     - Ладно, - сказала я. - Но меня интересует другое: что это значит, когда ты
смотришь на совершенно простую вещь, и не можешь воспользоваться той частью
своего разума - своего мозга, - чтобы найти слова. Ты здесь что-нибудь
понимаешь?
     - Здесь очень важно фокусирование внимания, -- ответила Сара. - У меня
часто бывает так: когда я хочу вспомнить чье-то имя, я как бы вижу этого
человека, слышу его голос, а иногда вспоминаю даже его запах или костюм. Но
имени-то при этом я как раз и не могу вспомнить!
     - Ну, и...?
     - Ну, и это, большей частью, происходит оттого, что я привыкла использовать
визуальную систему в качестве доминирующего когнитивного инструмента, причем
часто вне всякой связи с вербальной системой. В результате, чем сильнее
визуальный стимул, тем меньше шансов вспомнить его название.
     - Ага, ага!
     - Вот так и возникает разделение, - тут Сара прикрыла глаза, как бы
приглядываясь к чему-то внутри себя. - И даже в нашей телепатической работе
часто бывает, что два человека описывают одну и ту же картинку совершенно
по-разному.
     Наверное, она имеет в виду эксперименты по дальновидению.
     - А когда кто-нибудь пытается принять картинку, - продолжала она, - то
иногда он видит ее правильно, а описывает неправильно, а иногда описывает
правильно, но видит неправильно.
     - Как странно! - сказала я.
     - Да, странно, - подтвердила Сара. - И с той же странностью мы сталкиваемся
и в твоем случае. Вербальная система может быть совершенно независима от
визуальной. Понимаешь ли, у некоторых людей вербальная система играет
доминирующую роль в процессе мышления; и когда они говорят какие-нибудь
каламбуры, я просто теряюсь. Пока они говорят о каком-нибудь предмете, я
представляю себе этот предмет, и вдруг - каламбур! Слово меняет значение, и мне
приходится перестраивать всю линию своего мышления. "Да, - говорю я себе, - это,
наверное, просто шутка". Но для меня-то это не шутка, я как на стену натыкаюсь,
потому что мой доминирующий когнитивный процесс не вербальный, а визуальный! И
все шутники смеются, что юмор до меня туго доходит, но все это происходит лишь
потому, что я использую соответствующую часть своего мозга совсем не так, как
они.
     - И видения, о которых я рассказывала... - начала я.
     - ...представляют собой что-то вроде проекции изнутри тебя самой. Ты
проецируешь их на поверхность того, что происходит в твоих визуальных процессах,
и если они у тебя и в самом деле доминантны, то они могут быть совсем не связаны
с вербальными. Поэтому иногда ты не можешь рассказать о том, что видишь.
     - Но почему же при этом я могу говорить обо всем остальном?
     - Потому что это уже совсем другой процесс. Ты можешь - ты видишь; но ты
просто не создаешь вербальной связи...
     - ...с тем, что происходит в визуальной сфере, - закончила я.
     Я могла говорить с Шурой, поскольку речь шла не о том, что я видела, а о
мыслях и чувствах, которые я не воспринимала визуально.
     - Для тех, кто не умеет мыслить визуально, - продолжала Сара, - основная
трудность при овладении этим стилем мышления заключается... ну, ты понимаешь:
например, кто-то что-то нарисовал (тут она поводила в воздухе воображаемой
кисточкой со звуком "чш-чш-чш" - очевидно, подражая шуршанию щетины). Так вот:
кто-то что-то нарисовал, а другие спрашивают: "Что это такое?", потому что они
же должны прилепить к этому какое-нибудь слово: это должно быть, например,
"листиком", или ЧЕМ-то там еще должно быть, верно ведь?
     - Пусть они потренируются на картинах Клиффорда Стила, - предложила я. Сара
рассмеялась: она явно знала этого художника.
     - Если ты мыслишь в красках, - сказала она, - если у тебя функционирует
цветовой разум и формальный разум, то слова тебе вовсе не нужны. Допустим, ты
ищешь Мэрион Стрит, видишь табличку "Мэрин Стрит" - и тут же поворачиваешь на
эту улицу, и уже потом понимаешь, что ошиблась. Потому что ты только взглянула
на первые буквы и уже решила, что нашла то, что искала. Таким образом и
происходит... (тут она запнулась, то ли подбирая слова, то ли заметив, что я
начинаю терять нить разговора смущение) ...происходит смешение в области
намерения.
     - Намерения, - повторила я. - То есть фокусировки.
     - Пусть так. Я думаю, ты знаешь, что все, кроме запахов, прежде чем попасть
в кору головного мозга, сперва проходит через таламус, а таламус-то как раз и
является областью намерения. Он играет роль переключателя: вот он, как раз
здесь, в центре, на полпути от глаз к затылку, точно между ушей - такой себе
переключатель (все это Сара показала пальцем на собственной голове). И иногда
возникает синестезия, когда человек чувствует запах звука (она переплела пальцы;
я с улыбкой кивнула ей, потому что хорошо знала и любила ощущения такого рода)
или слышит цвета, и все такое. Об этом есть целый раздел в Тибетской Книге
Мертвых, которую перевел Тим Лири и другие ребята - это и есть Психоделический
Опыт. Кстати: а у тебя есть эта книга?
     - Тибетская Книга Мертвых? Есть. Я не помню точно, где она лежит, но она у
нас есть.
     - Так вот: когда Лири, Метцнер и Альперт переводили ее, они сами находились
в одном из Бардо. И когда ты видишь все эти узоры и формы, и полностью
вовлекаешься в эти узоры и формы, то они становятся местом, куда ты можешь
пойти, и обычно - увы! -- это не слишком продвинутый уровень: он может тебе даже
не понравиться, ты его можешь совсем не принять.
     - Так оно и было, - сказала я; но потом, немного подумав, добавила: - Хотя,
знаешь, Сара - все эти плавающие сетки были мне знакомы, я их уже много раз
видела перед этим. Там не было ничего нового: просто узоры, как на змеиной коже.
В общем, ничего такого, что бывает после настоящих психоделиков, - ну, ты знаешь
о чем я говорю.
     - Да, - кивнула Сара. - Мы все это видели.
     - То есть, и этих летающих амеб - ты их тоже видела?
     - Не совсем, но что-то подобное приходилось видеть. Бывают энергетические
контуры предметов, и бывают такие вот маленькие прозрачные штучки - и то, что мы
видим, частично приходит из предсознания, частично - выдергивается из окружающей
среды, а часть того, что ты видела, - это просто проекции твоих собственных
палочек и колбочек и узоров, которые они образуют.
     Палочки и колбочки! Господи мой Боже!
     Сара села на место, и, улыбнувшись, продолжила:
     - Года четыре тому назад, когда я преподавала студентам, которым не
терпелось поиграть в психические игры, я использовала в качестве мягкого
стробоскопа старый 16-миллиметровый проектор. Частоту мерцания можно было
изменять таким образом, чтобы она входила в резонанс с мозговыми волнами. Старый
кинопроектор дает 18 кадров в секунду, и этого почти достаточно, чтобы видеть
серию непрерывных картинок как одну постоянно движущуюся. Но при 13 кадрах в
секунду мои студенты уже рисовали четкую картину интерференции волновых форм.
     Интерференция волновых форм: интересно, а как это выглядит?
     - При частоте от 6 до 10 кадров в секунду, которая соответствует тета- и
альфа-ритмам головного мозга, - продолжала Сара, уже полностью поглощенная своим
предметом и сияющая от удовольствия и возбуждения, - большинство студентов
рисовало мандалоподобные узоры с раскраской в горошек. Они описывали эти узоры
как постоянно изменяющиеся от красного к зеленому, или от красно-оранжевого к
синему, где цвета перетекали один в другой, двигаясь в противоположных
направлениях. Таким образом, если мы посылаем глазу сигнал в том диапазоне, в
котором работает глаз, то человек видит не то, что он видит, а то, чем он видит.
Я собрала больше сотни подобных рисунков, и поэтому смогла основательно изучить
результаты опыта.
     - Да, - сказала я с некоторым недоумением, вежливо давая понять, что ее
рассказ требует дополнительных объяснений.
     - Ну вот, - сказала Сара, слегка наклонившись ко мне, - допустим, мы берем
обычный проектор, включаем, направляем на экран и закрываем отверстие объектива.
И, в результате, что мы видим на экране? Конечно же, нить накала самой
проекторной лампы! То же самое происходит, если мы заставляем свет мерцать с той
же частотой, на которой работает зрительный центр головного мозга. В этом случае
свет служит как бы экраном, на который проецируются палочки и колбочки нашей
сетчатки. А иногда среди всего этого можно увидеть даже собственные мыслеформы.
     Мыслеформы?
     - В этом случае, - продолжала Сара, - фокусирование визуальной системы
становится таким интенсивным, что ее режим начинает доминировать, и вербальная
система оказывается как бы не связанной с тем, что ты видишь. Но мерцающий свет
- не единственный способ стимуляции этого процесса. Как ты уже знаешь, это можно
сделать и с помощью некоторых препаратов. Картина получается почти та же самая:
ты смотришь на человека, но то, что ты при этом видишь, частично состоит из его
энергетических полей, а частично - из того, что находится внутри твоих
собственных органов зрения. Это очень-очень древнее, изначальное состояние
зрения. И оно очень плодотворно. Некоторые основные шаблоны видений могут
показаться нам бессмысленными, но, в любом случае, это Бардо, и в нем всегда
можно застрять.
     - Ты назвала это состояние "плодотворным" - но почему? Ты считаешь, оно
плодотворно потому что оно выводит нас в глубинные слои нашего разума? Или
потому что оно открывает подсознание и создает свободный поток понятий?
     Сара отхлебнула из стакана, поставила его на поднос, улыбнулась и ответила:
     - Понимаешь ли, мы всего лишь скользим по поверхности этого плодотворного
пространства - но даже это поверхностное проникновение позволяет нам осознать
глубинный слой своего мышления. Вот почему я так интересуюсь телепатическими
образами. Я собрала сотни отчетов о телепатических беседах между парами, которые
пытались углубить свое общение друг с другом. Часто они обнаруживают, что
некоторые глубинные мысли, которые они никак не могли сообщить не то что бы друг
другу, а даже самим себе, вдруг выходят на поверхность. В раскрытии
предсознательных понятий разум визуальной системы часто оказывается более
откровенным, чем вербальный разум.
     - Это понятно, - согласилась я. - Но вот другой вопрос: если принимать
грибы достаточно часто, то можно ли все-таки научиться описывать то, что видишь
при этом? Или все, что можно сделать - это просто сидеть и ждать, пока к тебе
вернется дар речи?
     - Ну... - начала Сара, но я перебила ее:
     - Что, по-твоему, нужно делать, чтобы научиться...
     - ...видеть и описывать одновременно? По-моему, ничего. То, что ты видишь,
ценно само по себе.
     - А как же тогда фиксировать результаты эксперимента?
     - Но ведь ты же можешь описать их потом, как, например, сегодня пересказала
мне.
     - Конечно, причем без особого труда.
     - Нельзя одновременно заниматься любовью и сочинять стихи о любви. Стихи
придут потом. Когда ты полностью сосредоточена на синхронизации своих мозговых
волн с волнами своего партнера, ты можешь заниматься только этим. Любое
постороннее действие - и синхронизация уже нарушена. Если ты начнешь говорить о
синхронизации - ты сдвинешь всю энцефалограмму, и вы уже не сможете продолжить
то, что начали.
     - Но неужели здесь ничего нельзя сделать?
     - Кое-что можно. Под гипнозом. Я погружаю человека в глубокий сон и
внимательно наблюдаю за его лицом, так что я могу понять, когда у него
начинаются видения, когда он думает о чем-то эмоциональном,...
     (Я кивнула. Когда-то я сама работала психотерапевтом, и поэтому знала, как
много можно понять по выражению лиц пациентов, погруженных в глубокий транс.)
     -...и потом, в определенный момент, я прошу его описать, что он видит и
ощущает, чтобы стабилизировать процесс запоминания и интегрировать ментальные
функции. Но и в таком эксперименте всегда есть длительный период времени, когда
пациент не может ничего описать - хотя явно переживает какие-то видения!
     - Понимаю, - кивнула я. - Да, я поняла, что ты имеешь в виду. Попытки
задействовать речевую функцию изолируют меня от реального опыта и не дают ничего
полезного - если учесть, что способность описывать увиденное со временем
восстанавливается сама по себе.
     Сара потянулась через стол и прикоснулась к моей руке:
     - Да. Именно это я и имею в виду.
     - Спасибо, моя дорогая, - ответила я. - У меня была проблема - вернее, я
считала, что у меня есть проблема. А ты дала мне новый подход, который я так
искала.
     - Пожалуйста, заходите еще, - улыбнулась она, и мы стали беседовать о
чем-то другом.
     Так, благодаря Саре, я избавилась от своих вечных попыток контролировать
ход эксперимента и научилась просто переживать все, что со мной происходит.
Может быть, иногда мне все-таки приходится "застревать" в каком-нибудь Бардо -
тут стоит пояснить, что этот буддийский термин означает промежуточные миры, по
которым странствует душа после смерти. Образы Бардо варьируются от простеньких,
почти карикатурных фигур, не имеющих ни глубины, ни смысла, до вполне реальных
демонов и монстров, воплощающих в себе сокровенные темные стороны нашей души.
Однако я верю, что Бардо дается нам не просто так. Это место, где душа,
освободившаяся от тела (в результате смерти или после приема психоделических
препаратов) должна встретить и осознать все эти отражения своего
бессознательного "я" - и проникнуть в их суть.
     Но как же быть с летающими амебами или кусочками леденцов? Наверное, их
просто нужно переждать - терпеливо и спокойно. В конце концов, время изменит все
- если дать ему шанс.
     И все-таки, когда я снова встречусь с Сарой, я спрошу ее об этом.

ГЛАВА 6. ПАНСОФ-2

     (Говорит Шура)

     Состояние моих сновидений всегда казалось мне весьма неудовлетворительным.
Не то чтобы во снах не было ничего интересного - просто мне слишком редко
удавалось запомнить их как следует. Конечно, я уже много раз слышал этот совет:
едва проснувшись, спроси себя: "Что мне снилось?", и тогда ты вспомнишь все. Но
в этом случае одна проблема просто-напросто заменяется другой, потому что лично
я всегда забываю задать себе этот вопрос.
     Но у моих снов есть одно индивидуальное свойство, о котором я знаю
наверняка. Мне никогда не снятся цветные сны. Если там и появляется какой-нибудь
цвет, то я просто понимаю его из контекста, чисто логически. Например,
переходить дорогу нужно на зеленый свет. Я вижу зеленый свет и иду. Но на самом
деле он не зеленый, а один из оттенков серого. Лишь изредка здесь может
появиться что-то цветное - вроде клумбы желтых цветов среди серого пейзажа; но
тут я сразу же просыпаюсь, как будто произошло что-то недозволенное. Да, все
выглядит именно так, как будто что-то не позволяет мне видеть цветные сны.
     Один из редких случаев, когда моя сновидческая амнезия дала осечку,
произошел после группового эксперимента с альфа-О-ДМТ. На следующий день двое
участников опыта сообщили о жутких сновидениях: им снились катастрофы, рушащиеся
здания и умирающие люди. И я вполне мог почувствовать себя на их месте,
поскольку в ту ночь мне тоже приснился весьма примечательный сон, и главное -
когда я проснулся, я смог ясно вспомнить его. Тогда я просто сказал себе: такое
нельзя забыть. Этот сон был построен как кинофильм, разбитый на сцены и диалоги.
И сейчас, пятнадцать лет спустя, когда я записываю его, он все еще стоит у меня
перед глазами. Я ясно вижу название этого фильма: ГОЛЫЙ ЗАД; это ехидная
шуточка, обыгрывающая название одного космического корабля, "ПанСоф-2", которое
произносится прочти как pants-off, too ("тоже без штанов"). Быть может, кому-то
этот сон покажется кошмарным; я же посчитал его чрезвычайно занятным.
Разумеется, он был черно-белым - как и все мои сны.

        ГОЛЫЙ ЗАД: ИСТОРИЯ ОБ ИНФОРМАЦИИ

        ВТОРНИК: ДЕНЬ ЛЮБОПЫТСТВА

     Небо было невероятно густо полито черной красной и посыпано бесчисленными
звездами, разбросанными там и сям в случайном порядке. Некоторые из них
напоминали белые кляксы: наверное, то были галактики. Другие проявляли
индивидуализм и стояли сами по себе. Ни одно из созвездий не было похоже на то,
что привыкли видеть над собой многие поколения людей. Конечно, все звезды
остались на своих местах, но точка обзора сильно сместилась и продолжала
стремительно смещаться.
     Виллард был сыном дочери одного из членов первоначальной команды
космического корабля "ПанСоф-2". Корабль стартовал 62 года назад, и за это время
бабушка Вилларда, Джейн Виллард Робертсон, уже стала мифом и превратилась в
фотографию на рабочем столе. Какая странная роскошь: иметь три имени, когда
вполне можно обойтись одним!.
     Сегодня Виллард был дежурным по исследованиям и сообщениям. Он закончил
обзор возможных результатов одночасового пеленг-теста, проведенного сегодня
утром. Все они (как всегда) были отрицательными. Сделав дело, Виллард перебрался
в кормовой отсек и сел в удобное обзорное кресло. Он включил экран телескопа и
снова подумал о том, что одна из этих бесчисленных светящихся точек когда-то
дала начало его роду, а значит, и чуду его собственной жизни, и что он едва ли
сможет когда-нибудь увидеть этот исходный пункт таким, как он есть. От этой
мысли веяло неутолимой печалью.
     Накрыв экран гелиоспектроскопическим фильтром, Виллард быстро отыскал
нужную точку. Она стояла там же, где и всегда, рядом с крестиком прицела, и ярко
светилась в окружающем мраке. Это было Солнце - та звезда, откуда он родом.
     Виллард вручную вывел Солнце точно на середину экрана и тщательно измерил
микрометрические параметры, по которым на Земле будут судить об отклонениях
гравитационного поля, порождающих ошибки в расчетах. Эта операция позволяла
подкорректировать расположение антенн передатчика и отправить на Землю очередное
сообщение.
     Вокруг Вилларда простирался чуждый и бесплодный мир, но сам он воспринимал
его совсем иначе, поскольку жил здесь с самого рождения. Он родился на корабле,
несколько десятилетий тому назад, затем подвергся ритуальной вазэктомии и был
обучен работать с часами, поддерживать связь с Землей и обслуживать базы данных.
Теперь он был одним из четырех навигаторов, работал "сутки через трое" и делил
со своими коллегами знание о том, где они находятся и куда летят. Он знал, что
через пару лет молодой Бродерик подрастет, и навигаторов снова станет пятеро; а
если Сара родит мальчика, то через пару десятилетий будет и шестой им на
подмену.
     Подключившись к радиоантенне, Виллард начал прием сообщений с Земли. Это
произошло точно в 14:22.37, согласно показаниям его наручных часов и маленького
прямоугольничка в правом нижнем углу экрана. В ответ на запрос он привычно ввел
свой пароль и получил несколько строчек текста. Это были новости из жизни
человечества, оставшегося на Земле. Правительство Сербии выдвигает очередное
политическое требование; ученые предлагают новую методику изучения изменений в
окружающей среде; обнаружен вирусный возбудитель заболевания, которое прежде
считалось наследственным. Он подумал, что внесет эти информационные крохи во
временную энциклопедию. Базовая память в любом случае должна была остаться
неприкосновенной.
     Виллард очистил экран, переключился на передачу и отослал данные о тонкой
настройке на центр Солнца, чтобы те, кто остались на Земле, могли проследить за
гравитационными отклонениями курса "ПанСофа-2" в настоящий момент. Расчеты
заняли всего несколько минут; но до Земли они дойдут не раньше, чем через три
года.
     Виллард совсем не знал о том, что, пока их корабль летел в безбрежном
пространстве, на Земле произошло много неприятностей и перемен. Новости с Земли
всегда были скромными, поскольку их приходилось излагать в форме, понятной для
экипажа корабля. Последним живым членом экипажа, еще помнившим жизнь за
пределами корабля, была Матушка Бесс, рассказывавшая невероятные истории о своем
детстве. Хотя она уже умерла, ее рассказы сохранились на пленках, и их слушали
снова и снова. А в базовой памяти хранилось огромное множество историй, которые
можно было свободно копировать и читать на досуге. Но все эти истории, конечно
же, были современными лишь в момент отлета с Земли, много лет тому назад.
Виллард знал о том, что первый "ПанСоф", по-видимому, исчез, и судьба его до сих
пор оставалась неизвестной. Вот почему связь с "ПанСофом-2" возобновлялась
ежедневно, как некий строгий ритуал.
     Информация, хранившаяся в базовой памяти, в сущности, была единственным
предназначением корабля и основной причиной его существования. Здесь содержалась
огромная база фактических данных об истории Земли, обо всех научных открытиях и
изобретениях, искусствах, музыке и литературе рода человеческого. Это была
полнейшая из записей, которая должна была сохраниться доже в том случае, если
Земля погибнет. Любой из элементов этого собрания мог быть скопирован из
головного компьютера на любой из существующих компьютеров корабля - для работы
или для развлечения; а потом его всегда можно было стереть за ненадобностью. Но
существовало одно жесткое операционное правило, не подлежащее сомнению - скорее,
даже не правило, а нечто вроде священной догмы. Базовый банк данных был самой
полной записью Земли на день отлета корабля, и он должен был оставаться
неизменным. Этот закон не был нарушен ни разу.
     Поиск ответа на одночасовую передачу радиопеленга корабля был частью
рабочего распорядка навигатора; после этого ему полагалось заняться изучением
какой-либо научной дисциплины, чтобы скоротать оставшееся время дежурства.
Виллард был доволен тем, что сеанс связи завершен; он знал, что беременная Сара
сидит дома и занимается хозяйством. Остаток дня он мог провести по своему
усмотрению. Он еще раз осмотрел все контрольные лампочки - гироскоп, редуктор
углекислоты, реактивные двигатели, питание базовой памяти и банк спермы, записи
поиска радиопеленгов, - все было в полном порядке. Поэтому Виллард расслабился и
занялся своим личным научным заданием - игрой с числом "пи" на многомерных
матрицах.
     Его нынешнее хобби заключалось в том, чтобы выразить число "пи" в
какой-нибудь четной системе счисления, а затем производить случайное блуждание в
системе, мерность которой составляла половину от основания выбранной системы
счисления, и при этом выражать все наугад выбранные числа через реальное
значение "пи". Он вызвал из базовой памяти в головной компьютер (обычно его
называли "энциклопедией") значение "пи", которое сохранялось там как чистый
факт, точно вычисленное до десятого в десятой степени знака после запятой. Затем
он начал манипулировать им в шестеричной системе счисления. Началось
великолепное шествие нулей, единиц, двоек, троек, четверок и пятерок,
выскакивавших одна за другой как бы в случайном, но на самом деле в совершенно
неслучайном порядке. Где бы он ни остановился, следующее число было ему
неизвестно, но он понимал, что при простом запросе об очередном выражении
какого-либо степенного ряда ему покажут следующую цифру. Какой она будет -
предсказать невозможно, и все же это жестко предопределено. О, как это сладостно
и жутко - ждать новой цифры, абсолютно неизвестной ему, но полностью
зафиксированной в самой природе вещей.
     Всего лишь на одно мгновение Виллард отвлекся, утратил внимание, но это
мгновение могло изменить все данные совершенно неожиданным образом. Он сохранил
результат своей дневной теоретической игры, внеся слегка расширенное значение
числа "пи" в память. В головном компьютере его могли стереть или переложить в
чужую папку; но Виллард присвоил файлу код галактической информации и, таким
образом, значение числа "пи" возвратилось в базовую память уже исправленным. Так
было нарушено основное правило.

        СРЕДА: ДЕНЬ НЕСОВПАДЕНИЯ

     На следующий день на дежурство заступил Чарльз, который опять провел
пеленг-тест и снова совершил ритуальный (и столь же безуспешный) поиск откликов.
Перебравшись в кормовой отсек, он включил экран телескопа и, произведя
традиционную проверку часов, обнаружил, что здесь возникла неполадка. Часы на
экране отставали от его наручных часов на целых три секунды! О, как он
обеспокоился! Он послал запрос на корабельный компьютер: там показания часов в
точности совпадали с теми, что он видел на экране. Он проверил батарейку в своих
часах: она была в полном порядке. Тогда он подключил свои часы к трансферной
плате терминала и перезагрузил их. Теперь их показания совпадали с показаниями
компьютера, и все было в полном порядке. Тем не менее, он отметил это событие в
корабельном журнале.
     Приемное время в этот день было установлено с обычным приращением -
14:23.37. У Чарльза мелькнуло сомнение: сверять это время по собственным
наручным часам, или же по бортовому компьютеру? Но он решил, что, скорее всего,
прав компьютер. Он вывел на экран участок, где находилось Солнце, и впервые в
жизни увидел, что ни одна из нескольких звезд не находится рядом с прицелом.
Очевидно, в изображение вкралась еще какая-нибудь ошибка. Спектроскоп быстро
обнаружил, какая из звезд является настоящим Солнцем, но на этот раз Солнце
оказалось гораздо правее, чем когда бы то ни было. Наверное, корабль вошел в
поле притяжения какого-нибудь массивного невидимого тела. Чарльз установил
Солнце в центр экрана, но тщательно записал необычно большие показания
микрометра и верньера. Он посмотрел в телескоп, настроил радиоантенны и еще раз
проверил их.
     Приемник был включен, и тут случилась еще одна неожиданность. Сообщение с
Земли, которое обычно печаталось в нижней части экрана, уже пошло. Часть его
была утрачена. Закончив прием, он отметил потери порядка нескольких секунд. И
тут он с ужасом осознал, что при утренней проверке времени ошибка была не в его
часах, а в часах бортового компьютера! Переключившись в режим передачи, он
послал на Землю показания верньера и обычные отрицательные результаты
пеленг-теста. Слегка поколебавшись, он решил не сообщать на Землю ни о
нарушениях в работе часов, ни об отклонении реального положения Солнца от
расчетного. Он хотел сперва поработать с этим сам. Если здесь действительно
возникло какое-то новое гравитационное поле, влияющее на курс корабля, то его
можно быстро проанализировать и внести соответствующие изменения в бортовые
программы корабля. По крайней мере, это лучше, чем ждать указаний с Земли.
     Что же произошло? Тот факт, что Чарльз все-таки нашел Солнце (и получил
передачу с Земли),намекнул ему, что правильнее всего было бы начать с проверки
часов. Он вывел на монитор точное время из головного компьютера и, подключив
свои часы к трансферной плате, спроецировал точное время с них на экран. Данные
были напечатаны одно над другим - и снова разошлись! Его часы обгоняли головной
компьютер почти на секунду. Может быть, эти опасные изменения в главном часовом
кристалле корабля возникли из-за вхождения в гравитационное поле какого-нибудь
удаленного массивного тела?
     Чарльз направился в спальные каюты, нашел койку Джонатана, высвободил руку
своего друга из-под одеяла и осторожно отстегнул его часы. Затем он вернулся к
главной консоли, спроецировал их показания на монитор и обнаружил, что их
показания отличаются и от его наручных часов, и от корабельных. Корабельные часы
шли медленнее всего, часы Чарльза были посередке, а часы Джонатана шли быстрее
всех. Он вернулся в каюты, быстро собрал еще десять часов и вывел их показания
на монитор. Все они до сотых долей секунды совпадали с показаниями часов
Джонатана. Чарльз понял, что его часы отстают от всех остальных из-за того что
он подкорректировал их показания по корабельным часам. Да, компьютер был
совершенно не прав.
     Что же делать? Попытаться подкорректировать корабельные часы? Это довольно
просто, но это только скроет проблему, а не решит ее. Самый логичный первый шаг
- запустить проверку системы. И вот по экрану пошли верификационнные строчки,
но, если при обычных обстоятельствах каждая строчка точно совпадала со своей
контрольной формой, на этот раз Чарльз увидел, что здесь даже не один, а целых
два сигнала тревоги. Он читал о подобных случаях в учебниках и знал, с какой
опасностью это связано. Но за всю свою жизнь и за всю свою практику с радио и
навигационной работой он еще ни разу не видел настоящего сигнала тревоги.
     Одна ошибка была в памяти головного компьютера, другая - в базовой памяти
корабля. Последнее было еще терпимо, поскольку не угрожало жизненным функциям
корабля. Чарльз подумал о том, чтобы поднять остальных членов команды: он должен
был бы это сделать в случае любой серьезной опасности. Но, в конце концов, все
это может быть связано с одной-единственной ошибкой, да еще со сбоем его
собственных часов. Он вполне в состоянии исправить это самостоятельно. Конечно
же, первым сигналом тревоги было расхождение между наручными и компьютерными
часами. Очевидно, в кристаллическом хронометре возникла погрешность. Хорошо еще,
что он настроил по этим ошибочным показаниям только свои часы: все остальные
часы согласовывались друг с другом, и их показания можно было использовать для
перенастройки корабельных часов.
     Углубившись в проблему измерения времени, Чарльз стал искать, где спрятана
неполадка и как ее исправить. При более детальном рассмотрении обнаружилось, что
проблема заключается не в цезиевом осцилляторе, а в программе, которая
преобразует его первичные сигналы в секунды, а затем в минуты, часы и дни.
Ошибка была не в оборудовании, а в расчетах. Очевидно, сам механизм часов
разладился. Однако нет: все платы и чипы были в полном порядке. Провести серию
испытаний под напряжением. Все данные в допустимом диапазоне. Материальная часть
компьютера без дефектов. Провести динамический тест.
     Чарльз ввел проверочное уравнение. Прошло время, которое уже почти (но еще
не совсем) превышало установленный лимит, и уравнение было решено. Ответ,
появившийся на экране, был неправильным.
     Похоже, что-то вышло из-под контроля. Чарльз поспешил к каютам членов
команды и включил систему, которая должна была за несколько секунд вернуть им
чувство и сознание.

        ЧЕТВЕРГ: ДЕНЬ ХАОСА

     Собралась вся команда, кроме детей, их няньки и Джерома, который сегодня
был дежурным по пеленг-тесту и передаче информации. Они сидели вокруг большого
стола в центральной рубке. Обсуждением руководил Хьюго, старший навигатор
корабля:
     - Давайте попробуем выяснить, как далеко мы зашли на данный момент. Мы уже
получили четыре сигнала тревоги из головной компьютерной системы. Первый - тот,
что вчера был получен Чарльзом. Сегодня ошибки были отмечены в некоторых
аспектах счисления пути, в доплеровском анализе возможных ответов на пеленги и
кое-где в связи с работой ядерного двигателя. Может быть, во всех случаях мы
имеем дело с разными выражениями одной и той же ошибки - или это вся корабельная
система вдруг начала разваливаться на части?
     - Не забывай о вчерашней ошибке в базовой памяти, - напомнил Чарльз.
     - Спасибо, что напомнил. Таким образом, всего пять ошибок. Что в них
общего?
     - Может быть то, что все они связаны с расчетами? - предположил Джеймс.
     - Надо проверить калькулятор, - предложила Мэри. - Если он дает правильные
ответы - значит, с ним все в порядке.
     Это вызвало оживленные комментарии всех присутствующих:
     - Но ведь ответы-то неправильные!
     - А как узнать, какой ответ правильный, если калькулятор врет? Может быть,
твой "правильный" ответ как раз и есть неправильный?
     - Это очень просто: выполни один и тот же расчет дважды, и ты получишь два
разных ответа!
     - Но ведь мы же этого не делали! Мы просто сравнили результат с тем, что
было написано в справочнике!
     - За исключением Чарльза, показания всех наших наручных часов совпадают. Но
при этом отличаются от показаний часов головного компьютера.
     - Но это уже полный абсурд!
     Свободное обсуждение было прервано появлением крайне взволнованного
Джерома.
     - Я не могу найти Солнце! - воскликнул он. - Ни одна звезда на
соответствующем участке не дает нужного спектра. Я потерял распорядок связи! Не
могу его найти!
     И тут Хьюго взорвался:
     - Как же ты найдешь нужный спектр, если он вычисляется с помощью расчетов,
а калькулятор врет?
     В помещении повисло испуганное молчание. Всем вдруг стало ясно: возникла
серьезная ошибка, и проверенные средства для выявления этой ошибки тоже могут
ошибаться.
     - Это значит, - сказал наконец Виллард, - что каждый неправильный расчет
порождает неверную последовательность степенных рядов. Может быть, это просто
зарубился тот участок встроенной программы, который имеет дело со степенными
рядами?
     - Да, но как проверить эту гипотезу? - спросил Хьюго.
     - Я могу сделать это непосредственно исходя из расчета числа "пи". В моей
папке лежат все степенные ряды и точный ответ.
     - А откуда ты знаешь, что этот ответ правильный?
     - Я переписал его из базовой памяти, вплоть до бог весть какого знака после
запятой.
     - Тогда приступай.
     Тут вмешался Джером:
     - Кто-нибудь, пожалуйста, пройдите со мной и помогите найти Землю.
Последите за моей работой - может быть, я делаю что-то не так?
     Группа разделилась. И никто не расслышал тихий шипящий звук, постепенно
заполнявший весь корабль. По крайней мере, никто не прокомментировал его.
Виллард сел за ближайший монитор, открыл свою личную папку и запустил текущие
степенные ряды, которые он использовал для расчета числа "пи". Экран